Обманутые иллюзии

• Страницы:
• 1

Пролог

 Молодая женщина исчезла. Это был очень старый фокус в современной обработке, но зрители все так же замирали от изумления. Простофили-фермеры на карнавале или лоснящаяся толпа Рейдио-Сити – всех их было одинаково легко обмануть.

 Ступив на стеклянный пьедестал, Роксана почувствовала, как зал замер в предвкушении чуда, на серебряном лезвии между надеждой и неверием. Все: от президента до слуги – подались вперед на своих креслах.

 Все равны перед магией.

 Так говорил Макс, вспомнила она. Много, много раз.

 Среди кружащегося дыма и танцующих лучей пьедестал медленно поднимался, торжественно поворачиваясь под звуки Голубой рапсодии Гершвина. Полный оборот вокруг своей оси, чтобы все смогли хорошо разглядеть прозрачный, как лед, постамент со стройной женщиной на нем. И забыть, что их вот-вот обманут.

 Представление, учил ее Макс, – это грань между шарлатанством и искусством.

 Соответственно музыке Роксана надела темно-синее блестящее платье, которое плотно облегало ее длинное, гибкое тело – так плотно, что ни один внимательный зритель не поверил бы, что под украшенным блестками шелком есть еще что-нибудь, кроме кожи. В длинных рыжих волосах, как в каскаде огня, сияли тысячи перламутровых звездочек.

 Огонь и лед. Как они могут сочетаться в одной женщине? – невольно спрашивали себя люди.

 Как во сне или в трансе, ее глаза были – или казались – закрытыми, а тонкое лицо запрокинуто вверх, к украшенному звездами потолку сцены.

 Пьедестал все поднимался, а ее руки теперь медленно и плавно двигались под музыку, пока не замерли вверху, над головой. Изумительное зрелище, но и практическая необходимость – иначе волшебство не сможет состояться.

 Она знала, что это был красивый номер. Дым, огни, музыка, прекрасная волшебница. Ее привлекала театральность происходящего, хотя и забавляло то, что для публики она невольно становилась извечным символом прекрасной одинокой женщины, замершей на пьедестале выше всех мужских тревог и стремлений.

 Одновременно этот номер был и чертовски сложен. Для него требовался отличный самоконтроль и чувство времени с точностью до доли секунды. Но даже те, кому повезло достать билеты в первый ряд, не смогли бы разглядеть и тени напряжения на ее безмятежном лице. Никто из них не знал, сколько утомительных часов она провела, оттачивая и повторяя каждый жест из этого номера сначала на бумаге, потом на сцене. Бесконечные и безжалостные репетиции.

 Медленно и плавно она поворачивалась, наклонялась, раскачивалась под музыку Гершвина. Танец без партнера в десяти футах над сценой, весь из красок и легких движений. Из зала послышался восхищенный шепот, кто-то зааплодировал.

 Они прекрасно видели ее сквозь голубоватый дым и кружившиеся огни. Блестящее темное платье, струящиеся огненные волосы, светлая алебастровая кожа…

 И вдруг вздох изумления пронесся по залу – она исчезла. Она исчезла, а на пьедестале рычал и бил передними лапами гибкий бенгальский тигр.

 На мгновение воцарилась тишина, та самая упоительная для актера тишина, когда весь зал затаил дыхание от восхищения и за которой грянет овация. Аплодисменты не затихали, пока пьедестал не опустился на прежнее место. Огромная кошка спрыгнула вниз и мягко двинулась вперед по сцене. У черного ящика тигр остановился и опять зарычал, отчего какая-то женщина в первом ряду нервно захихикала. Как по команде все четыре стенки ящика разом упали.

 И там оказалась Роксана, уже не в блестящем синем платье, а в серебряном костюме кошки. Она раскланялась так, как ее учили почти с самого рождения, – грациозно и с шиком.

 Гром успеха еще гремел над залом, когда она вскочила на тигра верхом, и они вдвоем скрылись за кулисами.

 – Отличная работа, Оскар, – с легким вздохом она наклонилась и почесала кошку за ушами.

 – Ты отлично выглядишь, Рокси, – ее большой и мощный ассистент защелкнул поводок на блестящем ошейнике Оскара.

 – Спасибо, Мышка, – слезая со спины тигра, она откинула волосы за спину. Помещения за сценой были уже закрыты для посторонних. Ее помощники соберут реквизит и укроют его от излишне любопытных глаз. Пресс-конференция назначена на завтра, сейчас она не хочет видеть репортеров. Роксана мечтала о бутылке ледяного шампанского и массажной ванне с обжигающе горячей водой.

 В одиночестве.

 Задумавшись, она сжала руки – старая привычка, которую, как думал Мышка, она переняла у отца.

 – Я почему-то нервничаю, – со смешком проговорила Роксана. – Всю ночь мне какая-то чертовщина мерещилась. Словно кто-то смотрит в затылок…

 – Ну а… – Мышка не уходил, а Оскар, пользуясь моментом, терся о его колени. Мышка никогда не был хорошим оратором, а сейчас и вовсе не знал, что сказать. – У тебя там гости, Рокси. В костюмерной.

 – Да? – Она нахмурилась, и между бровями появилась тонкая нетерпеливая морщинка. – Кто именно?

 – Золотко, выйди поклонись еще раз. – Лили, приемная мать и постоянная ассистентка Роксаны на сцене, подбежав, схватила ее за руку. – Это фурор! Ты всех потрясла, – она промокнула платочком глаза, стараясь не задеть накладные ресницы. – Макс так гордился бы тобой!

 Внутри у Роксаны что-то сжалось, а к горлу подступили слезы. Но они не навернулись на глаза: Роксана никогда не позволяла себе плакать на людях. Она повернулась и пошла обратно, к аплодирующей публике, спросив через плечо:

 – Так кто меня ждет? – Но Мышка уже уводил большую кошку.

 Хозяин не напрасно учил его, что, если хочешь выжить, надо уметь вовремя промолчать.

 Десять минут спустя, сияя от успеха, Роксана открыла дверь в свою уборную. На нее обрушилась волна двух запахов: роз и грима. Эта смесь ароматов стала для нее настолько привычной, что она вдыхала ее, как свежий воздух. Но сейчас к знакомому букету примешивалось еще что-то: острый запах дорогого табака. Изысканного, экзотического, французского. Ее пальцы дрогнули на дверной ручке, и толчком она распахнула дверь настежь.

 Только один человек на свете был связан для нее с этим ароматом. Один мужчина, любивший курить тонкие французские сигары.

 Увидев его, она ничего не сказала. Он поднялся со стула, оторвавшись от ее шампанского и своей сигары, а она молчала. О боже, как было волнующе и страшно снова увидеть его тонко очерченные губы, скривившиеся в знакомой усмешке, встретить взгляд его неправдоподобно синих глаз…

 У него все те же длинные волосы, грива черных, отброшенных с лица, вьющихся волос. Даже ребенком он был удивительно красив – этакий цыганенок с глазами, которые умели казаться то горячими, то ледяными. Годы лишь подчеркнули одухотворенность его прекрасного лица – продолговатого, с голубыми тенями под глазами и маленькой ямочкой на подбородке. Знакомый облик приобрел теперь оттенок трагизма.

 Женщины всегда хотели его и домогались его внимания.

 И она. Да, она тоже, и еще как!

 Пять лет прошло с тех пор, как она видела в последний раз эту улыбку, играла этими густыми прядями, уступала натиску этих сильных губ. Пять лет, чтобы оплакать, относить траур и начать ненавидеть.

 «Почему он не умер?» – подумала Роксана, неохотно закрывая дверь за спиной. У него даже не хватило порядочности пасть жертвой какой-нибудь из тех разнообразных и жутких трагедий, которые мерещились ей все эти годы.

 И как ей быть с этим ужасным влечением, которое она почувствовала опять, едва взглянув на него?

 – Роксана, – самообладание не подвело Люка, и его голос даже не дрогнул. Много лет он наблюдал за ней. Сегодня, стоя за сценой, он рассмотрел каждое ее движение. Оценивая, взвешивая. Любя. Но только теперь, лицом к лицу, он понял, насколько же она красива. – Это было хорошее шоу. Удачный финал.

 – Спасибо.

 Его рука не дрогнула, когда он наливал ей шампанского, ее – когда она приняла высокий холодный бокал. Не удивительно: ведь они были актерами, созданными по одному и тому же образу и подобию. По Максу.

 – Мне очень жаль, что Макс так болен.

 – Тебе жаль? – ее глаза ничего не выражали.

 Люк чувствовал, что заслужил большего, чем эту саркастическую оплеуху, поэтому он просто кивнул и опустил глаза на пенящееся вино, вспоминая. Потом его губы искривились, и он опять посмотрел на нее.

 – Рубины в Кале – это твоя работа?

 Она пригубила бокал и небрежно пожала плечами. По костюму пробежали серебряные искры.

 – Конечно.

 – Ага. – Он довольно кивнул еще раз. Он хотел убедиться, что Роксана не растеряла свой дар – ни в магии, ни в воровстве. – Я слышал, что в Лондоне из сейфа было похищено первое издание «Дома Ашеров» По.

 – У тебя всегда был хороший слух, Каллахан.

 Он опять улыбнулся, спрашивая себя: научилась ли она контролировать влечение так же, как дыхание? Он вспоминал сообразительного ребенка, игривого подростка, пышный расцвет молодости девушки. Теперь она стала еще красивее, еще соблазнительнее. И он чувствовал, как их опять тянет друг к другу. Он использует это, не без угрызений, но использует, чтобы добиться своей цели.

 Цель оправдывает средства. Еще одно изречение Максимилиана Нувеля.

 – У меня есть предложение для тебя, Рокс.

 – Да что ты? – Она сделала последний глоток и отставила бокал в сторону. Ей показалось, что шампанское немного горчит.

 – Деловое, – небрежно откликнулся он, вытащив изо рта окурок сигары. Взяв ее руку, поднес к губам. – И личное. Я скучал по тебе, Роксана. – Люк сказал правду. Одна-единственная искра истинной правды за годы фокусов, иллюзий и притворства. Пойманный в тиски собственного чувства, он не заметил опасного блеска в ее взгляде.

 – Правда, Люк? В самом деле?

 – Даже не могу передать, как сильно. – Потрясенный воспоминаниями и желанием, он привлек ее ближе и почувствовал, как быстрее забилось сердце, когда их тела соприкоснулись. Она всегда была единственной. Сколько раз он пытался сбежать, но так и не смог высвободиться из ловушки, в которую его поймала Роксана Нувель. – Пошли ко мне в гостиницу, – прошептал он ей в лицо, обнимая гибкое тело. – Поужинаем вместе. Поговорим.

 – Поговорим? – Она обвила его руками; блеснули кольца, когда она запустила пальцы в его густые волосы. Трильяж на туалетном столике трижды отразил обнявшихся Люка и Роксану. Словно показывая им прошлое, настоящее и будущее. Она заговорила, и голос ее был похож на дым, в котором она исчезала, – такой же темный, густой и загадочный. – Ты только этого от меня ждешь, Люк?

 Он забыл о самообладании, забыл обо всем, кроме одного: их рты разделяло не больше дюйма. Он никогда не мог насытиться ее поцелуями…

 – Нет. – И потянулся к ней. Тут же у него потемнело в глазах от боли, дыхание сперло – Роксана резко двинула его коленом между ног. Люк сложился пополам, а она изо всех сил вмазала ему кулаком по подбородку.

 Его удивленное хрюканье и летящие во все стороны щепки от сбитого столика – от этого Роксана почувствовала огромное удовлетворение. Розы разлетелись, вода разлилась. Несколько изящных бутонов упали на свалившегося на пол Люка. Ковер под ним быстро намокал.

 – Ты… – Хмурясь, он вытащил запутавшуюся в волосах розу. Мерзавка еще малышкой норовила ударить исподтишка, подумал он. – Ты сейчас еще шустрее, чем была, Рокс.

 Упершись руками в бока, она стояла над ним тонкой серебряной воительницей, так и не научившейся спокойно смаковать свою победу.

 – И многое другое, чем я раньше вообще не была. – Костяшки на правой руке саднили, и она на мгновение забыла, как саднило и болело ее сердце. – А теперь ты, лживый ирландский подонок, убирайся обратно в свою нору – туда, куда уполз пять лет назад! Подойди только ко мне еще раз, и, клянусь, я сделаю так, чтобы тебя вообще больше не было на этом свете!

 Довольная своим финальным монологом, она развернулась было на каблуках и пронзительно вскрикнула: Люк схватил ее за лодыжку. Она тяжело плюхнулась задом на пол и не успела пустить в ход когти и зубы, как он уже навалился на нее сверху. Она, оказывается, забыла, каким он может быть быстрым и сильным.

 Неверный расчет, сказал бы Макс. Неверные расчеты – вот причина всех провалов и неудач.

 – Ладно, Рокс, мы и здесь можем поговорить. – Ему еще было больно, и он никак не мог отдышаться, но все-таки ухмыльнулся: – Сама выбрала.

 – В аду я тебя видала…

 – Очень может быть. – Его усмешка поблекла. – Черт побери, Рокси, перед тобой я никогда не мог устоять, – и, впившись губами в ее рот, он отшвырнул их обоих обратно, в прошлое.

Часть I

1

 1973 г., штат Мэн,

 окрестности Портленда

 – Спешите, подходите, представление не пропустите! Такое впервые в Мэне – сам Великий Нувель на сцене! Увидите своими глазами – карты пляшут в воздухе сами! Красавицу надвое распилит – и она при этом не погибнет! Всего один доллар, всего один доллар за вход на представление Великого Нувеля!

 Пока зазывала повторял свою скороговорку, Люк Каллахан шнырял в ярмарочной толпе, деловито очищая карманы. У него были ловкие руки, подвижные гибкие пальцы и самое главное достоинство любого преуспевающего вора – полное отсутствие чувства совести.

 Ему было двенадцать лет.

 Уже примерно недель шесть он был в бегах. Люк строил грандиозные планы, намереваясь перебраться на юг, пока на смену душному новоанглийскому лету не пришла суровая северная зима.

 Но с таким урожаем далеко не уехать, подумал он и стянул бумажник из оттянутого кармана рабочего комбинезона. Как правило, даже те, кто пришел прокатиться на карусели или испытать «колесо фортуны», не имели с собой больше нескольких смятых долларов.

 Вот когда он доберется до Майами, все будет по-другому. Отшвырнув портмоне из искусственной кожи за груду пустых молочных бутылок, он подсчитал сегодняшнюю добычу.

 Двадцать восемь долларов. Убийственное зрелище.

 Но в Майами, в этом краю солнца, веселья и высоких океанских волн, он уж поразживется. Все, что от него требуется, – это туда попасть, а он пока что сэкономил всего двести долларов. Еще чуть-чуть, и можно будет проехать на автобусе хотя бы часть дороги. На «Грейхаунде», – подумал он, и мимолетная улыбка осветила его лицо. Как здорово – сидишь и едешь, хоть какая-то передышка от автостопа, от всех этих накачавшихся хиппи или извращенцев с толстыми коротенькими пальцами.

 Беглец не может быть слишком разборчив с транспортом. По собственному опыту Люк уже знал, что если тебя посадит в машину добропорядочный гражданин, то дело может кончиться полицией или – что почти так же противно – лекцией на тему «Какие опасности подстерегают маленьких мальчиков, убегающих из дому».

 Бесполезно объяснять, что дома – намного опаснее, чем любые страхи в дороге.

 Отложив в сторону две долларовые бумажки, Люк засунул остальной улов в свой изношенный ботинок. Он изрядно проголодался. Уже примерно час, как запах горячего жира истязал его пустой желудок. Он решил вознаградить себя за труды подгоревшим гамбургером, пакетиком жареной картошки и запить все это холодным лимонадом.

 Как и большинство двенадцатилетних мальчишек, Люк с удовольствием прокатился бы на карусели, но если его и тянуло к вертящимся огням, то он уже научился подавлять в себе это желание глумливым, презрительным смешком. Только псих может считать такие развлечения интересными, – рассуждал он, жуя недозрелые ягоды дикого винограда. Конечно, ночью всех этих детишек ждут теплые постельки, а ему придется спать прямо под звездами; когда они проснутся, мамочка и папочка будут говорить им, что и как делать.

 Никто и никогда ничего такого ему больше в жизни не скажет!

 Чувствуя собственное превосходство, он засунул большие пальцы в передние карманы джинсов и важно направился к столикам, где можно было поесть.

 Он опять прошел мимо афиши с огромным, больше, чем в натуральную величину, изображением мага. Великий Нувель, с черными как сажа волосами, пышной бородой, гипнотизирующими темными глазами. Всякий раз, когда Люк смотрел на афишу, он чувствовал, что его словно магнитом тянет к чему-то, чего он не мог понять.

 Казалось, что глаза на афише смотрят прямо на него, что они могут увидеть и узнать все про Люка Каллахана, в прошлом из Бангора, штат Мэн, а теперь направляющегося в Берлингтон, Ютику и еще бог знает куда, потому что сам Люк уже забыл.

 Он почти верил, что нарисованный рот вот-вот заговорит, а рука с веером карт сорвется с афиши, схватит его за горло и втянет за собой прямо в эту картинку. И он будет заточен там навсегда, отчаянно колотясь с той стороны картона, точно так же, как колотился во столько запертых дверей своего детства.

 Эта мысль вызывала у него невольную дрожь, поэтому Люк презрительно скривил губы.

 – Волшебство – чушь! – произнес он, но произнес шепотом. Сердце забилось быстрее, когда он набрался смелости взглянуть прямо в нарисованное лицо. – Ничего особенного, – продолжал мальчик, постепенно набираясь уверенности в себе. – Вытаскиваешь дурацких кроликов из дурацких шляп или показываешь какие-нибудь глупые карточные фокусы.

 Но ему хотелось посмотреть на эти дурацкие фокусы даже сильнее, чем прокатиться на карусели. Даже сильнее, чем набить рот сдобренной кетчупом жареной картошкой. Люк колебался, нащупывая пальцами в кармане один из отложенных долларов.

 Да, это стоит одного зеленого, наконец решил он, хотя бы для того, чтобы убедиться, что в этом волшебнике нет ничего особенного. Чтобы сесть в темноте, размышлял он, вытаскивая истрепанную банкноту и покупая билет. Там наверняка найдется несколько карманов, куда он сумеет запустить свои проворные пальцы.

 Тяжелый брезентовый занавес захлопнулся за его спиной, преградив путь уличному свету и воздуху. Шум толпы стих и стал похож на шелест дождя. Зрители уже усаживались на низкие деревянные скамьи, перешептывались, двигались, обмахивались бумажными веерами, чтобы хоть как-то спастись от удушающей жары.

 Он остановился сзади и осмотрелся. Руководствуясь инстинктом, отточенным за последние шесть недель как лезвие ножа, Люк прошмыгнул мимо кучки детишек; не удостоил внимания и несколько пар, слишком бедных, чтобы можно было рассчитывать на какую-нибудь прибыль. В этой ситуации его клиентами могли стать только женщины, потому что большинство мужчин будут сидеть на своих портмоне.

 – Извините. – Вежливо, как бойскаут, он втиснулся рядом с типичной бабушкой, слишком поглощенной шалостями сидящих с другой стороны девочки и мальчика.

 Как только Люк уселся, на сцену вышел Великий Нувель. Он был одет полностью по форме. Черный смокинг и накрахмаленная белая рубашка странно выглядели под насквозь прожаренным куполом. Начищенные туфли блестели. На мизинце левой руки сверкал в лучах прожекторов золотой перстень с черным камнем.

 Величие чувствовалось даже в самом взгляде, брошенном на зрителей.

 Маг молчал, но купол словно бы заполнился его присутствием. Он выглядел точно так же, как и на афише, только в черных волосах вспыхивали серебряные искры. Великий Нувель поднял руки и протянул их ладонями к зрителям. Быстрое движение кисти, и в его растопыренных пустых пальцах появилась монета. Еще движение – и еще монета, и еще, пока все промежутки между пальцами не заполнились блеском золота.

 Люк был настолько потрясен, что даже наклонился вперед и прищурился. Ему хотелось узнать, как это делается. Конечно, это просто фокус. Мальчишка уже слишком хорошо знал, что в окружающем его мире полно фокусов. Он уже не задавал себе вопроса «почему?», но все больше хотел понять – «как?».

 Монеты превратились в цветные шары, на глазах меняющие размеры и цвет. Их становилось то больше, то меньше, они то появлялись, то исчезали, а зрители тем временем аплодировали.

 Отвести глаза от сцены было трудно. Вытащить шесть долларов из кошелька «бабули» – просто. Спрятав подальше добычу, Люк соскользнул с сиденья и передвинулся на новое место. Теперь перед ним сидела блондинка, а ее соломенная сумочка небрежно валялась рядом на полу.

 Пока маг разогревал аудиторию ловкостью рук, Люк разжился еще четырьмя долларами. Но он все больше и больше отвлекался. Решив, что подождет, перед тем как приступить к толстой даме справа, мальчик расслабился и стал смотреть представление.

 На несколько минут Люк стал обыкновенным ребенком, с глазами, расширенными от удивления. На сцене маг развернул веером карты и провел одной рукой снизу, а другой – сверху колоды, так, что она словно бы зависла в воздухе. Легкое движение кистей – и карты раскачивались, наклоняясь, вертелись вокруг собственной оси. Из зала постоянно хлопали или выкрикивали что-нибудь одобрительное. Все были захвачены представлением. И Люк упустил свой шанс разбогатеть.

 – Эй, ты! – прогремел вдруг голос Нувеля. Люк замер – он почувствовал, что эти темные глаза смотрят прямо на него. – Ты как раз такой мальчик, какой мне нужен. А мне нужен сообразительный… – в глазах блеснул лукавый огонек, – и честный парнишка, чтобы помочь в следующем фокусе. Иди сюда. – Нувель смахнул карты на столик и поманил Люка рукой.

 – Давай, малый, давай, – кто-то подтолкнул его локтем в ребра.

 Вспыхнув до корней волос, Люк встал. Он знал, как опасно, когда люди обращают на тебя внимание. Но если он откажется, то все запомнят его еще лучше.

 – Выбери карту, – сказал Нувель, когда Люк взобрался на сцену. – Любую.

 Он опять развернул их веером, на этот раз рубашкой к зрителям, чтобы они убедились, что карты не крапленые. Затем Нувель быстро и ловко перетасовал колоду и разложил на маленьком столике.

 – Любую карту, – повторил он, и Люк сосредоточенно нахмурился, выбирая одну карту из колоды. – Покажи ее зрителям, – объяснял Нувель дальше. – Держи так, чтобы всем было видно. Прекрасно, прекрасно. У тебя отлично получается.

 Чему-то улыбаясь, Нувель собрал оставшиеся карты и опять перетасовал их своими длинными умными пальцами.

 – Теперь… – Не отводя глаз от Люка, он протянул ему колоду. – Положи свою карту куда хочешь. Вот так, вот так. Молодец. – Фокусник весело хмыкнул. – А теперь возьми колоду и перетасуй ее сам. Как тебе больше нравится. – Пока Люк мешал карты, Нувель не сводил с него взгляда. – Так, хорошо. А теперь, – рука Нувеля легла Люку на плечо, – положи, пожалуйста, их на стол. Сам снимешь или мне разрешишь?

 – Я сам. – Люк накрыл карты обеими руками. Он был уверен, что теперь его никто не надует. Ведь он так близко…

 – Твоя карта – самая верхняя?

 Люк открыл верхнюю карту и хихикнул:

 – Нет!

 Нувель выглядел озадаченным, а из зала послышался смех.

 – Нет? Может быть, тогда нижняя?

 Входя во вкус, Люк перевернул колоду и вытащил нижнюю карту.

 – Нет! Кажется, вы что-то перепутали, мистер!

 – Странно, очень странно, – пробормотал Нувель, потирая пальцем подбородок. – Оказывается, ты намного умнее, чем я думал. Похоже, что ты меня надул. Твоей карты вообще нет в колоде. Потому что она… – щелчок пальцами, быстрый поворот кисти, и прямо из воздуха возникла восьмерка червей, – здесь!

 Пока Люк в изумлении таращил глаза, а купол содрогался от аплодисментов, Нувель тихонько проговорил:

 – Приходи за сцену после представления.

 И все. Легонько подтолкнув мальчика, маг отправил его обратно на место.

 В течение следующих двадцати минут Люк позабыл обо всем в жизни. Осталась только магия. Не отрываясь, он смотрел, как танцевала на сцене маленькая рыжая девчонка в украшенном блестками трико. Хохотал, когда она спряталась в большой черный цилиндр и вдруг превратилась в белого кролика. Чувствуя себя совершенно взрослым, он с интересом следил, когда девочка и фокусник затеяли шутливый спор о том, во сколько она должна ложиться спать. Девчонка трясла кудрявой рыжей головой и упрямо топала ногами. Вздохнув, Нувель набросил на нее черное покрывало и трижды взмахнул своей волшебной палочкой. Покрывало соскользнуло на землю, а девочка исчезла.

 – Родители должны быть строгими, – спокойно сказал Нувель.

 Под конец Нувель распилил пополам сногсшибательную блондинку в коротеньком трико. Ее фигура и костюм вызвали целый шквал свиста и одобрительных возгласов.

 Один мужчина в разноцветной рубашке и накрахмаленных, расширяющихся книзу джинсах сорвался с места, восторженно крича:

 – Эй, Нувель, если ты закончил с этой дамой, то я забираю нижнюю половину!

 Ящики с половинками молодой женщины отодвинули друг от друга. По команде Нувеля она шевелила пальцами рук и носочками. Когда ящики сдвинули обратно, Нувель убрал металлические перегородки, взмахнул волшебной палочкой и резко откинул крышку.

 Живая и невредимая, женщина встала и раскланялась под гром аплодисментов.

 Люк совершенно позабыл о кошельке толстушки справа, но решил, что это представление стоило того, чтобы на него пойти.

 Когда публика потянулась на воздух, чтобы еще успеть прокатиться по железной дороге или поглазеть на Сахиба – Заклинателя змей, Люк робко направился к сцене. Может, подумал он, раз уж он был ассистентом на карточном фокусе, этот маг Нувель объяснит ему, как это делается.

 – Парень.

 Люк посмотрел вверх. С высоты его роста мужчина выглядел просто гигантом. Шесть футов пять дюймов и двести шестьдесят фунтов крепких мускулов. Гладко выбритое лицо шириной с обеденную тарелку, близкопосаженные глаза – как две виноградины. Из угла рта небрежно свисает папироса.

 Словно уродливая глыба, Герберт Патрински, по прозвищу Мышка, перекрыл Люку все пути к отступлению.

 Мальчишка инстинктивно сжался, выпятив вперед подбородок. Плечи опущены, ноги – немного врозь, в устойчивом положении.

 – А?

 Вместо ответа Мышка мотнул головой и побрел прочь. Люк колебался не более десяти секунд, затем пошел за ним.

 Карнавал затихал. Его дешевые чары рассеялись, мишурный блеск растаял. Они шли по желтой вытоптанной траве к стоянке фургонов и прицепов.

 Прицеп Нувеля казался породистым конем в стаде кляч. Он был длинным и лоснящимся, черная краска блестела в слабом свете луны. Сбоку виднелась серебряная надпись: «Великий Нувель, необыкновенный волшебник».

 Мышка легко стукнул в дверь и сразу распахнул ее. Люк вошел следом за ним. В ноздри ударил аромат, странно напомнивший ему знакомый запах – запах церкви.

 Великий Нувель уже избавился от своего сценического смокинга и возлежал на узкой кушетке в длинном черном шелковом халате. Тонкие струйки дыма лениво подымались к потолку от шести курильниц с ладаном. Где-то в глубине фургона играла тихая музыка. Нувель плеснул себе в стакан с два дюйма бренди.

 Люк засунул внезапно вспотевшие ладони поглубже в карманы и оценивающе осмотрелся. Он знал, что это просто фургон, но впечатление было такое, будто он попал в какой-то экзотический притон. Запахи, конечно, и разноцветные яркие плюшевые подушки, разбросанные по комнате; маленькие, богато затканные коврики, как попало лежащие на полу; шелковые занавески на окнах; таинственный, колеблющийся свет свечей.

 И конечно же, сам Максимилиан Нувель.

 – А-а! – Приветливо улыбнувшись, он отсалютовал мальчику стаканом. – Очень рад, что ты смог зайти ко мне.

 Чтобы показать свое равнодушие, Люк небрежно пожал костлявыми плечами:

 – Это было очень неплохое представление…

 – Я краснею от комплимента, – сухо отозвался Макс и рукой показал Люку сесть. – Так ты интересуешься магией, мистер…

 – Меня зовут Люк Каллахан. Просто подумал, что стоит отдать один зелененький и посмотреть на разные фокусы.

 – Достойная сумма, согласен. – Медленно, не отводя глаз от Люка, маг отпил бренди. – Но, кажется, для тебя это было удачное капиталовложение?

 – Капиталовложение? – Смутившись, Люк скосил глаза на Мышку, но тот неуклюже топтался у входа, полностью загораживая проход.

 – Когда ты уходил с представления, у тебя было несколько больше долларов, чем когда ты вошел. Финансист назвал бы это быстрым оборотом капитала.

 Люк собрал в кулак всю свою волю, чтобы не показать, как его испугали эти слова, и смело встретил взгляд Макса. Неплохо, подумал Макс. Очень даже неплохо.

 – Я не понимаю, о чем вы говорите. Мне пора идти.

 – Сядь. – Макс произнес один-единственный слог и поднял палец. Люк напрягся, но сел. – Видишь ли, мистер Каллахан, или тебя можно звать просто Люком? Это хорошее имя. Оно произошло от Люциуса, по-латыни – «свет». – Он хмыкнул, отпил еще. – Но я отвлекся. Видишь ли, Люк, пока ты смотрел на меня, я смотрел на тебя. С моей стороны было бы неспортивно спрашивать, сколько ты заработал, но по прикидкам… выходит от восьми до десяти долларов, – он очаровательно улыбнулся. – Видишь, неплохая прибыль для одного.

 Люк прищурился. У него по позвоночнику скатилась холодная струйка пота.

 – Вы что, считаете меня вором?

 – Если это тебя обижает, то нет. И вообще, ты же мой гость. Кажется, я довольно невнимательный хозяин. Хочешь выпить чего-нибудь холодненького?

 – Чего вы от меня хотите, мистер?

 – О, до этого мы еще доберемся. Да, еще доберемся. Но всему свое время, как я обычно говорю. Я знаю, какой аппетит у молодых ребят, сам когда-то был таким. – Этот юный гастролер был еще к тому же настолько худым, что Макс мог бы пересчитать все его ребра под грязной футболкой. – Мышка, мне кажется, что наш гость с удовольствием съел бы парочку гамбургеров со всем, что там полагается.

 – Ага.

 Макс встал, а Мышка выскользнул за дверь.

 – Так будешь что-нибудь холодненькое? – повторил маг, открывая маленький холодильник. Ему не надо было видеть: он и так знал, что мальчишка впился взглядом в дверь. – Конечно, ты можешь убежать, – небрежно проговорил он, доставая бутылку пепси. – Деньги в твоем правом ботинке ногу не натрут. Или ты можешь расслабиться, поесть как человек и побеседовать со мной.

 Люк обдумал оба варианта. В животе у него урчало. Решившись на компромисс, он подвинулся поближе к двери.

 – Чего вы хотите?

 – Да просто пообщаться с тобой, – ответил Макс, наливая пепси в стакан со льдом. В глазах у Люка что-то мелькнуло и тотчас же исчезло, но фокусник слегка нахмурился. Вот как, подумал он, и его рот исказила гримаса. Значит, вот насколько все было плохо. Пытаясь подать мальчику знак, что он может быть спокоен насчет подобных притязаний, Макс позвал Лили.

 Она появилась из-за ярко-красного шелкового занавеса. Как и Макс, она была в халате. Только на ней был нежно-розовый, отороченный перьями, как и босоножки на высоком каблуке. Лили легко прошлась по разбросанным коврикам в волне тонкого запаха «Шанели».

 – У нас гости. – У нее был резковатый, слегка насмешливый голос.

 – Да. Лили, дорогая моя, – Макс взял ее руку, поднес к губам и помедлил мгновение. – Познакомься, это Люк Каллахан. Люк, это мой бесценный ассистент и обожаемая подруга Лили Бейтс.

 Люк с трудом проглотил жесткий ком в горле. Он никогда не видел таких, как она. Казалось, она вся соткана из аромата и света. Глаза и рот были причудливо накрашены. Лили улыбнулась, опустив невероятно длинные ресницы.

 – Рада познакомиться с тобой. – И она прижалась к Максу, обнявшему ее за талию.

 – Мэм.

 – Нам с Люком надо кое-что обсудить. Ложись спать, не жди меня.

 – Ничего страшного.

 Он легонько поцеловал ее, но с такой нежностью, что у Люка вспыхнули щеки. Мальчик быстро отвел глаза.

 – Je t’aime, ma belle [2] .

 – О, Макс! – Французский всегда до глубины души волновал Лили.

 – Поспи немного, – прошептал он.

 – Хорошо. – Но по глазам было совершенно ясно, что она будет ждать. – Было приятно с тобой познакомиться, Люк.

 – Мэм, – опять насилу выдавил тот, а Лили уже скрылась за красным занавесом.

 – Замечательная женщина, – проговорил Макс, протягивая Люку стакан с пепси. – Не знаю, что бы мы с Роксаной делали без нее. Правда, ma petite [3] ?

 – Папа! – Возмущенно фыркая, Роксана выбралась из-под занавеса и выпрямилась. – Я так тихонько сидела, что даже Лили меня не заметила.

 – Но я тебя учуял. – Улыбаясь, волшебник постучал пальцем по носу. – Твой шампунь. Твое мыло. Карандаши, которыми ты рисовала.

 Роксана скорчила гримаску и двинулась вперед, шаркая по полу босыми ногами.

 – А-а, ты всегда знаешь.

 – И всегда буду знать, когда моя малышка где-то рядом. – Он поднял ее и посадил к себе на колено.

 Люк узнал девочку из представления, хотя теперь она была одета в длинную кружевную ночную рубашку. Яркие огненные волосы были распущены и опускались до самой талии. Пока Люк пил свою пепси, она обвила рукой шею отца и уставилась на гостя большими зелеными, как море, глазами.

 – Кажется, он злой, – наконец решила Роксана, а маг захихикал и нежно поцеловал ее в висок.

 – Я уверен, что ты ошибаешься.

 Роксана задумалась, затем смягчилась.

 – Кажется, он может быть злым.

 – Это уже намного точнее. – Он пересадил ее на кушетку и пригладил ладонью длинные вьющиеся волосы. – Теперь поздоровайся вежливо.

 Она вздернула голову, затем наклонила ее, как маленькая королева на аудиенции.

 – Здравствуй.

 – А, привет.

 «Сопливая вредина», – подумал Люк и тотчас же залился краской – у него заурчало в животе.

 – Думаю, тебе надо его покормить, – сказала Роксана таким тоном, словно Люк был бездомным псом, застигнутым за потрошением мусорного ящика. – Но не знаю, надо ли его оставлять.

 Разрываемый между жалостью и смехом, Макс слегка шлепнул ее по заду:

 – Иди спать, старушка.

 – Ну еще один часик, ну пожалуйста, папочка!

 Он покачал головой и, наклонившись, поцеловал ее.

 – Bonne nuit, bambine [4] .

 Она нахмурилась, и между бровями появилась маленькая вертикальная складочка.

 – Когда я вырасту, то не буду спать всю ночь, если захочу.

 – И, боюсь, не раз. Но пока что… – Он показал на занавес.

 Роксана надула нижнюю губку, но послушалась. Дойдя до портьеры, она бросила взгляд через плечо.

 – Все равно я тебя люблю.

 – А я – тебя. – Глубоко внутри у Макса знакомо сжалось и запульсировало что-то горячее. Его ребенок. Единственное, что он сделал безо всяких фокусов или иллюзий. – Она растет, – пробормотал он сам себе.

 – Ерунда! – Люк фыркнул в стакан с пепси. – Она еще ребенок.

 – Уверен, что так и должно казаться такому взрослому и опытному человеку, как ты. – Этот сарказм прозвучал настолько приятно, что Люк его пропустил.

 – Дети – как заноза в заднице.

 – В сердце – да, очень часто, – поправил его Макс, усаживаясь на прежнее место. – Но я ни разу не встречал ребенка, который доставлял бы мне беспокойство в какой-нибудь другой части тела.

 – На них уходит столько денег, разве нет? – В словах мальчишки чувствовалась горечь старых обид. – Они все время мешаются под ногами. Чаще всего дети появляются потому, что взрослым было нечего делать и они не подумали о последствиях.

 Макс взял свой стакан с бренди и пригладил пальцем усы.

 – Интересная философия. Когда-нибудь мы обсудим ее подробнее. Но сегодня… Ага, вот и твой ужин.

 Люк недоуменно посмотрел на дверь. Она была закрыта. Он ничего не слышал. Только через несколько секунд раздался звук шагов и быстрый одиночный стук. Вошел Мышка с коричневым пакетом в руках. На бумаге уже проступили пятна жира. От запаха рот Люка наполнился слюной.

 – Спасибо, Мышка. – Уголком глаза Макс заметил, что Люк едва удерживается, чтобы не наброситься на этот пакет.

 – Ты хочешь, чтобы я остался здесь? – спросил Мышка, поставив пакет на маленький круглый столик перед кушеткой.

 – Нет, не надо. Ты наверняка устал.

 – Ага. Тогда – спокойной ночи.

 – Спокойной ночи. Пожалуйста, – продолжал Макс, уже обращаясь к Люку, пока Мышка закрывал за собой дверь, – приступай.

 Люк тотчас сунул руку в пакет и вытащил гамбургер. Притворяясь, что он не очень-то и голоден, мальчик медленно надкусил его, но потом, уже не в силах остановиться, разом заглотнул оставшуюся часть. Макс откинулся назад, смакуя бренди, глаза полуприкрыты.

 Мальчишка ест, как молодой волчонок, думал он, пока Люк поглощал второй гамбургер и жареную картошку. Изголодался, изголодался по очень многому. Макс великолепно знал, что это значит и как это бывает. Он доверял своим чувствам, верил тому, что сумел разглядеть в глазах мальчика за хитрой враждебностью. Поэтому он даст ему шанс.

 – Я тут пришел к нескольким выводам, – спокойно проговорил маг. – Знаешь, каким?

 Рот у Люка был набит, поэтому ему удалось только хмыкнуть.

 – Думаю, не знаешь. Ну, если хочешь, я тебе расскажу. Ты убежал из дома и уже достаточно долго путешествуешь один.

 Люк проглотил и рыгнул.

 – Вот здесь вы ошиблись. У моих предков ферма в нескольких милях отсюда. Я просто приехал покататься на каруселях.

 Макс открыл глаза. В них чувствовалась сила и еще что-то, от чего она становилась еще могущественнее. Просто доброта.

 – Не лги мне. Другим, если приходится, но мне – не надо. Ты убежал. – Он двигался так быстро, что Люк не успел отдернуть руку, как в нее впились стальные клещи пальцев волшебника. – А теперь скажи мне: кого ты оставил дома? Может быть, плачущую мать, отца или стариков с разбитым сердцем?

 – Я же сказал… – Но губы почему-то отказывались повторить лживые объяснения, которые он так легко рассказывал другим. Это все глаза, в панике подумал он. Как на афише, глаза, смотрящие прямо в душу. – Я не знаю, кто мой отец! – Он выпалил это признание, а его тело затряслось от стыда и ярости. – Думаю, она и сама не знает. Ей все равно. Может, ей и жалко, что я убежал, потому что теперь некого послать за бутылкой или заставить украсть, если у нее кончились деньги. А это дерьмо, с которым она живет… ему теперь, конечно, некого бить… – Он не замечал, что на глаза ему навернулись слезы. Но все больше чувствовал ужас, сжимающий когтистой драконьей лапой его горло. – Я не вернусь обратно. Клянусь богом, я убью вас, если вы хотите отправить меня обратно!

 Рука Макса на запястье Люка расслабилась. Он чувствовал эту боль почти как свою собственную в таком же возрасте.

 – Этот человек бил тебя.

 – Если мог поймать, – злобно отозвался мальчик. Слезы блеснули и высохли.

 – А соседи, знакомые?

 – Все дерьмо. – Люк презрительно скривил губы.

 – Да, – вздохнул Макс. – Значит, у тебя никого нет?

 Мальчишка вздернул подбородок с едва заметной ямочкой.

 – Я – сам по себе.

 Отличный ответ, подумалось Максу.

 – И какие у тебя планы?

 – Я направляюсь на юг, в Майами.

 – М-м. – Макс взял Люка за другую руку и повернул его кисти ладонями кверху. Почувствовав, что мальчишка напрягся, маг впервые проявил нетерпение. – Мужчины не интересуют меня в сексуальном плане, – резко бросил он. – И даже если бы интересовали, я не унизился бы до того, чтобы совращать ребенка. – Люк поднял глаза, и в его глазах Макс увидел что-то… то, о чем еще не должны знать двенадцатилетние. – Тот человек, он издевался над тобой как-нибудь еще?

 Люк быстро покачал головой, от унижения он не мог произнести ни слова.

 Но кто-то – да, решил в уме Макс. Или пытался. Но это подождет, пока возникнет доверие.

 – У тебя хорошие руки, быстрые подвижные пальцы. Отличное чувство времени для твоего возраста. Я могу найти применение всем этим качествам, помочь тебе развить их, если ты согласишься работать на меня.

 – Работать? – Люк даже не узнал то чувство, которое вдруг возникло где-то в глубине его души. Детская память коротка, а он уже так давно распрощался со всякой надеждой. – Что я должен буду делать?

 – То то, то се. – Макс опять сел и улыбнулся. – Может, тебе захочется выучиться нескольким фокусам, юный Люк. Через пару недель мы как раз двинемся на юг. Ты сможешь отработать свою комнату и еду, а если заслужишь, то будешь получать и небольшую зарплату. Конечно, мне придется попросить тебя на некоторое время воздержаться от чужих кошельков. Но что касается всего остального – думаю, мои условия тебя устроят.

 У него защемило в груди. Но только выдохнув воздух, он понял, что просто сам задержал дыхание.

 – Я что же, буду и в представлении?

 Макс опять улыбнулся.

 – Может быть, и нет. Но зато ты будешь помогать устанавливать и разбирать декорации. И ты кое-чему научишься, если у тебя есть необходимые способности. На самом деле я думаю, что ты сможешь многому научиться.

 Конечно, это была ловушка. Вокруг всегда были одни ловушки. Люк мысленно рассматривал неожиданное предложение со всех сторон, как путник рассматривает спящую на дороге змею.

 – Пожалуй, я подумаю над этим.

 – Это мудрое решение. – Макс встал, оставив на столике свой пустой бокал. – Почему бы тебе не остаться здесь на ночь? А утром мы вернемся к нашему разговору. Пойду принесу тебе белье, – предложил фокусник и вышел, не дожидаясь ответа.

 Может быть, это и в самом деле западня, рассуждал Люк, грызя пальцы. Но пока что непонятно, в чем тут дело. А как было бы здорово, просто замечательно хоть один раз поспать под крышей, с наполненным желудком. Он лег, мысленно оправдываясь, что только проверяет, удобно ли здесь. Его глаза тотчас же закрылись, утомленные колеблющимся светом свечей.

 Спина все еще болела, поэтому он перевернулся на бок. Но перед тем, как опять закрыть глаза, мальчик прикинул, как далеко от него до двери – на случай, если отсюда придется быстро сматываться.

 Он сможет убежать и утром, сказал себе Люк. Никто не заставит его остаться. Никто больше не сможет заставить его делать то, что он не хочет.

 С этой мыслью он заснул. Он не слышал, как вернулся Макс с чистой простыней и подушкой. Не почувствовал, как фокусник стянул с него ботинки и поставил рядом с кушеткой. Он даже ничего не пробормотал, не повернулся, когда тот приподнял его голову и ласково уложил на подушку с льняной наволочкой, слабо пахнущей сиренью.

 – Я знаю, откуда ты пришел, – пробормотал Макс. – Интересно, что ждет тебя дальше?

 Еще мгновение он смотрел на спящего мальчика; крепкие лицевые кости, интуитивно сжатая в кулачок ручонка, мерно вздымающаяся хилая, как при крайнем истощении, грудь.

 Он оставил Люка спать и пошел в теплые объятия ждущей его Лили.

2

 Люк просыпался постепенно. Вначале он услышал щебетание птиц на улице, потом почувствовал солнечное тепло на своем лице. В полусне ему казалось, что солнечные лучи – золотые, тягучие и сладкие, как мед. После этого он учуял запах кофе и удивился: где же я?

 Только тогда он открыл глаза, увидел девчонку и все вспомнил.

 Она стояла между круглым столиком и кушеткой, на которой он раскинулся. Поджав губы и откинув голову немного назад, она смотрела на него. Ее глаза были блестящими и любопытными – но отнюдь не дружелюбными.

 Он заметил, что ее переносицу украшала россыпь мелких веснушек. Накануне он их не видел – ни когда она выступала, ни позднее, в полумраке свечей.

 Люк посмотрел девчонке в глаза так же настороженно, как и она сама, и медленно ощупал языком зубы. Его зубная щетка осталась в холщовом рюкзачке, который он спер в «Кей-Марте», и все это было спрятано где-то в кустах рядом с ярмаркой. Люк очень заботился о своих зубах и привык чистить их ежедневно. Это было прямым следствием его панического страха перед дантистами, особенно перед тем, к которому однажды его отвела мать еще три года назад. Он до сих пор помнил его вонючее от джина дыхание и покрытые черными жесткими волосами пальцы.

 Ему хотелось почистить зубы, проглотить залпом горячего кофе и остаться одному.

 – Черт побери, на что ты смотришь?

 – На тебя. – Она как раз собиралась толкнуть его и была несколько разочарована, что он проснулся до того, как она успела это сделать. – Ты тощий. Лили сказала, что у тебя красивое лицо, но мне кажется, что оно просто злое.

 Он почувствовал волну неприязни и еще удивления, что сногсшибательная Лили назвала его красивым. Насчет самой Роксаны у него уже не было никаких сомнений. Его отчим назвал бы эту девчонку «сукой класса А». Конечно же, Люк не мог припомнить ни единой женщины, которую Аль Кобб не счел бы сукой того или иного класса.

 – А ты тощая и уродливая. Вот, получи.

 – Я здесь живу, – самоуверенно напомнила она. – И если ты мне не понравишься, я попрошу папу, чтобы он тебя выгнал.

 – А мне насрать.

 – Фу, так нельзя выражаться. – Она чопорно фыркнула, изображая из себя настоящую леди. По крайней мере, ей самой так казалось.

 – Да нет. – Может, если он оскорбит ее ангельские ушки, она уберется отсюда? – Мне до х… – вот как нельзя выражаться.

 – Да? – заинтересовавшись, она наклонилась ниже. – А что значит «до х…»?

 – Боже! – Он протер ладонями глаза и сел. – Ты уберешься с моих глаз или нет?

 – Я-то знаю, как быть вежливой. – Если она и в самом деле будет вежливой, подумала Роксана, то, может быть, ей удастся узнать, что значит это новое слово. – Я здесь хозяйка, поэтому сейчас дам тебе чашку кофе. Я его уже сварила.

 – Ты? – Ему не понравилось, что он не услышал, как она здесь возилась.

 – Это моя работа. – Она важно двинулась к плите. – Папа и Лили долго спят по утрам, а я не люблю долго спать. Я вообще сплю очень мало. С самого детства. Это метаболизм, – объяснила она, смакуя каждое слово, которому ее научил отец.

 – А. Правильно. – Он наблюдал, как она наливает кофе в китайскую чашку. Наверняка дрянь на вкус, подумал Люк и с нетерпением дожидался, когда он сможет это ей заявить.

 – Сливок и сахара? – Она пропела эти слова, как доброжелательная стюардесса.

 – Побольше и того, и другого.

 Так она и сделала, а потом, от старания высунув кончик языка, перенесла наполненную до краев чашку на столик.

 – Потом, на завтрак, ты сможешь выпить еще апельсинового сока. – Хоть этот мальчишка не особенно ей нравился, зато Роксана получала удовольствие от игры в гостеприимную хозяйку и представляла сама себя в одном из длинных шелковых платьев Лили и на каблучках. – Я сделаю сок по своему рецепту.

 – Отлично. – Люк приготовился было скривиться от первого же глотка и был удивлен, когда кофе оказался просто замечательным. Он был немного сладковат, даже для его запросов, но никогда в жизни мальчик не пробовал кофе вкуснее. – Очень вкусно, – пробормотал он, а Роксана тотчас же одарила его быстрой, совершенно женской улыбкой.

 – У меня особый талант варить кофе. Все так говорят. – Теперь она бойко засунула ломтики хлеба в тостер, потом открыла холодильник. – А почему ты не живешь вместе с твоими мамой и папой?

 – Потому что не хочу.

 – Но ты же должен, – настаивала она, – даже если не хочешь.

 – Черта с два я должен. К тому же у меня нет отца.

 – А-а. – Она сжала губы. Хоть ей было всего восемь лет, она уже знала, что такие вещи случаются. Сама Роксана потеряла свою мать так давно, что даже не помнила ее. Лили идеально заполнила образовавшийся пробел, так что эта ранняя потеря не тревожила девочку. Но мысль, что можно жить без отца, всегда огорчала и пугала ее. – Он заболел или попал в аварию?

 – Не знаю, и мне наплевать. Хватит об этом.

 В любой другой ситуации от резкого тона у нее испортилось бы настроение. Но сейчас она даже почувствовала какую-то симпатию.

 – А что тебе больше всего понравилось в представлении?

 – Не знаю. Карточные фокусы были потрясные.

 – Я тоже знаю один фокус. Могу тебе показать, – она аккуратно налила сок в высокие хрустальные стаканы, – после завтрака. Теперь пойди вон туда в ванную и помой руки, потому что все уже почти готово.

 Ему гораздо больше хотелось опорожнить свой мочевой пузырь, поэтому он пошел туда, куда она показывала рукой, и за красным занавесом обнаружил небольшую ванную с туалетом. Там пахло женщиной – но это не был тяжелый назойливый запах, который временами словно шлейф тянулся за его матерью, а сладкие, дорогие дамские ароматы.

 На перекладине, огораживающей небольшую кабинку душа, висели чулки; на бачке унитаза лежала вышитая салфеточка, а на ней – расписанная цветочками коробочка с пудрой и большая розовая пуховка. В углу висела полочка, сплошь заставленная бутылочками, баночками и тюбиками.

 Снадобья для шлюх, сказал бы Кобб, но Люк подумал, что все это очень мило и именно вот так, вперемешку, как в садах, которые попадались ему во время его странствий, где вместе дико и свободно росли и цветы, и травы.

 Несмотря на беспорядок, комната содержалась в идеальной чистоте. Все это, понял Люк, умываясь горячей водой, разительно отличалось от грязной ванной в грязной квартирке, из которой он убежал.

 Не в состоянии удержаться, он сунул нос в аптечку. Там лежали предметы туалета для мужчин. Бритва, крем для бритья, лосьон. Еще там была новенькая зубная щетка в картонной запечатанной коробочке. Страх перед дырками оказался сильнее чувства вины, поэтому он открыл ее и почистил зубы.

 Уже только выйдя из ванной и думая, не рискнуть ли ему осмотреть теперь весь вагончик, он вспомнил о своих ботинках.

 Люк влетел обратно в комнату, как ураган, нырнул под стол и проверил свою казну.

 Спокойная, как королева на троне, Роксана сидела на атласной подушке и пила сок.

 – А почему ты держишь деньги в ботинке, когда у тебя есть карманы?

 – Потому что это надежнее. – Ботинок не подвел его, все было на месте. Все до последнего доллара, с облегчением заметил Люк. Он уселся на свое место и посмотрел на стоящую перед ним тарелку. На ней лежал тост, намазанный густым слоем арахисового масла, политый чем-то похожим на мед и посыпанный корицей и сахаром. Тост был разрезан на два аккуратных треугольника.

 – Это очень вкусно, – заверила его Роксана, изящно откусывая маленькие кусочки от своего тоста.

 Люк отхватил сразу половину одного треугольника и вынужден был согласиться. Когда он проглотил последнюю крошку, девочка опять улыбнулась:

 – Я сделаю еще.

 Час спустя, выйдя из-за занавеса, Макс увидел, что они сидят рядышком на кушетке. Рядом с его малышкой лежала небольшая стопочка банкнот, а сама она опытной рукой выбрасывала на стол по три карты.

 – Ну, и где королева?

 Люк смахнул с глаз волосы, засомневался, потом стукнул по центральной карте.

 – Черт побери, я знаю, что теперь она здесь!

 Роксана перевернула карту и самодовольно захихикала, а он опять выругался.

 – Рокси, Рокси! – сказал Макс, подходя к ним. – Это очень грубо – обдирать гостей.

 – Папа, но я говорила ему, что «Три карты» – игра для простаков! – Само воплощение невинности, Роксана сияла от счастья. – А он не слушал.

 Маг захихикал и щелкнул ее по подбородку.

 – Маленькая мошенница. Как спалось, Люк?

 – Хорошо. – Из-за маленькой мерзавки он потерял целых пять баксов. Это было унизительно.

 – И я вижу, что ты завтракал. Если решил остаться, то я сейчас отведу тебя к Мышке. Он даст тебе работу.

 – Неплохо бы, – безмятежно согласился Люк. Когда люди понимают, что ты волнуешься, они всячески стараются насолить тебе еще больше. – На пару дней уж ладно.

 – Прекрасно. Начнем с бесплатного урока. – Макс замолчал, наливая себе кофе, понюхал его, одобрительно хмыкнул и отпил. – Никогда не играй на деньги с профессионалом, если только не стремишься проиграть. Тебе нужна какая-нибудь одежда?

 Хоть Люк и не понимал, как можно стремиться проиграть, он решил воздержаться от комментариев.

 – У меня есть кое-какие тряпки.

 – Тогда порядок, можешь сходить за ними. Потом начнем.

 Одним из преимуществ жизни такого мальчишки, как Люк, было то, что ничего хорошего он от нее не ждал. Другому уже померещились бы какие-нибудь чудесные события, приключения или удивительные знакомства в этой новой карнавальной обстановке. Но жизненный опыт Люка подсказывал ему примерно следующее: хорошего обычно бывает меньше, чем ты рассчитывал, а плохого – больше, чем ты можешь осилить.

 Поэтому когда он начал работать вместе с молчуном Мышкой, то просто следовал всем указаниям без жалоб или обсуждений. Они что-то перетаскивали, поднимали, опускали, чистили, красили, опять перетаскивали. Мышка говорил мало, и Люк тоже держал свои мысли и наблюдения при себе.

 Карнавальную жизнь нельзя назвать волшебной, заметил он. Скорее наоборот – она была грязной и потной. Воздух был пронизан резкими запахами жареных блюд, дешевого одеколона и немытых тел. Краски, такие яркие ночью, казались тусклыми в свете дня. Карусели, быстрые, завораживающие под звездным небом, выглядели старыми, изношенными и просто небезопасными под жарким летним солнцем.

 Что же до приключений… вместо них пришлось скрести до блеска черный длинный фургон и помогать Мышке сменить свечи зажигания пикапа-тягача «Чиви».

 Голова и плечи под капотом, маленькие глазки сощурены, почти закрыты – Мышка прислушивался к шуму работающего вхолостую мотора. Он мог бурчать себе под нос незатейливую мелодию или, хмыкая, что-то поправлять в машине.

 Люк терся рядом, переминаясь с ноги на ногу. Жара была жуткой. Даже выцветший платок, которым он повязал голову, постепенно намокал от пота. Он ни черта не разбирался в машинах и не очень-то хотел: ведь водить ему все равно не придется еще много лет. Поэтому его раздражало то, как Мышка бормочет и что-то там регулирует в моторе.

 – По-моему, он работает нормально.

 Мышка открыл глаза и моргнул. Он был весь перемазан машинным маслом – полосы жира на руках и на круглом, как луна, лице; вымазана и белая мешковатая майка. Казалось, он совершенно счастлив.

 – Не слышишь, – поправил он мальчика и опять закрыл глаза. Потом еще что-то подправил таким нежным движением, как у влюбленного мужчины, соблазняющего девственницу. Мотор в ответ замурлыкал.

 – Умница, малышка, – пробормотал великан.

 В мире Мышки не было ничего волшебней или привлекательней, чем хорошо смазанная машина.

 – Боже, да это ведь просто дурацкий грузовик!

 Мышка опять открыл глаза, но теперь в них была улыбка. Ему едва исполнилось двадцать; из-за роста и медлительных манер другие ребятишки в городке, где он вырос, считали его придурком. Поэтому он не умел доверять или любить кого попало, но к Люку уже почувствовал особую снисходительную привязанность.

 Его улыбка была такой торопливой и чистой, как у ребенка, что Люк невольно тоже улыбнулся.

 – Ты уже закончил или что?

 – Уже. – В подтверждение Мышка опустил капот, заглушил мотор и положил ключи в карман. Он никогда не забывал чувства гордости, охватившего его, когда Макс впервые доверил ему ключи. – Мы едем в Манчестер сегодня вечером.

 – А сколько мы там пробудем?

 – Три дня. – Мышка достал из закатанного рукава пачку «Пэл-Мэл», встряхнул ее и вытащил зубами одну сигарету; затем он предложил пачку Люку. Люк тоже взял одну с нарочито небрежным видом. – Сегодня вечером придется потрудиться. Пока все загрузим…

 Люк сунул сигарету в рот и пожевал ее, в ожидании, пока Мышка зажжет спичку.

 – Почему такой человек, как мистер Нувель, выступает на этих дешевых карнавалах?

 Вспыхнула спичка, и Мышка поднес ее к своей сигарете.

 – Есть свои причины. – Он дал прикурить Люку, потом облокотился на машину и задумался, мечтая о долгой и спокойной поездке.

 Люк осторожно вдохнул дым первый раз на пробу, сразу подавился и отрывисто закашлялся. Он чуть не задохнулся и кашлял, пока слезы не потекли из глаз, но, когда Мышка удивленно взглянул на него, попытался взять себя в руки.

 – Я обычно курю другой сорт, – пропищал он исчезнувшим голосом и решительно затянулся еще раз. Теперь Люк попытался проглотить дым, но опять подавился. Покрываясь холодным потом, Люк понял, что не в силах больше сдерживаться: его выворачивало наизнанку. Ощущение было такое, словно глаза полезли на лоб, а из желудка поднималась тяжелая давящая волна.

 – Эй! Эй, малыш. – Напуганный позеленевшим лицом Люка, Мышка стукнул его кулаком по спине, но немного не рассчитал: от такого удара мальчик упал на колени. Его вырвало. Мышка похлопал его по голове своей жирной лапой: – Вот так да! Ты заболел? Что с тобой?

 – Что-то случилось? – К ним шел Макс. Его обогнала Лили и присела на землю рядом с Люком.

 – Ох, золотко, бедненький ты мой, – причитала она, гладя его рукой по спине. – Не вставай, подожди, солнышко, сейчас все пройдет. – Она вдруг заметила тлеющую сигарету, выпавшую из руки мальчика, и прицокнула языком: – А это что такое? Откуда у ребенка эта ужасная гадость?

 – Это я виноват. – Мышка с жалким видом уставился на свои ботинки. – Я не подумал, когда предложил ему сигарету, Макс. Это я виноват.

 – Он не должен был ее брать. – Макс покачал головой, глядя, как Люк согнулся, оперся руками и его тело сотряслось от приступа рвоты. – И вот он расплачивается за это. Еще один бесплатный урок. Не берись за то, с чем не можешь справиться.

 – Ой, оставь ребенка в покое. – Руководствуясь своим материнским инстинктом, Лили прижала перемазанное лицо Люка к груди; в ноздри ему ударила пьянящая смесь «Шанели» и пота. Обнимая мальчика, Лили сердито посмотрела на Макса. – То, что тебя самого никогда в жизни не тошнило, еще не причина, чтобы быть таким безжалостным!

 – Совершенно верно, – согласился Макс, пряча улыбку. – Ну что ж, мы с Мышкой оставляем его на твое попечение.

 – Мы сейчас тебя вылечим, – прошептала она Люку. – Пойдем с Лили, солнышко. Пошли, обопрись на меня.

 – Я в порядке. – Он с трудом встал на ноги. Голова кружилась, слабость словно щупальцами опутала все его тело. Он настолько обессилел, что даже не почувствовал стыда, когда Лили чуть ли не понесла его обратно в фургон.

 – Не волнуйся ни о чем, куколка моя. Тебе просто надо лечь и немного отдохнуть, вот и все.

 – Да, мэм. – Он и сам хотел лечь. Может, так ему будет легче умереть.

 – Ну-ка, не надо звать меня «мэм», золотце. Зови меня просто Лили, как все остальные. – Она зажала его под мышкой, открывая дверь фургона. – Ложись прямо на кушетку, а я принесу тебе холодное полотенце.

 Застонав, он упал лицом вниз и от всей души пылко взмолился, чтобы его больше не рвало.

 – Сейчас, сейчас, малыш. – Вооружившись влажным полотенцем и тазиком – на всякий случай, – Лили опустилась на колени рядом с ним. – Скоро тебе станет лучше, вот увидишь. У меня был брат, которому тоже стало плохо, когда он впервые закурил, – она говорила с ним, как с больным, тихим, успокаивающим голосом, который так естественно получается у некоторых женщин. – Но он быстро поправился.

 В ответ Люк издал только слабый хрип. Лили продолжала что-то говорить, прикладывая влажное полотенце к лицу и шее мальчика.

 – Тебе надо отдохнуть, закрой глаза. – Она слабо улыбнулась, увидев, что он засыпает. – Вот так-то лучше, солнышко мое. Проснешься совсем здоровым.

 Не в силах удержаться, она ласково пригладила его волосы. Они были длинными и густыми, мягкими, как шелк. Если бы у них с Максом мог быть ребенок, у него тоже были бы такие волосы, тоскливо подумала она. Но увы! Сердце ее переполняла любовь к детскому племени, но чрево было бесплодно.

 У мальчика действительно красивое лицо, размышляла Лили. Кожа – золотистая от солнца и нежная, как у девочки. Под ней – крепкие тонкие кости. И эти ресницы. Она вздохнула еще раз. Все же, каким привлекательным ни был этот мальчик и как бы ее душа ни стремилась наполнить жизнь детьми, Лили не чувствовала уверенности, что Макс поступил правильно, взяв Люка в свою труппу.

 Он не был сиротой, как Мышка. В конце концов, у этого ребенка была мать. Хотя собственная жизнь Лили была очень нелегкой, она считала невозможным, что мать не отдала всю себя, чтобы только защитить, укрыть, холить и нежить свое дитя.

 – Поспорить могу, что она любит тебя до безумия, куколка моя, – прошептала Лили. Она прищелкнула языком. – Худой, кожа да кости. Смотри-ка, умаялся, вспотел – вся майка мокрая насквозь. Хорошо, сейчас мы ее с тебя снимем и постираем.

Она осторожно потянула майку вверх со спины. Ее пальцы застыли на влажной материи, изо рта вырвался короткий непроизвольный вскрик. Люк застонал во сне. Глаза Лили наполнились горячими слезами жалости и гнева, и она быстро опустила майку обратно.

 Макс стоял перед зеркалом, установленным на сцене, и репетировал свои фокусы, основанные на ловкости рук. Он смотрел глазами зрителей, как золотые монеты то появляются, то исчезают у него между пальцев. Макс усовершенствовал старый трюк «Таинственные монеты» бесконечное количество раз, улучшая и оттачивая его, – точно так же, как любой фокус или трюк, которые он узнал или придумал с того дня, когда впервые появился на углу улиц Бурбона и Сент-Луиса в Новом Орлеане со своим бильбоке – ловил его чашечками быстро мелькающий шарик. Тогда у него был лишь складной столик и картонная коробка, в которую прохожие кидали монетки.

 Он редко вспоминал об этих днях. Теперь он был преуспевающим человеком в возрасте за сорок. Но иногда перед ним возникал тот несчастный, отчаявшийся ребенок, которым он был когда-то. И каким он сейчас увидел его в облике Люка Каллахана.

 У мальчика есть способности, подумал Макс, быстрым движением пальцев расщепив золотую монету на две, потом на три.

 Надо только немного времени, заботы и… правильное направление. Тогда из Люка что-нибудь получится. Что именно – это Макс оставлял на усмотрение богов. Если мальчик все еще будет с ними, когда они доберутся до Нового Орлеана, то тогда и решим.

 Макс поднял руки вверх, хлопнул в ладони, и все монеты исчезли. Кроме одной, с которой он начинал.

 – У меня в рукаве ничего нет, – пробормотал он и подумал: но почему же люди всегда этому верят?

 – Макс! – Слегка запыхавшись от бега через всю ярмарку, к сцене спешила Лили.

 Макс всегда был рад видеть ее. На Лили, в обтягивающих шортах и футболке, с накрашенными ноготками, выглядывающими из пыльных сандалий, действительно стоило посмотреть. Но когда он протянул руку, чтобы помочь ей взобраться на сцену, и увидел ее лицо, его улыбка тотчас же исчезла.

 – Что случилось? Роксана?

 – Нет, нет. – Потрясенная до глубины души, она обвила его руками и крепко прижалась. – С Рокси все в порядке. Она пошла с одним из рабочих кататься на карусели. Но этот мальчик, этот бедный маленький мальчик!

 Тогда Макс засмеялся, нежно прижав ее к себе.

 – Лили, любовь моя, он быстро оправится, хотя потом еще долго будет переживать и смущаться. Но это все пройдет.

– Нет, Макс, дело не в этом. – Из ее глаз уже катились слезы, поэтому она прижалась лицом к его шее. – Я уложила его на кушетку, а когда он уснул, хотела снять с него майку. Она намокла от пота, мне не хотелось, чтобы он спал во влажной одежде. – Она замолчала и глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться. – Но его спина, Макс! Бедненькая его спинка! Вся в шрамах, старых и свежих, есть даже едва затянувшиеся рубцы. От пояса, или ремня, или бог знает чего. – Она вытерла с глаз слезы тыльной стороной руки. – Кто-то ужасно бил этого мальчика.

 – Отчим. – Голос Макса казался спокойным, хотя он с трудом сдерживал обуревающие его чувства. Ему всегда удавалось совладать со своими страшными воспоминаниями – но от ярости и боли за этого мальчишку у фокусника потемнело в глазах. – Я не думал, что все было настолько серьезно. Ты считаешь, его надо отвести к врачу?

 – Нет. – Крепко сжав губы, она покачала головой. – Это практически только шрамы, жуткие шрамы. Не понимаю, как можно было так обращаться с ребенком. – Она всхлипнула, и Макс протянул ей носовой платок. – Я не была уверена, что ты правильно поступил, когда взял его к нам. Думала, что его будет разыскивать мать. – Ее обычно лиловые глаза словно остекленели. – Мать! – резко бросила она. – Да я своими руками задушила бы эту суку! Даже если она сама его не била, как позволила, чтобы такое случилось с ее маленьким мальчиком?! Она заслужила, чтобы ее высекли. Я и сама это сделала бы, будь у меня такая возможность!

 – Злючка ты моя! – Макс нежно взял ее лицо в свои ладони и поцеловал. – Боже мой, Лили, как же я люблю тебя! За все. Теперь пойди умойся, выпей чашечку чая и успокойся. Его никто больше не будет бить.

 – Нет, никто. – Она обвила пальцами запястья Макса. Ее глаза потеплели от любви, а голос звучал на удивление спокойно. – Он теперь наш.

 Люка больше не тошнило, но он страшно смутился, когда проснулся и увидел, что рядом с ним сидит Лили и пьет чай. Он хотел было как-то извиниться, но, перебив его запинания, Лили весело завела речь о чем-то постороннем и принесла ему чашку бульона.

 Пока он ел, она продолжала рассказывать что-то забавное и почти убедила его, что никто не заметил, как он опозорился.

 Тут в фургон ворвалась Роксана.

 Она была покрыта грязью с головы до пят, волосы, которые Лили так аккуратно заплела утром, – в диком беспорядке. На колене – свежая ссадина, в шортах – длинная рваная дыра. От девочки сильно пахло животными – она только что закончила играть с тремя терьерами из цирка дрессированных собачек.

 Лили снисходительно улыбнулась маленькой грязнуле. Больше всего Лили любила видеть детей за едой или перепачканными после долгих и веселых игр на улице.

 – А кто же это такая? Неужели моя Рокси?

 Роксана захохотала и бросилась к холодильнику выпить чего-нибудь холодненького.

 – Я каталась, каталась на карусели, а потом Большой Джим разрешил мне кидать кольца столько, сколько хочу. – Она залпом проглотила виноградный сок, и на грязной мордашке появились залихватские пурпурные усы. – Потом играла с собачками. – Она перевела взгляд на Люка. – Это правда, что ты курил сигарету и от этого заболел?

 Люк оскалился, но ничего не ответил.

 – Не пойму, зачем тебе это было надо? – продолжала она, тарахтя, как сорока. – Дети не должны курить.

 – Рокси, Рокси! – Лили вскочила и попыталась увести девочку за занавес. – Тебе надо вымыться.

 – Но я только хочу знать…

 – Поторопись. До представления не так уж и много времени осталось.

 – Но я только спрошу…

 – Ты спрашиваешь слишком много. Теперь беги.

 Обиженная от того, что ее прогоняют, Роксана посмотрела на Люка с неприязнью, но в ответ получила такой же враждебный взгляд. Тогда она быстро показала ему язык и скрылась за занавесом.

 Раздираемая между смехом и сочувствием, Лили повернулась к мальчику. На лице Люка явно читались злость от унижения.

 – Ну, ладно. Думаю, нам пора приниматься за работу. – Слишком проницательная, чтобы спрашивать, как он себя чувствует, Лили просто предложила: – Люк, может, ты возьмешь веера и будешь раздавать их зрителям, когда те начнут входить в зал?

 Он согласно пожал плечами и резко откинулся назад, потому что Лили неожиданно протянула к нему руку. Он ожидал тумака. Она поняла это по темному, застывшему взгляду в его глазах. И увидела, как этот взгляд сменился непониманием и смущением, когда она быстрым и ласковым движением взъерошила ему волосы.

 Никто и никогда не прикасался к нему вот так. Потрясенный, он смотрел на Лили, чувствуя в горле комок.

 – Не бойся, – тихо сказала она, словно это был их секрет. Люк не мог произнести ни слова. – Я тебя не ударю, – она погладила его по щеке. – Никогда. – Ей очень хотелось обнять его, но она подумала, что это слишком рано. Ведь, в отличие от нее, Люк еще не знал, что теперь он – ее сыночек. А Лили Бейтс умела оберегать то, что ей принадлежало. – Если тебе что-нибудь понадобится, – твердо закончила она, – иди прямо ко мне. Понял?

 Он смог только кивнуть и встал. В груди у него что-то давило, в горле пересохло. Понимая, что может вот-вот разреветься, Люк поспешил на улицу.

В тот день он усвоил три важные вещи. Пожалуй, Макс назвал бы их «бесплатными уроками», и все три урока Люк запомнил навсегда. Во-первых, он никогда больше не курил сигарет без фильтра. Во-вторых, он возненавидел маленькую пройдоху Роксану. И в-третьих, что самое важное, он влюбился в Лили Бейтс.

3

 Они двигались на юг, а лето становилось все жарче. Из Портленда в Манчестер, потом в Олбани, потом в Пакипси, где целых два дня, не переставая, шел дождь, в Уилкис-Барри, потом к западу от Аллентауна, где Роксана впервые в жизни подружилась с двумя своими сверстницами, близнецами Тесси и Труди. Когда они расставались два дня спустя со слезами и торжественными клятвами в вечной дружбе, Роксана в первый раз почувствовала, что у бродячей жизни есть свои недостатки.

 Примерно неделю она дулась и тосковала, изводя Люка восхвалениями своих потерянных друзей. Он избегал ее, как только мог, но это было трудно: ведь все-таки они жили под одной крышей.

 Люк вместе с Мышкой спали в пикапе, но очень часто ему приходилось есть в фургоне. К тому же она выслеживала, когда он ходит в туалет или ванную, и потом подкарауливала его за дверью.

 Все это было не потому, что он ей нравился. На самом деле она относилась к нему с ровной, устойчивой неприязнью, в основе которой лежало естественное чувство соперничества. Но с тех пор, как она подружилась с Тесси и Труди, Роксане стало не хватать приятелей такого же возраста.

 Пусть даже он был мальчиком.

 И теперь Роксана вела себя точно так же, как младшие сестры ведут себя со старшими братьями. Жизнь Люка превратилась в ад.

 От Хейгерстауна до Уинчестера, оттуда до Роанока и Уинстон-Салема она безжалостно придиралась к нему, ходила за ним по пятам, донимала, ни на минуту не оставляя в покое. Если бы не Лили, Люк как-нибудь отомстил бы ей. Но по непонятным для него причинам Лили была без ума от маленькой мерзавки.

 Доказательства этой любви он увидел во время репетиции в Уинстон-Салеме.

 …Роксана все время сбивается, самодовольно подумал Люк, слоняясь без дела в шатре и наблюдая за репетицией. У костлявой грубиянки сегодня ничего не получается. К тому же она все время хнычет.

 Неудачная репетиция вселила в него надежду. Он смог бы выполнить этот номер гораздо лучше, чем она. Если бы только Макс дал ему шанс попробовать! Если бы только Макс немножко подучил его! Люк уже не раз пытался раскланиваться и красиво поднимать вверх руки перед малюсеньким зеркальцем в ванной.

 Ему надо было только, чтобы Рокс с ее пылающей мордочкой заразилась какой-нибудь неизлечимой болезнью или стала жертвой несчастного случая. Если бы ее не было в представлении, то тогда он как раз смог бы занять ее место.

 – Роксана, – терпеливо произнес Макс, прерывая размышления Люка, – ты сегодня невнимательна.

 – Нет, я внимательная. – Она тотчас же надула губы, глаза наполнились слезами. Девочка терпеть не могла, когда ее держали в этом старом душном шатре.

 – Макс, – к сцене подошла Лили, – может быть, дадим ей немножко отдохнуть?

 – Лили. – Макс едва сдерживал свое раздражение.

 – Я устала репетировать, – продолжала ныть Роксана, подняв кверху свое несчастное заплаканное лицо. – Мне надоел фургон, надоели представления и все, все, все. Я хочу обратно в Аллентаун к Тесси и Труди.

 – Боюсь, что это невозможно. – Ее слова глубоко ранили гордость Макса, но в то же время у него в душе возникло чувство собственной вины. – Если ты не хочешь выступать, то это твое дело. Но тогда я не могу зависеть от тебя, и мне придется тебя заменить.

 – Макс! – Потрясенная Лили шагнула вперед, но замерла на месте, повинуясь движению руки фокусника.

 – Как моя дочь, – продолжал он, когда по щеке Роксаны скатилась одинокая слезинка, – ты можешь капризничать сколько хочешь. Но как моя служащая ты будешь репетировать, когда все будут репетировать. Это понятно?

 – Да, папа. – Роксана опустила голову.

 – Тогда порядок. Теперь нам надо перегруппироваться. Вытри слезы, – он взял ее за подбородок, – ты должна будешь… – Резко остановившись, маг прижал ладонь к ее лбу. Внутри у него все похолодело, а сердце ушло в пятки. – Она горит, – не своим голосом проговорил он. – Лили. – И Великий Нувель, необыкновенный волшебник, беспомощно уставился на свою возлюбленную. – Она больна.

 – Ох, ягненочек мой. – Упав на колени рядом с девочкой, Лили сама пощупала ей лоб. Под ее пальцами он казался горячим и липким. – Маленькая моя, головка болит? А животик?

 Две больших слезы капнули на сцену.

 – Со мной все в порядке. Здесь просто очень жарко. Я не больна, я хочу репетировать. Не надо, чтобы папа меня заменял.

 – Ой, да что за ерунда! – Быстрые пальцы Лили проверили, не опухли ли гланды. – Никто не сможет тебя заменить. – Прижав голову Роксаны к своему плечу, Лили посмотрела вверх на Макса. Он стоял белый как мел. – Думаю, нам надо поехать в город и найти доктора.

 Потеряв дар речи, Люк смотрел, как Макс уносил на руках хнычущую Роксану. Самая потаенная его мечта осуществилась, вдруг понял он. Мерзавка заболела. Может быть, у нее даже чума. С бьющимся сердцем он выбежал из шатра и проводил взглядом клубы пыли, поднявшейся от колес пикапа.

 Может, она умрет прежде, чем они доедут до города. От этой мысли он вздрогнул, его охватила паника и сразу же – чувство отвратительной вины. Она выглядела такой беззащитно маленькой, когда Макс уносил ее из шатра.

 – Куда они поехали? – спросил слегка запыхавшийся Мышка. Он примчался на звук мотора своей любимой машины.

 – К доктору. – Люк сильно прикусил губу. – Роксана заболела.

 Прежде чем Мышка смог еще что-нибудь спросить, Люк бросился прочь. Ему оставалось только надеяться, что если Бог есть, то Он понимает, что на самом деле Люк не желал девочке ничего плохого.

 Прошло два мучительных часа, и пикап вернулся обратно. Когда машина затормозила, Люк побежал к ней, но замер. У него словно бы сердце остановилось: Макс взял вялую Роксану из рук Лили и понес к фургону.

 – Она… – Мальчишка запнулся, не в состоянии произнести букву «у».

 – Спит. – Лили рассеянно улыбнулась ему. – Извини, Люк, ты лучше пойди пока погуляй. Мы сейчас будем заняты.

 – Но… но… – Он автоматически двинулся вслед за Лили к фургону. – То есть она…

 – Несколько дней ей придется нелегко, но когда кризис пройдет, она опять будет в порядке.

 – Кризис? – просипел Люк. Господи, спаси нас, это действительно была чума!

 – Сейчас к тому же так жарко, – пробормотала Лили. – Ну что ж, мы устроим ее поудобнее, как только сумеем…

 – Я не хотел этого! – выпалил Люк. – Клянусь, я не хотел, чтобы она заболела!

 Хотя ее мысли и витали где-то далеко, Лили все же остановилась у двери.

 – Конечно же, нет, солнышко. На самом деле я подозреваю, что Рокси получила от Труди и Тесси не только клятвы в вечной дружбе. – Она улыбнулась и шагнула в фургон. – Похоже, что от них же ей в подарок досталась ветрянка.

 Люк остался стоять с открытым ртом, а Лили захлопнула дверь у него перед носом.

Ветрянка? Он тут чуть не умер со страху, а у маленькой мерзавки всего лишь какая-то ветрянка!

 – Я могу это сделать. – Люк упрямо стоял в центре сцены и, нахмурившись, наблюдал, как Макс молча продолжает манипулировать картами. – Я могу делать все, что может она.

 – Ты еще не готов к тому, чтобы выступать. – Макс разложил карты на столике и молниеносно перевернул их рубашками кверху.

 Уже три дня несчастная Роксана, сплошь покрытая зудящими прыщиками, лежала в постели с температурой. В течение всего этого времени при любой предоставляющейся возможности Люк заводил одну и ту же песню.

 – Вам надо только показать мне, как это делается. – Он затравил бедолагу Мышку просьбами рассказать ему, в чем заключается фокус с огромной шляпой, но всякий раз налетал на непреодолимую стену преданности. – Я слышал, как вы говорили Лили, что, пока Роксана больна, в представлении образовался пробел. А ведь она не сможет выступать еще по крайней мере дней десять.

 И так, и сяк прикидывая, как бы компенсировать отсутствие Роксаны дополнительными карточными фокусами, Макс попробовал один из вариантов «Тузы сверху».

 – Люк, ты просто трогательно заботишься о ее здоровье.

 Краснея, он засунул руки поглубже в карманы.

 – Она не из-за меня заболела. – Теперь он был в этом почти уверен. – И это только простая ветрянка.

 Не удовлетворившись собственной ловкостью рук, Макс отложил карты в сторону. Мальчик довольно разумный, прикидывал маг. Ему можно доверить что-нибудь самое простое, как, например, фокус с гигантской шляпой.

 – Подойди сюда. – Люк шагнул вперед и встретился глазами со взглядом фокусника. В темных зрачках Макса было что-то такое, отчего мальчик вздрогнул. – Клянись, – произнес маг низким повелевающим голосом. – Клянись тем, кто ты есть, и тем, кем ты станешь, что никогда не разгласишь ни один из секретов нашего искусства, которые будут тебе переданы!

 Люку хотелось бы ухмыльнуться и напомнить Максу, что это, в конце концов, всего лишь фокусы. Но он не смог. Во всем этом было что-то большее, чем он представлял себе раньше. Наконец он выдавил из себя, хотя его голос сел до шепота:

 – Я клянусь.

 Еще мгновение Макс не сводил глаз с лица мальчика, потом кивнул.

 – Хорошо. Вот что ты должен будешь сделать.

 Все оказалось так просто! Когда Люк понял, как замечательно просто все это было, он удивился, что ни он, ни кто другой ни о чем даже не догадывались. Ему было стыдно признаться самому себе, а тем более Максу, но теперь, когда он узнал, как Роксана превращалась в кролика, как она исчезала из-под накидки, Люку стало жалко, что это были не настоящие чудеса.

 Макс не дал ему времени оплакать потерянную невинность. Они трудились не меньше часа, отрабатывая этот номер. Сокращая время, оттачивая каждое движение на сцене, заменяя реквизит, подходивший Роксане, на тот, который был нужен для Люка.

 Это был утомительный и невероятно монотонный труд, но Макса не устраивало ничто, хоть чуть-чуть отступающее от совершенства.

 – Почему вы все это делаете для какой-то деревенской толпы? За один бакс им хватило бы пары карточных фокусов и кролика из шляпы.

 – Мне не хватило бы. Трудись прежде всего для себя – и ты всегда будешь на высоте.

 – Но вы! Вы ведь умеете делать такое!.. Зачем вам ездить с этим дешевым карнавалом?

 Приглаживая рукой усы, Макс незаметно усмехнулся.

 – Благодарю за комплимент, в какой бы форме он ни прозвучал. Но с твоей стороны ошибочно считать, что кто-нибудь будет делать то, что сам не захочет. Я нахожу немало привлекательного в такой цыганской жизни. И еще: по-видимому, ты этого не знаешь, но этот дешевый карнавал принадлежит мне.

 Он набросил на Люка покрывало и дважды щелкнул пальцами, потом хмыкнул: мальчик стоял на прежнем месте, под черной материей.

 – Хороший ассистент мага никогда не пропускает сигнала, как бы рассеян он ни был.

 Из-под накидки послышалось недовольное фырканье, и мальчишка исчез. Отнюдь не разочарованный успехами Люка, Макс подумал, что из парня будет толк. Он сумеет использовать его жажду действия, его вызывающую дерзость и скрытую уязвимость. Он использует все, что есть в Люке, а взамен он даст мальчику дом и шанс выбирать самому свой путь.

 Честная сделка, рассудил фокусник.

 – Еще раз, – только и сказал он, когда Люк вышел на сцену из-за кулис.

 После второго часа Люк уже задумывался, почему же ему так захотелось участвовать в представлении. Когда в шатер вошла Лили, он уже был готов заявить Максу, куда именно тому следует засунуть свою волшебную палочку.

 – Знаю, что опоздала, – начала она еще издалека, спеша к ним. – Сегодня все шиворот-навыворот.

 – Как Роксана?

 – Температурит, капризничает, но ничего. – Тем не менее Лили хмурилась. Было видно, что она волнуется. – Терпеть не могу, когда она остается одна. А сейчас все так заняты, поэтому я… Люк! – Внезапно лицо Лили просветлело. – Солнышко, ты так мне помог бы, если бы посидел с ней часочек или чуть подольше.

 – Я? – С таким же успехом она могла бы предложить ему отведать рагу из жаб.

 – Когда с ней рядом кто-то есть, она забывает про зуд и не чешется.

 – Да, но… – Внезапно его осенило. – Я бы с удовольствием, но я нужен Максу для репетиции.

 – Репетиции?

 Не надо было быть психологом, чтобы понять, что на самом деле думал Люк. Макс улыбнулся и дружелюбно положил мальчику руку на плечо. Уже прогресс, мелькнуло у фокусника в голове. От этого прикосновения Люк напрягся, но только на мгновение.

 – Познакомься с новым членом нашей счастливой труппы, – проговорил Макс, обращаясь к Лили. – Сегодня вечером Люк будет выступать с нами.

 – Сегодня? – Люк встревоженно повернулся, так чтобы видеть лицо фокусника. – Только сегодня? Неужели я все это делал только ради одного вечера?

 – Это мы еще решим. Если сегодня все пройдет как надо, то тогда будет и завтра, и послезавтра. Можешь считать, что сегодня – это твой испытательный срок. Как бы там ни было, мы уже достаточно репетировали, так что ты совершенно свободен и можешь пойти поразвлекать Роксану. – Подмигнув, он наклонился к мальчику: – Ты опять пытался играть против профессионалов, Люк. Ты проиграл.

 – Черт побери, я не знаю, чем мне с ней заниматься, – пробормотал Люк, спрыгивая со сцены.

 Лили только вздохнула, услышав, как он выражается.

 – Поиграй с ней, – посоветовала она. – И еще, солнышко, я очень тебя прошу: не ругайся при Рокси.

 Прекрасно, подумал он, медленно выходя из-под шатра на ослепляюще-белый солнечный свет. Он не будет ругаться при ней. Но ее он обругает, уж это-то точно.

 Открыв дверь фургона, он направился прямо к холодильнику. Когда он доставал бутылку холодной коки, ему опять, как раньше, захотелось обернуться. В глубине души Люк постоянно ждал, что кто-нибудь бросится на него и ударит за то, что он посмел прикоснуться к еде.

 Люку до сих пор было немного стыдно за собственные действия на первой неделе, проведенной с Максом. Однажды он вошел в фургон и увидел огромную кастрюлю сваренных спагетти. Кроме мальчика, в фургоне никого не было. Он набросился на спагетти и, давясь от спешки, проглотил их прямо холодными, подчиняясь привычке, возникшей у него за столько дней недоедания.

 После этого Люк ждал, что его накажут. Что теперь его не будут кормить целый день или даже два. Так обычно поступала с ним мать. Готовясь к голодным временам, Люк запасался бутербродами и конфетами, спрятав их в своем рюкзачке.

 Но его никто не стал наказывать. Никто даже и слова ему не сказал.

 Не желая испытывать свою удачу, Люк взял кусок хлеба, оставшееся с обеда мясо, проглотил этот самодельный сэндвич и пошел к Роксане.

 Он двигался бесшумно – еще одна необходимая ему раньше привычка. Войдя в узкий коридор, он услышал лукавую балладу Джима Кроче [5] . Роксана распевала вместе с радио своим детским сопрано.

 Люк с любопытством засунул голову к ней в комнату.

 Она лежала на спине и смотрела в потолок, а играющий радиоприемник стоял рядом с ней. На маленьком круглом столике у кровати разместились кувшин с соком, стакан, несколько пузырьков с лекарствами и колода карт.

 На стенах висели плакаты. Большей частью они изображали сцены из цирковых представлений, но на одном, глянцевом, был Дэвид Кэссиди [6] . От этой рожи Люка чуть не стошнило. Нет, все-таки девчонки – законченные дуры.

 – Черт, что это за кошмар!

 Роксана подняла глаза и заметила его. Она даже чуть было не улыбнулась, настолько ей надоело здесь лежать в одиночестве.

 – Где кошмар?

 – Вот. – Он ткнул по направлению к плакату бутылкой коки. – Что же ты прицепила этого прыщавого недоумка к себе на стену?

 Довольный собственным чувством юмора, Люк отпил из бутылки и посмотрел на Роксану. Ее белая кожа была покрыта гадкими розовыми пятнами и красными расчесанными прыщами. Алые точки обсыпали все лицо девочки, и Люк подумал, что она тоже выглядит кошмарно. Интересно, как только Лили и Максу не противно вообще находиться рядом с ней?

 – Елки-палки, так ты что же, вся в этом дерьме, да? Теперь ты похожа на какое-нибудь чудовище из триллера.

 – Лили сказала, что они скоро пройдут и я опять буду красивой.

 – Они, может быть, пройдут, – поправил он ее, произнеся это с как можно большим сомнением в голосе. Заволновавшись, Роксана нахмурилась. – Но ты останешься такой же уродливой.

 Она даже позабыла о том, как ужасно у нее чесался животик, и рывком села на кровати.

 – Я заражу тебя ветрянкой! И у тебя тоже будут прыщи – везде, везде, даже на письке!

 Люк чуть не подавился кокой.

 – Ничего не получится, – засмеялся он. – Я уже переболел. Ветрянка – это болезнь для малышей.

 – Я не малыш! – от этого оскорбления Роксана пришла в ярость. Прежде чем Люк успел увернуться, она вскочила и набросилась на него, молотя кулаками. Бутылка вылетела у него из рук, ударилась о стену и отлетела, залив всю комнату кокой. Это могло бы быть на самом деле забавно, он даже загоготал, как вдруг с удивлением понял, какая она маленькая и хрупкая. Ее руки были похожи на две тонкие пылающие соломинки.

 – Ладно, ладно. – Люк до сих пор чувствовал себя виноватым, что однажды чуть было не пожелал ей смерти, поэтому не хотел, чтобы с ней случился какой-нибудь удар или приступ. – Ты не малыш. А теперь – марш обратно в постель.

 – Я устала все время лежать. – Но она забралась обратно. Люк подогнал ее не очень-то любезным толчком.

 – Ну и ну, посмотри на этот беспорядок! Пожалуй, мне надо здесь убрать.

 – Ты сам виноват, – высокомерно ответила она и с презрением на лице уставилась в окно. В этот момент Роксана выглядела как старушка с детским тельцем. Ворча себе под нос, Люк ушел искать тряпку.

 Он вытер все лужицы и пятна, но Роксана все так же не обращала на него внимания. У девочки был особый дар правильно вести себя с мужчинами.

 – Послушай, но я же забрал свои слова обратно, – переминаясь с ноги на ногу, сказал Люк.

 Она слегка повернулась в его сторону. Взгляд казался просто ледяным.

 – Ты извиняешься за то, что назвал меня уродиной?

 – Допустим, ладно, я могу извиниться.

 Молчание.

 – Ладно, ладно, бог с тобой. Извини, что я назвал тебя уродиной.

 В ответ – еле заметная улыбка.

 – И еще извинись, что ты сказал на Дэвида Кэссиди «кошмар».

 Теперь улыбнулся Люк.

 – Ну уж это – ни за что.

 Роксана недовольно скривила губки.

 – Ну ладно, пусть так. Ведь ты всего-навсего мальчишка. – Ей нравилось чувствовать свою власть, пусть даже в мелочах. Решив вознаградить Люка за послушание, девочка улыбнулась чуть шире. Ей было только восемь лет, но в этой улыбке уже ощущалась необыкновенная сила. Конечно, дочка – вся в папу. – Ты не нальешь мне сока?

 – Хорошо.

 Он налил сока из кувшина и протянул ей стакан.

 – Ты не очень-то разговорчив, – заметила она через некоторое время.

 – Зато ты слишком разговорчива.

 – Это потому, что мне есть что сказать. Все говорят, что я очень умная. – Ей было ужасно скучно. – Если хочешь, мы можем поиграть.

 – Я слишком взрослый для твоих игр.

 – Неправда. Папа говорит, что не бывает людей слишком взрослых для игр. Поэтому они все, как простофили, хотят выиграть в «Три карты» или в наперсточки, а в результате теряют все свои деньги. – Заметив мелькнувший на лице Люка интерес, она пошла в атаку: – Если ты поиграешь со мной в «рыбалку», я научу тебя карточному фокусу.

 Люк не дожил бы до возраста двенадцати лет, если бы не знал, как надо торговаться.

 – Сперва научи меня фокусу, а потом я с тобой поиграю.

 – Хм. – Ее самоуверенная улыбка была юной и только чуть-чуть более невинной разновидностью улыбки женщины, которая знает, что мужчина попался к ней в ловушку. – Вначале я покажу тебе фокус, потом мы поиграем. А потом я научу тебя, как его делать.

 Она схватила со столика свою колоду карт, перетянутую резинкой, и умело перетасовала ее. Заинтересовавшись, Люк присел на край кровати и стал наблюдать за ее руками.

 – Этот фокус называется «Потерянная карта». Выбери любую карту из тех, которые ты видишь, и назови ее вслух.

 – Что за фокус, если я назову тебе карту? – пробормотал Люк. Но когда она опять перетасовала колоду, он выбрал короля пик.

 – Ой, нет, ты никак не можешь назвать эту карту, – сказала Роксана.

 – Черт, почему не могу? Ты сказала: любую карту, которую я увижу.

 – Но ты не мог увидеть короля пик. Его здесь нет. – Улыбаясь, она опять развернула колоду, и от изумления Люк открыл рот. Черт побери, он же только что видел короля! Куда же она его дела?

 – Ты его спрятала в руке!

 Роксана продолжала довольно улыбаться.

 – У меня в руке ничего нет. – Положив колоду к себе на колени, девочка протянула ему обе ладони. В них действительно ничего не было. – Ладно, выбери любую другую.

 На этот раз, не сводя глаз с карт, Люк выбрал тройку треф. Наигранно вздохнув, Роксана покачала головой.

 – Ты опять называешь карту, которой здесь нет. – Легкое движение рук, и Люк увидел, что тройки треф не было, а король пик вернулся на прежнее место. Раздосадованный, он попытался было выхватить колоду, но Роксана быстро подняла карты над головой.

 – Я не верю, что это обыкновенная колода!

 – Магия становится магией как раз от того, что люди не верят, – серьезно процитировала девочка своего отца. Она быстро перемешала карты, потом разложила их на постели картинками кверху. И король пик, и тройка треф были в колоде, среди остальных пятидесяти двух, и Роксана быстро показала на них Люку рукой.

 Недовольно заворчав, он сдался.

 – Ладно, как ты это сделала?

 Опять усмехнувшись, она почти удачно перевернула колоду кверху рубашкой.

 – Сперва сыграем в «рыбалку».

 Он мог бы послать ее к черту. Но гораздо больше, чем послать ее к черту, ему хотелось узнать, как же делается этот фокус.

 После двух партий в «рыбалку» он настолько смирился с судьбой, что даже принес им обоим печенья и холодной коки.

 – Теперь я покажу тебе фокус, – сама предложила Роксана, довольная, что он не ворчал и не придирался. – Но ты поклянись, что никому не расскажешь этот секрет.

 – Я уже клялся.

 Ее глаза сузились.

 – Когда? Почему?

 Он прикусил язык, но было поздно.

 – Сегодня, на репетиции, – неохотно проговорил он. – Я буду выступать вместо тебя, пока у тебя не пройдут эти прыщи.

 Надувшись, Роксана медленно взяла карты и принялась их тасовать. Ей всегда легче думалось, когда она что-нибудь вертела в руках.

 – Ты занял мое место.

 – Макс говорил, что без тебя в представлении образовалась дыра. Вот я ее и заполняю. – И затем, как настоящий дипломат, Люк добавил: – Временно. Так сказал Макс. Может, только на один вечер. – Такого такта он и сам от себя не ожидал.

 Еще минутку подумав, она кивнула.

 – Если папочка так решил, то ладно. Он говорил, что не сможет мне сказать, что он меня заменяет. Что никто из труппы не сможет.

 Люк даже не представлял себе, как это бывает, когда тебя настолько сильно любят или когда ты настолько сильно веришь своим близким. Он ощутил укол зависти в сердце.

 – Вот что ты должен сделать, – начала Роксана, и он опять вспомнил о фокусе. – Сначала разложи карты вот так. – Она разделила колоду на две половины и стала терпеливо объяснять – примерно так учитель объясняет первокласснику, как писать печатными буквами свое имя.

 Дважды медленно, шаг за шагом, показав ему фокус, девочка протянула ему колоду.

 – Теперь попробуй сам.

 Как правильно говорил Макс, у мальчишки были хорошие руки.

 – Классно! – пробормотал он.

 – Магия – вот что самое классное.

Она улыбнулась, он тоже. В этот момент они были просто двумя детьми, у которых появился свой секрет.

4

 Страх перед публикой был чем-то новым и неожиданным для Люка. Стоя за кулисами, самоуверенный и ко всему готовый, он с нетерпением ждал своего выхода. На нем был поношенный смокинг, наскоро перешитый ловкими пальцами Мамаши Франкони, но Люк чувствовал себя звездой. Он снова и снова прокручивал в голове свой номер, все реплики и движения, пока Макс разогревал публику карточными фокусами и ловкостью рук.

 Ничего особенного, думал мальчик. Он все сделает по высшему разряду и будет зарабатывать по десять баксов за вечер, пока с Роксаны не сойдут эти маленькие красные отметинки. Если доктор не ошибся в своем прогнозе, то это значит – лишние сто зелененьких, которые поступят в предназначенную для Майами казну.

 Он как раз мысленно поздравлял сам себя с неожиданной удачей и фыркал над сидевшей в первом ряду деревенщиной, как вдруг рядом появился Мышка и похлопал его по плечу:

 – Твой выход.

 – А?

 – Твой выход, – Мышка мотнул головой в сторону сцены, где плясала Лили в блестящем трико, слегка покачивая бедрами специально для мужской части аудитории.

 – Мой выход, – повторил Люк, и внутри у него внезапно все похолодело, а сердце превратилось в маленький горячий шарик, нервно скачущий в горле.

 Но Мышка был подготовлен Максом к такой ситуации, поэтому он только усмехнулся и вытолкнул Люка на сцену.

 При появлении худенького, спотыкающегося мальчишки в мешковатом смокинге в зале послышался смех. Словно для контраста с черными блестящими лацканами, лицо Люка было белее мела. Он забыл и что ему делать, и что говорить. Обливаясь холодным потом и в ужасе понимая, что это провал, Люк смог только остановиться посреди сцены и дико выпялиться на своих первых в жизни зрителей.

 – А-а. – Мягкими кошачьими шагами Макс подошел к Люку и стал рядом. – Что же ты растерялся, мой юный друг? – Публике показалось, что фокусник по-дружески погладил мальчишку по голове. Никто не заметил, как ловкие сильные пальцы мага ущипнули Люка сзади за шею, чтобы вывести дебютанта из нервного оцепенения.

 Люк вздрогнул, моргнул глазами и проглотил слюну.

 – Я, э-э… – Черт, что же он должен был здесь сказать? – Потерял свою шляпу, – протараторил Люк и из белого стал пунцово-красным: в зале рассмеялись. Да пошли они все к черту, неожиданно подумал он и распрямил плечи. На сцене стоял уже не напуганный мальчишка, а нахальный молодой человек. – У меня сегодня свидание с Лили. Не могу же я пойти с красивой женщиной на танцы без шляпы!

 – Свидание с Лили? – Как и на репетиции, у Макса стал удивленный вид, затем раздосадованный, потом наконец лукавый. – Боюсь, что ты ошибся: прекрасная Лили обещала провести сегодняшний вечер со мной.

 – Значит, она передумала, – ухмыльнулся Люк и расправил лацканы. – Она ждет меня. Мы поедем… – движение пальцами, и из петлицы выросла огромная алая роза, – на танцы в город.

 Послышался шум аплодисментов – награда за его первый в жизни фокус на публике. У Люка закружилась голова, как от обещаний обворожительной женщины.

 Люк Каллахан нашел свое призвание.

 – Ясно, ясно. – Макс подмигнул зрителям. – А ты не слишком ли молод для такой очаровательной дамы, как Лили?

 Теперь все шло как по маслу.

 – Если мне годков и не хватает, я это наверстаю чем-нибудь другим.

 Эта реплика, сказанная с многозначительным фырканьем, вызвала у аудитории долгий шквал хохота. Люк почувствовал, что от этого звука у него что-то перевернулось внутри. Он улыбнулся.

 – Да… Но конечно же, джентльмен не может сопровождать даму в город без шляпы. – Макс потер руки и окинул взглядом всю сцену. – Боюсь, что сегодня мне попадалась на глаза только вот эта шляпа. – Прожектор осветил гигантскую шляпу-цилиндр. – Кажется, она немного великовата… даже для такой раздутой головы, как у тебя!

 Развернувшись на каблуках, Люк засунул большие пальцы за пояс.

 – Это все твои фокусы, старик! Будет лучше, если ты опять сделаешь мою шляпу такой, как она была!

 – Я? – Подняв брови, Макс прижал руку к груди. – Ты в чем же меня обвиняешь? Думаешь, я заколдовал ее специально, чтобы испортить твой вечер с Лили?

 – Вот именно, черт побери. – Это было не совсем так, как на репетиции, но Люк чувствовал истинное вдохновение. Он наклонился над шляпой и постучал по ее краю. – Ну, так сделай же ее такой, как она была!

 – Ладно, ладно, – Макс вздохнул, словно сожалея, что этому парнишке не хватает хороших манер, и сделал несколько пассов руками. – Не будешь ли ты так любезен стать в шляпу, Люк? – Маг невинно улыбнулся, а Люк подозрительно уставился на него, как сова.

 – Хорошо, но только без шуточек. – Мальчик быстро и ловко запрыгнул внутрь. – Помни, что я за тобой слежу.

 Как только голова Люка исчезла за краем шляпы, Макс взмахнул своей волшебной палочкой.

 – Вот и подходящее заклинание. Раз, два, три! – Он подошел к шляпе и достал из нее белого кролика. Публика одобрительно зашумела, а Макс наклонил к залу шляпу, чтобы всем было видно, что она совершенно пуста. – Сомневаюсь, что теперь Лили будет интересно провести вечер в городе с таким компаньоном.

 Эта реплика служила сигналом, по которому на сцену выбежала Лили. Быстрый взгляд на трепыхающегося в руках Макса кролика – и Лили взвизгнула:

 – Нет, нет, не надо больше! – С отчаянием на лице она повернулась к зрителям: – Это четвертый кролик за месяц. Разрешите дать вам совет, дорогие леди: никогда не связывайтесь с ревнивыми волшебниками. – Все захохотали, а она повернулась к Максу: – Расколдуй его!

 – Но, Лили…

 – Расколдуй его сию же минуту, – руки в боки, она воинственно двинулась на Макса, – или мы с тобой поссоримся!

 – Ну, ладно. – С наигранной неохотой маг опустил кролика обратно в шляпу, вздохнул и дважды взмахнул волшебной палочкой. Из шляпы словно бы взвился вихрь – это появился возмущенный и злой Люк.

 Публика все еще хлопала, пока мальчик перелезал через край и грозил фокуснику кулаками. Но когда зрители заметили небольшой белый хвостик из ваты, прикрепленный сзади к фалдам смокинга, они захохотали просто до слез.

 Люк быстро понял, как можно добиться нужного эффекта. Повернув голову, он трижды повернулся, пытаясь рассмотреть собственную задницу.

 – Немного не рассчитал, – извинился Макс, когда все стихло. – Чтобы доказать, что я не хотел его обидеть, я сейчас сделаю так, чтобы хвостик исчез.

 – Ты обещаешь? – Лили обворожительно надула нижнюю губку.

 – Слово чести, – поклялся Макс, кладя руку на сердце. Развязав свою накидку, он набросил ее на Люка и взмахнул волшебной палочкой. Черное шелковое облако медленно заскользило к полу. Волшебник подхватил его за уголок и поднял.

 – Макс! – в ужасе закричала Лили.

 – Я сдержал свое слово. – Он низко поклонился ей, затем веселящейся публике. – Хвостик исчез. Вместе с самонадеянным нахалом.

 Лили и Максу еще предстоял финал, а Люк уже остался за кулисами. Он стоял, словно прикованный к месту. Они аплодировали. Они смеялись. Все это из-за него. Немного наклонясь вперед, он наблюдал, как Макс готовился распилить Лили пополам.

 Только на одно-единственное мгновение их взгляды встретились и остановились. Но в этот миг Люк почувствовал такое понимание и счастье, что у него перехватило в горле.

 Впервые в своей жизни он полюбил другого мужчину. И в этом не было ничего постыдного.

 Люк бесцельно слонялся по карнавальной площадке. Последнее выступление давно закончилось, но в ушах у него все еще звучали аплодисменты и смех, как будто старая, знакомая песня, чью мелодию напеваешь снова и снова.

 Он стоял на сцене. Пусть на короткие мгновения, но он был важным и нужным человеком. Он таинственно исчез прямо на глазах у десятков потрясенных зрителей.

 И они поверили.

 В том-то и весь секрет, размышлял Люк, шатаясь по проходам мимо аттракционов, где усталые зазывалы бессвязно выкрикивали свои скороговорки в постепенно рассеивавшуюся толпу. Заставить людей поверить, что это не иллюзия, а правда, пусть хоть на долю секунды. Вот это власть, настоящая власть, сильнее кнутов и кулаков. Интересно, подумалось ему, смог ли бы он объяснить кому-нибудь то, что сейчас чувствовал? Ум его был переполнен ощущением власти, казалось, что голова вот-вот не выдержит и разлетится на куски со вспышкой горячего белого света.

 Он знал, что Макс понял бы его ощущения, но еще не был готов с кем-либо поделиться. Сегодня был его дебют, и все, что он чувствовал, принадлежало только ему.

 Когда он засунул руку в карман, под пальцами хрустнули десять долларов, которые Макс дал ему после представления. Люк тотчас же захотел немедленно их потратить – это желание оказалось сильнее тех, которые он когда-то привык не замечать. Он окинул взглядом вращающиеся огни чертова колеса. Сегодня он мог позволить себе все.

 Вдруг у него перед глазами мелькнула маленькая фигурка в джинсах и широком свитере. Он сперва остановился, потом нахмурился и выругался.

 – Роксана! Эй, Рокс! – Люк бросился за ней, схватил девочку за руку. – Какого черта ты здесь делаешь? Ты должна лежать в постели.

 Она и сама это знала. Она знала, что должна была лежать в постели и мучиться от зуда, пока Люк исполнял ее номер на сцене. Она знала, что впереди – бесконечные дни и ночи. А когда они приедут в Новый Орлеан и с нее сойдут все прыщи и пятна, то летний сезон уже закончится.

 – Я хочу покататься.

 – Черта с два.

 Ее бледное личико от гнева залилось краской.

 – Ты не имеешь права командовать мной, Люк Каллахан. Ни сейчас, ни когда-нибудь еще. Я хочу покататься на чертовом колесе, и тебя это не касается.

 – Послушай, у тебя в голове, наверное, дерьмо вместо мозгов… – Но он не успел закончить мысли, как она вмазала ему локтем в живот, прямо в солнечное сплетение. Когда он опять смог дышать, она уже бежала прочь. – Черт тебя побери, Рокси. – Он догнал ее, но только потому, что она встала в очередь. Люк попытался оттянуть девочку в сторону, но она вновь набросилась на него, чуть не укусив.

 – Ты что, с ума сошла?

 – Я хочу покататься. – Она скрестила руки на худенькой груди. От цветных огней, проносящихся по ее лицу, красные пятна на коже казались мрачно-нарядными.

 Он мог уйти. Конечно, она никому не сказала бы, что он вообще ее видел. В конце концов, присматривать за Роксаной не входило в круг его обязанностей. Но по какой-то непонятной еще для него самого причине Люк остался стоять рядом с девочкой. Он даже достал деньги, чтобы заплатить за билеты, когда оператор узнал Роксану и поманил их рукой.

 Как маленькая принцесса, Роксана благосклонно кивнула Люку.

 – Можешь покататься со мной, если хочешь.

 – Вот уж спасибо. – Он сел рядом с ней и проследил, чтобы кабинку закрыли на цепочку.

 Роксана не взвизгнула и даже не задержала дыхания, когда колесо поехало вверх. Она просто откинулась назад, закрыла глаза, а на губах появилась слабая улыбка. Уже годы спустя, вспоминая этот момент, Люк понял, что она выглядела как довольная собой женщина, расслабившаяся в удобном кресле после долгого тяжелого дня.

 Она не произнесла ни звука, пока колесо не прошло один полный круг. Но когда она заговорила, ее голос звучал на удивление взрослым.

 – Я устала сидеть взаперти. Я не могу видеть огни, не могу видеть людей.

 – Каждый вечер – все то же самое?

 – Каждый вечер – все разное. – Она открыла глаза, и в них, как в изумрудах, отразились мелькающие вокруг огни. Роксана наклонилась к поручню, ветер подхватил ее волосы, взметнул их в небо. Похожая на маленькую ведьму, девочка смотрела вниз. – Видишь вон того худого мужчину в соломенной шляпе? Я никогда не видела его раньше. А вон та девочка в шортах с толстым пуделем на руках? Ее я тоже не знаю. Так что все разное. – Колесо опять шло вверх, и она опять запрокинула лицо к звездам. – Я раньше думала, что наверху мы проходим прямо через небо. Что я могу дотронуться до него и забрать с собой вниз, – она улыбнулась, как взрослая, которой стало смешно от такой детской наивной мысли – и в то же время, как ребенок, которому хочется, чтобы это было правдой. – Мне так хотелось попробовать. Хоть один раз.

 – Много толку тебе будет внизу от неба. – Но Люк тоже улыбнулся. Он уже очень давно не катался на чертовом колесе. Так давно, что даже успел забыть это ощущение полета, когда желудок проваливается вниз, а за ним, пытаясь догнать, спешит и тело.

 – Ты хорошо поработал сегодня на представлении, – внезапно сказала Роксана. – Я слышала, как папа говорил это Лили. Они думали, что я сплю.

 – Да? – Он попытался изобразить безразличие.

 – Он сказал, что все время думал, что в тебе что-то есть, и ты его не разочаровал. – Роксана подняла руки вверх. Свежий ветер приятно охладил ее пылающую кожу. – Думаю, что теперь ты всегда будешь выступать.

 От возбуждения у Люка запульсировало в висках. Но это не имело никакого отношения к быстрому вращению чертова колеса.

 – Ну что ж, это стоящее дело, – произнес он как можно более беззаботно. – Пока я все равно здесь… – Он поднял глаза: Роксана оценивающе смотрела на него.

 – Он говорит, что раньше ты делал и видел что-то очень плохое. Что это?

 Унижение, злость и липкое чувство ужаса столкнулись и забурлили в душе мальчика. Макс знал, понял он. Непонятно как, но он знал. Люка прошиб горячий пот, но голос его звучал совершенно спокойно:

 – Не понимаю, о чем ты говоришь.

 – Понимаешь.

 – Допустим. Все равно, это не твое дело.

 – Если ты останешься с нами, то мое. Я знаю все про Мышку, и Лили, и Леклерка.

 – Черт, кто такой еще этот Леклерк?

 – Он готовит для нас в Новом Орлеане и помогает папе на выступлениях в кабаре. Он грабил банки.

 – Ты не врешь?

 Довольная, что ей удалось его заинтересовать, Роксана покачала головой.

 – Он сидел в тюрьме, и все такое, потому что его поймали. Он научил папу открывать любые замки. – Почувствовав, что она отдаляется от темы, Роксана подвела итог: – Так что получается, я должна все знать и о тебе тоже.

 – Я еще не сказал, что останусь. У меня есть свои планы.

 – Ты останешься, – тихонько проговорила девочка. – Папа хочет, чтобы ты остался. И Лили. Если ты захочешь учиться, то папа научит тебя магии. Как учит меня. Только я буду лучше. – Ее ресницы даже не вздрогнули, когда он издал насмешливое фырканье. – Я буду самой лучшей.

– Насчет этого мы еще посмотрим, – пробормотал Люк. Колесо несло их прямо в небо. Он подставил свое лицо ветру. В этот момент Люк почти верил: то, что он уже сделал, ничего не значит по сравнению с тем, что он еще сможет.

5

 Первым впечатлением Люка от Нового Орлеана был смешанный вихрь запахов и звуков. Пока Макс, Лили и Роксана спали в фургоне, он свернулся калачиком на сиденье пикапа, то засыпая, то просыпаясь под отнюдь не мелодичное мычание Мышки. Примерно от Шривпорта они спорили, не включить ли радио, но Мышка был непреклонен. Он не хотел, чтобы какой-нибудь посторонний шум мешал ему прислушиваться к его любимому мотору.

 Но теперь в ленивое полусонное сознание мальчика начали проникать новые звуки. Высокие голоса, чьи-то крики, пронзительный смех, рулады саксофона, спор барабанов и трубы. Постепенно просыпаясь, Люк понял, что вокруг них вновь бушует карнавал. Он чувствовал запахи еды, специй и отдаленную вонь гниющих от жары отбросов.

 Зевая, он открыл глаза и высунулся из открытого окна.

 Люди, люди, толпы людей гуляли по улицам. Он увидел жонглера, похожего на Иисуса Христа и подбрасывающего яркие, блестящие в наступавших сумерках оранжевые шарики. Огромная толстая женщина в цветастом балахоне одиноко танцевала буги-вуги посреди толпы, вливающейся в открытую дверь ресторана. Пахло горячими сосисками.

 Цирк в городе, подумал он и сел прямо.

 Значит, они расстались с бродячим карнавалом, чтобы присоединиться к огромному постоянному карнавалу-городу.

 – Где мы?

 Мышка старательно втискивал пикап с фургоном в узкие улочки.

 – Дома, – просто ответил он, проезжая улицу Бурбон по направлению к Чартрезу.

 Люк не смог бы объяснить, почему от этого слова он вдруг заулыбался.

 Он все еще слышал музыку, но теперь она становилась тише. Улицы здесь были спокойнее, по ним прогуливалось уже меньше людей. Кто-то шел к центру, кто-то – оттуда. В мерцающем свете фонарей Люк разглядел очертания старых кирпичных зданий, украшенных цветами балконов, спешивших навстречу им машин с включенными фарами, фигуры нищих, устроившихся на ночь под арками.

 Он не понимал, как можно спать при этой музыке, запахах и невероятной жаре. Его усталость словно растворилась, сменившись захватывающим нетерпением.

 Мышка полз не быстрее улитки. А Люку хотелось поскорее добраться туда, куда они ехали.

 – О господи, Мышка, медленнее может быть только задний ход.

 – Чего спешить? – И Мышка убил Люка окончательно, полностью остановившись посреди улочки и неожиданно выйдя из кабины.

 – Черт побери, ты что делаешь? – Люк выскочил следом и увидел, что Мышка стоит перед открытыми металлическими воротами. – Ты же не хочешь оставить все это прямо посреди дороги? Да сюда примчится куча полицейских!

 – Я просто вспоминаю. – Мышка почесал подбородок. – Надо загнать ее сюда задним ходом.

 – Задним ходом? – Люк выпучил глаза. Он недоверчиво подбежал к воротам и вернулся обратно к пикапу. – Загнать все это сюда? – Он прикинул расстояние между двумя мощными кирпичными стенами, потом – ширину фургона. – Черт, ничего не получится. Это невозможно.

 Мышка улыбнулся. Его глаза вдруг засияли, как у грешника, обретшего веру.

 – Останься здесь, вдруг ты мне понадобишься. – И он медленно пошел обратно к пикапу.

 – Это невозможно! – закричал ему вслед Люк.

 Но Мышка опять забурчал свою песенку и принялся маневрировать в узкой улочке пикапом с фургоном.

 – Ты сейчас врежешься! Господи, Мышка! – Люк сжался, ожидая звука удара и скрежета металла. У него открылся рот, когда огромный черный фургон проскользнул между стенами легко, как рука в перчатку. За фургоном задним ходом шел пикап. Проезжая мимо Люка, Мышка посмотрел на него и подмигнул.

 Это было великолепно. Люк почему-то почувствовал себя потрясенным и счастливым, как перед Рождеством или на открытии нового бейсбольного сезона. Стоя в свете слепящих фар, он захохотал во все горло.

 – Парень, ну ты – высший класс! – крикнул Люк, когда Мышка вылез из кабины. Вдруг мальчик резко развернулся, приняв стойку боксера на ринге. – Кто это? – прошептал он Мышке, когда в доме рядом с ним зажегся свет и в дверном проеме показалась фигура человека.

 – Леклерк, – позвякивая ключами, Мышка пошел закрыть металлические ворота.

 – Значит, вы вернулись. – Леклерк спускался по ступенькам, и на фоне освещенного прямоугольника двери Люк увидел невысокого, бородатого седого мужчину. На нем была белоснежная футболка, как у спортсмена, и мешковатые серые брюки, подвязанные веревкой. Разговаривал он с легким акцентом – не протяжно и медлительно, как Макс, а отрывисто, словно бы добавляя дополнительный слог к каждому слову. – Проголодались, а?

 – Мы не останавливались поесть, – отозвался Мышка.

 – Правильно сделали. – Леклерк шел впереди, твердо переставляя негнущиеся ноги. Люк увидел, что он старый, старше Макса лет на десять или даже больше. Мальчику показалось, что лицо Леклерка похоже на истрепанную кожаную карту, прочерченную сотнями глубоких проезжих дорог. Из-под густых бровей смотрели проницательные, широко посаженные карие глаза.

 Леклерк же увидел гибкого парнишку с красивым лицом и острым, настороженным взглядом. Парнишку, приподнявшегося на носочках – готового броситься прочь или защищаться.

 – А это кто будет такой?

 – Это Люк, – ответил Макс, спускаясь из фургона со спящей Роксаной на руках. – Он теперь с нами.

 И двое мужчин молча посмотрели друг на друга, словно оба понимая какую-то непроизнесенную тайну.

 – Еще один, да? – Леклерк быстро усмехнулся, не вынимая изо рта трубки. – Посмотрим. А как дела у моей малышки?

 Не открывая заспанных глаз, Роксана протянула руки и обняла Леклерка. Она прижалась к нему, устраиваясь поудобнее, как на пуховой подушке.

 – Я хочу пирожков.

 – Сделаю, сделаю специально для тебя. – Леклерк вынул трубку изо рта и поцеловал ее в щечку. – Ты уже лучше, oui? [7]

 – Я сто лет болела ветрянкой. Я больше никогда, никогда не буду ничем болеть.

 – Я сделаю тебе гри-гри [8] для хорошего здоровья. – Он устроил ее поудобнее у себя на колене, и тут из фургона вышла Лили. Она была в широком халате и несла в руке тяжелую сумку с принадлежностями для грима. – Ах, мадемуазель Лили! – Леклерк ухитрился поклониться даже с ребенком на колене. – И еще красивее, чем прежде!

 Она захихикала и протянула ему руку для поцелуя.

 – Так хорошо вернуться домой, Жан.

 – Проходите, проходите. Я приготовил для вас ужин, так что сейчас перекусим.

 При упоминании об ужине Макс вышел из фургона и обнял Леклерка. Все пошли через двор, где пышно цвели розы, лилии и бегонии, к крыльцу из нескольких ступенек и, войдя в дверь, оказались прямо в кухне. Здесь горел свет, отражаясь от белого кафеля и полированного темного дерева.

 В углу кухни был небольшой очаг, кирпич его от дыма приобрел приятный серо-розовый тон. На нем стояла пластмассовая флюоресцирующая статуя Святой Девы, украшенная бусами и перьями.

 Хоть внутри и было на удивление прохладно и Люк не поверил, что этим очагом недавно пользовались, его нос учуял вкусный запах свежевыпеченного хлеба.

 Под потолком висели сухие пучки специй и трав, связки лука и чеснока. Над очагом на крючках разместились блестящие медные горшочки. Еще один горшок стоял на задней горелке, из-под его крышки валил пар. Что бы там ни кипело – аромат был райский.

 Длинный деревянный стол уже был уставлен тарелками, чашками, с красиво сложенными льняными салфетками сбоку. Все так же держа Роксану на руках, Леклерк направился к шкафу за дополнительным прибором.

 – Гамбо [9] , – вздохнула Лили, обняв Люка за плечи. Ей очень хотелось, чтобы он почувствовал себя дома. – Никто не умеет готовить лучше Жана, солнышко. Подожди чуть-чуть, сейчас сам попробуешь. Если я не буду соблюдать диету, то за неделю растолстею так, что не влезу в свое трико.

 – Сегодня можешь не волноваться, сегодня – просто ешь. – Леклерк усадил Роксану на стул, взял две салфетки и снял горшок с плиты.

 Люк зачарованно смотрел на татуировку, которая пульсировала и плясала от худого запястья до самого плеча старика. Это были змеи, наконец понял Люк. Целое гнездо выцветших сине-красных гадюк, которые переплетались и обвивали жилистую руку.

 Казалось, они вот-вот зашипят.

 – Нравится? – Веселые глаза Леклерка изучающе уставились на Люка. – Змеи, они быстрые и хитрые. Для меня – символ большой удачи. – Он негромко присвистнул и резко протянул руку по направлению к мальчишке: – Змеи не подошли бы тебе, парень. – Захихикав, старик принялся разливать по тарелкам густую острую похлебку – гамбо. – Макс, ты привел мне молодого волчонка. Того и гляди укусит.

 – Волк должен расти в стае. – Макс небрежно приподнял со стола корзинку и взял себе золотой ломоть хлеба, потом передал корзинку Лили.

 – Леклерк, а кто я? – Совершенно проснувшись, Роксана черпала ложкой свое гамбо.

 – Ты? – Старое морщинистое лицо смягчилось, и он провел большой узловатой рукой по волосам девочки. – Ты – мой маленький котенок.

 – Только котенок?

 – Да, но котята умные, смелые и мудрые, а некоторые из них даже вырастают в тигров.

 Она просветлела и искоса взглянула на Люка.

 – А тигры сильнее волков.

 Когда взошла луна и даже эхо музыки с улицы Бурбон затихло, Леклерк уселся на мраморную скамью во дворе среди своих любимых цветов.

 Этот дом принадлежал Максу, но именно Леклерк был его настоящим хозяином. Он помнил, как когда-то много лет назад жил в хижине в плавнях, вокруг цвели дикие цветы, которые его мать пыталась приручить и выращивать в пластмассовых горшочках. Он помнил запахи попурри [10] и специй, краски разноцветных тряпок и полированного дерева – все эти воспоминания он принес с собой, добавив к ним пристрастие Макса к изяществу и элегантности.

 Леклерк был бы счастлив, если бы вернулся обратно на болота, – но он не смог бы жить без Макса и семьи, которую дал ему Макс.

 Он курил свою неизменную трубку и вслушивался в ночь. Слабый ветерок шелестел в листьях магнолии, прогоняя жару и обещая скорый дождь – так насмешливая женщина может пообещать поцелуй. В воздухе, словно дым, повисла постоянная сырость, съедающая кирпичи и камни Французского квартала [11] .

 Он не видел и не слышал, как подошел Макс, хотя его слух был очень острым. Он просто почувствовал его.

 – Ну? – Он пыхнул трубкой и поднял взгляд вверх, на звезды. – Что ты будешь делать с мальчиком?

 – Дам ему шанс, – ответил Макс. – Точно так же, как ты дал мне – много лет тому назад.

 – Он хочет съесть глазами все, что видит вокруг. Такой аппетит будет непросто удовлетворить.

 – Ничего, я его накормлю. – В голосе Макса послышались нотки нетерпения, и он присел на скамью рядом с Леклерком. – Или ты захочешь, чтобы я его прогнал?

 – Уже слишком поздно рассуждать, ты все равно послушаешь только свое сердце.

 – Лили к нему привязалась… – начал Макс, но его прервал хрипловатый смех Леклерка:

 – Только Лили, mon ami? [12]

 Макс не спеша зажег сигару и вдохнул дым.

 – Мне тоже нравится этот мальчик.

 – Ты любишь этого мальчика, – поправил Леклерк. – А как же могло быть иначе, если ты смотришь на него и видишь себя? Из-за него ты все время помнишь…

 Это было нелегко признать. Макс понимал, что даже когда люди любят друг друга, они все равно могут причинить друг другу боль.

 – Из-за него я помню, что не имею права забыть. Если забыть всю боль, одиночество, отчаяние, то забудешь и о том, что надо уметь чувствовать благодарность, когда этого нет. Ты ведь сам научил меня этому, Жан.

 – И так хорошо, что мой ученик теперь сам стал учителем. Мне это нравится. – Леклерк повернулся к Максу, и его карие глаза блеснули в темноте. – Но понравится ли тебе, когда он превзойдет тебя?

 – Не знаю. – Макс посмотрел вниз, на свои руки. Сильные, гибкие, быстрые и умные руки. Он боялся, что его сердце не выдержит, когда эти руки начнут становиться медлительными и старыми. – Я начал учить его магии. Но еще не решил, буду ли учить дальше.

 – От этих глаз ни один секрет не укроется надолго. Чем он занимался, когда ты его нашел?

 Макс невольно улыбнулся.

 – Чистил карманы.

 – А-а, – Леклерк тоже хихикнул в трубку, – так он уже один из нас. Так же ловко, как ты когда-то?

 – Точно так же, – признал Макс. – Может быть, даже лучше, чем я в его возрасте. Он меньше боится, что его поймают, и он злее. Но между кошельками на ярмарках и сейфами в богатых домах и дорогих отелях очень большая разница.

 – Разница, которую ты преодолел с изяществом. Сожалеешь об этом, mon ami?

 – Отнюдь. – Макс опять засмеялся. – Какой-то я неправильный, да?

 – Ты родился, чтобы воровать, – Леклерк пожал плечами, – и вытаскивать кроликов из шляп. И, по-видимому, подбирать заблудших овечек. Хорошо, что ты наконец вернулся домой.

 – Хорошо вернуться домой.

 Какое-то время они сидели в тишине, наслаждаясь южной ночью. Потом Леклерк перешел к делам:

 – Брильянты, которые ты прислал из Бостона, были просто великолепны.

 – Мне больше нравился жемчуг из Чарльстона.

 – А, да. – Леклерк выдохнул дым. – Элегантный, но вот брильянты… В них было столько огня. Мне было больно их продавать.

 – И ты получил?..

 – Десять тысяч и только пять за жемчуг, несмотря на всю его элегантность.

 – Держать его в руках было так приятно, что этого не заменят никакие деньги. – Макс с удовольствием вспомнил, как однажды, в волшебный вечер, эти жемчужины смотрелись на алебастровой коже Лили. – А картина?

 – Двадцать две тысячи. А сам я подумал: что за топорная работа. В этих англичанах нет никакой страсти, – добавил он, вспомнив пейзаж Тернера и пожав плечами. – Китайскую вазу я пока что оставил у нас. Коллекцию монет ты привез с собой?

 – Нет, я не стал ее брать. Когда Роксана заболела, я решил отменить это дело.

 – Правильно. – Леклерк кивнул и опять затянулся трубкой. – Ты волновался бы из-за нее и мог допустить ошибку.

 – Я действительно был не в лучшей форме. Значит, пока ваза у нас, одна десятая будет… три тысячи семьсот. – Взгляд в сторону скривившегося Леклерка, и Макс засмеялся. – Не стоит возмущаться из-за такой малости.

 – К концу года ты выбросишь на ветер не меньше пятнадцати тысяч. Уже сколько лет ты изымаешь десять процентов, чтобы успокоить свою совесть? Попробуй все это сложить…

 – Это – пожертвования на благотворительность, – весело прервал его Макс. – Я хочу не успокоить свою совесть, а облегчить свою душу. Я вор, Жан, блестящий вор, и я думаю не о тех, у кого краду, а о тех, у кого нет ничего, что можно было бы украсть… – Он замолчал, глядя на мерцающий кончик своей сигары. – Я не смог бы жить по законам других, но по своим собственным – обязан.

 – Церкви, которым ты отдаешь свою десятину, послали бы тебя в ад.

 – Я побывал и в худших местах, чем тот ад, которым нас пугают священники.

 – Это не шутки.

 Вставая, Макс незаметно усмехнулся. Он знал, что вероисповедание Леклерка простирается от католицизма до вуду [13] , включая любые подходящие суеверия между ними.

– Тогда можешь считать, что эти деньги – наша с тобой страховка. Возможно, что моя глупая щедрость обеспечит нам в будущем местечко попрохладнее. Ну что, пошли спать? – Он положил руку на плечо Леклерку. – Завтра расскажу тебе, что я запланировал на несколько ближайших месяцев.

 Люк знал, что он нашел свой рай. Следующий день был выходным, поэтому он спокойно бродил по дому и жевал пирожки, случайно обнаруженные на кухне. За ним тянулся след из сахарной пудры: по первому этажу, потом наверх по лестнице, на один из длинных, обвитых цветами балконов и обратно вниз.

 Он не мог поверить своему счастью.

 Ему выделили собственную комнату, и он провел почти полночи, все в ней рассматривая и изучая. Его очаровали высокая резная спинка кровати у изголовья, нежные блестящие обои и расплывчатый узор ковра. Там же стоял огромный шкаф, который Макс назвал «армуяр». Люк подумал, что в нем поместилось бы больше вещей, чем один человек может сносить за всю свою жизнь.

 И там были цветы. Высокая голубая ваза была полна ими. Никогда раньше в его комнате не было цветов, и хотя Люк понимал, что не должен ими любоваться, как какой-нибудь капризный неженка, – все равно от их хрупкости и пышности он почувствовал глубокое тайное удовлетворение.

 Люк передвигался по дому совершенно беззвучно, как тень. Он не был уверен в Леклерке, поэтому ловко избегал его, пока проводил разведку территории.

Мебель отражала элегантный вкус Макса. Теперь Люк лучше почувствовал своего наставника, хоть и не мог знать, что вокруг – английский и французский антиквариат. Перед его глазами были просто блестящие изящные столы, пышные диваны, прелестные китайские лампы и мирные пейзажи.

 Хоть ему и понравился весь дом, но своим любимым местом Люк сразу определил балкон своей комнаты. Оттуда он наслаждался жарким ароматом цветов и улицы, смотрел на щелкавших фотоаппаратами или покупавших сувениры людей.

 Волей-неволей Люк заметил, что в этом городе люди обращались со своими кошельками и портмоне на удивление небрежно. Женщины с болтающейся на плече сумочкой, мужчины, засовывавшие деньги прямо в задний карман расклешенных брюк. Просто рай для карманного воришки! Если с Майами ничего не получится, решил Люк, то он и здесь отлично проживет – особенно если приплюсовать его стипендию как ученика колдуна.

 – Ты везде рассыпал сахар, – сказала Роксана у него из-за спины.

 Люк напрягся. Он опустил глаза вниз, на свои руки, и недовольно поморщился. Все пальцы были перемазаны сахаром. Он поспешно вытер руки о джинсы.

 – Ну и что?

 – Леклерк с ума сойдет. От сахара заводятся тараканы.

 Он еще раз вытер руки, потому что теперь они казались липкими.

 – Я уберу.

 Она подошла к нему, стала рядом у перил. В желтом костюмчике с шортами Роксана выглядела просто отлично.

 – Что ты делаешь?

 – Просто смотрю.

 – Папа сказал, что сегодня у нас свободен целый день. Завтра мы начнем репетировать новые номера программы кабаре для клуба.

