5
Конэл спал в своей студии. Это показалось ему самым разумным решением.
Он хотел Аллину, проблема заключалась именно в этом. Конэл не сомневался, что она готова разделить с ним постель, подарить ему свое тело. И хотя такой вариант казался куда более заманчивым, чем холодная узкая раскладушка, которая едва помещалась в его рабочей комнате, было бы нечестно воспользоваться романтическим настроением девушки.
Она вообразила себе, что влюбилась в него.
Мысль о том, что какая-то женщина может принять такое решение и определиться со своими чувствами в мгновение ока, сбивала Конэла с толку. С другой стороны, Аллина Кеннеди отличалась от всех женщин, которые появлялись в его жизни и исчезали из нее. На первый взгляд, от нее легко можно было бы отмахнуться, сочтя наивной дурочкой.
Однако Конэл никогда не судил о людях по первому впечатлению. Аллина была многогранной натурой; в ней были задумчивость, игривость, страсть и сострадание… Странно, подумал он, что сама она, похоже, не замечала этого. Но от этого она была еще более привлекательной.
Погруженный в свои мысли, с красными после беспокойной ночи глазами, Конэл начал делать набросок. Аллина Кеннеди из Нью-Йорка, белая ворона в семье, кажется, из семьи конформистов. Женщина, которая еще не нашла свое место в жизни, но с которой будет приятно иметь дело, где бы она ни очутилась. Женщина, несомненно, современная, но готовая верить в чудесные легенды. Нет, не просто готова верить, подумал Конэл. Она верит в них всем сердцем. Будто просто ждет, когда же ей, наконец, скажут, в каком мире она находится все это время.
Но он не будет этого делать, не будет — и точка! Всю жизнь ему твердили, что этот день однажды наступит. Он не хочет \ безвольно подчиниться судьбе, смириться с волей провидения. Конэл вернулся на остров, чтобы доказать это.
Теперь ему казалось, что он слышит, как судьба смеется над ним.
Нахмурившись, Конэл разглядывал свой рисунок. На нем он изобразил Аллину — с большими глазами и острыми скулами, с короткими взъерошенными волосами, которые так гармонировали с этим угловатым лицом и тонкой шеей. На ее спине, как у лесной феи, Конэл нарисовал что-то наподобие легких крылышек. Они тоже ей шли. Это здорово разозлило Конэла.
Он отбросил альбом. Ему нужно работать, и он вернется к работе после того, как выпьет чаю.
Все так же дул ветер. Утреннее солнце выглядывало из-за плотных туч, отражаясь в воде. Гром утих; слышался лишь шум прибоя. Конэл любил смотреть на изменчивое и капризное море. Годы, проведенные в Дублине, не уменьшили его тягу к морю, небу, суровой и неприхотливой земле, которая была его родиной.
Как бы часто он ни уезжал отсюда, куда бы ни направлялся, ему всегда хотелось возвратиться. Ибо здесь оставались его душа и сердце.
Обернувшись, Конэл увидел Аллину. Она стояла на коленях в саду; вокруг колыхались цветы, а нежный солнечный свет переливался на ее волосах. Конэл не видел ее лица, но прекрасно его представлял. У нее задумчивые мечтательные глаза и она выдергивает сорняки, на которые сам Конэл не обращал внимания.
Уже сейчас цветы выглядят лучше, словно радуются, что им, наконец, уделяют внимание после стольких недель равнодушия.
Из печной трубы шел дым, возле стены стояла метла. Аллина нашла корзину — Бог знает, где именно — и бросала в нее вырванные сорняки. Ее ноги были босыми.
Теплое чувство невольно охватило Конэла — словно кто-то прошептал ему на ухо: «Добро пожаловать!»
— Вам незачем было это делать.
Аллина подняла глаза, услышав его голос. Она и впрямь выглядела счастливой.
— Им это было нужно. И, кроме того, я люблю цветы. У меня вся квартира заставлена цветочными горшками, но здесь гораздо лучше. Я никогда еще не видела таких больших, — девушка кончиком пальца провела по масляно-желтому цветку львиного зева. — Глядя на них, я всегда вспоминаю об Алисе.
