Коллекционер

 Лайла никогда не испытывала ничего подобного. Несмотря на открытый бар и море белого цвета, скорбь была подлинной и глубокой. Она видела это в бледном потрясенном лице матери Оливера, слышала в прерывавшихся голосах тех, кто стоял за белой трибуной. Чувствовала, как скорбь тяжело висит в воздухе, несмотря на солнечное сияние и аромат лилий и роз, разносимых легким ветерком.

 И все же было во всем этом нечто от театра. Костюмированной, срежиссированной пьесы, исполняемой поразительно красивыми людьми на элегантно оформленной сцене.

 Когда Аш ступил на возвышение, она подумала, что он тоже мог стать актером – из плеяды высоких, красивых брюнетов. Сегодня он был гладко причесан, чисто выбрит и в безупречном темном костюме. Возможно, она предпочитала его прежнего, его беспечно-небрежный каждодневный стиль, но и гламур ему очень шел.

 – Я просил Гизелу сказать прощальное слово Оливеру. Из всех братьев и сестер они с Оливером были ближе всего. Мы все любили его, нам всем его не хватает, но Гизела понимала Оливера лучше всех и ценила его вечный оптимизм. От имени его матери и нашего отца благодарю всех за то, что пришли сегодня попрощаться с нашим сыном. Нашим братом. Нашим другом.

 Неужели весь клан Арчеров состоит из одних красавцев, гадала Лайла, наблюдая, как к трибуне идет ошеломляюще прекрасная женщина. Они с Ашем крепко обнялись и встали лицом к собравшимся.

 Ее голос не дрожал. Оставался сильным и отчетливым.

 – Я пыталась вспомнить, когда впервые увидела Оливера, но не смогла. Он всегда был частью моей жизни. И неважно, сколько времени мы провели в разлуке. Он был воплощенным смехом, весельем, дурачествами, в которых нуждается каждая жизнь.

 – Оптимист.

 Теперь она слегка улыбнулась и взглянула на Аша.

 – Некоторые из нас реалисты, некоторые циники, некоторые – будем справедливы – просто задницы. В большинстве все это смешано. Но насчет Оливера Аш прав. Его самым главным качеством был оптимизм. Он мог быть беспечным. Но никогда – жестоким. И о скольких людях мы можем сказать то же самое? Он был импульсивен и неизменно великодушен. Общителен, и одиночество было для него видом наказания. И он редко оставался один, потому что был так обаятелен, так весел. Так красив.

 За спиной Гизелы пролетела птица, ярко-синий штрих, сверкнувший на фоне белых цветочных гор и тут же исчезнувший.

 – Он любил тебя, Олимпия, глубоко и искренне. И тебя, папа.

 На какой-то момент ее глаза повлажнели, но влага тут же исчезла, как синяя молния.

 – Он так хотел, чтобы вы им гордились, может быть, слишком хотел. Он хотел совершить нечто значительное. Ничего среднего или обыденного для Оливера. Он делал ошибки, и некоторые были грандиозны, но он никогда не был злым, никогда жестоким. И да, всегда оптимистичным. Если кто-то просил что-то у него, он всегда отдавал. И не в его природе было отказывать. Может быть, то, что он покинул нас молодым и красивым, было неизбежным. Поэтому я не буду пытаться вспомнить, когда впервые увидела Оливера, или зацикливаться на прошлом. Я благодарна, что он всегда будет частью моей жизни и что он дал мне смех, веселье и дурачества! А теперь устроим вечеринку, потому что этого Оливер хотел бы больше всего на свете.

 Когда она сошла с возвышения, заиграл волынщик. И словно по волшебству, когда скорбные ноты «О, благодать» разнеслись в воздухе, сотни белых бабочек поднялись и забили крыльями за аркой.

 Лайла зачарованно наблюдала, как Гизела оглянулась на белое облако, посмотрела на Аша и рассмеялась.

 Поскольку это казалось в порядке вещей, Лайла отпила немного вина. Официанты разносили еду и приглашали гостей к длинным белым столам, где предлагались более существенные блюда. Люди собирались компаниями или гуляли по газонам, заходили в дом. Но хотя ее разбирало любопытство, она считала, что заходить в дом не стоит.

 Выждав некоторое время, она подошла к матери Оливера, чтобы выразить соболезнования.

 – Не хотелось бы навязываться. Я друг Аштона. И так сожалею о вашей потере.

 – Друг Аштона.

 Женщина была бледна, как полотно, глаза стеклянные. Но она протянула руку.

 – Аштон позаботился о всех деталях.

 – Церемония была такой прекрасной.

 – Оливер всегда дарил мне белые цветы на день матери. Не так ли, Энджи?

 – Он никогда не забывал.

 – Они прекрасны. Могу я принести вам воды?

 – Воды? Нет, я…

 – Почему бы нам не зайти в дом? Там прохладнее. Спасибо вам, – сказала Энджи Лайле и, обняв Олимпию за талию, увела.

 – Друг Аштона?

 Лайла узнала женщину, которая произносила надгробную речь.

 – Да, из Нью-Йорка. Ваша надгробная речь была великолепна. Трогательна.

 – Трогательна?

 – Потому что вы говорили от всего сердца.

 Гизела изучала Лайлу, отпивая шампанское из высокого бокала с таким видом, будто родилась с этим бокалом.

 – Это правда. Вы знали Оливера?

 – Нет, простите, не знала.

 – Но Аш просил вас приехать. Интересно…

 Она взяла Лайлу за руку и подвела к маленькой компании.

 – Моника? Извините меня на минуту, – сказала она остальным и отвела в сторону воплощенный гламур в полном цвету.

 – Это друг Аша. Он просил ее приехать сегодня.

 – Правда? Рада знакомству, даже при таких обстоятельствах.

 Проницательный взгляд зеленых глаз был явно оценивающим.

 – Я мать Аштона.

 – О… миссис…

 – В данный момент – Кромптон. Путаница может сбивать с толку. Откуда вы знаете Аша?

 – Я… э…

 – История, – констатировала Моника. – Мы любим хорошие истории, правда, Гизела?

 – О, да.

 – Давайте найдем уютное местечко и послушаем.

 Пойманная в ловушку Лайла огляделась. Куда, черт возьми, пропала Джули?

 – Я только…

 Но смысла спорить, казалось, было мало, поскольку на нее наехал паровой каток, очень стильный и элегантный, и повлек к большому внушительному зданию.

 – Аш не сказал мне, что в его жизни появилась новая женщина.

 Моника открыла дверь в комнату, которая, по мнению Лайлы, была музыкальным салоном, если учесть рояль, виолончель и скрипку.

 – Я не сказала, что…

 – Но Аш про вас умолчал.

 Совершенно ошеломленная, Лайла обнаружила, что ее ведут мимо игровой комнаты с темными панелями, где двое мужчин играли в пул, а женщина сидела у стойки бара, наблюдая, как идет партия, мимо чего-то вроде гостиной, где кто-то плакал, в роскошный вестибюль с высокими потолками, настоящими колоннами и двойной изящной лестницей, хрустальными люстрами и мимо двухуровневой библиотеки, где тихо разговаривали.

 – Это подойдет, – объявила Моника, когда они оказались в ботаническом чуде солярия со стеклянными стенами и видом на ошеломляющие сады.

 – Вы можете каждое утро проходить положенное расстояние, просто пересекая дом из конца в конец.

 – Похоже, что так.

 Моника села на диван, обтянутый желто-рыжеватой кожей, и похлопала по подушке рядом с собой.

 – Садитесь и расскажите все.

 – Но рассказывать мне нечего.

 – Он уже написал вас?

 – Нет.

 Огненные брови вскинулись, губы идеального оттенка розового искривились.

 – Теперь вы меня удивляете.

 – Он сделал несколько набросков, но…

 – Но как он вас видит?

 – Цыганкой. Не знаю почему.

 – Дело в глазах.

 – Это он так говорит. Вы, должно быть, так им гордитесь! Его работы удивительны.

 – Могла ли я предполагать, что выйдет, когда купила ему первую коробку с фломастерами! Так как вы встретились?

 – Миссис Кромптон…

 – Моника. Что бы ни случилось, я всегда Моника.

 – Моника. Гизела.

 Лайла шумно выдохнула и приказала себе сказать все быстро.

 – Я встретила Аша в полицейском участке. Я видела, как выпала из окна Сейдж Кендалл.

 – Это вы позвонили девять-один-один, – догадалась Гизела, переплетая пальцы с пальцами Моники.

 – Да. Мне очень жаль. Должно быть, вам обеим неловко это слышать.

 – Мне – нет. А тебе, Гизела?

 – Нет. Я благодарна. Благодарна за то, что позвонили в полицию. Но еще более благодарна за то, что поговорили с Ашем, потому что большинство людей поспешили бы поскорее убраться в противоположном направлении.

 – Ему всего лишь нужно было узнать, что я видела. Вряд ли большинство людей не захотели бы поговорить с ним об этом.

 Гизела, все еще держа Монику за руку, обменялась с ней насмешливыми взглядами.

 – Вы забываете то, что я сказала в надгробном слове о задницах.

 – Тогда я счастлива не быть таковой в этом случае, но…

 – Ваше имя не появилось в прессе, – перебила Гизела.

 – Просто не было причин меня освещать. Я не видела ничего полезного.

 – Вы помогли Аштону.

 Моника протянула свободную руку, на миг сжала пальцы Лайлы, так что все три женщины казались едины.

 – Ему было необходимо найти ответы, решение, а вы помогли ему.

 – Вам нужно вино, – решила Гизела. – Я принесу.

 – Пожалуйста, не беспокойтесь. Я…

 – Принеси нам шампанского, солнышко.

 Моника крепко сжимала руку Лайлы, чтобы удержать ее на месте, когда Гизела поспешила уйти.

 – Аш любил Оливера, все мы любили. Но он взбешен. Считает себя виноватым в его гибели. Но если делал наброски и пригласил вас сюда, вы помогли ему перемахнуть через первую колдобину.

 – Иногда легче говорить с кем-то, кого не знаешь слишком уж хорошо. И, как оказалось, у нас есть общий друг, что немало помогло.

 – Значит, ваши глаза и все остальное.

 Моника наклонила голову и снова оглядела ее.

 – Не его обычный тип, впрочем, у него вообще нет обычного типа. Но танцовщица. Вы должны знать о балерине, с которой у него был роман. Прекрасная молодая женщина, необыкновенный талант, но с эго и характером под стать. Аш очень вспыльчив, если нажать на нужные кнопки. Думаю, он наслаждался страстью… я имею в виду не секс, а именно страсть. Всей этой драмой. Но недолго. В душе он больше всего любит свой покой и одиночество. Вы кажетесь женщиной менее ветреной.

 – Я могу быть настоящей стервой, если нажать на нужные кнопки.

 Моника блеснула улыбкой, и сразу стала очень похожа на сына.

 – Надеюсь на это. Не выношу слабых женщин. Хуже, чем слабые мужчины. Чем занимаетесь, Лайла? Работаете?

 – Да. Пишу книги. И управляю домами в отсутствие их хозяев.

 – Домоправительница. Клянусь, будь я в вашем возрасте, делала бы то же самое. Путешествовала бы, наблюдала, как живут другие люди, наслаждалась новыми местами. Новыми видами. Это приключение.

 – Настоящее.

 – Но для того чтобы заработать деньги, вы должны быть человеком ответственным, надежным, достойным доверия.

 – Вы ухаживаете за чужим домом, вещами, растениями, домашними любимцами. Если они не будут вам доверять, приключению конец.

 – Без доверия ничего не выходит. А что вы пишете?

 – Молодежные сериалы. Романы. Школьные драмы. Политика, романы и тому подобное на фоне враждующих оборотней.

 – Не «Луна встает», случайно? – спросила Моника с восторженным удивлением. – Вы не Л.Л. Эмерсон?

 – Да… вы действительно знаете… Ах, да, Райли, – вспомнила она. – Аш сказал, что его сестре Райли нравится книга.

 – Нравится? Да она ее проглотила! Я должна вас познакомить. Она будет счастлива.

 Она обернулась и наклонила голову.

 – Спенс!

 Отец Аша и Оливера, – догадалась Лайла. Безумно красив, загорелый и стройный, в густых темных волосах проблескивает седина, особенно на висках. Взгляд голубых глаз холоден и расчетлив.

 – Лайла, это Спенс Арчер. Спенс, Лайла Эмерсон.

 – Да, знаю. Мисс Эмерсон, мы очень благодарны.

 – Мне так жаль, мистер Арчер.

 – Спасибо. Позвольте налить вам шампанского, – сказал он, когда слуга в белом пиджаке внес серебряное ведерко. – А потом я собираюсь украсть ее ненадолго, Моника.

 – Тебе не впервые сбегать с хорошенькой девушкой, – выпалила Моника, но тут же подняла руки и покачала головой.

 – Прошу прощения. Привычка. Не сегодня, Спенс.

 Она поднялась, подошла и поцеловала его в щеку.

 – Сейчас уберусь с дороги. Еще увидимся, Лайла. Готовьтесь к безоговорочному поклонению нашей Райли.

 Она бегло пожала Спенсу руку и ушла.

 – Вы так добры, что пришли сегодня, – начал Спенс, подавая Лайле бокал шампанского.

 – Это было важно для Аштона.

 – Да, понимаю.

 Она подумала, что он выглядит усталым и мрачным, что вполне понятно, и искренне пожелала оказаться в другом месте. Она не знала, что можно сказать отцу погибшего сына и отцу второго, с которым она делила странную и опасную тайну.

 – Это была прекрасная трогательная церемония. Я знаю, Аштон хотел сделать все… как можно более утешительным для вас и матери Оливера.

 – Ашу всегда все удается. Как долго вы знали Оливера?

 – Совсем не знала. Простите, вам может показаться странным, что я здесь, хотя не была знакома с ним. Я не была, просто в ту ночь я смотрела в окно.

 – В бинокль.

 – Да.

 Она почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо.

 – Всего лишь совпадение? Мне, скорее, кажется, что вы шпионили за квартирой Оливера, потому что были одной из его женщин. А еще вернее – были связаны с его убийцей.

 Слова, произнесенные столь деловитым тоном, были таким неожиданным ударом, что она не сразу опомнилась.

 – Мистер Арчер, вы скорбите по сыну. Вы рассержены и хотите ответов. У меня их нет. Я не знала Оливера и не знаю, кто его убил.

 Она отставила нетронутое шампанское.

 – Мне нужно идти.

 – Вы убедили Аша пригласить вас сегодня. В наш дом. Мне сказали, что вы проводите вместе много времени, с самой «случайной» встречи в полицейском участке, на следующий день после смерти Оливера. Что Аштон уже начал вас писать. Быстрая и эффективная работа, мисс Эмерсон.

 Она медленно встала. Он сделал то же самое.

 – Я не знаю вас, – осторожно начала она. – Не знаю, в вашей ли природе оскорблять людей. И поэтому постараюсь списать все это на шок и скорбь. Я знаю, что может смерть сделать с людьми, потерявшими близких.

 – Зато я знаю, что вы женщина без определенного адреса, которая постоянно живет по чужим домам и одновременно пишет фэнтези для впечатлительных тинейджеров. Связь с Аштоном Арчером, его именем и славой представляет собой определенный шаг наверх.

 Всякая нотка симпатии тут же умерла.

 – Я прокладываю собственный путь, предпринимаю собственные шаги.

 – Поверьте мне, – бросил он вслед уходящей Лайле, – какую бы игру вы ни вели, вам не выиграть.

 Она остановилась, чтобы в последний раз взглянуть на него, такого красивого и лощеного, такого жесткого и сломленного.

 – Мне жаль вас, – пробормотала она, прежде чем выйти.

 Ослепнув от ярости, она пошла не туда, но тут же вернулась и нашла верное направление. Ей нужно немедленно уйти, выбраться отсюда. Она ненавидела тот факт, что Спенсу Арчеру удалось заставить ее почувствовать вину и бешенство, но знала, что со всем этим нужно справляться где-то в другом месте.

 Где-нибудь подальше от этого огромного и удивительного поместья, полного людей, связанных странными и запутанными отношениями.

 Пропади пропадом гигантский и роскошный дом, дорогие газоны и фонтаны и гребаный теннисный корт. И пропади пропадом этот человек, пытающийся изобразить ее золотоискательницей и карьеристкой.

 Она вышла во двор, вспомнила, что Люк знает, где водитель, и что у водителя в багажнике ее чертовы вещи. Но не хотела разговаривать с Люком или Джули или с кем бы то ни было, черт побери.

 Она нашла одного из парковщиков, спросила номер телефона компании такси. Она поедет в Нью-Йорк на такси.

 И не оставить ли тут свои вещи? Джули их привезет. Она напишет ей эсэмэску, даст знать и попросит доставить вещи в ее квартиру.

 Но она не останется здесь терпеть унижения, бессмысленные атаки и обвинения бог знает в чем дольше, чем это абсолютно необходимо.

 Она заметила такси, едущее по длинной подъездной дорожке, и расправила плечи. Напомнила себе, что сама прокладывает свой путь и сама за себя платит. Живет, как считает нужным.

 – Лайла!

 Она отвернулась от открытой дверцы такси и увидела спешащую к ней Гизелу.

 – Вы уезжаете?

 – Да. Приходится.

 – Но Аш только что искал вас.

 – Мне нужно спешить.

 – Такси может подождать.

 Гизела решительно взяла ее за руку.

 – Давайте вернемся и…

 – Я в самом деле не могу.

 Лайла так же решительно сжала руку Гизелы.

 – Очень сожалею о вашем брате.

 Она села в такси, закрыла дверь и дала водителю адрес, пытаясь не думать о том, какую большую брешь в ее бюджете проделает плата за такси до города.

 Гизела помчалась назад и нашла Аштона у гостевого дома, где тот разговаривал с явно расстроенной Энджи.

 – Ты знаешь, на него это не похоже, Аш. Он не отвечает на звонки ни на домашний телефон, ни на мобильный. Боюсь, с ним что-то случилось.

 – Я скоро возвращаюсь, но пока давай попросим кого-то проверить его дом.

 – Я могла бы позвонить Дженис, попросить у нее запасные ключи от их офиса в магазине. Я уже говорила с ней сегодня. Она не видела его со вчерашнего дня, когда уходила с работы.

 – Давай позвоним ей. И я отвезу тебя назад.

 – Не хотелось бы покидать Олимпию, но я очень встревожена. Позвоню сейчас и скажу Олимпии, что мне нужно возвращаться.

 – Не только ты уезжаешь, – вмешалась Гизела, когда Энджи вошла в гостевой домик. – Твоя приятельница Лайла только сейчас отбыла на такси.

 – Что? Почему?

 – Не знаю точно, но отец о чем-то с ней говорил, и потом я увидела, как она садится в такси. И выглядела она взбешенной. Держалась в рамках, но сильно была взбешена.

 – Черт бы все побрал! Останься с Энджи, пожалуйста. Мне нужно несколько минут, чтобы все устроить.

 Он вытащил телефон и пошел к дому кружным путем, чтобы не столкнуться с гостями. Звонок был перенаправлен в голосовую почту Лайлы.

 – Лайла, попроси водителя повернуть обратно. Если хочешь уехать, я сам тебя отвезу. Я все устрою.

 Он сунул телефон в карман и прошел через утреннюю комнату, где обнаружил мать.

 – Ты видела папу?

 – По-моему, он поднялся наверх минуту назад. Возможно, в свой кабинет. Аш…

 – Не сейчас, прости, но не сейчас.

 Он тоже поднялся наверх, свернул в западное крыло, прошел спальни, гостиные и наконец добрался до личного кабинета отца.

 Годы муштры заставили его сначала постучать, но, небрежно стукнув в дверь, он тут же повернул ручку.

 Спенс поднял руку. Он сидел за массивным дубовым письменным столом, принадлежавшим еще прадеду Аша.

 – Я вам перезвоню, – сказал он в трубку. – Мне нужно кое с чем разобраться, и я тут же спущусь.

 – Насколько я понимаю, одна из тем, в которых ты должен разобраться, – это Лайла. Чем ты ее так расстроил?

 Спенс откинулся на спинку стула и положил руки на подлокотники.

 – Я просто задал ей несколько важных вопросов. Думаю, на сегодня нам хватит драм.

 – Более чем. Какие это важные вопросы?

 – Не находишь странным, что эта женщина – каким-то образом связанная с директором той галереи, в которой выставляются твои работы, – оказалась свидетельницей того, что случилось в квартире в ту ночь, когда убили Оливера?

 – Нет.

 – И эта ее подруга была когда-то замужем за человеком, с которым ты дружишь?

 Аш ясно видел, куда может привести эта каменистая тропа. Он не хотел проделать этот путь именно сегодня.

 – Совпадения случаются. И связи тоже. Эта семья – живое тому доказательство.

 – Тебе известно, что Лайла Эмерсон когда-то была любовницей мужа Джули Брайант?

 Вспыльчивость, которую он надеялся сдержать, закипела в крови Аша.

 – В этом случае ты неверно употребляешь слово «любовница», но я абсолютно точно знаю, что Лайла когда-то спала с бывшим мужем Джули. И поскольку об этом знаешь ты, я теперь понял, что ты нанял частных сыщиков покопаться в ее прошлом.

 – Разумеется.

 Спенс открыл ящик стола, вынул файл и компакт-диск.

 – Копия отчета. Тебе наверняка захочется ее прочитать.

 – Зачем ты сделал это?

 Пытаясь сдержать раздражение, он смотрел на отца и понимал, что стоит перед неприступной стеной.

 – Она позвонила в полицию. Говорила со мной. Отвечала на вопросы, хотя вовсе не была обязана, и на ее месте мало кто решился бы на это.

 Спенс ткнул пальцем в отчет, словно эти слова доказывали его правоту.

 – А теперь ты покупаешь ей одежду, проводишь время в ее компании. Собираешься рисовать, приводишь сюда, да еще в такой день.

 – Я не обязан ничего тебе объяснять, но, учитывая, что сегодня именно такой день, скажу вот что: я купил костюм, который выбрал для картины, как часто делаю. Я провожу время в ее обществе, потому что она помогла мне и потому что мне это нравится. Я попросил ее приехать сюда по своим причинам. Я первым подошел к ней в полицейском участке и потом. Попросил позировать для меня и преодолел ее колебания. И почти заставил ее приехать сюда. Потому что хотел видеть здесь.

 – Сядь, Аштон.

 – У меня нет времени рассиживаться. Слишком много дел, а оттого, что я стою здесь и пытаюсь с тобой объясниться, они сами собой не сделаются.

 – Как угодно.

 Спенс поднялся, подошел к резному буфету, налил из графина на два пальца виски.

 – Но ты выслушаешь меня. Женщины определенного сорта умеют заставить мужчину почувствовать, что выбор остается за ним и что решения он принимает сам, хотя на деле подводят его к этому решению и выбору. Можешь ты твердо быть уверен, что она не имеет никакого отношения к тому, что случилось с Оливером?

 Он вскинул брови и отсалютовал стаканом, прежде чем отпить виски.

 – Она видела падение модели из окна, потому что шпионила за этой квартирой с помощью бинокля.

 – И это говоришь ты, который платит сыщикам, чтобы шпионили за ней?

 Спенс подошел к столу, сел.

 – Я защищаю то, что принадлежит мне.

 – Нет, в этом случае ты используешь все, что у тебя есть, чтобы нападать на женщину, которая не сделала ничего, кроме как пыталась помочь. Она пришла сюда, потому что я попросил ее, и уехала, когда стала ясно, что ты ее оскорбил.

 – Она слоняется по свету, как цыганка, и едва зарабатывает на хлеб. У нее был роман с женатым человеком, значительно богаче ее.

 Более уставший, чем злой, Аш сунул руки в карманы.

 – Ты действительно собираешься морализировать на тему романов с женатыми мужчинами? Именно ты?!

 Глаза Спенса раздраженно блеснули.

 – Я все еще твой отец.

 – Да. Но это не дает тебе права оскорблять женщину, которая мне небезразлична.

 Спенс снова откинулся на спинку кресла и, покачиваясь, изучающее смотрел на сына.

 – И насколько небезразлична?

 – Это мое дело.

 – Аштон, ты просто не сознаешь реальности. Многие женщины охотятся за мужчинами ради их статуса и денег.

 – Интересно, сколько раз ты был женат? До сих пор. Скольким любовницам платил откупного?

 Спенс вскочил.

 – Тебе никто не говорил, что нужно уважать отца?

 – Но сам ты никого не уважаешь.

 Ярость вернулась так быстро и ошеломляюще, что ему пришлось усилием воли подавить ее. Не здесь, приказал он себе. Не сегодня.

 – Теперь ясно, что дело вовсе не в Оливере. Полицейский отчет и тот, что лежит на твоем столе, должны были тебя удовлетворить. Лайла не имеет ничего общего с Оливером и тем, что с ним случилось. Все дело во мне и моих отношениях с Лайлой.

 – Суть та же самая, – сказал Спенс. – И ты находишься в уязвимом положении.

 – Полагаешь, что множество жен, любовниц, романов, разорванных помолвок и измен делает тебя экспертом? Мне так не кажется.

 – Долг родителей – уберечь детей от ошибок, которые они когда-то сделали сами. Этой женщине нечего тебе предложить, и она использует трагедию, чтобы завоевать твое доверие и симпатию.

 – Ты ошибаешься по всем статьям. Тебе следует помнить, что это Оливер нуждался в твоем одобрении и гордости. Я рад получать и то, и другое, но не собираюсь жить так, как жил он. Ты перешел границы.

 – Мы не закончили разговор! – крикнул Спенс, когда Аш повернулся, чтобы уйти.

 – Опять ошибаешься.

 Он позволил гневу унести себя отсюда вниз и едва не вытолкнуть из дома. Но мать вовремя успела его перехватить.

 – Аш, ради всего святого, что происходит?

 – Ничего, кроме того, что отец нанял сыщиков покопаться в личной жизни Лайлы, а потом так оскорбил ее, что она вызвала такси и уехала. Белоснежная мемориальная церемония и Винни среди пропавших без вести – весьма типично для сборища Арчеров, ничего не скажешь!

 – Спенс… боже, мне следовало знать. Я оставила бедную девочку наедине с ним.

 Она бросила яростный взгляд на лестницу.

 – Помирись с ней. Кстати, если это имеет значение, она мне нравится.

 – Имеет.

 – А что с Винни?

 – Пока не знаю. Нужно идти к Энджи. Она волнуется.

 – Еще бы! Это так не похоже на Винни. Я бы подошла к гостевому дому, но туда только что направилась Кристал, – сказала она, имея в виду нынешнюю жену бывшего мужа. – Она очень порядочно вела себя с Олимпией, так что буду держаться на расстоянии и не стану ее бесить.

 – Это даже к лучшему.

 – Я могла бы поговорить со Спенсом.

 – Не стоит…

 – Возможно, тоже к лучшему.

 Она взяла его под руку, заставила замедлить шаг – и он это понял – намеренно охлаждая его пыл.

 – Хочешь, чтобы мы с Маршаллом отвезли Энджи в город?

 – Я сам. Спасибо, но мне все равно нужно возвращаться.

 – Когда увидишь Лайлу, передай, что я бы хотела как-нибудь пригласить ее на ланч.

 – Конечно.

 Он остановился – перед ним появились Люк и Джули.

 – Мы слышали, что Лайла уехала, – начала Джули.

 – Да, когда поднялась пыль, – мы это так называем. Скажите ей, что я сам все объясню.

 – Мне нужно ехать. – Джули взглянула на Люка. – Она сегодня ночует у меня, так что мне нужно ехать.

 – Тогда мы едем. Подвезти тебя? – спросил Люк.

 – Нет. У меня кое-какие дела. Я позвоню.

 – Я провожу вас, – немедленно предложила Моника.

 Никто не сделает это лучше матери!

 Аш вошел в беседку, потом снова оказался на солнце. Блаженно вздохнул, наслаждаясь покоем, и решил снова позвонить Лайле. Но тут его телефон звякнул.

 Надеясь, что это она, он проверил дисплей. И нахмурился, увидев имя.

 – Дженис?

 – Аш, господи, Аш, я не могу… не могу сказать Энджи.

 – Что?! Что случилось?

 – Мистер Ви… мистер Ви… полиция… я вызвала полицию, они едут.

 – Отдышитесь. Расскажите, где вы.

 – В магазине. Я пришла взять ключи от квартиры мистера Ви. В его офисе. Аш…

 – Отдышитесь, – повторил он, когда она разразилась рыданиями. – И скажите, что случилось.

 Но в животе уже сжимались невидимые кулаки, подсказывая ответ.

 – Говорите.

 – Он мертв. Мистер Ви. В офисе. Кто-то пытал его. И еще там мужчина.

 – Мужчина?

 – Тоже мертв. Он лежит в крови на полу. Думаю, кто-то его застрелил. Мистер Ви… он привязан к креслу, и его лицо все… не знаю, что делать.

 Эмоции должны подождать. Теперь нужно как-то справляться с немыслимым, и притом быстро.

 – Вы вызвали полицию?

 – Они едут. Но я не могу позвонить Энджи. Не могу. Поэтому и позвонила вам.

 – Ждите на улице, пока не приедет полиция. Выходите и ждите. Я еду.

 – Поскорее. Вы можете поспешить? Можете сказать ей? Я не могу. Не могу.

 Он закончил разговор. Несколько секунд смотрел на телефон.

 Неужели это его рук дело? Неужели это он всему причиной, потому что попросил помощи Винни?

 Лайла.

 Он набрал ее номер.

 – Ответь на чертов звонок! – рявкнул он ее голосовой почте. – Слушай меня. Винни убит! Не знаю пока, что случилось, но возвращаюсь в Нью-Йорк. Поезжай в отель. Запри дверь и не открывай никому. И когда я в следующий раз позвоню, возьми, черт побери, трубку!

 Он сунул телефон в карман, прижал пальцы к глазам. И спросил себя, как сказать Энджи, что ее муж мертв.

 Она не хотела ни с кем говорить. А телефон то и дело разражался начальными бравурными нотами бум-бум-бум-бам песни группы «Квин».

 При первой же возможности она сменит этот идиотский рингтон.

 Достаточно паршиво уже то, что ее сунули в такси после словесной выволочки сверхбогатенького папаши того человека, с которым она только недавно решила переспать, так что выдерживать постоянную бомбардировку от «Квин» было сверх меры возможного… а она любила «Квин».

 Миль через двадцать она немного остыла и остаток пути тонула в липком пруду жалости к себе.

 Лучше уж злилась бы.

 Она проигнорировала «Квин», африканскую племенную музыку из радио водителя и гитарный перебор «На полпути к аду» – сигнал о получении эсэмэски.

 Став спокойнее, обретя некоторую ясность ума, хотя все еще злилась, она немного оттаяла, когда они въехали в город. Достаточно, чтобы вынуть телефон и просмотреть входящие звонки.

 Три звонка от Аша, два – от Джули. И по эсэмэске от каждого. Она выдохнула и решила, что Аш выиграл по количеству звонков.

 Прослушала первое сообщение. Закатила глаза.

 Он справится.

 Мужчины!

 Она сама справится со всеми неприятностями. И постоит за себя. Это правило Лайлы Эмерсон номер один.

 Вторым она прослушала звонок Джули.

 – Лайла, я наткнулась на Гизелу Арчер. Она сказала, что ты уехала. Что происходит? Что случилось? С тобой все в порядке? Позвони.

 – О’кей, о’кей. Позже.

 Она прослушала второе сообщение Аша. Недобро оскалилась в ответ на его требование немедленно ответить. И тут все вокруг замерло. Дрожащим пальцем она провела справа налево, чтобы прослушать сообщение во второй раз.

 – Нет-нет-нет, – повторяла она. И немедленно прочитала его эсэмэску.

 «Ответь, черт побери. Я лечу вертолетом. Мне нужно название твоего отеля. Запри дверь. Не выходи».

 Повинуясь инстинкту, Лайла подалась вперед.

 – Изменение в планах. Отвезите меня в…

 Какой там этот чертов адрес?

 Она лихорадочно шарила в памяти. Откуда-то выскочило название магазина, которое упомянул Аш. Она забила его в строку поиска на телефоне.

 И скороговоркой выпалила водителю.

 – Это будет стоить больше, – сообщил он.

 – Только отвезите меня туда.

 Аш стоял в дверях офиса Винни за спиной полицейского в мундире. Ярость, сознание собственной вины, скорбь спрессовались в толстый слой онемения. Короткий адский полет, ошеломленность, паника – все растаяло при виде человека, которого он знал и любил.

 Обычно безукоризненный костюм Винни сейчас был залит кровью и мочой. Лицо, всегда такое гладкое и красивое, было в ужасных синяках – свидетельство жестокого избиения. Один глаз неподвижно смотрел в пустоту смерти.

 – Да, это Винсент Тартелли. В кресле, – уточнил Аш.

 – А другой парень?

 Аш глубоко вздохнул. Наверху слышались рыдания тетки, жуткие звуки, которые, как он думал, отныне всегда будут отдаваться в его голове. Женщина-полицейский увела ее наверх, подальше от этого ужаса. Вернее, увела ее и Дженис. Слава богу.

 Аш заставил себя взглянуть на распростертое на полу тело.

 Широкоплечий здоровяк. Большие руки в ссадинах и царапинах. Бритая голова. Квадратное бульдожье лицо.

 И крошечная черная дырочка ровно в центре между бровями.

 – Я его не знаю. И никогда не видел раньше. Его руки… это он избивал Винни. Только взгляните на его руки.

 – Мы отведем вас к миссис Тартелли. Детективы поговорят с вами.

 Файн и Уотерстон. Он сам позвонил им из вертолета. Попросил прислать Файн и Уотерстона.

 – Она не может это видеть. Энджи… миссис Тартелли. Она не может видеть Винни таким.

 – Мы позаботимся об этом.

 Он вывел Аша в магазин.

 – Можете подождать наверху, пока…

 Он осекся – другой коп посигналил ему от входной двери.

 – Оставайтесь здесь.

 – Куда он пошел? – удивился Аш. И оглядел магазин, которым так гордился Винни: блестящее дерево, сверкающее стекло, гламур позолоты.

 Старые вещи, дорогие вещи. И ничто не тронуто, ничто не разбито, не потревожено.

 Не просто грабеж. Не просто какая-то тварь, искавшая денег или чего-то, что можно заложить.

 Все возвращается к Оливеру. Все возвращается к яйцу.

 – Вас ищет женщина. Лайла Эмерсон.

 – Она…

 Кто она ему? Он не мог сразу определить.

 – Она друг. Сегодня днем мы были на похоронах моего брата.

 – Скверный день для вас выдался. Мы ее не впустим, но вы можете выйти, поговорить с ней.

