5.

 Утром на столе Оливии красовалась белая роза. Она просто сияла в хрупкой фарфоровой вазе, еще только бутон, с туго свернутыми лепестками. Ливи, конечно, догадывалась, кто прислал цветок. В смущении она села и уставилась на розу во все глаза.

 Когда вчера вечером она вернулась к карточному столу, то пообещала себе даже не вспоминать о своем разговоре с Торпом. Здравомыслящий человек не станет думать о том, что говорит сумасшедший. И однако прошлой ночью она опять долго лежала без сна, перебирая в мыслях каждое слово, каждый жест. Воспоминания о его поцелуях вызывали сладкое томление. Она вертелась с боку на бок, ругая себя на чем свет стоит. И вот теперь он посылает ей цветы.

 Лучше всего выбросить сейчас и розу, и вазу в мусорную корзину и забыть о них. Ливи дотронулась кончиком пальца до белого лепестка. Нет, выбросить такую красоту свыше ее сил.

 «Ведь это всего-навсего цветок, — напомнила она себе. — Беспомощный и безвредный. Просто не надо вспоминать, откуда он здесь взялся». Ливи быстро подтянула к себе информационный листок. Через пятнадцать минут — эфир.

 — Ливи, слава богу, ты на месте!

 Она взглянула на координатора, нависшего над ее столом.

 — Да, Честер?

 Это был легковозбудимый, пребывающий обычно в скверном настроении человек, который жил на противокислотных таблетках и кофе. Она привыкла к подобным приветствиям с его стороны.

 — Бери свою команду и шпарь к дому Ливингстона на Юго-Востоке. Знаешь, где квартиры сдают. Там в шестой этаж только что врезался рухнувший самолет.

 Ливи вскочила, схватив сумочку и жакет.

 — Есть какие-нибудь подробности?

 — За тем и едешь. Мы дадим эфир, как только ты прибудешь на место. Хватай всех, кто есть. Слишком многие нянчатся со своим гриппом.

 Его тон намекал, что болезнь не причина, чтобы не работать. И вообще, все это одно притворство.

 — Давай, давай, операторы уже погрузились в автофургон.

 Честер бросил в рот маленькую мятную лепешку.

 — Ушла. — Ливи бросилась к двери.

 Все было хуже, гораздо хуже, чем она себе это представляла. Хвостовая часть самолета торчала с фасадной стороны здания, как острие стрелы. Можно было подумать, что это сцена из фильма-катастрофы. Языки пламени выскакивали то тут, то там. Воздух был раскален, и пахло чем-то острым. Здание было уже окружено пожарными машинами и полицейскими автомобилями, и все еще подъезжали новые. Пожарные сновали внутри здания, выскакивали из него, стараясь сбить пламя водой из мощных брандспойтов. Жители нижних этажей были уже эвакуированы. Ливи слышала плач и крики. Ни вой сирен, ни треск пламени не могли заглушить их.

 За ограждениями уже вовсю трудилась пресса. Стояли телекамеры и громкоговорители, работали репортеры, фотографы и техники. Все двигалось на первый взгляд хаотично, однако к строго намеченной единой цели.

 — Надо действовать налегке, — сказала она Бобу, уже взвалившему камеру на плечо. — Сразу схвати все здание. Даем полную картину со всеми грузовиками, пожарными и каретами «Скорой помощи».

 — В жизни ничего подобного не видел, — пробурчал Боб, уже нацелившись камерой на видимую часть самолета. — Можешь представить, что там творится внутри?

 Ливи покачала головой. Она не хотела ничего представлять. Там были люди. Она с трудом подавила приступ тошноты. Ей надо сделать репортаж.

 — Вон там Ридер.

 И она посмотрела, куда показал Боб.

 — Это помощник начальника пожарного депо.

 — О'кей. Послушаем, что он может нам рассказать.

 Ливи продралась сквозь толпу. Ее толкали, пинали, но она привыкла. Она знала, как прорваться к цели сквозь людскую толпу любой плотности. И была уверена, что ее команда последует за ней всюду.

