ЧАСТЬ II

 И сказал Господь сатане: откуда ты пришел?

 И отвечал сатана Господу, и сказал: я ходил по земле и обошел ее.

Книга Иова. (перев. по изд. Библия, изд. Московской патриархии, Москва, 1956, стр. 502)

ГЛАВА 13

 — Что это за вонь?

 — Это, mа belle, нежный сельский букет. — Лицо Жан-Поля расплылось в усмешке, когда он втянул своим тонким носом окружающий воздух. — О, cest incroyalbe.[6]

 — Я бы сказала, это невероятно, — процедила Анжи, с нахмуренным видом выглядывая из окна автомобиля. — Несет лошадиным навозом.

 — А когда же, моя дрожайшая, тебе вообще доводилось нюхать навоз лошади?

 — Семнадцатого января 1987 года в жутко холодном экипаже в Центральном парке, когда ты первый раз сделал мне предложение. Или, возможно, это было уже во второй раз.

 Он рассмеялся и поцеловал ей руку. — Тода это должно вызывать приятные воспоминания.

 На самом деле так оно и было. Но она все же вынула из сумочки флакончик «Шанели» и побрызгала вокруг.

 Анжи сидела, скрестив ноги, и удивлялась, отчего это ее муж получал такое удовольствие при виде травы, камней и тучных коров, обмахивающихся хвостами. Если это считалось сельской идиллией, она предпочтет Сорок вторую улицу.

 Нельзя сказать, что она не любила живописные виды — смотреть, например, на Кэнкан с балкона гостиницы, на парижские улицы, сидя в кафе вдоль тротуаров или же вдыхать запах Атлантики с палубы лайнера. Но этот пейзаж, несмотря на то, что в нем было некое неприкрашенное, сельское очарование как на картинах примитивистов, не казался ей особым пиршеством для глаз.

 — Сиило!

 Обернувшись, она вздохнула. — Мне кажется, это называется силосом, хотя я не понимаю, почему. — Анжи отодвинулась от окна, а Жан-Поль стал повторять правильное произношение слова.

 В сущности она ничего не имела против этой поездки. За рулем Жан-Поль выглядел ужасно привлекательно и сексуально. Она улыбнулась про себя — чисто женской довольной улыбкой. Жан-Поль всегда выглядел потрясающе сексуальным. И он полностью принадлежал ей.

 На самом деле ей нравилось вот так мчаться по шоссе, с открытыми окнами и громкой музыкой в салоне автомобиля. У нее не возникало мысли предложить ему вести машину по очереди, так как она знала, что у ее мужа редко случалась возможность нацепить эту свою забавную маленькую каскетку, кожаные перчатки и рвануть вовсю.

 Как раз после выезда на шоссе в Джерси они заработали штрафную квитанцию за превышение скорости, которую Жан-Поль весело подписал, а затем снова влился в общий поток и погнал их «Ягуар» на скорости 90 миль.

 «Он счастлив, как поросенок у корыта», — подумала Анжи и закрыла глаза. Вот она уже начала и мыслить сельскими образами.

 Но в последний час этой поездки она стала нервничать. Все эти поля, холмы, деревья. Все это открытое пространство. Ей гораздо больше по душе были ущелья Ман-хэттена из стали и бетона. Появись на дороге какой-нибудь городской псих-алкоголик, она бы не растерялась, но несущийся через шоссе кролик буквально вызвал у нее панику.

 Боже милостивый, почему не слышно никакого шума? Где были все люди? А были ли там вообще люди или они ушли сквозь Сумеречную Зону в какую-нибудь очередную версию оруэлловской «Фермы животных»? О чем, черт побери, думала Клер, решив поселиться там, где твоими соседями оказывались коровы?

 Она нервно перебирала на шее тяжелую золотую цепочку, когда Жан-Поль, издав крик, повернул руль. Из под колес полетел гравий. — Смотри, козел!

 Анжи стала искать в сумочке экседрин от головной боли. — Бог мой, Жан-Поль, не будь же мальчишкой.

 Он лишь рассмеялся и перегнулся к окну с ее стороны, чтобы получше рассмотреть старого, седого козла, жующего траву. Козел оставался столь же равнодушен, как и Анжи. — Ты ничего не имела против козла, когда я подарил тебе на прошлое Рождество шаль из ангоры.

 — Мне нравится и мой замшевый жакет, но это вовсе не значит, что мне захочется погладить овцу, например.

 Он ткнулся носом в ухо жены, затем отодвинулся. — Когда следующий поворот?

 Анжи бросила на него быстрый взгляд. — Мы заблудились?

 — Нет. — Он смотрел, как она проглотила две болеутоляющие таблетки, запив их глотком «Перрье» прямо из бутылки. — Я не знаю, где мы, но мы не можем заблудиться, так как уже приехали.

 Его своеобразная логика заставила ее пожалеть, что она не приняла для успокоения нервов валиум вместо экседрина. — Не дерзи, Жан-Поль, от этого у меня только портится настроение.

 Анжи вынула карту с объяснениями Клер, чтобы вместе разобраться в них. Ее раздражение немного улеглось, когда Жан-Поль стал массировать ей шею. Как всегда он точно знал, какое место надо массажировать.

 Он был полон терпения и энтузиазма. И так во всем. Когда он познакомился со своей будущей женой, она была честолюбивой помощницей галерейщика-конкурента. Холодно и равнодушно относясь и к самому легкому флирту, и к самым откровенным предложениям, она явилась настоящим вызовом для его мужского самолюбия. Ему понадобилось шесть недель, чтобы уговорить ее поужинать с ним, и целых три мучительных месяца, чтобы увлечь в постель.

 Там-то уж она не была холодной, не была равное душной.

 Секс никогда не был для него проблемой. Он знал, что ее влечет к нему. Как это происходило и с другими женщинами. Он был в достаточной мере художественной натурой, чтобы сознавать свою физическую привлекательность, и достаточно мужчиной, чтобы сыграть на этом. Он был высок ростом и с почти религиозным рвением следил за своим телом, тренируя его и соблюдая диету. Его французский акцент и подчас нарочитое коверканье речи лишь прибавляло ему привлекательности. Темные, почти до плеч, вьющиеся волосы обрамляли его костистое, узкое лицо с глубоко посаженными синими глазами и красиво очерченным ртом. Он носил тонкие усы, чтобы линия рта выглядела более мужественной.

 Помимо красивой внешности он обладал глубокой и искренней симпатией к женскому полу вообще. Он вырос в семье, где было много женщин, и с детства любил их за их мягкость, силу, суетность и проницательность. Он с одинаково искренним интересом относился и к пожилой матроне с подсиненными волосами, и к стройной секс-бомбочке, хотя причины тяготения были разные. Именно эта прямота в отношениях с женщинами и принесла ему успех в постельных делах и в бизнесе.

 Но Анжи была его единственной любовью, хотя и не единственной любовницей. На то, чтобы убедить ее в этом а также и в преимуществах традиционного брака, у него ушло почти два года. Он не сожалел ни об одной минуте из них.

 Легким движением он прикрыл ее руку своей, снова направляясь вперед по той дороге с двусторонним движением. — Jet aime, — сказал он, как делал это часто. Улыбнувшись, она поднесла его руку к своим губам. — Я знаю. — «Он чудесный, — подумала она. — Даже несмотря на то, что он мог выводить ее из себя». — Просто предупреди меня, если снова решишь остановиться и любоваться козлами или другими животными.

 — Ты видишь то поле?

 Анжи выглянула из окна и вздохнула. — Как же я могу не видеть его. Там больше ничего другого нет.

 — Я бы хотел там, на солнце, заняться с тобой любовью. Не спеша. Сначала ртом попробовать тебя всю на вкус. А затем, когда ты начнешь дрожать и страстно звать меня, ласкать тебя руками. Одними кончиками пальцев. Сначала твои восхитительные груди, а затем там внизу, внутри, где будет так влажно и горячо.

 «Четыре года, — подумала она. — Прошло уже четыре года, а он по-прежнему мог вызывать у нее дрожь». Она искоса взглянула на него и увидела, что он улыбается. Посмотрела вдаль на дорогу и поняла, что вполне искренен в своей фантазии. Поле больше не пугало ее.

 — Может быть, Клер укажет нам поле, расположенное не так близко к дороге.

 Фыркнув, он сел прямо и запел в унисон с голосом радиопевца.

 Сильно нервничая, чтобы работать. Клер занялась посадкой петуний вдоль дорожки. Если Анжи и Жан-Поль выехали из Нью-Йорка в десять, как собирались, то они в любую минуту могли подъехать. Она была в восторге от предвкушения увидеть их и показать им все вокруг. И в ужасе при мысли, что надо будет показать им свою работу, которая вдруг представится никудышной.

 Все, что она делала, никуда не годилось. Она просто обманывала себя, так как ей совершенно необходимо было верить, что она еще способна сделать что-нибудь стоящее из обрубка дерева или обрезков металла. «Поначалу все давалось слишком легко, — подумалось ей. — И сама работа, и успех. После этого можно было только скатиться вниз».

 — Клер, вы боитесь успеха или неудачи? — Голос доктора Яновски отдавался у нее в голове.

 И того, и другого. Разве не так и у всех? Уходите же. Каждый имеет право на свой маленький личный невроз.

 Она постаралась прогнать мысли о работе и сосредоточиться на посадке цветов.

 Этому научил ее отец. Тому, как ухаживать за корнями, соединяя вместе торфяной мох, удобрения, воду и любовь к цветам. Тому, какое удовлетворение и покой может принести выращивание живого растения. В Нью-Йорке она забыла, что за радость и умиротворение связаны с этим.

 Мысли ее были беспорядочны. Она подумала о Кэме, о неистовстве их любви. Каждый раз. Всегда. Это была какая-то глубинная потребность. В их жажде друг друга было что-то ненасытное, животное. Ни с кем другим она не испытывала такого, ну скажем, вожделения.

 «О, Боже, — подумала она с усмешкой, — как много она упустила!»

 Сколько времени это продлится?

 Пожав плечами, она продолжила свои садовые занятия. Она знала, что чем мрачнее и сильнее страсти, тем скорее они должны истощиться. Она не могла допустить, чтобы эти мысли омрачали ее голову. Не хотела. Сколько бы их отношения ни длились, она не будет об этом сожалеть. Потому что в настоящее время ей трудно было прожить даже час, не воображая себя с ним вместе.

 Она любовно утрамбовала почву вокруг красных и белых петуний. Когда она покрывала землю прелой соломой, солнце изо всех сил жарило ей спину. «Они вырастут, — подумала она, — И будут тянуться вверх и цвести до первых холодов. Они долго не проживут, но пока они живы, ей будет так приятно любоваться ими».

 При звуке мотора она подняла голову и снова присела на корточки, увидев, как грузовик Боба Миза въезжает на ее дорожку.

 — Привет, Клер.

 — Привет, Боб. — Воткнув лопату в землю, она поднялась.

 — Красивые у тебя тут цветы.

 — Спасибо. — Она вытерла испачканные землей руки о джинсы.

 — Помнишь, я сказал, что завезу лампу, как только найдется свободная минута.

 Лоб ее сначала наморщился, потом, когда она вспомнила, разгладился. — О, да. Ты как раз вовремя. Мои друзья вот-вот приедут. Теперь у них в комнате будет лампа.

 «И какая лампа», — подумала она, когда он вытащил этот предмет из грузовика. Около пяти футов в высоту, красным абажуром-колоколом, украшенным бисером и бахромой, водруженным на изогнутом, золоченом столбике. Она могла бы стоять в каком-нибудь борделе прошлого века. Клер ужасно хотелось верить, что так оно и было.

 — Она еще лучше, чем мне помнится, — сказала она, мучаясь вопросом, заплатила ли она ему за лампу или нет. — Можешь пока поставить ее в гараж? Потом я отнесу ее наверх.

 — Никаких проблем. — Он внес ее внутрь гаража и остановился, разглядывая инструменты и скульптуры. — Наверное, люди здорово платят за такое.

 Она улыбнулась, решив, что в его словах больше удивления, чем критики. — Иногда.

 — Моя жена любит искусство, — сказал он, рассматривая прищурившись, ее скульптуру из бронзы и меди. «Современная дребедень, — подумал он, ухмыляясь про себя, но так как он торговал старыми вещами, то знал, что никогда нельзя угадать, за что люди готовы выкладывать свои кровные. — У нее перед входом в дом стоит этот гипсовый ослик с тележкой. Ты делаешь что-нибудь в таком роде?

 Клер прикусила кончик языка. — Нет, — торжественно произнесла она. — Совсем нет.

 — Ты можешь зайти и посмотреть на нашу скульптуру, если тебе понадобятся новые идеи.

 — Спасибо за приглашение.

 Когда он двинулся назад к грузовику, так и не дав ей счета, Клер сообразила, что должно быть уже заплатила за лампу вперед. Он открыл дверь грузовика и поставил ногу на подножку. — Ты, наверное, слышала, что Джейн Стоуки продала ферму?

 — Что?

 — Джейн Стоуки, — повторил он, засовывая большой палец за пояс. Его настроение заметно улучшилось, когда он понял, что первым сообщит ей эту новость. — Уже продала, или вот-вот собирается. Говорят, что она, похоже, уедет в Теннеси. Там у нее сестра.

 — А Кэм знает?

 — Не могу точно сказать. Если и не знает, то уж к вечеру точно будет в курсе. — Он задумался, нельзя ли будет как-нибудь невзначай заглянуть в контору шерифа и сообщить, как бы между прочим эту потрясающую новость.

 — Кто купил ее?

 — Какой-то прыткий торговец недвижимостью из Вашингтона, как я слышал. Наверное, следил за некрологами и узнал о смерти Биффа. Говорят, он предложил ей хорошую цену. Надеюсь, черт побери, что там не настроят еще каких-нибудь домов.

 — А разве это можно?

 Он сжал губы и нахмурил брови. — Ну, теперь это считается сельскохозяйственным районом, но ведь никогда не знаешь наверняка. Стоит кому надо сунуть взятку, и все может измениться. — Он замолчал и, закашлявшись, отвернулся, так как вспомнил про ее отца. — Так ты, похоже, устраиваешься здесь надолго?

 Она заметила, что взгляд его устремился вверх, к чердачному окну. — Более или менее.

 Он снова перевел взгляд на нее. — А ты не боишься привидений, одна в этом доме?

 — Трудно испугаться привидений в доме, в котором выросла. — И где все привидения были такими знакомыми.

 Он старательно стер пятнышко на боковом зеркале грузовика. — Пару раз в окне чердака видели свет. Кое-кто очень хотел знать, чем это было вызвано. — Наверное, раз ты сейчас накупаешь столько всего, то собираешься пожить здесь подольше.

 Она почти забыла, как важно было для обитателей маленького городка знать все о всех. — У меня нет определенных планов. — Она пожала плечами. — в этом-то и состоит удовольствие — не быть связанной.

 — Надо думать. — Сам он слишком долго был связанным, чтобы это понять. Он посчитал, что очень хитро и как бы между прочим приблизился к главной цели своего посещения. — А занятно, что ты снова здесь. Я вспоминаю, как первый раз пригласил тебя на свидание. Тогда был карнавал, верно?

 Глаза ее потускнели, щеки покрылись бледностью. — Да, карнавал.

 — Это было… — Он оборвал себя на полуслове, как будто только что вспомнил. — Боже мой, Клер, — он заморгал, и в его глазах сквозила искренность. — Прости, ради всего святого. Не могу понять, как это я мог забыть.

 — Все в порядке. — Она с трудом выдавила улыбку. — Это было так давно.

 — Да, давным-давно, — Он неловко дотронулся до ее руки. — Должно быть, тяжело, когда люди напоминают тебе об этом.

 Ей и не требовалось никаких напоминаний, но она тем не менее нетерпеливо дернула плечами. — Не беспокойся об этом. Меня бы здесь не было, если бы я не могла с этим справиться.

 — Да, конечно, но… — начал он снова. — Конечно, у тебя полно дел. Твои статуи. — Он хитровато подмигнул ей. — И шериф.

 — Слухами земля полнится, — сухо сказала она.

 — Вот именно. Надо думать, у вас двоих все идет отлично.

 — Надо думать. — Ее позабавило то, что он то и дело бросал взгляд на стоящую в гараже скульптуру, названную ею «Зверь, который внутри». — Может, Бонни Сью хочет поставить это рядом со своим осликом.

 Боб покраснел и убрал ногу с подножки грузовика. — Не думаю, что это в ее вкусе. Не могу сказать, что разбираюсь в искусстве, но…

 — Но ты точно знаешь, что тебе не нравится, — закончила она его мысль. — Ничего страшного, если эта скульптура тебе не нравится. Боб. Я и сама не уверена, нравится ли она мне.

 Нет, скульптура ему совершенно не нравилась, потому что все в ней было слишком хорошо знакомо. — Почему вдруг ты сделала такую вещь?

 Она обернулась, посмотрела. — Не могу сказать точно. Пожалуй, она мне просто является. Во сне, — добавила она едва слышно и потерла почему-то вдруг замерзшие руки.

 Глаза его сузились, взгляд заострился, но когда она снова повернулась к нему, лицо его не выражало ничего. — Пожалуй, я лучше останусь со своим осликом с тележкой. Дай мне знать, если с лампой вдруг что-нибудь не так.

 — Хорошо. — Он первый мальчик, с кем она целовалась, вспомнила она и улыбнулась ему. — Передай привет Бонни Сью.

 — Передам. — Довольный тем, что ему удалось узнать, он кивнул головой и оттянул пояс. — Обязательно передам. — Он повернулся. Глаза его сузились, затем расширились от изумления. — Боже всемогущий, вы только взгляните, что за машина!

 Клер посмотрела и увидела, как у бордюра останавливается «Ягуар». Пока Жан-Поль только выпрыгивал из автомобиля, она уже бежала вниз по дорожке и бросилась в его объятья. Они крепко, театрально расцеловались.

 — Мммм. — Он снова поцеловал ее. — Лакрица. Засмеявшись, она повернулась и обняла Анжи. — Не могу поверить, что вы здесь.

 — И я тоже. — Отбросив назад свои волосы, Анжи долгим, медленным взглядом окинула улицу. В ее представлении самым подходящим нарядом для сельской местности были желто-зеленые хлопчатобумажные брюки, пиджак в тон им и розовая шелковая блузка. На ногах плоские сандалии от Бруно Магли. — Итак, это и есть Эммитсборо.

 — Именно так. — Клер поцеловала ее. — Как доехали?

 — Нас только один раз оштрафовали за превышение скорости.

 — Жан-Поль, должно быть, сдает. — Она смотрела, как он вытаскивает из машины два чемодана и кожаную сумку. — Пойдем в дом и выпьем вина, — сказала она им и взяла сумку. Двинувшись по дорожке, она остановилась у грузовика Боба и представила всех друг другу. — Боб Миз, Анжи и Жан-Поль Ле Бо, мои друзья и владельцы галереи из Нью-Йорка. У Боба Миза самая лучшая антикварная лавка в городе.

 — Вот как? — Жан-Поль поставил чемодан и протянул тому руку. — Мы непременно заглянем к вам в магазин до отъезда.

 — Открыто с десяти до шести, шесть дней в неделю, в воскресенье с двенадцати до пяти. — Боб отметил про себя штиблеты Жан-Поля из крокодиловой кожи и золотой браслет. Ну можно ли себе представить, чтобы мужчина носил браслет, даже если он иностранец. Боб также отметил его экзотическую жену. Всеми этими маленькими подробностями он будет с удовольствием делиться, стоя за прилавком магазинчика до самого закрытия. — Ну, мне пора назад.

 — Спасибо, что завез лампу.

 — Нет проблем. — Махнув на прощанье рукой, он забрался в грузовик и отъехал.

 — Кто-то упомянул о вине, не так ли? — поинтересовалась Анжи.

 — Совершенно верно. — Взяв Анжи под руку, Клер двинулась было с ней по дорожке, ведущей к фасаду дома. — В вашу честь я даже отправилась в соседний Фредерик и закупила там партию pouilly-fuisse.

 — Подождите-ка. — Жан-Поль шагнул в противоположном направлении. — Ты работаешь здесь, в гараже?

 — Да, Но почему бы нам не войти в дом и сначала устроиться? А как вам нравятся эти петунии? Я как раз…

 Анжи уже спешила вслед за своим мужем, таща за собой Клер. Набрав воздуха, Клер сжала губы и стала ждать. Ей ужасно хотелось отложить этот момент — и она понимала, что это глупо. Мнение Жан-Поля и Анжи было очень важно для нее. Она знала, что они любили ее. И именно поэтому, они будут честны, даже жестоки в своих оценках, если нужно. Скульптуры, которые она сделала здесь, у себя дома, имели для нее огромное значение. Они были сделаны буквально кровью ее сердца, в большей степени, чем какие-либо другие ее работы.

 Она молча стояла поодаль, наблюдая, как они кружат вокруг и осматривают их. Слышала, как Анжи мяго постукивала ногой о бетонный пол, изучая ее деревянную фигуру со всех сторон. Они не обменялись ни словом, ни даже взглядом. Рассматривая металлическую скульптуру, на которую столь неодобрительно только что отреагировал Боб Миз, Жан-Поль вытянул нижнюю губу, что, как знала Клер, означало, что он волнуется.

 Там, где Боб видел лишь металлическую головоломку, Жан-Поль разглядел огромный костер, с рвущимися ввысь огненными языками. «Пламя было алчным и угрожающим», — подумал он. У него даже мурашки побежали по коже. Он попытался представить себе, что именно было поглощено этим пламенем.

 Не говоря ни слова, он всматривался теперь в руку из глины, которую Клер обожгла лишь накануне. «Рука молодая и дерзкая, — пронеслось у него в голове. — Равно готовая к жестокости и героизму». Он снова вытянул губу и перешел к следующей работе.

 Переминаясь с ноги на ногу, Клер засунула руки в карманы, затем опять вытащила их. «Зачем она подвергает себя этому, — спрашивала она себя. Буквально каждый раз у нее было ощущение, будто она вырывает из своего нутра свои чувства, свои фантазии и страхи и отдает их на всеобщее обозрение. А от этого ей так и не становилось лучше, не становилось легче, — размышляла она, вытирая повлажневшие ладони о джинсы. — Если у нее есть хоть капля здравого смысла, то ей лучше пойти в продавщицы».

 Чета Ле Бо остановилась у металлической скульптуры, навеянной ночным кошмаром Клер. Они еще так и не перемолвились ни единым словом. Какое бы безмолвное общение ни происходило между ними. Клер этого все равно бы не смогла понять. Когда Жан-Поль повернулся к ней, у нее перехватило дыхание. Когда он положил руки ей на плечи, выражение его лица было торжественным. Наклонившись, он поцеловал ее в обе щеки.

 — Поразительно.

 Клер, присвистнув, выдохнула. — Слава Богу.

 — Терпеть не могу ошибаться, — взволнованно заговорила Анжи. — Действительно, просто ненавижу признавать свои возможные ошибки. Но лучше, что ты могла сделать, Клер, это приехать сюда и работать здесь. Бог мой, Клер, ты просто потрясаешь меня!

 Клер обняла их обоих, не зная, рыдать ли ей от полноты чувств или же хохотать. В глубине души она знала, что скульптуры действительно хороши. Но мозг ее иссушался этими отвратительными, неотступными сомнениями. — Давайте выпьем вина, — сказала она.

 Боб Миз поспешил в свою лавку, войдя в нее через заднюю дверь, чтобы не столкнуться с посетителями. А прежде чем взять телефонную трубку, закрыл наружную и внутреннюю двери. С пересохшим ртом он стал набирать нужный номер. У него всегда пересыхало во рту, когда ему при свете дня приходилось заниматься тем, что обычно совершалось под покровом ночи.

 — Я видел ее, — сказал он, как только на том конце провода взяли трубку.

 — И что?

 — Она на самом деле все время вспоминает своего старика. Это сразу видно. — Сделав паузу, Боб мысленно поблагодарил высшие силы за то, что он бьи еще слишком юн для посвящения в круг избранных, когда Джек Ким-болл выпал из окна. — Но не думаю, что она знает, чем он занимался — то есть, я хочу сказать, не чувствуется, чтобы это ее беспокоило. Но насчет статуи я был прав. Сегодня я рассмотрел ее как следует.

 — Расскажи мне.

 Боб пожалел, что до телефонного разговора не позволил себе глотнуть чего-нибудь прохладительного. — Она похожа на то, что я вам говорил. — Он сжал губы. Здесь, в собственной конторе, фотографиями жены и детей на заваленном бумагами столе и бьющим в нос запахом льняного масла, ему было трудно осознать, что он один из. них. Что ему нравилось быть одним из них.

 — Церемониальная маска, одеяния» Голова животного на человеческом теле. — Он понизил голос до шепота, хотя по близости никого не было. — Это мог быть любой из нас — так, как она это видела. Не думаю, что она помнит точно — вернее, она не знает, что помнит.

 — Какая-то часть ее помнит. — Голос был холоден и ровен. — Это может стать опасным. Будем за ней следить. Возможно, сделаем ей мягкое предупреждение.

 Боб лишь отчасти почувствовал облегчение при слове «Мягкое». — Послушайте, я на самом деле не думаю, что она помнит. Нам нечего бояться. Иначе она бы уже рассказала шерифу. Но скорее похоже на то, что эта парочка слишком занята постельными делами, чтобы что-либо обсуждать.

 — Очень красноречиво. — От холодного презрения, прозвучавшего в голосе, Боб вздрогнул. — Я непременно учту твое мнение.

 — Не хочу, чтобы с ней что-нибудь произошло. Она друг.

 — У тебя нет друзей, а только наше братство. — Это было не констатацией, а угрозой. — Если ею придется заняться, то так оно и будет. Помни о своей клятве.

 — Я помню, — сказал Боб, когда там повесили трубку. — Я помню.

 Сара Хьюитт прогуливалась по Главной улице, наслаждаясь теплым, душистым вечером. Мягкая погода была хорошим предлогом, чтобы облачиться в шорты и смотреть, как у этих старперов возле почты глаза на лоб полезли. Тонкие джинсовые шорты были такие тесные, что ей пришлось застегивать молнию, лежа на постели. Материя соблазнительно облегала ее задницу. Ее полные, тугие груди мягко покачивались под короткой майкой с надписью «Дикая тварь» во всю ширину.

 Она чуть-чуть курнула наркотической травки и накрасила губы в возбуждающий темно-красный цвет. Прогуливалась она медленной, ленивой походкой, зная, что глаза всех были устремлены на ее покачивающийся зад. Больше всего на свете Сара любила привлекать внимание, и ей было абсолютно наплевать, вызывало ли оно одобрение или, наоборот, негодование.

 Она привлекала к себе внимание уже начиная с шестого класса, когда позволила Баки Найту снять с нее в кустах рубашку на школьном пикнике. Так как Баки был на три года ее старше, то он заработал нахлобучку от этой старухи Глэдис Финч. Это жутко позабавило Сару, потому что именно она была инициатором этого маленького эксперимента.

 Спустя три года она позволила папаше маленькой Мэриллу Уилсон кое-что побольше, чем просто поглазеть. Сара почти каждый субботний вечер сидела с маленькой Мэрилу за пятьдесят центов в час. Но когда похотливый Сэм Уилсон повез Сару домой, он дал ей еще двадцать, чтобы она помалкивала о том, что он щупал ее.

 Она с удовольствием взяла деньги, но ей быстро надоели потные руки Сэма и его рыхлый живот. Поэтому она соблазнила одного из сыновей Хобейкера — черт ее побери, если она помнила, кого именно.

 «Но это и не важно, — подумала она. — Все равно, все они теперь были женаты на толстозадых тетках, не спускающих с них глаз».

 Она и сама начала подумывать о замужестве, хотя вовсе не о супружеской верности. Сама мысль о том, чтобы до конца дней своих быть привязанной в постели к одному мужчине, вызывала у нее отвращение. Но ей уже было за тридцать, в банке лежало менее трехсот долларов, и ей надоело жить в тесной комнатушке над заведением Клайда.

 Ей нравилась идея о собственном доме и общем счете в банке. Если уж она решила связать себя замужеством, то пусть это будет с тем, кто мог бы удовлетворить ее чувственность и на кого она смогла бы без отвращения смотреть по утрам. Помимо того, ей хотелось, чтобы у этого человека имелись такие приятные вещи, как ценные бумаги и куча кредитных карточек.

 Слегка улыбаясь, она остановилась около конторы шерифа. Там, внутри, находился человек, отвечающий всем ее требованиям.

 Когда она вошла, Кэм взглянул на нее. Кивнув в знак приветствия, он продолжил разговор по телефону. Сильный аромат ее духов перебил запахи кофе и пыли. Он сознавал, что было бы неестественным, если бы у него не свело все внутри при взгляде на ее длинные голые ноги, когда она уселась на край его стола. Улыбнулась, медленно провела рукой по копне волос так, что их темные корни змейками сверкнули на белокуром фоне, и зажгла сигарету.

 — Он зарегистрирован на имя Эрла Б. Стоуки, почтовый ящик двадцать два—одиннадцать, Эммитсборо. Так точно. Кольт сорок пятого калибра. Буду благодарен, сержант. — Повесив трубку, он взглянул на часы. Он уже опаздывал на ужин к Клер. — У тебя проблема, Сара?

 — Как сказать. — Она наклонилась и подергала значок шерифа, приколотый к его рубашке. — Паркер обычно держал бутылочку в нижнем ящике. А как ты?

 Он не стал спрашивать ее, откуда она знала, что Паркер держал в своем столе. — Нет.

 — Ты в последнее время ведешь такой правильный образ жизни, так ведь, Кэм? — Острым и насмешливым взглядом она посмотрела ему прямо в глаза. — Ты выглядишь таким серьезным и официальным. — Ляжкой потерлась о его бедро. — Похоже, ты действительно занялся расследованием убийства Биффа.

 — Это моя работа. — Он не поморщился, когда она выдохнула сигаретный дым прямо ему в лицо, а продолжал ждать, что за этим последует.

 — Люди гадают, а вдруг ты что-нибудь в этом деле упустишь из виду. — Когда она наклонилась к пепельнице стряхнуть сигарету, груди ее заколыхались под майкой.

 В глазах Кэма мелькнул проблеск гнева, но он быстро сдержал себя. — Люди могут гадать о чем им вздумается.

 — Ну вот, теперь это похоже на прежнего Кэма. — Она улыбнулась ему, глядя на него из-под своих длинных ресниц, с наложенным на них толстым слоем туши. — Никто лучше меня не знает, как сильно ты ненавидел Биффа. — Взяв его руку, она прижала ее к своему бедру там, где кончалась ткань шорт, и можно было почувствовать ее упругую, гладкую и горячую кожу. — Помнишь? Мы ведь часто сиживали в темном лесу, и ты говорил мне, как ты его ненавидишь, как хочешь его смерти. Даже говорил, что готов сам его убить. Из ружья. Или ножом. Или голыми руками. — Она почувствовала, как возбуждается от этих слов. — Потом мы занимались любовью. И это было восхитительно.

 Что-то внутри него шевельнулось. Старые воспоминания. Старые желания. Прежнее влечение. — Давно все это было. — Он хотел было убрать руку, но она положила сверху свою ладонь и прижала его руку к своему бедру.

 — Ты всегда ненавидел его. На днях у Клайда ты хотел убить его. Я так завелась, когда смотрела на тебя. — Она уселась так, чтобы его рука как раз оказалась меж ее ног. — Как в прежние времена.

 — Нет. — Исходивший от нее жар соблазнял, но на какое-то мгновение ее влагалище совершенно отчетливо представилось ему в виде медвежьего капкана с острыми зубьями, заглатывающими ничего не подозревающий пенис. Убирая руку, он посмотрел ей прямо в глаза. — Нет, это не так, Сара.

 Взгляд ее стал жестким, но она продолжал» улыбаться усаживаясь ему на колени. — Но так, может быть, помнишь, Кэм, что мы вытворяли вместе? — Она положила руку туда, где был его пенис, и с торжеством ощутила, как тот запульсировал и напрягся.

 Он схватил ее за запястье. — Не старайся зря, Сара. Она вытянула губы. — Ты ведь хочешь меня. Мерзавец. Вставая, он взял ее за плечи, вынудив ее подняться и чуть отойти. — я уже десть лет, как думаю головой, а не другим местом. — Но из-за того, что он все помнил, из-за того, что когда-то думал, что влюблен в нее, он быстрым, нетерпеливым движением встряхнул ее. — Почему, черт побери, ты ведешь себя так? С твоей внешностью, с твоей головой. Ты думаешь, я не знаю, чем ты там занимаешься наверху, у Клайда? Двадцать баксов за то, чтобы какой-то потный чужой муж попрыгал на твоей постели? Это не то, что тебе нужно, Сара.

 — Не смей говорить мне, что мне нужно. — Впервые за многие годы она почувствовала приступ стыда. И возненавидела его за это. — Ты нисколько не лучше меня, и никогда не был. Думаешь, если ты бесплатно трахаешь Клер Кимболл, то стал птицей высокого полета?

 — Оставь ее в покое.

 Это только подлило масла в огонь. Ярость бушевала в ней, и никакая, даже самая тщательная косметика, уже не помогала, в одно мгновение она стала той, кем и была — стареющей провинциальной шлюхой.

 — Эта богатая сука Кимболл с ее пижонской машиной и шикарным домом. Занятно, что из-за ее денег все забыли, что ее папашка был алкоголик и вор. Стоило ей только вернуться в город, как все женщины помчались к ней с пирогами и вареньем.

 — А их мужья к тебе.

 — Верно. — Она зло и горько улыбнулась. — А когда Клер Кимбол вернется в Нью-Йорк и оставит тебя с носом, они-то по-прежнему будут приходить ко мне. Мы с тобой одинаковы, и так было всегда. Ты все тот же Кэмерон Рафферти, неудачник, и точно так же застрял в этом вонючем городе, как и я.

 — Есть разница, Сара. Я сюда вернулся, потому что хотел этого, а не из-за того, что мне больше некуда было податься.

 Она резкими движениями поочередно сбросила его руки со своих плеч. Ей хотелось немедленно отплатить ему, заставить страдать. Неважно, за что. — А этот значок шерифа может оказаться очень кстати теперь, когда даже твоя мать думает, а не ты ли забил Биффа до смерти. — Она увидела, как глаза его загорелись гневом, и заликовала. — Очень скоро люди вспомнят про твой буйный нрав и дикие выходки. — Сузив глаза, она снова улыбнулась. — Кое-кто хотел бы, чтобы люди это вспомнили. Кэм, ты думаешь, что знаешь этот городок и всех его почтенных, достойных граждан. Но есть кое-что, чего ты не знаешь. Чего даже не можешь себе представить. Может, тебе стоит задуматься, а почему это Паркер вдруг собрался и смылся, не забрав даже пенсии. Почему он решился оторвать от стула свою жирную, ленивую задницу? — О чем, черт побери, ты говоришь? Она выболтала слишком много. Нельзя, чтобы самолюбие или гнев подтолкнули ее выболтать еще больше. Поэтому она двинулась к двери, взялась за ручку и обернулась. — Нам могло бы быть хорошо вдвоем, тебе и мне. — Она бросила на него прощальный взгляд, надеясь, что теперь с ее помощью он уж точно окажется на дороге, ведущей в ад. — Ты пожалеешь об этом.

 Когда за ней закрылась дверь, Кэм начал усиленно тереть лицо руками. Он подумал, что уже жалеет об этом. О том, что не ушел из конторы десятью минутами раньше, чтобы вообще не сталкиваться с ней. О том, что вел себя во время этой встречи не самым лучшим образом. Жалел о том, что слишком отчетливо вспомнил все те ночи с ней в лесу с их запахами сосны, земли и секса.

 Она с необычайной ясностью напомнила ему о том, каким он был в семнадцать лет. Каким вполне мог бы остаться, если бы не научился сдерживать свои самые дурные побуждения, — и каким чуть было не стал снова после гибели напарника, когда бутылка показалась самой лучшей и легкой отдушиной.

 Неосознанно он поднял руку и дотронулся до значка, приколотого к его рубашке. Это был совсем небольшой предмет, какой, как выразилась однажды Клер, можно было купить в любой мелочной лавке. Но предмет что-то значил для него, значил нечто такое, чего он был не в состоянии объяснить даже самому себе.

 С этим значком он ощущал себя частью этого городка, неотъемлемой его частью, чего не было после смерти отца. «Сара ошибается, — подумал он. — Он знал людей, живущих здесь. Он понимал их».

 Но, черт побери, что она имела в виду, когда обмолвилась о Паркере? Почувствовав внезапную усталость, он стал растирать затылок. Пожалуй, не помешает позвонить во Флориду. Еще раз взглянув на часы, он взял ключи. Он позвонит утром — просто ради любопытства. «Он слишком устал, — рассуждал Кэм по дороге к Клер, — чтобы изображать сейчас светские манеры и общаться с незнакомыми людьми. Он просто заедет, извинится и оставит ее в компании ее друзей».

 Слова Сары, жесткие и грубые, как наждак, не выходили у него из головы. Да, он действительно застрял здесь. Даже если и по собственному выбору, это не меняло сути дела. Он бы никогда больше не смог работать в городе, где всякий раз, когда он пристегивал бы свой револьвер или заворачивал на темную улицу, за ним неотступно бы двигался призрак его погибшего напарника. Клер непременно вернется в Нью-Йорк. Через неделю, через месяц, полгода. Он не сможет поехать туда за ней. Он вспомнил, какую ощутил пустоту, когда стоял на кладбище и смотрел, как она уходит.

 Страх этой пустоты пронизал его до самых костей. Кэм припарковался позади «Ягуара», затем, подойдя к машине Клер, вытащил оставленные там ключи и прошел через гараж к двери, ведущей в дом. Там вовсю гремела музыка — джаз — страстный, быстрый, изысканный. Он увидел ее стоящей у стойки и разрывающей пакет с чипсами. Босоногую, с волосами, подвязанными шнурком. В ушах покачивались длинные аметистовые серьги, майка под мышкой была порвана.

 Он ощутил, как отчаянно влюбился в нее. Она повернулась, увидела его и улыбнулась, вываливая чипсы в надтреснутую голубую миску.

 — Привет. Я боялась, что ты уже не…

 Он оборвал ее, резко притянув к себе и впиваясь в ее рот. Ее руки потянулись к его плечам, а тело откликнулось на волны, исходившие от него. Чувствуя, как он в этом нуждается, она тесней прижалась к нему, давая возможность утолить терзавший его внутренний голод.

 Облегчение наступило. Простое. Удивительное. Оно буквально омыло его всего. Сам даже не осознавая этого, он стал целовать ее мягко и нежно. Ее руки соскользнули с его плеч и задержались на поясе.

 — Кэм. — Она не поверила, что слово прозвучало так отчетливо в этом сладком воздухе.

 — Тссс. — Он куснул ее губы, затем коснулся языком ее языка. Почувствовал слабый привкус вина, смешавшийся с тем глубоким, насыщенным ароматом, принадлежавшим, как открылось Кэму, только ей.

 — Клер, Жан-Полю никак не удается разжечь угли. Наверное, надо… ax… — Анжи осеклась, продолжая держать дверь открытой. — Простите, — произнесла она, когда Кэм и Клер чуть отодвинулись друг от друга.

 — О, да. — Клер неуверенно провела рукой по волосам. — Кэм, это… Анжи. — Отпустив дверь, так что та с силой захлопнулась, Анжи протянула руку. — Анжи Ле Бо. Рада познакомиться.

 — Кэмерон Рафферти. — Кэм продолжал одной рукой обнимать Клер за плечи, понимая, что делает это с видом собственника.

 — Шериф, ну да. — Улыбнувшись, Анжи бросила на него оценивающий взгляд, изучая его от кончиков потрепанных высоких кроссовок до темных взлохмаченных волос. — Клер нам о вас говорила. — Анжи многозначительно взглянула на Клер. — Но, очевидно, кое-что она забыла упомянуть.

 — Там есть вино, — быстро сказала Клер. — Или пиво, если хочешь.

 — Все равно. — Теперь Кэм сам стал оценивать гостью. Анжи Ле Бо, отметил он, была в духе джаза, звучащего по радио, такая же быстрая и энергичная. К тому же очень любопытная. — Вы с Клер вместе учились в колледже, так ведь?

 — Верно. А теперь я ее агент. Что вы думаете о ее работах?

 — Выпей еще вина, Анжи. — Клер почти насильно сунула ей в руку бокал вина.

 — Это личный или профессиональный вопрос?

 — Простите, не поняла?

 — Я просто хотел бы знать, вы задали вопрос как ее друг или как ее агент. — Взяв бокал из рук Клер, он наблюдал за Анжи. — Потому что, если это вопрос ее агента, я должен быть поосторожнее. Так как я собираюсь купить ту скульптуру — «Костер», которая стоит у нее в гараже. — Он бросил взгляд на Клер. — Ты опять оставила ключи в машине, — сказал он и, вытащив их из кармана, бросил ей.

 Потягивая вино, Анжи улыбнулась. — Мы обсудим это. А пока, скажите-ка, вы умеете разжигать угли?

ГЛАВА 14

 Джейн Стоуки было все равно, что станется с фермой. Она покончила с ней. Она покончила и с Эммитсборо.

 Двое ее мужей лежали на кладбище, оба отнятые у нее внезапно. Первого она любила безоглядно, со всей полнотой счастья. Бывали моменты, даже после столь долгих лет, когда она вспоминала о нем, тоскуя — направляясь ли в поле, где он пахал, поле, где он умер, или же поднимаясь по лестнице к их когда-то общему ложу.

 Она вспоминала его молодым, полным жизни и красивым. Было время, когда красота занимала большое место в ее жизни, когда такие вещи, как цветы в саду или нарядное платье были полны значения и приносили радость.

 Но Майка не было уже больше двадцати лет, а она стала старухой в пятьдесят лет.

 Она не любила Биффа, здесь не было того чувства, когда колотится сердце и кружится голова. Но она нуждалась в нем. Она зависела от него. Боялась его. Потеря его была подобна ампутации. Больше некому было говорить ей, что делать, когда и как. Больше не для кого было готовить, убирать, не было по ночам теплого тела, дышащего рядом с ней.

 В восемнадцать лет она оставила родительский дом и перешла в дом мужа, полная мечтаний, дурманящей любви и радужных надежд. Майк заботился о ней, расплачивался по счетам, принимал решения, беспокоился о делах. Она хозяйничала в доме, занималась садом и родила ребенка.

 Этому ее учили. Это она знала.

 Спустя шесть коротких месяцев после его смерти она отдала себя, свою ферму, свой дом Биффу. Еще до того он уже начал брать на себя решение больших и мелких проблем. Ей не пришлось ломать себе голову над банковскими счетами и бюджетом. Если, в отличие от ее жизни с Майком, здесь не было таких денег и такого покоя, то по крайней мере она снова была женой. Возможно Бифф не был добрым, но он находился рядом.

 Теперь же, впервые в своей жизни, она осталась совершенно одна.

 Одиночество давило, дом был такой огромный и пустой. Она чуть было не попросила Кэма пожить у нее, просто чтобы ощущать привычное мужское присутствие в доме. Но это было бы предательством по отношению к Биффу, который так долго управлял ее жизнью, что его смерть не повлияла бы на ее верность.

 Кроме того, на каком-то этапе она потеряла своего сына, так же безвозвратно, как потеряла его отца. Ей было фудно определить, когда именно это случилось, да она давно и перестала пытаться это сделать. Он перестал быть ее сыном и превратился в беспокойного, непокорного, дерзкого чужака.

 Из-за него она почувствовала себя виноватой, жалко виноватой, так быстро после смерти Майка выйдя замуж за Биффа. Он не сказал ни слова, ни одного слова, но то, как он осуждающе посмотрел на нее своими темными глазами, и нанесло тот вред.

 Она остановилась, не дойдя до надворных построек, и опустила на землю коробки, которые несла. Ярко сияло солнце, блестела зеленая трава, которую скосят и уложат в брикеты уже посторонние люди. Маленький теленок бежал за своей мамашей, прося молока, но Джейн не замечала этого. В ее сознании фермы уже не было, как не было и связанных с нею надежд.

 Когда-то она любила ее, как любила когда-то своего сына. Но эти чувства к земле и своему ребенку казались теперь столь далекими, как будто принадлежали другой женщине. Она знала, что Бифф жестко обходился с фермой, точно так же, как он жестко обходился с мальчиком и с ней самой.

 «Им это было полезно», — напомнила она себе, снова поднимая картонные коробки. Майк ведь их избаловал. Она почувствовала, что ее глаза увлажнились, как это часто с ней случалось в эти дни, но она даже не дала себе труда смахнуть слезы. Некому было это видеть. Некому было беспокоиться.

 Через несколько недель она сможет взять деньги, полученные от продажи фермы и уехать в штат Теннесси поближе к своей сестре. Она купит маленький домик. «И что будет там делать? — подумала она, оперевшись о стену сарая и зарыдав. — Боже милостивый, что она будет делать?»

 Каждый день ее жизни был полон тяжелого и долгого труда, но она никогда не работала по найму. Она не разбиралась в таких вещах, как условный депозитный счет и доходы на капитал. Ее поражали и пугали люди, которых она иногда видела в передачах Опры или Донахью, говорящие о том, как они открывают самих себя, начинают новую жизнь, учатся справляться с горем.

 Она не хотела быть свободной или умелой. Больше всего на свете она не хотела оставаться одной.

 Когда рыдания прекратились, она вытерла лицо фартуком. Дни, наступившие после смерти Биффа, она заполняла нужными и ненужными хлопотами. Она уже подоила и покормила утром скот, собрала и вымыла яйца. Вычистила свой и без того чистый дом. Еще было далеко до полудня и впереди тянулся бесконечный день, а за ним еще одна бесконечная ночь.

 Она решила начать с сараев. Большую часть инструментов и машин с фермы продадут на аукционе, но она хотела сначала разобраться в сараях, осмотреть и отобрать вещи, которые выгоднее будет продать напрямую. Ее пугала мысль остаться без достаточных денег, оказаться не только одинокой, но бедной и одинокой.

 Бифф не застраховал свою жизнь. С какой стати тратить порядочные деньги на страховые премии? Она похоронила его в кредит. Умирай сейчас, плати позже. Пора было оплачивать взнос по закладной на ферму, а также кредит за сенокосилку, которую Бифф купил два года тому назад. Затем надо было платить за корма, за услуги по сбыту продукции, за трактор и за «кадиллак» Биффа. Этан Майерс из банка сказал, что они продлят ей срок оплаты до того времени, пока она не приведет свои дела в порядок, но мысль о долгах не давала ей уснуть по ночам.

 Она не могла перенести сам позор — оказаться должником. Раньше она оправдывала весь этот взятый кредит тем, что должником был Бифф, это Бифф платил или был должен. Теперь же не было того, кто бы стоял между ней и реальностью жизни в долг.

 Она не могла достаточно быстро продать ферму.

 Она вынула ключи из кармана фартука. Бифф никогда не позволял ей входить в этот сарай. Она ни разу не задала ему вопроса об этом. Никогда не осмеливалась. Даже вставляя ключ в солидный висячий замок, она ощутила укол страха, как будто он мог вдруг появиться за ее спиной, крича и отталкивая ее. На ее верхней губе появилась маленькая струйка пота, когда замок поддался.

 Закукарекал старый петух и она вздрогнула от неожиданности. Воздух внутри был слишком затхлым и слишком сладким. Как будто какое-то существо заползло внутрь и умерло там. Дыша раскрытым ртом, Джейн положила замок и ключи в карман фартука и подперла дверь камнем.

 Внезапно ее охватил беспричинный страх оказаться запертой в сарае. Ей представилось, как она бьется в дверь, умоляет выпустить и кричит. А сквозь щели доносится смех Биффа, запирающего дверь на замок.

 Входя внутрь, она холодными ладонями потерла холодные предплечья.

 Помещение было небольшое — десять на двенадцать и без окна — но даже яркому солнечному свету было не под силу проникнуть в углы сарая. Ей не пришло в голову захватить фонарь, она была уверена, что найдет его внутри. Как же иначе мог Бифф что-либо видеть здесь? Он ведь проводил здесь целые часы, часто и по ночам.

 Что он тут делал? Она задавала теперь этот вопрос, чего не позволяла себе делать, когда он был жив и мог бы, вероятно, угадать ее мысли.

 Мурашки побежали у нее по коже, едва она вошла внутрь. В тусклом свете она различила узкую складную кровать, на ней голый матрас с пятнами. На металлических полках, где по ее предположению, должны были находиться инструменты, лежали кипы журналов, которые он хранил. «Ей придется их сжечь», — подумала Джейн, и кровь прилила к ее щекам. Она бы не вынесла, если бы агент по продаже недвижимости или аукционист, наткнувшись на них, стали бы хихикать.

 Она не заметила никакого фонаря, но увидела свечи. Свечи из черного воска. Ей было уже тревожно, когда она зажигала их, но их тусклый, таинственный свет подействовал еще хуже. При этом свете она начала стаскивать журналы с полок и класть их в коробку, отворачивая взгляд от дразнящих обложек. Ее пальцы наткнулись на ткань. Удивленная, она потянула ее и обнаружила длинный балахон с капюшоном. Одеяние пахло кровью и дымом, и она поспешно бросила его в коробку.

 Она не задумывалась, что это такое, не позволяла себе задуматься. Но ее сердце забилось слишком учащенно. «Сожги это, — говорила она себе. — Сожги это все». Слова снова и снова повторялись в ее мозгу, как заклинание, когда она через плечо посмотрела на дверь. У нее пересохло во рту, руки дрожали.

 И тут она увидела фотографии. На одной была молодая девушка, почти ребенок, лежащая на раскладушке. Нагая, со связанными руками и ногами. Широко открытые глаза с бессмысленным выражением. Были еще фотографии — та же самая девушка с раздвинутыми ногами, коленями, согнутыми так, что были видны гениталии.

 Другая девушка — чуть постарше, с очень светлыми волосами, прислоненная к стене, как кукла, и свеча — Боже милостивый, из бледного треугольника волос бесстыже торчала свеча.

 Было еще много снимков, десятки их. Но она не могла больше смотреть. Ее грудь вздымалась, когда она мяла и рвала их, когда в отчаянии ползала на четвереньках, чтобы подобрать каждый клочок. Ее рука наткнулась на длинную сережку из бусинок. Джейн бросила ее в коробку.

 Задыхаясь, она задула свечи и швырнула их туда же. Резкими, торопливыми движениями она вытащила коробку наружу. От яркого солнца она сощурилась, осматривая двор и дорогу диким взглядом.

 А что, если кто-нибудь появится? Ей надо было спешить, немедленно все сжечь. Она не задумывалась над тем, что делает. Она не задавалась вопросом, что именно она уничтожает. Ощущая резкую боль в груди, она побежала к амбару за канистрой бензином. Воздух с хрипом вырывался из легких, когда она плеснула горючее на коробку со всем ее содержимым. От бега шпильки вылетели у нее из волос, и они болтались длинными спутанными прядями, делая ее похожей на ведьму, что напускает свои тайные чары.

 Дважды она пыталась зажечь спичку и поднести ее к фитилю свечи. Дважды пламя вспыхивало и гасло.

 Она громко зарыдала, когда фитиль, наконец, зашипел и загорелся. Когда она поднесла свечу к пропитанной бензином коробке, ее руки так дрожали, что чуть было опять не погасили огонь. Затем она отступила назад.

 Картон и бумага со свистящим звуком загорелись, взметая вверх огонь и исторгая запахи. Внутри коробки в пламени съеживались фотографии, и огонь пожирал лицо Карли Джеймисон.

 Джейн закрыла лицо руками и зарыдала.

 

 — Я говорила вам, что это тихий городок, — Клер удовлетворенно улыбалась, прогуливаясь по главной улице между Анжи и Жан-Полем.

 — Мне кажется, что слово «город» явное преувеличение. — Анжи посмотрела на собаку, радостно бегущую без поводка по противоположной стороне улицы. Пес поднял лапу и привычно справил нужду под дубом. — Скорее, это— деревня.

 — Как только ты попробуешь гамбургер в заведении «У Марты», эта ухмылка сойдет с твоего лица.

 — Этого-то я и боюсь. голубое полотнище, повешенное высоко над улицей.

 — Мы готовимся к субботнему параду в честь Дня памяти павших.

 — Парад. — Его лицо засияло. — С марширующими оркестрами и хорошенькими девушками, жонглирующими жезлами.

 — Будет это и многое другое. Это самое большое событие в городе. — Она кивком указала на дом, мимо которого они проходили, где женщина, стоя на корточках, старательно красила крыльцо. — Все наряжаются и вытаскивают свои складные стулья. На площади установят трибуну для мэра, членов городского совета и других важных лиц. К нам приедут школьные оркестры со всего графства, местная королева красоты этого года, лошади, Маленький Легион.

 — Вот это да, — сказала Анжи и получила толчок в бок.

 — Пожарные начищают свои грузовики или пожарные машины, или как там это у них называется. Будут воздушные шары и благотворительные базары. И… — добавила она, глядя на Жан-Поля, девушки-жонглерки с жезлами.

 — Жонглерки, — повторил он со вздохом. В таких маленьких белых сапожках с кисточками.

 — Именно так.

 — Жан-Поль, мы собирались в четверг уезжать. Он улыбнулся жене. — Еще день—другой ничего не изменит. Во всяком случае, я хочу, чтобы законченную работу Клер отправили в галерею. Я хочу сам проследить за тем, как ее будут упаковывать.

 — Тебе хочется полюбоваться маленькими белыми сапожками, — пробормотала Анжи.

 Он поцеловал ее в кончик носа. — И это тоже. Прежде чем пересечь улицу, они остановились, пережидая небольшой поток машин. Опустив взгляд, Анжи увидела на бампере пикапа наклейку:

 БОГ, ОРУЖИЕ И МУЖЕСТВО СДЕЛАЛИ АМЕРИКУ ТАКОЙ, КАКОЙ ОНА ЕСТЬ СЕГОДНЯ.

 «Боже, подумала она, закрывая глаза. — Что она здесь делала?» Когда они переходили улицу, Анжи вполуха слушала, как Клер рассказывала Жан-Полю о прошлых парадах. Под большим нажимом Анжи готова была бы признать, что в этом городке было определенное обаяние. При условии, что ты любишь сельскую жизнь.

 Она же совершенно определенно не хотела бы здесь жить, и даже не знала наверняка, сколько она сможет здесь вытерпеть, пока этот спокойный и медленный темп жизни не сведет ее с ума, но что до Жан-Поля, то он явно наслаждался всем этим.

 «Конечно, он не замечал людских взоров», — подумала

 Анжи. Хотя их было очень много. Она сомневалась, что люди восторгались ее одеждой или прической. Но они, наверняка, заметили цвет ее кожи. На ее лице играла потаенная и — тут она не смогла сдержать себя — высокомерная улыбка, когда она вслед за Клер вошла в заведение «У Марты».

 Из музыкального аппарата звучала музыка. На взгляд Анжи это всегда походило на песни подвыпившего ковбоя. Но запахи были столь же соблазнительны, как в любой еврейской деликатесной лавке в Нью-Йорке. Жареный лук, тосты, толстые маринованные огурцы и какой-нибудь суп с приправами. «Насколько невкусным это могло оказаться здесь?» — подумала Анжи, когда Клер, проскользнув в кабинку, подозвала официантку.

 — Закажем шерри-коку, — решила Клер. — Здесь это еде подают. — Она передала друзьям меню в пластиковых обложках. — Только, пожалуйста, не заказывайте сегодняшних пирожных.

 Анжи раскрыла меню. — Я и не собираюсь. — Она пробежала названия блюд, постукивая по меню длинным пальцем со светло-вишневым лаком. — А почему бы нам не предоставить выбор тебе?

 — Тогда всем по гамбургеру.

 Элис встал у стола с блокнотом в руке и изо всех сил старалась не разглядывать двоих посетителей, сидевших напротив Клер. Они казались в закусочной совершенно неуместными, как экзотические птицы, этот мужчина с его длинными, вьющимися волосами и в рубашке с широкими рукавами, и эта женщина с ее кожей кофейного цвета и светлыми глазами.

 — Вы зашли пообедать? — спросила она.

 — Именно так. Элис, это мои друзья. Ле Бо. Анжи и Жань-Поль.

 — Рада познакомиться, — сказала Элис. Мужчина улыбнулся, и она почувствовала себя более раскованной. — Вы приехали погостить из Нью-Йорка?

 — На несколько дней. — Жань-Поль наблюдал, как она переводила глаза с него на его жену и обратно. — Сегодня Клер показывала нам город.

 — Я думаю, здесь не на что особенно смотреть.

 — Я пытаюсь уговорить их остаться на субботний парад. — Клер вынула сигарету и поставила перед собой пепельницу.

 — Да, это довольно интересный парад. Не такой, конечно, как устраивает Мейси в День Благодарения, но довольно интересный.

 — Элис сама была участницей, — объяснила им Клер, и официантка зарделась.

 — Это было сто лет назад. Вы уже готовы сделать заказ или вам еще нужно время?

 — Более, чем готовы. — Клер сделала заказ на всех, и затем смотрела, как Элис поспешно уходила. — Посмотрите, как она движется. Мне действительно хочется уловить это движение, его ловкость. В глине, пожалуй.

 — Удивляюсь, что ты не уговорила позировать твоего шерифа. — Жань-Поль вынул одну из своих тонких черных сигарет.

 — Я как раз занимаюсь этим.

 — Мне он понравился.

 Она улыбнулась и тронула его за рукав. — Я знаю. Я рада.

 — Он оказался не таким, как я ожидала. — Анжи решила, что если те двое мужчин в соседней кабинке станут глазеть на нее, она уставится на них в упор. — Мне представлялся этакий деревенщина с толстым животом, в темных очках и с важной осанкой.

 — Послушай-ка, парень, — изобразила Клер протяжный леггорнский выговор. — Это очень похоже на прежнего шерифа. Кэм же совершенно другой. Я думаю, может быть… Она замолчала, заметив, что Анжи как-будто не слушала ее. Проследив за взглядом подруги, она приметила в соседней кабинке двух местных мужчин, они смотрели в упор, и в глазах была агрессивность, неприятно поразившая Клер. Надеясь успокоить Анжи, она прикрыла ее руку своей. — У нас здесь редко бывают люди из больших городов.

