- Следствие ведет Ева Даллас, #48
22
Они вынимали картины из рам, снимали чехлы с диванных подушек, вытряхивали землю из цветочных горшков – вместе с самими цветами.
– Она сказала, они еще только обустраивались, что-то устанавливали, что-то красили. – Ева пристально всматривалась в стены. – Может, его посетила та же идея, что и брата, – спрятать что-то за стеной?
– Нам потребуется сканер помощней.
Шансов немного, подумала Ева, и все же…
– Звони, пусть привозят. Он потрясен, его мучает совесть, теперь он живет во лжи. Приходит сюда подумать, помолиться, помедитировать – да зачем угодно. Он увез брата, убрал его со сцены и не может смотреть сестре в глаза. При этом он глава семьи, – рассуждала она, выхаживая по комнате. – Он руководствовался своими убеждениями – или тем, что заставил себя считать таковыми. Поступил правильно. И нести этот груз ему теперь одному. Но ведь это не то, чему они себя посвятили, так ведь?
– Сканер на подходе. И двое дактилоскопистов едут, – доложила Пибоди. – Что ты там говорила?
– Я говорю, нести этот груз в одиночку – это же не то, к чему они привыкли. Они привыкли во всем полагаться на высшую силу, так?
– Ну…
– Однако мы здесь не видим ничего религиозного. Ни крестов, ни изваяний Будды, ни пентаграмм, ни звезд.
– Они не относят себя ни к одной конфессии. Но у них есть своя символика и свои стихии.
– Какая символика? Какие стихии?
– Растения – нечто растущее, земля. Свечи – для огня. Вон там фреска с облаками – по-моему, символизирует воздух. И еще…
– Фонтан. Вода в нем. Он застал брата за попыткой утопить Лонну. В воде.
Тонким, прозрачным слоем вода стекала по двухфутовой секции стены, облицованной, как определила Ева, искусственным камнем. Тихо и мелодично она падала в узкий желобок, оформленный под позеленевшую бронзу с патиной, где образовывала небольшую заводь над белой галькой.
– Красиво, – оценила Пибоди. – У нас дома всегда был фонтан в саду – на солнечной батарее. И еще отец построил изумительной красоты каменный фонтанчик в солярии. Наверное, для нас это было что-то вроде их Тихой комнаты. Там было много цветов, каменные скамьи, подушки для сидения на полу. В чем-то очень похоже на эту комнату, только стены у нас были стеклянные. Раньше мы часто… Да ты не слушаешь!
– Как эта штуковина выключается?
– У нас моторчик в основном работал на солнечной батарее, а такая штука, наверное, выключается каким-нибудь тумблером в подсобке. И наверняка еще где-то есть аварийный выключатель – на случай, если что-то сломается и вода разольется.
Пибоди подняла глаза и сосредоточенно вгляделась в идущую поверху балку.
– Удачное решение, – проговорила она. – Смотри: вода подается наверх по трубе, замаскированной как потолочная балка, и все так хорошо подогнано, что создается иллюзия, будто она течет из ниоткуда, прямо из стены. Но аварийный выключатель должен быть там, где до него можно дотянуться.
Она опустилась на корточки, потом встала на четвереньки и поползла вдоль желоба.
– Что-то не видать… Погоди-ка… Вот он! Как сделано-то! Если не знать, то и не увидишь.
Она приоткрыла лючок и щелкнула расположенным под ним выключателем. Поток воды замедлился, превратился в капель и вовсе иссяк.
– Хм-м… Глаз-алмаз.
– Мы, Пибоди, вообще ловкие. – С этими словами «ловкая Пибоди» села с колен на пятки. – Видишь, как устроено? Циркулирует одна и та же вода. Стекает в этот прудик, а потом по трубам в стене опять подается наверх.
– То есть слива как такового нет?
– Слив есть, но только на аварийный случай.
– Двенадцать жертв и пропавший подозреваемый – чем тебе не аварийный случай?
– Это точно. – Пибоди опять встала на четвереньки, повернула другой тумблер, и вода с бульканьем начала убывать из заводи.
– Вы, Пибоди, и впрямь ловкие. – Ева опустилась на колени, закатала рукав и принялась разгребать гальку. – Нам надо ведро или нечто подобное.
– Я схожу принесу.
Ева продолжала разгребать камни, еще покрытые водой. Красивые и гладкие белые камешки. Может, ничего тут и нет, подумала она. Может, он просто сидел и жалел себя. И спрашивал у вселенной, почему, ну почему его брат превратился в маньяка-убийцу.
Вдруг ее пальцы что-то подцепили. Она потянула и достала каплевидную подвеску на серебряной цепочке.