— Алисе?
— Об Алисе в стране чудес. Я уже приготовила чай. — Она встала и поморщилась, глядя на перепачканные грязью брюки. — Наверное, мне следовало бы быть поаккуратнее. Ведь у меня здесь нет обширного гардероба, чтобы выбрать новую одежду. Ну, ладно. Как вы относитесь к яичнице?
Конэл уже собирался сказать ей, что она вовсе не обязана готовить ему завтрак. Однако он вспомнил, каким вкусным был суп накануне.
— Если вам не трудно, я предпочел бы омлет.
— Нисколько не трудно, и это самое меньшее из того, чем я могу отблагодарить за то, что выгнала вас из собственной постели, — Аллина шагнула к двери, а затем обернулась. Ее взгляд был настойчивым и красноречивым.
— Вы могли бы остаться.
— Я знаю.
Еще мгновение она смотрела ему в глаза, а затем кивнула:
— В морозильнике нашлось немного бекона. Вечером я достала его, чтобы он оттаял. Да, и еще у вас протекал душ. Нужно было всего лишь заменить прокладку.
Конэл задержался в дверях, чтобы вытереть ноги — об этом он не вспоминал уже несколько лет.
— Вы починили душ?
— Ну, он протекал… — Аллина уже направлялась в кухню. — Вы, наверное, хотите привести себя в порядок. А я буду готовить завтрак.
Конэл почесал затылок:
— Я благодарен вам.
Она бросила на него быстрый взгляд:
— А я благодарна вам.
Конэл ушел в спальню, а девушка обхватила себя руками и закружилась в танце. Боже, как ей здесь нравилось! Все было словно в сказке, и она оказалась в ней. Этим утром Аллина проснулась наполовину убежденная, что все произошедшее с ней — просто сон. Но затем она открыла глаза, увидела этот туманный бледный свет, вдохнула запах затухающего огня в камине и резкий аромат вереска, который сама поставила возле кровати…
Это и впрямь был сон. Самый замечательный, самый на-стоящий сон из когда-либо виденных ею. И Аллина хотела быть в этом сне как можно дольше.
Конэл не хотел этого, не хотел ее. Однако все еще может измениться. В запасе у нее еще два дня, чтобы найти ключ к его сердцу. Как его душа может быть такой бесчувственной, когда сердце девушки переполнено любовью?! Все это было вовсе не похоже на то, о чем она мечтала.
Любовь была еще прекрасней!
Аллине нужна была надежда, вера в то, что за эти два дня Конэл опомнится и почувствует то же, что и она.
Любовь, вдруг осознала Аллина, была такой сильной, что ярко осветила каждый уголок ее души. Теперь в ней не было темных пятен и сомнений.
Она влюбилась, влюбилась в этого мужчину и в этот остров. Это не было минутным порывом, хотя Аллина ощущала нетерпение и нервную дрожь. Но в то же время она чувствовала уют, ей было комфортно, легко и все знакомо. И именно это она хотела подарить Конэлу.
Раз в жизни, торжественно обещала себе Аллина, ей повезет. Она добьется своего.
Закрыв глаза, Аллина коснулась звезды на амулете, висевшем у нее на груди.
— Это сбудется… Уж я постараюсь, чтобы это произошло! — прошептала она, а затем со счастливым вздохом принялась готовить завтрак.
Конэл не знал, что и сказать. Он не помнил точно, как выглядела ванная прежде, но он был уверен на все сто, что она не сверкала. Возможно, когда он был здесь в последний раз, в ванной уже висели чистые полотенца, однако Конэл в этом сильно сомневался. И на подоконнике не было бутылки с цветами.
Душ и впрямь подтекал — Конэл это хорошо помнил. Он как раз собирался его починить.
Можно было с уверенностью сказать, что принимать душ и бриться в комнате, где все сверкало чистотой и слегка пахло лимоном и цветами, было очень приятно.
Осознавая это, Конэл виновато вытер за собой пролитую на пол воду и повесил полотенце сушиться на крючок вместо того, чтобы бросить его на пол.