 – Хорошо.

 Она не должна быть здесь. Но и Энджи не должна сейчас плакать наверху. Все не так, как следует быть, а он мог пытаться справиться только с тем, что вставало у него на пути.

 Она мерила шагами тротуар и остановилась, когда увидела, что он выходит на улицу. Сжала его руки, и как впервые, когда он встретил ее, из этих больших темных глаз полилось сострадание.

 – Аш!

 Она снова стиснула его руки.

 – Что случилось?

 – Что ты здесь делаешь? Я велел тебе ехать в отель.

 – Я получила твое сообщение. Твой дядя убит. Дядя Оливера.

 – Его избили.

 Он подумал об уродливой багровой полосе на шее Винни.

 – И, думаю, задушили.

 – О, Аш!

 Хотя он чувствовал, как дрожат ее руки, они по-прежнему твердо держали его пальцы.

 – Не знаю, что сказать… Его жена. Я видела сегодня его жену.

 – Она в доме. Наверху. Ее туда отвели. А тебе не следует здесь быть.

 – Почему ты должен все выносить в одиночку? Скажи, что мне делать, как помочь.

 – Здесь нечего делать.

 Ее пальцы сжались крепче.

 – Здесь ты.

 Прежде чем он успел ответить, прежде чем успел придумать ответ, подъехали детективы.

 – Я просил прислать Уотерстона и Файн. Они здесь. Тебе нужно ехать в отель. Нет, поезжай ко мне.

 Он стал искать ключи.

 – Я приеду, как только смогу.

 – Я пока останусь. Они видят, что я стою здесь, – тихо сказала она. – Вряд ли я способна убежать и оставить тебя одного во всем этом ужасе.

 Она повернулась и встала рядом с Ашем.

 – Мистер Арчер.

 Файн внимательно глянула ему в глаза.

 – Мы снова сожалеем о вашей потере. Давайте поговорим. Вы тоже, мисс Эмерсон.

 Они вошли с жары в прохладу магазина, навстречу рыданиям.

 – Его жена, – начал Аш. – Я знаю, что вам придется поговорить с ней, задать вопросы. Нельзя ли только побыстрее? Ей нужно ехать домой. Подальше от всего этого.

 – Мы все устроим. Офицер, найдите мисс Эмерсон спокойное место, где она сможет подождать. Мистер Арчер, можете подняться наверх, к миссис Тартелли. Мы поговорим с вами, как только освободимся.

 Копы решили их разделить.

 Лайла сжала его руку, прежде чем уйти с полицейским.

 Аш полагал, что это стандартная процедура, но все же она действовала на нервы. И угрызения совести продолжали терзать его.

 Он поднялся наверх, сел рядом с Энджи и обнял ее дрожащие плечи. Потом держал за руку Дженис, пока та старалась не плакать.

 И подумал о том, что необходимо сделать.

 Копы послали за Дженис. Прежде чем спуститься к ним, она бросила на Аша и Энджи взгляд, полный тоски и отчаяния.

 – Дженис сказала, что у него был посетитель перед закрытием.

 – Что?

 До сих пор Энджи не могла говорить связно. Плакала, раскачивалась, тряслась. Но сейчас, прислонившись к нему, заговорила сорванным от крика голосом.

 – Когда вчера Дженис уходила с работы, у него была покупательница. Женщина, которая сказала, что обставляет новую квартиру. Выбрала много дорогих вещей. Ее муж должен был приехать и одобрить покупку, Так что Винни был здесь после закрытия магазина. Кто-то вошел, прежде чем он успел все закрыть, или его застали врасплох до того, как закончились переговоры. Он был здесь один, Аш. Все это время, когда я думала, что он опаздывает или где-то развлекается, он был здесь один. Я даже не позвонила ему вчера вечером. Так устала после всех разговоров с Олимпией. И даже не позвонила.

 – Не терзайся, – глупо пробормотал он.

 – Когда он вчера уезжал на работу, я твердила, что он опаздывает и надо поторопиться. Иногда он теряет представление о времени. Ты знаешь, какой он. Он так сокрушался по Оливеру. Хотел немного побыть один, но я привязывалась к нему, требуя не опаздывать, пока он не ушел. Он бы дал им все, что они хотели.

 Слезы лились дождем по ее лицу, но она не сводила глаз с Аша.

 – Мы постоянно говорили об этом. И он говорил, что если кто-то захочет его ограбить, он отдаст все, что хотят грабители. Он вечно повторял одно и то же. Ни одна вещь в магазине не стоит твоей жизни и скорби твоей семьи. Им необязательно было пытать его. Необязательно было делать такое с ним.

 – Знаю.

 Он снова обнял ее. Наверх пришли детективы.

 – Миссис Тартелли. Я детектив Файн, а это детектив Уотерстон. Мы очень сожалеем о вашей потере.

 – Можно мне увидеть его сейчас? Мне не позволяют его увидеть.

 – Немного погодя. Я знаю, это трудно, но нам нужно задать вам несколько вопросов.

 Файн села в кресло розового дерева с большими розами на обивке сиденья. Она говорила мягко, как в тот раз, когда детективы пришли сказать ему об Оливере.

 – Вы знаете кого-то, кто желал бы зла вашему мужу?

 – Люди вроде Винни? Можете спросить любого, кто его знал. Никто из знакомых пальцем бы его не тронул.

 – Когда вы в последний раз видели его или говорили с ним?

 Аш держал ее руку, пока Энджи объясняла, почему ее не было вчера дома.

 – Олимпия хотела видеть меня. Мать Оливера. Она сестра Винни, но мы очень близки. Мы как сестры. Она нуждалась во мне.

 Ее губы задрожали.

 – Я поехала туда с детьми и внуками. Винни должен был приехать вчера вечером или сегодня утром. В зависимости от того, как себя чувствовал. Я могла бы заставить его поехать. Он бы поехал с нами, если бы я надавила. Но я этого не сделала, и теперь…

 – Не нужно, Энджи, – пробормотал Аш. – Не нужно.

 – Он отдал бы им все, что они попросили бы. Почему им захотелось так его мучить?

 – Наша обязанность – узнать это, – сказала Файн. – Здесь много ценных вещей. А хранилище есть?

 – Да. В кладовой на третьем этаже. Там в основном вещи, отложенные для клиентов или для оценки.

 – Кто имеет туда доступ?

 – Винни. Дженис. Я.

 – Нам нужно его осмотреть. Вы поймете, пропало ли что-то?

 – Нет, но у Винни в офисе есть записи на компьютере. Да и Дженис знает.

 – Прекрасно. Сейчас мы попросим отвезти вас домой. Может быть, кому-то еще позвонить от вашего имени?

 – Аш звонил… Моим детям. Нашим детям.

 – Они уже в доме. И побудут с вами.

 – Но Винни не будет.

 Ее глаза снова наполнились слезами.

 – Можно мне видеть Винни?

 – Нам нужно соблюсти кое-какие формальности, но мы известим вас, когда будет можно увидеть его. Офицер отвезет вас домой. Мы сделаем все возможное, миссис Тартелли.

 – Аш…

 Он поднял ее с кресла:

 – Поезжай домой, Энджи. Я обо всем позабочусь. Обещаю. Все, что тебе понадобится, все, что я смогу сделать. Только позвони.

 – Я провожу вас, миссис Тартелли.

 Уотерстон взял ее за руку.

 – Это родные вашего единокровного брата, – заметила Файн, когда Энджи спустилась вниз. – Вы, кажется, очень близки.

 – В семье, подобной моей, – все всем родственники.

 Он прижал ладони к глазам.

 – Они были женаты дольше, чем я живу на белом свете. Что она будет делать сейчас?

 Он уронил руки.

 – Нужно проверить записи с камер. У него хорошая система безопасности.

 – У нас есть компакт-диски.

 – Тогда вы увидите, кто это сделал. Их было не меньше двух.

 – Почему вы так считаете?

 – Потому что не Винни пристрелил этого человека. Человека, который, судя по виду рук, избивал Винни. Не нужно быть детективом, чтобы понять такое, – добавил Аш. – Достаточно обычной логики.

 – Когда вы в последний раз видели мистера Тартелли?

 – Я видел Винни в четверг вечером. Он приехал ко мне. Позвольте мне увидеть диски.

 – Логика еще не делает вас детективом.

 – Вы подозреваете, что убийства Винни и Оливера связаны. Я тоже. Никогда не видел застреленного парня в его офисе, но, может быть, видел другого или других. Детектив, неужели вы думаете, что Энджи полагалась бы так на меня, будь между мной и Винни какие-то трения? Она права, все любили Винни. Он был хорошим человеком, хорошим другом, и это может не соответствовать вашим представлениям, но он был мне родным.

 – Почему он приехал к вам в четверг вечером?

 – Я потерял брата. Он потерял племянника. Если хотите услышать больше, позвольте мне просмотреть записи.

 – Вы торгуетесь со мной, мистер Арчер?

 – Не торгуюсь. Прошу. Два члена моей семьи убиты. Мой брат работал на Винни, здесь, в этом магазине. Если есть какой-то шанс, что я могу как-то помочь найти, кто сделал это, я готов.

 – Винни хранил что-то для вашего брата?

 – Нет, но кто-то мог посчитать, что так оно и есть. Винни был абсолютно честен. Можете не верить мне на слово, да и не поверите. Проверьте, сами увидите.

 – А Оливер…

 Грохот в висках был так силен, что почти заглушал ее голос.

 – Оливер мог сойти с прямого пути в угоду обстоятельствам и никогда не понимал, искренне не понимал, что переходит границы. Детектив, мои родные в огромном горе.

 Он вспомнил об отце: несгибаемом, неприступном в гневе и скорби.

 – Найти, кто сделал это, – способ вернуть их к нормальной жизни.

 – А семья так важна?

 – Да. Даже когда ей нанесли такой удар.

 Он снова прижал ладони к глазам.

 – Может быть, особенно когда ей нанесли такой удар.

 Файн встала.

 – Что ж, можно и показать. Не повредит. Почему мисс Эмерсон здесь?

 – Она была на похоронах и уехала до меня.

 – Она приезжала на похороны вашего брата?

 – По моей просьбе. Я хотел этого. Когда Дженис нашла Винни и позвонила, я послал ей сообщение. Если все это связано с Оливером, она окажется в центре событий.

 – Каковы ваши отношения?

 – Развиваются, – просто ответил он.

 – Мы хотим, чтобы она взглянула на записи. Проблема с этим?

 – Нет, – покачал он головой.

 Они спустились вниз.

 – Возможно, так будет лучше.

 – Потрясенная семья может запретить развивающиеся отношения.

 О, господи. Разве это уже не произошло?

 – Полагаю, будет время выяснить.

 Аш заметил, что копов стало больше. И экспертов, криминальных экспертов. Файн знаком велела Ашу подождать, потом отошла, чтобы поговорить с одним из полицейских. Аш подошел ближе и заглянул в офис.

 В какой-то момент во время бесконечной тягомотины ожидания, утешений и снова ожидания они унесли тела.

 – Пусть увидит Винни, как я видел Оливера, – попросил он Файн, когда та вернулась. – На каталке. Прикрытым простыней. Через стекло. Она никогда не сотрет из памяти это воспоминание, сколько бы лет ни прошло. Но это никогда не сотрется из памяти.

 – Идемте со мной.

 Она принесла ноутбук и запечатанный пакет с дисками.

 – Миссис Тартелли понадобится священник, пастор, раввин?

 – Они не были особенно религиозны.

 – Я могу назвать вам имена психологов, которые дают советы в подобных случаях.

 – Да.

 Он ухватился за совет.

 – Да, спасибо.

 Они вернулись назад, пробираясь мимо стульев, столов, витрин и полок.

 Лайла сидела с Уотерстоном за обеденным столом. Лайла внимательно слушала Уотерстона.

 Заметив их, тот слегка покраснел. Откашлялся и сел прямее.

 – Я хочу, чтобы они взглянули на записи с камер, – объявила Файн.

 Уотерстон свел брови. Ашу показалось, что он хотел что-то сказать, возможно, возразить, но, получив некий молчаливый сигнал от напарницы, промолчал.

 – Я хочу начать с того места, когда мистер Тартелли остался в магазине вместе с неопознанной женщиной.

 – Женщиной?

 Лайла наблюдала, как Файн открывает и включает ноутбук.

 – Это сделала женщина? Впрочем, глупо удивляться, – быстро заметила она. – Женщины делают такие же ужасные вещи, как мужчины.

 Она коснулась руки Аша.

 – Энджи?

 – Ее отправили домой. Приехали их дети.

 Файн вставила диск.

 Аш наблюдал, как Винни предлагает вино женщине в легком летнем платье, в туфлях на высоких каблуках. Короткие темные волосы, загорелые мускулистые руки, классные ноги. Она повернулась, и Аш увидел ее профиль. Азиатка. Полные, красиво вылепленные губы, миндалевидные глаза, густые ресницы.

 – Вы видите, что она не обращает внимания на камеры и знает, что они здесь. На предыдущих записях она идет через магазин вместе с жертвой. Поднимается на верхние этажи. То и дело дотрагивается до вещей, не боясь оставить отпечатки пальцев.

 – Мне не удается отчетливо увидеть ее лицо, – сказала Лайла.

 – Увидите.

 Зато Аш смог. Глазу художника было достаточно увидеть профиль, чтобы дорисовать все остальное. Экзотическая, необыкновенная, с точеными чертами лица.

 Он нарисовал бы ее в образе сирены, которая своим пением завлекает и губит людей.

 В этот момент женщина с улыбкой повернулась.

 – Подождите… не можете ли вы… подождите… Нельзя ли остановить изображение? Отмотать на несколько кадров и остановить?

 Лайла сжала губы и придвинулась ближе.

 – Я видела ее раньше. Видела где-то… но… в магазине! В магазине между банком и квартирой, где я позировала. Но тогда у нее были длинные волосы. Она была в магазине. Я говорила с ней.

 – Вы говорили с ней? – переспросила Файн.

 – Да. Я стояла у кассы со своими пакетами, и она тоже. Мне понравились ее туфли. Шикарные. Она сказала, что ей нравятся мои, но это неправда. Это были обыкновенные повседневные босоножки.

 – Уверены, что это та же самая женщина? – спросил Уотерстон.

 – Взгляните на ее лицо. Поразительное. Скажите, по-вашему, у многих женщин такие сказочные лица?

 – У нее был акцент? – спросила Файн.

 – Вовсе нет. На ней было платье… короче того, что на ней сейчас. Более вызывающее. Больше кожи. И босоножки на высоких танкетках. Она показалась немного удивленной, когда я заговорила с ней, но люди так часто реагируют, когда к ним обращаются незнакомцы. Но ответила вежливо. У нее потрясающая кожа, как золотая пыльца на фарфоре.

 – Где этот магазин?

 Уотерстон записал ответ Лайлы.

 – А вы? Вы узнаете ее?

 Аш покачал головой.

 – Я бы запомнил это лицо. Она высокая. Ростом почти с Винни, чуть ниже, тут их глаза на одном уровне. Она разыгрывает клиентку с богатым мужем. И обещает купить большую партию мебели.

 – Откуда вы знаете?

 – Дженис сказала Энджи. Энджи сказала мне. Винни остался после закрытия магазина, чтобы подождать ее мужа.

 Файн, ничего не ответив, продолжала демонстрацию записи.

 Винни пьет вино с убийцей. Потом впускает ее сообщника.

 И тут все изменилось. В глазах Винни появился страх. Он поднял руки, словно сдаваясь, готовый на все, прежде чем его увели в офис под дулом пистолета. На экране был пустой магазин.

 – Вы узнаете мужчину? – спросила Файн Лайлу.

 – Нет. По-моему, я его никогда не видела. Он мне незнаком. В отличие от нее.

 Файн извлекла диск, сунула в коробку, пометила маркером.

 – Они за чем-то пришли. Судя по всему, неизвестный мужчина пытался выбить информацию из жертвы. Приблизительно через полчаса после того, как они вошли в офис, женщина вышла и кому-то позвонила. Поговорила несколько минут. Казалась удовлетворенной звонком. Вошла в офис. Примерно через четыре минуты вышла одна. Выглядела раздраженной. Поднялась наверх, взяла с полки декоративную шкатулку и завернула в пузырьковую упаковку. Снова спустилась вниз, уложила ее в коробку и даже перевязала лентой. Поразмыслив, взяла с витрины еще один предмет, портсигар. Все уложила в пакет и сумочку и вышла из передней двери.

 – Продавец определила портсигар как австрийский, – вмешался Уотерстон. – Конец девятнадцатого века. Цена приблизительно три тысячи. Шкатулка – это бонбоньерка Фаберже. Вещь куда более ценная. Таких примерно двести штук. Что вы знаете об этой бонбоньерке?

 – Ничего. Я даже не знаю, что это.

 – Это коробочка для сладостей или конфет, – вставила Лайла. – Антикварные бонбоньерки могут стоить очень дорого. Я использовала одну в книге. Она не издавалась. Но в книге бонбоньерка пригодилась на то, чтобы послать в ней отравленные трюфели. Аш, это Фаберже.

 Он кивнул.

 – Я ничего не знаю о бонбоньерке. Возможно, она взяла портсигар в качестве сувенира, как перед этим туфли и духи Джули. Должно быть, бонбоньерка предназначалась кому-то в подарок, иначе зачем перевязывать ее лентой? Но она взяла вещь Фаберже, и это, возможно, не случайно. Они пришли сюда за другой вещью этого мастера, стоимость которой в десятки раз больше, чем стоимость бонбоньерки. Миллионы. Одно из потерянных императорских яиц. Херувим с колесницей.

 – Откуда вам это известно?

 – Оливер. Это то, что я сумел узнать. Он приобрел яйцо на распродаже наследства, где представлял бизнес Винни. Но он купил яйцо тайком от босса. Ничего ему не сказал. Винни не знал, пока я не показал ему яйцо. В четверг вечером.

 – И вы не позаботились сказать нам обо всем этом! – рявкнул Уотерстон.

 – Я ничего не знал до позавчерашнего дня. Когда проверил свой абонентский ящик. Оливер прислал мне письмо, обезопасил себя – или воображал, что обезопасил.

 – Он послал вам по почте яйцо Фаберже, стоящее миллионы долларов?

 – Нет. Только ключ. Ключ от банковского сейфа. И записку с просьбой подержать ключ, пока он не позвонит.

 – Я была с ним.

 К добру или худу, подумала Лайла, пора все объяснить.

 – В тот самый день я увидела женщину в магазине. Аш пошел в банк посмотреть, что спрятал там Оливер, а я тем временем пошла за покупками.

 – Я связался с Винни, когда понял, что это. Сделал копии документов, прилагавшихся к яйцу. Большинство из них написаны на русском. Имелась также купчая на продажу яйца некоей Мирандой Суонсон, Саттон-плейс, но ее отец жил на Лонг-Айленде. Винни подтвердил, что именно Оливер распоряжался продажей этого наследства. Всего несколько недель назад. У Винни был человек, который мог перевести эти документы. Я не спрашивал, кто это.

 – Где яйцо? – вскинулась Файн.

 – В сейфе.

 Он не сказал ни единого слова Лайле. Даже не взглянул на нее. Но та все поняла. Детали выкладывать необязательно.

 – И там оно останется. Пока вы не найдете эту женщину и не посадите ее в тюрьму, – добавил Аш.

 – Это улика, мистер Арчер.

 – Насколько мне известно, какой бы нечестной ни была сделка, яйцо принадлежит моему брату. У него есть купчая. Подписанная, датированная, заверенная свидетелями. И если я отдам его вам, значит, потеряю возможность торговаться, когда эта сука придет за мной или моими близкими. Поэтому оно останется в сейфе.

 Он сунул руку во внутренний нагрудный карман и вытащил снимок.

 – Вот оно. Если вам пригодится, я сделаю копии всех документов, но яйцо останется там, где оно сейчас. Попробуете надавить на меня – я вызову адвокатов. Я предпочел бы избежать этого, и, думаю, вы тоже.

 Уотерстон сел, побарабанил квадратными ногтями по изысканному столу.

 – Давайте еще раз пройдемся по деталям и времени, начиная с ночи убийства вашего брата. И на этот раз ничего не утаивайте.

 – Я и не утаивал. Нельзя утаить то, чего не знаешь.

 Лайла отвечала на вопросы относительно ее дальнейших планов и, фигурально говоря, облегченно вздохнула, когда полицейские сказали, что они могут идти.

 Покамест.

 – Чувствую себя так, словно должна зафрендить их на Фейсбуке.

 Аш непонимающе взглянул на нее и, схватив за руку, потащил за собой.

 – Файн и Уотерстона. Я так много времени провожу с ними, что чувствую, мы должны оставаться на связи. Или нет. Аш, какой ужас, что Винни…

 – Да.

 Он ступил на обочину и поднял руку, чтобы поймать такси.

 – Представить боюсь, что тебе предстоит. Я собираюсь ехать на метро к Джули. И останусь там сегодня, прежде чем начать новую работу. Если что-то понадобится, позвони.

 – Что? Нет. Да, мне многое предстоит. И ты часть этого многого.

 Он остановил такси, всунул ее в него и дал водителю свой адрес:

 – Мы едем ко мне.

 Она обдумала обстоятельства и проглотила порыв сказать, что не любит, когда ей приказывают.

 – Хорошо, но я должна позвонить Джули, дать ей знать, что происходит. Она будет меня ждать.

 – Я послал эсэмэску Люку. Он у нее. Они знают.

 – Что ж… Ты все предусмотрел.

 Он либо проигнорировал ее, либо не услышал сарказма и только пожал плечами.

 – О чем ты говорила с Уотерстоном, когда мы с Файн спускались вниз?

 – О его сыне. Бреннону шестнадцать, и он доводит Уотерстона до безумия. Выкрасил волосы в оранжевый цвет, как морковка, решил быть веганом, но разрешает себе пиццу с сыром и молочные коктейли. Играет на бас-гитаре в гаражном ансамбле, твердит, что хочет бросить школу и заниматься музыкальной карьерой.

 Аш немного помолчал.

 – Он сказал тебе все это?

 – Все это, и мы только что дошли до его дочери. Джози тринадцать лет. И она проводит слишком много времени, рассылая эсэмэски друзьям, с которыми рассталась десять минут назад. Должно быть, это непросто – иметь в доме двух тинейджеров.

 – Я думал, он тебя допрашивает.

 – Сначала так и было, но мне почти нечего было сказать. Я спросила, есть ли у него семья. Должно быть, трудно работать копом. Особенно в Нью-Йорке. И пытаться как-то уравновесить семейную жизнь. А заставив его говорить о семейной жизни, я немного отвлеклась от нынешней ситуации. Но приятно знать, что он любит своих ребятишек, хотя и недоволен ими.

 – Почему мне не пришло в голову спросить Файн, есть ли у нее семья?

 – Она разведена. Детей нет.

 Лайла рассеянно сунула почти выпавшую шпильку обратно в волосы. И поняла, что почти готова снова их распустить.

 – Но сейчас она с кем-то встречается, и это серьезно. Это Уотерстон мне сказал.

 – Теперь я буду брать тебя на все коктейль-пати и полицейские допросы, с какими мне придется иметь дело до конца жизни.

 – Давай ограничимся допросами.

 Она хотела спросить, что он намерен делать с яйцом, но не думала, что заднее сиденье такси – подходящее для этого место.

 – Ты действительно летел вертолетом из Коннектикута?

 – Самый быстрый способ доставить Энджи домой. А за теннисным кортом есть вертолетная площадка.

 – Ну, разумеется.

 – Мне нужно позвонить ей, – добавил он, вынимая бумажник, когда водитель остановил машину перед его домом. – И моей матери. Мне стоит один раз объяснить ей, что происходит, и она расскажет всем, кто захочет знать.

 – Собираешься сказать ей… обо всем?

 – Нет.

 Он заплатил водителю, придержал для нее дверь.

 – Пока нет.

 – Почему?

 – Я сказал Винни, и теперь он мертв.

 – Это не твоя вина. Не твоя, – настаивала она. – Оливер приобрел яйцо. Оливер работал на Винни. Оливер приобрел яйцо, когда работал на Винни. Ты действительно считаешь, что эта женщина не сделала бы того, что сделала, не скажи ты обо всем Винни? Она понятия не имела, что ты сказал Винни, но, уверена, она знала, что Оливер работал на него.

 – Может быть.

 – Не может быть, а факт. Обычная логика. Если убрать эмоции, что труднее всего сделать, остается логика.

 – Хочешь пива? – спросил он, когда они вошли в дом.

 – Конечно, почему бы нет?

 Она пошла за ним на кухню.

 – Аш, это логика. И я, возможно, пришла к логическим выводам раньше, потому что не знала Оливера и Винни.

 Она помедлила, пока он вынимал из холодильника две бутылки «Короны», прежде чем спросить:

 – Хочешь услышать мою теорию?

 – Разумеется…

 – Ну слушай. Логика говорит, что женщина знала Оливера. Он или Сейдж, возможно, впустили ее в квартиру в ту ночь. Полиция говорит, замки не взломаны. Он написал, что у него есть клиент. Это наверняка она. Возможно, их познакомила Сейдж, потому что, похоже, она была главной мишенью. Мертвый бандит – должно быть, тот, кто бил ее. Но она не могла сказать им, где яйцо, потому что Оливер ей не сказал. Как все это звучит?

 Он протянул ей открытую бутылку.

 – Логично.

 – Так и есть. Бандит зашел слишком далеко, и Сейдж вылетела из окна. Теперь, когда операция провалена, они должны действовать быстро. Оливер ничего не видел и не слышал, потому что его опоили. Что указывает на то, что источником информации они считали Сейдж. Да и из нее легче эту информацию вытянуть. Они должны были выйти. И не могли взять с собой Оливера. Поэтому инсценировали его самоубийство. Прости.

 – Все уже сказано. Продолжай.

 – Думаю, они оставались поблизости от дома. Наблюдали. Может быть, проверили телефон Оливера, увидели, что несколько дней назад он тебе звонил. Ага, думают они, может быть, брат что-то знает…

 Несмотря на свинцовую усталость, он слегка улыбнулся.

 – Ага?

 – Ну или что-то в этом роде. Они провожают тебя до полицейского участка, видят тебя со мной. Видят, как мы разговариваем. Я – свидетель, мало ли что видела, разве не должны они интересоваться мной? И вот они – возможно, только она – едет к Джули, где, по ее мнению, я живу. Но там ничего нет. Тогда она берет сувениры на память. И тоже рассуждает логически, считая, что что-то происходит. Следит за мной в магазине, где я хвалю ее туфли. Должно быть, она видела, как мы входили в дом Килдербрандов.

 – После чего проникает ко мне, осматривается.

 – Но ты не приносил сюда ни яйцо, ни документы. Она может гадать, почему ты вошел в банк. Но судя по всему, ты вышел с тем же, с чем и вошел. Весьма вероятно, что она по-прежнему считает, что ты или мы в этом замешаны. Но следующая остановка – Винни.

 – И если она видела, как он заходил сюда, это только укрепило ее подозрения.

 – Да, но она бы так или иначе его достала. Вещь Фаберже, которую она взяла, заставляет меня думать, что она спрашивала о яйцах Фаберже, просто чтобы понять, что именно он знает. Не думаешь, что она так и сделала?

 – Если бы я притворялся богатым клиентом – да. Я бы спросил о Фаберже.

 – Логично, – подтвердила Лайла. – Она приводит бандита, который опять заходит слишком далеко. Но на этот раз избавляется от него.

 Он выпил пива и стал заинтересованно наблюдать, как Лайла вынимает шпильки из волос.

 – Вспыльчивость или жестокость?

 – Может, и то, и другое. Он бандит, она – хищница.

 Поскольку он думал то же самое, то опять был заинтригован. Сделал глоток, на этот раз медленный.

 – Почему ты так считаешь?

 – Сужу по тому, как она разыгрывала перед Винни богатую покупательницу, гуляла по магазину, выбирала вещи.

 В ее платье не было карманов, поэтому она сложила шпильки на стойку, пригладила волосы, покрутила шеей.

 – Она знала, что случится с ним, может быть, не то, как все случилось на деле, но они все равно убили бы его, даже если бы он отдал им яйцо. Она паучиха. И наслаждалась, сплетая паутину вокруг Винни. Сам видишь.

 – С этим трудно спорить. Твоя теория почти незыблема. Только одно «но».

 – Какое?

 – Прекрасная паучиха – не клиент. Яйцо не для нее.

 – Но она идеально вписывается…

 – Тогда кому она звонила?

 – Прости, что?

 – Кому она звонила, когда оставила садиста-бандита наедине с Винни? Она не пожалела времени на разговор. Кому она звонила в перерыве между попытками выбить информацию из беззащитного человека?

 – О, я и забыла.

 Размышляя, она подняла волосы с плеч и шеи. Явно непреднамеренный жест: он прекрасно распознавал преднамеренные жесты. Но она подняла волосы и позволила им снова упасть. Освободила из узла, в который скрутила, и ему почему-то было хорошо.

 Потому что непреднамеренный жест отозвался прямо в его чреслах.

 – Может быть, она звонила своему бойфренду? – предположила Лайла. – Или матери… или женщине, которая кормит ее кошку, когда хозяйки нет в городе… Нет, черт возьми! Своему боссу.

 – Вот!

 – Она не клиент.

 Вдохновленная идеей, она жестикулировала бутылкой, хотя едва притронулась к пиву.

 – Она работает на кого-то. Того, кто может позволить себе купить яйцо, хотя она пыталась украсть его у Оливера. И при этом наверняка пыталась убедить его, что яйцо для нее. Но если ты можешь позволить себе купить яйцо, вовсе ни к чему бегать по всему Нью-Йорку, вламываться в квартиры, избивать людей. Ты нанимаешь кого-то для грязной работы. Черт, до этого я не додумалась. Но вместе мы родили прекрасную теорию.

 – Мне совершенно ясно, что босс не возражает платить за убийство. Ты, может быть, и права, что Сейдж была связью между клиентом или его паучихой и Оливером. Важно понять, как и кто.

 – Аш.

 Лайла поставила бутылку: он вычислил, что она сделала три крошечных глоточка.

 – Хочешь что-нибудь кроме пива? Может, вина?

 – Нет, все нормально. Аш, трое людей – и это только те, о ком мы знаем, – мертвы из-за этого яйца. Яйцо у тебя.

 – Верно.

 – Ты мог бы отдать его полиции или кому угодно. Оповестить об этом всех. Давать интервью, появляться на телевидении, в газетах, журналах. Подумать только, отдал редкое бесценное сокровище властям на хранение.

 – С чего это я должен его отдавать?

 – Потому что тогда у них не будет причин тебя убивать, а я действительно не хочу, чтобы они пытались тебя убить.

 – У них не было причин убивать Винни.

 – Он видел их.

 – Лайла, вспомни о логике. Они – или она – знали, что их лица будут на камерах наблюдения. Ей все равно. Они убили Сейдж, Оливера и Винни, потому что это их профессия. Как только я отдам яйцо, меня можно списать. Но сейчас они не уверены, у меня оно или нет. Я могу быть полезен им.

 Она снова сделала крохотный глоточек пива.

 – Неприятно думать, что ты прав. Почему ты не сказал это полицейским?

 – Потому что они были бы чертовски паршивыми детективами, если бы не сообразили это сами. А паршивым детективам нет никакого смысла рассказывать что-то.

 – Я не считаю их паршивыми.

 – Хорошим детективам тоже нет смысла ничего рассказывать.

 Он открыл винный кулер, выбрал бутылку «шираза».

 – Не открывай это только ради меня.

 – Мне нужно, чтобы ты позировала для меня. Не меньше часа. И если влить в тебя бокал вина, лучше расслабишься. Так что это и для меня тоже.

 – Аш, я не думаю, что это подходящее время.

 – Тебе не следовало распускать волосы.

 – Что? Почему?

 – Когда в следующий раз сделаешь это, обрати больше внимания на себя, – посоветовал он. – Твои волосы отвлекают меня от действительности.

 Он вынул пробку из бутылки.

 – Теперь пусть подышит, пока ты переоденешься. Костюм в гардеробной в моей мастерской. А я пока позвоню.

 – Учитывая случившееся, не уверена, что сегодня смогу позировать. А следующие несколько дней я буду на другом конце города. Так что…

 – Неужели ты позволишь моему отцу запугать тебя?

 Он склонил голову, когда увидел, что она от удивления замолчала.

 – Мы поговорим об этом. Но я должен позвонить. Иди переоденься.

 Она вдохнула. Выдохнула.

 – Примерь. Мне нужно позвонить, – уговаривал он. – Лайла, ты переоденешься и посидишь для меня часок? Я буду очень благодарен.

 – Ну хорошо.

 Он слегка улыбнулся в ответ на ее холодный пристальный взгляд и приподнял ее подбородок.

 И поцеловал, медленно и крепко, достаточно крепко, чтобы в ее горле родилось блаженное мурлыканье.

 – Я буду очень благодарен, – повторил он.

 – Ладно, и я выпью вина, когда ты поднимешься наверх.

 Так он знал, почему она уехала! Возможно, это к лучшему. И может быть, она еще решит не позировать ему, но не потому, что ее запугали.

 Потому что она разозлилась. И в самом деле, какой смысл заводить интрижку, поскольку дело обстоит так: его отец взбесил тебя, а ты взбесила его отца?

 Секс, пробормотала она, отвечая на свой вопрос. Секс. Вот он, смысл. Или часть его. Основная часть – сам Аштон. Он ей нравится. Нравилось говорить с ним, быть с ним, смотреть на него, нравилось думать, как она будет спать с ним. Ситуация, скорее всего, еще усугубила это, и полное разрешение ситуации, скорее всего, это рассеет.

 И что из того? Ничто в мире не вечно. И поэтому жизненно важно выдавить весь сок из их отношений прямо сейчас.

 Она сняла платье с вешалки. Изучила, вместе с цветным подолом нижней юбки. Ее очень быстро переделали, но для Аша, вероятно, все делают с молниеносной скоростью. К счастью для него или для нее, она надела сегодня новый лифчик.

 Раздевшись, она повесила свое черное платье на все случаи жизни и скинула черные туфли. И превратилась в цыганку.

 Теперь платье сидело идеально, а новый лифчик высоко поднимал груди. Иллюзия, но лестная. Лиф облегал ее торс, переходя в огненно-красную широкую юбку. Один поворот, и яркие оборки нижней юбки вспыхнули многоцветьем.

 Он знал, чего хочет. И получал это…

 Жаль только, что из косметики у нее только блеск для губ и салфетки для снятия макияжа. И нет изумрудов, которые он хотел на ней видеть.

 Дверь открылась.

 – Вот твое вино.

 – Мог бы постучать.

