Ночные кошмары

 Он проснулся от пения птиц. Тело ныло, голова кружилась. Ной сел, натянул джинсы и вспомнил о завтраке. Острый запах земли и сосновой хвои не мог заглушить восхитительный аромат кофе. Подумав об Оливии, он чуть не заплакал от благодарности.

 Надо же, она успела развести костер и сварить кофе… Ной обжег пальцы о ручку, негромко чертыхнулся и только тут увидел лежавшую рядом аккуратно сложенную тряпочку.

 Хватило одного хорошего глотка, чтобы у него прояснились глаза и заработал мозг. «Благослови господь женщину, которая понимает, что такое крепкий черный кофе», – подумал он и пошел к реке искать Оливию.

 Над водой извивались струйки тумана, окрашенные солнечными лучами в золотой и серебряный цвета. У излучины ручья лениво пило воду стадо оленей. Напившись, они неторопливо исчезли в гуще деревьев.

 И тут он увидел ее. Волосы Оливии были мокрыми, тело светилось. Она плыла в позолоченном тумане и следила за ним. Этот неземной мерцающий свет делал ее похожей на нереиду, богиню здешних глухих мест.

 От движений ее рук по воде шла рябь, плечи вздымались над поверхностью воды. Туман расступался перед ней, а потом смыкался снова.

 – Я не думала, что ты так рано проснешься. – Голос ее был спокойным, но глаза пылали.

 – Я жаворонок. Как вода?

 – Мокрая.

 «И холодная», – подумал он. Но все же допил остатки кофе, отставил чашку и принялся снимать джинсы. «Что тебя тревожит, Оливия? – подумал он. – Что нынешняя ночь больше не повторится? Или наоборот?»

 Прикосновение ледяной воды к обнаженной коже было обжигающим. Ной поморщился и увидел, что губы Оливии насмешливо искривились. Поэтому он подавил готовый вырваться крик, скользнул в воду и представил себе собственное посиневшее тело.

 – Ты права, – сказал он, изо всех сил стараясь не стучать зубами, – она действительно мокрая.

 Ее удивило, что Ной держался на расстоянии двух гребков. Оливия ждала, что он подплывет вплотную. Но он никогда не делал того, чего от него ждали. И это тревожило ее больше всего.

 Когда Ной все же подплыл к ней, Оливия почти успокоилась. Это было логично. Утренний секс, основная человеческая потребность. А потом они, как полноправные партнеры, смогут заняться делом.

 Но Ной коснулся ее всего лишь кончиками пальцев и заглянул в лицо.

 – Замечательный кофе, Лив.

 – Если после первого глотка ты не вскакиваешь как ошпаренный, это не кофе.

 – Куда мы сегодня? Она нахмурилась.

 – Я думала, ты хочешь приступить к интервью.

 – Дойдем и до этого. Здесь есть какой-нибудь маршрут, который тебе нравится?

 «В конце концов, это его дело», – напомнила себе Оливия и пожала плечами.

 – Есть один. Горный. Замечательные виды, альпийские луга…

 – Подходит. Хочешь, чтобы я прикоснулся к тебе? Она вскинула глаза.

 – Что?

 – Хочешь, чтобы я прикоснулся к тебе, или предпочитаешь, чтобы я этого не делал?

 – Мы спали с тобой, – осторожно ответила она. – И это было неплохо.

 Он коротко фыркнул.

 – Можешь не льстить моему самолюбию. – Ной отвел от ее лица влажную прядь. – Я спрашивал не об этом. Просто хочу знать, хочешь ли ты, чтобы я притронулся к тебе сию минуту. – Когда их глаза встретились, Ной провел пальцем по ее шее и плечу. – И занялся с тобой любовью. Прямо сейчас.

 – Ты уже прикасаешься ко мне.

 Палец Ноя спустился ниже, вошел в нее, и по коже Оливии побежали мурашки.

 – Да или нет? – пробормотал он, когда у Оливии захватило дух.

 В животе стало горячо, бедра встрепенулись, по телу пробежала судорога наслаждения. Не в силах справиться с собой, Оливия запустила пальцы в волосы Ноя и притянула его голову к себе.

 – Да, – сказала она, прильнув к его губам.

 Она обвила ногами его талию, готовясь к головокружительной скачке и изнывая от желания поскорее достичь оргазма. Но Ной обхватил руками ее бедра и заставил подниматься и опускаться, подниматься и опускаться, пока Оливия не простонала его имя.

 Ему казалось, что вода вот-вот вспыхнет ярким пламенем. Как он жил до сих пор без ее близости? Длинные руки и ноги, сильные и стройные; нежная, упругая кожа, искрящаяся на солнце… Он заставил Оливию откинуть голову, чтобы поцелуй мог длиться как можно дольше. Тем временем солнце прорвалось сквозь туман и превратило окружавшую их воду в прозрачное движущееся зеркало.

 Он уперся ногами в каменистое дно и вошел в нее одним длинным, плавным рывком.

 – Держись за меня, Лив, – хрипло прошептал он, зарылся лицом в ее шею и услышал протяжный стон. – Сожми меня. – Тело Оливии свело сладостной судорогой, и ее мышцы стиснули его горячими тисками.

 Сквозь барабанный бой сердца, эхом отдававшийся в голове, Оливия слышала бормотание Ноя, но не разбирала слов. Его голос был еще одним слоем бархата, еще одним источником неслыханного наслаждения. Однако это не помешало ей ощутить, что его тело напряглось. Она крепко обхватила Ноя и быстро задвигалась, стремясь вместе рухнуть с последнего обрыва.

 Но он не отпустил ее. Оливия ждала, что он разожмет руки, отодвинется, торжествующе улыбнется, вылезет из воды и нальет себе вторую чашку кофе.

 Она снова ошиблась. Ной крепко держал ее, прижимал к себе, водил губами от виска к подбородку. И это нежное, успокаивающее движение потрясло ее сильнее, чем секс.

 «Нужно отодвинуться, – подумала Оливия. – Скорее, пока Я не растаяла».

 – Вода холодная.

 – Холодная? Ледяная, черт побери! – прошептал он, посасывая мочку ее уха и наслаждаясь стуком ее сердца. – Знаешь, как только ты приходишь в себя, твое тело напрягается. Почему?

 – Не понимаю, о чем ты говоришь. Давай вылезать. Нам нужно начинать, если…

 Он повернул голову и зажал ей рот поцелуем.

 – Мы уже начали, Лив. Начали, и очень давно. – Ной взял ее за подбородок, потом отпустил и подтолкнул к берегу. – Вопрос в том, чем это кончится.

 Оливия сделала яичницу из порошка, и они запили ее кофе. Ной согласился с тем, что лагерь сворачивать не нужно, и предложил пройти по кольцевому маршруту, чтобы вернуться часов через пять.

 Они надели легкие рюкзаки и начали восхождение по крутой тропе. Справа от них пролегло ущелье, слева тянулся к небу лес. Они шли против течения реки, поднимаясь туда, где парили орлы и редко ступала нога человека.

 Оливия шла по головокружительным подъемам и спускам так же, как другие женщины двигаются по танцевальной площадке – с непринужденной грацией, свидетельством чрезвычайной уверенности в себе.

 – Если бы я построил здесь дом, то не смог бы ударить палец о палец. Только смотрел бы и смотрел кругом…

 Ну почему он не такой простой и мелкий, как ей хочется?

 – Эта земля принадлежит штату.

 Ной только покачал головой и взял ее за руку.

 – Помечтай минутку. Мы с тобой единственные люди на свете и поселились в этих местах. Можно провести здесь всю жизнь, любуясь этой красотой.

 Голубое, белое, зеленое и серебряное. Мир состоял из этих ярких цветов; остальные были представлены лишь неясными пятнами. Горные пики, ущелья и стремительно бегущая вода. Ощущение его теплой руки. Как будто, так и должно быть…

 А больше никого и ничего. Ни страха, ни боли, ни воспоминаний, ни завтра.

 Оливия поняла, что она грезит, и поспешила вернуться к действительности.

 – Ты бы не так радовался, если бы оказался здесь в разгар зимы. Сидел бы с отмороженной задницей, и некому было бы принести тебе горячую пиццу.

 Спокойный и терпеливый взгляд Ноя заставил ее устыдиться.

 – О чем бы ты больше всего тосковала, если бы не могла вернуться назад?

 – О моих родных.

 – Я не имею в виду людей. Чего тебе здесь не хватало бы?

 – Зелени, – не успев подумать, ответила она. – Зеленого света и зеленого запаха леса… Здесь все другое, – продолжила Оливия, когда они пошли дальше. – Открытое, холодное, с голыми вершинами.

 – И негде спрятаться.

 – Я не прячусь… Вот это исландский мох, – сказала Оливия, показывая рукой на мохнатый желто-зеленый клубок. – Самый полезный из лишайников. В Швеции его продают как лекарство. – Она заметила его взгляд. – Что?

 – Мне нравится отрывистый тон, которым ты начинаешь читать лекцию по естествознанию, когда расстраиваешься.

 – Если ты не хочешь знать, на что смотришь, дело твое.

 – Нет, хочу. Но когда ты говоришь о лишайниках и грибах, меня охватывает дикое желание заняться с тобой любовью.

 – Кажется, я знаю место, которое придется тебе по вкусу, – Оливия постаралась отвлечь Ноя от волнующих мыслей и начала взбираться на скалу.

 Тропа привела их к опушке леса, выросшего на крутом склоне. На краю опушки громоздились камни. В их трещинах росли цветы, отчаянно цеплявшиеся корнями за тонкий слой почвы.

 Ной издалека услышал шум воды и улыбнулся, как мальчишка, когда они прошли мимо утеса, с вершины которого срывался рокочущий водопад. Отчаянно хотелось остановиться и набрать охапку цветов.

 Мышцы начинали гореть, ноги просили отдыха. Ной готов был сдаться, когда Оливия поднялась на очередной утес, обернулась и протянула ему руку.

 – Кажется, кольцевой маршрут был рассчитан на пять часов, верно? – Слегка запыхавшийся Ной схватился за ее руку и забрался наверх. – Потому что иначе я… О боже!

 Он забыл усталость и залюбовался открывшимся зрелищем.

 Перед ним было море цветов. Разноцветные потоки струились через зелень и тянулись к поросшему лесом пику, который вонзался в голубое небо, как башня замка. Белые пятна снега, мерцавшие на камне и просвечивавшие сквозь деревья, заставляли считать цветы еще большим чудом.

 Белые, желтые, голубые бабочки порхали над лепестками и садились на них, изящно сложив крылья.

 – Потрясающе. Невероятно. Вот здесь мы и поставим дом. На этот раз она засмеялась.

 – Это что, люпин?

 – У тебя хороший глаз. В цветах ты разбираешься. Тут я тебе не нужна.

 – Нет. – Ной снова взял ее за руку. – Нужна. Дело того стоило. – Он быстро повернулся, и нежный поцелуй застал Оливию врасплох. – Спасибо.

 – В «Риверс-Энде» есть все. Были бы деньги. – Оливия хотела отвернуться, но Ной схватил ее за руки и притянул к себе.

 – Не надо. – Она закрыла глаза еще до того, как почувствовала прикосновение его губ.

 – Почему?

 – Я… – Она снова открыла глаза, но ничего не смогла поделать с отражавшимися в них чувствами. – Не надо… Пожалуйста…

 – Ладно. – Вместо этого он поднес к губам руку Оливии и поцеловал каждый палец, следя за ее затуманившимися глазами.

 – Что ты ищешь, Ной?

 Не сводя с нее глаз, Ной раскрыл ее сжатую в кулак руку и поцеловал в ладонь.

 – Уже нашел. Осталось только сорвать.

 Похоже, сделать это можно было только одним способом.

 – Лив, давай сядем. Это подходящее место. И подходящее время. – Ной сбросил с плеч рюкзак, залез в него, достал диктофон и сел на обломок скалы.

 При виде диктофона у Оливии перехватило дыхание.

 – Я не знаю, как это делается.

 – А я знаю. Но сначала хочу тебе кое-что сказать. – Он положил диктофон рядом с собой и вынул блокнот. – Я думал бросить эту книгу. Или хотя бы отложить ее, как сделал шесть лет назад, когда причинил тебе боль. – Он открыл блокнот и поднял глаза. – Но на сей раз это не привело бы ни к чему хорошему. Эта мысль все равно жила бы в моем мозгу. Всегда. И в твоем тоже. Лив, я не знаю, стоит ли это между нами или, наоборот, объясняет, почему мы оказались здесь вместе. Но твердо знаю одно: если мы не покончим с этим делом, то будем бежать на одном месте. А мне нужно двигаться вперед. Как и тебе.

 – Я сказала, что сделаю это. И сдержу слово.

 – И будешь меня ненавидеть? Осуждать за то, что я вытащил это на поверхность? Так же, как ненавидела тогда в гостинице?

 – Ты лгал мне.

 – И жалею об этом больше всего на свете.

 Оливия ждала, что Ной начнет отпираться, объяснять, оправдываться. Ей следовало быть умнее. Он был человеком чести, обладал совестью и чувством сострадания. Личностью. Именно этим все и объяснялось.

 – Разве я ненавижу тебя, Ной? Разве можно ненавидеть человека за то, что он честно делает свое дело? Но мои чувства касаются только меня.

 – Больше нет. – Тон Ноя был небрежным, но Оливия слышала в нем стальную решимость. – Но мы поговорим об этом… о нас… позже.

 – О нас? Нас нет.

 – Ошибаешься. – На сей раз сталь сверкнула в его глазах. – Сядь, пожалуйста.

 – Не хочу. – Однако она сняла с плеч рюкзак и открыла бутылку воды.

 – Как хочешь. Расскажи о своей матери.

 – Когда она умерла, мне было четыре года. Ты мог бы больше узнать о ней из других источников.

 – Когда ты думаешь о ней, что вспоминаешь в первую очередь?

 – Ее запах. Запах, который хранился в одной из бутылочек на трельяже. Я считала их волшебными. Там был синий флакон с обвивавшей его серебряной полосой. Этот запах был неповторимым. Теплым, нежным, с легкой примесью жасмина. Ее кожа всегда была пропитана этим ароматом, и, когда мама обнимала меня или брала на руки, он был самым сильным вот здесь… – Она приложила руку к шее. – Я любила тыкаться туда носом, а она смеялась.

 Она была такая красивая… – задумчиво сказала Оливия, отвернулась и уставилась на море цветов. – Но ты не можешь этого знать. Я видела все ее фильмы. Много раз. Но в жизни она была в тысячу раз красивее. Пленка этого не передает. Она двигалась как танцовщица и не признавала земного тяготения. Я знаю, что она была блестящей актрисой. Но она была и чудесной матерью. Терпеливой, веселой и… заботливой. Старалась как можно чаще быть со мной, уделять мне внимание и показать, что я для нее – самое главное на свете. Ты понимаешь?

 – Да. Мне повезло. Я сам вырос в такой атмосфере. Она сдалась и села рядом.

 – Думаю, я была избалованной. Мне уделяли много времени и внимания, дарили игрушки, покупали сладости…

 – Я считаю испорченными только тех детей, которые не ценят этого. А ты… Тебя просто любили.

 – Она очень любила меня. Я никогда не сомневалась в этом. Даже тогда, когда она ругала меня за что-нибудь. А я ее обожала. Подражала ей во всем. Привыкла смотреться в зеркало и думать, что вырасту такой же, как мама.

 – Ты действительно очень похожа на нее.

 – Нет! – Она порывисто вскочила. – Я не красавица. И не хочу ею быть. Обо мне никогда не будут судить по внешности, как часто, слишком часто судили о ней. Именно это ее и убило. В сказках чудовища всегда убивают красавиц.

 – Значит, ты считаешь, что она погибла из-за собственной красоты?

 – Да. Потому что ее желали. Потому что мужчины хотели ее, а он не смог этого вынести. Не смог смириться с тем, что привлекло к ней его самого. Ее лицо, тело, осанка. Если это влекло его, то влекло и других мужчин, а других быть не могло. Он мог удержать ее только одним способом: уничтожив. Как бы она ни любила его, этого было недостаточно.

 – А она любила его?

 – Она плакала из-за него. Не думала, что я знаю об этом. А я знала. Однажды вечером она сидела с тетей Джейми и думала, что я уже сплю. Это было летом, когда темнеет поздно. Они сидели в маминой комнате, а я стояла за дверью и видела в зеркале их отражение. Они сидели на кровати. Мама плакала, а тетя Джейми ее обнимала.

 Оливия снова увидела их обеих. Так же, как видела тогда.

 – Что я буду делать? Джейми, что я буду без него делать?

 – Все будет хорошо, Джулия. Ты справишься с этим.

 – Это больно. – Джулия уткнулась в плечо Джейми, стремясь почувствовать силу, в которой так нуждалась. – Я не хочу терять его, терять все, что у нас было. Но не знаю, как его удержать.

 – Джулия, ты знаешь, что жить так, как ты жила эти последние месяцы, нельзя. – Джейми слегка отодвинулась и отвела от лица сестры золотую прядь. – Он причинил тебе боль. Не только душевную, но и физическую. Я не могу видеть эти ужасные синяки.

 – Он не хотел этого. – Джулия вытерла руками слезы и встала. – Во всем виноваты наркотики. Они меняют его. Не понимаю, почему он снова стал их принимать. Неужели он находит в них то, чего не могу дать я?

 – Сама послушай, что ты говоришь. – Джейми тоже поднялась на ноги. В ее голосе слышался сдержанный гнев. – Разве ты виновата в этом? В том, что он тешит свое самолюбие кокаином, таблетками и алкоголем?

 – Нет, нет, но если бы я могла понять, чего ему не хватает и почему он ищет в наркотиках то, чего там нет… О господи. – Она крепко зажмурилась и провела рукой по волосам. – Мы были так счастливы. Джейми, ты же знаешь, мы были счастливы. Были друг для друга всем, а когда родилась Ливи, это было похоже на… на то, что круг замкнулся. Почему я не заметила, что этот круг начал трещать? Велика ли была брешь, когда я поняла, что случилось? Джейми, я хочу вернуться. Хочу вернуть себе мужа. – Она повернулась и прижала руку к животу. – Хочу еще одного ребенка.

 – О боже… Ох, Джулия. – Джейми сделала два шага к сестре и обняла ее. – Неужели ты не понимаешь, что сейчас это было бы ошибкой? Именно сейчас?

 – Может быть. Но это могло бы стать ответом на все вопросы. Вчера вечером я разговаривала с ним. Роза приготовила чудесный обед. Со свечами и шампанским. И я сказала ему, что хочу второго ребенка. Сначала он был так счастлив. Стал прежним Сэмом. Мы смеялись, обнимали друг друга и пытались придумать ребенку имя. Так же, как было с Ливи. А потом его настроение внезапно изменилось. Он нахмурился, отдалился и сказал… – По ее щекам вновь потекли слезы. – «Откуда я знаю, что этот ребенок будет моим? А вдруг ты уже носишь ублюдка от Лукаса?»

 – Сукин сын! Как он смел сказать тебе такое?

 – Я ударила его. Ударила, не успев подумать, а потом велела ему убираться к чертовой матери. И он убрался. Посмотрел на меня, как на пустое место, и ушел. Я не знаю, что делать.

 Она снова села на кровать, закрыла лицо руками и заплакала.

 – Не знаю, что делать.

 Ной молча следил за Оливией, которая стояла, прикрыв живот рукой. Так же, как это делала ее мать. Она помогла ему увидеть спальню, полную женского горя и отчаяния. Оливия виртуозно и непринужденно передавала чужие слова, интонации и жесты.

 Не глядя на него, Оливия вытянула руку.

 – Я вернулась в свою спальню и сказала себе, что мама репетирует. Она часто это делала. Я сказала себе, что мама будет играть в кино и что она говорила не о моем отце. Я легла спать, а ночью проснулась и увидела, что он стоит в моей комнате. Он включил мою музыкальную шкатулку, и я была счастлива. Я попросила его рассказать мне сказку.

 Тут Оливия посмотрела на Ноя, и ее глаза прояснились.

