• Женщины Калхоун, #3

Глава 3

 

 Даже после того, как Макс устроил денежный перевод со своего счета в Итаке [8], Калхоуны не позволили ему переехать в гостиницу. По правде говоря, он не слишком и настаивал. Никогда прежде его так не баловали и не тряслись над ним. Больше того, он ни разу не ощущал себя частью большого шумного дружного семейства. Они приняли его с радушным гостеприимством, одновременно неотразимым и добросердечным.

 Макс узнал и оценил каждого как яркую личность и всех вместе как единое целое. В особняке всегда что-то происходило, и всякий имел что сказать по любому поводу. Для него — единственного ребенка в доме, где его начитанность считалась недостатком, — стало открытием очутиться среди людей, заботившихся и о себе, и друг о друге.

 Кики работала автомехаником и, сияя таинственным светом новобрачной, со знанием дела рассуждала о двигателях. Энергичная и деловая Аманда трудилась помощником управляющего в близлежащем отеле. Сюзанна руководила компанией по озеленению и посвятила себя своим детям, отца которых никто не упоминал. Коко заправляла Башнями, готовила превосходную еду, очень ценила мужскую компанию и периодически нервировала Макса угрозами погадать на него на спитом чае.

 И еще Лила. Он узнал, что она работает натуралистом в национальном парке Акадия, любит длительный сон, классическую музыку и изысканные десерты своей тети. Под настроение могла сидеть, развалившись в кресле, выпытывая подробности его жизни, или свернуться в солнечном луче, как кошка, отрешившись от него и всего остального вокруг, пока дрейфовала в одну из личных фантазий. Потом потягивалась, улыбаясь, и снова возвращалась в реальность.

 Она оставалась для него загадкой, смесью дремлющей чувственности и нетронутой невинности… ошеломляющей открытости и недоступного уединения.

 Через три дня Макс восстановил силы, и его пребывание в Башнях подошло к концу. Он понимал, что самое разумное — покинуть это место, на переведенные деньги купить билет в один конец до Нью-Йорка и попытаться найти работу на лето.

 Но до чего же не хотелось быть разумным.

 Впервые он находился на каникулах и, хотя его силой втянули в них, вознамерился сполна ими насладиться. Ему нравилось просыпаться утром под рокот и запах моря. Макс с облегчением понял, что несчастный случай не заставил его бояться или невзлюбить воду. Было что-то невероятно расслабляющее в отдыхе на террасе, любовании изумрудной или темно-синей гладью океана и разглядывании далеких скоплений островов.

 И когда время от времени беспокоило плечо, он устраивался на свежем воздухе и позволял солнечному свету утолять боль. Появилось много времени для чтения. Час или два ежедневно он укрывался в тени, проглатывая романы или биографии из калхоуновской библиотеки.

 Его жизнь всегда подчинялась жесткому расписанию, Макс прежде никогда не терял ни минуты попусту. Но здесь, в Башнях, с их шепотами прошлого, импульсами настоящего и надеждами на будущее, мог побаловать себя.

 Под простым удовольствием от отсутствия какого-либо графика встреч и неотложных дел крылось растущее увлечение Лилой.

 Она скользила по дому и вне его. Уезжала утром в аккуратной опрятной униформе, заплетя невероятную гриву в косу. Возвращаясь, надевала одну из развевающихся юбок или сексуальные шорты. Улыбалась ему, беседовала и удерживала благожелательную, но вполне ощутимую дистанцию.

 Макс утешал себя набросками в записной книжке или общением с двумя забавными детьми Сюзанны — Алексом и Дженни, которые уже выказывали признаки летней скуки. Он бродил по садам или утесам, составлял компанию Коко на кухне или наблюдал за рабочими в западном крыле.

 Казалось чудом, что можно заниматься всем, что только взбредет в голову.

 Как-то Макс сидел на лужайке с Алексом и Дженни, сгорбившимися с обеих сторон словно нетерпеливые лягушки. Солнце походило на серебряный диск, затуманенный пластами облаков, игривый бриз приносил аромат лаванды и розмарина из близлежащего сада с декоративными каменными горками. В траве танцевали бабочки, легко уклоняясь от агрессивных поползновений Фреда. Где-то рядом в ветвях скрюченного ветром дуба настойчиво выдавала трели какая-то птица.

 Макс повествовал о молодом парне, испытавшем ужас и воодушевление революционных боев. Переплетая факты с вымыслом, удерживал внимание детей, развлекая их и потворствуя своей любви к историческим рассказам.