 – Зачем? Платье подошло, – продолжал он, не обращая внимания на ее негодующее фырканье. – То, что надо. Но теперь мне требуется выражение твоих глаз, чувственное, страстное… и темные губы.

 – У меня нет макияжа.

 – Вон там его полно.

 Он показал на шкаф с дюжиной ящичков.

 – Ты не смотрела?

 – Я не открываю чужие ящики.

 – Ты, возможно, одна из пяти человек в мире, которые могут сказать это и не солгать. Взгляни и воспользуйся всем, что нужно.

 Она открыла первый ящик, и глаза у нее выкатились из орбит. Тени и карандаши для глаз и подводки, пудра, крем, туши с одноразовыми палочками, и все рассортировано по цвету и предназначению.

 Она открыла следующий: основы, румяна. Бронзеры. Кисточки и еще кисточки.

 Боже, Джули заплакала бы от счастья и благоговения.

 Она открыла следующий ящик. Помада. Блеск для губ, карандаши для губ.

 – Все мои сестры постарались…

 – Ты мог бы открыть свой бутик.

 В других ящиках лежали украшения: серьги, подвески, цепочки, браслеты.

 – Просто глаза слепит.

 Он встал рядом, порылся в содержимом ящика.

 – Попробуй это, эти и да… вот это.

 Все равно что играть в переодевания, решила она и пустилась в поиски.

 Черт, может, у нее что-то и получится.

 Она выбрала бронзер, румяна, тени для глаз и тушь и нахмурилась:

 – Собираешься стоять здесь и наблюдать?

 – Пока что да.

 Она пожала плечами, повернулась к зеркалу и начала краситься.

 – Мне извиниться за отца?

 Их глаза встретились в зеркале.

 – Нет. Ему пришлось сделать это ради себя. Я не стану злиться.

 – Я не стану его оправдывать. Он может быть человеком трудным, даже при самых благоприятных обстоятельствах. А эти – далеки от лучших. Но у него не было никаких прав обращаться с тобой подобным образом. Ты должна была найти меня и поговорить.

 – Считаешь, что твой папочка ранил мои чувства? Это его дом, и он явно не хотел моего присутствия. Какой отец пожелает видеть рядом с сыном женщину, которую считает интриганкой, золотоискательницей и лживой пираньей?

 – Никаких оправданий, – повторил Аш. – Он был не прав во всем.

 Она смешала тени, изучила эффект.

 – Ты поссорился с ним.

 – Это трудно назвать ссорой. Мы очень ясно высказали друг другу противоположные мнения.

 – Я не хочу быть клином между тобой и твоим отцом. А теперь вам всем особенно нужна семья.

 – Если ты клин, он сам вставил тебя между мной и им. И теперь пусть пожинает плоды случившегося. Но ты должна была прийти и сказать мне.

 Она положила румяна на щеки.

 – Я сама веду свои битвы.

 – Это не только твои битвы. Выходи, когда закончишь. Я приготовлю холст.

 Она помедлила ровно столько, чтобы сделать глоток вина, потому что снова обозлилась, чувствуя то, что ощущала, когда вышла из большого прекрасного дома в Коннектикуте.

 Все же эта история закончена. Он знал, она знала, они знали, и на этом все.

 Есть куда более важные вещи. Куда более неотложные проблемы, чем тот факт, что его отец презирает ее.

 Не собираешься же ты спать с его отцом, пробормотала она, подводя глаза. Не помогаешь же его отцу понять, что делать с яйцом Фаберже и убийством.

 То, что случилось, – только между нею и Аштоном. Точка.

 Она закончила накладывать макияж, решила, что хорошо потрудилась.

 И ради собственного удовольствия резко повернулась.

 И то, что увидела в зеркале, заставило ее рассмеяться. Она взяла бокал и вышла.

 Когда Аш поднял глаза от мольберта, она вздернула юбки и кокетливо потрясла ими.

 – Ну?

 Он пристально оглядел ее с головы до ног.

 – Почти идеально.

 – Почти?

 – Подвеска не та.

 Она, надувшись, приподняла подвеску.

 – Мне вроде как нравится.

 – Не то, что надо, но сейчас это значения не имеет. Иди к окну. Свет ушел, но я могу обойтись тем, что есть.

 Он снял пиджак, галстук, закатал рукава сорочки.

 – Ты же не собираешься писать в этом? Хотя бы халат у тебя есть? Или фартук?

 – Фартучки – это для маленьких девочек на лугах. Сегодня я не пишу. Сегодня вечером, – поправился он. – Допивай вино или поставь бокал.

 – Ты очень любишь командовать, когда входишь в образ художника.

 Но она все же поставила бокал.

 – Покрутись. Руки вверх, глаза на меня.

 Она подчинилась. Вообще это было даже забавно. Платье, оборки – все заставляло ее чувствовать себя сексуальной и всемогущей. Она снова покружилась и попыталась представить себя под полной белой луной, перед золотым пламенем костра.

 – Снова, и подбородок вверх. Мужчины будут наблюдать за тобой. Хотеть тебя. Заставь их хотеть тебя. Пусть хотят. На меня. Глаза на меня.

 Она кружилась, пока комната не поплыла перед глазами. Поднимала руки, пока они не заболели. А его карандаш все бегал, бегал, бегал по бумаге.

 – Я способна сделать еще один поворот, прежде чем упаду.

 – Все в порядке. Отдохни.

 – Ох…

 Она взяла бокал и сделала большой глоток.

 – И еще раз, ох.

 Захватив бокал, она подошла к нему. И охнула в третий раз.

 Она выглядела молодой, красивой, яркой и женственной. Он нарисовал ее с летящими волосами, развевающимися юбками, вполоборота, с ногой, выглядывающей из пены оборок.

 Глаза смотрели на нее прямо с бумаги, уверенные, веселые и чувственные.

 – Поразительно, – пробормотала она.

 – Тут еще полно работы.

 Он отбросил карандаш.

 – Но начало неплохое.

 Аш снова глянул на нее, так пристально, что она невольно поежилась.

 – Умираю от голода. Сейчас закажу что-нибудь из ресторана.

 – Я бы тоже поела.

 – Пока ты переодеваешься, я закажу. Что ты хочешь?

 – Все, где нет грибов, анчоусов и огурцов. В остальном я неразборчива.

 – Ладно, я буду внизу.

 Она вернулась в гардеробную, сняла платье – с большей неохотой, чем ожидала. Снова повесила, стерла лишнюю косметику и связала волосы в хвост.

 Из зеркала на нее смотрела прежняя Лайла.

 – На этот вечер представление окончено, – сказала она себе и спустилась вниз. Он говорил по телефону.

 – Я дам тебе знать, когда сам все пойму. Все, что можешь сделать. Да, я тоже. Поговорим позднее.

 Он положил трубку.

 – Моя сестра.

 – Которая?

 – Гизела. Она передает привет.

 – О, и ей тоже. Что мы едим?

 – Я позвонил итальянцам. Они делают потрясающего цыпленка под пармезаном. И без грибов.

 – Как раз то, что нужно.

 – Сейчас налью тебе еще вина.

 – Сначала воды со льдом. Когда хорошенько покружишься, очень пить хочется.

 Она подошла к выходящему на улицу окну и стала смотреть на текущую по тротуару толпу пешеходов. Уличные фонари бросали на них белые отблески.

 Позже она сообразила, о чем думала в тот момент.

 Какой странный день. Долгий, сложный день.

 – У тебя здесь настоящее шоу, – сказала она, услышав его шаги. – Даже бинокль ни к чему. Так много людей, и у них столько дел. Спасибо.

 Она взяла у него стакан с водой.

 – Я люблю наблюдать нью-йоркскую жизнь. Больше, чем жизнь другого города. Здесь всегда есть что посмотреть, куда пойти. И за каждым углом ждет сюрприз.

 Она оперлась бедром о широкий подоконник.

 – Я и не сознавала, что так поздно. Нужно поесть и бежать.

 – Ты останешься.

 Она повернулась к нему.

 – Я?

 – Здесь безопасно. Я включил сигнализацию и поменял код. Люк останется у Джули. На всякий случай.

 – Теперь это так называют в светском обществе?

 – Совершенно верно.

 Аш чуть улыбнулся.

 – Он сказал, что займет твою обычную комнату.

 – И это оставляет меня без кровати. Или здесь – с кроватью, но без багажа.

 – Я послал за ним.

 – Ты… послал за ним…

 – Это недалеко. Рассыльный будет через несколько минут.

 – Опять ты все устраиваешь.

 Она оттолкнулась от подоконника и пошла через комнату.

 – Ты куда?

 Лайла на ходу взмахнула рукой.

 – Вино. Сейчас принесу.

 – Заодно налей и мне.

 Он улыбнулся про себя. Нужно признать, она просто завораживала его. Столько участия, всяких познаний, такая наблюдательность. И спина, которая может застывать, как стальной стержень.

 Сейчас он ясно представил себе, как она уходила от отца. С огнем в глазах и стальной спиной.

 Когда она вернулась с двумя бокалами, огонь едва тлел.

 – Думаю, нам нужно выяснить…

 – Это либо еда, либо вещи, – перебил он ее, когда зазвонил звонок. – Постарайся не забыть свою мысль.

 Оказалось, что это привезли вещи и вкатили в комнату. Рассыльный ушел, сунув в карман банкноту неизвестного достоинства, которую дал ему Аш.

 – Я сама могу заплатить.

 – Когда отдаешь распоряжения, тогда и платишь. Нет проблем.

 Он не возражал против огня или тлеющих углей, но немного устал от конфронтаций и поэтому попробовал иного подхода.

 – День был кошмарным, Лайла, и я легче вздохну, зная, что ты здесь и в безопасности. Ты могла бы остановиться в отеле. Но не остановилась.

 – Не остановилась. Но…

 – Ты пришла прямо ко мне, потому что хотела помочь. Позволь мне помочь тебе сейчас. Останешься сегодня здесь, а утром я отвезу тебя на новую работу. Или днем. Когда захочешь.

 Она подумала, что он попрощался с братом, и белые бабочки улетели. Он потерял дядю в жуткой трагедии. Да еще она поссорилась с его отцом.

 Если сложить все это… он заслужил отдых.

 – Я ценю помощь. Но лучше сначала спросить меня.

 – Где-то это я уже слышал.

 – В общем, это правда. Но мне нужно переодеться, пока я не запачкала платье едой. Мне кажется, я носила его целую неделю.

 – Тогда отвезем это наверх.

 Он покатил чемоданы к лифту.

 – Можешь занять любую комнату. Спать со мной необязательно. Я этого не требую.

 – Прекрасно. Не люблю требований.

 Она подождала, пока он открыл решетку лифта.

 – Но если выбор зависит от меня, это прекрасно.

 Он повернулся к ней.

 – Определенно зависит.

 Он притянул ее к себе.

 Она утонула в поцелуе: немного яростном и очень властном.

 Они уже были на полпути к лифту, когда в ушах зазвенело.

 – Черт побери. Цыпленок с пармезаном, – пробормотал он ей в губы. – Быстрая доставка.

 – О! Полагаю, нужно его впустить.

 – Минуту!

 Он подошел к двери, проверил, кто за ней стоит, и впустил коротышку в бейсболке.

 – Привет, мистер Арчер. Как поживаете?

 – Неплохо, Тони.

 – Привез двух цыплят с пармезаном, два салата и ваши любимые хлебные палочки. Все записано на ваш счет, как вы просили.

 Аш обменял очередную купюру на большой бумажный пакет.

 – Спасибо. Доброго вам вечера, мистер Арчер.

 – Спасибо.

 Аш закрыл дверь и запер, не отрывая глаз от Лайлы.

 – Он у меня определенно будет.

 Лайла улыбнулась.

 – А цыпленок прекрасно подогреется в микроволновке. Позже.

 – Мы это проверим.

 Он поставил пакет на стол и последовал в лифт за ее манящим пальцем и улыбкой.

 Он рывком закрыл решетку лифта, стукнул ладонью по кнопке и, пока лифт, скрипя, поднимался на третий этаж, прижался спиной к боковой стенке. Его руки скользнули от бедер, талии, ребер к грудям, зажигая крохотные костры на своем пути, пока он не сжал ее лицо.

 И завладел губами.

 Он хотел ее, может быть, с самого начала. Когда сидел напротив нее в маленьком кафе. Когда был убит шоком и скорбью и она потянулась к нему.

 Он хотел ее, когда она заставляла его улыбаться даже в пучине скорби. Когда стояла в его мастерской, на свету, позируя для него, смущенная и взволнованная.

 Она предложила ему утешение. Дала ответы и зажгла в нем что-то. То, что помогло сгладить острые углы этой скорби.

 Но сейчас, когда пол медленно поднимался под ними, он понял, что не сознавал глубины своего желания.

 Оно распространялось в нем как нечто живое, напрягая чресла, живот, горло… когда она поднялась на носочки, обвилась вокруг него, запустила пальцы в его волосы.

 Поэтому он не думал. Он действовал. Его руки упали ей на плечи, вцепились в бретельки платья и спустили их вниз, до локтей, отчего она мгновенно оказалась в плену. Достаточно долго, чтобы его пальцы сомкнулись на ее грудях. Гладкая кожа, кружевная отделка и быстрый, быстрый стук ее сердца.

 Потом она, извиваясь, ловко стянула платье вниз. Но вместо того чтобы выступить из него, подтянулась и обхватила ногами его талию, а сильными руками – шею.

 Лифт остановился.

 – Держись, – велел он, отпуская ее бедра, чтобы открыть решетчатую дверь.

 – Не беспокойся, – тихо промурлыкала она и слегка укусила его за шею.

 – Только не споткнись.

 Он продолжал идти и на ходу вытянул ленту из ее волос. Намотал на руку, откинул ее голову и снова нашел ее губы своими.

 В темноте, разрываемой синими сполохами уличной рекламы, он понес ее в спальню, по полу с широкими досками, и упал с ней на кровать, которую не позаботился застелить с тех пор, как спал в ней в последний раз.

 Она немедленно повернулась и успела толкнуть его на спину. И оседлала его. Ее волосы упали двойной занавеской вокруг его головы, когда она наклонилась и быстро прикусила его нижнюю губу. Ее руки уже деловито расстегивали пуговицы его сорочки.

 – Давно я не была…

 Она откинула волосы, и они темным шелком повисли по одну сторону лица.

 – Но думаю, что помню, как это делается.

 – Если забудешь очередное па…

 Он снова сжал ее бедра.

 – …я тебе подскажу.

 Распахнув его сорочку, она с силой провела ладонями по его груди.

 – Хорошо сложен, особенно для человека, работающего с кистями и красками.

 – Не забывай шпатель.

 Лайла с тихим смехом провела руками по его плечам.

 – Очень мило.

 Она снова нагнулась, легко поцеловала его в губы – касание, отступление, касание, осыпала поцелуями его горло и плечи.

 – Ну как я?

 – Не пропустила ни одного па.

 Он повернул голову, и их губы снова встретились. Когда она опустилась на него, он повернулся, сменил их позиции и добавил жара.

 Она намеревалась на этот раз – их первый раз – установить собственный ритм и постепенно наращивать напряжение.

 Но он поломал эти намерения, поломал безвозвратно.

 Как она могла планировать свои движения, свой ритм, когда его руки ласкали ее? Он касался ее точно, как рисовал, уверенными, сильными движениями, умея разбудить страсть. И когда эта страсть поднялась в ней, она потянулась к нему, выгнулась, предлагая, обвивая, беря.

 Выпуклые мускулы, длинные ноги, все принадлежит ей, чтобы исследовать и владеть в этом мягком синем свечении.

 Теперь они катались по кровати вместе, лихорадочно лаская друг друга. Сердца колотились, кровь текла быстрее, быстрее под разгоряченной кожей.

 Он расстегнул застежку ее лифчика, отбросил его в сторону и взял губами ее грудь.

 Она выгнулась, по-кошачьи мурлыкая, впиваясь пальцами в его плечи, уносимая волной ощущений. Он провел языком по ее шее. Губы мучили, терзали, пытали, сосредоточенные на одной точке ее тела, пока она не задрожала. Пока не стала раскачиваться. Открытая, такая открытая наслаждениям, скорости этих наслаждений, омывавших их. Кожа стала скользкой от пота.

 Они сплелись, но ее пальцы сражались с пуговицей его брюк. Потом ее губы пробежали по его торсу, вниз, вниз, вниз, пока ее мир не взорвался.

 Она вскрикнула, открываясь навстречу восхитительному потрясению, скользя все выше к пику, от которого перехватывало дыхание… задержалась на секунду, прежде чем погрузиться в наслаждение бесконечного падения.

 – Сейчас, о, господи! – всхлипывал разум, но она едва сумела простонать его имя, вцепиться в него, безмолвно требуя вернуться, вернуться к ней. Взять ее. Совсем. Окончательно.

 Он наблюдал за ней. Смотрел в темные цыганские глаза, черные луны в ночи. На грациозный изгиб шеи, когда вонзался в нее. Он весь трясся в попытке удержаться самому и удержать момент открытия, когда он в ней, захвачен ею, когда ее глаза смотрят на него, а волосы вольно раскинулись по простыне.

 Она содрогнулась, взяла его руки, крепко сжала.

 Соединенные, они перестали сдерживаться, отдались потребности, скорости, движениям и окутывающему, удушливому жару.

 Она лежала без сил. Руки упали с его плеч на смятые простыни. Она чувствовала себя восхитительно использованной и хотела только одного: нежиться в сознании этого, пока не наберется сил быть использованной снова.

 – О, господи, – прошептала она.

 Аш издал какой-то звук, принятый ею за одобрение. Он до сих пор лежал на ней, придавив своей тяжестью, что она находила абсолютно уместным и естественным. Ей нравилось ощущать кожей галоп его сердца. Нравилось, что он обмяк всем телом.

 – Сеанс ты обычно заканчиваешь подобным образом?

 – Зависит от модели.

 Она фыркнула. И ущипнула бы его или стукнула, если бы смогла поднять руку.

 – Обычно я пью пиво. Иногда иду на пробежку или становлюсь на беговую дорожку.

 – Не люблю беговые дорожки. Только вспотеешь, но никуда не доберешься. А вот секс – другое дело. Весь вспотеешь и доберешься куда угодно.

 Он поднял голову.

 – Теперь, когда становлюсь на беговую дорожку, буду думать о сексе.

 – Ради бога.

 Он засмеялся, откатился от нее и лег на спину.

 – Ты уникальна.

 – Главная цель достигнута.

 – Почему главная цель?

 Она пожала плечами.

 Он обнял ее, повернул на бок, так что теперь они лежали лицом к лицу.

 – Почему цель? – повторил он.

 – Не знаю. Возможно, следствие воспитания в военной среде. Мундиры, регламент. Может, быть уникальной – это мой личный мятеж.

 – И у тебя получилось.

 – Но ты! Не должен ли ты вести жизнь богатого бездельника-сибарита, путешествовать по всему свету в престижные места или вращаться в замкнутом обществе Монте-Карло? А вдруг ты проводишь лето в Монте-Карло?

 – Предпочитаю озеро Комо. Нет, я не из богатых бездельников и тусовщиков. Конечно, мне не пришлось проходить стадию голодающего художника, но мог бы.

 – Дело не в том, чем ты занимаешься, а в том, кем должен быть. Прекрасно иметь талант и любовь. Не у всех это есть.

 – А писательское ремесло – это то, чем должна заниматься ты?

 – Пожалуй, что так. Я люблю это ремесло и думаю, что постепенно в нем совершенствуюсь. Но без работы «стражем домашнего очага» я была бы голодающим писателем. Мне это тоже нравится, и я хороша на своем месте.

 – Ты не роешься в ящиках, которые тебе не принадлежат.

 – Абсолютно верно.

 – Я бы рылся, – хмыкнул он. – И большинство людей на моем месте. Этого требует любопытство.

 – Отдашься любопытству, кончишь безработной. Плюс это просто грубо.

 – Грубость приводит к суровому наказанию.

 Он легонько коснулся пальцем крошечной ямочки у ее губ.

 – Как насчет ужина?

 – Теперь, когда ты упомянул об этом, официально заявляю, что умираю от голода. А мое платье в лифте.

 Он выждал секунду.

 – Окна покрыты непрозрачной пленкой. В них можно смотреть только изнутри. Специально, чтобы выводить из себя таких, как ты.

 – Все равно. У тебя есть халат? Или рубашка? Или мой багаж?

 – Если настаиваешь.

 Он поднялся, и она подумала, что он видит в темноте, как кошка, если так легко двигается в полутьме.

 Открыв шкаф, он пропал в нем, и она рассудила, что шкаф приличных размеров.

 Аш вернулся с рубашкой, которую бросил ей.

 – Она слишком тебе велика.

 – Это означает, что она закроет мою задницу. В обеденное время просто необходимо закрывать задницу.

 – Строго.

 – У меня не так много правил, – заметила она, надевая рубашку, – зато те, что есть, очень строгие.

 Рубашка действительно закрыла ее попу и верхнюю часть бедер, а также руки. Она старательно застегнула ее и закатала рукава.

 Он подумал, что нарисует ее и такой. Мягкой, расслабленной после секса, с тяжелыми веками и в мужской рубашке.

 – Ну, вот.

 Она одернула подол.

 – Теперь у тебя есть, что снять с меня после ужина.

 – Поскольку ты изложила это подобным образом… правила есть правила.

 Он схватил спортивные брюки и майку.

 Они спустились по лестнице вниз.

 – Ты ненадолго отвлекла меня от всего случившегося. У тебя это получается.

 – Может быть, позволить себе мысленно уйти куда-то далеко – это поможет нам сообразить, что делать дальше.

 Она сунула нос в пакет с едой.

 – Боже, все еще хорошо пахнет!

 Он провел рукой по ее волосам.

 – Имей я возможность вернуться назад, ни за что не впутал бы тебя в это. Я бы по-прежнему хотел, чтобы ты была здесь, но не впутал бы тебя во все это.

 – Я уже впуталась, и я уже здесь.

 Она подняла пакет и протянула ему.

 – Поэтому давай есть. И возможно, сумеем понять, что делать дальше.

 У него были кое-какие мысли на этот счет. Он попытался изложить их, пока они грели еду и устраивались в уголке, где он обычно обедал.

 – Ты был прав, – признала она, откусив первый кусочек. – Это вкусно. Итак… что у тебя на уме? У тебя такой вид, словно ты напряженно думаешь. Решаешь, что писать и как? Взгляд сосредоточенный, яростно-пристальный, как перед нападением…

 – У меня такие взгляды?

 – Совершенно верно, и сам увидишь, когда будешь писать автопортрет. О чем ты думаешь?

 – Если копы найдут горячую азиатскую девушку, это будет большим достижением.

 – Но ты так не думаешь, и я тоже. Заметь, ее не волновали камеры наблюдения. Так что либо ей все равно, найдут ее или нет, либо она отсутствует во всех системах идентификации.

 – Да, она не казалась особенно встревоженной, что полиция начнет искать ее или подозревать в многочисленных убийствах.

 – Возможно, на ее совести куча трупов, не считаешь? Господи, как странно – есть цыпленка под пармезаном и рассуждать о многочисленных убийствах.

 – Можно и не рассуждать.

 – Однако нужно.

 Она поддела пасту на вилку.

 – Приходится рассуждать, и даже если это странно, все же не становится менее необходимым. Я думала, что могу использовать это для сюжета, немного изменив, конечно. Но ничего не получается. Это реальность, и приходится иметь дело только с реальностью. Итак: возможно, она убивала раньше.

 Аш вспомнил аккуратную черную дырочку между бровями убитого.

 – Да. Думаю, в этом она не новичок. И если ты права, у ее босса должны быть глубокие карманы. Он не нанял бы любителей.

 – Если он нанял ее, чтобы забрать яйцо у Оливера, то она не выполнила задания.

 – Совершенно верно.

 Лайла махнула вилкой в его сторону:

 – Ты придумываешь способ поймать ее на яйцо как на приманку. Если она не принесет яйцо, рискует потерять работу или плату, а возможно, случится кое-что и похуже, поскольку его не волнует, что для исполнения его желаний приходится убивать людей. Он просто дает деньги, а каким образом она исполнит приказ, его не интересует.

 – Если он хочет именно яйцо – а что еще? – у нее не так много вариантов. Не знаю, что мог сказать ей Винни под пытками. Полагаю, учитывая, каким он был, вряд ли он что-то сказал. Но если и сказал, то он знал только, что я спрячу его в доме отца. Но не где именно.

 – Даже если она узнает, что яйцо там, все равно окажется в затруднении. Это очень большое поместье. И если она сумеет каким-то образом войти…

 – Большое «если». Учитывая охрану. Но даже если она достаточно умна, чтобы наняться туда служанкой или выпросить приглашение, она все равно не знает, откуда начать поиски. Я положил его…

 – Не говори мне!

 Она инстинктивно зажала уши:

 – Что, если…

 – Что, если что-то пойдет не так и она доберется до тебя? В этом случае скажешь, что херувим и колесница – в маленьком сейфе в офисе конюшни. Там сейчас нет лошадей, и офис не используется. Код из пяти цифр. Три один восемь девять ноль. Это день рождения Оливера. Число, месяц, год. Если бы я сказал Винни, возможно, он был бы жив.

 – Нет.

 Она коснулась его руки.

 – Они с самого начала намеревались его убить. Если бы они оставили его в живых, он рассказал бы тебе. Рассказал бы полиции. Я думаю, искренне считаю, что даже если бы ты дал ему яйцо, они все равно бы его убили.

 – Знаю.

 Он разломил хлебную палочку. Больше из желания что-то уничтожить, чем по необходимости. Но все же протянул половину Лайле.

 – С этим трудно смириться. Но ты должна знать, где оно.

 – Чтобы иметь возможность поторговаться или забрать его, если она доберется до тебя?

 – Будем надеяться – ни то ни другое. Оно было у Оливера. Должно быть, он отказался от сделки или изменил условия, решив получить больше. Ему в голову не приходило, что его могут за это убить. Убить его даму. А он мог использовать ее в качестве контакта.

 – Оптимист, – тихо заметила Лайла. – Оптимист всегда верит в лучшее. Не в худшее.

 – Он бы поверил в лучшее. Правда, нужно отдать ему должное, он принял меры, отослав мне ключ. Но он считал, что убедит их платить, возможно, пообещал найти и другие, особенно интересные вещи.

 – Какая дурацкая игра!

 – Он и был глупцом.

 Аш уставился в бокал.

 – Я смог бы сыграть вариацию этой игры.

 – Какую?

 – У Оливера наверняка был способ связаться с этой женщиной или ее боссом. А может быть, он просто знал человека, умевшего с ними связаться. Нужно понять, каким образом. А потом написать им и предложить новую сделку.

 – Но если они наверняка узнают, что яйцо у тебя, что помешает им выследить и уничтожить тебя, как Оливера и Винни? Аш…

 Она положила ладонь на его руку.

 – Не хотелось бы, чтобы они попытались тебя убить.

 – Я дам понять, что яйцо хорошо охраняется. Скажем, лежит в таком месте, которое непременно требует моего присутствия и присутствия уполномоченного представителя, чтобы его достать. Если что-то случится со мной, если меня убьют, если я попаду в аварию или пропаду, я оставил у другого представителя инструкции, в которых требую немедленно пожертвовать коробку с ее содержимым в музей искусств «Метрополитен».

 По ее мнению, он слишком небрежно произнес все это, особенно слова «если меня убьют».

 – Возможно, это сработает. Мне нужно подумать об этом.

 – Поскольку мне нужно сообразить, как дать ей или ее боссу знать, что я продаю яйцо, время подумать есть.

 – Или ты мог бы пожертвовать яйцо сейчас, сделать это всеобщим достоянием, и у них не будет причин преследовать тебя.

 – Тогда она исчезнет. Либо сбежит от властей, либо сбежит от них и своего хозяина. Трое мертвы, и двое из них значили для меня много. Я не могу отойти в сторону.

 Ей нужно отдышаться, столько чувств на нее навалилось! Теперь они связаны на множестве уровней, включая интимную близость. И все же она не была уверена, как до него достучаться.

 Нужно действовать прямо, решила она. Это всегда лучше.

 – Думаю, возможно, ты прав насчет исчезновения. Если это случится, тревогам и риску придет конец.

 – Может быть. Может, и нет.

 – Давай сами будем оптимистами, хотя бы сейчас. И все же – ты никогда не получишь правосудия и ареста. Хотя бы возможности правосудия и ареста. И в этом все дело, так ведь? Ты хочешь и того, и другого, причем стремишься вершить правосудие собственными руками. Должен разделаться с ней так, как разделался с тем пьянчужкой в баре.

 – Я бы не ударил ее, она женщина, а некоторые правила в меня вколочены твердо.

 Она откинулась на спинку стула, изучая его лицо. Он мог казаться спокойным и рассудительным. Но под всем этим крылась стальная решимость. Он знает, что делать, и пойдет вперед – с ее помощью или без.

 – О’кей.

 – О’кей – что?

 – Я с тобой. Нам понадобится все уточнить, поработать над планом. Ибо я сомневаюсь, что мошенничество – в твоем репертуаре.

 – Может быть, утром подумаем?

 Она подняла бокал, улыбнулась.

 – Пожалуй.

 Джули не могла уснуть. Неудивительно, учитывая обстоятельства. День начался с того, что пришлось ехать на похороны, где ее ближайшая подруга вылетела из дома, после того как ее оскорбил отец усопшего. А закончился тем, что ее бывший муж спит в гостевой комнате.

 И между этими двумя событиями случилось еще убийство, ужасное убийство! Она встречала Винсента Тартелли и его жену на одной выставке Аша. И потому терзалась особенно.

 Но с момента, как стало известно, что причиной всему – одно из утерянных императорских яиц… Интересно…

 Хотелось бы ей увидеть это яйцо! Однако восторг созерцания редкостной красоты сейчас неуместен – из-за нее погибли люди. Она пристыдила себя за непрошеный интерес к сокровищу.

 Впрочем, этот стыд куда меньший, чем то, что Люк сейчас спит в соседней комнате и она о нем думает.

 Она перевернулась – в который раз – и уставилась в потолок. Попыталась представить на его фоне херувима и колесницу.

 Но стрелка компаса ее мыслей снова показала на Люка.

 Они поужинали вместе как два цивилизованных человека – обсуждали за тайской едой убийство и бесценные российские сокровища. Она не спорила по поводу того, должен ли он здесь остаться. Слишком нервничала и пыталась убедить себя, что это вполне понятно. Теперь совершенно ясно, что тот, кто убил Оливера и бедного мистера Тартелли, вломился к ней в квартиру. Она не вернется, конечно. Не вернется. А если…

 Джули могла стоять за права женщин и равенство и все же чувствовала себя в большей безопасности, если в доме будет мужчина.

 Но когда этот мужчина – Люк… сразу приходят воспоминания. И в большинстве своем хорошие. Преимущественно сексуальные. Хорошие сексуальные воспоминания не способствуют сну.

 Очевидно, ей не следовало ложиться так рано, но так казалось безопаснее. Изобретательнее. Лечь у себя, зная, что Люк сделает то же самое, но в другой комнате.

 Она могла взять свой айпад, поработать, поиграть. Она могла почитать. Все это вполне может ее отвлечь. Так что она пойдет на кухню, примет таблетку, заварит травяной чай, рекомендованный диетологом, которого она уволила за дурацкие советы: ее тело нуждалось в регулярных вливаниях кофеина и искусственного подсластителя. Но чай ее успокоит.

 Поднявшись, она на всякий случай накинула халат на ночную сорочку. Потихоньку открыла дверь и осторожно, как вор, прокралась на кухню. При слабеньком свете, исходящем от часов на плите, она налила воды в чайник, поставила на огонь. Лучше, куда лучше, чем метаться и ворочаться, воскрешая старые неприличные воспоминания, решила она, открывая буфет, где стояла жестянка с чаем. Горячий успокаивающий напиток, немного работы, а потом, возможно, очень скучная книга.

 И она уснет, как младенец.

 Немного успокоившись, она вынула хорошенький чайничек – ей нравились мягкий зеленый фон и кисти сирени. Пока кипятишь воду, отмеряешь чай, достаешь ситечко, не думаешь о проблемах.

 – Не можешь заснуть?

 Она издала постыдный визг, уронила жестянку с чаем, которую, к счастью, только что закрыла, и воззрилась на Люка.

 На нем были только брюки, застегнутые на молнию, но не на пуговицу, так что не ее вина, что первой ее мыслью было восхищение статями мальчика, за которого она когда-то вышла замуж.

 Второй было сожаление по поводу того, что она смыла макияж.

 – Не хотел тебя пугать.

 Он подошел, поднял жестянку.

 – А я не хотела тебя будить.

 – Ты не разбудила. Я услышал шаги. Но хотел убедиться, что это ты.

 Цивилизованные люди, напомнила она себе. Зрелые.

 – Я не могу отключиться. И не знаю, что думать или что чувствовать, потому что убийства все множатся. И яйцо. Я не могу отделаться от мысли, что в этой находке, таком событии в мире искусства, замешана моя ближайшая подруга.

 Перестань тараторить, приказала она себе. Никак не можешь говорить внятно.

 Почему у нее такая маленькая кухня? Они сидят чуть ли не на головах друг у друга.

 – Аш позаботится о Лайле.

 – Лайла сама о себе позаботится, но да, я знаю, он попытается.

 Она поспешно пригладила волосы. Представить страшно, в каком диком виде ее грива, после того как она несколько часов проворочалась в постели.

 Лицо без косметики, спутанные волосы. Слава богу, что не включила верхний свет!

 – Хочешь чаю? Это травяной сбор с валерианой, боярышником, ромашкой и лавандой. Очень помогает при бессоннице.

 – Часто бывает бессонница?

 – Не очень. В основном стресс и невозможность успокоиться.

 – Следует попробовать медитацию.

 – А ты медитируешь?

 – Нет. Не могу отключить мозги.

 Рассмеявшись, она потянулась ко второй кружке.

 – Я пару раз пробовала. Но мое «омммм» превращалось в «ох, мне все же надо было купить ту сказочную сумочку, которую я видела в «Барнис». Или «может, мне следовало рекламировать того художника не так, а этак». Или «ну зачем я съела лишний бисквитик»?

 – А я начинаю думать о найме новых служащих или о визитах санитарной инспекции. И о бисквитиках.

 Она закрыла чайник, чтобы чай настоялся.

 – Сегодня я не могла успокоиться. Убийство, Фаберже и…

 – И…

 – Да еще бог знает что.

 – Странно, а я думал об убийстве, Фаберже – и о тебе.

 Она взглянула на него, но тут же отвела глаза, однако их взгляды успели встретиться, и в животе у нее затрепетало.