 – Он был под кайфом. Но тогда я этого не знала. Только понимала, что он сердится. Он кричал и сломал мою музыкальную шкатулку. Я понимала, что мой папа не такой, каким был всегда. А потом прибежала мама, и он ударил ее. Я спряталась в шкаф. Потом она пришла, села со мной и стала говорить, что все будет хорошо. Она вызвала полицию по моему маленькому телефону и подала на развод. А через неполных четыре месяца он вернулся и убил ее…

 Ной выключил диктофон, сполз с камня и шагнул к ней.

 Оливия поспешно отступила.

 – Нет. Я не хочу, чтобы меня обнимали. Не хочу, чтобы успокаивали.

 – До чего же ты упрямая… – Ной обвил ее руками и крепко сжал, когда Оливия начала вырываться. – Прислонись ко мне на минутку, – пробормотал он. – Это не больно.

 – Ты мне не нужен! – гневно сказала она.

 – Все равно прислонись.

 Она сделала еще одну попытку вырваться, а потом сдалась. Положила голову на его плечо и обняла за талию.

 Оливия прислонилась к нему, но ее глаза остались открытыми. И слез в них не было.

 На обратной дороге Ной задавал вопросы. Их были десятки, но ни один не относился к родителям. Он спрашивал Оливию о ее работе, повседневных обязанностях, центре и базе. Оливия понимала, зачем он это делает, но не могла сообразить, нравятся ли ей эти попытки успокоить ее. И постичь, почему это так помогает.

 Стоило ей воздвигнуть очередной барьер, как Ной обходил его и снова заставлял ее успокоиться. Она восхищалась этим искусством. А когда они остановились полюбоваться очередным видом, Оливия поняла, что сидит с ним рядом, плечом к плечу, словно знала его всю жизнь.

 Возможно, в каком-то смысле так оно и было.

 – О'кей, мы построим дом здесь. – Он показал себе за спину, на каменистый склон.

 – Я уже говорила тебе, что это государственная земля.

 – Помечтай со мной, Лив. Дом будет с большими окнами на запад, чтобы вечерами мы могли любоваться закатом.

 – Это будет сложно, потому что перед нами юг.

 – Ты уверена?

 Уголки ее рта невольно поползли вверх.

 – Запад там, – сказала она и ткнула пальцем в сторону.

 – Вот и хорошо. Значит, окна гостиной будут выходить туда. В гостиной будет стоять большой камин. Дом будет просторным, с высокими потолками и балконом. Никаких закрытых пространств. Четыре спальни.

 – Четыре?

 – Конечно. Ведь каждому ребенку понадобится отдельная комната, верно? Точнее, пять спален, – поправился он, довольный тем, что у Оливии расширились глаза. – Одна для гостей. А мне будет нужен просторный кабинет со множеством окон и полок. Он будет выходить на восток. А где ты устроишь свой кабинет?

 – Он у меня уже есть.

 – Без домашнего кабинета тебе не обойтись. Ты деловая женщина. Я думаю, он будет рядом с моим, но нам придется придумать правила, чтобы не мешать друг другу. Мы устроим кабинеты на третьем этаже. – Их пальцы переплелись. – Он будет нашей территорией. Детям достанется первый этаж. Окна их комнат будут смотреть на лес, и они никогда не будут чувствовать себя запертыми в четырех стенах. Что ты думаешь о внутреннем бассейне?

 – Я не признаю дома без бассейнов.

 Он улыбнулся, а затем захватил ее врасплох и крепко поцеловал.

 – Отлично. Дом будет каменным и деревянным, не возражаешь?

 Рука Ноя продолжала играть ее волосами.

 – Здесь не тот климат, чтобы ставить дома со стенами из пластмассы.

 – А сад будем сажать вместе. – Он слегка прикусил ее нижнюю губу. – Поцелуй меня, Оливия. Легонько. Хотя бы разок.

 Она сделала это. Отказать было невозможно. Нарисованная им картина была такой мирной, такой успокаивающей, что она представила себе этот дом, мысленно вошла в него и обнаружила там Ноя. Удивительно живого и настоящего. Она крепко обняла его и издала стон, в котором отчаяния было столько же, сколько наслаждения.

 Как ему удается все совместить? Сложить вместе? Туманные мечты девочки, неоформленные фантазии девушки, страстные желания женщины слились воедино.

 Ответом на все вопросы был сам Ной.

 Оливия, убаюканная биением собственного сердца, отпрянула. Она не могла допустить, чтобы это случилось. Ни с ним. Ни с кем бы то ни было.

 – Пора идти.

 В ее глазах был страх. Ной понимал, что причиной этого страха является он сам, но не знал, как к этому относиться.

 – Почему ты так уверена, что я снова причиню тебе боль?

 – Когда речь идет о тебе, я не уверена ни в чем, и это мне не нравится. Нам нужно идти. До лагеря больше часа.

 – Время не имеет значения. Почему бы нам не… – Ной осекся, краем глаза заметив какое-то движение за спиной Оливии. Он обернулся, прищурился и только тут почувствовал, что по его щеке течет кровь.

 – О боже… Не двигайся.

 Теперь и Оливия ощутила его запах, резкий и опасный. Сердце ударило в ребра, но прежде чем она успела вскочить, Ной оказался между ней и пумой.

 Это был взрослый самец. Он стоял на скале как раз над ними, и его глаза отражали солнечный свет. Огромный кот пошевелился, издал утробное рычание и оскалил зубы.

 – Смотри на него, – велела Оливия, поднимаясь на ноги. – Не беги.

 Ной положил ладонь на рукоять ножа. Он и не собирался бежать.

 – Уходи. – Ной тоже оскалил зубы и сдвинулся с места, когда Оливия попыталась выйти из-за его спины. – Начинай пятиться к тропе.

 – Ты совершенно прав. – Она старалась говорить спокойно. – Никаких резких движений, никаких размахиваний руками. Мы уходим и освобождаем ему место. У негр преимущество. Он находится выше. И ведет себя агрессивно. Не спускай с него глаз и не поворачивайся спиной.

 – Я сказал, уходи. – Ной сдерживался из последних сил. Ему хотелось повернуться и подтолкнуть Оливию к тропе. По его спине текла струйка пота.

 – Должно быть, где-то рядом лежит его добыча. Он просто защищает ее. – Она наклонилась, не сводя глаз с кота, и подобрала с земли два камня.

 – Мы уходим. Уже уходим. Кот зашипел и прижал уши.

 – Вот тебе! – крикнула Оливия, продолжая пятиться, и бросила первый камень, угодивший пуме в бок.

 Продолжая кричать, она взвесила в руке второй камень. Кот яростно зафырчал и заколотил лапами воздух. Но стоило Ною вынуть нож, как он повернулся и крадучись ушел.

 Продолжая медленно отступать и прикрывать собой Оливию, Ной внимательно осматривал склон.

 – Ты в порядке?

 – Идиотка! Дура набитая! – Оливия сорвала с себя бейсболку и злобно пнула камень носком ботинка. – Расселась, как на заднем сиденье «Бьюика»! Совсем обалдела! Где были мои глаза?

 Злясь на себя, она снова надела шапочку и вытерла потные ладони о джинсы.

 – Я должна была знать. Увидеть пум удается редко, но они здесь водятся. И нападают. Особенно на тех, кто ведет себя как последний болван. – Она потерла глаза. – А я даже не посмотрела по сторонам. Расселась и забыла о том, что надо быть начеку. За такую беспечность проводника надо гнать с работы в три шеи.

 – Прекрасно. Ты уволена. – Ной не торопился возвращать нож в ножны. – Давай двигаться.

 – Он больше не нападет. – Оливия перевела дух. – Он защищал свою добычу, то есть делал то, что должен был. Мы вторглись в его владения.

 – Понял. Значит, мы построим дом в каком-нибудь другом месте.

 Она открыла рот и засмеялась, немало удивившись себе.

 – Ной, ты балбес! Из-за меня тебя могли убить или искалечить. Какого черта ты собирался с этим делать, горожанин? – Она посмотрела на нож и провела рукой по лицу, пытаясь справиться со смехом.

 Он повертел нож в руке и задумчиво посмотрел на лезвие.

 – Защищать прекрасную даму.

 Оливия снова залилась смехом, а потом покачала головой.

 – Извини. Тут нет ничего смешного. Должно быть, это реакция на собственную глупость. Я несколько раз видела пуму, но только издалека и сверху.

 Она шумно выдохнула, обрадовалась, что справилась с истерикой, и только тут заметила, что у Ноя не дрожат руки.

 «И глазом не моргнул, – подумала она. – Поразительно…»

 – А ты умеешь держать себя в руках.

 – Спасибо, мистер тренер. – Ной наконец убрал нож.

 – Нет. – Окончательно успокоившаяся Оливия положила ладонь на его руку. – Ты действительно умеешь владеть собой. Кто бы мог подумать… Ной, я все время недооцениваю тебя. Пытаюсь найти для тебя нишу, но ты не влезаешь ни в одну.

 – Может быть, просто еще не нашла подходящую.

 – Может быть. Но не думаю, что ты поместишься в какой-нибудь из них. Разве что захочешь сам.

 – А ты? Где твоя ниша?

 – Я живу там, где мне хочется.

 – Я говорю не про место, Лив. Лес или океан здесь ни при чем.

 – Там, где мне хочется, – повторила Оливия. Во всяком случае, ей хотелось так думать. – Работаю и веду тот образ жизни, который меня устраивает.

 – А в твоей нише много места?

 Она посмотрела на Ноя, а потом отвернулась.

 – Не знаю. Я об этом не думала.

 – Пора подумать, – лаконично ответил он. Что это было? Приказ или совет?

 Ной хотел попробовать порыбачить, но Оливия сказала, что у него нет лицензии, и отговорила. Он смирился, налил им по стаканчику вина и начал готовить суп, одновременно развлекая Оливию рассказами о том, какие приключения они с Майком пережили в детстве.

 – Ты любишь его, да, Ной? – полуутвердительно спросила Оливия.

 – Наверно. – Зависть, послышавшаяся в голосе Оливии, удивила Ноя. – А с кем ты дружила, когда была маленькой?

 – Ни с кем. Пока я не переехала сюда, у меня были друзья, но потом… Иногда я играла с детьми, отдыхавшими на базе или в лагере, но они приезжали и уезжали. Так что закадычных друзей вроде твоего Майка у меня не было. Кстати, как он себя чувствует?

 – Отлично. Цветет и пахнет.

 – А эту женщину, которая вломилась к тебе в дом и ударила его, так и не нашли?

 – Нет. Может быть, оно и к лучшему. Не знаю, что бы я с ней сделал, попадись она мне в руки. Она могла убить его. Что бы я с ней ни сделал, этого было бы мало.

 Его глаза грозно потемнели. Оливии и раньше доводилось замечать в нем эту жесткость. Достаточно было намека на агрессивность, чтобы она встревожилась. Но, как ни странно, сейчас это не вызывало у нее страха. Наоборот, рядом с Ноем она чувствовала себя… в безопасности. И не могла понять, почему.

 – Что случилось, то случилось, и этого уже не изменишь.

 – Нет. – Он слегка успокоился. – Но мне хотелось бы знать, почему. Это очень важно. Разве тебе не хочется знать, почему?

 Она взяла пустые стаканы и поднялась.

 – Пойду помою. – Оливия шагнула к ручью, но остановилась. – Да. Да, мне хочется знать, почему.

 Пока она мыла стаканы, Ной достал диктофон и вставил в него чистую кассету. Когда Оливия вернулась, он держал в руках блокнот и карандаш.

 Он видел, что Оливии не по себе. Это было написано на ее сильно побледневшем лице.

 – Сядь, – мягко сказал Ной. – И расскажи мне об отце.

 – Я мало что о нем помню. Не видела его двадцать лет.

 Ной промолчал, хотя мог бы сказать, что мать она помнит прекрасно. Он вновь наполнил стаканы.

 – Он был очень красивый, – наконец сказала Оливия. – Они прекрасно смотрелись вместе. Я помню, как они одевались для приемов. Тогда я думала, что мои родители очень красивые, что у них красивая одежда и что их будут фотографировать для журналов и показывать по телевизору. Это казалось таким естественным, таким нормальным. Они подходили друг другу.

 И любили друг друга. Я это знаю. – Теперь Оливия говорила медленно; между ее черными бровями залегла морщинка. – И меня тоже. Тут я не могу ошибиться. В том фильме, где они вместе играли, они… лучились от того, что чувствовали друг к другу. От них исходило сияние. Я помню, как это было. Как они сияли от счастья, когда оказывались рядом. А потом все начало меняться.

 – Почему?

 – Гнев, недоверие, ревность. Тогда я не знала таких слов. Но это сияние стало угасать. Они ссорились. Сначала по ночам. Я не слышала слов. Только голоса. И мне становилось плохо.

 Пытаясь успокоиться, Оливия поднесла стакан к губам.

 – Иногда я слышала, как он ходит по коридору, разучивая роль или читая стихи. Позже в посвященных ему статьях я читала, что он часто цитировал стихи, чтобы сосредоточиться перед важным эпизодом. Он страдал боязнью сцены.

 Забавно, правда? Он всегда казался таким уверенным в себе. Думаю, он использовал тот же способ, чтобы успокоиться после ссоры. Расхаживал по коридору и читал стихи. «Судьба мужей, а чаще жен трудна обыкновенно. И верить можно лишь в одно: обоих ждет измена». – Она негромко вздохнула. – Байрон.

 – Да, я знаю.

 Оливия снова улыбнулась, но глаза ее были грустны.

 – Что, Брэди, любишь читать стихи?

 – Я все-таки был журналистом. И читал все подряд. – Ной провел пальцами по ее щеке. – «Роняй печальные слова; скорбь не кричит, а шепчет. И этот шепот иногда сердца бальзамом лечит».

 Это ее тронуло.

 – Ну, мое сердце излечилось без слов. А вот сердце моей матери разбилось. Потому что она не могла дать ему того, что он хотел и в чем нуждался. Я не говорила этого никому, кроме тети Джейми, да и то редко… Не знаю, что еще рассказать. Он поднимал меня…

 У Оливии срывался голос, но она пыталась держать себя в руках.

 – Одним быстрым движением. Так, что у меня холодело в животе. Дети такого не забывают. Он называл меня «Ливи, моя любовь» и танцевал со мной на руках. В той самой гостиной, где убил ее. Когда он брал меня на руки, я чувствовала себя в безопасности. Когда он приходил рассказывать мне сказки – а сказки были чудесные, – я была счастлива. Он называл меня своей принцессой. А когда он уезжал на съемки, я так тосковала по нему, что болело сердце.

 Оливия прижала руку ко рту, чтобы не расплакаться.

 – В ту ночь, когда он пришел в мою спальню и разбил музыкальную шкатулку, мне показалось, что кто-то украл моего отца. Подменил его. После этого все изменилось. Я целое лето ждала, что он вернется и мы заживем как прежде. Но он так и не вернулся. Никогда. Пришло чудовище.

 Она судорожно втянула в себя воздух. Ее рука дрогнула, и вино расплескалось. Ной успел подхватить стакан, когда тот выскользнул из ее ослабевших пальцев. Оливия прижала обе руки к груди, где так сильно разбушевалось ее сердце.

 – Не могу, – с трудом вымолвила она, подняв глаза. – Не могу.

 – Ладно. О'кей. – Ной положил блокнот, поставил стакан и обнял ее. Оливию трясло; он ощущал биение ее сердца. – Не надо. Не мучай себя. Если ты будешь так дрожать, то рассыплешься на кусочки.

 – Я все еще вижу это. Все еще вижу. Оно стоит рядом с ней на коленях, в крови и осколках стекла. С ножницами в руке. Оно зовет меня. Зовет по имени голосом моего отца. Я слышала ее крик. Ее крик и звон бьющегося стекла. Именно это и заставило меня проснуться. Но я пошла в ее комнату и играла ее бутылочками. Играла в ее комнате, когда оно убивало ее. А потом убежала и больше никогда ее не видела.

 Ной молчал; он просто обнимал ее и гладил по волосам, пока не зашло солнце.

 – Я больше никогда не видела их. У нас в доме о них не говорили. Бабушка заперла их в сундук на чердаке, чтобы сберечь свое сердце. А я тайком от нее говорила с тетей Джейми. Я ненавидела его за то, что он заставил меня шептаться по углам о собственной матери. Я хотела, чтобы он умер в тюрьме, одинокий и всеми забытый. Но он еще жив. А я все еще помню. – Она громко заплакала.

 Ной прижался губами к ее волосам и начал баюкать. Его рубашка промокла от ее слез, но, какими бы горькими ни были эти слезы, они пойдут ей на пользу. Он посадил Оливию к себе на колени и стал баюкать, как ребенка, пока она не перестала плакать.

 Оливия чувствовала такую усталость, что могла бы уснуть в его объятиях, если бы дала себе волю.

 Смущенная, Оливия отстранилась.

 – Я вообще-то хочу пить.

 – Сейчас. – Ной ссадил ее, встал и сходил за бутылкой. Вернувшись, он присел перед ней на корточки и стер пальцем катившуюся по щеке слезинку. – Ты устала.

 – Я вообще-то никогда не плачу. Это бесполезно. – Она отвинтила пробку и сделала глоток, чтобы смочить пересохшее горло. – В последний раз я плакала из-за тебя.

 – Извини.

 – Когда я поняла, зачем ты приехал, мне стало ужасно больно. Я прогнала тебя и начала плакать. До того я плакала только в детстве. Ты не представляешь себе, что я испытывала в те два дня.

 – Представляю, – пробормотал он. – Это пугало меня. Почти так же, как мое чувство к тебе.

 Оливия попыталась встать, но он положил ей руки на бедра и посмотрел в глаза.

 – Ты не хочешь об этом слышать?

 – Это было давным-давно.

 – Не так уж давно. Впрочем, времени действительно прошло немало. Лив, оно и к лучшему, что ты прогнала меня. Мы оба были слишком молоды для тех двух вещей, которых я хотел от тебя.

 – Теперь ты получил свою книгу, – ровно ответила она. – И мы спали вместе. Наверно, мы все же выросли.

 Он вскочил как ужаленный и заставил удивленную Оливию встать. Глаза Ноя стали острыми, как клинки.

 – Ты думаешь, что мне были нужны от тебя только книга и секс? Черт побери, ты действительно так думаешь или просто хочешь думать? Считаешь, что так меньше риска?

 – Думаешь, я не рисковала, когда выворачивала душу, рассказывая тебе о родителях? – Она оттолкнула его. – Не рисковала, зная, что мои чувства и воспоминания сможет купить всякий, у кого есть деньги?

 – Тогда зачем ты это делаешь?

 – Потому что пришло время. – Она отвела волосы от мокрых щек. – Тут ты был прав. Ну что, доволен? Ты был прав. Мне необходимо сказать это, выговориться. Я прочту твою проклятую книгу и, может быть, сама пойму, почему это случилось. А потом похороню и то и другое.

 – О'кей. – Он кивнул. – С этим понятно. А как быть с остальным? С тобой и мной?

 – А что тут такого? – бросила она. – Много лет назад вспыхнула искра, а теперь мы решили ее раздуть.

 – Вот как? Значит, для тебя это была только искра? Он сделал шаг вперед, и Оливия попятилась.

 – Не толкай меня!

 – Я еще и не начинал толкать тебя. Лив, это твоя проблема. Ты никому не позволяешь заходить на свою территорию. Мне нравится твое тело. Когда ты в соответствующем настроении, то позволяешь прикоснуться к нему, но все остальное не про мою честь. Мне это не подходит. По крайней мере, в данном случае.

 – А это твоя проблема.

 – Верно, черт побери! – Он схватил Оливию за руку и повернул к себе. – Но и твоя тоже. Потому что я люблю тебя.

 Ной резко отпустил ее, сделал несколько шагов и остановился на берегу ручья, дрожа от досады и разочарования.