 — Держу пари, он угрохал целые банды грязных красномундирников [9], — радостно провозгласил Алекс, в свои шесть лет обладающий ярким и живым воображением.

 — Целые банды, — согласилась пятилетняя Дженни, слишком энергичная, чтобы усидеть на месте. — В одиночку.

 — Поймите, революции не всегда совершались оружием и насилием.

 Макс весело наблюдал за юными личиками, недовольными недостатком кровавых подробностей.

 — Много сражений было выиграно благодаря интригам и шпионажу.

 Алекс на мгновение задумался, потом выпалил:

 — Шпионы?

 — Шпионы, — согласился Макс и взъерошил темные волосы мальчика.

 И поскольку сам в детстве страдал от неуверенности, прекрасно понимал, что Алекс жаждет мужского внимания.

 Сумев возбудить детское любопытство, изложил им пламенную речь Патрика Генри [10], рассказал о храбром Сэмюэле Адамсе [11] — основателе «Сынов свободы»[12], поведал о политике и целях непослушной молодой страны и о событии, вошедшем в историю Америки как «Бостонское чаепитие» [13].

 Живописуя юного героя, сбрасывающего сундуки чая в мелководную Бостонскую гавань, Макс заметил Лилу, пересекающую лужайку.

 Она двигалась по траве с ленивой грацией — изящная цыганка в полупрозрачной шифоновой юбке, которую дразнил ветер. Босые ноги, волосы свободно падают на тонкие бретели бледно-зеленой блузы, множество тонких браслетов на хрупких запястьях.

 Фред помчался поприветствовать хозяйку, подпрыгнул и шлепнулся наземь, чем заставил ее рассмеяться. Когда она нагнулась к собаке, одна бретелька соскользнула с плеча. Тут щенком овладела новая цель, и он весело побежал прочь, чтобы продолжить безнадежное преследование бабочек.

 Лила выпрямилась, не спеша вернула ленточку на место, потом продолжила шествие по траве. Макс уловил аромат дикорастущих засушенных цветов еще до того, как она заговорила.

 — У вас тут закрытая вечеринка?

 — Макс рассказывает нам истории, — сообщила Дженни и потянула тетю за юбку.

 — Истории?

 Множество цветных бусинок покачивалось в ушах, пока Лила усаживалась рядом с ними.

 — Люблю слушать истории.

 — И Лиле расскажите тоже.

 Дженни переместилась поближе к тете и начала играть с ее браслетами.

 — Да уж.

 В голосе звучал смех, глаза искрились весельем, когда девушка взглянула на Макса.

 — И Лиле расскажите тоже.

 Она точно знает, какой эффект производит на мужчин, подумал Макс. Совершенно точно.

 — Ну… на чем я остановился?

 — Джим раскрасил лицо, как индеец, и швырнул проклятый чай в гавань, — напомнил Алекс. — Жаль, никого не застрелили.

 — Правильно.

 Используя детей для защиты от обаяния Лилы, Макс вообразил себя на фрегате вместе с вымышленным Джимом и почувствовал холод бриза и жар азарта. С прирожденным мастерством, которое считал основой обучения, профессор нагнетал сюжет, ловко обрисовывал характеры и так увлекательно описывал исторические события, что заставил Лилу приглядеться к нему с новым живым интересом и уважением.

 Хотя повесть закончилась тем, что мятежники перехитрили британцев без всякой пальбы, даже кровожадный Алекс не остался разочарованным.

 — Они победили! — Мальчик подпрыгнул и издал воинственный клич. — Я — сын свободы, а ты — грязный красномундирник, — выпалил он сестре.

 — Ах так! — Она вскочила на ноги.

 — Нет налогам без представительства [14], — взревел Алекс и помчался в дом, Дженни неслась по пятам, Фред замыкал преследование.

 — Достаточно близко, — пробормотал Макс.

 — А вы довольно изобретательны, профессор.

 Лила отклонилась, оперлась на локти и стала наблюдать за ним через полуприкрытые веки.

 — Умеете занимательно излагать исторические события.

 — Потому что это не просто даты и имена, это живые люди.

 — В ваших рассказах — да. Но когда я училась в школе, требовалось заучивать события 1066 года как таблицу умножения. — Она лениво провела голой ступней по другой ноге. — До сих пор толком и не знаю, что там случилось в 1066 году… вроде как Ганнибал [15] провел своих слонов через Альпы.

 Макс усмехнулся.

 — Не совсем.

 — Вот видите?

 Лила распростерлась на земле, длинная и гибкая, словно кошка, откинув голову назад, волосы рассыпались по траве. Ее плечи очень смущали, особенно когда своенравная бретелька снова соскользнула. Удовольствие от потакания своей слабости отразилось на ее лице.

