• Следствие ведет Ева Даллас, #18

ЭПИЛОГ

 – Понимаете, – объяснял Джерри, – теперь они во мне. Не в моем теле: тело – это скорлупа. Мама все мне объяснила. Их свет – в моей душе.

 – Джерри, мать велела тебе забрать их свет?

 – Нет. – Он серьезно покачал головой и наклонился вперед. – Я сам понял это слишком поздно. Она не должна была умереть! Ни за что! Но теперь мы все будем жить вечно. У нас есть такая возможность. Просто для этого нужно избавиться от тела.

 – Значит, ты избавил Рэйчел Хоуард, Кенби Сулу и Алисию Дилберт от тел ради их собственной пользы? – так же серьезно спросила Ева.

 – Конечно. Понимаете, их свет был очень сильным. Если бы вы как следует посмотрели на мои портреты и увидели их, то поняли бы. Мама рассказывала мне, что, когда была медсестрой, часто видела свет в глазах пациентов. У некоторых он был очень сильным, хотя врачи говорили, что у них нет никаких шансов на выздоровление. Но она видела этот свет и знала, что они победят. А у других, которые могли выкарабкаться, такого света не было. И они умирали. Уходили незаметно.

 – Свет твоей матери тоже был сильным?

 – Да. Но недостаточно. – Лицо Джерри исказилось от горя; на мгновение его глаза потеряли безумный блеск, и он показался Еве очень юным и беззащитным. – Слишком много теней. Тени застилают свет. Понимаете… – Он заерзал на стуле, его глаза снова полыхнули безумным блеском. – Я изучал работы Анри Жавера. Он был…

 – Я знаю. Он фотографировал мертвых.

 – Это зачаровывает! Я понял, что имела в виду моя мать, когда говорила о свете. Блестящие работы Жавера помогли мне сделать открытие. Нужно избавиться от тела и сохранить свет.

 – Впитать в себя их свет через объектив фотоаппарата?

 – Примерно так. Но понимаете, одной техники мало. Фотография – это искусство и магия. С их помощью можно увидеть душу. Можно заглянуть в человека и через объектив увидеть его душу. Это поразительно, но не каждому дано. А у меня есть такой дар.

 – Почему ты использовал Хастингса?

 – Использовал?..

 – Ты брал снимки из его файлов, – напомнила Ева.

 – А… Потому что я искренне восхищался его работами. Он трудный человек, но настоящий художник. Я многому научился у него за очень короткий срок. Он тоже фотографирует мертвых, но только для заработка. Не из соображений чистого искусства. А это искусство!

 – Ты помогал ему фотографировать мертвых?

 – Только однажды. Но это было поразительно… Понимаете, я был очень подавлен смертью матери. Профессор Браунинг помогла мне снова встать на ноги. Она поняла, что именно мне пришлось испытать, и предложила поработать у Хастингса помощником. Чтобы я был занят. Я проработал у него всего около недели, но многое получил. Когда я увидел на свадьбе Рэйчел Хоуард, увидел струившийся от нее свет… Это было прозрение! Хастингс тоже видел этот свет, иначе не стал бы ее фотографировать. Мне хотелось отнять у него аппарат и самому сделать ее портрет. Я с трудом удержался. Но он видел! И я понял, что он ведет меня по этой тропе. Как поводырь.

 – И ты взял его дискеты?

 – Наверно, это было неправильно. Мне очень жаль. Я заплачу штраф, – извиняющимся тоном сказал Джерри и смущенно улыбнулся. – Но это было сделано ради очень важной цели. Я уверен, что Хастингс поймет меня. Он слегка беспечен и плохо хранит свои файлы. Мне ничего не стоило их просмотреть. И когда я увидел… Свет их лиц слепил мне глаза!

 – Но ведь Трухарта там не было, – заметила Ева.

 – Трухарта?

 – Моего сержанта. Того, кого ты сегодня вечером привез к себе в студию.

 – Трухарт[13]. Очень подходящая для него фамилия… Да, с ним все вышло случайно, потому что я имел на примете другого. Но стоило мне увидеть его в клубе, как я понял. Просто понял, и сегодня вечером все встало на место.

 – Теперь о клубе. Почему ты сменил имя?

 – Нужно было соблюдать осторожность. Я знал, что люди не поймут и будут пытаться остановить меня. И подумал, что мне понадобится второе «я». Просто на всякий случай.

 – Однажды ты уже менял его. Когда работал помощником у Хастингса. Ты уже тогда задумал… свою галерею?

 – Думаю, да. Где-то в глубине души. Но у большинства художников есть псевдонимы, и я попытался сделать то же самое. Взял псевдоним «Жавер», потому что искренне восхищался им.

 – Когда ты начал работать в клубе, твой план уже был готов, – подсказала Ева.

 – О да! Но в клубе все было просто. Я имею в виду псевдоним. Стивен – от Стивенсон, а Одри – второе имя моей мамы, так что это было данью ее памяти… Простите, можно попить? Жажда замучила.

 – Конечно. – Ева сделала жест Пибоди. – Как ты обнаружил этот клуб?

