Успеть до захода солнца

 

 1995 год

 Элис – ее звали Элис, как бы он там ее ни переименовывал, – родила сына.

 Это был ее третий ребенок и единственный, которого Сэр позволил ей оставить. Второй ребенок – еще одна девочка, родилась всего через десять месяцев после первого. Крошечная девочка, Элис назвала бы ее Фэнси, потому что она появилась на свет с прелестным пушком рыжих волосиков.

 Когда он унес вверх по ступенькам ее ребенка, ее вторую дочку, она отказывалась пить и есть почти неделю, хоть он и бил ее. Она пыталась удавиться простыней, но лишь потеряла сознание.

 Он насильно вталкивал в нее еду, и она сдалась, чувствуя, как пищи просит ее собственное тело. Он дал ей три недели после родов, потом возобновил насилие. Через шесть недель она снова была беременна.

 Рождение мальчика изменило все. Она назвала его Рори в честь отца, которого никогда не знала. Сэр зарыдал, поцеловал головку новорожденного, когда тот запищал и разинул ротик. Он принес ей цветы – лиловую сон-траву, которая разрослась и цвела вокруг ранчо в апреле.

 Сэр теперь иногда говорил «у нас дома», и ржавый нож надежды вонзился ей в сердце.

 Но была ли она дома?

 На этот раз он приходил не для того, чтобы забрать у нее ребенка. Нет, он приносил ей молоко, свежие овощи, даже стейки. Как он пояснил – чтобы ее молоко было полезным и питательным.

 Он обеспечивал ее пеленками, подгузниками и детским лосьоном, купил пластиковую ванночку и детский шампунь. Когда она попросила – робко и осторожно – мягкие полотенца для ребенка, он купил и их, а еще заводную игрушку – ковчег с животными, – которая играла колыбельную.

 Много месяцев он не бил ее и не насиловал. Ребенок был ее спасением, избавлял от побоев, давал ей силы жить дальше.

 Благодаря ребенку она набралась смелости и попросила большего.

 Три раза в день Сэр являлся взглянуть на сына и приносил ей еду. После рождения Рори добавился дневной прием пищи. По визитам Сэра Элис привыкла определять время дня.

 Готовясь к его утреннему приходу, она покормила ребенка, искупала его и одела. Накануне вечером он сделал первые шаги, и она расплакалась от радости.

 В ее душе снова зажглась надежда. Он увидит в первый раз, как пошел его сын, позволит им подняться наверх, позволит ей с ребенком выйти на свежий воздух, погулять на солнце.

 И она посмотрит, какая вокруг местность. Начнет планировать, как забрать ребенка и убежать.

 Ее малыш, ее драгоценный сыночек, спасение и радость, не должен расти в подвале.

 Она помылась сама и причесала волосы, теперь каштановые, до плеч.

 Когда он спустился вниз по ступенькам с тарелкой яичницы и парой пережаренных ломтей бекона, она сидела в кресле и качала на коленях сына.

 – Благодарю вас, Сэр.

 – Смотри, съешь все. Не трать зря продукты, я не люблю этого.

 – Да, обязательно. Но у меня есть для вас сюрприз. – Она поставила Рори на пухлые милые ножки и поцеловала в макушку. Он вцепился ручонками в ее пальцы, потом отпустил их, сделал несколько неуверенных шагов и сел на попку.

 – Он умеет ходить, – спокойно сказал Сэр.

 – Пожалуй, он пошел рановато, но он такой милый и умный. – Она затаила дыхание, когда Сэр подошел к Рори и поставил его на ножки.

 А малыш, взмахнув ручонками, засмеялся и затопал по полу.

 – Не успеете оглянуться, он уж бегать будет, – сказала она, стараясь, чтобы это прозвучало радостно. – Мальчикам нужно бегать. Хорошо бы у него было больше места – как вы считаете? – торопливо добавила она, когда Сэр направил на нее взгляд темных, колючих глаз. – И солнце. Ведь в нем – в солнечном свете – есть витамины.

 Он ничего не ответил, но наклонился и взял сына на руки. Рори дернул за косматую бороду, которую Сэр отрастил в последние месяцы.

 У нее всякий раз обрывалось сердце, когда он дотрагивался до ребенка. В животе появлялся комок ужаса и отчаяния. Но она заставила себя улыбнуться:

 – Я поделюсь с ним завтраком. Ему нравятся яйца.

 – Твоя работа давать ему материнское молоко.

 – О да, конечно, но он любит и твердую пищу. Несколько кусочков. У него уже пять зубов, новые тоже режутся. Сэр, я помню, как моя мать говорила о пользе свежего воздуха, он важен, чтобы ребенок рос сильным и здоровым. Вот если бы мы могли хоть на несколько минут выходить на улицу и дышать свежим воздухом…

 Его лицо сделалось непроницаемым.

 – Что я говорил тебе об этом?

 – Да, Сэр, я помню. Просто стараюсь быть хорошей матерью… нашему сыну. Свежий воздух полезен для него… и для моего молока.

 – Ты ешь то, что я тебе даю. У него лезут все новые зубы, и я принесу ему что-нибудь, что он может грызть. Делай, как я говорю, Эстер, или мне придется напомнить тебе, где твое место.

 Она покорно ела, не сказав больше ни слова, а сама решила подождать неделю. Целую неделю, а потом попросить снова.

 Но через три дня, когда она поужинала и покормила ребенка, он снова спустился в подвал.

 И поразил ее, показав ей ключ от ее кандалов:

 – Слушай, что я тебе скажу. Я выведу вас из дома на десять минут и ни секундой больше.

 Она задрожала, когда ржавый нож надежды снова вонзился в ее сердце.

 – Только попробуй закричать, и я выбью тебе все зубы. Вставай.

 Она покорно встала, опустила голову, чтобы он не заметил искру надежды в ее глазах. Надежда умерла, когда он набросил на ее шею веревку.

 – Пожалуйста, не надо. Ведь ребенок…

 – Закрой рот. Попробуешь убежать, я сломаю тебе шею. Делай то, что тебе говорят, и тогда я, может, буду выпускать тебя раз в неделю на свежий воздух. Если не будешь меня слушаться, изобью до крови.

 – Да, Сэр.

 Ее сердце едва не выскочило из груди, когда он вставил ключ в замок и впервые за четыре года тяжесть железа упала с ее лодыжки.

 Она громко застонала, словно больное животное, увидев красный шрам на своей ноге.

 Его глаза показались ей яркими черными лунами.

 – Я делаю тебе подарок, Эстер. Постарайся, чтобы я не пожалел об этом.

 Он подтолкнул ее, и она сделала первый шаг без оков, потом второй. Ее походка была неровной, она хромала.

 Прижимая к груди Рори, она поднималась по ступенькам.

 Бежать? Куда ей бежать, если она с трудом идет, а в груди тяжело колотится сердце?

 Когда она была на верхней ступеньке, он дернул за веревку.

 – Ты поняла меня, Эстер?

 Он открыл дверь.

 Она увидела кухню с желтоватым полом, чугунную раковину, рядом – посуду на сушилке, холодильник, не выше ее роста, и плиту с двумя горелками.

 Запах жира.

 Но над раковиной было окно, и сквозь него она увидела последний свет умирающего дня. Мир. Она увидела мир.

 Деревья. Небо.

 Она пыталась сосредоточиться, запомнить все, что видела. Старый диван, стол и лампа, телевизор – из тех, что она видела только на фотографиях, – нечто наподобие ящика с… кроличьими ушами.

 Деревянный пол, голые бревенчатые стены и маленький пустой камин, сложенный из неровных кирпичей.

 Он подтолкнул ее к двери.

 Как много запоров, подумала она. Зачем ему столько запоров?

 Он открыл их один за другим.

 Все ее планы, ее надежды, боль и страх исчезли, когда она шагнула за низкий кривой порог.

 Свет, о-о, свет. Слабый след от солнца, уже спрятавшегося за горой. Отблески красного заката на горных вершинах.

 Запах хвои и земли, ощущение воздуха, овевающего лицо. Теплый летний воздух.

 Деревья окружали клочок земли, на котором росли овощи. Она увидела старый пикап – тот самый, в который тогда так опрометчиво залезла, – старую стиральную машину, культиватор, запертую калитку загона, огороженного колючей проволокой. Такая же ограда шла и вокруг дома.

 Она стала спускаться с крыльца, охваченная восторгом, но Сэр дернул за веревку.

 – Хватит, дальше не ходи. Воздуха и тут хватает.

 Она подняла лицо – слезы изумления и радости текли по ее щекам.

 – Ой, звезды уже видны. Гляди, Рори, гляди, сынок. Гляди, какие звезды.

 Она пыталась поднять головку сына кверху, но он только хватал ручками ее пальцы и пытался грызть.

 Это насмешило ее, и она поцеловала его в темечко.

 – Слушай, слушай. Ты слышишь сову? Слышишь, как ветерок шумит в кронах деревьев? Как красиво! Как красиво!

 Пока малыш что-то лепетал и грыз пальцы Элис, она никак не могла насмотреться на мир, вобрать все в себя.

 – Хватит. Ступай назад.

 – Ой, но…

 Веревка больно впилась в ее горло.

 – Я сказал – десять минут, не больше.

 Раз в неделю, вспомнила она. Он сказал – раз в неделю. Она без звука вернулась в дом и на этот раз заметила ружье, висевшее над пустым камином.

 Заряженное?

 Когда-нибудь, господи, когда-нибудь она попробует это выяснить.

 Хромая, Элис спустилась по ступенькам в подвал, Удивительно, но эти десять минут взбодрили ее и одновременно лишили сил.

 – Спасибо, Сэр. – Она не думала – не могла думать, – почему эти смиренные слова не обжигали ее гортань как прежде. – Сегодня Рори будет крепко спать, потому что подышал свежим воздухом. Смотрите, у него уже закрываются глазки.

 – Положи его в кроватку.

 – Сначала я должна его покормить и перепеленать.

 – Положи его в кроватку. Когда проснется, тогда все и сделаешь.

 Она уложила его. Он почти не капризничал и успокоился, когда она ласково погладила его спинку.

 – Видите? Вы видите, как ему хорошо? – Она снова опустила голову. – Я выполнила все, что вы мне сказали?

 – Да, выполнила.

 – Значит, мы сможем выходить на улицу раз в неделю?

 – Я еще посмотрю, будешь ли ты меня слушаться. И покажешь ли мне, как ты благодарна за такой подарок.

 – Да, конечно.

 – Покажи мне сейчас, как ты благодарна.

 Не поднимая головы, она крепко закрыла глаза.

 – У тебя было достаточно времени, чтобы поправиться после родов. И он уже ест другую еду и не нуждается в твоем молоке так, как прежде. Пора тебе выполнять свои женские обязанности.

 Ничего не говоря, она подошла к койке, стянула через голову мешковатое платье и легла.

 – У тебя немного обвисло тут и тут, – сказал он, раздеваясь. Наклонился над ней и ущипнул за живот, за грудь. – Но ничего, такие вещи я терплю. – И он лег на нее.

 От него пахло дешевым мылом и кухонным жиром, а в глазах горел злой, подлый огонь, который она так хорошо знала.

 – Я могу выполнить свою обязанность. Ты чувствуешь мое орудие, Эстер?

 – Да, Сэр.

 – Скажи: «Я хочу, чтобы мой супруг овладел мной с помощью своего орудия». Говори!

 Она не заплакала. Разве дело в словах?

 – Я хочу, чтобы мой супруг овладел мной с помощью своего орудия.

 Он вторгся в нее. Ой, больно, как больно.

 – Скажи: «Возьми то, что ты хочешь от меня, ибо я твоя жена и твоя рабыня».

 Она повторила и эти слова, а он хрюкал и молотил с дьявольским удовольствием на лице.

 Она закрыла глаза, вспоминая деревья, воздух, последние лучи солнца и звезды.

 Он сдержал обещание – отныне раз в неделю она поднималась по ступенькам и выходила на веранду.

 Когда ребенку исполнился год, она набралась храбрости и спросила, позволит ли ей Сэр приготовить вкусный обед, чтобы она отблагодарила его за доброту. Чтобы они отпраздновали день рождения Рори.

 Если бы она могла уговорить его, а потом продемонстрировать послушание, возможно, ей удастся добраться до ружья.

 Он спустился в подвал с ужином и, как всегда, взял на руки ребенка.

 Но на этот раз, не сказав ни слова, он понес его наверх.

 – Мы идем на улицу?

 – Ты ешь то, что я принес тебе.

 В ее голосе зазвенел страх:

 – Куда вы несете ребенка?

 – В прошлый раз он плакал. Пора ему проводить больше времени с отцом.

 – Нет, пожалуйста, не надо. Я сделаю все, что вы скажете. Я его мать. Я еще не кормила его сегодня вечером. Позвольте мне…

 Он остановился на ступеньках, и цепь не позволяла ей дотянуться до него.

 – У меня есть корова. И он будет получать много молока. А ты делай так, как я говорю, и тогда будешь раз в неделю подниматься и дышать воздухом. Не будешь делать – ничего не получишь.

 Она упала на колени.

 – Я буду делать все. Все. Пожалуйста, не забирайте его у меня.

 – Младенцы становятся мальчишками, мальчишки – мужчинами. Пора ему познакомиться с его папой поближе.

 Когда защелкнулся дверной замок, она, вся дрожа, поднялась на ноги. Внутри ее что-то лопнуло, словно сухая ветка. Она это слышала.

 Она подошла к креслу, села, сложила руки.

 – Тиша, деточка. Тише. – Улыбаясь, она стала петь колыбельную, глядя на свои пустые руки.

 

 Наши дни

 Направляясь домой, Бодин вышла из офиса – закат окрасил небосклон неистовыми огнями. Она считала, что вправе уйти сегодня раньше обычного, поскольку знала: дома она быстрее сосредоточится на сообщениях, таблицах и расписании.

 Она просто больше не могла нести на своих плечах чужое горе, помимо собственного, и боялась, что сломается.

 Поглядывая на небо, испещренное красными, лиловыми и золотыми перьями облаков, Бодин медленно шла и вдруг увидела Коллена. Он держал в поводу двух лошадей и развлекал молодую пару и их восторженного карапуза.

 – Лошадка, лошадка, лошадка! – повторял малыш, ерзая на руках у матери и протягивая руки к шее Сандауна.

 Бодин заметила, как Коллен вполголоса поговорил о чем-то с отцом малыша, тот что-то шепнул на ухо матери, и мать быстро покачала головой, потом прикусила губу и смерила Коллена долгим взглядом.

 – Как хотите, – сказал Коллен. – Но я уверяю вас, что он кроткий, как ягненок.

 – Ладно тебе, Кейзи. Все будет в порядке. – Отец, уже улыбаясь, вытащил свой мобильный.

 – Только посидеть. Только посидеть, – настаивала Кейзи.

 – Хорошо. – Коллен прыгнул в седло – это восхитило малыша словно волшебный трюк. – Хочешь посидеть со мной, дружочек?

 Коллен протянул руки, и малыш устремился к нему. Недовольно нахмурив брови, мать подняла сынишку, а потом прижала к сердцу обе руки, когда он завизжал от радости.

 – Лошадка! Я еду на лошадке!

 – Улыбнись папочке, и он тебя сфоткает.

 – Я еду на лошадке, папа!

 – Конечно, Рикки, конечно.

 – Но! Поехал! – закричал Рикки. Сандаун повернул голову и посмотрел на Коллена. Бодин была готова поклясться, что увидела усмешку на лошадиной морде. – Но, лошадка! – Рикки повернул голову и с мольбой посмотрел на Коллена. – Но!

 – Боже мой! – воскликнула Кейзи. – Ну разве что несколько шагов. Хорошо?

 – Конечно.

 – Кейзи, снимай, а я включил видео. Это классно!

 – Клади руку вот сюда. – Коллен взял правую руку мальчугана и положил на свою руку, державшую повод. – Скажи: «Но, пошел, Сандаун».

 – Но, Сундау!

 Сандаун тронулся с места, и малыш перестал кричать. На мгновение его милое личико выразило восторг и испуг, а глаза наполнились радостью.

 – Мама, мама, мама, я еду на лошадке!

 Коллен сделал на Сандауне пару медленных кругов, и малыш подскакивал, смеялся и даже ухал, запрокинув лицо кверху. Возвращаясь на место, Коллен быстро подмигнул Бодин.

 – Все, покатались, дружочек.

 – Еще, еще, еще! – настаивал Рикки, когда Коллен поднял его с седла.

 – На сегодня хватит, Рикки. Лошадке надо ехать домой.

 Кейзи протянула к сыну руки, и мальчик отшатнулся.

 – Теперь ты настоящий ковбой, Рикки, – сказал Коллен. – А настоящие ковбои всегда слушаются маму. Такие у ковбоев правила.

 – Я ковбой. – И Рикки, хоть и с неохотой, но наклонился к матери. – Хочу поцеловать лошадку.

 – Сандаун любит поцелуи.

 Рикки поцеловал шею Сандауна, потом показал на терпеливого Лео.

 – Хочу поцеловать и ту лошадку.

 – Лео тоже любит поцелуи, – сказала Бодин, подходя к ним. – Некоторые лошади боятся, но только не эти две.

 Кейзи сделала пару шагов, и Рикки прижался губами к шее Лео.

 – Хочу покататься на этой лошадке. Пожалуйста, мама. Пожалуйста.

 – Мне надо отвести его домой и накормить ужином. Но… Завтра вы еще будете здесь?

 – Еще два дня, – ответил отец мальчика.

 – Если вы придете завтра с Рикки к спорткомплексу, мы посмотрим, чем его порадовать.

 – Хорошо, придем. Ты слышал, Рикки? Завтра ты увидишь и других лошадок. Скажи спасибо мистеру Скиннеру, – велел отец.

 – Спасибо! Спасибо тебе, ковбой. Спасибо вам, лошадки.

 – До завтра, дружок.

 Бодин села на лошадь и повернула ее.

 – Пока, – сказал Коллен, приподняв край шляпы, и они поехали прочь.

 – Пока! – повторила Бодин.

 – Я выступал перед толпой.

 – А я даже не упомянула о страховке, отказах, ответственности.

 – Хорошо. Не надо.

 – Поскольку я и не собиралась. Но хочу сказать, что именно это я и ищу, этот интерес. Чтобы вокруг Бодин-Тауна были лошади. И небольшое шоу для детей и взрослых будет привлекать зрителей. Я не ожидала, что ты приедешь сюда с лошадьми.

 – Я позвонил. Парень в приемной сказал мне, что ты выходишь «около пяти».

 – Да, вызвала машину, чтобы поехать домой. Уже отменила, пока с твоей помощью маленький Рикки переживал самые счастливые минуты в своей жизни. Я признательна тебе. Признательна, потому что этот небольшой эпизод стал неожиданной отдушиной в этом жутком дне.

 Коллен пристально посмотрел на нее.

 – Ты его пережила.

 – И переживу завтрашний день. Я хочу предупредить тебя, что Гаррет Клинток пытался нападать на тебя.

 – Я уже знаю.

 – Он переврал мои слова. Ты должен знать, что он полностью исказил мои слова. Я никогда не говорила…

 – Бо. – Коллен спокойно оборвал ее яростную тираду. – Не надо мне ничего объяснять.

 – Мне нужно это сказать. Я никогда не говорила то, что он приписал мне, и меня злит его попытка использовать меня, и хуже того, гораздо хуже, – использовать Билли Джин, чтобы доставить тебе неприятности. Я все объяснила шерифу Тейту, но если…

 – Тейт понимает, что к чему. У нас с шерифом все нормально.

 В ее глазах сверкали искры.

 – Потому что шериф не идиот. Но я разозлилась и влеплю Клинтоку пощечину, как только его увижу.

 – Да плюнь ты на него.

 – Плюнуть? – С яростью и удивлением она повернулась к Коллену. – Я не намерена ничего прощать лжецам и нахалам. Людям, которые говорят, будто я что-то сказала, когда я этого не говорила. Людям, которые подло, всем скопом, набросились на моего брата и его друга.

 Коллен остановил Сандауна.

 – Откуда ты это знаешь?

 – Чейз сказал нам сегодня, и он…

 – Он нарушил клятву. – С разочарованным видом Коллен покачал головой и пустил лошадь шагом.

 – Знаешь, тогда он просто бурлил. Я понимаю, клятва – это нечто святое. Для двенадцатилетних мальчишек.

 – Возраст тут ни при чем. Клятва есть клятва. А прошлое – это прошлое.

 Мужчины, подумала Бодин. Как могло случиться, что она выросла среди них, а они все-таки довольно часто приводят ее в ярость?