В спальне также произошли перемены. Кровать была аккуратно заправлена, подушки взбиты. Аллина широко распахнула окна, открыв комнату для ветра и солнца. Только теперь Конэл осознал, что долгое время его окружали темнота и пыль.
Выйдя из спальни, он услышал, что девушка что-то напевает. У нее был приятный голос. А доносившиеся из кухни запахи напомнили Конэлу детство. Зажаренный хлеб, шипящий на сковороде бекон. Послышался странный шум, и Конэл понял, что это гудит стиральная машина. Он лишь покачал головой.
— Когда вы проснулись и сколько времени уже на ногах? — спросил он у Аллины.
— Я проснулась на рассвете, — она обернулась, чтобы передать через стойку чашку чая. — Рассвет был настолько прекрасен, что я просто не могла больше заснуть. Я занималась всякими пустяками.
— У вас редкий дар заниматься пустяками.
— Мой отец называет это нервным возбуждением. Да, я выпустила Хью. Он обосновался у двери с того самого момента, как я поднялась с кровати, и я решила, что это в порядке вещей.
— Хью любит побегать по утрам. Полагаю, занимается собачьими пустяками.
Аллина рассмеялась, перекладывая его омлет со сковороды на тарелку.
— Он составил мне прекрасную компанию. Мне было очень уютно и я чувствовала себя в полной безопасности, когда вечером он свернулся клубочком рядом с кроватью.
— Хью покинул меня ради прекрасной девушки, — Конэл сел, а затем поймал Аллину за руку:
— А где ваша тарелка?
— Я уже перекусила. Я оставлю вас, чтобы вы могли спокойно позавтракать. Мой отец терпеть не мог, когда я утром отвлекала его болтовней. Я пока развешу выстиранное белье.
— Я не ваш отец. Присядьте, пожалуйста! — Конэл подождал, пока девушка села, и впервые заметил, как она нервно переплела пальцы рук. С чего бы ей нервничать? — Аллина, вы считаете, что я жду, чтобы вы так обслуживали меня? Готовили, накрывали на стол и убирали?
— Нет, разумеется, — в ее голосе и взгляде уже не чувствовалось прежнего воодушевления. — Я переборщила. Со мной всегда так бывает. Я просто не подумала…
— Я не это имел в виду. Вовсе не это, — наблюдательный взгляд Конэла — неотъемлемая часть его таланта — отметил, как поникли ее плечи, как напряглось тело. — Чего вы от меня ждете? Нотаций? — покачав головой, он принялся за еду. — Ваши родственники сделали все, что от них зависело, чтобы подмять вас, верно? И почему это люди всегда так отчаянно стремятся навязать другим свое мировоззрение, свой образ жизни? Я всего лишь хочу сказать, что вы вовсе не обязаны готовить мне еду и мыть мою ванну. Пока вы здесь находитесь, занимайтесь тем, что доставляет вам удовольствие.
— Думаю, мне это доставило удовольствие.
— Хорошо. От меня вы претензий не дождетесь. Уж не знаю, что вы умудрились сделать с этим омлетом — разве что заколдовали его.
Аллина вновь расслабилась.
— Добавила тимьяна и укропа с вашей заброшенной грядки. Если бы у меня был собственный дом, я посадила бы вокруг зелень и разбила сад, — представляя себе эту картину, она задумалась. — Я выложила бы камнем дорожку через сад и поставила там скамеечку, чтобы можно было просто остановиться, присесть и полюбоваться деревьями. Было бы прекрасно, если бы поблизости была вода, чтобы можно было слышать ее шум — так, как это было прошлой ночью. Глухие удары, будто стук взволнованного сердца.
Она отвлеклась от представленной картины и заметила, что Конэл пристально смотрит на нее.
— Что? Ой, я опять увлеклась, — Аллина начала было вставать, но он снова остановил ее.
— Пойдемте, — Конэл встал и помог подняться Аллине.
— А посуда?..
— Посуда подождет. А я ждать не могу.