 – Очень просто. Я сам иногда заходил туда. Там собиралось множество студентов, а работа бармена давала хорошую возможность наблюдать и выбирать. То, что клуб был компьютерным, тоже сыграло свою роль. Можно было передавать сообщения, не отрываясь от работы. Никто бы ничего не заметил.

 – Как ты это делал?

 – Незаметно возвращался после того, как делал портреты и выбрасывал скорлупу. Подсовывал дискету какому-нибудь компьютерному наркоману или бросал ее в корзину. Никто не обращал на это внимания. Я знал, что Надин Ферст сделает из этого сенсацию. Она молодец, правда? А у Семьдесят пятого канала самый высокий рейтинг. Я выяснял.

 Пибоди принесла стакан с водой. Джерри с жадностью выпил и благодарно улыбнулся ей.

 – Теперь вы видели мою работу. Мою студию, мою галерею. – Он гордо выпрямился. Уродливая оранжевая роба Нью-Йоркской городской полиции, прикованная к столу лодыжка и резкий свет, лившийся с потолка комнаты для допросов А, не мешали ему выглядеть победительно.

 – Да, Джерри. Видела.

 – Значит, теперь вы понимаете, что к чему. Вас я изучал тоже. Вы умны и изобретательны. И свет у вас сильный. Не чистый, но сильный. Вы ведь позволите мне закончить, правда? Дадите мне завершить работу. Еще один портрет – и я стану бессмертным. Люди поймут наконец, что я для них сделал. Мы никогда не умрем. Никто не будет терять любимых. Никто не будет страдать и ощущать боль…

 – Джерри, я хочу спросить еще раз, чтобы внести полную ясность. Ты знаешь свои права и обязанности?

 – Да. Конечно.

 – Ты отказался от права на присутствие адвоката во время допроса.

 – Я просто хотел объяснить вам смысл происходящего. Не желаю, чтобы люди считали меня чудовищем. Я не чудовище. Я спаситель.

 – И ты сознательно лишил жизни Рэйчел Хоуард, Кенби Сулу и Алисию Дилберт?

 – Я сохранил их свет, – поправил он. – Навсегда.

 – Чтобы сделать это, ты привел каждого из упомянутых выше людей в свою студию в Гринвиче, предварительно одурманив их с помощью транквилизатора, верно? И, чтобы избавить их души от «скорлупы», ты вонзил каждому из них нож в сердце?

 – Да, я вижу, что вы все поняли правильно. Я не хотел причинять им боль, и поэтому давал им лекарство, которое давали моей маме. Она быстро засыпала и не чувствовала боли.

 – Сегодня вечером ты привез в указанное место сержанта Троя Трухарта в том же состоянии и с той же целью?

 – Да. – Он с облегчением кивнул. – Я помог им всем избавиться от их бренных тел. Делая портрет сразу после смерти, я вбираю в себя их свет, присоединяю его к своему, сохраняю его и даю им бессмертие. Они живут во мне! Когда я присоединю последний свет, работа будет закончена. Я узнаю все, что знали они. А они узнают меня. Навсегда.

 – Понятно. Запись закончена.

 – Значит, я могу идти?

 – Нет. Мне очень жаль, но есть другие люди, с которыми тебе придется поговорить. Объяснить случившееся.

 – Ох, только, пожалуйста, поскорее. – Он равнодушно обвел взглядом комнату. – Мне нужно вернуться к работе.

 «Граница между нормальным состоянием и безумием зыбка, – подумала Ева. – Джерри перешел ее. Если теперь он и будет продолжать действовать, планировать, создавать образы, то только в обитой войлоком палате больницы для умалишенных».

 – Надеюсь, это не займет много времени, – сказал Джерри полицейскому, который пришел, чтобы отвести его в камеру.

 

 Видя, что Ева продолжает сидеть, Пибоди налила два стакана воды и поставила их на стол.

 – Мой папа любил старые комиксы. Я помню один из них. Там сошел с ума говорящий кот. Шизанулся абсолютно. Чтобы показать это, художник нарисовал птичек. Они летали вокруг головы кота и чирикали. – Она залпом выпила воду. – Тут тот же самый случай. Вокруг его головы летают птички. Но все это слишком печально и страшно для птичек.

 Ева безучастно смотрела на свой стакан.

 – Иногда делаешь свою работу, заканчиваешь дознание, а дверь так и не закрывается. Думаю, это дело как раз такого рода. Рорк был прав: мне жалко Джерри. Когда преступник – человек ожесточенный, жадный и злобный, бывает легче. Но когда он вызывает жалость, дверь остается открытой…

 – Вам пора домой, Даллас. Нам всем пора домой.

 – Ты права. – Ева потерла глаза, как усталый ребенок.