 – Думаешь, это для меня пустяк? – устало спросил он. – Раз у меня были другие, то мое чувство к единственной женщине, которая была мне дорога, ничего не стоит? Оливия, когда я увидел тебя впервые, ты была малышкой. В тебе было что-то, чего не сумело передать телевидение, показавшее всего-навсего плачущего ребенка. Я так и не смог избавиться от этого чувства. Потом я увидел тебя в двенадцать лет, неуклюжую, неловкую, но такую открытую и смелую. Это была любовь. Сексом там и не пахло.

 Ной снова шагнул к ней. Оливия вздрогнула, но не тронулась с места.

 – Я никогда не забывал тебя. Мысли о тебе не выходили у меня из головы. А потом тебе исполнилось восемнадцать. Ты открыла дверь своей квартиры и остановилась на пороге – высокая, худенькая и обворожительная. Слегка раздосадованная и нетерпеливая. Потом твои глаза прояснились. О господи, я помнил эти глаза всю жизнь! Ты улыбнулась мне, я потерял голову и больше никогда не был прежним. – Он остановился в полуметре от Оливии и заметил, что она дрожит. – Никогда не был прежним.

 – Ты фантазируешь, Ной. У тебя разыгралось воображение.

 – Я много фантазировал о тебе. – Теперь он был спокоен. Потому что видел ее дрожь. – Но это не помогало. И пытался найти тебе замену. Но ни к одной из женщин не испытывал того, что испытывал к тебе. Знаю, я причинил тебе боль. Но тогда я не понимал ни тебя, ни себя. И когда приехал сюда, тоже не понимал этого. Просто знал, что при виде тебя меня бросает в дрожь. Я никогда не мог избавиться от тебя. Ты можешь представить себе, что я испытал, когда понял это?

 Испуганная, Оливия была готова броситься в бегство. Но гордость пересилила.

 – Ной, ты смешиваешь понятия.

 – Нет. – Он протянул руку, коснулся ее лица, а потом взял его в ладони. – Посмотри на меня, Лив. Посмотри. Есть одна вещь, в которой я абсолютно уверен. В том, что люблю тебя без памяти.

 У Оливии перехватило горло от счастья и ужаса.

 – Я не хочу этого.

 – Знаю. – Он нежно прильнул к ее губам. – Ты боишься.

 – Не хочу! – Оливия сжала его запястья. – Я не дам тебе того, что ты ищешь.

 – Ты сама и есть то, что я ищу. Вернее, уже нашел. Теперь нужно понять, чего хочешь и что ищешь ты.

 – Я уже сказала. У меня есть все, чего я хочу.

 – Если бы это было правдой, ты бы меня не боялась. Оливия, я собираюсь жить с тобой. Давно собирался, но сам не догадывался. Будет только справедливо, если я дам тебе время привыкнуть к этой мысли.

 – Я не хочу замуж.

 – Я еще не делал тебе предложения, – возразил Ной. – Но непременно сделаю. А пока скажи мне одну вещь. – Поцелуй был таким, что заставил их воспарить к небесам. – То, что ты чувствуешь ко мне, это всего лишь искра?

 Оливия ощутила прилив тепла и сильное, сладкое томление, от которого подгибались ноги.

 – Я сама не знаю, что чувствую…

 – Хороший ответ. Тогда дай мне любить тебя. – Ной уже вел ее к палатке, сводя с ума руками и губами. – А там посмотрим. Вдруг узнаешь?

 Он был терпеливым, нежным и показал Оливии, что такое любовь мужчины. Когда она пыталась отстраниться, Ной тут же находил новый способ преодолеть ее защиту. Растапливал лед, который не хотел таять. Крал сердце, которое не хотело, чтобы его крали.

 Когда он медленно, плавно и глубоко вошел в Оливию, то увидел ответ в ее глазах.

 – Я люблю тебя, Лив.

 Он зажал ей рот поцелуем, услышал ее прерывистое дыхание и подумал о том, как скоро Оливия тоже произнесет эти слова вслух.

 «Этот человек так беспечен и жизнерадостен, что ему невозможно сопротивляться», – думала Оливия. Для него не имеет никакого значения, что по крыше палатки с утра барабанит дождь, который через час вымочил бы их до нитки, вздумай они выйти в путь.

 Он проснулся счастливый, прислушался к стуку капель и сказал, что сам бог повелевает им остаться в палатке и заняться любовью.

 Поскольку Ной навалился на нее и устроил шуточную борьбу, она не смогла найти убедительных возражений против этого плана. И впервые в жизни засмеялась, отдаваясь мужчине.

 А когда она убедила себя, что хороший секс не должен быть барометром ее чувств, Ной уткнулся ей в шею, велел лежать и сказал, что сам сварит кофе.

 Оливия свернулась калачиком в теплой, уютной палатке и разомлела. Она с детства никому не позволяла баловать себя. Приучилась думать, что, если она не позаботится о себе сама, лично не присмотрит за всеми деталями и не будет двигаться в заранее намеченном направлении, это будет означать, что ее жизнью управляет кто-то другой.

 Как в свое время делала ее мать. И, возможно, отец, призналась она себе, закрыв глаза. Любовь была либо слабостью, либо оружием, а она убедила себя, что никогда не будет испытывать это чувство ни к кому, кроме своих родных.

 Ной вернулся в палатку с двумя дымящимися чашками. Его выгоревшие на солнце волосы были мокрыми от дождя, ноги босыми, а наспех натянутые джинсы расстегнутыми. Оливию захлестнула волна любви.

 – У меня хорошие новости, – проговорил Ной. – Погода улучшается. – Оливия подняла бровь и посмотрела на крышу палатки, по которой равномерно стучал дождь. – Максимум через час будет ясно, – стоял на своем Ной. – Если я прав, ты будешь готовить завтрак, греясь на солнышке. Если нет, то я приготовлю его под дождем.

 – Идет.

 – А как насчет свидания по возвращении?

 – То есть?

 – Ну, свидания. Поездка на моей машине, обед, кино и так далее…

 – Я думала, ты спешишь вернуться в Лос-Анджелес.

 – Я могу работать где угодно. А ты здесь. Как у него все просто…

 – Мне приходится тянуться за тобой. А ты все время стремишься вперед.

 Он пригладил ее растрепавшиеся волосы.

 – Это так трудно?

 – Да, но не так, как мне казалось. Не так, как должна было быть. – Она тяжело вздохнула, собираясь с силами. – Я забочусь о тебе. А это нелегко. Я не привыкла.

 Он наклонился, поцеловал ее в лоб и сказал:

 – Привыкай.

 Тем временем Сэм Тэннер выглянул из окна снятого коттеджа и уставился в полумрак.

 Он никогда не понимал, почему Джулию влекло сюда, в это дождливое и холодное место, затерявшееся в дремучих лесах.

 Она была создана для света. Для огней рампы, сияния элегантных люстр, жарких лучей прожекторов…

 Но какая-то невидимая нить то и дело тянула ее сюда. Теперь он понимал, что всеми силами пытался оборвать эту нить. Пользовался любым предлогом, чтобы не ездить с ней и не отпускать одну. После рождения Оливии они были здесь лишь дважды.

 Он не обращал внимания на ее тягу к дому, не желая, чтобы кто-нибудь или что-нибудь было для Джулии дороже его.

 Боясь забыть об этом, Сэм включил купленный диктофон и записал свои мысли. Он собирался еще раз повидаться с Ноем, но не был уверен, что успеет это сделать. Головные боли возвращались регулярно и накатывались на него, как грохочущий товарный поезд.

 Похоже, врачи отпустили ему слишком большой срок. Если так, от него останется запись.

 Так что книга выйдет в любом случае.

 У него было все необходимое. На кухне хранился запас продуктов, купленных в курортном магазине. Иногда ему не хватало сил добраться до столовой. Кассет и батареек было достаточно, чтобы продолжать рассказ до тех пор, пока он не увидится с Ноем.

 «Где его черти носят? – гневно подумал Сэм. – Время уходит!» Ему был нужен собеседник. Он изнывал от одиночества.

 Череп снова раскалывался от боли. Тэннер вынул несколько пузырьков, купленных частично по рецепту, частично с рук – хотя последнее было немалым риском. Нужно унять боль. Он не сможет думать и делать свое дело, если позволит боли одержать верх.

 А дел хватало. Причем с избытком.

 «Оливия, – мрачно подумал Сэм. – Нужно заплатить долг».

 Он поставил пузырьки на стол. Рядом со сверкающим длинным ножом и «смит-вессоном» тридцать восьмого калибра.

 Ной мог радоваться: его предсказание сбылось. Но еще больше он обрадовался, когда наконец спустился на равнину и оказался в лесу. Можно было помечтать о горячем душе, тихом номере и возможности побыть несколько часов наедине с компьютером и телефоном.

 – Ты проиграла мне два пари, – напомнил он Оливии. – Дождь кончился, и я не плакал по своему компьютеру.

 – Нет, плакал. Только в уме.

 – Это не считается. Так что плати. Впрочем, нет… Предлагаю сделку. Взамен ты найдешь мне место, где я смогу немного поработать.

 – Постараюсь что-нибудь придумать.

 – А как насчет горячего душа и возможности переодеться? – Увидев взгляд Оливии, Ной улыбнулся. – Если ты возражаешь, то я записался в очередь на номер. Пока же мне придется жить в лагере и пользоваться общественным душем. А я очень стеснительный.

 Оливия фыркнула, и довольный Ной взял ее за руку.

 – Но тебя я не стесняюсь. Ты можешь принять душ вместе со мной. В нашей семье очень серьезно относятся к охране здоровья.

 Она нахмурилась, но только для виду.

 – Мы можем зайти в дом, – сказала она, посмотрев на часы. – В это время бабушка обычно проводит экскурсию для детей, а потом отправляется на рынок. Брэди, у тебя есть час на то, чтобы помыться и уйти. Я не хочу ее расстраивать.

 – Не проблема. – Ной пообещал себе, что не позволит этого. – Лив, но в конце концов ей придется встретиться со мной. В худшем случае, на нашей свадьбе.

 – Ха-ха. – Она вырвала руку.

 – Предлагаю еще одно пари. Я очарую ее за час.

 – Не хочу.

 – Я знаю, почему ты не соглашаешься. Боишься, что она перейдет на мою сторону и скажет тебе, что только слепая дура может не упасть к моим ногам.

 – Что-то ты слишком разошелся. Держи себя в руках.

 – Ты уже убедилась, что это я умею. Сама призналась.

 Сначала Ной увидел вспышки, лишь блики, прорывавшиеся сквозь деревья. Мазки и пятна красного, голубого и желтого, а затем яркие солнечные зайчики, отражавшиеся от стекол.

 Выйдя на поляну, он остановился как вкопанный и схватил Оливию за руку.

 Когда прежде он подвозил ее, стояла кромешная тьма. Он не видел ничего, кроме огромного темного силуэта дома и полуосвещенного окна.

 Сейчас перед ним стоял дом из сказки. Резная крыша, крепкое старое дерево, камень и цветы у цоколя.

 Два кресла-качалки на крыльце, горшки с чудесными цветами и широкие окна, сквозь которые в дом заглядывал лес.

 – Это само совершенство.

 Удивленная и обрадованная, Оливия всмотрелась в его лицо и убедилась, что он говорит искренне.

 – Тут выросло несколько поколений Макбрайдов, – промолвила она.

 – Неудивительно.

 – Что неудивительно?

 – Что это твой дом. Он словно создан для тебя. Он, а не дом на Беверли-Хиллз. Тот никогда не стал бы твоим.

 – Я никогда не узнаю этого.

 Он повернулся и посмотрел ей в глаза.

 – Уже знаешь.

 Будь на месте Ноя кто-нибудь другой, она бы поспорила. Если бы вообще стала говорить об этом.

 – Да, знаю. Но откуда об этом знаешь ты?

 – Потому что думаю о тебе двадцать лет.

 – Этого не может быть.

 – Не должно. Но когда я переношусь на двадцать лет назад, ты уже там.

 У Оливии сжалось сердце. Ей пришлось отвернуться, чтобы справиться с волнением.

 – О боже, что ты со мной делаешь… – Когда руки Ноя легли на ее плечи и привлекли к себе, она покачала головой. – Нет, не сейчас.

 – Всегда, – тихо сказал Ной и нежно поцеловал ее в губы.

 Руки Оливии поднялись сами собой и обвили его шею, а тело прижалось к телу. Это еще не была капитуляция. Всего лишь временное перемирие.

 В душе Ноя бушевала буря. Его губы становились все более жадными.

 – Говори, – потребовал он. Ему отчаянно хотелось услышать подтверждение того, о чем говорили ее губы.

 Оливия молчала, разрываясь между страхом и радостью, и опомнилась только тогда, когда услышала на проселке звук мотора.

 – Кто-то едет.

 Ной продолжал держать ее за плечи и смотреть в глаза.

 – Ты любишь меня. Скажи это.

 – Я… Это бабушка. О боже, что я наделала?

 Грузовичок уже выезжал из-за поворота. «Слишком поздно просить его уйти», – поняла Оливия. Да и блеск, появившийся в глазах Ноя, говорил, что прятаться он не намерен. Она отвернулась и собралась с силами.

 – Я возьму это на себя.

 – Нет. – Ной крепко сжал ее руку. – Мы займемся этим вместе.

 Пока они шли к грузовику, Вэл продолжала сидеть в кабине, вцепившись в руль. Она увидела виноватое лицо Оливии и отвернулась.

 – Бабушка…

 – Я вижу, ты вернулась.

 – Да, только что. Я думала, ты с детьми.

 – Их взяла Джени. – Вэл душил гнев, и слова сорвались с губ сами собой. – Думали прошмыгнуть в дом и уйти, пока меня нет?

 Опешившая, Оливия замигала, и тут вперед вышел Ной. Снова прикрыл ее собой, как тогда, от пумы.

 – Я попросил Оливию позволить мне принять душ и переодеться, пока не освободится номер на базе. Миссис Макбрайд, я Ной Брэди.

 – Я знаю, кто вы. Это дом Ливи, – отрезала Вэл. – Если она разрешила вам войти и помыться, это ее право. Но мне вам сказать нечего. Отойдите в сторону, – велела она. – Мне нужно выгрузить продукты.

 Она взялась за руль и, не поглядев на обоих, поехала к черному ходу.

 – Я нарушила слово, – пробормотала Оливия.

 – Ничего ты не нарушила.

 Когда Оливия увидела, что Ной пошел вслед за грузовиком, у нее перехватило дыхание.

 – Что ты делаешь? Куда ты идешь?

 – Помочь твоей бабушке выгружать продукты.

 – О, ради бога! – Она вцепилась в его руку. – Перестань! Разве ты не видишь, как я ее обидела?

 – Вижу. Но вижу и то, как она обидела тебя. – В голосе Ноя звучала стальная решимость. Он отстранил руку Оливии. – Я не отступаю. И вам обеим придется привыкнуть к этому.

 Он подошел к черному ходу и, не дав Вэл открыть рта, взял у нее из рук сумку. Потом залез в кузов и достал вторую.

 – Я отнесу.

 Ной поставил сумки на заднее крыльцо и вошел на кухню.

 – Извини! – Оливия устремилась к Вэл. – Бабушка, извини! Я не… Я скажу, чтобы он ушел.

 – Ты уже сделала выбор. – Напрягшаяся Вэл потянулась за следующей сумкой.

 – Я не подумала… Извини. – У Оливии дрожали губы; приближалась истерика. – Я виновата. Я заставлю его уйти.

 – Едва ли, – пытаясь сдержать гнев, ответил вернувшийся Ной. Он подошел к грузовичку и взял две оставшиеся сумки. – Это не легче, чем заставить что-то сделать тебя. Миссис Макбрайд, если вам нужно на ком-то выместить досаду, выместите ее на мне.

 – Ной, может быть, ты пойдешь?

 – И оставлю тебя виноватой и несчастной? – Ной посмотрел на нее долгим и спокойным взглядом, который заставил Вэл прищуриться. – Я думал, ты меня знаешь. Мне жаль, что мы не договорились о книге, – продолжил он, повернувшись к Вэл. – И жаль, что мое присутствие здесь так огорчает вас. Но факт остается фактом. Я собираюсь написать книгу и жениться на Оливии. Надеюсь, что мы придем к соглашению и в том и в другом случае, потому что она любит вас. И настолько благодарна вам за то, что вы для нее сделали, что, если ей придется выбирать между вашим спокойствием и собственным счастьем, она выберет вас.

 – Это нечестно… – начала Оливия, но Вэл подняла руку и заставила ее замолчать.

 Ее душевная рана могла вскрыться и истечь кровью. Но глаза Вэл не потеряли зоркости. Она предпочла бы увидеть в лице Ноя жестокость и беспощадность, эгоизм, слегка замаскированный хорошими манерами.

 Но видела только гнев, который не стал меньше с тех пор, как она набросилась на Оливию. И ту же силу, которую когда-то видела в лице его отца.

 – В этом доме о книге не может быть никаких разговоров. Ной кивнул:

 – Понятно.

 – В этих сумках скоропортящиеся продукты, – сказала Вэл и отвернулась. – Их нужно разгрузить.

 – Дай мне… – заикнулась Оливия, но зашипела с досады, когда Ной просто прошел мимо и направился за бабушкой.

 Выбора не было. Она сбросила рюкзак, оставила его на крыльце и устремилась следом.

 Когда Оливия вошла на кухню, Вэл, уже успевшая выгрузить продукты, посмотрела на дверь. Несчастные глаза внучки заставили ее почувствовать стыд.

 – Вы могли бы снять рюкзак, – сказала она Ною. – Думаю, вам опостылело тащить его.

 – Если я признаюсь в этом, Лив поднимет меня на смех. Ей хочется считать меня изнеженным горожанином, который не может отличить запад от востока.

 – Ты и не можешь, – смущенно пробормотала Оливия.

 – Это была проверка, – улыбнулся Ной.

 – А вы не такой? – спросила Вэл. Даже слепой заметил бы, что эти двое влюблены друг в друга. – Не изнеженный горожанин?

 – Нет, мэм, не такой. Честно говоря, я влюбился, и не только в Лив – хотя это именно так, – но в Вашингтон. По крайней мере, в эту часть штата. Я уже присмотрел несколько мест, где мы могли бы построить дом, но Лив говорит, что у нас будут трудности, потому что это территория национального парка.

 – Не слушай его, – пролепетала Оливия, когда к ней вернулся дар речи. – Это не…

 – Прожить несколько дней на базе или в лагере – это одно, а поселиться здесь – совсем другое, – прервала ее Вэл.

 – Не думаю. – Ной непринужденно прислонился к буфету. – Но кое в чем я очень сговорчив. Тут она счастлива. Тут ее дом. Как только я увидел его, то понял, что ей захочется отпраздновать свадьбу в этом дворе, между цветами и лесом. Это очень в ее духе, правда?

 – Ох, перестань! – выпалила Оливия.

 – Я говорю не с тобой, – мягко ответил Ной и любезно улыбнулся Вэл. – Она от меня без ума, но еще не привыкла к этой мысли.

 Вэл едва не улыбнулась. Сначала у нее сжалось сердце, но тут она увидела пылающие щеки своей девочки и успокоилась.

 – Вы очень умный молодой человек, не так ли?

 – Хотелось бы надеяться.

 Вэл слегка вздохнула и аккуратно сложила опустевшую коричневую сумку.

 – Можете сходить за своими вещами и занять комнату для гостей.

 – Спасибо, мэм. Рюкзак я оставлю здесь. – Он повернулся, взял не успевшую опомниться Оливию за подбородок и жарко поцеловал. – Я скоро.

 – Я… – За Ноем захлопнулась дверь, и Оливия развела руками. – Не надо было этого делать. Он прекрасно пожил бы в лагере. Тебе будет неудобно, если он останется здесь.

 Вэл подошла к буфету и сунула в него сумки.

 – Ты любишь его?

 – Я… это просто… – Она беспомощно умолкла. Вэл обернулась и посмотрела на нее.

 – Ты любишь его, Ливи?

 Оливия только кивнула, и из ее глаз потекли слезы.

 – А если бы я сказала, что не хочу его видеть и не хочу, чтобы между вами было что-нибудь общее? И что ты обязана считаться с моим мнением?

