• Следствие ведет Ева Даллас, #25

13

 Ева использовала свой час. Она вернулась к самому началу и прошла весь путь шаг за шагом, используя записи с места преступления, свои собственные заметки, отчеты «чистильщиков», патологоанатома, лаборатории.

 Она прослушала показания, следя не только за словами, но и за мимикой и интонациями.

 Она долго стояла перед доской, изучая под разными углами каждую фотографию.

 Когда Рорк вошел из своего кабинета, она повернулась к нему. Заметив огонек в ее глазах, он поднял бровь и улыбнулся.

 – Лейтенант.

 – Чертовски верно. Я вела себя как коп, делала работу копа, но я не чувствовала себя копом. А теперь я вернулась.

 – Добро пожаловать.

 – Давай поедим. Что ты хочешь?

 – Ну, раз уж ты чувствуешь себя копом, полагаю, уместнее всего будет пицца.

 – Точно! Если бы я час назад не покаталась с тобой на простынях, прыгнула бы на тебя только за это.

 – Запиши на мой счет.

 Они сели друг напротив друга за ее рабочим столом, на который поставили пиццу и вино. Он и сюда елочку поставил, подумала Ева. Маленькую, конечно, по его меркам, но, черт, ей нравилось смотреть на эту елочку, храбро встречающую тьму за окном своими веселыми огоньками.

 – Видишь ли, в чем дело, – начала Ева, – все это не имеет смысла.

 – Вот оно что. – Рорк невозмутимо отсалютовал ей бокалом и выпил. – Рад, что это выяснилось.

 – Нет, я серьезно. Вот что у нас есть на поверхности, когда входишь на место преступления, ничего заранее не зная. Мертвая женщина, убитая многочисленными ударами по затылку, то есть нанесенными сзади тупым предметом. Имеются телесные повреждения, нанесенные ранее, свидетельствующие о том, что на нее напали и избили за день до смерти. Дверь закрыта изнутри, окно не заперто. – Держа в одной руке кусок пиццы, Ева свободной рукой указала на доску. – Судя по внешним признакам, злоумышленник проник через окно, размозжил ей голову и ушел тем же путем. Раз никаких оборонительных ранений нет, следователь должен предположить, что она, вероятно, знала убийцу или не думала, что ей грозит опасность. Но если кто-то тебя уже раз поколотил, логично было бы хоть чуточку поостеречься, когда он появляется снова.

 – Нет, если первоначальные повреждения были нанесены собственной рукой.

 – Да, но ты же этого пока не знаешь. С какой стати тебе думать, что это она сама, когда ты только что обнаружил тело? Убийца не мог не видеть хотя бы фингала на лице. И было использовано то же орудие. С учетом этого мы приходим к выводу: убийца хотел заставить нас поверить, что Труди убил тот, кто раньше ее отделал. – Ева с видимым наслаждением откусила громадный кусок пиццы. – Наш убийца использует первоначальные повреждения как дымовую завесу. Это умно, как умно было забрать ее сотовый телефон.

 – Он использовал жадность и агрессивные инстинкты убитой.

 – Да. Но есть небольшие детали, подрывающие всю схему. Во-первых, отсутствие оборонительных ранений. Нет никаких признаков того, что она была связана, когда ее били, что она пыталась оказать сопротивление или прикрыться. Это не встраивается. А во-вторых, угол нанесения ударов. Выходит, она нанесла их сама.

 – Что совершенно меняет всю картину.

 – Точно. В-третьих, само место преступления, положение тела и ВС.

 – Время смерти.

 – Оно самое. Если кто-то влезает в окно среди ночи, ты можешь вскочить с постели, бежать, звать на помощь. Она ничего этого не сделала. Значит, убийца вошел через дверь. Она сама впустила убийцу.

 – И все-таки окно не исключается, – возразил Рорк. – Если у нее возникли разногласия с партнером, он мог предпочесть окно, а то вдруг она бы его не впустила? Он решил не рисковать.

