Северное сияние

 Запись в дневнике 12 февраля 1988 года

 Около полудня высадились на леднике Солнечном. Перелет вытряс из меня похмелье и оборвал те удушающие путы, какими цепляется за нас и не дает расправить крылья реальность, оставшаяся за стеклом иллюминатора. Небо ясное, как синий хрусталь. Такое небо и еще слепящий ореол вокруг холодного белого солнца^[1] печатают на видовых открытках, дабы заманить туристов. Воспринимаю это как знак предопределенности нашего восхождения. Ветер порядка десяти узлов. Температура около нуля. Ледник раскинулся широко, как задница труженицы сексуального фронта Кейт, и от него исходит такой же холод, как от ее сердца.

 При всем при том вчера Потаскуха Кейт на дорожку обслужила нас по высшему разряду. Можно сказать, даже скидку сделала. Групповой тариф.

 Одному богу известно, что мы тут делаем, — разве что… Надо же где-то находиться и что-то делать. Зимнее восхождение на пик Безымянный ничем не хуже любого другого занятия и даже лучше многих.

 Недельное приключение — как раз то, что время от времени требуется мужику, только без дешевой выпивки и распутных баб. От них стоит иногда воздерживаться — чтобы затем ценить с новой силой.

 Случайная встреча с двумя земляками из Лунаси не только перевернула ход событий за игорным столом, но и подействовала на мое настроение в целом. Ничто меня так не достает, как поденная работа, но… Миром, как всегда, правит женщина.

 Неожиданный выигрыш должен удовлетворить на время аппетиты моих девчонок, а пока я решил подарить себе несколько дней в мужской компании.

 Противоборство со стихией, ежесекундный риск для жизни в обществе таких же чумовых, как я сам, — вот что мне нужно, чтобы почувствовать, что я еще жив. А то, что ты делаешь это не за деньги, не из чувства долга, не потому, что тебе проела плешь баба, а потому, что самому так захотелось, — это придает нашему мероприятию еще большую остроту.

 Внизу становится чересчур многолюдно. Дороги пролегли там, где их отродясь не бывало, поселки выросли в местах, где прежде не ступала нога человека. Когда я только приехал, такого не было, да и вонючие федералы не совали всюду свой нос.

 Разрешение на восхождение? Чтобы прогуляться в горах? Да пошли они со своими правилами и писаниной! Эти горы стояли здесь задолго до того, как какой-то чиновник в правительстве решил, что на них тоже можно делать бабки. И будут стоять еще долго после того, как он отправится жариться в ад.

 И вот я здесь, в ничейном, свободном краю. Священная земля не может быть ничьей собственностью.

 Если бы можно было жить высоко в горах, я бы раскинул палатку и остался тут навсегда. Но эта священная земля убьет быстрей и верней, чем мегера-жена, от нее пощады не жди.

 Так что я уж лучше поболтаюсь тут недельку с друзьями-единомышленниками, заберусь на этот пик, парящий над городом, над рекой и озерами и неподвластный ограничениям, налагаемым федералами на землю, которая лишь посмеивается над их жалкими потугами ее приручить и усмирить.

 Какие ограничения и правила ни устанавливай, Аляска принадлежит себе одной. Это последняя неприрученная женщина, да благословит ее господь. Я — благословляю.

 Мы разбили базовый лагерь, и солнце уже скрылось за самыми высокими пиками, погрузив все вокруг в морозный мрак. Мы сбились в кучку в нашей палатке, как следует подкрепились, пустили по кругу косячок и теперь обсуждаем завтрашний день.

 Завтра мы идем на вершину.

 Прибытие в Лунаси. 28 декабря 2004 года

 Втиснутый в дребезжащую консервную банку под названием «самолет», прыжками и скачками пробивающую себе дорогу навстречу ледяному ветру и скудному свету зимнего дня, лавирующую между покрытыми снегом горными склонами в направлении городишка под названием Лунаси, Игнейшус Бэрк пережил озарение.

 Оказывается, он не настолько готов умереть, как думал.

 Не самое лучшее озарение в момент, когда судьба висит на волоске, оказавшись в руках закутанного в ярко-желтую парку незнакомого человека с лицом, едва видным из-под потертой кожаной шляпы с полями, надвинутой поверх темно-красной вязаной шапочки.

 В Анкоридже этот незнакомец произвел на него впечатление человека знающего и сердечно тряс Бэрку руку, после чего махнул в сторону консервной банки с пропеллерами.

 Он велел Нейту называть его «просто Джерком». В этот момент закрались первые сомнения.

 Каким надо быть идиотом, чтобы сесть в кабину к пилоту по имени Джерк^[2]?

 Но в это время года до Лунаси иначе как на самолете не добраться. Единственный надежный способ. По крайней мере так сказала мэр Хопп, когда Нейт советовался с ней насчет предстоящей поездки.

 Самолет здорово качнуло вправо, желудок Нейта повторил маневр, а сам он подумал: «Интересно, что у нее называется „надежным“?»

 Он-то думал, что его больше не волнует собственная судьба. Какая, к черту, разница — жив ты или умер? В глобальном плане ровным счетом никакой. Сев в лайнер Балтимор — Вашингтон, он уже убедил себя, что в любом случае приближается к концу своего жизненного пути.

 Психоаналитик, пользующий их управление, когда Нейт пришел к нему с депрессией, предостерегал от кардинальных решений, но была причина, по которой Нейт все же попросился на место начальника полиции Лунаси — название показалось уж больно подходящим. Ведь в Лунаси живут лунатики, так?

 Последовавшее назначение он воспринял равнодушно.

 Сейчас его одолевали приступы тошноты и пугало сознание неготовности к смерти, однако он был уверен, что дело тут не в смерти как таковой, а в способе ее принять. Ему просто не хотелось врезаться в гору в полной темноте.

 Надо было остаться в Балтиморе, быть повежливей с психотерапевтом и с начальством — и, вполне вероятно, он бы и вернулся на службу.

 Но нет, он швырнул жетон — не просто сжег мосты, а испепелил их. А сейчас, того и гляди, разобьется в лепешку в горах Аляски.

 — Сейчас малость поболтает, тут иначе нельзя, — извинился Джерк с протяжным техасским выговором.

 Нейт сглотнул подступившую к горлу желчь.

 — А до этого как по маслу…

 Джерк хмыкнул и подмигнул:

 — Это еще что… Вот когда лобовой ветер…

 — Нет уж, благодарю. Далеко еще?

 — Не очень.

 Самолет нырнул и задребезжал. Нейт, не имея возможности что-либо изменить, закрыл глаза. Он молился о том, чтобы не изгадить окончательно свою смерть, заблевав ботинки.

 «Никогда в жизни больше не сяду в самолет. Если останусь жив, обратно с Аляски на машине поеду. Или пешком пойду. Или поползу. Но в воздух больше ни за что не поднимусь!»

 Самолет резко скакнул, Нейт открыл глаза. И увидел в окно величественный диск солнца, невиданной красоты зарево, несколько рассеявшее мрак и окрасившее небо в перламутр, отчего все внизу покрылось бело-голубыми переливами и стали видны склоны гор, бесчисленные мерцающие озера и уходящие за горизонт, укутанные снегом леса.

 С востока небо практически заслонял горный массив, который местные называли Денали или просто Гора. Даже из своего беглого книжного знакомства с Аляской Нейт знал, что название «Маккинли» в ходу лишь у чужаков.

 Единственная связная мысль, возникшая у Нейта при виде Горы, состояла в том, что ни один реально существующий предмет не может быть таким огромным. Солнце веером озарило вершину, по склонам побежали синие с белым тени, и Гора засияла всем своим ледяным ликом.

 В душе у Нейта что-то всколыхнулось, и на мгновение он позабыл о приступах тошноты, неумолчном реве мотора и даже о стоявшей в кабине стуже.

 — Здоровая сволочь, скажи?

 — Да уж! — выдохнул Нейт. — Здоровая сволочь.

 Они взяли на запад, но Гора по-прежнему оставалась в поле зрения. Теперь Нейт разглядел: то, что он принял за обледенелую дорогу, на самом деле — замерзшая река. А по берегам ее — следы человека: дома, жилые и нежилые, легковые машины, грузовики.

 Это было похоже на новогодний сувенир в виде прозрачного купола с искусственным пейзажем и падающими «снежинками», только этот купол надо было еще встряхнуть, чтобы оживить и привести в движение его застывшее в ожидании содержимое.

 Под полом кабины что-то громыхнуло.

 — Это еще что такое?

 — Шасси. Мы уже в Лунаси.

 Самолет резко пошел на посадку, Нейту пришлось ухватиться за сиденье.

 — Что? Садимся? Но куда? Где?

 — На реку. В это время года она как камень. Промерзла насквозь. Не бойся, парень.

 — Но…

 — Побежим на лыжах.

 — На лыжах? — Нейт разом вспомнил всю свою ненависть к зимним видам спорта. — Уж лучше тогда на коньках.

 Джерк расхохотался, а самолет уже бежал по льду.

 — Вот была бы хрень — самолет на коньках. Такого я еще не видел.

 Самолет подбрасывало на торосах, он скользил по льду и иногда шел юзом, а вместе с ним и желудок Нейта. Потом машина ловко остановилась. Джерк заглушил двигатели, и в наступившей тишине Нейт услышал, как стучит его сердце.

 — Платят-то мало небось? — выдавил Нейт. — Наверняка мало.

 — Да и хрен с ним. — Джерк похлопал его по плечу. — Я не за деньги пашу. Добро пожаловать в Лунаси, шеф.

 — Вот это ты правильно сказал.

 Землю он решил не целовать. Мало того, что будешь выглядеть дурак дураком, так еще и примерзнуть недолго. Вместо этого он выставил нетвердые ноги на нечеловеческий мороз и стал молиться, чтобы они принесли его в теплый, тихий или хотя бы мало-мальски нормальный уголок.

 Главной проблемой оказалось пройти по льду, не сломав ногу. Или шею.

 — Насчет вещей не беспокойся, шеф! — окликнул Джерк. — Я донесу.

 — Спасибо.

 Нейт выпрямился и заметил стоящую на снегу фигуру. Человек был укутан в коричневую парку с капюшоном, отороченным черным мехом. И курил короткими, нервными затяжками. Взяв его за ориентир, Нейт стал пробираться к берегу по неровному льду, изо всех сил стараясь держать спину прямо. Так сказать — с достоинством.

 — Игнейшус Бэрк? — окликнули его.

 Голос оказался хрипловатым, а главное — женским. Оклик сопровождался клубом пара изо рта. Он поскользнулся, но удержался и наконец выбрался на заснеженный берег. Сердце выпрыгивало из груди.

 — Анастасия Хопп. — Женщина протянула руку в варежке, каким-то чудом ухватила его ладонь и крепко пожала. — Вид у вас малость испуганный. Джерк, ты что, по дороге опять выкрутасничал?

 — Никак нет, мэм. С погодой не очень повезло.

 — Да у нас всегда так. А вы симпатичный, ничего не скажешь. Даже слишком. Глотните-ка.

 Она достала из кармана серебряную фляжку и протянула Нейту.

 — А…

 — Смелее! Вы еще не приступили к исполнению. Глоток бренди вам не повредит.

 Решив, что хуже уже не будет, Нейт отвинтил крышку и сделал большой глоток. Тепло моментально разлилось у него в животе.

 — Благодарю.

 — Мы вас для начала в «Приюте» поселим. Это у нас тут отель такой — «Приют странника» называется. Оглядитесь, придете в себя… — Она зашагала по протоптанной в снегу дорожке. — Город я вам потом покажу, когда у вас голова будет ясная. Все-таки не ближний путь, из Балтимора-то…

 — Да уж, это точно.

 Ощущение было такое, словно он попал на съемочную площадку, а кругом него — декорации. Зеленые с белым сосны и ели, река, снег, бревенчатые дома, из труб вьется дым. И все это — как в тумане. Дорога его совсем доконала, не говоря уже о последнем перелете. Поспать ни на одном рейсе так и не удалось, и несложные подсчеты показывали, что в горизонтальном положении он не был уже почти двадцать четыре часа.

 — Сегодня хороший день, ясный, — проговорила она. — Горы как на картинке. Как раз то, что привлекает сюда туристов.

 Картина действительно была как на видовой открытке, но величие пейзажа подавляло. У Нейта было ощущение, что он смотрит фильм или попал в чужой сон.

 — Вы хорошо экипированы, молодец. — Женщина смерила его оценивающим взглядом. — Многие к нам являются в легких пальтишках и тонких ботиночках, а потом удивляются, что у них задницы отмерзают.

 Все, что на нем было, включая термобелье, а также почти все содержимое его чемодана, он заказал в Интернете, сразу как получил от мэра Хопп список необходимых вещей.

 — Это вам спасибо, вы же мне список прислали. Того, что мне понадобится.

 Она кивнула.

 — И что нам понадобится, — напомнила она. — Смотрите, не разочаруйте меня, Игнейшус.

 — Нейт. Зовите меня Нейт. Надеюсь, что не разочарую, мэр Хопп.

 — А меня зови просто Хопп. Меня тут все так называют.

 Она поднялась на деревянное крыльцо.

 — Это и есть «Приют». Гостиница, бар, ресторан, клуб. Тебе тут выделен номер, это часть контракта. Если решишь перебраться в другое место, это уже будет за твой счет. Заведение принадлежит Чарлин Хайдел. Готовит она хорошо. И чистоту поддерживает. Она о тебе позаботится. А заодно и в штаны к тебе залезет.

 — Не понял?

 — Ты мужчина видный, а у Чарлин к мужикам слабость. Для тебя она старовата, но сама она так не считает. Так что тебе решать, это никого не касается.

 При этих словах она улыбнулась, и Нейт увидел, что под капюшоном скрывается румяное и круглое, как яблочко, лицо. Живые карие глаза, крупный тонкогубый рот с иронично загнутыми вверх уголками.

 — У нас тут мужиков переизбыток, как и по всей Аляске. Но это не значит, что местное женское население не бросится тебя обнюхивать. Ты человек свежий, и многие наверняка захотят тебя отведать. Свободным временем, Игнейшус, располагай на свое усмотрение. Главное — в рабочее время за юбками не гоняйся.

 — Я это себе запишу.

 Ее смех был похож на сирену в тумане — два отрывистых гудка. Для убедительности она еще похлопала его по руке.

 — Запиши, запиши.

 Она распахнула дверь, и они вошли в блаженное тепло.

 Пахло дымом очага, кофе, жареным луком и призывными женскими духами.

 Большое пространство было произвольно разделено на обеденную зону со столиками на двоих, и на четверых, чуть в стороне пять отдельных кабинок и барная стойка с табуретами, чьи красные сиденья были протерты от бесчисленных задниц.

 С правой стороны шел широкий проход, открывавший взору бильярдный стол, настольный футбол и сверкающий разноцветными огнями музыкальный автомат.

 В камине трещали дрова, а окна выходили на фасад и открывали величественный вид на горы.

 Единственная официантка оказалась беременна на последнем месяце, ее длинные и гладкие черные волосы были заплетены в косу. Лицо девушки настолько притягивало к себе своей божественной красотой, что Нейт зажмурился. Это была какая-то туземная, северная версия Мадонны с мягкими черными глазами и золотистой кожей.

 Она наливала кофе двум посетителям в кабинке. За другим столом сидел мальчуган лет четырех и старательно малевал в книжке-раскраске. За стойкой бара сидел мужчина в твидовом пиджаке, курил и читал потрепанный томик «Улисса».

 За дальним столом мужчина с каштановой бородой, доходящей до середины его застиранной фланелевой рубахи в крупную клетку, вел сердитый разговор сам с собой.

 Головы повернулись к вошедшим, раздались приветствия в адрес мэра Хопп. Та скинула капюшон, демонстрируя густую седую шевелюру. Все глаза вперились в Нейта — одни с любопытством и скепсисом, другие — как бородатый — с откровенной враждебностью.

 — Представляю вам Игнейшуса Бэрка, нового начальника городской полиции, — объявила мэр Хопп, расстегивая «молнию» на куртке. — Тут у нас в кабинке — Декc Трилби и Пол Финкл, а это — Бинг Карловски, это у которого из-под бороды только усмешка видна. Официантка — Роза Айту. Роза, как сегодня ведет себя малыш?

 — Да разбрыкался что-то. Добро пожаловать, шеф Бэрк.

 — Благодарю.

 — А это наш Профессор. — Хопп подошла к стойке и постучала по твидовой спине. — Неужто в этой книжке что-то новое появилось с тех пор, как ты ее в последний раз читал?

 — В книге всегда можно найти что-то новое. — Мужчина отложил очки в металлической оправе, чтобы получше разглядеть вновь прибывшего. — Долгий путь проделали?

 — Это точно, — согласился Нейт.

 — Так еще и не весь, — прибавил Профессор и вернулся к чтению.

 — А этот хорошенький бесенок — сын Розы, Джесси.

 Мальчик, не поднимая головы над своей раскраской, исподлобья взглянул на чужака. Большие темные глазищи сверкнули из-под густых черных ресниц. Он потянул к себе Хопп за куртку, та наклонилась, и малыш что-то зашептал ей на ухо.

 — Не переживай, мы ему подберем.

 Дверь позади бара распахнулась, и в зал выплыл чернокожий громила в белом переднике.

 — А это Большой Майк, — представила Хопп. — Он у нас шеф-повар. Служил на флоте, пока его не подцепила одна наша девчонка, когда гостила в Кодиаке.

 — Попался я на удочку, как форель, — расплылся Майк. — Добро пожаловать в Лунаси.

 — Спасибо.

 — Давай-ка для нового шефа полиции изобрази что-нибудь вкусненькое да погорячее.

 — Сегодня могу порекомендовать уху, — сообщил Большой Майк. — Очень советую. Если, конечно, шеф, ты не предпочитаешь мясо.

 Нейт не сразу понял, что «шеф» относится к нему. Все глаза были устремлены на него.

 — Уха подойдет.

 — Сию минуту будет. — Он удалился на кухню, и до Нейта донеслось его баритональное пение.

 Декорации к кинофильму, снова подумал Нейт. Открытка. Театр какой-то. С какого бока ни возьми — бутафория, она и есть бутафория.

 Хопп жестом попросила его оставаться на месте, прошла к стойке портье, перегнулась и достала из ячейки ключ.

 В этот момент дверь позади стойки распахнулась. И появилась красотка.

 Блондинка — что, по убеждению Нейта, является неотъемлемой чертой женской красоты, — с волнистой копной золотистых волос, ниспадающих на впечатляющую грудь, подчеркнутую глубоким вырезом мягкого голубого свитера. Он не сразу перевел взгляд на лицо — сначала его внимание приковали джинсы, в которые был заправлен свитер, — такие узкие, что несколько внутренних органов, как пить дать, получили повреждения.

 Лицо тоже оказалось примечательным — парадоксальное сочетание невинных голубых глаз и пухлых красных губ, накрашенных чуть больше нужного, так что на ум сразу приходила кукла Барби.

 Барби-сердцеедка.

 Женщина вышла из-за стойки и на высоких каблуках прошествовала в обеденный зал. Удивительное дело: несмотря на тесную одежду, все, что положено, у нее покачивалось и вздрагивало в такт шагам. Она томно облокотилась о стойку бара.

 — Привет, красавчик, — гортанно промурлыкала она. Этот голос мог свести с ума любого мужика и вмиг низвести его интеллект до уровня зеленой редьки.

 — Чарлин, веди себя прилично, — предостерегла Хопп, поигрывая ключом. — Парень устал и еще не совсем оправился от дороги. Пока он еще не в силах с тобой общаться. Шеф Бэрк — Чарлин Хайдел. Хозяйка этого заведения. Учти, Нейт, жилье и еду тебе оплачивает городской бюджет, так что самому ни за что платить не нужно.

 — Какая же ты вредная, Хопп! — проговорила Чарлин, улыбаясь, как кошка, когда ее гладит хозяин. — Давай-ка, шеф Бэрк, я тебя отведу наверх и помогу устроиться. А потом мы накормим тебя горячей едой.

 — Я его сама отведу. — Хопп решительно зажала ключ в кулаке. — Джерк занесет вещи. И хорошо бы Роза принесла ему уху, которую Майк тут нахваливал. Идем, Игнейшус. Потом пообщаешься, когда с ног не будешь валиться.

 Он мог и сам за себя ответить, но какой смысл? Он проследовал за мэром по лестнице с покорностью щенка, плетущегося за хозяином.

 Кто-то сзади хмыкнул: «Чичако». С таким выражением обычно сплевывают несъедобное мясо. По-видимому, это было оскорбление, но Нейт решил пропустить его мимо ушей.

 — Чарлин вообще-то безобидная, — говорила тем временем Хопп. — Но стоит ей дать волю — до смерти мужика может задразнить.

 — Обо мне не беспокойтесь, мамочка.

 Она опять засмеялась своим, похожим на пароходный гудок, смехом и вставила ключ в замочную скважину двести третьего номера.

 — Мужик ее лет пятнадцать назад бросил, оставил с дочкой на руках — и никакой помощи. Она ее неплохо воспитала, хотя временами они с Мег грызутся, как две кошки. С тех пор у Чарлин мужиков вагон перебывало, и с каждым годом все моложе и моложе. Я тебе сказала, она для тебя старовата. — Хопп обернулась. — А на самом-то деле выходит, это ты для нее староват. Тебе сколько, тридцать два?

 — Да вроде так было, когда из Балтимора выезжал. А сколько с тех пор прошло, даже не знаю…

 Хопп качнула головой и распахнула дверь.

 — Чарлин тебя на десять с лишним лет старше. У нее дочь без малого твоя ровесница. Имей это в виду, так, на всякий случай.

 — А я думал, бабы любят, когда хоть кому-то удается заарканить молодого мужика.

 — Хорошо же ты женщин знаешь… Нас это бесит — не мы же его заарканили. Ну, вот…

 Он вошел в обшитую деревом комнату. Из мебели была кованая кровать, гардероб с зеркалом, небольшой круглый стол, два стула и крохотный письменный стол.

 Комната была чистая, просторная и не вызывала никаких эмоций.

 — А здесь у тебя маленькая кухонька. — Хопп отодвинула синюю штору, за которой скрывался крошечный холодильник, двухконфорочная плита и раковина величиной с ладонь. — Я бы на твоем месте питалась внизу, если только кулинария не твое хобби. Здесь хорошо готовят. Не «Риц», конечно, да и номера у Чарлин получше есть, но городской бюджет не резиновый. — Она сделала еще два шага и открыла дверь. — Здесь ванная. И туалет.

 — Ого! — Он заглянул внутрь.

 Раковина была побольше, чем на «кухне», но ненамного. Ванны как таковой не было, впрочем, ему достаточно душевой кабины.

 — Твои вещи, шеф, — объявил Джерк, внося в номер два чемодана и рюкзак с такой легкостью, как если бы они были пустые. Он водрузил их на кровать — матрас под весом прогнулся. — Если понадоблюсь — я внизу. Надо подкрепиться. Я сегодня тут заночую, в Толкитну полечу утром.

 Джерк кивнул, прощаясь, и удалился.

 — Черт. Погодите! — Нейт порылся в кармане.

 — Я ему заплачу, не беспокойся, — остановила его Хопп. — Пока не приступил к обязанностям, ты гость муниципалитета Лунаси.

 — Спасибо.

 — Рассчитываю, что отработаешь. Посмотрим, как у тебя дела пойдут.

 — Обслуживание номеров! — пропела Чарлин, внося в комнату поднос с едой. При каждом шаге бедра у нее покачивались с ритмичностью метронома. — Принесла тебе уху, шеф, и добротный мужской сандвич. Кофе горячий.

 — Пахнет восхитительно. Спасибо, мисс Хайдел.

 — Вот еще удумал, для тебя я просто Чарлин. — Она взмахнула ресницами. Обработка началась, догадался Нейт. — Мы здесь одна большая семья.

 — Тогда с чего бы нам понадобился шеф полиции?

 — Не пугай его, Хопп. Номер достаточно просторный, Игнейшус?

 — Зовите меня Нейт. Да, спасибо. Все отлично.

 — Подкрепись и отдохни как следует, — посоветовала Хопп. — Как придешь в себя — звони. Завтра после обеда мы должны быть на собрании в мэрии, представим тебя общественности. А перед этим неплохо бы взглянуть на участок, познакомиться со своими замами и с Пич. И еще мы тебе звезду должны выдать.

 — Звезду?

 — Джесси хочет, чтобы у тебя непременно была шерифская звезда. Ступай, Чарлин. Дай человеку отдохнуть.

 — Если что-нибудь понадобится — позвони вниз. — Чарлин одарила его многообещающей улыбкой. — Что бы ни было…

 У нее за спиной Хопп закатила глаза. Чтобы избавить вновь прибывшего от чрезмерного внимания Чарлин, она взяла ее за локоть и подтолкнула к двери. Обе вышли, закрыв за собой дверь.

 До Нейта долетел недовольный голос Чарлин:

 — Что на тебя нашло, Хопп? Я всего лишь проявила любезность.

 — Любезность хозяйки гостиницы и любезность шлюхи — не одно и то же. Когда-нибудь до тебя это дойдет.

 Дождавшись, когда голоса и шаги стихнут, Нейт заперся на ключ. Потом снял куртку, точнее, сбросил ее на пол, стащил вязаную шапочку и швырнул следом. Шарф полетел туда же. Расстегнул утепленный жилет и отправил поверх кучи.

 Оставшись в рубашке и штанах (правда, поверх специального термобелья), он принялся за суп, но за стол не сел, а с тарелкой и ложкой в руках расположился у темного окна.

 Половина четвертого дня, если верить часам на тумбочке. А уже темно, как ночью. Он хлебал уху и смотрел в окно. На улице горели фонари, высвечивая контуры строений. Повсюду были рождественские гирлянды, на крышах домов — фигуры Санта-Клауса и северных оленей.

 А вот людей не было. Жизнь замерла. Движения никакого.

 Он машинально жевал еду, от усталости даже не ощущая вкуса.

 «Не город, а кинопавильон», — подумалось ему опять. Это не дома, а фальшивые фасады, а люди внизу — не более чем горстка призраков.

 Может, это только причудливая галлюцинация? Порождение его депрессии, горя, злобы — гадкого клубка эмоций, толкнувшего его в эту Тмутаракань?

 Завтра он проснется у себя в квартире, в Балтиморе, и постарается собраться с силами, чтобы прожить еще один день.

 Он взял в руки сандвич и стал жевать, все так же стоя у окна и глядя на безлюдный черно-белый мир с нелепой на этом фоне праздничной иллюминацией.

 Может, ему суждено тоже войти в этот мир? И стать персонажем мистической пьесы. А потом его силуэт станет постепенно чернеть и размываться, как заключительные кадры старого кино. И все будет кончено.

 Он стоял и думал о том, что все может в любой момент оборваться. Отчасти ему этого даже хотелось.

 Но тут в его поле зрения возникла фигура. Она была в красном и от этого выглядела ярко и вызывающе, словно появилась на бесцветном полотне, придав ему некое подобие движения.

 Это движение было резким и отчетливым. Жизнь, полная смысла; движения, подчиняющиеся конкретной цели. Быстрые, уверенные шаги на белом фоне, оставляющие на снегу глубокие следы.

 Мужчина это или женщина, а может, ребенок, разобрать он не мог, но что-то в этих ярких красках, в этой уверенной походке привлекло его внимание, заинтересовало. Словно почувствовав на себе взгляд, человек остановился и посмотрел на окна.

 И снова все стало черно-белым. Белое лицо, черные волосы. Но и эта, весьма приблизительная, картина расплывалась в сумеречной мгле.

 И снова безмолвие и неподвижность. Затем фигура возобновила движение, она направлялась в сторону гостиницы и вскоре скрылась из виду.

 Нейт задернул шторы и отошел от окна. После минутной борьбы с собой он стащил чемоданы с постели на пол. Разделся, не обращая внимания на холод, и нагишом забился под груды одеял, как медведь забивается в берлогу, чтобы погрузиться в зимнюю спячку.

 Он провалился в сон. Тридцатидвухлетний мужчина, с густой порослью на груди, подступающей к подбородку длинного, худого лица, от неимоверной усталости словно лишившегося обычной твердости. Единственным выражением, застывшим в его дымчато-серых глазах, было отчаяние. Щеки, покрытые щетиной, запали. Тошнота прошла, но силы еще не вернулись к нему.

 Лучше бы Барби — то есть Чарлин — вместо кофе принесла ему бутылку. Он не был особенно охоч до выпивки, что, как он считал, и спасло его от проблем с алкоголем. Но пара стаканчиков обычно помогала ему забыться тяжелым сном.

 Теперь он слышал вой ветра. Днем ветер не был слышен. Сейчас же все окна стонали. Еще он слышал, как потрескивает дом, и в довершение в эту симфонию вплетались звуки его собственного дыхания. Горестные, тоскливые звуки.

 «Отключи слух, — приказал он себе. — Отключись ото всего. Надо пару часов поспать, — решил он. — После этого — смыть с себя грязь и накачаться кофе под завязку. А уж потом будем думать, что делать».

 Он погасил свет, и комната погрузилась в темноту. А еще через несколько секунд — и его сознание.

 Его окружал глухой мрак. Облепил со всех сторон, как жидкая грязь. Это было его первое ощущение, когда Нейт неожиданно пробудился. Он переходил от сна к бодрствованию и слышал свое дыхание, похожее на протяжный свист. Липкий от пота, он выбрался из-под одеял.

 Запах в комнате был непривычный — кедровое дерево, остывший кофе, легкий привкус лимона. Тут он вспомнил, что это не его балтиморская квартира. Господи, конечно же, нет! Он ведь на Аляске!

 На часах рядом с кроватью светились цифры: 05:48.

 Стало быть, ему удалось поспать, прежде чем сон вытолкал его назад, в реальность.

 Во сне тоже все происходило в темноте. Черная ночь, черный дождь. Запах пороха и крови.

 «Господи, Нейт. Боже мой… Я ранен!»

 По лицу струился холодный дождь, а между пальцами сочилась теплая кровь. Его кровь. И Джека.

 Точно так же, как невозможно было остановить дождь, нельзя было унять и это кровотечение. Ни то, ни другое не было в его власти. Этот дождь и эта кровь в том балтиморском переулке смыли с него остатки его «я».

 «Это должен был быть я», — подумал он. Не Джек. Джеку полагалось быть дома с женой, с детьми, а ему — лежать и умирать на вонючих задворках под мерзким дождем.

 Но ему досталась только пуля в ногу, вторая, в бок, и вовсе прошла навылет чуть выше пояса — ровно настолько, чтобы остановить его, нейтрализовать, вот почему дальше Джек пошел один.

 Какие-то доли секунды, незначительная оплошность — и хорошего человека нет.

 С этим теперь ему жить. Первое время он даже подумывал о самоубийстве, но что бы это дало? Своего друга и напарника он уже не вернет. Жить с этим куда труднее, чем умереть.

 Он встал и прошел в ванную. Какое блаженство — эта скудная струйка теплой воды. Не скоро она смоет с него грязь и пот, но это ничего. Времени у него навалом — может, когда-нибудь он и отмоется…

 А сейчас он оденется, спустится и выпьет кофе. Потом позвонит мэру Хопп и отправится в участок оглядеться. Может, удастся произвести более достойное впечатление, а то с дороги, похоже, он показал себя не лучшим образом. После душа и бритья стало как-то повеселее. Он переоделся во все свежее и посмотрелся в зеркало.

 — Начальник полиции Игнейшус Бэрк, Лунаси, Аляска. — Нейт помотал головой и усмехнулся. — Ну что же, шеф, давай приступать.

 Он спустился вниз и поразился тишине. Насколько он себе представлял, такие заведения здесь выполняют роль клуба для местных жителей. Зимние ночи длинные, темные и тоскливые, и он рассчитывал услышать характерный для бара шум, стук бильярдных шаров, а может, и старинный мотив в стиле кантри-вестерн, льющийся из музыкального автомата.

 Но его взору предстала практически та же картина, что и в первый раз: красотка Роза (про себя он окрестил ее Розой Аляски) опять подливала посетителям кофе, похоже даже, что тем же самым. Все так же за столом сидел мальчуган и старательно раскрашивал свою книжку.

 Нейт посмотрел на часы. Он перевел их сразу, как приехал. Сейчас стрелки показывали десять минут восьмого.

 Роза с улыбкой повернулась к нему:

 — Здравствуйте, шеф.

 — Тихо у вас сегодня. Даже странно — вечер вроде… Она улыбнулась шире.

 — Уже утро.

 —Что?

 — Семь часов утра. Думаю, завтрак вам не повредит.

 —Я…

 — К этому не сразу привыкаешь. — Она кивнула на темные окна. — Через несколько часов рассветет, правда, ненадолго. Присядьте, пожалуйста. Для начала принесу вам кофе.

 Он проспал больше двенадцати часов и сейчас не знал, смущаться ему или радоваться. Он уже и не помнил, когда в последний раз спал больше четырех или пяти часов, да и то урывками.

 Он положил куртку на скамью в ближайшей кабинке, но потом решил, что надо начинать знакомиться с народом. Подошел к столу, где сидел Джесси, и постучал по спинке стула.

 — Не занято?

 Мальчик медленно, робко поднял глаза и помотал головой. Затем продолжил свое рисование, от усердия высунув язык. Нейт сел.

 — Крутая у тебя корова. Фиолетовая. — Нейт смотрел, как он трудится.

 — Вообще-то, коровы такие не бывают, но раскрасить как хочешь можно.

 — Я в курсе. В школе на уроки рисования небось ходишь?

 У мальчика округлились глаза.

 — Я еще не хожу в школу, мне только четыре года.

 — Смеешься. Четыре? Я думал, тебе все шестнадцать. — Нейт откинулся назад и подмигнул Розе, которая как раз принесла ему кружку и стала наливать кофе.

 — У меня был день рождения, был именинный торт и миллион воздушных шаров. Правда, мам?

 — Правда, Джесси. — Она положила перед Нейтом меню.

 — А скоро у нас будет малыш. А еще у меня две собаки и…

 — Джесси, дай шефу Бэрку посмотреть меню.

 — Вообще-то, я думал, Джесси мне что-нибудь подскажет. Что на завтрак посоветуешь, Джесси?

 — Оладьи.

 — Отлично, так и возьмем. — Он вернул меню официантке. — Он мне совсем не мешает.

 — Скажите, если он вам станет надоедать. — Она разрумянилась от удовольствия.

 — Так что у тебя за собаки? — спросил Нейт, после чего весь завтрак прошел в рассказах.

 Начинать день с тарелки оладий в обществе симпатичного мальчугана оказалось куда приятнее бесконечно повторяющегося ночного кошмара. Настроение заметно улучшилось, и Нейт был готов звонить мэру, но в этот момент она сама появилась в дверях.

 — Разведка донесла, ты уже на ногах и завтракаешь, — проговорила она, откидывая капюшон. С ее парки сыпался снег. — Сегодня вид у тебя пободрей, чем вчера.

 — Простите, что не оправдал ваших ожиданий.

 — Ничего страшного. Зато теперь выспался как следует да еще и позавтракал в хорошей компании. — Она улыбнулась мальчику. — Готов на выход?

 — Конечно. — Он поднялся и стал одеваться.

 — Тощий-то ты какой, я вчера и не заметила.

 Он знал, что производит такое впечатление. Какое еще впечатление может производить мужчина, потерявший десять с лишним фунтов из своих ста шестидесяти — при росте пять футов десять дюймов?

 — Буду каждый день завтракать оладьями — быстро вес наберу.

 — А волосы густые.

 Он надел шапочку.

 — Ну, это не моя заслуга. Сами растут.

 — Люблю мужчин с волосами. — Она распахнула дверь. — А особенно — рыжих.

 — Я-то не рыжий, как вы могли заметить, — уточнил Нейт и натянул шапочку до бровей.

 — Вижу, вижу. Роза! Мы тебя покинем на какое-то время! — прокричала она официантке и вывела его в пургу.

 Сильный мороз оказался для него неожиданностью.

 — Господи, даже глазам холодно!

 Он быстро сел в припаркованный у обочины «Форд Эксплорер».

 — Ничего, кровь же по жилам бегает.

 — Все равно — мороз жуткий.

 — Неудивительно — декабрь на дворе. — Хопп хохотнула и завела мотор. — Начнем экскурсию на машине. Какой смысл нам тут ноги топтать в темноте?

 — И сколько человек у вас ежегодно гибнет от переохлаждения?

 — Бывает, несколько человек пропадут в горах, но это, как правило, туристы или просто чокнутые. Три года назад, в январе, некто Тийк напился и замерз насмерть в собственном сортире, зачитавшись «Плейбоем». Но это был форменный идиот. Те, кто здесь живет, прекрасно знают, как о себе позаботиться, а чужакам обычно хватает одной зимы, чтобы поумнеть. Или уехать отсюда. Новичков мы зовем «чичако».

 — Поумнеть? Как это?

 — С природой шутки плохи, но привыкнуть можно, а если голова на плечах — то еще и заставить ее работать на себя. У нас здесь и развлечений хватает — лыжи, санки, коньки, подледный лов. — Она пожала плечами. — Принимай меры предосторожности — и наслаждайся жизнью.

 Хопп уверенно вела машину по заснеженной дороге.

 — Вон наша городская больница. У нас тут есть врач и медсестра.

 Нейт с сомнением посмотрел на небольшое приземистое здание.

 — А если вдруг случай особо сложный?

 — Отправляем самолетом в Анкоридж. У нас для этих целей есть опытный летчик, живет за городом. Зовут Мег Гэллоуэй.

 — Женщина?

 — Не любишь женщин, Игнейшус?

 — Да нет, просто спросил, — пожал плечами он.

 — Мег — дочка Чарлин. Отличный летчик. Вот только рисковая, но в наших краях без этого нельзя, так я думаю. Это она должна была доставить вас из Анкориджа, но вы на день задержались, а у нее уже был другой заказ, вот мы и вызвали из Талкитны Джерка. Вы наверняка познакомитесь с Мег на сегодняшнем собрании в мэрии.

 «Ну что ж, поглядим на отличного летчика», — подумал Нейт.

 — Насчет покупок. Все, что нужно, ты найдешь в магазине на углу — мы его так и называем: Угловой. Если чего не окажется — они для тебя закажут. Самая старая постройка в Лунаси. Поставили еще в начале девятнадцатого века, а в восемьдесят третьем, когда лавку купили Гарри и Деб, сделали к ней пристройку.

 Магазин оказался вдвое больше больницы, да еще и двухэтажный. В окнах уже горел свет.

 — Почта у нас пока работает в здании банка, но летом собираемся построить им отдельный дом. А вот это неприметное заведение по соседству называется «У итальянца». Отличная пицца. И на дом можно заказать, только в черте города.

 — Пиццерия, стало быть?

 — Хозяин — итальянец из Нью-Йорка, приехал сюда три года назад поохотиться. Влюбился в наши края. Так и не уехал. Джонни Тривани. Сначала назвал свою забегаловку «Тривани», но в народе прижилось другое название, он так и оставил. Собирается пекарню пристроить. Еще, говорит, скоро выпишет себе по Интернету русскую невесту. Не удивлюсь, если взаправду так и сделает.

 — Может, тогда русские блины печь начнут?

 — Будем надеяться. Вот здесь у нас редакция городской газеты, — кивнула Хопп. — Издает семейная пара. Они сейчас в отъезде — повезли детей на каникулы в Сан-Диего. А там подальше — наша радиостанция, называется «Радио Лунаси». Заправляет там практически один человек, Митч Даубер. Занятная личность, надо признать.

 — Обязательно послушаю.

 Развернувшись, они двинулись в обратный путь.

 — В полумиле от города, на запад — наша школа. От детского сада по двенадцатый класс включительно. В данный момент у нас семьдесят восемь учеников. Курсы для взрослых тоже есть. Спортивные секции, изобразительное искусство — все, что полагается. Пока река не встанет, расписание вечернее, а зимой — дневное.

 — Как это — «река встанет»?

 — Замерзнет. Зимой река всегда скована льдом. Как лед начнет взламываться — считай, весна пришла.

 — Ясно.

 — Населения у нас тут пятьсот шесть человек, это в пределах городка. Еще сто десять — плюс-минус — живут за городом, но в нашем округе. Теперь это и твой округ тоже.

 Нейта не оставляло ощущение нереальности происходящего, он по-прежнему чувствовал себя как в театральных декорациях. И уж тем более никак не воспринимал все это как «свое».

 — А это наша пожарная команда. Работает на добровольной основе. — Хопп остановила машину перед внушительным бревенчатым строением. — Тринадцать лет как построили, еще муж мой организовывал. Он был первым мэром Лунаси, вплоть до самой смерти — в феврале уже четыре года будет.

 — А как он умер?

 — Сердце. Играл в хоккей на озере. Забил шайбу, упал и умер. Вполне в его духе.

 Нейт помолчал.

 — И кто выиграл?

 Хопп расхохоталась.

 — Его бросок был последним. Доигрывать не стали. — Она немного проехала вперед. — А вот и твое владение.

 Нейт посмотрел в окно. Было все так же темно, с неба сыпал снег. Аккуратный домик, деревянный, на первый взгляд явно моложе своих соседей. По виду похож на бунгало, с небольшим тамбуром и двумя окнами по обе стороны от двери, окна закрыты темно-зелеными ставнями.

 От дороги к крыльцу вела тропинка — то ли расчищенная лопатой, то ли протоптанная, а подъездную дорожку уже успел основательно засыпать снег, хоть ее, похоже, не так давно чистили. На ней стоял синий пикап, от которого к дому вилась еще одна тропинка.

 Из-за ставен пробивался свет, а из черной трубы на крыше вился дымок.

 — За работу?

 — Надеюсь. Все знают, что ты сегодня заступаешь. — Она поставила машину за пикапом. — Готов к знакомству с подчиненными?

 — Так точно!

 Нейт выбрался из машины и задохнулся на жгучем морозном воздухе. Стараясь не дышать, прошел вслед за мэром Хопп по тропинке, ведущей к дому.

 — Эта конструкция входа называется «арктическая». — Она взошла на крыльцо и в тамбур, надежно защищенный от ветра и снега. — Хорошо удерживает тепло в доме. И верхнюю одежду здесь удобно держать.

 Она сняла парку и повесила на крючок, рядом с чьей-то еще. Нейт последовал ее примеру, затем убрал перчатки в карман куртки, снял шапочку и шарф. Неужели можно привыкнуть к тому, что всякий раз, выходя на улицу, надо напяливать на себя кучу теплых вещей, как на Северном полюсе?

 Хопп открыла вторую дверь. В теплом доме уютно пахло кофе.

 Стены внутри были выкрашены в спокойный бежевый цвет, пол застелен немарким линолеумом. Дальний правый угол занимала приземистая дровяная плита. На ней пыхтел большой чугунный чайник. По правую руку стояли два металлических рабочих стола, рядом с ними — несколько пластмассовых стульев, а напротив — журнальный стол с кипой журналов. Вдоль задней стены шла широкая полка — стойка с лампой, компьютером и керамическим настольным украшением в форме рождественской елки неестественно яркого зеленого цвета.

 По обе стороны от стойки в глубь дома вели две двери, а на стене между ними размещалась доска с пришпиленными на нее памятками и другими бумагами.

 Трое сотрудников старательно избегали смотреть в его сторону.

 Так… Двое, надо полагать, — его заместители. Один совсем пацан, небось еще ни разу не голосовал, зато второму столько лет, что он, надо думать, голосовал еще за Кеннеди. На обоих были плотные шерстяные брюки, добротные сапоги и байковые рубашки с именными значками на нагрудных карманах.

 Молодой был из аборигенов, с черными прямыми волосами до плеч, глубоко посаженными, черными как смоль миндалевидными глазами. На его красиво вылепленном лице словно застыло по-детски невинное выражение.

 У старшего лицо было обветренное, волосы коротко острижены под бобрик, выцветшие голубые глаза окружены сетью морщинок. В противоположность субтильному напарнику, телосложения он был коренастого. «Должно быть, из военных», — решил Нейт.

 Третьей была дама, круглая, как ягодка, с пухлыми розовыми щеками и пышным бюстом под розовым свитером с вышитым узором из снежинок. Ее пегие волосы были забраны на макушке в пучок. Из пучка торчал карандаш, а в руке она держала тарелку со сдобными булочками.

 — Ну что ж, команда в сборе. Шеф Игнейшус Бэрк, позвольте представить вам ваших людей. Твой заместитель Отто Грубер.

 Бобрик выступил вперед и протянул руку.

 — Шеф!

 — Офицер Грубер!

 — Шеф Бэрк!

 — Офицер Питер Нотти!

 Что-то знакомое промелькнуло в смущенной улыбке юноши.

 — Офицер Нотти, вы, случаем, не родня с Розой?

 — Так точно, сэр. Она моя сестра.

 — А вот последний по списку, но далеко не последний по значимости член твоей команды, диспетчер, секретарь и ответственная за булочки с корицей Мариетта Пич.

 — Рада вашему приезду, шеф Бэрк. — Ее голос навевал воспоминания о залитой солнцем веранде, удобном кресле и мятном джулепе. — Надеюсь, вы уже отдохнули с дороги?

 — Да, спасибо, мисс Пич.

 — Сейчас я покажу шефу другие помещения, а потом оставлю вас знакомиться поближе. Игнейшус, давай-ка еще взглянем на ваши… номера.

 Она прошла в правую дверь. За ней оказались две камеры, обе с койками. Стены были свежевыкрашены, пол выскоблен дочиста — еще запах дезинфекции не выветрился.

 «Постояльцев» не было.

 — И часто сажают? — поинтересовался Нейт.

 — В основном тут бывают пьяницы и дебоширы. Надо очень постараться, чтобы провести ночь в участке. Случаются, конечно, драки, иногда вандализм — но это, как правило, молодежь от скуки куролесит. Я скажу, чтобы тебе дали статистику преступности. Адвокатов у нас здесь нет, так что, если кому позарез нужен защитник, вызываем из Анкориджа или из Фэрбанкса, если других пожеланий нет. Есть у нас один отставной судья, но его чаще с удочкой встретишь, нежели за решением правовых вопросов.

 — О'кей.

 — Ну, ты и многословен…

 — С детства страдаю болтливостью.

 Она усмехнулась и качнула головой.

 — Идем, твой кабинет покажу.

 Они прошли через общую комнату, где все делали вид, что усердно трудятся. По ту сторону секретарской стойки, сразу за второй дверью, находился оружейный шкаф. Нейт насчитал шесть дробовиков, пять винтовок, восемь пистолетов и четыре довольно грозных с виду ножа.

 Он сунул руки в карманы и презрительно фыркнул:

 — Что? Ни одного палаша?

 — Скоро будут.

 — Отлично. А то, не ровен час, неприятель нагрянет.

 Она молча улыбнулась и прошла в следующую дверь.

 — А вот и твой кабинет.

 Комната была маленькая — серый металлический стол и окно за спиной. На столе — компьютер, телефон и черная лампа на гибкой ножке. Вдоль боковой стены — два шкафчика для бумаг, рядом — узкая стойка, на ней кофеварка, уже полная, две керамические кружки коричневого цвета, плетеная вазочка со сливками и сахаром в порционной расфасовке. Еще была пробковая доска для вывешивания оперативной информации, пока пустая, два складных стула для посетителей и вешалка для пальто.

 Лампы отражались в черном окне, делая обстановку еще более безликой и тоскливой.

 — Канцтовары тебе Пич положила, если понадобится что-то еще — бери в шкафу в коридоре. Туалет напротив.

 — О'кей.

 — Вопросов нет?

 — Вопросов масса.

 — Что ж не спрашиваешь?

 — Хорошо. Задам один. Поскольку все остальные вытекают из него. Почему вы меня взяли на работу?

 — Довольно откровенно. Не возражаешь? — Она сделала движение в сторону кофе.

 — Угощайтесь.

 Она налила по кружке, протянула одну Нейту и села на стул.

 — Городу понадобился начальник полиции.

 — Допустим.

 — Городок у нас маленький, от цивилизации далеко, и мы неплохо управляемся сами, но это не значит, что нам не нужны органы правопорядка. Четкое понимание того, что хорошо, а что плохо. И человек, который будет проводить эту линию. Мой муж много лет этим занимался, пока не отошел в мир иной.

 — А теперь его дело продолжаете вы.

 — Верно. Теперь — я. Кроме того, наличие у нас собственной полиции означает, что мы справляемся без посторонней помощи. И никакие федералы или полиция штата сюда не сунутся. Городишко вроде нашего вполне можно предоставить самому себе в силу его размеров и местоположения. Поэтому теперь у нас есть своя полиция, свои пожарные. У нас хорошая школа, добротное жилье, еженедельная газета, радиостанция. Наступает зима — и мы отрезаны от большого мира, но мы можем управляться без посторонней помощи. Что нам нужно, так это порядок, а это здание и люди в нем как раз его и олицетворяют.

 — То есть моя функция чисто символическая.

 — В каком-то смысле — да. — Она в упор посмотрела на него. — Люди надежнее себя чувствуют, когда все полагающиеся им символы на месте. С другой стороны, я рассчитываю, что ты будешь добросовестно исполнять свою работу, а она во многом заключается в поддержании не только порядка как такового, но и хорошего климата в нашем скромном обществе. Вот почему я начала с того, что показала тебе, какой у нас тут есть бизнес и кто им заведует. И это еще не все. Есть еще гараж Бинга, он тебе любую машину починит, и крупная техника в его ведении — снегоочиститель, экскаватор. Есть авиакомпания, перевозит грузы и пассажиров, доставляет в город и окрестности продукты и все необходимое. Называется «Лунатик Эйр».

 — «Лунатик Эйр».

 — Это Мег, — Хопп улыбнулась. — У нас здесь край света, однако нам удалось из прибежища всяких бродяг, хиппи и преступного элемента дорасти до приличного города. Со временем познакомишься с людьми, узнаешь их взаимоотношения, обиды и родственные связи. Станет понятнее, как с ними управляться.

 — Мы возвращаемся к тому, с чего начали. Почему вы меня взяли? Меня, а не кого-то другого, кому все это уже знакомо?

 — Мне думается, тот, кому все это знакомо, мог явиться с готовым планом действий. У него были бы свои обиды, свои связи. А когда берешь человека со стороны, он смотрит на все свежим взглядом. Ты молод, это тоже плюс. У тебя нет жены и детей, которым могла бы не понравиться здешняя жизнь, и они стали бы тянуть тебя назад. У тебя десятилетний опыт работы в полиции. Служебная характеристика как раз та, что нужно, — и к тому же ты не торговался об окладе.

 — Это понятно, но есть один нюанс. Пока что я не имею ни малейшего представления о том, что входит в мои обязанности.

 — Хм-мм… — Она допила кофе. — Ты производишь впечатление весьма умного молодого человека. Так что разберешься. Итак, — она поднялась, — оставляю тебя в твоем новом качестве. Не забудь, в два часа городское собрание. Тебе придется произнести несколько слов.

 — О господи!

 — Еще один момент. — Она порылась в кармане и достала коробочку. — Тебе понадобится вот это. — Она открыла коробку, достала серебряную звезду и приколола ему на рубашку. — Увидимся в два, шеф.

 Нейт так и остался стоять посреди кабинета, недоуменно глядя на кружку. Донеслись приглушенные голоса. Он понятия не имел, за что браться, самое большее, на что он сейчас был способен, — это усвоить то, что отсчет новой службе пошел.

 Хопп права. Ни жены, ни детей. Его вообще никто и ничто не тянет на Большую землю. Туда, где жизнь. Если уж оставаться, нельзя ударить в грязь лицом. Если он провалит работу здесь, на краю вселенной, куда он тогда пойдет? Больше некуда.

 Внутри шевельнулось неприятное чувство нервозности — точь-в-точь как на борту самолета. С чашкой в руке он вышел в общую комнату.

 — Могу я вас отвлечь на пару минут?

 Он не знал, где лучше встать, потом решил, что стоять вообще ни к чему. Он поставил кофе, взял себе складной стул и улыбнулся секретарше.

 — Мисс Пич? Вы не присядете? — Он изобразил лучезарную улыбку. — Может быть, и булочки с собой прихватите? У меня от запаха слюнки текут.

 Женщина с нескрываемым удовольствием принесла ему тарелку с выпечкой и пачку салфеток.

 — Вы, ребята, тоже угощайтесь, — добавила она.

 — Догадываюсь, ситуация для вас не менее неловкая, чем для меня, — начал Нейт и взял себе булочку. — Вы меня не знаете. Что я за полицейский, что я за человек. Я нездешний и о вашей жизни не имею ни малейшего представления. И при всем том вы должны мне подчиняться. И вы будете мне подчиняться, — уточнил он, впиваясь зубами в мягкое тесто. — Мисс Пич, вы меня ввергаете в смертный грех.

 — Не я, а сдоба.

 — Ну да. — Он представил себе, как закупориваются все артерии в организме. — Я согласен, трудно выполнять приказы человека, которого вы не знаете и кому у вас нет оснований доверять. И все же. Я буду делать ошибки и не стану возражать, если вы станете мне на них указывать — только делайте это не прилюдно. Я рассчитываю на то, что вы — все трое — быстро введете меня в курс дела. Есть вещи и люди, о которых я должен знать. А для начала я вас спрошу: у вас ни у кого нет возражений против моего назначения? Если есть проблемы, лучше прояснить их сразу.

 Отто отхлебнул из кружки.

 — Возражаю я или нет, я смогу сказать только после того, как увижу, из какого ты сделан теста.

 — Что ж, справедливо. Если выяснится, что не из того, из какого вам бы хотелось, — немедленно скажите. Может, я с вами соглашусь, может, пошлю куда подальше — главное, мы будем знать взаимные позиции.

 — Шеф Бэрк?

 Нейт повернулся к Питеру.

 — Зови меня Нейт. Я искренне надеюсь, что вы не станете, как мэр Хопп, без конца называть меня Игнейшусом.

 — Понятно. Я думаю, для начала лучше, если мы с Отто будем ездить с вами по вызовам и на патрулирование. Пока вы не сориентируетесь.

 — Хорошая мысль. Мы с мисс Пич составим график дежурств на ближайшие недели.

 — А меня можешь называть просто Пич. У меня только одно пожелание. Чтобы здесь поддерживалась чистота, а уборка — в том числе и чистка туалета, Отто, была включена в график наряду с другими обязанностями. Швабры и тряпки — не только для женщин.

 — Я нанимался на службу, а не в горничные, — буркнул Отто.

 Пич была похожа на заботливую наседку. И подобно настоящей наседке, она умела одним взглядом испепелить.

 — А мне платят за работу диспетчера и секретаря, а не за уборку туалетов. Но есть вещи, которые не хочется делать, а надо.

 — Давайте так поступим, — предложил Нейт, желая поскорее усмирить спорщиков. — Уборку пока будем делать по очереди. А я тем временем поговорю с мэром Хопп, выясню, как у нас с деньгами. Может, наскребем на уборщицу? Чтобы приходила и наводила порядок, скажем, раз в неделю. Следующий вопрос. У кого ключи от оружейного шкафа?

 — Заперты в ящике моего стола, — доложила Пич.

 — Я бы хотел, чтобы они были у меня. И еще мне надо знать, каким оружием владеет каждый из вас.

 — Была бы пушка, выстрелить сумею, — буркнул Отто.

 — Пусть так, но мы все же не охотники, а офицеры полиции. — Нейт откинулся на стуле, чтобы разглядеть, какой ствол у Отто в кобуре. — Тридцать восьмой калибр выбрали?

 — Это мой личный револьвер, и он меня устраивает.

 — Прекрасно. Себе я возьму девятимиллиметровый «ЗИГ-зауэр». Питер, тебя твоя «девятка» устраивает?

 — Так точно, сэр.

 — Пич, вы стреляете?

 — У меня в столе лежит отцовский револьвер-«сорокапятка». С пяти лет умею управляться. А вообще, я владею всем оружием, какое у нас в оружейном ящике. Не хуже нашего бравого солдата.

 — Не солдата, а гвардейца, — пробурчал Отто. — Морского пехотинца.

 — Ну, хорошо. — Нейт прокашлялся. — Теперь скажите мне, сколько жителей города имеют оружие?

 Троица уставилась на него в недоумении, потом Отто усмехнулся и сказал:

 — Практически все.

 — Отлично. А есть у нас список тех, у кого есть лицензия на ношение?

 — Это я вам сделаю, — вызвалась Пич.

 — Вот и хорошо. А перечень городских указов достать не трудно будет?

 — Будет исполнено.

 — И последнее, — добавил Нейт. — Если мы кого-то задерживаем, кто назначает залог, определяет срок, величину штрафа и так далее?

 Повисло долгое молчание.

 — По-моему, вы, шеф, — наконец изрек Пит. Нейт присвистнул:

 — Занятно.

 Он вернулся в кабинет, прихватив документы, которые приготовила для него Пич. Много времени они не заняли, но по прочтении на пробковом стенде появилась записка.

 Он продолжал перебирать бумаги, когда вошла Пич.

 — Вот вам ключи, Нейт. Вот эти — от оружейного шкафа. Эти — от входных дверей — парадной и задней, — от камер и от вашей машины. Все подписано.

 — От моей машины? И что же это за машина?

 — «Гранд Чероки». Запаркована на улице. — Она вручила ему связку. — Хопп велела научить вас пользоваться обогревателем двигателя.

 Об этом он тоже читал. Есть такие специальные обогреватели блока цилиндров, которые включаются, когда мотор заглушён. Необходимая вещь в здешнем климате.

 — Потом покажете.

 — Солнце встает.

 — Что? — Он повернулся к окну.

 И замер, уронив руки. Огромный оранжево-розовый шар висел в небе. Под его лучами ожили горы, по бокам белых гигантов побежали золотые лучи.

 Эти лучи заполнили собой оконный проем. И лишили новоиспеченного шефа полиции дара речи.

 — Первый зимний восход на Аляске — ни с чем не сравнимое зрелище.

 — Да уж… — Как завороженный, он шагнул ближе к окну.

 Отсюда была видна река, на которую накануне сел самолет. Длинная пристань — вчера он ее не заметил. Сверкающий на солнце лед. Горы снега, кучка строений, группы деревьев — и, как теперь стало заметно, люди. На улице, как ни странно, были люди, все укутанные до такой степени, что походили на разноцветные шары на белом фоне.

 Отовсюду вился дымок, а над головой кружил — неужели орел? Ватага ребятишек бежала к реке, на плечах — клюшки и коньки.

 И над всем этим, величественные, высились горы.

 Глядя на эти горы, он позабыл и про мороз, и про ветер, про оторванность от всего мира и про свое отчаяние.

 Глядя на эти горы, он чувствовал, что живет.

 То ли мороз виноват, то ли праздничная неделя между Рождеством и Новым годом настраивала людей на миролюбивый лад, но первый вызов поступил только к полудню.

 — Нейт, — обратилась к нему Пич, держа в руках вязание. — Из «Приюта» звонит Чарлин. Насколько я поняла, двое парней повздорили из-за бильярда. Драка.

 — Понял. — Он встал и выудил из кармана четвертак. Потом бросил помощникам: — Решайте, кто поедет.

 — Орел, — объявил Отто и отложил газету. Нейт подбросил монету.

 — Решка. Итак, Питер, со мной. В гостинице небольшая заварушка. — Он взял рацию и пристегнул к поясу.

 Вышел в сени и стал одеваться.

 — Если к нашему приезду не угомонятся, — сказал он Питеру, — ты мне скажи, что за герои такие. Чтобы я понял — дело серьезное или достаточно сделать внушение.

 Они вышли на леденящий холод.

 — Это моя? — Нейт кивнул на черный джип на обочине.

 — Так точно, сэр.

 — А этот провод, насколько я понимаю, подсоединен к обогревателю цилиндров, да?

 — Всякий раз, как ставите машину, надо эту штуку включать. Есть еще синтетический теплоизолирующий кожух, если мотор накрыть — тепло целые сутки будет держать. Но его частенько забывают снять, тогда двигатель быстро перегревается. Провода для прикуривания тоже сзади, — продолжал он, одновременно отключая обогреватель. — Там же фонарь, аптечка…

 — Потом все посмотрим, — перебил Нейт, а сам подумал: неужели, чтобы проехать несколько сот метров по Центральной улице, могут понадобиться фонарь и аптечка? — А пока давай проверим, найду ли я без подсказок дорогу до «Приюта».

 Он сел за руль и вставил ключ в замок зажигания.

 — Сиденья с подогревом? — удивился он. — А еще говорят, бога нет.

 В дневном свете городок выглядел совсем иначе. Он оказался еще меньше. От выхлопных газов обочины были черные, окна фасадов не так уж и сверкали, да и рождественские гирлянды на солнце имели куда менее привлекательный вид.

 Если не считать вид на горы, это совсем не походило на открытку, однако и дырой это место назвать было бы несправедливо.

 Суровый — вот как бы он охарактеризовал этот город. Поселение, высеченное из льда, снега и скал, прилепившееся к вьющейся меж гор реке, зажатое между лесами, где так и рыщут волки. Волков он почему-то представлял себе особенно отчетливо.

 «Небось и медведи водятся», — подумал Нейт, но решил, что до весны на этот счет можно не беспокоиться. Если только зимняя спячка — не выдумки.

 Дорога от полицейского участка до гостиницы заняла меньше двух минут. По пути им встретились десять человек, один коренастый пикап и один громыхающий внедорожник, да еще Нейт насчитал три припаркованных снегохода и пару лыж, прислоненных к стене итальянского ресторана.

 «Не знаю насчет медведей, а люди тут явно в спячку не впадают», — подумал он.

 Он направился к главному входу в «Приют странника», Питер — следом.

 Ссора не утихла. Это можно было понять по возгласам «болельщиков» — «всыпь ему, Мэки», — глухим ударам и ругани. Поглазеть на зрелище собралась, по местным меркам, целая толпа, человек пять в байковых рубашках, среди которых, при ближайшем рассмотрении, оказалась одна женщина.

 В центре круга на полу катались двое длинноволосых мужчин, при каждой возможности отвешивая друг другу короткие удары. Из оружия ничего, кроме сломанного кия, он не увидел.

 — Братья Мэки, — сообщил Питер.

 — Братья?

 — Да, близнецы. Они еще в утробе матери друг другу тумаков давали. На чужих и руку никогда не поднимут.

 — Ясно.

 Нейт протиснулся к драчунам. Он растащил братьев, и голоса «болельщиков» враз стихли.

 — Ну, все, все, успокоились, — приказал он, но один из братьев уже был на ногах и рвался продолжать бой. Стремительным и внушительным ударом в челюсть он уложил братца наповал.

 — «Красная река», урод! — выкрикнул он вдогонку и, задрав вверх кулаки, исполнил победный танец. Братец рухнул Нейту в объятия.

 — Питер, ради бога! — взмолился Нейт, видя, что помощник бездействует.

 — Ой, простите, шеф. Джим, уймись!

 Вместо этого Джим Мэки продолжал выплясывать в своих сапожищах под восторженные возгласы окружающих.

 Кто-то из зрителей осторожно расплачивался, но Нейт сделал вид, что не замечает.

 — Давай-ка, этого забери. — Он передал бесчувственное тело Питеру, после чего шагнул к победителю. — Ты ведь только что получил приказ от заместителя начальника полиции, так?

 — Да ну? — Джим усмехнулся. На зубах его была кровь, в глазах горел хулиганский огонь. — И что с того? Я должен исполнять приказы этого сопляка?

 — Представь себе, должен. Сейчас объясню почему. — Нейт резким движением развернул его, припер к стене и в мгновение ока надел наручники.

 — Эй! — только и ахнул победитель.

 — Вздумаешь дурить — мигом сядешь за сопротивление при аресте. Это — не считая всего остального. Питер, когда второй очухается, вези его в участок.

 Собравшиеся, хоть и были непонятно на чьей стороне, проводили Нейта и задержанного ободряющим свистом и улюлюканьем.

 Из кухни показалась Чарлин, и Нейт остановился.

 — Иск подавать будешь? — спросил он. Она уставилась непонимающим взором.

 — Какой иск? Я… не знаю. Меня никто никогда не спрашивал.

 — Ну, они же у тебя разгром учинили.

 — А-а! Ну, обычно они потом оплачивают. Правда, пару туристов, заглянувших пообедать, они у меня спугнули.

 — Это все Билл начал.

 — Слушай, Джим, вы оба начали. И так всякий раз. Тысячу раз говорила, чтобы не являлись сюда со своими разборками и не распугивали мне клиентов. Судиться я, конечно, не стану. Но положить конец этому безобразию надо!

 — Ясно. Пойдем, Джим, поговорим.

 — Не понял. С чего это я должен…

 Нейт не стал препираться, а просто вытолкнул его на мороз.

 — Эй, вы что? Мне одеться надо!

 — Твою одежду доставит офицер Нотти. Садись в машину. Или стой здесь, жди, пока нос отморозишь. Как хочешь. — Он распахнул дверцу и легонько подтолкнул Джима на сиденье.

 В машине к Джиму вернулось чувство собственного достоинства — несмотря на разбитую губу и подбитый глаз.

 — Негоже так с людьми обращаться. Это неправильно.

 — А я думаю — неправильно сбивать с ног человека, когда его держат за руки.

 К чести для Джима, он устыдился и повесил голову.

 — Это я в пылу. Не сдержался. Но этот гад меня достал! А вы, значит, наш новый шеф полиции? Который с Большой земли приехал?

 — На лету схватываешь, Джим.

 Всю дорогу тот сидел насупясь. Потом безмолвно поплелся вслед за Нейтом в участок.

 — Что значит чужак, — обратился он к Отто и Пич. — Ни малейшего понятия о том, как у нас в Лунаси заведено.

 — Вот сам ему все и объясни. — В глазах у Отто сверкнул злорадный блеск.

 — Нам нужна аптечка. Джим, пройди в мой кабинет. Нейт впустил «гостя», подвинул ему стул, открыл один наручник и пристегнул к подлокотнику.

 — Эй, вы чего? Если удрать захочу — так с этим вашим стульчиком уйду.

 — Не сомневаюсь. И тогда я инкриминирую тебе еще и кражу полицейского имущества..

 Джим примолк. Костлявый тридцатилетний мужик, с лохматой каштановой шевелюрой, карими глазами и узким лицом со впалыми щеками. Левый глаз почти заплыл от полученного тычка кулаком. Рассеченная губа кровоточила.

 — Не нравится мне все это, — резюмировал он.

 — Это закон не запрещает. А вот нарушение порядка, причинение ущерба чужому имуществу, драка — это все запрещено.

 — У нас так: если человек решил поучить уму-разуму своего недоумка братца, это его личное дело.

 — Теперь будет по-другому. Отныне будет так: человек должен уважительно относиться к частной и общественной собственности. А также к облеченным полномочиями блюстителям порядка.

 — Это к Питеру, что ли? Сопляк!

 — Теперь этот сопляк — заместитель начальника городской полиции.

 Джим вздохнул так выразительно, что брызги крови полетели.

 — Черт побери, да я его знаю дольше, чем он на свете живет!

 — Когда он при исполнении и велит тебе прекратить буянить, ты должен слушаться, даже если ты его с материнской утробы знал.

 Джим взглянул с недоумением и интересом.

 — Не возьму в толк, о чем вы.

 — Это я уже понял. — Нейт обернулся на показавшуюся в дверях Пич.

 — Вот вам аптечка и пузырь со льдом. — Освободив руки, она подбоченилась. — Джим Мэки, годы идут, а ты все не умнеешь.

 — Это Билл начал. — Он покраснел и приложил лед к разбитой губе.

 — Это ты так говоришь. А где Билл?

 — Сейчас Питер доставит, — пояснил Нейт. — Когда тот очухается.

 Пич фыркнула.

 — Когда матери придется вносить за тебя залог, она тебе и второй глаз оформит, как пить дать. — С этими словами Пич вышла и закрыла за собой дверь.

 — Черт! Вы же не станете меня сажать за то, что я надавал тумаков родному брату.

 — Ну почему же! Но, учитывая, что это мой первый день в новой должности, сделаю тебе послабление. — Нейт расправил плечи. — Из-за чего дрались-то?

 — Сейчас расскажу. — Джим решил защищаться и в сердцах хлопнул себя по коленям. — Этот безмозглый кретин заявил, что «Дилижанс» — самый лучший вестерн. Тогда как даже ребенку ясно, что лучший — это «Красная река».

 Нейт помолчал.

 — И это все?

 — А что вам еще надо?

 — Просто уточняю. Вы с братом сцепились из-за того, что не сошлись во вкусах касательно сравнительных достоинств двух опусов Джона Уэйна.

 — Чего, чего?

 — Вы же из-за фильмов с Джоном Уэйном спорили?

 Джим поерзал.

 — Выходит, так. С Чарлин мы все уладим. Могу я теперь идти?

 — С Чарлин-то вы уладите, а еще заплатите сто долларов штрафа каждый за нарушение общественного порядка.

 — О-о! — застонал драчун. — Но нельзя же…

 — Можно. — Нейт подался вперед. Под бесстрастным взглядом его серых глаз Джим поежился. — Вот что я тебе скажу, Джим. Больше вы с Биллом драться в «Приюте» не будете. Как, впрочем, и в любом другом месте. Но для начала обозначим «Приют». Один маленький мальчик там проводит большую часть своего времени. Какой вы ему пример подаете?

 — Да ладно! Когда какая заварушка, Роза его всегда на кухню уводит. Мы с Биллом этому пацану никогда плохого не сделаем. Просто мы… как сказать… вспыльчивые очень.

 — В этом городе вам придется свой пыл поумерить.

 — Стольник?

 — Заплатить можно Пич в течение ближайших суток. Если не заплатите — я буду удваивать сумму штрафа за каждый просроченный день. А если вообще платить не хотите — можете провести три дня в нашей «гостинице».

 — Заплатим, — буркнул он и вздохнул. — Сами подумайте: «Дилижанс»!

 — Лично я больше всего «Рио Браво» люблю.

 Джим открыл рот и тут же закрыл. По видимому, подумал о последствиях.

 — Хороший фильм, ничего не скажешь, — прокомментировал он, — но до «Красной реки» далеко.

 «Если бытовые ссоры станут главной моей заботой, можно считать, что переезд в Лунаси себя оправдал», — решил Нейт. Теперь семейные разборки — максимум, на что он способен.

 Никакие сложные дела ему не нужны.

 Вот братья Мэки это его масштаб. Душеспасительная беседа с Биллом прошла примерно в том же ключе, правда, теперь восторги относились к фильму «Дилижанс». Было такое впечатление, что Билла не так огорчило, что ему набили морду, как то, что он не сумел отстоять любимое кино.

 В дверь просунул голову Питер.

 — Шеф? Чарлин говорит, чтобы вы пришли пообедать за счет заведения.

 — Спасибо ей, конечно, но мне еще к собранию готовиться. — Он видел, с каким плотоядным блеском в глазах смотрела на него Чарлин, когда он выпроваживал Джима и составь опись поврежденного имущества. Пусть Чарлин тебе назовет, сколько это все стоит. Потом ознакомь с итоговой суммой братьев Мэки и дай им сорок восемь часов на компенсацию.

 — Дело нехитрое. Должен заметить, шеф, вы с ними лихо разобрались.

 — Да и разбираться особенно было не с чем. Сейчас сяду за отчет. Потом тоже посмотришь, может, захочешь что-то добавить.

 В кабинете задрожали стекла. Нейт оглянулся.

 — Что это? Землетрясение? Вулкан? Ядерная война?

 — «Бобер», — пояснил Питер.

 — Таких бобров даже на Аляске не бывает, чтобы эдакие звуки издавать.

 Питер рассмеялся и показал в окно.

 — Самолет Мег Гэллоуэй. Он «Бобром» называется. С чьим-то заказом прилетела.

 Нейт повернулся к окну и увидел маленький красный самолетик, почти игрушечный. Он вспомнил, что и сам прилетел сюда на такой же игрушке.

 Зазвонил селектор, и Нейт с благодарностью ответил, радуясь возможности отвлечься от страшных мыслей.

 — Слушаю, Пич.

 — В школе трое мальчишек кидались в окна снежками. Одно разбили. И разбежались.

 — Кто — неизвестно?

 — Еще как известно. Всех троих знаем.

 Он перебрал в уме дела.

 — Пусть Отто займется.

 Потом обернулся к Питеру.

 — Какие-то вопросы?

 — Нет, нет, сэр. — Он улыбался. — Просто приятно делать дело.

 — Да. Дело делать приятно.

 Нейт проработал до самого собрания. Занимался в основном хозяйственными и организационными делами, но зато у него появилось приятное ощущение, что он основательно обустраивает свое место.

 Пусть даже это только временно.

 Первые два месяца считались испытательным сроком, когда любая из сторон могла его расторгнуть.

 Ему было спокойнее знать, что при желании он может в любой момент уволиться. Хоть завтра. Хоть на следующей неделе. Если по истечении двух месяцев он еще будет здесь, то, во всяком случае, сможет решать, как быть дальше.

 В мэрию он решил пройтись пешком. Брать машину из-за нескольких сот метров было нелепо.

 Небо было густо-синего цвета, и на его фоне, словно высеченные острым ножом, резко обозначились горы. Мороз стоял нечеловеческий, но несколько ребятишек, однако, с горящими от жадности глазами, высыпали из Углового, зажав в кулачках по шоколадному батончику — точно так, как делают дети во всем мире.

 Едва за ними закрылась дверь, как чья-то рука изнутри перевернула табличку с «ОТКРЫТО» на «ЗАКРЫТО».

 Машин на улицах прибавилось. Одни стояли запаркованные на обочинах, другие резво катили по утрамбованному снегу.

 Похоже, на собрание съехался весь город.

 У него екнуло в животе, сразу вспомнился институтский курс риторики. Жаль, что посещение было факультативным. Век живи — век учись.

 Нет, вообще-то побеседовать он был не прочь — в разумных пределах. Допросить подозреваемого, снять показания со свидетеля — проблем нет. Во всяком случае — раньше не было. Но стоять перед аудиторией и говорить речь? При одной этой мысли по спине побежала струйка пота.

 Через это надо пройти, мысленно приказал он себе. Пережить один только час — и больше мучиться не придется. По всей вероятности.

 Он вошел в жарко натопленное помещение, в котором стоял гул голосов. Какие-то люди стояли в вестибюле, украшением которого служила гигантская рыба — никогда такой не видел. От одного взгляда на нее — не рыба, а маленький кит! — становилось не по себе, и тем более трудно было представить, как кто-то ее выудил да еще на стену водрузил.

 Чучело отвлекло его от устремленных в его сторону любопытных глаз. А в зале людей было еще больше, все стулья были заняты. На сцене возвышалась трибуна.

 — Королевский лосось, — проговорила Хопп откуда-то сзади.

 Он не мог отвести глаз от серебристого чудища с черными жабрами.

 — Это — лосось? Да я ел лососину. В ресторанах. Лосось больше вот такого не бывает. — Он показал руками.

 — Это был не аляскинский королевский лосось. Но, по правде говоря, этот экземпляр действительно очень крупный. Мой муж поймал, между прочим. Девяносто два фунта две унции. До рекорда штата не дотянул, но рыбаку — честь и хвала.

 — И чем же он его тащил? Автопогрузчиком?

 Она рассмеялась своим резким смехом и весело шлепнула его по плечу.

 — А ты рыбак?

 — Нет.

 — Совсем?

 — Ничего не имею против, но как-то не доводилось. — Тут он повернулся, и брови поползли вверх. Хопп была одета в элегантный деловой костюм в мелкую черно-белую клетку. В ушах — жемчужные сережки, на губах — алая помада.

 — Вы… смотритесь впечатляюще, мэр.

 — Так говорят про двухсотлетнюю сосну.

 — Я хотел сказать — сногсшибательно, но решил, это будет невежливо.

 Она расплылась в улыбке.

 — Ты умный мальчик, Нейт.

 — Это вряд ли. Разве что чуть-чуть.

 — Если уж я нашла возможность вырядиться, то и ты уж постарайся произвести впечатление. Это же рекламное мероприятие. Кстати, не пора ли нам начинать? Давай я тебя представлю членам городского совета. А потом будем речи говорить. — Она взяла его под руку и повела, как ведут кавалера через зал, где собрались гости. — Говорят, уже с братцами Мэки разбираться пришлось?

 — Повздорили они из-за кино. Какой вестерн с Джоном Уэйном лучше.

 — Лично мне больше нравятся фильмы с Клинтом Иствудом. Ранние. Эд Вулкотт, иди-ка сюда, познакомься с нашим полицмейстером.

 Вулкотт, суровый мужчина лет пятидесяти, пожал ему руку как заправский политик. У него были густые седые волосы, зачесанные назад. Лицо — словно высечено из камня. Через левую бровь шел едва заметный белый шрам.

 — У меня здесь банк, — сообщил он. Вот и объяснение темно-синему костюму и галстуку в полоску. — Надеюсь, вы у нас тоже скоро счет откроете.

 Далее его представили Деб и Гарри Майнер, державшим Угловой магазин, отцу Питера — Уолтеру Нотти, охотнику и заводчику ездовых собак. Все это были члены городского совета.

 — Еще подойдет наш доктор, Кен Дарби, — когда освободится.

 — Не страшно, если и опоздает, — чувствую, мы тут надолго.

 Еще он познакомился с Бесс Мэки, тощей, как жердь, обладательницей выкрашенных хной волос. Она встала перед ним лицом к лицу, скрестила руки на сухонькой груди и повела носом.

 — Говорят, вы сегодня моих голодранцев одолели?

 — Можно и так сказать, мэм.

 Она еще раз резко втянула носом воздух и покивала:

 — Вот и хорошо. В другой раз стукните их как следует лбами, избавьте меня от этой заботы.

 Она отошла, а Нейт подумал: «Учитывая обстоятельства — вполне теплый прием».

 Хопп провела его к сцене, где были приготовлены несколько стульев — для нее, для Нейта и для Эда Вулкотта, который был еще и вице-мэром.

 — Начнем с Деб, — объяснила Хопп. — Она сделает кое-какие объявления и расскажет о наших текущих делах. Потом выступит Эд, а передаст слово мне. Я, в свою очередь, — тебе. После тебя закругляемся. Ну, может, еще на вопросы придется ответить.

 У Нейта екнуло сердце.

 — Хорошо.

 Хопп подвела его к стулу, сама тоже села и кивнула Деб Майнер.

 Деб, плотная особа с миловидным личиком в обрамлении пышных светлых волос, появилась на сцене и прошла к трибуне.

 Она стала поправлять микрофон, который ответил писком и визгом, разнося ее покашливание по всему залу.

 — Всем добрый день. Прежде чем мы перейдем к основной повестке, хочу сделать несколько объявлений. Новогодний праздник в «Приюте странника» начнется в девять. Будет живая музыка, группа «Карибу». Пустим для них шапку по кругу, так что не скупитесь. В следующую пятницу, с пяти часов, в школе благотворительный ужин, сборы пойдут на форму для хоккейной команды. У нас хорошие шансы в региональном чемпионате, так пусть у ребят будет приличная форма. Стоимость билета включает оплату салата, хлеба и безалкогольного напитка. Взрослый билет — шесть долларов, детям до двенадцати — четыре. До шести лет — бесплатно.

 После этого она стала рассказывать о предстоящем вечере кино. Нейт слушал вполуха, пытаясь справиться с волнением.

 И тут вошла она.

 Красный цвет аляски и что-то в ее походке не оставляли сомнений: это была та женщина, которую он вчера видел в окно. Капюшон был снят, на голове у нее была черная вязаная шапочка.

 Из-под нее на плечи струились прямые черные волосы.

 На фоне двух контрастных цветов ее лицо с высокими скулами казалось очень бледным. И через весь зал было видно, какие синие у нее глаза. Ярко-ярко-синие и словно прозрачные.

 Холщовая сумка через плечо, мешковатые, мужского покроя брюки и потрепанные черные сапоги.

 Эти льдисто-синие глаза были устремлены на него и оставались неподвижны все время, пока она пробиралась по центральному проходу до места рядом с поджарым мужчиной, судя по виду — коренным жителем.

 Они не обмолвились ни словом, но Нейт видел, что эти двое хорошо понимают друг друга — хотя и не в интимном смысле. Женщина сбросила парку, а Деб тем временем перешла к теме предстоящего хоккейного матча.

 Под паркой у нее был свитер оливково-зеленого цвета. А под свитером, насколько Нейт мог судить, — крепкое, тренированное тело.

 Он пытался понять, хорошенькая она или нет. Скорее, нет — брови строгие, прямые, нос чуть длинноват, а рот — великоват.

 Мысленно Нейт отмечал про себя ее недостатки, но внутри у него екнуло. «Интересное дело, — подумал он. — Несколько месяцев, как бабу не видел — что в его состоянии было и к лучшему. А вот теперь эта Снежная королева заставила кровь бежать быстрее».

 Она открыла рюкзак и достала коричневый бумажный пакет. И, к его изумлению, выудила оттуда горсть попкорна. Принялась с аппетитом жевать, не забыв угостить и соседа. Деб тем временем закончила свои объявления.

 На трибуну поднялся Эд и стал рассказывать о результатах деятельности городского совета. Судя по его словам, результаты были впечатляющими. Незнакомка между тем достала термос и налила в крышку черного кофе — так это, во всяком случае, выглядело на расстоянии.

 Интересно, кто она такая? Дочь этого аборигена? Судя по возрасту, вполне вероятно. Но внешнего сходства не наблюдается.

 Под его пристальным взглядом она нимало не смущалась и, тоже не сводя с него глаз, продолжала как ни в чем не бывало прихлебывать кофе.

 Эд передал микрофон Хопп, и публика аплодисментами приветствовала своего мэра. Нейт сделал над собой усилие и опять стал следить за происходящим.

 — Не буду тратить время на разглагольствования, — сказала Хопп. — В свое время мы добились городского статуса потому, что хотели сами о себе позаботиться в духе традиций нашего великого штата. Мы проголосовали за создание полицейского участка и формирование хоть и маленького, но отряда полиции. Тут разгорелись жаркие споры, и много было сказано и доброго, и нелицеприятного. Суть спора сводилась к тому, приглашать ли на должность начальника полиции человека со стороны, опытного полицейского, никак не связанного с Лунаси. Справедливого, умного и способного поддерживать правопорядок беспристрастно и честно. И сегодня он это уже доказал, когда взял под арест Джима Мэки за драку с братом в «Приюте».

 По залу понеслись смешки, а братья Мэки, оба — с фонарями под глазом — заулыбались.

 — Еще и штраф платить заставил! — выкрикнул Джим.

 — И принес лишние две сотни городской казне. Если и дальше так будете отличаться, глядишь, на ваши деньги пожарную машину купим. Игнейшус Бэрк прибыл к нам из Балтимора, штат Мэриленд, где на протяжении одиннадцати лет служил в городском департаменте полиции, из них восемь лет — в должности детектива. Нам повезло, что на наше предложение откликнулся профессионал такого уровня. Давайте же поприветствуем нашего нового шефа полиции.

 Смутившись от аплодисментов, Нейт поднялся и подошел к трибуне без единой мысли в голове. Из толпы кто-то крикнул:

 — Чичако!

 На крикуна зашикали, а кое-кто заспорил о справедливости данной оценки. От злости он вмиг позабыл о своем мандраже.

 — Да, верно, я чичако. И еще — чужак. Приезжий. Я к вам прямо с Большой земли.

 Он оглядел зал, шум утих.

 — Мои познания об Аляске ограничиваются тем, что я читал в путеводителях, в Интернете или видел в кино. Об этом городе я знаю не намного больше, если не считать того, что здесь зверски холодно, братья Мэки любят друг дружку мутузить и у вас такие виды, что дух захватывает. Но я знаю, что такое быть полицейским, и поэтому я здесь.

 «Точнее — знал раньше», — подумал он, и ладони у него вспотели.

 Больше в голову ничего не лезло, и он уже мысленно приготовился к позору, но тут встретился с глазами женщины в красном. С ее льдисто-синими глазами. Губы ее слегка изогнулись, она поднесла ко рту чашку и не сводила с него глаз.

 Слова стали произноситься сами собой, возможно, они были обращены к ней одной.

 — Я вижу свою работу в том, чтобы защищать этот город и хранить его покой. Именно этим я и стану заниматься. Может, кому-то и не понравится, что какой-то приезжий будет говорить ему, что и как надо делать, но придется нам всем привыкать. Я сделаю все, что будет от меня зависеть. А вам решать — хорошо это или нет. Вот и все.

 Раздались неуверенные хлопки, зал подхватил. К своему удивлению, Нейт опять смотрел в глаза той женщины. Ее крупный рот дрогнул в улыбке.

 Он слышал, как Хопп объявляет собрание закрытым. К нему стали рваться с вопросами какие-то люди, и он потерял эту женщину в толпе. А когда нашел, красная парка уже двигалась к выходу.

 — Кто это был? — Он тронул Хопп за локоть. — Та женщина, что пришла позже? В красной парке, с голубыми глазами, волосы черные?

 — Это Мег. Мег Гэллоуэй. Дочка Чарлин.

 Ей хотелось как следует его разглядеть. Получше, чем вчера, когда она заметила его фигуру в окне. Вид у него тогда был задумчивый и нерадостный.

 И внешне он на эту роль вполне подходил, только при ближайшем рассмотрении взгляд оказался не столько горьким, сколько печальным.

 А жаль. Ей больше подошел бы горький.

 Он неплохо держался, это факт. Проглотил оскорбление — ох, уж этот Бинг! — произнес речь и почти не запинался.

 По ее мнению, если уж соглашаться на то, что по городу будет рыскать полиция, то уж лучше на такой вариант. Впрочем, ее это нисколько не волновало, главное, чтобы ее никто не трогал.

 Поскольку она все равно находилась в городе, Мег решила заодно выполнить несколько заказов и затариться продуктами.

 На дверях Углового висела табличка «ЗАКРЫТО». Мег вздохнула. Потом выудила из рюкзака связку ключей, нашла нужный и отперла дверь.

 Взяла две пустые коробки и принялась деловито их загружать. Крупы, макароны, яйца, консервы, туалетная бумага, мука, сахар. Заполнив одну коробку, Мег взялась за вторую.

 Она тащила к кассе пятидесятифунтовый мешок собачьего корма, когда дверь распахнулась и вошел Нейт.

 — Закрыто, — задохнулась Мег.

 — Вижу.

 — Раз видишь — что ты тут делаешь?

 — Занятно. Это я у тебя хотел спросить.

 — Да так, кое-что понадобилось. — Она зашла за прилавок, достала две коробки патронов и присовокупила к своим покупкам.

 — Я догадался, но обычно, когда человеку кое-что понадобилось, а он берет это из запертого магазина, это называется кражей.

 — Это я слышала. — Она взяла из-под прилавка амбарную книгу и пролистала до нужной страницы. — Полагаю, на Большой земле за это арестовывают.

 — Совершенно верно.

 — Ты и в Лунаси собираешься такую политику проводить?

 — Собираюсь. А как же!

 Она хохотнула, отыскала ручку и стала записывать.

 — Ну, вот что, дай мне тут закончить, а потом можешь вести в тюрьму. Итого за сегодняшний день у тебя уже будет три ареста. Рекорд.

 Он облокотился на прилавок и отметил про себя, что она аккуратно заносит все свои покупки в книгу.

 — Зря только время потрачу.

 — Это точно, но у нас тут дефицита времени не наблюдается. Черт, мыло забыла. Не достанешь? Вон на той полке, «Мэрфи».

 — Конечно. — Он принес ей бутылку жидкого мыла. — Вчера я тебя видел из окна.

 Она записала мыло.

 — Я тебя тоже.

 — Ты — полярный летчик?

 — И не только. — Она подняла на него бесстрашный взор. — Летчик — это только малая часть.

 — А чем еще занимаешься?

 — Городской легавый должен это сам распознать.

 — Кое-что могу прямо сейчас сказать. Ты сама готовишь. Держишь собаку. А может, и двух, и немаленьких. Ты сама себе голова. Честна, во всяком случае — когда это тебе выгодно. Кофе пьешь черный, а попкорн любишь с маслом.

 — Ну, это все на поверхности. — Она постучала ручкой по книге. — А что, шеф Бэрк, слабо поглубже копнуть?

 «Прямолинейная», — подумал он. И решил подыграть:

 — Я подумаю.

 Она улыбнулась своей полуулыбкой, правый уголок рта чуть выше левого.

 — Чарлин тебя еще не захомутала?

 — Не понял?

 — Я спрашиваю, Чарлин уже оказала тебе особо теплый прием?

 Он и сам не знал, что его разозлило — вопрос или тот холодный тон, каким он был задан.

 — Нет.

 — Не в твоем вкусе?

 — Пожалуй, нет. А еще не в моем вкусе — обсуждать в таком тоне твою маму.

 — Да ты у нас чувствительный, да? Не волнуйся. Все знают, что Чарлин ни одного симпатичного мужичка не пропустит. Но дело в том, что я не пользуюсь объедками с ее стола. Но поскольку ты к таковым не относишься, возможно, я и дам тебе шанс копнуть глубже.

 Она закрыла амбарную книгу и убрала на место.

 — Не поможешь в машину загрузить?

 — Конечно. А ты разве не на самолете прилетела?

 — На самолете. Но мы с одним другом махнулись транспортными средствами.