Нет, не так, поправила она себя, не подвеска – половинка подвески, как кусочек пазла. На одной стороне надпись: «НЭШ», на другой – «БРАТЬЯ».
– Пибоди, смотри! – сказала она, услышав, что дверь опять открылась. – Ключ к разгадке.
– Ого, какой вы тут разгром учинили!
– Квилла! – Будь она неладна. – Тебе сюда нельзя!
– Я просто хочу посмотреть. А что это вы тут все разгромили? Это что, в фонтане было? А с чего бы кто-то стал прятать свой парный кулон в фонтане? Ой, весь намок…
– В фонтане вода, если ты не знала. Парный кулон?
– Ну да. Некоторые их себе заводят, когда клянутся в вечной дружбе. Знаете такое? Ну, типа как мы с тобой – две половинки одного целого или мы так друг другу подходим, всякая чушь в этом роде. Идиотизм, одним словом.
Но по глазам Квиллы было видно, что она тоже не отказалась бы от такого кулона.
– Что ж, может быть. А на этих кулонах пишут имена или «Друзья навек»?
– Дык… «Друзья навек», ясен пень. В этом-то вся фишка, нет?
– О’кей. Теперь уходи.
– Да ладно вам. Все тут на цыпочках ходят, будто боятся какого монстра разбудить. Скукотища…
– Иди поскучай. Пибоди! – рявкнула Ева при виде напарницы с большим белым ведром в руках.
– Эй, девочка, тебе тут правда делать нечего.
– Это уже не Тихая комната – после того, что вы тут натворили. Вы что, фонтан осушить хотите? Могу помочь.
– Нет! – твердо отрезала Ева. – Ступай.
– Вот я и говорю: идиотизм.
Она нехотя побрела к выходу.
– Этому кулону должна быть пара. С именем Монти.
– Ого, у них были парные кулоны? Как правило, их заводят девчонки или парочки. Или же пацаны молоденькие.
– Он положил сюда кулон Монти и свой тоже. Таким образом он оставил их вместе, втайне ото всех, но вместе. Может, хотел тем самым облегчить свою вину, символизировать очищение. Попросим Миру об этом поразмыслить. Убери в пакет.
Пибоди взяла в руки кулон, ведро поставила на пол.
– Ты же не хочешь выгрести гальку?
– Дай-ка… Есть! Вот и пара.
Она выудила второй кулон с гравировкой «МОНТИ» с одной стороны и «НАВЕК» – с другой.
– Спереди – имена, сзади – «братья навек». Вместе пришли, вместе уйдут. Но после того, что было сделано, он больше не мог его носить. И брату не мог этого позволить. Но что они спрятаны здесь, он будет помнить. Он мог сидеть здесь, предаваться размышлениям о братишке, убеждать себя, что то, что он сделал, было ради блага.
– Грустно, если подумать.
– Может, и грустно, но одновременно очень глупо. Истинная ответственность подразумевает, что человек поступает как полагается, даже если это и тяжело. А разобраться с братцем самостоятельно, тем ли способом, этим ли? Это потворство самому себе. Все равно как собаку украсть.
– Собаку? А, как Девинтер сделала. Ну хорошо, но собака-то счастлива!
– Собака была бы не менее счастлива, если бы конфликт разрешился по правилам, в соответствии с законом. А чего-то не хватает…
– Не хватает?
– Того, что олицетворяло бы сестер. – Она продолжила рыться в камнях. – И еще. Он же должен был чувствовать ответственность и за кузена. Думать: это я послал его на смерть. И он испытывал бы потребность…
Руки продолжали искать на дне декоративной заводи, а глаза обшаривали комнату. Взгляд остановился на табличке:
В память о Монтклере Джонсе,
любимом брате Сельмы, Нэшвилла и Филадельфии.
Он жив в наших сердцах.
– Он жив, – повторила Ева себе под нос. – Ну-ка, сними доску со стены.
– Ты хочешь снять доску? – Пибоди почесала кончик носа, изучая, с какого бока взяться. – Она привинчена. Надо сходить за…
– Квилла! – окликнула Ева, почти не повышая голоса.
Девица тут же просунула голову в дверь.
– Я просто…
– Неважно. Принеси мне какую-нибудь отвертку.
– Уже бегу!
– Пока все это лишь дополнительные улики, – проговорила Ева. Она встала и принялась выгребать мокрую гальку в ведро. – И они никак не приближают нас к местонахождению Джонса. И не подтверждают, что младшенький жив.
– Нашла! – вбежала Квилла, неся в руках шуруповерт с аккумулятором. – Можно, я откручу?