 — Припоминаю, что обычно засыпала к тому моменту, когда речь заходила о первом Континентальном конгрессе [16].

 Макс осознал, что затаил дыхание, и медленно выдохнул.

 — Подумываю, не прочитать ли вам небольшую лекцию.

 Лила прищурилась.

 — Можно покинуть классную комнату… [17] — пробормотала она, затем выгнула бровь. — Итак, что вы знаете о флоре и фауне?

 — Достаточно, чтобы отличить кролика от петуньи.

 Она снова села и с восхищением подалась к нему.

 — Отлично, профессор. Если будет настроение, можем поделиться знаниями.

 — Почему бы и нет.

 Он выглядит очень симпатичным, размышляла Лила, сидя здесь на солнечной лужайке, в позаимствованных джинсах и футболке, волосы падают на лоб, от пребывания на солнце бледность сменилась легким загаром. Ощущая себя вполне непринужденно, Лила уверилась, что раньше по глупости волновалась в его присутствии, ведь Макс просто хороший человек, слегка сбитый с толку обстоятельствами, поэтому вызвал у нее симпатию и любопытство. Чтобы доказать это себе, она провела пальцами по его лицу.

 Макс заметил лукавство в ее глазах, затаенную шалость, изогнувшую ее губы до того, как она прикоснулась к его рту легким дружеским поцелуем. Лила улыбнулась, удовлетворенная произведенным эффектом, улеглась на спину и собралась что-то сказать, но Макс обхватил рукой ее запястье.

 — На этот раз я не полумертвый, Лила.

 Сначала девушка удивилась. Он увидел, что она осознала сказанное им, и беспечное довольство медленно растаяло. Черт побери, подумал Макс, подсовывая руку под тонкую шею, а ведь она абсолютно уверена, что ничего не произойдет. Охваченный смесью раненой гордости и поднимающегося восторга, Макс прижался к ее губам.

 Лиле нравилось целоваться — ласка и примитивное физическое удовольствие. И она всегда наслаждалась самим действом, поэтому и отдалась ощущениям, ожидая приятного покалывания и успокаивающей теплоты. Но никак не подобного потрясения.

 Прикосновение отозвалось по всему телу, начиная с головы, и пронеслось к животу, вибрируя в кончиках пальцев. Рот Макса был твердым, настойчивым… и очень нежным, его вкус исторг у нее тихий звук наслаждения, как у ребенка, впервые попробовавшего шоколад. Прежде чем она успела осознать одно возникшее чувство, как нахлынуло следующее, чтобы все запутать и смешать.

 Цветы и горячее солнце. Запах мыла и пота. Трепетные влажные губы и осторожное покусывание. Собственный вздох, легкое дуновение воздуха и настойчивое давление Макса на чувствительный затылок. Это что-то большее, чем простое удовольствие, поняла Лила. Намного слаще и намного сложнее.

 Поддавшись очарованию, подняла руку и скользнула по волосам мужчины.

 Макс снова ощутил, что тонет, но на этот раз влекло что-то более сильное и опасное, чем бушующее море. И не возникло никакого желания бороться. Плененный, он провел языком по ее губам, дегустируя таинственные ароматы — роскошные, манящие и соблазнительные, они зеркально отражали ее вкус, уже проникший в его организм, и он осознал, что смакует каждый вздох.

 Макс чувствовал, как что-то меняется в нем, растет и ширится, внутри разгорался пожар, перехватывающий горло.

 Возмутительно сексуальная, беззастенчиво эротичная Лила пугала его больше, чем любая знакомая женщина. В голове снова возник образ сидящей на скале русалки, расчесывающей влажные пряди и заманивающей на погибель беспомощных мужчин обещанием невероятного наслаждения.

 Восстал инстинкт выживания, заставив Макса отодвинуться. Лила замерла в той же позе — веки опущены, губы полураскрыты. Только в этот момент он понял, что все еще сжимает ее запястья, и ощутил биение пульса под пальцами.

 Медленно, еще мгновение паря в одурманивающей невесомости, Лила открыла глаза и облизнула губы, смакуя сохранившийся на них вкус. Потом улыбнулась.

 — Ладно, доктор Квартермейн, кажется, история не единственный предмет, к которому вы способны. Как насчет еще одного урока?

 Желая большего, она подалась вперед, но Макс встал и тут же обнаружил, что земля под ногами такая же неустойчивая, как палуба судна.

 — Думаю, на сегодня достаточно.

 Лила с любопытством взглянула на него и откинула волосы назад.