 – Но…

 – Я не буду знать покоя, если этот человек войдет в твою жизнь.

 Оливия побелела от боли. Казалось, в ее сердце вонзился наконечник копья. Эта женщина дала ей приют. Открыла ей свои объятия и свое сердце… Она уцепилась за край буфета, чтобы не упасть.

 – Я пойду… пойду скажу ему, чтобы он уехал.

 – Ох… Ох, Ливи… – Вэл упала на стул, закрыла лицо руками и заплакала.

 – Не надо! Не плачь. Я отошлю его. Он больше не вернется. – Оливия опустилась на колени и обняла Вэл за талию. – Я больше с ним не увижусь.

 – Он был прав. – Вэл вытерла глаза и обхватила руками бледное лицо внучки. – Я хотела сказать, что он лжет, но он был прав. Из-за меня ты отвернулась бы от него и от собственного сердца. Я хотела, чтобы он оказался эгоистом, но эгоисткой оказалась я сама.

 – Нет. Никогда.

 – Я прятала тебя, Ливи. – Вэл дрожащей рукой погладила Оливию по голове. – Сначала для твоей и моей пользы. Но когда прошло время, стало ясно, что я прячу тебя для себя. Я потеряла Джулию и поклялась, что с тобой ничего не случится.

 – Ты заботилась обо мне.

 – Да, заботилась. – Продолжавшая плакать Вэл поцеловала Оливию в лоб. – Ливи, я любила тебя и нуждалась в тебе. Отчаянно нуждалась. И поэтому никогда не позволю тебе уйти.

 – Не плачь, ба. – При виде ее слез у Оливии разрывалось сердце.

 – Я должна повернуться лицом к жизни. Мы обе должны, Ливи. До сих пор я никому не позволяла этого. Когда твой дед пытался поговорить со мной об этом, хотел заставить меня понять, я отворачивалась. Еще несколько дней назад я не стала бы слушать его. Знала, что он прав, но не слушала. А сейчас посторонний человек заставил меня сделать это.

 – Всем, что у меня есть, всем, что составляет мою сущность, я обязана тебе.

 – Это не долг, – резко сказала Вэл, сердясь на себя. – Мне стыдно, что я заставила тебя так думать. Стыдно, что я отвернулась от тебя, когда ты решила помочь ему написать книгу. Я должна была понять, что тебе это необходимо, но сознательно отвернулась и заставила тебя страдать. Отгородилась от тебя стеной, но была слишком горда и слишком боялась снести ее.

 – Я должна знать, почему это случилось.

 – А я никогда не позволяла этого. Ни тебе, ни кому-нибудь из нас. – Вэл притянула к себе Оливию и прижалась щекой к ее макушке. – Я все еще не знаю, справлюсь ли. Но твердо знаю одно: я хочу, чтобы ты была счастлива. Не только спокойна. Одного спокойствия человеку мало.

 Вэл взяла себя в руки, откинулась на спинку стула и вытерла слезы.

 – Будет лучше, если твой молодой человек останется здесь.

 – Я не хочу, чтобы он огорчал тебя.

 Вэл сделала отчаянное усилие и заставила себя улыбнуться.

 – Пусть поживет у нас. Я присмотрюсь к нему и решу, достоин ли он тебя. Если пойму, что нет, то позабочусь, чтобы твой дед как следует выпорол его.

 Оливия подняла глаза.

 – Он говорит, что очарует тебя меньше чем за час.

 – Ну что ж, посмотрим. – Вэл поднялась, достала платок и высморкалась. – Чтобы очаровать меня, красивого лица мало. Я сама буду делать выводы. – После таких переживаний у нее слегка кружилась голова.

 – Думаю, мне лучше сходить наверх и посмотреть, в порядке ли комната для гостей.

 – Я сама сделаю это. И заодно отнесу рюкзак. – Оливия прикинула его вес. – Мне надо сбегать в центр. Посмотрю, как там дела, и вернусь.

 – Можешь не торопиться. Дай мне поговорить с твоим молодым человеком. До сих пор ты никого не приводила в дом. Наверно, не хотела меня расстраивать.

 – Он скользкий как угорь.

 – Ничего, я тоже не лыком шита.

 – Ба, я тебя ужасно люблю.

 – Да, знаю. Ступай. Мне нужно привести себя в порядок. Поговорим позже, Ливи, – пробормотала она, когда Оливия пошла к лестнице. – Мы давно не разговаривали, правда?

 Оливия взлетела по лестнице и зашагала по коридору. Она влюбилась, но это никому не повредило. Совсем наоборот. Брешь, которая последние месяцы разделяла их с бабушкой, затянулась.

 Будущее казалось огромным, чудесным миром с неограниченными возможностями. Счастливая, Оливия настежь распахнула дверь своей спальни. И радость, наполнявшая ее душу, тут же испарилась.

 На подушке, в изголовье ее кровати, лежала в потоке света одинокая белая роза.

 Она не могла дышать. Голова кружилась. Она рухнула на колени.

 Отчаянно хотелось уползти. В шкаф, в темноту.

 Оливия боролась с паникой. Она прижала руку к рубашке, опустила глаза и поразилась тому, что на ладони не видно крови.

 Чудовище было здесь.

 «В доме. Он был в доме». Мысль об этом заставила ее подняться. Но ватные ноги подвели Оливию. Она споткнулась о брошенный рюкзак и по инерции упала на кровать; при этом ее пальцы оказались всего лишь в нескольких сантиметрах от черенка девственно-белой розы.

 Она быстро отдернула руку, как будто цветок был ядовитой змеей и мог укусить ее.

 «Он приходил в дом, – снова подумала она. – А на кухне была бабушка. Одна». Дрожащая рука потянулась к висевшему на поясе ножу и со свистом выхватила его из кожаных ножен. Оливия молча пошла к двери.

 Она больше не беспомощный ребенок и может защитить тех, кого любит.

 «Конечно, сейчас его здесь нет. Он давно ушел». Оливия пыталась убедить себя с помощью логики, но все еще ощущала вкус страха.

 Она выскользнула в коридор, прижалась спиной к стене, напрягла слух и сжала в ладони горячую рукоять ножа. Она осторожно двигалась от комнаты к комнате, как будто шла по следу оленя. Пристально осматривала каждую, пытаясь заметить малейшее изменение, уловить чужой запах. Возле двери на чердак у нее подогнулись колени.

 «А вдруг он прячется там, где заперта память? Вдруг знает, что все драгоценные воспоминания о матери тщательно хранятся за этой дверью?»

 Она представила себе, что поднимается по ступеням. Старое дерево предательски поскрипывает под ее ногами. И видит его, стоящего над сундуком с откинутой крышкой. В душном, спертом воздухе распространяется запах матери.

 В его руке окровавленные ножницы, с отцовского лица смотрят безумные глаза чудовища.

 Когда дрожащие пальцы Оливии коснулись круглой ручки, она почти желала, чтобы так было. Она бы подняла нож и вонзила его в чудовище. Так же, как когда-то оно вонзило концы ножниц в спину ее матери. И прикончила бы его.

 Но ее ладонь бессильно лежала на ручке, лоб прижался к филенке. В первый раз она хотела заплакать и не могла.

 Услышав на проселке звук автомобильного мотора, она задвинула засов и заставила себя добраться до окна.

 Приступ страха, охвативший ее при виде незнакомой машины, сменился облегчением, когда она увидела выбравшегося наружу Ноя. Она схватилась за подоконник и обвела взглядом деревья, отбрасывавшие длинные тени.

 «А вдруг он там? А вдруг следит?»

 Оливия подумала о бабушке. Нет, нет, она не будет ее пугать. Она справится с собой. Она спрятала нож, но для страховки не стала застегивать ножны.

 Затем снова прислонилась к стене и сделала несколько медленных вдохов и выдохов. Услышав на лестнице шаги Ноя, она вернулась в коридор.

 – Похоже, она начинает менять гнев на милость. Спросила, люблю ли я свиные отбивные.

 – Поздравляю. – Надо же, какой твердый у нее голос. Какой спокойный… Она протянула руку и взяла у него чемоданчик с портативным компьютером. – Комната для гостей здесь. Там есть отдельная ванная.

 – Спасибо. – Он вошел следом, осмотрелся и поставил сумки на кровать. – Тут намного симпатичнее, чем в лагерной палатке. Кстати, как ты думаешь, кто здесь?

 – Здесь?

 Услышав ее срывающийся голос, Ной прищурился.

 – Лив, что случилось?

 Она покачала головой и опустилась на край кровати. Минутку, только минутку…

 – Кто здесь?

 – Мои родители. – Присмотревшись внимательнее, Ной сел рядом и взял ее за руку. Та была влажной и холодной.

 – Фрэнк? Фрэнк здесь? – Она повернула кисть и сжала его ладонь как в тисках.

 – На базе, – медленно сказал Ной. – Они заказали номер заранее. Говори, что случилось.

 – Скажу. Фрэнк здесь. – Она уронила голову Ною на плечо. – Я просила его приехать. Когда я была в Лос-Анджелесе, то пришла к нему домой и спросила, не сможет ли он приехать. Значит, он смог.

 – Ты много значишь для него. Так было всегда.

 – Знаю. Это замкнутый круг. Мы продолжаем бродить по нему и не сможем остановиться, пока все не кончится. Он был в доме, Ной.

 – Кто?

 Оливия выпрямилась. Хотя ее щеки были по-прежнему бледны, но глаза смотрели спокойно.

 – Мой отец. Он был в доме.

 – Откуда ты знаешь?

 – На моей кровати лежит роза. Белая роза. Он хочет сказать, что вернулся.

 Ной не пошевелился, однако его темно-зеленые глаза стали холодными и решительными.

 – Побудь здесь.

 – Я уже смотрела. – Она вцепилась в его руку. – Осмотрела весь дом. Кроме чердака. Я не смогла туда войти, потому что…

 – И правильно сделала, черт побери. Посиди здесь или спустись вниз, к бабушке.

 – Нет, ты не понял. Я не смогла подняться, потому что хотела, чтобы он оказался там. Хотела подняться и убить его. Убить своего отца. Господи помилуй, я видела, как вонзаю в него нож. То, как его кровь течет по моим рукам. Я хотела этого. Хотела. Кто я после этого?

 – Человек, – бросил он, и это слово прозвучало как пощечина.

 – Нет. Я бы стала такой же, как он.

 – Оливия, ты поднялась туда?

 – Нет. Я заперла дверь снаружи.

 – А эту запри изнутри. И жди меня.

 – Не уходи.

 – Его там нет – Ной поднялся на ноги. – Но тебе будет легче, если я проверю. Запри дверь, – велел он. – И жди.

 Она подчинилась, презирая себя. Спряталась, как пряталась прежде. Когда Ной вернулся, она открыла дверь и посмотрела на него пустыми глазами.

 – Никого. Никаких признаков, что туда кто-то заходил. Нужно будет предупредить твоих стариков.

 – Бабушка испугается.

 – Она должна знать. Попробуй разыскать деда. Позвони на базу. А я позвоню родителям. – Он провел рукой по ее щеке. – Тебе будет легче, если у тебя появится свой коп.

 – Да. Ной… – Она сжала кисть его руки. – Когда я увидела, что ты вылезаешь из машины, то поняла, что могу на тебя положиться. И очень захотела этого.

 – Лив… Если я скажу, что позабочусь о тебе, ты опять начнешь лезть на стенку?

 Она слабо улыбнулась и снова опустилась на кровать.

 – Да. Но чуть попозже. Сейчас мне немного не по себе.

 – Раз так, рискну. Я позабочусь о тебе. – Он взял ее лицо в ладони и поцеловал. – Верь этому. А теперь звони деду.

 Он рисковал. Ради минутного удовлетворения рисковал, как последний дурак. Его могли застать.

 И что тогда?

 Он не был готов к этому. Еще не был. Сидя в своей комнате, он поднес к губам стакан бурбона. Рука еще слегка дрожала.

 Но не от страха. От возбуждения. От ощущения полноты жизни.

 Двадцать лет у него не было выбора. Требовалось делать то, чего от него ждали. Соблюдать правила игры. Он не знал и не ожидал, что избавление от них будет таким чудесным.

 Это было незабываемо. Вот что такое настоящая свобода.

 Она вспомнит, что означает роза. Она не могла этого забыть.

 Папа дома.

 Он сделал еще один глоток, чувствуя собственную силу после многих лет бессилия.

 Его едва не поймали. Невероятное везение. Он едва успел выйти из дома через черный ход – поразительно, что эти люди верят в судьбу и не запирают дверь, – как увидел, что они выходят из рощи.

 Ливи, маленькая Ливи и сын копа. Гримаса судьбы. Цикл. Круг. Каприз фортуны, которая свела дочь его любимой с сыном копа, расследовавшего убийство.

 Джулия, его ненаглядная Джулия.

 Он подумал, что это может напугать Ливи, заставить ее подумать об убийстве, совершенном много лет назад, вспомнить то, что она видела и от чего бежала.

 Разве он мог знать, что после стольких лет посмотрит на нее, обернувшуюся к другому мужчине, и увидит Джулию? Джулию, прижимающуюся длинным, стройным телом к кому-то другому?

 Разве он мог знать, что вспомнит кошмарный сон об убийстве любимой женщины? И отчаянно захочет сделать это снова?

 А когда это будет сделано… Он поднял нож и поднес его к лампе. Все кончится. Круг наконец замкнется.

 И ничего не останется от женщины, которая отвергла его.

* * *

 – Тебе придется соблюдать осторожность. – Взволнованный Фрэнк сидел в гостиной Макбрайдов. «Вернуться к работе, – думал он. – И завершить то, чему не было конца».

 – Долго? – спросила Оливия. Ее больше всего волновала бабушка. Но испытания заставляли Вэл крепиться. Она сидела, расправив плечи, широко раскрыв глаза и крепко сжав губы.

 – Сколько потребуется. Тебе нельзя оставаться одной, надо всегда быть на людях и обязательно запирать все двери. Оливия подумала и кивнула.

 – Но ведь это не все, что мы можем сделать, правда?

 Фрэнк помнил маленькую девочку, прятавшуюся в шкафу и потянувшуюся к нему. Теперь она была взрослой женщиной. Ее нельзя было взять на руки и убаюкать.

 – Ливи, скажу тебе честно. До сих пор он не сделал ничего такого, к чему можно было бы прицепиться.

 – Вторжение, – бросил Ной. – Нарушение границ. Взлом и вход в дом без разрешения.

 – Сперва это нужно доказать. – Фрэнк поднял руку, предупреждая возражения. – Если нам это удастся, полиция сможет вынести ему предупреждение, и ничего больше. Телефонный звонок, в котором не выражалось угроз, подарок и цветок, оставленный в незапертом доме. Он мог бы возразить, что хотел всего лишь наладить отношения с дочерью, которую не видел двадцать лет. Это законом не воспрещается.

 – Он убийца. – Роб, беспокойно расхаживавший по комнате, остановился и положил руку на плечо Оливии.

 – Который отсидел свой срок. – Фрэнк обвел взглядом лица присутствовавших. – Может быть, ему действительно ничего не нужно, кроме контакта.

 – Тогда почему он ничего не сказал мне по телефону? Фрэнк пристально посмотрел на Оливию. Она была немного бледна, но держалась молодцом. Однако Брэди понимал, что нервы у нее на взводе.

 – Я не могу залезть к нему в мозги. И никогда не мог. Вот почему это дело так и не выходит у меня из головы.

 «Ты – то, что осталось от Джулии, – думал Фрэнк. – Все, что он от нее оставил. И то, что поможет от нее избавиться. И ты знаешь об этом. Я вижу это в твоих глазах».

 – Все, что мы можем сделать, это попросить местную полицию провести проверку, – продолжил он. – И выяснить, здесь ли Тэннер.

 Оливия снова кивнула, продолжая сжимать руки.

 – А если он здесь?

 – Тогда они поговорят с ним. – «И я тоже», – подумал Фрэнк. – Если он вступит с тобой в контакт, немедленно дай мне знать. Если он позволит себе нечто большее, можно будет обвинить его в преследовании. – Он сделал паузу, а потом поднялся. – Ливи, помни об одном. Он на твоей территории. В чужой стихии. И он один. А ты нет.

 Слова Фрэнка успокоили Оливию. Она тоже поднялась.

 – Я рада, что вы здесь. – Она улыбнулась Селии. – Вы оба.

 – Мы тоже. – Вэл шагнула вперед. – Надеюсь, вы останетесь пообедать?

 – Вам не до нас… – начала Селия.

 – Мы будем рады, если вы останетесь. – Вэл положила ладонь на руку Селии и с мольбой посмотрела ей в глаза.

 – Тогда с удовольствием. У меня еще не было возможности сказать, как мне нравится ваш дом. – Когда Селия вышла, обнимая Вэл за плечи, Оливия задумалась. Было непонятно, кто кого ведет.

 – Я еще не предложил вам выпить. – Роб вспомнил о своей роли хозяина. – Что вы предпочитаете?

 «Кофе», – хотел сказать Фрэнк. Он всегда пил кофе во время работы. Но Оливия подошла к Робу и взяла его под руку.

 – У нас есть отличный «Фюме Блан». Ной любит хорошее вино. Устраивайтесь поудобнее, а мы тем временем откроем бутылку.

 – Ничего не имею против. Вы не станете возражать, если мы слегка разомнем ноги? Ной, давай прогуляемся.

 Сын хотел возразить. Он не желал выпускать из виду Оливию. Но это был скорее приказ, чем просьба, а он знал, что для этого есть основания.

 – Конечно. Мы посмотрим на сад мистера Макбрайда, чтобы ты мог оплакать свои неудачи. – Стремясь закрепить привычку, он повернулся к Оливии и поцеловал ее в губы. – Мы скоро вернемся.

 Фрэнк подождал, пока они не вышли на крыльцо, а потом пристально посмотрел на сына.

 – Я так понимаю, что у вас с Ливи роман не на шутку.

 – Я люблю ее. И собираюсь на ней жениться. Фрэнк споткнулся на ходу.

 – Сынок, в следующий раз вспомни о моем возрасте и сначала предупреди, чтобы я сел. Ной так и рвался в бой.

 – А что, ты против?

 – Нисколько. – Фрэнк спокойно посмотрел сыну в лицо. – Но мне кажется, что у тебя возникли трудности.

 – Трудности возникли у Оливии. И это случилось по моей вине.

 – Нет. Ты тут ни при чем. – Фрэнк нарочно отошел подальше от дома, чтобы их не могли услышать через открытые окна. – Если Тэннер захочет напасть на нее, он найдет способ, как это сделать. Ной, его привел сюда совсем не ты.

 – Во всем виновата эта чертова книга.

 – Может быть, он использовал книгу как предлог. Может быть, хотел снова привлечь к себе внимание. – Фрэнк покачал головой. – А может быть, сначала он собирался просто поведать миру свою историю, как и говорил тебе. Я так и не смог справиться с ним. И скажу тебе вот что… Если ты потеряешь голову, то тоже не сумеешь этого. И ей тоже не поможешь.

 – Я не терял головы. – «И холодного, лютого гнева». – И прекрасно знаю, что, если найду его раньше, чем копы, простой беседой дело не ограничится. Он терроризирует ее. И маму тоже. И использовал для этого меня. Проклятие! Я сидел с ним. Смотрел ему в глаза. Слушал его. Думал, что разбираюсь в душах людей. И начинал верить, что он невиновен.

 – Одно время я тоже так думал. Почему ты так решил? Ной сунул руки в карманы и шагнул к деревьям.

 – Он любил ее. Каким бы дерьмом он ни был, он любил ее.

 И любит до сих пор. Это становится понятным, когда он говорит о ней. Она была для него всем. Теперь я и сам знаю, что это такое. Разве человек, который носит в себе такое чувство, может убить?

 Он покачал головой, не дав Фрэнку вставить слово.

 – Это было глупо, потому что такое случается постоянно. Наркотики, алкоголь, одержимость, ревность. И все же я клюнул на это. Точнее, чуть не клюнул.

 – Ты любишь ее. А он ее отец… Есть и еще кое-что, Ной. Они нашли Карин.