 Подойдя к самому краю ограждения, Ливи закрепилась на своей позиции и взяла микрофон на изготовку.

 — Шеф Ридер. Я Оливия Кармайкл из Вашингтонского отделения «Новостей мира». — Она ухитрилась сунуть микрофон прямо ему в лицо, сильно наклонившись над ограждением. — Вы можете сказать, что случилось, какова категория пожара?

 Ридер недовольно взглянул на микрофон, потом на Ливи.

 — Самолет национальной авиакомпании выполнял чартерный рейс. — Голос у него был хриплый и раздраженный. — Мы еще не знаем причины катастрофы. Повреждены четыре этажа. С трех все эвакуированы.

 — Вы не можете сказать, сколько человек было в самолете?

 — Пятьдесят два, включая экипаж, — и отвернулся, чтобы «пролаять» очередное приказание в мегафон.

 — Не было попыток установить с ними связь? — упорно донимала его Ливи.

 Ридер бросил на нее почти ненавидящий взгляд.

 — Мои люди пытаются к ним пробиться с крыши и с нижних этажей.

 — А сколько еще людей осталось в здании?

 — Поговорите с управляющим, я занят.

 Он ушел, и Ливи сделала Бобу знак остановить запись.

 — Хочу попытаться разузнать, сколько людей осталось в доме. — И повернулась к звукооператору: — Сбегай на радио. Постарайся выяснить; номер рейса, направление полета и возможные причины крушения. А мы подготовимся к передаче с места событий. Жду тебя ровно через пять минут.

 Она снова стала пробиваться сквозь толпу. У стены сидела женщина в старом халате, прижимая к груди фотоальбом. Ливи, устремившаяся было на поиски управляющего, подошла к ней.

 — Мэм.

 Женщина взглянула снизу вверх. Лицо у нее было бледное, глаза сухие. Ливи присела на корточки. Женщина в шоке, поняла она.

 — Не надо сидеть на холоде, — мягко сказала она. — Вам есть куда пойти?

 — Они разрешили мне взять только вот это, — ответила женщина, еще крепче прижимая к себе альбом. — Вы слышали, как ударило? Я подумала, что настал конец света.

 Голос у нее был пронзительно тонкий. Ливи вздрогнула.

 — Я чай заваривала. Весь мой фарфор разбит. А он мне от мамы достался.

 — Сожалею.

 Слова были отчаянно не те. Но что можно было сказать этой несчастной? Ливи тронула женщину за плечо:

 — Давайте пройдем вон туда. Там врачи, они о вас позаботятся.

 — У меня здесь еще друзья живут. — Женщина посмотрела на верхние этажи. — Миссис Макгивер из 607-й квартиры и Доусоны из 610-й. У них двое детей. Они успели выскочить?

 Ливи услышала, как от пожара лопнуло еще одно оконное стекло.

 — Я не знаю. Попытаюсь выяснить.

 — У младшего был грипп, он сегодня не пошел в школу.

 Потрясение сменялось скорбью. Ливи видела это по выражению глаз женщины. Позже нахлынет отчаяние.

 — У меня его карточка здесь, в альбоме. Наконец она начала плакать. Надрывные рыдания раздирали Ливи сердце.

 Сев рядом с ней у стены, Ливи обняла женщину. Та была хрупкая, слабая, как листок на ветру. Ливи очень боялась, что от младшего Доусона не осталось ничего, кроме фотокарточки в этом вот альбоме. И, еще крепче обняв женщину, Ливи заплакала тоже.

 Кто-то тронул ее за плечо. Взглянув вверх, она увидела Торпа.

 — Торп, — едва выговорила она, но глаза ее были красноречивей всяких слов.

 Торп ласково поднял женщину на ноги. Та все еще крепко прижимала к себе альбом. Торп обнял ее и, что-то приговаривая на ухо, повел к бригаде «Скорой помощи». Ливи опустила голову на колени.