 – Что ж, теперь сними с Чейза шкуру за то, что он заступился за тебя и привел пример, какая подлая змея Гаррет Клинток, раз уж ты так считаешь. Но если прошлое – это прошлое, черт побери, то Клинток не пытался бы копать под тебя сейчас.

 – Это его проблема, не моя.

 – Ой, ладно… – Рассерженная Бодин пустила лошадь вскачь.

 Коллен без труда догнал ее и, кажется, был озадачен.

 – Я не понимаю, почему ты разозлилась на меня.

 – Да заткнись ты, черт побери. Ох уж эти мужики. – Бодин перевела Лео на галоп.

 – Ох уж эти бабы, – вполголоса пробормотал Коллен и больше не стал ее догонять, держа дистанцию, которая ее устраивала, но не выпускал ее из вида до самого ранчо.

 

 Он не хотел ее убивать. Долго и тщательно обдумав случившееся и трезво рассмотрев все, он понял, что на самом деле она убила себя сама.

 Ей не следовало убегать. Не надо было так орать. Если бы она не пыталась пнуть его ногой, он не толкнул бы ее. И тогда она не упала бы и не ударилась головой о камень.

 Если бы она вела себя тихо, он бы отвез ее домой, и с ней все было бы в порядке.

 В чем его ошибка? Не нужно было сразу приставать к ней. Следовало просто оглушить ее и положить в машину. А он решил сначала быстро попробовать ее на вкус, вот и все. Хотел убедиться, что она подходит ему.

 Ему требовалась жена детородного возраста. Молодая, привлекательная женщина, которая нравилась бы ему в постели и родила крепких сыновей.

 Может, он поторопился с ней, но ему точно хотелось попробовать ее.

 Все остальное он сделал правильно, напомнил он себе. Выкачал бензин из ее тачки, оставив ровно столько, чтобы она отъехала подальше от работы. Следовал за ней с погашенными огнями, потом пришел на помощь, когда увидел, что ее тачка заглохла.

 Дождался, когда она выйдет из машины. В общем, все шло легко и гладко.

 Но потом он слишком возбудился – вот тут-то и начались его ошибки. Надо было не сразу хватать ее, а немного подождать.

 Он уже усвоил этот урок.

 В следующий раз он повалит ее, свяжет и отвезет к себе. Все проще простого.

 Вокруг полно привлекательных женщин, выбор есть. Он не будет спешить. Барменша была довольно хорошенькая, но он видел и красивее. Да и вообще, может, она была старше, чем ему нужно. И ей осталось не так много лет на рождение детей, а это главное предназначение женщины в жизни.

 Моложе, красивее… К тому же эта девица, возможно, была проституткой, ведь она работала в баре. Может, у нее была какая-нибудь нехорошая болезнь.

 Пожалуй, даже хорошо, что он не овладел ею.

 Он найдет себе другую, правильную. Молодую, красивую – и чистую.

 Присмотрит ее, выждет время, свяжет и отвезет к себе. Он уже приготовил для нее место. Там он научит ее уму-разуму, ведь многие забыли, что женщины созданы, чтобы служить мужчинам, повиноваться им и рожать сыновей.

 Конечно, он будет наказывать ее. Это его право и обязанность – наказывать женщину за нерадивость, учить уму-разуму.

 И он подарит ей свое семя. И она окажется плодовитая и родит ему сыновей. Или он найдет другую, которая это сделает.

 Сейчас ему требовалось набраться терпения и спланировать свои действия.

 Но это не значит, что он не может найти пока такую женщину, которая его удовлетворит.

 Он погладил ладонью Библию, лежавшую на столике возле его кровати. Потом сунул руку под матрас и вытащил порнографический журнал.

 Женщины – по большей части проститутки, это он знал. Они крутят задницей и вводят мужчин в грех. Он лизнул палец, перевернул страницу и ощутил возбуждение.

 Он не видел веских причин отказываться от таких баб, как эти, пока не найдет себе правильную жену.

 Через четыре дня после смерти Билли Джин – вернее убийства – Бодин ехала в Хелену на похороны.

 Тогда, на следующий день, она стояла на втором этаже «Мельницы», слушала звучавшие фоном голоса Тима Макгроу, Кэрри Андервуд и Кита Урбана – любимых певцов Билли Джин, а люди все шли и шли, чтобы отдать последнюю дань уважения умершей.

 Бодин осталась довольна Джессикой – та сумела создать нужную атмосферу. По всему залу в простых металлических рамках были расставлены фотографии Билли Джин, одной или с друзьями. Цветы, как вспышки ярких красок, стояли в стеклянных банках. Простая, без изысков, еда: мясная нарезка, жареные цыплята, сыр, хлеб – была выставлена на стол, накрытый клеенкой.

 Ничего претенциозного или шикарного, все разумно и достойно.

 Любой человек мог подойти к микрофону, установленному на сцене, и произнести слова прощания или рассказать свою историю, связанную с Билли Джин. От некоторых воспоминаний слезы наворачивались на глаза, но большинство вызывали веселый смех – лучшее средство от горя.

 Кто-то пришел с гитарой, скрипкой или банджо, и прозвучали любимые мелодии Билли Джин.

 Бодин уже хотела незаметно уйти, когда увидела, что пришел Чед Эммон и направился прямо к сцене.

 Разговоры смолкли, по толпе собравшихся пробежал шепот. Бодин обвела глазами зал и встретилась взглядом с Чейзом.

 Они поняли друг друга – пускай Чед скажет то, что хотел, а они в случае чего уладят возможный конфликт.

 – Я знаю – многие считают, что мне не нужно было сюда приходить. – Его голос слегка дрогнул. – Меня можно упрекнуть во многом, но я и сам себя корю. Я не всегда был с ней честным, не всегда ее радовал. Она заслуживала лучшего парня, чем я.

 – Ты прав, черт побери! – выкрикнул кто-то, и зал загудел.

 – Я знаю, что это так. Она была… она была хорошей женщиной, хорошей подругой. Она была доброй. Может, она не всем нравилась, но любой мог рассчитывать на нее, если нужно. А вот на меня она не могла рассчитывать. Я врал, обманывал. Я не поднимал руку на нее, да и на других женщин, не относился к ней с должным уважением. Будь я не таким, будь я получше, может, мы до сих пор оставались бы вместе. Может, если бы мы были вместе, она была бы с нами. Не знаю. – По его щекам заструились слезы. – Я не знаю этого и никогда не узнаю. Знаю только, что ушла добрая и хорошая женщина, которая весело смеялась, любила танцевать и доверялась мне. Никто не может обругать меня сильнее, чем я ругаю себя каждый день. Но вы можете мне сказать все, что думаете, и будете правы.

 Он отошел от микрофона. Было похоже, что у него дрожали колени, когда он спускался со сцены.

 Бодин быстро прикинула, как ей поступить. Позволить этим суровым взглядам и негромкому бормотанию перерасти в злые слова или даже хуже того? Или начать исцеление?

 Она прошла сквозь толпу. Чед остановился и повернул к ней залитое слезами лицо. Она обняла его за плечи, и он зарыдал.

 – Ладно, ладно, Чед. Пойдем со мной. Не надо корить себя за случившееся. Она бы не хотела видеть тебя таким. Она была добрая.

 Бодин постаралась, чтобы все услышали ее голос, и вывела Чеда из зала на лестницу.

 Повисла напряженная тишина. И тут на сцену торопливо вышла Джессика. Она поняла, что Бодин пыталась изменить общее настроение, и решила ее поддержать.

 – Я мало знала Билли Джин. Я работаю тут меньше, чем большинство из вас. Но я помню, как в конце первой недели я зашла в «Салун». На работе мне было хорошо, но я немножко скучала по дому и чувствовала себя немножко чужой.

 Джессика откинула с лица волосы, и они волнами упали ей на плечи. В этот день она не стала собирать их в гладкий пучок, решив, что так будет менее официально.

 – Мне хотелось стать здесь своей, – продолжила она, – и вечером я зашла в «Салун». Билли Джин как раз работала в баре. Я спросила у нее, что она мне посоветует взять, и пояснила, что я новенькая. Она тут же сообщила, что уже знает про меня, что бармены слышат все раньше или позже, но обычно все же раньше других. Она посоветовала мне «Маргариту» с черникой. Должна признаться, я с недоверием отнеслась к такому совету. – Джессика улыбнулась со сцены, услышав смех в толпе. – В тот вечер было много посетителей, и я обратила внимание, как непринужденно она держалась. Как она улыбалась всем, даже если было полно работы. Она поставила передо мной тот коктейль. Я посмотрела на него и подумала, какого черта эти люди добавляют ко всему чернику. Потом попробовала и получила ответ.

 Многие засмеялись. Она снова улыбнулась и выдержала небольшую паузу, прежде чем завершить рассказ:

 – Я выпила мою первую «Маргариту» с черникой. Потом не спеша пила вторую, сидя у барной стойки и глядя, как работала Билли Джин. Когда она поставила передо мной третью, я отказалась. Мне надо было ехать домой. Всего лишь до деревни, но я не могла сесть за руль после трех коктейлей. А она сказала мне: «Милая моя, выпей и отпразднуй конец первой рабочей недели». Потом добавила, что через час она освободится и отвезет меня домой. И отвезла, когда я выпила третью порцию. После этого я наконец почувствовала себя как дома. Но не благодаря коктейлю с черникой, а благодаря Билли Джин.

 Она спустилась со сцены и прислушалась к эмоциям окружавших ее людей. Решив, что настрой переменился, передвинулась поближе к стене.

 – Это было хорошо.

 Джессика повернула голову и посмотрела на Чейза. Она и не заметила, как он подошел к ней.

 – Твоя сестра поступила правильно, а я лишь закончила то, что она начала. И моя история – чистая правда.

 – Это было хорошо, – повторил он. – Как и прощальная церемония. Я хочу сказать, ты все сделала правильно и, пожалуй, знала Билли Джин лучше, чем тебе кажется.

 – Я чувствовала ее и говорила с людьми, которые хорошо ее знали. – Она окинула взглядом зал, фотографии, цветы, лица. – После этого я кое-что поняла. Жаль, я редко бывала в баре, когда она работала. И она была, как все мы, частью целого, частью дружной семьи, а не просто служащей хорошей компании. Бодин сказала мне, что среди тех, кто пришел сюда сегодня, есть сезонные рабочие, и некоторые из них приезжают за сотню миль. Вот что такое семья. Чувство общности передается сверху. Ваша семья задает тон, и все остальные мелодии звучат правильно.

 – Я намерен принести извинения.

 Она нацелила на него взгляд своих голубых глаз и приподняла брови:

 – Неужели?

 – Я не хотел, чтобы ты чувствовала себя здесь чужой.

 – Ты просто не подозревал об этом?

 – Я прошу прощения. – Он переступил с ноги на ногу.

 – А я должна милостиво принять извинения. И я принимаю. Забудем об этом. – Она протянула ему руку.

 – Ладно. – Чейз пожал ее, и ладошка Джессики показалась ему совсем крошечной в его ручище. – Мне пора возвращаться на ранчо, но…

 – Мисс Фэнси сидит вон там, и Рори появится с минуты на минуту. Так что можешь уйти.

 – Тогда я… э… – У него иссяк запас слов, и он, кивнув, просто сбежал.

 Направившись к выходу и по пути обменявшись парой слов с людьми, сидевшими за столами на первом этаже, он увидел подходившего к «Мельнице» Коллена.

 – Не смог освободиться раньше, – сообщил Коллен.

 – Времени более чем достаточно. У нас тут разыгралась драма, когда появился Чед и начал говорить.

 – Неужели?

 Вздохнув, потому что он знал эту интонацию, Чейз глубже надвинул на голову шляпу.

 – Ты все еще злишься.

 – Ты нарушил клятву.

 – Тебя там не было. Извини, я не сдержался от злости, не смог. Теперь уж ничего не поделаешь. Если хочешь поквитаться, я дам тебе разрешение нарушить клятву, которую мы дали, когда я налил виски в бутылку из-под коки и вынес из дома. Мы с тобой пытались выпить ее в кемпинге, а потом блевали.

 – Ты больше чем я.

 – Пожалуй. Но и тебя тоже хорошо вывернуло. Можешь рассказать об этом, если хочешь.

 Задумавшись, Коллен сунул пальцы в передние карманы джинсов.

 – Я не стану действовать по твоей подсказке, так что мы не квиты. Я должен сам выбрать то, что было твоим секретом.

 Чейз не мог спорить с его логикой. Он нахмурился и взглянул на горы.

 – Что ж, валяй. Выбери сам – и делу конец.

 – Может, я расскажу, как ты потерял невинность, когда Бренна Эббот заманила тебя на сеновал в день рождения твоей сестры. Тогда Бодин исполнилось тринадцать.

 Чейз поморщился. Пожалуй, ему было нечем гордиться, если учесть, что вся его семья и еще пятьдесят человек находились в пределах слышимости, но событие было важное.

 – Ну, если это тебя устроит…

 Коллен глядел на своего друга, стоявшего на фоне гор. До них доносились музыка и голоса, звучавшие в «Мельнице».

 – Черт, тогда я буду чувствовать себя задницей, а ты, наоборот, перестанешь. Пожалуй, мне будет легче на некоторое время оставить все как есть. А что случилось с Бренной Эббот?

 – Я слышал, она живет с Сиэтле. Или, может, в Портленде.

 – Как быстро все проходит. Ну, забудем об этом, – сказал Коллен, протягивая руку.

 Чейз посмотрел на нее и рассмеялся:

 – Я слышу эти слова второй раз за десять минут. Кажется, я взял себе в привычку все портить.

 – Нет, неправда. Это не привычка, просто пятно на экране.

 – Я вот что еще хочу сказать. Если Клинток опять начнет лезть, ты зайди за мной, прежде чем вздумаешь с ним разобраться.

 – Клинток меня не волнует.

 – Ты зайдешь за мной, – повторил Чейз, потом плюнул на ладонь и протянул руку.

 – Господи. – С веселым удивлением, растроганный и стараясь не думать о замечании Бодин насчет двенадцатилетних мальчишек, Коллен зеркально повторил жест друга, и они крепко пожали руки.

 – Тогда ладно. Мне пора возвращаться. – Чейз двинулся прочь.

 Обтерев ладонь о джинсы, Коллен зашел внутрь, чтобы отдать дань памяти покойной.

 

 Бодин не считала себя классным поваром. Пожалуй, она не причислила бы себя даже к лучшей половине всех поваров. Но в День благодарения она выполняла свой долг.

 Она нарезала, чистила овощи, помешивала, перемешивала. И, следуя традиции, установленной много лет назад, злилась и досадовала, что ее братья в этом не участвовали.

 – Конечно, это нечестно. – Морин, как всегда спокойная, поливала индейку жиром и мясными соками. – Но ты знаешь не хуже меня, что в этом доме не найдется ни одного мужчины, который способен сделать на кухне что-нибудь полезное. Они тут будут только мешаться. Мы с Клементиной не раз пытались научить их самым элементарным вещам, вот как мы учили тебя, но у Рори подгорит даже вода, а Чейз неизменно превращается в слона в посудной лавке.

 – Они нарочно так себя вели, – буркнула Бодин; они с Корой чистили гору картошки.

 – Да, милая, я тоже знаю это, но результат все равно один. Бабушка, ты посмотришь на окорок?

 Мисс Фэнси, в фартуке с надписью «ЖЕНЩИНЫ И ВИНО С ГОДАМИ СТАНОВЯТСЯ ТОЛЬКО ЛУЧШЕ», заглянула в нижнюю духовку и кивнула:

 – Пожалуй, мне пора его глазировать. Не ворчи, Бодин. Мужчины будут жарить на гриле говядину. И еще принесут вторую индейку и приготовят угощение для парней из барака. А тут им нечего делать, и так тесно.

 – Как мне нравятся кухонные запахи и звуки в День благодарения, – добавила Кора, срезая кожуру с очередной картофелины. – Помнишь, Рин, как я специально ставила побольше теста и разрешала вам с Элис… – Она осеклась и вздохнула. – Ах, ладно.

 – Помню, ма, – резко сказала Морин и отвернулась, чтобы помешать что-то на плите, хоть этого и не требовалось.

 – Я не собираюсь ныть, – сказала Кора. – Мне хочется думать, что Элис тоже слышит сегодня эти звуки и чувствует запахи. Что она нашла то, что искала и что мы не могли ей дать.

 Мисс Фэнси открыла было рот, но промолчала. Бодин старалась не вмешиваться. В редкие минуты, когда звучало имя сестры ее матери, бабушки, казалось, разбегались по разным углам. Одна страдала от невыносимого горя, другая была готова высказать крайнее неодобрение, и Морин тоже была склонна скорее к неодобрению.

 – Я полагаю, весь кухонный персонал заслужил по бокалу вина. – Морин подошла к буфету и достала бокалы. – Не сомневаюсь, что наши мужчины открыли уже не одну бутылку пива. Бодин, помой картошку и поставь ее вариться. Ма, тот сладкий картофель готов, можешь колдовать над ним.

 – Еще надо почистить парочку белых.

 Морин поставила бокалы и быстро сжала руку бабушки. Мисс Фэнси передернула плечами.

 – Вы уверены, что я не понимаю ваших мыслей? – сердито спросила Кора. – Только не надо меня успокаивать.

 Зазвонил дверной колокольчик, и Бодин встрепенулась.

 – Кто-то пришел. – Она с явным облегчением бросилась открывать.

 За дверью стояла Джессика.

 – Как замечательно! – сказала Бодин.

 – Что ж, спасибо, что ты мне рада. И спасибо, что пригласила меня.

 – Заходи. Неужели снова снег пошел? А я даже не смотрела в окно из-за кухонных хлопот и семейного призрака. – Она отошла на шаг назад, жестом пригласив Джессику войти. – Ты можешь разделить со мной первое и поспособствовать своим присутствием изгнанию второго. Только не надо было ничего приносить, – добавила она, кивая на коробку с тортом в руке Джессики.

 – Слова «не надо» или «надо» предполагают обязательство. А слово «рада» – признательность.

 – Ладно, я рада подарку, спасибо. Давай твое пальто.

 Перекладывая торт из одной руки в другую, Джессика сняла пальто и шарф, оставшись с простом голубом платье. Осмотрев прихожую, она восхитилась:

 – Потрясающе. Мне нравятся потолки с балками и пол с широкими половицами. Ой, какой камин!

 – Я и забыла, что ты еще не была у нас. Тогда надо устроить тебе экскурсию по дому.

 – Ах, было бы замечательно. – Она поднялась по ступенькам и вошла в гостиную.

 – А какие виды!

 – Да, мы все время наслаждаемся. Из кухни они тоже потрясающие. Ну, пойдем. Выпьешь вина.

 Дом восхитил Джессику. Все в нем несло на себе печать комфортного и милого семейного стиля. Много дерева и кожи, много всяких старинных вещиц и картин из Европы, ирландский хрусталь и белый фарфор Беллик. Окна без штор обрамлены широкими наличниками, ничто не скрывало вид на поля, небо и горы.

 Джессика остановилась возле комнаты с большим старинным столом и показала на стену:

 – Это… папуз?

 – Папуз спал в этом, потому что папуз – это ребенок у индейцев, – объяснила Бодин. – А это заспинная доска для ношения ребенка. В ней носили отца моего деда.

 – Потрясающе, завидую, что ты можешь проследить своих предков так далеко с обеих сторон и что сохранились такие вещи, осязаемая связь поколений.

 – Наша семья – причудливый этнический пазл. – Бодин привела ее на кухню. – Смотрите, кто к нам пришел.

 – Джесси. Как приятно тебя видеть. – Морин оставила свой пост у плиты и обняла Джессику. – Ты всегда великолепно выглядишь.

 – Бодин, тебе тоже не помешало бы хоть иногда надевать платье, – сказала Мисс Фэнси, помешивая глазировку для окорока.

 – Спасибо за совет, – пробормотала Бодин и обратилась к Джессике: – Что будешь пить?

 – Да что у тебя есть. – Джессика поставила торт на столик. – Чем мне помочь?

 – Сначала выпей вина, – потребовала Морин. – Что ты нам принесла?

 – Это «Птичье молоко».

 – Я не уверена, что поняла название, так что лучше посмотрю своими глазами. – Кора подошла к торту и сняла крышку. – Ой, да это нечто роскошное!

 – Это русский десерт – торт из птичьего молока, хотя у птиц не бывает молока. Моя бабушка всегда пекла его по праздникам.

 Бодин протянула Джессике бокал и посмотрела на гладкую глазурь шантильи, красиво посыпанную шоколадом.

 – Ты сама это сделала?