 – Какого клуба?

 – «Волшебная дверь». Мы там работаем. – Она принялась играть с цветами, оплетавшими перила. – Там мы показываем номера посложнее, чем на карнавале. Иногда папа меняет программу два раза в день, а иногда мы работаем специально для отдельных посетителей.

 Люк постепенно забыл о своем страхе перед Леклерком и о возможном наказании. Он еще не знал, какое место сможет занять в программе кабаре, но ему ужасно хотелось в ней участвовать.

 – И сколько выступлений за один вечер?

 – Два. – Сорвав цветок ломоноса, она попыталась намотать хрупкий стебелек себе на ухо. – В восемь и одиннадцать. Наши номера – гвоздь программы. – Роксана наморщила носик. – Мне придется каждый день спать после школы. Как маленькой.

 Но Люка совершенно не интересовали проблемы Роксаны.

 – А он будет показывать карточные фокусы?

 Она наконец прикрепила цветок и направилась в комнату, чтобы полюбоваться на результат перед зеркалом.

 – Ой, да он какие-нибудь новые придумает.

 Люк кивнул и задумался. У него уже очень неплохо получались те фокусы, секреты которых он, подольстившись, выманил у Роксаны. И не меньше часа в день он тренировался с наперстками. Но теперь все это надо было показать Максу. Он не пережил бы, если бы его выбросили из программы.

 – Папа дал мне денег на мороженое. – Она высунула голову через балконную дверь. – Хочешь?

 – Нет. – Люк был слишком занят, чтобы отвлечься на угощение или компанию восьмилетней девчонки. – Иди отсюда, ладно? Мне надо подумать.

 – Мне больше достанется. – И Роксана умчалась, едва сдерживаясь, чтобы не обидеться.

 Оставшись один, Люк быстро достал свои карты и стал тренироваться. Но он едва успел сделать фокус «Тузы сверху», как его снова отвлекли.

 На этот раз это был голос. Люк никогда раньше не слышал ничего похожего. Он попытался прогнать его прочь из своего сознания, но голос не исчез. Сочное, надрывающее сердце контральто – этот голос, казалось, пел только для него одного. Не в состоянии сопротивляться, Люк вышел обратно на балкон.

 Он тотчас же увидел ее. Женщина в широком цветастом платье, с красным тюрбаном на голове, блестящей эбеновой кожей. Она стояла на углу улицы, у ног – картонная коробка, и ее молитва а капелла уносилась в облака к неведомому богу.

 Он уже не мог повернуться и уйти, звуки словно зачаровали, загипнотизировали его. Это была истинная красота. Когда он это понял, голос проник еще глубже в его сердце и тронул струны, о существовании которых Люк даже не подозревал.

 Песня летела над Французским кварталом. Вокруг женщины уже собралась небольшая толпа, но она не обращала внимания на слушателей. В коробку, звеня, летели монетки, но она ни разу не посмотрела вниз.

 От этого у него побежали мурашки по коже, а в горле сжалось и заболело.

 Он рывком метнулся обратно в комнату, к заветной сумке, которую хранил под подушкой, и достал оттуда измятый доллар. Его сердце все еще кровоточило от музыки, когда он мчался по коридору и вниз по лестнице…

 В прихожей он увидел Роксану, которая старательно подметала сахарную пудру, и Леклерка. Стоя над девочкой, Леклерк читал ей нотацию:

 – Есть надо только в кухне, а не где попало. Теперь ты должна собрать все крошки до последней, слышишь?

 – Я все соберу. – Она подняла голову и показала Люку язык.

 Его сердце было переполнено музыкой, а ум настолько потрясен мыслью, что Роксана взяла на себя его вину, что он оступился и слетел с последней ступеньки. Со сдавленным криком мальчик выбросил вперед руку, чтобы за что-нибудь ухватиться.

 Для Люка все произошло как в замедленной съемке. Он увидел вазу из шлифованного хрусталя, в гранях которой играло и переливалось живое солнце. В ней стояли кроваво-красные розы. В ужасе он смотрел, как его собственная рука коснулась стеклянной поверхности; ваза начала медленно раскачиваться, пока он пытался сохранить равновесие.

 Его пальцы опять дотянулись до нее, он почувствовал подушечками холод стекла и издал отчаянный стон: ваза выскользнула и упала на твердый деревянный пол.

 Звук разлетевшегося вдребезги стекла был похож на ружейный залп. Люк замер, у его ног искрились осколки, а в воздухе сильно пахло розами.

 Леклерк ругался. Не надо было знать французского, чтобы понять, что выражения были сильными и сочными. Люк не шелохнулся и даже не пытался убежать. Он внутренне сжался, уже готовый к любому удару. Та часть его, которая могла чувствовать боль и унижение, словно бы отключилась. На лестнице осталась только безмолвная оболочка зомби, которому все было безразлично.

 – Ты носишься по дому, как дикий индеец! Теперь ты разбил Вотерфорд, сломал розы и залил водой весь пол. Imbecile! [14] Посмотри, что ты сделал с этой красотой!

 – Жан. – Голос Макса прозвучал не громче шепота, но от этого гнев Леклерка тотчас же утих.

 – Вотерфорд, Макс, – Леклерк согнулся, чтобы спасти свои розы. – Парень несся так, словно за ним гналась стая собак. Я тебе говорю, что его надо…

 – Жан, – опять повторил Макс, – довольно. Посмотри на его лицо.

 Держа в руках розы, с которых капала вода, Леклерк поднял голову. Мальчишка стоял белый, как призрак, только его глаза казались темными и остекленевшими. То, что читалось в его взгляде, было страшнее обыкновенного испуга. Старик только вздохнул и выпрямился.

 – Пойду принесу другую вазу, – спокойно произнес он и вышел.

 – Папа. – Потрясенная, Роксана взяла отца за руку. – Что с ним?

 – Все в порядке, Рокси. Иди погуляй.

 – Но, папа…

 – Иди, – повторил он и слегка подтолкнул ее.

 Она отошла назад в прихожую и притаилась там. Единственный раз в жизни ее отец был настолько занят кем-то другим, что даже этого не заметил.

 – Ты огорчаешь меня, Люк, – спокойно сказал Макс.

 Что-то заныло у Люка в животе, и боль молниеносно промелькнула в его глазах. Ругань и побои не задели бы его, но грусть в голосе Макса глубоко пронзила сердце мальчишки.

 – Извините. – Он едва мог говорить из-за сдавленного судорогой горла. – Я могу заплатить за нее. У меня есть деньги.

 Не прогоняйте меня, умоляло его сердце. Бога ради, пожалуйста, не прогоняйте меня.

 – За что ты извиняешься?

 – Я не смотрел, куда иду. Я неуклюжий. Дурак. – И все остальное, в чем его обвиняли в течение всех двенадцати лет. – Извините, – опять повторил он, чувствуя еще большее отчаяние и понимая, что сейчас его изобьют. Или хуже – намного хуже – вышвырнут за дверь. – Я бежал, потому что боялся, что она уйдет.

 – Кто?

 – Женщина. Она пела на углу. Я хотел… – Осознав нелепость своих слов, Люк беспомощно посмотрел на все еще зажатую в кулаке банкноту.

 – Я понимаю. – И потому, что он действительно понимал, сердце Макса чуть не разорвалось на части. – Она часто здесь поет. Ты еще не раз услышишь ее.

 С новым ужасом и недоверием он взглянул на Макса. Насколько страшнее опять обрести надежду…

 – Я могу… остаться?

 Медленно вздохнув, Макс наклонился и поднял кусок разбитого хрусталя.

 – Посмотри: что это?

 – Это разбитая ваза. Я разбил ее. Я всегда думаю только о себе, и я…

 – Прекрати!

 От резкого окрика голова Люка отдернулась назад. Он почувствовал, что внутри у него все дрожит, и понял, что не сумеет от этого защититься. Если Макс его ударит, то это будет не просто физическая боль: его надежды разлетятся на кусочки так же, как разлетелась стеклянная ваза.

 – Да, она разбита, – проговорил Макс, пытаясь сохранять спокойствие. – И совершенно верно, что разбил ее ты. Ты это сделал специально?

 – Нет, но я…

 – Посмотри на это. – Он протянул Люку кусок стекла. – Это вещь. Предмет. Им может владеть любой, кто заплатит его цену. Неужели ты думаешь, что значишь для меня меньше какой-нибудь вещи? – Он отшвырнул прочь осколок, и Люк не смог больше сдерживать пульсирующую внутри его силу. – Ты думаешь, я такое ничтожество, что ударю тебя за то, что ты разбил какую-то стекляшку?

 – Я не… – Он не мог вдохнуть, как вдруг в груди у него что-то разорвалось и из глаз брызнули горячие слезы. – Пожалуйста. Не прогоняйте меня.

 – Мой дорогой мальчик, ты был со мной все эти недели и не понял, что я не такой, как они? Неужели они так сильно издевались над тобой?

 Не в силах говорить, Люк только кивнул головой.

 – Я был в том же аду, что и ты, – прошептал Макс и шагнул вперед, чтобы прижать мальчика к груди. Тот инстинктивно напрягся от страха. Но страх исчез, когда Макс опустил его обратно на ступеньки и встряхнул. – Никто не заставит тебя вернуться обратно. Здесь ты в безопасности.

 Он понимал, что это унизительно: реветь, как ребенок, прижавшись к груди Макса. Но поддерживающие его руки были такими сильными, надежными, настоящими.

 Что же это за человечек, думал Макс, если песня могла настолько потрясти его, что он решился расстаться с одним из своих драгоценных долларов, чтобы заплатить певице? Как же глубоко такой мальчишка мог быть уязвлен обыкновенной жестокостью и отсутствием выбора?

 – Ты можешь рассказать мне, что они с тобой делали?

 Два чувства: стыд и необходимость поделиться – с тем, кто поймет.

 – Я ничего не мог сделать. Я ничего не мог.

 – Знаю.

 Старые обиды вновь бушевали в его душе. Из глаз опять хлынули слезы.

 – Они все время били меня. Виноват я или нет, напились они или нет – они все время меня били. – Его кулаки сжались на груди Макса, как два маленьких стальных шарика. – Иногда они запирали меня, и я бросался на дверь чулана и умолял их выпустить меня. Я не мог оттуда выбраться. Я никогда не мог оттуда выбраться.

 Как жутко вспоминать свои слезы и крики в темном гробу чулана – ни выхода, ни спасения, ни надежды.

 – Приходили из социальных служб, и если я говорил что-то не то, потом он лупил меня ремнем. В последний раз, после которого я убежал, он чуть не убил меня. Он хотел меня убить, я знаю – у него были такие глаза, – но не знаю, почему… Не знаю, за что.

 – Ты не был виноват. Ты ни в чем не виноват. – Макс погладил мальчишку по голове, отгоняя прочь своих собственных демонов. – Люди рассказывают своим детям, что в мире не существует чудовищ. Они говорят так потому, что сами в это верят или хотят, чтобы дети чувствовали себя в безопасности. Но чудовища есть, Люк, и самое страшное, что они выглядят как люди. – Он отодвинулся назад и посмотрел на мокрое, несчастное лицо Люка. – Теперь ты освободился от них, мой мальчик.

 – Я его ненавижу.

 – Ты имеешь на это право.

 Но было еще что-то. Он не был уверен, что сможет об этом рассказать. Слишком черным и маслянистым был стыд. Но глаза Макса казались такими спокойными и внимательными, что Люк, запинаясь, проговорил:

 – Он… он однажды привел мужчину. Было поздно, и они были пьяными. Аль вышел и запер дверь. А мужчина… он хотел…

 – Успокойся. – Макс попытался опять обнять Люка, но тот в ужасе отшатнулся.

 – Он щупал меня своими жирными руками и ртом… – Люк вытер губы тыльной стороной ладони. – Он сказал, что заплатил Алю и я должен делать то, что он захочет. А я был как дурак, потому что не понимал, о чем он…

 Теперь он уже больше не плакал, и его сухие глаза горели от ярости и злости.

 – Я не понимал, пока он не влез на меня. Я думал, он меня задушит, пока… – Ужас пережитого, как наяву, вновь охватил его. Потная кожа, запах джина, жадные щупающие руки… – Тогда я понял, да, я все понял. – Его кулаки сжимались и разжимались, оставляя серповидные следы от ногтей на ладонях. – Я ударил его, еще и еще, но он не прекращал. Я бил его и царапал, у меня все руки были в его крови, а он закрыл лицо и завизжал. Тогда пришел Аль и долго бил меня. И я не помню… я не знаю, что… – Это было хуже всего – не знать, что же было дальше. Так стыдно, что он даже не смог договорить. – Той ночью он и хотел убить меня. Той же ночью я убежал.

 Макс долго молчал, так что Люк испугался, что рассказал слишком много и его уже никогда не простят.

 – Ты все сделал правильно, – тяжело проговорил фокусник, отчего у Люка опять навернулись слезы на глаза. – Вот что я могу тебе пообещать. Пока ты со мной, никто больше никогда к тебе не прикоснется. И я научу тебя, как выбираться из чулана. – Макс опять посмотрел Люку в глаза. – Если они опять запрут тебя там, то уже не смогут удержать.

 Люк попытался говорить, но слова застряли у него в горле. Он с трудом произнес вопрос, от ответа на который зависела его жизнь:

 – Я могу остаться?

 – Пока не захочешь уйти.

 Его благодарность была так велика, что все вокруг словно бы вспыхнуло от света. Света любви.

 – Я заплачу за вазу, – неловко пробормотал он. – Обещаю.

 – Ты уже заплатил. Теперь пойди и умойся. Нам надо здесь убрать, пока Леклерк не устроил еще один скандал.

 Макс присел на ступеньки, а Люк убежал наверх в свою комнату. Спрятавшаяся в прихожей Роксана услышала, как ее отец вздохнул. И она заплакала.

6

 В течение нескольких следующих дней Люк старался передвигаться по дому тихо и осторожно. Он побаивался Леклерка, зная про него только то, что кейджин [15] отвечает за порядок в доме. Люк предпочитал держаться от него подальше. Он тщательно следил, чтобы после него не оставалось ни крошек, ни вообще следов.

 Он ходил вместе с Лили по магазинам, носил за ней коробки и сумки вверх и вниз по жарким улочкам. Он терпеливо сидел в магазинчиках, пока она примеряла новые наряды, стоял рядом, пока она охала и ахала над выставленными в витринах безделушками.

 Его любовь к Лили была настолько велика, что он не стал сопротивляться, когда она решила выбрать экипировку и для него. Люк даже не поморщился, когда она накупила ему цветастых рубашек. В свободное время он бродил по Французскому кварталу, довольный, что может все изучить, послушать уличных музыкантов, посмотреть на артистов, выступающих на площади Джексона.

 Но больше всего Люк любил репетиции.

 «Волшебная дверь» была тесным, темноватым клубом, стены в котором пропитались запахом виски и сигарет. Стояли жаркие дни, и в полдень уставшие от солнца туристы напрасно искали в городе хоть клочок тени. В клубе мерно хрипел кондиционер, но вся его энергия уходила, по-видимому, на этот звук и слабый ручеек тепловатого воздуха. Немного больше толку было от вентилятора на потолке, но когда включались прожектора, клуб превращался в маленькую плавильную печь.

 Стены клуба были оклеены красным с золотом вельветом, а за баром стояло огромное зеркало, чтобы создать ощущение свободного пространства. Здесь казалось, что ты – жучок, сидящий в разукрашенной коробочке, а поймавший тебя ребенок забыл сделать в крышке отверстия для воздуха.

 Люк обожал это место.

 Каждый день после обеда Лестер Фридмонт, менеджер, сидел за первым от сцены столиком с кружкой пива и огрызком сигары. Это был высокий мужчина, у которого весь его излишний вес сосредоточился в животе. На нем всегда была белая рубашка с короткими рукавами, галстук и ему в цвет – подтяжки. Его черные туфли всегда сверкали. Редеющие волосы были зачесаны назад и влажно блестели в свете ламп. Он смотрел на окружающий мир через затемненные стекла тяжелых очков с черной оправой, сидевших на конце его острого носа.

 У его ног терся жирный пятнистый кот по кличке Фифи. Иногда Фифи вперевалку подходил к бару, подкреплялся с поставленной рядом со стойкой тарелочки и возвращался опять потереться о ноги хозяина.

 На столике у Фридмонта стоял телефон. Он обладал удивительной способностью одновременно смотреть репетицию, делиться своими комментариями, ругать уборщицу клуба и разговаривать по телефону.

 Люку понадобилось несколько дней, чтобы понять, что Фридмонт был букмекером.

 Неважно, сколько раз они прогоняли номер, но Лестер мог после каждого раза одобрительно покачивать головой и покрикивать:

 – О господи помилуй, вот это отлично! Расскажешь мне, как ты это сделал, Макс?

 – Извини, Лестер. Профессиональный секрет.

 И Лестер возвращался к своим делам: принимать ставки и чесать брюшко.

 Макс собирался начать новую программу с ловкости рук и какого-нибудь фокуса с яркими разноцветными платками, как это было на карнавале. Потом он хотел показать свой вариант «Волшебного шарика», а затем вывести Роксану в новом номере – «Летающая девочка». Он добавил нечто новое и к номеру с распиливанием: теперь ящик должен был стоять вертикально, а Лили распиливали не пополам, а на три части. Все было уже почти доведено до совершенства.

 Он использовал и Люка – как ассистента в разных номерах. Маг не сомневался, что у мальчишки быстрый ум и проворные пальцы. Но сейчас он хотел проверить его сердце.

 – Наблюдай, – повторял он Люку, – и учись.

 Стоя в центре сцены, Макс вытаскивал из кармана один за другим яркие шелковые платки разных цветов. Люк слегка скривил губы. Он не понимал, что это требовалось лишь для того, чтобы протянуть время. Чем дольше фокусник будет доставать платки, тем больше публика будет смеяться – и тем легче ее потом будет обмануть.

 – Вытяни руки, – приказал Макс и обмотал платки вокруг рук Люка – вроде как попало. – Сюда нам нужна какая-нибудь музыка. Лили?

 Она включила магнитофон.

 – «Голубой Дунай».

 – Медленный вальс, прекрасно, – кивнул Макс. – Движения должны быть тоже медленными, под музыку. – Его руки пронеслись над платками, вверх, вниз, он обошел вокруг Люка. – Конечно же, если пригласить на твое место красивую женщину из публики, то этот номер станет еще лучше. А ее реакция подтолкнет зрителей, – быстрым движением кисти Макс схватил за шелковый уголок, дернул, и все платки потянулись за первым, аккуратно связанные друг с другом: пунцовый, желтый, сапфировый, изумрудный.

 Люк широко раскрыл глаза и лишь потом усмехнулся.

 – Превосходно. – Макс собрал платки вместе в большой разноцветный шар. – Так что, ты видишь, даже в маленьком фокусе нужен элемент игры, представления, правильное поведение на сцене – каждый шаг так же важен, как и суть самого фокуса. Сделать фокус хорошо и правильно – этого никогда не будет достаточно. Но сделать его как настоящий артист… – Он подбросил шар вверх, и платки, уже больше не связанные друг с другом, медленно спланировали на сцену.

 Роксана захихикала и захлопала в ладоши.

 – Мне это нравится, папа.

 – Мой самый лучший зритель. – Он наклонился и собрал платки. – Попробуй-ка ты.

 Роксана потерла руки и закусила нижнюю губку.

 – Я так много еще не могу.

 – Ну, сколько можешь.

 Взволнованно и с гордостью Роксана выбрала шесть платков. Повернувшись к воображаемым зрителям, она развернула для них каждый платок, затем, после изящного взмаха в воздухе, обвязала по очереди шелковые треугольники вокруг рук Люка. В каждом ее движении было столько несомненной женственности, что Макс невольно улыбнулся. Девочка провела ладонями над и под руками Люка и, двигаясь под музыку, изобразила несколько медленных пируэтов. Хоть она и танцевала, но казалась крайне сосредоточенной. В мире Роксаны не было маленьких фокусов. Любое чудо было огромно.

 Опять повернувшись к Люку лицом, она улыбнулась, еще раз коснулась платков, как женщина гладит кошку, потом потянула за уголок и взмахнула над головой разноцветной связанной гирляндой. Победно засмеявшись, Роксана набросила платки вокруг плеч.

 – Молодец. – Макс схватил ее в объятия и поцеловал. – Просто отлично.

 – Ну, она дает, Макс! – закричал снизу Лестер. – Теперь ты должен попробовать ее на публике.

 – Что скажешь, Роксана? – Макс опустил девочку и погладил ее по голове. – Готова выступать с этим номером?

 – А можно? – Она глядела на него умолящими глазами. – Папочка, пожалуйста, можно?

 – Попробуем в первом представлении, а дальше – посмотрим.

 Роксана взвизгнула от счастья и бросилась к Лили:

 – Можно мне надеть сережки? Настоящие! Можно?

 Улыбаясь Максу, Лили ответила:

 – Можешь выбрать те, которые тебе больше нравятся.

 – Я уже выбрала. В витрине, вниз по улице. Такие синие.

 – У вас есть двадцать минут, Лили, – предложил Макс. – Женщине требуется как минимум столько времени, чтобы выбрать аксессуары к ее костюму, – к тому же, он хотел остаться ненадолго наедине с Люком.

 – Вот так, – когда Роксана увела Лили, Макс взял колоду карт и принялся подрезать ее одной рукой, – тебе, наверное, интересно, почему маленькая девочка умеет делать то, что не умеешь ты?

 Люк вспыхнул, но задрал подбородок кверху.

 – Я могу выучить все, что умеет она.

 – Возможно. – Чтобы во время беседы руки не скучали и не бездельничали, Макс развернул карты веером. – Я мог бы сказать, что ошибочно считать ее или кого-нибудь другого эталоном для тебя, но ты ведь все равно не послушаешь.

 – Вы могли бы меня научить.

 – Мог бы, – согласился Макс.

 – Я уже и сам кое-что знаю. Я тренировался.

 – В самом деле? – Подняв брови, Макс протянул ему карты. – Ну-ка, покажи.

 Пока Люк тасовал карты, от волнения у него даже вспотели кончики пальцев.

 – Это будет не очень интересно, потому что вы ведь знаете, как делаются все мои фокусы…

 – А, вот в этом ты ошибаешься. Самый лучший зритель для мага – это другой маг. Потому что он понимает, в чем здесь дело. А ты понимаешь?

 – Правильно сделать фокус, – ответил Люк, пытаясь сосредоточиться на картах.

 – Только и всего? Сядь, – предложил Макс. Они сели за один из столиков, и маг выбрал карту из протянутой ему Люком колоды. – Любой может научиться делать фокусы. Надо только понять, в чем загвоздка, и дальше тренироваться, пока не получится. Но вот магия… – Он взглянул на карту и вернул ее обратно в колоду. – Для магии надо взять настоящее и придуманное и смешать их воедино, на короткое время. Только от этого те, кто не верят, будут удивленно хлопать глазами. Только магия дает людям то, что они хотят.

 – А что они хотят? – Люк перетасовал карты, хлопнул по колоде и открыл карту Макса. Одобрительный кивок, и мальчишка почувствовал, что его уже распирает от радости.

 – Отлично. Еще что-нибудь. – Он откинулся на стуле, глядя, как Люк неумело пытается подрезать карты одной рукой. – Что они хотят? Чтобы их обманули, надули, провели и чтобы они удивились. Они хотят увидеть, как прямо у них под носом происходят чудеса. – Макс открыл ладонь и показал Люку маленький красный шарик. – Прямо у них на глазах. – Он шлепнул шарик о стол и провел второй рукой внизу, под деревянной столешницей. Шарик оказался уже в ней, а в верхней руке было пусто. Люк усмехнулся и разложил карты для «Тузов сверху».

 – Вы спрятали его в ладонь. Знаю, что спрятали, но сам не видел.

 – Потому что я смотрел на тебя, в твои глаза. Значит, ты смотрел в мои. Всегда смотри им в глаза. Невинно или хитро, это уж как сам захочешь. Но смотри им в глаза. Тогда обман будет честным.

 – Но фокусы – это же надувательство, разве нет?

 – Только если ты не можешь сделать так, чтобы они получили удовольствие от этого обмана. – Он опять кивнул, когда Люк открыл четыре туза с верха перетасованной колоды. – У тебя хорошая техника, но где твой шарм? Где игра, чтобы зрители поняли, что это не просто хорошо отработанный фокус, а магия, волшебство? Еще раз, – повторил он, пододвигая карты обратно к Люку. – Давай, удиви меня.

 Взгляд мальчика стал более сосредоточенным, он дважды глубоко вздохнул.

 – Я опять хочу сделать первый.

 – Хорошо. Расскажи мне свою репризу.

 Люк покраснел, но прочистил горло и ринулся вперед. Он готовился к этому моменту не одну неделю.

 – Я хотел бы вам показать несколько карточных фокусов, – он красиво перетасовал карты и легко перевернул их с рубашек на картинки. – Мало кто из волшебников заранее откроет вам, что именно он собирается делать. Но я-то еще ребенок. Уж как умею, так и делаю. – Он развернул карты веером лицом к воображаемым зрителям, чтобы они убедились, что это обыкновенная колода. – Сейчас я попрошу вот этого джентльмена выбрать одну карту, любую, какую хотите. – Люк разложил карты на столе картинками книзу и подождал, пока Макс не выбрал одну из них. – Эту? – спросил он с каким-то неуверенным видом. – Вы уверены, что хотите именно эту?

 Подыгрывая ему, Макс наклонил голову:

 – Совершенно уверен.

 – Может быть, вы лучше возьмете вот эту? – Люк показал на последнюю карту. – Нет? – Но Макс твердо стоял на своем, и Люк громко сглотнул слюну: – Ну, ладно. Не забывайте, я еще только ребенок. Покажите, пожалуйста, вашу карту зрителям. Поаккуратней, чтобы я ее не увидел, – добавил мальчик, вытягивая шею и словно бы пытаясь искоса взглянуть на карту. – Хорошо, – дрогнувшим голосом, – теперь положите ее обратно в колоду, куда хотите. Теперь можете перетасовать их – или, может быть, дадите мне? – с надеждой предложил Люк, собирая карты вместе.

 – Нет, я и сам смогу это сделать.

 – Потрясающе. – Он тяжело вздохнул. – Когда вы их перетасуете, я срежу колоду и, как по волшебству, найду ту карту, которую выбрал этот замечательный джентльмен. – Он полез в карман, достал оттуда воображаемый платок и вытер лоб. – Ну, достаточно. Достаточно, достаточно, вы уже долго тасовали. – Люк выдернул колоду, положил на стол, накрыл ладонями и прошептал: – Вот, почти нашел. И!.. – Он срезал карты и с торжествующим видом вытащил одну. Макс спокойно покачал головой, и Люк сразу упал духом. – Не эта? Но я уверен, что сделал все правильно. Погодите, – он опять сложил карты, побормотал над ними еще и достал еще одну, опять неправильно.

 – Что-то не в порядке с этой колодой. Думаю, вашей карты здесь вообще нет. Наверное, вы меня надули. – Он вскочил и сделал несколько шагов в сторону зрителей. – Здесь кто-нибудь наверняка работает на вас. Вот вы. – Он ткнул пальцем в Лестера, занятого телефоном и ставками. – Ну-ка, отдайте!

 – Что отдать, приятель?

 – Карту. Я знаю, что она у вас.

 – Эй. – Лестер зацепил трубку на плечо и вытянул вперед обе руки. – У меня нет никакой карты, приятель.

 – Ах, нет? – Люк провел ладонью по кругленькому брюшку Лестера до самого пояса брюк и извлек оттуда девятку червей. – Вы что же, собирались потом пойти на покер?

 Лестер согнулся от смеха, а Люк тем временем протянул карту «зрителям», чтобы они ее узнали.

 – Спасибо. Спасибо. Эй, но ты тоже неплохо поработал, – опять обратился он к Лестеру. – Может, тоже встанешь и поклонишься?

 – Конечно, приятель, конечно, – развеселившись, Лестер встал. – Макс, он у тебя молодой да ранний, это уж точно!

 Люк засиял от счастья. Но это все была ерунда по сравнению со смехом Макса!

 – Вот, – Макс встал и положил руку мальчишке на плечо, – вот это – настоящее представление. Давай посмотрим, можем ли мы вставить этот номер в программу.

 – Без дураков? – От неожиданности Люк просто обалдел.

 Макс взъерошил его волосы, довольный тем, что мальчик больше не напрягается от его прикосновений.

 – Без дураков.

 От Нового Орлеана до Лафайет ехать недолго. За рулем темного седана был Мышка, а Макс откинулся назад, закрыл глаза и готовился к предстоящему делу. Воровство не особенно отличается от выступления. Во всяком случае, для него – никогда не отличалось. В самом деле, много лет назад он сочетал оба занятия. Тогда это было необходимо, чтобы выжить.

 Теперь, став старше и опытнее, он стал отделять свои выступления от воровства. Еще одна необходимость, чтобы выжить. Его имя становилось все известнее и известнее, и теперь было бы опрометчиво что-нибудь красть прямо у зрителей.

 А Макс не был опрометчивым.

 Конечно, кто-то скажет, что ему не надо было больше воровать ради сытого желудка и крыши над головой. Макс согласился бы с этим. И добавил бы, что, во-первых, тяжело расстаться с многолетней привычкой, а во-вторых, ему это просто нравилось.

 Для ребенка, над которым издевались, которого не любили и бросили, воровство было доказательством самообладания и вызовом обществу.

 Для известного мага оно стало предметом тайной гордости.

 Он и среди воров был одним из лучших. И считал себя великодушным вором, так как аккуратно выбирал себе цель, отбирая лишь у тех, кто не особенно пострадал бы от потери.

 Он редко работал так близко от дома. Макс считал это не только рискованным, но и нечистоплотным. Но правила создаются для того, чтобы их нарушать.

 Закрыв глаза, он представлял себе блеск и красоту ожерелья из аквамаринов и бриллиантов. Голубые и белые льдинки. Сам он предпочитал теплые камни – рубины, сапфиры. Эти сильные, густые краски говорят о страстях и о славе. Но о личных вкусах часто приходится забывать, когда думаешь о деле. Если его сведения были правильными, то эти аквамарины с огранкой «под изумруды» должны будут принести неплохую сумму после того, как их освободят от старой оправы.

 У Леклерка уже был покупатель.

 Даже минус одна десятая и расходы, подсчитывал в уме Макс, минус деньги в фонд на оплату колледжа Роксаны, и недавно основанный фонд на оплату колледжа Люка – все равно останется премилая цифра.

 Он улыбнулся сам себе. Макс обычно тонко чувствовал иронию происходящего. Итак, он – вор, заботящийся о процентах и фондах помощи.

 Голодные годы научили его с почтением относиться к капиталовложениям. Его дети не будут голодать, у них будет возможность самим выбрать свою дорогу в жизни.

 – Это здесь, Макс.

 Макс открыл глаза и увидел, что машина медленно поворачивает. Вокруг – тихий квартал, деревья вдоль улицы и большие, красивые дома, которых почти не видно за ветками и цветущими кустами.

 – Ага. Время?

 Мышка посмотрел на часы, Макс тоже.

 – Два десять.

 – Хорошо.

 – Система сигнализации совсем простая. Только перережь два красных проводка. Но если ты не уверен, то давай я пойду и сам все сделаю.

– Спасибо, Мышка. – Макс натянул тонкие черные перчатки. – Думаю, я справлюсь. Если сейф действительно такой, как сказал Леклерк, то на него мне понадобится от семи до восьми минут. Будь здесь ровно в два тридцать. Если я задержусь дольше чем на пять минут, ты должен уехать. – На это Мышка только хмыкнул, и Макс похлопал его по плечу. – Я должен быть уверен в том, что ты все выполнишь.

 – Ты вернешься, – ответил Мышка и пригнулся пониже к рулю.

 – И мы станем на несколько тысяч долларов богаче. – Макс выскользнул из машины и растворился в темноте.

 Пройдя полквартала вниз, он перемахнул через невысокую каменную стену. Перед ним был трехэтажный кирпичный дом с темными окнами, но на всякий случай он обошел его вокруг, и только потом направился к щитку сигнализации. Перерезав красные провода, Макс уверенно подошел к двери. Мышка никогда не ошибался.

 Из мягкого кожаного кармана на поясе он достал резец для стекла и присоску. Луна была полузакрыта плывущими по небу облаками, но Максу не требовалось ее света. Даже в кромешной темноте он смог бы пройти через любую запертую дверь.

 Тихий щелчок – Макс просунул руку вовнутрь и отпер замок. Вновь тишина. Как всегда, Макс прислушивался к ней, растворялся в тишине и только потом входил.

 Он никогда никому не мог описать то чувство, которое возникало у него всякий раз, когда он входил в темный и тихий чужой дом. Он думал, что обладает какой-то особой властью находиться там, где не должен, и при этом оставаться незамеченным.

 Словно тень, он проскользнул из кухни в гостиную и дальше, в холл.

 Его сердце сильно билось. То, что он сейчас чувствовал, было похоже на предвкушение близости с желанной женщиной.

 Библиотека находилась в точности там, где сказал Леклерк, и сейф действительно был спрятан за имитацией двери.

 Держа в зубах ручку-фонарик, прижав стетоскоп к металлу рядом с замком, Макс приступил к работе.

 Ему здесь нравилось. В библиотеке слабо пахло увядшими розами и дорогим табаком. Легкий бриз шелестел за окном ветками каштана, слегка постукивая по стеклу. Он представил себе, что, если бы у него было время, он смог бы найти где-нибудь рядом оставленный бокал с бренди и позволить себе отпить несколько глотков перед тем, как уйти.

 Третий из четырех тумблеров стал на место. В запасе еще восемь минут. Тут он внезапно услышал какое-то хныканье.

 Пригнувшись, готовый броситься бежать, Макс медленно повернулся и направил луч фонарика к источнику звука. Перед ним стоял щенок, всего нескольких недель от роду. Еще раз заскулив, он присел и сделал лужицу на турецком ковре.

 – Немного поздно, чтобы проситься на улицу, – пробормотал Макс. – И извини, приятель, но у меня совсем нет времени, чтобы за тобой прибрать. Придется тебе завтра утром разбираться с хозяевами.

 Макс занялся четвертым переключателем, пока щенок вперевалку ходил вокруг него и обнюхивал его туфли. Наконец маг с облегчением вздохнул и открыл сейф.

 – Мне повезло, что я запланировал эту работу на сейчас, а не на год спустя. Тогда ты уже достаточно вырос бы, чтобы откусить мне полноги. Хотя у меня на заднице есть шрам от укуса пуделя, который был не больше тебя.

 Он отодвинул связку акций и открыл вельветовый футляр. Аквамарины заискрились в темноте. С помощью фонарика и ювелирной лупы он проверил камни и еще раз довольно вздохнул.

 – Прекрасны, не так ли? – И ожерелье переместилось из футляра в его напоясный карман.

 Нагнувшись, чтобы на прощание потрепать щенка по загривку, он услышал на лестнице шорох.

 – Резвуша? – произнес женский голос высоким шепотом, как на сцене. – Резвуша, ты здесь?

 – Резвуша? – выдохнул Макс, с симпатией поглаживая щенка. – Иногда нам приходится мириться и не с такими именами. – Он закрыл сейф с тихим щелчком и укрылся в темноте.

 На цыпочках в комнату вошла женщина средних лет, с сеткой на волосах и блестящим от ночного крема лицом. Щенок заскулил, застучал хвостиком по ковру и двинулся по направлению к Максу.

 – Ах, вот ты где! Крошка, иди к мамочке. – Примерно в футе от Макса она догнала щенка, подхватила на руки и прижала к груди. – Ты зачем встал? Ах ты, вредный песик. – Она громко чмокала его, а щенок безуспешно пытался вырваться из ее объятий. – Ты проголодался? Ты проголодался, мусик-пусик? Пошли, мамочка даст тебе молочка.

 Макс прикрыл глаза, всей душой на стороне щенка, который орал и пытался вернуть утраченную свободу. Но хозяйка крепко держала его, прижав к самому сердцу. Так они вместе и ушли в сторону кухни.

 Это значило, что Макс не может выйти из дома так же, как вошел, поэтому он поднял оконную раму. Если ему повезет и дальше, то она будет слишком увлечена щенком, чтобы заметить маленькую аккуратную дырочку в фигурном стекле кухонной двери.

 А если не повезет, размышлял Макс, высовывая ногу из окна библиотеки, то у него все равно есть преимущество во времени.

 Он закрыл за собой окно и постарался спуститься так, чтобы не разодрать штаны.

 Люк не мог уснуть. Сама мысль о том, что завтра ему выступать, приводила его одновременно и в восторг, и в ужас. Его терзали жуткие «что делать, если…».

 Что, если он рассыплет колоду? Если забудет фокус? Если зрители решат, что он просто глуповатый пацаненок?

 Он мог выступить хорошо. Он знал, что у него есть способности, чтобы выступать действительно хорошо. Но ему столько лет твердили, что он дурак, ничего не умеет и ни на что не годится, что это не могло не оставить своего отпечатка.

 Для Люка существовал только один, но простой способ борьбы с бессонницей – еда. К тому же он все еще считал, что самое лучшее время пожрать – это когда никого нет рядом и никто не будет заглядывать тебе в рот.

 Натянув шорты, мальчик неслышно направился вниз на первый этаж. Он уже почти ощущал вкус острой свининки «барбекю» Леклерка или пирога с каштанами.

 От звука голоса Леклерка он замер и покрылся холодным потом. Люк все еще остерегался старика. Но услышав смех Макса, он подкрался ближе.

 – На твои сведения всегда можно положиться, Жан. План, сейф, камешки. – В одной руке Макс держал бокал бренди, в другой – ожерелье. – Я даже не могу особенно пожаловаться на маленькую собачонку.

 – На прошлой неделе у них не было собаки. Даже пять дней назад.

 – А теперь есть. – Макс засмеялся и отпил бренди. – Но ее я решил не брать.

 – Слава Святой Деве, что она не залаяла. – Леклерк добавил бурбона себе в кофе. – Не люблю сюрпризов.

 – Здесь у нас разные мнения. Я их очень люблю. – Глаза Макса сияли от успеха, а в руках, отражая свет люстры, сверкало ожерелье. – Иначе наша работа превратилась бы в рутину. А рутина так легко становится привычкой. Как ты думаешь, хватятся ли они их к утру? – Он поднял драгоценность повыше, и камни заструились между его пальцами. – И станут ли они сообщать в полицию, ведь это предназначалось для уплаты карточного долга?

 – Сообщат или нет, здесь их все равно не найдут. – Леклерк поднял было свою чашку с кофе, чтобы произнести тост, как вдруг замер. Он прищурился и поставил чашку на место. – Боюсь, что сегодня у наших стен по меньшей мере два уха.

 Макс встревоженно вскинул голову, потом вздохнул.

 – Люк, – и поманил тень на лестнице пальцем, – иди сюда, на свет. – Он ждал, оценивающе вглядываясь в лицо мальчика. Люк вошел в кухню. – Уже поздно, а ты не спишь.

 – Я не мог уснуть. – Хоть Люк и пытался смотреть в другую сторону, но его взгляд упорно возвращался к ожерелью. И только доверие, полное доверие позволило ему поднять глаза на Макса и сказать: – Вы его украли.

 – Да.

 Не в силах сдержаться, Люк протянул руку и потрогал пальцем один бледно-голубой камень.

 – Почему?

 Макс отклонился назад, отпил бренди и задумался.

 – А почему бы и нет?

 Люк ухмыльнулся. Это был хороший ответ. Он удовлетворил его больше, чем полдюжины прочувствованных объяснений.

 – Тогда вы – вор.

 – Кроме всего прочего. – Макс наклонился вперед, но поборол в себе желание накрыть ладонь Люка своей. – Я тебя разочаровал?

 Взгляд Люка наполнился любовью, которую он не в силах был выразить словами.

 – Вы не можете. – Он затряс головой, отрицая крамольное предположение. – Никогда.

 – Напрасно ты так в этом уверен. – Макс быстро коснулся его руки, потом взял ожерелье. – Ваза, которую ты недавно разбил, была просто вещью – и это тоже просто вещь. Сколько будет стоить вещь, решают люди, будь это много или мало. – Он сжал кулак с драгоценными камнями, накрыл его другой рукой, потом открыл ладони – пусто. – Еще одна иллюзия. У меня есть свои причины забирать у других то, что им кажется ценным. Когда-нибудь я все расскажу тебе. Но пока что прошу, ничего никому не говори об этом.

 – Я никому не скажу. – Он скорее умер бы! – Я могу помочь вам. Я могу, – повторил он, возмущенный насмешливым фырканьем Леклерка. – Я могу делать неплохие деньги, если вы разрешите мне чистить карманы.

 – Люк, не существует в мире плохих денег. Но я предпочел бы, чтобы ты не трогал чужие карманы, если только это не будет частью представления.

 – Но почему…

 – Сейчас объясню. – Он жестом показал ему сесть, ожерелье вновь было у него в руке. – Если бы ты продолжал чистить карманы на ярмарках и карнавалах, тебя, возможно, очень скоро поймали бы. Это было бы для тебя очень крупной неудачей.

 – Я осторожный.

 – Ты молодой, – поправил Макс. – Я сомневаюсь, приходил ли тебе в голову такой вопрос: смогут ли люди, у которых ты берешь, пережить эту потерю? – Он покачал головой, не давая Люку ответить. – И в то время тебе многого не хватало. Но теперь у тебя все есть.

 – Но вы же воруете.

 – Потому что я так хочу. Потому что мне это просто нравится. И есть еще сложные причины, которых ты… – Он вдруг замолчал и тихонько хихикнул: – Я хотел сказать, что ты их не поймешь. Но ты поймешь. – Его глаза потемнели. – Я был не старше тебя, когда меня подобрал Леклерк. Я зарабатывал по десять центов игрой в наперстки, карточными фокусами. Тоже воровал кошельки. Как и ты, я удрал из кошмаров, о существовании которых не положено знать детям. Меня поддерживали магия и воровство. Я должен был выбирать. Вот я и выбрал пойти по двум дорожкам сразу. Не собираюсь оправдываться за то, что я – вор. Всякий раз, когда я ворую, то возвращаю себе то, что когда-то было украдено у меня. – Он засмеялся и отпил бренди. – Да, психоаналитик мог сделать много интересных выводов из моих слов. Нет, я не оправдываюсь, но и не собираюсь играть с тобой в современного Фейгана. Я открою тебе магию, Люк. А когда ты вырастешь, то сам сделаешь свой выбор.

 Люк задумался.

 – А Роксана знает? – спросил он.

 Впервые за весь разговор по лицу Макса мелькнула тень сомнения.

 – По-моему, не должна.

 Это было уже лучше. Если Люк узнал что-то такое, чего не знала Роксана, то это меняло дело.

 – Я подожду, я выучусь.

 – Не сомневаюсь. И кстати об учебе: нам надо подумать о твоем образовании.

 Это был удар в самое сердце. От энтузиазма Люка тотчас же не осталось и следа.

 – Образование? Я в школу не пойду.

 – Пойдешь, пойдешь. – Макс небрежно протянул ожерелье Леклерку. – Читать, писать – это все несложно. Пожалуй, он будет сыном моего двоюродного брата, недавно потерявшим своих родителей.

 – На это мне понадобится неделя, – спокойно отозвался Леклерк. – Максимум две.

 – Прекрасно. Значит, к началу учебного года все будет готово.

 – Я не пойду в школу! – повторил Люк. – Школа мне ни к чему. Вы не сможете меня заставить.

 – Все наоборот, – мягко ответил Макс. – Ты будешь ходить в школу, она очень тебе нужна, и уж совершенно точно, что я смогу тебя заставить.

 Люк был готов умереть ради него и был бы счастлив, если бы ему представилась такая возможность. Но он не желал терпеть скучные занятия по много часов целых пять раз в неделю.

 – Не пойду.

Макс только улыбнулся.

7

 Люк пошел в школу. Просьбы, уговоры, торг, угрозы – поначалу все оказалось бесполезным. Но когда Люк обнаружил, что даже мягкосердечная Лили была против него, он сдался.

 Или притворился, что сдался.

 Они смогли заставить его. По крайней мере, они смогли заставить его каждый день одеваться, взваливать на плечо связку дурацких книжек и идти по направлению к школе под присмотром зоркого ока Леклерка.

 Но они не могли заставить его учиться.

 Постепенно он начал обращать внимание на то, что Роксана самодовольно демонстрирует свои пятерки и золотые звездочки. Его ужасно раздражало, когда она победно улыбалась ему, пока Лили и Макс шумно выражали свое одобрение. И каждый вечер маленькая мерзавка усаживалась за сценой и в промежутке между выступлениями трудолюбиво делала свою домашнюю работу.

 Макс расширил ее номер с платками.

 Люк знал, что он тоже может получать пятерки. Если захочет.

 Что такого особенного в отметках? Это просто цифры на бумаге. Но чтобы доказать, что он не хуже какой-то сопливой девчонки с обезьяньей мордочкой, Люк решил подготовиться к контрольной по географии.

 На самом деле оказалось, что это не так уж и скучно – узнать что-то новое о штатах и их столицах. Особенно когда он посчитал, во скольких из этих штатов побывал.

 После контрольной он едва мог утерпеть, чтобы не похвастаться. Но заставил себя сдержаться, и все разыгралось как по нотам. Если его листок с ярко-красной пятеркой случайно выскользнул из папки за сценой, то Люк здесь был ни при чем.

 Он чуть не лопнул от нетерпения, когда листок заметила и подняла Лили.

 – Что это? – Глаза Лили широко открылись и засветились от чувства, которое появлялось в них настолько редко, что Люк вспыхнул с головы до ног. Это была гордость. – Люк! Это же потрясающе! Почему ты нам ничего не сказал?

 – Что? – Из-за дурацкой улыбки он не смог продемонстрировать полное безразличие, как собирался, но все равно пожал плечами. – А, это. Да ничего особенного.

 – Как это – ничего особенного? – Смеясь, она прижала его к груди. – Просто удивительно! Ты же не сделал ни одной ошибки! Ни единой. – Все еще прижимая его к себе, она крикнула Максу, разговаривавшему с Лестером: – Макс, Макс, милый, иди посмотри!

 – На что я должен посмотреть?

 – Вот на это. – Лили торжествующе взмахнула перед ним контрольной. – Посмотри, что получил наш Люк и никому ни слова не сказал!

 – С удовольствием посмотрю, если ты не будешь этим размахивать. – Он поднял брови и перевел взгляд вниз, на Люка. – Ну-ну. В конце концов ты решил задействовать свои мозги. И с отличным результатом!

 – Да это ерунда. – Он не знал, что для кого-то это может быть совсем не ерундой. – Надо просто запомнить.

 – Мой дорогой мальчик. – Макс наклонился вперед и щелкнул Люка пальцем по подбородку. – В жизни все так – надо просто запомнить… Чем больше ты запомнишь, тем больше сможешь сделать. Ты молодец. Молодец.

 Они ушли готовиться к следующему выступлению, а Люк все еще стоял на прежнем месте, смакуя удовольствие. Его счастье лишь немного потускнело, когда он повернулся и обнаружил рядом Роксану, разглядывавшую его хитрыми глазами.

 – Черт, на что ты смотришь?

 – На тебя, – просто ответила она.

 – Ну, тогда лучше отвернись.

 Он пошел прочь, но она продолжала смотреть ему вслед. Роксана чувствовала себя озадаченной.

 В школе было не так уж и плохо. Люк обнаружил, что он вполне мог с ней смириться, и редко прогуливал больше одного-двух дней в месяц. Оценки у него были хорошие. Может быть, он и не получал одних пятерок, как Роксана, но легко справлялся со всеми предметами.

 Правда, не во всем Люк оказался таким же быстрым, как в науках. Для того чтобы его посетило последнее откровение, потребовались синяк под глазом и разбитая в кровь губа.

 Избитый, расстроенный, потерявший три доллара двадцать семь центов личных денег, Люк медленно плелся домой и мечтал о мести. Я бы им еще показал, думал он. Всем троим гадам-мерзавцам, если бы не примчался старший воспитатель мистер Хромоу и всех не разогнал.

 На самом деле, если бы мистер Герроу не заметил драку, то скорей всего, что на лице у Люка красовались бы по меньшей мере два синяка, но из-за гордости мальчишка несколько переоценивал свои силы. Теперь он надеялся, что дома сможет умыться, пока его никто не увидел. Интересно, думал Люк, можно ли будет замаскировать гримом полученные травмы?

 – Что это с тобой?

 Люк выругался про себя, что смотрел под ноги, а не по сторонам. Вот теперь еще столкнулся нос к носу с Роксаной.

 – Не твое собачье дело.

 – Ты дрался. – Роксана забросила свою розовую сумку с книгами на плечо и стала руки в боки. – Папе это не понравится.

 – Ой, не воняй. – Но он заволновался. Что, если Макс накажет его? Макс не будет его бить – он обещал, что не будет. Но, хоть Люку очень хотелось в это верить, в глубине души он все равно сомневался. И боялся.

 – У тебя кровь идет из губы, – вздохнув, Роксана сунула руку в карман своей голубой юбки и достала платочек. – Вот, на. Нет, ты ее не вытирай, только размажешь. – Терпеливо, как старушка, она сама промокнула рану платком. – Присядь. Ты слишком высокий, я не достаю.

 Что-то ворча, Люк присел на ступеньки магазинчика. Так или иначе, но ему нужна была эта самая минута, чтобы приготовиться к встрече с Максом и Лили.

 – Дай сюда, я сам.

 Она ничего не сказала, когда он вырвал у нее платок. Роксана была слишком увлечена его глазом, где уже расцветал великолепный фонарь.

 – За что это тебя так обработали?

 – Меня обработали за то, что я не хотел отдавать им мои деньги. А теперь заткнись.

 Она прищурилась.

 – Им? Они побили тебя и забрали деньги? Кто?

 Унижение мучило его сильнее, чем горящий глаз.

 – Сюда меня двинул этот мерзавец кретин Алекс Кастер. Я бы с ним разобрался, если бы меня не держали два его дружка-шестерки.

 – Куда они пошли? – Она все поняла и подскочила с крылечка. – Мы пошлем Мышку, и он с ними разберется.

 – Мы? Это еще что за дерьмо? – Он усмехнулся и чуть не взвыл: разорванную губу обожгло огнем. – Ты еще младенец – к тому же девчонка. Эй! – Он схватился за голень, которую она изо всех сил пхнула ногой. – Черт побери, это еще что такое?

 – Я умею сама за себя постоять, – важно заявила она. – Это у тебя все лицо разбито.

 – Теперь еще нога сломана, – съязвил Люк. Но он заинтересовался, даже помимо своего желания. Роксана выглядела разгоряченной, готовой к драке и как-то странно опасной. – Но я тоже умею сам за себя постоять. В помощи не нуждаюсь.

 – Да уж, – выпалила она в ответ и скривилась, передразнивая его изуродованную физиономию. Но потом глубоко вздохнула, а осенний легкий ветер охладил ее пылающие щечки. – В любом случае лучше с ним не драться. Надо его перехитрить, это интереснее.

 – Перехитрить Алекса? – удивился Люк. – Да его и кочан капусты перехитрит!

 – Тогда стань кочаном капусты. – Она опять села со злым и решительным видом. – Мы его наколем, – наконец спокойно и с облегчением произнесла Роксана.

 – Опять это «мы» дерьмовое… – Но ему было интересно.

 – Чтобы действовать самостоятельно, у тебя еще мало опыта. Этого мерзавца надо наколоть так, чтобы он сам даже ничего не понял. – Она расправила юбку на коленях и задумалась. – Я знаю его младшего брата, Бобби. Он все время щипает девчонок и ворует еду. – Роксана неторопливо улыбнулась. – Так что я думала провернуть это дело с Бобби, но, пожалуй, для Алекса мой план тоже подойдет.

 – Что именно?

 – Потом расскажу. Сейчас пошли домой, а то они будут волноваться.

 Он не стал ее расспрашивать только потому, что не хотел показаться слишком заинтересованным. И еще потому, что волновался: что его ждет дома? Может быть, на него наорут, решил он, едва волоча ноги. Или еще хуже, бесконечно хуже: Макс будет долго смотреть на него, а потом скажет ужасные слова:

 – Ты огорчаешь меня, Люк.

 И они действительно заорали, когда он вошел в кухню вслед за Роксаной. Все хором, но это было совсем не то, чего ждал Люк.

 – С днем рождения!

 Люк отпрыгнул назад, как от удара. Они все: Макс, Лили, Мышка, Леклерк – стояли вокруг стола с огромным пышным тортом из мороженого с горящими свечами.

 Ошеломленный, Люк разинул рот, и тут сияющая улыбка Лили сменилась испуганным «о-оо».

 – Малыш! Что случилось? – Лили бросилась было к нему, но Макс удержал ее, схватив за запястье. Его сверкнувшие от гнева глаза замерли на Люке, но голос звучал спокойно:

 – Ты подрался, да?

 Люк молча пожал плечами, но тут в бой ринулась Роксана:

 – Их было трое, папа. Это значит, что они – трусы, правда?

 – Правда. – Он наклонился к Люку и ласково приподнял ладонью его подбородок. – В следующий раз осторожней выбирай себе противников.

 – Попробуем вот это. – Леклерк снял с полки бутылку и промокнул ее содержимым чистую тряпочку. Когда он приложил тряпочку ко вспухшему глазу Люка, боль тотчас же утихла. – Трое? – переспросил он и подмигнул. – У тебя на рубашке кровь кого-то из них, oui?

 Впервые он почувствовал, что Леклерк одобрил его действия. Люк рискнул еще раз открыть рот и ухмыльнуться:

 – Правильно, черт побери.

 – Ну, – проговорила Лили, – ты приготовил нам такой же большой сюрприз, как и мы – тебе. Надеюсь, что наш все же лучше. С днем рождения, малыш!

 – Задуй-ка лучше свечи! – посоветовал Макс, видя, что Люк просто оцепенел с веселым выражением на лице. – Пока мы не спалили дом.

 – И не забудь загадать желание. – Это Роксана, уже занявшая выгодную позицию. – Мышка приготовил фотоаппарат.

 У него было только одно желание – остаться своим в этой семье. Сейчас ему казалось, что это уже гарантировано.

 Люк впервые в жизни праздновал свой день рождения. Великолепный торт, подарки, купленные специально для него, – все это стерло из его памяти мысли об Алексе и мести.

 Но Роксана была более целеустремленной.

 Два дня спустя Люк обнаружил, что она уже целиком подготовила коварный план, в котором ему предназначалась главная роль. Все это должно было закончиться или полной победой и моральным удовлетворением, или опять – разбитой физиономией.

 Он был вынужден признать, что все придумано очень умно. Даже – если позаимствовать одно из «десятидолларовых» словечек Роксаны – дьявольски умно. Следуя инструкциям Роксаны, Люк постарался, чтобы Алекс и два его юных прихвостня заметили его болтающимся без дела на рынке в одном квартале от школы. Тогда он купил бутылку виноградного сока «нехи» – любимого напитка Алекса, – откупорил ее и сделал несколько глотков. После этого Люк развернулся и…

 И якобы впервые заметил Алекса. Он тотчас же притворился испуганным. Как акуле, которой достаточно одного запаха крови, Алексу больше ничего и не надо было, чтобы кинуться в погоню.

 Попался, куриные мозги! – мелькнуло в голове у Люка, и он помчался стрелой по аллейке, на ходу открывая пузырек из домашней аптечки Леклерка.

 Ловкие руки мальчика быстро перелили сильное слабительное из пузырька в сок. Люк доверял Роксане в том, что смерть их врагу не угрожает. Но если бы даже и угрожала, Люк не испытал бы особенных угрызений совести.

 Засунув пустой пузырек обратно в карман, Люк преднамеренно свернул в тупик и там заметался, словно бы в панике. Пусть даже они опять его отлупят, но кто-нибудь из них потом за это заплатит.

 – Ну, чего расперделся? – Видя, что его жертве больше некуда бежать, Алекс выпятил грудь и загоготал. – Потерялся?

 – Я не хочу никаких неприятностей. – Желание отомстить было сильнее чувства гордости, и Люк сделал вид, что дрожит от страха. – У меня больше нет денег. Я все потратил на сок.

 – Нет денег? – Алекс вырвал бутылку и оттолкнул Люка к стене. – Джерри, проверь. – И он сделал большой глоток отравленного сока. По подбородку потекли бордовые усы. Алекс ухмыльнулся.

 Люк захныкал и не стал сопротивляться, пока другой мальчишка обшаривал его карманы. Он хотел убедиться, что Алекс выпьет всю бутылку.

 – У него ничего нет, – объявил Джерри. – Дай мне глоточек, Алекс.

 – Сам себе найдешь. – Алекс запрокинул бутылку и разом заглотил весь оставшийся сок до конца. – Вот, – он отшвырнул ее в сторону. – Ну что, подубасим его?

 Но на этот раз Люк уже был готов к происходившему. Если не можешь драться, то надо уносить ноги. Пригнув голову, он устремился прямо в брюхо Алекса, сбив его этим ударом на Джерри и дальше, пока все трое хулиганов не повалились на землю, как карточный домик. Он бросился прочь из тупика. Люк знал, что он бегает быстрее и мог легко скрыться до того, как они пустились бы в погоню. Но он хотел, чтобы они еще побегали. Алексу не повредит небольшая разминка, решил он, а слабительное от этого быстрее себя проявит.

 Теперь они гнались за ним к площади Джексона и вниз по улице Ройяль, обогнув на бегу угол Святой Анны и направляясь к Декатару. Оглянувшись назад, Люк заметил, что Алекс побелел и покрылся потом. Люк домчался до своего двора и только подумал, бежать ли дальше или этого уже достаточно, как Алекс захрипел и схватился за живот.

 – Эй, что случилось? – тянул его Джерри. – Давай пошли. Он же убегает!

 – Ой, живот! Я сейчас усрусь. – Алекс подтрусил к паре рододендронов и уселся на корточки.

 – Боже! – с отвращением заорал Джерри. – Ты что, сдурел? Это уже слишком!

 – Не могу, не могу, – только бормотал Алекс, которого нещадно выжимало слабительное Леклерка.

 – Ой, посмотрите, посмотрите! – откуда ни возьмись рядом возникла Роксана. – Здесь в кустах мальчик делает по-большому. Мама! – визжала она детским голоском, показывая на Алекса пальцем: – Мама, иди скорей сюда!

 – Пошли, Алекс, черт, ну пошли же! – Быстро оглядевшись, Джерри и его приятель бросили стонущего Алекса и помчались прочь. К кустам уже спешили несколько озабоченных взрослых.

 Спокойно улыбаясь, Роксана зашла во двор.

 – Это лучше, чем просто избить его, – заявила она Люку. – Про драку он забыл бы, а этого никогда не забудет.

 Волей-неволей он усмехнулся.

 – И ты еще говорила, что я – злой.

 С балкона Макс наблюдал за развязкой маленькой драмы и услышал все, что ему надо было услышать. Его дети отлично ладят, подумал он с теплым чувством гордости, да, просто отлично. Как радовалась бы Мойра своей девочке!

 Он редко думал о своей жене, рыжеволосой смутьянке, так стремительно возникшей в его жизни и так же стремительно исчезнувшей. Он любил ее – да, любил с каким-то жадным удивлением. А как же могло быть иначе? Ведь она была такой красивой и бесстрашной.

 Гнойный аппендицит. Она не могла терпеть боли, так мучилась – и все равно оказалось слишком поздно. Безумная гонка к больнице, операционный стол – ничто не смогло ее спасти. Растворившись, как тень, она исчезла из его жизни, оставив ему самое дорогое, что они сделали вместе.

 Да, конечно, Мойра гордилась бы своей дочерью.

 Повернувшись лицом к спальне, он увидел, что Лили кладет в его раскрытую сумку пару запасных носков.

 Лили. Даже одно ее имя вызывало у него на губах улыбку. Нежная, любимая Лили. Как может быть человек недоволен жизнью, если Господь подарил ему любовь двух таких удивительных женщин?

 – Я сам собрался бы, Лили.

 – Ничего. – Она проверила его бритвенный прибор, чтобы убедиться, что там есть свежие лезвия, и только потом уложила в сумку. – Я буду скучать по тебе.

 – Я быстро вернусь – ты даже не заметишь, что я уезжал. Хьюстон – это почти как соседний дом.

 – Знаю. – Она вздохнула и прижалась к нему. – Просто я всегда спокойней себя чувствую, когда еду с тобой.

 – Мышка и Леклерк вполне надежная охрана, правда? – Он опять поцеловал ее в висок, затем в другой. У его Лили кожа была такой же нежной, как лепестки у цветка, чье имя она носила.

 – Надеюсь. – Она запрокинула голову и закрыла глаза, а его губы скользнули вниз по ее шее. – И кто-нибудь должен остаться с детьми. Ты правда думаешь, что эта работа будет стоить с четверть миллиона?

 – О, по меньшей мере. Эти нефтяные магнаты любят вкладывать свободную мелочь в искусство и драгоценности.

 Мысль о такой крупной сумме взволновала Лили, но гораздо меньше, чем язык Макса, проворно щекотавший ее ухо.

 – Я заперла дверь.

 Макс хихикнул и потянул ее вниз, на кровать.

– Знаю.

* * *

 За короткий перелет от Нового Орлеана до Хьюстона, с Мышкой за штурвалом «Сессны», у Макса было достаточно времени, чтобы еще раз просмотреть план. Дом, который они собирались обчистить через несколько часов, казался громадным – пять тысяч пятьсот квадратных футов.

 План, который теперь наскоро просматривал Макс, обошелся им больше чем в пять тысяч – на взятки.

 Дом, прозванный чрезмерно остроумными хозяевами «Ранчо «Кривое», был доверху набит шедеврами девятнадцатого и двадцатого веков, преимущественно американскими и восточными. Все это приобреталось нуворишами через знающих толк в искусстве агентов. Но не ради эстетической ценности или просто красоты – только как капиталовложение.

 Удачное капиталовложение, в этом Макс не сомневался.

 Были там и драгоценности. В списке, который получил Макс – из ящика в офисе страхового агентства «Инкорпорейтед» в Атланте, – значилось достаточно бус и побрякушек, чтобы снабдить товаром небольшой ювелирный магазинчик.

 В этот раз мишень была неплохо застрахована, поэтому Макс подумал, что его выигрыш окажется равен проигрышу страхового агентства. Но, в конце концов, страховка – это всегда пари между агентством и клиентом. Ясно, что кто-то должен и проигрывать.

 Макс поднял голову и усмехнулся, посмотрев на Леклерка. Кейджин вцепился в подлокотники так, что у него на руках побелели костяшки. На шее у него болтались серебряный крест, золотая иконка, стеклянный талисман и перо орла. На коленях лежали четки, высушенная черная кроличья лапка и кисет с разноцветными камешками.

 В самолетах Леклерк всегда защищался, как только мог.

 Глаза Леклерка были крепко закрыты, а губы шептали беззвучную молитву, поэтому Макс молча встал и налил им обоим бренди.

 Леклерк опрокинул бокал.

 – Для человека противоестественно находиться в воздухе. Этим он бросает вызов богам.

 – Он бросает им вызов всякий раз, когда делает вдох и выдох. Извини, что я заставил тебя делать то, что ты не любишь, но мое отсутствие в Новом Орлеане не осталось бы незамеченным, если бы мы поехали сюда на машине.

 – Из-за своей магии ты стал слишком знаменит.

 – Без нее я ничего не значу. К тому же у славы есть свои преимущества. Теперь стало модным приглашать меня на званые обеды в качестве гостя, – он выхватил из воздуха монету и принялся вертеть ее в пальцах, – с надеждой, что я буду развлекать и хозяев, и общество.

 – Как жонглер, – с отвращением проговорил Леклерк, но Макс только пожал плечами.

 – Называй как хочешь. Я всегда готов заплатить за вкусно приготовленный и хорошо поданный обед. И мой труд в полной мере компенсируется новыми знакомствами. Вот тебе пример: наши друзья из Хьюстона. Как им понравилось мое импровизированное выступление на вечере в Вашингтоне в прошлом году! И как удачно, что они решили навестить тогда своего кузена, сенатора.

 – Еще более удачно то, что они сейчас в Европе.

 – Конечно. Хотя не так уж и интересно грабить дом, в котором никто не живет. – Он повел плечами, и монета превратилась в две.

 В «Хобби» они взяли лимузин, и Мышка облачился в шоферскую фуражку и пиджак. В богатом районе, куда они направлялись, длинная сияющая машина должна была меньше бросаться в глаза, чем какой-нибудь неприметный скромный седан.

 К тому же Макс предпочитал передвигаться с максимально возможным комфортом.

 Сев сзади, под звуки кантаты Моцарта, он в последний раз проверил свои инструменты.

 – Два часа, – объявил он, – не больше.

 Леклерк уже натягивал перчатки – в этот момент он был похож на старую пожарную лошадь, вздрагивающую от нетерпения при звуке сигнального колокола.

 Уже много месяцев он не слышал щелчков тумблеров, не ощущал удовольствия потянуть на себя поддающуюся дверь сейфа и просунуть руку в его темные внутренности. Все долгое лето он жил как холостяк – по крайней мере, фигурально – и соскучился по воровской романтике.

 Он знал, что без Макса это удовольствие уже было бы для него недоступно. Они никогда об этом не говорили, но оба понимали, что Леклерк постарел. Его место рядом с Максом и Мышкой теперь должен был занять кто-нибудь другой, помоложе. И этот день приближался. Уже теперь Макс брал его с собой, только когда работа не была опасной. Леклерк знал, что, если бы дом нефтяного магната не был пуст, ему пришлось бы остаться в Новом Орлеане и ждать, как осталась и ждала Лили.

 Но он не огорчался. Напротив, Леклерк был благодарен судьбе за еще одну возможность пощекотать нервы.

 Они тихо проехали сквозь парк, мимо скульптуры обнаженного мальчика с карпом в руках. Когда техасцы жили дома, представил себе Макс, карп изрыгал воду в миниатюрный бассейн у основания статуи.

 – Наглядный урок для тебя, Мышка. Много денег – еще не значит хороший вкус.

 Они остановились перед домом и вышли из машины. Макс и Леклерк направились к багажнику, а Мышка потопал прочь разбираться с системой сигнализации. Стояла темень – хоть глаз выколи. На луну не было даже намека.

 – Сколько земли, – пробормотал довольный Леклерк. – Сколько больших деревьев. Чтобы подглядывать друг за другом, соседям здесь нужен бинокль.

 – Будем надеяться, что сегодня никто не захочет поиграть в Чингачгука – Ястребиный Глаз, – усмехнулся Макс, доставая из багажника выложенную внутри бархатом коробку и рулон звукоизоляционного материала, который часто применяют в театрах.

 Они ждали.

 Минут десять спустя появился спешивший обратно Мышка.

 – Извините, что так долго. Уж больно хорошая система.

 – Не надо извиняться. – Подойдя к парадной двери, Макс почувствовал в кончиках пальцев знакомое покалывание. Раскрыв футляр с отмычками, он приступил к работе.

 – Чего возиться? Пусть Мышка ее выломает, и дело с концом. Сигнализация все равно не работает.

 – Это грубо, – прошептал Макс, глаза его были полуприкрыты, все мысли – внутри замка. – Сейчас… Еще один момент…

 Пальцы его не подвели. Мгновение спустя они стояли в ошеломляющем трехъярусном холле, облицованном черным и белым мрамором, а на них смотрела копия Венеры, водруженная посреди бассейна с золотыми рыбками.

 – Боже! – Это было единственное, что пришло Мышке в голову.

 – В самом деле. От этого почти что хочется остановиться и задуматься. – Макс бросил взгляд в сторону гигантской вешалки из изогнутых рогов. – Почти что.

 Они разделились. Леклерк пошел вверх по широкой изгибающейся лестнице в спальню – к сейфу и украшениям миледи; Макс и Мышка остались на первом этаже.

 Они работали тихо и слаженно, вырезая полотна из чересчур, по мнению Макса, аляповатых рам, и складывали их в коробку с бархатной обивкой. Скульптуры из бронзы, мрамора и камня они заворачивали в звукоизоляцию.

 – Роден. – Макс остановился для мини-лекции. – Это действительно замечательная вещь. Ты видишь движение, Мышка? Какая легкость! Какая любовь художника к своему творению!

 Мышка увидел только забавный округлый камень.

 – Конечно, Макс. Очень здорово.

 Макс вздохнул и благоговейно уложил Родена между складками тяжелой ткани.

 – Нет, эту не надо, – произнес он, увидев, какую бронзовую глыбу держит в руках Мышка.

 – Она тяжелая, – сказал Мышка. – Крепкая. Наверное, она дорого стоит.

 – Несомненно, иначе ее не было бы в этой коллекции. Но ей не хватает стиля, Мышка, и красоты. Намного важнее воровать красивое, чем просто дорогое. В противном случае мы грабили бы банки, правда?

 – Ага. – Он вышел в соседнюю комнату и вернулся со статуэткой Ремингтона – ковбой верхом на брыкающейся лошади. – А как насчет этой, Макс?

 Макс осмотрел ее. Хорошая вещь и наверняка тяжелая, как грузовик. Хоть и не в его вкусе, но Макс видел, что Мышке она понравилась.

 – Прекрасный выбор. Но лучше отнести ее в лимузин прямо так. Мы здесь уже почти закончили.

 – Неплохо, весьма неплохо, – добавил сбежавший с лестницы Леклерк, довольно похлопывая себя по набитому напоясному карману. – Не знаю, что мадам и месье взяли с собой в Европу, но нам они тоже оставили целую кучу безделушек. – Трудно было обойти вниманием акции и наличные деньги, которые он нашел в двойном сейфе, но Макс очень суеверно относился к краже денег. Не такой был Леклерк человек, чтобы плевать на чужие суеверия. – Посмотри на это.

 Он вытащил из кармана ослепляющую горсть бриллиантов и рубинов. Камни были объединены в ожерелье из трех ниток. Макс взял его, поднял к свету и хмыкнул.

 – Как только можно взять такие красивые камни и превратить их в такой кошмар? Леди должна быть нам благодарна за то, что ей больше не придется это носить.

 – Это может стоить по меньшей мере пятьдесят тысяч.

 «Хм-м, возможно», – подумал Макс и пожалел, что у него с собой нет лупы. Он выбрал бы самые подходящие камешки и сделал бы более симпатичное ожерелье для Лили. Взгляд на часы и кивок.

 – Думаю, что наш кутеж окончен. Начнем грузить? Кажется, мы сможем попасть домой как раз между завтраком и обедом.

Часть II

8

 Когда Люку исполнилось шестнадцать лет, Мышка научил его водить машину. Уроки вождения проходили за городом, но все равно – во что они только не врезались и с чем они только не сталкивались. Однажды, когда Люк ухитрился одновременно затормозить, переключить передачу и повернуть руль, они чуть было не съехали в болото. Но Мышка оказался просто бездонным кладезем терпения.

 Получение водительских прав стало важным событием в жизни Люка, гигантским шагом, приблизившим его к зрелости. Он уже не мог дождаться, когда наконец вырастет и станет настоящим мужчиной. Но даже это событие померкло перед другим, еще более важным. Речь идет о первом свидании Люка с Аннабель Вокер, которое состояло из просмотра очередной серии «Звездных войн» и двух огромных пакетов с попкорном, а завершилось любовью на заднем сиденье старенькой «Новы», которую он купил на собственные сбережения.

 Пляски на заднем сиденье не были чем-то неожиданным ни для Аннабель, ни для «Новы». Но у Люка это было в первый раз. Темная дорога, пение цикад, удачно оттеняющее вздохи и стоны, чудное ощущение обнаженной груди Аннабель под своей ладонью – все это казалось ему таким же романтичным и величественным, как Тадж-Махал.

 Пожалуй, Аннабель можно было бы назвать легкодоступной девушкой, но на задние сиденья она соглашалась, только если парень был симпатичным, старательно за ней ухаживал и умел хорошо целоваться.

 Люк соответствовал всем этим требованиям.

 Когда Аннабель позволила ему засунуть руку под футболку и прикоснуться к пышной молочно-белой груди, он подумал, что попал на небеса. Но когда она потянула вниз «молнию» на его джинсах и прикоснулась к возбужденной плоти, Люк понял, что перед ним распахиваются врата рая.

 – О боже, Аннабель, – он неловко запутался в ее джинсах; ее прикосновение вознесло Люка к вершинам безумия. Он надеялся, что Аннабель разрешит ему потрогать, но у него и в мыслях не было, что опыт свиданий с другими и благоприятное расположение светил уже практически склонили ее дать ему попробовать ошеломляющее ЭТО.

 К тому же Люк был не из тех, кто упустил бы представившуюся возможность. Уж Макс постарался ему это привить.

 – Дай мне… – Он не был точно уверен, что именно она должна ему дать, но рука его уже оказалась в красных кружевных трусиках.

 Там было влажно, жарко и скользко. Как горная лавина, вся его кровь отхлынула от головы вниз, к крестцу и там запульсировала, забилась в диком барабанном ритме, под который двигались теперь и его пальцы. От удовольствия Аннабель тихо мурлыкнула, потом жадно застонала, ее дыхание судорожно участилось, стоны быстро перешли в восхищенное отрывистое хныканье. Ее пышные бедра выгибались и опадали, шлепаясь обратно на изодранное сиденье «Новы». Люк закрыл окна, чтобы не продрогнуть от ночного тумана приближающейся зимы, и теперь машина превратилась в парную баню, остро разившую сексом.

 Он чувствовал, как ее мышцы сжимаются вокруг него, когда она подавалась вверх, в блаженстве вдавливаясь в его руку.

 Легкие Люка сокращались толчками, и могучая сила влекла его к чему-то неясному, темной мечте, смутному видению, навеянному разговорами за закрытыми дверями.

 Уткнув лицо в груди, как в подушку, одной рукой лаская и возбуждая девушку, другой рукой Люк рывками стаскивал с себя «левис», стремясь освободить бедра. Ощущения, что он находится внутри женского тела, было почти достаточно, чтобы позабыть о всяком самоконтроле. И в то же время какая-то часть его, какой-то маленький участок в мозгу остался странным образом спокойным, даже насмешливым.

 Вот он, Люк Каллахан, с голой жопой в своей «Нове» выпуска 72-го года, по радио бренчат «Би Джиз» – боже, ну почему это были именно «Би Джиз»? – а перед ним, призывно и радостно раскинув ноги, лежит Аннабель.

 Его член, огромный и горячий, трепетал на своем основании, как готовая к атаке ракета на пусковой установке. Люку оставалось только надеяться, что тот не слишком рано встал.

 Аннабель было с ним лучше, чем раньше с другими, совсем не потому, что Люк был более опытен. Наоборот – из-за его полного незнания, смешанного со здоровым любопытством и любовью ко всему прекрасному. Горячая скользкая влажность, женское тело, вздрагивавшее и брыкавшееся под его собственным, – это оказалось одним из самых прекрасных ощущений, испытанных Люком в жизни.

 – Ох, милый, – ветеран сексуальных контактов в стесненных условиях, Аннабель изогнулась, пододвинулась и сомкнула свои ноги вокруг его бедер, – я не могу ждать. Я просто не могу.

 Он тоже не мог. Слепой инстинкт направил его внутрь ее тела. Самоконтроль, за четыре года обучения ставший почти что тоже инстинктом, удержал от такого желанного мгновенного разрешения. Он довел и себя, и ее до горячечного пота и только потом кончил. Последнее, что Люк услышал, было его имя. Она прошептала его, как пропела.

 Благодаря языку Аннабель в понедельник ему предстояло вернуться в школу с репутацией, которой молодой парень может только гордиться.

 В доме было темно, только на кухне горела оставленная лампа, когда Люк вернулся, благоухая сексом, потом и одеколоном Аннабель «Чарли».

 Он был доволен, что никто его не заметил. Еще лучше было то, что каждую вторую субботу Макс теперь предоставлял ему выходной, чтобы, как он это сформулировал, Люк мог вести разностороннюю общественную жизнь.

 Люк был уверен на все двести процентов, что сегодняшний вечер провел крайне разносторонне.

 Он открыл холодильник и вылакал целую пинту апельсинового сока прямо из бутылки. Все еще ухмыляясь и тихонько мурлыкая «Ведьмовку» Игла, он повернулся и вдруг увидел Роксану, стоявшую в дверном проеме.

 – Омерзительно. – Она кивнула на бутылку, которую он держал в руке.

 Как и Люк, Роксана вытянулась за последние годы. Но если он еще не дорос до шести футов и был не выше других ребят в его возрасте, то Роксана стала самой высокой девочкой в классе – в самом деле, она переросла даже большинство мальчишек. Быстрее всего остального росли у нее ноги – особенно хорошо это было видно сейчас благодаря короткой ночной рубашке. Ее волосы были гладко зачесаны, как она обычно делала перед сном, поэтому Люк понял, что она как раз собиралась ложиться.

 – Ничего, переживешь. – Он улыбнулся и поставил бутылку на стол.

 – Может, еще кто-нибудь хотел сока. – Она совершенно не хотела пить, но тем не менее подошла к холодильнику и изучила его содержимое. Выбрав «Доктора Пеппера», она сморщила носик и повела им в сторону Люка. – Чем это от тебя пахнет? – Втянув воздух, среди прочих она уловила тающий запах одеколона Аннабель. – Ты опять с ней встречался!

 Роксана принципиально ненавидела Аннабель. Ее ненависть была основана на том, что Аннабель – маленькая, хорошенькая и блондинка, а самое главное – с ней встречался Люк.

 – Тебе-то что?

 – Она красит волосы перекисью и одевается во все слишком обтягивающее.

 – Она одевается сексапильно, – со знанием дела поправил ее Люк. – Ты просто завидуешь, потому что у нее есть сиськи, а у тебя нет.

 – Ничего, еще будут. – В канун тринадцати лет Роксана чувствовала себя уязвленной тем, что ее развитие как женщины продвигалось черепашьими шагами. Почти у всех девочек в ее классе уже были по меньшей мере бутончики грудей, одна она оставалась все такой же плоской, как доска для резки хлеба. – И тогда они будут получше, чем у нее!

 – Уж конечно. – Мысль о том, что у Роксаны тоже вырастут сиськи, позабавила его, но только сперва. Едва он задумался над этим, ему стало как-то неловко и жарко. – Вали отсюда.

 – Я хочу пить. – В доказательство своих слов она перелила «Доктора Пеппера» в стакан. – По субботам я могу ложиться, когда хочу.

 – Тогда я пошел. – От этой маленькой придиры любая страсть зачахнет, в раздражении подумал Люк, выходя из кухни и подымаясь вверх по лестнице. Не желая пропустить ни мгновения сладострастного сна, которого он сегодня ждал, Люк быстро содрал с себя одежду и обнаженным прыгнул в постель.

 Он уже привык к аромату и свежести чистых простыней, хотя еще и не воспринимал их как само собой разумеющееся. Теперь ему крайне редко приходилось ложиться спать голодным, и на многие годы он забыл, что такое настоящий страх.

 За последние четыре года они объездили почти все восточные штаты, выступая и в чистом поле, и в прокуренных клубах, и на респектабельных сценах. Прошлым летом, после того, как Макс – не без сожаления – продал передвижной карнавал, они путешествовали по Европе, где Макс был удостоен звания Магистра магии.

 Люк научился, запинаясь, говорить по-французски, а карты теперь просто танцевали у него в руках. У него было все, что он только мог себе представить. Жизнь великолепна, думал Люк, проваливаясь в бездну сна.

 Но час спустя он проснулся оглушенный, в холодном поту, с застрявшим в горле стоном.

 Он опять побывал ТАМ, в тесной двухкомнатной квартирке, и ремень Аля опять рассекал его кожу, словно бритва, и опять некуда было убежать, негде спрятаться.

 Сидя на кровати, Люк судорожно глотнул тяжелого осеннего воздуха и подождал, пока его перестанет трясти. Уже много месяцев этот кошмар не повторялся, подумал он, бессильно опустив голову на колени. На много месяцев подсознание оставило его в покое и не мучило возвращениями в прошлое. Он уже было решил, что сумел его побороть. Всякий раз, когда неделя или месяц проходили без этого ужасного кошмара, Люк был уверен, что наконец-то все осталось позади.

 Но вот прошлое опять выстрелило в него, злой хихикающий гном выскочил из чулана, насмехаясь и издеваясь над мальчишкой.

 Я уже больше не ребенок, напомнил Люк сам себе и вылез из постели. У него не должно быть никаких кошмаров, он не должен просыпаться в холодном поту и ждать Лили или Макса, чтобы те пришли и прогнали прочь призраки прошлого.

 Ему надо проветриться, чтобы все прошло само. Люк надел брюки и решил, что пройдется до улицы Бурбон и обратно, чтобы согнать с себя липкий осадок кошмара.

 Спустившись вниз по лестнице, он услышал чьи-то высокие крики и приглушенное бормотание голосов. Заглянув в кабинет, Люк увидел Роксану. Она сидела на полу, скрестив ноги, рядом блюдо с попкорном.

 – Ты что делаешь?

 Она вздрогнула, но не оторвала глаз от экрана.

 – Я смотрю «Театр ужасов» – «Замок Бродячего Мертвеца». Вот этот парень, граф, бальзамирует людей. Классно!

 – Бред. – Но ему тоже стало интересно, во всяком случае, он присел на кушетку и запустил руку в попкорн Роксаны. Его все еще трясло, но пока Кристофер Ли успел разобраться, что происходило в замке, Люк уснул.

Роксана подождала, убедилась, что он действительно спит, и, опершись о кушетку, вытянула руку и погладила его по голове.

 – Они догоняют нас, Лили.

 – Знаю, солнышко, – она вздохнула и легла в ярко раскрашенный горизонтальный ящик. Они были одни в клубе и репетировали новый номер, который Макс назвал «Расчлененная женщина».

 – Рокси уже подросток. – Вальяжно обходя вокруг ящика для пущей услады предполагаемой публики, Макс защелкнул на нем замки. – Боюсь, уже скоро у нее появятся толпы поклонников.

 Лили улыбнулась и пошевелила руками и ступнями, высунутыми из дырок в ящике.

 – Да, уже скоро. Не волнуйся, Макс, она слишком умная девочка, чтобы клюнуть на что попало. Она согласится только на то, что сама захочет, не меньше.

 – Надеюсь, что ты не ошибаешься.

 – Она вся в папу. – Лили притворно захныкала и застонала – Макс демонстрировал публике острый ятаган, инкрустированный драгоценными камнями.

 – То есть ты хочешь сказать: упрямая, привередливая и несговорчивая.

 Лили молчала, пока Макс сосредоточенно разрезал ящик на части и потом опять соединял их вместе. Когда все закончилось, она спросила:

 – Милый, ты ведь не огорчаешься, что дети так быстро растут, правда?

 – Может быть, чуть-чуть. Мне это напоминает, что я сам старею. Люк уже водит машину и гоняется за девчонками.

– Ему совсем не надо за ними гоняться. – Лили обиженно нахмурилась. – Они сами на него кидаются. В любом случае, – она вздохнула, – они хорошие дети, Макс. Потрясающая пара.

 В это время половина потрясающей пары стояла в двух кварталах от клуба, проводя сеанс игры в «Три карты». Город был наводнен туристами из провинции, и у Роксаны просто не хватило силы воли, чтобы удержаться.

 Она была мило одета в розовые джинсы и курточку, разноцветную рубашку и белоснежные тенниски. Волосы были собраны в задорный хвостик, на лице – ничего, кроме веснушек.

 Такая славная, обыкновенная американская девчонка. Чего она и добивалась. Роксана знала цену иллюзии и воображения.

 Она заработала уже больше двух сотен, хотя внимательно следила, чтобы никто не проиграл слишком много. Роксана делала это не из-за денег – хотя точно так же, как и ее отец, любила все, что можно купить за деньги. Роксана играла в «Три карты», потому что ей это нравилось.

 В очередной раз она выложила три карты на свой складной столик, взяла пять долларов «на кон» у дородного мужчины в косоворотке, перевернула карты картинкой вниз и начала быстро их передвигать. В этот момент она держала в своих руках не только три дамы – всю окружающую ее толпу.

 – Следите за черной дамой. Не моргайте, не чихайте. Следите за черной дамой. Следите за ней. – Ее маленькие ручки с длинными пальцами двигались с быстротой молнии. И конечно же, черная дама была давно спрятана в ладони.

 Она приняла еще пятьдесят долларов, потом выдала из них двадцать, чтобы поддержать хорошие отношения с окружающими. Где-то рядом, на углу улицы, играла одинокая труба. Роксана решила, что пора закрывать лавочку и уходить.

 – На сегодня все. Спасибо, леди и джентльмены. Всего вам хорошего в Новом Орлеане. – Она принялась собирать карты, как вдруг почувствовала на своем запястье чью-то руку.

 – Еще один раз. Я не успел попытать счастья.

 Это был парень лет восемнадцати-девятнадцати. Под вытертыми джинсами и футболкой с надписью «Благодарен до смерти» чувствовались крепкие мышцы и ни грамма жира. Светло-золотистые нестриженые волосы растрепанным венчиком окружали узкое, угловатое лицо. Глубокие темно-карие глаза смотрели на Роксану.

 Он показался ей похожим на Люка – не внешне, а какой-то внутренней дикостью и тем, что тоже мог быть злым. По его произношению она поняла, что он не из Нового Орлеана. Но было трудно определить, откуда именно.

 – Ты опоздал, – ответила Роксана.

 Но его рука все так же крепко сжимала ее запястье. Когда он улыбнулся, обнажив прекрасные, ровные белые зубы, ее нервы дрогнули.

 – Один раз, – повторил он. – Я наблюдал за тобой. – Для Роксаны было почти невозможно устоять перед прямым вызовом. Интуиция подсказывала ей отказаться, но гордость была сильнее.

 – Ладно, на один раз у меня еще есть время. Ставка – пять долларов.

 Кивнув, он вытащил сложенную банкноту из заднего кармана и положил ее на столик.

 Роксана опять достала карты, две красные дамы и одну черную, в центре.

 – Следи за черной дамой, – начала она, перевернув карты рубашкой вверх. В последнюю долю секунды она приняла решение не подменять черную даму, а честно помериться силами со своим противником. Она передвигала карты в ускоряющемся темпе, а сама не сводила глаз с парня.

 В этой игре он не был новичком. Она слишком долго этим занималась, чтобы не узнать профессионала. Против пятидолларовой банкноты Роксана поставила все свое умение.

 Хоть она и ни разу не взглянула на карты с тех пор, как началась игра, девочка прекрасно знала, где спрятана черная дама.

 – Ну, где она?

 Не колеблясь, он стукнул пальцем по карте слева. Но Роксана не успела ее перевернуть, как он опять схватил девочку за запястье.

 – Я сам. – Но это была дама червей.

 – Похоже, мои руки быстрее, чем твои глаза.

 Все так же держа ее руку вверху, он перевернул остальные карты и моргнул, увидев черную даму там, где она была в самом начале: в центре.

 – Похоже, – пробормотал он. Прищурившись, незнакомец следил, как Роксана убирает его пять долларов и карты в сумку, которую она поставила на стол.

 – Желаю удачи в следующий раз. – Девочка сложила столик, взяла его под мышку и направилась в сторону «Волшебной двери».

 Но он был не из тех, кто легко сдается.

 – Эй, малышка! Как тебя зовут?

 Она искоса взглянула на него: он шел за ней.

 – Роксана. А что?

 – Просто интересно. А я – Сэм, Сэм Уайатт. Ты молодец. На самом деле молодец.

 – Я знаю.

 Он кивнул, но голова у него была занята совсем другим. Сэм лихорадочно обдумывал, как ему лучше поступить. Если бы он смог заманить ее куда-нибудь, где меньше народу, то отобрал бы обратно свои пять баксов, да и всю ее остальную добычу.

 – Ты хорошо их обработала. Сколько тебе лет: двенадцать, тринадцать?

 – Ну, и что?

 – Эй, это же комплимент, милашка.

 Он заметил, что лицо Роксаны сразу же немного просветлело. То ли это была реакция на комплимент, то ли на то, что парень его возраста назвал двенадцатилетнюю пигалицу «милашкой» – Сэм не был уверен. Но так или иначе это сработало.

 – Пару месяцев назад я был в Нью-Йорке. Там один парень работал, как ты, на углу, так он брал по пять, шесть сотен в день. Но он был совсем не лучше, чем ты. А ты давно в этом деле?

 – Я не мошенница. – От мысли, что ее приняли за обыкновенного уличного жулика, Роксана ощетинилась. – Я волшебница, – сообщила она. – Поработать на улице – это как репетиция. – И девочка улыбнулась. – Платная репетиция.

 – Волшебница? – Сэм отметил, что здесь прохожих было намного меньше. Вокруг не было никого, кто мог бы помешать, когда он вырвет у девчонки сумку и побежит. – Ну, покажи мне какой-нибудь фокус, – он положил руку ей на плечо и приготовился толкнуть ее на землю.

 – Роксана! – Через улицу вприпрыжку бежал сердитый Люк. – Какого черта ты здесь делаешь? Ты должна быть на репетиции.

 – Я иду. – Она ответила ему таким же сердитым взглядом, в ярости, что он появился как раз в тот момент, когда собиралась впервые в жизни пофлиртовать. – Ты тоже не на репетиции.

 – Это другое дело. – Люк уже заметил столик и сумку и догадался, чем она занималась. Он ужасно оскорбился, что Роксана не взяла его с собой. Решив, что это он ей еще припомнит, Люк смерил взглядом Сэма. Вид соперника разъярил его еще больше, словно бойцового петуха.

 – Это еще кто такой?

 – Это мой друг, – тотчас же приняла решение Роксана. – Сэм, познакомься, это Люк.

 Сэм безмятежно улыбнулся.

 – Как дела?

 – Нормально. Ты не отсюда?

 – Нет, приехал только пару дней назад. Путешествую.

 – Ага. – Люку он не понравился. Жадное выражение в глазах Сэма как-то не вязалось с его широкой улыбкой. – Мы опаздываем, Рокси. Пошли.

 – Сейчас. – Черт побери, если Люк собирается обращаться с ней как с ребенком, то она ему покажет, кто здесь хозяин! – Может быть, ты пойдешь с нами, Сэм? Посмотришь на репетицию. Это прямо в конце улицы, клуб «Волшебная дверь».

 Было похоже на то, что ее сумку ему уже не видать как своих ушей, но Сэм не собирался сдаваться. Знакомство с Роксаной могло оказаться полезным.

 – Было бы классно. Если ты уверена, что можно.

– Конечно. – Она взяла его за руку и повела к отцу.

 Сэм умел очаровывать окружающих. Внешняя приветливость, хорошие манеры, задабривающие шутки – это было такой же важной частью работы, как и крапленая колода. Сидя в клубе, Сэм аплодировал, восхищался, смеялся, удивлялся – и все в нужных местах.

 Когда Лили пригласила его на ужин, он скромно и благодарно согласился.

 Он решил, что Леклерк – старый и тупой, Мышка – медлительный и тупой, но постарался произвести хорошее впечатление на обоих.

 После этого он исчез на целый день, чтобы не показаться слишком назойливым. Когда он опять объявился в «Волшебной двери», чтобы посмотреть представление, его уже приветствовали как лучшего друга. Он проследил, чтобы Лили заметила, как он аккуратно отсчитывал мелочь на стакан кока-колы.

 – Макс. – Она потянула мага за рукав, когда тот ушел за сцену, оставив Люка на пять минут развлекать публику своими фокусами. – У мальчика неприятности.

 – У Люка?

 – Нет-нет. У Сэма.

 – Его с трудом можно назвать мальчиком, Лили. Он уже почти мужчина.

 – Он всего ненамного старше Люка. – Она быстро выглянула в зал и заметила, что Сэм сидит у стойки бара, в руках – все та же кока, полуразбавленная растаявшим льдом. – Мне кажется, у него совсем нет денег, и ему некуда пойти.

 – По нему не видно, чтобы он искал работу, – Макс знал, что жесток, и не понимал, почему же ему так не хотелось предлагать этому парню руку помощи.

 – Солнышко, ты же знаешь, как тяжело сейчас найти работу. Ты не смог бы ему помочь?

 – Может быть. Дай мне несколько дней.

 Несколько дней – больше Сэму и не требовалось. Для завершения душещипательной картины однажды ночью он пришел спать во двор к Нувелям, расположившись так, чтобы утром его наверняка обнаружили.

 Уже проснувшись, он лежал с закрытыми глазами и следил из-под ресниц, как Роксана выбежала из дверей кухни. Конечно же, она наткнулась на него; он застонал, дернулся, резко открыл глаза и издал сдавленный испуганный крик.

 – Что ты здесь делаешь?

 – Ничего. – Он выбрался из-под драного одеяльца и встал на ноги. – Я ничего не делаю.

 Нахмурив лоб, девочка подошла поближе.

 – Ты что, здесь ночевал?

 Сэм облизал губы.

 – Послушай, что в этом особенного? Не о чем говорить.

 – Тебе негде жить?

 – Мне пришлось уйти из своей комнаты. – Он пожал плечами, стараясь выглядеть одновременно и бравым, и отчаявшимся. – Ну, ничего, что-нибудь да найду. Мне просто не хотелось оставаться всю ночь на улице. Я подумал, что здесь никому не помешаю.

 У Роксаны, как и у ее отца, было доброе сердце.

 – Пошли в дом. – Она протянула ему руку. – Леклерк как раз готовит завтрак.

 Она понимала гордость, поэтому смягчилась еще больше.

 – Папа может дать тебе работу. Я попрошу его.

– Правда? – Он сжал ее руку. – Слушай, как я буду тебе обязан, Рокс! Я действительно буду тебе очень обязан.

9

 Макс мало в чем отказывал Роксане. Из-за нее он взял на работу Сэма Уайатта, хотя и испытывал к этому парню странное неприязненное чувство. Работа Сэма состояла в переноске реквизита, и Сэм считал, что это занятие значительно ниже его достоинства и способностей.

 Но, кроме этого, у Сэма была еще и интуиция. Она подсказывала ему, что работа в труппе Нувеля могла стать мостиком к чему-то большему и лучшему. Все они здесь были простаками и олухами. В глубине души он издевался над ними и одновременно ненавидел за то, что они взяли его с улицы, как какую-нибудь потерянную дворняжку. Но Сэм предпочитал маленьким хитростям большие и долгие обманы. Он умел быть терпеливым.

 Он часами грузил и разгружал оборудование, полировал коробки и стержни, которые Макс использовал для различных фокусов. Он поклялся, что старик когда-нибудь поплатится за то, что дал ему такую работу, как для придурков; но пока что был неизменно добр и внимателен к Роксане, а к Лили пытался ненавязчиво подольститься. Сэм уже давно понял, что настоящая власть всегда находится в руках у женщин.

 Он не совершил ошибки и не стал соревноваться с Люком. Сэм решил, что было бы неразумно открыто противопоставлять себя тому, кого Макс считал почти что сыном; но за скучной черновой работой новый член труппы часто размышлял о Люке и вынашивал свою ненависть к нему. Тот факт, что эта нелюбовь оказалась взаимной, лишь подливал масла в огонь. Никто из них не смог бы объяснить почему, но ребята невзлюбили друг друга с первого взгляда. Люк не скрывал своих чувств, а Сэм – наоборот: ничем не проявлял, наслаждаясь и играя своей злостью, как скупец наслаждается и играет золотыми монетами.

 Сэм ждал дня, когда он сможет расплатиться этими монетами.

 Пока что он был вполне удовлетворен своей жизнью и особенно тем, что они собирались на неделю в Лос-Анджелес.

 Макс тоже радовался предстоящей поездке. Они будут выступать в «Волшебном замке», их ждет ужин у Брента Тейлора, кинозвезды и фокусника-любителя, и Макс сможет показать своей семье пышность и блеск Голливуда.

 И еще он собирался прихватить с собой обратно на Восточное побережье немного самого дорогого блеска. Беверли-Хиллз и их виллы, набитые сокровищами, станут удачным дополнением к и без того выгодной поездке.

 Макс уже наметил два дома и собирался сделать окончательный выбор после того, как прибудет в Лос-Анджелес и лично осмотрит место.

 Они заняли несколько комнат в отеле «Беверли Хиллз». Макс забавлялся, глядя, как Люк моментально очаровал швейцара и горничную, показав им несколько несложных фокусов. Мальчик научился, подумал он. И хорошо научился.

 Он устроил шикарный обед «У Максима», на котором была не только его семья, но и все члены труппы – вплоть до самого последнего мальчика на побегушках. После обеда он отправил Лили и Роксану по магазинам.

 – Теперь, – Макс закурил послеобеденную сигару, – у нас с Мышкой есть дела, а у всех остальных – свободный день. Вы можете осмотреть достопримечательности, пройтись по магазинам, в общем, делать то, что хотите. Завтра в девять утра я жду всех на репетиции выспавшимися и свежими.

 Когда все разошлись, Люк сдвинул стулья и сел рядом с Максом.

 – Мне надо с тобой поговорить.

 – Конечно. – Увидев, что мальчишка нервничает и в то же время полон решимости, Макс удивленно поднял брови. – У тебя какие-то проблемы?

 – Не думаю, что это проблема. – Люк глубоко вздохнул и выпалил: – Я хочу пойти с тобой. – Он покачал головой, не давая Максу возможности заговорить. Люк готовил эту речь много дней. – Я все знаю, Макс. Вы с Мышкой сейчас поедете посмотреть на подходящие дома. У тебя уже давно есть все самое важное: копии страховок, планы, схемы систем сигнализации. Ты уже знаешь, по какому распорядку люди живут в том или ином доме. Теперь осталось только лично все осмотреть и выбрать.

 Макс пригладил усы. Он не был уверен в своих чувствах – то ли ему досадовать, то ли восхищаться.

 – Да, ты времени зря не теряешь.

 – У меня было целых четыре года, чтобы все обдумать… пока я ждал, чтобы ты взял меня в дело.

 Макс стряхнул пепел с сигары, потом задумчиво затянулся.

 – Мой дорогой мальчик…

 – Я уже больше не мальчик! – Глаза Люка сверкнули, и он наклонился ближе. – Или ты веришь мне, или нет. Я должен это знать.

 Макс выдохнул дым и молча подождал, пока официант соберет тарелки.

 – Люк, дело не в доверии, а во времени.

 – Ты же не собираешься сказать, что решил спасти меня от жизни преступника?

 Макс усмехнулся.

 – Конечно, нет. Никогда не был лжецом, а к тому же я эгоистичен, как любой отец, и надеюсь, что мой сын пойдет по моим стопам. Но…

 – Но? – Люк опустил руку на запястье Макса.

 – Ты еще слишком молод. Я не уверен, что ты готов. Чтобы стать удачливым вором, надо иметь зрелость и опыт.

 – Настоящим мужиком надо быть, вот что! – заявил Люк, и от этого Макс захохотал, запрокинув голову.

 – Да, в самом деле. Но кроме этого – навык, ловкость, холодная голова. Может быть, через несколько лет ты созреешь для этого дела, но сейчас…

 – Который час?

 Сбитый с мысли, Макс заморгал и опустил взгляд на часы. Точнее, туда, где должны были быть его часы.

 – Я всегда говорил, что у тебя хорошие руки, – пробормотал он.

 – Как, у тебя нет часов? – Люк оголил свое запястье. Солнечный луч блеснул на золотом «Ролексе» Макса. – Уже почти три. Похоже, тебе лучше заплатить по счету, и мы пойдем, – Люк знаком подозвал официанта. Макс рассеянно полез во внутренний карман за портмоне. В кармане было пусто.

 – Что, на мели? – сочувственно улыбнулся Люк и вытащил бумажник Макса из своего кармана. – Ничего, я заплачу. Мне как раз недавно перепали кой-какие деньжата.

 Один – ноль в его пользу, подумал Макс и улыбнулся Мышке.

 – Почему бы тебе тоже не отдохнуть сегодня? Меня отвезет Люк.

 – Конечно, Макс. Я тогда пойду посмотреть на те отпечатки ног в китайском квартале.

 – Развлекайся, как хочешь, – вздохнув, Макс протянул руку за своим бумажником. – Ты готов? – спросил он Люка.

 – Я уже много лет готов.

 Беверли-Хиллз нравился Люку. Не так, как Новый Орлеан с его праздничными улицами и угасавшим блеском былой славы. Это было единственное место, которое он считал своим домом. Но здесь – широкие, обрамленные пальмами авеню, причудливые виллы на верхушках холмов, разделенных сизым смогом, – все это было как в кино. Люку подумалось, что поэтому все кинозвезды стремились жить именно в Голливуде.

 Следуя указаниям Макса, он ехал прямо, поворачивал, возвращался. Время от времени им попадались патрульные полицейские машины. Здесь даже у фараонов не было мятых или грязных автомобилей. Все они сверкали от чистоты в лучах полуденного солнца.

 Большинство домов были укрыты за высокими стенами и изгородями. Макс с Люком дважды проехали мимо автобуса с туристами, осматривающими особняки знаменитых кинозвезд. Интересно, подумал Люк, кто же согласится платить за такую экскурсию, если увидеть здесь можно только каменные стены и верхушки деревьев?

 – Почему, – спросил Макс, открывая свой «дипломат», – ты хочешь воровать?

 – Потому что это интересно, – не задумываясь ответил Люк, – и у меня хорошо получится.

 – М-мм. – Макс мог только согласиться. Действительно, в жизни лучше всего делать то, что умеешь и что нравится. – Но вот швейцар, который принес наш багаж и которого ты так развеселил своими фокусами, – ведь у него были часы и бумажник. Разве ты их взял?

 – Нет, – Люк удивленно повернул голову и посмотрел на него. – Зачем?

 – Почему ты их не взял? Вот что я хочу от тебя услышать. – Макс развязал свой галстук и убрал его в «дипломат».

 – Черт, но когда это так просто, это неинтересно. К тому же он – обыкновенный парень, который пытается заработать на жизнь.

 – Можно возразить, что вор – это тоже обыкновенный парень, который пытается заработать на жизнь.

 – Если бы я хотел только денег, я мог бы ограбить какой-нибудь хозяйственный магазин.

 – Ага! Значит, ты считаешь, что о таком предприятии даже и речи быть не может?

 – Фу, это было бы вульгарно.

 – Люк, – вздохнул Макс, складывая в «дипломат» свою накрахмаленную рубашку, – я и в самом деле начинаю тобой гордиться.

 – Это – как в магии, – подумав, произнес Люк. – Хочешь показать публике самое лучшее, на что только способен. А если собираешься кого-нибудь надуть в жизни, то и это надо уметь сделать красиво, с шиком. Точно?

 – Совершенно точно. – Макс натянул полистеровую рубашку с короткими рукавами в яркую зелено-оранжевую шашечку.

 – Что ты делаешь?

 – Всего лишь надеваю соответствующий костюм. – Макс добавил к рубашке бейсбольную кепочку «Филлис» и темные солнцезащитные очки. – Надеюсь, я выгляжу как турист?

 Люк притормозил на знаке «стоп» и критически оглядел Макса.

 – Скорее ты выглядишь как идиот.

 – Это близкие понятия. Видишь автобус в середине квартала? Притормози за ним.

 Повинуясь приказу, Люк остановил машину за автобусом, но недовольно скривился, когда Макс и ему протянул бейсбольную кепку.

 – Питсбург? Ты же знаешь, я не фанат Национальной лиги.

 – Забудь пока об этом. – Макс повесил на шею ремни от фотоаппарата и бинокля. – Здесь живет Эльза Лонгтри, – проговорил он с сильным среднезападным акцентом, вылезая из машины. Присвистнув, он быстро смешался с другими туристами, облепившими сварную металлическую ограду. – Боже мой, боже мой, она просто чудо!

 Люк подхватил его тон и пропищал сзади:

 – Эй, пап, но она ведь старая!

 – Ничего-о… Если ей захочется уйти на пенсию, то для нее я всегда свободен.

 Остальные туристы захихикали, и гид начал свой обычный рассказ. Отойдя назад, Макс обошел автобус и ловко взобрался на его крышу, пока группа слушала и щелкала фотоаппаратами. Макс тоже фотографировал: стену, трехэтажный дом, выстроенный в колониальном стиле, хозяйственные строения, освещение над входной дверью. Только в его фотоаппарате стояла телескопическая линза.

 – Эй, мужик! – ему махал водитель автобуса, выглядывая из-под козырька своей кепки. – Черт тебя забери, спускайся оттуда немедленно, слышишь? Боже, ну каждый раз попадется какой-нибудь придурок!

 – Я только хотел увидеть Эльзу.

 – Давай, пап, спускайся. Смотри, сколько из-за тебя шуму.

 – Хорошо, хорошо. Ой, подождите. Кажется, я ее вижу! Эльза! – заорал он. Туристы бросились обратно к решетке, водитель повернулся, а Макс спокойно сделал последний снимок.

 Пока водитель матерился и осыпал его угрозами, Макс слез с крыши и с дурацкой улыбкой извинился:

 – Я уже двадцать лет как ее фанат. Даже попугая назвал ее именем.

 – Хорошо, что она не знает, а то ей бы плохо стало.

 С явной неохотой Макс позволил Люку увести себя обратно в машину.

 – Подожди только, вот вернемся в Омаху, я все расскажу ребятам. Вот подожди.

 – Ты добыл то, что хотел? – спросил Люк.

 – Похоже, что да. Сейчас посмотрим на еще один домик. Лоуренс Трент. Его особняк не входит в экскурсию, но зато у него есть прекрасная коллекция табакерок девятнадцатого века.

 – А что есть у Эльзы?

– Кроме несомненной женской привлекательности? – Макс повертел ручку настройки радио и остановился на мелодии Шопена. – Изумруды, мой дорогой мальчик. Эта леди обожает изумруды. Они под цвет ее глаз.

 Макс тоже обожал изумруды. Когда Леклерк принес отпечатанные фотоснимки, стало ясно, что особняк Трента представлял собой более легкую цель. Чтобы сделать выбор, Максу больше ничего и не нужно было. Он пойдет за камешками.

 – Каблуки, Роксана?

 Роксана гордо стояла за сценой, слегка покачиваясь в своих новых лодочках, в которых она была на целый дюйм выше.

 – Я уже практически подросток, – ответила она отцу.

 – А я думал, что у нас еще несколько месяцев до этого важного события.

 – Все равно, это уже скоро. И к тому же они подходят к моему костюму. – Она осторожно повернулась, демонстрируя синее блестящее трико. – С этим лишним дюймом я буду лучше выглядеть на сцене. – Если ее грудь так и не собиралась появляться, то Роксана решила хотя бы извлечь максимум пользы из своего роста. – Нам ведь важно произвести хорошее впечатление здесь, в «Волшебном замке», правда? – Она победно улыбнулась.

 – Естественно. – Через тридцать секунд был их выход. – Я так понимаю, что запасных туфель ты не захватила?

 Она улыбнулась еще шире и чмокнула его в щеку.

 – Ну, мы сейчас им покажем!

 Может быть, из-за огней, может быть, из-за его собственных мыслей, но в тот момент, когда занавес пошел вверх, она вдруг показалась ему уже даже не подростком, а взрослой молодой женщиной, изящной, очаровательной, светившейся уверенностью, а ее глаза – блестящими от тайн, которые доступны до конца только женскому сердцу.

 Потом она опять стала только маленькой девочкой, нацепившей взрослые туфли и очаровавшей публику своим фокусом с платками. Мгновение спустя шелковые платки осыпались на сцену вокруг ее ножек, а она повернулась к отцу, готовая впасть в транс для нового номера с левитацией – сочетание старого фокуса с метлами и «Летающей девочки».

 Заиграла музыка. «К Элизе». Медленно и торжественно Макс провел руками перед ее лицом. Ее голова наклонилась. Глаза закрылись.

 Метлы Макса были с серебряными щетками, от этого номер стал еще красивее. Первую метлу он поставил между ее лопатками, затем шагнул в сторону и сделал несколько пассов руками. Словно потеряв вес, ее ноги начали медленно подниматься вверх, прямые и вытянутые, пока тело Роксаны не остановилось параллельно сцене. Второй метлой Макс провел над девочкой и под девочкой, задев ее длинную великолепную гриву рыжих волос. Когда он убрал и первую метлу, передав их обе ждущей в стороне Лили, зал уже разразился аплодисментами.

 Под журчащие звуки музыки Бетховена тело Роксаны начало вращаться. В золотом свете прожектора она поворачивалась, раскачивалась и наконец остановилась в вертикальном положении в футе над сценой. Макс медленно и нежно, дюйм за дюймом опустил ее на сцену, пока ноги девочки не коснулись пола.

 Тогда он разбудил ее.

 Роксана открыла глаза под гром аплодисментов. Для нее уже не существовало в жизни более сладких звуков.

 – Я же говорила тебе, папа, – прошептала она.

 – Говорила, солнышко мое.

 Стоя за сценой, Сэм смотрел на них и качал головой. Дурят, дурят нашего брата, думал он. Больше всего его раздражало то, что никто не хотел объяснить ему, как все-таки это делалось. Ну, что же: за это Нувелям тоже придется заплатить.

 Все, что он хотел узнать, – лишь несколько первых, самых простых фокусов. Ему казалось, что потом он смог бы их повторить или усложнить – если бы захотел, конечно. Работа фокусника привлекала жадного Сэма.

 Подумать только, рассуждал он, люди платят деньги, чтобы посмотреть, как маг якобы делает то, что в принципе сделать нельзя!

 На этом действительно можно неплохо зарабатывать, думал Сэм. Закурив сигарету, он смотрел, как на сцену вышел Люк. Что за херня! – возмутился в душе Сэм. Этот недоносок считает себя прямо звездой. Стоит там на сцене, как дерьмо на сковородке, и ему еще кто-то хлопает, его еще кто-то замечает.

 Нет, наступит день, мечтал Сэм, и все внимание, все аплодисменты будут для него, для него одного. Потому что это значит – власть. А больше всего в жизни Сэм хотел власти.

 – Мистер Нувель. – Представление закончилось, и Брент Тейлор, киноактер с внешностью безупречного положительного героя и густым красивым баритоном, встретил Макса у его костюмерной. – Никогда, никогда я не видел ничего лучше. – Тейлор схватил руку Макса и энергично встряхнул ее.

 – Вы мне льстите, мистер Тейлор.

 – Брент, прошу вас.

 – Брент, но тогда вы зовите меня просто Макс. Здесь немного тесновато, но я буду счастлив угостить вас рюмочкой бренди.

 – С удовольствием. Ах, сейчас произойдет еще одно чудесное превращение, – продолжал Брент, пока Макс наполнял бокал. – Просто чудеса. А левитация, какой удивительно красивый номер! Я счастлив, что вы будете у меня на ужине, и мы сможем еще поговорить о магии.

 – Я всегда с удовольствием говорю о магии, – кивнул Макс, подавая ему полный бокал «Наполеона».

 – Может быть, тогда мы сможем обсудить еще и волшебство маленьких экранов. Телевидение, – объяснил Тейлор, видя, что Макс только вежливо улыбнулся.

 – Да, боюсь, что у меня слишком мало возможности смотреть телевизор. Мои дети – это другое дело, они просто эксперты.

 – И в то же время сами – уже замечательные волшебники. Мне кажется, что им понравилось бы испытать судьбу в специальном телевизионном шоу.

 Макс знаком пригласил Тейлора присесть на небольшую кушетку, а сам опустился на стул у гримировального столика.

 – На пленке магия теряет свою власть.

 – Действительно, это бывает. Но с вашим чувством театральности, игры это вышло бы прекрасно. Буду откровенен с вами, Макс. Одна из телестанций предоставила мне возможность подготовить серию специальных эстрадных шоу. И мне очень хотелось бы, чтобы один из выпусков назывался «Удивительные Нувели».

 – Макс… – Появившийся в дверях Люк запнулся. – Извините. Там пришел репортер из «Лос-Анджелес таймс».

 – Я поговорю с ним через несколько минут. Позвольте представить вас друг другу. Брент Тейлор, Люк Каллахан.

 – Как приятно познакомиться с тобой. – Тейлор встал и протянул Люку руку. – Ты очень талантлив – но это неудивительно, ведь тебя учил лучший из лучших.

 – Спасибо. Мне очень нравятся ваши фильмы. – Люк перевел взгляд с Тейлора на Макса. – Так я скажу ему подождать в баре.

 – Хорошо.

 – Удивительно красивый парень, – заметил Тейлор, когда Люк оставил их одних. – Если он когда-нибудь решит не следовать по вашим стопам, я на следующий же день предложу ему ролей шесть, не меньше.

 Макс улыбнулся и посмотрел на свои ногти.

– Боюсь, что он решительно настроен идти по моим стопам. А теперь что касается вашего предложения…

 Люк с трудом сдерживал свое нетерпение. Он смог остаться с Максом наедине лишь после второго выступления. Как только Макс ушел в свою костюмерную, Люк бросился за ним.

 – Когда мы будем это делать?

 – Это делать? – Макс сел перед столиком и опустил пальцы в прохладный крем. – Что – это?

 – Сниматься на телевидении. – Он чуть не дрожал от возбуждения, глядя на задумчивое лицо Макса. – В этой специальной программе, которую хочет снимать Тейлор. Это будет здесь, в Лос-Анджелесе?

 Легкими движениями Макс снимал кремом грим.

 – Нет.

 – Мы могли бы сделать это прямо на месте, в Новом Орлеане. – Мысленно он уже представлял: юпитеры, камеры, слава…

 Макс бросил в сторону использованную салфетку.

 – Люк, мы не будем этого делать.

 – Нам, наверное, придется убрать несколько фокусов, но в целом мы поместились бы… – Он затих, ошеломленный. – Что? Мы не будем этого делать? Что ты хочешь сказать?

 – То, что сказал. – Макс развязал галстук и только потом встал, чтобы переодеться. – Я отказался.

 – Но почему? За один вечер нас увидели бы миллионы людей.

 – На пленке магия теряет свою силу. – Макс повесил на плечики смокинг и занялся запонками.

 – Не обязательно. Мы можем снять выступление «живьем». Они часто снимают со зрителями.

 – В любом случае для этого у нас слишком напряженное расписание. – Макс положил запонки в маленькую золотую коробочку. Когда он поднял крышку, послышалась мелодия из «Лебединого озера».

 – Все это чушь. – Голос Люка звучал спокойнее, и теперь в нем слышалось что-то еще, кроме недоумения. С тех пор, как они были вдвоем в комнате, Макс ни разу не посмотрел ему в глаза. – Это все отговорки. Ты отказался из-за меня.

 Макс невозмутимо закрыл крышку коробочки, и мелодия смолкла.

 – Глупости.

 – Нет, не глупости. Ты не хочешь такой широкой известности из-за того, что я тоже выступаю. Точно так же, как в прошлом году ты отказался от шоу Карсона. Ты не хочешь сниматься на телевидении, потому что думаешь, что тот сукин сын сможет увидеть меня, он или моя мать, и у нас начнутся неприятности. Поэтому ты и говоришь всякую ерунду, будто бы телевидение не годится для магии.

 Макс снял рубашку и стоял перед ним в белой майке и брюках. Против обыкновения, он повесил рубашку на плечики и провел пальцем по складочкам.

 – Люк, я сделал свой выбор, руководствуясь своими собственными соображениями.

 – Из-за меня, – пробормотал Люк. Что-то больно сдавило его грудь, противно засосало под ложечкой. – Это неправильно.

 – По-моему, правильно, Люк. – Макс протянул руку, чтобы погладить его по плечу, но Люк резко дернулся в сторону. Впервые за много лет мальчик вновь сделал это быстрое защитное движение. От этого тоже стало больно. – Не надо все так воспринимать.

 – А как я должен это воспринимать? – спросил Люк. Ему хотелось что-нибудь ударить, разбить, расплющить, но он сдержался, лишь только сжал кулаки. – Ведь это я виноват.

 – Вина здесь ни при чем. Просто что-то более важно, а что-то – менее. Ты еще не достаточно взрослый, чтобы в этом разобраться. К тому же время не стоит на месте. Еще два года, и тебе будет восемнадцать. Если тогда я решу согласиться на выступление по телевидению, то мы будем сниматься.

 – Я не хочу, чтобы ты ждал. Из-за меня. – Его глаза блестели от ярости. – Если возникнут какие-нибудь проблемы, я смогу с ними справиться. Я уже больше не ребенок. И, насколько мы знаем, она умерла. Господи, молю тебя, чтобы она уже умерла!

 – Замолчи! – грубо оборвал его Макс. – Какой бы она ни была, она остается твоей матерью, и она дала тебе жизнь. Никому не желай смерти, Люк. Она и так приходит к нам слишком быстро.

 – Ты ждал, что я не буду ее ненавидеть?

 – Только ты отвечаешь за свои чувства. Точно так же, как я – за свои решения. – Почувствовав внезапную усталость, Макс закрыл ладонями лицо. Он понимал, что пришло время сказать. Всегда приходит время для того, чего боишься больше всего на свете. – Она не умерла.

 Люк сжался в комок.

 – Откуда ты знаешь?

 – Ты думаешь, что я стал бы рисковать твоей судьбой? – В гневе, что ему пришлось объясняться, Макс сдернул с вешалки чистую рубашку. – Я все время следил, где она, как она, что она делает. Один только шаг в твою сторону – и я увез бы тебя туда, где она нас не нашла бы.

 Вся злость Люка словно испарилась, и он остался опустошенным и несчастным.

 – Не знаю, что сказать…

 – Ты ничего не должен говорить. Я все это делал и буду делать дальше, потому что люблю тебя. Если я могу попросить у тебя что-нибудь взамен, то прошу запастись терпением на два коротких года.

 С тяжело опущенными плечами, Люк механически перебирал баночки на гримировальном столике Макса.

 – Я никогда не смогу отблагодарить тебя за все это.

 – Ты обидишь меня, если попытаешься.

 – Ты и Лили… – Он взял было один пузырек, потом поставил его на место. Иногда наши чувства слишком велики, чтобы их можно было выразить словами. – Я все для вас сделаю.

 – Тогда для начала выбрось это из головы. Пойди переоденься. Мне сегодня ночью еще предстоит одно серьезное дело.

 Люк поднял голову. Макс удивился – как могло случиться, что мальчишка превратился во взрослого мужчину за то короткое время, пока они стояли в этой тесной комнатке? Но теперь на него смотрел именно мужчина, с поднятыми и расправленными плечами, с уже не блестящим, а темным и прямым взглядом.

 – Сегодня ночью ты собираешься к Лангтри. Я хочу пойти с тобой.

 Макс вздохнул и сел, чтобы снять ботинки.

 – Сегодня ты все усложняешь, Люк. Я пошел у тебя на поводу в первый раз, но существует большая разница между осмотром дома и выполнением самой работы.

 – Я иду с тобой, Макс. – Люк шагнул вперед, так что Макс был вынужден запрокинуть голову назад, чтобы увидеть его глаза. – Ты всегда говоришь о выборе. Разве уже не пора разрешить мне что-нибудь выбрать самому?

 Воцарилась долгая пауза, пока Макс не заговорил снова:

– Мы уезжаем через час. Оденься в темное.

 Макс был благодарен судьбе, что Эльза Лангтри не коллекционировала маленьких собачек «фру-фру», считавшихся у актрис очень модными. Эксцентричность Эльзы простиралась до коллекционирования мужчин, и с годами эти мужчины становились все моложе и мускулистей. Сейчас она находилась в промежуточном состоянии между мужьями номер семь и восемь, только что разведясь с профессиональным боксером. Следующая свадьба ожидалась с ее нынешним любовником, двадцативосьмилетним культуристом.

 Эльзе исполнилось сорок девять, но она знала себе цену.

 Хоть мужчин она выбирала на удивление бездарно, во всем остальном Эльза обладала безупречным вкусом. На это Макс обратил внимание Люка, когда они перелезали через ее восьмифутовую стену.

 – Богатым людям часто недостает изысканности вкуса, – тихонько говорил Макс, пока они бегом пересекали ухоженную лужайку. – Но ты сам увидишь: дом, который Эльза построила еще десять лет назад, просто прекрасен. Конечно же, она пригласила дизайнеров, Бэкстера и Фитча, оба молодцы. Но она лично следила за отделочными работами, лично осмотрела и одобрила все обои, панели, ручки, любую мелочь…

 – Откуда ты все это знаешь?

 – Когда готовишься ограбить дом, одинаково важно знать не только план расположения комнат, но и все про обитателей этого дома. – Он остановился в тени мимоз. – Посмотри, это прекрасный пример колониальной архитектуры. Очень традиционные линии, немного легкие и женственные – идеально подходят Эльзе.

 – Большой особняк, – заметил Люк.

 – Естественно, но не показной. Внутри лучше не разговаривать, только если это будет совершенно необходимо. Будь все время рядом со мной и быстро, без колебаний, выполняй то, что я скажу.

 Люк кивнул. Его кровь бурлила от предвкушения приключений.

 – Я готов.

 Макс нашел систему сигнализации, спрятанную за ставнями окон заднего патио. Следуя инструкциям Мышки, он отвинтил крышку и оборвал нужные проводки. Сдерживая нетерпение, Люк ждал, пока Макс закрепит крышку на место и шагнет к двери террасы.

 – Гравированное стекло, сделано художником из Нью-Хэмпшира, – прошептал Макс. – Жалко его портить. – Вместо того чтобы воспользоваться стеклорезом, он достал отмычки и приступил к замкам.

 На это потребовалось какое-то время. Проходили минуты, и Люк слышал каждый звук в воздухе. Слабое урчание фильтра в бассейне, шелест ночных птиц в ветвях деревьев, тихое царапанье металла по металлу – это Макс возился с замками. И наконец торжествующий шепот – дверь открылась.

 Теперь впервые в жизни он ощутил давно знакомые Максу чувства. Звенящее возбуждение от того, что входишь в чужой запертый дом; жутковатое удовольствие от того, что знаешь – где-то поблизости спят люди; ощущение власти, которая дана тебе умением пройти сквозь темноту и взять свою добычу.

 Они тихо пересекли просторную гостиную. Здесь чувствовался сладкий запах цветов и легкий, угасавший аромат женских духов. Вспоминая план, Макс направился на кухню и к двери, которая вела в цокольный этаж.

 – Почему…

 Макс покачал головой и спустился вниз. На стенах были панели из темной сосны. В центре основной комнаты стоял бильярдный стол, вокруг него – гири, штанги, тренажеры. Одну стену украшал дубовый бар.

 – Комната для отдыха, – прошептал Макс. – Это должно нравиться ее мужчинам.

 – Она что, держит свои драгоценности здесь, внизу?

 – Нет. – От такого предположения Макс хихикнул. – Но здесь распределительный щиток. В ее сейфе есть таймер, очень сложной конструкции, и его трудно будет обмануть. Но конечно, если выключить ток…

 – То сейф откроется.

 – Точно. – Макс открыл дверь в хозяйственное помещение. – Посмотри, как удобно, – сказал он Люку. – Все с аккуратными надписями. Библиотека. – Он щелкнул выключателем. – То, что нам надо. – Улыбаясь, он повернулся к Люку. – Люди очень часто прячут сейфы среди книг. Это интересно, не правда ли?

 – Ага. – Его руки в перчатках вспотели.

 – Как ты себя чувствуешь?

 – Как в первый раз, когда мы с Аннабель завалились на заднее сиденье, – услышал Люк собственный ответ и жутко покраснел.

 Макс быстро прикрыл рукой рот, но не смог сдержать смеха.

 – Да, да, – наконец выговорил он. – Очень удачное сравнение. – Повернувшись, он пошел первым вверх по лестнице.

 Сейф действительно оказался в библиотеке, за великолепной картиной О’Киффа. С отключенным таймером открыть его оказалось так же просто, как решить детскую головоломку. Макс сделал шаг назад и поманил Люка.

 От отца к сыну, гордо подумал он, когда Люк достал из сейфа шкатулки с драгоценностями. Узкий луч его фонарика осветил камни, когда Люк откинул все крышки.

 Они были великолепны. Только это Люк и смог подумать, глядя вниз, на россыпь искр, сверкавших в оправах из золота и платины. То, что в первый момент он не подумал об их денежной стоимости, было очень приятно для Макса.

 – Подожди. – Макс приблизил свои губы к уху Люка. – То, что блестит, часто оказывается имитацией. – Он достал лупу из кармана на поясе, передал фонарик Люку, а сам осмотрел драгоценности. – Прекрасны, – вздохнув, прошептал он, – просто прекрасны. Как я и говорил, у Эльзы превосходный вкус. – Он закрыл сейф и поместил обратно картину. – Стыдно вот так оставлять О’Киффа. Но кажется, это справедливо. Как ты думаешь?

Люк стоял, держа в руках изумруды на много тысяч долларов. И усмехался.

10

 Чтобы удавался всякий обман, считал Сэм, нужно найти самое слабое звено в цепи. За короткое время, проведенное в труппе Нувеля, он всегда готов был выполнить любое поручение, подобострастно улыбался и постоянно держал наготове какое-нибудь льстивое словечко. Он сочувственно внимал рассказу Лили о детских годах Люка и завоевал ее сердце, сочинив историю об умершей матери и жестоком отце. Эта история удивила бы его родителей, которые скромно жили в Блумфилде, штат Нью-Джерси, и за те шестнадцать лет, что сын прожил с ними под одной крышей, ни разу не подняли на него руку. Сэм ненавидел пригород, в котором жил, и по причинам, вызвавшим недоумение у его тихих, трудолюбивых родителей, презирал их, их образ жизни и скромные потребности.

 Будучи подростком, он не раз приводил в смятение родителей своим вызывающим поведением, а то и бунтом против них. Первый раз Сэм угнал родительскую машину в возрасте четырнадцати лет. Он направился тогда в Манхэттен. И достиг бы цели, если бы не отказался заплатить за въезд в туннель. В Блумфилд он вернулся в сопровождении полицейских, вел себя дерзко и ни в чем не раскаивался.

 Сэм стал специалистом по части мелких магазинных краж. Он воровал наручные часы, бижутерию, косметику, затем аккуратно укладывал все это в некогда украденный кожаный чемоданчик, после чего продавал со скидкой одноклассникам.

 Два раза он совершал налет на здание школы и учинял там разгром, получая удовольствие от разбивания окон, порчи водопроводных труб. Сэм при этом был достаточно осторожен и не болтал о своих похождениях. Ему удалось обаять учителей, и они ни разу даже не бросили подозрительный взгляд в его сторону.

 Дома Сэм был настоящим хулиганом и регулярно доводил мать до слез. Родители знали, что он крадет у них. То двадцатка из бумажника исчезнет, то безделушки какие-нибудь, а то и ювелирное изделие. Они никак не могли взять в толк, почему Сэм считает, что вынужден воровать, – ведь они неплохо обеспечивали его. Они не знали, что их сын ворует не потому, что ему это так уж нравится. Просто ему доставляло особое удовольствие причинять боль другим.

 Он отказывался ходить на разъяснительные беседы, а если иногда родителям и удавалось затащить его к психиатру, то он просто угрюмо сидел и слушал, не вымолвив ни слова. Сэму было шестнадцать, когда мать ответила отказом на его просьбу покататься на ее машине. Сэм же ответил ударом, рассек ей губу и посадил фингал под глазом. Затем молча взял ключи от машины, вышел из дома и уехал.

 Он оставил машину у границы со штатом Пенсильвания. Домой он так и не вернулся.

 Сэм никогда не думал о своих родителях. В его памяти никогда не всплывали рождественские праздники, дни рождения, поездки к океану. Все эти события для него ровным счетом ничего не значили, а посему их словно и не было. Семья Нувель давала ему деньги на карманные расходы, обеспечивала блестящее прикрытие и предоставляла время, чтобы спланировать очередной вираж. Так как он мог пользоваться ими, он презирал их в той же мере, в какой презирал и скромную семейную пару, даровавшую ему жизнь. По причинам, которые сам не понимал и не пытался понять, Сэм больше всех ненавидел Люка. Чувствуя, что Роксана по-детски влюблена в Люка, Сэм решил переманить ее к себе.

 Кроме того, он считал Роксану самым слабым звеном в цепи.

 Он стал уделять ей время и внимание, выслушивал ее идеи, нахваливал ее мастерство. Источая лесть, Сэм уговорил ее показать несколько фокусов. Он постепенно завоевывал ее доверие и привязанность к себе.

 Он нисколечко не сомневался в ее преданности и к концу второго месяца своего пребывания в Новом Орлеане решил пустить эту преданность в ход.

 Сэм часто выходил встречать ее по дороге домой из школы, чем завоевал расположение как Макса, так и Лили. Зима тогда была промозглой и влажной. Прохожие едва не бежали по улицам, торопясь поскорее окунуться в уют домашнего очага. Заметить в этом людском потоке Роксану не составляло большого труда. Она медленно прогуливалась по тротуару, укрываясь от моросящего дождичка под навесом сплошного ряда балконов второго этажа и рассматривая витрины. Многие продавцы хорошо знали ее и тепло приветствовали, когда она заглядывала в какой-нибудь из магазинчиков.

 С почтением и восхищением она дотрагивалась рукой до выставленного товара, нередко задавая продавцам вопросы и стараясь запомнить ответы.

 Она была на расстоянии двух домов, когда Сэм увидел ее. Яркие волосы и темно-синяя куртка светились в полумраке дня. Он уже настроился на определенный лад и, когда подходил к Роксане, был в превосходном настроении.

 – Привет, Рокс, как было в школе?

 – Нормально. – Роксана улыбнулась, взглянув на него снизу вверх. Она стала уже достаточно взрослой, чтобы почувствовать себя польщенной вниманием со стороны девятнадцатилетнего мужчины. Сердце внутри ее упорно не желающей развиваться груди забилось чаще.

 Один из магазинчиков на Королевской улице торговал не столько драгоценностями, сколько разным ненужным хламом. Было там, правда, несколько интересных вещей, в большинстве своем недорогих. Хозяйка закупала товар партиями и пополняла свою прибыль гаданием на картах и по руке. Сэм заприметил этот магазинчик, потому что хозяйка обычно работала одна, а Роксана часто заходила туда на гадание.

 – Хочешь на картах погадать? – Он улыбнулся. – Может, как раз узнаешь, как ты написала контрольную?

 – Никогда про такую ерунду не спрашиваю.

 – Можешь спросить о своем парне. – Сэм посмотрел на Роксану так, что ее сердце запрыгало, и, не дожидаясь, пока она пройдет мимо магазинчика, распахнул дверь. – А может, она скажет, когда ты выйдешь замуж.

 Роксана опустила глаза.

 – Ты ведь не веришь картам.

 – Посмотрим, что она тебе скажет. Может, и поверю.