 Необходимо взять себя в руки, если она хочет выполнить задание. Репортер не должен позволять себе личных эмоций. Она услышала, что кто-то рядом сильно закашлялся. Дым забивал легкие. А ветер все гнал и гнал его на людей.

 — Ливи. — Торп уже снова был рядом и протягивал ей руку.

 — Я в порядке, — сразу же заявила Ливи. Раздался новый взрыв. Кто-то закричал.

 — О господи! — Она посмотрела на дом. — Сколько еще людей внутри?

 — Никак не могут пробиться на шестой этаж. Кто бы там ни был, они погибли.

 Ливи кивнула. Голос Торпа был спокоен, бесстрастен, но сейчас ей было необходимо именно это.

 — Да, знаю. — Она глубоко вздохнула. — Мне надо дать в эфир репортаж с места событий. А что ты здесь делаешь?

 — Я ехал на студию, когда это случилось.

 У нее на щеке было пятно сажи, и он стер его большим пальцем. Торп старался говорить беззаботно.

 — Но это не моя территория, Ливи. Репортаж я делать не собираюсь.

 Ливи смотрела мимо него, туда, где врачи «Скорой помощи» отчаянно боролись за жизнь человека, получившего сильные ожоги.

 — Как бы я хотела тоже этим не заниматься. — Откуда-то донесся плач девочки, зовущей мать. — Ненавижу эту часть нашей работы — копаться в кровоточащих людских ранах.

 — Да, это нелегкое дело, Ливи.

 Торп ее не коснулся. Ему хотелось, но он знал, что сейчас не нужно.

 Ливи оглянулась. К ней пробивалась ее команда. Ливи взяла записку с наскоро нацарапанными сведениями.

 — Ладно, будем снимать отсюда, на фоне здания, — и, вздохнув, повернулась к камере. — Когда я войду в кадр, покажи сначала весь дом.

 С микрофоном в руке она ждала связи со студией.

 — Потом сфокусируй на самолет и опять на меня.

 В наушниках раздался счет. Сейчас начнется съемка.

 — С вами Оливия Кармайкл. Я около жилого дома, в шестой этаж которого сегодня утром в девять тридцать врезался самолет, выполнявший чартерный рейс номер пятьсот двадцать семь.

 Боб показал здание, а она продолжала:

 — Причина катастрофы еще не выяснена. Пять пожарных команд эвакуировали кого смогли и теперь пытаются пробиться на шестой этаж и к самолету. На борту находилось, вместе с экипажем, пятьдесят два человека. Самолет выполнял полет в Майами.

 Камера снова высветила Ливи.

 — Пока мы еще не можем указать число пострадавших. Здесь несколько машин «Скорой помощи». Тяжелораненые немедленно будут отправлены в больницу.

 Торп стоял сзади и наблюдал, как Ливи ведет репортаж. Лицо ее было спокойно, но во взгляде — настоящий ужас. Сознавала она это или нет, но взгляд делал только весомее ее слова. На щеках еще виднелись следы пыли и сажи. «Она хорошо делает свое дело, — подумал Торп, — может, и потому, что постоянно подавляет свои чувства». Он-то видел, каких усилий ей это стоит. Но зрителям, кто заметил ее скрытое смятение, это делало ее лишь понятнее и ближе.

 — Репортаж вела Оливия Кармайкл из Вашингтонского отделения «Новостей мира».

 Она подождала, когда их уберут из эфира, и сняла наушники.

 — Ладно, — обратилась она к Бобу, — пойди сделай несколько медицинских кадров, а я узнаю, не пробились ли они еще на шестой этаж. И срочно пошли курьера на студию. Им пригодится все, что мы отсняли.

 Ливи чувствовала, что самообладание полностью вернулось к ней. Она не собирается разваливаться на куски.

 — Отлично, — одобрил Торп.

 Ливи посмотрела на него. Он был олицетворением спокойной, сдержанной, скрытой силы.

 И ее вдруг неприятно взволновало, что на какое-то мгновение она ощутила необходимость в его поддержке. Непозволительная роскошь!