 — Почему?

 — Потому что…

 Потому что, если они еще раз поцелуются, он непременно дотронется до нее. А если дотронется — неодолимая потребность, — то не выдержит и займется с ней любовью прямо здесь, на залитой солнцем лужайке, на виду у всех.

 — Потому что не хочу воспользоваться вашим настроением.

 — Воспользоваться? — растроганно и насмешливо протянула Лила. — Вы такой милый.

 — Был бы признателен, если бы вы не заставляли меня чувствовать себя идиотом, — вспыхнул Макс.

 — Разве? — Ее улыбка стала вдумчивой. — Милый — не значит идиот, Макс. Просто большинство мужчин, которых я знаю, с радостью воспользовались бы подвернувшимся моментом. Скажите, что вас так обидело, а потом — почему бы нам не вернуться в дом? Свожу вас в башню Бьянки.

 Он действительно обиделся и собирался признаться в этом, но последние слова соблазнительно ударили в голову.

 — Башню Бьянки?

 — Да. Хочу показать вам ее.

 Лила выжидающе протянула руку.

 Макс хмуро глядел на нее, изо всех сил пытаясь сообразить, кто такая Бьянка. Затем, кивнув, помог Лиле подняться.

 — Прекрасно. Пойдемте.

 Макс уже исследовал часть особняка — лабиринт помещений, некоторые из которых пустовали, а другие были забиты мебелью и коробками. С внешней стороны дом — со сверкающими окнами, изящными подъездами, гармонирующими с выступающими башенками и парапетами — казался то ли крепостью, то ли старинным поместьем. Внутри представлял собой хаотичную путаницу сумрачных коридоров, омытых солнцем комнат, обшарпанных полов и отполированных перил. Башни уже очаровали его.

 Лила довела Макса до двери на лестничной площадке наверху восточного крыла.

 — Макс, толкните ее хорошенько, — попросила она, и ему пришлось основательно упереться плечом, прежде чем раздался глухой скрип дерева. — Все забываю попросить Слоана отремонтировать ее.

 Взяв Макса за руку, Лила вошла внутрь.

 Это была большая круглая комната с палладианскими окнами. Небольшой слой пыли устилал пол, но кто-то бросил несколько разноцветных подушек в кресло. Старый торшер с запятнанным абажуром, украшенным кисточками, стоял поблизости.

 — Воображаю, что здесь она переживала самые прекрасные моменты жизни, — начала Лила, — в компании с самой собой. Она имела обыкновение приходить сюда, чтобы побыть в одиночестве и помечтать.

 — Кто?

 — Бьянка. Моя прабабушка. Посмотрите, какой потрясающий вид.

 Лила потянула гостя к окну, чувствуя потребность разделить с ним красоту пейзажа, показать море и скалы. Место должно выглядеть пустынным, подумал Макс, но вместо этого внезапно оказалось волнующим и разрывающим сердце. Когда он дотронулся рукой до стекла, Лила удивленно посмотрела на него. Она делала то же самое бесчисленное количество раз, словно желая коснуться чего-то недосягаемого.

 — Здесь… так печально.

 Макс хотел сказать: «Красиво или захватывает дух», поэтому нахмурился.

 — Да. Но иногда и спокойно. Тут я всегда чувствую близость к Бьянке.

 Бьянка. Имя настойчиво билось в голове.

 — Тетя Коко рассказывала вам ее историю?

 — Нет. Существует какая-то история?

 — Конечно.

 Лила бросила на него любопытный взгляд.

 — А я-то гадала, поведала она вам калхоуновскую версию или ту, что в прессе.

 Висок в том месте, где заживала рана, начал слабо пульсировать.

 — Не знаком ни с той, ни с другой.

 Через мгновение Лила продолжила:

 — Бьянка выбросилась из окна в одну из последних летних ночей 1913 года. Но ее дух остался.

 — Почему она убила себя?

 — Ну, это длинное повествование.

 Лила уселась в кресло у окна, удобно оперлась подбородком на колени и неторопливо заговорила.

 Макс слушал рассказ о несчастной женщине, попавшей в ловушку брака без любви за несколько лет до Первой мировой войны. Бьянка была женой богатого финансиста Фергуса Калхоуна и родила ему троих детей. Проводя летний отдых на острове Маунт-Десерт, встретила молодого художника. Из старых записей, обнаруженных сестрами Калхоун, они узнали, что его звали Кристиан, но больше ничего. Остальное являлось легендой, переданной Этану няней — наперсницей Бьянки.