 – Что ж, учитывая обстоятельства…

 – Я столько думал о тебе…

 Он провел пальцем от ее плеча до локтя – старая привычка, она хорошо ее помнила.

 – Все гадал, как ты. Что, если бы мы сделали не то, а это? Что, если бы я сказал не то, а это? Спросил бы не то, а это?

 – Ага… я тоже. Хочешь меду? Я пью просто чай, но у меня есть мед, если…

 – Нет, меду я не хочу. А ты когда-нибудь спрашивала себя, почему мы не смогли сохранить наш брак от разрушения? Почему оба наделали глупостей, вместо того чтобы постараться понять, как все исправить?

 – Мы предпочитали злиться один на другого, ведь это куда проще, чем задуматься о себе и поискать собственную вину… Но мы были совсем еще дети, Люк!

 Он взял ее руку, повернул к себе, взял другую. Обнял ее так, что их лица сблизились почти вплотную.

 – Мы больше не дети.

 Его руки, такие сильные, согрели ее кожу сквозь тонкий шелк халата. Он не сводил с нее глаз. И все мысли, воспоминания, чувства – хлынули через границу, именуемую обычно здравым смыслом.

 – Да, – прошептала она. – Не дети.

 Больше ничто ее не держало. Она упала к нему в его объятия – взять то, чего так хотела.

 А позже, когда чай остывал на стойке, она, прижавшись к нему, заснула, как младенец.

 Осознавая необходимость нагнать упущенное и не имея никакого иного занятия, Лайла сварила кофе и организовала себе временное рабочее место в обеденном уголке Аша.

 И там, все в той же его рубашке, вновь с головой погрузилась в роман-фэнтези – в среднюю школу и войну оборотней. Аш вернулся спустя два часа, так что ей удалось продвинуться в повествовании.

 Заслышав его шаги, она сохранила текст, подняла глаза и улыбнулась.

 – Доброе утро.

 – Привет. Что поделываешь?

 – Пишу. Мне нужно срочно входить в график, а ты пришел как раз вовремя. Хорошее место в тексте, чтобы остановиться.

 – Так почему же ты плачешь?

 – О…

 Она смахнула слезы.

 – Я только что убила хорошего персонажа. Это нужно было сделать, но мне как-то не по себе. Я буду тосковать по нему.

 – По человеку или по оборотню?

 Она вытащила бумажный носовой платок из пачечки, которую всегда держала возле компьютера.

 – Оборотни – это люди, если не считать трех ночей в месяц, по крайней мере, в моей истории. Но это был оборотень, и главная героиня будет вне себя от горя.

 – Мои соболезнования. Хочешь еще кофе?

 – Нет, спасибо. Я уже выпила две чашки. Подумала, что, если устроюсь здесь, не буду попадаться тебе под ноги, – продолжала она, когда он подставил чашку под кофемашину. – Мне нужно быть на новой работе только днем, и не хочется ехать к Джули. Не уверена, что я там найду.

 – Надеюсь, у тебя все хорошо?

 – А у тебя что-то не так?

 – Все не так, пока не выпьешь кофе.

 Он глотнул черного напитка.

 – Если хочешь, я могу приготовить яичницу.

 Она взглянула на него: волосы растрепаны, щетина снова вылезла. Вокруг глаз морщинки.

 – Яичница – одно из немногих блюд, которые я готовлю действительно хорошо. Меняю это на место, где можно было бы переждать до двух.

 – Продано.

 Он подошел к холодильнику, отыскал картонку с яйцами.

 – Садись и пей кофе, а я пока выполню свою часть сделки.

 Он не сел – и наблюдал, как она идет к холодильнику и, порывшись там, достает масло и сыр. Продолжая пить кофе, он оперся о стойку, пока она искала в шкафах сковороду, маленькую миску, венчик, о котором он напрочь забыл.

 – Ты хорошо выглядишь утром, – довольно заметил он.

 – А! Кофе делает свое дело.

 Она с улыбкой оглянулась, свежая и жизнерадостная, как весенний тюльпан.

 – Я по утрам и чувствую себя хорошо, как правило. По утрам жизнь начинается заново.

 – Скажи, есть ли способ отказаться от этой работы? Останься здесь, пока, говоря о яйцах, мы будем иметь в виду исключительно яичницу и омлет.

 – Не могу. У меня не будет времени найти замену или договориться с клиентами. Они на меня рассчитывают. Ну и…

 Она принялась разбивать яйца в миску.

 – …откуда азиатке узнать, где я?

 – У тебя есть сайт.

 – Там указано только, когда я занята – не где. Я не выдаю информацию о клиентах. У нее нет причин искать меня в Тюдор-сити.

 – Возможно, и нет, но если что-то случится, отсюда это весьма далеко.

 Она добавила в яйца сыр, немного соли и перца.

 – Ты все время стремишься позаботиться обо мне, но не забывай, что у меня много способов позаботиться о себе. У тебя просто не было случая видеть эти способы в действии.

 Прежде чем вылить яйца на сковороду, она растопила в ней кусочек масла.

 – Хочешь тост к яичнице? У тебя есть хлеб?

 Он, задумавшись о ее словах, взял хлеб, сунул пару ломтиков в тостер.

 – Сколько времени тебе требуется, чтобы закончить на сегодня работу?

 – Если смогу написать следующую сцену, где Кейли находит изуродованное тело Джастина, буду собой гордиться. Она уже сложилась у меня в голове. Так что еще пара часов – и можно отдохнуть.

 – Тогда у тебя будет еще пара часов, чтобы снова мне позировать. Все получится.

 Он допил кофе и тут же приготовил вторую порцию, затем вынул две тарелки, вытащил тосты и уронил по ломтику на каждую.

 – Согласна, Лайла?

 – Не вижу, почему нет?

 Она разделила яичницу, разложила по тарелкам, протянула одну ему.

 – Посмотрим, как пойдет сцена.

 – Резонно.

 Проснувшись – в нескольких кварталах от дома Аша, – Джули почувствовала себя восхитительно отдохнувшей. Она вздохнула и потянулась. На секунду ее настроение слегка упало, когда она увидела, что Люка нет рядом. Но она быстро вспомнила, что он управляет пекарней. И предупредил, что встать ему нужно в начале пятого.

 Прошли те дни, когда она считала, что пять утра – это нормальное время, чтобы лечь спать после вечеринки, но уж точно еще не считала это нормальным, чтобы подняться с постели и начать бодрствовать.

 Однако ленивый утренний секс им бы не помешал. Особенно если сопроводить его завтраком, где она могла бы блеснуть и кулинарным искусством. Оно у нее ограниченное, да, но она делает потрясающие французские тосты.

 Поймав себя на том, что мечтает о ленивом утреннем сексе и долгих ночах, она взяла себя в руки. Эти дни в прошлом, напомнила она себе, как и ночные вечеринки.

 И это был просто секс. Классный секс между двумя людьми, когда-то связанными узами брака, но всего лишь секс.

 Нет смысла все усложнять, бубнила она под нос, вставая и разыскивая халат, отброшенный неизвестно куда ночью и оказавшийся на абажуре настольной лампы. Они оба взрослые, взрослые, которые могут относиться к сексу, неважно, одноразовому или длительному, как разумные, здравомыслящие люди.

 А больше ни о чем не стоит загадывать.

 И теперь, как разумный, здравомыслящий взрослый человек, она выпьет кофе, съест бейгл или йогурт, потому что не помнила, чтобы покупала бейглы, и приготовится к работе.

 Напевая привязавшуюся песенку, она вышла на кухню… и замерла.

 На стойке, на самой красивой ее тарелке сидел большой золотистый маффин, поблескивая сахарной крошкой, прикрытый большой стеклянной миской, как куполом.

 Она медленно и осторожно подняла миску. Наклонилась. Понюхала.

 Голубика. Он нашел купленную ею накануне голубику и испек маффин. Она не удержалась и – пусть это граничило со святотатством – отломила кусочек верхушки. Попробовала.

 Умопомрачительный вкус – как и вид.

 Он испек ей маффин. Считай, из ничего.

 Что же это означает? Благодарность за действительно хороший секс? Или начало новых отношений? Означает ли это…

 Откуда, черт возьми, ей знать, что это означает? Никто, кроме бабушки, не пек ей маффинов. И он заморочил ей голову, прежде чем ей удалось прояснить мозг чашкой кофе.

 Она отломила еще кусочек и, пока ела, размышляла над случившимся.

 Люк в подвале пекарни вымешивал тесто. У него была тестомеска, которая вполне могла сократить процесс. Но он, когда мог, старался делать это руками.

 Это давало ему время подумать… или ни о чем не думать, отдавшись ритму движений, ощущая текстуру теста. Сегодня первые утренние партии были вымешены, дважды поднялись и уже пеклись в кирпичной печи.

 Но нужна еще одна партия хлеба по требованию клиента.

 Он и его пекарь приготовили маффины, булочки, венский хлеб, пончики и бейглы для ранних посетителей и принялись за печенье, пироги, лепешки и корзиночки.

 Как только тесто поднимется, он сможет передохнуть.

 Люк взглянул на часы, стоящие на стальной полке у дальней стены. Почти восемь. Джули, наверное, встала.

 Пришелся ли ей по душе маффин? Она всегда любила голубику.

 И темный шоколад.

 Боже, как ему ее не хватает! Куда больше, чем он позволял себе признавать. Он тосковал по ее лицу, звуку голоса, ощущениям, какие она в нем вызывала.

 После Джули он и близко не подходил к рыжим. Высоким рыжеволосым девицам с шикарными фигурами и смелыми голубыми глазами. Много месяцев, может быть, лет после развода с Джули бывали моменты, когда он томился по ней. Когда видел что-то, что смешило его, пока он продирался сквозь ад юридического факультета. Даже в тот день, когда он открыл «Бейкерз Дазн», он все равно думал о ней, желал показать, что нашел свой путь, чего-то достиг.

 Каждая женщина, проходившая через его жизнь после Джули, делала именно это. Проходила. Увлечения, интрижки, все временное, и неважно, что он так хотел чего-то прочного и реального. Она всегда была там, в глубине сознания. В центре сердца.

 Теперь нужно придумать, как осторожно вернуть ее в его жизнь и удержать там.

 – Почти готово! Еще пять минут! – крикнул он, услышав, как кто-то спускается сверху по лестнице.

 – Мне разрешили прийти сюда. То есть она разрешила, с фиолетовыми волосами, – поправилась Джули, когда он поднял голову.

 – Конечно. Иди сюда.

 У него дух перехватило при виде пылающих волос, усмиренных серебряными гребнями, и прекрасного тела в платье цвета голубики, которую он насыпал в маффин.

 – Не ожидал тебя увидеть, но добро пожаловать в мою пещеру. Я почти закончил. Айпад вон на той полке, приглуши музыку.

 Она приглушила Спрингстина, вспоминая, что он всегда очень любил Брюса.

 – Я провожу много времени здесь или на главной кухне, поэтому и не увидел, как ты вошла. В кулере холодные напитки, – добавил он, искоса наблюдая за ней и продолжая месить.

 – А хочешь, принесу сверху кофе?

 – Не стоит, все в порядке. Спасибо. Мне нужно знать, что это означает.

 – Ты о чем? О смысле жизни?

 Он нажал на тесто ребром ладони, проверяя текстуру. Еще пара минут.

 – Я пока не пришел к твердому заключению.

 – Маффин, Люк.

 – Смысл маффина?

 Боже. От нее так изумительно пахнет! Этот аромат, смешанный с дрожжевым запахом теста, накрепко врежется его память…

 – Значение и цель маффина одно: съешь меня. Разве неясно?

 – Я хочу знать, почему ты испек мне маффин. Это простой вопрос.

 – Я пекарь!

 – Значит, печешь по утрам маффины для каждой женщины, с которой ты переспал?

 Он знал этот сухой тон, прекрасно помнил. Нервы и раздражение. Из-за маффина?

 – Некоторые предпочитают венский хлеб – и нет, не пеку. Но я не вижу ничего предосудительного в том, что испек тебе маффин. Это всего лишь маффин.

 Она поправила ручку объемистой сумки у себя на плече.

 – Мы переспали.

 – Определенно.

 Он продолжал месить, находя занятие рукам, но удовольствие от работы, от этого утра развеялось.

 – Думаю, нужно все выяснить.

 – Продолжай.

 – Не стоит говорить со мной таким тоном. Вчера у нас был трудный день, и наши друзья оказались замешаны в нечто пугающее и сложное. У нас с тобой есть история, и мы… мы не могли спать и поэтому занялись сексом. Хорошим сексом. Как взрослые люди. Без всяких там… сложностей. Потом ты испек мне маффин.

 – Не могу отрицать. Я испек маффин.

 – Я хочу ясности во всем, что касается прошлой ночи. По-моему, нам ни к чему что-то усложнять, особенно когда из-за Лайлы и Аша мы и так попали в сложную ситуацию.

 – Все проще простого. Я считал, что это обычный маффин.

 – Ладно, тогда хорошо. Спасибо. Мне пора на работу.

 Она поколебалась еще, будто ждала, что он скажет ей что-то вдобавок. И, более ничего не услышав, ушла. Ушла, а он остался. В точности, как больше десяти лет назад.

 Аш настоял на том, чтобы отвезти Лайлу к очередным клиентам, и спорить она не стала. Если ему станет легче оттого, что он увидит, где она, сам проверит сигнализацию, – что в том дурного?

 – Это постоянные клиенты, – сказала она ему, пока такси везло их в Тюдор-сити. – Я работала на них дважды, не только в этом доме – сюда они перебрались всего несколько месяцев назад. И Эрл Грей тоже новенький. Но он очень милый.

 – Новое место может оказаться даже лучше старого.

 – Потрясающее! Прекрасные виды. И есть где прогуляться с Эрл Греем. А сегодня утром я получила имейл от Мейси.

 – Мейси?

 – Килдербранд. Те последние. Они очень довольны моей работой, и она считает, что Томас скучает по мне. В январе они планируют покататься на лыжах на Западе и хотели бы, чтобы я снова присмотрела за домом. Так что, несмотря на случившееся, очко в мою пользу.

 – Но эта работа покороче.

 – На Ловенстайнов? Да, всего на восемь дней, пока они навестят друзей и проверят, как обстоят дела с собственностью в Сент-Барте.

 Водитель остановился на Восточной Сорок пятой улице перед массивным комплексом в неоготическом стиле. Лайла вытащила кредитную карточку.

 – Я заплачу, – запротестовал было Аш.

 Она покачала головой:

 – Моя работа. Мои деловые расходы. Пусть у меня богатый любовник, но я использую его исключительно в целях секса.

 – Счастливчик, – хмыкнул таксист.

 – Да уж, – кивнула она и, сунув чек в карман, вышла. – Привет, Дуайн!

 К такси уже спешил швейцар, и она приветливо улыбнулась ему.

 – Я Лайла Эмерсон. Вряд ли вы меня помните…

 – Да, мисс Эмерсон, я предупрежден, вы к Ловенстайнам. Я помню вас. И вы вовремя.

 – Надеюсь. Хозяева благополучно уехали?

 – Сам проводил, не больше часа назад. Я возьму это.

 Он вытащил один и второй чемодан из багажника, опередив Аша.

 – Это мой друг Аштон Арчер, – пояснила Лайла швейцару. – Он поможет мне здесь устроиться. Не знаете, когда они в последний раз гуляли с собакой?

 – Мистер Ловенстайн выводил пса как раз перед отъездом. Так что пока он потерпит.

 – Превосходно. Какое чудесное здание! С удовольствием поживу здесь.

 – Если у вас есть вопросы или будет нужен транспорт, вы только дайте мне знать.

 – Спасибо.

 Лайла взяла оставленные для нее в ячейке на стойке ключи, Аш принял из рук швейцара ее чемоданы, и они вошли в вестибюль. Свет, как в соборе, лился сквозь витражные стекла.

 – Вот и скажи после этого, что у меня не потрясающая работа! – улыбнулась она Ашу в лифте. – Как еще мне удалось бы провести неделю в пентхаусе Тюдор-сити? Знаешь, у них есть маленькое поле для гольфа. И теннисный корт. На нем играли знаменитости, только не могу вспомнить, кто, я в общем-то равнодушна к теннису.

 – Мой отец вместе с партнерами подумывали купить этот комплекс, когда Хелмсли его продавал.

 – В самом деле? Вот это да!

 – Не помню деталей. Почему не купил… так, обрывочные разговоры.

 – Мои родители купили территорию бывшего маленького палаточного лагеря на Аляске. По этому поводу было много разговоров и споров. Я люблю работать в зданиях вроде этого. Старых. Ничего не имею против новых, но в этих есть нечто особенное.

 Лайла отперла замки, открыла дверь.

 – Как здесь.

 Она обвела рукой помещение, прежде чем набрать код сигнализации.

 Ряд окон от пола до потолка позволял обозревать жизнь Нью-Йорка – чего стоил один Крайслер-билдинг. Высоченные потолки, блестящее дерево, мягкое, богатое свечение антикварной мебели служило обрамлением для великолепного вида.

 – Потрясающе. Мне следовало бы отвезти тебя на второй этаж, это триплекс, но я подумала, что ты оценишь удивительную обстановку первого.

 – Оценил.

 – Мне нужно проверить кухню. Эрл Грей либо там, либо прячется в хозяйской спальне.

 Она прошла через обеденную зону с длинным столом красного дерева, маленьким газовым камином и большим шкафом с застекленной серединой и умело подобранной коллекцией разнокалиберного фарфора – и оказалась на кухне с темными резными шкафчиками орехового дерева и множеством медной посуды.

 Там, на полу цвета сланцевых плит, лежал маленький белый собачий матрасик. На нем свернулся клубочком самый маленький песик, какого когда-либо приходилось видеть Ашу.

 Белый, как и его матрасик, с традиционной для пуделя стрижкой и маленьким галстуком-бабочкой вместо ошейника. Фиолетовым в горошек. Бедняга дрожал, как лист на ветру.

 – Привет, бэби.

 Лайла говорила приветливо, но очень тихо.

 – Помнишь меня?

 Она открыла крышку ярко-красного контейнера на стойке и вынула крошечный собачий бисквит.

 – Хочешь печенья?

 Она присела на корточки.

 Дрожь прекратилась. Хвостик – вернее, то, что могло сойти за него, – начал ходить ходуном.

 Песик спрыгнул с постельки, поднялся на задние лапы и, по-игрушечному взрыкнув, потянулся к бисквиту.

 Аш улыбнулся, наблюдая за парочкой – Лайлой и ее бравым питомцем:

 – Тебе не о чем волноваться, имея такого защитника.

 Вместо ответа Лайла подхватила собачку и зарылась лицом в завитки шерсти у него на макушке.

 – Хочешь его подержать?

 – Не уверен, – Аш опять улыбнулся. – Как не уверен, что собака должна помещаться в нагрудный карман.

 – Он маленький, но очень умный.

 Она чмокнула пуделька в нос – Аш инстинктивно скривил лицо – и поставила на пол.

 – Хочешь, проведу тебя по дому, прежде чем раскладывать вещи?

 – Не возражал бы.

 – В основном для того, чтобы ты усвоил маршрут и расположение комнат на случай, если придется мчаться меня спасать, – хихикнула Лайла.

 – Да нам все равно нужно нести чемоданы наверх.

 После его ухода она наверняка устроит себе рабочее место в столовой и будет наслаждаться изумительным видом. Она хотела было поднять чемодан, но он схватил сразу оба.

 – Так должен поступать мужчина – или воспитанный человек?

 – Воспитанный мужчина.

 – Здесь тоже есть лифт, маленький, но нам хватит.

 – Не сомневаюсь.

 – Три спальни, все с ванными. Мужской кабинет, женский кабинет, скорее, гостиная, где она держит свои орхидеи. Сказочные. Я обоснуюсь вот в этой комнате.

 Она вошла в небольшую гостевую комнату, отделанную в голубых и зеленых тонах, с белой мебелью и рисунками маков на стене, добавляющими неожиданно яркие пятна.

 Все предстоящие восемь дней эта комната будет только ее!

 – Она самая маленькая, но очень уютная и успокаивающая. Можешь оставить здесь чемоданы, и мы отправимся на третий этаж. Чтобы осмотреть все до конца.

 – Веди.

 – У тебя есть телефон?

 – Да.

 – Пойдем в лифт, чтобы убедиться, что все в порядке. Там есть кнопка срочного вызова, но всегда неплохо иметь телефон.

 Лифт он принял за шкаф с весьма хитрым дизайном.

 – Не так весело, как у тебя, – заметила Лайла, когда они поднимались наверх.

 – Гораздо спокойнее.

 – Думаю, что могу убрать клацанье.

 – Ты чинишь лифты своим инструментом?

 – Это «Лезермен». Фирменный. Он удивительный. Твой лифт будет моим первым, но мне, честно говоря, нравятся скрип и клацанье. Дай мне знать, если захочешь убрать их.

 Лифт остановился, они вышли в кинозал, больше, по его мнению, чем любая из квартир-студий.

 Здесь были огромный экран, шесть больших кожаных шезлонгов, еще один туалет, бар для напитков со встроенным винным кулером.

 – У них просто невероятная коллекция ди-ви-ди. Мне позволено ею пользоваться. Но вот мое любимое.

 Она взяла пульт. Черные шторы раздвинулись, открывая широкие стеклянные двери и красивую кирпичную террасу с фонтаном в центре, сейчас не работающим.

 – Нет ничего приятнее, чем иметь открытое пространство в Нью-Йорке.

 Она отперла замок и раздвинула двери.

 – Никаких томатов и трав, но горшки с цветами. И маленький сарайчик, где держат садовые инструменты и лишние стулья.

 Она механически проверила землю большим пальцем. И обрадовалась, найдя ее слегка влажной.

 – Прекрасное место, чтобы выпить до или после ужина. Хочешь поужинать со мной позже?

 – Я использую тебя только в целях секса.

 Она рассмеялась и повернулась к нему.

 – Тогда мы закажем ужин из ресторана.

 – У меня кое-какие дела. Я мог бы вернуться около семи или половины восьмого и принести ужин.

 – Чудесно! Тогда жду сюрприза.

 Он отправился повидать Энджи и вышел из такси за несколько кварталов до ее дома, решив прогуляться. Ему нужна прогулка. Да и если женщина-азиатка за ним следит, она может запомнить номер такси и сумеет дознаться, откуда он приехал, а ведь Лайла пока в безопасности.

 Может быть, это все паранойя, но зачем рисковать?

 Он провел тяжелый, несчастный час с Энджи и ее семьей и решил оттуда идти пешком.

 В каком состоянии его радар? Почувствует ли он слежку? Он бы узнал ее, если б заметил, в этом нет никакого сомнения. Поэтому он не торопился, почти надеясь… очень надеясь, что она сделает какой-то ход.

 Ему попался безумец в длинном пальто. Тот шел, бормоча что-то, и распространял вокруг себя невероятную вонь. Попалась женщина с детской коляской, и он вспомнил, как несколько недель назад она с огромным животом гуляла по окрестностям.

 Но никакой ослепительно красивой азиатки ему не попалось.

 Он зашел в книжный магазин, побродил вдоль полок, одним глазом поглядывая на дверь. Нашел и купил альбом с фотографиями яиц Фаберже. И еще один, по истории, после чего затеял беседу с продавцом, чтобы тот запомнил его, на случай, если спросят.

 Он считал, что оставляет след.

 И может быть, у него кольнуло в затылке, когда он переходил улицу в квартале от своего дома. Он вытащил телефон из кармана якобы для того, чтобы ответить, и немного повозился с магазинным пакетом, чуть поменял позу, оглянулся.

 Но женщины не увидел.

 Прежде чем он сунул телефон обратно в карман, раздался звонок. На дисплее высветился незнакомый номер.

 – Да. Арчер.

 – Мистер Арчер? Я Алекси Киринов.

 Аш замедлил шаги. Акцент был слабым, но определенно восточноевропейским.

 – Мистер Киринов…

 – Я друг Винсента Тартелли… Винни. И только недавно узнал о случившемся, когда пытался дозвониться ему. Я… это кошмар.

 – Откуда вы знали Винни?

 – Как клиента. А иногда консультанта. Он недавно попросил меня перевести кое-какие документы с русского на английский и дал мне ваше имя и телефон.

 Не босс женщины. Переводчик.

 – Он сказал, что собирается отдать документы вам. У вас была возможность взглянуть на них?

 – Да-да. Я еще не закончил перевод, но нашел… хотел немедленно поговорить с Винни. Но когда позвонил ему домой, Энджи сказала… у меня нет слов!

 – Да.

 – Он так тепло говорил о вас. Сказал, что вы нашли документы и должны знать, что в них говорится.

 – Да. Он сделал мне одолжение.

 И это будет вечно висеть на нем тяжким грузом.

 – И отослал их вам.

 – Мне нужно обсудить их с вами. Не можем ли мы встретиться и поговорить? Меня до завтрашнего дня не будет в Нью-Йорке. Пришлось ненадолго уехать в Вашингтон, и я захватил их с собой. Возвращаюсь завтра. Мы можем встретиться?

 В этот момент Аш добрался до дома, вынул ключи и прошел сложный процесс открывания замков – это было сложнее обычного: код был новый.

 – Да. Без проблем. Вы бывали у Винни?

 – Много раз.

 – Ужинали у него?

 – Да, а что?

 – Какое фирменное блюдо Энджи?

 – Жареный цыпленок с чесноком и шалфеем. Пожалуйста, позвоните Энджи. Понимаю, вы тревожитесь. Она скажет вам, кто я.

 – Вы упомянули о цыпленке, этого достаточно. Не объясните ли вкратце, что вы обнаружили?

 Аш вошел в дом, оглядел комнату и новый монитор и, удовлетворившись, запер за собой дверь.

 – Знаете ли вы что-то о Фаберже?

 – Да. И о восьми потерянных яйцах, особенно херувиме с колесницей.

 – Вы уже знаете? Поняли смысл документов?

 – Нет, не этих. Там были и на английском.

 – Тогда вы знаете, что с помощью этих документов можно разыскать яйцо. Это очень важное открытие. И второе тоже.

 – Какое второе?

 – Второе потерянное яйцо. В этих бумагах документы на два яйца. Херувим с колесницей и несессер.

 – Два… – пробормотал Аш. – Когда вы приезжаете завтра?

 – После часа дня.

 – Никому не говорите об этом.

 – Винни просил, чтобы я говорил только с ним или с вами. Даже не с нашими женами. Он был моим другом, мистер Арчер. Хорошим другом.

 – Понял и очень ценю. Сейчас дам вам адрес, и там встретимся. Завтра, как только вы приедете.

 Он дал Киринову адрес Лайлы в Тюдор-сити. Так будет безопаснее. Подальше от его дома и магазина Винни.

 – Если что-то случится, у вас есть номер моего телефона. Если вам что-то покажется подозрительным, звоните мне или в полицию.

 – Винни поэтому убили?

 – Думаю, да.

 – Завтра я сразу поеду к вам. Вы представляете себе ценность яиц, если найти их?

 – У меня довольно четкое представление.

 Повесив трубку, Аш, схватив обе книги, поднялся к себе кабинет. Что там пишут о другом пропавшем яйце?

 Лайла разложила вещи, наслаждаясь, как всегда, ощущением новизны. Клиенты оставили ей продукты, за что она была очень благодарна. Но все равно, когда повела песика гулять, кое-что купила. Немного поиграла с пуделем, который, как и было обещано, любил гонять красный резиновый мячик по полу. Поэтому они играли, и Эрл Грей даже приносил мячик, но скоро устал и улегся на одну из своих белоснежных постелей, чтобы подремать.

 Лайла в тишине и покое установила ноутбук, налила себе высокий стакан воды с лимоном и обновила блог, ответила на имейлы, подтвердила готовность взяться за две новые работы. И уже хотела было приняться за книгу, как зазвонил домофон.

 – Квартира Ловенстайнов.

 – Мисс Эмерсон, это Дуайн, швейцар. К вам пришла Джули Брайант.

 – Это моя подруга. Можете впустить ее. Спасибо, Дуайн.

 – Что вы, не стоит.

 Лайла посмотрела на часы и нахмурилась. Джули? Слишком поздно для ланча – и несколько рановато, чтобы она уже закончила на сегодня работу. Но хорошо, что она пришла. Необходимо рассказать ей об Аше. О себе и о нем, о ночи после кошмарного дня.

 Лайла подошла к двери. Открыла и стала ждать. Нет смысла заставлять Джули звонить и будить собаку.

 Но только заслышав короткий звонок лифта, увидев, как раздвигаются двери, она вдруг сообразила: а если это не Джули, а убийца, назвавшаяся ее именем? Она уже хотела захлопнуть дверь, как из лифта вышла Джули.

 – Это ты!

 – Конечно. Я же сказала, что это я.

 – Так, временное помрачение.

 Лайла покрутила пальцем у виска.

 – Ты рано закончила?

 – Скорее рано сбежала. Мне нужно время, чтобы хорошенько обо всем поразмыслить.

 – Ты пришла в нужное место.

 Она обвела рукой окна.

 – Потрясающий вид, верно?

 – Абсолютно.

 Не отрываясь от окон, Джули бросила сумку на кресло с плетеной спинкой.

 – В прошлом году я была на вечеринке в этом здании. Но та квартира и рядом не стоит с этой. А она казалась шикарной.

 – Видела бы ты террасу на третьем этаже! Я могла бы жить там все лето! Ты принесла вино? – добавила она, когда Джули выхватила из сумки бутылку с ловкостью фокусника, вынимающего кролика из цилиндра. – Это винный визит.

 – Определенно.

 – Хорошо, потому что я должна сказать тебе что-то в дополнение к вину.

 – Я тоже – тебе, – вздохнула Джули, следуя за Лайлой к бару. – Вчера все было безумно и ужасно, а потом…

 – Знаю. Именно, – кивнула Лайла, откупоривая вино укрепленным на стойке штопором. – Все дело в тогда и потом…

 Она вытащила пробку.

 – Я спала с ним, – в унисон объявили они. И уставились друг на друга.

 – Ты?

 – Ты? – второй унисон.

 – Потаскуха, – бесстрастно констатировала Лайма, имея в виду Джули.

 – Потаскуха? Мне до тебя далеко. Все-таки я когда-то была замужем за Люком.

 – Вот именно. Спать с бывшим мужем?

 Лайла весело прищелкнула языком и потянулась к стаканам.

 – Определенно, стезя потаскушки. Ну и как прогулка по дорожкам памяти?

 – Никакая это не прогулка… то есть да, определенным образом. Я его знала. Мне с ним хорошо. Но мы оба стали взрослыми. Так что это не повтор пройденного. Я подумала… что это род близости, которой у нас никогда не было. Мы были так друг на друга злы и так растеряны, когда расстались! Так молоды и глупы. Оглядываясь назад, я понимаю, что мы видели все это как игру в дом и не понимали, что денег у нас нет и за квартиру платить нечем, а родители постоянно толкали его на юридический факультет. У нас вовсе не было внятных планов. Сбежали, поженились, совершенно не думая о реальности.

 – Реальность – штука тяжелая.

 – И с ней нужно было считаться, но мы не могли разобраться в ней. Полагаю… Нет, знаю, я решила, что во всем виноват он, а это было не так. Он, возможно, посчитал, что во всем виновата я, но никогда не сказал этого вслух. И в этом вторая причина. Он просто соглашался со всем, что я говорила, и это сводило меня с ума. Скажи, что думаешь, черт возьми!

 – Он хотел, чтобы ты была счастлива.

 – Да. А я хотела, чтобы был счастлив он. Но мы не были счастливы, в основном потому, что не желали считаться с реальностью. Маленькие ссоры нагромождались, превращаясь в большой скандал, пока я не ушла. Он меня не остановил.

 – А ты хотела, чтобы он тебя остановил.

 – Боже, хотела, конечно! Но я ранила его, и он меня отпустил. И я всегда…

 – …жалела об этом, – докончила Лайла. – О разводе. Не о Люке. Ты сказала мне это когда-то после двух шоколадных мартини.

 – Шоколадные мартини должны быть запрещены законом, но да, я всегда жалела о том, как это кончилось, и возможно, всегда задавалась вопросом «что, если»… А теперь…

 – Теперь все опять запуталось, усложнилось и смешалось.

 – Почему? Нет, не отвечай. Давай поднимемся наверх. Захватим бутылку и сядем на террасе.

 – Сядем на террасе. Но оставим бутылку здесь, – вздохнула Джули. – Мне еще нужно заняться документацией, поскольку я рано ушла. Один стакан – и это все за то, что я сегодня сбежала.

 – Достаточно справедливо.

 Она не стала будить собаку и повела Джули на террасу.

 – Ты права. Могла бы здесь жить. Мне нужно переехать! – вдруг провозгласила Джули. – Найти квартиру с террасой. Но сначала дождаться повышения жалованья. Большого.

 – Почему? – Лайла села и подняла лицо к небу.

 – Я про Люка. Не про повышение. – Он испек мне маффин.

 Лайла снова бросила взгляд на Джули. И улыбнулась:

 – Ооо!

 – Знаю-знаю, это что-то означает. Не просто «это выпечка». Он испек маффин для меня. На рассвете. Еще до рассвета. Это что-то означает.

 – Это означает, что он думал о тебе еще до рассвета и хотел, чтобы ты думала о нем, когда проснешься. Это так замечательно.

 – Но почему он не сказал, когда я спросила?

 – Что же он сказал?

 – Что это просто маффин. Я пришла к нему в пекарню, а он был внизу, в… подвале. Месил тесто. Черт подери, почему это выглядит так сексуально? Почему это выглядит так сексуально, когда он по локти в муке?

 – Потому что он вообще сексуален, а мужчина в подвале да еще работающий руками – тройная угроза.

 – Все это неправильно. Секс, потом маффин, сексуальный подвал. Я пришла туда, чтобы получить обычный ответ.

 – Вот как?

 – Что ты хотела этим сказать? Я знаю это твое «вот как?».

 – В таком случае можно не пояснять, но так и быть, он испек тебе маффин, который, соглашаюсь, имеет значение. А ты вторглась в его рабочее пространство и пристала с тупым вопросом.

 – Пристала. Что тут плохого?

 – Да ты должна была просто съесть маффин, а позже поблагодарить его.

 – Я хотела знать.

 Джули опустилась на стул рядом с Лайлой.

 – Это я понимаю. Но с его точки зрения… хочешь, я обрисую его точку зрения?

 – Возможно, не хочу. Нет, определенно не хочу. Но следовало бы, поэтому валяй.

 – Он сделал что-то хорошее. Что-то заботливое. И учитывая его профессию, то, что соответствует умению и способностям. Он хотел заставить тебя улыбнуться и подумать о нем, потому что он думал о тебе и, держу пари, улыбался. Но ты наговорила всякой всячины на этот простой факт.