 Торп улыбнулся и откинул с ее лба выбившиеся пряди. Прическа была испорчена, да и понятно.

 — Хочешь, чтобы я был поблизости?

 Ливи глядела на него, злясь на себя и недоумевая: ну почему ее так легко растрогать?

 — Не старайся быть любезным со мной, Торп, — тихо ответила она. — Мне проще, когда ты со мной невежлив.

 Торп наклонился и легонько коснулся ее губ.

 — Я позвоню тебе вечером.

 — Не надо.

 Но он уже уходил прочь.

 Ливи круто отвернулась. Черт бы его взял со всеми потрохами. Она не будет думать о Торпе. Слава богу, у нее полно дел.

 Ливи смотрела свою запись в «Вечерних новостях». Раньше, сидя за столом и видя себя на мониторе, она могла воспринимать происходящее отстраненно. Теперь, одна в своей квартире, глядя на экран, как тысячи других телезрителей, она остро переживала трагедию. Погибло шестьдесят два человека. Еще не было официального заключения о причинах катастрофы, но все наводило на мысль о том, что к ней привела ошибка пилота.

 Ливи вспомнила о женщине, которую она пыталась утешить, и ее драгоценном альбоме, за который та судорожно цеплялась. На шестом этаже никто не уцелел.

 Еще хорошо, что катастрофа произошла утром, сказала Ливи во время репортажа. В большей части квартир никого не было. Дети ушли в школу, взрослые на работу. Но малыш Доусон из 610-й лежал в постели с гриппом.

 Ливи встала и выключила телевизор. Нет сил думать обо всем этом. Она потерла виски. Надо принять пару таблеток аспирина и отправляться в постель. Ничего не изменишь. Ей следует обрести душевное равновесие. Такая работа.

 Она легла и вспомнила, что не обедала сегодня. Наверное, голова болит просто от голода, но, чтобы встать и поесть, не было сил. Закрыв глаза, она лежала в темноте. Покой, тишина, одиночество. Никого не пускать в свой личный мир. Ни от кого не зависеть, ни перед кем не отчитываться. Все, что у нее есть сейчас, — ее собственное достояние. Ошибки, которые она делает, — тоже ее, личные, ошибки. И это самый лучший образ жизни.

 Ливи открыла глаза и уставилась в потолок. Она вдруг подумала, что впервые усомнилась в правильности своей теории. Когда же это произошло? Когда ее такой надежный щит дал трещину?

 Раздался пронзительный телефонный звонок, Ливи вскочила и села в постели. Ощупью она нажала на кнопку ночника, затем, взяв трубку, схватила карандаш. Кто может позвонить ей в полночь, кроме как из студии?

 — Да, слушаю.

 — Привет, Ливи.

 — Торп? — Ливи уронила карандаш и снова легла. Непредсказуемый человек.

 — Я тебя разбудил?

 — Да, — соврала она. — Что тебе нужно?

 — Я хотел пожелать тебе спокойной ночи. Ливи вздохнула, радуясь, что он не видит ее благодарной улыбки. Она не хотела его обнадеживать.

 — Так ты для этого разбудил меня?

 — Извини, укомплектован под завязку. Только сейчас явился домой. — Торп ослабил узел галстука. Если он что и не любил в своей работе, так это необходимость поддерживать связи.

 — Хочешь узнать, где я был?

 — Нет, — возразила она высокомерно и услышала, как он хмыкнул. «Черт возьми, — подумала Ливи, подкладывая повыше подушку. — Откуда он знает, что мне действительно любопытно». — Ну, ладно. Так где ты был?

 — На собрании, которое устроил Левович.

 — Левович? — Она сразу насторожилась. — бюро?

 — Да, именно он. — Торп сбросил с ног ботинки.

 — А я не знала, что он в Вашингтоне.

 В ее голове закрутились колесики, сцепляясь друг с другом и выдавая предположения одно фантастичнее другого. Левович не поедет из Нью-Йорка в округ Колумбия без важной на то причины.