 – Окно было заперто. Память – штука хитрая, и это один из ее трюков. – Ева откусила еще кусок пиццы и отпила вино. – Вот в чем мое преимущество – следователь знает жертву. А следователь, стоит только поворошить память, отчетливо вспоминает, что жертва всегда запирала все окна и двери на ночь. В евангелии от Труди говорилось, что мир полон воров, насильников и мошенников. Даже днем, когда мы все были дома, он был заперт, как сейф. Я об этом забыла, а теперь вспомнила. Она ни за что не оставила бы окно открытым в страшном городе Нью-Йорке. Это не в ее правилах.

 – Итак, она впускает убийцу, – подсказал Рорк. – Поздний визит.

 – Да, очень поздний. И она даже не позаботилась халат накинуть. У нее висит халат в шкафу, но она его не надевает и принимает своего убийцу в одной ночнушке.

 – Что говорит об определенном уровне интимности. Любовник?

 – Возможно. Этот вариант исключать нельзя. Она держала себя в форме. Подтяжки на лице и на теле. Но я не помню никаких мужчин, – пробормотала Ева, пытаясь вновь заглянуть в прошлое. – Я пробыла там всего полгода, но я не помню, чтобы в дом приходили мужчины. И она не ходила на свидания.

 – С тех пор и до сегодняшнего дня? Довольно долгий период засухи.

 – Нельзя исключить вариант с любовником, – продолжала Ева, но я просмотрела список того, что она держала в комнате: никаких секс-игрушек, сексуального белья, презервативов или других защитных средств. И все же у нее могла быть долгосрочная связь. Признаков я не нахожу, но исключать нельзя. Только это не партнер. Не на равных условиях.

 – Нет?

 – Она должна была верховодить. Она должна была отдавать приказы. Она любила указывать людям, что надо делать, а потом следить, как они это делают. Взгляни на ее послужной список. За годы она сменила десятки мест и нигде не задержалась надолго. Она не исполняла приказы, она их отдавала.

 – Значит, для нее приемные дети были идеальным решением, – кивнул Рорк. – Она главная, она босс. Полная власть.

 – Да, она рассуждала бы именно так, – согласилась Ева. – Ей было уже около шестидесяти – и ни одного замужества. Одно-единственное официально зарегистрированное сожительство. Нет, она не была командным игроком. Она не смогла бы работать в партнерстве. Может, она позвонила этому типу по телефону. «Дуй сюда, надо перетереть». До его прихода она выпила вина, приняла таблетки. Может, ее немного повело. Она не сомневалась в своих силах.

 – Вот почему она могла утратить бдительность, чего никогда бы не сделала при других обстоятельствах.

 Ева кивнула.

 – Она спокойна, она под воздействием лекарств. И она рассчитывает выжать из тебя два миллиона долларов. Ради этого она попортила себе портрет. Да, она собой довольна. Но как ей выжать из тебя два миллиона, если она вынуждена отсиживаться в гостиничном номере?

 – Я об этом уже думал. Ты сбилась с ритма, – сказал Рорк, когда Ева нахмурилась. – Думаю, она сделала съемку своих повреждений, сопроводив ее запинающимся, а может, и слезным рассказом о нападении, совершенном одним из нас, а может, и обоими. А если она не последняя дура, нападение совершено неизвестным, который предупредил ее: будешь рыпаться, они – то есть мы – позаботятся, чтоб тебе было еще хуже. – Он наполнил вином ее бокал. – Там наверняка будет заявление, что эта запись сделана, чтобы защитить ее от внезапной смерти или от еще более тяжких увечий. В противном случае запись будет отослана в СМИ и в полицию. Держу пари, она собиралась послать эту запись мне: она не сомневалась, что я уловлю подтекст. «Плати, или это станет достоянием гласности».