 Анжи расслабилась, улыбнулась и сжала руку Клер. — Я это заметила. Я надеялась, что ты мне скажешь, что у вас здесь также редки и люди в балахонах Ку-клукс-клана.

 — В этой части графства такое не случается.

 — Верно. — Анжи стала постукивать пальцами по столу.

 — В Эмиттсборо мало что случается. Но мы не такие уж отсталые. Собственно говоря, на прошлой неделе у нас произошло убийство.

 — Только одно? — Жан-Поль, почувствовал, как его жене стало не по себе, положил под столом свою руку ей на ногу.

 — Только одно, — согласилась Клер. — И единственное в Эммитсборо за то время, что я помню. Это было на самом деле довольно жутко. Отчим Кэма был избит до смерти и выброшен на дорогу за городом.

 — Прости, — Анжи забыла о враждебных глазах. — Кэму должно быть трудно.

 Нервничая, Клэр потушила сигарету быстрыми короткими движениями. — Действительно трудно, хотя их отношения никак нельзя было назвать хорошими.

 — Он кого-нибудь подозревает? — спросил Жан-Поль.

 — Я не знаю. Сомневаюсь. — Клер посмотрела в окно на медленно едущий автомобиль и неспешно идущих людей; — Трудно поверить, что это мог быть кто-либо из местных. — Затем она махнула головой и выразила мысль по-другому. — Никто не хочет верить, что. это мог быть кто-либо из местных.

 Они вернулись домой после трех часов дня. Жань-Поль, пробежав по антикварным лавкам, приобрел целых три рамы красного дерева. Анжи к своему удивлению наткнулась на чудесную серебряную заколку в стиле Арт Деко и заплатила за нее лишь малую долю того, что стоила бы эта заколка на Мэнхэттене.

 На углу улицы с хрипом и грохотом остановился школьный автобус, битком набитый детьми, и двери раскрылись. Школьники бросились к своим велосипедам, книжкам комиксов, бейсбольным перчаткам.

 — Это Эрни. — Клер заметила его, стоявшего у края дороги, ведшей к ее домику. — Модель для руки, — объяснила она.

 — Он кажется ждет тебя, — прокомментировал Жан-Поль.

 — Он иногда бывает здесь. Он одинок. — Она улыбнулась и помахала ему рукой. — Думаю, он не очень ладит с родителями. Они даже не взяли себе за труд придти взглянуть на скульптуру.

 Он наблюдал за ней, раздраженный тем, что она не одна. Он знал, что шериф занят разбирательством на ферме Доппера, где были зарезаны два молоденьких теленка. Эрни знал это, потому что сам зарезал их в надежде, что это приблизит его посвящение в таинство культа.

 — Привет, Эрни. Ты сегодня не работаешь?

 — У меня есть пара свободных минут.

 — Отлично, а то я тебя не видела последние несколько дней.

 — Был занят.

 — Знаешь, я хотела бы показать тебе готовую скульптуру. Это мои друзья, мистер и миссис Ле Бо. Он буркнул что-то в ответ на их приветствие, но пожал руку Жан-Поля, когда тот ее протянул.

 — Пойдем в гараж. Я хочу узнать твое мнение. — Клер пошла вперед. — Ты ведь не видел ее после того, как она была закончено и обоженна, — продолжала она. — Глина оказалась самым подходящим материалом, немного грубее и примитивнее, чем дерево. А так как мистер Ле Бо собирается вскоре отправить ее в Нью-Йорк, то это, возможно, твой единственный шанс. — Она жестом указала на скульптуру, а затем засунула большие пальцы в карманы.

 — Итак, что ты думаешь?

 Рассматривая скульптуру, Эрни почувствовал себя как-то странно, как бы потерявшим опору. Безотчетно он вытянул левую ладонь и прикрыл ею свою правую руку. Каким-то образом она завладела частью его самого, не только его рукой, ладонью и пальцами. Он не мог объяснить это, не находил нужных слов. А если бы нашел, то наверняка бы выбрал слово «суть», так как казалось, что она как будто украла саму его суть и создала ее заново в образе бросающей вызов, отделенной от остального тела, руки и кулака.

 — Пожалуй, окей.

 Клер рассмеялась и положила руку ему на плечо. — Ну и отлично. Я очень ценю твою помощь.

 — Да неважно все это.

 — Для нас это было очень важно, — поправил Жан-Поль. — Без тебя Клер не смогла бы это сделать. Если бы она не вылепила этого, мы не смогли бы выставить скульптуру в галерее на зависть другим галерейщикам. — Он усмехнулся юноше. — Так что, видишь, мы все у тебя в долгу.

 Эрни только пожал плечами, отчего брелок закачался у него на шее. Жань-Поль взглянул на него. Сначала это его удивило, затем позабавило. «Подростки, — подумал он, — любят играть в то, чего не в состоянии понять». Он снова взглянул на Эрни, и улыбка сошла с его лица. Перед ним стоял подросток, да, еще мальчик, но у Жан-Поля возникло неприятное чувство, что этот мальчик мог слишком хорошо все понимать.

 — Жан-Поль? — Анжи шагнула вперед, положив руку ему на плечо. — С тобой все в порядке?

 — Да. — Он легко притянул жену к себе. — Я задумался. Интересный брелок, — сказал он Эрни.

 — Мне он нравится.

 — Должно быть, мы тебя задерживаем, — голос Жан-Поля оставался мягким, но он продолжал обнимать жену за плечо, как бы ограждая ее от чего-то.

 — Да, — Эрни закусил губу. — У меня масса дел. — Легким намеренным движением он коснулся пальцами пентаграммы, сжал кулак и оттопырил указательный палец и мизинец, изображая знак козла. — Увидимся.

 — Не зови его больше, — сказал Жань-Поль, глядя на уходящего Эрни.

 Клер непонимающе подняла брови. — Что такое?

 — Не приглашай его позировать. У него дурные глаза.

 — Ну уж, действительно…

 — Сделай мне такое одолжение. — Снова улыбаясь, он поцеловал Клер в щеку. — Говорят, моя бабушка была ясновидящей.

 — Я бы сказала, что ты перегрелся на солнце, — решила Клер. — И тебе нужно выпить.

 — Я бы не отказался. — Он долгим взглядом смотрел через плечо, идя на кухню вслед за Анжи и Клер. — У тебя найдутся вкусные булочки?

 — Как всегда. — Она жестом указала ему на холодильник, направляясь к буфету за пачкой чипсов.

 — Боже, только послушайте, как жужжат эти мухи. Как будто слетелись на съезд. — Удивленная, она подошла к сетчатой двери и выглянула наружу. Бутерброд, съеденный ею с таким аппетитом, готов был выскочить из ее желудка.

 — Боже, о, Боже.

 — Клер? — В один прыжок Анжи оказалась рядом с ней.

 — Дорогая, что такое? — Затем она увидела это сама. Закрыв рот рукой, она отвернулась. — Жань-Поль.

 Но он уже отталкивал их в сторону. На крыльце за сетчатой дверью кто-то швырнул дохлую кошку, молодую черную кошку.

 Темная кровь вылилась и образовала лужу там, где должна была быть кошачья голова. Черные мухи пили из лужи и громко жужжали.

 Он крепко выругался по-французски, прежде чем повернул побелевшее лицо к женщинам.

 — Идите в другую комнату. Я займусь этим.

 — Это ужасно. — Обхватив себя руками, Клер прислонилась к двери. — Столько крови. И ужасающе свежей, к тому же, — вспомнила она, и в горле у нее перехватило. — Должно быть, бродячая собака загрызла ее и притащила сюда

 Жан-Поль вспомнил брелок на шее у Эрни и засомневался. — Это мог сделать тот паренек.

 — Паренек? — Клер вся напряглась, передавая Жан-Полю мешок для мусора. — Эрни? Не говори глупостей. Это собака.

 — Он носит пентаграмму. Символ сатанизма.

 — Сатанизма? — Задрожав, Клер снова отвернулась. — Давайте не будем слишком далеко заходить.

 — Сатанизм? — Анжи достала из холодильника вино. Она решила, что оно всем пойдет на пользу.

 — Об этом читаешь время от времени. Либо слышишь, что в Центральном парке происходят обряды.

 — Перестань. — Клер потянулась за сигаретой. — Возможно, у мальчишки и был какой-то оккультный знак на шее и его покоробило, что Жан-Поль это увидел. Бог мой, у моего отца был значок борца за мир, но он от этого не сделался коммунистом. — Она затянулась сигаретой и быстро выпустила дым. — Многие люди увлекаются оккультизмом, особенно подростки. Это своего рода вызов обществу.

 — Это может быть опасным, — настаивал Жан-Поль.

 — Этот парень не обезглавливал бродячую кошку и не подбрасывал ее на мое крыльцо. Я согласна, что это ужасно, но ты смотришь слишком много фильмов.

 — Возможно. — Не было смысла продолжать расстраивать ее или Анжи, и он должен был напрячься, чтобы сделать то неприятное, что ему предостояло. — Но, дорогая, сделай мне одолжение и будь с ним поосторожней. Моя бабушка говорила, что надо остерегаться тех, кто выбрал тропу левой руки. Возьмите вино, — сказал он им, глубоко вздохнув. — Пройдите в другую комнату, пока я займусь здесь этим.

 «Тропа левой руки», — подумала Клер и вспомнила о книге, найденной ею в кабинете отца над лестницей.

ГЛАВА 15

 Что же, черт побери, происходило? Кэм уселся на складном стуле, поставив рядом литровую бутылку холодного пепси. Вернувшись с фермы Доппера, он разделся, принял душ и теперь, в одних джинсах наблюдал за закатом и размышлял.

 Были жестоко зарезаны два молоденьких теленка.

 Обезглавлены. Кастрированы. Ветеринар, осмотрев вместе с ним туши, сказал, что были вырезаны некоторые внутренние органы. И пропали.

 Отвратительно. Кэм глотнул Пепси, чтобы вытравить неприятный вкус во рту. Тот, кто это сделал, хотел вызвать шок и отвращение — и это ему удалось. Даже лицо Мэтта Доппера покрылось нездоровой бледностью, несмотря на охвативший его гнев. Телятам было только два месяца, и они бы выросли в здоровенных быков.

 «Потом бы их зарезали, — подумал Кэм, — но не истерзали». А Мэтт обвинял его, хотя бы отчасти. Если бы собаки не были посажены на цепь, никто бы не осмелился зайти в его владения, никто бы не пробрался к скоту, никто бы не зарезал его телят.

 Кэм откинулся назад, наблюдая, как спускаются сумерки, ощущая обнаженной кожей легкий холодок. Вокруг был покой так завораживающий его, та особая чудесная тишина, когда жемчужный свет начинает тускнеть. В этой тишине, подобно молитве, прозвучал несущий надежду крик козодоя.

 Что происходило с его городом, городом, который, как ему думалось, он так хорошо знал?

 Разворошили могилу ребенка, жестоко убили мужчину, растерзали телят.

 Все это произошло в течение нескольких недель в городке, где страсти разгорались лишь о том, пригласить ли на субботу в Легион рок-группу или ансамбль кантри.

 Где находилось связующее звено? Должно ли оно вообще быть?

 Кэм не был настолько наивен, чтобы полагать, что насилие и все беды, захватывающие большой город, не могли бы распространиться на весь штат и проникнуть в их городок. Эммитсборо не был каким-нибудь приграничным Бригдауном на Диком Западе, но уже чем-то очень близким к этому.

 Наркотики. Он еще отпил из бутылки и посмотрел, как гаснет первая звезда. По его мнению тот, кто поднял нож на этих телят, должно быть, тронутый малый или просто псих. И этот человек должен был знать ферму Доппера и то, что немецкие овчарки посажены на цепь. Так что этот кто-то был из Эммитсборо.

 Их городок был достаточно близко расположен от округа Колумбия, чтобы являться потенциальным пунктом сбыта наркотиков. Был случай, когда полиция штата провела обыск на ферме в десяти милях отсюда и конфисковала пару сотен фунтов кокаина, несколько автоматов и около двадцати тысяч наличными. На семидесятом штатном шоссе с почти смехотворной регулярностью останавливали упрямцев, которые были настолько глупы, что превышали скорость, имея в багажнике пакеты с наркотиками.

 А не могло случиться так, что Бифф подзаработал левые деньги, прогулял порядочную сумму или пожадничал, и затем все это вышло наружу?

 Его избил кто-то, обезумевший от ярости, либо тот, кто сознательно придавал этому особый смысл.

 Но ни одно из этих происшествий, какими бы отвратительными они не являлись, казалось, не были связаны с ужасным случаем на кладбище.

 Почему же инстинкт подсказывал ему искать здесь связь?

 «Потому что он устал, — подумал он. — Потому что он вернулся сюда, чтобы убежать от зла и от чувства вины. И, — вынужден был он признаться самому себе, — от страхов, которые не покидали его с тех пор, как его партнер умер у него на руках».

 Он откинулся на спинку стула, закрыл глаза. Так как ему хотелось выпить, просто ужасно хотелось, он решил не двигаться. Он начал представлять себе, как берет бутылку, подносит ее соблазнительное горлышко к губам и горячая жидкость, вливаясь в горло, обжигает внутренности и притупляет мозг. Один глоток, затем два. Какого черта, давай-ка выпей всю бутылку. Жизнь слишком коротка, чтобы жадничать. Давай-ка нагрузись до бровей. Пока весь не пропитаешься.

 Затем, на следующее утро, отвратительное похмелье. Мутит, как собаку и только жаждешь умереть. «Старина Джек» подкатывает вверх, пока ты ползаешь по ванной и прижимаешься к мокрой раковине.

 Чертовски славное время.

 Это была просто одна из воображаемых игр, в которые он играл сам с собой с тех пор, как перестал водить дружбу со славным добрым «Джеком Дэниэлсом».[7]

 Ему хотелось верить, что он сможет проснуться утром, не испытывая желания тянуть руку к бутылке. Это желание исчезнет. Ему хотелось думать, что он сможет вставать по утрам, затем проехаться по городку, оштрафовать пару нарушителей дорожного движения, поучить уму разуму нескольких подростков, заполнить несколько бланков.

 Он вовсе не хотел заниматься расследованием убийства или обезумевшими от бед фермерами. Более же всего на свете он не хотел снова разговаривать с испуганными, полными горя родителями вроде Джеймисонов, которые звонили каждую неделю, как по расписанию.

 — Ты думаешь, что знаешь этот город, но ты его не знаешь.

 Снова у него в голове звучали эти злые слова Сары Хьюитт. Что она такое ему говорила? Что она знала о Паркере?

 Кэму никак не удавалось связаться с прежним шерифом. Паркер год назад переехал из Форта Лодердейл, не оставив нового адреса. Итак, Кэм решил, что добавит еще одно дело к своему обычному распорядку дня — попытку разыскать Паркера. Ему хотелось понять, почему он чувствовал себя обязанным этим заниматься.

 Он снова открыл глаза уже в полной темноте, и она его успокоила. Он поднял бутылку и удовольствовался глотком кофе с сахаром. Зажег сигарету, затем повернул телескоп. Рассматривание звезд всегда приносило ему покой. Он разглядывал Венеру, когда услышал шелест автомобильных шин по дорожке. И он знал, с уверенностью, удивившей его самого, что это была Клер. Больше того, он сознавал, что ждал ее.

 Ей просто необходимо было выбраться из дома. Нет, сказала себе Клер, выскакивая из машины, она безумно хотела уйти из дома. Она знала, что Анжи и Жан-Поль прекрасно проведут без нее час, другой. Собственно говоря, она была уверена, что они только и ждали, когда останутся одни, чтобы поговорить о теориях Жан-Поля. Она не могла об этом думать. Не хотела.

 — Привет, Худышка. — Кэм подошел к краю веранды и перегнулся через перила. — Заходи.

 Клер через ступеньку вбежала на веранду, затем обхватила его руками. Еще прежде, чем он успел среагировать, она крепко прижалась губами к его рту.

 — Ну, — смог он выговорить через какое-то время. — Я тоже рад тебя видеть. — Он начал гладить ее по спине, затем положил руки ей на бедра и стал рассматривать ее в узкой полосе света, струящегося из окна спальни. — Что случилось?

 — Ничего. — Она знала, что на ее лице была бодрая улыбка. Она как будто приклеила ее туда. — Я просто не находила себе места. — Она взъерошила ему волосы и прижалаксь к нему. — Или, может быть, во мне заговорило желание.

 Он мог почувствовать себя польщенным, даже развеселиться от этого, если бы он ей поверил. Он легко поцеловал ее в лоб. — Ты можешь мне все рассказать. Клер.

 Она знала, что он выслушает ее. Что не останется равнодушен. Но она не могла рассказать ему о том ужасном, что она обнаружила на своем заднем крыльце или же о диких подозрениях Жан-Поля, или о книге, которую она взяла из кабинета отца, и спрятала под матрас, как подросток прячет порнографический журнал.

 — Да ничего, правда. Думаю я просто нервничаю — заказы, контракты, большие ожидания. — Отчасти это было правдой, но у нее было ощущение, что он может догадаться о большем, если она не вытеснит это из головы.

 — Так что же ты делаешь? — Она отстранилась от него и пошла по веранде к телескопу.

 — Ничего особенного. — Он шел за ней с бутылкой пепси. — Хочешь пить?

 — Да. — Она взяла бутылку, отпила из нее. — Я надеялась, что ты позвонишь, — сказала она, тотчас же рассердившись на себя. — Забудь, что я тебе это сказала. А что можно тут разглядеть?

 Он положил руку ей на плечо прежде, чем она пристроилась к окуляру телескопа. — А я ведь звонил. У тебя было занято.

 — Вот как. — Она не могла сдержать довольной улыбки. — Анжи звонила в Нью-Йорк. У тебя есть сигарета, Рафферти? Я, кажется, оставила свою сумочку в машине.

 Он вынул одну сигарету. — Мне нравятся твои друзья, — сказал он, зажигая спичку.

 — Они замечательные. Наверное, это было глупо, но я по-настоящему волновалась, как ты с ними встретишься. Я переживала, как будто показываю тебя своим родителям. О, Боже. — Она уселась на ручку его кресла.

 — Не может быть, чтобы я это сказала. Не обращай на меня внимания — представь, что я только что вошла. — Она протяжно выдохнула. — Бог мой, я чувствую себя, как девчонка. Терпеть не могу этого.

 — А мне нравится. — Кэм приподнял ее за подбородок. — Собственно, мне кажется, я без ума от этого. Десять минут назад я сидел здесь и очень жалел самого себя. Сейчас не могу понять, почему.

 Она посмотрела на него. Его глаза казались почти черными при рассеянном свете звезд. На лице блуждала слабая, удовлетворенная улыбка. Влечение было таким сильным, что она с трудом сдержала себя.

 — Рафферти, так что у нас с тобой происходит?

 — А что бы ты хотела?

 — Пожалуй, я еще не решила. Надеялась, что ты это сделал.

 Он-то как раз решил, но ему не хотелось облегчать ей проблему.

 — Почему бы тебе не поразмышлять над этим еще какое-то время?

 Он сел в кресло рядом с ней. — Я направил телескоп на Венеру. Хочешь взглянуть?

 Она пересела в другое кресло и запрокинула голову. — Мне нравится быть рядом с тобой, — сказала она, рассматривая яркую красную звезду, — Я хочу сказать, вот, как сейчас, не обязательно в постели.

 — Хорошее начало.

 — Но с сексом все было здорово.

 Его губы задрожали. — Не могу не согласиться.

 — Я хочу сказать, что хотя с сексом у нас великолепно, я не поэтому… «Люблю тебя, мечтаю о тебе, думаю о тебе», — произнесла она про себя. — Я здесь не поэтому.

 — Окей. — Он взял ее руку, которой она постукивала по креслу, — Так почему ты здесь?

 — Я хотела быть с тобой. — Она продолжала смотреть в телескоп, хотя ничего уже не видела. — Окей?

 — Да. — Он поднес к своим губам ее руку и прикоснулся к ее пальцам таким романтическим поцелуем, что у нее на глазах навернулись слезы.

 — Я не хочу испортить это, Кэм. Я всегда все порчу.

 — У нас с тобой все отлично, Худышка. Просто отлично.

 Они больше часа смотрели на звезды. Уходя, Клер почти забыла о спрятанной ею книжке.

 Лайза Макдональд была вне себя. Она заблудилась в абсолютно незнакомом месте, насколько она могла понять, а ее машина совершенно определенно испустила дух. Надеясь на лучшее, она попробовала еще раз завести мотор. В конце концов, она проехала только сто шестьдесят две тысячи миль. Повернув ключ зажигания, прислушалась к шуму мотора. «Убийственный шум», — подумалось ей. Автомобиль завибрировал, но не сдвинулся с места.

 В сердцах она хлопнула дверью своей «Вольво-72» и подняла капот. Так как ее специальностью был балет, а не автомеханика, она наперед знала, что это пустая трата времени.

 Было почти полнолуние, и ярко сияли звезды. Но их свет лишь отбрасывал тени на длинную темную дорогу. Она слышала только однообразное кваканье лягушек и стрекот сверчков. Капот завизжал, когда она его поднимала, а затем возилась с металлическим стержнем. Чертыхаясь, она обошла машину с той стороны, где было место пассажира, и стала рыться в отделении для перчаток. Ее брат, этот зануда, сущее наказание и самый близкий ее друг, купил ей карманный фонарь и набор инструментов.

 — Всякий, кто водит машину, должен уметь заменить шину и сделать самый простой ремонт, — пробормотала она, передразнивая Роя. — Ну-ка, давай, — добавила она, но увидев, как зажегся ровный луч фонаря, почувствовала облегчение. Рой настоял на покупке мощных батареек.

 Если бы она не собралась к нему в гости, и если бы он не настаивал на том, чтобы она ехала поездом (а в этом случае она просто чувствовала себя обязанной проехать на автомобиле весь путь от Филадельфии, исключительно, чтобы досадить ему), то она бы не попала в такой переплет.

 Поморщившись, она отбросила свои длинные, до талии, светлые волосы за спину и направила луч на мотор. На ее взгляд все было в порядке. Все было черным и в масле. Так почему же, черт побери, машина не трогалась с места?

 Почему, черт возьми, она не отдала машину на техосмотр перед своей поездкой? Потому что ей понадобилась пара новых балетных туфель, а ее бюджет не позволял того и другого. У Лайзы был свой распорядок трат. Даже сейчас, стоя в одиночестве в темноте около заглохшей машины, она бы не поступила по-другому. Она бы сначала купила балетные туфли, а потом еду, и часто делала именно так.

 Уставшая, раздраженная и потерявшая терпение, она сделала круг, освещая себе дорогу фонарем. Она увидела изгородь и поле, и разбросанные огоньки на расстоянии, как ей казалось, по крайней мере двух миль отсюда. Вокруг были леса, густые и темные, и черная дорога, исчезавшая за поворотом.

 Где же были заправочные станции, телефонные будки? Где, черт побери, закусочная Макдональда? Как вообще люди могли жить вот так? Она хлопнула крышкой капота и уселась на нее.

 Может быть ей, как это написано в руководстве для скаутов, оставаться на месте, пока кто-нибудь не найдет ее?

 Она посмотрела на пустынную дорогу от начала до конца и продолжительно и глубоко вздохнула. При таких обстоятельствах она превратится в глубокую старуху, пока доберется до обитаемого места.

 Она могла бы отправиться пешком. При весе в 100 фунтов и росте 5–4 она могла произвести впечатление хрупкого и субтильного существа, но нелегкий труд танцовщицы сделал ее тело крепким. Она была не менее, а возможно, и более вынослива, чем средний игрок в бейсбол. Но куда идти, и сколько времени это займет?

 Смирившись с судьбой, она вернулась к машине, где были карта и подробные указания, оставленные ей Роем, и которые она каким-то образом умудрилась спутать. Она оставила дверь открытой и села сбоку на водительское место, пытаясь понять, где же она совершила ошибку.

 Она проехала Хейгурстаун. В этом она была уверена, потому что съехала там с главного шоссе, чтобы заправиться и выпить диетической кока-колы. А также съесть плиточку шоколада, напомнила она себе с упреком. Затем она поехала по шоссе номер шестьдесят четыре, точно так, как велел Рой, и повернула направо.

 Черт побери! Она опустила голову на руки. Она ведь повернула налево, теперь она была совершенно уверена в этом. Мысленно она вернулась к перекрестку, увидела на одной стороне магазинчик, на другой поле. Остановилась у светофора, жуя шоколад и напевая мелодию Шопена. Светофор дал зеленый свет. Она сделала поворот. Ее брови нахмурились от напряжения. Над неспособностью Лайзы различать, где правое, а где левое, смеялась вся их балетная труппа. Когда она танцевала, то одевала резиновый жгутик на правую кисть.

 «О, да, — поняла она теперь. — Она-таки повернула налево».

 Беда была в том, что она родилась левшой, а отец заставлял ее пользоваться правой рукой. Двадцать лет спустя она все еще путалась.

 Было не очень-то справедливо обвинять ее дорогого старого папочку в том, что она сейчас сидела в заглохшей машине неизвестно где. Но это помогало.

 Итак, она сделала неправильный поворот. Но это не так страшно. Все, что ей надо было решить, это идти ли вверх или вниз по дороге.

 Она не принадлежала к числу женщин, легко впадающих в панику, напротив, к тем, кто тщательно, упрямо, искал выход из любой ситуации. Так она и поступала теперь, изучая заново весь путь по карте, определяя место, где она ошиблась, затем двигаясь по карте вперед к ближайшему городу.

 «Эммитсборо», — решила она. Если уж она не совсем бестолковая, то сможет пройти по дороге около двух миль. Она доберется до города, или, если повезет, до ближайшего дома, откуда позвонит Рою и признается, что была глупа, неумела и безответственна. В данный момент такое признание казалось предпочтительней ночи в автомобиле.

 Лайза сунула ключи в карман брюк, схватила сумочку и двинулась в путь.

 В ее намерения вовсе не входило провести вечер подобным образом. Она представляла себе, как подъедет к дому Роя на добрых двенадцать часов раньше, чем он ждал ее. Она хотела сделать ему сюрприз, а потом открыть привезенную с собой бутылку шампанского.

 Ведь не каждый день могла она похвастаться тем, что ей досталась партия Дульсинеи в «Дон-Кихоте», который ставили в ее труппе. Хотя она относилась к женщинам, умеющим заводить друзей и поддерживающим эту дружбу, больше всего ей хотелось поделиться новостью именно со своим братом.

 Она легко представила себе, как засветится его лицо, когда она сообщит ему это, как он засмеется, схватит ее в охапку и начнет кружить. Это было заслугой ее матери, упорно, день за днем, водившей ее на занятия танцем. Но именно Рой понял ее тягу к танцу, поддерживал и верил в нее.

 В кустах что-то зашелестело. Будучи с головы до пят городской жительницей, Лайза вздрогнула, завизжала и затем выругалась. «Где же было, в конце концов, уличное освещение», — подумала она и вдвойне порадовалась тому, что сжимала в руке фонарь.

 Чтобы утешить себя, она стала рисовать в уме, насколько все могло бы быть хуже. Мог бы лить дождь. Могло быть холодно. Вдруг заухала сова, заставив ее ускорить шаг. На нее могла бы напасть банда сексуальных маньяков. Она могла бы сломать ногу. При мысли об этом она поежилась. Сломанная нога была гораздо хуже банды насильников.

 Через неделю у нее должны были начаться репетиции. Лайза представила, как она раскрывает кружевной черный веер, грациозно вращаясь и делая дюжину фуэте.

 Она уже видела в своем воображении свет сцены, слышала музыку, ощущала чудо. В ее жизни не было ничего, ничего важнее танца. Шестнадцать лет она ждала, трудилась, молила судьбу дать ей шанс доказать, что она может быть танцовщией-солисткой.

 «Теперь она добилась этого», — подумалось ей, и обхватив себя руками, она сделала три пируэта посреди темной дороги. Это действительно стоило каждой судороги, каждой капельки пота и каждой ее слезы.

 Она продолжала улыбаться, когда увидела автомобиль, появившийся за поворотом дороги и направляющийся в лес. Первой ее мыслью было: «спасена». Может быть там окажется симпатичный, толковый мужчина — она терпеть не могла пользоваться своим женским обаянием, но теперь было не до подобных рассуждений — который смог бы починить ее машину.

 Но на краю дороги она остановилась, удивляясь, зачем машина углублялась в кусты, полускрывшись из вида. Она сделала несколько неуверенных шагов вперед и спросила — Эй! Есть там кто-нибудь? — Взглянула на дорогу, этот бесконечный темный туннель, и сделала еще один шаг, осторожно обходя овраг. — Эй! Не могли бы вы мне помочь? — Она светила себе под ноги фонарем, опасаясь подвернуть ногу, и стала спускаться по пологому откосу. — Здесь есть кто-нибудь? — Услышав шорох кустарника, она посмотрела вверх. — Моя машина, — начала было она и запнулась.

 Казалось, они возникли из деревьев. Две смутные фигуры в черном. Без лиц, без четких очертаний. Ее охватил страх, инстинктивный и острый. Луч света, который она направила на них, задрожал. Она шагнула назад, повернулась, чтобы бежать, но те двигались стремительно.

 Она закричала от боли и ужаса, когда ее грубо схватили и дернули за волосы. Чья-то рука обхватила ее за талию и подняла вверх. В ее мозгу пронесся черный кошмар насилия, преследующий каждую женщину. Она лягнула изо всех сил своими длинными ногами, но они лишь попали в пустоту. Отбиваясь руками и ногами, она ударила фонарем по чьей-то голове. Раздалось ворчанье, ругань и хватка ослабла. Вырываясь на свободу, она почувствовала, как рвут на части ее блузку.

 Что-то ударило ее по лицу, отчего она зашаталась, а зрение помутилось. Затем она бежала уже вслепую. Она понимала, что рыдает. Каждый вздох обжигал ей горло. Она попыталась остановить рыдания, соображая в своем паническом состоянии, что те могут ее услышать и поймать.

 Она поняла, что углубилась в лес и потеряла всякую ориентацию. Упавшие стволы деревьев превратились в ловушки, буйная листва в преграды. Она была кроликом, быстрым, но обезумевшим от страха, за которым гналась безжалостная свора гончих. Полная дикого ужаса, она мчалась вперед. Ее сердце так громко билось, что она даже не слышала торопливых шагов своих преследователей.

 Он схватил ее резким движением, сильно ударив ее коленом о камень. Она услышала хруст кости. Ее нога вывернулась, когда ее с такой силой бросили на землю. Боль пронзила все ее существо. Ее собственные зубы вонзились в губы, и она почувствовала на них вкус своей крови.

 Он что-то распевал. «О, Боже», — вот все, что пронеслось у нее в голове. Он распевал. И она чувствовала запах крови.

 По мере того, как он ее тащил, она стала различать и другие звуки. Шум тел, пробирающихся через кусты. Крики. Звуки приближались. Но ее похититель не окликал тех людей. Она могла видеть его глаза, одни лишь его глаза. И она знала, что ей предстоит бороться за свою жизнь.

 Он решил, что запугал ее. Она это поняла. Она в самом деле ощущала запах собственного страха. Когда он попытался разорвать на ней одежду, она крепко впилась ногтями в его руку. Она сопротивлялась зубами, ногтями, каждой клеточкой своего тела.

 Но он схватил ее руками за горло. «Он рычит, как зверь», — смутно подумалось ей. Она задыхалась, лицо ее серело, и силы покидали ее. Подошвы ее спортивных туфель бились о грязь.

 Она не могла дышать — просто не могла дышать. Ее глаза расширились и стали вылезать из орбит, когда он улыбнулся ей сверху вниз. Ее вялые, болтающиеся, как тряпки руки, скользнули вниз вдоль его груботканого балахона и опустились на ковер из листьев.

 Это была почти смерть. Она умирала, и ее руки хватали сухие листья.

 Ее ищущие пальцы наткнулись на камень. Ее сердце и легкие готовы были разорваться, когда она подняла его и изо всех сил ударила им его по затылку. Раздалось рычанье, и его пальцы ослабли. Еще с трудом вдыхая первый глоток воздуха, она ударила его снова.

 Задыхаясь, она выбралась из под него. Она никогда не испытывала такой ужасной боли, и ее единственным желанием было лечь и рыдать, пока боль не утихнет. Но она слышала голоса, крики, топот бегущих ног. Страх наполнил ее всю, заставив подняться. Она закусила губу, когда ее нога согнулась, и резкая боль от этого движения пронзила все ее внутренности. Хромая, они побежала через лес, зная, что другие преследователи были совсем близко.

 Клер почувствовала себя лучше. «Просто невероятно, насколько лучше», — подумала она. Она почти напевала, возвращаясь на машине от Кэма. Она не представляла себе, что сидение на свежем воздухе, разглядывание звезд и просто болтовня ни о чем может так успокоить расшатанные нервы. Она сожалела, что не смогла остаться у него, забраться в постель рядом с ним, чтобы заняться любовью или просто поболтать перед сном.

 «Анжи и Жан-Поль поняли бы это», — подумала она с улыбкой. Но ее мать слишком хорошо постаралась, вбивая в нее определенные правила поведения. В любом случае ей хотелось вернуться домой, запереться в комнате и погрузиться в книгу из отцовской библиотеки.

 Утаивание этой книги ничего не решит. Это был еще один вывод, к которому она пришла, общаясь с Кэмом. Она обязательно прочтет ее, попытается все обдумать. Она даже просмотрит все остальные книги, которые были там сложены.

 — Что вы на это скажете, доктор Яновски? — пробормотала она. — Мне не понадобилось раскошеливаться на 150 долларов для того, чтобы понять, что лучший способ — это взглянуть проблеме в лицо и решать ее.

 Кроме того, никакой проблемы и не возникнет. Она качнула головой, когда ветер взметнул ее волосы вокруг лица. Все будет отлично. В Эммитсборо устроят парад, произнесут несколько речей, а затем вернуться к своей спокойной монотонной повседневности. Как раз то, что ей нравилось.

 Она увидела, что какое-то существо метнулось из леса. «Олень», — подумала Клер, резко нажимая на тормоз. Машину занесло и повернуло, когда она рванула руль. Передние фары резко качнулись и выхватили из темноты фигуру — фигуру женщины, которую, как с паническим ужасом поняла Клер, чуть было не задело правым крылом автомобиля.

 — О, Боже. О, Боже. — Клер в одно мгновение выскочила из машины, руки и ноги не слушались ее. В воздухе пахло паленой резиной. У машины лежала женщина. Кровь залила ей рейтузы, запачкала ее руки. О, пожалуйста. Господи, помоги, — бормотала в отчаянии Клер, опустившись вниз и дрожащими пальцами осторожно убирая с лица женщины копну светлых волос.

 Лайза моргнула, но зрение не было отчетливым. Она чем-то сильно поранила глаза, пробираясь сквозь лес. — Помогите мне, — Она говорила скрипучим, едва слышным шепотом.

 — Конечно. Простите, простите. Я увидела вас слишком поздно.

 — Машина. — Лайза приподнялась, опираясь ладонью об асфальт и согнув локоть. Каждое слово горело огнем в ее горле, но ей необходимо было успеть все объяснить, пока не станет поздно. — Слава Богу. Помогите мне, пожалуйста. Кажется я не смогу подняться сама.

 — Не думаю, что вам можно двигаться. — У этой Женщины наверняка травмирована шея или позвоночника. Боже, почему она так и не научилась приемам первой помощи?

 — Они идут! Быстрей! Ради всего святого! — Лайза уже поднималась, опираясь на бампер. — Ради Бога, быстрее!

 — Хорошо. Хорошо. — вряд ли можно было оставить женщину одну посреди шоссе и отправиться искать помощь. Как можно осторожнее Клер помогла Лайзе занять место рядом с водительским.

 — Вот, разрешите мне…

 — Поезжайте. — Лайза была в ужасе от мысли, что сейчас потеряет сознание. Сжав ручку двери, она всматривалась в лес. Ее здоровый глаз говорил о панике. — Поезжайте быстрей, пока они нас Не нашли.

 — Я отвезу вас в больницу.

 — Куда угодно. Лайза закрыла окровавленное лицо рукой. Когда Клер поехала, она упала на сиденье. Ее тело начало дрожать по мере того, как она впадала в забытье. — Его глаза, — пробормотала она прерывисто. — О, Боже, его глаза. Как у дьявола.

 Рот Кэма был забит зубной пастой в ту минуту, когда зазвонил телефон. Он сплюнул, беззлобно выругался и даже не сполоснул рот. Только на третьем звонке он поднял трубку аппарата, стоявшего на ночном столике. — Алло!

 — Кэм.

 Ему достаточно был только одного этого слова, чтобы понять, что произошло что-то нехорошее.

 — Клер, что случилось?

 — Я в больнице. Я…

 — Что случилось? — закричал он, хватая брошенные на стул джинсы. — Ты очень разбилась?

 — Это не я. Со мной все в порядке.

 Ее рука так дрожала, что кофе выплеснулось из чашки.

 — Произошел несчастный случай — с женщиной. Она выбежала из леса. Я подумала, что это олень. Я пыталась остановиться. О, Боже, Кэм, я не знаю, как сильно я ее ударила. Они мне не говорят. Мне нужно…

 — Я уже еду. Просто сядь и закрой глаза, Худышка.

 — 0кей. — Она прижала руку к губам. — Спасибо. Казалось прошли часы. Она сидела в отделении скорой помощи, слушая стоны, шлепанье ног по кафельному полу, бормотание телевизора. Актер Лено произносил свой монолог и скорее всего насмешил всех до упаду. Клер продолжала тупо смотреть на пятна крови на своей блузке и джинсах, снова и снова переживая тот момент, когда она нажала на тормоза.

 Может быть, она медленно среагировала? Может быть слишком быстро гнала машину? Она стала восстанавливать все в мозгу. Вот если бы она была внимательнее, эта женщина не оказалась бы в хирургической палате.

 «Боже, — подумала она. — Я даже не знаю ее имени».

 — Клер.

 Она посмотрела вверх затуманенным взглядом, как раз когда Кэм подсел к ней.

 — Я даже не знаю ее имени.

 — Не волнуйся.

 Он поднес ее руки к своим губам и держал их там, чтобы убедиться, что она жива и здорова. На ее блузке была кровь, но после первого всплеска паники он понял, что это не ее кровь.

 — Ты можешь рассказать, что случилось?

 — Она выбежала наперерез машине. Я сшибла ее. Он заметил, что ее лицо было бескровным, даже губы. Зрачки расширены. Когда он приложил тыльную сторону руки к ее щеке, она оказалась влажной и холодной. — Кто-нибудь осмотрел тебя?

 Она взглянула непонимающими глазами.

 — Я хочу знать, что происходит. Я должна знать. Тебе ведь они скажут. Пожалуйста, Кэм, я не вынесу этого.

 — Хорошо. Оставайся здесь. Я скоро вернусь. Она видела, как он подошел к медсестре, вынул удостоверение. Спустя несколько секунд сестра повела его через вестибюль. Он вернулся с одеялом, которым укрыл ее прежде, чем сесть рядом.

 — Она в хирургии. — Он взял ее руку, стараясь согреть. — Потребуется какое-то время. У нее сильно повреждено колено и один глаз. — Он сделал паузу, когда Клер сжала губы и кивнула. — Есть внутренние повреждения и масса синяков на шее. Клер, скажи мне, как сильно ты ее ударила? Как далеко ее отбросило?

 — Они меня уже обо всем этом спрашивали.

 — Расскажи мне.

 — Машина будто на что-то наткнулась. Она почти остановилась. Я думала, что смогу затормозить вовремя. Клянусь, я была уверена, что смогу затормозить. Но когда я вышла из машины, она уже лежала там в крови.

 Глаза Кэма сузились. — Она лежала прямо около машины?

 — Да она была почти под этим проклятым колесом. — Она поднесла ко рту руку. — Я не знала, что делать. Она умоляла меня помочь ей.

 — Она говорила с тобой?

 Клер только кивнула головой и продолжала раскачиваться.

 — Окей. Подожди минуту. — Он обнял ее за плечо, прижался губами к ее виску. Но мысли его работали быстро.

 — Хочешь пить?

 Она покачала головой. — Со мной все в порядке. Только я все время вижу ее перед собой, в тот самый момент, когда фары высветили ее.

 Он хотел бы расспрашивать и дальше, но решил дать ей передохнуть. — Послушай. Практикант в отделении скорой помощи сказал, что у нее была порвана одежда. В одежде и волосах было полно листьев и прутьев. Синяки на шее говорят о попытке удушения.

 — Но…

 — Ты сказала, что она выбежала из леса. Ты сможешь показать мне это место?

 — Я не скоро смогу забыть его.

 — Окей. — Он улыбнулся, заметив, что ее щеки слегка порозовели. — Я бы хотел взглянуть на твой машину, прежде чем отвезу тебя домой.

 — Я не могу уехать. Пока не узнаю, в каком она состоянии.

 — Ты вся выжата, Худышка.

 — Не уеду, пока не узнаю. — Она сделала глубокий вздох прежде, чем повернуться и посмотреть на него. — Она убегала от кого-то. Я не сообразила этого раньше. Я была напугана. Она была полна ужаса, Кэм. Наверняка она испытывала жуткую боль, но она пыталась буквально заползти в машину. Сказала, что нам необходимо уехать до того, как они найдут нас.

 Он легко поцеловал ее в лоб. — Я поищу место, где ты сможешь прилечь.

 — Нет, я не хочу.

 — Это мое условие, или я сажаю тебя в машину и отвожу домой. Тебе надо отдохнуть. — Он вздохнул. — Клер, придется взять анализ крови. На алкоголь.

 — Алкоголь? — Краска опять отхлынула от ее лица. — Боже мой, Кэм. Я не пила. Ты же знаешь. Я ведь только что уехала.

 — Худышка, это для протокола. Он снова взял ее застывшую руку в свою. — Ради твоей же пользы.

 — Хорошо. — Она посмотрела на экран телевизора, где Лено отпускал одну из своих замысловатых шуток.

 — Делайте то, что обязаны делать, шериф.

 — Ну тебя к черту. — Ему хотелось встряхнуть ее, но у нее был такой вид, как будто от прикосновения она сразу же рассыпется. «Наберись терпения», — сказал он себе. Он бы предпочел, чтобы это не давалось ему с таким трудом. — Клер, я здесь, чтобы помочь тебе. Существует процедура. Она обязательна. Я постараюсь облегчить это для тебя, насколько смогу.

 — Я знаю. Прости. — Но она не смотрела на него. — Я не буду упираться. Просто скажи, что ты хочешь, чтобы я делала.

 «Я хочу, чтобы ты снова положилась на меня», — подумал он. — Я хочу, чтобы ты сделала этот анализ. Попытайся расслабиться. Попытайся довериться мне. — Она не ответила, но теперь уже глядела на него.

 — И я хочу, чтобы ты сделала мне официальное заявление.

 — О, — она снова отвернулась. — Как другу или как шерифу?

 — Я могу быть и тем и другим. — Он взял ее лицо в свои руки и приблизил его к себе. — Не отдаляйся от меня, Худышка. Я начинаю привыкать к тебе.

 Она сжала губы, боясь, что разревется, и станет еще хуже…

 — А после того, как ты получишь заявление, ты уйдешь?

 Он внимательно посмотрел на нее, нежно поглаживая указательными пальцами ее скулы. — Я понимаю, что у тебя была трудная ночь, и поэтому ты имеешь право на один глупый вопрос. Но это будет последний такой вопрос.

 Постепенно ощущая облегчение, она даже попробовала улыбнуться.

 — Я пожалуй, не задам тебе больше ни одного такого вопроса, если ты просто подержишь меня за руку. Он накрыл ее руку своей. — Вот так?

 — Да, так лучше. — Она склонила голову ему на плечо и закрыла глаза. — Гораздо лучше.

ГЛАВА 16

 Должно быть она вздремнула. Когда Клер заставила себя проснуться, ее сердце учащенно билось. Пытаясь встать, она ощутила во рту сухой, едкий привкус страха. В какое-то мгновение сон боролся с реальностью, и в ее воспаленном мозгу жесткий стол, занавешенный марлей, представился вдруг гробом.

 Потом она вспомнила, как Кэм привел ее назад через палату скорой помощи в маленькую кабинку, задернув занавеску так, что свет слегка пробивался. Она видела тени, двигающиеся за занавеской.

 Он включил магнитофон, и с помощью его вопросов она коротко описала суть событий, произошедших после того, как она покинула его дом.

 Отвечая на вопросы, она чувствовала одновременно грусть и неловкость. В тот момент на нем не было его звезды шерифа, но она знала, что этот знак разделял их.

 Поле того, как он убрал магнитофон, пометив ленту и положив ее в карман, он принес ей чашку чая и оставался рядом, пока она не погрузилась в забытье.

 Она почувствовала облегчение оттого, что его не было сейчас рядом и что она могла, пользуясь моментом, успокоиться. Сон, от которого она пробудилась, все еще крутился в ее мозгу, как кинопленка в нескончаемой петле.

 Ее старый ночной кошмар слился с новым, в котором она сама мчалась сквозь лес, пробивалась через кустарник и выскакивала на дорогу. А позади нее все громче и громче звучало монотонное песнопение. Доносились запахи крови и дыма. Это ее лицо, бескровное и смертельно испуганное, было выхвачено светом автомобильных фар. За рулем, склонясь к ней, сидел мужчина с козлиной головой.

 Она проснулась, как от удара, с чувством боли, отдававшей в висок.

 Клер потерла руками лицо и ощутила, как сильно пульсирует кровь в кончиках пальцев.

 «Я проснулась, — напомнила она себе, — целая и невредимая». Когда сердцебиение слегка успокоилось, она услышала шелест страниц, рядом раздался сухой кашель и чей-то стон.

 «Кошмары исчезают», — подумала она. — Реальность остается». Где-то там наверху лежала еще одна женщина. Женщина, за которую она была в ответе.

 В тот момент, когда она начала спускать ноги со стола, обитого войлоком, занавеска отдернулась.

 — Ты проснулась. — Кэм подошел и взял ее руку, внимательно изучая ее лицо.

 — Долго я спала? Она еще в хирургии? Я хочу… — Она остановилась, увидя, что Кэм был не один. — Доктор Крэмптон.

 Он ободряюще улыбнулся ей и похлопал по свободной руке. — Ну, юная леди, так что тут у нас? — щупая ее пульс, сказал он.

 Точно с такими же словами он обращался к ней и пятнадцать лет назад, когда лечил от воспаления уха. Это вызвало тот же самый отклик. — Со мной все в порядке. Мне не нужен укол или что-либо подобное.

 Он фыркнул, отчего его очки в металлической оправе сместились вверх на его выступающем носу.

 — Очень неприятно, когда люди постоянно смотрят на тебя так, будто у тебя в кармане шприц для уколов. Чувствуете головокружение?

 — Нет. Кэм, тебе вовсе незачем было приводить сюда доктора Крэмптона.

 — Я решил, что тебе будет удобнее с доком Крэмптоном. Кроме того, — он ухмыльнулся ей, — дежурный практикант слишком молод и смазлив. — Он повернулся к доктору. — Я не хотел вас обидеть.

 — Мне не нужен доктор. — «Как он мог шутить? Как он мог? — Скажи мне в каком состоянии она?

 — Ее забрали из хирургии. — Кэм держал руку Клер в своей, пока Крэмптон светил ей в глаза. — Она еще не пришла в себя, но с ней все будет в порядке. — Он не мог заставить себя сообщить ей, что той женщине понадобится по крайней мере еще одна операция, чтобы восстановить колено.

 — Слава Богу. — Она почувствовала такое облегчение, что не противилась, когда Крэмптон наложил ей на руку жгут для измерения давления.

 — Могу я ее увидеть?

 — Не раньше, чем завтра. — Он сжал ее руку прежде, чем она успела возразить. — Это распоряжение врача, не мое, Худышка.

 — Вы находитесь в сильном стрессовом состоянии молодая леди, — сказал ей доктор Крэмптон. — Слишком сильном. Позвоните ко мне в приемную и запишитесь на прием на следующей неделе. И никаких возражений.

 — Никаких, сэр.

 Он улыбнулся ей. — Вам придется попытаться найти выход из всего этого.

 Она улыбнулась ему в ответ. — Вы правы.

 — Вы всегда были одной из моих худших пациенток. — Он похлопал пальцем по кончику ее носа. — Я хочу, чтобы вы отдохнули. Я сейчас дам вам кое-что, чтобы помочь уснуть. — Он уловил ее упрямый взгляд и ответил ей таким же. — Я сделал бы то же самое для собственной дочери.

 Она вздохнула. Перед ней был человек, лечивший ее в детстве от ветрянки, человек, к которому она, ужасно стесняясь, пришла на первый в своей жизни гинекологический осмотр. Его голос по-прежнему был терпелив, а руки по-прежнему мягки. Только вокруг глаз появились новые, более глубокие морщины с тех пор, как Клер в последний раз лечилась у него. Волосы его поредели, талия расширилась. Но она очень хорошо помнила, как он вытаскивал воздушные шарики из фарфорового клоуна на своем столе и давал их послушным девочкам и мальчикам.

 — А я получу приз?

 Он снова усмехнулся и раскрыл саквояж. Вытащил из него длинный красный воздушный шар и набор таблеток. У тебя хорошая память.

 Она взяла это, символ надежды и детства, и зажала в руке. — С вашей стороны было очень любезно придти сюда, доктор. Простите, что Кэм вытащил вас из постели.

 — Это не первый и не последний раз. — Он подмигнул ей. — Ты пережила ужасный шок. Клер. Но я думаю, все дальнейшее поможет тебе придти в себя. Обязательно запишись на прием, а то я заберу этот шарик. — Он взял саквояж и обратился к Кэму. — Я могу поговорить с хирургом, если хочешь, чтобы он время от времени заглядывал к пациентке.

 — Эть было бы здорово.

 Он отмахнулся от выражений благодарности, и они смотрели, как он уходит усталым медленным шагом.

 — Он не изменился, — сказала Клер. Кэм поднес ее руку к своей щеке и прижал. — Ты меня здорово напугала, Худышка.

 — Прости.

 — Все еще злишься на меня?

 Она беспокойно задвигалась. — Не в этом дело. Просто немного странное чувство, когда тебя допрашивает человек, с которым ты спишь.

 Он отпустил ее руку и отшагнул назад. — Я могу поручить Баду провести остальные протокольные дела, если тебе так будет удобнее.

 «Я все опять порчу, — подумала Клер. — Как и следовало ожидать». — Не надо, я справлюсь. — Ей даже удалось, хотя и с трудом, улыбнуться. — Итак, что дальше?

 — Я могу отвезти тебя домой, чтобы ты как следует выспалась.

 Именно это ему и хотелось сделать.

 — Или?

 — Если ты в состоянии, то поедем вместе на место происшествия, восстановим, как все это было.

 «Именно это полагалось ему сделать по долгу службы», — считал он. Она почувствовала внутренний приступ паники и сумела сразу подавить его.

 — О'кей, тогда пройдем в дверь номер два.

 — За рулем буду я. Твою машину мы заберем позднее. — Ему хотелось ее тщательно осмотреть, не только с помощью карманного фонаря, чтобы понять, каковы были последствия столкновения.

 Она сползла со стола и дотронулась до его руки. — Мне кажется, я забыла ключи в машине.

 Этой ночью залечивались и другие раны. Принимались и другие решения. Двенадцать оставшихся детей Сатаны сомкнули ряды. Их страхи на время отступили. В ночь полнолуния они встретятся в честь Esbat. Для празднества. Для посвящения. Для жертвоприношения.

 Жертва, ниспосланная им, ускользнула. Им предстояло лишь выбрать другую.

 — Это было здесь. — Клер закрыла глаза, когда Кэм приблизился к повороту дороги. — Я ехала с другой стороны, но именно здесь… — Скрежет тормозов, ее собственный крик. — Вот здесь я ее сбила.

 — Хочешь остаться в машине, пока я осмотрю место?

 — Нет. — Она распахнула дверь и выскочила из машины.

 Зашла луна. Гасли звезды. Это был самый темный, холодный промежуток ночи. «Существовал ли еще час, — подумала она, — когда человек оказывался бы более уязвимм, чем в этот момент, принадлежавший существам, в дневное время скрывающимся или спящим». В кустах раздался шорох — крик охотника, вопль жертвы. Она увидела тень совы, уносящей в когтях истекающую кровью добычу. Сверчки продолжали свое нескончаемое верещание.

 Клер плотно обхватила себя руками. Кэм уже освещал фонарем следы шин, оставленные от торможения, начинавшиеся посередине дороги, затем резко сдвинувшиеся налево.

 По длине тормозного пути он определил, что Клер ехала со скоростью не более 40 км в час. А судя по углу поворота, она, совершенно очевидно, среагировала быстро, повернув машину в сторону. Судя по обнаруженным следам и объяснениям Клер, получалось, что женщина налетела на Клер, а не наоборот. Но на данный момент он держал этот вывод при себе.

 — Так она выскочила из леса? — напомнил он.

 — Вот здесь. — Она показала рукой, при этом в ее воображении художника отчетливо возникла снова вся картина. — Она бежала как-то быстро и спотыкаясь. На какую-то долю секунды я подумала, что это олень — из-за того, как она выскочила из кустов и продолжала бежать. Первой моей мыслью было: о, черт, сейчас я налечу и собью Бэмби. А Бэмби искорежит мою машину. Я помню, как Блейр сшиб оленя в первый же месяц, как мы получили водительские права, и ущерб был огромен.

 Она разомкнула руки и засунула и в карманы. Там лежало несколько монет, которые она начала нервно перебирать пальцами. — Я резко нажала на тормоз и рванула руль. Она так быстро оказалась на дороге. Затем я увидела ее в свете фар.

 — Расскажи мне, что ты увидела?

 — Женщину, очень хрупкую, с массой белокурых волос. Ее лицо, рубашка, ее брюки были в крови. Как будто я уже ее сбила. — Когда она рассказывала это, у нее пересохло горло. — У тебя есть сигарета?

 Он вынул и зажег две сигареты, протянув ей одну. — А потом что?

 Негодование снова охватило ее, подобно сигаретному дыму, который она вдыхала, — Кэм, я ведь тебе уже рассказывала.

 — Расскажи мне это здесь.

 — Я сбила ее. — Она резко выговорила эти слова и сделала несколько шагов в сторону. — Раздался ужасный стук.

 Он снова посветил на дорогу, разглядывая след крови, кончавшийся у левого колеса затормозившей машины Клер.

 — Она была в сознании?

 Она снова затянулась сигаретой, делая усилие, чтобы не возненавидеть его. — Да, она просила меня помочь ей. Она была напугана, по-настоящему напугана. То, от чего она бежала, было для нее страшнее ее ран.

 — У нее были ключи.

 — Что?

 — У нее в кармане были ключи. Он вытащил маленький полиэтиленовый пакет с ключами.

 — Один из них от машины. — Он внимательным взглядом окинул дорогу. — Давай проедемся.

 Пока они ехали, он молча размышлял. У той женщины не было ни сумочки, ни рюкзака, ни удостоверения личности. Хорошенькие блондинки не могут остаться незамеченными в таком городке, как Эммитсборо, поэтому он был уверен, что она была не из местных. Поэтому, когда на повороте в миле от происшествия он увидел «Вольво», то нисколько не удивился.

 Клер молча наблюдала, как он действует. Вынув платок и намотав его на пальцы, он открыл отделение для перчаток и стал разбираться в его содержимом.

 — Лайза Макдональд. — Он прочел это в регистрационной карточке прежде, чем взглянуть на Клер. — Теперь мы знаем, как ее зовут.

 — Лайза Макдональд, — повторила Клер. Теперь ей это имя не забыть.

 Он также нашел карту с аккуратно впечатанными указателями дороги от Филадельфии до Уильямспор, городка в 15 милях от Эммитсборо. По-прежнему не убирая платка, он вынул ключи из пакета с вещественными доказательствами и сунул один из ключей в зажигание. Мотор зачихал.

 — Похоже, у нее случилась поломка.

 — Но зачем ей понадобилось идти в лес? «Возможно, кто-то затащил ее туда», — подумал Кэм и положил регистрационную карточку в карман. — Вот это мне и придется выяснить. — Он закрыл дверь автомобиля. На востоке над горами уже поднималось солнце. В этом прозрачном свете Клер выглядела бледной и измученной. — Я отвезу тебя домой.

 — Кэм, я хочу помочь. Я хочу сделать что-нибудь.

 — Лучшее, что ты можешь сейчас сделать, это принять таблетки, которые тебе дал доктор, и немного поспать. Меня позовут, когда она проснется. Я дам тебе знать.

 В нем снова заговорил полицейский, и ей это не понравилось. — Что ты собираешься делать сейчас?

 — Звонить по телефону. Заполнить рапорт. Поехали.

 — Я пойду с тобой, — сказала она, когда он потянул ее к своей машине. — Я могу помочь.

 — Клер, это моя работа. Это ведь не тот случай, когда ты даешь мне подержать твой сварочный аппарат.

 — Но это ведь совсем другое дело. Я имею к этому отношение.

 — Разница в том, что это официальное расследование. Он открыл дверь машины и подтолкнул ее внутрь.

 — А ты свидетель.

 — Свидетель чего?

 — Я дам тебе знать. — Он хлопнул дверь.

 Новость распространилась мгновенно. Доктор Крэмптон рассказал своей жене, добравшись, наконец, до постели. Его жена рассказала это Элис утром по телефону. Элис разыскала Бада и сообщила ему еще до конца утренней смены. К полудню, когда Кэм договорился с Джорджем Хоуардом, чтобы тот своим тягачом оттащил «Вольво» на задний двор автомагазина Джерри, новость распространялась по городу со скоростью вируса.

 Мин Атертон, не теряя времени даром, помчалась к дому Кимболл со своим апельсиновым желе, получившим приз на местном кулинарном конкурсе, и приготовилась вынюхивать сплетни.

 Когда бесстрастная Анжи дала ей от ворот поворот, сославшись на то, что Клер отдыхает и ее нельзя беспокоить, она потащилась в косметический салон Бетти жаловаться на эту высокомерную темнокожую женщину.