 – Я люблю печь. Ну а для себя одной печь скучно, так что это было приятно.

 – Сейчас достану шикарное блюдо для торта и положу «Птичье молоко» на столик десертов вместе с пирожками и маминым бисквитом со взбитыми сливками. – Морин торопливо пошла за блюдом в столовую. – Джесси, а ты присядь и выпей вина.

 – Хорошо, – ответила Джессика, – если вы дадите мне в руки какое-нибудь кухонное орудие.

 – Дайте девушке работу, – приказала Мисс Фэнси. – Скоро сюда явятся мужчины и будут путаться у нас под ногами.

 Джессика пришла в восторг от возможности участвовать в большом семейном торжестве. Она наблюдала за общением четырех поколений женщин, причем одни роли были свободными, поручались кому угодно – Бо, передай-ка мне вот это, ма, попробуй это, – а другие строго и нерушимо распределены.

 Мисс Фэнси запекала окорок, а Морин брала на себя индейку. За мясную подливку всегда отвечала Кора.

 Семейный призрак, о котором упомянула Бодин, вероятно, исчез – женщины трудились в непринужденной гармонии, проявляя большую нежность друг к другу. И хотя Джессика не знала, как приготовить даже каплю мясной подливки, она успешно справлялась с этим под руководством Коры. И вспоминала те часы, которые проводила на кухне со своей бабушкой.

 – Ты какая-то грустная, – негромко заметила Кора. – Скучаешь по семье?

 – Я вспомнила бабушку, как она учила меня готовить и проявлять при этом творческие способности.

 – Она живет на Востоке? Может, она приедет и погостит у нас?

 – Она умерла прошлой зимой.

 – Ох, дорогая, я сочувствую тебе. – Повинуясь душевному порыву, Кора, обняв Джессику за плечи одной рукой, другой помешивала подливку. – Это она научила тебя печь торты?

 – Да, она.

 – Значит, она все равно здесь, с нами, правда? – Сказав это, Кора поцеловала Джессику в висок.

 Вошел Чейз, с удивлением взглянул на прослезившуюся Джессику и повернулся к бабушке:

 – Ба, мы готовы нести в барак индейку и все остальное.

 Его сообщение заставило всех быстро и аккуратно собрать закуски и десерты, предназначенные для работников ранчо.

 Один из них, косматый мужчина с выпуклой, как бочонок, грудью стоял за спиной Чейза и держал в руках шляпу.

 – Мы признательны вам за вкусное угощение, Мисс Фэнси, мисс Кора, мисс Рин, Бо… э-э…

 – Джессика, – сообщила она ему.

 – Мэм. Как тут вкусно пахнет. Мисс Кора, если вы поднимете ту большую кастрюлю, я возьму ее.

 – Гек, вам с ребятами понравится то, что в ней. И обязательно верни нам кастрюлю.

 – Я принесу ее, и будьте уверены, там не останется ни ложки картофельного пюре. Премного благодарен. С праздником вас, леди. С Днем благодарения.

 Через минуту за ним, Чейзом и возом угощений закрылась дверь. Бодин усмехнулась:

 – Он по-прежнему неравнодушен к тебе, бабушка.

 – Перестань говорить глупости, Бодин Саманта Лонгбоу.

 – То, что ты назвала меня полным именем, ничего не меняет. Гектор был неравнодушен к тебе, сколько я себя помню.

 – Ты еще не такая старая, чтобы помнить то, что было давно, согласна? – ехидно заметила Кора.

 – Но достаточно большая и понимаю, что у тебя был бы бойфренд, если бы ты сама захотела.

 – У меня слишком строгие принципы в общении с мужчинами. Вот ты говоришь про них, а когда сама-то ходила куда-нибудь с парнем в субботний вечер?

 Бодин попробовала яйцо, которое нафаршировала прабабка.

 – Может, у меня тоже свои принципы.

 – Я вижу тут одного парня, который способен изменить эти принципы, – усмехнулась Мисс Фэнси, глядя в окно. – Этот Коллен Скиннер неплохо выглядит в своих ливайсах.

 – Прабабушка!

 Мисс Фэнси засмеялась и подмигнула Бодин:

 – У меня есть глаза, и мне даже не нужны очки, с тех пор как удалили катаракту. Да, дорогая, я хорошо вижу. Со слухом у меня тоже нормально, и я слышу, как ты ездишь с ним на работу почти каждое утро.

 – Ну и что? Между нами ничего нет.

 – Это не означает, что ничего и не может быть или что он не добьется чего-то, если направит на тебя свои стрелы.

 – Я не мишень для стрельбы, – буркнула Бодин.

 Кора ткнула ее в плечо:

 – Мы просто проучили тебя, чтобы ты не говорила ерунду насчет того, кто к кому неравнодушен.

 – Вы лучше спросите Джессику, почему она никуда не ходит вечером в субботу.

 – Почему, Джесси? – поинтересовалась Морин.

 – Прямо под автобус меня толкнула? – спросила Джессика у Бодин.

 – В наших краях это скорее телега, но все равно.

 Джессика замялась, и в это время в дом вошли мужчины и, как было предсказано, стали мешать.

 Джессика еще никогда не видела столько угощений. Помимо традиционной индейки, был еще окорок и жареная говядина, картофельное пюре и печеный картофель, море мясной подливки, пропитанный бренди и засахаренный ямс, фаршированные блюда, множество овощей и салатов, свежий яблочный соус. В духовке подогревались бисквиты и роллы из дрожжевого теста.

 За едой и питьем неспешно текла беседа. Джессика отметила, что за праздничным столом совсем не говорили о Билли Джин, и порадовалась этому.

 На работе не проходило ни одного дня без вопросов и самых разных предположений. Праздничное застолье стало передышкой.

 Джессика сидела между Чейзом и Колленом и с удовольствием ела окорок.

 – Будь осторожнее с этими ломтями мяса на твоей тарелке, – посоветовал ей Коллен. – А то места для десерта не останется.

 – Я найду место не только для окорока. А вот ты найдешь ли? – И она указала на его полную тарелку.

 – Яблочный пирог миссис Морин бесподобен. Я мечтал о нем каждый День благодарения, пока был далеко от этого стола.

 Значит, существовала традиция, подумала Джессика, что Коллен встречал этот праздник в кругу этой семьи, а не со своими близкими. Она приняла это к сведению.

 – Думаю, ты отработаешь угощение. Я не смогла прийти на твое шоу в прошлую субботу, но слышала, ты и твоя лошадь пользовались успехом.

 – Нам это показалось забавным.

 – В следующий раз я вас сфотографирую. – Бодин, сидевшая по другую руку от Коллена, наклонилась вперед и подала знак Рори, который находился наискосок от нее. – Надо будет выставить парочку на нашем сайте. Несколько снимков я уже сделала. Люди покорены Сандауном. Ты тоже выступил неплохо, – сказала она Коллену.

 – Он научил меня всему, что я знаю.

 – Самая умная лошадь, каких я видел в своей жизни, – вмешался Сэм. – Не удивлюсь, если он скажет мне «привет, Сэм», когда я буду проходить мимо его денника.

 – Скоро научится. Мы работаем над этим, – пообещал ему Коллен.

 – Я должна познакомиться с этой удивительной лошадью, – сказала Джессика, отправляя в рот полную вилку картофельного пюре.

 – Он будет польщен. Он любит красивых женщин. Особенно если они приносят ему морковку.

 Коллен посмотрел на Бодин, и она чуточку заерзала.

 – По-моему, ты намекаешь на то, что Сандаун говорил тебе об этом. – Она засмеялась.

 – У нас свои способы общения с Сандауном. Свои собственные. Джесси, ты часто ездишь верхом?

 – Я? Ой, я вообще не езжу.

 Все разговоры за столом смолкли. И снова Бодин наклонилась вперед и посмотрела на Джессику:

 – Вообще?

 – В Нижнем Манхэттене не было для этого особых возможностей.

 – Но ты ведь наверняка ездила верхом хотя бы раз. Например, на конной прогулке. – Чейз так удивился, что даже спросил ее об этом.

 – Вообще-то, нет. Я никогда не сидела на лошади.

 – Как же мы не знали об этом? – воскликнул Рори. – Как же мы не знали?

 – Никто у меня не спрашивал об этом, когда я устраивалась на работу. – Внезапно оказавшись в центре внимания, Джессика словно нечаянно созналась в совершенном преступлении и протянула руку к бокалу.

 – Ну, мы это исправим. – Сэм взял еще один бисквит. – У нас Кора прекрасный учитель. И вообще, любой из сидящих за нашим столом поможет тебе быстро освоить азы верховой езды. Мы посадим ее на Мэйбел, правда, Бо?

 – Мэйбел ласковая и терпеливая. Эйб всегда берет ее, если надо научить совершенного новичка или боязливого человека.

 – Что вы, не беспокойтесь, я не…

 – Ты боишься лошадей? – спросил Чейз таким ласковым голосом, что Джессика ощутила, как ее охватывает жар.

 – Нет. В принципе, нет. Нет, совсем не боюсь, – заявила она более решительно.

 – Мы посадим тебя в седло, – пообещал ей Сэм. – Не беспокойся.

 Джессика улыбнулась, подумав, что влипла, и выпила еще вина.

 Ее никогда не беспокоило неумение ездить верхом, а теперь она подумала, что может вообще не беспокоиться.

 Перерыв между обедом и десертом предполагал уборку со стола и – на выбор – карты или футбол по телику.

 Поскольку Джессика в футболе разбиралась чуть больше, чем в картах, она выбрала его. Но едва она села перед телевизором, как Чейз принес ее пальто и пару рабочих сапог.

 – Мама сказала, чтобы я отвел тебя в конюшню и показал лошадей. Чтобы ты привыкала к ним.

 – Ой, правда, зачем? Не нужно.

 – Я никогда не спорю с матерью. Это пустая трата времени, поскольку она все равно настоит на своем.

 – Это точно, – подтвердил Рори и тут же зарычал, глядя на экран. – Господи, где же защита? У них что, выходной?

 – Она сказала, что эти тебе подойдут. – Чейз слегка поднял сапоги. – Не можешь же ты идти по двору на высоких каблуках.

 – Ладно. – Джессика решила не возражать. – Хозяйка дома – и ее работодательница – попросила об этом. Сейчас она пойдет, посмотрит на лошадей, и все. Проблема будет закрыта.

 Впрочем, она уже достаточно насмотрелась на лошадей после переезда в Монтану.

 С безопасного расстояния.

 Она надела сапоги, которые пришлись ей впору, хоть и выглядели смешно в ансамбле с ее платьем, потом надела пальто.

 Чейз вывел ее через боковую дверь. Снегопад прекратился, и теперь на дворе поблескивал под фонарями свежий слой снега глубиной дюйма в три.

 Джессика порадовалась сапогам.

 – Вообще-то, я не думаю, что мне придется когда-нибудь ездить верхом, – начала было она.

 – Это полезный навык. Вроде плавания. Ты умеешь плавать?

 – Конечно, умею.

 – Я никогда не был в Нижнем Манхэттене. Не знаю, что там да как.

 – Это остров, – напомнила ему Джессика.

 Из барака донеслись ликующие вопли.

 – Там тоже смотрят игру.

 – Вероятно, и тебе хочется делать то же самое, – догадалась она. – Давай быстро посмотрим конюшню, и ты вернешься к телику.

 – Мне нравится футбол, но это всего лишь игра.

 Он открыл дверь, зажег свет.

 Какой приятный запах, подумала Джессика. Запах лошадей. Он другой, чуточку отличается от того, какой бывает в загоне или манеже.

 Чейз прошел по наклонному цементному полу и остановился.

 – Это Мэйбел. Она ласковая и кроткая, лучший выбор для новичков.

 Услышав его голос, лошадь подняла голову, гнедую с неровной белой пролысиной, над дверцей загона.

 – Если бы у нее была шерсть, она была бы овечкой. Правда, Мэйбел?

 Лошадиные уши повернулись вперед, когда Чейз погладил ее по шее, а глаза заглянули в глаза Джессики.

 – Ты можешь ее погладить. Она это любит. Ты гладила когда-нибудь лошадь?

 – Нет.

 – Я не стану говорить, что они не кусаются, потому что некоторые могут и куснуть. Но только не эта. Мэйбел хорошая девочка. Вот попробуй.

 Не успела Джессика сообразить, что он имел в виду, как он взял ее руку и прижал ладонь к щеке кобылы.

 Мягкой – как и запах Мэйбл. Гладкой. Теплой.

 Ее сердце перестало бешено стучать, и теперь она смогла насладиться новым ощущением.

 – У нее красивые глаза.

 – Да, точно.

 Чейз подождал, и Джессика осмелела настолько, что провела ладонью по шее кобылы.

 – Тебя когда-нибудь сбрасывала лошадь?

 – Нет, не сбрасывала. Один раз я сам соскользнул и свалился с нее на землю. Но мы ездили без седла, на голой спине, мы с Колом, да еще пьяные от азарта. Давно уже, – добавил он, когда Джессика посмотрела на него.

 – Твоя родня и правда хочет, чтобы я это сделала?

 – Никто не собирается тебя заставлять, если ты боишься или просто не желаешь.

 – Я попробую. Попытаюсь. – Она отошла на шаг назад. – Во всяком случае, подумаю об этом. – Тут она вздрогнула и оглянулась, когда позади нее кто-то фыркнул. – Кто это?

 – Знаменитый Сандаун.

 – Сандаун, чудо-конь. – Она осторожно, с опаской, подошла к нему. – Какой красивый. И большой. Он очень большой.

 – Почти семнадцать ладоней, так что немного крупнее других лошадей. Умный, как папа сказал, и бывает хитрым. Но в нем нет подлости.

 Она подошла ближе, испытывая себя. Ее рука застыла в нерешительности. Неужели лошадь может смотреть с такой насмешкой? Джессика удивилась и заставила себя донести руку до щеки Сандауна.

 – Ладно, дважды в яблочко. Ты в самом деле большой и очень-очень красивый.

 Сандаун слегка наклонил голову, словно внезапно застеснявшись. Чейз рассмеялся:

 – Клянусь, не знаю, как он это делает. Похоже, он понимает каждое наше слово.

 Улыбнувшись, Джессика повернулась к нему:

 – Может, и понимает. Я думаю…

 И тут она не просто вздрогнула – она подпрыгнула и упала на Чейза.

 – Он просто понюхал твои волосы. – Чейз обнял ее, чтобы поддержать, – или сказал себе, что именно для этого. – Они красивые и приятно пахнут. Он не собирался тебя пугать.

 – Это было неожиданно. Он просто застал меня врасплох. – Все еще не придя в себя, она подняла лицо. У него такие зеленые глаза, подумала она, такие зеленые и с золотыми крапинками.

 – Они красивые, – повторил Чейз. – У тебя красивые волосы.

 И он накрыл губами ее губы.

 От него пахнет лошадьми, подумала она. Мягко и тепло. И его губы тоже такие – теплые и мягкие. Спокойный поцелуй, он мог бы показаться даже слишком спокойным, если бы не участившийся стук ее сердца. Несмотря на этот стук, она покорилась ему, покорилась моменту, и это оказалось самым простым из всего, что она когда-либо делала.

 Он выпрямился и отступил.

 – Прости. Мне не следовало… вот так воспользоваться ситуацией.

 Нежный, сияющий пузырь лопнул.

 – Как это – вот так?

 – Ну, я… Может показаться, что я заманил тебя сюда, а потом схватил.

 Она удивленно вскинула брови:

 – Мне кажется, я первая в тебя вцепилась.

 – Это было… – Он замолчал, снял шляпу и провел пятерней по волосам. – Я не знаю, что… Я не уверен.

 – Понятно. Думаю, тебе нужно дать мне знать, когда будешь уверен. Нам надо вернуться в дом.

 Он снова надел шляпу и схватил Джессику за руки.

 – Просто я не хочу, чтобы ты решила, будто я воспользовался ситуацией, и почувствовала себя обязанной…

 Она резко остановилась и смерила его ледяным взглядом:

 – Не плюй мне в душу.

 – Я и не… Я не хотел… Боже правый. Я не всегда умею говорить с людьми. С женщинами. Я говорю не то, что хочу сказать.

 – Если ты хоть на минуту подумал, будто я поверила, что ты пытался склонить меня к сексуальной связи, поскольку ты член семьи, которая взяла меня на работу, ты оскорбил меня, усомнился в моих умственных способностях и моем умении оценивать людей. И это именно то, что я хотела сказать.

 – Хорошо.

 – Если ты думаешь, что я стала бы тебя поощрять или позволила бы тебе это, то ты идиот.

 – Кажется, я понял тебя окончательно. Я лишь хотел извиниться, если пересек черту допустимого. Я не собирался так поступать, правильно это или нет. Ты так хорошо пахнешь.

 – Вот мы все и выяснили, спасибо. И я сообщу тебе, если ты когда-нибудь пересечешь черту.

 – Ладно. – Решив, что лучше не возвращаться к этой теме, Чейз открыл перед Джессикой дверь.

 На пороге он оглянулся и увидел, что Сандаун с явным восторгом наблюдал за развернувшейся перед ним драмой.

 Чейз быстро выключил свет и закрыл дверь.

 Стремительно наступивший декабрь принес с собой вереницу событий, вечеринок, акций, необходимость украшать к Рождеству и Новому году территорию и интерьеры, то и дело менять расписание, когда какой-то вирус на целые сутки выбивал ключевых сотрудников из строя, а для Бодин он принес еще и ежегодные мучения с шопингом.

 Нет, она ничего не имела против шопинга, особенно когда можно что-то найти онлайн и просто кликнуть мышкой. Но Рождество всегда высоко поднимало планку. Бодин не могла и не хотела довольствоваться банальными подарками, либо достаточно хорошими, либо неплохими, когда речь шла о Рождестве.

 Когда приходила пора выбирать рождественские подарки, Бодин стремилась добиться совершенства.

 Подарок отцу она уже приготовила – две дюжины кубинских сигар «Коиба» и старинный хьюмидор для сохранения влажности, который она с боем купила в Интернете. К этому она добавила бутылку односолодового виски «Три корабля». У нее уже лежали подарки для братьев и бабушек. Она заказала подарки менеджерам и вскоре собиралась подписать карточки с рождественскими бонусами для сотрудников.

 Еще несколько подарков для подруг и особых сюрпризов – в семье Лонгбоу была традиция класть их в подарочный чулок – ее не волновали. Но она никак не могла выбрать достойный подарок для матери, и это лишало ее покоя.

 Поэтому Бодин не устояла против настойчивых уговоров Джессики съездить за покупками в Миссулу.

 И вот теперь, в свой редкий свободный день – когда она предпочитала хорошенько выспаться или устроить соло длинную прогулку на Лео, – Бодин искала пустое парковочное место в городском гараже.

 Поскольку у каждого сына и каждой дочери в этом городе появилась одна и та же идея – купить что-то особенное матери, – все ринулись в центр.

 Но хотя бы утро выдалось ясным, думала Бодин, когда, маневрируя, ставила свой пикап на небольшой прямоугольник. Мороз усиливался, на небе не было ни облачка, а солнце светило ярко.

 Она вылезла из машины, повесив сумочку кросс-боди, и посмотрела на Джессику:

 – Когда я найду хороший подарок для матери, а я должна его найти, мы пойдем в «Бигу» есть пиццу.

 – Ладно.

 – Ты ведь уже ела ее тут, не так ли?

 – Нет. – Джессика достала помаду и без зеркала идеально ровно подкрасила губы.

 – Как ты это делаешь? – удивилась Бодин.

 – Что я делаю?

 – Красишь губы, не глядя?

 – Ну, я ведь знаю, где у меня губы.

 Бодин тоже знала, где они у нее, но ей хотелось научиться такому трюку.

 – Значит, ты никогда не была в «Биге»? Никогда?

 – Если мне надо поесть в Миссуле, я обычно покупаю салат.

 – Как это печально. – Бодин поднялась по ступенькам на улицу. – Ты бываешь здесь раза два в месяц, но никогда не ела лучшую пиццу в Монтане – или вообще в мире.

 Вместо ответа Джессика с сочувствием взглянула на нее:

 – Должна тебе напомнить, что я из Нью-Йорка. Лучше, чем в Нью-Йорке, пиццы нет нигде.

 – Мы посмотрим, что ты скажешь потом. – Выйдя на тротуар, Бодин положила руки на бедра и окинула взглядом маленький красивый городок с его магазинами, ресторанами, пивоварнями. – У меня нет ни одной толковой идеи, что подарить маме.