 – Ну, допустим. – Ева взяла еще кусок пиццы. – Твои изыскания подсказали тебе, где может быть эта запись?

 – У ее убийцы, без сомнения.

 – Да, без сомнения. Так почему же запись не всплыла вместе с номерным счетом во время похищения Заны? Почему ты не получил копию?

 – Убийца мог решить, что запись будет говорить сама за себя. И он мог быть так глуп, что доверил ее обычной почте.

 – Вот видишь. – Ева взмахнула куском пиццы, а потом вонзила в него зубы. – Умно, глупо, умно, глупо. Меня это не убеждает. Нет здесь никакой глупости. Тут все умно. Настолько умно, что он может позволить себе выглядеть глупо. Преступление по страсти, попытка его замаскировать, мелкие ошибки, более значительные. Но я думаю… Я начинаю спрашивать себя, а не были ли некоторые из этих ошибок сделаны намеренно? – Она оглянулась на доску. – Может, я просто хожу кругами?

 – Нет, продолжай. Мне интересно.

 – Она была трудной женщиной. Даже ее сын это признал. И… да, ты прав, – добавила Ева, увидев выражение лица Рорка, – я не вычеркнула его из списка подозреваемых. Я потом объясню, почему он не на первом месте в моем списке. Итак, ты делаешь черную работу для женщины с трудным характером. Тебе обещана доля, но ты ни за что не получишь половины. Может, она сказала, что запросила миллион, а ты получишь десять процентов за все твои труды. За грязную работу это не так уж плохо. Допустим, расклад таков, и она отдает тебе запись, чтоб ты доставил лично или отослал.

 – Она была очень уверена в себе, – заметил Рорк.

 – О да. Это вписывается в ее психологический портрет. И она должна быть уверена в своем посыльном. Но если что-то пойдет не так, это отбросит ее на шаг назад.

 – Однако ее посыльный оказался не таким сговорчивым, как ей казалось, – подхватил Рорк. – Вместо того чтобы быть послушной собачкой и нести поноску, он сначала просмотрел содержимое. И начал смекать, что оно стоит гораздо дороже.

 «Вот мой ритм, – поняла Ева. – Погонять с ним мячик взад-вперед, увидеть ходы, возможности, части головоломки».

 – Верно. Допустим, он вернулся, сказал ей, что хочет больше. Допустим, он сказал, что можно выжать куда больше, чем какой-то жалкий миллион, – предположила Ева.

 – Это должно было ее разозлить.

 – Еще как. – Ева улыбнулась ему. – И она пошла вразнос. Она пила, принимала лекарства. Перестала следить за своим языком. Она могла проболтаться, что запросила два лимона.

 – А может, она просто наотрез отказалась увеличивать его долю пирога.

 – Ну, как бы то ни было, теперь уже он разозлился. И в любом случае мы возвращаемся к тому, что он с ней в комнате наедине. То ли поздний вечер субботы, то ли раннее воскресное утро. Она повернулась к нему спиной. Запись у него, оружие у него. Мотив у него есть, возможность тоже. И он проломил ей череп. Забрал ее телефон, ее копию записи, все ее диски, вообще все, что может его изобличить или, наоборот, помочь ему. Он отпирает окно и исчезает.

 – И теперь у него весь пирог.

 Рорк взглянул на то, что осталось от лежавшего между ними круга пиццы. Они его почти уничтожили. Энергоемкая работа.

 – Давай зайдем с другого угла. – Ева слизнула каплю соуса с большого пальца. – С утра пораньше в понедельник он уже на стреме, он уже готов схватить Зану, как только она выйдет. Надо же, какое счастливое совпадение! Она как раз вышла в магазин совсем одна.

 – Может, это вовсе не у Труди был любовник?

 – Это мысль, не правда ли? – Ева отодвинула пиццу, опасаясь, что еще один кусок, и ей станет плохо. – Надо будет поближе приглядеться к прелестной маленькой женушке Бобби.