 Ко второму перерыву на обед в местной школе уже распространился слух, что в лесу Доппера разгуливал псих.

 Другие утверждали, что женщина наткнулась на призрак младшего Доппера, но большинство склонялось к версии о психе.

 На рынке над горками салата обыватели размышляли, а не выгораживает ли шериф Рафферти эту Клер, учитывая, что они так отлично спелись.

 В конце— концов, он не очень-то продвинулся и в деле с убийством Биффа Стоуки, хотя за это его было бы трудно упрекать.

 А не безобразием ли было со стороны Джейн Стоуки продавать свою ферму с намерением переехать в Тенниси?

 Земля Рафферти. Это было землей Рафферти почти сто лет и всегда будет землей Рафферти в представлении местных жителей, а теперь, наверняка, ее разделят на отдельные участки для строительства. Вот увидите. Боже, вы только посмотрите, сколько стоят эти помидоры. К тому же тепличные. В них никакого вкуса. А что там за история с телятами Мэтта Доппера? Должно быть это дело рук наркоманов из большого города. Тех самых, кто прикончил старину Биффа. Шериф просто обязан во всем этом разобраться.

 Обмен новостями продолжался и в магазинах, и по телефону, и на детских площадках в парке, где на ярком майском солнце резвились малыши.

 Кэму пришлось отвечать на десяток телефонных звонков, и время от времени он посылал Бада или Мика успокоить встревоженных горожан. Люди были в таком нервном состоянии, что запирали двери на засов и пристально всматривались в темноту за окнами, прежде чем лечь спать. Он уже представлял себе, как у дверей ставят смазанные и заряженные дробовики и охотничьи ружья, и только молился Богу, чтобы ему не пришлось иметь дело со стихийной случайной стрельбой.

 И так уже хватало хлопот во время сезона охоты на оленей, когда все эти юристы, дантисты и прочие кабинетные парни из большого города заполняли леса, паля друг в друга чаще, чем в оленя и в основном промахиваясь. Но ведь обитатели-то Эммитсборо в оружии разбирались прекрасно.

 Если в городке начнется паника, ему придется просить мэра назначить еще одного помощника шерифа, хотя бы временно, чтобы успокоить паникеров, которым будет мерещиться Чарльз Мэнсон всякий раз, когда ветка дерева стукнет в окно.

 Он встал из-за рабочего стола и прошел в крошечную ванную комнату, расположенную за кабинетом. «В ней пахло — нет, воняло, — подумал Кэм — лизолем». Это было дело рук Бада. Такой вот борец с микробами, а не помощник шерифа.

 Наклонившись над раковиной, он ополоснул лицо водой, пытаясь освежиться. Он не спал последние тридцать шесть часов, и его мозг был почти таким же вялым, как и тело.

 Были времена, когда он вместе с напарником так же долго бодрствовали, сидя в холодном или душном автомобиле, ведя наружное наблюдение. Дремали по очереди, пили растворимый кофе, придумывали глупейшие игры в слова, лишь бы скрасить невыносимую монотонность.

 Он поднял голову и взглянул в запачканное зеркало, с лица его капала воды. Он подумал, настанет ли когда-нибудь время, когда он перестанет вспоминать прошлое. Или по крайней мере, когда эти воспоминания потускнеют и ему станет легче их переносить.

 Боже милостивый, как ему хотелось выпить. Вместо этого он насухо вытер лицо и вернулся в кабинет, чтобы еще глотнуть кофе. Он как раз обжег язык, когда вошла Клер. Она только кинула взгляд на тени вокруг его глаз и небритые щеки и покачала головой.

 — Ты совсем не спал.

 Он сделал еще глоток, обжигая и так уже горевший рот. — Что ты здесь делаешь?

 — Я отослала Анжи приготовить чай и выскользнула из дома. Из нее и Жан-Поля получились бы отличные надзиратели. Я подумала, что если я просто позвоню тебе, то ты постараешься отделаться от меня. А так будет вернее.

 — Она пришла в себя. Она не совсем хорошо помнит, что с ней произошло, но смогла назвать свое имя, возраст и свой адрес.

 — Ты сказал, что позвонишь мне.

 — Я думал, что ты еще спишь.

 — Ну так я не сплю. — Клер прошла к его столу, затем к окну, пытаясь сдержать гнев. Но это ей не удалось. — Черт побери, Кэм, не важно официальное ли это расследование или нет, я имею право знать.

 — А я тебе и рассказываю, — сказал он ровным голосом.

 — Я иду к ней. — Она повернулась к двери.

 — Остановись.

 — К черту все это. — Она резко повернулась, готовая драться до конца. — Я не только имею право ее видеть. Я обязана это сделать.

 — Ты не несешь ответственности. То, что с ней произошло, произошло в лесу.

 — Неважно, была ли она ранена до или после того, как я ее сбила, я оказалась там.

 — Ты не сбила ее, — поправил он. — На твоей машине нет таких следов. Возможно она наткнулась на тебя, но не более того.

 Она взвилась от негодования, несмотря на возникшее чувство облегчения. — Черт побери, я ведь была там. И давай условимся — продолжала она, не позволив ему вставить слова, — я не нуждаюсь и не хочу, чтобы меня убаюкивали, опекали или оберегали. Если я дала тебе повод так насчет меня думать, то что ж, очень жаль. Но я слишком долго сама распоряжалась своей жизнью, чтобы разрешать тебе указывать, что мне можно, а что нельзя делать.

 Кэм остался сидеть, где сидел, считая, что так будет безопаснее для них обоих. — Ты так много успеваешь за короткое время, Худышка. — Он очень осторожно поставил стаканчик с кофе на стол. — Я думал, что тебе будет интересно узнать, что я связался с братом Лайзы. Он уже направляется в больницу, и когда Бад вернется и меня сменит, я тоже поеду туда.

 — Прекрасно. — она почувствовала, что вела себя глупо и была виновата, это ее рассердило. Но она все равно не могла сдержаться.

 — Увидимся там. — Выходя, она с силой хлопнула дверью. Не пройдя и двух шагов, она столкнулась с Жан-Полем. — О, Боже мой.

 — Я думал, может быть, ты здесь.

 — Послушай, я ценю твою заботу, но очень спешу. Я отправляюсь в больницу навестить Лайзу Макдональд.

 Он слишком хорошо ее знал, чтобы спорить, и лишь взял ее за руку.

 — Тогда мы сначала заглянем домой, чтобы успокоить Анжи, которая рвет яа себе свои прекрасные волосы, и я отведу тебя.

 Вышагивание по коридору в течение почти целого часа снова подстегнуло в Клер чувство возмущения. В палату к Лайзе Макдональд допускались только близкие родственники и медицинский персонал. Так распорядился шериф. «Хорошо, она подождет, — решила Клер, — Если он рассчитывал, что она будет спокойно отсиживаться дома, то очевидно, не понимал, с кем имеет дело».

 Возможно, в этом-то и была проблема. Они ведь действительно не знали друг друга.

 — Я принес тебе чай. — Жан-Поль протянул ей пластмассовую чашку. — Успокоить нервы.

 — Благодарю, но для этого потребуется больше, чем чашка чая.

 — У них там не было водки в автомате. Она выдавила что-то вроде смеха и глотнула чая, чтобы Доставить ему удовольствие. — Почему он не разрешает мне войти и повидаться с ней? Что он такое себе позволяет, Жан-Поль?

 — Это его работа, дорогая.

 Она с трудом выдохнула. — Сейчас на меня никакая логика не подействует.

 Она увидела Кэма, как только тот вышел из лифта. Рядом с ним шла женщина с папкой. Клер ткнула чашку в руку Жан-Поля и шагнула к Кэму.

 — Что это, черт побери, за выдумки, Рафферти? Я имею право ее видеть.

 Кэм только что двадцать минут ждал, пока лечащий врач разрешит ему расспросить Лайзу.

 — У Лайзы Макдональд есть свои права, — бросил он коротко. — Если она захочет увидеться с тобой после того, как я поговорю с ней, то отлично. — Говоря на ходу, он подал знак медсестре, вошел в палату Лайзы и закрыл дверь.

 Высокий человек со светлыми волосами, сидевший у постели Лайзы, немедленно поднялся. Рой Макдональд прошептал что-то, наклонившись к сестре, и затем подошел к Кэму. «На вид ему лет двадцать пять, — решил Кэм, — лицо серьезное, с тонкими чертами».

 Его глаза и рот выдавали следы напряжения, а рука, протянутая Кэму, была холодной, но твердой.

 — Вы шериф Рафферти?

 — Да. Я только что говорил с доктором Сью, мистер Макдональд. — Он разрешил мне записать показания вашей сестры. Это миссис Ломаке, стенографистка.

 — Я останусь.

 — Я думаю, так будет лучше. — Кэм дал знак стенографистке приготовиться. — Наверняка это будет тяжело для нее. И для вас.

 — Все что угодно, лишь бы узнать, кто сделал это с ней. — Рой Макдональд сжимал и разжимал кулаки. — Доктор сказал, что изнасилования не было.

 — Нет, следов сексуального насилия не было.

 — Слава Богу, хоть этого не случилось, — пробормотал Рой. — Ее нога. — Он глотнул от волнения и перешел на шепот. — Повреждена артерия и колено. Она ведь балерина. — В его взгляде на сестру боролись беспомощность и гнев. — Была балериной.

 — Я хочу вам сказать, что ее очень быстро доставили в хириругию, а хирурги здесь не хуже, чем в любой другой больнице штата.

 — Я полагаюсь на это. — Он на мгновение замолчал, боясь, как стал бояться сразу же после утреннего звонка шерифа, что сорвется и причинит Лайзе больше вреда, чем пользы. — Она еще не знает, что возможно, никогда больше не сможет танцевать. Как только она начнет задумываться…

 — Я постараюсь облегчить ей все это.

 Рой вернулся к сестре, взял ее за руку. Когда она заговорила, голос звучал хрипло и нетвердо — Это мама и отец?

 — Нет, их еще нет. Они скоро приедут, Лайза. Это шериф. Он хочет задать тебе несколько вопросов.

 — Я не знаю. — Ее пальцы крепко обхватили его руку. — Не уходи.

 — Я не ухожу. Ты не обязана говорить, если не хочешь. — Он подтянул стул поближе к ее кровати и сел. — Ты ничего не обязана делать.

 — Неважно. — Она чувствовала, как слезы жгут ей горло, но не выходят наружу. — Неважно, — повторила она тем же хриплым шепотом.

 — Мисс Макдональд. — Кэм встал с другой стороны кровати и подождал, пока она повернула голову и смогла разглядеть его здоровым глазом. — Я шериф Рафферти из Эммитсборо. Если вы в состоянии отвечать, я бы хотел задать вам несколько вопросов. Стенографистка все запишет. Мы будем продвигаться в удобном для вас темпе и остановимся, как только вы этого захотите.

 В ноге ее была боль, режущая боль, попеременно то отступающая, то пересиливающая таблетки, которые ей давали. Она боялась, что боль будет продолжаться. Боялась, что она прекратится. Рой ошибался: она уже знала, что ей никогда не станцевать Дульсинею. — Хорошо.

 Кэм взглянул на миссис Ломаке, та кивнула, приготовившись записывать. — Не начать ли вам с того, чтобы рассказать мне все, что вы помните о случившемся?

 — Я не помню. — Ее пальцы, которые брат держал в руке, задрожали.

 — У вас сломалась машина. — подсказал Кэм.

 — Да. Я ехала из Филадельфии повидаться с Роем. Я хотела… — Но она не могла говорить о балете, о своей группе, о сбывавшихся мечтах. — Я заблудалась, повернула не там, где надо. — Она слабо улыбнулась Рою. — Теперь ничего уже не изменишь.

 Боясь разрыдаться, он только крепче сжал ее руку, не говоря ни слова.

 — Я посмотрела на карту и решила, что нахожусь всего в паре миль от Эммитс… Эммитс…

 — Эммитсборо, — подсказал Кэм.

 — Да. Эммитсборо. Я подумала, что если пойду пешком, то может быть дойду до какого-нибудь дома. Я отправилась…

 — Что произошло потом, миссис Макдональд? Она покачала головой. Между ней и ее памятью опустился темный занавес. Тонкий, но непрозрачный. — Автомобиль. — Она закрыла глаза, покачала головой. — Автомобиль, — повторила она, но не могла как следует сосредоточиться. — Там была женщина. — В ее мозгу звучал голос, испуганный, прерывистый. Ощущение мягких пальцев, прикасащихся к лицу. — Мне надо было, чтобы она помогла мне.

 — Почему?

 — Я боялась.

 — Чего?

 Лайза снова покачала головой. — Я помню только, что мне было страшно. Она помогла мне сесть в машину. Нам надо было спешить. Нам надо было поскорее уехать.

 — От чего?

 Ее глаза наполнились слезами, и соленая влага жгла больной глаз. — Я не знаю. А там была женщина? Или мне все это почудилось?

 — Нет, там была женщина.

 Порой возникали моменты, когда ему надо было положиться на свою интуицию. — Подождите минуту, — сказал он и пошел к двери.

 — Клер?

 Клер быстро повернулась и двинулась ему навстречу.

 — Ты разрешишь мне увидеть ее?

 — Я хочу, чтобы ты была готова к двум вещам. Первое — она в плохом состоянии. Второе — все, что говорится в этой комнате, заносится в протокол.

 — О'кей.

 — Ты не обязана идти сюда. — Он продолжал загораживать ей дорогу. — Ты можешь пригласить адвоката, прежде чем говорить что-либо.

 Она посмотрела на него долгим, испытывающим взглядом.

 — Мне не нужен адвокат. — Полная нетерпения, она прошла мимо него и в нерешительности остановилась, когда мужчина, находившийся в палате Лайзы Макдональд, встал и жестко посмотрел на нее.

 Рой Макдональд понял. Как только он увидел ее, он понял. Вот эта женщина сбила его сестру. Он быстро встал и подошел к двери.

 — Что вы еще придумали, черт побери? Я не хочу, чтобы она даже приближалась к моей сестре.

 — Мистер Макдональд…

 — Я требую, чтобы она вышла. — Он бросил враждебный взгляд на Кэма. — Разве недостаточно того, что из-за нее моя сестра оказалась на больничной койке?

 — Мистер Макдональд, ваша сестра уже была ранена, когда выбежала из леса, еще до всякой встречи с мисс Кимболл. Разве вы не хотите узнать, что там произошло?

 Рой сдержал свою вспышку гнева, в которой на три четверти был страх, и мрачно кивнул в знак согласия, прежде чем взглянуть на Клер. — Только посмейте ей сказать что-нибудь такое, хоть что-нибудь, что расстроит ее, я вышвырну вас отсюда.

 Почувствовав реакцию Кэма, Клер положила свою руку ему на плечо.

 — Ваше право.

 Она так хотела увидеть Лайзу, Так настаивала на этом. Но она не представляла себе, как трудно будет пересечь кафельный пол, чтобы подойти к постели больной. Что это будет так страшно. Лежащая на кровати женщина была так же лишена всякой краски, как бинты на ее лице и руках. Один ее глаз был прикрыт марлей, а нога помещена-в сложную металлическую конструкцию.

 — Лайза. — Клер сжала губы и ухватилась за сетку кровати. — Я Клер Кимболл.

 По мере того, как она смотрела на нее, дыхание Лайзы учащалось. Она зашевелилась, пытаясь сесть повыше. Брат поспешил успокоить ее и поудобнее устроить подушки.

 — Не волнуйся, дорогая, никто тебя не тронет. Она сейчас уйдет.

 — Нет. — Лайза ощупью дотянулась до руки Клер. — Я вас помню.

 — Простите. Я так виновата.

 В груди у Клер теснились слезы, когда она сделала беспомощный жест рукой. — Я знаю, что ничем не могу вам это возместить, как-то исправить. Но я хочу, чтобы вы знали, что все, что вы захотите, все, что угодно…

 — Этим займутся юристы, — сказал Рой. — Сейчас не время очищать свою совесть.

 — Не время. — Клер взяла себя в руки. — Лайза…

 — Я помню вас, — повторила Лайза. — Вы спасли мне жизнь. — Так как ее рука начала дрожать, она крепче ухватилась за руку Клер. — Вы были там, на дороге. Они хотели убить меня, те мужчины. В лесу. Вы их видели?

 Клер только покачала головой.

 — Как вы попали в лес, Лайза? — тихо спросил Кэм.

 — Я не помню. Я не помню. Я бежала. Я потеряла свой фонарь, карманный фонарь. — Ее рука дрогнула. — Я ударила его им и побежала. Я подумала, что они меня изнасилуют. Поэтому я убежала. В лесу было так темно. Я ничего не видела. Кто-то напал на меня сзади — я упала. Он повалил меня. О, Боже, моя нога. Мое колено. Было так больно. Рой…

 — Я здесь, дорогая.

 — Было больно. Я чувствовала запах крови. Моей крови. Я увидела его глаза. Он собирался убить меня. Он душил меня, и я не могла дышать. Я умирала. Но мне удалось вырваться. Там было еще много их, и я побежала. Моя нога так болела. Я знала, что не смогу далеко убежать, и они меня поймают. Найдут меня. Я увидела свет. Я должна была вырваться на свет. Кто-то закричал. Ваша машина. — Она посмотрела на Клер.

 — Мои фары, — сказала Клер. — Мой автомобиль сшиб вас.

 — Нет, я бросилась прямо к автомобилю. Я боялась, что вы уедете, а они меня поймают. Поэтому я выбежала перед машиной, чтобы остановить вас. Она меня сбила. Вы усадили меня в машину. Вы увезли меня.

 — Лайза. — Кэм заговорила очень тихо. — Вы видели того, кто напал на вас?

 — Черный.

 — Чернокожий?

 — Нет, не думаю. Он был одет в черное. В длинный черный балахон с капюшоном. Его глаза. Я видела его глаза.

 — Что-нибудь еще? Цвет волос, черты лица, голос?

 — Только его глаза. Мне показалось, что я вижу ад. — Она зарыдала, закрыв неповрежденный глаз.

 — Остановимся на этом. — Кэм уже использовал больше времени, чем разрешил врач. — Я вернусь завтра. Если вы еще что-нибудь вспомните, хоть что-нибудь, просто позвоните мне.

 — Пожалуйста. — Она крепче сжала руку Клер. — Я хочу поблагодарить вас. Я всегда буду помнить, как подняла голову и увидела ваше лицо. Это поможет мне. Вы еще придете?

 — Конечно.

 Когда Клер выходила, ноги ее были как ватные. Она остановилась с другой стороны двери и прижимала руки к лицу, чтобы успокоиться.

 — Пойдем, Худышка, я раздобуду тебе стул.

 — Со мной все в порядке. Ты можешь сказать мне, каково ее физическое состояние?

 — У нее повреждена роговица. Врачи не считают, что это непоправимо, но пока еще слишком рано утверждать это. Повреждены два ребра и кроме того горло. Еще несколько дней ей будет трудно разговаривать.

 — А ее нога? — Она заметила, что он старался уйти от этого вопроса. — Насколько это серьезно?

 — Они не знают.

 — Ты будешь мешать мне навещать ее?

 — Это зависит от того, что скажет врач.

 — Извините. — Рой закрыл за собой дверь. — Мисс Кимболл… я должен перед вами извиниться.

 — Нет, не должны. У меня тоже есть брат. Я думаю, в подобных обстоятельствах он реагировал бы точно так же. Я хочу оставить свой телефон у медсестры. Вы можете позвонить, когда ей захочется меня видеть.

 — Благодарю. — Он повернулся к Кэму. — Я хочу быть в курсе каждого вашего шага, шериф. Я хочу быть уверенным в том, что тот, кто сделал это с моей сестрой, заплатит за это. — Он шагнул назад в палату и закрыл за собой дверь.

 — Мне надо кое-что выяснить. — Кэм с трудом удерживался от желания помассировать пульсирующий от головной боли висок. — Ты справишься?

 — Справлюсь.

 — Возможно, мне понадобится снова поговорить с тобой. Официально.

 Она кивнула. — Ты знаешь, где найти меня, шериф. Она ушла, оставив его стоящим в одиночестве.

ГЛАВА 17

 Салли Симмонс подъехала к автозаправочной станции «Амоко», но на самом-то деле ее не интересовали ни заправка машины, ни проверка масла. Ее интересовал Эрни Баттс. Этот интерес часто вызывал у нее стыд и смущение. И вместе с тем возбуждение.

 За все те недели, что она гуляла с Джошем, она позволила ему дотронуться до себя лишь выше талии. Хотя она разрешила ему снять с нее бузку, даже прильнуть жарким, ищущим ртом к ее груди, она всякий раз обрывала его, когда его руки тянулись ниже молнии на ее джинсах.

 Не то, чтобы она была занудой или чем-то в этом роде, ведь она знала, что многие другие девушки из группы поддержки уже проделали то самое. Но она была романтична, как книги, которые она читала, и всегда воображала, как безумно и безудержно влюбится в какого-нибудь потрясающего, мятежного и, вероятно, совершенно неподходящего парня.

 Эрни соответствовал всем этим требованиям.

 В своем роде он даже был страшновато красивым и задумчивым, таким, как Салли представляла себе Хитклиффа, своего любимого трагического героя. Червоточина, которую она в нем чувствовала, только добавляла ему таинственности. Было несложно убедить себя, что она влюблена в него. А он в нее.

 Ее мать очень откровенно говорила с ней о сексе, противозачаточных средствах, ответственности, последствиях. Страхи перед СПИДом, нежелательной беременностью, абортом в сочетании с огромным желанием поступить в колледж и изучать журналистику оказались более чем достаточными, чтобы она не потеряла голову с Джошем.

 Но с Эрни Баттсом было совсем по-другому. Когда он провел ее в свою комнату, все ее соображения об ответственности, о будущем, о предупреждениях матери словно испарились.

 Он зажег черные свечи, включил музыку, от которой ее кровь забурлила. Он не просил. Не шутил и не возился неловко, как Джош. Он был груб, и это ее сначало испугало. А затем он стал проделывать такое, о чем ее мать никогда ей не говорила. Такое, что заставляло ее кричать, рыдать, визжать. И жаждать еще.

 Даже сейчас, при одном воспоминании об этом она покрывалась потом и испытывала нервную дрожь.

 Она приходила к нему снова и снова, каждый вечер, под предлогом подготовки задания по химии, до которого ей уже не было дела. К ее слепой, ужасной потребности в нем примешивался страх. Она сознавала, как это обычно бывает у женщин, что он охладевает к ней, что он иногда думает 6 ком-то другом в их самые интимные моменты. Она нуждалась в утешении. Жаждала этого утешения.

 Она припарковалась у автозаправочной и вышла из машины, сознавая, что отлично выглядит в своих плотно облегающих шортах и свободной майке. Салли справедливо гордилась своими ногами — самыми длинными и красивыми в команде поддержки. Она погрузилась в косметические средства, специально хранимые ее матерью, и провела целый день, накручивая волосы на особые бигуди, чтобы они выглядели потоком закрученных спиралью локонов. Она чувствовала себя очень зрелой и опытной. Когда Эрни появился, она облокотилась о дверцу машины и улыбнулась. — Привет.

 — Привет. Хочешь заправить, машину?

 — Да. — Она постаралась подавить в себе разочарование оттого, что он не поцеловал ее. В конце концов он даже за руку никогда не брал ее в школе.

 — Я очень рада, что сегодня пятница. — Она смотрела, как он вставляет шланг в бак своими длинными, костистыми пальцами, и вспоминала. — Еще одна неделя, и школа окончена.

 — Да. — «Велика важность», — подумал про себя Эрни. Она вытерла повлажневшие руки о шорты. — Мэри Элис Уэсли устраивает большую вечеринку по случаю окончания школы. Она сказала, что я могу придти вдвоем. Ты хочешь пойти?

 Он посмотрел на нее этим своим особенным, странным и пронзительным взглядом.

 — Я не хожу на вечеринки. Сколько бензина тебе нужно?

 — Можешь наполнить доверху. — Она облизнула губы. — А ты пойдешь завтра на парад?

 — У меня есть занятия получше, чем стоять и глазеть, как кучка идиотов вышагивает по улице.

 Она тоже должна была участвовать в параде, и ей стало обидно, что он этого не помнил. Из далекого Ричмонда собирался приехать ее дедушка и снять видеокамерой ее последнее выступление как главы группы поддержки школы Эммитсборо. Но сейчас ей не хотелось упоминать об этом. — После всего мы устраиваем вечеринку у меня дома. Просто гамбургеры и все такое. Может быть, ты смог бы придти?

 Ему было все это настолько неинтересно, что сама мысль о том, чтобы рассиживать на заднем дворе у Салли, поедать гамбургеры и запивать их лимонадом, не вызвала у него даже усмешки. — Мне надо работать.

 — О. Ну, пикник будет длиться весь день, так что если у тебя найдется время…

 Ее голос сникал по мере того, как она в своем унижении пыталась найти какой-нибудь подход. — Сегодня вечером машина в моем распоряжении, так что, если ты хочешь покататься или еще что-нибудь после работы…

 Он снова взглянул на нее, вытаскивая шланг из бака.

 Похоже, что бак самой Салли тоже опустел. Он ухмыльнулся. Да, она по-настоящему разорячилась. Прикажи он, и она, наверняка, сделает для него что угодно прямо не сходя с места.

 — Подъезжай примерно в половине десятого, может быть, я и надумаю.

 — О'кей.

 — С тебя пятнадцать пятьдесят за бензин.

 — Сейчас достану кошелек.

 В тот момент, когда она накопилась к окну автомобиля, подъехала Клер. Эрни тут же забыл о существовании Салли.

 — Привет, Эрни.

 — Заправить машину?

 — Да. — Она улыбнулась, изо всех сил стараясь не смотреть на его брелок. — Последнее время тебя совсем не видно.

 — Был занят.

 — Надо думать. — Она оперлась локтем об окно машины и наклонила голову. Она только что еще раз навестила в больнице Лайзу Макдональд. Она чувствовала усталость, но ощущение вины исчезло. — У тебя, наверное, масса дел за неделю до окончания школы.

 — Ваши друзья еще не уехали.

 — Они останутся еще на парад. А ты пойдешь? Он только пожал плечами.

 — Уж я то не пропущу такое событие, — продолжала Клер. — Говорят, что будут жареные пирожки. У меня настоящая слабость к ним.

 — Эрни. Вот деньги. — Салли подошла и встала между ними. Она откинула назад свои длинные волосы и бросила холодный взгляд на Клер. — Ну, раз у тебя клиенты, я, пожалуй, заеду попозже.

 — Конечно.

 Клер посмотрела, как девушка садится в машину и заводит мотор. — Так кто это?

 — Салли? Да никто.

 — Салли Симмонс? — Смеясь, Клер вынула бумажник из сумочки. — Боже, я когда-то нянчила ее. Поеду-ка я домой и усядусь в кресло-качалку. — Она расплатилась с ним, чувствуя, большое облегчение. Но ведь действительно, что может быть нормальнее подростка с ревнивой подружкой. — Еще увидимся, Эрни.

 — Да. Увидимся. — Когда она отъехала, он накрыл рукой пентаграмму.

 Они отчаянно нуждались в сведениях. Что знала эта женщина Макдональд? Кого она видела? Вот какие вопросы горячим шепотом передавались от одного к другому. Страх нарастал, а тот, кто управлял ими, знал, что страх был проявлением слабости, могущей повлечь за собой ошибки.

 Сведения будут добыты, как это всегда и происходило.

 У некоторых из них больше ворчанья вызывала Клер Кимболл, чем ускользнувшая от них жертва. Та Клер, которая вмешалась, забрав у них женщину, предназначенную для жертвоприношения. Клер, которая не вняла или не смогла понять предупреждения, оставленного на ее крыльце. Клер, которая еще ребенком нарушила неприкосновенность их священного круга и увидела больше, чем мог выдержать и запомнить детский мозг.

 И та Клер, которая из огня и металла создала идола по образу и подобию Господина.

 Некоторые выступали за нее, другие против. Но исход был уже предрешен.

 Время наблюдений и предупреждений почти закончилось. Наступало время действия.

 Некоторые мужчины, возможно, попытались бы прибегнуть к помощи букета роз. Кэм же рассудил, что подобный стандартный подход не годится в случае с Клер. Ему понадобилось порядочное время, прежде чем он вообще решил что-либо предпринять. Это был вопрос гордости. Но ничего сильнее депрессии не способствовало тому, чтобы человек отбросил прочь гордость и признал поражение. Становилось все труднее и труднее убеждать самого себя в том, что все то дурное, что происходило в их городке, вызывалось внешними силами. Тем не менее, всякий раз, когда он проезжал ли по городу, шел ли пешком или стоял на углу, мысль о том, что среди жителей Эммитсборо скрывается убийца или нечто похуже, казалась ему абсурдной.

 Но Лайза Макдональд была реальным фактом и его первой существенной зацепкой во всей этой ситуации. К тому же он располагал результатом лабораторного анализа. Не вся кровь на ее одежде принадлежала ей. У Лайзы была группа В. А на ее одежде были обнаружены также следы крови группы А. Под ногтями У нее оказались частицы кожи, принадлежащей, очевидно, мужчине белой расы, и кроме того, остатки хлопчатобумажной ткани черного цвета.

 Вместе с Бадом и Миком он прочесал западную часть леса Доппера у того места, где Клер обнаружила Лайзу, и там их троица нашла следы крови и признаки борьбы и погони. Потребуются новые лабораторные исследования, а это означало, что ему придется просить мэра выделить полиции дополнительные средства в связи с чрезвычайностью событий.

 Ему нужна была пара часов, когда бы он мог не думать о свидетельских показаниях и процедуре, мог не напоминать себе, что ему обязательно надо снова ехать в больницу и выуживать новые сведения из мучительных воспоминаний Лайзы Макдональд.

 Клер работала. Он видел свет в ее гараже, хотя еще только начало смеркаться. За последние пару дней он несколько раз проезжал мимо и видел ее, склонившуюся над рабочим столиком. Но на этот раз он повернул на дорогу, ведущую к ее дому.

 Он отметил, что с ней была Элис, и они оживленно болтали под песню Битлз «День в жизни».

 — Пройдись и повернись. Когда ты двигаешься, работа идет лучше.

 — Я думала, что когда позируют художнику, то надо стоять совершенно неподвижно. — Хотя Элис и была польщена, она бы предпочла, чтобы Клер попросила ее позировать в каком-нибудь другом наряде, а не в форменном платье официантки. — А не получится такая современная штуковина, когда никто не поймет, что это я?

 — Я буду знать, что это ты. — Клер терпеливо лепила и сглаживала глину. — Я хочу, чтобы скульптура получилась как бы текучей. Потом я отолью ее в бронзе.

 — Моя мама заказала отлить в бронзе наши с Люнет детские башмачки. — Она обернулась и заулыбалась. — Привет, Кэм.

 — Хочешь обессмертить себя, Элис?

 Она хихикнула. — Похоже, что так.

 Клер отняла свои руки от глины, боясь, что они вдруг задрожат. — Могу быть вам чем-нибудь полезна, шериф?

ГЛАВА 18

 К десяти часам Эммитсборо был переполнен. На тротуарах толпился народ: дети, убегавшие от своих раздраженных родителей, подростки, жаждавшие, чтобы их заметили другие подростки, уличные разносчики, предлагающие лимонад, сосиски с булкой и воздушные шары.

 Люди постарше или посообразительнее, поставили складные стулья у кромки тротуара, а рядом с собой прохладительные напитки. Так как шоссе от Дог Ран до Маустауна было перекрыто, люди выходили из машин и шли пешком.

 Те же, кому посчастливилось жить вдоль Главной улицы или иметь там знакомых, уселись на свежевыкрашенных крылечках под тентом. Они потягивали холодные напитки из жестяных банок, грызли чипсы и весело болтали о соседях или о парадах прошлых лет.

 На задних дворах готовились к угощению — расставлялись деревянные столы, накрытые цветными бумажными скатертями, шелестевшими на легком ветре. Начищены печи-грили, а пиво и дыни поставлены охлаждаться в холодильники.

 В школе Эммитсборо появился новый молодбй руководитель оркестра. Старожилы приготовились 'заняться критикой. Это была маленькая, вполне человеческая слабость.

 Вовсю сплетничали. Разговоры об убийстве Биффа Стоуки отошли на второе место, вытесненные обсуждением нападения на женщину из Пенсильвании. Для фермеров же главным событием было убийство телят у Доппера.

 Но при общем вздохе облегчения, большинство жителей городка решили отложить заботы в сторону и перейти к празднествам.

 Телестанция Хейгерстауна прислала свою команду. Когда камера панорамировала по толпе, мужчины втягивали животы, а женщины поправляли прически.

 Их было двенадцать в этой толпе, прячущихся за пестрыми флагами, среди всеобщего веселья, пришедших отпраздновать свой собственный тайный обряд. Они могли невзначай переглядываться: им будет подан знак. Они могли кипеть от негодования, но на сегодня город принадлежал им, хотя город и не знал этого.

 Их черные нарукавные повязки символизировали не дань уважения мертвым, а их союз с Князем Тьмы. Их День памяти павших начнется здесь, среди блеска меди и круговерти жезлов, и закончится в другую ночь, совсем скоро, в тайном круге в глубине леса.

 Кто-то должен умереть, и тайна, которой владели лишь несколько избранных, останется погребенной в темноте.

 На гостевых местах трибуны сияла от самодовольства Мин Атертон. Ей нравилось сидеть там, поглядывая сверху вниз на друзей и недругов. Она именно для этого события купила новое хлопчатобумажное платье и полагала, что крупные лиловые ирисы, разбросанные на груди и боках, придавали ей моложавость. Она немного жалела, что слишком туго затянула пояс на платье — особенно после двух тарелок всяких вкусных пирожков — но мать всегда учила ее, что красота требует жертв.

 Ее волосы были только что вымыты, уложены и так налакированы, что не шелохнулись бы и при торнадо, не говоря уж о легком ветерке. Ее прическа походила на лакированный шлем, водруженный поверх ее широкого лица.

 Рядом с ней ее муж по-свойски приветствовал членов местного муниципалитета. Мин была довольна тем, каким торжественным и красивым выглядел он в своем светло-желтом костюме. Он начал было спорить по поводу выбранного ею красного галстука, но она его убедила, что на телеэкране это будет выглядеть отлично. Как всегда, он уступил ей.

 Мин считала себя безукоризненной женой политического деятеля. Женщина, поддерживающая мужчину. И ей нравилась власть, которую женщина могла тайно проявлять. Она снабжала его сведениями, собираемыми в косметическом салоне, на рынке, в разговорах с соседями через забор и во время благотворительных кулинарных базаров. Частенько, похлопав ее по руке, он говорил, что она лучше информирована, чем ЦРУ.

 Она не нуждалась в подслушивающих устройствах или скрытой камере. У нее был нюх на сплетни, как у гончей нюх на кровь. Мин была способна целыми днями жевать сочный кусочек, прежде чем проглотить его.

 В конце концов, это было ее право жены мэра — знать все, что следовало знать.

 Жадными от любопытства глазами она обвела шумную толпу.

 Вот Сью Энн Ридер — уже на шестом месяце беременности, а замужем всего четыре месяца. Этот брак продлится не дольше ее первого супружества.

 Пеги Найт покупала своим трем отпрыскам воздушную кукурузу и сладкую вату. Наверняка у них испортятся зубы.

 Мици Нобейкер, придерживая на бедре младшего ребенка, целовала своего мужа — «таким интимным поцелуем», — с отвращением подумала Мин — и прямо на улице.

 Почувствовав раздражение, она отвернулась, чтобы не видеть не только прилюдное целование взасос, но детей тоже. Всех детей. Вид детей заставлял ее ощущать пустоту внутри себя, несмотря на две проглоченные порции булочек.

 Было несправедливо — совершенно неправильно — что все эти молодые бабенки производили потомство, подобно кошкам, каждый год. А ее лоно было больным и бесплодным.

 Она ненавидела их всех до одной за их беззаботную плодовитость.

 — Хочешь выпить что-нибудь холодного, пока не начнут, Мин?

 Атертон положил руку на плечо жены. Мин похлопала ее — большего знака привязнности жене не следует показывать на людях — и улыбнулась ему. — Не откажусь.

 «Он любит меня», — подумала она, когда он поспешил за напитком. И кроме него ей не нужно было никого в семье.

 С помощью одного из членов муниципалитета Глэдис Финч как президент исторического общества, взобралась на трибуну в своих практичных туфлях. — Отличный день сегодня для празднества. Помните, как лило в прошлом году?

 — Слишком тепло.

 Глэдис согласно кивнула, но себя чувствовала прекрасно в прохладном легком платье в голубую полоску. — У нашего оркестра есть все шансы победить в этом году.

 — Уф. — Мин не одобряла затею нового дирижера разучить с оркестром и играть популярные мелодии вместо американского гимна. Она заметила чету Крэмптонов и помахала им, как ей думалось, царственным жестом. — Люси Крэмптон неважно выглядит.

 — Новая диета, — сказала Глэдис, чем вызвала раздражение Мин, так как она должна была бы первой знать об этом.

 — А вон и Сара Хьюитт. Вы только посмотрите. — Она поднесла руку в белой перчатке ко рту — не из-за негодования, а чтобы не были слышны слова. — На высоких каблуках и в юбке, едва прикрывающей задницу. Не представляю себе, как ее бедная мать со стыда не сгорит.

 — Мэри старалась, как могла.

 — Надо было пару раз дать ей хорошего ремня. Посмотри-ка, ведь это же Блейр Кимболл.

 — Вот именно. Боже, какой красавчик.

 — Думаю, что он приехал из-за того, что у сестры неприятности. Ну а это уж просто позор, — продолжила она, не дав Глэдис вставить слова. — Приводить этих людей прямо сюда.

 — Каких людей? — Глэдис посмотрела и увидела чету Ле Бо, идущих с Клер.

 — Да ну, Мин.

 — А я говорю, что это ненормально. Ты можешь, что угодно говорить, Глэдис Финч, но если бы одному из твоих отпрысков взбрело в голову жениться на такой вот, то ты запела бы по-другому. Я ведь помню, какой был скандал, когда сын Поффенбергеров привез ту девицу из Вьетнама после войны.

 — Их старшая дочка — отличная ученица, — сухо промолвила Глэдис.

 — Уж, наверняка, ничего особенного. — Мин фыркнула и повернулась к мужу, снова появившемуся на трибуне, — Спасибо, Джеймс, а я как раз показывала Глэдис Блейра Кимболла. Неправда ли, приятно, что он специально приехал на парад?

 — Конечно. Как чувствуете себя в такое утро, Глэдис?

 — Лучше не бывает. Слышала, что в среду у вас будет большое совещание городского совета. Люди очень беспокоятся из-за того, что теперь за разрешение на вывоз мусора надо платить двадцать пять долларов. Наверняка фирма «Поффенбергер Рефыос» поднимет свои расценки, а из-за этого повысятся налоги.

 — Совет и я ищем выход из этого положения. — он вынул очки а протер их. — Лучше покончить с речами, чтобы люди могли любоваться, наконец, своим парадом.

 Подойдя к микрофону, он потрогал его, чтобы проверить, как тот работает, и откашлялся. Микрофон издал пронзительный звук, вызвавший всеобщий смех, затем все успокоились и приготовились слушать.

 Он говорил о доблести павших, о бедствиях войны, о славе Господа и о славе страны. Среди толпы находились и те, кто про себя улыбался под шум приветственных возгласов и аплодисментов. Про себя они славили своего Господина, упивались мыслями о намеченных жертвах, о сладости мести.

 Песнь власти звучала в воздухе. Скоро прольется новая кровь.

 Эрни ничего этого не слушал. Он достаточно наслушался мистера Атертона в школе. Вместо этого он стал проталкиваться сквозь толпу, ища Клер.

 За ним наблюдали — тщательно, неотрывно, как и все эти последние несколько дней. Так было условлено. И скреплено письменно. Его душа была готова к посвящению.

 — Сначала пойдут младшие классы, — объясняла Клер своим друзьям. — Ты не представляешь, какая сейчас там суматоха. Малыши теряют свои перчатки или сапожки. А некоторых тошнит где-нибудь в кустах.

 — Звучит увлекательно, — прокомментировала Анжи.

 — Заткнись, пресыщенная жительница Нью-Йорка, — сказала Клер и обняла ее за плечо. — Говорят, что школьный оркестр вполне может претендовать на первое место в этом году.

 — А как насчет девушек с жезлами? — спросил муж Анжи.

 — Их будет множество, Жан-Поль, — уверил его Блейр. — Целый рой цветущих красоток, вышагивающих, высоко поднимая ноги. Будут и девушки с помпонами.

 — Вот как.

 — Клер чуть было не стала одной из них.

 — Блейр, тебе что, жить надоело?

 — В самом деле? — Жан-Поль изучающе посмотрел на нее заблестевшими глазами. — Но, та chere amie, ты никогда мне об этом не рассказывала.

 — Все потому, что, когда она тренировалась, то поскользнулась о шнурок ботинка.

 — Бетти Меснер развязала их, — надулась Клер, вспоминая. — Ты пренебрег ею, и она отыгралась на мне.

 — Да. — Блейр усмехнулся. — Были денечки. Ба, привет Энни.

 Психованная Энни ликовала. День парада был ее самым любимым днем в году, даже больше, чем Рождество или Пасха. Она уже съела рожок со сладкой виноградной ватой. От этого ее руки стали лиловыми и липкими.

 — Я знаю тебя, — сказала она Блейру.

 — Конечно. Я Блейр Кимболл.

 — Я знаю тебя, — повторила она. — Ты раньше играл в бейсбол в поле. Я часто ходила смотреть. И тебя я тоже знаю, — сказала она Клер.

 — Рада тебя видеть, Энни. А некоторые розы уже расцвели, — сказала Клер, вспоминая, что ее отец частенько дарил Энни цветок.

 — Розы я больше всего люблю. — Она смотрела на Клер и видела в ее глазах и легкой улыбке Джека Кимболла. — Жаль, что ваш отец умер, — вежливо произнесла она, так как будто это произошло только что.

 — Благодарю.

 Энни улыбнулась, довольная, что не забыла, как надо правильно вести себя. Затем она взглянула на Анжи. — Вас я тоже знаю. Вы та черная женщина, которая живет у Клер.

 — Это моя подруга Анжи и ее муж, Жан-Поль. Они из Нью-Йорка.

 — Из Нью-Йорка? — Энни посмотрела на них с большим интересом. — А вы знаете Клиффа Хакстейбла? Он тоже черный и живет в Нью-Йорке. Я вижу его по телевизиру.

 — Нет. — Губы Анжи скривились. — Я с ним не знакома.

 — Вы можете увидеть его по телевизору. Он носит красивые свитера. Я люблю красивые вещи. — Она стала разглядывать золотое ожерелье Анжи с застежкой в виде головы пантеры. — Где вы это нашли?

 — Я, а… — Чувствуя некоторую неловкость, Анжи поднесла руку к ожерелью. — В Нью-Йорке.

 — А я нахожу красивые вещи прямо тут. — Она вытянула руку, бренча браслетами. Чтобы спасти подругу, Клер взяла липкую руку Энни и стала восхищаться ее украшениями.

 — Они очень красивы. — Заинтригованная, она провела пальцем по серебряному браслету, на котором было выгравировано «К А Р Л И».

 — Вот этот мой любимый. — Она расплылась в улыбке.

 «Э Н Н И». Я ношу его каждый день.

 — Красивый. — Но лоб у Клер наморщился, когда она стала вспоминать что-то неясное и отдаленное.

 — О'кей. Выше головы, — объявил Блейр. — Приближается Королева ферм.

 — Я хочу посмотреть! — Энни начала проталкиваться сквозь толпу, чтобы увидеть все поближе, а у Клер все тут же выскочило из головы среди ободряющих криков, несущихся с тротуаров.

 Они смотрели на медленно движущийся караван машин с открытым верхом. Слышали буйные возгласы приветствий. Толпа все время двигалась, вставала на носки, выгибалась. Маленьких детей сажали на плечи. Повсюду разносился запах жарящихся сосисок, сладких напитков, кондитерских изделий, детского талька.

 Клер услышала в далеке первые звуки медных труб и барабанов. Ее глаза увлажнились.

 Девушки в блестящих костюмах крутили сальто вперед и назад, высоко подбрасывая жезлы. Если даже какой-то жезл и падал на асфальт, толпа все равно подбадривала. А позади них и в самой их гуще через городскую площадь торжественным шагом двигались оркестры.

 Медь сияла на солнце, в глазах слепило. Трубы, трубы, тромбоны. Сверкали серебром флейты и пикколо. Сквозь грохот музыки слышалось цоканье каблуков по мостовой. Ко всему этому добавлялась волшебная дробь барабанов.

 Жан-Поль чуть не упал в обморок, когда трио девушек в коротких блестящих юбочках стремительно исполнило упражнение с белыми парадными ружьями.

 Это шла полная надежд молодость перед взорами своих ровесников, родителей, дедушек и бабушек, учителей, как проходила она и раньше в течение многих поколений. Молодые были носителями жизненной энергии города.

 Пожилые глядели на них, сознавая это.

 Анжи обняла мужа за талию. Она предполагала, что ей это все наскучит и нисколько не тронет. Но она взволновалась. К ее собственному удивлению кровь стала биться под ритм рожков и барабанов. Когда она смотрела, как проходят самые младшие девочки из отряда «Серебряная Звезда», где некоторые были лишь чуть больше своих жезлов, у нее перехватило дыхание.

 В этот миг не имело значения, что она здесь посторонняя. «Клер была права, — подумала она. — Хороший парад. Хороший городок». Она повернулась, чтобы заговорить с подругой, и запнулась, увидев Эрни, стоящего позади Клер.

 Он поигрывал своим брелком. «И было в его глазах что-то такое, — подумалось Анжи, — что-то такое взрослое и вызывающее беспокойство».

 Ей пришла в голову дикая и нелепая мысль, что он сейчас улыбнется и обнажит клыки перед тем, как вонзить их в шею Клер.

 Анжи инстинктивно обняла Клер и потянула ее чуть-чуть вперед. Толпа завопила, когда появился оркестр школы Эммитсборо, во всю мощь наяривая мелодию из фильма об Индиане Джонсе. Эрни поднял глаза. Его взгляд нацелился на Анжи. И он улыбнулся. И хотя она видела только белые, ровные зубы, у нее осталось ощущение чего-то зловещего.

 После парада Кэму и обоим его помощникам пришлось заняться уличной регулировкой. В южной части города Бад Хьюитт с энтузиазмом дул в полицейский свисток и подавал быстрые команды руками.

 Когда уличное движение стало спокойней и больше не требовалась регулировка, Кэм покинул перекресток.

 Только он успел ступить на тротуар, как услышал аплодисменты.

 — Отличная работа, командир. — Ему ухмылялся Блейр. — Знаешь, мне как-то трудно связать парня, приковавшего машину Паркера цепью к телефонной будке, с этой жестяной звездой шерифа.

 — А твои шефы из «Пост» знают, что в свое время ты запустил скунса в женскую раздевалку, а сам стоял снаружи с «Полароидом»?

 — Конечно, я упомянул это в своей автобиографии. Не хочешь выпить чашечку кофе у «Марты»?

 — Давай рискнем и выпьем отравы у меня в конторе. — Усмехаясь Блейру, он двинулся ему навстречу. — Ну так Клер что-нибудь говорила обо мне?

 — Нет, если не считать того, что она спросила меня, не сказал ли ты чего-нибудь о ней?

 — И что ты ей ответил?

 — Боже, это уже совсем по-школьному. Кэм открыл дверь в полицейский участок. — Ты мне еще объясняешь. — Он прямиком отправился к кофеварке и, не сполоснув ее от осадка, повернул нагреватель.

 Блейр с беспокойством наблюдал за этим. — Может, мне сначала сделать укол против столбняка?

 — Неженка, — беззлобно сказал Кэм и поставил рядом Две кружки.

 — Я слышал о Биффе, — Блейр подождал, пока Кэм закурит сигарету. — Грязное дело.

 — Он вел грязную жизнь. — Когда Блейр с легким недоумением поднял бровь, Кэм пожал плечами. — Вовсе не обязательно любить его, чтобы искать убийцу. Это моя работа. Моя мать продала ферму, — добавил он. Кэм был не в состоянии признаться кому-нибудь, как сильно это его ранило. Но суть состояла в том, что ему и не надо было признаваться в этом Блейру.

 Блейр и так все бы понял. — Она уедет на югд, как только завершится сделка. Я заходил к ней на днях. Она стояла в дверях. Она даже не позволила мне войти в этот чертов дом.

 — Прости, Кэм.

 — Знаешь, я уговоривал себя, что возвращаюсь сюда, назад в этот город, чтобы заботиться о ней. В этом была большая доля лжи, но не целиком же. Выходит, я зря потратил время.

 — Если тебе здесь станет невмоготу, департамент полиции округа Колумбии немедленно переведет тебя обратно.

 — Я не могу вернуться. — Он взглянул на кофейник. — Эта дерьмовая штуковина уже наверняка простерилизо-валась. Хочешь немного химикатов? — Он поднял банку порошкового молока.

 — Да, давай, — Блейр подошел к доске объявлений, где фотографии уголовников висели впереМ жку с сообщениями о заседаниях муниципалитета и плакатами. — Что ты можешь мне рассказать о том инциденте с Клер?

 — Этой Лайзе Макдональд чертовски повезло, что Худышка в тот момент как раз ехала по той дороге. — Он протянул Блейру кофе и сел. Кратко и четко, как это делают полицейские и журналисты, он изложил то, что знал.

 К концу его рассказа Блейр выпил половину кофе, даже не распробовав его. — Боже правый, на Клер тоже могли бы напасть. Если бы она сразу же не усадила ту женщину в машину и не уехала, то их обеих могли бы…

 — Я думал об этом. — Слишком часто и слишком отчетливо». — Я просто рад, что ей самой это не пришло в голову. В городе теперь запирают двери на засов и вооружаются. Больше всего я боюсь сейчас, как бы какой-нибудь осел не застрелил своего соседа, если тот сойдет с крыльца в кусты помочиться.

 — А женщина не разглядела лица нападавшего?

 — Она не может вспомнить.

 — Ты не думаешь, что это кто-то из местных?

 — Думаю, что это местный. — Он отпил немного кофе, вздрогнул, а затем ввел Блейра в курс всего, что случилось после того, как он месяц назад обнаружил развороченную могилу.

 Теперь уже Блейр встал и сам налил себе кофе.

 — Подобные вещи не случаются в городке вроде Эм-митсборо.

 — Не случаются, если что-то не спровоцирует их. — Он медленно пил кофе, наблюдая за Блейром. — Когда я служил в полиции в Вашингтоне, у нас был случай с собаками. Три больших черных добермана. Они были изувечены почти таким же способом, как телята Доппера. Мы, кстати, обнаружили там и кое-что еще. Черные восковые свечи, пентаграммы, нарисованные на деревьях. И все в пределах круга в девять футов.

 — Сатанизм? — Блейр было засмеялся, но Кэму было вовсе не до улыбки. Он медленно сел обратно на свое место. — Но не у нас же, Кэм. Это уж слишком.

 — А ты знаешь, что в ритуалах сатанистов используется могильная земля? Я специально изучал это. Еще лучше, если эта земля из могилы ребенка. На том кладбище больше ничего не тронули. И кто-то стащил оттуда землю. Зачем?

 — Подростки баловались. — Но в нем уже проснулся инстинкт репортера.

 — Возможно. Но не балующиеся подростки забили до смерти Биффа. И не балующиеся подростки зарезали тех телят. У них были вырезаны сердца. Тот, кто это сделал, унес с собой их сердца.

 — Боже милостивый. — Он отставил кружку в сторону. — Ты кому-нибудь рассказал об этой версии?

 — Нет, я просто размышляю вслух. — Кэм наклонился вперед. — Но я должен принять во внимание, что, по словам Лайзы Макдональд, тот, кто на нее напал, что-то напевал. Сначала она сказала, что он пел, но когда я снова спросил ее об этом, она поправилась и сказала, что тот именно напевал. Она сказала, что это было похоже на латынь. У вашей газеты есть связи, Блейр, там есть люди, которые знают гораздо больше обо всем этом оккультизме, чем то, что я могу выудить в местной библиотеке.

 — Посмотрю, что мне удастся раскопать. — Блейр поднялся и зашагал по комнате, пытаясь унять беспокойство. Если бы они были в любом другом месте, кроме Эм-митсборо, он бы тотчас же подхватил версию Кэма. Как репортер он знал, насколько широко распространились культы, особенно в больших городах и там, где находились колледжи. — Ты считаешь, что молодые ребята попробовали и слишком далеко зашли?

 — Я не могу это утверждать. Мне, правда, известно, что наркотикам могут сопутствовать подобные вещи, но в этой части графства кроме нескольких случаев наркомании мы ни с чем таким не сталкивались. Когда мы учились в старших классах такое случалось чаще.

 — Может быть, это какой-нибудь вероотступник. Человек, который спятил, начитавшись Кроули или наслушавшись группу «Черная суббота».

 — Чтобы сделать то, что сделали с Биффом, нужен был не один человек. — Он размял сигарету. — Я ни секунды не верю, что пара подростков, просто слушая черный металл и подпевая, спятили бы настолько, чтобы натворить все это. В книгах их называют любителями, непосвященными. Но здесь уже не любительство.

 — А я-то думал, что приехал домой на уик-энд спокойно отдохнуть.

 — Извини. Послушай, я бы был очень признателен, если бы ты не рассказывал ничего этого Клер.

 — Почему?

 — Формально, она моя единственная свидетельница по делу Лайзы Макдональд, и я не хочу влиять на ее показания. А в личном плане, я не хочу, чтобы она еще больше расстраивалась.

 Блейр задумчиво постучал пальцем по кофейной кружке.

 — Сегодня утром она двадцать минут изучала во всех деталях этот кусок дерева.

 Глаза Кэма засветились, он улыбнулся. — Правда?

 — Подумать только, сколько денег я угрохал на цветы и драгоценности, ухаживая за женщинами.

 — Ты никогда не обладал моим обаянием, Кимболл.

 Может, замолвишь за меня словечко?

 — Это новость для меня, что тебе нужен какой-то посредник.

 — Никогда раньше это не было так важно для меня.

 Так и не придумав в ответ шутки, Блейр встал, позванивая мелочью в кармане. — Ты действительно так серьезно к ней относишься?

 — Чрезвычайно. — Он потер рукой там, где было сердце. — Бог мой, тут это так чувствуется.

 — Знаешь, этот ее бывший муж был настоящий зануда. Он хотел, чтобы она давала шикарные приемы и научилась украшать интерьеры.

 — Я уже его ненавижу. — Теперь он мог задать Блейру вопрос, который ему неловко было задавать Клер. — А зачем она за него вышла?

 — Потому что убедила себя, что влюблена и что пора заводить семью. Выяснилось, правда, что он не очень-то и был заинтересован в семье. До того, как все кончилось, он убедил ее, что виноватой в том, что у них не получилось, была она. Она и на это купилась. И она все еще не совсем пришла в себя.

 — Я так и понял. — Кэм почти улыбался. — Хочешь спросить, честные ли у меня намерения?

 — Пошел ты к черту, Рафферти. — Он быстро поднял руку. — Только не говори, что предпочел бы сейчас оказаться в постели с моей сестрой.

 — Сейчас бы я предпочел спокойно сесть и поговорить с ней как с разумным человеком.

 Блейр на секунду задумался. — Когда кончается твое дежурство?

 — В таком маленьком городке дежурство никогда не кончается. Никогда не знаешь, когда потребуется прогнать мальчишку со скейтом с главной улицы или разнять драку игроков в шашки в парке.

 — Старик Фогарти и Макграф все еще занимаются этим?

 — Каждую неделю.

 — От нашего дома ты точно так же доберешься до парка для своего третьего обхода. Почему бы тебе не подвезти меня домой, а там, может и жареный цыпленок подоспеет.

 — Это очень по-добрососедски с твоей стороны, — сказал Кэм, усмехаясь.

 Клер решила, что ее вовсе не огорчило его появление. Она обернулась на повторяющееся звяканье металла о металл и отметила, что Кэм только что промахнулся, бросая кольцо.

 Она не сердилась на него. Вовсе нет. Она просто пыталась несколько отдалиться, иметь перед собой какую-то перспективу. Она слишком быстро потеряла контроль над всем, что было связано с Кэмом. Это проявилось в том, как они действовали друг другу на нервы после того несчастного случая.

 Роб всегда говорил, что в ссоре она прибегает к нечестным приемам, приводя нелогичные доводы, вспоминая старые обиды или замыкаясь в холодном молчании. Конечно, ей-то ее доводы казались совершенно логичными и… «Я снова принялась за это», — подумала Клер, и яростно ткнула вилкой для жаркого в цыпленка на вертеле. Роб принадлежал прошлому, и если она не прекратит мусолить эти воспоминания, она снова станет пациенткой доктора Яновски.

 Если этого было недостаточно, чтобы она взяла себя в руки, то ничего уже не поможет.

 «Кэм был новой страницей», — решила она. Ей не понравилось, что он сначала допрашивал ее как полийейский, а затем пытался уберечь ее от неприятностей как заботливый любовник. Она так ему и скажет. Позже.

 А пока ей просто нужно было время, чтобы все обдумать. И тут он появляется. Сначала с этим куском дерева, который, как он прекрасно знал, растрогает ее. А затем появился сегодня на заднем дворе вместе с Блейром. Демонстрируя свое великолепное тело в ловко сидящих джинсах и в рубашке с рукавами, закатанными на загорелых и мускулистых руках.

 Она ткнула цыпленка, перевернула его и заставила себя не поднимать глаза, когда послышались крики, смех мужчин и звяканье подков.

 — У него потрясающий зад, — заметила Анжи и предложила Клер только что наполненный ею бокал вина.

 — А я всегда восхищалась задницей Жан-Поля.

 — Ну уж нет. Хотя и у него неплохая. — Она принюхалась к шипящему цыпленку. — А ты ловко скрывала этот свой талант, дорогая.

 — Трудно готовить на вертеле под крышей.