 — Хорошо. — Он взял мешок с собачьим кормом на плечо.

 На улице ее ждал пикап красного цвета. В кузове лежала резина. В кабине в специальной стойке стояли дробовик и винтовка.

 — Ты охотишься? — спросил он.

 — Смотря на кого. — Она закрыла борт кузова и улыбнулась. — Как тебя сюда занесло, шеф Бэрк?

 — Нейт. Зови меня Нейт. Я тебе скажу, когда сам узнаю.

 — Что ж, довольно честно. Может, на Новый год увидимся. Посмотрим, как мы умеем общаться с народом.

 Она села в машину, включила зажигание. И под знакомую мелодию «Аэросмит» вырулила на дорогу. Она поехала на запад, туда, где солнце уже склонялось за горные вершины. Горы сияли золотом, а в воздухе сгущались сумерки.

 Нейт посмотрел на часы — четверть четвертого.

 Запись в дневнике 14 февраля 1988 года

 Ну и мороз! Мы об этом не говорим, чтобы не свихнуться, но здесь я напишу. А когда-нибудь потом — скажем, в июле, сидя на веранде с баночкой пива, обмазанный мазью от комаров, которые тучами будут виться вокруг, — я буду смотреть на эту Стерву и вспоминать, как все было.

 Я буду знать: я там был, я это сделал. И пиво от этого будет только слаще.

 Но пока на дворе февраль, до июля еще дожить надо. А здесь нами правит Стерва.

 Из-за ветра мороз ощущается градусов в тридцать пять — сорок.

 При таких температурах пара градусов в ту или другую сторону уже не имеют значения. Из-за мороза у нас отказал один фонарь, и у меня сломалась «молния» на парке.

 Поскольку ночь длится шестнадцать часов, ставить и снимать палатку нам приходится затемно. Отлить — и то превращается в утомительную и унизительную задачу. Но мы не падаем духом. По большей части.

 Такого опыта нигде не купишь. Когда мороз дерет тебе так, как можно жить только в горах. Если набраться смелости и на минутку выйти из укрытия, перед тобой предстанет северное сияние, такое яркое, такое электрическое, что кажется, схвати его — и можно будет от него подзарядиться. И тогда понимаешь, что хочешь жить только здесь.

 Мы продвигаемся медленно, но не отказываемся от своей цели — покорить вершину. Нас сильно задержали снежные завалы — какое-то время назад тут прошла лавина. Интересно, сколько ребят здесь стояли лагерем, до того как лавина накрыла их всех и смела с лица земли. И как скоро гора шевельнется, расправит плечи и погребет под снегом пещеру, которую мы так старательно себе копали.

 О том, как обойти эти завалы, у нас вышел короткий спор на повышенных тонах. Моя взяла. Сколько времени мы потратили на то, чтобы их обогнуть, а в других местах — через них пробиться. Но быстрее этого сделать было бы нельзя, кто бы что ни говорил. Это опасное место, известное как Зыбучий перевал — ледник тут уходит из-под ног. Ты этого не видишь и не ощущаешь, но лед скользит под тобой и может затянуть, ведь под этой заснеженной страной — расщелины, которые только и ждут, чтобы стать твоей могилой.

 Мы пробирались вверх по хребту Одиночества, звенели ледорубы, мороз склеивал ресницы, а обойдя Чертово жерло, пообедали на скатерти из девственно чистого снега.

 И солнце было как шар из золотистого льда.

 Я щелкнул несколько кадров, но побоялся, что камера на морозе сломается.

 После обеда мы двинулись дальше. Не сказать, чтобы условия изменились к лучшему, зато желания было хоть отбавляй. Может, благодаря спиду^[3], который мы приняли на сладкое, но мы пинали и поносили эту гору — и друг друга — с такой энергией, что диву даешься. Несколько часов кряду мы врубались подошвами в снег, а золотой шар уже катился вниз и наливался злобным оранжевым цветом, отчего снег на склоне будто заполыхал. А потом нас накрыла непроглядная тьма.

 Колышки для палатки мы ставили, светя себя фонарями, прикрепленными на голове. Мы заночевали. Слушали, как ветер ревет в ночи, и расслаблялись посредством простенькой травки. День выдался удачный.

 Нам понравилось называть друга друга именами героев «Звездных войн». Мы теперь Хэн, Люк и Дарт. Я — Люк. Для прикола мы изображали, что находимся на ледяной планете Хот и должны уничтожить оплот Империи. Это, конечно, делает Дарта нашим противником, но от этого игра еще прикольнее.

 Главное — держаться на плаву, а как — неважно.

 Сегодня мы хорошо продвинулись, но я замечаю — мы стали дерганые. Какое удовольствие — вонзать в тело этой Стервы свой ледоруб, продираться вверх по дюйму. Мы много орали и ругались, поначалу — чтобы подстегнуть друг друга, потом — от злости, что на нас посыпались глыбы льда. Дарт схлопотал по роже и потом целый час срывал на мне зло.

 Был момент, когда я испугался, что он совсем потеряет над собой контроль и попытается разбить физиономию и мне. Я и сейчас чувствую, как он вынашивает злобный план и периодически бросает мне в затылок дикий взгляд. Хэн же тем временем уже почти заглушает своим храпом рев ветра.

 У него это пройдет. Мы одна команда, и у каждого в руках жизни его товарищей. Завтра двинемся дальше, и у него это пройдет.

 Пожалуй, нам стоило бы сбавить темп, но пара колес обычно придают тебе сил, и перестаешь замечать и мороз, и усталость.

 Это ни с чем нельзя сравнить. Ослепительный снег, звон ледорубов, скрип снега под ногами, скрежет кошек, впивающихся в скалу, свободное падение на веревке и огненно-ледяной закат.

 Даже сейчас, когда я, скрючившись в палатке, пишу эти строки и в животе у меня революция от съеденного на ужин сублимированного мяса, все тело болит от непомерных нагрузок, а в мозгу засел страх обморозиться и сдохнуть, — я бы все равно не захотел оказаться ни в каком другом месте.

 К семи часам Нейт решил, что на сегодня достаточно. Радиотелефон у него с собой. Если кто вздумает звонить в участок во внеурочное время, звонок будет переведен на его телефон.

 Он бы предпочел поужинать в номере, один, в тишине, чтобы разгрузить мозги от всей информации, которая в них сегодня была утрамбована. И вообще — он бы лучше побыл один.

 Но в этом городе ничего не достигнешь, если станешь сторониться людей, вот почему он вошел в ресторан и сел в пустую кабинку.

 Из соседнего зала доносился стук бильярдных шаров и тоскливое кантри из музыкального автомата. В баре сидели несколько человек и, потягивая пиво, смотрели трансляцию хоккейного матча. Обеденный зал был заполнен наполовину, обслуживала сегодня незнакомая Нейту официантка.

 Через зал к нему пробрался человек, представленный Хопп как Профессор.

 На нем был все тот же твидовый пиджак, из кармана торчал томик «Улисса», а в руке он нес кружку пива.

 — Не помешаю?

 — Милости прошу.

 — Джон Малмонт. Если зашел выпить — быстрее у стойки получится. Если поесть, то Сисси сейчас тебя обслужит.

 — Я — поужинать, спешить некуда. Сегодня тут оживленно. У вас всегда так?

 — В городе всего две точки, где накормят горячим, если нет желания готовить самому. А крепкие напитки вообще только здесь подают.

 — Тогда все понятно.

 — Лунатики — то бишь жители этого города — народ общительный, по крайней мере со своими. В праздники тут вообще яблоку негде упасть. Сегодня палтус особенно удался.

 — Да? — Нейт раскрыл меню. — А ты тут давно живешь?

 — Да уже шестнадцать лет. Вообще-то, я из Питтсбурга, — добавил он, предупреждая вопрос. — Раньше в Карнеги-Мелоне преподавал.

 — Что именно?

 — Преподавал английскую литературу честолюбивым юнцам. Из которых многие избрали для себя нахальную роль критиков и безжалостных рецензентов давно почивших белых джентльменов, каковых им приходилось изучать.

 — А сейчас?

 — А сейчас я преподаю литературу и писательское мастерство скучающим тинейджерам, многие из которых предпочли бы другое занятие, вместо того чтобы постигать тайны словесности.

 — Привет, Профессор!

 — Сисси! Шеф Бэрк, познакомьтесь, это Сесилия Фишер.

 — Рад встрече, Сисси. — Девица была тощая, как швабра, короткие волосы были выкрашены в несколько оттенков красного и торчали во все стороны, а в левую бровь была вдета серьга.

 Девушка лучезарно улыбнулась.

 — Я тоже. Что вам принести?

 — Давай палтус. Говорят, он у вас вкусный.

 — Еще бы. — Она черкнула в блокноте. — Как приготовить?

 — На гриле можно?

 — Отлично! К палтусу подается фирменный салат, заправка — по вашему выбору. Рекомендую тоже фирменную, это что-то необыкновенное. Большой Майк сам колдует. Что на гарнир будете — печеный картофель, пюре, фри или рис?

 — Рис.

 — Пить что будете?

 — Мне только кофе, спасибо.

 — Кофе сейчас принесу.

 — Симпатичная девчонка, — прокомментировал Джон, протирая очки белоснежным носовым платком. — Приехала сюда года два назад в компании альпинистов-любителей. А парень, с которым она прибыла, возьми да и дай ей отставку. Можно сказать, на улицу выставил с одним рюкзаком. Даже денег на обратную дорогу не дал. Но она решила не уезжать. Чарлин ее приютила и дала работу.

 Он отхлебнул пива.

 — Через неделю парень за ней вернулся. Но тут он, как на грех, Чарлин на глаза попался.

 — Чарлин?

 — Да, она у нас никого не пропускает. Мальчишка только взглянул на эти сиськи — и про барышню свою и думать забыл. Так без нее и уехал. — Джон повернулся, в глазах у него застыла тоска и нежность.

 Нейт проследил за его взглядом — по залу плыла Чарлин с кофейником в руке.

 — Вы только поглядите! — пропела она. — Два самых красивых мужика в Лунаси — и за одним столом! — Чарлин налила Нейту кофе, после чего юркнула в кабинку рядом с ним. — И о чем это вы тут секретничаете?

 — Естественно, о красивой женщине. — Джон взял в руки кружку. — Приятного аппетита, шеф.

 — Итак… — Чарлин изогнулась так, чтобы ее грудь коснулась руки Нейта. — О какой женщине речь?

 — Джон мне рассказывал историю трудоустройства Сисси.

 — Да? — Она провела языком по ярко накрашенным губам. — Ты что же, Нейт, глаз на мою официантку положил?

 — С единственной надеждой, что она быстро принесет мне ужин. — Удрать он не мог — будет выглядеть да и чувствовать себя круглым идиотом. Вдобавок при малейшем движении он касался той или иной части ее тела. — Братья Мэки уже возместили ущерб?

 — Час назад тут были. Не поскупились. Хочу тебя поблагодарить за заботу, Нейт. Теперь, когда ты рядом, мне куда спокойней.

 Она подсела еще ближе, так что на него призывно пахнуло духами.

 — Трудно женщине в таком месте. Зимой ночи длинные. Замерзаешь. Страдаешь от одиночества. Мне нравится знать, что такой мужчина спит со мной под одной крышей. Может, как-нибудь пообщаемся?

 — Чарлин, это… Ладно, будем считать это предложением. — Ее рука скользнула вверх по его ноге. Он решительно переложил ее на стол, хотя и почувствовал возбуждение. — Для начала достаточно будет общения за этим столом.

 — А я рассчитываю на большее. А то что это за общение — на ходу?

 — Ха-ха. — Если она и дальше будет так жаться к нему, то, учитывая, сколько времени он постился, ему и минуты будет много. — Чарлин, ты мне симпатична, на тебе глаз отдыхает, но не думаю, что нам с тобой пойдет на пользу, если мы станем… общаться. Я пока тут только осматриваюсь.

 — Я тоже. — Она накрутила на палец прядь его волос. — Если бессонница одолеет — только звякни. Я покажу тебе, что у меня в заведении называется полным сервисом.

 Не спуская с него небесно-голубых глаз, она выбралась из кабинки — успев при этом снова скользнуть рукой по его бедру. Проводив взглядом ее вихляющий зад, он издал протяжный вздох.

 Спал он плохо. Из головы никак не шли эти дочки-матери. А темень стояла кромешная. Первобытный мрак, гнавший человека в теплую пещеру — под бок к теплой женщине.

 Он долго не гасил свет — сначала читал городские указы и постановления, потом думал и в конце концов так при свете и заснул. Разбудил его будильник.

 День он начал так же, как вчера — с завтрака в компании малыша Джесси.

 Он жаждал рутины. И чем более нудной и однообразной она будет, тем лучше. Чтобы не надо было ни о чем думать и беспокоиться о том, что находится за пределами накатанной колеи. Здесь можно изображать какую-то деятельность: улаживать мелкие ссоры, видеть изо дня в день одни и те же лица, слышать одни и те же голоса, выполнять одну и ту же работу, как заведенный.

 Он станет белкой в колесе. И может статься, этот невероятный холод спасет его от разложения. И никто не узнает, что он давно уже умер.

 Ему нравилось часами сидеть в кабинете и раскидывать по всему личному составу, включая себя, поступающие вызовы. Пока еще он выезжал на вызов в сопровождении одного из замов — чтобы быстрей войти в курс дела.

 Что до личного состава, то он умело с ним управлялся. Питеру было всего двадцать три года от роду, он прожил в этих краях всю жизнь и знал тут всех и каждого. А кроме того, он был парень симпатичный, и все его любили.

 Отто Грубер, отставной сержант морской пехоты, когда-то ездил на Аляску на охоту и рыбалку. А восемнадцать лет назад, после первого развода, решил перебраться сюда жить. На Большой земле у него было трое взрослых детей и четверо внуков.

 Он женился снова — на какой-то блондинке, по версии Пич — обладательнице более внушительного бюста, нежели коэффициента интеллектуального развития, — а через два года опять развелся.

 Оба они считали, что Нейт занял их место. Но если Питера решение городского совета пригласить человека со стороны не на шутку взбесило, то Отто, привычный исполнять приказы, покорно согласился на роль заместителя.

 Что до Пич, служившей для Нейта главным источником информации, то она жила на Аляске уже больше тридцати лет — с тех пор, как она с дружком удрала из Мейкона в Центральной Джорджии. Они поженились и осели в Ситке. Бедный парень, он погиб через полгода — утонул в море на рыболовецком траулере.

 Пич вышла замуж во второй раз и с этим вторым мужем — внушительным, медведеподобным мужчиной недурной наружности — много лет прожила в домике в лесу, кормясь с земли, если не считать периодических набегов на тогда еще только зарождающийся городишко Лунаси.

 Когда и этот муж умер — попал в пургу на озере и замерз, не добравшись до дома, — Пич собрала вещи и перебралась в город.

 Она еще раз вышла замуж, но неудачно, и быстро выставила своего пьянчугу-мужа за дверь, да так убедительно, что он бежал до самой Северной Дакоты, откуда в свое время и приехал.

 Появись на горизонте подходящая кандидатура, она бы и от четвертого брака не отказалась.

 Пич ввела новое начальство в курс городских интриг и сплетен. Оказалось, что Эд Вулкотт хотел бы занять место мэра, но спихнуть Хопп ему вряд ли удастся, придется ждать, пока ей самой не надоест. Его жена Арлин любит позадирать нос, но она ведь из богатеньких, так что ничего удивительного.

 Бинг Карловски, как и Питер, живет тут всю жизнь, отец у него русский, а мать — норвежка. Мать в семьдесят четвертом сбежала с одним пианистом, Бингу тогда было тринадцать. Папаша — а этот мог пинту водки за один присест уговорить — спустя двенадцать лет вернулся в Россию, забрав с собой сестру Бинга — Надю.

 Поговаривали, она тогда была беременна, причем от женатого.

 Муж Розы Дэвид — гид, причем очень хороший, а в свободное время подрабатывает то тут, то там.

 У Гарри и Деб двое детишек, мальчишка задает жару, а вообще-то в семье верховодит Деб.

 Этим сплетни не исчерпывались. Пич всегда было что рассказать. Нейт понял, что через неделю-другую будет знать все, что ему нужно, о Лунаси и его жителях. И тогда работа еще больше сделается похожа на движение по наезженной колее.

 Но всякий раз, стоя у окна и глядя, как солнце восходит из-за гор, озаряя их золотыми лучами, он чувствовал, что в его душе еще теплится какая-то искра. Маленький огонек, позволяющий чувствовать себя живым.

 Боясь, как бы этот огонек не разгорелся во всю силу, Нейт поспешно отворачивался от окна.

 На третий день работы Нейту пришлось разбираться с ДТП с участием пикапа, внедорожника и лося. Лосю повезло больше всех, сейчас он стоял метрах в пятидесяти от искореженных автомобилей и с любопытством смотрел на разыгрывающееся представление.

 Нейт впервые в жизни видел живого лося — оказавшегося к тому же намного крупнее и страшнее, чем он представлял.

 В приемной больницы ждали двое. Молодая женщина со спящим малышом на руках и старик в грязном коричневом комбинезоне, посасывающий трубку.

 За стойкой сидела женщина. Она читала любовный роман — судя по изображенной на обложке паре в пылких объятиях. При виде Нейта она подняла голову:

 — Шеф Бэрк?

 — Так точно.

 — Я Джоанна. Доктор сказал, если захотите, можете пройти. Он в первой смотровой обрабатывает Хоули. Во второй занимаются Эдом.

 — А Отто где?

 — Он в кабинете. Звонит Бингу.

 — Пойду к Хоули. Как туда пройти?

 — Я вас провожу. — Она заложила страницу и пошла по коридору направо. — Это здесь. — Она постучала в дверь. — Доктор? Пришел шеф Бэрк.

 — Пусть войдет.

 Обычная смотровая. Стол, умывальник, вращающееся кресло. Врач был в байковой рубахе, в распахнутом вороте просматривалось теплое белье. Он зашивал Хоули порез над глазом. Когда Нейт вошел, доктор на секунду отвлекся от своего занятия.

 Молодой, лет тридцати пяти, подтянутый, с белокурой бородой и курчавыми светлыми волосами. Зеленые глаза скрывали очки с небольшими круглыми стеклами.

 — Кен Дарби, — представился он. — Я бы подал вам руку, но они у меня заняты.

 — Рад познакомиться. Ну как пациент?

 — Несколько порезов и ушибов. Повезло тебе, Хоули.

 — Ты мою машину еще не видел. Черт бы его побрал. Этот Эд водит, как восьмидесятилетняя старушка, потерявшая очки.

 — Придется вам подышать в эту трубку.

 Хоули с сомнением посмотрел на алкометр.

 — Я не пьян.

 — Тогда тем более проблем нет, так ведь?

 Хоули поворчал, но подчинился. Кен как раз закончил накладывать швы.

 — Ну-ка, посмотрим, — сказал Нейт. — На границе нормы. Стало быть, мне решать, штрафовать вас или нет за вождение в нетрезвом виде.

 — Вот же пакость.

 — Но поскольку прибор показывает границу нормы, а вы никаких признаков неадекватности не проявляете, то я ограничусь предупреждением. В следующий раз, когда поедете на подледный лов и пропустите пару рюмок, за руль, уж будьте любезны, не садитесь.

 — А мне теперь и садиться не за что.

 — Поскольку с лося спрос невелик, придется вашей страховой компании разбираться со страховщиком Эда. Хоули, еще у вас два штрафа за превышение скорости.

 — А, радары… Это все мерзавцы в Анкоридже придумали.

 — Возможно. Как получите машину из ремонта, постарайтесь не нарушать скоростной режим, а если выпить случится — наймите кого-нибудь, чтобы вас отвез. И мы с вами прекрасно поладим. Вас подвезти?

 Хоули почесал в затылке. Кен уже обрабатывал ему царапину на лбу.

 — Пожалуй. Мне надо бы на пикап свой взглянуть. И с Бингом переговорить.

 — Как закончите тут, приходите в участок. Мы вас отвезем домой.

 — И это будет справедливо.

 Эду решение Нейта понравилось куда меньше. Он сидел на койке в смотровой, на щеках были следы ожогов от подушек безопасности, губа распухла — в момент столкновения он ее прикусил.

 — Он же пьяный был!

 — В пределах нормы. По сути дела, виновник аварии — лось, а в лес штрафную квитанцию не пошлешь. Не повезло вам, вот и все. Лось помешал двум автомобилям разъехаться. Но вы оба застрахованы, чего, полагаю, не скажешь о лосе. Серьезно никто не пострадал. Я бы сказал, легко отделались.

 — Я бы не назвал это везением, шеф. Машина в кювете, лицо разбито.

 — Это с какой стороны посмотреть…

 Эд встал и вздернул подбородок.

 — Так-то вы собираетесь обеспечивать в Лунаси правопорядок?

 — В основном.

 — Мне казалось, мы вам платим не только за то, чтобы вы просиживали штаны в кабинете.

 — В данном случае я их просиживал в автомобиле, когда выезжал на аварию.

 — Мне ваш тон не нравится. Можете не сомневаться, я обсужу сегодняшний инцидент и ваше поведение с нашим мэром.

 — Очень хорошо. Вас подвезти домой или в банк?

 — Как-нибудь сам доберусь.

 — Тогда я вас не задерживаю.

 В коридоре он столкнулся с Отто. Единственным признаком, по которому можно было понять, что он слышал разговор, были поднятые брови. Но когда они вдвоем вышли на улицу, Отто заговорил:

 — Врага себе нажил.

 — А мне казалось, я так дружелюбен — больше не бывает. — Нейт пожал плечами. — Вряд ли можно ожидать от человека приветливости, когда машина разбита, а на лицо накладывают швы.

 — Это уж точно. Эд у нас любит важничать, да и покомандовать не прочь. Денег у него больше, чем у кого бы то ни было, и он не любит, когда об этом забывают.

 — Хорошо, что предупредил.

 — Хоули мужик что надо. В лесу ориентируется, как у себя дома, и в горы мастерски ходит. К тому же колоритный. Туристы таких любят. По большей части он никого не трогает. Попивает, но не надирается. Сказать, что я думаю? Ты вынес справедливое решение.

 — А это — самое главное. Спасибо. Оформишь? А я пока съезжу посмотрю, как там наш тягач.

 Это был лишь предлог, но он об этом умолчал.

 Бинга он застал в компании угрюмого невысокого мужика, откапывающего внедорожник из канавы. Положение обязывало остановиться, выйти из машины и спросить, не нужна ли помощь.

 — Сами справимся. Не впервой. — Бинг швырнул лопату снега прямо Нейту под ноги.

 — Тогда не буду мешать.

 — Козел, — прошипел Бинг ему в спину. Нейт обернулся. Подумал.

 — Козел — это лучше, чем чичако, или хуже?

 Коротышка фыркнул, воткнул лопату в снег и оперся на нее. Бинг смерил Нейта взглядом.

 — То же самое.

 — А… Я просто уточнил.

 Нейт сел в машину, Бинг ухмылялся ему вслед.

 Он поехал дальше от города, дорога огибала озеро.

 Он заранее удостоверился, что Мег живет именно в этой стороне, и сейчас убедился, увидев на заледеневшей глади озера ее самолет.

 Он свернул на боковую дорогу — судя по всему, вырубленную прямо в лесу, — и подъехал к дому.

 Он и сам не знал, чего ожидал, но уж точно — не такого. Уединенное место и головокружительные виды, открывающиеся во все стороны, были в порядке вещей. Какое местоположение — такие и виды.

 Но дом оказался на удивление милым. Насколько он понял, это был усовершенствованный вариант лесной избушки. Дерево, стекло, крытое крыльцо с двух сторон, на окнах — ярко-красные ставни.

 От подъездной дорожки к переднему крыльцу вела вырубленная в снегу тропинка. От дома к другим постройкам были протоптаны тропинки поуже. Одна из этих построек, примерно на полпути к лесу, стояла на сваях.

 На крыльце была аккуратно сложена поленница.

 Солнце уже величаво вставало из-за гор, заливая землю бледным рассветом. На крыше дома было три трубы, из одной вился дымок.

 Нейт поставил машину и заглушил двигатель.

 До него донеслись звуки музыки.

 Они заполняли весь мир. Над бескрайней белой пустыней вместе с рассветными лучами лился сильный и нежный женский голос в сопровождении струнных и духовых.

 Нейт вышел из машины, и этот голос взмыл над ним, как если бы он рождался из самого воздуха, из земли или с небес.

 Тут он увидел ее — красная аляска, движущаяся по белому пространству между озером и домом. Рядом с женской фигурой трусили две собаки.

 Он не стал ее окликать — не был уверен, что она услышит. Перед глазами словно застыла картина, и шторка воображаемого объектива захлопнулась: темноволосая женщина в красном, шагающая по девственно белой снежной равнине, по бокам — два красивых пса, а за спиной — величественные рассветные горы.

 Собаки первыми увидели его, а скорее — учуяли. Воздух прорезал лай, нарушив гармонию природы и музыки. Псы рванули к нему со скоростью пули.

 Он хотел было спрятаться в машине, но побоялся, что это лишь укрепит его положение чичако и козла.

 Он остался стоять и принялся мысленно уговаривать собак, как заклинание повторяя одни и те же слова: «Хорошие собачки, добрые, умные собачки».

 Он приготовился отразить бросок, молясь, чтобы тот пришелся не в горло. Взметнув столб снега, собаки остановились в каком-то футе от его ног. Они нетерпеливо подрагивали боками, обнажив зубы. Боевая стойка.

 У обоих псов глаза были льдисто-голубые — точь-в-точь как у хозяйки.

 Нейт выдохнул, выпустив клуб пара.

 — Господи, — проговорил он. — Какие же вы красавцы!

 — Рок! Булл! — позвала собак Мег. — Это свой.

 Псы мгновенно расслабились и принялись обнюхивать пришельца.

 — Если погладить — руку не откусят? — прокричал он.

 — Теперь уже нет.

 Поверив на слово, он, не снимая перчатки, погладил и даже потрепал одну собаку, потом другую, а те уже дружелюбно жались к нему.

 — А ты не робкого десятка, Бэрк.

 — Я рассудил, что в их представлении не являюсь лакомым куском. Это у тебя ездовые собаки?

 — Нет. — Она уже подошла. Щеки от мороза порозовели. —Я на собаках не езжу, но предки у них — ездовые. А эти тут со мной наслаждаются жизнью.

 — Глаза у них — в точности как у тебя.

 — Наверное, в прошлой жизни я была лайкой. А ты тут как оказался?

 — Да так… А что это у тебя за музыка?

 — Лорина Маккеннит. Нравится?

 — Потрясающе! Божественный голос. Она улыбнулась:

 — Ты не в честь праздника решил прокатиться?

 — Праздника? — Он напрягся.

 — Ну, как же, Новый год.

 — Ах, да! Нет. У нас на Озерном небольшое ДТП случилось. И я ищу главного свидетеля. Может, ты его видела. Здоровенный тип, на четырех ногах, в смешной шляпе. — Он изобразил руками рога.

 «Милашка, — подумала Мег, — что же у тебя глаза такие грустные? Даже когда смеешься».

 — Вообще-то, я тут таких даже двух видела.

 — В таком случае придется снять с тебя показания.

 — Не исключаю, что мне, возможно, понравится давать показания, это я решу позже. А сейчас мне нужно слетать в одно место. Я как раз шла загнать собак и выключить музыку.

 — А куда конкретно?

 — Да вот, взялась отвезти кое-какой груз в одно местечко. И надо поторапливаться, а то на праздник не успею. — Она вздернула подбородок. — Не хочешь составить компанию?

 Нейт глянул на самолет и подумал: «В этой колымаге? Да ни за какие коврижки».

 — Я на службе. Может, как-нибудь в другой раз.

 — Конечно. Рок, Булл, домой! Я сейчас, — добавила она, повернувшись к Нейту.

 Собаки резво побежали к будке — таковой оказалось одно из строений во дворе. Усовершенствованный вариант, украшенный тотемными рисунками в стиле первобытного искусства.

 «Наслаждаются жизнью», — мысленно повторил он.

 Мег скрылась в доме. В следующий миг музыка смолкла.

 Она снова показалась в дверях, но уже с рюкзаком на плече.

 — Пока, шеф. Потом решим, когда ты снимешь с меня то, что ты называешь показаниями.

 — Буду ждать. Удачного полета.

 Она снова тряхнула головой и зашагала к самолету.

 Он проводил ее взглядом.

 Зашвырнув поклажу внутрь, она залезла в кабину.

 Было слышно, как завелся мотор, его оглушительный рев прорезал тишину. Завертелся винт, и самолет двинулся по льду. Лопасти крутились все быстрее, и в конце концов самолет оторвал лыжи ото льда и взмыл в небо.

 В окно пилотской кабины он видел ее черные волосы и красную парку, потом осталось лишь смутное пятно.

 Задрав голову, он смотрел, как она описывает круги, набирая высоту. Один раз она даже качнула крыльями, — попрощалась, решил он.

 А потом растворилась в синеве.

 По шуму можно было догадаться, что подготовка к празднику в разгаре. Лестничный проем и даже вентиляционные шахты сотрясались от танцевальной музыки. Гудели голоса — казалось, звук отлетает от стен и половиц. Раздавался смех. И топот ног — по-видимому, танцы уже начались.

 Он сидел один в темноте.

 На него накатила депрессия. Неожиданно, без предупреждения. Только что он сидел за столом и разбирал бумаги — и вдруг на него обрушилась черная тяжесть и придавила страшным весом.

 Так случалось и раньше, и всякий раз — абсолютно внезапно. Ни малейшего замешательства, никакой тоски, и вдруг — резкий переход от света к тьме.

 Это была не безнадежность. Безнадежность — это отсутствие надежды, а для этого надо иметь четкое представление о самой надежде. И это не было горе, отчаяние или гнев. С любой из этих эмоций он бы справился.

 Это была пустота. Бездонная, пустая черная дыра, в которой нечем было дышать и которая поглощала его целиком.

 Функционировать он мог и в этой пустоте, этому он уже научился. Если ничего не делать, люди не оставят тебя в покое, а их сочувствие и беспокойство будут лишь сильнее заталкивать в пучину.

 Он мог ходить, говорить, существовать. Он только не мог жить. Такое у него было ощущение, когда на него накатывала эта пакость. Ходячая смерть — вот как он себя чувствовал.

 Такое же ощущение у него было после гибели Джека, когда под действием наркотиков боль пузырилась и отступала, а мысли о случившемся устилали дорогу к забытью.

 Но функционировать он мог.

 Он закончил работу, запер участок. Приехал назад в «Приют», пошел наверх, к себе в номер. Разговаривал с людьми. Не помнил, с кем и о чем, но помнил, как двигал губами и изо рта вылетали слова.

 Он поднялся к себе и запер дверь. И теперь сидел в темноте.

 Какого черта он здесь делает, в этом захолустье? Холод, мрак, безлюдье… Неужели он такой прямолинейный, такой предсказуемый, что ничего другого не придумал, как выбрать себе город вечной зимы, в точности отражающий его внутреннее состояние?

 И что он хотел доказать своим выбором? Тем, что приехал, нацепил жетон и делает вид, что ему по-прежнему нравится его работа? Прячется — вот что он на самом деле делает. Прячется от себя, от того, кем он был раньше, от того, что потерял. Но это же невозможно — прятаться от того, что сидит в тебе каждый час и каждую минуту и только того и ждет, чтобы выскочить и плюнуть тебе в лицо.

 Он запасся таблетками. А как же! Привез с собой немалый запас. Таблетки от депрессии, таблетки от бессонницы, чтобы уснуть глубоко — без ночных кошмаров.

 Все это он давно бросил пить, поскольку от депрессии или бессонницы лекарства не спасали, зато он переставал ощущать себя.

 Вернуться он не мог, двигаться дальше — тоже, почему бы тогда не осесть тихонько здесь? Погрузиться в этот мрак. Погружаться в него все глубже и глубже, до тех пор, пока не останется никакой возможности выползти на свет из этой пропасти. В глубине души он понимал, что здесь ему самое место — в этой темноте и пустоте, здесь он может упиваться собственным страданием.

 А что? В этом состоянии даже хозяйство вести можно. Находятся же чокнутые, которые живут в картонных коробках под каким-нибудь мостом. Простая, незатейливая жизнь в картонной коробке — никому от тебя ничего не нужно.

 Ему вспомнилась поговорка: «Как дерево упало, так пусть и лежит». Что зря трепыхаться?

 Сама мысль о том, чтобы осесть здесь и хоть как-то наладить свою жизнь, была ему отвратительна.

 Так. Если сейчас не спуститься на первый этаж, кто-нибудь явится к нему наверх. А это будет еще хуже. Он поднялся, не сдержав проклятий, — таких усилий от него потребовало это простое перемещение в пространстве. Неужели эти смутные шевеления в душе, похожие на проблески жизни, были не более чем насмешкой? И судьба лишь показывает ему, что значит жить, прежде чем снова спихнуть его в темную дыру, откуда нет выхода?

 Что ж, сегодня у него еще достанет сил выползти на свет, хотя бы из злости. И сил пережить эту ночь, последнюю ночь в году. А раз так, то почему бы хоть сегодня не отвлечься?

 Но сегодня он на дежурстве. Он накрыл рукой бляху на груди. Надо снять. Смешно, что какая-то железяка помогает ему держаться. Но он уже и с этим смирился. Ничего, продержимся.

 Он включил свет и чуть не ослеп. Усилием воли заставил себя отойти от выключателя, так сильно было желание погасить лампу и опять погрузиться в темноту.

 Он прошел в ванную, открыл холодную воду. Плеснул в лицо, надеясь обмануть себя — дескать, холодная вода смоет усталость, которая ужом вьется вокруг депрессии.

 Долго изучал себя в зеркале, искал признаки, которые бы его выдали. Но нет, обычный мужик, никаких особых знаков не отпечаталось. Немного усталые глаза, немного впалые щеки, но ничего из ряда вон выходящего.

 Если и у окружающих будет такое же мнение, что ж, это его устроит.

 Едва Нейт открыл дверь, как на него обрушилось веселье. И опять первым желанием было вернуться и забиться в свое логово, но он заставил себя двинуться вперед.

 Отто и Питера он сегодня отпустил. Ешьте, пейте, веселитесь. У обоих были друзья и родные — те, с кем можно вспомнить былое. Нейт, наоборот, уже давно пытался стереть прошлое из своей памяти, и сегодняшний день в этом смысле ничем не отличался от всех других.

 С тяжелым сердцем он спустился вниз.

 Музыка играла на полную громкость. Вполне приличная музыка, лучше, чем он ожидал. В зале было битком. Столы сдвинули к стенам, чтобы освободить место для танцев, на радость посетителям. Потолок украшали гирлянды и шары, да и люди были одеты под стать обстановке.

 Некоторые ветераны были в костюмах, которые Пич описала ему как аляскинский смокинг. Крепкие рабочие костюмы, вычищенные и отглаженные по случаю праздника. На некоторых даже были допотопные узкие галстуки с зажимом и, что самое смешное, карнавальные шляпы из бумаги.

 Из женщин многие были в блестящих платьях и юбках, с забранными наверх волосами и в туфлях на каблуках. Он увидел Хопп, она нарядилась в фиолетовое вечернее платье и танцевала с Гарри Майнером — фокстрот? тустеп? Нейт в этом не разбирался. Роза сидела у бара на табурете, а рядом стоял какой-то мужчина — по-видимому, ее муж Дэвид. Он нежно гладил ее плечи.

 Ей что-то сказала медсестра из приемного покоя, и она засмеялась. Потом подняла глаза на мужа. Встретилась с ним взглядом. Нейт видел, как между ними пульсирует любовь. Тепло, нежность. И почувствовал себя еще более одиноким и застывшим.

 Ни одна женщина никогда не смотрела на него такими глазами. Даже в браке женщина, которую он считал своей, ни разу не одарила его этим взглядом, полным беззаветной, обнаженной любви.

 Он отвернулся.

 Пристальным взором полицейского он обшарил толпу. Оценивающим, все примечающим. Это тоже отдаляет его от людей, Нейт это знал. Но изменить что-либо был не в силах.

 Вот Эд, а вот его задавака Арлин. Вон Митч с радиостанции, русые волосы стянуты в хвост, рука обвивает девушку, которая заметно уступает ему по привлекательности. Кен с гавайской гирляндой цветов на шее оживленно беседует с Профессором — тот в своем всегдашнем твидовом пиджаке.

 Друзья-товарищи. Отчасти собутыльники, но все равно — они все тут друзья-товарищи. А он — чужак.

 На него пахнуло духами Чарлин, но скрыться он не успел — она уже была тут как тут. Он и глазом не успел моргнуть, как его уже обвивали гибкие женские руки, теплые, блестящие губы скользили по его губам, язык поддразнивал. Ее рука поглаживала и легонько сжимала ему ягодицу.

 Потом Чарлин скользнула прочь и томно улыбнулась.

 — С Новым годом, Нейт! Это — на тот случай, если мне не удастся сегодня тобой завладеть.

 Он практически потерял дар речи и с ужасом почувствовал, что краснеет. Неужели его так смутила эта беззастенчивая атака?

 — А где ты все время прячешься? — Она обвила его руками за шею. — Мы тут уже больше часа веселимся, а ты до сих пор со мной не танцевал.

 — Были… дела.

 — Работа, работа и работа. Почему ты не хочешь расслабиться?

 — Мне нужно поговорить с мэром.

 — Нет, в такое время у нас не занимаются общественными делами. Это же праздник! Давай же, потанцуй со мной. А потом выпьем шампанского.

 — Мне правда нужно кое с чем разобраться. — Он зажал ей рот рукой, надеясь сбить с нее раж, и поискал глазами Хопп, свою спасительницу. И замер. На него смотрела Мег.

 Она улыбнулась ему своей ленивой, словно замедленной улыбкой и шутливо подняла бокал, приветствуя его.

 Перед ней проплыла танцующая пара, и он потерял ее из виду.

 — В другой раз — обещаю. Я… — Он увидел знакомое лицо и ухватился, как за соломинку: — Отто, Чарлин хочет танцевать.

 Не дав им опомниться, Нейт поспешно ретировался. Он пробрался в другой конец зала и лишь тогда перевел дух.

 — Странно, я думала, ты смелый.

 Рядом с ним возникла Мег. Теперь у нее в руках было два бокала.

 — Внешность обманчива. Я ее до смерти боюсь.

 — Не стану врать, что Чарлин безобидная. Чего нет, того нет. Однако, если не хочешь, чтобы она тебя имела, придется ей так и сказать. Прямо, громко и четко. Вот, я тебе выпить принесла.

 — Я при исполнении.

 Она фыркнула:

 — Не думаю, что бокал дешевого шампанского способен повредить. Послушай, Бэрк. Весь город до единого сейчас здесь.

 — И правда. — Он взял бокал, но пить не стал. Вместо этого он внимательно ее оглядел. На ней было платье. По-видимому, так это следовало называть, хотя внешне казалось, что она просто намазала тело чем-то красным. Чем-то, что идеально подчеркивало ее спортивную фигуру. У него в голове пронеслось сразу несколько мыслей, которые все подпадали под определение «преступных». Волосы она оставила распущенными. Черным дождем они падали на сливочно-белые плечи. Стройные, мускулистые ноги смотрелись еще более сексуально в красных туфлях на высоченных каблуках.

 И запах от нее шел какой-то необыкновенный. Так пахнут прохладные, таинственные сумерки.

 — Выглядишь потрясающе.

 — Я всегда привожу себя в порядок, если ситуация позволяет. А вот у тебя усталый вид. — «Будто он раненый», — подумала Мег. Она это сразу приметила, когда он только спускался по лестнице. Он шел, как человек, который знает, что у него в теле рана, но не имеет сил ее искать.

 — Никак к вашему времени не привыкну. — Он хлебнул шампанского. По вкусу оно напоминало лимонад.

 — Ты сюда пришел развлекаться или так и будешь стоять с хмурым видом?

 — Второе, пожалуй, ближе к истине.

 Мег покачала головой:

 — А ты все же попробуй расслабиться. Посмотришь, что из этого выйдет. — Она протянула руку и сняла с него бляху.

 — Эй!

 — Если понадобится — достанешь. — Она засунула жетон ему в нагрудный карман. — А сейчас давай танцевать.

 — То, что они там выделывают, я не умею.

 — Не страшно. Я буду вести.

 Она так и сделала, чем вызвала его смех. В горле запершило, но тяжесть частично ушла.

 — Музыканты местные?

 — Здесь все местные. Пианистка — Минди. Она преподает в начальной школе. На гитаре — Парго. Работает в банке. На скрипке — Чак. Рейнджер из Денали. Федерал, но такой милый, что мы все делаем вид, что у него нормальная работа. За ударными — наш Большой Майк. Он тут поваром. Ты это все заносишь в память?

 — Не понял?

 — У тебя такое лицо, будто ты заносишь все имена и фамилии в специальный файл у себя в голове.

 — Память — полезная штука.

 — Есть вещи, которые бывает полезно забыть. — Она посмотрела вправо. — Ой, мне там машут. Макс и Кэрри Хоубейкер. Они делают нашу газету, «Лунатик» называется. Их почти всю неделю не было в городе. Жаждут взять интервью у нового шефа полиции.

 — А я думал, это вечеринка.

 — Как только смолкнет музыка, они тебя все равно поймают.

 — Не поймают, если мы с тобой ускользнем и устроим свою вечеринку.

 Она подалась чуть назад и взглянула ему прямо в глаза.

 — Если ты это серьезно, я не против.

 — С чего бы я стал шутить?

 — Это вопрос. Как-нибудь заставлю тебя на него ответить.

 Не дав ему опомниться, она развернулась, помахала рукой и увлекла Нейта в дальний угол импровизированного танцпола. Представила всех друг другу и ускользнула, оставив его в ловушке.

 — Очень рады с вами познакомиться. — Макс энергично пожал Нейту руку. — Мы с Кэрри только что вернулись, так что собрание, где вас представляли, пропустили. Я бы хотел, чтобы вы уделили немного своего времени интервью «Лунатику».

 — Что-нибудь придумаем.

 — Можно хоть сейчас. Сели бы где-то в сторонке в вестибюле…

 — Макс, давай не сейчас. — Кэрри улыбнулась. — Сегодня обойдемся без работы. Но прежде чем веселиться дальше, я бы хотела спросить вас, шеф Бэрк, не возражаете ли вы, если мы откроем в газете полицейскую рубрику. На мой взгляд, это давало бы людям представление о том, что вы делаете, как управляетесь. Раз у нас теперь есть официальное полицейское управление, хотелось бы, чтобы «Лунатик» информировал о его работе.

 — Всю информацию вам предоставит Пич.

 Мег пробралась к бару, взяла себе шампанского и села на табурет, наблюдая за танцующими. Рядом села Чарлин.

 — Я его первая приметила.

 — Главное — кого он первым приметил, нет?

 — Ты на него смотришь только потому, что я его хочу.

 — А тебе, Чарлин, все равно, кого хотеть, главное, чтоб инструмент был. — Мег залпом осушила бокал. — И вообще, я не на него смотрю. — Она улыбнулась своим мыслям. — Вперед, можешь не стесняться. От сердца не отрываю.

 — Первый интересный мужчина за последние месяцы. — С вновь обретенной откровенностью Чарлин нагнулась к дочери. — Представляешь, он каждое утро завтракает с Джесси. Ну, чем не прелесть? И ты бы видела, как он с братцами Мэки разобрался! А кроме того, у него есть какая-то тайна. — Она вздохнула. — Мужчины с тайнами — это моя слабость.

 — Твоя слабость — любой мужчина, главное, чтобы у него стоял.

 Чарлин с негодованием скривила губы.

 — Обязательно так грубить?

 — Ты специально ко мне подсела, чтобы сообщить, что рассчитываешь залезть в постель к новому шефу полиции. И это, по-твоему, не грубость, хоть ее всю ленточками перевяжи? Я же просто оставляю ленточки в стороне.

 — Дочь своего отца.

 — Ты это всегда говоришь, — буркнула Мег вслед удаляющейся Чарлин.

 Ее место заняла Хопп.

 — Вам лишь бы поспорить. Сколько осадков выпало за прошлый раз — тоже спорите?

 — Это для нас слишком философский вопрос. Вы что пьете?

 — Да хотела взять еще этого мерзкого шампанского.

 — Я налью. — Мег прошла за стойку, налила бокал и пополнила свой. — Чарлин претендует на добрый кусок нашего шефа.

 Хопп нашла глазами Нейта. Тот сумел вырваться от Хоубейкеров, чтобы тут же угодить в объятия Джо и Лары Уайз.

 — Им невтерпеж обсудить свой бизнес.

 — А как же, — согласилась Мег и чокнулась с Хопп.

 — Он, кажется, решил выбрать из вас одну, а это не улучшит твоих отношений с матерью.

 — Это уж точно. — Мег задумалась. — Но на какое-то время может придать азарт. — Она рассмеялась, видя, как Хопп закатила глаза. — Ничего не могу с этим поделать, люблю неприятности.

 — Они у тебя точно будут. — Хопп крутанулась на табурете. Чарлин опять утащила Нейта танцевать! — Сама знаешь — в тихом омуте… С такими молчунами сладить нелегко.

 — В жизни не видела более печального мужчины. Пару лет назад сюда забредал один бродяга, так и то был не такой грустный. Как его звали? Маккиннон. Помнишь, еще вышиб себе мозги у Хоули на складе?

 — Да, было дело… Но у нашего Игнейшуса, думаю, достанет сил не спускать курок, хотя вставить себе дуло в рот он вполне может. А кроме того, он чересчур благовоспитан.

 — На это вы и делаете ставку?

 — Да. Именно на это я и делаю ставку. Ну, да ладно. Пойду совершу последний в этом году благородный поступок и спасу его от Чарлин.

 «Печальные и благовоспитанные мужчины — совершенно не мой вариант», — сказала себе Мег. Ей нравились мужики отчаянные, безрассудные. Которые наутро уходят и ни о чем не задумываются. С такими можно выпить пару бокалов, под настроение завалиться в постель, а потом спокойно жить себе дальше.

 Ни ухабов, ни ушибов.

 А Игнейшус Бэрк? С этим без ухабов не обойтись, а стало быть — и шишек набьешь. И все же… попробовать стоит.

 Как бы то ни было, ей было интересно с ним разговаривать, а это уже само по себе дорогого стоит. Она могла неделями жить, ни с кем не общаясь. От этого каждый интересный разговор приобретал в ее глазах еще большую ценность. И ей нравилось следить, как в его глазах то появляется, то исчезает грусть. Она уже несколько раз видела, как это настроение уходит. Так было, когда он стоял утром перед ее домом и слушал Лорину Маккеннит. Так было, хоть и ненадолго, когда они сейчас танцевали.

 Теперь, в атмосфере, пронизанной музыкой и радостью, ей вдруг вновь захотелось это увидеть. И она уже знала, как это сделать.

 Мег ушла за стойку, нашла открытую бутылку и два бокала и незаметно выскользнула из зала.

 Хопп постучала Чарлин по плечу.

 — Прошу прощения, Чарлин, мне нужно переброситься парой слов с шефом Бэрком. По официальному делу.

 Чарлин еще крепче приникла к Нейту.

 — Хопп, сегодня мэрия закрыта.

 — Мэрия никогда не закрывается. Ну-ка, отпусти паренька, а то дохнуть не даешь.

 — Хорошо. Но потом, красавчик, мы с тобой дотанцуем.

 — Отойдем в сторонку, Игнейшус. — Хопп жестом расчистила дорогу в толпе. Они присели за стол, который был вытащен из обеденного зала в бильярдную. — Выпить хочешь?

 — Нет, мне бы вот выход найти…

 — Сбежать ты, конечно, можешь, но спрятаться в таком городишке тебе не удастся. Рано или поздно все равно придется выяснить с ней отношения.

 — Тогда пусть это случится позже.

 Ему хотелось уйти наверх, в темноту. Голова раскалывалась, желудок ныл.

 — Я тебя не только затем увела, чтобы от Чарлин избавить. Ты сильно разозлил моего вице-мэра.

 — Понимаю. Я рассудил дело, исходя из здравого смысла и буквы закона.

 — Я не ставлю под сомнение твою работу, Игнейшус. — Она повела рукой. — Я просто констатирую факт. Эд у нас личность заносчивая, высокомерная и довольно вредная. Но это не мешает ему быть хорошим человеком и трудиться на благо города.

 — Это не означает, что ему позволительно нарушать правила движения.

 Она улыбнулась:

 — Он сроду водить не умел. А кроме того, он влиятелен, богат и злопамятен. Он тебе никогда не простит, что ты его прижал. Он ведь и сам хотел возглавить полицейское управление. Тебе это, возможно, покажется ерундой, но по нашим меркам — дело серьезное.

 — Небось не я первый ему дорогу перешел.

 — Верно. Мы с Эдом то и дело сталкиваемся лбами. Но мы с ним, в его представлении, равны. А может, я даже чуть повыше. Ты же — чужак, и он ждет от тебя почтения. С другой стороны, если бы ты стал низкопоклонствовать, то сильно бы меня разочаровал. Иными словами, парень, попал ты между двух жерновов.

 — Не впервой.

 — Ясно. Насколько я понимаю, ты намекаешь, что мне лучше заниматься своим делом. Согласна. Но сначала позволю себе одно маленькое замечание, тоже насчет жерновов. Окажешься между Мег и Чарлин, учти — оба жернова очень опасны.

 — Тогда лучше мне туда не попадать.

 — Правильное решение. — У Нейта зазвонил мобильный, Хопп удивленно вскинула брови.

 — Звонки в участок переводятся на мой номер, — пояснил Нейт и достал телефон. — Бэрк слушает.

 — Забирай пальто, — проговорила в трубке Мег. — Встретимся на улице через пять минут. Хочу тебе кое-что показать.

 — Конечно. Хорошо. — Он вернул телефон на место под пристальным взглядом Хопп. — Все в порядке. Пожалуй, я отсюда улизну.

 — Хм-ммм… Иди в эту дверь. Через кухню.

 — Спасибо. С Новым годом!

 — И тебя. — Хопп покачала головой ему вслед. — Пошел искать приключений на свою голову.

 За пять минут он не управился. Надо было подняться к себе, утеплиться, незаметно выйти наружу через заднюю дверь, а затем обойти здание, чтобы оказаться перед парадным входом. Только на полпути он вдруг осознал, что не испытал ни малейшего желания спрятаться от всего мира в темноте.

 Пожалуй, это прогресс. Или же похоть оказалась сильнее депрессии.

 Мег дожидалась его, сидя посреди улицы на складном стуле, укутанная в толстый плед.

 Из сугроба торчала пробка от шампанского. Она понемногу пила из бокала.

 — Разве можно сидеть на морозе в таком платье, хотя бы и в пледе?

 — Я переоделась. У меня всегда с собой сменная одежда.

 — А жаль. Я уж надеялся еще раз полюбоваться на тебя в праздничном наряде.

 — В другой раз и в другом месте. Садись. — Она показала на второй такой же стул.

 — Ладно. А что это мы сидим посреди улицы? Ведь уже без десяти двенадцать.

 — Я не люблю толкучку. А ты?

 — Я тоже.

 — В небольших дозах общество развлекает — по праздникам, конечно. Но несколько часов подряд… Это очень утомительно. К тому же, — она протянула ему бокал, — есть варианты получше.

 Он подивился, что шампанское не замерзло.

 — Все же, мне кажется, лучше бы сесть в помещении, там хоть мороз не такой.

 — Сегодня не так и холодно. Ветра нет. Мороз совсем небольшой — всего-то градусов восемнадцать. А кроме того, такого изнутри не увидишь.

 — Чего именно?

 — А ты подними голову-то, человек с Большой земли.

 Он поднял глаза и задохнулся.

 — Святый Боже!

 — Вот именно. Мне тоже это явление всегда казалось божественным. Природный феномен, обусловленный широтой, пятнами на солнце и так далее. Но научное обоснование не делает его менее прекрасным и не лишает волшебства.

 Небо озаряли всполохи зеленого, золотого и алого цвета. Длинные, причудливые полосы света словно пульсировали и дышали, наполняя ночь жизнью.

 — Зимой северное сияние видно лучше всего, только мороз обычно мешает насладиться всласть. Но сегодня, судя по всему, счастливое исключение.

 — Я о нем слышал. Видел на картинах. Но это ни с какой фотографией не сравнится.

 — Жизнь всегда лучше картинки. За городом северное сияние видно еще лучше. А самое лучшее — когда стоишь лагерем на каком-нибудь леднике в горах. Мне было лет семь, когда отец меня взял в поход в горы и мы разбили лагерь с единственной целью — чтобы полюбоваться этой красотой. Мы часами лежали на спине, едва не замерзли, и просто смотрели на небо.

 Неземной красоты зеленое сияние продолжало двигаться, излучать свет, увеличиваться в размерах, переливаться. Из него во все стороны распространялись разноцветные струи света.

 — А что потом с ним стало?

 — Ну, скажем так: в один прекрасный день он отправился в очередной поход и решил из него не возвращаться. А у тебя есть семья?

 — В некотором роде.

 — Давай не будем портить прекрасную ночь своими грустными историями. Будем просто наслаждаться зрелищем.

 Они сидели молча посреди улицы, хлипкие стулья грозили того и гляди рухнуть, а небо все полыхало.

 От этого пламени занялись какие-то искорки в недрах его души, головная боль ушла, ему показалось, что он стоит у входа в чудесную страну, где он мог дышать в полную силу.

 Шум в гостинице нарастал, слышно было, как все хором стали отсчитывать секунды до Нового года.

 — Бэрк, мы с тобой тут совсем одни.

 — Год заканчивается лучше, чем я ожидал. Если хочешь, я могу соблюсти традицию и изображу поцелуй?

 — К черту традиции! — Обеими руками она притянула его голову к себе.

 Губы у Мег были холодные, и, чувствуя, как они теплеют от соприкосновения с его губами, он испытал странный трепет. Этот поцелуй был как удар, сдвинувший с мертвой точки его окаменевшую душу, по жилам побежала кровь, в груди стало горячо.

 Он услышал рев многих голосов — но приглушенный и очень далекий. Это пробило полночь. Зазвенели колокольчики, взревели горны, раздались радостные крики. И сквозь этот хор звуков он отчетливо слышал биение собственного сердца.

 Он отбросил бокал и распахнул плед, который их разделял. Наткнувшись пальцами на многочисленные одежки, разочарованно заворчал. Он хотел этого сильного, упругого тела, хотел ощущать его формы, его вкус, его запах. Его отрезвили звуки выстрелов.

 — Салют, — пояснила Мег. Она попыталась притянуть его к себе, и от усилия дыхание клубами вырывалось из ее губ. Ей понравилось, как он целуется, и захотелось продлить головокружительное ощущение его близости.

 — Ты думаешь? Надо бы проверить.

 Она хохотнула, потом нагнулась за бокалами.

 — Да, сходи проверь.

 — Мег…

 — Иди, иди, шеф. — Она потрепала его по коленке и улыбнулась, взглянув в его изумительные — и такие тревожные — серые глаза. — Дело есть дело.

 — Я быстро.

 В этом можно было не сомневаться. Несколько выстрелов в воздух — обычное дело в праздники, на свадьбу, по случаю рождения ребенка — и даже на похоронах.

 Но ждать его она не собиралась. Она встала, а стулья и выпивку оставила на крыльце. Плед отнесла в машину.

 А потом поехала домой, и зеленые всполохи все заливали небо. Она знала: Хопп права. С Нейтом Бэрком только накличешь на себя неприятностей.

 «Лунатик»

 Рубрика «Полицейский протокол»

 Понедельник, 3 января

 8.03. Поступил сигнал о пропаже снегоступов от дверей дома Ганса Финкла. Вызов принял заместитель шефа полиции Питер Нотти. Заявление Финкла о том, что «это (многочисленные бранные слова опускаем) Трилби опять взялся за свои фокусы», подтвердить не удалось. Снегоступы обнаружены в кузове грузовика Финкла.

 9.22. Сигнал о ДТП на Ведьминой дороге. На аварию выехали шеф полиции Бэрк и его второй заместитель, офицер Отто Грубер. ДТП произошло с участием Бретта Трупера и Вирджинии Мэнн. Никто не пострадал, если не считать ушиба пальцев ноги, который Трупер причинил себе сам, когда отчаянно пинал покореженный бампер. Дело не было возбуждено.

 11.56. Из «Приюта странника» сообщили о ссоре между Дектером Трилби и Гансом Финклом. Ссора, изобиловавшая бранными выражениями, по-видимому, произошла из-за случившегося ранее инцидента со снегоступами. На вызов выехал шеф полиции Бэрк, после разбирательства стороны договорились решить спор путем игры в шашки. К моменту сдачи номера в печать счет был 12:10 в пользу Трилби. Дело не было возбуждено.

 13.45. Жалоба на громкую музыку и автомобильные гонки на улице Карибу. Приняли шеф Бэрк и офицер Нотти. Было установлено, что Джеймс и Уильям Мэки устроили гонки на снегокатах, сопровождаемые громкой музыкой — композицией «Рожденные свободными». После непродолжительной, но, по словам свидетелей, захватывающей погони произошла жаркая перебранка с полицией, диск с возмутительной песней был конфискован, а Джеймс Мэки заявил, что «жизнь в Лунаси превратилась в сплошной отстой». На братьев наложен штраф за превышение скорости.

 15.12. Сигнал о криках в окрестностях Ведьминого леса, в 3, 5 км от города. Приняли сообщение шеф Бэрк и офицер Грубер. Установлено, что группа мальчишек играла в войну, вооружившись игрушечными ружьями и кетчупом в пластмассовых бутылках. Шеф Бэрк объявил перемирие и препроводил солдат — живых, убитых и раненых — по домам.

 16.58. Сообщение о нарушении порядка на Лосиной. Приняли шеф Бэрк и офицер Нотти. Установлен факт шумной ссоры между шестнадцатилетней девушкой и юношей того же возраста из-за ее флирта с другим шестнадцатилетним юношей. Разногласия урегулированы. Дело не возбуждалось.

 17.18. Шестнадцатилетний водитель оштрафован за неосторожное вождение и необоснованное применение звукового сигнала на Лосиной.

 19.12. В ответ на многочисленные просьбы жителей шеф Бэрк убрал Майкла Салливана с обочины на пересечении улиц Центральной и Лосиной, где он громко (и фальшиво) распевал песню «Бутылка виски». В целях его собственной безопасности Салливан провел ночь в КПЗ. Дело не возбуждалось.

 Начиная с понедельника, 3 января, газета «Лунатик» стала вести рубрику «Полицейский протокол». Нейт прочитал ее от первой до последней строки в первом и последующих номерах и не переставал удивляться, как люди не жалуются на то, что все их проступки и злоключения немедленно становятся достоянием гласности.

 «Две недели позади, — подумал Нейт. — И я все еще здесь».

 Сэрри Паркер облокотилась на прилавок в Угловом магазине. Сапоги-«луноходы» и пуховик она оставила у входа, после чего взяла себе пачку жвачки со стойки возле кассы.

 Она пришла не за покупками, а посплетничать, а жвачка была лишь предлогом. Она потрепала любимца Деб — карликового спаниеля Сесила — по голове. Тот, как всегда, блаженствовал в своей выстланной подушками корзинке на прилавке.

 — Что-то я шефа Бэрка в «Приюте» совсем не вижу.

 Деб продолжала раскладывать по полкам пачки сигарет и жевательного табака. Ее магазин был местом, куда сходились все городские новости. Если Деб не в курсе какого-то события, значит, оно еще не произошло.

 — Он и здесь нечасто показывается. Уединенно живет.

 — Он каждое утро завтракает с Розиным мальчишкой, а вечером приходит ужинать. Сказать по правде, аппетиту него никудышный.

 Раз уж пачка жвачки все равно была в руке, Сэрри ее открыла.

 — Я каждое утро убираюсь у него в номере, но там и убирать-то особо нечего. У этого мужика вещей — только шмотки да бритва. Ни картинки какой, ни книжки.

 Будучи в «Приюте» главной по уборке, Сэрри мнила себя большим знатоком человеческих повадок.

 — Может, его вещи еще не все доставили.

 — Думаешь, я не спрашивала? — Сэрри сложила пластинку жвачки пополам и сунула в рот. — Я у него специально выясняла. Говорю ему: «Шеф Бэрк, остальные ваши вещи с Большой земли скоро прибудут?» А он мне: «Я все с собой привез». И никому не звонит, во всяком случае — из номера. И ему никто не звонит. Насколько я могу судить, он туда только спать приходит.

 Хотя в магазине сейчас никого не было, Сэрри понизила голос и нагнулась:

 — Хоть Чарлин на него и вешается, спит он один. — Она многозначительно кивнула. — Когда меняешь человеку постель, точно можешь сказать, что было ночью.

 — А может, они это делают в душе или на полу. — На лице Сэрри, к вящему удовольствию Деб, отразилось изумление. — Законом не предписано заниматься сексом исключительно в постели.

 Профессионал в области распространения сплетен, Сэрри быстро пришла в себя.

 — Если бы Чарлин своего добилась, она бы давно перестала за ним бегать, как гончий пес за зайцем.

 Почесав Сесила за шелковистыми ушками, Деб неохотно согласилась:

 — Пожалуй.

 — Представь себе: мужчина приезжает практически с одной сменой одежды, часами сидит у себя в номере, обходит стороной предлагающую себя женщину и почти ничего не говорит, разве что ойкнет, когда случайно на него наткнешься. Согласись, есть в этом что-то странное. Я так считаю.

 — Ну, он тут такой не первый.

 — Это точно. Но он первый, кого мы поставили командовать нашей полицией. — Она еще не простила Нейту, что тот на прошлой неделе оштрафовал ее сынка. Можно подумать, двадцать пять долларов на деревьях растут. — Этот парень что-то скрывает.

 — Ради бога, Сэрри. Ну, кто из нас чего-то не скрывает?

 — Мне плевать, кто и что скрывает, но если этот человек, облеченный полномочиями, начнет сажать нас в тюрьму…

 Деб потеряла терпение и принялась играть клавишами кассового аппарата.

 — Лично ты пока никаких законов не нарушаешь — если только вдруг уйдешь отсюда, не расплатившись за жвачку. Так что тебе волноваться не о чем.

 Тот, о ком они говорили, по-прежнему сидел в кабинете за столом. Он был загнан в угол. Две недели ему удавалось всеми правдами и неправдами уклоняться от встречи с Максом Хоубейкером. Уж больно ему не хотелось давать интервью. Нейт скептически относился к прессе, будь то боевой листок крошечного поселка или газета «Балтимор Сан».

 Может, жители Лунаси, по неведомой ему причине, и не возражают против оглашения своих геройств в газете, но он еще не избавился от дурного привкуса во рту, оставшегося после массированного общения с прессой в связи с той трагической перестрелкой.

 И сейчас, когда Хопп явилась к нему в кабинет вдвоем с Максом, он понял, этой встречи ему не избежать.

 — Макс хочет взять у тебя интервью. Город должен хоть что-то знать о человеке, который блюдет у нас закон и порядок. Редакция настроена решительно, и я настаиваю, чтобы интервью состоялось здесь и сейчас. Так что… приступайте.

 Она решительно вышла, благоразумно затворив за собой дверь.

 Макс бесстрашно улыбнулся.

 — Ехал к вам в надежде, что вы выкроите для меня несколько минут, а тут на мэра наткнулся.

 — Угу. — Поскольку Нейт как раз раздумывал над тем, скоротать ли время за компьютером или попросить Питера дать ему очередной урок передвижения на снегоступах, сослаться на цейтнот не было никакой возможности.

 Мысленно он уже причислил Макса к тугодумам и занудам. Из тех, кто в старших классах становится объектом всеобщих издевательств и насмешек. Круглое приветливое лицо, каштановые волосы. Рост пять футов десять дюймов, фунтов десять лишнего веса, главным образом — на животе.

 — Кофе хотите?

 — Если можно.

 Нейт встал и налил две чашки.

 — Вам с чем?

 — Два куска сахара, две порции сливок. Хм-мм… Как вам наша новая рубрика — «Полицейский протокол»?

 — Для меня это что-то совершенно новое. Голые факты. Производит впечатление.

 — Кэрри о ней давно мечтала. Если вы не против, я включу диктофон. Кое-что буду в блокноте записывать, но лучше, когда пленка тоже есть.

 — Отлично. Что именно вас интересует?

 Макс устроился поудобнее и достал из полотняной сумки диктофон. Установил на столе, заметил время и включил запись. Потом достал из кармана блокнот и карандаш.

 — Думаю, нашим читателям интересен человек с полицейской бляхой.

 — Звучит как название фильма. Простите, — поспешил добавить он, видя, что Макс насупился. — Особенно и рассказывать-то нечего.

 — Давайте по порядку. Сколько вам лет? Если не возражаете, конечно.

 — Тридцать два.

 — И вы служили в полицейском управлении Балтимора?

 — Верно.

 — Вы женаты?

 — Разведен.

 — Дело житейское. Дети?

 — Нет.

 — Балтимор — ваш родной город?

 — Да, я там родился и прожил всю жизнь. Если не считать последних двух недель.

 — И как вышло, что детектив из Балтимора оказался шефом полиции Лунаси?

 — Меня приняли на эту должность.

 Макс сохранял дружелюбное лицо.

 — Но чтобы взяли, надо же было заявку подать?

 — Мне захотелось перемен. — «А точнее — начать с нуля. Использовать последний шанс». Но этого он не сказал.

 — Это очень крутые перемены, вы не находите?

 — Если менять привычный ход вещей, зачем мелочиться? Предложение показалось мне интересным, да и место тоже. У меня есть возможность делать свою работу, но совсем в новых для меня условиях и в другом ритме.

 — Мы с вами затронули тему полицейской отчетности. Вряд ли это то, к чему вы привыкли. Не боитесь, что быстро наскучит? Поселок с населением меньше семисот человек — после насыщенной событиями жизни большого города?

 Осторожнее, сказал себе Нейт. Ведь он и в самом деле только что сидел и умирал от скуки. Или от депрессии? Подчас и не поймешь. И то, и другое оставляет тяжелое, беспокойное чувство.

 — Балтиморцы считают, что их город замыкает список крупных мегаполисов. Но в каком городе ни работай — по большей части действовать приходится как бы анонимно. Один полицейский мало чем отличается от другого, да и дела все очень похожи.

 «И никогда не удается раскрыть все, — мысленно добавил он. — Сколько ни копай, а всегда остаются нераскрытые дела, которые на тебя давят, и давят, и давят».

 — Здесь, если человек приходит в участок, он может быть уверен, что либо я, либо кто-то из моих замов к нему выйдет и займется его проблемой, поможет разобраться с ситуацией. А в скором времени я уже буду со всеми знаком лично, и за каждым обращением для меня будет стоять не просто имя и фамилия, а живой человек, которого я знаю. Думаю, это сделает мою работу еще более значимой.

 Он вдруг сам удивился правоте сказанных слов.

 — Вы охотник?

 — Нет.

 — Рыбак?

 — Пока тоже нет.

 Мак надул губы.

 — Хоккей? Лыжи? Альпинизм?

 — Нет. Питер учит меня ходить на снегоступах. Говорит, здесь без этого никак.

 — Это правда. А как насчет хобби? Какие у вас увлечения, интересы? Как проводите свободное время?

 Свободного времени у него отродясь не водилось. Точнее, он его себе не оставлял. Может, поэтому Рейчел и ушла?

 — Я еще не решил. Начнем со снегоступов, а дальше видно будет. А как вы тут оказались?

 — Я?

 — Мне тоже хочется знать что-то о человеке, который берет у меня интервью.

 — Справедливо, — сказал Макс после минутного раздумья. — В шестидесятые годы я учился в Беркли. Секс, наркотики, рок-н-ролл. Появилась женщина — как и полагается, — и мы перебрались на север. Какое-то время прожили в Сиэтле. Там я подружился с одним парнем, он увлек меня альпинизмом. И мы подались еще дальше на север. Вместе с подругой. Мы с ней исповедовали нонконформизм, вегетарианство и интеллектуальный образ жизни.

 Он улыбнулся. Полноватый, лысеющий мужчина средних лет, вполне довольный своим прошлым и настоящим.

 — Она хотела заниматься живописью, я собирался писать романы, раскрывающие глубинную сущность человеческой натуры. Все это — до тех пор, пока мы не решили пожениться. Этой затеей мы все испортили. Она вернулась в Сиэтл. А я остался здесь.

 — И стали издавать газету вместо того, чтобы писать романы.

 — Ну, от романов я пока тоже не отказался. — Он больше не улыбался, взгляд стал каким-то отстраненным и немного тревожным. — Время от времени достаю из стола. Ничего выдающегося, конечно, но я продолжаю работать. И по-прежнему не ем мяса, по-прежнему причисляю себя к зеленым, чем вызываю раздражение у массы людей. С Кэрри мы познакомились лет пятнадцать назад. Поженились. — На лицо вернулась улыбка. — Похоже, этот брак оказался более удачным.

 — А дети?

 — Девочка и мальчик. Двенадцать и десять лет. Итак…

 Давайте вернемся к вам. Вы одиннадцать лет прослужили в полиции Балтимора. Я разговаривал с лейтенантом Фостером, и он…

 — Вы говорили с моим шефом?!

 — С вашим бывшим шефом. Я же готовился к интервью. Так вот. Он вас характеризует как дотошного и неутомимого следователя, из тех полицейских, кто доводит дело до конца и не боится трудностей. Мы, конечно, рады, что нашей полицией руководит такой человек, но, на мой взгляд, нынешняя должность — не ваш уровень.

 — Это моя проблема, — холодно ответил Нейт. — Извините, больше времени уделить вам не могу.

 — Всего пару минут. После прошлогоднего инцидента, когда вы были ранены, а ваш напарник и подозреваемый — убиты, вы два месяца провели на больничном. Потом вы четыре месяца работали, после чего подали рапорт об отставке. Предполагаю, что решение приехать на работу к нам было во многом принято из-за случившегося. Я прав?

 — Я уже объяснил, почему я сюда приехал. Гибель моего напарника не имеет никакого отношения к моему переходу на работу в Лунаси.

 Макс сохранял бесстрастное выражение, и Нейт понял, что недооценил этого человека. «Журналисты всегда верны себе», — подумал он. А этот уже чуял запах сенсации.

 — Но она имеет отношение к вам, шеф. К вашему опыту, вашей мотивации, вашему послужному списку.

 — Послужной список — вот ключевое слово.

 — Наше издание хоть и маленькое, но, как издатель, я обязан выполнять свою работу добросовестно. Я должен предоставлять своим читателям точный и достоверный материал. Мне известно, что та перестрелка стала потом предметом служебного расследования и ваши действия были признаны правомерными. Но в ту ночь вы все же убили человека, а это не может не висеть на вас тяжким грузом.

 — А вы что же думаете, Хоубейкер, что жетон и оружие полицейским дается для забавы? Или как украшение? Каждый полицейский прекрасно осознает, что когда-нибудь ему придется применить оружие. Да, вы правы, это тяжкий груз.

 Он разозлился. В голосе появился металл и лед, похожий на тот январский ветер, что бушевал за окном.

 — Это не может не висеть тяжким грузом — оружие и то, для чего оно нам дается. Сожалею ли я о том, что пришлось стрелять? Нет, не сожалею. Я жалею о том, что промедлил. Если бы я выстрелил раньше, хороший человек остался бы жив. Не было бы вдовы и осиротевших детей.

 Макс откинулся на спинку стула и несколько раз облизал губы. Но не отставал:

 — Так вы вините себя?

 — Я единственный, кто вышел оттуда живым. — Злость утихла, глаза потускнели, в них появилась усталость. — Больше винить некого. Выключите диктофон. Интервью окончено.

 Макс подался вперед и выключил аппаратуру.

 — Простите, что нажал на болевую точку. Народу у нас тут немного, но и эти немногие имеют право знать правду.

 — Вы так всегда говорите. Я должен вернуться к работе.

 Макс убрал диктофон и встал.

 — Мне еще потребуется фото. — Под молчаливым взглядом Нейта он прокашлялся. — Может быть, Кэрри потом заедет и щелкнет вас. Она у нас за фотографа. Спасибо, что уделили мне время. И… удачи вам со снегоступами.

 Нейт остался один. Он сидел неподвижно, ожидая, что сейчас вернется гнев. Но этого не происходило. Он был бы рад вновь испытать эту безудержную, слепящую ярость. Но оставался спокоен.

 Он знал, что будет, если не двигаться. Поэтому встал, не спеша и размеренно. Вышел в общую комнату и взял рацию.

 — Мне надо ненадолго отлучиться, — обратился он к Пич. — В случае чего — свяжешься со мной по мобильному или по рации.

 — Погода меняется, — предупредила она. — Судя по всему, буран будет нешуточный. Смотри, далеко не забирайся, а то потом не выберешься.

 — Я скоро. — Он вышел в сени, надел парку. Стараясь ни о чем не думать, сел в машину и поехал. Подъехал к дому Хопп и постучал в дверь.

 Она открыла. Поверх теплой вельветовой рубашки висели на цепочке очки для чтения.

 — Игнейшус! Входи.

 — Нет, спасибо. Больше никогда не устраивайте мне засады.

 Она внимательно посмотрела, поглаживая цепочку от очков.

 — Войди, поговорим.

 — Больше мне сказать нечего.

 Он резко повернулся и вышел, оставив ее в недоумении.

 Лишь отъехав от города на приличное расстояние, Нейт вырулил на обочину. По ледяной глади озера несколько человек катались на коньках. Чуть подальше, на берегу, виднелся полуразвалившийся рыбацкий домик.

 Самолета Мег нигде не было. Он не видел ее с той ночи, когда они любовались северным сиянием.

 Надо возвращаться и делать свою работу. Но неожиданно для самого себя Нейт поехал дальше.

 Подъехав к дому Мег, он обнаружил, что оба пса на посту — сторожат жилище. Нейт вышел из машины и решил посмотреть, как они среагируют на непрошеного гостя.

 Собаки насторожились, а потом кинулись к нему с дружелюбным лаем. Попрыгав и повиляв вволю хвостом, один пес ринулся в будку и вернулся с огромной костью в зубах.

 — Чья же это кость? Мастодонта?

 Кость была многократно обгрызена и облизана, но Нейт решил поддержать игру и, как копье, метнул ее что было сил.

 Собаки бросились за ней, соревнуясь между собой, как футболисты в борьбе за мяч. Нырнули в снег, вынырнули — все белые. Кость они ухватили оба. После несколько попыток завладеть ею единолично они вместе понесли ее «хозяину».

 — В команде работаете, да? — Он взял добычу и снова запустил ее в снег. Все повторилось.

 На четвертой попытке псы вдруг позабыли про забаву и кинулись к озеру. Через несколько секунд он понял, что их привлекло. Все громче слышался рокот моторов, и Нейт направился по собачьему следу к «посадочной полосе».

 По лобовому стеклу пилотской кабины скользнул красный, а потом тускло-желтый луч заходящего солнца. Как быстро и низко она заходит на посадку! Он уже приготовился к тому, что сейчас лыжи зацепят верхушки деревьев или, того хуже, самолет клюнет носом лед.

 Оглушительный рев. Нервничая, Нейт смотрел, как она описывает круг, снижается и касается лыжами льда. А потом наступила тишина, такая полная, что было слышно, как садится потревоженный самолетом воздух.

 Рядом с Нейтом, подрагивая боками, ждали собаки. Потом оба пса в нетерпении присели — и в следующий миг уже рванули на лед. Когда дверца кабины распахнулась, они бросились выражать свою радость прыжками, лаем и вилянием хвостов. Мег соскочила на лед. Присев, дала себя облизать, а сама ласково трепала псов по мохнатым спинам. Потом выпрямилась и достала из кабины рюкзак. И только после этого посмотрела на Нейта.

 — Опять кто-то крыло помял? — прокричала она.

 — На этот счет ничего сказать не могу.

 В сопровождении возбужденных от радости собак она вышла на берег.

 — Давно ждешь?

 — Несколько минут.

 — Твой организм еще не приспособлен к нашим морозам. Идем в дом.

 — Куда летала?

 — Да так, в разные места. Пару дней назад нанялась свозить одну компанию поохотиться на оленей. Не дергайся — только фотоохота. А сегодня отвезла их назад в Анкоридж. И вовремя успела, — добавила она, глядя в небо. — Буря надвигается. В воздухе уже чувствуется.

 — А тебе страшно не бывает?

 — Нет. Интересно бывает, это точно. — Они уже вошли в сени, Мег сняла пуховик.

 — И в аварию никогда не попадала?

 — Случалось, скажем так, совершать вынужденную посадку. — Она сбросила сапоги, взяла полотенце и стала вытирать лапы псам. — Проходи дальше. Мне еще тут пару минут нужно, а вчетвером здесь не повернешься.

 Он прошел в дом, плотно, как его учили, прикрыв за собой дверь, чтобы не выпускать тепло.

 Окна переливались последними отблесками заходящего солнца, комната была наполнена игрой света и тени. Пахло цветами — но не розами, а какими-то более скромными цветами.

 Он ожидал увидеть сельский дом, но даже сейчас, в этом сумрачном свете, было понятно, как он ошибся.

 В просторной гостиной стены были светло-желтого цвета. «Наверное, чтобы в доме светлее было», — решил он. Камин был сложен из полированного камня золотистых тонов, и тлеющие в нем поленья отбрасывали на его внутренние стенки теплый отблеск. На каминной полке стояли невысокие подсвечники — бежевые и синие. Синей была и обивка дивана, на котором, конечно же, были разложены диванные подушки, без которых женщины, похоже, жить не могут. Спинку дивана покрывал пушистый синий плед.

 Еще в комнате были лампы с абажурами, полированные столы, узорчатый ковер и два больших кресла.

 Стены украшали картины и акварели с пейзажами Аляски.

 В левом углу была лестница на второй этаж. Опорная деревянная колонна была резная, в виде тотемной фигуры.

 Дверь распахнулась. Первыми вбежали собаки, каждая тут же заняла свое кресло.

 — Я совсем другого ожидал, — признался он.

 — Когда все в жизни совпадает с нашими ожиданиями, очень скучно становится.

 Мег пересекла комнату, открыла большой резной короб и достала несколько поленьев.

 — Давай я.

 — Уже все. — Она нагнулась, подбросила поленья в огонь и повернулась к гостю: — Есть будешь?

 — Нет, спасибо.

 — Выпьешь?

 — Да нет, не стоит.

 Она зажгла свет.

 — Тогда секс.

 — Я

 — Иди, поднимайся. Вторая дверь налево. Я только собакам поесть-попить дам.

 Она вышла, оставив его наедине с собаками, неотрывно следящими за ним своими голубыми глазами. Ишь, усмехаются.

 Вернувшись, она застала его в том же положении.

 — Лестницу не нашел? А еще детектив!

 — Послушай, Мег… Я ведь заехал просто… — Он провел рукой по волосам. Никакого объяснения у него на самом деле не было. Он уехал из города, испугавшись огромной разверзшейся перед ним черной дыры, а здесь, позабавившись с лайками, вдруг понял, что она куда-то исчезла.

 — Стало быть, секса не желаешь?

 — Провокационный вопрос.

 — Ну что ж, ты тут пока думай, как на него отвечать, а я тем временем поднимусь и разденусь. — Она тряхнула головой, черные волосы рассыпались по плечам. — В голом виде я очень хороша, если тебя это интересует.

 — Я так и подумал.

 — А ты хоть и худой, но вполне в моем вкусе. — Она двинулась к лестнице, не спуская с него глаз. Потом поманила пальцем: — Идем же, красавчик.

 — Так просто?

 — А что такого? Закон это не запрещает, по крайней мере пока. Секс — это очень просто, Нейт. Сложно — это все остальное. Призываю тебя к простоте.

 Она зашагала наверх. Нейт оглянулся на собак и вздохнул.

 — Надо еще посмотреть, может, я забыл, что такое эта простота.

 Он прошел наверх, задержался у первой комнаты. Стены здесь были огненно-красными, а одна — зеркальная. Напротив зеркала на полке стояли телевизор, проигрыватель DVD-дисков, стереосистема. На полу — новейшие тренажеры.

 Маленький холодильник, надо полагать, забитый водой, а может, и так называемыми энергетическими напитками.

 Судя по тренажерам, тело, которое ему предстояло увидеть обнаженным, было изрядно тренированным.

 Дверь в спальню тоже была открыта. Мег сидела на корточках перед камином и разводила огонь. В комнате стояла необъятных размеров кровать темного дерева с резными стойками. Здесь тоже были картины и светильники, но в зеленых и кремовых тонах.

 — Неплохо ты оснащена.

 Она улыбнулась, слегка повернув голову.

 — Ты же еще ничего не видел!

 — Я о тренажерах.

 — А ты тренируешься, шеф?

 — Раньше тренировался. — «До Джека». — В последнее время забросил.

 — А я люблю пропотеть. И прилив эндорфина люблю.

 — Я тоже любил.

 — Значит, надо возобновить.

 — Да. Вообще домик у тебя что надо.

 — Четыре года обустраивалась. Мне нужно пространство, в тесноте я делаюсь раздражительной. Со светом или без? — Не дождавшись ответа, она выпрямилась и внимательно на него посмотрела. — Расслабься, шеф. Я не укушу — если сам, конечно, не попросишь.

 Мег прошла к туалетному столику, открыла ящик.

 — Безопасность превыше всего, — объявила она и бросила ему презерватив в упаковке. — Ты слишком много думаешь, — сказала она, видя его замешательство. И мысленно прибавила: «До чего хорош! Эта лохматая голова и глаза раненого героя!» — Думаю, у нас получится. Пожалуй, немного романтизма тебе не повредит. И мне тоже.

 Она зажгла свечу, потом обошла комнату, зажигая все остальные.

 — Музычку. — Она включила встроенный в шкаф CD-плеер, убавила звук. На сей раз это была Аланис Морисетте, которая страстным голосом пела о том, как боится счастья.

 — Пожалуй, тебя бы следовало подпоить, но сейчас уже поздно об этом.

 — А ты оригиналка, — проворчал Нейт.

 — Это уж точно. — Она стянула через голову свитер и швырнула на кресло. — Термобелье лишает стриптиз должной сексуальности, зато результат себя оправдывает. Он уже был возбужден донельзя.

 — Сам разденешься или хочешь поручить это мне?

 — Я волнуюсь. Как идиот.

 «Еще какой, — подумала она. — Восхитительный». Честность в мужчине всегда подкупает.

 — Ты волнуешься оттого, что слишком много думаешь. — Она шагнула, оставив трусики на полу. Села на кровать и стала стягивать носки. — Если бы в Новый год тебя не отвлекли, мы бы уже тогда завалились в постель.

 — Я тогда вернулся, а тебя и след простыл.

 — Приступ рефлексии тогда случился у меня. Видишь теперь, как это губительно? — Она откинула покрывало и одеяла.

 Он пристроил рубашку рядом с ее свитером. Потом вынул из кармана мобильник и положил на видном месте.

 — Я на службе, — пояснил он.

 — Будем надеяться, что никто ничего не нарушит. — Мег стянула маечку, обнажив хорошо тренированное тело.

 Она была словно фарфоровая — нежная белая кожа. При этом — никакой хрупкости. Напротив — ее тело источало уверенность и силу. Она была как черно-белая фотография, освещенная золотым светом.

 Мег повернулась, чтобы выключить верхний свет, и Нейт увидел у нее на пояснице миниатюрную красную татуировку в виде распростертых крыльев, и острое желание пронзило его.

 — Половина мыслей у меня из головы уже улетучились.

 Она рассмеялась;

 — Давай позаботимся и о второй половине. Вылезай из брюк, Бэрк.

 — Слушаюсь, мэм.

 Нейт расстегнул пряжку и замер: Мег сидела на кровати совершенно голая. Во рту у него пересохло.

 — Ты была права. Без одежды отлично смотришься.

 — С удовольствием отвечу комплиментом на комплимент, если ты наконец расстанешься с одеждой. — Она вытянулась на постели. — Ну же, красавчик, иди ко мне.

 Он стал раздеваться, а она пальцем провела себе по груди сверху вниз.

 — Ну что ж, совсем неплохо, торс развит. Отличный мышечный тонус, если учесть, что давно не занимался. И… — Она усмехнулась и оперлась на локоть, наблюдая, как он снимает брюки. — Так, так, вижу, что думать ты уже перестал. Надевай на солдата мундир и марш на войну!

 Он повиновался, но когда сел на кровать, то лишь погладил ее по плечу.

 — Дай мне минутку, я должен продумать стратегию боевых действий. Никогда такой кожи не видел. Она прямо светится.

 — Красивая обертка еще не гарантия качества.

 Она привстала, схватила его за прядь волос и притянула к себе.

 — Где эти губы? Я в прошлый раз не распробовала.

 Неудовлетворенность, отчаяние, безумное желание все для него слилось в одном порыве. Вкус ее поцелуя пронизал все его жилы, жар ее объятий довел кровь до кипения. Он жадно впился в нее губами, и давно забытые желания вновь всколыхнулись.

 Он не мог насытиться этим ртом, этой шеей, этой грудью. Ее прерывистые вздохи, стоны и вопли лишь обостряли его желание.

 Рука скользнула ниже, туда, где уже было жарко и влажно, и он вмиг довел ее до вершин такого блаженства, что обоих охватил трепет.

 Это было все равно что подниматься по пологому зеленому склону и оказаться в жерле вулкана. «Вот он какой, — подумала она. — Ранимый и спокойный — а внутри огонь». Мег с первой минуты почувствовала к нему влечение, ее тянуло к этим печальным глазам, этому тихому голосу. Но такого она не ожидала.

 Она выгнулась дугой, и он вошел в нее. Она громко застонала от наслаждения. Не размыкая объятий, они перевернулись на постели, она впивалась в него ногтями, кусала, а ее руки жадно скользили по мокрой от пота коже.

 Мег дышала прерывисто и шумно.

 Ему хотелось измучить ее, взять силой, подчинить своей воле, пронзить насквозь. С каким наслаждением он зарылся бы в ее волосы! Но она поднесла руку к его лицу и нежно провела пальцем. Она пожирала его взглядом своих синих глаз, а он настойчиво продвигался вперед и целиком растворился в ней. Она так и продолжала неотрывно смотреть на него, когда он в изнеможении, обессиленный, опустился рядом с ней на кровать.

 Нейт чувствовал себя совершенно выпотрошенным. Он уже забыл это ощущение — когда сознание затуманивается и остается одно тело, такое тяжелое, что элементарно встать с постели — и то требует усилия воли.

 Он словно ослеп и оглох. Вот бы в таком состоянии — и в забытье. Он бы не возражал.

 — Не спать при исполнении!

 — А? Что?

 — Задний ход, красавчик.

 Нет, он все-таки не ослеп. Он видит свет, тень, различает форму. Ничего не понимает — но видит. И слух, кажется, сохранился, потому что сквозь легкий гул в голове до него доносится голос. Ее голос.

 И он ощущает рядом с собой ее тело. Мягкое, упругое, гибкое тело, влажное от пота, пахнущее мылом, сексом, женщиной.

 — Толкни-ка меня, — попросил он. — Я, по-моему, парализован.

 Но она положила руку ему на плечо и притянула к себе.

 — Бог мой!

 — Кажется, я Его видел. Мимолетно. И Он улыбался.

 — Это была я.

 — А-а!

 У нее не было сил вытянуться. Она проговорила:

 — Кое-кто совсем изголодался. Мне очень повезло.

 Контакты в мозгу вроде начали восстанавливаться. Он почти физически ощущал, как снова побежали мысли.

 — Да, давненько я…

 Она заинтересовалась, чуть отодвинулась в сторону и стала его разглядывать. Вот они, шрамы, которые она чувствовала под пальцами. Следы пулевых ранений. На боку, на бедре.

 — Давненько — это как? Месяц? — Он оставался лежать с закрытыми глазами, но его губы дрогнули. — Два? Неужели больше? Три?

 — Кажется, ближе к году.

 — Ничего себе! Недаром у меня искры из глаз сыпались.

 — Я тебе больно не сделал?

 — Больно?! Не говори глупостей!

 — Ну, ладно. Но я воспользовался твоей доверчивостью.

 Она провела пальцем по длинному шраму на его боку. Он не шевельнулся, но напрягся — она это почувствовала. Она решила ничего не осложнять.

 — Я бы сказала, это было обоюдно. Мы воспользовались друг другом, причем с потрясающим размахом.

 — Тебя, надеюсь, это не смущает?

 — Бэрк, у тебя что, память отшибло? — Мег легонько толкнула его в бок. — Это чья была затея?

 Нейт помолчал.

 — Я пять лет был женат. Не изменял жене. Последние два года были ужасными. Самый последний — и вовсе невыносим. Секс превратился в поле боя. Битву. Что угодно, только не удовольствие. Так что я малость зачерствел, да и вообще не очень понимаю, чего женщины от нас ждут.

 «Так, легкости не получается», — поняла Мег.

 — Я не «женщины». Я — это я. Мне жаль, что твоя жена тобой манипулировала с помощью твоего же члена, но, насколько я могла судить, этот инструмент пока в полной исправности, так что пора избавляться от комплексов.