 Мадам Д’Амур восседала за прилавком. У нее было острое, густо нарумяненное лицо с огромными карими глазами. На голове красовался один из ее многочисленных тюрбанов, на сей раз лилового цвета. Из-под него выглядывали несколько выкрашенных в иссиня-черный цвет волосков. Тяжелые серьги из горного хрусталя ниспадали на плечи, одетые в лиловый кафтан. Вокруг шеи извивались несколько серебряных цепочек. На запястьях обеих рук звенели браслеты. Ей было за шестьдесят. По ее словам, в роду у нее были цыгане. Возможно, это и соответствовало истине, но, каким бы ни было ее происхождение, Роксана получала удовольствие от общения с ней.

 Зазвенел дверной колокольчик, она посмотрела на вошедших и улыбнулась. Игральные карты с яркими картинками были разложены на прилавке в форме кельтского креста.

 – Я так и думала, что моя маленькая подружка должна ко мне сегодня зайти.

 Роксана подошла поближе, чтобы рассмотреть карты. В магазинчике было довольно жарко, но она не обратила внимания на это обстоятельство. Курения, возжигаемые Мадам, а также духи, которыми она себя баловала, всегда источали восхитительный аромат.

 – Ты пришла покупать, – спросила она, – или счастья поискать?

 – У вас есть время погадать?

 – Для тебя, моя дорогая, у меня всегда найдется время. Может, выпьем горячего шоколада, да? – Она бросила взгляд на Сэма, и ее улыбка стала таять. Было в этом парне что-то, что ей не понравилось, несмотря на открытую, дружелюбную улыбку и красивые глаза. – А вы? У вас есть о чем спросить карты?

 – Да нет, у меня все нормально, – ответил он, застенчиво улыбнувшись. – Меня это малость пугает. Ладно, Рокс, побудешь здесь, а я схожу в аптеку, мне там надо кое-что прихватить. Дома встретимся.

 – О’кей. – Мадам собрала карты и встала.

 Роксана направилась к занавеске, отделявшей торговое помещение от задней комнаты.

 – Скажи папе, что я скоро буду.

 – Ладно. Ну, пока. – Он двинулся к двери. Но, услышав шорох закрывшейся занавески, остановился.

 Дружелюбной улыбки как не бывало. Он специально открыл входную дверь, чтобы зазвенели колокольчики, после чего захлопнул ее. Быстро обогнув столы, забитые как барахлом, так и драгоценностями, Сэм подошел к прилавку. Под ним находился расписной портсигар, в котором Мадам хранила выручку дня. Улов был невелик – торговля шла вяло в дождливые зимние дни, однако Сэм взял все до последней монетки. Засунув купюры и мелочь в карман, осмотрелся, нет ли здесь еще чего стоящего. Ему, конечно, хотелось бы побить здесь стекла и сервизы, но тогда возник бы повод предъявить ему обвинение. Вместо этого он заполнил карманы медными безделушками и, аккуратно придерживая колокольчики, открыл дверь, выскользнул наружу и тихо, медленно закрыл ее за собой.

 За следующую неделю Сэм «взял» еще четыре магазина в квартале. При этом он использовал Роксану. Они заходили вдвоем в магазин, и Сэм ждал, пока Роксана, известное лицо в округе, займет внимание продавца. Затем он набивал карманы всем, что плохо лежало, будь то ценная французская шкатулка или дешевая сувенирная пепельница. Еще один раз ему посчастливилось обчистить кассу, пока Роксану водили смотреть на только что привезенную из Парижа фарфоровую статуэтку.

 Сэма не интересовала стоимость добычи. Самое большое удовольствие он получал от сознания того, что наивная, доверчивая Роксана стала его непреднамеренным партнером. Никто бы не стал обвинять милашку – дочку Максимилиана Нувеля в краже бижутерии. Пока она была с Сэмом, он мог набивать карманы, сколько было угодно его ледяной душе.

 Но главным событием той новоорлеанской зимы было переманивание Аннабель от снедаемого любовью Люка. Оно прошло легко, так же легко, как и все его маниакально-подлые магазинные кражи. Все, что ему пришлось сделать, – это посмотреть, послушать и воспользоваться подвернувшимися возможностями.

 Как и большинство юных влюбленных, Люк и Аннабель были подвержены размолвкам. Главная их причина состояла в ограниченном количестве времени, которое Люк мог уделить своей подруге, из-за чего она предъявляла все большие требования к каждой минуте его дня. Она заставляла его пропускать репетиции, отменять выступления ради того, чтобы сходить с ним на вечеринку, на танцы или покататься на машине. Но хоть и играла в нем кровь, все же Люк был слишком профессиональным артистом и слишком самозабвенным вором, чтобы отменить выступление или кражу даже ради Аннабель.

 – Послушай, ну не могу я, – раздраженно выдохнул Люк и приложил телефонную трубку к другому уху. – Аннабель, я ведь тебе уже давно все объяснил.

 – Да ты просто упрямишься, – в трубке зазвучал явно срывающийся голос. Люк почувствовал себя униженным. – Ты же знаешь, господин Нувель все бы понял.

 – Нет, не знаю, – ответил Люк. Он и не собирался просить Макса что-либо понять. – Я занят в эти выходные, Аннабель. Я участвую в представлении.

 – Я понимаю, представление для тебя важнее, чем я.

 Естественно, представление было важнее, но Люк счел неразумным в этом признаваться.

 – Я обязан этим заниматься.

 – У Люси будет тусовка года. Туда придут все. Ее отец даже нанял оркестр. Я просто умру, если туда не пойду.

 – Ну так иди, – прошипел Люк. – Я же сказал тебе, насчет меня не волнуйся. Не думаю, что ты будешь сидеть дома одна.

 – Да уж, конечно, не буду, – сквозь слезы зазвучал пронзительный смех. – Так уж я тебе и пойду на самую большую тусовку года без парня! – прогнусавила она, после чего собрала весь свой елей, который только был у нее, и вложила его в свой голос: – Миленький, ну пожалуйста, уйди с первого представления. Было бы неплохо, если бы мы пошли туда вместе, а потом ты мог бы уйти.

 Это прозвучало заманчиво. Это обещало приятное возбуждение, быструю, захватывающую дух езду. Но Люк не настолько изменился за последние годы, чтобы забыть, когда следует, а когда не следует принимать предложение об удовольствии.

 – Прости, Аннабель, не могу.

 – Не хочешь, – произнесла она ледяным тоном.

 – Послушай! – начал было он, затем вздрогнул от треска брошенной трубки. – Ох, боже ты мой, – процедил он сквозь зубы и швырнул трубку на рычаг.

 – Проблемы с женщинами? – Все выглядело так, будто Сэм случайно заскочил в комнату из кухни с яблоком в руке. На самом же деле он подслушал весь разговор и уже строил свои планы.

 – Они ничего не понимают. – Люк, как правило, не откровенничал с Сэмом, но на сей раз он был настолько разозлен и раздосадован, что ему захотелось довериться первому встречному. – Какого черта я должен срывать всем график выступлений только из-за того, что Люси Харбекер устраивает какую-то там тусовку?

 Сэм сочувственно кивнул и впился зубами в яблоко.

 – Не горюй, она это переживет. – Он дружески похлопал Люка по предплечью. А если не переживет, то ведь красивых баб на свете хоть отбавляй. Верно? – Он подмигнул Люку и отправился наверх по лестнице. Дела складывались так, что ему требовалось отвертеться от сегодняшнего представления. Сэму предстояла тусовка.

 Сказка о высокой температуре и головной боли – вот и все, что ему понадобилось. Когда Люк готовился развлекать публику в «Волшебной двери», Сэм стучал в дверь Аннабель. Она открыла сама. Глаза ее опухли от слез и досады.

 – Ой, Сэм, привет. – Она шмыгнула носом и пригладила рукой волосы. – Какими судьбами?

 – Люк меня послал. – С извиняющейся улыбкой он выдвинул руку из-за спины и протянул ей букет раскрашенных маргариток.

 – Ой. – Она взяла цветы и принялась их нюхать. Они были красивые, однако не заменяли самую большую в году вечеринку. – Я так понимаю, это в качестве утешения.

 – Ему правда очень жаль, Аннабель. Он расстроился из-за того, что ты не пошла на тусовку.

 – Я тоже. – Ее взгляд стал жестче, она вздохнула и пожала плечами. Ее родители ушли на весь вечер, ее вечер был испорчен, а все, что она получила, были лишь какие-то дурацкие цветы. – Что ж, спасибо, что принес их.

 – Рад стараться. Не так уж и трудно принести цветы прелестной женщине. – Восхищение с оттенком страсти промелькнуло в его глазах прежде, чем он спешно отвел их. – Вообще-то мне пора идти. У тебя ведь дела.

 – Да нет, никаких особых дел. – Аннабель была польщена его взглядом и тронута тем обстоятельством, что Сэм попытался этот взгляд скрыть. Подумав о той долгой и скучной ночи, которая ей предстояла, она решила, что глупо захлопывать дверь перед этим привлекательным самцом. – Может, зайдешь, кока-колу попьем или чего-нибудь еще. Если, конечно, у тебя нет других планов.

 – Было бы неплохо, если только твои предки не будут возражать.

 – Да их нет, придут не скоро. – Она поморгала глазами. – Мне бы хотелось с кем-нибудь побыть.

 – Мне тоже. – Он захлопнул за собой дверь.

 Поначалу он изображал стеснительность, сидя поодаль от нее на диване, пока они пили кока-колу и слушали пластинки. Постепенно он переходил к роли приятного человека, с которым можно пооткровенничать. Он чуть было не дошел до критики в адрес Люка, но из осторожности вовремя остановился, понимая, что в этом случае Аннабель сразу даст ему отпор. Прикрываясь стремлением компенсировать пропущенную вечеринку, Сэм пригласил ее – с неким оттенком застенчивости – на танец.

 Его робкая восхищенность тронула Аннабель. Покачиваясь в такт музыке, она положила голову ему на плечо. Когда Сэм начал ритмично поглаживать ее по спине вдоль позвоночника, она лишь вздохнула.

 – Я так рада, что ты пришел, – прошептала она. – Теперь я чувствую себя гораздо лучше.

 – Мне было тяжело сознавать, что ты сидишь здесь одна в таком настроении. Все-таки Люку очень повезло, что у него такая девушка, как ты. – Сэм замолчал, удостоверяясь, что его слова услышаны. Когда он продолжил, голос звучал нетвердо: – Я… м-м-м… я все время думаю о тебе, Аннабель. Знаю, что не должен думать, но ничего не могу с собой поделать.

 – Правда? – Ее глаза заблестели, она откинула голову, чтобы посмотреть ему в лицо. – А что ты обо мне думаешь?

 – Думаю о том, какая ты красивая. – Он приблизил свои губы к ее губам, почувствовал, как она вздрогнула. Его забавляло то, с какой легкостью женщины сдаются. Скажи ей, что она красива, и она поверит всем твоим словам. – Когда ты приходишь в наш дом или в клуб, я не могу отвести глаз от тебя. – Он слегка коснулся своими губами ее губ, затем, словно придя в себя, отпрянул. – Прости. – Он провел дрожащей рукой по волосам. – Мне пора идти.

 Но он не пошевелился, а лишь стоял и смотрел на нее. Мгновение спустя теперь уже она, как он надеялся и планировал, приблизилась к нему и обвила руками его шею.

 – Не уходи, Сэм.

 Он остроумен, мило обошелся с ней, к тому же красиво целуется. Короче, отвечает всем требованиям Аннабель. Он опустил ее на кушетку и овладел ею. Его тело содрогалось от экстаза. Но еще больший экстаз испытывал он от сладостного ощущения того, что отобрал-таки у Люка принадлежавшую ему добычу.

* * *

 В тот момент, когда Аннабель издавала страстные стоны в объятиях Сэма, Мадам направилась за кулисы «Волшебной двери». Ей было неприятно нести кому-либо плохие вести. Но делала она это не столько ради коллег по магазинчикам Французского квартала и даже не столько ради себя, сколько ради Роксаны.

 – Месье Нувель!

 Макс оторвался от своих разработок и увидел Мадам в дверях своей уборной. Неподдельная радость вспыхнула в его глазах. Он встал и поцеловал ей руку.

 – О, Мадам, добрый вечер, добро пожаловать. Какое счастье видеть вас вновь.

 – Хотелось бы мне сказать вам, мой друг, что я пришла посмотреть на представление, но пришла я не ради него. – Она заметила, как улыбка гаснет в его глазах, превращаясь в тревогу.

 – Есть какая-то проблема?

 – Да, и я должна вам о ней поведать, к сожалению. Мы можем здесь поговорить?

 – Конечно. – Он закрыл дверь и подвел ее к креслу.

 – В начале этой недели мой магазин ограбили.

 Это показалось бы парадоксом, но его охватил гнев. Несмотря на то что он сам был грабителем. В данном случае Макс таковым не был. А Мадам была другом; другом, тяжело переживающим такое событие, как кража.

 – Что же у вас взяли?

 – Сотню долларов или около того и еще несколько безделушек. Это неприятность, месье, но не трагедия. Я, конечно же, обо всем сообщила в полицию, и, конечно же, вряд ли здесь можно мне чем-нибудь помочь. Если занимаешься бизнесом, будь готов к потерям. Я не придавала бы всему этому такого значения, если бы через день или два не услышала, что еще два магазина – «Новоорлеанский боти́к» на улице Бурбонов и «Рандеву» на улице Конти – тоже были ограблены. Насколько я знаю, на небольшую сумму. Еще через день ограбили магазин рядом с моим – и сумма на сей раз была побольше. Взяли несколько ценных изделий из фарфора и несколько сотен наличными.

 Макс провел пальцем по усам.

 – А кто-нибудь видел грабителя?

 – Может быть, видел, – Мадам перебирала пальцами амулет на своей груди, закрытой красным шелковым шарфом, – а может, и нет. Когда мы, торговцы, стали жаловаться друг другу на постигшие нас беды, выяснилось, что кое-кто, кого мы знаем, заходил в магазины перед пропажей. Не исключено, правда, что это всего лишь совпадение.

 – Совпадение? – Макс взметнул брови. – Вряд ли. А почему вы ко мне пришли по этому поводу, Мадам?

 – Потому что в каждом из магазинов побывала Роксана.

 Мадам поджала губы, увидев, как изменяется лицо Макса. Ушли, исчезли тревога, интерес, явное стремление помочь.

 – Мадам, – произнес он странным, острым как меч, еле слышным голосом. – Как вы смеете?

 – Смею, месье, потому что люблю девочку.

 – И тем не менее обвиняете ее в том, что она забрела к вам в магазин и украла у тех, кто любит ее и доверяет ей.

 – Нет. – Мадам пожала плечами. – Я ее не обвиняю. Она не взяла бы у меня ничего из того, что принадлежит мне. Ведь душой-то она чувствует, что стоит ей только попросить, и я ей все дам. Она была не одна во время всех этих визитов, месье.

 Еле сдерживая ярость, Макс поднялся, чтобы налить себе и ей по рюмке коньяка. Он ничего не сказал до тех пор, пока не предложил Мадам рюмку и не отпил из своей.

 – И с кем же она была?

 – С Сэмюэлом Уайаттом.

 Переварив эту информацию, Макс кивнул. Ему хотелось бы сказать сейчас, что он удивлен. Хотелось бы сказать, что он не чувствовал неизбежности происшедшего. Он приютил парня, сделал для него все, что мог, и тем не менее каким-то образом чувствовал, что поплатится за это.

 – Секундочку! – Он подошел к двери и позвал Роксану. Одетая в сценический костюм, она вошла в уборную отца. Лицо ее расцвело в улыбке при виде Мадам.

 – Вы пришли! – Она бросилась к Мадам и чмокнула ее в щеку. – Ой, как я рада, что вы пришли. Вы увидите новый фокус. Мы с Люком первый раз показали его в дневном представлении. У нас так хорошо получилось, правда, папа?

 – Да. – Он захлопнул дверь и, нагнувшись, положил ей руку на плечо. – У меня к тебе вопрос, Роксана. Важный. Ты должна сказать мне правду, какой бы она ни была.

 Улыбка потухла в ее глазах. Взгляд стал значительным и слегка испуганным.

 – Я не стану лгать тебе, папа. Никогда не стану.

 – Ты заходила в магазин к Мадам на этой неделе?

 – В понедельник после школы. Мадам гадала мне на картах.

 – Ты была одна?

 – Да, я имею в виду, когда она гадала. А так со мной был Сэм, но он ушел раньше.

 – Ты что-нибудь взяла в магазине Мадам?

 – Нет. Я подумала, что, может быть, куплю голубую бутылочку с пробкой в виде павлина, – она взглянула на Мадам, ожидая от нее подтверждения сказанному, – чтобы подарить ее Лили на день рождения. Но у меня не было с собой денег.

 – Не купила, Роксана, а взяла.

 – Я… – Ее губы, задрожав, разомкнулись. Она поняла, о чем речь. – Я ничего не взяла бы у Мадам, папа. Неужели я бы смогла? Она же моя подруга.

 – А ты не видела, чтобы Сэм что-либо брал у Мадам или в других магазинах, в которых вы побывали на этой неделе?

 – Ой, папа, нет. – При мысли об этом на глаза навернулись слезы. – Он не мог такое сделать.

 – Посмотрим, мог он или не мог, – он поцеловал ее, – прости, Роксана. Забудь об этом до конца представления, но готовься узнать правду, какой бы она ни была.

 – Он мой друг.

 – Надеюсь, что это так.

* * *

 В начале второго ночи Макс открыл дверь комнаты Сэма. Он увидел очертание его фигуры под одеялом и тихо подошел к кровати. Проснувшись, Сэм поднялся с подушки и лениво разомкнул веки. На его лицо падал лунный свет.

 – Чувствуем себя лучше? – спросил Макс.

 – Да вроде бы, – вяло улыбнулся Сэм. – Простите, я вас сегодня подвел.

 – Пустяки, – Макс включил свет, не обратив внимания на то, как Сэм хрюкнул от удивления, – заранее извиняюсь за свое вторжение. Но без этого не обойтись. – Он подошел к стенному шкафу.

 – Что происходит?

 – Тут либо одно, либо другое. – Макс подвинул висящую на вешалке одежду. – Если я уберегу свой дом от бед, то сослужу тебе плохую службу. Я искренне надеюсь на последнее.

 – Вы не имеете права лезть в мои личные вещи. – Сэм выпрыгнул из кровати в исподнем и схватил Макса за руку.

 – Делая это, я, быть может, спасаю твою репутацию.

 – Не надо, Сэм. – Красный от смущения, Мышка вошел в комнату и оттолкнул Сэма.

 – Ты, сраная рвань, убери руки. – Сэм дернулся было, но Мышка держал его крепко. Ярость хлынула через край, когда он увидел, как Макс достает с полки шкафа коробку. – Сволочь проклятая, я тебя за это убью.

 Макс спокойно снял крышку с коробки и принялся изучать содержимое. Банкноты были аккуратно сложены и схвачены резинками. Нашлась там и часть безделушек, перечисленных Мадам в списке, который она дала Максу. Остальные, по всей вероятности, уже проданы, предположил Макс. С тяжелым сердцем посмотрел он на Сэма.

 – Я принял тебя в свой дом, – медленно заговорил Макс. – Я не жду за это благодарности, так как ты работал за комнату и стол. Но я доверил тебе свое дитя, а она доверяла тебе как другу. Ты же использовал ее в своих целях, причем так, что вместе вот с этим ты украл и ее детство. Если бы я был склонен к насилию, я бы за одно это тебя убил.

 – Она знала, чем я занимался, – выпалил Сэм. – Она была соучастницей. Она…

 Он замолчал на полуслове, так как Макс со всего размаху врезал ему по лицу.

 – Наверное, я все-таки склонен к насилию. – Он подошел вплотную к Сэму и посмотрел ему прямо в глаза. – Ты возьмешь вещички и уберешься отсюда немедленно. Я воздам тебе по заслугам. Ты не только уйдешь из этого дома, но и из квартала. Понял меня? Я знаю каждый дюйм в Старом городе. И если ты до рассвета оттуда не уберешься, я об этом узнаю и тебя найду. – Он повернулся и пошел к двери. – Отпусти его, Мышка. Проследи за тем, чтобы он взял только свои вещи.

 – Ты у меня за это заплатишь, сволочь. – Сэм вытер кровь с губы. – Клянусь богом, заплатишь!

 – Я уже заплатил, – бросил Макс через плечо, – допустив тебя в свою семью.

 Сэм схватил джинсы, висевшие на спинке стула, и стал их натягивать. Ухмыльнувшись, он взглянул на Мышку:

 – Кати отсюда свои яйца, педрила! Рассмотрелся тут, как я одеваюсь!

 Мышка слегка покраснел, но промолчал.

 – С удовольствием уберусь отсюда ко всем чертям. – Сэм вытащил рубашку. – Я тут два месяца с тоски подыхаю.

 – Ну так отчаливай. – В дверном проеме появился Люк. Его глаза блестели. – А у нас будет время выветрить вонь от ползучей твари, которая прячет свою жопу за маленькими детьми.

 – А тебе не кажется, что ей нравилось, как ее используют? – Вызывающе ухмыляясь, Сэм запихнул остатки одежды в сумку из джинсовой ткани. – Бабам-то как раз это и нравится, жопа! Спроси у Аннабель.

 – Это еще что за черт?

 – А вот что! – Сэм втиснул плечи в куртку, подаренную ему Лили. В ней ему будет тепло зимой. – Коли уж ты спрашиваешь, может быть, тебе будет интересно узнать, что пока ты вечером развлекал публику, я трахал твою бабу так, что у нее мозги вылетали. – Он увидел ярость на лице Люка, увидел, что тот ему не верит. Он оскалил зубы. – Прямо на той уродской цветастой кушетке у нее в гостиной.

 Ухмылка Сэма была жесткой и холодной как лед.

 – Я ее за пять минут вытащил из красных кружевных трусиков. Ей больше всего нравится сверху, так ведь? Так, чтобы ей можно было поглубже вставить. А еще родинка у нее под левой сиськой сексуальна как черт знает что, ты так не считаешь?

 Он весь напрягся в ожидании схватки. Люк бросился на него. Но Мышка, сработав моментально, схватил Люка и оттащил к двери.

 – Не стоит он того, – приговаривал Мышка. – Не надо, отпусти его. Он того не стоит.

 Сэм усмехнулся им вслед. Мышка потащил Люка к лестнице.

 – Выйди и поостынь немного, – сказал Мышка.

 – Уйди ты от меня, черт бы тебя побрал!

 – Макс хочет, чтобы он убрался отсюда. – Мышка неподвижно стоял на верху лестницы. Если бы понадобилось, он мог бы спустить Люка с этой лестницы. – Это все, что ему нужно. Пойди на улицу, пройдись. А мне надо убедиться, что он ушел.

 Отлично, подумал Люк. Блеск. Сейчас Сэм выйдет. А Люк его дождется. Он сбежал вниз по ступенькам лестницы во двор. Ирландская кровь закипела в его венах. Сжав кулаки, он стал дожидаться Сэма. Он собирался проследовать за Сэмом квартал-другой, а затем избить до усеру.

 Но тут он услышал ее плач. Он стоял лицом к улице, все его тело напряглось; в голове не было ничего, кроме желания бить. Она плакала, словно сердце ее разбилось, свернувшись калачиком на каменной скамейке у закрывшихся на ночь азалий.

 Будь она по натуре плаксивой, Люк скорее всего не обратил бы на нее внимания и прошел мимо. Но за все годы, проведенные в семье Нувель, он ни разу не видел слез на ее глазах, за исключением того периода, когда она болела ветрянкой. Ее плач пронял Люка и взял за сердце.

 – Ты чего, Рокси? – Недоумевая, Люк подошел к скамейке и погладил ее по голове. – Не надо!

 Она рыдала, уткнув лицо в колени.

 – Господи Иисусе! – Хотя это никак не входило в его планы, Люк сел рядом и обнял ее. – Ладно тебе, малыш, не плачь ты из-за него. Он сволочь, гад ползучий. – Люк вздохнул и стал как бы укачивать ее. Она начала постепенно остывать. – Он того не стоит, – сказал он отчасти самому себе, поняв, что слова Мышки оказались как нельзя кстати.

 – Он меня использовал, – прошептала Роксана, прижимаясь к груди Люка. Она уже могла сдерживать свои рыдания и уже чувствовала себя способной остановить поток слез. – Он изображал из себя моего друга, а на самом деле никогда им не был. Он использовал меня, чтобы красть вещи у людей, которые мне дороги. Я слышала, что он сказал папе. Похоже, он ненавидит нас, ненавидел все это время.

 – Может, и ненавидел. А нам-то что?

 – Я привела его в дом. – Роксана сжала губы. Она подумала, что вряд ли сможет простить себя за это. – А он… неужели он занимался этим с Аннабель?

 Люк вздохнул и прижался щекой к голове Роксаны.

 – Похоже, что да.

 – Как жаль.

 – Если она так просто его к себе подпустила, то я не думаю, что она вообще была моей.

 – Ему хотелось причинить тебе боль. – Она провела пальцем по его руке. – Мне кажется, он всем хотел причинить боль. Поэтому он и воровал. Он ведь делал это не так, как папа.

 – Да, да, – выговорил Люк, думая о чем-то другом. – Что?

 – Я говорю, воровал. Папа никогда не украл бы у друга или у кого-нибудь, кому он мог бы этим причинить боль. – Она зевнула. Истерика отняла у нее все силы. – Он берет камни и все такое прочее. А эти вещи всегда застрахованы.

 – Бог ты мой! – Он столкнул ее со своих коленей так, что она шлепнулась копчиком прямо на скамейку. – А ты давно об этом знаешь? Давно ты знаешь, чем мы занимаемся?

 Она снисходительно улыбнулась, в ее распухших от слез глазах отразился, сверкая, лунный свет.

 – Я всегда знала.

* * *

 Сэм ушел из дома, но не из квартала. Он не мог уйти оттуда, пока не сведет счеты. Был только один способ уличить его. Роксана накапала. Легко было убедить себя в том, что она изначально знала о его деяниях. Словно вальсируя, она залетала в эти магазины и вылетала из них, в результате все получалось так гладко. А потом она на него донесла, и его выкинули из теплой постели, унизили. Она должна заплатить за это.

 Он ждал ее. Он знал маршрут, по которому она ходила из дома в школу. Иногда даже сам провожал ее, пытаясь быть добрым с ней. Пытался быть добрым, подумал Сэм, ударив кулаком по ладони. И вот как она отблагодарила его.

 Он простоял несколько часов в переулке, ежась под холодным моросящим дождем. Он с трудом переносил холод.

 И за это она тоже заплатит. Заметив ее, он сделал несколько шагов назад. Можно особенно не осторожничать, решил он. Она уныло, опустив глаза, плелась с рюкзаком за плечами. Он подождал, когда она пройдет мимо, и набросился на нее. Роксана даже не вскрикнула, когда кто-то схватил ее сзади и потащил в переулок. Она взметнула кулачки – она была прирожденным борцом, – но опустила их, увидев, что это Сэм.

 Глаза ее все еще были опухшими. Она негодовала. Негодовала из-за того, что была доведена до слез. Впрочем, их запас уже иссяк. Она подняла голову и угрожающе посмотрела на него совершенно сухими глазами.

 – Что тебе нужно?

 – Побеседовать. С глазу на глаз.

 В его взгляде было что-то, из-за чего ей захотелось убежать; что-то, чего раньше не было. Да, была в этом взгляде ненависть, но была и какая-то тоска, навевавшая аналогию с ржавой бритвой, которая не только бреет, но и может заразить.

 – Папа велел тебе уйти.

 – А ты думаешь, я боюсь этого старика? – Он оттолкнул ее к стене, скорее удивив, нежели причинив боль. – Я делаю что хочу, а в настоящий момент я хочу расквитаться с тобой. Ты мне должна, Рокс.

 – Должна тебе? – Забыв об удивлении и о боли в том месте на спине, которым она ударилась о стену, она подалась вперед. – Я привела тебя в дом. Я попросила папу дать тебе работу. Я помогла тебе, а ты потом обворовал моих друзей. Да я тебе и гроша не должна!

 – Ты куда? – Он схватил ее и поставил перед собой, едва она попыталась уйти. – В школу? Думаю, пока не стоит. Тебе надо немножко со мной побыть.

 Он обхватил рукой ее шею. Она попыталась закричать, протяжно и громко, но не смогла набрать воздуху.

 – Ты на меня настучала, Рокс.

 – Я этого не делала, – удалось ей прошептать. – Но сделала бы, если б знала.

 – Так это все равно, разве нет? – Он вновь толкнул ее, и на сей раз она больно ударилась головой об стену.

 Страх, неосознанный и неожиданный, заставил ее впиться ногтями в его лицо. Он взревел и выпустил ее из рук. Она добежала почти что до конца переулка, когда он поймал ее.

 – Сучка! – Тяжело дыша, он повалил ее на землю. Гнев и боль смешались с возбуждением. Он мог сделать с ней все, что захочет, абсолютно все, и никто не сможет его остановить.

 У нее закружилась голова. Она увидела, как он приближается к ней, и встала на четвереньки. Сейчас он ударит ее, она это знала, ударит очень больно. Целься ниже, сказала она себе, и бей его со всего размаху.

 Ей это не понадобилось. Пока она готовилась нанести удар, в переулок влетел Люк. Он набросился на Сэма с гортанным криком, который Роксане показался волчьим воем.

 Затем последовали глухие удары кулаков о плоть. Ей удалось подняться, ноги ее дрожали. Она тут же начала искать хоть какое-нибудь оружие – деревяшку, камень, металлический прут. Выбор пал на крышку от мусорного бака. Взяв ее, она направилась к дерущимся.

 Ей хватило мгновения, чтобы убедиться в том, что Люку помощь не нужна. Он уже оседлал Сэма и методично, безжалостно бил его кулаками по лицу.

 – Хватит! – Она отбросила крышку в сторону и схватила Люка за неуемные руки. – Остановись! Беда ведь будет, если ты его убьешь. – Ей пришлось наклониться, чтобы посмотреть Люку в его свирепые глаза. – Люк, папа не хотел бы, чтобы ты портил руки.

 Холодный, убедительный тон заставил Люка взглянуть на нее. Его запястья были все в синяках и крови. Он не мог не рассмеяться.

 – Верно. – Он коснулся окровавленной рукой ее лица. Он пришел в бешенство из-за предательства Аннабель, но это было ничто по сравнению с чувствами, которые охватили его при виде лежащей на земле Роксаны и склонившегося над ней Сэма. – Ты-то как, ничего?

 – Да. Хотела въехать ему по яйцам, но спасибо, что побил его за меня.

 – Нет проблем, мне это понравилось. Подбирай рюкзак и жди меня там, на тротуаре.

 – Ты не будешь больше его колошматить? – Она бесстрастно взглянула на изуродованное лицо Сэма. Как ей показалось, у него была сломана переносица и выбиты два зуба.

 – Нет. – Он резко повернул голову в сторону конца переулка. – Иди, Рокс, жди меня.

 Взглянув в последний раз на Сэма, Роксана повернулась и пошла.

 – Я мог бы тебя убить за то, что полез к ней. – Люк согнулся над Сэмом. – Еще раз подойдешь к ней или к кому-нибудь из нашей семьи, учти, я тебя убью.

 Люк распрямился. Сэм с трудом встал на локти. Его лицо горело, в теле было ощущение, будто на него наехал грузовик. Никто никогда его так не бил.

 – Я тебе отплачу, – произнес он хриплым голосом.

 Люк презрительно взметнул бровь.

 – Попробуй! Мой тебе бесплатный совет, Уайатт, вали отсюда, пока можешь ходить, не то в следующий раз одним носом не отделаешься.

 Когда Люк ушел, Сэм свернулся в клубок, пытаясь ослабить боль. А она, смешавшись с ненавистью, разъедала его. С трудом встав на ноги, плача, он поклялся в один прекрасный день отомстить им. В один прекрасный день они все за это заплатят.

11

 Париж, 1982

 – Я уже не ребенок. – Роксана вспылила. Возмущение сквозило в ее голосе, искрилось в ее глазах. Она резко оторвалась от окна, из которого открывался вид на весенний Париж.

 – Сие мне известно. – В отличие от дочери Макс говорил намеренно мягким тоном. Гнев дочери, казалось, ничуть не волновал его. Он плеснул сливок в чашку с крепким французским кофе. Годы превратили его волосы в блестящее олово.

 – Я имею право пойти с тобой, участвовать в твоих делах.

 Макс щедро намазал маслом булочку, откусил от нее кусочек, затем промокнул губы льняной салфеткой.

 – Нет, – сказал он, мягко улыбнувшись, и продолжил завтрак.

 Она чуть не закричала. Одному богу известно, как ей хотелось кричать, гневаться, бесноваться. Впрочем, подобное поведение вряд ли убедило бы ее отца в том, что она стала достаточно взрослой, чтобы занять свое место в его деле.

 Гостиная их люкса в отеле «Ритц» была обставлена роскошно. Роксана была одета в усеянное яркими цветами платье свободного покроя, в ушах блестели небольшие изумрудные серьги, заплетенная на французский манер замысловатая коса падала вдоль спины. Казалось, она блестяще вписывается в окружающую обстановку.

 Но душа и сердце Роксаны тянулись к мрачным переулкам и закопченным крышам. Кровь, которая неслась по ее венам, закрытым нежной, как лилия, кожей, была кровью вора. Требовалось лишь убедить отца в том, что ей пора начинать.

 – Папа. – Она допила его кофе, еще раз располагающе улыбнулась ему. – Я понимаю, ты хочешь меня уберечь.

 – Это главная задача любого родителя.

 – Вот за это-то я тебя и люблю. Но дай мне стать взрослой наконец.

 Он посмотрел на нее. Хотя на губах и застыла улыбка, в глазах была невыразимая грусть.

 – Никакая магия, которая есть в моем распоряжении, не смогла бы остановить тебя в этом.

 – Я готова. – Воспользовавшись его долгим вздохом, Роксана взяла его руку и наклонилась вперед. Взгляд ее снова стал нежным, а улыбка убеждающей. – Я и была готова. Я ничуть не хуже Люка.

 – Ты не представляешь себе, насколько хорош Люк. – Макс похлопал ее по руке и вернулся к своему завтраку.

 Интересно, подумал Макс, сколько раз они обсуждали эту тему с тех пор, как в четырнадцать лет она объявила о том, что готова участвовать в его закулисном представлении. До этого он и не предполагал, что дочь знает, чем он занимается после того, как гаснут огни рампы и публика расходится по домам. Глаза ее стали ледяными. Макс чуть было не усмехнулся. Такова магия женщины, подумал он.

 – Как бы хорош он ни был, – бросила она, – я могу быть лучше.

 – Это ведь не конкуренция, моя любимая.

 Он ошибается, решила Роксана. Она встала и вновь принялась расхаживать взад-вперед по гостиной. Это конкуренция, жестокая конкуренция, которая длится годами.

 – А все потому, что я не мужчина, – горечь слышалась в каждом звуке.

 – Не в этом дело. Я в определенной степени горжусь тем, что я феминист. – Макс еще раз вздохнул и отодвинул тарелку в сторону. – Ты еще слишком молода, Рокси.

 Он нажал не на ту кнопку.

 – Мне уже почти восемнадцать! – возмущенно выпалила она, повернувшись. – А сколько было ему, когда ты взял его с собой?

 – Намного старше, – промурлыкал Макс. – Я имею в виду внутренне. Я хочу, Роксана, чтобы ты ходила в колледж, училась, познавала вещи, которым я не могу тебя научить. Познай себя.

 – Я и так знаю, кто я. – Она вздернула голову, распрямила плечи. Макс на мгновение увидел в ней ту женщину, которой она должна стать. В нем загорелась гордость за дочь, она охватила его так быстро и так сильно, что слезы выступили на глазах. – Ты научил меня всему, что мне нужно было узнать.

 – Не совсем, – спокойно произнес Макс. – Мы с Лили держали тебя при себе, наверное, даже слишком, потому что иначе поступить не могли. А теперь мы хотим, чтобы ты пошла своим путем, самостоятельно. Если ты вернешься, я соглашусь с тем, что тебе так лучше.

 – А как насчет того, чего хочу я? – настаивала она. – Я хочу быть с тобой, когда ты пойдешь в Шоме, когда будешь открывать сейф. Я хочу на себе познать, что значит стоять в темноте с бриллиантами в руках.

 Макс понимал ее, слишком хорошо понимал. Он мог бы сожалеть о том, что рассказал ей все о драгоценных камнях, об их происхождении, потрясающей красоте и магической силе. Однако он редко сожалел о чем-либо в своей жизни.

 – Придет и твой черед, если суждено тому быть. Но не сейчас.

 – Черт возьми, я хочу…

 – Придется тебе подождать со своими хотениями. – Тон его был ровным и не допускающим никаких возражений. Одному ему было известно, какое облегчение почувствовал он, когда раздался стук в дверь. Взмахом руки он приказал Роксане открыть и принялся допивать кофе.

 Ей удалось подавить в себе ярость и открыть дверь с приятной улыбкой. Улыбка угасла, как только она увидела, что пришел Люк. Взгляд, который она нацелила на него, был острым как бритва.

 – Получила от ворот поворот? – ухмыльнулся он и, засунув руки в карманы, прошагал мимо нее в комнату. Дразнящий, женственный запах ее духов мгновенно зажег огонь у него в крови. Люк знал, что ничего не может с этим поделать, однако ему удавалось сделать свою реакцию на Роксану незаметной для нее, и ему не приходилось за такую реакцию расплачиваться.

 – Макс, – он порылся в серебряной корзиночке со слоеными пирожными и вытащил одно, – к твоему сведению, экипировку наконец всю привезли.

 – Ах, наконец-то. – Кивнув, он предложил Люку сесть. – Выпей кофе, а я схожу сам все проверю. Можешь составить компанию Роксане.

 Черт бы его побрал, если бы он захотел остаться с ней наедине. Такая возможность редко выдавалась в повседневной суете. Но, черт возьми, он знал, он прекрасно знал, что под платьем на ней не было ничего.

 – Я пойду с тобой. – Он уже вставал с кресла, но Макс, поднявшись, усадил его на место.

 – Не нужно. Мы с Мышкой все проверим. Нам ведь уже сегодня днем надо репетировать. – Он приблизился к зеркалу, чтобы поправить галстук и разгладить усы.

 Чувствуют ли они искорки, пробегающие между ними, спросил себя Макс. Сторонний наблюдатель от них, наверное, уже сгорел бы. Молодость, подумал он, вздохнув и улыбнувшись. Он увидел их отражение в зеркале. Оба они, находящиеся в разных концах комнаты, были напряжены, словно уличные кошки перед схваткой.

 – Когда Лили проснется, пожелайте ей от меня доброго утра. Встречаемся в «Паласе» в два. – Он подошел к дочери и поцеловал ее в щеку. – Au revoir, ma belle [16] .

 – Мы не договорили.

 – В два часа, – ответил он. – А вы пока пойдите вдвоем, погуляйте на парижском солнышке.

 Едва захлопнулась дверь за отцом, Роксана повернулась к Люку.

 – Ну уж на сей раз я в стороне не останусь.

 – От меня это не зависит.

 Она подошла к столу, за которым он сидел, и стукнула кулаком по льняной скатерти так, что посуда зазвенела.

 – А если бы зависело?

 Он посмотрел ей прямо в глаза. Он готов был задушить ее за то, что она стала такой прекрасной. Все последние годы она медленно, незаметно околдовывала его. Подобно вору, она подбиралась к нему, чтобы одним взглядом украсть у него дыхание.

 – Я поступил бы так же, как Макс.

 Это был удар. Она втянула в себя воздух. Острая боль от такого предательства пронзила ее.

 – Почему?

 – Потому что ты еще не готова.

 – Откуда ты знаешь? – Она откинула голову назад. Струящийся из окон свет падал на ее волосы, делая их пламенно-красными. Люк испугался, что она заметит страсть в его глазах.

 – Откуда ты знаешь, к чему я готова, а к чему нет?

 Это был открытый вызов. Слишком открытый. У него вспотели ладони.

 – Тащить камушки из виллы «Тримальда» – это тебе не обманывать зрителей всякими там чашками и шарами, Рокс.

 Нуждаясь в допинге, он взял чашку с кофе. Благодаря многочисленной тренировке ему удавалось сохранить твердость руки. Он знал, что может разозлить ее. Это было бы самое лучшее. Пока она негодовала, он мог не прикасаться к ней. Так, во всяком случае, он надеялся.

 – Я ничуть не хуже тебя, Каллахан. Ты даже не знал, как тасовать колоду, пока я тебя не научила.

 – Ох, тяжело небось сознавать, что тебя кто-то превзошел.

 Вначале она побледнела как полотно, а затем стала краснее стоящих между ними на столе роз. Она выпрямилась, и, к своей досаде, Люк увидел под платьем все очертания ее тела.

 – Безмозглый ублюдок! Ты не превзошел бы меня, если бы даже стоял на ходулях.

 Он лишь улыбнулся.

 – А о ком больше всего писала пресса после концерта в Нью-Йорке?

 – Идиот, который обкручивается цепями и залезает в сундук, который потом бросают в реку, неизбежно получает прессу.

 Ее раздражало, что все его эскапады были столь блестяще исполнены. Всякий раз, когда он запирался в очередной ящик, она как будто разрывалась на две части – одна восхищалась его мастерством и хитростью, другая испытывала отвращение.

 – Я получил прессу за то, что вылез, – напомнил он ей и вытащил одну из французских сигар, к которым пристрастился за последнее время, – за то, что был лучше всех. – Он щелкнул зажигалкой и задымил. – Довольствуйся своими симпатичными фокусами, Рокс, и своими симпатичными мальчиками, – каждого из них Люк готов был прикончить, – а опасную работу оставь тем, кто умеет ее делать.

 Она сработала быстро. Люк всегда ценил в ней это качество. Он еле успел поднять руку и перехватить ее кулак, прежде чем последний врезался ему в нос. Держа ее за сжатые пальцы, он встал. Они стояли лицом к лицу, почти не касаясь друг друга телами. Дрожь пронеслась по ее спине. Желание вспыхнуло в ней словно неукротимое пламя. Ей хотелось ненавидеть его за это.

 – Осторожно. – Предупреждение прозвучало спокойно, по меньшей мере как намек на то, что ей удалось разжечь в нем огонь страсти.

 – Если думаешь, что я испугалась, дай мне сдачи…

 Оба они были ошеломлены, когда он крепко схватил ее за подбородок и приблизил ее лицо к своему. Ее уста разомкнулись в удивлении и ожидании. В сознании не осталось ничего, кроме ощущения блаженства.

 – Я мог бы и посильней. – Слова вылетели со скрежетом, как будто кусочки стекла попали ему в горло. – И мы оба поплатились бы за это.

 Он оттолкнул ее прежде, чем успел сделать то, чего никогда бы себе не простил. На пути к выходу из номера он бросил резким, приказным тоном:

 – В два часа! В костюме!

 После чего захлопнул за собой дверь.

 Ощутив дрожь в коленях, Роксана опустилась в кресло. После нескольких глотков воздуха она провела рукой по горлу, пытаясь проглотить образовавшийся там комок. На мгновение, на одно короткое мгновение он посмотрел на нее так, как будто почувствовал в ней женщину. Женщину, которую он может захотеть. Женщину, которую он хотел.

 Она еще раз прерывисто вздохнула и покачала головой. Это смешно. Он всегда считал ее ненужной обузой. Ее это, впрочем, не тревожило. Период глупой детской влюбленности давно миновал.

 Как бы то ни было, мужчины ее не интересовали. У нее были иные, более серьезные планы.

 Черта с два собиралась она ждать четыре года, пока будет учиться в колледже, прежде чем претворить их в жизнь. Она сжала губы. Черта с два будет она ждать еще одну неделю. Настало время воплотить созревавшую в ее голове идею. Улыбнувшись самой себе, она положила ногу на ногу и машинально подхватила не докуренную Люком сигару. Она откинулась в кресле и принялась пускать кольца дыма в потолок. А также кое-что замышлять.

* * *

 Люку оставалось лишь благодарить бога за то, что он дал ему столько забот. Даже в перерывах между репетициями представления в «Паласе» и приготовлениями к «работе» в Шоме у него не оставалось времени на мысли о Роксане. Исключение составляли те мгновения, когда, как правило в три часа ночи, он просыпался в холодном поту и в досаде после того, как она снилась ему. Это были невероятно четкие, дерзкие сны, в которых ее длинное белое тело обвивалось вокруг него. Ее роскошные волосы веером рассыпались по покрытой росой траве на глухой поляне. Ее колдовские глаза окутывала пелена страсти.

 Если и был где-то ад, то Люк не сомневался, что ему гореть там за одни только эти сны. Ведь, боже мой, он же рос вместе с ней и был для нее почти братом. Единственным, что оберегало от него Роксану, была укоренившаяся в его сознании идея, будто сделав с ней то, что ему хотелось, он тем самым совершит некое духовное кровосмешение.

 Кроме того, она, как ему казалось, станет смеяться над ним, если он проявит свои чувства. И этот смех высушит его до костей. Надо выйти отсюда. Он понял это после того, как десять с лишним раз прошагал взад-вперед по комнате. Подольше погулять перед ужином, понаслаждаться парижскими сумерками – это как раз то, что ему нужно. Он схватил свою черную кожаную куртку и встал перед зеркалом. Так он оставался довольно долго, теребя пальцами шевелюру.

 На протяжении многих лет он не замечал изменений в своей внешности. Впрочем, мало что и изменилось. Волосы по-прежнему были темными, густыми, достаточно длинными, чтобы завиваться около воротника или быть собранными в косичку. Глаза, как и прежде, были синими, а длина его черных ресниц уже перестала удивлять его. Он понял, что его романтически привлекательная внешность имеет успех у женщин, которые придают значение таким вещам. Кожа оставалась такой же гладкой, плотно обтягивающей узкие кости. Когда-то в подростковом возрасте Люк пробовал отрастить усы, но решил, что они ему не идут. Сейчас он был гладко выбрит.

 Во время одного из трюков он сломал переносицу. С тех пор все удачно срослось. Это, однако, немного огорчало его.

 К двадцати одному году он вырос до метра восьмидесяти пяти. Тело было поджарым. Затравленный взгляд, столь частый в его детстве, ныне почти не появлялся на его лице. За годы, проведенные с Максом, он научился управлять телом, умом, эмоциями. Он был и всегда будет благодарен за это Максу.

 Ему бы только время да побольше силы воли, и он разорвет цепи, в которые он оказался закованным из-за своих чувств к Роксане.

 Он отвернулся от зеркала, вышел из номера и по длинному, устланному ковром коридору направился к лифтам. По дороге он бросил взгляд на миловидную белокурую горничную, которая везла перед собой тележку.

 Надо бы сменить полотенца и ароматические таблетки на подушках, подумал он. Мальчишка, некогда спавший в канавах, настолько привык к подобной роскоши, что уже почти не замечал ее.

 – Bon soir [17] , – промурлыкал Люк, поравнявшись с ней.

 – Bon soir, monsier, – она застенчиво улыбнулась, после чего постучала в одну из дверей.

 Люк был уже почти у лифтов, как вдруг застыл как вкопанный. Запах! Это же запах Роксаны! Черт возьми, неужели он настолько бредит ею, что ему повсюду чудятся ее запахи? Он встряхнулся, сделал еще один шаг и вновь застыл. Он повернулся и, прищурившись, стал внимательно изучать горничную, которая в этот момент вставляла универсальный ключ в замочную скважину.

 Эти ноги. Он выдвинул вперед нижнюю челюсть и вперился глазами в длинные тонкие ноги, наполовину скрытые темной форменной юбкой.

 Ноги Роксаны.

 Она уже входила в номер, когда Люк ухватился за дверь.

 – Что ты делаешь?

 – Pardon [18] . – Она смотрела на него из-под полуопущенных ресниц.

 – Кончай ломать комедию, Роксана! В чем дело?

 – Заткнись, – прошипела она, схватила его за руку и затащила в номер. Она была в ярости, но с этим, решила она, можно подождать. Сейчас ей нужно все выяснить.

 – Как ты узнал, что это я?

 Вряд ли он смог бы признаться, что узнает ее ноги, где бы они ни ходили, а посему солгал:

 – Только не надо! Интересно, кого ты хотела обмануть таким нарядом?

 Вообще-то наряд был идеальным. Короткий светлый парик полностью изменил ее облик. Даже цвет глаз казался другим. Цветные контактные линзы, подумал он, могут превратить изумрудно-зеленые глаза в дымчато-карие. Она обладала достаточным опытом по части косметики, чтобы слегка изменить цвет кожи и даже форму лица. Она также немного увеличила талию и, в чем Люк не сомневался, надела один из тех хитрых лифчиков, которые следовало бы поставить вне закона.

 Их обоих распирали чувства, по сравнению с которыми сам повод был эфемерным.

 – Шпион! – все еще гневно шептала она. – Я десять минут находилась в номере Лили, и она меня не узнала.

 Все потому, что последние два года не заглядывалась на твои ноги, подумал он.

 – А я вот узнал, – сказал он, не вдаваясь в причины. – Ну а теперь расскажи, какого черта ты сюда пришла.

 – Я хочу украсть драгоценности миссис Мелвилл.

 – Что за чертовщина?

 Ее глаза вспыхнули. Может быть, сейчас они и карие, но все равно это глаза Роксаны, подумал Люк.

 – Оставь меня в покое. Я пробралась сюда и с пустыми руками не уйду. Я рассчитала все до мельчайших деталей, и тебе не удастся испортить мне обедню.

 – А что ты будешь делать, когда миссис Мелвилл позовет жандармов?

 – Естественно, я буду шокирована, возмущена и оскорблена. Как любой другой постоялец этой гостиницы. – Отвернувшись от него, Роксана направилась к платяному шкафу. Она извлекла из кармана носовой платок, чтобы не оставлять отпечатков пальцев, когда будет выдвигать ящики.

 Люк издал звук, в котором смешались удовольствие и отвращение.

 – Думаешь, ее камушки так и ждут тебя в ящике? В «Ритце» для таких вещей есть сейф внизу.

 Роксана посмотрела на него испепеляющим взглядом.

 – Она не хранит их в сейфе. Я слышала, как вчера вечером они с мужем ругались по этому поводу. Она хочет иметь их под рукой, чтобы можно было каждый вечер подбирать их к туалету.

 Хорошо работает, подумал Люк. Очень хорошо. Он стал искать другое слабое звено в ее плане.

 – А как ты поступишь, если кто-то из них войдет, пока ты тут роешься?

 – А я и не роюсь, – быстрым профессиональным движением она задвинула ящик, – я пришла менять постель. А вы что здесь делаете?

 – Ладно, Рокс, хватит. – Он схватил ее за руку. – Мы готовились к делу в Шоме несколько месяцев. И я не хочу, чтобы все накрылось из-за твоих дешевых штучек.

 – Одно с другим не связано. – Она отпрянула от него. – И это не дешевые штучки. Видел, какие на ней камни?

 – А может, они искусственные.

 – Это уже я буду выяснять. – Взметнув вверх одну бровь, она вытащила из кармана ювелирную лупу. – Я живу рядом с Максом уже почти восемнадцать лет, – сказала она, убирая лупу в карман, – и я знаю, что делаю.

 – То, что ты сделаешь, – это пойдешь отсюда ко всем… – Он оборвался на полуслове, когда услышал, как загремел ключ в замке. – Мать твою!

 – Я могу закричать, – спокойно произнесла она, – сказать, что ты ворвался в номер и напал на меня.

 Времени давать отпор не было.

 Он угрожающе посмотрел на нее, после чего использовал свой единственный шанс – залез под кровать.

 Затаив дыхание, Роксана начала снимать белье с кровати. Когда дверь открылась, она распрямилась и слегка покраснела.

 – О, месье Мелвилл, – произнесла она с сильным французским акцентом. – Я должна… вернуться позже?

 – Не надо, голубушка. – Это был плотный американец из Техаса пятидесяти с лишним лет; из-за проклятой французской еды он страдал несварением желудка. – Делай свое дело.

 – Merci. – Роксана разглаживала рукой простыню и взбивала подушки. Она чувствовала, что его взор прикован к ее заднему месту.

 – По-моему, я тебя здесь раньше не видел.

 – Это не… – она еще ниже склонилась над кроватью, – мой обычный этаж. – Войдя в роль, она повернулась и окинула его взглядом из-под длинных ресниц. – Вы хотите еще полотенца, месье? Я могу вам что-то принести?

 – Ну что ж. – Он нагнулся, чтобы пощекотать ее подбородок. Запах виски донесся из его рта, не сказать чтобы совсем неприятный. – Смотря что ты имеешь в виду. Может, пирожные?

 Она захихикала и заморгала.

 – О, monsier, вы меня соблазняете, oui?

 Ух, черт возьми, как бы ему этого хотелось. Развернуть такой симпатичный сверточек намного приятнее, нежели идти в оперу, куда его тащит жена. Но на это нужно время. Забыв о несварении, он решил пока заняться похлопываниями и пощипываниями.

 – Жуть как хочется попробовать французское пирожное. – Мелвилл пошлепал ее по попке, а когда она хихикнула, ухватил ее за грудь.

 Люку казалось, что у него вырастают клыки. Краснея и переводя дыхание, Роксана посмотрела на Мелвилла большими карими глазами.

 – О, monsier. Вы все такие, американцы.

 – Я не просто американец, крошка, я техасец.

 – А. – Она позволила ему коснуться губами своей шеи. В это время Люк беспомощно сжимал кулаки под кроватью. – А правда ли то, что говорят о техасцах, monsier? Что у них все… больше.

 Мелвилл присвистнул и крепко поцеловал ее в губы.

 – Именно так, крошка. А почему бы тебе самой в этом не убедиться? – Он забыл о жене и о желудке и повалил ее на кровать. Люк готов был выскочить и отколотить его.

 – Но, monsier, я на работе. – Хихикая, Роксана высвободилась из его объятий. – Меня уволят.

 – А как насчет того, когда ты не на работе?

 Не выходя из нарисованного техасцем образа французской потаскушки, она вновь покраснела и маняще прикусила нижнюю губу.

 – Может быть, встретимся в полночь. – Она взмахнула ресницами. – Здесь недалеко есть кафе, называется «У Робера».

 – Ну что ж, думаю, что приду. – Он еще раз прижал ее к себе и схватил ее за накладные бока. – Найдешь меня там. Тебя как зовут, красотка?

 – Моник. – Она провела рукой по подбородку. – Буду ждать полуночи.

 Он в очередной раз ущипнул ее, подмигнул и вышел из номера, предаваясь мечтам о сексе с юной француженкой. Роксана плюхнулась на кровать и взревела от смеха.

 – Да, ну и нравы, – бормотал Люк, вылезая из-под кровати. – Ты разрешила этому подонку всю себя облапать, чуть ли не залезть на тебя, и все это так, смеха ради. Мне бы надо тебя отшлепать.

 Держась за бока, она выдохнула последний смешок.

 – Ой, пора бы и повзрослеть.

 Она задержала дыхание, когда Люк схватил ее за руку и, потянув на себя, поставил на ноги. Она увидела ярость в его глазах и решила не сопротивляться.

 – Ты, по-моему, уже повзрослела за нас двоих. У тебя это, Рокс, неплохо получается. Интересно, сколько красивеньких студентиков облапало тебя потными руками?

 На сей раз она покраснела по-настоящему.

 – Не твое дело.

 – Нет, черт возьми, мое! Я… – «без ума от тебя», едва не вырвалось у него, но он сдержал эти слова, – кто-то ведь должен за тобой последить.

 – Я и сама могу. – Она локтем отстранила его, с ужасом почувствовав дрожь в спине. – К твоему сведению, куриная голова, он лапал не меня. Там, где он лапал, было столько подкладок, что ими можно матрац набить.

 – Это не имеет значения. – Он попытался схватить Роксану за руку, но она отдернула ее. – Уходим отсюда. Сейчас же.

 – Ты можешь идти. А я должна взять то, за чем пришла. – Она собралась расположиться в номере на некоторое время. – Мне это нужно, как никогда. Эта грязная скотина купит жене целую корзину новых драгоценностей. Так ему и надо – будет знать, как встречаться в кафе со всякими там французскими куколками.

 Люк нехотя крякнул и провел рукой по волосам.

 – Ты и есть французская куколка, Рокс.

 – Я как раз та, которая заставит его заплатить за измену. – Глаза ее стали строгими. В них было достаточно хитрости, чтобы вызвать у Люка невольное восхищение. – Интересно, что он будет обо мне рассказывать? Скажет, что вошел в номер, увидел горничную, опишет меня – не очень подробно, потому что сам будет виноват и испуган. Лучше так, чем если бы он меня вообще не увидел. – Она подошла к шкафу и, пошарив рукой по верхней полке, улыбнулась. – Et voila! [19]

 И она потянулась за трехэтажной шкатулкой с драгоценностями.

 – Боже ты мой, Люк, она, наверное, весит двадцать фунтов. – Прежде чем он успел ей помочь, Роксана поставила шкатулку на пол и присела рядом с ней. – Моя! – упреждающе прошипела она, шлепнув его по потянувшейся было к шкатулке руке. Она вытащила из кармана набор замысловатых острых предметов, выбрала один из них и с его помощью принялась за шкатулку.

 Вся операция заняла у нее сорок три секунды – Люк засек время. Он не мог не признать, что она была лучше, намного лучше, чем он думал.

 – Вот это да! – Ее сердце забилось с бешеной скоростью, когда она открыла шкатулку. Все там светилось, блестело и сверкало. Она чувствовала себя Аладдином в пещере. Нет, скорее как сорок разбойников, подумала она. – Потрясающе! – Повинуясь непреодолимому желанию, она опустила руку в шкатулку.

 – Если только они настоящие, – трудно было сдержать столь знакомую дрожь, однако твердость голоса удалось сохранить. – Кстати, профессионал не распускает слюни над добычей.

 – А я и не распускаю. – Она опять засмеялась и лучезарно улыбнулась ему. – Может быть, чуть-чуть. Люк, ну разве это не потрясающе?

 – Если… – его голос дрогнул, – они настоящие, – повторил он.

 Роксана лишь вздохнула по поводу его близорукости и вытащила лупу.

 Обследовав колье из сапфиров и бриллиантов, она встала на колени.

 – Настоящие, Каллахан. – Ускорив свои действия, она изучила одну за другой все драгоценности, а затем завернула каждую в полотенца. – Не скажу, что бриллианты второй воды, скорее третьей, но и они сойдут. Я думаю, сто шестьдесят – сто семьдесят тысяч чистыми.

 Он думал примерно так же, однако не хотел говорить ей, насколько одинаково они мыслят. Он поднял ее и поставил на ноги, после чего протер шкатулку и, обхватив полотенцами, поставил на место.

 – Пошли!

 – Ну что, Люк. – Она преградила ему путь, глаза ее смеялись. – По крайней мере, ты теперь можешь сказать, что я хорошо поработала.

 – Новичкам всегда везет. – Он ухмыльнулся.

 – Везение здесь ни при чем. – Она ткнула пальцем ему в грудь. – Хочешь ты того или нет, Каллахан, но у тебя появился новый партнер.

12

 – Ты несправедлив.

 Роксана стояла в уборной своего отца, полностью одетая для выступления. Блестки и изумрудные бисерины на ее платье без бретелек сверкали от света и дрожали от негодования.

 – Я доказала свои способности, – настаивала она.

 – Ты доказала свою импульсивность, безрассудство и упрямство. – Вдевая запонку в манжет своей сорочки, Макс увидел в зеркале ее разгневанное лицо. – И я повторяю, что не пойдешь на дело в Шоме. Мой выход через десять минут, юная леди, мне надо к нему подготовиться. У вас еще есть ко мне дела?

 В это мгновение ее словно отбросили назад, в детство. Ее нижняя губа задрожала, и она плюхнулась в кресло.

 – Папа, ну почему ты мне не доверяешь?

 – Напротив, я тебе абсолютно доверяю. Но ты должна доверять мне, когда я говорю, что ты не готова.

 – Но Мелвиллы…

 – Это был риск, на который ты ни в коем случае не должна была идти. – Он покачал головой и, подойдя к ней, взял ее за опущенный подбородок. Ему, как никому другому, было известно, что значит мечтать обо всех этих сверкающих игрушках, о том ощущении, которое охватывает тебя, когда ты крадешь их под покровом ночи. Как он мог подумать, что его дитя, человек его крови, может чем-либо отличаться от него? Похоже, свернула она с пути истинного, подумал он. И все же отцовская гордость есть отцовская гордость.

 – Ma belle, послушай, что я тебе скажу. Никогда в жизни не мути воду в своем пруду.

 Роксана взметнула бровь.

 – Не помню, папа, чтобы ты хоть раз вернул камешки.

 Захваченный врасплох, Макс провел языком по зубам.

 – Да, – процедил он, – дареному брильянту в зубы не смотрят, если можно так выразиться. И все-таки то, что ты добыла, – это лишь капля по сравнению с тем, что мы должны добыть сегодня. Мы целый месяц готовились, Роксана. Все рассчитано до секунды. Если бы даже я захотел взять тебя или кого-нибудь другого на этом этапе, то тем самым нарушил бы это очень хрупкое равновесие.

 – Отговорка, – бросила она, чувствуя себя маленькой девочкой, которую не пускают на вечеринку. – И в следующий раз будет еще одна отговорка.

 – Это правда. А в следующий раз будет еще одна правда. Скажи, я хоть раз солгал тебе?

 Она открыла рот и сразу закрыла. Он мог уклоняться от правды и даже играть правдой. Но чтобы солгать ей? Никогда!

 – Я не хуже Люка.

 – Он то же самое говорит о тебе применительно к сцене. Кстати, о сцене… – Он взял ее руку и нежно поцеловал. – У нас представление.

 – Ну, ладно. – Она открыла дверь и обернулась: – Папа, я хочу получить свою долю размером сто шестьдесят.

 Он широко улыбнулся. У какого еще отца есть такое замечательное дитя? Моя дочь, подумал он.

* * *

 На представление в Палас пришли кинозвезды, парижские манекенщицы, а также те, кто имеет право находиться в обществе в силу своего богатства или обаяния. Макс создал представление настолько сложное и изысканное, что оно оставило бы довольным самого искушенного зрителя. Для Роксаны было невозможно, находясь перед зрителями, думать о чем-то постороннем. Как ее и учили, она выбросила из головы все, за исключением сцены. Сейчас она, тоненькая женщина в блестящем изумрудном костюме, показывала фокус под названием «Плавающие шары». Наблюдая за ней, Люк решил, что она похожа на розу с длинным гибким стеблем. На такое сравнение наводило сочетание зеленого платья и огненных волос. Публику поразила ее красота, а также серебристые шары, которые раскачивались и плясали в нескольких дюймах над ее изящными руками.

 Ему, конечно, нравилось подтрунивать над ней, говоря, что в ее фокусах одна сплошная мишура и нет «мяса». А вообще-то она восхитительна. Даже зная подоплеку фокуса, он был заворожен. Она подняла руки. Три шара, сверкая, покатились по ним от плеча к запястью. Под музыку Дебюсси Лили покрыла их изумрудным шелком и скрылась в темноту. Медленными круговыми движениями рук Роксана заставила шелковое покрывало скользить вниз. И вдруг из-под него, оттуда, где были блестящие шары, выпорхнули белые голуби.

 Зал взорвался аплодисментами, когда она, откланявшись, покинула сцену. За сценой ей уже улыбался Люк, а Мышка в это время заманивал голубей в клетку.

 – Птицы – это что, вот если бы ты, Рокс, с тигром работала…

 – Поцелуй меня в… – Она оборвала на полуслове лишь потому, что следом за ней шла Лили и уже прищелкивала языком.

 – Не надо, – она ласково похлопала их обоих по щекам, – Мышка, не давай этим двоим распускаться. А мне надо опять идти, сейчас мой номер, – она делано вздохнула. – Клянусь вам, Макс никогда не устанет искать новые способы распиливания меня на куски. – Бросив последний внимательный взгляд на Люка, она вышла на сцену в тот момент, когда зал уже аплодировал Максу.

 – Знаешь, в чем ее недостаток? – переводя дыхание, сказала Роксана.

 – У Лили нет недостатков. – Люк скривил губы. Он следил за тем, как Макс начал показывать состоящую из нескольких частей пышную иллюзию, которая начиналась с выпускания огня из кончиков его пальцев и заканчивалась распиливанием Лили натрое с помощью лазерных лучей.

 – Она беспокоится о тебе. Одному богу известно, почему.

 Эти слова задели его за живое, разбудили чувство вины, постоянно живущее в нем.

 – Ей не о чем беспокоиться. Я знаю, что делаю.

 Он бесил ее, но она сдерживала себя. Шоу-бизнес слишком много значил для нее, чтобы позволить себе вспышку гнева за кулисами. Она высказалась, однако, шепотом:

 – Всегда ты знаешь, что делаешь, Люк. С тех пор как Макс и Лили взяли тебя, ты делаешь абсолютно все, что только захочешь. Черт возьми, они ведь любят тебя, и Лили волнуется из-за твоих вылезаний.

 Он скрыл свои эмоции. Это был единственный способ выжить.

 – Это моя работа. Ты гоняешь по воздуху шарики. Я вылезаю из цепей. И все мы крадем. – Посмотрев на нее, он заморгал. – Это наша работа. Это то, что мы есть.

 – Тебе ничего не стоит отказаться от таких номеров. – Взгляд ее задержался на мгновение-другое. Ей показалось, что там, в глубине его, прячется то, что она никогда не поймет.

 – Ты не права, – бросил он и вышел.

 Роксана сразу повернулась к сцене. И все потому, что ужасно хотела идти за ним, умолять его. Она знала, что ничего из этого не выйдет, да и не надеялась на это. Люк был прав. Они делали свое дело. Лили ведь смогла понять и принять воровство. Теперь ей то же самое придется сделать и с трюками Люка.

 А он всегда будет одиноким волком, как когда-то его назвал Леклерк. Он пойдет своим путем. И всегда будет кому-то что-то доказывать, думала она сейчас.

 По правде говоря, по той самой правде, которую Роксане никак не хотелось признавать, финал сегодняшнего шоу тревожил ее ничуть не меньше, чем Лили.

 Она изобразила улыбку на лице, так чтобы ни Макс, ни Лили не увидели ее переживаний. Она умела сдерживать внешние признаки волнения. Этот номер был преобладанием разума над материей. Но она не могла остановить картину, которая без устали прокручивалась в ее голове.

 Люк исполнял свой вариант номера Гудини под названием «Побег из водной западни». И только одна, постоянно пульсирующая извилина мозга заставляла ее рисовать картину неудавшегося побега.

* * *

 От этого номера зал всегда в восторге, подумал Макс, объявляя выход Люка. Никто, включая Лили, не знал, чего ему стоило отдать Люку финал представления. Пришло время молодым господствовать на сцене, рассуждал про себя Макс, разминая свои все еще гибкие пальцы.

 А парень был ох как талантлив! Целеустремлен… Настоящий волшебник. Макс улыбнулся от этой мысли. В это время поднялся занавес, и перед зрителями предстала стеклянная, заполненная водой камера. Парень сам сконструировал ее, тщательно продумав каждую деталь: все размеры, толщину стекла, даже медные украшения в виде волшебников и колдуний. Люк знал с точностью до грамма, сколько воды выталкивается при погружении тела в камеру и приковывании его цепями.

 С точностью до секунды он знал, сколько времени нужно ему для освобождения от наручников и цепей, соединяющих его с болтами на краях камеры.

 А еще он знал, сколько протянут его легкие, если случится что-то непредвиденное. Роксана, одетая в белоснежное ниспадающее платье, стояла рядом с водной камерой. Сердце ее билось с бешеной скоростью, лицо же казалось невозмутимым. Именно она в ходе номера забирала его рубашку с широкими рукавами, и он оставался на сцене раздетым по пояс.

 Она уже не замечала шрамов на его спине. За все те годы, что они жили под одной крышей, она ни разу не заводила разговора о них. Она сумела бы открыть немало разных замков, но ни за что бы не смогла ущемить таким образом его достоинство.

 Именно она спокойно стояла на сцене, пока двое добровольцев из зала заковывали Люка в тяжелые цепи. Они сложили его руки крестом на груди и связали, затем надели наручники на запястья. Его босые ноги были закованы в кандалы, прикрепленные цепями к деревянному бруску.

 Тихо, зловеще заиграли виолончели, и платформа, на которой стоял Люк, начала подниматься в воздух. Его протяжный голос поплыл над головами зрителей:

 – Говорят, что великий Гудини расстался с жизнью из-за ран, полученных во время исполнения этой эскапады. С тех пор, как он умер, не было такого иллюзиониста, который не мечтал бы повторить ее, сделать ее своей, достигнув триумфа.

 Он посмотрел вниз и увидел ошарашенного Мышку, одетого в костюм бедуина, с большим молотком в руке.

 – Надеюсь, нам не потребуется звать моего мускулистого друга, чтобы он разбил стекло.

 Он взглянул на Роксану.

 – Не исключено, правда, что мне потребуется прекрасная Роксана, чтобы сделать мне искусственное дыхание «изо рта в рот».

 Роксана никак не отреагировала на этот экспромт; публика же засмеялась и захлопала в ладоши.

 – Как только я погружусь в камеру, она будет загерметизирована. – Зал затаил дыхание, когда платформа перевернулась. Люк снова видел все, но из положения вниз головой. Он стал делать глубокие вдохи, заполняя воздухом легкие.

 Теперь заговорила Роксана:

 – Во время исполнения этого номера просьба соблюдать тишину и следить за часами. – На этих ее словах прожектор выхватил из темноты большой циферблат за сценой. – Они начнут отсчет времени с момента погружения Каллахана в камеру. Дамы и господа… – Люк дюйм за дюймом приближался к поверхности воды. Глаза и мысли Роксаны были прикованы к публике. – В распоряжении Каллахана четыре минуты, и только четыре минуты на то, чтобы выбраться из камеры. Иначе нам придется разбивать стекло. На случай несчастья здесь находится врач.

 Она картинно выбросила вперед руку в тот момент, когда голова Люка коснулась воды. Она следила за погружением его тела в воду. После того как платформа с Люком аккуратно закрыла камеру, раздался щелчок. Его волосы развевались в воде; его ярко-синие глаза встретились с ее глазами.

 Затем опустился тонкий белый занавес, закрывший камеру с четырех сторон.

 Часы начали тикать, отсчитывая время.

 – Одна минута, – объявила Роксана голосом, ничем не выдававшим ее внутреннее волнение. Она представляла себе, как Люк снимает наручники. Вернее, ей хотелось, чтобы сейчас происходило именно это. Он же, скорее всего, в этот момент уже выбирался из цепей.

 Когда стрелки часов приблизились к двум минутам, из зала донесся шепот. Роксана почувствовала, как покрылись холодным потом ее ладони и спина. Он обычно укладывался в три минуты, максимум в три минуты двадцать секунд. Сквозь белую ткань ей почти не было видно никаких движений.

 У него нет никакой возможности позвать на помощь, думала она в отчаянии, когда стрелки на часах приблизились к трехминутной отметке. Он не может даже подать знак, когда в его легких кончится запас воздуха. Он может умереть еще до того, как успеют открыть этот белый занавес, до того, как Мышка разобьет стекло. Он может умереть в одиночестве и мертвой тишине, прикованный цепями к своему собственному честолюбию.

 – Три минуты, – произнесла она. На сей раз в голосе зазвучали нотки беспокойства, и зрители наклонились вперед.

 – Три двадцать, – сказала она и в страхе посмотрела на Мышку.

 – Три двадцать пять. Дамы и господа, пожалуйста, сохраняйте спокойствие, оставайтесь на местах. – Она глотнула воздух, представляя себе, как сжимаются его легкие.

 – Три минуты сорок секунд.

 Где-то на галерке истерично завопила дама. По рядам прокатилась цепная реакция тревоги, и публика завелась. Многие вскочили с мест, когда стрелки часов приблизились к отметке четвертой минуты.

 – Боже мой, Мышка!

 За восемь секунд до конца Роксана отбросила в сторону сценический образ и отдернула занавес. Он упал как раз в тот момент, когда Люк отодвигал плечом платформу. Он вылез наружу мокрый и прилизанный, как выдра, жадно глотая воздух. Глаза его светились триумфом. Зал же взорвался криками и аплодисментами. Стоило выжидать еще тридцать секунд под водой после сбрасывания оков.

 Он стоял, тяжело дыша, с поднятой рукой. Он уже решил использовать эти драматические тридцать секунд в своем следующем выступлении. Ухватив руками платформу, он вначале поднял ее, оторвав от камеры, а затем бросил на сцену, после чего, весь мокрый, раскланялся.

 Люк порывисто схватил за руку Роксану, галантно наклонился и поцеловал ее пальцы, чем вызвал восторг у романтичных французов.

 – У тебя рука дрожит, – заметил он.

 Грохот аплодисментов заглушил эти слова.

 – Только не говори мне, будто ты волновалась, что у меня не получится.

 Вместо того чтобы отдернуть руку, как ей и хотелось сделать, она улыбнулась.

 – Я испугалась, что Мышке придется разбивать стекло. Знаешь, сколько стоит его вставлять?

 – Вот это уже моя Роксана говорит. – Он вновь поцеловал ее руку. – Люблю твой скаредный ум.

 На сей раз она отдернула руку. Поцелуй словно отпечатался на руке, и ей стало не по себе.

 – С тебя капает, Каллахан, – сказала она и отошла в сторону, оставив его на сцене одного.

* * *

 Роксана ненавидела сидеть и ждать. До чего же унизительно, думала она, ходить взад-вперед по гостиной, пока Лили, развалясь, сидит на кушетке и смотрит по телевизору старый черно-белый фильм.

 Это все равно что часами сидеть у телефона и ждать, когда мерзавец, который водит тебя в кино, снова позвонит и пригласит куда-нибудь. Заставлять женщину ждать – обычное дело у мужчин.

 Все это она высказала Лили.

 Та пробормотала что-то невнятное в знак согласия.

 – Надо сказать, они так поступают с незапамятных времен. – Роксана плюхнулась в кресло, тут же нервно вскочила и отдернула шторы. Внизу мерцали в сумерках огни города. – Пещерные люди уходили на охоту и заставляли женщин ждать их у костра. Викинги грабили и насиловали, пока их женщины сидели дома. Ковбои уезжали перед закатом солнца, моряки уходили в море на кораблях, солдаты шли на войну. А что же делали мы? – отвернувшись от окна, спросила Роксана. Ее яркое цветастое платье взметнулось, когда она круто повернулась. – Ждали вдовьей доли, ждали на вокзалах, носили пояса целомудрия, сидели у телефона. Лично я не хочу зависеть в своей жизни от мужчины.

 – Любовь. От любви все зависит, моя милая, а не от мужчины, – произнесла Лили, громко шмыгнув носом, когда на экране телевизора побежали титры.

 – Да ну ее к черту, эту любовь.

 – Э, нет. Любовь – это лучшее, что есть на свете! – Лили вздохнула, насмотревшись на роман, трагедию и море слез, пролитое героями только что закончившегося фильма. – Макс делает только то, что считает подходящим для тебя.

 – А как насчет того, что я считаю подходящим для себя? – спросила Роксана.

 – У тебя еще все впереди. – Лили подвинулась, подогнув свое любимое платье из переливчатого синего шелка, отделанное розовыми страусовыми перьями. – Годы летят так быстро, Рокси. Сейчас ты это не чувствуешь. А потом заметишь, как они будут проноситься словно мгновения. Если не заполнишь их любовью, к концу жизни ничего не останется. Какую бы жизнь ты себе ни выбрала, если в ней будет любовь, то, значит, прожита она не зря.

 С Лили бессмысленно спорить, подумала Роксана. Она романтик до мозга костей. Роксана же гордилась своим практическим складом ума.

 – Неужели тебе никогда не хотелось пойти с ними на дело? Не хотелось участвовать?

 – Я и так участвую. – Лили улыбнулась. Она выглядела молодой, хорошенькой, довольной жизнью женщиной. – Участвую тем, что нахожусь здесь. Я знаю, что Макс войдет в эту вот дверь, что у него будет тот самый взгляд. Взгляд, говорящий о том, что он сделал именно то, что хотел. И ему захочется рассказать мне обо всем, поделиться со мной. Я буду нужна ему, чтобы сказать, какой он сильный и умный.

 – И это все? – Хотя Роксана и любила их обоих, слова Лили поразили и испугали ее. – Значит, ты просто резонатор для Максова эго?

 Улыбка на лице Лили угасла. Свет в ее глазах померк.

 – Я здесь на своем месте, Роксана. За все те годы, что я живу с Максом, он ни разу не использовал меня, ни разу не обидел. Для тебя это, может быть, ничего не значит, а для меня этого более чем достаточно. Он мягкий, добрый, он дает мне все, что я только захочу.

 – Прости меня, мне очень жаль. – И ей действительно стало жаль в тот момент, когда она потянулась к Лили, чтобы взять ее за руку. Жаль, что именно она обидела Лили. Жаль, что ее непокорная душа не желала ни с чем мириться. – Просто мне противно от того, что меня не взяли, вот я и сболтнула лишнее.

 – Ой, сладкая моя, ну не можем же мы мыслить одинаково, чувствовать одинаково, быть одинаковыми. Ты… – Лили наклонилась и взяла лицо Роксаны в свои ладони, – ты дочь своего отца.

 – Наверно, он хотел иметь сына.

 Пальцы Лили напряглись.

 – Не думай об этом.

 – Люк пошел с ним, – ее самолюбие явно дало трещину, и сейчас из этой трещины сочилась досада, – а я сижу здесь, баклуши бью.

 – Рокси, ведь тебе еще только семнадцать.

 – В таком случае я ненавижу тот факт, что мне семнадцать. – Роксана вновь вскочила, легкий шелк взметнулся за ней, когда она прошагала к окну и резким движением открыла его. Она вдыхала воздух, будто пила воду. – Ненавижу все эти ожидания, все эти разговоры о том, что все еще впереди.

 – Понимаю тебя. – На губах Лили промелькнула улыбка. Она внимательно посмотрела на Роксану, и на глаза ее навернулись слезы. До чего же она прекрасна, подумала Лили. Как многого ей хочется. Как хочется быть отчаянным, когда тебе семнадцать. Как прекрасно и как ужасно оказаться на том острие бритвы, которое называется женской зрелостью. – Могу дать тебе совет, хотя, может быть, это не совсем то, что ты хотела бы от меня услышать.

 Роксана подняла голову и закрыла глаза, наслаждаясь мягким воздухом весенней ночи. Как объяснить Лили эти обжигающие, рвущиеся на волю желания, если она не может объяснить их самой себе?

 – Слушать советы не вредно, вредно к ним прислушиваться, – сказала она.

 Лили засмеялась. Это было одно из любимых изречений Макса.

 – Ну тогда компромисс.

 Роксана тяжело вздохнула, услышав это слово, но Лили продолжала.

 – Компромисс – не такая уж болезненная штука, когда ты диктуешь его условия. – Она встала с кушетки. Ей было приятно от того, что Роксана повернулась к ней с задумчивым блеском в глазах. – Ты ведь женщина, неужели ты хочешь стать кем-то другим?

 Роксана слегка улыбнулась, вспомнив, с каким облегчением и гордостью она увидела, как наконец начала развиваться ее грудь.

 – Нет, нет, не хочу.

 – Так и воспользуйся этим, милая моя. – Лили положила руку на ее плечо. – Воспользоваться не значит…

 – Злоупотребить? – предположила Роксана, а Лили просияла от ее блестящей догадки.

 – Именно! Воспользуйся тем, что имеешь. Заставь это работать на себя. Твой ум, твою внешность, твою женственность. Крошка моя, женщины, которые так сделали, освободили себя много веков назад. Просто мужчины не всегда об этом знали.

 – Надо подумать. – Решительно кивнув, Роксана чмокнула Лили в щеку. – Спасибо за совет. – Она застыла, услышав, как в дверном замке повернулся ключ, и заставила себя расслабиться. Стоящая рядом Лили задрожала от возбуждения. Это поразило и обрадовало Роксану. После стольких лет вместе, подумала она, когда Макс открыл дверь, он все еще вызывает у нее такие чувства.

 Будет ли когда-нибудь и в ее жизни человек, способный быть таким же подарком судьбы, мелькнуло у нее в уме.

 Вслед за Максом вошел Люк. Он улыбнулся и бросил Роксане небольшой мешочек.

 – Еще не спишь? – Переполненный радостью за успех дела Макс уже целовал Лили.

 – А что еще, Люк, нужно мужчине – прийти после успешного предприятия домой, где его ждут две очаровательные дамы?

 – А еще холодное пиво, – ответил Люк и направился к стойке комнатного бара. – В том склепе, наверно, было сто двадцать, когда мы отключили напряжение. – Люк открыл банку с пивом и сразу залил половину этой банки в свое пересохшее горло.

 Он похож на дикаря, подумала Роксана, потряхивая мешочком. Мрачный, потный, настоящий самец. Пока Роксана смотрела на него, у нее самой пересохло в горле, и она повернулась к отцу. Вот это мужчина, не без гордости подумала она, он знает, что такое шик. Настоящий аристократический пират; блестящие усы, идеально отутюженные брюки, темный кашемировый свитер благоухает его одеколоном.

 Есть воры и воры. Такая мысль промелькнула у нее, когда она села на ручку кресла.

 – А где Мышка и Леклерк? – спросила Лили.

 – Спать пошли. А я пригласил Люка на стаканчик перед сном. Мальчик мой, может быть, откроешь бутылку «Шардонне» из морозильника.

 – Конечно. – Открывая бутылку, Люк взглянул на Роксану. – Не хочешь посмотреть, что в мешке, Рокс?

 – Может быть, и хочу. – Ей хотелось скрыть свое нетерпение и совсем не хотелось бурно реагировать перед ними. Но когда она высыпала содержимое мешочка на ладонь, никакая сила воли не способна была сдержать ее восторженные возгласы.

 – Ух ты! – выдохнула она. Бриллианты буквально жгли ей руки. – Ух ты! – повторила она.

 – Потрясающие, а? – Макс взял мешок и высыпал остатки в сложенные ладони Лили. – Русские белые, круглые, качество исключительное. Как ты думаешь, Люк, на полтора миллиона потянет?

 – Думаю, что ближе к двум. – Он предложил Роксане рюмку вина; рюмку, предназначенную для Лили, он поставил на стол.

 – Может быть, ты и прав. – Макс пробормотал «спасибо», когда Люк подал ему рюмку. – Должен признать, что, стоя там, в этом склепе, хотелось стать алчным. – Закрыв глаза, он предался воспоминаниям об этой сцене. – Снаружи блеск всей этой утилитарной стали, а внутри настоящий клад изумрудов, сапфиров, рубинов. Ах, Лили, какая работа! Камни прямо искрятся. Квадратные, круглые, багетки, всякие украшения в духе Тиффани. – Он вздохнул. – Но этих красавцев гораздо легче перевезти и вложить в дело.

 Люку особенно запомнилась одна драгоценность – целая драматическая симфония из изумрудов, бриллиантов, топаза и аметиста, вставленных в золотое ожерелье византийского стиля. Он представил себе, как надевает это ожерелье на шею Роксане, поднимает копну ее волос, застегивает замочек. Она выглядела бы в нем как королева.

 Он мог бы попытаться сказать ей, что хочет увидеть на ней это ожерелье, хочет подарить ей то, что ей никогда не подарит никто другой.

 Но она бы лишь рассмеялась.

 Люк покачал головой. В это мгновение Макс прервал его фантазии.

 – Что? Прости, не расслышал.

 – О чем задумался?

 – Да так, ни о чем. – Усилием воли Люк выбросил из сознания только что нарисованную картину. С его лица сошло хмурое выражение.

 – Я просто устал. Тяжелый был день. Я пошел спать.

 Материнский инстинкт оказался сильнее блеска драгоценных камней. Лили тут же забыла о сверкающих в ее руках бриллиантах.

 – Ой, Люк, милый, может, бутерброд съешь или еще чего-нибудь? Ты ведь даже не притронулся к ужину.

 – У меня все в порядке.

 Он поцеловал ее в левую щеку, потом в правую. Привычку так целовать он выработал за много лет.

 – Лили, Макс, спокойной ночи!

 – Поработал на славу, Люк, – вставил Макс. – Доброй ночи!

 Люк открыл дверь и, прежде чем выйти, оглянулся. Они сидели вместе: Макс в центре, обняв одной рукой Лили, уютно прислонившуюся к нему, и Роксана на подлокотнике кушетки со сверкающими камнями в руке. Семейный портрет, подумал он. Портрет его семьи. Он задержал свой взгляд на Роксане. Он сделает все, дабы не забыть о том, что она член его семьи.

 – Пока, Рокс.

 Он захлопнул дверь и пошел к своей комнате на другой стороне коридора. Он знал, что проведет остаток ночи в мыслях о предмете своих желаний, куда более недосягаемых, чем бриллианты.

* * *

 На следующий день Роксана утерла ему нос. После короткой репетиции она вскочила на мотороллер, обхватила талию сидящего на нем красивого блондина и, радостно взмахнув рукой, растворилась в столь обычном для Парижа бесконечном потоке машин.

 – Это еще кто? – спросил Люк.

 Макс остановился у цветочного лотка, чтобы купить гвоздику для своего лацкана.

 – А кого ты имеешь в виду?

 – Да этого нахала, с которым Роксана только что умотала.

 – А, этот мальчик. – Макс понюхал красный цветок и продел стебель в петлю на лацкане. – Антуан или Алястэр, не помню точно. Студент из Сорбонны. Художник, насколько я знаю.

 – И ты разрешаешь ей кататься с незнакомым парнем?

 Это было возмутительно, невыносимо, неимоверно больно.

 – С каким-то французским парнем?

 – Роксана знакома с ним, – подчеркнул Макс. Радуясь жизни как таковой, он сделал глубокий вдох. – Когда Лили переоденется, мы, я думаю, сходим пообедать в какое-нибудь симпатичное уличное кафе.

 – Как ты можешь думать сейчас о еде? – Люк повернулся к нему, сдерживая желание сжать пальцами его горло. – Твою дочь только что увез какой-то незнакомец. А вдруг это маньяк?

 Макс фыркнул, после чего решил выбрать на лотке розы для Лили.

 – Роксана с ним идеально справится.

 – Он глазел на ее ноги, – прорычал Люк.

 – Ну что ж, за это его трудно винить. А, вот и Лили. – Он преподнес ей розы и отвесил земной поклон, увидев который Лили хихикнула.

* * *

 Роксана прекрасно провела время. Пикник на природе, запах полевых цветов, французский художник, читавший наизусть стихи под сенью каштана.

 Ей понравилась эта интермедия, мягкие, трепетные поцелуи, нежный шепот на самом романтичном в мире языке. Она впорхнула в комнату полная мечтаний, с загадочной улыбкой на устах и смеющимися глазами.

 – Где тебя черт носит?

 Она вскрикнула и попятилась, уставившись на Люка. Он сидел в кресле у окна с бутылкой пива в руке. В пепельнице, что стояла рядом, лежал окурок сигары. Смотрел он так, словно хотел убить.

 – Черт возьми, Каллахан, напугал меня до смерти. Что ты делаешь у меня в номере?

 – Жду, когда ты соизволишь вернуться.

 Ее сердце снова часто забилось. Она убрала волосы с плеч. Ветер растрепал их во время езды на мотороллере. Люк же подумал, что они выглядят как волосы женщины, только что вставшей с кровати после долгого и бурного секса. Это был еще один мотив для убийства.

 – Не понимаю, о чем ты говоришь. Еще целый час до ухода в театр.

 Она позволила этому сукину сыну целовать себя. Уж он это знал. Сразу по ней увидел. Эти мягкие, припухшие губы, тяжелый взгляд, помятая блузка. Она разрешила ему разложить себя на траве и…

 Сама мысль была невыносима. Ему было тяжело, даже когда она гуляла с американскими парнями. Но с французом…

 У всякого человека есть предел.

 – Хотел бы я знать, что стряслось с твоими мозгами. Отдавала ли ты себе отчет, когда гуляла со льстивым французским подонком по имени Алястэр.

 – Я ездила на пикник, – резко бросила она, – и он никакой не льстивый и не подонок. Приятный, умный человек. Художник, – произнесла она таким тоном, словно перчатку бросила. – И, к твоему сведению, его зовут Ален.

 – Да мне насрать, как его зовут! – Люк медленно поднялся с кресла. Ему все еще казалось, будто он может себя сдержать. – Больше ты с ним гулять не будешь.

 Ошеломленная, она потеряла дар речи, но только на мгновение.

 – Черт возьми, да за кого ты себя держишь? – Она двинулась на него, приготовившись ударить в грудь ребром ладони. – Я имею право гулять с кем захочу.

 Он схватил ее за запястье и резким движением прижал к себе.

 – Черта лысого ты имеешь.

 Голова ее вскинулась вверх, глаза сощурились.

 – И кто же, ты думаешь, меня остановит? Ты? У тебя, Каллахан, нет права диктовать мне, что я должна делать, а что не должна. Ни сейчас, ни когда бы то ни было.

 – Ну уж нет, – процедил Люк сквозь зубы. Его рука нырнула в ее волосы и сжалась в кулак. Он, казалось, уже не способен был остановиться. Он чувствовал ее запах, смешанный с терпким запахом травы, солнечного света, полевых цветов. Звериная, убийственная ярость охватила его при мысли о том, что кто-то другой был так же близок к ней. Касался ее, чувствовал ее. – Ты разрешила ему прикасаться к себе руками. Если еще раз так поступишь, убью.

 Она могла бы засмеяться или закричать в ответ на эту угрозу, но увидела голую правду в его глазах. Единственным способом побороть подкативший к горлу страх было разозлиться.

 – Ты спятил! Если он и прикасался ко мне, то только потому, что я этого хотела. Потому что мне это нравится.

 Она знала: сейчас нельзя говорить такое, но не могла задуть огонь точно так же, как Люк не мог удержать его от разгорания.

 – И я хочу, чтобы ты немедленно убрал свои руки.

 – Хочешь? – Голос его был тихим, мягким как шелк. Это еще больше испугало ее, больше, чем его унизительные угрозы. – А может, назовем все это бесплатным уроком? – Он проклинал себя даже в тот момент, когда закрыл ее губы своими.

 Она не сопротивлялась. Она вообще не была уверена в том, что дышит. Да и могла ли быть уверена, когда огонь загорелся так быстро, зажигая абсолютно все в ней? Даже мысли. Это совсем, совсем не было похоже на нежные поцелуи художника, на неуклюжие, а порой и развязные объятия парней, с которыми встречалась прежде. Это было что-то грубое, почти звериное, пугающее. Интересно, подумала она, есть ли на свете женщина, которой хотелось бы иных поцелуев?

 Их губы слились воедино. Прикосновение щетины, которую он забыл сбрить, лишь усиливало головокружительное ощущение того, что наконец-то она находится в руках мужчины. Нескрываемая агрессивность, рвущаяся наружу страсть, безудержная ярость перетекали от него к ней, воплощаясь в поцелуе, не похожем ни на что на свете. Этот единственный, потрясающий момент был всем, о чем она могла лишь мечтать.

 Все еще сжимая в кулаке ее волосы, он потянул ее голову назад. Если ему суждено было сегодня отправиться в преисподнюю, то он по крайней мере мог сказать, что не зря прожил жизнь, если в ней был такой момент. Он не думал, не осмелился подумать об этом, и все же ввел свой язык в пространство между раскрытыми губами и полностью растворился в ней.

 Она была его мечтой, больше, чем мечтой. Нежная, сильная, сексуальная. Она быстро и бурно отреагировала, издав протяжный стон. Ее тело напряглось и задрожало в его объятиях, ее губы ответили страстью на столь же сильную, горячую страсть, и слились с его губами, успев прошептать его имя. Он поглотил ее стон, как голодный крошку хлеба.

 Он отчаянно жаждал повалить ее на кровать. Разорвать на ней одежду и вонзиться в нее, дойти до ее реберной дуги, когда она сомкнется вокруг него. Он с трудом дышал – настолько сильно было его желание.

 Ему казалось, будто его посадили в ящик, заколотили и теперь он задыхается внутри. Сердце и легкие, казалось, вот-вот лопнут. Он уже не контролировал их. Не контролировал ничего.

 Он рванулся назад, пытаясь глотнуть хоть немножко воздуха и вернуться к разуму. Она все еще обвивала его, глаза ее были темными и тяжелыми, губы – мягкими, раскрытыми и жаждущими еще большего. Волна стыда и желания захлестнула его, столкнувшись с волной, заставившей грубо отпихнуть ее.

 – Люк…

 – Не надо. – Он был твердым, как металл, и резвым, как жеребец. Если бы она прикоснулась к нему, только прикоснулась, он бы напал на нее как зверь. Дабы оградить ее от такого, он погрузился в гнев от того, что он чуть было не сотворил, и направил этот гнев на нее.

 – Бесплатный урок, – повторил он и сделал вид, будто не заметил, как рот ее раскрылся от негодования, а глаза заблестели от обиды. – Можешь рассчитывать только на такое отношение, если будешь гулять с незнакомыми мужиками.

 У нее была гордость, к тому же она была в достаточной степени актрисой, чтоб скрыть опустошение в своей душе.

 – Странно. Ты единственный, кто когда-либо так со мной обращался. И я знаю тебя. Вернее, думала, что знаю. – Она отвернулась от него и выглянула в окно. Она поклялась себе, что не будет плакать. А если бы и заплакала, то так, что он бы ничего не заметил. – Убирайся отсюда, Каллахан. Если еще раз прикоснешься ко мне таким вот образом, ты за это заплатишь.

 Уже плачу за это, подумал Люк. Он сжал пальцы в кулак, сдерживая желание погладить ее по голове и умолять о прощении. Вместо этого он пошел к двери.

 – Я серьезно говорю, Роксана.

 Оглянувшись, она посмотрела на него влажными глазами.

 – Я тоже серьезно.

13

 Роксана прислушалась к совету Лили и пошла на компромисс с Максом, хотя сама она считала этот компромисс сделкой. Она поступит в университет и будет уделять серьезное внимание своему обучению в колледже. Если по истечении одного года она будет по-прежнему одержима желанием участвовать в параллельном шоу своего отца, то ее возьмут туда в качестве ученицы.

 Роксану такой расклад полностью устраивал. Во-первых, потому, что ей нравился сам процесс обучения. Во-вторых, потому, что ей совсем не хотелось менять свои решения.

 Условия, поставленные ей относительно продолжения сценической карьеры и поступления на учебу, имели еще одну положительную сторону. У нее почти не оставалось свободного времени, а значит, теперь она сможет значительно сократить пребывание в обществе Люка.

 Она могла бы простить ему крики и даже приказания. Разумеется, она простила бы ему и поцелуй. Но она никогда не простит ему того, что он превратил один из самых чудесных моментов в ее жизни в обыкновенный урок, преподанный учителем ученику.

 Она была слишком хорошим профессионалом, чтобы позволить этому событию как-то сказаться на своей или на его работе. Когда участников труппы созывали на репетицию, она репетировала вместе с ним. Они выступали вместе день за днем, и никакие их переживания не выплескивались наружу во время представления.

 Когда труппа была на гастролях, они ездили вместе и вели себя вполне пристойно. Со стороны казалось, что это просто незнакомые друг с другом люди, случайно оказавшиеся в одном самолете, поезде или автобусе. Лишь однажды, когда Лили выразила тревогу по поводу того, что эскапады Люка становятся все более замысловатыми и опасными, душевное волнение вырвалось наружу.

 – Оставь его в покое, – отрезала Роксана. – Такие мужчины, как он, всегда хотят что-то кому-то доказывать.

 Ее маленькая, милая месть состояла в свиданиях с целой вереницей красивых мужчин. Она часто приводила их домой на ужин, на вечеринки и разные занятия. Ей доставляло огромное удовольствие сознавать, что ее нынешний кавалер – как их называла Лили – находится в зале во время представления. Еще большее удовольствие получала она от знания того, что Люку известно об этом.

 Она предпочитала тип эрудированного парня, ее вообще привлекал в мужчинах живой ум. Одновременно и потому, что знала, что как Макс ни старался, ему так и не удалось убедить Люка не бросать колледж после первого курса. Приятно было иногда вставить в разговор, что Мэтью учится на юриста, а Филип готовится получить степень магистра экономики.

 Для себя Роксана выбрала историю искусств и гемологию. К радости Макса, она поставила перед собой цель приобрести больше знаний о том, что считала своим хобби. Как она сама призналась отцу, если собираешься красть произведения искусства и драгоценные камни, то должен обладать обширными познаниями по части происхождения и стоимости добычи.

 Макс гордился тем, что у него такая дальновидная дочь. Его радовало еще и то, что росла популярность его как артиста и всей его труппы. Он высоко ценил свое звание фокусника года, присвоенное Академией магических искусств. Он уже не чурался славы. В активе Нувелей были две успешные телепередачи, посвященные их творчеству. Кроме того, Макс недавно заключил договор с издательством о написании подробной книги об искусстве иллюзиониста.

 Месяцем ранее он освободил одну мать семейства из Балтимора от опалово-бриллиантового комплекта из броши и сережек. Свою долю прибыли после уплаты налога он пустил на реализацию своей новой мечты – найти философский камень.

 Для кого-то этот камень был легендой. Для Макса же целью, которую он стремился достичь именно сейчас, на пике обеих своих карьер. Он хотел подержать в руках этот камень, эту мечту всех иллюзионистов. И не просто для того, чтобы превратить потом железо в золото. Камень должен был стать неким символом всего, что он познал, чего достиг, что приобрел и отдал за всю свою жизнь. Ему уже удалось подобрать книги, карты, письма и дневники – словом, все, что так или иначе касалось предмета его желаний.

 Нахождение философского камня стало бы величайшим подвигом Максимилиана Нувеля. Как только он заполучит камень, сразу же отправится на покой. Так, во всяком случае, он думал и надеялся. Тогда они вместе с Лили отправятся путешествовать по белу свету, а дети будут продолжать традицию Нувелей.

 Новый Орлеан погружался в холодную, дождливую зиму. Макс же тем временем пребывал в отличном настроении. Периодическую ломоту в руках из-за сырой погоды он, как правило, устранял с помощью двух таблеток аспирина и быстро забывал о ней.

 Роксане нравился дождь. Видя, как дождь барабанит по тротуару и ручейками струится по окну, она впадала в приятное, мечтательное настроение. Сейчас она стояла в лоджии квартиры Джеральда и наблюдала за тем, как тонкий занавес холодного дождя преследовал убегавших от него прохожих. Если бы она вздохнула поглубже, то почувствовала бы запах кофе с молоком, который готовил Джеральд в крохотной кухне.

 Хорошо здесь отдыхать дождливым вечером, подумала она. Ей нравилось быть в обществе Джеральда, она считала его человеком интересным и приятным. Этому человеку нравилось слушать музыку Гершвина и смотреть иностранные фильмы. Его маленькая квартирка, расположенная над сувенирной лавкой, была завалена книгами, грампластинками и видеокассетами. Джеральд учился на факультете киноискусства и собрал огромную видеотеку. Роксане казалось, что ей не хватило бы целой жизни, чтобы пересмотреть все имеющиеся у него фильмы.

 Сегодня они собирались смотреть «Земляничную поляну» Ингмара Бергмана и «Головокружение» Альфреда Хичкока.

 – Тебе не холодно? – Джеральд стоял в узком дверном проеме со свитером в руке. Он, быть может, на дюйм уступал ей в росте, однако из-за широких плеч казался выше. У него были прямые светлые волосы, довольно мило, как ей казалось, закрывавшие лоб. Точеное, волевое лицо напоминало актера Гаррисона Форда. Мягкий взгляд карих глаз подчеркивали очки в черепаховой оправе.

 – Да нет вообще-то, – ответила она, однако вошла внутрь. – Кажется, сегодня в городе ни души не осталось. Все забились в дома.

 Он отбросил свитер в сторону.

 – А я рад, что ты забилась сюда.

 – И я тоже рада. – Она чмокнула его в губы. Они встречались уже около месяца, но к нему домой Роксана пришла впервые.

 Квартира его была типичным обиталищем студента. Стены украшали афиши разных фильмов, на продавленном диване лежало полинявшее покрывало, видавший виды письменный стол в углу был завален книгами. Электроника, впрочем, была высшего класса.

 – По-моему, все это домашнее кино пока еще веяние будущего.

 – К концу десятилетия видеомагнитофоны в американских семьях будут так же распространены, как сейчас телевизоры. У всех будут видеокамеры, – он улыбнулся и похлопал свою камеру, – везде будут появляться режиссеры-любители.

 Он коснулся ее волос – беспорядочной копны кудрей, которые она недавно укоротила до уровня подбородка.

 – Может, когда-нибудь позволишь мне снять фильм о тебе.

 – Обо мне? – Эта идея рассмешила ее. – Не могу себе такое представить.

 Он, однако, мог. Взяв ее за руку, подвел к дивану.

 – Начнем с Бергмана, хорошо?

 – Хорошо. – Она взяла чашечку с кофе и удобно расположилась на диване. Джеральд обхватил ее рукой. Он стал нажимать кнопки на дистанционном пульте. Одна привела в действие видеомагнитофон, другая – камеру, помещенную среди книжных завалов.

 Роксана подумала, что она, наверное, простолюдинка, но Бергман никак не завораживал ее. Хорошо бы сейчас боевичок с погоней, думала она, пытаясь сконцентрироваться на скучном черно-белом произведении кино, которое мерцало перед ней на экране.

 Рука Джеральда на плече ничуть не смущала ее. От него пахло мятным зубным эликсиром и мягким недорогим одеколоном. Не смущали ее и легкие поглаживания по предплечью. Когда он потянулся к ней, чтобы поцеловать в шею, она наклонила голову и разрешила ему это сделать.

 Когда она попыталась высвободиться из его объятий, он прижал ее к себе.

 – Джеральд, – она хихикнула и отвернулась, – фильм просмотришь!

 – Я его уже видел, – сказал он низким срывающимся голосом и принялся осыпать поцелуями ее шею.

 – А я не видела, – впрочем, она не особенно и волновалась. Было ей немного не по себе от того, что он предпринял столь откровенный и лихорадочный шаг, но волнения не было.

 – А тебе не кажется, что в этом фильме есть эротика? В зрительном ряде, в деталях.

 – Да вообще-то нет.

 Фильм казался ей неприятным, равно как и тот факт, что он прижимал ее сейчас к диванным подушкам.

 – Но, наверно, я недостаточно образована.

 Она закрыла рукой его рот, но не успела воспрепятствовать лихорадочной попытке расстегнуть пуговицы на ее блузе.

 – Прекрати, Джеральд. – Ей не хотелось обижать его и его чувства. – Я не для этого сюда пришла и совсем не хочу этим заниматься.

 – Я хочу тебя с тех пор, как встретил. – Ему удалось раздвинуть ее ноги, и он стал тереться об нее напряженным членом. У Роксаны к неприятным ощущениям начала примешиваться паника. – Я раздену тебя, моя крошка, и сделаю из тебя звезду.

 – Не выйдет, – она уже отчаянно сражалась с ним. Он тем временем схватил ее грудь и сжал. В ней нарастал страх, голос задрожал. Ошиблась! Она поняла это, когда он тяжело задышал от возбуждения.

 – Черт возьми, да слезь же с меня! – она взбрыкнула, как жеребец, и лишь услышала, как разорвалась блузка.

 – По-грубому хочешь, крошка? Ладно. – Потными, жадными руками он ухватился за «молнию» на ее джинсах. – Вот так хорошо. Лучше видно. Потом будем смотреть.

 – Сукин сын!

 Роксана так и не поняла, что именно, координация или страх, заставило ее изо всех сил двинуть локтем по его виску. Он отпрянул. Она же не растерялась и ударила его кулаком в нос.

 Кровь полилась ручьем, забрызгав блузку. Джеральд заскулил от боли, как побитый щенок. Руки взметнулись к лицу, сбивая набок очки. Роксана вскочила с дивана, схватила свою матерчатую сумку и что есть мочи въехала ею по лицу Джеральда.

 Очки отлетели в угол комнаты.

 – Эй, эй! – Кровь капала с его рук. Он посмотрел на нее, вытаращив глаза. – Ты же мне нос разбила, мать твою!

 – Еще раз так полезешь ко мне или к кому-нибудь еще – я тебе, мать твою, член разобью.

 Он стал медленно подниматься, но опять рухнул на пол, увидев, как Роксана приняла боксерскую стойку.

 – Вставай, – произнесла она с усмешкой. На глаза навернулись слезы, но нет, не от страха, а от всепоглощающей ярости. – Попробовать меня захотел, сволочь?

 Он покачал головой и ухватился за край покрывала, дабы остановить хлеставшую из носа кровь.

 – Убирайся. Боже мой, ты сумасшедшая.

 – Ага. – Истерика закипала в ней. Ей хотелось колотить его до тех пор, пока он опять станет таким же испуганным и беспомощным, каким был мгновение назад. – Запомни это, гаденыш, и держись от меня подальше.

 Она ушла, громко хлопнув дверью. Он лишь лепетал ей вслед что-то насчет больниц и судебных исков.

 Пройдя квартал, Роксана принялась ловить такси. И тут вдруг ее осенило. Сделаю из тебя звезду? Потом будем смотреть? Она чуть было не закричала от ярости. Этот подонок заснял все на пленку.

* * *

 Казалось, все вокруг проваливается в некий ночной кошмар. Хотя дождь уже не лил, как прежде, а только моросил, ночь была холодной и, как говорится, мерзопакостной. При этом ничто так, как эта ночь, не соответствовало столь идеально тому настроению, в котором пребывал сейчас Люк.

 В руке он держал письмо, письмо, только что унесшее его в далекое прошлое. Кобб. Нашел его все-таки этот подлец. Люк стоял у входа в особняк Нувелей, дождь проникал за воротник его куртки. И почему только он уверовал, будто способен на самый опасный трюк?

 Каким бы умным, преуспевающим, сильным он ни был, буквально за миг он мог превратиться в маленького, забитого мальчика. Достаточно было лишь нескольких слов на бумаге.

 «Каллахан, давненько не виделись. Мечтаю встретиться с тобой, повспоминать былое. Если не хочешь потерять свое крутое положение, приходи сегодня в 10 вечера в кафе «У Бодин» на улице Бурбонов. Буду тебя там ждать. Не пытайся сыграть номер с исчезновением, иначе мне придется провести данную приятную беседу с твоими друзьями Нувелями. Ал Кобб».

 Ему хотелось сразу забыть о письме. Хотелось усмехнуться и разорвать эту бумажку на мелкие, еле заметные кусочки и тем самым показать, сколь мало значат такие вещи для такого человека, каким он стал. Однако руки его дрожали. У него возникло ощущение, будто желудок затягивается в мелкие узелки. Да, он помнил, он никогда не забывал о том, откуда пришел и через что прошел.

 И все же Люк не был ребенком, который боится встретиться в темноте с чудовищем. Он скомкал письмо, положил его в карман и вышел на улицу. Он увидится сегодня с Коббом и как-нибудь заставит его исчезнуть вместе с его гнусными намерениями.

 Дождь промочил его куртку и ботинки, подмочил настроение. Ссутулившись, бросив в воздух бранное слово, он поплелся к перекрестку. Увидев вывернувшее из-за угла такси, он стал размышлять, что лучше в его нынешнем состоянии души – поездка в автомобиле или прогулка под дождем.

 Он забыл об обоих вариантах, как только увидел вылезающую из такси Роксану. Она была как раз подходящим объектом для изливания гнева.

 – Так быстро? – окликнул ее Люк. – Что, плохо развлекал тебя твой очкарик?

 – Пошел ты в жопу, Каллахан. – Она опустила голову и быстрым шагом прошла мимо него, надеясь проскочить в дом незамеченной. Но настроение у Люка было достаточно скверное, чтобы упустить шанс поиздеваться над ней.

 – Эй! – Он схватил ее за руку и развернул к себе. – У тебя… – Он застыл как вкопанный, когда увидел, во что превратилась ее одежда. Выглядывавшая из-под яркого пиджака клетчатая хлопчатобумажная блузка была разорвана и забрызгана кровью. Панический ужас охватил его. Он схватил Роксану за плечи, вонзив в них свои пальцы.

 – Что случилось?

 – Ничего. Оставь меня в покое!

 Он резко тряхнул ее.

 – Что случилось? – Голос застрял в гортани, словно прорывался сквозь заслон из бритвенных лезвий. – Милая моя, что случилось?

 – Ничего, – повторила она. Почему она сейчас задрожала? Вот какой вопрос пришел ей в голову. Все кончено. Кончено навсегда. – У нас с Джеральдом оказались разные представления насчет того, что я должна была делать у него в квартире. – Она вскинула голову, приготовившись выслушивать нотацию. – Мне пришлось вывести его из кое-каких заблуждений на этот счет.

 Она услышала, как Люк задержал дыхание. Он был не просто шокирован. Он скорее напоминал хищника, который вот-вот взревет диким голосом. Роксана посмотрела на его лицо, ее и без того неровный пульс забился с неимоверной скоростью. Его глаза были как стекло, вроде того стекла, что впивается в кожу, оставляя колотые раны.

 – Я убью его! – Он настолько сильно сжал руками ее плечи, что она вскрикнула, но сразу же отпустил ее. Роксана зашаталась, едва не рухнула на спину. Когда она восстановила равновесие, Люк был уже далеко. Ей пришлось догонять его.

 – Люк! Остановись! – Она ухватила его за рукав. Сердце ушло у нее в пятки, когда он повернулся. Глаза его блестели, зубы обнажились. И все же ей удалось сохранить присутствие духа.

 – Ничего не произошло. Ничего. У меня все в порядке.

 – Ты вся в крови.

 – Это не моя кровь. – Она попыталась улыбнуться, убирая с лица мокрые волосы. – Ладно тебе, мне, конечно, нравится твоя игра в благородного рыцаря, но я сама обо всем позаботилась. Ты ведь даже не знаешь, где живет этот мерзавец.

 Он нашел бы его. Люк был уверен, что найдет этого подонка, как волк зайца. Но тут он почувствовал дрожащую руку Роксаны на своем предплечье.

 – Он поранил тебя? – Трудно было сохранять голос ровным и спокойным, но Люку казалось, что именно такой голос она хотела бы сейчас услышать от него. – Скажи мне правду, Рокс. Он тебя изнасиловал?

 – Нет. – Она не сопротивлялась, когда Люк обнял ее. Она поняла, что дрожит не от страха, а от мучительного осознания того, что тебя предали. Она встречалась с Джеральдом, он ей нравился, а он, как оказалось, хотел лишь спать с ней. – Нет, он не изнасиловал меня. Клянусь тебе, не изнасиловал.

 – Он разорвал твою рубашку.

 На сей раз она улыбнулась охотнее.

 – Он сказал, что я разбила ему нос, но мне кажется, я ему просто кровь пустила. – Она засмеялась и опустила голову Люку на плечо. Как хорошо стоять с ним под дождем и слушать глухие, ритмичные удары его сердца. Всякий раз, когда случаются какие-то неприятности, Люк приходит на помощь, подумала она. Это успокаивает. – Жаль, ты не слышал, как он взвыл. Люк, я не хочу, чтобы Макс и Лили знали. Пожалуйста.

 – Макс имеет право…

 – Знаю. – Она снова подняла голову. Дождь струился по ее лицу, как слезы. – Права тут ни при чем. Он расстроится и испугается. Да и все уже позади, что он сейчас может сделать?

 – Я не буду ничего говорить. Если…

 – Я знала, что ты скажешь «если».

 – Если, – повторил Люк, подняв пальцем ее подбородок, – ты дашь мне поговорить с этим ублюдком. Я хочу убедиться в том, что он больше до тебя не дотронется.

 – Поверь, не о чем беспокоиться. Он может предъявить иск, но и тогда я к нему даже близко не подойду.

 – Либо я говорю с ним, либо я говорю с Максом.

 – Эх, черт возьми! – Она вздохнула и, поняв, что выбора у нее нет, лишь пожала плечами. – Ладно, я скажу тебе, где его найти, если…

 – Хорошо, если что?

 – Если ты поклянешься, что только поговоришь с ним. Мне совершенно не нужно, чтобы ты за меня дал кому-то в морду. – Она вновь улыбнулась, и оба они вспомнили Сэма Уайатта. – Сейчас я сама справилась.

 – Только поговорю, – произнес Люк. – Если только сам он не сочтет, что одним разговором здесь не обойтись.

 – Вообще-то ты оказал бы мне услугу. – Она облегченно вздохнула, ибо знала, насколько Люк упрям. – Я не уверена, но мне кажется… судя по тому, что он сказал, когда…

 – Что он сказал?

 – Кажется, у него там была камера. Он снимал все, что произошло, понимаешь?

 Люк открыл рот и тут же закрыл его. Может быть, и к лучшему было то, что он, потрясенный, не мог заставить себя заговорить вновь.

 – Прости, что ты сказала?

 – Он учится на кинорежиссера, – поспешила объяснить Роксана. – Помешался на кино и на видео. Поэтому я и пошла к нему на квартиру. Хотела посмотреть пару фильмов из классики. А он… – Она тяжело выдохнула. Вылетевшее изо рта облачко пара мгновенно растворилось под дождем. – Я почти уверена, что он снимал все на камеру, чтобы мы потом могли на себя посмотреть.

 – Извращенец засранный.

 – Это-то да, но я думаю, если ты хочешь с ним поговорить, то тогда, может, заставишь его отдать тебе пленку, или как это там у него еще называется.

 – Я возьму ее. Но если ты еще хоть раз что-нибудь подобное устроишь…

 – Я устрою?! – Она ударила руками по бедрам. – Слушай, мозги твои куриные, меня чуть не изнасиловали, а значит, я пострадавшая, понял? Я ничем не заслужила такого обращения.

 – Я хотел сказать…

 – Да пошел ты к черту! Ты как все мужики. – Она развернулась, сделала два шага, затем опять обернулась к нему. – Я должна была его об этом просить, да? Я заманила этого жалкого, беспомощного мужичонку в свои сети, а потом заорала благим матом, когда все пошло не так, как надо.

 – Заткнись! – Резким движением он придвинул ее к себе и крепко сжал. – Прости. Я не хотел ничего такого сказать. Боже мой, Роксана, разве ты не понимаешь, что испугала меня? Не знаю, что бы я сделал, если бы он… – Он коснулся губами ее волос. – Не знаю, что бы я сделал.

 – Все в порядке. – Дрожь снова пробежала по ее спине. – Все в порядке.

 – О’кей, – прошептал он, поглаживая Роксану по голове, пытаясь успокоить ее даже сейчас, когда искал своими губами ее губы. – Больше тебя никто не тронет.

 На ее губах блестели капельки дождя. Он нежно снял их поцелуем, затем стал целовать ее еще и еще. Ее руки накрепко сомкнулись вокруг его шеи, а тело, прижавшись к нему, расплавилось, подобно воску. Он позволил себе на одно мгновение, на одно чудесное мгновение обнять ее и ощутить, что все это происходит на самом деле.

 – Чувствуешь себя лучше? – Он напряженно улыбнулся, отстраняя ее от себя.

 – Что-то чувствую. – Голос ее напоминал туман, который стелился по земле у их ног. Она приложила руку к его щеке, он же схватил эту руку и прижался губами к ладони. Она удивилась, почему дождь, падая на нее, не превращается в пар.

 – Рокс… может, нам лучше… – Он оборвался на полуслове, заметив, что из завесы дождя вышел человек. Люк стал отодвигать Роксану в сторону и вдруг увидел лицо Кобба, его глаза, и почувствовал, как вся его жизнь перевернулась вверх дном.

 Как мог он, пусть по глупости, но забыть, даже на мгновение забыть о том, что сегодня ночью ему предстоит встреча со своим злым гением.

 Но если уж с этим ничего не поделаешь, то он может хотя бы оградить Роксану от этой мерзости.

 – Иди в дом, – приказал он.

 – Но, Люк…

 – Иди в дом немедленно. – Он потащил ее к калитке. – Мне тут надо кое-чем заняться.

 – Я подожду.

 – Не надо.

 Он повернулся. Она все же успела заметить его глаза, в которых застыла душевная мука.

* * *

 – Давненько не виделись, парень.

 Ал Кобб сидел в третьеразрядном стриптиз-баре на улице Бурбонов и курил сигарету «Кэмел». Он был здесь в своей стихии среди вихляющих бедрами женщин, запаха перегара и витавшей в атмосфере некой обезличенной похоти. Он знал, что Люк придет сюда на встречу с ним.

 Люк обхватил рукой спинку стула, на котором сидел. Он пытался заставить себя расслабиться, буквально по капле вытесняя из головы мерзкие воспоминания о прошлом.

 – Что тебе нужно?

 – Выпить, поболтать немного, – взгляд Кобба пополз от грудей подошедшей к их столу официантки к ее промежности. – Бурбон, двойной.

 – «Блэк Джек», – сказал ей Люк, зная, что его любимого пива не хватит, чтобы забыть обо всем.

 – Напиток настоящего мужчины, – усмехнулся Кобб, обнажив темные от курева зубы. Годы дружбы с зеленым змием не пошли ему на пользу. Даже в полумраке Люк заметил на его лице лабиринт из лопнувших капилляров, это ломаное красное знамя законченного алкоголика. Живот стал настолько толстым, что трикотажная рубашка, казалось, вот-вот лопнет на нем.

 – Я спрашиваю, что тебе нужно?

 Кобб ничего не ответил. В этот момент официантка поставила на стол заказанные напитки. Он поднял свой стакан, щедро отпил из него и принялся смотреть на сцену. Там упоительных форм рыжеволосая девица снимала униформу французской горничной. Она уже разделась до набедренной повязки и двух метелок из перьев в руках.

 – Боже, глянь, какие сиськи у этой сучки. – Кобб осушил стакан и взмахом руки заказал другой. Он ухмыльнулся Люку. – Что с тобой, парень? Тебе что, не нравится на сиськи смотреть?

 – Что ты делаешь в Новом Орлеане?

 – Да вот устроил тут себе небольшой отдых. – Кобб облизывал губы, пока танцовщица то трясла своими необъятными грудями, то сжимала их вместе. – Решил, что, коли я уж сюда добрался, надо бы и тебя повидать. Не хочешь спросить, как мать?

 Люк медленно, осторожно потягивал виски, чувствуя, как тепло идет вниз к животу и растапливает заледеневшие мышцы.

 – Нет.

 – Но это ненормально. – Кобб чмокнул. – Она живет в Портленде. Иногда видимся с ней. Она теперь, знаешь ли, за это деньги берет. – Он похотливо подмигнул. Его обрадовало, что Люк, посмотрев на него, стиснул челюсти. – Но старуха Мэгги ведь сентиментальная, поэтому меня бесплатно принимает, когда я к ней заглядываю. Хочешь, передам ей от тебя привет?

 – Я не хочу, чтобы ты что-либо передавал ей от меня.

 – Говнишься. – Кобб, щелкнув пальцем, заказал еще одно виски. Музыка тем временем становилась все громче, все навязчивей. Один из посетителей попытался взобраться на сцену, но был выдворен. – Да ты вообще-то всегда говнился. Пожил бы ты у нас подольше, я бы вбил в тебя уважение к старшим.

 Люк подался вперед, глаза его блестели.

 – И сделал бы из меня шлюху.

 – У тебя и крыша была над головой, и жратва в пузе. – Кобб пожал плечами и отхлебнул еще. – Я только хотел, чтобы ты за это заплатил.

 Ему в голову даже и мысль не приходила о том, что он может бояться Люка. Памяти его, впрочем, хватило на то, чтобы вспомнить, как он затравливал парня ударами ремня, которые наносил со всего размаху.

 – Но теперь ведь это все позади, да? Ты теперь, мать твою, знаменитость. Я тут чуть не упал вместе с джином, когда тебя по телевизору увидел. – Он засопел в стакан. – Бог ты мой, фокусы он показывает. Волшебной палочкой научился размахивать. Скажешь, нет, Люк? – Он расхохотался своей собственной шутке и смеялся до тех пор, пока слезы не показались на глазах. – Вы вместе с этим стариком хороший на этом деле куш сорвали.

 Хохот сменился кашлем. Люк схватил его за ворот. Их лица сблизились, и Люк почувствовал запах виски, который шел изо рта Кобба, перекрывая все прочие запахи этого пропитанного алкоголем и прокуренного бара.

 – Что тебе нужно? – чеканя каждое слово, повторил он.

 – Хочешь меня взять, парень? – Всегда готовый к потасовке, Кобб схватил Люка за запястья своими мясистыми пальцами. Его удивила сила, которую он ими почувствовал, однако ни на секунду не усомнился в собственном превосходстве. – Хочешь со мной пободаться?

 Люку хотелось сцепиться с ним, хотелось настолько сильно, что все его тело задрожало от этого желания, словно от желания заниматься сексом. И все же где-то в глубине души он был все тем же маленьким забитым мальчиком, который хорошо помнит, как ремень со свистом полосует нежную кожу.

 – Я не хочу быть наравне с тобой.

 – У нас свободная страна. – Коббу хватило разума, чтобы понять: стычка не даст ему того, за чем пришел. Поэтому он отпрянул и заказал еще виски. – Беда только в том, что за все, черт возьми, надо платить. А ты ведь хорошие деньги делаешь на своих фокусах.

 – Ах вот что тебе нужно? – Люк хотел было засмеяться, но отвращение встало колом в его горле. – Хочешь, чтобы я давал тебе деньги?

 – Я же тебя растил, разве нет? Я заменил тебе отца.

 Тут Люк рассмеялся. Кобб так громко изливал свой гнев, что сидящие за соседними столиками люди с опаской посмотрели на него.

 – Отвали! – Но прежде, чем Люк успел встать, Кобб схватил его за рукав.

 – Я могу устроить тебе неприятности, да и этому старику, с которым ты связан. Позвонить кое-каким репортерам – вот и все, что мне для этого нужно. А как ты думаешь, что скажут телепродюсеры, когда прочтут о тебе? Каллахан, как ты теперь зовешься? Просто Каллахан. Циркач и проститутка для мужчин.

 – Это ложь!

 Он побледнел, и Кобб это заметил. Нахлынули воспоминания. Перед глазами вновь оказались те жирные цепкие руки, капельки пота на лице, тяжелое дыхание.

 – Я не дал ему дотронуться до себя.

 – Ты не знаешь, что случилось после того, как я исколотил тебя до беспамятства. – Кобб охотно приступил к обманному маневру. Он с радостью увидел страх, сомнение, отвращение в глазах Люка. – Как бы то ни было, люди заинтересуются. Им нравится эта красоточка, с которой ты путаешься. Думаешь, она даст тебе окунать конец, если узнает, что ты в двенадцать лет с голубыми трахался? – Он ухмыльнулся, в глазах его застыла ненависть. – Не важно, парень, ложь это или истина господня, если это напечатано.

 – Я убью тебя. – Голос Люка срывался от тошноты. На лбу выступили жемчужинки пота.

 – Не бойся, плати мне, и все. – Уверенный в том, что он хозяин положения, Кобб извлек из пачки очередную сигарету. – Мне много не надо. Пару тысяч для начала. – Он выдохнул дым на Люка. – Начиная с завтрашнего дня. А потом я тебе буду чиркать строчку-другую насчет того, сколько мне нужно и куда посылать. Иначе… пойду к прессе. Мне придется рассказать им, как ты продавал себя извращенцам, как ты бросил свою бедную, убитую горем мать, как спутался с этим Нувелем. Кажется, он нарушил какой-то там закон, а то и два закона, предоставив укрытие беглецу. Да и потом все вполне может выглядеть так, что он и использовал тебя соответствующим образом. Понимаешь? – Он снова улыбнулся, радуясь омерзению на лице Люка. – И люди с моей помощью будут спрашивать, а не получал ли он бесплатно то, что ты продавал другим.

 – Не втягивай сюда Макса.

 – С удовольствием. – Кобб, поняв, что сейчас ему пойдут навстречу, раскинул руки. – Ты приносишь мне две тысячи завтра вечером сюда же. Проявишь добросовестность. А там уже я сам позабочусь. А если не придешь, то я буду вынужден позвонить в газету «Нэшнл инкуайрер». Не думаю, что маленькие девочки и мальчики, их мамы и папы будут любить фокусника с наклонностями извращенца. Нет, не будут. – Он сделал еще одну затяжку. – Не представляю себе, как ты будешь в очередной раз выступать перед английской королевой после того, как тебя обвинят в мужеложстве. Так это у англичашек называется. Мужеложство. – Кобб опять усмехнулся и встал. – Завтра вечером. Буду ждать.

 Люк сидел на месте, пытаясь хотя бы отдышаться. Ложь, мерзкая ложь. Он ведь может доказать. Его рука дрожала, пока он тянулся за стаканом. Никто не поверит в то, что Макс…

 Его тошнило. Он закрыл глаза тыльной стороной ладони.

 Кобб был прав, если такое попадет в печать и люди начнут интересоваться, шептаться, ничто уже не будет иметь значения. Появится пятно. Это будет позор и ужас. Если сам он все это вытерпит, то с мыслью о том, что сюда будут примешаны Макс или Лили, смириться не мог никак. А Роксана! Боже мой, Роксана. Он зажмурился и допил виски, затем заказал еще один стакан, вознамерившись напиться до потери сознания.

 Она ждала его. Роксана вошла в дом и незамеченной проскользнула в свою комнату. Долгое сидение в горячей ванне сняло почти всю физическую боль и лишь отчасти – душевную. Затем она расположилась на балконе и принялась ждать.

 Сквозь изморось и туман она увидела его. Ноги заплетались, он спотыкался на каждом шагу, останавливался, опять начинал идти с характерной для пьяного повышенной осторожностью. Ее беспокойство и смятение сменились неистовой яростью.

 Выходит, он оставил ее под дождем, издерганную до предела, и отправился на поиски бутылки, а то и нескольких бутылок, судя по его виду. Роксана встала с кресла, крепко, как солдат перед боем, завязала пояс своего халата и побежала вниз, чтобы перехватить Люка у входа в дом.

 – Дурак!

 Он зашатался и, глупо улыбаясь, попытался удержать равновесие на пошедшей под откос дорожке.

 – Ты что это, красотка, делаешь под дождем? П-простудисся. – Он неуверенно шагнул ей навстречу. – И-Исус Христос, а ты ничего, Рокси. Я от тебя балдею.

 – Это видно.

 Комплимента не получилось, ибо он был выражен почти нечленораздельно. Она схватила его за руку, боясь, что он вот-вот упадет.

 – Ничего, утром за все расплатишься.

 – Зав-тра в-вечером, – промямлил он, мотая головой. – П-платить буду завтра в-вечером.

 – Если доживешь. – Она вздохнула, привалила к себе всю массу его тела и повела его, придерживая за плечо. – Уж так и быть, Каллахан, посмотрим, удастся ли довести до кровати пьяного ирландца и при этом не разбудить весь дом.

 – Мой прадедушка был из графства Слиго. Мать рассказывала когда-то. Я вам об этом говорил?

 – Нет, – проворчала она, пытаясь дотащить его до бокового входа.

 – Говорят, голос у него был как у ангела. В пивных, знаешь ли, пел. – Он запрокинул голову. Дождь, холодный и мелкий, омывал его лицо. – Эт-тот с-сукин сын никогда мне отцом не был. Во мне н-ничего от него нет.

 – Слушай, от тебя так разит, как будто ты целый галлон виски выдул.

 Он ухмыльнулся и со всего размаху врезался в дверь.

 – Извини. От тебя хорошо пахнет, Рокс. Как от полевых цветов под дождем.

 – Ах, ирландский поэт. – Лицо ее вспыхнуло. Обхватив одной рукой Люка, она другой открыла дверь.

 – Как же я рад, что у тебя сиськи не такие мощные, как у той бабы. Мне б такие не понравились.

 – Ну, и насколько же они мощные? – шепотом, на выдохе, спросила Роксана. – А впрочем, все равно.

 – Я не шибко балдею, когда смотрю, как красотка раздевается перед десятком мужиков. М-мне, знаешь ли, больше н-нравится, когда один на один.

 – Потрясающе. – Роксана без зазрений совести швырнула его прямо на кухонный стол. – Оставил меня под дождем, а сам пошел на стриптиз. Ты настоящий рыцарь, Каллахан.

 – Уб-блюдок я, – произнес он с пьяной бодростью в голосе, – таким уж родился, таким и умру. – Он приподнялся, она тем временем попыталась дотащить его до черной лестницы. – А может, мне его убить? Так будет чище.

 – Нет! Ты обещал только поговорить с ним.

 Люк провел рукой по лицу, словно хотел убедиться, что оно на месте.

 – Поговорить с кем?

 – С Джеральдом.

 – А, да, да.

 Он упал, едва сделав первый шаг, и, хотя шлепнулся со всего размаха, похоже, не обратил на это внимания. К ужасу Роксаны, он попросту разлегся на лестнице, приготовившись здесь же и уснуть.

 – Это страшно, мать твою, так страшно, когда он на тебя так прет. И ты знаешь, что не сможешь его остановить. Хватает тебя, слюной брызжет. Ох, боже ты мой… – Он перешел на еле слышный шепот: – Не хочу и думать об этом.

 – Ну, и не надо. Думай о том, как бы подняться наверх.

 – Хочу полежать, – раздраженно пробормотал он, когда Роксана попыталась поднять его. – Оставь меня в покое.

 – Я не оставлю тебя здесь лежать, пьяница несчастный. Лили с ума сойдет, когда увидит тебя здесь.

 – Лили, – выдохнул он, пока Роксана волокла его вверх по лестнице. – Единственная женщина, которую я когда-либо любил. Она лучше всех. Никому не дам обижать Лили.

 – Ну конечно же, не дашь. Давай, давай, еще немножко осталось. – Халат раскрылся, и Люк отчетливо увидел будоражаще нежное белое бедро. Даже виски не смогло удержать его кровь от закипания.

 – Поднимаемся в ад. – Он громко засмеялся. Роксана шикнула на него. – Прямиком – в ад. Боже мой, хоть бы ты надевала что-нибудь под халат. Дай-ка я…

 Едва он протянул руку, чтобы потрогать, только потрогать эту нежную белую кожу, как рухнул на верхнюю площадку лестницы.

 – Встань, Каллахан! – прошипела Роксана ему на ухо. – Не смей будить Макса и Лили.

 – О’кей, о’кей, – он проглотил слюну, которая оказалась горькой, как яд. Затем он самостоятельно поднялся на колени и, приложив максимум усилий, с помощью Роксаны встал в полный рост.

 – Меня сейчас вырвет? – спросил он, почувствовав, как тошнота подступает к горлу.

 – Надеюсь, – процедила она сквозь зубы, не то неся, не то полунеся-полуволоча его к спальне. – Искренне надеюсь.

 – Терпеть не могу такое. Чувствую себя так же, как когда Мышка первый раз дал мне закурить. Больше пить не буду, Рокс.