 – А не к самому Бобби?

 – Я в нем покопаюсь. Но дело в том, что при матереубийстве все выглядит куда ужаснее. Тут нужна бешеная ярость или безграничная ненависть.

 «Как и при отцеубийстве», – добавила она мысленно. Она сама чуть не захлебнулась в крови, когда убила своего отца.

 Сочтя это воспоминание ненужной помехой, Ева сосредоточилась на настоящем.

 – Тут мотив не просматривается. Если это деньги, почему бы не дождаться, пока она их получит? И тогда можно подстроить «несчастный случай» по возвращении в Техас и унаследовать все. Конечно, не исключен импульс, минутный порыв, но…

 – Ты питаешь к нему слабость, – сказал Рорк.

 – Дело не в этом. – «А может, отчасти и в этом», – призналась себе Ева. – Если Бобби разыгрывал сцену в дверях того гостиничного номера, значит, он даром растратил свой талант, занимаясь недвижимостью. И я была с ним, когда кто-то захватил Зану, то есть, если это он, значит, у него есть партнер. Или они с Заной замешаны в этом оба. Все это не исключено, поэтому мы проведем проверку. Но мне в это не верится.

 Рорк внимательно изучил ее лицо.

 – Но во что-то верится. Я же вижу.

 – Вернемся к убитой. Она любит командовать, держать людей под каблуком. Ты верно заметил: она брала детей не только ради денег. Она брала их, чтобы командовать, помыкать, вселять страх. Если ей верить, она сохранила личные дела своих подопечных. Но тогда кто сказал, что я первая, на кого она наехала?

 – Ну, тогда не партнер. Скорее клеврет.

 – Мне нравится слово «клеврет», – кивнула Ева. – Совершенно непонятно, что оно означает, но звучит здорово и, по-моему, подходит. – Она несколько раз качнулась взад-вперед в кресле. – Клеврет. Да, это ее профиль. Я уже кое-что проверила из ее прошлого. Она всегда брала на попечение девочек. Вот и ответ на вопрос, почему она была в ночной рубашке. С какой стати ей брать халат, если это всего лишь женщина? И нечего тревожиться, нечего бояться, ты ее в детстве гоняла куда хотела, и сейчас по не выясненным пока причинам она у тебя под контролем.

 – Но Зану похитил мужчина, если верить ей на слово.

 – И если мы ей поверим, согласно этой теории, их двое. Или все-таки Труди завела себе мужчину. Я повнимательнее пригляжусь к ее подопечным.

 – А я поиграю со своими циферками.

 – Что-нибудь проясняется?

 – Это вопрос времени. Фини получил ордер. А это значит, что я могу использовать свое оборудование, не прячась от компьютерной охраны.

 – Но тогда для тебя весь кайф пропадает.

 – Приходится мириться с тем, что есть. – Рорк встал из-за стола. – Пойду займусь этим.

 – Рорк! О том, что я говорила раньше. Ну, про то, что я приношу работу домой и привожу с собой ораву полицейских. Надо было добавить, что я и тебя в это втягиваю.

 – Я сам не раз в это втягивался, да еще и через твою голову. – Его губы изогнулись в легкой улыбке. – Я стараюсь научиться ждать приглашения.

 – Я очень многого требую. И я не забыла, как ты пострадал. Тебя здорово зацепило. У меня была пара крупных дел за последнее время, я сама тебя приглашала, и в результате у тебя были тяжелые ранения.

 – Не я один, ты тоже пострадала, – напомнил он.

 – Я на это подписывалась.

 Теперь он широко улыбнулся, – одного этого было довольно, чтобы сердце Евы подпрыгнуло в груди, – обогнул стол, взял ее за руку и потер пальцем обручальное кольцо.

 – Я тоже на это подписался. Идите работайте, лейтенант.