 — Они уже в прошлом. — Он шевельнулся, высвобождая руку. Она немного напряглась, но быстро расслабилась и положила голову ему на плечо. — Не хочется, чтобы на этом все кончилось. У нас с тобой.

 — Посмотрим, что мы скажем в следующий раз.

 — Жаль, что нельзя остаться. Надо ехать. Прости, Мег.

 — Я не просила тебя остаться.

 Нейт повернулся к ней. С ее щек еще не сошел румянец, глаза были подернуты негой. Но, как истинный полицейский, он уловил в ней какую-то настороженность.

 — Жаль, что не просишь. Но раз я все равно не могу… Не будем предаваться пустым мечтаниям. Но я бы хотел прийти еще, что скажешь?

 — Сегодня нельзя. Если начнется буря, ты можешь надолго здесь застрять. А это не входит в мои планы.

 — Если все так серьезно, поехали со мной в город.

 — Нет. Вот это уж точно не входит в мои планы. — Мег провела пальцем по его груди, запустила руку в волосы. — Мне и здесь неплохо. Еды навалом, дров тоже, и собаки со мной. Я люблю буран, он усиливает ощущение уединенности.

 — А когда прояснится?

 Она пожала плечами и отодвинулась. Встала с кровати, нагишом подошла к шкафу. Огонь очага бросал отблески на белую кожу и на эти красные крылья на пояснице. Мег накинула на плечи длинный халат.

 — Позвони. Если буду дома, пиццу для меня захватишь.

 Она запахнула халат и улыбнулась.

 — На чаевые не поскуплюсь.

 Он был в пути, когда повалил снег. Крупными мягкими хлопьями, не таящими в себе никакой угрозы. Напротив, снежные хлопья показались ему изумительно красивыми. Напомнили снегопады его детства, когда снег шел всю ночь и все утро, так что, посмотрев в окно, можно было радоваться: в школу не идти!

 Воспоминание вызвало улыбку. Вот были времена — снег воспринимался не как неудобство и не как осложнение, а как большая удача. Может, так и надо?

 Смотреть вокруг себя, видеть бескрайние снежные равнины и взвешивать открывающиеся возможности. Он уже учится ходить на снегоступах, может, и лыжи освоит? Беговые лыжи — это, пожалуй, интересно. Кроме того, за последние месяцы он слишком отощал. Регулярные физические упражнения, да еще на свежем воздухе, в сочетании с исправно ожидающей его горячей пищей помогут вернуть форму.

 Купит себе обмундирование и начнет гонять по округе. Хоть развлечется немного. И природу увидит не из окна машины, а вживую.

 Нейт притормозил. Слева от него группа оленей пробиралась меж деревьями. На фоне белоснежных сугробов их шкуры казались совсем темными.

 «Для городского человека это совершенно новый мир», — подумал Нейт. Весь его сельский опыт до сих пор исчерпывался двумя летними походами в Западном Мэриленде.

 Нейт поставил машину перед участком, включил обогреватель двигателя и стал смотреть, как Отто с Питером натягивают вдоль тротуара толстый шнур на уровне пояса. Нейт натянул рукавицы и пошел помогать.

 — Что затеваем?

 — Ориентир. — Отто закрутил веревку вокруг фонарного столба.

 — Для чего?

 — В белую мглу^[4] в метре от крыльца заблудишься.

 — Не думал, что все так страшно. — Нейт посмотрел на улицу и потому не заметил, как его заместители переглянулись. — Много снега обещают?

 — Да уж фута четыре точно навалит.

 — Разыгрываешь! — Нейт повернулся.

 — Ветер крепчает, так что сугробы раза в два-три точно вырастут. — Отто с явным удовольствием просвещал начальника. — Это тебе не Большая земля.

 Нейт вспомнил о Балтиморе, где пятнадцать сантиметров снежного покрова парализовали бы город.

 — Надо убрать машины с улицы и проверить готовность снегоочистительной техники.

 — Машины у нас обычно не трогают, — возразил Питер. — Потом откапывают.

 Нейт вспомнил поговорку о чужом монастыре и покачал головой. Ему платят за установление порядка — стало быть, он его установит.

 — Уберите машины с улицы. Через час все, что останутся, будут отбуксированы. Аляска или Большая земля — неважно, главное, что ожидается сильный снегопад. Пока погода не наладится, объявляю круглосуточное дежурство без выходных. Участок без рации не покидать. Как обычно поступают с живущими за городом?

 Отто потер подбородок:

 — Никаких правил не существует.

 — Попросим Пич связаться с каждым по списку. И приготовим жилье для всех, кто захочет переждать буран в городе.

 На этот раз он заметил, как они переглянулись. Питер улыбнулся.

 — В город никто не поедет.

 — Может быть. Но мы должны дать людям возможность выбора. — Он подумал о Мег. Десять километров от города, отрезанная от внешнего мира. Она, конечно, с места не сдвинется, это он уже понял. — Сколько у нас этого шнура?

 — Хватит. Вокруг домов все сами натягивают.

 — Надо проверить. — Он вошел в участок, чтобы дать поручение Пич.

 На налаживание процесса ушел час, после чего десять минут он уделил Кэрри Хоубейкер и ее цифровой камере. В противоположность мужу она оказалась живой и энергичной и жестом попросила его заниматься своими делами, чтобы кадр получился естественным.

 Он перестал обращать на нее внимание и продолжил обсуждать с Пич противобуранные мероприятия. Выяснять, что вышло из его интервью с Максом, у него не было ни времени, ни желания.

 — Со всеми связалась? — спросил он у Пич, имея в виду окрестных жителей.

 — Двенадцать человек еще.

 — Кто-нибудь изъявил желание приехать?

 — Пока нет. — Она поставила в списке очередную галочку. — Люди живут за городом потому, что им там нравится, Нейт.

 Он кивнул.

 — Все равно обзвони. А потом отправляйся домой и доложишь, когда приедешь.

 Она расплылась в улыбке.

 — Ты прямо как наседка.

 — Общественная безопасность — это моя работа.

 — И вроде повеселел. — Она взяла в руки карандаш и ткнула в его сторону: — Приятно посмотреть.

 — Метель меня встряхнула.

 Нейт поднял голову и с удивлением увидел, как в дверь входит Хопп. Разве в снежную бурю горожане не сидят по домам?

 Хопп тряхнула головой.

 — Ну и валит! Говорят, шеф, ты распорядился машины с улиц убрать?

 — Скоро пустим по главным улицам снегоуборщик.

 — Одним разом тут не обойтись.

 — Надо думать. Она кивнула.

 — Есть минутка?

 — Ну, если только минутка… — Он жестом пригласил ее в кабинет. — Вам надо спешить домой, мэр. Если, как говорят, навалит четыре фута, вас по самые подмышки засыплет.

 — Я хоть и маленькая, но крепкая, а если сидеть в буран дома, я делаюсь раздражительной. Сейчас январь, Игнейшус. Снегопад — обычное явление.

 — Все равно, температура минус пятнадцать, темень кромешная, и снега уже порядком насыпало, с фут, наверное — и это при ветре в тридцать пять узлов.

 — Я смотрю, ты в курсе событий.

 — Объявляли по местному радио. — Он показал на приемник. — Обещают вещать круглосуточно, пока метель не утихнет.

 — Как всегда. Кстати, о газете…

 — Я дал интервью. И Кэрри сделала снимки.

 — Все еще злишься? — Она покачала головой. — Город впервые за все время обзавелся шефом полиции, причем не из своих. Это же такое событие, Игнейшус!

 — Не стану спорить.

 — И надо тебе было столько времени бегать от Макса?! Ну, да ладно. Я положила этому конец, хотя сделала это не слишком деликатно. Прошу меня извинить.

 — Принимается.

 Она протянула руку и с изумлением почувствовала сердечное ответное рукопожатие.

 — Езжайте домой, Хопп.

 — И ты тоже.

 — Я не могу. Сперва мне нужно осуществить мечту моего детства — проехаться на снегоуборщике.

 С каждым вдохом он словно набирал в грудь ледяные иголки. Такие же иголки лезли в глаза, несмотря на защитные очки. Закутанный в несколько слоев одежды, он все равно окоченел.

 Ощущение полной нереальности происходящего — бушующий ветер, грохот снегоуборщика, стена снега, которую никакие фары пробить не в состоянии. То и дело их луч скользит по чьему-то окну, но весь мир сейчас сузился до полоски света перед ярко-желтым лезвием бульдозера.

 Разговаривать он не пытался. Вряд ли Бинг захочет вести беседу, да в таком шуме это и невозможно.

 Надо признать, Бинг Карловски управлял своей техникой с точностью и аккуратностью хирурга. Нейт ожидал увидеть грубую, скорее черновую, работу — в соответствии с условиями. Но Бинг уверенно сгребал снег в заранее определенные места, расчищал обочины и узкие проезды, и все это — на такой скорости, что у Нейта душа уходила в пятки.

 Он не сомневался, Бинг был бы только рад услышать его испуганные вопли, поэтому крепко стиснул зубы, чтобы ни один предательский звук не вырвался.

 После очередного круга Бинг достал из-под сиденья коричневую бутылку и от души хлебнул. От резкого запаха у Нейта заслезились глаза.

 Поскольку они остановились перед растущей снежной горой, Нейт решил позволить себе небольшую ремарку:

 — Я слышал, алкоголь снижает температуру тела! — прокричал он.

 — Дешевая пропаганда. — В доказательство Бинг сделал еще один глоток.

 Нейт решил не спорить. В темноте, без свидетелей… Да Бинг с огромным удовольствием оставит его коченеть в этой горе снега, особенно учитывая семидесятифунтовую разницу в весе. Тема запрета на наличие в транспортном средстве распечатанной бутылки и на употребление спиртного за рулем тоже не поднималась.

 Бинг повел могучими плечами. Только глаза его сверкали в узкой щелке между плотной вязаной шапкой и шарфом.

 — Убедись! — Он протянул бутыль Нейту.

 Говорить о том, что он не большой любитель спиртного, было неуместно. Нейт решил, что благоразумнее — и вежливее — принять угощение. Он глотнул — и внутренности обожгло таким огнем, что ему показалось, от горла и желудка остались одни угли.

 — Матерь божья…

 У него перехватило дыхание, а когда он опять смог вдохнуть, легкие наполнились не льдинками, а искрами пламени. Сквозь звон в ушах он услышал смех. Если только это был не дикий вой какого-то злобного волчины исполинских размеров.

 — Это что еще за гадость? — Он продолжал хрипеть, а слезы катились из глаз и замерзали на щеках. — Аккумуляторная кислота? Адский огонь в жидком виде?

 Бинг забрал у него бутылку, глотнул еще раз и завинтил крышку.

 — Виски по фирменному рецепту.

 — Ну и ну!

 — Мужик, который не умеет пить виски, — не мужик.

 — Если это для тебя критерий, я согласен считаться бабой.

 — Сейчас отвезу тебя домой, барышня. На сегодня хватит.

 Вокруг глаз у Бинга собрались морщинки, обозначающие улыбку. Он включил задний ход и развернулся.

 — Поставил двадцатку, что ты тут и месяца не продержишься.

 Нейт не двигался. Глотка горела огнем, глаза щипало, а ноги казались двумя ледяными глыбами, хотя и были в двух парах термоносков и сапогах.

 — Кто тотализатором заведует?

 — Тощий Джим, бармен из «Приюта».

 Нейт кивнул.

 Он не знал, каким образом Бинг ориентируется, но этот человек вполне мог бы стать проводником у Магеллана. Он снайперски провел машину сквозь пургу и остановил точно перед «Приютом странника».

 Нейт спрыгнул. Снег на тротуаре почти доходил до колен, а ветер безжалостно швырял в лицо колючие горсти. Нейт нащупал веревку и не без труда добрался до дверей.

 Внутри стояла такая жара, что сделалось больно. Вместо гула в ушах зазвучал Клинт Блэк из музыкального автомата. За стойкой и в зале сидело человек двенадцать, они ели, пили и разговаривали так, словно за стеной и не бушевал гнев господень.

 «Лунатики, — подумал он. — Все до единого».

 Захотелось кофе — обжигающего — и мяса с кровью. Он и сырым бы его съел.

 Ему что-то кричали, он покивал в ответ и продолжал негнущимися пальцами сражаться с пряжками и «молниями». Подоспела Чарлин.

 — Ах ты, бедолага! Закоченел небось? Давай помогу.

 — Я уже. Я сам.

 — Да ладно, пальцы-то не слушаются.

 Как странно, нереально — мать женщины, с которой он сегодня спал, будет снимать с него запорошенную снегом аляску.

 — Я сам, Чарлин. Мне бы лучше кофейку. Спасибо.

 — Сейчас принесу, лично. — Она потрепала его по холодной щеке. — А ты садись.

 Оставшись наконец в брюках и рубашке, он проковылял к бару. Достал бумажник и сделал знак человеку по имени Тощий Джим.

 — Держи сотенную, — громко объявил он. — Моя ставка. Ставлю на то, что не уеду.

 Убрав бумажник, он подсел к Джону.

 — Добрый вечер, Профессор.

 — Добрый вечер, шеф.

 Нейт изогнулся, чтобы прочесть название сегодняшней книжки.

 — «Консервный ряд».^[5] Хорошая вещь. Спасибо, Чарлин.

 — Не за что. — Она поставила перед ним кофе. — Сегодня у нас отличное жаркое. Мигом согреешься. А то гляди, я тебя согрею.

 — Согласен на жаркое. Если кто-то решит остаться на ночь, номеров хватит?

 — У нас в «Приюте» места всем хватает. Сейчас подам жаркое.

 Нейт крутанулся на табурете и обвел взглядом присутствующих. Все лица были знакомы. Завсегдатаи. Он их тут каждый вечер встречает. Бильярдистов он не видел, но голоса тоже узнал. Братья Мэки.

 — Будут такие, кто напьется, но все равно станет рваться домой? — спросил он Джона.

 — Мэки могут, но Чарлин их отговорит. Основная масса через час разбредется, а самые стойкие могут и до утра досидеть.

 — Себя к кому причисляешь?

 — От тебя будет зависеть. — Джон поднял свой стакан.

 — В каком смысле?

 — Если примешь предложение Чарлин, я отправлюсь к себе в одиночестве. Если нет — то к ней.

 — Мне бы, главное, поесть.

 — Значит, сегодня я ночую у нее.

 — Джон, а тебя это не трогает?

 Профессор уставился на свой стакан.

 — Если бы и трогало, это мало что изменит. Такой уж она человек. Романтики говорят: любимых не выбирают. Я с этим не согласен. Все мы выбираем. Я выбрал такую.

 Чарлин принесла жаркое, корзинку с хлебом и большой кусок яблочного пирога.

 — В эдакую погоду после работы мужчину нужно как следует накормить. Налетай, Нейт.

 — Непременно. От Мег что-нибудь слышно?

 Чарлин заморгала, словно вопрос прозвучал на иностранном языке.

 — Нет. А что?

 — Да я думал, вы общаетесь. — Жаркое было горячим, и он начал с хлеба. — Как она там в такую погоду, интересно?

 — Мег знает, чего хочет. Ей никто не нужен. Ни мужчина, ни мать.

 Она ушла в кухню и громко хлопнула дверью.

 — На любимую мозоль, — прокомментировал Нейт.

 — Это еще что… Вот если решит, что тебя больше интересует дочь…

 — Мне очень жаль, но так оно и есть. — Он попробовал жаркого. Картошка, морковь, бобы, лук и жестковатое, похожее на дичь, мясо — уж точно не говядина.

 Еда согрела изнутри, заставила забыть о морозе.

 — Это что за мясо?

 — Лось, кажется.

 Нейт помешал жаркое, зачерпнул еще.

 — Лось так лось.

 Снег шел всю ночь, а он спал как убитый. Утром ветер все еще громко завывал, бил в окна снегом.

 Света не было, пришлось зажечь свечи. Он тут же вспомнил о Мег.

 Оделся, с сомнением посмотрел на телефон. Тоже, наверное, не работает. Кроме того, нельзя же звонить женщине в половине седьмого утра только потому, что накануне делил с ней постель. Не стоит о ней беспокоиться. Она в этих краях с рождения. Сидит себе в доме. С собаками и запасом дров.

 И все же он волновался. Он спустился вниз, светя себе фонариком.

 Впервые в ресторане не оказалось людей. Столы чисто вытерты, стойка бара — тоже. Судя по отсутствию запаха, кофе еще не варился и бекон не жарился. Не слышно обычных для утренних часов голосов. Нет и мальчика, с улыбкой поднимающего лицо ему навстречу.

 Только темень, завывание ветра и… храп. Он пошел на звук. Луч фонарика выхватил из темноты братьев Мэки.

 Они лежали «валетом» на бильярдном столе, укрывшись одеялом, и дружно храпели.

 Нейт прошел на кухню и не без труда отыскал булку. Оделся, сунул булку в карман и потянул на себя дверь.

 Ветер чуть не сбил с ног. Невероятной силы ветер, швыряющий горсти колючего снега в глаза, в рот, в нос. Он с трудом сошел с крыльца.

 От фонаря почти не было толку, но Нейт все же направил луч вперед и отыскал шнур-поводырь. Запихнул фонарь в карман, обеими руками ухватился за веревку и, подтягиваясь, стал продвигаться шаг за шагом.

 На тротуаре снег лежал выше колен. Мелькнула мысль: чем от переохлаждения, скорее от удушья погибнешь, если в сугроб провалишься.

 Он все же осилил небольшое расстояние до проезжей части, где благодаря бульдозеру Бинга — и его фирменному виски — снег лежал не выше щиколоток. Главное — не попасть в наметенный за ночь сугроб.

 Придется вслепую перейти улицу и как-то добраться до участка. Он закрыл глаза, мысленно представил расположение улиц и домов. Потом втянул голову в плечи, выпустил из рук шнур, достал фонарь и тронулся в путь.

 С таким же успехом он мог находиться в безлюдной глуши, а не в городе с асфальтовыми улицами и тротуарами, чье население сейчас поголовно укрылось за каменными и бревенчатыми стенами. Ветер гудел в ушах и норовил отбросить его назад, но он упорно двигался вперед.

 Нейт сказал себе: люди частенько гибнут при переходе улицы. Жизнь полна опасностей и неприятных сюрпризов. Случается, выйдут двое из бара, а одного потом находят в кювете с ножом под ребрами.

 Какой-нибудь идиот может запросто выйти на улицу в пургу, попытаться перейти улицу и, заблудившись, окоченеть на морозе в каких-нибудь трех футах от жилья.

 Нейт споткнулся и чуть не упал. Представив себе расположение дороги и тротуара, Нейт, как слепой, выставил руки вперед и нашел веревку.

 Перебирая трос руками, он дошел до пересечения с другой веревкой, повернул в нужную сторону и наконец добрался до входа в участок.

 Недоумевая, зачем ему понадобилось накануне запирать дверь на ключ, он достал ключи, посветил фонарем на замочную скважину. Открыл дверь, вошел, отряхнулся от снега, но раздеваться не стал. Как он и подозревал, участок промерз насквозь. Настолько, что окна изнутри покрылись морозным узором.

 Кто-то — более предусмотрительный, чем он, — оставил у печки вязанку дров. Нейт развел огонь и долго грел перед ним руки, даже не снимая рукавиц. Когда дыхание восстановилось, он закрыл печку, взял свечи, фонарь и попробовал заняться делом.

 Отыскал радиоприемник, работающий на батарейках, настроил на местную станцию. Как и было обещано, вещание велось без перерыва, и кто-то с сомнительным чувством юмора завел «Бич Бойз». Под стать погоде!

 Нейт сидел за своим столом, слушая одним ухом радиопередачу, другим — рацию на столе у Пич, и, горюя об отсутствующем кофе, жевал свою булку.

 В половине девятого он все еще был в участке один. Сочтя, что время подходящее, сел за коротковолновый передатчик. Пич уже учила его с ним обращаться, теперь надо было попробовать себя в деле.

 — Полицейский участок вызывает… — Он назвал позывной Мег. — Мег, ты меня слышишь? — Из приемника лился треск, шум, какой-то скрип. — Полицейский участок вызывает… Ну же, давай.

 — Слышу вас, полицейский участок. А есть ли у тебя лицензия на пользование этим каналом, Бэрк? Прием.

 Он понимал, это смешно, но при звуке ее голоса испытал большое облегчение. И радость.

 — Я шеф полиции. Мне по статусу полагается.

 — Скажи: «Прием».

 — Да, правильно. Прием. Нет, подожди, у тебя там все в порядке? Прием.

 — Так точно. У нас тепло и уютно. Сидим и слушаем таку. А у тебя? Прием.

 — А мне удалось самостоятельно перейти через дорогу. А что такое таку? Направление в рок-музыке? Прием.

 — Это ветер так называется, Бэрк. От которого у тебя окна дребезжат. А что тебя в участок понесло? Прием.

 — Я на службе. У тебя тоже света нет? Она подождала, потом ответила:

 — Придется сказать «прием» за тебя. Конечно, света нет, в такую погоду иначе и быть не может. У меня генератор работает. Не беспокойся. Прием.

 — Подавай голос время от времени, чтобы я не беспокоился. Угадай, что мне вчера перепало? Прием.

 — Помимо меня? Прием.

 — Ха! — Господи, как хорошо. И плевать на мороз! — Да, помимо тебя. Мне достался самогон и жаркое из лосятины. Прием.

 Она громко рассмеялась.

 — Мы из тебя сделаем настоящего полярника, Бэрк. Ладно, пойду собак кормить. И дров надо подбросить. Пока. Отбой.

 — Отбой, — повторил он.

 В помещении стало теплее, можно было снять парку, но шапку и теплый жилет он оставил. Чтобы чем-то заняться, он принялся просматривать досье. В этот момент вошла Пич.

 — Я уж думала, сегодня не найдется безумцев идти на работу.

 — Я один. А ты как добралась?

 — Бинг меня на бульдозере подвез.

 — А, это у вас вместо такси. Давай помогу. — Он взял у Пич сумку. — Ты могла сегодня не приходить.

 — Работа есть работа.

 — Это так, но… У тебя тут случайно не кофе? — Нейт увидел в сумке термос.

 — Не знала, завел ты генератор или нет.

 — Не только не завел, но даже не знаю, где он. Да я особо и не искал, с техникой у меня отношения сложные. Так, кофе… Стань моей женой и нарожай мне детишек, дорогая!

 Пич по-девчачьи хихикнула и шлепнула его по руке.

 — Поосторожней с такими предложениями. Пусть у меня и было три мужа, это не значит, что я откажусь от четвертого. Давай, налетай на кофе. И булочки с корицей не забудь.

 — Могли бы жить во грехе… — мечтательно протянул Нейт и незамедлительно наполнил кружку. В нос ударил чудный аромат. — До конца дней…

 — Если будешь и дальше так часто улыбаться, могу тебя и на слове поймать. Смотри, что этот таку натворил, — прибавила она, видя, как в дверь вваливается Питер, а вслед за ним — снежный вихрь.

 — Ну и погодка! Аж с ног валит. Отто уже в пути, я с ним говорил.

 — Тебя тоже Бинг доставил?

 — Нет, мы с отцом на собаках приехали.

 — На собаках, — задумчиво повторил Нейт. Какой-то другой мир. Но Пич права: работа есть работа. — Вот и хорошо. Питер, давай займемся генератором. Пич, ты свяжись с пожарными. Надо собрать команду, чтобы расчистили тротуары, как только посветлее станет. Люди должны иметь возможность передвигаться. Первым делом — дорогу к больнице и к участку. Придет Отто — скажи, братцы Мэки в бессознательном состоянии валяются в «Приюте» на бильярдном столе. Пусть проследит, чтобы они попали домой в целости и сохранности.

 Он стал натягивать куртку, мысленно составляя список первоочередных дел.

 — Надо прикинуть, когда дадут свет, люди будут интересоваться. И когда телефонную связь наладят. Как вернусь, составим текст для объявления по радио. Я хочу, чтобы люди знали, что мы тут и им есть куда обратиться в случае чего.

 Как хорошо! Нейт сам удивился этому давно забытому чувству.

 — Питер?

 — Я здесь, шеф.

 Запись в дневнике 18 февраля 1988 года

 Сегодня мы чуть не потеряли Хэна. Он провалился в расщелину. Все произошло так быстро! Мы шли наверх и были полны энтузиазма, до вершины всего несколько часов. Замерзли, оголодали, нервничаем, но полны воодушевления. Только альпинист поймет цену этому сочетанию, Дарт — впереди, это единственный способ избежать его очередного взбрыка, за ним — Хэн, я — сбоку.

 Что было вчера — я уже не помню. Дни похожи один на другой — все белые, холодные и безликие.

 Я отвлекся, в голове стучит пульс, восхождение завораживает, ни о чем не думаешь, знай карабкайся вверх по заснеженному склону. Мы упорно шли вперед, ворча и проклиная эту вершину, но продвижение было заметным. Мы рвались прямо в небо.

 Вдруг Дарт как закричит: «Осторожно!» И у Хэна над головой просвистел отколовшийся камень. Мелькнула мысль: нет, я так не хочу — чтобы меня сбила со скалы длань господня, — и тут опять. На сей раз камень пролетел всего в нескольких дюймах от меня, увлекая за собой целый град других камней.

 Мы кляли Дарта на чем свет стоит, ведь это из-под его ноги отскочил кусок. Но мы друг друга без конца ругаем, чаще всего — по-дружески, в шутку. Способствует вбросу адреналина в кровь, тем более что на высоте дышать становится все трудней.

 Я знал, что Хэн уже на последнем издыхании, но мы продолжали идти. Нас будто что-то влекло все выше и выше, наверное, наша одержимость, а отчасти — Дарт с его понуканиями.

 Его глаза за стеклами очков были совершенно безумными. Глаза бесноватого. Я воспринимаю эту гору как последнюю стерву, но я эту стерву люблю, даже когда всаживаю ей в брюхо ледоруб. А для Дарта, мне кажется, она как демон, и этого демона он должен во что бы то ни стало победить.

 На ночь мы привязались к вбитым в скалу крюкам, под нами чернота и над нами чернота.

 Я смотрел на северное сияние, оно, как жидкий нефрит, разлившийся по черной зеркальной поверхности.

 Сегодня Дарт снова шел первым. Такое впечатление, что он и этим одержим — быть всегда впереди. Спорить — только время терять. Как бы то ни было, меня больше волновало, как поддержать Хэна. Его, как самого слабого, надо было поставить в середине.

 Короче, желание Дарта быть лидером и мое положение замыкающего спасли одному из нас жизнь.

 От веревки мы отказались. Я, кажется, упоминал, что на таком морозе от нее толку чуть. Мы снова уверенно продвигались вверх, используя короткий световой день, а ветер так бушевал, что заглушал даже нашу перебранку.

 И тут я вижу, как Хэн спотыкается и начинает скользить вниз. У него будто земля ушла из-под ног.

 Секундная потеря бдительности, снег проскальзывает под подошвой — и он уже летит прямо на меня. Клянусь, я так и не понял, то ли это я его подхватил, то ли он распростер крылья и взлетел над пропастью. Помню только, мы сцепили руки, я засадил ледоруб в лед и стал молиться, чтобы он нас удержал и чтобы стерва-гора не скинула нас обоих в пропасть. Не знаю, сколько я пролежал на животе, держа Хэна за руки, и сколько он провисел над бездной. Мы оба вопим, я пытаюсь закрепиться носками ботинок, но мы скользим, скользим и скользим… Еще несколько секунд, и пришлось бы выбирать — или выпустить его руку, или сорваться обоим.

 И вдруг рядом со мной в скалу врубается ледоруб Дарта — в каком-то дюйме от моего плеча. Используя ледоруб как точку опоры, он перехватывает руку Хэна. Теперь, когда часть нагрузки с меня снята, мне удается закрепиться и чуть отползти от края. Мы оба потихоньку отползаем и вытягиваем наверх Хэна, в ушах стучит кровь, а сердце до боли колотится о грудную клетку.

 Мы откатились от края и лежим на снегу. Под холодными желтушными лучами солнца нас бьет озноб. Так мы лежим, кажется, много часов в каком-то футе от гибели.

 Тут уж нам не до смеха. Даже по прошествии нескольких часов мы не можем вспоминать это происшествие шутя. После такого потрясения мы не в состоянии идти дальше, к тому же у Хэна повреждена лодыжка. Ему на эту вершину уже не взойти, это ясно.

 Ничего не остается, как расчистить площадку, разбить лагерь и разделить наши скудные припасы. Хэн при этом горстями ест болеутоляющее. Он ослаб, но не настолько, чтобы не реагировать на порывы ветра, треплющие нашу палатку, — в такие моменты глаза у него округляются от ужаса.

 Надо возвращаться.

 Надо возвращаться. Но стоило мне заговорить об этом, как Дарт как с цепи сорвался, стал Хэна клясть на чем свет стоит, а на меня — орать как баба. Он как помешанный, а может, и вправду? Мечется в темноте, как медведь, в бороде и бровях — лед, в глазах — свирепый огонь. Все твердит: и так из-за Хэна день потеряли, но если до вершины не дойдем — пусть Хэн тогда пеняет на себя.

 В этом есть резон, отрицать не стану. Мы совсем близко от цели. Может, отдохнув, Хэн и осилит последний рывок.

 Завтра мы идем на вершину, а если Хэну это окажется не под силу — оставим его в лагере, сделаем свое дело, а на обратном пути его заберем.

 Конечно, это безумие. На Хэна, даже после лекарств, смотреть жалко. Но я уже увлекся. Точка возврата пройдена.

 Ветер воет, как стая бешеных собак. От одного этого воя можно свихнуться.

 Тридцать часов падал снег и выл ветер. Весь мир превратился в холодного белого зверя, который бушует денно и нощно, обнажив клыки и приготовившись кусать, гнаться, рвать на части любого, кто осмелится выйти и оказать сопротивление.

 Гудели и рычали генераторы тока, а из всех видов связи функционировало одно радио. Передвижения исключались, поскольку этот зверь лютовал по всей Аляске. Легковушки и грузовики были погребены под снегом, самолеты прочно застряли на земле. И даже ездовые собаки притихли и ждали, когда все утихнет.

 Городок Лунаси был отрезан от мира и напоминал замерзший остров в белом океане.

 Нейт решал какие-то неотложные задачи и был слишком занят, чтобы остановиться и подумать, и слишком поражен происходящим, чтобы как-то выражать обуревающие его эмоции. Неотложные задачи были примерно такого рода: малыш ударился об угол стола, и требовалось срочно наложить швы; мужчина получил сердечный приступ, когда откапывал свой пикап; от искры из очага начался пожар; муж с женой опять полаялись.

 В незапертой КПЗ у него отсыпался после кутежа Пропойца Майк — не путать с Большим Майком, поваром. В запертой — обдумывал свое поведение Мэнни Озен-бергер, умудрившийся наехать своим пикапом на соседский снегоход.

 По распоряжению Нейта все снегоуборочные силы были брошены на главные улицы, и сейчас, когда ему понадобилось попасть в Угловой магазин, пришлось пробираться буквально через каньоны снега.

 Гарри и Деб он застал за карточным столом, а Сесил свернулся в своей корзинке.

 — Ну и ветрило! — прокричал Нейт от входа.

 — Адский!

 Нейт откинул капюшон и погладил собаку. Он едва отдышался.

 — Мне продукты нужны. Пока это безобразие не кончилось, переселяюсь в участок.

 Деб лукаво улыбнулась.

 — А что, «Приют» не устраивает?

 — Да нет, устраивает. — Нейт снял рукавицы и принялся заполнять корзину. — Но кто-то должен сидеть у приемника, а к тому же у нас там гости.

 — Я слышал, Пропойца Майк к вам угодил? Вист.

 — Вист? Вот так всегда, Гарри!

 — Да. Надрался и буянил, пришлось забрать, — подтвердил Нейт и выложил на прилавок хлеб, консервированную ветчину и чипсы. — Шатался по улицам — и снег ему нипочем — и песни горланил. Потом снегоуборочная команда обнаружила его посреди дороги, лицом в снегу. — Нейт взял упаковку кока-колы. — Хорошо — заметили, а то замело бы его. Как раз в апреле бы его и нашли, не живее Элвиса.

 — Сейчас, шеф, запишу ваши покупки. — Гарри открыл журнал. — Я, кстати, совсем не убежден, что Элвис умер. Все взяли, что хотели?

 — Да, пожалуй. Придется умерить аппетит. И так-то не знаю, как до участка доберусь.

 — Может, присядете на минутку? Кофейку выпьем? — Деб уже встала. — Давайте я вам бутерброд сделаю.

 Нейт был приятно удивлен. С полицейскими так обычно не разговаривают.

 — Спасибо, но мне нужно ехать. Если какие проблемы — пустите ракету, что ли…

 Он натянул капюшон и рукавицы и взял пакет с покупками.

 За пять минут обстановка на улице лучше не стала. Нейт нащупал веревку и кое-как добрался до места.

 Он предусмотрительно оставил в участке свет.

 Слышался рев бульдозера, и Нейт стал молить господа, чтобы маршрут Бинга пролегал не по этой улице, а то еще раздавит, глазом не моргнет. «Зверь», — как он мысленно окрестил буран, — делал все возможное, чтобы свести на нет усилия снегоуборочного отряда, и все же результат был — теперь он шел не по пояс, а всего лишь по колено в снегу.

 Раздались выстрелы. Три подряд. Нейт остановился, сообразил, откуда они шли, покачал головой и продолжил путь. Он искренне надеялся, что никто не лежит в снегу с огнестрельным ранением, потому что в таком случае помочь он был бы не в силах.

 Он был метрах в трех от участка и уже видел свет в окнах и радовался долгожданному теплу, как вдруг, откуда ни возьмись перед ним вырос бульдозер.

 Сердце остановилось — как будто кто дернул тумблер. Душа ушла в пятки. Снегоуборщик был огромный, настоящая железная гора, и сейчас она шла прямо на него.

 Махина остановилась в каком-то полуметре от его ног.

 Бинг наклонился и весело спросил:

 — Гуляем? — С белой от снега бородой он был похож на лишившегося разума Деда Мороза.

 — Да. Никак не нагуляюсь. Выстрелы слышал?

 — Да. А что?

 — Ничего. Сделай перерыв. У нас натоплено. Еды вдоволь.

 — Ты зачем Мэнни арестовал? Этот Тим Боуэр на своих гребаных мотосанях гоняет как недоумок. Ему только дай. Никакого покоя от него нет.

 Чувствуя, что замерзает, Нейт решил опустить ту часть, которая касалась повреждения частной собственности и неосторожного вождения.

 — Тим Бауэр был на своем вонючем снегоходе в тот момент, как Мэнни на них наехал.

 — Так еще легко отделался!

 Неожиданно для себя Нейт улыбнулся.

 — Да уж, головой в сугроб. Тощий Джим — свидетель. Говорит, вдвойне повезло.

 Бинг хмыкнул, выпрямился и дал задний ход.

 В участке Нейт наделал бутербродов, отнес один недовольному Мэнни и проверил, как там Пропойца Майк.

 Сам решил перекусить у радиоприемника. Ему нравилось слышать голос Мег в динамике, нравилось ощущать эту странную, возбуждающую связь. Давно у него не было, кому рассказать о прожитом дне, с кем просто хотелось бы говорить. Разговор придал остроты его пресной пище и скрасил одиночество.

 — Сколько раз Тим свой снегоход разбивал — я и не припомню, — сказала Мег, выслушав его рассказ. — Мэнни всем оказал большую услугу. Прием.

 — Может быть. Думаю, мне удастся отговорить Тима от иска против Мэнни, если тот ему возместит ущерб. Ты собираешься приехать в город, когда буря уляжется? Прием.

 — Не люблю загадывать. Прием.

 — Скоро кино привезут. Я рассчитывал отведать твой попкорн. Прием.

 — Это возможно. У меня запланированы несколько доставок, когда погода будет летная. А кино я люблю. Прием.

 Он выпил колы и представил себе, как она сидит у радиоприемника, собаки лежат у ее ног, а за спиной потрескивает огонь.

 — Может, свидание назначим? Прием.

 — Я не хожу на свидания. Прием.

 — Вообще? Прием.

 — Обычно все случается само собой. Случится и теперь — раз нам обоим секс понравился.

 Поскольку слово «прием» не прозвучало, Нейт решил, что она задумалась. Как и он.

 — Вот что я тебе скажу, Бэрк. В следующий раз я позволю тебе поведать свою длинную и печальную историю. Прием.

 Он представлял себе красную татуировку на ее пояснице.

 — С чего ты взяла, что она у меня есть? Прием.

 — Ты, милый мой, самый печальный мужчина из всех, кого я встречала. Ты мне все расскажешь, а дальше посмотрим, как повернется. Прием.

 — Если мы… Вот черт!

 — Что там у тебя? Прием.

 — Похоже, Пропойца Майк проснулся и блюет в камере. А Мэнни, ясное дело, не в восторге, — прибавил он, слыша громогласные проклятия. — Я пошел. Прием.

 — Да, жизнь полицейского полна опасностей, ничего не скажешь. Отбой.

 Учитывая обстоятельства, Нейт решил отправить обоих задержанных по домам. На бульдозере. Сам он, бросая вызов стихии, вышел на улицу, чтобы долить бензина в движок.

 После непродолжительного раздумья он выкатил одну койку из КПЗ и поставил ее рядом с радио. Потом порылся в столе у Пич и нашел какой-то любовный роман.

 Он устроился с книжкой, готовый в любой момент сунуть ее на место, если кто войдет, взял банку колы и стал читать под завывание ветра.

 Книга оказалась лучше, чем он ожидал, она перенесла его на зеленые пастбища Ирландии времен замков и крепостей. Присутствовала и здоровая доза волшебства и магии, и он с интересом углубился в приключения колдуньи Мойры и принца Лаема.

 Первая любовная сцена заставила его призадуматься. Он представил себе, как Пич, наседка по натуре, читает про секс в перерыве между телефонными звонками и раздачей сладких булочек. Он продолжил чтение.

 Так он и уснул — с раскрытой книгой на груди и с зажженным светом.

 У колдуньи было лицо Мег. Ее волосы, иссиня-черные, как крылья, разметались на ветру. Она стояла на вершине белого холма в ослепительном свете солнца, пронизывающем насквозь ее ярко-красный наряд.

 Она подняла руки, сбросила платье с плеч, и оно соскользнуло вниз. Обнаженная, она шагнула ему навстречу. С горящими голубыми глазами она расставила руки и заключила его в объятия.

 Он почувствовал на губах ее жаркий поцелуй. Жаркий и голодный. Она была над ним, вокруг него. Она приподнялась, и ветер опять разметал ей волосы. Она наклонилась — и его чуть не спалил ее жар.

 — О чем ты печалишься?

 Он был в экстазе, и вдруг его пронзила ужасная боль. Он шикнул, хотел ее отогнать, тело напряглось. Обжигающие пули вонзились в плоть.

 Но она улыбалась. И только.

 — Ты жив, да? — Она подняла руку, испачканную его кровью. — Раз кровь течет — значит, жив.

 — Меня ранили. Черт! В меня попали.

 — Но не убили. — Кровь с ее ладони капала ему на лицо.

 Он лежал в переулке, пахло кровью и порохом. Помойкой. Смертью. Сыростью после дождя. Холодновато для апреля. Холодно, сыро, темно. Перед глазами все плыло, слышались крики, выстрелы, и тут боль пронзила ногу. В него попала пуля.

 Он приотстал, и Джек ворвался первым.

 Они вообще не должны были входить. Что они тут делают?

 Снова выстрелы, вспышки света разрывают темноту. Глухие удары. Обжигающая боль в боку. Он снова упал. Пришлось передвигаться ползком туда, где на мокром бетоне лежал его напарник и друг. Лежал и умирал.

 Джек повернул голову, глаза у него были такие же красные, как хлещущая из груди кровь.

 — Ты меня убил. Безмозглый идиот. Если кто и должен был погибнуть, так это ты. Посмотрим теперь, как ты станешь с этим жить.

 Он проснулся в холодном поту. Голос напарника, который он слышал во сне, все еще стоял в ушах. Нейт приподнялся и сел. Зарылся лицом в ладони.

 Пока что, подумалось ему, не очень-то получается с этим жить.

 Он заставил себя встать и отнести койку назад в камеру. Вспомнил, что в столе лежат таблетки, но заходить в кабинет не стал, а вышел на улицу и залил в генератор последнюю порцию бензина.

 И, только возвращаясь к дому, заметил, что снег прекратился.

 В воздухе было абсолютно спокойно и тихо. Над высоченными сугробами робко пробивался лунный свет, отчего их белизна приобретала голубоватый оттенок. Нейт остановился, изо рта шел пар. «Я — как застрявшая букашка, только не в янтаре, а в хрустале», — подумал он.

 Буря миновала. И он все еще был жив.

 Посмотрим, как ты станешь с этим жить. Да уж. Посмотрим.

 Войдя в дом, он заварил кофе и включил радио. Сонный голос — назвавшийся Митчем Даубером, глашатаем Лунаси, — сообщал местные новости, зачитывал объявления и прогноз погоды.

 Люди начали выползать на улицу, как медведи из берлог. Все — с лопатами и скребками в руках. Собирались группками для обмена новостями, ели, гуляли, спали.

 Жили.

 «Лунатик»

 «Полицейский протокол» Среда, 12 января

 9:12. Поступило сообщение о пожаре в доме Берта Майерса. Вызов приняли пожарный-доброволец Мэнни Озенбергер и шеф полиции Игнейшус Бэрк. Причиной пожара стал сгусток креозота на полене.

 12:15. Джей Финкл, 5 лет, поранился при падении с трехколесного велосипеда дома в спальне. Шеф полиции Бэрк помог его отцу Полу Финклу доставить мальчика в городскую больницу. Ребенку наложены швы.

 14:00. Поступила жалоба от Тимоти Боуэра на Мэнни Озенбергера. Свидетели подтверждают, что Озенбергер на своем пикапе врезался в мотосани Боуэра. Хотя независимый опрос показал, что 52 процента населения считают, что Боуэр получил по заслугам, Озенбергер был заключен под стражу и ждет разбирательства. Члены добровольной пожарной команды Лунаси организуют благотворительный вечер под девизом: «Свободу Мэнни!»

 14:55. Кейт Иглберри сообщила о нападении на нее ее сожителя Дэвида Банча в их доме на Ведьминой дороге. Банч, со своей стороны, утверждает, что Иглберри сама на него напала. На вызов выезжали шеф полиции Бэрк и офицер Отто Грубер. Оба заявителя предъявили телесные повреждения. Дело не возбуждалось.

 15:40. Джеймс и Уильям Мэки задержаны за превышение скорости при передвижении на снегоходе. Уильям Мэки при этом оправдывался тем, что снегоход — не автомобиль, и, следовательно, на него не должны распространяться ограничения, принятые для автотранспорта. Он намерен поднять этот вопрос на следующем общегородском собрании.

 17:25. Снегоуборочная бригада обнаружила на дороге в южной части Ведьминого леса распевавшего патриотические песни подвыпившего мужчину. Личность мужчины установлена. Это — Майкл Салливан. Он препровожден в полицейский участок Лунаси для дальнейшего разбирательства.

 Нейт дочитал рубрику до конца. В участке он находился один.

 Помимо сообщений о пьяных дебошах, в ней рассказывалось о пропаже и обнаружении собаки, а также о звонке от одного из сельских жителей, у которого случился приступ одиночества и появились зрительные и звуковые галлюцинации: ему стало казаться, что у него на крыльце волки играют в покер.

 В каждом случае, даже самом курьезном, сообщались имена участников инцидентов. Нейт попытался представить себе подобную криминальную колонку в «Балтимор Сан». Сама мысль показалась ему настолько абсурдной, что Нейт рассмеялся.

 Должно быть, Макс с Кэрри сверстали номер сразу, как кончился буран. Снимки, сделанные в пургу и сразу после нее, удались на славу. А посвященный стихии очерк за подписью Макса был маленьким литературным шедевром.

 Материал о себе он прочел с гораздо меньшим раздражением, чем ожидал. «Надо будет сохранить этот номер, — подумал Нейт. — И для Мег один экземпляр взять».

 Сейчас, спустя неделю после бури, дороги уже были расчищены. Завезти Мег газету — вряд ли это будет расценено как свидание.

 Как нет ничего особенного и в предварительном звонке — чтобы убедиться, что она не на вылете. Всего лишь предусмотрительность.

 Нейт спрятал газету в стол как раз в тот момент, когда в дверях появилась Хопп.

 — У нас беда, — объявила она с порога.

 — Что, толщина снега превысила пять футов?

 Она откинула капюшон. Лицо у нее было белое как мел.

 — Трое ребят пропали.

 — Поподробнее, пожалуйста. — Он выпрямился. — Что за ребята? Кто, когда и где их видел в последний раз?

 — Стивен Уайз, сын Джо и Лары, его двоюродный брат Скотт из Талкитны и их приятель по колледжу. Джо с Ларой были уверены, что Стивен со Скоттом поехали на каникулы в Принс-Уильям. Родители Скотта тоже так думали. Вчера Лара с матерью Скотта общались по коротковолновому радио, и тут выяснилось, что кое-что из того, что им сообщили сыновья, не стыкуется. Они заволновались, Лара даже стала разыскивать Стивена в колледже. Он не вернулся с каникул. И Скотт тоже.

 — А где этот колледж, Хопп?

 — В Анкоридже.

 — Тогда им нужно оповестить тамошнюю полицию.

 — Нет. Нет. Лара дозвонилась до подружки Стивена.

 Она сказала, что ребята решили совершить восхождение по южному склону Безымянного.

 — Какого еще Безымянного?

 — Безымянного пика. Это страшная гора, Игнейшус. — Глаза мэра были полны тревоги. — Их нет уже шесть дней. Лара с ума сходит.

 Нейт прошел в свой кабинет и взял карту.

 — Покажите, где это.

 — Вот тут. — Хопп ткнула пальцем. — Местные альпинисты любят эту гору. Из приезжих тоже многие поднимаются — пробуют силы перед тем, как начинать восхождение на Денали. Но пойти на вершину в январе — величайшая глупость, особенно когда речь идет о трех неопытных подростках. Надо срочно связаться с горно-спасательной службой. Как рассветет, пусть поднимают самолеты.

 — Значит, у нас есть три часа. Я свяжусь со спасателями. А вы пока вызовите по рации Отто, Питера и Пич. И еще мне надо знать, кто у нас есть из пилотов — кроме Мег.

 Он пробежал глазами список телефонных номеров, составленный Пич.

 — Какова вероятность, что они живы?

 Хопп с рацией в руках тяжело опустилась на стул.

 — Это было бы чудом.

 Через пять минут после звонка Нейта Мег уже была одета и собирала снаряжение. Ей не хотелось отвечать на радиовызов, но это могли быть новые данные о пропавших ребятах.

 — Я лечу с тобой. Забери меня у реки. Прием.

 Мег рассердилась.

 — Бэрк, мне не нужен второй пилот, — сказала она, одновременно собирая в сумку запас медикаментов. — Времени показывать тебе окрестности у меня нет. Я сообщу, когда их найду. Прием.

 — Я лечу с тобой. Лишняя пара глаз не повредит, у меня отличное зрение. Тебе не придется меня ждать, я уже готов. Прием.

 — Черт! Ненавижу героев.

 Она закинула сумку на плечо и вышла в сопровождении собак. По дороге, светя себе фонариком, захватила в тамбуре остальное снаряжение и в снегоступах направилась к озеру.

 С тех пор, как погода наладилась, она уже совершила два вылета и теперь благодарила господа, что не надо откапывать самолет. О ребятах в горах, живых или мертвых, она не думала. Она просто действовала.

 Она сняла с крыльев чехлы и убрала в сторону. Лишняя работа, на посторонний взгляд, зато расчищать от намерзшего льда не приходится. Она забралась на крыло и проверила уровень керосина. Подлила. Обошла машину со всех сторон, проверила переплет фонаря кабины, хвостовое оперение, все движущиеся детали — чтобы убедиться в их исправности. Один недокрученный болт может стоить нескольких жизней. Она сосредоточилась на этом осмотре, несколько раз крутанула винт. Запрыгнула в кабину, уложила груз и пристегнулась сама.

 Завела двигатель. Винт завертелся, сначала лениво, потом все быстрее. Пока грелся двигатель, Мег проверила рычаги.

 Рассвет еще только брезжил, когда Мег отпустила тормоз.

 Убедившись, что все работает и слушается, она выпрямилась, коснулась пальцами своих губ, а потом прикрепленной к приборной панели фотографии рок-музыканта Бадди Холи. И начала разбег.

 Лететь в город или нет, она еще не решила. Описала пару кругов по льду, пока машина набирала нужную для взлета скорость, но так и не пришла ни к какому решению.

 Самолет взмыл вверх как раз в тот момент, как из-за гор показалось солнце. Мег пожала плечами и направила машину к городу.

 Нейт ждал там, где и обещал. Стоял у берега, на фоне огромного сугроба. На плече у него висел рюкзак. Оставалось только надеяться, что кто-то ему подсказал, что с собой брать. С ним была Хопп и еще двое. Мег узнала Джо с Ларой, и у нее упало сердце.

 Она невольно представила себе возможные результаты поисков. Ей уже доводилось привозить трупы. Сегодня такую вероятность тоже нельзя исключать.

 Она посадила самолет на лед и, не выключая двигателя, стала ждать, когда подойдет Нейт.

 От винта его куртка и волосы развевались. Он взобрался в кабину, уложил рюкзак и пристегнулся.

 — Надеюсь, ты представляешь себе, что нас ждет, — сказала она.

 — Ни малейшего понятия.

 — Может, так лучше. — Она опять поцеловала пальцы и коснулась фотографии. Стараясь не глядеть на встревоженные лица родителей, приготовилась к взлету.

 По радио Мег связалась с диспетчером в Талкитне и сообщила свои данные. После этого они поднялись в воздух и над лесом полетели на восток, потом на северо-восток, навстречу бледному солнцу.

 — Ты, Бэрк, будешь нашими глазами и балластом. Если бы Джекоб не гостил у сына в Номе, я бы тебя ни за что не взяла.

 — Я так и понял. Кто такой Джекоб?

 — Джекоб Айту. Лучший полярный летчик из всех, кого я знаю. Это он меня учил летать.

 — Тот, кого ты тогда угощала попкорном на общем собрании?

 — Именно. — Машину тряхнуло, Нейт схватился за подлокотник.

 — Если тебя будет тошнить, я очень рассержусь.

 — Нет. Просто я терпеть не могу летать.

 — Это почему же?

 — Вестибулярный аппарат.

 Она усмехнулась, самолет продолжало трясти.

 — Если не переносишь турбулентность, считай, что сегодня не твой день. Впрочем, еще не поздно вернуться.

 — Скажи это тем ребятам, которых мы летим искать.

 Улыбка погасла. Мег вглядывалась в горы, земля все отдалялась, под ними проплывали низкие облака.

 — Ты потому пошел в полицейские? Спасать людей — твое призвание?

 — Нет. — Он замолчал. Они снова угодили в воздушную яму. — Почему у полярного летчика в кабине фотография Бадди Холи?

 — Как напоминание о том, что всякое может случиться1 .

 1 Американский рок-певец Бадди Холи (1936—1959) погиб в авиакатастрофе над озером Чистым в Айове.

 Солнце стремительно поднималось, Мег надела темные очки. Внизу вились змейкой санные трассы, вырывался спиралью дым из труб, потом показался клин леса, и началась возвышенность. Ориентирами на местности она владела с той же уверенностью, что и рычагами управления.

 — Там в бардачке бинокль, — сказала она. И подняла обороты, нажав на дроссель.

 — У меня свой. — Он расстегнул куртку — на груди висел на шнурке бинокль. — Куда смотреть?

 — Если они пошли по южному склону, то их, скорее всего, высадили на леднике Солнечном.

 — Высадили? Кто?

 — Вот это вопрос. — Она стиснула зубы. — Какой-нибудь гад, для которого деньги оказались важнее, чем безопасность ребят. У нас тут у многих есть самолеты, но это не делает их летчиками. Кто бы это ни был, он не сообщил о том, что они здесь, хотя буря уже надвигалась, и, уж конечно, не снял их с ледника.

 — Безумие.

 — Безумие не так опасно, как глупость. А это тот самый случай. Как уткнемся в горы, ветер станет сильнее.

 — Не надо так говорить: «уткнемся в горы».

 Он посмотрел вниз: полоска леса, бескрайние снежные равнины, ледяная гладь озера, группка примерно из шести домов — все это то и дело пропадало за облаками. Безлюдный край, но как потрясающе красиво! Небо уже делалось густо-синим, но очертания гор были четкими.

 Нейт подумал о трех мальчишках, уже шесть дней находящихся где-то в этих суровых горах.

 Мег заложила крутой вираж вправо, и ему пришлось призвать на помощь все свое бесстрашие, чтобы не показать волнения. Теперь горы, белые с синим чудовища, закрывали весь обзор. Она направила машину в ущелье, и с обеих сторон их обступили только скалы и лед.

 Рокот двигателя стал перекрывать какой-то грохот, похожий на гром. Он увидел, как с горы несется снежное цунами.

 — Что за…

 — Лавина. — Самолет стало бросать, но Мег сохраняла полное спокойствие. — Придется потерпеть.

 Лавина неслась, один белый поток перекрывал другой, а на него сверху уже набегал следующий, это было как извержение ледяного вулкана, воздух наполнял гул, сопоставимый с гудками тысячи поездов, а самолет, как пинг-понговый шарик, швыряло вправо-влево и вверх-вниз.

 Мег выругалась. В борта самолета что-то полетело сильно и часто, как снаряды из зенитной установки. Буря, выплескивавшаяся из горы, выплюнула часть своего гнева прямо в лобовое стекло. Но то, что сейчас испытывал Нейт, нельзя было назвать страхом. Это был настоящий животный ужас.

 Под ударами ледяных и каменных глыб металл гудел и звенел. Ветер терзал самолет, швырял из стороны в сторону. Казалось, еще секунда, и их бросит на скалу или разнесет на куски этой шрапнелью.

 В следующий момент они уже неслись по узкому просвету между двумя обледенелыми скалами и вскоре выскочили на простор.

 — Вот тебе! — Мег издала победный вопль и рассмеялась. — Ничего прогулка, а?

 — Да уж, так и со страху помереть недолго, — проговорил Нейт. — Сроду ничего похожего не видал.

 — Горы — штука коварная. Никогда не знаешь, откуда ждать опасности. — Мег взглянула на своего пассажира. — А ты, шеф, явил недюжинную выдержку под обстрелом.

 — Ты тоже. — Нейт попытался успокоиться и сел поудобнее. Сердце оглушительно билось в груди, руки дрожали. — Так ты… часто тут бываешь?

 — При каждом удобном случае. Ты можешь поднести к глазам бинокль. Нам надо облететь большую территорию, причем это будем делать не только мы. Будь начеку. — Она надела наушники. — Переговорю с диспетчером.

 — А в какую сторону мне смотреть?

 — Вон туда, — кивнула она головой.

 Здесь по сравнению с Денали было совсем тихо, а красота этих вершин, если видел гору во всем ее величии, казалась слишком обыденной. Между Безымянным пиком и Денали торчали пики поменьше, а за ними неровной, многослойной стеной громоздились более высокие.

 — Какая высота?

 — Двенадцать тысяч с хвостиком. Сюда хорошо подниматься в апреле — мае, зимой это тоже возможно, но надо быть готовым к сюрпризам. Если, конечно, речь не идет о группе неопытных и беспечных юнцов. Тогда это почти самоубийство. Когда дознаемся, кто взялся доставить сюда трех несовершеннолетних сопляков в это время года, да еще и бросил их на произвол судьбы, — ему не поздоровится.

 Эта интонация ему была знакома — ровная, лишенная эмоций.

 — Ты считаешь, они погибли?

 — Однозначно.

 — Но ты все равно полетела.

 — Мне не впервой искать трупы. И находить. — Она подумала о загруженных на борт припасах. Об аварийном пайке, медикаментах, теплых одеялах. И стала молиться, чтобы все это пригодилось.

 — Ищи любые следы присутствия людей. Палатки, снаряжение. Тела. Здесь много расщелин. Я постараюсь лететь пониже.

 Он тоже молился, чтобы ребята были живы. Смертей, в том числе бессмысленных, он уже достаточно навидался. Он полетел не за трупами, а за ребятами. Пусть перепуганные, растерянные, даже замерзшие — эти мальчишки должны вернуться к своим отчаявшимся родителям.

 Нейт осматривал окрестности в бинокль. Видел головокружительные пропасти, тонкие карнизы, отвесные обледенелые скалы. Не было смысла спрашивать себя, кому может прийти в голову рисковать жизнью, бросать вызов безжалостной природе, голодать и мучиться ради единственной цели — дойти до вершины. Люди из азарта совершают и куда более безумные поступки.

 Про себя он отметил порывистый ветер, опасную близость крохотного самолета от безжалостных скал и тут же приказал себе забыть о страхе.

 Он всматривался до рези в глазах, потом опустил бинокль, проморгался и сказал:

 — Пока ничего.

 — Гора большая.

 Она описывала круги, он искал, и Мег беспрерывно передавала диспетчеру их координаты. Нейт засек еще один самолет, маленькую желтую птичку на западе от них, а еще невдалеке показался крепкий корпус вертолета. В горах любая техника выглядела миниатюрной.

 Теперь он видел все, из чего складывались очертания гор, — волнистые ледники, снежные равнины, выпершие из скалы черные каменные глыбы, кое-где омываемые удивительно хрупкими на вид, застывшими реками, блестящими, как глазурь.

 Он видел теснины, куда не проникает солнце, и жуткие отвесы, ведущие в бездонную пропасть. В одной такой расщелине он увидел яркий отблеск, как будто солнечный луч отразился от хрусталя.

 — Там внизу что-то есть! — прокричал он. — Что-то металлическое или стеклянное. Отражает свет. В той расщелине.

 — Я сделаю круг.

 Он отнял от глаз бинокль, потер глаза и пожалел, что не захватил солнечные очки. Свет слепил нестерпимо.

 Мег направила машину вверх, потом заложила вираж, и Нейт увидел на снегу цветное пятно.

 — Подожди. Вон там. Что это?

 — Господи! Один живой.

 Теперь он тоже это видел. Ярко-синюю фигурку. Она двигалась, отчаянно размахивала руками. Мег два раза махнула крылом и снова взмыла вверх.

 — Говорит «Бoбep-9Z9AT». Вижу одного, — сообщила она в микрофон. — Живого. Чуть выше Солнечного. Забираю его.

 — Ты будешь садиться? — изумился Нейт, когда она повторила информацию в эфир. — Куда?

 — Тебе повезет больше моего, — ответила Мег. — Ты еще и на землю сойдешь. Я не смогу оставить машину — слишком сильный встречный ветер, а привязываться и некогда. И не к чему.

 Он посмотрел вниз, синяя фигурка споткнулась, упала, покатилась и так скользила, пока не остановилась в снежном буруне.

 — Проинструктируй меня. И начнем действовать.

 — Я сяду ниже, ты вылезешь, заберешься выше и приведешь — или принесешь — его к машине. После этого мы все полетим домой и выпьем пивка.

 — Инструктаж лаконичен.

 — Сейчас не до деталей. Сначала посмотри, может ли он идти. Если нет — тащи на себе. Возьми очки, без них не обойтись. Тут тебе не шутки. Представь, что ты перейдешь пруд и взберешься на высокий берег.

 — Ну да, только все это на высоте в несколько тысяч футов над уровнем моря. Велика важность.

 Ветер швырял самолет из стороны в сторону, Мег изо всех сил держала машину, выравнивала нос и крылья. Она пошла на снижение, сбросила скорость, убрала газ.

 Мег ловко посадила самолет на ледяную площадку, виртуозно проведя его между отвесной скалой и пропастью.

 — Быстрей! — приказала она, но Нейт уже отстегивал ремень безопасности.

 — Там градусов тридцать, так что поторапливайся. И не давай никаких лекарств, пока не дотащишь его до машины. Если, конечно, мне по какой-то причине не придется взлететь раньше. Главное — найди его и доставь сюда любым способом.

 — Все понял.

 — И еще! — прокричала она, когда ветер уже рвал у него из рук дверцу. — Если мне придется взлететь, не паникуйте! Я вернусь!

 Он спрыгнул в снег. Времени на раздумья не было. Мороз обжигал, от разреженного воздуха перехватывало дыхание. Горы вырастали из гор, из волнистых снежных равнин, мрачных ущелий и бескрайних белых просторов.

 Он двинулся через ледник, смирившись с тем, что придется отказаться от спринта и передвигаться неуверенной трусцой.

 Добравшись до скалы, двинулся дальше почти наугад, упорно пробиваясь все выше и выше, впечатывая каждый шаг, приседая, когда впереди оказывался голый камень.

 В ушах стоял рев моторов, свист ветра и собственное тяжелое дыхание.

 Он присел рядом с парнишкой и поискал пульс. Лицо у парня было серое, на щеках и подбородке полоски сухой кожи.

 Но глаза открылись.

 — Дошел, — прохрипел он. — Дошел.

 — Да. Давай отсюда выбираться.

 — Они в пещере. Не могли идти вниз. Скотт болен, у Бреда, кажется, сломана нога. Я пошел за помощью. Я пошел…

 — Помощь пришла. В самолете покажешь, где их искать. Идти можешь?

 — Не знаю. Попробую.

 Нейт помог ему встать, придержал.

 — Ну же, Стивен. Ставь ногу впереди другой. Ты уже так много прошел.

 — Ног не чувствую.

 — Поднимай ноги поочередно. Надо спуститься. — Мороз уже пробирал до костей, надо было одеться потеплей. — Я не такой мастак по горам лазить, чтобы еще и тебя тащить. Держись за меня и мне тоже помогай спускаться. Нам с тобой нужно спуститься, иначе мы твоих друзей не спасем.

 — Мне пришлось их оставить, идти за помощью. Оставить с мертвецом.

 — Все в порядке. Мы за ними вернемся. А сейчас мы с тобой спускаемся к самолету. Готов?

 — Я сумею.

 Нейт пошел первым. Если парень вдруг оступится или поскользнется, он его подхватит. Спускаясь, он все время ему кричал, чтобы тот не отключился и продолжал идти. Он задавал вопросы, а тот отвечал.

 — Как давно ты от них ушел?

 — Не знаю. Два дня назад. Или три? Хартборн за нами не вернулся. Или… Мне показалось, я его вижу, а потом он исчез.

 — Так. Почти пришли. Еще пара минут — и ты нам покажешь, где твои друзья.

 — Они в ледяной пещере. С мертвецом.

 — А кто мертвец? — Нейт спрыгнул на лед. — Что за мертвец?

 — Не знаю. — Голос Стивена был едва слышен. Стивен соскользнул с откоса и упал Нейту на руки. — Мы его в пещере нашли. Обледенелый весь, глаза открыты. Выпучены. А из груди ледоруб торчит. Страшно.

 — Еще бы! — Он почти тащил парнишку к самолету. Легкая машина трепыхалась на ветру.

 — Мег, он знает, где остальные! — крикнул Нейт, подтянулся и поднялся на борт, чтобы затем втащить парнишку. — Он нам покажет.

 — Посади его сзади и укутай одеялами. Аптечка в сумке. Горячий кофе в термосе. Только много пить не давай.

 — Я живой? — Теперь Стивена била дрожь, тело ходило ходуном.

 — Живой.

 Нейт уложил мальчика на пол между сиденьями и накрыл несколькими одеялами. Мег приготовилась к взлету.

 Гудел ветер, натужно урчали моторы. «Неужели все-таки рассыплемся?» — подумал Нейт.

 — Рассказывай, где твои друзья.

 — Я покажу. — Стивен тщетно пытался отхлебнуть кофе. Но руки его не слушались.

 — Давай подержу. Ты просто пей.

 Мальчишка стал пить. Из глаз его покатились слезы.

 — Я думал, не дойду. И они умрут там, наверху, потому что я не смог спуститься к самолету.

 — Но ведь дошел!

 — Самолета не было. Он не прилетел.

 — Зато прилетели мы. Мы здесь. — Машину швыряло, но Нейт старался держать кружку крепко.

 — Мы почти дошли до вершины, но Скотт совсем раскис. А Бред упал. Повредил ногу. Мы нашли пещеру и укрылись в ней еще до бури. Там и сидели. Там труп.

 — Ты уже говорил.

 — Вверх мне не дойти. Нейт кивнул:

 — Ты нам только покажешь.

 Больницы Нейт не выносил. Это был спусковой крючок, отправлявший его назад в темноту. Слишком долгое время он провел в больнице после того ранения. И за это время боль, чувство вины и утраты слились в одну большую депрессию.

 Избежать этого состояния ему не удалось. Он искал спасения во сне, но сон означал сновидения, а сновидения были еще страшнее, чем эта чернота.

 Он надеялся, что умрет, беззвучно канет в небытие. Но о самоубийстве он не помышлял. Это требовало бы слишком больших усилий и действий.

 В смерти Джеки его никто не винил. Уж лучше бы винили, но друзья приходили к нему с цветами, даже выражали восхищение его мужеством. И их слова ложились на его душу свинцовым грузом.

 Разговоры о лечении, психотерапии, антидепрессантах не возымели действия. Он соглашался, но только для того, чтобы врачи и друзья оставили в покое.

 Это продолжалось месяцами.

 Сейчас он опять оказался в больнице и уже чувствовал, как к нему тянутся цепкие пальцы беспросветной тоски.

 — Шеф Бэрк?

 Нейт уставился в свой кофе. Черный кофе. Зачем он? Он даже не помнил, как чашка оказалась у него в руке. Он слишком устал, чтобы пить кофе. И слишком устал, чтобы встать.

 — Шеф Бэрк?

 Он поднял глаза и сфокусировал взгляд на чьем-то лице. Женщина, за пятьдесят, за небольшими очками в черной оправе — карие глаза.

 — Да. Прошу прощения — я задумался.

 — Стивен хочет вас видеть.

 Он пришел в себя. Мысли словно просачивались сквозь какую-то жижу, смысл слов доходил медленно. Трое ребят. Горы.

 — Как он себя чувствует?

 — Ничего, он мальчик крепкий. Было обезвоживание, возможно, два пальца на ногах придется отнять, а может, и все обойдется. Можно сказать, ему повезло. Тех двоих уже везут. Я надеюсь, с ними тоже все обойдется.

 — Значит, их сняли с горы.

 — Так мне сказали. Пойдите к Стивену, поговорите с ним.

 — Спасибо.

 Он проследовал за ней, в ноздри ударили запахи больницы. Голоса, звон инструментов, плач ребенка.

 Он прошел в смотровую, парень лежал на койке. Щеки у него слегка порозовели. Белокурые волосы были спутаны, глаза смотрели с тревогой.

 — Это вы меня спасли?

 — Нейт Бэрк, шеф полиции Лунаси. — Нейт осторожно пожал протянутую руку, стараясь не задеть иглу капельницы. — Твоих друзей скоро доставят.

 — Я слышал. Но никто не говорит, как они.

 — Узнаем, когда привезут. Если бы ты, Стивен, не сообщил их местонахождения, их бы сейчас сюда не везли. Это почти компенсирует глупость вашей затеи.

 — Нам она тогда очень нравилась. — Он слабо улыбнулся. — Все пошло наперекосяк. И с Хартборном тоже наверняка что-то случилось. Мы же ему только половину денег заплатили — специально, чтоб быть в уверенности, что он за Нами прилетит.

 — Этим вопросом мы сейчас занимаемся. Ты бы дал мне его полное имя, что ли, и вообще — расскажи все, что о нем известно.

 — Он знакомый Бреда. Точнее, знакомый знакомого.

 — Хорошо, спросим у Бреда.

 — Родители меня убьют.

 «Что значит молодость, — подумал Нейт. — Страшней родительского гнева ничего нет».

 — И правильно сделают. Расскажи-ка ты мне о трупе в пещере, Стивен.

 — Я ничего не придумываю.

 — А я разве так сказал?

 — Мы все его видели. Мы не могли уйти из той пещеры, у Бреда же нога повреждена. Мы решили, я пойду назад, встречу Хартборна и вызову помощь. Ребятам пришлось там с этим покойником сидеть. С Ледяным человеком. Сидит там и смотрит перед собой. В груди ледоруб. Я сделал несколько кадров.

 Он попытался сесть, глаза округлились от возбуждения.

 — Я фотографировал, — повторил он. — Камера… Она… Мне кажется, она в кармане жилета. Должна быть там. Поищите.

 — Минутку. — Нейт потянулся к кипе вещей, порылся и выудил искомую вещь. Во внутреннем кармане под «молнией» действительно лежала маленькая цифровая камера — величиной не больше кредитки.

 — Я с этим управляться не умею.

 — Я вам покажу. Надо включить, потом — вот здесь — дисплей. Видите? Можно просматривать снимки из памяти аппарата. Последние — как раз этого покойника. Я штуки три, наверное, снял, блажь нашла.

 Нейт увеличил изображение и стал разглядывать лицо. Волосы, похоже, черные или каштановые, но сейчас они покрыты слоем льда. Длинные, почти до плеч, поверх надвинута вязаная шапочка. Лицо узкое, белое, рассеченное обледенелыми бровями. Голубые глаза смотрят удивленно. Нейт достаточно часто видел смерть, чтобы распознать ее в лицо.

 Он стал смотреть предыдущий снимок.

 Судя по фигуре, покойнику — навскидку — было от двадцати до сорока. Он сидел, опершись спиной на обледенелую скалу, ноги выставлены вперед. Черная с желтым парка, зимние брюки, горные ботинки, толстые рукавицы.

 Из груди торчал ледоруб.

 — Тело не трогали?

 — Нет. Ну, я его ткнул пальцем — он совершенно каменный.

 — Хорошо. Стивен, мне твоя камера ненадолго понадобится. С возвратом.

 — Конечно, какие проблемы. Знаете, он ведь там мог много лет просидеть. Лет десять, если не больше. Мы здорово струхнули, надо сказать, но зато хоть немножко отвлеклись от того дерьма, в какое сами вляпались. Как думаете, о Бреде и Скотте уже что-нибудь известно?

 — Пойду узнаю. Доктора найду. Потом мне еще с тобой надо будет поговорить.

 — В любое время. И вот еще что: спасибо, что спасли мне жизнь.

 — Впредь сам о ней получше думай.

 Он вышел из палаты, на ходу убирая камеру в карман. Нужно будет связаться с полицией штата. Убийство в горах под его юрисдикцию не подпадает. Но для архива надо снять с фотографий копии.

 Кто этот мертвец? Как он там оказался? Сколько времени там находится? И почему убит? Так, размышляя, он прошел все приемное отделение до самого поста дежурной сестры, и в этот момент спасатели привезли ребят.

 Он решил не мешаться под ногами и, увидев в роли замыкающей Мег, поспешил к ней.

 — Повезло ребятам, — сказала она.

 Нейт бросил взгляд на одного из парней и покачал головой:

 — Это спорное утверждение.

 — Если горы тебя не убили — уже, считай, повезло. — Ее распирало от радости, что ребят удалось обнаружить живыми, она-то приготовилась к транспортировке тел. — Нескольких пальцев, скорее всего, лишатся, герой со сломанной ногой, конечно, нуждается в лечении, но главное — они не погибли. Солнце мы уже упустили, не вижу смысла лететь назад в темноте. Сегодня никуда не полетим. Закажу для нас номер в «Вейферере». Цены разумные, кормят хорошо. Ты готов?

 — Мне еще в два места надо заскочить. Ты иди, я тебя найду.

 — Если проваландаешься дольше двадцати минут, ищи меня в баре. Мне требуется выпивка, еда и секс. — Она одарила его многообещающей улыбкой. — В таком порядке.

 — Резонно. Я скоро.

 Она застегнула куртку.

 — Да, слушай, помнишь то место, где ты заметил что-то блестящее? Это были обломки самолета. Скорее это тот человек, что их в горы привез. Выходит, горы свою жатву все-таки сняли.

 Дела задержали Нейта не на двадцать минут, а на целых полтора часа, но все же он застал Мег в баре.

 Стены зала были обшиты деревом и украшены звериными головами, было сильно накурено. Мег коротала время за кружкой пива. Перед ней на столе стояла плошка и тарелка хрустящих чипсов «Начос». Ноги она забросила на соседний стул, но при появлении Нейта опустила на пол.

 — Вот и ты. Стю, повтори для моего приятеля!

 — Нет, только пиво, — поправил Нейт. — Это вкусно? — Он попробовал чипсы.

 — Это только червячка заморить. Когда наберем нужный градус, я лично съем бифштекс. Ты что так долго? Ждал, что врачи скажут?

 — И это, и еще кое-что. — Он стянул шапку и взъерошил волосы. — Спасатели в пещеру не заходили?

 — Ребята, услышав самолет, сами выползли. — Она зачерпнула с тарелки сыр и мясо с соусом. — Главное было — быстро оказать им медицинскую помощь. Потом кто-нибудь слетает за оставленным снаряжением.

 — И за трупом.

 Она подняла брови:

 — Ты купился на этот треп?

 — Это не треп. Парень фотографии сделал.

 Мег надула губы, потом зачерпнула еще закуски.

 — Значит, правда?

 — Ваше пиво! — прокричал от стойки бармен.

 — Сиди, — сказала она Нейту, — я принесу.

 — Мег, тебе повторить? — поинтересовался Стю.

 — Сначала пусть мой приятель догонит. — Она поставила бутылку на стол.

 Нейт кивнул и отхлебнул пива.

 — У него в кармане была цифровая камера. Я попросил в больнице, они для меня отпечатали. — Он постучал пальцем по плотному конверту. — Камеру надо переправить в полицию штата. А дальше уж как сложится, то ли привлекут меня к расследованию, то ли нет. — Он развел руками.

 — А ты хочешь участвовать?

 — Сам не знаю. — Он пожал плечами и опять побарабанил пальцами. — Не знаю.

 «Конечно, он хочет участвовать», — решила Мег. Он уже мысленно составляет себе список вопросов. Обычное дело для следователя. Если это то, что нужно для возвращения жизни в эти грустные глаза, то пусть уж в полиции штата решат в его пользу.

 — Скорее всего, он там недавно.

 Мег подняла стакан.

 — Откуда такое предположение?

 — Иначе его бы кто-нибудь уже обнаружил.

 Она покачала головой и сделала глоток виски.

 — Необязательно. В бурю такую пещеру легко может занести снегом, ее может засыпать лавина, или альпинисты пройдут стороной и не заметят. Еще одна лавина, и — гляньте, да тут пещера! Потом… Это еще зависит от того, в каком месте пещеры он находится. Насколько далеко от входа. Он там мог быть целый сезон, если не пятьдесят лет.

 — В любом случае будет экспертиза. Установят время смерти, а если повезет — то и личность.

 — Вижу, ты уже занят этим расследованием. — Она с интересом показала на конверт. — Дай-ка взглянуть. Может, будем раскручивать дело на пару. Как Ник и Нора Чарльз.

 — Это не кино, Мег. И зрелище не из приятных.

 — Потрошить лося тоже не очень приятно. — Она закусила, потом взяла в руки конверт. — Если он из местных, его может кто-то опознать. Хотя у нас на Безымянный каждый год куча чужаков лезет. Так, судя по одежде…

 Кровь отхлынула с ее щек, взгляд остановился. Нейт мысленно уже ругал себя на чем свет стоит. Но, когда стал забирать у нее из рук фотографии, она встрепенулась и остановила его.

 — Не нужно тебе на это смотреть, Мег. Давай уберу.

 Ей надо было на это посмотреть. Пускай дыхание перехватило, а сердце ухнуло в пятки. Но она должна это увидеть. Она достала остальные снимки и разложила на столе. Потом взяла свое виски и залпом осушила стакан.

 — Я знаю, кто это.

 — Ты знаешь? — Нейт придвинул стул ближе, теперь они вместе склонились над фотографиями. — Уверена?

 — Да, более чем. Это мой отец.

 Мег отодвинулась от стола. Она мертвенно побледнела, но сохраняла твердость.

 — Заплати за выпивку, ладно, шеф? Ужин с бифштексом придется отложить.

 Он быстро собрал снимки, выложил на стол деньги, но Мег догнал только на крыльце.

 — Мег?!

 — Дай мне минуту.

 — Ты должна мне все рассказать.

 — Приходи через час. Номер 232. А сейчас уйди, Игнейшус.

 Она зашагала по лестнице, не позволяя себе ни о чем думать. Сначала она должна остаться одна. Есть вещи, которыми она ни с кем не хотела бы делиться.

 Хорошо, что Нейт не стал настаивать. Где-то в глубине души возникло благодарное чувство — все-таки он молодец. Мег смогла оценить его выдержку и понимание. Она вошла в комнату, куда уже успела занести вещи, заперла дверь на ключ, накинула цепочку. Потом прошла в ванную, села на холодный пол и зарылась головой в колени. Слез не было. Ей хотелось поплакать, но потом, позже. Сейчас она плакать не станет. Сейчас ею владеют три чувства — негодование, потрясение и злость.

 Кто-то убил ее отца и бросил в горах. На долгие годы. А она столько лет жила без отца. И думала, что он бросил их с матерью. Счел ее недостойной его любви, его внимания. Недостаточно умной. Или красивой. Вариант мог быть любой, в зависимости от настроения, в котором она вспоминала об отце и ощущала пустоту в душе.

 Но он, оказывается, от нее не ушел. Он пошел в горы, это было для него так же естественно, как дышать. И погиб. Но его убили не горы — это она приняла бы как судьбу. Его убил человек, а такое вообще невозможно принять. Или простить. Или оставить безнаказанным.

 Мег поднялась, разделась и встала под холодный душ. Стояла до тех пор, пока в голове не прояснилось. Тогда она оделась и легла в постель. Так она и лежала в темноте и думала о том дне, когда она в последний раз видела отца.

 Он пришел к ней в комнату, где она делала вид, что готовится к контрольной по истории. Если сказать, что делаешь уроки, можно не заниматься домашними делами. Они ей до смерти надоели.

 Мег помнила, как обрадовалась тому, что пришел отец, а не мать. Отец никогда не ругал ее за несделанные уроки или невыполненные обязанности по дому.

 Своего отца Мег считала самым красивым мужчиной на свете. Длинные черные волосы, мимолетная улыбка. Всему, что она считала важным, научил ее отец. Рассказал о звездах и горах, о том, как выживать в лесу. Как развести костер, как ловить рыбу — а потом чистить улов и готовить еду.

 Он брал ее к Джекобу на уроки пилотирования, и это был их секрет.

 Дочь лежала на кровати и читала. Он бросил взгляд на книгу.

 — Скукотища!

 — Ненавижу историю. Завтра у нас контрольная.

 — Ерунда. Справишься. Всегда же справлялась! — Он сел рядом и пощекотал ее за бока. — Слушай-ка, девочка, мне надо ненадолго уехать.

 — Как это?

 Он сделал жест большим и указательным пальцем.

 — С чего это нам вдруг деньги понадобились?

 — Послушать твою маму, так у нас их сроду не хватает. Ей лучше знать.

 — Я слышала, как вы сегодня ругались.

 — Ничего серьезного. Мы любим ругаться. Найду какую-нибудь работенку, подзашибу бабок. И все будут счастливы. Недельки на две уеду, Мег. От силы — на три.

 — Когда тебя нет, мне даже заняться нечем.

 — Что-нибудь придумаешь.

 Несмотря на свои тринадцать лет, она видела, что для себя отец уже все решил. Он автоматически потрепал ее по голове, как сделал бы какой-нибудь дядюшка, но не отец.

 — Вернусь — на рыбалку рванем.

 — Ага. — Она надула губы и решила, что ей до него нет дела. Ведь ему нет дела до нее.

 — Пока, булочка.

 Она усилием воли удержала себя от того, чтобы вскочить и броситься ему вдогонку, обнять крепко-крепко, пока он еще не уехал.

 С тех пор она без конца ругала себя за то, что тогда не поддалась порыву и не подарила себе и отцу этого прощального прикосновения.

 Она и сейчас об этом жалела, пока перебирала в памяти детали этого последнего разговора.

 Мег так и лежала в темноте, пока в дверь не постучали. Она вздохнула, поднялась, включила свет, пригладила рукой волосы — еще не высохли после душа.

 Она открыла дверь и увидела Нейта с подносом в руке. Второй стоял рядом с ним на полу.

 — Надо поесть. — Сам он ненавидел, когда в него впихивают еду или навязывают сострадание в тот момент, когда ему свет белый не мил. Но такой прием срабатывал, а это главное.

 — Хорошо. — Она показала на кровать — другой достаточно большой поверхности, чтобы исполнить роль обеденного стола, в номере не было. Она нагнулась и подняла второй поднос.

 — Если хочешь побыть одной, скажи — я сниму себе отдельный номер.

 — Нет смысла. — Она села на кровать по-турецки и, не обращая внимания на салат, немедленно впилась зубами в бифштекс.

 — Это мой. — Он поменял местами поднос. — Мне сказали, ты любишь с кровью. А я — нет.

 — Ни одной мелочи не упустишь, да? А вместо виски кофе почему-то принес.

 — Если хочешь выпить, скажи, я сбегаю за бутылкой.

 Она вздохнула и продолжила есть мясо.

 — Не сомневаюсь. Угораздило же меня остаться ужинать в Анкоридже с симпатичным парнем.

 — Вообще-то, я не симпатичный. Я дал тебе час времени, чтобы ты пришла в себя. А потом принес еду, чтобы ты подкрепилась и смогла рассказать мне о своем отце. Мне очень жаль, Мег, это для тебя тяжкий удар. Когда ты мне все расскажешь, пойдем к следователю и зафиксируем показания.

 Она откусила мясо и поковыряла вилкой картошку.

 — Хочу тебя спросить. Там, откуда ты приехал, ты был хорошим полицейским?

 — Это практически единственное, что у меня получалось.

 — И убийства вел?

 — Да.

 — Я поговорю с тем, кого поставили вести это дело. Я хочу, чтобы ты его для меня расследовал.

 — Я тут мало что могу сделать.

 — Сделать всегда есть что. Я тебе заплачу.

 Он задумчиво жевал.

 — Не обижаюсь, поскольку понимаю, какой это для тебя удар.

 — Не знаю никого, кто считал бы плату за свой труд оскорблением. Ну, да ладно. Я хочу, чтобы негодяя, убившего моего отца, искал кто-то, кого я знаю.

 — Меня ты почти не знаешь.

 — Ну почему? Я, например, знаю, что ты хорош в постели. — Она улыбнулась. — Ну ладно, согласна, можно быть классным любовником и полным дерьмом как человек. А еще я знаю, что ты не бегаешь от трудностей и что у тебя хватает чувства ответственности — или глупости — прыгать очертя голову на ледник, чтобы спасать парня, которого ты видишь впервые в жизни. И предусмотрительности — чтобы спросить в ресторане, какой я люблю бифштекс, с кровью или прожаренный. И собаки мои тебя полюбили. Помоги мне с этим делом, шеф.

 Он протянул руку и провел по ее влажным волосам.

 — Когда ты его в последний раз видела?

 — В феврале 1988-го. Шестого февраля.

 — Ты знала, куда он едет?

 — Он сказал — на заработки. Я так поняла, что здесь, в Анкоридже или в Фэрбанксе. Они с матерью ругались из-за денег. И по другим поводам. Обычное дело. Он сказал, будет отсутствовать недели две. И так и не вернулся.

 — Мать подавала заявление об исчезновении?

 — Нет. — Она нахмурила лоб. — Во всяком случае, мне об этом неизвестно. Мы решили, что он отправился в поход. Они перед этим поссорились, — продолжала Мег, — пожалуй, больше обычного. Он как-то дергался. Даже мне это было заметно. Честно говоря, он не был солью земли, Нейт. Безответственный мужик, но ко мне всегда хорошо относился, и все необходимое у нас было. Но Чарлин хотелось большего, вот они и ругались.

 Она замолчала и продолжала есть.

 — Он пил, курил травку, под настроение и поигрывал. Я его любила — может быть, как раз за это. Когда он ушел, ему было тридцать три — и теперь, с высоты своего возраста и опыта, я могу предположить, что его злило, что он стареет. Быть отцом почти взрослой дочери и из года в год жить с одной женщиной. Может быть, он был на каком-то перепутье, понимаешь? Может быть, как дань уходящей молодости, он и решил совершить зимнее восхождение? А может, и не собирался возвращаться. Но кто-то принял решение за него.

 — Были у него враги?

 — Наверное. Но не думаю, что кто-то хотел причинить ему зло. Он часто бесил людей своими выходками, но подлостей не делал.

 — А твой отчим?

 Она пару раз ковырнула вилкой салат.

 — А что он?

 — Как скоро после исчезновения твоего отца Чарлин опять вышла замуж? Как она добилась развода?

 — Во-первых, никакой развод ей был не нужен. Они с папой официально не были расписаны. Он не придавал значения этим формальностям. Мать вышла замуж за старика Хайдела где-то через год. Если ты думаешь, что Карл Хайдел залез на Безымянный и зарубил моего отца, — забудь. Когда Чарлин его захомутала, ему было уже шестьдесят восемь лет. И пятьдесят фунтов жиру.

 Словно опомнившись, она взяла миску и стала есть салат.

 — Курил как паровоз. Да он и по лестнице-то с трудом поднимался.

 — А кто мог пойти с твоим отцом в горы?

 — Да кто угодно, Нейт. Охотники до адреналина всегда найдутся. Вот сегодняшние наши мальчишки — и глазом моргнуть не успеешь, а они уже будут рассказывать о своем приключении как о чем-то самом захватывающем в их жизни. Альпинисты — еще более сумасшедший народ, чем даже полярные летчики.

 Он промолчал. Она вздохнула и опять взялась за салат.

 — Он был хороший альпинист, пользовался надежной репутацией. Может быть, он нанялся вести группу на вершину? Или связался с парой таких же безумцев и решил плюнуть смерти в лицо.

 — Он употреблял сильные наркотики?

 — Не исключаю. Чарлин должна знать. — Она потерла глаза. — Черт! Надо же ей сказать!

 — Мег, пока они были вместе, ни у кого из них не было интрижки на стороне?

 — Если ты в такой деликатной форме спрашиваешь, не трахались ли они направо и налево, то я не в курсе. Спроси у нее сам.

 Она стремительно отдалялась. Еще минута-другая, и расспросы придется прекратить, уж больно она была взвинчена.

 — Ты сказала, он был игрок. Играл по-крупному?

 — Нет. Не знаю. Я ничего об этом не слышала. У него деньги в руках не задерживались. Часто вообще играл в долг, потому что выигрывал редко. Но все это были не запредельные суммы. Во всяком случае, в Лунаси он никому больших денег не был должен. И вообще никогда не слышала, чтобы он был замешан в чем-то противозаконном — за исключением легких наркотиков. А у нас много таких, кто с радостью бы поведал мне о его проделках. Не потому, что его не любили. Его как раз любили. Просто людям нравится рассказывать другим гадости об их близких.

 — Ладно. — Он погладил ее по руке. — Я наведу справки и постараюсь втереться в доверие к тому, кто ведет это дело. Чтобы держали меня в курсе.

 — Ну что ж, пора отсюда сваливать. — Она поднялась, оставив половину ужина нетронутой. — Я знаю одно местечко. Хорошая музыка. Можем выпить немного, а потом вернемся и займемся головокружительным сексом. Так, чтобы канделябры качались.

 Никак не комментируя перемену в ее настроении, он посмотрел на древнюю люстру на потолке.

 — Уверена, что это крепко держится?

 Она рассмеялась.

 — Кто не рискует…

 Он проснулся. Сон постепенно отступал, оставляя во рту горький, солоноватый привкус. Как если бы он наглотался слез. Рядом с ним дышала Мег, легко и ровно. В первую секунду он хотел потянуться к ней. Найти утешение в сексе, забыться в нем.

 Она ответит теплом; оживет вместе с ним.

 Но вместо этого он отвернулся. Он знал, знал, что это слабость; уйти в свою тоску — значит сдаться. Но он все равно встал и, не зажигая света, нашел свои вещи. Оделся и вышел, оставив Мег спящей.

 Ему приснилось, что он идет на вершину. Он поднялся уже на несколько тысяч футов от земли, по скалам и льду. В разреженном воздухе, где каждый вдох дается с трудом. Он должен был идти вверх, карабкаться по льду, шаг за шагом, дюйм за дюймом, а внизу под ним — лишь белое бушующее море. Если он сорвется, наверняка утонет, захлебнется в ледяной воде и даже крикнуть не успеет.

 И он лез до крови из-под ногтей, оставляя на обледенелой скале кровавый след.

 Изможденный, но бодрый духом, он подтянулся на карниз. И увидел вход в пещеру. Внутри мерцал свет, окрыляя его надеждой. Он вполз в пещеру.

 Стены пещеры расступились, и ему открылся сказочный ледяной дворец. С потолка свисали гигантские сталактиты, снизу им навстречу тянулись сталагмиты, они смыкались в дивные колонны и арочные проемы белого и призрачно-голубого цвета, в котором льдинки сверкали, как мириады алмазов. Стены, ровные и отполированные, мерцали зеркальным блеском, сотни отражений смотрели на него со всех сторон.

 Он встал на ноги и медленно обошел эти чертоги, потрясенный их великолепием, ослепленный блеском и величием.