 – Но меня действительно озадачило это, хотя рациональная женщина в моей голове кричала: не глупи! перестань, перестань, перестань!

 Она глотнула вина.

 – Я хотела, чтобы это был одноразовый секс. Простой, легкий, как у взрослых людей. Но в ту минуту, как увидела этот чертов маффин…

 – Ты все еще любишь его.

 – Я все еще люблю его. С Максимом у нас никогда бы ничего не вышло. Я знала это, но не хотела смириться, когда вышла за него. Не сработало бы, даже если бы ты с ним не спала. Глупая потаскуха.

 – Наивная жена.

 – Люк никогда бы мне не изменял. Он не такой. И прошлой ночью я все равно что вернулась домой, но все было лучше, имело больше смысла.

 – Почему же ты сейчас такая несчастная?

 – Потому что не хочу второй раз ошибиться, Лайла. Не хочу быть женщиной, не желающей отпустить призрачную иллюзию прошлого. Я могла бы обойтись сексом. И была уверена, что это всего лишь секс.

 – Но маффин все изменил.

 – Знаю, звучит абсурдно.

 – Вовсе нет.

 Лайла положила ладонь на ее руку.

 – Абсолютно нет.

 – Полагаю, именно это я хотела бы услышать. Мне стоило сразу понять, что он заботлив и мил, поскольку всегда был таким, и оставить его в покое, вместо того чтобы гадать, что это значит. Черт, я хотела, чтобы это значило больше, хотя ужасно боялась.

 – Вторые шансы всегда пугают больше первых, потому что во второй раз знаешь, чем рискуешь.

 – Да.

 Джули закрыла глаза.

 – Я знала, что ты поймешь. Мне придется помириться с ним, поскольку он близкий друг Аша, а я твоя лучшая подруга. Но сегодня я чертовски дерьмовая подруга, потому что не спросила тебя про твои чувства. Относительно себя и Аша.

 – Я прекрасно себя чувствую, хотя и не получила маффин. Сделала для нас обоих яичницу.

 – Вы так хорошо смотритесь вместе. Я раньше этого не говорила, потому что ты тут же стала бы возводить препятствия.

 – Нет. Не стала бы… то есть стала. Возможно. Ты действительно так думаешь? Он просто роскошный, в обоих обличьях.

 – В обоих?

 – Художник. Я имею в виду джинсы, майку… пара мазков краски тут и там, двухдневная щетина. И богатый наследник – в костюме от Армани. Впрочем, точно сказать не могу. Откуда мне знать?

 – Вчера? Том Форд. Точно.

 – Ты в этом лучше разбираешься.

 – Еще бы! И да, вы прекрасно смотритесь вместе. Вы оба роскошны.

 – Вот это могла сказать только моя лучшая подруга и, возможно, мать. Но я могу неплохо выглядеть, когда потрачу на это время и усилия.

 – У тебя удивительные волосы, целый ярд, сказочные глаза, очень сексуальный рот и идеальная кожа. Так что заткнись.

 – Ты просто бальзам для моего эго. Прошлая ночь тоже была бальзамом для моего эго. Думаю, он сделал шаг – знаешь, это всегда видно.

 – На радость или на горе.

 – Но я сделала его первой – или открыла дверь. Он вошел… и это было не похоже на возвращение домой. Скорее, на обнаружение нового континента. Но…

 – Здесь появляются препятствия.

 Джули отсалютовала стаканом в сторону Крайслер-билдинг.

 – Нет, никаких препятствий, я по-прежнему исследую новый мир. Дело в том, что он терзается своей виной, Джули. Неправильно, что он так мучается. Но насколько я его успела узнать, особенно после встречи с его родными, он действительно глава семьи. Его отец – фигура номинальная. Это к Ашу бегут за всякими пустяками.

 – Из того, что мне сказал Люк, так было годами. Отец управляет бизнесом, но Аш стоит на защите семьи. Люк говорит, что семейным девизом стало «Аш справится».

 Лайла передохнула. Отпила вина.

 – Это проблема. Не препятствие. По мне, так он слишком много берет на себя. Сам решил, что я останусь у него ночевать, потому что Люк был у тебя, и это имело смысл. Но «обсуждать» лучше, чем «решать». А он послал за моими вещами, прежде чем мы успели обсудить это.

 – Его точка зрения?

 – Пожинай то, что посеял.

 Она выдвинула подбородок, постучала по нему пальцем.

 – Ладно, бей меня.

 – Он обращает внимание на детали – и, да, заботится о тебе. Не так плохо, когда кто-то заботится о тебе, пока этот кто-то готов узнать, где проходят границы, а ты готова немного эти границы расширить.

 – Может быть. Я знаю, сейчас он меня пишет, хотя я не слишком желала этого, но теперь передумала. Так что я спрашиваю себя: хочу ли, чтобы он меня писал, или меня в это впутали уговорами? Я до сих пор не уверена. Уверена, что хочу быть с ним, и уверена, что хочу пройти испытание этой странной историей с Фаберже, и уверена, что хочу с ним спать. Вот все мои желания на данный момент.

 Джули улыбнулась:

 – Посмотри на себя! Ты просто счастливица!

 – Так и есть! Это о чем-то говорит… не уверена, о чем, но странно, что я могу быть счастлива даже в такой ситуации. Трое мертвы, двое были очень близки Ашу. Он нашел и спрятал бесценное яйцо Фаберже. И имеется шикарная азиатка, которая убила или помогла убить этих троих и которая желает заполучить это яйцо. Она знает, кто я такая. У нее твои духи.

 – Теперь я их и в руки-то не возьму – так из-за нее возненавидела этот запах. Понятно, что ты хочешь помочь Ашу. Мы все хотим. Но как бы я ни любила его, ты мне ближе. И должна быть сверхосторожной.

 – Обязательно. Эта женщина, скорее всего, ищет и нас, и яйцо, но копы за нами приглядывают. Убийство Оливера и два других не дало ей желаемого. К чему ей совершать дважды одну и ту же ошибку?

 – Не знаю. Потому что она киллер? Потенциальная шизофреничка. Тут нельзя полагаться на логику, Лайла.

 Лайла, подумав, кивнула. Джули очень убедительна.

 – Тогда я буду умнее. Думаю, я уже умнее ее. И нечего закатывать глаза. Если бы она была умнее, мы бы ни за что не догадались о ее существовании. Не слишком умно душиться твоими духами перед тем, как вломиться в дом Аша. Хотя нам отчасти повезло, что мы пришли слишком рано и запах не успел выветриться. И с ее стороны было не слишком умно оставить Винни наедине с бандитом, после того как он уже продемонстрировал полное отсутствие самообладания в случае с девушкой Оливера. Чванливость и тенденция поддаваться порывам не говорят о большом уме, Джули. А я буду умной.

 – Главное – будь в безопасности. Я голосую за безопасность.

 – Я сижу на крыше очень надежно охраняемого дома, и очень немногие знают, где я. Я бы сказала, что нахожусь в безопасности.

 – Так и оставайся. А теперь мне нужно идти и садиться за документы.

 – И подумать о том, как уладить дела с Люком.

 – И это тоже.

 – Я пройдусь с тобой. Все равно нужно вести собаку на прогулку.

 – Какую собаку? Я не видела собаки.

 – Ее легко проглядеть. Да, если не хочешь сидеть одна, приноси свои документы сюда, – предложила она. – Это большая квартира.

 – Мне, скорее всего, нужно немного поразмышлять в одиночестве, да и Аш, наверное, придет сегодня вечером.

 – Да, и с ужином. Но, как я сказала, это большая квартира. Ты ведь моя близкая подруга.

 Джули подошла и благодарно приобняла ее, так они и пошли к лифту, чтобы спуститься на первый этаж квартиры.

 – Значит, сегодня работа и размышления. Может быть, на этой неделе и я загляну к тебе.

 Она подозвала собачку, взяла маленький белый шарик на руки и надела на шею пуделю маленький голубой, усаженный стразами поводок.

 – Ой, просто чудо! – засмеялась Джули.

 – Подержи, – попросила Лайла подругу. – Мне надо взять сумочку.

 – Я тоже хочу такого! Интересно, можно брать его на работу? Он совершенно обезоружит клиентов, и они купят гораздо больше, – вдохновилась Джули, неизвестно, чем больше: собакой или ее возможностями.

 – Ты всегда думаешь о выгоде.

 – Но как иначе я собираюсь получить повышение и купить квартиру с террасой и маленького песика, которого смогу носить в сумке. Я рада, что зашла к тебе, – добавила она, когда они вышли на улицу. – Примчалась сюда расстроенная, а покидаю тебя с таким чувством, будто только сейчас закончила класс йоги.

 – Не стоит благодарности.

 Они расстались на тротуаре. Джули села в такси, пойманное услужливым швейцаром, и по пути проверила почту. От Люка ничего. Да и почему он должен ей написать? Она подумает, как помириться с ним, но пока что у нее достаточно сообщений с работы, чтобы было чем заняться.

 Она ответила помощнице, связалась с клиентом, чтобы обсудить покупку картины, потом, проверив время, решила, что сможет переговорить с самим художником в Риме. Когда клиент желает вести переговоры, ее работа – заключить лучшую сделку для галереи, художника и клиента.

 Остаток пути она пыталась вывести художника из депрессии, подогреть в нем гордость и напомнить о практической стороне дела. Потом посоветовала ему идти праздновать, поскольку считала, что сумеет убедить клиента купить и вторую картину, к которой он проявил интерес, если они смогут договориться.

 – Ты должен купить краски, – бормотала она, закончив разговор. – И еду. Я сделаю тебя почти богатым… Мистер Барнселлер? Это Джули. У меня для вас очень выгодное предложение.

 Она посигналила таксисту, показала на угол и поискала портмоне.

 – Да, я только что говорила с Родериком. У него такая эмоциональная привязанность к «Каунтер Сервис». Я говорила, что он работал в этой закусочной, чтобы содержать себя в годы учебы? Да, но я объяснила вашу реакцию на эту картину и на вторую, сюжетно с ней связанную. «Прием заказа». Конечно, они и по отдельности хороши, но вместе прекрасно дополняют друг друга.

 Она заплатила таксисту, выбралась из такси, стараясь не уронить телефон и сумку.

 – Поскольку он не хочет разбивать комплект, поговорила с ним и убедила установить одну цену на обе картины. Мне не хотелось бы видеть, как кто-то уводит «Прием заказа», еще и потому, что уверена: работы Родерика очень быстро поднимутся в цене.

 Она позволила ему ныть, колебаться, но по голосу уже было слышно, что он сдается. Клиент хотел обе картины, она лишь должна заставить его почувствовать, что он совершает выгодную сделку.

 – Буду откровенна, мистер Барнселлер, Родерику так не хочется разбивать комплект, что он ни за что не сбавит цену только на одну картину. Но я смогла заставить его согласиться на двести тысяч за обе. И знаю, что могу уговорить его сбить цену до ста восьмидесяти пяти, даже если это означает уменьшение наших комиссионных. Лишь бы оба вы были счастливы.

 Она чуть помедлила и немного поплясала прямо на тротуаре, хотя голос ее оставался профессионально холодным.

 – У вас превосходный вкус и исключительно верный глаз. Я знаю, что вы будете радоваться всякий раз, взглядывая на картины. Сейчас же свяжусь с галереей и попрошу отметить их как проданные. Мы упакуем их и отошлем вам. Да, конечно, вы все можете уладить с моей помощницей по телефону или прийти и повидать меня завтра. Поздравляю, мистер Барнселлер. Вы всегда наш желанный гость.

 Она снова исполнила маленький веселый танец и позвонила художнику.

 – Покупайте шампанское, Родерик. Вы только что продали две картины. За сто восемьдесят пять тысяч. Да, знаю, я сказала, что буду просить сто семьдесят пять. Но снижать цену не пришлось. Ему нравятся ваши работы, и это повод для праздника. Как и ваши сорок процентов. Пойдите скажите Джорджу, отпразднуйте, и завтра начинайте рисовать мне нечто сказочное на замену проданных двух полотен. Да, я вас тоже люблю. Чао.

 Широко улыбаясь, она послала эсэмэску с инструкциями своей помощнице и, обходя других пешеходов, все еще поглядывая на телефон, свернула к крыльцу своего дома. И едва не наткнулась на Люка, который сидел на этом крыльце уже битый час, ожидая ее. Наблюдая за танцами на тротуаре, быстрыми переговорами, счастливой улыбкой.

 И теперь она ахнула от удивления.

 – Я проходил мимо твоей галереи. Сказали, что ты рано ушла. Так что решил подождать.

 – Вот как? Я поехала к Лайле.

 – И получила хорошие новости по пути домой.

 – Прекрасная продажа. Для галереи, для художника, для клиента. Как приятно заключить сделку сразу для трех сторон!

 После секундного колебания она села на ступеньку рядом с ним, и они вместе стали наблюдать, как течет жизнь Нью-Йорка.

 Боже, думала она, как может дважды замужняя, дважды разведенная женщина чувствовать себя восемнадцатилетней? Точно так же, как она чувствовала себя, сидя на крыльце родительского дома в Блумфилде, Нью-Джерси, вместе со своим мальчиком. Безоглядно, по-дурацки влюбленная…

 – Что мы делаем здесь, Люк?

 – Я получил ответ на твой утренний вопрос.

 – Ах, это… я собиралась позвонить тебе. Это было просто глупо, я не знаю, что на меня нашло, и я…

 – Я любил тебя с того первого дня, как увидел в первый день в средней школе, на убийственном уроке миссис Готлиб по истории Штатов.

 Урок действительно был убийственным, мысленно согласилась Джули, но крепко сжала губы, чтобы сдержать слова, эмоции, слезы.

 – Прошло почти полжизни. Может, мы были слишком молоды, может, сами все испортили.

 – Так оно и есть.

 Слезы все-таки затуманили ей глаза, но на этот раз она дала им волю.

 – Так оно и было.

 – Но я так и не смог забыть тебя. И никогда не смогу. В промежутке между тем и этим временем я многого добился. Но даже сейчас я не могу забыть тебя. Для меня всегда будешь ты одна. Вот и все. Вот все, что я хотел сказать.

 Джули ощутила комок в горле. Слезы лились, но это были теплые и сладостные слезы. Дрожащими руками она сжала его лицо.

 – Это был ты с самого первого дня. И по-прежнему ты. Всегда. И всегда будешь только ты.

 Она прижалась к нему губами, теплыми и сладкими, пока мимо текла городская жизнь, и вспомнились ей гортензии, которые посадила мама, большие голубые шары, росшие рядом с крыльцом, где они с Люком как-то сидели летом, когда-то давным-давно.

 Некоторые события расцветают снова, подобно гортензиям.

 – Пойдем в дом.

 Он прижался к ее лбу своим и глубоко, глубоко вздохнул.

 – Да, пойдем в дом.

 Лайла планировала на террасе свечи, вино, красивые тарелки, бокалы. Даже готовый ужин может быть романтичным и прекрасным в соответствующем антураже. И она считала летний Нью-Йорк лучшим из антуражей.

 Но тут пошел дождь.

 Пришлось менять планы. Уютный обед в столовой, перед залитыми дождем окнами. Все равно романтично, тем более что загремел гром.

 Она позаботилась и о своей внешности – связала волосы в низкий хвост, сделала макияж – обстоятельный, но почти незаметный, результат которого оказался тем не менее превосходным. Узкие черные брюки и поверх кружевной кофточки прозрачный топ цвета меди, оттеняющий золотые искорки в ее глазах.

 Хм… если они с Ашем будут продолжать встречаться, ей придется пересмотреть гардероб – кажется, он весьма устарел.

 Аш опаздывал.

 Она зажгла свечи, включила музыку, налила себе бокал вина.

 К восьми часам она уже готова была позвонить ему, но домофон звякнул:

 – Мисс Эмерсон, это Дуайн. Швейцар. В вестибюле мистер Арчер.

 – О… дайте ему трубку.

 – Лайла.

 – Только чтобы увериться. Передай трубку Дуайну. Я скажу, чтобы он проводил тебя к лифту.

 Вот так. Она осторожна. Умна. В абсолютнейшей безопасности. И она пошла открывать дверь.

 С волос Аша текла вода. В руках он держал большущий ресторанный пакет.

 – Входи. Какой же ты мокрый! Я принесу тебе полотенце.

 – У меня стейки.

 – Теперь стейки дают на дом? – прокричала она из ванной.

 – Я знаю местечко, и мне захотелось. Подумал, какой взять для тебя, и выбрал среднепрожаренный. Если хочешь с кровью, то можешь взять мой.

 – Нет, среднепрожаренного вполне достаточно.

 Она вернулась с полотенцем, отдала Ашу и взяла у него пакет.

 – Я открыла вино, но если хочешь, есть пиво.

 – Пиво!

 Энергично вытерев волосы, он пошел за ней и остановился в столовой.

 – Ты здорово потрудилась.

 – Красивые тарелки и свечи никогда не могут быть тяжелым трудом для девушки.

 – Ты потрясающе выглядишь. Я должен был сказать это еще в дверях и принести тебе цветы.

 – Ты говоришь мне сейчас – и принес стейк.

 Она протянула ему бутылку пива. Он взял ее. Отставил. И обнял ее.

 Вот он, этот озноб, этот жар в крови, подстегиваемые раскатами грома.

 Он слегка отстранил ее.

 – Есть, оказывается, второе яйцо.

 – Что?!

 Обрамленные золотой каемкой радужки стали огромными.

 – Их два?!

 – Переводчик, знакомый Винни, позвонил мне, как раз когда я вернулся домой. Он говорит, что в документах описывается и другое яйцо, называемое «Несессер». Он считает, что его можно найти.

 Он снова притянул ее к себе и поцеловал.

 – У нас появилось еще одно средство достижения цели. Я несколько часов изучал материалы по этому экспонату. Переводчик возвращается в Нью-Йорк завтра, и я встречусь с ним у тебя. Мы найдем второе яйцо.

 – Погоди. Я должна все это осознать.

 Она прижала пальцы к вискам.

 – А Оливер знал? А азиатка знает?

 – Чего не знаю, того не знаю. Однако не думаю. Почему же Оливер не отыскал второе сам? Не попробовал купить, а это было бы несложно, поскольку на руках был документ. Но кто знает?

 Аш снова взял в руки бутылку.

 – Я могу лишь следить за ходом мыслей Оливера. Он непременно попытался бы найти яйцо. Не устоял бы. Черт, я бы тоже не устоял, а я далеко не так импульсивен. И мне следовало бы просить разрешения поговорить с Кириновым здесь.

 – Киринов – это переводчик?

 – Да. Мне следовало спросить тебя. Так показалось мне безопаснее: чтобы он приехал сюда прямо с вокзала.

 – Да все в порядке. Пусть приезжает. Голова идет кругом. Второе яйцо! Императорское яйцо!

 – Да. Я хочу поговорить с женщиной, у которой он купил первое. Должно быть, документы он получил от нее. Она могла и не знать, что это. Но, возможно, что-то скажет по этому поводу. Судя по словам домоправительницы, ее нет в городе, и я не смог вытянуть из женщины, где же ее хозяйка. Но оставил имя и номер телефона.

 – Одно – это уже невероятно, но два?!

 Она присела на подлокотник плетеного кресла.

 – Как оно выглядит, это второе яйцо?

 – Оно сделано как маленькая декоративная шкатулка для женских туалетных принадлежностей. Инкрустировано бриллиантами, рубинами, сапфирами, изумрудами – если верить его описанию. Сюрприз – возможно, маникюрный набор, но фото или рисунков нет. Я могу проследить его путь от Гатчинского дворца до Кремля, где его конфисковали и в тысяча девятьсот двадцать втором году передали в Совнарком.

 – Что это такое?

 – Совет народных комиссаров, советников Ленина. Большевики. После этого следы экспоната теряются.

 – Маникюрный набор, – пробормотала она. – Стоит миллионы. Оно тоже стоит миллионы?

 – Должно быть, так.

 – Все это кажется нереальным. Уверен, что можешь доверять этому Киринову?

 – Винни доверял.

 – О’кей.

 Она кивнула и поднялась.

 – Наверное, надо подогреть стейки.

 – Там еще пара печеных подсоленных картофелин и спаржа.

 – Мы подогреем ужин и поедим. Не помню, когда я в последний раз ела стейк… А потом будем решать и планировать.

 Она открыла пакет.

 – Я очень хорошо умею составлять планы и заговоры.

 Он провел ладонью по ее волосам.

 – Что? – спросила она.

 – Меня только что осенило: помимо всего прочего и помимо всей этой ситуации, я рад, что здесь и что ужинаю с тобой. Рад, что потом поднимусь с тобой наверх. Буду с тобой. Буду касаться тебя.

 Она повернулась и обняла его.

 – Что бы ни случилось.

 – Что бы ни случилось.

 И это, решила она, все, о чем можно мечтать.

 Лайла открыла один глаз – на тумбочке запел телефон.

 Кто, черт побери, шлет ей эсэмэски в такой ранний час?

 Скованный сном, мозг никак не мог осознать, кто это может быть.

 Она велела себе игнорировать все сообщения и снова заснуть. Но уже через полминуты сдалась.

 В конце концов, нет у нее такой силы воли, чтобы игнорировать телефон.

 – Возьмешь позже, – промычал Аш и потянул ее назад.

 – Я раба сотовой связи.

 Положив голову ему на плечо, она потянулась за телефоном. И прочитала:

 «Люк ждал меня у дома и испек мне пирог с начинкой, прежде чем уйти сегодня утром. Он мой маффин».

 – Вот это да!

 И послала такого содержания эсэмэску.

 – Что там?

 – От Джули. Она и Люк вместе.

 – Прекрасно. Лучше, чтобы кто-то оставался с ней, пока все это не закончится.

 – Нет… то есть да, но он там не для того, чтобы ее защищать.

 Положив телефон, Лайла свернулась у Аша под боком.

 – Конечно, он о ней позаботится. Но я хочу сказать, что они вместе.

 – Ты уже говорила.

 Его рука скользнула по ее спине, по ягодицам.

 – Вместе-вместе.

 – Хммм…

 Рука снова поползла наверх, погладила грудь. Остановилась.

 – Что?

 – Они – пара. И не спрашивай, пара чего. Пара-пара.

 – Занимаются сексом?

 – Определенно, да, но это не все. Они по-прежнему любят друг друга. Что сказала мне и Джули, когда забегала вчера. Но она могла бы не говорить, потому что я уже знала.

 – Ты уже знала?

 – На них все написано! Всякий, у кого есть глаза, способен это увидеть.

 – У меня есть глаза.

 – Ты просто не посмотрел. Слишком был занят другим и…

 Ее рука протиснулась между их телами. Нашла его, твердого и готового.

 – …этим.

 – Это отвлекает.

 – Надеюсь, что так.

 Ее губы растянулись в улыбке, прежде чем открыться для его поцелуя. Теплые, нежные…

 Она была такой мягкой: волосы, кожа, изгиб щеки. Мягкой повсюду, где бродили его губы и руки. Она оставила небольшой просвет в шторах, когда сдвигала их на ночь, и в него струилось солнце.

 Он коснулся ее в этом дремотном свете, пробудив ее тело, как она пробудила его и его желание. Никакой спешки при свете, спешки, в которой они так остро ощущали потребность ночью. И можно не торопить подъем. Вместо этого они наслаждались долгой, прекрасной ездой, погружались в ощущения: кожа на коже, скольжение языка по языку, прикосновение пальцев, пока они вместе не потянулись к вершине. До которой оставалось совсем немного.

 И еще немного… когда он скользнул в нее, и начался медленный сонный танец. Ее руки обрамили его лицо. Глаза глядели в глаза.

 Они следили друг за другом, ловя каждое движение.

 Только сейчас. Только она.

 Только это… думала она, когда выгнулась, чтобы дать ему больше.

 Только он… когда она притянула его лицо к своему и влила все свои чувства в их поцелуй.

 Мягкое, нежное, спокойное наслаждение текло потоком хмельного вина, пока они, не опьянев, перевалили через вершину.

 Позже она медленно, сонно, удовлетворенно побрела вниз, чтобы сварить кофе. Эрл Грей побежал за ней по пятам.

 – Только давай я сварю кофе, ладно? А потом поведу тебя на прогулку, – проговорила она и осеклась. Зачем она произнесла слово «прогулка»? И, как ее предупреждали, песик разразился радостным тявканьем, поднялся на задние лапки и стал в упоении пританцовывать.

 – О’кей. О’кей. Моя ошибка. Минутку.

 Она открыла чуланчик, вынула поводок, пластиковые штанишки для песика и шлепанцы для себя, которые положила туда для этой цели.

 – Что это с ним? – озаботился Аш, входя. – У него приступ?

 – Вовсе нет. Он счастлив. Я ошибочно произнесла слово «прогулка». И вот результат. Придется вывести его, пока он не дотанцуется до сердечного приступа.

 Она схватила дорожную кружку. Наполнила черным кофе.

 – Это не займет много времени.

 – Давай я его выведу.

 – Моя работа, – напомнила она, вынимая из кармана заколку и умело сворачивая в пучок волосы.

 – Но вчера ты жарила для нас яичницу, а сегодня я могу «ответить» тебе собакой.

 Она пристегнула поводок к ошейнику. Пес почти бился в истерике.

 – Вчера Люк испек для Джули маффин, почти из ничего. Сегодня сделал пирог с начинкой.

 – Этот ублюдок просто выпендривается. Я могу приготовить нам завтрак. Я прекрасно умею насыпать в миски сухие завтраки. Это одно из моих лучших умений.

 – К счастью, я купила «Кокоа паффс», верхний шкафчик слева от холодильника.

 – «Кокоа паффс»?

 – Это моя слабость, – откликнулась она и, схватив ключи, помчалась к двери вслед за Эрл Греем.

 – «Кокоа паффс», – повторил Аш пустой комнате. – Я их не ел с… по-моему, я никогда их не ел.

 Он нашел пачку, открыл, стал изучать, и наконец, решившись, сунул туда ложку и попробовал.

 И понял, что всю жизнь был снобом в отношении сухих завтраков.

 Он сделал кофе, высыпал завтрак в две миски. И вспомнив, как она хлопотала вчера ночью, – а теперь казалось, что они с Люком просто состязаются в знаках внимания, – составил все на поднос. Нашел блокнот, написал свой вариант записки, прежде чем потащить поднос наверх, на террасу.

 Лайла вбежала с такой же скоростью, с какой выбежала, но на этот раз с песиком на руках.

 – Этот пес – просто кошмар какой-то! Хотел наброситься на тибетского терьера, то ли подраться, то ли заняться сексом, не уверена. После этого приключения мы оба изголодались, так что… так что… и я говорю тут сама с собой, – сообразила она и, нахмурившись, взяла записку. Мрачное лицо осветилось улыбкой.

 Он нарисовал их сидящими за столом на террасе и чокающимися кофейными чашками. Он даже добавил Эрл Грея, стоящего на задних лапах.

 – Ну и ну… – пробормотала она, когда ее сердце стало отплясывать, как песик на этом рисунке. – Кто знал, что он может быть таким милым? Похоже, мы будем завтракать на террасе, дружок! Я принесу и твою миску, дорогой наш Эрл Грей.

 Аш стоял у высокой стены, глядя на запад, но обернулся, когда она вошла, едва удерживая пса и две миски.

 – Какая чудесная мысль!

 Она поставила Эрл Грея в тень, пододвинула ему миску с кормом, наполнила из шланга крохотную мисочку для воды.

 – И как красиво разложено: ты, и твой глаз художника.

 Он поставил две голубые миски с сухим завтраком и еще одну с клубникой. Стаканы с соком, белый кофейник с таким же молочником, сахарницу, а рядом разложил салфетки в белую и голубую полоску. И добавил – очевидно, украденную из садового горшка – веточку желтого львиного зева в маленькой вазочке.

 – Это не пирог с начинкой, но…

 Она подошла к нему, поднялась на носочки и поцеловала.

 – Я помешана на «Кокоа паффс».

 – Я бы так далеко не заходил, но они неплохи.

 Она потянула его к столу и села.

 – Особенно мне понравился рисунок. В следующий раз я вспомню о необходимости причесаться, прежде чем выводить собачку.

 – Ты мне нравишься такой вот растрепанной.

 – Мужчины любят дворняжек. Молока?

 Он с сомнением взглянул на содержимое миски.

 – Что будет с этой штукой, если налить в нее молока?

 – Волшебство, – пообещала она и налила молока ему и себе. – Боже, какой роскошный день. Дождь вымыл все, включая влажность. Что будешь делать утром?

 – Я подумывал заняться расследованием, но, кажется, это пустая трата времени. Можно и подождать, послушать, что скажет Киринов. А я поработаю, сделаю наброски. Нью-Йорк с высоты птичьего полета. И мне нужно сделать несколько звонков.

 – Неплохо, – повторил он, принимаясь за еду.

 Выглядит неприятно, но главное – не смотреть, решил он.

 – Я тоже попытаюсь поработать. И когда этот парень придет, полагаю, мы все поймем. Как по-твоему, что, если они… кем бы ни были, уже завладели вторым яйцом? «Несессером»?

 – Возможно.

 Он не подумал об этом.

 – Но получили они его не от Оливера. А у него все документы. Я долго рылся в его бумагах. Если яйцо и у них, они все равно захотят получить то, что осталось у нас. Зная Оливера, можно сказать, что он собирался получить за него большие деньги, чтобы на них попытаться найти второе яйцо, еще за большую сумму. Больше и больше – таков был девиз Оливера.

 – О’кей, будем основываться на этом предположении. Возможно, оно все еще в России. А может быть, вывезено или продано тайком от властей. Шансы на то, что оно у того человека, с кем имел дело Оливер, почти несущественны. Трудно поверить, что у одного человека могут быть два яйца Фаберже, и он договорился о покупке обоих. Больше и больше?

 Она откусила кусочек ягоды.

 – Это потенциально устраняет Россию и одного человека в Нью-Йорке. Прогресс.

 – Подождем Киринова.

 – Подождем. Ненавижу ждать.

 Она оперлась подбородком о ладонь.

 – Жаль, что я не знаю русский.

 – Мне тоже жаль.

 – Я понимаю французский. Немного. Очень немного. Я учила французский в средней школе. Потому что мечтала, как перееду в Париж и буду жить в уютной маленькой квартирке.

 Он понял, что мог видеть ее там. Видеть повсюду.

 – Что ты собиралась делать в Париже?

 – Учиться носить шарфы миллионом различных способов, купить настоящий багет и написать блестящий трагический роман. Я передумала, когда поняла, что всего лишь хотела увидеть Париж, и к чему писать блестящий трагический роман, когда не хочу читать такие.

 – Сколько тебе было лет, когда ты поняла все это?

 – Второй курс колледжа. Когда сухарь и узколобый сноб, преподававшая английскую литературу, заставила нас читать один блестящий трагический роман за другим. Вообще я не представляю, что в них было блестящего. Однажды послала короткий рассказ в «Удивительные истории» – что-то вроде предтечи, из чего потом и вырос мой книжный сериал, который пишу сейчас. Я была безумно взволнована своим успехом.

 – Сколько тебе было? Девятнадцать или двадцать?

 Он обязательно найдет рассказ и прочитает. Заглянет в ее молодость и, может, поймет, какой она была тогда.

 – Есть отчего быть безумно взволнованной.

 – Точно. Даже отец меня похвалил.

 – Даже?

 – Я не должна была так говорить.

 Она пожала плечами и зачерпнула ложкой разбухшие в молоке хлопья.

 – По его мнению, писать художественную прозу – прекрасное хобби. Но он предполагал, что я угомонюсь и стану преподавателем колледжа. Так или иначе, слух дошел до профессора, которая объявила о событии классу и добавила, что это плохо написанное популярное дерьмо и всякий, кто пишет или читает популярное дерьмо, тратит зря время в ее классе и колледже.

 – Какая сука, и завистливая к тому же.

 – Сука, несомненно. Но она верила в то, что говорила. Все, что написано за последние сто лет, для нее было дерьмом. Я приняла близко к сердцу все ею сказанное. Вышла из класса. Ушла из колледжа. К огромному огорчению родителей. Поэтому…

 Она попыталась пожать плечами, он обнял ее.

 – Ты показала им всем.

 – Насчет этого я не знаю. Как ты…

 – Нет, не спрашивай, как я провел студенческие годы. Что ты делала, когда бросила колледж?

 – Брала курсы по основам сочинения беллетристики и стала вести блог. Поскольку отец стал твердить, что армия обязательно даст мне направление в жизни и научит дисциплине, я начала работать официанткой, чтобы не чувствовать себя виноватой за то, что беру у него деньги, не собираясь следовать его советам. Сейчас он мной гордится. И считает, что я пишу блестящие, хоть и не совсем трагические романы. Но он рад тому, что я делаю. В основном.

 Он пока что выбросил из головы ее отца. Потому что все знал об отцах, недовольных направлением, какое принимали карьеры детей.

 – Я купил твою книгу.

 – Не может быть!

 Она с восторгом уставилась на него.

 – Правда?

 – И прочитал. Забавно и умно и невероятно образно. Ты умеешь написать картину словами.

 – Огромный комплимент от того, кто пишет настоящие картины. Помимо того, что известный художник взял на себя труд прочитать роман для юношества.

 – Я не подросток. Но книга меня увлекла. Можно понять, почему Райли ждет не дождется выхода второй части. И я не упоминал об этом раньше: а вдруг ты решила бы, что я говорю это только для того, чтобы ты переспала со мной. А теперь для этого слишком поздно.

 – Это… славно. Я, возможно, так и подумала бы, так что тут ты прав. Но так ты добьешься большего. А зато как здесь хорошо, – сказала она, обводя рукой горизонт. – В сравнении с этим императорские яйца и злобные собиратели кажутся фикцией.

 – Кейли могла найти яйцо.

 Подумав о героине своего романа, Лайла покачала головой.

 – Нет. Не Фаберже. Но может быть, какое-то мистическое яйцо из легенды. Дракона. Или волшебный кристалл. Хм-мм… это может быть интересным. И если я хочу заставить ее что-то сделать, прежде всего нужно вернуться к ней.

 Они встали одновременно.

 – Я хочу снова остаться сегодня.

 – О… потому что намерен спать со мной или не желаешь оставлять меня одну?

 – И то, и другое.

 – Мне нравится первая причина. Но ты не можешь сторожить меня вечно.

 Он коснулся ее руки.

 – Давай по крайней мере на сегодня оставим все как есть.

 Краткосрочные планы, по ее мнению, удавались лучше.

 – Хорошо.

 – А завтра есть время посидеть для меня два часа в мастерской? Можешь привести собачку.

 – Можно?

 – И прогуляемся мимо пекарни Люка.