 — И это говорит женщина, которая занимается сварочными работами прямо в своей гостиной. Так ты что, так и упустишь его?

 — Ты сегодня делаешь массу ложных выводов, Анжи.

 — Так как?

 — Я просто хочу подумать. — Она подняла глаза и улыбнулась. — Послушай, бедняга Бад вздыхает по Элис, а та строит глазки Блейру.

 — На кого же ты ставишь?

 — На Бада. Он действует медленно, но верно. Блейр же всегда будет гостем в Эммитсборо.

 — А ты?

 Клер помолчала секунду, лишь поливая соусом зарумянившегося цыпленка. Она вдыхала аромат сирени, доносившийся от большого сучковатого куста, с цветков которого легкий ветерок срывал лепестки и разметывал подобно снежинкам. Во внутреннем дворике шла игра светотени. Из радиприемника лились старые мелодии тех милых и счастливых лет, когда ей еще не приходилось принимать решений или задумываться о будущем.

 — Ты видела скульптуру, над которой я работала вчера вечером?

 — Та, из меди? Она похожа на женщину, распростертую на алтаре, которую сейчас принесут в жертву.

 — Даже страшно становится, как легко мне здесь работается. Я просто ощущаю потребность выплеснуть все, что у меня роится в голове. Я всегда считала, что создана для Нью-Йорка. — Она взглянула на подругу. — Теперь я в этом не уверена.

 — Из-за своей работы или из-за той первоклассной задницы?

 — Пожалуй мне придется поразмыслить над этим.

 — Какой сукин сын. — Вбежал Блейр, чтобы вытащить из холодильника пиво. — Жан-Поль может подумать, что мы играем в шары. Когда, наконец, обед? Я уже устал оттого, что пара захолустных копов насмехается надо мной.

 — Я дам вам знать, как только вы, мужчины, вышелушите эту кукурузу.

 Они поныли, но сделали это. Когда все уселись за старым обеденным столом на террасе, и был подан жареный цыпленок с кукурузой, картофельный салат, приготовленный Анжи, и французское вино, атмосфера стала непринужденной. О расследовании убийства не заговаривали, зато заново обсуждали подробности игр с подковами.

 Вдоль бордюрных камней распустились ранние розы, а перед ними петунии, посаженные Клер. Разносился запах сирени и острого соуса. Бад уселся рядом с Элис, не переставая смешить ее, так что она почти и не смотрела в сторону Блейра. День медленно перетекал в золотистый, ароматный, бесконечный вечер, какой бывает только весной.

 — Следуя своей стратегии, Кэм поставил Элис вместо себя метать подковы и проскользнул в кухню поближе к Клер.

 — Отличный цыпленок, Худышка.

 — Благодарю. — Не отворачивая головы от холодильника, она продолжала расставлять там блюда с Оставшейся едой. Он взял ее за руку и потянул.

 — Не скажу, что мне понравилось это зрелище, но я все-таки предпочитаю смотреть тебе в глаза, когда разговариваю с тобой.

 — Картофельный салат быстро киснет.

 — Ты ужасно хорошенькая в этом домашнем виде. Подожди.

 Он хлопнул по холодильнику, поймав ее прежде, чем ей удалось увернуться от него.

 — Послушай, Кэм, у меня гости.

 — Они прекрасно развлекаются сами.

 Жан-Поль издал победный клич, за которым последовал жаркий, но веселый спор. Сквозь окна кухни доносились громкие голоса.

 — Вот видишь?

 — Ты поймал меня в ловушку, Рафферти.

 — Похоже на то. О'кей, я искренне готов извиниться, если ты мне хотя бы объяснишь, в чем я провинился.

 — Ни в чем. — Она провела рукой по своим волосам. — Ни в чем абсолютно.

 — Не отталкивай меня сейчас, Худышка.

 — Я просто не хочу с тобой спорить.

 — Ну ладно. — Он наклонил голову, но она толкнула его рукой в грудь, прежде чем он успел поцеловать ее.

 — Это не ответ.

 — Мне он показался чертовски правильным. — Он изо всех сил старался справиться со своим желанием и самолюбием. — А каков твой ответ?

 — Ты вел себя как полицейский. — Она засунула большие пальцы в карманы. — Допрашивая меня, брал эти дурацкие анализы крови, заполнял протоколы. Затем ты повернулся на 180 градусов и повел себя как заботливый любовник, держал меня за руку, принес чая.

 — Ну, я вижу, тут у нас с тобой действительно будет проблема, потому что я и то, и другое.

 Он твердой рукой приподнял ее подбородок. — И я намереваюсь продолжать быть и тем, и другим.

 Вместе с волнующей дрожью возникло раздражение. — Это уже другой вопрос. Что касается твоих намерений. Мне кажется, что все наши отношения разивались так, как хотелось тебе. Отойди-ка.

 Он отодвинулся. Во всяком случае теперь она с ним говорила, и он думал, что она не остановится, пока не выплеснет все. — Мне придется в этом пункте признать себя виновным. Я хотел уложить тебя в постель, и я это сделал. Я хотел, чтобы ты захотела меня, и так и получилось.

 Ей было трудно оспаривать очевидное. — Ну, а теперь, веди себя разумно.

 Он улыбнулся, кончиками пальцев растрепав ей челку. — Я подумал, что ничего страшного не случится, если сделать еще одну попытку. Если я вскоре не заполучу тебя снова, я сойду с ума.

 Она стала рыться в ящиках в поисках сигареты. — Мне не нравится, когда меня сбивают с ног. Это меня выводит из равновесия.

 — Как это? А мне казалось, что совсем наоборот.

 Тогда она взглянула на него и увидела что-то в его глазах. Ее руки застыли, а к горлу подкатывалась паника. — Не говори этого, — только и произнесла она. — Не говори. Я не готова это слышать.

 Он качнулся на каблуках, пытаясь сдержаться. — Если из-за того, что я скажу, как я к тебе Отношусь, ты готова выскочить за дверь, я подожду.

 Она не отстранилась, когда он приблизился к ней, взял ее руку и притянул к себе. Вздохнув, она дала себя обнять, прижавшись щекой к его щеке и закрыв глаза.

 — Так гораздо лучше, — прошептал он.

 — Да, именно так.

 — Послушай, помнишь это?

 Из приемника со двора доносилась медленная Танцевальная мелодия «Под дощатым настилом», группа «Дрифтере».

 — Лето наступает. — Он качнулся с ней в танце и им обоим вспомнился тот день, когда они впервые занимались любовью вот в этой самой комнате. — Я скучаю по тебе, Худышка.

 — И я тоже. — Подчиняясь в танце его движениям, она обвила руками его шею. Он легко щипнул ее за мочку уха, и она вздрогнула от этого прикосновения.

 «Наверное, все могло бы быть просто, — подумала она. — Если только она даст этому случиться. — Я слышала, что вчера вечером ты играл в бильярд с Сарой Хьюитт, и я представила себе, каково будет, если я выколю ей глаза моими обрезками металла.

 С удивлением подняв брови, он отступил, чтобы получше вглядеться в ее лицо. — Ты опасная женщина с ужасным воображением.

 Она улыбнулась очень хитрой, очень довольной улыбкой.

 — Вот именно. Я также представила себе, как я использую эти обрезки и в другом месте, на совершенно Другой части твоей анатомии. Тебе бы это не понравилось.

 Он снова притянул ее к себе. — Ты знаешь, что полагается за угрозу полицейскому?

 — Нет.

 — Поедем ко мне домой, я покажу тебе.

ГЛАВА 19

 Яркий лунный свет струился над постелью. Холодный и серебристый, он окутывал их разгоряченные тела. Они не бросились сразу же заниматься сексом, а исполнили еще один танец, медленно и в молчании скользя при свете луны. Ему нравилось, как она поднималась на цыпочки, чтобы их глаза и губы оказывались вровень. То, как она скользила своим телом рядом с ним и улыбалась. Или смеялась, когда он кружил ее в танце, то отталкивая, то притягивая, как бы дразня и возбуждая.

 Тесно обнявшись, они перешли с террасы в спальню под продолжающую звучать музыку.

 Они медленно раздевались, обменивались долгими поцелуями и нежными прикосновениями. Покой пришел к ним, ведь впереди у них была вся ночь. Их вздохи и шепоты звучали на фоне музыки.

 Их любовь была продолжением танца.

 Ритм, то ровный, то волнообразный.

 Шаг вперед, шаг назад.

 Резкий чувственный теми.

 Повороты.

 Дразнящие соединения, разъединения тел.

 Замирание.

 Переплетение рук.

 Последние вздохи.

 Теперь, хотя танец закончился, Клер прислушивалась к музыке, звенящей в воздухе и в ее крови.

 — Мне давно надо было бы начать тебе угрожать.

 — Вот именно.

 — Мне было страшно.

 — Я знаю. Мне тоже.

 Когда она приподнялась, чтобы взглянуть на него, матрас слегка прогнулся, а простыни зашуршали. Она улыбнулась. — Сейчас я чувствую себя гораздо лучше.

 — Да? — Он притянул ее за волосы и поцеловал. — Я тоже.

 — Мне нравится твое лицо. — Сузив глаза, она кончиком пальца обвела линию его подбородка, скул, носа и рта. — Мне действительно хотелось бы вылепить твое лицо.

 Он только засмеялся и легко куснул ее за палец.

 — Я говорю серьезно. У тебя хорошее лицо. Прекрасно очерченное. Ну так, как?

 Несколько смущенный, он пожал плечами. — Я не знаю.

 — И твои руки, — сказала она скорее самой себе, поворачивая и изучая его ладони, образовавшиеся на них мозоли, длину его пальцев. — Никакого изящества, — задумчиво произнесла она. — Сплошная деловитость.

 — Тебе видней.

 Она прыснула, затем покачала головой. — Я говорю как художник, деревенщина! Кстати, у тебя прекрасное тело. Такая элегантная мужественность. Стройные бедра, широкие плечи, гармоничная грудная клетка, плоский живот, великолепные ляжки и икры.

 Его смущение усилилось. — Да перестань ты, Клер.

 — А я ведь всерьез думала просить тебя попозировать обнаженным еще до, того, как мы стали так… близко знакомы.

 — Обнаженным? — Готовый рассмеяться, он за плечи притянул ее к себе. Но смеха не получилось, он понял, что она говорила вполне. серьезно. — Ни за что не соглашусь позировать голым.

 — Обнаженным, — поправила она. — Голые бывают в постели и под душем, а в искусстве — обнаженные.

 — Я не собираюсь позировать ни голым, ни обнаженным.

 — Почему же нет? — Загоревшись этой мыслью, она вскочила на него. «О, да, — подумала она, — действительно великолепный живот». — Я ведь уже видела тебя обнаженным, с разных точек зрения. Нагота совершенно безлична.

 — Нагота совершенно неприкрыта.

 — Ты бы отлично выглядел в меди, Кэм.

 — Не соглашусь даже ради тебя.

 Она улыбнулась. — 0'кей. Тогда я сделаю наброски по памяти. Может мне сразу и измерить… — Она просунула руку вниз, под простыни.

 — Брось это.

 Она зашлась в смехе. — Кто бы подумал, что Кэмерон Рафферти, этот хулиган, ставший шерифом, окажется таким стеснительным.

 — Я не стеснительный. Просто осторожный.

 — Пошел ты в задницу.

 — А мне казалось, мы как раз это и обсуждали. Хмыкнув, она снова заерзала, подкладывая под голову подушку. И откуда только бралась вся эта энергия? Еще десять минут назад ей казалось, что она не сможет пошевелиться. Теперь же ей хотелось… ну, пожалуй, танцевать.

 — Я думаю, можно будет использовать набедренную повязку. Ты сможешь приколоть к ней свою звезду, если тебя это больше устроит. Тогда я назову скульптуру «Власть закона».

 — Я сейчас тебе наподдам.

 Издав долгий, удовлетворительный вздох, она повернулась и взглянула на него. — Я должна тебе сказать, что там, где дело касается моей работы, я могу быть очень настойчивой. Однажды я две недели следила за старьевщицей только, чтобы зарисовать ее руки. Чему ты улыбаешься?

 — Ты хорошенькая.

 — Ты пытаешься сменить тему.

 — Да. Но ты действительно хорошенькая. У тебя такие симпатичные веснушки на носу. Почти такого же цвета, как и глаза.

 — 0'кей, ты можешь, если хочешь, лепить мой портрет, но сначала я сделаю твой.

 Он толкнул ей в лицо подушку. Она подложила ее под голову вместе с остальными. — Знаешь, если бы мы были в Нью-Йорке, я бы заставила тебя сейчас одеться, и мы бы отправились куда-нибудь. В клуб, например. — Она закрыла глаза, улыбаясь. — Возбуждающая музыка, толчея, слишком дорогая выпивка, грубые официантки.

 Он взял ее руку и стал перебирать пальцы. — Ты скучаешь по всему этому?

 — Хмммм. — Она пожала плечами. — Я не очень задумывалась над этим. Конечно, жаль, что поблизости нет булочной, но на рынке продают очень вкусные пирожки.

 Теперь он нахмурился, перестав играть ее пальцами и внимательно их рассматривая. Пальцы были длинные, узкие и артистичные, как она сама, — Где ты там живешь?

 — У меня мансарда в Сохо.

 Мансарда в Сохо. Это тоже было в ее стиле. Экзотично и шикарно.

 — А ты бывал в Нью-Йорке?

 — Пару раз. — Он перевел взгляд с руки на ее лицо. Она совершенно расслабилась, глаза закрыты, губы приоткрыты, кожа, слегка порозовевшая после любовных утех. Она не взяла себе за труд прикрыться простыней, как это сделала бы другая женщина, а лежала поверх нее, не стесняясь наготы. Он провел рукой по ее груди, затем по ребрам, скорее, чтобы еще раз убедиться, что она рядом, нежели для возбуждения.

 — Тебе понравилось?

 — Понравилось что?

 Она снова улыбнулась. — Нью-Йорк.

 — Неплохо. Похоже на быструю езду по переполненному и сверхдорогому увесилительному парку. Это описание вызвало у нее еще большую улыбку. — Совсем непохоже на ежегодный карнавал в Эммитсборо?

 — Да. Совсем непохоже. Как занятно все оборачивается — то, что ты и я вернулись сюда и сблизились. — Он стал гладить ее по щеке. — Я не хочу, чтобы ты возвращалась в Нью-Йорк, Клер. — Она снова открыла глаза и в них мелькнула настороженность. — Только не говори, что я слишком подгоняю события, потому что я чувствую, что от этого зависит моя жизнь.

 — Я и не собираюсь этого говорить. Я не знаю, что сказать.

 — Я не хочу терять тебя, а если ты вернешься в Нью-Йорк, я не смогу поехать к тебе. Я не могу вернуться туда на службу в полицию.

 — Ты выполняешь эту работу здесь.

 — Да. — Он сел и потянулся за сигаретой. «Она не согласится на полуправду или ультиматум. Да и почему она должна это делать», — подумал он. Он приготовился рассказать ей все. — Симпатичный, спокойный, маленький городок. По крайней мере, он был таким, и именно это и было мне нужно. — Он зажег спичку. Та тоже была бесшумная, почти безопасная, легко загоралась. Он смотрел, как разгорался огонек, прежде чем задуть его. — То, что мне подходило. Я вернулся сюда, потому что не мог работать полицейским в большом городе. Я больше не мог полагаться на себя, если бы мне снова пришлось с кем-нибудь вместе войти в дверь.

 — Войти в дверь?

 — С напарником, — сказал он. — Я больше не был уверен, что смогу подстраховать напарника.

 — Почему? — Она положила на его руку свою.

 — У меня был напарник. Мы работали вместе более трех лет. Он был хороший полицейский. И хороший друг.

 — Был? — сказала она и поднесла его руку к своим губам. — Прости. Что случилось?

 — Я сплоховал, и он погиб.

 — Это слишком простое объяснение. — Внезапно ощутив холод, она взяла его рубашку и просунула в нее руки. Она то уж знала, каково это прятать в себе скрытую боль, сжиться с ней, лелеять ее внутри себя подобно тому, как скупец лелеет в темноте свое сокровище. — Ты можешь мне рассказать?

 — Скорее, я должен это сделать.

 На мгновение он замолчал, когда жалобный козодой запел свою песню в унисон музыке Джонни Рея. — Мы патрулировали улицу, когда пришел вызов отправиться на разборку правонарушения. — У него в ушах раздался свист рации, добродушная ругань Джейка.

 — Похоже, что это наш с тобой вызов.

 — Какой-то вооруженный человек затеял неприцельную стрельбу по стоявшим автомобилям и окнам квартир в районе Саут-Ист. Мы находились всего в паре кварталов от того места, поэтому и приняли вызов. Когда мы добрались туда, парень захватил заложницей женщину и приставил ей к горлу револьвер 45 калибра. Она кричала.

 Он замолчал и затянулся сигаретой. Лунное свечение преобразилось в яркий солнечный свет. Дымка августовской жары. Мусорная вонь.

 Он видел все это отчетливо, слишком отчетливо. Цвет блузки на женщине, дикие глаза убийцы, блеск осколков стекла на асфальте.

 — Он наглотался наркотиков, совершенно спятил. Он втащил ее в то здание. Оно пустовало, предназначалось на слом. Мы запросили подкрепление и вошли внутрь. Обратно Джейк не вышел.

 — О, Кэм.

 — Тот парень тащил ее вверх по лестнице. Она потеряла туфлю, — тихо сказал он. — Странные вещи запоминаются. Она потеряла туфлю и стукалась о ступени пятками, пока он тащил ее вверх. — Она взглянула ему прямо в глаза, в его темные, темные глаза, полные ужаса, надежды и мольбы. — Она больше не кричала, только плакала. Умоляла. Кричал он:

 «Я есть истинный путь и свет! Я есть спасение. Если твой глаз оскорбит тебя, вырви его к черту!»

 — Мы поднялись на первую лестничную площадку. — Он слышал вопли и рыдания, разносящиеся эхом от разбитых и облупленных стен. Ощущая запах пыли, зловонный потный смрад ужаса. — Это случилось на втором этаже. Обломилась ступенька. Я провалился вниз до колена. — Неожиданное нападение, мгновенная боль и отчаяние. И страх. — Джейк был на три ступени впереди меня. Три ступени. Я выбрался из этой чертовой дыры.

 «ВАВИЛОНСКАЯ БЛУДНИЦА. КТО БРОСИТ ПЕРВЫЙ КАМЕНЬ? У КОГО ХВАТИТ СМЕЛОСТИ? КТО ДОБЬЕТСЯ СЛАВЫ?

 — Ненормальный подонок выстрелил в женщину. Я еще только лезу вверх на четвереньках, а он уже выстрелил в нее. Она отскочила от стены как кукла, и еще до того, как она упала, он послал три пули в Джейка. Я убил его.

 Вопль, раздавшийся, когда пули вошли в человеческую плоть. Кровь, растекающаяся по разорванной майке.

 — Я убил его, — повторил Кэм. — Опоздал лишь на пару секунд. Я все еще не встал с колен, а Джейк уже падал по ступеням вниз, когда я сделал это. Если бы я не оказался на три ступени позади, он остался бы жив.

 — Ты не мелеешь знать наверняка.

 — Я это знаю. Он был моим напарником и погиб, потому что меня не было рядом, чтоб подстраховать его.

 — Он погиб, потому что маньяк убил его и ту безвинную женщину. — Она обвила его руками, прижавшись к его одеревеневшему телу. — Возможно, если бы ступени не прогнили, возможно, если бы твой напарник, а не ты, провалился сквозь них, если бы тот псих оказался в другой части города — возможно, тогда ничего бы этого не случилось.

 Ты никак не мог ничего здесь изменить.

 — Я сотни, тысячи раз проигрывал все это в голове. — Он прижался губами к ее шее, успокаиваясь от ощущения вкуса и аромата ее кожи. — И я всегда опаздываю. После всего этого я запил. — Он снова отстранился, так как хотел, чтобы она смотрела на него. — Сильно запил. Я бы так и продолжал, если бы это хоть сколько-нибудь помогло. Я сдал свой значок полицейского, пистолет и вернулся сюда, потому что рассудил, что здесь мне не придется делать ничего другого, кроме как выписывать квитанции на штрафы и разнимать драки в баре.

 — Ты здесь отлично справляешься. — Она приподнялась и взяла его руки в свои. — Твое место здесь. Независимо от причины твоего возвращения, это правда. — Утешая его, она прижала его пальцы к своим губам. — Я знаю, каково это — терять близкого человека, постоянно думать, а можно ли было предотвратить случившееся. Я бы хотела успокоить тебя, сказав, что такое состояние проходит, но я сама не уверена в этом. Единственное, что я знаю, это то, что ты должен простить себя и продолжать жить.

 — Может, я и начал уже это делать. Может быть. Но в последние несколько недель, когда все это стало случаться в нашем городе, я задумался, а гожусь ли я для того, чтобы заниматься этим. Нет, не так, скорее я задумался, а смогу ли я справиться с этим.

 Она слабо улыбнулась, пытаясь ободрить его. — Когда ты допрашивал меня, ты вел себя как настоящий полицейский.

 — Я не хотел быть грубым с тобой.

 — Ты и не был. Скорее — дотошным. — Она взлохматила его волосы. «Да, — подумала она, — мне нравится его лицо». Еще больше нравится после того, как она увидела на нем печать ранимости. — Я понимаю, Рафферти, как лет десять-двенадцать назад ты расхаживал по Эммитсборо с дубинкой на плече размером с секвойю. Никто не хотел связываться с тобой. Я также помню, как ты катал Энни на своем велосипеде. Разговаривал с ней. Был к ней добр. Это было чертовски необычайное сочетание достоинств, и так оно есть и теперь. Этот городок нуждается в тебе, и что бы плохое тут ни происходило, никто лучше тебя с этим не справится.

 Он погладил ее руку. — Ты хорошо на меня действуешь.

 — Да. — Она нагнулась и поцеловала его. — Так оно и есть. — Она снова поцеловала его. — Наверное, я люблю тебя.

 — Подожди-ка. — Он крепче сжал ее руки и притянул к себе. — Повтори это еще раз.

 — Наверное…

 — Нет, эту часть опусти.

 Она взглянула на него, увидела, что хотела и протяжно вздохнула. — О'кей. Я люблю тебя.

 — Это здорово. — Губы его задрожали, когда он коснулся ее губ. — Действительно здорово, Худышка. Я тоже тебя люблю.

 Она взяла его лицо в свои ладони и отодвинулась, чтобы лучше видеть его глаза. — Я знаю. Мне хочется верить, что у нас с тобой есть шанс, Кэм.

 — Больше, чем просто шанс. — Он привлек ее к своему плечу. Она приладилась тут, как прилаживались теперь все частицы его жизни после того, как появилась она. — Я теперь думаю, что некоторые события происходят потому, что они не могли не произойти. Десять лет спустя мы оказываемся там, где начинали. Ты вернулась сюда, так как тебе необходимо было найти ответы на некоторые вопросы. А я бежал из большого города.

 Она закрыла глаза и улыбнулась. — Не так важны причины, как результат.

 — Я тоже так считаю.

 — Но я все же думаю, что в одном ты неправ. Ты не убегал от чего-то, ты возвращался к чему-то. — Она резко открыла глаза. — О, Боже мой.

 — В чем дело? — спросил он, когда она стала высвобождаться из его объятий.

 — Убегать из дома. Девочка, которую ты разыскивал, когда я только приехала сюда. Беглянка из…

 — Хэррисберга?

 — Да, из Хэррисберга. Как ее звали? — Джеймисон. Карли Джеймисон. А что? — Боже. — Она снова закрыла глаза. Это не могло быть простым совпадением. — Как это пишется?

 — К-а-р-л-и. Клер, в чем дело?

 — Энни. Я видела Энни утром на параде, она показывала свои украшения. У нее на руке был браслет, серебряный браслет с выгравированным на нем именем. Это имя было Карли. До этой минуты я не могла понять, почему меня это так беспокоило.

 Он ощутил внутри себя ужас. Взглянул на часы, было начало второго. — Завтра утром я первым делом отправлюсь поговорить с Энни.

 — Разреши мне пойти с тобой. Я вовсе не хочу вмешиваться, — быстро добавила она. — Я думаю, что смогу помочь. Она сказала, что это ее любимый браслет, так как на нем ее имя. Она неправильно прочитала буквы. Если ты дашь мне час, я смогу сделать ей другой браслет и уговорить поменяться.

 — Хорошо. Хочется надеяться, что она нашла его на развилке Пятнадцатого шоссе, и что та девушка уронила его, голосуя у обочины.

 — Возможно так оно и случилось. — Ей вдруг стало зябко. — Подростки так беззаботны. Наверное, она и не заметила пропажи, пока не оказалась на полпути к Фло-Риде.

 — Да. — Но что-то внутри него мешало ему в это поверить.

 — Это вовсе не должно быть твоим лучшим произведением, — говорил Кэм, торопя ее.

 — Каждая вещь должна быть моим лучшим произведением. — С необычайной тщательностью Клер скрепила звенья браслета. Она была довольна дизайном — узкая серебряная лента, переходящая в овал. Крупно и рельефно она выгравирует на нем имя Энни. Если только Кэм перестанет отвлекать ее, постоянно подгоняя.

 Он расхаживал по гаражу, то поднимая, то опуская инструменты. — Я хочу добраться до ее трейлера, пока она не отправилась куда-нибудь на весь день.

 — Хорошо, хорошо. — Он начнет беситься, если она потратит время на отделку замка браслета. Клер внимательно посмотрела на вещицу и решила, что пусть бесится. Из ее рук могло выходить только совершенное творение. — Не играй с моими циркулями.

 — Что здесь происходит? — В дверях появился Блейр в трусах для бега трусцой и со следами похмелья.

 — Клер делает браслет.

 — Делает браслет? — Он взметнул вверх руку, но постарался не хмуриться. Когда он хмурился, голова болела сильнее. — Сейчас семь утра. Воскресного утра.

 Кэм взглянул на часы. — Уже десять минут восьмого. — О, ну тогда… — Блейр развел руками, но тут же пожалел об этом.

 — Я выполняю поручение полиции, — объяснила она ему, отбирая нужные ей гравировальные инструменты.

 — Делать браслет — это поручение полиции?

 — Да. Если ты просто собираешься стоять здесь, почему бы тебе не сварить нам кофе?

 — У нас нет на это времени, — бросил Кэм.

 — Мы можем захватить кофе с собой.

 — Я куплю тебе целый чертов галлон кофе, когда закончим все дела.

 — Тебе он нужен сейчас, — сказала она, выбирая инструменты. — Ты уже на пределе.

 — Я уже не просто на пределе, а скоро совсем свихнусь.

 — Вот видишь.

 — Послушайте, — начал было Блейр и обеими руками сжал голову. — Почему бы вам не разобраться между собой, а я пока пойду еще посплю?

 Никто из них даже не обернулся.

 — Сколько еще времени тебе нужно?

 — Пара минут. — Острый конец инструмента врезался в серебро. — Если бы у меня было больше времени, я могла бы…

 — Клер, вещица блестит. Она ей понравится.

 — Я — художник, — сказала она, выводя последние аккуратные завитушки граверным инструментом. — Моя работа — это моя душа.

 — О, Боже.

 Она закусила губу, чтобы не рассмеяться и, отложив инструмент, взяла кусок ткани, чтобы заняться полировкой. — Вот так. Немного примитивно, но изящно.

 — Вынимай побыстрей свою душу из верстака и пойдем.

 Вместо этого она взяла в руку напильник. — Еще пять минут. Мне надо отполировать замочек.

 — Сделаешь это в машине. — Он сам развинтил верстак.

 — Напомни, чтобы я не забыла твое пренебрежение к процессу творчества. — Она говорила на бегу, когда Кэм тянул ее из гаража. — Возьмем мою машину. Это будет менее официально, больше похоже на приезд в гости.

 — Хорошо. Поведу я.

 — Будь моим гостем. Ключи в машине. — Она уселась рядом с водительским местом, взяла браслет и стала шлифовать его.

 — А что ты сделаешь, когда получишь тот браслет? Он свернул с подъездной дороги. — Надеюсь, она вспомнит, где нашла его. Тогда позвоню Джеймисонам. Им придется приехать для опознания.

 — Для них это будет ужасно. Не знать, где она, что с ней.

 «И жива ли она», — подумал Кэм.

 Трейлер Энни стоял на краю городка, на маленьком заросшем участке земли, известном как Грязный Кряж. Никто не знал, откуда взялось такое название, так как слой почвы здесь был такой тонкий, а камней такое множество, что никакой заметной грязи здесь и не было с семьдесят второго года, когда налетел ураган Агнес.

 Но тем не менее уголок назывался Грязным Кряжем, и жители разбросанных по нему прицепов приняли это название даже с некоторой гордостью.

 В этот воскресный час единственными его обитателями, вышедшими наружу была пара отощавших собак, справлявших нужду у колес пикапа. Из одного прицепа доносился вкрадчивый и приторный голос радиопроповедника, рекламировавшего Господа Бога.

 Трейлер Энни узнать было легко. Она покрасила одну из сторону яркой лиловой краской, найденной в куче мусора за скобяной лавкой. Остальная часть была цвета выцветшей зелени, за исключением ступенек, починенных недавно Дэви Ридером и покрашенных самой Энни в резкий желтый цвет. Все это вместе вызывало мысли о несварении желудка, но Энни была в восторге.

 — Помню, как я в последний раз была здесь, — сказала Клер. — Как раз перед Днем Благодарения, когда мне было четырнадцать-пятнадцать лет, мы поехали вместе с матерью отвезти пирожков с тыквой. — Она положила напильник на подлокотник сиденья. — Знаешь, что мне правится в этом городке, Кэм? То, что люди здесь заботятся о таких, как Энни, даже не задумываясь над этим. Просто заботятся.

 Клер опустила браслет в карман. Они слышали, как Энни пела псалом «Удивительная благодать», сидя в своем прицепе. Ее голос, разносившийся в этом неподвижном утреннем воздухе, звучал гораздо проникновеннее, искренней и чище, чем натренированные интонации профессионального проповедника.

 — Подожди, — Клер движением руки остановила Кэ-ма, когда тот уже собрался постучать. — Пусть она допоет.

 «Когда-то я сбилась с пути, но теперь нашла его, Когда-то была слепа, но теперь прозрела».

 Кэм постучал в металлическую дверь. Он заметил, что местами она была повреждена, и подумал про себя, что до лета ее следует починить. Послышалось шарканье и бормотанье прежде, чем Энни открыла дверь, поморгала и расплылась в улыбке.

 — Привет, привет. — На ней были две блузки, одна на другой, и несколько пуговиц нижней блузы были продеты в петли верхней. Шнурки на ее теннисных туфлях были аккуратно завязаны, а на руках и груди позванивали украшения. — Входите. Входите и усаживайтесь.

 — Спасибо, Энни. — Кэм вошел в дверь. Трейлер был забит коробками и сумками. Белый прилавок, отделяющий кухню от жилой части, был заставлен сокровищами — блестящими камешками, пластмассовыми призами из коробок «Крекер Джек», пустыми флаконами из-под духов и листерина.

 На стенах висели фотографии, вырезанные из журналов. Рок-музыкант Спрингстин рядом с приветливой Бар-борой Буш. Кристи Бринкли с ее победной улыбкой по соседству с выцветшей фотографией группы «Сьюпримс» с их завитыми волосами и бледной губной помадой.

 Они все были ее друзьями, ее спутниками, от принцессы Ди до безымянной фотомодели, рекламирующей шампунь.

 — Вы можете сесть, — сказала им Энни. — Садитесь, где хотите. У меня есть немного вишневого напитка и печенье.

 — Очень приятно. — Клер выбрала выцветшую цветастую подушку, а Кэм уселся под картинку с Микки Мау-сом. — Но не стоит беспокоиться.

 — Я люблю, когда приходят гости. — Энни разложила печенье кружком на оббитой тарелке, а затем разлила сладкий вишневый напиток в три пластмассовые чашки. — Приходила миссис Негли и принесла мне книжки. Я люблю смотреть картинки. — С привычной любезностью она задвигалась среди коробок, чтобы подать напиток. — Угощайтесь.

 — Замечательно, — сказал ей Кэм. — А почему ты не сядешь с нами?

 — Сначала я должна достать печенье. Гостям всегда надо предложить угощенье. Моя мама так учила. — Поставив тарелку на коробку, она, наконец, уселась. — Вам понравился вчера парад?

 — Да. — Клер улыбнулась ей. — Мне он очень понравился.

 — Музыка была хорошая. Хорошая и громкая. Жаль, что каждый день не бывает парада. А потом я пошла в гости к его преподобию мистеру Баркли. Там подавали гамбургеры и мороженое.

 — Ты видела Клер на параде, Энни?

 — Конечно. Я познакомилась с ее друзьями. У тебя есть черная подруга и белый друг. Правда?

 — Да, и ты показывала нам свои браслеты. Кэм тоже хочет посмотреть на них.

 Она с готовностью протянула руку. — Я люблю красивые вещи.

 — Они действительно красивые. — Он отодвинул в сторону пластмассовые, золоченые и крашеные металлические браслеты и принялся рассматривать серебряный. — Где ты нашла вот этот?

 — Просто нашла.

 — Когда ты его нашла?

 — О, когда-то. — Она улыбалась, вертя кистью так, чтобы браслеты звенели. — Раньше, чем вчера.

 Кэм с трудом сдерживал нетерпение. — А он был уже у тебя в тот день, когда я тебя подвез домой на машине? Ты помнишь тот день, когда мы слушали по радио Билли Джоэла?

 Глаза Энни затуманились, затем снова просветлели.

 — Для меня лучше всего рок-н-ролл. Мне нравится эта песня. Я знаю все слова.

 — В тот день у тебя уже был этот браслет?

 — Да, да, конечно. — Она любовно провела пальцами по буквам, выгравированным на браслете. — Я нашла его задолго до того дня. До того, как расцвели розы, и после того, как появились листочки.

 — О'кей. Ты можешь мне сказать, где ты его нашла?

 — На земле.

 — Здесь, в городе?

 Она нахмурилась. — Нет. — Она помнила, но не могла рассказать ему о тайном месте. Никто не должен был знать об этом. Она неловко убрала руку и потянулась за печеньем. — Просто на земле. Когда идешь, то находишь. Я много чего нахожу. Налить еще?

 — Нет, спасибо. — Клер наклонилась и взяла ее руку. — Энни, очень важно, чтобы ты вспомнила, где ты нашла этот браслет. Я подумала, что раз он так тебе нравится, ты вспомнишь, где именно. Ты, наверное, очень обрадовалась, когда нашла его.

 Энни заерзала на стуле и начала немного заикаться, как ребенок, вызванный читать стихотворение перед всем классом. От вишневого напитка у нее вокруг рта образовался красноватый кружок. — Я просто нашла его в каком-то месте. Там или здесь. Что находишь, то хранишь. Я нахожу много вещей. Ничего плохого нет, если я их подбираю, потому что люди просто роняют их и оставляют прямо на земле.

 — Хорошо. — Клер поняла, что их вопросы только вызовут у нее возбуждение. — Мне нравятся твои картинки.

 Руки Энни перестали дергаться. — Я их повесила на стенку, теперь у меня всегда гости. Но только такие, которые улыбаются. Нет, сэр, не надо грустных лиц. Я специально сделала себе книжку с картинками, чтобы рассматривать их на ночь.

 — Я кое-что сделала сегодня. Не хочешь взглянуть?

 — Да. — Энни вежливо сложила руки, хотя ей больше хотелось поговорить о картинках. — Ты делаешь статуи.

 — Иногда.

 — Миссис Атертон говорит, что ты делаешь статуи голых людей. — Энни покраснела и хихикнула. — Какая смешная миссис Атертон.

 — Это просто несносно, — пробормотал Кэм. — Клер еще делает и браслеты.

 — Неужели? — Глаза Энни расширились. — Это правда? Клер сунула руку в карман. — Вот какой я сделала сегодня.

 — О. — Энни протяжно вздохнула, нежно проводя пальцем по металлу. — Он красивый. Самый красивый.

 — Спасибо. Ты видишь буквы? Энни наклонилась поближе и прохихикала. — Э-Н-Н-И. Энни.

 — Правильно. А теперь посмотри на это. — Она снова взяла руку Энни и держала так, чтобы браслеты оказались рядом. — Вот этот совсем другой. На нем написано совершенно другое.

 Наморщив лоб, Энни усиленно изучала оба браслета. — Я не знаю.

 — На том не стоит имя Энни, а вот на этом оно есть. Первый — не твой.

 — Я его не крала. Мама говорила, что красть нехорошо.

 — Мы знаем, что ты его не украла, — сказал Кэм. — Но я, пожалуй, знаю, чей это браслет.

 — Вы хотите, чтобы я отдала его. — Рот ее задрожал. — Он мой/ Я его нашла.

 — Ты можешь взять тот, что сделала я. Она сразу же успокоилась, как младенец, получивший погремушку. — Это будет подарок?

 — Да, это подарок, но нам бы очень хотелось, чтобы ты нам отдала другой.

 Энни завертела головой из стороны в сторону, напевая что-то про себя и обдумывая. — Твой красивее.

 — Он твой. — Клер надела браслет ей на руку. — Видишь?

 Энни подняла руку, чтобы полюбоваться, как металл поблескивает на солнце. — Для меня никто еще никогда не делал браслета. Ни разу. — Она слегка вздохнула, снимая с запястья браслет с именем Карли. — Вот, возьми его.

 — Энни. — Клер взяла ее руку, чтобы привлечь внимание. — Если ты вспомнишь, где ты его нашла, сразу приди и скажи мне. Это важно.

 — Я нахожу много всяких вещей. Я все время их нахожу. — В ее старых простодушных глазах мелькнула улыбка. — Хотите еще печенья?

 — Что ты теперь собираешься делать? — спросила Клер, когда они отъехали от трейлера Энни.

 — Позвонить Джеймисонам.

 Она потянулась, чтобы дотронуться до его руки, и уронила на пол напильник. — Жаль, что она не помнит, где нашла браслет.

 — Никогда не знаешь, что именно она помнит. Ты очень помогла мне, Клер. Мне это дорого.

 — Я бы предпочла, чтобы мы нашли девочку, а не этот браслет.

 — Я тоже.

 Клер отвернулась и стала смотреть в окно. — Ты не рассчитываешь найти ее.

 — Нет никаких доказательств.

 — Я имею в виду не доказательства. — Она снова посмотрела на него. — Я говорю об интуиции. Я видела это в твоих глазах, когда ты клал браслет в карман.

 — Да, я не надеюсь найти ее. Не думаю, чтобы кто-нибудь вообще нашел ее.

 Остальную часть пути они ехали молча. На подъездной дорожке они вышли из машины через разные двери. Она подошла к нему, обняла за талию и положила голову ему на плечо.

 — Может быть, зайдешь, а я приготовлю тебе кофе и яичницу?

 — Мне приятна мысль, что ты готовишь для меня.

 — Мне она тоже приятна, пожалуй.

 — У меня работа, Худышка. — Он поцеловал ее в макушку и освободился от ее объятий. — Мне придется довольствоваться готовой едой от «Марты».

 — Я буду дома, когда ты освободишься.

 — Я рассчитываю на это.

 Прежде чем войти в дом, Клер помахала ему рукой на прощанье. Она услышала голоса, доносившиеся из кухни.

 — Мне это не нравится, — настаивала Анжи. — Когда это происходит так часто, то это делается специально.

 — Что такое? — Клер вошла, толкнув дверь, и стала рассматривать троицу, сидящую за кухонным столом. — Что происходит?

 — Где Кэм? — в свою очередь спросила Анжи.

 — Он вернулся к себе в полицейский участок. А почему ты спрашиваешь?

 — Анжи немного испугана. — Блейр жадно глотнул кофе, пытаясь прояснить мысли. Похмелье все еще сказывалось тупой болью в голове. — Вчера вечером был звонок по телефону.

 — Вчера вечером звонили три раза, — поправила Анжи. — И каждый раз, когда я брала трубку, там ее опускали.

 — Какие-нибудь подростки, — решила Клер и направилась к кофеварке.

 — Скорее всего один определенный подросток. — Анжи возбужденно постукивала ногой об пол. — Тот, который живет напротив.

 — Эрни? — Вздохнув, Клер облокотилась о стойку и отпила кофе. — Почему ты так думаешь?

 — Когда звонили второй раз, подошла я. В верхнем окне того дома горел свет.

 — Ради Бога, Анжи.

 — Вчера на параде он смотрел на тебя, не отрываясь.

 — Ах вот оно что. Ну, тогда нам придется выволочь его на улицу и застрелить.

 — Не относись к этому так легкомысленно, — сказал Жан-Поль. — От этого мальчишки можно ждать неприятностей.

 — Мальчишка, он и есть мальчишка.

 — Он развлекался сатанизмом, — упрямо продолжил Жан-Поль, и Блейр в этот момент поперхнулся кофе.

 — Что?

 — Эрни носит пентаграмму, — сказала Клер. — А Жан-Полю из-за этого видятся демоны.

 — Мне видится беспокойный и, возможно, опасный юноша, — строго произнес француз.

 — Подожди-ка, — Блейр поднял руку. — Что это за пентаграмма?

 — Пентаграмма лицом внутрь. — Лицо Жан-Поля нахмурилось. — Мальчишка щеголяет ею. И он следит за Клер.

 Блейр отставил свою чашку и встал. — Клер, мне кажется, ты должна рассказать об этом Кэму.

 — Не говори глупостей. Тут нечего рассказывать. И Бог свидетель, у Кэма и так достаточно забот, чтоб прибавлять сюда еще и этот демонизм. Я хочу работать. — Дверь за ней с треском захлопнулась.

 — Что ты знаешь о сатанизме? — спросил Блейр Жан-Поля.

 — Только то, что читаю в газетах — но вполне достаточно, чтобы остерегаться этого мальчишку.

 — Расскажи-ка ему про кошку, — настойчиво сказала Анжи, глядя в сторону гаража.

 — Про какую кошку?

 Она наклонилась вперед, торопясь все выложить раньше, чем это успел бы сделать Жан-Поль. — Кто-то подбросил мертвую кошку — безголовую кошку — на заднее крыльцо. Клер утверждает, что ее притащила туда какая-нибудь бродячая собака, но я так не думаю — она не была истрепана. — Она бросила на мужа тревожный взгляд. — Жан-Поль осмотрел ее, когда он… когда он убирал ее.

 — Она была обезглавлена, — сказал он Блейру. — Не истерзана, как это могло бы сделать животное. Обезглавлена.

 Мрачно кивнув головой, Блейр поднялся. — Присматривайте за ней. Мне надо будет кое-куда позвонить.

ГЛАВА 20

 — Какого черта она не рассказала об этом мне? — спросил Кэм, когда Блейр уселся напротив него в конторе шерифа.

 — Не знаю. Сам бы хотел знать. — Губы Блейра сузились от напряжения. — Я бы тоже хотел взглянуть на этого парнишку. Хорошенько взглянуть.

 — С Энри разберусь я.

 — Возможно тебе захочется заняться этим. — Блейр постучал пальцем по пухлой папке, принесенной им с собой. — Я побывал в газете Хейгерстауна, попросил их выслать мне по факсу кое-какие статьи о сатанизме. Думаю, тебе будет интересно прочитать все это.

 Кэм раскрыл папку и присвистнул. — Но мы ведь находимся далеко от Вашингтона.

 — Многие находятся далеко от него. Но это не мешает распространению этой гадости.

 Искалеченный скот, домашние животные с вырванными внутренностями. Кэм перелистывал скользящие страницы факсов, и в нем поднималось отвращение. — Когда я служил там в полиции, мы время от времени сталкивались с такими вещами. Ритуальные круги где-нибудь в лесистой местности, символы, вырезанные на деревьях. Но здесь. — Он посмотрел на Блейра. — Бог мой, мы ведь здесь выросли. Как же мы могли этого не заметить?

 — Чаще всего такая группа очень осторожна. — Он встал и подошел к кофеварке. — Хочешь еще этих радиоактивных осадков?

 — Да. — Как только он взглянул тогда на разрытую детскую могилку, его внутреннее чутье сразу подсказало ему ответ. — Но история с Биффом, — сказал он. — Это как раз было неосторожно. Нет. — Его глаза блеснули, когда он взглянул на Блейра. — Нет, не то слово. Нагло.

 — Я тебе объясню, как я это понимаю. — Блейр еще подлил кофе Кэму. — Они думают не так, как другие люди. Они чувствуют не так, как другие люди. — Он нервно сел, и стул заскрипел от его резких движений.

 Кэм придвинул к себе пепельницу. — Объясни мне как репортер.

 — О'кей. — Блейр откинулся назад, сцепив руки. — Мне кажется, слово «нагло» очень подходит сюда. Неправильно считать их тупицами. В культовых группах собираются не только наркоманы, психопаты и мятежные подростки. Кое-какие факты говорят об участии в них врачей, юристов, университетских профессоров, подчас и важных шишек тоже.

 Кэм и сам это понял, но ему хотелось услышать логическое объяснение. — Как их втягивают туда?

 — Эти группы хорошо организованы. Их целая сеть, вовлекаются новички. Отчасти их притягательность заключается в самой тайне, в тщательном удовольствии принадлежать к группе, находящейся за пределами общественной нормы.

 По мере того как он говорил, Блейр сознавал, что слишком хорошо понимает этот соблазн. — Они живут ради удовольствия, ради массы нездорового удовольствия. Разделываются с животными. Боже мой, с детьми. И, кроме того, власть. Во многом это объясняется тягой к власти. — Он разложил перед собой листки. — Некоторые не верят в то, что могут вызывать демонов, но они присоединяются, потворствуя своим порокам. Секс. Наркотики. Опьянение убийством. — Он взглянул на Кэма. — Из пары этих статей ясно, что не всегда речь идет лишь об убийстве овец и собак. Иногда они заходят дальше. Беглецы из дома — хорошая мишень.

 Подумав о Карли Джеймисон, Кэм с самым горьким чувством согласился с этим рассуждением. Затем он вспомнил о Биффе. — А своих они убивают?

 — Почему бы и нет? Это ведь не рядовой клуб для мужчин, Кэм, и некоторые из них действительно верят, глубоко, яростно, что сатана даст им все, что они пожелают, если они выберут этот путь. У меня здесь всякого рода материалы, от описания тех, кого там называют любителями, до самых крупных фигур. Но начиная с пары подростков, зажигающих черную свечу, и до Ля Вей — всех их объединяет чувство власти. Все это сводится к власти.

 — Я тоже прочитал кое-что, — сказал Кэм. — Я понял, что существуют разного рода культы. У самых крупных главное место занимает потворствование своим слабостям и церемониал, но они начисто отвергают ритуальные жертвоприношения.

 — Конечно, — Блейр согласно кивнул головой и с трудом сдержал нервный смешок. Вот сидят они вдвоем, старые добрые приятели, и обсуждают дьяволопоклонниче-ство и ритуальные убийства за чашкой дрянного кофе. — Но есть и другие культы. Мне нужно еще кое-что проверить, но из того, что я уже обнаружил, это самая опасная разновидность. Они берут то, что им нужно из старых книг, из традиций и создают собственные. Они обращаются назад к предкам, когда кровь была единственным способом умилостивить и задобрить богов. Они возникают, где хотят. Они не стремятся к известности, напротив, скрываются от нее. Но друг друга они находят.

 — А как мы их найдем?

 — Боюсь, — сказал Блейр уже без всякого смеха, — что нам не придется далеко ходить. — Он нервно провел рукой по волосам. — Но я ведь политический репортер, Кэм. Я не знаю, преимущество ли это или препятствие.

 — Думаю, что в этих культах полным-полно политических интриг.

 — Возможно. — Блейр глубоко выдохнул. «Интересно, а устраивается ли кампания по выборам верховного жреца, — подумал он. — Собирает ли он голоса, целуя младенцев и пожимая всем руки? Боже правый». — Я многого не знаю. Я связался с некоторыми людьми из Вашингтона, которые готовы побеседовать со мной. А ты знаешь, что есть полицейские, специализирующиеся в такого рода делах?

 — Нам не нужна статья в газете.

 — У тебя она уже есть, — огрызнулся Блейр. — Но если ты думаешь, что я ввязался в это дело из-за какого-то дерьмового побочного интереса…

 — Извини меня. — Кэм протянул руку ладонью вверх, затем помассировал ею голову, надеясь унять боль в затылке. — Коленный рефлекс. Это ведь мой город, черт побери.

 — И мой тоже. — Блейр попытался изобразить улыбку. — До сих пор я и не представлял, насколько это все еще и мой город. Кэм, я хочу поговорить с Лайзой Макдо-нальд. Потом я сделаю, что смогу, здесь на месте. Но очень скоро мне придется вернуться в Вашингтон, поискать, нет ли там чего-либо, связанного с этим.

 — Хорошо. — Ему нужен был человек, кому бы он мог довериться. Он боялся, что в городе, который, как он считал, ему так хорошо знаком, он больше не мог довериться никому другому. — Я позвоню и договорюсь с ней. Но будь с ней помягче. Она все еще очень слаба.

 — Если бы не Клер, она была бы мертва. — Осторожным, даже слишком осторожным движением он поставил на стол свою чашку кофе. — Я боюсь за нее, действительно боюсь, Кэм. Если этот тип, Эрни, втянут в культ и помешан на Клер…

 — Он и близко к ней не подойдет. — Это тихое, сдержанное заявление совершенно не соответствовало ярости, горевшей в глазах Кэма. — Можешь быть в этом уверен.

 — Я надеюсь на это. — Отстранив кружку с кофе, он придвинулся ближе. — Она самый дорогой для меня человек в жизни, и я доверяю ее тебе, после того, как я уеду. Клянусь Богом, ты должен как следует позаботиться о ней.

 Пальцы Эрни дрожали, когда он взял тот клочок бумаги. Он нашел его под козырьком своего грузовичка к исходу рабочего дня на автозаправке. Наконец-то все сходилось.

 Риск, на который он шел там, в лесу Доппера, ужасная тошнотворность и отвращение, испытываемое им после того, как он зарезал черных телят — все это теперь оправдывалось. Вскоре он станет одним из них.

 31 мая, 10.00. Южный край леса Доппера. Приходи один.

 Его единственной мыслью было — сегодня вечером. Сегодня вечером он увидит, узнает и приобщится. Он сложил записку и опустил ее в задний карман джинсов. Когда он заводил грузовик, его руки все еще тряслись. Когда нажал на сцепление, его нога задрожала.

 По дороге домой его нервозность перешла в холодное, осознанное возбуждение. «Он перестанет быть наблюдателем, — думалось ему, — он больше не будет довольствоваться подсматриванием в телескоп и станет посвященным».

 Салли увидела, как он подъезжал, и вышла из машины еще до того, как Эрни притормозил перед своим домом. Но как только он взглянул на нее, улыбка сползла с ее лица. Его глаза были темны и холодны.

 — Привет… Я как раз проезжала мимо и решила заехать.

 — У меня полно дел.

 — Ну что ж. Я бы все равно не смогла остаться. Мне надо поехать к бабушке. Воскресный обед, ну ты понимаешь.

 — Ну так поезжай. — Он направился к двери.

 — Эрни. — С чувством обиды Салли поспешила за ним. — Я просто снова хотела у тебя спросить насчет вечеринки. Джош уговаривает меня пойти с ним, но я…

 — Ну так иди с ним. — Он отбросил ее руку. — Перестань бегать за мной.

 — Почему ты так поступаешь? — Ее глаза уже наполнились влагой. Он увидел как упала первая слезинка, и почувствовал некоторое угрызение совести, которое тут же и подавил.

 — Как поступаю?

 — Ты так груб со мной. Я думала, что нравлюсь тебе. Больше, чем нравлюсь. Ты говорил…

 — Я никогда ничего не говорил. — И это было правдой. — Я просто делал то, что ты хотела, чтобы я делал.

 — Я бы не позволила тебе… Я бы никогда не стала делать всего того с тобой, если бы не думала, что ты любишь меня.

 — Люблю тебя? На кой черт мне это нужно? Ты просто еще одна потаскушка. — Он увидел, как ее лицо мертвенно побледнело, а затем она опустилась на лужайку и зарыдала. Какая-то часть его сознания была смущена. Какая-то чувствовала сожаление. Но та часть, на которой он сосредоточился, наблюдала за девушкой с расчетливым равнодушием. — Убирайся отсюда, слышишь?

 Вновь что-то зашевелилось в нем, и он вновь подавил это. Он нагнулся, чтобы заставить ее встать, и в этот момент подъехал Кэм. Эрни опустил руки и застыл в ожидании.

 — Какие-нибудь проблемы?

 — У меня никаких, — сказал Эрни. Бросив взгляд на юношу, Кэм наклонился к Салли. — Эй, малышка. Он обидел тебя?

 — Он сказал, что не любит меня. Совсем не любит.

 — Не стоит из-за этого плакать. — Он легко подал ей руку, — Ну, пойдем. Хочешь, я отвезу тебя домой?

 — Я не хочу домой. Я хочу умереть.

 Кэм поднял глаза и с облегчением увидел, как через улицу переходила Клер. — Ты слишком молодая и хорошенькая, чтобы хотеть умереть. — Он похлопал ее по плечу.

 — Что здесь происходит? — Клер переводила взгляд с одного лица на другое. — Я видела, как ты проезжал, — сказала она Кэму.

 — Салли очень расстроена. Почему бы тебе не пригласить ее в дом и… — Он сделал неопределенный жест рукой.

 — Конечно. Пойдем, Салли. — Клер обхватила девушку за талию, чтобы помочь той встать. — Пойдем ко мне и наплюем на мужчин. — Она бросила последний взгляд на Кэма и повела плачущую девушку через улицу.

 — Ну ты и молодец, просто чемпион, — сказал Кэм. К их обоюдному удивлению, Эрни покраснел. — Послушайте, я ничего такого не делал. Она сама прилипла ко мне. Я вовсе не просил ее сюда приезжать. Нет никакого нарушения закона, когда скажешь какой-то глупой девчонке, чтоб она убиралась.

 — Тут ты прав. Твои родители дома?

 — А что?

 — Я хочу тебе задать пару вопросов. Тебе может захотеться, чтобы они были рядом, когда я буду тебя спрашивать.

 — Мне они не нужны.

 — Как хочешь, — небрежно сказал Кэм. — Предпочитаешь говорить в доме или здесь?

 Он вызывающе дернул головой, отчего его волосы отлетели назад. — Здесь.

 — Интересное украшение, — Кэм протянул руку, желая дотронуться до пентаграммы, но Эрни прикрыл ее рукой.

 — Ну и что?

 — Это сатанистский символ.

 Губы Эрни скривились в усмешке. — Неужели?

 — Поклоняешься дьяволу, Эрни?

 Эрни продолжал улыбаться, поглаживая пентаграмму. — Разве человек не свободен в выборе религии, как это говорится в Билле о правах?

 — Да. Конечно, да. До тех пор, пока человек, исповедующий религию, не нарушает закона.

 — Носить пентаграмму — это не нарушение закона. У соседнего дома кто-то завел газонокосилку. Мотор дважды чихал и глох, прежде чем начал ровно мурлыкать.

 — Где ты был в прошлый понедельник между часом и четырьмя часами ночи?

 Внутри у него все сжалось, но он не отвел глаз. — Спал, как и все остальные в этом дерьмовом городе.

 — Когда-нибудь пробовал устраивать жертвоприношения животных, Эрни?

 — Не скажу, чтоб я этим занимался.

 — А скажи-ка мне, где ты был в прошлый вторник около десяти тридцати-одиннадцати вечера?

 — Что ж. — Эрни с ухмылкой взглянул на верхнее окно в доме. — Я был как раз там, трахал Салли Симмонс. Мы кончили что-то около одиннадцати. Через несколько минут она ушла, а мои родители вернулись из пиццерии почти в одиннадцать. Так что, как раз так оно и получается.

 — Ты гнусный маленький сукин сын.

 — Это тоже не является нарушением закона.

 — Нет, не является. — Кэм сделал шаг вперед, так что их глаза были вровень. На лбу у парня появилась легкая испарина. Кэм с удовлетворением отметил это. — Больше всего я люблю разделываться вот с такими гнидами, как ты, и я еще не разучился этого делать. Только один твой неверный шаг, маленький стервец, и я вопьюсь в тебя как пиявка, не отпущу.

 — Это угроза?

 — Это констатация факта. Если твое алиби не подтверждается даже на пять минут, дело будет в официальном порядке передано в полицию. Ты лучше придумай себе что-нибудь и на ночь в понедельник. — Он закрыл рукой пентаграмму Эрни. — От Клер держись подальше, как можно дальше. Если не послушаешься, никто, ни бог, ни дьявол, не спасут тебя от меня.

 Со сжатыми кулаками Эрни смотрел, как Кэм уходил. «У него будет не только Клер, — думал он. — После сегодняшней ночи он получит все, что пожелает».

 — Я думала, он любит меня. — Салли икнула, отпивая прохладительный напиток, поданный ей Клер. — Но он совсем не любил. Вовсе не любил, он только… Он такие ужасные вещи мне говорил.

 — Иногда люди в ссоре говорят такие ужасные вещи, о которых потом жалеют.

 — Это было по-другому. — Салли взяла еще одну салфетку и высморкала нос. — Мы не ссорились. Он не был разозлен, просто холоден. Он смотрел на меня так, будто я выползла из норы. Он сказал… он сказал, что я потаскушка.

 — О, детка. — Она прикрыла ладонью руку Салли ц представила себе, что она скажет Эрни при первой же возможности. — Я знаю, как это больно.

 — Наверное, я такая и есть, раз занималась этим с ним. — Она закрыла лицо измятой салфеткой. — Он был первый. Самый первый.

 — Прости. — Готовая сама расплакаться. Клер обняла девочку. — Я бы хотела убедить тебя в том, что его слова не имеют значения, но для тебя они имеют значение. И еще долго будут иметь. Но твоя близость с Эрни вовсе не делает тебя потаскушкой. Она просто доказывает, что ты живой человек.

 — Я любила его.

 «Она говорит уже в прошедшем времени», — подумала Клер, радуясь приспособляемости сердца подростка. — Я знаю, что ты так думала. Когда ты по-настоящему полюбишь, ты почувствуешь разницу.