– Нельзя. Пибоди!
– Ты лучше подержи шурупы, когда я их выверну. – Пибоди принялась за дело. Послышалось тихое жужжание.
– С чего вы вдруг решили снимать ее со стены? Она же здесь спокон веку висит! Шивиц будет метать гром и молнии, когда увидит, что вы тут натворили. Зачем вам…
– Помолчи! Будешь сидеть тихо – я, возможно, сделаю вид, что забыла, что тебе место совсем не здесь.
Квилла закатила глаза у Евы за спиной, но прикусила язык.
– Последний. Эта доска тяжелее, чем кажется. Квилла, придержи-ка с той стороны, чтобы не… Готово!
Пибоди оторвала мемориальную доску от стены.
– Ого, на настоящую бронзу не поскупились! Вес внушительный. Так… Она двусторонняя.
– Спорим, на обороте – кузен? – предположила Ева.
– Не в бровь, а в глаз.
Пибоди повернула доску, и Ева прочла:
С великим сожалением и скорбью – в память о Кайле,
истинно верующем, преданном и чистом душой.
– А кто это – Кайл? – оживилась Квилла. – И почему он лицом к стене? Это не по-честному.
– Тут ты права. Пибоди, упакуй ее. О, у меня тут еще кое-что. – Она выудила маленькое золотое сердечко на тонкой цепочке. – Вещица старшей сестры. На обороте написано: «Сельма».
Пибоди подошла с пакетом для вещдоков.
– Все печальнее и печальнее…
– И не говори, – поддакнула Ева и продолжила рыться в камешках. – А вот и недостающее звено.
Ева подняла перед собой кольцо.
– Ого! И это тоже тут было? А что там еще есть?
– Ни к чему не прикасаться! – рявкнула Ева на Квиллу.
Она рассмотрела колечко. Сплетенные сердца с крохотным белым камешком посередине.
– Красивое… – протянула Квилла, но руки держала за спиной.
Пибоди с пыхтением упаковывала в большой пакет мемориальную доску.
– Такие кольца любимым дарят.
– Да? – С новой догадкой Ева повертела в руке колечко, поднесла к свету. – Верно. Тут внутри гравировка. «Ф+П=1 сердце».
– Надо выяснить, кто этот П. Вали отсюда! – прикрикнула она на Квиллу. – И рот чтоб на замке держала!
– Вас понял, – усмехнулась та. – Круто! Я об этом напишу.
– Все о чем-нибудь да пишут. Вели дактилоскопистам везти все это добро в Управление, а там чтоб приобщили к вещдокам. Эту комнату опечатать!
– Вас понял, – передразнила Пибоди с улыбкой. – Но сначала я цветы запихаю обратно в горшки, пока они не загнулись.
– Давай, только не затягивай.
Ева вышла и поднялась к стойке Шивиц.
– Где мисс Джонс?
– Проводит сеанс.
– Вызовите ее. Немедленно! Не то я сделаю это сама.
– Мне кажется, вы сухой и безжалостный человек. Мне вас жаль!
– Можете думать что вам угодно, главное – приведите ее сюда.
Шивиц, задрав нос к потолку, прошествовала через вестибюль. Через несколько минут Филадельфия Джонс быстрым шагом проследовала тем же маршрутом в обратном направлении.
– В чем дело? Что стряслось?
– «Ф плюс П». П – это кто?
– О мой бог! – На мгновение в ее глазах вспыхнул свет. – Ой, где же вы его нашли? – Все еще сияя, она протянула руку. – Я думала, я его потеряла. Много, много лет назад. Ужасно была расстроена.
– Кто такой П?
– Питер. Питер Гиббонс. Моя первая любовь. Нам еще и двадцати не было, но как же мы были влюблены! Родители не одобряли, конечно. Мы были слишком юными, а он… он был человек науки, человек логики, а не веры. Это был его подарок мне на восемнадцатилетие. Как раз перед моим отъездом в колледж.
Ева молча смотрела, как Филадельфия надевает кольцо на палец и с улыбкой его изучает.
– Он тоже уехал в колледж, но мы поклялись, что когда-нибудь поженимся и у нас будет семья. Конечно, этому не суждено было сбыться. Я вышла замуж с благословения отца. Но брак оказался неудачным. Мы друг другу никак не подходили. Он хороший человек, мой бывший муж, но мы никогда не были по-настоящему счастливы. Вот интересно, бывает так, что любишь кого-то так же сильно, как свою первую любовь?
Она оторвала взгляд от кольца.
– Спасибо вам огромное! Но где вы его нашли?