 Здесь можно жить. Одному. Это будет его собственная уединенная крепость. Он найдет здесь покой — в тишине, красоте и одиночестве.

 Тут он увидел, что не один.

 К сверкающей стене в одном месте привалилось тело. За долгие годы оно вмерзло в лед. Из груди торчала рукоятка топора, а на черной куртке застыли следы крови.

 Сердце у него заныло: опять о покое надо забыть и делать дело.

 Как же он стащит тело вниз? Как поволочет этот груз по скалам, туда, где люди? Ведь и налегке путь неблизкий и полон опасностей. Он не знает, куда идти. Не умеет спускаться с горы, нет у него для этого ни сил, ни снаряжения.

 Он шагнул к телу, а пещера со всех сторон обрушила на него сотни его отражений. Его — и покойника. Куда бы он ни повернулся — всюду рядом с ним была смерть.

 Лед под ногами стал трескаться. Стены покачнулись. Раздался оглушительный грохот. Он уже был возле мертвеца. К нему повернулось мертвое лицо Гэллоуэя и обнажило зубы в кровавой гримасе.

 Внезапно оно превратилось в лицо Джека, и голос Джека, перекрывая треск и гул падающих колонн и разверзнувшегося пола под ногами, изрек: «Обратно хода нет. Ни для тебя, ни для меня. Мы все тут мертвецы».

 Пещера поглотила его, и в этот момент Нейт проснулся.

 Обнаружив исчезновение Нейта, Мег не удивилась. Она проснулась в девятом часу и решила, что ему надоело ждать либо он проголодался.

 Она была ему благодарна — за то, что не бросил одну, за грубоватую манеру выражать сочувствие. Он оставил ее справляться со своим горем и потрясением — или что там она сейчас испытывала — тем способом, который она сама выбрала. В дружбе и любви это незаменимое качество.

 Дружба и любовь. Теперь она уже не сомневалась, что между ними есть и то и другое.

 Ей предстоит много с чем разбираться — с собой, с матерью, со всеми жителями городка. С полицией.

 Не было смысла рассуждать об этом сейчас. Времени на рассуждения у нее будет предостаточно. Когда вернется в Лунаси.

 Она решила, что до отлета либо она найдет Нейта, либо он — ее. А пока что надо выпить кофе.

 В ресторане подавали завтрак, причем посетителей было немало. Дешевые номера и вкусная еда привлекали сюда множество летчиков и проводников, использовавших Анкоридж как стартовую площадку. Тут было много знакомых лиц.

 Потом она увидела Нейта.

 Он сидел один в кабинке в углу зала. Место выигрышное, из чего можно было заключить, что он тут давно. Перед ним была кружка кофе и газета. Но кофе он не пил и газеты не читал. Он был далеко отсюда, погружен в свои мысли. Мрачные, горестные мысли.

 Она смотрела на него через весь зал и думала о том, что в жизни не видела более одинокого человека.

 О чем бы ни была его грустная история, она, несомненно, наложила на него неизгладимый отпечаток.

 Мег двинулась в его сторону, но тут ее окликнули. Она ответила приветственным взмахом руки и увидела, что Нейт очнулся. Было видно, как он берет себя в руки, поднимает чашку, делает глоток — и лишь после этого оборачивается. Он улыбнулся.

 Улыбка искренняя; а глаза погружены в себя.

 — Ты так крепко спала…

 — Да, очень. — Она устроилась напротив. — Поел уже?

 — Нет еще. Ты знала, что многие люди раньше ездили сюда из Монтаны, чтобы работать на консервных заводах?

 Она взглянула на газету и на заголовок статьи.

 — Вообще-то, да. Там платят неплохо.

 — Да, но стоит ли это того, чтобы изо дня в день проделывать этот путь? Я думал, в Монтане живут те, кто хочет разводить лошадей или скот. Или работать со скаутами. Согласен, это слишком общо, но…

 — Ты типичный мальчик с Восточного побережья. Привет, Ванда!

 — Мег! — Нагловатая официантка лет двадцати поставила на стол еще одну кружку с кофе и достала блокнот. — Что тебе принести?

 — Два яйца в мешочек, канадский бекон, картофельные оладьи и пшеничный тост. Как Джокко?

 — Я его выгнала.

 — Говорила я тебе, он неудачник. Ты что будешь, Бэрк?

 — А… — Он прислушался к организму, особого аппетита не обнаружил, но решил, что он придет во время еды. — Омлет с ветчиной и сыром, пшеничный тост.

 — Есть такое дело. Я теперь встречаюсь с парнем по имени Байрон, — сообщила девушка Мег. — Он пишет стихи.

 — Ну и к лучшему.

 Ванда удалилась, и Мег опять повернулась к Нейту:

 — Вот тебе к вопросу о консервных заводах. Когда Ванда была ребенком, ее родители как раз нанимались сюда на сезонную работу. И она здесь лето проводила. Ей тут нравилось, в прошлом году насовсем переехала. У нее есть слабость — вечно находит себе каких-то придурков, а в остальном она в порядке. О чем ты думал, когда я пришла?

 — Да ни о чем. Коротал время за газетой.

 — Неправда. Но поскольку вчера ты мне здорово помог, я приставать не буду.

 Он не стал возражать, она не стала давить. И не стала гладить его по щеке, хотя желание такое было. Когда у нее было тяжело на душе, ничье утешение ей не требовалось. И она решила поступить с Нейтом так же, как хотела, чтобы поступали в такой ситуации с ней.

 — У нас еще дела до отъезда есть? Если задерживаемся, я попрошу кого-нибудь заехать собак покормить.

 — Я звонил в полицию штата. Дело ведет некий сержант Кобен, во всяком случае — пока. Он, наверное, захочет с тобой поговорить — а потом и с твоей матерью. Большого прогресса ждать не стоит, пока не доставят тело. Еще я звонил в больницу. Состояние ребят удовлетворительное.

 — Ты много успел. Скажи, шеф, ты обо всех заботишься?

 — Нет, только по мелочи.

 Вранье Мег за версту чуяла, даром что жила в Лунаси.

 — Она тебе здорово насолила? Бывшая жена?

 Он поерзал.

 — Пожалуй.

 — Не хочешь рассказать? Разделаться с ней раз и навсегда, пока мы завтракаем?

 — Да нет.

 Она подождала, пока Ванда выставит на стол еду и подольет кофе. Потом занялась яйцами, не утруждая себя тем, чтобы подбирать вытекающий желток.

 — Так вот. В колледже я спала с одним парнем. Красавец, ничего не скажешь. Глуповатый, но невероятно выносливый. Он принялся полоскать мне мозги. Дескать, мне нужно больше пользоваться косметикой, лучше одеваться, поменьше спорить. И все в таком роде. При этом он признавал, что я красавица, умная и сексуальная, но если следить за своей внешностью, будет еще лучше.

 — Ты не красавица.

 Она рассмеялась, в глазах сверкнули искорки.

 — Замолчи! — Она откусила тост. — Я рассказываю свою историю.

 — Ты лучше, чем просто красавица. Красота — это всего лишь удачное сочетание генов. Ты… ты живая. Неповторимая. Это изнутри, это намного сильнее красоты. Вот мое мнение, если, конечно, оно тебе интересно.

 — Ого! — Она удивленно откинулась к спинке. — Любая другая на моем месте от подобных признаний лишилась бы дара речи. Я же потеряла мысль. О чем я говорила?

 — О тупом студенте, с которым ты спала.

 — Да, верно. — Мег принялась за оладьи. — Вообще-то, он был не единственный, но мне тогда двадцать лет было. И эти его пассивно-агрессивные выпады стали меня раздражать — особенно когда я узнала, что он пялит безмозглую богатую курицу с силиконовыми сиськами.

 Она умолкла и продолжила завтракать.

 — И что ты сделала?

 — Что я сделала? — Она глотнула кофе. — В следующий раз, когда мы с ним были в постели, я измочалила его по первое число, а потом подмешала ему снотворного.

 — Ты его усыпила?

 — Да, а что?

 — Да нет, ничего.

 — Я наняла двух ребят снести его вниз и уложить в большой аудитории. А сама надела на него вызывающее женское белье — лифчик, пояс, черные трусики. Это было смело, конечно. Накрасила ему губы и глаза, подвила волосы. Сделала несколько снимков, чтобы потом выложить в Интернете. Когда в восемь часов стали собираться на лекцию студенты, он все еще спал. — Она доела яйцо. — Ну и цирк был, доложу тебе. Особенно когда он проснулся, смекнул, в чем дело, и стал верещать, как девица.

 Нейт любовался ею, восхищался той дерзостью, с какой она совершила свою месть, и в знак одобрения чокнулся с ней кофе.

 — Можешь быть уверена: я насчет твоего гардероба прохаживаться не собираюсь.

 — Мораль. Я верю в расплату. За все — за маленькие гадости, за большие. За все, что в промежутке. Позволять выделывать с собой номера может только ленивый и нетворческий человек.

 — Ты его не любила.

 — Нет, конечно. Если бы любила, я бы не просто выставила его на посмешище, я бы еще причинила ему сильную физическую боль.

 Нейт поковырял вилкой в тарелке.

 — Хочу тебя спросить. У нас с тобой что-то особенное?

 — Лично себя я считаю очень даже особенной, во всех отношениях.

 — Я говорю о наших отношениях, — терпеливо уточнил он. — У нас с тобой особенные отношения?

 — Ты этого искал?

 — Я ничего не искал. И вдруг появилась ты.

 — Угу. — Она вздохнула. — Хороший вопрос. У меня складывается впечатление, что таких вопросов у тебя в запасе еще целый мешок. Лично я не вижу проблемы в том, чтобы ограничивать свои сексуальные игрища одним тобой — пока мы с тобой от этого получаем удовольствие.

 — Откровенно. Спасибо.

 — Она тебе изменяла, Бэрк?

 — Да. Да, это правда.

 Мег кивнула и продолжила есть.

 — Я никогда никого не обманываю. Ну, разве что в карты. Но это — чистый спорт. Еще иногда я лгу, когда это оправданно. Или если ложь интереснее правды. Я могу быть даже подлой, а это уже серьезно.

 Она замолчала и взяла его за руку.

 — Но я не сделаю подлость человеку, которому плохо, если, конечно, это не из-за меня. Я не делаю подлость тому, кто ее не заслуживает. И я никогда не нарушаю данного слова. Так вот, я даю тебе слово: я тебя обманывать не буду.

 — Только если мы сядем играть в карты.

 — Ну да. Пора двигать — скоро рассветет.

 Она не представляла себе, как будет разговаривать с Чарлин. С какого боку ни возьми — результат будет тот же. Истерика, обвинения, злость, слезы. С Чарлин всегда все кувырком.

 Нейт, должно быть, читал ее мысли. Он остановил Мег у входа в «Приют».

 — Давай я ей сам скажу. Мне приходилось раньше приносить родным такие известия.

 — Тебе приходилось сообщать людям о том, что их возлюбленные вот уже пятнадцать лет как лежат мертвые в горной пещере?

 — Убийство есть убийство, независимо от того, как оно совершено.

 Он говорил мягким голосом — полная противоположность ее взвинченности. Это ее успокоило. И даже больше, поняла она. Ей захотелось на него опереться.

 — Мне очень не хочется, но я готов взять это на себя. Потом уйду, и будешь разгребать завалы.

 Они вошли. В зале было несколько посетителей — одни пили кофе, другие уже приступили к ленчу. Мег расстегнула куртку и знаками подозвала Розу.

 — Чарлин есть?

 — В конторе. Нам сказали, у Стивена с друзьями все будет в порядке. Дороги еще не все расчищены, но Джерк взялся забросить Лару и Джо в Анкоридж на самолете. Утром они вылетели. Принести тебе кофе?

 Мег решительно направилась к двери.

 — Конечно.

 Она прошла прямиком через вестибюль и без стука открыла дверь конторы.

 Чарлин сидела за столом и говорила по телефону. Она нетерпеливо отмахнулась от дочери.

 — Нет, Билли, хочешь меня иметь — сначала угости ужином.

 Мег отвернулась. Мать ведет переговоры с поставщиком относительно цены, и лучше ее не отвлекать. Кабинет Чарлин был под стать хозяйке — его убранство можно было охарактеризовать как слишком женское, излишне вычурное и довольно безвкусное. Текстиль с преобладанием слащавого розового, множество идиотских безделушек, чтобы только пыль копить. На стенах — натюрморты с цветами в золоченых рамах, на бархатной козетке — шелковые подушки горой.

 Пахло розами — всякий раз, входя в кабинет, Чарлин распрыскивала освежитель воздуха. Даже письменный стол был вычурной копией антикварной вещи, Чарлин выписала его по каталогу, наверняка переплатив. Изогнутые ножки, обилие резьбы.

 Письменный прибор был розового цвета, как и все канцтовары и почтовые принадлежности. На конвертах и фирменных бланках красовалось выведенное замысловатой вязью имя хозяйки: «Чарлин».

 Рядом с козеткой стоял торшер — такая позолота и розовый абажур были бы уместны скорее в борделе, чем в офисе.

 Мег в который раз подивилась тому, насколько у них с матерью разные вкусы, мысли, образ жизни. Может, и вся ее жизнь — не что иное, как мятеж против собственной матери?

 Услышав, что Чарлин ангельским голоском прощается со своим собеседником, Мег повернулась к ней.

 — Ишь какой, хотел цену поднять. Не на ту напал! — Чарлин удовлетворенно рассмеялась и налила себе воды из кувшина.

 «Кабинет не создает делового настроения, — подумала Мег, — но внешнее впечатление бывает обманчиво». Когда дело касалось бизнеса, Чарлин умела с точностью до пенни подсчитать свою прибыль и убытки, причем в любое время дня и ночи.

 — Ты, говорят, у нас герой. — Чарлин следила за дочерью. — Отличились на пару с красавчиком-полицейским. В Анкоридже задержались, чтобы отметить?

 — До темноты вылететь не успели.

 — Ну, ясно. Маленький совет. У такого мужика, как Нейт, свой багаж, и немалый. Ты же у нас любишь путешествовать налегке. Вы друг другу не пара.

 — Буду иметь в виду. Мне надо с тобой поговорить.

 — У меня куча звонков и писанины. Ты же знаешь, в это время у меня самая работа.

 — Это касается отца.

 Чарлин поставила стакан на стол. Лицо ее застыло, потом вдруг щеки залил румянец. Ярко-розовый, в тон обстановке.

 — От него есть новости? Ты виделась с ним в Анкоридже? Сукин сын! Пусть и думать не смеет, что сможет вернуться как ни в чем не бывало. От меня он ничего не получит. И тебе советую так же себя вести, если голова на плечах.

 Она встала, щеки из розовых сделались пунцовыми.

 — Никому, ни одному мужику не позволю бросить меня, а потом заявиться назад. Никогда. Пэт Гэллоуэй может катиться ко всем чертям.

 — Он мертв.

 — Небось еще и слезливую историю наплел? На это он всегда был мастак… Что ты сказала? Что значит — мертв? — Скорее в раздражении, чем в шоке, Чарлин умолкла и тряхнула головой. — Это просто смешно! Кто тебе такую глупость сказал?

 — Он не теперь умер. Похоже, очень давно. Может быть, всего через несколько дней после отъезда.

 — Зачем ты мне это говоришь? Зачем ты говоришь мне такие вещи? — Краска отхлынула от лица. Теперь Чарлин была бела как полотно. Она вмиг постарела. — За что ты меня так ненавидишь?

 — Я тебя не ненавижу. Ты вбила это себе в голову. Конечно, не стану утверждать, что я в восторге от такой мамочки. Но ненависть тут ни при чем. Ребята в горах набрели на пещеру и укрылись в ней. Так вот, он был там. И уже очень давно.

 — Чушь какая-то! Я прошу тебя выйти вон. — Теперь она не говорила, а почти визжала. — Убирайся отсюда немедленно!

 — Они сделали несколько снимков, — продолжала Мег, не обращая внимания на истерику Чарлин. — И я их видела. Я его узнала.

 — Ты врешь! — Чарлин развернулась, схватила с полки первую попавшуюся безделушку и швырнула ее в стену. — Ты все это придумала мне в отместку! — Она хватала все подряд и с силой бросала в стену.

 — За что? — Мег не смутили осколки на полу и грохот. Чарлин всегда таким способом выпускала пар. Сломать, разбить. Потом велеть кому-то прибраться. И купить новые безделушки. — За то, что ты плохая мать? И самая настоящая шлюха? За то, что ты спала с тем же мужиком, что и я, чтобы только доказать, что ты не такая старая, что тебе под силу увести у меня мужчину? Или за то, что всю жизнь твердила мне, что я не оправдала твоих ожиданий? За что именно я должна тебе мстить?

 — Я тебя растила одна. Я многим жертвовала, чтобы дать тебе все необходимое.

 — Жаль, что ты меня на скрипке играть не научила. Сейчас бы мне это очень пригодилось. И знаешь что, Чарлин… Речь ведь идет не о тебе и не обо мне. Речь о нем. Он умер.

 — Я тебе не верю.

 — Его убили. Зарубили ледорубом и оставили в горах.

 — Нет. Нет, нет, нет! — Теперь ее лицо окаменело и стало таким же неподвижным и холодным, как небо, краешек которого был виден в окне. Потом Чарлин дернулась, потемнела лицом и сползла на пол. — О господи, нет! Пэт, Пэт!

 — Встань, порежешься. — Мег обошла стол, схватила мать за руки и подняла.

 — Мег! Меган! — Чарлин шумно дышала. Большие синие глаза были полны слез. — Он умер?

 — Да.

 Слезы хлынули по щекам. С воплем отчаяния она уронила голову на плечо дочери и повисла на ней.

 Первым движением Мег было отстраниться, но она пересилила себя. Она позволила Чарлин приникнуть к ней и выплакаться. Мег вдруг поняла, что впервые за многие годы они обнялись в душевном порыве, ища утешения друг в друге.

 Когда буря улеглась, Мег по задней лестнице провела Чарлин в комнату. Она стала снимать с нее одежду — это было похоже на раздевание куклы. Она смазала ей порезы и через голову надела ночную рубашку.

 — Он от меня не уходил.

 — Да. — Мег прошла в ванную, осмотрела содержимое аптечного шкафчика. Там всегда было много чего. Она отыскала успокоительное и налила в стакан воды.

 — Я так его ненавидела за то, что он меня бросил.

 — Я знаю.

 — И ты его за это ненавидела.

 — Может быть. На, выпей.

 — Убили?

 — Да.

 — За что?

 — Не знаю. — Чарлин выпила таблетку, Мег отставила стакан. — Ложись.

 — Я его любила.

 — Верю.

 — Я любила его, — повторила Чарлин. Мег уже укутывала ее одеялом. — Я возненавидела его за то, что он бросил меня одну. Я не выношу одиночества.

 — Тебе надо поспать.

 — Ты побудешь?

 — Нет. — Мег задвинула шторы и теперь говорила сама с собой: — Я тоже не выношу одиночества. А приходится. Когда проснешься, я тебе уже буду не нужна.

 Но она осталась с матерью, пока та не уснула. Спускаясь по лестнице, Мег столкнулась с Сэрри Паркер, горничной.

 — Пусть поспит. У нее в кабинете надо убраться.

 — Да знаю уже. — Сэрри подняла брови. — Чем ты ее так разозлила?

 — Ничем. Постарайся все убрать, пока она не проснулась.

 Мег прошла в ресторан.

 — Мне надо идти, — бросила она Нейту. Он догнал ее уже в дверях.

 — Куда ты?

 — Домой. Мне нужно быть дома. — Мег подставила лицо морозу и ветру.

 — Как она?

 — Я дала ей успокоительное. Как очнется — знай держись. Ты уж не обижайся. — Мег натянула рукавицы. Приложила руки к глазам. — Боже мой! Боже мой! Все было, как я и ожидала. Истерика, приступ ярости, «за что ты меня ненавидишь»! Как всегда.

 — У тебя на лице порез.

 — Царапина. Осколки фарфоровой собачки. Она там все расколотила. — Они шли рядом к реке, Мег дышала как-то настороженно: она следила за вырывавшимся изо рта облачком пара. — Но когда до Чарлин дошло, что я не обманываю ее, она потеряла голову. Я не ожидала такого. Она его любила. Для меня это новость. Я всегда считала, что никакой любви не было.

 — Ни тебе, ни ей сейчас лучше не оставаться одной. Мне так кажется.

 — Не знаю, как ей, а мне — необходимо. Дай мне несколько дней, Бэрк. Все равно на тебя сейчас дел навалится — не продохнуть. Всего несколько дней. Мне надо осмыслить происшедшее. Потом приезжай. Я тебя покормлю, в постель уложу.

 — Телефоны заработали. В любой момент звони — я приеду.

 — Да, можно позвонить. Но я не стану. Не пытайся меня спасти, шеф. — Она надела темные очки. — Занимайся своей мелочовкой.

 Она развернулась, притянула к себе его голову и жарко поцеловала. Потом отстранилась и, не снимая рукавицы, потрепала по щеке.

 — Всего несколько дней, — повторила она и направилась к самолету.

 Мег не оборачивалась, но знала, что он стоит у реки и смотрит, как она будет взлетать. Она выкинула все это из головы, все-все, и взмыла над лесом, устремившись в небо.

 И только когда Мег увидела дымок из трубы ее дома и собак, пулей летящих к озеру, она почувствовала, как у нее перехватывает горло.

 Только увидев, как с ее крыльца спускается человек и не торопясь идет вслед за собаками, Мег горько заплакала.

 Руки ее дрожали, пришлось собрать волю в кулак, иначе она бы не села. Он ждал ее — человек, заменивший ей отца, когда родной отец исчез.

 Она спрыгнула на лед и сказала как можно спокойнее:

 — Я думала, ты вернешься дня через два.

 — Да что-то меня пораньше назад потянуло. — Он вгляделся в ее лицо. — Что-то случилось?

 — Да. — Она кивнула и нагнулась к собакам. — Кое-что случилось.

 — Входи в дом и рассказывай.

 И только в доме, в тепле, напившись свежезаваренного чаю и убедившись, что собаки тоже напоены, поведав все молча слушающему собеседнику, она окончательно сломалась и заплакала навзрыд.

 Запись в дневнике 18 февраля 1988 года

 Я стоял над облаками. Для меня это — главный миг любого восхождения. Когда стоишь на вершине, из тебя уходит вся усталость, боль и даже физические страдания, причиняемые морозом. Ты рождаешься заново. И в этом невинном состоянии для тебя не существует страха смерти или жизни. Ты не испытываешь ни гнева, ни грусти, у тебя нет ни прошлого, ни будущего. Есть только этот миг.

 Ты это сделал. Ты дошел.

 Мы плясали на нетронутом снегу, на высоте почти тринадцати тысяч футов, и солнце било в глаза, и ветер выводил какую-то безумную мелодию. Наши крики долетали до неба и отражались от него, и океан облаков впитывал в себя нашу безумную радость.

 Когда Дарт предложил прыгнуть вниз, я чуть было не послушался. А что? Мы же почти боги!

 Он не шутил. Когда я это понял, я опешил. Нет, не от страха. Давай прыгнем! Давай полетим! Мой дружок малость перебрал декса^[6] — он хотел, чтобы сил до вершины хватило.

 Он даже схватил меня за руку, стал подначивать. Пришлось силой оттаскивать его — да и себя заодно — от края обрыва. Он начал меня ругать, а сам смеялся. Мы оба смеялись. Как сумасшедшие.

 Тут он сказал кое-что очень странное, но это было самое место для подобных откровений. Прошелся насчет моей везучести, и все с тем же смехом. Дескать, я захапал себе самую сексуальную бабу в Лунаси, а теперь вот болтаюсь без дела, а она вкалывает. Могу отвалить в любой момент, свободен как ветер, причем не только в том, что касается походов налево, а вот, к примеру, сейчас — захотел забраться на вершину — и пожалуйста.

 А теперь, дескать, спрыгнуть боюсь.

 Все изменится, вот что он мне сказал. Все теперь будет наоборот. У него будет женщина, которую жаждут другие, он начнет получать кайф от жизни. И вообще заживет со вкусом.

 Так он стоял и распространялся. Я не стал затыкать ему рот. Не тот был момент, чтобы счеты сводить.

 После безумной радости на меня снизошел покой и благодать. Мы не боги, мы всего лишь люди, которые поднялись на еще один пик. Я знаю, тысячи вещей из тех, что я сделал, могут не иметь никакого значения, но только не это. Это теперь мой отличительный знак.

 Мы не покорили эту гору, мы просто слились с ней.

 Я думаю, теперь, когда я это сделал, я стану лучше. Как партнер. Как отец. Я знаю, кое-что из того, что молол Дарт, справедливо. Я не заработал то, что имею, зато этот миг я заслужил сполна. И я знаю, сейчас, когда я стою на пронизывающем ветру над всем миром, в котором столько боли и столько красоты, тем миром, что сейчас закрыт от меня завесой облаков, зовущих нырнуть в их толщу, поскорее вернуться в эту боль и красоту, — именно теперь меня пронизывает желание совершить нечто значительное.

 Как странно — стоять там, куда тебя так тянуло, и тосковать по оставленному внизу.

 Нейт рассматривал фотографии. Ничего нового увидеть он не рассчитывал, за последние несколько дней он уже их не раз изучал, и все мельчайшие детали накрепко врезались ему в память.

 Из полиции штата пришло несколько скупых сообщений. Если погода позволит, группу экспертов и спасателей они вышлют на место уже в ближайшие сорок восемь часов. Он знал, что трое незадачливых альпинистов были основательно допрошены, но вопросы и ответы знал не по официальным каналам, а из лесного телеграфа.

 Надо бы завести стенд оперативной информации, но не он вел это дело.

 Осмотреть пещеру ему никто не даст, как не дадут присутствовать при вскрытии, когда тело доставят вниз. И то, насколько посвящать его в курс дела, будет решать следственная бригада.

 Может быть, после того, как в убитом официально опознают Патрика Гэллоуэя, к его голосу станут чуть больше прислушиваться. Но в следственной группе ему все равно не быть.

 Он сам не ожидал, что так будет к этому стремиться. Уже, наверное, год, как никакое полицейское расследование не находило ни малейшего отклика в его душе. Сейчас же он страстно хотел вести дело. Может, отчасти причиной была Мег, но главное — это фотографии. И человек, который был на них запечатлен.

 Застывший ровно в том положении, в каком его настигла смерть. Семнадцать лет назад. Сохранившийся благодаря холоду — и сохранивший все подробности своей гибели. Этот покойник сам ответит на все вопросы, надо только знать, где искать.

 Сопротивлялся ли он? Был застигнут врасплох? Знал ли убийцу? Или убийц?

 За что его убили?

 В дверь кабинета постучали, и Нейт торопливо сунул папку в стол.

 Показалась голова Пич.

 — Деб поймала на воровстве в торговом зале двоих ребят. Питер сейчас свободен. Отправить его на вызов?

 — Да, хорошо. И оповести родителей, пусть тоже в магазин приедут. Что украли-то?

 — Хотели прихватить какие-то комиксы, сладости и упаковку «Миллера» — шесть банок. Ну и дураки. У Деб глаз орлиный. Еще пришел Джекоб Айту. Хочет переговорить, если у тебя время есть.

 — Зови.

 Нейт встал и прошел к кофеварке. Так, еще час до окончания светового дня, хотя сегодня он выдался мрачный и промозглый. Он выглянул в окно, отыскал глазами Безымянный и, попивая кофе, стал разглядывать пик.

 Дверь открылась, и Нейт повернулся навстречу Джекобу. Это был типичный коренной житель Аляски — скуластое лицо, пронзительные черные глаза. Тронутые сединой волосы заплетены в косичку. На нем были крепкие сапоги, такая же крепкая рабочая одежда и длинный коричневый жилет поверх байковой рубахи и шерстяного свитера.

 На вид лет под шестьдесят, но в этом жилистом, как канат, теле еще чувствовалась сила и здоровье.

 — Мистер Айту, — поздоровался Нейт. — Чем могу служить?

 — Патрик Гэллоуэй был моим другом.

 Нейт кивнул.

 — Кофе не хотите?

 — Нет, спасибо.

 — Тело еще не привезли, не освидетельствовали и не идентифицировали. — Нейт сел за стол. Сейчас он повторял тот же текст, который за последние дни многократно произносил людям, останавливающим его на улице и в «Приюте странника». — Дело ведет полиция штата. Когда сделают опознание, официально оповестят ближайших родственников.

 — Мег не могла не признать отца.

 — Согласен.

 — Правосудие такая вещь, которую нельзя перепоручать никому.

 Когда-то это было и его кредо. Из-за него они с напарником и отправились в тот балтиморский переулок.

 — Это не моя юрисдикция. Я это дело вести не могу.

 — Он был один из нас, как и его дочь. Когда ты заступал на должность, то стоял перед жителями Лунаси и обещал выполнять свой долг.

 — Обещал. Я не собираюсь спускать это дело на тормозах, но я далеко не главное звено в цепочке.

 Джекоб сделал шаг вперед. Это было его первое движение с того момента, как он вошел в кабинет.

 — На Большой земле ты расследовал убийства.

 — Расследовал. Но теперь я не на Большой земле. Вы виделись с Мег?

 — Да. Она сильная. Она справится с бедой. Не позволит горю взять над ней верх.

 «В отличие от меня?» — мелькнуло у Нейта. Но даже этот человек с проницательным взглядом, умело контролирующий свои эмоции, не мог видеть, что делается у него внутри.

 — Расскажите мне про Гэллоуэя. С кем он мог пойти в горы?

 — Только со знакомыми.

 — Знакомыми? Их было несколько?

 — Чтобы зимой подняться на Безымянный, надо идти как минимум втроем. Он был безрассудный, импульсивный, но меньше двоих с собой бы не взял. И с незнакомыми людьми тоже бы не стал связываться. — Джекоб улыбнулся. — Правда, он легко заводил друзей.

 — И врагов тоже?

 — Если человек может похвастать чем-то, чего жаждут другие, у него всегда будут враги.

 — А чем он мог похвастать?

 — Красивой женщиной. Смышленой дочкой. Естественностью и отсутствием амбиций, что позволяло ему в большинстве случаев поступать так, как ему хочется.

 Жажда обладать чужой женщиной нередко становится мотивом для убийства друга.

 — У Чарлин в тот период ни с кем не было романа?

 — Не думаю.

 — А у Пэта?

 — Он мог позволить себе в отъезде развлечься с какой-нибудь девицей — как большинство мужчин. Если у него в городе кто-то и был, мне он о ней не рассказывал.

 — Вряд ли ему потребовалось бы рассказывать, — возразил Нейт. — Вы бы и так все знали.

 — Да.

 — Как и другие. В таком городке можно хранить тайну, но очень недолго. — Он подумал. — А как с наркотиками?

 — Он выращивал немного травки. Но не торговал.

 Нейт поднял брови.

 — Только травку? — Увидев сомнение на лице Джекоба, Нейт откинулся назад. — Сейчас его уже никто за это не привлечет.

 — В основном — травку. Но и от другого не отказывался, если предлагали.

 — У него был поставщик? Скажем, в Анкоридже?

 — Не думаю. У него и денег-то никогда не было, чтобы позволять себе такое баловство. Деньгами у них распоряжалась Чарлин и держала под жестким контролем. Он любил горы, рыбалку, путешествия. Летать любил, но учиться ему было неинтересно. Когда были нужны деньги, шел работать. Он ненавидел всякие правила, законы, ограничения. Многие сюда приезжают именно по этой причине. Тебя бы он точно не понял.

 Главное было, чтобы Нейт сумел понять Патрика Гэллоуэя, разобраться в нем.

 Он задал еще несколько вопросов, кое-что для себя записал и подшил в дело.

 Настало время заняться более земными делами, и в первую очередь — магазинными воришками. Ими, а еще пропажей пары лыж и небольшим ДТП он и занимался до конца смены.

 Вечернее дежурство он возложил на своих заместителей. Если не случится чего-то серьезного вроде массового убийства, до утра он свободен.

 Мег уже получила свои несколько дней покоя. Теперь Нейт надеялся, что она готова к разговору.

 Позже он ругал себя за то, что заехал в «Приют» за сменой одежды — на случай, если заночует у Мег.

 В номере его перехватила Чарлин.

 — Мне нужно с тобой поговорить. — Она обошла его и уселась на кровать. Она была вся в черном — свитер в обтяжку, еще более облегающие брюки и открытые босоножки на высоких каблуках, в которых она так любила гарцевать.

 — Пожалуйста. Может, спустимся и выпьем кофе?

 — Разговор личный. Не прикроешь дверь?

 — О'кей. — На всякий случай он остался стоять у дверей.

 — Хочу тебя кое о чем попросить. Я хочу, чтобы ты съездил в Анкоридж и сказал там, чтобы тело Пэта выдали мне.

 — Чарлин, тело еще в горах.

 — Это я знаю. Я каждый день звоню этим чинушам. Бесчувственные твари! Похоже, они решили его навсегда там оставить.

 На ее глаза навернулись слезы. У Нейта сжалось сердце.

 — Чарлин! — Он поискал глазами какую-нибудь салфетку, платок, полотенце и, ничего не найдя, направился в ванную. Вернулся с рулоном туалетной бумаги и сунул ей в руку. — Собрать группу спасателей и доставить тело с гор — непростая задача.

 Он не стал добавлять, что плюс-минус несколько дней не сделают погоды.

 — Погода в горах пока плохая, сильный ветер, буран. Я сам сегодня говорил с сержантом Кобеном. Если распогодится, утром бригада вылетит в горы.

 — А мне говорят, я не ближайший родственник, потому что официально мы расписаны не были.

 — Фу ты! — Он надул щеки и выдохнул. — Но ведь Мег…

 — Она незаконнорожденная. — Голос у Чарлин дрожал, она жалобно махнула комком мокрой от слез бумаги. — Ей его не отдадут. Отошлют к родителям, на восток. А это нечестно! И неправильно! Он ведь от них ушел, разве не так? А от меня — нет. Но они меня на дух не выносят и ни за что мне его не отдадут.

 Ему уже доводилось видеть, как люди грызутся из-за покойника, такая ситуация никогда не бывает простой.

 — Ты с ними уже говорила?

 — Нет, с ними я не говорила! — огрызнулась Чарлин. Слезы моментально высохли. — Они меня знать не желают. Нет, с Мег-то они перезванивались несколько раз, даже деньги на совершеннолетие присылали. Смешные деньги, если учесть, что у них денег куры не клюют. Пэт и при жизни их мало интересовал, но теперь, когда он умер, они уж как пить дать захотят заполучить его себе. Я хочу его вернуть. Вернуть!

 — Знаешь что, давай не все сразу. Будем действовать поэтапно. — Выбора не было, он присел рядом и обнял ее за плечи, чтобы она могла поплакать у него на груди. — Я буду поддерживать связь с Кобеном. Пока в любом случае тело никому выдавать не будут. Экспертиза потребует времени. И мне кажется, что Мег, как его дочь, имеет на него не меньше прав, чем родители.

 — Она не станет за него бороться. Ей на такие вещи плевать.

 — Я с ней поговорю.

 — Зачем кому-то было убивать Пэта? Он в жизни никого не обидел. Если не считать меня. — Она рассмеялась сквозь слезы грустным, горьким смехом. — Причем никогда — намеренно. Он никогда не хотел доводить кого бы то ни было до слез или бешенства.

 — И многих он доводил до бешенства?

 — В основном меня. Он меня здорово изводил. — Она вздохнула. — Любила его до безумия.

 — А если я тебя попрошу покопаться в памяти и припомнить период времени, предшествовавший его уходу? Ты бы смогла? Все подробности, какие вспомнишь, даже самые незначительные?

 — Попробовать можно. Это было так давно, такое ощущение, что этого вообще не было.

 — Тогда я тебя попрошу поднапрячься. Даю тебе пару дней, поразмысли как следует, вспомни, что удастся. Как придет что в голову — сразу записывай. Что он говорил, что делал, какие люди с ним были, что было необычного. А потом расскажешь мне.

 — Он все это время был там, — прошептала Чарлин. — Один на этом жутком холоде… Сколько раз за эти годы я смотрела на горы?! Теперь мне всякий раз будет мерещиться Пэт. Знаешь, мне было легче его ненавидеть.

 — Я тебя понимаю.

 Она шмыгнула носом, выпрямилась.

 — Я хочу, чтобы его тело доставили сюда. Хочу похоронить его здесь. Он бы этого хотел.

 — Мы сделаем все возможное, чтобы так и вышло. — От слез она размякла и больше не приставала, и Нейт решил воспользоваться случаем, чтобы вызнать то, что его беспокоило: — Чарлин, расскажи мне про Джекоба Айту.

 Она прикоснулась к своим ресницам.

 — А что — Айту?

 — Кто он и откуда? Как подружился с Пэтом? Это поможет мне воссоздать картину.

 — Чтобы ты смог допытаться, что произошло с Пэтом?

 — Именно. С Джекобом они были друзья?

 — Да. — Она опять шмыгнула носом, но уже не так жалобно. — Джекоб какой-то… загадочный. По крайней мере я его никогда не понимала.

 Судя по ее угрюмому виду, можно было догадаться, что ей так и не удалось затащить его в койку. «Любопытно», — решил Нейт.

 — На меня он производит впечатление одинокого волка.

 — Ну, еще бы! — Она пожала плечами. — Они с Пэтом приятели были. Я думаю, им было хорошо вместе. Любили рыбалку, охоту, пешие походы. Пэт любил природу. Они с Джекобом неделями могли пропадать в лесу или в горах, пока я тут одна нянчилась с ребенком, работала и…

 — То есть это не было случайное знакомство, — перебил Нейт.

 — Ну, кроме того, они оба ненавидели правительство, но такое у нас тут сплошь и рядом. У них были общие интересы, это точно, их объединяла близость к природе, но корнем всему была Мег.

 — Чем была Мег?

 — Ну…

 Она придвинулась к нему с выражением записной кумушки. Несмотря на опасную близость к Чарлин, он не двинулся с места, боясь вспугнуть ее откровения.

 — Джекоб когда-то был женат…

 — Да?

 — Тыщу лет назад. Еще когда ему было лет восемнадцать, не то девятнадцать и он жил в маленьком селении недалеко от Нома. — Ее лицо оживилось, она приготовилась поведать главное. — Я все это знала от Пэта. Ну, еще слухи всякие… Джекоб теперь со мной мало разговаривает.

 Она снова насупилась и помрачнела.

 — Итак, он был женат, — напомнил Нейт.

 — На какой-то девчушке из того же племени. Выросли вместе, и все такое. Родственные души. Она умерла в родах. И она, и ребенок. Девочка. Роды начались преждевременно, чуть не на два месяца раньше срока, да и прошли с осложнениями. Точно не припомню, в чем там была проблема, но ее не удалось доставить в клинику, во всяком случае, вовремя. Печальная история, — проговорила она после паузы, и ее глаза, лицо, голос смягчились и наполнились состраданием. — Очень печальная.

 — Это уж точно.

 — Пэт говорил, что поэтому Джекоб и стал полярным летчиком. Будь у него тогда самолет — или если бы быстро вызвать сумели, может… Так вот. После этого он перебрался сюда, все говорил, что не может оставаться там, потому что там его жизнь уже кончена. Или что-то в этом роде. Как бы то ни было, когда мы здесь появились и Джекоб впервые увидел Мег, он сказал, что с его душой говорила ее душа. И он даже не был пьян! — Чарлин закатила глаза. — Джекоб вообще никогда не напивается. Он просто так выражается. Он сказал Пэту, что Мег — его духовная дочь, и Пэт решил, что это очень круто. Мне это показалось странным, а Пэту понравилось. Он говорил, что это будто бы делает их с Джекобом братьями.

 — А они никогда не ссорились? Из-за Мег, например?

 — Я такого не слышала. Правда, Джекоб даже в споры не вступает. Он просто припечатывает тебя этим долгим… — она не могла подобрать слова… — этим непроницаемым взглядом. Мне кажется, когда Пэт ушел и сгинул, Джекоб с Мег как-то сблизились. Но вон как оно все вышло — Пэт, оказывается, не ушел. — Ее глаза снова наполнились слезами. — Он умер.

 — Мне жаль. Спасибо, что рассказала. Тут любая информация может быть полезной.

 — Поговори с Мег. — Чарлин поднялась. — Поговори, пусть объяснит этим бостонцам, что Пэт должен лежать здесь. А сначала она сама должна это понять. Меня она не послушает. Никогда не слушала и теперь не будет. Я на тебя рассчитываю, Нейт.

 — Сделаю все, что смогу.

 Кажется, этим Чарлин удовлетворилась и оставила Нейта сидеть на кровати и представлять себя зажатым между двумя женщинами. С двумя непростыми характерами.

 Звонить Нейт не стал. Побоялся, что она его отбреет или попросту не подойдет к телефону. Если приехать без предупреждения, самое худшее, что ему грозит, — она не пустит его на порог, зато он сможет своими глазами убедиться, что Мег не предается отчаянию.

 Дорога напоминала туннель, такими высоченными были сугробы по обе ее стороны. Небо немного прояснилось, как и обещали, стали видны звезды. Лунный свет освещал контуры гор. Их причудливый рельеф приковывал взгляд, заставляя забыть про все.

 Еще издалека он услышал музыку. Звуки заполняли ночную мглу, растворялись в ней, то словно исчезая, то возникая снова. Свет из окон дома рассеивал ночную мглу. Казалось, что этот свет рождает и музыку.

 Это была опера, хотя Нейт и не смог бы определить точно какая. Рвущая душу мелодия, из тех, что удивительным образом одновременно возвышают и разбивают сердце.

 Дорожка к дому была расчищена на три фута в ширину. Можно было представить себе, сколько это потребовало сил и времени. Снег с крыльца тоже убран, дровяной ящик заполнен.

 Он попробовал было постучать, но потом решил, что из-за музыки стука не будет слышно. Нейт тронул дверь, она оказалась не заперта, и он вошел.

 Собаки, спавшие, несмотря на музыку, вскочили с коврика. Несколько раз по привычке пролаяли, но тут же завиляли хвостами. Они не просто его узнали, но радостно кинулись ему на грудь, как к старому приятелю.

 — Хорошие собачки, умницы. Где же ваша мамочка?

 Он пару раз окликнул Мег, после чего обследовал первый этаж. И в кухне, и в гостиной весело потрескивал огонь, на плите к тому же что-то тушилось. Нейт недоуменно оглянулся и тут заметил за окном какое-то движение.

 Он приник к стеклу. Теперь он видел Мег, причем отчетливо — она была залита светом. Укутанная с ног до головы, она пробиралась к дому по глубокому снегу на широких снегоступах, которые в этих местах называются «медвежьими лапами». Мег остановилась и подняла голову к небу. Постояла, всматриваясь в звезды и прислушиваясь. Потом раскинула руки и упала на спину в снег.

 В один прыжок Нейт оказался у дверей. Распахнул дверь настежь, выскочил на крыльцо, слетел со ступенек и устремился по дорожке.

 Мег изумленно смотрела на него.

 — Привет! Ты откуда?

 — Что случилось? Ты не ушиблась?

 — Нет. Захотелось в снегу поваляться. Небо проясняется. Дай-ка мне руку, раз уж ты здесь.

 Он протянул ей руку, но тут их обоих сбили с ног подоспевшие собаки.

 — Дверь не закрыл, — упрекнула она, отбиваясь от катающихся в снегу лаек.

 — Не до того было, совсем из головы вылетело. Я решил, у тебя какой-то приступ. — Нейт поднял Мег на ноги. — Что ты тут делаешь?

 — Была в сарае, возилась со снегоходом — купила по случаю с рук. Теперь вот время от времени хожу гайки крутить.

 — Ты умеешь чинить мотосани?

 — У меня много талантов.

 — Не сомневаюсь. — Сейчас, глядя на нее, он разом позабыл обо всех невзгодах этого дня. — Я тут подумал, может, и мне мотосани купить.

 — И правильно. Давай так: когда я приведу этот драндулет в чувство, уступлю тебе по дешевке. Пошли в дом. Выпить хочется. — Она бросила на него взгляд. — Так ты что же, случайно заехал?

 — Нет.

 — Проведать меня решил?

 — Да, а еще рассчитываю на домашний ужин.

 — И только?

 — Нет.

 — Хорошо. Потому что я тоже готова к более обширной программе. — Мег взяла у двери веник. — Отряхни меня, пожалуйста.

 Она сняла снегоступы.

 — Раздевайся, проходи.

 — Эй, что у тебя с волосами?

 Она провела рукой по голове, потом повесила парку и шапку.

 — А что у меня с волосами?

 — Вроде бы стало меньше.

 Теперь ее прямые густые волосы только-только закрывали шею.

 — Захотелось перемен, вот и постриглась. — Мег достала из буфета бутылку и бокалы, обернулась и увидела его улыбку. — Что?

 — Мне твоя прическа нравится. Ты такая… юная, симпатичная.

 Она наклонила голову.

 — Юная и симпатичная? Может быть, хочешь, чтобы я надела передничек и называла тебя папочкой?

 — Что такое передничек, я не знаю, но если тебе хочется, можешь надеть. Насчет папочки промолчу.

 Он подошел, взял из ее рук бокалы и поставил на стойку. Затем обеими руками убрал назад густые волосы, медленно наклонился и, не закрывая глаз, поцеловал. Тихим и нежным поцелуем. Он и сам не заметил, как нежность переросла в страсть. Он видел, что Мег тоже не закрыла глаза, синие глаза, которые излучали свет.

 Он выпустил ее, взял бокалы и один вручил Мег.

 — До чего же хорошо тебя целовать.

 Она сомкнула губы и мысленно удивилась, как им удалось сдержать сильный порыв.

 — Не стану спорить.

 — Я о тебе беспокоился. Ты этого не любишь, я знаю — сейчас ощетинишься, но это правда. Если ты еще не готова к разговору, можем отложить.

 Мег сделала глоток, потом другой. «Какое долготерпение, — подумала она. — А терпеливые обычно самые упорные».

 — Можно и поговорить. Ты салат делать умеешь?

 — Ну… Надо открыть пакет с салатом из супермаркета и выложить содержимое в миску.

 — С кухней не дружишь?

 — Не очень.

 — Ага. Но сейчас, учитывая, что ты влюблен, я тебя пристрою резать овощи — и прошу не жаловаться! Морковь чистить доводилось? — Она открыла холодильник.

 — Доводилось.

 — Для начала неплохо. — Она выложила на стол продукты, протянула ему морковку и нож. — Действуй.

 Пока он возился с морковью, она вымыла салат.

 — У некоторых народов женщины укорачивают волосы в знак траура. Впрочем, я не из-за этого подстриглась. Отец исчез из моей жизни очень давно, я с этим свыклась — на свой лад, конечно. Но сейчас все изменилось.

 — Убийство всегда все меняет.

 — Да, и сильней, чем просто смерть, — согласилась она. — Смерть штука естественная. Неприятная, что говорить — кому помирать охота? Но есть жизненный цикл, и нам этого не изменить.

 Она промокнула салфеткой листья салата. Длинные пальцы с коротко остриженными ногтями работали проворно.

 — Его смерть я бы смогла принять. Но убийство — никогда. И я не отстану ни от тебя, ни от полиции штата, пока не добьюсь ответа. Может быть, это охладит твое влечение ко мне, но с этим ничего не поделаешь.

 — Вряд ли охладит. Я уже довольно давно не испытывал влечения к женщине, так просто меня не собьешь.

 — Почему нет?

 Он протянул ей морковку для инспекции.

 — Что — почему нет?

 — Почему ты давно не испытывал влечения?

 — Я… хм-мм…

 — Поведенческие проблемы?

 Он поморгал, потом сдавленно засмеялся.

 — Ну, и вопросы у тебя, господи! Не кажется ли тебе, что это неподходящая тема для обсуждения за приготовлением салата?

 — Тогда вернемся к убийству, — согласилась Мег.

 — Кто их забросил в горы, как ты думаешь?

 — Что?

 — Они наверняка нанимали самолет, так? Кто их доставил в базовый лагерь — или как там это у вас называется?

 — Так. — Она задумчиво постучала ножом по разделочной доске. — Настоящий полицейский, да? Не знаю. И думаю, сейчас узнать это будет непросто. Но мы с Джекобом допытаемся.

 — Кто бы это ни был, обратно он привез на одного человека меньше. Но никуда не сообщил. Почему?

 — Это тоже надо будет узнать. Хоть какая-то ниточка будет.

 — Следственная бригада будет задавать те же вопросы. А тебе может потребоваться время на улаживание личных дел.

 — Ты имеешь в виду битву за тело отца, которую затевает Чарлин? — Она принялась шинковать красную капусту. — Я уже достаточно наслушалась, даже телефон вчера отключить пришлось. Сражаться за покойника мне кажется безумной затеей. Тем более что она же не знает — возможно, родители отца и не станут возражать против того, чтобы его похоронили здесь.

 — Ты с ними знакома?

 Мег взяла кастрюлю и налила воду для макарон.

 — Да. Его мать несколько раз мне звонила, а когда мне было восемнадцать, пригласила их навестить. Мне стало любопытно, и я поехала. Чарлин была вне себя — отчего, как ты понимаешь, я лишь укрепилась в своем решении.

 Водрузив кастрюлю на плиту, она помешала соус и вернулась к салату.

 — Они совсем другие — важные, уверенные в себе, — словом, не из тех, с кем бы мне хотелось общаться, да и они не горели желанием держать меня при себе. Но со мной они обошлись прилично. Денег дали, расщедрились.

 Мег подлила себе вина и вопросительно взглянула на Нейта.

 — Спасибо, мне пока не нужно.

 — Этих денег мне хватило, чтобы расплатиться за дом и самолет, так что я перед ними в долгу.

 Она задумалась.

 — Вряд ли они станут биться с Чарлин и тащить тело через всю страну. Это она так думает, она привыкла их ненавидеть. А им нравится не считаться с ней. В результате все сейчас начнут делать из моего отца героя, а он им никогда не был.

 Мег достала тарелки и протянула Нейту.

 — Твое молчание — это такая следственная тактика?

 — Не исключено. По-другому это еще называется слушать другого.

 — Есть только один человек — я имею в виду из тех, с кем мне нравится общаться, — кто умеет так же слушать, как ты. Это Джекоб. Это замечательное качество. Отец тоже умел слушать, но не всегда. Ему быстро надоедали мои разговоры, и он начинал думать о своем. Уйти не уйдет, но слушать перестанет. А Джекоб меня всегда слышал.

 — В общем, — вздохнула она, — Патрик Гэллоуэй был порядочный разгильдяй. Но я его любила, и ко мне он никогда не относился невнимательно. А вот к родителям — да. Чем бы они перед ним ни провинились, они не заслужили того, чтобы сын накануне восемнадцатилетия ушел из дому, не попрощавшись. И к Чарлин он относился по-свински, взваливал на нее все семейные заботы, включая добывание хлеба насущного. Думаю, она его любила, и в этом, наверное, ее крест. Любил ли он ее — не знаю.

 Она достала с полки спагетти, засыпала их в воду и, убавив огонь, продолжала говорить:

 — Не думаю, что он бы долго прожил с нами, если остался бы жить. Все равно бы ушел. Но утверждать наверняка не могу, шанса сделать выбор у него не было. И это самое главное. Его кто-то убил. Для меня это главный вопрос. А не то, где его предадут земле.

 — Разумно.

 — Я не разумная женщина, Бэрк. Я — эгоистка. Ты скоро сам это поймешь. — Она достала из холодильника пластмассовый контейнер, встряхнула и высыпала содержимое в салат. — В том ящике возьми багет. Свежий, сегодняшний.

 Он открыл ящик, достал хлеб.

 — Не знал, что ты была в городе.

 — Я не была. Я взяла пару выходных, чтобы залечь в нору. — Она развернула хлеб и отрезала несколько толстых ломтей. — А когда я залегаю в нору, одно из моих развлечений — выпечка. Это помогает не зациклиться.

 — Ты еще и хлеб печешь! — Нейт вдохнул аромат. — Впервые вижу человека, пекущего хлеб. Как и управляющего самолетом. Или умеющего починить снегоход.

 — Я же говорила, я женщина необычных и многочисленных дарований. После ужина я тебе еще кое-что продемонстрирую. В постели. Подлей вина, будь любезен. Ужин почти готов.

 Нейт не мог понять, в чем тут дело — то ли атмосфера, то ли Мег была такая женщина, но Нейт не мог припомнить, чтобы еда приводила его в такое расслабленное состояние.

 Мег назвала себя неразумной, но в том, как она жила, как вела дом, он видел много здравого смысла. А еще — в том, как она справлялась со своим потрясением и горем. И даже с гневом.

 Джекоб говорил, Мег сильная. Да, он не ошибался — воли и выдержки ей не занимать. И еще одну важную особенность отметил Нейт: Мег живет в полном ладу с собой.

 Она спросила, как у него прошел день. Нейт лишь пожал плечами — он не привык к таким вопросам. Женитьба приучила его не приносить домой работу.

 Но Мег хотелось о многом расспросить его, рассказать о себе, посмеяться.

 Ему легко было с Мег и говорить, и просто сидеть рядом, слушая ее оживленный голос.

 Ему хотелось запустить пальцы в копну ее волос, разлохматить их и целовать, целовать ее шею, глаза, губы. Он чувствовал, как уходит от него суета и напряжение, как он сам становится другим в предвкушении близости.

 А Мег продолжала говорить, не дождавшись ответа от Нейта.

 — Я раньше таскала продукты в магазине, — призналась она, бросая собакам куски хлеба. Нейт сразу подумал, какой крик подняла бы по такому поводу его мать.

 Весело смотреть, как собаки на лету хватают ароматный хлеб.

 — Иными словами — воровала.

 — Я не считаю, что взять в магазине продукты — это воровство.

 — Да что ты? Взять чужое бесплатно — это как раз воровство в чистом виде.

 — Хорошо, хорошо. — Она закатила глаза. — Для меня это было вроде ритуала. Но у меня хватало ловкости не попадаться, как сегодняшние мальчишки. Я никогда не брала того, в чем нуждалась. Тут совсем другое. Мне было интересно, сойдет это с рук или нет? Я прятала добычу у себя в комнате, ночью все вынимала и любовалась плодом своих подвигов. А через пару дней все возвращала на место, что было не менее опасно и захватывающе, чем сама кража. Думаю, в другом месте из меня вышла бы классная воровка, потому что для меня был важен сам процесс, а не то, что я добуду.

 — Надеюсь, теперь ты не…

 — Нет. Но раз ты об этом заговорил… пожалуй, было бы любопытно освежить навыки. А если поймают — у меня есть свой человек в полиции. — Мег спустила ноги на пол и похлопала его по бедру. Он не спускал с нее серьезных серых глаз. — Не пугайся так. В этом городе все знают, что я сумасшедшая, и никто меня не осудит.

 Она поднялась.

 — Давай посуду уберем. Может, выпустишь собак? Они любят вечерком побегать.

 Когда на кухне был наведен порядок, а собаки улеглись на полу, Мег прошла в гостиную и стала перебирать компакт-диски.

 — Мне кажется, для продолжения нашего вечера Пуччини не очень подходит.

 — А это был Пуччини?

 — С тобой все ясно. Больше ничего не спрашиваю.

 — Да я в опере полный профан, скрывать не стану. Но та музыка, что играла, когда я подъехал, мне понравилась. Мелодия за душу берет.

 — Ты не безнадежен. Можно бы, конечно, Барри Уайта запустить, но это как-то слишком банально. Что скажешь насчет Билли Холидея?

 — Это который исполнял блюзы, а недавно умер?

 Мег повернулась к нему лицом:

 — Так. Скажи честно: ты хоть какие-нибудь имена знаешь?

 — Кое-что. Знаю тех, кого крутят по радио. — Под ее насмешливым взглядом он спрятал руки в карманы. — Мне нравится Нора Джонс.

 — Пусть будет Нора Джонс. — Она нашла нужный диск и поставила на проигрыватель.

 — А еще Блэк Кроуз, — продолжал оправдываться он. — И кстати, у «Джуэлз» последний альбом очень даже неплохой. А еще…

 — Что ты так испугался? — рассмеялась она и взяла его за руку. — Джонс меня вполне устроит. — Мег потянула его наверх. — Если ты мною правильно распорядишься, я услышу собственную музыку, у себя в душе.

 — Гарантий дать не могу.

 — Уверена, ты все сделаешь правильно. — Наверху она прижалась к нему и, не выпуская из объятий, втащила в спальню. — Распорядись мною, шеф. Я этого давно хочу.

 — Я все время о тебе думаю. В самые неподходящие моменты.

 Она сплела руки вокруг его шеи. Она без него скучала, он давно ей нужен. Это было так ново и странно для нее — в ком-то нуждаться.

 — Например?

 — Ну, например, обсуждаю с Пич график дежурств на неделю, а сам представляю тебя голой. Черт-те что!

 — Мне нравится, что ты представляешь меня голой в неподходящие моменты. Почему бы не осуществить свои фантазии?

 — Одетой ты мне тоже нравишься. Это так, к сведению, — сказал он, уже стягивая с нее свитер.

 Ему нравилось ощущать в руках ее тело и то, как к нему приходилось пробиваться через несколько слоев одежды. И эта теплая, гладкая кожа. Ее особый, манящий запах.

 Мег торопливо стала его раздевать, как до этого он ее. Что-то в его душе вспыхнуло — но не просто вожделение. Что-то такое, что слишком долго пребывало в зимней спячке.

 Нейт чувствовал, что мог бы раствориться в ней без остатка и не чувствовать себя потерянным. Плыть себе по воле волн, не страшась, что обратного пути не найти. Губы сомкнулись на ее губах и ощутили и ее уступчивость, и жажду — большего он и желать не мог.

 Не разнимая объятий, они двинулись к кровати и опустились на нее. Нейт услышал ее вздох и подумал: «Неужели она испытывает то же, что и я?» Она притянула его вниз, когда он коснулся губами ее шеи, и подалась вперед. Сердце ее встрепенулось ему навстречу, а ласковые руки побежали по его спине.

 Ей хотелось, чтобы он взял то, что ему нужно. Это было редкое для нее состояние, ведь она привыкла, чтобы в первую очередь удовлетворялись ее желания. Да и в последнюю тоже. Но сейчас ей хотелось не брать, а давать, освободить его от этой грусти, что, казалось, навечно застыла у него в глазах. И почему-то она не опасалась, что он ответит безразличием к ее желаниям.

 В его жарких поцелуях, жадных руках чувствовался не просто поиск плотского удовольствия. Если где-то в глубине сознания у нее и таилась неуверенность, сейчас она ее отринула. У нее еще будет время и для сомнений, и для раскаяния.

 И Мег приподнялась к нему навстречу и дала волю своей нежности и нетерпению.

 Он прижался к ней всем телом, пробуждая в ней трепет и огонь, потом взял за руки, желая оттянуть момент наивысшего наслаждения.

 Он хотел ее вкусить. Попробовать на вкус эти плечи, эту грудь, все ее чудесное стройное тело. Под его губами по ее телу пробегала дрожь, дыхание переходило в стоны.

 Под его лаской она кончила стремительно, охваченное экстазом тело пылало огнем. Стало легко и радостно, но тут же захотелось опять ощутить этот порыв.

 И она получила еще, но на сей раз, горя от нетерпения, она кусалась и царапалась, пока тело наконец не обмякло и она окончательно не потеряла всякое представление о реальности.

 — Мег! — Он прижался губами к ее животу.

 Она высвободила руки и сжала ему бедра, он притянул ее к себе.

 И наконец он в нее вошел. Они стали единым целым. Одним существом. Уткнувшись потным лбом в ее лоб, он силился восстановить дыхание и ждал, когда прояснится в голове, чтобы осмыслить и прочувствовать каждый миг, каждое движение, всю радость единения с нею.

 Она прижала его к себе, крепко-крепко, так что сплелись и тела, и мысли. Он снова произнес ее имя — и извергся.

 ТЕНЬ

 Ей, обессиленной и удовлетворенной, было хорошо молчать и лежать в темноте.

 Она слышала, как вошли в спальню собаки и, как всегда, устроились на полу у изножья кровати.

 Часы в кабинете пробили девять.

 «Спать еще рано», — подумала она. Но не шелохнулась.

 Самое подходящее время, чтобы удовлетворить свое любопытство по поводу лежащего рядом мужчины.

 — Почему она тебе изменяла?

 — Что?

 — Твоя жена. Почему она наставляла тебе рога?

 Он пошевелился, чуточку отодвинулся. Какой-нибудь психотерапевт наверняка развил бы из этого целую теорию.

 — Наверное, не получала от меня того, что хотела.

 — Ты хорош в постели. Очень хорош. Погоди минутку.

 Она встала и отыскала халат. Она твердо решила допытаться до правды.

 — Я сейчас, — сказала Мег и направилась вниз за бокалами и вином.

 Когда она вернулась, Нейт уже успел встать и натянуть брюки и теперь подбрасывал в очаг дров.

 — Может, мне лучше…

 — Уехать? И думать не смей. Я еще с тобой не закончила. — Она села на постель и налила вина. — Пришло время для твоей истории, Бэрк. Ты можешь начать с жены, поскольку в ней, видимо, все дело.

 — Я в этом не уверен.

 — Ты был женат, — подсказала Мег. — И она была неверна.

 — Вот, собственно, и все.

 Но она лишь с сомнением качнула головой и протянула ему бокал. Он неуверенно вернулся. Взял вино и сел рядом.

 — Она была со мной несчастлива, только и всего. Быть замужем за полицейским не так просто.

 — Почему?

 — Потому что… Работа отнимает у тебя все время. График тяжелый. Никаких семейных планов лучше не строить — наверняка половину придется отменить. Домой приходишь поздно, а голова все еще занята расследованием. Когда занимаешься убийствами, смерть будто таскается за тобой, даже если ты этого совсем не хочешь.

 — Что ж, похоже на правду. — Она глотнула вина. — Скажи мне вот что. Ты уже был полицейским, когда вы поженились?

 — Да, но…

 — Нет, нет, ты только отвечай на вопросы. Долго вы были знакомы до свадьбы?

 — Не помню. С год. — Он медленно отхлебнул вина и стал смотреть на огонь. — Нет, пожалуй, почти два.

 — Она была копуша? Дурочка?

 — Нет. Господи, Мег! Прошу тебя…

 — Я просто хочу заметить, что надо быть или тем, или другим, чтобы год с лишним встречаться с полицейским и не понять, по каким правилам он живет.

 — Да, пожалуй. Но это не значит, что эти правила должны тебе нравиться или ты должен хотеть по ним жить.

 — Конечно, люди вольны менять свое мнение, когда им заблагорассудится. Никаким законом это не запрещено. Я только говорю, что она выходила за тебя замуж, зная все издержки твоей работы. Поэтому оправдание измены этими издержками или обвинения в твой адрес на их основании не выдерживает никакой критики.

 — Она вышла замуж за сукиного сына и стала ему изменять — думаю, так сформулировать будет правильнее.

 — Ладно, влюбилась в другого. В жизни все случается. Но это ее трудность. Обвинять тебя в своих трудностях нечестно.

 Теперь он смотрел ей в лицо.

 — Откуда ты знаешь, что она обвиняла в чем-то меня?

 — Да у тебя все на лице написано, красавчик. Или я не права?

 — Права. — Он глотнул еще вина.

 — А ты ей это позволил.

 — Я ее любил.

 Ее чудесные глаза наполнились сочувствием, она погладила его по щеке, взъерошила волосы.

 — Бедный Нейт! Значит, она разбила твое сердце и дала пинка… Что случилось?

 — Я понимал, что у нас проблемы. Но не придавал этому значения, так что я сам виноват. Думал, все само образуется. А надо было что-то делать!

 — Надо было… Мог бы… Если бы да кабы.

 Он усмехнулся:

 — А ты, оказывается, строгая.

 Она нагнулась и поцеловала его.

 — А ты, значит, не придавал значения трещинам во льду? И что дальше?

 — Дальше трещины расходятся все шире. Я думал, возьму отпуск, поедем куда-нибудь, начнем все сначала, Но она не согласилась. Я хотел детей. Мы говорили об этом до брака, но потом она к этой идее охладела. Мы из-за этого часто ссорились. Это не только ее вина, Мег.

 — Вина никогда не лежит на одном человеке.

 — Однажды прихожу домой. День выдался тяжелый, пришлось заниматься делом об убийстве женщины и двоих детей — один подонок выпустил очередь из автомобиля. Она меня ждет. И объявляет, что хочет развестись, что ей надоело сидеть и часами ждать, когда я соизволю прийти с работы. Надоело, что ее желания и планы отодвинуты на второй план, что я думаю только о себе, и все в таком роде. Слово за слово — выясняется, что она любит другого — не кого иного, как нашего вонючего адвоката, — и встречается с ним уже несколько месяцев. Вот она все это, мне вываливает. Говорит, в духовном смысле она уже давно одинока, я плюю на ее потребности и желания и считаю, что ее планы могут быть отменены по мановению палочки. Поскольку меня все равно никогда нет дома, она хочет, чтобы я ушел совсем. И вещи мои она уже предусмотрительно уложила.

 — И что ты сделал?

 — Ушел. После ужасного дня на работе с этим бессмысленным убийством двадцатишестилетней женщины и ее детей и часового скандала с Рейчел я и сам был просто мертвый. Я сел в машину, поколесил по округе и в конце концов завалился к напарнику. Несколько ночей спал у него на диване.

 С точки зрения Мег, спать на диванчике у друзей должна была жена Нейта. Но она комментировать не стала.

 — А потом?

 — Она прислала мне бумаги, я поехал поговорить. Но Рейчел уже приняла решение и ясно дала это понять. Она не хотела больше быть моей женой. Мы разделим имущество и разойдемся. Я все равно женат на работе, жена для меня — незаслуженная роскошь. Так она мне сказала. Вот и все.

 — Не думаю, что это все. После такого удара человек твоего склада, конечно, может какое-то время потосковать, но потом начинает злиться. Почему с тобой этого не произошло?

 — А кто сказал, что я не злился? — Он встал, поставил бокал и подошел к очагу. — Понимаешь, тот год у меня вообще был очень тяжелый. Длинный, несчастливый год. О предстоящем разводе узнала моя мать — начался чистый цирк. Она на меня накатила, как бульдозер.

 — Почему?

 — Ей нравилась Рейчел. И потом — она никогда не одобряла моей профессии. Мой отец погиб при исполнении, когда мне было семнадцать; она с этим так и не смирилась. Впрочем, роль жены полицейского ей вполне удавалась. Но роль полицейской вдовы оказалась не по плечу. И она так и не простила меня за то, что я пошел по его стопам. Вбила себе в голову, что Рейчел и семейная жизнь меня переменят. Этого не произошло, а виноват, по ее мнению, я один. Я все разрушил. Вот это меня здорово взбесило, и на какое-то время я просто ушел с головой в работу и перестал общаться с людьми.

 — А потом?

 Он отвернулся от окна и снова сел.

 — Рейчел вышла замуж. Уж не знаю, почему это меня так задело, но я был просто убит. И это, наверное, было видно. Мой напарник Джек повел меня в кабак. Джек был человек семейный. Он-то каждый день шел домой, к жене и детям, а я в такой заднице. Но он мой напарник, и он повел меня пить пиво, чтобы я мог и поплакаться в жилетку. Он должен был быть дома с женой, а не шататься со мной по кабакам посреди ночи. Но он домой не пошел. И вот мы с ним выходим из кабака и видим: на улице идет разборка из-за наркотиков. Дилер и клиент что-то не поделили. Один открывает пальбу, мы за ним. Бежим по переулку, я ранен.

 — Эти шрамы на твоей ноге и боку…

 — Я падаю с дыркой в ноге, но кричу Джеку, что все в порядке. По мобильному запрашиваю подкрепление, А тем временем парень стреляет в Джека. Попадает в грудь, в живот. Я не могу ему помочь. Не могу, а убийца тем временем возвращается. Совсем одурелый, под кайфом. Настолько, что вместо того, чтобы бежать, возвращается ко мне и снова стреляет. К счастью, легкая царапина. Под ребрами. И я успеваю разрядить в него ствол. Я этого не помню, мне потом рассказали. Я помню, как пополз к Джеку, как он умирал на моих глазах. Помню, какими глазами он на меня смотрел, как схватил за руку и произнес мое имя — в смысле: «Вот незадача!» Потом произнес имя жены — когда понял, что умирает. Я все это помню. Каждую ночь вспоминаю.

 — И винишь себя?

 — Он не должен был там быть.

 — Я это вижу иначе. — Ей хотелось прижать его к себе, утешить, как ребенка. Но она сдержалась, просто села рядом и положила руку ему на колено. — Любое решение для человека — это шаг вперед. Тебя бы тоже там не было, если бы дома тебя ждала жена. Так что с таким же успехом ты можешь обвинять и того мужика, к которому она ушла.

 Или парня, который его застрелил, потому что ведь это он на самом деле виноват, и ты это знаешь.

 — Все это понятно. И все это я слышал много раз. Это никак не меняет того, что я чувствую. Накатить может в любой момент — и в три часа ночи, и в три часа дня. Абсолютно в любое время.

 Почему бы ей и этого не рассказать, раз уж на то пошло? Рассказать все, а там — будь что будет.

 — Понимаешь, Мег, я попал в яму, большую, черную, страшную. Я пытаюсь из нее выбраться, иногда мне это вроде бы удается, я почти долезаю до края. Потом будто что-то тянет меня назад, и я опять оказываюсь на дне.

 — Лечился?

 — Управление посылало.

 — Таблетки пил?

 Он поерзал.

 — Не люблю я их.

 — Химия повышает качество жизни, — усмехнулась Мег. Нейт даже не улыбнулся.

 — Я от них становлюсь нервным, дерганым, сам не свой. Если пить таблетки, я не смогу работать, а если не работать — зачем тогда пить таблетки? Но в Балтиморе я оставаться не мог. Невыносимо стало изо дня в день видеть повторение одного и то же — труп, дело об убийстве, доведение до конца дел, начатых еще вместе с Джеком. Видеть кого-то за его столом. Знать, что он оставил жену и детей, которые его любили, — а если бы на его месте был я, то сирот бы не было.

 — И ты приехал сюда?

 — Чтобы скрыться с глаз людских. Но произошло неожиданное. Я увидел эти горы. И северное сияние.

 По улыбке на ее лице Нейт догадался, что Мег его понимает. Больше ничего можно было не говорить. Именно поэтому он добавил:

 — И еще я увидел тебя. Абсолютно то же восприятие. И мне захотелось вернуться к жизни. Не знаю, как пойдет дальше и устраиваю ли я тебя вообще. Я ведь не подарок.

 — А я не люблю, когда результат известен заранее. Давай посмотрим, что получится.

 — Мне пора.

 — Я разве сказала, что программа исчерпана? Слушай, что мы сейчас с тобой будем делать. Мы выйдем на улицу и покувыркаемся в горячей ванне, а потом вернемся сюда и еще раз порезвимся голышом.

 — На улицу? Будем лежать в ванне на двадцатиградусном морозе?

 — Не совсем в ванне. Не дрейфь, шеф Бэрк, надо закаляться. И получить заряд энергии. — «А еще — смыть с себя эту тоску», — подумала она.

 — Заряд энергии мы можем получить, не вылезая из постели.

 Но она уже откатилась в сторону.

 — Тебе понравится, — пообещала она и потянула его за собой.

 И оказалась права: ему понравилось. Лютый мороз в сочетании с горячей водой, ни с чем не сравнимое чувство, когда ты голышом лежишь под россыпью звезд на черном небе, озаренном северным сиянием, его волшебным, живым огнем.

 Над водой клубился пар, лайки носились как сумасшедшие. Единственное, что пугало, — как по морозу добежать до дому и не заработать после такой процедуры сердечный приступ.

 — И часто ты так?

 — В неделю раза по два. Способствует правильному кровообращению.

 — Еще бы!

 Нейт запрокинул голову. Насколько хватало глаз, небо озаряли всполохи.

 — Бог ты мой! Тебе это никогда не надоедает? Можно к этому привыкнуть?

 Она погрузилась в воду и запрокинула голову, ощущая на лице дыхание морозного воздуха, в то время как распаренное тело горело огнем.

 — Привыкнуть можно, со временем у тебя развивается собственническое чувство. Как если бы это сияние принадлежало мне одной, а я лишь пускаю на него посмотреть, кого захочу. Я, что ни ночь, выхожу на улицу, просто полюбоваться. Вокруг ни души, тишина… Да, в такие минуты сияние принадлежит мне одной.

 Сегодня цветовая гамма на небе была другой: лавандовые блики соседствовали с завихрениями темно-синего цвета и отдельными всполохами красного. Мег выбрала для музыкального сопровождения Мишель Бранч, которая страстным голосом пела о том, как свет разрывает мглу.

 В волнении он нашел в воде ее руку и сплел с ней пальцы.

 — Это какое-то чудо, — прошептал он.

 — Я тоже так думаю.

 Он впитывал в себя это сияние и эту музыку.

 — Ты будешь смеяться, если я в тебя влюблюсь?

 Она помолчала.

 — Не знаю. Все может быть.

 — Все может быть. Для меня это откровение: не думал, что у меня в душе остались силы, чтобы двигаться в этом направлении.

 — Я бы сказала, у тебя в душе еще очень много сил. С другой стороны, не уверена, есть ли у меня самой силы, чтобы двигаться навстречу.

 Он посмотрел на нее и улыбнулся.

 — Надеюсь, мы это узнаем.

 — А может, лучше тебе сейчас наслаждаться этим мигом, получать от него удовольствие? Проживи сначала его.

 — А ты живешь так?

 Красный оттенок стал гуще, теперь он доминировал над мягким, нежным лавандовым.

 — Да!

 — Не верю. Нельзя вести бизнес, никак не планируя будущее.

 Она пожала плечами, вода в ванне покрылась рябью.

 — Бизнес бизнесом, а жизнь — жизнью.

 — Но не для таких, как ты и я. Работа и есть жизнь. Это наша проблема. Или наше достоинство.

 Мег внимательно посмотрела на Нейта.

 — Философия для горячей ванны.

 Обоих заставил насторожиться собачий лай в лесу.

 — Они всегда так?

 — Нет. Может, загнали лису или лося. — Но расслабилась Мег, только когда собаки успокоились. — Для медведя еще рано. А вообще-то мои Рок и Булл с любым зверем справятся. Я их сейчас домой загоню.

 Он захватил пару кусков мяса. Собаки знают его, так что волноваться не о чем. Но осторожность не помешает. И за домом он следил из-за деревьев тоже из предосторожности.

 Как относиться к тому, что полицейский и дочь его давнего друга резвятся в горячей ванне, он пока не решил. Может, это и хорошо. Если у них роман — будут заняты друг другом.

 О полицейском он был невысокого мнения. Незначительный тип, ему бы только пьяных подбирать да улаживать ссоры. Беспокоиться не о чем.

 Но он давно уже успокоился — все быльем поросло. И выкинул эту историю из головы, это было не с ним. Или вовсе не было.

 И ведь столько лет не было причин волноваться. А теперь вот есть. Ну да ладно, он сумеет разобраться, он стал старше, выдержаннее, осторожнее.

 Надо только подчистить концы. Если придется и Мег Гэллоуэй убирать — жаль. Но он должен себя обезопасить.

 Пожалуй, лучше это не откладывать.

 Он вскинул на плечо ружье и оставил собак доедать мясо.

 Он хорошо подготовился. Он стоял в темном кабинете и думал только о том, не забыл ли чего. Надо будет поговорить, конечно. Это будет правильно, по совести. А он — совестливый человек.

 И все же находиться здесь ночью рискованно. Увидят — придумывай потом объяснения.

 Он уже давно не предпринимал ничего рискованного. С тех самых пор, как перестал ходить в горы и жить со вкусом. Сейчас, оказавшись в опасной ситуации, он вновь ощутил забытый вкус возбуждения.

 Вот почему его когда-то звали Дартом. За безрассудство и склонность к риску. Эта склонность и толкнула его на убийство друга.

 Но то был другой человек, напомнил он себе. Он давно вылепил себя заново. То, что он сейчас задумал, он делает не для удовольствия или из азарта. Он делает это для того, чтобы защитить чистого человека, которым он стал.

 У него есть на это право.

 Когда его старый друг вошел через заднюю дверь, он невозмутимо ждал. С ледяным спокойствием.

 Увидев его за своим столом, Макс Хоубейкер вздрогнул.

 — Как ты сюда попал?

 — Ничего удивительного, ты часто оставляешь заднюю дверь незапертой. — Он поднялся. Движения были медленными, расслабленными. — Не мог же я ждать тебя на улице. Меня могли увидеть.

 — Ну, ладно. — Макс снял куртку, швырнул в сторону. — Это какое-то безумие — встречаться в редакции посреди ночи. Мог бы домой к нам приехать.

 — Там Кэрри услышит. Ты же ей об этом ничего не говорил. Сам поклялся.

 — Не говорил. — Макс провел ладонью по лицу. — Матерь божья, ты же говорил, он сорвался. Ты сказал, у него помутился рассудок, и он перерезал страховку. И упал в пропасть.

 — Я помню, что я тогда говорил, не мог же я сказать тебе правду. И без того было страшно, донесешь или нет? Ты же был ранен, когда я вернулся, ты вообще уже бредил. Я спас тебе жизнь, Макс. Я помог тебе спуститься.

 — Но…

 — Я спас тебе жизнь, ты не забыл?

 — Конечно, не забыл.

 — Я тебе все объясню. Достань-ка бутылку. Надо горло промочить.

 — Столько лет! Столько лет прошло, и он все это время был там. Ужас какой! — Ему и впрямь требовалось выпить. Он схватил две кружки, потом достал из ящика стола бутылку виски «Пэддиз». — Что мне теперь делать? Что я должен думать?

 — Он хотел меня убить. До сих пор не верится. — На секунду он и сам поверил своим словам.

 — Пэт? Пэт хотел тебя убить?

 — А ты вспомни Люка. Покорителя небес. Чем больше выкурит — тем сильней крыша едет. Пэт дошел до точки. Как на вершину поднялись — ему спрыгнуть вздумалось, чуть нас обоих не угробил.

 — О боже! О боже!

 — Он потом сказал — пошутил. Но я-то видел, что это не так. Мы спускались, висели на веревке, и тут он вытащил нож. Господи, аж вспомнить страшно. Пилит мою веревку, а сам хохочет. С трудом удалось удержаться. Я пошел один.

 — Не верю. — Макс выпил виски, налил еще. — Я в это не верю.

 — Я сам не верил, когда все происходило. Он сошел с ума. Наркота, разреженный воздух — не знаю, что еще. Я нашел пещеру. Я был в панике. И в ярости. Он меня догнал.

 — Почему ты мне об этом раньше не рассказывал?

 — Боялся, ты не поверишь. Я выбрал самый простой выход из положения. Ты бы сделал то же самое.

 — Не знаю, не знаю. — Макс взъерошил редеющие волосы.

 — И ты тоже выбрал самое простое. Когда ты думал, что он упал, ты был согласен держать язык за зубами. Не говорить ничего и никому. Патрик Гэллоуэй исчез, подробности неизвестны. И дело с концом.

 — Не знаю, зачем я тогда согласился.

 — Три тысячи оказались весьма кстати для твоей газеты, не правда ли?

 Макс опустил голову и уставился в стакан.

 — Наверное, зря я тогда у тебя на поводу пошел. Зря. Мне просто хотелось все это забыть. Начать свое дело. Я ведь Пэта, по сути дела, близко-то и не знал. А тут он погиб. Изменить ничего было нельзя, и мне показалось — неважно, скажем мы об этом или нет. А ты, ты все твердил, что, если мы скажем, что были в горах втроем и он погиб, начнется расследование.

 — И началось бы. Всплыли бы наркотики, и ты это знаешь, Макс. Ты же не хотел снова сесть за наркоту? И чтобы полиция стала допытываться, не повинен ли ты — или я — в его смерти. Он умер, и это факт, так ведь?

 — Да. Но теперь…

 — Я вынужден был защищаться. Он напал на меня с ножом. Сам напал! Сказал, гора требует жертвы. Я попытался убежать, но не смог. Тогда я схватил ледоруб и … — Он взял в руки кружку и сделал вид, что пьет. — О господи!

 — Это была самооборона. Я тебя поддержу.

 — Интересно, как? Тебя же там не было.

 Макс залпом допил виски.

 — Они наверняка узнают, что мы уходили втроем. Следствие уже идет. Полиция взялась за дело, и мы теперь ничего не можем изменить. Они будут восстанавливать все события. Могут найти летчика, который нас взял.

 — Вряд ли.

 — Все очевидно — это убийство, они станут копать. Копнут как следует — и нас вычислят. Нас видели с ним в Анкоридже. Кто-то может вспомнить. Лучше заранее себя обезопасить, рассказать, как все было. Пока нас не обвинили в убийстве. У нас теперь есть определенное положение, репутация, дело. Черт, я же должен подумать о Кэрри и детях, как ты не поймешь! Мне нужно все рассказать Кэрри, объяснить ей все, прежде чем идти в полицию.

 — А как ты думаешь, что станет с нашим положением и репутацией, если все это всплывет?

 — Мы можем все уладить, если сами придем и все расскажем.

 — Значит, думаешь так эту проблему решить? — спросил он.

 — Это наш долг. Я об этом думаю с тех пор, как его обнаружили. Я все продумал. Надо идти в полицию, пока они за нами сами не пришли. — Макс был настроен решительно.

 — Пожалуй, ты прав. Пожалуй. — Он поставил кружку и поднялся, словно для того, чтобы размяться. Сам тем временем достал из кармана перчатку и натянул на правую руку. — Мне нужно еще немного времени. Подумать. Привести дела в порядок на случай, если…

 — Давай денек подождем. — Макс снова взялся за бутылку. — Возьмем один день на размышление. Сначала надо будет пойти к Бэрку, заручиться его поддержкой.

 — Думаешь, от этого будет толк? — Теперь его голос звучал мягко и даже добродушно.

 — Думаю, да.

 — Что ж, даже лучше. — Из-за спины он схватил правую руку. Макса и вложил в нее рукоять пистолета. Левой рукой обхватил горло Макса. Приставил дуло к виску. Макс в ужасе дернулся, хватая ртом воздух. И тогда он спустил курок.

 В маленькой комнатке выстрел прогремел оглушительно. Он убедился, что палец Макса лежит на спусковом крючке. Его трясло, однако голова работала ясно. «Отпечатки, — подумал он. — Следы пороха». Он разжал хватку, голова Макса упала на стол, пистолет с грохотом выпал из руки.

 Аккуратно, рукой в перчатке он включил компьютер и вывел на экран текст, который составил в ожидании приятеля.

 «Больше жить с этим не могу. Он вернулся мертвецом и теперь меня не отпустит. Прошу прощения за содеянное у всех, кому причинил боль.

 Простите меня.

 Я убил Патрика Гэллоуэя. И теперь отправляюсь к нему в ад.

 Максвелл Хоубейкер».

 Он еще раз прочитал текст и удовлетворенно кивнул. Компьютер он оставил включенным.

 Испачканную перчатку он положил в целлофановый пакет и сунул пакет в карман куртки. Надел другие перчатки, шапку, шарф, потом забрал кружку — единственное, что он брал голой рукой.

 Прошел в туалет и вылил виски в раковину, сполоснул начисто. Вытер насухо кружку, отнес назад в кабинет и поставил на место.

 Глаза Макса словно следили за ним. От этого взгляда мертвеца его замутило. Но он справился и усилием воли заставил себя задержаться и внимательно оглядеться. Убедившись, что ничего не забыл, он вышел из офиса тем же путем, что пришел.

 Уходил боковыми улочками, замотав шарфом лицо и низко надвинув шапку на глаза — на случай, если кто-нибудь, борясь с бессонницей, выглянет в окно.

 Над ним плескалось северное сияние.

 Он сделал то, что должен был, сказал он себе. Теперь — все.

 Вернувшись домой, он смыл с себя запах пороха и крови, налил виски и стал смотреть, как огонь съедает в камине старую перчатку.

 Теперь не осталось никаких следов. И он постарался выкинуть всю эту историю из головы. Это ему удалось, и он уснул сном праведника.

 По дороге в редакцию Кэрри заскочила в «Приют странника» взять пару сандвичей с яичницей и беконом. Проснувшись утром и обнаружив, что Макса нет, Кэрри удивилась и даже рассердилась. Правда, ему не впервой допоздна задерживаться на работе, нередко это заканчивалось тем, что там он и оставался ночевать. А частенько бывало, что он уходил спозаранку, когда Кэрри и дети еще спали.

 Но, когда это случалось, он всегда оставлял на подушке нежную записку.

 В это утро никакой записки не было, а когда Кэрри позвонила в редакцию — ей никто не ответил.

 Это было не похоже на Макса. Правда, последние несколько дней он ходил сам не свой. И это тоже ее тревожило.

 Они задумали объемный материал в связи с обнаружением тела Патрика Гэллоуэя. Предстояло решить, как подавать статью, сколько выделить для нее места и не отправиться ли в Анкоридж за подробностями, когда тело доставят с гор.

 Кэрри уже порылась в своем архиве и отобрала несколько фотографий Пэта. К такому материалу необходимо будет дать фото погибшего.

 А еще — фотографии ребят, которые его нашли. Она хотела взять у них интервью, у Стивена Уайза уж непременно, он здешний. И хорошо бы это интервью взял Макс, у него это всегда лучше получалось.

 Но Макс об этом и слышать не хотел. Даже огрызнулся, когда она однажды попыталась заговорить на эту тему.

 Пора Максу сходить к врачу и пройти обследование. У него и раньше были проблемы с желудком, а теперь, когда стало известно о страшной находке в горах, он совсем не находит себе места.

 «Может, это возраст сказывается», — размышляла Кэрри, ставя машину на обочину перед редакцией. И с покойным он, как ни крути, был немного знаком. За те несколько месяцев до исчезновения Пэта, что Макс прожил в Лунаси, они успели подружиться. «Исчезновение — вот правильное слово, пока не установлены все факты», — решила Кэрри.

 Но почему Макс выплескивает свои проблемы на нее — этого она понять не могла.

 Вообще-то, Кэрри знала Пэта подольше, чем Макс, но впадать в панику не собиралась. Конечно, она сочувствует Чарлин и Мег — у них, кстати, тоже надо было бы взять интервью, — и непременно выразить им свои соболезнования.

 Но главное — что это новость. За таким материалом, да что там говорить, — за сенсацией, — они с Максом гоняются, на них все газеты держатся. К тому же они живут в родном городе погибшего, а это дает им большое преимущество. Информационные агентства могут потом дать ссылки на их информацию.

 Ладно, к врачу она его сама запишет. И заставит пойти. Дел невпроворот с этим расследованием, да еще они хотели осветить «Айдитарод»^[7]. Господи, уже февраль заканчивается, первое марта на носу. Если освещать гонки по-настоящему, надо уже сейчас начинать готовиться.

 Кэрри вышла из машины, держа в руках пакет с ароматной дымящейся едой. Сквозь окно был виден свет в задней комнате. Кэрри покачала головой — опять Макс заснул за письменным столом, как пить дать.

 — Кэрри!

 — Привет, Джим. — Она задержалась на тротуаре поговорить с барменом. — Ты сегодня рано.

 — Запасы пополнить надо. — Он кивнул на Угловой магазин. — Обещают, погода подержится. Вот — порыбачить надумал. — Он посмотрел в окно редакции и тоже увидел свет. — Не один я ранняя пташка.

 — А то ты Макса не знаешь.

 — У него нюх на новости. — Он показал на кончик носа. — Привет, Профессор. На занятия?

 Джон тоже притормозил.

 — Вроде того. Решил малость пройтись, пока возможность есть. По радио сказали, сегодня может опуститься до тридцати пяти.

 — Весна идет, — прокомментировала Кэрри. — И завтрак мой остывает. Пойду-ка разбужу Макса.

 — Раскопали что-нибудь насчет Гэллоуэя? — поинтересовался Джон.

 Кэрри достала ключи.

 — Если есть, что копать, то в следующем номере обо всем прочтете. Удачного дня.

 Кэрри вошла в редакцию и включила свет.

 — Макс! Проснись и пой!

 Кэрри сняла куртку, повесила на крючок. В один карман сунула рукавицы, в другой — шапку.

 Привычным движением поправила примятые волосы.

 — Макс! — еще раз окликнула она и включила свой компьютер. — Я принесла тебе завтрак. Хотя ты такой заботы и не заслуживаешь.

 Кэрри взяла кофейник и пошла в ванную за водой.

 — Сандвичи с яичницей и беконом. Только что видела на улице Тощего Джима и Профессора. Точнее, Профессора я сначала видела в «Приюте», он как раз доедал свою кашу перед тем, как идти в школу. В кои-то веки выглядит свежо и бодро. Небось воображает, раз Чарлин теперь убедилась в смерти своего старого возлюбленного, его шансы повышаются. Вот недотепа.

 Кэрри включила кофеварку, достала бумажные тарелки и салфетки для сандвичей. Все это время она мурлыкала под нос «Маленькую балеринку» — песню Элтона Джона, которую крутили по радио, пока она ехала.