 Салли покачала головой, разметав волосы. — Я не хочу больше никогда влюбляться ни в какого парня. Я не хочу, чтобы кто-нибудь когда-нибудь меня снова так обидел.

 — Я знаю, что ты хочешь этим сказать. — «Каждая женщина знала бы», — подумала Клер. — Но дело в том, что ты полюбишь. — Она обняла Салли и притянула к себе. От слез лицо девочки покрылось пятнами. Глаза были распухшими и покрасневшими. «И такими юными», — подумала Клер. Она взяла свежую салфетку и мягко вытерла слезы. — Тем не менее я бы хотела сказать тебе кое-что. То, что каждая женщина должна знать о мужчинах.

 Салли фыркнула. — Что?

 — Все они задницы.

 Слабо хихикнув, Салли вытерла глаза.

 — Именно так, — настойчиво произнесла Клер. — С годами они становятся более старыми задницами. Хитрость в том, чтобы избежать контакта с парнем, который заставит тебя влюбиться в него несмотря на это. Иначе же ты окажешься замужем и лишь через 50–60 лет брака поймешь, что тебя одурачили.

 Салли рассмеялась как раз в тот момент, когда в кухню вошла Анжи. — О, извините. — Заметив заплаканное лицо девушки, Анжи направилась было обратно.

 — Нет, нет, все в порядке. — Клер жестом вернула ее. — Анжи, это Салли, и мы с ней как раз обсуждали, почему без мужчин мир был бы только лучше.

 — Это само собой разумеется. За исключением секса и ловли тараканов, они ни на что больше не годятся.

 — Для параллельной парковки, — вставила Клер, довольная, что Салли снова засмеялась.

 — Для ремонта автомобилей. — Салли насухо вытерла лицо руками. — Мой отец очень здорово это умеет.

 — Верно. — Клер поразмышляла секунду. — Но ведь женщина всегда может обзавестись учебником.

 Салли вздохнула и провела пальцем по стакану. — Я чувствую себя ужасно глупой, от того как я себя вела.

 — Нет никаких причин для этого, дорогая. Она сглотнула и уставилась на стол. — Я не могу рассказать маме о том, чем мы с Эрни занимались.

 — Думаешь, она рассердится? — спросила Клер. Салли покачала головой. — Не знаю. С ней очень здорово разговаривать. Мы обсуждали очень многое. Ну, вы знаете… Не то, чтобы она ожидала, что я вечно буду девственницей, но… Я не могу рассказать ей, что я делала вместе с Эрни.

 — Я думаю, решать тебе. — Она услышала, как подъехал Кэм. — А вот и шериф Рафферти.

 — О. — Салли закрыла лицо. — Ужасно, что он увидит меня в таком виде. Я выгляжу отвратительно.

 — Давай, я покажу тебе, где можно умыться, — предложила Анжи. — Немного губной помады и глазных капель, и все будет в порядке.

 — Спасибо. — Девушка порывисто обняла Клер, — Огромное спасибо вам обеим.

 Она поспешила выйти, как раз когда вошел Кэм. — Где Салли?

 — Приводит себя в порядок, чтобы ты не увидел ее красные глаза и сопливый нос. Ты говорил с Эрни?

 — Да, я поговорил с ним.

 — Не знаю, какая муха его укусила, когда он так отвратительно разговаривал с Салли, но я твердо решила хорошенько сама с ним побеседовать.

 — Держись от него подальше. — Он взял ее за подбородок. — Я говорю серьезно.

 — Подожди-ка минуту…

 — Нет. Я не прошу тебя. Я требую. Пока я не буду уверен, что он чист, держись от него подальше.

 — Чист? О чем ты говоришь?

 — Почему, черт побери, ты не рассказала мне о кошке?

 — О кошке? — Она слегка отодвинулась назад. — Какое вообще это имеет отношение ко всему?

 — Это может иметь чертовски большое отношение. Не отдаляйся от меня. Худышка.

 — Я и не думала. — Но на самом деле она как раз это и делала. — Я вовсе не хочу этого, — поправилась она. — Просто мне надо обдумать некоторые вещи. О'кей?

 — Нет, не 0'кей. — Он вновь взял ее за подбородок, внимательно посмотрел и опустил руку. — Но пока пусть так и будет. Мне надо поговорить с Салли. — Он выругался про себя, понимая, что, чем сильнее он нажимал, тем отчаяннее будет сопротивляться Клер. Он уже видел признаки этого на ее лице, видел незаметную упрямую складку меж бровей, напряженный рот. — Худышка, — он сел, взяв обе ее руки в свои. — Это очень важно. Иначе я бы тебя об этом не просил.

 — Ты сказал, что не просишь, а требуешь.

 — О'кей. — Он чуть улыбнулся. — Я бы не требовал, если бы это не было так важно.

 — А мне, возможно, меньше бы хотелось послать тебя к черту, если бы ты все объяснил.

 Кэм ущипнул себя за переносицу. — Я объясню, как только смогу. — Он взглянул на вошедшую в кухню Салли.

 — Наверное, вы хотите поговорить со мной, — сказала она и скрестила руки.

 Кэм встал и предложил ей стул. — Как ты себя чувствуешь?

 Она посмотрела себе под ноги, затем на стол. — Сбитой с толку.

 — Не стоит. — Он так ласково посмотрел на нее, что ей пришлось закусить губы, чтобы не расплакаться. — Когда-то я подрался с Сьюзи Негли прямо у стойки заведения «У Марты».

 — Сьюзи Негли? — непонимающе спросила Салли.

 — Теперь она Сью Найт.

 — Миссис Найт? — Салли отвела глаза от стола и уперлась взглядом в Кэма, пытаясь представить себе их прямую, как палка, учительницу английского языка рядом с шерифом. — Вы когда-то… с миссис Найт?

 — Когда она была в нежном шестнадцатилетнем возрасте. И она ударила меня, почти снесла со стула. Вот тогда, действительно, я, что называется, был сбит с толку.

 Она усмехнулась и накатившие было слезы высохли. — Миссис Найт ударила вас? В самом деле?

 — Не стоит этого распространять. Мне кажется, все уже забыли об этом.

 — Нет, не забыли, — сказала Клер, вставая. — Просто так он лучше себя чувствует. Пожалуй, я оставлю вас вдвоем.

 — А вы не могли бы… — Салли снова закусила губу. — А она не может остаться? Я уже рассказала ей и… можно ей остаться?

 — Конечно. — Кэм взглянул на Клер и кивнул в знак согласия. — Мне надо задать тебе несколько вопросов. Ты давно знаешь Эрни?

 — Со средних классов.

 — Он хорошо ладит с другими ребятами? Она не ожидала такого рода вопроса и нахмурилась. — Ну, в общем-то не дерется или что-то там такое. А сейчас… — Она взглянула на Клер. — А сейчас я сама была виновата, на самом деле. Устроила там сцену, потому что, наверное, я хотела, чтобы он относился ко мне так, как я к нему относилась. Вернее, думала, что отношусь, — поправилась она. — Я не хочу чтобы у него были неприятности, шериф. Он не стоит того.

 — Хорошее начало, — пробормотала Клер и, подняв бокал с диетической «Пепси», выпила его за здоровье Салли.

 — У него нет неприятностей. Пока. С кем он водит компанию?

 — Да, собственно, ни с кем.

 — Он не садится с какой-нибудь определенной компанией в столовой?

 — Нет, он как-то сам по себе.

 — Он ведь ездит в школу на машине, верно?

 — Да.

 — Он подвозит кого-нибудь на своем грузовичке?

 — Никогда не замечала, чтоб он кого-нибудь подвозил. — «А ведь это было странно, — сообразила она. — Ребята всегда набивались друг к другу в машины. Но никто никогда не ездил пассажиром с Эрни».

 Это было не то, что хотел услышать Кэм. Если Эрни был втянут в события, происходившие в Эммитсборо, то он не мог действовать в одиночку. — В последние несколько недель ты много времени проводила с ним.

 Шея ее зарделась, а затем и щеки стали медленно заливаться краской. — Мистер Атертон разбил всех на пары, чтобы готовиться к заданию по химии. Эрни и я вместе готовились.

 — О чем он разговаривал?

 Она пожала плечами. — Он не очень разговорчив. — Тут до нее дошло, что Эрни никогда не болтал, как Джош о школе, о родителях, других ребятах, спорте, фильмах. Он предоставлял ей возможность говорить, а затем отводил ее наверх в свою комнату.

 — Вам приходилось обсуждать события, которые здесь происходят, убийство Биффа Стоуки, например?

 — Да, пожалуй, немного. Я помню, как Эрни сказал, что Бифф был просто задницей. — Она еще сильней покраснела. — Простите.

 — Все в порядке. Он еще что-нибудь говорил? — Жутко смущенная, она покачала головой. — Он когда-нибудь расспрашивал тебя о том вечере, когда вы с Джошем оказались на кладбище?

 — В общем-то, нет. Но Джош сам всем рассказал и продолжал рассказывать, пока это уже всем не надоело. Джош просто не может остановиться, понимаете? — Она надеялась про себя, что тот все еще был готов пойти с ней на вечеринку.

 — Салли, в прошлый понедельник вечером ты была с Эрни?

 — В прошлый понедельник? — Она с благодарностью посмотрела на Клер, снова наполнившую ее стакан «Пепси». — Нет. По понедельникам я сижу с ребенком Джен-кинсов.

 — И Эрни не заходил за тобой? Вы не отправились к нему домой после того, как ты освободилась?

 — Нет, Дженкинсы живут с нами по соседству, и если бы ко мне зашел парень, моя мама бы рассердилась. Обычно Дженкинсы раньше одиннадцати домой не возвращаются.

 — А во вторник?

 — Во вторник? — Она отвела глаза и взяла стакан.

 — Во вторник вечером ты была с Эрни? Она кивнула, затем поставила стакан на стол, не отпив из него. — Я должна была быть дома у Луизы и заниматься, но вместо этого пошла к Эрни. Его родители работают по вечерам.

 — Я знаю. Ты можешь мне сказать, когда ты к нему пришла и когда ушла?

 — Я ушла от Луизы около десяти и через несколько минут была у него. Ушла после одиннадцати.

 — Ты точно помнишь?

 — Да, потому что я должна была быть дома в одиннадцать, а когда вернулась, было уже половина двенадцатого, и мой отец был вне себя.

 — О'кей. «Маленький стервец не мог быть одновременно в двух местах», — подумал Кэм. Но он еще не собирался так легко отказываться от своих предположений. — Ты видела эту пентаграмму, которую носит Эрни?

 — Конечно. Обычно он носит ее под рубашкой, но… — Она слишком поздно спохватилась, что это могло означать, и снова уставилась на стол.

 — Кто-нибудь еще из ребят носит такую же?

 — Нет, не думаю. Больше никто, собственно, этим не интересуется.

 — Чем этим?

 — Ну, вы знаете, сатанизмом и всем таким. Кэм почувствовал, как стоящая рядом Клер напряглась, но все его внимание было обращено на Салли. — А Эрни интересовался?

 — Пожалуй, да. Он носил пентаграмму. У него в комнате были черные свечи. Он любил зажигать их и слушать черный металл.

 — Ты его когда-нибудь об этом спрашивала?

 — Однажды я его спросила, почему он всем этим увлекается, а он только улыбнулся и сказал, что это игра… Я не думаю, что для него это было игрой. Я сказала, что видела по телевидению, как в этих культах убивали людей, даже младенцев, а он сказал, что я легковерная и что таким способом общество отвергает то, чего не может понять.

 — Он еще что-нибудь говорил об этом?

 — Не могу вспомнить.

 — Если вспомнишь, то приходи и расскажи мне.

 — Хорошо.

 — Хочешь, чтобы я довез тебя до дому?

 — Нет, со мной все в порядке. Она крепко сжала губы. — Вы собираетесь говорить с моими родителями?

 — Если мне понадобится поговорить с ними на эту тему, первым делом я сообщу тебе.

 — Спасибо. — Она слабо улыбнулась ему и затем обратилась к Клер. — Вы с Анжи здорово мне помогли.

 — Мы должны держаться вместе. Салли кивнула, вставая со стула.

 — Я, да… У Эрни в комнате есть телескоп, — вырвалось у нее. — Я один раз поглядела в него, когда он оставил меня одну на минутку. Я могла смотреть прямо в окно вашей спальни. — Она снова покраснела. — Я думаю, вы должны это знать.

 Клер с трудом удалось сохранить непроницаемое выражение лица. — Спасибо.

 — Мы еще увидимся.

 — Заходи в любое время, когда захочешь. Когда Салли ушла, Клер тихо и протяжно выдохнула. — Пожалуй, теперь я стану опускать жалюзи.

 — Маленький сукин сын.

 Клер схватила Кэма за руку, прежде, чем тот успел встать. — Что ты сейчас собираешься делать, избить его? Ты не только вдвое старше его и в полтора раза тяжелее, но но у тебя еще и значок, запрещающий тебе это делать.

 — Я сниму его.

 — Нет, не снимешь. К тому же, бомбочка, которую подбросила Салли, как ничто другое, поможет тебе добиться своего. Я действительно стану держаться от него подальше. — Она наклонилась вперед, обвила руками его лицо и поцеловала. — Но я ценю саму мысль.

 — Запирай теперь двери.

 — Он не посмеет, — она замолкла, увидев в его глазах бешенство. — Хорошо. А теперь, не хочешь объяснить мне, чем вызваны именно эти твои вопросы к Салли?

 — Земля, взятая из разрытой могилы и, похоже, использованная для ритуального убийства. Нападение на Лайзу Макдональд. Обезглавленная кошка на твоем заднем крыльце.

 — Неужели ты серьезно думаешь, что один несчастливый подросток буйствует во имя Сатаны?

 — Нет, не думаю. Но надо с чего-то начать.

 В волнении она подошла к окну. Черт побери, ведь цвела сирень. Скворцы устроили себе гнездо на карнизе, а газон надо было постричь. Так оно всегда и должно происходить. Так оно всегда и происходило. Она не хотела примириться с мыслью, что под этим внешним спокойствием таилось что-то тревожное.

 Но она вспомнила о книгах в ящике ее ночного столика. На какой-то миг она словно снова увидела своего отца, распростертого на террасе, разбитого, кровоточащего, без всякой надежды.

 Она потерла руками глаза, как бы стирая это видение… — Это абсурд. В следующий раз ты мне скажешь, что Женский клуб Эммитсборо на самом деле — шабаш ведьм, собирающийся каждое полнолуние.

 Положив руки ей на плечи, он повернул ее к себе лицом. — Я говорю тебе, в этом городе завелось что-то нездоровое. Я найду это и вырву с корнем. А пока, Эрни Баттс — моя единственная зацепка.

 Вновь она подумала о книгах, книгах, принадлежащих ее отцу. Боже, ее отцу. Она не могла зставить себя рассказать об этом. Но было еще кое-что, то, что, возможно, и не значило ничего, и поэтому не выглядело бы уж полным предательством.

 — Тогда я не придала этому значения, — начала было она и вынуждена была остановиться из-за дрожи в голосе. — В тот день, когда ты нашел Биффа, и мы пошли к твоей матери…

 Его пальцы сжали ее плечо. — Так что же?

 — Я осталась рядом с ней после того, как доктор дал ей успокоительное. Я стала расхаживать по дому. Там были книги, ну в том помещении, которое можно назвать берлогой Биффа. Я… я хотела что-нибудь почитать. Большей частью это были лишь приключения и порнография. Но…

 — Но?

 — Я нашла там экземпляр «Сатанинской библии».

ГЛАВА 21

 Джейн Стоуки каждый день занималась уборкой и сборами. После того, как были собраны яйца и покормлен скот, она устраивалась в одной из комнат просторного дома. Большая часть вещей будет продана на аукционе. Она уже пригласила Боба Миза, чтобы тот оценил ее столовый мебельный гарнитур красного дерева. Большой и маленький серванты, буфет для посуды, раздвижной стол для большой семьи, побитые и любимые стулья. Все эти предметы когда-то были полны для нее значения. С годами лак потемнел и перестал блестеть, но сама столовая мебель оставалась предметом ее гордости и радости. И яблоком раздора между нею и Биффом.

 Он хотел продать ее. Это было одним из немногих дел, где ей хватило силы воли ему противостоять.

 Теперь же его желание исполнилось.

 В Теннеси у нее не будет места для тяжелой старой мебели. Ее сестре она была не нужна. У Кэма была своя. У Джейн не было дочери, чтобы передать эту традицию по наследству. Все так и закончится на ней.

 Она об этом не размышляла. Не позволяла себе. Слишком дорого будет стоить перевозка этой мебели на юг, хранение ее. Главной же причиной было то, что теперь, оставшись одна, она была просто не в силах сохранять все это.

 Джейн пересмотрела ящики, раскладывая скатерти по двум коробкам, на продажу и для себя. Вот скатерть ее матери из дамаскина с пятном от клюквенного соуса, оставшегося неотстиранным после какого-то Дня Благодарения много лет тому назад. Вот кружевная накидка, свадебный подарок от Лоретты, тетки Майка. Когда-то она с такой любовью крахмалила и гладила ее, а теперь вещь стала мятой и бесформенной от многолетнего лежания без пользы. Были там и салфетки с затейливой буквой Р в уголке, вышитой ею самой.

 Она потихоньку, как бы тайно, сложила их в коробку, которую намеревалась взять с собой.

 От скатертей она перешла к стеклу, заворачивая подсвечники, блюда для десерта, единственный уцелевший за тридцать лет бокал для шампанского.

 Наполнив одну коробку, она приступала к другой, думая о том, как много набирается всяких вещей за тридцать с лишним лет. Она умело заворачивала в газету частицы собственной жизни, чтобы другие люди рылись среди них, выбирая нужное. А вот блюдо, которое мама купила у заезжего торговца с ярко-рыжими волосами и белозубой ухмылкой. Он тогда сказал, что блюдо будет служить всю жизнь, но мама купила его из-за красивых розовых цветочков по краям.

 Слеза упала на газетную бумагу, когда Джейн заворачивала его.

 Она не могла все это взять с собой. Не могла. Да и зачем одинокой женщине столько всего? Ведь каждый раз, при мытье или вытирая с них пыль, она будет осознавать, что рядом нет никого, кто бы всему этому был рад.

 Она купит себе немного новой посуды, какую она видела в каталоге Пенни. Бессмысленно было бы заполнять буфеты и стенные шкафы ненужными ей вещами. Теперь она далее не могла понять, зачем столько лет все это хранила. Бифф говорил ей, что все эти вещи только пыль собирают. Он был прав и тут. Сколько часов она потратила, вытирая с них пыль.

 Она завернула маленькую фарфоровую кошку и, чувствуя себя виноватой, сунула ее в коробку, приготовленную к отъезду.

 Стук в дверь заставил ее вздрогнуть. Джейн отряхнула фартук и пригладила волосы, прежде чем пошла открывать. Она искренне надеялась, что это не была опять Мин Атертон, пришедшая разнюхать все в доме под видом заботливой подруги и соседки.

 Джейн чуть было не рассмеялась при одной этой мысли. Мин с первых лет своей жизни была хлопотуньей, совавшей во все свой нос. Если бы она не подцепила Джеймса, никто на свете не смог бы ее вынести. Но Джейн тут же ощутила сожаление и зависть. Возможно, Мин и вызывала раздражение, как соринка в глазу, от которой никак не избавишься, но муж-то у нее был. Когда Джейн открыла дверь, на пороге стоял ее сын.

 — Мама. — Он не мог припомнить в своей жизни ничего, что бы вызывало у него большее сожаление, чем то, что он собирался сделать сейчас. — Мне надо поговорить с тобой.

 — Я занята, Кэмерон. — Она боялась, что он пришел говорить о ферме. Она ждала, что он явится выражать недовольство из-за того, что она затеяла продажу фермы. Но он не упрекал ее. Он не сказал об этом ни слова. — Аукцион через три недели, и я должна упаковать все вещи в доме.

 — Спешишь от него избавиться? — Он поднял руку, ругая себя. — Это твое дело. Но мне надо поговорить с тобой о Биффе.

 — О Биффе? — Ее пальцы потянулись к пуговицам на блузе и начали их крутить. — Ты что-нибудь обнаружил? Ты знаешь, кто убил его?

 — Мне надо поговорить с тобой, — повторил он. — Ты впустишь меня?

 …Джейн отступила назад. Кэм заметил, что она уже занялась гостиной. Там ничего не осталось, кроме дивана, телевизора и столика с лампой. На выцветших обоях виднелись темные квадраты, оставшиеся от висевших там картин; на полу, там, где лежал ковер, угадывался слабый след от него.

 Ему хотелось закричать на нее, потрясти, заставить опомниться. Она ведь упаковывала частицы и его жизни. Но он пришел сюда не как ее сын. Она не хотела, чтобы он был им. — Почему ты не присядешь? — Он показал на диван и подождал немного. — Я должен задать тебе несколько вопросов.

 — Я уже рассказала тебе, все, что знаю.

 — Та ли это? — Он не садился, а изучающе смотрел на нее. — Почему бы тебе не рассказать мне об увлечениях Биффа?

 — Увлечениях? — Ее лицо побледнело. — Я не понимаю.

 — Чем он еще занимался кроме выпивки? Ее рот сжался в тонкую прямую линию. — Я не позволю тебе дурно говорить о нем в его собственном доме.

 — Этот дом никогда не был его собственным, но оставим это в стороне. На что он тратил свое время?

 — Он занимался фермой.

 «Какого черта занимался», — подумал Кэм про себя, но и это решил оставить в стороне. — Свободное время.

 — Он любил смотреть телевизор. — Она пыталась на-ощупь найти, что определенного могла бы сказать о человеке, с которым прожила более двадцати лет. — Он любил охотиться. Сезона не проходило, чтобы он не подстрелил оленя.

 «Или двух», — подумал Кэм, Он незаконно выделывал кожу в лесу, обманывал контролеров на рынке и продавал мясо.

 — Он читал что-нибудь?

 Она удивленно заморгала. — Иногда.

 — Что именно он читал?

 Она вспомнила о журналах, которые нашла и сожгла в сарае. — То, что обычно читают мужчины, мне кажется.

 — А как насчет религии?

 — Религия? У него ее не было. Я думаю, он вырос в методистской семье, но всегда говорил, что в церкви лишь зря тратишь час каждую неделю.

 — Сколько раз в неделю он уходил из дома?

 — Я не знаю. — Она стала раздражаться. — Не понимаю, какое это имеет отношение к его убийству?

 — Он уходил в какие-то определенные вечера?

 — Я не следила за ним. Это меня не касалось.

 — Кого же это тогда касалось? С кем он уходил?

 — С разными людьми. — Ее сердце забилось слишком сильно, но она сама не могла понять, чего именно боялась. — Чаще всего он уходил один и встречался с Лессом Глэдхиллом или Сканком Хэггерти, или еще с кем-то. Иногда они играли в покер или просто шли в заведение Клайда. «А иногда он отправлялся во Фредерик к проституткам». Но вслух она об этом не сказала.

 — Мужчина имее право расслабиться.

 — А он когда-нибудь расслаблялся с помощью наркотиков?

 Ее лицо побелело, порозовело, затем снова побелело. — Я бы не потерпела этой гадости у себя дома.

 — Мне нужно осмотреть его берлогу.

 Цвет ее лица снова изменился, став тускло-красным. — Я не позволю этого. Не позволю. Ты являешься сюда, когда человек уже мертв и не может защитить себя сам, и пытаешься сказать, что он был кем-то вроде наркомана. Почему ты не ищешь его убийцу, а приходишь сюда, чтобы облить его. грязью?

 — Я ищу его убийцу. А теперь мне надо посмотреть его вещи. Я могу сделать это вот так или же получить ордер на обыск. Решать тебе.

 Она медленно поднялась. — Ты это сделаешь?

 — Да.

 — Ты не тот сын, которого я воспитала. — Голос ее дрожал.

 — Да, наверное, не тот. Лучше, чтобы ты пошла вместе со мной. Если я найду что-нибудь, я хочу, чтобы ты видела, где и как это обнаружено.

 — Делай то, что ты должен делать. Но после этого я не хочу, чтобы ты еще раз сюда возвращался.

 — Сюда больше незачем возвращаться.

 Он поднялся вверх по лестнице, видя перед собой ее одеревеневшую спину. Он с облегчением увидел, что она не начала разбираться в берлоге Биффа. Все выглядело так, как описала Клер. Замусоренная, покрытая пылью, источающая затхлый запах пива.

 — Как я понимаю, ты не очень-то часто сюда заходила.

 — Это была комната Биффа. Человек имеет право на уединение. — Но пыль поразила ее почти так же, как и журналы, сложенные стопкой на полу.

 Он начал с одного угла, работая молча и последовательно. В ящике с патронами, спичками он обнаружил пачку «Драма», в которой находилась примерно унция травы.

 Он взглянул на нее.

 — Это просто табак.

 — Нет. — Он протянул ей пачку, чтобы она посмотрела как следует. — Это марихуана.

 Она ощутила мимолетную тупую боль в животе. — Это табак «Драм», — упрямо повторила она. — Так написано на на обертке.

 — Можешь мне не верить. Я пошлю на экспертизу в лабораторию.

 — Это ничего не докажет. — Она стала заворачивать и разглаживать подол фартука. — Кто-то дал это ему в шутку. Он, наверное, даже не знал, что это такое. Откуда ему было знать?

 Он отложил пачку в сторону и продолжил поиски. Внутри подставки для чучела белки оказались два пузырька с кокаином.

 — Что? — Джейн поднесла ко рту пальцы. — Что это? Кэм открыл пузырек, коснулся влажным пальцем порошка и попробовал на язык. — Кокаин.

 — О, нет. Боже мой, нет. Это ошибка.

 — Сядь. Ну сядь же, мама. — Он подвел ее к стулу. Какая-то часть его существа хотела обнять ее и сказать, чтобы она все это забыла, немедленно выбросила это из головы. Но другой его половине хотелось трясти ее и злорадствовать. Я ведь говорил тебе, кто он такой. Я говорил тебе. Он разъединил эти две части, две половины, составлявшие ее сына.

 — Я хочу, чтобы ты вспомнила и сказала мне, кто обычно приходил сюда? Кто поднимался сюда наверх вместе с Биффом?

 — Никого. — Она посмотрела на пузырьки в руках у Кэма и затем в ужасе отвернулась. Она ничего не понимала в лекарственных таблетках, за исключением тех, какие доктор Крэмптон прописывал от несварения желудка или приступов артрита. Но она боялась их. — Он никому не разрешал сюда входить. Если он собирался играть в покер, то сначала обычно закрывал дверь. Говорил, что не хочет, чтобы его приятели рылись в его вещах. Обычно он сидел здесь в одиночестве.

 — О'кей. — Он попробовал сжать ее руку, но никакого ответного движения не было. — Я должен продолжить поиски.

 — Какая теперь разница? — пробормотала она. Ее муж изменял ей. Не просто изменял с другой женщиной. Это она могла бы понять, особенно, если речь шла о женщине, берущей деньги. Но он изменял ей с этими маленькими пакетиками порошка. А вот этого она никогда бы понять не смогла.

 Он нашел еще несколько пакетиков. Все в небольших количествах, совершенно явно для собственного употребления. Если бы он занимался торговлей наркотиками, решил Кэм, он бы не держал товара здесь. — Ты когда-нибудь видела, чтоб у Биффа была порядочная сумма наличными?

 — У нас никогда не было денег, — устало ответила она. — Ты это знаешь.

 — Как ему удалось выплачивать взносы за «Кадиллак»?

 — Я не знаю. Я никогда не спрашивала. Он посмотрел лежащие на полках книжки в мягких обложках и нашел среди них пачку книжонок о сатанизме, культовом поклонении и ритуальных жертвоприношениях. Две из них были чистой воды порнографией, с явно срежессированными фотографиями обнаженных женщин, истязаемых мужчинами в масках. Другие же представляли собой основательные писания о поклонении дьяволу. Отложив в сторону самые вопиющие, он принес остальные к стулу, где сидела Джейн. — Что ты знаешь об этом? Джейн смотрела на заголовки остекленевшими от ужаса глазами. Ее католическое воспитание всколыхнулось в ней и сжало ей горло. — Что это? Почему они здесь? Как они сюда попали?

 — Это книги Биффа. Скажи мне, ты знала о них что-нибудь.

 — Нет. — Она сложила руки на груди, боясь дотронуться до книг. Это было еще гораздо хуже наркотиков. — Я никогда их не видела. Я не хочу их видеть. Убери это.

 — Посмотри. — Он указал на пентаграмму на обложке. — У Биффа была такая?

 — Что это?

 — У него была такая?

 — Я не знаю. — Но она вспомнила о предметах, найденных ею в сарае. — Что это означает?

 — Это означает, что Бифф был замешан в чем-то. Возможно, поэтому его и убили.

 Она вытянула руки, чтобы отстранить его, но сил подняться у нее не было. — Он был хороший человек, — упрямо сказала она. — Он не ходил в церковь, но он не стал бы вот так кощунствовать. Ты пытаешься сделать из него какое-то чудовище.

 — Черт побери, открой же глаза. — Он почти ткнул ей в лицо книги. — Вот как он представлял себе хорошее времяпрепровождение. И вот. — Он схватил одну из отложенных книг и резко раскрыл ее на большой цветной фотографии. — И я не думаю, что он просто читал обо всем этом. Ты понимаешь? Я не думаю, что он просто сидел здесь, посасывал кока-колу и разглядывал грязные картинки. Я думаю, он шел и занимался этим на практике.

 — Прекрати! Прекрати! Я не хочу этого слышать! Теперь он действительно схватил ее и начал трясти. Но не в его натуре было злорадствовать. — Почему ты его защищаешь? Ты не была с ним счастлива, ни одного дня в своей жизни. Он был сукиным сыном с садистскими наклонностями. Он разрушил эту ферму, разрушил тебя и делал все, чтобы разрушить меня.

 — Он заботился обо мне.

 — Он превратил тебя в старуху. Испуганную, побитую старуху. Если бы не было других причин для ненависти, я бы за одно это возненавидел его.

 Она прекратила попытки смотреть прямо перед собой. Хотя губы ее шевелились, слова не получались.

 — Раньше ты смеялась. — В его полном отчаянии и гнева тоне слышались ноты мольбы. — Черт возьми, раньше ты проявляла интерес к разным вещам, к себе. А за последние двадцать лет ты ничего не видела, кроме работы и постоянных забот. А когда вечером ты шла спать, слишком усталая, чтобы еще о чем-нибудь думать, он уходил зажигать черные свечи и резать жертвенных козлов. Или что-нибудь похуже. Боже упаси. Что-нибудь еще хуже.

 — Я не знаю, что делать. — Раскачиваясь взад и вперед, она начала тихо и нараспев повторять. — Я не знаю, что делать. — Джейн глубоко, суеверно верила в существование дьявола. Он представлялся ей то змеем, заползшим в райский сад, то ангелом тьмы, дразнящим и искушающим Христа, то владыкой огненной пропасти. Ее сердце сковало леденящим ужасом оттого, что тот нашел прибежище в ее доме.

 Кэм снова взял ее руки в свои. На этот раз она их не отдернула. — Ты расскажешь мне все, что знаешь.

 — Но я не знаю. — Слезы покатились у нее из глаз. — Кэм, я не знаю. А он… а он продал свою душу?

 — Начнем с того, была ли она у него.

 — Как я могла прожить с ним двадцать лет и не знать этого?

 — Теперь, когда ты знаешь, может быть, ты вспомнишь какие-то вещи. То, на что раньше не обращала внимания. То, на что не хотела обращать внимания.

 Крепко сжав губы, она смотрела на книжку, упавшую на пол в раскрытом виде. Она увидела обнаженную женщину с окровавленной грудью. Между ее ног была свеча.

 Ее хорошо вышколили, приучили быть верной, смотреть на многое сквозь пальцы, находить оправдания. Но еще раньше она получила и другое воспитание, прорвавшееся сейчас наружу и вызвавшее у нее страх перед Божьим гневом и наказанием.

 — Сарай, — слабым голосом произнесла она. — В сарае.

 — Что в сарае?

 — Я нашла там вещи. Я сожгла их.

 — О, Боже.

 — Я должна была это сделать. — Ее голос дрожал. — Я должна была это сжечь. Я не могла допустить, чтобы кто-нибудь увидел…

 — Увидел что?

 — Журналы. Такие, как эти. — Она показала рукой на пол и отвернулась.

 — Это все, что ты сожгла? Она покачала головой.

 — Что еще?

 Тошнотворный стыд охватил ее всю. — Свечи. Такие, как на картинке. Черные свечи. И ряса с капюшоном. Она пахла, — желчь подкатила ей к горлу, — кровью. И там были фотографии.

 Кэм сжал ее руки. — Что за фотографии?

 — Девушки. Две молодые девушки. Одна темноволосая, другая — блондинка. Раздетые и связанные, там на матрасе в сарае. Я порвала и сожгла их.

 Его желудок налился свинцовой тяжестью. — Ты сожгла фотографии?

 — Я должна была. — В ее голосе послышалась истерика. — Я должна была. Я не знала, что еще с ними делать. Это было так отвратительно. Я не могла, чтобы люди узнали, что он приводил сюда женщин и платил им за то, что они позировали для этих грязных снимков.

 — Если бы ты снова увидела этих девушек или другие их фотографии, ты бы вспомнила?

 — Я не забуду. Я никогда не забуду, как они выглядели.

 — Хорошо. Я вызову Бада. Потом ты проводишь меня во двор и покажешь.

 — Люди узнают.

 — Да. — Он отпустил ее руки, чтобы она могла закрыть ими лицо и выплакаться. — Люди узнают.

 — Так что тут у нас, шериф?

 — Я еще не знаю. — Кэм взглянул на дом, на пороге которого, ломая руки, стояла его мать. — Ты все принес?

 — Как было сказано.

 — Давай наденем перчатки и приступим. Натянув тонкие хирургические перчатки, они вошли в сарай. «Она сожгла даже этот чертов матрас», — подумал Кэм, хмуро глядя на железную раму для матраса. В сарае мало что осталось, кроме нескольких инструментов, скопища пыли и разбитых пивных бутылок. Нагнувшись, Кэм стал исследовать внутреннюю поверхность верстака.

 — А мы знаем, что ищем? — спросил Бад.

 — Я дам тебе знать, когда мы найдем это.

 — Ну и воскресный денек выдался, черт побери. — Бад присвистнул сквозь зубы. — У меня вечером свидание с Элис.

 — Вот как?

 — Я поведу ее в мексиканский ресторанчик, а потом в кино.

 — Стараешься изо всех сил?

 — Ну… — Бад немного покраснел, проводя пальцами сверху и снизу по металлическим полкам. — Она стоит того. Может, тебе тоже сводить как-нибудь Клер в мексиканское заведение. Там такая приятная обстановка. Знаешь, бумажные цветы и все такое. Женщинам это нравится.

 — Буду иметь в виду.

 — Как ты думаешь, «Маргарита»— это женский напиток?

 — По Джимми Баффету — нет.

 — Кому-кому?

 — Неважно. Попробуй «Дос Эквис» и придерживайся его.

 — «Дос Эквис». — Бад повторил название, стараясь запомнить. — Интересно, о, черт.

 — Что такое?

 — Здесь что-то острое, чуть перчатку не прокололо. Да это такая сережка с острым замком. — С чувством некоторой неловкости Бад поднял ее. Все знали, что Бифф гулял налево, но совсем другое дело, когда именно ты нашел женскую серьгу в его сарае. — Мне, наверное, надо положить ее в мешочек с вещдоками.

 — Да. И вот это тоже. — Кэм отлепил пакетик с кокаином, приклеенный к внутренней стороне верстака.

 — Черт возьми, неужели это оно и есть? У Бада вылезли глаза на лоб. Если бы Кэм вытащил пятиголовую жабу, то и это поразило бы его меньше. — Боже мой, Кэм, что же ты скажешь своей матушке?

 — Нацепи ярлычок на это, Бад.

 — Конечно. Хорошо. — Он взял пакетик, сложив горстью руки так, словно это был извивающийся младенец.

 С помощью карманного фонаря Кэм исследовал каждый сантиметр пола, ползая по нему на четвереньках.

 Среди разбитых пивных бутылок он наткнулся на тонкую пластинку дымчатого стекла. Поднял и посмотрел сквозь нее. Стекло с диоптрией. Карли Джеймисон была близорука. Порывшись среди осколков, он нашел еще два таких же.

 Когда они закончили обыск, он вышел во двор на солнце. — Ты привез фотографию дочки Джеймисонов?

 — Конечно, как ты сказал. Она в машине.

 — Иди и займись отпечатками пальцев.

 — Конечно. — Бад мгновенно оживился. К этому действию он относился с религиозным благоговением, но ему редко приходилось применять это на практике. — Немедленно займусь этим.

 Кэм вынул фотографию из машины и пошел к дому, где мать стояла в ожидании. Она выглядела старой, подумалось ему, старее даже, чем два часа тому назад, когда открыла ему дверь.

 Он протянул фотографию. — Эта девушка была на снимке, который ты нашла в сарае?

 Облизав пересохшие губы, Джейн заставила себя взглянуть. Личико было хорошенькое, юное и хорошенькое. Она вынуждена была отвести глаза. — Да.

 — Попробуй вспомнить, что было примерно во время Пасхи. Ты видела эту девушку где-нибудь поблизости?

 — Я никогда ее не видела. — Джейн посмотрела поверх его головы в сторону полей. — Она мертва?

 — Боюсь, что это вполне вероятно.

 — Ты считаешь, что ее убил Бифф? — Он имел отношение к тому, что с ней случилось. Она была в этом сарае. Ее связали и держали там.

 Она думала, что выплакала все слезы, но они снова полились ручьем из ее обоженных от рыданий глаз. — Я Не знала. Клянусь жизнью, я не знала.

 — Кто болтался здесь в то время? Кто приходил тогда к Биффу?

 — Кэм, это ведь было много недель тому назад. Перед Пасхой я лежала с гриппом. Помнишь, ты принес мне цветы?

 — Помню.

 — Бифф приходил и уходил. Может быть, они и собирались на покер, а может, это уже было после Пасхи. — Она нервно провела рукой по неприбранным волосам. — Я никогда не обращала внимания на такие вещи. Он этого не хотел. Да и какая сейчас разница? Теперь он в аду. Он продал свою душу и попал за это в ад.

 — Ладно. — Он бил лежачего и понимал это. — Если ты что-нибудь вспомнишь, позвони мне. Я не хочу, чтобы ты говорила об этом с кем-нибудь.

 — С кем я буду говорить? — тупо спросила она. — И без этого все всё узнают. Так ведь обычно и бывает.

 Он вздохнул. — А ты не хочешь пожить пока у меня… какое-то время?

 Первым ее чувством было удивление. Потом стыд. — Нет, здесь мне будет лучше, но с твоей стороныэто очень любезно.

 — Черт побери, ты моя мать. Это никакая не любезность. Я люблю тебя.

 Слезы мешали ей как следует рассмотреть его. Но он выглядел таким, каким она помнила его еще подростком. Высокий, прямой, непослушный. Рассерженный, подумалось ей. Казалось, он был рассержен на нее с того самого дня, когда умер его отец.

 — Я все равно останусь здесь. Пусть этот дом еще немного побудет моим. — Она направилась к дому, затем остановилась. Ей потребовался весь остаток ее мужества, чтобы просто повернуться и взглянуть в лицо своего сына. — Когда тебе было пять лет, ты взял мой красный лак для ногтей и большими печатными буквами написал на кафеле в ванной: «Я люблю тебя, мамочка». Ничто ни до, ни после этого не значило для меня так много. — В ее взгляде на него была лишь беспомощность и безнадежность. — Жаль, что я не сказала тебе этого раньше.

 В одиночестве она вошла в дом и тихо закрыла за собой дверь.

 Когда он вернулся домой, там его ждала Клер. Встретив его у дверей, она только один раз взглянула и обвила его руками.

 — Не будем говорить об этом. — Она лишь крепче обняла его, когда он прильнул щекой к ее волосам. — Я принесла пиццу. Если тебе хочется побыть одному, я отправлюсь домой. Просто подогрей ее, когда надумаешь.

 Он наклонился и коснулся губами ее губ. — Останься.

 — Хорошо. Анжи и Жан-Поль уехали примерно час назад. Им пора было возвращаться в свою галлерею, они просили передать тебе привет.

 — А Блейр?

 — Он решил поболтаться здесь еще пару дней. — Она отстранилась, чтобы получше рассмотреть его. — Раф-ферти, ты выглядишь ужасно. Тебе не мешало бы подняться наверх и как следует вымокнуть в твоей великолепной ванне. А я пока подогрею пиццу и достану пиво.

 — Худышка, — он сжал ее руку в кулак и поднес к губам, — тебе придется выйти за меня замуж.

 — Что, что придется?

 Он вовсе не был огорчен, увидев в ее глазах замешательство. — Мне нравится сама мысль о том, как ты встречаешь меня у дверей и подогреваешь пиццу.

 Она улыбнулась, слегка отступила. — Подумать только, сделаешь одно доброе-дело, а мужчина уже посягает на всю твою жизнь.

 — В данный момент я бы удовольствовался общением в ванне.

 Ее улыбка стала еще более беззаботной. — Полагаю, для того, чтобы я потерла тебе спину.

 — Ты потрешь спину мне, а я тебе.

 — Договорились. — Она приподнялась и обвила ноги вокруг его талии. — А что ты скажешь, если мы разогреем пиццу попозже?

 — Скажу, что это отличная мысль. Когда солнце начало садиться, они поднялись наверх. Ждали заката и другие люди, но тех мучило беспокойство.

ГЛАВА 22

 В половине десятого в пиццерии «Рокко» было полным полно посетителей. Джолин Баттс отказался от намерения закрыть заведение пораньше, когда туда вошло семейство Хоббсов в полном составе, все семеро. Самый младший, с бутылочкой во рту, что-то гудел, а остальные четверо детей выстроились в ряд для своих игр, держа наготове двадцатипятицентовики. Джолин приняла заказ на три больших пиццы с приправой и снова принялась посыпать блюда нарезанными грибными кубиками под музыку «Супер Донки Конга».

 Теперь уже все четыре кабинки были наполнены людьми и пиццей на разной стадии поедания. На столах валялись скомканные бумажные салфетки. Работавший у них неполный день мальчишка-посыльный уже отнес четыре пиццы с сыром и перцем в пожарное депо. Она заметила, что самый младший из Хоббсов, оставшись без присмотра, прижимал липкие пальчики к стеклянной витрине, рассматривая выставленные там прохладительные напитки и конфеты.

 «Больше уже не придется закрывать в десять вечера», — подумала она.

 Через пару недель, когда начнутся летние каникулы, их заведение будет открыто до двенадцати часов ночи. Подросткам нравилось тусоваться здесь, лакомиться пиццей, сидя в деревянных кабинках и бросая монеты в музыкальный автомат. «Всем, кроме ее сына», — подумала она и засунула очередную пиццу в духовку.

 Ее же сын предпочитал сидеть в одиночестве дома и слушать там свою музыку.

 Она улыбнулась мужу, несущему две картонные коробки к кассе. — Многолюдно сегодня, — бросил он и подмигнул ей.

 «Так почти каждый вечер», — подумала она и начала готовить многослойный сэндвич. Они сделали свое заведение процветающим, как и мечтали. Они шли к этой цели еще с того времени, когда они с Уиллом были подростками. Собственное дело в симпатичном маленьком городке, где их дети будут в безопасности и счастливы. Их ребенок, поправилась она. Два выкидаша, и вопрос о большой семье был закрыт с появлением Эрни.

 Но все остальное у них было. Сама она иногда беспокоилась, но Уилл, наверное, был прав. У Эрни просто переходный возраст. Семнадцатилетним и не должны нравиться собственные родители, и им не должно хотеться проводить с ними время. Когда ей было семнадцать, главной ее целью в жизни было вырваться из дома. Ей повезло, что рядом оказался Уилл, жаждавший того же и дожидавшийся ее.

 Она понимала, что они были исключением. Ранние браки почти всегда оказывались ошибкой. Но в свои тридцать шесть лет с восемнадцатью годами брака за плечами, Джолин чувствовала себя довольной жизнью и уверенной.

 Скорее она была рада тому, что у Эрни как будто не было постоянной подружки. Наверное, они с Уиллом уже в юности были готовы к серьезному шагу, а Эрни к этому готов не был. В чем-то он был еще ребенком, но в другом…

 Джолин откинула назад свою длинную каштановую косу. В этом другом она совсем не понимала его. Он казался старше своего отца и гораздо жестче. Ему еще надо было найти себя, прежде чем всерьез начать относиться к девушке или к чему-либо другому в жизни.

 Хотя Салли Симмонс ей нравилась. Свеженькое личико, воспитанные манеры, аккуратная одежда. Салли могла бы хорошо влиять на Эрни, немного вывести его из замкнутости. Это все, что ему требовалось.

 В общем-то он был хороший мальчик. Она завернула сэндвич и, прибавив еще шесть пачек сигарет «Маунтин Дью», пробила в кассе чек для Моргана, помощника шерифа. — Работаете вечером?

 — Нет. — Мик Морган ухмыльнулся, ей. — Просто голоден. Никто не готовит таких сэндвичей, как вы, миссис Баттс.

 — Я положила двойную порцию лука.

 — В этом все и дело. «На нее приятно посмотреть», — подумал он, — в этом ее белом передничке поверх джинсов и рубашки и с таким раскрасневшимся от плиты лицом». Непохоже было, что у нее уже взрослый сын, но Мик сообразил, что она, должно быть, забеременела в юном возрасте и твердо нацелилась на семью. — Как ваш мальчик? — спросил он, убирая сдачу. — На следующей неделе кончает школу?

 Она кивнула. — Трудно в это поверить.

 — Не волнуйтесь.

 — И вы тоже.

 «Кончает школу, — подумала она и глубоко вздохнула, вобрав в себя воздух, в котором смешались ароматы специй, соуса и острых сыров. — Ее маленький мальчик. Как часто она жаждала вернуться назад на пять, десять лет и уловить момент, когда она сделала неверный шаг».

 «Но это же несправедливо, — уверяла она себя. — Эрни был самостоятельной личностью, и так оно и должно быть». С некоторой завистью она стала наблюдать за тем, как малышка Тереза Хоббс цеплялась за колени отца и хихикала. Может быть, Эрни внешне не проявлял привязанности или особой жизнерадостности, но он и не попадал в неприятные истории. Отметки у него всегда были вплоне сносные. Он никогда не приходил домой напившись или наглотавшись наркотиков, как это частенько случалось с ней до замужества.

 «Он был просто, скажем так, погружен в себя, — полагала она. — Постоянно думал о чем-то».

 Она сожалела, что не знает, о чем именно он думал.

 Он ждал. Эрни знал, что пришел слишком рано, но Чересчур нервничал, чтобы сидеть дома. Адреналин в его крови так бушевал, что ему казалось, он вот-вот взорвется. Но страха своего он не осознавал, потому что тот леденящий страх гнездился в самой глубине его существа.

 Взошла полная луна. Ее свет посеребрил деревья и поля. Вдали он различил ферму Доппера. Поблизости мычал скот.

 Он всмомнил, как приходил сюда в прошлый раз. Тогда он перелез через забор, прихватив веревку и ножи в пакете для прачечной. Тогда не было такой полной луны, а ветер приносил прохладу.

 Он без труда загнал двух телят и связал им ноги, точно так как в фильмах, которые он смотрел в девятом классе на уроках по сельскому хозяйству. Он ненавидел каждую минуту этих занятий, но запомнил фильмы, где показывалось, как клеймят и режут скот, как тот рождается.

 Однако он не знал, просто не представлял себе, что будет столько крови. Не представлял тех звуков, что издавали животные. Или того, как они будут закатывать глаза.

 Сначала его начало тошнить, и пока его внутренности разрывало на части, животные даже убежали в лес. Но он все равно это сделал.

 Вернулся и довел все до конца. Он доказал, чего он стоит.

 Убивать было не таким легким делом, как об этом читать. Держать кровь в пузырьке в ящике — это совсем не то, когда она теплой струёй льется тебе прямо на руки.

 В следующий раз будет легче.

 Тыльной строной ладони он потер лоб. Должно быть легче в следующий раз.

 Услышав шорох листьев, он обернулся, не сознавая, что в глазах его был страх — тот же самый смертный страх, который он видел в глазах животных. Его рука сжала ключ зажигания. На какой-то момент, всего на один момент его мозг яростно скомандовал ему включить мотор, повернуть машину и уехать как можно быстрее. Бежать, пока еще есть время.

 Но они уже вышли из леса. Как духи или сновидения. Или дьяволы.

 Их было четверо, в длинных одеяниях и масках. У Эрни перехватило горло, когда один из них протянул руку и открыл дверь грузовика.

 — Я приехал, — сказал он.

 — Ты был послан, — последовал ответ. Назад дороги не будет.

 Эрни затряс головой. — Я хочу научиться. Я хочу быть одним из вас.

 — Выпей это.

 Ему подали чашу. Шатаясь, он вылез из грузовика, чтобы принять ее, и, поднеся к губам, выпить, глядя в глаза тому, чье лицо скрывалось за маской Бафомета.

 — Пойдем.

 Один из мужчин влез в грузовик и так загнал его вверх по лесной дороге, чтобы машину не было видно со стороны шоссе. Они повернулись и снова углубились в лес. Эрни шел между ними.

 Они двигались в молчании. У Эрни в голове была лишь мысль о том, какими великолепными и сильными выглядели они в своих длинных одеяниях, шествуя в затененном лесу, и опавшие листья шуршали у них под ногами. «Это как музыка, — подумал он и улыбнулся. По мере того, как наркотик растворялся в его крови, ему начало казаться, что он парит в воздухе. Они все парили среди деревьев, даже проникли сквозь них. Воздух стал подобен воде. вода уподобилась воздуху.

 Лунный свет стал малиновый, и сквозь его дымку ему виделись сверкающие краски, волшебные предметы. Хруст листвы под ногами отдавался барабанной дробью у него в крови. Он шел навстречу своей судьбе.

 Бафомет повернулся, лицо его было огромно, больше и ярче, чем сама луна. Эрни улыбнулся и подумал, что и его лицо изменилось. Превратилось в волчье. Да, он стал волком, молодым, алчным, красивым и проницательным.

 Он не знал, сколько времени они шли. Ему было все равно. С ними он пошел бы и в адский огонь. Пламя не коснулось бы его. Он был одним из них. Он чувствовал, как сила и величие распирали его.

 Когда они подошли к кругу, другие уже ждали. Бафомет повернулся к нему. — Веришь ли ты в могущество Князя Тьмы?

 — Да. — Остекленевшие от наркотиков глаза Эрни смотрели беспомощно. Черты его лица стали бесформенными и вялыми, в них не было никакой алчной красоты и проницательности. — Я поклонялся ему. Я принес ему жертву. Я ждал его.

 — Сегодня ночью ты увидишь его. Сними одежду. Подчиняясь, Эрни снял свои кроссовки и джинсы. Стянул с себя майку с надписью «Черная Суббота», и на нем осталась лишь пентаграмма. На него надели балахон. — Ты будешь без маски. Позже, когда ты станешь одним из избранных, ты сам выберешь себе маску.

 Голос в ушах Эрни звучал низко и торжественно, как похоронный марш или пластинка, поставленная не на ту скорость. — Я учился, — промолвил он. — Я понимаю.

 — Тебе придется еще многому учиться.

 Бафомет вошел в круг. Другие же стали по его периметру. Когда Эрни занял свое место, он увидел женщину. Она была прекрасна в своем красном плаще, с распущенными блестящими волосами. Она улыбалась ему. Даже несмотря на состояние напряженности, которое он испытывал, он узнал ее.

 Сара Хьюитт и раньше принимала участие в подобных церемониях. За сумму в двести долларов все, что от нее требовалось, это улечься голой на деревянной доске и ждать, пока несколько психов не исполнят свой дурацкий ритуал. В нем было много песнопений и взываний к дьяволу. К дьяволу, как бы не так. Все это лишь предлог, чтобы ее трахать. За две сотни ей было наплевать на то, что им нравилось носить маски и трясти друг перед другом своими голыми задницами. Конечно, когда устраивали козлиные жертвоприношения, это было довольно-таки противно, но жертвоприношения, это было довольно таки противно, но парни есть парни. Во всяком случае, сегодняшняя церемония выглядела особенной. Она узнала Эрни и догадалась, что его присутствие добавит кое-что к ночному развлечению.

 «Парнишку накачали наркотиками, — подумала она, — и он, наверняка, слетит с катушек раньше, чем дело дойдет до самого интересного». Но тогда она снова приведет его в форму. Она хорошо умела это делать.

 К тому же она чувствовала облегчение оттого, что ее позвали сегодня вечером. Она совершила ошибку, болтая с Кэмом. Сара прекрасно знала, что за ошибки расплачиваются.

 Прозвонили в колокольчик, зажгли свечи, развели огонь в яме. Сара расстегнула застежку в середине балахона, и он медленно сполз с ее плеч. Секунду она выдерживала позу под взглядами знакомых глаз. Освещенная луной, она подошла к доске и улеглась на нее.

 Верховный жрец вознес руки. — Во имя Сатаны, владыки и господина, я призываю силы Тьмы наделить меня их адской властью. Раскройте шире врата Ада и дайте мне все, чего я жажду. Наша радость — это жизнь плоти. Мы стремимся к ней и требуем ее. Слушайте меня!

 Эрни содрогнулся, услышав произносимые имена. Он знал их, изучал их. Молился им. Но впервые он был не один. И кровь его закипела, растворяя оставшийся внутри него страх, пока он повторял вместе со всеми эти имена.

 По кругу пошла чаша. Эрни смочил пересохший рот вином, в котором был разбавлен наркотик. Казалось, что пламя, жадно рвавшееся ввысь из ямы, стало живым. Плоть его горела.

 Он смотрел на верховного жреца. Скульптурный образ, созданный Клер, вторгся в репльность. «Она знала, — подумал он и возжаждал ее. — Она знала».

 Был поднят меч, чтобы вызвать четырех принцев ада.

 Власть ледяным кинжалом вонзилась в него. Жар и холод чередовались, как в сексуальном танце. Его затрясло, когда он присоединился к песнопению.

 — Повелитель, мы приводим к Тебе этой ночью нашего нового брата. Мы предлагаем тебе его сердце, его душу, его чресла. Молодость благословенна. Молодость сильна. Его кровь смешается с нашей кровью ради твоей славы.

 — Ave, Сатана.

 Он вытянул руку, повелевая Эрни войти в круг. — Пришел ли ты сюда по собственной воле?

 — Да.

 — Признаешь ли ты Князя Тьмы своим Повелителем и Господином?

 — Да.

 — Готов ли ты поклясться сейчас, что будешь хранить священную тайну этого места? Что отдаешь себя в руки Закона?

 — Клянусь.

 Эрни почти не почувствовал укола в указательный палец левой руки. Как во сне он приложил палец к поднесенному пергаменту. И кровью начертал свое имя.

 — Теперь ты дал клятву. Теперь ты присоединил свое имя к немногим избранным. Если ты заговоришь о том, что ты увидел этой ночью, язык твой почернеет и отвалится. Сердце в твоей груди превратится в камень, и дыхание твое остановится. Сегодня ночью ты примешь Его гнев и Его наслаждение.

 — Я принимаю их.

 Жрец положил руки на плечи Эрни и откинул назад голову. — Мы несемся на быстром ветре туда, где ярок свет наших желаний. Нам принадлежат все радости жизни. Жизнь в похоти — наш удел. Мы мужи.

 — Да будут благословенны.

 — Я — ствол пронзающий с наконечником из железа. Женщины жаждут меня.

 — Мы мужи.

 — Плотский восторг наполняет меня. Кровь моя кипит. Мой детородный орган в огне.

 — Мы мужи.

 — Все демоны вселились в меня. — Он опустил голову и впился взглядом в Эрни. — Я пантеон плоти.

 — Ave, Сатана.

 Вперед вышла фигура, поднесшая жрецу маленькую кость. Тот взял ее и двинулся к алтарю, оставив шатающегося Эрни. Кость была водружена меж бедер той, что изображала алтарь. Он взял чашу, стоявшую меж ее грудей и наклонил ее так, чтобы вино пролилось на ее тело.

 — Земля есть моя мать, влажная и плодовитая блуд-ница. — Он провел руками по алтарю, сдавливая и царапая его. — Услышь нас теперь, Великий Сатана, ибо мы взываем к твоему благословению через радости плоти.

 — Поддержи нас, Повелитель.

 — Нас, жаждущих всего на свете.

 — Поддержи нас, Повелитель.

 — Нас, берущих то, что пожелаем.

 — Ave, Сатана.

 Был принесен козел, вынут нож. С кружащейся от наркотиков и гипнотических песнопений головой, Эрни упал на колени. Он молился только что отринутому им Богу, чтобы ему не стало плохо.

 Его поставили на ноги и стащили с него балахон. Жрец вытянул руку, с которой капала кровь, и обмазал ею грудь Эрни.

 — Теперь ты отмечен жертвенной кровью. Назови имя. Эрни закачался, загипнотизированный взглядом горящих глаз. — Сабатан.

 — Сабатан.

 Жрец вернулся к алтарю, повторяя восклицание. Он поднял кость и повернулся так, чтобы остальные участники ритуала могли пройти перед женщиной.

 — Плоть безгрешна, — сказал он.

 Были сброшены одеяния и песнопения зазвучали громче. Эрни слышал лишь их, когда его повлекли к алтарю. Он потряс головой, пытаясь прояснить мысли. Она взяла в руки его одеревеневший член и стала грубо манипулировать им, пока Эрни не задрожал. Под завывание молитв он услышал ее тихий и дразнящий смех.

 — Ну, давай, мальчуган. Разве ты не хочешь показать этим старым козлам, на что ты способен?

 Его охватила ярость, отвращение и вожделение. Он вонзился в нее, со всей силой овладевая ею, пока не увидел, как ее насмешка сходит с ее лица, уступая место выражению удовольствия.