 – Что-нибудь подвернется. Я считала себя опытной дарительницей подарков, но по сравнению с тобой я как провинциалка. Честное слово, Бо. – Джессика взяла Бодин под руку. – Ты увеличила и раскрасила фотографии для Коры. Какая прелестная тройная рамка! Все безупречно красиво и уместно.

 – Рамку я купила в лавке Севены, сестры Коллена. Там есть замечательные изделия местных умельцев. Настоящие шедевры.

 – Я люблю эту лавку! Неужели ее держит сестра Коллена?

 – Да, она и ее бесподобный муж.

 – Я не раз оставляла там все деньги с моей кредитки. Но те фотографии в рамке – замечательный подарок.

 – Свадебное фото, на котором она с дедом, потом еще одна, прелестная, где они с дедом и с моей мамой. Дед нежно обнимает их обеих. Правда, третье фото может чуточку испортить настроение. На нем бабушка с мамой и годовалой Элис.

 Джессика ничего не сказала, и Бодин добавила:

 – Ты можешь задать мне вопрос.

 – Я уже поняла, что вы по-разному относитесь к Элис и что она убежала из дома еще совсем девчонкой.

 – В день маминой свадьбы. Просто сбежала, оставив дурацкую коротенькую записку, судя по которой, она взяла один из пикапов. Отправилась в Калифорнию, чтобы стать кинозвездой. – Бодин вздохнула, подняв глаза к небу. – Я знаю, что она сначала прислала несколько открыток, потом замолчала. Ни слова, даже ее овдовевшей матери.

 Поскольку дверца семейной тайны приоткрылась, Джессика полюбопытствовала еще немного:

 – Вероятно, ее пытались разыскать?

 – Мы стараемся не говорить об этом, чтобы не расстраивать Кору и не ссорить ее с матерью. Я не могу осуждать прабабушку за то, что она сердится на Элис. Конечно, ей тяжело видеть горе и страдания родной дочери. Но и чувства Коры мне тоже понятны.

 Они прошли мимо мужчины в вязаных гетрах с изображением оленя и с бубенчиками на шее.

 – Элис – ее дочка, как и моя мама. Маме тяжело, поскольку она как бы оказалась между ними. В доме почти не говорят об этом, но мы, дети, все же в курсе, что бабушка нанимала детектива и он нашел где-то в Неваде брошенный пикап. А Элис исчезла. При желании это нетрудно сделать.

 – Жестоко по отношению к Коре, – посочувствовала Джессика.

 – Еще бы. Прабабушке не очень понравится мой подарок для Коры, но я уже придумала, как это компенсировать. Я нашла крестильную рубашку, сшитую для нее ее собственной бабушкой, отреставрировала и поместила в рамку.

 – Роскошная работа, а к ней фотографии всех младенцев, которых крестили в ней. Гениально!

 Бодин остановилась у входа в один из магазинчиков.

 – У меня бывают озарения. А вообще, я часто думаю, что если когда-нибудь встречу Элис Бодин, то просто врежу ей разок, и все. Этого будет достаточно. Давай зайдем сюда. Может, и найдется что-то интересное.

 Там им ничего не приглянулось, зато в лавке Севены их ждала удача.

 – Надо было сразу сюда зайти. Я надеялась, что увижу тут Севену.

 – Я бываю тут каждый раз, когда приезжаю в Миссулу. Вероятно, я уже видела ее.

 – Представляешь, она беременна.

 – Да? Как чудесно! И я рада, что теперь знаю еще кого-то в Монтане.

 Бодин взяла в руки шикарную дамскую сумочку-клатч из страусиной кожи.

 – Это для Сол. Лиловый цвет – ее любимый, а сама она никогда не купит себе такую вещь. Скажет, что непрактичная.

 – Может, и так, зато красивая.

 – Мы приедем сюда с Сол. Она любит такие девчоночьи вещи.

 – Многие из нас любят, вот и Челси тоже. Я куплю ей этот шарф.

 Бодин посмотрела на него – он выглядел как небо Монтаны на закате.

 – Симпатичный, но шею не согреет.

 – Он не для этого. – Джессика накинула шарф на шею, перекрутила, завязала и стала выглядеть как модель на странице модного журнала.

 – Как ты все это делаешь, не глядя? И не говори, что ты знаешь, где у тебя шея.

 – Просто бесконечно долго тренировалась завязывать шарфы. – Но Джессика все же подошла к зеркалу и провела пальцами по тонкому, нежному шелку. – Я хочу себе такой же, значит, это хороший подарок.

 – А я никогда не купила бы ни одного подарка, если бы руководствовалась этим. Я просто… О!

 – Что такое? О, картина. Это ваш дом, правда?

 – Да, дом на ранчо. Снег на горных вершинах, на самых высоких, и осенние цветы на клумбах и в горшках. Деревья гинкго стали золотыми.

 Продавщица, заметив интерес покупательниц, подошла к ним.

 – Это работа одной из наших местных художниц. Мне нравятся трепетный цвет гинкго, замечательные, плавные очертания ранчо и порозовевшее небо за горами. Так и хочется сесть на старую скамью под деревьями и полюбоваться закатом.

 – Как художница назвала картину?

 – «Безмятежный покой». По-моему, подходит. Это ранчо Бодин. Семья владеет им и комплексом «Бодин резорт» – одним из лучших мест для отдыха в нашем штате. Семья живет там, в часе езды от Миссулы, уже несколько поколений.

 – Так и видишь и загон за углом, и Честера, спящего на передней веранде. Нашу собаку, – сказала Бодин продавщице. – Я живу в этом доме. Я Бодин Лонгбоу. – Она протянула ей руку.

 Продавщица вспыхнула от смущения и радости и схватила руку Бодин:

 – Боже мой! И вы слушали, как я объясняла вам это. Рада познакомиться, мисс Лонгбоу. Сташа – художница – подпрыгнет от радости до луны, узнав, что вы одобрили ее картину.

 – Надеюсь, она обрадуется, когда я куплю ее картину. Подарю матери на Рождество. Можете передать Сташе, что я восхищена ее работой и что лучше всего ей удались гинкго. – Бодин повернулась к Джессике. – Прохладным осенним вечером на этой скамье под деревьями мой отец в первый раз поцеловал маму.

 – Боже мой, – снова повторила продавщица, и ее глаза наполнились слезами. – Как романтично. А это, это как знак судьбы, правда? Ой, надо позвонить Сташе. Вы не возражаете, если я позвоню прямо сейчас?

 – Нет, конечно. Когда мама поделилась с нами историей первого поцелуя, она сказала, что ей тогда показалось, будто весь мир стал золотым, как эти листья над головой. Можете рассказать об этом художнице.

 Тут уж продавщица полезла в карман за платочком.

 – Сколько времени ей потребуется, чтобы нарисовать их на картине? – спросила Джессика, но тут же спохватилась: – Простите, я просто подумала вслух.

 – Господи, Джесси, это потрясающая идея, черт побери! Сможет она это сделать? – спросила Бодин. – Просто нарисовать человеческие фигуры, видные издалека. Я могу привезти фотографии моих родителей, но она вовсе не должна писать портреты.

 – Я уже звоню ей. Она живет в городе. Я звоню ей. О господи.

 – Джессика. – Бодин обняла ее за плечи. – Я нашла превосходный подарок, и ты помогла мне в полной мере. Мама будет в восторге. Просто в восторге. Я покупаю пиццу.

 Бодин любила делать покупки – иногда – с матерью, с бабушками. Вместе со всеми или с одной из них, хотя иногда ей казалось, что мать, к примеру, охотясь за черной сумочкой, считает себя обязанной пересмотреть море сумок, прежде чем решиться на покупку.

 А сейчас Бодин невольно признала, что экскурсия с Джессикой и необыкновенный успех превзошли все. Она купила забавные подарки – особенно ей понравились мужские носки с ковбоем, одетым только в сапоги, шляпу и белые колготки.

 Зардевшись от удовольствия, Бодин поддалась на уговоры опытной Джессики и в результате купила себе красную кожаную жилетку – обычно она избегала этот цвет, – а под нее белую рубашку с красивыми манжетами и новую губную помаду (хотя часто забывала красить губы).

 Плюс к этому Бодин могла позволить себе пару кусков пиццы в «Биге», чтобы увенчать ими этот очень удачный день.

 Бодин съела кусочек и взглянула на Джессику:

 – Ну как?

 – Хорошая. – Джессика откусила еще и стала не спеша пережевывать, оценивая. – В самом деле хорошая пицца.

 – Вот я и говорю. Хотя я не понимаю, зачем тебе столько шпината.

 – Полезно и вкусно. А ты права, хотя… Конечно, пицца превосходная, но…

 Бодин помахала пальцем в воздухе.

 – Это просто твое нью-йоркское упрямство.

 – Когда-нибудь мы с тобой прошвырнемся по Нью-Йорку и устроим шопинг там.

 – Да, обязательно. – Бодин засмеялась.

 – Я постараюсь найти такую возможность. И когда найду, отведу тебя в «Ломбарди». Впрочем… – Джессика съела еще немного пиццы. – Хочу признаться, что теперь, узнав это место, я буду намного меньше скучать по Нью-Йорку.

 – Ты все-таки скучаешь?

 – Временами. Пожалуй, я никогда не привыкну к здешней тишине. Иногда я просыпаюсь среди ночи, потому что вокруг все тихо. Или смотрю в окно и ожидаю увидеть высокие здания, лавину автомобилей, а тут простор, поля и горы.

 – Даже странно, что можно скучать по шуму и тачкам.

 – И все равно. – Засмеявшись, Джессика выпила немного вина. – Иногда я скучаю по ритму жизни, мощной энергетике и по тайскому ресторанчику за углом. Но меня тут же отвлекают горы и чистый воздух. И работа, которую я действительно очень, очень люблю, и люди, с которыми я познакомилась. А теперь я еще и учусь ездить на лошади.

 – Да, кстати, как идет обучение? Я хотела зайти, но подумала, что ты, возможно, предпочитаешь обходиться без зрителей.

 – Ты угадала. Твоя бабушка – потрясающий и очень терпеливый учитель. Я уже перестала прощаться с жизнью всякий раз, когда сажусь на Мэйбел. Для трех уроков это уже неплохо.

 – Не успеешь оглянуться, как мы с тобой поедем на родео.

 – Позволь мне брать с тебя пример. – Джессика подняла бокал. – Да, поедем.

 – Ты сама себе удивишься. Не хочу сейчас много говорить о делах, но должна отметить: ты за короткое время стала важным членом нашей команды. Я уже стала зависеть от тебя, зная, что могу на тебя рассчитывать, и мне легче так работать.

 – Для меня это очень важно. Мне нравится работать с тобой, со всей семьей сотрудников. Господи, я с удовольствием координирую с Рори свои действия. Он такой умный, с хорошей творческой жилкой. А еще смешит меня каждый день.

 – Кажется, он флиртует с Челси?

 Джессика пыталась оставаться бесстрастной, но ее губы дрогнули.

 – Возможно. Его трудно упрекнуть в этом. Она восхитительна, а кроме того, еще умная и энергичная. У нее полно отличных масштабных идей, и она умеет справляться с мелочами, когда я сбрасываю их на нее. Думаю, во многом благодаря ей я и полюбила свою новую работу. Раньше я не была уверена, что поступила правильно, приехав сюда.

 – Мне с трудом верится, что ты не могла найти себя, робела, металась по стране.

 – Я совершила этот шаг в трудное для меня время, сказав себе тогда, что лучше сделать что-то и ошибиться, чем бездействовать, жалея себя. Я рада, что решилась на перемены, и уже поняла, что поступила правильно.

 Пристально глядя на Бодин, Джессика выпила еще немного вина, а потом продолжила:

 – По-моему, сейчас я уже могу спросить, почему ты взяла меня к себе. Женщину из Нью-Йорка, которая никогда не бывала западнее Миссисипи.

 – Ну, у меня глаза на лоб полезли, когда я прочла твое резюме. А увидев еще и рекомендации, я еле усидела на стуле. Но я не знала, сумеешь ли ты удержаться. Ты была грустная.

 – Да, была.

 – Но можно сказать, что я тоже решилась на важный шаг. У меня были хорошие предчувствия. Тот первый разговор по телефону, потом личная беседа, когда ты прилетела. Во мне много ирландской крови и индейцев чиппева. Она перевешивает кровь более практичных французов. Я верю в чувства и прислушиваюсь к ним, когда могу.

 – Понятно теперь.

 – Давай за нас. – И Бодин чокнулась с Джессикой.

 Солнце уже повисло над снежными вершинами гор, заливая их бледно-золотым сиянием, когда Бодин поехала домой.

 Покупка рождественских подарков была завершена, картину она отдала в руки ликующей художницы, чтобы та сделала последнее сентиментальное дополнение. Бодин могла теперь спокойно жить две недели до великого праздника.

 – Я рада, что ты уговорила меня поехать. Хоть и думаю, что красная жилетка все-таки была ошибкой, – призналась она Джессике.

 – Жилетка потрясающе смотрится на тебе. Ты можешь позволить себе яркие цвета. Не понимаю, почему ты не носишь красное и другие броские тона.

 Бесстрастный тон Джессики заставил Бодин оглянуться. С каждой милей та казалась все более тихой.

 – У тебя все нормально?

 – Что? Да. Да. Все нормально. – Но она снова погрузилась в молчание и стала смотреть в окно, за которым сгущались сумерки.

 Потом она выпрямила спину.

 – Мы подруги.

 – Конечно.

 Тяжело вздохнув, Джессика покачала головой:

 – Почти всю жизнь я была осторожной в выборе друзей. Я выбирала в друзья исключительно порядочных, интересных, уверенных в себе людей – вот как другие раз в два месяца выбирают новый напиток. У меня были друзья и на работе, но я и там проявляла осторожность и не общалась с теми, у кого была более низкая квалификация или недостаток образования.

 – Почему?

 – Возможно, потому что я дитя развода. Я почти не помню времени, когда мои родители жили вместе, и, честно говоря, мало общалась с обоими. Меня растили бабушка и дед. Сначала они меня обманывали. Говорили, что я живу у них, поскольку мама уехала отдыхать, а папа работает. Через некоторое время иллюзия рассеялась даже у меня, ребенка. Моим родителям я оказалась просто не нужна.

 – Я сочувствую тебе. Это… – Бодин не могла подобрать слова. – Я очень сочувствую.

 – Дед с бабкой любили меня, я была частью их жизни, и они доказывали мне это каждый день. Но все равно трудно справиться с мыслью, что ты не нужна собственным родителям. Возможно, это и стало причиной, по которой я очень осторожно относилась к выбору друзей. Но мы с тобой подруги, и больше всего на свете мне не хотелось бы чем-то омрачить нашу дружбу.

 – Но чем ты можешь ее омрачить?

 – Я поцеловала Чейза. Или он меня. Пожалуй, мы поцеловались, когда были готовы к этому.

 Обдумывая услышанное, Бодин подняла руку от руля, как бы подав знак «стоп».

 – Что?

 – Ни он, ни я это не планировали. Лошадь толкнула меня к нему. Нет, не толкнула, но конь – Сандаун – понюхал мои волосы, а я отшатнулась и упала на Чейза. Тогда все и произошло.

 – Когда? В День благодарения?

 – Да.

 – Я знала это. – Бодин взмахнула кулаком в воздухе. – Не про поцелуй, конечно, но я о чем-то догадывалась. Чейз был смущен и старался не показывать этого. Он всегда так себя ведет, когда у него что-то на уме.

 Она снова положила руку на руль и сбросила скорость, сообразив, что не только ударила кулаком воздух, но и нажала на газ.

 – Настоящий поцелуй? В губы?

 – Да, настоящий поцелуй. И я подумала, что ведь он твой брат. Я твоя подруга, но еще и твоя подчиненная, так что…

 – Ой, брось ты. При чем тут работа? Чейз взрослый парень и может целовать кого хочет – если ему позволяют. И он не станет целовать кого-то, кто этого не хочет, поскольку он не такой, и если вы оба были не против, то в чем проблема?

 – Я бы не сказала, что он был этому рад. Он первый остановился, потом начал извиняться, оправдываться, и я была просто готова его убить. Ну, просто по-идиотски… – Она осеклась. – Он твой брат.

 – Я могу любить моего брата, защищать его и все же знаю: кое в чем он полный идиот. Извинялся за то, что поцеловал тебя?

 – Что воспользовался своим положением. – Понимая, что может рассчитывать на сочувствие, Джессика разгорячилась. – Неужели я похожа на женщину, которая позволит кому-то воспользоваться своим положением и заставить меня делать то, чего я не хочу? Я из Нью-Йорка! Неужели он думает, что на моем счету нет мужчин, которые приставали ко мне и получили по носу? И что он не хочет, чтобы я чувствовала себя обязанной – как будто я начала что-то с ним, поскольку ощущала с его стороны давление как сотрудница комплекса. Неужели вот что он подумал, когда я поцеловала его? То есть что я не воспротивилась ему, просто чтобы остаться на работе. Да если бы я заподозрила, что он ко мне пристает, я бы ему устроила! – Она щелкнула пальцами. – Я не какая-нибудь там слабая пугливая мышка, которой можно манипулировать.

 Бодин вздохнула:

 – Я вот что тебе скажу. Он принялся извиняться? Это в его духе. И я подозреваю, что он какое-то время обдумывал, что поцелует тебя. Чейз не из тех, кто действует импульсивно, – если только не бегает со Скиннером, тот умеет заставить Чейза вести себя именно так. Мой брат… все обдумывает, но, вероятно, не успел обдумать свои намерения насчет тебя до конца, когда вы оказались в такой ситуации. А тут он почувствовал ответственность за свои действия. Я не хочу сказать, что тебе не нужно сердиться из-за того, как он выкручивался, конечно, это оскорбительно, но я надеюсь, что ты снисходительно отнесешься к нему, ведь Чейз – это Чейз.

 – Попытаюсь.

 Протянув руку, Бодин дотронулась до локтя Джессики.

 – Я не защищаю его, разве только самую малость. Думаю, ты дала ему понять, что он тебя оскорбил.

 – О да.

 – Вероятно, его это озадачило и разочаровало, а когда он все обдумал, то пришел в ужас, поскольку уважает женщин. Его характер нельзя назвать ровным.

 Джессика рассмеялась. Бодин продолжила:

 – Не то что у Рори. Я отвлекусь на минуту. Рано или поздно у Рори дело не ограничится флиртом с прелестной Челси, если она захочет этого. Он читает людей так же легко, как школьник книжки, вот почему он успешно ведет дела. Рори не станет злоупотреблять своим положением, как и Чейз, но добьется своего гораздо быстрее.

 С минуту она молча вела машину, собираясь с мыслями, а потом обратилась к Джессике:

 – Я не удивлюсь, если он – Чейз – придумает какое-нибудь извинение, поэтому хочу спросить тебя, как подругу: тебе он нравится?

 – Конечно, нравится… – начала было Джессика. – Он очень приятный парень.

 – Это Рори приятный парень. Ты могла бы поцеловать его?

 Джессика шумно выдохнула:

 – Нет.

 Друзья, подумала она. Мы просто друзья по работе, просто знакомые.

 Теперь она могла сделать еще один решительный шаг.

 – Меня тянет к Чейзу. Он мне интересен.

 – Тогда если ты хочешь повторить то, что было, или что-то большее, тебе нужно самой проявить инициативу. Он не решится или решится через год, когда додумается до этого.

 – Спрошу для ясности… – Джессика наставила на Бодин указательный палец. – Ты хочешь сказать, что мне надо встречаться с твоим братом?

 – Я говорю как твоя подруга и как твой работодатель, чтобы уж расставить все акценты, что вы с Чейзом взрослые люди, оба не связаны семьей, оба разумные и независимые. Как сестра, которая знает его как облупленного, я советую тебе вот что: если ты хочешь что-то начать, то начинай. И никто из ваших общих знакомых не будет шокирован или обеспокоен, если вы сойдетесь. Не понимаю, почему люди так чертовки усложняют все, что касается секса.

 – Я не имею в виду секс с ним.

 – Конечно, имеешь.

 Джессика вздохнула:

 – Конечно. Надо подумать об этом. Но не год или дольше. Мне хватит и одного-двух дней. Бодин!

 – Да?

 – Здорово, что у меня есть такая подруга.

 Взглянув на нее, Бодин усмехнулась:

 – Тебе повезло со мной. Я чертовски хорошая подруга.

 Продолжая улыбаться, она снова нажала на газ. Они почти дома, подумала Бодин, когда проезжала мимо маленького голубого автомобиля, ехавшего в противоположную сторону. Ей очень хотелось скорее оказаться дома. Если бы шина на тачке Кэрин Эллисон лопнула на две минуты раньше, Бодин увидела бы ее на обочине и остановилась, а не пронеслась мимо, так как Кэрин ехала в Миссулу.