 – Ладно. Ладно, – повторила Ева, – когда он скрылся за дверью своего кабинета. – Она повернулась к компьютеру. – Ну что ж, будем отрабатывать нашу зарплату.

 Она вывела на экран список девочек, побывавших на попечении у Труди, и начала копаться в их жизни.

 Одна мотала третий срок за нападение с отягчающими обстоятельствами. Хорошая кандидатура, подумала Ева, если бы она не сидела сейчас в камере в Мобиле, штат Алабама. На всякий случай Ева все-таки позвонила начальнику тюрьмы и получила подтверждение.

 Вычеркиваем.

 Другая была разорвана на куски во время выступления в подпольном стрип-клубе в Майами, когда на вечеринку ворвалась пара психов, обвешанных взрывчаткой. Фанатики-бомбисты, припомнила Ева, протестующие ценой собственной и сотен чужих жизней против того, что они считали эксплуатацией женщин.

 Следующая проживала в Де-Мойне, штат Айова, была замужем, работала учительницей в начальной школе. Один ребенок, мальчик. Муж – компьютерный аналитик. Зарабатывали вдвоем совсем неплохо, отметила Ева. Труди могла зачерпнуть из этого колодца.

 Она позвонила в Айову. Лицо женщины, появившееся на экране видеотелефона, казалось изможденным. На заднем плане что-то грохотало и взрывалось.

 – Счастливого Рождества, помоги мне бог. Уэйн, пожалуйста, сделай потише хоть на пять минут. Извините.

 – Без проблем. Карли Твин?

 – Совершенно верно.

 – Я лейтенант Даллас, Департамент полиции и безопасности Нью-Йорка.

 – Нью-Йорк? Мне надо сесть. – Послышался тяжелый вздох, видеоэкран накренился, позволив Еве разглядеть грандиозный беременный живот. Опять вычеркиваем, подумала она, но довела разговор до конца.

 – А в чем дело?

 – Труди Ломбард. Помните такую?

 Лицо Карли изменилось. Напряглось.

 – Да. Несколько месяцев я находилась на ее попечении, когда была ребенком.

 – Припомните, пожалуйста, когда вы в последний раз вступали с ней в контакт.

 – А что? Уэйн! Прекрати немедленно! А в чем дело? – повторила Карли.

 – Миссис Ломбард была убита. Я веду следствие.

 – Убита? Погодите минутку, я должна перейти в другое место, а то я ничего не слышу.

 Тяжело отдуваясь, женщина поднялась на ноги. Экран закачался, пока она, переваливаясь, шла из семейной комнаты – Ева видела это на экране – в маленький кабинет. Она закрыла за собой дверь.

 – Она убита? Как?

 – Миссис Твин, я хотела бы знать, когда вы в последний раз разговаривали с миссис Ломбард или имели с ней какие-либо иные контакты.

 – Я под подозрением?

 – Тот факт, что вы не отвечаете на простой вопрос, сам по себе кажется мне подозрительным.

 – Мне было двенадцать лет, – возмутилась Карли. – Я была на ее попечении восемь месяцев. Потом моя тетя сумела получить права опеки, и я уехала жить к ней. На том дело и кончилось.

 – Тогда почему вы так рассердились?

 – Потому что нью-йоркский коп звонит мне домой и задает вопросы об убийстве. У меня семья. Я на восьмом месяце беременности, ради всего святого! Я педагог!

 – Но вы так и не ответили на мой вопрос.

 – Мне нечего сказать о ней или об этом деле. Нечего. Без адвоката я ничего говорить не буду, так что оставьте меня в покое.

 Экран погас.

 – Душевно поговорили, – отметила Ева.

 Она не могла себе представить, как Карли Твин со своим животом добирается до Нью-Йорка и вышибает мозги Труди Ломбард, но из списка ее не вычеркнула.

 При следующем звонке она нарвалась на автоответчик. Два голоса, два лица на экране, сияющие до такой степени, что Еве захотелось надеть солнцезащитные очки.