 Но сначала она составила отчет и ввела его в файл, надеясь, что это позволит плотнее закрыть дверь. Отдел расследования убийств свое дело сделал. Теперь пусть с Джерри возятся другие. Он может потребовать адвокатов, но все равно больше никогда не выйдет из палаты для буйных…

 

 Ева сделала крюк и заехала в больницу, чтобы взглянуть на Трухарта. Он спал как младенец, цвет лица у него был хороший, дыхание легкое; мониторы отмечали ровное биение его сердца. В кресле рядом с кроватью храпел ссутулившийся Бакстер. К изголовью был привязан воздушный шар в форме гигантских женских грудей.

 Ева наклонилась и слегка потрясла Бакстера за плечо. Храп тут же прекратился. Бакстер проснулся и инстинктивно потянулся за оружием.

 – Вольно, детектив, – прошептала она.

 – Как малыш? – Он выпрямился. – Черт побери, я отрубился.

 – Я догадалась. Ты храпел, как носорог. Ума не приложу, как ты не разбудил Трухарта. Отправляйся домой, Бакстер.

 – Я хотел немного посидеть с ним и удостовериться…

 – Отправляйся домой, – повторила она. – На несколько часов прими горизонтальное положение. Его выпишут ближе к полудню. Тогда можешь вернуться и отвезти его домой. На это время я освобождаю тебя от заданий.

 – Ага. – Бакстер зевнул. – Спасибо. Он хорошо потрудился, Даллас.

 – Хорошо.

 – А что Стивенсон?

 – Сидит.

 – Это тоже хорошо. – Бакстер поднялся. – Ну что, по домам?

 – По домам, – подтвердила Ева. Но когда Бакстер ушел, она села на его место и наблюдала за Трухартом целый час.

 

 Домой она ехала на рассвете. Гроза прошла, и над городом разливался мягкий и ясный свет. В этом было что-то символическое, но Ева слишком устала, чтобы ломать себе голову над расшифровкой символов.

 Когда она свернула на подъездную дорожку, свет стал ярче, а стоило Еве миновать ворота, как солнечные лучи омыли дом – великолепный дом на фоне неба, которое вдруг решило стать по-летнему густо-синим.

 «Стало прохладнее, – заметила Ева, выйдя из машины. – Так прохладно не было несколько дней. Или недель. А может быть, лет? Проклятие, наконец-то проснулся бриз!»

 Она вошла в вестибюль, сняла, жакет и бросила его на пол.

 Из гостиной вышел Рорк.

 – Доброе утро, лейтенант.

 – Похоже, предстоит очень хороший день.

 – Похоже. – Он подошел, коснулся пальцем ямочки на ее подбородке и заглянул в усталые глаза. – Как ты?

 – Бывало и лучше, но чаще – куда хуже. Трухарт пришел в себя. Сегодня его выпишут. С его головы не упал ни один волос, но Бакстер трясся над ним, как наседка. Это ужасно трогательно.

 – Ты подала рапорт о его повышении?

 Ева негромко рассмеялась:

 – Я что, прозрачная?

 – Для меня – да. – Рорк обнял ее и привлек к себе.

 – А как он выглядел во время твоего визита?

 Он улыбнулся ей в макушку:

 – Похоже, ты тоже видишь меня насквозь. Он выглядел молодым, энергичным, но немного усталым. Бакстер купил ему неприличный воздушный шар в форме огромных грудей. Трухарт смутился, но, кажется, обрадовался, и привязал шар к изголовью.

 – Да. Я увидела его сразу же, как только вошла. В мире снова порядок! Во всяком случае, что-то похожее.

 – Ты… жалеешь его?

 Ева знала, что Рорк говорит не о Трухарте.

 – Больше, чем хотелось бы. Он совсем свихнулся. Может быть, так на него повлияла смерть матери. А может быть, он все равно кончил бы этим. Пускай им занимаются специалисты. Я свое дело сделала. Собираюсь подняться к себе, рухнуть пластом и проспать несколько часов. Устала как собака.

 – Могу себе представить. Раз так, свидание придется отложить.

 – Какое свидание?

 Рорк обнял ее за талию и повернул к лестнице.

 – То самое, которое мы назначили на день отъезда Соммерсета в отпуск.

 – Стоп. Минутку… – Ева обернулась и осмотрела вестибюль. – Так он ушел? Дом свободен от Соммерсета?!

 – Не далее как двадцать минут назад. Правда, еще слегка прихрамывая, но…

 – Господи, я совсем плохая. Мне следовало почувствовать это! Почуять!

 Она пнула жакет так, что тот подлетел в воздух, и, пританцовывая, прошлась по коридору.

 – Похоже, ты нашла скрытый источник энергии.

 – Я возродилась! – Ева резко повернулась и прыгнула на Рорка, обхватив ногами его талию. – Давай займемся жарким сексом!

 – Ну, если ты настаиваешь… Кстати, в гостиной стоит пинта отличного шоколадного соуса.

 – Ты шутишь?

 – Разве можно шутить, когда речь идет о таких серьезных вещах, как жаркий секс под шоколадным соусом?

 Ева захохотала как сумасшедшая, а затем впилась в его губы. Поцелуй был таким страстным и пылким, что Рорк зашатался. А когда они упали на пол, Еве послышался негромкий скрип. Кажется, ей все-таки удалось прикрыть дверь…