– Там, куда положил его ваш брат Нэш. Вместе с кулоном вашей сестры Сельмы, в виде золотого сердечка.
– Сельмино сердечко? Но…
– И с парным кулоном, принадлежавшим ему и вашему младшему брату. Все это было зарыто в фонтане под галькой.
– Но это какая-то бессмыслица! – Свет в ее глазах потух. – Зачем бы ему было брать мое кольцо, зачем…
– Где сейчас Питер Гиббонс?
– Я… Мы не поддерживали связь. Он врач, психиатр. У него в северной части штата небольшая частная клиника.
– Где конкретно? – наседала Ева. У нее зазвонил телефон.
– Это в горах Адирондак, недалеко от водопадов Ньютона. Оздоровительный центр «Свет жизни». – Филадельфия прижала руку к сердцу и помассировала грудь круговыми движениями. – Вы думаете, что Монти там? Что Нэш отвез Монти к Питеру?
– Минуточку. – Ева достала телефон. – Что?
– Докладываю, как вы просили, лейтенант. Второй счет, на имя Кайла Монтклера, открыт пятнадцать лет назад. Первоначально на него было внесено восемь тысяч ровно. После этого небольшими порциями он регулярно пополнялся, причем автоматически производились перечисления в пользу…
– Оздоровительного центра «Свет жизни», – закончила Ева.
– Не понимаю, что я суечусь, если ты и сама все знаешь.
– Это на севере штата, рядом с неким Ньютоновским водопадом.
– Я в курсе, – сухо ответил он. – Я свое задание выполнил.
– У меня есть для тебя новое. Мне надо туда попасть, и как можно быстрее.
– Ладно. Вестсайдский транспортной узел, аэродром частной авиации. Через двадцать минут.
– Спасибо. Большое спасибо!
– Я должна поехать с вами, – сказала Филадельфия, когда Ева выключила связь. – Если вы уверены, что это так, мне надо увидеть своих братьев. Мне надо с ними поговорить.
– Что ж, неплохая идея. – Ева обернулась – вошли два дактилоскописта с портативным сканером, и она жестом показала, куда идти.
– Только Матушку предупрежу.
– У вас две минуты. Пибоди! – окликнула она, возвращаясь к Тихой комнате. – За мной! Квилла, ради бога, не путайся под ногами!
– А что происходит?
– Да всякие формальности. Слушай, – сказала она, немного смягчившись, – ты помогала, поэтому я тебе потом все расскажу. Пибоди, едем!
Она думала, будет аэрошаттл, что для нее уже было бы испытанием. Однако выяснилось, что они летят на вертолете, причем за штурвалом сам хозяин, то есть Рорк.
– Назад, – скомандовала Ева Филадельфии и сунула ей наушники от шума. – Наденьте и не снимайте!
– Отпад! – восхитилась Пибоди и пристегнула ремень. – Никогда не была в Адирондакских горах. Надо было сноубутсы надевать. Там небось снег лежит?
– Как-нибудь переживем. Итак, что мы имеем. – Ева ввела Рорка в курс дела, потом и ему, и Пибоди рассказала, какое отношение к делу имеет Питер Гиббонс. Рассказ помог ей отвлечься от того факта, что она высоко в небе, летит на огромной скорости в игрушке с винтом на крыше. Но когда они, на той же огромной скорости, полетели над заснеженными горами, не помогало уже ничего.
Горы казались такими огромными. И стояли так близко!
– Небольшой боковой ветер, – пояснил Рорк, когда вертолет стало мотать из стороны в сторону.
– Не мог, как человек, остаться в городе… В городе столько удобных мест! Так нет же, надо было сделать это в какой-то горной хижине, где одни только скалы и лес. Хреновы скалы и лес.
– Красота-то какая! – воскликнула Пибоди, расплющив нос о стекло иллюминатора и подпрыгивая от возбуждения. – Вон там озеро – видишь? Оно все во льду.
– Значит, когда грохнемся, не утонем, а просто разобьемся.
Рорк рассмеялся и стал описывать круги.
Ева ухватилась за боковины сиденья, словно это был спасательный трос.
– Ты что вытворяешь?
– Снижаюсь, любовь моя. Вон твоя психушка.
Она стиснула зубы и заставила себя взглянуть вниз. Это была не хижина в лесу, а большой, в несколько корпусов, комплекс, раскинувшийся по долине среди высоких, заснеженных гор. Отсюда, с высоты птичьего полета – как она это ненавидела! – он напоминал очень большое поместье. Или, если точнее, престижное учебное заведение.