 – Что? – Ной с минуту хлопал глазами. – Ах, ну да… Сейчас это не имеет значения.

 – Может иметь. Она рванула в Нью-Йорк. Спуталась с богатым фотографом.

 – Ветер ей в спину. Надеюсь, там она и останется. Меня вполне устроит, если мы будем жить на разных концах страны. – И тут он вспомнил о Майке. – Ее арестовали?

 – Допросили. Она все отрицает. Причем очень энергично.

 – Как всегда.

 – Но на ту ночь, когда ранили Майка, у нее есть алиби. Она была на вечеринке в Беверли-Хиллз. И видело ее две дюжины людей.

 – Значит, улизнула на время.

 – Не похоже. Алиби крепкое. С момента нападения на Майка до того, как его обнаружила Дори, прошло около тридцати минут. Все это время Карин миловалась с фотографом на глазах у двадцати свидетелей.

 – Значит, это не Карин?! – Ной осекся. – Тэннер? О боже… Он знал, где я живу. К тому моменту он вышел из тюрьмы и знал, где я живу. Сукин сын! Зачем ему это понадобилось?

 – Ты показывал ему свою работу?

 – Нет. Конечно, нет.

 – Все может быть очень просто. Ему хотелось посмотреть, куда ты клонишь. Он всегда был честолюбив. Наверно, таким и остался. А в твоих досье есть имена и адреса. Заметки, пленки…

 – Месть? Думаешь, он стремится к этому? Отплатить всем, кто свидетельствовал против него?

 – Не знаю, Ной. Но он умирает. Что ему терять?

 Терять Сэму было нечего. Поэтому он сидел, потягивал бурбон и следил за тем, как наступает ночь. Боль еле слышно тикала в виске, заглушенная снадобьями, действие которых усиливалось алкоголем.

 Как в старые добрые времена.

 От этого ему хотелось смеяться. И плакать.

 «Время понеслось», – думал он. Разве не странно, разве не удивительно, что двадцать лет время плелось, а стоило выйти на свободу, как оно рванулось вперед, словно спринтер?

 Но зачем он вышел на свободу? Чтобы умереть от рака?

 Сэм посмотрел на пистолет, поднял его и погладил. Нет, он не позволит раку убить себя. Нужно только собраться с силами.

 Он повернул пистолет, заглянул в дуло, а затем сжал его губами, как при поцелуе.

 «Это будет быстро. И не больно, потому что все кончится, еще не успев начаться». Его палец лег на спусковой крючок.

 Он справится. Это будет еще один способ выжить, разве не так? В тюрьме он научился выживать.

 Но пока рано. Еще есть Ливи.

 Есть Ливи, и это самое главное.

 Во время обеда ни о чем серьезном не говорили. Беседа текла непринужденно, ни разу не натолкнувшись на опасные подводные камни. Первые десять минут Ной смотрел на мать с восхищением. Селия отвлекала Оливию, расспрашивая о центре и интересуясь ее мнением обо всем на свете – от бедственного положения карликового северного сурка (откуда она его выкопала?) до брачных обычаев черного медведя.

 Он не мог понять, то ли Оливия такая же искусная актриса, как и его мать, то ли эта беседа действительно доставляет ей удовольствие.

 Вэл взяла миску с картофельным салатом и протянула ее Фрэнку:

 – Попробуйте.

 – Чувствую, что завтра мне придется как следует попотеть в вашем оздоровительном клубе. – Тем не менее Фрэнк взял миску и отведал новое блюдо. – Фантастическая еда, Вэл.

 – Фрэнк весьма прохладно относится к моей готовке, – вставила Селия.

 – К готовке? – Фрэнк подмигнул Ною и отставил миску. – Когда это ты начала готовить?

 – Не слушайте его, – сказала Селия и шутливо ткнула мужа в бок. – Я тружусь у горячей плиты, как рабыня, пытаясь накормить этих мужиков.

 – Главным образом соевым творогом, – пробормотал Ной и тоже схлопотал тычок. – Но все равно, ма, ты прелесть. – Он схватил мать за руку и поцеловал.

 Вэл тут же растаяла. Разве можно было сердиться на мальчика, который так любит свою мать?! Она протянула ему корзину с хлебом.

 – Ной, возьми еще булочку.

 – Спасибо. – Он улыбнулся и на этот раз заслужил ответную улыбку.

 Они засиделись за кофе. «Сложись обстоятельства по-другому, – подумал Ной, – Макбрайды и Брэди легко подружились бы, и эту дружбу не омрачили бы никакие тени».

 Но тени никуда не исчезли. Он понимал это, видя, как Оливия то и дело смотрит в темное окно. Как отец осматривает дом, проверяя его безопасность с дотошностью профессионала.

 И как напряглось лицо Вэл Макбрайд, когда его родители собрались уходить.

 – Завтра я приду на лекцию в натуралистический центр, – сказала Селия, надевая легкий жакет. – И надеюсь, что для меня найдется местечко в одном из твоих походов.

 – Найдется.

 Селия не обратила внимания на протянутую руку и крепко обняла Оливию.

 – Тогда до утра. Вэл, Роб, спасибо за чудесный обед. – Обняв Вэл, она прошептала ей на ухо: – Крепитесь. Мы здесь. Она похлопала Вэл по спине и взяла Ноя за руку.

 – Проводи мать до машины. – Надо было дать Фрэнку возможность подбодрить Макбрайдов.

 Селия дышала свежим ночным воздухом и думала, как Фрэнк отнесется к предложению купить здесь летний коттедж. В конце концов, они привыкли жить неподалеку от сына.

 «Это хорошее место для того, чтобы пустить корни, – думала она. – И самое подходящее для Ноя».

 Она повернулась к сыну и взяла его лицо в ладони.

 – Ты мальчик умный, сообразительный и всегда радовал меня. Но если ты упустишь эту девушку, я тебя выдеру.

 Он поднял бровь.

 – Ты думаешь, что знаешь все на свете?

 – Про тебя я знаю все. Ты уже сделал ей предложение?

 – Вроде того. Она думает. – Увидев, что Селия закатила глаза, он добавил: – Но все равно никуда от меня не денется. И я не позволю, чтобы с ней что-нибудь случилось.

 – Я всегда ломала себе голову, кого ты полюбишь, представляла, как приведешь свою девушку к нам в дом. И всегда клялась себе: как бы меня ни раздражала эта женщина, я буду тихой и терпимой свекровью. И можешь не улыбаться от уха до уха, молодой человек!

 – Извини. Ты действительно сказала, что будешь тихой, или мне послышалось?

 – Я пропущу это мимо ушей и скажу тебе вот что: я ценю твой выбор. Этой женщиной я могу восхищаться, любить и уважать ее.

 – Я не выбирал. Как только я ее увидел, мне стало не до выбора.

 – Ох… – Селия сделала шаг назад и шмыгнула носом. – Кажется, я сейчас заплачу. Ной, я хочу внуков.

 – Это говорит тихая, терпимая часть твоей души?

 – Замолчи. – Она порывисто обняла его и крепко прижала к себе. – Будь осторожен. Будь очень осторожен.

 – Буду. И с ней, и со всем остальным. – Ной поднял голову и посмотрел в темноту. – Он не причинит нам вреда.

 Он дождался, когда в доме стало тихо, и пошел к ней. Легонько постучал в дверь, но не стал ждать ответа. И как только вошел, понял, что она его не ждала.

 – Ты действительно думаешь, что я оставлю тебя на ночь одну?

 – Не думаю, что мы можем спать вместе в доме моих бабушки и дедушки.

 Ему понадобилась целая минута, чтобы справиться с собой.

 – Ты говоришь это, чтобы позлить меня, или действительно считаешь, что я пришел сюда только для того, чтобы переспать с тобой?

 Она пожала плечами и снова отвернулась. В верхушках деревьев шумел ветер. Этот шум и пение ночных птиц были музыкой, которая всегда успокаивала ее.

 Но не сегодня.

 Оливия приняла горячую ванну, выпила травяного чаю, которым ее бабушка наслаждалась перед сном. Они только добавили усталости телу, но нисколько не успокоили душу.

 – Я не возражаю против секса, – холодно сказала Оливия, мечтая, чтобы Ной ушел до того, как эта тема получит дальнейшее продолжение. – Но я устала, а в конце коридора спят дедушка с бабушкой.

 – Прекрасно. Тогда ложись. – Он подошел к книжным полкам, скользнул взглядом по корешкам и выбрал книгу наугад. – А я посижу и почитаю.

 Все еще стоя спиной к нему, Оливия закрыла глаза, потом тщательно собралась с духом и повернулась к нему.

 – Наверно, пора поставить точки над i, пока это не зашло слишком далеко. Несколько дней на лоне природы были очень приятными. Более приятными, чем я ожидала. Ты нравишься мне. Очень нравишься. И поэтому я не хочу обижать тебя.

 – Но обижаешь. – Он отложил книгу и сел. – Весь вопрос, почему.

 – Я не хочу обижать тебя, Ной. – Голос Оливии отражал лишь часть владевших ею чувств. – Мы хорошо провели время, у нас был чудесный секс. Но сейчас я пришла в себя и поняла, что не хочу того, к чему стремишься ты. Я не создана для этого.

 – Ты любишь меня, Оливия.

 – Ты тешишь себя иллюзиями. – Она рывком открыла застекленную дверь и вышла на узкую террасу.

 – Черта с два!

 Оливия не ожидала, что он может двигаться так быстро и бесшумно. Но Ной в то же мгновение оказался рядом, развернул ее и гневно посмотрел в глаза.

 – Я должен тащить из тебя слова клещами? – Он рывком прижал ее к себе. – Неужели нет другого способа? Неужели ты не можешь сказать это сама?

 – Что я люблю тебя? А если и так? – Она вырвалась и повернулась спиной к ветру, заползавшему под тонкий халат. – Из этого ничего не выйдет. Я не позволю! – крикнула она, но усилием воли заставила себя сдержаться. – Может быть, это случилось бы, дай я себе волю.

 – Что ж, это все объясняет. Но мы можем быть вместе даже в том случае, если ты меня не любишь.

 – Это ничего не изменило бы. Я бы продолжала бояться, а ты видел бы это и не оставлял меня одну. Я бы позволила тебе делать то, к чему ты склонен, и заботиться обо мне. По крайней мере до тех пор, пока все не закончится.

 Ной слегка успокоился и начал играть кончиками ее волос.

 – Я знал, что этого говорить не стоило. Лив, если я буду заботиться о тебе, это еще не значит, что ты станешь моей рабыней.

 – В тебе есть что-то от няньки. Ты не можешь справиться с собой.

 Эта мысль так ошеломила Ноя, что он захлопал глазами.

 – Ничего подобного.

 – Ай, брось. – Оливия протиснулась мимо него и вернулась в комнату. – Ты стремишься опекать всех, кто тебе дорог. Достаточно услышать, как ты говоришь о Майке. – Ты всегда приходишь к нему на выручку. И даже не осознаешь этого. Это твоя вторая натура. И так же ты относишься к родителям.

 – Я не прихожу к ним на выручку.

 – Ты опекаешь их, Ной. Это замечательно. Честное слово. Сегодня вечером твоя мать говорила, как ты приходишь к ним и пытаешься спасти цветы. Или идешь к отцу в молодежный центр и несешь ему пиццу.

 – Иначе он умер бы с голоду. При чем тут опека? – Это слово вызывало у него судороги. – Просто родственные чувства.

 – Нет, в этом весь ты. – Именно поэтому она его и полюбила. Он был прекрасен – и душой и телом.

 – Ты внимателен, – продолжила она. – Ты умеешь слушать, выделять главное и делать его значительным. Я пыталась уговорить себя, что ты мелкий, ничтожный, беспечный человек, но делала это только ради того, чтобы не дать воли своему чувству. Потому что я не могу себе этого позволить.

 – Не хочешь, – уточнил он. – Если верить твоим словам, я неплохой улов. Тогда почему ты так хочешь, чтобы я сорвался с крючка?

 – Мы с тобой разные люди. Моя мать была жертвой, а отец – убийцей. Я ношу это внутри.

 – По-твоему, каждый, у кого было трудное прошлое, не способен любить?

 – Мы говорим не об этом. Факт остается фактом. Я не хочу вступать с тобой в длительную связь.

 – И как ты собираешься с ней покончить?

 – Я уже покончила, – ровно и холодно сказала Оливия, повернувшись к дверям. – Мы расстаемся. И тебе совсем не обязательно сидеть здесь до утра.

 Ной шагнул к открытой ею двери. Когда Оливия посторонилась, ее сердце обливалось кровью. Позже она поняла, что должна была предвидеть последствия. Достаточно было увидеть его глаза, в которых горел холодный, беспощадный свет.

 Он схватил ее за запястье и заставил выпустить ручку. Прижал к двери. Запер замок.

 – Если бы мы продолжали эту игру и я поверил, что ты способна включать и выключать свои чувства так же легко, как я запер этот замок, из этого следовало бы, что нас объединяли только чисто деловые взаимоотношения, которые закончились, и секс. Я правильно излагаю твою мысль? Ной прижал ее спиной к двери. Когда прошло потрясение, Оливия поняла, что он пугает ее. И в то же время страшно возбуждает.

 – Правильно. Так будет лучше для нас обоих.

 – Прекрасно. Значит, не будем усложнять. – Он рванул пояс ее халата. – Если это всего лишь секс, займемся им.

 Она вздернула подбородок, заставив себя посмотреть ему в глаза.

 – Ладно.

 Но рот Ноя уже жадно прижался к ее рту, пальцы впились в тело, реакция которого опередила реакцию сознания. Она издала стон, в котором протеста было меньше, чем наслаждения, но этот звук заглушили беспощадные мужские губы.

 Он сорвал с Оливии халат, и ее сердце заколотилось еще безудержнее.

 – Это не имеет значения. Это только секс. – Гнев и обида заставили его забыть правила хорошего тона.

 Ной грубо потащил Оливию к кровати, крепко прижавшись к ней напрягшимся телом. Он не дал ей ни времени, ни выбора. Но дал наслаждение.

 Ногти Оливии впились в его плечи, однако это не было выражением протеста. Она дрожала и корчилась под его телом, и стоны, срывавшиеся с ее губ, были звуками, которые издают спаривающиеся животные.

 Это не было ни нежной любовной игрой, ни тщательно обдуманным обольщением. Жар вместо тепла, жадность вместо щедрости.

 Она разорвала на нем рубашку и впилась ногтями во влажную спину. Изрыгая проклятия вместо любовных клятв, он рывком приподнял Оливию и глубоко вонзился в нее. Она была горячей, влажной, сжимала его в объятиях и выгибалась под ним дугой.

 Кожа Оливии блестела в свете лампы, глаза расширились и потемнели от потрясения. «Я этого не переживу, – вертелось в ее воспаленном мозгу. Никто не выдержит такого чудовищного жара и таких острых ощущений».

 Оливия вздохнула и прошептала его имя.

 Наступивший оргазм был полон наслаждения, смешанного с болью. Обессилевшая, Оливия упала навзничь и вытянулась всем телом.

 Ной удерживался на краю, как альпинист, вцепившийся в карниз кончиками пальцев. Кровь била в голову, в сердце, в поясницу.

 – Говори, – с трудом выдохнул он, сжав бедра Оливии и крепко прижав их к себе. – Черт побери, Лив, скажи эти слова! Она не видела ничего, кроме его лица.

 – Я люблю тебя. – Рука Оливии соскользнула с его тела и безжизненно вытянулась. – Ной…

 Только тут Брэди разжал пальцы и рухнул в пропасть, сделав по пути последний рывок.

 Ной чувствовал дрожь ее тела и бешеное биение сердца. «И кто же из нас победил?» – подумал он, откатываясь в сторону.

 – Я должен жалеть, что обращался с тобой таким образом, – сказал он. – Но не жалею.

 – Это было бы бессмысленно.

 – Я не уеду утром. И вообще не уеду до тех пор, пока все не решится. Тебе придется примириться с этим.

 – Ной… – Оливия села, и ее начала колотить дрожь. – Причина не в тебе, а во мне.

 – Вот теперь правильно. – Он сполз с кровати и подобрал джинсы. – Я сказал матери, что ты раздумываешь над моим предложением. Но неправильно выразился. Лив, на тебе – как на войне. Я никогда не знаю, что будет дальше. То ли ты выйдешь с белым флагом и сдашься, то ли бросишься в атаку, то ли подожмешь хвост и отступишь. Впрочем, может быть, ты и права. – Он сунул ноги в штанины и натянул джинсы. – Может быть, действительно дело того не стоит.

 Он снова обидел ее. Смертельно обидел. В первый раз за шесть лет. Потрясенная, Оливия потеряла дар речи и беспомощно уставилась на него. Слова и сами по себе были беспощадными, но Ной произнес их с такой стальной уверенностью и ледяным спокойствием, что она почувствовала смертельный холод.

 – Ты замерзла. – Ной подобрал халат Оливии и бросил его на смятую постель. – Ложись под одеяло.

 – Думаешь, что после таких слов ты можешь спокойно уйти?

 – Да. – Ной наконец нашел свою разорванную рубашку.

 – Ты – сукин сын! – Ной только насмешливо поднял бровь. Оливия сползла с кровати и сунула руки в рукава халата. – На мне как войне, да? Черт побери, а кто начал эту войну?

 – Скажем так: меня в нее втянули. Запри9ь изнутри, – велел он и повернулся к двери.

 – Только попробуй уйти! Войну начал ты. Похоже, ты действительно не понимаешь этого. Ты представления не имеешь, что это для меня значит. Ты вторгаешься в мою жизнь, когда тебе это нравится, а я должна с этим мириться?

 – Зато ты выпихиваешь меня из своей жизни, когда это нравится тебе, – парировал он. – И я должен с этим мириться?

 – Ты говоришь о любви, свадьбе, доме, детях, а я не знаю, что будет завтра.

 – Только и всего? Ну что ж, тогда позволь мне заглянуть в хрустальный шар.

 Обычно убийственные взгляды Оливии заставляли Ноя улыбаться. Но сейчас он со спокойным любопытством следил за тем, как она произнесла ругательство и отвернулась.

 – Ненавижу твои вечные шуточки! Так бы и дала тебе по физиономии!

 – Валяй. Ты ничем не рискуешь. Я не бью девочек.

 Он знал, что делает. Оливия застыла на месте, затем развернулась и сжала кулаки. В ее глазах пылал огонь, на щеках горел гневный румянец. Она тяжело дышала.

 Гнев не мешал Ною искренне восхищаться ею. Оливии хотелось избить его, но она не желала доставить ему такое удовольствие. Боже, что за женщина!

 – Предпочитаю вести себя цивилизованно, – сказала она.

 – Цивилизованность тут ни при чем. Просто ты достаточно сообразительна и понимаешь, чем это кончится. Мы снова очутимся в постели. Ты теряешь рассудок от одного моего прикосновения, не говоря о большем. Забываешь об эмоциональном бремени, которое несла всю жизнь, и остаемся только ты и я.

 – Может быть, ты прав. Совершенно прав. Но я не могу провести всю жизнь в постели с тобой, а бремя останется лежать там, где я его сбросила, и ждать своей очереди.

 – Тогда оставь его и иди дальше налегке.

 – Тебе легко говорить, – с горечью промолвила она. – У тебя было счастливое, уютное детство. Отец с матерью по выходным торчали дома, а ты с дружками в это время гонял на велосипеде.

 – Я бы сказал, что моя жизнь была не совсем такой, как у бобра Кливера, но ты не поймешь это, потому что не смотрела телевизор.

 – Да, не смотрела. Потому что бабушка боялась, что там что-нибудь скажут о моей матери, покажут фильм с ее участием или фильм, снятый про нее. Я не ходила в школу, потому что там меня могли узнать и рассказать о случившемся. Боялась несчастного случая или бог знает чего еще. Мои родители не проводили воскресные вечера дома, потому что мать умерла, а отец сидел в тюрьме.

 – И поэтому ты до сих пор не можешь жить нормальной жизнью? Неудачный пример. Это еще не повод, чтобы не доверять своим чувствам.