Утром он уже начал делать набросок. В его мыслях работа была почти закончена, и излучаемая ею энергия переполняла Конэла, поэтому он быстрым шагом вышел из дома и направился к студии. Аллине пришлось бежать, чтобы поспевать за ним.
— Конэл, подождите! Я никуда не пойду!
Не обращая внимания на возражения, он распахнул дверь.
— Станьте у окна!
Она уже зашла, ее глаза были широко раскрыты и полны восхищения:
— Вы художник! Это замечательно! Вы — скульптор.
Помещение было таким же просторным, как гостиная в доме, но более загроможденным. В центре студии стоял рабочий стол, на котором лежали инструменты, куски камня и горшки с глиной. Там же валялось несколько альбомов для эскизов. Полки и столики поменьше были заставлены образцами его работ — скульптурами загадочных, волшебных существ, которые танцевали или парили в воздухе.
Голубая русалка расчесывала свои волосы, сидя на камне. Белый дракон извергал пламя из пасти. Маленькие феи кружились в хороводе, их лица были лукавыми. Волшебник в рост человека со скорбным лицом простирал вверх руки.
— Они такие живые, такие яркие! — Аллина просто не могла удержаться, она должна была прикоснуться к ним. Девушка провела пальцем по волнистым волосам русалки. — Я уже видела ее когда-то, — прошептала она. — Не совсем такую, но ощущение было таким же, и та статуя была выполнена из бронзы. В художественной галерее в Нью-Йорке.
Аллина взглянула на Конэла, нетерпеливо листавшего альбом для эскизов:
— Я видела вашу работу в Нью-Йорке. Вы, наверное, известный скульптор!
Он что-то проворчал в ответ.
— Мне хотелось купить ее, эту русалку. Но я была с мамой и не смогла этого сделать, потому что она сказала, что я не могу позволить себе такую покупку. На следующий день я вернулась в галерею, потому что статуя не выходила у меня из головы, но ее уже продали.
— Станьте у окна и повернитесь лицом ко мне.
— Это было два года назад, и с тех пор я несколько раз вспоминала о ней. Разве не поразительно, что это была именно ваша работа?
Ругаясь себе под нос, Конэл подошел к ней и потянул к окну.
— Поднимите голову, вот так. Так и стойте. И стойте тихо.
— Вы собираетесь рисовать меня?
— Нет, я строю здесь лодку! Разумеется, я собираюсь вас рисовать! А теперь, черт возьми, помолчите хотя бы минуту!
Она закрыла рот, но не смогла удержаться от улыбки. И это, подумал Конэл, было как раз то, что нужно: чувство юмора, энергия, нескрываемая радость.
Он сделает модель из глины, подумал Конэл, и отольет ее из бронзы. Этот материал с золотистым блеском, он всегда кажется теплым на ощупь. Камень или дерево для нее не подходят. Он сделал три эскиза портрета девушки, обходя ее, чтобы сменить ракурс. Затем опустил альбом.
— Я должен увидеть очертания вашего тела. Ваши формы. Раздевайтесь!
— Простите, что вы сказали?
— Мне нужно увидеть, как вы сложены. Одежда мешает мне рассмотреть вас.
— Вы хотите, чтобы я позировала обнаженной?
Не без усилия Конэл оторвался от своих мыслей и посмотрел ей в глаза:
— Если бы все дело было в сексе, я бы не спал на этом камне в углу прошлой ночью. Даю вам слово, что пальцем вас не трону. Но мне нужно видеть вас.
— Если бы все дело было в сексе, я бы так не нервничала. Ладно, — Аллина на мгновение закрыла глаза, набираясь смелости. — Я в роли вазы с фруктами, — сказала она себе и расстегнула свою рубашку.
Когда девушка сняла рубашку и аккуратно отложила ее в сторону, Конэл приподнял бровь:
— Нет, вы в роли женщины. Если бы мне нужна была ваза с фруктами, я бы взял именно ее.
Она была стройной, чуть худощавой — как раз то, что нужно. Сузив глаза и сосредоточившись, Конэл перевернул страницу альбома и начал с чистого листа.