У нее закружилась голова, и она больше не смотрела вниз, а терпеливо ждала, когда вертолет коснется земли. Приземление прошло гладко.
Ева немедленно спустилась на землю и принялась разминать ноги, с наслаждением ощущая под собой твердую поверхность. Ее мышцы еще не успели восстановить упругость после полета, а к прибывшим уже бежали из главного корпуса несколько человек. Несмотря на подступающую дурноту, Ева сумела сразу распознать охранников.
– Это частное заведение. Я вынужден просить вас…
Ева молча протянула полицейский жетон.
– Питер Гиббонс.
– Какое у вас дело к доктору Гиббонсу?
– Вас это не должно интересовать. А его – должно. Или он меня примет незамедлительно, или ваше частное заведение окружает полиция и закрывает. Гиббонс, – повторила она.
– Давайте обсудим это внутри.
– Никого из здания не выпускать! – Она подстроилась под его шаг. Пибоди была права – здесь повсюду лежал снег, но аккуратно мощенные камнем дорожки были идеально расчищены и ровными темными лентами рассекали белое покрывало. – Как давно здесь находится Монтклер Джонс?
– Я не могу обсуждать с вами наших пациентов.
И не надо, подумала Ева. Ее подозрения он уже подтвердил.
Внутри здания стояла церковная тишина. Ничего похожего на клинику – скорее уютный реабилитационный центр для подлинных богачей. Повсюду комнатные растения, полы сверкают, даже горит приглушенный газовый очаг.
– Ожидайте здесь! – велел охранник. Двое его товарищей остались ее сторожить, пока он направился к лестнице.
– Вы мне позволите повидаться с Монти? – спросила Филадельфия.
– Чуть позже.
– Вы собираетесь его арестовать? Точнее – обоих моих братьев? И обоих отправите за решетку?
Ева ничего не ответила, она следила за спускающимся по лестнице мужчиной. Среднего роста, ничем не примечательной внешности, но все это – лишь на первый взгляд. Проницательные голубые глаза и волевой подбородок существенно меняли первое впечатление.
– Я доктор Гиббонс, – заговорил он. Глаза цвета льда округлились и наполнились теплотой. – Филли! – Не замечая Еву, он протянул руки и взял Филадельфию за руки. – А ты все та же.
– Нет. Конечно, я не та же.
– А для меня ты не изменилась. Значит, Нэш тебе позвонил? Я так рад! Очень жаль, что так все случилось, но он не мог этого от тебя утаивать. И я не смог бы.
– Вы пятнадцать лет успешно с этим справлялись, – вмешалась Ева.
Он обернулся и встретился с Евой взглядом, при этом глаза его моментально сделались ледяными.
– Нет, это не то, что вы думаете. Лучше нам подняться в зал заседаний. В моем кабинете нам всем не уместиться.
– Где Монтклер Джонс?
– Его комната на третьем этаже, в восточном крыле. – Филадельфия ахнула, и он опять повернулся к ней. – Прости меня. Нэш с ним. Если бы я только мог все объяснить… Лейтенант… Даллас, кажется?
– Так точно. Все объяснить – это хорошее начало. Пибоди, подежурь возле дверей Джонса.
– Они не сбегут, ни тот ни другой. Но все понятно. Охрана вас проводит, – добавил он, обращаясь к Пибоди.
Та в сопровождении охранника удалилась, а Ева вместе с Гиббонсом стала подниматься по лестнице.
– Сюда, пожалуйста. Нэш прибежал ко мне домой вчера вечером. Он был в состоянии глубокого волнения, можно сказать – в панике.
– Еще бы.
Гиббонс открыл дверь и жестом пригласил войти.
Это была скорее комната отдыха, чем зал заседаний. Хотя полагающийся по штату длинный стол тоже имелся. Гиббонс усадил Филадельфию на диван.
– Что вам предложить? Господи, руки ледяные! Может, чаю?
– Ничего не надо.
– Ты его все еще носишь, – тихо заметил он.
– Нет. – Она взглянула на кольцо, потом подняла глаза на своего давнего возлюбленного. – Я… Ой, Питер…
– Для тебя это тяжелая ситуация. Да и для всех нас. – Он сел с нею рядом, взял за руку, потом снова встретился глазами с Евой. – Начать придется с событий пятнадцатилетней давности. Мы тогда только-только начинали. Я присоединился к проекту, как только получил степень. Все эти годы мы с Нэшем поддерживали связь.
– Я об этом не знала.