 – А даже если и так? – Она ощущала стыд, но гнев взял верх. – Кто ты такой, чтобы судить меня? Ты кого-нибудь терял? Ты не знаешь, что значит потерять одного из дорогих тебе людей, когда его убивают у тебя на глазах.

 – Мой отец – коп. Он каждый день надевал кобуру и уходил из дома, и каждый раз я знал, что он может не вернуться. Когда он задерживался допоздна, я сидел у окна, смотрел в темноту и ждал его машину. – Он никогда не говорил этого. Никому на свете. Даже собственной матери. – Я мысленно терял его тысячу раз, и каждый раз по-разному. Не говори мне, что я не в состоянии этого понять. Черт побери, твое горе надрывает мне душу, но только попробуй еще раз заикнуться, что это выше моего разумения!

 У Ноя действительно разболелось сердце.

 – К чертовой матери! – Он шагнул к двери. – Сколько же можно?

 – Подожди! – Оливия хотела побежать следом, но ее не слушались ноги. – Пожалуйста… Я не хотела… не знала этого. – Ее голос был таким жалобным. – Извини. Не уходи. Пожалуйста, не уходи. Мне душно…

 Она прошла на террасу, вцепилась руками в перила, услышала шаги за спиной и закрыла глаза. Облегчение, стыд и любовь слились в единый поток.

 – Ной, я запуталась. Я всегда ставила перед собой цель и шла к ней. Другого способа не было. Я годами запрещала себе думать о случившемся, сосредоточивалась на предстоящем и на том, как это сделать. У меня не было друзей. Я не ударяла для этого палец о палец. Люди всегда отвлекали меня. Нет, не надо… – Ной погладил ее по голове, заставив обернуться. – Я не могу говорить, когда ты прикасаешься ко мне.

 – Ты дрожишь. Пойдем в комнату.

 – Нет, лучше здесь. Мне всегда лучше на воздухе. – Она сделала глубокий вдох. – Первый любовник появился у меня через две недели после того, как ты приехал ко мне в колледж. Я позволила себе думать, что слегка влюблена в него, но этого не было. Я любила тебя. Я влюбилась в тебя еще тогда, когда мы сидели на берегу реки у бобровой плотины и ты слушал меня. Но это не была детская влюбленность.

 Оливия собралась с силами, повернулась и посмотрела ему в лицо.

 – Мне было только двенадцать, но я влюбилась в тебя. Когда я увидела тебя снова, то поняла, что ждала этого всю жизнь. Ждала, Ной. А когда ты ушел, я снова приказала себе все забыть. Ты был прав, когда говорил, что я умею включать и выключать собственные чувства. Я умела. И делала это. Ложилась в постель с другими только для того, чтобы доказать это. Холодно и расчетливо.

 – Я обидел тебя.

 – Да. И я сделала все, чтобы не забыть этого. Сделала все, чтобы это не могло повториться. Даже после стольких лет я не хотела верить, что ты способен понять мои чувства. Вызванные тем, что случилось с моей матерью, со мной, с моей семьей. Но часть моей души всегда знала, что ты единственный, кто способен это понять. Так что книга была нужна не только тебе.

 – Нет, не только.

 – Я не знаю… не уверена… – Она осеклась и с досадой покачала головой. – Я хотела заставить тебя уйти. Хотела разозлить до такой степени, чтобы ты ушел. Потому что никто никогда не доводил меня до такого состояния. Это приводит меня в ужас.

 – Лив, я больше никогда не обижу тебя.

 – Ной, я не об этом. – Ее глаза блестели в темноте. – Сейчас речь о другом. О том, что скрывается внутри меня и в один прекрасный день может вырваться наружу…

 – Прекрати! – Этот приказ подействовал на Оливию как пощечина. – В тебе не больше отцовского, чем во мне.

 – Но ты, по крайней мере, знаешь своего отца. – Впервые за все это время она потянулась к Ною и приложила руку к его щеке. – Моя душа полна до краев. Чувство к тебе заполнило даже те ее уголки, о существовании которых я не знала.

 – О боже, Лив… – хрипло пробормотал Ной. – Разве ты не видишь, что со мной происходит то же самое?

 – Да. Да, вижу. С тобой я была счастливее, чем могла ожидать. И была ближе, чем хотела. И все же, боюсь, во мне нет того, что тебе нужно. Того, на что ты имеешь право. А вдруг я не смогу? Или смогу, но только на время? Но я твердо знаю, что люблю тебя.

 Она вспомнила слова Ноя и воспользовалась ими.

 – Люблю так, что забываю обо всем остальном. Может быть, пока этого достаточно?

 Брэди взял руку, лежавшую на его щеке, повернул ее и поцеловал ладонь в знак обещания.

 – Пока да. Совершенно достаточно.

 Позже Ной увидел сон. Он бежит по лесу, обливаясь от страха холодным потом, а в груди грохочет сердце. Потому что он слышит крик Оливии, но не может найти ее. И этот крик вонзается в него, как меч.

 Он рывком проснулся. За окном занимался серебряный рассвет. В воздухе затихал последний яростный крик совы. А свернувшаяся клубочком, разомлевшая от тепла Оливия ровно дышала рядом.

 Дождя не было. Но к вечеру он непременно пойдет. Оливия поняла это по запаху, когда вела в лес группу из пятнадцати человек. Она пересчитала подопечных и обрадовалась, как дурочка, увидев среди них Селию.

 Этого было достаточно, чтобы убедить Ноя остаться дома и немного поработать.

 Она объясняла туристам, как происходит круговорот жизни в тропическом лесу. И каким образом новая жизнь возникает из старой.

 Как всегда, внимание посетителей сначала привлекли гигантские деревья. Как всегда, Оливия дала им время задрать головы, восторженно поахать и пощелкать фотоаппаратами.

 Оливию всегда забавляло одно обстоятельство: стоило экскурсантам зайти немного глубже и оказаться в зеленом полумраке, как они неизменно умолкали. Словно входили в церковь.

 Как обычно, во время лекции она обводила взглядом лица туристов, замечая тех, кто слушал внимательно, и тех, кто пошел в поход только по настоянию родителей или спутников. Ей нравилось пробуждать интерес именно в таких экскурсантах. Когда новички выходили обратно, они должны были унести с собой частичку ее мира.

 Внимание Оливии привлек высокий, широкоплечий мужчина со слегка обгоревшим лицом, говорившим о неумеренном пребывании на солнце. На нем были шляпа, рубашка с длинными рукавами и новенькие джинсы, которые могли бы стоять сами по себе. Несмотря на полумрак, он не снимал солнечных очков. Оливия не видела его глаз, но чувствовала, что мужчина смотрит на нее. И внимательно слушает.

 Оливия автоматически улыбнулась ему, отвечая на внимание. И готова была отвести взгляд, когда заметила, что мужчина вздрогнул.

 В группе оказался заядлый фотолюбитель. Он склонился над питательным поленом, пытаясь запечатлеть его на пленке. Оливия воспользовалась этим как предлогом, чтобы научить туристов распознавать устричные грибы.

 Она подошла поближе и показала на кольцо белоснежных шляпок.

 – Эти грибы называют «ангелами смерти». В отличие от большинства остальных, они чрезвычайно ядовиты.

 – А такие красивые… – протянул кто-то.

 – Да. Красота часто бывает смертельной.

 Она снова посмотрела на мужчину в очках. Тот подошел ближе. Пока остальные рассматривали грибы и оживленно переговаривались, он стоял и молчал. Как будто чего-то ждал.

 – Тех из вас, кто собирается ходить в походы самостоятельно или жить в лагере, прошу соблюдать осторожность. Какой бы соблазнительной и прекрасной ни была природа, она умеет защищаться. Если увидите, что животное ест какие-нибудь грибы или ягоды, не думайте, что они безопасны. Вы поступите мудро и получите от леса куда больше удовольствия, если будете просто смотреть.

 Оливия вдруг ощутила странную тяжесть в груди. Она узнала это ощущение. То был первый признак приближавшегося приступа паники.

 «Глупо, – сказала себе Оливия и сделала несколько глубоких вдохов. Группа шла по извилистой тропе, огибавшей питательные поленья и заросли папоротника. – Я в полной безопасности. Здесь никого нет. Только лес, который я знаю как свои пять пальцев, и группа туристов».

 Мужчина подошел еще ближе. Так близко, что она заметила легкую испарину на его лице. Оливия ощутила холод и легкую тошноту.

 – Низкая температура и повышенная влажность… – «Почему он потеет?» – подумала Оливия и повторила: – Низкая температура и повышенная влажность тропического леса Олимпик создают идеальные условия для растительности, которую вы видите вокруг. Это позволяет получить максимальное количество живой материи на единицу площади. Папоротники, мхи и лишайники, которые вы видите вокруг, являются эпифитами. Иными словами, они живут на других растениях – в верхнем ярусе леса, а также на стволах живых и мертвых деревьев.

 В ее мозгу вспыхнул образ мертвой матери.

 – Хотя многие из растений, которые мы здесь видим, встречаются и в других местах, подлинного расцвета они достигают только здесь. На западном склоне горной гряды Олимпес, в долинах рек Хо, Кино и Куйте возникло уникальное сочетание питательной среды, мягких температур и топографии, которое позволяет тропическому лесу существовать в условиях умеренного климата.

 Привычные слова успокаивали ее.

 Все одновременно задрали головы, услышав крик орла.

 Мужчина в темных очках столкнулся с Оливией и схватил ее за руку. Она вырвала руку и была готова оттолкнуть его, но увидела, что мужчина споткнулся о вьющуюся лозу.

 – Извините, – тихо сказал он, снова сжимая ее руку. – Я не хотел напугать вас.

 – Ничего страшного. Ползучий клен цепляется за ноги пешеходов уже сотни лет. Как вы себя чувствуете? Вам не по себе.

 – Я… Вы так… – Его пальцы ощутимо дрожали. – Вы замечательно работаете. Я рад, что пришел сегодня.

 – Спасибо. Мы хотим доставить вам удовольствие. Я вас знаю?

 – Нет. – Ладонь мужчины скользнула вниз, слегка погладила кисть и опустилась. – Нет, вы меня не знаете.

 – Вы мне кого-то напоминаете. Не могу вспомнить, кого. Вы не…

 – Мисс! Ох, мисс Макбрайд, вы не могли бы сказать, что это?

 – Да, конечно. Извините, я на минутку… – Она подошла к трем женщинам, которые склонились над куском земли, поросшим темно-красным лишайником. – Обычно его называют собачьим лишайником. Если вы напряжете воображение, то увидите, что его ряды напоминают собачьи зубы.

 Напряжение вернулось и тисками стиснуло ребра. Оливия поймала себя на том, что инстинктивно растирает руку в том месте, где ее коснулись пальцы незнакомца.

 «Я знала его, – мелькнуло у нее в мозгу. – В нем есть что-то…» Она повернулась к мужчине, чтобы еще раз взглянуть на него. Но того уже не было.

 С колотящимся сердцем она пересчитала группу. Пятнадцать. На экскурсию записалось пятнадцать человек. Все здесь. Но он был с ними. Сначала держался с краю, а потом подошел ближе.

 Она подошла к Селии.

 – Ты просто чудо, – сказала та и ослепительно улыбнулась. – Я бы хотела жить здесь, с собачьим лишайником, «ангелами смерти» и лакричными папоротниками. Просто поразительно, сколько ты всего знаешь.

 – Иногда я забываю, что должна не только просвещать, но и развлекать, и начинаю слишком вдаваться в детали. Селия обвела взглядом группу.

 – Похоже, все очень довольны.

 – Надеюсь. Вы случайно не заметили высокого мужчину в темных очках, с коротко стриженными седыми волосами? Загорелый, хорошо сложенный. На вид лет шестидесяти пяти.

 – Я не слишком присматривалась к окружающим. Увлеклась. А что, кого-то не хватает?

 – Нет. Я… Нет, – на сей раз более решительно сказала она. – Должно быть, он гулял сам по себе и на время присоединился к нам. Ничего особенного. – Однако она снова потерла тыльную часть ладони. – Пустяки.

 Вернувшись в центр, довольная Оливия заметила, что некоторые члены группы подошли к столу с литературой. Бойкая торговля книгами была показателем того, что экскурсия прошла успешно.

 – Я хочу пригласить тебя на ленч, – сказала Селия.

 – Спасибо, но мне надо поработать. – Оливия перехватила ее взгляд и слегка вздохнула. – Сейчас мне придется ненадолго приковать себя к письменному столу. Потом по расписанию будет лекция в центре, еще один поход и еще одна лекция. До шести часов я буду только одна в своем кабинете.

 – Когда начнется первая лекция?

 – В три.

 – Я приду.

 – Если так пойдет дальше, мне придется взять вас на работу.

 Селия засмеялась и слегка сжала плечо Оливии.

 – Я понимаю. Когда вокруг постоянно суетятся люди, это раздражает.

 – Да. – Оливия тут же спохватилась и поморщилась. – Извините. Это было грубо. Я не хотела…

 – Я тоже ненавижу, когда вокруг меня суетятся, – прервала Селия и поцеловала удивленную Оливию в щеку. – Клянусь, мы поладим. Тогда до трех.

 Смущенная и обрадованная, Оливия подошла к киоску и купила банку кока-колы и пачку изюма, чтобы было чем подкрепиться во время работы с бумагами.

 По пути в кабинет она заглянула во все залы, поняла, что ищет мужчину с обгоревшим на солнце лицом, и обругала себя идиоткой.

 Оливия сняла шапочку, сунула ее в задний карман и понесла завтрак в кабинет. Войдя внутрь, она посмотрела на часы и засекла время.

 Не дойдя двух шагов до письменного стола, она окаменела, не в силах отвести глаз от одинокой белой розы, лежавшей на пресс-папье. Банка коки выпала и со стуком упала к ее ногам.

 Его лицо изменилось. Двадцать лет… двадцать лет, проведенных в тюрьме, изменили его. И все же она догадалась. Просто не была готова. Часто и судорожно дыша, Оливия растирала руку, к которой он прикоснулся.

 – Папа… О боже…

 Он был совсем близко. Прикоснулся к ней. Положил ладонь на ее руку, а она его не узнала. Посмотрела в лицо и не узнала

 Много лет назад Джейми, отделенная от него стеклянной перегородкой, сказала, что Оливия никогда не узнает его.

 Дочь рассеянно улыбнулась ему, как незнакомец улыбается незнакомцу.

 Он сидел на скамейке в тени, запивал таблетки водой из бутылки. И вытирал носовым платком потное лицо.

 Она узнает его, поклялся он. Не пройдет и суток, как она посмотрит на него и узнает. И тогда все кончится.

 Ноя раздражало, что он не может связаться с Лукасом Мэннингом. «Связи нет». «Уехал из города». «Недоступен». А он хотел получить следующее интервью, причем как можно быстрее.

 Но оставался еще Тэннер.

 «О, мы обязательно поговорим», – подумал Ной, отложив портативный компьютер и подойдя к окну. Ему есть что сказать Сэму Тэннеру. Этот сукин сын думает, что книга станет средством, а то и оружием? Но она не будет ни тем ни другим

 Когда она выйдет, там будет только правда. И если ему хватит мастерства, эта книга даст Оливии возможность спокойно дышать.

 Этой книгой закончится страшная часть ее жизни и начнется их жизнь вдвоем.

 «Наверно, она уже провела экскурсию», – подумал Ной. А он может сделать перерыв. Что мешает ему сходить в центр?

 Конечно, она слегка разозлится и будет говорить, что он ее опекает.

 Что ж, ей придется привыкнуть к этому. Следующие лет шестьдесят он будет давать, брать и заботиться о том, чтобы она была спокойна и счастлива.

 Он выключил компьютер, спустился по лестнице и прошел через пустой дом. Макбрайды были на базе, и Ной был уверен, что Селия уговорила их поесть вместе. Благослови господь его мать…

 Перед уходом Ной – истый сын копа – проверил замки и только покачал головой. В дом мог войти любой желающий.

 Хватит и того, что он сам пострадал от собственной беспечности.

 Подчиняясь инстинкту, он прошел в палисадник, виновато оглянулся через плечо и сорвал несколько цветков.

 Оливия наверняка улыбнется, хотя и поворчит, что Ной украл их у дедушки.

 Звук автомобильного двигателя заставил Ноя выпрямиться и вспомнить, что он забыл прицепить к поясу нож. Солнце отражалось от хромированного металла и стекла, и он не сразу узнал сидевшую за рулем Джейми Мелберн.

 Когда Ной подошел к машине, она успела открыть дверь и выйти.

 – Они в порядке? Все в порядке?

 – Все нормально.

 – О боже… – Джейми устало прислонилась к крылу и провела рукой по волосам. Ной заметил, что она не так ухожена, как обычно. Косметика была наложена кое-как, глаза обведены кругами, а простые слаксы и блузка изрядно помяты.

 – Я… всю дорогу я представляла себе всякие ужасы. – Она опустила руку и на мгновение закрыла глаза. – Мать позвонила мне вчера вечером и сказала, что он был здесь. В доме.

 – Да, похоже. Может быть, присядете?

 – Нет, нет, я достаточно насиделась. В самолете, в машине. Больше не могу. Она не хотела, чтобы я приезжала, но у меня не было выбора. Я должна быть здесь.

 – Его никто не видел. По крайней мере, я не слышал ничего другого. Лив в центре, а ваши родители на базе вместе с моими.

 – Хорошо. О'кей. – Она перевела дух. – Я не истеричка. Всю жизнь считала: если человек сталкивается с худшим, потом он может вынести все. Но вчера я чуть не передумала. Дэвид улетел в Чикаго, и я не могла связаться с ним целую вечность. Хотя на самом деле прошло всего двадцать минут. Тут меня осенило, и я вспомнила про его сотовый телефон.

 Решив, что Джейми нуждается в поощрении, Ной улыбнулся.

 – Современная техника – великая вещь.

 – Вчера вечером я тоже так подумала. Достаточно было услышать его голос, чтобы я успокоилась. Он сказал, что немедленно вылетает. Отменит все оставшиеся встречи. Нам нужно держаться вместе до тех пор, пока… – Ее глаза потемнели. – Пока что, Ной?

 – Пока все не кончится, – только и сказал он.

 – Ну что ж… Тогда я отнесу сумку в дом и как следует выпью.

 – Давайте помогу.

 – Нет, она почти пустая. Господи, я и сама не помню, что я туда пихнула сегодня утром. Возможно, завернула в вечернее платье туристские ботинки. Честно говоря, мне хочется немного побыть одной и прийти в себя.

 – Я только что запер дом. – Ной протянул Джейми ключ, врученный ему Робом.

 – Бьюсь об заклад, что после моего рождения они запирали дом не больше пяти раз. – Джейми взяла ключ и внимательно осмотрела его. – Как держится моя мать?

 – Вэл сильнее, чем вы думаете. И чем думает она сама.

 – Надеюсь, что вы правы, – пробормотала Джейми, открывая багажник и доставая оттуда сумку. – Мне пришлось сделать шесть тысяч звонков, чтобы предупредить всех клиентов о переносе назначенных встреч. – Она повесила сумку на плечо и только тут обратила внимание на цветы в руках Ноя. – Торопитесь к своей девушке?

 – Таков был план.

 – Мне нравится ваш план. Думаю, вы ей подходите. – Она пристально посмотрела ему в лицо. – Кажется, вы человек надежный, хотя это не бросается в глаза. Правда, Ной Брэди?

 – Если я буду рядом, ей ничто не будет грозить. И она никогда не усомнится в моей любви.

 – Приятно слышать. – Казалось, из ее глаз ушла усталость. – Я знаю, как это важно. Забавно… Джулия хотела – нет, мечтала о надежности, но нашла такого человека я. И, кажется, ее дочь тоже.

 Ной подождал, пока она не вошла в дом и не заперла за собой дверь. Затем неторопливо осмотрелся, прошел через рощу и вступил на тропу, которая вела к центру.

 Он стоял в тени, наблюдал, вертел в руках оружие. И плакал.