— Нет, голову не опускайте! — приказал он, слегка раздраженный тем, что Аллина стоит так напряженно. — Отведите руки назад. Еще чуть-чуть. Ладонями вниз, расправьте пальцы. Да нет, вы же не какой-нибудь там чертов пингвин! Слегка разведите пальцы… вот так.
— Только тут он заметил, как зарделась ее кожа, как скованы ее движения. «Дурень!» — сказал он себе, сдерживая вздох. Ну конечно же, она нервничает и стесняется! А он и пальцем не пошевелил, чтобы немного успокоить ее.
Конэл подумал, что слишком привык к профессиональным натурщицам, которые раздевались привычно и без тени смущения. Аллина любит поговорить; стало быть, он заставит ее разговориться.
— Расскажите мне об этих ваших курсах.
— Что?
— О курсах. Вы говорили, что посещали множество разных курсов. Что вы изучали?
Она сжала губы, с трудом поборов дурацкое желание прикрыть грудь руками:
— По-моему, вы сказали, что мне нужно помолчать…
— А теперь я говорю вам, что вы можете говорить! Аллина почувствовала раздражение в его голосе и подняла глаза к небу. Она что, умеет читать мысли?
— Ну, я посещала курсы художественного мастерства…
— Вот как? Повернитесь немного вправо. И чему вы там научились?
— Я выяснила, что художника из меня не получится, — Аллина слегка улыбнулась. — Мне сказали, что я хорошо ориентируюсь в цветах, формах и эстетике, но не слишком сильна в технике.
Да, когда она говорила, было гораздо лучше. Ее лицо вновь обрело живость, стало естественным.
— Это отбило у вас желание заниматься искусством?
— Не совсем. Я и сейчас иногда рисую, под настроение.
— Еще одно хобби?
— Ой, у меня их множество! Например, музыка. Я брала уроки музыки.
Отлично, она понемногу расслаблялась. В ее глазах уже не было затравленного выражения — как у оленя, попавшего под прицел.
— А на каком инструменте вы играете?
— На флейте. Получается неплохо, но мне никогда не предложат выступать в филармонии.
Аллина пожала плечами, и Конэл с трудом удержался от того, чтобы резко окрикнуть ее и запретить шевелиться.
— Я окончила курсы программирования, и это было пустой тратой времени. То же самое было и с большинством бизнес-курсов — так что идея открыть небольшой магазинчик и торговать безделушками ручной работы провалилась. Я могла бы что-то изготавливать, но не торговать этим.
Ее взгляд вновь был прикован к русалке. Эта скульптура привлекала Аллину — не только красотой, но и талантом, благодаря которому она была создана.
— Встаньте на цыпочки. Вот так, замечательно! Задержитесь так на минутку… А почему вы не нашли партнера?
— Для чего?
— Для того чтобы открыть магазинчик — если уж вы этого хотели. Кого-нибудь с деловым складом ума.
— В основном потому, что я достаточно разбиралась в бизнесе, чтобы понимать — мне никогда не собрать необходимую сумму на аренду помещения в Нью-Йорке для начала дела, — Аллина повела плечом. — Накладные расходы, оборудование, закупка товара. Похоже, бизнес и впрямь представляет собой сплошной стресс. Маргарет всегда так говорила.
Конечно, подумал Конэл, опять эта бесценная Маргарет, к которой он уже заочно испытывал отвращение.
— Почему вас всегда беспокоит то, что она говорит? Нет, не так. Не совсем так. Повернитесь. У вас великолепная спина.
— Правда? — Аллина удивленно повернула голову, чтобы взглянуть на него.
— Вот так! Так и стойте! Опустите подбородок немного к плечу смотрите на меня.
Это было то, что нужно. Ни тени робости. Скорее, легкая застенчивость — совсем другое дело. Она была заметна во взгляде Аллины, в наклоне ее головы. И искорка самолюбования, притаившаяся в изгибе губ.
«Аллина, королева фей», — подумал Конэл, уже жаждущий начать работу с глиной. Он вырвал листы из альбома и принялся крепить их к стене кнопками.