 Две минуты изменили бы все.

 

 Он вытер снегом кровь с рук. Он не собирался этого делать. Почему девчонка так себя вела? У него было право, данное Господом, – нет, даже обязанность продолжать свой род, размножаться.

 Распространять по миру свое семя.

 И разве Господь не поставил ее на его пути?

 Она была тут, на обочине дороги, с лопнувшей шиной. Более ясного знака небесного покровительства он не видел.

 И вообще, если бы она оказалась слишком старой для деторождения или некрасивой – ведь мужчина имеет право взять в жены красивую девицу, – он помог бы ей поставить другую шину, как добрый христианин, и продолжил свой путь.

 Продолжил бы охоту.

 Но она была молодая. Моложе, чем та шлюха из бара, и хорошенькая, как капелька лимона. Раз она уже принялась за починку своей тачки, значит, в ней была искра энергии, а мужчине необходимо, чтобы его сыновья были полны энергии.

 И разве она не улыбнулась благодарной улыбкой, когда он остановился, чтобы ей помочь?

 Он ценил хорошие манеры. То, как деликатно она отошла в сторону, чтобы он мог взяться за дело, показало ему, что она знала свое место.

 Но потом она вытащила телефон и сказала, что позвонит друзьям, с которыми условилась о встрече, и сообщит о случившемся.

 Он не мог этого допустить.

 Он сказал ей об этом, и она смерила его взглядом, который ему не понравился. В этом взгляде не было уважения.

 Тогда он ударил ее. Теперь, оглядываясь назад, он понимает: ему не следовало допускать того же, что и с предыдущей. Надо было сразу вырубить ее, учитывая, как громко она орала и как отчаянно отбивалась.

 Ударила его прямо по яйцам, и ему пришлось огреть ее гаечным ключом.

 Но она дышала, даже слегка стонала, когда он швырнул ее в кузов, связал и заклеил рот липкой лентой, чтобы она снова не начала кричать.

 Он вернулся, поднял телефон и достал из машины ее сумочку. Он слышал, что полиция нашла в прошлый раз на месте смерти той барменши.

 Он был доволен собой, понимая, что сделал все по своему плану, – то, что должен был сделать. Она проснется в подготовленной для нее комнате, и он быстро научит ее правильно себя вести. Выполнять свой долг.

 Но когда он приехал домой и вытащил ее из кузова, то увидел, что там гораздо больше крови, чем он ожидал. Он первым делом подумал, что теперь ему придется все тщательно отмыть.

 А потом решил, что она умерла назло ему прямо в его машине. Прямо назло ему.

 Эта мысль не только испортила ему настроение, но и слегка напугала.

 Он снова накрыл ее одеялом и уехал. Даже не зашел в дом. Там не место дохлой девке, которая не умела себя вести.

 Особенно теперь, когда земля мерзлая и рыть могилу слишком тяжело.

 Ожесточившись из-за своего невезения, он гнал машину в ночном мраке, сквозь снегопад в глушь лесов. Потом шел с мертвой девкой на плече, проваливаясь в глубокий снег. Но недалеко.

 Он зарыл ее в снег вместе с телефоном и сумочкой. Но сначала вынул из кошелька деньги и забрал одеяло, в котором нес девку. Он не дурак.

 Никто не найдет ее до весны, это точно, а может, и потом тоже. Звери разберутся с ней первыми.

 Он на секунду задумался, стоит прочесть над ней молитву или нет. Решил, что она не заслужила молитвы и не была достойна его самого. Поэтому он обтер снегом руки, избавившись от крови, и оставил ее в темной тишине лесов.

 Бодин любила канун Рождества. Комплекс закрывался в полдень после всех проверок и оставался закрытым весь следующий день. Конечно, охрана продолжала дежурить посменно, лошади тоже требовали ухода. Но все равно сотрудники получали полтора свободных дня и могли провести их с друзьями и семьей.

 На ранчо приедут с ночевкой бабушки, а работники ранчо, не уехавшие к своим близким, тоже получали хорошее угощение.

 Бодин возвращалась домой с Колленом – у них вошло в обычай ездить на работу верхом не меньше трех раз в неделю – сквозь густой рождественский снегопад.

 – Ты навестишь мать и сестру на Рождество? – спросила она.

 – Да, завтра. Поеду на праздничный обед.

 – Передай им привет от меня. А чем ты занимался на Рождество в Калифорнии?

 – Бездельничал с друзьями. Вот как буду сегодня вечером у вас.

 – У нас еды наготовлено на целую армию. Я только благодарю Господа, что наши женщины сообразили много лет назад заказывать все на гостиничной кухне. Иначе я бы сейчас пришла домой и сразу принялась что-то мыть, чистить, нарезать.

 – Ты могла бы спрятаться в моей хижине и помочь мне разобраться с подарками, которые я повезу завтра сестре.

 – Ты их еще не завернул?

 – У меня есть время до завтрашнего дня, верно? Да я и не заворачиваю. Для этого есть красивые сумочки. – Он посмотрел на Бодин. Она заплела волосы в косу, длинную и темную, а ее лицо зарделось от холода и удовольствия. – А ты все завернула?

 – Завернула, перевязала ленточками, надписала и положила под елочку.

 Как лукаво она посмотрела на него! И сама хорошенькая, будто рождественская ленточка.

 – Выпендреж.

 Рассмеявшись, она наклонила голову и заморгала.

 – Если я разумная и организованная, это не означает, что я выпендриваюсь. Плюс к этому я признаюсь, что мне помогала Сол. Она любит возиться с подарками, заворачивать их, и она справляется с этим в сто раз лучше меня, хоть и возится долго. И это отвлекает ее. – Ее улыбка померкла и исчезла. – Она тоскует по Билли Джин. Они всегда проводили вместе канун Рождества и пили коктейли с шампанским. А тут еще пропала и вторая девушка. Сол решила, что это дело рук того же типа, который убил Билли Джин.

 Коллен ничего не ответил, и Бодин посмотрела на него:

 – Ты тоже так считаешь?

 – Они обе оказались одни, у обеих неполадки с машиной – у одной кончился бензин, у другой лопнула шина. А уж об остальном пускай думает шериф.

 – Машина стояла на домкрате, словно она уже начала менять колесо. Но у нее не было гаечного ключа – судя по тому, что я читал. Похоже, она могла кому-то позвонить. Ее мать сказала, что у нее был телефон, когда она уезжала. Но, может, батарея села. Вполне вероятно, что она поймала попутку, и тогда…

 – Возможно, я проезжала мимо нее, – добавила Бодин. – Весьма вероятно.

 – Когда проезжала?

 – В газете сообщили, в какое время она уехала от матери. Она приезжала, чтобы повидаться с матерью, и возвращалась в Миссулу. Там она собиралась встретиться с подругами по колледжу. Она училась в местном университете. Я должна была проехать мимо нее в тот вечер, поскольку машину обнаружили как раз там, где я проезжала. Поразительно, и как я ее не заметила. – Она удивленно покачала головой. – Но, по-моему, то, что случилось с Билли Джин, – дело рук кого-то постороннего. Возможно даже, кого-нибудь из наших отдыхающих, хотя мне неприятно так думать. Мне кажется, ту девочку кто-то просто похитил, и это ужасно, но не так страшно. Ей всего восемнадцать – молоденькая, – а Билли Джин ездила домой той дорогой почти каждый вечер. Как я слышала, эта Кэрин Эллисон приезжала домой на пару недель.

 Коллен понимал, почему Бодин хотелось верить в это, – может, она и была права. Однако в какой-то степени это успокаивало ее, и она не собиралась принимать меры предосторожности. Поэтому он решительно сказал:

 – Это могли быть два разных человека, которые в течение одного месяца и на расстоянии двадцати миль один от другого совершили преступления, напав на двух женщин, у которых что-то стряслось с тачкой.

 Бодин шумно выдохнула:

 – Как раз это и я говорю Сол, когда она рассуждает об этом, и самой себе, потому что хочу спокойно спать ночью.

 Его успокоил ее ответ, и он кивнул:

 – Вреда в этом нет, если ты будешь вести себя разумно и смотреть в оба. Впрочем, я не помню, чтобы ты когда-нибудь поступала иначе.

 – Я даже не понимаю, почему говорю об этом в мой самый любимый вечер в году. Разве что, подумав, как будет рада твоя мать, увидев тебя дома на Рождество, я вспомнила о том, каково сейчас той матери, которая не знает, где ее девочка и жива ли она.

 Она наклонилась и погладила Лео, чтобы как-то успокоиться, потом выпрямилась.

 – Постой. Смотреть в оба? Поэтому либо ты, либо Рори просите вас подвезти, если я еду на машине, а не верхом на Лео?

 Коллен равнодушно пожал плечами:

 – Мы просто экономим бензин.

 Ее сарказм растекался как растаявший лед.

 – Вспомнили про экологию?

 – Про нее надо почаще вспоминать.

 Ей нечего было возразить. И она осознала, когда все высказала, что не может на них сердиться.

 – Я признательна за заботу. Хоть и могу справиться сама, я все равно признательна за хитрую мужскую заботу.

 Она широко улыбнулась, а Коллен с недоверием посмотрел на нее:

 – Правда, что ли?

 – Да. Я не люблю, когда большие, сильные мужчины приходят и выдумывают всякую всячину, чтобы не потревожить мою женскую чувствительность, но я благодарна за заботу.

 – Дело не в твоей женской чувствительности. Скорее в твоем упрямстве и характере.

 – Почему мужчин называют сильными и крутыми, а женщин упрямыми?

 – Я говорил не об этом. – Он щелкнул языком и пустил Сандауна рысью.

 – Трус! – крикнула Бодин и засмеялась, догнав его.

 – Да, моментами.

 Они вместе прискакали на двор ранчо.

 – Мне надо принести кое-что из хижины.

 Коллен уехал. Бодин, пожав плечами, повела Лео в конюшню.

 – Мы с тобой хорошо прокатились, приятно, – говорила она, снимая седло и уздечку. – Ты заслужил хорошую чистку, а потом, может, даже угощение.

 Она взяла скребок, расчистила его копыта, а потом тщательно обтерла бока полотенцем. Когда она взялась за мягкую щетку, в конюшню вошел Коллен с Сандауном.

 Поскольку она начала раньше, то и закончила первой, отнесла седло в амуничник и вернулась к Коллену.

 – Я закончу через минуту.

 – А я уже закончила. – Но она остановилась возле стойла. – У меня еще есть баночка с мятными леден…

 – Не надо! – воскликнул Коллен. Сандаун протяжно и тонко заржал, с энтузиазмом толкнул лбом Коллена и высунул голову в проход, глядя на Бодин загоревшимися глазами.

 – В следующий раз говори по буквам. Конечно, он и так узнал бы об этом, но пока больше не произноси эти слова. Эй, дай пройти.

 Коллен оттащил Сандауна от двери, вышел из стойла, и конь тут же высунул голову.

 Проверяя его – просто она не выдержала, – Бодин сказала:

 – Мятные леденцы.

 – Ох, ради Христа… – Коллен покачал головой, а Сандаун затанцевал и заржал.

 – Он что… вроде как… ликует?

 – Можно сказать, это его версия нашего «ура». Ты подожди минутку.

 Впечатленная в очередной раз, Бодин вернулась в стойло к Лео, а Коллен понес снаряжение в амуничник. Она взяла из ящика баночку с мятными леденцами – купила их специально, и сентиментально, для Лео к Рождеству.

 Достав из кармана перочинный нож, она открыла баночку и дала Лео два леденца, которые тот с удовольствием съел. Потом поцеловала его в щеку.

 – Поздравляю с Рождеством, Лео.

 Достав из баночки еще два леденца, она вышла из стойла. Заметив их, Сандаун великолепно изобразил, как он чмокает губами.

 – Он неподражаем, – сказала Бодин вернувшемуся Коллену. – Ничего, если я его угощу?

 – Не давай, пока он не скажет «пожалуйста».

 В ответ Сандаун издал горлом неопределенный звук, а его глаза сказали «пожалуйста» яснее всяких слов.

 Она протянула ему лакомство, и он взял их губами с ее ладони. Вздохнул и поднес губы к ее щеке.

 – Ну вот, хорошо. Лео рад поделиться с тобой рождественскими – слово я не называю. Если бы знала, что он так их любит, я бы купила еще одну баночку.

 – У меня стоит одна в хижине. Если я буду держать ее где-нибудь поблизости, он разнесет конюшню, но доберется до нее, даже если я спрячу ее в сейф. Кстати, о Рождестве…

 Коллен снова открыл стойло и вынес оттуда подарочную сумку.

 – О! – Смутившись, Бодин посмотрела на нее, потом на Коллена. – Я не… Ты не должен ничего мне приносить.

 – Кто сказал, что это тебе? И постарайся запомнить, Бодин, рождественский дух – когда отдают, дарят, а не приносят. Это для Лео, от Сандауна.

 – Это… Твоя лошадь делает подарок моей лошади?

 – Они стали добрыми друзьями. Ну, ты передашь это?

 – Конечно. По-моему, я должна вынуть подарок, если Сандаун не против.

 – Ты согласен? – спросил Коллен у лошади и получил быстрый кивок.

 – Ну-ка, посмотрим, Лео, что у нас там. – Она подошла к стойлу Лео, сунула руку в упаковку и нащупала что-то кожаное.

 – Вот, Лео, у тебя новый оголовок. Какой шикарный. Ой, на нем имя и логотип «Бодин резорт». Коллен, это так приятно, так замечательно. Спасибо.

 – Ты не меня благодари. – Опершись на дверцу стойла, Коллен показал большим пальцем за спину. – Это Сандаун выбирал.

 – Конечно, он, не сомневаюсь. Спасибо тебе, Сандаун. Это самый красивый оголовок из всех, какие Лео носил. Мы померяем его прямо сейчас. Ну-ка, давай, – пробормотала она лошади, надевая на нее подарок. – В самый раз. Ой, как красиво. – Она снова повернулась к Коллену: – Спасибо, что ты помог Сандауну советами.

 – Он давно собирался купить Лео подарок. – Взглянув на Бодин, Коллен указал на потолок. – Видишь, что там, наверху?

 Она запрокинула голову, но ничего не увидела, кроме балок.

 – Я ничего не вижу.

 – Там висит омела.

 Она снова посмотрела.

 – Никакой омелы там нет.

 – Наверное, ты смотришь не туда.

 А он смотрел туда, куда надо. Точно.

 Он взял ее за плечи и привлек к себе.

 На этот раз их губы встретились не случайно. На этот раз он сделал это специально и постарался, чтобы она это поняла. Его руки скользнули с ее плеч на талию и остались там, а губы взяли в нежный плен ее губы, как он и мечтал. Медленно, уверенно, страстно.

 И, как он и мечтал, она не отпрянула, не рассердилась.

 Она стала красивее, подумал он, а ее губы – полные, теплые и совсем не робкие. Она прижалась к нему всем телом так сильно, что ее силуэт наверняка теперь навсегда отпечатается в его сознании.

 Когда она подняла руку и дотронулась до его затылка, в его теле напряглась каждая клеточка.

 Она уже знала, что рано или поздно это произойдет. Слишком много жара, слишком много искр летало между ними во время конных прогулок. Она давно размышляла, как ей вести себя, гадала, не сделать ли ей самой шаг навстречу, или лучше подождать, когда его сделает он. И думала, что полностью готова к этому.

 Она ошибалась.

 Это было больше, смелее и ярче, чем все, что она представляла. Ее удивила реакция собственного тела, она чувствовала, что вся дрожит, по крайней мере внутри.

 Он был жаркий, от него пахло потом, лошадьми, кожей и мужчиной, а его губы, язык проявляли невероятные навыки, она даже не ожидала такого.

 Когда он хотел отодвинуться, она не позволила.

 Он начал это. А она закончит.

 Почти задыхаясь от нехватки воздуха, она оттолкнула его.

 – Омела, скажешь тоже!

 – Должно быть, ошибся. – Он опять посмотрел на потолок, казалось, что-то обдумывая, потом встретился с ней взглядом. Сейчас его глаза были скорее голубыми, чем серыми, отметила она. Следы молний во время грозы. – Но я хотел, чтобы мы с тобой поняли, что будет потом.

 – А что будет потом, Скиннер?

 – Ты сама прекрасно знаешь, но мы пойдем туда весной после возвращения Эйба. Я умею ждать.

 Она повернулась за курткой, висевшей на крючке возле стойла.

 – Ты чертовски самоуверен, держишь хвост пистолетом.

 – Я уверен не только в нижней части тела, а в себе целиком.

 Черт побери, он умеет ее рассмешить.

 – Возможно, но я должна была что-то сказать об этом.

 – Ты только что сказала.

 С опаской глядя на него, она надела куртку. Бодин и сама не знала, чего хотела – то ли продолжить словесную дуэль, то ли найти пустое стойло и действительно закончить то, что он начал.

 – Вероятно, я просто чувствую приближение Рождества и поэтому взбудоражена.

 – Мы можем это проверить. – Он шагнул к ней.

 Она выставила перед собой ладонь:

 – Думаю, лучше мы оставим все так, как сейчас.

 Он просто сунул руки в карманы.

 – Я уже сказал, что умею ждать.

 – Апрель еще далеко. Мы оба можем сто раз передумать.

 – Едва ли. Но мы посмотрим, когда придет весна.

 – Ладно. – Она увидела в этом что-то вроде программы. Придет весна, они посмотрят.

 – Ты идешь?

 – Я хочу сначала немного навести порядок.

 – Тогда увидимся позже. – Она сделала несколько шагов по цементному полу. – Знаешь, Скиннер, – сказала она, не поворачиваясь. – Может, я буду с тобой спать из-за твоей лошади. Имей это в виду.

 Когда за ней закрылась дверь, Коллен повернулся к Сандауну:

 – Но ты-то тут при чем?

 И Сандаун доказал, что лошади умеют гоготать.

 

 Свадьба Линды-Сью, даже с добавлением помпезности и выполнением многочисленных новых требований, прошла весьма успешно, став большим ярким пером в шляпе Джессики. Или, по крайней мере, в стетсоне с плоскими полями, подарке Бодин на Рождество.

 Сама она опекала невесту и ее вечеринку, Уилла направила к жениху и его мальчишнику, а с помощью Челси справилась с главной проблемой.

 С матерью невесты.

 От трансфера до проблем с гардеробом, от цветов до декора и музыки – включая арфистку – Джессика и ее команда постоянно что-то придумывали, переделывали, успокаивали, управляли ликующей толпой и координировали все свадебные мероприятия целых три дня.

 Свадьба пришлась как раз на дни перед Рождеством и включала соответствующий пакет услуг, развлечений и грандиозный шумный банкет.

 Джессика не спорила, когда Бодин приказала ей после этого мероприятия взять два отгула, и половину этого времени просто спала.

 Как-то раз, проснувшись в два часа ночи, еще в полусне и мало что соображая, она встала с постели, пошла в свою маленькую кухню за бутылкой воды и по пути бросила взгляд в окно. Ей на глаза попался незнакомый пикап, стоявший на дороге перед деревней, а не на предусмотренной для этого автостоянке.

 Она тогда подумала, что, возможно, к Челси – ее ближайшей соседке – приехал с ночевкой гость и почему-то они оставили машину на дороге.

 Однако когда Джессика шла назад, пикап исчез. Забыв о нем уже через минуту, она снова легла в постель и заснула.

 После затишья первых дней января прошла конференция писателей – еще одно перо на ее шляпу – и практически сразу началась «Феерия снежной скульптуры».

 Всякий раз, когда поступало новое бронирование, Рори влетал в офис Джессики и плясал от радости.

 Интерес местных СМИ им не вредил.

 Обширная площадка была заполнена людьми, санные упряжки, звеня бубенцами, возили гостей комплекса, в ближайшем загоне маленькие дети катались на пони. Неподалеку Бодин давала интервью местному телеканалу.

 – Мы рады открыть у нас в «Бодин резорт» первую «Феерию снежной скульптуры», которая станет ежегодной. К нам приехали гости со всей страны и из Канады. Несколько молодых пар из Англии, празднующие свой медовый месяц, тоже решили сегодня участвовать в феерии.

 Краешком глаза она видела, как Коллен посадил себе на спину маленького мальчика, стоявшего в очереди к пони, и удивилась, где он так научился обращаться с детьми.

 Но основное ее внимание было направлено на репортера, задававшего ей вопросы.