 – Ладно. Все… Ой, черт!

 Он рухнул на кровать. Хотя она и обладала быстрой реакцией, ей не удалось вовремя сориентироваться, и она плюхнулась вместе с ним. Он навалился на нее всей массой своего тела, да так, что у нее дыхание сперло.

 – Слезь с меня, Каллахан.

 В ответ прозвучало бессвязное бормотание. Изо рта исходил резкий запах виски «Джек Дэниелс», поэтому она отвернулась. Он начал сонно водить губами по ее шее.

 – Прекрати. Ой… черт возьми. – Проклятие перешло в приглушенный стон. Страсть, сильная и слепая, охватила ее, когда он положил руку на ее грудь. Он не ласкал, не сжимал в объятиях, он просто повелевал ею.

 – Мягкая, – прошептал он. – Мягкая Роксана. – Пальцы лениво, словно бесстрастно скользили по тонкому шелку; губы сонно терлись о кожу.

 – Люк! Поцелуй меня! – Ее тело уже уносилось куда-то вдаль. Она попыталась коснуться губами его губ. – Поцелуй меня, как тогда!

 – Мм-хмм. – Он издал протяжный, свистящий звук и отрубился.

 – Люк! – Она трясла его за плечи. Не может быть, говорила она себе. Два раза за один вечер он «прокатил» ее! Но, дернув его за волосы, она поняла, что он уже ничего не видит и не слышит. Заскрежетав зубами и бранясь про себя, она сбросила с себя его обмякшее тело.

 Она оставила его лежащим в одежде поперек кровати и пошла снимать напряжение под холодным душем.

14

 Он был на волосок от смерти. После жестокого похмелья и переживаний Люк понял, что утратил ощущение времени и равновесия. Дело в том, что у эскапистов существовали правила, жесткие правила, которые четко определяли границу между жизнью и смертью.

 Он встал перед выбором – играть по правилам или поступиться самолюбием, – иного варианта не было. И он решил: показать эскападу в первом отделении. На тело надели смирительную рубашку, руки и ноги заковали в кандалы. В таком виде Люк, согнувшись, залез в стоящий посредине сцены железный ящик.

 Внутри было темно, жарко, почти нечем дышать. Словно в могиле, в склепе, в чулане. Как всегда, его сначала охватил мгновенный приступ паники. Он в западне!

 Ты отсюда не выйдешь, парень. Голос Кобба зловеще заклокотал в его голове. Не выйдешь, пока я тебя не выпущу. И не забывай об этом.

 Застарелый, беспомощный страх охватил его. Как всегда, он представил, что его окружают ухмыляющиеся бандиты в масках. Он медленно, неглубоко задышал, чтобы успокоиться, и начал высвобождать руки.

 Он ведь всегда выбирался. Сколько раз уже он доказывал, что никто не в силах куда-либо заточить его. Сконцентрировавшись, он продолжил.

 Кобб подстерегал его.

 Ключ-то у меня, ублюдок, и ты будешь сидеть там, куда я тебя засунул. Пора уже тебе понять, кто здесь хозяин.

 В памяти снова всплыл чулан, рыдающий маленький мальчик, колотивший связанными ручонками в дверь. Люк дышал неровно, сердце судорожно билось о ребра, эхом отдаваясь в мутной голове. Непроходящая тошнота крутила желудок, словно там было целое море кислоты. Страх вернулся, подобно крохотным насекомым, пополз по вспотевшему телу.

 Он зашипел от боли, когда железные оковы впились ему в запястья. Был момент, когда он буквально вступил в схватку с ними, как человек, приговоренный к казни, от отчаяния пытается сорвать кандалы на пути к виселице. И тут он почувствовал металлический запах крови.

 Слишком быстро дышу, сказал он себе, испугавшись беспомощного хриплого звука в его легких, которым не хватало кислорода. Успокойся, черт тебя побери, успокойся!

 Он весь извернулся. Боль во время манипуляций руками была привычна, это успокаивало. Плечо изогнулось до предела, дав ему свободу движения в смирительной рубашке.

 Пульс в висках заставлял его проклинать «Джек Дэниелс». Пришлось остановиться и собраться с силами, чтобы превозмочь боль. Началось головокружение. Он отчетливо вспомнил то состояние, в котором был предыдущим вечером, – и Роксану. Проблески воспоминаний о вчерашнем навязчиво вспыхивали в голове, несмотря на все его попытки отогнать их и сконцентрироваться на высвобождении рук. Ее кожа, мягкая белая кожа и скользящие по ней его руки. Ее тело, изогнутое и податливое под его телом.

 О боже праведный, неужели он соблазнил ее, неужели, будучи в душевном смятении и подпитии, претворил в жизнь фантазию, преследовавшую его столько лет?

 Пот стекал с Люка горячими ручейками. Он потерял счет времени, а это была серьезная ошибка. Если бы у него осталось воздуху хотя бы на один вздох, он сейчас бы закричал проклятия в свой адрес. Когда он наконец вылез из смирительной рубашки, все его мышцы и суставы ныли от боли. Ему оставалось только колотить в стенки ящика, как когда-то он колотил в дверь чулана.

 Они открыли бы его, выпустили, дали вдохнуть воздуха. Голова откинулась, резко ударившись о стенку. Обжигающая боль пронзила ее; перед закрытыми глазами скакали образы.

 Кобб, со злобным взглядом изрыгающий мерзкую ложь.

 Люк пообещал себе решить проблему Кобба. Здесь дело лишь в деньгах.

 Роксана. Изображение Роксаны на пленке, которую он методом запугивания отобрал у Джеральда. Ему казалось, что он слышит, как рвется ткань ее блузки, как она приглушенным голосом требует отпустить ее; видит, почти осязает брызнувшую кровь Джеральда и ее высвобождение из его объятий.

 Бог ты мой, как же она держалась, когда стояла там, сжав кулаки, приготовившись к бою, подобно амазонке. Она буквально излучала мужество, и лишь глаза выдавали страх и ненависть. Как бы он хотел обнять ее в этот момент, снять ласками дрожь. И точно так же он хотел избить до полусмерти и без того изувеченного Джеральда.

 Но он был не только разгневан. Ему было еще и стыдно. Неужели он, ослепленный выпивкой и похотью, сделал с Роксаной то, что Джеральд только намеревался сделать?

 Нет. Глупости. Разве он не проснулся от боли и тошноты и при этом был полностью одет? Даже ботинки были на нем. Привкус во рту не имел ничего общего с Роксаной, это был противный привкус затхлого виски.

 Страсть и шантаж. Ни то ни другое не стоит смерти. Он поднял дрожащую руку и сильно ударил себя один раз, два раза так, чтобы боль развеяла все туманные образы в голове.

 Осторожно заглатывая воздух, он приступил к оковам на ногах.

* * *

 – Слишком долго, – Роксана услышала панические нотки в собственном голосе и схватила отца за рукав. – Папа, уже больше двух минут.

 – Знаю. – Макс положил свою ледяную руку на руку дочери. – У него есть еще время.

 Бессмысленно было сообщать ей сейчас, что, увидев бледное, с опухшими глазами лицо Люка в уборной, он потребовал отменить номер.

 Столь же бессмысленно было и рассказывать ей о том, что Люк не выполнил это требование. Мальчик стал мужчиной; к нему теперь постепенно перемещается власть в семье.

 – Что-то случилось. – Она представила себе, как он теряет сознание от удушья и беспомощно обмякает.

 Проклятие! Она уже развернулась, чтобы бежать за сцену и выхватить ключи от ящика у Мышки, но, едва успев сделать шаг, увидела, что верхняя грань ящика с треском открылась.

 Очарованная публика захлопала в ладоши, а истекающий потом Люк раскланялся и наполнил воздухом свои изголодавшиеся легкие. Макс, увидев, что он закачался и всеми силами старается не упасть, подал знак Роксане и тут же сделал шаг вперед, заняв внимание публики взмахом руки.

 – Идиот. Мерзавец. Куриные мозги. – Улыбаясь публике, она бросила ему оскорбления сквозь плотно сжатые зубы, после чего взяла его под руку и увела со сцены. – Что ты там делал так долго?

 Лили уже стояла наготове с высоким стаканом воды и полотенцем. Люк выпил все до последней капли. Непроходящая слабость угнетала его.

 – Главным образом пытался вылезти, – ответил он, вытирая пот с лица.

 Когда он зашатался, Роксана обхватила его руками. Сердце ее громом отдавалось в ушах, она продолжала бранить его.

 – Нечего тебе было туда залезать после пьянки.

 – Залезать туда – это моя работа, – напомнил ей Люк. Ему было сейчас хорошо, слишком хорошо от того, что она его держит. Он вывернулся из ее объятий и направился в свою уборную. Подобно разгневанному терьеру Роксана следовала за ним по пятам.

 – Работать в шоу-бизнесе не значит, что нужно доводить себя до смерти. А если ты… – Она остановилась у двери в его уборную. – Ой, Люк, у тебя кровь течет.

 Он посмотрел вниз. С запястий и лодыжек сочилась кровь.

 – Немного помучился с кандалами. – Он поднял руку, чтобы она не смогла броситься к нему. – Мне надо переодеться.

 – Тебе надо промыть раны, давай я…

 – Я сказал, мне надо переодеться. – Холодный взгляд остановил ее. – Я сам о себе позабочусь.

 Она сжала зубы, чтобы они не стучали. Знал ли он, что холодный отказ ранил ее сильнее, чем резкое слово? Она вскинула голову. Конечно, знал. Кому, как не ему, знать это?

 – Почему ты так обращаешься со мной, Люк? После вчерашней ночи.

 – Я был пьян, – резко оборвал ее Люк.

 Она покачала головой.

 – А раньше? Раньше ты ведь не был пьян. Когда целовал меня.

 Язычки пламени обожгли его где-то в животе. Нужно было быть слепым, чтобы не заметить, чего хотят ее глаза. Он же чувствовал себя больным, разбитым и уставшим до предела.

 – Ты была расстроена, – процедил он, сохраняя удивительное спокойствие. – Да и я тоже был расстроен. Я хотел, чтобы тебе стало легче, вот и все.

 Уязвленное самолюбие заставило ее покраснеть.

 – Ты лжешь. Ты хотел меня.

 Он уничижительно улыбнулся ей. На это ему хватило самообладания.

 – Послушай, милашка, если я чему-то и научился за последние десять лет, так это брать все, что захочу. – Он сжал пальцы в кулаки, глаза светились насмешливым огоньком. – Прибереги свои фантазии для студентиков в полосатых костюмчиках. А у меня есть дела перед следующим выступлением.

 Он вызывающе захлопнул дверь прямо у Роксаны перед носом и прислонился к ней спиной. Чудом спасся, Каллахан, подумал он, закрыв глаза. Во всех отношениях. Он вспомнил о боли и принялся искать аспирин. Ему предстояла встреча с Коббом. На нее надо идти с двумя тысячами долларов и ясной головой.

* * *

 Никто так не знал цену времени, как Максимилиан Нувель. Он терпеливо дождался конца второго представления, не высказав ни одного комментария, ни одного критического замечания. Он решительно отверг все возражения Лили и Роксаны, когда Люк, согнувшись, вновь залез в железный сундук, теперь уже для зрителей последнего, вечернего шоу. Макс понимал, что если человек не встанет лицом к лицу со своим злым демоном, то тот поглотит его.

 Придя домой, он вежливо пригласил Люка в гостиную на стаканчик перед сном, и первым прошел туда, чтобы налить две рюмки коньяка, прежде чем его предложение было принято или отклонено.

 – У меня вообще-то нет настроения, чтобы пить. – Желудок Люка заныл при одной мысли об алкоголе.

 Макс спокойно уселся в свое любимое кресло с подголовником и взял рюмку обеими руками.

 – Нет? Ну что ж, тогда составь мне компанию, пока я тут буду наслаждаться.

 – Трудный был день, – робко начал Люк.

 – Да, безусловно трудный. – Макс указал своей красивой рукой с длинными пальцами на кресло: – Садись.

 Сила была все еще при нем, та самая сила, которая когда-то заставила двенадцатилетнего мальчишку дожидаться Макса у темной сцены. Люк сел, достал сигару, стал разминать ее пальцами в ожидании того момента, когда Макс начнет разговор.

 – Есть самые разные способы покончить с собой. – Голос Макса был спокойным, как у человека, собирающегося рассказать сказку. – Но я должен признать, что считаю всякий такой способ проявлением трусости. И все же, – взмахнув рукой, он благожелательно улыбнулся, – выбор любого из них – сугубо личное дело. Ты так не считаешь?

 Люк растерялся. Постольку поскольку он давно уже научился тщательно обдумывать каждое слово, когда Макс расставлял ловушки, он всего лишь пожал плечами.

 – Красноречивый ответ, – произнес Макс с оттенком сарказма, заставившим Люка прищуриться. – Если ты опять будешь раздумывать, какой из способов выбрать, – продолжал Макс, отпив коньяка и причмокнув от удовольствия, – то я посоветовал бы более быстрый и чистый способ, например воспользоваться пистолетом, который лежит на верхней полке шкафа в моей спальне.

 Прежде чем Люк успел моргнуть от удивления, Макс сделал стремительный выпад вперед. Одной рукой он держал рюмку, другой резко схватил Люка за ворот рубашки. Приблизив свое лицо к его лицу, Макс заговорил спокойным тоном, но в глазах светился сильный гнев.

 – Никогда не используй мою сцену, иллюзии или фокусы для такой трусости, как самоубийство…

 – Ради бога, Макс. – Люк почувствовал, как жесткие, тонкие пальцы схватили его за горло, не дав ему договорить, а затем отпустили.

 – Я ни разу не поднял на тебя руку. – Макс начал терять самообладание, которое ему удавалось сохранить на протяжении обоих представлений, да и после них. Он встал, отвернулся и только тогда заговорил: – Прошло уже десять лет. Я сохранил обещание, которое дал тебе. А сейчас предупреждаю: я нарушу его. Если ты еще хоть раз сотворишь что-либо подобное, изобью тебя весьма ощутимо. – Он повернулся, измерив Люка взглядом своих темных блестящих глаз. – Разумеется, я буду вынужден заставить Мышку держать тебя, пока я буду это делать, но, поверь мне, я знаю, как ударить побольней.

 Сначала Люка охватила ярость. Он вскочил с кресла. С языка готовы были сорваться всевозможные протесты и опровержения. И только тогда в свете электрической лампы он заметил, что глаза Макса блестели не от гнева, а от слез. Ему стало так стыдно, как не стало бы после тысячи избиений.

 – Я не должен был выступать сегодня, – тихо произнес он. – Я потерял ориентацию во времени. У меня были неприятные мысли, которые я никак не мог прогнать. Я знал, что так будет, но не мог… Клянусь тебе, Макс, я не хотел ничего с собой сделать. Это была глупость, спесь.

 – Это ведь одно и то же. – Макс сделал еще один глоток, чтобы поправить севший голос. – Ты довел Лили до слез. А такое мне очень нелегко будет простить.

 Впервые за много лет Люка бросило в дрожь от страха, что его теперь выгонят и он лишится всего, что стало так дорого ему.

 – Я как-то не подумал. – Он знал, что такое извинение звучит неубедительно. Какая-то его часть рвалась высказать истинную причину. Но он решил воздержаться. – Я поговорю с ней. Попытаюсь все поправить.

 – Надеюсь, тебе это удастся. – Макс, немного успокоившись, положил руку ему на плечо. Было в этом жесте и утешение, и полное, не требовавшее слов, понимание. – Из-за женщины, да?

 Люк подумал о Роксане, о том, как его руки горели от желания прикоснуться к ней. Но не только мысли о ней мешали ему сосредоточиться в ответственный момент. Прежде всего это были Кобб и чрезмерная доза спиртного. А сейчас ему оставалось лишь пожать плечами.

 – Должен тебе сказать, что никакая женщина не стоит ни жизни, ни душевного спокойствия. Впрочем, все это, конечно, неправда. – Он скривил губы и на мгновение сжал руку в кулак. – Есть такие женщины, и мужчина обязан найти их. В этом его благословение и его проклятие. Поговорим о них?

 – Нет, – сдавленным голосом процедил Люк. Сама идея обсуждения его неумолимой, звериной страсти к Роксане с ее отцом вызвала у него желание засмеяться и одновременно закричать. – Я и так могу сдерживать свои чувства.

 – Вот и прекрасно. Тогда, может быть, поговорим о новом деле?

 – Хорошо.

 Радуясь тому, что напряжение спало, Макс вновь развалился в кресле.

 – Леклерк раздобыл тут кое-какую интересную информацию. Один высокопоставленный политический деятель держит любовницу в богатом пригороде в штате Мэриленд, рядом с национальной столицей. – Макс прервался, чтобы сделать глоток коньяка. Люк, заинтересовавшись, потянулся к своей рюмке. Его желудок уже не вызывал у него ассоциации с минным полем. – Ну, так вот. Наш государственный чиновник не гнушается принимать взятки. На мой взгляд, это наиболее грязный способ зарабатывать деньги, но факт остается фактом. Как бы то ни было, он достаточно благоразумен, чтобы устраивать на свои вознаграждения шикарную жизнь и вызывать кривотолки. Он поступает иначе: тихо вкладывает деньги в драгоценности и произведения искусства, а все эти капиталовложения хранит у любовницы.

 – Баба небось что надо.

 – Именно. – Макс слегка наклонил голову, провел пальцем по своим роскошным усам. – Непонятно, как человек, который обманывает жену и своих избирателей, может доверять женщине, которая помогает ему обманывать, держа у себя в доме побрякушки на два миллиона. – Макс еле слышно вздохнул, как всегда поражаясь непостоянству человеческой натуры. – Я вряд ли признал бы это в присутствии очаровательных дам нашего дома, но мужчину вообще водят не за нос, а за член.

 Люк улыбнулся.

 – А мне казалось, путь к сердцу мужчины лежит через его желудок.

 – Верно, мальчик мой. В той мере, в какой этот путь проходит и через промежность. Все мы, в конечном счете, животные. С интеллектом, правда, но все равно животные. Мы хороним себя в женщине, разве не так? В буквальном смысле. Многие ли из нас способны устоять перед этой иллюзией возвращения в чрево женщины?

 Люк взметнул бровь.

 – Я бы не сказал, что у меня возникают такие мысли, когда я лежу на женщине.

 Макс вертел пальцами рюмку с коньяком. Он нередко использовал этот метод – окольными путями выводил парня на откровенный разговор.

 – Я хочу сказать, Люк, что на определенном этапе – и слава богу – интеллект как бы выключается, а животный инстинкт берет верх. Когда ты все делаешь правильно, ты ни о чем не думаешь. Мысль появляется раньше – увлечение, ухаживание, соблазнение, роман. Как только мужчина оказывается внутри женщины, как только она окружает его, мозг отключается, теряется самоконтроль. Именно поэтому я думаю, что секс более опасен, чем война, в нем гораздо больше страсти.

 Люк лишь покачал головой.

 – По-моему, не так уж трудно наслаждаться близостью и при этом не терять головы.

 – Видимо, у тебя еще не было той самой женщины. Но ведь ты пока молод, – мягко сказал Макс. – А теперь, – он подался вперед, – поговорим о поездке в Вашингтон.

* * *

 Подготовка заняла полгода. Все детали надо было взвесить и отработать так же тщательно, как и сценическое представление, которое Нувели собирались показывать в Центре имени Кеннеди.

 В апреле, когда благоухали обильно покрытые цветами вишневые деревья, Люк отправился в богатое предместье Потомак, что в штате Мэриленд. На нем была маскировка: костюм в узкую полоску, аккуратно подстриженная бородка. Он уже вошел в роль энергичного агента по купле-продаже недвижимости. Изобразив бостонский говорок, он принял облик Чарльза Б. Холдермана, представителя богатого промышленника из Новой Англии, заинтересованного в приобретении дома в зажиточном пригороде Вашингтона.

 Его привлекала эта поездка сама по себе. На пользу пойдет и разлука с Роксаной. Она отомстила ему самым что ни на есть подлым образом. Она просто вела себя так, как будто ничего не произошло.

 Люк не отдыхал уже несколько месяцев и рассматривал эту поездку как рабочий отпуск. Были в ней еще и такие приятные моменты, как люкс из нескольких комнат в тихом, респектабельном отеле «Мэдисон»; прогулка по городским достопримечательностям – ему особенно понравилась россыпь драгоценных камней в музее Смитсоновского института; да и просто возможность побыть в одиночестве.

 Он объезжал указанные в списке дома в сопровождении местного агента по купле-продаже недвижимости, приговаривая «хм» и «м-да» в разных кварталах и около отдельных домов. Ответы на те вопросы, которые он задавал в качестве представителя перспективного домовладельца, были хорошим подспорьем для потенциального грабителя, то есть для него же.

 Кто живет в квартале, чем занимается? Есть ли злые собаки? Ходит ли полицейский патруль? Какую компанию можно порекомендовать для установки охранной сигнализации? И так далее.

 Ближе к вечеру Люк направился к самой Миранде Лизбург. Он прошел по окаймленной цветами каменистой тропинке к ее дому и постучал в дубовую дверь с витражным стеклом.

 Люк уже знал, чего следует ожидать. Он видел фотографии этой красивой, холеной блондинки с великолепной фигурой и холодными голубыми глазами. Он не удивился, когда услышал пронзительный лай собак. Он знал, что Миранда держит двух шпицев. Плохо, правда, что они так громко лают.

 Когда она открыла дверь, Люк, к своему удивлению, увидел, что ее роскошные светлые волосы безжалостно затянуты в хвост, а лицо с крупными, резкими чертами покрыто потом. На шее Миранды висело полотенце. Роскошное точеное тело плотно облегал ярко-фиолетовый купальник из двух предметов.

 Она подобрала обеих собак и прижала их к грудям, которые поднялись над узкой полоской эластичной ткани, как две белые луны.

 Люк не стал облизываться в предвкушении удовольствия, но подумал об этом. Он понял, почему добропорядочный сенатор спрятал свою добычу подальше от людских глаз. На фотографиях она казалась идеально красивой, холодной и недоступной. В жизни ее сексуальной привлекательности хватило бы на то, чтобы ослепить мужчину на расстоянии двухсот метров. Люк стоял гораздо ближе.

 – Прошу прощения. – Улыбнувшись, он изобразил северный говор своего персонажа, Чарльза. – Извините за беспокойство. – Собаки, не переставая, лаяли, и ему пришлось напрячь голосовые связки: – Меня зовут Холдерман, Чарльз Холдерман.

 – Слушаю вас. – Она оценивающе оглядела его с ног до головы, как если бы смотрела сейчас не на живого человека, а на скульптуру в музее. – Я, кстати, видела вас в нашем квартале.

 – Мой наниматель хочет приобрести недвижимость в этом районе, – Люк еще раз улыбнулся. Аккуратно завязанный темно-бордовый галстук начинал душить его.

 – Извините, но мой дом не продается.

 – Да, я понимаю. Но я хотел бы попросить вас уделить мне немного времени. Мы можем поговорить прямо здесь, если это вас больше устраивает.

 – Почему меня должно устраивать стоять у двери? – Она взметнула тонко очерченную бровь, все еще измеряя его взглядом. Красив, хорошо сложен, вежлив. Она наклонилась и поставила собак на полированный паркет – от этого движения эластичная ткань натянулась, подчеркнув изумительную форму груди – шлепнула их обеих по задницам, и они унеслись. Ее возлюбленный уехал из города в очередное двухнедельное турне по привлечению средств, и она скучала. Чарльз Б. Холдерман, похоже, смог бы сейчас развеять ее скуку.

 – О чем же вы хотите со мной поговорить?

 – Об окружающей местности. – Ему с трудом удалось заставить себя отвести глаза от изгиба ее грудей. – У моего нанимателя вполне конкретные требования относительно обработки почвы и обустройства сада. Ваш сад почти отвечает им. Скажите, вы сами сооружали эти каменные горки?

 Она засмеялась, проведя полотенцем по грудям и вспотевшей ложбинке между ними.

 – Дорогой мой, я анютины глазки от петуний не могу отличить. Для таких дел я нанимаю фирму.

 – А, ну тогда, может быть, вы дадите мне ее координаты, – предусмотрительный Холдерман вытащил из нагрудного кармана изящный блокнот в кожаном переплете. – Я буду вам очень признателен.

 – Да, я, наверное, смогу вам помочь. – Она постучала пальцем по губам. – Проходите, а я пойду пороюсь в картотеке.

 – Это очень любезно с вашей стороны. – Люк убрал блокнот и принялся детально изучать прихожую, лестницу наверх, количество и размеры комнат, расположенных по периметру холла. – У вас чудесный дом.

 – Да, я сделала ремонт несколько месяцев назад.

 Стены увешаны рисунками, выполненными пастелью, и эстампами с изображением цветов. По тому, как здесь уютно, сразу видно, что живет в этом доме женщина. Упоительная фигура в ярко-фиолетовой одежде наводила на мысль о сексе, о страстных объятиях на лугу.

 Люк попытался отогнать эти мысли и сконцентрироваться на картине кисти Коро.

 – Исключительная вещь, – сказал он.

 Миранда вопросительно взглянула на него.

 – Вы разбираетесь в живописи? – Вытянув губы, она встала рядом и принялась изучать картину вместе с ним.

 – Да, я очень увлекаюсь искусством. Коро с его мечтательным стилем – один из моих любимых художников.

 – Коро, ну конечно, а я и забыла. – Ей было абсолютно наплевать на какой-то там стиль, зато она с точностью до цента знала стоимость этой картины. – Никак не могу понять, почему людям так нравится рисовать деревья и кусты.

 Люк вновь улыбнулся.

 – Вероятно, чтобы другие люди интересовались, кто или что за ними прячется.

 Она засмеялась.

 – Отлично сказано, Чарльз. Картотека у меня на кухне. Может быть, выпьем чего-нибудь холодненького, пока я буду искать вам садовую фирму?

 – С удовольствием.

 В кухне было так же уютно, как и в других увиденных им комнатах. На розовато-лиловых и кремовых, отражающих солнце шкафчиках стояли горшки с фиалками. Электроприборы имели приятную обтекаемую форму. В центре кухни на бледно-розовом ковре вокруг круглого столика со стеклянной поверхностью стояли четыре мягких стула. Такие обычно встречаются в кафе-мороженых. С этим интерьером никак не сочеталась грохочущая из динамиков ритмичная музыка в исполнении гитариста Эдди Ван Халена.

 – Я делала упражнения, когда ты постучал. – Миранда открыла холодильник и взяла оттуда кувшин с лимонадом. – Я люблю быть в форме. – Она поставила кувшин на стол и провела рукой по своим бедрам. – Я всегда потею от такой музыки.

 Люк прикусил язык, чтобы он не вывалился, и от лица Холдермана сказал:

 – Да, я уверен, она поднимает дух.

 – Именно. – Она хихикнула про себя, вытащила из шкафа два стакана и налила в них лимонад. – Садись, Чарльз. Сейчас я найду тебе эту карточку.

 Миранда поставила стаканы на столик.

 Они звякнули – стекло ударилось о стекло. Идя к картотечному шкафу, она слегка коснулась Люка. Ее мускусный запах дошел прямо до его расслабленных чресл. Чресл, которые, подумал он, не находят применения с тех пор, как он отключился из-за подпития, лежа на Роксане.

 Спокойно, парень, подумал он, поправляя галстук, и потянулся к стакану.

 – Сегодня прекрасный день, – начал он разговор, пока она рылась в картотеке. – Везет тебе, ты можешь в такой день никуда не ходить.

 – Ой, да я вообще сама себе хозяйка. Есть у меня магазинчик в Джорджтауне. С его помощью и перебиваюсь, если можно так выразиться. У меня, правда, есть еще и управляющий, вся черновая работа на нем.

 Она вытащила из картотеки визитную карточку и поскребла ею по ладони.

 – Ты женат, Чарльз?

 – Нет, разведен.

 – И я тоже, – она радостно улыбнулась. – Я убедилась, что лучше всего, когда твой дом и твоя жизнь не принадлежат никому, кроме тебя. А сколько ты еще собираешься пробыть в этом районе?

 – Боюсь, что день или два, не больше. Независимо от того, купит здесь что-нибудь мой наниматель или нет, я свое дело сделал.

 – И куда потом?

 – В Бостон.

 – М-м-м.

 Это хорошо, подумала она. Просто замечательно. Если бы он намеревался остаться здесь на более долгий срок, она ограничилась бы лимонадом и визитной карточкой. А так он казался удачным завершением долгих и нудных двух недель. Миранда любила часто, до неприличия часто, менять партнеров и танцевать. Она не знала его, не знал и сенатор. Короткий секс с незнакомцем – это гораздо лучше для ее настроения, нежели целый час, проведенный с этим чертовым занудой Наутилусом.

 – Что ж… – она опустила руку и слегка провела ею вдоль промежности, – значит, ты заскочил ненадолго.

 – Да, примерно так.

 Люк поставил стакан, чтобы он не выскользнул из руки.

 – Так как ты пока здесь, – глядя на него, она опустила визитную карточку в треугольник своих эластичных бикини, – почему бы тебе не взять то, что ты хочешь.

 Люк заколебался, но всего лишь на мгновение. Все шло не совсем так, как он себе представлял. Но, как говорит Макс, грамм спонтанности стоит килограмма расчетов.

 А почему бы и нет? Он поднялся и, сориентировавшись гораздо быстрее, чем она того ожидала, отогнул пальцем эластичные трусики. Она была горячей и влажной, как гейзер.

 Миранда отпрянула в шоке, но с губ ее сорвался первый сладострастный стон. Она опустила трусы. Двумя быстрыми движениями Люк высвободил свои чресла и вонзился в нее. Первый оргазм застал ее врасплох. Вот что значит поступить по-умному.

 – О боже мой! – Она выпучила глаза от удовольствия. Он сжал ее талию и приподнял. Она обвила ноги вокруг его спины. Издав несколько гортанных звуков, она словно поскакала на лихом коне.

 Он смотрел на нее. Горячая кровь бурлила в нем, тело дрожало, как будто искра пробегала по нему. Однако сознание было достаточно ясным, и он видел небольшие морщинки у ее глаз, видел, как она страстно высовывала язык и облизывала им губы. Он знал, что собаки сидят, нервно прижавшись друг к другу, под столом, и с любопытством прислушиваются к издаваемым хозяйкой звукам.

 В динамике завывал Ван Хален. Люк подстроился под его жесткий, похотливый ритм. Он вел счет ее оргазмам и понял, что после третьего она почувствовала себя усталой и разбитой. И тогда он с наслаждением подарил ей еще один, прежде чем дошел до оргазма сам. Но, даже дойдя до кульминационного момента, он контролировал себя и не дал ей удариться изо всех сил головой о дубовую дверь картотечного шкафа, а также вцепиться ему в волосы и сорвать с головы парик.

 – Боже мой. – Если бы он не удержал ее своей дьявольски ловкой хваткой, она грохнулась бы на пол. – Кто мог представить, что у тебя есть такое под твоим шикарным костюмом?

 – Только мой портной, – немного размягченный, он притянул ее голову для поцелуя.

 – Когда ты уезжаешь?

 – Вообще-то завтра вечером. Но сегодня у меня еще есть время. – И это время вполне можно использовать для обследования дома. – А у тебя есть кровать?

 Миранда обхватила его за шею.

 – У меня их целых четыре. С какой начнем?

 – Кажется, ты собой доволен, – заметил Леклерк, когда Люк бросил свои чемоданы на пол в прихожей особняка в Новом Орлеане.

 – Сделал свое дело. Почему бы мне не радоваться? – Люк открыл портфель и вытащил оттуда блокнот, испещренный заметками и рисунками. – План ее дома. Два сейфа; один в главной спальне, другой в гостиной. На первом этаже в холле картина Коро, а над ее кроватью не кто-нибудь, а Моне, черт бы вас всех побрал.

 – А как, интересно, друг мой, ты обнаружил картину и сейф в ее спальне? – ворчливо спросил Леклерк, листая блокнот.

 – Поддался ее чарам и трахался с ней до потери сознания, – ухмыляясь, Люк снял кожаную куртку, – и упал в собственных глазах.

 – Casse pas mon coeur [20] , – пробормотал Леклерк, глаз его засветился от удовольствия. – В следующий раз сделаю так, чтобы Макс меня послал.

 – Bonne chance [21] , старикан. Один час в обществе этой дамы затянет тебя так, что потом не вылезешь. Боже, она подмахивает так, что ты бы не… – Он прервался на полуслове, услышав шаги на площадке лестницы. Там стояла Роксана и держалась рукой за перила. Вид ее был озадаченным, выражение лица холодным. С этим видом резко контрастировали два красных флага, в которые превратились ее щеки, что могло свидетельствовать либо о крайнем удивлении, либо о столь же крайнем возмущении. Не вымолвив ни слова, она повернулась и ушла. Люк услышал лишь, как хлопнула дверь. Теперь-то он по-настоящему уронил себя в собственных глазах. На душе стало противно. Хотелось удушить ее за это.

 – Какого черта ты не сказал мне, что она здесь?

 – Ты не спросил, – ровным голосом ответил Леклерк. – Allons [22] . Макс уже ждет в кабинете. Он хочет узнать, что ты выяснил.

 Наверху ничком на кровати лежала Роксана, с трудом сдерживая непреодолимое желание сокрушить все бьющиеся предметы. Она не пойдет у него на поводу. Он ей не нужен. Она не хочет быть с ним. Он ей безразличен. Если ему охота трахать богатых шлюх, то это его личное дело.

 И шел бы он ко всем чертям! Ведь есть целая дюжина – ну, может быть, полдюжины – мужиков, которые с превеликим удовольствием освободят ее от гнета девственности. Не настало ли время выбрать одного из них?

 А тогда уж и ей будет чем похвастаться. Она будет афишировать перед ним свои сексуальные похождения до тех пор, пока ему плохо не станет.

 Нет, она проклянет себя, если примет такое решение только из чувства досады.

Она дважды проклянет себя, если опять останется в стороне, пока мужчины снимут все сливки. Когда они пойдут брать дом в Потомаке, она непременно будет вместе с ними. Что бы ни случилось.

* * *

 – Я полностью готова, папа. – Роксана переместила аккуратно сложенную блузку из чемодана в шкаф в своем номере гостиницы «Ритц» в Вашингтоне. – Я выполнила условия договора. – Она столь же аккуратно уложила нижнее белье. – Я закончила первый курс колледжа с хорошими оценками. Я намерена продолжать в новом учебном году осенью.

 – Я доволен тобой, Роксана. – Макс стоял у окна, под которым жаркое вашингтонское лето расплавляло асфальт и поднимало над городом густое марево. – Но это дело планировалось в течение нескольких месяцев. Тебе было бы разумней начать с чего-нибудь помельче.

 – А я предпочитаю начинать с самого крупного. – Она принялась развешивать в шкафу платья и вечерние наряды с машинальностью прирожденной чистюли. – Я не новичок, и ты это знаешь. Я с детских лет тоже часть этой стороны твоей жизни. Правда, здесь я, к сожалению, стою за сценой. Я могу открыть замок так же быстро, а то и быстрее, чем Леклерк. – Она аккуратно вывернула юбку наизнанку. – Благодаря Мышке я узнала почти все о двигателях и механике. – Закрыв двери шкафа, она посмотрела на отца в упор. – Я разбираюсь в компьютерах лучше всех вас, вместе взятых. Ты сам знаешь, что такого рода познания бесценны.

 – Я высоко ценю твою помощь на начальном этапе этого дела, однако…

 – Никаких «однако», папа. Время пришло.

 – Тут ведь есть не только умственные, но и физические аспекты, – начал было Макс.

 – Думаешь, я просто так целый год по пять часов в неделю здоровье гробила? – перебила его Роксана. Они дошли до перепутья. Роксана выбрала свой путь и сейчас упиралась кулаками в бока. – Ты препятствуешь мне, потому что, как отец, беспокоишься, что я сойду с пути праведного?

 – Ну, конечно, нет. – Он был вначале шокирован, потом оскорблен. – Я смею считать, что занимаюсь древним и редким искусством. А воровство – это освещенная веками профессия, моя девочка. Она не имеет ничего общего с хулиганами, которые грабят людей на улицах, или кровожадными недотепами, которые врываются в банки с оружием в руках. Мы разборчивы. Мы романтики, – голос его зазвучал возбужденно, – мы артисты.

 – Ну, хорошо, тогда, – она подошла к нему и поцеловала в щеку, – когда же мы начинаем?

 Он посмотрел сверху вниз на ее улыбающееся, самоуверенное лицо и засмеялся.

 – Ты – моя гордость, Роксана.

 – Знаю, Макс, – она еще раз поцеловала его, – знаю.

15

 Центр имени Кеннеди предоставил на сей раз сцену крупному и помпезному шоу. Телекамеры готовились снимать его для специальной программы, запланированной для показа на осень. Макс поставил шоу в трех отделениях с оркестром, сложным освещением и замысловатыми костюмами. Представление было рассчитано на сто две минуты.

 Шоу началось с появления Макса на затемненной сцене в лунном свете, излучаемом одиноким прожектором. На нем была темно-синяя бархатная мантия, затканная сверкающим серебром. В одной руке Макс держал палочку, тоже серебряную, которая сверкала в свете прожектора. В другой – стеклянный шар. Так, наверное, выглядел Мерлин из сказки о короле Артуре, когда колдовал над рождением короля.

 Темой представления было волшебство. С достоинством и пафосом он играл роль чародея-мистика. Он поднял шар кончиками пальцев. Шар сверкал множеством огоньков, когда Макс рассказывал публике о заклинаниях, демонах, алхимии и черной магии. Зрители, уже зачарованные происхоящим на сцене, увидели, как шар плывет по воздуху мимо складок бархатной мантии, над концом волшебной палочки. После произнесенного Максом громкого заклинания шар закружился над его головой. Все это время шар сверкал каким-то внутренним светом, бросал то ярко-красные, то сапфировые, то янтарные, то изумрудные блики на его поднятое вверх лицо. Зал затаил дыхание, когда шар стремительно полетел вниз, и захлопал в ладоши, когда он остановился в нескольких сантиметрах над полом сцены и стал описывать дугу в воздухе, поднимаясь все выше и выше к вытянутым вперед рукам Макса. Вновь Макс взял шар кончиками пальцев, один лишь раз коснулся его сверкающей волшебной палочкой и подбросил высоко вверх. Шар рассыпался серебряным дождем, после чего погасли все огни.

 Через несколько минут, когда сцена осветилась вновь, посредине ее стояла Роксана. Она вся сверкала серебристым светом. В волосах светились звезды, на руках искрились блестки. Она стояла, распрямившись, словно меч, скрестив руки на груди и закрыв глаза. Когда оркестр заиграл Шестую симфонию Бетховена, она закачалась и открыла глаза. Она заговорила о чарах, об утраченной любви, о сглазе. Когда она подняла руки, из кончиков пальцев полетели искры. Ниспадавшие на плечи огненные кудри развевались на невидимом ветру. Прожектор выхватил из темноты стоящий рядом с ней столик с колокольчиком, книгой и незажженной свечой. Сложив ладони вместе, она извлекла из них огонь, пламя шумно вырвалось наружу, словно затаенное дыхание. Когда она проносила руки над свечой, оно вылилось из ладоней и зажгло фитиль.

 Мгновенное движение руки, и страницы книги стали переворачиваться, вначале медленно, потом быстрее, еще быстрее, и превратились в вихрь. Колокольчик поднялся над столом между вытянутыми руками. Руки задрожали, и колокольчик зазвенел. Внезапно под столом, где не было ничего, кроме пустого пространства, ярко загорелись три свечи. Их огонь поднимался все выше и выше, пока не охватил весь столик, возле которого, освещенная пламенем, стояла Роксана. Она выбросила вперед руки, и на месте горящего стола не осталось ничего, кроме дыма. В этот миг зажегся еще один прожектор. В левом углу сцены появился Люк.

 На нем был расшитый золотом черный костюм. Удачно наложенный Лили грим подчеркивал скулы и выделял брови. Волосы цвета воронова крыла, почти такой же длины, как у Роксаны, свободно ниспадали на плечи. Он показался Роксане похожим на сатира и одновременно на пирата. Ее сердце предательски дрогнуло, но она тут же погасила в себе искорку желания. Они стояли в разных углах сцены, их разделяла пелена дыма. Ее поза была вызывающей: голова откинута назад, одна рука поднята вверх, другая вытянута в сторону. Струя света вырвалась из кончиков ее пальцев и метнулась к нему. Он поднял руку и, казалось, поймал ее. Зал взорвался аплодисментами. Необычная дуэль продолжалась. Ее участники приблизились друг к другу, метая дым и огонь. Прожектора залили сцену золотисто-розовым светом, имитирующим восход солнца.

 Роксана закрыла глаза рукой, как ослепленная ярким светом. Затем руки ее беспомощно опустились, голова упала на грудь. Серебристое одеяние, казалось, шипело от света, пока она раскачивалась на месте, словно тело ее было привязано веревками к рукам Люка. Он сделал несколько пассов руками, едва не касаясь ее, затем провел вытянутой рукой перед глазами, дав понять, что она вошла в транс, и медленно-медленно, одним движением руки отодвинул ее в глубь сцены. Ноги ее оторвались от пола. Спина ее была прямой, как копье, когда он взмахами рук «положил» ее не на что иное, как на клубы голубоватого дыма.

 Он повернулся один раз вокруг своей оси, и, когда вновь очутился лицом к сцене, в руках у него был тонкий серебряный обруч. Изящными, как у танцора, движениями он нанизал обруч на ее тело и провел его от ног до головы. Решив сымпровизировать, он наклонился к ней, как будто хотел поцеловать. Он почувствовал, как напряглось ее тело, когда его губы приблизились к ее лицу.

 – Не срывай номер, Рокс, – прошептал Люк, отстегнул свою накидку и укрыл ею Роксану. Накидка застыла на мгновение, и очертания тела под ней, казалось, растворились в воздухе. Когда накидка упала на пол, Люк уже держал в руках белого лебедя.

 Из-за сцены до него донеслись удары. Люк нагнулся, чтобы поднять накидку, моля бога о том, чтобы этот проклятый лебедь опять не ущипнул его. Он присел и, взмахнув накидкой над головой, исчез.

 – Я не была готова ни к каким импровизациям, – бросила Роксана Люку, едва увидев его за кулисами.

 – Не была? – Он передал лебедя Мышке и улыбнулся ей. – А мне показалось, все было очень мило. Ты так не считаешь, Мышка?

 Мышка погладил лебедя – он был единственным, кто мог сделать это, не рискуя собственными пальцами.

 – Да… пожалуй. Надо дать Миртле перекусить.

 – Смотри-ка, – Люк сделал жест рукой, после того как Мышка ретировался, – не понравилось ей.

 – Еще раз так сделаешь, и я тогда тоже поимпровизирую. – Роксана ткнула пальцем ему в рубашку. – Кончишь разбитой губой.

 Он схватил ее запястья прежде, чем она успела отпрянуть. По прозвучавшим из зала аплодисментам он определил, что у Макса и Лили только что завершился самый напряженный момент. Чувства кипели в нем. Никогда еще ему не было так хорошо.

 – Послушай, Рокс, то, что мы показываем на сцене, – это действо. Это работа. Такая же, как и та, на которую мы отправимся завтра в Потомак. – Демон, сидевший в нем, заставил его тело переместиться в пространстве и плотно прижать ее к стене. – Не будем переходить на личности.

 Кровь ударила ей в голову, однако ей удалось выдавить дружелюбную улыбку.

 – Может быть, ты и прав.

 Он чувствовал ее запах – духи, грим, легкий мускусный запах пота.

 – Конечно же, я прав. Все дело только в… – Его дыхание сорвалось, когда Роксана ударила его локтем под дых. Она легко увернулась от ответного удара и улыбнулась, на сей раз намного искренней.

 – Не будем переходить на личности, – мягким голосом произнесла она, после чего вошла в свою уборную, захлопнула за собой дверь и заперлась. Нужно было переодеться к следующему номеру.

 На сей раз она была совсем рядом с ним. Их разделяла лишь тонкая фанерная перегородка. Они были заперты в волшебный ящик, в два разных его отсека, и должны были за несколько секунд поменяться местами.

 – Только попробуй еще раз так сделать, крошка, – прошипел Люк, когда они перелезали друг через друга. – Клянусь, дам тебе сдачи.

 – Ой, уже трясусь.

 Роксана выскочила из ящика вместо Люка под гром аплодисментов.

 В конце номера они изящно откланялись публике, Люк сильно, едва ли не до кровоподтека, ущипнул ее. Роксана с трудом проследовала за ним по пятам.

 Он красиво раскланивался, извлекая розы из воздуха и преподнося их ей. Она принимала цветы, но прежде, чем она успела сделать реверанс, он рванулся к ней. Нет, он этот удар так не оставит. Он донельзя выгнул ее спину и поцеловал ее.

 Так, во всяком случае, показалось восхищенной публике. На самом деле он ее укусил.

 – Негодяй. – Она заставила свои дрожащие губы изобразить улыбку. Они отошли в глубь сцены. Начался последний выход Макса. Люк взял Роксану за руку. Глаза его повылезали из орбит, когда она резким движением вывернула его большой палец.

 – О боже, Рокс, только руки не трогай! Без рук ведь я работать не смогу.

 – Тогда убери их от меня, приятель. – Она отпустила его, довольная тем, что его большой палец будет теперь ныть так же, как сейчас ее нижняя губа.

 Вместе с Максом и Лили они, раскланиваясь, попрощались со зрителями.

 – Люблю шоу-бизнес, – произнесла Роксана, выдохнув усмешку.

 Веселый задор в ее голосе заставил Люка отказаться от планов въехать ей в область крестца. Он вновь взял ее за руку, на сей раз осторожно.

– И я тоже люблю.

* * *

 Роксана считала, что у гастролей есть свои, притом немалые, преимущества. Роскошный прием в Белом доме идеально увенчал тот вечер. Она знала, что Макс совершенно аполитичен. Он участвовал в выборах, считая это своим правом и долгом, но чаще всего бросал бюллетень в урну небрежным театральным жестом, который использовал при игре в карты.

 А вообще-то он никак не относился к этой процедуре.

 Роксане же нравилась не столько политика, творимая в Вашингтоне, сколько официальная, зачастую помпезная атмосфера, этой политикой создаваемая. Как отличается все это от Нового Орлеана, думала она, восхищаясь богато одетыми чопорными людьми, которые кружились в танце в бальном зале.

 – Мне кажется, ты заставила волшебство работать на себя.

 Роксана обернулась. Ее приветливая открытая улыбка погасла от неожиданности.

 – Сэм? Ты что здесь делаешь?

 – Наслаждаюсь торжеством. Это почти так же прекрасно, как твое выступление.

 Он взял ее руку и поднес застывшие пальцы к своим губам.

 Он очень изменился. Тощий, бедно одетый подросток превратился в подтянутого, безупречного во всех отношениях мужчину. Песочно-русые волосы были подстрижены под стать строгому смокингу. На руке скромно светился бриллиантовый перстень. Когда его губы коснулись руки Роксаны, она уловила слабый запах мужского одеколона.

 Он был гладко выбрит и отполирован так же тщательно, как заполонивший Белый дом антиквариат. Как и в воздухе, которым они сейчас дышали, в нем явно, безошибочно чувствовался дух богатства и успеха. И, как во всякой политике, подумала Роксана, за этим духом чувствуется слабый душок коррупции.

 – Ты выросла, Роксана. Стала такой красивой.

 Она высвободила свою руку из его руки. Тем местом, куда он поцеловал, она как будто дотронулась до провода со смертоносным электрическим током.

 – Я могу то же самое сказать и про тебя.

 Он улыбнулся, обнажив блестящие белые зубы. Те, которых он лишился в схватке с Люком, были успешно заменены на новые.

 – А почему бы нам… не потанцевать?

 Она могла бы отказаться, решительно, вежливо, игриво, и сделала бы это мастерски. Но ей стало любопытно. Без единого слова она присоединилась вместе с ним к танцующим парам.

 – Я сказала бы, – начала она, немало удивившись изяществу и отточенности его движений, – что уж где-где, а в Белом доме никак не ожидала тебя увидеть. Но… – Их взгляды встретились. – Кошки обычно приземляются на лапы.

 – А я все время собирался повидаться с тобой, с вами всеми. Странно, как судьба свела нас в таком… могущественном месте.

 Он прижал ее к себе. Ему нравилось, как она цепко держалась за его худощавое, гибкое тело и при этом подчинялась ему в танце с такой легкостью, словно шагала по воде.

 – Сегодняшнее представление, конечно, большой шаг вперед по сравнению с мелочами, которые вы показывали в том захудалом клубе в квартале. Оно даже лучше того шоу, которое Макс устроил в «Волшебном замке».

 – Он лучший из всех, кто есть.

 – Да, у него феноменальный талант, – согласился Сэм. Он приблизил свое лицо к ее лицу и увидел, как сощурились ее глаза. Желание камнем ударило ниже пояса. Он приблизился к ней так, чтобы она могла почувствовать его возбуждение.

 – Должен признать, что от вас с Люком у меня просто дыхание сперло. Очень была сексуальная сценка.

 – Это иллюзия, – холодно проговорила она. – Секс здесь ни при чем.

 – Если и был в зале хоть один мужчина, который не дрогнул, когда он поднимал тебя взмахами рук, то, значит, это был мертвец. – Как было бы увлекательно поиметь ее, думал он. Почувствовать, как она дрожит, от желания или, наоборот, сопротивляясь, в его руках. Великолепная получилась бы месть, да еще с пылу с жару. – Заверяю тебя, что я был живым.

 Она ощутила спазм в желудке, но и глазом не моргнула.

 – Если ты думаешь, Сэм, что я млею от этого выступа в твоих штанах, то ты ошибаешься.

 Ей доставило удовольствие увидеть, как он поджал губы от ярости. А еще она заметила, что глаза остались прежними. Хитрые, боязливые, они говорили, что их обладатель способен на подлость.

 – Куда ты поехал после Нового Орлеана?

 Ему теперь уже хотелось не просто овладеть ею, а для начала причинить ей боль.

 – Мотался туда-сюда.

 – Туда-сюда, а в результате прибыл… – она показала рукой, – сюда.

 – Окольными путями. Получилось так, что теперь я правая рука представителя штата Теннесси.

 – Шутишь.

 – Отнюдь. – Он положил руку на ее поясницу. – Я старший помощник сенатора. И намерен добиться гораздо большего.

 Мгновение спустя она оправилась от шока.

 – Ну что ж, я думаю, тебе это подходит, если исходить из того, что политика – это, в конечном счете, мошенничество. А твои былые прегрешения не мешают тебе достигать своих честолюбивых целей?

 – Напротив. Мое трудное детство дает мне новую и привлекательную перспективу решения проблем наших детей – нашего самого ценного достояния. Я своего рода образцовая модель – я показываю им, кем они могут стать.

 – Не думаю, что в своей автобиографии ты упомянешь, как ты использовал ничего не подозревающую девочку, когда крал у ее друзей.

 – Зато какой мы с тобой были командой. – Он щелкнул языком, как будто его подлый поступок был всего лишь безобидной шуткой. – А сейчас какая бы у нас с тобой была бы команда!

 – К сожалению, вынуждена признать, что сама эта идея мне отвратительна. – Она улыбнулась, взмахнув ресницами. Но когда попыталась отойти от него, он схватил ее за руку настолько крепко, что она вздрогнула.

 – Я считаю, что есть кое-какие вещи, о которых лучше не вспоминать. Ты так не считаешь, Роксана? В конце концов, если ты вдруг уж очень захочешь посплетничать о старом знакомом, то мне придется сделать то же самое.

 Сурово взглянув на Роксану, он силой прижал ее к себе. Со стороны могло показаться, что они сейчас будут целоваться.

 – Я не сразу уехал из Нового Орлеана. Я занимался тем, что наблюдал, спрашивал. Хотел разузнать о многом. И если я не очень сильно ошибаюсь, ты наверняка предпочла бы, чтобы обо всем этом помалкивали.

 Она почувствовала, что бледнеет. Она все могла в себе контролировать, однако не имела власти над своей предательски нежной кожей рыжеволосой девушки.

 – Не понимаю, о чем ты говоришь. Ты делаешь мне больно.

 – Мне бы этого не хотелось, – он ослабил хватку. – Если бы, конечно, не было более интимных условий. Например, тихий полуночный ужин, во время которого мы смогли бы возобновить старое знакомство.

 – Нет. Я понимаю, что это удар по твоему самолюбию, Сэм, но меня вообще-то не интересует ни твое прошлое, ни настоящее, ни будущее.

 – Тогда не будем говорить о делах. – Он прижался губами к ее уху и прошептал предложение настолько наглое, что Роксана не знала, стоит ли ей съежиться или захохотать во всеуслышание. Ей не удалось сделать ни то, ни другое, так как ее схватили за руку и потащили назад.

 – Не тронь ее. – Лицо Люка перекосилось от гнева. Он встал между Роксаной и Сэмом. Ему снова было шестнадцать, и он был готов драться. – И никогда больше к ней не прикасайся.

 – Что ж, кажется, я наступил кому-то на ногу.

 В отличие от яростного шепота Люка голос Сэма звучал громко. В конце концов, он был прав. Не все искры, которые летали над сценой, были результатом специальных эффектов и магии.

 – Люк. – Чувствуя, что головы присутствующих поворачиваются в их сторону, Роксана взяла его под руку. Это дало ей возможность вонзить ногти в его кожу. – Прием в Белом доме – не место для устраивания сцен, – произнесла она, изображая радостную улыбку.

 – Благоразумная и прекрасная. – Сэм кивнул на нее, не отрывая глаз от Люка. Все осталось по-прежнему, и это радовало Сэма. Он чувствовал, как в животе у него все переворачивается от ревности и ненависти. – Я бы хотел выслушать мнение дамы, Каллахан. В конце концов, она со мной танцевала, а не с тобой.

 – А ты знаешь, сколько костей в твоей руке? – Люк говорил приятным голосом, и лишь глаза выдавали желание убить. – Если ты еще хоть раз дотронешься до нее, ты сможешь их сосчитать. Потому что я сломаю каждую по отдельности.

 – Прекратите. Я не та кость, из-за которой вам надо грызться друг с другом. – Она с облегчением увидела, как сквозь толпу к ней пробираются Макс и Лили. – Забудем об этом, ладно? Папа! – Радость, казалось, охватила ее, когда она повернулась к Максу. – Ты не поверишь, кто здесь – Сэм Уайатт. Столько лет прошло.

 – Макс. – Обволакивающе, как змея, Сэм протянул одну руку, другой взял Лили за пальцы, чтобы поцеловать. – И Лили. Прекрасна, как никогда.

 – Ни за что не догадаешься, чем теперь занимается Сэм. – Роксана ворковала, как будто они были давними добрыми друзьями, встретившимися после долгой разлуки.

 Макс ни на кого зла не держал, да и умел сохранять выдержку в любой ситуации.

 – Значит, ты ушел в политику.

 – Да, сэр. Вы вправе сказать, что этим я обязан вам.

 – Правда?

 – Вы научили меня привлекать к себе внимание.

 Он улыбнулся. Его лицо словно сошло с политического плаката, изображающего успех и юную энергию.

 – Сенатор Бушфилд, сэр. – Сэм окликнул элегантного лысеющего мужчину с усталыми карими глазами и кривой улыбкой. – Кажется, вы знакомы с Нувелями.

 – Да, да, – звонкий теннессийский говорок контрастировал с усталым лицом сенатора. – Великолепное шоу, как я вам уже говорил, Нувель.

 – Я не упоминал о вас раньше, сенатор, потому что хотел удивить моих давних друзей. – Бросив насмешливый взгляд на Люка, Сэм положил руку Максу на плечо. – В свое время я несколько месяцев был учеником у этого великого фокусника.

 – Не может быть. – У Бушфилда загорелись глаза.

 – Именно так и было. – Сэм улыбнулся и тут же выдал легенду о смятенном, разочаровавшемся в жизни юноше, которого приютил и наставил на путь истинный добрый и благородный человек вместе со своим семейством.

 – К сожалению, – завершая рассказ, произнес он, – не выходило у меня с выступлениями. Но я расстался с Нувелями, задавшись новой для себя целью, – он засмеялся и незаметно провел пальцем по спине Роксаны. – Если бы не они, меня бы здесь не было.

 – Вот что я вам скажу. – Бушфилд по-отечески похлопал Сэма по спине. – Этот парень далеко пойдет. Острый, как гвоздь, и верткий, как угорь. – Он подмигнул Максу. – Может, по части фокусов-покусов у него и не вышло, зато избирателей очаровывает до трусов.

 – Очарования Сэму не занимать, – отметил Макс. – Может быть, даже и в фокусах.

 – А я и есть фокусник. – Сэм пристально посмотрел на Люка. – Я знаю, как надо делать то, что надо делать.

 – Этот мерзкий тип всю тебя облапал.

 Роксана лишь вздохнула. Люк опять запел свою старую песню, от которой она уже успела отвыкнуть. Возможно, правда, потому, что почти не встречалась с ним на протяжении целых суток.

 – Мы танцевали, дурачок.

 – Он лизал твою шею.

 – По крайней мере, он не кусался.

 Она надменно улыбнулась и откинулась на сиденье машины. Мышка медленно вел ее по пригороду и уже приближался к кварталу, где жила Миранда.

 – Слушай, Каллахан, забудь пока о том, что ниже пояса, и думай о деле.

 – Хотел бы я знать, что у него на уме, – прошептал Люк. – Не к добру, что мы столкнулись с ним нос к носу.

 – Добро есть добро, мой мальчик, – заметил Макс с переднего сиденья. – От того, как мы к нему относимся, зависит, превратится оно в зло или нет.

 Соответственно обстановке Макс снял с себя пиджак и манишку, под которыми скрывался тонкий черный свитер.

 Сидевшие сзади Люк и Роксана подобным образом изменили свой облик.

 – Держись от него подальше.

 – Пошел в жопу!

 – Дети! – Обернувшись, Макс покачал головой. – Если будете плохо себя вести, папа не возьмет вас искать спрятанные сокровища. Тридцать пять минут, – сказал он Мышке. – Не больше и не меньше.

 – Понял, Макс. – Он подъехал к тротуару, затем развернулся.

 – Ни пуха ни пера, Рокс.

 – К черту, Мышка. – Она нагнулась и поцеловала его, прежде чем вылезти из машины.

 Была тихая, влажная ночь. Похожий на ноготь месяц почти не был виден из-за знойной дымки. Жара висела в воздухе, как зонт над дымовой трубой. Она почувствовала аромат роз, жасмина, только что подстриженного газона, а также сырой запах политой земли.

 Подобно теням они прошли через газон, проскользнув мимо уже отцветших азалий и только завязавшихся бутонов других летних цветов. Мимо них пронеслась какая-то чужая тень. Увидев ее, Роксана со всего размаха натолкнулась на Люка. Сердце, казалось, вот-вот выскочит сквозь ребра.

 Это была всего лишь кошка, отправившаяся на поиски либо мыши, либо друга.

 – Боишься, Рокс? – Зубы Люка сверкнули в темноте.

– Нет. – Она была охвачена волнением и очень спешила. Ее успокаивал ударяющийся на ходу о бедро кожаный мешок.

 – У них здесь и лиса, оказывается, есть, – прошептал он рядом с ее ухом. – Волков только здесь, пожалуй, нет. Может, только пара диких псов имеется.

 – Для нас это не помеха, – сказала Роксана, которая тем не менее с опаской поглядывала, не сверкнут ли где в темноте желтые глаза или клыки.

 Как и было запланировано, они разделились у восточного фасада особняка. Люк должен был перерезать телефонные провода, а Макс отключить сигнализацию.

 – Здесь нужна легкость рук, – терпеливо наставлял Макс свою дочь. – Не должно быть спешки и самоуверенности. Нужно практиковаться. – Такие же слова он тысячи раз произносил во время репетиций. – Артисту нужно все время практиковаться. Даже знаменитая балерина учится в течение всей своей профессиональной жизни.

 Она наблюдала за тем, как он натягивал и оголял провода. Это была трудоемкая, утомительная работа. Роксана твердой рукой держала фонарь и следила за каждым его движением.

 – Здесь внутри спрятан блок, у которого есть код. Если обладаешь достаточным мастерством, то сможешь вытащить его.

 – Ну, и как это у тебя получится?

 Он улыбнулся и похлопал ее по руке, несмотря на ноющую боль в пальцах.

 – Вера в успех плюс интуиция и опыт. И… этот маленький огонек сейчас погаснет. Et voila, – шепнул он, когда крохотная красная точка исчезла в темноте.

 – Шесть минут прошло, – нагнувшись к ним, прошептал Люк.

 – Стекло вырезать не будем, – продолжал свои наставления Макс. – Видите, на нем провода. Даже если выключена сигнализация, это очень сложно и отнимает гораздо больше времени, чем если открывать замок отмычкой.

 Он вытащил набор отмычек, подаренный ему Леклерком тридцать лет назад, и не без некоторой торжественности передал его Роксане.

 – Попытай счастья, моя любимая.

 – Бог ты мой, Макс, да она до утра не управится.

 Бросив злой взгляд на Люка, Роксана приступила к своему заданию. Даже он не способен был сейчас испортить ей настроение. Она все делала так, как учил отец. Терпеливо, чуткими, как у хирурга, пальцами она работала над замком, прижав ухо к двери и сосредоточенно закрыв глаза.

 Ей казалось, что она находится сейчас внутри замка и своими мягкими руками высвобождает язычок. Поддевает его, смазывает маслом, вытаскивает.

 Улыбка скользнула по ее губам, когда она услышала заветный щелчок.

 – Это как музыка, – прошептала она.

 Макс прослезился от гордости за дочь.

 – Две минуты тридцать восемь секунд. – Он взглянул на Люка и нажал на кнопку своих часов. – Как я понимаю, это не хуже, чем у тебя.

 Наперво всегда везет, подумал Люк, но ему хватило ума оставить это суждение при себе. Они вереницей проскользнули через приоткрытую дверь и снова разделились.

 Составленная Люком схема оказалась настолько подробной, что никому не надо было давать взятку за планы дома. Роксане поручили картины. Она аккуратно вырезала из рам и свернула Коро, Моне и замечательную уличную сценку кисти Писсарро, уложила все в рюкзак, который закинула за плечи. Затем она пошла к отцу в гостиную.

 Она знала, что нельзя отвлекать его во время работы. Его пальцы бегали по диску сейфа. Роксана подумала, что он похож сейчас на искусно колдующего Мерлина. Сердце его билось напряженно, но размеренно.

 Дверь сейфа открылась, и они обменялись улыбками.

 – А теперь все надо сделать быстро, моя дорогая.

 Он открывал бархатные шкатулки и длинные плоские футляры и складывал их содержимое в ее мешок.

 Желая убедиться в подлинности камней и научившись теперь это делать, Роксана извлекла лупу и в свете своего фонарика принялась изучать сапфировую брошку.

 – Берлинский голубой, – прошептала она, – с великолепной…

 В этот момент они услышали, как заскулила собака.

 – Черт побери!

 – Спокойно. – Макс успокаивающе положил ладонь на ее руку. – При первом же признаке провала ты выходишь и идешь к Мышке.

 Нервы ее были натянуты, как струны на банджо, однако верность общему делу была сильней.

 – Я тебя не оставлю.

 – Оставишь, – быстрыми движениями рук Макс опорожнил сейф.

 Находившийся на втором этаже Люк грозно посмотрел на рычащих шпицев. Он не забыл о них. Во время предыдущего визита сюда он выяснил, что они любят спать на кровати хозяйки.

 Поэтому у него в мешке и лежали две косточки.

 Он вытащил их и застыл, когда Миранда сквозь сон зашипела на собак и повернулась на другой бок. Он нагнулся, невидимый, как тень, и поманил собак косточками.

 Он не издал ни звука, не рискнул подозвать собак голосом, даже когда Миранда начала похрапывать. Впрочем, собаки в этом и не нуждались. Учуяв запах пищи, они соскочили с кровати и заработали челюстями.

 Успокоившись, Люк открыл ложную секцию книжной полки и приступил к работе над сейфом.

 Его несколько смущало, что здесь, в этой комнате, спала женщина. Он не впервые попадал в ситуацию, когда рядом с тем местом, где он грабил, похрапывала дама. Но еще ни разу это не была дама, с которой он побывал в постели.

 Это придает пикантность ситуации, подумал он.

 А знаете ли вы, что Миранда спит в чем мать родила?

 Легкое, похожее на сексуальное возбуждение, которое он чувствовал всякий раз, когда «брал» замки, превратилось в трепет. Ко времени открытия сейфа все у него стало твердым, как камень, и он еле сдерживал себя, дабы не рассмеяться над абсурдностью ситуации.

 Он в любой момент мог залезть к ней в постель и соблазнить ее, пока она в полусне. Ведь он ко всему прочему знал, каким позам она отдает предпочтение.

 И, вне сомнения, она узнает его даже в темноте.

 Это, конечно же, было заманчиво, но время работало против такого шага.

 Естественно, здесь приходится, как говорит Макс, соблюдать пристойность и приоритетность. Но ведь тот же самый Макс говорит: куй железо, пока горячо. Боже праведный, подумал Люк, его собственное железо сейчас настолько горячо, что им можно камни плавить.

 Не завидую тебе, крошка, подумал он, в последний раз бросив взгляд на раскинувшуюся на кровати Миранду. Интересно, запаслась ли она срочной страховкой на случай пропажи драгоценностей? Пока он, крадучись, выбирался из комнаты, ему пришлось еще раз сдержать смех.

 – Опоздал на две минуты, – прошипела Роксана, стоящая у нижней ступеньки лестницы. – Я уже собиралась подниматься. – Она сощурила глаза. – Почему ты так идешь?

 Люк приглушенно усмехнулся и, прихрамывая, спустился по лестнице.

 – Ты что, поранился? Ты… – Она оборвалась, увидев, что мешает ему идти. – О боже, да ты извращенец.

 – Просто я настоящий, здоровый американский парень.

 – Больной, – выпалила она, сгорая от ревности. – Отвратительно.

 – Нормально. Больно, но нормально.

 – Ах, дети мои, – Макс, как привыкший ко всему школьный учитель, подал знак замолчать. – Наверное, все это можно обсудить в машине.

 Пока они пересекали лужайку, Роксана, не переставая, сыпала оскорблениями в адрес Люка. Когда они дошли до машины, наступила разрядка. Смеясь, она забралась на заднее сиденье за Мышкой и поцеловала его, хотя он уже спокойно вел машину по улице. Затем она чмокнула Макса, и, поскольку ей захотелось быть щедрой и немножечко мстительной, она повернулась и прижалась губами к губам Люка.

 – О боже!

 – Надеюсь, ты мучаешься, – откинувшись, она прижала к груди набитый драгоценностями мешок. – Отлично, папа. А что мы будем делать на «бис»?

16

 Роксана беспокойно ходила взад-вперед по магазинчику Мадам, проделывая путь от торшера с бахромой к картине в раме, от хрустальной палочки до украшенной драгоценными камнями шкатулки. В потертых джинсах и огромного размера футболке она выглядела выпускницей колледжа, еще только выходящей в люди.

 Мадам аккуратно подсчитывала сдачу для покупателя. За тридцать лет своей деятельности она так и не привыкла ко всяким современным штучкам вроде кассовых аппаратов. Старый, ручной работы портсигар служил ей верой и правдой.

 – Радости вам, – кивнув, сказала она вслед покупателю, выходившему из магазина с чучелом попугая под мышкой. Туристы, подумала она, купят все, что угодно. – Итак, pichouette [23] , ты пришла, чтобы показать мне свой диплом об окончании колледжа?

 – Нет. Макс, кажется, хочет покрыть его бронзой. – Она слегка улыбнулась, теребя руками фарфоровую чашку со щербинкой на позолоченном ободке. – Вы, наверное, думаете, что я изобрела средство против рака, а я на самом деле с грехом пополам вытянула четыре года в Тулейнском колледже.

 – Быть на пятом месте среди выпускников группы – это не просто так дается.

 Движением плеча Роксана отмела этот аргумент. На душе у нее было тревожно, ох как тревожно, и она никак не могла понять, почему.

 – Достаточно одного лишь прилежания. А еще у меня хорошая память на детали.

 – И тебя это беспокоит?

 – Да нет. – Роксана поставила чашку и тяжело вздохнула. – Я об отце волнуюсь. – Она почувствовала облегчение от того, что может сказать это вслух. – Руки у него уже не те. – Эту тему она не обсуждала ни с кем, даже с Лили. Все они знали, что у Макса прогрессирующий артрит, что у него распухают суставы и деревенеют некогда гибкие пальцы. Приходили врачи, прописывали лекарства и массаж. Но Роксана знала, что боль ничто по сравнению со страхом потерять самое дорогое. Его волшебство.

 – Даже Макс не сможет заставить время повернуть вспять, petite.

 – Знаю. Понимаю. И не могу смириться. Он очень переживает, Мадам. Он уходит в себя, сидит все время один в кабинете, ищет этот проклятый волшебный камень. С тех пор, как в прошлом году Люк переехал, ему стало хуже.

 Мадам сочувственно повела бровью.

 – Мужчина становится мужчиной и нуждается в своем собственном очаге, Роксана.

 – Он просто хотел, чтобы было куда женщин водить.

 Мадам скривила губы.

 – Что ж, это веская причина. Но ведь он живет недалеко, здесь же, в квартале. Да и потом, разве он не продолжает работать с Максом?

 – Да, да. – Роксана взмахнула рукой, закрывая тему. – Но он меня не интересует. Меня отец беспокоит. Не могу я достучаться до него, как это раньше мне удавалось; и все с тех пор, как он увлекся этим проклятым камнем.

 – Камнем? Расскажи мне про камень.

 Роксана подошла к прилавку. Она взяла оставленную там Мадам доску с гадальными картами и стала перемешивать их.

 – Философский камень. Это миф, Мадам, иллюзия. Как утверждает легенда, все, к чему бы ни прикоснулся этот камень, обращается в золото. И… – она многозначительно взглянула на Мадам, – стариков делает молодыми. Больных здоровыми.

 – И ты не веришь в такие вещи? Ты, всю жизнь прожившая рядом с волшебством?

 – Я знаю, как работает волшебство. – Роксана разделила колоду карт на две части и стала складывать из них «кельтский крест». – Пот и работа, чувство времени и обман. Эмоции и драматизм. Я верю в искусство волшебства, Мадам, но не в волшебные камни. И не в сверхъестественное.

 – Понятно. – Мадам свела брови над лежащими на прилавке картами. – И тем не менее именно в нем ты ищешь ответ на те вопросы, которые тебя волнуют.

 – М-м-м, – замеченная за изучением выкладки карт Роксана нахмурилась и покраснела. – Это я так, чтобы время скоротать.

 Мадам схватила ее за руку в тот момент, когда она начала смешивать карты.

 – Нехорошо прерывать гадание. – Она нагнулась над картами. – Девушка вот-вот станет женщиной. Очень скоро предстоит путешествие. В прямом и переносном смысле.

 Роксана улыбнулась. Тут уж она ничего не могла сказать.

 – Мы отправляемся в круиз. На север, по заливу Святого Лаврентия. Будем, конечно же, выступать. Макс считает это рабочим отпуском.

 – Готовься к переменам. – Мадам сложила «колесо фортуны». – К исполнению своей мечты – если будешь умной. И к ее потере. Появится кто-то из прошлого. Придет печаль. Потребуется время для того, чтобы залечить раны.

 – А карта смерти? – Роксана с удивлением почувствовала, как по телу пробежали мурашки, когда она посмотрела на ухмыляющийся скелет.

 – Смерть преследует жизнь с первого ее момента. – Мадам нежно погладила карту. – Ты слишком молода, чтобы почувствовать ее дыхание. Но смерть приходит, когда ее не ждешь. Отправляйся в свое путешествие, pichouette, и учись уму-разуму.

* * *

 Люк был не просто готов уехать. Ему ничего так не хотелось, как отправиться куда-нибудь из этого города. Последний платеж для Кобба лежал на его кофейном столике в конверте с наклеенной маркой.

 Требования об оплате поступали с такой же регулярностью, как счета по закладной на недвижимость. Две тысячи туда, четыре сюда; итого получалось пятьдесят тысяч ежегодно.

 Но не деньги волновали Люка. Их у него было предостаточно. Но ему приходилось сдерживать отвратительную тошноту, подступавшую к горлу всякий раз, когда он обнаруживал пустую открытку в своем почтовом ящике.

 На ней обычно было написано «2 куска». Иногда «5 кусков», когда Кобба преследовали неудачи. А еще обратный адрес. И больше ничего.

 Четырех лет Люку вполне хватило, чтобы убедиться в умственных способностях Кобба. Этот человек был куда хитрее, чем Люк когда-либо думал. Будь он дураком, истребовал бы сразу кругленькую сумму и быстренько бы ее просадил. Но нет, старый, хорошо владеющий ремнем Ал знал цену постоянному притоку денег.

 Так что Люк был более чем готов уехать – ото всех этих открыток, от ускоренного пульса на шее, от беспокойства по поводу Максовой одержимости найти несуществующий волшебный камень.

 На судне у них будет слишком много работы, чтобы думать обо всех этих вещах. Там будут представления, заходы в порты и уже спланированное ими чистое «дело» в Манхэттене.

 Когда у них будет свободное время, Люк планировал сесть у бассейна, надеть наушники, зарыться в какую-нибудь книгу и наслаждаться холодным пивом, которое будет разносить официантка с пышными формами.

 В целом же жизнь была прекрасна. На его счетах в швейцарских банках было чуть больше двух миллионов и примерно столько же вращалось в разных акциях, облигациях и на денежных рынках в Соединенных Штатах. Кое-какие более скромные средства были вложены в недвижимость. В его шкафу висели костюмы от «Севиль Роу» и «Армани», хотя он, как и прежде, предпочитал джинсы фирмы «Левай’с». Быть может, он и чувствовал себя более уютно в кроссовках «Найк», но на подставке для обуви красовались начищенные до блеска туфли от «Гуччи» и несколько пар ботинок фирмы «Джон Лобб». Он ездил на автомобиле старой марки «Шевроле Корвет» и летал на собственном самолете «Сессна». Ему нравились импортные сигареты и французское шампанское; кроме того, он питал слабость к итальянкам.

 Короче, полуголодный карманник превратился в разборчивого любителя красивой жизни.

 Поддержание этого имиджа стоило ему небольшого шантажа, а также подавления одного, тоже небольшого, но изматывающего постоянного желания. Роксана.

 Впрочем, Макс учил его никогда не подсчитывать, что чего стоит, если только речь не идет о гордости.

 Люк с кружкой кофе в руке вышел на балкон, чтобы посмотреть на происходящее на площади Джексона. Там были девушки в красивых летних платьях, дети в прогулочных колясках, мужчины с висящими на шее фотоаппаратами. Взгляд остановился на трех чернокожих мальчиках, неистово отбивающих чечетку. Даже на расстоянии он слышал, как их ботинки резко стучали по бетонным плитам. Вокруг собралось немало народу, и он порадовался за них.

 Женщина, чей голос он услышал в первый день своего пребывания в Новом Орлеане, больше не пела в квартале. Ему не хватало ее голоса, и, несмотря на то что никто из певцов не оказывал на него столь сильного эмоционального влияния, ему нравилось, что картонные коробки уличных исполнителей заполняются мелочью.

 Если бы не Макс, подумал он. Если бы не Макс и Лили, он не мог бы даже танцевать за гроши. Ему было бы сейчас гораздо хуже.

 Эта мысль заставила его нахмуриться. Он знал, почему Макс отдавал ему и Роксане фокус за фокусом. Ему казалось даже, что он понимает, почему Макс все чаще, вместо того чтобы готовиться к представлению, занимается поисками проклятого философского камня. От этого понимания становилось больно.

 Макс старел, старел на глазах.

 Стук в дверь заставил его прервать созерцание уличных сцен, хотя ему совсем не хотелось это делать. Но, открыв дверь, он обрадовался.

 – Лили. – Люк наклонился, чтобы поцеловать ее и вдохнуть чудесный и такой знакомый запах духов «Шанель», а затем внес сумки и коробки, принесенные ею с собой.

 – Ходила по магазинам. – Она хихикнула, поправляя свои мягкие светлые волосы. – Ты, я думаю, это заметил. Уж очень захотелось к тебе заскочить. Надеюсь, у тебя все в порядке.

 – У меня всегда все в порядке. – Он свалил ее покупки в мягкое кресло, стоявшее рядом с журнальным столиком. – А я уж подумал, ты собираешься дать Максу увольнительную и перебраться ко мне.

 Она вновь засмеялась искристым, как шампанское, смехом, который он обожал. Ей было уже за сорок, но она оставалась такой же искрометной и красивой, как в тот момент, когда Люк впервые увидел ее расхаживающей по сцене. Чтобы поддерживать эту иллюзию, требовалось немало чисто женского волшебства, но у Лили, казалось, имелись бесконечные запасы такового.

 – Если бы такое сделала, то исключительно для того, чтобы изучать всех этих дам, которые ходят к тебе вереницами.

 – Я бы от всех них избавился ради одной-единственной подходящей.

 На сей раз Лили не рассмеялась, но в ее глазах появилось иного рода веселье.

 – О, я не сомневаюсь в том, что ты так поступишь, мой дорогой. А я старею в ожидании твоего следующего шага. Но, – продолжала она, прежде чем он успел перебить ее, – я пришла сюда не для того, чтобы обсуждать твои любовные похождения, как бы интересно это ни было.

 Он улыбнулся.

 – В краску меня вводишь.

 – Вполне возможно. – Она почувствовала гордость за него, и эта гордость переполняла ее душу. Высокий, стройный, потрясающе красивый. Но самое главное – доброта, которую она сама в нем воспитала. – Я заскочила посмотреть, не нужна ли тебе помощь в сборах. Может быть, тебе что-нибудь купить, пока я хожу по магазинам. Носки, нижнее белье?

 Люк не смог сдержаться. Поставив на стол кружку, он зажал ее лицо между ладонями и поцеловал.

 – Я люблю тебя, Лили.

 Она зарделась от удовольствия.

 – И я тебя люблю. Я ведь знаю, как мужчины ненавидят паковать чемоданы и покупать нижнее белье и всякую всячину.

 – У меня этого добра навалом.

 – Вероятно, на нем уже дырочки образовались, резинки полопались.

 Он с серьезным видом поднял руку, как во время клятвы.

 – Клянусь богом, я не упаковал ни одной пары носков, за которую мне будет стыдно, если со мной что-нибудь случится.

 Она фыркнула, но глаза ее были веселыми.

 – Смеешься надо мной.

 – Ага. Как насчет кофе?

 – Да мне б чего-нибудь холодненького, если имеется.

 – Лимонад? – Он направился в сторону кухни. – Я, должно быть, предчувствовал, что ты придешь, когда сегодня утром выжимал сок из этих проклятых лимонов.

 – Ты сам сделал лимонад? Из свежих лимонов? – Она гордилась им, словно он получил Нобелевскую премию.

 Он вытащил пузатый кувшин бледно-зеленого стекла и стаканы из того же набора. Кухня в его квартире была маленькой и аккуратной. Там стояла старая двухконфорочная плита и приземистый, обтекаемой формы холодильник. Лили подумала, что самое лучшее здесь – это ароматные травы, произрастающие на подоконнике.

 – Я знаю, что ты все умеешь. – Ее немножко задевало, что он так легко обходится без нее. – Ты всегда мог сделать все, что бы ни задумал. – Она взяла предложенный им стакан, поболтала лед в нем и медленно пошла назад в гостиную. – Какой же у тебя все-таки хороший вкус.

 Он взметнул бровь, обратив внимание на то, как она провела кончиками пальцев по его любовному ложу, коим являлся старинный диванчик.

 – Я сотворил его из воздуха.

 – От Макса, знаю. А у меня чудовищный вкус. Я обожаю уродливые вещи.

 – Все, что есть у меня, я получил от вас обоих. – Взяв ее за руку, он потянул ее за собой на любовное ложе. – Так в чем же дело, Лили?

 – Дело? Я же сказала тебе, я просто решила заскочить.

 – Вижу тревогу в твоих глазах.

 – У какой женщины ее нет. – И все же она отвела глаза.

 Он провел рукой по ее щеке. Она все еще была мягкой, как у ребенка.

 – Позволь мне помочь тебе.

 Вот и все, что нужно было для того, чтобы сокрушить хрупкую стену, которой она оградила себя, прежде чем постучать в дверь. Слезы застилали ее глаза. Она взяла стакан, поставила куда-то в сторону и обняла Люка.

 – Я глупая. Я это знаю, но ничего не могу с собой поделать.

 – Все у тебя нормально. – Он целовал ее волосы, виски и ждал.

 – Мне кажется, Макс меня разлюбил.

 – Что? – Ему надо бы сочувствовать, успокаивать, поддерживать. Но вместо всего этого Люк отпрянул и рассмеялся.

 – Что за чепуха! О, черт! Лили, ну не плачь! – прошептал он, когда она беспомощно разрыдалась.

 Единственным, перед чем он не мог устоять, были слезы женщины.

 – Прости, что я засмеялся. Зачем ты говоришь такие дикие вещи?

 – Он, он… – Она ничего больше не могла произнести и лишь всхлипывала у него на плече.

 Поменяй тактику, приказал себе Люк, и погладил ее по спине.

 – Ладно, ладно, милая, не волнуйся. Сейчас пойду и побью его за тебя.

 Она рассмеялась сквозь слезы. Она не стеснялась ни смеха, ни слез. Она научилась никого не стесняться, когда ей хорошо.

 – Ты знаешь, я так люблю его. Он лучшее, что есть у меня за всю мою жизнь. Ты ведь даже не представляешь, как было раньше.

 – Нет, – успокоившись, он прижался щекой к ее волосам, – не представляю.

 – Мы были такие бедные. И все равно жили неплохо, потому что мама моя была чудесным человеком. Даже после того, как папа умер, она все в доме держала в своих руках. Она никогда не забывала о маленьких радостях для нас, о кино, мороженом. Тогда я еще не знала, что она иногда брала деньги с мужчин. Но она не была шлюхой. – Лили подняла заплаканное лицо. – Просто она таким способом кормила своих детей.

 – Тогда ты вправе гордиться ею.

 Ни у одной матери, подумала она, никогда не было более умного сына.

 – Я вышла замуж совсем рано. Об этом знает Макс и больше никто.

 – И больше никто не будет знать, если ты именно этого хочешь.

 – Это была ошибка, ужасная ошибка. Мне было всего семнадцать, а он был такой красивый, – она еще раз слегка улыбнулась, понимая, как глупо все это звучит. – Я забеременела, и мы поженились. Ему не нравилось быть бедным, не нравилось иметь жену, которую тошнит по утрам. Вот он и стал меня колотить.

 Она почувствовала, как Люк напрягся, ей стало немного стыдно, но она продолжила рассказ.

 – Он продолжал меня бить, и я в один прекрасный день сказала, что ухожу. Мама растила меня не для того, чтобы быть боксерской грушей. А он назвал маму шлюхой, а заодно и меня. Он тогда меня так избил, что я потеряла ребенка. – Она содрогнулась от воспоминаний. – Внутри у меня все было так покорежено, что мне сказали, что детей у меня больше не будет.

 – Я очень жалею тебя. – И ничем не могу помочь, добавил Люк про себя. Абсолютно ничем.

 – Я рассказываю тебе все это, чтобы ты знал, откуда я пришла. Примерно тогда же умерла мама. Я знала, скольких трудов ей стоило обеспечивать меня хорошими вещами, и это знание, по-моему, помогло мне стать сильной. И когда он стал подъезжать ко мне с извинениями и обещать, что никогда больше не поднимет на меня руку, я все равно ушла от него и пошла работать на карнавал. Предсказывала судьбу, сидя в будке, занималась мелким мошенничеством. Там и познакомилась с Максом. Он уже тогда был настоящим волшебником. Он со своей маленькой Роксаной. Мне казалось, я с ходу влюбилась в них обоих по уши. Он потерял жену, а вместе с ней и частичку себя. А мне хотелось быть с ним, и я сделала то, что сделает всякая умная женщина, – соблазнила его.

 Люк прижал ее к себе.

 – Я уверен, он отбивался от тебя, как зверь, разве нет?

 Эти слова рассмешили ее, и она вздохнула.

 – Он мог бы взять то, что я ему дала, и на этом все закончить. Но он так не сделал. Он взял меня под свое крыло. Относился ко мне как к женщине. Он показал мне, как все должно быть между мужчиной и женщиной. Он сделал меня членом семьи. Но самое главное – в том, что он меня любил, и любил только за то, что я есть на свете. Понимаешь, что я имею в виду?

 – Понимаю. Но не думаю, Лили, что это были безответные чувства. Мне кажется, ты отдавала ему столько, сколько получала взамен.

 – Я всегда стремилась к этому, Люк. Я люблю его вот уже двадцать лет. И мне кажется, я не выдержу, если потеряю его.

 – Почему ты вообще об этом думаешь? Он от тебя без ума. Кстати, это одна из тех вещей, которые помогают мне в жизни; я имею в виду то, как оба вы относитесь друг к другу.

 – Он отдаляется. – Она глубоко вздохнула два раза, чтобы поправить голос. – Нет, он, как и раньше, мил ко мне, когда вспоминает, что я где-то тут, поблизости. Макс никогда не обидел бы ни меня, ни кого бы то ни было преднамеренно. Но он часами сидит в одиночестве, листает книжки, блокноты, журналы. И все ведь этот проклятый камень. – Она шмыгнула носом. – Да если бы вообще была на свете такая штука! А то ведь он настолько одержим ею, что почти ничем другим не занимается. И еще он стал забывчивым. – Она закусила губу и заложила руки. – Забывает разные мелочи, вроде назначенных встреч и обедов. На прошлой неделе мы чуть не опоздали на представление из-за того, что он напрочь забыл о нем. Я знаю, он волнуется, потому что не может показывать некоторые фокусы, и это отражается на его… – Она прервала фразу, пытаясь выразиться поизящней. – Я хочу сказать, что Макс всегда был сильным в сексуальном плане. Но в последнее время мы с ним почти не… ну, ты понимаешь.

 – Что ж, мне очень… – Люк хотел сказать «жаль», но ему очень не хотелось это говорить.

 – Но я не имею в виду саму технику этого дела, если можно так выразиться. Романтика ушла. Он больше не поворачивается ко мне ночью, не берет за руку, не смотрит на меня своим нежным взглядом.

 Слеза вновь потекла по ее щеке.

 – Он сейчас в смятении, Лили. И в этом все дело. Вся эта гонка с телепередачами, писанием книг, турне по Европе. Да еще и «дела». Макс всегда слишком много брал на себя по части планирования и исполнения. – Люк не стал упоминать последнее «дело», когда он обнаружил Макса стоящим как будто в трансе перед открытым сейфом. Потребовалось почти пять минут, чтобы он пришел в себя и вспомнил, кто он такой и что здесь делает.

 – Знаешь, что я думаю, – сказал Люк, взяв свежую кружевную салфетку и смахнув ею слезы с лица Лили. – Я думаю, что ты так же измоталась, как и Макс. Тут и Роксанино окончание учебы, и подготовка к летнему турне. А я – стой! – Он схватил ее за руку и повернул ее ладонью кверху. – Я вижу долгое путешествие по морю, – продолжал он, пока Лили шмыгала носом. – Лунные ночи, соленые бризы. Романы, – он подмигнул ей. – И потрясающий секс.

 – Ты ведь не гадаешь по руке.

 – Ты же меня учила. – Он поцеловал ее ладонь, затем их пальцы сплелись. – Ты самая прекрасная женщина из всех, которых я когда-либо знал, и Макс любит тебя – почти так же, как я. Эй, только, пожалуйста, не раскисай опять, ладно?

 – Ладно. – Она сердито смахнула слезы. – Ладно.

 – Я хочу, чтобы ты верила мне, когда я говорю, что все будет нормально. Уедем ненадолго, отдохнем, шампанского попьем на корме.

 – Может быть, ему просто надо отдохнуть. – Она в последний раз пожала плечами и вздохнула. – Я ведь не собиралась плакаться тебе в жилетку, Люк, правда не собиралась. Но я ужасно рада, что застала тебя дома.

 – И я рад. А плакаться можешь, когда захочешь.

 – Пойду я. – Утирая слезы с ресниц, она распрямилась. – Так ты точно не хочешь, чтобы я помогла тебе собраться?

 – Уже все собрано. Я так же жажду уехать завтра утром, как и ты.

 – Я-то мечтаю. – Успокоившись, она взяла стакан с лимонадом и сделала глоток, чтобы промочить пересохшее горло. – Правда, еще ни одной вещи не уложила. Роксана так аккуратненько все сложила и всего в два чемодана. Не представляю себе, как у нее это получается.

 – Этот ребенок страдает манией организованности с восьмилетнего возраста.

 – Хм-м. – Она сделала еще один глоток и посмотрела на Люка. – Но ей уже не восемь. Тебе еще предстоит увидеть вечернее платье, которое она купила для капитанского приема.

 Люк лишь пожал плечами и откинулся.

 – А как насчет тебя? Есть ли в этих вот мешках какие-нибудь пикантные наряды?

 – Есть кое-что.

 Зная, насколько Лили любит демонстрировать свои покупки, Люк подыграл ей.

 – Покажешь?

 – Может быть. – Она захлопала еще влажными ресницами и опять поставила стакан на место. Ее взгляд скользнул по письму, которое лежало у него на столе, она снова посмотрела на него и оцепенела.

 – Кобб. – Голос ее задрожал. – Ты что, пишешь ему письма?

 – Нет, не пишу. – Мысленно проклиная себя, Люк скомкал письмо и засунул его в карман. – Это ерунда, все нормально.

 – Не надо мне врать. – В ее голосе внезапно появились металлические нотки. – И никогда мне больше не ври.

 – Я не вру. Я сказал, что не пишу ему.

 – А что же тогда в конверте?

 Его застывшее лицо побледнело.

 – К тебе это не имеет отношения.

 Она промолчала, но на ее заплаканном лице играли самые разные чувства.

 – Ко мне имеет отношение все, что связано с тобой, – спокойно произнесла она, вставая с кресла. – А вернее, мне так казалось. Я, пожалуй, пойду.

 – Не уходи. – Он не мог удержаться, чтобы не выругаться, и взял ее за руку. – Черт возьми, Лили, не смотри на меня так. Только я знаю, как вести это дело. Оставь это мне.

 – Разумеется. – Она, как и многие женщины, умела, оставаясь приятной во всех отношениях, разбить мужчину в пух и прах. – Придешь к нам домой к восьми. Нам не хочется опаздывать на самолет.

 – Да пошло оно все к чертям. Плачу я ему, понятно?! Посылаю ему иногда деньги, и он оставляет меня в покое. – Взгляд его был убийственно суровым. – Он всех нас оставляет в покое.

 Кивнув, Лили села вновь.

 – Он тебя шантажирует?

 – Мягко говоря. Можно сказать, безобидно говоря. – Разозлившись на самого себя, Люк подошел к окну. – Я могу позволить себе быть мягким и вежливым.

 – Почему?

 Он лишь покачал головой. Ни ей, ни кому бы то ни было он не поведал бы об этом. А еще о том, что случилось с ним, о тех кошмарах, которые преследовали его в течение двух дней после того, как обнаружил пустую белую открытку в своем почтовом ящике.

 – Пока ты будешь платить ему, он не отстанет, – тихо произнесла Лили за его спиной. Мягким движением она опустила руку на его плечо. – Он не оставит тебя в покое.

 – Может быть, и не оставит. Но он знает кое-что, о чем мне довольно-таки стыдно рассказывать, и поэтому я готов платить ему, чтобы никто ничего не знал.

 Чечеточники разошлись по другим местам, подумал Люк. Голуби летают по парку.

 – Он может пойти на любой подлог, смешать правду с ложью так, что мне жить не захочется. Вот я и плачу каждый раз по нескольку тысяч за это воображаемое спокойствие. И считаю, что плачу не зря.

 – И ты уверен, что он больше ничего тебе не сделает?

 – Нет. – Он обернулся, скулы его ходили ходуном. – Не уверен. А еще хуже то, что я не знаю, кому он еще может навредить. Но я не стану испытывать судьбу, Лили. Даже ради тебя.

 – А я тебя и не прошу. Я только прошу тебя доверять мне и приходить ко мне со своими бедами. Всегда. – Она поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку. – Я знаю, что я глупая, легкомысленная…

 – Прекрати!

 Она только засмеялась.

 – Милый мой, я просто знаю, кто я есть. И не жалею об этом. Я женщина средних лет, у которой на лице слишком много косметики и которая умрет, прежде чем у нее появится хоть один седой волос. Но я стою за спиной у тех, кого люблю. Я люблю тебя много лет. Посылай этот чек, если считаешь нужным. А если он станет запрашивать больше, чем ты можешь дать, обратись ко мне. У меня есть кое-какие сбережения.

 – Спасибо. – Он прокашлялся. – Но он не слишком сильно напирает.

 – Еще одну вещь я хочу, чтобы ты помнил. Нет ничего из того, что ты сделал или мог сделать, за что мне было бы стыдно. – Она повернулась и взяла сумки. – Пойду, пожалуй, домой. Мне ведь нужно полночи, чтобы определить, что нужно брать с собой, а что не нужно. О, бог ты мой. – Она прижала ладони к щекам. – Мне надо прежде всего привести в порядок лицо. Я не могу выходить на люди с тушью, размазанной по всему лицу. – Она рванулась к ванной, схватив косметичку. – Да, Люк, ты знаешь, ты можешь пойти со мной домой, переночевать в твоей старой комнате. Может быть, легче будет собираться утром.

 Может быть, подумал он, засовывая руки в карманы. Хорошо вернуться домой, даже на одну ночь.

 – Пойду возьму чемоданы! – крикнул он ей. – Прокачу тебя до дому с ветерком.

17

 Условия для артистов на борту теплохода «Принцесса Янки» оказались не такими роскошными, как ожидала Роксана. Ввиду их особого статуса приглашенных звезд им были предоставлены каюты чуть выше ватерлинии.

 Каюта с двухъярусной кроватью была довольно тесной, но она была рада хотя бы тому, что в ближайшие полтора месяца ей не придется разделять это пространство ни с кем другим. Так как Роксана обладала практическим складом ума, она не стала смотреть в иллюминатор, а принялась распаковывать свои два чемодана. Она по привычке аккуратно разложила вещи на письменном столике, что-то повесила в крохотный стенной шкаф. Обладая в то же время романтичной натурой, она не побежала на верхнюю палубу, чтобы успеть к тому мгновению, когда гудок возвестит об отплытии судна.

 Она не пожалела времени на то, чтобы вытащить и расставить старинные флаконы и баночки, заполненные всевозможными духами и лосьонами. Много сил ушло на заворачивание, чтобы они не разбились; она знала, что пластмасса была бы куда практичнее. Но когда она посмотрела на все эти красивые формы и цвета, то улыбнулась. Стоило взять, несмотря на то что они тяжелые и неудобные.

 Для начала она взглянула на себя в зеркало, обрадовавшись, что ее волосы ниспадают теперь ей на плечи и ничего больше не напоминает о принятом два года назад поспешном решении укоротить их до уровня подбородка. Волосы, правда, доставляли немало хлопот. Масса времени уходила на то, чтобы высушить их после мытья и расчесать. Но она считала, что время и силы тратить стоит.

 По внутреннему радио по случаю отплытия звучала, к удовольствию Роксаны, классическая музыка. Она в это время подправляла косметику на лице – чуть больше теней цвета бронзы на веки, чуть-чуть румян на щеки. Это не тщеславие, отнюдь, уверяла она себя. В обязанности труппы Нувелей входило общение с пассажирами. Они должны были быть компанейскими, хорошо подавать себя и быть приятными в общении. Небольшая это была плата за полуторамесячное пребывание в роскошном плавучем отеле.

 Прихватив объемную матерчатую сумку, Роксана вышла из каюты и отправилась наверх. Только что прибывшие на борт судна пассажиры заполонили узкие коридоры в поисках своих кают. Некоторые уже выяснили, где что находится. Многочисленные сумки и чемоданы стояли у дверей в каюты.

 Мысль о краже вызвала у Роксаны душевный трепет. Было б проще простого стянуть что-нибудь в одном месте, прихватить – в другом. Все равно что маргаритки собирать, подумала она, улыбнувшись пузатому мужчине в бейсбольной шапочке, который проходил мимо.

 Будет еще время для игр и веселья, напомнила она себе. Целых полтора месяца. С сегодняшнего дня она в отпуске. Поднявшись по лестнице, она через салон Лидо вышла на кормовую часть палубы, где жаждущие пассажиры вдохновенно потягивали дармовые коктейли, снимали на видеокамеру или просто стояли, облокотившись на поручни, и любовались видом на уходящий Манхэттен.

 Она взяла стакан с какой-то ярко-розовой жидкостью, который стоял на подносе у официанта, и, потягивая приторный ромовый напиток, стала примеряться к своим спутникам.

 Роксана тут же определила их средний возраст: 65 лет. Было, правда, несколько семей с детьми и горстка молодоженов. В целом же преобладали пожилые пары, одинокие старики и старухи, а также изрядное количество стареющих наемных партнеров для танцев.

 – По-моему, все это можно назвать «Кораблем стариков», – прошептал Люк ей на ухо так неожиданно, что она чуть не пролила коктейль с ромом.

 – А по-моему, все это очень мило.

 – Я не говорю, что это плохо. – Несмотря на ее резкий тон, он дружелюбно обнял ее за плечи. Он решил, если уж им суждено на протяжении нескольких недель находиться рядом друг с другом, они должны постараться быть вежливыми. – Видишь этого пижона?

 Он предпочел рому бутылку виски, с помощью которой указывал сейчас на импозантного седовласого мужчину в синем двубортном пиджаке и идеально отутюженных белых брюках. Вокруг него уже щебетал целый рой восхищенных пожилых гражданок.

 – Джо Миляга.

 – Миляга из Палм-Бич, – сказала она весело. – Спорим, что он классно выделывает ча-ча-ча?

 – Вполне вероятно, еще и румбу-другую может изобразить. А вон там. – Он вновь сделал указующий жест, на сей раз лишь поведя бровью и тем самым направив взгляд Роксаны в нужную сторону. Рядом с поручнем левого борта стояла крупная растрепанная блондинка в пронзительно-розовом спортивном костюме. На шее у нее висели фотоаппарат и бинокль, и она периодически поднимала то один, то другой к глазам между глотками коктейля «Сювириз».

 – Салли Туристка.

 – Выскочка.

 Он лишь ухмыльнулся.

 – Выбери ты теперь кого-нибудь.

 Она оглядела палубу, затем провела языком по верхней губе.

 – М-м-м, вот того возьму. Том Шикарный.

 Люк внимательно посмотрел на члена экипажа, загорелого блондина, одетого в роскошную белую униформу. И у него тут же ухудшилось настроение.

 – Ну, если тебе такие нравятся.

 – Нравятся. – Будучи не в состоянии возразить, она преувеличенно вздохнула. – Ох, как нравятся. Смотри, вон Мышка. – Роксана стала махать рукой, подзывая его. – Ну, как тебе?

 – Блеск. – Его крупное, обычно бледное лицо покраснело от удовольствия. Здоровенные мускулы виднелись из-под цветастой рубашки, которую подобрала ему Лили. – Они мне разрешили спуститься в машинное отделение. Я загнул, что мне надо проверить оборудование перед представлением и все такое; а потом они сказали, я смогу и на капитанский мостик сходить.

 – Ну и как, женщины у них там есть? – спросил Люк.

 – В машинном отделении? – Мышка улыбнулся и покачал головой. – Не-а, только в виде картинок на стене.

 – Держись рядом со мной, приятель, и я найду тебе настоящих.

 – Оставь его в покое, ходячий член. – Пытаясь уберечь Мышку, она взяла его под руку. – Слышишь? – Она вздрогнула, услышав два долгих гудка. – Отплываем.

 – Палубой выше, – прошептал Люк.

 Роксана подняла голову и увидела их: радостная Лили в открытом голубом платье, сногсшибательный Макс в пиджаке цвета слоновой кости и темно-синих брюках и Леклерк, тенью возвышающийся над ними.

 – С ним все будет нормально. – Люк взял ее за пальцы.

 – Да, конечно. – Она отбросила всякие сомнения в этом. – Пошли наверх. Я хочу пофотографировать.

* * *

 Это было не увеселительное путешествие. Первое собрание обслуживающего персонала развеяло всякие надежды на то, что ближайшие шесть недель станут для Нувелей бесплатной прогулкой.

 Вместе с другими артистами, которым предстояло этим же вечером выступать с короткими номерами, труппа должна была дать мини-представление с целью поприветствовать пассажиров на борту судна. В программе были французская певица, актер-комик, сопровождавший свои выступления жонглированием, и ансамбль песни и танца из шести человек под названием «Лунная дорожка».

 Помимо представлений, их попросили участвовать в разных мероприятиях, начиная с бинго и кончая экскурсиями в пунктах стоянки.

 Когда выяснилось, что Роксана в совершенстве владеет французским, ее тут же призвали на подмогу двум переводчикам.

 Были также розданы правила поведения на борту судна. Быть дружелюбным и общительным с пассажирами было обязательным. Вступать с ними в интимные отношения запрещалось. Запрещалось также брать чаевые и пьянствовать. Принимать пищу разрешалось только после того, как поедят пассажиры. А в случае кораблекрушения все члены экипажа и обслуживающий персонал были обязаны садиться в спасательные шлюпки только после того, как будет обеспечена безопасность всех пассажиров.

 Кое-кто из более опытных членов персонала заворчал, когда раздали распоряжения на неделю. Директор круиза по имени Джек, моложавый ветеран увеселительного флота с десятилетним стажем, с ходу отмел всякое недовольство.

 – Если вам что-то нужно, попросите. И не слушайте этих крохоборов. Внеурочная работа с пассажирами – это ведь одно удовольствие.

 – Это он так говорит. – Высокая изящная блондинка по имени Дори приятно улыбнулась Люку. – Обращайтесь ко мне, если потребуется помощь. – Она улыбнулась Роксане, давая понять, что это предложение распространяется и на нее. – У нас очень напряженная репетиция в три тридцать в кинозале. Это на прогулочной палубе, в кормовой части.

 – А первое представление в восемь, – добавил Люк. – Нужно будет еще выкроить время для того, чтобы выяснить, где здесь что.

* * *

 Роксане выдали футболку цвета фуксии с надписью «Принцесса Янки», карточку с именем в виде значка и шлепнули на счастье по заднице. Она обошла судно, порепетировала, потом еще раз обошла судно, отвечая на вопросы, улыбаясь, желая пассажирам счастливого плавания.

 Полдень плавно перетекал в вечер. За все это время Роксане удалось стянуть яблоко и несколько ломтиков сыра из опустошенного пассажирами буфета. Свою добычу она отнесла в кладовку при уборной, где они с Лили должны были переодеваться к представлению.

 – Их так много, – сказала Роксана, откусывая сыр. – И все хотят знать.

 – Все такие приятные, дружелюбные. – Лили чуть было не наткнулась на картонный ящик, который должен был изображать темницу на сцене, и влезла в сценический костюм. – Слушай, здесь люди со всей страны собрались. Все так, как будто мы опять на гастролях.

 – Максу ведь это нравится, разве нет?

 – Он такое обожает. Он уже доволен.

 Для Роксаны еды было достаточно, она уже хваталась руками за живот, когда судно начало качаться на волнах.

 – Как ты думаешь, это долго будет продолжаться?

 – Что, моя милая?

 – Качка. – Она сделала выдох, отложила в сторону яблоко и потянулась за костюмом.

 – А, теплоход-то? Мы сейчас как будто в люльке качаемся. Плавно так, успокаивает.

 – Ага. Вот именно. – Роксана тяжело сглотнула.

 Ей как-то удалось продержаться все первое представление, после чего качка «успокоила» ее настолько, что ей пришлось сломя голову нестись в каюту. Ее только что вырвало, когда Люк, согнувшись, вошел в низкий дверной проем.

 – Я же заперла дверь, – сказала она.

 – Знаю. Я примерно за тридцать секунд ее открыл.

 – Если я ее закрыла, то это значит, что я хочу побыть одна.

 – Ммм-хмм. – Он намочил полотенце под краном. – Сядь. Положи его на затылок.

 Он сделал это сам, вызвав у нее долгий благодарный вздох.

 – Как ты узнал, что меня тошнит?

 Он провел рукой по изумрудным блесткам ее платья.

 – Лицо у тебя было под цвет одежды. Оно тебя и выдало.

 – Сейчас мне уже лучше. – Так, во всяком случае, ей казалось. – Ничего, привыкну. – Ее глаза были полны отчаяния, когда она посмотрела на него. – Правда?

 – Конечно, привыкнешь. – Роксана Нувель так редко была столь беззащитна, что он еле сдержал желание прижать ее к себе и успокоить. – Возьми вот парочку, – в руке у него были две белые таблетки.

 – Надеюсь, это не морфий.

 – Извини, всего лишь драмамин. Запей их двумя глотками имбирного эля, и все пройдет.

 Действуя как профессиональная медсестра, Люк вывернул полотенце и прижал его к ее шее более холодной стороной.

 – Если не поможет, пойдем к врачу.

 – Ерунда какая-то, – больше раздосадованная, нежели ошеломленная, Роксана пила имбирный эль и молила бога, чтобы все это кончилось. – На карнавалах катаюсь на всем подряд и ничего. А на корабле один вечер, и я готова.

 – Пройдет. – Так как цвет ее лица был уже почти прежним, он решил, что все уже позади. – Если будешь плохо себя чувствовать, мы тебя заменим во втором представлении.

 – Не бывать тому. – Она встала, заставляя ноги и весь организм подчиниться себе. – Никто из Нувелей никогда не должен пропускать свой номер. Подожди минуточку. – Она ретировалась в ванную, чтобы прополоскать рот и проверить, не пострадала ли косметика. – Я думаю, я должна тебе еще одну минутку, – сказала она, вернувшись из ванной.

 – Крошка, ты мне должна куда больше, чем одну минуту. Ты к этому готова?

 – Конечно, готова. – Она открыла дверь и вошла. – Люк, давай не будем об этом говорить, а?

 – Говорить о чем? – Он взметнул брови.

 – Ладно. – Она улыбнулась ему. – Я должна тебе две.

* * *

 Постольку-поскольку морская болезнь не беспокоила Роксану уже два дня, она была вынуждена признать, что качка лишь дополнила общее состояние, возникшее в результате сильных эмоций, рома на пустой желудок и нервного напряжения. Признаться в этом было нелегко женщине, привыкшей гордиться своей способностью справляться с любыми проблемами. Впрочем, она была слишком занята, чтобы сосредоточиваться на таких вещах.

 Она пришла к выводу, что Джек прав. Требуемая работа действительно доставляла удовольствие. Ей нравилось общаться с пассажирами, играть с ними в разные игры, участвовать в мероприятиях, целью которых было – чтобы в течение дня никому не стало скучно. Другие члены семьи, кажется, тоже входили во вкус. Макс и Лили были судьями на конкурсе танцев. Мышка большую часть свободного времени проводил в машинном отделении и каютах экипажа, Леклерк же нашел двух партнеров для игры в карты.

 Стресс, который она, сама того не подозревая, принесла с собой на борт судна, улетучивался с каждым часом. Он исчез бы полностью, если бы Роксана не повернула голову в сторону палубы с бассейном, на которой с отсутствующим взглядом стоял Макс.

 – Папа!

 Он не откликнулся. Тогда она подошла ближе и коснулась его руки.

 – Папа!

 Он дернулся, и она увидела панику в его глазах. В это мгновение кровь застыла в ее венах. В его взгляде она увидела нечто большее, чем панику. Это была полная растерянность. Он не узнавал ее. Она смотрела на него в упор, а он не узнавал ее.

 – Папа, – снова произнесла она с дрожью в голосе. – Что с тобой?

 Он стал хлопать глазами, его подбородок нервно затрясся. Словно медленно уходящая туча, растерянность во взгляде сменилась искренним неудовольствием.

 – Со мной все в порядке. А что со мной может быть?

 – Да вот, мне показалось, что ты… – Она с усилием заставила себя улыбнуться. – Ты, по-моему, заблудился. Со мной это все время происходит.

 – Я точно знаю, куда иду. – Макс почувствовал, как пульс бьется на его шее. Он почти слышал его. На самом деле он не знал. На какое-то мгновение он забыл, где он находится и что делает. Приступ страха выбил его из колеи, и он набросился на дочь. – Я не нуждаюсь в том, чтобы кто-то шастал за мной по пятам. И я не терплю, когда ворчат по поводу каждого моего движения.

 – Прости меня, – она побледнела, – я просто шла к тебе в каюту. – Она заметила, что под мышкой он держит книгу. Потрепанную, старинную книгу об алхимиках. – Я совсем не собиралась на тебя ворчать.

 Гордость ее была уязвлена. Она холодно отвернулась. Макса охватил стыд, вернув его к действительности.

 – Прости. Мой разум был где-то в другом измерении.

 Она только пожала плечами. Это было чисто женское движение, заставлявшее мужчин расстилаться.

 Он вытащил ключ от своей каюты. Мышка, Леклерк и Люк уже ждали его.

 – Итак, мои дорогие. – Макс вытащил на середину комнаты единственное кресло, стоявшее у письменного стола, и сел в него. – Пришло время поговорить о делах.

 – Лили еще не пришла, – подчеркнул Люк, обеспокоенный тем, что Макс обводит безразличным взглядом комнату.

 – Ах да.

 Роксана погрузилась в тревожное молчание.

 – Уже больше десяти пассажиров записались на конкурс талантов. Он назначен на конец недели. Это должно быть здорово.

 – Держу пари, кто-то из них поет «Лунную дорожку» [24] , – сказал Люк.

 Роксана нервно потирала руки, но при этом улыбалась.

 – А я не держу. Я слышала, миссис Стайпер танцует чечетку. Может быть… – Она прервалась, с облегчением увидев вбежавшую в комнату Лили.

 – Простите, что опоздала, – мило покраснев, произнесла она и опустила на пол сумку и фотоаппарат. – Там возле бассейна устроили конкурс ледяных скульптур, и я увлеклась. У одной получился потрясающий павлин. – Она взглянула на Макса, но он лишь равнодушно махнул рукой:

 – Итак, что мы имеем?

 Леклерк сомкнул руки за спиной.

 – Димато в каюте 767. Брильянтовые серьги – вероятно, два карата. Часы «Ролекс», сапфировый кулон пять-шесть карат.

 – Димато – это те, кто празднуют пятидесятилетие своей свадьбы, – вставила Роксана, взяв виноградинку из стоящей на письменном столе корзины с фруктами. – Кулон – это подарок к юбилею. Они оба ужасно славные.

 Макс понимающе улыбнулся.

 – Что-нибудь еще?

 – Есть еще миссис Галладжер из 620-й, – предложила Роксана. – Рубиновый гарнитур: браслет, колье, серьги. Похоже, из наследства.

 – Ой, она очаровательное создание. – Лили умоляюще посмотрела на Роксану. – Мы с ней вчера пили чай. Она живет в Роуноке, штат Вирджиния, с двумя кошками.

 – Кто еще хочет себя проявить? – Макс обвел рукой комнату.

 – Есть Харви Уоллес из 436-й, – сказал Люк, пожав плечами. – Брильянтовые запонки, булавка для галстука, тоже «Ролекс». Но… черт возьми, такой забавный старичок.

 – Да, он приятный, – вклинился в разговор Мышка. – Он рассказывал мне про автомобиль «Десото», который он восстановил в 1962 году.

 – Джемисоны, – процедил сквозь зубы Леклерк. – Каюта 710. Брильянтовое кольцо, огранка таблицей, примерно пять карат. Рубиновое кольцо, возможно из Бирмы, столько же карат. Старинная изумрудная брошь…

 – Нэнси и Джон Джемисон, – перебил его Макс. – Я вчера с удовольствием поиграл с ними в бридж на прогулочной палубе. Он работает в пищевой промышленности, а она держит книжную лавку в Корпус-Кристи.

 – Mon Dieu, – пробормотал Леклерк.

 – Сентиментальный мы народ, правда? – Роксана похлопала Леклерка по руке. – Тебе, без сомнения, с нами одна морока. – Выбрав очередную виноградинку, она положила ногу на ногу. – Не представляю себе, как мы можем красть у людей, с которыми видимся каждый день, особенно если они нам так нравятся.

 Макс сложил ладони и постучал пальцами по подбородку.

 – Ты вполне права, Роксана. Там, где начинаются эмоции, пропадает азарт. – Он оглядел комнату, оценивающе посмотрел на лица присутствующих.

 – Значит, все решено. На этой неделе никаких мероприятий.

 Все одобрительно кивнули, и только Леклерк скрипнул зубами.

 – Выше нос. – Люк взял стакан с не допитой Максом минеральной водой и поднял его, словно хотел произнести тост. – Сейчас самый лучший момент этих полутора месяцев. А то появится на борту кто-нибудь, кто нам не понравится.

 – Значит, откладывается.

 – Уделишь мне минутку? – спросил Люк Макса, когда все расходились.

 – Разумеется.

 Люк дождался, пока все уйдут, но все же из осторожности говорил шепотом.

 – Какого черта ты так обращаешься с Лили?

 Макс раскрыл рот.

 – Прости, не понял?

 – Черт возьми, Макс, ты же разбиваешь ей сердце.

 – Чушь. – Оскорбленный до глубины души, Макс встал с кресла и взял книгу. – Откуда ты взял такую ерунду?

 – От Лили. – Слишком разозлившись, чтобы соблюдать правила приличия, Люк выхватил книгу из его рук и бросил ее на кровать. – Она была у меня за день до нашего отъезда в Нью-Йорк. Черт побери, ты довел ее до слез.

 – Я? Я? – Ошеломленный даже мыслью об этом, Макс снова сел. – Каким образом?

 – Забвением, – бросил Люк, – равнодушием. Мать твою, ты настолько увлекся каким-то там волшебным камнем, что уже не замечаешь, что происходит у тебя перед глазами. Она считает, что ты ее разлюбил. Я видел, как ты обращался с ней за последние два дня, и понял, почему у нее в голове возникла такая мысль.

 Совершенно бледный и окаменевший, Макс вперился глазами в Люка.

 – Это глупейшее заявление. У нее нет оснований сомневаться в моих чувствах.

 – Ах, правда? – Люк, сидевший на краю кровати, подался вперед. – А когда ты в последний раз соизволил сообщить ей о том, какие они, эти твои чувства? Сидел ли ты с ней вдвоем при лунном свете, слушал ли звуки моря? Ты же знаешь, какое большое значение она придает разным мелочам, но пошевельнулся ли ты, чтобы подарить хотя бы одну из них ей? Использовал ли ты эту кровать для чего-либо, кроме сна?

 – Слишком далеко заходишь. – Макс застыл, как будто палку проглотил. – Слишком уж далеко.

 – Черта с два. Я не собираюсь стоять и смотреть на ее печальные глаза. Она за тебя в огонь пойдет, а ты ей не можешь и десяти минут уделить из своего драгоценного времени.

 – Ты не прав. – Макс посмотрел на свой сжатый кулак. – А если Лили думает так, как ты мне рассказываешь, то, значит, она совершенно не права. Я люблю ее. Я всегда любил ее.

 – Нет уж, я не ошибаюсь. Ты даже не взглянул на нее, когда она вошла сюда.

 – Это был деловой разговор, – начал было он, но сразу оборвал. Он всегда по-своему гордился собственной честностью. – Может быть, я в последнее время и бываю рассеянным и немного больше обычного погружаюсь в себя. – Он оторвал взгляд от ноющих рук. – Я никогда не смог бы оскорбить ее. Я бы скорее сердце из своей груди вырвал, чем ее обидел.

 – Скажи это ей, – Люк направился к двери, – а не мне.

 – Подожди. – Макс закрыл глаза пальцами. Если он совершал ошибку, то готов был сделать все ради ее исправления. На губах его мелькнула еле заметная улыбка. Он умел красиво исправлять ошибки. – Я хочу, чтобы ты оказал мне любезность.

 То обстоятельство, что Люк заколебался, показало Максу, насколько силен гнев его ученика и насколько тяжки его собственные грехи.

 – Какую?

 – Во-первых, мне хотелось бы, чтобы этот разговор остался между нами. Во-вторых, я был бы очень рад, если бы после сегодняшнего представления ты задержал Лили и не впускал ее в каюту в течение примерно получаса. Затем я должен быть уверен, что ты приведешь ее прямо сюда.

 – Хорошо.

 – Люк!

 Тот уже взялся за ручку двери, но оглянулся.

 – Что?

 – Спасибо тебе. Мужчине надо время от времени указывать на его недостатки и достоинства. Тебе удалось и то, и другое.

 – Сделай только так, чтобы ей было лучше.

 – Конечно, сделаю. – Макс широко улыбнулся. – Уж это я могу пообещать.

* * *

 – Хорошо поработали. – Роксана плюхнулась в кресло в углу зала. Второе представление прошло с таким же успехом, как и первое.

 – Мы сразим их наповал. – Люк сел и вытянул вперед ноги. – Вообще-то с публикой такого возраста это нетрудно сделать.

 Роксана фыркнула.

 – Не будь таким злым. Сослужи службу, принеси нам с Лили чего-нибудь выпить.

 – Ой, мне сейчас не надо. – Лили оглядела залитый ярким светом салон в поисках Макса. – А вы, молодежь, развлекайтесь.

 – Нет уж. – Люк схватил ее за руку. – Ты не уйдешь отсюда, не станцевав со мной. – Он вытащил ее, смеющуюся, на площадку для танцев, где звучала песня Майкла Джексона «Убирайся!».

 – Это твоя соперница? – Дори уселась в освобожденное Люком кресло.

 – Ее так просто не победить.

 – Она шикарная, – согласилась Дори и подозвала официантку. – Кроме того, что она такая обаятельная, посмотри на ее фигуру. Выпить хочешь?

 – Бокал белого вина, – решила Роксана. – «Розовую леди» для Лили и пиво «Бек» для Люка.

 – Два «Бека», – сказала Дори и перегнулась через стол.

 Музыка звучала громко, но не подавляюще. Небольшая группа пассажиров кружилась в танце под жесткий ритм Майкла Джексона.

 Когда принесли выпивку, Дори сказала:

 – Плачу за первый круг. Люблю работать на круизных судах. Люди плавают на них с единственной целью – развлечься. Так легче работать. Да и потом видишь так много разных типов людей. Кстати говоря. – Она сделала большой глоток пива. – А какая история у него?

 – История? – Роксана посмотрела туда, где Люк вращал Лили.

 – Я имею в виду, он красивый, сильный, неженатый. Он нормальный, да?

 – Определенно гетеросексуален. – Роксана хмыкнула.

 – А как же ты тогда не прыгнула на него?

 – Прыгнула? – Роксана чуть не подавилась вином.

 – Роксана, на него ведь посмотришь, так прямо слюнки текут. – В подтверждение своих слов Дори провела языком по губам. – Я бы сама прыгнула, да только не хочу быть третьим лишним.

 Глубоко вздохнув, Роксана покачала головой.

 – Исключи меня, Дори.

 – Вас обоих. Все настолько очевидно.

 – Что? Что очевидно?

 – Что между вами горит такой огонь страсти, способный поджечь этот корабль.

 Щеки ее зарделись. Роксана надеялась, что это можно отнести за счет мигающих огней.

 – Неправильно ты все видишь.

 – Правда? – Дори еще раз взглянула на Люка, сделала еще глоток, после чего повернулась к Роксане. – Ты хочешь сказать, что не хочешь быть с ним?

 – Нет, то есть да. Я хочу сказать… – Она не привыкла к таким обезоруживающим вопросам. – Я хочу сказать, что между нами все не так.

 – Потому что ты так не хочешь?

 – Потому что… потому что не так.

 – Хм… Что ж, не буду совать свой нос в чужие дела.

 Роксана не выдержала и рассмеялась.

 – О, да. Это сразу видно.

 – Как бы то ни было, – Дори располагающе улыбнулась, – если бы и совала, то дала бы простой, проверенный временем совет. Интригуй, смущай, соблазняй. А если не сработает, то прыгай прямо на него. Мне пора.

 – Ага, до встречи. – Роксана загляделась на свой бокал и провела по нему пальцами. Мысль ее улетела куда-то настолько далеко, что она чуть не подскочила, когда Люк и Лили вернулись на свои места.

 – Ох, это было великолепно, – переводя дыхание, Лили потянулась к напиткам.

 – Выпей это, и мы с тобой продолжим.

 – Ни за что на свете. – Она взмахнула рукой. – Пойди лучше с Рокси потанцуй.

 Роксана вновь поперхнулась и покраснела.

 – Спокойно. – Люк похлопал ее по спине. – Хочешь потанцевать, Рокс?

 – Нет. Ну, может быть, попозже. – Она вся дрожала. Сердце билось в унисон басам, доносившимся из динамиков. Может быть, это страсть? Неужели она такая? Если да, то она смертельна. Она сделала еще один глоток вина, на сей раз более осторожно. «Интригуй». Что ж, попробую.

 – На вас двоих было так приятно смотреть. – Она слегка коснулась руки Люка. – У тебя есть несколько классных движений, Каллахан.

 Он посмотрел на нее. Что за искорка сверкнула в ее глазах? Будь сейчас перед ним другая женщина, он воспринял бы это как приглашение. Но так как это была Роксана, то он не понимал, то ли она хочет укусить, то ли сначала поцарапать.

 – Спасибо. – Он взял свое пиво и посмотрел на часы.

 – У тебя позднее свидание? – пробурчала Роксана.

 – Что? Нет.

 Однако это интересно, подумала Лили. Игра в кошки-мышки с Роксаной в роли кошки.

 – Пойдите пройдитесь по палубе. Сегодня чудесный вечер.

 – Хорошая идея. А почему бы нам всем не пройтись? – Люк схватил Лили за руку и искоса посмотрел на Роксану. Ему оставалось еще десять минут задерживать Лили, затем, подумал он, было бы разумно смыться.

 – Нет-нет, я немного устала. – Лили изобразила мощную зевоту. – Пойду спать.

 – Ты ведь не допила. – Люк снова сел, не выпуская руку Лили из своей руки. – Да, кстати, я хотел тебя спросить.

 Что, что спросить, лихорадочно думал он.

 – Пойдет ли завтра дождь в Сиднее?

 – В Австралии? – Лили широко раскрыла глаза.

 – Нет, в Новой Шотландии. Мы заходим туда завтра утром. У меня, ах, есть два часа, можем погулять по городу.

 В чем дело, почему он нервничает, думала Роксана. Впрочем, она сочла, что это, как ни странно, выглядит весьма привлекательно. И захватывающе.

 – Я тоже хочу, – прошептала она. – Меня возьмете?

 – Ну что ж…

 – Я на самом деле устала. – Лили опять зевнула и высвободила свою руку из руки Люка. – Желаю вам приятно провести время.

 Черт возьми, подумал Люк. Ему оставалось надеяться, что Макс успеет.

 – Я и сам немного устал. – Люк встал с кресла, когда Лили ушла, после чего издал короткий сдавленный звук, когда Роксана встала и случайно наткнулась на него.

 – Пройдись по палубе, лучше будешь спать. – Она откинула голову назад, их глаза встретились, и чуть было не встретились их губы. Он почувствовал, как его губы дрожат.

 – Нет. – Он подумал обо всем, что мог бы сделать с ней, сделать в соленом ночном воздухе, при лунном свете. – Точно знаю, что не буду. Тебе тоже надо идти спать.

 – Не думаю. – Она провела пальцем по его руке. – Мне кажется, здесь есть еще кто-то, кому хочется потанцевать и погулять. – Она слегка коснулась своими губами его губ. – Спокойной ночи, Каллахан.

 – Ага. – Он посмотрел, как она уходит, затем подошел к столу с напитками для артистов. Ему казалось, что он не уснет сегодня ни на секунду.

* * *

 Лили открыла ключом дверь своей каюты и улыбнулась, представив, как Люк и Роксана, держась за руки, гуляют при лунном свете. Она долго ждала того момента, когда ее дети найдут друг друга. Может быть, сегодня, подумала она и открыла дверь, где ее ждали музыка, свет свечей и розы.

 – Ой! – Она застыла в проходе.

 Из комнаты был виден лишь силуэт, обрисованный ярким светом из коридора. Макс отошел от стола, на котором стояла только что откупоренная бутылка шампанского. Он подошел к ней и вручил розовую розу.

 Он ничего не сказал, а лишь взял ее руку и поднес к своим губам. Он закрыл дверь и запер ее.

 – Ой, Макс.

 – Я надеюсь, сейчас не очень поздно отметить успешное завершение первого этапа плавания.

 – Нет. – Она плотно сжала губы, чтобы не расплакаться. – Не поздно. Никогда не поздно.

 Взяв руками ее лицо, он наклонил назад ее голову.

 – Моя любимая, – прошептал он. Их губы сомкнулись в нежном и крепком поцелуе. Их языки встретились в медленном, столь знакомом танце.

 Когда он отодвинул ее от себя, она заметила былой огонь в его глазах.

 – Могу ли я попросить тебя об одном небольшом одолжении?

 – Ты ведь знаешь, что можешь.

 – Тот красный пеньюар, который ты уложила в чемодан? Можешь надеть его, пока я буду наливать вино?

18

 Наконец-то он все понял. Люку понадобилось несколько дней и такое же количество изнурительных бессонных ночей, но в конце концов он догадался, в чем было дело.

 Она решила свести его с ума.

 Это было единственное разумное объяснение для поведения Роксаны. И дело было не в том, что она так часто ему улыбалась. Дело было в том, как она улыбалась. Ее глаза чисто по-женски светились странным, непривычным огнем – в них Люку виделись спаянные вместе приглашение, вызов и легкая насмешка. Он не смог бы упрекнуть ее за то, что она затащила его в один из танцевальных залов под предлогом показательных выступлений и обязательного присутствия для всех участников программы – и ему пришлось держать ее в своих объятиях, вдыхать аромат ее волос, пока ее бедра дергались в такт румбы под его ладонью.

 Он не смог бы упрекнуть ее за то, что как-то после обеда она налетела на него в центре Квебека, выполнив свою роль переводчицы в экскурсии по побережью, – ни за то, что он не без удовольствия поддался ее натиску и отправился вместе с ней по магазинам, покупая подарки и сувениры. Они вместе ели мороженое и пробирались сквозь толпы туристов по длинным узким улочкам, чтобы послушать игравшего на концертино [25] музыканта.

 Если быть до конца честным, то он не смог бы упрекнуть ее даже за то, что Роксана словно бы проверяла его: ни одного дня Люк не оставался без легкого, как бабочка, поцелуя, который только пробуждал все спрятанные в глубине его души желания, как корка хлеба только усиливает чувство голода у истощенного человека.

 Нет, ни за одно из всех этих событий в отдельности он не смог бы упрекнуть Роксану, пока не сложил их все вместе, да еще плюс менее очевидные, но столь же эффективные волны, которые она словно испускала всякий раз, когда Люк находился на расстоянии не дальше пяти футов.

 Так он ворчал себе под нос, подымаясь по лестнице с палубы Лидо на Променад, с Променад на Ройяль. Он не какой-нибудь дурацкий мальчик на побегушках, думал он и чуть было так и не сказал Джеку. Но тогда ему пришлось бы найти какое-нибудь разумное объяснение, почему он так настойчиво отказывается найти Роксану и передать ей просьбу капитана: помочь ему принять пассажиров перед прощальным вечером круиза.

 Они все еще стояли в Квебеке. Повернувшись к поручню, Люк увидел зеленые холмы, крутые улочки, стройные башни замка Фронтенак. Как было здорово бродить вместе с ней по старому городу, слышать ее смех, видеть, как горят ее глаза…

 Он не представлял, как выдержит еще целых пять недель в этой чертовой роли любящего брата.

 Люк обернулся. На палубе почти никого не было. Они уходят из Квебека только в семь, поэтому большинство пассажиров останутся в городе до самого вечера. Те же, кто предпочитал расслабиться на борту, были на двух нижних палубах, наслаждаясь чаем и нежными пирожными.

 Но Роксана была здесь. Она полулежала в шезлонге, на глазах – зеркальные очки, в руках – книга, на теле – невыносимо малюсенькие бикини, прикрывавшие ровно столько, сколько требовалось законом.

 Направляясь к ней, Люк грязно выругался про себя.

 Она знала, что он здесь, знала с того самого момента, когда он поднялся по лестнице и остановился у поручня. Уже минут пять она пялилась на одну и ту же страницу, благодаря судьбу за фору во времени. Как раз достаточно, чтобы успокоить сумасшедшее биение собственного сердца.

 Теперь она лениво перевернула страницу и протянула руку за тепловатой кокой, стоявшей рядом на столике.

 – Я вижу, ты любишь опасности.

 Она посмотрела вверх, подняла брови и сдвинула очки пониже, на кончик носа, глядя на Люка поверх оправы.

 – Разве?

 – Рыжие легко обгорают на солнце.

 На самом деле ее кожа не была ни обгоревшей, ни загоревшей. Она была просто светло-розовой, свежей и светилась, как кожица у спелого персика.

 – Я недолго. – Она улыбнулась и вернула очки на прежнее место. Ее тело пронзила приятная дрожь влечения. – И только что намазалась лосьоном. – Очень медленно она провела пальчиком вверх по лоснившему бедру. – Ты подарил Лили кружевной веер, который ты ей купил?

 – Ага. – На всякий случай, чтобы они его не подвели, Люк засунул зудевшие руки поглубже в карманы. – Ты была права. Она от него просто без ума.

 – Видишь? Ты, главное, слушайся меня.

 Она чуть-чуть передвинулась в шезлонге, но он видел каждую мышцу, каждую мелочь. Колечки у нее в ушах, блеск изящной золотой цепочки с тонким кристаллом аметиста у нее на шее, скрученные в узел на затылке волосы, влекущий запах лосьона, которым она намазала кожу…

 Убить ее мало!

 – Джек хотел узнать, сможешь ли ты помочь сегодня вечером во время приема. Одна из его девушек заболела гриппом.

 – Да, думаю, я могла бы помочь. – Она поставила ногу на край шезлонга и лениво почесала колено. – Хочешь глоточек? – протянула свою разбавленную растаявшим льдом коку. – У тебя такой вид, словно ты перегрелся.

 – Со мной все нормально. – Или будет нормально, когда ему удастся сдвинуться с места. Черт, ноги будто бы прибиты к палубе гвоздями. – Может, тебе надо пойти и подготовиться?

 – У меня еще полно времени. Слушай, будь добр, – она потянулась, как кошка, подхватила тюбик с лосьоном и сунула ему, – намажь мне спину, ладно?