 – Привет! Это Прю!

 – А это Алекс!

 – Мы не можем ответить вам сейчас, у нас медовый месяц на Арубе!

 Они повернулись друг к другу на экране, хихикая как ненормальные.

 – Перезвоните, когда вернемся. Если вернемся.

 Значит, кто-то и впрямь пользуется снижением цен и летит на тропические острова, подумала Ева. Но если Прю и Алекс сказали «да» у алтаря, значит, они сделали это буквально на днях, и данные еще не попали в федеральный учет.

 Она запросила подтверждение в отделе регистрации Нови, штат Мичиган. Прю и Алекс действительно подали заявку на брачную лицензию и пустили ее в ход не далее как в прошлую субботу.

 Вряд ли они сделали крюк и заехали в Нью-Йорк, чтобы совершить убийство, по пути к трем заветным С: солнцу, серфингу и сексу.

 – Ладно, Макси Грант из Лос-Анджелеса, послушаем, что ты нам скажешь. Адвокат, да? И у тебя собственная фирма? Значит, дела у тебя идут неплохо. Держу пари, Труди была бы не прочь оттяпать кусок.

 С учетом разницы во времени Ева первым делом набрала рабочий номер Макси Грант.

 На звонок ответили на втором гудке. Ответила весьма деловито женщина с копной рыжих кудряшек, обрамлявшей волевое, четко вылепленное лицо. Серо-зеленые глаза вопросительно глянули на Еву.

 – Макси Грант, чем я могу вам помочь?

 – Лейтенант Даллас, Департамент полиции и безопасности Нью-Йорка.

 – Нью-Йорк? Вы засиделись на работе, лейтенант.

 – А вы сами отвечаете на звонки, мисс Грант?

 – Бывает, и притом частенько. Чем я могу помочь Нью-Йорку?

 – Труди Ломбард.

 Улыбку, искривившую губы Макси, никак нельзя было назвать дружеской.

 – Сделайте мне подарок к Рождеству. Скажите, что вы из отдела убийств и что сука лежит на плите в морге.

 – Именно это я и собираюсь вам сказать.

 – Без балды? Ну тогда созывайте оркестр, я буду играть на геликоне. Как она скопытилась?

 – Как я понимаю, вы не из числа ее поклонниц.

 – Я ненавидела ее до печенок. Я ненавидела атомы, составлявшие ее печенки. Если вы взяли тех, кто ее урыл, я хочу пожать им руку.

 – Может быть, вы мне скажете, где вы были с прошлой субботы и до понедельника.

 – Бога ради. Я была здесь. Я хочу сказать, на побережье. Даже я не торчу на работе круглые сутки. – Макси откинулась в кресле и задумчиво вытянула губы. – В субботу, с восьми до полудня, у меня общественная работа в монастыре Святой Агнессы. Я тренирую волейбольную команду девочек. Могу дать вам список участниц, если хотите проверить. Потом прошлась по магазинам с приятелем. Рождественские покупки. Потратила слишком много, но это же Рождество. Могу дать имя приятеля и предъявить чеки. В субботу вечером была на вечеринке. Домой вернулась в третьем часу ночи. И вернулась не одна. Секс и завтрак в постели воскресным утром. Сходила в спортзал, прибралась дома. Воскресным вечером немного поработала дома. Ну, поделитесь деталями! Она страдала? Ну, я вас очень прошу, скажите мне, что она страдала!

 – Лучше вы мне скажите, почему вам так хочется это услышать.

 – Девять месяцев она держала меня в аду. Если вы не полная недотепа, а по виду вроде не скажешь, у вас сейчас перед глазами мое личное дело. Я попала в детский дом, когда мне было восемь, после того как мой старик наконец забил мою мать до смерти и довел-таки свою жалкую задницу до тюремной камеры. Никто не захотел меня взять. Госсистема спихнула меня этой подлой садистке. Она заставляла меня тереть полы зубной щеткой, запирала в спальне каждую ночь. Иногда даже электричество вырубала, чтобы я сидела в темноте. Говорила, что моя мать получила по заслугам и что я кончу, как она.