 — Максвелл Хоубейкер, даже не знаю, почему я тебя терплю. Если ты и дальше будешь таким молчуном, я, пожалуй, поищу себе мужичка помоложе и повеселей. Будешь тогда знать.

 Взяв в каждую руку по тарелке с сандвичем, она шагнула в кабинет к мужу.

 — Но прежде чем бросить тебя ради бурной связи с двадцатипятилетним жеребцом, я намерена отвезти тебя, старая ты задница, к врачу для…

 Она остановилась в дверях, руки обессилели и выронили еду. Сандвичи хлопнулись на пол. Раз-два. В ушах нарастал гул и ее собственный вопль ужаса.

 Нейт пил вторую за день чашку кофе и обсуждал с маленьким Джесси проблемы строительства замка из конструктора «Лего». Это было их сегодняшнее развлечение. Первую он выпил у Мег и мысленно все еще был с ней.

 Сегодня она летит на север — очередная доставка, потом остановится в Фэрбанксе, чтобы купить кое-что для местных заказчиков. Ей полагалось пять процентов от стоимости покупки, зато клиенты избавлялись от необходимости тащиться в другой город и обратно — что зимой не всегда было возможно — и поручали ей покупку, перевозку и доставку.

 Это был, как она призналась, небольшой, но стабильный источник доходов.

 Утром он заглянул и в ее кабинет. Он оказался такой же стильный и своеобразный, как и весь дом, при этом очень уютный и деловой.

 Крепкий письменный стол, похожий на старинный сундук, новомодный компьютер с большим плоским монитором, кожаное рабочее кресло, старомодные напольные часы, множество черно-белых карандашных набросков в рамках на стенах.

 Было еще какое-то большое растение в блестящем красном горшке, с листьями наподобие больших глянцевых языков; белоснежные канцелярские шкафы, а перед окном на цепочке — хрустальная звезда, красиво преломляющая солнечные лучи.

 На вкус Нейта, кабинет был одновременно и деловым, и очень дамским.

 Никаких планов они не строили. В личной жизни Мег планов не признавала. Нейт решил, что это и к лучшему. Требовалось время подумать. О том, в каком направлении они движутся или могут двигаться.

 Его личный опыт был пока, увы, довольно печальным. Может, с Мег ему удастся изменить свою судьбу к лучшему? А может, это минутное увлечение и все быстро закончится? После долгого тяжелого забытья он, похоже, вновь пробуждался к жизни. И трудно было разобрать, что в этой жизни настоящее. Или так: если это — настоящее, сумеет ли он его сохранить?

 Если еще захочет.

 Пока лучше спокойно попивать свой кофе, есть завтрак и строить пластмассовый замок с малышом, с восторгом поддерживающим его компанию.

 — Нужен мост, — сказал Джесси. — Который будет ходить вверх-вниз.

 — Подъемный мост? — Нейт снова сосредоточился на строительстве. — Это можно придумать. Только леска понадобится.

 Мальчик поднял на него глаза и просиял.

 — О'кей.

 — Держите, шеф. — Ставя на стол завтрак, Роза поморщилась.

 — Что такое?

 — Спина не гнется. С этим то же самое было. — Она взъерошила сынишке волосы.

 — Может, врачу показаться?

 — Сегодня пойду. Джесси, дай шефу Бэрку поесть, пока еда не остыла.

 — Нам нужна леска для моста. Она погладила его по голове.

 — Найдем.

 В дверях показался Тощий Джим. Роза обернулась.

 — Шеф. Шеф Бэрк! Вам надо пойти. Быстро. В редакцию. Макс. О господи!

 — Что стряслось? — Он уже поднимался. По мертвенно-бледному лицу Джима и выпученным от ужаса глазам было ясно, что случилось что-то страшное. А рядом маленький мальчик, округлив рот от изумления, ждал ответа. — Погоди.

 Он схватил куртку.

 — Выйдем. — Стиснул трясущуюся руку Джима и потащил его к выходу. — Что такое?

 — Он мертв. Святый боже! Макс мертв, застрелен. Полголовы… Полголовы снесло.

 Ноги у Джима подкосились, Нейт едва успел его подхватить.

 — Макс Хоубейкер? Это ты его нашел?

 — Да. Нет. То есть… да, это Макс. Кэрри. Кэрри его нашла. Мы услышали ее крик. Она вошла в редакцию, а мы с Профессором еще болтали на улице, а тут она как закричит — будто ее режут. Мы вбежали, и… и…

 Нейт уже тащил его за собой по улице.

 — Ничего не трогали?

 — Что? Думаю, нет. Нет. Профессор велел бежать за вами, бежать в «Приют» и вести вас сюда. Я и побежал. — Он часто и судорожно сглатывал. — Кажется, мне плохо.

 — Держись! Сейчас поедешь в участок и отыщешь Отто. Расскажешь ему все, что сейчас рассказал мне, скажешь, мне нужна фотокамера, несколько пакетов для вещдоков, несколько пар полиэтиленовых перчаток, лента для опечатывания. Или лучше так: скажи, мне нужно все для работы на месте преступления. Он поймет. Не забудешь?

 — Я… нет, не забуду. Уже еду.

 — А сам оставайся в участке, жди меня. Как тут закончу — мне нужно будет с тобой побеседовать. Больше ни с кем не разговаривай. Иди.

 Нейт двинулся быстрым шагом к редакции. Сейчас главное было — сохранить нетронутым место преступления. Однако, как он понял, там в данный момент находились двое гражданских, что уже делало эту задачу сомнительной.

 Нейт распахнул дверь и увидел, что Джон стоит на полу на коленях перед рыдающей Кэрри. Профессор успел только снять перчатки и держал перед губами Кэрри стакан с водой. Он поднял голову, и на его потрясенном лице отразилось облегчение.

 — Слава богу! Макс… Там…

 — Оставайтесь здесь. И ее туда не пускайте.

 Нейт направился к кабинету. Он уже чувствовал запах. Смерть всегда имеет запах. Нет, мысленно поправил он себя, не всегда. Там, в горах, где лежит Пэт Гэллоуэй, запаха смерти нет.

 Но смерть Макса Хоубейкера он чуял, еще не видя ее. Как и запах яичницы и бекона, идущий от двух сандвичей на полу за порогом кабинета.

 От двери он внимательно оглядел комнату, отметил про себя положение тела и пистолета, характер ранения. Скорее всего — самоубийство. Но он знал, что на месте преступления самое очевидное часто оказывается ошибочным.

 Он вошел, передвигаясь по периметру комнаты, отмечая следы крови на кресле, на экране компьютера, на клавиатуре. И целую лужу крови из раны, залившей стол и успевшей набежать на пол, прежде чем сердце окончательно остановилось.

 Так, пороховой ожог. Судя по всему, пистолет двадцать второго калибра был прижат к самому виску. Выходное отверстие отсутствует. И вопреки причитаниям Джима лицо не сильно пострадало. Пуля оставила довольно аккуратное отверстие, потом вошла в мозг и злорадно завершила там свое дело.

 По-видимому, Макс умер еще до того, как уронил голову на стол.

 Внимание Нейта привлек горящий монитор. Он достал из кармана карандаш и подошел настолько, чтобы дотянуться до мышки.

 На экране зажегся текст.

 Прищурившись, он прочел, потом перевел взгляд на человека, признавшегося в убийстве Патрика Гэллоуэя.

 Он отошел к двери. С улицы вбежал Отто. Нейт жестом приказал ему ждать. Подошел к Кэрри и опустился перед ней на корточки рядом с Джоном.

 — Кэрри!

 — Макс. Макс. — Она подняла на него красные, полные ужаса глаза. — Макс умер. Кто-то его…

 — Я знаю. Мне очень жаль. — Он положил руку поверх ее. — Я им сейчас займусь. А вас прошу пройти в участок и ждать меня там.

 — А как же Макс? Я не могу его оставить.

 — С ним останусь я. Я обо всем позабочусь. Джон вас сейчас оденет, а потом вместе с Отто отведет на место. Я приду, как только закончу здесь. А вы идите и ждите меня, пожалуйста.

 Она тупо смотрела перед собой, в глазах застыл ужас.

 — Ждать вас.

 — Все правильно. — Она сделает, как он говорит. Потрясение и ужас сделают ее послушной. На какое-то время. — Отто?

 Нейт поднялся и вернулся назад.

 — Боже милостивый, — пролепетал Отто.

 — Отведи обоих к нам. Джим еще там?

 — Да. — Он шумно сглотнул. — Господи, шеф!

 — Пусть ждут меня. Но посади их отдельно. Пич пусть займется Кэрри. И вызови Питера, пусть едет прямо сюда.

 — Но я же уже здесь. А Питер может ехать в участок, пока…

 — Ты мне нужен, чтобы снять первые показания. У тебя это получится лучше, чем у Питера. Начни с Джима. Еще мне здесь понадобится врач. Свяжись с Кеном, пусть немедленно едет сюда. Он нам должен помочь. Надо исключить ошибку. А еще — по возможности — не поднимать шумиху, пока мы не завершили осмотр и не сняли показаний со свидетелей. Пиши все на диктофон. Сначала своим голосом объявишь дату и время. Записи на бумаге делай на всякий случай. Никого не отпускай и держи по отдельности до моего прихода. Все понял?

 — Да. — Он отер рукой рот. — Зачем Макс это сделал? Это ведь самоубийство?

 — Давай сначала отработаем место преступления и свидетелей. Будем действовать поэтапно, Отто.

 Оставшись один, он достал принесенный Отто фотоаппарат и сделал снимки. Отсняв одну пленку, перезарядил аппарат и отснял вторую.

 Потом достал блокнот и зафиксировал все подробности осмотра. Незапертую заднюю дверь, марку и калибр пистолета, дословно — текст оставленного в компьютере признания. Сделал примерный чертеж комнаты, отметил положение тела, оружия, лампы, бутылки виски и одной-единственной кружки.

 Отто работал в перчатках и как раз нюхал содержимое бутылки и кружки, когда вошел Питер.

 — Питер, бери ленту и опечатай обе двери в дом.

 — Я так торопился… — Дойдя до кабинета, Питер осекся.

 Он позеленел, и Нейт буркнул:

 — Хочешь блевать — марш на улицу. И ленту принеси! Питер отвернулся, уставился в стену и прерывисто задышал ртом.

 — Отто сказал, Макс покончил самоубийством, но я не думал…

 — Еще ничего не ясно. Установлено только, что Макс мертв. Еще мы имеем место преступления, и я хочу, чтобы сюда никто не лез. Никто не должен сюда входить. Кроме врача. Ясно?

 — Так точно, сэр. — Питер неловко схватил привезенную Отто ленту и неуверенно двинулся на улицу.

 — Тобой, Макс, заинтересуются ребятки из штата, — проворчал Нейт. — Похоже, ты поможешь им связать все ниточки. Да еще и с красивым бантиком наверху. Может быть, в этом и заключается твоя роль. Только я в бантики не верю.

 Он вышел на улицу и набрал номер сержанта Кобена в Анкоридже.

 — Я не намерен оставлять тело здесь в ожидании, пока вы прилетите из Анкориджа, — объявил он, вкратце сообщив Кобену подробности случившегося. — Вы меня в деле видели, вы знаете, что я опытный офицер. Я опечатал и осмотрел место преступления и сейчас жду врача. Соберу вещдоки и отправлю тело в больничный морг. Как приедете — все к вашим услугам.

 Увидев подоспевшего Кена, он жестом пригласил его в дом.

 — Такого же взаимодействия я ожидаю от вас в деле Гэллоуэя. Это мой город, сержант. В наших с вами интересах докопаться до истины, но для этого придется делиться информацией. Прилетайте, я вас жду.

 Он убрал телефон.

 — Мне нужно, чтобы вы осмотрели тело. Время смерти примерно сможете сказать?

 — Стало быть, это правда? Макс умер? — Кен просунул пальцы под стекла очков и прижал к глазам. — Никогда раньше этим не занимался, но приблизительно определить сумею.

 — Ну и хорошо. Вот, наденьте. — Нейт протянул ему пару перчаток. — Предупреждаю: зрелище не из приятных.

 Кен вошел. Было видно, как он усилием воли берет себя в руки.

 — С огнестрельными ранениями дело иметь приходилось. Но чтобы так… Чтобы близко знакомый человек… Зачем ему это понадобилось? Иногда людей доканывают наши долгие зимы, но он их много видел на своем веку. И гораздо хуже нынешней. В обморок не падал. Кэрри бы мне сказала, а то и сам бы увидел. — Он бросил взгляд в сторону Нейта.

 — Не беспокойтесь, я о самоубийстве никогда не помышлял, — успокоил тот. — Хлопотное это дело. Если надумаю, постараюсь сначала вас предупредить.

 — Получше стало, нет?

 — По-всякому. Готовы теперь?

 Кен выпрямил спину.

 — Да, благодарю. — Он шагнул вперед. — Можно его трогать? Двигать с места?

 Фотографии тела были сделаны, его положение обозначено. Нейт кивнул.

 Кен наклонился и приподнял руку погибшего. Щипнул за кожу.

 — Лучше всего мне забрать его в клинику и осмотреть как следует.

 — Такая возможность у вас будет. Пока скажите приблизительно.

 — Так. Принимая во внимание температуру в комнате и степень окоченения, могу предположить, что смерть наступила от восьми до двенадцати часов назад. Очень приблизительно, Нейт.

 — Таким образом, получается интервал между девятью вечера и часом ночи. Уже кое-что. Когда снимем показания с Кэрри, можно будет сузить эти рамки. Я сейчас пошлю Питера за мешком для трупа. А вас попрошу прибрать его в надежное место. И холодное.

 — У нас есть помещение, которое используется в качестве морга, когда кто-то умирает.

 — Годится. И хочу, чтобы вы не болтали. Тело там чем-нибудь накройте, а я потом подъеду.

 Он проследил, как увозили тело, распечатал текст признания на принтере и выключил компьютер. Запер редакцию на ключ и направился в участок.

 Его догнала Хопп.

 — Я должна знать, что у нас происходит.

 — Я еще не разобрался. Могу только сказать, что Макс Хоубейкер был сегодня найден мертвым за своим рабочим столом. Причина смерти, по всей видимости, — пулевое ранение в голову. Не исключаю самоубийство.

 — О господи. Черт! «Не исключаешь»? — Она едва поспевала за ним и то и дело цеплялась за его рукав. — Что ты хочешь этим сказать? Что его могли убить?

 — Этого я пока не говорил. Я буду этим заниматься, Хопп. Полиция штата уже оповещена и будет здесь в ближайшие часы. Когда у меня будут ответы на вопросы, я дам вам знать. А сейчас позвольте мне выполнять свою работу. — Он распахнул дверь участка. И захлопнул перед носом у мэра.

 В тамбуре он задержался, чтобы снять уличную одежду и собраться с мыслями. Солнце уже вышло, день был ясный, как и обещали синоптики.

 Сегодня полетят за телом Гэллоуэя, решил он. И может быть, прилетят и к нам, чтобы забрать тело его убийцы. Двух зайцев.

 Это еще как посмотреть.

 Он открыл дверь в дом. Джон сидел на стуле и читал детектив. При виде Нейта он вскочил и, не заложив страницу, сунул книжку в задний карман.

 — Пич с Кэрри в твоем кабинете. Отто с Джимом в одной из камер. Не под замком, конечно, — поспешил добавить он. Потом вздохнул. — Подумать страшно.

 — Отто снял с тебя показания?

 — Да. Мне мало есть что сказать. Я вышел из «Приюта», решил пройтись до школы. Увидел Джима с Кэрри, остановился поболтать. Кэрри несла пакет с завтраком. А в кабинете Макса горел свет. В окно видно было. Она вошла, мы с Джимом еще чуточку задержались. Он шел в магазин за наживкой. На рыбалку собрался. Он любит надо мной посмеяться — за то, что ни охотой, ни рыбалкой не увлекаюсь.

 Он потер левую скулу, как будто зуб заболел.

 — И тут вдруг Кэрри как закричит. Мы — в дом, а там он. Макс.

 Он закрыл глаза, несколько раз вздохнул.

 — Прости. Никогда не доводилось видеть покойника… в необработанном виде, так сказать.

 — Ты не торопись. Мы никуда не спешим.

 — Я… Я утащил Кэрри назад. А дальше что делать, не знаю. Увел ее, а сам — Джиму: «Шеф сейчас в „Приюте“. Гони за ним туда». У Кэрри истерика. Я ее усадил, даже держать пришлось — она все к Максу рвалась. Потом принес ей воды — тут и ты пришел. Вот, собственно, и все.

 — Кто-нибудь из вас заходил в комнату?

 — Нет. Ну, Кэрри только в дверь вошла. Когда мы вбежали, она стояла в дверях. Сандвичи свои выронила, стоит и кричит, с тарелкой в каждой руке.

 — После того, как услышали крик, как скоро вы к ней прибежали? Сколько времени прошло?

 — Секунд тридцать. Нейт, она же кричала так, будто ее ножом полосовали. Мы бросились на помощь. Мы очень быстро подоспели. Пожалуй, и тридцати секунд не прошло.

 — Хорошо. Ты мне еще можешь понадобиться. И полиции штата тоже. Они скоро прибудут. Так что не исчезай. И я бы хотел, чтобы не было шума. Особой надежды на это я не питаю, но надо постараться.

 — Я сейчас иду в школу. — Джон отсутствующим взглядом посмотрел на часы. — Опоздал уже. Но, может, хоть отвлекусь от мрачных мыслей. Почти весь день там пробуду.

 — Спасибо за помощь.

 — Он всегда казался таким безобидным, — проговорил Джон, надевая пальто. — Кроткий, ну ты и сам видел. В таком захудалом городишке — и все искал темы для газеты. Городские сплетни, местный колорит, рождения, смерти. Я бы сказал, он был вполне доволен жизнью, имел свою газету, растил детей.

 — Чужая душа потемки.

 — Это уж точно.

 Следующий на очереди был Джим. Тот подтвердил предыдущий рассказ. Отпустив его, Нейт присел на койку рядом с Отто.

 — Питера я отправил в клинику. Пусть пока там побудет. Он в шоке, да еще и я с ним сурово обошелся. А тебе хочу поручить опрос людей. Начни с редакции, опроси всех, кто живет по соседству. Узнай, не слышал ли кто выстрел прошлой ночью. Между девятью вечера и часом. Мне надо знать, не видел ли кто Макса или кого другого рядом с редакцией. Когда, где и кого именно. Если слышали машину, голоса — что угодно, — мне все надо знать.

 — Из штата будут?

 — Да.

 Лицо у Отто посуровело.

 — Не думаю, что это правильно.

 — Правильно или нет, но таков порядок. Дай Питеру час, потом забери его, пусть тоже народ поспрашивает. Кен обещал запереть труп, думаю, на него можно положиться. С Кэрри говорил?

 — Пробовал. Впустую.

 — Ничего страшного. Я сам с ней побеседую. — Он поднялся. — Отто, Макс знал Патрика Гэллоуэя?

 — Не знаю. — Он нахмурился. — Нет, ну конечно, знал. Нелегко вспоминать то, что было столько лет назад. Но мне помнится, Макс здесь появился где-то за полгода до исчезновения Пэта. До его убийства, — поправился он. — Макс работал в одной газете в Анкоридже и решил открыть свой боевой листок, маленькую городскую газету. Так, во всяком случае, говорят.

 — Хорошо. Иди, начинай работать.

 Подходя к двери кабинета, Нейт услышал, как кто-то поет. Нет, не поет, а тихонько напевает — как ребенку. Он открыл дверь и увидел такую картину: на полу расстелено одеяло, на нем лежит Кэрри, положив голову на пухлые колени Пич, а та гладит ее по голове и баюкает. Пич подняла голову на начальство.

 — Максимум, что могла, — шепнула она. — Бедняжка совершенно убита. Сейчас только уснула. Я… Я нашла у тебя в столе ксанакс. Дала ей половинку.

 Он сделал вид, что не заметил ее смущения.

 — Мне необходимо с ней поговорить.

 — Не надо бы ее сейчас будить. Но… все же она поспокойнее будет, чем когда Отто пытался. Мне остаться?

 — Нет, иди, только будь поблизости. Он сел на пол, Пич взяла его за запястье.

 — Уверена, тебя не нужно просить быть деликатным. Ты сам знаешь, как это делается. Ты умеешь. И все же… — Она замолчала и погладила Кэрри по щеке. — Кэрри, солнышко, очнись.

 Кэрри открыла глаза, сонные и мутные.

 — Что такое?

 — Нейт должен задать тебе несколько вопросов, дорогая моя. Сесть можешь?

 — Ничего не понимаю. — Она, как маленькая, потерла глаза. — Мне приснилось… — Теперь она сфокусировала взгляд на Нейте, и глаза наполнились слезами. — Нет, это был не сон. Макс! Мой Макс! — Голос ее дрогнул, Нейт взял ее за руку.

 — Мне очень жаль, Кэрри. Я знаю, как вам тяжело, простите, что пристаю. Дать вам воды? Еще чего-нибудь?

 — Нет, нет. Ничего. Все погибло. — Она села, зарылась лицом в ладони. — Все погибло!

 Нейт поднялся и помог встать Пич.

 — Если понадоблюсь — я рядом. — С этими словами она вышла и тихонько закрыла за собой дверь.

 — Дать вам стул?

 — Такое чувство, будто я все еще сплю. В голове все плывет.

 Он решил, пусть сидит на полу, и сам сел рядом.

 — Кэрри, мне нужно задать вам несколько вопросов.

 Посмотрите на меня. В котором часу Макс вчера ушел из дома?

 — Не знаю. Я вообще не знала, что он уходил, пока утром не хватилась. Я даже разозлилась. Он, когда уходит на работу вечером или рано утром, всегда оставляет записку на подушке.

 — Когда вы его видели в последний раз?

 — Сегодня утром. Я… сегодня видела…

 — Нет. — Он опять взял ее руку и попытался как-то переключить ее внимание. — До этого. Он дома ужинал?

 — Да. Мы ели чили. Макс сам готовил. Это предмет его кулинарной гордости. Ужинали всей семьей.

 — А потом вы чем занимались?

 — Телевизор смотрели. Точнее — я смотрела. Дети немного посидели, потом Стелла пошла звонить подружке, а Алекс уселся за компьютер. Макс был какой-то беспокойный. Сказал, почитает книжку — и не стал. Я спросила, в чем дело, он на меня зашипел.

 Одна слеза выкатилась из глаза и побежала по щеке.

 — Он сказал, ему надо кое-что обдумать и не могла бы я оставить его в покое хоть на пять минут. Мы поругались. Потом, когда дети уже легли, он передо мной извинился. Что-то он хотел мне сказать. Но я продолжала сердиться и не стала слушать. Спать ложились практически молчком.

 — В котором часу?

 — Кажется, около половины одиннадцатого. Нет, не так. Это я легла в это время, а он не пошел, сказал, хочет посмотреть Си-эн-эн или что-то в этом духе. Я не прислушивалась, потому что злилась. По той же причине я легла рано — не хотела, чтобы он был рядом. И вот теперь его нет.

 — Значит, в десять тридцать он еще был дома. И вы не слышали, когда он уходил?

 — Я сразу легла в постель. И уснула. Утром встала, смотрю — он и не ложился. У него вечно простыни из-под матраса выбиваются. Меня это бесит. Я решила, он надулся и лег на диване, но там его тоже не оказалось. Я отправила детей к Джинни. Она должна их потом привезти. Господи, дети!

 — Не беспокойтесь. За ними присмотрят. Как закончим, я всех вас развезу по домам. Итак, вы поехали в город.

 — Я хотела с ним помириться — на Макса невозможно обижаться. Я решила записать его к врачу — последние дни он был сам не свой. Заскочила за завтраком, потом — сразу в редакцию. Увидела Джима с Джоном, потом вошла в дом и нашла его: Я нашла его. Кому понадобилось убивать Макса?

 — Кэрри, он когда-нибудь оставлял заднюю дверь незапертой?

 — Да всегда. Вечно забывал ее запереть. Все говорил: «Чего бояться? Если кому понадобится залезть, все равно дверь вышибут».

 — Оружие у него было?

 — Конечно. Разное. У нас тут у всех оружие.

 — А двадцать второго калибра? «Браунинг»?

 — Да. Да. Мне надо детей забрать.

 — Сейчас, еще минутку. Где он хранил пистолет?

 — «Браунинг»? В пикапе, в бардачке. Он из него обычно практиковался в стрельбе. Остановится по дороге домой, выставит пару банок и стрельнет. Скажет, бывало: «Над материалом работаю».

 — Он когда-нибудь говорил о Патрике Гэллоуэе?

 — Конечно. В последние дни о нем все говорят.

 — Я о другом. О своей дружбе с Гэллоуэем не рассказывал?

 — С чего бы? Они же мало друг друга знали. Потом Пэт исчез.

 Нейт взвесил все «за» и «против». Как ближайшая родственница, она должна знать. Лучше уж сразу ей сказать о его признании.

 — В его компьютере осталось письмо.

 Кэрри вытерла слезы:

 — Какое письмо? Нейт открыл папку.

 — Я дам вам прочесть копию.

 Кэрри, мужайтесь!

 — Дайте, дайте скорей!

 Нейт протянул ей листок и стал ждать. Кровь отхлынула от ее лица. Глаза же, вопреки ожиданиям, были сухими.

 — Это неправда! Это чушь. Ложь! — Кэрри вскочила на ноги и разорвала листок в клочья. — Это чудовищная ложь! Вам должно быть стыдно. Мой Макс в жизни никого не обидел. Да как вы смеете? Как вы смеете говорить, что он кого-то убил, а потом убил себя?

 — Я только показываю вам то, что было в его компьютере.

 — А я говорю вам, что это ложь. Моего мужа убили, а вам надо выполнять свою работу и докопаться, кто это сделал. Тот, кто убил Макса, сочинил это письмо, и, если вы ему хоть на секунду поверили — отправляйтесь к черту.

 Она выбежала из комнаты, и он услышал ее сдавленные рыдания. Он вышел следом. Кэрри рыдала на груди у Пич.

 — Позаботься о том, чтобы Кэрри с детьми отвезли домой, — тихо проговорил он и вернулся к себе.

 Несколько минут он стоял посреди кабинета и молча смотрел на разбросанные по полу клочки бумаги.

 В мэрии у Хопп был свой кабинет. Размером не больше кладовки и обстановкой похож, но, поскольку Нейт просил об официальной встрече, ее назначили здесь.

 Хопп была в полном порядке, из чего Нейт заключил, что она настроена на нужный лад.

 — Шеф Бэрк, — коротко поздоровалась она и показала на стул.

 Из кружки на ее столе пахло кофе, кофейник на столике по соседству был почти полон. Однако приглашения к кофе он не получил.

 — Прошу извинить за то, что утром был с вами резок, — начал он, — но вы появились в неподходящий момент.

 — Хочу вам напомнить, что на работу вас нанимала я.

 — На работу меня наняли жители этого города. И один из них сейчас лежит на столе в импровизированном морге. Поэтому приоритет для меня в данный момент — это он. А не вы.

 Губы в алой помаде плотно сжались. Слышно было, как она медленно, сквозь зубы, втянула воздух и так же медленно выдохнула.

 — И все равно, я являюсь мэром этого города, а значит, благополучие его жителей волнует и меня тоже. Я ведь не сплетни пришла собирать, и мне не нравится, что ты воспринял это именно так.

 — И все равно, — ей в тон ответил он, — у меня была неотложная работа. И часть ее заключалась в том, чтобы представить вам полный отчет о случившемся сразу после проведения первых следственных действий. Именно это я и собираюсь сейчас сделать.

 — Мне не по душе твоя резкость.

 — А мне — ваша.

 На этот раз Хопп разинула рот, глаза сердито блеснули.

 — Судя по всему, мама не научила тебя уважительному отношению к старшим.

 — Наверное, не подействовало. К тому же должен признаться, она меня тоже не очень любит.

 Она побарабанила пальцами по столу — короткими ногтями без намека на лак, которые так контрастировали с помадой на губах и темным деловым костюмом.

 — Знаешь, что меня бесит в данный момент?

 — Уверен, вы мне сами скажете.

 — То, что я больше на тебя не сержусь. Я не привыкла разбрасываться хорошими людьми. А ты только что сказал, что твоя главная забота — жители города. Я уважаю твои слова, потому что знаю, что они искренние. Макс был мне другом, Игнейшус. Близким другом. Для меня это большое горе.

 — Я знаю. Мне жаль, и простите, что не проявил…

 — Понимание, учтивость, предупредительность?

 — Выберите, что вам больше нравится.

 — Хорошо, проехали. — Она достала бумажный платок и шумно высморкалась. — Наливай себе кофе и рассказывай все по порядку.

 — Спасибо, я уже целый галлон выпил. Картина такая. Вчера около половины одиннадцатого Макс вышел из дома. Перед этим повздорил с женой — ничего серьезного, но она заметила, что в последние дни он был сам не свой. По времени перемена в его настроении совпадает с известием об обнаружении тела Патрика Гэллоуэя.

 Хопп нахмурила лоб, вокруг рта залегли морщины.

 — Интересно, с чего бы. Не припомню, чтобы они были близко знакомы. Кажется, приятельствовали, но Макс до исчезновения Пэта пробыл у нас совсем недолго.

 — Пока нет никаких фактов, свидетельствующих о том, что по дороге в редакцию Макс куда-либо заезжал. Если врач определил правильно, где-то перед часом ночи Макс всадил себе в висок пулю двадцать второго калибра. Другой вариант — это сделал кто-то другой, может, их даже было несколько.

 — Кому могло понадобиться?.. — Она прикусила язык и сделала ему знак продолжать. — Прости. Пожалуйста, дальше.

 — Осмотром места происшествия установлено, что в момент выстрела покойный сидел за столом. Задняя дверь была не заперта, что, насколько мне известно, случалось довольно часто и раньше. На столе перед ним стояла початая бутылка виски «Пэддиз» и чашка с остатками спиртного. Все будет подвергнуто экспертизе, я лично никаких других веществ в чашке не обнаружил.

 — Господи, я же с ним только вчера утром виделась.

 — Не заметили, в каком он был настроении?

 — Не знаю. Я не очень присматривалась. — Она сложила руки домиком и прижала к носу. Потом опустила. — Кажется, рассеян. Но чтобы покончить с собой… Даже не придумаю, что это должна быть за причина. Они с Кэрри жили дружно. Дети особых хлопот не доставляют, во всяком случае, не больше других. Газетой он занимался с удовольствием. Может, болезнь какая? Может быть, он узнал, что болен раком, и не выдержал?

 — Когда он в последний раз проверялся, все у него со здоровьем было в порядке. Это было полгода назад. Оружие на месте преступления — его, оно зарегистрировано, как и полагается. Жена показывает, что этот пистолет он обычно возил в бардачке и при удобном случае стрелял на меткость. Никаких следов борьбы не обнаружено.

 — Бедный Макс! — Она взяла новый платок и нервно скрутила в шарик. — Что же его толкнуло на самоубийство? Зачем он это с собой сделал? И не только с собой, но и с семьей тоже?

 — У него в компьютере была набрана записка. Дескать, он убил Патрика Гэллоуэя.

 — Что?! — Хопп резко поставила кружку, чуть не выплеснув кофе. — Невероятно. Макс? Этого быть не может!

 — Но в горы он раньше ходил, так? Лет пятнадцать-шестнадцать назад?

 — Ну да. Ходил. У нас половина народу или ходит, или раньше ходили. — Она положила руки на стол. — Ни за что не поверю, что Макс убил человека.

 — А в то, что он убил себя, поверили?

 — Но он же мертв! И все, что ты рассказал, указывает на самоубийство. Но убийство?.. Чушь!

 — Экспертиза покажет, был ли выстрел произведен из «браунинга», обнаруженного на месте преступления. Снимем отпечатки, следы пороха… Должен вам сказать, я почти уверен, что экспертиза подтвердит версию самоубийства, а следовательно, такой вывод и будет сделан, и дело Патрика Гэллоуэя — закрыто.

 — Я в это не верю.

 — Должен вам сказать, что мне эта версия тоже не кажется убедительной.

 — Игнейшус! — Она прижала руку к виску. — Ты меня запутал.

 — Уж больно все гладко, вы не находите? Предсмертное письмо на компьютере? Настучать несколько строк каждый может. После стольких лет его убивает раскаяние? Что же он раньше прекрасно с этим жил? Кэрри говорит, он всегда оставлял на подушке записку, если уходил на работу в неурочный час. Такие записки он оставляет, а перед убийством уходит молча?

 — Хочешь сказать…

 — Какая проблема — достать пистолет из бардачка, если знаешь, что он там? И самоубийство, если его как следует продумать и сохранять хладнокровие, инсценировать не так уж сложно.

 — Думаешь… Боже мой, ты думаешь, Макса убили?

 — Я этого не говорил. Я сказал, что не уверен, что все было так, как кажется. Соответственно, если будет признано, что Макс совершил самоубийство, и дело Гэллоуэя закроют, а я не получу убедительных доказательств, я буду продолжать расследование сам. Мне платите вы, и вы должны быть уверены, что я не напрасно просиживаю штаны.

 Она пристально на него посмотрела, потом спросила строго:

 — Чем я могу тебе помочь?

 Сержант Роланд Кобен произвел на Нейта впечатление серьезного полицейского. У него был двадцатилетний стаж и много раскрытых дел в послужном списке. Ростом шесть футов, плотноват, темные круги под глазами. Светлые волосы с проседью пострижены под ежик, ботинки начищены до блеска, а во рту — вишневая жвачка.

 Он привез с собой двух экспертов, которые и прочесывали вдоль и поперек кабинет, пока сам Кобен рассматривал сделанные Нейтом фотографии.

 — Кто здесь находился после обнаружения тела?

 — Я, врач и один из моих замов. Но я все заснял до того, как их впустить, все осмотрел и собрал вещдоки. Все делал в перчатках. Здесь все чисто, сержант.

 Кобен оглянулся на масляные пятна на ковре у двери. Сандвичи Нейт тоже приобщил к вещественным доказательствам.

 — Жена здесь остановилась?

 — Судя по показаниям ее и двоих свидетелей — да. И кроме тела, никто ни к чему не прикасался, только я.

 Кобен одобрительно хмыкнул и стал читать текст на мониторе.

 — Компьютер заберем, как и все собранные вещдоки. Давайте-ка теперь на тело посмотрим.

 Нейт вывел его через заднюю дверь.

 — На Большой земле в отделе убийств работали?

 — Так точно.

 Кобен легко забрался в джип.

 — Это очень кстати. Я слышал, у вас напарник погиб?

 — Верно.

 — И сами тоже пару пуль схлопотали?

 — Пока жив, как видите.

 Кобен законопослушно пристегнулся.

 — За последний год службы в Балтиморе вы много на больничном просидели.

 Нейт пожал плечами:

 — Ну, сейчас-то я не на больничном.

 — Ваш лейтенант говорит, вы отличный полицейский, но после гибели напарника могли подрастерять уверенность в себе, нюх. Швырнули бляху на стол, от психотерапевта отказались…

 Нейт остановил машину перед больницей.

 — У вас когда-нибудь убивали напарника?

 — Нет. — Кобен продолжал сидеть. — Но друзей я терял, при исполнении. Я просто пытаюсь в вас разобраться, шеф Бэрк. Городской полицейский с Большой земли, да еще с вашим опытом, может быть недоволен, что приходится передавать крупное дело полиции штата.

 — Может. И полицейского из штата могут не так трогать события в этом городке, как шефа местной полиции.

 — Вы только недавно стали шефом полиции этого городка. — Он вышел из машины. — Мы оба по-своему правы. И это дело Ледяного человека, как его журналисты окрестили, — правда, пока управлению удалось от них отбиться.

 — Пресса… Вечная история.

 — Так вот, пока мы еще держим оборону от прессы, но, когда привезут с гор тело, придется туго. Это будет большая и жирная новость, шеф Бэрк. Мимо таких и общенациональные издания и каналы не проходят. А теперь у вас и убийца объявился, да еще в таком контексте — вот вам и другая жирная новость. Чем быстрее закроем дело, тем лучше будет для всех. И тем чище сработаем.

 Нейт стоял с другой стороны машины.

 — Боитесь, как бы я не обратился к газетчикам, чтобы заработать себе и городу капитал?

 — Да нет, просто объясняю, что и как. После той вашей перестрелки в Балтиморе газеты долго не могли успокоиться. И большая часть публикаций касалась вас.

 Нейт почувствовал приступ бешенства. Гнев накатывал медленно, поднимался бурлящей волной к горлу.

 — Из этого вы делаете вывод, что мне нравится видеть свое имя в газетах, лицо — по телевизору, а парочка трупов для меня лишь дополнительный шанс прославиться?! Так, что ли?

 — По-моему, если вы надумаете когда-нибудь вернуться в Балтимор, то нынешнее дело очень даже может прибавить вам очков.

 — В таком случае мне можно только позавидовать: подоспел как раз вовремя.

 — Всегда полезно очутиться в нужное время в нужном месте.

 — Хотите меня спровоцировать или вы по натуре такой вредный?

 Кобен усмехнулся:

 — И то и другое, наверное. А главным образом я пытаюсь прощупать ситуацию.

 — Тогда давайте проясним позиции. Это расследование ведете вы. Так положено. Но город все-таки мой, и я в ответе за его жителей. Это факт. И независимо от того, доверяете вы мне или нет, нравлюсь я вам или не очень, — можете хоть в ресторан меня вести, — я все равно буду делать свою работу.

 — Тогда идемте смотреть на тело.

 Кобен вошел первым. Нейт, поборов злость, проследовал за ним.

 В приемной был только один человек — на пластмассовом стуле сидел Бинг. В первый момент он смутился, но тут же, по обыкновению, насупился.

 — Бинг, — кивнул Нейт. Тот что-то пробурчал и немедленно уткнулся в старый номер «Аляски».

 — Врач на приеме, — сообщила Джоанна и смерила Кобена взглядом. — Сэлли Кашоу поранила руку ножовкой, он зашивает рану. Еще от столбняка укол сделает.

 — Нам нужен ключ от морга, — сказал Нейт, и она быстро перевела взгляд с одного на другого.

 — Он у доктора, он велел никого, кроме вас, туда не пускать.

 — Это сержант Кобен из полиции штата. Не сходишь за ключом?

 — Конечно. Сейчас.

 Она поспешила к двери, а Бинг проворчал:

 — Придумал тоже — штурмовиков каких-то к нам тащить. Лучше бы за порядком смотрел.

 Нейт покачал головой, а Кобен обернулся на говорившего.

 — Не обращайте внимания, — негромко проговорил он.

 — Бинг, ты никак заболел? — Нейт облокотился о стойку. — Или время коротаешь?

 — У меня свои дела. Между прочим, если человек задумает снести себе башку — это тоже его дело. Не можете вы, легавые, жить спокойно.

 — Это ты верно заметил. Мы порядочные зануды. Когда ты в последний раз говорил с Максом?

 — Да о чем мне с ним говорить-то? Ничтожество!

 — Я слышал, он на тебя жаловался за то, что ты снег сваливал на крышу его машины, когда ему дорожку трактором чистил.

 Борода Бинга разъехалась в улыбке.

 — Может быть. Правда, он быстро успокоился.

 — Ну, ты, Бинг, и мерзавец!

 — Это точно.

 — Шеф! — Джоанна вернулась с ключами. — Вот этот, с желтой биркой. Док сказал, как закончит — подойдет.

 — Эй! Следующая моя очередь! — Бинг сердито зашелестел журналом. — Хоубейкер подождет, ему уже ни от чего хуже не будет.

 Джоанна поджала губы.

 — Бинг, имей уважение.

 — Что я имею, так это геморрой.

 — Пусть доктор сначала больных отпустит, — встрял Нейт. — Куда идти?

 — Ой, простите. Пройдите в коридор, первая дверь налево.

 Они молча прошли к нужной двери, Нейт отпер ключом. Одна стена комнаты была заставлена металлическими стеллажами, а посреди стояли два железных стола. Нейт зажег верхний свет. Оба стола были из тех, что используются для проведения вскрытия или гримирования и одевания покойника к похоронам.

 — Насколько я понял, это помещение используют под морг, если кто-то умер. А так — в городе ведь нет похоронного бюро. Когда приходится хоронить, покойника всегда обмывают и гримируют здесь.

 Он подошел к столу, на котором лежало тело Макса. Ничем не закрытое, как он и велел, — чтобы случайно улики не смахнуть. На кисти рук были надеты мешки.

 — Ногти на правой руке обкусаны до ногтей, — заметил Нейт. — На нижней губе ранка. Похоже, прикусил.

 — Никаких повреждений, свидетельствующих о борьбе. Вокруг раны — следы пороха. Мы можем быть уверены, что он был правша?

 — Можем. Я проверил.

 Так. Мешки на руки надел. Для более детального исследования. Сфотографировал тело, место преступления, даже входную дверь со всех сторон сфотографировал. Свидетельские показания сняты по горячим следам и запротоколированы. Здание заперто и опечатано полицейской пломбой.

 Бэрк четко сработал на месте, подумал Кобен. И избавил его от изрядной доли работы.

 — Давайте-ка осмотрим его как следует, может, что приметим? В карманах смотрели?

 — Бумажник, початая пачка «Тамса», мелочь, спички, блокнот, карандаш. В бумажнике — права, кредитки, тридцатка наличными, семейные фотографии. В кармане куртки — мобильник, опять спички и пара шерстяных перчаток.

 Нейт продолжил:

 — Я обыскал пикап, припаркованный возле редакции. Документы на машину — на владельца и жену. Карты, инструкция к машине, открытая коробка патронов к «браунингу», пачка мятных пастилок, несколько карандашей и ручек, еще один блокнот. Все это — в бардачке. В блокнотах куча рукописных заметок. Какие-то памятки, идеи статей в газету, наблюдения, номера телефонов. В багажнике — аптечка и инструменты. Машина была не заперта, ключи — в зажигании.

 — Ключи в зажигании?

 — Да. Знакомые показывают, он имел привычку ключи не вынимать, да и машину запереть вечно забывал. Все изъятые вещдоки расфасованы, подписаны и внесены в опись. Они у меня в участке под замком.

 — Мы их заберем. И его, конечно. Пусть медэксперт даст свое заключение. Но очень похоже на самоубийство. Мне еще с женой его надо поговорить, с обоими свидетелями и кем-то, кто может быть в курсе его отношений с Патриком Гэллоуэем.

 — Он не оставил жене записки.

 — Не понял?

 — Ничего личного. Да и в компьютере только самые общие слова.

 — Послушайте, Бэрк. Мы с вами прекрасно знаем, что предсмертные записки редко бывают похожи на то, как их изображают в кино. Слово, конечно, за медэкспертами, но из того, что я видел, я делаю вывод о самоубийстве. Из записки следует, что он связан с делом Гэллоуэя. Мы отработаем эту версию, посмотрим, что удастся найти в подтверждение. Я не собираюсь ограничиваться одной версией, но и закрыть два дела сразу тоже, согласитесь, заманчиво.

 — Для меня эта версия пока не убедительна.

 — А вы перепроверьте.

 — Не будете возражать, если я копну поглубже? Без огласки, — добавил он.

 — Свое время будете тратить. Только мне палки в колеса не ставьте, хорошо?

 — Я все понимаю, Кобен.

 Простое действие — постучать Кэрри в дверь — далось Нейту нелегко. Вторжение к женщине, убитой горем, казалось верхом жестокости. Слишком хорошо он помнил, как переносила Бет смерть Джека. А он был бессилен ей помочь. Сам тогда лежал на больничной койке, одурманенный операционным наркозом, снедаемый горем, чувством вины и яростью.

 Сейчас — никакого личного горя, напомнил он себе. Вина? Есть немного — за то, что пришлось ее терзать в такую минуту. Ярости тоже нет. Сейчас он был полицейский.

 — Сейчас она меня видеть не может, — сказал Нейт Кобену. — Если сыграете на этом, может, сумеете выудить из нее побольше.

 Он постучал в дверь двухэтажного домика. Открыла рыжеволосая девушка, и Нейту пришлось напрячь память.

 — Я Джинни Мэнн, — поспешила представиться она. — Друг семьи. Можно сказать, соседка. Кэрри наверху. Отдыхает.

 — Сержант Кобен, мэм. — Он достал удостоверение. — Мне бы очень надо поговорить с миссис Хоубейкер.

 — Мы постараемся ее долго не мучить. — Художница, вспомнил наконец Нейт. Пишет пейзажи дикой природы, их много в здешних галереях, да и на Большой земле тоже. Три раза в неделю ведет уроки рисования в школе.

 — Мы с Арлин Вулкотт пришли за детьми присмотреть. Мы сейчас все на кухне. Стараемся их чем-то занять. Схожу наверх, посмотрю, может, Кэрри проснулась.

 — Будем признательны. — Кобен вошел в дом. — Мы тут подождем.

 — Симпатичный домик, — заметил он, когда Джинни ушла. — Уютный.

 Удобный диван, отметил про себя Нейт, просторные кресла, яркие покрывала. Пейзаж с весенним лугом на фоне белых гор и синего неба, — надо понимать, творение рыжеволосой художницы. На столиках, помимо всякой всячины, какая есть в любом доме, фотографии детей в рамках, другие семейные снимки.

 — Они женаты лет пятнадцать, наверное. Раньше он работал в одной газете в Анкоридже, потом перебрался сюда и стал издавать собственную. Раз в неделю — номер. Она работала вместе с ним. Собственно, они вдвоем все это и тянули — с помощью… как их, бишь? — стрингеров, кажется? Печатали статьи о местном житье-бытье, кое-какие фотографии, брали новости из агентств. Старшему из детей около двенадцати, это девочка. Младший — мальчик, десять лет, помешан на хоккее.

 — За те несколько недель, что вы здесь, вы много узнали.

 — Гораздо больше я узнал за несколько часов сегодняшнего дня. У нее первый брак, у него — второй. Она сюда перебралась года на два раньше его. Переехала по программе педагогического обмена. Потом преподавать бросила, когда он газету стал делать, но иногда ее и сейчас в школу зовут — на подмену.

 — Почему он сюда переехал?

 — Это я пока выясняю. — На лестнице показалась Джинни, она вела Кэрри, и Нейт умолк.

 — Миссис Хоубейкер? — Кобен сделал шаг вперед. Голос у него был спокойный и сдержанный. — Я — сержант Кобен из полиции штата. Примите мои соболезнования.

 — Что вам нужно? — Ее глаза в бешенстве остановились на Нейте. — У нас траур.

 — Я понимаю, как вам сейчас тяжело, но мне необходимо задать вам несколько вопросов. — Кобен бросил взгляд на Джинни. — Если хотите, подруга может присутствовать.

 Кэрри покачала головой:

 — Джинни, побудь, пожалуйста, с детьми. Подержи их на кухне, хорошо? Не надо им этого слышать.

 — Конечно. Ты позови, если я буду нужна.

 Кэрри прошла в гостиную и опустилась в кресло.

 — Спрашивайте, что вам нужно, и уходите. Я не желаю вас видеть у себя в доме.

 — Во-первых, я должен вас уведомить, что тело вашего мужа мы заберем в Алкоридж для экспертизы. Мы вам его вернем, как только произведем все необходимые действия.

 — Хорошо. А потом вы найдете его убийцу. Что бы он ни говорил, — быстро добавила она, негодующе сверкнув глазами в сторону Нейта, — а я своего мужа знаю. Он бы никогда не поступил так со мной и детьми.

 — Вы мне позволите присесть?

 Она пожала плечами.

 Кобен сел на диван напротив Кэрри и слегка подался вперед. «Молодец, — подумал Нейт. — Разговаривает как бы доверительно, на сочувственной ноте. Начал со стандартных вопросов. Это правильно».

 Но после нескольких вопросов Кэрри вдруг переменилась.

 — Я все это уже ему рассказывала. Зачем вы спрашиваете у меня одно и то же? Вы получите точно такие же ответы. Может, вам лучше заняться поисками убийцы?

 — Вы не знаете, кто мог желать вашему мужу зла?

 — Знаю. — Ее лицо осветило какое-то жуткое удовольствие. — Тот, кто убил Патрика Гэллоуэя. Я вам скажу, как все было. Макс, наверное, что-то раскопал. Если он работал в маленькой газетенке — это еще не значит, что он был плохой репортер. Он что-то узнал, и кто-то, для кого эта информация представляла опасность, убил его, пока он не начал действовать.

 — Он с вами о чем-то таком говорил?

 — Нет, но он был явно расстроен. Обеспокоен. Сам не свой. Но это не значит, что он убил себя. Или кого бы то ни было. Он был добрый человек. — По щекам Кэрри потекли слезы. — Я спала с этим человеком почти шестнадцать лет. Изо дня в день работала с ним бок о бок. У меня от него двое детей. Неужели вы думаете, я не знаю, на что он способен, а на что — нет?

 Кобен переменил тактику:

 — Насчет времени, в какое он вчера ушел, вы уверены? Она вздохнула, смахнула слезу.

 — Я знаю, что в десять тридцать он еще был здесь. И что утром его не было. Что вы еще от меня хотите?

 — Вы показали, что он держал пистолет в бардачке. Кто еще мог об этом знать?

 — Да все.

 — Он никогда не запирал бардачок? И машину?

 — Макс в половине случаев туалет-то оставлял открытым, уж тем более на ключ ничего не запирал. Оружие, которое у нас в доме, я держу под замком, а ключ храню у себя, потому что он такой рассеянный… Этот пистолет любой мог взять. И взял.

 — Не припомните, когда он из него в последний раз стрелял?

 — Нет. Точно не скажу.

 — Миссис Хоубейкер, ваш муж не вел дневника? Журнала?

 — Нет. Придет какая мысль — он ее тут же и запишет. На чем попало. Прошу вас, уходите. Я устала, я хочу побыть с детьми.

 Выйдя на улицу, Кобен задержался у машины.

 — Все-таки кое-что не стыкуется. Было бы неплохо порыться в его вещах, бумагах, поискать что-нибудь, касающееся Гэллоуэя.

 — Мотив?

 — Вот-вот. Вы сможете этим заняться?

 — Почему бы нет?!

 — Я должен везти тело в Анкоридж, на экспертизу. И еще я хочу быть там, когда привезут Гэллоуэя.

 — Буду вам признателен, если вы мне сообщите, когда его доставят. Его дочь захочет на него взглянуть. А вдова будет настаивать на том, чтобы тело для захоронения передали ей.

 — Да, она мне уже звонила. Когда его спустим и проведем опознание, пусть родственники сами свои вопросы решают. Дочь может приехать и посмотреть, но, вообще-то, у нас его пальцы в компьютере есть. Он же привлекался пару раз за наркотики. Как только получим тело — мигом узнаем, Гэллоуэй это или нет.

 — Я ее пришлю. И вашу версию отработаю. Постараюсь выполнить роль посредника между вами и семьей покойного. А взамен попрошу копии всех документов, касающихся обоих дел. В том числе и служебных записок.

 Кобен обернулся на аккуратный домик и на засыпанный снегом двор.

 — Вы всерьез полагаете, что кто-то инсценировал это самоубийство, чтобы сокрыть преступление шестнадцатилетней давности?

 — Я только прошу копии всех бумаг.

 — Хорошо. — Кобен открыл правую дверцу. — Ваш лейтенант сказал, у вас хороший нюх.

 Нейт сел за руль.

 — И?

 — Хороший — не всегда значит верный.

 Надеяться надо было только на самих себя. А их было только четверо — он сам, двое его замов и Пич. Нейт собрал всех у себя в кабинете, велев прихватить стулья.

 Перед ним на столе стояла тарелка с арахисовым печеньем и дымящийся кофейник — любезность Пич. «Почему бы нет?» — подумал он и взял печенье.

 Махнув Отто и Питеру, Нейт проговорил:

 — Начнем с того, что нам дал опрос свидетелей.

 — Пьер Летрек как будто слышал звук, похожий на выстрел. — Отто достал блокнот и деловито перелистал странички. — Говорит, смотрел кино по кабельному. Сначала сказал, «Английский пациент», я ему: «Пьер, не пудри мне мозги, когда это ты смотрел такое кино?» Он тогда: «Откуда тебе знать, Отто, что я смотрю у себя дома?» Я говорю…

 — Отто, короче!

 Тот нахмурился и оторвал глаза от своих скрупулезных записей.

 — Я только хотел дать по возможности полную картину. В ходе допроса он признался, что на самом деле смотрел какую-то клубничку вроде «Блондинок из космоса». По его мнению, фильм кончился в районе полуночи, тогда он пошел в ванную… опорожнить мочевой пузырь… — Нужное выражение было найдено после многозначительного покашливания Пич. — Поскольку хлопок был похож на выстрел, он, в силу природного любопытства, выглянул из окна туалета. Никого не увидел, но заметил, что пикап Макса — то есть покойного — запаркован у заднего входа в редакцию. После этого он лег спать.

 — Он считает, это было в районе полуночи?

 — Шеф? — Питер поднял руку. — Я проверил программу, фильм кончился в четверть первого. По показаниям мистера Летрека, он прямо от телевизора прошел в туалет, и почти сразу раздался выстрел.

 — Больше он никого не заметил? Или, может, машину?

 — Никак нет, сэр. Отто несколько раз его переспрашивал, но он все повторял одно и то же.

 — Кто-нибудь еще что-то слышал или видел?

 — Дженнифер Велч, кажется, что-то слышала. — Отто пролистнул несколько страничек. — Они с Ларри — это ее муж — уже спали, а потом ее как будто разбудил какой-то шум. У них ребенок восьмимесячный, и, по ее словам, она очень чутко спит. В тот момент, как она проснулась, малыш заплакал, поэтому она не может точно сказать, что именно ее разбудило. Но время совпадает с тем, на которое указал Пьер. Говорит, когда она встала к ребенку, то посмотрела на часы — было почти двадцать минут первого.

 — Как расположены эти два дома по отношению к заднему входу в редакцию? — Нейт показал на мел и доску, которые специально приобрел в Угловом и повесил на стену. — Отто, нарисуй.

 — Я могу, — вызвалась Пич. — Они рисовать ни шута не умеют, ни тот, ни другой.

 — Спасибо, Пич. — Нейт опять повернулся к помощникам. — Эти двое были единственные, кто что-то слышал?

 — Это все, — подтвердил Отто. — Есть еще Хэнке Финкл, у него собака посреди ночи залаяла, но на время он не посмотрел — швырнул в нее башмаком и опять уснул. Вообще-то, у нас тут выстрелом мало кого удивишь.

 — А не удалось выяснить, говорил ли Макс с кем-нибудь в последнее время?

 Получив отрицательный ответ, Нейт повернулся к доске. Пич поняла его буквально. То, что она изобразила, был не схематический план, а настоящий рисунок части улицы с домами и деревьями. На заднем плане даже был воспроизведен силуэт горного хребта.

 — Нейт? — Отто поерзал. — Не хочу никого критиковать, но, похоже, официальная версия будет — самоубийство, тем более что штат заберет тело. Им и дело закрывать, не наша это забота.

 — Возможно. — Он открыл досье. — Все, о чем мы тут с вами говорим, должно оставаться в этих стенах, если от меня не поступает других распоряжений. Всем ясно? Вот что было у Макса в компьютере. — Он зачитал текст предсмертной записки. — Какие будут комментарии?

 — Не правдоподобно, — тихо сказала Пич. Она так и держала в руке мел, — Я понимаю, я тут человек маленький, но, по-моему, это неправда.

 — Почему?

 — Не представляю, чтобы Макс мог кому-то причинить зло, даже в кошмарном сне. И, насколько я припоминаю, Макс относился к Пэту почти восторженно, он для него был почти кумир.

 — Да? А все, с кем я говорил, утверждают, что они едва были знакомы.

 — Это в какой-то степени верно, я не говорю, что они были закадычные друзья, но Пэт умел к себе расположить.

 Хорош собой, обаятельный — когда хотел, а это почти всегда было так. Играл на гитаре, гонял на мотоцикле, ходил в горы, а под настроение мог на много дней уйти в лес. Его постель грела самая сексуальная женщина в городе. И у него была очаровательная дочка, которая его боготворила. — Она положила мел, отряхнула руки. — И все ему было по фигу. И еще он владел пером. Я помню, Макс хотел его привлечь к своей газете. Думал заказывать ему приключенческие очерки. Я это знаю от Кэрри. У них с Максом как раз отношения начали принимать серьезный оборот, и она немного беспокоилась из-за Пэта, ведь тот был большой сумасброд.

 Нейт кивком попросил продолжать, Пич налила себе кофе и глотнула.

 — А у меня как раз был заключительный этап третьего развода. Я была для Кэрри благодарной слушательницей, а взамен могла поделиться с ней. Мы в те дни много говорили. Она все беспокоилась, как бы Пэт не втянул Макса в какую-нибудь авантюру. По ее словам, Макс называл Пэта олицетворением Аляски. Жить полной жизнью, жить на свой лад, плевать на все правила — вот что он в это вкладывал.

 — От восхищения один шаг до зависти.

 — Бывает. — Пич задумчиво откусила печенье. — Но мне трудно себе это представить. Прости, шеф, но мне сейчас надо идти. Кэрри нужна поддержка. Все, о чем мы говорили, останется между нами.

 — Хорошо. Никому ни слова. — Он встал и подошел к доске.

 Пич нарисовала и дорогу, идущую позади здания редакции, и даже обозначила ее название — Лосиный проезд. Теперь Нейт вспомнил: большую часть дома Летрека занимал гараж. Пьер держал небольшую механическую мастерскую в городе, и его жилье служило продолжением работы. Оно располагалось на противоположной от редакции стороне, через два дома на восток.

 А вот дом Велчей, наподобие бунгало, стоял точно напротив газеты. Двухэтажный дом Ханса Финкла был чуть выше гаража Летрека.

 Пич изобразила и другие дома и конторы и все надписала своим аккуратным почерком.

 — Молодец, Пич. А теперь мы с вами начнем фиксировать все наши действия в ходе расследования вот на этом стенде. — Нейт подошел к пробковой доске на подставке, позаимствованной в мэрии. — С любого документа, имеющего отношение к Гэллоуэю или Хоубейкеру, снимаем копию и вешаем сюда. Ребята из штата уже прошерстили редакцию, но тебя, Отто, я попрошу вместе со мной проделать это еще раз — вдруг что упустили. А тебе, Пич, поручаю заняться домом Хоубейкеров, поискать возможные улики в вещах Макса. Кэрри, конечно, будет пока этому противиться. Но, надеюсь, у тебя это получится лучше, чем у меня.

 — Хорошо. У меня такое впечатление, что тебя эта записка тоже не очень убедила. А если ты в нее не веришь…

 — Ни во что нельзя верить, пока не собраны все детали, — перебил Нейт. — Питер, тебе надо будет связаться с той газетой в Анкоридже, где работал Макс. Надо выяснить, чем он там занимался, кому непосредственно подчинялся и почему уволился. Потом оформишь все это в виде отчета. На машинке. В двух экземплярах. Один должен лежать у меня на столе сегодня до конца работы.

 — Слушаюсь, сэр.

 — И всем вам задание на дом. Вы все жили в этом городе, когда исчез Пэт Гэллоуэй. Я — нет. Поэтому вам предстоит сесть и вспомнить все, что было за несколько недель до и после его исчезновения. Записывайте все, что придет в голову, даже если вам кажется, что это не имеет никакого отношения к делу. Что слышали, что видели, какие мысли в голову приходили. Ты, Питер, был тогда ребенком, а взрослые люди иногда делают или говорят какие-то вещи, забывая о том, что рядом дети.

 Он приколол к доске фотографии Гэллоуэя и Хоубейкера, условно поделив пространство пополам.

 — Мне необходима информация по одному чрезвычайно важному вопросу: где находился Макс Хоубейкер, когда Гэллоуэй покинул город?

 — Столько лет прошло — нелегко будет это установить, — заметил Отто. — Кроме того, Гэллоуэя могли убить и через неделю после ухода. Или через месяц. А то и через полгода.

 — Будем двигаться шаг за шагом.

 — Но что мы пытаемся раскопать, если Макс сознался в убийстве и покончил с собой? — удивился Отто.

 — Это пока всего лишь предположение, Отто. А не факт. А факты таковы: у нас два трупа, с разницей в шестнадцать лет. Из этого и будем исходить.

 Выезжая из города, Нейт даже не заехал к себе в гостиницу. В «Приюте странника» его ждало бы слишком много вопросов, а отвечать ему пока было нечего. Лучше уклониться от расспросов, пока у него нет официальной версии.

 В любом случае его тянуло на простор, в морозную ночь, к ледяному сиянию звезд. Удивительно, но ему начинала нравиться здешняя непроглядная тьма. Он и не помнил, чтобы ему когда-то приходилось начинать и заканчивать рабочий день без намека на солнечный свет.

 Солнце ему не требовалось. Ему была нужна Мег.

 Она должна узнать новость от него. Он опять должен нарушить ее мирную жизнь ужасным известием. Если после этого она вздумает выставить его за дверь, придется силой прорываться в дом.

 Несколько последних месяцев он прожил отшельником. И неизвестно, почему затворничество далось ему легко — оттого ли, что он не слышал людей, пытавшихся его нарушить, или оттого, что никто особенно и не пытался.

 В любом случае теперь он знал, насколько мучителен процесс возвращения к людям. Насколько жгучи и болезненны эмоции и ощущения, пробуждающие к жизни. И теперь он знал, что Мег ему небезразлична и у него достанет сил уберечь ее от того, что он пережил сам.

 Но сегодня ему требуется от нее кое-что иное — все, что она знает и помнит об отце, — для воссоздания полной картины преступления, которое он расследует.

 Без своей работы он не мог жить. Он нуждался в этой изматывающей, нервной, суматошной полицейской работе. Его мускулы снова были в деле, и это тоже оказалось болезненно. Но это была необходимая боль. Без нее очень легко опять впасть в оцепенение.

 В доме горел свет, но самолета на месте не было. Рядом с домом стоял пикап Джекоба. Нейт слегка встревожился.

 Дверь в дом была открыта. В потоке света он успел заметить Джекоба — и тут к нему кинулись собаки. Шутливо отбиваясь, он окликнул:

 — Мег?

 — Взяла еще заказ. Повезла охотников в лес, там и заночует.

 — Часто она так? — спросил Нейт, взойдя на крыльцо.

 — Да. Приехал вот собак покормить. Да заодно отопитель у нее в машине проверю. Это, кстати, тоже часто случается.

 — Значит, она вам звонила?

 —. По радио. Если есть хочешь — жаркое готово.

 — Не откажусь.

 Джекоб прошел на кухню, Нейт прикрыл за собой дверь. Радио в доме было включено, настроено на местную станцию. Нейт бросил куртку на подлокотник кресла, в этот момент диджей объявил композицию Баффи Сент-Мари.

 — Ну и денек у тебя выдался, — заметил Джекоб, помешивая жаркое.

 — Вы, стало быть, в курсе?

 — Ничто не разлетается с такой скоростью, как дурные вести. Только паршивый эгоист мог так поступить — покончить самоубийством и оставить сиротами жену и детей. Жаркое горячее, хлеб свежий, угощайся.

 — Спасибо. — Нейт сел. — А Макс был эгоист?

 — Все мы эгоисты, особенно когда впадаем в отчаяние.

 — Отчаяние — штука очень индивидуальная, не думаю, что это то же самое, что эгоизм. Скажите, а вы помните, когда Макс приехал в город и стал издавать газету?

 — Он был молодой и энергичный. Целеустремленный, — добавил Джекоб и налил две чашки кофе.

 — И приехал сюда один?

 — У нас многие так.

 — Но он тут быстро друзьями обзавелся.

 — И это не диво. — Джекоб улыбнулся. — Я, правда, в число его друзей не входил, хотя и врагами мы не были. Кэрри его обхаживала. Сразу на парня глаз положила и упорно добивалась своего. Не красавец, не богат, не семи пядей во лбу — но что-то она в нем углядела и решила заполучить. Женщины часто видят то, что спрятано глубоко.

 — А из мужчин он с кем дружил?

 Джекоб поднял брови и глотнул кофе.

 — Он со многими ладил. Так, во всяком случае, казалось.

 — Я слышал, он в горы ходил. Вы никогда его не доставляли?

 — Было дело. Если не ошибаюсь, летом ходил на Денали и на Дебору. Неплохой альпинист был. А еще я пару раз отвозил его с компанией на охоту. Хотя Макс не охотился — только записывал в блокнот и фотографировал. Еще куда-то летали — материал какой-то собирал. И всегда с фотоаппаратом. Когда Кэрри рожала, я их обоих отвозил в Анкоридж. Оба раза. А что?

 — Любопытно. А он никогда не ходил в горы с Гэллоуэем?

 — Лично я их вместе туда не отвозил. — Взгляд у Джекоба стал напряженный. — А какое это имеет значение?

 — Простое любопытство. И раз уж я такой любопытный человек — скажите: Патрик Гэллоуэй был эгоист?

 — Да.

 — Просто «да»? Без уточнений?

 Джекоб все пил свой кофе.

 — Ты не просил уточнений.

 — Какой он был муж? Отец?

 — Муж он был никудышный, и это еще мягко сказано. — Джекоб наконец разделался с кофе и пошел к раковине мыть чашку. — Но кто-то скажет, что и жена у него была не сахар.

 — Вы, например?

 — Я бы сказал, этих двоих много что связывало, но они это «много» коверкали как вздумается, каждый — в своих интересах.

 — Их связывала Мег?

 — Ребенок всегда цементирует семью. Они ей и в подметки не годились.

 — В каком смысле?

 — Умом, силой, стойкостью, душевной щедростью она превосходила их обоих.

 — Больше на вас похожа?

 Джекоб повернулся к нему с бесстрастным выражением.

 — Мег принадлежит себе. А теперь мне пора.

 — Мег знает о том, что произошло с Максом?

 — Она ничего не говорила. Я — тоже.

 — Она не говорила, когда вернется?

 — Если погода позволит, она должна их привезти назад послезавтра.

 — Не против, если я тут заночую?

 — А Мег бы не возражала?

 — Думаю, нет.

 — Тогда с чего бы мне возражать?

 Вечер прошел в обществе лаек и за тренажерами. Вопреки ожиданиям, снова тягать гирю ему даже понравилось.

 Он не собирался копаться в ее вещах, но сейчас, оставшись один, Нейт вдруг поймал себя на том, что бродит по дому, сует нос в шкафы, в ящики комодов и тумбочек.

 Он знал, что ищет — фотографии, письма, памятные вещицы, оставшиеся от отца. Он рассудил так: если бы Мег была здесь, она сама бы ему их показала.

 В спальне, на верхней полке шкафа, над вешалкой с одеждой, поразившей его соседством легкого шелка и теплой фланели, он нашел два фотоальбома. Рядом лежала обувная коробка, набитая фотографиями, которые Мег еще не успела привести в порядок.

 Он сел на кровать и начал с альбома.

 На фотографиях в пластиковых карманах он моментально опознал Патрика Гэллоуэя. Моложе, чем тот, кого засняли ребята в пещере. Длинноволосый, бородатый, вечно в джинсах клеш, футболке и бандане — в конце шестидесятых — начале семидесятых так все одевались.

 Фотографию, где Гэллоуэй стоял рядом с большим мотоциклом, Нейт рассмотрел внимательнее. На заднем плане был океан, с правой стороны от Пэта — пальма, рука его поднята в победном жесте.

 «Это еще до Аляски, — решил Нейт. — Наверное, Калифорния».

 Были и другие его фотографии. На одной он сидел с задумчивым видом у костра и перебирал струны гитары. На многих фотографиях он был с молодой Чарлин. У нее тогда были длинные светлые волосы, все в непослушных локонах, и смеющиеся глаза за темными очками с модными тогда голубоватыми стеклами.

 Она была красавица. Настоящая красавица. Стройная фигурка, округлые щечки, полные, чувственные губы. Навскидку, ей и восемнадцати не было.

 Были несколько снимков, сделанных в путешествиях и походах. На некоторых они — или он — были запечатлены в обществе других молодых людей. Несколько городских фотографий, похоже на Сиэттл. Несколько снятых внутри квартиры или небольшого дома, здесь Гэллоуэй был гладко выбрит.

 Потом попалась фотография, где он опять был один. Снова с бородой, он стоял на фоне указателя: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА АЛЯСКУ».

 По этим снимкам можно было проследить путь семьи. Сначала был юго-восток штата, работа на консервном заводе.

 А вот и первая фотография, где фигурирует Мег. Чарлин с огромным животом.

 На ней был маленький топик и джинсы, еще державшиеся под огромным голым животом. Руки бережно лежат на животе. Какой у нее невероятно нежный взгляд, юное лицо, излучающее надежду и счастье.

 Были фотографии, запечатлевшие, как Патрик красит стены в детской, как мастерит кроватку.

 Потом, к изумлению Нейта, шли три листа с подробностями родов.

 Он считал, что за годы работы в отделе убийств повидал всякого. Но от этих снимков, да еще сделанных с близкого расстояния, ему стало не по себе.

 Нейт поспешил их пролистнуть.

 Снимки Мег в младенческом возрасте успокоили его и вызвали улыбку. Он рассматривал их долго, явно теряя время. А может, и нет? Он видел, с какой нежностью и счастьем молодые родители — то один, то другой — держали на руках свою малышку. И как они нежно обнимали друг друга.

 Он взял второй альбом. Сменялись времена года. Один год шел за другим. Лицо Чарлин делалось жестче, суше, глаза все реже светились радостью.

 Снимков становилось все меньше, по большей части теперь они были связаны с какими-то праздниками, чьими-то днями рождения, торжествами. Вот совсем юная Мег с жадностью бросается к подаренному ей щенку с красным бантом на шее. А вот они с отцом сидят под пушистой рождественской елкой. Мег у реки, держит в руках рыбу, почти не уступающую ей по размерам.

 На одной фотографии Патрик и Джекоб стояли, обнявшись за плечи. Снимок был смазан и плохо отцентрован — наверное, снимала Мег, решил Нейт.

 Он открыл коробку и стал разглядывать остальные фотографии. Среди них было несколько групповых снимков, сделанных явно в один день.

 Лето, вместо снега — трава. Неужели здесь бывает столько зелени, удивился он. Так тепло и солнечно? Горы виднелись где-то вдали: белые пики сверкают на солнце, те, что пониже, уже свободны от снега и кое-где даже подернулись зеленью.

 «Похоже на торжество в саду, — решил он. — Или пикник». Легкие столы, скамейки, складные стулья, две жаровни. Блюда с едой, бочонки пива.

 Он отыскал Гэллоуэя. Снова без бороды, волосы покороче, но все равно достают до плеч. Крепкий, подтянутый, красивый. «У Мег отцовские глаза, — подумал Нейт. — Его скулы, его рот».

 А вот и Чарлин, в облегающей блузке, подчеркивающей грудь, и шортах, открывающих стройные ноги. Даже на фотографии было видно, что она тщательно накрашена. Куда подевалась та свежая, милая девушка в голубых очках, что так беззаботно смеялась? Теперь это была женщина, красивая, сильная, искушенная.

 А вот счастливая ли? В каждом кадре она смеялась или улыбалась, позируя фотографу. На одном снимке она провокационно разместилась на коленях у мужчины средних лет, а тот смущен и не верит своему счастью.

 Он отыскал и Хопп рядом с долговязым седым мужчиной.

 Нашел Эда Вулкотта, банкира и вице-мэра, — худее, чем сейчас, с усами и бородкой, он позировал перед камерой с тем самым седовласым мужчиной, которого Нейт опознал как покойного мужа Хопп.

 Одного за другим он узнавал и знакомых теперь людей. Бинг, такой же угрюмый и дюжий, как теперь, но фунтов на пятнадцать легче. Роза. Точно, это она, такая же свежая и юная, как цветок, чьим именем она названа, держит за руку хорошенького мальчика — Питера.

 Макс. Волосы еще густые, и живота нет. Сидит рядом с Гэллоуэем, и оба вгрызаются в огромные ломти арбуза.

 Деб, Гарри и — черт! Да это же Пич, только на пятьдесят фунтов стройнее. Все трое держатся за руки и, оттопырив задницы, хохочут.в камеру.

 Он решил перебрать фотографии еще раз, обращая особое внимание на Патрика Гэллоуэя. Тот фигурировал почти на каждом снимке. Ест, пьет, разговаривает, смеется, играет на гитаре, валяется на траве.

 Снимки мужчин он отложил в сторону. Одних он не знал, другие уже тогда были слишком стары для гор, тем более для такого сложного восхождения. Третьи, наоборот, казались слишком юными.

 И все же он мог быть среди них, компаньон и убийца. Неужели один из участников того летнего пикника, веселившийся вместе с Патриком Гэллоуэем и Максом Хоу-бейкером, потом убил обоих?

 Вот опять Рождество, в кадре снова Пэт и Макс. Рядом с ними — то Джекоб, то Эд, то Бинг, то мистер Хопп.

 Эд Вулкотт, по-прежнему с бородой и усами; дымящаяся бутылка шампанского; Гарри в гавайской рубахе, Макс в карнавальных бусах.

 Он еще целый час перебирал фотографии, потом убрал все на место.

 Надо будет найти способ признаться Мег, что он у нее похозяйничал. Или сделать так, чтобы она сама показала ему свой архив и не догадалась, что он его уже видел.

 Решение он отложил на потом.

 Теперь надо перед сном выпустить ненадолго собак, они уже извелись. А поскольку он тоже не находил себе места, то решил заодно прогуляться на снегоступах.

 Нейт вышел с собаками. Они не разбежались, а потрусили вместе с ним к машине за снегоступами.

 Основам его уже научил Питер, проявив задатки терпеливого учителя. Нейт двинулся вперед. Он то и дело падал — то на спину, то лицом в снег — и терял снегоступы, но прогресс был.

 После очередного падения он стоически нацепил снегоступы и сделал еще несколько шагов.

 — Как корова на льду, да? — пожаловался он собакам. — Никому не рассказывайте.

 Лайки, как назло, рванули к лесу. Нейт едва успел сунуть в карман фонарик. Пробежка ожидалась нешуточная. Зато депрессии как не бывало. А если повезет, то от усталости и кошмары сниться не будут.

 Путь им освещали звезды и свет из окон дома. Он двигался медленно и не очень ловко. Но осилил прогулку, чему был несказанно рад, хотя и запыхался.

 — Кажется, форма восстанавливается. Понемногу. Хотя… все еще разговариваю сам с собой. Но это ничего не значит.

 Он поднял голову и стал смотреть на северное сияние, щедро рассыпавшее свои волшебные лучи по ночному небу. Полюбуйтесь: коренной балтиморец Игнейшус Бэрк бегает на снегоступах по Аляске под северным сиянием.

 И получает от этого большое удовольствие.

 Собаки звали его за собой, временами срываясь на лай.

 — Я уже тут, ребята. Он достал фонарик.

 — Мег сказала, для медведя рано, — напомнил он себе. — Если только бессонница из берлоги не выгнала.

 Для большей уверенности он похлопал себя по боку и нащупал под паркой табельный пистолет.

 Передохнув, двинулся дальше, стараясь шагать ровно и не спотыкаться. Собаки вернулись и принялись плясать вокруг него. Нейт готов был поклясться, что они усмехаются.

 — Продолжайте издеваться, и никакого собачьего печенья вам не видать. Идите-ка, занимайтесь своим собачьим делом. А мне надо подумать.

 Держа в поле зрения с левой стороны огни жилища, он последовал за лайками. Пахло хвоей (он уже научился распознавать местную ель — тсугу) и снегом.

 Несколько миль на запад — и лес кончится, так ему говорили. Только снежная пустыня и лед. И никаких дорог.

 Но здесь, где так пряно пахло лесом, это трудно было даже представить. И невозможно представить, что как раз сейчас где-то там находится Мег. Мег, у которой в шкафу висит сексуальное красное платье и которая, когда хандрит, печет хлеб.

 Смотрит ли она сейчас на северное сияние? Думает ли о нем?

 Нагнув голову и освещая себе путь фонарем, он размеренно зашагал, размышляя о фотографиях с того давнего пикника.

 Сколько прошло времени от того солнечного дня до гибели Пэта Гэллоуэя? Шесть месяцев? Семь?

 А фотографии с елочной гирляндой? Его последнее Рождество?

 Неужели кто-то из тех, кто так весело позировал перед камерой, уже тогда планировал свое злодеяние?

 Или это было спонтанное убийство, аффект, минутное помешательство?

 Нет, событие, произошедшее шестнадцать лет назад в уединенной горной пещере, не могло быть ни тем, ни другим, ни третьим. Оно было результатом точного расчета. И свидетельствовало о большой воле преступника.

 Ровно тех же качеств требовала и инсценировка самоубийства.

 А может быть, все это домыслы, и в предсмертной записке в компьютере — святая правда?

 Мужчина вполне может скрывать что-то от жены и друзей. И даже от себя самого. До тех пор, пока его не задушат отчаяние, раскаяние и страх.

 Разве он копает это дело не по той же причине, что хочет вернуться в свое обычное состояние? Он должен обрести прежнего себя, стать таким, каким он был, прежде чем мир его опрокинулся. Должен вырваться из ледяного кокона и снова начать жить.

 Все указывает на самоубийство. Все, что говорит против, — не более чем интуиция. А разве ей можно доверять после такого долгого бездействия?

 Нейт уже почти год не расследовал убийств, в последние месяцы в управлении он только штаны просиживал. А теперь вот решил трактовать самоубийство как убийство лишь затем, чтобы почувствовать себя нужным?

 При мысли о том, как он навязывал Кобену свое мнение, как отдавал приказы подчиненным, не обращая внимания на сомнение в их глазах, Нейт ощутил угрызения совести. А теперь еще и он безо всякого основания вторгся в частную жизнь Мег.

 Ему только-только доверили разбираться с мелкими происшествиями и бытовыми потасовками, а он уже возомнил себя важным и крутым полицейским, способным раскрыть преступление шестнадцатилетней давности и опровергнуть версию классического суицида.

 Да, как же! Выследит он этого убийцу без лица и имени, выбьет из него признание и торжественно вручит Кобену в подарочной упаковке!

 — Какая чушь. Тебя и полицейским-то с трудом можно назвать — с чего же ты взял, что…

 Он осекся, тупо уставясь на снег, сверкающий в луче его фонаря. И на истоптавшие его следы.

 — Занятно. Круг я, что ли, описал?

 Ну и плевать. Могу хоть всю ночь кругами ходить, не в первый раз.

 — Нет. — Он закрыл глаза. От физического усилия, которое он приложил, чтобы не поддаться натиску ненавистной черной дыры, его прошиб легкий пот. — Туда не, вернусь. Все это чушь. В эту дыру меня больше не затащить.

 Понадобится принимать таблетки — значит, буду принимать. Йогой заниматься? Пожалуйста. Таскать гири? Сколько хотите. Все, что угодно, только не назад в эту бездну. Если опять туда — обратно уже не выползти.

 Он сделал вдох, открыл глаза и стал наблюдать, как изо рта вырывается парок и исчезает.

 — Пока живой, — пробурчал он и снова посмотрел на снег.

 Следы снегоступов. Интересно! Любопытство отодвинуло на второй план все пропасти и бездны, Нейт сделал шаг назад и сравнил свои следы с теми, что были перед ним. Похожи. Правда, в свете фонаря трудно углядеть разницу, даже если бы она и была. Жаль, что он не следопыт.

 Но в чем он был уверен, так это в том, что не топтался по снегу, не кружил по лесу, да так, чтобы выйти на свою же тропу, но с другой стороны.

 — Должно быть, это Мег, — проворчал он. — Она вполне могла тут ходить. Я же сейчас хожу?

 Лайки вернулись, покружили вокруг следов и побежали к дому. Для очистки совести Нейт повернул в другую сторону — с трудом удержавшись на ногах — и двинулся последам.

 Но следы не уходили в глубь леса. Он с тревогой обнаружил, что они оканчиваются в том месте, откуда прекрасно виден двор Мег и ванна, где накануне они блаженствовали под звездами.

 Теперь он вспомнил: собаки вчера беспокоились.

 Он двинулся по следам лаек и вскоре набрел на другие следы. Лось? Или олень? Как узнать? Он тут же решил, что надо побыстрее во всем этом научиться разбираться.

 В снегу были вмятины — должно быть, собаки тут прилегли. И катались. И снова следы указывали на то, что человек стоял чуть поодаль и, видимо, наблюдал за лайками.

 Он сделал еще несколько шагов. Теперь было видно, куда вели эти следы: к дороге, в нескольких метрах от поворота к Мег.

 Дойдя до конца следов, Нейт порядком выбился из сил. Но теперь он знал, как было дело. Кто-то пришел или приехал по дороге. Вошел в лес так, чтобы его не видно было из дома, вышел к опушке — судя по всему, специально, чтобы последить за Мег.

 Это не сосед с неурочным визитом. И не человек, попавший в аварию и отправившийся за помощью. Это была разведка.

 В котором часу они принимали ванну? Кажется, в десять. Не позже.

 Нейт стоял на обочине, лайки пыхтели за его спиной.

 Интересно, сколько времени идти от того места до дороги? У него ушло не меньше двадцати минут, но опытный человек пройдет и за десять. Еще десять, от силы, чтобы доехать до дома Макса и взять пистолет из бардачка. Еще пять — чтобы попасть в город.

 Достаточно времени, чтобы проникнуть в незапертую дверь, оглядеться и набрать текст на компьютере.

 Достаточно времени для убийства.

 Нейт не удивился тому, что в досье Бинга Карловски числились несколько нападений, в том числе при отягчающих обстоятельствах, сопротивление при аресте и пьяное хулиганство.

 Вне зависимости от того, официально он вел расследование или нет, надо было отработать всех потенциальных фигурантов. Пускай Пэт Гэллоуэй умер давно — когда Нейт, наверное, учился управлять первой в жизни машиной, — но Макс Хоубейкер погиб, можно сказать, у него на глазах.

 Нейт изучил досье Бинга. Потом перешел к Патрику Гэллоуэю. Это досье он даже распечатал. Употребление наркотиков, тунеядство, незаконное вторжение в частные владения.

 Он двинулся дальше по списку. Выяснилось, что Гарри Майнер задерживался за нарушение общественного порядка и причинение ущерба чужому имуществу. Эд Вул-котт отличился еще до совершеннолетия — попался за рулем в состоянии наркотического опьянения. За Максом числилось несколько случаев вторжения в чужие владения, хулиганства и хранения наркотиков.

 Джон Малмонт: два случая вождения в пьяном виде. Джекоб Айту: пусто. Мэки-старший: целый букет — вождение в нетрезвом состоянии, нападения с отягчающими обстоятельствами и без оных, а также причинение ущерба чужому имуществу.

 Он не обошел вниманием и своих помощников и выяснил, что в молодые годы Отто несколько раз задерживался за хулиганство, нападение и побои — во всех случаях обошлось без возбуждения дела. Питер, как он и предполагал, был чист, как свежевыпавший снег.

 Нейт составил несколько списков, сделал свои пометки и приобщил к делу.

 Насколько было возможно, он действовал по инструкциям. Беда в том, что ни в каких инструкциях не описаны действия полицейского маленького городка, ведущего расследование за спиной полиции штата.

 Нейт счел разумным и дипломатичным все запросы в штат направлять через Кобена. Так и сделал. Однако, положив трубку, решил, это пустые хлопоты, поскольку ни на один из запросов ответа он все равно не получит. На данном этапе.

 Анкоридж жил по законам большого города, и ему были присущи все бюрократические процедуры и проволочки. Результаты вскрытия? Еще не готовы. Результаты экспертизы? Еще не готовы.

 А то, что шеф полиции Лунаси нюхом чует, что произошло убийство, никого не трогает.

 Он мог пустить все на самотек и плыть по течению. Но он уже слишком долго только этим и занимался. Другой вариант — извлечь максимум из своего неофициального статуса в этом деле и доказать, на что способен.

 Как это сделать, Нейт пока не очень понимал. Он сидел за столом и смотрел, как за окном мягко падает снег.

 Ресурсы у него почти нулевые, свободы действий практически никакой, личный состав — зеленый, как весенняя трава, а все улики указывают на самоубийство.

 Но это не значит, что он бессилен. Нейт встал и подошел к доске. Вгляделся в льдистые глаза Патрика Гэллоуэя.

 — Ты-то ведь знаешь, кто тебя убил, — прошептал он. — Посмотрим, что ты мне расскажешь.

 Значит, параллельное расследование. Вот как он будет действовать. Как если бы они с Кобеном независимо друг от друга расследовали одно и то же дело. Точнее — два.

 Он позвонил Пич по селектору.

 — Пожалуйста, позвони в «Приют» и скажи Чарлин, что мне нужно с ней поговорить.

 — Хочешь ее сюда пригласить?

 — Именно. Пусть придет.

 — Вообще-то, еще время завтрака, а Розу Чарлин отослала домой. Кен тревожится, ребенок может родиться чуть раньше срока.

 — Скажи, я прошу ее прибыть как можно скорее и долго не задержу.

 — Конечно, Нейт, но не проще ли тебе самому…

 — Пич, я хочу, чтобы она была здесь. И еще до обеда. Это понятно?

 — Хорошо, хорошо. Зачем так нервничать?

 — И дай мне знать, когда Питер вернется с патрулирования. Мне с ним тоже надо поговорить.

 — Какой ты сегодня разговорчивый.

 Она отключилась, не дав ему ответить.

 Жаль, что он не успел сфотографировать эти следы. К тому времени, как он привез из города аппарат, успел нападать снег. Он пока не знал, куда ведут эти следы, и не стал вывешивать снимок на свой оперативный стенд. Потом решил — какого черта, это же его расследование.

 Пока что он плутает в темноте — в точности как в лесу накануне вечером. Но если не останавливаться и продолжать движение, в конце концов куда-нибудь да придешь. Он взял кнопки и приколол снимки.

 — Шеф Бэрк. — Пич, по-видимому, уловила его настроение и теперь говорила более официальным тоном. — Пришел судья Ройс, он хочет вас видеть, если вы не очень заняты.

 — Ясно. — Он схватил клетчатый плед и прикрыл им стенд. — Пускай, войдет.

 Судья Ройс давно облысел, но его лысину окаймляла довольно длинная бахрома седых волос. На остром носу с горбинкой красовались очки с толстенными стеклами. Телосложения судья был массивного, с широкой грудной клеткой и толстым животом. В семьдесят девять лет голос его звучал так же мощно и властно, как и в годы служения Фемиде.

 При ходьбе его коричневые брюки из толстого вельвета развевались. На нем была рубашка песочного цвета и жилет из того же вельвета, что и штаны. С его обликом явно диссонировала цыганская серьга в правом ухе.

 — Добрый день, судья. Кофе?

 — Никогда не говори «нет». — С шумным вздохом он опустился на стул. — Ну и дельце вам досталось.

 — По-моему, оно больше досталось властям штата.

 — Кому вы мозги пудрите? Два сахара, пожалуйста. Сливок не надо. Вчера вечером у меня была Кэрри Хоубейкер.

 — Нелегко ей сейчас.

 — Что и говорить — муж получил пулю в висок. Злится она на вас.

 Нейт передал ему чашку.

 — Я его не убивал.

 — Я тоже так думаю. Но женщина в таком состоянии кидается на того, кто ей принес плохие вести. Она хочет, чтобы я пустил в ход свой авторитет и добился вашего отстранения. А еще лучше — позорного изгнания из города.

 Нейт сел и уставился на свою чашку.

 — И вашего авторитета на это хватит?

 — Хватило бы. Если бы захотел. Я тут двадцать шесть лет как-никак. Можно сказать, я из первых лунатиков в Лунаси. — Он подул в чашку и отпил. — Сроду в полиции приличного кофе не бывает.

 — Согласен. Так вы пришли просить меня об отставке?

 — Я своенравный старик. В восемьдесят лет положено быть своенравным, вот я и шлифую навыки. Но я не дурак. Вы не виноваты, что Макс, бедолага, погиб. И не виноваты, что у него в компьютере была предсмертная записка насчет Гэллоуэя.

 Он покивал. За толстыми стеклами были очень живые, внимательные глаза.

 — Да, да, она мне и об этом рассказала. Пытается убедить себя, что вы все состряпали, чтобы у вас концы с концами сошлись. Это у нее временно. Кэрри — благоразумная женщина.

 — А мне вы это зачем рассказываете?

 — Ей, скорее всего, потребуется время, чтобы снова стать благоразумной. А пока она может доставить вам немало хлопот. Я помогу ей пережить горе. Я выкурю сигару? — Он достал из кармана толстую сигару. — Если хотите, можете меня оштрафовать.

 Нейт выдвинул ящик стола и высыпал в него содержимое жестяной коробки для скрепок. Саму коробку передал судье в качестве пепельницы.

 — Вы с Гэллоуэем были знакомы?

 — Еще бы. — Судья раскурил сигару, комната тут же наполнилась крепким запахом. — Симпатичный был парень. Умел расположить к себе. Но, выходит, не всех. — Он взглянул на плед. — Это у вас там стенд оперативной информации?

 Нейт промолчал. Судья поочередно пыхал сигарой и отхлебывал кофе.

 — Когда-то я тоже тяжкими преступлениями занимался. Вел судебные процессы по таким делам. Вряд ли вы думаете, что в шестьдесят с лишним лет я мог залезть на Безымянный и прикончить парня вдвое моложе меня, так что можете вычеркнуть меня из списка подозреваемых.