 – Я хочу сказать, что наши сотрудники прилагают максимум усилий, чтобы сделать этот праздник незабываемым событием для его участников. И мы с радостью видим здесь многих наших друзей и соседей в числе участников конкурса и среди зрителей. Я с удовольствием сообщаю, что сегодня в «Мельнице» с двух до половины четвертого и вечером в девять будут выступать Энн Лэнгтри и «Парни с гор».

 Закончив интервью, Бодин подошла к Джессике.

 – Ты прекрасно держалась, – одобрила Джессика, – спокойно, непринужденно. И четко и ясно рассказала обо всем.

 – Я уже научилась. Знаешь, некоторые скульптуры уже выглядят интересно. Смотри, вон там соорудили целую снежную семью, а рядом такие красивые замки стоят. А там, по-моему, лошадь – вон какая огромная. А это что такое, я не понимаю.

 – Похоже на большую змею.

 – Не люблю змей, но они все разные. – Засмеявшись, Бодин похлопала по полю шляпы на голове у Джессики. – Знаешь, тебе идет.

 – Мне она действительно нравится. Кто бы мог подумать? Ну, только ты. Если бы мне кто-нибудь год назад сказал, что я окажусь в Монтане, на мне будет стетсон и я буду смотреть, как кто-то лепит из снега змею, то я бы так расхохоталась, что сломала себе ребро. И вот я тут.

 – Тебе это тоже идет. А раз так, то мы решили изменить название твоей должности. Теперь ты директор и получишь прибавку к жалованью.

 – Ну… – Джессика сняла темные очки и прищурилась из-за яркого света, отражавшегося от снега. – Ого! Мы ведь собирались поговорить об этом после того, как я проработаю здесь год.

 – Мы все ускорили. Ты это заслужила.

 – Спасибо. – Засмеявшись, Джессика обняла Бодин. – Спасибо тебе, вам всем. Я… – Она замолчала, потому что ее телефон звякнул – пришло сообщение. – Челси, – сказала она, – как раз вовремя. В «Мельнице» устраивают шведский стол. Ты можешь объявить об этом через пятнадцать минут. А я прослежу, чтобы все было в порядке.

 – Вот почему ты теперь директор.

 Услышав взрыв смеха, Бодин оглянулась на загон и увидела, что Коллен и Сандаун устроили импровизацию. Коллен сидел задом наперед в седле, а лошадь понуро стояла с грустным видом.

 – Тебе надо повернуться вперед, мистер! – закричал какой-то малыш.

 – Что надо?

 – Повернуться вперед, – послышались уже несколько голосов.

 – Может, это лошади надо повернуться.

 Сандаун послушно повернулся в противоположную сторону.

 – Так лучше? – спросил Коллен.

 Дети завизжали от смеха и закричали:

 – Нет!

 Он слушал с явным интересом, когда несколько малышей стали объяснять, что он должен сидеть лицом к голове лошади.

 – Ладно, ладно. Я сейчас подумаю, как мне пересесть отсюда туда.

 Коллен крутился так и эдак, а Сандаун недовольно фыркал. Он почти сполз с седла по левому боку лошади, потом по правому. Дети смеялись, а кто-то в испуге закрывал глаза.

 – Ладно, кажется, я теперь сообразил, как надо сделать.

 Он перекинул ногу через спину лошади и сел боком. Сандаун повернул к нему голову и фыркнул.

 – Даже не хочу тебя слушать. Я почти уже догадался.

 В ответ лошадь вскинула задние ноги – тут уж и Бодин слегка вздрогнула. И Коллен правильно сел в седло, словно именно эта встряска его подтолкнула.

 Зрители ликовали. Сандаун протанцевал влево, вправо и поклонился.

 Коллен посмотрел поверх множества голос на Бодин и подмигнул.

 Хороший день, подумала она, когда Коллен быстро поскакал на лошади по кругу. Хороший, замечательный день.

 Пока зрители и участники феерии наслаждались барбекю, чили «Буффало» и жареной говядиной, туристка, стремившаяся сделать снимки девственной дикой природы, обнаружила труп Кэрин Эллисон.

 Для нее, наткнувшейся на мертвое тело, день оказался никак уж не хорошим и вовсе не замечательным.

 

 Спустя двадцать четыре часа, вскоре после того как шериф явился к матери Кэрин и сообщил, что ее дочь никогда уже не вернется домой, Гаррет Клинток въехал на парковку возле спорткомплекса.

 Он считал, что никто не должен учить его, как ему выполнять свои обязанности. Ни шериф, который уже снял с него стружку, ни кто-то другой.

 Для него все было ясно как день.

 Он достаточно долго работал помощником шерифа, чтобы отличить по запаху тухлое яйцо от свежего. Он насмотрелся на них, когда служил в военной полиции. Он немало повидал тухлятины за свою жизнь, черт побери.

 В этих местах ему приходилось иметь дело с пьяными драками, иногда с домашним насилием, когда, по его мнению, женщина обычно заслуживала небольшой трепки, с выкрутасами избалованных студентов колледжа, а изредка и с наркотиками.

 Ну, бывало, что женщины рыдали и говорили, будто их изнасиловали, но он им не очень-то верил. Ну и еще со всякими мелочами приходилось разбираться.

 Но уж точно никогда не бывало, чтобы за два месяца находили два женских трупа.

 Пока не вернулся Коллен Скиннер.

 А ведь еще в первом классе тебя учат, что два плюс два – четыре.

 Может, шериф не принимает в расчет Скиннера, чтобы не связываться с кланом Лонгбоу.

 Однако он, Гаррет Клинток, не станет идти у шерифа на поводу.

 Он подошел к прицепу, из которого Коллен выводил лошадей.

 – Скажи своему парню, чтобы занялся лошадьми. А ты пойдешь со мной.

 Коллен спокойно вел лошадь в ангар.

 – Почему я должен это делать?

 – Потому что я тебе сказал.

 – Изи, давай-ка оботри эту. А я приведу другую.

 Клинток надулся. Прямо-таки настоящий павлин. Бык, готовый броситься на красную тряпку.

 – Я сказал, что ты пойдешь со мной.

 – Нет, не пойду. Пока у тебя не будет ордера в кармане. – Коллен свел по мосткам вторую лошадь. – У тебя есть ордер, помощник шерифа?

 – Я могу привезти.

 – Вот и поезжай за ним. – Коллен посмотрел на Изи, тот стоял возле кобылы. Лицо у него вытянулось от удивления. – Оботри ее, Изи. – Потом, взявшись за оголовок, Коллен снова повернулся к Клинтоку: – Мы тут работаем. Если хочешь заказать конную прогулку, можешь сделать это там, в ангаре.

 – Ты нарываешься на конфликт?

 – Похоже, дело к этому и идет. – Коллен улыбнулся, но в улыбке не было веселья. – Я хочу сказать тебе прямо и перед этим парнем, который будет свидетелем: ты пришел ко мне без ордера. Я отказываюсь идти с тобой. Ну как, это достаточно ясно? Устраивает тебя?

 Он видел, как на лице Клинтока вспыхнула ярость, словно огонь в сухой траве. Тот стоял, глядя ему в глаза и обманчиво расслабив мышцы.

 – Где ты был двенадцатого декабря с четырех часов вечера до девяти?

 – Ну, надо подумать. – Свободной рукой Коллен вытащил телефон и, орудуя большим пальцем, открыл календарь. – Похоже, я начал тот день рано. Сначала был урок верховой езды. Потом мы ездили на санях. Когда я пришел туда, Изи взял одни сани, я другие, а Бен – он сейчас там, в ангаре, – третьи. В тот день привезли фураж, а я пришел сюда, потому что пейнт по кличке Кочиз припадала на правую ногу. Мы…

 – Я не хочу слушать всю эту чушь. С четырех часов.

 – Кажется, в это время я ушел отсюда.

 – Один?

 Коллен убрал телефон в карман.

 – Это было больше месяца назад, а поскольку я не рассчитывал, что ты неожиданно проявишь интерес к тому, как я провожу время, то я припоминаю, что двенадцатое декабря – тот день, когда пропала девочка из колледжа. Значит, в тот день я был один, поскольку Бодин ездила в Миссулу, а Рори еще работал, и мы с ним не могли уехать одновременно.

 – Значит, великие и могущественные Лонгбоу не подтвердят твое алиби? – Клинток с преувеличенным вниманием осмотрелся по сторонам. – Что-то я не вижу, чтобы Бодин прибежала сюда и прикрыла тебя своим телом.

 – Ты все-таки веди себя тут поосторожнее, – произнес Коллен.

 – Мы еще посмотрим, кто должен быть осторожнее. Ума за деньги не купишь, что и подтвердили Лонгбоу и Бодин, взяв тебя на работу. Интересно, как они будут выкручиваться, когда ты сядешь за решетку, где тебе самое место.

 Коллен ответил очень спокойно, хотя внутри у него все клокотало от ярости:

 – Мы с тобой, Клинток, оба знаем, что твои проблемы не связаны с Лонгбоу и Бодин. Так давай не упоминать о них.

 – Раз ты не хочешь, чтобы они выгораживали тебя на этот раз, скажи, видел ли тебя кто-нибудь двенадцатого декабря? Кто-то, кто может подтвердить, где ты был?

 Никто не подтвердит, подумал Коллен, поскольку в тот день он завел Сандауна в прицеп, отвез в манеж и проработал с ним пару часов.

 – Трудно сказать.

 – Отчего же так трудно?

 – А-а, босс! – Сглотнув и набрав в грудь воздуха, Изи шагнул вперед. – Простите, но я слышал, что вы пытаетесь это вспомнить. В тот день мы забинтовали Кочиз правую ногу и разве не тогда мы стали работать с упряжью? Чинили, чистили, возились чуть ли не до шести. А потом пили пиво, устав за день. По-моему, я ушел около семи, а вы еще оставались здесь. Хотели снова проверить ногу Кочиз. Я хорошо это помню.

 Коллен смотрел в глаза Изи чуть дольше обычного.

 – Может, и так.

 – Да я отлично все помню. Вы это хотели знать, помощник шерифа?

 Клинток повернулся к парню:

 – Ты врешь мне? Это серьезное преступление – лгать полицейскому.

 – Зачем мне врать? – Изи попятился. – Я просто рассказал то, о чем вы попросили. Мы сидели тут до семи – приятно посидеть и выпить пива после долгого дня, – а потом я пошел домой.

 – Ладно, Изи, иди работать, – велел ему Коллен.

 – Хорошо, босс, я просто пытаюсь помочь.

 – Скиннер, что же ты не записал в своем чертовом телефоне весь этот понос, который он сейчас высрал?

 – У меня есть график работы, и по плану все должно было закончиться в четыре. Иногда нужно сделать что-то дополнительно, и я задерживаюсь на работе. Я не записываю в календаре, что пил пиво с кем-то из ребят. Если я ответил на твои вопросы, то пойду заниматься лошадьми.

 – Две мертвые женщины, Скиннер. Два трупа, с тех пор как ты вернулся сюда. Может, если я пошлю запрос в Калифорнию, найдутся и другие.

 – Трать свое время так, как считаешь нужным, помощник шерифа. Я буду делать то же самое.

 Коллен отвел лошадь в ангар, аккуратно снял с нее попону, потом прижал к ее холке крепко сжатые кулаки. Еще десять секунд, подумал он, или даже не больше пяти, – и он пустил бы их в ход.

 Он бы не смог больше сдерживаться.

 Теперь он заставил себя разжать кулаки, услышав, как взревела машина Клинтока и умчалась, расшвыривая из-под колес гравий.

 Ему надо было поблагодарить парня за то, что избавил его от безобразной потасовки, которая вот-вот могла вспыхнуть. Но…

 – Зря ты это сделал, Изи.

 – Я просто рассказал то, что вспомнил. Тогда мы чинили упряжь.

 – Мы взялись за нее через пару дней после этого. Ты помнишь это не хуже меня.

 – Я не помню точно, что делаю. – Изи перевел взгляд на лошадиные спины. Упрямо сжатая челюсть расслабилась под пристальным взглядом Коллена. – Может, я поступил так, как считал правильным, и мне не понравилось, что он заявился к вам, босс. Не понравилось, как он разговаривал, какой взгляд у него был. Я клянусь, ему хотелось достать дубинку и ударить вас. Я не хотел смотреть, как он вас доставал, вот и все.

 – Я признателен тебе. Да. Но в следующий раз – а с Клинтоком всегда бывает продолжение – не вмешивайся. Не надо попадать в его поле зрения. Мы с ним не ладим с самого детства, и это никогда не изменится.

 – По-моему, некоторые люди рождаются на свет с червоточиной. Он говорил о той девушке, которая пропала? Он сказал, что она мертва?

 – Мне тоже так показалось.

 – Черт побери, Кол. – Изи тяжело вздохнул и провел мягкой щеткой по боку кобылы. – Черт побери. Это ужасно. Неправильно. Но как глупо думать, что ты имеешь к этому какое-то отношение.

 – Я же сказал, у нас с ним давние счеты. Рано или поздно он хочет найти повод, чтобы нажать на спусковой крючок.

 Рано или поздно, мысленно добавил Коллен, он будет вынужден дать Гаррету по роже.

 2012 год

 Эстер отскребала ванную сверху донизу, как делала через день.

 Чистота угодна Богу.

 Ее руки, красные, шершавые и потрескавшиеся за много лет от горячей воды и едкого мыла, горели, когда она погружала в ведро щетку. У нее ломило спину, болели колени.

 Она почти не замечала этого.

 Она гордилась белизной покрытого линолеумом пола, сверкающими кранами и ручками над раковиной и в душе.

 Она напевала, работая, и ее голос был таким же молодым, сильным и красивым, какой была когда-то и она сама.

 Когда закончит в ванной, она подметет и вымоет все остальное в доме. Сэр придет и будет доволен ею.

 Он построил этот дом для нее, вот ведь как, и даже сказал, что она это заслужила. И он предупредил ее, раз она слабоумная и ленивая, то он может отобрать его снова, если она не будет оказывать дому – и ему – должного уважения.

 Он даже позволил ей повесить занавеску в цветочек, чтобы отделить ванную от остальной части дома.

 Остальная часть представляла собой комнатку восемь на десять футов, где была двуспальная кровать, ржавый торшер с рваным абажуром, кресло, которое Сэр достал из ее комнатки в подвале, кухонный стол, сложенный из березовых поленьев и фанеры, и штанга для душа, служившая ей вешалкой.

 Стены были облицованы (не до конца) гипсокартоном, на грубых досках пола постелен коричневый плетеный коврик, обмахрившийся по краям. У нее было два шкафчика, один для пластиковой посуды, второй для продуктов, и холодильник для того, что могло быстро испортиться.

 А еще у нее было окно! Маленькое, высоко под потолком, но сквозь него лился свет в солнечные дни, в нем она видела небо и ночные звезды.

 Если она вставала на кровать, то могла видеть еще больше. Несколько деревьев, горы – или что-то похожее на них.

 Комнатка была меньше, чем та, в подвале, но она зарыдала от радости, когда Сэр привел ее сюда и сказал, что теперь она будет жить тут.

 Она больше не носила на ноге тяжелую цепь, но Сэр прикрепил ее к стене – как напоминание, что он сделает, если она прогневит его.

 Она изо всех сил старалась не гневить его.

 Тут, в этом дворце, она могла греть воду на плитке и заваривать чай или открывать консервную банку и готовить суп.

 В сезон он даже позволял ей работать на огороде. Конечно, ему приходилось ее привязывать, иначе она могла куда-нибудь уйти и потеряться либо ее съел бы медведь.

 Работала она на рассвете или ночью, рядом сидела на цепи собака и стерегла ее, но она ценила часы, проведенные на воздухе, любила копаться в земле, полоть сорную траву, что-то сажать.

 Пару раз ей чудился детский плач, а иногда она точно слышала, как кто-то звал на помощь. Но Сэр сказал, что это кричали птицы, и велел ей работать, не отвлекаясь.

 Сэр держал для себя и своих ближних, как он любил говорить, цыплят, молочную корову в хлеве и лошадь с загоне.

 Огород играл важную роль в обеспечении пищей, а женщине полагалось трудиться на земле и взращивать ее плоды. Женщина тоже принимала в себя семя и приносила плоды.

 У нее было еще трое детей, все девочки, а также два выкидыша и мертворожденный мальчик.

 Девочек Сэр сразу уносил, и, хотя она рыдала по каждой из своих драгоценных дочек, все же заставляла себя забыть про них. Потом мальчик. Она так радовалась, так надеялась, но затем пришло горе.

 Сэр сказал, что это Господь прогневался на нее и наказывает за ее грехи и нечестивость, что это проклятие Евы.

 Держа в руках неподвижное тельце мертвого ребенка, словно синеватую куклу, она понимала, что Сэр говорил правду.

 Господь наказывал нечестивых. Такой она и была. Но каждый день она каялась в своих грехах и старалась их искупить.

 Она встала на ноги и поморщилась, когда хрустнули колени. Она была одета в рабочее платье – балахон из хлопка до середины икр – и шлепанцы на тонкой подошве. Ее волосы с проседью, отросшие до пояса, были заплетены в косу.

 Зеркало ей иметь не позволялось, потому что тщеславие было грехом, сидевшим в каждом женском сердце, но ее пальцы нащупывали морщины, избороздившие лицо.

 Она говорила себе, что должна быть благодарной Сэру, ведь он до сих пор хотел, чтобы она исполняла супружеские обязанности, и вознаграждал ее за это, обеспечивая едой и всем необходимым.

 Она прижала руку к животу, где – она знала – рос еще один ребенок. Она молилась, чтобы это был мальчик. Каждый вечер она молилась на коленях о сыне, потому что супруг тогда позволит ребенку остаться с ней. Она будет любить его, кормить грудью, содержать в чистоте и учить всему необходимому.

 Она вылила ведро и снова наполнила. Пора отмыть шкафчики, стол, холодильник и маленькую кухонную раковину. Пора браться за работу.

 Но когда она отнесла ведро на кухню, ей пришлось прислониться к стене. Конечно, это ребенок. Растет у нее в животе, берет у нее то, что ему нужно, поэтому она и устает, поэтому ее и лихорадит.

 Пожалуй, она сейчас выпьет чаю и немного посидит, пока к ней не вернутся силы. Ей надо быть сильной ради ребенка, подумала она, доставая из банки листья одуванчика. Сэр проявил к ней, невежественной женщине, доброту и научил сушить листья.

 Она налила в чайник чашку воды и поставила на плитку, а пока вода закипала, макнула щетку в горячую мыльную воду и продолжала уборку.

 Нехорошо, если вода остынет. Зачем тратить ее зря.

 У нее закружилась голова и пробил пот, когда вода закипела. Чай приведет ее в норму, чай и короткий отдых.

 Она залила кипятком пластиковую чайную ложку зелени, взяла чай и села в кресло.

 Усевшись, закрыла глаза.

 – Мы отдохнем несколько минуток, – сказала она ребенку. – Я как раз хотела отдохнуть. Вечером соберем бобы и помидоры. Может, еще кабачок. Нам надо…

 Она не договорила и охнула от внезапной, сильной судороги.

 – Нет! Нет, пожалуйста, не надо!

 От второй судороги она упала на колени; чашка выпала из ее пальцев, и чай из одуванчиков пролился на старый плетеный коврик.

 Она почувствовала, как ее покидает жизнь, вытекая из нее с болью и кровью.

 Бог наказывает грешников, подумала она и, лежа на коврике, мечтала о собственной смерти.

 

 Наши дни

 Бодин сумела вернуться домой до сумерек – и до очередного февральского снегопада. Снимая с себя теплую одежду, она уловила вкусные запахи, доносившиеся из кухни.

 – Боже, какие ароматы! Клементина, мы, как говорится, готовы съесть все. Может, ты хочешь… – Заметив, что могучая, суровая повариха торопливо вытерла слезы, Бодин замолкла и бросилась к ней. – Что такое? Что случилось? Тебя кто-то обидел? Мама…

 Шмыгая носом, Клементина покачала головой:

 – Она с твоим отцом уехала; они с кем-то встречаются. Ничего особенного. Мне что-то попало в глаз. Соринка.

 – Не говори ерунду. Тебе если даже щепка в глаз попадет размером с мой палец, ты вынешь ее, не пролив ни слезинки. Сядь.

 – Разве ты не видишь, что мне надо дожарить цыпленка?

 Бодин тут же выключила горелку.

 – Цыпленок подождет. Я сказала – сядь, и я не шучу. Садись.

 – Интересно, с каких это пор ты начала тут приказывать.

 – Сядь. Или хочешь, чтобы я позвонила маме?

 – Только попробуй! – С хмурым лицом и мокрыми щеками Клементина села. – Вот. Довольна?