 Художник и нелюбимая жена страстно влюбились друг в друга. Разрываясь между долгом и сердцем, Бьянка мучилась над выбором и в конечном счете решила оставить мужа. Собрала несколько личных драгоценностей, известных теперь как сокровище Бьянки, и спрятала их на всякий случай. Среди них находилось изумрудное ожерелье, подаренное ей после рождения первого сына и второго ребенка — дедушки Лилы. Но вместо того, чтобы бежать с возлюбленным, Бьянка выбросилась из окна башни. Изумруды до сих пор не нашли.

 — Мы узнали эту историю всего несколько месяцев назад, — закончила Лила. — Хотя я видела ожерелье.

 У Макса закружилась голова и, ворча от боли, он прижал пальцы к вискам.

 — Видели?

 Она улыбнулась.

 — В мечтах. Затем во время séance…

 — Séance, — слабо повторил он и сел.

 — Правильно. — Лила засмеялась и погладила его руку. — Мы проводили séance, и Кики озарило видение.

 Макс издал приглушенный звук, который заставил ее снова рассмеяться.

 — Жаль, вас там не было, Макс. Кики увидела ожерелье, и тогда-то тетя Коко поняла, что настало время поведать нам калхоуновскую легенду. Потом Трент влюбился в Кики и решил не покупать Башни. Мы находились в довольно затруднительном положении, буквально в шаге от вынужденной продажи дома, но он придумал превратить западное крыло в одну из своих фамильных гостиниц. Вы слышали об отелях Cент-Джеймсов?

 Трентон Cент-Джеймс, сообразил Макс. Зять Лилы владел одной из самых больших гостиничных сетей в стране.

 — У них хорошая репутация.

 — Да. Трент нанял Слоана, чтобы тот занялся реконструкцией… и Слоан влюбился в Аманду. В общем, все сложилось как нельзя лучше. Мы сохранили особняк, превратив его часть в доходное место, да еще произошло два захватывающих романа.

 Раздражение засверкало в ее глазах, заставив их потемнеть.

 — Неприятной стороной стало то, что история об ожерелье просочилась в прессу, и нас замучили воодушевленные охотники за сокровищами и предприимчивые воры. Всего несколько недель назад какой-то гад едва не убил Аманду и украл кучу бумаг, которые мы разбирали, пытаясь найти ключ к местонахождению драгоценностей.

 — Бумаги… — повторил Макс, желудок скрутило.

 Ужас вернулся и с такой силой, что он почувствовал, словно его снова швырнуло о скалы. Калхоуны, изумруды, Бьянка.

 — Что случилось, Макс?

 Лила наклонилась и коснулась рукой его лба.

 — Вы побелели, как полотно. Просто устали, — решила она. — Позвольте мне проводить вас в комнату, чтобы вы смогли отдохнуть.

 — Нет, все хорошо. Ничего страшного.

 Макс отпрянул, поднялся на ноги и зашагал по комнате. Что он может сказать ей? Что? После того, как она спасла ему жизнь, заботилась о нем? После того, как целовал ее? Калхоуны предоставили ему кров без колебаний и вопросов. Поверили ему. Как рассказать Лиле, что он — пусть и по неосторожности — работал с людьми, которые планировали обокрасть их?

 Все же придется. Врожденная честность не позволит ничего другого.

 — Лила…

 Макс обернулся и увидел, что она наблюдает за ним наполовину заботливыми, наполовину настороженными глазами.

 — Яхта. Я помню яхту.

 Она с облегчением улыбнулась.

 — Хорошо. Наверное, память вернется быстрее, если вы перестанете волноваться. Почему бы вам не присесть, Макс? Так легче думать.

 — Нет.

 Отказ прозвучал резко, Макс сосредоточился на ее лице.

 — Яхтой владел человек, который нанял меня. Его зовут Кофилд. Точно — Кофилд.

 Лила всплеснула руками.

 — И что?

 — Это имя ничего не говорит вам?

 — Нет, а должно?

 Возможно, он ошибся, подумал Макс. Может быть, в голове перепуталась история ее семейства с его собственным опытом.

 — Ростом приблизительно шесть футов, очень аккуратный. Лет сорока. Темно-русые волосы, седеющие у висков.

 — Ладно.

 Макс расстроено выдохнул.

 — Приблизительно месяц назад он нашел меня в университете и предложил работу. Хотел привлечь к сортировке и разборке каких-то семейных документов. Мне обещали щедрую плату и несколько недель пребывания на яхте… плюс компенсацию всех моих расходов и время для написания книги.

 — Поскольку вы в здравом уме, то согласились.