 — А что ему надо?

 — В конце года Харрис Макдауэлл собирается подать в отставку. Левович предложил это место мне,

 Новость удивила ее, но какова небрежность, с какой он ее выложил! Такое предложение — не пустяк. Это известность, власть, деньги. То, что тебя считают способным заменить Макдауэлла, дорогого стоит.

 Ливи не сразу нашлась, но сказала:

 — Поздравляю.

 — Я не принял этого предложения, так что не с чем.

 Теперь она молчала целую минуту.

 — Что ты сказал?

 — Я не согласился. — Торп стащил носки и отшвырнул их в сторону. — Ты в этот уик-энд… — начал он.

 — Постой! — Ливи села прямо. — Ты отклонил самую престижную должность на Си-эн-си?

 — Ну, если тебе угодно, то так. — Торп зажег первую сигарету из своей второй за день пачки.

 — Почему?

 Торп выдохнул струю дыма.

 — Я люблю живую работу. Не хочу сидеть сиднем, особенно в Нью-Йорке. Так вот, насчет ближайшего уик-энда, Оливия…

 — Странный ты человек, Торп. — Она снова откинулась на подушки. Нет, она не понимает его. — Очень странный. Большинство тележурналистов пошли бы на убийство, только бы заполучить такое место.

 — Значит, я не отношусь к большинству, только и всего.

 — Да, — сказала она задумчиво, — конечно. Но из тебя вышло бы хорошее начальство.

 — Ну что ж. — Он улыбнулся, расстегивая рубашку. — Это настоящий комплимент с твоей стороны. Ты не нуждаешься в обществе?

 — Торп, я сейчас в постели.

 — Ну, если это приглашение, то я его принимаю.

 Ливи не выдержала и рассмеялась:

 — Перестань. Боже мой, я не болтала на подобные темы со времен учебы в колледже.

 — Ну, если у тебя ностальгия, мы можем пообниматься с тобой на заднем сиденье моей машины.

 — Благодарствую, не надо. — Она умиротворенно зарылась в подушки. Действительно, когда же она вела подобный разговор ночью в последний раз?

 ~ Ну, если ты позвонил только, чтобы пожелать спокойной ночи…

 — Вообще-то я насчет завтрашнего вечера.

 — А что такое? — Ливи зевнула и закрыла глаза.

 — У меня есть два билета на открытие игр. — Торп снял рубашку и отправил вслед за носками.

 — Каких игр?

 — Господи, Ливи, завтра бейсбольный матч. «Скворцы» против «Красных носков»!

 Он был так потрясен ее невежеством, что Ливи чуть не расхохоталась. Ох уж эти болельщики!

 — Спортом у нас в отделе занимается Дик Эндрюс.

 — Следует расширять свои горизонты, — посоветовал Торп. — Я подхвачу тебя в двенадцать тридцать.

 — Торп, — начала Ливи, — я никуда не собираюсь. Тем более с тобой.

 — Успокойся, я не собираюсь тебя соблазнить. Оставим это на потом. Будет игра, хот-доги и пиво. Все в соответствии с американской традицией.

 Ливи выключила свет и натянула одеяло на плечи.

 — Господи, неужели ты меня не понял.

 — Можешь попробовать еще раз, но подает завтра Палмер.

 — Замечательно, но…

 — В двенадцать тридцать, — повторил Торп. — . Лучше подъехать пораньше. Легче будет найти место для парковки.

 Сонная, она опять зевнула и перестала возражать. Наверное, проще сказать «да». Какой от этого вред? В конце концов, это даже занятно. В первый раз на бейсбольном матче.

 — Но ты не наденешь эту смешную кепку? Нет?

 Торп усмехнулся:

 — Нет, я предоставлю эту честь игрокам.

 — Двенадцать тридцать. Спокойной ночи, Торп.

 — Спокойной ночи, Кармайкл.

 Положив трубку на место, Ливи блаженно вздохнула, устраиваясь поудобнее. И, засыпая, вдруг ощутила, что головная боль прошла.