 Макси перевела дух, дотянулась до бутылки воды, стоявшей рядом на столе, и отпила несколько глотков.

 – Я начала воровать, копить деньги на побег, но она меня подловила. Пожаловалась копам, показала им синяки у себя на руках и на ногах, заявила, что это моих рук дело. Будто бы я на нее напала. Я эту суку ни разу в жизни пальцем не тронула. Меня упекли в колонию. Я озлобилась, стала ввязываться в драки. Вам такая картинка знакома?

 – Да, мне случалось ее видеть.

 – К десяти годам я уже начала толкать наркотики. Совсем пропащая, – сказала Макси с горькой улыбкой. Ева поняла, что она стыдится своего прошлого. – Не вылезала из колоний, пока мне не стукнуло пятнадцать. Сделка накрылась. Меня порезали. И это было самое лучшее, что со мной случилось за всю мою жизнь. Там был один священник… Знаю, это звучит, как «Лучший фильм недели», но со мной это случилось на самом деле. Он боролся за меня, он не сдавался. Он меня наставил на путь истинный.

 – И вы пошли в юриспруденцию.

 – Это было как раз то, что мне нужно. К этой садистской сволочи я попала, когда мне было восемь. Я была запугана. Я видела, как умерла моя мать. А эта сука использовала мою историю, она из кожи вон лезла, чтобы меня уничтожить. И ей это почти удалось. Я не пошлю цветы ей на похороны, лейтенант. Я надену красные туфли на шпильках и буду пить французское шампанское.

 – Когда вы видели ее в последний раз?

 – Я не встречалась с ней лицом к лицу последние четыре года.

 – Лицом к лицу?

 Макси медленно отпила еще глоток.

 – Я юрист, дело свое знаю. Я прекрасно понимаю, что сейчас мне нужен адвокат. Мне не следует с вами разговаривать. Но я просто счастлива, что она мертва! В общем, я рискну. Четыре года назад я работала на одну влиятельную фирму. Младший партнер. Я была помолвлена с парнем, который метил в Сенат и имел все шансы. Я получала большую зарплату, правда, и вкалывала я дай бог каждому! И вот она появляется у меня в кабинете. На работе, разрази меня гром! Вся так и тает от улыбок. «Ну-ка дай-ка мне на тебя посмотреть!» «Надо же, как ты выросла!» Меня чуть не стошнило.

 Макси отхлебнула большой глоток и решительно отставила бутылку в сторону.

 – Надо было вышвырнуть ее пинком под зад, но она застала меня врасплох. И тут она меня оглушила: у нее есть копии моего дела, и там всё. Наркотики, тюремные сроки, нападения, кражи. Нехорошо будет, не правда ли, если все это выйдет наружу? Чего ж хорошего, когда у меня такая шикарная работа в такой важной фирме. Да еще с таким женихом, фаворитом гонки на Вашингтон.

 – Она вас шантажировала?

 – Я ей позволила. Так глупо! Я дала ей пятьдесят тысяч. Через три месяца она опять возникла: добавки захотела. Я не зеленая дура, знаю, как это работает. Я все знала, но заплатила ей еще раз. Даже когда моя помолвка полетела ко всем чертям. По моей вине. Я так нервничала, так старалась, чтобы он не узнал… В общем, я сама все разрушила.

 Макси замолчала, а когда снова заговорила, ее тон изменился, как будто смягчился.

 – Я до сих пор об этом жалею. Ну, словом, я платила ей два года. Сука выкачала из меня четверть миллиона. Я просто не могла больше терпеть. Я ушла с работы. И когда она опять явилась, я ей сказала: полный вперед. Валяй, сука, делай свое черное дело. Мне больше нечего терять. Я уже все потеряла, – тихо добавила Макси.