 – Намазать спину?

 – М-м, – наклонившись, она опустила спинку шезлонга и улеглась. – Я сама не могу достать.

 Он удивился, что лосьон не брызнул из тюбика, словно гейзер, – так крепко он его сжал.

 – Твоя спина нормально выглядит.

 – Ну, будь другом. – Удобно положив голову на руки, она вздохнула, как расслабившаяся женщина. Но глаза за зеркальными стеклами были открыты и внимательны. – А то мне придется просить кого-нибудь из матросов.

 Этого Люк не мог допустить. Сжав зубы, он наклонился и выдавил лосьон ей на лопатки. Она опять вздохнула, ее губы изогнулись.

 – Как приятно, – пробормотала она, – тепло.

 – Конечно, если тюбик стоял на солнце. – Он принялся размазывать лосьон кончиками пальцев, хладнокровно, как ему самому казалось. В конце концов, это только спина. Кожа да кости. Мягкая, шелковистая кожа. Длинные, точеные кости. Она изогнулась под его руками, и он едва сдержался, чтобы не застонать.

 У нее все замерло внутри. Остались только его руки, волшебно скользившие по ее гладкой коже, вызывая манившие образы, зажигая огни, затуманивая мозг. Но не только Люк умел держать свои чувства под контролем. Если ее голос и прозвучал немного сипло, то Роксана подумала, что это легко можно объяснить расслаблением – так же легко, как и возбуждением.

 – Надо расстегнуть лифчик.

 Руки на ее спине замерли. Зеркальные стекла отразили его потрясенное лицо.

 – Что-что?

 – Лифчик, – повторила она. – Расстегни его, а то у меня будет полоска.

 – А, точно. – Ничего особенного, подумал он, но пальцы дважды приближались и вновь отдергивались от простого крючка, пока он не собрал в кулак всю силу воли.

 Теперь Роксана на самом деле закрыла глаза, чтобы лучше насладиться томительным биением внутри своего тела.

 – М-м-мм… Ты мог бы подрабатывать на нижней палубе вместе с Ингой.

 – Ингой? – Странно, он никогда раньше не замечал, как изящно ее спина суживалась к талии.

 – Массажистка. Вчера вечером я провела у нее тридцать минут, но знаешь, Каллахан, ей до тебя далеко. Папе всегда нравились твои руки, помнишь? – Она нервно хихикнула – он провел по спине пальцами сверху вниз, до самых бикини. Если бы Роксана не засмеялась, то застонала бы. – Конечно же, совершенно по другим причинам. Что касается меня, я… – Она вздрогнула, а из ее горла вырвался глубокий вздох – он мягко обхватил ладонями ее ребра.

 О господи, ее кости плавились под его руками. Это было невыносимо возбуждающее ощущение. С каждым движением ее тело становилось теплее и податливее. Ее затылок отчаянно искушал его. Рот Люка наполнялся слюной от одной только мысли прижаться к нему губами, ощутить вкус этой скользкой от лосьона кожи и почувствовать, как Роксана дрожит от желания. Надо было совсем немного воображения, чтобы представить дальше, как она переворачивается на спину, эта дурацкая изумрудная полоска летит к чертям, и он припадает к гладким, ослепительным полушариям. Она застонала бы, потянулась бы к нему, открылась бы для него.

 И тогда, тогда…

 Он пришел в себя от звука собственного учащенного дыхания. Его ладони застыли у самых ее грудей, пальцы готовы были скользнуть вниз и обхватить шелковистые округлости.

 Она дрожала от такого же сильного и явного возбуждения, как и он.

 И это все на открытой палубе, с отвращением подумал он. В ярком свете солнца. И еще хуже, намного хуже то, что они – практически родственники, хотя и не кровные.

 Он отдернул руки и с третьей попытки кое-как закупорил тюбик.

 – Вот так нормально.

 Ее тело вздрогнуло от невыполненного обещания наслаждения. Роксана подняла голову, автоматически придерживая одной рукой спадавший лифчик, а другой опять опустив вниз очки. Но на этот раз ее взгляд казался темным и тяжелым.

 – Ты думаешь?

 В ярости от той легкости, с которой она разбивала его волю, он сжал напряженными пальцами ее подбородок.

 – Я просто не хочу, чтобы ты обгорела, Рокс. Сделай нам обоим одолжение и держись-ка подальше от пекла.

 Она натянуто улыбнулась.

 – Так за кого из нас ты боишься, Каллахан?

 Но он не знал ответа, поэтому убрал руку и выпрямился.

 – Не испытывай судьбу, Рокси.

 Но она твердо решила испытать судьбу, думала Роксана, пока он пересекал палубу и спускался по лестнице. И будет испытывать до тех пор, пока все не изменится – так или иначе.

 – На кого ты злишься, loup?

 – Ни на кого. – Люк с Леклерком стояли у входа в казино, наблюдая, как танцоры скользят по разрисованному почтовыми марками полу в зале «Монте Карло». Квартет польских музыкантов играл «Ночь и день».

 – Тогда почему ты такой хмурый? – Леклерк дернул ненавистный галстук, который он был вынужден надеть на официальный вечер по случаю окончания первого круиза. – У тебя такой взгляд, что мужики отшатываются, а бабы дрожат и вздыхают.

 Несмотря на плохое настроение, Люк скривил губы в усмешке.

 – Может быть, я этого и добиваюсь. А где та серебристая французская лиса, вокруг которой ты обычно вертелся?

 – Мари-Клэр. Она придет. – Леклерк пожевал мундштук своей трубки, а Люк закурил сигару. – Красивая женщина, да. На костях есть мясо, а в сердце – огонь. – Он усмехнулся, и трубка задрожала у него в зубах. – Богатая вдова – это божий дар одинокому мужчине. У нее есть драгоценности. Ах. – Он поцеловал кончики пальцев и вздохнул. – Вчера вечером я держал в руке ее кулон с опалом. Десять карат, mon ami, может быть, двенадцать, вокруг – дюжина небольших брильянтов… Но ты и все остальные – вы заставляете меня чувствовать себя виноватым при одной мысли украсть их у нее. Так что завтра я прошепчу ей «adieu», и она поедет домой в Монреаль со своим опалом, и брильянтами, и кольцом с рубином восхитительной формы, и прочими многочисленными сокровищами, которые разбили мое сердце. Я похитил лишь ее добродетель.

 Развеселившись, Люк положил руку на плечо Леклерку.

 – Иногда, mon ami, этого достаточно. – Он перевел взгляд на главный вход в зал.

 Там стояла Роксана, а первый помощник капитана целовал ей руку. Само по себе то, что он был высоким, загорелым и греком, уже показалось Люку неприятным. Но эта обида переросла в оскорбление, когда Роксана засмеялась низким грудным смехом.

 Ее платье было скорее коротким сверкающим аквамариновым лоскутком. Если не считать тонких бретелек, то руки и плечи Роксаны оставались совершенно обнаженными. Спины у этого платья тоже не было. Вообще сзади было довольно мало материала – он возникал на бедрах уже ниже талии и дразняще заканчивался, далеко не доходя до коленок.

 Разогретая полуденным солнцем кожа светилась бледным золотом на фоне призрачно-голубой ткани. Ее волосы были собраны украшенной драгоценными камнями заколкой так, что хотелось их освободить и полюбоваться на струящийся каскад огня.

 – Ничего у нее не выйдет.

 – Э?

 – Я знаю, чего она добивается, – выдохнул Люк, – но это не сработает. – Он развернулся и быстро ушел к бару, чтобы утешиться порцией неразбавленного виски.

 Леклерк, посмеиваясь, остался стоять на месте.

 – Уже сработало, mon cher loup. Волк попался в капкан к лисице.

 Два часа спустя Роксана стояла в тени за сценой, ожидая своего первого выхода. В представлении по случаю окончания круиза участвовали все. Нувели, со своей стороны, тоже решили потрясти публику.

 Макс и Лили выступили с одним из вариантов «Расчлененной женщины». В тот момент, когда Лили была опять собрана вместе и предстала перед публикой для поклонов, на сцену выбежал Люк. Ему предстояло развлекать зрителей шуточками и разными фокусами.

 Объясняя, что сейчас он продемонстрирует публике освобождение из наручников из запертого сундука, Люк вызвал из зала двух добровольцев в ассистенты и принялся незаметно чистить их карманы, к восторгу наблюдавших со стороны зрителей.

 Движение руки – и вот он раскачивает над головой ничего не подозревающего ассистента только что украденные у того часы. Отвлекая осмотром наручников обоих сбитых с толку добровольцев, Люк вытаскивал практически у них из-под носа их бумажники, ручки и даже мелочь из карманов.

 – Значит, когда мы их закроем, в моем распоряжении будет тридцать секунд, Гарри? – Он улыбнулся стоявшему рядом невысокому очкарику. – Я могу звать тебя Гарри?

 – Конечно.

 – Ну, Гарри, я попрошу тебя засечь время. У тебя есть секундная стрелка на часах?

 – Да, да, – доброжелательный Гарри поднял руку, показывая запястье, и тотчас же резко нахмурился.

 – Он действительно молодец, правда? – прошептала Дори из-за плеча Роксаны.

 Заканчивая этот номер, Люк раздал глуповато ухмылявшимся добровольцам их имущество. Оркестр заиграл бойкую мелодию.

 – Вы молодцы. Вы были просто великолепны. Теперь можете отдохнуть. И не расстраивайтесь. – Он подмигнул, протягивая Гарри галстук, который так же ловко снял с его шеи. Потом Люк, как бы желая помочь, оправил на Гарри рубашку, суетливо одернул пиджак, рукава.

 – Что он делает? Изображает из себя лакея? – спросила Дори.

 – Смотри, смотри.

 Люк все одергивал, приглаживал, поправлял, затем в последний раз сердечно ударил добровольного ассистента по плечу. Когда Гарри повернулся, чтобы спуститься со сцены, Люк схватил его рубашку сзади за торчащий воротничок и быстро дернул вверх. Нежно-голубая рубашка Гарри осталась у него в руках, а тот в недоумении таращил глаза на обнажившуюся под пиджаком голую грудь.

 – Вот это да! Как он это делает? Как он вытащил рукава из-под пиджака?

 Роксана смеялась, как смеялась всякий раз, когда Люк показывал этот необычный фокус.

 – Извини, профессиональный секрет. – Она еще раз усмехнулась и вышла на сцену.

 Следующий номер они делали вместе с Люком. Это была красивая и быстрая дуэль двух фокусников-профессионалов. Они стояли в двух концах сцены, костюм Роксаны – как зеркальное отображение костюма Люка: черный приталенный смокинг с блестящими лацканами. В этом номере точное чувство времени было так же необходимо, как и ловкость рук. Различные предметы появлялись и исчезали у них в руках, то вдруг их становилось много, то они меняли цвет и размеры.

 В завершение Люк выжал все, что мог, из своего обещания показать номер с освобождением. Он долго и льстиво упрашивал Роксану быть его ассистентом. Та отказывалась.

 – Давай, Рокси, что же ты ставишь меня в неловкое положение перед всеми этими милыми людьми.

 – Сделай это сам, Каллахан. Я помню, что было в последний раз.

 Разводя руки, Люк повернулся к зрителям:

 – Ну, она исчезла на несколько часов. Но в конце концов я ее вернул.

 – Нет!

 – Ну, дай мне шанс. – Она опять покачала головой, и он театрально вздохнул. – Ладно, тогда просто подержи для меня занавес.

 Роксана изучающе посмотрела на него подозрительными, прищуренными глазами.

 – Ты хочешь, чтобы я только подержала занавес?

 – Ага.

 – И никаких шуточек?

 – Абсолютно никаких. – Он повернулся в сторону публики и наигранно подмигнул.

 – Хорошо, я согласна, но только потому, что сегодня собрались такие замечательные зрители. Знаешь что? Я лучше надену на тебя твои же наручники.

 И она со звоном тряхнула наручниками, вызвав взрыв хохота у зала. Люк широко открыл глаза и беспомощно ощупал свои карманы.

 – Очень ловко, Роксана.

 – О-о, у меня еще много разных фокусов в рукавах. Давай, иди сюда, Каллахан.

 Он протянул запястья, и вновь грянула музыка. Театрально размахивая руками, Роксана надела на него наручники, защелкнула их и сверху обмотала цепью – для подстраховки. Потом, открыв крышку, она провезла по кругу сундук, чтобы все могли увидеть, что у него есть четыре стенки и дно. Люк забрался в сундук, и Роксана, воспользовавшись его скованными руками, наклонилась и изо всех сил чмокнула в губы.

 – На счастье. – Затем затолкнула его голову вниз и опустила крышку. Закрутив болты, она достала из кармана ключик и заперла каждый болт. Встав на крышку сундука, Роксана опустила со всех четырех сторон белый занавес так, что теперь он закрывал все, кроме ее головы.

 – Считаем до трех! – крикнула она. – Раз. Два.

 Ее голова исчезла, а взамен появилась голова Люка.

 – Три.

 Зал взорвался аплодисментами. Они гремели, не смолкая, и потом, когда Люк отдернул занавес. Теперь на нем был белый, блестевший серебром смокинг. Он несколько раз церемонно раскланялся, затем рассеянно повернул голову к сундуку. Оттуда слышался громкий стук.

 – Оп! Кое-что забыл. – Он щелкнул пальцами, и в пальцах возник ключ. Отперев сундук, он снял болты и откинул крышку.

 – Ловко, Каллахан. Очень ловко!

 Он только усмехнулся, наклоняясь вниз и доставая из сундука Роксану. Она тоже была в белом смокинге, но теперь ее руки были скованы наручниками и цепями. Люк поклонился в последний раз с Роксаной на руках и понес ее за сцену.

 – Готова? – прошептал он.

 – Почти. Давай.

 Он повернулся обратно, к продолжавшейся овации. Он все так же держал ее, только теперь ее руки были свободны, а его – в наручниках.

 – Могла бы быть на несколько секунд побыстрее, – сетовал он, опуская Роксану на пол перед ее костюмерной. – Во время фокусов ты все время немного отставала.

 – Нет, это ты немного спешил. – Она улыбалась, потому что почувствовала, как сильно билось его сердце, когда он нес ее за сцену. – Может, подеремся, Каллахан?

 – Нет, черт побери. Просто разберись со временем.

– Уже разобралась. Мое время пришло, – прошептала она, когда он отвернулся.

 Роксана очень надеялась, что не ошиблась. Господи, она нервничала, как кошка, но – или сейчас, или никогда. Уже в пятый раз она смотрелась в зеркало. Ее волосы были искусно начесаны, глаза – чуть-чуть подкрашены. Длинное платье из шелка цвета слоновой кости нежно облегало все изгибы тела. Роксана побрызгала в воздух духами и затем прошла сквозь облако летучего аромата. Наконец она решилась. Девушка вышла из каюты, направляясь вниз по коридору и через холл к каюте Люка.

 Он тем временем разделся, оставшись в одних серых плавках, и пытался уснуть. Лежа в постели, Люк обдумывал варианты нового номера с освобождением.

 Он только хмыкнул, услышав стук в дверь. Люк рассеянно наблюдал, как дверь открывалась, и вдруг вытаращил глаза от изумления, он увидел Роксану.

 – Что такое? Что-то случилось?

 – Не думаю. – Она прислонилась спиной к двери. Это движение было не столько провокационным, сколько ей хотелось обо что-то опереться и унять предательскую дрожь в ногах. Она щелчком закрыла замок. – Я хочу разобраться со временем, – проговорила она, идя к нему через комнату. Он вскочил и набычился, готовый оттолкнуть ее. Но Роксане было достаточно прикоснуться ладонью к его обнаженной груди, чтобы враждебность развеялась, а Люк вздрогнул.

 – Ты был прав. – Она широко распрямила пальцы над его громыхающим сердцем. Это ощущение придало ей смелости, безрассудства и желания. – Насчет времени. Мне уже давно надо было поторопиться.

 Он чувствовал, что его нервы натягивались и дребезжали, как резко выжатые тормоза. От нее пахло грехом.

 – Я занят, Роксана, и уже слишком поздно для загадок.

 – У тебя уже есть ответ на эту загадку. – С низким, беззаботным смешком она скользнула ладонями вверх по его груди, к плечам, ощущая пальцами, как напряжены его мышцы. – Что произойдет, если оставить мужчину и женщину вдвоем ночью, в маленькой комнате?

 – Я сказал… – Но быстрым движением она накрыла его рот своим. Он ничего не мог поделать: в ответ все его существо метнулось к ней навстречу, как тигр метнулся бы к двери клетки. Но он сможет удержаться от продолжения.

 Люк молился господу богу, чтобы смочь.

 – Вот. – Она обожгла его губы своими один раз, другой, потом отвела голову назад и улыбнулась в его глаза. – Я знала, что у тебя есть ответ!

 Ему это не просто далось, но он спокойно опустил руки и отстранился.

 – Все, игра закончилась. Мне еще надо поработать.

 Быстрая и острая, как от удара стилетом, боль пронзила ее сердце. Ладно, подумала Роксана, пусть ей будет больно, пусть она вся изойдет кровью, но без драки не отступится. По совету Дори она вышла на сцену в роли соблазнительницы. И черт ее побери, если она покажет ему, как сама напугана!

 – Это не очень-то хорошо срабатывало, когда мне было двенадцать, – она шагнула ближе, из света в тень, продуманно загоняя его в угол, – а теперь совсем не получается. Ты смотришь на меня. – Ее губы искривились, как у ведьмы, властной и самоуверенной улыбкой. Она шагнула еще ближе, так что он невольно выбросил вперед руки, чтобы их тела не соприкоснулись. – Я кожей чувствую, как ты смотришь на меня, когда я прохожу мимо. Я почти что слышу, что ты тогда думаешь. – Ее глаза были двумя темными, глубокими морями, и он уже тонул. Когда она говорила, ее голос окутывал его, как туман. – Ты думаешь: как бы это было между нами. – Она прикоснулась к его подбородку, проведя длинными пальцами по щеке. Все, что он чувствовал и чего желал, переполнило его мозг и перелилось, как из чаши, в бушевавшую кровь. – И я тоже. Ты думаешь: как это было бы – обладать мной и сделать со мной все те удивительные вещи, которые ты хочешь сделать. И я тоже.

 Он едва мог дышать. Каждый его вдох был насыщен ее ароматом, и Люк подумал, что еще немного, и он просто взорвется. Если это и было влечение, то, значит, он никогда не испытывал его раньше, никогда не представлял, в какие горячие цепи Роксана сможет так умело поймать его. Попался, попался, вертелось у него в уме. Попался в клетку невозможных желаний, и единственным выходом была его собственная ослабевающая воля.

 Свет лампы блестел на ее волосах. Не успев подумать, он поднял руку и сжал их в раскаленный кулак.

 – Ты не знаешь, что я хочу сделать. Если бы ты знала, ты убежала бы, крича от страха.

 Она всем телом наклонилась вперед со страстностью, которая была сильнее страха.

 – Я не убегу. Я не боюсь.

 – Ты вообще не понимаешь, что такое страх. – Но он-то понимал. Отпустив ее волосы, Люк оттолкнул ее прочь одним судорожным движением. – Я не такой, как твои доверчивые мальчики из колледжа, Рокс. Я не буду миндальничать, обещать и говорить только о том, что тебе понравится. У меня внутри то, откуда я пришел, тот мир живет во мне, хоть и не показывается на поверхности. – В его взгляде она прочитала что-то странное: отвращение, сожаление, гнев? Роксана не успела понять, как все исчезло. – Так что будь послушной девочкой и беги отсюда.

 Она почувствовала, как в горле защипало от слез, но не опустила голову, а глаза остались сухими.

 – Я никогда не была послушной девочкой. И никуда не уйду.

 Он вздохнул с такой веселой безнадежностью, что она вздрогнула.

 – Рокси, ты ставишь меня в такое положение, что я просто вынужден тебя обидеть. – Осторожно переставляя хрупкие, точно стеклянные ноги, он приблизился к ней и погладил ее по голове. Он знал, что и пощечина показалась бы ей сейчас менее обидной. – Понимаю, что ты постаралась отлично выглядеть в этой сцене совращения, но… Я и в самом деле польщен, что ты так мной увлеклась.

 – Увлеклась? – прошептала она.

 По ее злобному взгляду Люк понял, что выбрал правильный путь.

 – Очень мило, и спасибо тебе за это, но мне это совершенно не интересно. Ты не моего типа, малышка. – Он небрежно прислонился к тумбочке. – Ты симпатичная, и я не буду утверждать, что за все это время, пока мы работаем вместе, мне не приходили в голову разные интересные фантазии, но давай вернемся на землю.

 – Ты… – От внезапной острой боли она чуть не упала на колени. Он отказывался от нее. – Ты говоришь, что не хочешь меня.

 – Вот именно. – Он кивнул и взял с тумбочки сигару. – Я не хочу тебя, Роксана.

 Она чуть было не поверила ему. Его голос был таким мягким, понимающим, так необидно извинявшимся. Его взгляд, ранящий, как бритва, казался веселым и немного удивленным, а на губах играла едва заметная улыбка. Она чуть было не поверила ему. Но увидела, что его руки так крепко сжаты в кулаки, что даже костяшки побелели. Сигара уже была смята и раздавлена.

 Она на несколько мгновений опустила глаза, зная, что ей нужно ровно столько, чтобы в них появился блеск триумфа.

 – Но что ж, хорошо, Люк. Я попрошу только об одном…

 Он спокойно вдохнул, наслаждаясь облегчением.

 – Не волнуйся, Рокс. Я никому ничего не скажу.

 – Не в этом дело. – Она вздернула голову, и безграничная власть ее красоты стерла облегченную улыбку с его лица. – Вот о чем я должна тебя попросить – докажи это!

 Она выпрямилась и развязала пояс платья.

 – Прекрати! – Он выронил раздавленную сигару и попятился. – О боже, Роксана, ты думаешь, что ты делаешь?

 – Просто показываю то, чего ты не хочешь, как сам сейчас заявил. – Не сводя с него взгляда, она спустила плечики, и матовый шелк мягко соскользнул на пол. Под ним оказалась тонкая шелковая рубашка того же нежного цвета слоновой кости, украшенная кружевом. Он пытался дышать спокойнее; но с ее плеча соблазнительно упала тонкая бретелька. – Если ты говоришь правду, то тогда что в этом особенного? Или?..

 – Оденься. – Его голос звучал теперь сипло, как у пьяного. – Убирайся отсюда. Неужели у тебя нет гордости?

 – Ой, этого добра у меня сколько угодно. – И гордость Роксаны была отомщена: в глазах Люка она ясно читала беспомощное желание. – Кажется, чего мне сейчас не хватает, так это стыда. – Она шагнула к нему в шелесте шелка. – Сейчас, – шептала она, обвивая его шею руками, – у меня, кажется, не осталось ни капли стыда. – Потянувшись вверх, она легонько укусила его за нижнюю губу. Он застонал, а Роксана тихо засмеялась. – Ну-ка, скажи еще раз, что тебе это совершенно не интересно. – Она приоткрыла свои трепещущие губы, прижавшись к его рту. – Скажи еще раз.

 – Черт тебя побери, Рокс. – Он вновь запустил руки в ее волосы и сжал кулаки. – Этого ты хочешь? – Он бросил ее в сторону, так что она ударилась о тумбочку, и жадно впился в ее рот. – Ты хочешь увидеть, что я могу с тобой сделать, что я могу тебя заставить делать? – Часть его все еще надеялась выжить, отказаться, оттолкнуть ее прочь. – Ты хочешь, чтобы тобой попользовались и бросили?

 Она запрокинула голову.

 – Попробуй!

 Он выругался, он бранил и ее, и себя всякий раз, когда отрывал губы от ее губ. В нем бушевала ярость, даже когда он потянул ее к кровати, и они вместе рухнули на покрывало. Без любви, без нежности он мял ее тело руками, разрывая шелк, раня плоть и ненавидя сам себя за дрожь возбуждения, которая пронизывала его тело при каждом ее стоне или всхлипе.

 Теперь они оба попадут в ад, мелькнуло у него в голове. Но сперва, господи, их ждала быстрая, горячая гонка через рай.

 Сквозь путы желаний и страхов она почувствовала его злость. И его страстность. Он солгал, подумала она, вскрикнув, когда его рот жадно стиснул ее грудь.

 О, как же он солгал!

 Она запустила пальцы в его волосы. Ее била дрожь. Только это была правда, этот отчаянный, захватывающий вихрь ощущений был правдой. Все остальное – иллюзии, притворство, обманы…

 Он поднял голову и посмотрел в ее глаза, чувствуя себя бездыханным и избитым. Но каким-то образом весь его гнев исчез, словно фокусник в клубе дыма.

 Под ним дрожало ее тело, точно готовая к гонке безукоризненная машина. Он мог управлять ею, это-то он понимал, но боялся, ужасно боялся, что не справится, и они сорвутся в пропасть, разобьются, сгорят.

 Понимая, что пропал, он тихо прижался лбом к ее лбу.

 – Рокс, – прошептал он, нежно поглаживая ее плечи.

 Без тени сомнения она крепко обняла его.

 – Слушай, Каллахан: если ты сейчас остановишься, то мне придется тебя убить.

 Люк засмеялся, но смех не снял напряжения, распиравшего его изнутри.

 – Рокси, сейчас я смог бы остановиться, только если бы уже был мертв! – Он поднял голову, и она увидела на его лице знакомое выражение сосредоточенности, как перед сложным фокусом или опасным номером. – Мы перешли черту, Роксана. Я не отпущу тебя сегодня.

 На ее губах медленно расцвела улыбка.

 – Слава богу.

 Он покачал головой.

– Ты лучше бы помолилась, – предупредил он ее и наклонил голову для поцелуя.

19

 Наконец-то. Это была последняя связная мысль, промелькнувшая в мозгу Роксаны, когда горячие раскрытые губы Люка прижались к ее губам. Наконец-то.

 Другая женщина могла бы захотеть ласковых слов, осторожных движений, нежных уговоров. Но Роксане все это было не нужно. Любое ее потайное желание, любая выдуманная фантазия – все становилось правдой под его дикими, властными, требовательными руками и губами.

 Она преподнесла ему самый желанный и редкий подарок, который женщина может сделать мужчине. Она полностью отдалась на его волю.

 В этом была ее сила и ее триумф.

 Все желания, лукаво пронизавшие ее душу, в один миг выросли и расцвели, как пышные маки. Но вместе с ними выросли и страхи, причинявшие теперь такую сильную боль, что Роксана содрогалась от нее. Она никогда не знала и даже в самых смелых фантазиях не могла представить, что будет чувствовать себя такой… такой…

 Беспомощной и всесильной. Сумасшедшей и здравомыслящей.

 Она опять засмеялась от этого полного упоения, от этой безрассудной, отчаянной гонки по американским горкам, устремляясь вверх, ныряя вниз на внезапных поворотах, молнией пролетая по темным, темным туннелям тайных желаний. Она прильнула к нему, но не за поддержкой, а чтобы убедиться, что он – рядом с ней в этой ужасной скачке.

 Каждый вздох, каждый стон лишь усиливал его жажду. Под ним была Роксана, ее гибкое, подвижное тело дрожало от его прикосновений, ее жадный рот впивался в его, ее запах гнал остатки сознания из его мозга.

 Ему не нужно было больше думать – да он и не смог бы больше думать. Позднее он вспомнит рассказ Макса о том, как животные ведут себя при случке. Но сейчас Люк был одним только гигантским желанием – взять то, чего так яростно хотело его тело.

 В каюте все еще ярко горел свет, совсем не подходяще для любовников. Они забыли снять с постели покрывало, и оно казалось жестким и узловатым для голой кожи. Узкая кровать покачивалась от движения корабля. Но, изогнувшись, Роксана прижалась к Люку, и ничего больше не было в мире, кроме нее, и она так дерзко себя предлагала…

 Ему хотелось большего, ему надо было большего, и он сорвал оставшиеся лохмотья ее рубашки, чтобы обнажить ее тело все целиком.

 Нетерпеливая, спешащая, его рука метнулась вниз, и он нащупал пальцами горячее, влажное, ждущее. И одним грубым ударом он отшвырнул ее в первый, неистовый оргазм.

 Она почувствовала, что ее тело разрывается пополам так же легко, как шелковая рубашка. Оно дернулось, изогнулось в конвульсиях и взорвалось до того, как ее ум успел понять, что же произошло. Едва эта волна отхлынула, оставив Роксану ослепленной и потрясенной, как он опять грубо толкнул ее обратно, жадно терзая влажную, трепещущую плоть.

 Она хотела крикнуть ему: подожди, дай мне прийти в себя и отдышаться. Но он уже безжалостно тащил ее дальше, и вместо воздуха рыдания бились у нее в легких, а прийти в себя было невозможно.

 Как голодный зверь, он жадно наслаждался ее грудями: кусал, целовал, щекотал языком – и в ответ глубокое саднящее чувство пронзило ее тело так, что оно затрепетало все, до мозга костей.

 – Пожалуйста. – Ее руки искали точку опоры, пальцы сжимали измятое покрывало. – Пожалуйста, – не стыдясь, опять повторила она вместе со стоном.

 Тяжело дыша, он содрал со своих бедер ненужные плавки. Кровь стучала у него в голове, безжалостно колотилась в чреслах. Дрожа, как жеребец, он наклонился к ней, обхватил ее бедра, приподнял и бросился в глубину.

 Она закричала, изогнувшись дугой, когда острая боль разорвала ей все внутри, до самой окровавленной плоти, как жар разрывает лед. Ее бедра инстинктивно отдернулись, чтобы избежать боли, а у него вырвался стон.

 – О боже, Роксана. – На лбу у Люка выступили капли пота, он изо всех сил сдерживался, чтобы больше не шевелиться и не сделать ей опять больно. – О господи!

 Девственница. Он покачал головой в отчаянной попытке прийти в себя, а тело его вибрировало на лезвии бритвы, между разочарованием и завершением. Она была девственницей, а он въехал в нее, как грузовик с пьяным шофером.

 – Извини. Извини меня, малышка, – бессмысленные и бесполезные слова, подумал он, глядя, как по ее щекам скатываются первые слезинки. Он уперся руками, напряг мышцы и вышел из нее так осторожно, как только смог. – Я больше не сделаю тебе больно.

 Ее дыхание судорожно вырывалось из приоткрытых губ. Боль еще была, жгучая боль, и другая – глубокая, саднящая, затихающая. Но где-то за ними были еще не достигнутые восторг и упоение. Почувствовав, что он отстраняется, она инстинктивно выгнула бедра.

 – Не двигайся, – у него внутри все сжалось в скользящие узлы, когда она потянула его обратно, к себе. – Ради бога, не… – Он чуть не сходил с ума от струившегося по жилам наслаждения. – Я сейчас остановлюсь.

 Она распахнула глаза и уставилась на него.

 – К черту ты остановишься! – Сжавшись перед следующей вспышкой боли, Роксана схватила его за бедра. Ей показалось, что он выругался. Но она уже ни в чем не могла быть уверена. Потому что боли не было совсем, а только бесконечное, разрывающее, упоительное наслаждение. И Роксана бросилась в него, чувствуя, как дрожит и вибрирует ее тело, и не осталось в мире ничего, кроме дикого восторга, что она обрела своего самца.

 Он не смог устоять. Его тело предало его волю, и он был благодарен за это богу. Он спрятал лицо в ее волосы и позволил ей овладеть своим телом.

 Сейчас она казалась сама себе хрупкой, словно стеклянной. Она боялась двигаться из страха, что разлетится на тысячи сверкающих осколков. Так вот что воспевали поэты, подумала она. Ее губы лукаво изогнулись. Конечно, это здорово, но Роксана сомневалась, что она лично стала бы сочинять сонеты об этом событии.

 Хотя… Она вздохнула и осмелилась погладить Люка по спине. Как это прекрасно – лежать и чувствовать, как быстро и тяжело колотится сердце ее любовника рядом с ее собственным сердцем. Она была бы счастлива остаться вот так, рядом с ним, на долгие дни…

 Но вот он пошевелился. Роксана поморщилась от скрипа кровати. Ей все еще было немного больно там, где он вошел в нее. Не желая потерять это теплое ощущение близости, она прильнула к нему, когда он перевернулся на спину.

 Нет таких слов, чтобы точно передать, какая же он дрянь, думал тем временем Люк, глядя в потолок. Он взял ее, как животное, без ласки, без утонченности. Люк закрыл глаза. Если он сам не подохнет от чувства вины, то его убьет Макс.

 Пока же ему надо было кое-что сделать, чтобы исправить то, что он так необдуманно разрушил.

 – Рокс.

 – М-мм-м…

 – Это я виноват.

 В полудреме она поудобнее устроила свою голову у него на плече.

 – Угу…

 – Я не хочу, чтобы ты переживала или чувствовала себя виноватой.

 – Из-за чего?

 – Из-за этого. – В его голосе зазвенело раздражение. Какого черта она разговаривает так сонно, так обольстительно, так удовлетворенно? – Это была ошибка, но она не должна все разрушить.

 Роксана открыла один глаз, затем другой. Улыбка, игравшая на ее губах, сменилась хмурой гримасой.

 – Ошибка? Ты мне говоришь, что то, что только что здесь произошло, было ошибкой?

 – Да, конечно. – Он скатился с кровати в поисках плавок, пока тело не вынудило его повторить эту ошибку. – По дюжине разных причин. – Он посмотрел на нее и сжал зубы. Теперь она сидела прямо, ее взъерошенные волосы ниспадали на плечи, соблазнительно завиваясь над грудью. Но пятно крови на измятом покрывале тотчас же вышибло из него вновь появившееся желание.

 – В самом деле? – Нежное, мечтательное чувство испарилось. Если бы Люк не был так занят тем, что проклинал себя и свою грубость, то он увидел бы в ее глазах воинственный огонь. – Ну, расскажи мне хотя бы о нескольких таких причинах.

 – Ради бога, ты же практически моя сестра!

 – А. – Она скрестила руки на груди и распрямила плечи. Теперь Роксана выглядела довольно-таки сурово, если не учитывать того, что она была полностью обнажена. – Думаю, главное слово здесь «практически». Мы не кровные родственники, Каллахан.

 – Макс подобрал меня. – Чтобы помочь себе побороть искушение, Люк выдернул ящик тумбочки и нашел там майку. Он швырнул ее Роксане. – Он дал мне дом, семью, жизнь. Я все это предал.

 – Дерьмо. – Она отшвырнула майку обратно. – Да, он подобрал тебя и дал тебе дом. Но то, что произошло здесь, было между нами, и только между нами. Это не имеет никакого отношения ни к Максу, ни к предательству!

 – Он доверял мне. – Нахмурившись, Люк шагнул ближе и попытался натянуть майку Роксане на голову. Она оттолкнула его руки и вскочила на ноги.

 – Ты думаешь, что Макс обидится или разозлится из-за того, что мы хотим друг друга? – В ярости она содрала майку со своих плеч и бросила на пол. – Ты мне не брат, черт тебя побери, и если ты будешь стоять здесь и говорить, что еще несколько минут назад думал обо мне как о сестре, то ты просто чертов врун!

 – Нет, я не думал о тебе как о сестре. – Он схватил ее за плечи и сильно встряхнул. – Я вообще не думал, это и плохо. Я хотел тебя. Я уже много лет хочу тебя. Это желание жрет меня изнутри.

 Она откинула голову. Это был вызывающий жест, но в глубине ее глаз появился мягкий, теплый огонек. Много лет. Он хотел ее уже много лет.

 – Значит, ты играл со мной, кидая то в жар, то в холод, еще с тех пор, когда мне было шестнадцать? И все потому, что ты хотел меня, но в твоем крошечном мозгу засела мысль, что это будет – как бы выразиться? – эмоциональный инцест?

 Он открыл было рот, но потом вновь закрыл. Почему же внезапно это прозвучало так смешно и нелепо?

 – Почти что.

 Он не знал, какого ответа ждать от нее, но уж только не смеха. Роксана хохотала так, что у нее на глазах даже выступили слезы. Держась за живот, она присела на край кровати.

 – Ох, ну ты дурак!

 Теперь уже гордость Люка была уязвлена. Черт его подери, если он позволит, чтобы обнаженная и хохочущая над ним женщина возбуждала его так, что он готов был зарыдать и упасть перед ней на колени.

 – Не вижу ничего смешного.

 – Ты что, издеваешься? С ума сойти, – она убрала волосы с лица и лучезарно улыбнулась ему. – Но это ужасно мило. Так ты заботишься о моей чести, Люк?

 – Заткнись.

 Она только вздернула подбородок и вытерла с глаз выступившие от смеха слезы.

 – Подумай сам, Каллахан. Подумай об этом серьезно хотя бы одну минуту. Ты стоишь здесь и мучаешься от вины, что занимался любовью с женщиной, которая предприняла все, что могла, чтобы тебя соблазнить, с женщиной, которую ты знал большую часть своей жизни и которая никаким – я повторяю, никаким образом не является тебе родственницей. С одинокой и совершеннолетней женщиной. Тебе не кажется, что это забавно?

 Он засунул руки в карманы и нахмурился.

 – Не особенно.

 – Ты потерял свое чувство юмора? – Она встала и обняла его. Ее обнаженные соски коснулись его груди, и она с удовлетворением почувствовала, как его мышцы дрогнули. Но он не обнял ее в ответ. – Думаю, что если ты действительно убежден в том, что говоришь, то мне придется каждый раз соблазнять тебя заново. Именно это я и собираюсь сейчас сделать. – Она легонько куснула его в губы и улыбнулась, почувствовав, как они послушно приоткрылись. – Но кажется, ты не против.

 – Отстань. – Но в его голосе не чувствовалось убежденности. – Даже если в этом тебе и удалось меня сбить, то есть еще и другое.

 – Хорошо, – она легонько погладила пальцами его по спине, одновременно целуя в шею. – Что же другое?

 – Черт побери, ты была девственницей. – Он схватил ее за руки и рывком отодвинул от себя, спасаясь от поцелуев.

 – Тебя это огорчило? – Она на мгновение надула губки, задумавшись над его словами. – Я всегда думала, что, наоборот, мужчинам это нравится. Ну, знаешь, синдром «Звездного пути».

 – Что?

 – Смело отправиться туда, где до этого еще никого не было.

 Он подавил смешок.

 – О боже. – Люку внезапно захотелось пива – хорошо бы целую прохладную упаковку из шести банок пива, но за неимением такового он утешился бутылкой теплой минеральной воды. – Послушай, Роксана, дело в том, что я неправильно это сделал.

 – Неправильно? – Она удивленно наклонила голову. – Я не могу даже представить, что для этого существуют разные способы.

 Он чуть не подавился и отставил бутылку в сторону. Не просто девственница, господи, помоги мне, но еще и сама невинность. Невозможно – но в то же время…

 – Черт побери, а у всех этих мальчиков из колледжей что, что-то было не в порядке? Они что же, не знали, что с тобой делать?

 – Думаю, они знали – если бы я захотела. – Роксана опять улыбнулась, уверенная в своей власти. Когда она заговорила вновь, ее голос звучал на удивление мягко: – Я хотела, чтобы ты был первым. – Она увидела желание в его глазах и шагнула ближе. – Я хотела только тебя.

 Никто и ничто в жизни не смогло бы взволновать его сильнее. Он нежно погладил рукой ее волосы.

 – Я сделал тебе больно. Если ты останешься со мной, то, возможно, я опять причиню тебе боль. Я говорил о том кошмаре, который живет внутри меня. Это все правда. Есть вещи, о которых ты не знаешь. Если бы ты знала…

 – Я знаю, – ее рука скользнула ему за спину, пальцы пробежали по старым шрамам. – Я знаю уже много лет, с того дня, как ты все рассказал Максу. Я тогда подслушала вас и плакала за тебя. Постой. – Она крепче прижалась к Люку, не давая ему отвернуться. – Неужели ты думаешь, что я буду меньше любить тебя оттого, что над тобой издевались, когда ты был еще ребенком?

 – Мне не нужна жалость, – жестко произнес он.

 – А я тебя и не жалею. – Она откинула голову, глядя него темными и горящими глазами. – Но понимание – это тебе придется принять. Это понимание ты можешь получить от той, которая знала и любила тебя всю свою жизнь.

 Словно обессилев, он прижался лбом к ее лбу.

 – Я не знаю, что и сказать тебе…

 – Ничего не говори. Просто будь со мной.

 У нее было слишком мало времени, чтобы насладиться чувством пробуждения в объятиях Люка, и совсем ни минуты, чтобы лениво поваляться вместе в постели. На одно мгновение Роксана прижалась к нему покрепче, слушая объявление по внутренней радиосети о порядке высадки пассажиров на берег. Последний долгий, сонный поцелуй, стоны разочарования, и она встала, натянув плавки Люка и футболку, от которой отказывалась накануне вечером. Одной рукой придерживая плавки на своей тонкой талии, она приоткрыла дверь каюты и осмотрела коридор. Позади, у нее за спиной, хохотал Люк, поэтому она обернулась и бросила на него недовольный взгляд.

 Всклокоченные волосы, пылающее лицо, тяжелые и заспанные глаза. Она выглядела так, как и было на самом деле, подумал Люк, затаив дыхание. Как женщина, которая провела ночь со своим любовником.

 И он был ее любовником. Ее первым. Ее единственным.

 – Все на палубу, Каллахан, – ее голос был по-утреннему хрипловат. – Встречаемся через пятнадцать минут.

 – Ой, ой, ой!

 Придерживая для верности плавки, Роксана метнулась в свою каюту. Ее нельзя было назвать медлительной, и уже менее чем через четверть часа она появилась на палубе Лидо. Пассажиры постепенно собирались в салонах, вокруг их грудились сумки и пакеты, они зевали, болтали и ждали своей очереди покинуть корабль. Каждые несколько минут звучало объявление, приглашавшее к высадке пассажиров с багажными ярлычками определенного цвета. Вначале были красные, синие, белые, желтые ярлычки; потом пришла очередь красных с белыми полосками и белых с зелеными. Роксана пожимала руки, подставляла щеку для поцелуев, обнимаясь на прощание, а толпа постепенно рассеивалась, шум затихал.

 К десяти часам на борту остались только команда и небольшое число пассажиров, возвращавшихся вместе с кораблем в Нью-Йорк. Новые отдыхающие должны были появиться не раньше часа дня. Макс решил воспользоваться временным затишьем и провести репетицию.

 Как хорошо видеть, что Макс снова занят делом, думала Роксана. Он движется чуть-чуть медленнее, чем раньше, но без колебаний и заминок, которые так беспокоили ее.

 Ей казалось, что она держалась просто отлично и во время карточных фокусов, и с веревкой, и в более сложных номерах, ничем не выдав того, что пело у нее в голове и сердце. Воспоминания о том, как Люк бросал ее на кровать, словно вспышки огня, обдавали ее теплом и восторгом, но она старалась строго держать их под контролем. Роксана была довольна, что никто не знал об удивительном повороте в ее судьбе – только они с Люком.

 Но, конечно, любовь слепа.

 Лили вздыхала всякий раз, когда смотрела в их сторону. Ее романтическое сердце обливалось счастливыми слезами. Леклерк ухмылялся. Даже Мышка, большей частью не обращавший внимания на нежные взаимоотношения между мужским и женским полом, – даже Мышка краснел и улыбался.

 Казалось, что только Макс ничего не замечал.

 – Разве это не замечательно? – Опять вздохнула Лили, когда они с Максом, наслаждаясь часом свободного времени, остались одни на полупустынной палубе Лидо. Перед ними стояли чашки с бульоном и травяным чаем.

 – Конечно, конечно. – Он похлопал ее по руке, решив, что Лили говорит о царившей вокруг тишине, освежающем бризе и виде на Монреаль со стороны порта.

 – Это словно сбывается самая главная мечта. – Она поднесла к губам чашку с чаем, на пальцах сверкнули кольца. – Я уже было думала, что это так никогда и не произойдет.

 – Да, это была напряженная неделя, – согласился Макс. И у него почти не было свободного времени, чтобы продолжить свои исследования о философском камне. Может быть, когда они бросят якорь в Сиднее, он сможет отвертеться от роли туриста и провести хоть несколько часов над книгами и записями. Он подбирался все ближе. Он уже мог это почувствовать.

 – Интересно, помогло ли то, что мы на корабле, то есть все живем в одном месте, будто друг у друга в кармане. Они никак не могли больше избегать друг друга.

 – Конечно, нет, – Макс моргнул и нахмурился. – Кто?

 – Рокси и Люк, глупыш, – поставив локти на стол, она мечтательно вздохнула. – Поспорить могу, что сейчас они гуляют по Монреалю, держась за руки.

 – Роксана и Люк? – Это было все, что Макс мог подумать и произнести. – Роксана и Люк?

 – Да, конечно, солнышко мое. А о чем же, ты думал, я говорю? – Она засмеялась, радуясь, как любая женщина, своему превосходству над мужчинами в том, что касается любви и романов. – Разве ты не заметил, как они смотрели друг на друга сегодня утром? Чудеса, что зал не загорелся – столько от них летело искр!

 – От них всегда летели искры. Но они обычно только ссорились.

 – Солнышко, это просто такой ритуал перед сближением.

 Макс подавился чаем.

 – Сближением? – слабым голосом повторил он. – О боже.

 – Макс, милый. – Сбитая с толку и напуганная, Лили сжала обеими руками его ладони и почувствовала, как они дрожат. – Ты ведь не расстроился, ну правда, скажи мне? Они так замечательно подходят друг другу и так сильно влюблены.

 – Ты говоришь, что он… что они… – Он не мог произнести больше ни звука.

 – Я свечу не держала, но утром все на это указывало. Я сказала бы, что между ними что-то произошло. – Ее голос звучал так же безмятежно, но Макс, потрясенный, продолжал смотреть в одну точку. Тогда Лили спросила уже другим тоном: – Макс, ты не сердишься?

 – Нет. Нет, – он покачал головой и встал. Будто в трансе, он подошел к перилам. Его малышка, думал Макс, чувствуя, как кровоточит сердце, словно из него вырвали кусок. Его маленькая девочка. И мальчик, которого он так долго считал своим сыном. Они переросли его. В глазах закипели слезы. – Наверное, я и сам должен был это заметить, – пробормотал он, когда Лили подошла и нежно обняла его.

 Он опять покачал головой. Слезы слабости исчезли. Макс привлек ее ближе.

 – Как ты думаешь, у них будет то, что у нас?

 Она положила голову ему на плечо и улыбнулась.

– Такого ни у кого не может быть, Макс.

* * *

 Тем временем он пришел к ней. Она ждала его. Как сурово Роксана ни внушала себе, что это глупо, но все равно – она волновалась сильнее, чем накануне. Все дело в самоконтроле, предположила она. Накануне, в их первый вечер, она взяла инициативу в свои руки и поэтому была так уверена в происходившем.

 Но сегодня была его очередь.

 Роксана была благодарна Люку, что он не пошел в ее каюту сразу после выступления и дал ей возможность спокойно снять грим и переодеться из блестящего костюма в простой голубой халат. Но это время, проведенное в одиночестве, работало и против нее, и ее сердце теперь забилось громче и быстрее.

 Как прекрасно прошел этот день! Они делали в точности то, что придумывала для них Лили. Бродили по покатым тротуарам Монреаля, прислушивались к американской музыке, доносившейся из открытых дверей магазинов, сидели рядышком за столиком открытого кафе.

 Теперь они опять остались наедине. Букет цветов, которые он купил для нее у уличного торговца, благоухал на столике. Постель была аккуратно разобрана. Пол уплывал у нее из-под ног – корабль разворачивался к югу.

 – Сегодня была хорошая публика. – Ничего более идиотского нельзя было сказать, тотчас же мысленно выругала сама себя Роксана.

 – Доброжелательная. – Он повернул запястье, и в его руке возникла одинокая белая роза. Роксана почувствовала, что ее сердце тает.

 – Спасибо. – Все будет замечательно, подумала она, вдыхая аромат цветка. Теперь она знала, чего ждать; ей не терпелось почувствовать его руки на своей коже и вновь погрузиться в беспамятство. Боль быстро проходит. Несколько неприятных мгновений – небольшая цена за то, чтобы потом очнуться, лежа в его объятиях.

 Люк смог прочитать беспокойство в ее глазах так же ясно, как он мог различить их цвет. Уже не было смысла опять ругать себя за бездумную поспешность предыдущего вечера. По крайней мере, у него хватило ума ничего больше не делать, только лишь обнимать ее весь остаток ночи.

 Он прикоснулся ладонью к ее щеке, и она медленно перевела взгляд с розы на его лицо. Он возблагодарил бога за то, что в ее глазах был не только страх. Он сможет сделать так, чтобы страх исчез. Люк провел рукой перед ее лицом, и она засмеялась, увидев в его пальцах свечу.

 – Ловко.

 – Ты ведь еще ничего и не видела. – Он подошел к столику и поставил на него хрустальный подсвечник, унесенный из ресторана. Аккуратно вставив свечу, Люк щелкнул пальцами. Фитиль зашипел, вспыхнул и загорелся ровным пламенем.

 Немного расслабившись, Роксана улыбнулась.

 – Я могу аплодировать?

 – Еще нет. – Не сводя с нее взгляда, он выключил свет и снял пиджак. – Ты можешь подождать, пока представление не закончится.

 Она бессознательно поднесла руку к горлу.

 – А что, будет еще что-то?

 – Еще много всего. – Он подошел к ней. Наверное, это несправедливо, что за вчерашнюю неосторожность его ждет вознаграждение, а не хорошая порка. Но он сделает так, чтобы она не пожалела об этом. Чтобы они оба не пожалели. Он взял ее руку, ту, что замерла у горла, и прижал пальцы к основанию ладони, к хрупкому запястью, где громко стучал пульс.

 – Я говорил тебе, что существует много разных способов, Роксана. – Все еще держа ее руку, он покрыл быстрыми и легкими поцелуями ее щеки и подбородок. – Но это – как в магии: показать всегда лучше, чем пересказывать. – Он увидел, как опустились ее ресницы, и выхватил розу из безвольных пальцев. – Я больше не сделаю тебе больно.

 Ее глаза опять открылись. В них боролись боязнь и желание.

 – Все в порядке, – прошептала она и протянула ему губы для поцелуя.

 – Верь мне.

 – Я верю.

 – Нет, еще нет. – Он закрыл ее губы своими, медленно отводя голову, пока она не пошатнулась к нему навстречу. – Но ты поверишь, – проговорил он, заключая ее в свои объятия.

 Она приготовилась к яростному нападению. Какая-то часть ее ждала сильных грубых рук, настойчивого и требовательного рта. Но сегодня его губы были мягкими, такими мягкими, соблазнительными, даже успокаивающими, когда они шептали ей слова любви. Роксана смешалась, у нее перехватило дух, а из ее горла вырвался звук удивления, от которого Люк улыбнулся.

 – Я покажу тебе места, где ты никогда не была раньше. – Его язык проскользнул внутрь, играя с ее языком. – Волшебные места.

 У нее не было выбора – только последовать за ним. Ее тело уже парило в воздухе еще до того, как он закончил этот первый, роскошный поцелуй. Оставив ее трепетавшие жадные губы, Люк отправился в восхитительное путешествие по ее сладкой коже, приостановившись у основания шеи, где ее пульс затрепетал под его ртом, как сердечко пойманной птички.

 Обнимавшие его руки ослабли. И он понял, что она – уже его.

 – Я хочу посмотреть на тебя, – прошептал он, незаметно сдвигая халат с ее плеч. – Дай мне посмотреть на тебя.

 Ее красота опалила его сердце. Его кровь вспенилась, как кипящая вода. Но в трепетавшем свете свечи он прикоснулся к ней одними кончиками пальцев, проследив ими выпуклости и изгибы ее тела. Он восхищенно ощущал ее плоть под своими руками, околдованный быстрой дрожью, которой она отвечала на его нежную ласку.

 – Мы раньше поспешили, – наклонив голову, он нежно, очень нежно смочил языком ее саднившие соски. – Может быть, потом мы опять будем спешить. – Выпрямившись и глядя ей в глаза, он зажал влажный сосок между большим и указательным пальцами, легонько пощипывая, чтобы довести ее до беспомощного состояния, колеблющегося между болью и наслаждением. – Но сейчас вся ночь – наша, Роксана. – Он провел пальцем между грудями, по животу, вниз, и с радостью ощутил, как она вздрогнула от наслаждения, когда сквозь мягкий треугольник волос он достиг потайного чувственного бугорка.

 Когда ее глаза покрылись поволокой, дыхание перехватило, а тело содрогнулось от горячего отклика, у Люка даже закружилась голова. Но он только улыбнулся.

 – Я хочу сделать так, чтобы нам обоим было хорошо.

 И он опять приник к ее губам, но теперь ласкал ее тело уже не пальцами, а розой; шелковые лепестки скользнули по ее груди, дразня соски своей благоухающей мягкостью, проследовали по изящным изгибам над талией и бедрами.

 – Скажи мне, что тебе нравится.

 Дыхание тяжело вырвалось из ее губ. Она видела Люка в свете свечи: его грудь теперь была обнажена, хотя она не помнила, когда он успел сбросить рубашку. Роксана почувствовала тяжесть его члена, прижавшегося к ее ноге, и поняла, что он так же обнажен, как и она сама.

 – Я не могу. – Она подняла руку, чтобы прикоснуться к нему сквозь воздух, казавшийся сладким и густым, как сироп. – Только не останавливайся.

 – Это? – Он медленно скользнул вниз, дразня языком шишечку ее груди, потом поймал ее зубами и пососал так жадно, словно он хотел проглотить всю Роксану целиком. Она издала долгий глубокий стон, еще больше возбуждая его.

 Это была одна из самых изысканных пыток. Тянущее, саднящее упоительное наслаждение разливалось по ее телу, пока ей не показалось, что еще немного – и она просто умрет от этого чувства. Он повлек ее на заскрипевшую под ним кровать. Ее кожа трепетала под его руками, пела под терпеливым, ищущим ртом. Когда его язык опустился к ее бедру, Роксана поняла, что отныне нет такой части ее тела, которую он не потребовал бы, и нет ничего, в чем она могла бы ему отказать.

 Она со вздохом открылась для него, и тотчас же успокоительное тепло взорвалось, превратилось в жар, словно в нее проникла комета и принесла с собой огонь, насытивший все ее клетки. Ее крик облегчения перешел в глубокий горловой стон.

 Но он был все так же терпелив, неотступно терпелив, и опять дразнил ее и возбуждал, дожидаясь, пока она опять не сорвется вниз с сияющих вершин.

 Вздохи, стоны и шепот обещаний. Мерцание свечи, слабый лунный свет, тяжелый аромат цветов и страсти. Она запомнила все это, хотя ее тело дрожало и таяло от терпеливого наступления.

 О да, ей было хорошо, в точности как он обещал. Утонченно, невозможно, восхитительно хорошо.

 Он показал ей, что это значит, когда тебя хотят, ласкают и потом медленно берут, словно лодка спускается в тумане вниз по спокойной уснувшей реке.

 Он вошел в нее безупречно, безо всякой боли, по скользкой, горячей и давно ждавшей его дороге. Ее тело гибко приподнялось ему навстречу. Он не знал, что это случится так легко и что он почувствует такую сладкую, восхитительную боль, когда она примет в себя его член. Ритм желаний словно музыка стучал у него в голове.

 – Роксана, – хрипло прошептал он ее имя; Люк пытался сдержать себя, будто сдерживая дикого зверя, – посмотри на меня. Я хочу, чтобы ты посмотрела на меня.

 Ей казалось, что его голос доносится из конца длинного темного туннеля, в котором летает ее тело. Она подняла тяжелые веки и увидела только его. Его глаза были обжигающе синего цвета, словно синяя жаркая точка в самом центре языка пламени.

 – Теперь ты принадлежишь мне. – Он прижался ртом к ее рту, и в глубине ее тела взорвался оргазм. Только мне, подумал Люк и последовал за ней.

 Ей не верилось, что она еще когда-нибудь сможет пошевелиться, но первым ее движением оказалось повернуть голову в поисках его губ. Он ответил невразумительным бормотанием и, откатившись в сторону, лег рядом с ней.

 – Уже лучше, – вздохнула Роксана. Теперь к ней опять вернулась способность дышать. Она потерлась щекой о его грудь и устроилась поудобнее. – Я и не знала, что может быть такое.

 Он тоже раньше не знал. Но Люк почувствовал, что признаться в этом было бы глупо, поэтому лишь молча погладил ее волосы.

 – Тебе не было больно?

 – Нет. Я как будто… – она издала звук, похожий на мурлыканье кошки перед блюдцем со сметаной, – как будто летала до луны! – Она погладила его грудь ладонью. Когда ее пальцы опустились ниже живота, Роксана почувствовала, что его мышцы напряглись. Ага, весело подумала она, усмехаясь сама себе. Не только он имеет над ней власть, но и она – над ним. Этим открытием надо было немедленно воспользоваться.

 – Значит… – Она подняла голову и улыбнулась ему сверху вниз. – Так сколько же всего есть разных способов?

 Он поднял брови.

 – Дай мне всего несколько минут, и я все тебе покажу.

 Опьянев от собственного удовольствия, Роксана перевернулась и села на него сверху.

 – А почему не прямо сейчас? – предложила она и страстно впилась ему в губы.

20

 И Люк, и Роксана с жаром отвергли бы предположение, что они попались в сети заурядного курортного романа. Морской ветер, сияющие закаты и залитые лунным светом палубы могли повлиять на кого угодно, но только не на них. Они оба пришли бы в ужас от самой идеи медового месяца, но если честно определить этот важный период как возможность сосредоточиться на партнере, лучше узнать друг друга и вволю насладиться сексом, то их медовый месяц подходил к своей третьей неделе.

 Не обошлось без открытий. К своему облегчению, Люк выяснил, что он не был ревнивым дураком. Теперь ему даже нравилось, как мужчины поворачивали головы, когда появлялась Роксана. Он мог улыбаться, наблюдая, как она с кем-нибудь флиртует или как флиртуют с ней. Конечно, все дело было в доверии и гордости плюс самую малость нахальства. Она была красивой, и она была его.

 Роксана обнаружила, что под маской грубого, нервного мальчишки, которого она знала почти всю свою жизнь, ее любимый мужчина мог быть мягким и добрым. Впечатление искушенности и внешнее обаяние оказались тонким прикрытием для бушевавших в его душе страстей. К ним примешивались еще обостренная способность верности и сильное желание любви – совсем как у нее самой.

 Они оба могли сосредоточиться друг на друге даже в набитой людьми комнате. Им не надо было ни слов, ни прикосновений – одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что думает другой.

 Может быть, поэтому последний пункт в определении медового месяца выполнялся просто безукоризненно.

 Но в этой феерии дней и ночей они оба соглашались, что им не хватало только одного. У них не было настоящей цели и настоящего дела. Воровская кровь не давала им покоя. Правда, они временно заглушили свое нетерпение, освободив некую миссис Кэссель от ее антикварных украшений с рубинами и маркаситами [26] . Старая ворчунья провела все семь дней на борту «Принцессы Янки» то на что-то жалуясь, то чего-то требуя и превратила жизнь Джека, директора круиза, в сплошной кошмар. Нувели решили, что это вопрос чести – создать для мадам более вескую причину для жалоб и переживаний.

 Но работа оказалась до безобразия простой. Роксане надо было только проскользнуть в каюту миссис Кэссель между двумя своими номерами и найти незапертую шкатулку с драгоценностями в куче полуупакованного багажа. Но, едва бросив взгляд на замок, она решила изменить первоначальный план. Вместо того чтобы вынести шкатулку из каюты и передать Люку, Роксана сама открыла ее с помощью шпильки миссис Кэссель. Когда маркаситы удобно разместились в карманах ее смокинга, она заперла шкатулку, поставила на прежнее место и выскользнула из каюты.

 Как и было запланировано, мимо проходил Люк, направляясь в сторону кормы.

 – Проблемы?

 Роксана улыбнулась.

 – Вовсе нет, – многозначительно приподняв бровь, она похлопала себя по карманам. – Мне просто надо кое-что взять в каюте. – Люк усмехнулся. – Не хочу опоздать к своему выходу.

 Он схватил ее в объятия и поцеловал. Проворные пальцы нырнули в ее карманы и ощупали добычу.

 – У тебя три минуты, Рокс.

 Ей понадобилось меньше половины этого времени, чтобы спрятать добычу в двойном дне своего чемоданчика с макияжем. Роксана успела еще освежить губную помаду, смазанную Люком, и затем вовремя появилась на сцене.

 Все согласились, что это был очень элегантный комплект, в изящной оправе, с неплохими камнями. Но он был добыт без риска, поэтому победе недоставало сладости.

 Нувели, все как один, погибали без настоящей работы.

 – Может быть, нам надо попробовать что-нибудь сделать в каком-нибудь порту? – задумчиво произнесла Роксана. Они с Лили стояли на палубе. Новые пассажиры, севшие в Монреале, постепенно выходили из кают с бесплатными коктейлями в руках и фотоаппаратами наготове. Люк с Мышкой удрали на Олимпийский стадион, чтобы посмотреть, как «Экспо» будет выигрывать у «Доджеров».

 – Может быть. – Лили все время возвращалась мыслями к Максу. В тот день она проснулась еще до рассвета. Макс сидел на узкой кушетке под иллюминатором, вокруг валялись его книги. В пальцах он вертел золотую монетку. Когда она во второй раз выскользнула из руки и упала, Лили увидела выражение боли на его лице. Лили знала: эту боль она никогда не сможет облегчить.

 – Я думаю, Ньюпорт, – продолжала Роксана. – Там полно особняков. Когда «Принцесса» придет туда в следующий раз, мы могли бы, по крайней мере, размять ноги.

 – Ты так похожа на него, – Лили вздохнула и повернулась к ней от поручня. – Если у тебя нет какого-нибудь дела, ты тотчас же пытаешься его придумать. Только так ты чувствуешь себя счастливой.

 – Жизнь слишком коротка, чтобы не получать удовольствия от своей работы. – Ее улыбка была быстрой и плутовской. – Одному богу известно, как я люблю свое дело.

 – А как бы ты поступила, если бы ничего не стало? – Внезапно занервничав, Лили принялась вертеть в пальцах нефритовый кулон, который Макс купил ей в Галифаксе. – Если бы ты больше не смогла ничего делать? Ни в магии, ни в другом?

 – Если бы я проснулась однажды утром, и все это кончилось? И осталась только обычная рутина? – Роксана задумчиво поджала губы, потом рассмеялась. В двадцать один год невозможно поверить, что и к вам когда-нибудь придет старость. – Засунула бы голову в первую же подходящую духовку!

 – Не говори так! – Лили схватила ее руку и сжала так сильно, что Роксана поморщилась от боли. – Никогда не говори так.

 – Дорогая моя, я же только шучу, – глаза Роксаны широко раскрылись от удивления. – Ты же знаешь меня. Люди, которые всю жизнь занимаются одним делом, как мы, забывают: ничто не длится вечно. Не важно, прекрасно идут дела или ужасно, – надо просто подождать, и все переменится.

 – Да, конечно. – Чувствуя себя дурой, Лили отпустила ее руку, но в горле у нее стоял комок. – Не обращай на меня внимания, солнышко. Кажется, я слишком устала.

 Только теперь Роксана внимательно посмотрела на Лили и увидела слабые, едва заметные тени под тщательным макияжем. Удивление сменилось тревогой.

 – С тобой все в порядке? Как ты себя чувствуешь?

 – Прекрасно. – Она слишком долго прожила на сцене, чтобы показать только то, что хотела. – Просто устала. И так глупо – но кажется, я скучаю по дому. Мне уже так давно хочется опять отведать гамбо Леклерка.

 – А-а, я тебя понимаю. – Это так точно отражало и ее собственные чувства, что Роксана улыбнулась и расслабилась. – Здесь прекрасная кухня, но через несколько недель согласен отдать сотню долларов за чизбургер и жареную картошку… И десять раз на дню мечтаешь никого не видеть и ни с кем не разговаривать.

 Нужно немедленно уйти и побыть одной, поняла Лили, пока она не выдала все свои страхи и переживания.

 – Знаешь, смоюсь-ка я отсюда. – Подмигнув, она поцеловала Роксану в щеку. – На часок запрусь в каюте, сделаю маску для лица, ванночку для ног и прочитаю еще одну главу из моего романа.

 – О-о! Ты так это расписываешь, что я прямо завидую.

 – Знаешь что? Прикрой меня на часок, а потом я прикрою тебя.

 – Договорились. Если кто-нибудь будет спрашивать, я скажу, что ты пришиваешь на свой костюм оторвавшиеся блестки.

 – Отлично. – И она поспешила прочь, чтобы быстрее оказаться за запертыми дверьми и только потом позволить себе разрыдаться и вволю наплакаться.

 Оставшись одна, Роксана окинула взглядом палубу. Новые лица, подумала она, новые судьбы. Ей всегда нравилось разнообразие. Но все-таки сейчас ей хотелось, чтобы Люк был рядом с ней, а не прихлебывал пиво на берегу и честил судей сразу на двух языках. С ним все было интересней: рассматривать новых пассажиров, придумывать им имена и истории.

 К тому времени Роксана уже поняла, что значит работать в десятом или двенадцатом круизе, и все больше склонялась к мысли, что час в одиночестве, с маской на лице и романом в руках – не такое уж и плохое дело.

 Но она повернулась с улыбкой «а-ля «Принцесса Янки» на устах, когда кто-то окликнул ее по имени. Улыбка на мгновение дрогнула, но удержалась на месте. В конце концов, Роксана была профессионалом.

 – Сэм. Как тесен мир.

 – Разве?

 Казалось, что он сошел с рекламы одежды для круизов из «Джентльмена Квотерли». Темно-желтые брюки с заглаженными складками, такими острыми, что о них можно было порезаться, как о лезвие ножа. Рубашка из «мятого коттона» – они стоят черт знает сколько, и все из-за этого якобы небрежного вида. На ногах – «доксайдеры» без носков, рука обвита вокруг гибкой холеной блондинки. На ней были пышные шелковые брюки ярко-голубого цвета, в тон глазам, и мягкая драпированная блуза того же оттенка. На Роксану произвела гораздо большее впечатление простая нитка крупных жемчужин с сапфировым кулоном в центре. Сапфир был размером с большой палец Мышки.

 – Джастин, дорогая, познакомься с моей очень давней знакомой. Роксана Нувель. Роксана, это моя жена, Джастин Спринг Уайатт.

 – Как приятно. – Джастин мило улыбнулась, но ее глаза остались безучастными. Она быстро и крепко пожала Роксане руку, словно действительно была рада с ней познакомиться.

 Идеальная жена для политика, подумала Роксана.

 – Очень приятно.

 Ага, у нее были еще и серьги. Два каплевидных камня цвета индиго, над ними – великолепный жемчуг.

 – Я удивился, увидев тебя на палубе, – начал Сэм. – И вдвойне удивлен тому, что ты в экипаже. – Его взгляд переместился ниже, на значок с именем у нее на груди, задержался, опять поднялся вверх, к ее лицу. – Ты что же, бросила свою магию?

 – Нет, отнюдь. Мы будем выступать на борту еще несколько недель.

 – Великолепно. – Он, конечно же, это знал, он все разузнал заранее и не смог отказать себе в удовольствии провести неделю вместе с Нувелями. – Джастин, Роксана – вполне самостоятельная волшебница.

 – Удивительно. – Ее губы приоткрылись в улыбке, обнажив ряд безупречных зубов. – Вы выступаете на представлениях для детей?

 – Пока нет. – Роксана взяла коктейль с подноса проходившего мимо официанта. – Вы впервые на борту «Принцессы Янки»?

 – На этом корабле – да. Но я всегда очень любила круизы. Была на Карибских островах, по Средиземному морю – и тому подобное. – Она рассеянно подняла узкую белую руку, чтобы поиграть со своим кулоном. Окружавшие сапфир бриллианты вспыхнули маленькими искрящимися огоньками, отчего у Роксаны забурлила кровь. Это было похоже на сексуальное возбуждение – как от долгого, влажного, неторопливого поцелуя.

 – Как чудно. – Ей понадобилось почти все ее самообладание, чтобы не облизнуться. – Надеюсь, что этот круиз вам тоже понравится.

 – Уверена. – Сапфир подмигнул, как лукавый глаз. – Я так обрадовалась, когда Сэм предложил поехать в этот круиз во время нашего медового месяца.

 – О-о, так вы молодожены! – Зная, что это чисто женская реакция, и считая ее неопасной, Роксана опустила глаза на обручальное кольцо Джастин. Да, подумала она, изумруд в десять карат, ограненный под кольцо для помолвки, и симпатичное платиновое колечко с цепочкой бриллиантов – для свадьбы. Она пожалела, что у нее нет с собой лупы. – Ах, какая прелесть. Поздравляю, Сэм.

 – Спасибо. Я буду рад вновь увидеть твою семью и, конечно, Люка.

 – Еще увидишь. Было приятно познакомиться с вами, Джастин. Счастливого плавания.

 Она улыбнулась и пошла прочь. Наконец-то они нашли подходящую цель.

 Люк воспользовался перерывом, чтобы прожариться и прогнать свою усталость в сауне на нижней палубе. Он сомневался, что спал больше пяти часов в сутки с того самого вечера, как Роксана вошла в его каюту в шелковом платье цвета слоновой кости и с горячей решимостью в крови.

 Нет, он не жаловался, но сауна ему не помешала бы. По меньшей мере, теперь у него было несколько свободных минут, чтобы прочистить мозги и обдумать все то, что рассказала Роксана, выследив и поймав его сегодня после полудня.

 Мистер и миссис Сэмюэл Уайатт.

 Надо же – из всех круизов по всем портам и морям мира, с недовольной гримасой подумал он. Ладно, черт побери, всю следующую неделю им никуда друг от друга не деться. Но он не был уверен, что разделяет энтузиазм Роксаны насчет камешков невесты.

 Нет, это он должен был обдумать медленно и внимательно, просчитав все «за» и «против».

 Деревянная дверь сауны скрипнула, и Люк открыл один глаз. Потом опять закрыл и остался сидеть неподвижно, прислонившись спиной к стене, на бедра небрежно накинуто белое полотенце.

 – Слышал, что ты объявился на борту, Уайатт.

 – А ты все вытаскиваешь кроликов из жопы, чтобы заработать на жизнь? – Сэм сел на скамью ниже Люка. Ему понадобилось лишь несколько обходных вопросов, чтобы выяснить, где Люк мог проводить свой свободный час. – И пляшешь под дудочку старика?

 – А ты случайно не научился снимать колоду одной рукой?

 – Я уже давно оставил эти игры.

 Люк только улыбнулся.

 – Да? Значит, не научился. У тебя всегда были дырявые руки – ни на что не годились, кроме как лупить маленьких девчонок.

 – А ты злопамятный. – Сэм поудобнее облокотился на лавку.

 Прошедшие годы благотворно отразились на нем. Он серьезно занялся своим физическим обликом, и его тело отражало результаты ежедневных занятий с личным тренером. Он использовал свое положение, а теперь и деньги своей жены, чтобы стричься у лучших парикмахеров-дизайнеров, регулярно делать маникюр, маски и массажи для лица. Он выглядел настоящим героем-победителем – молодым и привлекательным, но уже довольно значительным человеком. Теперь он был богат, и жизнь стала еще слаще.

 – Странно, – продолжал он, – а Роксана вела себя иначе. Она была весьма… гм, дружелюбна.

 При этих словах Люк почувствовал отнюдь не ярость, как могло бы быть раньше. Нет, это было только искреннее удивление.

 – Парень, да она тебя пережевала бы и выплюнула!

 – В самом деле? – Руки Сэма на обжигающем дереве напряглись. Была только одна вещь, которую не смогли купить ни деньги, ни положение – чувство юмора там, где касалось его самого. – Думаю, что она может найти меня более подходящим ей по стилю, чем тебе кажется. Такая женщина, как Роксана, скорее оценит человека с положением, чем того, кто так и не научился смягчать острые углы! Ты все такой же неудачник, Каллахан.

 – Я все такой же… и во многом другом. – Люк открыл глаза и, наклонив голову, изучающе посмотрел на лицо Сэма. – Они хорошо поработали с твоим носом. Теперь никто и не знает, что он когда-то был сломан. – Он лениво потянулся и спрыгнул вниз. – Кроме меня, конечно. Ладно, пока.

 За Люком уже захлопнулась дверь, а Сэм все сжимал и разжимал кулаки. Оказывается, старому приятелю нужен урок построже. Наверное, надо дать телеграмму Коббу, думал Сэм, заставляя расслабиться подергивавшиеся от ярости мышцы. Пришло время нажать покрепче.

 Он разжал кулак и посмотрел на свою гладкую ладонь, где были видны глубокие следы наманикюренных ногтей.

 И намного крепче, решил он.

* * *

 – Говорю вам, это отличный вариант. – Роксана хмуро переводила взгляд с одного на другого. Собрание, устроенное в каюте Макса между выступлениями, шло совсем не по ее плану. – У любой женщины, которая носит драгоценности вот так, просто днем, их должно быть полным-полно. И любая женщина, которая вышла за такого мерзавца, как Сэм, уже заслужила, чтобы их украли.

 – Допустим, что это так. – Макс сжал пальцы, стараясь сосредоточиться на ее словах. – Но опасно красть у тех, кого мы знаем и кто знает нас, особенно в такой сложной ситуации, как эта.

 – Мы можем сделать это, – настаивала она. – Леклерк, если я добуду для тебя фотографии и подробное описание самых лучших вещиц, сколько времени понадобится твоим друзьям, чтобы сделать копии?

 – Неделя, может быть, две.

 Она чуть не зарычала.

 – А если срочно?

 Он задумался.

 – Если мы их подсластим, то четыре или пять дней. Но, конечно, это без пересылки.

 – Для этого существует «Федеральный Экспресс». Мы обратимся туда. – Она вновь бросилась к отцу: – В последний их вечер на борту. Пока Джастин доберется домой и заметит разницу, мы уже будем вне подозрений. – Она с нетерпением ждала ответа. – Папа!

 – Что? – Он отпрянул, в страхе пытаясь нащупать ускользнувшую нить разговора. – У нас мало времени, чтобы все хорошо спланировать.

 Но как он мог что-то планировать, если ему насилу удавалось просто думать? У него под рубашкой выступил холодный пот. Они все смотрели на него, не сводили с него глаз. И в их взглядах он видел немой вопрос.

 – Ответ отрицательный, – резко бросил он, вставая. Он хотел, чтобы они ушли, ушли все; он не мог больше выдержать этого выражения жалости и удивления на их лицах. – Разговор окончен.

 – Но…

 – Окончен! – заорал он, отчего Роксана заморгала, а Лили прикусила нижнюю губу. – Я пока что здесь главный, юная леди! Если мне понадобятся твои предложения и советы, я сам тебя спрошу. До тех пор делай то, что тебе говорят. Понятно?

 – Вполне. – Гордость не позволила ей склонить головы, но в глазах были потрясение и боль. Он никогда не кричал на нее раньше. Никогда. Они ссорились, конечно, но всегда между ними оставались любовь и уважение. Сейчас же она разглядела в лице своего отца настоящую ярость. – Если вы позволите, то я пойду пройдусь перед выступлением.

 Люк медленно встал, когда за ней захлопнулась дверь.

 – Я должен согласиться с твоими причинами отказа от этого дела, Макс, но тебе не кажется, что ты обошелся с ней немного жестоко?

 Макс резко повернулся к нему, разъярившись, как дикий зверь.

 – Не думаю, что нуждаюсь в твоем мнении, как мне обращаться со своим собственным ребенком! Ты можешь спать с ней, но отец у нее – я! Моя щедрость по отношению к тебе в течение всех этих лет еще не значит, что у тебя есть право вмешиваться в наши семейные дела.

 – Макс! – Лили бросилась вперед, чтобы удержать Люка за руку, но тот уже тряс головой.

 – Все в порядке, Лили. Кажется, я тоже лучше пойду пройдусь.

 Море искрилось от света звезд. Крепко схватившись руками за поручень, Роксана смотрела прямо перед собой. Где-то в глубине черепа билась мучительная боль – прямое последствие сдерживаемых слез. Нет, она не будет хныкать, как ребенок, от того, что ее выругал отец.

 Услышав шаги у себя за спиной, она обернулась. Но это был не Люк, как она надеялась. Это был Сэм.

 – Очаровательно, – сказал он и поймал легкие концы ее распущенных волос. – Прекрасная женщина в свете звезд на фоне моря.

 – Потерял свою жену? – Она нарочито заглянула ему за спину, потом подняла брови. – Кажется, я нигде ее не вижу.

 – Джастин не из тех женщин, которые любят сидеть у мужа в кармане. – Он сделал шаг вперед и опустил обе руки на поручень, заперев Роксану между ними. Его пронзила быстрая похотливая дрожь. Она была красива и принадлежала кому-то другому. Для Сэма этого было достаточно, чтобы захотеть ею обладать. – Она привлекательная, умная, богатая и не без амбиций. Через несколько лет она станет отличной хозяйкой в Вашингтоне.

 – Как же ты, должно быть, очаровал ее всеми этими романтическими комплиментами.

 – Некоторые женщины предпочитают прямой подход. – Он наклонился к ней, но был вынужден остановиться, когда Роксана быстро подняла руку, толкнув его в грудь.

 – Я не твоя жена, Сэм, но меня тоже устраивает прямой подход. Как насчет вот этого? Я считаю тебя отвратительным, напыщенным и видным насквозь типом. Нечто вроде дохлого скунса на обочине дороги. – Все это было сказано самым приятным тоном и с самой обворожительной улыбкой. – А теперь вали-ка лучше отсюда, пока я не сказала тебе что-нибудь обидное.

 – Ты пожалеешь об этом. – Его голос тоже звучал обманчиво мягко, чтобы не привлекать внимания гулявших поблизости пассажиров. Но глаза казались ледяными. – Очень-очень сильно пожалеешь.

 – Не понимаю, почему. Наоборот, я получила огромное удовольствие. – Ее глаза были так же холодны, как и его, но в глубине их тлел угрожающий огонек. – Теперь, пожалуйста, уйди с дороги.

 Бешенство заставило его забыть о сдержанности. Схватив Роксану за руку, Сэм толкнул ее обратно.

 – Я с тобой еще не закончил.

 – Думаю… – Оборвав начатую фразу, она толкнула Сэма в сторону и быстро стала между ним и налетевшим, как коршун, Люком. – Не надо, – выдохнула Роксана сквозь сжатые зубы, вцепившись пальцами в лацканы смокинга Люка.

 – Иди в каюту, Роксана. – Смотря поверх ее головы, он не сводил взгляда с Сэма. Если бы взглядом можно было убивать, то Сэм уже умер бы мучительной смертью.

 – Нет. – В его глазах Роксана увидела убийство. Если она отойдет, промелькнуло у нее в голове, то, похоже, Сэм кончит свой жизненный путь за бортом. Хоть эта картина и была чертовски привлекательной, Роксана не могла допустить, чтобы Люк нес за нее ответственность. – Через несколько минут нам выступать. Ты не сможешь сделать то, что должен, если разобьешь руку о его морду. – Она злобно посмотрела через плечо: – Убирайся к черту отсюда, или клянусь, что я сейчас его отпущу!

 – Хорошо. Мне не к чему устраивать здесь сцены. В другой раз, – он кивнул Люку, – и в другом месте.

 Роксана так и стояла, вцепившись в смокинг, пока не увидела, что Сэм ушел с палубы.

 – Черт тебя побери, – прошипела она.

 – Меня? – Его ярость все еще кипела, как вода у них в кильватере, но он мог только таращиться на нее и повторять: – Черт меня побери?

 – Да. Ты хоть понимаешь, что ты чуть было не натворил? – Вся злость и разочарование, которые она пережила с той минуты, как выбежала, хлопнув дверью, из каюты своего отца, выплеснулись теперь наружу и обрушились прямо на Люка. – Как мы объясняли бы Джеку или даже капитану, почему ты избил пассажира и выбросил его бесчувственное тело за борт?

 – Он лез к тебе. Черт побери, когда я вышел на палубу, он совсем прижал тебя к перилам. Ты что же, думаешь, что я мог стоять и смотреть, как он так с тобой обращается?

 – А кто ты такой, сэр Каллахан? Мой белый рыцарь? Знаешь, что я скажу тебе, приятель. – Она ткнула его пальцем в грудь. – Со своими драконами я сама сумею разобраться. Я не какая-нибудь слабая плакса, которой нужны спасатели. – Она опять ткнула в него, чуть ли не оцарапав до крови. – Я сама смогу справиться. Понял?

 – Ага. Понял. – И, решив, что он действительно понял, Люк дернул ее к себе, покрывая грубыми поцелуями, пока ее приглушенные протесты не стихли и она не обняла его крепко-крепко.

 – Извини. – Отвернувшись, она уткнулась лицом в его плечо. – Это не имеет никакого отношения ни к этому придурку, ни к тебе.

 – Я знаю. – Он поцеловал ее волосы. Люк тоже чувствовал ожог от кнута, поднятого Максом, и это было намного больнее, чем любые удары ремня Ала Кобба.

 – Он обидел меня. – Ее голос внезапно стал таким тонким, что она сжала губы и попыталась придать ему больше твердости. – Он никогда раньше не обижал меня так. И дело не в работе, Люк. Дело было не в…

 – Я знаю, – опять повторил он. – Не могу это объяснить, Рокс, но, возможно, он думал о чем-то другом, возможно, он плохо себя чувствует. Может быть дюжина разных причин. Он никогда раньше так не нападал на тебя. Не держи на него зла.

 – Ты прав. – Она вздохнула и отстранилась. – Я приняла это слишком близко к сердцу. – Она подняла руку и нежно погладила его по щеке. – И выплеснула все это на тебя, когда ты был таким славным парнишей. Ты отлупил бы его из-за меня, а, малыш?

 Он с облегчением усмехнулся, довольный, что она пришла в себя и уже в состоянии опять подтрунивать над ним.

 – Спросишь тоже, куколка! Да я стер бы его в порошок!

 Она поежилась и подставила ему губы.

 – О, как я люблю, когда меня целуют суровые ребята!

– Тогда вот это должно тебе понравиться.

* * *

 Этот покрытый ковром коридор от его каюты до каюты Люка оказался для Макса одним из самых сложных переходов в жизни. Он знал, что его дочь там, с человеком, которого он всегда считал своим сыном. Он поднял руку, чтобы постучаться, потом снова опустил. Сегодня весь день его пальцы ломило от глубокой, спрятавшейся в костях боли. И он с силой ударил их о дверь, словно чтобы наказать самого себя.

 Люк открыл дверь. Он тотчас же смешался от неожиданности и неловкости. Его замешательство выразилось в вежливом оцепенении.

 – Макс? Тебе что-то нужно?

 – Я хотел бы войти, если ты не возражаешь.

 Люк заколебался. По крайней мере, слава богу, что они с Роксаной были еще одеты.

 – Конечно. Выпьешь что-нибудь?

 – Нет, не надо. Спасибо. – Он перешагнул через порог и остановился с жалким видом, глядя на свою дочь. – Роксана.

 – Папа.

 Они постояли так еще мгновение, замерев, как в углах треугольника. Они втроем всегда были так близки, они столько пережили вместе. Макс понял, что все заготовленные им заранее речи улетучились из головы, будто дым.

 – Извини меня, Рокси. – Это было все, что он мог подумать или сказать. – У меня нет оправдания.

 Ее плечи расслабились.

 – Все в порядке. – Ради него она могла забыть даже о своей гордости. Так она и сделала, протянув руки и подбежав к нему через комнату. – Сама виновата, что слишком приставала к тебе.

 – Нет, – униженный таким легким прощением, он поднес обе ее руки к своим губам, – ты защищала свою точку зрения, ты абсолютно правильно себя вела. Я был несправедлив… или что-то в этом роде. – Его улыбка дрогнула, когда он опять поднял на нее глаза. – Если это может служить утешением, то впервые за почти двадцать лет Лили кричала на меня и даже употребляла разные слова…

 – Да? И какие же?

 – Мне кажется, там был «дурак».

 Роксана покачала головой.

 – Мне придется научить ее каким-нибудь словечкам покрепче. – Она поцеловала его и опять улыбнулась. – Ты помиришься с ней?

 – Наверное, у меня это лучше получится, если я сперва помирюсь с тобой.

 – Ну, ты уже помирился.

 – И с тобой, – пробормотал Макс, поворачиваясь к Люку.

 – Понятно. – Хотя ей ничего не было понятно, но Роксана уловила, что должна сделать. – Ну, тогда хорошо, пойду-ка я к Лили и подготовлю ее. – Она прикоснулась к руке Люка, проходя мимо него, и оставила их одних.

 – Я должен что-то сказать тебе. – Макс поднял руки в редком для него беспомощном жесте. – Наверное, я все-таки что-нибудь выпью.

 – Конечно. – Люк вытащил из нижнего ящика тумбочки небольшую бутылочку бренди и открыл ее. – Боюсь, что у меня нет бокалов.

 – Обойдемся, если ты не против.

 Кивнув, Люк налил с три пальца бренди в обычные стаканы.

 – Ты хочешь поговорить обо мне и Роксане, – начал он. – Я уже думал, почему ты не захотел обсудить это раньше.

 – Тяжело признаваться, но я не знал как. То, что я сказал сегодня…

 – Ты поспорил с Рокс, – перебил его Люк, – не со мной.

 – Люк. – Макс положил ладонь ему на руку. В его глазах были любовь и раскаяние. – Не захлопывай дверь передо мной. Я был зол, но злость, в отличие от известного мнения, не всегда высказывает правду. Я хотел сделать тебе больно, потому что мне самому было больно. Мне стыдно за себя.

 – Забудь об этом. – Смутившись, Люк отставил стакан с бренди и встал. – У тебя просто было плохое настроение, вот и все.

 – И ты считаешь, что то, что я сказал, будучи в плохом настроении, пересиливает все, что я говорил и делал все эти годы?

 Люк посмотрел на него, и это снова были глаза того дикого, отчаянного мальчишки.

 – Ты дал мне все, что у меня есть. Ты ничего больше мне не должен.

 – Жаль, что люди не понимают, какой властью обладают слова. Тогда они больше уважали бы их. Роксане легче простить, потому что она никогда не сомневалась в моей любви. Я надеялся, что у тебя тоже не будет повода в ней сомневаться. – Даже не пригубив, Макс тоже поставил свой стакан рядом со стаканом Люка. – Ты – наш с Лили сын, которого мы так и не смогли родить. Можешь ли ты понять, что иногда я на долгое время забывал, что ты родился не от меня? А когда вспоминал, то это не имело никакого значения.

 Целое мгновение Люк молчал – он просто не мог ничего сказать. Потом он опустился на край кровати.

 – Да. Потому что было время, когда я и сам почти забывал.

 – И может быть, потому, что линии ваших жизней переплелись в моем сердце, мне было трудно, очень трудно принять то, что происходит между тобой и моей дочерью.

 Люк коротко усмехнулся.

 – Да, я тоже напереживался, да так, что чуть было не отправил ее. – Он поднял голову. – Я не мог отправить ее, отказаться от нее, Макс. Даже ради тебя.

 – Она не ушла бы. – Он знал обоих своих детей. Он положил руку Люку на плечо и сжал его, хоть пальцы и пронзила боль. – Это бесплатный урок, – пробормотал Макс и увидел, как Люк улыбается. – У любви и магии есть очень много общего. От них душа становится богаче, а сердце – счастливее. И они обе требуют постоянных и настойчивых тренировок.

 – Запомню.

 – Так что смотри. – Макс направился к двери, но остановился, так как ему в голову пришла еще одна мысль. – Я бы хотел иметь внуков, – проговорил он, а у Люка от изумления открылся рот. – Очень хотел бы.

21

 Сэм был вполне доволен тем, как развивались его планы. Он был всеми уважаемым членом общества, заметной в Вашингтоне силой. Как правая рука сенатора, он имел свой собственный офис, скромно обставленный бастион мужественности с кожаными креслами и нейтрального цвета обоями. У него был и свой собственный секретарь, сообразительный политик-ветеран, который точно знал, какой номер надо набрать, чтобы раскопать нужную информацию.

 Хоть Сэм предпочел бы иметь яркую иномарку, но он смотрел в будущее и ездил на «Крайслере». Среди обывателей все чаще и чаще раздавались голоса, что американцы должны покупать все американское. А Сэм собирался стать любимым сыном Америки.

 По своему расписанию, через шесть лет Сэм должен был безо всяких проблем занять кресло сенатора. Вся подготовка уже была проведена. Годы самоотверженной работы на благо общества, знакомства в Вашингтоне среди бизнесменов и даже на улицах.

 Уверенный в своих преимуществах, Сэм чуть было не рискнул на последних выборах. Но победило терпение. Он знал, что сейчас его молодость могла сыграть против него и многие сострадательные сердца отнеслись бы к его поступку, как к предательству старого пердуна Бушфилда.

 Так что он выжидал и готовился, бесстрастно ожидая прихода девяностых. Он ухаживал и женился на Джастин Спринг, богатой наследнице владельца супермаркетов, с холеным телом и безупречным бельем. Она возглавляла все важные благотворительные общества, могла распланировать обед на пятьдесят персон, даже не моргнув глазом; к тому же у нее было одно дополнительное преимущество – она была очень фотогенична.

 Когда Сэм надел кольцо ей на палец, он понимал, что сделал еще один важный шаг. Американский народ предпочитал, чтобы его вожди были женаты. Если все правильно рассчитать, то он вступит в борьбу за сенаторское кресло уже в качестве любящего отца одного ребенка, а цветущая и благоухающая Джастин будет как раз беременна вторым и последним.

 Он мечтал, что станет похож на Кеннеди – не в политике, конечно. Шли годы Рейгана. Но – своей молодостью, обаянием, хорошенькой женой и юным, очаровательным семейством.

 Все должно было сработать, потому что он знал, как играть в эту игру. Сэм карабкался по лестнице, ведущей вверх, в Овальный кабинет, медленными, рассчитанными шагами и уже преодолел половину пути.

 Только одна мелкая неудача, как заноза, раздражала Сэма. Нувели. Только здесь концы не сходились с концами, только здесь остались опасные вопросы и ответы. Он хотел отомстить им по личным причинам, но должен был это сделать из сугубо профессиональных интересов. Для него и его карьеры было важным, чтобы они превратились в слабых, раздавленных людей и чтобы никто не принял всерьез всю ту злобную правду, которую они могли захотеть рассказать.

 У него было достаточно времени, чтобы понаблюдать их вблизи во время круиза. Теперь, уютно расположившись в роскошном Дворце Хелмсли в Нью-Йорке в ожидании праздников и торжеств по случаю столетия статуи Свободы, он мог спокойно обдумать свои впечатления.

 Старик выглядел усталым. Сэм вспомнил быстрые, словно молния, движения его рук всего десять лет назад и решил, что Макс теряет свою сноровку. Интересным было и то, что стареюший маг проводил так много времени в поисках какого-то таинственного камня.

 Сэм написал на элегантной гостиничной бумаге «философский камень» и лениво обвел кружочком. Возможно, он поручит кому-нибудь из своих людей разузнать, что это за диво.

 Была там и Лили, такая же прилипчивая и грудастая, как раньше. И такая же наивная, подумал Сэм, оскалив зубы в улыбке. Он постарался как-то однажды поболтать с ней на палубе, так вот, когда он уходил, Лили хлопала его по руке и говорила, как она рада, что он употребил свою жизнь на что-то полезное.

 И Роксана. Ах, Роксана. Если магия вообще существует, то здесь без нее точно не обошлось. Какое заклинание превратило худую лохматую девчонку в сногсшибательную женщину? Жалко, что у него не было возможности предпринять кое-какие шаги в этом направлении до женитьбы на Джастин. Он с удовольствием соблазнил бы ее и оттрахал разными способами, которые бы шокировали и оскорбили его хорошенькую, но вялую и равнодушную жену.

 Но каким заманчивым ни казался бы этот план, здесь Сэм должен был вести себя крайне осторожно. Инцидент на корабле чуть не стал причиной сцены, которую общественный деятель – женатый общественный деятель – едва ли мог себе позволить.

 Эти мысли напомнили ему о Люке. Вечно этот Люк. Он был ключом к семье Нувель. Сэм мог забыть о Мышке и Леклерке так же равнодушно, как он забыл бы о слугах. Они ничего не значили. Но Люк был как чека в колесе. Раздавить его – значило пробить трещину в стене Нувелей, которую, возможно, они уже никогда не смогут залатать.

 Это стало бы еще такой сладкой, его личной победой.

 Интрига с Коббом развивалась не совсем так, как надеялся Сэм. Ему понадобились годы после того, как он уехал из Нового Орлеана, чтобы достичь положения, при котором он мог себе позволить нанять детективов и разузнать все о происхождении Люка.

 Поиски семьи Люка стоили денег, и больших денег, но Сэм считал, что, во-первых, это было капиталовложением в будущее, во-вторых, платой за прошлое. То, что сыщики смогли обнаружить наркоманку и шлюху, которая была матерью Люка, можно назвать просто везением. Но Кобб, Кобб стал для Сэма настоящим подарком судьбы.

 Сэм закрыл глаза, и воспоминания перенесли его из элегантного номера Хелмсли в промозглый портовый бар.

 Там воняло рыбой и мочой, а еще дешевым виски и табаком, которые потребляли хозяева бара. Из глубины комнаты доносился сердитый стук бильярдных шаров, а игроки, сгрудившиеся вокруг стола, бросали на него угрюмые взгляды и натирали мелом свои кии.

 В конце стойки бара сидела одинокая шлюха с жадными глазами и в ожидании какого-нибудь клиента прикладывалась к «Четырем розам». Ее взгляд скользнул по Сэму, когда он сел в уголке, тупо задержался на нем на мгновение, затем она отвернулась.

 Он выбрал место в тени. Шляпа низко надвинута на глаза, мешковатое пальто скрывало даже его фигуру. В баре было довольно холодно, в окна бил зимний ветер с дождем и снегом. Но Сэм почувствовал, как от предвкушения встречи у него на коже выступил липкий горячий пот.

 Он увидел, как вошел Кобб. Остановился, поправил свой ремень с тяжелой пряжкой, потом оглядел комнату. Заметив человека в углу, он кивнул и направился к стойке с нарочитой, как решил Сэм, небрежностью. Со стаканом виски в руках Кобб подошел к столу.

 – У тебя есть ко мне дело? – грубо спросил он и только потом отхлебнул из стакана.

 – У меня есть деловое предложение.

 Кобб пожал своими массивными плечами и принял скучающий вид.

 – Ну?

 – Похоже, что у нас есть общий знакомый. – К своему виски Сэм даже не прикоснулся. Он заметил со слабым отвращением, что стакан был далеко не слишком чистым. – Люк Каллахан.

 В глазах Кобба блеснуло удивление, и он прищурился.

 – Не могу даже сказать, знаю ли я такого.

 – Давай не будем усложнять простые вещи. Ты уже много лет трахаешь мать Каллахана во все дыры. Ты жил с ними, когда он был еще мальчишкой – нечто вроде неофициального приемного отца. В то время ты занимался каким-то примитивным сводничеством и еще сунул нос в порнографию – специализируясь на детях и подростках.

 Лицо Кобба налилось кровью, так что ярко проступила сеть пунцовых лопнувших капилляров.

 – Не знаю, что тебе рассказал этот неблагодарный говнюк, но я хорошо обращался с ним. Кормил его, разве не так? Показал ему, что к чему.

 – Ты оставил на нем свою метку, Кобб. Я сам ее видел. – Сэм усмехнулся, и Кобб заметил блеск зубов.

 – Пацану нужна была дисциплина. – От волнения виски заурчало в желудке у Кобба, и он быстро глотнул еще. – Я видел его по телевизору. Большая шишка. Что-то не припомню, чтобы он отблагодарил нас со старухой за все те годы, когда мы с ним возились.

 Сэм услышал в точности то, что он и надеялся услышать: обиду, горечь и зависть.

 – Ты думаешь, он тебе что-то должен?

 – Черт его подери, конечно, он должен! – Кобб наклонился вперед, но сквозь дым и мрачные тени уловил только смутные очертания лица Сэма. – И если он послал тебя сюда, чтобы посадить меня на цепь…

 – Меня никто не посылал. Каллахан мне тоже должен. Ты можешь быть мне полезен. – Сэм сунул руку в карман и достал конверт. Быстро окинув взглядом комнату, Кобб выхватил его из руки Сэма. Его большой палец пробежал по срезу двадцати пяти потертых двадцаток.

 – Что ты за это хочешь?

 – Удовлетворения. Вот что ты должен будешь сделать.

 Так Сэм послал своего пса в Новый Орлеан.

 Но шантаж оказался не настолько эффективным, как он рассчитывал, размышлял Сэм. Люк выплачивал тридцать-сорок тысяч в год без возражений. Так как Сэм точно знал, какие доходы Люк указывал в своих декларациях, пришло время закрутить гайки и приблизиться к крайнему пределу. Когда Люк вернется в Новый Орлеан, там его будет ждать обыкновенная почтовая открытка. Но на этот раз он увидит в ней десять тысяч.

 Сэм подсчитал, что за несколько месяцев эти немногословные открытки полностью разорят Люка. Очень скоро ему нечем будет заплатить.

 Открытка привела его в ярость. Люк смял в кулаке белый прямоугольник и швырнул его через комнату. Он ощутил ужас.

 Десять тысяч долларов. Дело было не в деньгах. У него было достаточно денег, и он легко мог добыть еще большую сумму. Дело было в том, что Люк понял: Кобб не просто не собирался исчезать из его жизни, но он еще становился все жаднее и жаднее.

 В следующий раз это может быть двадцать тысяч или даже тридцать.

 Пусть этот мудак идет в газеты, подумал Люк. Бульварная пресса может упиваться сколько влезет.

 «ТАИНСТВЕННОЕ ДЕТСТВО МАГИСТРА МАГИИ».

 Ну, и что?

 «ВЕЛИКИЙ ФОКУСНИК НАЧИНАЛ С ПРОСТИТУЦИИ». Насрать!

 «УРОДЛИВЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК НУВЕЛЕЙ – связь мага со своим учителем и с дочерью своего учителя».

 О боже! Люк сжал руками голову и попытался задуматься. Он имел право на свою жизнь, будь оно все проклято. На жизнь, которую он складывал кусочек за кусочком с тех пор, как удрал из той пропитанной джином квартиры, крича от боли в спине и ужаса незнания, что они могли с ним сделать, пока он лежал без чувств.

 Он не хотел, не мог перенести, чтобы то, от чего он тогда сбежал, восстало из праха и обдало его грязью с головы до ног. Он не хотел увидеть зловонные следы этой грязи на своих единственных любимых людях. Но все же… Но все же какая-то часть его словно умирала каждый раз, когда он отвечал на очередную открытку, как хорошо тренированная обезьянка.

 Оставался только один выход, который он до сих пор не рассматривал. Люк взял в руки чашку, внимательно разглядывая тонкий рисунок фиалок на светло-кремовом фарфоре. Он мечтал, конечно же, об этом выходе, но никогда еще не рассматривал его всерьез.

 Он мог полететь в Мэн и выманить Кобба из его норы. Потом он мог сделать то, о чем страстно мечтал всякий раз, когда ремень рассекал его кожу. Он мог его убить.

 Чашка разлетелась в его руке, но Люк даже не вздрогнул. Он продолжал смотреть вниз, в одну точку, пока возникшая в его голове картина не стала почти правдоподобна, а по ладони, будто тонкая улыбка, заструилась кровь.

 Он мог убить.

 От стука в дверь он пришел в себя. Картина убийства все еще кружилась у него перед глазами, как разноцветные мелькающие огни, когда он дернул за дверную ручку.

 – Привет! – С волос Роксаны капало на глаза, мокрая футболка прилипла к телу. Она подставила губы Люку, принеся с собой запах дождя и летнего луга. – Я подумала, что тебе понравится пикник.

 – Пикник? – Он изо всех сил постарался прогнать бушевавшую в душе жестокость и улыбнулся. Бросив взгляд за окно, где бушевал проливной дождь, он закрыл за Роксаной дверь. – Кажется, при такой погоде нас почти не будут беспокоить муравьи.

 – Крылышки цыплят в соусе «барбекю», – объявила она, протягивая ему картонную коробку.

 – Да? М-м-м…

 – Знаешь, такие, почти разваренные, и большая миска с картофельным салатом Леклерка, которую я стащила из холодильника, и бутылка прекрасного белого бордо.

 – Ну, ты обо всем подумала. Кроме десерта.

 Она искоса взглянула на него и опустилась на ковер на колени.

 – О, об этом я тоже подумала. Почему бы тебе не принести два стакана… Что это? – Она подняла осколок разбитой чашки.

 – Я… разбил чашку.

 Когда он наклонился, чтобы собрать осколки, она заметила кровь у него на руке.

 – Ой, что с тобой? – Роксана схватила его за руку, захлопотала над ней, вытирая кровь подолом своей футболки.

 – Это же просто царапина, док.

 – Не шути. – Но она с облегчением увидела, что это действительно была только царапина, к тому же неглубокая. – Твои руки дорого стоят, сам ведь знаешь! Профессионально.

 Он провел пальцем сверху вниз по ее груди.

 – Профессионально?

 – Да. Но я лично тоже в них заинтересована. – Легонько укусив его за губы, она отпрянула и села на пятки. Это было стратегическое отступление. – Так как насчет стаканов – и штопора?

 Готовый повиноваться, он встал и направился к кухне.

 – Найди себе сухую футболку. А то накапаешь на картофельный салат.

 – Ничего, не накапаю. – Мокрая майка шлепнулась на пол примерно в метре от него, забрызгав линолеум. Люк посмотрел сперва вниз, на нее, потом на Роксану. Интересный пикник, подумалось ему. Цыплята, картофельный салат и мокрая полуобнаженная женщина. Даже остатки нервного напряжения постепенно растворились, и Люк усмехнулся.

– Люблю практичных девушек.

 Было темно. Он задыхался от теней и запаха пота. Стены стояли совсем близко со всех четырех сторон, а над головой нависал низкий потолок, как крышка гроба.

 Ни двери. Ни щеколды. Ни света.

 Он знал, что обнажен, потому что жар обжигал его незащищенную кожу, как наковальню, по которой лупит и лупит безжалостный молот. По нему что-то ползало. На какое-то ужасное мгновение он испугался, что это были пауки. Но это просто от испарины по коже бегали мурашки.

 Он старался сидеть тихо, очень-очень тихо, но его тяжелое дыхание сипело, гремело и звенело, отдаваясь глухим эхом даже в этом тесном замкнутом пространстве.

 Они придут, если он не будет сидеть тихо.

 Но он не мог ничего поделать. Он не мог заставить свое испуганное сердце замереть и не колотиться в его груди, не мог сдержать звериные звуки ужаса, клокотавшие в его горле.

 Его руки были связаны. Веревка впивалась в худые запястья, пока он бился и изворачивался, пытаясь освободиться. Он чувствовал запах крови, вкус слез, а соленый пот жалил его ободранную кожу, словно огнем.

 Он должен был выбраться. Должен был. Здесь должен быть какой-нибудь выход. Но не было ни замаскированной двери, ни хитрого устройства, ни отодвижной панели, чтобы легко скользнуть в сторону от его прикосновения.

 В конце концов, он был всего лишь мальчишкой. И ему было тяжело думать. Быть сильным. Вдруг от ужаса пот на его коже превратился в маленькие ледяные шарики – Люк понял, что он здесь не один. Он уже слышал совсем близко тяжелое, взволнованное дыхание, чувствовал кислый запах джина.

 Он взвыл, как волк, когда руки схватили его, тряхнули, толкнули, подняли высоко вверх.

 – Ты будешь делать то, что тебе говорят. Ты будешь или нет, маленький мерзавец!

 Удар ремня прошил раскаленной добела болью плоть, кровь и кости. И он закричал, закричал, дергаясь и извиваясь. Какое-то мгновение его ослепленные глаза видели только темноту. Его кожа все еще дрожала от укуса ремня, когда кто-то дотронулся до него…

 Он отпрянул, кулаки сжаты, зубы оскалены. И увидел потрясенное лицо Роксаны.

 – У тебя был кошмар, – спокойно сказала она, хотя ее сердце билось в два раза быстрее обычного. Он выглядел каким-то больным. – Это был кошмар, Люк. Теперь ты проснулся.

 Безумие постепенно исчезло из его взгляда, и он со стоном закрыл глаза. Он все еще дрожал, когда она осмелилась прикоснуться к его плечу.

 – Ты метался во сне. Я не могла тебя разбудить.

 – Извини. – Он закрыл лицо руками, стремясь прогнать тошноту.

 – Не надо извиняться. – Она нежно убрала с его лба влажные от пота волосы. – Наверное, тебе приснилось что-то уж очень необычное.

 – Ага. – Он протянул руку за бутылкой и допил тепловатое вино одним большим глотком.

 – Расскажи, что?

 Он только покачал головой. Были вещи, которые он не мог рассказать даже ей.

 – Все уже прошло. – Но у него на щеке бился нервный тик. Чтобы остановить его, Роксана накрыла пульсировавшую жилку пальцами.

 – Хочешь, я принесу тебе воды?

 – Нет. – Он схватил ее за руку и привлек к себе, крепко прижав, словно не мог допустить, чтобы она ушла – пусть даже хоть в соседнюю комнату. – Просто будь здесь. Ладно?

 – Ладно. – Она обняла его.

 Он забыл, что они были обнажены. Но теперь, о-о-о, это волшебное ощущение ее тела! Оно словно прогнало последние изорванные остатки кошмара. Люк прижался лицом к мягкому изгибу ее плеча.

 – Дождь все еще идет, – пробормотал он.

 – Угу. – Она автоматически погладила его по спине, прохладные пальцы скользнули по рубцам старых шрамов. – Мне нравится шум дождя. От дождя свет становится мягче, а воздух – тяжелее.

 Он смотрел на ливень, все такой же сильный и плотный, хотя раскаты грома уже переместились к западу. Перед балконной дверью стоял куст герани, торжественно выделяясь на светлом фоне.

 – Красные цветы мне всегда нравились больше других. Никогда не мог понять почему. Потом однажды я догадался, что они напоминают твои волосы. Тогда мне стало ясно, что я люблю тебя.

 Ее пальцы замерли у него на спине. Ее сердце тоже будто приостановилось на мгновение, но так упоительно сладко, как бывает только от радости.

 – Я и не думала, что ты мне это когда-нибудь скажешь. – С нервным смешком она прильнула к его горлу. – Уже собиралась пойти к Мадам и попросить у нее любовного зелья.

 – Ты – единственное волшебство в моей жизни. – Он опять привлек ее лицо к своему. – Я просто боялся это сказать. Эти три слова – как магическое заклинание, которое выпускает на свободу всякие осложнения и неприятности.

 – Слишком поздно. – Она улыбнулась, прижавшись к нему губами. – Заклинание уже прозвучало. Вот так. – Роксана подняла руки ладонями к Люку и подождала, пока он приложит к ним свои ладони. – Я тоже люблю тебя. Ничто не сможет это изменить. Ни колдовство, ни сглаз, ни зелье.

 Очень медленно он сплел свои пальцы с ее, так что их раскрытые ладони стали двумя крепкими сжатыми кулаками.

 – Среди всех фокусов и превращений ты – единственная правда, которая мне нужна.

 Он уже знал, что заплатит Коббу, спляшет с самим дьяволом в обнимку, лишь бы она была в безопасности, лишь бы сохранить незапятнанным то, что было между ними.

 Она заметила блеск в его глазах, точно молнию на фоне мрачного неба. Его пальцы напряглись.

 – Ты нужна мне, Роксана. – Он отпустил ее руки и привлек Роксану ближе, прижав ее спиной к ковру. – Сейчас, прямо сейчас.

 Опалив кровь, словно пламя, сила этого желания передалась от него к ней. Его безрассудство толкнуло их обоих на ковер, разжигая искрами ее влечение, раздувая языки огня все выше и ярче, пока их не охватил всепожирающий жар.

 Его руки были везде, как удары молнии на ее теле, и под его пальцами ее плоть пульсировала сотнями бьющихся жилок. Их игривая и веселая любовь вечером накануне теперь померкла, как луна на фоне солнца.

 Он опять схватил ее ладони в свои и развел руки, ощупывая ртом все ее тело. Его зубы царапали и кусали, словно Люк изголодался по вкусу ее плоти. Она попыталась согнуть руки, но бесполезно – он держал их железной хваткой, а ее тело жадно наслаждалось тем, как его берут, как им обладают. Как его пожирают…

 Желать с такой силой и чтобы тебя желали с такой же силой. Она никогда не могла ни объяснить этого чувства, ни описать его. Она могла только поблагодарить бога за то, что это было. Когда он распалил ее страсть еще сильнее, до ослепительного жара, наслаждение стало таким ярким, что даже душа Роксаны содрогнулась.

 Еще! – единственное, что она могла подумать.

 Она вырвала руки, чтобы быстро и жадно обхватить его. Гибкая, ловкая и почти что обезумевшая, она перевернулась и оказалась на нем сверху, чувствуя его горячее, влажное, скользкое тело. Их распахнутые рты столкнулись, как два опасных сверкающих кинжала.

 Новая сила жила теперь внутри ее, пела в ее крови, высекала искры из кончиков пальцев, и Роксана ощущала, как его мускулы напряглись и дрожали от ее прикосновений. Он сам научил ее этой магии во всем ее богатстве и разнообразии. Теперь настал момент, когда ученик занял место учителя.

 Он застонал, ошеломленный внезапностью и силой ее атаки. В ответ Роксана засмеялась низким, прерывистым и сокрушительным смехом. Люк мог бы поклясться, что в комнате запахло адской серой и насмешливыми ароматами диких цветов.

 – Роксана, – судорожно дыша, он прошептал ее имя, – сейчас. Ради бога.

 – Нет. – Она опять засмеялась, опуская голову ниже. – Еще нет, Каллахан. Я еще с тобой не закончила. – Она дразнила сосок его груди, потом повела язык вниз, по грудной клетке, по напрягшемуся животу, ниже, пока он не выругался.

 Желание разрывало его изнутри, как дикий зверь, стремившийся обрести свободу. Но Роксана держала его в узде, мучила и манила, не позволяя того последнего взрыва, за которым ждало освобождение.

 – Ты убиваешь меня, – с трудом выговорил он.

 Она провела языком по его телу.

 – Я знаю.

 От этого знания у нее кружилась голова. Опьянев от власти, она довела его до тонкой, дрожащей грани облегчения, но затем вновь отступила. Красивая, как ведьма, она скользнула вверх по его телу.

 – Скажи мне еще раз. – Ее распахнутые глаза светились. – Скажи теперь, когда ты так сильно хочешь меня, что чуть не разрываешься на части. Скажи сейчас.

 – Я люблю тебя. – Он сжал ее бедра ослабевшими руками, и Роксана раздвинула бедра.

 – Волшебные слова, – прошептала она, подаваясь вверх, чтобы принять его в свое тело.

 Когда он заполнил ее, когда ее пульсировавшие мышцы сжались вокруг члена, она запрокинула голову назад, ошеломленная безграничным чувством наслаждения. На целую дюжину ударов сердца она крепко удерживала его внутри себя, тело ее выгнулось назад и замерло, как статуя.

 Он никогда не забудет, как она выглядела в тот момент: светловолосая, блестящая от пота кожа, пухлые приоткрытые губы, глаза закрыты, волосы, как огонь, струились по спине.

 Потом ее тело дрогнуло, надломилось от быстрого и мощного оргазма. Ее глаза сверкали глубже и прекраснее любых изумрудов, которыми он только мог обладать.

 Она потянулась за его руками, сжала их и устремилась в безумную скачку.

 Наконец уже не осталось ничего, что можно было дать или взять, и ее тело стекло, как вода, вниз, к его телу. Дождь перестал. Комната наполнилась таинственным и мглистым солнечным светом. Он погладил рукой ее волосы.

 – Переезжай ко мне, – сказал он.

 Она употребила все остатки своих сил на то, чтобы приподнять брови.

 – Я уже собрала вещи.

 Он усмехнулся и несильно ущипнул ее за ягодицу.

 – Какая же ты самоуверенная.

 – Именно, черт побери. – Она громко чмокнула его. – У меня есть только один вопрос.

 – Что за вопрос?

 – Кто будет готовить?

 – А-а-а… – Он провел пальцем вниз по ее ребрам, в поисках безопасного бегства. – У меня всегда все горит.

 Но и Роксана не вчера родилась.

 – У меня тоже.

 Но есть же легкий выход, решил он.

 – В квартале полно ресторанов.

 – Ага! – Она ухмыльнулась. – Ну вот, как нам повезло.

И опять удобно устроилась на его руке. Они лежали рядом в слабом солнечном свете, и казалось, что самой большой проблемой, с которой им придется столкнуться, окажется только их молодой аппетит.

22

 Это было так же легко, как вытащить из шляпы кролика. В конце концов, они много лет прожили под одной крышей. Они знали привычки, недостатки и причуды друг друга.

 Она вставала на заре; он натягивал одеяло на голову. Он мог бесконечно долго стоять под душем, пока не заканчивалась горячая вода; она брала в ванну дешевые романы и лежала, погрузившись в сюжет и пену, пока вода не остывала.

 Он работал с гирями в гостиной на полу; она предпочитала трижды в неделю ходить на тренировки.

 Стерео ревело от рока, когда к нему подходил Люк, и стонало от блюзов, если до ручки настройки добиралась Роксана.

 Но у них было и очень много общего. Никому из них даже в голову не пришло бы жаловаться на бесконечные репетиции, повторения снова, снова и снова одного и того же фокуса или трюка. Они оба обожали кухню «кейджин», фильмы сороковых годов и долгие бесцельные прогулки по Французскому кварталу.

 И они оба орали, если ссорились.

 В течение нескольких следующих недель им пришлось немало поорать. В этом они преуспели. Трение было такой же важной частью их взаимоотношений, как и дыхание, и в душе они оба жалели бы, если бы оно вдруг исчезло.

 Пока август выпаривал из Нового Орлеана летнюю влажность, приближая благословенное облегчение осени, они ссорились и мирились, ворчали и огрызались, периодически ввергая друг друга то в смех, то в слезы.

 На день рождения он подарил ей волшебную палочку – длинный и тонкий кристалл аметиста, украшенный серебряным кружевом и кабошонами рубина, цитрина и темно-синего топаза. Она поставила его на стол перед окном так, чтобы солнце каждый день играло в его гранях и наполняло комнату волшебством.

 Они были безумно влюблены, и все у них было пополам. Все, кроме секрета, за который Люк каждый месяц платил банковским чеком на десять тысяч долларов.

 Макс созвал общее собрание, но начинать не спешил. Прихлебывая горячий, пахнувший цикорием кофе Леклерка, он тянул время. Как хорошо было видеть всю семью опять собравшейся вокруг него. Он даже не представлял, каким ударом это будет, когда и Люк, и Роксана уйдут из его дома. Хоть они и жили всего в нескольких минутах ходьбы, но эта потеря потрясла его.

 Он чувствовал, что потерял слишком многое за слишком короткий промежуток времени. Своих детей, которые больше уже не были детьми, и свои руки – с непослушными несгибающимися пальцами, которые теперь часто казались Максу чужими. Даже свои мысли, и это пугало его больше всего. Теперь они часто словно бы уплывали от него и зависали где-то там, вне пределов досягаемости, так что он останавливался и отчаянно пытался их поймать.

 Он говорил себе, что это все потому, что у него в голове слишком много забот. Именно поэтому он свернул не в ту улицу по дороге на Французский рынок и в конце концов совершенно потерялся в городе, где прожил большую часть своей жизни. Именно поэтому он стал все забывать. Например, имя своего поверенного. Или в каком из шкафов у Леклерка уже много лет стоят кофейные чашки.

 Но сегодня, когда они все собрались вокруг него, он чувствовал себя сильнее и уверенней. Когда он призвал собрание к порядку, в его голосе не чувствовалось ни тени сомнения.

 – Кажется, у меня есть кое-что интересное, – начал он, когда все успокоились. – Неплохая коллекция драгоценностей. – Макс заметил, что Роксана не сводит глаз с Люка. – Больше всего в этой коллекции меня привлекают сапфиры. Похоже, что у леди особенная привязанность к этому камню, и по ее драгоценностям – многочисленным – это заметно. Среди них есть еще довольно элегантное ожерелье из жемчуга и брильянтов, которое мы тоже не обойдем своим вниманием. Естественно, это лишь часть ее коллекции, но для наших нужд, думается, будет достаточно.

 – Сколько всего предметов? – Роксана достала из сумочки блокнот и приготовилась записывать информацию своим собственным секретным кодом. Макс засветился от гордости, подумав, какая у него серьезная и практичная дочь.

 – С сапфирами всего десять. – Макс сложил руки ладонями вместе. Странно, но теперь, когда игра началась, он больше не чувствовал в них боли. – Два ожерелья, три пары серег, браслет, два кольца, булавка и кулон. Все застраховано на полмиллиона. Ожерелье оценено в девяносто тысяч, но мне кажется, что это несколько преувеличено. Восемьдесят тысяч – вот его реальная стоимость.

 Люк взял печенье с блюда, переданного ему Лили.

 – А посмотреть на это можно?

 – Конечно, Жан!

 Леклерк взял пульт управления и направил его на телевизор. Тот щелкнул, видеомагнитофон под ним бурно зажужжал.

 – Я перенес фотографии на видеоленту. – На экране появилось изображение, а Леклерк зажег спичку и, держа ее над чубуком, стал раскуривать трубку. – Мне нравятся эти новые игрушки. Это ожерелье, – продолжал он, – выглядит довольно консервативно, ему не хватает воображения. Но сами камни хорошие. Здесь всего десять граненых сапфиров василькового цвета. Общий вес двадцать пять карат. Брильянты тоже очень хорошего качества, форма «багет», общий вес примерно восемь целых две десятых карата.

 Но внимание Роксаны привлекла следующая фотография, с кулоном. Удивленно вскрикнув, она посмотрела на экран, потом на отца.

 – Джастин Уайатт. Если это не та же самая вещь, которую я видела на ней на корабле этим летом, то я – полная идиотка.

 – Этим ты никогда не страдала, солнышко мое, – ответил Макс. – Это действительно та же самая вещь.

 Она сначала улыбнулась, потом улыбка стала шире, и наконец Роксана расхохоталась во все горло, чувствуя прилив отличного настроения.

 – Значит, мы все-таки это сделаем? Почему ты мне ничего не сказал?

 – Мне хотелось, чтобы это был сюрприз, – довольный ее реакцией, Макс воспрянул духом. – Считай это ранним рождественским подарком, хотя пока мы все добудем, дело будет к Пасхе. – Он махнул в сторону телевизора. – Прокрути вперед, ладно, Жан? Мы к этому потом вернемся. Фотографии скопированы со страховки. Наше собственное дополнение выглядит более развлекательным.

 Изображение быстро пробежало вперед, а затем остановилось. Это были видеокадры, снятые на борту «Принцессы Янки».

 – Семейный фильм, – ухмыльнулся Мышка с набитым печеньем ртом. – Это я его снимал.

 – Да, среди нас растет будущий Шпильберг, – похвалил его Макс.

 И в самом деле, на пленке не было ни единой помарки, изображение не прыгало, звук казался безупречным. Близкие и дальние планы, смена объектов – все плавно следовало друг за другом безо всяких прыжков или подергиваний, типичных для любительского фильма.

 – Ой, посмотрите! Это милая миссис Вульбургер. Ты помнишь, Макс? Она сидела в первом ряду на каждом представлении.

 – А это Дори, – Роксана наклонилась вперед, упершись локтями в коленки. – А это… О! – Она немного покраснела: объектив Мышки метнулся к поручню палубы, поймав ее и Люка, застывших в долгом поцелуе.

 Было странно и волнующе видеть себя запустившей пальцы в длинные волосы Люка, смотреть, как он наклонил голову, чтобы его рот смог крепче прижаться к ее рту…

 – А вот любовная линия, – широко усмехаясь, заявил Мышка. – Любовная линия должна быть в каждом хорошем фильме.

 – Прокрути-ка этот кусок еще раз, – Люк сжал пальцами плечо Роксаны.

 Роксана выхватила пульт управления до того, как Леклерк успел повиноваться.

 – Ага, интрига усложняется, – пробормотала она, когда на палубе появились Сэм и Джастин. Роксана наклонилась вперед – камера замерла на браслете, который они только что видели на фотографии. Сэм и Джастин двинулись дальше, к шезлонгам, камера последовала за ними.

 Здесь не было никаких тайных улыбок или медлительных прикосновений молодоженов. Не обменявшись ни словом, они уселись рядом, она с глянцевым журналом, он с технотриллером Тома Клэнси.

 – Чертовски романтическая парочка, правда? – заметила Роксана, разглядывая Сэма. Морской бриз шевелил его волосы. У него был легкий загар человека, привыкшего проводить много времени на свежем воздухе. – Он хорошо смотрится на пленке. Должно быть, это ценное качество для политика.

 – Барби и Кен, – прокомментировал Люк следом за ней. – Такие странные пластмассовые люди.

 Мышка подумал, что у Сэма глаза как у акулы, но ничего не сказал, потому что остальные могли засмеяться, а ему совсем не хотелось выглядеть клоуном. В глубине души он желал, чтобы Макс придерживался своего первоначального решения, и они обошли бы стороной и Сэма, и его жену, и все ее побрякушки. Но для Мышки Макс был самым умным человеком в мире, и ему никогда и в голову не приходило сомневаться в решениях Нувеля.

 Экран зарябило, потом на нем опять возникло изображение. Роксана тихонько присвистнула.

 – Значит, это и есть ожерелье.

 – Прекрасно, не правда ли? Останови картинку, дорогая. – Роксана послушалась, и Макс принялся читать лекцию, как заправский профессор.

 – Это ожерелье – подарок родителей к ее совершеннолетию, оно состоялось четыре года назад. Ожерелье было куплено у «Картье» в Нью-Йорке за девяносто две тысячи пять сотен и девяносто девять долларов плюс все соответствующие налоги.

 – Они навели тебя на это в Нью-Йорке, – пробормотал Люк, и Макс подтверждающе кивнул.

 – Поверить не могу, что пропустила такую вещь, – проговорила Роксана.

 – Она надевала его на прощальный вечер. – Лили прекрасно помнила это ожерелье. – Мне кажется, вы с Люком были… заняты… до самого представления.

 – А-а. – Это Роксана тоже помнила и искоса взглянула на Люка через плечо. – Да, кажется, мы действительно были заняты.

 Люк обхватил ее рукой за талию и стянул с подушечки, на которой она сидела, к себе на колени.

 – Да-а, вот это вещь, правда?

 Макс сиял от счастья. Он хорошо выучил своих детей.

 – Да, и как это обычно бывает, поэтому от нее будет сложнее избавиться, хотя и не невозможно. Мне кажется, что этого будет достаточно, Роксана.

 Телевизор погас. Макс вернулся к теме. Ум его был сейчас настолько ясен, что маг с удивлением подумал, существовал ли на самом деле тот туман, который так часто в последнее время затмевал его разум?

 – Сейчас мы ждем планы их дома в Теннесси и нью-йоркской резиденции. На сигнализацию, и там, и там, потребуется какое-то время.

 – Зато пока у нас остается время как следует повеселиться на Рождество! – Это было вне возражений. Для Лили было святым делом порадоваться каждой минуте праздника. – Раз уж мы все собрались здесь, сегодня вечером можно нарядить новогоднюю елку. – Она лукаво взглянула на Роксану и Люка. – А у Жана в духовке ждет жаркое.

 – С такими маленькими хрустящими жареными картошечками и морковкой? – Люк почувствовал, как его желудок, который уже две недели был вынужден обходиться продукцией различных кухонь навынос и одной неудачной попыткой зажарить цыпленка дома, издал жадный вздох.

 Роксана двинула его локтем под ребра. В конце концов, именно она жарила знаменитого цыпленка.

 – У этого парня просто волчий аппетит. Не надо нас подкупать, чтобы мы остались.

 – Ничего, не помешает. – Люк умоляюще посмотрел на Леклерка. – И бисквиты?

 – Спрашиваешь. И может быть, даже останется что взять домой «для собачки» волчьей породы.

 Рождество и Новый год быстро кончились. Было много дел: купить и завернуть подарки, испечь печенье. Правда, в случае Нувель – Каллахан это называлось «сжечь печенье». Ежегодное волшебное представление в пользу детей-инвалидов собрало такие нужные им пять тысяч долларов. Но теперь Люк продолжал традицию Макса развлекать детишек, которые проводили самую волшебную ночь в году прикованными к постели или инвалидному креслу.

 Через час, ушедший на то, чтобы доставать монетки из маленьких ушек или волшебные, выраставшие на глазах цветы из пустых горшков, Люк понял, почему Макс всегда посвящал этим детям столько времени.

 Они были самыми благодарными зрителями. Они знали, что такое боль, а действительность часто была к ним безжалостна. Но они верили. На этот час только это и было важно.

 Той ночью, после того, как он расстался с этими маленькими мордашками, ему опять приснился сон. Это был его старый кошмар, и он проснулся с сильно бившимся сердцем и сжатым от крика горлом.

Роксана заворочалась, что-то бормоча во сне. Он накрыл своими холодными пальцами ее руку и долго лежал, глядя в потолок.

 Долгая дождливая зима упорно цеплялась за март. От этого страдали торговцы, привыкшие выставлять свой товар на углах улиц. В доме в Чартрезе Леклерк заботился о том, чтобы в его кухне всегда было уютно и тепло. Хоть от этого страдало его самолюбие, но он предпочитал оставаться в доме, редко отправляясь даже на рынок. Когда он выходил на улицу, то чувствовал каждый порыв ветра, продувавший его сквозь иссушенную кожу до мозга костей.

 Старость, мать твою так, думал он, когда разрешил себе задуматься на эту больную тему.

 Когда дверь распахнулась, впустив в дом порыв холодного ветра с моросящим дождем, он вознегодовал:

 – Закрой эту чертову дверь. Ты не в пещеру пришел!

 – Извини.

 Но от извинения Леклерк нахмурился еще больше. Люк был без шапки и без перчаток, а для защиты от разгулявшейся стихии надел только простую холщовую куртку. Леклерк почувствовал в сердце острый укол зависти.

 – Ты что, сюда за подаянием пришел?

 Люк втянул носом воздух и уловил безошибочный аромат печеных яблок.

 – Если мне дадут.

 – Почему бы тебе самому не научиться готовить? Ты думаешь, что можно примчаться сюда, когда захочешь, потом умчаться с полным животом? У меня здесь не бесплатная столовая для бедных.

 – Видишь ли, в чем дело. – Люк уже давно привык к грубым выражениям кейджина, чтобы принимать его слова близко к сердцу, и спокойно налил себе из кофейника, гревшегося на плите. – Я так полагаю, что хорошо, по-настоящему хорошо, можно делать только ограниченное количество вещей.

 Леклерк фыркнул:

 – И в чем же ты так хорош, mon ami, что не можешь сварить яйца?

 – В магии. – Люк взял чайную ложку сахара, сжал кулак и пересыпал белые кристаллы в дырочку между большим и указательным пальцем. Немного подождав, он разжал руки – в них было пусто. Леклерк хмыкнул, но этот звук вполне мог сойти за смешок. – В воровстве. – Он протянул Леклерку потертый бумажник, который вытащил из заднего кармана старика, пока шел мимо него к плите. – И в сексе. – Взяв чашку, он отхлебнул кофе. – Но здесь ты должен поверить мне на слово, потому что демонстрации не будет.

 Морщинистое лицо Леклерка растянулось в усмешке.

 – Значит, ты думаешь, что все это делаешь хорошо, а?

 – Все это я делаю просто отлично. А теперь как насчет одного печеного яблока?

 – Сядь и ешь за столом, как тебя учили. – Смирившись с его обществом, Леклерк вернулся к тесту. Его руки умело справлялись с домашней работой, но по ним словно скользили и извивались змеи, прошипевшие: – А где Роксана?

 – На гимнастике. Она сказала, что после занятия пойдет обедать с подругами.

 – А ты, значит, рыщешь в поисках добычи, oui?

 – Я отрабатывал элементы нового трюка и решил устроить перерыв. – Ему не хотелось признаваться, что без нее квартира кажется пустой. – К Марди Гра [27] все будет готово.

 – У тебя только две недели.

 – Этого достаточно. Наверное, толпы людей соберутся посмотреть, как я болтаюсь на горящей веревке над озером Понтчартрейн. Я поставил пятьдесят кусков, что избавлюсь от наручников и поднимусь обратно на мост до того, как веревка сгорит.

 – А если не получится?

 – Тогда я потеряю пятьдесят тысяч и намокну.

 Леклерк переложил тесто в большую миску и накрыл его.

 – Высоко тебе будет падать.

 – Ничего, я умею нырять. – Он подцепил вилкой теплое ароматное яблоко и отправил его в рот. – Мне как раз хотелось обсудить пару деталей с Максом. Он здесь?

 – Он спит.

 – Сейчас? – Люк удивленно поднял брови. – В одиннадцать часов?

 – Он плохо спит по ночам. – Леклерк обеспокоенно нахмурился, но в этот момент он стоял спиной к Люку, смывая с пальцев прилипшее тесто. – Человек имеет право спать в своем собственном доме столько, сколько хочет.

 – Да нет, я не это имел в виду… он никогда раньше не просыпался так поздно, – Люк посмотрел в сторону холма и только теперь заметил, как тихо было в доме. – С ним все в порядке?

 Люк не сводил глаз с неподвижной спины Леклерка. В уме он ясно представлял Макса, разминающего руки, пальцы, то выгибая, то выпрямляя, то быстро перебирая ими, как пианист перед выступлением.

 – Как его руки? – По тому, как напряглись плечи Леклерка, Люк понял, что его вопрос попал в цель. Ожидая ответа, он от домашних запахов специй, яблок и хлебного теста вдруг почувствовал себя словно больным.

 – Не знаю, о чем ты. – Все так же стоя к нему спиной, Леклерк закрыл воду и старательно вытер руки полотенцем.

 – Жан. Не морочь мне голову. Поверь, что я волнуюсь за него так же сильно, как и ты.

 – Иди к черту. – Но в этих словах не чувствовалось убежденности, и Люк понял ответ.

 – Он был у врача? – У Люка внутри все сжалось. Вилка звякнула о блюдце, когда он резко отодвинул его в сторону.

 – Лили уговорила его. – Леклерк наконец повернулся, и в его маленьких темных глазках отразились горечь и волнение, которые он пытался скрыть. – Они дали ему таблетки, чтобы снять боль. Боль в пальцах, comprends [28] ? Не здесь. – Он постучал кулаком по сердцу. – Таблетки не вернут ему магию. Ничто не вернет.