– Мы с тобой оба успели побывать в браке, успели развестись. У тебя была своя жизнь, я пытался наладить свою. Нэш прибежал ко мне пятнадцать лет назад, потрясенный, в отчаянии. Сказал, что с Монти беда, что он пытался причинить вред одной из девочек из числа ваших подопечных и как будто даже не понял масштаб своего злодеяния. Девочка спасена, но он не может позволить Монти находиться рядом с детьми, а тому необходима серьезная психиатрическая помощь. Конечно, я согласился поместить его к себе на лечение. Еще Нэш решил, что ты, Филли, ничего не должна знать, тут мы поспорили, но он настоял на своем.
– Монтклер Джонс совершил по меньшей мере нападение, – вставила Ева. – Следовало ли оповестить полицию? Наверное. Но друг попросил меня помочь его брату. Я помог. Когда Монти у нас появился, он был как дитя. Но меня он вспомнил, и это облегчило задачу. Он был рад меня видеть и решил, что раз здесь я, то и ты, Филли, когда-нибудь его навестишь.
– Он всегда тебе очень симпатизировал, – сказала Филадельфия.
– Да, и это облегчило мне задачу, – повторил Питер. – Он боялся, что его ушлют в командировку, и не куда-нибудь, а в Африку. Его психическое и эмоциональное состояние в тот момент было очень неустойчивым.
– Как у нашей мамы, – вставила Филадельфия.
– Суицидальных наклонностей у него нет, – успокоил он. – И никогда не было, хотя мы поначалу принимали меры предосторожности. Я с ним решил работать не спеша. Он был покорным, старался во всем слушаться. Считал, если будет себя хорошо вести, его отпустят домой. Или вы с Нэшем сюда приедете. Когда я заводил разговор о том, что произошло, он говорил, что девочка была плохая, а он хотел ее очистить, смыть грехи, а чистая она могла бы остаться дома. И у них был бы свой дом.
– Да, только он ее чуть не утопил, – вставила Ева.
– В его восприятии, он ей помогал. Отмывал от грехов, давал ей жизнь – а не забирал. Его мать умерла во грехе. Так говорил ваш отец, Филли. Он в это верил.
– Я знаю. А я не верю. И не могу. Отец, тот – да.
– И внушил это Монти. И Монти считал, что может кончить так же – и тогда его выставят из дома.
– О боже! Мы так старались, чтобы он не чувствовал себя неприкаянным.
– Болезнь ему мешала. Я уже говорил Нэшу, что я думаю по поводу лечения, которое получали Монти и ваша мать. Мы потом еще это обсудим. Но в случае с Монти, стоило мне попытаться проникнуть в корень его болезни, он всякий раз приходил в возбуждение, так что порой мы были вынуждены пускать в ход седативные препараты. И вместо улучшения мы наблюдали ухудшение. Что бы я ни делал, что бы ни пробовал – до него невозможно было достучаться.
– Он убил двенадцать девочек, – перебила Ева. – Он никогда об этом не упоминал?
Гиббонс с выражением бессилия на лице покачал головой.
– Он говорил о ритуалах очищения, о доме, о том, чтобы никогда его не покидать. Теперь он уже давно о доме не говорит, поскольку думает, что его дом здесь. В ходе работы с ним стало ясно, что, если бы его отпустили, он снова взялся бы за это ритуальное очищение. Он видит в этом свое предназначение. Считает, он наконец осознал свою миссию – ведь у вас с Нэшем такая миссия есть. Спасать девочек, очищать их от грязи, от греха, давать им дом.
– Двенадцать! – повторила Ева.
– Я догадывался, что это могла быть не единственная попытка, но я не сумел проникнуть в его сознание, вытащить на поверхность то, что он сделал. И не сумел вызвать его на разговор о том, почему он избрал себе такую миссию, о ее сексуальных составляющих. Могу вас только заверить, что ни я, ни Нэш даже не подозревали, что он тогда застал его не за первым деянием, а за последним.
Я мог бы часами говорить с вами о его психике, разжевывать свое мнение о том, почему, как и зачем. И почему в его мозгу то, что он сделал, оказалось вытесненным и подавляемым. Могу вам только сказать, что он глубоко убежден, что делал то, что было необходимо и правильно, а брат его просто не понял, не поверил ему и вообще не верил в него, вот почему он не смог завершить свое дело. Он всего несколько лет как начал снова общаться с Нэшем, да и то не в полной мере.
– О его психике вы можете говорить с другими психотерапевтами. Он убил двенадцать девочек, пытался убить еще одну. И вместо того, чтобы предстать перед правосудием, он живет здесь, в комфорте, и не несет никакого наказания за свои преступления.