 – Взятка бисквитиками? Мои любимые. Договорились. Увидим, как пойдут сегодня дела. Первым в списке у нас Киринов.

 Он любил списки и долгосрочные планы и все этапы их выполнения. И ему нравилось быть здесь, с Лайлой. Но он начинал подумывать, как сделать так, чтобы все время быть здесь.

 Вернувшись после дневной «собачьей» прогулки, Лайма увидела, как швейцар разговаривает с тщедушным пузатеньким коротышкой с длинной седеющей косицей. На нем были выцветшие джинсы, майка, на плече висел потрепанный рюкзачок.

 Она приняла его за рассыльного и, улыбнувшись швейцару, хотела пройти мимо. Но услышала, как он говорит с очень слабым акцентом.

 – Алекси Киринов.

 – Мистер Киринов?

 Она ожидала кого-то старше – этому на вид было лет сорок пять, – в костюме, с седыми волосами и, возможно, с небольшой эспаньолкой.

 Он подозрительно взглянул на нее сквозь затемненные очки.

 – Да.

 – Я Лайла Эмерсон. Друг Аштона Арчера.

 – Ах, да.

 Он протянул руку, мягкую, как попка младенца.

 – Рад познакомиться.

 – Не покажете ли мне удостоверение личности?

 – Разумеется.

 Он вынул бумажник. И показал водительские права, годные, как она заметила, и для вождения мотоцикла.

 Нет, она никак не представляла его таким.

 – Я поведу вас наверх. Спасибо, Дуайн.

 – Не за что, мисс Эмерсон.

 – Могу я оставить здесь чемодан?

 Он показал на чемодан на колесиках.

 – Конечно. Я уберу его, пока вы не придете.

 – Спасибо. Я был в Вашингтоне. Короткая деловая поездка, – сообщил он Лайле, следуя за ней к лифту. – Карликовый пудель?

 Он дал понюхать пуделю руку.

 – У моей тещи такой, по кличке Киви.

 – Это Эрл Грей.

 – Счастлив познакомиться.

 – Значит, «Грейтфул Дед»? – кивнула она на его майку. Алекси расплылся в улыбке.

 – Первый концерт, на который я пошел после приезда в Америку. Я просто преобразился.

 – Сколько лет вы живете здесь?

 – Мне было восемь, когда мы покинули то, что называлось Советским Союзом.

 – Прежде чем занавес поднялся.

 – Да. Моя мать была балериной Большого театра, отец – учителем истории и очень умным человеком, который хранил свои политические симпатии в тайне даже от собственных детей.

 – Как же вы выбрались?

 – Мне и моей сестре позволили посетить «Лебединое озеро» в Лондоне. Отец имел в Лондоне друзей. Он и мать планировали побег месяцами. Ничего не говоря нам, детям. Как-то после спектакля он посадил нас в такси. Мы с Наталией подумали, что нас везут на поздний ужин, но за рулем был друг моего отца. Он с бешеной скоростью провез нас по улицам Лондона в американское посольство, где нам дали убежище. Оттуда мы переместились в Нью-Йорк. Было столько эмоций!

 – Еще бы! Для восьмилетнего мальчика. Его родители, наверное, умирали от ужаса.

 – Тогда я не понимал, как они рискуют, пока все не закончилось. В Москве мы хорошо жили, как лишь немногие…

 – Но они хотели свободы.

 – Да. Больше для своих детей, чем для себя, и они сделали нам этот подарок.

 – Где они сейчас?

 – Живут в Бруклине. Отец ушел на покой, но у мамы есть маленькая школа танцев.

 – Они бросили все, – покачала она головой, когда они вышли из лифта, – чтобы дать детям жизнь в Америке. Они герои.

 – Да, вы понимаете, как я им обязан… Джерри Гарсия и все остальное… А вы тоже были другом Винни?

 – Нет, не совсем. – Она открыла дверь.

 – Он был хорошим человеком. И вот – похороны. Такое просто не могло прийти в голову… мы разговаривали несколько дней назад. Когда я читал документы, подумал: Винни с ума сойдет. Не мог дождаться, когда все ему расскажу, вернусь и встречусь с ним, и мы вместе сообразим, что делать. А сейчас…

 – Я вас понимаю.

 Она коснулась его плеча и повела в комнату.

 – Потрясающе! Какой вид! А это Георг Третий!

 Он устремился к позолоченному шкафчику:

 – Прекрасно, само совершенство! Одна тысяча семьсот девяностый год. Вижу, вы собираете флакончики для духов. Этот опал особенно хорош. И это… простите!

 Он повернулся к ней и воздел руки к небу:

 – Я совершенно забываюсь, когда речь идет о моем хобби.

 – Том, которое вы делили с Винни?

 – Да. Мы встретились на аукционе, когда боролись за мягкий стул из атласного дерева.

 Она услышала в его голосе сожаление и любовь.

 – Кто выиграл?

 – Он! Очень яростно торговался. У вас исключительный вкус, мисс Эмерсон. И блестящий глаз.

 – Просто Лайла, и я не…

 Из лифта вышел Аш и, глянув на Киринова, толкнул Лайлу себе за спину.

 – Аш, это Алекси Киринов, я встретила его в вестибюле. Когда вернулась с Эрл Греем.

 – Вы рано.

 – Да, поезд пришел рано, и мне повезло с такси. Я приехал прямо сюда, как вы просили.

 Киринов поднял руки, словно сдаваясь:

 – Вы правы, нужно быть осторожными.

 – Он показал мне свои права, прежде чем мы поднялись, – успокоила Аша Лайла. – У вас есть мотоцикл? – спросила она Киринова.

 – Да. И моей жене это не нравится.

 Он слегка улыбнулся, но продолжал настороженно глядеть на Аша.

 – На столе маркетри эпохи Вильгельма и Марии в гостиной на первом этаже дома Винни среди фотографий его детей стоит ваш снимок с Оливером и вашей сестрой Гизелой. Он считал вас своими детьми.

 – Я испытывал к нему глубокое чувство. И очень благодарен, что вы пришли.

 Аш протянул руку.

 – Я нервничаю, – признался Киринов. – Почти не спал после нашего разговора. Информация, содержащаяся в документе, очень важна. В моих кругах постоянно всплывают какие-то слухи, какие-то сведения о пропавших яйцах. В Лондоне, Праге, Нью-Йорке. Но ничего определенного. Того, что привело бы к любому из них, но это? Здесь есть нечто вроде карты. Список. Раньше я никогда ничего подобного не встречал.

 – Давайте сядем, – предложила Лайла. – Я могу заварить чай. Кофе? Что-нибудь прохладительное?

 – Да, что-нибудь похолоднее. Был бы очень рад.

 – Давайте сядем в столовой, – решил Аш. – Там будет удобнее говорить.

 – Можете сказать, что знает полиция? О Винни. И Оливере. Я… я выражаю вам свое соболезнование! Я встречал его в магазине Винни. Так молод, – с чувством искреннего сожаления проникновенно воскликнул Киринов, – и такой обаятельный!

 – Да, так.

 – Документы принадлежали ему? Оливеру?

 – Они были у него.

 Аш показал Киринову на стул за длинным столом.

 – И умер он из-за них. Как и Винни. Эти яйца стоят почти бесчисленных миллионов. А исторически их открытие просто бесценно. Для собирателя их ценность невероятна. Есть среди собирателей и такие, которые, вне всякого сомнения, способны убить за то, чтобы завладеть ими. И – опять исторически – на них уже кровь царя.

 Киринов сел, открыл рюкзак, вынул пакет из оберточной бумаги.

 – Эти документы Винни дал мне. Вам следует держать их в сейфе.

 – Обязательно.

 – И мои переводы.

 Он вынул еще два конверта.

 – Это тоже следует хранить в сейфе. Документы были в основном на русском, как и посчитали вы и Винни. Некоторые были на чешском. На их перевод ушло больше времени. Можно? – спросил он, перед тем как открыть конверт. – Здесь дано описание, взятое из перечня конфискованных императорских яиц в тысяча девятьсот семнадцатом. Год революции.

 Аш прочитал перевод описания херувима и колесницы.

 – Это яйцо было заказано Александром Третьим для его жены Марии Федоровны. В то время оно стоило две тысячи триста рублей. Огромная сумма в те дни и непростительное расточительство, могут сказать некоторые, учитывая состояние страны, народа. И все же это ничто в сравнении с его нынешней ценой.

 Вошла Лайла. В руках у нее был поднос с кувшином и высокими стаканами, в которых поблескивал лед. Едва она налила Киринову лимонаду, он поднял стакан и стал жадно пить.

 – В горле пересохло. Все это так волнующе и так ужасно!

 – Все равно что бежать из своей страны после балета?

 – Да.

 Он глубоко вздохнул.

 – Да. Николай, унаследовавший трон после отца, послал миллионы крестьян на войну, где они гибли сотнями. В стране назревала революция. Рабочие объединились, чтобы свергнуть правительство. Временное правительство – банкиры и тому подобные – составили оппозицию Советам. Ленин взял власть, устроив кровавую баню осенью девятьсот семнадцатого, и конфисковал царские сокровища, всю собственность и велел расстрелять царя и членов его семьи. Что-то из ценностей он продал – это было задокументировано. Он хотел получить иностранную валюту и закончить войну. Это история, понимаю, но она важна для понимания настоящего.

 – Вы научились у отца ценить историю.

 Лайла взглянула на Аша:

 – Его отец был преподавателем истории в Советском Союзе, прежде чем они сбежали на Запад.

 Сказанное ничуть не удивило Аша. Она уже успела вызнать подробности о семье Киринова!

 – Мой отец… да. Мы учили историю нашей страны, нашей родины и других стран.

 Киринов снова выпил лимонаду.

 – А пока что война продолжалась, и попытки Ленина заключить мир с Германией терпели неудачу. Он потерял Киев, и враг был всего в нескольких милях от Петрограда, когда Брестский договор был подписан и Восточный фронт перестал быть зоной военных действий.

 – Страшное время, – пробормотала Лайла. – Почему мы ничему не учимся на чужом опыте?

 – Мой отец сказал, что те, кто находится у руля, часто жаждут еще большей власти. Две войны, гражданская и мировая, стоили России крови и огромных денег, да и мир тоже имел цену. Некоторые из царских сокровищ были проданы сразу, некоторые потом, тайком. Что-то осталось в России. Из пятидесяти императорских яиц все, кроме восьми, оказались в музеях и личных коллекциях. Это все, что мы знаем, – добавил Киринов и постучал пальцем по распечатке.

 – «Херувим с колесницей» продан в тысяча девятьсот двадцать четвертом. Уже после смерти Ленина и во время борьбы за власть как раз перед тем, как победил Сталин. Война и политика. Похоже, один из партийных вождей получил доступ в сокровищницу и продал яйцо Владимиру Старски за две тысячи рублей, возможно, прикарманив деньги. Ниже настоящей цены, но все же огромная сумма для советского человека. Далее известно, что Старски увез яйцо в свой дом в Чехословакии, в подарок жене.

 – И это не было официально задокументировано, потому что яйцо фактически было украдено?

 Киринов согласно кивнул в ответ на реплику Лайлы.

 – Да. По законам того времени яйцо принадлежало Советам. Но оно уплыло в Прагу и оставалось там, пока снова не было продано в тысяча девятьсот тридцать восьмом. В том году наци вторглись в Чехословакию, и целью Гитлера было ассимилировать страну и народ, избавить его от интеллектуалов. Сын Старски продал яйцо американцу Джонасу Мартину из Нью-Йорка. За пять тысяч американских долларов.

 – Старски, вероятно, был в отчаянном положении, – размышляла вслух Лайла. – Для того чтобы выбраться из Чехословакии вместе с семьей подальше от войны он, должно быть, продал почти все семейные ценности. Главное – путешествовать налегке, но с полными карманами. И убраться к черту с пути Гитлера.

 – Я тоже так считаю.

 Киринов подтвердил заявление, с силой опустив на стол кулак.

 – Снова война, снова кровь. Богатый американский банкир – это все, что я смог найти на этого Джонаса Мартина. Для него деньги ничто. Думаю, яйцо он считал безделушкой, красивым сувениром. Сын продает его, возможно, не зная истинного происхождения предмета. Яйцо попадает в Нью-Йорк, в прекрасный дом на Саттон-Плейс.

 – Где Оливер прослеживает его путь до Миранды Суонсон, наследницы Джонаса Мартина. Да, это его внучка. Последняя, к кому перешло яйцо. Но…

 Киринов открыл второй конверт.

 – Теперь несессер. Вот тут описание. И история приблизительно та же. Война, революция, смена власти. Конфисковано. Последняя официальная запись относится к тысяча девятьсот двадцать второму году и его перевозке в Совнарком. Оно тоже попало в Чехословакию, а оттуда в Нью-Йорк. Александр – Мария – Ленин, вор-большевик, – Старски – его сын – Мартин.

 – Оба в Нью-Йорке.

 Аш посмотрел на Лайлу.

 – Этого мы не могли предположить.

 – Оба, – подтвердил Киринов, – до двенадцатого июня тысяча девятьсот сорок шестого года, когда несессер отправился в другое путешествие. Это… извините…

 Он открыл конверт с документами на русском.

 – …вот здесь.

 Он отметил место.

 – Снова русский, но плохонький. Грамматика и орфография вкривь и вкось. Писал кто-то, знающий русский поверхностно.

 Несессер тут называют яйцом в виде коробочки с драгоценными камушками. Женский маникюрный набор, тринадцать предметов. Выигран Антонио Бастоне у Джонаса Мартина-младшего в покер. Все это есть в моем переводе. Язык плохой, но вполне все понятно. Как видите, это сын Мартина.

 – Сын ставит на кон, по его мнению, забавную безделушку – возможно, рассчитывал на удачу, хотел отыграться, думал, что повезет.

 Киринов кивнул.

 – Да-да, вероятно, так все и было, и цена поднялась до восьми тысяч. Не повезло. Я нашел младшего Мартина в «Кто есть кто» за тот год. Ему было двадцать. Студент Гарварда. Но на «Бастоне» ничего не найдено.

 – Надо же, – вставила Лайла, – никто так и не озаботился полюбопытствовать, что же у них в руках. А этому Джонни точно было все равно. Поставлю на кон как никому не нужную цацку.

 – Оливер тоже мог сделать что-то в подобном роде, – тихо проговорил Аш. – И так же бездумно. Круг замкнулся, вы не находите?

 Лайла накрыла руку Аша своей, переплела пальцы.

 – У Оливера не было возможности учиться на собственных ошибках. А у нас есть возможность все исправить.

 – Мы можем найти их.

 Киринов порывисто подался вперед.

 – Я совершенно в этом уверен! Их история должна быть тщательно изучена, белые пятна стерты. Подумайте, где они были, куда путешествовали. Что перенесли. Они не потеряны. Потому что их можно найти. Винни… мы бы с ним налили водки и выпили за успешные поиски.

 – Но что бы вы сделали, если б нашли Фаберже? – спросил Аш.

 – Пожертвовал бы в музей. Музей величайшего в мире города. Русские, возможно, начнут протестовать. Но вот документы, здесь. Проданы и проданы. Это великое искусство, исторические ценности. Они должны принадлежать всему миру.

 Он снова поднял стакан и тут же резко поставил его.

 – Вы же не собирались забрать их себе? Спрятать у себя под стеклом? Мистер Арчер, вы человек богатый. И можете позволить себе быть щедрым. Вы художник и должны понимать ценность искусства – как и то, что оно должно быть доступным.

 – Меня можно не убеждать. Я хотел знать ваше мнение. Лайла?

 – Да.

 – О’кей. Видите ли, – Аш с выражением посмотрел на Киринова, – Оливер приобрел эти документы – и херувима.

 – Простите… – Киринов привстал. – «И»? Вы хотели сказать – «на».

 – «И», – повторил Аш, – приобрел и документы, и саму эту фигурку.

 Киринов рухнул в кресло. Смертельно бледное лицо его в одно мгновение побагровело.

 – Мой Бог. Мой Бог. Одно из утерянных императорских яиц – здесь? Умоляю, я должен…

 – Не здесь. Оно в сейфе. Думаю, Оливер заключил с кем-то сделку, а потом пошел на попятную, желая получить больше. Из-за этого и нашел свою смерть. Или она его. Пытаясь помочь мне найти убийц, погиб и Винни. Это не просто охота за сокровищами.

 – Понимаю. Минуту…

 Он поднялся, подошел к окну, затем снова к столу – и снова к окну.

 – Не могу унять сердце. Так колотится… Что мне сказал бы отец, человек, изучающий прошлое и не придающий значения игрушкам богатых? Что бы сказал он, признайся я, что участвовал в том, чтобы вернуть миру этот исторический экспонат?

 Он наконец сел, медленно и осторожно, как дряхлый старик.

 – Возможно, с моей стороны это глупо – вспоминать сейчас об отце.

 – Нет, – покачала головой Лайла. – Нет. Нам необходимо знать, что родители нами гордятся.

 – Я в долгу у него…

 Киринов показал на свою майку.

 – В большом долгу. За то, что занимаюсь игрушками богатых людей, воспринимая их как искусство и дело всей своей жизни. Винни…

 Он осекся, прижал пальцы к глазам. Потом опустил руки и сцепил пальцы.

 – Вы мне доверились. Я благодарен вам. И я ошеломлен.

 – Винни вам доверял.

 – Я сделаю для вас то, что сделал бы для него. Все, что смогу. Он думал о вас как о своем сыне, – повторил Киринов. – Поэтому я сделаю, что смогу. Вы его видели? Херувима? Держали в руках?

 Аш молча достал телефон из кармана и показал ему снимки. Утерянный Фаберже!

 – Боже. Боже. Это более чем изысканно. Насколько мне известно, это единственное подробное фото шедевра. Музей. Метрополитен. Оно не должно быть снова заперто и лежать в безвестности.

 – Когда все закончится, оно не будет заперто. За эту фигурку убили двух членов моей семьи. Это не только шедевр, не только история, но и возможность нажиться. И есть второе яйцо. Я хочу отыскать его прежде, чем кто-то найдет. Но для этого нужно отыскать Антонио Бастоне или, вероятнее всего, его наследников. Если он жив, ему, должно быть, за девяносто, так что шансы невелики.

 – Но велик шанс, что он снова продал его, или проиграл в покер, или подарил какой-нибудь женщине.

 Лайла подняла руку.

 – Не думаю, что сынки богачей – если он из таких – каждый день выигрывали в карты блестящие безделушки. И кто знает, что случилось с выигрышем? Но след все-таки есть, и это уже неплохо.

 – Гарвардская юридическая школа. Тысяча девятьсот сорок шестой. Они могли быть однокурсниками. И может быть, Миранда Суонсон что-то знает об этой истории. Я могу выяснить, – решил Аш.

 – Я тоже попытаюсь что-нибудь обнаружить. У меня есть работа, но она терпит. Я благодарен за то, что мне выпало стать частью истории.

 Еще раз всмотревшись в снимки, Киринов вернул телефон Ашу.

 Лайла поднялась и отошла.

 – Но это нужно держать в строгом секрете, – предупредил Киринова Аш.

 – Понятно. Даю вам слово.

 – Даже от вашей семьи.

 – Даже от нее, – согласился Киринов. – Я знаю коллекционеров, знаю и тех, кому больше известно. С их помощью я могу доискаться, кто может особенно интересоваться Фаберже или российским антиквариатом.

 – Только будьте осторожны. Они уже убили троих и не задумаются убить снова.

 – Мой бизнес – задавать вопросы и собирать информацию по коллекционерам и коллекциям. Я не буду спрашивать ничего, что может возбудить подозрения.

 Лайла вернулась с тремя стопками и замерзшей бутылкой водки на подносе.

 Киринов взглянул на нее враз помягчевшими глазами.

 – Вы очень добры.

 – Думаю, момент того требует.

 Она разлила ледяную водку по стопкам, подняла свою:

 – За Винни.

 – За Винни, – пробормотал Киринов, прежде чем выпить.

 – И еще один тост: за выносливость искусства. Как будет «cheers» по-русски, Алекси?

 – За ваше здоровье.

 – О’кей. За ваше здоровье.

 – У вас хороший слух. За выносливость искусства, за наше здоровье и за успех.

 Они чокнулись: три яркие ноты слились в одну.

 И это, по мнению Лайлы, означало следующий этап.

 На остаток дня Лайла забыла о работе и принялась эксплуатировать достижения технологии. Пока Аш звонил гарвардским знакомым, она пошарила в социальных сетях.

 Может ли человек, если он еще жив – ему ведь почти сто! – иметь страничку в Фейсбуке? Если не он, то его потомки. Возможно, внук, названный в честь деда. Внучка – Антония? Пожалуй, стоит порыться в Гугле и Фейсбуке, используя то немногое, что они знают.

 Плюс Джонас Мартин. А вдруг они до сих пор друзья?

 Заметив, что Аш переминается в арочном проходе кухни, она подозвала его.

 – Я не пишу. Пытаюсь что-то найти. Тебе повезло?

 – Друг попросил у друга одолжения и доступа к ежегоднику Гарвардской юридической школы. С тысяча девятьсот сорок третьего по сорок пятый они не публиковались, но есть за сорок шестой. Без фотографий. Я намерен получить к нему доступ и, учитывая возраст Мартина, доступ к ежегодникам за два последующих года.

 – Здорово.

 – Я мог бы нанять частного детектива, чтобы он проделал всю эту работу.

 – И лишить нас такой радости и удовольствия? Я брожу по Фейсбуку.

 – Фейсбук?

 – У тебя есть страничка в Фейсбуке, – напомнила она Ашу. – Я, кстати, только что послала тебе запрос на дружбу. Похоже, у тебя два друга: один личный и один в профессиональной сфере.

 – Говоришь, как мой агент, – пробормотал он. – Почему ты рыщешь по Фейсбуку?

 – Почему у тебя своя страничка?

 – Помогает лучше узнать, что в очередной раз затевает моя семейка.

 – Совершенно верно. Держу пари, в семьях Бастоне и Мартина делают то же самое. Бастоне – фамилия итальянская. Ты наверняка не знал, что Италия на девятом месте по числу пользователей Фейсбука.

 – Не знал.

 – В Фейсбуке шестьдесят три Антонио Бастоне и три Антонии. Я проверяла тех, кто называет себя Тони. Я собираюсь проверить всех и, если возможно, прочитать списки друзей. Если я найду в них имена «Мартин» или «Суонсон», это может стоить затраченных усилий.

 – Фейсбук, – протянул он, рассмешив ее.

 – Ты не думаешь об этом, потому что редко заходишь на страницу.

 Он сел.

 – Лайла…

 Она отодвинула ноутбук, сложила руки.

 – Аштон.

 – Что ты собираешься делать с шестьюдесятью тремя Антонио?

 – Думаю, я добьюсь большего с «Тони». Списки друзей. Как я говорила. Потом начну связываться с каждым и спрашивать, не потомки ли они Антонио Бастоне, учившегося в Гарварде в сороковых. Мы не уверены, что так и было, черт, да они могли встретиться хоть в стрип-клубе! Но это называется «использовать трамплин для победного прыжка». Мне может повезти, если при этом я буду еще и Гугл обыскивать.

 – Творческий подход к делу.

 – Творчество – мой бог! Технологии – мой драгоценный любовник.

 – Ты искренне этим наслаждаешься.

 – Ага. Что-то подсказывает, что если мне повезет, там, за стенами, может подстерегать тот, кто убьет меня за это, если представится возможность. Но я ничего не могу с собой поделать. Это выше меня!

 Он потянулся к ее руке.

 – Я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось. И не говори, что можешь сама за себя постоять. Теперь ты со мной.

 – Аш…

 Он сильнее сжал ее руку.

 – Ты со мной. Нам обоим нужно время, чтобы привыкнуть к этому. Но так уж случилось. Я говорил с Бобом.

 До нее не сразу дошло.

 – С кем?

 – Со своим братом Бобом.

 Среди Гизел, Райли и Эстебанов затесался Боб?

 – Мне нужна копия твоей таблицы.

 – Сегодня он у Энджи. Он и Фрэнки – старший сын Винни – лучшие друзья. Я попросил его поговорить с Фрэнки насчет информации, какую Винни имел по наследству Суонсонов и сделок, проводимых Оливером.

 – Пытаешься найти ниточку, ведущую к несессеру или Бастоне?

 – Весьма хлипкая возможность, но кто знает? Я позвонил Суонсонам и матери. Мать знает всех и немного знакома с Мирандой Суонсон. Из ее описания эта самая Миранда смахивает на идиотку, сдвинутую на моде. Мать согласилась сделать несколько звонков и узнать, где отдыхают Миранда и ее муж Бифф.

 – Он не может быть Биффом. Никто не может быть Биффом.

 – Если верить матери – он может.

 Аш перевел взгляд на телефон, издавший рингтон.

 – Очевидно, мне следовало раньше подумать о матери. Вот и она. Привет, ма! Быстро же ты работаешь.

 Лайла оставила его разговаривать и поднялась наверх – за туфлями, бейсболкой и темными очками. Взяла маленькое портмоне: ключи, деньги, водительские права. Сунула все в карман. И стала спускаться. На полпути она встретила Аша.

 – Куда ты ушла? – начал было он. – То есть куда идешь?

 – Захватить кое-что для прогулки с Эрл Греем, вернее, захватить то, что нужно для нас обоих. Тебе тоже не вредно прогуляться по парку. Расскажешь, что говорила тебе твоя мать.

 – Прекрасно!

 Он присмотрелся к ее бейсболке, прищурился.

 – Ты фанатка «Метс»?

 – Давай, начинай ссору.

 Он только головой покачал.

 – Это суровое испытание наших отношений. Я возьму поводок.

 – И штанишки, – добавила она.

 Вооруженные и ведущие заходящегося от восторга Эрл Грея, они спустились вниз и пошли по лестнице, соединяющей Тюдор-сити с парком.

 – Это знак? Идти по лестнице Щаранского, названной в честь русского диссидента, – гадала Лайла.

 – Думаю, с меня довольно всего, что связано с Россией. Но ты права, прогулка в парке мне не помешает.

 Он наслаждался теплым ветерком и шумом уличного движения, доносившегося с Первой авеню, пока они шли по широкой дорожке под кронами робиний.

 Вскоре они очутились на поляне, где было тихо и спокойно. Здесь гуляли женщины с детьми и колясками, бегали собаки, шли молодые люди с блютусами в ушах, или в случае парня с тощими белыми ножонками, затянутыми в черные эластичные шорты, подпрыгивали в ритм тому, что неслось из наушников.

 – Так что сказала тебе твоя мать? – спросила Лайла, пока Эрл Грей нюхал траву, виляя хвостом.

 – Она заглянула в свою книгу – если считаешь, что моя таблица ого-го, то видела бы ты книгу записей моей матери! С информацией из нее можно планировать войну. Она позвонила еще одной приятельнице, которая дружит с Мирандой Суонсон. Они до Дня труда в Хэмптоне, хотя иногда возвращаются в город встретиться с подругами или заняться делами. Она раздобыла адрес и номер сотового Миранды.

 – Позвони ей!

 Лайла схватила его за руку и повела к скамье.

 – Позвони прямо сейчас!

 – Не стоит. Мать уже позвонила.

 – Быстро она действует.

 – Как молния. Моя мать, которая тоже сейчас в Хэмптоне, напросилась на коктейль к Суонсонам сегодня вечером. Приглашение включает меня и мою спутницу. Хочешь пить коктейли на берегу?

 – Сегодня вечером? Но у меня нет подходящей одежды для коктейлей на берегу в Хэмптоне.

 – Это побережье. Все достаточно просто.

 – Мужчины, – пробормотала она. – Мне нужен наряд!

 Эта связь окончательно ее разорит!

 – Отведи Эрл Грея домой, хорошо?

 Она выудила ключи, отдала ему и вручила собаку на поводке.

 – Мне нужно кое-что купить.

 С этими словами она умчалась, оставив его в пыли.

 – Это всего лишь побережье, – тупо повторил он.

 По своим ощущениям, она нашла чудо. Легкое, легкомысленно-розовое, с голой спиной, перекрещенной тонкими лямками. Бирюзовые гладиаторские сандалии на высоких каблуках и соломенная сумочка с полосами обоих цветов и достаточно большая, чтобы вместить ее главный аксессуар – очаровательного карликового пуделя – как приложение к чуду.

 Сотовый зазвонил, когда она добавляла еще один слой туши.

 – Готова? – спросил Аш.

 – Две минуты!

 Она отключилась, раздосадованная тем, что он ухитрился вернуться к себе, переодеться и быть готовым за меньшее время, чем у нее ушло на одевание. Она сунула все необходимое для песика в новую сумку и усадила туда и его.

 Сложила шарф, который уговорила ее купить продавец: бирюзовый с розовыми волнами, и тоже спрятала его в сумку и помчалась вниз, чтобы уложиться в заявленные две минуты.

 Аш стоял, прислонившись к винтажному «Корвету», и болтал со швейцаром.

 – Давайте, я открою, – предложил швейцар, распахивая дверь машины. – Приятного вечера.

 – Спасибо.

 Она подождала, пока Аш сядет рядом с ней на место водителя.

 – У тебя есть машина.

 – Да, но езжу я нечасто.

 – У тебя крутая машина.

 – Если собираешься везти крутую женщину на побережье, машина тоже должна быть крутой.

 – Прекрасно сказано. Я начинаю нервничать.

 – Насчет чего?

 Он вел машину так, как делал все: с безжалостной решимостью.

 – Насчет всего. Представляю, как Миранда скажет: «А, Антонио! Ну да, старый друг! Он, кстати, сидит в углу, на случай, если вам понадобится. Пойдите поздоровайтесь…»

 – Что-то не верится.

 – Конечно, нет, но я начинаю об этом подумывать. Мы подойдем, и он скажет или закричит, потому что глух, как пень: «Покер? Неудачник Джонни? Вот были дни!» А потом расскажет, что отдал яйцо девушке, с которой в то время спал. Как ее звали? Он закудахчет от смеха. И тут же упадет мертвым.

 – Отойдет, так сказать, в мир иной со счастливыми воспоминаниями.

 – По иной версии, в этот момент ворвется азиатка в платье от Александра Маккуина, не меньше, и будет держать нас всех под дулом пистолета, пока не войдет босс. Копия Марлона Брандо. Не тот горячий и сексуальный Брандо из старых черно-белых фильмов, а нынешний, толстый, в белом костюме и панаме.

 – Это лето на побережье, – рискнул он напомнить.

 – Но у меня такая фантазия. Я знаю кунг-фу и умудряюсь сцепиться с азиаткой. И пока я стараюсь надрать ей задницу, ты скручиваешь босса.

 Аш бросил на нее выразительный взгляд, прежде чем пролететь между двумя такси.

 – Ты сцепилась с горячей азиатской женщиной, а мне достался Брандо? Несправедливо!

 – Но так уж получилось. А когда мы думали, что уже все в порядке, случилось страшное. Я не смогла найти Эрл Грея. Искала всюду, но не смогла найти. Мне до сих пор плохо.

 – Хорошо, что этого никогда не случилось на самом деле. И никогда не случится.

 – Жаль, что я не знаю кунг-фу.

 Она заглянула в сумочку, где мирно спал Эрл Грей.

 – Что там? Ты не сунула пса в сумку? Ты взяла его с собой?!

 – Я не могла его оставить. Я за него отвечаю. Кроме того, женщины, имеющие таких крошечных песиков, носят их в модных сумках.

 Она в свою очередь бросила на него смеющийся взгляд.

 – Они посчитают меня эксцентричной.

 – С чего бы это?

 Она любила новые места. И хотя не выбрала бы для себя дом Суонсонов в Хэмптоне, задумку архитектора все ж таки оценила. Белоснежный, акры стекла, изящный и ультрасовременный, с белыми террасами, украшенными белыми горшками с красными цветами.

 Свидетельство богатства хозяев и воплощение жесткого современного стиля.

 На террасы уже высыпали люди: женщины в легких платьях, мужчины в костюмах и спортивных куртках пастельных цветов. Солнце стояло еще высоко, и шум прибоя мешался с музыкой, струившейся в открытые окна.

 Она увидела официантов, разносивших бокалы с чем-то вроде коктейля «Беллини» или шампанского, стаканы с пивом, закуски.

 Наверное, в доме преобладали голубые тона моря и неба, проникавшие сквозь стеклянные стены. Но весь этот белый цвет резал глаза, леденил спину.

 Обстановка с серебряными или зеркальными вставками в сочетании с неприятно яркими красными, голубыми и зелеными тонами стульев и диванов гармонировала с красками картин в серебряных рамах на белых стенах.

 Ни одного скругленного края. Ни одного мягкого оттенка.

 – Я не смогла бы работать здесь, – пробормотала она Ашу. – Сплошная головная боль обеспечена.

 Женщина, опять же в белом, коротком и узком, поспешила к ним. Грива платиновых волос и глаза такие неестественно зеленые, что Лайла немедленно сообразила, что этим цветом владелица обязана контактным линзам.

 – Вы, должно быть, Аштон!

 Она схватила Аша за руку и по европейскому обычаю расцеловала его в обе щеки.

 – Очень рада, что вы смогли присоединиться к нам. Я Миранда.

 – Очень любезно с вашей стороны пригласить нас. Миранда Суонсон, Лайла Эмерсон.

 – Вы свежи, как клубничное парфе! Позвольте предложить вам обоим выпить!

 Она, не оглядываясь, повела пальцем в воздухе.

 – У нас «Беллини». Конечно, вы можете заказать все, что хотите.

 – Я бы выпила «Беллини», – просияла Лайла, ощущая к хозяйке некое даже сочувствие.

 Лет ей приблизительно столько же, сколько матери Аша, но диетами Миранда довела себя до скелетообразного состояния. И жила, казалось, на нервной энергии и той легкой субстанции, что пенилась в ее бокале.

 – Пойдемте, вы должны со всеми познакомиться. У нас здесь очень просто. Я была в восторге, когда позвонила ваша матушка, Аштон. Я и понятия не имела, что она здесь проводит лето.

 Лайла взяла бокал с подноса официанта.

 – У вас прекрасный дом.

 – Мы его обожаем. И полностью переделали, когда купили в прошлом году. Приятно уехать из города, от всей этой жары и толпы. Уверена, вы знаете, о чем я. Позвольте представить вас…

 Эрл Грей воспользовался возможностью высунуть нос из сумки.

 Рот Миранды открылся, и Лайла затаила дыхание в ожидании вопля. Но услышала визг:

 – Ой, щеночек! Совсем как маленькая игрушка!

 – Это Эрл Грей. Надеюсь, вы не возражаете, но я не хотела оставлять его одного.

 – Ой, какой он чудесный! Просто чудесный!