 Нейт откинулся на спинку кресла.

 — У вас было два привода за нападение без отягчающих.

 Ройс поджал губы:

 — Вы, я вижу, домашнее задание делали? Человек, который так долго живет на земле и так долго — в этих краях и ни разу не попал в переплет, был бы, согласитесь, очень скучен.

 — Пожалуй. Точно так же человек, столько лет живущий здесь, сумел бы и на гору взойти, задайся он такой целью. А топор против безоружного человека нивелирует разницу в возрасте. Теоретически.

 Ройс усмехнулся:

 — Что ж, вы недалеки от истины. Я люблю охоту и пару раз выезжал с Пэтом в лес, вот только в горы я не хожу. И никогда не ходил. Поспрашивайте — вам это любой подтвердит.

 «Чтобы убить, достаточно было пойти в горы всего один раз», — подумал Нейт. Но промолчал.

 — А кто тогда? Кто с ним ходил в горы?

 — Насколько я помню, Макс ходил — это как раз был его первый сезон у нас. Скорее всего, Эд и Хопп, но оба, мне кажется, отваживались на это только летом, когда полегче. Гарри с Деб. Они большие любители. Несколько раз Бинг. А чаще всего Пэт ходил в горы с Джекобом. И не только в горы — они и в лес уходили, с палатками. Иногда подрабатывали вместе проводниками у туристов. Да вообще-то в Лунаси больше половины народа пробуют в горы ходить. А уж кто поразъехался — среди тех и того больше. Я слышал, альпинист он был хороший. И зарабатывал этим делом тоже.

 — Зимнее восхождение на такую вершину. Кто из местных мог на это отважиться?

 — Для того чтобы бросить вызов стихии, требуется не столько умение, сколько желание. — Он опять затянулся и глотнул кофе. — Стенд свой показать не хотите?

 Не найдя причин для отказа, Нейт встал и откинул плед. Судья посидел, пожевал губами. Потом поднял грузное тело со стула и подошел ближе.

 — Смерть забирает молодость. Как правило. Покойник уже не воспринимается как молодой человек. А ведь у него был потенциал. Он его, конечно, транжирил по-глупому, но все равно — у Пэта был потенциал, он многого мог бы достичь. Красотка-жена, умная, очаровательная дочь. Мозги были, талант. Беда в том, что он любил строить из себя бунтаря и промотал все, что имел. Чтобы так засадить топор в грудь, надо было подойти совсем близко, правда ведь?

 — Согласен.

 — Пэт забиякой не был. Мир, любовь и рок-н-ролл. Вы эту эпоху не застали, но Пэт как раз вобрал всю эту чушь. Занимайтесь любовью, а не войной, суньте в волосы цветок, а в карман — косячок. — Судья хмыкнул. — Однако не могу себе представить, чтобы он стоял и цитировал Дилана, в то время как кто-то шел на него с ледорубом.

 — Если это был кто-то, кого он знал и кому доверял, он мог не отнестись к этому серьезно. Тут разные могут быть варианты.

 — И один из этих знакомых — Макс. — Судья покачал головой и переключился на фотографии Макса Хоубейкера. — Никогда бы не подумал. В моем возрасте уже мало чему удивляешься, но на Макса я бы никогда не подумал. Пэт был настолько физически сильнее, что прихлопнул бы его, как комара. Да вы ведь и сами так думаете, — прибавил он после короткой паузы.

 — Когда комар вооружен смертельным оружием, его не так легко прихлопнуть.

 — Тоже верно. Макс был довольно приличный альпинист, но я не уверен, что он бы отважился на такое восхождение в феврале без помощи мастера более высокого класса. Типа Пэта. Интересно, как он это все провернул. И как потом жил столько лет, обзавелся женой и детьми — и все время помнил, что там, в горах, лежит человек, чья смерть — на его совести.

 — Вывод такой: он и не смог с этим жить.

 — Очень все складно получается, правда? По чистой случайности находят тело Пэта — а через несколько дней Макс кончает самоубийством, но успевает сознаться. Ничего не объясняет, никому ничего не говорит. Просто — я это сделал, простите меня. Ба-бах.

 — Складно, — согласился Нейт.

 — Но вы в это не верите.

 — Я подожду с выводами.

 Проводив судью, Нейт кое-что себе записал. Список лиц, которых надо опросить, вырос. Теперь в нем были мэр, вице-мэр и еще несколько видных горожан.

 Еще он написал у себя в блокноте слово «ЛЕТЧИК». И обвел в кружок.

 Судя по всему, Гэллоуэй поехал в Анкоридж искать сезонную работу. Нашел ли?

 Если Гэллоуэй был честен с Чарлин и действительно намеревался через несколько недель вернуться, то время убийства можно примерно датировать февралем.

 Сомнительно, но по этой версии можно, наверное, доказать, что и Макс в этот период был за пределами Лунаси, правда, потребуется время и упорный труд.

 Если так — то с какой целью он уезжал? Уехал ли один? Как долго отсутствовал? Вернулся один или с кем-то еще?

 Ответы придется выуживать из Кэрри, просить ее напрячь память. Пока конструктивного сотрудничества от нее ждать не приходится. Может быть, Кобен ее разговорит, но, если медэксперт подтвердит факт суицида, станет ли Кобен возиться?

 В дверь постучали, и тут же вошел Питер — Нейт даже не успел завесить доску.

 — Ты хотел меня видеть?

 — Да. Закрой дверь. У меня к тебе вопрос.

 — Да, сэр, слушаю.

 — Как думаешь, кому могло понадобиться ночью топтать снегоступами снег в лесу около дома Мег?

 — Не понял?

 — Я могу только предполагать, но, на мой взгляд, мало кто будет шастать по лесу в темноте ради спортивного интереса.

 — Ну… разве что человек пошел кого-то навестить… Или бессонницей маялся. Я не совсем понимаю.

 Нейт показал на доску:

 — Вот эти следы я обнаружил в лесу вчера вечером, когда выгуливал перед сном собак, а заодно и тренировался. Следы шли от дороги — метрах в пятидесяти выше поворота — и заканчивались на опушке напротив ее заднего двора.

 — Уверен, что это не твои?

 — Уверен.

 — Откуда ты знаешь, что их оставили ночью? Любой человек мог там пройти когда угодно. Скажем, дичь пострелять. Или пешком от озера шел. «Резонно», — подумал Нейт.

 — В тот вечер, когда погиб Макс, мы с Мег грели косточки у нее во дворе в горячей ванне.

 Питер вежливо уставился в стену и прокашлялся.

 — Что ж…

 — Так вот. Пока мы там барахтались, собаки вдруг забеспокоились. И — бегом в лес. Лаяли, словно что учуяли, и довольно долго, так что Мег уже собралась звать их домой, но они уже угомонились. Ты мне сейчас будешь рассказывать, что собаки могли учуять лося или белку. Так вот, докладываю: я обнаружил место, где они будто бы катались по снегу, а рядом, судя по отпечаткам снегоступов, кто-то стоял. Я, конечно, не легендарный следопыт Дэниел Бун, но следы читать умею.

 Он постучал пальцем по снимкам.

 — Кто-то вошел в лес на таком расстоянии от дома Мег, чтобы остаться незамеченным. Затем прошел по прямой — он прекрасно знал эту местность! — и вышел к опушке напротив ее заднего двора. Поведение собак свидетельствует о том, что они этого человека узнали и сочли «своим». Затем этот неизвестный остановился у края леса под прикрытием деревьев.

 — Если бы я бродил по лесу и случайно увидел тебя с Мег… хм-мм… в ванне, я бы постеснялся себя обнаружить. Скорее всего, я бы поспешил уйти — в надежде, что вы меня не заметили. Неловко все-таки.

 — Неловкости можно было бы избежать, если не рыскать ночью по лесу по соседству с чужим домом.

 — Да, верно. — Рассматривая фотографии, Питер задумчиво теребил нижнюю губу. — Это мог быть охотник, расставляющий или проверяющий капканы. Вообще-то, это владения Мег, ведь дом совсем рядом, выходит — этот неизвестный малость залез на ее территорию. Вряд ли ей бы это понравилось — собаки ведь могут в капкан попасться. У нее, конечно, музыка играла?

 — Да.

 — Тогда человек мог просто пойти поглазеть. Если он все равно капканы проверить пришел.

 — Хорошо. — Все было очень разумно. — Поезжайте-ка вы с Отто и поищите там эти капканы. Если найдете — я бы хотел знать, кто их поставил. Я не хочу, чтобы собаки покалечились.

 — Сейчас и съездим. — Он опять повернулся к доске. Зеленый, а шустрый. — Думаешь, за ней кто-то следил? Тот, кто ко всему этому причастен?

 — Я думаю, что выяснить это будет полезно.

 — Рок и Булл никому ее в обиду не дадут. Даже если это свой, они все равно при первом же опасном движении в ее сторону кинутся ее защищать.

 — Это обнадеживает. Сообщите мне об этих капканах сразу, как что-то станет ясно. Независимо от результата.

 — Да, шеф, тут вот еще какое дело. Думаю, тебе следует знать, что Кэрри Хоубейкер развернула бурную деятельность и трезвонит на всех углах, что ты задался целью очернить Макса, чтобы самому выдвинуться. В большинстве случаев все понимают, что это она от горя малость помешалась, но есть и такие, кто подогревает страсти, — из тех личностей, что были против приглашения на работу человека со стороны.

 — Я разберусь, но все равно спасибо.

 По лицу Питера было видно, что он встревожен и возмущен.

 — Если бы они знали, сколько ты сил кладешь на это расследование, враз бы языки прикусили.

 — Питер, давай сейчас займемся делом. Полицейские никогда не могут похвастаться популярностью в народе.

 Популярности у Чарлин он себе тоже не прибавил. Через час после ухода Питера она фурией ворвалась в его кабинет.

 — Я в «Приюте» зашиваюсь. Из Розы сейчас работник никакой. И мне не нравится, что ты меня вызываешь сюда, как какую-то преступницу. Я, черт побери, в трауре, мог бы проявить уважение.

 — Чарлин, я искренне тебе сочувствую и очень уважаю твое горе. Если тебе это поможет, не убирайтесь в моем номере, пока все не наладится. Я с этим сам справлюсь.

 — Это мало что изменит. Весь город только и делает, что шастает ко мне за сплетнями про моего Пэта и про бедняжку Кэрри. Думаешь, из-за того, что Макс совершил самоубийство, ее горе больше моего?

 — Не думаю, что это вообще следует сравнивать. Она вскинула голову. Задрала подбородок. «Сейчас топнет ножкой», — решил Нейт. Но вместо этого Чарлин скрестила на груди руки.

 — Если будешь говорить со мной в таком тоне, я тебе ни слова не скажу. Не воображай, что я стану это терпеть только потому, что ты трахаешь Мег.

 — Сейчас ты сядешь и закроешь рот.

 Она опешила, щеки зарделись.

 — Кем ты себя возомнил?

 — Шефом городской полиции. И если ты не прекратишь свои выходки и не станешь мне помогать, я посажу тебя в камеру, чтобы ты поутихла.

 Ротик Чарлин, накрашенный коралловой помадой, открылся и закрылся — точь-в-точь аквариумная рыбка.

 — Не посмеешь.

 «Скорей всего», — подумал Нейт. Но играть с ней он был не намерен.

 — Будешь сидеть и строить из себя оскорбленную невинность? Знаю я эту песню, очень быстро приедается. Или будем делом заниматься? Не хочешь мне помочь найти того, кто убил Пэта? Ведь ты говоришь, что любила его?

 — Любила! Этого эгоиста! — Чарлин закрыла лицо руками и разрыдалась.

 Нейт недолго думал, как себя повести. Вышел из кабинета и на глазах у изумленной Пич взял у нее со стола коробку бумажных платков. Вернулся в кабинет и бросил их на колени Чарлин.

 — Давай-ка утрись. Потом возьми себя в руки и ответь мне на несколько вопросов.

 — Не понимаю, почему ты так со мной обращаешься. Если ты и с Кэрри так же разговаривал — ничего удивительного, что она говорит о тебе такие ужасные вещи. Не надо было тебе вообще сюда приезжать.

 — Вот найду убийцу Патрика Гэллоуэя — по-другому запоешь.

 Она подняла на него полные слез глаза.

 — Ты даже не ведешь этого дела.

 — Я руковожу полицией в этом городе. И отвечаю за всех вас. — В нем закипела справедливая злость. Появилось какое-то удовлетворение. Полицейская злость, ощущение власти, догадался он. Оказывается, ему этого не хватало.

 — А в данный конкретный момент я отвечаю за тебя. Пэт Гэллоуэй уехал из города один?

 — Грубиян!

 — Отвечай на вопрос!

 — Да! Сложил сумку, зашвырнул в пикап и уехал. И больше я его никогда не видела. Ребенка растила одна, и ведь никакой благодарности!

 — Он не собирался с кем-нибудь встречаться?

 — Не знаю. Он ничего не сказал. Вроде работу искать поехал. Мы сидели на мели. Я устала перебиваться с хлеба на воду. У его родителей денег было полно, но он и слышать не хотел…

 — Чарлин! Долго он собирался отсутствовать?

 Она вздохнула и принялась рвать мокрый бумажный платок. «Успокаивается», — решил Нейт.

 — Недели две. Может, месяц.

 — И он ни разу не позвонил? Не дал о себе знать?

 — Нет. Это меня тоже бесило. Обещал позвонить через неделю-другую, сказать, как устроился.

 — А сама с ним связаться не пыталась?

 — Как? — набросилась она. Слезы у нее высохли. — Я то и дело Джекоба теребила. Пэт ведь с ним больше, чем со мной, общался. Но тот сказал, что тоже ничего не знает. Да он бы его и не продал никогда.

 — Джекоб тогда еще регулярно летал?

 — И что с того?

 — Совершал регулярные вылеты, как сейчас Мег? — Она лишь пожала плечами, и он продолжал расспрашивать. — Постарайся вспомнить: может быть, в феврале того года был момент, когда он или другой известный тебе человек отсутствовал в городе дней восемь-десять?

 — Как, по-твоему, я могу это знать? Я не веду учета чьим-то поездкам. Это же было шестнадцать лет назад! Как раз в этом месяце, — добавила она удивленно.

 — Шестнадцать лет назад Пэт Гэллоуэй исчез. Я уверен, если хорошенько подумать, ты вспомнишь немало подробностей тех дней.

 — Я горбатилась, чтобы выплачивать ссуду, как, собственно, и всегда. Пришлось просить Карла дать мне больше рабочих часов в «Приюте». Меня беспокоили собственные дела, а не то, чем другие люди занимаются.

 Она откинулась к спинке и закрыла глаза.

 — Не знаю. Примерно в это же время Джекоб уезжал. Я хорошо помню, поскольку он заскочил к Пэту как раз в день его отъезда и еще сказал, что подбросил бы его до Анкориджа, если бы знал заранее. Кажется, он вез Макса и кого-то еще. Гарри, по-моему. Гарри просил подкинуть его в Анкоридж — хотел поискать нового поставщика. А может, это было за год до этого. Или на следующий год. Я не помню! Но у меня ощущение, что как раз в тот год.

 — Хорошо. — Он что-то пометил в своем желтом блокноте. — Кто еще?

 — Та зима тянулась долго. Тяжело и долго. Поэтому я и настаивала, чтобы Пэт нашел хоть какую работу. В городе работы не было: туристы сюда не ехали. «Приют» практически пустовал, и Карл загружал меня работой только для того, чтобы мы с голоду не умерли. Он был хороший человек, заботился обо мне. Одни охотились, другие залегли в берлогу и ждали весны. Макс пытался вдохнуть жизнь в свою газетенку, все рыскал в поисках рекламодателей и приставал ко всем, чтобы материалы писали. Тогда его никто всерьез не воспринимал.

 — Он весь месяц был в городе?

 — Я не знаю. Спроси у Кэрри. Она тогда за ним гонялась, как гончая за зайцем. А зачем это тебе?

 — Затем, что я отвечаю за этот город, за людей, за тебя.

 — Ты ведь Пэта даже не знал. Может, люди правильно говорят: тебе нужно громкое дело, чтобы набрать очков и потом вернуться домой?

 — Теперь мой дом здесь. Запомни это!

 Поступили несколько вызовов, в том числе очередной пожар из-за печки и жалоба на братьев Мэки, перевернувшихся на джипе «Чероки» и загородивших дорогу.

 — Мы же не нарочно. — Джим Мэки стоял посреди дороги и с усмешкой глядел на лежащий на боку джип — будто старичок прилег поспать. — По дешевке достался. Домой гнали. Мотор перебрать, подкрасить — и можно выгодно перепродать.

 — А может, еще и оставим, — вмешался второй брат. — Прицепим к нему бульдозерный нож и устроим с Бингом гонки.

 Снег валил не переставая. Нейт осматривал место происшествия.

 — Так. Фаркоп оторван. Жесткой сцепки тоже нет. Фактически никакого буксировочного оборудования! И вы надеялись протащить эту махину за двадцать миль, прицепив ее к своему пикапу двумя ржавыми цепями? Или что там у вас? Бельевая веревка?

 — Да все нормально было! — Билл нахмурился. — Пока не угодили вон в ту яму. Он и завалился на бок.

 Из леса донесся вой. Похоже на волчий. В кромешной тьме он звучал зловеще, как вой первобытного зверя. И напомнил Нейту, что он стоит на заснеженной проселочной дороге на краю Аляски с двумя недоумками.

 — Вы мешаете проезду и не даете снегоуборочной технике расчистить дорогу для тех, кто ездит аккуратно. Сейчас подъедет Бинг и отбуксирует вашу колымагу. Заплатите ему по тарифу.

 — Сукин сын!

 — А еще — штраф за буксировку транспортного средства без надлежащего оборудования и предупредительных знаков.

 У Билла был такой обиженный вид, что Нейт не удивился бы, если б увидел в его глазах слезы.

 — И как, по-твоему, мы на этом заработаем, если ты норовишь содрать с нас штраф да еще и заставляешь платить этому крохобору Бингу?

 — Да, задачка.

 — Черт! — Джим пнул лысое заднее колесо джипа. — А такая была затея классная! — Он улыбнулся. — Мы его приведем в чувство. Вам для полицейского участка джип не нужен? К нему скребок прицепить — раз плюнуть. Полезная штука.

 — С этим вопросом — к мэру. Давайте-ка дорогу освободим.

 Чтобы поставить джип на колеса, потребовались совместные усилия Бинга, его помощника Парго, обоих братцев и самого Нейта. Глядя вслед взятому на буксир джипу, Нейт разминал плечи и поясницу.

 — Сколько отдали?

 — Две тысячи. — У Билла заблестели глаза. — Наликом.

 Нейт прикинул, сколько они вложат в ремонт да сколько еще Бинг с них сдерет.

 — На этот раз ограничимся предупреждением. В следующий раз, когда решите бизнес делать, запаситесь буксировочным тросом.

 — Шеф, ты человек! — От дружеских хлопков по спине он чуть не ткнулся носом в снег. — Вообще-то, полиция в городе — это черт знает что, но ты в порядке.

 — Спасибо.

 Он вернулся в город. Возле больницы Дэвид помогал Розе выйти из машины. Нейт притормозил!

 — Все в порядке? — покричал он.

 — Рожает! — прокричал в ответ Дэвид.

 Нейт выпрыгнул из джипа и подхватил Розу под вторую руку. Продолжая ритмично дышать, она улыбнулась одними глазами. А глаза у нее были цвета растопленного шоколада.

 — Все в порядке. Все хорошо. — Она повисла на муже, а Нейт уже открывал им дверь. — Я отказалась лететь в Анкоридж. Хочу, чтобы роды принимал доктор Кен. Все хорошо.

 — Джесси у моей матери, — пояснил Дэвид. «Что-то ты бледноват, братец, — подумал Нейт. — Да и я, кажется, тоже».

 — Если хотите, я задержусь. — «Ради бога, скажите нет!» — Позвонить никому не надо?

 — Моя мама уже выехала, — сказала Роза, с помощью Дэвида снимая пальто. — В последний раз на приеме доктор Кен сказал, я могу родить в любой момент. Похоже, не ошибся. Схватки каждые четыре минуты, — сообщила она подоспевшей Джоанне. — Теперь уже продолжительные и сильные. Воды отошли минут двадцать назад.

 «Дальше, — решил Нейт, — мужчине с бляхой слушать не положено».

 — Ну, оставляю вас одних. — Он взял из рук Дэвида пальто и повесил на крючок. — Звоните, если… если что. Питер сейчас на задании, но я его пришлю, если помощь потребуется.

 — Спасибо тебе.

 Они скрылись в коридоре, где им предстояло дело, о котором Нейт даже думать не хотел. Он достал из кармана телефон. Тот зазвонил у него в руке.

 — Бэрк слушает.

 — Шеф? Это Питер. Никаких капканов не нашли. Даже признаков нет. Если хочешь, можем расширить радиус поиска.

 — Нет, хватит. Спасибо. Возвращайтесь в город. Твоя сестрица надумала снова сделать тебя дядей.

 — Роза? Уже? Как она? Все в порядке?

 — По-моему, да. Дэвид ее в больницу привез. Я как раз тут. Джесси у его матери, а ваша мама уже едет.

 — Я тоже.

 Нейт убрал телефон. Надо, пожалуй, задержаться, дождаться кого-то из родственников. Сидеть и размышлять о загадочных следах в лесу можно с таким же успехом и в приемном покое.

 Как и о том, что сказать Мег, когда она вернется в Лунаси.

 Родилась девочка, целых восемь фунтов, все показатели в норме, волосики черные. Ей уже придумали имя — Уиллоу Луиза. Хорошенькая. Эти известия поступили от Питера, ворвавшегося в участок четырьмя часами позже.

 По дороге из больницы Нейт предусмотрительно заскочил в Угловой и купил сигар. А заодно и прочную папку на пяти кольцах. Цвет, правда, был защитный — он бы предпочел черный, — но он взял и записал на счет конторы.

 Сюда он сложит все свои записи, копии всех отчетов и фотографии. Это будет его досье по убийству.

 Сигары он церемонно вручил Питеру, Отто и Пич. Таким образом он рассчитывал растопить лед между ним и секретаршей.

 Выкурив по сигаре, все еще раз поздравили Питера, после чего он был отправлен домой.

 Затем Нейт закрылся у себя и некоторое время провозился с дыроколом и ксероксом. В результате привел свое досье в порядок. Оперативный стенд да плюс еще это досье придавали ему уверенности. Это была хорошая работа.

 Его работа.

 Он уже собирался посвятить остаток дня звонкам в Анкоридж, но его прервала своим появлением Пич. Она притворила дверь, села и сложила руки на коленях.

 — Какие-то проблемы?

 — Ты считаешь, эти следы рядом с домом Мег неспроста?

 — Ну…

 — Поскольку ты мне ничего не сказал, я все узнала от Отто.

 — Я…

 — Если бы ставил меня в известность о том, что происходит, у меня было бы меньше причин для раздражения.

 — Слушаюсь, мэм.

 Она поджала губы.

 — И не думай, Игнейшус, что я тебя не раскусила. Твой примирительный тон означает лишь, что ты хочешь либо переменить тему, либо заставить всех думать, что ты согласен. Тогда как на самом деле — ничего подобного.

 — Сдаюсь. Я только подумал, что их нелишне будет проверить, вот и все.

 — Ну да. А диспетчеру ты не сказал, решив, что она не настолько умна, чтобы знать о том, что ты проводишь все свободное время в объятиях Меган Гэллоуэй?

 — Нет, не поэтому. — Он следил за Пич, а сам теребил уголок своего нового досье. — А ты не допускаешь, что мне не хотелось обсуждать вышеозначенное времяпрепровождение с женщиной, которая кормит меня сдобными булочками? Потому что она может истолковать это превратно.

 — А Питер с Отто не могут?

 — Они мужчины. У мужиков обычно одинаковые представления о том, что ты называешь объятиями. Прости, что утром был резок. И что не посвятил своего уважаемого и бесценного диспетчера в детали расследования.

 — Ловко ты выкрутился. Так ты о Мег забеспокоился?

 — Просто удивился, кому и зачем понадобилось что-то там вынюхивать.

 — Она тебе первая скажет, что сама за себя постоит — и всегда умела постоять. Но мое мнение — женщине никогда не повредит опека со стороны приличного мужика. У нас здесь обижать земляков не принято. Бывают, конечно, ссоры. Злословят иногда за спиной — как о тебе сейчас. Но здесь человек чувствует себя в безопасности и всегда знает: случись что — ему помогут.

 Она вынула из прически карандаш и повертела в руках.

 — И тут вдруг случается убийство… Ты сразу понимаешь, что это чувство было иллюзорным. Все возбуждены, напуганы.

 — И среди этих людей много таких, кто имеет оружие и готов пустить его в ход.

 — И таких, у кого голова не в порядке, — кивнула она. — Тебе надо быть поосторожней.

 — Пич, кому Макс мог доверять настолько, чтобы подпустить к себе вплотную? И позволить пустить ему пулю в висок?

 Она еще немного покрутила карандаш, потом решительно воткнула в пучок.

 — Ты не принимаешь версию о самоубийстве.

 — Я не принимаю ложную версию. Она дважды вздохнула.

 — Не могу придумать, кому бы он не доверял. То же относится и ко мне — и ко всем другим жителям города. У нас тут общинный уклад, понимаешь? Мы можем ругаться, спорить, поколотить обидчика — но мы все равно община. Почти что семья.

 — Ставлю вопрос по-другому. Есть ли человек, кому Макс доверял до последнего дня и с кем он в прошлом ходил в горы?

 — Боже всемилостивый! — Не спуская с него глаз, она прижала руку к груди. — Ты меня пугаешь. Ты так ставишь вопрос, что я начинаю подозревать в убийстве своих друзей и соседей. Надо же вот так — с холодным сердцем…

 — Насчет этого я не уверен.

 — Бинг, Джекоб, Гарри, Деб. Хопп или Эд, хотя Хопп не очень увлекалась. Мэки-старший, Пропойца Майк — когда не пил. Даже Профессор пару раз в горы ходил. Короткие восхождения, летом, насколько я знаю.

 — И Джон всегда страдал по Чарлин.

 — Господи, Нейт, прекрати.

 — Я просто пытаюсь разобраться.

 — Надеюсь. Насколько я помню, давно он к ней неравнодушен. Она, правда, в его сторону и не глядела. Ее мужики вообще не интересовали, когда был Пэт. Потом она вышла за Карла Хайдела, где-то через полгода, как Пэт ушел. И все, включая самого Хайдела, понимали, что сделала она это из-за денег, из-за «Приюта». Но она была ему хорошей женой.

 — Ясно.

 Она бросила взгляд на доску.

 — Какими глазами мне теперь на этих людей смотреть?

 — Глазами полицейского.

 От этого определения Пич одновременно опешила и поежилась.

 — Наверное, так и есть. — Она поднялась, поправила красный свитер с розовыми сердечками понизу. — Прежде чем я скажу, что Мег мне симпатична и я ее очень уважаю, ты должен знать одно: тебе я тоже симпатизирую и очень надеюсь, что она не разобьет тебе сердце.

 — Принято к сведению.

 Она вышла, а он развернулся вместе с креслом и стал смотреть в окно. Каких-то месяца полтора назад он и не думал, что там еще осталось, что разбивать. Теперь он не знал, радоваться или огорчаться.

 «Выздоравливаю? — подумал он. — Или глупею? Может, это одно и то же?»

 Он повернулся к столу и принялся за звонки.

 В эту ночь она опять не вернулась. Нейт снова ночевал в ее доме, вместе с лайками. С разочарованием и обидой помогли справиться занятия со штангой. Утром, когда снег сыпал уже еле-еле, Нейт снова поехал в город, на работу.

 Мег не звонила ему, и делала это сознательно. Это было жестоко с ее стороны, она признавала. Он ведь будет волноваться. В нем это есть — тревога за женщину, она это видела. Теперь он обидится, разозлится — и это тоже она делала осознанно.

 Этот мужчина ее напугал.

 Уж больно выразительный у него был взгляд, когда он смотрел, как она садится в самолет. И она слишком остро среагировала на этот взгляд, аж внутри все зашлось.

 Она не стремилась к такой глубине чувств и такому контакту. Нельзя разве ограничиться тем, что получать удовольствие от простого, незамысловатого секса, ничего к нему не примешивая? Одно дело верность — ее она ждала от других и готова была соблюдать сама, пока кровь горяча. Она не Чарлин, кувыркаться без разбору не станет. Но и не из тех, кто готов долго делить с мужчиной дом и очаг.

 А он как раз такой, она это уже поняла. Причем в первый же раз, как заглянула в эти печальные, раненые глаза. Зачем связываться с мужчиной, который ждет не только секса?

 У нее и так жизнь вон как усложнилась, а тут еще подлаживайся под кого-то. Да еще под мужчину — боже упаси!

 Она умно поступила, что взяла подработку, тем более что привыкла быть при деньгах. А еще умнее — что на пару дней уехала из города и от него. Как раз приведет мысли в порядок.

 Ей предстояло одно дело, для которого внутреннее спокойствие было крайне необходимо.

 С Нейтом она об этом не говорила, зато говорила с Кобеном.

 Тело уже доставили с гор, сейчас оно лежало в морге в Анкоридже.

 И она ехала опознать отца.

 Одна. Еще одно осознанное решение. Сколько себя помнила, она всегда сама отвечала за свою жизнь, сама принимала решения, сама разбиралась со своими проблемами.

 И ничего менять не собиралась.

 Если в морге лежит ее отец — а в глубине души Мег в этом не сомневалась, — то это будет ее ответственность, ее горе и, как ни странно, ее утешение.

 Она ни с кем не будет это делить, даже с Джекобом. Единственным, кого она любит беззаветно.

 Сейчас ей предстояла скорее формальность. Кобен уже все проверил и в своей бесстрастно-вежливой манере ей изложил. У Патрика ведь были приводы, и его отпечатки хранились в базе данных. Официально его личность уже установлена.

 Но как ближайшая родственница, она имела право его увидеть, опознать, подписать бумаги, дать показания.

 Она расплатилась с таксистом. И собралась с духом.

 Кобен уже ждал.

 — Мисс Гэллоуэй.

 — Сержант. — Она протянула руку, ладонь у него была холодная и сухая.

 — Я понимаю, как это трудно, и благодарю вас за то, что приехали.

 — Что я должна делать?

 — Подпишете кое-какие бумаги. Мы постараемся побыстрее провести процедуру.

 Он провел ее в кабинет. Она подписала то, что ей дали, и прицепила на грудь значок посетителя.

 Она шла за ним по широкому белому коридору и старалась не обращать внимания на пробивающиеся из-за дверей запахи.

 Они вошли в небольшую комнату, где стояли два стула и телевизор. Окно было плотно закрыто белыми жалюзи. Мег набрала воздуха и прошла к окну.

 — Мисс Гэллоуэй, — Кобен тронул ее за плечо, — на монитор смотрите, пожалуйста.

 — На монитор? — Она смутилась, повернулась и уставилась на пустой серый экран. — На телевизор? Вы будете показывать мне его по телевизору? Вам не кажется, что это какое-то извращение? Лучше бы тело показали.

 — Таков порядок. Так будет лучше. Скажите, когда будете готовы.

 Во рту у нее пересохло, словно горячего песка наелась. Мег боялась его проглотить, боялась, что он полезет назад и она ничего не успеет сделать.

 — Я готова.

 Он снял со стены телефонную трубку и что-то сказал. Потом взял пульт, навел на экран и щелкнул.

 На экране были только плечи и голова. «Даже глаза не закрыли!» — мелькнула испуганная мысль. Разве не должны были? Сейчас они смотрели на нее, эти льдисто-синие глаза, которые она так хорошо знала, только они были словно пеленой подернуты. Волосы, усы, борода — все иссиня-черного цвета, как и осталось у нее в памяти.

 Теперь голова его не была посеребрена льдом, как на первых снимках. И лицо под слоем льда не блестело, как глазированное. В оцепенении Мег подумала: «Он еще заморожен? А внутри? Сколько времени надо, чтобы сердце, печень, почки оттаяли после стольких лет заморозки?»

 Какое это имеет значение?

 Голова у нее закружилась, руки задрожали.

 — Мисс Гэллоуэй, вам знаком этот человек?

 — Да. — Ответ отразился эхом — не то от стен комнаты, не то у нее в голове. Голос словно звучал бесконечно, уходил вдаль, постепенно затухая. — Это Патрик Гэллоуэй. Мой отец.

 Кобен выключил монитор.

 — Примите соболезнования.

 — Я еще не закончила. Включите снова.

 — Мисс Гэллоуэй…

 — Включите монитор!

 После недолгого колебания Кобен повиновался.

 — Хочу вас предупредить, мисс Гэллоуэй, пресса…

 — Пресса меня не волнует. Они все равно будут полоскать его имя, независимо от моего отношения. К тому же ему бы это понравилось.

 Ей хотелось его потрогать, она даже мысленно к этому подготовилась. Она и сама не знала, зачем ей это, но она хотела ощутить пальцами его кожу. Для этого она готова ждать. Пусть сначала закончат все свои процедуры. Потом она в последний раз его погладит, сделает то, чего всегда стеснялась в детстве.

 — Хорошо. Теперь выключайте.

 — Хотите передохнуть? Может, водички?

 — Нет. Я бы хотела получить информацию. Мне нужна информация. — Ноги у нее подкосились, пришлось опуститься на стул. — Я хочу знать, как продвигается расследование, как вы намерены искать его убийцу.

 — Лучше обсудим это в другом месте. Если вам не трудно будет проехать со мной… — В этот момент вошел Нейт. — Шеф Бэрк.

 — Сержант. Мег, идем со мной. Наверху ждет Джекоб.

 — Джекоб?

 — Да, он меня привез. — Не дожидаясь ответа, он взял ее под руку. Поднял на ноги и вывел из комнаты. — Сержант, я довезу мисс Гэллоуэй до управления.

 Перед глазами у нее все плыло. Слез не было, зато был шок. Потрясение от того, что ее отца, погибшего столько лет назад, ей показали на экране телевизора, как сцену из какого-то фильма.

 «Скалолаз, — как в тумане, промелькнуло в голове. — Да еще какой!»

 Она покорно, шла за Нейтом и ни слова не сказала ни ему, ни Джекобу, пока не вышли на воздух.

 — Мне нужно подышать. Я сейчас, — Мег высвободила руку и прошла на полквартала вперед. Она слышала рев машин, шум оживленной городской улицы, боковым зрением видела людей.

 Лицо щипал мороз. Сквозь облака пробивалось робкое зимнее солнце и пыталось согреть ей щеки.

 Она натянула рукавицы, надела темные очки и пошла назад.

 — Тебя Кобен вызвал? — спросила она у Нейта.

 — Да. С тобой связи не было, а между тем есть вещи, которые тебе следует знать, прежде чем ты увидишься с ним снова.

 — Какие такие вещи?

 — Такие, о которых на ходу не говорят. Пойду машину подгоню.

 — Машину? — удивилась Мег.

 — Он взял напрокат в аэропорту, — пояснил Джекоб. — Не хотел, чтобы ты ездила в такси. Думал, ты захочешь побыть без посторонних.

 — Заботливый. В отличие от меня. Можешь ничего не говорить. У тебя все на лице написано.

 — Пока тебя не было, он за твоими собаками смотрел.

 — А кто его просил? — Она ругнулась, понимая, что ведет себя, как последняя стерва. — Черт, черт! Джекоб, я не собираюсь раскаиваться в том, что всю жизнь жила так, как жила.

 — Я разве просил о раскаянии? — Он слегка улыбнулся и потрепал ее по руке, чуть не разрушив стену, которой она так старательно отгораживалась от слез.

 — Они мне его показали по телевизору. Я даже толком рассмотреть не могла, честное слово.

 Она ступила на обочину, куда Нейт подогнал «Шевроле Блейзер». В машину она садилась уже с выпрямленной спиной.

 — Так что мне нужно знать?

 Он рассказал ей о Максе, но тем сухим, официальным тоном, каким говорил бы с гражданским лицом, которому по каким-то причинам полагается знать о случившемся. С первых слов она обратила к нему округлившиеся от ужаса глаза, но он продолжал рассказ тем же тоном и неотрывно следил за дорогой.

 — Макс погиб? Макс убил моего отца?

 — Макс погиб. Это факт. Медицинская экспертиза вынесла заключение о самоубийстве. В его компьютере осталось письмо, в котором он признается в убийстве Патрика Гэллоуэя.

 — Не верю! — Внутри у нее все пылало и колотилось о воздвигнутую ею стену. — Ты хочешь сказать, что Макса Хоубейкера вдруг потянуло на убийство, он всадил в моего отца ледоруб, потом спустился с горы и спокойно вернулся в Лунаси? Это полная чушь. Абсолютно в духе полиции: все сходится, дело закрыто, забудьте.

 — Я хочу сказать, что Макс Хоубейкер мертв, что медэкспертиза пришла к выводу о суициде на основании имеющихся улик и что в его компьютере, забрызганном его кровью и мозгами, была предсмертная записка с признанием в убийстве. Если бы ты удосужилась хоть кому-то позвонить за эти дни, то была бы в курсе дела.

 Он говорил очень сухо. Выражение глаз, она заметила, тоже было бесстрастным. Никаких эмоций. Не только она умеет возводить стены.

 — Очень уж вы стараетесь не высказывать своего мнения, шеф Бэрк.

 — Дело ведет Кобен.

 На этом он умолк и въехал на гостевую стоянку возле управления полиции штата.

 — Смерть Хоубейкера была признана самоубийством, — объявил Кобен. Они собрались в небольшой комнате для совещаний. На столе перед Кобеном лежало досье, руки он держал на нем. — Выстрел произведен из его пистолета, на нем только его отпечатки. На правой руке — пороховой ожог. Следов взлома или борьбы не обнаружено. На столе была бутылка виски и кружка с остатками того же напитка. Вскрытие подтвердило, что перед смертью он выпил пять унций виски. На клавиатуре его компьютера отпечатки только его пальцев. Характер ранения, положение тела, положение пистолета — все указывает на самоубийство.

 Кобен помолчал.

 — Хоубейкер был знаком с вашим отцом, мисс Гэллоуэй?

 — Да.

 — Вам известно об их совместных походах в горы?

 — Да.

 — А ни о каких трениях между ними не слышали?

 — Нет.

 — Полагаю, вам также неизвестно о том, что причиной увольнения Хоубейкера из газеты в Анкоридже было употребление наркотиков. Проведенное мною расследование показало, что Патрик Гэллоуэй употреблял легкие наркотики, и это все знали. Однако мне не удалось найти никаких подтверждений тому, что после отъезда из Лунаси ваш отец занимался в Анкоридже или другом месте поиском работы, как обещал.

 Она смерила его взглядом.

 — Не все живут по уставу.

 — Справедливо. Картина складывается следующая. Хоубейкер, чье местонахождение в первой половине февраля того года пока не установлено, повстречался с Патриком Гэллоуэем, и они решили подняться по южному склону Безымянного. Предположительно, в ходе восхождения Хоубейкер, возможно, под воздействием наркотиков и физического изнеможения, убил напарника и бросил тело в пещере.

 — Предположительно, и рак свистит, — огрызнулась Мег. — Да мой отец бы его в два счета припечатал.

 — Физическое превосходство не защищает от топора, особенно если нападение совершено внезапно. В пещере ничто не указывает на борьбу. Мы, конечно, продолжим изучать и оценивать все улики, но очевидные вещи, мисс Гэллоуэй, порой потому и очевидны, что являются правдой.

 — А еще, знаете, иногда дерьмо плавает. — Она поднялась. — Люди часто говорят: самоубийство — трусливый поступок. Может быть, они и правы. Но мне кажется, что для того, чтобы приставить себе дуло к виску и спустить курок, требуется большая воля. Ни в то, ни в другое Макс не вписывается. Потому что и то, и другое — это крайности, а Максу это было несвойственно. Макс, сержант Кобен, был человек обыкновенный.

 — Обыкновенные люди каждый день совершают невероятные поступки. Я сожалею о гибели вашего отца, мисс Гэллоуэй, и даю вам слово, что доведу расследование до конца. Но пока мне больше нечего вам сказать.

 — Можно вас задержать на минутку, сержант? — Нейт повернулся к Мег и Джекобу: — Подождите меня на улице. — Потом встал и закрыл за ними дверь. — У вас еще что-то есть? Вы ведь ей не все сказали?

 — Вас с Меган Гэллоуэй связывают личные отношения?

 — В данный момент они носят абсолютно неопределенный характер и не имеют к делу никакого отношения. Могу вам сообщить, что в Лунаси на сегодняшний день проживает не менее полудюжины человек, которые могли бы в ту зиму пойти с Гэллоуэем в горы и которые являлись друзьями или соседями Хоубейкера и вполне могли находиться вместе с ним в редакции в ночь его гибели. Заключение медэксперта основано на фактах, но он не знает города и людей. И Макса Хоубейкера не знал.

 — Да и вы его почти не знали. — Кобен поднял руку. — Но. У меня есть улики, говорящие о том, что в горах с Гэллоуэем тогда было еще двое. А в пещере они были вдвоем. И есть вещественное доказательство, написанное собственноручно Гэллоуэем.

 Он подтолкнул досье к Нейту.

 — Он вел дневник. Их там было трое, Бэрк, и у меня нет сомнений, что один из них — Хоубейкер. Однако я не уверен, что вторым в пещере был он. Здесь копия дневника. Я отдам его на графологическую экспертизу, но на глаз это почерк Гэллоуэя. Сами решайте, говорить об этом его дочери или нет.

 — Вы бы не стали?

 — Я бы и вам не стал говорить. Но вынужден признать, что в убийствах вы больше меня понимаете, да и город знаете лучше. Название у него подходящее, Бэрк, — один лунатик у вас там точно живет.

 Обратно он летел с Мег, держа папку в куртке под мышкой. Сначала сам прочтет, потом будет решать, говорить ей или нет. И кому-либо вообще.

 Поскольку он не мог внушить себе, что движется по земле, то решил по возможности наслаждаться видами.

 Снег. Снова снег. Замерзшая вода. Царство льда, и на каждом шагу — опасности. Холод, красота, риск. Точь-в-точь как его пилот.

 — Этот Кобен — придурок, да? — без предисловий спросила она.

 — Я бы так не сказал.

 — Это оттого, что вы, полицейские, всегда друг друга выгораживаете? Или это объективное суждение?

 — Должно быть, всего понемножку. Если человек следует уликам, это еще не делает его придурком.

 — Как раз делает! Как можно верить, что Макс зарубил моего отца? Я от тебя ожидала большего.

 — Много от твоих ожиданий толку.

 Она заложила крутой вираж влево, отчего его желудок рванулся к горлу. Но он и пикнуть не успел, как последовал вираж вправо.

 — Хочешь, чтобы я тебе кабину заблевал? Тогда еще резче набирай высоту.

 — У полицейского должен быть крепкий желудок. — Мег так стремительно бросила машину вниз, что он не видел ничего, кроме летящей прямо на них снежной равнины — и своего изувеченного тела посреди искореженной груды металла.

 Нейт злобно выругался, а она рассмеялась и снова стала набирать высоту.

 — Смерти захотела? — выкрикнул он.

 — Нет. А ты?

 — Хотел, да теперь раздумал. Только посмей еще раз это сделать, я тебя, как прилетим, ремнем выпорю.

 — А вот и не выпорешь. Такие, как ты, женщин не обижают.

 — А ты проверь. Искушение было велико.

 — А свою лживую Рейчел ты никогда не наказывал?

 Он посмотрел на Мег. В ней, в ее живых глазах была какая-то необузданность.

 — И в мыслях не было, но… век живи — век учись.

 — Ты на меня злишься. Бесишься и обижаешься, что я не звонила тебе каждый час и не разводила розовые слюни.

 — Не отвлекайся, веди самолет. Мой джип у тебя во дворе. Джекоб меня из твоего дома забрал.

 — Я тебя не просила туда ездить. Мне не нужно, чтобы ты приходил и держал меня за руку.

 — Что-то не припомню, чтобы предлагал держать тебя за руку. — Он сделал паузу. — У Розы с Дэвидом дочка родилась. Восемь фунтов. Назвали Уиллоу.

 — Да? — Ее выражение несколько смягчилось. — Девочка? Все в порядке?

 — Все тип-топ. Пич говорит — красавица, я поехал посмотреть — ну, обезьянка и обезьянка..

 — Зачем ты ведешь со мной светскую беседу, если ты на меня злишься?

 — До посадки предпочитаю сохранять швейцарский нейтралитет.

 — Резонно.

 Приземлившись, Мег схватила вещи и быстро соскочила на землю. Нагнулась потрепать собак.

 — Вот они где, мои хорошие. Соскучились? — Она взглянула на Нейта. — Ну что, сейчас будешь меня уму-разуму учить?

 — Да твои собаки мне горло перегрызут.

 — Разумно. Очень благоразумный мужчина.

 — Не всегда, — проворчал Нейт себе под нос и вошел вслед за ней в дом.

 Она побросала поклажу и прошла к очагу. Потом надо будет заняться самолетом. Слить масло, чтобы не замерзло.

 Но делать ничего не хотелось. И в голове какая-то пустота.

 — Спасибо, что присмотрел за Роком и Буллом, пока меня не было.

 — Не за что. — Он отвернулся и старательно спрятал папку под куртку. — Много дел было?

 — Подзаработала чуток. — Мег наконец развела огонь. — Мне предлагают работу — я соглашаюсь. Теперь можно отнести в банк два приличных гонорара.

 — Повезло.

 Она плюхнулась в кресло и задрала ногу на подлокотник. Вид у нее был вызывающий.

 — Снова дома. И как приятно видеть тебя, любовничек. Если не спешишь, можем подняться и заняться сексом под девизом «С возвращением домой!». — Мег с улыбкой расстегивала рубашку. — Спорим, я тебя мигом до кондиции доведу.

 — Мег, это жалкая пародия на Чарлин.

 Улыбка с ее лица моментально сошла.

 — Не хочешь трахаться? Пожалуйста. Оскорблять-то зачем?

 — Мне кажется, ты все время хочешь меня задеть, разозлить. В чем, интересно, причина?

 — Сам разбирайся. Это твоя проблема. — Она встала и хотела пройти мимо, но Нейт перехватил ее за руку и развернул к себе лицом.

 — Нет! — отрезал он, не обращая внимания на предупредительное ворчание псов. — Это, милая моя, твоя проблема. И я хочу знать, в чем она.

 — Я не знаю! — выкрикнула она с таким отчаянием, что ворчание переросло в рычание. — Рок, Булл, тише. Успокойтесь. Успокойтесь, — уже ровнее произнесла она. — Это свой.

 Она нагнулась и потрепала обоих за шею.

 — Черт бы тебя побрал. Ну, почему ты не рявкнешь на меня как следует, не бросишься вон, не скажешь, что я холодная, бессердечная стерва? Почему бы тебе на время не оставить меня в покое?

 — А ты почему не удосужилась мне позвонить? Почему ты все время напрашиваешься на ссору?

 — Погоди минутку. — Она встала, щелкнула пальцами, подзывая собак, и прошла на кухню. Достала сухой корм, насыпала им в миски. Потом оперлась о стойку и стала смотреть на Нейта.

 «Уже не такой исхудалый», — подумала она. За последний месяц он немного прибавил в весе. В прямом смысле. Мужчине такой вес к лицу, свидетельствует о хорошем мышечном тонусе. Прическа растрепалась и смотрится очень эротично. Волосы уже пора стричь. И глаза, спокойные и невыразимо печальные, — они смотрели понимающе и терпеливо.

 — Я терпеть не могу ни перед кем отчитываться. Я к этому не привыкла. Я построила дом, бизнес, свою жизнь так, как меня устраивает.

 — Боишься, я начну требовать от тебя отчета? Буду ждать, что ты ради меня изменишь свой уклад?

 — А разве нет?

 — Не знаю. Для меня привязанность и подотчетность все-таки разные вещи. Я за тебя беспокоился. Не думай, что только собаки по тебе скучали. Что до уклада, то я еще и свой-то толком не наладил. Не все сразу.

 — Скажи мне одну вещь, только без вранья. Ты в меня влюбляешься?

 — Похоже на то.

 — И как ощущение?

 — Как будто что-то у меня в душе пробуждается. Теплеет, ищет свой ритм. Пугающее ощущение, на самом деле. Он подошел. — И приятное. Приятное и пугающее.

 — Не знаю, хочу ли я это испытать. И смогу ли.

 — Я тоже. Но я знаю, что устал от вечной усталости, пустоты, рутины, которой следуешь только затем, чтобы выжить. Когда я с тобой, Мег, я чувствую. Я чувствую, и подчас это больно. Но я не против.

 Он взял ее лицо в ладони.

 — Может, тоже попробуешь? Ты, главное, не сопротивляйся.

 Она положила руки поверх его.

 — Попробую.

 Запись в дневнике 19 февраля 1988 года

 Он свихнулся. Совсем с ума спятил. Перебрал декса и еще бог знает чего. Высота слишком большая. Не знаю. Кажется, я его успокоил. Начался буран, и мы укрылись в ледяной пещере. Потрясающее место. Прямо какой-то волшебный замок в миниатюре, с ледяными колоннами, арками, неожиданными провалами. Жаль, что мы тут не все. Одному мне старину Дарта будет нелегко вернуть на грешную землю.

 Он вбил себе в голову, что я хотел его убить. У нас были сложности на спуске, и теперь он, перекрывая ветер, вопит, что я хочу его угробить. Набросился на меня, как безумный, пришлось врезать ему хорошенько. Теперь, кажется, угомонился. Извинился, даже посмеялся над собой.

 Здесь мы, только чтобы передохнуть, собраться с силами. Мы играли в игру «Первое, что я сделаю, когда вернусь». Он хочет мяса, я хочу женщину. Потом сошлись на том, что хочется и того, и другого.

 Он все еще на взводе, я это вижу. Это из-за гор. Надо вернуться к Хэну и идти вниз. А потом — в Лунаси.

 Погода налаживается, но в воздухе как-то неспокойно. Что-то будет. Надо быстрей спускаться.

 Нейт сидел в запертом кабинете. Он дочитал дневник Патрика Гэллоуэя до конца.

 Шестнадцать лет у тебя ушло на то, чтобы спуститься, Пэт. Не зря ты ждал, что «что-то будет». Вот оно и случилось.

 Ушли трое, вернулись двое. И шестнадцать лет эти двое молчали.

 Но в пещере третьего не было, только Гэллоуэй и убийца. Нейт все больше убеждался, что это был не Макс.

 Почему убийца столько лет не трогал Макса? Если Хэн и Макс — одно лицо, значит, Макс покалечился, но не слишком серьезно, хотя идти вниз ему было трудно. Из всей троицы он был самый неопытный и слабый, если, конечно, Нейт правильно истолковал дневник.

 Но убийца помог Максу спуститься и оставил жить еще на шестнадцать лет.

 И Макс хранил его тайну.

 Почему?

 Честолюбие? Шантаж? Преданность? Страх?

 «Летчик, — решил Нейт. — Надо найти летчика и узнать, что он помнит».

 Он запер дневник в ящик вместе с досье. Ключи положил в карман и вышел из кабинета.

 Отто только что вернулся с патрулирования.

 — Эд Вулкотт заявил, что кто-то сломал замок на его рыбацком домике и стащил две удочки, электробур, бутылку скотча, а потом еще и домик краской размалевал.

 Румяный от мороза, Отто прямиком прошел к кофейнику.

 — Скорее всего, ребятня. Я ему говорил: «Никто, кроме тебя, двери не запирает, только мальчишек дразнишь».

 — Сколько все это стоит? Вместе?

 — Он говорит, порядка восьми сотен. Электробур «Страйкмастер» тянет на четыреста. — Он поморщился с брезгливой усмешкой. — Вот такой у нас Эд. Хороший бур можно и за сорок купить, но у Эда все по первому разряду.

 — А опись похищенного составили?

 — Да, конечно. Если какой парень по глупости отправится рыбачить с удочкой, на которой есть медная пластинка с фамилией Эда, пусть пеняет на себя, мы его живо привлечем. Скотч? Небось напились до тошноты. Не удивлюсь, если они уже просверлили лунку чужим буром, выпили и сидят, рыбу удят. Думаю, потом они все это где-нибудь бросят или попытаются привезти обратно.

 — Все равно это кража со взломом. Будем отрабатывать.

 — Можешь не сомневаться, все вещи застрахованы, и на большую сумму, чем он за них заплатил. Вы знаете, что он хотел подать в суд на Хоули за то, что зацепил его первого января, и даже говорил на эту тему с адвокатом? С адвокатом. Господи боже мой!

 — Я с ним потолкую.

 — Желаю удачи. — Отто уселся за свой стол и с чашкой кофе в руке сосредоточенно уставился в компьютер. — Так, будем сочинять отчет.

 — Я сейчас отъеду, надо кое-что проверить. — Нейт помолчал. — В это время года в горы часто ходишь?

 — Какого лешего я там забыл? Я их и отсюда вижу.

 — Но раньше же ходил?

 — Раньше я и танго с женщинами танцевал.

 — Да? — Нейт с любопытством устроился на край его стола. — В тихом омуте… И эти женщины были в узких платьях и на высоких каблуках?

 Несмотря на хандру, Отто рассмеялся.

 — Вот-вот.

 — С таким откровенным разрезом до середины бедра?

 И когда они двигаются, то кажется, что видишь кусочек рая?

 Отто окончательно развеселился.

 — Вот были деньки!

 — Ну, еще бы. А я так танго и не одолел. И в горы ходить не научился. А надо бы, пожалуй.

 — Ограничься танцами, шеф. Это менее опасно.

 — Некоторые люди рассказывают о горах, как о божестве. А ты почему бросил?

 — Да рисковать надоело. Лишних ушей и ног у меня нет. — Он помрачнел и уткнулся в чашку. — В последний раз я ходил в горы спасателем. Группа из шести человек. Накрыло лавиной. Найти удалось только двоих. Уже мертвыми. Не приходилось видеть человека, попавшего в лавину?

 — Нет, не приходилось.

 — Считай, повезло. В марте будет девять лет с того случая. С тех пор я и не хожу. И никогда больше не пойду.

 — А с Гэллоуэем ходить не доводилось?

 — Пару раз. Он был отличный альпинист. Даже странно для такого раздолбая.

 — Недолюбливал его?

 Отто начал одним пальцем набирать текст.

 — Каждого раздолбая недолюбливать — поговорить будет не с кем. Этот парень застрял в шестидесятых. Мир, любовь, наркота. По мне, так это для него был еще удачный исход.

 «В шестидесятых, — подумал Нейт, — Отто обливался потом во вьетнамских джунглях». Такое сочетание — солдат и хиппи — могло стать взрывоопасным и в менее экстремальной ситуации, чем зимнее восхождение.

 — Разглагольствуешь о том, что надо жить естественно, делаешь вид, что спасаешь каких-то вонючих китов, — продолжал Отто, — а сам сидишь на шее у правительства, которое несешь на чем свет стоит. Я таких не уважаю.

 — Наверное, у вас с ним мало было общего? Ты же военный.

 — Да уж, собутыльниками мы не были. — Он перестал печатать и поднял голову. — А к чему это ты?

 — Пытаюсь понять этого человека. — Он встал и как бы невзначай спросил: — Когда ты еще ходил в горы, какого летчика нанимал?

 — Чаще всего Джекоба. Он всегда был под рукой.

 — А я думал, Джекоб сам ходил в горы. С ним ходить не доводилось?

 — А как же. И в таких случаях нас отвозил Хэнк Филдинг из Талкитны, а то еще Двупалый из Анкориджа. Иногда — Стоки Лукес, если был трезв. — Он пожал плечами. — Когда есть деньги, тебя любой отвезет, летчиков тут навалом. Если и впрямь подумываешь в горы идти, проси Мег, чтоб отвезла, И возьми серьезного проводника, не какого-нибудь олуха.

 — Непременно. Но пока мне хватает вида из окна кабинета.

 — Еще лучше.

 Допрос собственного заместителя не доставил ему удовольствия, но зафиксировать его в досье будет нужно. Невозможно было представить Отто ловящим кайф и нападающим на человека с топором. Но и танцующим танго с женщиной в узком платье — тоже.

 За шестнадцать лет человек может сильно измениться.

 Он отправился в «Приют», где Чарлин вдвоем с Сисси уже обслуживали любителей раннего ужина. За стойкой работал Тощий Джим. Оседлав свой табурет, Профессор потягивал виски и читал Троллопа.

 — Скоро «Айдитарод», — сообщил Джим. — Не хотите поставить?

 Нейт присел у стойки.

 — А ты за кого?

 — Я ставлю на этого молодого, Триплхорна. Он алеут.

 — Красавчик! — подхватила Сисси, ставя на стойку поднос с пустыми бокалами.

 — Какая разница, как он выглядит, Сисси?

 — Для меня — большая. Сделай мне «Лосиную голову» и двойную водку со льдом.

 — А народ в основном ставит на этого канадца, Тони Китона.

 — У нас тут болеют за канадцев? — удивился Нейт. Джим тем временем готовил заказ для клиентов Сисси.

 — Нет. За собак. Его упряжку Уолт Нотти вырастил.

 — Тогда двадцатку на канадца.

 — Пива?

 — Спасибо, Джим. Кофе. — Предоставив Джиму и Сисси заниматься напитками и одновременно спорить, чей фаворит лучше, Нейт повернулся к соседу: — Как поживаешь, Джон?

 — Сплю плохо. Пока. — Джон заметил страницу и отложил книгу. — Никак это зрелище из головы не идет.

 — Это тяжело. Ты же хорошо знал Макса. Статьи в его газету писал…

 — Ежемесячный обзор книжных новинок. Платили, правда, мало, но мне нравилось. Не уверен, что Кэрри не закроет газету. Надеюсь, что нет.

 — Кто-то мне говорил, что и Гэллоуэй им пописывал. Тогда, в самом начале.

 — У него неплохо получалось. Если бы уделял этому больше внимания, мог бы и большего добиться.

 — Ну, это универсальная формула.

 — Он был разносторонне одарен. — Джон украдкой взглянул на Чарлин. — Но он своих талантов не развивал. Разбазарил все.

 — И эту женщину тоже?

 — Тут я не могу быть объективным. По моему мнению, он не вкладывал в эти отношения сил. Как и всего остального. Было у него и по нескольку глав к начатым романам, десяток недописанных песен, бессчетное число незаконченных столярных изделий. У этого парня руки были на месте, ум творческий, а вот дисциплины или честолюбия — ноль.

 Нейт прикинул возможные варианты. Три человека, которых связывают место жительства, призвание — литература — и любовь к горам. И двое из трех любят одну женщину.

 — Может быть, он бы мог это исправить, будь у него шанс.

 Джон жестом попросил Джима наполнить его стакан.

 — Может быть.

 — Читал его вещи?

 — Читал. Мы часто с ним брали по пивку, иногда и покуривали, — признался Джон с легкой улыбкой. — И говорили о философии и политике, о литературе, о роде человеческом. Молодые интеллектуалы. — Джон поднял стакан. — Идущие в никуда.

 — Ходил с ним в горы?

 — А как же, это же приключение. Молодые интеллектуалы за приключениями на Аляску и едут. Счастливые были денечки. Ни за что бы не хотел их вернуть. — Он улыбался своим воспоминаниям и потягивал виски.

 — Вы с ним дружили?

 — Да. Мы были друзьями, во всяком случае, на этом вот интеллектуальном уровне. Я завидовал, что у него такая женщина; это ни для кого секретом не было. Его, по-моему, это забавляло, давало чувство превосходства надо мной. Я был более образован. Но его это не колыхало, он и так все имел.

 Джон задумчиво смотрел в стакан.

 — Подозреваю, он и сейчас бы забавлялся тем, как я ревную к нему эту женщину.

 Нейт помолчал.

 — Вы в горы ходили группой или вдвоем?

 — Хм-мм… — Джон поморгал, словно очнулся ото сна.

 «Воспоминания, — подумал Нейт, — разновидность сновидений. Или ночных кошмаров».

 — Группой. Товарищи по безумствам — вот кто мы все были. Помню, летом пошли на Денали — так группы и одиночки лезли на эту махину, как муравьи на гигантский пирог. Вот время было! Базовый лагерь — что маленький город. И наша ошалелая компашка.

 — Ты и Пэт?

 — Не только. Еще Джекоб, Отто, Деб с Гарри, Эд, Бинг, Макс, Хоппы, Сэм Бивер — этот умер два года назад от легочной эмболии. А еще… сейчас, сейчас… еще Мэки старший там был. Они с Бингом, помнится, подрались из-за какой-то ерунды, и Хопп — покойный — тогда их еще разнимал. Хоули был, но он, пьяный, упал и головой стукнулся. Мы его на вершину не взяли. Еще была Мисси Джекобсон, вольный фотограф, с которой у меня был короткий и бурный роман, пока она не вернулась в Портленд и не вышла там замуж за водопроводчика.

 Он снова улыбнулся.

 — Ох уж эта Мисси! Большие карие глаза и умелые руки. Мы, лунатики, устроили из этого восхождения целый праздник. У нас даже флаг с собой был, чтобы водрузить на вершине и сфотографироваться для газеты. Но никто из нас до вершины не дошел.

 — Никто?

 — В тот раз — никто. Помнится, Пэт потом поднялся. Но в тот раз нас просто преследовали неудачи. Однако ночью в базовом лагере мы были исполнены надежд и устремлений. Пели, трахались, танцевали в волшебном свете белой ночи. Думаю, никогда больше мы не жили такой полной жизнью. Так нам, во всяком случае, казалось.

 — И что случилось?

 — Гарри заболел. Сам-то не сразу понял, но наутро встал с температурой. Грипп. Все твердил, что здоров. Спорить никому не хотелось. Но он и пяти часов не продержался. Деб и Хопп его вниз спустили. Сэм упал, сломал руку. Мисси тоже расквасилась. Какая-то группа шла вниз и прихватила ее с собой. Погода переменилась, те из нас, кто остался, разбили палатки и сидели, молились, чтобы быстрей распогодилось. А стало еще хуже. Потом заболел Эд, за ним — я. Одно к одному, так что в конце концов пришлось нам повернуть назад. Наш праздник кончился ничем.

 — И кто же вас назад в город привез?

 — Не понял?

 — У вас был летчик?

 — Ах, вот ты о чем. Помню, как меня запихивали в этот самолет. Все больные, злые, угрюмые. Летчика не помню. Какой-то приятель Джекоба, кажется. Я был в жутком состоянии, это я отчетливо помню. Я об этом даже писал. В газету. В качестве юмористической заметки.

 Он допил свое виски.

 — До сих пор жалею, что мы тот флаг не водрузили.

 Нейт не ответил и двинулся к Чарлин.

 — Прерваться можешь?

 — Конечно. Когда Роза вернется в строй.

 — Пять минут. Народу вроде немного.

 Она спрятала блокнот в карман.

 — Пять. Если будем долго обслуживать, народ пойдет к итальянцу. Я не могу позволить себе терять постоянных клиентов.

 Она вышла из ресторана в пустой вестибюль. При звуке ее каблучков Нейту вспомнился разговор о танго. Интересно, что за тщеславие должно двигать женщиной, чтобы она предпочла комфорту несколько часов на высоких каблуках.

 — К твоему сведению, Патрик Гэллоуэй собирался в Анкоридж искать работу.

 — Это мы уже обсуждали.

 — Ну, ладно, ладно. Если он поехал в Анкоридж и ему вдруг стукнуло пойти в горы, кого бы он нанял доставить его на ледник Солнечный?

 — Откуда мне-то знать? Он же уезжал не за тем, чтобы в горы идти. Он ехал на заработки!

 — Чарлин, вы с ним прожили без малого четырнадцать лет. Ты его знала.

 — Если он летел из Анкориджа, но не на Джекобе, тогда это, скорее всего, был Двупалый или Стоки. Если, конечно, они там в тот момент были. Если нет — он бы нанял первого попавшегося. А скорее всего, он полетел по бартеру. Денег-то у него совсем не было. Я ему выдала всего сотню из своих запасов. Больше не могла — он бы их тут же просадил.

 — А где я могу этих летчиков найти?

 — Спроси Джекоба или Мег. Они в этом мире вращаются, я — нет. Почему ты мне не сказал, что его привезли, а, Нейт? Надо было сказать и взять меня с собой.

 — Ни к чему тебе такие переживания. Правда. Ни к чему.

 Он усадил ее в кресло, сам сел рядом.

 — Послушай меня. Если ты увидишь его в таком состоянии, легче тебе не станет. И ему не поможет.

 — Но Мег же его видела!

 — И ее это здорово подкосило. Я там был, я знаю. Хочешь сделать что-нибудь для него или для себя? Поучаствовать? Найди время повидать дочь. Будь ей матерью, Чарлин. Утешь ее.

 — Ей от меня утешения не требуется. От меня она ничего не захочет.

 — Может быть. Но предложить надо, тебе самой станет легче. — Он поднялся. — Я сейчас еду к ней. Передать что-нибудь?

 — Передай, мне тут помощники нужны, если, конечно, у нее других дел нет.

 — Хорошо.

 Когда он добрался к Мег, уже совсем стемнело. Вид у нее был более спокойный, уверенный и отдохнувший. По смятым подушкам и пледу на диване он определил, что днем она прикорнула у камина.

 Он позаботился о том, чтобы как-то сгладить напряжение, купил в Угловом цветы. Не очень свежие, но все равно — цветы.

 — Это в честь чего?

 — До меня тут дошло, что мы движемся как бы в обратном направлении. Сначала я уложил тебя в постель, точнее — ты меня, а теперь вот я за тобой ухаживаю.

 — Правда? — Она понюхала цветы. Пускай это банальность, но к цветам у нее слабость. Как и к мужчинам, которые их дарят. — Значит, следующим этапом будет знакомство в баре?

 — Я планировал что-то похожее на свидание. Ужин, например. Но ты можешь подцепить меня и в баре. А пока я хочу, чтобы ты сложила необходимые тебе вещи, я на ночь увезу тебя в «Приют».

 — Чтобы мы и в романтический период могли заниматься сексом?

 — Можешь расположиться в отдельном номере, хотя я лично предпочел бы секс. Цветы можешь взять с собой. И собак тоже.

 — А зачем мне уезжать из собственного уютного дома и заниматься сексом в гостиничном номере? — Она повертела в руках букет, поверх него наблюдая за Нейтом. — Ах да, на этой стадии полагается авантюрная нотка. Довольно глупо меня уговаривать, Нейт. Я бы осталась здесь. Можем, если хочешь, сделать вид, что находимся в дешевом мотеле. Можем даже порнушку по кабельному поискать.

 — Это все замечательно, но я бы хотел, чтобы ты поехала со мной.

 — Да в чем дело-то?

 Он рассказал ей о следах в лесу.

 — Какого черта ты мне ничего не сказал днем? Я бы тогда на свету все сама посмотрела! — Она бросила букет на стол и ринулась за паркой.

 — Погоди. После этого снег выпал, сантиметров пятнадцать насыпало. Ты ничего теперь не увидишь. Да и Питер с Отто там все истоптали. А раньше я тебе не сказал потому, что на тебя и так много чего навалилось. А так — ты хоть передохнула немножко. Собери вещи, Мег.

 — Не собираюсь я выкатываться из собственного дома только потому, что кто-то ходил в лесу. Даже если бы на меня, вслед за тобой, напала мания преследования и я бы поверила, что на меня расставляет сети какой-то злоумышленник, я бы все равно из дома не поехала. Я сама в состоянии…

 — Знаю, знаю. Ты сама в состоянии за себя постоять.

 — Сомневаешься? — Она развернулась и ушла в кухню. Он вошел следом — она доставала из кладовки винтовку.

 — Мег!

 — Помолчи. — Она проверила патронник. К своему огорчению, Нейт успел заметить, что тот полон.

 — Тебе известно, сколько у вас происходит несчастных случаев из-за того, что все держат дома заряженное оружие?

 — Мне это не грозит. Подойди.

 Она открыла дверь на улицу. Темно, холодно, а рядом — разъяренная женщина с заряженным ружьем.

 — Давай вернемся в дом и…

 — Видишь тот сучок? Семь футов от земли, сорок футов от дома?

 — Мег…

 Она вскинула ружье, прицелилась и выстрелила. Звук его оглушил. Пуля прошила сучок в полуфуте от кончика.

 — Хорошо, хорошо, стрелять ты умеешь. Получи золотую медаль. Идем в дом.

 Она выстрелила еще раз, и полфутовый кусок ветки упал в снег.

 Мег выдохнула и третьим выстрелом разнесла ее остатки.

 Потом собрала с земли гильзы, вернулась в дом и убрала винтовку на место.

 — Метко стреляешь, — похвалил Нейт. — Но должен заметить, что сбить с дерева сучок — это совсем не то же самое, что влепить пулю в живое существо. Не дай бог, конечно.

 — Я не избалованная барышня с Большой земли. У меня в трофеях — лось, буйвол, олень, медведь…

 — Может, и в человека стрелять приходилось? Это не одно и то же, Мег. Поверь мне, это совсем разные вещи. Я не говорю, что ты слабая. Я просто прошу тебя на эту ночь поехать со мной. Если нет — я останусь здесь. Но сейчас, когда Роза в больнице, твоей маме нужна помощь. Она там забегалась, да еще по отцу твоему исстрадалась.

 — Мы с Чарлин…

 — Знаешь, я ведь со своей тоже не общаюсь. Мать со мной почти не разговаривает, а сестра держится в стороне от нас обоих, потому что не хочет нарушать свою безмятежную, сладкую жизнь. И я ее не виню.

 — Не знала, что у тебя есть сестра.

 — Старшая. У нас два года разницы. Живет сейчас в Кентукки. Я ее лет пять, наверное, не видел. Бэрки не любят семейных торжеств.

 — И она даже не навестила тебя, когда тебя ранили?

 — Она звонила. Нам оказалось совершенно не о чем говорить. Когда Джек погиб, а меня ранили, в госпитале меня навестила мать. Я думал — насколько был в состоянии думать, — что после всего этого кошмара у нас, даст бог, что-то наладится. Мы снова станем родными людьми. Но она лишь сказала: «Надеюсь, теперь-то ты остановишься?» Просила, чтобы я уволился из органов, пока ей не пришлось вместо больницы навещать меня на кладбище. Я отказался, сказал, что, кроме работы, у меня ничего не осталось. Тогда она молча вышла. С тех пор мы и десять слов друг другу не сказали. Эта работа отняла у меня лучшего друга, жену, родных.

 — Нет, не отняла. — Она не удержалась, взяла его за руку и поднесла к своей щеке. — Ты сам знаешь, что это не так.

 — Как посмотреть. Но я не ушел. И я здесь, потому что это единственное, что я сохранил. Может, как раз работа и удержала меня от скатывания по наклонной. Не знаю. Но я знаю, что у тебя с твоей мамой еще не все потеряно. Вы еще можете восстановить отношения. Ты должна сделать шаг.

 — А она могла бы попросить о помощи.

 — Она и попросила. Через меня.

 Мег со вздохом отвернулась и пнула шкафчик под мойкой.

 — Я ей помогу, но только на время. И не думай, что после этого наступит всеобщее благоденствие.

 — Всеобщее благоденствие — такая вещь, о которой в любом случае лучше не беспокоиться.

 Он высадил ее у «Приюта», потом вернулся в участок.

 Какое-то время провел, записывая свой вчерашний разговор с Отто и Джоном, потом двинулся по списку названных Отто летчиков.

 За Стоки Лукесом никакого криминала не числилось, только несколько дорожных нарушений. Он теперь жил в Фэрбанксе и работал летчиком в туристической компании под названием «Дикая Аляска». Их сайт в Интернете обещал показать всем желающим «настоящую Аляску», организовать охоту, ловлю рыбы неимоверных размеров, а также захватывающие дух виды Великого Безмолвия — и все якобы за разумную цену, в пакете. Предусматривались и групповые скидки.

 Филдинг в девяносто третьем перебрался в Австралию, а через четыре года умер там своей смертью.

 Томас Кижински, он же Двупалый, — отдельная история. За ним вился целый хвост: хранение запрещенных наркотических средств, попытка их сбыта, вождение в пьяном виде, мелкая кража. Из Канады его выслали, а летную лицензию дважды отбирали.

 Восьмого марта 1988 года его труп был найден в мусорном баке дока в Анкоридже со множественными ножевыми ранениями. Бумажник и часы отсутствовали. Заключение: убийство с целью ограбления. Преступник или преступники так и не были найдены.

 «Посмотреть на это с другой стороны, — подумал Нейт, — и получится устранение нежелательного свидетеля или шантажиста». Летчик везет в горы троих, обратно забирает двоих. Спустя две недели его находят зарезанным на помойке.

 Поневоле задумаешься.

 В участке стояла тишина, и Нейт расчехлил свою доску. Заварил свежего кофе, достал из кладовки банку ветчины и изобразил сандвич.

 Потом сел за стол и стал изучать материалы стенда, свои записи, дневник Патрика Гэллоуэя. Последний в его жизни.

 Так, за размышлениями, прошел долгий вечер.

 Ей он о дневнике отца ничего не сказал. Когда женщина к вечеру устала и раздражена, лучше не усугублять.

 Он был восхищен, как Мег, засучив рукава, весь день вкалывала в «Приюте». И еще больше восхищен тем, как утром она резво вскочила с постели и побежала подавать завтрак толпе голодных. И ведь все это происходило в условиях жестоких трений с матерью.

 Когда он сел за столик, она тут же подошла с дымящимся кофейником.

 — Привет. Меня зовут Мег, сегодня я буду вас обслуживать. А поскольку я рассчитываю на щедрые чаевые, то сначала дождусь, пока вы поедите, а уж потом вылью этот кофейник на башку Чарлин.

 — Спасибо. Когда Роза возвращается?

 — Неделю или две ее точно не будет, а потом Чарлин хочет дать ей свободный график — до тех пор, когда она сможет вернуться к полноценной работе.

 — Что ж, весьма любезно с ее стороны.

 — Ну, с Розой-то она всегда любезна. — Она бросила горестный взгляд на Чарлин. — Ее она любит. Это меня на дух не выносит. Что будешь, красавчик?

 — Если скажу, что у вас очень схожие интересы, но у каждой — на свой лад, ты мне тоже кофейник на голову опрокинешь?

 — Могу.

 — Тогда я буду овсянку.

 — Ты? Ешь овсянку? — Она сморщила свой соблазнительный носик. — И не из-под палки?

 — К овсянке привыкаешь.

 — Ага. Точнее сказать — прилипаешь.

 Передернув плечами, она пошла дальше принимать заказы и подливать кофе.

 Ему нравилось смотреть, как она движется. Быстро, но не суетливо, сексуально, но не вызывающе. На ней была затрапезная фланелевая рубашка с расстегнутой верхней пуговицей, из-под которой виднелась белая плотная футболка. Серебряный кулончик на цепочке слегка подрагивал на груди.

 Она подкрасилась — он знал об этом, потому что утром исподтишка наблюдал, как она это делает. Да, если уж дошло до того, чтобы смотреть, как женщина красит ресницы, — пиши пропало.

 Чарлин вынесла чей-то заказ, Мег удалилась на кухню с блокнотом. Друг на друга они даже не смотрели, разве что ощущали рядом теплокровный объект.

 Он взял в руку кружку с кофе и достал блокнот, чтобы было чем отгородиться от приближающейся Чарлин. Даже если пропал, все равно надо сохранять самообладание и не попадаться между жерновов.

 — Подлить тебе? Она у тебя заказ приняла? Не понимаю, неужели так трудно быть с клиентами полюбезнее?

 — Спасибо, пока не надо. Да, приняла. И была вполне любезна.

 — Ну, если только с тобой — и то потому, что ты с ней спишь.

 — Чарлин! — Из кабинки, где обычно завтракали Ганс и Декстер, послышались откровенные смешки. — Умолкни!

 — Но это же не секрет, да?

 — Уже не секрет, — проворчал он.

 — Она ведь ночь у тебя провела?

 Он поставил кружку.

 — Если ты возражаешь, я могу переехать к ней.

 — С чего это я должна возражать? — Чарлин машинально подлила ему кофе. — Почему я должна против чего-то возражать?

 К его величайшему ужасу, глаза ее вдруг наполнились слезами. Не успел он сообразить, как с этим быть, как Чарлин стремглав убежала в кухню.

 — Бабы… — проворчал Бинг откуда-то сзади. — Одни неприятности с ними.

 Нейт обернулся. Бинг уминал яичницу с колбасой и жареной картошкой. На лице его красовалась гнусная улыбочка, но в глазах Нейт, кажется, углядел намек на сочувствие.

 — А ты был женат, Бинг?

 — Был один раз. Не сложилось.

 — Не понимаю, почему.

 — Вот подумываю, может, еще разок попробовать? Выписать русскую по каталогу, как сделал Джонни Тривани.

 — Джонни?

 — Ну да. Выбрал себе двух, если не врут. Посмотрим, как у него получится, тогда, может, и я попробую.

 — Угу. — Поскольку между ними завязалось подобие разговора, Нейт решил попытать счастья: — Бинг, а ты в горы не ходишь?

 — Раньше ходил немного. Не мое это. Когда время есть — уж лучше на охоту. Ищешь, чем бы развлечься?

 — Вроде того. Дни все длиннее становятся.

 — Да ты же, шеф, парень городской. И худой больно. Ты уж лучше в городе развлекайся, мой тебе совет. Займись вязанием или еще каким дерьмом.

 — Всегда мечтал о макраме. — Бинг тупо взглянул. Нейт улыбнулся. — А почему, Бинг, у тебя самолета нет? В технике разбираешься, независимость любишь. Как же без самолета?

 — Возни больно много. Если уж работать, то на твердой земле. А потом — чтобы летать, надо быть малость чокнутым.

 — Да, я это слышал. Мне тут об одном летчике кто-то рассказывал… Прозвище еще такое чудное. Шестипалый, что ли…

 — Двупалый. Три пальца на ноге у него отморожены были вроде. Этот точно был не в себе. Помер давно.

 — Правда? А что — разбился?

 — Да нет. В драке получил. Или нет… — Бинг насупил брови. — Ножом его пырнули. Известное дело — город… Вот что значит жить в таком скопище людей.

 — Это точно. А ты с ним летал?

 — Один раз. Сумасшедший. Нас несколько было, на оленя хотели пойти. Чуть нас не угрохал. До Луны поднялся. Я ему за это глаз подбил, — смачно сообщил Бинг. — Чокнутый!

 Нейт собрался что-то сказать в ответ, но тут из кухни вышла Мег, а еще — открылась парадная дверь.

 — Шеф Нейт! — влетел Джесси, а следом за ним Дэвид. — Вы здесь!

 — И ты, я вижу, тоже. — Он шутливо подергал мальчика за нос. — Дэвид, как Роза? Как малышка?

 — Хорошо. Все хорошо. Мы ей дали отдохнуть, пришли вот позавтракать по-мужски.

 — А можно, мы с вами сядем? — спросил Джесси. — Мы же все трое мужчины.

 — Еще бы!

 — К тому же самые симпатичные во всем Лунаси, — засмеялась Мег и поставила кашу на стол. Рядом появилась тарелка с пшеничным тостом и плошка фруктового салата. — Джесси, ты уже водишь машину?

 Мальчик со смехом протиснулся в кабинку рядом с Нейтом.

 — Нет. — Он встрепенулся. — А можно я на твоем самолете полетаю?

 — Можно, когда станешь доставать до педалей. Дэвид, кофе?

 — Спасибо. Ничего, что мы так вторглись? — повернулся он к Нейту.

 — Ну что ты. Мне очень не хватало моего приятеля. Ну, Джесси, ты уже ощущаешь себя старшим братом?

 — Не знаю. Она все время плачет. Громко. А потом спит. Долго-долго. Но она меня уже за палец держала. И еще она сосет мамину сисю, чтобы молока попить.

 — Вот оно как, — только и сказал Нейт.

 — Принести вам молока? Стакан? — предложила Мег, наливая Дэвиду кофе.

 — Розе сказали, что ты тут за нее пашешь. — Дэвид положил себе сахар. — Просила передать спасибо. Мы все тебе благодарны.

 — Не за что. — Мег обернулась на Чарлин. — Вы тут думайте, что заказывать будете, а я тем временем молоко принесу.

 Пикап Нейт оставил для Мег, а сам пошел в участок пешком. Солнце светило не ярко, однако было уже светло. Горы были затянуты тучами — такими, как он теперь знал, которые несут большой снегопад. Но ветер поутих, и мороз отпустил. От ходьбы мышцы разогрелись, в голове прояснилось.

 Он то и дело встречал знакомые лица, обменивался приветствиями в той машинальной манере, как это делают люди, когда видятся изо дня в день.

 И с долей удивления ему подумалось, что он, кажется, нашел свое место в этом мире. Не просто убежище или укрытие ото всех и вся, а надежное место.

 Он не мог припомнить, когда его в последний раз посещала мысль о переезде в другой город или переходе на другую работу. И давно не приходилось прилагать волевых усилий, чтобы утром встать с постели. Он перестал сидеть вечерами в темноте, не ложась спать из боязни ночных кошмаров.

 Иногда это гнетущее чувство еще возвращалось, ложилось на его голову, плечи, душу, но теперь этот гнет уже не был таким непосильным, как раньше.

 Нейт еще раз взглянул на горы и подумал, что он в долгу перед Патриком Гэллоуэем. За то, что взломал черный панцирь, который он вокруг себя воздвиг, заставил выйти из бездонной тьмы, и теперь, пока не свершится правосудие, он уже не сможет, да и не захочет остановиться.

 Его прогулка была прервана появлением внедорожника Хопп.

 — Еду навестить Розу с малышкой.

 — Передавайте привет.

 — Сам бы съездил. Есть новости. Послезавтра горноспасатели проводят плановый сход лавины, так что дорога на Анкоридж будет закрыта.

 — Опять!

 — Время от времени федералы устраивают такие штуки, чтобы снег в горах не накапливался. Одна такая лавина запланирована на десять утра понедельника, то есть послезавтра. Пич только что получила уведомление. Я заскакивала в участок — она мне сказала. Надо вам выпустить бюллетень на эту тему.

 — Я прослежу.

 — И еще. По школьному двору шатается лось. Двое ребят решили его погонять, так он с перепугу влупился в две припаркованные машины, потом бросился на обидчиков. Дети теперь в школе, но лось очень раздосадован. Чему улыбаешься? — возмутилась она. — Ты когда-нибудь видел рассерженного лося?

 — Никак нет, мэм, но подозреваю, что скоро увижу.

 — Если не удастся выпроводить его из города, придется пристрелить. — Он перестал улыбаться, и Хопп удовлетворенно кивнула. — Иначе будут пострадавшие.

 — Я займусь.

 Он ускорил шаг. Не хватало еще в лося стрелять, тем более возле школы. Пускай считают его слабаком, но кровопролития не дождутся.

 Нейт энергично вошел в участок. Там были все его сотрудники и еще Эд Вулкотт. У Отто лицо от злости приобрело багровый оттенок, и они с Эдом только что не бодались.

 Лавины, рассерженный лось, взбешенный зам, взбешенный банкир. Чудненькое утро.

 — Вовремя, — начал Эд. — Шеф, мне надо с вами переговорить. Наедине.

 — Придется ждать. Пич, информацию о спуске лавины передай на радиостанцию. Пусть объявляют в течение дня каждые полчаса. И напечатай листовки, разошли по всему городу. Питер, ты поедешь за город и лично оповестишь каждого, кто живет южнее Волчьего распадка, что они на несколько дней будут отрезаны от города.

 — Слушаюсь, сэр.

 — Шеф Бэрк!

 — Минуточку, — остановил он Эда. — Отто, у нас возле школы бродит растревоженный лось. Кое-каким машинам уже причинены повреждения. — Он подошел к оружейному шкафу. — Сейчас поедешь со мной, попробуем его выпроводить.

 Он отпер шкаф, выбрал себе дробовик — в искренней надежде, что применять его не придется.

 — Я уже десять минут как жду, — возмутился Эд. — Неужели нельзя перепоручить какого-то лося помощникам?

 — Можете здесь меня дождаться, или я заскочу в банк, как только освобожусь.

 — Как вице-мэр…

 — Как вице-мэр, вы мне порядком надоели, — закончил Нейт. — Отто, поедем на твоей машине. Моя осталась в «Приюте». Едем!

 — Ишь, губами зашлепал, как рыба, вытащенная из воды, — прокомментировал Отто уже на улице. — Он тебя, Нейт, за это поджарит, как пить дать. Эд не любит, когда ему перечат.

 — Есть люди поважнее Эда. В данном случае указание избавиться от лося поступило от мэра. — Он забрался в машину. — Стрелять не будем.

 — Зачем тогда дробовик?

 — На всякий случай, может, пугнуть придется.

 Три городские школы — начальная, неполная средняя и средняя — занимали комплекс из трех приземистых зданий, с одной стороны примыкавших к симпатичной рощице, а с другой — граничащих с полем. В хорошую погоду малышам разрешалось дважды в день выходить в поле на прогулку.

 А поскольку большинство детей были из местных, то хорошей погодой фактически считалась любая — за исключением разве что снежного бурана.

 Старшеклассники предпочитали до и после занятий тусоваться в роще — возможно, что и покуривали.

 Во дворе имелся флагшток, к этому часу на нем должны уже были развеваться два флага —Соединенных Штатов и Аляски. Однако флаги вяло трепыхались где-то на середине высоты.

 — Должно быть, лось появился в момент подъема флага, — предположил Нейт. — И ребята кинулись его гонять.

 — Чем наверняка его только возбудили.

 Нейт взглянул на автостоянку — две машины были изрядно помяты.

 — Похоже на то.

 Теперь он видел и лося, тот стоял на опушке рощи и терся рогами о дерево. На снегу была тонкая дорожка крови. Поскольку о раненых разговора не было, Нейт решил, что это кровь самого лося.

 — Мне кажется, он уже больше никому не мешает.

 — Похоже, поранился о машину, и настроение у него, должно быть, скверное. Если останется тут, жди беды — особенно если какой-нибудь умник улизнет от учителя и примется опять его гонять. А то ведь еще могут и домой за ружьем сбегать.

 — Черт. Подъедем поближе, может, он сам уйдет.

 — А скорее — бросится.

 — Отто, я не собираюсь стрелять в лося, который мирно чешет рога о дерево.

 — Так выстрелит кто-то другой, пока он будет в городе болтаться. Лосятина — вкусное мясо.

 — Другой, но не я. И вообще — в городе никто стрелять не будет.

 Отто подал машину вперед. Лось повернул голову. Нейт с ужасом увидел, какие злые у него глаза.

 — Дьявол! Черт! Твою мать! Ну-ка, гудни. Сохатый оказался на удивление проворен. Но и они тоже не дремали. Зверь ринулся на них галопом — по-видимому, рев мотора и гудок не так испугали, как разъярили его. Продолжая ругаться, Нейт высунулся из окна и выстрелил в воздух. Лось продолжал наступать, Отто, тоже с бранью, едва увернулся от столкновения.

 Нейт перезарядил и опять выстрелил в воздух.

 — Вали его! — закричал Отто, резко выкручивая руль, так что Нейт чуть не выпал из машины.

 — Не стану! — Теперь Нейт выстрелил в сугроб в каком-то полуметре от нарушителя спокойствия.

 На сей раз в сторону отвернул лось. И нескладно затрусил в лес.

 Нейт еще пару раз пальнул, чтобы тот не вздумал вернуться.

 Потом откинулся на спинку сиденья и два раза глубоко вздохнул. Сзади донеслись радостные крики и смех — дети снова выбежали из школы.

 — Сумасшедший! — Отто снял шапку и провел рукой по своему бобрику. — Точно, сумасшедший. В Балтиморе, говорят, человека убил, а в какого-то лося стрельнуть не можешь.

 Нейт еще раз глубоко вздохнул и отогнал возникшую перед глазами сцену в переулке.

 — Этот лось не был вооружен. Едем, Отто. Меня ждет вице-мэр. А ты можешь в моем кабинете писаниной заняться.

 Вице-мэр ждать в участке не стал. По словам Пич, он выскочил следом, на ходу разразившись тирадой о том, какой ошибкой было приглашать на пост начальника полиции напыщенного чужака.

 Выслушав ее на ходу, Нейт передал дробовик Отто, прихватил рацию и зашагал к банку.

 Он шел и представлял себе, что где-то в огромном мире есть место, где морозы бывают еще крепче, чем в феврале в городе Лунаси на Аляске. И молился, чтобы там никогда не оказаться.

 Небо прояснилось, а это означало, что о потеплении лучше забыть. Однако солнце оставляло надежду на то, что ко второй половине дня температура поднимется градусов до тридцати. Жара! Солнце окружал радужный нимб, яркий ореол из красного, голубого и золотого сияния. По словам Питера, это явление называлось незнакомым словом «галу».

 Иначе — «ложное солнце».

 Люди передвигались по улицам, пользуясь благоприятной погодой, чтобы переделать накопившиеся дела. Некоторые издали здоровались с Нейтом взмахом руки или приветственным возгласом.

 Джонни Тривани, окрыленный надеждами жених, болтал на тротуаре с Бесс Мэки, а Деб мыла окна магазина с наружной стороны — так, словно на дворе была весна.