 — Да, но, черт побери, Лила, эти бумаги — квитанции, письма, бухгалтерские книги… на всех ваше имя.

 — Мое?

 — Калхоун. — Макс запихнул руки в карманы. — Разве вы не понимаете? Меня наняли, чтобы я, находясь на судне, изучал вашу семейную историю по документам, которые у вас похитили.

 Лила молча смотрела на него. Максу показалось, что прошло очень много времени, прежде чем она поднялась с кресла.

 — Хотите сказать, что работали на человека, который пытался убить мою сестру?

 — Да.

 Она не сводила с него глаз. Макс практически ощущал, что Лила старается проникнуть в его мысли, но когда заговорила, ее голос был ледяным.

 — Почему вы рассказали это только сейчас?

 Он устало провел руками по волосам.

 — Я ничего не помнил, пока вы не рассказали об изумрудах.

 — Это странно, не находите?

 Макс видел, как словно ставни опустились на ее лицо, и кивнул.

 — Не жду, что вы мне поверите, но я правда ничего не помнил. И когда согласился на эту работу, ни о чем подобном не подозревал.

 Лила продолжала пристально наблюдать за ним, оценивая каждое слово, каждый жест, каждый нюанс в выражении глаз.

 — Знаете, мне кажется очень странным, что вы не знали об ожерелье и грабеже. Пресса мусолила эту тему много недель. Надо жить в пещере, чтобы ничего не услышать.

 — Или в студенческой аудитории, — пробормотал Макс.

 Язвительные слова Кофилда о том, что у него больше ума, чем проницательности, всплыли в памяти и заставили Макса вздрогнуть.

 — Послушайте, я расскажу все, что вспомню, до того, как уеду.

 — Уедете?

 — Не могу представить, что в сложившихся обстоятельствах кто-либо из вас захочет, чтобы я остался.

 Лила разглядывала его, интуиция сражалась со здравым смыслом. Тяжело вздохнув, подняла руку.

 — Думаю, вы должны рассказать всем сразу. Тогда и решим, что с этим делать.

 

 Это был первый семейный совет Макса. Он вырос не в демократичной среде, а под безжалостной диктатурой отца. Калхоуны же совсем другие. Они собрались вокруг большого обеденного стола из красного дерева, настолько объединенные, что Макс впервые с тех пор, как очнулся наверху, почувствовал себя отторгнутым. Они слушали, иногда задавая вопросы, пока он повторял то, что уже поведал Лиле в башне.

 — Вы не проверяли его рекомендации? — спросил Трент. — Просто заключили контракт с человеком, которого никогда не встречали и о котором ничего не знали?

 — Мне казалось, что для проверки не было причин. Я не бизнесмен, — устало ответил Макс. — Преподаватель.

 — Тогда не станете возражать, если мы проверим вас, — предложил Слоан.

 Макс спокойно встретил его подозрительный взгляд.

 — Нет, не стану.

 — Я уже это сделала, — вставила Аманда и оперлась руками на стол, когда глаза всех присутствующих обратились к ней. — Мне это показалось вполне разумным, так что я отправила несколько запросов.

 — Как же так, Мэнди, — пробормотала Лила. — Полагаю, тебе и в голову не пришло посоветоваться со всеми нами.

 — Нет, не пришло.

 — Девочки, — попросила Коко со своего места во главе стола, — не начинайте.

 — Думаю, Аманда должна была обсудить это, — в голосе Лилы звучал калхоуновский характер. — Это касается всех нас. Кроме того, с какой стати она решила сунуть нос в жизнь Макса?

 Они принялись горячо спорить, все четыре сестры, перекидываясь мнениями и возражениями. Слоан расслабился, предоставив событиям идти своим чередом. Трент закрыл глаза. Макс молча наблюдал. Они обсуждают его. Разве не понимают, что спорят о нем, швыряя над столом предположения взад-вперед, как шарик для пинг-понга?

 — Извините меня, — начал он, но не был услышан.

 Попробовал снова и заработал первую улыбку Слоана.

 — Черт побери, прекратите!

 Возглас раздосадованного профессора достиг цели — женщины разом замолчали и впились в него раздраженными глазами.

 — Послушайте, приятель, — начала Кики, но Макс прервал ее:

 — Это вы послушайте. Во-первых, зачем бы я стал вам все рассказывать, если бы имел тайный умысел? И так как вам очень хочется узнать, кто я и чем занимаюсь, почему бы не перестать клевать друг друга и просто не спросить меня?

 — Потому что нам нравится клевать друг друга, — торжественно объявила Лила. — И совсем не нравится, когда кто-то мешает этим заниматься.