 – Но что-то же должно быть…

 – Rien [29] , – прервал его Леклерк. – Ничего. У каждого человека внутри есть расписание. И оно говорит: теперь его глаза потускнеют, а уши станут хуже слышать. А в это утро он проснется и не сможет согнуться, а на следующий день у него начнут болеть суставы. А потом его подведет мочевой пузырь, или станут слабыми легкие, или разорвется сердце. Врачи посоветуют ему делать то, принимать это, но bon Dieu установил время, и когда Он скажет: «C’est assez» [30] , то все кончится.

 – Я в это не верю. – Люк не хотел верить. Он встал, отшвырнул стул. – Ты говоришь, что мы никак не можем на это повлиять, что мы беспомощны.

 – А ты думаешь иначе? – Леклерк хрипло засмеялся. – Вот это и есть дерзость юности. Ты думаешь, это случайность, что ты пришел на карнавал в тот вечер и что вы с Максом нашли друг друга?

 Люк слишком ясно помнил властное лицо на афише и то, как нарисованные глаза заманили его в шатер.

 – Мне просто повезло.

 – Повезло, oui. Удача – еще одно имя судьбы.

 Люк больше не желал выслушивать рассуждения фаталиста Леклерка. Уж слишком они приближались к его собственным потаенным убеждениям.

 – Все это не имеет никакого отношения к Максу. Мы должны повести его к специалисту.

 – Pourquoi? [31] Чтобы он сделал разные анализы и окончательно разбил его сердце? У Макса артрит. Боль можно облегчить, но вылечить его нельзя. Его руки теперь у тебя, у тебя и у Роксаны.

 Люк опять сел, грустно уставившись в остывший кофе.

 – А она знает?

 – Умом, может быть, и нет, но сердцем знает. Так же, как и ты. – Леклерк заколебался. Доверившись интуиции и своей судьбе, он сел напротив Люка. – Это не все, – спокойно сказал он.

 Люк поднял глаза. От выражения лица Леклерка у него по спине пробежали мурашки страха.

 – Что?

 – Он сидит часами над книгами и картами.

 – Философский камень?

 – Oui, этот камень. Он разговаривает с учеными, профессорами, даже медиумами.

 – Камень увлек его воображение. Что в этом плохого?

 – Само по себе – ничего. Это его Чаша Грааля. Думаю, если он найдет его, то успокоится. Но сейчас… Я заметил, как он читал книгу, и час спустя он все еще смотрел на ту же самую страницу. За завтраком он может попросить Мышку передвинуть диван в прихожей под окно. А за обедом он спрашивает, почему переставили мебель. Он говорит Лили: сегодня мы должны репетировать новый номер, она ждет его в зале, потом идет искать, а Макс сидит в библиотеке, заваленный книгами. И он ничего не помнит о репетиции!

 Страх вцепился в Люка острыми зубами и когтями.

 – У него просто много всего в голове.

 – Вот его голова меня и беспокоит, – вздохнул Леклерк. Он думал, что его глаза слишком стары для слез, но почувствовал вдруг их горячую влагу и был вынужден замолчать. – Вчера я нашел его во дворе. Он был в костюме, но без пальто или плаща. «Жан, – сказал он, – а где фургон?»

 – Фургон? Но…

 – У нас нет фургона. – Леклерк поднял взгляд и посмотрел Люку прямо в глаза. – Уже десять лет, как у нас нет фургона, но он спрашивает, вымыл ли его Мышка перед представлением. Тогда я сказал, что сегодня представления не будет, и он должен вернуться в дом, в тепло. – Леклерк взял свою чашку и сделал большой глоток. – А он как-то растерянно огляделся, и у него в глазах я увидел страх. Я отвел его в дом, наверх в спальню, и уложил в постель. Он спрашивает, пришла ли Роксана домой из школы, я говорю: нет, еще не пришла. Но скоро придет. Он говорит: сегодня Люк опять приведет на ужин свою хорошенькую подружку, я отвечаю: bien, я приготовлю etouffee [32] . Потом он засыпает, а когда просыпается, то думаю, уже ничего этого не помнит.

 Люк разжал кулак и положил ладонь на колено.

 – О боже!

 – Если тело предает человека, то он движется медленнее. Но что делать, если его предает рассудок?

 – Ему надо показаться врачу.

 – A, oui, так и будет, потому что на этом настоит Лили. Но и ты должен будешь сделать одну вещь…

 – Что я могу сделать?

 – Ты должен понять, что он не может отправиться с тобой в Теннесси. – Не дав Люку заговорить, Леклерк продолжал: – Макс будет участвовать в организации, но не в выполнении. Вдруг он забудет, где находится и что делает? Ты можешь так рисковать? Ты можешь так рисковать его жизнью?

 – Нет, – ответил Люк после долгого молчания. – Я не буду рисковать. Но я не могу и обидеть его. – Он задумался, потом кивнул. – Кажется, мы должны…

 – Жан, что за чудесный аромат? – На кухню вбежал Макс. Он выглядел таким здоровым и энергичным, что Люк чуть было сразу не забыл все рассказы Леклерка. – А, Люк, ты тоже пришел на запах. Где Роксана?

 – С подругами. Хочешь кофе? – Люк уже вскочил и шел к плите. Макс сел и со вздохом вытянул ноги. Его пальцы все время двигались, двигались, двигались как у человека, играющего на невидимом пианино.

 – Надеюсь, она не будет болтаться слишком долго. Я знаю, что Лили хотела пойти с ней купить новые туфли. На этом ребенке все прямо горит.

 Рука Люка вздрогнула. Кофе выплеснулся на плиту. Макс говорил о Роксане так, словно ей опять было двенадцать!

 – Она придет. – Сердце стучало в груди, как молот по наковальне, пока он нес к столу чашку с кофе.

 – Ты уже все проработал для «Испытания водой»?

 Люку захотелось закричать на Макса, чтобы он прекратил, перестал, освободился от этой страшной машины времени, которая поймала в ловушку его ум. Но вместо этого он спокойно сказал:

 – Сейчас я работаю над «Горящей веревкой». Помнишь? – И мягко добавил: – Это будет во вторник Масленицы. На следующей неделе.

 – «Горящая веревка»? – Рука Макса остановилась. Чашка с кофе, замершая на полпути к губам, задрожала. Больно было видеть, как он мучительно пытался вернуться в настоящее. Рот приоткрылся, нижняя губа вяло опустилась, глаза уставились в никуда. Затем в них вернулось осмысленное выражение. Рука с чашкой продолжала свой путь. – Ты соберешь огромную толпу, – сказал он. – Реклама в прессе просто грандиозна.

 – Знаю. О лучшем прикрытии для дела Уайатта нечего и мечтать. Я хочу отправиться туда тем же вечером.

 Макс нахмурился.

 – Но есть еще некоторые детали, которые мы не проработали.

 – Еще есть время. – Презирая себя, Люк откинулся назад. Он небрежно перебросил одну руку через спинку стула. – Макс, я хотел попросить тебя об одном одолжении.

 – Хорошо.

 – Мне хотелось бы самому все сделать. – На лице Макса Люк ясно увидел выражение обиды и разочарования. – Для меня это очень важно, – с трудом продолжал он. – Я знаю правило, что в деле нельзя руководствоваться личными мотивами, но это – исключение. Слишком много всего было между мной и Сэмом.

 – Тем важнее, чтобы чувства не заслонили суть дела.

 – Они сами и есть суть дела. – По крайней мере, это было правдой. – За ним числится должок. И так уже прошло слишком много времени. Старые долги надо отдавать. – И, ненавидя себя, он достал козырную карту… – Если ты не уверен, что я смогу это выполнить, если ты думаешь, что я недостаточно хорош для этого дела, то тогда так и скажи.

 – Конечно, я полностью в тебе уверен. Но дело в том, что… – Он не знал, в чем дело, кроме того, что сын отдалялся от него еще на один шаг. – Ты прав. Уже пришло твое время попробовать сделать что-нибудь самостоятельно. Ты справишься.

– Спасибо. – Ему захотелось сжать эти безустанно двигавшиеся руки в своих, но он только торжественно поднял чашку с кофе. – Ведь меня учил лучший из лучших.

* * *

 – Что ты имеешь в виду – ты один отправишься на это дело? – переспросила Роксана. Прямо с гимнастической сумкой на плече она пошла вслед за Люком из гостиной, где он сообщил ей последние новости, в спальню.

 – Только то, что сказал. Это будет мое соло.

 – Черта с два. Мы все работаем вместе, – несмотря на раздражение, Роксана повиновалась своей врожденной аккуратности, расстегнув сумку и достав оттуда полотенца и спортивную форму. – Папа на это не согласился бы.

 – Он уже согласился. – Люк стянул холщовую куртку и бросил ее по направлению к креслу. Она соскользнула с подлокотника и шлепнулась на пол. – И что в этом особенного?

 – Много чего. – Роксана застегнула сумку и поставила ее на место на полке в шкафу, оттолкнув в сторону сваленные в кучу ботинки Люка. – Если мы все вместе все организовали и осталось только пойти и взять, почему ты решил, что развлекаться тебе одному?

 – Потому что, – он с размаху повалился на кровать, заложив руки за голову. – Потому что я так хочу.

 – Смотри, Каллахан…

 – Сама смотри, Нувель. – Обычно она хихикала, когда он обращался к ней по фамилии. И теперь ее губы изогнулись в усмешке, но подбородок упрямо торчал вверх. – Мы с Максом все обсудили. Он согласен, так что так и будет.

 – Он, может, и согласен, но я – нет! – Она уткнула руки в бедра. – Я тоже буду в деле, приятель. Вот так!

 Его глаза блеснули.

 – Я хочу сделать это один.

 – Вот упрямец! Я хочу, чтобы у меня были прямые светлые волосы, но хоть когда-нибудь из-за этого ныла?

 – А мне нравятся твои волосы, – сказал он, надеясь отвлечь ее. – Они похожи на кучу загоревшихся штопоров.

 – Ах, как это поэтично.

 – Особенно когда ты раздета. Хочешь раздеться, Рокс?

 – Попридержи свои гормоны, Каллахан. Ты меня не собьешь. Я еду.

 – Ну, как хочешь. – Было не важно, поедет она или нет. Но этот спор должен был отвлечь ее мысли от Макса. – Только командовать буду я.

 – В мечтах. – Она оперлась обеими руками о кровать. – Мы с тобой равноправные партнеры.

 – У меня больше опыта.

 – Ты и про секс так говорил, но я тебя догнала, правда?

 – Ну, раз уж ты про это вспомнила. – Он бросился вперед и попытался ее схватить. Но она легко отпрыгнула в сторону.

 – Иди сюда, – позвал Люк.

 Роксана наклонила голову и улыбнулась ему через плечо долгой соблазнительной улыбкой.

 – Каллахан, ты достаточно силен, чтобы встать и пройтись. Ну-ка, поймай меня.

 Но он знал правила игры. Небрежно пожав плечами, Люк вперился взглядом в потолок.

 – Нет, спасибо. Не очень-то и хотелось.

 – Ладно. Ты хочешь пойти поужинать пораньше, пока нет толпы?

 – Конечно, – не шелохнувшись, он опустил глаза вниз и увидел, что она медленно снимает рубашку. Под ней был белый тонкий коттоновый лифчик, который выглядел так же соблазнительно, как и холодное гамбо. Кровь отлила у Люка от головы и устремилась к чреслам.

 – Мне хотелось бы чего-нибудь горяченького. – Она аккуратно сложила рубашку и пристроила ее на тумбочку. Потом не спеша расстегнула джинсы. Он услышал тихое шуршание «молнии» и сосредоточился на том, чтобы не проглотить свой язык. – И перченого.

 Она стащила с себя брюки, открыв коттоновые трусики такого же белоснежного цвета, как и лифчик. Ее кожа была по-зимнему бледной и безупречной. Джинсы прошли через ту же тщательную процедуру, что и рубашка.

 Потом она лениво взяла расческу, похлопала ею по ладони.

 – Так чего же ты хочешь, Каллахан? – Она подошла достаточно близко, чтобы он мог выбросить руку и схватить ее мертвой хваткой. Смеясь, Роксана повалилась на матрац.

 – Я победил! – объявил Люк, перекатываясь на нее.

 – Ах, ах. Ничья. – Она приподняла голову, чтобы встретить его губы своими. – Мы партнеры. Не забывай об этом.

23

 Жирный вторник начался с блинов. Что бы Леклерк там ни говорил насчет удачи и судьбы, но он верил, что подстраховаться не помешает. Сколько Роксана помнила, в последний день перед Великим постом он всегда пек блины, а она была девушкой достаточно разумной, чтобы не задирать нос перед суевериями. Единственным изменением привычной традиции стала покупка миксера, значительно упростившая утомительный и сложный рецепт Леклерка.

 Может быть, ее блины получились слишком тонкими и подгорели по краям, но они полностью соответствовали основным требованиям. Ей удалось прожевать только один из этих похожих на резину кружков, но так как Люк с довольным видом осилил с полдюжины, то Роксана решила, что на весь следующий год удача им гарантирована.

 Может, так оно и было.

 Улицы и тротуары Французского квартала были заполнены людьми, праздновавшими последний день Масленицы. Звуки музыки и смех доносились к ней через балкон, как и всю предыдущую неделю карнавала. Она знала, что сегодня и сила, и неистовство праздника достигнут своего апогея. Парады, ряженые, танцы – последний шквал веселья перед сорока днями воздержания до самого прихода Пасхи. Но будут и спотыкающиеся пьяные, и уличные грабители, и жестокие драки, и наверняка – несколько убийств. Под красивой и обольстительной маской Марди Гра могло скрываться мрачное лицо.

 Если бы этот вечер не был занят, они с Люком пошли бы в дом в Чартрезе и смотрели бы с балкона на праздничное шествие. Но им придется провести большую часть карнавальной ночи в Теннесси, освобождая мистера и миссис Уайатт от драгоценностей примерно на полмиллиона долларов.

 Честная сделка, с усмешкой подумала Роксана. Уайатты получат свою грязную страховку, как компенсацию за горькую обиду, что кто-то спер их имущество прямо у них из-под носа. А Hувели останутся надежными звеньями в старой воровской цепи. В конце концов, ведь не они наживутся на этом деле.

 Почувствовав легкую тошноту, Роксана прижала руку к желудку. Этот блин, подумала она, не пошел мне впрок. Роксана понадеялась, что стальной желудок Люка все выдержит. Когда он будет болтаться вверх ногами над озером Понтчартрейн, тошнота придется ему совсем некстати.

 Роксане и самой уже пора было идти на мост. До трюка с освобождением осталось чуть больше часа, и Люк захочет, чтобы она была поблизости. Она волновалась даже от одной мысли о «Горящей веревке», хотя по-своему давно привыкла и переживать, и нервничать от всех его безумных выступлений.

 Она схватила сумочку и со стоном уронила ее на пол. Черт побери эти блины! – подумала она и бросилась в ванную.

 – Она должна быть здесь. – Раздираемый между беспокойством и раздражением, Люк пытался настроить свой ум на предстоявшую работу. Тело его было готово. – Почему она не пришла просто вместе со мной?

 – Потому что во время приготовлений ей нечего делать, кроме как волноваться! – Лили не сводила глаз с Макса, который решил дать интервью одному из телерепортеров. У нее были свои причины для беспокойства. – Возьми себя в руки, – приказала она Люку. – Роксана появится.

 – Бог знает, как она теперь сможет сюда пробраться. – Он оглядел мост. За заграждением теснились и толкались толпы людей, стремясь пробиться поближе к месту действия и перилам. Местные власти согласились закрыть мост для проезда автомашин за час до представления, чтобы у Люка было время все подготовить. Но людей это не остановило. Они хлынули на мост с двух сторон и теперь напирали на заграждения.

 Люк лениво подумал: интересно, сколько карманов обчистят сегодня над озером? В таких случаях у него всегда возникало желание предложить коллегам руку помощи.

 Но где же, черт побери, Роксана?

 Он закрылся ладонью от бившего прямо в глаза ослепительного солнца и в последний раз окинул взглядом мост со стороны Нового Орлеана.

 Лили права, сказал он сам себе. Ему надо сосредоточиться на предстоящей работе. Роксана появится, когда сможет.

 На такой высоте над водой дул сильный ветер. Люк учел этот фактор, но он знал, что природа нередко играет с расчетами злые шутки. Этот ветер ему еще потреплет нервы.

 – Пора.

 Он шагнул вперед. В толпе тотчас же захлопали, послышались поддерживающие возгласы. Камеры замерли на нем. После тактичного дипломатического обсуждения было решено, что комментировать представление будет Лили, а не Макс. Она взяла микрофон, и яркая фигурка в обтягивающем красном трико подняла руку, чтобы все замолчали.

 – Добрый день, дамы и господа. Сегодня вы станете свидетелями одного из самых отчаянных трюков, которые когда-либо выполнялись. Это – «Горящая веревка»!

 Она объяснила в подробностях, что должно произойти, и представила двух офицеров полиции, одного из Нового Орлеана, другого из Лафайета. Они осмотрели кандалы и смирительную рубашку, от которых Люк должен был избавиться, болтаясь под мостом.

 Когда Люк вытянул руки, парень из Лафайета защелкнул одно запястье, продел цепь и защелкнул второе. Ключ был торжественно передан «Мисс Луизиана», которая появилась на мосту в полном вечернем обмундировании и с тиарой на голове.

 Вокруг лодыжек Люка веревку обвязывал чемпион Национального родео по связыванию телят. Раздался барабанный бой – местная высшая школа любезно прислала свой оркестр духовых и ударных инструментов.

 Люка опустили лицом вниз к водам озера Понтчартрейн. В толпе кто-то вскрикнул. Люк мысленно поблагодарил их за правильное чувство времени. Ничто так не помогает хорошему представлению, как привкус истерии и несколько обмороков в публике.

 Внезапный порыв ветра так сильно ударил его в лицо, что из глаз потекли слезы. Его тело вертелось и раскачивалось. Люк уже работал над наручниками.

 Он почувствовал рывок, когда веревка размоталась до конца. У него было пять секунд до того, как доброволец ее подожжет и огонь поползет вниз. Люку пришлось побороть неожиданный приступ головокружения, когда ветер ухватил его игривой рукой и отправил описывать круги.

 Чертова физика, подумал он. Тело в движении остается телом в движении, и Люк широко, как огромный маятник, раскачивался туда-сюда. Это зрелище пугало и восхищало толпу, но его задача заметно усложнилась.

 Освободив руки, Люк недолго радовался. Он уже чуял запах дыма. Верткий и гибкий, как змея, он выгнул свое тело и выдернул его из пут смирительной рубашки, почувствовав яркий всплеск боли в пострадавших суставах. Пальцы быстро принялись за работу.

 Его мозг четко контролировал происходившее. Лишь одна назойливая мысль без устали повторялась, как кулак, пробиваясь сквозь хладнокровные механические действия. Он выберется.

 Люк услышал над собой рычание толпы, когда пустая смирительная рубашка полетела в волны. Со спасательной лодки, бороздившей воды озера, раздался поздравительный гудок. Хоть Люк и был благодарен за поддержку, но хорошо понимал, что открывать шампанское еще рано.

 Крякнув от усилия, он согнулся в поясе. Напрягая мышцы живота, Люк подтянул свое тело вверх, к ногам, чтобы теперь сразиться с узлами ковбоя. Он не посмотрел на пламя, но чувствовал его запах. Оно было всего в нескольких дюймах и подбиралось все ближе.

 Он не думал, что ему суждена смерть от обгоревших пяток, но решил, что это было бы чертовски неприятно. Часы в голове предупреждали, что у него оставалось всего несколько минут до того, как огонь насквозь прожжет веревку и придется нырять в озеро вниз головой.

 У ковбоя оказались какие-то особенные узлы, обнаружил Люк. Он пожалел, что не послушался Леклерка и не сунул нож в ботинок. Но жалеть было уже слишком поздно. Ему придется или справиться с узлами, или поплавать в холодной воде, чтобы остудить ноги.

 Веревка поддалась. Сейчас, на последней стадии, требовался точный расчет. Если он освободится слишком быстро, то нырнет в озеро. Если помедлит, то его трюк окончится на больничной койке в палате для обгоревших. Ни то, ни другое ему не улыбалось.

 Он схватил рукой вторую веревку. Она была тонкой, как провод, поэтому зрители ее не увидели, и никто им про нее не рассказывал. Люк почувствовал, как жар от пылавшей веревки обжег ему костяшки, и сжал покрепче пальцы.

 Дрыгнув ногами, он освободил их и полез вверх. С моста казалось, что он взбирался по тонкой колонне огня. Да и на самом деле, думал Люк, ему понадобится немало замечательной мази Леклерка от ожогов.

 Зрители затаили дыхание, и всякий раз, когда порыв ветра опять налетал на Люка, из их легких вырывался дружный возглас. Когда он добрался до верха, то почувствовал на своих руках надежные и сильные ладони Мышки. Леклерк тоже нагнулся вниз, якобы поздравить с победой.

 – Держишь? – шепнул он Мышке.

 – Ага.

 – Bien. – Леклерк быстро вытащил из рукава нож и перерезал обе веревки.

 По толпе пробежала дрожь, послышались пронзительные крики – веревка, как огненная змея, упала в озеро.

 – Хочешь поднять меня наверх? – Люк уже почти отдышался. Он знал, что потом, когда уровень адреналина в крови упадет, ему придется помучиться от боли. С помощью Мышки он встал на ноги. Все камеры были направлены на него, но Люк всматривался в толпу.

 – Роксана?

 – Видимо, не смогла пробраться, – сказал Мышка и с силой шлепнул Люка по спине так, что тот пошатнулся. – Твоя рубашка дымилась, – мягко объяснил он и ухмыльнулся. – Это было здорово, Люк. Может быть, поедем в Сан-Франциско и выступим на Золотом мосту? Как было бы классно!

– Конечно. – На всякий случай он провел рукой по волосам, чтобы убедиться, что они не горят. – Почему бы и нет?

 Может быть, это было глупо и крайне эгоистично. Может быть, для его обиды нашлось бы много непривлекательных эпитетов, но Люк знал только одно: когда он вошел в спальню, распространяя запах дыма и триумфа, то обнаружил Роксану мирно лежащей в кровати. Он пришел в ярость.

 – Ну, это в самом деле мило. – Он швырнул ключи на тумбочку, те звякнули, отчего Роксана застонала и открыла глаза. – Я уже думал, что с тобой случилось бог знает что, а ты здесь преспокойно дрыхнешь!

 Хоть эти действия и казались ей ужасно рискованными, но Роксана все же попробовала приоткрыть рот и заговорить:

 – Люк…

 – Я уже понял – для тебя ровным счетом ничего не значит ни то, что я работал над этим трюком много месяцев, ни то, что это был самый потрясающий номер в моей жизни, ни то, что ты пообещала мне быть там, когда я выберусь наверх. – Он с гордым и высокомерным видом подошел к кровати, нахмурился и так же гордо отвернулся. – Только потому, что мне надо было сосредоточиться, и я ждал какой-то поддержки от своей женщины…

 – Твоей женщины? – Этого было достаточно, чтобы Роксана встала на дыбы. – Ты это говоришь таким тоном, словно мое место где-то в шкафу, между твоим шелковым костюмом и коллекцией грампластинок!

 – Ты стоишь выше, чем мои пластинки, но совершенно очевидно, что мое место – на несколько ступеней ниже.

 – Не будь таким идиотом.

 – Черт побери, Рокс, ты же знала, как это было важно для меня!

 – Я собиралась прийти, но… – Она запнулась, почувствовав поднимавшуюся из желудка волну. – Ох, черт! – Роксана выкарабкалась из постели и, шатаясь, бросилась в ванную.

 Когда приступ рвоты кончился, Люк, измученный глубоким раскаянием, уже стоял рядом с холодным влажным полотенцем в руках.

 – Давай, малышка, обратно в постель. – Ее ослабевшее тело безвольно упало ему на руки и потом – на простыни. – Извини меня, Рокс. – Он нежно вытер ее липкое лицо. – Я тут хожу, рахмахиваю руками, а на тебя даже не посмотрел толком.

 – Я очень плохо выгляжу?

 – Не спрашивай. – Он поцеловал ее в лоб. – Что случилось?

 – Я думала, что это блины. – Ее глаза были закрыты, а голова неподвижно лежала на подушке; едва приоткрывая рот, Роксана шептала: – Я надеялась, что ты придешь домой весь зеленый, тогда я знала бы точно, что это пищевое отравление.

 – Ну, извини. – Он улыбнулся и опять прижался губами к ее лбу. Она вспотела, но температуры не было. – Я сказал бы, что у тебя просто легкое недомогание.

 Если бы она не была настолько слаба, то обиделась бы.

 – У меня никогда ничего такого не бывает.

 – У тебя никогда ничего не бывает, – уточнил он. – Но если к тебе что-нибудь прицепится, то это всерьез и надолго. – Он помнил ее ветрянку, единственную детскую болезнь, которой она заразилась. Ветрянка и приступ морской болезни на борту «Принцессы Янки» – это были всего два случая, когда Роксане приходилось соблюдать постельный режим. До сегодняшнего дня.

 – Мне просто надо немного отдохнуть. Я буду в норме.

 – Роксана. – Люк отложил полотенце в сторону и взял ее лицо в свои руки. – Ты не поедешь.

 Она распахнула глаза. Попыталась сесть, но он удержал ее на месте, лишь слегка придавив к кровати.

 – Конечно же, я поеду. Это была моя идея. Не собираюсь пропустить развязку из-за того, что съела плохой блин!

 – Это не блины, – поправил ее Люк. – Но не важно, в чем причина. Ты совершенно больна.

 – Нет! Меня просто немного тошнит.

 – Ты будешь не в состоянии выполнить работу!

 – Я в отличном состоянии.

 – Ладно, предлагаю сделку. – Он отодвинулся, не сводя с нее глаз. – Ты сейчас встанешь и пойдешь в гостиную, затем обратно. Если при этом ты не упадешь, то все идет по старому плану. Если не справишься – я еду один.

 Это был вызов, поэтому устоять она не могла.

 – Хорошо. Отойди отсюда.

 Когда он встал, Роксана сжала зубы и рывком опустила ноги с кровати. Ее голова закружилась, лоб и шея покрыла испарина, но она встала.

 – Не держаться, – добавил Люк, когда она оперлась рукой о стену.

 От этого замечания ее спина напряглась. Она выпрямилась и сделала несколько неровных шагов в сторону гостиной. И упала в кресло.

 – Сейчас, одну минуту…

 – Ничего не получится. – Он присел перед ней на корточки. – Рокс, ты же знаешь, что не можешь ехать.

 – Мы можем отложить… – Она запнулась и затрясла головой. – Нет, это было бы глупо. Я просто дура. – Ослабевшая и разочарованная, она уронила голову на спинку кресла. – Мне так не хочется это пропускать, Каллахан.

 – Понимаю. – Он взял ее на руки, чтобы отнести обратно в кровать. – Думаю, не всегда все получается так, как мы хотим. – Он решил, что сейчас не время упоминать, что его планы тоже пострадали. Их общий триумф должен был превратиться в романтический вечер, во время которого Люк собирался вполне непринужденно предложить Роксане руку и сердце. Но теперь это подождет.

 – Ты не знаешь систему сигнализации так хорошо, как я.

 – Мы же повторяли это дюжину раз, – обиженно напомнил он. – Я все-таки не в первый раз иду на дело.

 – У тебя на это уйдет больше времени.

 – Сэм и Джастин в Вашингтоне. У меня будет достаточно времени.

 – Возьми Мышку. – Внезапно испугавшись, она схватила его за руку. – Не езди один.

 – Рокс, расслабься. Я и во сне мог бы это сделать. Ты сама знаешь.

 – У меня какое-то странное чувство…

 – Ты просто плохо себя чувствуешь, – поправил он. – Я хочу, чтобы ты немного отдохнула. Сейчас позвоню Лили и попрошу ее прийти. Не выключай свет, малышка. – Он легонько поцеловал ее. – Я вернусь еще до восхода солнца.

 – Каллахан. – Он подался назад, и Роксана крепче сжала руки. Как глупо, – подумала она, но ей так ужасно не хотелось отпускать его. – Я люблю тебя.

 Он улыбнулся и наклонился, чтобы еще раз поцеловать ее, опять легонько и по-дружески, как человек, который знает, что скоро наверстает свое.

 – Я тоже люблю тебя.

– Ни пуха ни пера, – она вздохнула и отпустила его.

 Люк любил летать. Полюбил с того самого раза, когда впервые забрался в кабину, и Мышка начал курс обучения. Дело было уже не в том, чтобы усвоить новые практические навыки, которые могли пригодиться в обеих его карьерах. Дело было в том, что Люк не уставал наслаждаться этим восхитительным ощущением полета.

 Самолет, который он вел, был зарегистрирован на имя Джона Кэрролла Брейкмана, несуществующего страхового инспектора. Для облика этого персонажа Люк выбрал короткую опрятную бородку и тройку в мелкую полоску – с несколькими правильно расположенными дюймами ваты в качестве подкладки. На висках его черные волосы заблестели серебром.

 Приземлившись в Теннесси, он зарегистрировался, проверил в плане график своего обратного полета и сам отнес «дипломат» с монограммой к сверкавшему арендованному «Мерседесу-450». Он доехал до «Хилтона», снял забронированный заранее номер и попросил его не беспокоить.

 Пятнадцать минут спустя, уже без бороды, ваты и серебра на висках, он спешил вниз по лестнице к стоянке автомашин. Там его ждал темный седан, заказанный под другим именем. Люк взломал замок и соединил напрямую провода зажигания – это было безопаснее, чем забирать ключи у портье. Мотор заработал, и седан спокойно покатил от гостиницы.

 Когда все будет закончено, он вернет седан на стоянку и проскользнет обратно в свою комнату. Опять загримируется и выпишется из отеля. Став богаче примерно на полмиллиона долларов, он полетит обратно в Новый Орлеан. И ничто не будет связывать ни его лично, ни всех вымышленных лиц со случившимся ограблением.

 Может быть, это был обходной путь, но, как обычно говорил Макс, обходной путь все равно приведет вас туда, куда вы хотите попасть.

 Люк припарковал свой темный незаметный седан на обсаженной деревьями улице в двух кварталах от особняка Сэма. В этом загородном раю все лужайки были подстрижены, все собаки вели себя хорошо, а все дома в час ночи уже стояли с темными окнами.

 Он легко избегал кругов света от уличных фонарей. С головы до ног одетый в черное, Люк скользил между тенями. На земле лежал легкий туман, из-за которого утром у него могли возникнуть проблемы в аэропорту. Но сейчас он чувствовал, что эта дымка возникла как бы специально для него. На небе был виден месяц, но его свет терялся где-то над скользившими облаками, а в воздухе сладко пахло приближавшейся весной.

 Он обошел вокруг особняка Уайаттов, огромного двухэтажного кирпичного здания с белыми колоннами, которые в полумраке казались похожими на тонкие кости. Машин перед домом не было. Огоньки сигнализации, как шпаги, сверкали над лужайкой, выхватывая из темноты высокие клумбы с бледно-желтыми нарциссами и еще не распустившиеся, но уже зеленые, нежные листья деревьев. Ему стало даже немного жалко, что Сэм был в Вашингтоне. Если бы Люк вошел в дом и взял, что хотел, пока его старый враг храпел в спальне, то это добавило бы перца к сладкому удовлетворению.

 С трех сторон дом охраняла высокая частая изгородь, а спереди выстроились старые ветвистые деревья. Приближаясь к особняку, Люк спрятался в их тени.

 Ему очень не хватало Роксаны, когда он принялся за сигнализацию. Его раздражали эти современные компьютерные системы, они оскорбляли его изобретательность. Люку казалось, что числа и сложные математические действия больше подходили логическому уму Роксаны, но для него самого искусство воровства из-за них превращалось в занудные подсчеты.

 Хоть он постоянно повторял в уме ее указания, но, чтобы добраться до кода, ему потребовалось в два раза больше времени, чем понадобилось бы ей. Ну ладно, это ей знать совсем необязательно.

 Удовлетворенный результатом, Люк выбрал задний вход и легко отпер замок. Он предпочитал отмычки простому взлому, с которым справился бы любой третьесортный грабитель, и, уж конечно, не опускался до того, чтобы разбивать дверные стекла – ведь для этого не требовалось вообще никаких умений.

 Люк шагнул в уютную гостиную, где в воздухе стояли приятные ароматы. Как всегда, от возбуждения у него по спине пробежали мурашки. Было что-то неописуемо волнующее в том, чтобы стоять в темном, пустом доме в окружении теней и очертаний жизни других людей. Как будто ты узнавал сразу все их секреты.

 Он неслышно пересек гостиную и повернул в коридор налево, к кабинету Сэма. Под тонкими хирургическими перчатками у него чесались руки, так им не терпелось прикоснуться к диску на сейфе.

 Ему не нужен был свет. Глаза уже привыкли к темноте, и каждый метр жилой площади дома Уайаттов был известен ему лучше, чем самим хозяевам.

 В пустых домах всегда царила особенная, восхищавшая Люка тишина. Это был и шепот, и гул, сверхъестественная чарующая музыка, которую так легко разрушает человеческое дыхание.

 Он уже свернул в кабинет Сэма, как вдруг удивленно понял, что этой музыки не было. И тотчас же, ослепляя его, вспыхнул свет.

 – Ну, Люк, заходи, не стесняйся. – Сэм откинулся на спинку кресла, скрипнула кожа. – Я ждал тебя. Прошу, – он взмахнул рукой, и свет блеснул на хромированной рукоятке револьвера тридцать второго калибра. – Выпьешь со мной?

 Люк изучающе посмотрел на улыбавшегося Сэма, потом перевел взгляд на полированную поверхность стола, где стояли два бокала с бренди. Ему показалось, что это был «Наполеон», но Люк сомневался, что даже от коньяка у него изо рта исчез бы маслянистый привкус от сложившейся ситуации.

 – И давно ты все знаешь?

 – О-о, уже несколько месяцев, – прицелившись Люку в грудь, он наклонился вперед и протянул руку за своим бокалом. – Мне стыдно признаваться, что не понял этого раньше. Все это время я считал, что Нувели обеспечивают себе свой экстравагантный образ жизни каким-нибудь мелким шантажом или мошенничеством. Сядь, – пригласил Сэм. – Мне очень, очень жаль, что ты пришел один.

 – Я работаю один, – проговорил Люк, надеясь спасти хотя бы это.

 – Ты всегда был патетически галантен. Сядь, – повторил он, и его голос казался таким же холодным, как хром на ручке револьвера. Прикинув, что лучше всего поддаться на его игру, Люк сел. – Превосходное бренди. – Сэм поставил свой бокал и снял телефонную трубку. – Не волнуйся, – произнес он, заметив, как блеснули прищуренные глаза Люка. – Я звоню не в полицию. Не думаю, что они нам понадобятся. – Он нажал на несколько кнопок и подождал, пока там ответят. – Он здесь. Да. Войди через заднюю дверь. – Улыбаясь, Сэм положил трубку на место. – Маленький сюрприз. Теперь почему бы нам не поболтать, пока мы ждем?

 – Ты можешь обвинить меня в том, что я взломал дверь и вошел в твой дом, – спокойно сказал Люк. – Возможно, даже в запланированном ограблении. Но есть вероятность, что мне удастся свести все это к обыкновенной шутке. Простая глупость и недальновидность, скажу я. Пытался отыграться на том, с кем соперничал еще с самого детства.

 Сэм молчал, словно бы размышляя.

 – Сомневаюсь, что это сработает, особенно после того, как ты узнаешь мой план действий. Первое, что я должен признать, – что до последнего времени действительно ничего не знал о вашей деятельности. Ах ты, сукин сын, – с наслаждением проговорил он, улыбаясь во все лицо. – Все вы – ханжи и мерзавцы, все до единого! Рассвирепели от того, что я спер полсотни долларов из пары-тройки лавок! А сами-то вы кто? Мелкие воришки и мошенники!

 – Не мелкие, – поправил его Люк, решив все-таки попробовать бренди. – И никогда – не мошенники. Чего ты хочешь?

 – То, чего всегда хотел. Отомстить. Я ненавидел тебя с самого первого взгляда. Держи руки так, чтобы я их видел, – предупредил он. Люк пожал плечами и отпил бренди. – Не знаю точно, почему, но ненавидел. Думаю, потому, что мы были так сильно похожи.

 Теперь улыбался Люк.

 – У тебя есть пушка, Уайатт, а у меня нет. Ты можешь убить меня или отправить в тюрьму. Но вот оскорблять – не надо.

 – Ты все такой же хладнокровный и дерзкий. Я мог бы восхищаться тобой, если бы ты не был еще и отвратительно высокомерным. Нувели были от тебя без ума. О, я понимаю, что и у меня могла быть надежда их завоевать… если бы ты не стоял у меня на дороге.

 – Смирись с этим, приятель. – Может быть, если ему удастся по-настоящему разозлить Сэма, то тот выйдет из себя и допустит какую-нибудь ошибку? – Тогда ты полностью просрался.

 Глаза Сэма блеснули, но револьвер даже не дрогнул.

 – Это ты просрался со своей бабой, которую я трахнул. И Роксане я нравился больше, чем ты. Поверь, если бы я мог предвидеть будущее, то скорее оттрахал бы ее, чем – как там ее звали? – Аннабель.

 Волна ярости захлестнула Люка. Чтобы не вскочить, ему пришлось сжать пальцы на подлокотнике кресла.

 – Надо было сломать тебе не только нос.

 – Наконец-то впервые ты совершенно прав. Ты должен был уничтожить меня, Каллахан, потому что сейчас я уничтожу тебя. Входите, мистер Кобб.

 Вот теперь Люк действительно вскочил на ноги. Бренди выплеснулось из бокала на перчатку. Там, в дверном проеме, стоял человек из его ночных кошмаров.

 – Думаю, вы знакомы друг с другом, – продолжал Сэм. О, это было замечательно, подумал он. Великолепно. Чего еще можно было желать, кроме как увидеть Люка с побелевшим от страха лицом? Многого, решил он, посмеиваясь про себя. Еще очень многого. – Ты, должно быть, не знаешь, что мистер Кобб уже в течение некоторого времени работал на меня. Налейте себе сами чего-нибудь из бара, пока я объясню нашему общему другу, что с ним произошло.

 – Не возражаю, – Кобб с напыщенным видом двинулся к бутылке виски и налил себе двойную порцию. Ему нравилось, что он пьет с таким большим человеком, как Уайатт, что тот пригласил его в дом. – Похоже, что он все-таки взял тебя за жопу, а, Люк?

 – Точнее не скажешь. Теперь, когда мы собрались все вместе, я расскажу, как было дело. – Все шло отлично, настолько отлично, что Сэм едва мог сдержаться, чтобы его голос не дрожал от возбуждения. – Это была моя идея, чтобы мистер Кобб встретился с тобой и требовал от тебя по несколько тысяч в месяц. Представь себе мое удивление – ведь ты легко и спокойно их выплачивал, даже когда я разрешил ему увеличить сумму. Тогда я спросил себя: как может человек – даже состоятельный – отдать шантажисту более ста тысяч долларов за год и при этом ни на йоту не изменить свой образ жизни? – Замолчав и криво усмехнувшись, Сэм приложил палец к губам. – Никак не может, если только у него нет какого-нибудь еще источника дохода. Тогда я пошел за тобой по следу. Знаешь, у меня еще остались старые контакты. Потом подбросил крючок с приманкой и подождал, пока вы не клюнули. Моя страховая компания, моя система сигнализации, мое расписание поездок. Было совсем несложно сделать вид, что на этой неделе я уеду в Вашингтон.

 В этот момент Люк почувствовал внезапно нахлынувшую на него первую волну слабости. На спине и сзади на шее у него выступил противный холодный пот.

 – Ты открыл дверь в клетку, – с трудом выдавил он, – но это еще не значит, что тебе удастся меня туда заманить.

 – Я это знаю. Видишь ли, с хорошим адвокатом ты сможешь отвертеться от всех обвинений. Раз ты пришел один, то будет сложно, если не невозможно распространить обвинение на Нувелей. Я мог бы просто убить тебя. – Поджав губы, он поднял пушку и прицелился Люку прямо в лоб. – Но тогда ты только умрешь.

 – Не надо убивать курочку, которая несет золотые яйца, – вмешался Кобб и захихикал над своей остротой.

 – Конечно, нет, особенно если ее можно медленно зажарить живьем.

 – А при этом он будет платить и дальше. – Кобб налил себе еще виски.

 – Да, только не так, как ты думаешь. – Сэм улыбнулся Коббу и спустил курок.

 Звук выстрела в маленькой комнате был похож на взрыв. Люк ощутил, как эхо пронеслось сквозь него, словно он был не человеком, а гулким туннелем. Потрясенный, он смотрел, как Кобб пошатнулся, на лице у него появилось изумленное выражение, а из аккуратной черной дырочки, внезапно возникшей на лбу, хлынула кровь.

 Стакан с виски упал на пол первым и покатился, не разбившись, по яркому турецкому ковру. И Кобб свалился, как подрубленное дерево.

 – Это было проще, чем я думал. – Рука Сэма дрогнула, но скорее от возбуждения, чем от волнения. – Намного проще.

– Боже. – Люк хотел было вскочить, но отяжелевшее тело не слушалось его. Он встал медленно, как человек, идущий по воде против течения. Комната, словно карусель, закружилась вокруг него, а яркий, окровавленный ковер взлетел к нему навстречу.

 Люк медленно приходил в себя. Голова была как в тумане. Звук грохотавших внутри барабанов доносился глухо, будто из-за ватных затычек.

 – …И в самом деле выносливый парень, – откуда-то из мглы звучал голос Сэма. – Не думал, что ты так быстро придешь в себя.

 – Что? – Шатаясь, Люк кое-как встал на четвереньки. Ему пришлось побороть мощный приступ тошноты, только потом он осмелился поднять голову. И тогда он увидел мертвенно-бледное лицо Кобба. – О боже! – Люк вытер пот со лба. В голове у него гудело, и он чувствовал сильную слабость, но уже достаточно пришел в себя, чтобы заметить, что перчаток на руках не было.

 – И никакой благодарности? – спросил Сэм. Он опять сидел за столом. Когда Люк смог толком посмотреть на него, то увидел, что у Сэма был уже другой пистолет. – Но ведь он превратил твою жизнь в ад, разве не так? Теперь он мертв.

 – Ты даже глазом не моргнул. – Сэм, пушка, комната – все раскачивалось, пока Люк пытался вернуть себе способность трезво мыслить. – Ты пристрелил его… хладнокровно… и даже глазом не моргнул…

 – Благодарю. Запомни, я могу сделать то же самое с тобой, или с Максом, или с Лили. Или с Роксаной.

 Нет, он не станет умолять его вот так, стоя на четвереньках. Сморщившись от боли, Люк выпрямился. Ноги дрожали, прибавляя унижение к ужасу.

 – Чего ты хочешь?

 – То, что получу. Сейчас я могу позвонить в полицию и сказать, что вы с Коббом вломились ко мне в дом, а я работал и засиделся в кабинете допоздна. Я застал вас врасплох, ты выхватил револьвер. Потом вы поругались между собой, и ты пристрелил Кобба. Воспользовавшись суматохой, я достал свою пушку. Кстати, вот она.

 И он помахал снятым с предохранителя пистолетом двадцать пятого калибра. Ему очень хотелось нажать на курок, ужасно хотелось опять ощутить этот толчок власти и силы. Но это было слишком быстро. Слишком быстро, слишком бесповоротно.

 – Второй не зарегистрирован, откуда взялся – непонятно. Только теперь на нем остались твои отпечатки пальцев. Тебя обвинят в убийстве, и, учитывая ваши отношения с Коббом, сомневаюсь, что тебе удастся выкрутиться.

 И он широко ухмыльнулся. Человек, ослепленный собственным сиянием.

 – Это наш первый сценарий, – продолжал он. – Полагаю, мы разыграли бы его, как по нотам. Но он нравится мне меньше, чем второй, потому что мне тоже придется в нем участвовать. По второму ты просто забираешь тело и избавляешься от него. А потом уходишь.

 – Ухожу! – стараясь сохранить ясность ума, Люк провел рукой по волосам. – Просто ухожу?

 – Именно, но только не возвращаешься обратно в Новый Орлеан. Ты не встречаешься с Нувелями. Ты в прямом смысле исчезнешь. – Сэм быстро и диковато загоготал. – Абракадабра! – От этого звука Люк почувствовал, что его шею сзади словно бы сжали чьи-то холодные пальцы.

 – Ты сошел с ума.

– Тебе было бы приятно так думать, правда? – спросил Сэм, сверкая глазами. – Да, ты хотел бы так думать, потому что я побил тебя, все-таки побил тебя!

 – Все это… – Действие наркотика еще не кончилось, и голос Люка звучал невнятно. Он говорил медленно и осторожно, чтобы убедиться, что сам себя понимает. – Ты придумал все это, убил Кобба, только чтобы отыграться?

 – Тебе это кажется неразумным? – Сэм откинулся на спинку кресла, поворачиваясь на нем то налево, то направо. – Возможно, и мне так казалось бы… если бы я был на твоем месте. – Он вновь резко подался вперед и ощутил внезапное удовольствие, когда Люк вздрогнул и сжался. – Но видишь, я не на твоем месте. Здесь я командую. И ты сделаешь все в точности так, как я скажу. А если не сделаешь – тебя арестуют за убийство, а я прослежу, чтобы по делу о грандиозном грабительстве Максимилиана Нувеля было открыто следствие. Если только мне не покажется более привлекательным просто убить его.

 – Он подобрал тебя на улице.

 – И туда же вышвырнул обратно. – Улыбка на лице Сэма превратилась в презрительную гримасу. – Не жди от меня великодушия, Каллахан, – особенно когда ты желаешь положить на вторую чашу весов свое собственное.

 – Почему ты просто не убьешь меня?

 – Я предпочитаю, чтобы ты надрывался, зарабатывая на жизнь, в каком-нибудь проклятом богом городишке. По ночам ты будешь видеть потные сны про Роксану и мужиков, которыми она заполнит свою жизнь, потеряв тебя – путеводную звезду, светившую ей столько лет. Не пытайся обмануть меня, Каллахан. Ты исчезнешь, или Нувелям придется платить всю оставшуюся жизнь. И не думай, что ты можешь сейчас уехать, а через несколько недель вернуться. Возможно, ты ускользнешь от петли, но тогда я туго затяну ее вокруг шеи Макса – это я тебе обещаю. У меня есть все необходимые доказательства, чтобы осудить его. Они здесь, в сейфе, который тебе так и не удалось открыть.

 – Тебе никто не поверит.

 – Да? Мне, преданному слуге общества с незапятнанной репутацией? Человеку, который сам себя вытащил из ада улиц? Который, хоть и чувствовал некое снисхождение к старику, не смог больше скрывать известные ему факты? И который, учитывая все признаки старческого маразма, будет просить о заключении бывшего мага не в тюрьму, а в клинику для душевнобольных?

 От этих слов страх превратился в лед – в острые ледяные копья, ранившие до крови.

 – Ты не посмеешь так поступить с Максом.

 – Все зависит от тебя. Твой ход, Каллахан.

 – Сила в твоих руках. – Он чувствовал, что вся его жизнь, как песок, утекала сквозь пальцы. – Я исчезну, Уайатт. Но ты никогда не сможешь быть уверен, что я не вернусь. И однажды я вернусь.

 – Забери с собой своего приятеля, Каллахан, – он махнул рукой в сторону Кобба. – И помни обо мне каждый свой день в аду – помни обо мне!

24

 Люк знал, что это безумно рискованно, но ему было наплевать на любой риск. Он оставил седан на стоянке и центральным лифтом из холла поднялся прямо в свою комнату. Войдя, он вытащил «Джек Дэниелс» из бумажного пакета, поставил на тумбочку и замер, уставившись на бутылку.

 Он долго смотрел на нее и только потом открутил крышечку. Наклонив горлышко, он сделал три больших глотка, чтобы огонь притупил остроту его страданий.

 Это не сработало. Он уже знал по горькому опыту из своей юности, что алкоголь не может свести на нет душевную боль – разве что примирить с ней. Но попытаться стоило.

 Он все еще чувствовал запах Кобба. Пот, кровь и зловоние смерти словно бы пристали к его коже. Какая же это была омерзительная работа: перетащить на себе мертвое тело и сбросить его в реку.

 Он желал Коббу смерти. Да, бог свидетель, как страстно он хотел, чтобы тот умер. Но раньше Люк не знал, какой смерть бывает внезапной, жестокой и беспощадной.

 Люк не мог забыть, как Сэм выстрелил – так легко, так небрежно, словно забрать чужую жизнь было так же просто, как сыграть в покер. Он сделал это не из ненависти, не ради наживы или ослепляющей страсти. Он сделал это бездумно, как маленький ребенок, который ломает домик из кубиков. Только потому, что в сложившейся ситуации Кобб был более полезен ему мертвым, чем живым.

 Моя жизнь, думал Люк, тяжело, как старик, опускаясь на кровать. Все эти годы он считал, что сам хозяин своей жизни. Но это была неправда. Кто-то все время стоял за сценой, дергая за веревочки и насмехаясь над тем, как он жил, старался, добивался…

 Все – из-за извращенного чувства ревности и раздутой обиды за сломанный нос. Любой посторонний, будь он в тот вечер в кабинете с дубовыми панелями и кожаными креслами, увидел бы, что Сэм был не просто амбициозен, не просто хладнокровен. Он был безумен. Но из свидетелей его безумия в живых остался только один человек.

 Что он мог сделать? Люк с силой потер ладонями глаза, чтобы прогнать из них картину убийства и прикинуть, что его ожидало.

 Он вломился в частный дом. Если бы полиция знала, где искать, они нашли бы след, а след привел бы прямиком к Нувелям. Если бы Люк пришел в полицию со своей запутанной историей шантажа и убийства, то кому они поверили бы? Вору или добропорядочному гражданину?

 Он был готов рискнуть. Хотя Люк и не был уверен, что смог бы перенести тюремное заключение и не сойти с ума, но был готов рискнуть. Тем не менее оставалась вероятность, что Сэм захочет осуществить и остальные угрозы. Отправить Макса в приют для умалишенных, разорить Лили, обесчестить Роксану. А может быть, убийство покажется Сэму более привлекательным, и он убьет их – убьет из револьвера с отпечатками пальцев Люка.

 От этой мысли его охватила такая паника, что он бросился к телефону и быстро набрал номер. Его пальцы судорожно сжимали трубку. Она ответила сразу же, точно ждала его звонка.

 – Алло… Алло? Кто это?

 Он мог видеть ее так ясно, будто они находились в одной комнате. Она сидит в постели, трубка прижата к уху, на коленях раскрытая книга, на экране телевизора мелькает черно-белое кино.

 Потом этот образ исчез, растаял, как дым, потому что Люк знал, что никогда больше ее не увидит.

 – Алло? Люк, это ты? Что-нибудь не…

 Он медленно и спокойно положил трубку.

 Он сделал выбор. Ответить ей, все рассказать – значило сохранить ее и видеть, как она страдает. Но если уйти от нее, не проронив ни слова, ни вздоха, то она станет просто ненавидеть его и будет в безопасности.

 Качаясь, словно уже напился, он встал, взял бутылку и улегся обратно на кровать. Виски не облегчит его страданий, но, возможно, он хотя бы заснет.

 Утром, свежевыбритый и загримировавшийся, Люк выписался из отеля и направился в аэропорт. Он хотел жить. Хотя бы для того, чтобы убедиться, пусть издалека, что Сэм оставил Нувелей в покое. И может быть, для того, чтобы потянуть время, подождать, понаблюдать и придумать подходящую месть. В голове у него еще не было ни плана полета, ни даже направления. Хоть он любил летать, но его жизнь была теперь пуста, как оставленная в номере бутылка.

 – Он должен был вернуться еще несколько часов назад. – Потирая вспотевшие ладони, Роксана мерила шагами рабочий кабинет отца. – Что-то случилось. Он не должен был лететь один.

 – Для него это не первое дело, моя дорогая. – Макс поднял ярко раскрашенную коробку с высокой, до пояса, скамьи, и под ней оказалась отрубленная голова Мышки с дьявольской усмешкой на устах. – Он знает, что делает.

 – Он не зарегистрировался в аэропорту.

 – Это не самое главное. – Макс нажал на кнопку пульта управления, спрятанного у него в рукаве, и голова издала долгий, протяжный стон. Другая кнопка – и глаза посмотрели влево, вправо, рот искривился. – Отлично, отлично! Совсем как живой, правда?

 – Папа, – чтобы привлечь его внимание, Роксана поставила коробку обратно на голову. – У Люка неприятности. Я это знаю.

 – Откуда ты это знаешь? – Он выключил пульт управления.

 – Потому что никто не слышал о нем с тех пор, как он улетел отсюда прошлой ночью. Потому что он должен был вернуться к шести утра, а сейчас уже почти полдень. Потому что, когда я позвонила в аэропорт, чтобы спросить про Джона Кэррола Брейкмана, мне сказали, что он записал свой вылет в план, но так и не появился.

 – Очевидные причины. Настолько же очевидные, как и то, что голова все еще под этой коробкой. – Своим старым театральным жестом Макс подхватил коробку со скамьи. Голова исчезла, а вместо нее оказалась пышная цветущая герань. – Я учил тебя не принимать очевидное за правду.

 – Но это же не фокус, черт побери, не магический трюк! – Она резко отвернулась. Как он мог играть в игры, когда Люк где-то потерялся?

 Макс положил руку ей на плечо, и она вся напряглась.

 – Он умный, находчивый мальчик, Рокси. Я понял это с первого раза, когда его увидел. Он скоро вернется.

 Ему в ответ она буркнула его же слова:

 – А ты откуда знаешь?

 – По картам. – Чтобы отвлечь и развеселить Роксану, Макс вытащил из кармана колоду и взмахом развернул ее. Но негибкие пальцы не смогли удержать развернутый веер. Максу показалось, что карты внезапно ожили, чтобы ликующе выпрыгнуть у него из рук и броситься по полу врассыпную. Полными ужаса глазами он смотрел, как они разлетались по комнате.

 Роксана ощутила пронзительную боль в его сердце так же явно, как и в своем собственном. Она присела, чтобы собрать колоду, и быстро проговорила, прогоняя жутковатую тишину:

 – Я знаю, что Люк иногда что-нибудь меняет, но не так. – Она проклинала карты, проклинала возраст, проклинала себя за то, что никогда не сможет заменить Максу эту потерю. – Тебе не кажется, что мне надо полететь туда и поискать его?

 Он молча смотрел на пол, хотя карты уже исчезли, спрятанные у Роксаны за спиной. Вот они есть, вот их уже нет. Но Макс знал самое лучшее волшебное заклинание. Он просто перестал сражаться и удерживать свой разум в настоящем. Когда он перевел взгляд обратно на свою дочь, в его глазах была улыбка – мягкая и покорная улыбка, от которой у Роксаны сильно защемило сердце.

 – Если хорошо поискать, если искать долго-долго, то всегда найдешь то, что хочешь. Ты знаешь, что очень многие считают, что на свете существует несколько философских камней? Но они попались в ловушку очевидного!

 – Папа, – Роксана протянула к нему свободную руку, но Макс покачал головой, за тысячи миль от своей дочери, стоявшей рядом со слезами на глазах.

 Внезапно он схватил книгу и хлопнул ею по столу с такой силой, что Роксана подскочила. В его глазах больше не было улыбки, только страсть и отчаяние.

 – Я уже почти отыскал его! – Он поднял вверх кипу своих заметок и встряхнул ими. – Когда я найду, когда он будет мой… – Успокоившись, он осторожно уложил бумаги обратно на стол и пригладил их своими больными пальцами. – Тогда вся магия мира будет здесь, правда?

 – Да, конечно. – Она подошла к нему и обняла, прижавшись щекой к его щеке. – Папа, пойдем наверх.

 – Нет, нет, беги одна. Мне еще надо поработать. – Макс сел, жадно погружаясь в старинные секреты старинных книг. – Скажи Люку, пусть позвонит Лестеру, – отсутствующе добавил он. – Я хочу удостовериться, что новые осветительные приборы уже установили.

 Она открыла было рот, чтобы напомнить Максу, что бывший менеджер «Волшебной двери» ушел на пенсию и уехал в Лас-Вегас еще три года назад. Но вместо этого опять крепко сжала губы и кивнула:

 – Хорошо, папа.

 Кое-как одолев лестницу, она отправилась разыскивать Лили.

 Роксана нашла ее во дворе, где Лили кормила голубей хлебными крошками.

 – Леклерк сердится, что я это делаю. – Она бросила пригоршню раскрошенного хлеба в воздух и засмеялась, глядя, как голуби толкаются и дерутся. – Они измажут нам весь двор. Но они такие лапочки, так смешно поворачивают головки и смотрят своими черными глазками.

 – Лили, что случилось с папой?

 – Случилось? – Рука Лили замерла внутри целлофанового пакета. – Он ушибся? – Она повернулась и бросилась бы к дому, если бы Роксана не остановила ее.

 – Нет, он не ушибся. Он внизу, в кабинете, читает свои книги.

 – О-ох, – с явным облегчением Лили прижала руку к сердцу. Она сомневалась, что сердца голубей могли биться быстрее. – Ты меня напугала.

 – Я и сама напугана, – спокойно отозвалась Роксана, и нерешительная улыбка Лили дрогнула. – Он болен, да?

 Вначале та ничего не ответила. Потом из светло-голубых глаз исчезло обычное беспомощное и мечтательное выражение. Теперь ее взгляд казался твердым и решительным.

 – Нам надо поговорить. – Лили обняла Роксану за талию. – Пойдем сядем.

 И она повела Роксану к металлической скамейке, под прозрачную тень дуба. В маленьком фонтанчике журчала вода, словно где-то рядом ручей бежал по гальке.

 – Дай мне минуточку, солнышко. – Лили села, крепко сжимая кисть Роксаны одной рукой, а другой продолжая кидать крошки птицам. – Я люблю это время года, – пробормотала она. – Не потому, что мне не нравится жара, как здесь бывает… Но просто весной, ранней весной происходят чудеса. Расцветают нарциссы и гиацинты, прорастают тюльпаны. На этом дереве есть гнездо. – Она посмотрела вверх, но ее улыбка казалась тоскливой и немного потерянной. – Каждый год одно и то же. Они всегда возвращаются. Птицы, цветы. Я могу приходить сюда, садиться и смотреть. И знать, что что-то останется здесь навечно.

 Голуби ворковали у их ног. Из-за ограды доносился непрерывный шум проезжавших мимо машин. Грело солнце, легкий бриз шелестел в нежной молодой листве. Где-то рядом, во Французском квартале, флейтист играл старинную ирландскую мелодию «Парнишка Дэнни». Роксана узнала ее и вздрогнула – это была песнь о смерти и разлуке.

 – Я заставила его пойти к врачу. – Лили растирала руку Роксаны, успокоившись сама и теперь успокаивая ее. – Макса всегда можно уговорить, только надо запастись терпением. Они взяли анализы и обследовали его. Потом я уговорила его пойти туда еще раз, и они опять обследовали его. Он не лег бы в больницу, поэтому им пришлось сделать все за один раз. И я… ну, я не настаивала. Я тоже не хотела, чтобы он ложился в больницу.

 У Роксаны тяжело застучало в висках. Ее голос звучал отрешенно, как будто и вовсе не ее:

 – И что они делали?

 – Много всего. Так много, что я даже сбилась со счета. Они подсоединяли к нему какие-то приборы и изучали графики. Брали кровь и попросили его пописать в пробирку. Делали рентген. – Она пожала плечами, потом они безвольно поникли. – Может, я неправильно поступила, Рокси, но я попросила их сказать мне, что они нашли. Не хотела, чтобы они сказали Максу, если что-то не так. Я знаю, что ты – его дочь, его кровь, но я…

 – Ты все сделала правильно. – Роксана положила голову к Лили на плечо. – Совершенно правильно. – Ей понадобилась минута, чтобы набраться храбрости. – Что-то плохо, да? Ты должна мне сказать, Лили.

 – Он все забывает, – произнесла Лили дрожащим голосом. – Иногда целыми днями все в порядке, а иногда он не может сосредоточиться даже при помощи лекарств. Как будто поезд сходит с рельс. Они сказали, что это заболевание может развиваться медленно, но мы должны быть готовы к тому, что когда-нибудь он вообще перестанет нас узнавать. – Слезы тихо катились по ее щекам и капали на их соединенные руки. – Он может сердиться, обвинять нас в том, что мы хотим обидеть его, а может просто выполнять то, что ему скажут, без лишних вопросов. Он может дойти до угла за пол-литром молока и забыть, как вернуться домой. Он может забыть, кто он, и если они не смогут это остановить, то однажды он просто уйдет в себя, и никто из нас не сможет его вернуть.

 Это ужасно, поняла Роксана. Намного страшнее, чем смерть.

 – Мы… мы найдем специалиста.

 – Врач порекомендовал одного специалиста. Я звонила ему. В следующем месяце нам надо будет отвезти Макса в Атланту, к нему на прием. – Лили достала один из своих бесполезных кружевных платочков и промокнула глаза. – Пока что он должен изучить результаты обследования. Эта болезнь называется «синдром Альцгеймера», Рокси, и она не лечится.

 – Значит, мы найдем, как ее лечить. Мы не позволим, чтобы такое случилось с Максом. – Она вскочила и, пошатнувшись, упала бы на колени, если бы Лили не удержала ее.

 – Солнышко мое, что с тобой? Мне не надо было все это тебе рассказывать.

 – Нет, я просто слишком быстро встала. – Но в голове у нее все кружилось, желудок сжался от подступавшей тошноты.

 – Ты такая бледненькая. Пошли в дом, выпьешь чаю или еще чего-нибудь…

 – Со мной все в порядке, – твердила она, пока Лили тащила ее к дому. – Это просто какой-то дурацкий вирус. – Но когда они открыли дверь на кухню, то от аромата густого, кипевшего на медленном огне супа Леклерка ее бледное лицо позеленело. – Черт побери, – прошипела она сквозь сжатые зубы. – У меня на это нет времени.

 И бросилась в ванную, а за ней следом порхнула Лили.

 Когда приступ кончился, Роксана настолько ослабела, что даже не могла сопротивляться, и Лили отвела ее наверх в спальню и уложила в постель.

 – Это все нервы, – поставила Лили свой диагноз.

 – Это вирус. – Роксана закрыла глаза и взмолилась, чтобы у нее в желудке не нашлось больше ничего такого, от чего он захотел бы избавиться. – Я думала, все уже прошло. Вчера после обеда со мной было то же самое. Но вечером я уже чувствовала себя нормально. Сегодня утром тоже.

 – Ну, – Лили сжала ее руку, – если ты говоришь, что тебя тошнит два дня подряд, то не беременна ли ты?

 – Беременна! – От удивления Роксана даже опять открыла глаза. Она хотела было рассмеяться, но вообще-то подобное предположение не казалось ей смешным. – Беременных не тошнит после обеда.

 – Думаю, нет. – Но ум Лили работал. – Ты случайно не пропустила месячные?

 – Вот именно, не пропустила. – Роксана почувствовала первый толчок паники и что-то еще. Это был не страх, нет, а простое и едва уловимое удовольствие. – У меня небольшая задержка, вот и все.

 – На сколько?

 Пальцы Роксаны теребили край покрывала.

 – На пару недель. Может быть, на три.

 – Ой, солнышко! – в голосе Лили чувствовался нескрываемый восторг. У нее в голове плясали картины маленьких пинеток и детского талька. – Ребеночек.

 – Лили, ты торопишь события. – Роксана осторожно прижала руку к животу. Если там и в самом деле был ребенок, то он рос злючкой. От этой мысли она невольно улыбнулась. Никто и не ждал, что ребенок Люка будет прирожденным добряком, правда?

 – Сейчас есть такие тесты на беременность, которые можно сделать прямо дома. Мы сразу же все узнаем. Люк с ума сойдет!

 – Мы никогда об этом не говорили. – Страх медленно возвращался. – Лили, мы никогда даже не говорили о детях. Может быть, он не захочет…

 – Не будь глупенькой, конечно, он захочет. Он любит тебя. А теперь оставайся здесь. Я спущусь вниз и принесу тебе немного молока.

 – Чаю, – поправила ее Роксана. – Думаю, мой организм сможет принять немного чаю. И несколько крекеров.

 – А клубнички с маринованной приправой? – Она захихикала, услышав в ответ стон Роксаны. – Извини, любимая моя. Я так взволнована! Сейчас вернусь.

 Ребенок, думала Роксана. Почему же ей даже в голову не пришло, что она может забеременеть? Да и так ли это? Она вздохнула и осторожно перевернулась на бок. Сама возможность ее не удивляла. И она не жалела о случившемся, хотя все время принимала противозачаточные таблетки.

 Ребенок – ее и Люка. Что он скажет? Что он почувствует?

 Для того чтобы это узнать, надо было его найти.

 Протянув руку, Роксана поставила телефон рядом с собой на кровать и набрала номер.

 Когда Лили вернулась обратно с чаем, сухим тостом и прелестным бутоном пунцовой розы, Роксана опять лежала на спине и тупо смотрела в потолок.

 – Он улетел, Лили.

 – М-м-мм… Кто?

 – Люк улетел. – Она рывком села на кровати. Даже тошнота не могла заглушить бушевавших в ее груди чувств. – Я звонила в аэропорт. Он вылетел из Теннесси сегодня утром в девять тридцать пять.

 – В девять тридцать? – Лили поставила поднос на тумбочку. – Но ведь сейчас уже давно двенадцать. От Теннесси до Нового Орлеана лететь всего час или что-то в этом роде.

 – Он летел не в Новый Орлеан. Мне пришлось долго пререкаться, чтобы узнать его план полета, но я все-таки узнала.

 – Что ты имеешь в виду: не в Новый Орлеан? Конечно же, он полетел сюда.

– Мехико, – прошептала Роксана. – Он полетел в Мехико.

 На следующее утро Роксана была уверена в двух вещах. Во-первых, она была беременна, и, во-вторых, человек действительно мог исчезнуть с лица земли. Но то, что могло исчезнуть, с помощью волшебства можно вызвать обратно. Ведь недаром же она была волшебницей во втором поколении.

 Роксана как раз застегивала сумку, когда в дверь постучали. Ее первая мысль, как удар молнии, была: это Люк! Она бегом бросилась из спальни в прихожую.

 – Где ты… ой, Мышка.

 – Извини, Рокси. – Его большие плечи опустились.

 – Все в порядке. – Она собралась с силами и улыбнулась. – Слушай, я уже должна бежать.

 – Я знаю. Лили сказала, что ты летишь в Мехико искать Люка. Я еду с тобой.

 – Это очень мило, Мышка, но у меня уже свои планы.

 – Я еду с тобой. – Он мог быть медлительным, мог быть добряком, но еще он мог становиться крайне упрямым. – Ты не полетишь в такую даль в таком… в таком положении, – залпом закончил он и залился темно-красной, свекольной краской.

 – Лили уже вяжет пинетки? – И она погладила его по руке, смягчая сарказм. – Мышка, волноваться не о чем. Я знаю, что делаю, и не думаю, что малыш размером с игольное ушко может меня остановить.

 – Я буду заботиться о тебе. Люку не понравилось бы, если бы я отпустил тебя одну.

 – Черт побери, да если бы Люку было не наплевать, он был бы здесь, а не в Мехико, – выпалила она и тотчас же пожалела о своих словах. Мышка съежился и опустил голову. – Извини. Похоже, что беременность перепутывает все гормоны, и из-за этого становишься раздражительной. Я уже заказала себе билет, Мышка.

 Но он не собирался уступать.

– Отмени заказ. Мы полетим на своем самолете. – Она хотела было возразить, но только пожала плечами. Может быть, в компании ей будет веселее.

* * *

 Следующий приступ загнал Роксану в женский туалет в аэропорту Канкун. Пока ее рвало, ей пришло в голову, что приступы повторялись в одно и то же время и с одинаковой продолжительностью. Хоть засекай по секундомеру. По-видимому, малыш унаследовал ее чувство времени.

 Когда Роксана почувствовала, что опять может держаться на ногах, она вернулась к обеспокоенному Мышке в маленький, залитый солнцем терминал.

 – Все в порядке, – сказала она. – Всего лишь одно из удовольствий приближающегося материнства.

 – Тебе что, придется это терпеть все девять месяцев?

 – Спасибо, Мышка, – слабо отозвалась она. – Спасибо за поддержку.

 Они потратили почти целый час, пытаясь получить хоть какую-нибудь информацию о Люке от диспетчера с вышки управления полетами. Да, по плану он должен был сесть в этом аэропорту. Нет, он так и не прилетел. Он не связывался с вышкой и не просил разрешения изменить курс. Он просто исчез где-то над Мексиканским заливом.

 Или в заливе, как предположил весельчак-диспетчер.

 – Он не разбился, черт побери! – Роксана, как ураган, ворвалась обратно в самолет. – Нет, ни за что!

 – Он хороший пилот. – Мышка суетливо бежал следом за ней, поглаживая ее то по плечу, то по голове. – И я сам проверил самолет перед тем, как он улетел.

 – Он не разбился, – повторила она. Развернув одну из карт Мышки, она принялась изучать мексиканское побережье залива. – Куда он мог полететь, Мышка? Если решил не садиться в Канкуне?

 – Мне было бы легче догадаться, если бы я знал, почему.

 – Мы не знаем, почему. – Она прижалась потным лбом к холодной бутылке коки, которую купил ей Мышка. – Мы можем только гадать. Может быть, он хотел замести следы. Мы же не можем позвонить Сэму и спросить, не пропали ли сапфиры его жены. В криминальной хронике ничего не сообщали, но они часто так делают, пока идет следствие. Если в Теннесси у него возникли какие-нибудь осложнения, то по своим собственным идиотским причинам он мог решить отправиться на запад и сделать так, чтобы Джон Кэррол Брейкман исчез.

 – Но почему он ничего не сообщил?

 – Не знаю, – ей хотелось закричать, но она сдержалась и ответила спокойно: – Посмотри вот на эти острова. На некоторых из них есть посадочные площадки. Официальные и подпольные, для контрабанды.

 – Да, конечно.

 – Хорошо, – она протянула карту Мышке. – Полетели.

 Они провели три дня в поисках на Майанском полуострове. Они распространили описание Люка по всему побережью, раздавая деньги в жадные руки и проверяя ложные следы.

 Приступы тошноты у Роксаны заставляли Мышку заламывать руки и горевать, что рядом нет Лили. Если он пытался суетиться или баловать ее, Роксана набрасывалась на него, как терьер. Но, с другой стороны, ее ярость успокаивала Мышку. Он великолепно понимал, что, будь у нее такая возможность, она бросилась бы одна в джунгли, вооруженная лишь флягой с водой и стремлением идти вперед. Пока они не нашли Люка, Мышка считал, что он отвечает за Роксану. Поэтому, когда она казалась ему слишком бледной или слишком покрасневшей, он заставлял ее остановиться и отдохнуть, не обращая внимания на ее возмущение, как дуб не обращает внимание на стук дятла, – молча и с важным достоинством.

 Они уже настолько привыкли к поиску, что обоим казалось, будто за этим занятием им суждено провести всю оставшуюся жизнь.

 И тогда они нашли самолет.

 Роксана заплатила тысячу американских долларов за десятиминутный разговор с одноглазым мексиканским предпринимателем, чей офис разместился в землянке посреди майанских джунглей недалеко от Мериды.

 Он чистил ногти перочинным ножиком, а рядом женщина со встревоженными глазами и запыленными ногами жарила черепах.

 – Он говорит – он хочет продать, хочу я купить? – Хуарес налил текилы в оловянный стаканчик, потом великодушно предложил бутылку Роксане.

 – Нет, спасибо. Когда вы купили самолет?

 – Два дня назад. Я плачу хорошую цену. – Он его разве что не украл, и весьма довольный этой сделкой Хуарес почувствовал неожиданное расположение к симпатичной сеньорите. – Ему нужны деньги, я даю ему деньги.

 – Куда он уехал?

 – Я не спрашиваю.

 Ей хотелось выругаться, но, заметив пугливость женщины у плиты, она решила поступить более хитро. В ее улыбке читалось явное восхищение.

 – Но вы знали бы, если бы он был еще где-то здесь. Такой человек, как вы, с вашими связями – вы знали бы.

 – Si. – Он оценил то, что она проявила уважение. – Он уехал. Он остается на одну ночь в джунглях, потом – пуфф!.. – Хуарес щелкнул пальцами. – Уехал. Он ходит мягко и быстро. Если знает, какая красивая леди его хочет, может быть, будет идти медленнее.

 Роксана отвернулась от стола. Люк знал, что она его хотела, устало подумала она. И все равно убежал.

 – Вы не возражаете, если я взгляну на самолет?

 – Смотри. – Хуарес махнул рукой, и что-то в ее глазах не дало ему попросить отдельную плату за эту привилегию. – Но ты его там не найдешь.

 Она ничего не нашла, даже пепла от его сигары. Ничто не говорило о том, что Люк когда-либо сидел в кабине, или держал штурвал, или изучал сквозь стекло звездное небо.

 – Мы можем теперь пойти на север, – произнес Мышка, когда Роксана села в кресло пилота и замерла, глядя в пустоту. – Или в глубь материка. – Он не знал, что делать, напуганный бессмысленным и потрясенным выражением ее лица. – Очень может быть, что он пошел вглубь.

 – Нет, – она только покачала головой. Хотя тропический жар раскалил крышу самолета, Роксана была слишком холодна для слез. – Он оставил здесь свое послание.

 Смешавшись, Мышка оглядел кабину.

 – Но, Рокси, здесь ничего нет.

– Знаю. – Она закрыла глаза, чтобы боль разорвала ее сердце и позволила надежде навсегда покинуть его. Когда она вновь открыла их, ее взгляд был ясным и жестким. – Здесь ничего нет, Мышка. Он не хочет, чтобы его нашли. Давай вернемся домой.

Часть III

25

 Теперь он вернулся. Его фокус с исчезновением на пять лет закончился, и, как настоящий ветеран сцены, Люк обставил свое возвращение с надлежащими помпой и торжественностью. А в итоге – пленил своего единственного зрителя.

 На мгновение.

 Этот прижавший ее к полу мужчина, проворно осаждавший ее рот и рассудок, не был иллюзией. Он был из плоти и крови. Все казалось знакомым до боли: тяжесть его тела, вкус его кожи, стучавшие у нее в висках молоточки и эти сильные, быстрые пальцы, гладившие ее по щеке.

 Он был настоящим.

 Он вернулся.

 Он был самым низким в мире существом, которое когда-либо появлялось из грязи.

 Ее руки замерли в его волосах, и внезапно она дернула с такой силой, что он завизжал:

 – Боже, Роксана!..

 Но она уже больше не притворялась. Изогнувшись, она сильно дала ему локтем под ребра и попыталась достать коленом между ног. Люку удалось остановить согнутое колено, и тогда она изо всех сил вмазала ему тем же локтем по подбородку.

 У него из глаз посыпались искры. Когда он пришел в себя, то уже лежал на спине, а Роксана сидела сверху, широко расставив ноги и сердито ворча, а ее ногти с безупречным маникюром тянулись к его лицу.

 Он схватил ее за запястья, сжал их и дернул вниз, пока эти скрюченные пальцы не содрали кожу с его физиономии. Они замерли в этом положении, и у каждого в памяти всплыли неуместные чувственные картины. Оба тяжело дышали и смотрели друг другу в глаза с откровенной взаимной неприязнью.

 – Отпусти меня, Каллахан.

 – Я пришел сюда с неисцарапанным лицом и уйти хочу с неисцарапанным.

 Она еще раз дернулась, пытаясь освободиться, но он не ослабел за те пять лет, которые провел бог знает где. Как и прежде, он был силен как бык. Укусить его было бы неплохо, но недостойно. Роксана остановила свой выбор на презрении.

 – Не беспокойся, твое лицо меня не интересует.

 Хоть он и разжал руки, но оставался в напряжении, пока она не встала – с изяществом и надменностью богини, поднимающейся из лужи.

 Тогда он тоже вскочил с этой сверхъестественной скоростью и экономией движений, которую она так хорошо помнила, и стал перед ней, покачиваясь на носках. Ничего не говоря, Роксана повернулась к нему спиной и налила себе шампанского. Даже пузырьки, которые лопались у нее на языке, казались безвкусными и сухими. Но за это мгновение, такое нужное ей мгновение, она успела закрыть последний замок на своем сердце.

 – Ты еще здесь? – спросила молодая женщина, поворачиваясь обратно.

 – Нам надо о многом поговорить.

 – В самом деле? – Она отпила еще. – Странно, не представляю даже о чем.

 – Тогда говорить буду я. – Он перешагнул через лужу и раскрошил бутон розы к себе в бокал. – А ты попробуй послушать, тебе это будет полезно. – Его рука метнулась вперед, чтобы перехватить ее запястье до того, как она успела выплеснуть шампанское ему в лицо. – Хочешь еще подраться, Рокс? – Его голос был низким и угрожающим, и – господи, помоги ей! – от этого тембра у нее по спине пробежали мурашки. – Ты ведь проиграешь. Силы не в твою пользу.

 Он был прав. Ярость толкала ее броситься на него, искусать, исцарапать, но все кончилось бы тем, что она опять приземлилась бы на задницу. Ладно, в ее арсенале еще оставалось другое оружие. И она собиралась использовать все, лишь бы заставить его отплатить за то, что он когда-то бросил ее на столько долгих лет.

 – Я не стану тратить на тебя шампанское. – Его пальцы расслабились, и она опять поднесла бокал к губам. – И уж тем более – свое время. У меня назначена встреча, Люк. Так что тебе придется меня извинить.

 – У тебя нет никаких встреч вплоть до завтрашней пресс-конференции. – Он отсалютовал ей своим стаканом. – Я уже спросил это у Мышки. Почему бы нам не поужинать вместе? И все прояснить.

 Роксана едва сдерживалась, чтобы не взорваться от гнева. Но спокойно повернулась к гримировочному столику и села.

 – Нет. Спасибо, но нет. – Отставив бокал в сторону, она принялась снимать кремом грим. – Я скорее отужинаю с бешеной крысой.

 – Тогда мы поговорим здесь.

 – Люк, время идет. – Она бросила в сторону использованные салфетки. Теперь, без красок, которыми Роксана разрисовала себя для выступления, он увидел, что она стала еще красивее. Ни один из ее образов, которые он ухитрился сохранить в течение всех этих долгих лет, даже и близко не был похож на Роксану во плоти. Ни одно из желаний, мучивших Люка все это время, не могло сравниться с тем, что пронзило его сейчас.

 – А когда время проходит, – продолжала она, накладывая на лицо увлажняющий крем, – то какие-то события кажутся нам крупными, а какие-то – мелкими, незначительными. Ты можешь считать, что то, что когда-то было между нами, стало маленьким-маленьким, почти неразличимым. Так что давай не будем ничего выяснять, ладно?

 – Я знаю, что обидел тебя… – Но все, что собирался ей сказать, застряло у него в горле, когда он заметил в зеркале отражение ее глаз. Они казались дымчато-зелеными, и в них бушевала такая мешанина чувств, что больно было смотреть.

 – Ты даже представить себе не можешь, что со мной сделал. – От этих слов, произнесенных шепотом, он почувствовал себя словно раздавленным. – Представить не можешь, – повторила она. – Я любила тебя всем сердцем, всем, чем была или могла быть, а ты разбил это чувство вдребезги. Ты уничтожил меня. Нет, не надо. – Она сделала глубокий вдох, замерев, как изваяние, когда его рука потянулась к ее волосам. – Не прикасайся больше ко мне.

 Его рука остановилась, а потом безвольно упала вниз.

 – Ты имеешь право меня ненавидеть. Я только прошу разрешения все объяснить…

 – Тогда ты просишь слишком многого. Неужели ты и в самом деле думаешь, что сейчас что-нибудь мне расскажешь и все наладится? – Она повернулась на стуле и встала. Люк помнил: она всегда была сильной. Но теперь она стала еще сильнее и казалась ему далекой, как Луна. – Что сможешь найти такое удивительное объяснение, что прошлое сразу вернется и я встречу тебя распростертыми объятиями и разобранной постелью?

 Роксана остановилась, понимая, что еще немного, и не сможет удержаться от крика, потеряв последние капли самообладания и достоинства.

 – Я действительно имею право тебя ненавидеть, – наконец продолжила она, немного успокоившись. – Я могла бы сказать, что ты разбил мое сердце на кусочки, и мне стоило немало пота и силы, чтобы опять склеить его. Это была бы правда. Но я могу предложить тебе и более подходящую правду. Когда речь идет о тебе, то у меня просто нет больше сердца. Ты – только дым и зеркала, Люк, а кто может знать лучше меня, как они обманчивы?

 Он помолчал, пока не уверился, что его голос прозвучит так же спокойно и ровно, как и ее.

 – Ты хочешь, чтобы я подумал, что ты ничего не чувствуешь?

 – Для меня важно только то, что думаю я.

 Он отвернулся, потрясенный: так долго мечтал быть рядом с ней, а теперь ему так отчаянно хотелось уйти. Она права, время проходит. Не важно, какой магической силой он обладал, все равно не смог бы стереть прошедшие годы.

 Но все же он не допустит, чтобы прошлое и дальше управляло его будущим. И еще – он хотел ощутить этот холодный, сочный вкус отмщения. Для этого ему нужна была Роксана.

 – Если то, что ты говоришь о своих чувствах, правда, то тогда нам будет нетрудно работать вместе.

 – У меня и так есть работа.

 – И ты отлично с ней справляешься. – Изменив тактику, он достал сигару и сел. – Как я уже говорил раньше, у меня есть к тебе предложение. Деловое предложение, которое, как мне кажется, должно тебя сильно заинтересовать.

 Она пожала плечами и сняла с мочек ушей серебряные звезды.

 – Сомневаюсь.

 – Философский камень. – Вот и все, что он произнес в ответ. Клипсы звякнули о гримировочный столик.

 – Ты нажал не на ту кнопку, Каллахан.

 – Я знаю, у кого он. Знаю, где он, и у меня есть некоторые соображения о том, как его можно заполучить. – Он улыбнулся. – Эти кнопки тебя устраивают?

 – Откуда ты знаешь?

 Возможно, это был только отблеск от его зажигалки, когда он прикуривал сигару, но Роксане показалось, что в его глазах вспыхнул горячий и зловещий огонек.

 – Давай скажем так: я позаботился о том, чтобы это знать. Ну, тебе интересно?

 Она пожала плечами, взяла расческу и принялась медленно расчесывать волосы.

 – Может быть. И как ты думаешь, где он?

 Он не мог произнести ни слова. Не теперь, когда воспоминания и чувства переполняли его. Роксана расчесывает золотисто-розовые волосы и смеется через плечо. Такая тоненькая, такая красивая…

 Их глаза опять встретились в зеркале. От общих воспоминаний воздух в комнате дрогнул, как от удара молнии. Нетвердой рукой она положила расческу в сторону.

 – Я спросила: где, ты думаешь, этот камень?

 – Я сказал, что знаю. – Он глубоко и спокойно вздохнул. – В сейфе, в библиотеке одного дома в Мэриленде. Он принадлежит нашему старому другу. – Люк втянул дым и выдохнул его прозрачным голубым облачком. – Сэму Уайатту.

 Роксана прищурилась. Люк узнал этот взгляд и понял, что она у него в руках.

 – Ты говоришь, что философский камень – у Сэма? Тот камень, на поиски которого Макс потратил столько лет?

 – Именно. Похоже, что он настоящий. Во всяком случае, Сэм в этом уверен.

 – Зачем он ему?

 – Затем, что о нем мечтал Макс, – просто ответил Люк. – Затем, что Сэм убежден, будто этот камень является символом власти. Сомневаюсь, что речь идет о магии, – Люк пожал плечами и вытянул ноги. – Скорее это символ победы, достижения поставленной цели. Макс хотел его иметь, а он – у Сэма. Уже шесть месяцев.

 Кажется, ей надо было опять сесть и все обдумать. По сути дела, она никогда не верила в существование философского камня. Сколько раз она проклинала даже саму эту легенду, уводившую ее отца все дальше и дальше от сужавшейся полосы реального мира. Но если он действительно существует…

 – Откуда ты знаешь про камень и про Сэма?

 Он мог бы ей рассказать. Сколько всего он мог бы ей рассказать о том, что произошло на том краю пропасти шириной в пять лет! Но сказать что-то – значило сказать все. У него тоже была гордость.

 – Теперь это только мое дело. Я спрашиваю, хочешь ли ты получить камень.

 – Если бы я хотела, ничто не помешало бы мне самой его взять.

 – Я помешал бы. – Он даже не шелохнулся, все так же расслабленно сидя в кресле, но она почувствовала вызов и преграду. – Я потратил много сил и времени на то, чтобы обнаружить этот камень, Роксана. Не позволю тебе увести его у меня из-под носа. Но… – он повернул сигару и посмотрел на тлевший конец, – я предлагаю тебе нечто вроде партнерства.

 – Почему? Почему ты предлагаешь, почему я должна соглашаться?

 – Ради Макса. – Он перевел взгляд на нее. – Что бы там ни было между нами, но я тоже люблю его.

 Это было больно. Но она стерпела и, сжав руки, опустила их на колени.

 – Да, за последние пять лет ты доказал свою привязанность к нему, правда?

 – Я предлагал все объяснить. – Он пожал плечами и протянул руку к бокалу с шампанским. – Теперь тебе придется подождать. Можешь выбирать: или ты работаешь со мной и получаешь камень, или я добуду его один.

 Роксана колебалась. В уме она уже обдумывала и взвешивала все возможности. Найти дом Сэма в Мэриленде будет несложно – особенно сейчас, когда он лидирует в предвыборной гонке в сенат. По этой же самой причине с системой сигнализации придется повозиться. Трудно, но не невозможно.

 – Мне надо все обдумать.

 Но он слишком хорошо ее знал.

 – Да или нет, Рокс? Сейчас. У тебя уйдут месяцы на то, чтобы собрать нужную информацию. У меня уже все это есть. Пока ты закончишь подготовку, камень уже будет у меня.

 – Тогда зачем тебе я?

 – До этого мы еще доберемся. Да или нет?

 Она смотрела на него. Такое знакомое лицо. Было время, когда она только по выражению глаз поняла бы, что он думал и, уж конечно, что чувствовал. Но годы сделали из него незнакомца.

 Это к лучшему, решила Роксана. Если он останется незнакомцем, то она сможет с ним работать.

 – Да.

 Волна облегчения – как дуновение свежего ветра. Он опять мог дышать. Но внешне Люк лишь слегка улыбнулся и кивнул.

 – Хорошо. Но есть еще несколько условий.

 Она посмотрела на него ледяным взглядом.

 – Конечно, есть.

 – Думаю, ты сможешь с ними смириться. Этой осенью в Вашингтоне состоится аукцион.

 – Клайдебург, знаю.

 – Тогда ты должна знать и то, что одни только ювелирные изделия оцениваются приблизительно более чем в шесть миллионов.

 – Шесть восемьсот, по самым скромным подсчетам.

 – По самым скромным, – согласился он и допил шампанское. – Я хочу их взять.

 В первое мгновение она вообще ничего не могла сказать.

 – Ты сошел с ума, – но возбуждение в глазах выдавало ее. – С таким же успехом можешь войти в Смитсоновский и попробовать сцапать алмаз «Хоуп» [33] .

 – Ерунда. – Да, он видел, что она у него в руках! Встав, Люк взял бутылку и налил им обоим еще шампанского. – Я уже достаточно много всего узнал. Там есть несколько хитрых устройств, но с ними можно будет справиться.

 – Могу себе представить. Да они, наверное, размером с атом.

 – Работа есть работа, – процитировал он Макса. – Чем она сложнее, тем больше иллюзия.

 – Аукцион будет в октябре. У нас не так много времени.

 – Достаточно. Особенно если ты объявишь на завтрашней пресс-конференции, что опять будешь работать с партнером.

 – Какого черта? Зачем мне это надо?

 – Потому что мы будем работать вместе, Рокси, на сцене и в жизни. – Он взял ее руку и, не обращая внимания на сопротивление, поднял молодую женщину на ноги. – Это нужно исключительно для дела, малышка. Я – вернувшаяся назад загадка. Прибавь к этому программу, которую мы сможем сделать вместе, и ты поймешь: это будет сенсация! И отвлекающий маневр в октябре – мы будем выступать в концерте перед аукционом.

 – Ты что, уже записал нас на это выступление?

 Он ничего не имел против сарказма, особенно когда выигрывал.

 – Это можешь предоставить мне. Вот и вся ловушка, Рокс: выступления, аукцион, камень. Когда все закончится, у нас обоих будет то, что мы хотим.

 – Я знаю, чего хочу. – Он все еще держал ее руку. Она могла бы поклясться, что чувствовала силу, стекавшую с его пальцев. Это ощущение и пугало, и возбуждало. – Но вот насчет тебя я не уверена.

 – Должна быть уверена. – Он смотрел ей прямо в глаза. – Ведь ты всегда была. Я хочу вернуть тебя, Роксана. – Он поднес ее оцепеневшие пальцы к губам. – Я долго думал, как получить обратно то, что хочу. Если ты боишься этого, откажись прямо сейчас.

 – Я ничего не боюсь. – Она выдернула руку и высоко подняла подбородок. – Я в деле, Каллахан. Но когда оно закончится, я щелкну пальцами – вот так! – она щелкнула пальцами перед самым его носом, – и ты исчезнешь. Вот чего я хочу.

 Он только засмеялся и, схватив Роксану за плечи, резко привлек к себе для быстрого, но крепкого поцелуя.

 – Боже, как же хорошо вернуться! Сбей их с ног на пресс-конференции, Рокси. Скажи, что работаешь над чем-то новеньким. Возбуди их аппетит. А потом я приду к тебе в номер. Мы сможем обсудить детали.

 – Нет. – Чтобы оттолкнуть его, она уперлась ему в грудь руками. – Я разберусь с прессой, потом приду к тебе. Так что постарайся, чтобы мой интерес не пропал.

 – Это я могу тебе обещать. Я остановился в той же гостинице, что и ты, только этажом ниже.

 Краска отхлынула от ее щек.

 – И давно ты там?

 – Приехал за час до твоего представления. – Заинтересовавшись ее реакцией, он наклонил голову: – Что тебя так обеспокоило?

 – Значит, мне придется повнимательней запирать замки.

 Улыбка в его глазах умерла.

 – Ни один замок меня не удержит, если я захочу войти, Рокс. Но твое «нет» удержит. Жду тебя примерно в полдень. – И он направился к двери. – Я закажу тебе обед.

 – Люк, – не двигаясь, окликнула она его. Об этом она не могла не спросить. – Ты уже видел Лили? – Но он только покачал головой, и баррикады, которые она воздвигла между ним и своим сердцем, пошатнулись. – Я позову ее для тебя, если хочешь.

 – Не могу. – За всю свою жизнь он любил только двух женщин. Встретиться с обеими в один и тот же вечер было больше, чем он мог выдержать. – Я поговорю с ней завтра.

 И он быстро ушел, не сказав больше ни слова. Роксана не знала, сколько она просидела, глядя на закрывшуюся за ним дверь. Она не могла разобраться в собственных чувствах. Ее жизнь перевернулась с ног на голову, когда он ее бросил. Она не думала, что теперь, после его возвращения, что-нибудь наладится. Но в любом случае все изменится, повернется иначе. Только теперь она будет решать, под каким углом и на сколько градусов.

 Она устала. Устала до полусмерти. Даже переодеться из сценического костюма в обычную одежду сейчас казалось ей выше ее сил. Ее пальцы замерли на «молнии» джинсов, когда послышался стук в дверь.

 Если бы он вернулся, то она… Но нет, фыркнув, подумала Роксана, Люк не стал бы опускаться до стука в дверь.

 – Да, кто там?

 – Это я, солнышко. – Блестя глазами, Лили просунула голову в дверь. Но возбуждение уменьшилось, когда она оглядела комнату и не обнаружила в ней никого, кроме Роксаны. – Мышка сказал мне… Я ждала так долго, сколько смогла. – Она вошла и заметила на полу лужу и разбросанные розы. – Он здесь! – На ее лице вновь сияла улыбка. – Я с трудом могу в это поверить. Где он был? С ним все в порядке? Где он сейчас?

 – Не знаю, где он был. – Роксана схватила сумочку и стала перебирать ее содержимое, чтобы чем-нибудь занять руки. – Кажется, у него все в порядке, и я даже не представляю, где он сейчас.

 – Но… но… он не уехал опять?

 – Нет, не уехал. Он в городе и остановился в той же гостинице, что и мы. Может быть, мы обсудим с ним одно общее дело.

 – Дело? – Лили со смехом обняла Роксану и прижала к себе. – Думаю, что как раз о делах вам надо говорить в последнюю очередь. Не могу дождаться, чтобы его увидеть. Это как чудо!

 – Скорее как стихийное бедствие, – пробормотала Роксана.

 – Теперь, Рокси, я уверена, что он должен все объяснить.

 – Я отказалась его выслушать. – Она отошла, стараясь не обижаться на Лили за ее готовность так легко простить Люка. – Мне все равно, почему он уехал или где он был. Эта часть моей жизни закончилась.

 – Рокси…

 – Я серьезно, Лили. Если хочешь заколоть откормленного барашка и устроить пир по поводу его возвращения – пожалуйста, ты можешь это сделать. Только не думай, что я буду на этом празднике. – Она присела, чтобы собрать раздавленные розы и выбросить их в корзинку для мусора. – Возможно, мы временно поработаем вместе. Но это все. Между нами больше нет и не будет ничего личного. Так я хочу.

 – Точнее, ты говоришь, что так хочешь, – спокойно отозвалась Лили. – Может быть, сейчас ты и в самом деле так думаешь. Но ведь все совсем не так и никогда не будет. – Лили наклонилась и положила руку Роксане на плечо. – Ты не сказала ему про Натаниеля?

 – Нет. – Она отшвырнула розу и замерла, тупо глядя на пятнышко крови там, где шип вонзился ей в палец. – Когда он сказал про гостиницу, я вначале испугалась, что он уже знает. Но он не знает.

 – Солнышко, ты должна ему сказать.

 – Зачем? – В ее глазах горели жестокость и ярость.

 – Люк имеет право…

 – Его права закончились пять лет назад. Теперь все права имею только я! Натаниель мой. Черт побери, Лили, не смотри на меня так! – Она вскочила на ноги, лишь бы не видеть этого мягкого и сочувственного взгляда. – А что я должна была сказать? О, кстати, Каллахан, через несколько месяцев после того, как ты отправился прогуляться, я родила твоего сына. Очень похож на тебя. Просто замечательный ребенок. Может быть, я вас когда-нибудь познакомлю. – Она прижала руку ко рту, чтобы удержаться от рыданий.

 – Не надо, Рокси.

 – Я не заплачу. – Она покачала головой, а Лили нежно обняла ее обеими руками. – Никогда не плакала из-за него, ни разу. А сейчас – тем более не буду. – Но она прижалась к Лили, прислонившись щекой к ее плечу. – А что я скажу Нату, а, Лили? Вот твой папа, о котором я рассказывала, что он уехал. Теперь он вернулся, но не стоит привыкать к нему, потому что он опять может выкинуть тот же фокус. Вот я есть – вот меня нет.

 – Он не отвернулся бы от собственного сына. Не смог бы.

 – Я не могу этим рисковать. – Она сделала глубокий вдох и шагнула назад, уже твердо держась на ногах. – Если я решу рассказать Люку про Натаниеля, то сделаю это сама и тогда, когда захочу. Слышишь, я говорю совершенно серьезно. – Она крепко схватила Лили за плечи. – Пообещай, что ты ничего не скажешь!

 – Не скажу, если ты пообещаешь, что сама все сделаешь правильно.

 – Я постараюсь. А теперь пойдем, ладно? Это был такой длинный день.

 Несколько часов спустя Роксана стояла в дверном проеме комнаты, где спал ее сын. Тени начинали бледнеть, становясь жемчужно-прозрачными перед рассветом. Она прислушивалась к дыханию Натаниеля. Ее ребенок, ее чудо, ее самое сильное волшебство. И она думала о человеке, спавшем в комнате этажом ниже, о человеке, который помог ей создать эту жизнь.

 Она вспомнила, как была напугана, когда села рядом со своим отцом и призналась ему, что беременна. Как крепко Макс тогда обнял ее! Постоянная поддержка от него, Мышки и Леклерка. Похожие на смешные варежки пинетки, которые вязала Лили, обои, которые Мышка купил для детской, молоко, которое Леклерк заставлял ее пить.

 Тот день, когда она впервые почувствовала, как шевелился ее ребенок. Тогда она чуть было не сдалась и не заплакала, но сдержалась. Просторные платья, отекшие лодыжки. Первый сильный толчок, от которого она даже проснулась. Уроки ухода за младенцем, Лили вместо преподавателя. И всегда – это маленькое зернышко надежды, притаившееся где-то глубоко в душе, что Люк вернется до рождения их ребенка.

 Но он не вернулся. Обливаясь потом, она выдержала восемнадцать часов тяжелого труда, впадая то в отчаяние, то в веселье. Она видела, как их сын вышел из ее лона, она слышала его первый возмущенный крик.

 И каждый божий день она смотрела на него, любила его и видела Люка, как в зеркале отраженного в его лице.

 Она смотрела, как сын ее рос, а отца пожирала болезнь, от которой не было лечения. Она была одна. Неважно, сколько любви она чувствовала в своем доме, но ночью ей не к кому было прижаться. Некому было обнять и утешить, когда она плакала, потому что отец больше не узнавал ее.

Некому было сейчас стать рядом с ней и охранять сон ее сына, пока занималась заря.

26

 Лили взбила волосы, проверила макияж, посмотревшись в зеркальце компактной пудры в футляре из горного хрусталя, и зажгла на своем лице яркую, приветливую улыбку. Она выпрямилась, отведя плечи назад, проверила, чтобы живот – который, как ни печально было это признавать, понемногу становился еще небольшой, но уже проблемой, – был втянут. И только полностью удовлетворившись своим внешним видом, постучала в дверь номера Люка.

 Это не значило, что она предавала Роксану, нервничая, подумала Лили. Она собиралась всего лишь поздороваться и, может быть, что-нибудь посоветовать своему мальчику. Но это совсем не значило, что она совершала предательство – хоть ее сердце чуть не разрывалось от счастья увидеть его снова.

 К тому же она дождалась, чтобы Роксана ушла на пресс-конференцию.

 К тому времени, как замок наконец открылся, Лили успела съесть почти всю помаду. Задержав дыхание, она сосредоточилась на улыбке и остолбенела, тупо глядя на низенького, темноволосого мужчину, стоявшего с другой стороны дверного проема. Он тоже выпялился на нее сквозь серебряные очки со стеклами в палец толщиной. Люк, конечно, мог сильно измениться, подумала Лили, но он никак не мог стать на шесть дюймов ниже!

 – Извините, я ошиблась номером.

 – Лили Бейтс! – В голосе чувствовались явный бронксовский акцент и неподдельная радость. Лили обнаружила, что незнакомец схватил и энергично тряс ее руку. – Я узнал бы вас где угодно! Где угодно! Вы даже красивее, чем на сцене.

 – Благодарю вас. – По привычке она взмахнула пушистыми ресницами, в то же время отклонившись назад, чтобы он не смог затащить ее в комнату. У всех женщин с потрясающей внешностью выработан надежный инстинкт самосохранения от поклонников. – Боюсь, что я перепутала номер комнаты.

 Но он крепко держал ее руку в своей, а другой поправил съехавшие с большого крючковатого носа очки.

 – Я – Джейк. Джейк Файнстайн.

 – Очень приятно с вами познакомиться. – Каждый продолжал тянуть в свою сторону. Заволновавшись, Лили бросила взгляд через плечо, чтобы прикинуть: придет ли кто-нибудь на помощь, если она закричит. – Извините, что я побеспокоила вас, мистер Файнстайн.

 – Джейк, просто Джейк. – Он усмехнулся, демонстрируя ряд прекрасных зубов, таких ровных, что казалось, над ними трудился целый инженерный корпус. – Зачем нам эти формальности, Лили? Какое великолепное представление было вчера вечером! – Его глаза, похожие на две черные фасолины, сияли. – Ве-ли-ко-лепное!

 – Спасибо. – Она была выше его, подумала Лили, и весила, конечно же, больше. Короткие рукава его рубашки открывали тоненькие, как зубочистки, ручки и костлявые запястья. В самом худшем случае она сможет просто вытащить его в коридор. – К сожалению, сейчас я никак не могу с вами поболтать. Я опаздываю.

 – О-о, но ведь у вас найдется время для чашечки кофе. – Он взмахнул свободной рукой в сторону стола, на котором стояли чашки, горшочки и накрытые тарелки. – И для завтрака. Поспорить могу, что сегодня утром вы еще ничего не ели. А я как раз заказал таких вкусных рогаликов. Вы сейчас перекусите, выпьете чашечку кофе, расслабитесь. Я каждое утро обязательно завтракаю, иначе мой организм весь день страдает. Может, апельсинового сока? – Он втянул ее еще на дюйм. – Они здесь выжимают его прямо из свежих апельсинов.

 – Нет, я и в самом деле не могу. Я просто…

 – Джейк, прекрати разговаривать сам с собой. Ты меня с ума сведешь, – с еще мокрыми после душа волосами, Люк вышел из спальни, застегивая рубашку. Он остановился как вкопанный, вздрогнул, а вместо досады лицо его выразило потрясение.

 – Зачем же я буду разговаривать сам с собой, когда здесь есть такая прекрасная женщина? – Джейк внезапно поморщился от боли – это Лили невольно сжала его руку своей. – Именно пре-крас-ная! И мы так мило болтаем. Я как раз приглашал Лили присесть и выпить чашечку кофе, может быть, попробовать рогалик.

 – Я… я выпила бы кофе, – с трудом произнесла Лили.

 – Отлично, отлично. Я сейчас вам налью. Сливки? Сахар? Или заменитель?

 – Да, отлично. – Ей было все равно, даже если бы Джейк налил из кофейника дизельного топлива, она смотрела только на Люка. – Ты прекрасно выглядишь. – Она услышала слезы в своем голосе и откашлялась, чтобы их скрыть. – Извини. Я помешала твоему завтраку.

 – Все в порядке. Я так рад снова тебя видеть. – Это прозвучало так ужасно, так отвратительно вежливо. Ему хотелось просто стоять и смотреть на нее, замечая и запоминая каждую мелочь. Красивое, на удивление молодое лицо, дурацкие эмалированные попугаи, качавшиеся под мочками ушей, уже заполнивший комнату запах «Шанели».

 – Так что садитесь, садитесь, – Джейк манил ее к столу. – Покушаете, поговорите.

 Люк посмотрел в его сторону.

 – Исчезни отсюда, Джейк.

 – Ухожу, ухожу. – Джейк возился с чашками и блюдцами. – Думаешь, я собираюсь здесь болтаться и испортить такую грандиозную встречу? Не-ет, миссис Файнстайн не растила дураков. Я сейчас возьму свой фотоаппарат и пойду смотреть достопримечательности, как настоящий турист. Мадам Лили. – Он опять схватил и сжал ее руку. – Я счастлив, на самом деле счастлив!

 – Спасибо.

 Джейк послал Люку последний многозначительный взгляд, потом направился ко второй спальне и скромно закрыл за собой дверь. Даже если он тотчас же прижался ухом к замочной скважине, какое это могло иметь значение?

 – Он… э-э… очень милый человек.

 – Заноза в заднице, а не милый человек. – Люк выдавил из себя гримасу, которая почти могла сойти за улыбку. – Но я привык к нему. – Нервничая, как мальчик на первом свидании, он засунул руки в карманы. – Так что садись. Покушаем, поговорим.

 Он с убийственной точностью скопировал Джейка, от чего губы Лили дрогнули.

 – Мне не хотелось бы забирать твое время.

 Он предпочел бы, чтобы ему в сердце вонзили нож.

 – Лили, пожалуйста.

 – Разве что чуть-чуть кофе. – Она заставила себя сесть, с приклеенной улыбкой на устах. Но когда взяла блюдце, чашечка на нем дрогнула и зазвенела. – Не знаю, что и сказать. Думаю, я просто хотела узнать, что с тобой все в порядке.

 – Да, я цел и невредим. – Он тоже сел, но на этот раз аппетит подвел его. Люк смог совладать только с парой глотков черного кофе. – А как ты? Роксана… вчера вечером она была в плохом настроении и не захотела поделиться со мной всеми новостями.

 – Я старею, – сказала Лили с притворной веселостью в голосе.

 – Не похоже. – Он внимательно посмотрел ей в лицо, сдерживая переполнявшие его чувства. – Ты не постарела ни на день.

 – Ты всегда знал, что надо говорить женщинам. Должно быть, это чисто ирландское. – Она нервно вздохнула и принялась щипать рогалик. – Леклерк чувствует себя хорошо. Только стал еще ворчливей, чем раньше. Теперь он редко выходит на улицу. Ты знаешь, что Мышка женился?

 – Мышка? Женился? – у Люка вырвался быстрый смешок, от которого у Лили на глаза навернулись слезы. – Серьезно? Как же это произошло?

 – Мы взяли Элис… на работу, – осторожно сказала Лили. Нельзя было проговориться, что Роксана наняла ее как няню для Натаниеля. – Она умная и добрая и влюбилась в Мышку без памяти. Ей понадобилось два года, чтобы сломить его. Я уж и не знаю, сколько часов она потратила, помогая ему возиться с моторами.

 – Я должен буду с ней познакомиться. – Воцарилась словно бы насмехавшаяся над ним тишина. – Ты можешь рассказать мне про Макса?

 – Ему не лучше. – Лили опять подняла свою чашку с кофе. – Он ушел куда-то далеко и не признает никого из нас. Мы не стали… мы не смогли отдать его в больницу, поэтому за ним ухаживают на дому. Он больше ничего не может делать сам. Это самое страшное – видеть его таким беспомощным. Бедная Роксана, ей так тяжело…

 – А тебе?

 Лили сжала губы. Когда она вновь заговорила, ее голос был сильным и ровным.

 – Макс ушел. Я смотрю в его глаза, но там больше нет Макса. О, конечно же, я сижу рядом с его телом, кормлю его или мою, но все, что было Максом, уже умерло. Его тело только лишь ждет своей очереди. Так что мне легче. Я уже свое отгоревала.

 – Мне надо увидеть его, Лили. – Он протянул к ней руку. Но в нескольких дюймах от ее руки его пальцы остановились и замерли. – Знаю, что Роксана будет против, но мне надо его увидеть.

 – Он спрашивал про тебя, десятки раз. – Это было и обвинение, и обида. Она ничего не смогла поделать ни с тем, ни с другим. – Он все время забывал, что тебя нет, и спрашивал опять и опять.

 – Извини, – выдавил он и подумал: что за жалкий ответ!

 – Как ты мог это сделать, Люк? Как ты мог уехать, не сказав ни единого слова и разбив столько сердец? – Он только покачал головой, и Лили отвела взгляд. – Теперь ты меня извини, – жестко произнесла она. – У меня нет никакого права спрашивать. Ты всегда был свободен уйти или прийти, когда хочется.

 – Прямой удар, – пробормотал он. – Намного точнее, чем все, что заявила мне вчера вечером Роксана.

 – Твой отъезд опустошил ее жизнь. – Лили и не знала, какой горячий гнев прятался в ее груди, пока он не вырвался наружу. – Она любила тебя еще с тех пор, когда была маленькой девочкой. Она верила тебе. Все мы верили. Мы думали, с тобой произошло что-то ужасное. Мы были уверены в этом, пока Роксана не вернулась из Мексики.

 – Подожди. – Он схватил ее руку и крепко сжал. – Она ездила в Мексику?

 – Твои следы вели в Мексику. Мышка ездил вместе с ней. Ты даже не представляешь, в каком состоянии она была: испуганная, беременная, с постоянными приступами тошноты. – Лили выдернула руку и встала. Она всегда была такой спокойной и уравновешенной, что подобная перемена потрясла Люка. – Она искала тебя, боялась, что ты умер, или заболел, или с тобой бог знает что случилось. Потом она нашла твой самолет и человека, которому ты его продал. Тогда она поняла: ты не хотел, чтобы тебя нашли. Черт тебя побери, я думала, она никогда не сможет оправиться после этого. – Она резко придвинула стул к столу, зазвенела посуда. – Скажи мне, что ты потерял память. Скажи, что ты ударился головой и забыл нас, забыл все. Ты можешь мне это сказать?

 – Нет.

 Теперь она плакала. Крупные слезы беззвучно катились по лицу, а он с несчастным видом смотрел на нее.

 – Я не могу тебе этого сказать и не могу просить, чтобы ты простила меня. Но я сделал то, что казалось мне самым лучшим для нас всех. У меня не было выбора.

 – У тебя не было выбора? Ты не мог хотя бы сообщить нам, что жив?

 – Нет. – Он взял салфетку и встал, чтобы промокнуть ее слезы. – Я каждый день думал о вас. Весь первый год просыпался ночью, думая, что я дома, а потом вспоминал… И тянулся к бутылке вместо того, чтобы обнять Роксану. Это было все равно что умереть. Я хотел бы все забыть, хотел бы обойтись без своей семьи. – Он сжал салфетку в руке и произнес глухим голосом: – Мне было двенадцать, когда я нашел свою мать. Я не хочу провести остаток своей жизни без нее. Скажи мне, что я должен сделать, чтобы убедить тебя дать мне еще один шанс?

 В мире Лили для любви не существовало никаких преград. Она была всепроникающей и всеобъемлющей. Поэтому ничего другого Лили и не могла сделать. Она просто распахнула объятия и приняла в них Люка, покачивая его и поглаживая, а он зарылся лицом в ее волосы.

 – Теперь ты дома, – шептала она. – Только это важно.

 Он узнавал в ней все то, что когда-то знал, любил и оставил: мягкость, доброту, силу. Чувства бушевали в его душе, переполняя ее, словно взбунтовавшаяся река. Он мог только крепче прижиматься к ней.

 – Мне так не хватало тебя, Лили. Господи, как же мне не хватало тебя!

 – Я знаю. – Она опустилась на стул и позволила ему положить голову к ней на колени. – Я не хотела кричать на тебя, солнышко мое.

 – Я думал, что ты не захочешь меня видеть. – Он выпрямился так, чтобы достать рукой до ее щеки и погладить эту бархатистую кожу. – Я никогда не был достоин тебя.

 – Это глупо. Многие люди сказали бы, что мы достойны друг друга. – Она всхлипнула и крепко обняла его. – Ты потом все мне расскажешь, правда?

 – Как только ты захочешь.

 – Потом. Сейчас я хочу просто смотреть на тебя. – Она отодвинулась, не отпуская Люка, и окинула его лицо внимательным материнским взглядом. – Ну, ты выглядишь все так же молодо, – кончиками пальцев она разгладила тоненькие морщинки у его глаз. – Только немного похудел и стал как-то… жестче. – Вздохнув, она поцеловала его в щеку и стерла указательным пальцем отпечатавшуюся помаду. – Ты был самым красивым мальчиком, которого я видела в жизни. – Когда он поморщился, Лили засмеялась. – Ты не забыл магию?

 – Я выжил только благодаря ей. – Он взял ее руки и прижал к губам, чувствуя в своем сердце бесконечную благодарность и стыд. Он готовился к ее гневу, к холодной и презрительной обиде, даже к равнодушию. Но против постоянства ее любви у него не было защиты. – Вчера ты была такой красивой. Я смотрел на тебя и Рокс на сцене, и мне казалось, что этих пяти лет никогда не было.

 – Но они были.

 – Да, были. – Он встал, но не выпустил ее рук. – Я не знаю такого заклинания, чтобы заставить их исчезнуть. Но я могу сделать так, что все вернется на свои места.

 – Ты все еще любишь ее.

 В ответ он только пожал плечами, но она улыбнулась, поднялась и взяла его лицо в свои ладони.

 – Ты все еще любишь ее, – повторила она. – Но тебе понадобится больше, чем полный карман фокусов, чтобы вернуть ее обратно. Она не такая слабовольная, как я.

 – Ничего, я тоже не слабовольный, – проворчал Люк.

 Вздохнув, Лили покачала головой.

 – Если ты попытаешься надавить на нее, то она только отдалится. Макс сказал бы, что на каплю меда можно поймать больше мух, чем сбить свернутой газетой. Поверь мне: женщина, даже самая упрямая, любит, когда за ней ухаживают. – Он только фыркнул, но Лили стояла на своем: – Я не имею в виду цветы и музыку, солнышко. Дело в отношении. Рокси нужен достойный соперник, но ей нужен и заботливый кавалер.

 – Да если я стану перед ней на одно колено, она тотчас же двинет мне ногой в лицо!

 Совершенно верно, подумала Лили, но решила, что соглашаться вслух было бы недипломатично.

 – Я не говорила, что это будет легко. Но не сдавайся, Люк. Ты нужен ей больше, чем можешь себе представить.

 – Что ты имеешь в виду?

 – Просто – не сдавайся.

 Задумавшись, он опять привлек Лили к себе.

 – Эту ошибку я не повторю. И сделаю все то, что надо сделать, Лили. – Его глаза потемнели, словно перед ними появилось что-то ненавистное, что только он один мог разглядеть. – И сведу все счеты.

 – И там в парке была большая собака. Золотая. Она писала на все деревья.

 Роксана посадила Ната на колени и смеялась, пока он пересказывал свои утренние приключения.

 – На все, на все?

 – Может быть, на сто. – Он душевно смотрел в глаза своей матери взглядом отца. – А можно, у меня тоже будет собака? Я научу ее сидеть, подавать лапу и притворяться мертвой.

 – И писать на деревья?

 – Хм-м. – Он усмехнулся и, повернувшись у Роксаны на коленях, обнял ее за шею. О-о, он хорошо знал, как надо добиваться своего, подумала она. Он был папочкиным сыночком со своей самой первой беззубой улыбки. – Я хочу большую собаку. Мальчика. Его будут звать Майком.

 – Если у него уже даже есть имя, то, кажется, нам надо серьезно подумать об этом. – Она играла блестящими кудряшками Ната, наматывая их на палец. Точно так же, грустно подумала она, ее сын играет ее сердцем. – А сколько ты съел мороженого?

 Его глаза широко распахнулись.

 – Откуда ты знаешь, что я ел мороженое?

 У него на рубашке было красноречивое пятно шоколада, а пальцы казались подозрительно липкими. Но Роксана знала, как можно использовать такие прозаические улики.

 – Потому что матери, особенно волшебницы, всегда все знают и все видят.

 Он задумчиво надул нижнюю губку.

 – Но почему я ни разу не видел глаза у тебя на затылке?

 – Нат, Нат, Нат, – она сильно вздохнула, – разве я не говорила тебе, что это невидимые глаза?

 Внезапно она подняла его вверх, крепко держа обеими руками и зажмурившись, чтобы не заплакать. Она не могла понять, почему у нее слезы наворачивались на глаза, не хотела даже думать, почему. Самое главное – она держала в объятиях своего ребенка, целого и невредимого.

 – Лучше пойди и вымой руки, Великий Нат, – ее голос дрогнул, но она заглушила его, прижавшись губами к шее сына. – Мне сейчас надо будет пойти на важную встречу.

 – Ты говорила, мы пойдем в зоопарк.

 – Так и будет. – Она поцеловала его и поставила на пол, на коротенькие, крепкие ножки. – Я вернусь через час, и мы пойдем считать, сколько обезьянок точь-в-точь похожи на тебя.

 Смеясь, он затрусил прочь. Роксана нагнулась, чтобы подобрать маленькие машинки, пластмассовых человечков и книжки с картинками, валявшиеся по всему ковру.

 – Элис, я ухожу. Вернусь через час.

 – Не спеши, – пропела в ответ Элис, и Роксана невольно улыбнулась.

 Тихая, надежная, невозмутимая Элис. Она ни за что не смогла бы продолжать работать без твердой поддержки эфемерной Элис.

 И подумать только, что она чуть было не отказала Элис из-за ее хрупкого внешнего вида и шепчущего голоса. Но все-таки из целого легиона внушительных нянек, которые явились на собеседование, именно Элис смогла убедить Роксану, что под ее опекой Натаниель будет невредим и счастлив.

 Было что-то такое в ее глазах… думала теперь Роксана, выходя в холл. Светло-серые, почти прозрачные, спокойные и добрые. Из-за своего практицизма молодая мать чуть было не отставила ее в сторону, отдав предпочтение более внушительным и опытным конкуренткам, но Нат улыбнулся Элис из своей колыбели, и это решило дело.

 Роксана до сих пор не была точно уверена, кто все-таки выбрал няню: она или ее сын? Теперь Элис стала частью семьи. Та единственная улыбка шестимесячного младенца добавила еще одно звено к цепочке Нувелей.

 Роксана предпочла спуститься по лестнице. Ей хотелось немного пройтись перед тем, как встретиться с еще одним звеном. Недостающим звеном, с досадой подумала она и, расправив плечи, постучала в дверь Люка.

 – Ты точна, как всегда, – заметил Люк, открывая дверь.

 – У меня есть только один час, поэтому давай сразу перейдем к делу. – Она проскользнула мимо него, оставив за собой слабый запах диких цветов, от которого внутри у него все перевернулось.

 – Опаздываешь на свидание?

 Она подумала о своем сыне и улыбнулась.

 – Да, и не хотелось бы, чтобы он ждал. – Она подошла к стулу, села и скрестила ноги. – Ну, что ж, рассказывай, Каллахан.

 – Как прикажешь, Нувель. – Он заметил, что ее губы дрогнули, но она быстро прогнала улыбку. – Выпьешь вина до обеда?

 – Ни вина, ни обеда. – Она по-королевски махнула рукой. – Говори.

 – Расскажи мне, как прошла твоя пресс-конференция.

 – То, что касалось тебя? – Подняв брови, она откинулась на спинку стула. – Я сказала, что в моей программе появится новый человек, который должен будет их ошеломить. Колдун, объехавший весь мир и познавший секреты майя, тайны ацтеков и магию друидов. – Она слабо улыбнулась. – Надеюсь, ты не обманешь их ожидания?

 – Не волнуйся, справлюсь. – Он взял со столика пару стальных наручников и принялся ими играть. – Ты не далека от истины. Я действительно кое-чему научился.

 – Например? – спросила она.

 Люк протянул ей наручники для осмотра.

 – Как проходить сквозь стены, как превратить слона в булавку, как взобраться по столбу дыма. В Бангкоке я освободился из забитого гвоздями сундука. И украл рубин размером с твой большой палец. В Каире это был стеклянный ящик, брошенный в Нил. И изумруды, почти такие же зеленые, как твои глаза.

 – Очень увлекательно, – проговорила Роксана и нарочито зевнула, возвращая ему наручники. Она не нашла никакой секретной защелки.

 – Я провел почти год в Ирландии, в замках с привидениями и прокуренных кабаках. Там я нашел то, чего нигде больше не чувствовал.

 – И что именно?

 – Можешь назвать это моей душой. – Глядя ей в глаза, он защелкнул наручники на своих запястьях. – Я узнал Ирландию: холмы, города, даже воздух. Единственным другим местом, в которое меня так же сильно тянуло, был Новый Орлеан. – Он развел запястья в стороны так, что металлическая цепь звякнула. – Но, может быть, это потому, что там была ты, Рокс. Я хотел бы отвезти тебя в Ирландию. – Его голос звучал мягко, как шелестящий шелк. – Я представлял, что ты там, представлял, что мы занимаемся любовью в этих холодных зеленых лугах, а вокруг, похожий на дым, от земли подымается пар, и в воздухе раздаются рыдающие звуки, как переборы струн арфы.

 Она не могла оторвать от него глаз, ясно представляя себе все то, что он говорил. Магия его слов была так сильна, что Роксана видела зеленые луга, заросшие дикой высокой травой, окутанные туманом. Она почти что чувствовала его теплые руки на своей коже, такие мягкие, что все былые желания вдруг вспыхнули ярким пламенем, как высохшее дерево.

 Ее ногти вонзились глубоко в ладони, затем она с усилием отвела глаза.

 – Отлично, Каллахан. Очень трогательно. – И уже тверже, когда снова посмотрела на него. – Попробуй это на том, кто тебя еще не знает.

 – Какая же ты строгая женщина, Рокс. – Он держал наручники за одно кольцо и небрежно уронил их ей на колени. Она не без удовлетворения улыбнулась.

 – Вижу, ты тоже не разучился. Очень странно. Если ты настолько успешно трудился все эти годы, то почему же я ничего о тебе не слышала?

 – Думаю, слышала. – В дверь постучали, и он встал, чтобы открыть, небрежно договаривая фразу: – Ты наверняка слышала о Фантоме.

 – О… – Она прикусила язык, потому что в номер вошел официант, кативший перед собой тележку. Сжав руки, она подождала, пока он накрыл на стол и Люк подписал чек. Конечно же, она слышала о Фантоме – странном, отказывавшемся от интервью маге, который появлялся в разных уголках земного шара, потом бесследно исчезая.

 – Я сделал заказ и для тебя, – проговорил Люк, присаживаясь к столу. – Думаю, я еще помню, что ты любишь.

 – Я же говорила, что мне некогда обедать. – Но из любопытства она приподняла крышку над блюдом. Цыплята с соусом «барбекю». Ее губы сжались, а сердце забилось сильнее. Интересно, подумала она, как он ухитрился их раздобыть – ведь этого блюда не было в меню гостиницы. – Я их больше не люблю, – бросила она и хотела было отвернуться.

 Люк схватил ее за руку.

 – Давай будем цивилизованными людьми, Рокс. – И протянул ей розу, возникшую в его пальцах из воздуха.

 Она приняла цветок, но отказалась поддаться его чарам.

 – Кто бы говорил.

 – Если ты не захочешь поесть со мной, то я буду думать: это потому, что меню напомнило тебе о нас. А значит, ты все еще любишь меня.

 Роксана выдернула руку и отшвырнула розу на стол. Даже не присев, она схватила кусок цыпленка и откусила от него.

 – Доволен?

 – Между нами никогда не было никаких проблем. – Ухмыляясь, он протянул ей салфетку. – Ты меньше измажешься, если сядешь. – Он поднял руки: – Расслабься. У меня в рукаве ничего нет.

 Она села и принялась вытирать соус с пальцев.

 – Значит, ты выступал под именем Фантома. Я никогда не была уверена, что он вообще существует.

 – В этом-то вся прелесть. – Люк устроился поудобнее и перекинул ногу за ногу. – Я носил маску, делал свое дело, прихватывал еще чуть-чуть, если мне что-нибудь нравилось, и двигался дальше.

 – Другими словами… – Соус был чертовски хорош. Она слизнула еще немного с большого пальца. – Ты жульничал.

 От этого у Люка вспыхнули глаза. Роксана не зря надеялась, что такое обвинение сильно заденет его. Он бросил ей взгляд, который запросто мог бы расплавить железо.

 – Я никогда не жульничал. – Хотя на самом деле в начале своей карьеры он действительно заработал немного долларов на «Трех картах» и наперстках. – Это было турне.

 Она пренебрежительно фыркнула и вернулась к цыпленку.

 – Правильно. А теперь ты решил, что готов появиться на большой сцене.

 – Я всегда был готов появиться на большой сцене. – Единственным внешним признаком его раздражения было то, что он постукивал себя пальцами по лодыжке. Но она знала его, она слишком хорошо знала его и с удовлетворением засчитала очко в свою пользу. – Ты же не хочешь услышать, где я был и почему, так что давай просто решим: я был в академическом отпуске.

 – Ах, как замечательно: в академическом отпуске! Это может означать все, что угодно. Хорошо, Каллахан, твой отпуск окончился. Ну, так в чем же дело?

 – И не одно дело, а целых три сразу. – Он налил себе золотого вина, но ее бокал оставил пустым. – Выступление, аукцион и сейф Уайатта. Все – за один уик-энд.

 Она подняла брови, решив больше никак не реагировать на его слова.

 – Ничего себе амбиции!

 – Я знаю себе цену, Рокс. – Он вызывающе улыбнулся, как Люцифер, обративший взор в сторону рая. – Сейчас я лучше, чем раньше, лучше, чем когда-либо.

 – И такой же скромный?

 – Скромность – как такт. Она украшает только бездарных. Выступление станет нашим прикрытием для аукциона. – Он показал ей пустую ладонь, потом повернул руку, и между пальцами у него возник русский рубль. – Аукцион отвлечет внимание от работы у Уайатта. – Рубль исчез. Щелкнув пальцами, он бросил три монетки в ее стакан.

 – Старый трюк, Каллахан, – желая подыграть, она высыпала монетки из стакана себе в руку, – и такой же дешевый, как твоя болтовня. – Красивым жестом она развернула ладонь кверху, чтобы показать, что монетки превратились в маленькие серебряные шарики. – Меня это не впечатляет.

 Черт побери, он даже не представлял, что равнодушие Роксаны могло так его распалить.

 – Послушай дальше. После представления ты идешь на аукцион. Ты – почетный гость и очень хочешь купить себе кой-какие безделушки.

 – А ты?..

 – Мне надо будет проследить за разборкой декораций в театре, но позднее я к тебе присоединюсь. Ты поднимаешь цену на изумрудный перстень, но против тебя бьется некий джентльмен, и в конце концов он выигрывает.

 – А что, если кто-нибудь третий перебьет у нас это кольцо?

 – Какую бы цену они ни назвали, он все равно ее перекроет. Это богатый француз, он романтик и хочет купить кольцо для своей невесты. Mais alors [34] , – Люк настолько гладко перешел на французский, что Роксана моргнула, – когда он осмотрит кольцо, как сделал бы любой практичный европеец, то обнаружит, что это подделка.

 – Кольцо будет подделкой?

 – Кольцо и многое другое. – Он сжал руки и положил на них подбородок. Его глаза светились таким знакомым радостным возбуждением, что она чуть было не улыбнулась. – Потому что, моя единственная любовь, тихим, темным предрассветным часом мы придем и возьмем свою добычу. А пока весь Вашингтон и его замечательная полиция будут шуметь, потрясенные таким наглым воровством семи миллионов в драгоценностях, мы тихонечко проскользнем в Мэриленд и освободим кандидата в сенаторы от философского камня.

 Это был не весь его план. Отсутствовала одна крайне важная его часть, но Люку надо было выждать и лишь потом, очень осторожно, рассказать ей все.

 – Интересно, – сонным голосом произнесла Роксана, хотя на самом деле этот проект околдовал ее. – Я не понимаю только одной маленькой детали.

 – Какой же?

 Она сложила ладонь лодочкой и ссыпала его монетки рядом с тарелкой.

 – Во-первых, как, черт побери, мы попадем в охраняемую художественную галерею?

 – Точно так же, как и в дом в предместье, Рокси. Умело. У меня есть что-то, что нам поможет. Можешь назвать это секретным оружием.

 – Секретное оружие?

 – Совершенно секретное. – Он взял ее руку до того, как она успела ее отдернуть, и поднес к губам. – Я всегда любил вкус «барбекю» на женской коже. – Глядя на Роксану, он лизнул языком костяшки руки. – Особенно на твоей коже. Ты помнишь тот день, когда у нас был пикник? Мы лежали на ковре и слушали шум дождя. Кажется, я тогда объел тебя всю, от пяток до затылка. – Люк повернул ее руку и провел зубами по запястью. – Я никогда не мог насытиться тобой.

 – Не могу вспомнить. – Ее пульс прыгал и бился. – Я часто бывала на пикниках.

 – Тогда я освежу твою память. Мы ели то же самое. – Он встал и медленно поднял ее на ноги. – За окнами шел дождь, в комнате был полумрак. Когда я прикасался к тебе, ты дрожала, точно так же, как дрожишь сейчас.

 – Я не дрожу. – Но это была неправда.

 – И я целовал тебя. Сюда. – Он дотронулся губами до ее виска. – И сюда, – до щеки. – А потом… – Он остановился и выругался: в замке поворачивался ключ.

 – Что за город! – В дверь ввалился Джейк, нагруженный пластиковыми сумками с покупками. – Я мог бы провести здесь целую неделю.

 – Погуляй еще хоть часок, – проворчал Люк.

 – О-оп! Я вам помешал. – Ухмыляясь, он поставил свои сумки на пол, бросился через комнату и, схватив вялую руку Роксаны, энергично затряс ее. – Не мог дождаться нашей с вами встречи. Хотел даже ворваться в вашу костюмерную вчера вечером, но это могло стоить мне жизни. Я – Джейк Файнстайн, партнер Люка.

 – Партнер? – эхом повторила Роксана.

 – Роксана, это наше секретное оружие. – Раздосадованный Люк сел и налил себе еще вина.

 – Ясно. – Она никак не могла понять, в чем дело. – И в чем же ваш секрет, мистер Файнстайн?

 – Джейк. – Он обогнул ее и подхватил крылышко цыпленка. – Люк вам еще ничего не рассказал? Да я – настоящий вундеркинд!

 – Ученый идиот, – поправил Люк, отчего Джейк от души рассмеялся своим особенным, похожим одновременно и на скрип, и на икание смехом.

 – Он психует, вот и все. Думал, что вы упадете в его объятия. Этот парень – отличный вор, но с женщинами он совершенно не умеет обращаться.

 Роксана искренне улыбнулась.

 – Кажется, мне нравится твой друг, Каллахан.

 – Я не говорил, что он мой друг. Это заноза в заднице, песок в ботинке…

 – Муха в супе, – подмигнул Джейк и поправил очки. – И конечно, он ни слова не сказал о том, как я спас его жизнь в Ницце?

 – Даже не упомянул.

 – Меня из-за тебя чуть не убили! – возмутился Люк.

 – Вы знаете, как через несколько лет все перепутывается в памяти. – Всегда готовый поучаствовать в пирушке, Джейк налил себе вина. – Но, так или иначе, в клубе возникли небольшие разногласия.

 – Дурацкая драка в дурацком баре. – Люк отмахнулся от него бокалом. – И начал ее ты.

 – Это все мелочи, мелочи. У нас возник спор с одним очень властным джентльменом из-за привлекательной молодой женщины. В самом деле – очень при-вле-ка-тельной!

 – Старый козел со шлюхой, – пробормотал Люк.

 – Разве я не предлагал заплатить ей больше? Бизнес есть бизнес, разве не так? Они же не подписывали контракта! – Эта мысль до сих пор возмущала его, так как противоречила самой идее свободы предпринимательства, но, вздохнув и пожав плечами, Джейк продолжал: – В общем, слово за слово, и когда появился Люк…

 – Когда я бросился спасать тебя от пера под ребро.