 В окне радиостанции маячила голова Митча Даубера, он крутил диски и читал в микрофон сводки городских новостей. Нейт помахал ему рукой. Он уже предвкушал, как Митч отпустит что-нибудь философское насчет обращенного в бегство лося.

 Февраль. Нейт стоял на углу улиц Центральной и Денали и не мог поверить, что зима незаметно приближается к концу. На носу март. А еще ближе — шестидесятидневный срок, который он сам себе отмерил как точку возврата. Однако он все еще здесь.

 И, можно сказать, даже прижился.

 В задумчивости он перешел улицу и вошел в банк.

 У банковской стойки стояли два клиента, еще один — у окошка почты. По тому, как все вскинули на него глаза, можно было догадаться, в каком состоянии вернулся Эд.

 Воцарилось молчание, Нейт кивнул и решительно вошел в служебную зону.

 Хотя у банка не было своей парковки и перед входом не мигал лампочками банкомат, офис производил вполне современное впечатление. Ковровое покрытие, на стенах — картины, все строго и солидно.

 Он направился к кабинету с именем Эда Вулкотта на двери и постучал.

 Эд сам открыл дверь и язвительно фыркнул:

 — Придется вам подождать. У меня телефонный разговор.

 — Хорошо. — Дверь захлопнулась у него перед носом, но Нейт невозмутимо сунул руки в карманы и стал разглядывать картины.

 Одна — с изображением тотема в заснеженном лесу — была подписана Эрнестом Нотти. «Родственник Питера?» — удивился Нейт. Как многого он еще не знает о жителях этого города.

 Нейт огляделся. Стеклянной перегородки между клерком и клиентом не было, зато имелись камеры наблюдения. Он это заметил еще в тот раз, когда открывал счет.

 Разговор в зале возобновился, до него долетали обрывки. Вечер кино, благотворительная сладкая ярмарка в пользу школьного ансамбля, погода, приближающиеся традиционные гонки на упряжках «Айдитарод». Обычные новости маленького городка. В своем отделении банка в Балтиморе он бы такого не услышал.

 Эд дал себе покуражиться и продержал его в холле минут десять, после чего с каменным выражением лица, но легким румянцем на щеках открыл дверь.

 — Должен вам сообщить, что я подал на вас жалобу мэру.

 — Хорошо.

 — Мне не нравится ваше высокомерие, шеф Бэрк.

 — И это принято к сведению, мистер Вулкотт. Если это все, что вы имели мне сообщить, то позвольте откланяться, меня ждут дела.

 — Я хотел узнать, как продвигается следствие по поводу кражи моего имущества.

 — Этим занимается Отто.

 — Моему имуществу причинен значительный ущерб. Украдено дорогостоящее рыболовное снаряжение. Я полагаю, я заслуживаю внимания со стороны шефа полиции.

 — И вы его имеете. Ваше заявление приобщено к делу, расследование по нему ведется по всем правилам. И я, и мои сотрудники отнеслись к факту кражи со всей серьезностью. Составлена детальная опись похищенного, и если у вора хватит ума им воспользоваться, попытаться продать или хотя бы упомянуть в разговоре, он будет немедленно арестован, а вещи возвращены законному владельцу.

 Эд сощурился:

 — Наверное, будь я бабой, вы бы занимались мною с большим интересом.

 — Не думаю, что вы были бы в моем вкусе. Мистер Вулкотт, — продолжал он, — вы огорчены и даже рассержены. У вас есть на это полное право. К вам проникли воры. Тот факт, что это, скорее всего, сделали по глупости какие-то подростки, никак не умаляет содеянного. Мы сделаем все от нас зависящее, чтобы вернуть вашу собственность. Если вам станет легче, я готов извиниться за то, что был с вами резок. Меня в тот момент беспокоило, что дети в школе могут пострадать от неуправляемого животного. У вас в этой школе учится двое детей. Полагаю, их безопасность для вас также должна быть важнее, чем ход расследования кражи.

 Румянец с щек Эда схлынул, и по глубокому вздоху Нейт понял, что гроза миновала.

 — Как бы то ни было, вы вели себя грубо.

 — Это правда. И невнимательно. Сказать по правде, у меня сейчас вообще масса забот. Например, убийство Патрика Гэллоуэя. Самоубийство Макса. — Он помотал головой. — Соглашаясь на это место, я, честно говоря, не рассчитывал, что мне придется заниматься чем-то более серьезным, чем, скажем, такое вот ограбление.

 — Это настоящая трагедия. — Эд опустился в кресло и наконец предложил присесть Нейту. — Трагедия и шок. Макс был мне другом, близким другом. — Он потер затылок. — Я-то считал, что хорошо его знаю. Кто бы мог подумать, что он замышляет самоубийство. Оставить жену, детей… — Он поднял ладони, словно молил о прощении своего друга. — Думаю, меня это расстроило даже сильней, чем кажется со стороны. И это меня гложет, гложет… Я тоже должен перед вами извиниться.

 — Это необязательно.

 — Я сам нагнетал напряженность вокруг этой кражи. Защитный механизм психики. Легче беситься из-за пропажи удочек, чем думать о гибели Макса. Я помогаю Кэрри с организацией похорон, немного — с финансами. Смерть влечет за собой кучу формальностей. Тяжело. Тяжело этим всем заниматься.

 — Нет ничего более грустного, чем хоронить друга. Тем более такого давнего.

 — Очень давнего. Хорошие были времена. И дети у нас вместе росли. Да еще эта история с Пэтом…

 — Его вы тоже знали?

 Он улыбнулся:

 — Еще до женитьбы на Арлин. Или, выражаясь ее словами, до того, как она меня приручила. Я ведь не всегда был таким респектабельным горожанином и примерным семьянином. Пэт был… авантюрист, я бы сказал. Хорошие времена, ничего не скажешь. На свой лад, конечно.

 Он огляделся по сторонам, как будто сидел не в своем кабинете, а в чужом и не мог вспомнить, как тут оказался.

 — Все это кажется невероятным. И то, и другое.

 — Обнаружение тела Гэллоуэя для всех стало шоком.

 — Я думал, он подался в сторону моря. И все так решили. В этом не было бы ничего удивительного. Правда. Он был натура беспокойная, безрассудная. Этим-то он к себе и привлекал.

 — Вы с ним в горы ходили?

 — Господи… — Эд выпрямился. — Я раньше любил горы. И испытание, и адреналин — все вместе. Я и сейчас люблю. Только хожу редко — времени нет. Сына вот лазить учил.

 — Говорят, Гэллоуэй был отличный альпинист.

 — Превосходный. Правда, и в этом плане безрассудства хватало. По мне, так даже лишку, хоть мне и было всего тридцать.

 — Есть какие-нибудь соображения: кто бы мог пойти с ним в горы в феврале?

 — Никто, и поверьте, я об этом все время думаю. Подозреваю, он с кем-то сговорился — может, с группой — и повел их на вершину. Он мог такое учудить, это точно. Чтобы подзаработать, а заодно испытать прилив адреналина. И кто-то из них его убил. Почему — одному богу известно. — Он покачал головой. — А разве следствие ведет не полиция штата?

 — Они. Я просто так спрашиваю, из любопытства.

 — Сомневаюсь, что они найдут убийцу. И даже мотив. Шестнадцать лет. Господи, как мир изменился, — проворчал он. — Вот так живешь — и не замечаешь. Знаете, я ведь когда-то один в банке управлялся. Здесь и жил. Деньги держал вон в том сейфе.

 Он показал на черный сейф, стоявший на полу.

 — Не знал.

 — Я сюда приехал в двадцать семь лет. Хотел найти себе место под солнцем, обустроить его по своему вкусу. — Он опять улыбнулся. — Пожалуй, это мне удалось. Первыми клиентами у меня были супруги Хопп и судья Ройс. Нужна была смелость, чтобы деньги мне доверить. Никогда этого не забуду. Но у нас была мечта построить город и мы его построили.

 — Хороший город.

 — Да, хороший. Я горжусь, что приложил к нему руку. Здесь тогда был старик Хайдел со своим «Приютом странника». Тоже деньги у меня держал, только не сразу решился. Потом другие потянулись. Пич с третьим мужем. Нет, со вторым. Они какое-то время жили за городом, сюда только за покупками приезжали. А когда он умер, она перебралась в город. Отто, Бинг, Деб и Гарри. Чтобы здесь жить, нужно характер иметь. И верить в лучшее.

 — Это точно.

 — Что ж… — Он потянул воздух носом. — Пэт тоже верил, но на свой лад. И характер у него был. Насчет силы воли не скажу, но с ним было весело. Надеюсь, теперь он упокоится с миром. Как думаете, узнаем мы когда-нибудь, что там все-таки произошло?

 — Шансов немного. Но думаю, Кобен сделает все возможное. Будет искать летчика. И всех, кто мог видеть Гэллоуэя перед тем, как он пошел на вершину. Не исключаю, у вас будут интересоваться, с кем он обычно летал в горы.

 — Обычно с Джекобом. Но если бы его вез Джекоб, он бы наверняка забил тревогу, когда Пэт не вернулся. — Он пожал плечами. — Стало быть, рассуждая логически, это был кто-то другой. Дайте подумать…

 Он взял серебряную ручку, задумчиво постучал о письменный прибор.

 — Вспоминаю, когда мы с Джекобом ходили, то он иногда нанимал… Как же его? Ветеран Вьетнама. Лейке… Лукес! Вот как его звали. Потом был этот псих — Двупалый. Может, мне позвонить Кобену, сказать?

 — Не помешает. Ну, мне пора. — Он встал и протянул руку. — Надеюсь, мистер Вулкотт, мы все прояснили.

 — Эд. Зовите меня Эд. Да, прояснили. Чертов бур. Сколько денег за него отдал! Теперь вот ломай голову. Он, правда, застрахован, удочки тоже, но это же дело принципа!

 — Понятно. Послушайте, съезжу-ка в ваш сарайчик, огляжусь там.

 На лице Эда появилось удовлетворенное выражение. — Вот спасибо — так спасибо. Я там новый замок повесил. Сейчас дам ключи.

 Разобравшись с лосем и вице-мэром, Нейт поехал навестить Розу. Он, как и положено, повосторгался младенцем, похожим на черноволосую черепашку в розовом одеяльце.

 Потом заскочил в участок, предупредил Пич, что едет на озеро еще раз осмотреть рыбацкий домик Эда. По дороге ему вздумалось забрать от «Приюта» Рока с Буллом — чтобы часок побегали на свободе.

 Он ехал и слушал радио — музыкальный рок-канал. Под ритмичную музыку и езда казалась легче.

 Рыбацкий домик Эда в гордом одиночестве стоял на обледенелом берегу, обшит, похоже, кедровой вагонкой. Нейт ожидал что-то поскромнее. Домик венчала островерхая крыша.

 В отдалении сбились в кучку хибарки других рыбаков.

 «Помещичий дом и деревня крепостных», — подумалось Нейту.

 Лайки носились по льду с восторгом школьников, распущенных на каникулы. Нейт тем временем по целине шагал к домику.

 Стояла удивительная тишина — как в церкви, лишь ветер негромко насвистывал свою песнь в кронах заснеженных деревьев. На льдисто-голубом небе продолжали переливаться радужные пятна «ложного солнца». Замерзшее озеро сверкало в его лучах.

 Ощущение полного одиночества и безмолвия было настолько сильным, что, услыхав высоко над головой крик, Нейт машинально выхватил пистолет.

 В небе кружил великолепный золотисто-бурый орел. Собаки весело задирали друг друга, потом принялись кувыркаться в снегу.

 Отсюда будет виден самолет Мег, сообразил Нейт. Ярко-красный, он должен контрастно выделяться на фоне белого озера, в дальней его части. Если присмотреться, то увидишь и другие следы пребывания человека. Дымок из трубы, силуэт дома в лесу… Он засмеялся. Может, стоит попробовать себя в зимней рыбалке? Что-то есть в этом примитивном забрасывании лески в прорубь и молчаливом многочасовом сидении на льду.

 Он подошел к домику, и первое, что увидел, была ярко-желтая непристойная надпись на двери.

 «Еще один след присутствия человека», — подумал Нейт и полез за ключами.

 Эд повесил на дверь два солидных новых замка.

 Нейт отпер. Вошел.

 Художники постарались и внутри. Непристойности красовались на всех стенах. Он начинал понимать негодование Эда. Он бы тоже возмутился, появись в его доме такие тексты.

 Вот стойка, откуда взяли удочки. До вторжения вандалов здесь царил идеальный порядок.

 Инструменты, походная плитка и стулья остались в сохранности, а вот шкаф, в котором, по-видимому, хранились припасы и виски, был распахнут настежь и опустошен.

 Ему попались специальные противогололедные накладки на подошву — надо будет и себе такие купить. Аптечка, запасные рукавицы, шапка, старая, выношенная парка, снегоступы и несколько теплых одеял.

 Снегоступы висели на стене, как раз под одной из кричащих надписей. Когда их в последний раз надевали, определить было невозможно.

 Газ для плитки, весы для взвешивания улова, два устрашающего вида ножа. Журналы, портативный радиоприемник. Запасные батарейки.

 Ничего такого, что не должно лежать в рыбацком домике на Аляске.

 Он вышел и обогнул домик. Посмотрел на самолет Мег и туда, где начинался ее лес.

 Попробовал представить, как Эд Вулкотт, крепкий мужчина при всей его надменности, рыщет по лесу на снегоступах.

 Всю неделю разговоров только и было что о лосе. Одни подтрунивали над тем, как он избавил город от сохатого, другие поздравляли.

 Про себя Нейт решил, что этого лося ему послал господь. Хотя бы на время город перестал муссировать тему убийства и смерти.

 Он раздумывал, как бы вернуться к разговору с Кэрри и как сделать, чтобы она не захлопнула дверь перед его носом. Известие о том, что тело готовы выдать родным и оно уже кремировано, а Мег предстоит везти Кэрри в Анкоридж за прахом, придало ему решимости.

 — Я должен лететь с тобой.

 — Послушай, шеф, и без тебя поездка предстоит нелегкая, не надо ей лишний раз напоминать об обстоятельствах его гибели.

 — Не собираюсь никому ни о чем напоминать. Я должен с ней увидеться незамедлительно. Будем ждать тебя у реки.

 — Нейт! — Она натянула сапоги. — Если ты считаешь, что городская полиция должна при этом присутствовать, пошли Отто или Питера. Думай что хочешь, но ты для Кэрри — что красная тряпка для быка.

 — Будем ждать тебя у реки, — повторил он. На полпути к выходу его осенило: — Рок и Булл — это из «Рокки и Булвинкля»? — Он наконец вспомнил популярный муль-тик, где летающая белочка Рокки и ее закадычный дружок, лось Булвинкль, борются за справедливость.

 — Ну, до тебя и доходит… Или детство было тяжелое?

 — Да нет. Я просто сначала думал, у них у обоих мужские имена. Как у боксеров. Звучит, по крайней мере, так. Рок… Булл…

 Кончики ее губ поползли вверх. Как он умудряется вызвать у нее улыбку, даже когда она злится?

 — Вообще-то, есть такой борец — Рок.

 — Ну, это почти то же самое. Встречаемся через час. Подчиненных он уже уведомил, что летит в Анкоридж, — вызвав не менее скептическую реакцию, чем у Мег. Поэтому сейчас он поехал прямиком к Кэрри.

 Нейт еще шел по дорожке, когда дверь распахнулась. Она стояла в проеме в черном свитере и брюках.

 — Можете прямо сейчас развернуться и возвращаться в машину. Я не обязана с вами разговаривать и не обязана пускать вас в дом.

 — Кэрри, всего пять минут. Мне не хотелось бы кричать через дверь. Думаю, вам это тоже не понравится. Для нас обоих будет легче, если вы уделите мне эти пять минут — тем более что через час нам вместе лететь.

 — Я не хочу, чтобы вы ехали со мной.

 — Это я понимаю. Если после того, что я вам скажу, вы не измените своего мнения, я пошлю вместо себя Питера.

 На ее лице отразилось сомнение. Потом она развернулась и вошла в дом, оставив дверь открытой.

 Нейт проследовал за ней и закрыл дверь. Она стояла в гостиной, повернувшись к нему спиной и скрестив на груди руки. Костяшки пальцев побелели.

 — Дети дома?

 — Нет, в школу отправила. Им легче, когда они занимаются обычными делами, общаются с друзьями. Они по возможности должны жить обычной жизнью. Как вы вообще смеете сюда являться? — Она развернулась. — Как вы смеете являться сюда в день, когда мне предстоит привезти домой прах моего мужа? У вас нет ни сердца, ни сострадания?

 — Я пришел как официальное лицо и должен сообщить вам нечто конфиденциальное.

 — Официальное лицо! — выплюнула она. — Что вам нужно? Мой муж умер. Умер и не может защитить себя от тех ужасных вещей, которые вы о нем говорите. В этом доме я не позволю вам говорить эти вещи. Это дом Макса, и вы не будете здесь поливать его грязью.

 — Вы его любили. Достаточно ли сильно, чтобы обещать мне: то, что вы сейчас услышите, дальше этих стен не пойдет? Вы никому этого не расскажете, Кэрри. Никому.

 — Вы еще смеете спрашивать, любила ли я…

 — Да или нет? Я жду ответа.

 — Какой мне интерес пересказывать ваше вранье? Говорите, что нужно, и уходите. Обещаю, что в момент забуду о вашем визите.

 «Придется довольствоваться этим», — решил он.

 — Я убежден, что Макс был в горах с Патриком Гэллоуэем, когда тот погиб.

 — Идите к черту.

 — Я также убежден, что с ними был кто-то третий.

 У нее задрожали губы.

 — Кто это — третий?

 — Они ушли втроем, а вернулись вдвоем. Уверен, в смерти Гэллоуэя повинен этот третий. И он же убил Макса, а обставил все так, словно это было самоубийство.

 Она смотрела на него широко открытыми глазами. Руки опустились и неуверенно нащупали спинку стула. Она в оцепенении опустилась на сиденье.

 — Я вас не понимаю.

 — Всех подробностей я вам сообщить не могу, но мне необходимо ваше содействие… Ваша помощь, — поправился он. — Чтобы доказать, что я прав. С ними был третий, Кэрри. Кто?

 — Я не знаю. Господи, я не знаю! Я… Я вам сразу сказала: Макса убили. Я говорила вам, он не убивал себя. И сержанту Кобену говорила. И продолжаю говорить.

 — Я знаю. Я вам верю.

 — Вы мне верите? — На глаза ее навернулись слезы и покатились по щекам. — Вы мне верите!

 — Да. Но дело в том, что медицинская экспертиза подтвердила версию самоубийства. У Кобена могут быть свои сомнения, интуиция и даже кое-какие улики. Но у него нет той заинтересованности, как у нас. И времени, и места, чтобы копаться в этом. Нам ведь придется вернуться на шестнадцать лет назад. Вам, Кэрри, надо будет вспомнить все подробности тех дней: что вы чувствовали, о чем думали, с кем разговаривали. И все это должно остаться между нами. Боюсь, что вы в опасности.

 Она смахнула слезы.

 — Не понимаю.

 — Если наше предположение верно и кто-то убил Макса из-за той давней истории в горах, этот «кто-то» вполне может за вами наблюдать. Он сейчас гадает, что вам известно, что вы помните, что вам мог рассказать Макс.

 — Вы считаете, мне грозит опасность?

 — Я считаю, вам надо быть очень и очень осторожной. Вы не должны ни с кем обсуждать то, о чем мы с вами говорим. Ни с кем, даже с детьми. Ни с лучшими подругами, ни со священником. Ни с кем. И я бы хотел, чтобы вы позволили мне покопаться в личных вещах Макса, в его бумагах. И здесь, и в редакции. Но чтобы никто об этом не знал. Еще я хочу, чтобы вы мысленно вернулись в тот февраль. Что вы делали, что делал Макс, с кем он общался, как себя вел. И все записывайте.

 Она опять смотрела на него в упор, и в ее взгляде теперь затеплилась надежда.

 — Значит, вы хотите найти того, кто это сделал? С ним и с нами?

 — Я хочу установить истину и сделаю для этого все, что от меня зависит.

 Она вытерла щеки.

 — А я о вас такие вещи говорила… Направо и налево.

 — Наверное, часть ваших слов была справедливой.

 — Нет, не была. — Теперь она прижала ладони к глазам. — Я совсем запуталась. У меня неладно на сердце. И в голове тоже. Я ведь заставила себя нанять Мег на этот перелет, чтобы только доказать самой себе, что мне… что мне не стыдно. Что я не верю. — Она уронила руки и сидела с закрытыми глазами. — Если он был там, в горах, он, наверное, знал…

 — Мы все это выясним. Получим ответы на все вопросы. Не исключаю, Кэрри, что часть этих ответов может оказаться тяжелой. Но это лучше, чем вопросы без ответов.

 — Надеюсь, что вы окажетесь правы. — Она поднялась. — Мне надо немного привести себя в порядок. — Она сделала было шаг, но остановилась и опять повернулась к нему: — Эта история с лосем… у школы… Максу бы она понравилась. Он бы с удовольствием о ней написал. «Сохатый нарушитель порядка с позором изгнан со школьного двора» — что-нибудь в этом духе. Такие истории его забавляли. Человек, который находит удовольствие в эдакой глупости, — разве он мог зарубить Патрика Гэллоуэя? Мне захотелось стать его женой практически сразу, как мы познакомились. Мне нравилось, что он без конца говорит о своей будущей газете, о том, что важно вести хронику не только крупных событий, но и всяких повседневных мелочей.

 Кэрри выглянула в окно, ее взгляд замер на горных вершинах.

 — Я сюда приехала учителем и осталась, потому что прикипела душой. Учителем я была, прямо скажем, неважнецким, но мне захотелось здесь жить. И еще импонировало то, что шансов устроить личную жизнь здесь было явно больше — мужчин-то вон сколько. А я как раз искала своего мужчину. — Она покосилась на Мег.

 — Кто ж не ищет?

 Кэрри усмехнулась, голос ее звучал хрипло.

 — Я хотела выйти замуж и родить детей. Одного взгляда на Макса хватило, чтобы я за него уцепилась. Он был умен — но не кичился этим, симпатичен — но не настолько, чтобы за ним бабы увивались. Немного сумасбродный — чуть больше, чем нужно, но поддающийся воспитанию, это я уже тогда видела.

 Она замолчала. По прерывистым вдохам Нейт заключил, что она пытается побороть слезы.

 — А что, женщины перед тем, как выйти замуж, составляют себе список «за» и «против»? — удивился Нейт. — Вроде как когда дом покупаешь? Фундамент крепкий, но ремонт требуется. Так примерно?

 Кэрри сквозь слезы фыркнула и поспешила прикрыть рот рукой.

 — Да. Я-то — точно, по мере приближения к тридцати. Не могу сказать, что это была любовь с первого взгляда — вспышка, озарение. Но я затащила его в постель, и оказалось, мы друг другу подходим. Я добавила крестик в колонку с плюсами.

 Снова повисло молчание, потом Нейт прокашлялся:

 — А этот конкретный плюс — он какого-то особого цвета или размера?

 — Не волнуйся, Бэрк, у тебя в этой строке хороший, жирный плюс, — вступила в разговор Мег. И бросила на него одобрительный и понимающий взгляд. Ей понравилось, как он ведет разговор со вдовой — непринужденно и бережно. Насколько было возможно. Потом она перевела взор на Кэрри. — Вы всегда прекрасно смотрелись вдвоем. Дружная пара.

 — Да, мы были дружны. Может, любви с первого взгляда у меня и не было, но я вам скажу, когда я его полюбила — когда он в первый раз взял на руки нашу дочь. У него было такое выражение… И потом — как он на меня посмотрел. И удивление, и восторг… радость и страх одновременно — все на его лице было написано. Так что можно сказать, вспышки или озарения я не испытала, зато обрела нечто стабильное и настоящее.

 — Мег, он не убивал твоего отца. — Кэрри опустила голову. — Мужчина, который с таким выражением смотрел на своего новорожденного ребенка, не мог никого убить. Я понимаю, у тебя есть все основания думать иначе, но я хочу, чтобы ты знала: я очень благодарна тебе за то, что ты согласилась меня сегодня отвезти.

 — Каждая из нас потеряла близкого человека. Если мы станем друг на друга кидаться — что мы этим докажем?

 «Женщины, — подумал Нейт, — более стойкие и сильные существа, чем мы. И чем я, в частности».

 Сразу после приземления он разыскал по телефону Кобена и, хоть это и было с его стороны бессердечно, оставил Мег и Кэрри получать урну с прахом без него.

 — Томас Кижински, он же Двупалый. Наиболее вероятная кандидатура. Есть еще такой летчик — Лукес, он сейчас работает в Фэрбанксе. И еще парочка, к которым Гэл-лоуэй периодически обращался. — Он положил на стол перед Кобеном свой список. — Но Кижински, по-моему, самая перспективная версия. Его убили недели через две после Гэллоуэя.

 — Ножевые ранения, следствие пришло к выводу об уличном ограблении. — Кобен шумно набрал воздуха. — Кижински водился с сомнительными личностями. Помногу проигрывал, подозревался в торговле наркотиками. На момент убийства он задолжал порядка десяти тысяч. По версии следствия, с ним как раз и расквитались, но доказать этого не удалось.

 — Считаете это совпадением?

 — Я ничего не беру на веру. Но дело обстоит таким образом, что Кижински плохо жил — и плохо кончил. Если он даже и возил Гэллоуэя в горы, он нам об этом уже не расскажет.

 — Тогда у вас не должна вызвать затруднений моя просьба. Дайте мне его дело.

 Кобен снова шумно вдохнул.

 — Бэрк, меня ведь пресса донимает.

 — Да, я кое-что читал. И сам журналистам давал официальные разъяснения.

 — А такую чушь видели? — Он выложил перед ним газету. Заголовок гласил: «ИЗ ЗАМЕРЗШЕЙ ПЕЩЕРЫ ИЗВЛЕЧЕН ЛЕДЯНОЙ ЧЕЛОВЕК». Под заголовком шла не очень отчетливая фотография Гэллоуэя в пещере.

 — Это для вас неожиданность? — удивился Нейт.

 — Снимок наверняка сделал кто-то из спасателей. И срубил деньжат. Мне лейтенант и так уже плешь проел. Не хотелось бы, чтобы и вы присоединились.

 — В горах с ними был третий.

 — Да, судя по дневнику Гэллоуэя, был. Конечно, никаких доказательств того, что он умер сразу после своей последней записи, у нас нет. Через шестнадцать лет не только время, но и дату смерти установить невозможно. Это могло случиться и через месяц. А то и через полгода.

 — Вы сами знаете, что это не так.

 — Одно дело — что я знаю. — Кобен поднял руку. — И совсем другое — что я могу доказать. — Вверх пошла вторая рука. — Экспертиза установила факт суицида, и моему лейтенанту это по душе. Жаль, что Хоубейкер в своей записке никаких имен не назвал.

 — Дайте мне дело, и я вам назову имена. Вы же, Кобен, как и я, чуете, что тут нечисто. Если хотите закрыть поскорее крышку, чтоб не воняло, — дело ваше. Мне же предстоит присутствовать на погребении, и женщина, оставшаяся с двумя детьми на руках, заслуживает того, чтобы знать правду, ей ведь надо жить дальше. Я могу задержаться здесь, в Анкоридже, и потратить несколько дней на поиск информации — либо вы дадите мне дело, и я тут же вернусь в Лунаси.

 — Если бы я хотел закрыть, как вы выражаетесь, крышку, я бы не стал показывать вам дневник Гэллоуэя. — Кобен был искренне раздосадован. — Но с меня спрашивает начальство, а оно хочет, чтобы крышка была закрыта. Главная версия — что Хоубейкер убил Гэллоуэя, а третий — тот, кто, судя по дневнику, был покалечен. И если не вдумываться, это выглядит правдоподобно. Стал бы убийца Гэллоуэя щадить раненого! Ведь он потенциальный свидетель. И Хоубейкер убивает обоих. Затем следует страх разоблачения, раскаяние — и он сводит счеты с жизнью.

 — Слишком гладко. Кобен поджал губы.

 — Некоторым нравится, когда гладко. Я дам вам дело, Бэрк, но вы ведите свое расследование без лишнего шума. Чем тише, тем лучше. Стоит газетам, моему лейтенанту — да кому угодно — разнюхать, что вы продолжаете копать, — не сносить мне головы.

 — Договорились.

 Мег до такой степени измучилась в поездке с Кэрри, что у нее не было сил возражать против продолжения работы официанткой еще на один вечер. Будь у нее выбор, она бы предпочла загрузить в самолет собак и улететь в лес. Скрыться, провести несколько дней в полном одиночестве, вдали от людей с их приставаниями и просьбами.

 «Отцовские гены», — подумала она, входя в раскаленную кухню «Приюта». Уехать, стряхнуть с себя все, отринуть суету. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее так бездарно.

 Но на самом деле было еще нечто, что заставляло ее остаться. Мег искренне надеялась, что причина не в Чарлин.

 Мег выложила заказы перед Большим Майком. Два бифштекса, вегетарианское блюдо дня и лосось.

 Забрала уже готовые блюда и с такой ловкостью понесла их в зал, что сама подивилась. Оказывается, ничего в этом нет выдающегося. Впрочем, лучше бы у нее это не получалось. Ее эта работа совсем не привлекала, даже как запасной вариант.

 Господи, до чего же она соскучилась по воздуху! По тишине. По своим собакам. Музыке. Сексу.

 Она была готова сорваться и уйти, но проработала еще два часа. Гвалт, жалобы, сплетни, сальные анекдоты. Напряжение внутри все нарастало, ей необходимо было уйти отсюда. Когда народу поубавилось, она перехватила Чарлин у входа в кухню.

 — Все, на сегодня хватит. Я ухожу.

 — Но ты мне еще нужна!

 — Поищи кого-нибудь другого. У тебя получится. — Она направилась к лестнице. Сначала — душ, а потом соберет вещи и — домой.

 Теперь в дверях номера ее поймала Чарлин.

 — Через час будет новый наплыв. Повалят любители выпить…

 — Думай что хочешь, но мне на это наплевать. — Она бы захлопнула дверь перед носом у матери, но та успела проскользнуть внутрь.

 — А тебе всегда было плевать. Но знаешь что? Мне плевать, что тебе плевать. Ты передо мной в долгу.

 Ладно, обойдемся без душа. Надо вещи сложить.

 — А ты мне счет выстави.

 — Меган, мне нужна помощь. Почему ты обязательно должна говорить мне гадости? Неужели нельзя просто помочь?

 — Говорить гадости я научилась у тебя. Я не виновата. — Она выдвинула ящик комода, вынула все содержимое и побросала на кровать.

 — Я столько сил отдала этому бизнесу, и ты тоже с этого имела.

 — Твои деньги меня интересуют меньше всего.

 — Я не о деньгах. — Чарлин сгребла вещи с кровати и швырнула в воздух. — Я говорю о бизнесе. Это что-нибудь да значит. А тебе всегда было плевать. Тебе лишь бы от меня уехать. Но все равно — этот бизнес наш. О нас пишут газеты, журналы, мы включены в путеводители. У меня работают люди, которые зарабатывают тут хлеб насущный. Без этой работы им нечего будет надеть, нечем детей накормить. И у меня есть клиенты, которые приходят ко мне изо дня в день — потому что знают, что такое «Приют странника».

 — У тебя, — повторила Мег. — Ко мне это не имеет никакого отношения.

 — Вот и он так всегда говорил. — В ярости Чарлин ногой сбросила на пол джинсы Мег. — Ты и внешне на него похожа, и говоришь его словами.

 — В этом я тоже не виновата.

 — Вот и он никогда и ни в чем не был виноват. «Не повезло в покер, извини, на этой недели денег не будет». «Ты же знаешь, Чарлин, как это бывает, надо подождать». «Я на пару дней отъеду? Что-нибудь да подвернется. И перестань меня пилить!» А по счетам-то платить надо! — горячилась Чарлин. — И кто-то должен был платить за лекарства, когда ты болела, или добывать деньги тебе на новые туфли. Да, он мне охапками полевые цветы летом носил, писал стихи и песни, но из них обеда не сваришь!

 — Я сама себе обед варю. И туфли сама себе покупаю. — Постепенно Мег успокоилась. — Я не говорю, что ты валяла дурака. Ты много сил приложила, но и интриг наплела с целую гору. Но это твоя жизнь. Ты имеешь то, за что боролась.

 — Я боролась за него. Мне он был нужен, чтоб его…

 — Мне тоже, и обе мы проиграли. Ничего с этим не поделаешь. — «Ладно, за вещами можно потом заехать, — решила Мег. — Сейчас надо просто выбраться отсюда».

 Она направилась к дверям, но вдруг остановилась.

 — Я звонила в Бостон, говорила с его матерью. Она… Она не будет возражать против того, чтобы ты его похоронила здесь.

 — Ты ей звонила?

 — Да. И обо всем договорилась. — Она распахнула дверь.

 — Мег! Меган, подожди. — Чарлин опустилась на кровать, вокруг нее на полу были разбросаны вещи дочери. — Спасибо тебе.

 Черт. О черт!

 — Не за что. Один телефонный звонок.

 — Это так для меня важно. — Чарлин переплела руки на коленях и уставила на них неподвижный взор. — Очень важно. Я так злилась, что ты полетела в Анкоридж… взглянуть на него. А меня как будто вне игры оставила.

 Мег прикрыла дверь и прислонилась к ней спиной.

 — Я и не думала ни о чем таком.

 — Я не была тебе хорошей матерью. Для меня главное было — выжить. И я старалась. Но дел всегда было невпроворот. Я и не представляла себе, что так много будет дел.

 — Ты была еще совсем молодая.

 — Пожалуй, даже слишком молодая. Он хотел еще. — Она подняла глаза на дочь. — Он в тебе души не чаял и хотел еще детей. Но я этого не допустила. Просто не хотела еще раз через все это проходить — толстеть, уставать, а потом еще и эта боль… И потом, когда вся жизнь кувырком… А денег как не было, так и нет. Он настаивал, я отбивалась — так и вышло, что мы по большей части ругались. И я ревновала его к тебе, я всегда у вас была лишней, и всегда я говорила «нет».

 — Кто-то должен был это говорить.

 — Наверное, так бы у нас ничего и не получилось. Если бы он тогда вернулся, все равно ничего бы не склеилось. У нас уже давно интересы были разные. Но я уверена: если бы мы разошлись, тебя он забрал бы к себе.

 Не зная, куда деть руки, она машинально расправляла покрывало.

 — Он бы тебя забрал, — повторила она. — И я бы ему позволила. Ты должна это знать. Он тебя любил сильней, чем умела любить я.

 Какого же труда ей стоили эти несколько шагов до кровати! Мег подошла к матери и села.

 — Так сильно, что наскреб бы денег мне на новые туфли?

 — В этом я не уверена, но в поход он бы тебя брал — чтобы ты смотрела на звезды. И сидел бы с тобой у костра, и рассказывал всякие истории.

 — Мне хочется думать, что, если бы он вернулся, все бы у вас наладилось.

 Чарлин поморгала:

 — Правда?

 — Да. Хочется думать, что вы бы нашли способ поправить отношения. Вы же уже столько лет были вместе! Многие куда быстрей расходятся. У меня к тебе один вопрос.

 — Спрашивай, раз уж разговорились.

 — Когда ты его в первый раз увидела, была у тебя вспышка молнии? Когда ты в него влюбилась?

 — Ну еще бы! Чуть не спалила меня эта молния. И самое интересное, что она так никогда и не угасла. Когда я злилась или особенно уставала, я начинала думать, что все уже умерло. Но стоило ему на меня посмотреть — и она опять пронзала меня. Ни к кому и никогда я такого не испытывала. Жду, жду, а все без толку.

 — Может, тебе теперь надо ждать чего-то другого? От кого-то я недавно слышала о преимуществах надежного и верного друга.

 Мег поднялась, собрала раскиданные вещи.

 — Я не могу больше сегодня работать.

 — Ладно.

 — Завтрак еще обслужу, но ты должна найти кого-то Розе на замену. Мне нужно возвращаться к себе, у меня своя жизнь.

 Чарлин кивнула и поднялась.

 — Красавчика полицейского с собой заберешь?

 — Это уж как он захочет.

 Она сложила вещи, прибралась в комнате. Думала оставить Нейту записку, но решила, что это будет слишком просто и неправильно — даже для нее.

 Тут она вспомнила, что машины все равно нет. Придется позаимствовать у Нейта. Или еще у кого-то. А сказать потом.

 В конце концов она забросила на плечо рюкзак и двинулась к полицейскому участку, заскочив по дороге к итальянцу.

 Он говорил, что пробудет на работе допоздна, будет приводить дела в порядок. Неважно. Машина у него заперта. Можно, конечно, воспользоваться своей универсальной связкой ключей — вдруг какой-нибудь подойдет. Но ему это не понравится, особенно если поставил сигнализацию. Как человек городской, он вполне мог это сделать.

 С рюкзаком и пиццей в руках она вошла в участок.

 До чего тихо, мелькнула мысль. Как человек может работать без музыки? Мег сняла рюкзак и с улицы подала голос, и как раз в этот момент он возник в дверях.

 Она успела заметить, как он прижал рукой кобуру, а потом, увидев Мег, улыбнулся и убрал руку.

 — Чую запах еды — и женщины. Во мне пробуждается пещерный человек.

 — Пицца «Пепперони». Я решила, что тебе самое время употребить что-то горяченькое — включая и меня.

 — Беру весь набор. А рюкзак зачем?

 — Какой наблюдательный. Бегу отсюда. Ты со мной?

 — С Чарлин поругались?

 — Да, но не только это. Вообще-то, мы даже помирились. Просто мне здесь невмоготу, Бэрк. Слишком много людей. В больших дозах я это не перевариваю. Меня это напрягает. Решила, что лучшим способом избавиться от напряжения будет пицца, а потом немного секса у меня дома. Пока я никого не покалечила и не загремела к тебе в участок.

 — Мне нравится твой план.

 — Хотела просто уехать, но… Ты должен меня похвалить, что я не уехала втихую.

 — Хвалю. Входи. Сейчас найду, чем это запить.

 — Я запаслась. — Она достала из кармана бутылку красного. — Прихватила в «Приюте» из бара. Придется выпить всю, чтобы улик не оставлять.

 Она сунула ему бутылку, прошла в кабинет и торжественно водрузила пиццу на стол.

 Папки с делами он успел закрыть, еще когда услышал, как открывается наружная дверь. Компьютер выключил, а доску завесил одеялом.

 — Салфетки есть? — спросила Мег. Джентльмены так не поступают, но он не хотел оставлять ее в кабинете одну.

 — У Пич под стойкой. — Он достал швейцарский армейский нож, открыл штопор. — В первый раз буду этим пользоваться. Посмотрим, на что он годится. — Он быстро вытянул пробку: — Готово.

 Мег швырнула на стол салфетки, принесла две кружки.

 — А это у тебя что? — Она подергала за угол одеяла.

 — Не трогай. — В ответ на ее удивленный взгляд он лишь качнул головой. — Не трогай — и все. Давай есть.

 Они расселись и принялись за пиццу с вином.

 — Ты почему так долго работаешь? И один? Время убиваешь, пока я не освобожусь?

 — Отчасти. Ты мне лучше скажи, что вы опять с Чарлин не поделили?

 — Ты увиливаешь.

 — Верно.

 — Она от меня слишком многого хочет, я — неблагодарная, и так далее, и тому подобное. Потом перешли на отца и… другие темы, но кое-что в ее устах показалось мне разумным. Я согласна с ней, он был не сахар, а она из кожи вон лезла, хоть и на свой лад. Мы согласились, что обе его любили, причем куда сильней, чем любим друг друга.

 Она подлила вина и взяла себе еще кусок пиццы.

 — У тебя под этим одеялом что-то про моего отца, да? Я много видела фильмов про полицию, Бэрк, и знаю, что вы обычно цепляете на доску все отчеты, фотографии и что там у вас есть, когда расследуете дело.

 — Официально я ничего не расследую. Ты права, это связано с твоим отцом, и я прошу тебя не трогать сейчас это одеяло.

 — Я тебе уже говорила: я не неженка какая-то.

 — А я говорю: есть вещи, которыми я ни с кем не делюсь. И никогда не буду.

 — Подозреваю, из-за таких вот заявлений твоя жена и связалась с другим.

 — Ошибаешься, — невозмутимо ответил он. — До моей работы ей и дела не было.

 Она закрыла глаза, но потом заставила себя посмотреть на него в упор.

 — Дешевый был выпад с моей стороны. — Она отложила пиццу. — Что-то я себе сегодня не нравлюсь. Вот почему мне и надо уехать, вернуться туда, где я снова буду себе нравиться.

 — Но прежде ты зашла ко мне и принесла поесть и выпить.

 — Чем-то ты меня зацепил. Не знаю, что дальше будет, но пока это факт.

 — Меган, я тебя люблю.

 — Господи, зачем ты сейчас это говоришь? — Она вскочила и стала вышагивать из угла в угол. — Сейчас, когда я в таком стервозном настроении. Или ты, Игнейшус, специально нарываешься на то, чтобы женщины тебе в лицо плевали? Тебе нравится, когда тебе разбивают сердце?

 — Для меня это был удар молнии, — спокойно продолжал Нейт. — Без него, думаю, вряд ли удалось бы пробить эту стену — ведь я целый год только и делал, что упивался своим горем. А в последнее время молния трансформировалась в ровный огонь. С таким жить приятнее, чем с электрическим разрядом. Но время от времени снова вспыхивает. Испепеляет меня, как шаровая молния.

 Мег перестала ходить и села. В душе что-то дрогнуло.

 — Да поможет тебе господь.

 — На то и уповаю. Но я тебя действительно люблю, и это совсем другое, чем было с Рейчел. Тогда у меня все было распланировано, шаг за шагом, все своим чередом.

 — А со мной не нужно шаг за шагом?

 — Пустая трата времени.

 — Брось. У тебя же «дом» и «очаг» на лбу написаны.

 — Вот еще. Может, когда ты решишь, что тоже меня любишь, мы и начнем что-то планировать, но пока…

 — Когда я решу?

 — Да. Когда решишь. Я терпеливый, Мег, и упорный. Сила воли ко мне возвращается. Она долго пребывала в спячке, но теперь возвращается. Придется тебе смириться.

 — Любопытно. Пугаешь меня, но — любопытно.

 — И вот, поскольку я тебя люблю и доверяю тебе, я сейчас кое-что тебе покажу.

 Он открыл досье. Взял ксерокопию дневника Патрика Гэллоуэя и протянул ей.

 Мег мгновенно узнала почерк, лицо ее напряглось и застыло. Бросила быстрый взгляд на Нейта и тут же вернулась к листкам бумаги, зажатым в руке.

 Читала молча. Ни слез, ни гнева, ни трепета, как было бы с другой женщиной. Она лишь взяла в руку бокал и медленно отпила, после чего дочитала дневник до конца.

 — Откуда это?

 — Это ксерокс с блокнота, который был у него в кармане парки. Кобен мне передал.

 — Когда?

 — Несколько дней назад.

 Ее словно обожгло.

 — И ты мне ничего не сказал? Даже не показал.

 — Мне надо было все взвесить, а тебе — успокоиться.

 — И это то, что ты называешь силой воли, шеф? Принятие решений в одностороннем порядке?

 — Это часть моих профессиональных обязанностей и личных ощущений. И пока я не решу иначе, ты ни с кем не должна это обсуждать.

 — Значит, ты мне его сейчас показал, потому что, на твой опытный взгляд, ты все уже взвесил, а я — успокоилась. Так?

 — Что-то вроде того.

 Она закрыла глаза.

 — Ты все продумал, да? И в профессиональном, и в личном плане. Что для тебя практически одно и то же.

 Он промолчал. Она открыла глаза.

 — Зря я на тебя нападаю, когда ты сделал ровно то, что считал правильным. И что, наверное, и было правильно.

 Она отставила вино в сторону — все равно теперь не пойдет.

 — И что считает Кобен?

 — Важнее другое — что считает начальство. Версия такая: Макс убил Гэллоуэя, потом — третьего. Когда тело твоего отца обнаружили, страх разоблачения и раскаяние довели его до самоубийства.

 — И таким образом они все это и оформят. И дело будет закрыто. Так это у вас называется?

 — Думаю, что так и будет.

 — Бедняжка Кэрри! — Она подалась вперед и вернула ему листки. — Бедный Макс. Не убивал он никакого Патрика Гэллоуэя.

 — Не убивал, — согласился Нейт и захлопнул папку. — Не убивал.

 На панихиду по Максу Хоубейкеру народ в мэрию набился битком. А ведь это был самый большой зал в городе! Нейт подивился тому, сколько пришло людей. В рабочей одежде, в парадной, в смокингах местного образца, в сапогах-«луноходах». Они пришли сюда проводить одного из них, и с его женой и детьми им предстояло и дальше жить бок о бок. И это не зависело от того, был ли он в их глазах героем их маленького городка или убийцей.

 А убийцей его готовы были признать многие. Нейт читал это в их глазах, слышал в обрывках фраз. Ну и пусть!

 В последний путь Макса проводили с искренней скорбью — при этом имя Патрика Гэллоуэя было тактично опущено.

 Вот и все. Кто-то вернулся к работе, кто-то пошел к Кэрри на поминки.

 Нейт отправился в участок.

 Мег разгружала самолет, когда ее подкараулила Чарлин. Она схватила ее за локоть и потянула в сторону.

 — Мне нужно его видеть.

 — Кого?

 — Сама знаешь. Ты должна свозить меня в Анкоридж, в морг, где он до весны будет лежать. У меня есть на это право.

 Мег внимательно посмотрела на мать.

 — Понимаешь, я не могу. Сегодня уже поздно лететь в Анкоридж, а следующие дни у меня все расписаны. Все время кто-то хочет полетать над горами, пофотографировать.

 — У меня есть право…

 — С чего ты взяла?

 — Если мы не были расписаны, это еще не значит, что я не была ему женой. Самой настоящей. Как Кэрри для Макса.

 — Черт! Знаешь, я ведь подумала, что ты молодец, что пошла на панихиду, стояла лицом к лицу с Кэрри и даже выражала соболезнования. А теперь ты бесишься, потому что в центре внимания оказалась она, а не ты.

 — Не в этом дело. — «Точнее, не только в этом». — Я хочу его видеть, и я его увижу. Если ты мне откажешь, я позвоню Джерку в Талкитну и найму его за деньги.

 — Ты ведь с самой панихиды об этом думаешь, да? Все вынашиваешь, все кипятишься… Какой смысл, Чарлин?

 — Ты же его видела.

 — Один — ноль в мою пользу.

 — Как я могу быть уверена, что его больше нет? Что это он? Мне надо видеть это своими глазами. Кэрри же видела Макса.

 — Я не могу тебя взять.

 — Ты вынуждаешь меня обращаться к чужому человеку.

 Мег обернулась на реку. Ей не понравился лед: было видно, что в какой-то момент он подтаял, а потом снова схватился. Это опасно: свежий лед выглядит в точности как старый, но он легко может треснуть — и окажешься в воде.

 На вид такой крепкий, надежный, а на самом деле — опасность смертельная.

 В снег были воткнуты щиты с предупредительными надписями от руки. «Это сделал Нейт», — догадалась она. Уж он-то знает, что такое тонкий лед и чем может обернуться то, что внешне кажется прочным и надежным.

 — А фотография тебя не устроит?

 — В каком смысле? Она повернулась.

 — Если я привезу тебе фото? Успокоишься тогда?

 — Если ты можешь поехать и сделать снимок, то почему…

 — За фотографией ехать никуда не надо. Они есть у Нейта. Я возьму у него, покажу тебе.

 — Сейчас?

 — Нет, не сейчас. — Она откинула капюшон. — Ему это не понравится. Это же улики. Но вечером я добуду. Посмотришь, убедишься, и я их верну назад.

 У дверей участка Мег достала связку ключей и нашла нужный. Нейта она оставила спящим и рассчитывала, что он не проснется раньше ее возвращения. Ей не хотелось с ним объясняться по поводу этой маленькой авантюры.

 Мег вошла, достала фонарик. В глубине души ей хотелось пошарить в участке, получить удовольствие от пребывания там, где она быть не должна. Но сильнее было другое желание — поскорей покончить с этим делом и вернуться в постель.

 Она сразу прошла в кабинет. Осмелев, зажгла верхний свет и шагнула к закрытой пледом пробковой доске.

 Аккуратно сняла плед. И отшатнулась, уронив его на пол.

 Ей приходилось видеть смерть. Она знала, что ничего красивого в ней нет. Но при виде жутких фотографий Макса Хоубейкера у нее перехватило дыхание.

 Лучше об этом не думать, во всяком случае — сейчас. Взять снимок отца — насколько чище казалась его смерть! — и отнести Чарлин.

 Сунула фотографию во внутренний карман куртки, погасила свет и вышла через ту же дверь.

 Чарлин была в своей комнате и открыла дверь в халате. Пахло виски, табаком и духами.

 — Лучше бы ты была одна.

 — Я одна. Я его отослала. Ну, где? Достала?

 — Ты сейчас посмотришь фото, потом я отнесу его назад — и больше чтобы я об этом не слышала.

 — Дай посмотреть. Дай на него взглянуть. Мег достала фотографию.

 — Нет, нет, не трогай. А то еще помнешь — Нейт догадается. — Она протянула снимок лицом к Чарлин.

 — Ой! Ой… — Чарлин отшатнулась — точь-в-точь как Мег от пробковой доски. — Господи… Нет! — Она попыталась остановить Мег, которая уже убирала фотографию. — Мне нужно…

 Она шагнула вперед, но под строгим взглядом дочери спрятала руки за спину.

 — Он… он совсем не изменился. Как это возможно? В точности как был. Столько лет прошло, а он все такой же.

 — Не дали ему измениться.

 — Он умер быстро, как думаешь? Сразу?

 — Да.

 — В этой самой куртке и ушел. В последний раз я его видела в ней. — Чарлин повернулась и скрестила руки на груди. — А теперь уходи. — Ее трясло. Чарлин обеими руками зажала себе рот. — Мег… — начала было она…

 Но Мег уже и след простыл.

 «Одна», — подумала Чарлин и прошла в ванную. Зажгла свет и стала смотреть на себя в зеркало.

 Он остался таким, как был. Молодым.

 А она — нет. Она уже никогда молодой не будет.

 Настал март. Дни сделались длиннее, но от этого весна не казалась ближе. Ближе она была только по календарю.

 Теперь Нейт просыпался со светом. И по большей части — рядом с Мег. В городе люди открыли свои лица, откинув назад капюшоны.

 Правда, появившиеся на заснеженных деревьях пластмассовые пасхальные яйца и такие же пластмассовые кролики на белых газонах весну не приближали.

 Но когда в первый раз в жизни он увидел, как на реке вскрывается лед, то понял: весна не за горами.

 С каким-то детским изумлением Нейт смотрел, как белую ленту реки одна за другой испещряют трещины — будто расходятся застежки-«молнии». В отличие от прежних проталин, эти расселины уже не затягивались и не замерзали. Это открытие его так поразило, что он двадцать минут стоял и смотрел, прежде чем вернуться в контору.

 — Река вскрывается, — сообщил он Отто.

 — Да? Рановато. Ну, так ведь оттепель стоит.

 «Оттепель? — удивился Нейт. — Что ж тогда морозом называется?»

 — Надо знаки выставить. А то еще мальчишки хоккей затеют — вмиг провалятся.

 — Мальчишки у нас умные…

 — Надо поставить знаки — как мы делали, когда проталины появились, только больше. Узнайте в Угловом, есть ли у них еще фанера. И пусть Пич или Питер напишут текст. Скажем: «Осторожно! Тонкий лед. Кататься на коньках запрещено».

 — Не такой он и тонкий…

 — Отто, пойди и принеси мне пяток щитов.

 Поворчав, Отто отправился исполнять поручение. Пич с трудом сдерживала улыбку.

 — Что?

 — Ничего. Ровным счетом. Прекрасная идея. Пусть люди знают, что мы о них беспокоимся. О них и о порядке в городе. Но, по-моему, было бы достаточно написать: «Осторожно. Ледоход».

 — Пиши, что считаешь нужным. Только сделай это! — Он вошел в кладовку в поисках чего-то, что могло сыграть роль шеста для таблички. — Отто не привлекай.

 Убедившись, что работа над знаками идет, он сел за компьютер, набрал текст листовок и распечатал на принтере, после чего отправился их разносить — на почту, в банк, в школу. Таким образом он добрался до «Приюта».

 Здесь у него за спиной возник Бинг. И фыркнул.

 Нейт промолчал и прочел собственный текст.

 «НАЧИНАЕТСЯ ЛЕДОХОД.

 КАТАТЬСЯ НА КОНЬКАХ, ХОДИТЬ И ЗАНИМАТЬСЯ ЧЕМ-ЛИБО НА ЛЬДУ ЗАПРЕЩАЕТСЯ ПРИКАЗОМ ГОРОДСКОЙ ПОЛИЦИИ ЛУНАСИ».

 — У меня ошибка, Бинг?

 — Не-а. Просто подумал, кого вы считаете таким идиотом, чтобы кататься на коньках на реке, когда лед вскрылся.

 — Того, кто, прочитав пару комиксов с Суперменом, прыгает с крыши, чтобы посмотреть, сможет ли летать. И долго река будет вскрываться?

 — По-разному. Зима ранняя была, а теперь и весна спешит. Поживем — увидим. Река каждый год вскрывается, и озеро тоже. Ничего нового в этом нет.

 — Ребенок увлечется игрой и провалится под лед — опять панихиду справлять.

 Нейт двинулся дальше, Бинг в задумчивости надул губы.

 С листовками в руках он дошел до редакции городской газеты и увидел через стекло какое-то движение.

 Он подошел — дверь оказалась заперта. Постучал.

 Кэрри с минуту смотрела на него из-за стекла, потом открыла.

 — Кэрри! Хочу вам на окно одну такую налепить. Она взяла листовку в руки, прочла и пошла за скотчем.

 — Я сделаю.

 — Спасибо. — Он огляделся. — Вы тут одна?

 — Да.

 После похорон Макса Нейт дважды снимал показания с Кэрри, и оба раза они оказывались расплывчатыми и сумбурными. Он не хотел ее торопить, но время шло неумолимо.

 — Ничего больше не вспомнилось о том феврале?

 — Я пробовала все заново вспомнить, записать, как вы просили. — Она наклеила объявление текстом на улицу. — Но дома у меня ничего не получается. Попробовала у родителей, когда детей отвозила, — тоже никак. Сама не знаю почему. Мысли не идут, слова не складываются. Вот, пришла теперь в редакцию. Думала, может, тут…

 — Вот и хорошо.

 — Боялась: как я войду? Я знаю, Хопп и еще кто-то из женщин здесь убирались после того, как… Когда их пустили. Но боялась, что сама войти не смогу.

 — Тяжело.

 Он на мгновение перенесся в темный проулок. И силой заставил себя вернуться назад. Гнетущее отчаяние — вот все, что он успел почувствовать.

 — Мне нужно было вернуться сюда. Газета ведь не выходит с тех самых пор… уже очень давно. Макс так ее лелеял, это было его любимое детище.

 Она отвернулась и, прерывисто дыша, стала оглядывать помещение.

 — Как будто это не со мной происходит. И редакция как будто ненастоящая. Мы с Максом ездили в Анкоридж, Фэрбанкс, даже в Жюно — посмотреть на настоящие, большие редакции. Знаете, как у него глаза горели! Здесь у нас все скромнее, но он все равно гордился.

 — Я с вами не согласен. Мне кажется, и с виду она самая что ни на есть настоящая.

 Она выдавила улыбку, кивнула.

 — Я думаю продолжить издание. Это я сегодня так решила. Как раз перед вашим приходом. Сначала думала — пусть все пропадает, без него все равно не потяну. А как сюда пришла — решила, надо продолжать. Начну потихоньку, может, Профессор поможет, может, он знает кого из ребят, кто хотел бы сотрудничать, набираться опыта в журналистике.

 — Замечательно, Кэрри. Я рад это слышать.

 — Я для вас что-нибудь запишу, Нейт. Обещаю. Поднатужусь — и вспомню. Помнится, вы хотели в его бумагах покопаться? Я с тех пор там еще не была. — Она с тоской посмотрела на дверь кабинета.

 — Можете посмотреть, если хотите.

 «В той комнате побывала полиция штата, — подумал Нейт. — И все равно не мешает ее осмотреть, только не сейчас. Сейчас его всякий может увидеть».

 — Я сюда специально приду. Потом. А дома у него был кабинет?

 — Маленький. Я еще не разбирала его вещи. Все оттягиваю.

 — А сейчас у вас есть кто-нибудь дома?

 — Нет. Дети в школе.

 — А вы не против, если я сейчас съезжу к вам? Если надо будет что-то изъять на время, я вам расписку оставлю.

 — Поезжайте. — Кэрри порылась в сумочке и сняла со связки ключ. — Это от задней двери. Держите его у себя сколько нужно.

 Ставить машину перед домом, Нейт не стал — разговоров не оберешься.

 Он поставил ее у излучины реки. Здесь никаких трещин не было. Может, он погорячился со своими объявлениями? К дому он прошел лесом. Здесь было холодней. Из-за деревьев, не пропускавших солнце. В лесу было полно следов — снегоходы, лыжи. «Наверное, школьная команда соревновалась», — решил он. Снег оказался глубже, чем он думал. Зря снегоступы не взял. Идти пришлось по чужим следам.

 Вот узкая полоска мелких следов, должно быть, лиса. Он вдруг замер. Перед ним стояла стайка мохнатых оленей. Они двигались друг за другом в каких-то пятнадцати футах. Не удостоившись даже взгляда, Нейт решил, что находится с подветренной стороны. Он стоял и смотрел, пока олени не скрылись из виду.

 К дому Кэрри он вышел сзади. Миновал сарай, обогнул домик на сваях — по-видимому, склад припасов. Заднее крыльцо было расчищено, у двери лежал запас дров, накрытый куском брезента.

 Нейт отпер дверь и вошел. Помещение представляло собой нечто среднее между сенями и комнатой для стирки. Белые от снега башмаки он оставил у входа. Куртку снял.

 Кухня сверкала чистотой. Может, так женщины справляются с горем — берутся за швабру, а потом за тряпку и пылесос, — судя по состоянию гостиной. Ни пылиночки. И никаких признаков обжитого дома.

 Вот, значит, в чем дело. К ней еще не вернулась способность и желание жить.

 Он поднялся, по картинкам на стенах и разбросанным вещам распознал комнаты детей. Прошел мимо хозяйской спальни с тщательно убранной постелью и лоскутным покрывалом, наброшенным на спинку кресла.

 Спит ли она теперь здесь, где раньше спала с любимым мужем?

 Рядом со спальней находился кабинет Макса. Здесь-то как раз царил беспорядок и пыль нормального человеческого жилья. Разошедшийся шов на обивке кресла был заклеен изолентой — ремонт подручными средствами. Письменный стол обшарпан, в царапинах — наверное, куплен подержанным и уже не раз менял хозяев. Зато компьютер на нем стоял новый.

 Календарь с картинками, анекдотами и советами на тему рыбалки.

 Раскрыт на девятнадцатом января. Макс так и не вернулся в тот день домой и анекдота за двадцатое число так и не прочел.

 На календаре — никаких пометок. Никаких следов назначенной убийцей встречи.

 Нейт нагнулся к корзине для бумаг. Нашел несколько оторванных календарных листков, некоторые — с пометками.

 «Айдитарод». История».

 «Кэрри: кран в ванной течет. Починить!»

 Листок за восемнадцатое содержал только одну запись: «ПЭТ».

 Нейт взял его в руки, положил на стол.

 По конвертам на столе можно было заключить, что в последние дни жизни Макс занимался оплатой счетов. Тут же лежали несколько конфетных оберток.

 Он стал смотреть содержимое ящиков. Нашел чековую книжку — после оплаты счетов, за два дня до убийства, на ней оставалось 250 долларов 6 центов. Три сберегательные книжки. На детей и одна общая с женой. У них с Кэрри накопилось шесть тысяч десять долларов.

 Еще конверты, этикетки с адресами. Резинки, зажимы для бумаг, коробка скрепок. Ничего необычного.

 В нижнем ящике обнаружилась рукопись. Четыре главы книги. На титульном листе значилось:

 «Максвелл Хоубейкер

 В объятиях холода

 Роман»

 Нейт положил рукопись на стол, а сам принялся осматривать стеллаж, идущий вдоль всей стены. Добавил к стопке на столе коробку дискет и папку с газетными вырезками.

 Потом сел за компьютер.

 Пароль оказался не нужен — Максу скрывать было нечего. Среди файлов была таблица, куда Макс аккуратно заносил выплаты по закладной и текущие расходы. «Семьянин, — решил Нейт. — Думал о семье, заботился».

 Никаких крупных сумм, ничего необычного. С другой стороны, если бы Макс шантажировал того, кто его убил, вряд ли он стал бы фиксировать поступления вместе с обычными выплатами.

 В компьютере Нейт нашел продолжение романа и еще два начатых. На дискетах были предусмотрительно сохранены их копии. Интернет. В список «Избранное» были внесены рыбацкие сайты.

 Несколько сохраненных электронных писем. Дружки по рыбалке, ответы от специалистов по ездовым собакам. Наверное, готовился к статье о гонках.

 Целый час он провел в его кабинете, но ничто не бросилось в глаза.

 Он собрал то, что могло представить интерес, и сложил в обнаруженную в прихожей коробку.

 Потом прошел на кухню. Здесь календарь был посвящен птицам. Никто так и не удосужился перевернуть его на февраль. А тем более — на март.

 На половине листков были всевозможные пометки. Родительское собрание, тренировка по хоккею, сдать книги в библиотеку, сходить к зубному. Обычная семейная рутина. К зубному был назначен Макс — через два дня после даты его смерти.

 Нейт пролистнул календарь, посмотрел, что намечено на февраль и март. Против вторых февральских выходных значилось: «Рыбалка».

 Все как у всех.

 В прихожей висели четыре пары снегоступов.

 Нейт одевался, а сам изучал их. Потом взял свою коробку и вышел.

 Он опять шел лесом, по икры в снегу, когда тишину разорвал звук выстрела. Он машинально выпустил из рук коробку и дернул кобуру. В лесу еще долго отдавалось эхо. Упитанный олень, самец с тяжелыми рогами, промелькнул между деревьями.

 С громко бьющимся сердцем Нейт двинулся в ту сторону, откуда он появился. Ярдов через двадцать он увидел за деревьями мужскую фигуру — и длинное охотничье ружье.

 Мгновение они стояли в тишине, нарушаемой только эхом, и смотрели друг на друга, каждый — сжимая оружие. Потом человек поднял левую руку и скинул капюшон.

 — Это он тебя учуял, — проговорил Джекоб. — Как раз в момент выстрела умчался. Промазал.

 — Промазали, — повторил Нейт.

 — Хотел вот Розе оленинки привезти. Дэвиду в последнее время не удается поохотиться. — Он медленно перевел взгляд на пистолет. — А ты не охотишься, шеф Бэрк?

 — Нет. Но, когда слышу выстрел, всегда выхватываю табельное. Рефлекс.

 Джекоб нарочито поставил ружье на предохранитель.

 — Ну вот, ты выяснил, кто стрелял. А я отправляюсь домой без мяса.

 — Мне жаль.

 — Сегодня повезло оленю, не мне. Дорогу найдешь?

 — Найду.

 — Что ж, ладно тогда. — Джекоб кивнул, развернулся и легко зашагал на снегоступах. Минута — его и след простыл.

 Не зачехляя оружия, Нейт вернулся к коробке. Так, с пистолетом, и шел до самой машины.

 Он поехал к Мег и спрятал коробку в шкаф. Этим надо будет заняться на досуге. Переодел вымокшие до колен штаны, потом взял собак и отправился на озеро — проверить, не вскрылся ли лед. После чего поехал назад в город.

 — Знаки выставлены, — доложил Отто.

 — Я видел.

 — На этот счет у нас уже две жалобы — советуют заниматься своим делом.

 — Мне нужно с кем-то поговорить?

 — Да нет.

 — Шеф, звонили два корреспондента, — сказала Пич. — Насчет Пэта Гэллоуэя и Макса. Требуют новостей о развитии событий, как они выразились.

 — Пусть сперва меня застанут. Питер еще патрулирует?

 — Мы его обедать отослали. Его очередь. — Отто поскреб подбородок. — А тебе заказали у итальянца багет с начинкой.

 — Хорошо. Спасибо. Скажи-ка, есть какой-то смысл идти на охоту за две, а то и три мили от дома, если вокруг полно дичи?

 — Всяко бывает.

 — Например?

 — Например, смотря на кого охотиться.

 — Так. Резонно.

 Температура держалась в районе нуля, и трещины на реке удлинялись и расходились вширь. Стоя на берегу, Нейт впервые увидел темно-синюю полоску воды меж двух каемок белого льда. Он, как завороженный, смотрел, как синева расползается все больше. Тишину оглашали залпы, похожие на артиллерийские. Или на удар карающей длани господней.

 Пластины льда громоздились друг на друга, синева окружала и все больше затопляла их, потом выносила на простор, и они привольно неслись по течению, как острова.

 — Первый в жизни ледоход. В этом есть что-то божественное, — заметила Хопп.

 — Не думал, что он начнется так стремительно.

 — Раз уж природа решила действовать, ничто ее не остановит. Бьюсь об заклад, зима еще покажет норов, прежде чем окончательно отступить. Но в любом случае ледоход для нас — это праздник. Сегодня вечером в «Приюте» по этому поводу неофициальный вечер. Советую посетить.

 — Хорошо.

 — Ты в последнее время чаще у Мег ночуешь, чем в «Приюте». — Нейт резко обернулся, Хопп лишь улыбнулась в ответ. — Слухами земля полнится.

 — А это для вас проблема? Как для представителя власти?

 — Нет! Что ты! — Она раскурила сигарету. — А как частное лицо, позволю себе заметить, что Мег — во всех отношениях достойная девушка. Поговаривают, что свет в ее доме горит ночь-полночь.

 — У нас бессонница. — Нейт напомнил себе, что разговаривает с мэром. И что в дневнике Гэллоуэя ни о какой женщине нет ни слова. — Во внерабочее время я занимаюсь делом Гэллоуэя.

 — Ясно. — Она стала смотреть на реку, где разгоралась битва между «белыми» и «синими». — Большинство людей во внерабочее время едут на рыбалку, читают книжонку сомнительного содержания или таращатся в телевизор.

 — Полицейские — это не большинство.

 — Да занимайся ты, чем тебе нравится, Игнейшус. Слышала, Чарлин намеревается, как только сможет, привезти тело Пэта сюда и похоронить. Хочет устроить похороны по всем правилам. К июню, надо думать, земля оттает? А там и морозы недалеко.

 Она затянулась, выпустила дым.

 — В глубине души мне хочется, чтобы на этом все и кончилось. Мертвым — упокоение, а живым — жить. Знаю, Кэрри нелегко смириться, но оттого, что ты будешь копать, мужа ей не вернуть.

 — Не верю, что он убил Гэллоуэя. И что убил себя.

 Ни один мускул на ее лице не дрогнул. Она продолжала бесстрастно следить за рекой.

 — Даже слышать этого не хочу. Кэрри, конечно, жаль, но не следует тебе так говорить, — вздохнула Хопп.

 — Кому ж захочется слышать, что рядом с ним ходит убийца. Двойной убийца.

 Теперь она поежилась, словно стряхнула наваждение, и еще раз решительно затянулась.

 — Я знаю всех, кто живет по соседству и в радиусе трех миль от меня. Знаю по именам, в лицо и по повадкам. Никакого убийцы я не знаю, Игнейшус.

 — Но вы же и Макса знали.

 — О господи!

 — И вы ходили в горы с Гэллоуэем.

 Она насторожилась и посмотрела ему в лицо.

 — Это допрос?

 — Нет. К слову пришлось.

 — Да, я ходила с ним в горы. Мы оба с мужем ходили. Мне это нравилось — бросаешь вызов стихии, испытываешь от этого восторг, возбуждение. В молодости это здорово тонизирует. Потом мы с Бо стали ходить в походы. В последние годы перед его смертью уходили в хорошую погоду в лес, ставили палатку.

 — Кому он больше других доверял, когда шел в горы? Кому доверял Гэллоуэй?

 — Себе. Это первое правило альпиниста. Доверяй только себе и рассчитывай на себя.

 — Ваш муж тогда был мэром.

 — В те времена это была скорее почетная должность.

 — Однако он хорошо знал людей. Обращал внимание на всякие мелочи. Уверен, что и вы тоже.

 — И…

 — Если вы напряжете память, представите себе февраль восемьдесят восьмого, вы наверняка вспомните, кого еще, кроме Гэллоуэя, не было в Лунаси. Кто отсутствовал неделю и больше.

 Она отшвырнула окурок, он с шипением шлепнулся в снег. Тогда она носком ботинка утопила его в снег, с глаз долой.

 — Ты слишком высокого мнения о моей памяти, Игнейшус. Я, конечно, постараюсь.

 — Хорошо. Если что-то вспомните — идите прямо ко мне. И ни к кому больше, Хопп.

 — Весна идет, — сказала Хопп. — А весна — дама коварная…

 Она ушла, оставив его на реке. Нейт стоял на холодном ветру и смотрел, как река пробуждается к жизни.

 Во время ледохода трескалась и лопалась не только река. Улицы, всю зиму скованные льдом, превратились в каньоны и озера, способные поглотить пикап.

 Нейт не удивлялся тому, что контракт на ремонт и содержание дорог принадлежит Бингу. Что его удивляло — так это то, что никому и дела не было, что этот самый «ремонт» продвигался со скоростью черепахи.

 Но у него своих забот хватало.

 Он обнаружил, что трещину стали давать и люди. Те, которые всю зиму берегли нравственность и чистоту, вдруг дали себе волю, словно поддавшись искушению весны.

 Постояльцами участка то и дело становились пьянчуги, дебоширы, буяны, наркоманы.

 На рассвете его подняли автомобильные гудки и свист. Ночью выпал снежок, припорошил улицы и тротуары тонким слоем пуха, который теперь искрился в рассветных лучах.

 Вокруг двухфутовой ямы на дороге, которую он про себя окрестил «кратером Лунаси», сгрудились машины, отчаянно мигая желтыми и красными огнями. Рядом какой-то мужчина выплясывал джигу. Странная забава! К тому же при ближайшем рассмотрении оказалось, что танцор еще и без штанов.

 Собиралась толпа. Кто-то аплодировал, слышались шумные возгласы одобрения и порицания.

 Нейт вздохнул, вытер полотенцем наполовину выбритое лицо, схватил рубашку и ботинки и поспешил вниз.

 В ресторане было пусто, кое-где на столах остался недоеденный завтрак — полуголый танцор на улице явно оказался интереснее.

 Нейт выскочил на улицу в рубашке, успев прихватить по дороге куртку.

 На улице Нейт с трудом пробился сквозь толпу зевак.

 Тобиас Симпски, работник Углового магазина, по совместительству — мойщик посуды в «Приюте» и диджей местного радио, — вот кто это был. Теперь вместо джиги он вытанцовывал какой-то воинственный индейский танец.

 — Шеф! — Роза безмятежно улыбалась, держа за руку Джесси и малышку на руках. — Доброе утро!

 — Доброе. Сегодня какой-то праздник? Языческий ритуал, о котором мне забыли сообщить?

 — Да нет. Обычная среда.

 — Ясно. — Он подошел ближе к герою дня. — Эй, Тоби? Шапку надеть не забыл?

 Продолжая свой танец, Тоби откинул назад длинные каштановые волосы и выставил вперед руки.

 — Одежда есть не что иное, как символ нашего отрицания природы, принятия условностей и утраты невинности. Я сегодня сливаюсь с природой! Возвращаюсь к чистоте. Я — человек!

 — Самую малость, — хмыкнул кто-то. В толпе засмеялись.

 — Может, поговорим об этом в тепле? — Нейт взял его за руку и прикрыл ему зад курткой.

 — Человек есть дитя, а дитя приходит в этот мир нагишом.

 — Это я слышал. Представление окончено! — прокричал Нейт собравшимся. Придерживая на Тоби куртку, Нейт повел его в участок. У того вся кожа была в мурашках. — Да и смотреть-то особо не на что, — проворчал Нейт.

 — Я пью только воду, — поведал Тоби. — Ем только то, что могу добыть своими руками.

 — Понял. Значит, кофе с пончиками не получишь.

 — Если не танцевать, мир опять погрузится во тьму, настанет вечная зима. Снег. — Он огляделся по сторонам диким взглядом. — Он везде. Везде!

 — Я знаю.

 Нейт отвел Тоби в камеру. Потом позвонил Кену, больше других подходящему на роль психотерапевта, и попросил приехать.

 В соседней камере Пропойца Майк громко храпел. Ему еще предстояло проспаться после попойки, которая накануне завела его в дом соседа вместо собственного.

 Вчера от одиннадцати до двух ночи поступило шесть вызовов — включая Майка. Хоули кто-то проколол шины, на крыльце Сэрри Паркер кто-то запустил на полную мощность портативный радиоприемник, в школе разбили окно, новенький снегоход Тима Боуэра и «Форд» Чарлин кто-то опять размалевал желтой краской из баллончика.

 Весна даже на старожилов действует.

 Нейт с грустью подумал о кофе и пропущенном завтраке, потом задумался о том, что заставляет человека нагишом танцевать посреди улицы, — и тут в участок вломился Бинг. Огромный, как танк. Глаза свирепо сверкают. Того и гляди убьет.

 — Вот что я нашел в своих вещах. — Он швырнул на стойку две удочки, затем, словно закрученную шпагу, выхватил бур и шмякнул об пол. — Я вам не ворюга какой-нибудь! Потрудитесь найти шутника. Кто это из меня вора решил сделать?

 — Думаешь, это вещи Эда Вулкотта?

 — Так он же свои инициалы на всем понаставил. Вот жлоб! Говорю тебе: не потерплю, если он меня в воровстве обвинит. Пусть только заикнется — я ему живо мозги вправлю.

 — Так где ты их нашел?

 Бинг сжал кулаки.

 — Попробуй только сказать, что я их стибрил, — и тебе тоже мозги вправлю!

 — Я не говорил, что ты их у кого-то взял. Я спросил — где ты их нашел?

 — У себя в сарае. Вышел вчера порядок навести. А тут — это добро. Подумал — что с ним делать? И вот, делаю что положено. — Он ткнул пальцем в Нейта: — А теперь ты делай, что тебе положено.

 — Когда ты в последний раз заходил в сарай?

 — Да тут дел по горло было, разве не так? Недели две, наверное. Да я бы чужие вещи враз заметил, если б они там были. Сейчас вот заметил же. Я такие навороты не признаю. Пижонство.

 — Бинг, пройди ко мне в кабинет, присядь.

 Тот снова приготовил кулаки и оскалился.

 — Это еще зачем?

 — Напишешь заявление по всей форме. Опишешь, не заметил ли, что твои вещи как-то стронуты с места, не появилось ли чего нового, а может, что-то исчезло, был ли сарай заперт и кому могло прийти в голову тебя подставить.

 Бинг насупился:

 — И ты мне поверишь?

 — Совершенно верно.

 Бинг выставил вперед бороду.

 — Ладно. Только быстро. Мне работать надо, ясно?

 — Мы все быстро оформим. А потом пойдешь латать этот кратер, пока туда какая-нибудь семья в полном составе не угодила.

 Поскольку Бинг был человек немногословный, заявление заняло меньше десяти минут.

 — Какие у тебя отношения с Эдом?

 — Какие? Я держу деньги у него в банке, беру, когда требуется.

 — То есть вы общаетесь?!

 Бинг фыркнул:

 — На ужин он меня к себе не зовет. А и позвал бы — я бы не пошел.

 — А что так? Его жена плохо готовит?

 — Больно любят напускать на себя важность. Будто они лучше других. Да козел он! Только таких — большинство. — Он пожал мощными плечами. Словно гора пробудилась ото сна. — Вообще-то я ничего против него не имею.

 — А как думаешь, против тебя кто-то что-нибудь имеет? Хочет напакостить?

 — Я ни к кому не лезу и рассчитываю, что и ко мне никто не полезет. А если кому не нравится, я…

 — Ты мигом ему мозги вправишь, — подсказал Нейт. — Так. Вещи вернем Эду. Спасибо, что принес.

 Бинг побарабанил толстыми пальцами по столу.

 — Терпеть не могу ворюг! Честно!

 — Я тоже.

 — Не пойму, почему вы мгновенно сажаете мужика, который чуть перебрал или съездил обидчику по морде, а ворюг бережете?

 Нейт понял, что Бинг на что-то намекает.

 — Ты это к чему?

 — Кто-то спер у меня из гаража охотничий нож и запасные рукавицы.

 Нейт достал новый бланк.

 — Опиши, как они выглядели.

 — Нож как нож. — Видя, что Нейт ждет, он шумно втянул воздух сквозь зубы. — Лезвие — пять дюймов, острое с одной стороны, рукоять — из дерева. Обычный охотничий нож.

 — А рукавицы? — Нейт старательно записал показания.

 — Рабочие рукавицы, господи ты боже мой. Из воловьей кожи, на теплой подкладке. Черные.

 — Когда обнаружил пропажу?

 — На прошлой неделе.

 — А сейчас о ней почему сообщаешь?

 Бинг помолчал, потом снова повел могучими плечами:

 — Да вижу, ты вроде не совсем уж козел.

 — Я тронут. Подожди, слезу смахну. Гараж запираешь?

 — Вот еще! Да кому мое барахло-то нужно? Сроду такого не было.

 — Всегда что-то происходит в первый раз.

 Оставшись один, Нейт стал изучать скопившиеся на столе бумаги. Приличная стопка накопилась. Содержание, конечно, отличается от того, к чему он привык в Балтиморе, но все равно много. И первыми на очереди были мелкая кража и мелкий вандализм.

 И он вот уже две недели как ими занимается, удивился Нейт. Причем настолько плотно, что на его неофициальное расследование и времени не остается.

 Может, это и не совпадение вовсе? Может, ему стоит применить навыки следователя отдела убийств?

 Пожалуй, кто-то занервничал.

 Нейт пригласил к себе Эда. Увидев свои вещи, тот прямо просиял.

 — Насколько я понимаю, это ваше?

 — Мое, мое. Я уж с ними распрощался, решил, они давно в каком-нибудь ломбарде в Анкоридже лежат. А вы молодец, шеф Бэрк. Вора уже арестовали?

 — Нет. Ваши вещи вчера вечером обнаружил Бинг в своем сарае. А утром сразу привез сюда.

 — Но ведь…

 — У вас есть какие-то основания подозревать Бинга в том, что он взломал ваш замок, изрисовал стены домика, взял вот эти вещи, а потом сам же и принес их мне?

 — Нет. — Эд по очереди гладил любимые удочки. — Нет, это вряд ли. Но факт остается фактом: они были у него.

 — Факты заключаются в том, что он их обнаружил и вернул. За это вы же не будете подавать на него в суд?

 Эд вздохнул. На лице отразилась внутренняя борьба.

 — Если честно, не представляю, зачем бы Бингу понадобилось их брать. И уж тем более — зачем потом возвращать. Их мне вернули, и это самое главное. Но это еще не означает, что с вандализмом и кражей вы разобрались.

 — Я пока не закрываю дело.

 — Хорошо. Вот и хорошо. — Он кивнул за окно, туда, где по темно-синей реке неслись большие льдины. — Поздравляю: вы пережили свою первую зиму на Аляске.

 — Похоже на то.

 — Но кое-кто не верит, что вам это удастся во второй раз. Я и сам сперва думал, что по истечении испытательного срока вы подадитесь на Большую землю.

 — Это будет зависеть от того, захочет ли городской совет продлевать мой контракт.

 — Мне никто не жаловался. Во всяком случае, ничего серьезного. — Он взял свои новообретенные вещи. — Поеду приберу их.

 — Только сначала распишитесь. — Нейт протянул ему бланк. — Пусть все будет официально.

 — Ах да. Конечно. — Он поставил закорючку. — Спасибо, шеф. Я рад, что они снова у меня.

 Эд — уже в третий раз — мельком взглянул на завешенную доску. Но вопросов или комментариев не последовало.

 Нейт закрыл за ним дверь, потом подошел к доске и снял одеяло. В списке имен он соединил стрелкой Бинга и Эда. И поставил сбоку вопросительный знак.

 К обеду небо опять затянули тучи. И вдруг в просвете мелькнул красный самолет Мег. Нейт возвращался с вызова: в ручье в Ведьмином лесу обнаружили труп. Оказалось, что это всего-навсего пара старых сапог, они торчали из сугроба и привлекли внимание группы туристов, наблюдавших в бинокль за птицами из арендованного для этой цели лесного домика.

 «Да и сами сапоги, скорее всего, кто-то из таких же туристов и бросил», — подумал Нейт.

 Потом он услышал знакомый рев двигателя.

 Когда он подъехал к речной пристани, Мег уже успела посадить самолет. Теперь она садилась не на лыжи, а на поплавки. Еще одна примета весны. Он подошел, понтон под ним раскачивался. Мег с Джекобом выгружали груз.

 — Привет, красавчик! — Она бросила коробку на пристань, отчего доски заскрипели. — Видела тебя в Ведьмином лесу. Аж сердечко зашлось, правда, Джекоб?

 Тот хохотнул и понес большую коробку в пикап.

 — А я тебе подарок привезла.

 — Да? Дай скорей.

 Она открыла другую коробку, порылась и достала упаковку презервативов.

 — Я подумала, тебе, наверное, неловко покупать их в Угловом.

 — Ну да. А смотреть, как ты ими размахиваешь перед всем городом, — очень ловко. — Он схватил пачку и сунул в карман.

 — Три упаковки взяла. Но две спрячу в надежном месте. — Она подмигнула и нагнулась к коробке. Он поспешил на помощь.

 — Я отнесу.

 — Поосторожней там! Это старинный чайный сервиз. Джоанне на тридцатилетие бабушка заказала. — Она подхватила другую коробку и теперь шла рядом. — А что это ты возле пристани кружишь, шеф? Девиц высматриваешь?

 — Ну, вот и высмотрел, как видишь.

 Она рассмеялась и легонько ткнула его в бок.

 — Посмотрим, как ты меня сегодня развлечешь.

 — Сегодня вечер кино, забыла?

 — Вечер кино — в субботу.

 — Да нет, перенесли же, ты что? Иначе совпадало со школьным мероприятием. «Встреча весны», кажется.

 — Ах, ну да. У меня и платье припасено. А что показывать будут?

 — Два фильма. «Наваждение» и «Окно во двор».

 — Я принесу попкорн.

 Она загрузила коробку в пикап и стала смотреть, как он ставит свою.

 — Шеф, у тебя вид усталый.

 — Да что-то у вас тут весенняя лихорадка разгулялась. Ни минуты покоя. До серьезных дел даже руки не доходят.

 — Надеюсь, ты не о моем обнаженном теле говоришь. — Она обернулась на самолет, где Джекоб выгружал последний ящик. — Мой отец погиб шестнадцать лет назад. Теперь спеши — не спеши…

 — Я хочу, чтобы ты быстрей получила ответ. И для него это нужно. И для меня.

 Она накрутила на палец прядь его волос. Недавно он доверил ей свою стрижку. Проявил определенную смелость, на ее взгляд. Или безоглядную влюбленность.

 — Вот что я тебе скажу. Сегодня ты будешь ото всего этого отдыхать. Будем смотреть кино, есть попкорн и валять дурака.

 — У меня больше вопросов, чем ответов. Придется и тебя попытать. И эти вопросы, предупреждаю, могут тебе не понравиться.

 — Тогда тем более устроим себе свободный вечер. А сейчас нам надо все это развезти. Пока, до вечера.

 Она быстро забралась в кабину и помахала рукой. Джекоб уже выруливал. Мег продолжала смотреть на Нейта.

 — Чем-то он встревожен, — заметил Джекоб.

 — Такие вечно о чем-то беспокоятся. Не пойму, почему меня это привлекает?

 — Потому что он хочет тебя защитить. Никто никогда этого раньше не делал. — Джекоб улыбнулся. Мег повернулась и недоуменно уставилась на него. — Я тебя учил, был тебе слушателем и советчиком. Но никогда не защитником.

 — Я не нуждаюсь ни в каком защитнике. Точнее, не хочу, чтобы меня защищали.

 — Да. Но тебе нравится сознание того, что он готов им стать.

 — Может быть. Может быть. — Надо будет об этом подумать. — Но скоро его и мои желания вступят в противоречие. Что тогда?

 — Это будет зависеть от того, кто из вас устоит на ногах после лобового столкновения.

 Она рассмеялась и вытянула ноги.

 — У него никаких шансов.

 Мег рассчитывала приехать домой и не спеша привести себя в порядок, подготовиться к ночи любви. Это был ее способ поддерживать интерес к жизни и расслабляться. Глупо, конечно, но она надеялась, что немного глупости и Нейту не повредит.

 Он слишком много думает, а это заразно.

 Но на осуществление плана не осталось времени. Сначала она развозила заказы и забирала деньги, потом заезжала в «Приют» за попкорном — Большой Майк при этом еще и распевал для нее серенады.

 Она не возражала, пусть себе поет. Новости ей на ходу рассказала Роза — она уже вышла на работу, — а Мег поохала над фотографиями маленькой Уиллоу и над рассказом об уколах, сделанных годовалой дочке Майка.

 Быть на кухне — все равно, что оказаться дома, в тепле. Сидишь и слушаешь милую болтовню и музыку. Да еще прибавьте к этому возможность утащить у Майка кусочек его знаменитого яблочного пирога.

 — В кино с приятелем, стало быть, идешь? — догадался Майк. — Романтическое свидание.

 Мег стояла возле плиты и руками хватала пирог.

 — Может быть, и романтическое. Если он весь попкорн не слопает.

 — Глазки-то блестят. Искры так и сыплются.

 — Угу, — с полным ртом произнесла она.

 — Еще бы. И у него тоже. — Он почмокал губами, как в поцелуе. «Смешной звук», — подумала Мег, особенно когда его издает лысый толстый негр. — У меня тоже глаза заблестели, когда я свою Джулию увидал. С тех пор так и блестят.

 — И поэтому ты тут печешь яблочный пирог для кучки старперов.

 — Я люблю печь. — Он выложил на тарелку жареную рыбу, румяную картошку и стручковую фасоль. — Для Джулии и моей принцессы Энни я готов на все. Здесь хорошо жить, хорошо работать — но когда у тебя есть любовь, тебе в любом месте хорошо.

 Он запел «Битлз» — «Тебе нужна лишь любовь». Мег тем временем доедала свой пирог. Вошла Роза — забрать готовые заказы.

 Да, жить здесь хорошо, думала Мег, насыпая попкорн в бумажный пакет и встряхивая его, чтобы масло и соль разошлись равномерно. Осталось только понять, как быть с любовью.

 До мэрии она шла пешком. В воздухе пахло сыростью — похоже, будет дождь.

 Нейт опоздал, чему она удивилась. Он вошел в тот момент, когда в зале гасили свет.

 — Прости. Был на вызове. Дикобраз. Потом расскажу.

 Он стал настраиваться на кино, подлаживаться к атмосфере вечера. Но мысли все будоражили его сознание. Утром он связал на своей оперативной доске Бинга с Эдом. Их объединяла похищенная рыболовная снасть. Деяние, которое по всем признакам должно было быть шуткой или подростковой шалостью. На доске у него были и еще с десяток стрелок, соединявших между собой разных людей.

 И все они сейчас были здесь, сидели в темном зале и смотрели на Джеймса Стюарта в роли полицейского, пережившего психологический срыв.

 «Были, знаем, — подумал Нейт. — Этот тоже покатится вниз. Будет мучиться и впадет в наваждение.

 Найдет любовь. Потеряет. Опять найдет. Опять потеряет. Страдания и счастье. Такая карусель.

 Разгадка — в любви. В девушке, которую любишь.

 Мег. Может быть, как единственный ребенок Патрика Гэллоуэя, она — его живое воплощение? Тогда она если и не разгадка, то подсказка».

 — И долго ты еще будешь места себе не находить?

 — Что?

 — Ты сам никак в наваждение впал?

 Мег склонила голову набок, и он вдруг сообразил, что в перерыве между фильмами в зале зажгли свет.

 — Прости. Забылся.

 — Я догадалась. К попкорну даже не притронулся. — Она свернула пакет, положила на сиденье. — Пойдем подышим, пока не начали.

 Дышать пришлось на пороге — как сделали и все остальные. Набежавшие тучи пролились дождем где-то в середине фильма. Дождь, приближение которого Мег безошибочно учуяла, теперь нещадно колотил по земле.

 — Будет наводнение, — заметила Мег и нахмурилась — некоторые отчаянные головы умудрялись курить под проливным дождем, едва прикрывая сигарету рукой. — А как подморозит, все дороги обледенеют.

 — Если хочешь домой — я готов отвезти. Только мне надо будет вернуться, а то — мало ли что…

 — Нет, я вторую картину посмотрю, мне интересно. А дождь может так же легко перейти в снег.