 Оливия была совершенно спокойна и собиралась оставаться в таком состоянии как можно дольше. Увидев розу, она задрожала, опустилась на пол и просидела так добрых десять минут. Но не убегала. Она поборола страх и заставила себя подняться.

 Оливия приказала себе сохранять хладнокровие и действовать. Собрав остатки спокойствия, она обошла всех сотрудников, которых смогла найти, и спросила, не видели ли они человека, который входил в ее кабинет. Все дружно отвечали, что нет, после чего Оливия описывала мужчину, которого видела утром.

 Собрав все ответы, она вышла наружу и зашагала к базе.

 – Эй!

 Оливия чуть не вздрогнула, но приказала себе оставаться спокойной. И тут же облегченно вздохнула, увидев, что через автостоянку к ней идет Ной.

 «Не будь дурой, – велела она себе. – Держись нормально».

 – Дед снимет с тебя скальп за свои лилии.

 – Не снимет. Он поймет, что мной двигала любовь.

 – Ну ты и нахал! И все же – спасибо! Оливия попыталась улыбнуться, но улыбка получилась вымученной и жалкой.

 – Тебе нужен перерыв. Почему ты никому не позволила побыть с тобой до конца дня?

 – Я должна работать. Это для меня очень важно. Но я собиралась найти Фрэнка. – Она оглянулась по сторонам. Повсюду были люди. Они входили на базу, в центр, в лес и выходили оттуда. – Давай присядем на минутку.

 Она отвела Ноя в сторону и вместе с ним села на ту самую скамью, где совсем недавно сидел ее отец.

 – Еще одна белая роза. Лежала на столе в моем кабинете.

 – Иди на базу. – Голос Ноя был спокойным. – Я осмотрю окрестности.

 – Нет, подожди. Я опросила сотрудников. Никто не видел человека, входившего в мой кабинет. Но двое кого-то заметили сегодня утром, когда я повела экскурсию. Высокий мужчина, короткие седые волосы, обгоревшее лицо. На нем были темные очки, спортивная шапочка, стоящие колом новые джинсы и голубая рубашка с длинными рукавами. – Она крепко сжала губы. – Я тоже заметила его. На маршруте. Он присоединился к группе. Я почувствовала какое-то напряжение, но не могла понять, чем оно вызвано. Он разговаривал со мной. Трогал меня за руку. Я не узнала его. Он изменился. Выглядит старым – старше своего возраста – и… суровым. Но часть моей души узнала его. А когда увидела розу, то вспомнила его лицо и поняла, что это он и есть. Мой отец.

 – Лив, что он тебе сказал?

 – Ничего особенного. Мол, я хорошо делаю свое дело, и он рад, что пришел. Забавно, не правда ли? Прошло двадцать лет, а он хвалит мою работу… Я в порядке – сказала Оливия, когда Ной обнял ее за талию. – Все нормально. Я всегда ломала себе голову, какой будет наша новая встреча. А все вышло по-другому. Ной, он не похож на чудовище. Он выглядит больным и усталым. Как он мог сделать то, что сделал, и как может делать то, что делает сейчас, и при этом выглядеть усталым?

 – Сомневаюсь, что он сам знает ответ на этот вопрос. Может быть, это было его манией. И теперь он просто не может остановиться.

 Уловив не то какое-то движение, не то перемещение цвета, он повернулся. И увидел Сэма Тэннера, уходящего в лес. Ной вскочил, схватил Оливию за руку и рывком заставил ее подняться.

 – Иди на базу, найди моего отца и оставайся там.

 Оливия тоже заметила Сэма. В тот момент, когда он на мгновение остановился на дальнем конце автостоянки Они молча смотрели друг на друга, как делали когда-то, стоя в разных концах залитой кровью комнаты.

 Потом он повернулся и быстро пошел к деревьям.

 – Найди моего отца, – повторил Ной и быстрым движением снял с ее пояса нож. – Расскажи ему о случившемся. И никуда не уходи. – Он повернулся и крепко взял ее за плечи. – Ты слышишь меня, Лив? Оставайся там. С моей матерью. Позвони тете. Она недавно приехала. Предупреди ее, чтобы никуда не выходила и заперла дверь.

 – Что? Тетя Джейми?

 – Она приехала, когда я уходил. Ступай.

 Она тряхнула головой, пытаясь прийти в себя, и с ужасом увидела, как Ной пристегивает к своему поясу ее нож.

 – Нет, не ходи за ним!

 Он бросил на Оливию стальной взгляд и подтолкнул ее к базе.

 – Ступай.

 – Ты не найдешь его! – крикнула она и схватила шагнувшего прочь Ноя за руку. – Ты не знаешь, на что он способен!

 – А он не знает, на что способен я. Черт побери! – Ной повернулся к ней. Его лицо затвердело от гнева. – Любви недостаточно. Ты должна доверять мне. Ступай к своему копу, а это дело предоставь мне.

 Выбора не было. Оливия смотрела, как он побежал к деревьям и исчез.

 Ною пришлось полагаться на свои чувства. Он вслушивался, пытаясь понять, где трещат кусты. Справа, слева? Нет, прямо. Он прошел дальше. Призрачный зеленый полумрак сбивал с толку. Ной напряг зрение, чтобы увидеть хоть какое-нибудь движение – еле заметное покачивание низко растущей ветки или ползучей лозы.

 Он был моложе, быстрее, но лес прятал и жертву, и охотника.

 Ной двинулся в глубь леса, пытаясь дышать медленно и ровно, чтобы этот звук не отвлекал его. Ботинки бесшумно погружались в мох. И тут до него донесся низкий раскат грома.

 Приближалась гроза.

 – Тэннер, бежать бессмысленно! – крикнул он и положил ладонь на рукоятку ножа Оливии. Ной не собирался думать, что будет, если он им воспользуется. – Все кончено! Вам до нее не добраться! Вы не сможете тронуть ее пальцем!

 Собственный голос вернулся к нему спокойным и тихим эхом, за которым последовали пронзительный крик какой-то птицы и шелестение ветра в вершинах деревьев.

 Начался дождь. По хвое стекали тонкие струйки, которые жадно впитывала покрытая зеленью земля.

 – Она ваша дочь. Что это вам даст? Зачем вы снова хотите причинить ей вред? Какой в этом смысл?

 – Никакого. – Сэм вышел из-за толстой ели. Пистолет, который сжимала его дрожащая рука, отливал тусклым серебром. – Никакого смысла. Никакой причины. Я думал, ты это понял.

 Оливия распахнула дверь, влетела в холл и ошеломленно осмотрелась. Постояльцы сновали туда и сюда или сидели на диванах и в креслах. В ушах звенело от голосов.

 Она не знала, где искать Фрэнка. В столовой, в библиотеке, в его номере, на одной из террас. База напоминала улей. В ней было полно комнат и мест, где гости могли проводить досуг.

 Ной уже был в лесу. У нее не оставалось времени.

 Оливия резко развернулась и подошла к портье.

 – Марк! – Она схватила за руку молодого служащего. – Ты видел моих дедушку и бабушку?

 – С час назад. Они прошли с какими-то людьми. А что случилось? В чем дело?

 – Слушай меня. – Паника клокотала внутри ее, пытаясь вырваться наружу. – Слушай внимательно, это важно. Мне нужно, чтобы ты нашел Фрэнка Брэди. Он здесь гость. Найди его как можно скорее. Скажешь ему… Ты слушаешь меня?

 – Ага. – Марку передалось волнение Оливии. – Конечно. Фрэнк Брэди.

 – Ты найдешь его, и найдешь быстро. Скажешь ему, что Сэм Тэннер пошел в лес. На восток, по Равнинной тропе. Повтори.

 – На восток. По Равнинной тропе.

 – Скажешь, что Ной пошел за ним. Понял? Пусть кто-нибудь позвонит нам домой. Там моя тетя. Она должна оставаться в доме. Очень важно, чтобы она оставалась внутри и ждала моего звонка. Никто не должен входить в лес. Объяви об этом. Никто не должен входить в лес вплоть до моего возвращения. Сделай все, что в твоих силах, чтобы гости оставались на базе или около нее. Все, что в твоих силах.

 – Оставались на базе? Но почему?

 – Выполняй! – бросила Оливия. – И поскорее! – Потом она оттолкнула его и вошла в кабинет.

 Ей было нужно какое-нибудь оружие. Средство обороны.

 Она лихорадочно шарила по столу, открывала ящики и заглядывала в них.

 Оливия увидела ножницы с длинными серебряными концами и схватила их. «Будет ли это правосудием? – думала она, глядя на свои дрожащие руки. – Или просто судьбой?»

 Оливия засунула ножницы за пояс концами вниз и выскочила на улицу.

 Едва она бегом миновала поляну и углубилась в лес, как полил сильный дождь.

 Сознание Ноя было ясным, как стекло. Он не обращал внимания на оружие и смотрел только на Тэннера. Брэди сознавал, что может умереть здесь, в зеленой полутьме, но продолжал идти вперед, к человеку, который был его судьбой уже двадцать лет.

 – Нет смысла, Сэм? Значит, все эти годы вы просидели в тюрьме только для того, чтобы мы с вами сегодня стояли здесь и мокли под дождем?

 – Вот так удача. Я не рассчитывал на новую встречу. Оставил ленты с записями. Для книги.

 – Все еще хотите стать звездой? Этого не будет. Думаете, я позволю вам уйти отсюда и причинить ей новую боль? Вы больше никогда не прикоснетесь к ней.

 – Уже. – Сэм поднял свободную руку и потер пальцы. – Я был близко. Ощущал ее запах. От нее пахнет только мылом. Она выросла хорошенькой. У нее более сильное лицо, чем у Джулии. Не такое красивое, но сильное. Она смотрела на меня. Смотрела прямо на меня и не узнала. Почему? – пробормотал он. – Почему она должна была меня узнать? Я умер для нее тогда же, когда умерла ее мать. Двадцать лет назад.

 – Так вот для чего вы все это устроили? Чтобы прийти к ней живым? Начали с меня, чтобы я оживил старые воспоминания. Заставил ее вспомнить вас, чтобы вы после выхода из тюрьмы могли наброситься на нее?

 – Я хотел, чтобы она помнила меня. Черт побери, я ее отец. Я хотел, чтобы она помнила меня. – Тэннер снова поднял руку и поднес ее к виску, в котором начала пульсировать боль. – Я имел на это право. Хотя бы на это.

 – Вы потеряли права на нее. – Ной подошел ближе. – Вы больше ей не отец.

 – Может быть. Но она – все еще моя дочь. Я ждал почти треть моей жизни, чтобы сказать ей это.

 – И напугать ее, потому что она знает, кто вы такой. Она видела вас. Она была невинным ребенком. Разве недостаточно того, что вы лишили ее детства? Вы послали ей музыкальную шкатулку, чтобы напомнить о том, что сделали. А были еще телефонные звонки. И белые розы.

 – Розы. – Его губ коснулась мечтательная улыбка. – Я привык класть на ее подушку белую розу. Моя маленькая принцесса… – Он снова прижал руку к виску, провел ею спереди назад и сдвинул в сторону спортивную шапочку. – Лекарства стали совсем не те. Прежние справлялись с болью.

 Тэннер замигал и вдруг прищурился.

 – Музыкальная шкатулка? – Он рассеянно взмахнул пистолетом, вынудив Ноя остановиться. – Какая музыкальная шкатулка?

 – С Голубой феей. Которую вы разбили в ту ночь, когда ударили жену. В комнате Оливии.

 – Не помню. Тогда я нанюхался коки по уши. – Потом его глаза прояснились. – Голубая фея. Я сбросил ее со шкафчика. Вспомнил. Она плакала, и я сказал, что куплю ей другую такую же. Но так и не купил.

 – Вы прислали ей Голубую фею несколько дней назад

 – Нет. Я забыл. Хотя обязан был помнить. Я не должен был заставлять ее плакать. Она была славной малышкой. И любила меня.

 Ледяной гнев начал уступать место жалости.

 – Вы больны и устали. Опустите пистолет. Я отвезу вас домой.

 – Зачем? К новым врачам, к новым лекарствам? Я уже мертв, Брэди. И был мертв много лет. Мне хотелось только одного – снова увидеть ее. Еще раз. Еще один раз. Я хотел, чтобы она увидела меня. Она все, что у меня осталось.

 – Отдайте мне пистолет.

 Сэм опустил глаза, с недоумением посмотрел на зажатый в руке «смит-вессон» и вдруг рассмеялся.

 – Ты думал, это для тебя? Нет, это для меня. Просто мне не хватило духу воспользоваться им. Я был трусом всю свою траханную жизнь. Брэди, знаешь, о чем я подумал, когда сунул дуло себе в рот? Когда положил палец на спусковой крючок, но не смог нажать его?

 Его голос стал ясным и звонким.

 – Я не убивал Джулию. Для этого мне не хватило бы смелости.

 – Давайте поговорим об этом. – Когда Ной шагнул вперед и протянул руку за пистолетом, в кустах раздался треск и мелькнуло какое-то пятно.

 Он резко повернулся, ощутил жгучую боль в плече и услышал чей-то крик. Увидел искаженное лицо Дэвида Мелберна, отлетел в сторону, врезался в Тэннера и вместе с ним упал на землю.

 Ной откатился в сторону, не обращая внимания на боль в плече, вытянул руки и схватил запястье Мелберна, вооруженного ножом. Когда окровавленные руки начали скользить, Ной издал низкое рычание. Лезвие вонзилось в мокрый мох. Резко выдохнув, Ной поднялся, отбросил Мелберна в сторону и потянулся за лежавшим на земле пистолетом.

 Но когда «смит-вессон» оказался в его руке, Мелберн уже бежал к деревьям.

 – Я никогда не подозревал его. – Сэм пытался встать. Его лицо было исцарапано и испачкано кровью. Глаза Тэннера остекленели от боли, раздиравшей голову. – Я должен был догадаться. Просто никогда не подозревал. Думал о дюжине других людей. Она бы и не посмотрела на них. Это было мое заблуждение. Но я думал о них. И никогда не думал о нем.

 Продолжая бормотать, Тэннер пытался обвязать носовым платком раненое плечо Ноя.

 – Должно быть, он ждал, что я умру сам, и не пытался убить меня.

 Морщась от боли, Ной схватил Сэма за рубашку.

 – Не вас. Сейчас он хочет убить Оливию.

 – Нет! – В глазах Тэннера зажегся страх, пересиливший страдание. – Мы должны найти его. Остановить. Времени спорить не было.

 – Он побежал вглубь, но может сделать круг и выйти к дому. – Ной задержался только на секунду. – Держите. – Он снял с пояса нож Оливии. – Вас ищут. Если отец направит на вас пистолет…

 – Фрэнк здесь?

 – Да, верно. Мелберн рядом. Идите к дому. Я попытаюсь взять его след.

 – Не дай ему причинить вред Ливи!

 Ной проверил пистолет и скрылся в кустах.

 Оливии хотелось сломя голову мчаться по лесу, слепо ломиться через кусты и деревья и звать Ноя. Понадобилась вся сила воли, чтобы двигаться медленно, обращая внимание на следы.

 «Это моя стихия», – напомнила себе она.

 Но на этом краю леса побывали десятки людей и оставили пересекающиеся отпечатки, которые вели во всех направлениях. Земля промокла от дождя, и через некоторое время следы могли исчезнуть. Нужно было что-то выбрать, причем быстро. «Ной бежал», – напомнила себе Оливия и принялась измерять расстояние между отпечатками.

 У него были длинные ноги.

 Так же, как и у ее отца.

 Теперь она двигалась быстрее, пытаясь опередить свой страх. Каждая тень казалась зловещей, каждый куст был полон угрозы. Мокрый папоротник скользил под ногами, но она продолжала углубляться в лес, идти навстречу опасности.

 Она потеряла след и вернулась назад, чуть не плача от досады. Оливия сосредоточилась, уставилась в землю и едва не вскрикнула от ликования и облегчения, когда снова увидела отпечатки.

 Задыхаясь от волнения, она продолжала идти по следу человека, которого любила. И человека, который сломал ей жизнь.

 Когда впереди раздался крик, страх вонзился в ее сердце, как смертоносный клинок.

 Оливия забыла о логике, забыла об осторожности и бросилась вперед.

 Ноги скользили и разъезжались на раскисшей земле. Казалось, все питательные поленья нарочно вылезли на тропу, заставляя ее спотыкаться на каждом шагу. Под подошвами взрывались пропитанные влагой грибы. Она упала на четвереньки, сильно ударившись коленками и разодрав руками слой мха.

 Задохнувшись, Оливия вскочила, оттолкнулась от корявого ствола тсуги и полезла напролом сквозь ползучие лозы, норовившие ухватить ее за руки и за ноги. Она топтала и рвала их, пробиваясь на открытое пространство.

 Дождь мочил волосы и заливал глаза. Оливия протерла их и увидела кровь.

 Она впитывалась в землю, на глазах бледнея от влаги. Потрясенная, Оливия опустилась на колени, прикоснулась к пятну кончиками пальцев и подняла руку. Пальцы были красными и мокрыми.

 – Опять? Нет, нет, этого не может быть! – Она съежилась в комок и начала раскачиваться всем телом. Страх молотом бил в виски, кричал в мозгу, взрывался в сердце и колол его крупинками льда.

 – Ной! – крикнула Оливия и прислушалась к раскатистому эху. Потом поднялась, провела окровавленными пальцами по лицу и крикнула снова.

 А затем бросилась бежать, думая только об одном: его нужно найти. Во что бы то ни стало!

 Он потерял направление, но был уверен, что все еще ощущает запах добычи. Ладонь привыкла к пистолету так, словно не расставалась с ним. Ной не сомневался, что сумеет воспользоваться им. Пистолет стал частью его тела. Так же, как проснувшиеся в нем первобытные инстинкты.

 Жизнь, смерть и хладнокровие.

 Двадцать лет этот человек скрывал свою подлинную сущность и то, что он сделал. Позволил другому стареть в тюрьме, притворялся преданным мужем сестры своей жертвы и добрым дядюшкой ее дочери.

 Под личиной известного, процветающего человека скрывался убийца, кровавый убийца. А когда в двери камеры Сэма Тэннера начал поворачиваться ключ, этот убийца вновь вырвался на свободу.

 Погром в его доме, нападение на Майка, попытка помешать появлению книги, перечислял Ной, остервенело пробираясь между густыми деревьями. Попытка загнать обратно чувство вины и страх быть раскрытым. Долгие двадцать лет они терзали его.

 И тут он снова подумал о безвинно пострадавшем Сэме, на которого этот человек свалил свою вину.

 Но теперь убийца охотился за Оливией. Боясь того, что она видела его и может вспомнить какую-нибудь подробность, все это время таившуюся в уголках ее сознания. Подробность, которая могла подтвердить рассказ Сэма.

 Да, это было логично. И полностью соответствовало хладнокровной логике человека, убившего сестру своей жены и продолжавшего сто лет жить в мире и согласии с ее родными.

 Ему вдруг пришло в голову, что книгу придется переписывать заново. Понадобится полностью сменить точку зрения, поговорить с Оливией и заставить ее вспомнить события той ночи. Оживить воспоминания, которые ее родные ради собственного спокойствия похоронили вместе с Джулией.

 Но она не сможет ни говорить, ни думать, если слишком испугается. Или умрет.

 И тут он услышал ее крик:

 – Ной!

 Чудовище вернулось. Оно пахло кровью. И вызывало ужас.

 Выход был один – бежать. Но на этот раз бежать к нему.

 Чудесный зеленый лес, который когда-то был спасением, который всегда был ее святилищем, превратился в ночной кошмар. Высокие деревья больше не были воплощением величия природы; они стали клеткой, ловушкой для нее и укрытием для него. Сверкающий ковер из мха превратился в булькающее болото. Она продиралась сквозь папоротник, топча мокрые перистые листья, спотыкаясь о трухлявые стволы и давя питавшуюся ими жизнь.

 Мрачные тени скользили впереди, сбоку, позади и шептали ее имя.

 «Ливи, любовь моя. Я расскажу тебе сказку».

 Воздух, вырывавшийся из ее легких, был пропитан страхом. На кончиках ее пальцев запеклась кровь, холодная, как лед.