 Он знал, что они наблюдают за ним, но ему было все равно. Ее жаркое дыхание овевало ему лицо. Мускулы его дрожали. В глазах у него выступили слезы, когда звуки песнопений окутали его. Теперь он был одним из посвященных.

 Закончив акт, он смотрел, как предавались сладострастию другие, и снова вожделел. Они занимались этим с ней по очереди, жадно совокупляясь, насыщаясь ее плотью. Они уже не выглядели могущественными, а напротив жалкими, пользуясь для своей похоти одним и тем же сосудом, демонстрируя при лунном свете свою дряблость и слабость.

 Некоторые из них совсем старики, понял он. Жирные старики, сопящие во время совокупления. Его взгляд становился все более циничным по мере того, как наркотик выветривался и возбуждение спадало. От нетерпения некоторые мастурбировали прямо на землю. Они выли, опьяненные сексом и кровью.

 Глаза Эрни насмешливо скользили по ним и встретились с глазами другого. На нем была маска, изображающая Мендеса. Его обнаженное тело было бледно и правильных пропорций, на груди покоился тяжелый серебряный брелок. Он не плясал вокруг костра, не взывал к луне, не падал сладострастно на женщину. Он просто стоял и наблюдал.

 «Вот где была власть», — догадался Эрни. Сосредоточенная в этом человеке. Теперь он это знал, понимал. Когда тот двинулся к Эрни, юноша задрожал от догадки, мелькнувшей у него в голове.

 — Ты вступил.

 — Да. Но ритуал — он отличается от того, что я читал и изучал.

 — Мы берем то, что нам надо. Добавляем то, что нам нравится. Ты против этого?

 Эрни взглянул на женщину-алтарь, на который взбирались мужчины. — Нет. — Именно этого он и жаждал: свободы, славы. — Но похоть лишь один из путей.

 Лицо, скрытое маской, улыбнулось. — У тебя будут и другие. Но эта ночь специально для тебя.

 — Но я хочу…

 — Тебя отведут назад и ты будешь ждать нового вызова. Если хоть слово о том, что ты здесь видел и делал, проникнет за пределы этого круга, ты умрешь. И твоя семья умрет. — Он повернулся и пошел к голове алтаря.

 Эрни отдали одежду и велели одеться. Сопровождаемый шедшими по бокам двумя мужчинами в балахонах, Эрни вернулся к грузовику. Он проехал затем примерно полмили, остановился, выключил зажигание и побежал назад.

 «Он возьмет то, что ему хочется», — сказал он себе. Ритуал еще не закончился. Если он вступил в их круг, то имел право видеть все до конца.

 Он стал одним из них.

 Голова его раскалывалась, рот пересох. «Это от наркотика», — решил он. В следующий раз он постарается не пить, а только сделает вид. Ему нужно было ясное, а яе затуманенное сознание. Наркотики только для тупиц и трусов.

 Хотя он несколько раз с испугом думал, что сбился с пути, он продолжал идти. Он был уверен, что узнал кое-кого этой ночью и намеревался распознать и остальных. Его лицо они видели. Он имел право видеть их лица. Он не допустит, чтобы здесь с ним снова обращались как с ребенком. Он станет полноправным участником и когда-нибудь будет стоять в центре круга, держа в руках голову жертвенного козла. Именно он будет призывать Силы Тьмы.

 Он почувствовал запах дыма, смешанный с запахом козлиного мяса. Быстро перешел ручей, где много лет назад молодой Доппер встретил своего собственного дьявола. Из-за деревьев доносился низкий гул песнопений. Эрни замедлил шаг и, крадучись, двинулся вперед. Оттуда, с того самого места, где когда-то пряталась маленькая девочка, хотя он и не догадывался об этом, он стал наблюдать за продолжением церемонии.

 Они не облачились в балахоны, продолжая стоять обнаженными. Женщина-алтарь лежала, сонливо-расслабленная, удовлетворенная, и ее кожа отливала серебром под лунным светом.

 — Наша похоть насыщена. Наши тела чисты. Наши головы ясны. Наши тайные помысли выражены в движениях нашей плоти. Мы едины с нашим Повелителем.

 — Ave, Сатана.

 Жрец встал, расставив ноги, простирая руки к центру круга. Откинув назад голову, он выкрикнул заклинание. «Наверное, на латыни», — подумал Эрни, облизывая губы. Какой бы то ни был, этот язык звучал гораздо более страстно и мощно, чем английский.

 — Вельзевул, приди и наполни меня Твоим гневом. Горе земле, так как ее преступление огромно. — Он повернулся к алтарю. Сара лениво приподнялся на локтях.

 Она знала его, знала его аппетиты и тайны.

 — Ты еще не использовал свое время, — сказала она и откинула назад взлохмаченные волосы. — Лучше приступай-ка сейчас. Ваши два часа скоро закончатся.

 Он сильно ударил ее рукой по лицу. Ее голова ударилась о доску. — Не смей говорить.

 Она пальцами стерла кровь, выступившую на губах. Глаза ее наполнились ненавистью, но она поняла, что, если ослушается, он ударит ее снова. Вместо этого она молча лежала и ждала. «Она отомстит», — думала она. — Бог свидетель, она отомстит. А за этот удар он заплатит гораздо больше, чем две сотни».

 — Остерегайтесь блудницы, — произнес он. — Подобно Еве она соблазнит и предаст. Ее лоно несет нам радость. Но Закон стоит прежде сладострастия. Я толкователь Закона. Никто не избегнет его.

 — Никто не избегнет.

 — Жестоко наказание Закона. Никто не избегнет его.

 — Никто не избегнет.

 — Да падет проклятье на слабых. Та, кто выдает тайны, обречена. Таков Закон.

 — Ave, Сатана.

 Даже когда они окружили ее, Сара умудрилась приподняться. Ее руки и ноги были тут же прижаты к доске.

 — Я ничего не рассказывала. Ничего. Я никогда… Второй удар заставил ее замолчать.

 — Боги Ада требуют отмщения. — Они жаждут. Их мощные голоса разрывают тишину. — Повернувшись, он бросил что-то в яму, отчего огонь вспыхнул с новой силой.

 А хоровое песнопение продолжалось, как аккомпанемент выкрикиваемым им словам.

 — Я орудие уничтожения. Я посланник рока. Агония предателя насытит меня. Кровь ее утолит мою жажду.

 — Умоляю. — В ужасе извиваясь, Сара смотрела на окружавших ее мужчин. Этого быть не могло. Она знала их всех, продавала им пиво и саму себя. — Я сделаю все, что вы хотите. Все, что угодно. Ради Бога.

 — Нет бога, кроме Сатаны.

 Когда ее руки и ноги были связаны, сборище отступило назад. Сидя в своем укрытии, Эрни обливался потом.

 — Вот месть Повелителя.

 Жрец взял в руки жертвенный нож, на котором еще не высохла кровь. Шагнул вперед.

 Сара начала визжать.

 Кричала она долго. Эрни стиснул уши, чтобы не слышать этого звука, но тот источался в воздухе подобно запаху. Даже с закрытыми глазами он видел, что с ней делали.

 Это было не жертвоприношение. Не подношение божеству. А изувечивание.

 Закрыв рот руками, он мчался вслепую сквозь лес, а ее крики преследовали его.

 Но был еще один, кто не бежал. Был тот, кто присел на четвереньки как животное, и в глазах его блестело безумие. Этот наблюдал, ждал, с бьющимся сердцем, с пылом проклятого Богом существа.

 Даже затихнув, крики продолжали отдаваться эхом в лесной тиши. И был тот, кто раскачивался взад и вперед, взад и вперед в непристойной пародии на половой акт, а слезы лились из глаз и содрогалось все тело. Как хорошо, как прекрасно было увидеть работу Повелителя.

 Тот, кто наблюдал, жадно понюхал воздух, как волк, чующий кровь. Скоро поляна снова опустеет, но кровь останется. На время в лесу будут царить звериные запахи смерти, дыма и совокуплений. И скрюченная фигура исчезла в тени кустов. Темные божества скрыли от людских глаз эту маленькую поляну, несущую смерть и проклятья.

 — Клер, детка, проснись. — Кэм привлек ее к себе и погладил по волосам. Она сильно дрожала. В растерянности он завозился, пытаясь укрыть ее простыней.

 — Все в порядке. — Она задышала глубоко и протяжно. — Все в порядке. Это был просто сон.

 — Это как будто моя привилегия. — Он повернул ее лицо к лунному свету и внимательно посмотрел. В нем не было ни кровинки. — Должно быть очень дурной сон.

 — Да. — Дрожащими руками она провела по волосам.

 — Не хочешь рассказать мне о нем? Как она могла рассказать? Как она вообще могла кому-нибудь рассказать? — Нет, нет, все в порядке.

 — Похоже, тебе не помешал бы глоток бренди. — Он коснулся губами ее лба. — Жаль, что у меня нет.

 — Лучше обними меня. — Она прильнула к нему. — Который час?

 — Около двух.

 — Прости, что разбудила.

 — Не переживай из-за этого. У меня было много ночей с кошмарами. — Он оперся о подушки, баюкая ее как ребенка. — Принести воды?

 — Нет.

 — Теплого молока?

 — Фу.

 — Горячего секса?

 Она слабо рассмеялась и взглянула на него. — Может быть, чуть позже. Мне нравится просыпаться и видеть тебя рядом. — Она вздохнула и прислонилась к его плечу. Ночной кошмар был лишь зазубриной в ее мозгу, а реальностью был Кэм.

 — Чудесная ночь, — пробормотала она.

 Он тоже, как Клер, смотрел в окно на лунный свет. — Было бы здорово провести такую ночь на природе. Может, в следующее полнолуние нам с тобой разбить палатку.

 — Палатку?

 — Ну да. Можно опуститься к реке, заночевать в палатке и заняться любовью при свете звезд.

 — Можно просто вытащить матрас на твою террасу.

 — Где же твой авантюрный дух?

 — Он накрепко привязан к таким вещам, как водопровод. — Она прижалась к нему. — И пружинный матрас. — Куснула его нижнюю губу. — Перкалевые простыни.

 — Когда-нибудь приходилось заниматься любовью в спальном мешке?

 — Нет.

 — Позволь мне продемонстрировать. — Он перекатил ее на себя и плотно подоткнул вокруг них простыни. — Вот при таком способе мне даже не надо двигаться, чтобы… о, черт.

 Раздавшийся телефонный звонок раздосадовал их обоих. Клер ахнула, когда Кэм потянулся к трубке.

 — Извини.

 — Пожалуйста, ради Бога.

 — Рафферти, — произнес он в трубку. Затем — ЧТО?

 — Они ее убивают, — повторил Эрни отчаянным шепотом.

 — Кто? — Включив свет, Кэм выпутывался из простыни.

 — Она кричит. Все время кричит.

 — Успокойся. Скажи мне, кто это.

 Он выругался, когда телефон разъединили. Встал, грохнув трубкой.

 — Что это?

 — Черт побери, если бы я знал. Может быть, псих. — Но он распознал в голосе неподдельный ужас. — Заявил, что кого-то убивают, но не сказал, кого и где.

 — Что ты собираешься делать? Кэм уже натягивал брюки. — Сейчас я мало что могу сделать. Поеду в город, осмотрюсь.

 — Я поеду с тобой.

 Он начал было протестовать, потом перестал. А что, если этот звонок был всего лишь уловкой, чтобы выманить его из дома? И застать Клер одну? Рафферти, ты сходишь с ума, пронеслось у него в голове. Но лучше было не рисковать.

 — О'кей. Но скорее всего, это пустая потеря времени.

 Он потратил целый час, прежде чем повернул обратно. Город был безмолвен как кладбище.

 — Прости, что вытащил тебя.

 — Ничего страшного. В такую ночь приятно прокатиться. — Она повернулась к нему. — Жаль, что тебе приходится так волноваться.

 — У меня такое ощущение, будто я потерял контроль. — Он слишком хорошо помнил это ощущение еще с тех времен, когда увлекался «Джеком Дэниелем», и это ощущение ему не нравилось. — Здесь что-то происходит и мне нужно… — Он не успел договорить, так как заметил автомобиль, съехавший с дороги и стоявший за деревьями. — Оставайся в машине, — тихо сказал он. — Закрой двери, подними окна.

 — Но я…

 — Пересядь на водительское место. Если почувствуешь опасность, уезжай. Зови Бада или Мика.

 — Что ты собираешься делать? Перегнувшись, он открыл отделение для перчаток и вынул оттуда револьвер.

 — О? Боже мой.

 — Не выходи из машины.

 Он оставил ее и двинулся вперед, быстро и бесшумно. Теперь она поняла, что означало выражение «сердце ушло в пятки». Перехватило горло, и она с трудом дышала, глядя, как он приближается к темной машине.

 Он взглянул на номерной знак и запомнил его. Внутри автомобиля можно было различить какое-то движение. Как раз, когда он подошел к двери, в машине раздался пронзительный женский крик. Он резко рванул дверь и тут же понял, что целится своим 38 калибром прямо в голый мужской зад.

 Почему он там так долго, забеспокоилась Клер. Почему он просто стоит там? Что бы он там ей ни приказывал, она уже взялась за ручку двери, готовая броситься ему на помощь. Но он отвернулся от стоявшей машины и как будто стал разговаривать с деревом. Когда, наконец, Кэм двинулся назад, у нее гора упала с плеч.

 — Что случилось? Что ты там делал?

 Кэм опустил голову на руль. — Только что я прервал, угрожая пистолетом, любовное занятие Арни Найта и Бонни Сью Миз.

 — О, Боже ивой. — Клер начала смеяться. — О, Боже, Боже.

 — Вот именно. — Пытаясь сохранить невозмутимость, Кэм завел мотор и двинулся к дому.

 — А они только дурачились или действительно, ну, ты знаешь?

 — Скорее второе, — пробормотал Кэм. — То, что называется, полицейский помешал.

 — Coppus. Мне это нравится. — Она откинула голову назад, затем снова выпрямилась. — Ты назвал Бонни Сью Миз? Но ведь она замужем за Бобом!

 — Ты шутишь?

 — Нет, это так и есть,

 — Ну и дела.

 — Это отвратительно, Рафферти. Боб не заслужил, чтобы его жена оказывалась в два часа ночи в машине другого мужчины.

 — Адьюлтер не преступление. Это их дела, Худышка.

 — Сожалею, что вообще узнала об этом.

 — Поверь мне, видеть это собственными глазами гораздо хуже, чем просто услышать об этом. Теперь я никогда не смогу посмотреть Арни в лицо, не видя перед собой… — Он быстро рассмеялся, но увидев выражение лица Клер, оборвал смех. — Прости.

 — А мне думается, что все это очень печально. Только позавчера я говорила с Бонни, и она показывала мне фотографии своих детей и обсуждала ткань для обивки. Неприятно думать, что все это семейное счастье было лишь притворством ради того, чтобы она могла потихоньку бегать к Арни и развлекаться с ним. Мне казалось, я знаю ее.

 — Люди не всегда такие, какими кажутся. Вот именно этим мне и приходится сейчас заниматься. Но может быть, я так напугал Бонни Сью, что она снова станет верной супругой.

 — Единожды солгав, кто тебе поверит? — Она закатила глаза. — Боже, я уже произношу проповеди. Еще несколько недель в этом городке и я начну думать, что все в жизни должно быть, как на картинах Нормана Рокуэлла. Пожалуй, мне действительно хотелось бы этого.

 — Мне тоже. — Он обнял ее. — Может быть, если нам повезет, мы станем одинаково смотреть на вещи

ГЛАВА 23

 Клер ездила в больницу по крайней мере трижды в неделю. Обычно около Лайзы сидел ее брат, кто-то из родителей или друзья. Но кого она меньше всего ожидала увидеть, так это Мин Атертон, прочно усевшуюся в кресло около постели больной.

 — Клер, — Лайза улыбнулась. С ее поврежденного глаза уже сняли повязку, и хотя он был распухшим и красным, опасность миновала. Ее нога все еще была заключена в механическую конструкцию, а на вторую неделю июня назначена вторая операция.

 — Привет, Лайза. Здравствуйте, миссис Атертон.

 — Рада тебя видеть, Клер. — Но Мин неодобрительно посмотрела на ее джинсы, сочтя их неподобающей одеждой для посещения больной.

 — Миссис Атертон принесла цветы от Женского клуба. — Лайза показала на медную, вазу с весенними цветами. — Правда, красивые?

 — Да.

 — Женский клуб Эммитсборо хотел показать Лайзе, что наш город не остался равнодушным. — Мин приосанилась. — Возможно, идея с цветами пришла в голову не ей, но она изо всех сил добивалась права отнести их в больницу. — Мы все тут просто в ужасе от того, что произошло. Клер может объяснить вам, что у нас спокойный городок с традиционными ценностями и уважением к морали. Мы хотим, чтобы он таким и оставался.

 — Все были так добры ко мне. — Лайза шевельнулась и вздрогнула, Клер тут же подошла к ней и поправила подушки. — Ваш доктор Крэмптон заходит справиться, как я себя чувствую, и просто поговорить. Одна из медсестер сама из Эммитсборо, она приходит каждый день, даже в свой выходной.

 — Это Труди Уилсон, — кивнула головой Мин.

 — Да, Труди. И, конечно, Клер. — Она дотронулась до руки Клер. — С рынка мне прислали корзину фруктов, и шериф бывал очень часто. Просто не верится, что все это вообще случилось.

 — Мы потрясены, — произнесла Мин со вздохом. — Уверяю вас, что каждый житель нашего города потрясен и возмущен тем, что случилось с вами. Нас это взволновало не меньше, чем, если бы это произошло с кем-нибудь из наших девушек. Несомненно, это какой-нибудь сумасшедший не из наших мест. — Она внимательно обследовала открытую коробку шоколадных конфет, принесенных Лайзе, и выбрала одну. — Возможно, тот же самый, кто убил Биффа Стоуки.

 — Убил?

 Клер с удовольствием бы ткнула Мин лицом в шоколад. — Это случилось много недель тому назад, — быстро вставила Клер. — Тебе не о чем беспокоиться.

 — Совершенно верно, — согласилась Мин и съела еще одну шоколадную конфету. — Здесь вы в полной безопасности. В полнейшей. А я вам не говорила, что мы с мужем пожертвовали порядочную сумму этой больнице несколько лет тому назад? Очень порядочную, — добавила она, поедая конфету с кокосовой начинкой. — Они повесили специальную табличку с нашими именами. Это одна из лучших больниц штата. Пока вы здесь, вам не о чем беспокоиться. Некоторые, правда, говорят, что Бифф Стоуки получил по заслугам, но я не придерживаюсь этого мнения. Как христианка. Забить до смерти, — произнесла она со смаком, и было трудно сказать, чем именно была вызвана такая интонация, самой информацией или вкусом шоколада. — Это было ужасно и отвратительно. — Она слизала с пальца каплю вишневого сиропа. — Первое убийство в Эммитсборо почти за двадцать лет. Мой муж очень обеспокоен этим. Очень обеспокоен. При том, что он мэр и все такое.

 — Вы думаете, это мог быть тот же человек, который напал на меня?

 — Дело шерифа выяснить это. — Клер бросила на Мин предупреждающий взгляд, но та лишь улыбнулась.

 — Ну, конечно. Мы очень рады, что Кэмеров Раффер-ти вернулся. Правда, в юном возрасте он был настоящий сорви-голова. Вечно носился повсюду на своем мотоцикле и нарывался на неприятности. — Она рассмеялась и цапнула еще одну конфету. — У него частенько бывали неприятности. Я знаю, что некоторые даже думали, что, в конце концов, он окажется за решеткой. Не могу сказать, что у меня поначалу не было сомнений, но мне кажется, что уж если разыскивается нарушитель, то имеет смысл пустить по его следу другого такого же.

 — У Кэма десятилетний опыт работы в полиции, — объяснила Клер Лайзе. — Он не…

 — Верно, — перебила Мин. — Работал в Вашингтоне. Полагаю, там у него случились неприятности, но мы рады, что он вернулся. Эммитсборо не Вашингтон. Я каждый вечер смотрю новости по Четвертому каналу и только прихожу в ужас. Там ведь каждый божий день совершается убийство, а у нас здесь только одно за целых двадцать лет. Нельзя, правда, сказать, что все беды нас миновали. Ее постоянно работающий рот проглатил очередную конфету, на этот раз со сливочной начинкой.

 — Не думаю, что Лайзе интересно…

 — Я уверена, что деточке не могут не быть интересны наши горести, — перебила Мин. — Да, Клер и сама знает о них, ведь ее отец так страшно упал и разбился несколько лет тому назад. А в прошлом году маленький сын Мейерсов выпил химический очиститель. А пять лет назад пятеро здешних подростков погибли в автомобильной аварии по своей собственной вине, а старый Джим Поффенбергер упал с лестницы в подвале и, конечно, сломал себе шею. И все из-за банки солений. Да, и у нас бывают свои трагедии. Но не преступления.

 — Очень любезно было с вашей стороны приехать сюда из такой дали, — твердо сказала Клер. — Но я знаю, как много у вас дел.

 — О, я просто выполняю свой долг. — Она похлопала Лайзу по руке липкими пальцами. — Мы, женщины, должны поддерживать друг друга. Когда подвергается нападению одна из нас, подвергаемся нападению мы все. Наш Женский клуб занимается не только кулинарными базарами и потерями.

 — Пожалуйста, поблагодарите всех членов вашего клуба за цветы.

 — Я непременно это сделаю. Пожалуй, мне пора возвращаться и подогревать ужин. Мужчины любят поесть горячее в конце дня.

 — Передайте от меня привет мэру, — сказала ей Клер.

 — Обязательно. — Она взяла свою белую сумочку. — Я собиралась зайти к тебе. Клер.

 — Да? — Клер изобразила на своем лице улыбку.

 — Теперь, раз твои… друзья уехали в Нью-Йорк. Я не хотела мешать, когда у тебя были гости.

 — Очень деликатно с вашей стороны.

 — Должна признаться, я была рада, что они не задержались подольше. Ты знаешь, что болтают люди.

 — О чем?

 — В конце концов, дорогая, ведь эта женщина черная.

 Клер непонимающе посмотрела на Мин. — В самом деле?

 Сарказм отскочил от Мин, как мячик. — Что до меня, то во мне нет и капли предрассудков. Мой девиз: живи и давай жить другим. В прошлом году я даже наняла черную девушку из Шепердстауна убирать у меня в доме раз в неделю. Конечно, пришлось уволить ее за лень, но это к делу не относится.

 — Вы настоящий альтруист, миссис Атертон, — с ехидцей сказала Клер.

 От мнимого комплимента Мин расплылась в улыбке. — Ну, в конце концов, все мы созданья Божьи.

 — Спой аллилуйя, — тихо сказала Клер, и Лайза с трудом сдержала смех.

 — Но как я уже говорила, я собиралась зайти и поговорить с тобой. Женский клуб хотел бы, чтобы ты выступила на нашем ежемесячном обеде.

 — Выступила?

 — С лекцией об искусстве, культуре и всем таком прочем. Мы подумали, что смогли бы даже пригласить репортера из Хейгерстауна.

 — Н, ну…

 — Если ты годишься для «Нью-Йорк Тайме», то ты хороша и для «Морнинг Хералд». — Мин потрепала ее по щеке. — Я знаю, как важна реклама, ведь я сама жена политического деятеля. Ты просто все это предоставь мне. Ни о чем не беспокойся, только надень нарядное платье. Не мешало бы тебе сходить в салон к Бетти, чтобы она привела в порядок твои волосы.

 — Мои волосы? — Клер запустила в них руку.

 — Я знаю, что вы, художники, настоящая богема, но это Эммитсборо. Нарядись и расскажи немного об искусстве. Может быть, захватишь с собой для показа пару своих вещей. Газета, возможно, напечатает их снимки. Приходи к нам в клуб в субботу, примерно в полдень.

 — В эту субботу?

 — Ну же. Клер, ты ведь должна помнить, что Женский клуб собирается каждую первую субботу каждого месяца. Всегда так было, и всегда так будет. Твоя мама сама была председательницей три года подряд. И не опаздывай.

 — Да… но…

 — Все будет отлично. Будь здорова, Лайза. Я скоро еще загляну.

 — Спасибо. — Когда Мин вышла, Лайза усмехнулась. — Может быть, позвать медсестру?

 Клер заморгала. — Ты плохо себя чувствуешь?

 — Нет, но зато у тебя такой вид, как будто тебя переехал грузовик.

 — Подумать только, нарядное платье, — Клер с раз маху плюхнулась в кресло. — Ненавижу эти дамские обеды. Лайза засмеялась, — Но в газете появятся твои фотографии.

 — А, ну раз так.

 — Она женщина, каких поискать, — сказала Лайза.

 — Первая леди Эммитсборо, и к тому же сидит в печенках у всех местных жителей. Надеюсь, она не расстроила тебя?

 — Нет, нисколько. Ей просто хотелось посплетничать. Но тот случай с убийством… — Лайза взглянула на свою ногу. — Пожалуй, мне следует теперь считать, что я еще легко отделалась.

 — Доктор Сью — самый лучший хирург. — Увидев удивленно поднятые брови Лайзы, она продолжила. — Я навела о нем справки. Если кто и сможет поставить тебя на пуанты, то это только он.

 — То же самое говорит Роб и родители, — произнесла Лайза, разглаживая простыню. — Но я не могу так далеко загадывать, Клер.

 — Ну и не надо.

 — Я — трусиха. — Она слабо улыбнулась. — Я не хочу думать о завтрашнем дне и пытаюсь забыть вчерашний. Перед приходом миссис Атертон у меня в голове все время звучало это песнопение. Я пыталась вытеснить его из головы, хотя понимала, что оно может что-то означать.

 — Песнопение? — Клер дотронулась до ее руки. — Ты можешь припомнить точнее?

 — Одо сисале са. Зодо… что-то вроде этого. Тарабарщина. Но она не выходит у меня из головы. Мне уже начинает казаться, что в моем мозгу что-то сдвинулось, а врачи не могут определить, где.

 — Думаю, это оттого, что ты начала вспоминать какие-то отдельные куски. Ты рассказала об этом Кэму?

 — Нет, я еще никому не рассказывала.

 — Не возражаешь, если я ему расскажу?

 — Нет. — Лайза пожала плечами. — Если это сколько-нибудь пригодится.

 — Эта Макдональд начинает припоминать кое-что. — Мэр Атертон аккуратно погрузил вилку в горячий яблочный пай. — Возможно, придется что-то предпринять.

 — Предпринять? — Боб Миз дернул воротник своей рубашки. Он был слишком тесен. Все казалось ему слишком тесным. Даже его боксерские трусы жали ему. — Было темно. Она ничего толком не видела. А еще этот шериф, он все время стережет ее. Не отходит.

 Атертон промолчал и ласково улыбнулся Элис, когда та подошла налить ему еще кофе. — Пай, как всегда, превосходный.

 — Я передам ваши слова. Обязательно скажите миссис Атертон, что цветы, которые Женский клуб высадил в парке, очень красивы. Такой чудесный оттенок.

 — Она будет рада, что тебе они понравились. — Он подцепил вилкой еще один кусок пая, дожидаясь, пока Элис отойдет к другому столику. Рассеянно стал постукивать ногой в такт номера, исполняемого Уилли Нельсоном. — Мы еще не знаем точно, что она видела, — продолжил она. — А о шерифе вряд ли стоит беспокоиться.

 Боб отхлебнул кофе и с трудом проглотил его. — Я думаю, то есть некоторые из нас, которые думают, что дела немного пошли не туда… — Он запнулся и онемел под взглядом Атертона, в глазах которого сверкнул холодный огонь гнева.

 — Некоторые из нас? — мягко спросил Атертон.

 — Просто дело в том, что… раньше это было… — Весело, видимо, хотел сказать Боб, но это словао показалось ему совершенно неподходящим. — Я имел в виду, что раньше были животные, так ведь. И не было никаких неприятностей. Никогда не было никаких неприятностей.

 — Ты, наверное, слишком молод, чтобы помнить случай с Джеком Кимболлом.

 — Нет. Вернее, я хочу сказать, что это было до меня. Но за последний год — два многое стало меняться. — Взгляд Боба заметался по комнате. — Эти жертвоприношения… и Бифф. Некоторые из нас беспокоятся.

 — Твоя судьба в руках Повелителя, — ровным тоном напомнил ему Атертон, точно так же, как он бы напомнил нерадивому школьнику доделать задание. — Ты подвергаешь сомнению его? Или меня?

 — Нет-нет. Просто я… просто некоторые из нас подумывают, а не стоит ли нам на время немного затихнуть, пока все не успокоится. Да и этот Блейр Кимболл проводил расспросы.

 — Репортерская болезнь, — сказал Атерторн, слабо отмахнувшись рукой. — Он не долго здесь пробудет.

 — Но Рафферти останется, — упрямо произнес Боб. — А когда выяснится насчет Сары…

 — Шлюха получила по заслугам, — Атертон наклонился вперед с добродушным выражением на лице. — Что это еще за проявление слабости? Оно меня беспокоит. — Я просто не хочу никаких неприятностей. Я должен думать о жене и детях.

 — Да, по поводу твоей жены. — Атертон снова откинулся назад, слегка вытер губы бумажной салфеткой. — Может быть, тебе интересно будет узнать, что твоя Бонни Сью спит с другим мужчиной.

 Сначала Боб мертвенно побледнел, затем побагровел. — Это ложь! Грязная ложь!

 — Поосторожней. — Выражение лица Атертона нисколько не изменилось, но Боб снова побледнел. — Женщины — потаскухи, — спокойно произнес он. — Такова их суть. А теперь я хочу напомнить тебе, что нет пути назад с дороги, которую ты выбрал. Ты отмечен. Были другие, кто пытался свернуть с нее, но заплатили за это.

 — Я не хочу никаких неприятностей, — промямлил Боб.

 — Разумеется, не хочешь. У нас их и не будет, кроме тех, которые мы сами навлечем на себя. Мальчик будет следить за Лайзой Макдональд. А что касается тебя… — Тут он снова улыбнулся. — Для тебя у меня два задания. Первое — передать всем недовольным, что есть только один верховный жрец. И второе — вынести одну определенную статую из гаража Кимболл и доставить ее на наше место в лесу.

 — Вы хотите, чтобы я украл эту металлическую штуку прямо из-под носа Клер?

 — Прояви изобретательность. — Атертон похлопал Боба по руке. — Я знаю, что могу рассчитывать на твою преданность. И твой страх.

 Кэм еще раз позвонил во Флориду. Потратив массу времени и проявив максимум настойчивости, он сумел проследить путь бывшего шерифа из Форта Лодердейла в Неаполь, из Неаполя в Аркадию, из Аркадии в Майами, а оттуда до маленького городка на берегу озера Окичоби. Паркер сменил все эти города за шесть месяцев. На взгляд Кэма, это скорее походило на бегство. Но от чего он бежал?

 — Шериф Арнет слушает.

 — Шериф Арнет, это шериф Рафферти, Эммитсборо, Мэриленд.

 — Мэриленд, вот как. Какая у вас там погода? Кэм выглянул в окно. — Похоже, собирается дождь.

 — А у нас жара и солнце, — довольно заметил Арнет. — Чем могу быть полезен, шериф?

 — Я пытаюсь разыскать человека, занимавшего раньше мой пост. Его имя Паркер. Гэррет Паркер. Он и его жена Беатрис год назад переехали на вашу территорию.

 — Я припоминаю Паркеров. — Сказал Арнет. — Они арендовали участок у озера. Купили себе трейлер. Сказали, что собирались попутешествовать.

 Кэм потер начавший болеть затылок. — Когда они уехали?

 — Так они и не уехали. Оба вот уже десять месяцев как на кладбище.

 — Они умерли? Оба?

 — Их дом сгорел дотла. Там не было дымоуловителя. Сгорели в своих постелях.

 — Причина пожара?

 — Курение в постели, — сказал он. — Дом был весь из дерева. Сгорел как спичка. Говорите, он до вас был там шерифом?

 — Верно.

 — Странно. Здесь он всем говорил, что раньше работал в страховой компании и ушел на пенсию, и что они из Атланты. Есть какое-нибудь соображение, почему он так говорил?

 — Вполне возможно. Шериф, я бы хотел посмотреть копии полицейских рапортов.

 — Я бы мог в этом помочь, если скажете, что там у вас назревает?

 — Есть вероятность того, что смерть четы Паркеров связана с убийством, которое я сейчас расследую.

 — Вот как? — Арнет помолчал, соображая. — Может, мне стоит самому еще раз все это просмотреть?

 — К ним приезжал кто-нибудь?

 — Никто. Держались очень замкнуто. Такое впечатление, что жене хотелось осесть, а Паркеру не терпелось сорваться с места. Похоже, он не успел вовремя это сделать.

 — Да, похоже, что не успел.

 Спустя пятнадцать минут Кэм обнаружил Бада, на-клетивающего штрафную квитанцию на «Бьюик», припаркованный в неположенном месте перед библиотекой. — Не знаю, почему миссис Атертон все время паркуется здесь, — начал он. — Боюсь, она заявится и спустит с меня три шкуры.

 — Мэр заплатит штраф. Бад, мне надо поговорить с Сарой. Я хочу, чтобы, ты пошел со мной.

 — Конечно. — Он положил в карман квитанционную книжку. — У нее неприятности?

 — Не знаю. Давай пройдемся пешком.

 Бад пригладил торчащий вихор. — Шериф, мне не хотелось бы… Я просто хочу сказать, что у Сары сейчас сложности. Она и моя мамаша последнее время много ссорятся.

 — Извини, Бад, мне просто надо задать ей пару вопросов.

 — Если она что-то натворила… — Он подумал о всех тех мужчинах, поднимавшихся к ней в комнату по черной лестнице. — Может, она послушает меня. Я бы попытался как-то научить ее уму-разуму.

 — Мы просто поговорим с ней. — Они прошли вдоль парка, где Митци Нобейкр раскачивала на качелях своего младшего ребенка, а мистер Финч прогуливал собак. — Женский клуб посадил в этом году очень красивые цветы.

 Бад взглянул на петунии. Он понимал, что Кэм старался как-то смягчить неприятную ситуацию. Но ничего из этого не выходило. — Сара просто запуталась. Она никогда не получала того, что ей хотелось. Парни всегда бегали за ней, но толку от них не было. — Он посмотрел на Кэма, отвернулся и откашлялся.

 — Это все было давно, Бад. И от меня тогда не было толку.

 Они дошли до заведения Клайда и обошли его сзади. — Ее машины здесь нет.

 — Я вижу, — пробормотал Кэм. — Узнаем, когда начинается ее смена.

 Он заколотил по задней двери бара.

 — Черт побери, закрыто. Откроемся только в пять.

 — Это Рафферти.

 — А мне плевать, даже если сам Христос Всемогущий придет за пивом. Мы закрыты.

 — Я пришел не за выпивкой, Клайд. Я ищу Сару.

 — Ты и еще половина мужчин в городе. — Клайд распахнул дверь, вид у него был угрюмый. Из его крошечной конторы доносился музыкальный лейтмотив очередной мыльной оперы. — Разве человек не имеет права посидеть спокойно хоть пять минут?

 — Когда должна придти Сара?

 — Эта дрянная… — он осекся, так как Бад вызывал у него симпатию. — Должна быть здесь в половине пятого. Точно так же, как должна была придти в половине пятого и вчера, позавчера. Но она не удосужилась появиться на этой неделе.

 — Она не приходила на работу?

 — Нет, не приходила. Разве я не сказал этого только что? С субботы не показывала здесь своей задницы. — Он выставил палец перед Бадом. — Увидишь ее, скажешь, что она уволена. Теперь вместо нее работает Дженкинс.

 — Она поднималась к себе наверх? — спросил Кэм.

 — Откуда, черт возьми, мне знать? Я один из немногих в городе, кто не лазает к ней туда наверх. — Он отвернулся, огорченный выражением лица Бада. Но, черт побери, они помешали смотреть его любимую передачу.

 — Ты не против, если мы поднимемся и посмотрим?

 — А мне-то что. Ты представитель закона, а он ее брат.

 — Как насчет ключа, Клайд?

 — Боже милостивый. — Он повернулся и стал рыться в ящике. — Передай ей, что, если она в конце недели не заплатит за жилье, я выставлю ее отсюда. У меня здесь не постоялый двор. — Он ткнул Кэму в руку ключи и хлопнул за собой дверью.

 — Вот за что я люблю его, — сказал Кэм. — За его веселую улыбку и яркую индивидуальность.

 — Это непохоже на Сару пропускать работу, — сказал Бад, когда они поднимались по лестнице. Она ведь хотела накопить денег и уехать в большой город.

 — Она ссорилась с матерью, — подчеркнул Кэм. — Может, решила взять несколько дней, чтобы успокоиться. — Постучав сначала в дверь и подождав, он затем сунул ключ в замок.

 Комната была почти пуста. Овальный ковер с бахромой, потертый по краям, лежал на месте. Кровать с мятыми красными простынями из полиестера была не убрана. Была еще лампа, комод без одного ящика и туалетный столик. На поверхности его осела пыль, и Кэм мог видеть светлые пятна на месте стоящих там бутылочек и банок. Он открыл шкаф, тот оказался пуст.

 — Похоже, что она смоталась.

 — Она бы просто так не уехала. Я знаю, она разозли-ласть на мамашу, но мне бы она сказала. Кэм открыл ящик. — Ее одежда исчезла.

 — Да… но… — Бад почесал в затылке. — Кэм, она бы просто так не уехала. Не уехала бы, не сказав мне.

 — О'кей, мы все здесь осмотрим. Займись-ка ванной комнатой.

 Кэм выдвинул остальные ящики, вытащил их и оглядел сверху донизу. Он старался не думать о Саре, как о конкретном человеке, не вспоминать, какой она была когда-то. Или о том, как она выглядела, когда он встретил ее последний раз. Был небольшой шанс надеяться, что она сорвалась с места, так как ей здесь все осточертело. И что она вернется, когда кончатся деньги.

 Но обследуя пустые ящики туалетного столика, он не мог отделаться от мысли о телефонном звонке воскресной ночью.

 ОНИ УБИВАЮТ ЕЕ.

 При осмотре нижнего ящика он обнаружил приклеенную к его задней стенке пачку денег, завернутую в пластиковый пакет. Пересчитав их, он почувствовал усиливавшуюся резь в желудке.

 — Она оставила полбутылки крема для лица и немного… — Бад застыл в дверях ванной. — Что это?

 — Это было приклеено к ящику. Бад, здесь четыреста тридцать семь долларов.

 — Четыре сотни? — Широко раскрытыми глазами Бад растерянно уставился на банкноты. — Она копила. Копила, чтобы уехать. Кэм, она бы ни за что не уехала без этих денег. — Опустившись на краешек постели, он вопрошающе смотрел на Кэма. — О, Боже. Что нам теперь делать?

 — Вызовем федеральную полицию и объявим розыск. И поговорим с твоей матерью. — Он сунул пакет с деньгами в карман. — Бад, а у Сары было что-нибудь с Паркером до того, как он уехал отсюда?

 — С Паркером? — Бад непонимающе посмотрел на него, затем покраснел. — Может, и было. Ради Бога, Кэм, неужели ты думаешь, что она отправилась во Флориду к Паркеру. Она часто смеялась над ним. Ничего у нее к нему не было. Просто он… Она копила деньги… — пробормотал он.

 — Она когда-нибудь тебе что-нибудь о нем рассказывала? Например, что он был членом какого-то клуба?

 — Клуба? Что-нибудь вроде клуба охотников?

 — Что-то вроде.

 — Он часто болтался в «Легионе». Ты сам это знаешь. Уверяю тебя, она бы не уехала к Паркеру. Она его с трудом выносила. Она бы не уехала отсюда ради Паркера, оставив деньги и близких родственников.

 — Да, согласен. — Он положил руку на плечо Бада. — Бад, а с кем она еще спала?

 — Боже мой, Кэм.

 — Прости. Но нам надо с чего-то начать. А был у нее кто-нибудь более постоянный?

 — Дэви Ридер все время просил ее выйти за него замуж, но она только смеялась над этим. Оскар Руди делал вид, что сильно неравнодушен, но я никогда не слыхал, чтобы он поднимался сюда. Сара говорила, что он боится своей жены. Думаю, как и многие другие. Она говорила, что здесь перебывало большинство взрослого населения Эммитсборо и треть штата. Но то, что она так болтает, еще ничего не значит.

 — О'кей. Пойдем звонить.

 — Кэм, ты думаешь, с ней что-то случилось? Что-то нехорошее?

 Иногда ложь бывает предпочтительнее. — Я думаю, что она, наверное, разозлилась и удрала. Сара всегда сначала делает что-то, а потом думает.

 — Да. — Бад ухватился за эту мысль как за последнюю соломинку. — Когда немного остынет, она вернется и уговорит Клайда снова взять ее на работу.

 Но покидая маленькую комнатку, никто из них не верил в это.

 Джолин Баттс сидела за кухонным столом и спешно составляла списки гостей. Она первый раз за многие недели взяла свободные полдня. Правда, в середине недели после обеда в пиццерии было не так уж много работы, и она рассчитывала, что Уилл справится и без нее.

 Ведь не каждый день твой сын кончает школу.

 Ее огорчало то, что Эрни не проявлял интереса к колледжу, Но она старалась не придавать этому большого значения. В конце концов, она и сама не училась в колледже, а все вот как хорошо обернулось. Уилл же уже видел Эрни с дипломом колледжа и был страшно разочарован. Но ведь он, собственно, так и не примирился и с тем, что Эрни отказался работать в пиццерии после школьных занятий.

 «Оба они с Уиллом и подготовили это», — решила она. Они так усердно трудились, чтобы добиться успеха и ввести Эрни в процветающее дело. А он предпочел качать бензин.

 Что ж, мальчику почти восемнадцать. В этом возрасте она-то уж. точно принесла родителям массу разочарований. Но ей все-таки хотелось… Джолин отложила в сторону ручку. Ей все-таки хотелось, чтобы ее сын почаще улыбался.

 Она услышала, как он вошел в переднюю дверь и сразу же повеселела. Они уже так давно не садились поговорить на кухне. Как когда-то, когда он возвращался из школы и они ели что-нибудь вкусное, а затем вместе решали длинные примеры.

 — Эрни. — Она слышала, как он остановился на лестнице. «Мальчик слишком много времени проводит у себя в комнате, — подумала она. — Слишком часто сидит один». — Эрни. Я на кухне. Иди сюда.

 Он вошел в дверь, сунув руки в карманы джинсов. Ей показалось, что он был немного бледен, но она тут же вспомнила, что в воскресенье он плохо себя чувствовал. «Просто волнуется перед выпуском», — решила она и улыбнулась ему.

 — Что ты здесь делаешь?

 Это звучало как обвинение, но она сдержалась. — Я освободилась на несколько часов. Я никак не могу запомнить твое расписание. Ты работаешь сегодня?

 — Только с пяти часов.

 — Хорошо, значит у нас есть немного времени. — Она встала и сняла крышку с широкой керамической посудины для сладких блюд. Я приготовила шоколадный пудинг.

 — Я не голоден.

 — Ты почти не ешь вот уже два дня. Ты все еще плохое себя чувствуешь? — Она протянула руку, чтобы пощупать ему лоб, но он отдернулся.

 — Не хочу никаких пудингов, слышишь?

 — Хорошо. — Ей казалось, что она смотрит на незнакомца, у которого глаза были слишком темны, а кожа слишком бледна. Он то и дело вынимал и засовывал руки в карманы. — Удачный был день в школе?

 — Мы там ничего не делаем, только тянем время.

 — Ну… — Она почувствовала, как улыбка сходит с ее лица и снова заставила себя взбодриться. — Я знаю, как это бывает. Последняя неделя до выпуска это все равно, что последняя неделя до истечения кредита. Я прогладила твою выпускную мантию.

 — Хорошо. У меня полно дел.

 — Я хотела поговорить с тобой. — Она стала собирать списки. — Насчет приема гостей.

 — Каких гостей?

 — Ты знаешь, мы ведь обсуждали это. В воскресенье после окончания школы. Приедут бабушка и Поп, тетя Марси, а также Нана и Фрэнк из Кливленда. Я, правда, не знаю, где все они будут спать, но…

 — Зачем им приезжать?

 — Как зачем? Ради тебя. Я знаю, что ты получил только два билета на само торжество, так как школа небольшая, но это не значит, что мы не можем собраться все вместе и устроить вечеринку.

 — Я же сказал, что не хочу никаких гостей.

 — Нет, ты сказал, что тебе все равно. — Она положила списки на стол, изо всех сил стараясь сдержаться.

 — Так вот, мне не все равно, и я не хочу никаких вечеринок. Я не хочу видеть никого из этих людей. Я вообще не хочу никого видеть.

 — Боюсь, что тебе придется это сделать. — Она слышала интонацию собственного голоса, ровную, холодную, неуступчивую, и поняла, что она звучит точно так же, как у ее матери. «Круг замкнулся», — устало подумала она. — Эрни, уже все предусмотрено. Мать и отчим твоего отца приедут уже в субботу вечером вместе с несколькими твоими кузенами. Остальные приедут утром в воскресенье. — Она подняла руку, как бы отталкивая его несогласие, подобно дорожному полицейскому, отгоняющему назад машины. «Еще одна манера ее матери», — подумалось ей. — Что ж, ты можешь не хотеть их видеть, но они все хотят видеть тебя. Они гордятся тобой и хотят присутствовать при этом событии в твоей жизни.

 — Я заканчиваю школу. Почему, черт побери, из-за этого такой шум?

 — Не смей говорить со мной таким тоном! — Она приблизилась к нему. Он был намного ее выше, но на ее стороне была власть материнства. — Мне все равно, сколько тебе лет, семнадцать или сто семь, но никогда больше не смей говорить со мной подобным образом.

 — Я не хочу, чтобы здесь болталась куча идиотских родственников. — Он начал заикаться и испугался, что не сможет это преодолеть. — Мне не нужно никакого торжества. Ведь это я кончаю школу, не так ли? Разве я не имею права выбора.

 Ее сердце переполнилось нежностью к нему. Она помнила, что это такое, быть связанным родительскими ограничениями. Она тоже не понимала в свое время их смысла. — Прости, но боюсь, что этого права у тебя нет. Эрни, ведь это всего только пара дней из твоей жизни.

 — Вот именно. Моей жизни. — Он поддел ногой стул. — Это моя жизнь. Когда мы переезжали сюда, ты тоже меня не спрашивала. Потому что это должно было быть «полезным» для меня.

 — Мы с твоим отцом считали. Мы думали, что это будет хорошо для всех нас.

 — Точно. Здорово получается. Увозите меня от всех моих друзей и засовываете в какое-то захолустье, где у всех ребят только и разговору, что об охоте на оленей и выращивании свиней. А мужики занимаются тем, что убивают женщин.

 — О чем ты говоришь? — Она положила ему руку на плечо, но он резко отстранился. — Эрни, я знаю, что напали на женщину, и это ужасно. Но ее не убили. Такое здесь не случается.

 — Ты ничего не знаешь. — Его лицо покрылось мертвенной бледностью, в озлобленных глазах стояли слезы. — Ты ничего не знаешь об этом городе. Ты ничего не знаешь обо мне.

 — Я знаю, что люблю тебя и беспокоюсь. Может быть, я слишком много времени отдавала ресторану и слишком мало тебе, мы так редко просто разговаривали друг с другом. Присядь. Сядь рядом со мной и давай обсудим все это.

 — Слишком поздно. — Он закрыл лицо руками и зарыдал так, как она давно не слышала.

 — О, детка. Дорогой, иди сюда. Скажи мне, чем я могу помочь?

 Но когда она обняла его, он вырвался. Глаза его стали уже не озлобленными, а дикими. — Слишком поздно. Я сделал свой выбор. Я его уже сделал, и дороги назад нет. Просто оставь меня в покое. Оставь меня в покое, это лучшее, что ты можешь сделать.

 Спотыкаясь, он выскочил из дома и побежал. Чем громче она его звала, тем быстрее он мчался

ГЛАВА 24

 Клер заканчивала скульптурный портрет Элис. Это будет первой работой для отдела в музее Бетадайн, посвященного творчеству женщин. В скульптуре были изящество, мысль, ум, сила и спокойная уверенность. Она не представляла себе лучших качеств в женщине.

 Услышав визг колес грузовика Эрни, несущегося по улице, она резко подняла голову. Нахмурилась, услышав, как мать Эрни зовет его. Если бы Салли не рассказала ей о телескопе, у Клер могло бы возникнуть желание помчаться самой вслед за ним, попробовать его успокоить.

 «Не вмешивайся», — сказала она себе, возвращаясь к своей скульптуре. Если бы она с самого начала не вмешивалась, то не чувствовала бы сейчас никакой неловкости и беспокойства, когда опускала жалюзи в спальне.

 А кроме того, у нее хватало и своих собственных проблем. Контракты и заказы, отношения с мужчиной, вышедшие из-под контроля, и это чертово выступление на обеде. Сдув волосы с глаз, она посмотрела на часы. И ко всему прочему, она должна была сказать Кэму о той фразе, которую вспомнила Лайза.

 Куда он, черт побери, подевался?

 По дороге из больницы она прямиком отправилась в контору шерифа, но его там не было. Позвонила ему домой, но никто не ответил. «Наверное, ездит по городу и присматривает за порядком», — предположила она и улыбнулась. Через несколько часов они все равно увидятся, когда оба закончат свою работу.

 Клер выключила свою лампу и отступила назад. «Неплохо», — подумала она, прищурившись. Волнение охватило ее, когда она подняла защитные очки. Нет, совсем неплохо. Возможно, это не совсем то, что представляла себе Элис, ведь форма женской скульптуры была удлиненной, преувеличенной, а черты лица неконкретны. Это была Женщина Вообще, именно так хотелось бы Клер назвать свою скульптуру. Наличие четырех рук может несколько озадачить Элис, но для Клер они символизировали способность женщины одновременно выполнять свои разнообразные обязанности, и при этом, одинаково уверенно.

 — И что это должно означать? — раздался сзади голос Блейра, и Клер вздрогнула. — Тощий вариант богини Кали?

 — Нет. У Кали, по-моему, было шесть рук. — Клер сняла защитные очки и шлем. — Это Элис.

 Блейр приподнял брови. — Несомненно, это она. Я так сразу и понял.

 — Невежда.

 — Чудила. — Но улыбка сразу же сошла с его лица, когда он вошел в гараж с пачкой книг в руках. — Клер, что это?

 Одного взгляда на книги было достаточно, чтобы ее щеки залились краской. — Ты рылся в моей комнате. Мне казалось, что мы договорились о праве на личное еще в десятилетнем возрасте.

 — Когда я был наверху, как раз зазвонил телефон. Аппарат в твоей спальне был ближе всего.

 — А я и не догадывалась, что поставила телефон в ящик ночного столика.

 — Я искал блокнот. Я собирал кое-какой материал для Кэма, и мне нужно было кое-что записать. Но ведь дело не в этом, не так ли?

 Она забрала у него книги и бросила их на верстак. — То, что я читаю, мое личное дело.

 Он положил руки ей на плечи. — Это не ответ.

 — Это мой ответ.

 — Клер, ведь речь не идет о заглядывании в твой дневник и выяснении, что ты втрескалась в капитана футбольной команды.

 — Все это не так просто. — Она попыталась отстраниться, но он не отпускал ее. — Блейр, у меня работа.

 Он встряхнул ее, и в этом движении были и любовь, и нетерпение.

 — Послушай, я думал, что ты так нервничаешь и расстраиваешься из-за ваших отношений с Кэмом.

 — Просто нервничаю, — поправила она. — Не расстраиваюсь.

 — Да, я вижу. Но как только я приехал сюда, я сразу же понял, что тебя что-то беспокоит. Как ты думаешь, почему я остался?

 — Потому что тебе нравится, как я готовлю гамбургеры.

 — Ненавижу, как ты готовишь гамбургеры.

 — А вчера вечером ты съел целых два.

 — Чтобы показать тебе, как сильно я тебя люблю. Ну, так где ты взяла эти книги?

 В ней уже не было гнева. Он это видел по ее глазам, постепенно темневшим и влажнеющим. — Это книги отца.

 — Отца? — Его пальцы, лежавшие на плечах Клер, стали ватными. Какие бы страхи и подозрения у него не возникали, ничего подобного ему и в голову не приходило. — То есть, как это, отца?

 — Я нашла их на чердаке, в коробках, которые убрала мама. Она сохранила большую часть его книг и некоторые Другие вещи. Его рубаху для работы в саду и его… его сломанный компас. Камни, которые он собрал во время поездки на большой Каньон. Блейр, я считала, что она все выбросила.

 — Я тоже так думал. — Он снова ощутил себя ребенком, сбитым с толку, ранимым, грустным. — Давай сядем.

 Они сели на ступеньке между кухней и гаражом. — Мне всегда казалось, что после его смерти она просто оставилавсе это позади. Ты понимаешь. — Клер сцепила руки, зажав их между колен. — Я осуждала то, как она отряхнулась и двинулась дальше. Логически я понимала, что у нее масса забот. Разваливающийся бизнес, страшный скандал с торговым центром. То, что все думали, что он выбросился и покончил жизнь самоубийством, хотя официально это сочли несчастным случаем. Она так замечательно со всем справилась. В глубине души я ненавидела ее за это.

 Он обнял ее за плечи. — Ей также приходилось и о нас беспокоиться.

 — Я знаю. Я это знаю. Просто было такое впечатление, что ее ничто не могло сбить с пути. Она ни разу не дрогнула, не потеряла самообладания, поэтому что-то во мне вообще заставляло сомневаться, а любила ли она его когда-нибудь. Потом я обнаружила все эти вещи, то, как она их тщательно сложила, сохранив все эти маленькие памятные предметы, так много для него значившие. И я поняла, думаю, что поняла, что именно она при этом чувствовала. Жаль, что она не позвала меня помочь ей.

 — Ты была не в том состоянии, чтобы помогать. Для тебя все это обернулось намного тяжелее, Клер. Ты нашла его. Я же так и не видел… — Он на мгновение закрыл глази и прижал свою голову к ней. — И мама тоже не видела. Все мы потеряли его, но тебе единственной пришлось это увидеть. В первую неделю мама сидела около тебя каждую ночь.

 Клер взглянула на него, затем уставилась себе под ноги. — Я этого не знала.

 — Доктор Крэмптон дал тебе успокоительного, но ты продолжала кричать во сне. И плакать. — Блейр крепко схватил ее за руку. — Она всю ночь сидела у твоей постели. После этого все происходило так быстро. Похороны, затем эта всплывшая история со взятками.

 — Жаль, что я ничего этого не поняла. Жаль, что не поняла.

 Они помолчали немного, сидя бок о бок. — Расскажи мне о книгах.

 — Я нашла их наверху. Ты знаешь, как отец читал все подряд. — Она заговорила слишком быстро и встала, желая немного успокоиться. — Его наваждением была религия. То, как его воспитали…

 — Я знаю. Наваждения. Бунтарство. Власть, Праведный Бог.

 — Ведь он буквально глотал подобную литературу. От Мартина Лютера до Будды и все то, что между ними. Думаю, он пытался определить что же было истинным. Если вообще, что-либо было истинным. Так что эти книги ничего не значат.

 Он тоже поднялся и взял ее дрожащие руки в свои. — Ты рассказала Кэму?

 — А зачем? — В ее голосе послышались панические нотки. — Это к нему не имеет никакого отношения.

 — Чего ты боишься?

 — Ничего. Я ничего не боюсь. Я вообще не понимаю, почему мы об этом говорим. Я как раз собиралась отнести эти книги обратно на чердак.

 — Кэм разрабатывает версию, по которой смерть Биффа и нападение на Лайзу Макдональд могут быть связаны с неким культом.

 — Это просто смешно. Но даже если здесь есть доля смысла, хотя и этого нет, то уж с отцом это никак не связано. Он умер более десяти лет тому назад.

 — Клер, попробуй рассуждать логически. Это маленький город, где все друг друга знают. Если здесь практикуется какой-то культ, и ты находишь в чьем-то доме целую библиотеку о сатанизме, то какой вывод ты делаешь?

 — Я не знаю. — Она отдернула руки. — Я не вижу здесь никакой связи.

 — Мы оба знаем, что такая связь есть, — тихо сказал рн. — Отец умер, Клер. Он не нуждается в твоей защите.

 — Он бы и не стал участвовать ни в чем подобном. Бог мой, Блейр, я тоже читаю книги. Но я ведь не стану заниматься принесением в жертву девственниц.

 — Ты послала Кэма на ферму, потому что увидела в комнате Биффа одну книгу.

 Она метнула на него быстрый взгляд. — Я вижу ты хорошо информирован о том, что здесь происходит.

 — Я же сказал тебе, я помогаю ему в расследовании. Мой аргумент таков: ты сочла, что одной единственной книги было достаточно, чтобы оправдать розыски на ферме. И ты оказалась права. Знаешь, что он там обнаружил?

 — Нет. — Она облизала пересохшие губы. — Я не спрашивала. Я не хочу этого знать.

 — Он обнаружил улики, свидетельствующие о том, что Карли Джеймисон насильно держали там.

 — О, Боже.

 — Он также нашел и наркотики. А его мать рассказала ему, что сожгла черный плащ, черные свечи и несколько порнографических журналов с сатанистским уклоном. Безусловно, Бифф был вовлечен в какой-то культ. А для существования культа одного человека мало.

 — Отец умер, — повторила она. — А при жизни он едва выносил Биффа Стоуки. Ты же не можешь искренне верить в то, что наш отец мог бы иметь хоть малейшее отношение к похищению молоденьких девушек.

 — Я бы не поверил и в то, что он способен совершить что-либо противозаконное в деловых отношениях, но я ошибся. Нам нужно посмотреть правде в глаза, Клер. И справиться с ней.

 — Не указывай мне, с чем я должна справляться. — Она отвернулась.

 — Если ты не пойдешь к Кэму с этим, то пойду я. Она плотно зажмурила глаза. — Он был и твоим отцом.