 – Хотите его подержать?

 – Еще бы!

 Миранда прижала к себе собачку и засюсюкала.

 Лайла искоса бросила взгляд на Аша и улыбнулась.

 – Я могу его где-нибудь прогулять?

 – Конечно! Я покажу вам! Хочешь прогуляться, малыш? – умильно проворковала Миранда, потерлась носом о нос пуделя и хихикнула, когда тот лизнул ее крошечным язычком.

 На этот раз Лайла только похлопала глазами в сторону Аша и последовала за потерявшей голову Мирандой к входной двери.

 К сыну подошла Моника с «Беллини» в руках.

 – Умная она у тебя.

 Он поцеловал мать в щеку.

 – Не знаю, моя ли, но да, она чертовски умна.

 – Мой сын знает, как получить то, что хочет, и всегда знал.

 Она в свою очередь поцеловала его в щеку.

 – Нужно немного пообщаться с гостями, а потом найдем тихое местечко в этом абсурдном доме, и ты расскажешь мне, зачем тебе понадобилась встреча с Мирандой.

 – Резонно.

 Но он то и дело посматривал на дверь.

 – Думаю, Лайла сможет выполнить свою часть задания.

 – Она всегда так говорит.

 – Какой контраст для мужчины, привыкшего заботиться обо всех, и этих всех чересчур много. Пойдем общаться!

 Она взяла его за руку и подвела к группе в гостиной.

 – Тутс, по-моему, ты не знакома с моим сыном.

 Тутс?!

 Но Аш уже смирился с неизбежной светской беседой.

 Лайла тем временем шла по широкой белой дорожке между острыми лезвиями декоративных трав и шипами розовых кустов. И ждала подходящего шанса.

 – Мы с Биффом так много путешествуем, что я никогда не думала о собаке. Но теперь…

 Миранда держала поводок, пока Эрл Грей нюхал траву.

 – Я бы хотела получить имя вашего заводчика.

 – Я узнаю и сообщу. Я очень благодарна за ваше приглашение и за то, что вы так отнеслись к Эрл Грею. Я не понимала, пока Аш не упомянул об этом, но вы знали его сводного брата Оливера.

 – Кого?

 – Оливера Арчера, он занимался продажей вашего наследства от «Олд Уорлд энтикс».

 – О! Я и не сообразила! Он упоминал, что его отец – Спенс Арчер! Совсем забыла! Такая тягомотина – вся эта возня с наследством, а он очень помог.

 – Уверена, что это действительно так.

 – Мы с Биффом не видели смысла сохранять старый дом и все эти вещи. Моя бабушка собирала все подряд!

 Она закатила глаза.

 – Дом можно было принять за музей! Пыльное, заплесневелое старое здание, битком набитое чем попало.

 – Все же, должно быть, трудно расставаться с фамильными ценностями.

 – Предпочитаю жить в настоящем. Антиквариат – это всего лишь старые вещи, которыми кто-то уже пользовался, не так ли?

 – Да… полагаю, – пробормотала Лайла. Что спорить с дурой?

 – Там так много всего тяжелого, темного или аляповатого. Мы с Биффом любим чистые линии и современность. Оливер – я помню его, конечно, – оказал огромную помощь. Я должна обязательно пригласить его на уик-энд этим летом.

 – Простите, я думала, вы знаете. Оливера убили. Совсем недавно.

 В глазах Миранды вспыхнули потрясение и ужас.

 – Какой кошмар! О, он был так молод и так красив! Такая трагедия! Как это вышло?

 – Его застрелили. Это было во всех новостях.

 – О, я стараюсь не слушать новости. Это так депрессивно!

 – Совершенно верно, – согласилась Лайла.

 – Застрелен.

 Миранду передернуло.

 – Полагаю, это было ограбление? Вооруженное?

 – Что-то в этом роде. Вы продали ему яйцо.

 – Какой хороший мальчик, делает пи-пи! Что?

 Она оглянулась на Лайлу.

 – Яйцо? Почему я должна была кому-то продать яйцо?

 – Декоративное. Ангел с колесницей.

 – Как странно… не помню… о, погодите! Да, боже. Оно было такое аляповатое и старомодное. И к нему прилагалась куча бумаг на каком-то непонятном иностранном языке. Но Оливеру оно понравилось, и он спросил, не захочу ли я сразу его продать. Я посчитала, что тут нет ничего особенного.

 – Но документы были на два яйца.

 – Неужели? Впрочем, как я сказала, дом был битком набит стариной. Но мы с Биффом – минималисты.

 – Аш узнал об этом, когда распоряжался наследством покойного. Знаете, как это бывает.

 Миранда на секунду устало прикрыла глаза.

 – Невероятная трата времени и энергии.

 – Да. И прочитав эти документы, он узнал, что Джонас Мартин-младший проиграл второе яйцо в покер. Антонио Бастоне.

 – Бастоне? – несколько оживилась Миранда. – Да, была какая-то семейная легенда о проигранном сокровище. Мой дед, Джонас Мартин, был паршивой овцой с пристрастием к игре и женщинам.

 – Вы знаете семью Бастоне?

 – Как-то летом, когда мы были в Италии, между мной и Джованни разгорелся бурный роман. Мне еще не было восемнадцати. Я была безумно влюблена… Мой отец не одобрял этих встреч из-за пресловутой истории с покером.

 – А где – в Италии, если уместен этот вопрос?

 – Флоренция. Мы проводили много времени во Флоренции. Вилла Бастоне – в Тоскане. Джованни женился на какой-то итальянской модели и заимел целое стадо детей. Я не видела его много лет, но на Рождество мы все еще обмениваемся открытками. У женщины бывает только одна первая любовь.

 – Вам повезло несказанно – встретить свою первую любовь в Италии, да еще на тосканской вилле! А вы когда-нибудь говорили о яйце, которое его дед выиграл у вашего деда?

 – У нас были куда более важные предметы для обсуждения, если мы вообще разговаривали. Но мне пора возвращаться. Хотя я могла бы провести с этой крошкой всю ночь.

 Она подхватила Эрл Грея на руки.

 – Как, по-вашему, он все закончил?

 – Думаю, да.

 К тому времени, как они повернули к дому, Лайла поменяла тему и обе весело болтали о клиентах, которые тоже имели дома в Ист-Хэмптоне.

 Прежде чем они расстались, Миранда успела представить ее двум парам на восточной террасе как Лилу.

 Лайла не стала ее поправлять и быстро придумала, что Лила – дитя трастового фонда, занимающаяся модным дизайном. И несколько минут развлекала себя воображаемой ролью, прежде чем извинилась и пустилась на поиски Аша.

 Он подкрался сзади и обхватил ее нежно за талию.

 – Вот ты где! Посмотрела бы ты на вид со второго этажа!

 – Я? – рассеянно переспросила она, мыслями все еще в разговоре с Мирандой. Но он уже увлек ее к белоснежной лестнице.

 – Да, потому что моя мать здесь, и у меня приказ доставить тебя наверх. Пришлось все ей рассказать, – тихо добавил он.

 – Правда?

 – Ну, не совсем все! А ты можешь поразвлекать ее, пока я разыщу Биффа Суонсона и узнаю от него все, что могу, о яйце?

 – В чем же проблема? Миссис Кромптон! Рада снова увидеться с вами.

 – Моника, – поправила она Лайлу и улыбнулась: – Позвольте мне посмотреть на ваше орудие.

 – Мое орудие?

 – Знаменитого Эрл Грея.

 При звуках своего имени тот поднял из сумки голову и радостно тявкнул.

 – Я больше люблю огромных, солидных псов, но этот мил до невозможности. Очень счастливая мордочка.

 – В этом и кроется его очарование. В счастливой мордочке.

 – Прежде всего…

 Моника взяла Лайлу за руку и отвела подальше в сторонку.

 – …я хочу извиниться. За отца Аша.

 – В этом нет необходимости.

 – Знай я, что он так взбесится, никогда бы не оставила вас наедине с ним. Подумать только, у меня от него двое детей! У нас очень мало общего с его нынешней женой, и мы недолюбливаем друг друга, но и она возмутилась бы, узнав, как он обращался с гостьей в собственном доме. Как и бедная мать Оливера, и Изабелла, третья жена Спенса. Поэтому от лица всех его бывших жен и жены нынешней приношу извинения за то, что с вами так обошлись. Возмутительно дурно.

 – Спасибо. Этот день был трудным для всех.

 – Он был просто ужасным. А к концу стал настоящим кошмаром. Аш рассказал мне, что происходит, или рассказал ровно столько, сколько счел нужным. Хочу сказать, что я очень любила Винни. Он и Энджи, их дети были частью моей семьи, причем любимой. Я хочу, чтобы людей, ответственных за его смерть, за то, что сердце Энджи разбито, поймали и наказали. Но я не желаю, чтобы мой сын и молодая женщина, которой я симпатизирую, рисковали своими жизнями.

 – Понимаю. Но пока мы всего лишь собираем информацию.

 – Я не Оливер, ма, – вставил Аш, появившись рядом с ними.

 – И слава богу!

 Ветер подхватил волосы Моники и стал играть ее золотисто-рыжими прядями.

 – Среди других бесчисленных отличий тебя от него, – сказала она задумчиво, – ты не жаден, не глуп, не самонадеян. А Оливер зачастую проявлял сразу все эти качества. Странно – вот считается, что некрасиво говорить плохо о мертвых. Но если это правда о человеке, которая многое объясняет в событиях его жизни… И мы все рано или поздно умрем… – Она не продолжила, и недолгая пауза объединила их в одном ощущении.

 – А пока что мы живы, я хочу успеть сказать кое-что, – с мягкой иронией прервала молчание Лайла. – План мой сорвал джекпот! Вкратце: Миранда понятия не имела, что за яйцо купил у нее Оливер! Старомодное и безвкусное – это ее оценка. Просто хлам в старом доме.

 – О! Поместье Мартинов – один из самых прекрасных домов на Лонг-Айленде, – с чувством воскликнула Моника. – Оно принадлежало еще бабке Миранды, а отец ее умер несколько лет тому назад. Когда-то я бывала там на званых вечерах… Какое это было время! Тогда я была беременна тобой, Аш.

 – Мир тесен. И время в нем неумолимо летит. А что насчет Бастоне? – деловито отреагировал Аш.

 – Первая любовь Миранды – Джованни Бастоне, и случилось это одним давним летом в Тоскане – у Бастоне там вилла. Должно быть, это недалеко от Флоренции, поскольку она сказала, что они с Джованни проводили там много времени. И она смутно припоминает историю о Джонасе Мартине – по ее словам, он слыл паршивой овцой в семействе! – который проиграл Антонио Бастоне фамильную драгоценность: одна из причин, по которой ее отец не желал, чтобы она встречалась с молодым Бастоне. И тогда Джованни женился – на какой-то итальянской модели, и у них целый выводок деток.

 Моника одобрительно кивнула, еще более оживившись в лице.

 – И вы разузнали все это, прогуливаясь с собачкой? Можно сказать, взяли след…

 – Совершенно верно. Кроме того, оказалось, что она знать ничего не знает о том, что случилось с Оливером, но и узнав об убийстве, не связала его с яйцом. Очень своеобразная дама. Глуповатая, однако милая. Нужно не забыть ей прислать имя заводчика, она хочет такого же песика, как Эрл Грей. Так что, думаю, у меня подвернется удобный случай выудить из нее адрес Джованни Бастоне. Но нам, конечно, неплохо было бы самим его разыскать.

 Довольная произведенным на собеседников впечатлением, Лайла ловко ухватила еще один бокал с подноса проходившего мимо официанта.

 – Разве вы не любите коктейль-пати?

 – Люблю.

 Моника чокнулась с Лайлой.

 – Бедный Аш терпит их, лишь когда нет другого выхода. Он уже планирует отступление. Подождите еще полчаса! Постарайтесь, чтобы вас увидело как можно больше людей. А потом я вас прикрою.

 Моника легонько приобняла Лайлу.

 – Когда я в следующий раз буду в Нью-Йорке, мы обязательно должны насладиться долгим-предолгим ланчем.

 Тридцать минут! Аш сверился с часами и повел своих женщин вниз.

 Они вернулись в Нью-Йорк. Еще не войдя в квартиру, Аш объявил, что теперь его очередь прогуливать Эрл Грея. Лайла по достоинству оценила порыв – ни один мужчина не взял бы на себя такую «постыдную» функцию – вести на поводке этакого хомячка! Хмыкнув, она стала рыться в продуктах.

 Найденные закуски обострили ее аппетит. К тому времени, как вернулся Аш, она успела разогреть любимое блюдо – макароны с сыром – и сидела в Фейсбуке.

 – Макароны с сыром!? Уму непостижимо! Когда ты успела?

 – Разогреть готовые? Это несложно. Надеюсь, тебе понравится.

 – Из голубой коробки?

 – Конечно. У меня свои стандарты.

 Он достал из холодильника пиво. Водительские обязанности накладывают свои досадные ограничения на удовольствия, так что на этом чертовом пати он вымучивал единственный бокал пива и теперь предвкушал реванш.

 – Когда я купил свой первый дом, содержимое этой голубой коробки было вершинным моим кулинарно-гастрономическим достижением. И вафли «Эггос». Особенно когда все силы забирает работа. Ты только представь – макароны с сыром в три часа ночи! Объедение!

 – Предлагаешь подождать до трех часов ночи, чтобы ощутить истинный вкус макарон? Неплохая сама по себе идея. Но только я теряю разум от голода… – Она на секунду умолкла. – О, Иисусе! Аш! Я попала в точку.

 – В какую именно?

 – Мне ответила Антония Бастоне! В ответ на вопрос, не родня ли она Антонио Бастоне, который играл в покер с Джонасом Мартином в сороковых годах, она ответила: «Я правнучка Антонио Бастоне, друга американца Джонаса Мартина. А кто вы?»

 Аш со стоном вонзил вилку в еду в миске и несколько раз наткнул на нее гибкие макаронины.

 – А вдруг Антония – сорокалетний мужик с пивным брюхом, надеющийся охмурить наивную девушку в Интернете?

 Лайла укоризненно подняла на него глаза:

 – Да кому это нужно – брать такое имя для какого-то там прикрытия? Давай уж поверим… И дай мне вилку! Если мы собираемся есть из одной миски, я имею право хотя бы на свою суверенную вилку.

 – Привереда.

 Он еще наткнул себе макарон и медленно пожевал их, блаженно-мечтательно воздев к потолку глаза.

 – Боже, да это же самая настоящая ностальгия по прошлому! Я помню, как разогревал это блюдо…

 – Разогрев блюда предполагал к макаронам голую женщину?

 – Может быть.

 Он встал и принес из кухни вилку и пару салфеток.

 – К твоему сведению, у меня свежи воспоминания и о голых мужчинах, – сообщил он.

 – Тогда все прекрасно.

 Он сел.

 – Ладно, средний возраст и пивное брюхо – это преувеличение. Она отвечает, возможно, потому, что побывала у тебя на странице, а об остальном догадалась, Но да, вполне возможно, что ты попала в точку. Ты очень мне пригодилась, Лайла. Мне бы в голову не пришло захватить песика на вечеринку. Тебе все удалось.

 – Я бы сказала, что это везение. Но ложная скромность так раздражает. Вот только чем еще я могу приманить ее, Аш? Никогда не думала, что я так быстро добьюсь успеха, но не подумала о следующем шаге. Не могу же я брякнуть ей, что я друг единоутробного брата человека, убитого из-за яйца Фаберже, которое ее предок проиграл Джонасу Мартину. Но мне нужно сказать ей что-то такое, чего будет достаточно, чтобы продолжать диалог.

 – Ты писатель. И перед тобой поле деятельности – сочиняй! Твои подростки говорят, как подростки. Диалоги прекрасные! Не подкопаться! Так в чем же дело?

 – Да, я писатель, но эту сюжетную часть не продумала.

 – Скажи ей, что ты писатель. Что чистая правда. Она может это проверить. Ты знакома с Мирандой Суонсон, что тоже правда, и Миранда приходится внучкой Джонасу Мартину, оставаясь в дружеских отношениях с Джованни Бастоне. Все это чистая правда. Ты изучаешь историю семьи, особенно связь Мартина с Бастоне, возможно, для будущей книги. Неправда. Зато правдоподобно.

 – Сляпано наспех, но хорошо.

 Она потыкала вилкой в миске.

 – Возможно, когда-нибудь я и напишу книгу обо всем этом… Пожалуй, твоя версия не лишена оснований. Я собираю материал. Прекрасно. Правда – и вероятная правда.

 Она отложила вилку и быстро настучала ответ.

 – А закончим так: «Готовы ли вы поговорить со мной?»

 Секунда – сообщение улетело.

 – Итак…

 Она с энтузиазмом принялась за макароны.

 – Подождем и увидим.

 – Можем сделать даже лучше. Какой у тебя график?

 – Мой график? Я здесь до полудня понедельника, но у меня есть два дня до того, как я начну работу в Бруклине, а потом…

 – Двух дней может быть недостаточно. Можешь найти замену на Бруклин?

 – Могу, но…

 – Найди. Мы летим в Тоскану.

 Она воззрилась на Аша с недоумением.

 – Ты точно знаешь, как придать изысканности макаронам с сыром, не дожидаясь трех часов ночи и обнаженной натуры!

 Аш пропустил мимо ушей ее замечание.

 – Мы летим в понедельник, как только ты освободишься. У нас будет достаточно времени, чтобы разыскать виллу Бастоне. А если повезет, мы получим туда приглашение. Если не повезет, что-нибудь придумаем.

 – Вот так просто…

 Она помахала руками как крылышками.

 – …сели и полетели в Тоскану?

 – Ты же любишь путешествовать.

 – Да, но…

 – Мне нужно сделать следующий шаг, увериться, что несессер на месте. Но я не могу лететь без тебя, Лайла. И не оставлю тебя одну, пока все не кончится. Понимаю, тебе не нравятся такие условия. Но ничего не поделать. Так что считай, что делаешь мне одолжение.

 Немного помрачнев, она повертела вилкой в оранжевой пасте.

 – Ничего себе шаги, Аштон.

 – Виновен, но ты хочешь лететь. Хочешь быть со мной. И не захочешь оставаться здесь, пока я дергаю за итальянские ниточки.

 В Бруклине были кот и пес, аквариум с морской рыбой и сад. Она так мечтала о двухнедельном пребывании в этом доме!

 Но на другой чашке весов – Тоскана, еще один кусочек пазла, и Аштон…

 – Мне придется найти замену на Бруклин, к удовлетворению моих клиентов.

 – Согласен.

 – Подожди, я подумаю, что сделать.

 В галерее Джули, когда Лайла пришла туда с песиком в сумке, она нашла пару туристов – зевак, не покупателей. Один из служащих серьезно обсуждал с некоей остролицей дамой скульптуру: женщина безутешно плачет, прижав руки к лицу.

 Интересно, что может толкнуть кого-то приобрести в дом подобную трагическую фигуру? Но искусство не спрашивает, к кому воззвать.

 Джули она нашла, как и обсуждалось в утренних эсэмэсках, в задней комнате, где та упоенно готовила к отправке картину.

 – Еще одна моя победа. Я обещала запаковать ее своими руками. – Ее взгляд упал на сумку Лайлы. – Шикарная. Когда ты ее купила?

 – Вчера. Почему ты босая?

 – Сломала каблук, когда шла на работу. Вернее, почти оторвала. Он шатается. Сегодня днем иду к сапожнику.

 Лайла вытащила из внешнего кармана сумки наждачную бумагу и суперклей.

 – Сейчас починю.

 Она взяла туфлю, очень красивую, с открытым носком, от Джимми Чу, и принялась за работу.

 – А сумка, – продолжала она, старательно натирая наждаком каблук и пятку туфли, – видишь ли, я поехала в Ист-Хэмптон на коктейль-пати, и нужно было в чем-то нести Эрл Грея.

 – Ты брала собаку на коктейль-пати в Хэмптон?

 – Да. Это держалось бы лучше с обувным клеем, но…

 Лайла крепко прижала каблук к пятке.

 – Должно держаться. Теперь о последних событиях. Мне нужен совет.

 И она рассказала Джули все о вчерашнем дне. Прежде чем ответить, подруга отошла подальше и развернула рулон пузырьковой упаковки.

 – Только ты могла вспомнить о Фейсбуке, чтобы искать шедевры и возможных убийц, – проговорила она с расстояния.

 – Она не ответила на последнее сообщение. Так что все это может быть пустым номером. Но независимо ни от чего Аш хочет лететь в Тоскану на следующей неделе и просил меня сопровождать его.

 – Он хочет взять тебя в Италию?

 – Это не романтический побег, Джули, что мне даже в голову не пришло, поскольку я занята на той неделе.

 – Ах, простите! Не побег, но поездка в Италию – в Тоскану! От которой так и разит романтизмом. – Джули бросила на нее суровый взгляд. – Скажи, что едешь.

 – Именно этот совет мне и был нужен. Мне нужно найти замену. Это сильно пошатнет мой бюджет, но моя замена очень хороша, и клиенты будут довольны. Я хочу поехать… по стольким причинам! Я как-то должна объяснить ему, что так дальше продолжаться не может. Мне пришлось едва ли не вытолкать его из дома сегодня утром, чтобы он успел на похороны Винни, и поклясться, что я возьму такси и приеду днем…

 – Разумная предосторожность!

 – …которое я должна поймать не меньше чем в десяти кварталах от дома, где сейчас живу. Не хило? – Она пригладила волосы. – Джули, во что я впутываюсь?

 – Думаю, с Ашем тебе ничто не грозит, но это опасно. Если ты нервничаешь или же не уверена…

 – Не в этом дело. Я не могу так просто уйти. Да и это не выход. Я участвую в этом с тех пор, как выглянула в проклятое окно той злополучной ночью. Мы с Ашем связаны. Но во что я впутываюсь?

 – Думаю, это совершенно ясно. У тебя роман, но ты ищешь проблем на свою голову.

 – Вовсе не ищу. Честно. Но я люблю планировать, ко всему быть готовой. Если ты не готова к внезапным изменениям, они могут укусить тебя в зад.

 – Ты лучше всех, кого я знаю, умеешь наслаждаться моментом, пока речь не идет о личном. Тебе нравится быть с ним. У тебя к нему чувства. Ясно, что в конце всегда одно и то же. Так зачем кликать беду?

 – Он неотступно висит надо мной.

 – К этому вынуждает его ситуация.

 – Ладно, это справедливо. Он привык заботиться о каждой мелочи, и людях, и ситуациях. Добавь к этому все, что он испытывает из-за того, что не смог спасти Оливера. Это такое напряжение! Он умеет создавать события, а мне…

 – А тебе не терпится самой позаботиться о деталях, все держать под контролем.

 Удовлетворенная своей работой, Джули вынула упаковочную ленту.

 – Иногда связать себя с чьей-то жизнью, позаботиться о деталях вместе – это и есть ответ на все. Другой род приключений, если угодно.

 – У тебя звезды в глазах. И луна.

 – Верно. Я была влюблена в Люка с пятнадцати лет. И очень долго отрицала это, но для меня всегда существовал один только Люк.

 – Романтично.

 Лайла прижала руку к груди.

 – Вроде романа Элизабет и Дарси.

 – Да нет, не романизм. Реальность.

 – Что делает это еще более романтичным.

 – Полагаю, так.

 Улыбнувшись себе, Джули перевязала картину.

 – Все же мне и одной неплохо жилось. Я могу быть счастлива и в одиночестве. Впрочем, как и ты. Думаю, это лишь делает происходящее более острым, особенным. Мы можем сказать: о’кей, есть кто-то, кому можно доверять, с кем можно быть. С кем можно вместе планировать будущее.

 – Ты планируешь?

 – Я говорила о тебе, но – да. Мы не торопимся на этот раз, – сказала она с улыбкой, когда Лайла прищурилась. – Но мы пустили на ветер последние двенадцать лет. Достаточно пустых трат. Хочешь моего совета? Не выбрасывай что-то лишь потому, что заранее предвидишь некие перемены и хочешь избежать чьей-то опеки. Лети в Тоскану. Будь в безопасности. Разгадай тайну и оставайся влюбленной. Потому что ты влюблена.

 – Я не знаю, что такое любовь.

 – Об этом расскажешь мне после. А пока спокойно отдайся чувству.

 – Это все меняет.

 Джули поводила в воздухе пальцем.

 – И несмотря на тот факт, что ты меняешь места жительства по крайней мере двенадцать раз в году, перемены – твоя фобия. И еще – когда не ты контролируешь ситуацию. Попробуй иначе. Хоть изредка уступай кому-нибудь руль.

 – «Уступай руль, лети в Тоскану, позируй для картины…» Я не собиралась делать ничего из перечисленного! «Будь влюбленной…» Да по сравнению со всем этим, вместе взятым, – подманить киллера шедевром кажется детской забавой.

 – Ты забываешь «будь в безопасности». И посылай мне каждый день электронные письма, пока будешь в Италии. Дважды в день. А перед твоим отъездом мы еще совершим набег на магазин.

 – Магазин мне не по карману. Бруклин накрылся.

 – Ты летишь в Италию. Ты не можешь позволить себе не пройтись по магазинам!

 Из галереи Лайла уходила с мыслью, что Джули права. Пропади пропадом ее летний бюджет! Она позволит себе немного сойти с ума.

 Дай себе волю, решила она – и отправилась поглазеть на витрины. Пара новых летних платьев, капри, несколько топов и широких туник…

 Выходные платья она может разжаловать в повседневные, а рабочие костюмы предать забвению. И как только все новое заполнит ее чемоданы, она готова ехать в Тоскану.

 Ее взгляд приковала одна витрина: белый безликий манекен в легком платье с яркими завитками и изумрудно-зеленые танкетки с ремешком.

 Нет, только не зеленые босоножки. Это уже перебор. Нужно купить что-то нейтрального цвета, что-то, что пойдет ко всему. Вроде таких, которые сейчас на ней.

 Но и зеленый может быть нейтральным. Трава зеленая, а она идет ко всему окружающему.

 Она спорила сама с собой. Пока не ощутила чьего-то присутствия за спиной. И прежде чем успела отступить, почувствовала легкий укол.

 – Не смей кричать. И не шевелись, а не то нож воткнется глубоко и быстро. Кивни, если поняла.

 Теперь Лайла видела отражение в витрине. Поразительно красивое лицо, черный дождь волос.

 Она кивнула.

 – Прекрасно. Нам нужно поговорить. У моего помощника машина. Как раз за углом.

 – Ты убила своего помощника.

 – Замену найти легко. Он… был неудовлетворительным. Зная это, следует позаботиться о том, чтобы отыскать удовлетворительное решение. Мы пойдем к машине, как подруги, наслаждающиеся летним днем.

 – У меня нет того, что ты ищешь.

 – Мы поговорим. Я знаю спокойное местечко.

 Женщина крепко обняла Лайлу за талию, словно они были лучшими подругами или любовницами. Нож по-прежнему прижат к ее боку, как напоминание о смерти.

 – Я всего лишь выглянула в окно.

 Сохраняй спокойствие, твердила себе Лайла. Они стоят на улице, средь бела дня. И она наверняка что-то может сделать.

 – Я даже не знала Оливера Арчера.

 – И все же поехала на его похороны.

 – По приглашению его брата.

 – Зато брата знаешь прекрасно. Все очень просто. Очень легко. Брат отдает мне то, что было обещано, и все довольны.

 Лайла всматривалась в лица прохожих.

 Взгляните на меня, мысленно кричала она, вызовите полицию!

 Но все куда-то спешили, торопились по своим делам.

 – Почему ты делаешь это? Почему убиваешь?

 – Почему ты сидишь по чужим домам?

 Джей улыбнулась.

 – Мы с тобой зарабатываем себе на жизнь. Каждая своим способом. На твоем сайте одни похвалы. Мы обе профессионалки.

 – Значит, это всего лишь работа.

 – Есть такое американское выражение: «это не работа, это приключение». Мой наниматель хорошо платит и ожидает отличной работы. И эту отличную работу я ему предоставляю. Думаю, мой помощник решил объехать квартал. Нью-Йорк такой суматошный город. Такое движение. Мне нравится. Это у нас тоже общее. И мы путешествуем, когда того требует работа. У нас много общего. Если мы поговорим по душам, можешь вернуться, купить то красивое платье в витрине.

 – А если нет?

 – Тогда я сделаю свою работу. Сама пойми: долг перед нанимателем.

 – Я б не стала убивать. У полиции есть твой портрет. Ты не можешь.

 Нож вошел чуть глубже, и Лайла едва не охнула от боли.

 – Я не вижу полиции, а ты?

 – А я не вижу твоего помощника.

 – Терпение, – обворожительно улыбнулась Джей.

 Лайла увидела бродягу в длинном пальто, он двигался в их направлении. Может, задействовать как-то его? Найти удобный момент, все рассчитать – и…

 В этот момент Эрл Грей высунул голову из угла сумочки и радостно тявкнул, возвещая о своем присутствии.

 Этого оказалось достаточно. Всего одно мгновение удивления Джей, и она немного ослабила хватку, но Лайла этого не упустила.

 Она с силой оттолкнула азиатку спиной, и та невольно отпрянула. А Лайла припечатала свой кулак к этому необыкновенной красоты лицу. Азиатка, потеряв равновесие, тяжело села на тротуар.

 Лайла пустилась бежать. Сначала слепо, панически. В ушах звенело, сердце колотилось. Один раз она рискнула оглянуться, увидела, как азиатка оттолкнула мужчину, пытавшегося ей помочь.

 Она на высоких каблуках!

 Лайла ощутила слабый огонек надежды, пробившийся сквозь панику. Тщеславие дорого обойдется этой бабе!

 Она летела вперед, крепко сжимая сумочку. Эрл Грей от страха сжался в комок и затих. Слишком далеко, чтобы возвращаться к Джули в галерею, и нужно перебежать улицу, чтобы добраться до Аша.

 Но пекарня! Пекарня Люка!

 Она пробежала еще квартал, налетая на пешеходов, проталкиваясь сквозь толпу и игнорируя проклятия тех, кто не желал уступать ей дорогу. Тяжело дыша, чувствуя, как подгибаются ноги, она свернула за угол и влетела в двери пекарни.

 Посетители поднимали головы от пирогов с персиками или пирожных с киви, но она продолжала бежать и залетела за стойку. Один из служащих окликнул ее, но она, не отвечая, вломилась в огромную кухню, где пахло сахаром и дрожжами.

 Здоровяк с круглой, покрытой щетиной физиономией перестал крутить розетки по краям трехслойного торта.

 – Леди, здесь находиться нельзя.

 – Люк, – едва сумела она прохрипеть. – Мне нужен Люк.

 – Еще одна.

 Женщина с фиолетовыми волосами вытащила из печи противень с шоколадными пирожными. В воздухе запахло шоколадом.

 Но что-то в лице Лайлы тронуло женщину. Она отставила противень и подтащила к Лайле табурет.

 – Вам лучше сесть. Я сейчас позову его.

 Лайла судорожно втянула в себя воздух, сунула руку в сумочку в поисках телефона и нащупала дрожащего Эрл Грея.

 – О, малыш, прости меня. – Пес жалобно тявкнул, чем выдал свое присутствие в неположенном месте.

 – Здесь ему нельзя находиться!

 Здоровяк бросил кондитерский мешок, и его голос поднялся на добрые две октавы.

 – Что это за создание? Уберите его из кухни!

 – Простите. Форс-мажор.

 Лайла прижала скулящего песика к груди и наконец отыскала телефон в сумке. Но прежде чем она успела набрать девять-один-один, в кухню по лестнице скатился Люк.

 – Что случилось? Где Джули?

 – В галерее. С ней все в порядке. У нее был нож.

 – У Джули?

 – Нет. У той азиатки. У нее нож. Мне пришлось бежать. Не знаю, видела ли она, что я вбежала сюда. Я не оглядывалась. Не знаю, была ли там машина.

 – Саймон, принеси ей воды.

 – Босс, у нее животное. Животных в кухне держать нельзя.

 – Это всего лишь карликовый пудель.

 Лайла еще крепче прижала к себе собаку.

 – Его зовут Эрл Грей, и он спас мне жизнь. Он спас мне жизнь, – повторяла она как заведенная, глядя большими глазами на Люка. – Нужно позвонить в полицию. И Аштону.

 – Я позабочусь об этом. Пей воду.

 – Ничего страшного. Просто я немного струхнула. В жизни не бегала так далеко и так быстро, с самых школьных соревнований по легкой атлетике.

 Она глотнула воды.

 – Можно мне мисочку? Нужно напоить пса. Ему тоже досталось страху.

 – Дайте ей миску, – приказал Люк.

 – Босс!

 – Миску, черт бы все это побрал! Я отведу тебя к Ашу, – царапнул он Лайлу взглядом, – а оттуда мы вызовем полицию. Расскажешь нам, что случилось.

 – О’кей, – хрипло отвечала она.

 – Это не собака, – пробормотал Саймон, – а какой-то хомяк…

 – Он мой герой, – теперь пискнула Лайла, голос не повиновался ей.

 – Да, но это же не… Леди, у вас кровь!

 – Я…

 Волна паники накрыла ее с прежней силой.

 – Она два раза ткнула меня ножом.

 – Холли, аптечку! Вот, леди, вода.

 Лайла машинально взяла из рук Саймона миску и сделала несколько судорожных глотков из нее.

 – Я испугала его, когда бежала…

 Взгляд Саймона помягчел.

 – Давайте без «леди». Я Лайла. А это Эрл Грей.

 Она осторожно протянула Саймону собаку и миску.

 – Я сейчас промою рану, – сказал Люк. Его голос и руки были нежны, как у матери, успокаивающей перепуганного ребенка.

 – Промою и завяжу.

 – О’кей, о’кей. Я позвоню детективу Файн. Спрошу, смогут ли они приехать сейчас к Ашу. Он ждет меня. Я опаздываю.

 Она едва не шаталась. После выброса адреналина тело казалось чересчур легким, голова кружилась. Хорошо, что Люк обнимал ее за плечи всю короткую дорогу до дома Аша. Она боялась, что без его поддержки поднимется в воздух и улетит.

 Он был таким спокойным и нежным в пекарне, а теперь казался надежным, как дерево, которое выстоит в любую бурю.

 Конечно, ведь недаром Джули его любит.

 – Ты ее дерево.

 – Я… Что?

 – Дерево Джули. С длинными, крепкими корнями.

 – Да-да, конечно.

 Он продолжал обнимать ее, одновременно растирая ее руку, чтобы успокоить.

 Она увидела мчащегося к ним Аша, который почему-то расплывался в ее глазах.

 Почувствовала, как он берет ее на руки.

 – Со мной все в порядке, – услышала она собственный голос.