– Пусть так. Возникла перебранка. И именно я разбил бутылку виски о голову здорового мерзавца перед тем, как он успел перерезать тебе горло, а где же благодарность? Я вытащил его на улицу – при этом ушиб голень о стул и несколько дней еле ходил. Синяк. – Он развел руки. – О-го-го! Размером с бейсбольный мяч. – Он сморщился, отхлебнул и со вздохом прогнал неприятные воспоминания прочь. – Ладно, на чем я остановился?

 – Расскажи лучше что-нибудь новенькое.

 Чтобы показать, что он не обижается, Джейк похлопал Люка по плечу.

 – Тогда мы и выяснили, что Люк – маг, а я в компьютерах – то же самое, что Пеле в футболе. Ведущий нападающий. Нет такой системы, с которой я не смог бы справиться. Это божий дар. – Он обнажил свои ровные, как на параде, зубы, и Роксана подумала, что Джейк похож на очкастого бобра. – Бог его знает, откуда он взялся. У моего папаши была булочная в Бронксе, так он никак не мог усвоить все кнопки на кассе. А я… Дайте мне клавиатуру компьютера, и я в раю. Вот мы подумали, что друг другу пригодимся, и стали работать вместе.

 – Джейк удрал в Европу после неудавшегося ограбления.

 – Немного не рассчитал, – тихо произнес Джейк, но его худая шея покраснела. – Компьютеры – это моя страсть, мисс Роксана, но воровство – мое искусство. К сожалению, я возгордился и поспешил.

 – Это случается даже с самыми лучшими из нас, – заверила Джейка Роксана и заработала его вечную благодарность.

 – Понимающая женщина дороже рубинов.

 – Эй, Джейк, обо мне не забывай.

 Подняв брови, Роксана повернулась к Люку.

 – Но видишь ли, Каллахан, мне действительно нравится Джейк. И я верю, что ваши компьютерные навыки проведут нас через систему сигнализации.

 – Не придумано еще в мире такой системы, которая могла бы меня остановить. Вы попадете туда, мисс Роксана, а потом оттуда. Что же до остального…

 – Давайте не будем торопиться, – прервал его Люк. – Нам нужно многое сделать, Рокс. Ты готова?

 – Я смогу справиться со своей половиной, Каллахан. Как и всегда. – Она с улыбкой повернулась к Джейку. – Вы когда-нибудь были в Новом Орлеане?

 – Пока только жду этого удовольствия.

 – Мы летим туда завтра. Буду рада, если придете ко мне на ужин, когда вам будет удобно. – Она мельком взглянула на Люка. – Думаю, его вы тоже можете захватить с собой.

 – Но я буду держать его под контролем.

 – Уверена, что справитесь. – Взяв бокал Люка, Роксана чокнулась с Джейком, отчего его глаза-фасолины засияли. – Кажется, это начало замечательной дружбы. – Она отпила глоток и поставила бокал на стол. – Вам придется меня извинить, но я спешу на встречу. Буду ждать от вас новостей.

 Когда Роксана вышла, Джейк прижал руку к сердцу.

 – Боже! Что за женщина!

 – Сделай только шаг в этом направлении, приятель, и тебе придется питаться через соломинку.

 – Думаю, я ей понравился. – Глаза, как звезды, сияли за толстыми линзами. – Думаю, она потрясена.

 – Пощупай железки, Файнстайн, и тяни сюда свои инструменты. Посмотрим, как ты сможешь подделать подпись Уайатта.

 – Даже его брокер не увидит разницы, Люк. Поверь мне.

 – Приходится, – пробормотал Люк. – В этом вся проблема.

27

 Это была, пожалуй, самая трудная роль, которую ему когда-либо доводилось играть. И конечно же, не было еще роли важнее. По пути из Вашингтона в Новый Орлеан он, со шляпой в руке и местью в душе, завернул в поместье Уайатта в штате Теннесси.

 Он знал, через что предстояло пройти: мольбы, унижение, страх. Нелегко для самолюбия, но безопасность Нувелей того стоила. А посему ему пришлось воспользоваться маской – маской не в буквальном смысле, которую он то надевал на себя, то снимал в течение последних пяти лет, – и эта маска должна была убедить Сэма Уайатта смириться с возвращением Люка. По крайней мере, на время.

 Ему нужно было всего несколько месяцев, в результате он достиг бы всего, что ему нужно. Или не достиг бы ничего.

 Он постучал в дверь и стал ждать. Дверь открыла служанка в униформе. Люк склонил голову и, кашлянув, произнес:

 – Я… кхм… мистер Уайатт ждет меня. Я – Каллахан, Люк Каллахан.

 Кивнув, она провела его по запомнившемуся ему коридору в тот самый кабинет, где он стал свидетелем убийства и пережил свою собственную маленькую смерть.

 Как и пять лет назад, Сэм сидел за письменным столом. Но на сей раз, кроме роскошной мебели, здесь стоял стенд с огромным плакатом, на котором был изображен мужчина с искренней и обаятельной улыбкой. Надпись на плакате, выполненная печатными красно-синими буквами, гласила:

 СЭМ УАЙАТТ для ТЕННЕССИ!

 СЭМ УАЙАТТ для АМЕРИКИ!

 В стоявшей на краю стола вазе, покрытой перегородчатой эмалью, лежала целая куча значков с изображением того же лица с тем же выражением.

 Что же касается самого кандидата в сенаторы, то он мало изменился. Люк обратил внимание на седину, появившуюся у него на висках и на едва заметные складки, которые появились, когда он заулыбался. А улыбался он щедро. Почти как паук, подумал Люк, в тот момент, когда смотрит на отчаянно бьющуюся в паутине муху.

 – Вот это да, возвращение блудного сына. Вы свободны, – сказал он служанке, затем откинулся в кресле, снова улыбнувшись, когда за ней закрылась дверь. – Каллахан, ты выглядишь на удивление хорошо.

 – А ты выглядишь… преуспевающим.

 – О да, – привычным жестом Сэм повернул запястье так, чтобы Люк заметил золотые запонки. – Должен сказать, твой вчерашний звонок очень меня удивил. Никак не ожидал, что у тебя хватит сил.

 Люк распрямил плечи, но так, чтобы это выглядело жалкой попыткой выглядеть храбрым.

 – У меня есть к тебе предложение.

 – Я весь внимание, – хмыкнув, Сэм встал. – Я полагаю, что должен предложить тебе выпить. – Он не спеша приблизился к графину с коньяком. Когда он обернулся, его глаза блестели. – За былые времена.

 Люк лишь взглянул на предложенный стаканчик, после чего быстро и громко вздохнул:

 – Честно говоря, я не…

 – В чем дело, Каллахан? Ты что, утратил вкус к коньяку? Не волнуйся. – Сэм поднял стаканчик, как бы предлагая тост, и залпом опорожнил его. – На сей раз мне не надо ничего подмешивать тебе в выпивку, чтобы вытащить из тебя все, что мне нужно. Садись. – Это слово прозвучало как команда хозяина собаке. Чтобы унять вскипевшую кровь, Люк взболтал коньяк в стаканчике, но покорно подчинился приказу.

 – Итак… – Сэм, улыбаясь, оперся на угол письменного стола. – Почему ты решил, что я позволю тебе вернуться?

 – Я подумал… – Люк сделал глоток коньяка, как будто хотел придать себе побольше смелости, – что уже прошло достаточно много времени.

 – О, нет, – наслаждаясь своей властью над Люком, он покачал головой. – В наших с тобой отношениях не может быть никаких сроков давности. Наверное, я тогда не совсем четко дал тебе это понять. Да и когда это было? Пять лет назад. А ведь все произошло здесь, в этой комнате. Интересно как, а?

 Люк медленно подошел к тому месту, где лежал, истекая кровью, Кобб. На полу теперь ковер старинной итальянской работы, купленный Сэмом на деньги жены.

 – Надеюсь, ты не забыл о том, что здесь произошло?

 – Нет. – Люк сжал губы и отвел глаза. – Нет, не забыл.

 – По-моему, я тебе ясно сказал, что я предприму в случае твоего возвращения. Что тогда произойдет с тобой и с Нувелями. – Сэм поднял вверх палец и прижал к губам, как будто его осенила новая мысль. – Впрочем, с Нувелями тебя, вероятно, уже ничто не связывает после стольких лет разлуки. Тебе, наверное, это уже все равно, а ведь я могу отправить старика в тюрьму, всех их могу посадить, если уж на то пошло. В том числе и ту женщину, которую ты когда-то любил.

 – Я не хочу, чтобы с ними что-либо случилось. И у тебя нет необходимости проделывать все это с ними. – Словно пытаясь поправить срывающийся голос, Люк сделал еще один глоток. Коньяк чертовски хорош, подумал он. Жаль, что он не может расслабиться и насладиться столь чудесным напитком. – Я просто хочу вернуться домой. Хотя бы ненадолго, – тут же добавил он. – Сэм, понимаешь, Макс тяжело болен. Ему, может, и осталось-то всего ничего. Я только прошу тебя разрешить мне провести с ним месяц-другой.

 – Ах, как трогательно. – Сэм повернулся, сидя за письменным столом, открыл ящик и извлек оттуда сигарету. Он разрешал себе выкуривать только пять сигарет в день и только наедине с собою. При нынешнем политическом климате курение могло стать препятствием. Он уже давно опережал соперников в опросах общественного мнения, но не хотел рисковать своим имиджем. – Значит, ты хочешь побыть с умирающим стариком. – Сэм зажег сигарету, сделал глубокую затяжку. – А я-то тут при чем?

 – Я знаю, и я не думаю, что ты здесь при чем. Я просто надеялся, что если это совсем ненадолго, всего на два месяца… – Люк умоляюще посмотрел на Сэма. – Я не думаю, что для тебя это имеет значение.

 – Ты не прав. Все, что связано с тобой и с Нувелями, всегда будет иметь для меня значение. И знаешь, почему? – Его свирепая ухмылка превратилась в оскал. – Никто из вас так и не понял, с чем я к вам пришел и кем я был на самом деле. Вы взяли меня к себе из жалости и вышвырнули из отвращения. И вы думали, что вы лучше меня. А ведь вы самые обыкновенные воры, и тем не менее вы считали себя лучше меня.

 Застарелый гнев подкатил к горлу, да так, что Сэм чуть не подавился. Ненависть, охватившая его, не дала голосу сорваться.

 – Но ведь ты не был лучше меня, разве не так? – продолжал Сэм. – Ты остался без дома и даже без родины, а у Нувелей на руках несчастный старик, который не помнит собственного имени. А вот, Каллахан, перед тобой сижу я. Богатый, преуспевающий, идущий в гору.

 Люк вспомнил о своем далеко идущем плане, который представлял собой, по сути, хитроумный заговор, и о том удовлетворении, которое принесет его успешное претворение в жизнь. Не будь этого плана, Люк набросился бы на Сэма и свернул бы ему шею. Да и потом, Сэм был отчасти прав. У Люка действительно не было дома. А Макс действительно забыл свое имя.

 – У тебя уже есть все, что ты хочешь. – Люк опустил плечи. – Я прошу лишь о нескольких неделях.

 – Ты полагаешь, столько старику осталось жить? – Сэм вздохнул и опорожнил рюмку с коньяком. – Жаль. Но я, вообще-то, надеюсь, что он еще долго проживет, что его мозг будет еще долго-долго прозябать, тело будет сохнуть и вся эта ситуация будет изматывать его семью.

 Он внезапно улыбнулся. Это была та самая сияющая улыбка политика, которая так завораживала избирателей.

 – Я знаю все о болезни Альцгеймера. Больше, чем ты думаешь. Зная о состоянии Макса, я включил в свою предвыборную платформу пункт о сострадательном отношении к семьям, вынужденным ухаживать за своими родными, которые превратились в овощи. Ах! – Он засмеялся, заметив, как Люк сверкнул глазами. – Тебя это обижает. Оскорбляет твои чувства. Вот что я тебе скажу, Каллахан. Мне наплевать на Максимилиана Нувеля и на всех ему подобных. Овощи не голосуют. Но не беспокойся. Когда меня изберут, мы продолжим… фокусы, – сказал он, довольный той иронией, которую вложил в это слово. – Будем, как и прежде, давать обещания – и даже кое-какие сдерживать – насчет исследований и государственных субсидий; и все потому, что я знаю, как заниматься долгосрочным планированием.

 Сэм откинулся в кресле и погрузился в мечты, повернувшись к портрету единственного человека, который – Сэм это точно знал – не принесет ему уже никакого вреда.

 – Место в сенате – это только очередной шаг – очередной шаг на пути в Белый дом. Пройдет еще десять лет, и я завоюю и его. Как только я получу контроль, полный контроль, все пойдет по-моему. Излишне чуткие личности отомрут, а все эти хныкающие «группы особых интересов» отхныкают свое и будут преданы забвению. В следующем веке американцы узнают, что у них есть лидер, который понимает, что такое контроль и власть. Лидер, который знает, как пользоваться тем и другим, и не боится при этом идти на жертвы.

 Он заговорил громче, как проповедник, одержимый идеей спасения душ. Люк молчаливо ждал, когда Сэм начнет закругляться. Рано или поздно он остановится, подумал Люк. Господи, спаси нас всех, если вдруг когда-нибудь под рукой у Уайатта окажутся какие-нибудь кнопки.

 Сэм сделал еще одну затяжку, затем, выдыхая дым, пристально посмотрел на Люка.

 – Я вообще-то не думаю, что тебе интересны такие вещи, как политика и судьба страны. Твои интересы скорее личностного характера.

 – Я заработал кое-какие деньги за последние несколько лет, – изображая нервозность, Люк облизал губы. – Я заплачу тебе, дам тебе столько, сколько захочешь, за несколько недель с Максом и Нувелями.

 – Деньги, что ли? – Сэм в изумлении откинул голову и засмеялся. – Я похож на человека, которому нужны твои деньги? Ты вообще представляешь себе, сколько я набираю каждый месяц в виде пожертвований на избирательную кампанию? Это намного перекрывает то, что я имею от своей очаровательной жены.

 – Но если бы у тебя было еще больше, ты усилил бы свою кампанию на телевидении, использовал бы сколько надо на то, чтобы выборы прошли в твою пользу.

 – Все и так идет в мою пользу, – бросил Сэм. Его зрачки расширились, глаза заблестели. – Хочешь, мать твою, посмотреть на цифры? Население этого штата хочет меня, Каллахан. Они хотят Сэма Уайатта. Когда я разделаюсь с Кертисом Ганнером, они не изберут его даже отловщиком собак. Я побеждаю, – он хлопнул ладонями по столу, разбросав пепел от сигареты. – Я побеждаю.

 – Миллион долларов, – выпалил Люк. – Тебе он может пригодиться для полной гарантии. А мне взамен нужно только немного времени. А потом я опять исчезну. Даже если бы я захотел остаться, если бы попытался, то Роксана бы меня не приняла, – он склонил голову, изображая отвергнутого мужчину. – Она мне это ясно дала понять.

 – Правда? – Сэм постучал пальцами по столу. Он был снова спокоен, понимая, насколько это важно. Не менее важно извлекать пользу из всего, что плывет в руки. – Так, значит, ты ее видел.

 – Был на ее представлении в Вашингтоне, – Люк излучал страх, когда посмотрел на него. – Видел ее всего одно мгновение. Я не мог себя сдержать.

 – И на твоем пути искренней любви появилась очередная кочка? – Ничто другое не могло бы доставить ему такого удовольствия. Однако он задал этот вопрос, ибо кое-что знал о Роксане и о маленьком мальчике по имени Натаниель. – И она не искала тебя в какие-то моменты ее жизни, когда ты отсутствовал?

 – Да она вряд ли бы даже заговорила со мной, – прошептал Люк. – Я обидел ее, и постольку-поскольку я не могу объяснить ей, почему я уехал, она не собирается меня прощать.

 Все лучше и лучше, подумал Сэм. Он, оказывается, ничего не знает о ребенке. Интересно, насколько сильно будет Роксана переживать, когда – и если – скажет ему. А если скажет, то как будет страдать Люк, когда ему придется вновь уезжать?

 На мгновение он задумался обо всем этом. Сэм пришел к выводу, что в целом возвращение Люка радует его больше, чем его отсутствие. В конце концов, приятнее видеть страдание этих людей, чем представлять их. Да еще получить деньги за такое удовольствие.

 – Миллион долларов, говоришь? А как тебе удалось скопить такую сумму?

 – Я… – дрожащей рукой Люк переставил рюмку с коньяком. – Я давал представления.

 – Не потерял еще магическую силу? Я полагаю, ты еще и приворовывал. – Обрадованный тем, что Люк начал говорить таким виноватым тоном, Сэм кивнул. – Да, должно быть, я прав. Миллион долларов, – повторил он. – Надо подумать. Фонды избирательных кампаний сейчас очень тщательно проверяются. Нам не хотелось бы, чтоб какой-нибудь намек на взятку испортил мой имидж – особенно если учесть, что Ганнер кричит о том, насколько он чист. Мне хотелось бы… – Он оборвал на полуслове в тот момент, когда его осенила новая идея. И понял, что эта идея – не что иное, как подарок судьбы. – Я думаю, мы с тобой можем заключить сделку.

 Люк, глазами и голосом демонстрируя увлеченность, наклонился вперед.

 – Я получу деньги через неделю. Я могу принести их тебе куда скажешь.

 – Деньги подождут до конца выборов. Мне еще нужно будет заставить моего бухгалтера найти для них надежное оправдание. А пока у меня найдется для тебя работа. Она-то как раз и даст тебе то время, в котором ты так нуждаешься.

 Такого поворота Люк не ожидал. Он рассчитывал, что алчность Сэма ограничится лишь деньгами.

 – Все, что пожелаешь.

 – Ты, может быть, помнишь мелкий инцидент под названием «Уотергейт». Взломщики там плохо сработали. Тебе же придется быть очень аккуратным и проявить большую смекалку.

 Люк сменил настрой и кивнул.

 – Ты хочешь, чтобы я украл документы?

 – Я не имею ни малейшего понятия, есть ли там какие-то документы, которые стоят того, чтобы их украсть. Но человек с твоими связями наверняка может подделать разные бумаги, фотографии и все такое прочее. И если человек умеет красть, он умеет и подбрасывать улики.

 Сложив руки, Сэм качнулся вперед. Идеальный план. Обладая этим новым оружием, он не просто одержит победу на выборах, он уничтожит соперника как политического деятеля, как личность, как кумира толпы.

 – Кертис Ганнер – примерный семьянин и счастливый отец двоих детей. Его послужной список в сенате – без сучка без задоринки. Я хочу, чтобы ты это все поломал.

 – Поломал? Но как?

 – Волшебством. – Положив подбородок на сложенные руки, Сэм улыбнулся. – Это ведь тебе удается, как никому другому, правда? Мне нужны фотографии Ганнера с другими женщинами – со шлюхами. И с другими мужчинами, да-да, с мужчинами. – Ему пришлось прижать руку к щеке, ибо весь он затрясся от смеха, представив себе эту картину. – Это будет еще интереснее. Мне нужны письма, бумаги, подтверждающие его участие в незаконных сделках, свидетельства того, что он использовал в личных целях деньги, предназначенные для благотворительности. Это будет хороший пинок под его либеральную задницу. Я хочу, чтобы они получились у тебя безупречными.

 – Но я не знаю, как…

 – Значит, найдешь способ. – Глаза Сэма заблестели. Вот она, власть, она вся здесь, у него в руках, – он понял это. Ее не нужно даже добиваться. – Отправляйся в свое сентиментальное путешествие, потом заплатишь за него. Собери фотомонтажи, фальшивые бумаги, квитанции, письма. Принимайся за работу сегодня, закончишь, ну, скажем, за десять дней до выборов. Да, десять дней, – пробормотал он себе под нос. – Мне нужно будет, чтобы избиратели были под свежим впечатлением от этой утечки, когда они пойдут голосовать. – Решив побыть щедрым, он наклонил голову. – Все это время ты можешь провести у Нувелей.

 – Я сделаю все, что смогу.

 – Ты сделаешь то, что я скажу, иначе, когда время истечет, ты за все расплатишься. Они все расплатятся.

 – Не понимаю, что ты имеешь в виду.

 Снова улыбаясь, Сэм взял нож для вскрывания конвертов и потрогал его кончик большим пальцем.

 – Ты выполняешь мое задание. Выполняешь на все сто процентов. Иначе воплотятся все мои угрозы пятилетней давности.

 – Ты говорил, что, если я уеду, ты их не тронешь.

 Зловещим движением он отрезал ножом кусок промокательной бумаги.

 – Ты пришел сюда, а значит, вернул все на прежнее место. Ты опять бросил фишки, Каллахан. А то, что будет с Нувелями, зависит от того, как ты будешь играть. Понял?

 – Да, да, я понял.

 Он готов играть. И на сей раз собирается победить.

* * *

 – Ну как? – приплясывая от нетерпения, Джейк следовал за Люком к «Сессне».

 – Что как? Мои вещи уже на борту?

 – Да, да. Так как было у Уайатта? Я понимаю, я ведь всего лишь батрак, рядовой тыла, всего лишь…

 – Задница, – закончил фразу Люк. Он забрался в кабину и стал проверять приборы. – Все прошло нормально, – сказал он Джейку, когда тот обиженно замолчал, – если не считать, что мне пришлось унизиться до положения лепечущего нищего, а ведь я хотел из него душу вытрясти.

 – Судя по тому, что я слышал, у этого пижона души вообще нет. – Джейк застегнул ремни, поправил очки на носу. Люк был явно в опасном настроении, а это означало, что короткий перелет до Нового Орлеана пройдет не совсем гладко. В качестве меры предосторожности Джейк проглотил таблетки дралимина и валиума, запив их остатками фруктовой воды. – В любом случае ты получил время, которое тебе было нужно, так ведь?

 – Получил. – Люк прервал разговор, чтобы связаться с диспетчером и получить разрешение на вылет. Выруливая на взлетную полосу, он бросил взгляд на Джейка, который уже побледнел, глаза его стали стеклянными, а запястья побелели. – А еще получил для тебя очередное задание.

 – Ну, вот это хорошо. Прекрасно! – В целях самосохранения Джейк закрыл глаза, когда самолет оторвался от земли. Много-много раз говорил он Люку о том, что ненавидит летать, что всегда ненавидел и никогда не перестанет ненавидеть это занятие. Он не сомневался, что именно по этой причине Люк заталкивал его в кабину самолета как минимум раз в неделю.

 – Сделка с Уайаттом потребует кое-какого творчества по части клеветы. – Пока самолет набирал высоту, Люк чувствовал, как его покидает напряжение. Он обожал летать. Всегда обожал и никогда не перестанет обожать. – Это как раз по твоей части.

 – Клеветать, – Джейк настороженно приоткрыл один глаз. – А при чем тут я?

 – Ему нужны поддельные фотографии, бумаги, деловая переписка – все, что может скомпрометировать Кертиса Ганнера. Документы о нарушении им закона, этики и морали – такие, которые помогают проиграть на выборах и разбивают семьи, ломают людям жизнь.

 – Черт возьми, Люк, но мы ведь ничего против этого Ганнера не имеем, так ведь? Я знаю, тебе пришлось плясать с самим дьяволом, чтобы купить время, которое тебе нужно, чтобы разделаться с Уайаттом. Но такая чертовщина, кажется, не совсем законна.

 Выровняв машину в воздухе, Люк извлек сигару.

 – Жизнь – подлая штука, Файнстайн, если ты успел заметить. Ты выполнишь это задание, и выполнишь на уровне – с одной только маленькой поправкой.

 Джейк вздрогнул.

 – Я сказал, что участвую в сделке, значит, участвую. Ты получишь это добро – и оно будет таким горячим, что им можно будет спалить все вокруг.

 – Я надеюсь.

 – А в чем же поправка?

 Люк зажал сигарету между зубами и улыбнулся.

 – Сделаешь это не с Ганнером, а с Уайаттом.

 – С Уайаттом? Но ты сказал…

 Бледное лицо Джейка прояснилось. Он мечтательно улыбнулся. Валиум начинал действовать.

 – А, теперь я понял. Двойная игра.

 – Бог ты мой, как быстро ты стал все усваивать, Файнстайн.

 Джейк улыбнулся еще шире. Люк тем временем накренил самолет и взял курс домой.

28

 Комната, в которой когда-то спали Лили и Макс, была полностью оборудована для ухода за больным с тяжелым поражением мозга. Роксана, призвав на помощь медиков и дизайнера, сделала так, чтобы условия, в которых находился ее отец, были безопасными и удобными и ничем не напоминали больничную палату.

 Всевозможные приборы и медикаменты были необходимы здесь, но столь же необходимы, по ее мнению, были яркие цвета и мягкие ткани, которые всегда любил Макс. Три сиделки сменяли друг друга через каждые восемь часов. Регулярно являлись физиотерапевты и врач-консультант. Но в комнате всегда были свежие цветы, взбитые подушки и большая подборка из произведений любимой Максом классической музыки.

 Специальный замок был врезан в дверь, ведущую на террасу, чтобы Макс не смог выйти туда один. Роксана сухо отвергла совет одного из врачей сделать решетки на окнах и вместо этого распорядилась повесить новые кружевные занавески.

 Ее отец был пленником своего недуга, но она не хотела, чтобы он становился пленником в своем собственном доме.

 Входя в комнату, она с радостью увидела лучи солнца, которые пробивались сквозь занавески, услышала тихие звуки Шопена. Сердце уже не разрывалось, когда отец не узнавал ее. Она привыкла к мысли о том, что будут хорошие дни, равно как и плохие. А сейчас, увидев, как отец сидит за письменным столом и терпеливо перебирает руками поролоновые шарики, у нее несколько полегчало на душе.

 Сегодня он был в хорошем настроении.

 – Доброе утро, мисс Нувель, – сказала сиделка, которая сидела у окна и читала. Она отложила в сторону книгу и улыбнулась. – Мистер Нувель решил позаниматься перед процедурами.

 – Спасибо, миссис Флек. Если хотите, можете отдохнуть десять-пятнадцать минут. Леклерк только что сварил кофе.

 – Пожалуй, мне следует его выпить.

 Миссис Флек работала сиделкой уже двадцать лет. У нее были добрые глаза. Не столько опыт, сколько глаза побудили Роксану нанять ее. Оторвав свое грузное тело от кресла и слегка коснувшись руки Роксаны, она вышла из комнаты.

 – Здравствуй, папа, – Роксана подошла к столу и поцеловала отца в щеку. Щека была настолько впалой, что Роксана зачастую удивлялась, как хрупкая кожа выдерживает давление кости. – Хороший день сегодня. Ты выглядывал в окошко? Все леклерковские цветы распустились, а еще Мышка починил фонтан во дворе. Может быть, попозже посидишь, послушаешь, как он бьет.

 – Мне надо заниматься.

 – Знаю. – Она стояла, положив легкую руку ему на плечо, и смотрела на то, как его скрюченные пальцы перебирают шарики. Когда-то он мог, щелкнув пальцами, извлечь огонь, но сейчас лучше об этом не вспоминать. – Представление прошло хорошо. Финал особенно. Оскар оказался довольно-таки плохим артистом, к тому же он такой враль, что Лили уже не обращает на него внимания.

 Она говорила, не ожидая никакого ответа. Это был один из тех редких дней, когда Макс мог прервать какое бы то ни было из своих занятий, чтобы посмотреть на нее и уж тем более завязать настоящую беседу.

 – Мы ходили с Натом в зоопарк. Он был в восторге. Из террариума его невозможно было вытащить. Он так быстро растет, папа. Иногда я смотрю на него и не верю, что это мой ребенок. У тебя были такие чувства, когда я была маленькая? Ты никогда не смотрел на меня с изумлением и не думал, как этот человек мог произойти от тебя?

 Один из шариков соскользнул на пол. Роксана наклонилась, чтобы поднять его. Ее глаза поравнялись с глазами Макса, когда она отдавала ему шарик.

 Взгляд Макса убежал от ее взгляда, словно паук, который ищет угол, чтобы сплести паутину. Она, однако, была терпелива и ждала, когда он опять посмотрит на нее.

 – Ты все время волновался? – мягко спросила она. – И подсознательно, и во всей повседневной жизни? И ты всегда боялся, что сделаешь что-нибудь не то, скажешь не то, выберешь не то? Все время в напряжении, да? Иметь ребенка – это так прекрасно и так страшно.

 Макс медленно расплылся в улыбке. Для Роксаны это было все равно что восход солнца в пустыне.

 – Ты очень красивая, – произнес он, погладив ее по голове. – Мне сейчас надо заниматься. Ты придешь на мое представление, где я буду распиливать женщину надвое?

 – Да. – Она наблюдала за тем, как он перебирал пальцами шарики. – Это будет прекрасно. – Она сделала паузу. – Папа, а ты знаешь, Люк вернулся.

 Он продолжал работать с шариками, улыбка исчезла, и он сосредоточенно нахмурился.

 – Люк, – произнес он после долгого молчания. – Люк, – повторил он.

 – Да. Он хочет тебя видеть. Не будешь против, если я приведу его к тебе?

 – А он уже вылез из того ящика? – Лицо Макса задергалось. Шарики рассыпались по полу. Голос его стал громким, гневным и настойчивым. – Он вылез?

 – Да. – Роксана взяла отца за неугомонные руки. – У него все в порядке. Я скоро его увижу. Хочешь, приведу его к тебе?

 – Только не во время моих занятий! – голос Макса срывался. – Мне надо заниматься. Как я смогу делать все правильно, если не буду заниматься?

 – Ладно, папа. – Чтобы успокоить его, Роксана собрала шарики и положила их на стол в пределах досягаемости Макса.

 – Я хочу его видеть, – пробормотал Макс. – Я хочу видеть его, когда он вылезет из ящика.

 – Я приведу его. – Она снова поцеловала его, но Макс уже брал в руки шарики.

* * *

 Когда Роксана спустилась по лестнице, план уже созрел в ее голове. Люк вернулся, и это факт, который она не может игнорировать, как и узы, связывающие его с Максом. Но это не означало, что, разрешив это посещение, она не будет смотреть на него как ястреб на добычу. Любое дело требует особого подхода. Точно так же это касалось Люка. Она собиралась вновь работать с ним, потому что ее это устраивало, потому что его предложение заинтересовало ее, а также потому, что, несмотря на все происшедшее с ним за эти пять лет, никто не мог с ним сравниться. Ни на сцене, ни у самого хитроумного сейфа.

 Сие означало, что она использует его в своих целях, возьмет все, что ей причитается, и удалится.

 Есть еще, правда, Натаниель.

 Нагнувшись на предпоследней ступеньке лестницы, Роксана подобрала игрушечный автомобиль «Феррари» и положила его в карман, но не выпускала его из руки, думая о ребенке, чьи пальцы запускали эту машинку в гонке по ковру и возили ее по каменистым тропинкам двора. Ребенке, который сейчас, утром, находясь в детском саду, наслаждался общением с друзьями. Могла ли она забыть о связи Люка с ребенком, о существовании которого он ничего не знает? Неужели ей теперь жить с этой иллюзией до самой смерти?

 Должно пройти время, заверила она себя, направляясь на кухню. Ей нужно время.

 Душа ее ничуть не успокоилась, когда она увидела Люка сидящим, как и раньше, за кухонным столом. Он выглядел там вполне на своем месте, с чашкой кофе в одной руке и куском пирога – в другой.

 Леклерк смеялся. Он явно был рад возвращению блудного сына. Он явно был готов все простить и забыть. Роксана, увидев его, готова была сделать то же самое.

 – Хороший фокус, Каллахан. Ты что, через трещину в стене пробрался?

 Он ласково улыбнулся, увидев ее.

 – Из пяти вещей, по которым я больше всего скучал, была кухня Леклерка.

 – Этот парень всегда был прожорлив. Садись, девочка. Я сейчас сделаю тебе кофе.

 – Спасибо, не надо, – произнесла она холодным тоном и почувствовала дрожь, когда Леклерк отвел от нее взгляд. Проклятие, что они, хотели, чтобы она с духовым оркестром пришла? – Если ты уже позавтракал, мы можем приступить к работе.

 – Я готов. – Он встал, прихватив еще один пирожок из стоящей на столе корзиночки. – Возьму один на дорожку.

 Он бросил взгляд на Леклерка и вышел в распахнутую Роксаной дверь.

 – Он все еще занимается садоводством в одиночку? – спросил Люк, когда они шли по усаженному цветами двору.

 – Иногда он разрешает… – она хотела сказать «Нату», – кому-нибудь из нас помочь. Все равно он никого не подпускает к розам.

 – Он почти не состарился. Я боялся… – Он прервался, взяв Роксану за руку в тот момент, когда она потянулась к ручке двери в кабинет. – Может быть, тебе это непонятно, но я боялся, что все изменилось. Но когда я сидел сейчас там, на кухне, я понял, что все осталось на своих местах. Запахи, звуки, вся атмосфера, ничто не изменилось.

 – Тем легче для тебя.

 Ему захотелось сказать ей что-нибудь резкое в ответ на столь ядовитое замечание.

 – Не совсем. Ты изменилась, Рокс.

 – Я? – Она повернулась. Он стоял ближе к ней, чем ей хотелось, однако она не собиралась ни отпрянуть, ни прильнуть к нему. Она стояла прямо и прохладно улыбалась.

 – В былые времена я мог все узнать по выражению твоего лица, – прошептал он. – Но ты выдернула штепсель. У тебя тот же облик, тот же запах, тот же голос. Представляю себе, если бы я затащил тебя в постель, ты испытала бы те же чувства; но ты выдернула этот маленький штепсель. – Не отрывая от нее глаз, он провел рукой по ее лицу. – Другая женщина взяла верх над той, которую я запомнил. Какая из них ты, Рокси?

 – Я именно такая, какой хочу быть. – Она повернула ручку и открыла дверь. – Я такая, какой сама себя сделала.

 Она ударила рукой по выключателю. Перед взором Люка предстала залитая светом большая комната с разноцветными ящиками, длинными столами и всяческими приспособлениями для показа фокусов.

 – Ты ведь видел шоу. Так что ты теперь имеешь представление о том, как я сейчас работаю. В основе моего стиля – элегантность с элементами блеска, все должно выполняться изящно и плавно.

 – Да, очень симпатично, – Люк впился зубами в пирожок, разбрасывая сахарную пудру, – хотя и есть, по-моему, излишняя женственность.

 – Правда? – Она подняла бровь и взяла серебряный кинжал с рукояткой, отделанной драгоценными камнями, который использовала в фокусах. – Тебе, наверное, больше нравится ходить по сцене, бить себя в грудь и играть мускулами.

 – Я думаю, мы найдем золотую середину.

 Прислонившись бедром к столу, Роксана постучала лезвием ножа по ладони.

 – По-моему, мы не совсем друг друга поняли, Каллахан. Шоу показываю я. Я вполне могу разрешить тебе устроить свое возвращение в одном из номеров, но за постановку отвечаю и буду отвечать я.

 – Мое возвращение. – Он провел языком по зубам. – В одном ты права, крошка. У нас с тобой недопонимание. Бывшие могут возвращаться с блеском. В Европе на меня смотрели разинув рот.

 – Приятно, что так много народу в этих деревеньках ходит на третьеразрядные представления.

 Глаза его сощурились и засверкали.

 – Положи-ка этот нож и повтори то, что ты сейчас сказала.

 Она улыбнулась и провела кончиком пальца по острию ножа.

 – Значит, так, я вижу нас двоих в представлении типа «только сегодня вечером». Рекламы будет достаточно, чтобы распродать все билеты. «Единственный волшебный вечер с Роксаной Нувель, – она взмахнула копной своих волос, – с участием Каллахана».

 – По крайней мере, твое эго не изменилось. Я согласен, Роксана, – он приблизился к ней. – Ты хочешь быть гвоздем программы. Что ж, я буду джентльменом. Но на афише будет написано: «Нувель и Каллахан».

 Она повела плечом.

 – Это надо обсудить.

 – Послушай, я не собираюсь тратить время на твои мелкие какашки.

 – Мелкие? Ты считаешь, что все это мелочи? – Она развернулась и вонзила нож в его сердце. От его ошеломленного взгляда она чуть было не упала на стол и едва не захлебнулась от смеха.

 – Боже, ну и болван.

 – Сильна. – Он потер ладонью то место, куда «вошел» шутейный нож. Сердце словно и вправду остановилось. – Правда сильна. Ну, ладно, может, о делах все-таки поговорим или тебе поиграться охота?

 – Конечно, о делах. – Она отбросила в сторону нож и уселась на стол. – Это мое шоу, оно длится час и сорок пять минут. Я готова отдать тебе пятнадцать.

 – Мне нужно пятьдесят, включая десять минут в финале, когда мы появляемся вместе.

 – Ты хочешь занять место Оскара? – Он удивленно посмотрел на нее, и она улыбнулась. – Это кот, Каллахан. Я выхожу в финале вместе с котом.

 – Перенесем его к последнему номеру перед антрактом.

 – А какого черта ты все это решаешь?

 – Это мое шоу, Роксана. – Сказав это, он подошел к одному из ярко раскрашенных ящиков. Этот ящик был по высоте таким же, как Люк, и был разделен на три равных по размерам отсека. – Я хочу показать трюк с освобождением – разделение на несколько частей, над которым я сейчас работаю, один крупномасштабный фокус и исчезновение.

 Чтобы хоть чем-то занять руки, она взяла в руки три шарика и начала жонглировать ими.

 – И это все?

 – Нет, финал – это отдельный номер.

 Он обернулся, взял еще один шарик. Войдя в ее ритм, он подбросил этот шарик к ее трем. Она подхватила его не моргнув глазом.

 – Я хочу показать вариант фокуса со шваброй, который мы делали во время круиза. У меня уже почти все новые детали отработаны, и я хочу начать репетировать как можно скорее.

 – Ты много чего хочешь.

 – Ага. – Он сделал шаг вперед и быстрым змеиным движением перехватил у нее шарики. – Главное в этом фокусе – знать, когда нужно двигаться и когда ждать. – Он улыбнулся ей сквозь дугу из шариков. – Здесь будем репетировать или в доме, который я только что купил?

 – Да? – Ей стало интересно, но уж очень не хотелось себе в этом признаваться. – А я думала, ты в гостинице ночуешь.

 – Нет, я люблю, когда у меня свое жилье. У меня приличных размеров дом в Садовом районе. Мебель я пока еще не покупал, так что места у нас будет предостаточно.

 – И все же…

 – Я вернулся, Рокс. – Он бросил ей шары, но она откинула их в сторону. – Привыкай к этому факту.

 – Да мне наплевать, где ты живешь. У нас с тобой деловые отношения, и речь идет только об одной сделке. А о возвращении в труппу даже не думай.

 – А я уже в труппе, – сказал Люк, – и это значит, что ты идешь к черту. – Он поднял руку в неприличном жесте. – Почему бы нам не обсудить организационные моменты? Мышка с Джейком уже сомкнули головы над проблемой безопасности, а…

 – Стоп. – Разгневанная Роксана соскочила со стола. – Что значит «сомкнули головы»?

 – Это значит, что Джейк приехал со мной. Они с Мышкой пошли обсуждать электронику.

 – Я этого не допущу. – Она оттолкнула его, освободив себе путь. – Понятно? Я этого не допущу. И у тебя не выйдет вернуться сюда в ритме вальса и захватить власть. Я уже три года всем здесь руковожу. С тех пор, как Макс… с тех пор, как он перестал руководить. А Мышка – мой человек.

 – Не думал, что он стал собственностью с тех пор, как я уехал.

 Придя в бешенство, она отпрянула.

 – Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Он – член моей семьи. Он – член моей труппы. А ты все это бросил.

 Он кивнул.

 – Я не только это бросил, но и многое другое. Хочешь перейти на личности. Ладно. Я пять лет прожил без всего того, что так много значило для меня. И прожил именно потому, что значило. Теперь я возвращаю это, Рокси. – К черту осторожность, вежливость, сдержанность, подумал он, схватив ее за плечи. – Все возвращаю, без остатка. И ничто меня не остановит.

 Она могла вывернуться из его объятий. Она могла царапаться, кусаться и с боем освободиться от его хватки. Но она не сделала этого. Что-то в его взгляде, что-то звериное и бесконечно несчастное словно приковало ее к полу и не дало ей оторваться даже в тот момент, когда он впился в ее губы.

 Она почувствовала вкус ярости, досады и чего-то еще, быть может, страсти столь глубокой, что и словами не выразишь, столь широкой, что и глазами не охватишь. Былые, тщательно спрятанные желания вырвались наружу, и она ответила жаждой на жажду.

 О, как она все еще хотела его! Как хотела она вновь забыть о времени и пространстве и просто быть. Все это было совсем как тогда, вкус его поцелуя, движение губ, сильное, как удар хлыста, захватывающее чувство, которое заставляло ее тело предаться любви.

 И все же это было не совсем так, как раньше. Когда ее руки сомкнулись вокруг него, она почувствовала, как он похудел. Как будто он взял лезвие и безжалостно срезал с себя все, кроме мяса и костей. Помимо телесных, она почувствовала и другие перемены. Нынешний Люк уже не так охотно смеялся, не так легко расслаблялся, не так сладко любил.

 Но ох как она все еще хотела его.

 Он мог овладеть ею здесь же на столе, где поколениями творились чудеса. Или на полу, покрытом волшебной пылью. Здесь и сейчас. И если бы он сделал это, если бы вернул утраченное, он обрел бы спасение, обрел бы душевный покой. Но даже если бы это в результате принесло ему ад и хаос, он все равно благодарил бы бога. Эти мысли владели им в то время, когда руки его касались тела, которое таяло в его объятиях.

 Она была единственной. Всегда была. Ничто и никто не мог остановить его сейчас.

 Кроме его самого.

 – Все так же, как было, – он оторвал свои губы от ее губ и уткнулся ими в ее шею, – Роксана, черт возьми, все так же, как и было между нами. И ты это знаешь.

 – Нет, не так, – сказала она, все еще прижимаясь к нему и желая его.

 – Скажи мне, что ты ничего не чувствуешь! – Разгневанный, почти взбешенный, Люк оттолкнул ее, чтобы посмотреть на ее лицо. Он увидел то, что хотел увидеть, – тяжелый взгляд, бледную кожу, распухшие губы. – Скажи мне, что ты ничего не чувствуешь, когда мы с тобой делаем все это!

 – То, что чувствую, не имеет значения, – едва ли не прокричала она, словно пыталась тем самым убедить себя в этом. – Значение имеет только то, что есть. Я буду доверять тебе, когда ты выйдешь на сцену, и даже буду доверять, когда ты пойдешь на дело. Но ни в чем другом, Люк, я доверять тебе не буду. Никогда.

 – В таком случае я обойдусь без твоего доверия, – он погладил ее по голове. – Возьму все остальное.

 – Ты ждешь, когда я скажу, что хочу тебя, – она отпрянула и дважды вздохнула, чтобы выровнять дыхание. – Так и быть, я хочу тебя и, может быть, решусь на кое-что. Но никаких условий, никаких обещаний, никаких обязательств.

 У него возникло такое ощущение, как будто кто-то месит мышцы его живота как тесто.

 – Решай немедленно!

 Она чуть было не расхохоталась. В этом приказе она вдруг увидела того, былого Люка.

 – Я осторожно подхожу к таким вещам, как секс, – она пренебрежительно взглянула на него. – И пока на этом остановимся.

 – Ты осторожничаешь, – пробормотал он, вновь приблизившись к ней, – потому что ты боишься, что дойдешь до гораздо большего.

 Он наклонил голову, чтобы поцеловать ее, но на сей раз она ударила его ладонью по шее.

 – Таков твой ответ?

 Сознавала она это или нет, но они сделали еще один шаг навстречу друг другу. И именно поэтому он улыбнулся.

 – Зависит от вопроса.

 – Вопрос таков: сможем ли мы сделать целый ряд сложных дел, если кровь в нас бурлит?

 Она улыбнулась в ответ, бросая ему вызов.

 – Я смогу, если ты сможешь.

 – Заметано. – Он взял ее руку. – Но по ходу дела я все-таки затащу тебя в постель. Почему бы тебе не прийти ко мне. Мы там… порепетируем.

 – Я серьезно отношусь к репетициям, Каллахан.

 – И я тоже.

 Усмехнувшись, она повернулась на каблуках и опустила руки в карманы. Она нащупала там крохотный автомобильчик и вспомнила. Это уже было слишком. Улыбка угасла в ее глазах.

 – Отложим до завтра.

 – Это еще что такое? – Раздосадованный барьером, который снова возник между ними, он схватил ее за подбородок. – Что ты еще придумала?

 – У меня сегодня просто нет времени этим заниматься.

 – А я, знаешь ли, совсем не это имел в виду.

 – У меня есть право на свою частную жизнь, Люк. Дай мне адрес, и я приеду туда завтра утром. Чтобы репетировать.

 – Хорошо. – Он опустил руку. – Будем играть по твоим правилам. Пока. Еще кое-что я хотел тебе сказать перед уходом.

 – Что именно?

 – Дай мне повидаться с Максом. – Он начал терять терпение, увидев, как она заколебалась. – Черт тебя возьми, терзай меня сколько хочешь, только не наказывай так жестоко!

– А ты ведь совсем меня не знаешь, – устало произнесла она, после чего повернулась и пошла к двери. – Я отведу тебя к нему.

* * *

 Он знал, что это будет удручающее зрелище. Люк собрал все вырезки из газет, где рассказывалось о состоянии Макса, и прочитал все, что только мог найти о болезни Альцгеймера. Он считал себя готовым увидеть все физические перемены, которые произошли с Максом, а также готовым к своему эмоциональному восприятию.

 Но не мог представить себе, насколько тяжело ему будет увидеть Макса, этого кумира его детских лет, таким высохшим, старым и разбитым болезнью. Он провел час в комнате, где играла музыка Моцарта. Он говорил без остановки, хотя и не получал никакого ответа, и все время смотрел на лицо Макса, пытаясь увидеть на нем хоть какой-нибудь признак того, что старик узнает его.

 Он вышел только тогда, когда вошла Лили и мягко сообщила ему, что Максу надо делать упражнения.

 – Я еще приду. – Люк положил свою руку на руку Макса и почувствовал в ней слабый пульс. – Я хотел бы показать тебе пару новых трюков.

 – Надо заниматься, – сказал Макс, уставившись на крепкую узкую руку Люка. – Хорошие руки. Надо заниматься. – Он внезапно улыбнулся. – У тебя есть потенциал.

 – Я еще приду, – повторил Люк и, не видя ничего перед собой, направился к двери. В передней он увидел Роксану. Она стояла у окна и смотрела на улицу.

 – Мне очень жаль, Рокси. – Когда он встал за ее спиной, взял ее за талию, она не возражала и даже прижалась к нему.

 – Здесь никто не виноват. Хотя я поначалу обвиняла врачей, судьбу, Бога, даже тебя за то, что тебя не было рядом. – Когда он поцеловал ее в макушку, она зажмурилась. Но, открыв глаза, она поняла, что они сухие. – Он просто ушел туда, где он должен быть. Вот так я с этим и смирилась. Боли он не чувствует, хотя иногда мне кажется, что есть какая-то глубинная боль, которую я не замечаю. Но я знаю, что нам повезло, что мы можем держать его дома, рядом с нами до окончательного ухода.

 – Я не хочу терять его.

 – Знаю. – Она чувствовала понимание и не могла не потянуться к нему. Она положила руку на руку Люка, лежавшую на ее плече. Их пальцы сомкнулись. Там, где речь шла о Максе, она была податлива без всяких ограничений. – Люк, я хочу ввести правила, и не для того, чтобы наказать тебя. Я хочу, чтобы ты виделся с Максом как можно чаще. Я знаю, что это тяжело, больно, но я должна быть убеждена в том, что это помогает ему. Ты был и есть – часть его жизни, притом немалая.

 – Мне не нужно рассказывать тебе о своих чувствах к нему и о том, что я сделал бы для него, если бы мог.

 – Нет-нет, не надо ничего делать, – она тяжело вздохнула. – Просто давай мне знать, когда ты к нему идешь. Приходы без предупреждения нарушают его режим.

 – Бога ради, Роксана, о чем разговор.

 – Есть на то причины. – Она повернулась, приняв решительную позу. – Не буду вдаваться в подробности. Я просто хочу определить границы дозволенного. Ты здесь желанный гость. Максу хотелось бы, чтобы ты был им. Но на моих условиях.

 – Значит, мне надо предварительно договариваться?

 – Именно. Самое лучшее время – утро, как сегодня. Где-нибудь между девятью и одиннадцатью. – В это время Натаниель находится в подготовительном классе. – Тогда мы сможем назначать репетиции на вторую половину дня.

 – Хорошо. – Он пошел к двери. – Составляй для меня это проклятое расписание.

 Роксана услышала, как громко захлопнулась входная дверь. Этот знакомый звук едва не заставил ее улыбнуться.

29

 Впервые в жизни Роксана столкнулась с неодобрением к себе со стороны других членов семьи. Они не говорили, что она не права, не читали нотаций, не давали ненужных советов, не скрывали улыбок и не чурались общения с ней.

 Уж лучше было бы все это, думала она, чем шепот, который она слышала, когда входила в комнату, а также долгие жалостливые взгляды, которыми домашние провожали ее. Они ничего не понимали. Она могла сказать себе это и простить их – или почти простить. Никто из них никогда не ждал ребенка, будучи брошенным и одиноким. Впрочем, не совсем уж и одиноким, поправила она себя, подпирая ладонью подбородок и наблюдая за тем, как Натаниель играет во дворе с машинками. У нее были семья, дом и всяческая поддержка.

 Но ничто из этого не могло смягчить боль от сотворенного Люком. Она проклинала бы себя, если бы открыла ему доступ к своему очаровательному ребенку и нарушила тем самым то душевное равновесие, в котором пребывал сейчас Нат. Почему они не видят этого? Она взметнула голову, когда открылась дверь в кухню, и улыбнулась, увидев идущую по двору Элис. Союзница, подумала Роксана, хотя и со своим мнением. Элис не знала Люка и не вкладывала в него душу. Она была единственной, кто согласился бы с утверждением, что всякая мать имеет право защищать свое дитя. И саму себя тоже.

 – Произошла ужасная катастрофа, – поведал Натаниель Элис.

 Заинтересовавшись, она наклонилась, ее соломенно-светлые волосы свисали вниз, а пола длинного хлопчатобумажного платья опустилась на каменистую дорожку.

 – Выглядит мрачно, – тихим голосом сказала она. – Надо бы позвать «Скорую».

 – Надо! – обрадовавшись, согласился Натаниель.

 – Это третья катастрофа за пятнадцать минут. – Роксана подвинулась на чугунной скамейке, освободив место для Элис. – Число жертв растет.

 – Эти дороги очень коварные. – Элис улыбнулась своей нежной, тонкой улыбкой. – Я пыталась убедить его в преимуществах гаражей, но он предпочитает заторы.

 – Он предпочитает дорожные происшествия. Надеюсь, это не извращает его мышление.

 – О, ну здесь, я думаю, нам не о чем беспокоиться. – Элис глубоко вздохнула, чтобы почувствовать запах роз, душистого горошка и только что политой разрыхленной почвы. Двор был ее любимым местом. Это было пространство, как будто специально предназначенное для того, чтобы сидеть там летним днем в тени и размышлять. Этот двор был типичным для Юга. Будучи северянкой, она воспринимала Юг столь же увлеченно, как принявший католическую веру воспринимает церковные обряды.

 – Я решила сводить Ната после школы на площадь Джексона. Пусть немного побегает.

 – Жаль, что не могу пойти с вами. Мне все время кажется, что я не уделяю ему достаточно времени, когда готовлюсь к делу.

 Элис философски относилась ко всем профессиям Нувелей. В ее представлении они не столько воровали, сколько изымали лишние доходы.

 – Вы замечательная мать, Роксана. Я ни разу не видела, чтобы ваша работа шла вразрез с нуждами Ната.

 – Надеюсь, что нет. Его нужды для меня самое главное. – Она засмеялась, увидев, как он столкнул две машинки, изображая грохот с помощью своего голоса. – Он что, такой кровожадный?

 – Нет, это здоровая агрессивность.

 – Вы мне очень подходите, Элис, – вздохнув, Роксана откинулась на спинку скамьи. Впрочем, она потирала руки, а это явно указывало на то, что она нервничает. – Все с вами кажется таким уравновешенным, правильным, простым. Мне, знаете ли, нравится рутина. Возможно, все это оттого, что моя работа требует дисциплины.

 Элис спокойным взглядом изучала Роксану.

 – Я бы не назвала вас женщиной, которая не любит неожиданности.

 – Некоторые неожиданности. Я не допущу, чтобы жизнь Ната была поломана. И моя жизнь тоже, если уж на то пошло. Я знаю, что ему нужно больше всего. Я хочу, черт возьми, знать, что ему больше всего нужно. И я, конечно же, знаю, что больше всего нужно мне.

 Элис на минуту замолчала. Она не относилась к той категории женщин, которые говорят, не думая. Она собрала воедино все свои мысли на этот счет и сделала это так же аккуратно и избирательно, как если бы собирала полевые цветы.

 – Вы хотите, чтобы я сказала вам, что скрывать Ната от его отца – это правильно.

 – Да, я считаю, что это правильно. – Роксана взглянула на Ната и, проявляя осторожность, заговорила шепотом: – По крайней мере, до тех пор, пока я не почувствую, что пришло время сказать. У него нет никаких прав на Ната, Элис. Он отказался от них, когда ушел от нас.

 – Он не знал, что будет «мы».

 – Дело не в этом.

 – Может быть, не в этом, а может быть, и в этом. Не мне судить.

 – Так, стало быть, – Роксана поджала губы, почувствовав очередное предательство, – вы заодно с ними.

 – Это ведь не игра в футбол, и я не болельщик, Роксана. – Так как Элис больше всего на свете ценила дружбу, она положила руку на Роксанины застывшие пальцы. – Что бы вы ни сделали, все мы будем за вас. Независимо от того, согласны мы с вами или нет.

 – А вы не согласны.

 Вздохнув, Элис покачала головой.

 – Не знаю, как бы я поступила в вашей ситуации. Только вам одной известно, что творится у вас в душе. Я могу сказать, что Люк за ту неделю, что я его знаю, успел мне понравиться. Мне нравятся его сила, отчаянность, целеустремленность. Некоторые из этих черт привлекают меня и в вас.

 – Значит, вы хотите сказать, что я должна приблизить его и доверить ему Ната.

 Здесь трудно давать совет, подумала Элис. Интересно, почему многие так любят это занятие.

 – Я хочу сказать, что вам следует сделать то, что вы считаете правильным. Но что бы вы ни сделали, факт остается фактом: Люк – отец Натаниеля.

* * *

 Люк, Люк, Люк. Роксана кипела от злости, когда он вместе с Лили показывал номер под названием «Женщина в стеклянном ящике». Мышка вместе с Джейком стояли в стороне. Они оторвались от своего электронного прерывателя, над которым сейчас работали, чтобы посмотреть этот номер.

 Стоило Люку вернуться, как он тотчас же стал солнцем, а все остальные стали обращающимися вокруг него планетами. Почему это произошло? Сие обстоятельство выводило ее из себя.

 Все было не так, как хотелось. Они репетировали в его огромной гостиной с высокими потолками и роскошной лепниной на них. Внезапно они оказались на его территории и выполняли его команды. Динамики стереосистемы изливали звуки рок-музыки. Он подстраивался под ритм песни Брюса Спрингстина «Рожденные странствовать». Они всегда работали под классическую музыку, подумала Роксана, засунув руки в карманы своих спортивных брюк. Всегда. Ее еще больше раздражало, что рок его устраивал и подходил к номеру.

 Все было быстрым, захватывающим, сексуальным. Все, что он делал, можно было охарактеризовать этими тремя словами. Она слишком хорошо знала, что публика будет в восторге от такого номера. И это еще больше портило ее и без того плохое настроение.

 – Хорошо. – Люк повернулся к Лили и поцеловал ее в раскрасневшуюся щеку. – Время, Джейк?

 – Три минуты сорок секунд. – Он только остановил секундомер.

 – Я думаю, можно еще десять секунд срезать. – Несмотря на включенную вентиляцию, он истекал потом. Тем не менее ему нравилось вести этот номер на бешеной скорости, и он жаждал сделать его еще более коротким.

 – Выдержишь еще один прогон, Лили?

 – Конечно.

 Конечно, ухмыльнувшись, подумала Роксана. Для тебя, Люк, – все, что только захочешь. И когда только захочешь. Она возмущенно повернулась и ретировалась в дальний угол комнаты. Она собиралась заняться номером «Вращающийся кристалл», на отработку которого ей не хватило времени перед последним представлением. Там, возле массивного камина, стоял длинный раскладной стол с готовым для репетиции набором подставок.

 Ей особенно нравился кристалл, сделанный в форме бриллианта и отливающий всеми цветами радуги. Она взяла его в руку. Весил он, как оказалось, немало. В ее воображении возникли мелодии Чайковского, затемненная сцена, голубоватый свет скрещенных лучей прожекторов и она сама в сверкающе-белом наряде.

 Она выругалась, когда ее мечтания разбил первый аккорд Спрингстина.

 Люк услышал брошенный ему злобный выкрик и улыбнулся.

 – Мышка, а как насчет того, чтобы заняться левитацией? По-моему, у нас есть для нее музыка.

 – Разумеется. – Мышка услужливо поплелся выполнять поручение.

 – Выходит, ты водишь всех на поводу? – сказала Роксана, когда Люк подошел к ней.

 – Это называется «взаимодействие».

 – У меня есть другое название. Самоуничижение. Пресмыкательство.

 – Стало быть, у тебя целых два названия. – Он закрыл своими руками ее руки, лежавшие на кристалле. – Посмотри на все с другой стороны, Рокс. Как только мы с этим разделаемся, ты можешь даже ко мне не подходить. Если не захочешь.

 – Я подумаю. – Уж лучше думать об этом, чем о том, что сейчас, когда соприкоснулись их руки, ее кровь вскипела. – Я хочу поподробнее узнать об уайаттовском деле. Ты его от меня скрываешь, а мне это не нравится.

 – Это ты скрываешь, – ровным голосом произнес он, – а не я.

 – Не понимаю, о чем ты говоришь. – Она отвела глаза.

 – Понимаешь. Понимаешь. Есть что-то такое, о чем ты мне не рассказываешь. Что-то, из-за чего все дрожат. Как только расколешься, мы проясним ситуацию.

 – Расколюсь? – Она метнула смертоносный взгляд в его сторону. – И что же это такое я тебе не рассказываю? Что же это может быть? Давай подумаем… может быть, то, что я тебя ненавижу?

 – Нет. – Он опередил ее, проведя ладонями по предплечьям. Ее руки не успели оторваться от кристалла. – Ты уже целую неделю стараешься меня в этом убедить. Но ведь ты ненавидишь меня, только когда сама себя заставляешь об этом думать.

 – Но это происходит так естественно. – Она улыбнулась, улыбка ее была сладкой, как намазанное медом лезвие ножа.

 – И только потому, что ты все еще без ума от меня, – он поцеловал ее в кончик носа. Она же зашипела на него. – Мы здесь на работе, да?

 – Да.

 – Так вот давай работой и займемся. – Он медленно и зловеще улыбнулся. – И тогда посмотрим, что происходит естественно, а что нет.

 – Мне нужно больше информации.

 – Ты ее получишь. Как получишь и камень, когда все закончится.

 – Стой! – Она схватила его за руку в тот момент, когда он отворачивался. Дрожащими руками она снова положила кристалл на место. – Что ты сказал?

 – Что камень будет твоим, когда все закончится. Можешь быть уверена на все сто процентов.

 Она всмотрелась в его лицо в ожидании услышать всю правду, но лишь пожалела, что не может видеть его мысли, как раньше.

 – Почему?

 – Потому что я тоже его люблю.

 Она ничего не могла сказать, ибо это была правда, и она это увидела. Она затаила дыхание, с трудом выдыхая слова.

 – Мне хочется тебя ненавидеть, Каллахан, – выдавила она из себя. – Мне очень хочется тебя ненавидеть.

 – Лихо сказано, а? – Он провел пальцем по ее щеке. – Мне это чувство знакомо, потому что мне хотелось тебя забыть. Мне очень хотелось тебя забыть.

 Она посмотрела в его глаза, и Люк впервые с момента своего возвращения увидел, как она открывается ему. Червяком пролез в ее душу, подумал он не без отвращения. Воспользовался ее любовью к Максу. Надо было избрать другой путь.

 – Почему? – Ей не хотелось задавать этот вопрос, она боялась услышать ответ.

 – Потому что любовь к тебе, воспоминания о тебе убивают меня.

 Ее колени затряслись, сердце растаяло.

 – Меня тебе не взять, Каллахан.

 – Ага, – он взял ее за руку и повел к середине комнаты, – но я все равно возьму.

 – Почти готово, – присвистнул Мышка. Здорово, что они опять вместе, думал он. Пусть даже они и не улыбаются. Его потрясли искорки, пролетавшие между ними. Мышке казалось, что такие искорки появляются, только когда влюбленные остаются вдвоем в темноте. Проявление интимности на публике рискованно.

 Роксана подняла руки так, чтобы Мышка смог закрепить на них канаты. Но она, не отрывая глаз, смотрела на Люка. Она вынуждена была, пусть и с неохотой, признать, что ей нравится именно этот номер. Были в нем и огонь, и плавность, и драма, и поэзия.

 Кроме того, ей нравилось пререкаться с ним по поводу каждой детали этого номера.

 – Музыку будем использовать?

 – Ага, только я ее подберу.

 – Это еще почему?..

 – Потому что ты подбирала свет.

 Она нахмурилась, но с такой самоуверенной личностью не поспоришь.

 – И что же будет за музыка?

 – «Дым застилает твои глаза». – Он ухмыльнулся, когда она закатила свои. – Группа «Плэттерс», Рокс. Это не классическая музыка, но это классика.

 – Если бы ты хоть чуть-чуть умел сам сочинять темы для мюзиклов, то ты бы знал, что одна основная мелодия должна проходить через все представление.

 – А если бы ты обладала хоть каким-нибудь чутьем, ты бы знала, что смена ритма прибавляет шику.

 – Шик, – поморщившись, она убрала волосы с лица. – Давай попробуем.

 – Давай. Пускаем музыку.

 Она взметнула руки вверх и закачалась. Он вытянул руки вперед и зашевелил пальцами, как бы подзывая к себе. Или заставляя подойти. Всячески противясь, она закрыла предплечьем лицо и протянула другую руку к нему, после чего нехотя отвернулась. Она не отступала, она завлекала. Глядя на нее, и только на нее, он следовал за ней, с зеркальной точностью отражая каждый ее шаг, словно их связывали невидимые нити. Они коснулись друг друга пальцами, застыли на мгновение и разомкнулись.

 Роксана почувствовала, как некая тяга, словно вино, ударила ей в голову.

 Забыв о сценарии, она смотрела ему прямо в глаза. И не могла оторваться. Он пронзал ее своим сосредоточенным взглядом, и она могла теперь легко и мечтательно вертеть головой.

 Она, возможно, одержала бы верх в этом поединке. Впрочем, не исключено, что, отступая, она уже одержала верх.

 Люк взметнул вверх руки, этим театральным жестом моля Роксану. Она же ускользнула. И тут же остановилась, застыв на месте, когда его руки опустились и потянулись к ней. Медленно, как будто в трансе, она обернулась.

 Она не шелохнулась, когда он подошел вплотную. Он провел ладонью перед ее лицом. Ее закрытые веки задрожали. Тела их почти касались друг друга. Стоя к ней так близко, он водил вокруг нее руками. Его движения были долгими, медленными, томительными. Она встала на цыпочки и откинув голову назад, оторвалась от пола.

 Пока музыка набирала ритм, он делал пассы руками. Тело Роксаны трепетало, не подчиняясь ее сознанию. Она следила за ним из-под ресниц. Она не могла контролировать себя сейчас и была уверена, что закричит от желания и досады, если эти руки будут продолжать виться вокруг нее, не касаясь.

 Люку казалось, что он слышит, как бьется ее сердце. Он с трудом удержался от желания прижать руку к ее груди и почувствовать эти удары жизни. У него пересохло во рту, и он знал, что дышит слишком быстро. Но сейчас он уже вышел из иллюзии.

 Он хотел сделать этот номер романтическим, сексуальным, – зная, что будет плыть стоя, но не знал, как быстро утонет.

 Он наклонился к ней, губы его приблизились к ее губам. Тихий звук, который она издала, сдерживая стон, показался ему криком.

 Он взял ее руку, провел по ней своей рукой до плеча, затем по спине. Когда их пальцы сомкнулись, он тоже начал подниматься. Его глаза не отрывались от ее лица, когда они вдвоем покоились, лежа в воздухе. Когда музыка стала затихать, он повернулся, положил ей руку под голову и коснулся ее губ своими.

 Сомкнувшись и сделав оборот, их тела вернулись в вертикальное положение. Когда их ноги коснулись земли, его руки все еще обвивали ее, а ее губы были все еще в его плену.

 Джейк, прокашлявшись, нажал на кнопку секундомера.

 – Не думаю, что кого-то волнует время, – шепнул он и запихнул секундомер в карман. – Пошли, Мышка, нам надо на пешеходную зону.

 – Куда?

 – На пешеходную зону. Нам нужны запчасти.

 Мышка удивленно заморгал.

 – Какие еще запчасти?

 – Те запчасти. – Джейк закатил глаза и мотнул головой в сторону Роксаны и Люка. Они уже разомкнулись и смотрели друг на друга.

 – Ой, мне тоже кое-что нужно купить, – прослезившаяся Лили схватила Мышку и потащила его к выходу. – Мне очень много чего нужно. Пошли.

 – А как же репетиция…

 – По-моему, они уже остыли к ней, – сказал Джейк и с улыбкой принялся выпроваживать Мышку из зала.

 От тишины у Роксаны закружилась голова.

 – Номер… номер затянулся.

 – Это ты мне говоришь. – Казалось, он вот-вот взорвется. Он водил руками вверх-вниз по ее спине, прежде чем освободить от узды для левитации. – Но финал будет – закачаешься.

 – Над ним еще работать надо.

 – Я говорю не о финале, – он снял с себя узду. – Я говорю о нас с тобой, – глядя на нее, он запустил руки под ее блузон и провел ими по теплой, гладкой спине, – и об этом. – Он еще раз нежно поцеловал ее.

 Ей ничего не оставалось, кроме как ухватиться за его плечи, дабы удержать равновесие.

 – У тебя не получится меня соблазнить.

 Он провел губами по ее подбородку. Он знал, как вызвать в ней дрожь.

 – Спорим, получится?

 – Я могу уйти от тебя, когда захочу, – произнесла она, прижимаясь, однако, к нему и водя губами по его лицу. – Ты мне не нужен.

 – И ты мне тоже. – Он взял ее в охапку и направился было к лестнице.

 Если бы только ее тело перестало дрожать, она бы наверняка пришла в себя. А сейчас ей только надо было держать себя в руках.

 Она знала, что делала. Надеялась, что знала. Из-за этих ужасных приступов влечения все остальное казалось ничтожным и жалким. Все сводилось только к нему, и ни к чему другому. Издав стон, она уткнулась лицом в его шею.

 – Торопись.

 Больше она ничего не сказала.

 Если бы он мог, он взлетел бы сейчас над лестницей. Казалось, все его мышцы дрожат, а дыхание вот-вот сорвется. Захлопнув за собой дверь спальни, он снова потянулся к ее губам. Он благодарил все земные и небесные силы за то, что даровали ему прозорливость, благодаря которой он успел приобрести кровать.

 Это была всем кроватям кровать. Огромная, мягкая. На ней уместились бы четыре человека. Они упали на нее, словно в облако. Он остановился на мгновение, всего лишь на мгновение, чтобы посмотреть на нее сверху вниз и вспомнить – заставить ее вспомнить все, чем они были друг для друга, что делали друг для друга и друг с другом тогда, пять лет назад.

 Он заметил в ее глазах попытку отвергнуть его и поборол ее жадным поцелуем.

 Теперь ей от него не увернуться, он этого не допустит. Схватив ее за запястья, он поднял ее руки над головой. Если бы она прикоснулась к нему, он бы загорелся, как бикфордов шнур. Но он хотел вначале убедиться в том, что она испытывает все те чувства, которые он дарит ей сейчас.

 Она завертелась, пытаясь высвободиться из его объятий, сердце ее подступило к горлу и билось, словно барабан в пустом пространстве. Он дошел губами до того места, где находится сердце, начиная тем самым раскрытие всех тайн, которые помнил.

 Сколько раз он мечтал об этом моменте, в скольких комнатах, в скольких местах! Но то, что он чувствовал сейчас, не могло сравниться ни с какими мечтами. Ее привкус, пробившийся к нему, был подобен пиру после нескольких лет голода. Он понял, что ни сейчас и никогда больше не будет себе в ней отказывать.

 Она не боролась с приливом чувств. Не могла. Он возвращал ей все, некогда отобранное, и даже больше. Она уже почти разучилась страстно желать и никогда по-настоящему не понимала, что значит забыть обо всякой воле. После столь долгого воздержания казалось так просто, так естественно отдаться чувствам. С каждым слиянием их губ она испытывала шок от воспоминаний и дрожала перед неизвестностью.

 Его кровь вскипела, когда он услышал свое имя, сорвавшееся с ее уст. Каждый вздох, каждый стон отдавался ударом в его чреслах. Желая большего, он отпустил ее руки и разорвал на ней одежду. Он застонал от восторга, когда она предстала перед ним во всей ослепительной наготе.

 – Торопись, – повторила она, разорвав на нем рубаху в желании слиться в объятиях. Все внутри накалилось до предела. Она хотела иметь его в себе и только тогда вспыхнуть. Она хотела, чтобы он поддерживал этот огонь желания.

 Ему хотелось наслаждаться ею, пожирать ее. Жадно глотая воздух, он с трудом расстегнул джинсы. Она нетерпеливо хватала его руками. Ее поцелуи, словно удары молнии, били его по плечам и груди.

 Он вошел в нее. При первом же торопливом сокращении ее захлестнул целый фонтан неведомых доселе и не имеющих названия ощущений. Ее тело прогнулось и завибрировало, как струна. Воздух вырвался из ее легких с криком, обозначившим одновременно боль и победу.

 Затем она обвилась вокруг него. Ее ноги были мягкими, как шелк, и твердыми, как сталь. Почти обезумев от счастья, он вонзался в нее еще и еще, до тех пор, пока не достиг своего блаженства, а возможно, и освобождения.

* * *

 Он замер, распластавшись, на месте, не в силах оторваться от нее. Он чувствовал, что она слишком долго молчит. Если бы все было как раньше, она бы лениво погладила его рукой по спине, вздохнула, прижалась бы к нему, шепнула бы что-нибудь такое, от чего он бы засмеялся.

 Но не было ничего, кроме этого долгого молчания. Это испугало его и уже начинало выводить из себя.

 – А не жалеешь ли ты, что это произошло? – Властным движением он запустил руку в ее волосы и, не давая ей пошевельнуться, откинулся, чтобы взглянуть на нее. – Себя, может, ты в этом и убедишь, но меня не сможешь.

 – Я разве сказала, что жалею? – Трудно было сохранять спокойствие, когда нарушается привычный ход жизни. – Я знала, что это произойдет. Я это поняла в тот момент, когда вошла в свою уборную и увидела тебя там. – Она изобразила нечто вроде пожатия плечами. – Я часто совершаю ошибки и не жалею о них.

 Его глаза заблестели, и он откатился от нее.

 – Знаешь, куда ударить. Всегда знала.

 – Это не ответный удар. – Она решила подойти к проблеме с практической стороны. – Мне понравилось заниматься любовью с тобой. У нас всегда хорошо получалось в постели.

 Он схватил ее за руку прежде, чем она успела дотянуться до свитера.

 – У нас все всегда хорошо получалось.

 – Получалось, – осторожно согласилась она. – Скажу тебе честно, Каллахан. Я не уделяла много времени таким вещам с тех пор, как ты ушел.

 Он не мог сдержаться. Его эго раздулось, как воздушный шар.

 – Что, правда?

 Она не могла понять, как может один мужчина одновременно разгневать, возбудить и развеселить женщину.

 – Не смотри так самодовольно. Это был мой выбор. Я была занята.

 – Должен признаться, – он лениво провел пальцем по ее груди, – что ты была единственной, кого я испортил.

 – Я хочу сказать. – Она шлепнула его по руке, отодвинув ее прежде, чем прикосновение растворило бы остатки гордости. – Ты поймал меня в… – «уязвимый» было не совсем подходящее слово, – взрывоопасный момент. Мне кажется, всякий, кто поднес бы в тот момент спичку, зажег бы меня.

 – Если об этом речь, то ты, должно быть, уже вся выгорела.

 У него всегда была быстрая реакция. Ей не стоило удивляться тому, что она опять лежала на спине, а он тем временем доказывал с помощью рук, что огонь можно извлечь даже из потухших угольков.

 – Это просто секс, – выдохнула она.

 – Естественно, – он коснулся влажным телом ложбинки между грудями, – так же красное дерево – это просто древесина, – он сжал зубами ее соски, заставив ее вонзить ногти в спину, – а брильянт – это просто камень.

 Ей хотелось смеяться. Ей захотелось кричать.

 – Заткнись, Каллахан!

 – С удовольствием. – Он приподнял ее, взяв за талию, и с восторгом вошел в нее.

* * *

 Она не считала себя выгоревшей. Скорее вычерпанной до конца. Тело ее, казалось, уже ни на что не могло реагировать. Когда ей удалось наконец открыть глаза, уже розовели сумерки. Приводя в порядок мысли, она впервые оглядела комнату.

 Там не было ничего, кроме кровати, на которой они раскинулись, и огромного платяного шкафа из красного дерева, если не считать одежду, разбросанную на ничем не покрытом полу, висящую на дверной ручке и сваленную в кучи в углах.

 Как похоже на него, подумала она. Как похоже на него и то, что он подвинулся, чтобы она смогла столь естественно обвиться вокруг него. Сколько раз лежали они так ночами. Было время, когда она, спокойная и довольная, сразу погружалась в сон.

 Но сейчас они были совершенно разные люди.

 Она привстала. Он обхватил ее рукой.

 – Люк, это ничего не меняет.

 Он открыл один глаз.

 – Крошка, если ты хочешь, чтобы я доказал свои способности, то я буду безмерно рад. Дай мне только две минуты.

 – Все, что мы доказали, так это то, что мы пока еще умеем тереться друг об друга. – Гнев ее почти пропал, сменившись печалью, которая стала еще сильнее. – Нет нужды… Это еще что такое? – Она повернулась, чтобы посмотреть на заднюю сторону его плеча.

 – Татуировка. Ты что, никогда татуировки не видела?

 – За всю жизнь всего несколько раз. – Она сложила губы трубочкой, изучая татуировку в тускнеющем свете. Над тем местом, где начинались шрамы его юности, красовался разукрашенный волк с раскрытой пастью. Она не знала, что лучше – засмеяться или заплакать, и выбрала первое.

 – Бог ты мой, Каллахан, ты что, спятил, что ли?

 Он пришел в замешательство.

 – Татуировка в моде.

 – Ах, ну конечно, ты же у нас стильный мужчина. Но какого черта ты дал кому-то себя уродовать… – Она оборвала, смутившись. – Извини.

 – Ничего. – Он пожал плечами и убрал волосы с глаз, после чего сел на кровати. – Как-то раз ночью мне стало противно от всего на свете, я был слегка пьян и очень опасен. Я решил тогда, что лучше сделать татуировку, чем искать какую-нибудь шею, чтобы свернуть ее. Да и к тому же она напоминает мне о том, откуда я пришел.

 Она изучала его глазами, этот вызывающий наклон головы, блеск тяжелых, мрачнеющих глаз.

 – Знаешь, я почти поверила в теорию Лили о потере памяти.

 – Скажи мне, когда захочешь узнать правду. Получишь ее целиком.

 Она отвела взгляд. Ему было легко, слишком легко завладеть ею.

 – Это ничего не изменит. Что бы ты ни говорил, эти пять лет из памяти не сотрешь.

 – Если только ты сама не захочешь меня выслушать. – Он взял ее лицо в свои ладони, убрав ее волосы так, чтобы только его пальцы обрамляли лицо. Нежность, которую он забыл, которую она считала истлевшей в нем, вернулась. Такие вещи еще труднее побороть, чем страсть. – Мне надо поговорить с тобой, Рокс. Мне так много надо тебе сказать.

 – Все не так, как было раньше, Люк. Ты даже представить не можешь, насколько все изменилось. – Если бы она решила остаться, то, наверное, предварительно не подумав, сказала бы что-нибудь из того, о чем сейчас говорить не стоит. – Былого уже не вернешь, мне теперь надо думать о том, как жить дальше.

 – Мы можем уехать, куда только захотим. У нас всегда есть такая возможность.

 – Я привыкла ездить одна. – Она глубоко вздохнула и начала одеваться. – Уже поздно, мне пора домой.

 – Оставайся. – Он коснулся пальцами ее волос, соблазн был почти свыше ее сил.

 – Не могу.

 Он сжал пальцы в кулак.

 – Не хочешь.

 – Не хочу. – Она разгладила на себе рубашку и встала. Легче было чувствовать себя сильной, стоя на ногах. – Я теперь сама себе хозяйка. Ты можешь остаться со мной, можешь уйти, а я смирюсь и с тем, и с другим. Если я и должна тебе что-то, то только отблагодарить тебя за то, что ты сделал меня достаточно сильной, чтобы преодолевать любые невзгоды. – Она наклонила голову, желая только, чтобы в душе была такая же смелость, как и в словах. – Так что спасибо, Каллахан.

 Ее столь легкий отказ резал без ножа.

 – Не стоит благодарности.

 – До завтра.

 Она спокойно вышла из комнаты, но, спустившись по лестнице, стремглав помчалась восвояси.

30

 Когда Роксана вернулась, дом ходил ходуном. Стоило ей переступить порог, перед ее взором предстал хаос. Казалось, все пытались перекричать друг друга. Она тем временем подхватила Натаниеля и поцеловала его в сложенные трубочкой губы, отчасти приветствуя и отчасти извиняясь за то, что не смогла искупать его перед сном и надеть на него любимую пижаму с изображением черепашек-ниндзя.

 – Постой-ка.

 Она прижала Ната к талии и подняла руку в безнадежной попытке угомонить страсти.

 Радуясь суматохе, Нат забился в руках у матери и запел фальцетом песенку о пьяном моряке.

 До нее долетели обрывки фраз о телефоне, икре, Кларке Гейбле, Сан-Франциско и козырных тузах. Ее голова, не пришедшая пока в порядок после нескольких часов, проведенных с Люком, пыталась расшифровать этот код.

 – Что случилось? Кларк Гейбл позвонил из Сан-Франциско и сказал, что приедет откушать икры и поиграть в карты?

 Элис засмеялась, и Нат решил, что это какая-то очень веселая шутка. Прыснув от смеха, он стал дергать мать за волосы.

 – Мама, а кто такой Кларк Гейбл? Кто это такой?

 – Он уже умер, малыш, как умрет еще кое-кто здесь, если не заткнется. – Она резко повысила голос, выделив последнее слово. Последовало ошеломленное молчание. Прежде чем кто-либо успел вымолвить слово, она указала пальцем на Элис. Роксана знала, что если Элис не даст спокойное, вразумительное объяснение происходящему, то, кроме нее, это никто больше не сделает.

 – Все началось с «Сан-Франциско», – начала Элис. – Это фильм с Кларком Гейблом и Спенсером Треси. Вы ведь знаете, наша вечерняя сиделка любит смотреть старые фильмы по телевизору в комнате вашего отца.

 – Да, да.

 – Ну вот, она смотрела этот фильм, когда Лили помогала вашему отцу ужинать…

 Лили перебила ее, закрыв лицо руками и разрыдавшись. Роксана начала впадать в состояние паники.

 – Папа? – Все еще удерживая Ната, она повернулась и ринулась было к лестнице, но Элис остановила ее:

 – Нет, Роксана, с ним все в порядке. – У такой маленькой хрупкой женщины была довольно крепкая хватка. Она стиснула пальцы вокруг руки Роксаны и держала ее. – Я вам сейчас все расскажу, прежде чем вы пойдете наверх.

 – Он начал говорить, – сказала Лили, не отрывая рук от лица. – О… о Сан-Франциско. Ой, Рокси, он вспомнил меня. Он вспомнил все.

 Ната так растрогали ее слезы, что он потянулся к ней. Лили прижала его к себе, раскачиваясь и всхлипывая. Нат тем временем похлопывал ее по щеке.

 – Он поцеловал мою руку… так же, как раньше. И он говорил о том, как мы провели неделю в Сан-Франциско, и о том, как мы пили шампанское и закусывали икрой на террасе нашего номера в гостинице и смотрели на залив, окутанный туманом. А еще он говорил о том… о том, как он учил меня карточным фокусам.

 – Ой. – Роксана зажала рукой рот. Она знала, что у него могут быть периоды просветления, но не могла погасить искру надежды на то, что этот период будет долгим. – Я должна была быть здесь.

 – Ты же не знала, – Леклерк взял ее руку. Он думал только о том, как тяжело и как хорошо посидеть немного рядом со старым другом. – Элис позвонила Люку, когда ты только-только вышла.

 – Я пошла наверх, – она наклонилась к Нату, который уткнулся в плечо Лили. – Я зайду тебя поцеловать перед сном, разбойник.

 – А сказку расскажешь?

 – Расскажу.

 – Длинную-предлинную, с драконами.

 – Целое сказание, с ужасными драконами. – Она поцеловала его, а он расплылся в улыбке. Она поцеловала его в кончик носа и пошла к отцу.

 На нем был бордовый шелковый халат. Седые, со стальным оттенком волосы были аккуратно причесаны. Он сидел за письменным столом, так же как и всякий раз, когда она заходила к нему. Но на сей раз он писал что-то своим красивым почерком, который так хорошо знала Роксана.

 Она бросила взгляд на сиделку, стоявшую возле кровати и заполнявшую историю болезни. Они кивнули друг другу, после чего сиделка, взяв историю болезни, вышла из комнаты, оставив отца и дочь наедине.

 Множество воспоминаний пробегало сейчас через сознание Макса.

 Подобно темам в музыке, они сталкивались и сливались друг с другом. Он торопился, чтобы не отстать от их ритма и записать их, прежде чем они угаснут и пропадут для него навеки.

 Он знал, что они угаснут, и в этом было его проклятие. Усилия, которые он приложил, чтобы развеять туман, чтобы удержать ручку в одеревеневших пальцах, лишили бы сил даже более молодого человека. Но в нем горел огонь, яркий и сильный, который побеждал немощь. Она поразила его тело, но сознание вновь принадлежало ему. И сколько бы оно ему ни принадлежало – час или день, – он не будет терять ни секунды.

 Роксана подошла поближе. Она боялась заговорить. Боялась, что он, оторвавшись от записей, посмотрит на нее как на незнакомого человека. Или, того хуже, как на тень, на некую прозрачную иллюзию, не большую, чем обман зрения.

 Когда он посмотрел на нее, ее охватила тревога. Он выглядел усталым, бледным, подавленным и ужасно исхудавшим. Глаза его блестели, может быть, даже чересчур ярко, но Роксана увидела в них не только красоту. Она поняла, что ее узнали.

 – Папа. – Она бросилась к нему, упала на колени и прижалась головой к его хилой груди. Она не думала, заставляла себя не думать о том, насколько сильно хочется ей вновь оказаться в отцовских объятиях. О том, как ей не хватает его рук, поглаживающих ее по голове.

 Она тяжело вздохнула, попыталась сбросить тяжкий груз, нараставший вместе с нестерпимым желанием разрыдаться. Но она не собиралась приветствовать его слезами.

 – Поговори со мной, пожалуйста. Поговори. Скажи, как ты себя чувствуешь.

 – Жаль, – произнес он, наклонив голову и проведя щекой по ее волосам. Она все еще была его маленькой девочкой. Трудно, очень трудно было ему вспомнить все те годы, которые отделяли его дитя от сидевшей рядом женщины. Они остались в тумане, в каком-то мареве, и поэтому ему оставалось лишь считать ее маленькой девочкой.

 – Как жаль, Рокси.

 – Нет, нет. – Взгляд его был резким, когда она села на корточки. Она сжала его запястье до боли в руках, но эта боль была приятной. – Я не хочу, чтобы тебе было чего-то жаль.

 Какая же она прекрасная, думал он. Его дитя, его дочь. Она покраснела от решимости, слезы стояли у нее в глазах. Сила ее любви, жажда этой любви едва не свалила его с кресла.

 – А еще я благодарен, – его усы зашевелились в унисон движениям губ, – тебе, всем вам. А теперь, – он поцеловал ее руки, вздохнул; он не мог говорить; вообще-то он мало о чем мог говорить, но мог слушать, – расскажи мне, какие новые номера ты придумала.

 Она вскочила, не выпуская его руки из своих.

 – Я сейчас показываю вариант трюка с индейским канатом. Очень драматичная вещь, с настроением. Хорошо идет на сцене. Мы засняли ее на видеопленку, чтобы могла смотреть, – она засмеялась, – сама себя поразвлечь.

 – Я хотел бы посмотреть. – Он повернулся и взял рукой ее подбородок так, чтобы посмотреть ей прямо в глаза. – Лили говорит, ты репетируешь номер со шваброй.

 Она собрала все свои силы, чтобы взгляд остался прежним.

 – Значит, ты знаешь, что он вернулся.

 – Мне приснилось, что он… – сон и явь перемешались, и Макс уже не мог их различить, просто не мог, – сидит вот здесь, рядом со мной.

 – Он навещает тебя почти каждый день. – Она захотела встать, походить немного, но не смогла высвободить свою руку из отцовской. – Мы опять работаем вместе, временно. Слишком интересная была работа, чтобы от нее отказываться. В Вашингтоне будет аукцион…

 – Роксана, – перебил ее Макс, – а что значит для тебя… то, что Люк вернулся?

 – Не знаю. Хочу, чтобы ничего не значило.

 – Ничего – это слишком мало, чтобы хотеть, – прошептал он и снова улыбнулся. – Он сказал тебе, почему уезжал?

 – Нет, я не разрешила ему об этом рассказывать. – Волнуясь, она встала, но не смогла заставить себя отойти. – Да и какая разница? Он ушел от меня. От всех нас. Как только все эти дела сделаем, он опять уйдет. Так что на сей раз это не имеет значения, и я не дам ему ничего рассказывать.

 – Сердцу ведь не прикажешь, Рокси, и никакая магия тут не поможет. На сей раз у вас общий ребенок. Мой внук.

 Макс не мог поведать ей, насколько больно ему от того, что лишь смутно помнит мальчика.

 – Я не сказала ему об этом. – Отец замолчал, она развернулась, удивившись своей воинственности. – А ты что, не одобряешь это?

 Он лишь вздохнул.

 – Ты всегда все решала сама. Правильно или неправильно, это был твой выбор. Но как бы ты ни поступала, факт остается фактом: Люк – отец Натаниеля. – Он протянул к ней руку. – И как ни старайся, ты здесь ничего не сможешь изменить.

 Мышцы ее живота расслабились. Острые пальцы, сжимавшие ее шею, исчезли. Магия, подумала она, сделав долгий выдох. Скажи только волшебное слово.

 – Да, здесь уж ничего не изменишь.

 Как я скучала по тебе, папа. Она не произнесла эти слова, боясь обидеть его.

 – Очень трудно нести ответственность, Макс. Ох, как это трудно.

 – Когда легко – скучно, Рокси. Кто захочет жить с тем, у кого все легко? Ну, может быть, только случайный знакомый.

 Он снова улыбнулся и покачал головой.

 – Рокси, Рокси, ты меня не проведешь. Ты обожаешь нести ответственность. Яблоко от яблони недалеко падает.

 Она кивнула и вновь встала возле него на колени.

 – Ну ладно, пусть будет так. Но я ничего не имею против, когда мне говорят, что делать, – время от времени.

 – Но ты все равно поступишь так, как хочешь.

 – Ну, конечно. – Переполненная любовью, она обняла его. – Но куда приятней, когда кто-то подсказывает, что надо делать сначала.

 – Тогда я тебе вот что скажу. Обида – это мост на гнилых опорах. Лучше с него упасть, чем остаться на берегу.

 – Бесплатный урок? – прошептала она и, вздохнув, прижалась щекой к его лицу.

* * *

 Роксану охватила легкая дрожь, когда она вышла из комнаты уснувшего отца и направилась вниз по лестнице. Он очень устал, и наряду с усталостью она заметила, как на него вновь надвигается мрак. Когда она укладывала его спать, словно сына, он назвал ее Лили.

 Она была вынуждена смириться с тем, что, проснувшись завтра утром, он снова, вполне возможно, все забудет, и все ограничится только часом, проведенным вместе с ним. Утомленная и заплаканная, она остановилась у основания лестницы и распрямила плечи. Она была обязана своей семье крепкими мышцами и нервами, а также умением держать себя в руках в любой ситуации. Дойдя до кухни, она изобразила улыбку на лице.

 – Пришла на запах кофе. – Она резко остановилась, почувствовав еще один прилив эмоций. На кухне, вместе с семьей, был Люк. Он стоял, опершись на кухонный стол и засунув руки в карманы.

 И снова все говорили одновременно. Роксана лишь покачала головой и подошла к плите, чтобы налить себе кофе.

 – Он устал. Разговор его вымотал вконец.

 – Может быть, у него теперь будет все нормально. – Лили нервно перебирала бусы на груди. – Может быть, все пройдет.

 Выражение лица Роксаны заставило ее отвести взгляд. Тяжело было похоронить надежду, затем воскресить ее лишь для того, чтобы почувствовать, как она опять умирает.

 – Так хорошо мы с ним поговорили.

 – Знаю. – Роксана обхватила руками чашку с кофе, но пить не стала. – Мы можем назначить новые анализы.

 Лили издала еле слышный звук, означавший недовольство, и тут же принялась возиться с напоминающим корову миксером. Все они знали, как тяжело даются Максу эти анализы и как угнетают они всех, кто его любит.

 – Или мы будем надеяться, что новое лекарство ему поможет, – продолжала Роксана, – или же мы можем оставить все как есть.

 – А чего бы тебе хотелось, chere? – спросил Леклерк, положив худую руку ей на плечо и пытаясь тем самым хоть как-то снять напряжение.

 – Ничего, – ответила она на выдохе. – Ничего я не хочу. Но я думаю, что нам нужно соглашаться на любые анализы, которые рекомендуют врачи. – Она глубоко вздохнула, оглядывая лица. – Каким бы ни был результат, у нас был этот вечер. И мы должны быть за это благодарны.

 – Можно мне посидеть возле него? – Мышка смотрел в пол. – Я его не разбужу.

 – Конечно, можешь. – Роксана дождалась, когда Мышка и Элис уйдут, и повернулась к Люку: – А ты зачем пришел?

 – А как ты думаешь, зачем?

 – Мы договорились, что ты не будешь заскакивать без предупреждения, – начала было Роксана, но тут же остановилась, завидев гнев в его глазах.

 – А я с предупреждением. Если хочешь прямо сейчас узнать почему, я с удовольствием расскажу. – Она все еще может краснеть, отметил он, с волнением наблюдая, как краска заливает ее щеки, в то время как глаза не выказывают никакого удивления. – К тому же, – ровным голосом продолжал он, – когда Лили позвонила насчет Макса, я не стал сидеть дома и раскладывать пасьянс.

 – Милая моя. – Лили протянула руку в направлении Люка. – Я подумала, что Макс захочет повидать Люка.

 – Макс уснул, – отрезала она, – и у тебя уже нет необходимости здесь оставаться. Если он утром будет в состоянии тебя принять, то ты сможешь провести с ним столько времени, сколько захочешь.

 – Ах, как это щедро с твоей стороны.

 Слабость проявилась только на мгновение, когда она прижала пальцы к пульсирующему левому виску.

 – Я должна прежде всего думать о Максе. Какими бы ни были наши отношения, знай, что я не буду препятствовать твоим встречам с ним.

 – А какие у нас с тобой отношения?

 – Я сейчас не собираюсь их обсуждать.

 Присвистнув, Леклерк начал вытирать плиту. Он знал, что надо уйти и оставить их вдвоем. Но уж очень было интересно. Лили тоже от него не отставала. Она сжала руки и с интересом наблюдала.

 – Ты вылезла из моей постели и ушла. – Он отошел от стола. – И я это так не оставлю.

 – Не оставишь? – Язвительность в ее голосе была настолько острой, что Роксана удивилась, как он не разрезался на мелкие кусочки. Ну ладно же, подумала она, придется мне это сделать самой. – У тебя еще хватает смелости говорить о том, что кто-то от кого-то ушел и что ты этого так не оставишь?! Да ты вообще когда-то ушел «на дело» и не вернулся. Оч-чень умный вариант отлучки за пачкой сигарет, Каллахан. Но меня этим не возьмешь.

 – На то были причины, – бросил он, пока Лили смотрела то на одного, то на другого, как будто следила за теннисным матчем на Уимблдонском турнире.

 – А мне наплевать на твои дерьмовые причины.

 – Нет, тебе просто хочется меня на колени поставить, – он сделал шаг вперед и, казалось, собрался задушить ее. – Так вот, я не встану.

 – Мне не хочется ставить тебя на колени. Разве только голым на битое стекло. Да, я с тобой переспала, – она взмахнула руками, утверждая свою правоту, – но это была ошибка, глупость, малодушие – я просто поддалась дурацкой похоти.

 Он схватил ее за пуловер.

 – Может быть, это была глупость, это была похоть. Но не ошибка, – едва не прокричал он, из-за чего у него и без того разболевшаяся голова пошла кругом. – И мы решим эту проблему раз и навсегда, если даже мне придется затыкать тебе рот или надевать наручники, чтобы ты меня выслушала.

 – Ну, давай, попробуй, Каллахан, только тогда от этих вот рук, которыми ты так гордишься, останутся кровавые обрубки. Так что забери назад свои угрозы и свой жалкий…

 Но он уже не слушал ее. Возбужденная, Роксана увидела, как краска сошла с его лица и оно стало белым и прозрачным, как воск. Глаза, смотрящие на нее, потемнели, словно кобальт.

 – О боже, – сказал он, и рука, ухватившая Роксану за пуловер, задрожала.

 – Мама!

 У Роксаны сердце замерло, почти остановилось, когда она услышала голос сына. Она повернулась, не сомневаясь в том, что слышит, как гремят, словно ржавые шарниры, ее кости. В дверном проеме стоял Нат, потирая одной рукой заспанные глаза, а другой придерживая потрепанную плюшевую собаку.

 – Ты не поцеловала меня перед сном.

 – Ох, Нат, – холод, холод внезапно охватил ее и не отпускал даже в тот момент, когда она взяла на руки своего сына, – прости меня. Я уже собиралась к тебе.

 – А еще я не дослушал до конца сказку, ту, что Элис читала, – пожаловался он, зевнув и уткнувшись в привычный изгиб маминого плеча. – Я уснул перед собачьим пиром.

 «Беги, пес, беги», – подумала ошеломленная Роксана. Натаниель любил слушать сказки.

 – Уже поздно, малыш, – прошептала она.

 – Мороженого хочу.

 Ей захотелось рассмеяться, но получилось нечто вроде зловещего всхлипа.

 – Ни за что на свете.

 Люк лишь изумленно смотрел, смотрел на маленького мальчика ошеломленными, горящими, почти безумными глазами. Сердце, казалось, ушло куда-то в колени и забилось там, оставив рваную рану в груди. У ребенка было его лицо. Это был его ребенок. Он как будто смотрел на себя в телескоп, смотрел в прошлое, в то прошлое, которого у него не было. Мой, подумал он. О боже праведный, мой!

 Еще раз широко зевнув, Нат оглянулся. На лице его были любопытство и сонная самоуверенность.

 – Кто это? – спросил он.

 Во всех сценариях о представлении своего сына его отцу, которые она сочиняла в голове, не было ничего похожего.

 – А, это…

 Что же сказать, подумала она. Друг?

 – Это Люк, – вставила Лили, проведя ладонью по застывшей руке Люка. – Он был для меня все равно что сын, когда был маленьким.

 – О’кей, – улыбнулся Нат. Он был само умиление, и никакого лукавства. Он увидел высокого мужчину с убранными в длинный хвост черными волосами и лицом красивым, как у принца из сказки.

 – Привет.

 – Привет. – Люк удивился, насколько спокойным был голос у мальчика в то время, как у него сердце к горлу подступило. Ему хотелось дотронуться до него, чтобы убедиться, что все это не сон. – Ты любишь собак? – спросил он. Этот вопрос показался ему совершенно дурацким.

 – Это Вальдо. – Все еще дружелюбный, Нат протянул плюшевую игрушку Люку для обозрения. – А когда у меня будет настоящая собака, я назову ее Майком.

 – Хорошее имя. – Люк коснулся кончиками пальцев щеки Ната. Кожа мальчика была теплой и податливой.

 Скорее озорничая, чем стесняясь, Нат прижался головой к маминому плечу и уставился на Люка.

 – Может быть, ты хочешь мороженого?

 Роксана не могла больше это выдерживать – ни боли и удивления в глазах Люка, ни ужасающего чувства собственной вины.

 – Кухня закрыта, хитрец.

 Она властно прижала к себе сына еще крепче. Желание развернуться и убежать показалось ей проявлением трусости, и ей стало стыдно.

 – Гасим свет, Нат. Тебе нужно скорее лечь, а не то лягушкой станешь.

 Он засмеялся и воспроизвел лягушачьи звуки.

 – Давай я возьму его. – Лили протянула руки к Нату, прежде чем Роксана успела возразить.

 Нат намотал на палец кудряшку Лили и расплылся в обаятельной улыбке.

 – А ты почитаешь мне сказку? Я больше всего люблю, когда ты читаешь.

 – Посмотрим. Жан! – Лили взметнула бровь, с удивлением отметив про себя, что Леклерк до сих пор полирует блестящую поверхность плиты. – Пошли с нами.

 – Сейчас, вот только дочищу. – Он вздохнул, Лили же сощурила глаза. Слишком часто осмотрительность становится слишком горькой пилюлей. – Все, иду, иду.

 Когда они шли по коридору, никогда не упускающий никаких возможностей Нат начал торговаться.

 – А можно мне две сказки? Одну ты прочитаешь, а другую – ты.

 Голос Ната растворился. Роксана стояла перед Люком и не могла вымолвить ни слова.

 – Я думаю… – Она убрала дрожь из голоса и начала говорить заново: – Я, кажется, хочу чего-нибудь покрепче, чем кофе.

 Не успела она повернуться, как Люк быстрым, как у змеи, движением схватил ее за руку. Ей показалось, что его пальцы дошли до кости.

 – Он мой. – Голос его был низким, мрачным, устрашающим. – Боже праведный, Роксана, этот мальчик – мой сын. Мой! – Осознание этого ударило его с такой силой, что он стал трясти ее. Голова ее откинулась назад, и ей не оставалось ничего кроме как смотреть на его бледное, как снег, лицо. – У нас есть ребенок, и ты от меня это скрывала. Черт тебя возьми, да как ты вообще могла не сказать мне о том, что у меня есть сын?

 – Тебя же здесь не было! – закричала она, вырываясь из его жестких объятий. Удар ее руки по его щеке ошеломил их обоих. Она беспомощно опустила руку. – Тебя здесь не было, – повторила она.

 – Но теперь-то я здесь. – Он оттолкнул ее прежде, чем успел бы сделать что-нибудь непростительное. – Я здесь уже две недели. «Не приходи без предупреждения, Каллахан», – процедил он сквозь зубы ее слова. Глаза его отражали нечто большее, чем гнев. Это были душевные муки. – Оказывается, ты это говорила не ради Макса. Ты устанавливала правила, по которым я не мог видеть нашего сына. Ты даже не собиралась ничего мне о нем рассказывать.

 – Собиралась. – Она не могла выровнять дыхание. Ни разу в жизни она не испытывала страха перед ним, физического страха. Ни разу, до этого мгновения. Казалось, он способен сейчас на все. Она машинально провела ребром ладони между грудями, как будто пыталась открыть доступ воздуху. – Мне нужно было время.

 – Время, – он оторвал ее от пола с той загадочной молниеносной силой, которая пугала и в то же время возбуждала. – Я пять лет потерял, а тебе, видишь ли, время было нужно.

 – Ты потерял? Ты потерял? Интересно, Люк, а как бы ты хотел, чтобы я тебя встретила, когда ты вернулся в мою жизнь? Ой, привет, как я рада тебя видеть, да? Да, кстати, а ведь ты уже папаша. Получил, мать твою?

 Застыв на мгновение, он пристально посмотрел на нее. Жажда насилия билась в нем, глубокое мрачное желание разрушать, причинять боль, мстить. Он бросил ее на ноги, увидел страх в ее глазах, хотя она ими и не моргнула. Злобно выругавшись, он повернулся и распахнул дверь.

 Выйдя наружу, он заглотнул горячий, густой воздух. Голова закружилась от запаха цветов. Этот запах, казалось, прилип к лицу вместе с пыльцой, хотя он изо всех сил вытер лицо руками. Боль была такой острой, такой внезапной, словно рапира, прошедшая через сердце. Он был потрясен, он не мог поверить, кровь застыла в его жилах.

 Его сын. Люк прижал пальцы к глазам и издал звук, в котором смешались горечь и ярость. На него только что смотрел его сын, улыбался ему и считал его незнакомцем.

 Она вышла за ним. Как ни странно, она была спокойна. Ее не удивило бы, если бы он сейчас развернулся и ударил бы ее со всего размаху. Именно это он и хотел, судя по взгляду. При необходимости она постояла бы за себя, моменты страха прошли.

 – Не стану перед тобой извиняться, Люк, за то, что скрывала это от тебя. Я делала то, что считала нужным. Права я или нет, я поступила бы так в любом случае.

 Он не повернулся, чтобы взглянуть на нее, он лишь взирал на фонтан, игравший свою спокойную водяную мелодию.

 Они вместе создали это чудо, подумал он. Зачали мальчика в любви, в радости, в страсти. Не потому ли он так красив, так идеален, так неповторимо очарователен?

 – А ты знала, что беременна, когда я уехал?

 – Нет, – она поймала себя на том, что сжимает руки, и заставила себя опустить их, – но узнала сразу после. Я плохо себя чувствовала в тот день, помнишь? Утренняя тошнота запоздала тогда.

 – У тебя все не как у всех. – Он запихнул руки в карманы, заставляя себя успокоиться. – Тяжело было?

 – Что?

 – Беременность, – процедил он сквозь зубы. Но он не повернулся к ней. Не мог. – Тяжело было? Ты болела?

 Из всех возможных вопросов такого она никак не ожидала. Зашатавшись, она запустила руку в волосы.

 – Два месяца меня тошнило, а потом все пошло нормально. Пожалуй, я никогда еще себя так хорошо не чувствовала.

 Он сжал в кулаки спрятанные в карманы руки.

 – А как ты его рожала?

 – С прогулкой по пляжу не сравнишь, но и походом в долину смерти тоже. Прошло восемнадцать с лишним часов, и на свет появился Натаниель.

 – Натаниель. – Он произнес это имя шепотом.

 – Я не хотела называть его в честь кого-то. Хотела, чтобы у него было свое имя.

 – Здоровенький. – Люк долго смотрел на фонтан. Он почти мог различить отдельные капли, видел, как они бежали вверх, падали, затем опять устремлялись вверх. – Вид у него… здоровый.

 – Да, здоровье у него хорошее, никогда не болеет.

 – Как и его мать. – Лицо, впрочем, у него мое, подумал Люк. У него мое лицо. – Он любит собак.

 – Нат любит почти все. Кроме лимской фасоли. – Она неровно вздохнула и решила использовать шанс. – Люк, – прошептала она, коснувшись рукой его плеча. Он повернулся к ней с такой скоростью, что она, чуть не упав, сделала шаг назад. Но когда он схватил ее, то стало ясно, что он не собирается ее наказывать.

 Он обвил ее руками, прижал к себе. Его тело задрожало. Не способная противостоять ни себе, ни ему, она провела рукой по его голове и обняла его тоже.

 – У нас сын, – прошептал он.

 – Да. – Она почувствовала, как слеза пробивается через ее защитную реакцию, и вздохнула. – У нас чудный сын.

 – Я не позволю тебе скрывать его от меня, Роксана. Как бы ты ко мне ни относилась и что бы ни чувствовала, я не позволю скрывать его от меня.

 – Знаю. Но и я не допущу, чтобы ты его ранил. – Она отпрянула. – Я не дам тебе стать настолько важным для него, чтобы у него в душе осталась пустота после твоего ухода.

 – Я хочу, чтобы мой сын был со мной. Я хочу, чтобы ты была со мной. Я хочу вернуть свою жизнь. И с божьей помощью, Роксана, я возьму то, что хочу. Ты должна меня выслушать.

 – Только не сегодня, – сказала она, но он уже схватил ее за руку. Она смачно выругалась, когда он потащил ее через двор к кабинету. – Я больше не намерена сегодня терпеть всплески разных эмоций. Отпусти меня.

 – Я пять лет жил в одном сплошном всплеске эмоций. – Не особенно церемонясь с ней, он просто взял ее на руки. – Придется тебе еще часок потерпеть. – Распахнув ногой дверь, он внес в кабинет бьющуюся в его объятиях Роксану.

 – Как ты смеешь? Как ты смеешь так себя вести? – Она заскрежетала зубами, когда он опустил ее на скамейку. – Узнал про сына и, вместо того чтобы сесть и спокойно, по-взрослому побеседовать со мной, ты меня мутузишь.

 – Мы не будем беседовать ни спокойно, ни по-взрослому, ни как-либо еще. – Он вытащил наручники и защелкнул одно кольцо на ее запястье. – Беседовать означает, когда два человека или более говорят друг с другом. – Быстро сообразив, он увернулся от ее кулака, но это был ложный удар. Второй раз ему увернуться не удалось, и она разбила ему губу. – Ты будешь только… – он схватил ее за руки и сжал их, – слушать.

 – А ты не изменился. – Она свалилась бы со стола и расквасила нос, если бы он вовремя не подхватил ее и не защелкнул замок на наручниках. – Ты все такой же ублюдок и хулиган.

 – А ты все такая же самоуверенная всезнайка. А теперь заткнись. – Довольный тем, что у нее не осталось выбора, кроме как застыть на месте, он сделал шаг назад. Роксана вначале зашипела на него, а затем впала в ледяное молчание.

 Он хотел поговорить, подумала она. Пусть говорит, пока язык не отсохнет. Это не значит, что она должна его выслушивать. Она сконцентрировала все усилия на высвобождении из наручников. В конце концов, не он один умеет фокусы показывать.

 – Я тебя бросил, – начал он, – я не могу этого отрицать и не буду. Я бросил тебя, Макса, Лили и все, что так много значило для меня, и улетел в Мексику с пятьюдесятью двумя долларами в бумажнике и набором взломщика, который Макс подарил мне на день рождения, когда мне исполнился двадцать один год.

 Несмотря на предельную концентрацию, она поморщилась от этих слов.

 – Ты еще забыл о нескольких сотнях тысяч в виде драгоценных камней.

 – У меня не было с собой драгоценных камней. Я так и не добрался до сейфа.

 Она повернула голову, пытаясь укусить его, но он схватил ее за подбородок и задрал ее голову так, чтобы их взгляды встретились.

 – Это была ловушка. Слышишь? Мать твою, это была ловушка от начала и до конца. И одному богу известно, что произошло бы с тобой, если бы ты была со мной. Как бы то ни было, я благодарю его за то, что ты в тот день была больна и осталась дома.

 – Да иди ты в задницу со своей ловушкой. – Она увернулась от него, проклиная про себя то обстоятельство, что ей никогда не суждено превзойти Люка в освобождениях.

 – Он знал. – Прежняя ярость вскипела в нем вновь. Глядя прямо перед собой, Люк вытер кровь с губы. – Он знал о делах. Он знал о нас, – он снова посмотрел на Роксану, – он знал о нас все.

 Что-то произошло в ее желудке, но она не обратила на это особого внимания.

 – О чем ты говоришь? Ты пытаешься убедить меня в том, что Сэм знал, что мы собирались его ограбить?

 – Он знал об этом и хотел, чтобы мы это сделали. – Он поджал, а затем скривил губы, но это была не улыбка.

 – Ты что, Каллахан, думаешь, я так тебе и поверю? Он намекнул мне, что знает кое-что, еще тогда, много лет назад, когда мы случайно встретились в Вашингтоне. Но если бы он знал все о нас, то он бы этим воспользовался. Он вряд ли захотел бы, чтобы мы залезли в его дом и утащили драгоценности его жены.

 – Он и не собирался делать так, чтобы мы брали драгоценности. И он очень хорошо этим воспользовался, Рокс. Он воспользовался этим для того, чтобы я платил ему за то, что когда-то стоял у него на пути. За то, что расквасил его поганый нос. За то, что унизил его. Он воспользовался этим для того, чтобы навредить всем вам за то, что имели наглость приютить его, пытались сделать из него человека, а потом изгнали.

 Новое чувство пришло к ней, более сильное, чем презрение, и все же холодное, совершенно холодное.

 – Если он точно знал, что мы воры, почему же он не указал на нас своим благочестивым пальцем?

 – Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе, как работает его голова? Я на это не способен. – Пытаясь держать себя в руках, чтобы говорить спокойно, Люк отвернулся. На столе стояли три оловянные кружки и лежали разукрашенные шары. Он начал отрабатывать свой старый номер, продолжая разговор. – Могу предложить только просвещенную догадку. Если бы он тебе отомстил и тебе бы не удалось уйти от правосудия, то он был бы счастлив увидеть тебя в тюрьме. Учитывая репутацию и славу Нувелей, о тебе, скорее всего, трубили бы газеты, телевидение.

 Она шмыгнула носом, но он даже не взглянул в ее сторону. Его руки работали все быстрее и быстрее.

 – Но больше всего ему хотелось увидеть тебя несчастной. Самой несчастной на свете. Он давно обо всем знал. По крайней мере несколько месяцев.

 – Но откуда? Мы ведь даже тени подозрения на себя не бросили. Как этот второразрядный политикан обо всем догадался?

 – С моей помощью. – Люк сбился. Он отошел назад, размял пальцы, затем возобновил тренировку. – Он напустил на меня Кобба.

 – Кого?

 – Кобба. Мужика, с которым жила моя мать, когда я сбежал из дома, – он посмотрел на Роксану осторожно-равнодушным взглядом. – Мужик, который отводил душу, избивая меня, пока я не отвалил. А бывало еще, запирал меня или к трубе в ванной приковывал. Это он продал меня за двадцатку пьяному извращенцу.

 Лицо его побелело, стало каменным. Слова эти звучали страшно. Он произносил их ровным, пустым голосом, из-за чего кровь застыла у нее в жилах.

 – Люк! – Она потянулась было к нему, но тут загрохотал стальной наручник. – Люк, отпусти меня!

 – Пока все не выслушаешь, не отпущу. Все без остатка. – Он снова взял кружку. Его почти не удивили еле заметные вмятины на олове в месте, где он сжал кружку пальцами. Значит, все-таки есть стыд, подумал он. И всегда будет, так же как эти крохотные вмятинки. – Помнишь тот вечер, Рокс, когда шел дождь? Ты рассказала мне о подонке, который издевался над тобой. Я тогда взбесился, потому что знал, что это такое, когда тебя к чему-то принуждают. И я даже мысли не допускал, что ты… что кто-то может сделать это с тобой. Я тогда обнял тебя, целовал. Я пытался сдержаться, но я так хотел тебя. Я хотел тебя всю целиком и все, что с тобой связано. И в ту минуту, в ту потрясающую минуту я подумал, что, может быть, у нас с тобой получится.

 – И получилось, – прошептала она. Наручник, казалось, все плотнее и плотнее сжимается вокруг ее сердца. – Это было замечательно.

 – И тогда я увидел его. – Люк снова поставил кружки на стол. Фокусы фокусами, а правда правдой, подумал он. – Он прошел мимо нас и посмотрел на меня. Я понял, что не получится, может быть, вообще никогда. Поэтому я отправил тебя домой, а сам пошел за ним.

 – Что… – она закусила губу, вспоминая о том, насколько Люк был пьян тем вечером, – и ты не…

 – Убил его? – Он взметнул голову и улыбнулся. Она похолодела. – Если бы я это сделал, тогда все было бы гораздо проще. Сколько мне тогда было, двадцать два или двадцать три? Бог ты мой, да мне как будто опять было двенадцать, так он меня напугал. Он требовал денег, и я давал ему деньги.

 Она внезапно почувствовала облегчение.

 – Ты платил ему? Зачем?

 – Затем, чтобы он помалкивал о том, что знает. Чтобы не пошел в газеты и не рассказал о том, что я продавал себя.

 – Но ты ведь не…

 – Да разве правда имеет какое-нибудь значение? Меня продали. Меня использовали. Мне было стыдно. – Он оглянулся, но глаза его уже не были равнодушными. Вихрь чувств в них пронзил ее сердце. – И мне до сих пор стыдно.

 – Но ты же ни в чем не виноват.

 – Я был жертвой изнасилования. Иногда этого бывает достаточно. – Он пожал плечами, как бы пытаясь избавиться от этого воспоминания, но этот жест получился неуклюжим. – Вот я и платил ему. Всякий раз, когда он присылал открытку. И я посылал ему сумму, указанную на этой открытке. Когда ты перебралась ко мне, я всегда сам брал почту. На всякий случай.

 Сочувствие, иссякнув, сменилось шоком.

 – Постой-ка! Ты хочешь сказать, что он шантажировал тебя и после того, как мы сошлись? Он делал это все время, и ты мне ничего не сказал. – Рефлекс, и больше ничего, заставил ее сделать выпад в его сторону. – Значит, ты не совсем доверял мне, если ничего мне не сказал?

 – Черт возьми! Мне же было стыдно. Стыдно за то, что со мной произошло, стыдно, что мне не хватило смелости послать его подальше… Я испугался, что ему надоест держать меня на привязи и он выполнит свою угрозу и расскажет прессе о том, что Макс… – Он оборвался на полуслове и выругался. Он не собирался заходить так далеко в разговоре.

 Стыд и гнев охватили его.

31

 Роксана тихо, протяжно вздохнула. Она испугалась, очень испугалась, оттого что знала, о чем он сейчас скажет. Но она хотела в этом убедиться.

 – Что Макс, что, Люк?

 Так уж и быть, подумал он, выложу ей все. И тогда вопрос о доверии больше не встанет.

 – Что Макс использовал меня в сексуальном плане.

 Краска гнева отхлынула от ее лица, и оно стало бледным, как стекло. Только глаза сверкали, темные и грозные, как тучи перед бурей.

 – И он был способен на такое? Он был способен на такую ложь про тебя и папу?

 – Не знаю. Я не мог рисковать, вот и платил. А тем, что платил, сделал только хуже самому себе.

 Она закрыла глаза.

 – Что может быть хуже?

 – Дело в том, что Кобба на меня навел Уайатт, он же всем и заправлял. Я этого не знал, хотя, конечно, должен был догадаться, что Кобб не настолько умен, чтобы придумать такую тонкую штуку, как шантаж. Всякий раз, когда они поднимали ставки, я платил без звука. Но Уайатта и это не устраивало. Он копнул поглубже, чтобы узнать, как это так мне удается безо всяких разговоров платить больше ста тысяч в год.

 – Сотню… – От самой мысли у нее перехватило дыхание.

 – Я заплатил бы вдвое больше, чтобы остаться с тобой, – когда она взглянула на него, то поняла, что это только половина ответа, – а еще, чтобы ты не видела, какой я трус и что кто-то смог выковать цепь, из которой я не в силах освободиться. – Он отвернулся и заговорил медленно: – Меня использовали. Я так и не узнал, взял ли назад клиент Кобба свои деньги за меня или нет, но меня все равно использовали.

 – Я это знала. Я говорила тебе, что всегда об этом знала.

 – Ты не знала, чего мне это стоило. Внутренне. Да еще и шрамы у меня на спине. – Он пожал плечами и отвернулся. – Они ведь все равно что татуировка, Рокси. Напоминание о том, откуда я родом. Но я не хотел, чтобы ты смотрела мимо них. Я хотел быть непобедимым в твоих глазах – и в своих тоже. Это была гордость, и одному богу известно, сколько я заплатил за нее.

 Она теперь сидела спокойно. Наручники на ее запястьях были лишь временным ограничителем, который легко открывался с помощью ключа. Оковы на гордости Люка были куда прочнее.

 – Неужели ты всерьез считал, что это повлияло бы на мои чувства к тебе?

 – Это влияло на мое отношение к себе. Уайатт это понял. И воспользовался этим. А так как он следил за каждым моим шагом, то он и спланировал все дальнейшие действия. Он потратил несколько месяцев, чтобы разработать эту ловушку. Наверное, именно поэтому все прошло так гладко.

 Она больше не сопротивлялась и не злилась. Она просто оцепенела.

 – Значит, он знал о твоем приходе той ночью?

 – Знал. И ждал меня в своем кабинете. У него был пистолет. Я думал, он меня убьет и на этом все закончится. Но Сэму этого показалось мало. Он предложил мне коньяк. Этот подонок хладнокровно предложил мне выпить и выложил все, что про меня знает. Он обрисовал, что будет, если тебя и Макса посадят. Он знал, что у Макса могут быть срывы, и хорошо покуражился надо мной. – Он скривил губы. – Мне стало плохо. Я думал, что вся эта ситуация на меня так действует, но это был коньяк.

 – Он подмешал тебе наркотик? О боже.

 – Пока я там сидел, пытаясь что-нибудь ему противопоставить, вошел Кобб. Вот тогда-то я и узнал об их союзе. Он предложил Коббу выпить, а потом… убил его. Направил на него пистолет, спустил курок и убил.

 – Он… – Она снова закрыла глаза, живо представив себе всю эту сцену. – Он хотел, чтобы тебя обвинили в убийстве.

 – Ситуация была идеальная. Я отключился, а когда пришел в себя, то увидел, что он держит другой пистолет.

 Чувствуя себя увереннее, чем он мог ожидать, Люк сел на скамейку и зажег сигару, после чего поведал ей то, что произошло дальше.

 – Вот я и ушел. Исчез, – закончил он свой рассказ. – Пять лет я пытался забыть тебя. И ничего не удалось. Я объездил весь мир, Рокс, Азия, Южная Америка, Ирландия. Пробовал напиваться до полусмерти, но похмелье не нравилось. Пробовал работать. Пробовал женщин. – Он скользнул по ней взглядом. – С ними было лучше, чем с бутылкой.

 – Надо думать.

 Прохладная досада в ее голосе взбодрила его.

 – А примерно полгода назад случилось два события. Я узнал о состоянии Макса. У тебя хорошо получилось все это завуалировать.

 – Моя семейная жизнь касается только меня. Я не рассказываю о ней в прессе.

 Он разглядывал кончик сигары.

 – Наверное, поэтому я ничего нигде не читал о Нате.

 – Я не выставляю напоказ своего ребенка.

 – Нашего ребенка, – поправил он, обернувшись к ней. Он решил не оставлять эту тему и до конца разговора несколько раз напомнить о ней. – А еще я узнал, что Уайатт баллотируется на выборах в сенат. То ли я поизносился за последние пять лет, Рокс, то ли поумнел. Но я задумался, заинтересовался и стал строить кое-какие планы. То, что на моем пути появился Джейк, было очень кстати. До тех самых пор я жил на деньги, заработанные в качестве Фантома. Я не мог дотронуться до моих счетов в швейцарских банках, потому что у меня не было их номеров и не было никакой возможности заполучить их. – Он ухмыльнулся. – До тех пор, пока не появился Джейк. Он занялся решением этой проблемы, и жить стало легче. Деньги облегчают жизнь, Рокс. И они дадут мне то, чего я добиваюсь.

 – А именно?

 – Это прежде всего ты, – он стряхнул пепел с сигары, – а еще… назовем это справедливостью. Нашему давнему другу придется заплатить за все.

 – Это касается только камня или еще чего-нибудь?

 – Нет. Камень мне нужен для Макса, но есть еще кое-что. Я знаю, каким способом можно с ним разделаться. Я долго разрабатывал этот способ, и теперь мне нужна ты, чтобы он заработал. Ты мне поможешь?

 – Он украл у меня пять лет жизни. Он отобрал отца у моего сына. И ты еще спрашиваешь!

 Он улыбнулся, потянулся к ней, чтобы поцеловать, но она отвернула голову.

 – Хочу задать тебе один вопрос, Каллахан, так что пока отодвинься.

 Он отодвинулся, но не более чем на дюйм.

 – Вот так достаточно?

 – Скажи мне, ты пришел сюда потому, что хочешь сделать меня необходимым звеном своего плана?

 – Мне необходима ты сама, Роксана, – он соскользнул со стола и, повернувшись, провел руками по ее голеням, – необходима, как жизнь. – Так как ее голова все еще была отвернута, ему оставалось довольствоваться облизыванием мочки ее уха. – Я говорил тебе, у меня были другие женщины.

 – Меня это не удивляет, – произнесла она сухим, как пустыня Сахара, тоном.

 – Но я тебе не сказал, что они были всего лишь убогими и бледными призраками. Дым и зеркала, Рокс. Не было ни одного дня, чтобы я не хотел быть с тобой. – Он положил руки ей на талию, приблизил ее лицо к своему, осыпая поцелуями ее подбородок. – Я люблю тебя уже не помню с каких пор.

 Он почувствовал, как она тает, когда запустил руки под пуловер и провел ими вдоль ее ребер.

 – Когда я ушел, я сделал это ради тебя. И вернулся я тоже ради тебя. И что бы ты ни сказала, что бы ты ни сделала, ничто не заставит меня теперь уйти от тебя.

 Он водил большими пальцами под ее грудями.

 – Я убью тебя, Каллахан, если ты сейчас попытаешься это сделать. – Охваченная жаждой поцелуя, она потянулась своими губами к его губам. – Клянусь тебе. Ты не заставишь меня полюбить тебя снова, пока я не буду уверена в том, что остаешься.

 – Ты и не переставала меня любить. – Возбуждение нарастало в нем, становилось невыносимым. Он взял в руки ее груди и кончиками пальцев стал ласкать соски, превращая их в ноющие язычки. – Признайся в этом!

 – Я хотела этого. – Она откинула голову назад, застонав, когда он прижался губами к ее шее. – Я хотела тебя разлюбить.

 – Скажи волшебные слова, – вновь потребовал он.

 – Я люблю тебя. – Она была готова расплакаться, но рыдание превратилось в возглас: – Я всегда тебя любила, черт бы тебя побрал! И никогда не переставала любить. Сними с меня эти дурацкие наручники.

 – Может быть, сниму. – Он потянул ее за волосы, не отпуская, пока она не открыла глаза и не соединилась взглядом с его глазами. Его лицо выражало такое безумное возбуждение, что у нее по спине побежали мурашки. – Только попозже.

 Его губы сомкнулись с ее губами, подавляя всякое сопротивление и превращая шок в будоражащий подъем.

 В первый раз все получилось быстро; это было как вспышка, как огонь, и ничего, кроме желания. Сейчас он хотел добиться большего, чем просто получить удовольствие. Он хотел взять ее постепенно, шаг за дрожащим шагом, дюйм за ноющим дюймом продвигаясь к безумию. А еще ему хотелось шокировать ее, ошарашить ее так, чтобы момент раскрытия всех тайн вонзился в ее память и не забывался никогда.

 Он провел языком по ее длинной шее. Его руки тем временем водили по ее телу. Лениво показывая свою власть над ней.

 – Если тебе так не нравится, я перестану, – прошептал он, касаясь ее губ. – Мне перестать?

 – Не знаю. – Неужели он считал, что она способна рационально мыслить, когда у нее голова идет кругом? – Сколько у меня времени, чтобы принять решение?

 – Я дам тебе сколько угодно времени.

 Чудесная правда состояла в том, что сейчас у нее нет сознания, нет воли, нет разума. Если речь шла о власти, то она находилась в его власти целиком и полностью. Она возвеличивала себя этим. Она и подумать не могла, что в беспомощности может быть столько эротики. Сознание того, что ее тело принадлежит ему, принадлежит без остатка, зажгло крохотные огоньки в ее венах, которые разгорались, словно под действием наркотика. Ей хотелось, чтобы ею завладели целиком, выпили до дна ради их взаимного наслаждения. И в одно интимное мгновение она почувствовала себя побежденной.

 Протяжный гортанный стон, вибрируя, вырвался из нее, когда он разорвал по центру ее одежду. Она приготовилась к нападению, жаждала его, но его руки, его губы были мучительно нежными.

 Чувства стремительно перерастали в потрясение, которое опасно нарастало. Всякий раз, когда она, собрав силы, устремлялась к захватывающему дух кульминационному моменту, он резко возвращал ее назад, и она лишь тяжело вздыхала в полубезумии.

 До чего же захватывающим казалось наблюдать за ней, за тем, как на ее лице отражаются все ее чувства, слушать, как она, наслаждаясь, снова и снова шепчет его имя.

 Ее сила казалась еще более ощутимой оттого, что обладание этой силой слишком ошеломляло ее. Ее капитуляция в равной степени сделала их пленниками друг друга. Они целиком и безраздельно отдавались друг другу. Осознание того, что она готова растаять перед ним, делало его всемогущим, подобно богу, и кротким, подобно нищему.

 Он медленно спустил расстегнутые брюки с ее бедер, изучая каждый дюйм открывшейся его взору плоти, лаская ее прикосновениями губ, языка и тонких пальцев до тех пор, пока она не дернулась от первого прилива страсти.

 – Я люблю тебя, Роксана. – Он прижал ее к скамейке. – Всегда любил, – прошептал он, когда высвобожденные им руки прочно обвились вокруг него, – только тебя.

 Он вошел, она приняла. И они овладели друг другом.

* * *

 Ему не нравилось, что она не разрешала ему оставаться с ней на ночь. Впрочем, и она не ночевала у него. Ему хотелось большего от секса, чем интимное сближение, – хотелось поворачиваться к ней среди ночи, смотреть, как она просыпается по утрам.

 Но она стояла на своем, не раскрывая причин столь жесткой позиции.

 Она больше никак не ограничивала его в посещениях дома в квартале Шартр. Всем им было тяжело от того, что сознание Макса опять помутилось, и каждый день, когда его возили в больницу на анализы, казался им невыносимо долгим. Роксана знала, что появление Люка поднимало моральный дух всей семьи, включая и ее. Кроме того, ей хотелось дать Нату возможность узнать Люка как человека, прежде чем мальчик научится воспринимать его как отца.

 Всякое решение, разумное или нет, которое бы она приняла относительно возвращения Люка в свою жизнь, так или иначе отразилось бы на ее сыне. Их сыне.

 Они работали вместе. По прошествии двух недель созданный их общими усилиями номер стал отточенным и ярким. Не менее тщательно оттачивали они и свое «дело» на аукционе. Роксана была вынуждена признать, что Люк сплел все его детали так же мастерски, как если бы сплетал кольца в известном китайском фокусе. Довольно сильное впечатление произвела на нее первая поддельная драгоценность, присланная из Боготы по его заказу.

 – Хорошо сделано, – сказала она ему, нарочно скрыв восторг по поводу мастерского исполнения многоярусного алмазно-рубинового ожерелья. Она стояла у зеркала, примеряя его на себе. – Есть в нем, конечно, кое-какие излишества, и это не совсем в моем вкусе, но в целом вещь хорошая. Сколько у нас на нее ушло?

 Она стояла обнаженной, как и он. Люк лежал на кровати, сложив руки на затылке, и любовался ею, освещенной лучами заката.

 – Пять тысяч.

 – Пять? – Она взметнула брови, но, будучи натурой практического склада, скрыла от него шок от услышанного. – Не слишком ли круто?

 – Это работа художника. – Он улыбнулся, а она нахмурилась, перебирая руками фальшивые камни. – Настоящее, Рокс, стоит сто пятьдесят, а то и больше. Так что покроем с лихвой наши накладные расходы.

 – Надо думать. – Она была вынуждена признать, по крайней мере про себя, что если бы у нее не было проверяющих приборов, она, наверное, приняла бы эти камни за настоящие. К тому же оправа, в которую они были вставлены, выглядела совсем как старинная. – Когда поступят остальные?

 – Вовремя.

 «Вовремя», – подумала она, когда направлялась в кухню с двумя пакетами продуктов в руках. Расплывчатость люковских формулировок начинала раздражать ее. Он испытывает ее терпение, решила она, и бросила пакеты на кухонный стол: пропадите вы!

 – У тебя яиц в этих пакетах случайно нет? – сердито спросил Леклерк.

 Она вздрогнула, благодаря бога, что стоит спиной к Леклерку, а затем пожала плечами:

 – Ну вот и сделай из них омлет.

 – Сделай омлет, сделай омлет. Вам все шутки шутить. – Он взмахнул рукой, давая понять, что ей надо удалиться. – А мне тут надо ужин на целую роту готовить.

 Это означало лишь одно.

 – Люк здесь?

 – А тебя это удивляет? – Он фыркнул и принялся вытаскивать содержимое пакетов. – Все всегда здесь. Это у тебя называется спелой дыней? – Весь его вид выражал недовольство, когда он стоял с мускусной дыней в вытянутой руке.

 – Как я могу определить, спелая она или нет? – Хождение на рынок никогда не поднимало ей настроения. – Они все выглядят одинаково.

 – Сколько раз я тебе говорил: нюхай, слушай. – Он постучал по дыне, поднес ее к уху. – Зеленая.

 – Почему ты всегда посылаешь меня за овощами и фруктами, а потом жалуешься, что я не то принесла? – подбоченясь, сказала Роксана.

 – Тебя ведь учить надо.

 Роксана задумалась.

 – Не надо. – Повернувшись, она вышла, бурча что-то себе под нос. Вечно он всем недоволен. Она пошла на рынок прямо с репетиции, а он даже спасибо не сказал.

 К тому же она ненавидела мускусную дыню. Она сразу поднялась бы наверх, если бы не услышала голоса, доносившиеся из гостиной. Говорил Люк. А Нат от души хохотал. Она бесшумно приблизилась к двери и посмотрела.

 Они сидели вдвоем на полу, темноволосые головы склонены, коленки сомкнуты. На ковре были разбросаны игрушки, свидетельствуя о том, чем занимались ее мужчины, пока она мучилась с дынями. Люк терпеливо объяснял какой-то нехитрый фокус с карманом. Он, кажется, назывался «Исчезающая ручка». Она в умилении прислонилась к косяку двери и стала наблюдать за тем, как отец учит сына.

 – Прямо у тебя под носом, Нат. – Люк ушипнул Ната за нос, тот опять захохотал. – Прямо у тебя перед глазами. Давай попробуем. Можешь сложить свое имя?