 Капли дождя стучали по раскачивавшейся от ветра листве, стекали по поросшим мхом стволам и впитывались в алчущую землю, пока весь мир не стал мокрым, влажным и жадным.

 Кто она? Охотник? Жертва? Какая разница? Важно было только одно: если хочешь жить, беги!

 Либо она найдет его, либо он найдет ее. И тогда кошмар кончится. Она не будет трусить. И если только в этом мире есть свет, она найдет человека, которого любит. Найдет живым.

 Она сжала ладонь, испачканную его кровью. В этом жесте были клятва и надежда.

 Туман, подкрадывавшийся к ботинкам, разлетался в клочья от ее быстрых, размашистых шагов. Кровь стучала в висках и пульсировала в кончиках пальцев.

 Над головой послышался громкий треск, и она едва успела увернуться от длинного сука, не выдержавшего бремени лет, воды и ветра и тяжело рухнувшего на землю.

 Эта маленькая смерть означала новую жизнь.

 Она схватила свое единственное оружие, зная, что для спасения этой жизни пойдет на убийство.

 И увидела в темно-зеленой тени чудовище, являвшееся ей в кошмарных снах.

 Покрытое кровью и следившее за ней.

 Гнев, вызванный ненавистью и страхом, добавил ей сил.

 – Где Ной? Что ты с ним сделал?

 Он стоял на коленях и прижимал руку к боку, из которого хлестала кровь. Чудовищная боль пронизывала его до костей.

 – Ливи, – с мольбой прошептал он. – Беги.

 – Я бежала от тебя всю свою жизнь. – Она подошла ближе, подгоняемая чувством, которое таилось в ней с детства. – Где Ной? – повторила она. – Клянусь, я убью тебя, если ты лишил жизни еще одного дорогого мне человека.

 – Не я. Ни тогда, ни сейчас. – У него двоилось в глазах. Образ стоявшей перед ним Оливии расплывался. Высокой, стройной, с материнскими глазами. – Он все еще близко. Ради бога, девочка, беги.

 Они услышали треск кустов одновременно. Оливия резко обернулась. Ее сердце дрогнуло от надежды. А сердце стоявшего у ее ног Сэма – от ужаса.

 – Не подходи к ней! – Страх заставил Тэннера подняться. Он попытался закрыть собой Оливию, но только привалился к ней.

 – Тебе следовало умереть в тюрьме. – Лицо Дэвида было мокрым от воды и крови. Кровь вперемешку с дождем стекала с лезвия ножа, который он держал в руке. – Если бы ты умер, этого бы не случилось.

 – Дядя Дэвид… – Увидев его безумные глаза и перепачканную одежду, Оливия шагнула вперед. С силой, рожденной отчаянием, Сэм рванул ее назад и крепко прижал к себе.

 – Он убил ее. Послушай меня. Он убил ее. Он хотел ее, но не мог получить. Не подходи к нему.

 – Отойди от него, Ливи. Иди ко мне.

 – Беги! – коротко приказал Сэм. – Беги, как убежала в ту ночь, и найди место, где можно спрятаться. Найди Ноя.

 – Не вздумай его слушать. – При виде улыбки Дэвида в жилах Оливии застыла кровь. – Ты видела, что он сделал с ней в ту ночь. Он никогда не подходил ей, никогда. А я всегда был с тобой. Правда, Ливи?

 – Она никогда не желала тебя. – Сэм говорил тихо и медленно, словно боялся потерять сознание. – И никогда не любила никого, кроме меня.

 – Заткнись! – Гримаса улыбки сменилась рычанием. Лицо Дэвида, потемневшее от прилива крови, безобразно исказилось. – Это должен был быть я. Если бы не ты, она стала бы моей!

 – О господи… – Оливия уставилась на Дэвида и крепко обняла отца, приняв на себя его тяжесть. – Ты? Так это был ты?

 – Она должна была выслушать меня! Я любил ее. Любил всегда. Она была так прекрасна, так совершенна. Я носил бы ее на руках. А что делал он? Мучил ее, делал несчастной, думал только о себе…

 – Ты прав. Я плохо обращался с ней. – Сэм тяжело привалился к Оливии и пробормотал: – Беги. – Но дочь только покачала головой, продолжая держать его в объятиях. – Я не заслуживал ее.

 – Я бы дал ей все. – Теперь по лицу Дэвида текли слезы, нож опустился. – Со мной она никогда не была бы несчастной. Я женился на ее сестре и отдал Джейми то, что должен был дать Джулии. Но зачем я женился, если в конце концов она решила развестись с тобой? В конце концов она узнала цену тебе. Она должна была уйти ко мне. Так было суждено.

 – В тот вечер ты пришел к ней. – Бок онемел. Сэм заставил себя выпрямиться, восстановил дыхание и взмолился, чтобы ему хватило сил отойти от дочери.

 – Ты знаешь, какая смелость потребовалась от меня, чтобы пойти к ней и рассказать о чувствах, скопившихся в моем сердце? Джулия открыла дверь и улыбнулась мне. Она сидела с бокалом вина, делала вырезки и слушала музыку. Своего любимого Чайковского. Сказала, что рада компании.

 – Она доверяла тебе.

 – Я излил ей душу. Сказал, что всегда любил и желал ее. Что уйду от Джейми и мы будем вместе. Она посмотрела на меня как на ненормального. Оттолкнула, когда я попытался обнять ее. Сказала, чтобы я уходил и забыл о своих словах. Забыл! – с пеной у рта выкрикнул Дэвид.

 – Она любила моего отца, – пробормотала Оливия. – Она любила моего отца.

 – Она ошибалась! Я всего лишь пытался убедить ее, что она ошибается, всего лишь хотел заставить ее понять. Если бы она не стала бороться со мной, я не разорвал бы на ней халат. Тогда она повернулась ко мне и крикнула, чтобы я убирался из ее дома. Сказала, что все расскажет Джейми. Сказала, что я подонок. Подонок! Что она больше не хочет видеть меня и говорить со мной. Я… я не мог слышать этих мерзких слов. Она повернулась ко мне спиной. Отвернулась, как от последнего ничтожества. В моей руке оказались ножницы. А потом они очутились в ней. Думаю, она закричала, – тихо сказал он. – Я не помню. Не знаю. Помню только кровь.

 Мелберн пришел в себя и посмотрел на Оливию.

 – Это был несчастный случай. Честное слово. Один миг, одна ужасная ошибка. Но я ничего не мог изменить, не так ли? Не мог вернуть ее.

 «Сохраняй спокойствие», – приказала себе Оливия. Ее отец истекал кровью. Она не сомневалась, что в лесу сможет скрыться от дяди. Но разве она могла бросить отца? Разве могла снова убежать и спрятаться?

 Оставалось стоять на месте, защищаться. И молиться, чтобы кто-нибудь пришел на помощь.

 – Ты утешал меня, когда я плакала по ней.

 – Я и сам плакал! – Дэвид пришел в ярость. Она не понимала его так же, как ее мать. Как Джулия. – Если бы она выслушала меня, ничего бы не случилось. Почему я должен был расплачиваться за это? Это он обижал ее; ему и следовало платить. Я должен был защищать себя, защищать свою жизнь. Должен был уйти. Там было столько крови, что меня тошнило.

 – Как ты вышел оттуда и вернулся домой? – спросила Оливия. Она напрягала слух, но слышала только шум дождя. – Тетя Джейми увидела бы кровь.

 – Я снял с себя одежду, связал ее в узел, пошел к бассейну и смыл кровь. Смыл дочиста. Дома я мог переодеться, и никто ничего не заметил бы. А от старой одежды можно было избавиться позже, где-нибудь в городе. Сунуть в мусорный бак, и все. Потом я вернулся в дом в безумной надежде, что все это окажется кошмарным сном. И убедился, что кошмар был явью. Мне послышалось, что наверху кто-то ходит. Я решил, что это ты, но не был уверен.

 – Я проснулась. Я слышала мамин крик.

 – Да. Я узнал об этом позже. Мне нужно было вернуться домой. Джейми могла проснуться и понять, что меня нет. Пока тебя не привезли к нам, я не находил себе места. Вдруг ты видела меня? Или слышала? А потом ломал над этим голову двадцать лет. И ждал.

 – Нет, я тебя не видела. И ничего не знала.

 – Так и должно было быть. Все забыли об этом. Никто не хотел вспоминать. Ах, если бы не эта книга! Откуда мне было знать? А вдруг ты слышала мой голос? Вдруг выглянула в окно и увидела мою машину? Это разрушило бы мою жизнь, разве не так? Я сделал все, чтобы этого не случилось. Чтобы никто не вспоминал о той ночи.

 – Ты позволил, чтобы моего отца посадили в тюрьму.

 – Я и сам сидел в тюрьме. – Из его глаз текли слезы. – Я тоже платил. Я знал, что ты будешь такой же, как она. Знал, что, когда дойдет до выбора, ты выберешь его. Я всегда любил тебя, Ливи. Ты должна была быть нашей девочкой. Моей и Джулии. Но теперь все кончено. Я должен защищать себя. Должен положить этому конец.

 Он шагнул к ней, держа перед собой нож.

 Все было, как в его сне: тьма, деревья, бормотание дождя и ветра. Он мог бежать, пока сердце не вырвется из груди, но не мог найти ее. Каждый шорох заставлял его менять направление, каждый крик ночной птицы был ее криком.

 Ноем овладел леденящий ужас от того, что он может опоздать, что никогда не очнется от кошмара и не найдет ее рядом.

 Она была где-то там, в гуще огромного леса. Там, куда ему никогда не добраться.

 Он встал и прислонился к стволу тсуги, пытаясь разобраться в путанице мыслей. Плечо горело огнем; перевязывавший рану белый платок давно стал красным.

 Мгновение он стоял неподвижно и прислушивался. Что это, голоса или дождь? Казалось, звуки доносились со всех сторон, а потом смолкли. Теперь его единственным компасом была интуиция. Доверившись ей, он свернул на запад.

 Когда раздался крик Оливии, он был рядом.

 Сэм оттолкнул Оливию и из последних сил шагнул к Дэвиду. Когда нож снова вонзился в его тело, он не почувствовал ничего, кроме отчаяния. Увидев, что отец зашатался, Оливия бросилась к нему.

 Все произошло слишком быстро. Отец выскользнул из ее рук; затем она услышала, что кто-то бежит по раскисшей земле. И ощутила укол ножа, приставленного к ее горлу.

 – Отпусти ее. – Ной расставил ноги и держал пистолет двумя руками, как настоящий полицейский. В его крови бушевал страх.

 – Я убью ее. Ты знаешь, что я это сделаю. Брось пистолет, или я перережу ей глотку, а там будь что будет.

 – И лишишься своего щита? Сомневаюсь. Лив, не двигайся. – Ной взглянул на ее лицо, увидел расширившиеся глаза и тоненькую струйку крови, стекавшую по ее шее. – Отпусти ее и сделай шаг назад.

 – Брось пистолет! – Мелберн плашмя прижал нож к горлу Оливии и заставил ее поднять голову. – Она умрет, ты слышишь? Умрет, если ты не сделаешь этого сию секунду!

 – Он все равно убьет меня, слышишь, Ной!

 – Заткнись! Заткнись, черт побери! – Мелберн снова ткнул Оливию ножом, и она увидела, что руки Ноя дрогнули и начали опускаться.

 – Не делай этого. Не причиняй ей вреда. Звук голосов отдавался громом в ее ушах. По глазам Ноя Оливия догадалась, что он принял решение.

 – Он убьет меня, что бы ты ни сделал. А потом убьет тебя. Не позволяй ему убить еще одного человека, которого я люблю. Не дай ему победить.

 Ее рука легла на холодные металлические кольца, одним быстрым и коротким движением выхватила ножницы из-за пояса и изо всех сил вонзила концы ему в ляжку.

 Мелберн взвыл; рука, державшая нож, дернулась и опустилась. Оливия отпрянула и вырвала ножницы. А когда Дэвид прыгнул к ней, вытянула их перед собой.

 Она услышала свист пули и звук, с которым та врезалась в тело. Увидела яркое пятно, расцветшее на его груди, и ошеломленные глаза повалившегося на нее Дэвида.

 Она не отступила. И впоследствии никогда не спрашивала себя, было ли для этого время. Острые концы ножниц беззвучно вошли в его живот.

 Тяжесть его тела опрокинула ее на землю. Ной нагнулся к Оливии и помог ей встать. Его руки, до сих пор такие уверенные, начали дрожать.

 – Ты в порядке? Все хорошо? – снова повторил он, поспешно ощупывая ее тело. – Он порезал тебя. – Пальцы Ноя нежно коснулись ее шеи. – О боже, Лив…

 Оливия вцепилась в него, его голос вернул ей силу и самообладание.

 – Я подумала, что он мог убить тебя. Увидела кровь и подумала… Нет! – Она отпрянула и обхватила лицо Ноя ладонями. – Папа!

 Оливия сделала шаг в сторону и опустилась на колени рядом с отцом.

 – Ох, нет, нет, нет. Не надо. Пожалуйста. Я так виновата. Папа, прости меня! – Она попыталась руками зажать его рану, чтобы остановить кровотечение.

 – Не плачь, Ливи. – Сэм Тэннер поднял дрожащую руку и прикоснулся к лицу дочери. – Для меня это самый лучший выход. Мое время кончилось. Мне было нужно снова увидеть тебя. Это было последнее, что я должен был сделать. У тебя глаза матери. – Он слегка улыбнулся. – Впрочем, так было всегда. Я уступал ей во всем. И слишком часто разочаровывал ее.

 – Не надо. Не надо. Пожалуйста… – Она прижалась лицом к его груди. – Ной, помоги мне.

 – Будь я таким, каким должен был быть и каким она считала меня, Джулия была бы жива.

 – Ничего не говори. Нужно остановить кровотечение. Нас скоро найдут. – Она торопливо складывала переданный Ноем кусок ткани. – И мы тут же отвезем тебя в больницу.

 – Ты умная девочка. Тебе и карты в руки. – Глаза Сэма затягивались дымкой, но он успел посмотреть на Ноя. – Она умница, правда, Брэди?

 – Правда. – Ной оторвал от рубашки еще один лоскут и прижал его к раненому боку Сэма. – Так что слушайте ее.

 – Я бы предпочел умереть как герой. – Короткий смешок закончился приступом кашля. – От прежнего Сэма Тэннера уцелело достаточно, чтобы это доставило мне удовольствие. Этот сукин сын мертв?

 – Мертвее не бывает.

 – Слава богу. – Боль отступала. – Ливи… – Он сжал ее руку. – В ту ночь… я искал тебя не для того, чтобы причинить вред.

 – Я знаю. Знаю. Не уходи от меня сейчас, когда ты наконец вернулся.

 – Мне так жаль, Ливи. Я хотел, чтобы ты взглянула на меня раз, только один раз и поняла, кто я такой. Но перед самым концом я защищал тебя. Наверно, это награда. Компенсация за долгие годы, когда я этого не делал. – Зрение угасало. – Напиши книгу, Брэди. Расскажи правду.

 – Можете не сомневаться.

 – И позаботься о моей девочке. Ливи, любовь моя, поцелуй меня на ночь.

 Глотая слезы, Оливия прижалась губами к его щеке. Когда пальцы отца, державшие ее руку, разжались, она испустила горестный стон, тихий и протяжный.

 Дождь не прекращался. Оливия баюкала тело отца и плакала. Ной молча сидел рядом.

 Оливия уснула, потому что Ной силой заставил ее выпить снотворное. Когда она проснулась, отупевшая от лекарств, горя и потрясения, стоял полдень.

 Она услышала пение птиц, почувствовала, как к лицу прикоснулся солнечный луч, и увидела сидевшего рядом Ноя.

 – Ты не спал.

 Он уже держал ее за руку. И, казалось, не мог отпустить.

 – Немножко успел.

 – Я помню все случившееся, но так, словно оно обернуто в вату.

 – Пока не будем об этом.

 «Господи, какой он красивый, – подумала Оливия. – С измученными глазами, небритый, но такой родной…»

 – Ты спас мне жизнь.

 – И погасил часть долга. – Он наклонился и поцеловал ее. – Но не заставляй меня делать это снова.

 – Согласна. Как твое плечо?

 – Я мог бы сказать, что это пустяк, но к чему лгать? Болит зверски.

 Она села, подняла рукав его футболки и прижалась губами к повязке.

 – Спасибо. Может быть, поспишь еще немного?

 – Нет. Мне нужно встать. – Она заглянула ему в глаза. – Встать и пройтись. Ной, пойдем гулять в лес.

 Она оделась и протянула ему руку.

 – Как мои родные?

 – Еще спят. Твои дедушка и бабушка просидели с Джейми до самого рассвета.

 Она кивнула и сделала шаг вперед.

 – А твои?

 – В соседней комнате.

 – Мы будем нужны им. Всем. А они нам.

 Они спустились по черному ходу и вышли через кухню.

 – Твой отец… – начала Оливия. – Когда они нашли нас, он не знал, что делать. То ли гордиться тобой, то ли испугаться задним числом. – Она тяжело вздохнула. – Думаю, там было и то и другое.

 – Он учил меня держать оружие и относиться к нему с уважением. Но надеялся, что мне никогда не придется им пользоваться.

 – Ной, я не знаю, что и думать. Долгие годы я считала отца убийцей, причем самым страшным из всех. Когда я потеряла его, мне было четыре года, а теперь он вернулся. Вернулся так, что это все изменило. А я ничего не могу ему сказать.

 – Он знал.

 – Да. И это утешает. – Когда они вошли в рощу, Оливия стиснула его руку. – Я не убежала. Не бросила его. На этот раз я не бежала и не пряталась. Теперь я могу жить с этим. Потому что не убежала.

 – Лив, перед смертью отца ты дала ему все, чего он хотел. Посмотрела на него и узнала. Он сказал мне, что не смел на это надеяться.

 Она горестно кивнула.

 – Я любила дядю всю свою жизнь. Ставила его на место отца, восхищалась и доверяла ему. Но он оказался совсем не таким, как я думала. И отец тоже. О боже, боже… Ной, что будет с тетей Джейми? Как она переживет это?

 – У нее есть ты и родители. Она справится.

 – Надеюсь, она останется здесь. Хотя бы на время. Чтобы прийти в себя.

 – Думаю, она захочет услышать это от тебя. Она снова кивнула и слегка прижалась к Ною.

 – Ты очень чуткий и знаешь, что хотят слышать другие. – Она негромко вздохнула. – Я боялась, что не смогу прийти сюда и почувствовать то же, что чувствовала прежде. Но оказалось, что могу. Тут так красиво. Столько жизни. И никаких чудовищ.

 – Их больше не будет. Никогда.

 – Я люблю это место. – Оно укрыло и защитило ее. И теперь у Оливии был выбор. Вернуться к прежней жизни или начать новую.

 Она отпустила руку Ноя и повернулась к нему.

 – Но есть и другое. Выше по берегу. Там стоят огромные старые деревья, а со скал открывается вид на океан. – Она сделала паузу и серьезно посмотрела ему в глаза. – Там мы могли бы построить дом.

 Лицо Ноя выразило целую гамму чувств, уступивших место спокойной радости.

 – На сколько спален?

 – На пять, как договорились.

 – О'кей. Камень или дерево?

 – И то и другое. – Губы Оливии улыбались, глаза сияли. Ной кивнул и шагнул к ней.

 – Когда?

 – Как только ты предложишь мне руку и сердце, чего до сих пор так и не сделал.

 – Я знал, что что-то забыл. – Когда Ной заключил ее в объятия, Оливия засмеялась. – Слишком долго ждал этих слов. – Он провел губами по ее губам, а затем крепко поцеловал. – Пожалуйста, больше не заставляй меня ждать. Выходи за меня замуж.

 – Да. – Оливия обхватила ладонями его лицо. – Между лесом и цветами. И скоро. – Она улыбнулась Ною и прикоснулась губами к его щеке. – Я люблю тебя, Ной. И хочу начать с тобой новую жизнь. Сию минуту. Мы оба слишком долго ждали.