 — Достаточно. — Коко использовала затишье в своих интересах. — Аманда уже проверила Макса… хотя это было немного невежливо…

 — Зато разумно, — возразила Аманда.

 — Грубо, — поправила Лила.

 Перепалка грозила вспыхнуть с новой силой, но тут Сюзанна подняла руку:

 — Что сделано, то сделано. Думаю, стоит выслушать, что разузнала Аманда.

 — Как я и сказала, — Аманда стрельнула в Лилу взглядом, — я послала несколько запросов. Декан Корнуэлла восторженно отозвался о Максе, насколько помню, назвал его «блестящим» и «преданным своему делу» и оценил как одного из ведущих экспертов страны по американской истории. В двадцать лет Макс с отличием защитил диплом, в двадцать пять — докторскую диссертацию.

 — Умница. — Лила успокаивающе улыбнулась Максу, заерзавшему на стуле.

 — Наш профессор Квартермейн, — продолжила Аманда, — прибыл из штата Индиана, холост, криминального досье не имеет. Более восьми лет трудится в Корнуэльском университете, издал несколько благосклонно принятых статей. Самая последняя — краткий обзор социально-политической атмосферы в Америке накануне Первой мировой войны. В академических кругах считается вундеркиндом, серьезным ученым, необыкновенно ответственным, с неограниченным потенциалом.

 Ощущая его смущение, Аманда смягчила тон:

 — Простите за проверку, Макс, но я не хотела рисковать — только не своим семейством.

 — Мы все сожалеем. — Сюзанна улыбалась ему. — Просто последние несколько месяцев выдались тревожными.

 — Понимаю.

 Откуда им знать, что он ненавидит, когда его называют вундеркиндом.

 — Если моя академическая характеристика снимает подозрения, это прекрасно.

 — Есть еще одна вещь, — продолжила Сюзанна. — Ничего из этого не объясняет, как вы оказались в море в ту ночь, когда Лила нашла вас.

 Макс собрался с мыслями, пока все ждали его объяснений. Теперь стало проще сосредотачиваться, так же легко, как всегда, когда он в воображении переносил себя в первое сражение при Бул-Ране[18] или на место Вудро Вильсона[19].

 — Я работал с документами. Разразился сильный шторм. Полагаю, во мне мало качеств настоящего моряка. Выполз на палубу, чтобы вдохнуть немного свежего воздуха и услышал разговор Кофилда с капитаном Хокинсом.

 По возможности кратко он пересказал содержание разговора и как понял, во что вляпался.

 — Не представлял, что теперь делать, потом меня осенила безумная идея — забрать бумаги, убежать с яхты и обратиться в полицию. Не слишком разумно с учетом обстоятельств. В любом случае меня загнали в угол. Кофилд грозил оружием, но на этот раз шторм оказался на моей стороне. Я выскочил наверх и прыгнул за борт.

 — За борт в разгар бури? — переспросила Лила.

 — Это было весьма глупо.

 — Весьма смело, — поправила Лила.

 — Кроме того, в меня стреляли.

 Макс нахмурился и дотронулся до повязки на голове.

 — Описание Эллиса Кофилда не соответствует нашему вору. — Аманда задумчиво переплела пальцы. — Ливингстон — человек, укравший бумаги, — темноволосый, около тридцати лет.

 — Значит, просто перекрасил волосы. — Лила всплеснула руками. — Он не мог вернуться, используя то же имя и ту же внешность. У полиции есть его приметы.

 — Надеюсь, ты права. — Медленная насмешливая улыбка разлилась по лицу Слоана. — Если сукин сын вернулся, я по-любому доберусь до него.

 — Мы все доберемся до него, — поправила Кики. — Вопрос в том, что нам теперь делать?

 Они начали спорить. Трент предупредил жену, чтобы она даже не мечтала лезть в это дело, Аманда напомнила, что это проблема Калхоунов. Слоан категорически приказал ей держаться подальше. Коко решила, что настало время выпить по рюмке бренди, и удалилась.

 — Он думает, что я мертв, — пробормотал Макс себе под нос. — Поэтому чувствует себя в безопасности и, скорее всего, болтается где-то поблизости на той же самой яхте. «Летящий всадник».

 — Вы помните судно? — Лила подняла ладонь, призывая к тишине. — Можете описать?

 — Во всех подробностях. — Макс слегка усмехнулся. — Это первая яхта, на которой я побывал.

 — Значит, есть хоть какая-то информация для полицейских.

 Трент оглядел сидящих за столом, затем кивнул:

 — И мы сами кое-что проверим. Леди знают остров, как собственный дом. Если он здесь или где-то рядом, мы найдем его.