– Насчет наказания я бы с вами не согласился. Об убийствах мы не знали. А когда Нэш понял, что убийца – Монти, он сразу приехал сюда и все мне рассказал.
– И вы все равно не обратились в полицию.
– Мы собирались, а тут как раз вы. Нэш хотел немного побыть с братом, прежде чем отвезти его – в моем сопровождении – назад в Нью-Йорк и сдать вам.
Гиббонс опять взял Филадельфию за руку.
– Филли, вчера, когда Нэш ко мне приехал, это был совершенно убитый человек. Он понимал, что обязан сдать брата в полицию. Брата, которого вы оба так любите и за которого он считает себя в ответе. И еще он страдал от того, что тебе тоже предстоит узнать о том, что сделал Монти.
– Мне надо видеть их обоих.
– Да уж. Монти разволновался перед поездкой, перед возвращением в Нью-Йорк. Я дал ему лекарство. Лейтенант, в тюрьму он не пойдет. Ни один врач, ни один суд не признает его вменяемым. Но и свободным ему никогда не быть. И он никогда не узнает, что значит жить полноценной жизнью, влюбляться, иметь семью, работу, настоящий дом. Возможно, это и не правосудие в чистом виде, но это тоже наказание.
– Мне надо его видеть, – заявила Ева и решительно поднялась. – Мне надо с ним поговорить.
– Да, конечно.
– А я не могу… – начала было Филадельфия.
– Нет, не сейчас, – не дала договорить Ева.
– Лучше подождать, – успокоил Гиббонс. – Ему и так трудно свыкнуться с мыслью, что отсюда придется уехать. Но когда его будет забирать полиция, лучше, чтобы ты была рядом.
– Ну а чаю-то мы хоть попьем? – предложил Рорк, переглянувшись с Гиббонсом.
– Да, это хорошая мысль. Сейчас распоряжусь. Лейтенант, я вас к нему отведу.
Они вышли, стали подниматься по лестнице, и лишь тогда Ева заговорила:
– И за все эти годы он так ни разу и не признался вам, что убивал?
– Мне и в голову не приходило, что имели место какие-то убийства. Лейтенант, он вел себя абсолютно мирно. Покорно, как я уже говорил. Говорил о девочках – во множественном числе, – но мы решили, и в общем-то правильно, что он воспринимал их обобщенно. Плохие девочки, заблудшие девочки. И он их спасет. Он неадекватен, а прибавьте сюда еще воспитание… Но я уже сказал, в двух словах это не объяснить. Вы сами увидите, он не воспринимает их как умерших, для него они спасенные. Он не осознает, что он их убил. У него рассудок ребенка. Ему знакома такая эмоция, как гнев, но в данный момент он не проявляется. Здесь у него есть свои обязанности, установленный порядок, есть те, кто о нем заботится. Его не заставляют делать ничего такого, что ему, как он считает, не под силу.
Доктор остановился перед дверью в палату, где на часах стояла Пибоди.
– Вы позволите мне остаться с ним? И Нэшу тоже? Он тогда будет меньше нервничать.
– Давайте так договоримся: если начнете вмешиваться – выставлю за дверь.
Гиббонс кивнул и распахнул дверь.
Нэш Джонс стремительно поднялся, только что не вылетел из кресла, в котором сидел и наблюдал, как брат неторопливо складывает одежду в небольшой чемоданчик.
– Лейтенант, я…
Гиббонс покачал головой.
– Монти, к тебе гости.
– Я еду в путешествие.
Это был ребенок в облике взрослого мужчины. Мягкое, начинающее оплывать лицо под взъерошенными соломенными волосами было бледным. Взгляд – пустым и отрешенным.
– Я собираю вещи. Я сам умею.
– Мне надо задать вам несколько вопросов.
– Доктор Гиббонс задает вопросы.
– Я тоже.
– Вы доктор?
– Нет, я из полиции.
– Ой, с кем-то беда! – Он улыбнулся брату, словно произнес им одним известную хохму.
– Сейчас я зачитаю вам ваши права. Вы понимаете, что это такое?
– Иногда мне дают право начать с десерта, при условии, что я потом съем все остальное.
О боже, подумала Ева, но все же зачитала права.
– Вы поняли, что я сейчас говорила?
– Мне необязательно с вами говорить, если я не хочу.
– Все правильно. И вы можете потребовать адвоката прямо сейчас.
– У меня есть Нэш и доктор Гиббонс. Они умные. – Он аккуратно уложил в чемодан синий свитер. – Если как следует подумать, я тоже могу быть умным.
– Ладно. Я хочу поговорить с вами о том времени, когда вы жили в Нью-Йорке. Об Обители.