 – Мне нужно проверить, как там Джули, – встревожился Люк. – Убедиться, что с ней ничего не случилось.

 – Иди. Я останусь с Лайлой.

 – Я могу идти. Это глупо – нести меня. Я пробежала три квартала что та торпеда. Так что могу идти.

 – Не сейчас. Мне следовало дождаться тебя. Или прийти за тобой.

 – Прекрати.

 Но поскольку сил спорить не было, она просто положила голову ему на плечо, пока он нес ее к дому.

 И укладывал на диван.

 – Дай, посмотрю твою рану.

 – Люк уже повозился с ней. Она задела меня ножом, только и всего. Она всего лишь хотела напугать меня, что ей удалось. Но и только. Она не получила того, за чем пришла. И сука испортила мне блузку.

 – Лайла.

 Когда он прислонился к ее лбу своим, она тяжело вздохнула и ощутила, как уходит из нее слабость.

 Похоже, она снова обрела корни. И не уплывет, потому что он ее держит.

 – Эрл Грей опять отличился в этой истории. Гвоздь сюжета!

 – Что?

 – Он высунулся из сумки так неожиданно, что она растерялась. Азиатка на каблуках! Я собиралась как-то задействовать помешанного в длинном пальто, но Эрл Грей куда лучше. Кто может ожидать, что из женской сумки через плечо вдруг высунется собачья морда! Пес так ошеломил азиатку, что я успела толкнуть ее, а потом дала кулаком в челюсть, так что она отлетела и плюхнулась на задницу. А я сбежала. Ловить жертву – в туфлях на каблуках! Одно это говорит о ее невероятной самоуверенности. Она недооценила меня, сука!

 Лайла оттолкнулась от дивана, встала, взяла песика на руки и, прижимая его к себе, словно занемогшего вдруг ребенка, стала ходить взад-вперед.

 Наконец-то нахлынул гнев! Какое облегчение! Гнев и оскорбление кипели, унося слишком надолго задержавшийся страх.

 – Она думала, я поплетусь за ней, как овца на заклание, и не доставлю ей неприятностей. Она подходит ко мне в разгар утра, посреди Челси – и не ожидает, что получит отпор?!

 Лайла потрясла кулачком в воздухе – глаза горят, щеки пылают.

 – Ради бога, я дочь подполковника армии Соединенных Штатов. Пусть я не знаю кунг-фу, но основы самообороны изучала. Я умею обращаться с оружием. Это она плюхнулась на задницу! Кто теперь сука?

 – Она порезала тебя.

 – Она запачкала меня!

 Паника, потрясение, дрожь… все стеклось воедино, чтобы вылиться в эту чистую, кипящую ярость.

 – «Мы немного поговорим», заявляет она своим наглым противным голосом. «И если что-то пойдет не так, мне придется сделать свою работу…» То есть убить меня. Она хотела видеть меня трясущейся, плачущей и умоляющей, как бедную девушку Оливера. Так вот, ничего не вышло! Пусть она испортила мою лучшую белую блузку, но будет думать обо мне каждый раз, как посмотрит в зеркало.

 Аш подошел к ней, но остановился, сунув руки в карманы.

 – Закончила?

 – Почти. Где Люк?

 – Пошел проверить, как там Джули.

 – Хорошо, только теперь она расстроится и встревожится. Я собиралась сделать именно то, что сделала: толкнуть ее и бежать. Но тогда мне понадобились бы «Скорая помощь» и швы. Она бы ранила меня куда серьезнее. Но Эрл Грей дал мне это мгновение, ровно столько, чтобы я дернулась. Фантастический пес! Я беру его в магазин для животных и куплю ему все, что он пожелает!

 – Откуда же ты узнаешь, что он пожелает?

 – Теперь между нами ментальная связь. Почти как у джедаев.

 Слегка успокоившись, она села на подлокотник дивана и, устремив обожающий взгляд на уснувшего у нее на руках пса, положила его на подстилку – мирно спящего и не подозревающего о своем статусе спасителя и героя.

 – Я прекрасно читаю мысли людей. И всегда читала. Потому что вечно была чужачкой, новенькая в городе. Вот и учишься наблюдать, оценивать, понимать. Что бы я ей ни сказала, если бы она отвезла меня в то укромное местечко, где собиралась поговорить, все равно бы убила меня, когда вытянула бы все необходимое. Убила бы с наслаждением. Это ее искусство и ее призвание.

 – Я отдам ей Фаберже, и покончим с этим.

 – Этого будет недостаточно. Не для нее. Это я и хочу сказать тебе. Для ее нанимателя этого будет достаточно. А он у нее есть. Она упоминала. Но для нее этого будет недостаточно, особенно сейчас.

 Она поднялась, подошла к нему, готовая, как он понял, обнять и ждать, когда обнимут ее.

 – У нее безупречная кожа. Вблизи она так прекрасна, что дыхание перехватывает. Но с глазами что-то не так. Вернее, в глазах, – поправилась Лайла. – У меня в книге есть такой персонаж. Она хищница, независимо от того, находится в облике человека или волка. По-моему, у нее глаза такие же, как у той женщины.

 – Саша.

 – Да.

 Она едва не рассмеялась.

 – Ты действительно читал мою книгу! Я поняла, кто она, когда взглянула в ее глаза сегодня. Она убийца. И дело не в профессии. У нее душа убийцы. Хищница. И для нее луна всегда полная.

 Она шумно выдохнула. Уже мертвенно-спокойная.

 – Аш, мы можем отдать ей перевязанное ленточкой яйцо, и она все равно убьет меня и тебя, и всякого, кто замешан в этой истории. Ей это необходимо. В точности, как тебе необходимо рисовать, а мне – писать. Может быть, даже больше.

 – Больше всего мне необходимо знать, что ты в безопасности.

 – Тогда нам нужно покончить с этим делом, потому что пока этого не произойдет, пока она не окажется в тюрьме, никто из нас не будет в безопасности. Поверь мне, Аш. Я видела это в ее глазах.

 – Я верю тебе. Но и ты мне поверь. Пока она не окажется в тюрьме, ты одна из дома не выходишь. И не спорь, – отрезал он, не успела она открыть рот. – В следующий раз она не сплохует.

 Это раздражало, выводило ее из себя, но отдавало правдой.

 – Тут нечего возразить.

 – Что ты имела в виду, утверждая, что владеешь оружием?

 – Я армейское отродье, – напомнила она Ашу. – Отец учил меня стрелять, обращаться с пистолетом. Может, я не брала его в руки лет пять-шесть, но если понадобится, сумею. И я немного боксирую, более того, знаю основы самообороны. Какой-то кретин попытался ограбить меня примерно через месяц после моего приезда в Нью-Йорк. Я вбила ему яйца в его же глотку. Возможно, они еще не полностью опустились.

 – Тебе всегда удается удивить меня.

 Он снова прижал ее к себе. Он позаботится о том, что принадлежит ему.

 Он приподнял ее лицо, коснулся губами губ. В этот момент прозвучал звонок в дверь.

 – Я открою, – прошептал он. Полиция или Люк. Так или иначе, дело двинулось вперед, и он более чем готов к этому.

 Джули с порога бросилась подруге на шею.

 – О боже, Лайла!

 Она отпустила ее ровно настолько, чтобы заглянуть в лицо:

 – Она напала на тебя!

 – Не совсем.

 – У нее был нож. О боже! Она ранила тебя! Ты истекала кровью.

 – Да нет же…

 Лайла сжала щеки Джули ладонями и посмотрела в глаза:

 – Она меня поцарапала, а Люк обработал ранку и заклеил. И я сбила ее с ног. Только все немного в другом порядке…

 – Должно быть, она следила за тобой от самой галереи.

 – Не знаю. Думаю, она маячила где-то поблизости в надежде, что ей повезет. И ей повезло, пока я не усадила ее на задницу. Но поскольку она испортила мне хорошую белую блузку, счет в ее пользу.

 – Бывает, – констатировала Джули. – Думаю, тебе нужно несколько недель пожить у родителей. Аляска слишком далека для нее.

 – Ни в коем случае. Мы с Ашем сможем объяснить, в чем дело, после…

 Она осеклась, услышав новый звонок.

 – Копы, – объявил Аш, взглянув на монитор.

 – Мы поговорим.

 Лайла сжала руку Джули. Аш пошел к двери.

 – Доверься мне.

 Вошли Файн и Уотерстон и наскоро, бесстрастно оглядели собравшихся. Но тут Файн заметила на блузке у Лайлы кровь.

 – Вы ранены?

 – Слегка. Хотите кофе или что-то похолоднее? Я бы выпила чего-нибудь похолоднее.

 – Да, разумеется.

 Люк сделал движение в сторону кухни.

 – Момент!

 – Давайте сядем.

 Стараясь не задеть ранку, Аш осторожно обнял Лайлу за талию:

 – Лайле нужно сесть.

 – Ничего страшного, – слабо возразила она. – Но лучше и правда сесть.

 Поскольку он продолжал ее обнимать, они уселись рядом впритирку. Детективы сели напротив.

 – Почему бы вам не рассказать нам, что случилось? – начала Файн.

 – Аш сегодня хотел поработать над картиной, и по пути сюда я зашла в галерею повидаться с Джули, – с готовностью стала объяснять Лайла.

 Она немного успокоилась и рассказала все возможно подробно – и про каблуки напавшей на нее азиатки, и про ее красоту, и про то, как в дело вмешался пес – выскочил, как чертик из табакерки, чем напугал преступницу. И она предъявила полицейским Эрл Грея. Файн потрясенно открыла рот. Но обветренное лицо Уотерстона расплылось в улыбке:

 – Черт возьми, в жизни не слышал ничего подобного!

 – Если б не он… Не знаю, чем бы все это закончилось. А так я сбила ее с ног и побежала, а когда включился мой мозг, свернула к пекарне Люка. Вот, собственно, все.

 Она с улыбкой подняла глаза на Люка, как раз вносившего в комнату высокие стаканы чая со льдом.

 – И вот мы здесь. У нее длинные волосы, до лопаток. Рост примерно пять футов восемь дюймов, если без каблуков, и у нее нет акцента. Немного не те интонации, но английский у нее хороший. Зеленые глаза, профессия – убийца. Делает она это ради денег и удовольствия. Но вы знаете все это, – заключила Лайла. – Знаете, кто она.

 – Ее зовут Джей Маддок. Мать китаянка, отец – англичанин, он умер.

 Файн помедлила, словно размышляя, стоит ли говорить, но все же сказала:

 – Ее разыскивают в нескольких странах. Убийства и воровство – ее специальности. Три года назад она заманила в ловушку двух полицейских сотрудников и убила обоих. С тех пор совершила еще несколько преступлений. Сведений о ней немного, но все следователи, занимавшиеся ее делами, согласны, что она хитра, безжалостна и не остановится, пока не достигнет цели.

 – Я бы согласилась со всем этим. Но хитрость не всегда означает здравомыслие.

 Лайла снова вспомнила эти светло-зеленые глаза.

 – Самовлюбленная социопатка.

 – Всякий, кто может убить двух тренированных агентов, должен иметь какую-то уверенность в себе.

 – У нее было время составить план, – включился в диалог Аш. – И речь идет о ее собственном выживании. Плюс необходимость действовать против двух людей, которых она, возможно, уважала, насколько ей позволяла ее извращенная этика.

 Лайла кивнула. Он понял. Он точно понял, что она думает. Что чувствует.

 – С Лайлой она промахнулась. Не ожидала такого.

 – Не рассчитывайте на повторение счастливой случайности, – вставил Уотерстон. – Сегодня вам повезло.

 – Я и не рассчитываю на то, что кто-то может совершить одну и ту же ошибку дважды. Даже я, – добавила Лайла с улыбкой.

 – В таком случае отдайте нам Фаберже и позвольте сделать объявление. Избавитесь от него, и у нее не будет причин преследовать кого-то из вас.

 – Знаете, это неправда, – покачала головой Лайла. – Мы – свободные концы, которые она должна связать. Более того, я оскорбила ее сегодня, и она не позволит мне ускользнуть. Если мы отдадим вам яйцо, ей остается только покончить с нами.

 Уотерстон подался вперед, и его тон и манеры преисполнились такого терпения, какое, по мнению Лайлы, он обычно проявлял по отношению к своим детям-подросткам.

 – Лайла, мы – Фэ-бэ-эр, Интерпол – можем защитить вас. Это большая сила.

 – Думаю, что можете и защитите. Пока. Но рано или поздно встанет вопрос о деньгах и человеческих ресурсах – люди понадобятся на других заданиях. Она может позволить себе ждать. Сколько лет она была киллером?

 – Лет с семнадцати. Возможно, с шестнадцати.

 – Почти половину жизни.

 – Примерно.

 – У вас есть подробности о ней. Информация, – сказал Аш. – Но вы не знаете, кому она служит сейчас.

 – Пока нет. Мы работаем над этим, много хороших людей работают над этим, – деловито ответила Файн. – Мы найдем того, кто ей платит.

 – Даже если найдете, даже если доберетесь до него, это ее не остановит.

 – Еще одна причина, по которой вам нужна защита.

 – Мы с Лайлой уезжаем на несколько дней. Вам тоже следовало бы, – вздохнул он. – Мы потолкуем об этом.

 – Куда? – вскинулась Файн.

 – В Италию. Мы ненадолго покинем Нью-Йорк. Если поймаете ее, пока нас нет, проблема решена. Я хочу, чтобы Лайла была в безопасности, детективы. Хочу вернуть прежнюю жизнь и хочу, чтобы особу, ответственную за смерти Оливера и Винни, поймали и посадили за решетку. Ничего этого не будет, пока не остановят Джей Маддок.

 – Нам нужна ваша контактная информация в Италии: когда летите, когда собираетесь вернуться.

 – Я все сообщу, – согласился Аш.

 – Мы не собираемся затруднять вашу работу, – кивнула Лайла.

 – Может быть, и нет, но уж точно ее не облегчаете, – бросила Файн.

 После ухода детективов Лайла долго размышляла об услышанном.

 – Что нам теперь делать? Удрать и скрываться, пока они не найдут ее и не упрячут, что вот уже десять лет никому не удавалось? Не мы начали это. Не мы на это напрашивались. Я выглянула в окно. Ты распечатал письмо от брата.

 – Если бы можно было скрыться и решить этим вопрос, я бы сделал все, чтобы заставить тебя скрываться. Но…

 Аш запер дверь, вернулся и снова сел рядом с Лайлой.

 – Ты была права, сказав, что она может и захочет убить… предварительно выждав. Если сейчас она заляжет на дно, невозможно сказать, когда и где вынырнет снова. Итак, Италия?

 – Италия, – согласилась Лайла и взглянула на Люка и Джули.

 – Вы сможете поехать?

 – Не знаю, смогу ли взять отпуск прямо сейчас. Правда, очень хотелось бы, – вздохнула Джули. – Но не знаю, что мы будем там делать.

 – Помогать нам. Нас будет четверо, вместо двоих, – горячо подхватил Аш. – И после сегодняшнего дня я не хочу, чтобы Лайла ходила куда-то одна. Если ты можешь защитить себя, – добавил он, чтобы предупредить ее возможные возражения, – это не означает, что тебе обязательно придется это делать.

 – Безопасность… Что может ее обеспечить? – вслух размышлял Люк, но, поймав взгляд Аша и прочитав послание «нужна помощь», слегка кивнул.

 – Да, я могу поехать. Джули?

 – Можно преобразовать это в деловую поездку, – сообразила она. – Посетить галереи, посмотреть на уличных художников. Поговорю с владельцами. И поскольку только сейчас завершила две большие продажи, думаю, владельцы согласятся.

 – Прекрасно. Я позабочусь об остальном.

 Лайла повернулась к Ашу:

 – И что это должно означать?

 – Нужно добраться туда. Где-то остановиться, оглядеться. Я обо всем позабочусь.

 – Почему ты?

 Он положил руку ей на плечо.

 – Мой брат.

 Лайла решила, что трудно спорить с простотой и искренностью этого заявления, и переплела свои пальцы с его.

 – О’кей, но это я нашла Антонию Бастоне. Я позабочусь об этом.

 – Что означает…

 – Когда мы доберемся туда, остановимся где-нибудь, оглядимся, будет неплохо получить право входа на виллу Бастоне. Вот об этом я и позабочусь.

 – Держу пари, так и будет.

 – Можешь быть уверен.

 – Итак, снимаемся с якоря? Мне нужно вернуться в пекарню, если только я вам не нужен, – сказал Люк.

 – Нет, пока не нужен, теперь я сам за ней послежу.

 Аш погладил Лайлу по голове и встал.

 – Спасибо. За все.

 – Я бы сказал «обращайтесь в любое время», но очень бы не хотелось снова врачевать раны твоей леди.

 – Ты прекрасно справился.

 Лайла поднялась, подошла и обняла его.

 – Если мне когда-нибудь понадобятся уверенные, спокойные руки, чтобы врачевать раны, я буду знать, куда пойти.

 – Держись подальше от психованных баб с ножиками.

 Он чмокнул ее в щеку, обменялся еще одним безмолвным посланием с Ашем, поверх ее головы.

 – Я отвезу тебя, – сказал Люк Джули. – И приеду за тобой, когда закончишь работу.

 Она встала, наклонила голову.

 – Ты мой телохранитель?

 – Пожалуй, что так.

 – И мне это по душе.

 Она подошла к Лайле, снова обняла ее.

 – Береги себя.

 – Обещаю.

 – И делай что-то, в чем тебе нет равных. Много вещей с собой не бери, все купим в Италии.

 Она обернулась к Ашу и тоже обняла его.

 – Пригляди за ней, хочет она этого или нет.

 – Уже приглядываю.

 По пути к двери она снова обернулась и ткнула пальцем в Лайлу.

 – Позвоню позже.

 Лайла подождала, пока Аш снова запрет дверь.

 – Я не так уж беспечна.

 – Нет. Тенденция рисковать необязательно считается беспечностью. А тенденция заботиться о деталях необязательно называется желанием постоянно контролировать ситуацию.

 – Хм-мм… так может казаться тому, кто привык заботиться о своих деталях.

 – Возможно, но для кого-то стремление рисковать, зная, что кто-то готов рисковать вместе с ним, может показаться беспечностью.

 – Небольшая дилемма…

 – Да, но у нас есть и большая.

 Он подошел, осторожно положил ладонь на ее пораненный бок.

 – Прямо сейчас мои приоритеты заключаются в том, чтобы этого никогда больше не случилось. А для этого есть всего один способ: упрятать Джей Маддок за решетку.

 – И возможность для этого находится в Италии.

 – В этом весь план. Знай я, что это случится, что тебя ранят, я бы никогда не подошел к тебе в полицейском участке. Но я бы думал о тебе. Потому что даже при всем, что происходит, ты постоянно в моей голове. С первого взгляда.

 – Знай я, что это случится, все равно подошла бы к тебе.

 – Но ты не беспечна!

 – Некоторые вещи стоят риска. Не знаю, что должно случиться в следующей главе, Аш, поэтому буду продолжать идти вперед, пока не обнаружу.

 – Я тоже.

 Он думал о ней. Только о ней.

 – Меняю Бруклин на Италию. Позволь мне позаботиться о деталях, и я раздобуду все контакты и связи в Бостоне. А остальное будем принимать по мере поступления.

 – Превосходно. Готова позировать мне?

 – Поэтому я здесь. Остальное было отклонением от маршрута.

 – Тогда начнем.

 Она подошла к дивану, подняла песика.

 – Он идет со мной.

 – После того что произошло сегодня, не стану спорить.

 Он выбросил из головы все проблемы, пока рисовал. Она видела это. Он был целиком сосредоточен на работе. Очередной мазок, наклон головы, решительно расставленные ноги. В какой-то момент он сунул кисть в зубы, взял другую и стал смешивать краски на палитре.

 Она хотела спросить, откуда он знает, какую кисть взять, какой оттенок добавить. Это заученная техника, или все идет от интуиции? Просто глубинное знание?

 Но она подумала, что, когда человек выглядит таким целеустремленным, когда всматривается в нее, словно видит каждую тайну, которую она хранит, хранила или будет хранить, молчание служит им хорошую службу.

 И он едва обмолвился словом, пока гремела музыка, и его рука летала над холстом или целилась в рисунок, поправляя очередную деталь.

 Пока что этот зеленый лазер его глаз целиком сосредоточился на холсте. Она подумала, что он забыл о ее присутствии. Всего лишь образ, который нужно создать. Всего лишь цвета, текстура, форма.

 Потом он снова устремил на нее взгляд и смотрел, смотрел, так, что она готова была поклясться, что дыхание просто покинуло ее тело. Один жаркий, пульсирующий момент, прежде чем он снова уставился на холст.

 Эмоционально он словно летит с русских горок. Ей пришлось напомнить себе, что она любит быструю, буйную езду, но человек, способный, не произнося ни слова, не касаясь ее, лишить способности дышать, обладает грозной силой. Знал ли он, что делает с ней? Как колотится ее сердце в груди? Как натянуты нервы?

 Теперь они стали любовниками, и секс ей всегда нравился. Но эмоциональный водоворот был новым, пьянящим и немного лишал равновесия.

 Когда ее руки стали дрожать, проснулся Эрл Грей и с лаем подбежал к ней.

 – Не смей! – рявкнул он, когда она попыталась опустить руки.

 – Аш, каждая моя рука весит тонну, а собака просит, чтобы ее вывели.

 – Продержись еще минуту. Всего минуту.

 Пес подвывал, руки тряслись. Его кисть наносила медленные длинные мазки.

 – О’кей. Ладно.

 Отступив, он сузил глаза и, сведя брови, стал рассматривать результат работы.

 Лайла подхватила песика, потерла плечи – они нестерпимо ныли.

 – Можно посмотреть?

 – Твой портрет.

 Пожав плечами, он подошел к рабочему столу и стал вытирать кисти.

 Он сумел поймать очертания ее тела. Длинное развевающееся платье. Кокетливые извивы нижней юбки. Она видела штрихи там, где будут ее руки, ее лицо, но пока еще ничего определенного не проступало. Только линии, углы, обнаженная нога, пальцы едва касаются земли.

 – Эта женщина может быть кем угодно.

 – Только тобой.

 – Цыганка без головы.

 – Дойдем и до головы.

 Он частично успел прописать фон: оранжевые с золотом костры, клубы дыма, кусочек усеянного звездами неба. Для этого она ему не нужна.

 – Почему ты еще не написал лица?

 – Твоего лица, – поправил он. – Потому что это самое важное. Линии тела, цвета, изгиб рук – все это важно. Все о чем-то говорит. Но твое лицо скажет все.

 – Что именно?

 – Мы узнаем. Можешь переодеваться и взять какую-нибудь блузку из гардеробной. Я выведу пса. Мне нужно кое-что сделать, потом поедем к тебе. Я останусь на ночь.

 – Вот так и останешься?

 Легкое раздражение пробежало по ее лицу.

 – Мы уже прошли эту точку, Лайла. Если хочешь отступить, попроси меня спать в одной из гостевых спален. Я этого не сделаю, я соблазню тебя, но попросить можешь.

 Поскольку она не могла решить, возбуждает ли его деловой тон или раздражает, она промолчала и направилась в гардеробную.

 Перебрала варианты, остановилась на зеленом топе. И стала рассматривать свое лицо.

 О чем оно говорит ему? Ждал ли он ее появления в своей жизни? Жаль, что пока он не написал ее лица, иначе она бы знала, что он видит, когда смотрит на нее.

 Как она может успокоиться, принять все, что с ней происходит, не найдя ответов?

 Она сняла яркий макияж, гадая, зачем брала на себя столько труда, если лицо оставалось белым пятном? Возможно, у него была своя причина, по которой она должна быть полностью в образе.

 Соблазнение? Нет, она не хочет, чтобы ее соблазняли. Это предполагало неравновесие сил, что-то вроде необходимости отдаваться против воли. Но он был прав. Они перешли эту границу, и оба знали, что она хочет, чтобы он оставался с ней. Был с ней.

 Да, все это позирование выбивало ее из колеи. Но лучше не обращать на это внимания. Поскольку есть слишком много более важных вещей, выбивающих ее из колеи.

 Кровь на испорченной блузке служила суровым напоминанием. Изучая пятно, она снова и снова перебирала в памяти подробности нападения. Нужно признать, что стоило держаться настороже, уделять больше внимания окружающему. И тогда ее бы не застали врасплох. И блузка не была бы испорчена. И повязки на боку не было бы. Она могла бы исправить это, и исправит. И все же она чувствовала, что выиграла эту маленькую битву.

 Эта зеленоглазая киллерша Джей только и получила, что несколько капель ее крови.

 Она свернула блузку, чтобы сунуть ее подальше с глаз – в сумку. Лучше выбросить ее в мусор в доме клиента, чем в доме Аша. Если он наткнется на это напоминание, то удвоит усилия по ее защите.

 Она сунула блузку в сумку, и ее рука наткнулась на телефон – оставалось лишь наскоро его проверить.

 Через пять минут она слетела вниз, как раз когда Аш привел песика.

 – Антония прислала сообщение! Я правильно закинула удочку! Она говорила с отцом, с тем, кто встречался с Мирандой Суонсон. Это имя сработало, плюс у нее есть подруга, которая читала мою книгу. Повезло.

 – Что сказал отец?

 – Хочет больше узнать о том, чем я занимаюсь, чего ищу. Я ответила, что на следующей неделе буду с друзьями во Флоренции, и спросила, возможно ли увидеться с ним, – время и место встречи выбирает он. Потом я как бы невзначай обмолвилась об Арчере, потому что деньги разговаривают с деньгами. Верно?

 – Да, вероятно, деньги более охотно выслушают деньги.

 – То же самое.

 Довольная собой, она выудила из сумки мячик и подкатила к песику, давая ему немного за ним погоняться.

 – Я отправляюсь вместе с тобой и еще с двумя друзьями в поездку с целью сбора материала. Думаю, дверь приоткрылась немного шире.

 – Может быть. Бастоне должны знать, чем владеют. Миранда Суонсон могла быть наивной и ни о чем не подозревать, но не верю, чтобы человек вроде Бастоне не знал, что у него имеется редкий шедевр, который стоит целого состояния.

 Поскольку Эрл Грей притащил мячик и уронил у его ног, явно надеясь на продолжение, Аш пнул игрушку. Эрл Грей азартно кинулся за добычей.

 – Если яйцо все еще у него, – добавил Аш.

 – Если… черт, да они могли его продать! Об этом я не подумала.

 – Так или иначе, семейный бизнес – виноградники, оливковые рощи – дают миллионы дохода в год, а он – главный владелец и управляет всей собственностью. Нельзя получить и сохранить такое положение, будучи человеком наивным. Если яйцо у него, с чего вдруг он будет рассказывать нам? Покажет его?

 – Смотрю, во время прогулки с собакой тебя обуревали весьма пессимистические мысли.

 Он снова пнул мячик.

 – Я считаю их реалистичными.

 – Мы уже вставили носок туфли в дверную щель. Нужно посмотреть, что будет дальше.

 – В таком случае вот что мы собираемся делать, учитывая реалистичные ожидания: позволь мне сунуть кое-что в сумку, а потом мы вернемся к тебе.

 Он подошел к ней, сжал лицо ладонями.

 – С реалистичными ожиданиями, – повторил он.

 – Состоящими из…

 Он легонько коснулся ее губами. На мгновение. И прижался крепко и быстро, не оставляя ей выбора.

 – Между нами есть что-то…

 – Что-то такое, что возникло, когда мы встретились. И это требует нашего внимания.

 – Столько всего происходит…

 – И это часть возникшего между нами. Эта дверь открыта, Лайла. И я войду в нее. И беру тебя с собой.

 – Не желаю, чтобы меня куда-то брали.

 – Тогда догоняй меня. Подожди. Я скоро.

 Она смотрела, как он поднимается по лестнице. Каждый дюйм ее тела вибрировал от поцелуев, от слов, от прямого решительного взгляда…

 – Во что я, спрашивается, впуталась? – привычно пробормотала она, на этот раз песику. – И уж если я не могу понять, ты на этот раз точно мне не поможешь.

 Она взяла поводок-шлейку и, сунув в сумку, уткнулась глазами в свернутую в комок блузку. Пора быть более осмотрительной, напомнила она себе.

 Она не возражала против обходного маршрута – почему нет, пусть это будет что-то вроде сафари.

 Они вышли с черного хода, доехали на метро до центра, где он потащил ее в «Сакс», чтобы купить новую блузку, потом взяли курс на восток, в Центральный парк, чтобы поймать такси.

 – Эта блузка стоит вдвое больше того, что я заплатила за прежнюю, – пробурчала она, отпирая квартиру. Эрл Грей, вне себя от радости, с порога помчался к резиновой косточке-пищалке. – Не можешь же ты постоянно покупать мне одежду вместо испорченной!

 – Я пока что ничего тебе не покупал.

 – А красное платье? Забыл?

 – Гардероб, необходимый для картины. Реквизит, если угодно. Хочешь пива?

 – Нет. И ты купил мне блузку.

 – Ты шла ко мне, – напомнил он. – Если бы я шел к тебе, ты купила бы мне рубашку. Собираешься поработать?

 – Может быть… да, – спохватилась она. – Часа два, не меньше.

 – Тогда я беру это наверх и отдам все распоряжения относительно поездки.

 – Я шла к тебе из-за картины.

 – Верно, и теперь я здесь, так что можешь работать.

 Он провел рукой по ее волосам, дернул за концы.

 – Все выискиваешь беду, Лайла, там, где ее нет.

 – Почему же мне кажется, что я в беде?

 – Хороший вопрос. Я буду на третьем этаже, если понадоблюсь.

 А вдруг она захочет побыть на третьем этаже, мрачно размышляла она, а он об этом не подумал. Ее рабочее место – на первом. Но что, если у нее взыграет такой вот творческий каприз, и она пожелает работать на террасе?

 Каприз не взыграет… но мог бы.

 Все это говорило о возможности… нет, больше, чем возможности, того, что она идиотка. Хуже того – стервозная идиотка. Но она, похоже, не может остановиться.

 Он поймал ее. Связал по рукам и ногам, так аккуратно, так искусно, что она не видела, как возводятся стены. Стены заставляли ее задыхаться, поэтому у нее и не было постоянного жилья, ни своего, ни съемного. Это все упрощало, делало более упорядоченным. И в конце концов – более практичным, учитывая ее образ жизни.

 Она поняла, что он изменил все. И теперь она стоит на совершенно новой почве. Но вместо того чтобы наслаждаться, постоянно проверяет, насколько тверда эта почва.

 Идиотка, пробормотала она, вынимая из сумки испорченную блузку. Бросила в мусорное ведро на кухне, которое она потом вынесет. Сделала кувшин холодной лимонной воды, поставила возле ноутбука.

 Ее собственный мир слишком усложнен, но она может с головой нырнуть в другой. И остаться в нем.

 Лайла нашла чудесное местечко, где слова и образы потекли потоком. Она потеряла счет времени, переходя от мучительной потери к стальной решимости и поискам способа мести. Закончила она подготовкой Кейли к последней битве в романе. И выпускным экзаменам.

 Откинувшись на спинку стула, Лайла прижала пальцы к уставшим глазам, расправила затекшие плечи, потянулась.

 И тут заметила Аша – он сидел с рисовальным блокнотом в руках, пес свернулся клубочком у его ног.

 – Я не слышала, как ты спустился.

 – Ты не закончила.

 Она пригладила волосы, которые связала и подняла наверх.

 – Ты рисовал меня?

 – И сейчас рисую, – лениво сообщил он. – Ты совсем иначе выглядишь, когда работаешь. Напряженной. Сосредоточенной. То почти рыдаешь, то злишься. Я мог бы сделать целые серии рисунков на эту тему.

 Он продолжал рисовать.

 – Ну вот, теперь ты смутилась… Жаль. Я могу подняться наверх, пока ты не закончишь.

 – Нет, на сегодняшний день – все. Все задуманное должно отлежаться в сознании.

 Она встала и подошла к нему.

 – Можно посмотреть?

 Взяв у него блокнот, она стала перелистывать страницы и увидела себя. Ссутулившейся, очень плохая осанка, она, дернувшись, выпрямилась. Волосы только что не стоят дыбом, лицо отражает все настроения, все повороты сюжета.

 – Боже!

 Она потянулась, чтобы вытащить из волос заколку, но он поймал ее руку.

 – Не нужно! Зачем ты это делаешь? Это же ты, за работой, захвачена тем, что у тебя в голове, а потом все это переносишь на страницу.

 – Я выгляжу немного спятившей.

 – Нет, сосредоточенной.

 Не выпуская блокнота, он тянул ее за руку, пока она не сдалась и не села ему на колени.

 – Может быть, и то, и другое.

 Она позволила себе рассмеяться, когда набрела на рисунок, где ее голова была откинута. А глаза закрыты.

 – Можно назвать это «Спящая за работой».

 – Нет. «Игра воображения». Что ты написала?

 – О, много! Настоящий прилив вдохновения. Кейли повзрослела. Слишком быстро. Отчаяние и боль навсегда разлучили ее с юношеской незрелостью. Мне немного жаль, но это должно было произойти. Она потеряла близкого человека, зная, что это сделали ее же собратья, убили того, кого она любила, только для того, чтобы наказать ее…

 Она перелистнула страницу в блокноте – и увидела свою Кейли: в облике волка, в густом лесу.

 Красивая дикой красотой, с мускулистым, грациозным телом, человеческие глаза полны скорби. Над голыми деревьями восходит полная луна.

 – Именно такой я ее вижу. Как ты узнал?

 – Я же говорил, что читал книгу.

 – Да, но… это она. Молодая, изящная, разрывающаяся между двумя ипостасями. Я впервые увидела ее… глазами. Раньше она была только у меня в голове.

 – Я оправлю его в рамку для тебя, чтобы ты могла видеть ее, когда захочешь.

 Она положила голову ему на плечо.

 – Ты нарисовал мне ее… причем поразительно достоверно. А она очень важный для меня человек. Это такая форма обольщения?

 – Нет.

 Он провел пальцем по ее боку.

 – Но я покажу тебе, что такое обольщение.

 – Не раньше, чем я прогуляю собаку.

 – Почему бы нам не прогулять собаку, пойти поужинать, а потом вернуться, и я тебя соблазню?

 – Новые планы, – вспомнила Лайла, – предназначены для того, чтобы их осуществлять. По крайней мере попробовать.

 – Договорились. Но поскольку теперь я прекрасно сознаю, как выгляжу, сначала мне нужно десять минут.

 – Мы подождем.

 Она метнулась наверх, а он снова взял в руки блокнот и карандаш. И стал рисовать ее по памяти: обнаженную, на смятых простынях, смеющуюся.

 Да, он подождет.