 — И я любил его не меньше, чем ты. — Он схватил и резко повернул ее. — Черт возьми, Клер, неужели ты думаешь, что это так легко принять. Мне невыносима мысль о том, что есть хоть один шанс, хоть доля шанса, что он мог быть замешан в чем-либо подобном. Но сейчас нам приходится разбираться с этим. Невозможно вернуться назад и все исправить. Но есть хотя бы вероятность того, что если мы все выясним, то будем чувствовать себя по-другому.

 — Хорошо. — Она закрыла лицо руками. Когда она отняла их, глаза ее были холодны и сухи. — Хорошо. Но к Кэму пойду я.

 — Думаю, она просто слиняла. — Мик Морган отпил кофе и кивнул Кэму. — Ты ведь ее знаешь. У Сары шило в одном месте, она может выкинуть, что угодно.

 — Возможно. — Кэм продолжал отстукивать на машинке донесение. — Хотя странно, что она оставила деньги. По словам ее матери они здорово ругались из-за этого ее маленького приработка. Но Сара сказала ей, что не собирается долго зарабатывать таким способом. Утверждала, что у нее наклевывается стоящая работа, и она вскоре встанет на ноги.

 — Может, просто болтала, — предположил Мик. Ему не нравилось, как Кэм подбирается к этому делу. Он и подумать не мог, что кто-нибудь забеспокоится из-за того, что Сара Хьюитт исчезла из города.

 — А может, вбила себе что-то в голову и сорвалась с места. Бьюсь об заклад, через пару дней она вернется. — Он поставил кружку на стол и вздохнул. — Женщины для меня загадка, Кэм, это точно уж. Моя жена как-то целую неделю проторчала у своей матери, и все из-за того, что я разругал ее мясной рулет. Их не поймешь.

 — Согласен. — Он вытащил лист из машинки. — Но вернее будет объявить на нее розыск. Бад здорово расстроен. Возможно, понадобится, чтоб ты пару дней поработал за него.

 — О чем речь. Он отличный парень, этот Бад. Никак не могу взять в толк, как это получилось, что его сестрица покаталась по такой дорожке. Так мне проехаться по маршруту Бада?

 — Будет здорово. Он сейчас у своей матери. Но допей сначала кофе. Есть еще время.

 — Не важно, если и не допью. — Он отвалился назад, и стул под ним заскрипел. — А занятно, что ты нашел всю эту муру там на ферме. Кого-кого, а уж Биффа Стоуки я меньше всего заподозрил бы в делишках с наркотиками. Он, конечно, здорово любил пивко, но никак не могу представить его сующим себе под нос этот порошок.

 — Вот и задумаешься, так ли хорошо мы знаем друг друга. Ты ведь играл с ним в покер, верно?

 — Ну, иногда. — Мик ностальгически улыбнулся. — Обычно мы собирались компанией, напивались, ели сэндвичи с салями и играли на ставку не выше четверти доллара. Строго говоря, не совсем законная игра, но никто ведь не жалуется на всякие штучки в игорных домах, скажем Лас-Вегаса.

 — Наркотики?

 Этот простой вопрос вызвал у Мика недоумение. — Да брось, Кэм. Неужели ты думаешь, что кто-то из этих ребят занимался бы таким делом, сидя рядом со мной? Не могу представить себе, чтоб Руди вдруг затянулся сигаретой с травой, а ты?

 Кэм ухмыльнулся, пытаясь вообразить себе это. — Нет, не могу. Но дело в том, что в наших краях трудно себе представить и наркотики и убийство. Однако, мы имеем дело и с тем, и с другим.

 — Я бы сказал, что оба эти дела связаны. Похоже, Бифф запутался, а какой-то торговец наркотой из Вашингтона разделался с ним.

 Кэм неопределенно хмыкнул. — Сегодня я узнал еще одну странную вещь. Паркер и его жена мертвы.

 — Шериф Паркер? — Мик выпрямился. Внутри у него все затряслось. — Бог мой, как это случилось?

 — Дом загорелся. Они жили на озере во Флориде.

 — В Лодердейле.

 — Нет. — Кэм сцепил руки. — Из Лодердейла они уехали. Дело в том, что в последний год они часто переезжали. Кружили по всему штату.

 — Зуд в ногах.

 — В каком-то месте точно зуд. Я жду рапорта из их полиции и пожарного отдела.

 В своем воображении на месте Кэма Мик увидел Паркера с выпирающим из-под пояса пузом, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы очнуться. — Для чего?

 — Разберусь, когда увижу их. — Он поднял глаза на входящую Клер. Прикрыв бумагами только что отпечатанное им донесение, он улыбнулся ей. — Привет.

 — Привет. — Она с трудом выдавила из себя улыбку. — Добрый день, мистер Морган.

 — Привет. Слышал, ты выполняешь какой-то важный заказ для модного музея?

 — Похоже, что так. — Она поставила на конторку сумку с книгами. — Я помешала?

 — Нет. — Мик снова отставил кружку. По одному только взгляду Кэма он понял, что о деле Паркеров не стоит распространяться вслух. — Мы просто нагуливаем Жирок.

 — Я бы хотела поговорить с тобой, — сказала она Кэму. — Если у тебя найдется минутка.

 — Найдется даже несколько. — Он видел ее озабоченность и взглянул на Мика.

 — Пожалуй, мне пора отправляться. — Помощник встал. — В семь я вернусь отметиться.

 — Благодарю.

 — Рад был тебя видеть, Клер. — Проходя мимо, он похлопал ее по плечу.

 — Взаимно. — Она подождала, пока Мик закрыл дверь и сразу же взяла быка за рога. — Я не думаю, что это имеет какое-то значение. Более того, не считаю, что это как-то затрагивает тебя. Но…

 — Уф. — Он поднял ладонь, затем взял ее руку. — Мне что, сдаваться?

 — Прости, — сказала она уже более спокойным тоном. — Дело в том, что я поцапался с Блейром и недовольна тем, что из этого вышло.

 — Хочешь, чтоб я его вздул за то, что он тебя обидел?

 — Нет. — Тут она чуть улыбнулась. — Я сама могу постоять за себя. Кэм, не хочу, чтобы ты думал, что я скрывала это от тебя. Я воспринимала это — и продолжаю воспринимать — как сугубо семейное дело.

 — Ты не хочешь просто рассказать мне все? Не говоря ни слова, она выложила книги из сумки прямо на стол. Он начал рассматривать их, одну за другой. Он уже видел пару таких книжек у Биффа или же в библиотеке. Пока он разглядывал книги, Клер закурила.

 Книги были старые, явно зачитанные. На некоторых страницах виднелись следы от кофе или спиртного. Некоторые абзацы были подчеркнуты, уголки загнуты.

 — Где ты их взяла?

 Она выдохнула сигаретный дым. — Это книги моего отца.

 Не отводя от нее взгляда, он отложил их в сторону. — Лучше сядь и объясни.

 — Лучше я постою и объясню. — Она еще раз нервно затянулась и выдохнула. — Я нашла их в коробке на чердаке. В бывшей конторе моего отца. Не знаю, был ли ты в курсе, но он страшно увлекался религией. Вообще всеми религиями. У него были книги и по исламу, индуизму, целые полки книг о католицизме— вообще о любом возможном «изме». Блейр как будто считает, что мне следовало принести тебе именно эти.

 — Тебе следовало так сделать.

 — Я так не считаю. — Она затушила сигарету, разломав ее пополам. — Но так как Блейр упорно настаивал, я сказала, что принесу их. Вот я и принесла.

 — Присядь, Худышка.

 — У меня нет настроения подвергаться допросу. Я принесла их тебе, и теперь ты можешь с ними все что угодно делать.

 Он молча изучал выражение ее лица. Глаза ее слишком блестели, а рот начинал дрожать. Кэм встал со стула и обошел конторку. Она так и стояла в напряженной позе, когда он обнял ее.

 — Я знаю, что это нелегко.

 — Нет, не знаешь. Не можешь знать.

 — Если бы у меня был выбор, я бы велел тебе убрать книги и уйти, чтобы мы могли сделать вид, что этого никогда не было. — Он отстранился. — Но у меня нет выбора.

 — Он был хорошим человеком. Мне пришлось выслушивать ужасные вещи о нем от других людей. Не думаю, что смогу это во второй раз.

 — Я сделаю все, что в моих силах. Это все, что я могу обещать.

 — Я хочу, чтобы ты попытался поверить в него. Хочу, чтобы ты понял, что то, что он владел этими книгами, читал их, изучал, даже отчасти верил написанному в них, еще не означает, что он был дурным человеком.

 — Так позволь мне попробовать доказать это. Пожалуйста, сядь.

 Она села, скованная, сцепив руки на коленях.

 — Клер, когда-нибудь он говорил с тобой об этих книгах или о том, что в них?

 — Нет. Никогда. Он говорил о религиях вообще. Это было важнейшей темой, особенно после того… после того, как он начал пить. Он вернулся в лоно церкви. Он получил католическое воспитание, но у него был особый взгляд на религиозное устройство, именно из-за его воспитания.

 — Когда он вернулся к церкви?

 — Когда мне было семь-восемь. Для него это стало очень важным. Кончилось тем, что мы с Блейром стали посещать уроки закона Божьего и прошли Первое причастие. Ну и все, что полагается.

 — Это было примерно двадцать лет тому назад?

 — Да. — Она едва заметно улыбнулась. — Время бежит. Он сделал себе пометку, размышляя, как это могло быть связано с остальным. — Ты задумывалась, почему он это сделал?

 — Конечно. Но тогда я была слишком мала, чтобы об этом задумываться. Кроме того, мне нравилась сама служба, музыка, одежда священника. Словом, весь ритуал. — Она внезапно замолкла, ощутив неловкость от ею же самой употребленных слов. — Позже, пожалуй, мне стало казаться, что с годами он как бы поставил барьер между самим собой и тем, против чего он бунтовал в юные годы. Наверное, ему не хватало ощущения безопасности и привычности. Тогда ему было примерно столько, сколько мне сейчас, — пробормотала она, — около тридцати. И он уже начинал задумываться, как пройдет оставшаяся часть жизни. К тому же он беспокоился и о нас с Блейром. Из-за того, что мы не получили религиозного воспитания. Ему казалось, что он как бы слишком перестарался в этом отношении, стремясь стать прямой противоположностью своим родителям.

 — Он говорил об этом?

 — Да. Я помню, как он почти эти же слова говорил моей матери. Отец был одним из тех, кого моя мать называла вечно озабоченным. Его постоянно волновало, правильно он что-то сделал или нет, а если правильно, то насколькохорошо он это сделал. Он отчаянно старался не воспитывать нас насильно в религиозном духе. Кэм. он не был фанатиком. Просто он был человеком, изо всех сил стремящимся к самосовершенствованию.

 — Когда она запил. Клер?

 — Собственно говоря, я не знаю. — Она стала нервно сплетать пальцы, лежавшие на коленях. — Это произошло не вдруг, а постепенно. Поначалу никто из нас не замечал этого. Я помню, как после обеда он выпивал порцию виски с содовой. Затем стал выпивать две порции. А потом уже и вовсе без содовой.

 Горечь, звучавшая в ее голосе, заставила его взять ее беспокойные руки в свои. — Клер, я сам шел этой дорогой. Я не могу его осуждать.

 — Я чувствую, что предала его. Разве ты не понимаешь этого? Я чувствую, что предаю, обсуждая его пороки и недостатки.

 — Он был цельным человеком. У цельных людей всегда есть недостатки. Тебе не кажется, что он бы предпочел, чтобы ты признала их и все равно бы любила его?

 — Ты говоришь, как мой психоаналитик. — Она встала и подошла к окну. — Мне было тринадцать, когда я впервые увидела его напившимся. Я пришла домой из школы. Блейр был на репетиции оркестра, а моя мать на собрании «Патриотов Эммитсборо» или что-то в этом роде. Отец сидел за кухонным столом и плакал над бутылкой виски. Меня напугал его вид, его пьяное рыдание, красные глаза. Он все время повторял, что просит прощения. Его слова было трудно разобрать, он с трудом пытался подняться. Затем упал. Он просто лежал на кухонном полу, рыдая и пытаясь извиняться. — Она нетерпеливо смахнула слезу. — Прости, детка. Мне очень жаль. Я не знаю, что делать. Я не могу исправить этого. Я не могу вернуться и изменить это.

 — Изменить что?

 — Его пьянство, надо полагать. Он не мог сдержать себя. Он считал, что не в силах ничего здесь изменить. Он сказал мне, что ни за что на свете не хотел, чтобы я видела его таким. Он просто обезумел от этого. Он не хотел, чтобы я увидела, узнала.

 — Это случилось примерно в то время, когда он заключал сделку о строительстве торгового центра?

 — Да. И чем ближе это шло к осуществлению, тем сильнее он пил.

 Мой отец совершенно не годился в нарушители. Возможно, его амбиции и зашли слишком далеко, но за них он расплачивался угрызениями совести.

 — Я хочу, чтобы ты попыталась вспомнить. Уходил ли он из дому по вечерам сколько-нибудь регулярно? Уходил ли с кем-то одним или с определенной компанией?

 Она вздохнула и отвернулась. — Он был членом множества всяких обществ, Кэм. «Клуб оптимистов», «Рыцари Колумба» и все такое. Он часто уходил из дома на всякого рода собрания, ужины или показывал клиентам дома после конца рабочего дня. Я часто просила его взять меня с собой, но он обычно укладывал меня спать и говорил, чтобы я подождала, когда вырасту, и тогда он возьмет меня в партнеры. Однажды я потихоньку забралась в его машину… — Она запнулась, в глазах промелькнула паника, щеки побелели.

 — Так ты забралась в его машину? — подсказал ей Кэм.

 — Нет, нет, не так. Мне только приснилось, что я это сделала. Ты можешь оставить книги у себя, если считаешь, что они в чем-то помогут. Мне пора возвращаться.

 Он взял ее руку раньше, чем она успела выскочить за дверь. — Что тебе приснилось, Клер?

 — Ради Бога, Кэм. Мои сны — уж точно мое личное дело.

 У нее было точно такое же выражение лица, как тогда, когда он пробудил ее от мучившего ее кошмара. — Куда он отправился в ту ночь?

 — Я не знаю. Мне все это приснилось.

 — Куда он пошел в этом твоем сне?

 Ее тело стало безвольным, она как бы замкнулась в самой себе, когда он снова усадил ее в кресло. — Я не знаю. Это был сон. Мне было тогда всего пять или шесть лет.

 — Но ты помнишь этот сон. Он тебе по-прежнему снится.

 Она уставилась на книги на конторке Кэма. — Иногда.

 — Расскажи мне, что ты помнишь.

 — Этого на самом деле не было. Я проснулась в своей кровати.

 — Что было до того, как ты проснулась?

 — Мне приснилось, что я спряталась на заднем сиденье машины. Я знала, что он собирается куда-то из дома и хотела удивить его, показать, что я уже достаточно взрослая, чтобы стать его компаньоном. Но мы не поехали к какому-либо дому. Мы прибыли на открытое место. Там собрались и другие люди. Я подумала, что это что-то вроде собрания охотников из клуба, потому что все они были в длинных черных балахонах с капюшонаки.

 «О, Боже, Худышка, — пронеслось у него в голове. — Что же ты там видела?»— Продолжай.

 — Они были в масках, и мне показалось это странным, потому что ведь это не был праздник Хэллоуин. Дело было весной. Я спряталась в кустах и стала смотреть»

 — Там были и другие мужчины. Кто именно?

 — Я не знаю. Я не обращала на них внимания. Они образовали круг и позвонили в колокольчик. Там были и женщины. Две женщины в красных плащах. Одна из них сняла плащ и улеглась на что-то. Все это меня одновременно и завораживало, и смущало. Раздавалось песнопение, горел костер. Огромный костер. Мне хотелось спать, и я плохо понимала то, что видела. У человека в большой маске был меч. Он блестел под лунным светом. Тот человек произносил что-то, затем другие это повторяли.

 — Что произносил?

 — Я не могла этого понять. — Но она прочитала те книги и помнила. — Это были неизвестные мне имена.

 — Имена?

 — О, Боже, Кэм, имена, что в тех книгах. Вызывание демонов.

 — О'кей. Успокойся.

 Она провела по щеке тыльной стороной ладони. — Я замерзла и устала. Захотела, чтобы папочка отвез меня домой. Но я боялась, хотя и не знала, почему. Человек в маске дотронулся до женщины, стал ласкать ее. Принесли козленка, и он вынул нож. Я хотела убежать, но не смогла. Ноги не слушались меня. Мужчины сбросили свои балахоны, но остались в масках и начали танцевать вокруг костра. Я увидела своего отца. Увидела кровь на его руках. И я проснулась с криком в своей постели.

 Он потянул ее со стула и мягко обнял, но глаза его, смотревшие поверх ее плеча, горели холодной яростью.

 — Этого на самом деле не было, — повторяла она. — Ничего этого не было. Я проснулась в постели, как это обычно и бывает, когда мне снится этот сон. Рядом были отец и мать.

 — Ты рассказала им о своем сне?

 — Сначала не могла. Наверное, у меня случилась истерика. Я помню, как отец укачивал меня, гладил мне волосы и укачивал. Он все время повторял, что это сон, просто страшный сон, и что он не допустит, чтобы со мной случилось что-нибудь плохое.

 Притянув ее к себе, Кэм долго смотрел ей в глаза. — Это не был сон. Клео.

 — Нет, это был сон. — Руки ее тряслись, — Это, конечно же, был сон. Я лежала в постели. Рядом сидел мой отец. Я знаю, ты сейчас думаешь об этих книгах. Я тоже о них думала. Он, наверное, купил их позже. Он беспокоился из-за меня, из-за того, что мне приснился тот сон, и он все время повторялся. Он хотел во всем разобраться. Он беспокоился обо мне. После того случая он многие недели приходил перед сном в мою комнату и рассказывал всякие забавные истории, пел песни, просто сидел рядом.

 — Я знаю, что он беспокоился о тебе. Знаю, что он любил тебя. Но мне кажется, он был втянут во что-то такое, чего сам не мог контролировать. Как это было с выпивкой, Клер.

 Она с упрямой яростью затрясла головой. — Я не верю этому.

 — Клер, он, наверное, места себе не находил при мысли, что ты видела его и все, что там происходило. И спустя годы тебе по-прежнему снятся эти кошмары, и он видит, что это не прекращается. Тогда он пытается выйти из игры. Возвращается к религии своего детства.

 — Ты не знал его так, как я.

 — Нет, не знал.

 — Он никому никогда бы не причинил вреда. Он не был способен на это.

 — Возможно, он никому кроме себя и не причинил вреда. Клер, мне ужасно не хочется задевать твои чувства, но мне придется копнуть поглубже. Понадобится вся возможная информация о той земельной сделке под торговый центр. И о смерти твоего отца тоже.

 — Зачем? Какое значение это имеет теперь?

 — Потому что, то, что ты видела в ту ночь, все еще продолжается. Ты еще кому-нибудь рассказывала об этом сне?

 — Нет.

 — И не рассказывай.

 Она кивнула. — Так мы закончили?

 — Нет. — Он снова притянул ее к себе, не обращая внимания на ее неподатливость. — Я все равно тебя выслежу, Худышка, — пробормотал он. — Ты можешь отступить, построить стену, убежать и замести следы. Но я все равно тебя выслежу.

 — Сейчас я просто не в состоянии думать о наших отношениях.

 — Нет, можешь. — Он приподнял ее за подбородок, и их глаза встретились. — Потому что, когда все закончится, останется только это. Я люблю тебя. — Он сжал ее крепче, когда она уже была готова отвернуться. — Черт возьми, это тебе придется проглотить раз и навсегда. Я люблю тебя, и я никогда не думал, что буду к кому-нибудь испытывать такое чувство. Но это факт.

 — Я знаю. Если бы это случилось без того, остального.

 — Но это случилось. Это самое главное. Я хочу знать, что ты собираешься с этим делать?

 Она прижала руку к его щеке. — Наверное, отвечу тебе взаимностью. Вот, пожалуй, все, что я могу сейчас сделать.

 — Отлично. — Он поцеловал ее. — Я бы хотел облегчить тебе все это.

 — Я достаточно взрослая, чтобы устраивать свои дела сама. Я бы предпочла иметь друга, а не белого рыцаря.

 — А как насчет друга и черной овцы?

 — Приятное сочетание. Я не скрывала от тебя того, о чем только что рассказала. Нет, скрывала, — поправилась она раньше, чем он успел заговорить. — Прежде всего я скрывала это от самой себя. Мне нужно пойти домой и все обдумать. Ты хочешь подержать эти книги у себя?

 — Да, Клер… — Он смахнул волосы с ее щек. — Нам придется снова обо всем этом поговорить, обсудить подробности, которые ты, может быть, вспомнишь.

 — Я как раз боялась, что ты заговоришь об этом.

 — Давай пойдем поужинаем куда-нибудь сегодня вечером. Что ты скажешь о мексиканском ресторанчике? У них там бумажные цветы в горшках.

 — Отличная мысль. А давай поедем на твоем мотоцикле.

 — Вот такая женщина мне по душе.

 — Я буду готова в семь. — Она подошла к двери, затем остановилась. — Рафферти, ты просто невероятно мне облегчил все это. Я тебе очень признательна.

 Оставшись один, он уселся за стол и стал изучать свои записи. По мере их изучения у него возникло убеждение, что в дальнейшем он уже не сможет ничего облегчить.

ГЛАВА 25

 Мин Атертон была из тех женщин, которые выставляли для украшения стола свечи, так и не сняв с них целлофановой обертки. Почти все, чем она владела, предназначалось для показа, а не для практического употребления.

 Она могла купить розовые или лиловые свечи — ее любимые цвета — и поставить их в настоящие медные или хрустальные подсвечники, где те и стояли в чистеньких обертках, не будучи никогда зажженными.

 Она обожала покупать вещи. Более того, ей нравилось то, что она могла позволить себе покупать вещи, в особенности те, что были недоступны ее соседям. Она часто оставляла этикетки с ценами, надеясь, что кто-нибудь из гостей взглянет на оборотную сторону вазы или статуэтки. На их месте она бы так и поступила. И поступала.

 Мин считала жизнь напоказ своей обязанностью. В конце концов, она жена мэра и ей надо поддерживать свой статус. Она знала, что они самая состоятельная пара в городе, и что ее муж предан ей. Разве он не подарил ей на прошлое Рождество пару настоящих бриллиантовых сережек? По полкарата каждая вместе с оправой. Мин каждое воскресенье демонстрировала их в местной церкви.

 Во время пения псалмов она специально убирала волосы за уши и вертела головой из стороны в сторону, чтобы камни блистали на свету на зависть прихожанам.

 Ее дом был забит мебелью. Она не увлекалась антиквариатом, каким бы дорогим и редким он ни был. Мин любила новые вещи, совершенно новехонькие, чтобы воспользоваться ими первой. Она покупала только у известных фирм. И она могла непринужденно болтать о своих Ля-Зет-Бой, Этане Аллене или о Сили Постюрепедик как о своих близких родственниках.

 Некоторые из менее доброжелательных соседей говорили, что было бы лучше, если б у нее было поменьше денег и побольше вкуса.

 Но Мин сразу же распознавала проявления зеленой зависти и воспринимала их как заслуженную награду.

 Она любила свой большой кирпичный дом на Л орел Лейн, и сама украсила каждый сантиметр его, от гостиной, где стоял диван с розами и лавандой на обивке и такими же портьерами, до туалетной комнаты, выложенной керамической плиткой дикого розового цвета и обями цвета гиацинта. Ей нравились огромные статуи танцующих дам в бальных платьях и мужчин в камзолах. Все цветы в доме были искусственные, но помещены в дорогие вазы в форме мохнатых овечек или кроликов с ватными хвостиками.

 Творческий пыл Мин не ограничивался интерьером. Ни в коем случае. Ведь далеко не все жители Эммитсборо удостаивались чести переступить порог замка Атертонов.

 Мин считала, что они заслуживали права взглянуть на эту роскошь хотя бы снаружи.

 Во дворике она поставила большой стол под полосатым зонтом и в тон ему стулья и шезлонг. Так как настоящие животные доставляли одни только хлопоты, она заменила их пластмассовыми и пластиковыми, так что во дворе водилось множество уток, белок и опять же, естественно, овечек.

 Перед домом, напротив лунного шара, лежащего у его порога, расположился предмет ее гордости и радости, чугунный конюший, чернолицый, в красной ливрее, с застывшей глуповатой улыбкой.

 Однажды Дэви Ридер, выполняя у них какую-то плотницкую работу, повесил на вытянутую руку статуи свой термос с обедом. Но Мин так и не поняла юмора ситуации.

 И внутри, и снаружи дом Мин был чист как стеклышко. Ради сегодняшнего торжества, ежемесячного обеда Женского клуба, она даже отправилась в цветочный магазин и купила украшение для стола из лилий и зеленых веточек. Из своего собственного кармана. Конечно, она проследит за тем, чтобы их педантичная дама-бухгалтер нашла способ оплатить этот счет из средств клуба.

 Побольше сэкономишь, побольше сможешь потратить.

 — Джеймс. Джеймс. Иди сюда и взгляни. Ты ведь знаешь, как я ценю твое мнение.

 Атертон вошел в гостиную из кухни, прихлебывая кофе и улыбаясь. Он внимательно посмотрел на жену в ее' новом розовом платье с цветастым жакетом — болеро. Она надела свои бриллианты, а Бетти взбила ей невероятно пышную прическу. Она сделала себе маникюр и педикюр, и ее розовые ногти выглядывали из туфель почти сорокового размера. Атертон поцеловал ее в кончик носа.

 — Ты выглядишь великолепно, Мин. Как всегда. Она хихикнула и игриво ткнула его в грудь. — Не я, глупышка. Стол.

 Повинуясь, он стал рассматривать стол. Он был раздвинут во всю длину, чтобы можно было усадить восемнадцать гостей. На дамаскиной скатерти расставлено нужное число обеденных тарелок от Коррела с узором из крохотных розочек. Она поставила и маленькие чаши с лимонной водой, точь-в-точь как на картинке из журнала. В центре красовались лилии, а по бокам свечи в целлофановой обертке.

 — Ты превзошла самое себя.

 — Ты ведь знаешь, я люблю, когда все выглядит красиво. — Острым взглядом узрев непорядок, она подошла и выдернула висевшую нитку из розовой портьеры. — Подумать только, когда в прошлом месяце была очередь Эдны, она подала пластмассовые тарелки. Я просто чуть не сгорела со стыда за нее.

 — Уверен, что Эдна старалась изо всех сил.

 — Конечно. Конечно. — Она могла бы и еще кое-что порассказать об Эдне. Но знала, что Джеймс был способен проявлять нетерпение. — Я хотела, чтобы сегодняшний обед был особенный. Некоторые дамы просто обезумели, Джеймс. Представляешь, поговаривают даже о занятиях по курсу самообороны, что, как я и сказала предложившей это Глэдис Финч, совершенно неженское дело. Меня ужасно беспокоит, что они еще такое придумают.

 — Ну, Мин, каждый из нас делает то, что должен. — Он подмигнул ей. — Ты ведь доверяешь мне, Мин?

 Она бодро подмигнула в ответ. — Джеймс, ты ведь знаешь, что да.

 — Тогда предоставь все мне.

 — Я так всегда и делаю. Но этот Кэмерон Рафферти.

 — Кэмерон выполняет свою работу.

 Она хмыкнула. — Ты хочешь сказать, когда он не волочится за Клер. Знаю, знаю, что ты сейчас скажешь. — Она махнула в его сторону своей пухлой ручкой, вновь вызвав его улыбку. — Что человек имеет право на личную жизнь. Но ведь есть очередность. — Она улыбнулась ему. — Разве ты сам не говоришь всегда об этом? У человека должны быть приоритеты.

 — Ты знаешь меня прекрасно.

 — Еще бы не знать после стольких лет. — Она стала поправлять ему галстук. — Я знаю, что тебе хочется удрать еще до прихода наших дам, но прошу тебя задержаться еще пару минут. Прибудут люди из газет и телевидения. Ты ведь не захочешь упустить такую возможность. Учитывая, что ты собираешься баллотироваться в губернаторы.

 — Мин, ты ведь знаешь, ничего еще не решено. И, — он ущипнул ее за подбородок, — это строго между нами.

 — Я знаю, и меня просто убивает, что я не могу похвастаться этим. Тем, что партия рассматривает тебя как возможного кандидата. Ты это вполне заслужил. — Она любовно погладила лацканы. — Столько лет посвятил этому городу.

 — Ты мой самый любимый избиратель. Я еще побуду какое-то время кандидатом, — сказал он. — Но не очень-то рассчитывай на губернаторский дом, Мин. Выборы еще совсем не скоро, — напомнил он ей, увидев, как она помрачнела. — Пусть все идет, как идет. Вот дверь. Лучше я сейчас уйду, чтобы ты сама смогла торжественно встретить своих гостей.

 Клер опоздала. Но это было лучше, чем вовсе не придти, что непременно и случилось бы, не позвони ей Глэдис Финч, спросившая, не нужно ли ее подвезти. Неудивительно, что она совсем забыла об этом обеде, после того, как обнаружила исчезновение скульптуры из гаража.

 «Подростки», — сказала она себе. Ей хотелось верить, что это подростки устроили такую шутку. Но в глубине души таилось опасение, что это означало нечто гораздо более страшное.

 Она могла только сообщить о краже, что и собиралась сделать, как только закончится этот чертов званый обед.

 «Но почему именно эта скульптура, — удивлялась она. — Почему именно этот образ из ее ночного кошмара?»

 Отмахиваясь от этих неприятных мыслей, она пыталась сосредоточиться на том, что же ей следовало делать дальше. К сожалению, Глэдис Финч позвонила лишь к полудню, и когда Клер вспомнила, куда ее предлагали подвезти, она кинулась из гаража в спальню, чтобы в спешке набросить на себя костюм.

 Она не совсем была уверена в том, что короткая голубая юбка и армейского стиля жакет — самый подходящий туалет для званого обеда в Женском клубе, но ничего другого она просто не могла придумать. Даже необходимость застегнуть замочек серег потребовала огромных усилий.

 Завидев фургон телестанции Хейгерстауна, она застонала. Подъехав к нему, опустила голову на руль.

 Она терпеть не могла выступать перед публикой. Ненавидела интервью, нацеленные на нее камеры. Со взмокшими ладонями она собралась выходить из машины.

 Одним из последних ее дел в Нью-Йорке было навязанное ей выступление в артклубе Тины Йонгер. Критикесса надавила, точно так же, как Мин. И Клер поддалась. Как это обычно и бывало с ней.

 Никакой твердости. Никакой уверенности. Размазня, трусиха. Она повернула зеркальце в автомобиле и стала разглядывать себя. Вот здорово. Под глазом растеклась тушь. Не найдя ничего более подходящего, она просто поплевала на палец и стерла ее.

 — Ты же взрослая женщина, — наставляла она себя. — Вполне взрослая. Мастер в своем деле. Тебе придется перебороть в себе это. И тебя не должно там стошнить.

 Она знала, что это чувство сидело в ней очень глубоко. Этот страх, это паническое состояние. Все началось с тех самых пор, с первых недель после смерти ее отца. Все эти вопросы, которыми ее забросали, все эти любопытствующие глаза, направленные на нее. Все эти съемочные камеры во время похорон.

 Но сейчас уже другое время. Черт возьми, это уже сегодняшний день. А ну-ка, вытаскивай свой испытывающий тошноту желудок и ватные ноги из машины. Весь этот внутренний монолог должен был отогнать прочь мысль о краже и о перспективе услышать недоуменный вопрос Кэма, почему, черт побери, она перво-наперво не заперла гараж.

 Первое, что она увидела, выбравшись из машины, был лунный шар, затем мальчик-конюший. У нее вырвался нервный смешок, когда она ступила на дорожку, ведущую к дому.

 Затем она увидела львов. Тут уж она встала как вкопанная и, совершенно пораженная, уставилась на них. По обе стороны лестницы стояло по паре белых гипсовых львов с ожерельями из искуственных бриллиантов.

 — Извините, ребята, — пробормотала она, стучась в дверь.

 Пока Клер была занята в Женском клубе, Джолин Баттс сидела не складном стуле рядом со своим мужем в школьном спортивном зале. Вступительное слово затянулось, и кое-кто уже начинал ерзать на своих стульях, но Джолин сидела прямо и неподвижно, с глазами, полными слез.

 Она не рассказала Уиллу о своем споре с сыном. Да и как она могла? Он сидел рядом с ней, такой бодрый, с таким гордым выражением лица. Она также не рассказала ему о том, как бросилась в комнату Эрни с безумной мыслью найти там наркотики, когда тот выскочил из дома. Она даже надеялась обнаружить их там, чтобы иметь хотя бы что-то осязаемое, чем можно было бы объяснить перепады настроения сына.

 Она не нашла там наркотиков, но то, что она обнаружила, напугало ее гораздо больше.

 Книги, брошюры, огрызки черных свечек. Записная книжка, заполненная символическими рисунками, странными именами, числом 666, написанным крупными цифрами сотню раз. Дневник, описывающий поминутно совершенные им ритуалы. Совершенные в этой вот комнате, пока она спала. Дневник, который ей пришлось тут же захлопнуть, так как она просто не могла читать дальше.

 С того дня она почти не сомкнула глаз, беспокойно думая, хватит ли ей мужества и мудрости, чтобы найти к нему подход. Теперь же, когда стали называть имена выпускников, и молодые девушки и юноши торжественным шагом вступили на сцену, она стала смотреть на своего сына.

 — Эрнест Уильям Баттс.

 На плече Уилла была видеокамера, другой свободной рукой он нащупал руку жены. Джолин взяла ее в свою. И зарыдала.

 Как в тумане Эрни вернулся на свое место. Некоторые девушки плакали. Он сам чуть не заплакал, хотя и не понимал причины. В руках у него был билет на свободу. Целых двенадцать лет он трудился ради этого клочка бумаги, чтобы иметь возможность уехать, куда захочет. Делать то, что захочет.

 Странно, но отъезд в Лос-Анджелес уже не казался сейчас столь важным. Он больше не был уверен, что поедет и будет искать там себе подобных. Ему показалось, что он нашел подобных себе здесь. Возможно, так оно и было.

 ТЫ ОТМЕЧЕН ЖЕРТВЕННОЙ КРОВЬЮ.

 Но то был козел. Просто тупой козел. А не человеческое существо. В его ушах по-прежнему звучал ее душераздирающий крик.

 По мере того, как на сцену продолжали выходить выпускники, ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы, зажав уши руками, не выскочить из зала.

 Но он не мог, не смел привлекать к себе внимания. Он весь вспотел от страха в своем торжественном одеянии выпускника. Вокруг него ровесники лучились от радости или едва сдерживали слезы. Эрни же сидел не двигаясь, глядя прямо перед собой. Он не мог позволить себе сделать неверный шаг. Если он его сделает, они его убьют. Стоит им только узнать, что он все видел. Стоит им только заподозрить, что он на какой-то миг струсил и позвонил шерифу.

 Больше он такой ошибки не повторит. Чтобы как-то успокоиться, Эрни медленно и глубоко задышал. Шериф не сумел сделать ничего толкового. Никто не мог остановить их. Они были слишком могущественны. К его страху примешалось мимолетное мрачное ликование. Он был одним из них. И их могущество принадлежало и ему.

 Он написал свое имя кровью. Он произнес клятву. Он стал посвященным.

 Вот что надлежало ему помнить. Он стал одним из них.

 С Сарой Хьют все было кончено. Но его жизнь только начиналась.

 — Пока никаких сведений о ней. Сожалею, Бад.

 — Вот уже больше недели, как ее видели в последний раз. — Бад стоял около своей машины, посматривая вдоль дороги так, будто ждал, что его сестрица вдруг выскочит из какой-нибудь двери, хохоча над ним. — Мамаша думает, что она смылась в Нью-Йорк, но я… Нам надо еще что-нибудь предпринять, — сказал он с тоской. — Мы должны сделать еще что-то.

 — Мы делаем все возможное, — ответил Кэм. — И она, и её машина объявлены в розыске. Подан рапорт об исчезновении. И мы трое переговорили со всеми жителями нашего города.

 — Её могли похитить.

 — Бад. — Кэм облокотился о капот. — Я знаю, как ты переживаешь. Но дело в том, что там не было обнаружено никаких следов взлома или какой-то борьбы. Её личные вещи и одежда исчезли. Саре тридцать лет, и она имеет право приходить и уходить, как ей вздумается. Если бы я вызвал федеральную полицию в связи с похищением, они бы и с места не сдвинулись.

 Бад упрямо сжал рот. — Она бы связалась со мной.

 — Готов с тобой согласиться. То же самое подска-жывает мне моя интуиция. Но факты говорят о другом. А мы имеем дело только с фактами. Но мы не прекратим поисков. Почему бы тебе не пойти в кафе к «Марте», и пусть Элис приготовит чашку хорошего крепкого кофе.

 Бад покачал головой. — Лучше я поработаю. Я видел рапорт, который ты готовишь. Тот самый, насчет культов, которые Блейр Кимболл помогает тебе расследовать.

 — Это всего лишь теория. У нас нет ничего достаточно основательного. — Ему совсем не хотелось, чтобы Бад или кто-либо другой заглядывал ему через плечо, пока он изучал все возможные варианты.

 — Понимаю, но если у нас здесь творится что-то странное, я бы мог проследить. Вся та гадость, которую мы нашли в сарае у Биффа, и то, как был убит сам Бифф. Мы ведь говорим, что эти вещи связаны между собой. Может, то, что Сара вдруг исчезла, тоже связано со всем этим.

 — Не сходи с ума. — Кэм положил руку на плечо Бада.

 Невероятно усталые глаза Бада смотрели на него. — Ты ведь и сам думаешь, что все это связано.

 Изворачиваться он не умел. — Это то, что я думаю. Но думать и доказывать — это разные вещи.

 Когда Бад кивнул, его лицо уже не казалось таким молодым. — Что мы будем делать теперь?

 — Начнем все с начала.

 — С Биффа?

 — Нет. С кладбища.

 Иногда мужчины собираются вместе не ради покера, футбола или субботней выпивки. Иногда они встречаются не для того, чтобы обсудить дела или урожай, или женщин, на которых они женились.

 Иногда они собираются вместе, гонимые страхом.

 В комнате было темно и сыро, здесь и раньше они делились своими секретами. По стенам ползали пауки, плетя замысловатые сети, чтобы улавливать жертвы. Здесь их никто бы не потревожил.

 Только трое их пришло. Те, кто были старейшими членами. Когда-то их было четверо, но четвертый сгорел в огне, на тихом берегу, среди пальм. Они позаботились об этом.

 — Это не может продолжаться. Хотя голоса звучали приглушенно, нервы их были напряжены до предела.

 — Это будет продолжаться. — Голос звучал уверенно и властно. Говорил верховный жрец.

 — Мы сделали не более того, что было необходимо. — Этот голос успокаивал, утешал. Но за ним скрывалась жажда власти, горячее желание занять место на самом верху. — Нам нужно только не терять головы. Хотя некоторые изменения придется сделать.

 — Все рушится вокруг нас. — Беспокойные пальцы потянулись к сигарете и спичкам несмотря на неодобрение остальных. — Рафферти копает глубоко. Он оказался куда толковее, чем можно было ожидать.

 Это было сущей правдой, и признание такого просчета вызвало раздражение. Однако, ничего катастрофического в этом не было. — Он ничего не найдет.

 — Он уже знает о Паркере. Он заставил того идиота шерифа пересмотреть дело.

 — Очень жаль, что Гэррет так много выболтал потаскухе. И очено жаль, что эта потаскуха насторожила нашего бравого шерифа.

 Недовольным жестом Джеймс Атертон отвел от себя сигаретный дым. Не буква закона беспокоила его. Теперь он был выше закона. Его беспокоил сидящий рядом тихий, рассудительный человек, заговоривший о переменах. — Но сейчас, когда они поплатились за все это, нет улик, которые бы вывели шерифа на нас. Нет ничего, кроме нашей собственной глупости.

 — Я не считаю себя глупцом. — Горящая сигарета осветила перепуганные глаза Мика Моргана. — Черт возьми, у меня другое мнение. Я достаточно долго работаю в полиции, чтобы понять, когда другой коп идет по следу. Мы ошиблись, когда считали, что он и пальцем не пошевельнет из-за Биффа. Он всех в городе проверяет.

 — Вряд ли это важно, раз у всех имеющих значение людей, есть хорошее алиби.

 — Может, и не было бы важно, если бы он не обнаружил всю эту дрянь на ферме. — Мик ударил кулаком по шаткому столику. — Черт побери, Бифф делал снимки. Этот сукин сын, должно быть, совсем спятил, раз фотографировал их.

 С этим согласились, но паники это не вызвало. Главный среди них обладал слишком большой властью, чтобы впасть в панику. — Снимки были уничтожены.

 — Но Джейн Стоуки видела их. Она уже узнала одну девчонку. Говорю вам, Рафферти этого так не оставит. Черт бы побрал этого Биффа.

 — Бифф оказался болваном, поэтому он и мертв. Если мы в чем и ошиблись, так это в том, что слишком поздно поняли это.

 — Это все из-за выпивки, — грустно произнес другой. То совестливое, что в нем еще осталось, скорбело о погибшем брате. — Просто он не мог справиться с алкоголем.

 — Оправдания годятся для слабых. — Слова прозвучали очень резко, и оба собеседника Атертона умолкли. — Тем не менее, улики, найденные там шерифом и связывающие девчонку с Биффом, связывают её только с Биффом. Все кончится тем, что именно мертвый будет обвинен в похищении и убийстве. Я уже предпринял шаг в этом направлении. Вы сомневаетесь во мне?

 — Нет. — Мик научился не делать этого. Он перевел взгляд с одного мужчины на другого, понимая, что он, как и все остальные, были втянуты в борьбу за власть между этими двумя. — Понимаете, как это тяжело? Я должен каждый день работать рядом с Бадом. Парень мне симпатичен, а он просто с ума сходит из-за своей сестры.

 — Мы все сочувствуем семье, — сказал второй. — Но это необходимо было сделать, хотя вполне можно было обойтись и без демонстрации такого уж наслаждения этим. — Тут он жестко посмотрел на Атертона. — Она должна быть последней. Нам нужно вернуться туда, где мы были раньше. Когда мы начинали более двадцати лет назад, это был способ обретения нового знания, изучения других возможных путей, снятия с себя ограничений. Теперь же мы сворачиваем с этого пути.

 — То, чем мы были, это то, чем мы стали, — заключил Атертон, сцепив свои длинные пальцы. Про себя он улыбался. Он был достаточно опытным политиком, чтобы распознать предвыборную речь соперника. Но в отличие от своего оппонента он понимал, что их группу скрепляют секс и кровь. И всегда будут скреплять. — Повелитель требует крови.

 — Но не человеческой.

 — Посмотрим.

 Тыльной стороной ладони Мик вытер рот. — Ведь до Биффа мы не убивали никого из своих.

 Атертон снова сцепил руки. — Ты забываешь Джека Кимболла.

 — С Джеком Кимболлом произошел несчастный случай. — Мик зажигал одну сигарету от другой. — Мы с Паркером зашли поговорить с ним, ну, может припугнуть немного, чтобы он не очень-то болтал об этой сделке с торговым центром. Ничего дурного не хотели ему сделать. Это был несчастный случай.

 — Ничто не случайно. Повелитель наказывает слабых. Мик только кивнул в знак согласия. Сам он глубоко в это верил. — Джеку надо было бы встряхнуться. Мы все понимали это. Я-то считал, что после его смерти мы избавились от слабого звена в цепи. Но у нас еще могут быть из-за него проблемы.

 — Что ты хочешь этим сказать?

 — Вот поэтому-то я и настоял на нашей встрече. Кэм взялся за документы по земельной сделке.

 Воцарилось внезапное, страшное молчание, нарушаемое лишь неровным дыханием Мика и непрерывной грызней полевой мыши в подполе. — Почему?

 — Думаю, из-за Клер. На днях она пришла в контору вся натянутая как струна. А потом я узнаю, что он звонит в суд округа и просит дать ему возможность ознакомиться с документами.

 Секундное молчание. Слабое постукивание пальцами по дереву. — Он ничего не найдет.

 — Ну, я знаю, что мы здорово замели все следы, но посчитал, что вы должны быть в курсе. Если он свяжет то дело с нами…

 — Не свяжет. А ты, будучи помощником шерифа, должен направить его по другому следу. Пожалуй, нам понадобятся кое-какие новые улики.

 — Улики?

 — Предоставь это мне.

 — Я как раз думал… — Мик очень тщательно подбирал слова. — Раз Кэм сует теперь во все свой нос, и город так возбужден, может, мы отложим пару церемоний. Хотя бы до первого августа. Праздника урожая. К тому времени…

 — Отложим? — На этот раз голос Атертона уже не звучал приглушенно, а был резок, как скальпель. — Отложим наши ритуалы из-за глупцов и слабовольных? Мы ничего не откладываем. Мы ничем не поступаемся. Мы ничего не боимся. — Он грациозно встал, и его фигура возвышалась теперь над остальными. — Мы проведем нашу черную мессу, как было намечено. И мы призовем Его гнев на головы наших преследователей.

 Клер дотащилась до дома только после четырех часов. Сразу направилась к холодильнику, открыла банку пива и проглотила половину её содержимого. Пиво помогло отбить привкус сладкого клюквенного десерта, поданного на обед. Проходя из кухни в гостиную, она на ходу сбросила туфли.

 — Блейр, Блейр, ты дома? Наверное, нет, — пробормотала она себе под нос, не услышав никакого ответа и продолжая держать банку с пивом. Скинув жакет, она небрежно бросила его на стул. Поднимаясь наверх, она одной рукой запрокидывала в рот пиво, а другой расстегивала пуговицы блузки.

 Шум, доносящийся сверху, заставил её сделать медленный и осторожный глоток. Какой-то скрип, звук тяжелого передвигаемого предмета. Оставшись в чулках, она неслышно поднялась на верхнюю ступень лестницы.

 Дверь на чердак была открыта. У неё даже чуть-чуть упало сердце при мысли о том, что сейчас Блейр, как и она до него роется в старых коробках, воскрешая прошлое.

 Но встав в дверном проеме, она увидела Кэма, а не своего брата.

 — Что ты здесь делаешь? Кэм, вываливавший содержимое из очередной коробки, поднял глаза. — Я не слышал, как ты вошла.

 — Это очевидно. — Она вошла в комнату. Вещи её отца, предметы, составлявшие его жизнь, лежали на полу, разворошенные. — Я спросила, что ты здесь делаешь?

 — Ищу что-нибудь, что могло бы помочь. — Он уселся на корточки. Одного взгляда на неё было достаточно, чтобы он понял, что ему надо очень осторожно выбирать слова. — Возможно, у твоего отца еще что-то было. Записная книжка. Какие-нибудь бумаги.

 — Вот как. — Отставив недопитую банку с пивом, она взяла в руки отцовскую рубашку для работы в саду. — А у вас есть ордер на обыск, шериф?

 Изо всех сил стараясь быть терпеливым, Кэм как будто нашел у неё понимание. — Нет. Блейр разрешил. Клер, мы что, снова примемся за старое?

 Она покачала головой и отвернулась. Медленно, с необычной тщательностью, сложила рубашку и положила её на пол.-^— Нет. Нет, можешь перетряхнуть каждый клочок, если это поможет раз и навсегда покончить со всем этим.

 — Я могу забрать коробки домой, если тебе так удобней.

 — Лучше делай это здесь. — Она отвернулась. — Прости, что я опять вела себя по-свински. — Но на коробки она не смотрела. — Так будет лучше всего, и как-то намного легче, что этим занимаешься именно ты. Помочь тебе?

 Ему было приятно сознавать, что она могла вызывать у него не только любовь, но и чувство восхищения. — Пожалуй. Пока я ничего не нашел. — Он встал и подошел к ней. — Что ты сделала со своими волосами.

 Она машинально дотронулась до головы. — Я немного укоротила их.

 — Мне нравится.

 — Спасибо. Так где Блейр?

 — Сначала мы были вместе. Нам встретилась Труди Уилсон. На ней была её форма медсестры.

 — Да?

 — Ну, Блейр тут же залился соловьем. Видимо он неравнодушен к девушкам в туфлях на каучуке, так что я оставил его в надежных руках Труди. — Кэм взглянул на распахнутую блузку Клер. — У тебя там что-нибудь надето?

 Она посмотрела вниз. — Возможно, что и нет. Я одевалась в такой спешке.

 — Бог мой, Худышка, я просто с ума схожу, постоянно гадая, есть на тебе белье или нет.

 Она улыбнулась, поигрывая двумя все еще застегнутыми пуговицами.

 — А почему бы тебе самому не проверить это? Он поднял её и почти опустился с ней вниз по лестнице, как на площадке их встретил Блэйр.

 — Оп-ля.

 Сузив глаза, Кэм посмотрел на него. — Опять эти твои словечки.

 — Извини. Я, ну, я просто зашел сказать, что у меня свидание.

 — Тебе повезло. — Клер смахнула с лица волосы. — Ждать тебя вечером?

 — Нет. Пойду сейчас приму душ. — ^ Он сделал было несколько шагов. — Кстати, примерно через пятнадцать минут тебя будут показывать.

 — Показывать где?

 — По ТВ. Элис мне сказала. А если вы подождете разыгрывать Ретта и Скарлетт до моего ухода, я буду вам очень признателен. — Он закрыл за собой дверь в ванную.

 — ТВ?

 — О, ну это ерунда. — Клер снова уткнулась в шею Кэму. — Та встреча в Женском клубе.

 — Я совсем забыл. Ну и как все прошло?

 — Нормально прошло. Я сразу перестала чувствовать тошноту, как только увидела тех разлегшихся белых гипсовых львов.

 — Не понял.

 — Разлегшиеся белые гипсовые львы. Куда мы идем?

 — Вниз, к телевизору.

 — Тебе совсем не нужно это смотреть. Это чистая глупость.

 — Но я хочу посмотреть. Так расскажи мне про львов.

 — Это те невероятно уродливые статуи перед домом Атертонов.

 — Перед домом Атертонов полно невероятно уродливых статуй.

 — Ты мне еще объясняешь. Я говорю о тех львах — часовых, так привольно там лежащих. Я все время представляла себе, как они вскочат с постамента и сожрут всех пластиковых уток и деревянных овечек и загонят бедного парнишку-конюшего на дерево. После этого трудно было всерьез воспринимать все мероприятие. Кэм, я действительно терпеть не могу смотреть на себя по телевидению.

 — Окей. — Он спустил её на пол. — Тогда я буду смотреть, а ты принеси мне что-нибудь выпить. Ты была там в этой блузке?

 — Да.

 — Вот в таком виде?

 Наморщив нос, она начала застегивать пуговицы. — Конечно, нет. Я совсем расстегнула её для ТВ.

 — Хорошо придумала. Так почему тебя тошнило до того, как ты увидела львов?

 — Терпеть не могу выступать перед публикой.

 — Тогда зачем ты это делала?

 — Потому что я безвольная размазня.

 — Нет, воля у тебя есть. Я это знаю, потому что ты просто бесишься, когда я задеваю её. Принеси коку или что-то в этом роде, хорошо? Я ведь на дежурстве.

 — Конечно. Всегда рада обслужить гостей. — Она проскользнула на кухню, а он стал искать нужную программу по ТВ. Когда она вернулась, он сидел на диване, положив ноги на кофейный столик. — Извини, но я не приготовила поп-корн.

 — Неважно. — Он притянул её к себе.

 — Я действительно не хочу смотреть.

 — Тогда закрой глаза. Бьюсь об заклад, ты их сразила наповал. Худышка.

 — Они вежливо поаплодировали. — Она вытянула ноги рядом с ним. — Миссис Атертон заставила меня вернуться и захватить какую-нибудь вещь, над которой я сейчас работаю. О, черт, я совсем забыла. Я так и оставила её там.

 — Что это за вещь?

 — Резьба по дереву. Руки и плечи. Твои, кстати.

 — О, Боже.

 — Его совершенно искреннее огорчение вызвало у неё усмешку. — Пожалуй, кое-кто из дам тоже тебя узнали. Я совершенно определенно слышала, как они захихикали. Но в основном им хотелось узнать, вырезала ли я когда-нибудь из дерева цветочки или детишек. Мне кажется, что показанные мной руки и плечи вызвали у них чувство неловкости, потому что отсутствие головы наводило, их на мысль об обезглавливании, в то время как я пыталась изобразить мужественную силу и элегантность.

 — Сейчас кажется стошнит меня.

 — Ты еще и не видел этой вещи. — На секунду она заколебалась, представляя себе, как он будет огорчен, затем все-таки решилась признаться. — Кэм, кто-то украл одну из моих скульптур. Ту, из ночного кошмара.

 Он не шелохнулся, но она почувствовала, как он весь напрягся. — Когда?

 — Должно быть вчера ночью. Наверное, подростки…

 — Чушь.

 — Ладно, я не знаю, что и думать. Единственное, что я знаю, так это то, что она пропала.

 — Они взломали дверь?

 — Нет. — Она выставила вперед подбородок. — Можешь орать, если хочешь. Я забыла запереть гараж.

 — Черт побери, Клер, раз я не могу положиться на то, что ты будешь запирать дверь, мне придется поместить тебя в камеру.

 — Ну хорошо, я буду запирать эту чертову дверь. — Гораздо легче было сердиться на него, чем размышлять о пропаже скульптуры. О том, что совсем рядом находится тот, кто украл её. — Я установлю сигнализацию, если от этого зависит твое счастье.

 — Переезжай ко мне. — Он нежно дотронулся до её щеки. — Мое счастье зависит от этого.

 Она почувствовала, как что-то словно толкнуло её изнутри и отвернулась. — Я не нуждаюсь в подобных мерах безопасности.

 — Я говорю совсем о другом, Худышка.

 — Я знаю. — Она с трудом выдохнула. — Рафферти, прояви себя здесь как полицейский. Найди мою статую. — Секунду спустя она заставила себя взглянуть на него. — Не торопи меня, пожалуйста. И не злись.

 — Я не злюсь. Я беспокоюсь.

 — Все будет в порядке. — Уютно устроившись около него, она действительно так думала. — Давай немного отвлечемся и посмотрим, как я глупо выгляжу перед всей этой публикой. О, Боже, начинается. Кэм, почему бы нам…

 Он закрыл ей рот рукой.

 — Звезда из мира искусства в нашем округе, — объявила дикторша. — Клер Кимболл, знаменитая скульпторша…

 — Фу. Скульпторша! — У неё вырвался негодующий возглас, хотя Кэм и зажимал ей рот.

 — Замолчи.

 — ……сегодня в доме мэра Эммитсборо. Мисс Кимболл, уроженка Эммитсборо, добившаяся известности в Нью-Йорке.

 — Всякое искусство есть выражение чувств. — Когда лицо Клер заполнило экран, она переместила ладонь Кэма к своим глазам. — Искусство скульптора очень часто носит более личный характер, так как здесь художник непосредственно связан со своим произведением через материал, который он обрабатывает своими собственными руками.

 — Ты потрясающе выглядишь.

 — Я говорю как настоящая зануда.

 — Нет, ты и говоришь потрясающе. Я просто поражен. А это я?

 Она взглянула на экран сквозь его пальцы и увидела деревянную скульптуру. — Да.

 — Не так плохо, — сказал он довольным тоном.

 — Это великолепно. — Она раздвинула его пальцы, чтобы лучше видеть.

 — Скульптура, — продолжал объяснять её телевизионный двойник, — часто представляет собой осязаемое воплощение чувств, воспоминаний, надежд, разочарований и сновидений художника. Таким способом художник с помощью модели или своего воображения как бы освобождает реальность, расширяет и воспроизводит её.

 — Может, выключим звук?

 — Тише!

 — Характер скульптуры, будь то страстный, романтический или, напротив, холодный, зависит от настроения художника и выбранного им материала. Мои произведения — это часть меня самой, иногда лучшая часть, иногда самая мрачная. Но они всегда отражают то, что я вижу, чувствую и то, во что верю.

 На экране снова появился диктор в студии.

 — Теперь ты доволен? Я говорила так ужасно напыщенно.

 — Нет, ты говорила искренне. Худышка, ты лепишь образы из своих снов?

 — Иногда, конечно. Послушай-ка, одно интервью сегодня я уже дала. — Она обняла его и стала легонько водить пальцами по его затылку. — Я думала, мы во всем разобрались.

 — Минутку. А украденная скульптура, она тоже навеяна тем твоим сном об отце?

 — Возможно. Не знаю.

 — Ты ведь смогла бы нарисовать то, что видела той ночью, не так ли?

 — Ради Бога, Кэм.

 — Ведь смогла бы.

 Она закрыла глаза.

 — Да, смогла бы.

ГЛАВА 26

 Чип Доппер скорее предпочел бы возиться под трактором, чем сидеть в его кабине. Он никогда не любил заниматься сенокосом даже на своем собственном поле. И вот сейчас в эту чертову рань, в половине седьмого утра, ему приходилось косить траву на поле миссис Стоуки. Но его мамаша придерживалась правила, ну того, насчет добрых соседей и самаритян, а когда его мамаша соблюдала какое-нибудь правило, то всем приходилось этому подчиняться.

 Хуже всего, на взгляд Чипа, то, что работа была невероятно занудной. Акр за акром, только коси и скирдуй, да еще с этим недоумком Джули Крэмптоном, едущим сзади на огромном скирдоуборочном комбайне.

 Джули был каким-то троюродным или четвероюродным братом Элис, продуктом чьей-то лихорадочной любовной горячки. Около тридцати, жутко, на взгляд Чипа, действующий на нервы, но безвредный, крепкий, хотя и некрупный, с вялым, постоянно загорелым лицом. И вот сейчас он был прямо-таки на верху блаженства, разъезжая по полю, убирая скирды и распевая песни. Он пел глупейшие песни, популярные в пятидесятых годах, когда их обоих еще не было на свете. Чип подумал, что работа пошла бы лучше, если бы Джули спел что-нибудь из репертуара Роя Кларка, но вместо этого тот со своей дурацкой ухмылкой, распевал какую-то чепуху.

 Боже милостивый.

 — Ради Бога, Джули, что это, черт побери, за песня?

 — Якети Як, — пропел Джули, скаля зубы.