– Мне туда больше ходить нельзя. Это уже не мой дом. Мой дом теперь здесь.
– Да, но когда ваш дом был там, вы были знакомы с Шелби. Вы помните Шелби?
– Она плохая. Она сказала, что она мне друг, но она со мной плохо обошлась. Плохая, – проворчал Монти себе под нос. – Я хочу собирать вещи.
– Ты можешь собираться и разговаривать с лейтенантом Даллас, – мягко проговорил Гиббонс.
– Даллас – это город в Техасе. Это все знают. Я тоже город.
– Каким образом Шелби обошлась с вами плохо?
– С чего это я должен вам рассказывать? Нэш меня рассказать заставил. Он сказал, я должен рассказать, потому что он мой брат. А вы не мой брат.
– Ты должен рассказать ей то, что рассказывал мне. – Нэш, глотая слезы, положил руку брату на плечо.
– Ты разозлился. Я не люблю, когда ты злишься.
– Я разозлился там, в Нью-Йорке, много лет тому назад. Я был расстроен. Я не должен был так с тобой говорить. Но сегодня, когда мы разговаривали и ты рассказал мне о Шелби и остальных, я же не злился?
– Потому что мы Нэш и Монти. Братья навек.
– Почему вы раньше не рассказывали Нэшу о Шелби и других девочках? – спросила Ева.
– Он разозлился, вот я и не стал. Потом мне пришлось ехать сюда, но здесь есть Питер, и это хорошо. А потом я забыл. Здесь нет плохих девочек, и я забыл. Мне это уже даже не снится.
– Может, расскажете мне про Шелби? Что у вас случилось? – попросила Ева.
– Монти, ты можешь ей рассказать, – подбодрил Питер. – Она не рассердится.
– Шелби сказала, что она мне сделает хорошо, по-особенному. По секрету. Она сделала, но это плохо. Если я вам расскажу, у нее будут неприятности. Я не ябеда. – Он делано прикусил губу.
– Все в порядке. Вы можете рассказать. Что случилось с Шелби?
– Ничего. – Он поднял руки и поболтал ими в воздухе. – Ничего. Ничего. Она хотела остаться в Обители. Я тоже хотел, но Нэш и Филли сказали «нет». Но то, другое место не было моим домом, и мы с Шелби хотели остаться. Шелби сказала, мне тоже можно остаться, а потом она сказала, что нет, нельзя, потому что я глупый. А мне стало обидно. Она была плохая. Мы должны помогать плохим девочкам стать хорошими. Я помог ей стать хорошей. И ее подружке тоже. Я помогал девочкам делаться хорошими и оставаться дома. А сейчас я еду в путешествие.
– А как вы им помогали?
– Я не помню. – На его лице появился легкий оттенок лукавства, глаза забегали. – Я об этом не думаю.
– А мне кажется, думаете. Вы подсыпали им в питье снотворное. Вам нужно было, чтобы они вели себя тихо и не двигались.
– Мне пришлось. – Монти надул щеки, потом выпустил воздух. – Они не хотели понимать, что они плохие. Потом… Потом-то они поняли. Когда мы смыли с них все плохое. Я налил ванну, теплую, хорошую. В холодной воде неприятно. Я не хотел, чтобы они замерзли, одежду-то я с них снял. Я их не трогал! Честное слово! – Он перекрестился. – Но в ванне же нельзя быть одетым, так никогда дочиста не отмоешься. Я положил Шелби в теплую воду и стал молиться как полагается. Потом она очистилась и спокойно уснула… Я завернул ее. Как следует, аккуратно все сделал. А потом помог ее подружке. Потом я их обеих отнес вниз. Люди могли приходить и говорить, что им тут нельзя находиться, но я так все устроил, чтобы их никто не видел и они могли бы оставаться дома.
– Как устроили?
– Я умею строить, и я построил новую стенку, так что у них появилось потайное место. Как Клуб.
– Хорошо. – Ева ходила по комнате, потом сняла с полки плюшевую собачку. – Откуда это у вас?
– Это моя собака. Она потерялась. Я ее нашел. Она моя. Ее зовут Малыш.
– Раньше Малыш принадлежал кому-то другому.
– Может быть, но она о нем не заботилась. А я забочусь.
– Вы нашли Малыша. И нашли других плохих девочек.
– Когда вы миссионер, вы должны идти к грешникам и им помогать. Но не в Африке. Там страшно. Нэш, я не хочу в Африку!
– Ты и не поедешь.
– Зато я еду в путешествие. Мне надо собираться, – сказал он Еве.
– Да, пожалуйста. Собирайтесь в свое путешествие.