 – Конечно. H – А – Т. – Он взял у Люка ручку и листок бумаги, его лицо сосредоточенно напряглось. – Я учусь писать «Натаниель», а потом буду писать «Нувель», потому что это моя фамилия.

 – Ага. – Тень словно нашла на глаза Люка, когда он наблюдал за тем, как Нат старательно выводит букву А. – Да, наверное. – Он подождал, пока Нат завершит скособоченную букву Т. – Ну ладно, смотри внимательно. – Медленными движениями Люк завернул ручку в листок бумаги и закрутил этот листок с обоих концов. – А теперь скажи волшебное слово.

 – М-м-м.

 – Нет, «м-м-м» не подходит, – сказал Люк, вызвав новый приступ смеха у Ната.

 – Буш-вуш! – выдал Нат, гордый тем, что подобрал слово, услышанное от умного приятеля в детском саду.

 – Звучит отвратно, но может сработать. – Люк разорвал бумажку надвое и с удовольствием увидел, как глаза Ната полезли из орбит.

 – Она исчезла! Ручка исчезла.

 – Полностью. – Люк не смог удержаться от картинного жеста. Он поднял руки вверх, стал вращать ладонями. Вера его сына, стоявшего перед ним с глазами навыкате, заставила его почувствовать себя королем.

 – Хочешь, научу?

 – А можно?

 – Нужно дать клятву фокусника.

 – А я уже ее давал, – сказал поникший Нат, – когда мама показывала мне, как пропускать монетку через стол.

 – Она учит тебя магии? – Он жаждал узнать как можно больше о мыслях, чувствах и желаниях своего сына.

 – Конечно. Но обещай, что никому об этом не расскажешь, даже самым лучшим друзьям, потому что это тайна.

 – Ладно. А ты что, собираешься когда-нибудь стать фокусником?

 – Ага. – Нат не мог слишком долго находиться без движения и поэтому плюхнулся задницей прямо на пол. – Я буду фокусником, гонщиком и полицейским.

 Полицейским, с удивлением подумал Люк. Интересно, в чем же они с Натом дали маху, если он так говорит?

 – Всеми сразу, да? Ну а теперь посмотрим, как ты справишься с этим фокусом, а иначе не победишь на конкурсе лучших полицейских и не сможешь преследовать бандитов.

 Его обрадовало, что Нат скорее заинтересовался, чем расстроился, когда увидел этот фокус в действии. Люку показалось, что он едва ли не слышит, как ребячий ум переваривает фокус, раздумывает над вариантами.

 Хорошие у него руки, подумал Люк, помогая мальчику своими руками. К тому же он еще и сообразительный. А улыбка его разбила отцовское сердце.

 – Ровно получилось.

 – Удивительно, – с торжественным видом сказал Люк.

 Улыбка Ната сменилась ухмылкой.

 – Удивительно ровно.

 Люк не смог удержаться. Он наклонился и поцеловал эту ухмылку.

 – Попробуй еще раз, чтобы еще ровнее вышло. Давай посмотрим, получится ли у тебя отвлечь внимание. Среди зрителей иногда попадаются критиканы.

 – А что это такое?

 – Это когда люди выкрикивают всякое, или слишком громко разговаривают, или… пощипывают тебя.

 Нат издал радостный возглас, когда Люк схватил его. После короткой яростной схватки Люк решил сдаться. Он нарочно издавал протяжные стоны, когда Нат барабанил кулачками по его животу.

 – Уж очень ты крут со мной, парень. Дядюшка.

 – Какой дядюшка?

 – Да просто дядюшка, – чмокнув, Люк взлохматил темные волосы Ната. – Это значит, что я сдаюсь.

 – Покажи, мне еще фокус.

 – Может, и покажу. А что ты мне взамен дашь?

 Нат дал взамен то, что всегда срабатывало с его матерью, – и, наклонившись, чмокнул Люка в губы. Ошеломленный такой быстрой привязанностью, тронутый до глубины души, Люк дрожащей рукой провел по голове Ната.

 – Хочешь, обниму в придачу?

 – Конечно, хочу. – Люк раскинул руки, взял Ната и ощутил непередаваемое удовольствие от покачивания своего сына. Закрыв глаза, он потерся щекой о щеку Ната. – Ты весишь целую тонну.

 – А я ходячий аппетит. – Нат отпрянул и улыбнулся Люку сверху вниз. – Мама меня так называет. Я ем все, что не прибито гвоздями.

 – Кроме лимской фасоли, – вспомнив, промурлыкал Люк.

 – Ага. Жалко, что я не могу заставить лимскую фасоль исчезнуть во всем мире.

 – Ну, над этим мы еще поработаем.

 – Писать хочу, – заявил Нат, у которого, как и у всех счастливых детей, была привычка сообщать о своих физиологических функциях.

 – Только здесь не надо, ладно?

 Нат захихикал. Ему нравилось быть с Люком, нравился его запах, непохожий на запахи других членов семьи. Хотя в его жизни были и мужское влияние, и общение с взрослыми мужчинами, этот мужчина был совсем не похож на всех остальных. Может быть, из-за магии.

 – А у тебя есть пенис?

 Люк еле удержался от смеха, увидев наивный взгляд ребенка.

 – Разумеется.

 – И у меня есть. А у девочек нет. И у мамы тоже.

 Боясь сказать что-нибудь лишнее, Люк прижал язык к внутренней стороне щеки.

 – Надо думать, в этом ты прав.

 – Мне нравится, что он у меня есть, потому что не надо садиться, чтобы пописать.

 – В этом есть свои преимущества.

 – Мне пора идти. – Встав на ноги, Нат стал слегка пританцовывать. – А ты не попросишь у Леклерка печенья?

 От пениса до печенья, подумал Люк. Детство – удивительное время.

 – Иди, иди. Я тебя догоню.

 Повернувшись, Нат увидел мать, но его мочевой пузырь уже был напряжен до предела.

 – Привет. Я хочу писать.

 – Привет. Заходи, гостем будешь.

 Нат ускакал, прижимая руку к промежности.

 – Интересная беседа, – выдавила из себя Роксана, услышав, как хлопнула дверь туалета.

 – Мужской разговор. – Люк распрямился сидя и ухмыльнулся. – Он такой… – он оборвал фразу, увидев, как Роксана прижала ладонь ко рту. – Что случилось? – забеспокоившись, он встал. Подходя к ней, он наступил на игрушечный грузовик.

 – Ничего. – На сей раз она не могла сдержаться. Да и не хотела. – Ничего. – Повернувшись, она побежала вверх по лестнице.

 Она могла бы запереться у себя в комнате, но прежде, чем она успела в нее войти, Люк был уже рядом. Разозлившись на себя, она повернулась и распахнула дверь на террасу.

 – Что с тобой происходит? – спросил он.

 – Ничего со мной не происходит. – Боль была такой сильной, такой всепоглощающей, что преодолеть ее можно было только с помощью резких слов. – Уходи! Я устала. Хочу побыть одна.

 – Это что, Рокс, один из твоих припадков? – Он сам был на грани срыва, когда повернул ее к себе. Со стороны квартала доносилась музыка, быстрый ритмичный джаз. Казалось, она звучит кстати. – Ты недовольна, что увидела меня с Натом?

 О боже! О боже! Она проигрывает.

 Чем ближе она была к грани срыва, тем спокойнее становился Люк.

 – Я буду видеться с ним, Роксана. Я стану частью его жизни. Я должен это сделать и, бог тому свидетель, имею на это право.

 – Не надо говорить мне о правах, – отпарировала она, потеряв на мгновение голос.

 – Он ведь и мой сын тоже. Как бы тебе ни хотелось об этом забыть, факт остается фактом. Я все пытаюсь понять, почему ты не скажешь ему, что я его отец. Я пытаюсь с этим смириться, но я не собираюсь расставаться с ним оттого, что ты хочешь сохранить его только для себя.

 – Да нет же! Нет! – Она застучала кулаком по его груди. – Ты не представляешь, что я испытываю, когда вижу вас вместе, когда вижу, как ты на него смотришь. – На глазах выступили слезы, но рыдания ей все-таки удалось сдержать.

 – Мне жаль, что тебе от этого так больно, – жестким голосом произнес Люк. – Может быть, я не вправе винить тебя за то, что ты хочешь наказать меня лишением отцовства.

 – Я не хочу тебя наказывать. – Неистово желая все высказать, она сжала губы. – Может, вообще-то и хочу, не знаю, и это труднее всего. Я считала, что знаю, что надо делать, что правильно, что лучше всего, а потом увидела тебя с ним и поняла, что потеряно столько времени. Да, мне больно видеть тебя вместе с ним, но не в том смысле, в каком ты имеешь в виду. Больно так же, как когда я смотрю на рассвет или слушаю музыку. Он держит голову так же, как ты. – Она раздраженно отгоняла прочь слезы. – Он всегда ее так держал, и это разбивало мое сердце. У него твоя улыбка, твои глаза, твои руки. Они намного меньше, но они твои. Я обычно смотрела на них, когда он спал, считала его пальцы и смотрела на его руки. И тосковала по тебе.

 – Рокс, – он думал, он надеялся, что после того вечера, когда он все рассказал ей, худшее осталось позади. – Мне жаль. – Он потянулся к ней, но она отвернулась.

 – Я никогда не плакала по тебе. Ни разу за пять лет я не позволила себе пролить слезу из-за тебя. Это была гордость. – Прижав ко рту тыльную сторону ладони, она закачалась. – Она помогла мне выстоять в худшие времена. Я не плакала и когда ты вернулся. А когда ты рассказал мне о том, что с тобой произошло, мне стало больно за тебя, и я попыталась понять твои чувства. Но, черт возьми, черт возьми, ты был не прав! – Она повернулась, схватилась рукой за живот, чтобы сдержать напряжение. – Тебе надо было тогда прийти домой, прийти ко мне и все рассказать. Я пошла бы с тобой. Я пошла бы с тобой хоть на край света.

 – Знаю. – Он не мог прикоснуться к ней, хотелось ему того или нет. Внезапно она показалась ему такой хрупкой, что он побоялся разбить ее на мелкие кусочки своим прикосновением. Он мог лишь сидеть и ждать, когда буря уляжется в душах их обоих. – Еще тогда я это знал и чуть было не вернулся. Я мог бы взять тебя с собой, забрать от семьи, от отца. И не важно, что он был болен, что я был ему обязан, обязан всем вам за все хорошее, что у меня есть. Я мог пойти на риск и смириться с тем, что Уайатт в любой момент мог напустить на меня полицию и за мной охотились бы, как за убийцей. Но я не пошел. Не мог.

 – Мне не хватало тебя. – Слезы ослепили ее, и она закрыла лицо руками, чтобы дать им изливаться сколько угодно. – Мне не хватало тебя.

 Больно, ох как больно было давать волю слезам. Ничуть не легче, чем сдерживать их. Плач разъедал тело, иссушал горло, разрывал сердце. Она без остатка отдалась горю, забившись в его объятиях, и, ничего не стыдясь, громко зарыдала. Он поднял ее, донес до кровати и стал покачивать.

 Он мог лишь держать ее, пока изливалась наружу эта пятилетняя скорбь, и не находил слов утешения. Он знал ее почти двадцать лет, но мог пересчитать по пальцам случаи, когда она плакала.

 Но так она еще никогда не плакала, подумал он, покачивая ее. Никогда.

 Она не могла остановиться и уже испугалась, что не сможет остановиться вообще. Она не услышала, как открылась дверь, не ощутила, как Люк повернул голову, покачал ею, что-то молчаливо отрицая в тот момент, когда в комнату заглянула Лили.

 Изнуряющие рыдания постепенно сменялись сухими всхлипываниями, а сильный колотун – легкой дрожью. Руки, сжатые в кулаки за его спиной, ослабли.

 – Я хочу побыть одна. – Ее шепот прорвался сквозь сухое, как пыль, горло.

 – Нет! Больше этого не будет! Никогда, Роксана. – Она была слишком слаба, чтобы протестовать. После одного дрожащего вздоха она опустила голову.

 – Ненавижу реветь.

 – Знаю, что ненавидишь. – Он поцеловал ее в горячий, ноющий висок. – Помнишь, после того как ты выяснила, что Сэм использовал тебя, ты плакала, и я не знал, как тебя успокоить.

 – Ты обнял меня, – всхлипнула она, – а потом ты расквасил ему нос.

 – Точно. Теперь я сделаю кое-что почище, – его взгляд стал острым, как лезвие бритвы. – Обещаю.

 Она не могла сейчас об этом думать. Она чувствовала себя опустошенной и, как ни странно, свободной.

 – Легче было дать тебе свое тело, чем выдавать такие сцены. – Ее опухшие веки закрылись, ей стало легче, когда он начал поглаживать ее волосы. – Я могла убедить себя в том, что это была страсть, и если к ней все еще примешивалась любовь, то я могла бы сдержать себя. Но я боялась опять делать тебя своим другом. – Приходя в себя, она протяжно вздохнула: – Пойду умоюсь. Оставь меня одну ненадолго.

 – Рокс…

 – Прошу тебя. – Она отодвинулась, оказав ему больше доверия, чем оказывала когда-либо раньше. Ведь она разрешила ему увидеть то, что слезы сотворили с ее лицом. – Мне кое-что надо сделать. Пойди прогуляйся, Каллахан. Дай мне полчасика.

 Она нежно поцеловала его, прежде чем он успел выдвинуть какой-либо аргумент.

 – Я вернусь.

 – Я на это рассчитываю, – наконец улыбнувшись, произнесла она.

* * *

 Он принес ей цветы. Он понял, и не без чувства вины, что и в тот, и в другой раз не дал Роксане того, что Лили назвала бы надлежащей обработкой. Первый раз он был слишком ошеломлен ею, второй – слишком напряжен. Возможно, сейчас уже было слишком поздно для подобных ухажерских ритуалов, тем более что они были любовниками, партнерами по работе и родителями общего ребенка, но, как сказал бы Макс, лучше поздно, чем слишком рано.

 Он даже подошел к входной двери, вместо того чтобы войти через черный ход и кухню. Как ухажер, идущий в гости к своей пассии, он пригладил рукой волосы и нажал кнопку звонка.

 – Каллахан, – Роксана открыла дверь, удивленно засмеявшись. – Что ты здесь делаешь?

 – Приглашаю красивую женщину на ужин. – Он вручил ей розы, затем, лихо раскланявшись, преподнес букет бумажных цветов, который взялся откуда-то из манжета.

 – Ой. – Она была сражена наповал – обаятельная улыбка, изящное приветствие, огромный букет благоухающих роз и нехитрый фокус. Такой резкий поворот событий вызвал подозрение. – Чего ты хочешь?

 – Я же сказал. Приглашаю тебя провести со мной время.

 – Ты. – Смех как-то неженственно прорвался через ее нос. – Н-да. За двадцать лет ты ни разу никуда меня не пригласил. Чего ты хочешь?

 Нелегко было ухаживать за женщиной, взиравшей на тебя из-под покрасневших и опухших век.

 – Пригласить тебя на ужин, – процедил он сквозь зубы. – Потом можем покататься на машине, найдем где-нибудь укромное местечко на обочине и поцелуемся, пообнимаемся.

 – У тебя что, крыша поехала?

 – Черт возьми, Рокс, ну ты пойдешь со мной или нет?

 – Вообще-то не могу. У меня дела. – Она наклонила голову, чтобы вдохнуть аромат роз. Прежде чем она смогла полностью оценить их запах, она вновь отпрянула. – Надеюсь, ты принес их мне не потому, что я плакала?

 Да, крепкий орешек, подумал он.

 – А ты, наверное, подумала, что я никогда раньше не дарил тебе цветы.

 – Нет, ну как же, дарил. – Она сдержала улыбку, хотя вырисовывающаяся картина начинала ей нравиться. – Два раза. Первый раз, когда ты опоздал на два часа на ужин – ужин, который я с таким трудом приготовила сама.

 – И ты бросила их в меня.

 – Конечно. А второй раз… Ах да, это было, когда ты разбил фарфоровую шкатулку, которую Лили подарила мне на Рождество. Так что же, Каллахан, ты сотворил на сей раз?

 – Ничего, кроме того, что пытался быть любезным с разозленной женщиной.

 – Ну что ж, я ведь не бросаю их тебе назад. – Она улыбнулась и взяла его за руку. – Пошли в дом. Поужинаем здесь.

 – Рокс, я хочу побыть с тобой наедине, а не в доме, где полно народу.

 – Дом, полный народу, ушел на целый вечер, так что бог тебе в помощь, Каллахан, я уже готовлю.

 – О, – значит, глубина его чувств проверена где только можно; он изобразил улыбку, – отлично.

 – Я думаю. Пошли в гостиную. У меня там для тебя сюрприз.

 Он едва не спросил ее, не приготовила ли она какую-нибудь отраву, но сдержал себя.

 – Если ты не хочешь возиться с готовкой, крошка, мы можем увалить отсюда. – Он проследовал за ней в гостиную, где увидел мальчика, сидевшего на краю дивана.

 – Привет, дружище.

 – Привет. – Нат долго изучал его с пристальностью, которая заставила Люка съежиться. – А почему ты здесь не живешь, если ты мой папа?

 – Я… – Потрясенный до глубины души, Люк мог только смотреть.

 – Мама сказала, что тебе нужно было уехать надолго, потому что тебя преследовал плохой человек. Ты его застрелил?

 – Нет. – Он хотел сглотнуть, но не смог, сын и любимая женщина терпеливо ждали. – Я решил его проучить. Я не думаю, что мне понравилось бы в кого-нибудь стрелять. – Ошарашенный, он посмотрел на Роксану. – Рокс. – Хотя его глаза молили о помощи, она покачала головой.

 – Иногда с места в карьер – единственный путь, – прошептала она. – Безо всяких репетиций, Каллахан. Без сценариев и прогонов.

 – Ладно. – Неровной походкой он подошел к дивану и сел на корточки перед сыном. На мгновение он почувствовал себя так же, как во время своего первого представления под ярким куполом карнавального шатра. Мурашки побежали по его спине. – Прости, что я не был здесь с тобой и твоей матерью, Нат.

 Глаза Ната забегали. В животе у него урчало с тех пор, как мама усадила его и сообщила, что у него есть папа. Он не знал, к добру урчит живот или нет – так же, как когда Мышка кружил его или когда он объелся конфетами в День Всех Святых.

 – Может быть, ты не мог, – промурлыкал Нат, дергая за нитки, торчащие из дырки на коленке его джинсов.

 – Мог или нет, все равно прости. Я не думаю, что я тебе так уж сильно нужен, ты ведь уже большой. Мы – ах – будем дружить, хорошо?

 – Конечно. – Нат выдвинул нижнюю губу. – Я-то думаю.

 А он еще считал, что Роксана – крепкий орешек.

 – Можем быть друзьями, если ты захочешь. Тебе не обязательно считать меня своим отцом.

 Слезы стояли у Ната в глазах, когда он вновь поднял голову. Его губы задрожали, и это ударило Люка в самое сердце.

 – А ты этого хочешь?

 – Да, – его горло заныло, на сердце стало легче, – да, хочу. Очень. Я что хочу сказать, ты сейчас маленький и неказистый, но у тебя есть потенциал.

 – А что такое потенциал?

 – Возможности, Натаниель. – Нежным движением Люк взял в руки лицо сына. – Много-много возможностей.

 – Потенциал, – повторил Нат и, подобно своей матери в детстве, стал смаковать это слово. Он широко и ласково улыбнулся. – Отец Бобби построил ему шалаш. Большой-пребольшой.

 – Да ну? – Удивленный и обрадованный, Люк бросил взгляд на то место, где все еще стояла Роксана с цветами в руке. – Парень-то сразу все сообразил.

 – Это все коварная ирландская кровь. У Нувелей подлизываться не принято, мы гордые.

 – Да какой там подлизываться, просто толковый парень знает, как надо добиваться своего. Правда, Нат?

 – Правда. – Он взвизгнул от удовольствия, когда Люк подбросил его вверх.

 Решив взять все, что дарит ему эта ситуация, он шепнул Люку на ухо:

 – Скажешь маме, что я хочу собаку? Большую-пребольшую.

 Люк поддел Ната за подбородок, и они улыбнулись одинаковыми улыбками.

 – Я над этим подумаю. А как насчет обнять?

 – О’кей. – Нат обвил руки вокруг шеи Люка. В животе его все еще урчало, и это урчание дошло уже до груди. Но он решил, что оно все-таки хорошее. Вздохнув, он положил голову на плечо отца и подчинился всему.

32

 – Пытаюсь сосредоточиться. – Роксана махнула рукой из-за плеча, чтобы Люк отодвинулся. Он дышал ей прямо в затылок.

 – Я хочу назначить тебе свидание.

 – Ты явно зациклился на свиданиях.

 Она подалась вперед, чтобы поправить светильник на столе отца. Перед ней лежали чертежи музея. Им оставалось решить, откуда они будут входить.

 – Сверху вниз, Каллахан. Весь смысл именно в этом. Выставка на четвертом этаже, так зачем нам входить на первый этаж и пробираться туда?

 – Затем, что мы сможем подняться по лестнице, вместо того чтобы болтаться на пятнадцатифутовой веревке.

 Она бросила на него взгляд из-за плеча.

 – А ты стареешь.

 – Прошу прощения. Как выясняется, я теперь отец семейства. А стало быть, мне надо принимать кое-какие меры предосторожности.

 – А крыша на что, папаша?

 Он знал, что это самый надежный способ, но ему нравилось спорить.

 – Нам придется еще и Джейка туда поднять. А он не выносит высоты.

 – Значит, завяжешь ему глаза. – Она постучала карандашом по чертежу: – Вот здесь, окно с восточного фасада. Я уже здесь, на складе, коротаю время до крайнего срока. Я иду в наблюдательный пункт ровно в 11.17, то есть у меня остается всего лишь одна минута тридцать секунд на обработку шестой камеры, прежде чем включится тревога.

 – Мне не хотелось бы, чтобы ты работала внутри.

 – Не надо, Люк. Ты прекрасно знаешь, что я лучше тебя разбираюсь в электронике. Потом я меняю местами пленки наблюдения. – Зачесав назад волосы, она ухмыльнулась. – Жаль, что я не увижу лицо охранника, когда он увидит работу Мышки.

 – Только дилетанты считают, что им надо увидеть кульминационный момент.

 – Шел бы ты, Каллахан, – мягко произнесла она. – Так вот, как только Джейк с Мышкой приступят к основному делу, я займусь окном изнутри. И тогда входишь ты, мой герой. – Она захлопала ресницами.

 – Значит, у нас останется шесть с половиной минут на то, чтобы открыть стенд, взять добычу и заменить ее нашими подделками.

 – И тогда ты выходишь, быстро-быстро, не оставляя и следа. – Она провела языком по верхней губе. – Мы с тобой возвращаемся в гостиницу и трахаемся, как кошки.

 – О боже, как мне нравится, когда ты так выражаешься. – Он уперся подбородком в ее макушку. – Нам все-таки нужно будет отработать время.

 – У нас есть еще несколько недель, – она вытянула руки вперед, затем подняла их и сомкнула вокруг его шеи. – Только представь себе эти чудесные, чудесные переливы. И все они наши, Каллахан.

 Он поморщился, выдохнул как-то сквозь губы и распрямился.

 – Это как раз то, о чем я хотел с тобой поговорить, Рокс, – он не мог предсказать ее реакцию и, подобно трусу, решил заболтать эту тему. – Коньяку хочешь?

 – Естественно. – Она вновь растянулась. Был примерно час ночи. В доме царила тишина, в холле за кабинетом было темно, виднелись лишь тени. У нее промелькнула мысль, а не соблазнить ли Люка на мягком кожаном диванчике. Она медленно улыбнулась, когда он протянул ей бокал. – А ты уверен, что хочешь поговорить?

 Он знал этот взгляд, этот тон и почти поддался им в стремлении избежать дискуссии.

 – Нет, но я думаю, что поговорить нам надо. О добыче с аукциона.

 – М-м-м-м.

 – Мы не будем ее хранить.

 Она поперхнулась коньяком. Люк похлопал ее по спине, надеясь на лучшее.

 – Бог ты мой, не шути так жестоко, когда я пью.

 – Я не шучу, Рокс. Мы не будем их хранить.

 Ей тоже были знакомы этот взгляд и этот тон. Они означали, что Люк решился на какой-то важный шаг и приготовился к бою.

 – Что ты плетешь? Какой смысл тогда брать их, если мы не будем оставлять их у себя?

 – Я говорил тебе, что эта кража делается для отвода глаз от дела Уайатта.

 – Да, но ведь она принесет огромную прибыль, несмотря на немыслимые накладные расходы.

 – Да, но не в финансовом плане. Нам она ничего не дает.

 Она отпила коньяку, однако это не избавило ее от внезапных мурашек, пробежавших где-то у основания спины.

 – А что же мы будем делать с драгоценностями ценою в два миллиона, тем более что только на то, чтобы украсть их, ушло около восьмидесяти тысяч?

 – Мы их подбросим. Это будет очень важная подпорка для одной проделки, которую я мечтаю совершить уже почти целый год.

 – Проделки. – Роксана встала в надежде походить немного по комнате и тем самым развеять свое возбуждение и подумать. – Сэм. Ты собираешься подбросить их Сэму. Так вот, значит, каков твой суд. – Глаза ее загорелись, она повернулась к нему. – Так, значит, ты это все время планировал.

 – Я несколько месяцев прорабатывал все до мельчайших деталей. Все они включены в единую схему.

 – Ты прорабатывал. – Прилив недоверия чуть было не захлестнул ее. Она отогнала его, усомнившись при этом, что сможет вновь пережить такую потерю. – Так вот почему ты вернулся. Чтобы отомстить Сэму.

 – Я вернулся из-за тебя. – Ему не понравился ни холодок в ее тоне, ни беззащитность, которую он в этом тоне ощутил. И ему уж никак, совсем никак не хотелось вновь объясняться. – Я же сказал тебе, Рокс, почему я уехал, но я не могу вернуть назад все эти годы. Но больше с тобой не расстанусь и не стану рисковать семьей. – Он заколебался. Она, казалось, хочет растерзать его на мелкие кусочки, но он должен был рассказать ей все. – Поэтому-то я и заскочил к Уайатту, прежде чем приехать в Новый Орлеан.

 – Ты его видел? – Изумленная, она провела рукой по голове. – Ты ходил к нему и при этом не считаешь, что пошел на риск.

 – Я заключил с ним сделку. Я решил подкупить его деньгами. Миллионом долларов через несколько месяцев.

 – Миллион…

 – Но он не согласился, – перебил ее Люк. – Вернее, не согласился действовать в одиночку. Вот мы с ним и заключили сделку. – Взяв бокал, он вертел его в руке, нюхал и отпивал коньяк. Ему нравилось играть эту роль, как нравится мужчине предвкушать долгий, вдохновляющий вечер в обществе прекрасной дамы. – Он согласился дать мне время до начала выборов, если я выдам ему компрометирующие фотографии Кертиса Ганнера. Это, конечно, будет монтаж, так как Ганнер чист как слеза младенца. А еще Уайатту нужны бумаги, уличающие Ганнера в нечестных сделках и незаконных связях. Все, что от меня требуется, – сфабриковать все это и подбросить ему непосредственно перед тем, как избиратели пойдут к урнам.

 Протяжно вздохнув, Роксана прислонилась к подлокотнику. Она поняла, что ей сейчас нужна еще одна доза коньяка, и опрокинула бокал, сделав большой глоток.

 – Так вот чего тебе стоило твое возвращение.

 – Если бы я не согласился, то я не знаю, что он мог бы сделать с тобой, Максом, Лили, всеми, кто мне так дорог. – Глаза Люка приковались к ее глазам. – А теперь еще и Натаниель появился. Я готов на все, только бы ему ничто не угрожало. Абсолютно на все.

 Леденящий страх пробежал мурашками по ее спине.

 – Ната бы он не тронул. Он… Да, тронул бы. – Роксана закрыла пальцами глаза, пытаясь убедить свою совесть в том, что без этого не обойтись. – Я знаю, нам надо идти на все, но мы никогда еще не обижали ни в чем не повинных людей. Я не могу найти оправдание тому, что нам надо начинать действовать прямо сейчас. Мы найдем другой способ. – Она уронила руки на колени. Его взгляд опять был сосредоточенным и холодным. – Я знаю, мы можем найти другой способ.

 Люк был уверен, что никогда еще не любил ее сильнее, чем сейчас. Она женщина, которая всегда будет готова постоять за свое и никогда не поступится своими принципами.

 – Джейк уже подделывает документы, которые я подброшу вместе с нашей добычей в уайаттовский сейф. Это будет не совсем то, чего он ждет, – добавил он, прежде чем она успела высказать какое-либо возражение. – Оригинальные фотографии, которые изготовил Джейк, очень даже неплохие, их только нужно чуть-чуть подправить. Но в целом Уайатт выглядит на них превосходно. Одна мне особенно нравится, где он с черной набедренной повязкой и в сапогах.

 – Сэм? Ты делаешь фотографии с Сэмом?

 Рот ее начал искривляться, но она сдержала улыбку, обуздала восхищение. Этот чертов Люк, подумала она. Выходит, все еще только начинается.

 – Получается, что ты надуваешь его с помощью его же собственного замысла и убиваешь его как политика.

 – Послушай, ну ведь я ничего не имею против Ганнера, а против Уайатта я очень много чего имею. Мне это кажется самой что ни на есть настоящей золотой справедливостью. Помимо фотографий и документов, кстати, подтверждающих участие Уайатта в кое-каких очень знакомых тебе ограблениях, я перекачиваю деньги на два банковских счета в Швейцарии. Счета открыты на его имя.

 – Очень умно, – пробормотала она. – Ты все это отработал. Но ты ведь даже не пошевелился, чтобы меня в эти дела посвятить.

 – Да, не посвящал. Я хотел убедиться, что ты со мной всерьез и надолго, Роксана. Я подумал, что этим планом я брошу тебе вызов, заинтригую тебя. А еще я надеялся, что к тому времени, когда я тебе все расскажу, ты уже будешь мне доверять. Ты возмущена тем, что я скрывал от тебя свои намерения. Что ж, имеешь право. Но до тех пор, пока ты участвуешь в этом улове.

 Она задумалась и поняла, что первый приступ гнева уже миновал. Боже праведный, подумала она, только бы не раскиснуть. Дело в том, что она смотрела теперь на ситуацию глазами Люка точно так же, как и своими собственными. И не только смотрела, но и восхищалась удивительным изяществом этой аферы. Она бы лучше не придумала.

 – Отныне, Каллахан, мы либо участвуем в сделке поровну, либо не участвуем вообще.

 – А ты не собираешься ли, случаем, меня отматерить, обозвать меня хоть как-нибудь?

 – Я это приберегу. – Она подняла бокал, чтобы предложить тост: – За Нувель и Каллахана.

 Они чокнулись и выпили, смотря друг другу в глаза.

 – А разве ты не собиралась соблазнить меня, прежде чем я выпью все до дна?

 – Вообще-то… – она поставила бокал, – собиралась.

* * *

 Люк стоял возле кресла Макса и смотрел через стеклянную дверь на террасу, задаваясь вопросом, что же видит через стекло старик. То ли здания квартала, то ли обильно украшенный цветами балкон на другой стороне улицы, то ли кусочки серого неба, обещающего дождь? А может, что-то иное, какое-то давнее воспоминание о том, что было когда-то в этом месте.

 После короткого просветления сознание Макса ушло еще глубже в обитаемый им мир. Он уже почти не говорил и лишь иногда всхлипывал. Таяло и его тело, теряя в весе фунт за фунтом.

 Врачи твердили о каких-то бляшках и узелках, о структурных изменениях в мозге страдающих от болезни Альцгеймера, о нетипичных видах белков – таупротеинах, Б-амилоидах, П-веществе. Люк ничего не понимал в этих терминах, звучащих как описание какого-то сложного фокуса.

 Он знал, что Роксана заходила сюда попрощаться и сейчас находилась в холле, где следила за тем, как Нат собирает чемодан для недельной поездки в Вашингтон. Сейчас, когда ему представилась возможность побыть с Максом, он не знал, как этой возможностью распорядиться.

 – Жаль, что ты с нами не едешь. – Люк продолжал смотреть через стекло. Тяжело было смотреть на Макса, на этот отсутствующий взгляд, на скрюченные пальцы, которые работали, работали, работали, словно перебирали монеты. – Я чувствовал бы себя куда лучше, если бы разрабатывал план вместе с тобой. Думаю, тебе понравилось бы это действо. В нем и драма, и эмоции, и вкус. Все в нем есть. Я отработал каждую деталь. – Представив голос своего учителя, Люк позволил себе улыбнуться. – Знаю, знаю, что ты скажешь: просчитай все шансы, а потом готовься к неожиданностям. Но я отплачу этой сволочи за те пять лет, что он отобрал у меня, Макс, и у всех нас. И я достану тебе камень, положу его прямо тебе в руки. Если и есть в нем магическая сила, то ты ее и откроешь.

 Люк не ожидал ответа, но заставил себя нагнуться и посмотреть в глаза, которые когда-то заставили его выйти на сцену, испытать судьбу, рискнуть. Они были темными, как всегда, но сила ушла из них.

 – Я хочу, чтобы ты знал, что я позабочусь о Роксане и о Нате. И о Лили, о Мышке, о Леклерке. Рокс рассердилась бы, если бы услышала сейчас мои слова; она очень хорошо обо всем заботится. Но ей больше не нужно делать это в одиночку. Нат зовет меня папой. Я и не знал, что это может так много значить для меня. – Мягким движением он положил свою руку на искривленную, неугомонную руку старика. – Папа. Ни разу я тебя так не назвал. Но ты мой отец. – Люк наклонился и поцеловал шершавую щеку. – Я люблю тебя, папа.

 Ответа не последовало. Люк поднялся с места и пошел искать своего сына.

 А Макс все смотрел и смотрел через стекло, не отводя глаз даже тогда, когда слеза медленно покатилась по щеке, которую только что поцеловал Люк.

* * *

 Джейк ввел очередное сочетание игровых символов в свой портативный компьютер и издал радостный возглас.

 – Что я тебе говорил. Нет, ну что я тебе говорил, Мышка? Всегда ведь есть запасной ход.

 – Ты закончил? Правда закончил?

 Мышка перегнулся через сутулое плечо Джейка.

 – Боже праведный!

 – Банк вонючей Англии. – Джейк захихикал и потянулся так, что хрустнули суставы. – Держу пари, что у Чарльза и Дианы там счет. Эх, хороши вы, мои фунтики моих хороших стерлингов!

 – Ух ты! – Мышка исправно читал журналы о жизни знаменитостей и питал особые симпатии к принцессе Уэльской. – И ты видишь, сколько у них денег, Джейк? Тебе надо перевести что-нибудь от него к ней. Мне кажется, он не очень хорошо себя ведет.

 – А почему бы и нет? – Джейк занес пальцы над клавиатурой, остановившись только тогда, когда Элис тихо закашлялась.

 – По-моему, вы обещали Люку не пользоваться компьютерами для того, чтобы совать нос в чужие дела. – Не поднимая головы, она с торжественным видом сидела на диване в противоположном углу комнаты и вязала.

 – Ах, ну да, – Джейк жаждал продолжать игру. – Я просто тренируюсь, вот и все. – Он поднял глаза на Мышку. – Я просто демонстрирую Мышке кое-какие фокусы, которые эта малышка может теперь выделывать с тех пор, как мы ее наладили.

 – Это прекрасно, но, честно говоря, Мышка, я не думаю, что Диане понравилось бы такое вторжение в ее частную жизнь.

 – Значит, не думаешь? – Он бросил взгляд на свою жену, которая лишь подняла голову и улыбнулась. Это было не удивительно, и, почувствовав свое поражение, он звучно вздохнул. – Мы вообще-то должны проверять счет в швейцарском банке, – напомнил он Джейку.

 – Хорошо, хорошо. – Заверещала клавиатура, зажужжал модем. – Но, должен сказать, меня от всего этого тошнит, как будто я тухлой рыбы наелся. Он хочет, чтобы мы переправили еще десять тысяч на счет этого ублюдка. Я ему говорил, что хочу умыкнуть деньги со счета какого-нибудь «замазанного» генерального директора, вместо того чтобы «подставлять» его счет. Но нет, какое там. Люк хочет все оплатить. Этот человек твердокаменный. Твердокаменный.

 – Тут все дело в гордости, – тихо сказала Элис.

 – Дело не в гордости, а в засранных десяти тысячах, – отрезал Джейк и бросил мимолетный взгляд в ее сторону. – Извините меня за то, что выражаюсь по-иностранному. Просто мы с этого ни гроша не имеем. Ни гроша! Ты не считаешь, что мы должны прояснить этот вопрос – покрыть наши накладные расходы, рассчитывать на какую-нибудь прибыль в разумных пределах.

 – Зато получаем моральное удовлетворение, – заявил Мышка, от чего сердце его жены зашлось от гордости. – Это же лучше, чем деньги.

 – На удовлетворение итальянские ботинки не купишь, – проворчал Джейк, признаваясь себе в том, что его обошли стороной. Впрочем, он всегда мог затребовать другой открытый счет позже.

 Элис собрала свое вязанье и встала. Не было еще и десяти вечера, однако она чувствовала себя смертельно усталой.

 – Я, пожалуй, оставлю вас тут с вашими игрушками и пойду спать.

 Мышка нагнулся, чтобы поцеловать ее, и погладил по белокурой голове. Он не переставал удивляться, как такая изящная, такая хорошенькая женщина может принадлежать ему.

 – Ты хочешь, чтобы я попросил принести тебе наверх чай или что-нибудь еще?

 – Нет. – До чего же он мил, подумала она, и до чего тупой. Она пока лишь махала вязаньем перед его носом. Решив, что стоит нанести еще один удар, она вытащила только что связанную пинетку из корзинки. – Я попробую сегодня и вторую связать. Цвет уж больно хорош, ты так не считаешь? Такой симпатичный бледно-зеленый.

 – Да, действительно хорош, – он улыбнулся и опять нагнул голову, чтобы поцеловать ее. – Нату нравятся куклы-варежки.

 – Это не кукла. – Разозлившись, как никогда, Элис оскалила зубы. – Это пинетка, черт тебя возьми, – произнесла она и тут же ускользнула в спальню, захлопнув за собой дверь.

 – Элис никогда не матерится, – сообщил Мышка в основном самому себе. – Никогда. Может, мне надо пойти посмотреть… – Тут он все понял, как будто его ударили в челюсть. – …Пинетка!

 – Пинетка? – Лицо Джейка скривилось в ухмылке. – Слушай-ка, а это ведь что-то значит. Поздравляю, старик. – Он вскочил, чтобы похлопать своего друга по плечу. – Похоже, она в интересном положении.

 Мышка побледнел. Цвет его лица приблизился к цвету пинетки, после чего он побледнел еще.

 – Вот это да! – Это было все, что он был способен сказать, когда плелся в сторону спальни. К тому моменту, когда открывал и закрывал за собой дверь, его ладони были мокрыми от пота.

 Элис стояла к нему спиной, спокойно завязывая халат.

 – Вот и заря занимается, – прошептала она и подошла к платяному шкафу, расчесывая волосы.

 – Элис. – Мышка сглотнул с таким трудом, что его горло издало щелчок. – Ты правда… мы…

 Не в ее характере было таить злобу. Она слишком сильно любила его. Ее губы тронула улыбка, когда она увидела в зеркале его глаза.

 – Да.

 – Это точно?

 – Совершенно точно. Два домашних теста и акушер не могут солгать. Мы ждем ребенка, Мышка. – Ее голос дрогнул, она опустила глаза. – Это прекрасно, правда?

 Он не знал, что ответить. Чувства переполняли его. Он сделал три резких шага к ней. Нежно, очень нежно он обнял ее, положив свою широкую ладонь на ее пока еще плоский живот.

 Слова уже не были нужны.

* * *

 В другом районе, в фешенебельном пригороде Мэриленда Сэм Уайатт сидел за своим письменным столом из красного дерева и потягивал «Наполеон». На втором этаже, на широкой кровати стиля «чиппендейл», лежала его жена, превозмогая обычную для нее головную боль.

 Джастин даже и не нуждалась в таком оправдании, как головная боль, думал он, смакуя напиток темно-янтарного цвета. Он давно уже утратил интерес к занятиям любовью с куском льда в обличье шикарно одетой женщины.

 Существуют ведь другие способы разрядиться в сексуальном плане. Для этого нужно быть осторожным и прилично платить. Любовницы у него не было. Дело в том, что любовницы со временем утрачивают свое обаяние и становятся чересчур алчными. У Сэма не было желания жить со страхом перед тем, что кто-нибудь сможет опубликовать о нем разгромную книгу после его воцарения в Белом доме.

 А он будет жить в Белом доме. На заре XXI века он будет сидеть в Овальном кабинете, спать в кровати Линкольна. И это казалось ему неизбежным. Кампания по избранию его сенатором проходила блестяще. С каждым опросом общественного мнения он был все ближе и ближе к победе. Должно было случиться чудо, чтобы его соперник сократил разрыв между ними; впрочем, Сэм в чудеса не верил.

 Как бы то ни было, в рукаве у него был спрятан козырь по имени Люк Каллахан. К тому времени, когда он намеревался сыграть этим козырем, то есть за неделю до выборов, Ганнер будет уже уничтожен.

 До сего момента истины оставалось всего несколько недель, а значит, еще много дней и ночей. Ради этого он целовал младенцев, разрезал ленточки, завораживал простых американцев речами, изобилующими всякого рода обещаниями, бросал вызов корпорациям, выступал за частное предпринимательство, очаровывал женщин приятной улыбкой и стройной фигурой.

 Сэм считал свое возвышение в политике и завоевание престижа идеально спланированным, растянутым во времени мошенническим трюком.

 Как он сам признался Люку, он будет раздавать обещания, ибо трюк пока еще был далек от завершения. Он будет, как и прежде, убеждать, очаровывать и разыгрывать из себя свойского парня. Его имидж человека, который сделал себя сам ради осуществления «американской мечты», должен был сослужить ему хорошую службу. А подобранный им лично штат советников будет держать его в курсе всех вопросов внешней и внутренней политики.

 Впрочем, у него была одна политика, и звалась она властью. У него было все, что он хотел, но он хотел еще большего.

 Он вспомнил о камне, лежавшем в его сейфе. Если бы он верил в чудеса, то заметил бы, как благоволила ему фортуна с тех пор, как он приобрел камень. Но Сэм считал это лишь очередной победой над давним врагом.

 И в самом деле, стоило ему завладеть камнем, успех стал сопутствовать ему во всем с нарастающей скоростью. Сэм, однако, видел причину этого в везении, удачном выборе момента, своем личном обаянии и политическом мастерстве.

 Он многому научился у симпатичного и популярного в народе сенатора от штата Теннесси. Сэм жадно высасывал из него знания, при этом увлеченно, как актер-трагик, играя роль «правой руки» сенатора, пока не представилась возможность самому стать сенатором.

 Никто не знал, что Бушфилд умер на глазах у Сэма. Он на похоронах изображал скорбь, захлебываясь от слез, произнес патетическую речь, подобно сыну, успокаивал вдову, выполнял обязанности сенатора как верный долгу наследник.

 А ведь именно Сэм стоял и смотрел, как задыхается сенатор, как синеет его лицо, как он, словно рыба, шлепается на пол своего кабинета. Сэм держал в руке крохотную эмалированную шкатулку с таблетками нитроглицерина, ничего не говоря и лишь наблюдая за тем, как его учитель тянется к нему с выпученными от боли и потускневшими от шока глазами.

 Лишь убедившись в том, что сенатора уже не спасти, Сэм встал на колени и засунул таблетку под язык мертвеца. Изображая потрясение, он вызвал «Скорую помощь». Прибывшие врачи были изумлены быстрыми движениями, которыми Сэм делал искусственное дыхание.

 Убив Бушфилда, он заполучил верных сторонников в медицинских кругах. Это, конечно, было не так захватывающе, как выстрел в сердце Кобба, подумал сейчас Сэм. Но даже такое, пассивное убийство давало свои острые ощущения.

 Откинувшись в кресле, он, подобно пауку, который плетет паутину в ожидании ничего не подозревающей мухи, принялся планировать следующий раунд своей игры, вызывающее возвращение Каллахана в труппу Нувелей не переставало удивлять его. Неужели этот дурак подумал, что пяти лет будет достаточно? Или что он сможет откупиться деньгами за недозволенное возвращение на сцену? Сэм надеялся, очень надеялся, что это именно так.

 Он пока не наносил удара, так как ему доставило удовольствие ввести Люка в это благодушие. Пусть поучаствует в своем представлении, рассуждал Сэм. Пусть попробует во второй раз покорить сердце Роксаны. Пусть побудет отцом для своего сына. Сэму нравилось представлять себе, как Люк возвращается в лоно семьи и на время возобновляет карьеру и привычную жизнь. Тем приятнее будет все это снова у него отобрать.

 А я отберу, подумал Сэм, непременно отберу. Он внимательно следил за Нувелями и был вынужден признать, что восхищен стилем Роксаны и ее воровским мастерством.

 В его сейфе хранилась папка с документами, проливающими свет на ее деятельность. Они стоили немалых денег, но наследство жены позволяло такие расходы.

 Приближался момент, когда можно было пустить эти документы в ход. Люку предстояло очень дорого заплатить за несанкционированный выход на сцену. И не только Люку, но и всему семейству Нувель. А если, подумал Сэм, им захочется тряхнуть стариной и совершить еще одну кражу со взломом, то платить они будут непосредственно ему.

 Потому что он мог ждать, мог следить и мог направить власти на всех Нувелей сразу после их очередного «дела».

 Это была очень заманчивая альтернатива.

 Интересно, а не возьмут ли они аукцион? Ему казалось, что кража таких роскошных вещей может быть очень для них привлекательной. Может быть, он даже позволит им уйти с добычей. Но ненадолго, очень ненадолго. А потом он захлопнет ловушку и будет наблюдать за тем, как они истекают кровью.

 О да, подумал Сэм, откинувшись и причмокнув. Это как раз та ясность ума, благодаря которой он станет блестящим верховным главнокомандующим.

* * *

 Сэм приобрел билеты на широко разрекламированное представление Нувелей в Центре имени Кеннеди. Сейчас он сидел в середине первого ряда. Рядом сидела Джастин в шелковом платье и украшениях из сапфира. Она улыбалась, как и подобает преданной жене и соратнику.

 И никто не догадывался, что они уже ненавидят друг друга.

 Когда на сцене начались трюки, Сэм увлеченно рукоплескал. Он смеялся, откинув голову, подавался вперед, выпучив глаза, и недоверчиво мотал головой. Его реакции, часто попадавшие в поле зрения телекамер, были поставлены так же умело, как и фокусы, которые демонстрировались на сцене.

 Но на самом деле его глодала все та же старая зависть. Ведь Люк опять был в центре внимания, опять был сверкающей звездой, властелином душ.

 Сэм ненавидел его за это слепо и безрассудно, так же как возненавидел Люка, едва познакомившись с ним. Его раздражали легкость, с которой Люк заводил аудиторию, явная искорка страсти между ним и Роксаной, изящество, с которым он творил невозможное на сцене.

 Тем не менее именно он первым вскочил с места, когда в конце загремели аплодисменты. Он хлопал в ладоши вместе со всеми и улыбался.

 Роксана взглянула на него, когда раскланивалась. Хотя она и опустила ресницы, злоба охватила обоих. Их взгляды задержались, и на мгновение они почувствовали, что находятся наедине друг с другом. Ярость вскипела, полилась через край, как лава, и она сделала шаг вперед, шаг по направлению к нему и остановилась только тогда, когда Люк крепко взял ее за руку.

 – Улыбайся, крошка, – отчетливо произнес он под грохот аплодисментов и сжал ее пальцы, – продолжай улыбаться.

 И она улыбалась до тех пор, пока они вместе не сошли со сцены.

 – Я не думала, что это будет так тяжело, – ее тело содрогалось от желания нанести удар. – Когда я увидела, как он сидит там весь такой важный и роскошный. Я хотела спрыгнуть и впиться в него зубами.

 – Все в порядке. – Он слегка потер ее спину и, взяв за плечи, повел в уборную. – Первый этап завершен, Рокси, переходим ко второму.

 Она кивнула, затем застыла, взявшись за дверную ручку.

 – Вот мы воруем, Люк. Я понимаю, что большинство людей считает это занятие недопустимым. Но все-таки то, что мы берем, можно без труда заменить. А он украл время. Украл любовь и доверие. Восстановить все эти вещи невозможно. – Оглянувшись, она посмотрела на него, глаза ее блестели, но не от слез и не от сожаления, а от решимости. – Давай разделаемся с этой сволочью.

 Он ухмыльнулся и шлепнул ее по заду. Джейк был прав, когда говорил, что в ней бес сидит.

 – Иди переодевайся. У нас еще дела есть.

* * *

 Они пришли на устроенный по окончании представления прием, где чокались с вашингтонскими тузами. Люк ждал подходящего момента, чтобы улизнуть от Роксаны. Эту роль он должен был сыграть в одиночку. Как он и ожидал, Сэму потребовалось всего несколько секунд, чтобы найти его среди гостей.

 – Шоу было что надо.

 Люк взял бокал с шампанским с проносимого мимо подноса, изображая дрожь в руках.

 – Я рад, что тебе понравилось.

 – О, и даже очень. Ценю твою выдержку, ведь ты выступал, не поставив меня в известность.

 – Ну, я не думал… прошло уже пять лет. – Люк скользнул глазами по толпе и заговорил вполголоса. Он умоляюще взял Сэма за запястье. – Боже мой, ну кому от этого было плохо?

 Он счастлив, что пристал к берегу, решил Сэм, потягивая шампанское.

 – Об этом мы еще поговорим. Скажи мне, Каллахан, как тебе понравился маленький Натаниель?

 На сей раз Люку не нужно было изображать дрожание рук. Включилась настоящая ярость.

 – Ты знаешь о Нате?

 – Я знаю о Нувелях все, что только можно узнать. Я думаю, я тебе ясно дал это понять. – Он задумчиво поставил пустой стакан на поднос. – Скажи мне, ты выполнил мое задание?

 – Да, осталось только мелочи кое-какие доработать. – Люк спустил узел галстука. – Я объяснял тебе каждый раз, когда связывался с тобой, что для того, чтобы сделать такую работу, да еще застраховать ее от всякого расследования, нужно время.

 – Время я предоставил тебе в изобилии, – напомнил ему Сэм и изо всех сил потрепал его по плечу. – И времени остается все меньше и меньше.

 – Ты дал мне крайний срок. Я в него уложусь. – Он вновь обвел взглядом комнату. – Я ведь знаю, что от этого зависит.

 – Надеюсь, что знаешь. – Он поднял руку, предваряя ответную реплику Люка. – Два дня, Каллахан. Принесешь мне все через два дня, и я тогда, может быть, прощу тебе сегодняшнее непослушание. Удачного тебе вечера, – добавил он, уходя, – тем более что это один из немногих, которые тебе осталось проводить вместе с семьей.

 – Ты был прав, приятель, – Джейк, одетый в элегантную форму официанта, взял поднос, – он действительно мразь.

 – Только не шуми, – полушепотом сказал Люк. С быстротой молнии Люк бросил Сэмову золотую запонку с монограммой в отделанный пластиком карман Джейка.

 – Порядок.

 – Ради бога, только не улыбайся. Ты слуга.

 – Значит, я счастливый слуга. – Впрочем, Джейк приложил максимум усилий, чтобы изобразить торжественный вид, и удалился.

* * *

 Час спустя Джейк вручил Люку пластиковый пакет с запонкой и светлым волоском.

 – Осторожнее с ними. Не хочется, чтобы все выглядело слишком очевидно.

 – Ну, пусть будет просто очевидно.

 В животе его заурчало, когда он поднял пакет, чтобы взглянуть на изящный образец мужского туалета. Запонка была неброской, имела форму пуговицы. На золоте были выгравированы тонкие буквы СУ. Если все удастся, подумал Люк, то этот мешочек отправит Сэма Уайатта в ад.

 – Аппаратуру проверил? – спросил он Джейка.

 – И проверил, и перепроверил. Есть контакт. Смотри сюда. – Он взял устройство размером с ладонь. – Мышка, – зашептал он, – ты меня слышишь?

 После короткой паузы из передатчика забасил голос Мышки:

 – Слышу, Джейк. Четко, как колокольный звон.

 Улыбнувшись, Джейк предложил передатчик Люку.

 – Лучше, чем «Стар Трек» [35] , а? – Улыбка сменилась радостной возбужденной жестикуляцией.

 – До чего же мне неохота это признавать, Файнстайн, но ты на высоте. У нас шестнадцать минут, так что заводи задницу.

 – Моя задница всегда заведена. – Он ухмыльнулся и пошевелил тощими бедрами. – Это будет восхитительно, Люк. Вос-хи-ти-тельно.

 – Не говори «гоп», пока не перескочишь, – прошептал Люк, перефразируя Макса, и взглянул на часы. – Роксана уже ждет. Пошли.

 – Седлаем. Вперед! – причмокнул Джейк, и они направились к двери.

 – Любитель, – буркнул Люк, но улыбнулся. Ночь обещала быть умопомрачительной.

* * *

 Галерея «Хемпстед» представляла собой трехэтажное здание псевдоготического стиля, стоящее за линией изящных дубов. Была сухая осенняя ночь. Приближался День Всех Святых. Бурые листья колыхались от ветерка – предвестника зимы. Рваные хлопья тумана плясали над бетоном и асфальтом. В небе светила аккуратно отрезанная половина луны. Ее очертания были настолько четкими и резкими, что, казалось, некий проходящий мимо бог вырезал ее своим топором. Белый, ласковый лунный свет струился с безоблачного неба, одевая в серебро деревья. Но листья еще держались на ветках, отбрасывая раскидистую тень. Главное – рассчитать время.

 Галерея выходила фасадом на Висконсин-авеню. Вашингтон не принадлежит к числу городов с бурной ночной жизнью. Здесь правит бал политика, а где политика, там и осторожность, особенно в год выборов. В час ночи автомобилей на улицах уже мало. Большинство баров закрыто.

 Есть, правда, некая параллельная ночная деятельность: притоны для наркоманов, торговля наркотиками на углах, проститутки, расхаживающие по 14-й улице с клиентами и без них. Убийства под покровом ночи происходят здесь с такой же частотой, с какой даются предвыборные обещания.

 Здесь же, в этом тихом уголке города, все было спокойно.

 Люк стоял в тени за зданием, под ухмыляющимися горгульями и величественными пилястрами.

 – Этот лучше работает, Мышка.

 Висящий у него на шее передатчик фиксировал каждый вздох.

 – Будет работать. – Исходящий из крохотного динамика голос Мышки был ровным и четким. – Дальность – сто футов.

 – Работает еще лучше, – повторил Люк. В руках он держал нечто похожее на арбалет.

 Это и был арбалет до тех пор, пока Мышка не переделал его в действующий с помощью газа крюк. Люк держал руку на спусковом крючке и думал о Роксане, которая в этот момент пробиралась в хранилище на третьем этаже. Он спустил курок и с мальчишеским восторгом наблюдал, как крюк с пятью зацепами выскочил, увлекая за собой веревку. В его руках, словно кошка, мурлыкал моторчик.

 Он услышал звук металла, ударившегося о крышу, и выключил мотор перед тем, как потянуть на себя веревку. Она туго натянулась, когда крюк вонзился в крепкий кирпичный карниз.

 Люк попробовал веревку, дернув за нее, затем оторвался с ее помощью от земли.

 – Держит. Хорошо потрудился, Мышка.

 – Спасибо.

 – О’кей, Файнстайн, иди первым.

 – Я? – пропищал Джейк, закатив глаза, казавшиеся белыми пятнами на вымазанном черной краской лице. Он был отчаянно похож на второразрядного исполнителя песен на банджо в шоу, где артисты выступают загримированные неграми. – А почему я?

 – Потому что если я не пойду за тобой и не буду щипать тебя за попу, ты вообще никуда не подымешься.

 – Я же упаду, – заявил Джейк, не двигаясь.

 – Ну что ж, в таком случае хотя бы не ори, а не то охранников разбудишь.

 – Ну прямо душка. Я всегда говорил, что ты душка.

 – Наверх, – скомандовал Люк, держа одной рукой веревку и показывая большим пальцем другой в небо.

 Хотя Джейк еще стоял обеими ногами на земле, он хватался за веревку, как утопающий. Он зажмурился и встал на цыпочки.

 – Я грохнусь.

 – Тогда мне придется тебя убить.

 – Терпеть не могу такие роли. – Еще один вздох, и Джейк уже карабкался по веревке, как обезьяна по дереву. – Правда, терпеть не могу.

 – Давай, давай. Быстрее идешь, быстрее придешь.

 – Терпеть не могу, – гнусавил Джейк себе под нос, не осмеливаясь разомкнуть веки.

 Люк дождался, пока Джейк достиг второго этажа, после чего начал свое восхождение. Джейк застыл, как льдинка.

 – Веревка, – закричал он шепотом, – Люк, веревка качается.

 – Она и должна качаться, болван. Это же тебе не лестница. Двигай дальше, – Люк подтолкнул Джейка еще на пятнадцать футов, – держись за карниз, перегибайся.

 – Не могу, – сказал Джейк, прервав молитву на иврите, заученную им когда-то к обрезанию, – не могу отпустить веревку.

 – Дерьмо у тебя вместо мозгов, что ли? – Впрочем, ничего неожиданного в этой ситуации не было. – Становись мне на плечо. Давай, давай! Встал?

 – Это ты!

 – Нет, это Человек – Летучая мышь, задница!

 – Не обзывай меня, пожалуйста. Ладно? – Джейк надавил на плечо Люка едва ли не всем своим весом, да так, что Люк поморщился.

 – Вот так. Только держи равновесие. Опирайся на меня всем весом и держись за карниз. Если не будешь держаться, – продолжал Люк тем же спокойным ровным голосом, – то я начну раскачивать веревку, и ты почувствуешь, что значит болтаться на веревке на высоте третьего этажа и биться лицом об стену.

 – Уже делаю все, что ты сказал. – Не разжимая век, Джейк оторвал застывшие пальцы от веревки. Он два раза прошелся рукой по кирпичу, прежде чем ухватился за карниз. Издав очередной сдавленный вопль, он перегнулся через карниз и грохнулся на крышу.

 – Грациозен, как кошка, – Люк бесшумно перемахнул вслед за ним. – Мы наверху, Мышка. – Он посмотрел на часы и отметил про себя, что у Роксаны осталось девяносто секунд до выхода из укрытия.

* * *

 В темноте кладовой, пропитанной запахом всяких моющих средств, Роксана то и дело поглядывала на фосфоресцирующий циферблат своих часов. Встав и размяв затекшие за время двухчасового сидения суставы, она принялась теперь уже отсчитывать секунды. Задержав дыхание, она приоткрыла дверь и выскользнула в коридор. Здесь было светлее, чем в кладовой. В конце коридора брезжил желтый, как моча, свет, помогавший охранникам совершать обходы здания. Она пошла по направлению к этому свету, отмеряя шагами секунды.

 Пять, четыре, три, два, один… Есть. Вздох облегчения сорвался с ее уст, когда фонарь замигал и погас.

 Мышка добрался. Роксана быстрым шагом пошла по темному коридору, мимо хранилищ, к комнате наблюдения.

* * *

 – Черт побери! – Охранник, соревновавшийся на пари со своим напарником в выпивании джина, выругался и вытащил из-за ремня фонарик. – Опять этот засранный генератор, а… – Он облегченно вздохнул, услышав зуммер. Вновь зажегся свет, ожили мониторы, зажужжали компьютеры. – Лучше проверить, – сказал он, но напарник уже крутил диск телефона.

 Лили подняла трубку после второго звонка.

 – Вашингтонгазсвет, добрый вечер.

 – Из галереи «Хемпстед» звонят, у нас электричество вырубилось.

 – Сочувствую вам, сэр. Да, к нам поступили данные об обрыве на линии. Уже послана ремонтная бригада.

 – Обрыв на линии, – охранник бросил трубку. – Эти задницы, наверное, до утра не управятся. Сраная электрическая компания, все жилы высасывает.

 – У нас ведь генератор работает, – оба они повернули головы к мониторам. – А что, если мне сейчас прочесать здание, а?

 – Ладно, – охранник плюхнулся в кресло перед мониторами и стал наливать кофе из термоса, – пойди поищи больших, гадких воров.

 – Только не спи, Макналти.

 Изображения мрачных коридоров сменяли друг друга. Этих изображений достаточно, подумал Макналти, чтобы сделать в голове дыру, из которой вытечет мозг. Он увидел напарника на третьем этаже и пустил в него бумажной птицей. Это слегка развеяло скуку.

 Он начал насвистывать и подумал об очередном стакане джина. И тут что-то на мониторе привлекло его внимание. Он заморгал, не веря своим глазам, затем издал короткий сдавленный звук.

 Это была женщина. А может быть, ее и не было. Бледная прекрасная дама с длинными серебряными волосами в летящем белом платье. Она тенью промелькнула по экрану. И он увидел – о боже! – что она прозрачная и что через нее видны картины. Она улыбнулась ему и поманила рукой.

 – Карсон, – Макналти схватился за двухканальное переговорное устройство, но в ответ не услышал ничего, кроме зуммера. – Карсон, сукин ты сын, иди сюда.

 Она все еще была там и раскачивалась, оторвавшись на несколько дюймов от пола. Он видел и напарника, начавшего обход второго этажа.

 – Карсон, черт тебя побери! – Возмутившись, он запихнул переговорное устройство за ремень. Во рту у него пересохло, сердце колотилось, как отбойный молоток, но он знал, что будет задницей, если не выяснит, в чем дело.

* * *

 Роксана выключила проектор, и голограмма с изображением Элис исчезла. Положив аппаратуру в сумку фокусника, она побежала к комнате наблюдения. Запас времени иссякал.

 Кровь ее остыла, руки были тверды, как камень. Она принялась за работу. Прежде всего извлекла пленку из камеры № 4 и заменила ее своей пленкой. Следуя указаниям Джейка, перепрограммировала компьютер. Камера в этот момент бездействовала, но монитор показывал то, что нужно, с той только разницей, что охранники смотрели «подработанную» пленку. Несколько драгоценных секунд ушло на перенастройку камеры № 6 и стирание голограммы. Даже при джейковских профессиональных навыках нельзя было найти четкого объяснения провалу во времени. Эти злосчастные тридцать секунд с изображением Элис могли быть состряпаны с помощью перезарядки камер. Но если кража будет обнаружена, то будет выявлен и провал во времени.

 Впрочем, если все пройдет удачно, это будет уже не их забота.

* * *

 – Она уже должна все закончить. – Люк посмотрел на часы и по прошествии последней секунды кивнул Джейку: – Блокируй!

 – С удовольствием, – чувствуя себя в безопасности оттого, что под ногами у него было нечто твердое, Джейк вытащил карманный пульт дистанционного управления, один из тех удивительных предметов домашнего обихода, которыми пользуются, когда смотрят телевизор, видеомагнитофон или слушают стереосистему. По-видимому, Джейк сумел приспособить его специально для «дела».

 При близком рассмотрении это устройство можно было принять за карманный калькулятор. Джейк перебирал пальцами по крохотной клавиатуре. Откуда-то издалека послышался вой собаки.

 – Высокая частота, – пояснил Джейк, – сводит с ума любую дворнягу на расстоянии полумили. Охранники обалдевают на пятнадцать минут в здании, на семнадцать снаружи. На большее этой малышки не хватит.

 – Этого достаточно. Остаешься здесь.

 – Вне всяких сомнений. – Он радостно взмахнул рукой. – Ни пуха, ни пера, приятель!

 С мимолетной улыбкой Люк перемахнул через край. Едва он коснулся ногами подоконника, как открылось окно.

 – Бог ты мой, есть ли на свете что-нибудь более романтичное, нежели мужчина, впрыгивающий в окно с веревкой?! – Роксана сделала шаг назад, освобождая Люку место для приземления.

 – Есть, увидишь, когда мы вернемся в гостиницу. – Он выкроил мгновение для осторожного поцелуя и почувствовал силу их взаимного притяжения. Давно они не работали вдвоем в темноте.

 – Проблемы есть?

 – Нет.

 – Тогда поплясали.

* * *

 – Говорю тебе, я видел человека, – утверждал Макналти.

 – Ага, ага, – Карсон показал на мониторы, – женщина, парящая в воздухе, да еще прозрачная. Наверно, потому на нее не отреагировала сигнализация. А где она сейчас, Макналти?

 – Она там была, черт возьми.

 – Да еще тебе помахала, да? Ну что ж, давай разберемся. – Карсон постучал пальцем по подбородку. – Может, она где-нибудь через стену прошла. Наверно, поэтому-то я и не увидел ее во время обхода. Наверно, поэтому и ты ее не заметил, когда ходил охотиться за привидениями.

 – Прокрути пленку, – вдохновившись этой идеей, Макналти принялся перематывать пленку, отснятую камерой № 6. – Сейчас ты возьмешь свои слова назад.

 Макналти два раза перемотал и прокрутил пленку и собирался повторить в третий раз, но напарник удержал его.

 – Тебе надо отдохнуть. Поезжай в больницу имени Святой Елизаветы. Говорят, там хорошо, спокойно.

 – Я видел…

 – А я скажу тебе, что я вижу. Я вижу задницу. И если эта задница хочет доложить о том, что видела привидение, то это ее личное дело. – Карсон сел и принялся за пасьянс.

 Одержимый поиском привидения, Макналти уселся за мониторы. Его левый глаз задергался в ожидании иллюзии.

* * *

 Люк выудил из кармана подаренный ему когда-то инструмент для взлома. По сравнению с тем, что было уже сделано по части вывода из строя охранной системы, замок на стенде казался игрой, забавой. Но главным объектом забавы будет Сэм.

 Он выбрал отмычку. У него уже руки чесались, когда он нагнулся к замку. И тут вдруг он резко выпрямился, повернулся к Роксане и предложил ей взять инструмент.

 – Держи! Дамы идут вперед!

 Она собралась было взять отмычку, но тут же отдернула руку.

 – Нет-нет, ты иди вперед. Это твой концерт.

 – А ты в этом уверена?

 – На все сто. – Затем, коснувшись кончиком языка своей верхней губы, она подалась к нему. – Да и к тому же, – прошептала она глухо, – я зажигаюсь, когда смотрю, как ты работаешь.

 – Правда?

 Причмокнув, она поцеловала его.

 – Боже мой, до чего же мужчины легковерны. Занимайся замком, Каллахан.

 Пока он работал, она стояла за его спиной, держа руку на его плече. Однако она не наблюдала за тем, как он изящно работает с замком. Ее глаза были прикованы к находящимся за стеклом драгоценным камням, сверкающим на синем бархатном фоне.

 – Ух ты, ух ты, как они светятся. – Она задрожала от возбуждения. – Обожаю эти камни. Какой цвет, какой блеск! А какие рубины! Кстати, ты знаешь, что мировой запас рубинов почти исчерпан, по крайней мере тот, о котором мы знаем. Поэтому они и ценятся по каратам выше, чем брильянты.

 – Потрясающе, Рокс. – Замок поддался. Осторожно и беззвучно Люк открыл стеклянные створки.

 – Ой. – Роксана глубоко вздохнула. – Я прямо чувствую, как они пахнут. Горячие, сладкие, как конфетка. А может быть, сохраним…

 – Нет. – Люк взял у нее рюкзак.

 – Только один предмет, Люк. Только вот это рубиновое ожерелье. Мы вытащим камни, и я буду держать их в мешочке и иногда просто любоваться ими.

 – Нет, – повторил он. – Приступай, а то время теряешь.

 – Ладно. Они стоили хотя бы того, чтобы их заснять.

 Они заполнили ее мешок, складывая туда один за другим сверкающие предметы роскоши. Она была мастером в этом деле, но она была еще и женщиной и знатоком драгоценных камней. Ее руки то и дело застывали на каком-нибудь изумруде или сапфире, и это было вполне естественно.

 – Мне всегда казалось, что диадемы предназначены для королев красоты из Техаса, тех, у которых двойные имена, – прошептала она, но все же вздохнула, убирая сверкающий браслет в сумку. – Время?

 – Семь минут, снаружи.

 – Хорошо. – Она вытащила фотографию стенда, которую сделала, придя в галерею сегодняшним вечером в качестве посетителя. Глядя на эту фотографию, она разложила фальшивые драгоценности.

 – Хорошо смотрятся, – сказал Люк. – Прямо-таки идеально.

 – Еще бы, они и стоят немало.

 – Ох, до чего же я люблю твою алчность. А теперь наступил мой самый долгожданный момент. – Люк вытащил из кармана пластиковый мешочек и пинцет и извлек волосок, снятый им на приеме со смокинга Сэма. Положив волосок на стеклянную полку, он выбросил из мешочка в ладонь золотую запонку.

 – Больно шикарная штучка, чтобы в ней идти красть, – отметила Роксана.

 – Это уже он будет объяснять. – Люк затолкнул сей предмет в узкую щель между задней стенкой стеллажа и нижней полкой так, что виднелась только узкая золотая полоска. – Это уже он будет объяснять, – повторил Люк. – Пошли!

 Взявшись за руки, они рванулись от стеллажа к окну. Роксана забралась на подоконник, свесила ноги наружу и, оглянувшись, бросила на него испепеляющий взгляд.

 – Приятно снова работать с тобой, Каллахан.

* * *

 Роксана поправила заколку в волосах. Французский узелок на затылке прекрасно сочетался с элегантным серым шелковым костюмом. Она дополнила свой туалет неброскими бриллиантовыми запонками, брошкой с драгоценными камнями, расположенными в виде продолговатой пятиконечной звезды, и черными итальянскими туфлями-лодочками. Она сочла такой наряд вполне подходящим для аукциона.

 Рядом с ней возбужденно щебетала Лили, одетая в ярко-розовое платье по фигуре и короткий лиловый жакет.

 – Обожаю такие мероприятия. Сидят тут все эти снобы и держат в руках палки с номерами. Жаль, что мы не покупаем по-настоящему.

 – Они будут и живопись продавать. – Роксана вытащила пудреницу якобы для того, чтобы припудрить нос, но на самом деле направила зеркальце на задние ряды и стала искать глазами Люка. – Можешь сделать заявку на что хочешь.

 – У меня такой плохой вкус.

 – Нет, у тебя есть вкус. Прекрасный вкус. – Делая вид, что не обеспокоена отсутствием Люка, Роксана захлопнула пудреницу. – Мы вполне можем развлечься, пока мы здесь. Как только работу до конца доведем.

 – Мое дело смотреть. – Лили положила ногу на ногу, удостоившись восхищенных взглядов мужчин, которые сидели с ними в одном ряду.

 Участники занимали места, перешептывались друг с другом. В конце зала с высоким потолком находились кафедра аукциониста и длинный, обитый сукном демонстрационный стол, по краям которого стояли два вооруженных охранника в униформе. Рядом был письменный стол эпохи Людовика XIV с телефоном, компьютером, кипами папок и блокнотов. Заявки по телефону всячески поощрялись.

 Роксана пролистала толстый глянцевый каталог и, подобно многим, сидевшим рядом, сделала в нем заметки и обвела кружками описания выставленных на продажу предметов.

 – Ух ты, посмотри, какая лампа! – воскликнула Лили с энтузиазмом, ничуть не менее подлинным, чем драгоценные камни в Роксаниных ушах, и эта искренность придала еще большую убедительность ее тону. Несколько человек повернули головы, услышав ее восклицание. – Для прихожей подошла бы идеально.

 Роксана посмотрела на фотографию монстра в стиле «модерн» и улыбнулась. Только Лили могло такое понравиться.

 – Да, идеально.

 Аукционист, толстенький коротышка в тесном сером костюме в полоску, занял свое место на кафедре.

 Занавес, подумала Роксана и, откинувшись, стала ждать своей очереди.

 По жребию начало было отдано произведениям живописи и антиквариату.

 Предложение цены прошло быстро, если не сказать бойко, при этом все время кто-то осмеливался предложить цену вслух, вместо того чтобы поднимать карточку с номером.

 Роксане начинало нравиться это представление.

 Одни просто поднимали карточки, другие вяло махали ими в воздухе, словно все эти предложения потратить несколько тысяч наводили на них невыносимую скуку. Кто-то скрежетал зубами, кто-то рявкал, кто-то щелкал пальцами в воздухе. Привыкший принимать любые подобные сигналы аукционист плавно переходил от номера к номеру.

 – Ой, смотри! – восторженно воскликнула Лили, когда два здоровяка внесли изобилующий разными украшениями комод начала XIX века. – Потрясающе, правда? Идеально подошел бы Мышке и Элис для детской комнаты.

 Роксана никак не могла привыкнуть к мысли о том, что Мышка скоро станет отцом.

 – Ах…

 Этот комод стоял в замке, а может быть, и в борделе. Но глаза у Лили заблестели.

 – Они будут в восторге, – подтвердила Роксана, надеясь, что ее простят.

 Лили замахала карточкой еще до того, как закончили читать описание комода, заслужив несколько возгласов.

 – Мадам открывает торги по цене одна тысяча. Есть ли желающие купить за тысячу двести?

 Лили сопровождала каждое предложение вздохом или смешком и махала карточкой как штыком. Она вцепилась в руку сидящего рядом мужчины, извивалась и в конце концов предложила цену, намного превосходящую первоначальную. Как бы то ни было, она удостоилась внимания всех присутствующих.

 – Продано участнику под номером восемь за три тысячи сто долларов.

 – Номер восемь. – Лили перевернула свою карточку и, увидев номер, завизжала от удовольствия и захлопала в ладоши. – Ох, это было потрясающе.

 Чтобы показать интерес к происходящему, Роксана остановилась на приглянувшейся ей статуэтке в стиле «деко». Она зарделась от гордости, приобретя этот экспонат за две тысячи семьсот пятьдесят.

 – Аукционная лихорадка, – прошептала она слегка ошарашенной Лили. – Захватывает.

 – Надо бы нам почаще ходить на такие мероприятия.

 С течением дня посетители уходили и приходили. Был выставлен первый номер с драгоценностями: ожерелье из сапфиров, цитринов и изумрудов, усиленное бриллиантами полной огранки. Сердце Роксаны под жакетом из шелка забилось чаще.

 – Какая элегантная вещь, – театрально прошептала Лили. – Мечта, а?

 – М-м-м. Сапфиры цвета индиго, – Роксана слегка пожала плечами. – Темноваты. Не совсем в моем вкусе. – Она знала, что это стекло с небольшой добавкой окиси кобальта.

 Она наблюдала за сменяющими друг друга номерами, в которых были бриллиантовые браслеты, на самом деле составленные из циркония, рубины, представляющие собой стекло, агат, замаскированный под ляпис-лазурь.

 Она вынуждена была признать (впрочем, она никогда не сказала бы об этом Люку), что деньги были потрачены не зря. Каждый новый предмет вызывал восторженные возгласы у присутствующих. Цены тем временем росли.

 Она сделала заявки на несколько номеров и всякий раз измеряла энтузиазм всех, кто предлагал больше ее. Лили переживала всякий раз, когда Роксана выбывала из игры.

 И вот наконец появилось кольцо. Роксана раскрыла каталог, где жирным фломастером было обведено его изображение. Она позволила себе сдавленный вздох, когда начали зачитывать описание кольца, и возбужденно прошептала Лили на ухо:

 – Камень из Боготы. Ярко-зеленый, идеальный цвет и прозрачность. Двенадцать с половиной карат, оправа – блеск.

 – Тебе к глазам пойдет. – Роксана засмеялась и подалась вперед, как бегун перед стартом.

 Предложение цены началось с пятидесяти тысяч, что сразу разделило зал на «патрициев» и «плебеев». После третьего предложения Роксана, подняв карточку, вступила в игру.

 Когда цена дошла до семидесяти тысяч, она увидела его. Он сидел не там, где должен был. Сделал он это, скорее всего, для того, чтобы она не отвлекалась. Вид у него был изысканно-артистический, совсем непохожий на обычного Люка. Длинные каштановые волосы были собраны на затылке в хвост, верхнюю губу украшали изящные усы. На носу были круглые очки в золотой оправе. Он был одет в темно-синий костюм, оттеняемый рубашкой цвета фуксии.

 Он делал заявки быстро и живо, поднимая палец и водя им взад-вперед подобно метроному. Он не оглядывался даже тогда, когда Лили громко вздыхала, заламывая руки, и увлеченно ерзала на стуле. Роксана шла вперед в своих заявках, быть может, даже дальше, чем было разумно, и превзошла его заявку уже после того, как из соревнующихся остались только они двое. Увлеченная игрой и борьбой, она взметнула карточку, когда предложение достигло ста двадцати тысяч.

 Воцарилась полная тишина, вернувшая ее к реальности вместе с мертвой хваткой пальцев Лили.

 – Ой-ой-ой. – Роксана закрыла рот рукой, радуясь, что под румянами не видно, как она покраснела. – Я потеряла голову.

 – Сто двадцать пять тысяч, – объявил Люк холодным тоном, изображая французский акцент. Затем он тут же вскочил с места и, повернувшись к Роксане, низко поклонился ей.

 – Прошу прощения, мадемуазель, за то, что я вынужден расстроить такую очаровательную женщину, – он направился к столу в стиле Людовика XIV, снял очки и стал протирать их белоснежным льняным платком. – Я должен проверить.

 – Но, месье Форденер, аукцион еще не кончился.

 – Oui, но я всегда проверяю то, что покупаю. С вашего позволения я посмотрю кольцо.

 Пока Люк стоял у стола, держа кольцо на свету, аукционер, прокашлявшись, продолжил объявление номеров.

 – Минуточку! – Голос Люка рассек воздух подобно хлысту. Глаза за протертыми очками были холодными как лед. – Это подделка. Это… возмутительно!

 – Месье, – аукционист поправил галстук. В рядах тем временем начались движение, шепот. – Клайдбургская коллекция – одна из лучших в мире. Я уверен, что вы…

 – Я уверен, – сухо кивнул Люк, держа в руке лупу ювелира, – это… это стекло. Вот посмотрите, – он поднес кольцо прямо к глазам аукциониста, – посмотрите, посмотрите! Убедитесь сами, – настаивал он, предлагая лупу. – Пузырьки, прожилки, полосы.

 – Но… но…

 – А еще вот это. – Люк вытащил алюминиевый карандаш.

 Посетители, сведущие в драгоценностях, знали, что с помощью такого карандаша легко отличить подлинные камни от поддельных.

 Люк провел ручкой по камню, затем поднял его, демонстрируя блестящую, серебристую линию.

 – Да вас арестовать надо. Вас сегодня же посадят в тюрьму, я об этом позабочусь. Вы что, думаете, что можете обмануть Форденера?

 – Нет-нет, месье. Я не понимаю…

 – Зато Форденер понимает. – Он вскинул голову, показал на присутствующих. – Nous nous sommes trompés [36] .

 Последовал хаос. Роксана рискнула обменяться с Люком взглядами.

 Твой выход, подумала она, занавес поднимается – начинается последнее действие.

33

 – В газетах только об этом и пишут. – Роксана вонзилась зубами в булочку, просматривая заголовки.

 – Самый крупный скандал в Вашингтоне после Олли Норта.

 – Да, пожалуй, этот покрупней будет, – заявил Люк, наливая кофе. – Народ привык ко всяким уверткам и лжи в правительстве. А тут похищение драгоценностей. Причем, я бы сказал, потрясающее. Тут и любовный роман, и магия. И алчность.

 «Власти недоумевают, – прочитала Роксана и, усмехнувшись, взглянула на Люка. – Они проверяют каждый камень. На помощь призваны ведущие специалисты по минералогии. Разумеется, когда галерея приобретала коллекцию, были проведены все необходимые исследования. Использовались полярископы, дихроскопы, йодистый метилен и бензоловая ванна, рентгеновские лучи».

 – Ну теперь-то ты довольна?

 – Ну что ж, не зря я четыре года чему-то училась. – Отложив в сторону газету, она потянулась. Она все еще была в халате, под которым не было ничего. Как приятно было предаться безделью, побывать на крохотном островке спокойствия перед очередным потрясением.

 Оторвавшись от читки, Люк увидел, как халат сместился на ее теле, открыв возбуждающий кусочек белой, как слоновая кость, кожи.

 – Почему бы нам не дозавтракать в постели?

 Все еще потягиваясь, Роксана улыбнулась.

 – Звучит…

 – Мама! – Нат ракетой пронесся по ковру. – Получилось! Я завязал ботинок. – Держась одной рукой за стол, он положил обутую в кроссовку ногу ей на колени. – Сам.

 – Невероятно. Не парень, а вундеркинд, – она посмотрела на уже почти развязавшийся шнурок. – Сегодня просто праздник.

 – Дай-ка я тоже взгляну. – Люк схватил Ната за пояс и посадил к себе на колени. – Ладно, давай признавайся. Кто тебе помог?

 – Никто. – Вытаращив глаза, Нат уставился на отца. Люк тем временем затянул шнурок, чтобы он больше не развязывался. – Клянусь богом.

 – Я считаю, что ты уже совсем взрослый. Кофе хочешь?

 Нат поморщился.

 – Не-а. Он противный.

 – А что же тогда ты будешь пить? – Люк покачал сына на колене. – Знаешь, Рокс, мне кажется, что если ребенок умеет завязывать шнурки, то он наверняка сможет и ухаживать за собакой.

 – Каллахан, – прошипела Роксана одновременно с воодушевленным возгласом Ната.

 – А кормить его будешь ты, приятель?

 – Конечно, я. – Глаза Ната светились искренностью и добротой. Он кивнул. – Каждый день. А еще я буду учить его сидеть и давать лапу. А еще, мама, – вдохновение снизошло на малыша, – научу его приносить тебе тапочки.

 – Да уж, конечно, после того, как он их изжует. – Она не была достаточно жесткой, чтобы устоять при виде двух пар игривых голубых глаз и заговорщицких улыбок. – Я не хочу у себя в доме какого-нибудь чистопородного капризулю.

 – А нам нужна большая страшная дворняга. Правда, Нат?

 – Ага. Большая страшная дворняга. – Он обнял Люка за шею и умоляюще посмотрел на мать. Это был его прием. В конце концов, артистизм был у него в крови. – Папа говорит, в приемнике много бедных бездомных щенков. Они там как в тюрьме.

 – Спокойно, Каллахан, спокойно, – с придыханием произнесла Роксана. – Как я понимаю, ты полагаешь, что нам надо пойти и взять одного.

 – Это было бы гуманно, Рокс. Правда, Нат?

 – Правда.

 – Ладно, посмотрим, – начала было она, но Нат уже соскочил с колен отца и крепко обнял ее. – Наехали вы на меня. – Она мечтательно взглянула на Люка поверх Натовой головы. – Придется мне привыкать.

 – Пойду Элис расскажу. – Нат метнулся и тут же встал как вкопанный. – Спасибо, папа. – Он улыбнулся, обернувшись. – Спасибо тебе огромное.

 Люк не мог сдержать улыбку, но решил, что благоразумнее было бы изобразить внезапный интерес к завтраку.

 – Испортишь его.

 Он пожал плечами.

 – Ну и что? Четыре года бывают только раз в жизни. Да и потом просто хорошо быть с ним.

 Она встала, подошла к нему и села к нему на колени.

 – Да, это хорошо. Это прекрасно, – проворковала она и прижалась к нему. – Ну все, надо одеваться. У нас еще много работы.

 – Жаль, что мы не можем провести этот день с Натом. Побыть втроем.

 – Будут другие дни. Будет еще много дней, когда все это закончится. – Она улыбнулась и, сомкнув руки вокруг его шеи, откинулась назад. – Очень бы мне хотелось увидеть, что сейчас делает Танненбаум.

 – Ну, он ветеран, – Люк поцеловал ее в нос. – В течение часа позвоним.

– Но до чего жаль, что я не вижу его в работе. Такое ведь только раз в жизни увидишь.

* * *

 Харви Танненбаум действительно был ветераном. Более двух третей его шестидесятивосьмилетнего земного существования прошли в купле-продаже краденого, причем работал он только со «сливками» общества. Максимилиан Нувель в глазах Харви относился к «сливкам сливок». Предложение Роксаны вытащить его из четырехлетнего пребывания не у дел, чтобы он сыграл маленькую, но решающую роль в хитроумной афере, сначала ошарашило его, но затем заинтересовало.

 В конце концов Харви в изящной форме согласился принять участие и в знак уважения к Максу и его семье решил работать бесплатно.

 Более того, он с нетерпением ждал этой работы.

 Разумеется, для Харви это было неожиданным поворотом судьбы. Впервые за свою долгую жизнь он добровольно переступил порог полицейского участка. И уже, конечно, он впервые давал властям показания о нарушении закона, причем безо всякого принуждения.

 Постольку-поскольку Харви поступал так в первый и, скорее всего, в последний раз, он вложил в эту роль всю свою душу.

 – Я пришел сюда как обеспокоенный гражданин своей страны, – заявил он, уставившись снизу вверх на двух полицейских офицеров в штатском, к которым его привел сержант сверхсрочной службы. У Харви были заплывшие и покрасневшие глаза от круглосуточного киномарафона на кабельном телевидении. На нем был мешковатый костюм и галстук в широкую полоску, и выглядел он как впавший в отчаяние человек, который провел бессонную ночь, не снимая одежды.

 – Ты, вымотался, Харви, – произнес старший следователь Сапперстайн с состраданием в голосе. – Давай мы тебя домой отвезем.

 – Вы слушаете меня или нет? – Харви изобразил возмущение. – Черт возьми, да что это вообще такое! Я сюда пришел, а такие вещи я так просто не делаю, дать вам показания, которых вы за всю жизнь не получите, а вы меня домой отправляете, как какого-то маразматика. Да я всю ночь глаз не сомкнул, все переживал, идти мне к вам или не идти, а вы меня отшить хотите.

 Нетерпеливый по натуре и раздражительный в силу обстоятельств Лоренцо, второй следователь, итальянец с глазами таксы, забарабанил пальцами по захламленному письменному столу.

 – Послушай-ка, Танненбаум, мы вообще-то здесь вроде бы заняты. Знаешь ведь, как оно бывает, когда совершают крупную кражу брильянтов.

 – Ну, конечно, знаю, – вздохнул Харви, вспомнив былые времена. – Мы-то знали, как получать удовольствие от своей работы. А для сегодняшних юнцов это обычное дело. Изюминки нет, творчества. Нету, знаете ли, волшебства.

 – Вот именно, – Сапперстайн изобразил улыбку. – И ты, Харви, был лучше всех.

 – Да, не баловал ты меня раньше такими характеристиками. Ну что ж, хвастаться не буду, но скажу, что льда за свою жизнь разрубил больше, чем целых три эскимоса.

 – Да, иные были времена, – процедил второй следователь. – Нам, конечно, очень хотелось бы тут с тобой посидеть – повспоминать, но у нас работы полно.

 – А я ведь, ребята, помочь вам пришел. – Харви согнул руки и поместил в кресло свой широкий зад. – Я, между прочим, свой гражданский долг исполняю. И прежде, чем я его исполню, я хочу, чтобы была гарантирована моя неприкосновенность.

 – Бог ты мой, – тихо сказал Лоренцо. – Давай сейчас позвоним окружному прокурору и скажем, что Харви требует неприкосновенности, а потом бумаги будем оформлять.

 – Кроме шуток, – пробормотал Харви. – Почему я должен с какими-то мелкими сошками дело иметь. Может, мне надо сразу к комиссару идти?

 – Ага, давай сходи, – предложил Лоренцо.

 – Давай закроем тему, – посоветовал Сапперстайн. – Если у тебя, Харви, есть что сказать, то валяй говори. Вид у тебя усталый, мы тоже устали, да и время поджимает.

 – Да, похоже, вы очень устали и не можете выслушать то, что я знаю насчет кражи в картинной галерее. – Харви начал вставать с кресла. – Ладно, пойду я тогда, не стану вас задерживать.

 Сыщики насторожились. Сапперстайн сохранил на лице свою снисходительную улыбку. Он знал, что, вероятнее всего, Харви просто пускает пыль в глаза. В конце концов, говорят ведь, что он уже два года не у дел, а сейчас у него, наверное, приступ ностальгии по былым временам. И все же…

 – Постой-ка. – Сапперстайн положил руку на плечо Харви, заставляя его сесть. – Ты что-то знаешь об этом, да?

 – Я знаю, кто это сделал, – произнес Харви, самодовольно улыбнувшись. Он сделал паузу на мгновение, подумав, что он обязан Роксане за такое предложение. – Это Сэм Уайатт.

 Лоренцо выругался и сломал пополам карандаш.

 – Ну почему мне так везет на шизиков, а? – завопил он. – Почему всегда именно мне?

 – Шизик? Да как ты смеешь так говорить, ты, сопляк? Ты еще в пеленки ссал, когда я камни таскал у легавых из-под носа. Если будет такое неуважение, то я ухожу.

 – Спокойно, Харви. Значит, ты видел, как кандидат в сенаторы Сэм Уайатт украл Клайдбургскую коллекцию? – вопрос Сапперстайна был произнесен сдержанным тоном.

 – Что за бред! Как я мог видеть, как он их украл! – В порыве праведного гнева Харви взметнул в воздух руки. – Ты что, думаешь, я стою на углу и воров высматриваю? Ты уж мне соучастие не шей. Во время этого дела я спал как младенец у себя дома. А так как я спал не один, – добавил он, сильно ухмыльнувшись, – то у меня есть алиби.

 – Тогда на каком основании ты заявляешь, что господин Уайатт украл Клайдбургскую коллекцию?

 – На том основании, что он мне сам об этом сказал! – Из-за идеальной акустики возбужденный голос Харви перекрывал шум полицейского участка. – Только, ради бога, выслушай меня. Представь себе, что кто-то, – предположительно я, время от времени добывал ему камушки.

 Лоренцо засопел.

 – Ты хочешь сказать, что ты воровал по заказу Сэма Уайатта?

 – Я ничего подобного не говорил. – Харви покраснел от возмущения. – Я сказал «предположительно». Если ты хочешь, чтобы я сам себя оговорил, то у тебя ничего не выйдет. Я пришел сюда добровольно и так же уйду. А в тюрьму я не сяду.

 – Спокойно. Воды дать? Лоренцо, принеси нам воды.

 – А это нужно? Да, впрочем, почему бы и нет, черт побери! – раздраженный Лоренцо зашагал прочь.

 – Вот что, Харви, – продолжал Сапперстайн мягчайшим следовательско-дипломатическим тоном. – Мы здесь сидим для того, чтобы слушать. Но если ты будешь сочинять такие вот небылицы об уважаемом члене правительства, то тебе не поздоровится. Может, тебе не нравится его политика, то это твое дело.

 – Политика, мудитика, – раздраженно выпалил Харви. – Да срать я хотел на его политику. Я же говорю тебе – предположительно, понял?

 – Понял, понял.

 – Предположим, что я знаю Сэма уже давно. С тех пор, как он был еще подростком. Лично он меня никогда не волновал, но бизнес есть бизнес, правильно? Как бы то ни было, он довольно-таки часто пользовался моими услугами. До того, как он пришел в политику, все это было по мелочам, а потом он стал сбивать мишени покрупнее.

 – Выходит, ты знаешь Сэма Уайатта с его детских лет? – Предел терпению мог настать даже у Сапперстайна. Он взял принесенный Лоренцо стакан воды и дал Харви. – Послушай, таким способом ты ничего хорошего не добьешься…

 – Я не люблю, когда на меня давят, – перебил его Харви. – Это как раз то, что этот сукин сын делает. А я уже на отдыхе – предположительно. И если я хочу отвергнуть какое-нибудь дело, которое мне предлагают, то я его отвергаю.

 – Ну ладно, отверг ты его, – Сапперстайн закатил глаза. – Ты непричастен. Так что же тебе известно?

 – Мне много чего известно. Звонит он мне как-то раз. Говорит, что хочет взять галерею. Я ему желаю успеха, мне-то что. А он, оказывается, хочет, чтобы я ему камушки припрятал. Я ему от ворот поворот, а он напирает. Говорит, что мне будет хуже, если откажусь. У меня ведь, знаешь, парень есть от Флоренс, второй жены. Стоматологом работает в Лонг-Айленде. Ну так вот, Уайатт все про него знает и говорит, что будет худо. Он мне угрожает и тут же комплименты отвешивает. Говорит мне, что я лучше всех, что не может доверить такой товар какому-нибудь второразрядному укрывальщику. Напоминает, как мы когда-то вместе работали, говорит, что этот улов обеспечит нас до конца жизни. – Харви допил воду и вздохнул. – Должен сказать, я из-за этого сон потерял. Растревожил меня Уайатт и, должен сказать, заинтересовал. Такое дело не каждый день подворачивается. Комиссионные меня устраивали. Я как раз подумываю о переезде на Ямайку. Там тепло круглый год. Куда ни глянь – везде бабы полуголые.

 – Ближе к делу, Харви, – посоветовал Сапперстайн. – Ты отказался или нет?

 – Я стал думать. Вначале решил, что смогу, а потом как представил себе, сколько шуму будет, если что-то не выйдет. Я ведь уже не молод, и мне осложнения не нужны. Вот я и решил, что самое лучшее пойти и сдать его. За такую добычу дают же что-то вроде вознаграждения или приза за поимку. Лучше доброе дело сделать и пару баксов получить.

 – И он передал тебе все это добро? – Лоренцо расставил руки. – Тогда пошли посмотрим.

 – Дайте мне дух перевести. Я встречался с ним вчера в зоопарке у обезьянника.

 – Ладно, – сказал Сапперстайн, выключая из разговора напарника. – Продолжай.

 – Он мне сказал, что все дело уже провернул, гордился, хвастался. Раньше-то дела на него такое впечатление не производили. Рассказал мне, как все было и как он заложил стекляшки, чтобы выиграть время. А еще сказал, что хочет их укрыть сразу после выборов.

 – Далеко идущее заявление, Харви.

 – Твое дело так считать, но я тебе еще кой-чего не сказал. У парня не все в порядке. Вот здесь, – он постучал по голове.

 Вздохнув, Сапперстайн взялся за блокнот.

 – На такси какой фирмы ты ездил в зоопарк? – Он записал показания Харви. – Когда тебя подхватила машина? Как ты вернулся? – Все это можно было без труда проверить. – Кстати, а он рассказал тебе, как он это проворачивал?

 У Харви аж сердце зашлось, как если бы он держал в руке огромную рыбину или сверкающий бриллиант. И он выдал лаконичное описание кражи со взломом, которое могло полностью подтвердиться во время следствия.

 – Довольно четко было сработано, на уровне высокой технологии. Голограммы, электронные блокировщики.

 А что, если все так и было, подумал Сапперстайн, и его полицейская кровь начала закипать.

 – Он научился кое-чему у тех фокусников, что из Нового Орлеана. Он у них жил какое-то время, он мне сам рассказывал. Они сейчас вроде бы даже знаменитости. Во всяком случае, он когда-то фокусы с картами отрабатывал.

 – Знаешь ли, если даже что-то подтвердится, этого нам недостаточно, чтобы допрашивать Сэма Уайатта.

 – А я ведь еще кое-чего знаю. – С гордым видом хозяина положения он вытащил из кармана своей рубашки сложенную бумажку. Сапперстайн по привычке взял ее за уголки. На ней было описание Клайдбургской коллекции.

 – Он дал это мне, чтобы я знал, что надо укрывать. Но он совершил одну грубую ошибку. Я не люблю, когда мне угрожают. К тому же я, слава богу, уже не у дел. – Он зашевелил бровями. – Предположительно.

 – Не петушись. – Лоренцо сердито покосился на бумажку, которую Сапперстайн бросил в пакет для вещественных доказательств. – Я так понимаю, ты хочешь, чтобы я отправил это в лабораторию.

 – У тебя уже достаточно улик, Лоренцо. Тебе их теперь надо собрать все вместе. Проверить отпечатки. Проверить, есть ли отпечатки Уайатта. Заодно узнай, можно ли найти образец его почерка.

 Лоренцо глубоко вздохнул.

 – Я слышал, на стенде нашли кое-что. Запонка, золото. Инициалы С. У.

 Сапперстайн шмыгнул носом.

 – Слушай, Харви, а почему бы тебе здесь у нас не посидеть? – Сапперстайн подвел его к скамье у входа в участок. – Отсюда будем снимать показания.

 – У меня есть неприкосновенность, – Харви схватил Сапперстайна за рукав пиджака. – Я на вашу баланду время тратить не собираюсь.

 – Я думаю, тебе не стоит на этот счет волноваться. – Похлопав его в последний раз по плечу, следователь удалился. Его снисходительная улыбка исчезла, когда он вернулся к своему напарнику.

 – Мне нужно все, что у нас есть по запонке. Позвони в лабораторию, чтобы они подготовили справку, да поскорей. А теперь бегом, Лоренцо, – сказал он. Глаза его горели. – Старик, похоже, сделал нам карьеру.

 Старик же терпеливо сидел, коротая время. Не прав тот, подумал он, кто говорит, что месть – это сладостное чувство. Но у нее есть привкус. Упоительный стойкий привкус. И он наслаждался этим привкусом ради своего старинного приятеля Макса.

* * *

 – Значит, это последнее действие. – Она смотрела, как за окном ветер кружит листья по тротуарам. – Жаль, что папа в нем не участвует. – Она отогнала эти мысли, заставила себя улыбнуться. – Я думаю, мы успеем вернуться в Новый Орлеан, а то уж больно мне не хочется День Всех Святых пропускать.

 – Будем к сроку, – он поднес к губам ее руку и поцеловал. – Обещаю.

* * *

 Сэм уже упаковал чемоданы для отъезда в Теннесси. На предвыборную кампанию было отведено десять дней, которые он намеревался провести в обществе своего аппарата и жены. Джастин уже вызвала у него головную боль количеством багажа, которое собиралась взять с собой в дорогу. Сейчас она была наверху и про себя возмущалась тем, что он сократил вдвое число ее чемоданов.

 Ничего, смирится и с этим, подумал Сэм. Когда будет получать рождественские открытки на имя сенатора и госпожи Сэмюэл Уайатт, она со многим смирится.

 Он сожалел, что у него сейчас нет времени немедленно привести в исполнение задуманное для Люка наказание. Он думал, что ему будет приятно держать Люка в постоянном напряжении, а оказалось, это его только мучает. Ему захотелось нанести молниеносный окончательный удар.

 Кроме того, пропажа Клайдбургской коллекции подоспела как нельзя удачно. Сэм нисколько не сомневался в том, кто ее организовал. Он получит еще одно преимущество, когда передаст полиции имеющиеся у него документы. Но сие состоится только после того, как Люк принесет ему документы по Ганнеру.

 И уже тогда он использует десять предвыборных дней на то, чтобы обеспечить себе место в истории.

 Он не обратил внимания на звонок в дверь, сочтя, что об этом позаботятся слуги. Все его чемоданы были уже упакованы камердинером. Портфель же он всегда собирал сам. Документы, тексты выступлений, презервативы, которыми он неизменно пользовался во всех связях на стороне, расписание, ручки, блокноты, увесистое пособие по экономике. Он закрывал замки портфеля в тот самый момент, когда в дверях появилась горничная.

 – Господин Уайатт, пришли из полиции. Они хотят с вами поговорить.

 – Из полиции? – Он заметил живой интерес в глазах горничной и решил, что уволит ее при первой же возможности. – Пригласите их. Господа офицеры, я вас приветствую. – Сэм обошел письменный стол и протянул руку Сапперстайну и Лоренцо. Это было типичное рукопожатие политика. Крепкое, сухое и уверенное. – Всегда рад видеть представителей правопорядка. Чего пожелаете? Может быть, кофе?

 – Нет, спасибо. – Сапперстайн ответил за двоих. – Не будем отнимать у вас время, господин Уайатт.

 – Я бы хотел сказать вам: берите все, что хотите, но у меня через два часа самолет. – Он дружелюбно подмигнул следователям. – У вас нет случайно друзей или родственников в Теннесси?

 – Нет, сэр.

 – Ну, мой долг спросить. – Он показал на кресло. – Присаживайтесь, господа…

 – Следователь Сапперстайн и следователь Лоренцо.

 – Следователи. – Капельки пота выступили от неожиданности у него на шее, упакованной в воротник с его инициалами. – Скажите мне наконец, в чем дело.

 – Господин Уайатт, я принес судебный ордер. – Сапперстайн вытащил бумагу и сделал короткую паузу, во время которой надел на нос очки для чтения. – Мы уполномочены обыскать это помещение. Следователь Лоренцо и я возглавляем группу, которая ждет сейчас снаружи дома.

 – Ордер на обыск? – Все обаяние Сэма мгновенно пропало. – Что за чертовщину вы несете?

 – Клайдбургская коллекция, которая была украдена из Хемпстедской галереи двадцать третьего октября. У нас есть доказательства вашего участия в ограблении, и согласно ордеру судьи Гаральда Лорринга мы уполномочены произвести обыск.

 – Да вы спятили! – Внезапно вспотевшими руками Сэм выхватил ордер из рук Сапперстайна. – Это фальшивка. Я не знаю, в какую игру вы играете, но… – Он оборвал, презрительно усмехнувшись. – Это Каллахан вас подослал. Он думал, что может все подстроить и меня подсечь. Не выйдет. Можете передать этой сволочи, что у него ничего не выйдет и я его теперь за это похороню.

 – Господин Уайатт, – продолжал Сапперстайн. – Мы уполномочены произвести обыск и сделаем это независимо от того, согласитесь вы на это или нет. Мы извиняемся за неудобства, которые тем самым вам причиняем.

 – Что за дерьмо! Вы думаете, я не понимаю, что это провокация? Вы подставные лица, – воодушевившись, он ткнул пальцем в них обоих. – Вы оба. Убирайтесь отсюда, не то я сам вызову полицию.

 – Это ваше право, господин Уайатт. – Сапперстайн взял у него официальную бумагу. – Мы подождем.

 Он не поддастся на этот жалкий розыгрыш, сказал себе Сэм, набирая номер приемной судьи Гаральда Лорринга. Когда ему сообщили о том, что ордер на обыск действительно был подписан судьей менее получаса назад, он схватился за узел своего шелкового галстука. Он набрал номер своего адвоката.

 – Уинфилд, это Сэм Уайатт. У меня тут два подонка, которые утверждают, будто они полицейские, и у них какой-то сфабрикованный ордер на обыск. – Сэм развязал галстук и отбросил его. – Да, да, именно так. А теперь давай поднимай свою толстую задницу и вали сюда. – Сэм бросил трубку. – Ничего не трогать! Ни черта, пока не приедет мой адвокат.

 Сапперстайн кивнул.

 – У нас есть время. – Он с трудом сдерживал себя, что-то в Сэме приводило его в бешенство. Он взглянул на часы и улыбнулся. – Но я боюсь, на самолет вы уже не успеете.

 Прежде чем Сэм успел что-нибудь прорычать в ответ, прибежала Джастин.

 – Сэм, что происходит? Возле дома две полицейские машины.

 – Заткнись! – Он набросился на нее как тигр и вытолкал за дверь. – Заткнись и убирайся вон!

 – Господин Уайатт, – горничная была на грани обморока от волнения. – К вам гости, они в прихожей.

 – Гоните их, – процедил Сэм сквозь зубы. – Вы что, не видите, что я занят? – Он подошел к шкафчику со спиртным и налил себе виски в стакан. На мгновение он потерял разум, но это было естественно. Любой среагировал бы точно так же, попав в подобные обстоятельства. Он опорожнил стакан и подождал, пока выпитое подействовало.

 – Господа офицеры, – он повернулся к ним, вернув на место свою плакатную улыбку, – я приношу извинения за то, что сорвался. Я был в шоке. Меня ведь не каждый день обвиняют в краже.

 – Со взломом, – поправил Лоренцо, посылая про себя все ко всем чертям.

 – Да, конечно. – Он хотел бы посмотреть на удостоверения этих офицеров, если, конечно, они не поддельные. – Я предпочел бы подождать приезда моего адвоката, чтобы засвидетельствовать всю процедуру. Уверяю вас, вы можете весь дом хоть вверх дном переворачивать. Мне скрывать нечего.

 Все повернули головы, услышав голоса в коридоре. Когда в дверь, оттеснив горничную, протолкнулись Люк с Роксаной, только что восстановленное самообладание Сэма очутилось на грани полного крушения.

 – Что вы делаете в моем доме?

 – Ты меня звал, ты требовал, чтобы я пришел. – Люк оберегающе обнял Роксану. – Я не знаю, чего ты хочешь, Уайатт, но мне не нравится тон, которым ты приглашаешь. Я… – Он прервал свою речь, только что заметив следователей. – Кто эти люди?

 – Полиция. Рады вас видеть, – Лоренцо довольно усмехнулся.

 – В чем дело? – Роксана вскинула голову, прелестная смелая женщина, явно взволнованная до предела.

 – Извините, – заявил Сапперстайн. – Я вынужден попросить вас обоих уйти. Это официальное мероприятие.

 – Я хочу знать, в чем дело. Опять ты сотворил что-то ужасное, да? – Она резко повернулась к Сэму. – Ты Люка не тронешь. – Она схватила его за лацканы пиджака и затрясла его. – Один раз ты меня использовал, но больше это тебе никогда не удастся.

 – Дорогая моя, пожалуйста, – Люк подошел к ней, – не надо себя расстраивать. Он того не стоит и никогда не стоил.

 – Я привела тебя в дом! – Она оттолкнула Сэма. Только присутствие свидетелей удержало его от того, чтобы ударить ее наотмашь. – Я доверяла тебе, и моя семья тебе доверяла. Неужели тебе недостаточно того, что ты предал нас тогда? Неужели ты не можешь избавиться от этой смертельной ненависти к нам? Не тронь меня! – Он схватил ее за запястья и начал выворачивать руки. Роксана застонала от боли, следователи не замедлили вмешаться.

 – Полегче, Уайатт.

 – О, дорогая.

 Это был сигнал для нее. Как бы ослепнув от навернувшихся на глаза слез, Роксана наткнулась на Люка и сбросила портфель со стола. Замки раскрылись. Оттуда высыпались сверкающие бриллианты, а вслед за ними – огненно-красные рубины.

 – Ой. – Роксана закрыла рот рукой. – Боже мой, это же королевское ожерелье из Клайдбургской коллекции. Ты, – она подняла руку и обвиняюще показала на него пальцем, – ты украл их. Так же, как ты украл камни у Мадам много лет назад.

 – Ты рехнулась. Это он их подбросил. – Сэм стал лихорадочно смотреть по сторонам, он не верил, что вся та конструкция, которую он так старательно создавал, могла рассыпаться за одно мгновение. – Эта сволочь их подсунула. Он меня посадил в ловушку! – Он приготовился к броску, а Люк – к отражению. Лоренцо собрался вмешаться, а Роксана развернулась. Ей ужасно не хотелось, чтобы кто-то подумал, что она пытается увернуться от беды. Но ведь цель оправдывает все. Она подставила Сэму подножку, и он свалился прямо на раскрытый портфель.

 – Недалеко же ты ушел. – Сэм сидел на полу, тяжело дыша. – Не пройдет у тебя этот фокус, Каллахан. Ты пока у меня на крючке. В сейфе. – Утирая рукой рот, он встал. Глаза его широко раскрылись, лицо стало серым, губы скривились в зловещей ухмылке. – В моем сейфе лежат доказательства преступной деятельности этого человека. Он вор и убийца. Эта женщина тоже воровка. Все они преступники. Я могу это доказать, я могу это доказать! – Ковыляя к сейфу, он бормотал что-то себе под нос.

 – Господин Уайатт. – Сапперстайн сдерживающе положил руку на плечо Сэма. – Советую вам дождаться адвоката.

 – Я уже устал его ждать. Я жду уже сто лет. Вы, кажется, хотели обыскивать, да? Так обыщите это. – Он повернул диск на сейфе взад-вперед, набрав необходимую комбинацию. Сейф открылся, и он просунул туда руку, после чего, вытаращив глаза, уставился на папку, которая выпала из сейфа и из которой высыпались на пол яркие цветные фотографии.

 – Интересные снимки, господин Уайатт. – Лоренцо подхватил несколько фотографий и, поджав губы, стал их рассматривать. – Вы очень фотогеничны и динамичны. – Он ухмыльнулся и передал фотографии напарнику.

 – Это не я. – Не отрывая глаз от фото, Сэм вытер рот тыльной стороной ладони. – Это Ганнер. Здесь должен быть Ганнер. Это монтаж. Это сразу видно. Я никогда не видел этих людей. Я не знаю их.

 – Но они, кажется, вас знают, – пробормотал Сапперстайн. Он служил когда-то в полиции нравов, но ни разу не видел столь творческого подхода. – Знаете ли, такое требует опровержения. Дома такое не держат.

 – Ага. – Войдя во вкус, Лоренцо показал пальцем на фотографию, где была запечатлена наиболее непристойная и невероятная поза. – Интересно, как это он так вывернулся? Жена моя была бы в восторге.

 – Неважно. – Сапперстайн прокашлялся. Он с опозданием вспомнил, что среди них есть женщина. – Господин Уайатт, сядьте, пожалуйста, пока мы…

 – Это монтаж! – кричал Сэм. – Это он сделал. Он лгал и обманывал. – Тяжело дыша, он показал пальцем на Люка. – Но он за это заплатит. Все они заплатят. У меня есть доказательства. – Крякнув, он полез в сейф. Его нервы окончательно сорвались, когда он вытащил оттуда бриллиантовую диадему. – Это фокус, – проговорил он, захлебываясь. – Фокус. – Он отпрянул, уставившись на усеянную бриллиантами корону, и тут смешок прорвался сквозь его зловещую ухмылку. – Это исчезнет.

 Сапперстайн кивнул Лоренцо, который взял диадему из рук Сэма.

 – Вам не нужно ничего объяснять, – начал он, вытащив запонку. Тем временем Сапперстайн извлек из сейфа драгоценности.

 – Я буду президентом! – с пеной у рта кричал Сэм. – Через восемь лет, мне нужно только восемь лет.

 – Ой, я думаю, ты получишь больше, – прошептал Люк. Он щелкнул пальцами и подал Роксане внезапно появившуюся между пальцами розу. – Вот и все, Рокс.

 – Угу, – она уткнулась лицом в его грудь, чтобы скрыть широкую улыбку. – А что мы покажем на бис?

34

 Осень в Новом Орлеане была теплой, яркой и необыкновенно сухой. Дни становились короче, но вечер за вечером закаты являли собой чудесную симфонию из разных цветов и оттенков, которая захватывала дух и зачаровывала глаз.

 Макс умер во время одного из таких ярких световых представлений. Он лежал на своей кровати, а рубиново-красный закат стал его последним занавесом. Семья его была рядом, и, как сказал Леклерк, сидя за одной из выпитых в ту ночь бесчисленных чашек кофе, это была самая прекрасная смерть из всех возможных.

 Роксане оставалось довольствоваться этим, а также тем обстоятельством, что Люк вложил философский камень в одряхлевшую руку Макса, который и перешел в мир иной вместе с этим камнем.

 Он не был похож на сверкающую драгоценность и представлял собой обычный серый кусок горной породы, разглаженный временем и прикосновениями любопытных пальцев. Размер камня был таким, что он свободно умещался в его ладони и сейчас лежал в ней так же, как лежал в других ладонях во время других эпох.

 Если и была в нем сила, то Роксана ее не ощущала, но надеялась, что ее ощутил Макс.

 Камень похоронили вместе с Максом светлым ноябрьским утром. Над головами собравшихся сияло голубое небо. Легкий ветерок шевелил траву, выросшую среди могил жителей города, который он так любил. В воздухе стояло благоухание, и звуки Шопена лились из дюжины скрипок. Макс не потерпел бы черного крепа и органной музыки.

 На кладбище пришли сотни людей, чьи пути как-то когда-то пересекались с Максом. Пришли сюда молодые фокусники, были здесь и старики, чьи руки и глаза уже отказывали им так же, как Максу отказал разум. Кто-то выпустил в небо с десяток белых голубей, которые затрепетали крыльями и защебетали над головами, создавая впечатление, будто ангелы забирают душу Макса с собой.

 Роксане этот жест показался невероятно трогательным. Прощальное представление Макса, как он и мог ожидать, прошло потрясающе.

 В течение последующих нескольких дней Роксана пребывала в прострации и была не способна преодолеть охватившую ее скорбь. Отец был единственным в ее жизни человеком, который оказывал на нее такое сильное влияние. Пока он болел, у нее не оставалось выбора, кроме как возглавить семью. Но пока его тело было вместе с ними, была у нее и иллюзия – снова иллюзия, – что она не расстается с ним. Она жалела, что не может поделиться с ним радостью их последней победы.

 В газетах все еще писали о скандале вокруг Сэмюэла Уайатта, бывшего кандидата в сенаторы, а ныне обвиняемого в крупной краже, а также в более мелких правонарушениях.

 В мэрилендском доме Уайатта были найдены и другие вещественные доказательства его вины. Маленькое устройство, что-то вроде пульта дистанционного управления или калькулятора, полный инструментарий взломщика из отполированной до блеска нержавеющей стали, стеклорез, электропила, приводящая в действие крючок, золотая запонка с выгравированными инициалами С. У. и, самое убийственное, дневник с подробным описанием всех краж, совершенных за последние пятнадцать лет.

 Джейк потратил месяц на написание этого дневника почерком Сэма. Но работа была выполнена на славу.

 Были также обнаружены счета в швейцарских банках на сумму более четверти миллиона. Люк считал, что это капиталовложение окупилось с лихвой.

 Роксана уже собиралась посочувствовать Джастин, но с удивлением прочитала о том, что преданная жена Сэма, с которой были сняты все подозрения, уже подала на развод и живет в сельском домике где-то в Швейцарских Альпах.

 Что же касается Сэма, то он больше не заявлял, что хочет стать президентом. Он просто считал себя таковым. Став объектом исследований психиатров, Сэм руководил своим воображаемым правительством в обитой войлоком палате психиатрической больницы.

 В определенном смысле, как считала Роксана, справедливость была восстановлена. Но все это было уже в прошлом. Поворот, к которому она шла целых пять лет, остался позади. Перед ней открывалось множество новых дорог, и она пока не знала, какую из них выбрать.

 – Холодает. – Лили прошла по погрузившемуся в сумерки двору к чугунной скамейке, где, любуясь фонтаном, сидела Роксана. – Надень куртку.

 – Да нет, мне не холодно. – Она положила руку на плечо Лили, когда та села рядом. – Люблю это место. Всегда чувствую себя лучше после того, как посижу здесь.

 – У некоторых мест есть своя магия. – Лили посмотрела на окно той комнаты, где они с Максом прожили много-много лет. – Вон то место всегда было для меня магическим.

 Они молча посидели несколько минут, слушая шум фонтана. Тени становились длиннее, наступала тьма.

 – Не тоскуй по нему так сильно, милая. – Лили знала, что эти слова прозвучали нелепо, и пожалела, что не обладает Максовым красноречием. – Он не хотел бы, чтобы ты слишком долго переживала.

 – Знаю. Вначале я боялась, что если я перестану переживать, то перестану его любить. Но я знаю, что это не так. Я сидела тут, вспоминала тот день, когда мы все уехали в Вашингтон. – Она положила голову на плечо Лили. – Он сидел в кресле, смотрел через стеклянную дверь. Просто смотрел. Он хотел уйти, Лили. Я это знала. Чувствовала. Ему нужно было уйти.

 Она засмеялась. Это был низкий искренний смех, который Лили не слышала уже очень много дней.

 – Но Макс ведь был упрямый, – продолжала Роксана. – Он все сделал, чтобы умереть в День Всех Святых. Как Гудини. – Она прижала к себе Лили. – Клянусь тебе, он это запланировал. И вообще, я думаю, что если на небесах есть какой-то особый рай для иллюзионистов, то он сейчас там, показывает фокусы вместе с Робер-Гуденом, пытается превзойти Херрманнов, произносит заклинания вместе с Гарри Келларом. Ему бы понравилась такая компания, правда, Лили?

 – Да. – Со слезами на глазах, но улыбаясь, Лили погрузилась в объятия Роксаны. – И он бы сделал все, чтобы стать гвоздем программы.

 – Выступает, начиная с сегодняшнего дня и навечно, Максимиллиан Нувель, волшебник высшего класса. – Вновь засмеявшись, она расцеловала Лили. – Я больше не переживаю. Мне всегда будет не хватать его, но переживать я не буду.

 – Тогда я скажу кое-что другое. – Она взяла в руки лицо Роксаны. – Иди своим путем. У тебя это всегда хорошо получалось, Рокси. Ты всегда была смелой, сильной и умной. Не останавливайся.

 – Я не понимаю, что ты имеешь в виду.

 Лили услышала, как открылась дверь, и, обернувшись, увидела, что у входа в залитую светом кухню стоит Люк.

 – Иди своим путем, – повторила Лили и встала. – Пойду помогу Элис подобрать образцы для обоев. Я уверена, что, если ей не подсказать, она выберет какие-нибудь пастельки или цветочки.

 – Ты как раз тот человек, который должен это сделать.

 – Заходи в дом, если тебе станет холодно, – сказала Лили.

 – Хорошо.

 Лили прошла мимо Люка через двор.

 – Если ты не сможешь ее согреть, – прошептала она, – то ты мне больше не друг.

 Люк уселся на скамейку, придвинул к себе Роксану и стал целовать ее до тех пор, пока она не растаяла.

 Коснувшись головой его предплечья, она открыла глаза.

 – Зачем это?

 – Просто выполняю приказ. А это уже от себя. – Он вновь поцеловал ее, затем, облегченно вздохнув, откинулся, вытянул свои длинные ноги и скрестил их у щиколоток. – Хороший вечер, а?

 – Угу. Луна всходит. Ну, сколько раз Нат заставлял тебя читать «Зеленую яичницу с ветчиной»?

 – Я уже ее наизусть знаю. А вообще, кому охота есть зеленую яичницу? Она же отвратная.

 – К тебе подходит одно не очень тонкое сравнение, Каллахан. Оно связано с тем, что ты судишь о вещах по их внешнему виду и не хочешь идти по новым путям.

 – Правда? Смешно, а я как раз думал о том, как бы пойти по новому пути, – однако он хотел убедиться в том, что для этого настал подходящий момент. Первые серебристые лучи лунного света заструились с неба. Он повернул голову, чтобы разглядеть ее. – Как себя чувствуешь, Рокс?

 – Хорошо. – Она почувствовала на себе его взгляд. Это был его давний, такой привычный пристальный взгляд. – Хорошо, Люк, – повторила она и улыбнулась ему. – Я знаю, я не смогла бы заставить его жить вечно, сколько бы магии ни пустила в ход. Мне легче от сознания того, что ты любил его так же, как я. А может, эти пять лет, что тебя не было, каким-то странным образом дали мне время сконцентрироваться на нем тогда, когда я была нужна ему больше всего. Он держался, пока ты не вернулся и пока я не смогла продолжать жить без него.

 – Это что, судьба?

 – Скорее жизнь. Теперь все будет по-другому. – Она прижалась к нему, но не потому, что ей стало холодно, а потому, что так было лучше.

 – Мышка с Элис скоро уедут отсюда. Разве не случайно, что теперь, когда они заводят семью, у тебя как раз оказался дом, идеально подходящий для того, чтобы продать его им.

 – С прекрасной холостяцкой квартирой на третьем этаже. Теперь Джейк сведет их с ума.

 – Но ты ведь его любишь.

 – Люблю – это слишком сильно сказано, Рокс. – Он, впрочем, улыбнулся. – Мои чувства к Джейку – это скорее мягкая терпимость, отмеченная периодами чрезвычайного раздражения.

 – Лили позаботится о том, чтобы найти ему невесту.

 – Она так умело скрывает в себе эти садистские наклонности. По крайней мере, он приносит пользу за кулисами.

 Люк взял ее за руку и стал играть ее пальцами.

 – Знаешь, Рокс. Я все думаю о представлении.

 Она сонно вздохнула.

 – Считаешь, пора везти его на гастроли?

 – Да, оно готово. Но я думал о чем-то более приближенном к дому.

 – Например?

 – Например, о здании, которое продается в южной части квартала. Размер подходящий. Там много работы, но и возможности большие.

 – Возможности? Какие?

 – Магического типа. Волшебный центр Нувелей в Новом Орлеане. Театр для показа премьер, для увеселения публики. Может быть, магазинчик для продажи всяких магических штучек. Первоклассное будет предприятие.

 – Бизнес. – Заинтригованная, но осторожная, она откинулась так, чтобы видеть его лицо. В нем она заметила еле скрываемое возбуждение. – Ты хочешь начать бизнес?

 – Не просто бизнес, а перспектива. Мы с тобой будем партнерами. Мы будем там выступать, привлекать крупные имена, давать дорогу молодым. Это будет карнавал, Рокс, но ничто не будет оставаться на одном месте. Это будет нечто магическое.

 – Ты об этом много думаешь. С каких пор?

 – С тех, как Ната увидел. Я хочу дать ему то, что дал мне Макс. Заложить основы.

 Чтобы эта идея была воспринята, он поднес ее пальцы к своим губам.

 – Мы будем и ездить. Это основа нашей жизни. Но мы не будем проводить в разъездах девять месяцев из двенадцати. Ему скоро в школу идти.

 – Знаю. Я об этом думала. Я планировала сократить гастроли после того, как он пойдет в школу. А работу будем строить в соответствии с его расписанием.

 – Если мы будем так делать, тебе не нужно будет ничего сокращать и ты добьешься того же эффекта. – Он заметил, как в ее глазах вспыхнул интерес, и поцеловал ее. – Есть лишь одно препятствие.

 – Всегда есть какая-то ловушка. Что это?

 – Тебе придется выйти за меня замуж.

 Она не могла сказать, что удивилась. Это скорее напоминало электрошок.

 – Прости, что?

 – Тебе придется выйти за меня замуж. И все тут.

 – И все? – Ей захотелось рассмеяться, но не хватило сил. Ей удалось встать на ноги. – Ты говоришь, что я должна выйти за тебя замуж, как будто я уже стою в церкви и говорю «да» и «пока смерть не разлучит нас».

 – Я давно попросил бы тебя, но все представлял, как ты тратишь много времени на взвешивание всех «за» и «против». Но вот наконец говорю тебе.

 Она взметнула вверх подбородок.

 – И я говорю тебе…

 – Стоп! – Он поднял руку и встал лицом к лицу с ней. – Я хотел просить твоей руки в тот вечер, когда мы должны были вернуться от Сэма с карманами, полными сапфиров.

 Это не только охладило ее пыл, но привело в смятение.

 – Ты хотел?

 – Я это даже спланировал. Я собирался придать этому некоторую романтичность. У меня даже кольцо было в кармане. Но мне пришлось заложить его в Бразилии.

 – В Бразилии. Понятно.

 – А что бы ты сделала, если бы я тогда тебе сделал предложение?

 – Не знаю. – Это была правда чистой воды. – Мы никогда бы об этом не заговорили. Я думаю, все осталось бы на своих местах.

 – Но ведь не осталось же.

 – Да, не осталось. – Она удивленно вздохнула. – Я бы подумала. Крепко подумала.

 – А если я сейчас сделаю предложение, ты поступишь так же? Я этого не принимаю. Мы женимся, или сделка прекращается.

 – Ты не можешь втравить меня в брак.

 – Если втравливание не получится, то я тебя соблазню. – Он провел рукой по ее предплечью. Так он делал раньше, и это возбуждало ее. – Начну с того, что скажу, что люблю тебя. Что ты единственная женщина, которую я когда-либо любил и буду любить. – Мягким, как шелк, прикосновением он придвинул ее к себе, и их губы слились в поцелуе. – Я хочу давать тебе обещания и хочу, чтобы ты давала их мне. Я хочу, чтобы у нас были еще дети. Я хочу присутствовать при том, как они будут расти внутри тебя.

 – Ох, Люк. – Если бы она не была уверена в обратном, она поклялась бы, что чувствует запах цветущих апельсинов. Женитьба, подумала она. Все это так просто, так обыденно и тем не менее так будоражит душу.

 – Обещай, что никогда-никогда не будешь называть меня маленькой женщиной.

 – Клянусь кровью.

 – Вот и хорошо. – Она прижала руку ко рту, как будто испугалась слетевшего с уст слова. А потом рассмеялась и повторила: – Вот и хорошо. Твоя взяла.

 – Обратного хода нет, – предупредил он, подняв ее и закружив в воздухе.

 – Я всегда держу слово.

 – Тогда в следующий раз, когда мы будем на сцене, нас объявят: «Каллахан и его очаровательная жена Роксана Нувель».

 – Ни за что на свете. – Она толкнула его в плечо, когда он отпустил ее.

 – Ладно. Тогда просто Каллахан и Нувель. – Он изогнул бровь. – В алфавитном порядке, Рокс.

 – Нувель и Каллахан. Я была первым человеком, который научил тебя карточным трюкам, помнишь?

 – Ты никогда не дашь мне об этом забыть. Заметано. – Он официально пожал ей руку. – У Ната теперь будут оба родителя, состоящие в законном браке, и пес. А что еще нужно парню?

 – Это все так просто, что даже страшно. – Она провела пятерней по волосам. – Что же касается пса…

 – Джейк с ним гуляет. Не волнуйся. Майк пока еще не сгрыз ничего стоящего. И не бойся быть с ним покруче, Рокси. Я видел, как ты ему сегодня утром печенье в шоколаде давала.

 – Это был план. Я подумала, что если я буду его раскармливать и он растолстеет, то он не сможет подниматься наверх по лестнице и писать на ковер в спальне.

 – Ты скребла ему за ушком, чмокала и разрешала ему облизывать свое лицо.

 – Это был момент безумия. Но теперь я чувствую себя намного разумнее.

 – Это хорошо, потому что есть еще один момент.

 – Только один?

 – Да. Мы прекращаем воровать.

 – Мы? – У нее не оставалось иного выбора, кроме как сесть. – Прекращаем?

 – Безо всяких. – Он сел рядом с ней. – Я об этом тоже много думал. Мы теперь родители, и я хотел бы завести еще одного малыша как можно скорее. Я не думаю, что у тебя получится взбираться на второй этаж с ребенком на борту.

 – Но – это основа нашей жизни.

 – Была основа, – поправил он. – И мы были лучшими из всех. Мы достигли вершин, теперь можем уйти. С уходом Макса кончилась эпоха. Нам нужно начинать свою. Да и потом, как мы будем жить, если Нат, не дай бог, станет полицейским? – Он опять целовал ее пальцы и смеялся. – Он ведь сможет нас арестовать. Зачем навлекать на парня такой грех, как сдача собственных родителей?

 – Ты смешон. Дети проходят через разные этапы в своем развитии.

 – А кем ты хотела стать, когда тебе было четыре года?

 – Магом, – выдохнула она. – Но прекратить, Каллахан? А может, мы просто… приостановим?

 – Так будет чище, Рокс. – Он похлопал ее по руке. – Ты ведь знаешь это.

 – Мы будем красть только у тех, кто действительно богат и у кого рыжий цвет волос.

 – Придется тебе смириться с этим, крошка.

 Испустив вздох, она выпрямилась.

 – Замужняя женщина начинает свое дело и решает все одним махом. Не знаю, Каллахан. Я могу сорваться.

 – Будем все делать постепенно, день за днем.

 Она знала, что он одолел ее. Картина того, как Нат, едва достигший метрового роста, бросает ее за решетку, убедила ее.

 – А теперь ты мне скажешь, что надо устраивать дни рождения детям.

 Он не ответил, она же снова распрямилась.

 – О боже, Люк!

 – Это все не так плохо. Просто… как-то раз, когда я отводил Ната в детский сад, я разговорился с его воспитательницей и, кажется, обещал показать небольшое представленьице на Рождество.

 Последовала минутная пауза, после чего она засмеялась. Она смеялась до боли в пояснице. Он был идеален, она поняла это. Идеален во всех отношениях. И полностью принадлежал ей.

 – Я люблю тебя. – Она удивила Люка тем, что обняла его за шею и наградила страстным и долгим поцелуем. – Я люблю тебя таким, каким ты стал.

 – Взаимно. Хочешь пообниматься при луне?

 – Именно. – Она прижала свой палец к его губам, а затем приблизила к ним свои губы. – Об одном предупреждаю, Каллахан. Если ты пойдешь покупать фургон, то я превращу тебя в лягушку.

 Он поцеловал ее палец, затем ее губы, решив, что дождется более удачного момента, чтобы сообщить ей о «Бьюике», задаток за который отдал сегодня утром.

 Как сказал бы Макс, главное – рассчитать время.

 Примечания

 1

 Все цитаты Шекспира даны в переводе Мих. Донского.

 2

 Я люблю тебя, моя красавица ( фр. ).

 3

 Малышка ( фр. ).

 4

 Спокойной ночи, малышка ( фр. ).

 5

 Джим Кроче – американский певец-бард, кон. 60-х – нач. 70-х годов.

 6

 Дэвид Кэссиди – поп-певец, кумир молодежи в нач. 70-х годов.

 7

 Да ( фр. ).

 8

 Гри-гри ( из фр. ) – амулет у африканцев.

 9

 Gumbo ( амер. ) – суп из стручков бамии.

 10

 Pot-pourri ( из фр. ) – ароматическая смесь из сухих лепестков.

 11

 Французский квартал (French Quarter) – центральная часть Нового Орлеана.

 12

 Мой друг ( фр. ).

 13

 Вуду – языческие верования у народов Африки.

 14

 Глупец, дурак ( фр. ).

 15

 Кейджин (Cajun French) – американцы французского происхождения, проживают в основном в Луизиане, сохранили французский язык.

 16

 До свидания, моя красавица ( фр. ).

 17

 Добрый вечер (фр.) .

 18

 Извините (фр.) .

 19

 Вот оно ( фр. ).

 20

 Не трави мне душу ( фр. ).

 21

 Желаю удачи ( фр. ).

 22

 Пошли ( фр. ).

 23

 Крошка ( фр. ).

 24

 Популярная песня 60-х годов.

 25

 Концертино – шестигранная гармоника.

 26

 Маркасит – железный колчедан.

 27

 Марди Гра (Mardi Gras) – карнавал, традиционно проходящий в Новом Орлеане во время католической Масленицы.

 28

 Понимаешь (фр.).

 29

 Ничего (фр.) .

 30

 Достаточно, хватит (фр.) .

 31

 Зачем? (фр.) .

 32

 Тушеное мясо ( фр. ).

 33

 Алмаз «Хоуп » – квадратный сине-голубой камень в 44,5 карата, назван по имени купившего его банкира Хоупа, с 1958 г. хранится в Смитсоновском институте, Вашингтон, США. ( Прим. пер. )

 34

 А затем ( фр. ).

 35

 Популярный фантастический телесериал о межпланетных путешествиях.

 36

 Нас обманули ( фр. ).

• Страницы:
• 1