 Бодин хотелось огрызнуться, но она промолчала. Она хотела приготовить чай, но решила, что это займет много времени и она утратит свое преимущество. Вместо чая она достала бутылку виски и налила в стакан на два пальца.

 Со стуком поставив выпивку перед Клементиной, Бодин села.

 – Теперь расскажи мне, что случилось. Сколько раз я делилась с тобой, когда была обижена, расстроена или просто злилась до слез?

 – Тебя это не касается.

 – Меня касаются все твои проблемы.

 Не найдя возражений, Клементина взяла стакан и выпила половину виски.

 – Не знаю, что на меня нашло. Просто я слышала… Моя подруга из клуба рукоделия – ты знаешь Сару Говард…

 – Конечно, я училась вместе с ее младшим сыном Гарри. Я… ой, Клем, что-нибудь случилось с миссис Говард?

 – Нет, нет, у нее все нормально. Я просто… – Прижав ладонь к губам, Клементина собралась с духом. – Сара дружит с Дениз Макни – это мать бедной девочки Кэрин Эллисон. Несколько лет назад она взяла после развода свою девичью фамилию. Кузина Сары, Марджин, вышла замуж за брата Дениз, и Сара дружит с Дениз уже много лет.

 – Понятно.

 – Сегодня у нас намечена встреча клуба рукоделия у меня дома. С восьми до десяти. Только что позвонила Сара и сказала, что не сможет прийти – а она должна была принести кекс.

 Бодин с трудом следила за бессвязным рассказом Клементины.

 – Клем, так что случилось с Дениз Макни?

 – Она съела горсть пилюль, Бодин. Просто проглотила горсть пилюль, которые доктор дал ей, чтобы она продержалась это ужасное время. Я не знаю, что это за проклятые пилюли.

 – Ох, Клем.

 – Нашла ее Сара, приехавшая за какой-то кастрюлей. Сара и нашла ее, она вызвала «Скорую».

 – Дениз покончила с собой?

 – Пыталась. Могла бы уже умереть. Сейчас она в больнице, и Сара говорит, что врачи пока еще не знают. Она рыдала по телефону, Сара рыдала. Она была просто вне себя. И я просто подумала, что та бедная женщина хотела умереть, что она потеряла своего ребенка таким ужасным образом, и это все равно, что потерять свое сердце.

 – Я так сочувствую, Клем. Я так сочувствую.

 – Она никогда не будет прежней, та мать. – У Клементины дрожал подбородок; она утерла покрасневшие глаза краешком фартука. – Если она и выживет, то уже никогда не будет такой, как была. Люди смотрят на меня и думают, что у меня никогда не было детей, но это неправда.

 – Конечно, неправда. – С нежностью сказав это, Бодин крепко сжала руку Клементины. – У тебя есть я, и Чейз, и Рори. Пожалуй, Коллен тоже.

 – Я так расстроилась. – Немного успокаиваясь, Клементина смахнула слезы свободной рукой. – Моя хорошая подруга плакала по телефону, переживала из-за своей подруги. Та бедная девочка мертва, а причину мы до сих пор не знаем. А Кора как страдает все эти годы, не зная, жива ее дочка или нет. Сейчас все это навалилось на меня, и я подумала, как бы я вынесла, как бы жила, если бы что-нибудь случилось с кем-то из моих? – Слегка раскачиваясь, она пила виски. – Нет такой любви, как любовь матери к ее ребенку, и не важно, как тот ребенок появляется в ее жизни, и никакая утрата, никакое горе не сравнятся с этим.

 – Мы будем осторожными и будем заботиться друг о друге, я обещаю. Разве я не позволяю Коллену или Рори ездить вместе со мной на работу? Да и я тоже разве не присматриваю за ними в это время?

 – Бодин, ты почти всегда хорошо себя ведешь. – Клементина улыбнулась.

 – Да. А теперь я хочу, чтобы ты сделала то, что, я знаю, тебе хочется, и что ты посоветовала бы мне сделать, окажись я на твоем месте. Поезжай и побудь с твоей подругой в больнице. Ты нужна ей.

 – Но я не закончила готовить обед.

 – Я все доделаю. Иди. Снова пошел снег, так что будь осторожнее, и я хочу, чтобы ты написала мне, когда вернешься домой. Чтобы я не беспокоилась, – торопливо добавила Бодин.

 – Я ездила через снега Монтаны, когда ты еще не родилась. Да, мне сейчас лучше побыть с Сарой.

 – Поезжай.

 – Ладно. – Она встала. – Поставь цыпленка на средний нагрев и дай ему потомиться двадцать минут. Только никуда не убегай и следи, чтобы не подгорело.

 – Слушаюсь, мэм.

 – В духовке жарятся морковь и картошка.

 Бодин слушала подробные – и повторявшиеся – инструкции, пока Клементина собиралась.

 Оставшись одна, она снова включила горелку, проверила духовку, подняла ткань на миске с тестом. Клементина сказала, что ему надо подходить еще минут пятнадцать.

 Бодин налила себе вина в бокал и подумала об отчаянии матери и о терпении. Одна мать не смогла пережить утрату. Другая выстояла.

 Но обеим необходимо дружеское плечо, нужно, чтобы вокруг были подруги. Семья заполняет пустоту, а подруги – это все равно что семья.

 Она выглянула в окно и увидела, что в хижине горит свет.

 Повинуясь импульсу, написала Коллену:

 Ты обедал?

 Через минуту пришел ответ:

 Нет.

 Приходи и поешь с нами. Я даже купила тебе пиво.

 Ответ на этот раз пришел через секунды:

 Открой пиво и приготовь для меня тарелку.

 Готово.

 Она вернулась, ткнула цыпленка и подумала, что все детки Клементины будут обедать сегодня вместе.

 

 Прошел день, потом другой, а у Бодин все не шла из головы беседа с Клементиной. И не имело значения, что та быстро стала прежней – спокойной и сильной женщиной.

 Может, Бодин трудно было забыть об этом, потому что Дениз Макни впала в кому и находилась в туманном пространстве, на перекрестке между жизнью и смертью. Могла ли сама она выбрать, куда ей пойти? Всегда ли это дело выбора?

 Бодин не была уверена, что найдутся ответы, но решила задать вопросы.

 Она поехала в манеж. Копыта Лео стучали звонко, словно церковные колокола, по твердой от мороза тропе. Вокруг простирались снежные поля, зима все вокруг сковала железной хваткой.

 Но день был солнечным, а в небе кружились хищные птицы. Может, ближе к марту появятся признаки весны.

 Увидев бабушкин пикап и внедорожник Джессики, Бодин объехала их. Спешившись, она открыла двери, вошла с Лео внутрь и услышала голос Коры:

 – Меняй повод и направляй лошадь в другую сторону. Джесси, не хватайся за луку.

 – Я не хватаюсь.

 – Держи спину прямо. Вот так. Попробуй проехать рысью.

 – Хорошо. Господи, завтра я опять буду сидеть на подушке.

 Засмеявшись, потому что так Джессика приходила в себя после тренировок уже два раза, Бодин привязала Лео и ослабила подпругу.

 Подойдя к краю манежа, она увидела, что Джессика заставила кобылу бежать ровной, приятной рысью.

 – Прямая спина! – Кора на своем любимом Рэнглере следила за Джессикой орлиным взглядом. – Теперь двигайся с лошадью синхронно, дай ей почувствовать, что ты вместе с ней.

 Бодин казалось, что ее бабушка выглядела лучше всего, когда сидела верхом. Клетчатая рубашка, джинсы, заправленные в ярко-красные сапоги. Красивые волосы под черной шляпой с загнутыми полями.

 – Продолжай движение и меняй повод. Не думай, просто делай.

 – Я делаю!

 – Конечно, правильно. Теперь ослабь поводья и дай Мэйбел немножко пройтись шагом. Опусти локти. – Кора, повернув свою лошадь, заметила внучку.

 Бодин приложила палец к губам и получила в ответ усмешку.

 – Ты чувствуешь, как она тебя слушается?

 – Да. – Джессика подняла руку и поправила шлем. – Честно говоря, на первых занятиях я не понимала, что вы имели в виду. Но теперь поняла. Мне даже не верится, что я могу это делать. Что могу пустить ее шагом и рысью, остановить, направить в ту или иную сторону.

 – Ты получаешь удовольствие?

 – Да. Хотя потом расплачиваюсь за него болью в ногах и ягодицах. Но все равно здорово.

 – Скоро ты будешь ездить еще лучше. Научишься пускать ее легким галопом.

 Даже издалека Бодин увидела, как у Джессики округлились глаза.

 – Ой, Кора, по-моему, я не готова. Честное слово, мне и так все нравится.

 – Ты готова. Доверься мне, доверься ей, доверься себе. А сейчас сделай кружок рысью. Колени внутрь, пятки вниз, локти тоже. Покажи ей, чего ты хочешь. Правильно. А она хочет тебе угодить. Ты просто слегка подгони ее, держись прямо, подай ей сигнал, и она поймет.

 – А если я упаду?

 – Не упадешь, но если упадешь, сразу вставай. Чуточку подгони ее, Джесси.

 Увидев испуг на лице Джессики, Бодин подумала, не поторопилась ли ее бабушка. Но Джессика, крепко сжав губы, выпрямилась в седле, ударила кобылу пятками и плавно перешла на легкий галоп.

 Ее тревога сменилась удивлением.

 – Ой господи!

 – Двигайся вместе с ней, вот так. Локти вниз! Смотри вперед. Поверни ее. Прекрасно, милая. Все хорошо. Теперь снова переведи ее на шаг, плавно останови.

 Остановив Мэйбел, Джессика прижала руку к груди.

 – Неужели у меня получилось?

 – Я сняла на видео. – Бодин подошла к ним и подняла кверху свой телефон. – Во всяком случае, последние секунды я сняла. Ты все делала замечательно.

 – Она учится быстрее, чем ей кажется, – сказала Кора. – Еще раз проведи ее по кругу. Шаг, рысь, галоп.

 – Почему мне было страшно, когда я это делала?

 – Сделай снова, и в следующий раз тебе будет проще.

 – Еще один раз, – согласилась Джессика.

 Бодин описала круг своим телефоном, следуя за начинающей наездницей и кобылой-ветераном.

 – Я пришлю тебе эти видео, – сказала Бодин, когда Джессика снова привела Мэйбел на середину манежа.

 Джессика, тяжело дыша, с раскрасневшимся лицом, нахмурилась, взглянув на телефон в руках Бодин.

 – Я обрадуюсь или огорчусь?

 – Думаю, ты будешь поражена.

 Когда Бодин взялась за подставку, Джессика покачала головой:

 – Она мне не нужна. Я хорошо умею слезать с лошади. Но, боже, как у меня болит задница.

 – Если будешь ездить чаще и дольше, мышцы не будут болеть. – Кора легко спешилась. – Давайте посмотрим, помнишь ли ты, как правильно расседлать лошадь.

 – Ладно, я сама это сделаю. – Бодин взяла поводья Мэйбел. – Вообще-то, мне нужно поговорить с бабушкой.

 – Тогда я пойду домой и приму горячую ванну. – Джессика обтерла кобылу. – Спасибо, Мэйбел. Спасибо, Кора.

 – Не стоит благодарности. Ты напомнила мне, как приятно учить кого-то с нуля.

 Вместе с Бодин Кора отвела лошадей в конюшню.

 – Я собиралась расседлать их, чтобы у Джессики была практика, потом обтереть их в спорткомплексе. Но мы можем сделать это и здесь, если тебе нужно поговорить со мной. Хочешь колу? У нас есть несколько банок в амуничнике.

 – Я возьму для нас немного. – Бодин отнесла седло, положила на место и взяла колу.

 Пристроив второе седло на столб, Кора уже обтирала Рэнглера.

 – Что у тебя, милая?

 – Я никогда не спрашивала тебя об этом, потому что не хотела огорчать. – Бодин взяла свежее полотенце и принялась обтирать кобылу. – Если тебе слишком тяжело говорить об этом, тогда не будем.

 – Это звучит серьезно.

 – Я хотела спросить про Элис. Кажется, я понимаю, почему Грэмми сердится, и мама тоже. Грэмми – потому что ты ее дочь, и ей больно видеть твою печаль. Маме тоже больно за тебя. Думаю, ей и самой тоже больно.

 – Знаю, что это так, и мы почти не говорим об этом, поскольку это бередит незажившую рану.

 – Я не хочу этого делать. – Почистив кобылу щеткой, Бодин взглянула поверх лошадиной спины на бабушку. – Не хочу сыпать соль на рану.

 – Но ведь ты думаешь об этом. У тебя накопились вопросы, и ты хочешь услышать ответы. – Работая руками, Кора встретилась с Бодин взглядом. – Так что спрашивай.

 – Бабушка, пожалуй, мать Кэрин Эллисон подтолкнула меня к этому. Она решила свести счеты с жизнью и чуть не умерла. Я и сама говорила с матерью Билли Джин и знаю, что, хоть они не были так близки, как Кэрин со своей матерью, ее горе безмерно. Вот я и подумала, каково было тебе все эти годы, когда ты не знала, что с Элис, жива ли она…

 – Жива ли она? – повторила Кора. – Мое сердце чувствует, что жива. Я должна в это верить.

 – Но почему ты не сердишься? Я вижу, как сердится Мисс Фэнси и мама, и понимаю их. Ты веришь, что она жива, и я понимаю это. Но почему ты не сердишься?

 Это главный вопрос, подумала Бодин. Сама она никогда не знала Элис Бодин, но уже одно это имя вызывало у нее гнев.

 – Элис просто уехала, она вычеркнула всех вас из своей жизни. Бабушка, что она за человек, раз даже не удосуживается сообщить тебе, что она жива-здорова? Как она не понимает, что ты беспокоишься за нее, что ты обижена?

 – Я сердилась. Ох, «сердилась» – слишком слабое слово. Я даже не могу найти более подходящее слово. – Разговаривая, Кора терпеливо, ровными движениями расчесывала гриву Рэнглера. – Она убежала в день свадьбы ее сестры. В самый счастливый день для ее сестры. Вернее, вечером, как мы потом поняли. Оставила записку, что не собирается надевать на себя, как Рин, оковы брака, не хочет терпеть скуку жизни на ранчо. Позже я получила от нее несколько открыток, она писала, что я никогда ее не понимала и не любила так, как любила Рин. Обидно. Она словно хотела обидеть меня. Элис умела ткнуть пальцем тебе в глаз.

 Бодин промолчала, подумав, однако, что отъезд Элис, возможно, стал благом для остальных членов семьи. Кора продолжила:

 – Я не хотела говорить об этом Морин и Сэму, не хотела омрачать их медовый месяц. Ту ночь они провели в домике. Но когда перед отъездом в свадебное путешествие они пришли попрощаться со всеми, мне все-таки пришлось им сообщить. Честно говоря, тогда я была уверена, что Элис просто хотела расстроить всех, как она любила делать, а через несколько дней она обязательно вернется.

 – Но она не вернулась.

 – Она не вернулась, – эхом отозвалась Кора. – Только присылала время от времени почтовые открытки. Я наняла детектива. Я не собиралась заставлять ее вернуться. И не смогла бы, ведь ей исполнилось восемнадцать, да и нехорошо удерживать насильно того, кто хочет уехать. Я просто хотела знать, что у нее все нормально, что она жива-здорова… но мы не смогли ее найти. – Тяжело вздохнув, Кора провела ладонью по шее Рэнглера. – Я перестала злиться, Бодин, потому что это все равно ничего не могло изменить. Я спрашивала себя: может, я и в самом деле была к ней слишком строга и равнодушна? В те годы я много времени уделяла ранчо, потом мы начали принимать туристов. Это было самое начало. Неужели из-за всех этих забот я оказалась для нее плохой матерью?

 Бодин подумала, что не стоит бабушке корить себя. Нет, она не допустит этого.

 – Бабушка, я вижу, как вы с мамой относитесь друг к другу. Я вижу это и знаю, какая ты замечательная мать. Мне тяжело осознавать, что ты сомневаешься в этом.

 – Многие матери сомневаются в себе. Забавно, Бо, что женщина может родить двоих детей, одинаково их воспитывать – по тем же самым правилам, с одинаковой строгостью, прививать им одни и те же моральные ценности, и все-таки вырастают два совершенно разных человека.

 На мгновение Кора прижалась щекой к шее Рэнглера.

 – Моя Элис родилась с трудным характером. Она могла быть забавной и милой, господи, очаровательной. Но если Морин любила ранчо, то Элис всегда было здесь тесно. Знаю, Элис чувствовала, что я выделяла Рин, но если один ребенок старается изо всех сил хорошо учиться в школе, а другой пропускает занятия, ну понятно, что первый получает похвалу, а второй наказание. – Кора вздохнула и невесело рассмеялась. – Элис, казалось, никогда не понимала самого простого. Когда у нее царил мир в душе, она была замечательная. Смелая, инициативная, любознательная. Если Рин бывала слишком серьезной, слишком беспокоилась о мелочах, чтобы все было в порядке, слишком старалась понравиться сразу всем, то Элис встряхивала ее, дразнила, подбивала на авантюры. Во многом так же, как Чейз и Коллен, – только Коллен… у него не такой трудный характер, он никогда в жизни не испытывал ненависти к Чейзу за то, что он такой, принимал его таким, как есть. В этом разница.

 – И ничего из этого не было важно ни тогда, ни сейчас, – спокойно сказала Бодин. – Трудный характер, неприязнь, смелость или любознательность. Она была твоя дочь. Ты любила ее. Ты по-прежнему ее любишь.

 – Да, любила и люблю. А потеря? Сознание того, что она предпочла забыть меня, забыть всех нас? Это непреходящая боль.

 – Как ты ее выдерживаешь? Как тебе удается с ней справляться?

 – Я вижу всю картину, а не только то пустое, темное место.

 Вытащив из кармана мятные леденцы, Кори угостила ими лошадей.

 – Бодин, когда умер твой дед, которого ты никогда не видела, мой мир рухнул. Я любила мужа, так любила, что не знала, как мне шагнуть в мир, где его уже не будет. Но у меня была моя мама, и она нуждалась во мне. У меня в животе росла Элис. Я была обязана сделать следующий шаг.

 Проведя ладонью по косе внучки, Кора взялась за скребок и стала чистить правое заднее копыто Рэнглера.

 – Твои прабабка и прадед… Да, мы с мамой иногда ворчим друг на друг. Это неизбежно, когда две женщины живут рядом в одном доме. Но ничто в этом мире не уменьшит ни на крупицу мою любовь и благодарность по отношению к ней и моему отцу. Они продали дом и приехали сюда, потому что были мне нужны. Без них я бы не смогла продержаться. Я могла потерять ранчо, если бы даже мне помогали твои дяди.

 – Ты могла бы его продать. Тебя никто бы не осудил.

 Кора взглянула на Бодин из-под края шляпы.

 – Мой Рори любил ранчо. Рисковал всем, что имел, желая его построить. Я никогда бы не продала его, но без помощи моих родителей тут все могло прийти в упадок. Теперь хозяйство стало процветающим, и я знаю, что Рори гордился бы тем, чего мы добились.

 Улыбаясь, Кора наклонилась к передней ноге Рэнглера и, когда он поднял ее, осмотрела его копыто.

 – У меня есть дочь, радость моей жизни, и зять, лучший человек из всех, кого я знаю. И чудесные внуки, которыми я непрестанно горжусь. Бодин, я живу полной жизнью, потому что таков мой выбор. Я повидала горе. Жизнь не может считаться полноценной без него. Я горюю по мужу. И не важно, что прошло уже много лет с тех пор, как я видела его лицо, слышала его голос. Я до сих пор вижу его, слышу его, и это меня утешает. Я горюю по моей дочке – с ее достоинствами и недостатками. Я хотела бы, чтобы у меня появился еще один шанс проявить материнскую любовь к ней, но я не готова ради этого рисковать тем, что у меня есть сейчас.

 – Ты живешь полной жизнью, потому что это твой выбор и ты всего добилась сама.

 – Да, Бодин, но ты только не осуждай бедную мать той девочки, потому что ее захлестнуло горе. Отчаяние порой бывает таким сильным, что его не одолеть.

 – Нет, я не осуждаю. Я думаю о тебе, бабуля. Ты оказалась сильной и справилась с горем.

 – Милая моя девочка, – пробормотала Кора.

 – Я вижу, бабушка, какая ты сильная. Сильная, умная и любящая. Я вижу эти черты в Мисс Фэнси и в маме. Нет, я не отрицаю достоинства наших мужчин и горжусь, что во мне течет кровь Рили, Бато, Бодин и Лонгбоу. А еще надеюсь, что у Элис все сложилось хорошо, где бы она сейчас ни находилась.