 — Тогда увидимся в зале. Мне надо кое-что проверить.

 — Полицейский… — усмехнулась она. — Вечно начеку. — Она заметила, как он помрачнел. — Я не жалуюсь, Бэрк. Господи! Ничего со мной не случится, подумаешь — фильм одна посмотрю. А если понадобится, и домой сама доберусь. И даже оставшуюся часть программы готова реализовать в одиночку, если тебя рядом не окажется. У меня завода хватит. А будешь смотреть на меня и видеть ее — вот тогда рассержусь.

 Он открыл было рот, чтобы возразить, но Мег уже вошла в зал. Да и к чему врать? Он действительно вспомнил жену. «Вполне закономерная реакция», — подумал он и попытался стряхнуть воспоминания.

 В толпе он отыскал Питера, Хопп, Бинга и Профессора. Перерыв и начало показа прошли в распределении обязанностей в связи с грозящим затоплением улиц.

 К тому моменту, как он присоединился к Мег, Грейс Келли уже пыталась уговорить Джеймса Стюарта уделять ей больше внимания, чем тем людям в доме напротив, которых он видит из окна.

 Он взял Мег за руку, сцепил пальцы.

 — Машинально, — шепнул он. — Прости.

 — Болван! — Но она повернулась к нему и коснулась его лица губами. — Смотри кино.

 Он попытался. Но посреди показа в зал влетел Отто. Все обернулись и зашикали на открытую дверь. Отто, весь мокрый, решительно направился к Нейту.

 Тот уже был на ногах и двигался навстречу.

 — Шеф, тебе придется выйти.

 Во второй раз за день Нейт выскочил на улицу в одной рубашке. Теперь с неба сыпал снег с дождем. С шипением падал на землю. Обжигал лицо.

 Он сразу увидел на обочине тело и сквозь дождь двинулся к нему.

 Сначала он подумал, это Рок или Булл, и сердце у него упало. Но окровавленный пес был старше и другого окраса.

 В грудь собаки был воткнут нож, которым ей перерезали горло.

 Сзади кто-то закричал.

 — Уведи всех в зал, — приказал он Отто. — И всех успокой.

 — Я эту собаку знаю, Нейт. Это старый пес Джо и Лары Уайз, Юкон его зовут. Безобидный пес. У него и зубов-то не осталось.

 — Уведи всех внутрь! И скажи Питеру, пусть принесет, чем его накрыть. Или сам принеси.

 Едва Отто скрылся в дверях, на крыльцо выскочил Питер.

 — Джекоб дождевик одолжил. Господи, шеф, это же Юкон. За что его? Как же…

 — Нож тебе не знаком? На рукоятку смотри, Питер.

 — Не знаю. Сколько крови… Нет, не знаю.

 Зато знал Нейт: это охотничий нож. Тот самый, что пропал у Бинга.

 — Поможешь мне погрузить собаку в машину. Но сначала слетаешь в участок и принесешь камеру — надо тут все заснять.

 — Но он же умер.

 — Правильно. Умер. Сначала осмотрим место преступления, а потом — собаку, но только в больнице. Когда погрузим, вернешься в зал, скажешь Джо и Ларе, где их пес. Скажешь — я там. А сейчас марш за камерой.

 Нейт поднял голову. На тротуаре стояла Мег и держала в руках его куртку.

 — Ты забыл.

 — Тебя здесь быть не должно.

 — Я уже видела, что сделали с этой собакой. Бедняга Юкон. Старый уже. Пара с ума сойдет от горя.

 — Вернись в зал.

 — Я еду домой. К своим лайкам.

 Он схватил ее руку.

 — Ты сейчас вернешься в зал, а когда я всех отпущу — пойдешь в «Приют».

 — Бэрк, у нас тут не полицейское государство. Я вольна ходить туда, куда мне хочется.

 — Ты будешь делать то, что я говорю, черт побери. Я должен точно знать, где ты находишься. И уж во всяком случае, не в пяти милях от города, одна в лесу. На дорогах гололед, ехать опасно, вода прибывает. И кто-то хладнокровно перерезал собаке горло. Так что будь добра, вернись в зал и оставайся там, пока я не отпущу.

 — Я не оставлю собак одних!

 — Я их заберу. Мег, вернись внутрь. Или я запру тебя в участке.

 Секунд пять они стояли молча. Потом она развернулась и стремительно вошла в здание.

 Нейт остался ждать на улице рядом с трупом собаки, пока не вернулся Питер.

 Он взял «Полароид», сделал несколько кадров и сунул в карман куртки.

 — Помоги погрузить, Питер. Потом войдешь в зал и будешь делать то, что я сказал. Скажешь Отто, пусть проводит Мег в «Приют» и убедится, что она сидит там, пока я не разрешу ей ехать. Все понятно?

 Питер кивнул:

 — Да, шеф, Кен ведь в зале. Я рядом с ним сидел. Прислать сюда?

 — Да. Пришли. Может со мной вместе поехать.

 Нейт убрал с глаз мокрые волосы.

 — Питер, возлагаю на тебя обязанности по поддержанию порядка. Как кончится фильм — всех спокойно отправишь по домам. Скажи, пусть не нервничают, у нас все под контролем.

 — Но ведь спрашивать будут, что случилось.

 — Мы же пока не знаем, что случилось, правда? — Он глянул на собаку. — Главное, чтобы все сохраняли спокойствие. У тебя с людьми хорошо получается. Войдешь в зал и всех успокоишь. И еще, Питер, постарайся запомнить, кто там будет. Вы с Отто составите мне список присутствовавших на просмотре.

 Таким образом, добавил он про себя, мы будем знать, кого там не было.

 Они погрузили труп собаки в машину. Питер поспешил назад в зал, а Нейт присел у правого заднего колеса. Рядом с ним, под самой осью, валялась пара окровавленных рукавиц.

 Он открыл дверцу, нашел пакет для вешдоков. Поднял рукавицы за краешек и запечатал в пакет.

 Это, конечно, рукавицы Бинга, о пропаже которых Бинг сообщил всего несколько часов назад. Как и нож.

 — Быстро умер. — Кен Дарби — доктор — стоял над собакой. И потирал ладонями лицо.

 — Как только по горлу полоснули, — уточнил Нейт.

 — Да. Да. Господи, каким надо быть психом, чтобы сделать такое с собакой? Вы говорили… вы говорили, из раны на груди крови было немного? К тому моменту, как ему вонзили нож в грудь, он уже был готов. Если раскроить вот так горло, вскрыть яремную вену — больше ничего и не требуется.

 — И кровь должна была хлынуть рекой.

 — Да. Господи!

 — Частично ее дождь смыл. Но не всю. Мы его еще теплым нашли. Когда наступила смерть? С час назад?

 — Нейт, — качая головой, Кен снял очки и стал протирать краем рубашки. — Это не в моей компетенции. Но думаю, что час — это как раз верно.

 — К тому времени перерыв уже закончился. Когда мы выходили на перекур, его там еще не было. А судя по обилию крови, убили его именно здесь, а не где-то еще. Вы эту собаку знали?

 — Еще бы. Старина Юкон. — В глазах Кена блеснули слезы. — Еще бы!

 — Докучал кому-нибудь? Может, бросался на кого? Кусал?

 — Юкон? Да у него уж и зубов не было, еду-то прожевать не мог. Дружелюбный пес. Безобидный. Может, оттого это все и кажется таким диким. — Он отвернулся, чтобы скрыть слезы. — Сначала Макс… Такой ужас… А теперь еще собака… Это был старый, милейший пес. И беззащитный.

 — Если хотите, присядьте. — Сам Нейт оставался стоять. От крови шерсть на груди у собаки склеилась, с хвоста и ушей продолжала капать вода.

 — Простите меня, Нейт. Стыдно врачу так расклеиваться. — Он втянул воздух, расправил грудь. — Что я еще могу для вас сделать?

 — С минуты на минуту приедут Джо с Ларой. Мне нужно, чтобы вы пока подержали их за дверью. Мне тут надо закончить.

 — А что вы собираетесь делать?

 — Свою работу. Вы просто задержите их ненадолго.

 Он поднял камеру, сделал еще несколько кадров. Он, конечно, был не судмедэксперт, но ему достаточно приходилось присутствовать при вскрытии и экспертизе, и сейчас он мог сказать, что горло собаке перерезали из-за спины. Удар был нанесен слева направо. Оседлал, задрал псу голову — и полоснул.

 Кровь рекой, заливает рукавицы, может быть — попадает на рукава, какие-то брызги летят назад. Собака падает. Тогда он вонзает нож в грудь. Бросает рукавицы и уходит.

 Всего две минуты. Дождь ему на руку. А в здании сидят и смотрят фильм две сотни людей. Если не больше.

 «Рискованно», — подумал он, снимая с рукоятки ножа отпечатки. Но все рассчитано. Хладнокровие — вот что главное.

 Никаких следов, кроме крови, на ноже не было. Он собрал ее, потом достал пластиковый мешок, сложил в него рукавицы и фотографии. И вышел поговорить с Уайзами.

 К тому моменту, как Нейт разыскал Бинга, дождь уже перешел в мелкий мокрый снег. Бинг находился в своем гигантском гараже. Ковырялся под капотом пикапа. Работало радио.

 В гараже стояли еще две машины. Лежал на полу небольшой мотор. В огромном проржавевшем шкафу с инструментами было открыто одно отделение. Над длинным верстаком — полка с крючками, на ней — еще множество самых разных инструментов, а рядом — календарь с белокурой обладательницей невероятного бюста.

 В дальнем углу на деревянном столе громоздилась массивная швейная машинка. Швейная машинка? Над ней красовалась лосиная голова.

 Пахло пивом, табачным дымом и маслом.

 Бинг прищурился на вошедшего сквозь табачный дым.

 — Если дождь будет и завтра, река выйдет из берегов и зальет улицу. Понадобятся мешки с песком. Я уже в пикап нагрузил.

 «Мешки», — мелькнуло у Нейта. Он посмотрел на швейную машинку и не без труда представил себе, как Бинг строчит мешки. Но, наверное, в мире есть и более диковинные вещи.

 — Ты рано ушел с сеанса.

 — Мне хватило. К утру дел будет невпроворот. А ты тут зачем?

 Нейт шагнул вперед, протянул пакет с ножом.

 — Твой?

 Бинг вынул изо рта сигарету. Несмотря на дым, он не мог не заметить кровь на рукоятке и на лезвии.

 — Похож. — Он отшвырнул сигарету и раздавил каблуком. — Да, это мой нож. И похоже, им пользовались. Где нашел?

 — В теле Юкона, собаки Уайзов.

 Бинг отшатнулся. Нейт отметил про себя: будто получил обманный удар.

 — Что ты несешь?

 — Кто-то вспорол этим ножом собаке горло, а потом вонзил ей в грудь — чтобы мне искать не пришлось. В котором часу ты ушел из кино, Бинг?

 — Собаку убили? Эту собаку убили? — До него наконец стало доходить. — Хочешь сказать — это я ее убил? — Он сжал кулаки, в одном из них все еще был тяжелый гаечный ключ. — Ты это хочешь сказать?

 — Попробуй только на меня замахнуться — я тебя в наручниках выведу. Избавь себя от такого унижения. Поверь — я это сделаю. Брось ключ. Живо!

 От злости и возмущения Бинг трясся всем телом.

 — Нервишки шалят, Бинг? — мягко проговорил Нейт. — Из-за этого тебя и в полицию забирали? Из-за этого и череп мне раскроить готов. Что ж, валяй.

 Бинг зашвырнул ключ в дальний угол. Он шумно пыхтел как паровоз, физиономия была красной, как кирпич.

 — Пошел ты. Ну, дал кое-кому по мордам, а другому башку разбил — но я не псих какой-то, чтоб собак убивать. Еще раз такое скажешь — я тебе башку голыми руками оторву.

 — Я задал вопрос: в котором часу ты ушел из кино?

 — В перерыве вышел покурить. Ты меня сам видел. Ты еще сказал, надо подготовиться к наводнению. Я вернулся сюда, стал грузить мешки в машину. — Он ткнул пальцем в сторону пикапа. — Решил в моторе покопаться, раз уж я тут. С тех пор — никуда. Кто-то пошел к Джо и убил собаку. Но это не я. Я этого пса любил.

 Нейт достал пакет с рукавицами.

 — Твои?

 Бинг вытер рот тыльной стороной ладони. Краска отхлынула с лица, уступила место бледности.

 — Да что ж это делается?

 — Твои?

 — Да, мои. Не отрицаю. Я же говорил: у меня их сперли—и рукавицы, и нож. Я докладывал.

 — Да, сегодня утром. Человек циничный скажет, что ты себе прикрытие готовил.

 — Какого черта мне собаку-то убивать? Старую безобидную собаку? — Бинг поскреб щетину, взял новую сигарету. Руки у него заметно дрожали.

 — Бинг, у тебя ведь нет собаки?

 — Из этого следует, что я ненавижу всех собак? Господи! У меня была собака. Два года назад померла. Летом. От рака померла. — Бинг прокашлялся и глубоко затянулся. — От рака.

 — Когда убивают собаку, ищешь того, у кого с этой собакой были проблемы. Или с ее хозяевами.

 — Никаких проблем с этим псом у меня не было. А с Ларой и Джо — тем более. Не говоря уже об их парне. У них спроси. Спроси, спроси, были у нас проблемы или нет. А вот на меня кто-то точно зуб имеет.

 — Есть догадки?

 Бинг дернул плечами:

 — Я знаю одно: собаку я не убивал.

 — Бинг, никуда не пропадай. Если захочешь куда-то поехать — сообщи мне.

 — Не собираюсь стоять и смотреть, как в меня пальцем тычут.

 — Не пропадай, — повторил Нейт и вышел.

 В ожидании Мег потягивала пиво и пыталась успокоиться. Она терпеть не могла ждать и готовилась высказать это Нейту, как только он появится. Ишь, раскомандовался — как генерал перед несмышленым рекрутом.

 И когда ею командуют, она не выносит. Это она ему тоже выскажет.

 Он свое получит, только держись.

 Да где он пропадает-то?

 Она страшно беспокоилась за собак. Умом она понимала: Нейт сдержит слово и привезет собак, все будет хорошо. И все равно, лучше бы уж позволил ей самой за ними съездить, вместо того чтобы сажать под домашний арест.

 Сил не было торчать тут, нервничать, пить дурацкое пиво и играть в дурацкий покер с Отто, Тощим Джимом и Профессором — чтобы только время убить.

 Она выиграла уже двадцать два доллара с копейками, но ей было плевать.

 Да куда же он запропастился?

 И кем он себя воображает? Командует, что ей делать, да еще грозит в каталажку упечь? «А ведь упек бы», — подумала она и вытащила из колоды восьмерку треф — как раз для комбинации.

 Сегодня, когда он стоял под дождем рядом с трупом собаки — бедняги Юкона, — это был уже не тот милый Нейт с грустными глазами. Это был кто-то другой, совсем другой человек. Наверное, таким он был там, в Балтиморе, пока случай его не подкосил. Не ранил его в сердце.

 На это ей тоже плевать. Плевать.

 — Так, твои два доллара, — бросила она Джиму. — Поднимем. — Она добавила два доллара.

 Ее мать дала Джиму перерыв на час и теперь сама стояла за стойкой. «Делать там сегодня особо нечего», — подумала Мег.

 Профессор вышел из игры, а Отто еще поднял ставку. Кроме них, в зале сидели еще четверо. Приезжие. Альпинисты в ожидании хорошей погоды. И еще два старпера, Ганс и Декc, сидели в стороне, коротая дождливый вечер за пивом и шашками. И ожидая новой порции сплетен, это уж наверняка.

 Если река начнет подниматься, народу прибавится. Люди станут забегать ненадолго обогреться, выпить кофе — и снова идти возводить заслон из песка. Из мешков с песком. Потом, когда работа будет сделана, посетители хлынут валом — мокрые, усталые, но еще не готовые идти домой, жаждущие продлить общение с товарищами по борьбе со стихией.

 Этим подавай и кофе, и выпивку, и горячую еду. Чарлин об этом позаботится и будет обслуживать, пока не уйдет последний. Мег уже такое видела, и не раз.

 Джим сдался, она еще подняла свою ставку.

 — Две пары, — объявил Отто. — Короли и пятерки.

 — Что твои короли против моих дам — с тремя-то восьмерками в придачу? — Мег открыла карты.

 — Черт побери! — Отто с тоской проводил взглядом кучку банкнот. Потом вдруг встрепенулся и отодвинул стул. — Шеф? — В зал вошел Нейт.

 Мег развернулась. Она нарочно села лицом к входу, чтобы сразу ринуться в атаку, а он, хитрец, проскользнул сзади.

 — Чарлин, мне бы кофейку.

 — Вот, горяченький. — Она наполнила чашку. — Сейчас что-нибудь поесть сооружу. Тоже погорячей.

 — Не надо, спасибо.

 — И где мои собаки? — набросилась Мег.

 — В вестибюле. Отто, я говорил на улице с Хопп и еще кое с кем. Пока все сходятся на том, что река из берегов не выйдет, но надо смотреть. Дождь прекратился, только легкий снежок сыплет. Синоптики обещают, циклон уходит на запад, а к нам вроде идет солнце.

 Он выпил залпом полчашки, протянул Чарлин — долить.

 — А вот на озере берег затоплен. Мы с Питером расставили предупредительные знаки там и на восточной окраине Ведьминого леса.

 — Да, там всегда путешественников хватает, — заметил Отто. — Но если циклон уходит на запад, нам в городе ничто не грозит.

 — Будем наблюдать, — повторил Нейт и повернулся к лестнице.

 — Одну минуточку, шеф! — Путь ему преградила Мег с собаками. — Мне вам нужно кое-что сказать.

 — Я пойду помоюсь, подожди. А хочешь — можешь говорить, пока я буду в душе.

 С чашкой кофе в руке он стал подниматься по лестнице. Мег сердито заворчала:

 — Ждать? Вот еще!

 Она двинулась следом, собаки — рядом.

 — По-твоему, ты кто такой?

 — Шеф полиции.

 — Да пусть ты хоть шеф самой Вселенной, ты не имеешь права на меня кричать, приказывать, угрожать!

 — Я действительно сорвался. Но этого бы не случилось, если бы ты сразу сделала, как я сказал.

 — «Как ты сказал»? — Она ворвалась вслед за ним в номер. — Ты мне не указ! Ты мне не начальник и не отец. Если я с тобой спала, это не дает тебе права мною распоряжаться!

 Он скинул вымокшую насквозь куртку и постучал пальцем по полицейскому жетону на груди.

 — А вот это — дает. — И он направился в ванную, на ходу стягивая рубашку.

 «Опять какой-то другой», — подумала она. Тот, кто все это время скрывался за этими печальными глазами, только ждал своего часа, чтобы показать силу. Суровый и холодный. Опасный.

 Зашумел душ. Собаки продолжали стоять рядом, вопросительно глядя на хозяйку.

 — Лежать, — вполголоса приказала она.

 И шагнула в ванную. Нейт сидел на крышке унитаза и стягивал мокрые ботинки.

 — Ты приставляешь ко мне Отто и исчезаешь на целых три часа, а мне ждать прикажешь? И гадать, что там у вас происходит?

 Он повернулся к ней. На каменном лице бесстрастные глаза.

 — Я работал. У меня были более неотложные дела, чем держать тебя в курсе дела. Тебе нужны новости? — Он отставил ботинки в сторону и принялся стаскивать брюки. — Включи радио.

 — Не смей со мной разговаривать, как с надоедливой капризной барышней!

 Он встал в душевую кабину и задернул занавеску.

 — Тогда веди себя иначе.

 Господи, до чего же он продрог! Нейт нагнул голову и встал под горячие струи. Час-другой — глядишь, тепло дойдет и до костей. Потом — несколько таблеток аспирина, и тело, может, перестанет ныть. Три-четыре дня отсыпаться — и забудет, как три часа ходил по ледяной воде, возводя заграждения, и смотрел, как взрослые люди рыдают над своим погибшим псом.

 Дернулась занавеска. Нейт повернулся, как был: руки скрещены на груди, голова опущена, глаза закрыты.

 — Мег, тебе лучше сейчас со мной не спорить, все равно проиграешь.

 — Вот что я тебе скажу, Бэрк. Мне не нравится, когда меня задвигают в сторону, как досадную помеху. Мне не нравится, когда на меня не обращают внимания. Когда мной командуют. И я не уверена, что мне понравился твой вид, когда ты сегодня стоял у мэрии. Я не узнала твой взгляд, твое лицо. И это меня бесит. И…

 Она обхватила его руками, прижалась голым телом, так что он резко выпрямился.

 — И это меня возбуждает.

 — Не нужно. — Он нашел ее руки и расцепил, потом отстранился на расстояние вытянутой руки. — Не нужно сейчас.

 Она посмотрела вниз. Улыбнулась и снова подняла глаза.

 — Неувязочка тут у вас…

 — Я не хочу тебя огорчать. А в таком состоянии я тебя наверняка не обрадую.

 — А я тебя не боюсь. Ты меня взбесил, я приготовилась к ссоре. А теперь я хочу кое-чего другого. Так дай мне это! — Она провела рукой по его груди. — Ссориться будем потом.

 — У меня агрессивное настроение, учти.

 — У меня тоже. Нейт, бывает, что просто нужно отвлечься. Уйти, забыть обо всем. Дать злобе, обиде, испугу выкипеть. Дать выкипеть мне. — Она сжала его ягодицы.

 Лучше бы он сейчас ее оттолкнул. Но он притянул ее к себе, ее теплое, влажное тело прильнуло к нему, он нашел ее губы и впился в них долгим поцелуем.

 Мег обхватила его руками, вцепилась в плечи. От нее исходил жар, этот жар пронизал его до костей и заставил забыть об усталости и гневе.

 Она опять провела руками по его телу сверху вниз, откинула назад голову, приглашая насладиться ее шеей, ее плечами — всем ее податливым, зовущим телом.

 Из ее горла вырвался звук — клич торжествующей любви.

 — Ну вот. — Она взяла в руки мыло. — Сейчас тебя помоем. Мне нравится касаться мужской спины. Особенно когда она влажная.

 Голос ее звучал завораживающе. Он поддался его воздействию. Поддался ее рукам. Позволил ей думать, что она его направляет. Мег улыбнулась. Мысли ее были как в тумане. Он не такой, как она думала. Он любит командовать, причем грубо, жестко. Он не оставляет выбора, безжалостно подчиняет себе.

 Не отрывая губ от ее рта, Нейт перехватил у Мег мыло и стал намыливать ее грудь — длинными, дразнящими движениями, от которых соски у нее напряглись. Она задышала прерывисто.

 Щемящее чувство в низу живота подсказало, что она готова. Что она хочет. Жаждет.

 Она провела губами по его шее и прошептала:

 — Хорошо с тобой. Как хорошо. Возьми меня. Возьми!

 — Сначала дадим тебе покричать.

 Она засмеялась и ущипнула его.

 — Не стану.

 — Станешь. — Он завел ей руки наверх, одной рукой сцепил запястья. И крепко держал. — Станешь.

 Свободной рукой он стал намыливать ей сокровенные места, сначала легонько, потом сильнее, а сам смотрел, как ее тело извивается с приближением оргазма.

 — Нейт!

 — Я предупреждал.

 Ее охватила паника, мгновенно уступившая место острому наслаждению — он погрузил в нее пальцы. Она извивалась, желая освободиться. И одновременно желая продолжения. Желая его. Он довел ее до той точки, когда она уже не могла сопротивляться. Дыхание вырывалось прерывистыми всхлипами, безумной мольбой. Вода жаркими струями бежала по ее трепещущему телу, пар застилал глаза.

 Когда внутри ее произошел взрыв, Нейт заглушил ее крики поцелуем.

 — Скажи мое имя. — Ему нужно было это слышать, нужно было знать, что она отдает себе отчет, с кем она. — Скажи мое имя! — приказал он, подхватил ее под ягодицы и прижал к себе.

 — Нейт!

 — Еще. Скажи еще! — Слова вырывались с хрипом. — Смотри на меня. Называй мое имя!

 — Нейт! — Одной рукой она вцепилась ему в волосы, другой в плечо. Мег смотрела ему в лицо, в глаза. И видела его — и себя. — Нейт!

 Он не выпускал ее, пока не извергся до капли, пока она не обвисла, безвольно уронив голову ему на плечо.

 Упершись рукой в мокрую стену, он пытался восстановить дыхание. Восстановить себя. Неверными движениями нашел кран и выключил воду.

 — Мне надо сесть, — с трудом выговорила она. — Мне срочно надо сесть. /

 — Потерпи чуть-чуть. — Он подхватил ее на руки, шагнул из душевой кабины.

 Взял два полотенца — хотя он бы не удивился, если бы вода сама испарилась с их разгоряченных тел. Собаки приветственно вскочили.

 — Скажи своим охранникам, что ты в порядке.

 — Что?

 — Собакам, Мег. Подай голос, не то они решат, что я тебя довел до бесчувствия.

 — Рок, Булл, все в порядке. — Он опустил ее на постель — она буквально выпала у него из рук. — Голова кружится.

 Он бросил ей полотенце.

 — Оботрись-ка. Сейчас найду тебе какую-нибудь рубашку.

 Вытираться она не стала. Просто лежала и наслаждалась усталостью и истомой.

 — Ты, когда пришел, был такой усталый. И злой. Усталый и злой — а сверху еще корка льда. Точно такой же у тебя был вид возле кино. И до этого пару раз. Выражение легавого.

 Он промолчал, натянул старый спортивный костюм, бросил ей байковую рубашку.

 — Ты меня этим страшно возбудил. Непривычным видом.

 — Мег, к тебе сейчас ехать опасно, на дороге неизвестно что. Придется здесь заночевать.

 Она сделала паузу, собираясь с мыслями.

 — Ты от меня отделался. Тогда. После кино. — Перед глазами был Юкон с порезанным горлом и ножом в груди. — Ты от меня отделался, ты мной распоряжался. Мне это не понравилось.

 Он опять ничего не сказал, только взял полотенце и стал вытирать голову.

 — И извиняться ты, как я вижу, не намерен.

 — Правильно!

 Она села и потянула к себе рубашку.

 — Я этого пса еще щенком знала. — Голос у нее задрожал, она закусила губу. Успокоилась. — У меня были причины расстраиваться.

 — Я не говорю, что их не было. — Он прошел к окну. Снег почти совсем прекратился. Может, не обманули?

 — И у меня были причины беспокоиться за своих собак. И поехать самой, посмотреть, как они.

 — Лишь отчасти. — Он отошел от окна, но шторы задвигать не стал. — Волноваться — дело естественное, но в данном случае волноваться было не о чем.

 — Да, они не пострадали. Но могли ведь!

 — Нет. Тот, кто это сделал, выбран одного конкретного пса, старого. Твои же собаки молодые и сильные, у них у каждой полный рот острых зубов. И они практически неразлучны.

 — Не понимаю, что тут…

 — А ты успокойся и подумай. Всего две секунды! — В его голосе послышалось нетерпение. Он отшвырнул полотенце. — Предположим, кто-то захотел бы причинить им вред. Пускай этого человека они даже знают настолько, чтобы подпустить к себе. И вот он решил напасть на одну собаку. И ему это даже удалось. Да вторая же на него тут же бросится — он и глазом не моргнет, как она его в куски разорвет. И все, кто их знает, это понимают.

 Мег подтянула колени к груди, уткнулась лицом и заплакала. Он сделал шаг, но она, не поднимая головы, жестом попросила не подходить.

 — Не надо. Не надо. Я сейчас. У меня эта сцена из головы не идет. Было легче, когда я злилась или когда мы занялись сексом. Сидеть там, ждать в неведении — меня это просто бесило! И еще я за тебя боялась. Вдруг с тобой что-то случилось? И это меня тоже бесило.

 Она подняла голову. Сквозь пелену слез она видела его лицо, видела, что он опять ушел в себя.

 — Мне еще надо тебе кое-что сказать.

 — Говори.

 — Я… Мне еще надо сообразить, как это лучше сказать, чтобы понятно получилось. — Она вытерла слезы ладонями. — Пускай я злилась, пусть мне было страшно, пусть я хотела задать тебе перцу за то, что ты довел меня до такого состояния, — я все равно восхищаюсь тем, что ты делаешь. И тем, как ты это делаешь. И тем, каким ты тогда становишься. Я восхищаюсь твоим мужеством и упорством.

 Нейт сел. Не рядом, не на кровать, а на кресло, на расстоянии.

 — Никто из близких мне людей — не считая сослуживцев — никогда не говорил мне таких слов.

 — Значит, ты не тех близких себе выбирал. — Она поднялась, облокотилась на дверной косяк и стала смотреть на него.

 — Ты поехал и привез мне собак. И это при том, сколько на тебя всего свалилось. Ты ведь мог бы кому-то это перепоручить. Или вовсе не делать. Дороги затоплены, пусть, дескать, ждут. Но ты так не поступил. У меня есть друзья, которые бы сделали это для меня. Или я — для них. Но ни один мужчина, с кем я спала, не стал бы так напрягаться.

 Он едва заметно улыбнулся.

 — Значит, ты не тех мужиков себе выбирала.

 — Наверное. — Она подошла к кучке его одежды, аккуратно сняла с рубашки полицейский значок и подала ему. — Он тебе идет. Эротично смотришься.

 Он удержал ее за руку. Потом, не выпуская руки, встал.

 — Ты мне ужасно нужна. Никто и никогда не был мне так нужен. Уж не знаю, нужно это тебе или нет…

 — Это мы выясним.

 — Если бы мы встретились год назад, я бы тебе не понравился. Или даже полгода. И ты должна знать: у меня до сих пор бывают дни, когда даже встать с постели кажется непосильной задачей.

 — Зачем ты тогда встаешь?

 Он посмотрел на значок.

 — Я без него тоже не могу. И героизм тут ни при чем.

 — А вот это неправда. — Ее сердце теперь принадлежало ему. Незаметно оно выскользнуло у нее из груди и упало под ноги Нейту. — Героизм — это как раз значит делать больше, чем тебе хочется или чем ты можешь. А иногда — просто делать грязную работу, которую никто другой за тебя не сделает.

 Она подошла вплотную, заключила его лицо в ладони.

 — Это не только выпрыгнуть из самолета на ледник на высоте в десять тысяч футов — по той лишь причине, что больше это сделать некому. Это еще и вставать с постели по утрам, когда это кажется непосильной задачей.

 Он расчувствовался и прижался щекой к ее макушке.

 — Мег, я в тебя влюблен.

 Он поцеловал ее в волосы, потом выпрямился.

 — Мне надо идти. На реку надо взглянуть. И по улицам проехать. На сон грядущий.

 — А может тебя сопровождать гражданское лицо с собаками?

 — Может. — Он пригладил ее влажные волосы. — Только сначала высуши голову.

 — А ты расскажешь мне про Юкона? То, что уже известно?

 — То, что можно, расскажу.

 Ранним утром, под моросящим дождичком, он вновь отправился на место преступления.

 В десяти шагах от входа. Труп брошен на виду у всякого, кто пойдет в мэрию или обратно. Или кто будет проезжать или проходить мимо.

 Не просто брошен — выложен на обозрение, поправил он сам себя.

 Нейт шагнул в здание, прошел прямо в зал. По его распоряжению здесь вчера ничего не трогали. Складные стулья и большой экран были на местах, как и вчера. Нейт стал вспоминать, как все было.

 Он вошел с небольшим опозданием, как раз уже свет тушили. Оглядел собравшихся — отчасти по привычке, отчасти — ища Мег.

 В последнем ряду сидели Роза с Дэвидом. Она впервые позволила себе развлечься после рождения малышки. Они держались за руки. Обоих он видел и в перерыве — Роза говорила по телефону, наверное, звонила маме узнать, как там дети.

 Бинг тоже был где-то в задних рядах. Еще бутылку в коленях зажал — Нейт сделал вид, что не заметил. Деб и Гарри. Профессор. Кучка школьников, семейство Риггс в полном составе — они живут в бревенчатом доме за городом, за Ведьминым лесом.

 По прикидкам, в кино было примерно полгорода — что означает, что второй половины там не было. Да еще в перерыве кто-то ушел. А из тех, что остались, кто угодно мог в любой момент незаметно выскочить, а потом вернуться.

 В темноте-то. Когда все взоры устремлены на экран.

 Хлопнула дверь наружу, Нейт поспешил в фойе и увидел, как Хопп сбрасывает капюшон.

 — Заметила на улице твою машину. Не знаю, что и подумать, Игнейшус. Просто в голове не укладывается.

 Она подняла руки и бессильно опустила.

 — Вот, собралась Лару проведать. А что я ей скажу? Какое-то безумие. Безумие и подлость.

 — По мне — так скорее подлость.

 — То есть не безумие? Ты считаешь, зарезать невинную собаку перед мэрией — это не безумие?

 — Это зависит от мотива.

 Она поджала губы.

 — Никаких мотивов тут быть не может. Кто-то уже поговаривает, у нас тут секта завелась. Другие обвиняют школьников — дескать, эксперименты ставили. Ни то, ни другое меня не убеждает.

 — Это не ритуальное убийство.

 — Кто-то считает, это какой-то пришлый псих. Якобы поселился в лесу неподалеку. Утешают себя тем, что ни один из наших не мог, дескать, совершить такую мерзость. Но мне что-то не легче оттого, что вокруг города бродит сумасшедший, способный так поступить с собакой.

 Она вгляделась в его лицо.

 — Ты ведь так не думаешь.

 — Нет, не думаю.

 — А что ты думаешь? Не скажешь?

 — Я думаю, что, если человек убивает вот так местного пса, посреди города, перед зданием, где сидит половина жителей этого города, у него должны быть для этого причины.

 — И какие же?

 — Над этим я как раз работаю.

 Прежде чем направиться в участок, он проехал вдоль реки. Сегодня она была грязно-серой. Обломки льда и плоские льдины уныло болтались в угрюмой воде.

 Самолета Мег не было. Наглядное подтверждение того, что не в его силах удержать ее взаперти, пусть и в безопасном месте. Бинг с бригадой из двух работяг латали дорогу. Проезжая ремонтируемый участок, Нейт замедлил ход. Бинг проводил его долгим, молчаливым взором.

 В участке Пич настойчиво угощала кофе Лару и Джо. Рядом стоял Питер. У него был вид взрослого мужчины, который боится расплакаться.

 Едва Нейт вошел, Лара вскочила на ноги. Глаза у нее распухли и стали свекольного цвета.

 — Я хочу знать, что вы предпринимаете в связи с убийством Юкона. Как вы ищете подонка, убившего мою собаку?

 — Ну же, Лара, ну…

 — Что ты мне нукаешь? — огрызнулась она на мужа. — Я хочу знать!

 — Пройдемте ко мне в кабинет. Пич, меня ни для кого нет. Если только ничего экстренного.

 — Хорошо, шеф. — Она взяла Лару за руки. — Мне так жаль.

 Та жалобно кивнула, но тут же вскинула голову и решительно шагнула в кабинет.

 — Я требую объяснений.

 — Лара, вы присядьте, пожалуйста.

 — Я не хочу…

 — Я прошу вас сесть. — Он говорил спокойно, но спокойная сила в его голосе заставила ее повиноваться. Она упала на стул.

 — Жители города проголосовали за то, чтобы создать у нас свою полицию. И мы платим налог на ваше содержание. Зарплату вам, между прочим, выплачиваем. И теперь я желаю знать, как вы работаете. Почему вы прямо сейчас, вот в этот момент, не ищете убийцу.

 — Лара, я делаю все, что в моих силах, — бесцветным голосом ответил Нейт. — Вы не должны думать, что я не придал этому убийству должного значения. Или кто-либо из моих подчиненных. Я веду расследование. И буду расследовать до тех пор, пока не найду ответы на ваши вопросы.

 — У вас же в руках нож. Нож, которым… — Голос у нее дрогнул, подбородок затрясся, но она втянула воздух и расправила плечи. — Что вам мешает выяснить, чей это нож?

 — Могу сообщить, что вчера утром к нам поступило заявление о краже этого самого ножа. И еще кое-каких вещей. С владельцем я уже говорил, а теперь буду снимать показания со всех, кто вчера был в кино. Могу начать с вас.

 — Считаете, Юкона мог убить один из нас?

 — Нет, я так не считаю. Сядьте, пожалуйста, Лара, — добавил он, когда она вскочила на ноги. — Вчера вы оба были в кино. Давайте вспомним, что вы видели, что слышали.

 Она опустилась на стул, на сей раз медленно.

 — Зачем только мы его дома оставили? Да еще на улице? — Слезы навернулись ей на глаза. — У него от старости недержание было, мы его в дом и не загнали. Всего-то на три-четыре часа уехали. Могли бы и дома запереть. Если бы…

 — Откуда вы знаете, что это бы что-либо изменило? Тот, кто это сделал, легко мог проникнуть к вам на участок, забрать его оттуда. Насколько я знаю, вы холили и лелеяли эту собаку целых четырнадцать лет. Вам не в чем себя упрекнуть. В котором часу вы уехали из дому?

 Лара нагнула голову и уставилась на свои руки, на которые капали и капали слезы.

 — Сразу после шести, — ответил Джо и ласково погладил жену по плечу.

 — Поехали сразу в мэрию?

 — Да. Приехали, кажется, около половины седьмого. Рановато, но мы с Ларой любим впереди сидеть. Куртки бросили на креслах ряда через три-четыре. С левой стороны. И стали с людьми общаться.

 Нейт расспросил их основательно. С кем говорили, кто сидел рядом.

 — Никогда не приходилось слышать жалобы на вашего пса?

 — Нет. — Джо вздохнул. — Ну, разве что пару раз, когда он еще щенком был. Он тогда лай поднимал по любому поводу. А один раз, помнится, убежал и сжевал сапоги Тима Трипа. Они у него на заднем крыльце стояли. Но это было сто лет назад, да Тим и сам тогда посмеялся — сапоги-то были больше самого Юкона. Потом вырос, остепенился.

 — А у вас самих? Не было в последнее время ни с кем конфликтов? Ссоры какой-нибудь?

 — Была у меня ссора с Тощим Джимом из-за «Айдитарода». Жаркий спор вышел, надо признать. Но это у нас дело обычное, спорт все-таки. Страсти разгораются, у каждого свой фаворит.

 — Я два раза вызывала Джинни Мэнн в школу — ее парень на прогулах попался. — Лара достала бумажный платок. — Конечно, ей это не понравилось.

 — Сколько лет ее сыну?

 — Восемь. — Она быстро-быстро заморгала. — Господи, да что вы, Нейт, Джошуа никогда бы с Юконом этого не сделал. Он мальчишка славный, только в школу ходить не любит. Но собаку он бы убивать не стал. Да и Джинни с Доном хорошие люди. Они бы не могли…

 — Хорошо. Если еще что-то вспомните, дайте мне знать.

 — Я только хочу… хочу перед вами извиниться, что так на вас налетела.

 — Ничего страшного, Лара.

 — Нет, это неправильно. Я была не права. И… Вы же спасли жизнь нашему сыну.

 — Ну, это уж вы преувеличиваете.

 — Но вы помогли его спасти, а для меня это то же самое. Не следовало мне сюда так врываться. Джо меня пытался удержать, да какое там… Любила я эту собаку, понимаете?

 После их ухода Нейт расчехлил свою доску. Он как раз вывешивал на нее сделанные накануне фотографии, когда вошел Питер.

 — Все в порядке, шеф?

 — Да.

 — Надо было мне самому миссис Уайз успокоить. Я немного растерялся. Мы, понимаешь, со Стивеном тусовались часто, а с той собакой мы, можно сказать, вместе выросли. Мой отец держит ездовых собак, классные собаки. Но щенок — это совсем другое. Даже после отъезда Стивена в колледж я время от времени навещал Юкона. Поэтому я и вчера так глупо себя вел.

 — Надо было мне сразу сказать.

 — Да просто… У меня прямо в голове все перемешалось. Хм-ммм… Шеф, а доска у нас теперь всегда будет, по всем текущим делам? Ну, то есть по другим делам тоже сюда все вывешивать?

 — Нет.

 — Но… ты ведь тут Юкона прилепил.

 — Верно.

 — Думаешь, эти дела как-то связаны? Я что-то не пойму… Мозгов не хватает.

 — Может, это и впрямь глупо — считать, что они связаны.

 — Почему же ты тогда так думаешь? — Питер шагнул ближе.

 — На данный момент у меня нет мотива, по которому кто-то мог зарезать эту собаку. — Нейт подошел к столу и достал из ящика нож и рукавицы. — Вот это — вещи Бинга. Вчера утром он заявил об их пропаже.

 — Бинг? — Глаза у Питера округлились. — Бинг?!

 — Он, конечно, мужик нервный. За ним несколько приводов, и все — по поводу нападений. Склонен к буйству.

 — Да, но… Господи.

 — Это дело можно рассматривать под разными углами зрения. Предположим, когда-то у Бинга вышла ссора с Джо. Или Джо с Ларой сделали что-то такое, чем восстановили его против себя. Он копит обиду, решает преподать им урок. Задумывает убить собаку, заявляет о краже рукавиц и ножа, а в перерыве между сеансами, зная, что Уайзы сидят в зале, выходит, находит собаку, приводит к мэрии. Убивает, оставляет на месте нож и рукавицы, считая, что он алиби себе обеспечил — ведь они у него якобы украдены. Потом отправляется домой и спокойно трудится в гараже.

 — Если он за что-то злился на Уайзов, что же он попросту мистеру Уайзу морду не набил?

 — Хороший вопрос. Другая версия. Кому-то захотелось сильно насолить Бингу. Он многим докучает, так что это было бы неудивительно.

 Он присел на край стола, продолжая вглядываться в материалы на стенде.

 — Крадут у Бинга нож с рукавицами. Убивают ими собаку, оставляют на месте преступления. Или…

 Он подошел к стойке и включил кофеварку.

 — Давай спросим себя: как могут быть связаны между собой убийство Гэллоуэя, смерть Макса и убийство собаки?

 — Вот именно. Я никакой связи не вижу.

 — Убийца оставил нам одну зацепку. Явную или тайную — это как смотреть. Собаке перерезали горло. Это стало причиной смерти. Но убийца на этом не останавливается. Он не бросает нож и не уходит, а переворачивает пса на спину. И втыкает нож ему в грудь. Почему?

 — Потому что он больной, подлый и…

 — Питер, отбрось все это в сторону и взгляни на доску. Смотри: Гэллоуэй. Теперь смотри: собака.

 Было видно, как тяжело Питеру дается рассматривать жуткие снимки. Наконец он легонько выдохнул.

 — Удар в грудь. Обоим нанесен удар в грудь острым орудием.

 — Может быть, это и совпадение. А может — кто-то пытается нам что-то сказать. Идем дальше. Какая связь между Гэллоуэем, Максом и Уайзами?

 — Ну, не знаю. Стивен с родителями сюда переехали, когда мне было, кажется, лет двенадцать. Гэллоуэя уже давно тут не было. Но мистера Хоубейкера они знали. Мистер Уайз еженедельно давал у него в газете объявления о своем бизнесе. Ремонт и наладка компьютеров. А еще миссис Уайз и миссис Хоубейкер ходили вместе на разные курсы. Аэробика в школе, рукоделие… Пич вела.

 — Их должно связывать что-то еще. Насколько нам известно, с Патриком Гэллоуэем они не были знакомы, но на протяжении шестнадцати лет все считали, что Гэллоуэй попросту ушел из семьи. Теперь все думают иначе. Почему?

 — Ну, как… Его же нашли. Стивен — Стивен был среди тех, кто его обнаружил.

 — Ну, вот. Представь себе: ты убил, и шестнадцать лет все шито-крыто. Потом какой-то парнишка со своими дружками все рушит. — Нейт слушал, как в кофейник начал капать кофе. — Кого угодно взбесит. Не потащись они на гору, все бы так и оставалось шито-крыто. Очередная лавина, будь то естественная или принудительная — и пещера опять погребена на долгие годы. А может быть, и навсегда. Если повезет.

 А теперь тебе надо опять идти и убивать. Убивать Макса — или вынудить его к самоубийству. Ты уверен, что это тоже сойдет тебе с рук. Ты все продумал. Но теперь в Лунаси есть полиция. Не полиция штата, а своя, местная. Что ты тогда предпримешь?

 — Я… Я опять не врубаюсь.

 — Ты их отвлечешь. Каким-нибудь вандализмом, мелкой кражей. Заставишь их заниматься всякой ерундой — чтобы не было времени думать о более серьезном. Ты мстишь настырному парню, а заодно подбрасываешь новую работу полицейским. Двух зайцев сразу. Но ты не можешь удержаться от соблазна их поддразнить. И вонзаешь собаке нож в грудь в подражание первому убийству.

 Он встал и налил себе и Питеру кофе.

 — Дальше. Из самонадеянности ты можешь воспользоваться собственным ножом и рукавицами. С Бингом Карловски такое вполне могло бы быть. Или ты настолько умен и уверен в себе, что нарочно оставляешь их на месте преступления, чтобы все указывало на их хозяина. В таком случае возникает вопрос: почему именно Бинг? Как он с этим связан?

 — Даже представить себе не могу. У меня вообще это все в голове не укладывается. Может, и никак не связан. Бинг сумасбродный. Многих раздражает. А может, просто представилась возможность запросто нож увести?

 — Тут не может быть никаких случайностей. Не тот случай. Нам надо узнать, где находился Бинг в феврале восемьдесят восьмого года.

 — Каким образом?

 Нейт отхлебнул кофе.

 — Для начала я его самого поспрошаю. А параллельно соберем показания всех, кто был вчера в кино. И кто не был. На это потребуется время. Пусть Пич составит список жителей города и разделит на три части. Отработаем каждый свою треть.

 — Сейчас ей скажу.

 — Питер? — Нейт остановил его. — Разве вчера вечером не твое дежурство было?

 — Мое, но Отто сказал, кино его не интересует, и мы махнулись. Это ведь не страшно, да?

 — Конечно. — Нейт опять хлебнул кофе. — Все нормально. Иди, пусть Пич принимается за список.

 Нейт подошел к доске и соединил стрелками Уайзов с Максом и Бингом.

 — Нейт? — просунула голову Пич. — А текущими вызовами заниматься?

 — А что там у нас?

 — Стрельба и медведь-шатун. Та же группа, что приняла пару штиблет за труп. Я эти вызовы Отто перебросила, он все равно на патрулировании. «Стрелял», как выяснилось, глушитель пикапа Декса Трилби — этот пикап, по-моему, раньше меня на свет появился.

 — А медведь? Оказался белкой, запрыгнувшей на поваленный ствол?

 — Нет, медведь оказался медведем. Эти заезжие дурачки развесили рядом с берлогой кормушки для птиц, чтобы птичек приманить. А медведь разве может перед едой устоять? Отто его отогнал, а туристов заставил поснимать кормушки. Если будут еще вызовы — я планировала поручить их тебе или Питеру.

 — Правильно.

 — Еще Кэрри Хоубейкер хочет с тобой поговорить. Только что приехала. А меня просит дать ей материал для полицейской рубрики.

 — Дай. Похоже, газета опять будет выходить.

 — Да вроде. Еще Кэрри просит дать официальное сообщение о вчерашнем происшествии. Я могу сочинить, хочешь?

 — Не надо. — Он набросил плед на доску. — Зови ее в кабинет.

 Кэрри выглядела лучше, чем в прошлый раз. Спокойное лицо, без синяков под глазами.

 — Спасибо, что уделили мне время.

 — Как у вас дела, Кэрри? — Он закрыл дверь.

 — Потихоньку-полегоньку. Хорошо, что у меня дети. И газета. — Она взяла предложенный стул и водрузила на него свой тканевый портфель. — Я ведь не только за материалом в рубрику пришла. Хотя… Ужас какой — с Юконом-то…

 — Да уж!

 — Так вот. Вы меня просили вспомнить все, что было, когда Пэт исчез. И записать все в подробностях. Я кое-что набросала. — Она открыла портфель и достала несколько листков. — Я думала, все смогу вспомнить, стоит только начать. Но нет.

 Листки были напечатаны на компьютере, текст составлен официально.

 — Вы много что вспомнили.

 — Я все записала. Много всякой мелочи. Это ведь давно было, и надо признать, уход Пэта меня не особенно взволновал. Я работала учительницей и думала больше о том, как пережить зиму. Вторую для меня в этих краях. Мне был тридцать один год, а я так и не достигла поставленной перед собой цели — выйти замуж к тридцати.

 Кэрри грустно улыбнулась.

 — Это была одна из главных причин, почему я приехала на Аляску. Здесь соотношение мужчин и женщин благоприятное. Я уже начинала впадать в отчаяние, жалеть себя. И злилась на Макса, что он не делает мне предложения. Потому-то я и запомнила, что он в ту зиму недели две отсутствовал. Я это все записала. Мне кажется, это было в феврале, но на сто процентов я не уверена. Зимой все дни похожи один на другой, особенно когда сидишь один.

 — А куда, по его словам, он собирался направиться?

 — Это я хорошо помню, потому что меня это разозлило. Он сказал, что на несколько недель поедет в Анкоридж, а оттуда — в Хомер, это еще южнее. Будет собирать материал о полярных летчиках, попросит повозить его над теми краями. Еще сказал, это ему и для газеты, и для романа нужно.

 — Он тогда много ездил?

 — Да. Я это тоже записала. Он сказал, его не будет недели четыре-пять и что, раз у нас все еще так неопределенно, значит, он мне недостаточно нравится. Я запомнила, потому что он вернулся раньше, чем обещал, но ко мне даже не заехал. Я от людей узнала, что он засел в редакции. Практически там поселился. А я была так обижена, что тоже к нему не поехала.

 — И сколько времени вы не виделись?

 — Довольно долго. Я была очень зла. В конце концов как раз со злости и решилась к нему наведаться. Это было в конце марта или в самом начале апреля. Мы в школе еще класс украшали к Пасхе. В том году Пасха приходилась на первое воскресенье апреля. Я проверила. Помню, сижу в окружении расписных яиц и смешных зайчиков и на Макса дуюсь.

 Кэрри задумчиво кивнула, словно опять представила себе тот день.

 — Я это очень отчетливо помню. Он сидел в редакции, дверь заперта. Пришлось стучаться. Вид у него был ужасный. Тощий, небритый, волосы спутаны. Грязный — даже попахивать начал. И весь стол в бумагах.

 Кэрри вздохнула.

 — Какая погода была, не помню. И что в городе было. Но точно помню, как выглядел Макс. И его кабинет. Повсюду грязные чашки, тарелки, корзины для мусора полны через край, на полу тоже мусор. Пепельницы, полные окурков. Он раньше курил.

 — Я это все записала, — сказала Кэрри и разгладила верхнюю страничку. — Он работал над романом — так я решила — и был похож на сумасшедшего. Не знаю, почему меня от этого еще сильней к нему потянуло. Но я ему все высказала. Заявила, что между нами все кончено. Что он напрасно думает, что может так со мной обращаться. Я бушевала, разорялась, а он не сказал ни слова. Когда я расплакалась, он опустился на колени.

 Кэрри замолчала, закусила губу.

 — Прямо там, в этом бардаке. Он попросил дать ему еще один шанс. Чтобы он начал с белого листа. И попросил выйти за него замуж. В июне мы поженились. Пара месяцев туда, пара сюда — это уже было для меня не столь важно, тридцатилетие я все равно уже пропустила.

 — А он никогда не рассказывал о том, что делал во время своего отсутствия?

 — Нет. А я не спрашивала. Не придавала значения. Он только сказал, что понял цену одиночества, настоящего одиночества, и не хочет больше этого испытать.

 Нейт подумал о стрелках на своей доске.

 — У него с Бингом никогда не случалось какой-нибудь стычки? Или, наоборот, дружбы?

 — С Бингом? Да какой из Бинга друг! Макс всегда поддерживал с ним ровные отношения, особенно когда узнал, что тот пытался за мной ухаживать.

 — Бинг?

 — Ну, это я иносказательно. Танцы или рестораны — это ему было неинтересно. Ну, вы меня понимаете…

 — А вы никогда не…

 — Нет. — Она рассмеялась, потом резко умолкла, словно недоумевая. — Я ведь не смеялась с тех самых пор, как… И вот над чем смеюсь…

 — Вы с Бингом? Звучит забавно. А как он отнесся к вашему выбору?

 — Да, думаю, никак. — Она отмахнулась. — Я просто была свободна, вот и все. Новая женщина, а женщин тут вообще мало. Такие, как Бинг, видят новую девушку, делают пару заходов — домашний ужин, постель… Я ничего не хочу против него сказать, это совершенно естественно в такой глухомани. Он не один делал эти заходы. У меня уже в первую зиму было несколько ухажеров. Мы даже с Профессором пару раз ужинать ходили, хотя он уже тогда по Чарлин сохнул.

 — Это было до отъезда Гэллоуэя?

 — И до, и во время, и после. Он всегда по ней с ума сходил. Но мы с ним тоже пару раз ужинали, он был настоящий джентльмен. Даже слишком, по правде говоря. Но Бинг мне уж точно был неинтересен.

 — Почему?

 — Резкий, сильный, грубый. С Джоном я пошла на свидание, потому что он мне был симпатичен — и внешне, и своим интеллектом. Один раз ходила с Эдом — почему бы нет? И даже с Отто, он как раз тогда развелся. В таком городишке у тридцатилетней женщины, даже если она не красавица, выбор большой. Если не очень привередничать. Я выбрала Макса.

 Она улыбнулась своим мыслям.

 — И сейчас бы выбрала. — Она взяла себя в руки. — Жаль, что так мало могу вам помочь. Сейчас, когда вспоминаю, я думаю, Макса тогда что-то мучило. Но он всегда таким был, когда над книгой работал. Потом откладывал работу на многие месяцы — и становился самим собой. Но стоило ему достать какую-то рукопись и возобновить работу — опять замыкался в себе. Я была счастливее, когда он ничего не писал.

 — После замужества за вами никто не пытался ухаживать?

 — Нет. Помнится, Бинг прямо при Максе мне объявил, что я себя дешево продала. Что-то в этом роде.

 — И?

 — Да ничего. Макс обратил все в шутку, угостил Бинга выпивкой. Он был человек неконфликтный, Нейт. Любыми способами старался избежать ссоры, потому и в большом городе работать не остался, так мне кажется. Вы же видели, что он сделал, когда вы его отшили с его интервью? Он пошел к Хопп. В этом весь Макс. Он не пошел к вам отвоевывать свое право на интервью, он вообще был не боец. Всю жизнь.

 — А кино Макс любил?

 — Да, как все у нас. Кино для нас — форма развлечения. Что он действительно любил, так это писать рецензии на запланированные к показу картины. Раз уж мы заговорили о кино — не объясните мне, что вчера произошло? Мне для газеты нужно.

 — Пич даст вам текст официального сообщения.

 — С ней я поговорю, но мне кажется, случай вопиющий, и нам не следует ограничиваться сухим отчетом. — Она открыла блокнот. — Значит, нашел его Отто?

 — Да. Кэрри, дайте нам пару дней разобраться. Тогда у меня будет для вас что-то более связное.

 — Хотите сказать, в ближайшие дни кого-то арестуете?

 Нейт улыбнулся:

 — Вижу, в вас снова проснулся репортер. Я только хочу сказать, мне нужно посмотреть свои записи, показания свидетелей и отчет с места преступления и привести их к единому знаменателю.

 Она поднялась.

 — Хорошо, что моих детей там вчера не было. Я ведь их чуть не насильно выталкивала — ну, чтобы они куда-то пошли, с людьми пообщались. Но они предпочли пойти с друзьями есть пиццу. Завтра я к вам еще заеду.

 — А вот интересно, — спросил Нейт, провожая ее к выходу, — Макс не был поклонником «Звездных войн»?

 Она недоуменно воззрилась.

 — С чего вы взяли?

 — Да так…

 — Нет, не был. Не то чтобы особенным поклонником не был, а и вовсе их не смотрел. Что меня всегда удивляло, потому что он вообще-то любил всякие эпические истории, и чтобы спецэффектов побольше. Лет шесть-семь назад у нас был киномарафон по «Звездным войнам». Ну, по случаю двадцатилетия сериала. Так Макс не пошел, а дети рвались. Пришлось мне их самой везти. И писать репортаж для газеты. Да, точно, теперь вспомнила. А когда потом выходили новые серии, я их возила в Анкоридж на премьеру. Макс дома сидел. А зачем вам это?

 — Полицейское любопытство. — Нейт легонько подтолкнул ее к выходу. — Неважно. Пич вам даст материал в рубрику.

 Нейт подгадал время таким образом, чтобы оказаться в «Приюте» одновременно с Бингом и его бригадой, когда они придут на обед. Он вошел в зал как раз в тот момент, как Роза подавала Бингу пиво. И встретился с ним глазами. Подошел, небрежно кивнул двум рабочим.

 — Ребята, не возражаете, если я вас попрошу пересесть за другой стол, а мы с Бингом побеседуем без свидетелей?

 Нехотя те встали и с кофе в руках пересели в соседнюю кабинку.

 — Мне сейчас обед принесут, — начал Бинг. — Который я имею право съесть без тех, кто мне портит аппетит.

 — Вижу, вы уже эту колдобину залатали? Спасибо, Роза, — повернулся он к официантке, принесшей ему кофе.

 — Обедать будете, шеф?

 — Нет. Пока нет. Река вроде больше не поднимается, — снова обратился он к Бингу. — Может, баррикады и не понадобятся.

 — Может, да, а может, нет.

 — Поговорим о феврале восемьдесят восьмого. Где ты тогда был?

 — Откуда я могу знать?

 — Ну, вспомни, восемьдесят восьмой, «Лос-Анджелес Доджерс» выиграли чемпионат, а «Редскинз» — кубок. А еще Шер получила Оскара.

 — Это все для вас, с Большой земли, имеет значение. А по мне — это чушь собачья.

 — А еще в феврале того года Сюзан Бутчер в третий раз выиграла «Айдитарод». Неплохой результат для барышни из Бостона, а? Пробежала за одиннадцать дней и двенадцать часов. Может, это освежит твою память?

 — Освежит. Я на той гонке две сотни баксов проиграл. Чертова баба!

 — Итак, что ты делал на протяжении двух недель до гонки? До того, как лишился двух сотен?

 — Когда мужик лишается денег из-за бабы — он это помнит. Но совершенно необязательно помнить, когда ты отлил или почесал себе зад.

 — Ты никуда не ездил?

 — Я ездил куда хотел и когда хотел. Как и теперь.

 — Может, и в Анкоридже был? И видел там Гэллоуэя?

 — Да я в Анкоридже был столько раз, что и не сосчитать. Двести миль в наших краях — ничто. Может, и видел его там пару раз. Я много кого там видел. У меня свои дела, у них — свои.

 — Если станешь упрямиться — вина ляжет на тебя.

 У Бинга злобно сверкнули глаза.

 — А что это ты мне угрожать вздумал?

 — А что это ты скрытничаешь? — Нейт откинулся назад с кружкой кофе в руке. — Ты, значит, решил, что этот жетон должен тебе достаться.

 — Да уж лучше, чем какому-то чичако, да еще который своего напарника угрохал. Которого разжаловать самое время. Чудом удержался-то!

 Нейта больно задело это замечание, но он сдержался и, в упор глядя на Бинга, продолжал пить свой кофе.

 — Так, Бинг. Вижу, ты уроки выучил. Но дело в том, приятель, что жетон этот доверили мне. И у меня есть полное право тебя задержать, предъявить обвинение и посадить за убийство беспомощного пса.

 — Я эту собаку пальцем не тронул.

 — На твоем месте я бы как следует постарался припомнить, где ты был в тот момент, когда Патрик Гэллоуэй уехал из города.

 — Бэрк, ну что ты толчешь воду в ступе? Хочешь свое значение показать? Макс убил Гэллоуэя, и все это знают.

 — Что ты тогда так переживаешь насчет своего местонахождения?

 Подошла Роза. Она несла большущий ломоть мяса и гору жареной картошки с подливкой.

 — Что-нибудь еще, Бинг? — Она поставила рядом с тарелкой плошку с горохом и жареным луком.

 Было видно, как Бинг борется с собой, собирается с духом. Он ответил Розе ровным, даже мягким голосом:

 — Да нет, спасибо.

 — Приятного аппетита. Шеф, вы скажите, если поесть надумаете.

 — Разговор окончен, — объявил Бинг и подцепил мясо на вилку.

 — Ну, за обедом ведь тоже можно побеседовать о том о сем? Ты «Звездные войны» любишь?

 — Чего?

 — Ну, кино. «Звездные войны». Люк Скайуокер, Дарт Вейдер.

 — Идиот, — проворчал Бинг и мокнул картошку в подливу. — Какие еще «Звездные войны»? Дай мне поесть спокойно.

 — Отличное кино. Персонажи такие яркие. Если отбросить шелуху — оно ведь про судьбу. И про предательство.

 — Какая, к черту, судьба? Какое предательство? Кассовый сбор — вот для чего все это делается. — Бинг помахал вилкой и снова пустил ее в дело. — Кучка ребят носится по галактике на космических кораблях и мочат друг друга лазерными мечами.

 — Точно, лазерными. Там ведь о чем? О самопожертвовании, об утратах… — Он встал. — И о том, что добро побеждает. Пока, Бинг.

 На последнем уроке — английская литература — в классе сидело одиннадцать учеников. Девять из них бодрствовали. Джон не стал будить спящих и слушал, как один из бодрствующих перевирает текст из «Леди Макбет».

 Джон кивал головой, но мысли его были далеко.

 Вот уже двадцать пять лет он ведет эти уроки, с того дня, как, взволнованный, он предстал перед своими первыми учениками.

 Он тогда был не намного старше тех, кого ему предстояло учить. А возможно, и наивнее многих из них.

 Тогда он мечтал стать писателем, создавать романы, наполненные многозначительными аллегориями.

 Но он совсем не хотел начинать свой творческий путь в жалкой мансарде и потому пошел в учителя.

 Писателем он стал. И хотя его книги не были столь великими и внушающими трепет и восторг, как он надеялся, некоторые все же увидели свет. Без работы в школе он бы, конечно, с голоду не умер, но жить пришлось бы куда скромнее.

 В какой-то момент его, юношу-интеллектуала, исполненного мечтами о своем предназначении, стало подавлять учительство с его каждодневными испытаниями и радостями. Он все бросил и совершил глупый в своем бесстрашии поступок — рванул на Аляску. Там он будет экспериментировать, станет жить просто, изучать человеческую натуру в том краю, где она не искажена цивилизацией, наслаждаться свободой и одиночеством. Так это ему тогда виделось. Он станет писать романы о мужественных, выносливых людях, об их победах и поражениях.

 Потом он оказался в Лунаси.

 Откуда ему, молодому человеку, едва достигшему тридцати, было знать о том, что такое одержимость в ее подлинном смысле? Откуда он мог знать, что его, умного, восторженного и чувствительного молодого человека, заберут в плен один-единственный город и одна-единственная женщина? И он навсегда останется прикован к ним, ни в малейшей степени не отвечающим его идеалам и устремлениям?

 Он влюбился, стал одержим с того самого мига, как увидел Чарлин. Она была прекрасна, как богиня, и голос ее звучал подобно пению сирен. А эта беспечная и безграничная сексуальность… Все в ней его приводило в восторг, кружило голову.

 Она принадлежала другому, была матерью чужого ребенка. Но это не имело никакого значения. Его любовь — если это правильное определение его чувств — была не чистой, романтической любовью доблестного рыцаря к прекрасной даме, а жаркой, похотливой жаждой обладания женщиной.

 И разве он не убедил себя, что она бросит этого Гэллоуэя? Тот вел себя с ней как эгоист. Даже и не будучи ослепленным любовью, Джон бы это заметил. И возненавидел бы его.

 Он затаился и стал ждать. И вот, после стольких лет, он все еще ждет.

 Ученики все молодеют, а он все стареет и стареет. Годы уходят. Никогда уже не вернуть того, что он отринул, от чего по собственной воле отказался.

 И по-прежнему единственное, чего он хочет, не принадлежит ему.

 Джон бросил взгляд на часы. Еще один день прошел впустую. Краем глаза он заметил тень — Нейт стоял в дверях класса, прислонившись к притолоке.

 — Сочинения по «Макбету» надо сдать в следующую пятницу, — объявил Джон под дружные стоны учеников. — Кевин, если за тебя опять напишет Марианна, я это с легкостью определю. Члены школьного совета встречаются завтра в половине четвертого, не забудьте. И позаботьтесь о том, чтобы было кому вас потом домой везти. Свободны.

 Ребята зашумели, завозились, поднялся гвалт. Все настолько привычное, что Джон давно перестал это замечать.

 — Интересно, почему в школе, — начал Нейт, — даже у взрослого мужика от волнения ладони покрываются потом?

 — Если мы однажды в жизни пережили этот кошмар — это не значит, что он никогда не повторится.

 — Пожалуй.

 — Предполагаю, ты-то в школе неплохо справлялся, — заметил Джон, собирая свои бумаги в потрепанный портфель. — И внешность, и настрой соответствующие. Прилично учился, пользовался успехом у девочек. Я прав? Спортсмен к тому же. Какой вид спорта?

 — Бег. — Нейт скривил губы. — Бегать я всегда умел. А ты?

 — Я типичный двоечник. Из тех, что всему классу показатели портят.

 — Так это был ты? У, я таких ненавидел! — Не вынимая рук из карманов, Нейт прошел к доске. — «Макбет»? Хм-мм… Я Шекспира нормально воспринимал, если его читал кто-то другой — вслух, я имею в виду. Там ведь мужик из-за женщины пострадал, да?

 — Нет, из-за тщеславия, но командовала им женщина. А семя раздора было посеяно другой троицей.

 — То есть он свое получил.

 — Он заплатил — своей честью, утратой женщины, которую любил до безумия, собственной жизнью.

 — Типичный случай.

 Джон кивнул, поднял бровь.

 — Нейт, ты специально заехал Шекспира обсудить?

 — Нет. Мы расследуем вчерашний инцидент. Мне нужно задать тебе несколько вопросов.

 — Насчет Юкона? Когда это случилось, я был в мэрии.

 — В котором часу ты приехал?

 — Без чего-то семь. — По коридору со смехом пронесся кто-то из учеников, Джон рассеянно обернулся. — Вообще-то, у меня сейчас факультатив для старших классов. Хичкока изучаем. Помогает их заинтересовать в учебе, а им прибавляет баллов. Человек десять моих ходят.

 — Между семью и десятью часами ты никуда не отлучался?

 — В перерыве выходил, курил, выпил пунша, которым родительский комитет торговал.

 — А в зале ты где сидел?

 — Ближе к выходу, на одном ряду с учениками, но с другого края. Не хотел им мешать. И чтобы они меня вопросами терзали. Я себе пометки делал, на будущее.

 — В темноте?

 — Именно. Так, несколько слов — для памяти. Пригодится на семинарах. Жаль, что не могу быть тебе полезен в этом деле.

 Он подошел к окну и опустил жалюзи.

 — После того, как прибежал Отто и мы узнали о случившемся, я отправился в «Приют». Расстроился. Мы все расстроились. Там работали Чарлин, Тощий Джим и Большой Майк.

 — А в зале кто сидел?

 — Сейчас… Митч Даубер с Клиффом Тритом, Пропойца Майк. Парочка туристов. — Джон говорил и одновременно перемещался по классу, собирая с пола потерянные карандаши, клочки бумаги, заколки для волос.

 — Я взял себе выпить. Вскоре пришли Мег с Отто, потом все немного улеглось, и мы сели играть в покер. Когда ты пришел, мы еще играли.

 Нейт кивнул и убрал блокнот.

 Джон выкинул мусор в корзину, а нужное сложил в коробку на учительском столе.

 — Не знаю никого, кто мог бы убить собаку. Тем более Юкона.

 — Да и никто не знает. — Нейт оглядел класс. «Мелом пахнет, — подумал он. — А еще — жвачкой, помадой и гелем для волос». — Никогда не берешь отпуск во время учебного года? Перевести дух, съездить куда-нибудь?

 — Раньше я так делал. Устраивал каникулы для мыслительного и мышечного аппарата. Я это так называл. А что?

 — Да хотел узнать, не уходил ли ты на такие каникулы в феврале восемьдесят восьмого?

 За стеклами очков глаза у Джона сделались ледяными.

 — Трудно сказать.

 — А ты напрягись.

 — Шеф Бэрк, мне не пора пригласить адвоката?

 — Это твое дело. Я просто пытаюсь восстановить, кто и где находился и чем занимался, когда произошло убийство Патрика Гэллоуэя.

 — А разве это не забота полиции штата? И разве они уже не пришли к определенному заключению? Или я ошибаюсь?

 — Предпочитаю собственные заключения. Ты же не станешь отрицать, что уже очень давно, так сказать, неравнодушен к Чарлин?

 — Не стану. — Джон снял очки и принялся неторопливо и тщательно протирать платком стекла. — Это ни для кого не секрет.

 — И когда она была с Гэллоуэем, ты к ней тоже был неравнодушен?

 — Да, у меня к ней было чувство. Большое чувство. Только это мне мало помогло: не прошло и года после отъезда Гэллоуэя, как она опять вышла замуж.

 — После убийства Гэллоуэя, — поправил Нейт.

 — Да. — Он снова водрузил очки на переносицу. — После убийства.

 — Ты ей делал предложение?

 — Она сказала «нет». И говорила много раз.

 — Но она с тобой спала.

 — Ты затронул очень личную тему.

 — Она с тобой спала, — повторил Нейт. — А замуж вышла за другого. И будучи замужем за другим, тоже спала. И не только с тобой.

 — Это личное. Насколько это возможно в таком городишке, как наш.

 — Любовь — тоже проявление честолюбия, так ведь? — Нейт постучал пальцем по обложке «Макбета». — За это убивают.

 — Убивают. И в половине случаев даже оправдания не требуется.

 — С этим не поспоришь. Бывает, даже остаются безнаказанными. Но в большинстве случаев все же нет. Я был бы тебе признателен, если бы ты вспомнил, где был в феврале того года, и дал мне знать.

 Он двинулся к выходу, потом обернулся.

 — Вот еще что. Любопытно: ты никогда не читал книг, которые начинал писать Макс Хоубейкер?

 — Нет. — Голос звучал ровно, но в глазах застыло бешенство. — Он их никому не показывал. Многие начинающие писатели так себя ведут. У меня было впечатление, что он больше говорил, чем писал.

 — А он, оказывается, начал несколько рукописей. Сейчас они у меня. Все примерно об одном и том же. На одну тему — так это у вас называется?

 — Для начинающего писателя это тоже весьма характерно. Даже писатели со стажем любят возвращаться к одной теме, но в другом ракурсе.

 — Его тему я бы обозначил так: люди покоряют природу — и друг друга. Или покоряются. И всегда в конечном итоге все вертится вокруг трех мужчин. Сначала может быть больше, но потом всегда остается трое. Та книжка, в которой он больше всего продвинулся, — о зимнем восхождении трех друзей.

 Джон хранил молчание. Нейт побренчал мелочью в кармане.

 — Набело написаны всего несколько глав, но набросков много. Сюжетные повороты, отдельные сцены. Трое мужчин идут в горы. А возвращаются только два. — Нейт сделал паузу. — Скажи-ка, ведь большинство романов автобиографические, да?

 — Не все, — ровным голосом ответил Джон. — Первый роман — как правило, да.

 — Интересно. А было бы еще интереснее знать, кто был этот третий. Ну что ж, ты знаешь, где меня искать. Если вспомнишь, где был в том феврале.

 Джон не сдвинулся с места, пока шаги Нейта не затихли в коридоре. Потом медленно сел за учительский стол. И только тут заметил, как сильно у него дрожат руки.

 Нейт без стука вошел в помещение, где проходило собрание городского совета. Он сделал это намеренно и не удивился, что разговор мгновенно оборвался.

 — Извините, что помешал. — Нейт оглядел присутствующих. Все лица были знакомы. И на многих застыло смущение. — Я могу подождать, пока вы закончите.

 — По-моему, мы уже почти закруглились, — сказала Хопп.

 — Я не согласен. — Эд сложил руки на груди. — По мне, так мы ничего не решили. И собрание надо продолжить. Причем — прошу меня извинить, шеф, — в закрытом режиме.

 — Эд! — Деб подалась вперед. — Мы это уже пережевывали раз сто, наверное. Давай отложим.

 — А я считаю, надо продолжить.

 — Ну и считай себе, — проворчал Джо Уайз и поднялся.

 — Джо! — Хопп ткнула в него пальцем. — У нас тут хоть и неформальная обстановка, но это не значит, что надо затевать ссору. Поскольку Игнейшус здесь и его имя тут звучало, я думаю, надо подключить его к разговору.

 — Согласен. — С этими словами Кен поднялся и придвинул еще один стул. — Садитесь, Нейт. Слушайте, — поспешил добавить он, пока никто не возразил, — он наш начальник полиции, он обязательно должен участвовать.

 — Дело вот в чем, Игнейшус. Мы тут обсуждаем последние события. И то, как ты с ними справляешься.

 — Хорошо. Насколько я понимаю, не все довольны тем, как я справляюсь.

 — Ну… вообще-то… — Гарри почесал в затылке. — В городе поговаривают, что без тебя нам было спокойнее. Похоже, что это так, хотя я не вижу, каким образом ты тут виноват.

 — Возможно, мы сделали ошибку. — Эд сделал каменное лицо. — Говорю вам в лицо. Было ошибкой нанимать на эту должность вас, да и любого чужака.

 — Мы не без оснований искали кандидатуру извне, — напомнил Уолтер Нотти. — И шеф Бэрк делал и делает именно ту работу, для которой его и наняли.

 — Допустим, Уолтер, допустим, — стоял на своем Эд. — Но я не исключаю, что не слишком законопослушные наши граждане восприняли это как вызов. И они, скажем так, активизировались. Здесь народ не любит, когда ему говорят, что и как делать.

 — Мы проголосовали за то, чтобы иметь собственную полицию, — напомнила Хопп.

 — Я это знаю, Хопп, и я тоже голосовал «за», в этой самой комнате. Я не говорю, что Нейт виноват в том, как все вышло. Я говорю: это была ошибка. Наша ошибка.

 — С тех пор как появился Нейт, мне реже приходится накладывать швы братьям Мэки, чем раньше, — вставил Кен. — Раньше у меня было больше пациентов, пострадавших в драке или семейной ссоре. В прошлом году Пропойца Майк дважды попадал ко мне с обморожениями, после того как отключался на улице. В этом году он продолжает куролесить, но теперь ему дают проспаться в камере.

 — Не думаю, Эд, что полиция виновата в том, что у тебя украли снасти и разрисовали домик. — Деб сделала выразительный жест. — Мы не можем обвинять полицию в том, что Хоули пропороли шины или в школе выбили стекло. В этом виноваты родители, которые не смотрят за детьми.

 — Мою собаку не ребенок убил. — Джо смущенно посмотрел на Нейта. — Я согласен с тем, что говорила Деб, а до нее — Уолтер и Кен, но Юкона зарезал не ребенок.

 — Конечно, — согласился Нейт. — Это был не ребенок.

 — Не думаю, что, взяв на работу Нейта, мы совершили ошибку, — продолжала Деб. — Но поскольку ответственность за город несем мы все, мы вправе спросить, как он справляется. Расскажите нам, что вы предпринимаете, чтобы найти того, кто творит такие зверства.

 — Справедливое требование. Кое-что из того, о чем упоминалось, вполне могли совершить дети. Уж стекла-то в школе — точно их рук дело. А поскольку один из них по невнимательности обронил перочинный нож, мы его сразу опознали. Вчера я говорил с ребятами и их родителями. С них будет взыскана компенсация, а еще обоих на три дня отстраняют от занятий. Уверен, эти три дня они надолго запомнят.

 — И вы не возбудили дело? — возмутился Эд.

 — Это мальчишки девяти и десяти лет, Эд. Не думаю, что камера им поможет. Многие из нас, — он вспомнил, что и сам Эд имел привод в нежном возрасте, — в детстве совершают глупости и проявляют небрежение к закону.

 — Если они это сделали — может, и все остальное их рук дело? — предположила Деб.

 — Нет. Тут дело как было? Они получили нагоняй от учительницы — и в отместку выбили два стекла. Точно могу сказать: они не ездили к рыбацкому домику Эда и не пробирались под покровом ночи к Хоули — две мили, между прочим! — чтобы проколоть ему резину. Хотите знать мое мнение? Ваши проблемы не сейчас начались, не с того, что вы меня наняли. Ваши проблемы начались шестнадцать лет назад с убийства Патрика Гэллоуэя.

 — Вот-вот. Это всех и перебаламутило, — согласился Гарри, оглядывая товарищей. — Включая тех, кто с ним и знаком-то не был. Только я не вижу, какое это имеет отношение к обсуждаемому вопросу.

 — Самое прямое. Это как раз к вопросу о том, как я справляюсь с работой.

 — Я вас не понимаю, — сказала Деб.

 — Тот, кто убил Гэллоуэя, все еще здесь. И тот, кто убил Гэллоуэя, — продолжал Нейт, не обращая внимания на всеобщее возбуждение, — убил и Макса Хоубейкера.

 — Макс себя сам убил, — перебил Эд. — И как раз потому, что когда-то убил Гэллоуэя.

 — Кому-то очень хочется, чтобы вы в это поверили. А я не верю.

 — Нейт, это какое-то безумие. — Гарри обеими руками отмахнулся от дурных предположений. — Просто безумие.

 — А то, что Макс убил Пэта, — не безумие? — Деб потерла пальцами лоб.

 — Безумие? Ну, не знаю.

 — Тихо! — призвала Хопп, поднимая руку. — Посидите минутку молча. Игнейшус, — она набрала воздуха, — ты хочешь сказать, что человек, которого мы знаем, совершил два убийства.

 — Три. — Он твердым взглядом обвел собравшихся. — Он убил двух человек и собаку. Мы ведем следствие и закроем его только тогда, когда личность преступника будет установлена и он будет задержан.

 — Но полиция штата… — начал Джо.

 — Каковы бы ни были действия и решения полиции штата, мы будем вести свое расследование. Я поклялся защищать этот город и служить ему, и я намерен это делать. В рамках этого расследования я бы, в частности, хотел попросить вас всех сообщить, где вы были и чем занимались вчера между девятью и десятью часами вечера.

 — Нас? — взревел Эд. — Вы будете допрашивать нас?

 — Вот именно. А кроме того, меня интересует, кто чем занимался в феврале восемьдесят восьмого года.

 — Вы… вы… — Эд задохнулся, потом резко подался вперед. — Вы намерены допросить нас, как подозреваемых? Ну, это уже переходит все границы. Неслыханно! Я не позволю допрашивать ни себя, ни своих родных, ни соседей. Вы превышаете свои полномочия.

 — Я так не думаю. Вы вправе проголосовать за продолжение или прекращение моего контракта. Но я все равно буду копать. Я найду преступника. Это и есть моя работа — искать преступников. — Он поднялся. — Так что вы тут заседайте, голосуйте, обсуждайте. Можете забрать мой жетон. Но преступника я все равно найду. И этот человек должен меня опасаться.

 Он вышел, не обращая внимания на поднявшийся ропот и оскорбленное выражение лиц. Хопп нагнала его на улице.

 — Игнейшус, погоди. Одну минуту! — Она с трудом поспевала за ним. — Да постой же!

 Он остановился, позвенел ключами в кармане. Она наконец просунула руки в рукава пальто и теперь сердито смотрела на него.

 — Что, что, а оживить собрание городского совета ты сумел.

 — Я уволен?

 — Пока нет, но ты вряд ли завоевал себе новых сторонников. — Она запахнула пальто. — Мог бы вести себя и потактичнее.

 — Убийство — такая штука, от которой у меня весь такт пропадает. А следующим в списке идет совещание, на котором обсуждается мой профессионализм.

 — Ну, хорошо, хорошо. Признаюсь: это была неудачная затея.

 — Если у вас или у кого другого есть сомнения в том, что я добросовестно выполняю свои обязанности, — надо было прийти с ними ко мне.

 — Ты прав. — Она ущипнула себя за кончик носа. — Мы все огорчены, все взвинчены. А теперь ты еще и это на нас вывалил. Никому не нравилось думать, что Макс покончил с собой, хоть оно и лежит на поверхности. Однако думать так было намного легче, чем, как ты предлагаешь, согласиться с версией об убийстве.

 — Я ничего не предлагаю. Я говорю четко и ясно. Я выясню все, что мне необходимо, сколько бы времени и усилий для этого ни потребовалось.

 Она достала сигареты и зажигалку.

 — Это я уже уяснила.

 — Хопп, а где вы были шестнадцать лет назад?

 — Я? — Она выпучила глаза. — Господи, Нейт, не думаешь же ты, что я полезла на Безымянный с Пэтом и засадила в него ледоруб. Он же был вдвое здоровее и больше меня.

 — Но не вдвое крупнее вашего мужа. Вы женщина умная, Хопп. Много прилагаете усилий к тому, чтобы воплотить мечту вашего мужа. И чтобы защитить его честное имя, вы на многое способны.

 — Как ты можешь говорить мне такие гадости? Да еще о человеке, которого ты даже не знал.

 — Я и Гэллоуэя не знал. Зато вы — знали.

 В бешенстве она отступила назад, повернулась и зашагала назад к мэрии. Дверь хлопнула громче пушечного выстрела.

 Нейт понимал, что сплетен и ропота не избежать, и решил держаться на виду. Обедать пошел в «Приют». По тому, какие на него бросали взгляды, он понял, что слухи о его демарше на совете уже вовсю гуляют по городу.

 Вот и прекрасно. Пора дать им встряску.

 Чарлин сама принесла ему лососину и присела за его столик.

 — Ну, ты и взбаламутил народ. Все теряются в догадках.

 — Да?

 — И я — одна из них. — Она взяла его чашку, отхлебнула кофе, сморщила нос. — Как это можно пить без сахара?

 Он протянул ей сахар.

 — Подсласти, если хочешь.

 — Да, пожалуй. — Она вскрыла два пакетика низкокалорийного песка и всыпала в кофе.

 На ней была серая юбка из облегающего трикотажа, волосы убраны назад, в ушах серебряные сережки. Чарлин отложила ложку и сняла пробу.

 — Так-то лучше. — Обхватив кружку двумя руками, она доверительно подалась к Нейту. — Когда мне сказали про Пэта, я будто помешалась. Я бы тебе поверила, даже если бы ты сказал, что это Тощий Джим его убил — а ведь тот появился у нас только лет через пять или шесть после исчезновения Пэта. Но теперь я немного успокоилась.

 — Вот и хорошо, — похвалил ее Нейт и продолжал есть.

 — Наверное, это благодаря тому, что теперь я смогу его привезти сюда и похоронить, как только земля оттает. Ты мне симпатичен, Нейт, хотя ты на меня даже не смотришь. Симпатичен настолько, что я тебе скажу: то, что ты делаешь, никому не на пользу.

 Нейт намазал масло на булочку.

 — А что я такого делаю, Чарлин?

 — Ты понимаешь, что я имею в виду — эти разговоры о том, что среди нас бродит убийца… Если подогревать эти слухи, люди скоро начнут в них верить. Для бизнеса это плохо. Если туристы будут думать, что их тут могут зарезать в постели, они к нам ездить перестанут.

 — Сисси! — окликнул он, продолжая смотреть на Чарлин. — Не принесешь еще чашечку кофе? Так ты об этом тревожишься, Чарлин? О деньгах? Дебет-кредит, да?

 — Нам нужно себе на хлеб зарабатывать. У нас…

 Она замолчала: Сисси принесла на стол вторую чашку и налила кофе.

 — Что-нибудь еще, Нейт?

 — Нет, благодарю.

 — Летом у нас тут оживленно. Приходится крутиться — иначе всю зиму будешь лапу сосать. А зима, как ты заметил, у нас длинная. Я вынуждена быть практичной, Нейт. Пэта нет. Макс его убил. Я не держу зла на Кэрри. Хотела было, но взяла себя в руки. Она ведь тоже без мужика осталась. Но Пэта убил Макс. Одному богу известно за что, но он это сделал.

 Она пила кофе и смотрела в окно.

 — Пэт повел его в горы. Думаю, по глупости. Макс небось искал материал для статьи какой-нибудь, а Пэт решил совместить приключение с заработком. В горах и впрямь можно рассудка лишиться. Так все и случилось.

 Нейт молчал. Чарлин тронула его за руку:

 — Я думала об этом, как ты просил. И вспомнила, что Макс в ту зиму почти месяц отсутствовал. Может, даже чуть больше. В те времена наше заведение было одно на много миль, больше поесть-то негде было. А он у нас был из постоянных посетителей. Я его каждый вечер обслуживала. Да, Макса тогда долго не было.

 Чарлин рассеянно протянула руку и отломила кусочек от его булки.

 — Несколько раз он заказывал еду на дом, — продолжала она. — Мы тогда еду на дом никому не доставляли и сейчас не доставляем, но Карл… Он же добрый был. Сам Максу еду в редакцию относил. Еще, помню, он тогда говорил, что Макс совсем больной и словно не в себе. Я тогда значения этим словам не придала. Все мысли были о Пэте, да еще на хлеб надо было зарабатывать. Но сейчас, когда ты меня попросил подумать, я это вспомнила.

 — Спасибо, Чарлин.

 — Ты меня совсем не слушаешь.

 — Я слышал все, что ты сказала. — Нейт посмотрел ей в глаза. — Кто еще в том феврале перестал к вам ходить?

 Чарлин задумчиво покачала головой:

 — Не знаю я, Нейт. Про Макса я стала вспоминать, потому что он умер. А еще мы с Кэрри тогда обе вышли замуж. Летом того года, когда Пэт шел. Потому я и запомнила.

 — Ладно. А теперь подумай о тех, кто жив.

 — Я думаю о тебе. — Она засмеялась, махнула рукой. — Да ладно, брось этот строгий вид. Имеет свободная женщина право помечтать о красивом мужике?

 — Только не о том, который влюблен в ее дочь.

 — Влюблен? — Она забарабанила пальцами по столу. — Так-так… От тебя одни неприятности, куда ни кинь. Набросился на городской совет — так, что они на тебя теперь косо смотрят… Эд и Хопп совсем вне себя. Теперь еще оказывается, что ты влюблен в мою дочь… Да Мег никогда ни с кем больше месяца не встречалась.

 — Выходит, я иду на рекорд.

 — Она выгрызет у тебя кусочек сердца, а потом разжует и тебе же в лицо и выплюнет.

 — Мое сердце, мое лицо. Что хочу, то и делаю. А что это тебя так тревожит, Чарлин?

 — У меня больше запросов, чем у нее. У меня настоящие, большие запросы. — Она тряхнула головой, только сережки сверкнули. — Мег ни в ком и ни в чем не нуждается. И никогда не нуждалась. Она о-о-очень давно дала мне понять, что даже я ей не нужна. Очень скоро она и тебе это даст понять.

 — Все может быть. А может, я сделаю ее счастливой. Может, это как раз тебя и злит — что она может стать счастливой, а тебе это вряд ли светит.

 Нейт ловко перехватил руку Чарлин, не дав ей выплеснуть кофе ему в лицо.

 — Не советую, — тихо произнес он. — Самой же стыдно будет. Я-то переживу…

 Она выскочила из кабинки и бросилась через весь зал к лестнице.

 Шумно громыхнула дверь. Во второй раз за день. Под этот грохот Нейт закончил обед.

 Он поехал к Мег в надежде, что по дороге кровь остынет и в голове прояснится. Сумрак последних нескольких дней рассеялся, на черном небе высыпали звезды. Серп луны плыл над деревьями, а к земле жался клочковатый туман. «Ветки на деревьях голые», — заметил Нейт. На земле снег еще лежит высоким слоем, но деревья уже отряхнулись.

 Местами дорога еще была затоплена, пришлось ехать в объезд заграждения по воде.

 Где-то завыл волк. Протяжно и тоскливо. «Наверное, на охоту вышел, — подумал Нейт. — Добычу ищет. Или самку. Волк не убивает просто так, без цели, — из жадности или для забавы».

 А когда находит пару, остается с ней на всю жизнь. Нейт читал.

 Звук растаял вдалеке. Он ехал в ночь.

 Из трубы Мег поднимался дымок, музыка, как всегда, играла. На сей раз — Пенни Кравец, узнал Нейт. Гитара, душещипательные переборы струн.

 Он поставил машину позади пикапа Мег и какое-то время сидел в кабине. «Вот то, что мне хочется, — подумал он, — приходить домой. Весь день заниматься делами, а потом оставлять их позади и приезжать домой, к музыке и свету, к любимой женщине».

 К его женщине.

 Дом и очаг, сказала как-то Мег. Что ж, она его крепко привязала. И если в конечном итоге ему в лицо будет выплюнут кусок его же сердца — пенять будет не на кого.

 Он подошел к дому, она открыла дверь, собаки весело бросились его облизывать.

 — Привет. Гадала, найдешь ли ты сегодня дорогу к моему дому. — Она оглядела его. — Ты какой-то встрепанный, шеф. Чем ты сегодня занимался?

 — Завоевывал друзей и оказывал влияние на людей^[8].

 — Тогда входи, красавчик, выпей и расскажи, как ты это делал.

 — Возражений нет.