 — Ты всегда был придурком, — пробормотал про себя Чип.

 Хотя не так уж и плохо все могло бы обстоять, подумал Чип, двигаясь по полю с жужжащим под ним скирдоубо-рочным комбайном, если бы мотор немного не барахлил. День был теплый и солнечный, а сено так приятно пахло. Возможно, Джули и полный недотепа, но ведь это ему приходится делать грязную работу, скирдовать и складывать копны. Это у него будут руки в занозах.

 Эта мысль доставила Чипу некоторое удовлетворение.

 Нет, все могло бы быть не так уж плохо, возвращался он к прерванной мысли, если бы он сообразил принести с собой радио. Тогда бы он наверняка заглушил женоподобный голос Джули.

 Во всяком случае, он немного подзаработает. Правда, совсем немного, подумал он с сожалением. Мамаша разрешила ему брать с миссис Стоуки не больше половины обычной цены. Но даже и при этом он сможет иметь немного свободных денег. Его маленькому ребенку нужны были эти чертовы ортопедические туфельки. Бог ты мой, детям нужно было черт знает сколько всего. Но думая о своей крохотной дочурке с вьющимися, как у матери, волосами и его глазами, он улыбался.

 В общем-то, здорово было быть отцом. Пробыв в этом качестве одиннадцать с половиной месяцев. Чип уже чувствовал себя ветераном. Он уже пережил бессонные ночи, краснуху, прорезывание первых зубов, мокрые пеленки и прививки. А теперь его дочка уже ходила. Он расплывался от радости и гордости, когда она, растопырив ручки, ковыляла ему навстречу. Даже несмотря на то, что она немного косолапила.

 Его слегка глуповатая улыбка внезапно сменилась миной удивления, затем отвращения.

 — Что это еще за дерьмовый запах?

 — А я подумал, что это ты испортил воздух, — сказал Джули и хихикнул.

 — Боже мой! — Чип задышал ртом. — У меня уже слезятся глаза!

 — Какая-то мертвечина. — Джули вытащил повязку и прикрыл ею рот. — Ого-го. Действительно, какая-то мертвечина.

 — Черт побери. Должно быть, бродячая собака забралась в сухую траву и подохла. — Он остановил сенокопнитель. Меньше всего ему хотелось искать эту дохлую собаку, но он точно так же не мог бы просто переехать ее копнителем. — Пошли, Джули, разыщем эту чертову гадость и вытащим ее.

 — Может, это лошадь. Воняет, как от дохлой лошади… Стоит вызвать фургон по перевозке трупов.

 — Пока не отыщем, не будем ничего вызывать. Они спрыгнули с копнителя. Чип вырвал страничку из книжки Джули и сделал себе повязку на нос и рот. От земли вонь шла сильнее, и это ему напомнило тот день, когда он ребенком играл около железнодорожных путей и наткнулся на останки несчастной собаки, попавшей под поезд, идущий в Брунсвик. Он чертыхнулся и задержал дыхание под повязкой. Ему очень не хотелось, чтобы повторилось то ощущение.

 — Должно быть, где-то здесь, — сказал он и двинулся вглубь нескошенной травы. Было неприятно, но совсем не сложно идти вслед за запахом, изо всех сил бьющим в нос. В конце концов Чип буквально споткнулся об это.

 — Боже милостивый. — Он зажал рот рукой поверх повязки и взглянул на Джули.

 У того глаза уже вылезали из орбит. — Черт, о черт, о черт. Это никакая не собака. — Сначала он отвернулся, кашляя и задыхаясь, а затем неуклюже бросился вслед за Чипом, который уже несся стремглав по скошенному полю.

 Спустя полчаса Кэм уже стоял на этом самом месте, с трудом дыша сквозь зубы. Прослужив десять лет в полиции, он считал, что повидал все. Но ничего столь ужасного ему не приходилось видеть.

 Она была нагой. Смерть, лишив её всего, не лишила её признаков пола. Он предположил, что она была примерно среднего телосложения или того меньше. Определить её возраст оказалось невозможно. Теперь у неё не было возраста.

 Но он решил, что знал, сколько ей было лет. Еще вытаскивая из машины привезенное с собой одеяло, он понимал, что Карли Джеймисон уже никогда не придется повеселиться в Форте Лодердейл во Флориде.

 Лицо его побледнело, но руки не дрожали, и лишь на секунду мелькнула мысль о том, что сейчас не помешал бы хороший глоток доброго старого «Джека». Через поле, которое он когда-то в юности вспахивал, он пошел туда, где его уже ждали Чип и Джули.

 — Это чье-то тело, как мы вам и сказали, — произнес Джули, прыгая с ноги на ногу. — Я никогда не видел покойника, кроме дядюшки Клема, а он лежал в гробу в покойницкой у Гриффитса в своем воскресном костюме. Мы с Чипом косили на поле вашей матушки, как мы вам и сказали, когда вдруг учаяли этот запах.

 — Да заткнись ты, Джули. — Чип стер пот с лица. — Так что нам сейчас делать, шериф?

 — Будет здорово, если вы отправитесь в полицейский участок и сделаете заявление о происшедшем. — Он взял сигарету, надеясь, что та отобьет отвратительный привкус во рту. — Кто-нибудь из вас касался её?

 — Нет, сэр. — Джули снова запрыгал. — Черт побери, она выглядела ужасно. Вы видели эту тучу мух?

 — Да заткнись же, Джули, — ровным тоном сказал Кэм. — Я позвоню, чтобы Мик был на месте и записал ваши показания. Нам, возможно, понадобится еще раз поговорить с вами. — Он посмотрел в сторону дома. — Вы говорили что-нибудь моей матери?

 — Извините нас, шериф, — сказал Чип, немного помявшись. — Наверное мы с Джули плохо соображали, когда ворвались в дом.

 — Ладно. Лучше отправляйтесь-ка немедленно давать показания.

 — Мы сейчас едем.

 Кивнув, Кэм поднялся по ступеням в дом, где ждала его мать.

 Она почти набросилась на него. — Я же говорила им, что это просто собака или какой-нибудь олененок, — начала она, перебирая руками фартук. Под глазами у неё были круги. — У этих ребят нет ни капли разума.

 — У тебя есть кофе?

 — На кухне.

 Он прошел мимо неё, а она следом, испытывая чувство тошноты. — Это ведь была собака, правда?

 — Нет. — Налив себе горячего кофе без молока, он выпил и затем поднял телефонную трубку. На секунду помедлил, держа в руке холодную трубку и видя в своем воображении то, что предстало перед его глазами в поле. — Это была не собака. Подожди лучше в другой комнате.

 Она попыталась что-то сказать, но слова не получались. Сжав губы, она покачала головой и села, дожидаясь пока он вызывал следователя.

 Клер дожевывала за завтраком печенье с кремом, рассматривая свои наброски для Музея Бетадайн. Ей хотелось немедленно взяться за заказанную скульптуру, которую должны были установить на открытом воздухе. Она уже представила себе завершенной эту абстрактную женскую фигуру из блестящей меди, с поднятыми руками, ввысь и планетами, вращающимися поверх её пальцев.

 Когда зазвонил телефон, она прошла на кухню и ответила с набитым ртом. — Алло?

 — Клер? Это ты?

 — Да. Привет, Анжи. Я как раз завтракаю.

 — Какие еще новости.

 — Лучше ты расскажи мне.

 — Я продала вчера твое «Изумление Номер Три».

 — Серьезно? Ну, это надо отметить. — Открыв холодильник, она вытащила пепси. — А как поживает Жан-Поль?

 — Превосходно, — не моргнув глазом, солгала Анжи.

 На самом-то деле никто из них не чувствовал себя так уж превосходно, поскольку Блейр постоянно держал их в курсе всего происходящего в Эммитсборо. — Ну как там у вас дела?

 — Урожай обещает быть хорошим.

 — Что ж, тогда мы можем спать спокойно. Клер, когда ты возвращаешься домой?

 — Откровенно говоря, Анжи, я теперь начинаю думать, что я уже дома. — Пора было, наконец, бросить бомбу. — Я подумываю о том, чтобы продать мансарду.

 — Продать ее? Ты, наверное шутишь?

 — Нет, я говорю вполне серьезно. Ты ведь не можешь сказать, что мои работы стали хуже из-за того, что изменился угол зрения.

 — Нет, нет, конечно. — Но Анжи беспокоили не работы Клер, а она сама. — Но я не хочу, чтобы ты что-нибудь решала сгоряча. Может, тебе стоит приехать сюда на пару недель и все обдумать.

 — Я могу думать и здесь. Анжи, не беспокойся обо мне. Со мной в самом деле все в порядке.

 Анжи прикусила язык и задала вопрос, на который ответ уже был дан. — А Кэм кого-нибудь подозревает в нападении на ту женщину?

 — Он разрабатывает одну версию. — Она нарочно отвернулась от террасы. — Но только, пожалуйста, не говори, что мне безопасней жить в Нью-Йорке, чем здесь.

 — Как раз это я и собираюсь сказать.

 — Я сплю с полицейским, так что успокойся. Я это серьезно, — сказала она, предупреждая возможные возражения. — Анжи, впервые за многие годы я начинаю думать, что у меня что-то получится — настоящие отношения, ощущение своего дома и цели. Мне наплевать, что это звучит банально, но я не хочу этого терять.

 — Тогда переезжай к нему.

 — Что?

 — Переезжай к нему. И тогда ты не будешь одна в этом доме. Собери вещи и живи с ним одним домом.

 — Я не ослышалась?

 — Зачем вам жить в разных местах? Вы ведь уже спите в одной постели. И черт возьми, и мне будет лучше спаться по ночам.

 Клер улыбнулась. — Знаешь, а я подумаю над этим.

 — Подумай. — Анжи вздохнула с некоторым облегчением. Я встречалась с представителем музея.

 — И что?

 — Они одобрили твои эскизы, так что приступай к работе.

 — Это здорово. Анжи, если бы вы были здесь, я бы расцеловала Жан-Поля.

 — Я это сделаю за тебя. Принимайся-ка за работу.

 Она не теряла даром времени. Уже к полудню она значительно продвинулась в подготовке общей композиции. Правда, были некоторые неудобства. Гараж оказался слишком мал для размещения в нем двадцатипятифунтовой скульптуры, поэтому ей пришлось расширить рабочую площадку до поъездной дорожки и благодарить Бога за хорошую погоду. Стоя на стремянке, она сваривала и клепала металл. Временами возле нее собирались прохожие. Немного понаблюдав за ее работой и посудачив, они шли дальше по своим делам. Дети, оставив на обочине свои велосипеды, располагались вокруг на траве и задавали ей всякие вопросы.

 Присутствие зрителей ей вовсе не мешало. Но один неприятный момент она все-таки пережила, когда увидела Эрни, стоящего перед своим домом и наблюдающего за ней.

 Как-то она дала одному из этих юных поклонников искусства пять долларов, чтобы тот купил всем содовой. Когда он умчался на своем велосипеде. Клер взялась показывать своим новым ученикам, как правильно держать паяльную лампу.

 — Мы видели вас по ТВ. — Одна из девчушек благоговейно и восхищенно уставилась на нее. — Вы были такая красивая, прямо как кинозвезда.

 — Спасибо. — Клер поправила лямку комбинезона и усмехнулась. «Вот в чем прелесть маленьких городков, — подумала она. — Здесь так легко стать звездой».

 — А дом миссис Атертон действительно весь розового цвета?

 — Почти. — А зачем вы носите такую смешную шапочку?

 — Это чтобы волосы не вспыхнули.

 — Это мужские ботинки, — вставил один из мальчиков.

 — Это мои ботинки, — поправила его Клер. — В них безопасней, хотя мне они кажутся вполне модными.

 — Мой папа говорит, что женщины сейчас стараются во всем быть как мужчины. Даже идут на мужскую работу вместо того, чтобы сидеть дома, как это им положено.

 — Так вот что он говорил! — Клер хотелось спросить, перестал ли ее папочка ходить на четвереньках, но она передумала. — Очень интересная точка зрения, учитывая, что скоро наступит третье тысячелетие. — Закатав рукава рубашки, она сняла защитный шлем и уселась на стремянку.

 — Сегодня слишком чудесный день, чтобы обсуждать социальные и сексуальные теории. Кроме того, скоро вы сами столкнетесь с реальностью. У кого-нибудь есть конфеты?

 Один из мальчуганов тут же вскочил. — Я могу пойти купить. Если вы мне дадите денег.

 — Обойдемся печеньем «Твинки». Там на столе на кухне есть коробка. Пройди через гараж.

 — Хорошо, мэм. — Он стремглав убежал.

 — Что же все-таки это сооружение означает. Клер? Клер посмотрела вниз и помахала рукой доктору Крэм-птону. Он нес свой черный саквояж, очевидно или направляясь, или возвращаясь от больного где-то по соседству.

 — Назовем это скелетом. — Усмехнувшись, она спустилась с лестницы, подошла и поцеловала его в щеку.

 — Кто же заболел?

 — У маленькой дочки Уэверли ветрянка. — Все еще с некоторым изумлением он стал рассматривать нагромождение металла. — А я-то считал, что ты занимаешься резьбой по дереву или гончарным делом.

 — Иногда и этим тоже.

 Он повернулся и посмотрел на нее строго как доктор. — А ты так и не пришла на прием, как мы условились.

 — Я прекрасно себя чувствую. Уверяю вас. Просто в ту ночь я была не совсем в форме.

 — Для тебя это был настоящий шок. Лайза говорит, что ты часто навещаешь ее.

 — То же самое могу сказать и о вас. Вы не меняетесь, Док.

 — Слишком стар, чтобы меняться. — Он чуть вздохнул, не желая признаться, что возраст как-то сказывается на нем. — То, как ты ухаживаешь за цветами Джека делает тебе честь.

 — Я становлюсь как-то ближе к нему, когда вожусь в саду. — Она проследила за его взглядом, обращенным к лужайке, где среди зелени цвели однолетние и многолетние цветы. — Тогда вы были правы, говоря, что я должна простить его. Когда я здесь, я все ближе и ближе к этому. Она на секунду запнулась.

 — В чем дело. Клер?

 Она посмотрела на своих зрителей и отметила, что мальчишки увлеклись стычками и поеданием сдобного печенья. — Мне бы очень хотелось поговорить с вами об этом, о том, что я обнаружила. Но не здесь, — сказала она. Не здесь, среди посаженных ее отцом дельфиниумов. — Когда я хорошенько все обдумаю, могу я навестить вас?

 — Ты всегда можешь придти ко мне.

 — Благодарю. — Сама мысль о такой возможности приносила облегчение. — Послушайте, я знаю, что вы, наверняка, спешите к больному, чтобы сделать укол. Я позвоню вам.

 — Непременно позвони. — Он поднял саквояж. — Джек гордился бы тобой.

 — Надеюсь. — Она подошла к стремянке. — Всего хорошего. Передайте Элис, что я жду — не дождусь, когда снова угощусь ее пиццей. — Взмахнув на прощанье рукой, она вновь принялась за работу.

 Клер как раз зажигала сигарету, когда мальчишка, уехавший на велосипеде — Тим, Том, нет Тодд, припомнила она — промчался по улице с коробкой бутылок содовой, привязанной к заднему сиденью.

 — Ты не очень-то торопился, — заметила она, спускаясь со стремянки.

 — Я слышал об этом в магазине. — Тодд задыхался от возбуждения и быстрой езды. — Туда пришел Джули Крэмптон. Просто вошел и рассказал нам.

 — Рассказал о чем?

 — О найденном теле. Они с Чипом Доппером нашли мертвеца на поле у Стоуки. Они косили траву, понимаете? Косили для миссис Стоуки, потому что она вдова и все такое. Джули Крэмптон сказал, что они чуть не переехали это.

 Все другие ребятишки окружили его, забрасывая вопросами и прибавляя ему чувство собственной значимости. А Клер так и села на траву.

 Полчаса спустя она все еще сидела на земле, когда подъехал Блейр. Выйдя из машины, он подошел и сел рядом с ней.

 — Наверняка, ты все слышала.

 — Из уличной сводки новостей. — Она выдернула стебелек. — Они опознали тело?

 — Нет. Ведь она уже какое-то время была мертва. Стебелек в ее руке согнулся. — Она?

 — Да. Кэм как-будто считает, что это тело той юной беглянки, которая была здесь в апреле.

 Клер закрыла глаза. — Карли Джеймисон.

 — Он не называл имени. Следователь сейчас проводит вскрытие. Кэм уже послал Мика Моргана в Хэррисберг за стоматологическими данными.

 Клер следила взглядом за тенью от кружившей вверху птицы. — Это никак не прекращается, так ведь? Только что я работала у себя во дворе и вокруг крутились ребятишки. На улице парень мыл свою машину и включил радио. Я даю мальчугану пару долларов, чтобы он съездил и купил содовой, а он возвращается и рассказывает, что в поле у Стоуки нашли мертвое тело. — Она смотрела, как пчела уселась на ее цветы. — Как будто ты смотришь на две картинки, и одна накладывается на другую. Эффект темной комнаты.

 — Клер, я понимаю, что это ужасно. Похоже, что Бифф подобрал эту девушку, убил ее и зарыл тело в поле. Может быть, он собирался потом вывезти его, а может, просто совсем спятил.

 — В любом случае, он тоже мертв.

 — Да, он тоже мертв. Но это второе убийство, похоже, произошло прямо у его порога. Это своего рода удача. Какая-то птица уселась на вишню и запела. — Как это?

 — Потому что, если так, то это значит, что он действовал в одиночку. Если бы здесь действовала целая группа, культ, как думает Кэм, они бы не оставили вот так тело на чьей-то земле. Они так не поступают. Подобные группы заметают свои следы.

 Это казалось логичным. Ей очень хотелось на этом и остановиться. — Но это не объясняет, кто убил Биффа.

 — Совершенно ясно, что он был связан с наркотиками. Возможно, он не заплатил поставщику, пожадничал. В этом деле не знают жалости. — Вздохнув, он оперся на локти и откинулся назад. — Я не очень-то силен в криминальных делах. Как журналист всегда предпочитаю заниматься взятками и коррупцией, чем убийством.

 — Когда ты возвращаешься?

 — Скоро. Мой редактор хочет, чтобы я написал о том, что здесь происходит, поскольку я сам местный. Но как только тело опознают, и я смогу закончить статью, я отсюда уеду. — Ему надо было поговорить кое с кем, наедине. Пока была вероятность существования культа, с которым, возможно, был связан его отец, он будет продолжать расследование. Но так как из-за этого приходилось оставлять Клер, то все свои надежды он возлагал на Кэма. — Уверена, что с тобой все будет в порядке?

 — Конечно.

 Он внимательно посмотрел на сооруженную ею металлическую раму. — Это изображение Статуи Свободы.

 — Нет. Изображение возможностей.

 Она окинула взглядом конструкцию, ощущая успокоение. — Я хочу показать, что иногда не следует стремиться к недостижимому, а посмотреть вокруг себя.

 — Похоже, ты рассчитываешь на долгое путешествие. Опустив подбородок на колени, она рассматривала оранжевые ноготки в саду напротив. Громко и монотонно лаяла собака. Единственный звук, нарушавший полдневный покой, напоенный ароматами.

 — В конце концов, путешествие из Нью-Йорка сюда не такое уж и долгое.

 — А как насчет поездки отсюда туда? Она передернула плечами. — Пока подожди искать новых жильцов.

 Секунду он помолчал. — Кэм с ума сходит по тебе.

 — Вот как? — Она оглянулась через плечо.

 — Я бы никогда и представить себе не мог вас обоих вместе. Но… короче, я хочу сказать, что, по-моему, это здорово.

 Она откинулась на локтях, наблюдая за пушистыми облаками, плывущими по небу. — По-моему, тоже.

 Кэм вышагивал взад и вперед по выкрашенному в бледно-зеленый цвет коридору перед помещением, где производилось вскрытие. Ему хотелось войти туда. Нет, поправил он сам себя, ему вовсе не хотелось входить туда. Но он считал, что должен это сделать. Доктор Лумис вежливо, но твердо потребовал, чтобы он подождал снаружи. И не мешал.

 Ожидание было самым невыносимым. В особенности, оттого, что в глубине души он был уверен, что ему придется звонить в Хэррисберг Джеймисонам еще до конца этого дня.

 Ему ужасно хотелось закурить, на что он и решился, несмотря на таблички, призывающие этого не делать. Он не совсем понимал, как это может помешать местным обитателям.

 В моргах было тихо, даже по-деловому спокойно. «Это был именно бизнес, — подумал он. — Бизнес, связанный с жизнью, продолжаемый бизнесом, связанным со смертью».

 Почему-то морги не вызывали у него такого беспокойства, как кладбища.

 Так или иначе, люди здесь еще оставались людьми. Он не сказал бы, что ему очень уж нравились местные запахи, эти ароматы хвойного дезодоранта и густых антисептиков, не до конца забивавшие некие более неприятные запахи. Но все это воспринималось им как работа. Кто-то умер, и ему надо было выяснить причину смерти.

 Из вертящейся двери вышел Лумис, вытирая покрасневшие руки. На нем был медицинский халат с именной табличкой и хирургическая маска, свисавшая на тесемках с ушей. Недоставало только стетоскопа, подумал Кэм. Но выслушивание сердца не входило в обязанности Лумиса.

 — Шериф, — Доктор Лумис аккуратно засунул бумажное полотенце в мусорную корзину. Он лишь с мягким неодобрением посмотрел на сигарету Кэма, но этого" было достаточно, чтобы тот затушил ее в пластиковой чашке с остатками кофе.

 — Что вы можете мне сказать?

 — Ваша незнакомка была белая, от пятнадцати до восемнадцати лет. По моим подсчетам она мертва уже от двух до одного месяца.

 После первого мая прошло уже шесть недель, пронеслось в голове у Кэма. Шесть недель после кануна праздника. — Причина смерти?

 — Смерть была вызвана перерезанием горла.

 — Вызвана. — Кэм бросил чашку в мусорную корзину. — Ну и словечко.

 Лумис лишь кивнул головой. — До своей смерти жертва подвергалась сексуальному насилию. По всем признакам жестоко и неоднократно. На ее запястьях и лодыжках следы веревок. Сейчас мы проверяем группу крови. Пока не могу вам сказать, была ли она накачена наркотиками.

 — Выясните это поскорее.

 — Мы делаем, что можем. Вы уже послали за стоматологическими данными?

 — Скоро их привезут. У меня есть сведения об исчезновении человека, но пока я не беспокою семью.

 — Да, думаю, при существующих обстоятельствах, это лучше всего. Хотите еще кофе?

 — Да. Благодарю.

 Лумис повел его по коридору. Тщательно отсчитав мелочь, он опустил монеты в автомат. — С молоком?

 — Нет, в последнее время я пью только черный.

 Лумис подал Кэму чашку с кофе и опустил в щель еще несколько монет. — Шериф, это очень трудное и вопиющее дело, и насколько я понимаю, оно имеет к вам и какое-то личное отношение.

 — Ребенком я играл на этих полях. Я скирдовал сено с моим отцом там, где нашли эту девушку. И мой отец погиб там, раздавленный собственным трактором в один прекрасный летний день. Да, это действительно достаточно личное дело.

 — Извините.

 — Не стоит беспокоиться. — Недовольный самим собой, Кэм потер переносицу. — У меня есть доказательства, что муж моей матери насильно держал эту девушку в сарае. Эту и, возможно, других тоже. Похоже, что он изнасиловал ее, убил и зарыл труп в поле.

 Мягкие глаза Лумиса не выдавали его мыслей. — Ваша обязанность состоит в том, чтобы доказать это, а моя в том, чтобы сказать вам, что труп вовсе не был на этом поле в течение стольких недель.

 Кэм так и не донес чашку ко рту. — Что вы хотите этим сказать?

 — Совершенно очевидно, что труп нашли в поле, но его зарыли там совсем недавно.

 — Подождите-ка. Вы только что сказали, что она уже пару месяцев была мертва.

 — Мертва и похоронена, шериф. Это тело находилось в земле несколько недель. По моему мнению, его эксгумировали и зарыли на этом поле не позднее двух или трех дней тому назад. Возможно, еще меньше.

 Ему хотелось переварить это помедленнее. — Вы хотите сказать, что кто-то убил эту девушку, похоронил ее, а затем снова выкопал?

 — Безусловно.

 — Дайте подумать. Отвернувшись, он уставился на зеленые стены. Это было еще хуже. То, что над ней было совершено насилие уже после ее смерти, воспринималось им как нечто еще более отвратительное, чем ее похищение, изнасилование и убийство. — Сукин сын.

 — Возможно, ваш отчим убил ее, шериф, но так как он сам вот уже несколько недель как мертв, то не он зарыл ее там в поле.

 Глаза Кэма сузились. Он быстро выпил кофе, так и не ощутив его вкуса. Он весь напрягся, когда снова повернулся лицом к следователю. — Тот, кто это сделал, хотел, чтобы труп обнаружили и обнаружили именно там.

 — Вынужден согласиться. С моей точки зрения это было сделано весьма неуклюже. Но ведь обычный человек не в курсе возможностей, которыми располагает судебная медицина. — Лумис аккуратно прихлебнул кофе из чашки. — Вполне может быть, что кто-то предполагал, что улики будут приняты на веру без всяких сомнений.

 — Вашу профессию недооценивают, доктор Лумис. Лумис слабо улыбнулся. — К сожалению, это так. Когда Кэм вышел из больницы, солнце уже садилось. Прошло почти четырнадцать часов с тех пор, как ему позвонил Чип Доппер. Он не просто устал, он был весь выжат. Увидев Клер, сидяющую на капоте его машины, он остановился, дожидаясь, пока она встанет.

 — Привет, Рафферти. — Подойдя к нему, она обняла его за талию и прижалась. — Я решила, что тебе не повредит взглянуть на дружеское лицо.

 — Точно. А твое самое лучшее. Ты давно здесь?

 — Некоторое время. Я навещала Лайзу. Я ездила с Блейром. — Она отодвинулась, чтобы получше рассмотреть его лицо. — Он хотел взять интервью у следователя. — Десятки вопросов роились у нее в голове, но она не могла их задавать сейчас. — Ты ужасно выглядишь. Хочешь, чтобы я отвезла тебя домой?

 — Почему ж не хотеть? — Он вынул ключи из кармана и сжал так, что металл расцарапал ему ладонь. В какую-то долю секунды усталое выражение лица сменилось на яростное. — Знаешь, чего я хочу? Мне хочется из кого-нибудь вытрясти душу. Избить кого-нибудь как следует.

 — Можем подождать, пока не появится Блейр. Ты мог бы затеять драку с ним.

 Чуть было не рассмеявшись, он повернулся к ней. — Мне надо пройтись, Худышка.

 — 0'кей. Давай пройдемся.

 — Но не здесь. Я хочу убраться отсюда подальше.

 — Поехали. — Она взяла ключи. — Я знаю место. Пока они молча ехали, Кэм сидел, откинув назад голову и закрыв глаза. Клер напрягала память, чтобы вспомнить, в каком направлении ехать и надеялась, что он уснул.

 Остановив машину, она продолжала сидеть, не произнося ни слова.

 — Я давно здесь не был.

 Она повернулась к нему, рассматривая его лицо в мягком вечернем свете. — Я всегда любила приходить в городской парк. Обычно мы приносили с собой пакет соленого печенья и кормили уток. У тебя найдутся крекеры?

 — Ничего не осталось.

 Она порылась в сумочке. — Пусть поедят кекс, — сказала она, доставая остатки «Твинки».

 В центре парка был пруд. Клер помнила, как они бывало под Рождество запускали туда бревно из затора, и оно так таинственно мерцало над водой. Она приходила сюда с родителями, со школьными экскурсиями или же на свидания. Однажды она пришла одна посидеть на скамейке, полная восторга, оттого что ее скульптуру выставили в ближайшем художественном музее.

 Они шли рука об руку, а огромные деревья своей листвой защищали их от городского шума.

 — В воздухе пахнет дождем, — прошептала она.

 — Завтра непременно пойдет дождь.

 — Думаю, он не помешал бы.

 — Лето было очень сухое.

 Она взглянула на него. Они улыбнулись, прекрасно понимая друг друга, как это обычно бывает у влюбленных. — Хочешь теперь поговорить о политике?

 Он покачал головой, и обняв ее за плечи, притянул к себе.

 — Рад, что ты оказалась там, когда я вышел из того места.

 — Я тоже.

 — Смешно, но мне вовсе не захотелось отправиться в ближайший бар. Первое, что мне пришло в голову, это сесть в машину и помчаться на большой скорости, и может быть, врезаться в кого-то. — Он то сжимал, то разжимал кулак на ее плече, затем как будто успокоился. — Раньше это помогало.

 — А что теперь помогает?

 — Твое присутствие. — Они сели на выбранную им скамейку, и он крепко обнял ее, устремив взгляд на воду. К берегу с шумным кряканьем подплыли утки. Клер развернула кекс и стала бросать им крошки. Небо становилось багряным.

 — Это была Карли Джеймисон?

 — Да. К концу дня доставили стоматологические данные. Ее родители…. я мало что смог для них сделать.

 Она наблюдала, как утки дрались за крошки печенья. — Так значит они здесь?

 — Они приехали около часа назад. Мне не сидится. Она поднялась вместе с ним и пошла, ожидая, что он снова заговорит.

 — Я найду того, кто убил эту девочку. Клер.

 — Но, Бифф…

 — Он имел к этому отношение. Но не только он один. — Кэм остановился и взглянул на нее. Она видела в его глазах гнев, а за этим боль, которая мучительно отзывалась в ее сердце. — Кто-то подбросил ее тело на то поле. Мое поле. Как будто она была вещью. Я обязательно найду того, кто это сделал. В моем городе никто не посмеет больше так поступать с молодыми девушками.

 Глядя на воду, она вытерла липкие пальцы о джинсы. — Ты по-прежнему считаешь, что все это имеет отношение к некоему культу?

 Он положил руки ей на плечи. — Я хочу, чтобы ты сделала те наброски. Клер. Я понимаю, что означает эта просьба, но мне необходимо, чтобы ты вспомнила буквально все, каждую деталь того сна, и нарисовала бы это. — Он крепче сжал ее. — Клер, ее убили где-то в другом месте. Точно так же, как Биффа. Убили в другом месте, а затем нарочно подбросили сюда, чтобы мы ее нашли. Может быть, ты поможешь мне найти место убийства.

 — Хорошо. Вдруг это окажется полезным.

 — Спасибо. — Он поцеловал ее. — Поедем домой.

ГЛАВА 27

 Она не хотела вспоминать. Клер понимала, что вела себя малодушно, но ни за что не хотела вызывать в памяти прошлое. Более двадцати лет она пыталась вытеснить эти воспоминания — то усилием воли, то каким-нибудь транквилизатором или же целыми часами, проведенными у психоаналитика. И ни разу она сознательно не восстанавливала ту картину в своем мозгу. Теперь же ее попросили воспроизвести это на бумаге.

 Она всячески медлила с этим, находя всевозможные предлоги для Кэма и самой себя. По ночам она изо всех сил боролась со сном, боясь, что во сне ее подсознание вдруг прорвется и выполнит то, чему она так отчаянно сопротивлялась.

 Он не торопил ее, во всяком случае, вслух. Но ведь он был настолько занят расследованием, что почти не имел возможности находиться с ней.

 Как Кэм и предсказывал, пошел дождь. Он лил, не переставая, двое суток. Тем не менее, на рынке, на почте, в кафе «У Марты» люди говорили об уровне воды и новом возможном ее рационировании этим летом. Если же они обсуждали не шансы местной футбольной команды, то говорили об убийстве.

 Скульптура, сделанная Клер, была укреплена на открытом пространстве. Клер пробовала понемногу делать какие-то другие вещи в гараже, но не могла ни на чем сосредоточиться, чего с ней давно не бывало. Рассеянно переходила от одного замысла к другому, изучала, наброски, делала новые. Но внутри ее беспрерывно мучило то, что она обещала сделать для Кэма.

 Все из-за того, что дом казался таким опустевшим. По крайней мере, так убеждала она саму себя.

 После того, как Блейр уехал, а дождь все лил и лил, не переставая, она ощущала себя такой заброшенной. Такой одинокой.

 Почему раньше это никогда ее не беспокоило?

 Потому что раньше она никогда не пугалась теней. Никогда не проверяла, защелкнуты ли замки, и не прислушивалась к каждому скрипу половиц.

 Поймав себя в который раз стоящей у окна и разглядывающей остов своей скульптуры, она чертыхнулась и схватилась за блокнот, кинутый ею на диван.

 Она сделает это и сделает немедленно. Выбросит это из головы.

 Взяв в руки карандаш и положив на колени блокнот, она закрыла глаза и попыталась перенестись в прошлое.

 Она увидела отца, возившегося со своими розами. Он втыкал в мягкую землю колышки, подпорки для цветов.

 Затем она увидела его лежащим на террасе, буквально распоротым этими колышками.

 Клер затрясла головой, скрипнула зубами и попыталась продолжить воспоминания.

 Теперь она видела себя на качелях в теплую летнюю ночь. Раскачиваясь, она положила голову ему на плечо. Аромат сладких стручков, травы и приправ.

 — Что тебе хотелось бы получить на день рождения, детка? Когда девочке исполняется тринадцать лет, она заслуживает особенного подарка.

 — Я хочу проколоть себе уши.

 — Зачем тебе дырки в ушах?

 — Все девочки уже прокололи уши, ну же, папочка, пожалуйста.

 Нет, нет, дальше, ей надо углубиться еще дальше. Осень. Высаживают луковицы тюльпанов. Густой, пахучий дым от сжигаемой листвы. На крыльце тыква, которую скоро разрежут.

 — Клер Кимболл. — Голос ее матери. — Почему ты вышла во двор без свитера? Бог мой, тебе уже восемь лет. Пора соображать получше.

 Отец подмигивает ей и проводит кончиком пальца по ее замерзшему носу. — Беги надень свитер. И смотри, не натопчи грязи в доме, а то твоя мама запрет нас обоих в собачьей конуре.

 Еще дальше. Она почти слышала, как доктор Яновски просил ее расслабиться, дышать глубже и высвободить подсознание.

 — Но я хочу поехать с тобой. Ты никогда не берешь меня с собой. Папа, я обещаю, я буду хорошо себя вести.

 — Ты всегда хорошо себя ведешь, детка. В своем воображении она видит, как он нагибается и целует ее в шею. Иногда он подхватывал ее на руки и кружил. Ей нравилось это чувство головокружения. Этот страх и возбуждение. Не разрешай мне идти. Не разрешай.

 — Это очень скучные дела, для взрослых. Но я хочу пойти. Мне нравится осматривать дома. — Ее губы дрожат. Она вот-вот расплачется. Иногда это помогало.

 — В следующее воскресенье я буду показывать большой дом, и ты сможешь поехать со мной. Ты и Блейр, если он захочет.

 — Почему я не могу поехать сейчас?

 — Потому, что маленьким девочкам уже пора спать. Скоро совсем будет темно. Посмотри на себя. Ты ведь уже в ночной рубашке. — Относит ее в детскую. Там полно кукол и цветных карандашей. — Ну же, будь послушной девочкой и поцелуй меня перед сном. Когда вырастешь, станешь моим партнером. У нас будет фирма «Кимболл и Кимболл».

 — Обедаешь?

 — Обещаю. Сладких тебе снов, Клер.

 Дверь закрывается. Горит ночник. Она встает и прислушивается. Папа говорит с мамой. Тихо, очень тихо она кладет в постель куклу и крадется вниз по лестнице. Через боковую дверь прямо в гараж.

 Разве он не удивится, поняв, какая она уже большая? Какая умница? Она прячется на заднем сиденье и зажимает рот рукой, сдерживая хихиканье.

 Заводится мотор, и машина выезжает со двора. Они едут и едут, и становится совсем темно. Свернувшись на полу у заднего сиденья, она видит, как на небе зажигаются звезды. Папочка едет быстро, как он всегда делает, когда боится опоздать.

 Машина замедляет ход, тормозит. Останавливается. Отец выходит, открывает багажник.

 Она старается задержать дыхание. Осторожно поворачивает ручку дверцы. Выглядывает в щель. Отец уходит. Должно быть, дом где-то там, среди деревьев. Она неслышно спешит за ним в своих мягких ночных тапочках.

 В лесу темно, и он не оборачивается. Но там нет никакого дома. Просто открытое место. Место, где нет деревьев и стоят люди в черных балахонах. Ее отец снимает одежду — тут она хихикает — надевает такой же балахон, как и у других. Они в масках, так что, может быть, это карнавал. Но это не был какой-то веселый праздник. Маски были страшные — быки, козлы и злые собаки. Но мама говорила ей, что маски — это понарошку, поэтому она не боялась.

 Они становятся в круг, как в игре. Она улыбается— Ей смешно. Кажется что эти мужчины сейчас начнут танцевать, а затем упадут ничком. Но они стоят очень тихо, не говоря ни слова.

 Звонит колокольчик.

 Клер вскочила. С бьющимся сердцем стала озираться вокруг. Блокнот и карандаш валялись на полу, куда она их уронила. «Может быть, она слишком увлеклась воспоминаниями», — подумала Клер, прижимая ладонь ко лбу. Когда звонок зазвонил вновь, она слетела с дивана раньше, чем поняла, что за дверьми кто-то находился.

 Перед тем, как открыть дверь, она сделала глубокий выдох. Раскрыв дверь, она увидела женщину, спускающуюся вниз по ступенькам крыльца. — Здравствуйте.

 — О! — Под дождем с неуверенным видом стояла темноволосая женщина.

 — Я думала, вас нет дома. Я только… я вас разбудила?

 — Нет. — Клер внимательно посмотрела на лицо под намокшей шляпкой. Тридцати с лишним лет, предположила она, миловидная, с большими темными глазами. — Вы ведь хозяйка «Рокко», не так ли?

 — Да. Я Джолин Баттс.

 Обе женщины были бледны, но по разным причинам, и обе пытались улыбаться. — Не хотите войти?

 — Не хочу вас беспокоить. Я только… Да, да, я хотела войти…

 Вступив в дом, Джолин оглянулась вокруг. Прихожую Клер уже начала обставлять. Там теснились столы, на них вазы с цветами, на стенах эстампы и плакаты, купленные на распродажах домашнего скарба и блошиных рынках. Пол же, где стояла промокшая Джолин, был голым.

 — Дайте мне ваше пальто.

 — Извините, что беспокою вас в самый разгар дня. Вы, наверное, заняты работой.

 — Этот дождь совсем меня выбил из колеи. — Взяв у Джолин пальто и шляпу, она повесила их на лестничный столбик. — Не хотите кофе или чая?

 — Нет, нет, не беспокойтесь. — Джолин стала перебирать длинную нить разноцветных бус. — Я заметила, что вы работаете во дворе.

 — Сейчас это кажется довольно странным занятием. — С ощущением, будто она ведет за собой ребенка, Клер провела женщину в гостиную. — Шум ведь вас не беспокоит?

 — О нет, нет. Очень интересно посмотреть, что вы делаете. Боюсь, я мало что понимаю в искусстве.

 — Ничего страшного, а я мало что понимаю в приго-тбвлении пиццы. У вас она здорово получается.

 — Спасибо. — Джолин оглядела комнату, всей душой сожалея о том, что вообще пришла сюда. — Это старый семейный рецепт. Моя девичья фамилия Гримальди. — Так вот откуда у Эрни итальянские глаза. Садитесь, пожалуйста.

 Джолин медленно опустилась на стул. — Так, вы, значит, знаете Эрни?

 — Да, мы познакомились, когда он позировал для меня.

 — Позировал? Позировал для вас?

 — А он разве вам не говорил? — Клер почувствовала неловкость под пристальным молчаливым взглядом Джолин. Она взяла сигарету, зажгла ее и лишь затем продолжила. — Я вылепила его руку в глине.

 — Его руку?

 Клер выдохнула дым. — Да, мне понравилось выражение юности и энергии. Получилось хорошо.

 — Я… Понимаю.

 — Жаль, что он вам не сказал. Собственно, я даже удивлялась, почему вы не пришли взглянуть. У меня есть фотографии. Я всегда делаю снимки своих работ для архива, но это не совсем то, что смотреть на саму скульптуру.

 — Мисс Кимболл, вы затеяли связь с моим сыном?

 Задохнувшись, Клер закашлялась от дыма. — Что? — С расширившимися глазами она прижала руки к груди. — Что?

 — Понимаю, что вы можете посчитать это не моим делом, но Эрни только семнадцать. В ноябре ему будет восемнадцать, но пока он не стал совершеннолетним, я считаю, что имею, право знать…

 — Постойте, постойте. — Клер подняла руку. — Миссис Баттс, Джолин, я лепила руку Эрни, разговаривала с ним, пару раз угощала его содовой. Вот и все. Больше ничего абсолютно. Не понимаю, откуда вы взяли, что…

 — От Эрни, — перебила Джолин.

 Уставившись на нее, Клер откинулась на диван. — Это просто безумие. Вы говорите, что Эрни сказал вам, что он и…. что мы… о, Боже.

 — Он не говорил мне этого. — Джолин потерла заледеневшие руки. — Он это написал. Я убирала его комнату. — Отвернувшись, Джолин крепко сжала губы. Она не умела лгать. — И я нашла кое-какие его записи. Про вас.

 — Я даже не знаю, что сказать. Действительно, не знаю. Кроме того, что я никогда… Она запустила руку в волосы, раздумывая, как бы пояснее выразиться. — Я понимаю, что вы меня совсем не знаете и, как мать Эрни, скорее поверите ему, чем мне. Но клянусь вам, никогда между мной и вашим сыном не было физической, романтической или сексуальной связи.

 — Я вам верю. — Джолин уставилась на свои нервно дергающиеся руки. Она не могла управлять ими точно так же, и это ей стало теперь ясно, как не могла справиться со своим сыном.

 — Я ведь знала это. Я говорила себе, что иду сюда, чтобы защитить своего сына, но я…. — Она подняла жалкие глаза, снова готовая расплакаться. — Мисс Кимболл.

 — Клер, — слабым голосом проговорила она. — Зовите меня Клер.

 — Я хочу извиниться.

 — Нет. — Клер растерянно терла висок. — Пожалуйста, не делайте этого. Могу только представить себе, что вы должны были чувствовать, думая, что я…. Удивляюсь, как это вы не сломали дверь и не выцарапали мне глаза.

 — Я не очень-то гожусь в бойцы. — Джолин вытерла мокрые щеки. — Боюсь, что и как мать, я не очень-то хороша.

 — Нет, не говорите так. — Не зная, чем утешить ее, она погладила ее по плечу. — Эрни просто запутался.

 — Могу я взять вашу сигарету? Я бросила курить, но…

 — Конечно. — Клер вытащила сигарету и сама зажгла ее. При первой же затяжке Джолин вздрогнула. — Пять лет, как бросила курить. — Она снова с жадностью затянулась. — Клер, я вовсе не убиралась в комнате Эрни. Я обыскивала ее. — Она закрыла глаза. От сигареты у нее немного закружилась голова, но это помогло ей немного расслабиться. — Я давала себе клятву никогда не лезть в личную жизнь моего ребенка. Моя мать постоянно рылась в моем шкафу, под матрасом. Считала это своей обязанностью. Хотела убедиться, что я не затеваю чего-то недозволенного. Я поклялась, что, когда у меня самой появятся дети, я буду им доверять, дам им свободу. Тем не менее, на прошлой неделе я дважды ходила в его комнату и как вор рылась в его вещах. Я искала наркотики.

 — О.

 — Я их не нашла. — Джолин глубоко и жадно затянулась, — Я обнаружила другие вещи. — Вещи, о которых она не могла говорить. — То, что он писал о вас… Думаю, вы имеете право знать. Все было написано очень ясно.

 Внутри у Клер все похолодело. — Думаю, что для юноши это обычное дело — воображать себе всякие фантазии по поводу более взрослой женщины.

 — Возможно. Но если бы вы это прочитали, вам бы это не очень понравилось.

 — Джолин, а вы не думали обратиться к семейному психологу?

 — Да. Сегодня вечером я поговорю с Уиллом, моим мужем. Как только мы найдем подходящего врача, мы все пройдем курс у психолога. Если с Эрни или с нашей семьей что-то не так, все вместе мы это сможем исправить. Моя семья — это для меня все.

 — А та пентаграмма, что носит Эрни? Вы знаете, что она означает?

 Джолин сначала отвела глаза, затем посмотрела прямо на нее.

 — Да. Мы займемся и этим тоже. Клер, я ни за что не допущу, чтобы он отдалился от меня. Как бы он ни старался.

 Кэм с трудом дотащился до дома, когда уже стемнело. Он достаточно долго служил в полиции, чтобы понимать, что всякого рода однообразная, монотонная возня с бумагами зачастую была основной частью работы полицейского. Но ему очень трудно было сдерживать нетерпение, чувствуя, что он вот-вот узнает истину.

 Он обрадовался, увидев у своего дома машину Клер и свет в окне.

 Она прикорнула на его диване с книжкой на коленях и слишком громко включенной музыкой в радиоприемнике. Кэм коснулся губами ее волос и подумал, как было бы хорошо пристроиться рядом с ней и на час отключиться от всего.

 Когда он сделал звук потише, она уселась прямо и огляделась вокруг с видом совы, разбуженной солнечным светом.

 — Наверное, я сделал слишком тихо, — сказал он.

 — Который час?

 — Начало десятого.

 — Мммм. — Она потерла глаза. — Ты ел?

 — Такой вопрос задают жены. — Он сел рядом с ней, затем передумал и вытянулся, положив голову ей на плечо. — Кажется, съел сэндвич. Глубоко вздохнув, он закрыл глаза. — Боже мой, как приятно ты пахнешь. Как прошел твой день?

 — Сначала расскажи ты.

 — Долго рассказывать. Пришли остальные анализы крови Карли Джеймисон. Она приняла, вернее, ей насильно дали барбитураты. Лумис передал ее тело родителям.

 Зная, что иногда самое малое может утешить лучше всего, она стала гладить его волосы. — Жаль, что я не могу ничем помочь.

 — Я снова повидался с Энни. Ничего нового. — Он переплел свои пальцы с пальцами Клер. — Не могу найти никого, кто бы видел эту девочку у нас в городе, точно так же, как не могу найти никого, кто видел бы Биффа в ночь убийства.

 — Может быть, на сегодняшний вечер лучше оставить эти поиски. Начнешь завтра со свежей головой.

 — Чем больше проходит времени, тем меньше остается улик. — Он открыл глаза. — Клер, знаешь, я разбирался с той земельной сделкой, которой занимался твой отец. Обнаружилось кое-что странное. Большая часть документов пропала.

 — Что ты хочешь сказать?

 Сев, он потер лицо руками. — Я хочу сказать, что они исчезли. Остался только документ с печатью «Корпорации Трэпизоид» на имя страховой компании И. Л. Фаин. Анлимитед.

 — Я не понимаю.

 — «Трэпизоид» была той компанией, которая первоначально купила тот участок земли при посредничестве твоего отца. Затем через месяц они снова его продали строительным подрядчикам. Потом «Трэпизоид» прекращает свою деятельность. Я не могу найти никаких имен. — Что известно о той компании, которая владеет этой землей сейчас?

 — Очень солидная. Владеет недвижимостью по всему Восточному побережью, специализируется на увеселительных парках и торговых центрах. Сделка производилась по телефону и письменно. Почти сразу же после торжественного открытия торгового центра, выяснилось, что твой отец дал взятки инспекторам и двум членам планировочной комиссии. И что он сфальсифицировал данные о сделке, заявив своему клиенту, что земля была продана по 700 долларов за акр, в то время как на самом деле ее продали по 1 200 долларов. После того, как корпорация «Трэпизоид» прекратила свое существование, отвечать за все пришлось фирме по продаже недвижимости «Кимболл Риэлти». Но твой отец уже не мог ничего ни подтвердить, ни отрицать.

 — Что такое ты говоришь?

 — Говорю, что очень странно, что исчезли все документы по компании «Трэпизоид». И что нет никаких данных о том, кто работал с твоим отцом в качестве другого участника сделки. Все бумаги фирмы «Кимболл Риэлти» были конфискованы при расследовании, но ни одного сотрудника «Трэпизоид» они даже не затронули. Тебе не кажется это странным?

 — Мне тогда уже казалось странным, что мой отец оказался замешанным в незаконной махинации.

 — Мне трудно поверить, что он был замешан один. Клер, культовые группы создаются из-за нескольких основных побуждений. Главное — это власть. Власть требует денег. Получив по пять сотен за акр, кто-то здорово нагрел руки на этой сделке. У вас в семье возникли финансовые затруднения, когда отец запил?

 — Нет, его дела шли хорошо. Мы собирались всей семьей отправиться на каникулы в Европу. Для Блейра и меня были отложены значительные суммы на обучение в колледже. Нет. — Она покачала головой. — Дети знают, когда их родители переживают из-за денег. У моих этого не было.

 — Тем не менее твой отец этой сделкой поставил на кон свое дело, свою репутацию, благополучие своей семьи. Раньше он не совершал ничего противозаконного. Почему он тогда так поступал?

 Она поднялась. — А ты не думаешь, что я многие годы задавала себе этот же вопрос? Его поступок не поддавался никакому объяснению. Абсолютно никакому.

 — Возможно, он сделал это вовсе не из личной выгоды. Возможно, на него давили. Возможно, у него не было выбора.

 — Я признательна тебе за то, что ты делаешь и говоришь. Но стал бы ты делать подобные выводы, если бы речь шла не о моем отце?

 Этот вопрос он уже задал себе и ответил на него. — Да. Потому что иначе концы с концами не сходятся. — Он следил взглядом за ее движением. — Я объясню тебе, как я себе это представляю. Он втянулся во что-то. Возможно, то был вызов его воспитанию, возможно, из любопытства. Что бы там ни было, это захватило его целиком. По какой-то причине он решил от этого освободиться и настолько сильно было это его желание, что он даже вернулся к церкви, в которой был воспитан. Но нельзя просто уйти, ведь тебе известны имена, лица, секреты. Поэтому человек продалжает делать то, что ему приказывают и начинает пить.

 — Ты снова возвращаешься к версии о культе.

 — Это лежит в основе всего. Клер, двадцать лет тому назад ты видишь то, что тебе не полагается видеть. Спустя несколько лет твой отец затевает махинацию, чего никто из знавших твоего отца не смог и предположить. А после его смерти на него указывают как на единственного виновника. И делает это шериф Паркер, что оказывается очень кстати.

 — Паркер? Ты думаешь, Паркер был в этом замешан?

 — Думаю, что был, по самую свою жирную шею. Вероятно, потом его заела совесть, или он уже плохо соображал, когда у него свербило в одном месте, но он рассказал Саре Хьюитт такие вещи, какие лучше бы держать при себе. Он теряет голову, собирает вещи, бросает выгодную работу, дом, все блага. А несколько месяцев спустя его находят мертвым.

 — Мертвым? Ты не говорил мне, что он умер.

 — Так говорю сейчас. А что происходит потом? Девчонка-подросток голосует на дороге в паре миль отсюда, и ее убивают. Кто-то убивает Биффа и закапывает ее тело на его поле, так чтобы это выглядело, будто Бифф сделал это один. А он уже не может ничего сказать. Нападают на Лайзу Макдональд. Исчезает Сара Хьюит после того, как она кое-что намекнула мне насчет Паркера.

 — И еще книги, — тихо проговорила она.

 — Да, книги. Не могу представить, чтобы у твоего отца и у Биффа беспричинно оказались бы одинаковые вкусы в том, что касается чтения.

 — Да, — сказала она слабым голосом. — Я тоже не могу.

 — А если они оба были вовлечены, то и другие тоже. Клер, Карли Джеймисон убили. Не думаю, что она была первой жертвой, и до смерти боюсь, что она не будет последней.

 Не говоря ни слова, она встала, подошла к своей дорожной сумке и вынула из нее альбом для эскизов. Вернулась к дивану и протянула альбом ему. — Я набросала это сегодня днем.

 Кэм открыл альбом. На первой странице были нарисованы одетые в балахоны фигуры, образующие круг. Рисунок был исполнен почти благоговейно. «Интересно, сознавала ли она это», — подумал Кэм. Он молча переворачивал страницы, внимательно изучая каждую. Женщина, распростертая на деревянном настиле с чашей меж обнаженных грудей. Одиноко стоящая фигура в балахоне и маске, которая, как он понял после своих изысканий, изображала Козла Мендеса.

 — Это твой отец?

 — Нет. На нем была другая маска. Маска волка.

 Он стал рассматривать следующий рисунок. Тут был изображен человек, стоящий с поднятыми руками, а остальные были обращены лицом к нему и к женщине. Рядом из земли вырывалось пламя костра. Иа следующем рисунке маленький козлик с поднесенным к горлу ножом.

 Клер отвернулась.

 Бросив на нее быстрый взгляд, он продолжал листать альбом. Она нарисовала обнаженных мужчин в масках, движущихся по кругу вокруг костра в то время, как один из них совокуплялся с женщиной. Кэм задержался на человеке в маске волка: кровь капала с его пальцев.

 Она ведь была совсем ребенком, пронеслось у него в голове, и ему пришлось сделать усилие, чтобы не разорвать все наброски в клочья.

 — Ты знаешь где находится это место?

 — Нет. — Она сидела лицом к окну, глядя в дождливую тоскливую ночь.

 — По твоим рисункам это похоже на какую-то поляну.

 — Там были деревья. Много деревьев, по-моему. Затем они как бы расступились. Казалось, что это очень большое пространство, но может быть, из-за того, что я была маленькой.

 — Что произошло после той последней сцены, которую ты нарисовала?

 — Не знаю. Я проснулась в своей кровати.

 — 0'кей. — Он снова стал внимательно рассматривать наброски, ища подробности, которые она бессознательно подчеркнула. Один из нарисованных ею мужчин был коренастый, плотный, с толстой шеей. Это вполне мог быть Паркер. Возможно, ему просто хотелось, чтобы это был Паркер.

 — Клер, когда ты делала эти наброски, ты полагалась на свои впечатления, или видела все это отчетливо?

 — И то, и другое. Некоторые вещи так и стоят перед глазами. Ясная ночь, звездное небо. Я чувствовала запах дыма. Кожа у женщины была очень белой. У некоторых мужчин загар, какой бывает у фермеров.

 Он резко поднял голову. — Что?

 — Загар, как у фермеров. Ну знаешь, коричневые лица, шеи и руки. — Она отвернулась. — До сегодняшнего дня я не вспомнила этого Некоторые из них были совершенно незагорелыми, но ведь еще была весна.

 — Тот главный, в козлиной маске, был очень худ, с кожей молочной белизны. Так бывает, когда человек совершенно лишен солнца.

 — А голоса?

 — У главного он был очень повелительный, властный, гипнотический. Остальные почти все время говорили хором.

 — Ты нарисовала тринадцать фигур. Так оно и было?

 — Разве тринадцать? — Она подошла и взглянула через плечо. — Не знаю. Я об этом не задумывалась. Просто само собой получилось.

 — Если это так и было, и наша теория правильна, то по крайней мере трое из них мертвы. Шериф Паркер, Бифф и твой отец. Из этого следует, что для сохранения нужного числа, они должны были привлечь еще троих. Где же это место? — пробормотал он едва слышно.

 — Где-то в глубине леса. Лайза выскочила из леса.

 — Мы обследовали каждый сантиметр в лесу Доппера. Бад, Мик и я, и другие привлеченные для этого горожане. Мы разбились на три группы и целых два дня прочесывали местность. Ничего.

 — Чтобы прочесать все леса в этой части округа, понадобилось бы вдесятеро больше людей.

 — Поверь мне, я и об этом думал. Она снова взглянула на рисунки через его плечо. — Боюсь, что они помогли тебе меньше, чем ты рассчитывал.

 — Нет, нет. Они очень помогли. Отложив блокнот в сторону, он взял ее руку. — Понимаю, как тяжело тебе было этим заниматься.

 — Это было чем-то очистительным. Теперь, когда дело сделано, мне не придется больше думать об этом. Я могу вернуться к своей работе.

 — Когда все закончится, я не стану дома заниматься служебными делами и втягивать тебя в них. — Он поднес ее руку к губам. — Обещаю.

 — Ты вовсе не втягиваешь меня в это. Теперь получается так, будто я давным-давно связана с этим делом. Я хочу выяснить, что совершил или чего не совершал мой отец, и поставить на этом точку. Может быть, это одна из причин, почему я вернулась.

 — Какие бы ни были причины, я рад, что ты здесь.

 — Я тоже. — Усилием воли она стряхнула с себя мрачное настроение. Положив руки ему на плечи, она стала массировать их, стараясь снять усталость, и улыбнулась, услышав его довольный вздох. — На самом-то деле я очень расстроюсь, если ты перестанешь обсуждать дома служебные дела. Как иначе я смогу первой быть в курсе всех сплетен?

 — Вот именно. Что ж, сегодня днем дочка Лесса Глэдхилла, поворачивая на Главную улицу с Дог Ран, сшибла бьюик Мин Атертон.

 — Вот как?

 — За каждой из них образовалась огромная пробка от одного конца города до другого. А Мин в дождевике и галошах стояла на перекрестке и регулировала движение.

 — Жаль, что я пропустила такую сцену. Когда ты выйдешь за меня, то будешь держать руку на пульсе Эммитсборо.

 — Сначала тебе придется построить гараж.

 — Что?

 — Гараж, — сказала она, нагибаясь, чтобы куснуть его в мочку уха. — Мне ведь нужно место для работы, и я уже подумала, что тебе может не понравиться, если я устроюсь в гостиной.

 Он отвел руку назад, обнял ее и привлек к себе. — Так значит «да»?

 — Сначала я посмотрю проект гаража.

 — Уф. Значит «да».

 — Это условное «может быть», — только и успела она сказать до того, как он закрыл ей рот поцелуем. Его руки уже вовсю действовали. Рассмеявшись, она придвинулась ближе. — Скорее, это было «вероятно».

 — Я обязательно захочу завести детей. Она резко вскинула голову. — Прямо сейчас? Он снова притянул ее к себе. — Сейчас мы просто потренируемся.

 Она снова засмеялась, когда они скатились с дивана на пол.