 – И как она это восприняла?

 – Взвилась под небеса. По крайней мере, этот кайф я словила. Она так вопила, будто я втыкала горящие палки ей в глаза. Да, для меня это был кайф. Она пригрозила, что меня исключат из адвокатуры. Ну, это она, конечно, загнула. Ни одна фирма меня больше никогда не возьмет. В этом есть доля правды, но мне было плевать. Я ей так и сказала, и она ушла. А теперь, слава богу, она больше никогда не вернется.

 – Вам надо было обратиться в полицию.

 – Возможно. Да, надо было… Но я выбрала свой путь. Теперь у меня своя фирма, уж такая, как есть. Я счастлива. Я ее не убивала, но я готова на общественных началах предложить свои услуги тому, кто это сделал. Она заставляла меня мыться в холодной воде. Каждый вечер. Говорила, что мне это полезно. Остужает горячую кровь.

 Ева не удержалась и невольно вздрогнула. Она хорошо помнила эти холодные купания.

 – Мне понадобятся имена людей, которые могут подтвердить, где вы находились, Макси.

 – Без проблем. Скажите мне, как она издохла.

 – Проломленный череп, тупое орудие.

 – У-у-у… Я-то надеялась на нечто более экзотическое. Ну что ж, надо довольствоваться тем, что есть.

 «Хладнокровная, – подумала Ева, положив трубку. – Хладнокровная и откровенная до жестокости».

 У нее эти качества вызывали уважение.

 А главное, она нащупала схему шантажа.

 Ева нашла еще двоих. Хотя они ничего не подтвердили, она прочла правду по их глазам. Надо будет проверить их алиби. И еще двух, которых она не застала.

 Ева встала, чтобы налить себе кофе, и зашла в кабинет к Рорку.

 – Успехи?

 – Все еще в тупике. – Он отодвинулся от стола в явном раздражении. – А мы уверены, что она правильно запомнила цифры?

 – Она была в шоке, могла и перепутать. Но она повторила их дважды в той же последовательности, без запинки.

 – Результат – ноль. Я пропущу их через компьютер в разных последовательностях. Посмотрим, может, что и выплывет. А у тебя что?

 – Один подтвержденный шантаж. Женщина-адвокат в Калифорнии. Она не убивала, но она утверждает, что выложила четверть миллиона за пару лет, прежде чем перекрыла Труди кислород. Это немало из одного источника, а я готова спорить, что это не единственная кормушка. И я готова спорить, что у Труди была пара тайных счетов, не внесенных в налоговую декларацию.

 – Ну, вот это я найду запросто.

 – Женщина-адвокат дала мне два номерных счета. Она переводила на них деньги для Труди. Но это было несколько лет назад, может, с тех пор Труди перевела их еще куда-то.

 – Тасовать счета – лучший способ сбить со следа налоговую службу. Я начну с этих счетов и найду остальные.

 – Если это были электронные переводы, мы смогли бы проследить их до самого начала.

 – Детская игра. И она поможет мне отвлечься от этой головной боли.

 – Кофе хочешь?

 – Моя заботливая женушка! Да, спасибо.

 – Я все равно собиралась налить себе.

 Выходя из кабинета, Ева услыхала его смех у себя за спиной. Но она не сразу прошла в кухню. Она опять остановилась у доски. Если у Труди были доходы от шантажа, где-то спрятанные деньги, сколько же теперь унаследует Бобби?

 Неплохое вливание в его бизнес.

 Ева вспомнила мальчика, тайком приносившего бутерброд к ней в комнату, когда она бывала одинока и голодна. Он ничего не говорил, только застенчиво улыбался и прижимал палец к губам.

 Потом она сделала кофе, размышляя, как бы ей узнать, не убил ли этот мальчик свою мать.