— Мне проще будет работать с вами и с эскизами одновременно. Можете ненадолго расслабиться, пока я подготовлю глину, — проходя мимо Аллины, он задумчиво коснулся рукой ее плеча и остановился как вкопанный. — Боже, вы замерзли! Почему же не сказали об этом?
Аллина медленно повернулась к нему:
— Я не обратила на это внимания.
— Я не подумал о том, чтобы разжечь очаг, — рука Конэла скользнула по ее спине, обводя пальцами лопатку там, где должны были расти воображаемые им крылышки. — Сейчас я зажгу его, — продолжая говорить, Конэл наклонялся к Аллине, не отрывая от нее глаз. Ее губы раздвинулись, и он ощутил ее неровное дыхание.
Словно проснувшись, он отпрянул назад, поднял руку, а затем отвел ее подальше.
— Я сказал, что пальцем вас не трону. Простите, я сожалею, что изменил своему слову.
Радость, волной поднимавшаяся в ее душе, замерла, а затем исчезла, когда Конэл двинулся прочь, чтобы взять с раскладушки одеяло.
— Очень жаль. Жаль, что вы сожалеете об этом.
Он стоял с одеялом в руках, между ним и Аллиной был стол — и ему казалось, что он тонет. Сейчас в ней не было робости, не было застенчивости. Теперь она была настойчива и обещала счастье.
— Мне не нужна эта тяга к вам. Вы понимаете?
— Вы хотите, чтобы я сказала «да», — она была полностью обнажена, поняла вдруг Аллина. Обнажено было не только ее тело, обнажена была душа. — Было бы намного проще, если бы я сказала, что понимаю вас. Но это не так, и я не понимаю. Мне нужно это, Конэл. И мне нужны вы.
— В другое время и в другом месте, — пробормотал Конэл, — не нужно было бы никакого понимания. В иное время и в ином месте я бы тоже этого хотел.
— Но мы находимся здесь, — ответила Аллина спокойно, — и сейчас. Все зависит от вас.
Он хотел быть уверенным, хотел точно знать, что это только ее желание.
— Снимите, пожалуйста, это.
Аллина подняла руку к амулету, ее последней защите. Не сказав ни слова, она сняла цепочку, подошла к столу и положила на него амулет.
— Вы думаете, что без него я буду испытывать другие чувства?
— Теперь между нами нет никакого волшебства. Теперь мы остались сами собой, — Конэл шагнул к ней и накинул на ее плечи одеяло. — Все зависит и от вас, Аллина. У вас есть право сказать «нет».
— Тогда… — Аллина положила руки ему на плечи; ее губы были так близко, что Конэл чувствовал ее дыхание. — У меня также есть право сказать «да».
Она подошла ближе, позволив соприкоснуться их губам и телам. Она позволила одеялу упасть на пол и обняла Конэла.
Она отдавалась ему целиком и навсегда, одаривая своей любовью, которая неожиданно родилась в ее сердце. Ее губы соблазняли, руки дарили ласку, а тело обещало блаженство.
Все зависело от него. Она сделала свой выбор, но он должен был сделать свой. Оторваться от Аллины, отступить назад и отказаться. Или прижаться к ней плотнее и принять ее предложение. Прежде чем подчиниться зову крови, прежде чем жар и вожделение окончательно овладели им, Конэл взял ее лицо в ладони и вновь посмотрел ей в глаза.
— Никаких обещаний, Аллина.
Для него это было нелегким испытанием. Аллина видела его затуманенные глаза, полные тревоги, и сказала то, что, как она надеялась, должно было успокоить Конэла. К тому же это было правдой:
— И никакого сожаления.
Его пальцы скользнули по ее лицу, обводя его столь же умело, как он рисовал это лицо на бумаге.
— Тогда иди ко мне.
Раскладушка была узкой и жесткой, но казалась ложем, устланным лепестками роз, когда они легли на нее. Воздух был прохладным и все еще влажным после шторма, но Аллина ощущала лишь тепло, когда тело Конэла накрыло ее собственное тело.