 — С нетерпением жду этого.

 Слоан глянул на Макса и, поддавшись импульсу, спросил:

 — А вы, Квартермейн, примете участие в поисках?

 Удивленный, Макс моргнул, затем улыбнулся.

 — Да, конечно.

 

 Я ходила в дом Кристиана. Возможно, это опрометчиво, потому что меня могли заметить какие-то знакомые, но я так сильно хотела взглянуть, где он живет, как живет, какие пустячки окружают его.

 Оказалось, у него маленький деревянный коттедж возле моря, комнаты забиты картинами, и везде пахнет скипидаром. Над кухней — залитый солнцем чердак, оборудованный под студию. Жилище показалось мне кукольным домиком с симпатичными окнами и низкими потолками. Крыша покрыта опавшей листвой, деревья затеняют фасад, узкая веранда тянется вдоль задней части, где мы сидели и любовались океаном.

 Кристиан рассказал, что при отливе уровень воды настолько низок, что можно пройти по мокрым камням к небольшой поляне, виднеющейся вдалеке. А ночью воздух наполнен разнообразными звуками: музыкой сверчков, уханьем сов, плеском волн.

 Я чувствовала себя так безмятежно и радостно, как никогда в жизни. Словно мы долгие годы жили там вместе. Когда я сказала об этом Кристиану, он крепко обнял меня, просто чтобы прикоснуться.

 — Я люблю вас, Бьянка, — признался он. — И мечтал о том, чтобы вы пришли сюда. Должен был увидеть вас в своем доме, увидеть, как вы стоите среди моих вещей.

 Отстранившись, он улыбнулся.

 — Теперь смогу постоянно представлять вас здесь и никогда не испытывать одиночества.

 Я хотела отругать его и желала остаться. Господи, слова рвались с губ, сдерживаемые только долгом. Безрадостным долгом. Он, вероятно, ощутил это, потому что поцеловал меня, словно хотел запечатать невысказанное внутри.

 Мы провели вместе всего час. Оба понимали, что я должна вернуться к мужу, к детям, к жизни, которую выбрала до того, как встретила Кристиана. Я чувствовала его руки вокруг себя, вкус его губ, его возрастающую потребность — яркое эхо моих собственных эмоций.

 — Я хочу вас.

 Услышав собственный шепот, я не испытала никакого стыда.

 — Коснитесь меня, Кристиан. Позвольте принадлежать вам.

 Сердце бешено стучало, когда я порывисто прижалась к нему.

 — Займитесь со мной любовью. Возьмите меня в свою постель.

 Он так сильно обхватил меня, что я едва могла дышать. Затем погладил по лицу, и я почувствовала дрожь в кончиках его пальцев. Зрачки стали почти черными, и я легко читала в них. Страсть, любовь, отчаяние, сожаление.

 — Знаете ли вы, как часто я мечтал об этом? Сколько ночей лежал с открытыми глазами, желая вас?

 Потом отпустил меня и пересек комнату, подойдя туда, где на стене висел мой портрет.

 — Я жажду вас, Бьянка, каждым своим вздохом. И так сильно люблю, что не могу принять того, что вы никогда не будете моей.

 — Кристиан…

 — Думаете, что позволю вам уйти, если дотронусь до вас?

 Он резко обернулся — теперь в нем бушевал гнев, яростный и неудержимый.

 — Мне ненавистно, что мы крадемся, как грешники, только для того, чтобы час-другой провести вместе, такие же невинные, как дети. Если у меня не хватает сил прекратить наши встречи, я постараюсь хотя бы помешать вам совершить то, о чем потом пожалеете.

 — Как я могу пожалеть, если стану принадлежать вам?

 — Потому что вы уже принадлежите другому. И каждый раз, когда возвращаетесь к нему, я хочу задушить его голыми руками только потому, что он владеет вами, а я нет. Если мы все же решимся пойти дальше, у вас не останется выбора. Вы не вернетесь к нему, Бьянка. Ни в свой дом, ни к своей прежней жизни.

 Я понимала, что это истинная правда — все, до последнего слова.

 Поэтому покинула его, пошла домой, вплела ленту в косу Коллин, поиграла с Этаном в мяч, осушила слезы Шона, когда он ободрал коленку. В безрадостном молчании поужинала с мужем, который становится все более чужим.

 Слова Кристиана были правдой, и это — та правда, перед которой я должна встать лицом к лицу. Наступает время, когда я больше не смогу жить в двух мирах, придется выбрать какой-то один, только один.