Наконец-то.
Он знал, что у него большие, грубые и мозолистые от работы руки. Но с Аллиной он не будет грубым, он не будет торопить время, которое они дарят друг другу. Поэтому Конэл нежно ласкал ее, наслаждаясь прикосновением к телу, которое он рисовал. Длинные руки, длинные ноги, узкое тело и мягкая белая кожа. Ее вздох прозвучал словно песня, а его имя было в ней словами.
Аллина стянула с него свитер. Когда плоть соприкоснулась с плотью, девушка вновь вздохнула, вновь шептала его имя, прижавшись к его шее и ощущая биение его сердца. Только этим она уже дарила ему наслаждение, в котором он отказывал себе. И всю нежность, которая была в нем, Конэл дарил ей в ответ.
Аллина приподнималась и извивалась под его телом, словно они вместе танцевали этот танец всю свою жизнь. Она то двигалась ему навстречу, то отдалялась от него, ее движения ускорялись… И ее неровное дыхание казалось Конэлу его собственным.
Ее тело пахло мылом, губы на вкус были свежими, как весенний дождь.
Конэл смотрел, как она взмывает к небу, вновь став феей, паря, раскинув длинные крылья. Когда тело Аллины выгнулось, она открыла глаза и встретилась с ним взглядом… И улыбнулась.
Никто еще не дарил ей так много и не показывал ей, как много может дать она сама. Ее тело трепетало сладостной дрожью, а в сердце росла безграничная радость, радость человека, нашедшего свой дом.
Аллина выгнулась, открылась, давая Конэлу наполнить ее. И когда он вошел в нее, красота ее стала ослепительной, а воздух зазвенел от напряжения.
И пока они наслаждались друг другом, никто из них не заметил, что звезда на серебряном амулете вспыхнула голубым, будто пламя, светом.
Теперь она лежала на нем, уютно устроившись под его сильной рукой и прижавшись щекой к его груди. Как прекрасно было слышать по-прежнему бешеный стук его сердца. Это была своего рода ярость, подумала Аллина, хотя он был нежнейшим из любовников.
Никто не мог бы ласкать ее с такой чувственностью, не имея ее в душе. «И этого, — подумала Аллина, закрывая глаза, — было вполне достаточно».
— Ты замерзла, — прошептал Конэл.
— Вовсе нет, — она прижалась к нему и скорее согласилась бы продрогнуть до костей, чем позволить ему пошевелиться. Все же Аллина приподняла голову, чтобы он мог видеть ее улыбку.
— Аллина Кеннеди, — его пальцы нежно скользили по ее шее, — ты выглядишь чрезвычайно довольной собой.
— Я очень довольна собой. Тебя это беспокоит?
— Я был бы последним дураком, если бы меня это беспокоило.
Аллина нагнулась, чтобы поцеловать его подбородок — милый и мимолетный жест, взволновавший Конэла.
— А Конэл О'Нил вовсе не последний дурак. Или все же? — она наклонила голову. — Если уж мы не можем пройти дальше определенного места и добраться до поселка, это означает, что никто из поселка точно так же не может добраться сюда?
— Думаю, да.
— Тогда давай сделаем что-нибудь глупое! Давай искупаемся в море голыми!
— Ты хочешь искупаться в море голой?
— Я всегда мечтала об этом, но только сейчас поняла, — Аллина соскочила с раскладушки и потянула его за руку. — Давай заниматься глупостями вместе, Конэл!
— Leannan, тебя первой же волной раздавит в лепешку!
— Не раздавит! — «Leannan »… Аллина понятия не имела, что это значит, но оно прозвучало так нежно, что ей вдруг захотелось танцевать. Девушка взъерошила руками свои волосы, и ее глаза вспыхнули дерзким огнем. — Я перегоню тебя!
Аллина метнулась к выходу, словно заяц, и Конэлу пришлось вскочить с раскладушки.
— Подожди! Черт побери, море для тебя слишком опасно!
«У нее тонкие, как у птицы, кости, — подумал он, хватая одеяло. Она мгновенно их себе переломает».
Нет, Аллина бежала вовсе не как заяц, понял Конэл. Она бежала, словно чертова газель — длинными скачками, и уже оказалась на берегу, где пенился прибой. Конэл окликнул ее и бросился туда. Его сердце замерло, когда девушка бросилась в воду и нырнула прямо навстречу огромным волнам.
— Господи!
Он только прибежал к берегу, когда она вынырнула, смеясь:
— Ух, здесь холодно!
Выбравшись на отмель, она пригладила мокрые волосы и подняла к небу лицо и руки. Его сердце вновь замерло, но на этот раз он не тревожился.
— Ты прекрасна, Аллина!
— Мне этого никто и никогда еще не говорил, — она протянула руку. — И никто и никогда еще не смотрел на меня так, как ты. Давай искупаемся вместе!
Он слишком давно не делал никаких глупостей, решил Конэл.
— Тогда держись!
Могучая сила стихии подбросила их. Темный загадочный мир, где свобода и дерзкий вызов казались превыше всего, манил и притягивал. Обняв друг друга, Конэл и Аллина переворачивались в воде, отдавшись волнам.
Задыхаясь, они вынырнули на поверхность — только для того, чтобы вновь броситься в глубину. Крепко обняв Конэла, девушка вырвалась из воды и закричала. Это был не крик ужаса, а победный клич.
— Ты утопишь нас обоих! — заорал Конэл, но глаза его смеялись.
— Не утоплю! Просто не смогу. Сегодня — только чудеса! Еще раз! — она обхватила Конэла за шею. — Давай нырнем еще раз!
Она взвизгнула от удовольствия, когда Конэл подхватил ее на руки и прыгнул под гребень огромной волны.
Спотыкаясь и тяжело дыша, крепко держась за руки, сплетая пальцы, они, наконец, выбрались из воды.
— У тебя зубы стучат.
— Я знаю. Мне это нравится! — но она тут же закуталась в одеяло, которое Конэл накинул ей и себе на плечи. — Я никогда ничего подобного не делала. А ты, наверное, много раз.
— С такой, как ты — никогда.
«Просто идеальный ответ», — подумала Аллина. Крепко прижавшись к его груди, она помолчала, прежде чем спросить:
— А что означает
— Хмм? — голова Аллины уже лежала на его плече; руками она обнимала его за талию. Он был абсолютно счастлив.
— Leannan . Ты назвал меня так, и мне интересно, что это значит.
Рука Конэла замерла на ее волосах.
— Это обычное слово, — сказал он тихо. — Просто проявление нежности. Что-то наподобие «любимая».
— Мне нравится.
Конэл закрыл глаза:
— Аллина, ты просишь слишком мало.
«А надеюсь на все», — сказала она сама себе.
— Не думай об этом. Ну, пока мы не посинели от холода, я заварю свежий чай, а ты разожги очаг, — Аллина поцеловала его. — Я только соберу несколько раковин.
И она убежала, а Конэл остался стоять, держа одеяло в руках и покачивая головой. Раковины, которыми был усеян берег, были расколоты ударами волн, но Аллину это, похоже, не волновало. Конэл направился в студию, чтобы одеться.
Аллина успела собрать целую горку раковин, когда он вернулся и протянул ей свитер и амулет.
— Я не стану надевать его, если это тебя волнует.
— Он принадлежит тебе, — твердой рукой, словно бросая вызов судьбе, Конэл надел амулет ей на шею. — Вот, оденься, а то замерзнешь.
Аллина натянула свитер, а затем присела, чтобы сложить раковины на одеяло.
— Я люблю тебя, Конэл, с амулетом или без него. А поскольку я счастлива от этой любви, ты не должен беспокоиться.
Она встала.
— Ты только не испорти все, — прошептала она. — Давай жить сегодняшним днем, а потом будем думать о завтрашнем.
— Ладно, — Конэл взял ее руку и прикоснулся губами к ее ладони. — Я все-таки даю тебе обещание.
— Я его принимаю.
— Сегодняшний день всегда будет для меня самым лучшим — так же, как и ты.