 – Ты мое сокровище, Бодин. Настоящее, бесценное сокровище.

 Кора обошла вокруг лошадей и обняла внучку, и Бодин тоже крепко стиснула ее в своих объятиях.

 Но при этом она подумала, что ни у кого не может быть хорошей жизни, если он забыл о своих родных, которые любят его, хоть и надеялась, ради бабушки, что у Элис действительно все нормально.

 Слухи, откровенные сплетни, лукавые намеки и дикие выдумки – все эти плоды людской молвы наливались соком на лозе, протянувшейся от ранчо до гостиничного комплекса. Большой плод или мелкий, но при желании из него всегда можно выжать хоть чуточку сока.

 Бодин не знала размеров и степени зрелости плода, попавшегося ей в тот день, и сочла своим долгом выяснить это.

 У нее имелось два повода постучать в дверь хижины после ужина. Поговорить с Колленом днем не позволила занятость, а тема казалась ей важной, и она считала оправданным и справедливым, чтобы разговор состоялся на его территории, а не на ее собственной.

 Он крикнул «заходи».

 Коллен уютно устроился на диване с ноутбуком на коленях, пивом рядом на столике и бейсболом на экране телевизора.

 Она заметила, что его шевелюра уже успела выгореть на зимнем солнце, когда лампа высветила светлые пряди на волосах цвета оленьей шкуры.

 – Эй! – Он продолжал печатать на клавиатуре – не двумя пальцами, как ее отец или Чейз, а всеми десятью, не хуже офисного работника.

 Где же он научился?

 – Бери пиво и садись в кресло, – пригласил он.

 – Пиво не буду. – Но она села.

 – Подожди секунду. Мне просто надо… Отлично, все нормально.

 Бодин подождала, пока он сохранит файл и отложит компьютер в сторону. Он выглядел спокойным, немного небрежно одетым, и ее всегда удивляло, что это казалось ей привлекательным.

 Она могла понять, почему он ей нравился, но черт ее побери, если она могла объяснить его спокойствие.

 Вытянув ноги, он положил их на кофейный столик.

 – Как дела?

 – Вообще-то, как раз это я хотела спросить у тебя.

 Он кивнул и взял пиво.

 – Не могу пожаловаться. Много бронирований на ближайшие пару недель, расписание готово. Продумал ротацию лошадей. Получил твою сводную таблицу по затратам. Предполагаю, весной гостей станет еще больше. И я собирался поговорить с тобой насчет замены кое-какого снаряжения. Когда у нас появляется возможность, мы делаем инвентаризацию.

 Она поняла, что Коллен не только умел печатать всеми пальцами, но и многое знал.

 – Пришли мне потом докладную. А сейчас хотела бы услышать, как у тебя дела в личном плане.

 Он приподнял брови.

 – Опять же не могу пожаловаться.

 – Я озадачена, почему ты не можешь пожаловаться, если к тебе снова наведался Гаррет Клинток. Причем именно в то время, когда ты находился на территории комплекса и был занят работой. Думаю, можно написать жалобу.

 Коллен пожал плечами, потягивая пиво, но Бодин заметила промелькнувшую в его глазах досаду.

 – Может, потому, что Клинток меня не волнует.

 Заинтригованная и разочарованная, Бодин скрестила ноги.

 – Ты стал ужасно мягким, Скиннер, если это правда. Он явился в спорткомплекс, когда ты работал, и обвинил тебя в убийстве.

 – Ну, он был не столь прямолинеен.

 Какой бы мягкой ни была Бодин, она умела настоять на своем и знала, как добраться до сути.

 – Почему ты сам не рассказал мне об этом, чтобы я не выслушивала разные версии от разных людей?

 – Прежде всего Изи не должен был ничего тебе говорить.

 – Я совершенно не согласна с тобой, но он, вообще-то, и не говорил. Он что-то сказал Бену. Насколько я могу представить ту цепочку, Бен заметил, как подъехал Клинток, увидел вашу, как ему показалось, перепалку, а потом проследил, как умчался Клинток, расшвыривая гравий. Потом Бен спросил об этом у Изи, получил какие-то объяснения, поделился с другими, и дело пошло, пока искаженная версия тех событий не дошла до меня.

 Она прерывисто вздохнула – и, к ее досаде, Коллен ничего не ответил, он просто сидел, вытянув ноги, и буквально лучился спокойствием.

 – Скиннер, я не люблю слухов. И особенно в связи с таким неприятным поводом, как этот. Ты должен был прийти ко мне.

 Он послушно кивнул и слегка пожал плечами, словно принимая во внимание ее точку зрения.

 – Я смотрю на это иначе. Конфликт был личным, и я разобрался с ним. Он не имел никакого отношения к работе, к тебе или к комплексу.

 – Это произошло – повторю опять – на нашей территории. – Она выставила перед собой ладонь, прежде чем он смог ей возразить. – У меня есть полное право пожаловаться шерифу, если кто-то из его помощников оскорбит нашего сотрудника на нашей территории. Мне плевать, что ты смотришь на это по-другому, потому что я права. И если ты будешь сейчас утверждать, что Гаррет не упоминал в вашем разговоре фамилию Бодин или Лонгбоу или хотя бы не намекал на нас, я назову тебя тем, кем ты никогда не был. Лжецом.

 Наконец Коллену чуть изменила его невозмутимость. Он вскочил и прошелся по ограниченному пространству комнаты. Бодин ждала, приподняв брови. Бесспорно, теперь, чтобы разозлить его, требовалось больше усилий, чем когда-то, но она уже видела, как в нем закипал нешуточный гнев.

 – Ты прекрасно знаешь, Бо, ты прекрасно знаешь, черт побери, что наш конфликт с Клинтоком разгорелся давным-давно. А сейчас он просто увидел дополнительный повод нагадить мне. Черт побери, я не собираюсь потакать ему и уж точно не побегу к тебе, когда он появится передо мной. Да пошел он в задницу.

 Она растянула губы в улыбке, вложив в нее всю сладость клубничного парфе.

 – Ну, Коллен, оказывается, ты не такой уж и мягкий.

 – Интересно, была бы ты мягкой, если бы какой-нибудь козел обвинил тебя в убийстве двух женщин?

 – Тут я с тобой согласна. Шериф Тейт уже предупреждал его, чтобы он оставил тебя в покое. Клинток не послушал его и, как я вижу, по собственному почину явился к тебе на работу и говорил с тобой в присутствии другого сотрудника, фактически твоего подопечного. Думаю, шериф будет не очень рад это услышать.

 – Это не твоя забота. – Он оборвал ее, и его голубые глаза сверкнули. – Тебе незачем бежать к Тейту, а мне незачем бежать к тебе.

 – Какой ты жесткий и необузданный под маской мягкости. Я не пойду к шерифу. Я выросла среди мужчин, работаю с ними, живу с ними в одном доме и понимаю – пожалуй, даже ценю, – что такой поступок воспринимается мужским мозгом как оскорбление твоих могучих яиц, твоего мужского достоинства, но…

 – Я не имею к этому никакого отношения… Ладно. – Она прижала его, а он не любил врать. – Ладно, признаю, это лишь часть целого. Остальное как раз то, что я говорил. Мы с Клинтоком относимся друг к другу с неприязнью, так всегда было и будет.

 – Что возвращает нас снова к могучим и массивным яйцам, и я говорю так не в обиду тебе, Скиннер, просто это констатация факта. Я не побегу к Тейту, но хочу сказать, что знаю и что думаю, когда шериф услышит о случившемся и начнет задавать мне вопросы.

 Может, он был раздражен или у него зудели яйца, но он не мог спорить с ней, приводя разумные доводы. Так что он просто рухнул на диван.

 – Что ж, это вполне справедливо.

 – И я спрашиваю тебя как менеджер комплекса, как твой друг. Скажи мне, приедет ли Клинток к тебе снова? Мне нужно знать, что может произойти на моей территории, и я не сомневаюсь, что ты тоже это понимаешь, хоть и злишься.

 Коллен глотнул пива.

 – Ты очень хваткий менеджер, черт побери.

 – Я исключительно хваткая, черт побери. Прошу тебя доверять мне и перестать цепляться за дурацкую гордость мачо. Ты сам понимаешь, что, если сообщишь мне о его угрозах и прочем дерьме, это не будет означать, что ты побежал жаловаться женщине. Ты так сделаешь, будешь держать меня в курсе, просто чтобы мне не пришлось собирать все по крупицам слухов, которые гуляют по комплексу или ранчо. А действовать будешь сам, по своему усмотрению.

 – Исключительно хваткая – это еще слабо сказано. – Он шумно выдохнул. – Ты адски разумная. Я не могу вести свою собственную линию и не выглядеть дураком.

 – Ты совсем не дурак, Скиннер, и никогда им не был. – Наклонившись, она слегка шлепнула его по ноге. – И судя по тому, что я видела, ты исключительно хорошо научился урезонивать мудаков. Ну что, договорились?

 – Да, да, да. – Теперь он почувствовал, что может выпустить часть гнева. – Господи, он доставал меня. Напирал, оскорблял – и вашу семью тоже, тут ты угадала, – делал все, что мог, лишь бы спровоцировать меня на драку.

 – Было время, когда ты мог врезать ему и без провокации. Когда ты научился прятать под мягкостью твой всем известный взрывной характер?

 Он подумал о том, как близко – почти вплотную – тогда подошел к взрыву. Но…

 – Если мужчина постоянно не учится чему-то новому, то он зря тратит время. А Гаррет Клинток, этот говнюк, не научился ничему. Только завладел жетоном и может, прикрываясь им, катить на всех баллон. – Коллен направил на нее пристальный взгляд. – Я хочу перейти к другой части сделки.

 – Мы уже заключили ее.

 – Мы не обменялись рукопожатием.

 Бодин закатила глаза:

 – И что это за другая часть?

 – Если он явится к вам по моему поводу, ты мне скажешь.

 Снова наклонившись вперед, Бодин протянула руку:

 – Никаких проблем.

 Они пожали друг другу руки, и Коллен шлепнулся на диван.

 – Я намерен признаться тебе кое в чем. С того раза я постоянно думаю об этом. Не могу вытащить из бока проклятую колючку. Потому что, каким бы козлом ни был Клинток, у меня возникло ощущение, что он уверен в моей вине. Он действительно верит в это.

 Бодин хотела было возразить, но передумала.

 – Пожалуй, ты прав. Он ненавидит тебя, и так было всегда. Это иррациональное и искреннее чувство, поэтому, если дело касается тебя, ему необходимо верить в самое плохое. И он никогда не знал тебя. Любой, кто тебя знает, не поверит никаким обвинениям.

 – Может, и нет, но он так завелся, что Изи почувствовал необходимость вмешаться и прикрыл меня с алиби, причем не слишком убедительно. Это тоже не очень хорошо.

 – Думаю, Бен сделал бы то же самое.

 – Пожалуй. – Хмурясь, Коллен посмотрел на свое пиво. – Да, черт побери, он сделал бы. Это тоже не очень хорошо встраивается в картину.

 Он рассматривал ее, она его. Она расплела косу, и ее волосы упали на плечи, слегка волнистые и угольно-черные.

 Этот тон еще глубже отразился в ее ресницах и подчеркивал зелень ее глаз. В глазах Бодин Коллен читал понимание, даже сочувствие, а не жесткость и строгость, которые он видел, когда они начинали разговор.

 – Признаюсь, мне больше не хочется говорить с тобой об этом. Может, хватит?

 – Ты член нашей семьи, Коллен.

 – Возможно, но я больше не думаю о тебе как о моей сестре.

 – Ты никогда не думал обо мне как о сестре, – фыркнула она.

 – Ты была для меня маленькой сестренкой моего лучшего друга. Это почти то же самое. Теперь я смотрю на тебя и больше не могу так думать. В Калифорнии у меня был знакомый ковбой. Я больше никогда не видел мужчину, который был бы так, как он, настроен на лошадей. Я шутил, что он, вероятно, сам был лошадью в прошлой жизни. Он любил лошадей, хорошее виски и мужскую компанию. Но временами он говорил мне: «Скиннер, я жажду женщину».

 Бодин снова фыркнула, а Коллен рассмеялся:

 – Это его слова. Он находил себе женщину и утолял свою жажду до следующего раза, когда у него снова возникал зуд.

 Она оценила простую логику и способ утоления жажды.

 – И ты тоже так же справлялся с зудом?

 – Мужчине приходится учитывать потребности своих массивных, могучих ядер.

 Она невольно рассмеялась:

 – Ловко ты ушел от темы, ничего не скажешь.

 – Ну, раз уж я начал делать признания, дело вот в чем. После возвращения я жажду женщину.

 Он наблюдал, как поползли вверх ее брови, а на красивых губах промелькнула легкая усмешка.

 – Но я жажду только тебя. – Он увидел, как усмешка пропала. – Я напоминаю себе, что ты сестра моего лучшего друга, который у меня был и будет, но это ничуть не помогает, черт побери.

 В ее душе бушевало смятение, жаркое и бурное, и она пожалела, что отказалась от пива.

 – Смелое признание.

 – Что ж, ты сама сказала: я не лгун. Я хочу обнимать тебя, Бодин. И намерен в скором времени это сделать.

 – Я преодолела свою влюбленность, Коллен.

 – Думаю, мы оба знаем, что выросли из подростковых страстей. Ты тоже не лгунья.

 – Ты меня понимаешь, и мне, пожалуй, хотелось бы этого, просто, чтобы узнать, что это такое. Честно говоря, ведь секс – дело нехитрое.

 Он засмеялся:

 – Если ты так думаешь, значит, у тебя никогда не было настоящего секса. Я с нетерпением жду возможности это изменить.

 – Ты ужасно высоко поднял для себя планку, но… У меня была еще одна причина прийти к тебе сегодня и поговорить.

 – Хочешь нанять меня, чтобы я показал тебе, как легко беру ту планку?

 – Нет. Нет, дело в другом. Сегодня пришло известие от Эйба.

 – Как там Эдда?

 – Неплохо. Она занимается… нет, не кунг-фу, а… – Вспоминая слово, Бодин медленно и плавно взмахнула руками.

 – Тай-чи?

 – Вот-вот. И йогой. А еще Эйб сказал, что она стала нестрогой вегетарианкой. Не могу такое представить.

 – Значит, помогает, – рассудил Коллен.

 – Кажется, да. Но она – они оба испугались и долго обсуждали все, взвешивали. В итоге решили перебраться поближе к дочке в Бозмен. Так что на работу они не вернутся.

 – Черт. Мне нужно еще пива. – Он медленно встал. – Ты точно не хочешь?

 – Пока нет. Он сказал, что вернется ненадолго и поможет подготовить замену, если нам нужно. Но если мы возьмем тебя, то он может и не приезжать. Так что работа твоя, если ты согласен. А если нет, я попрошу тебя остаться менеджером на то время, пока мы не подыщем подходящего человека. Как генеральный менеджер «Бодин резорт» и совладелица, я бы хотела, чтобы ты дал согласие занять место Эйба.

 Он вернулся и поставил пиво на столик. Она не удивилась, когда он поднял ее с кресла.

 Она подумала, удивился бы он, если бы она вцепилась в его волосы обеими руками и с силой прижала его губы к своим?

 Жажда, черт побери, подумала она. А она чувствовала голод, глубинные жернова голода, и вечная боль из-за этого голода держала на пределе весь ее организм с того момента, как несколько месяцев назад она вошла на кухню и увидела, как он шутил с Клементиной.

 В этом не было смысла, это было неразумно. Просто так было, и все.

 Она взорвалась, это была буря страсти, сверкали молнии, освещая эротические картины сплетенных в страсти тел. Она жадно вбирала в себя то, что он готов был ей дать, и требовала большего. Она неслась по течению, захлебываясь от нехватки воздуха, и все это во время одного долгого поцелуя.

 Он отшатнулся, ругая ее, себя и негодуя из-за неловкой ситуации. Она схватила его за рубашку, и туман в ее глазах ясно сказал ему, что она не насытилась.

 «Я тоже», – подумал он, но, глядя Бодин в глаза, осторожно разжал ее пальцы.

 Она тут же уронила руку, и он прочел на ее лице потрясение, обиду, разочарование. Они промелькнули и пропали.

 – Ты… – Она замолчала и тяжело вздохнула. Теперь он увидел на ее лице презрение и высокомерие. – Надеюсь, ты не решил, что я готова при помощи секса убедить тебя остаться менеджером в спорткомплексе и заниматься лошадьми?

 – Ты сама знаешь, ведь ты хорошая наездница, что можно отбить себе задницу, если упадешь с лошади с такой высоты. А теперь… – Он выставил перед собой ладонь, останавливая Бодин, и сам шагнул назад.

 Ее глаза на миг прищурились, потом оживились. Ох, столько в них лукавства, заметил он. Она поджала губы.

 – Вот так. – Коллен не мог сказать, почему, увидев на ее лице самодовольство, он захотел ее еще сильнее. – Я знаю свои границы, и только что я едва не нарушил их. Мы просто… – Он опять замолчал и махнул ей рукой. – Давай сейчас не приближаться друг к другу.

 – Ты первый начал.

 – Возможно, и, пожалуй, мне трудно сейчас судить об… определенных возможностях. Я должен все обдумать и, пока обдумываю, поговорить с Чейзом, ведь это он меня нанял.

 – Ладно. Ты поговоришь с Чейзом и скажешь об этих определенных возможностях?

 – Скорее всего. Придется рассказать о неловкой ситуации. Но ведь нельзя обманывать своего лучшего друга.

 – Что ж, это твое дело. Но я напоминаю тебе – и ему, если зайдет речь об этом, – что я не нуждаюсь в его разрешении насчет того, с кем мне лечь в постель.

 В другой раз Коллен оценил бы такую откровенность, но в этот момент хрупкий край, на котором он балансировал, стал еще более ненадежным.

 – Дело не в разрешении. Теперь надо, чтобы ты… – Он указал на дверь. Когда она наклонила набок голову и подняла брови, он сунул руки в карманы, хотя на самом деле хотел бы обнять ее и стереть с ее лица лукавое удовлетворение. – Иди, Бо, иди, иначе я за себя не отвечаю.

 – Ладно. Буду признательна, если ты сообщишь мне о своем решении насчет работы в ближайшие пару дней. – Открыв дверь, она остановилась. Холодный ветер трепал ее волосы и раскачивал фонари во дворе, отчего по снегу скользили загадочные тени. – Вот что я скажу тебе: согласишься ты на эту работу или нет, я все равно добьюсь тебя. Я так решила.

 Проклятый край осыпался у него под ногами.

 – Уходи, Бодин.

 Она рассмеялась, и он осознал, что ее смех полночи не даст ему спать. Он сел и взял пиво, не вполне представляя, кто он – настоящий мужчина или осел.

 В тот момент он не видел большой разницы между тем и другим.

 

 Коллен не хотел тянуть с ответом, считая это трусостью, и, поскольку «да» или «нет» зависели от мнения Чейза, он пошел к нему.

 Еще до рассвета Чейз с парой работников переводили лошадей из конюшни в загон.

 – Доброе утро, Кол. – Чейз шлепнул ладонью по боку гнедого мерина, направляя того в открытые ворота. – Мы занимаемся ротацией, но Бинса я сегодня подержу тут. Похоже, у него инфекция в правом глазу, надо, чтобы его посмотрел ветеринар. У тебя все нормально с Кочиз?

 – Да, нормально. У тебя найдется минута?

 – Даже больше найдется. – Почувствовав, что Коллен хочет поговорить наедине, Чейз отошел от загона. – Сегодня мы кастрируем телят.

 – Не скажу, что я отказываюсь вам помочь.

 Решив, что они отошли достаточно далеко от любопытных ушей, Чейз остановился.

 – Вроде сегодня потеплеет. По крайней мере, нам не придется морозить задницу, пока будем превращать маленьких бычков в волов.

 – Я мог бы использовать свободный день.

 – Я бы не обиделся. Слышал, что Эйб, возможно, не вернется сюда.

 – Бодин сказала, это решено. – Дыхание Коллена вырвалось белым облачком. – Конечно, сердечный приступ, даже несерьезный, все равно достаточно серьезен для того, кто его пережил, – это звоночек. Думаю, все поймут, что они решили уйти на отдых.

 – Их будет не хватать. Они работали у нас с самых первых дней. Я не удивлюсь, если Бодин предложила тебе занять место Эйба.

 – Да, предложила.

 – И ты согласился?

 – Я не отвечу ни «да» ни «нет», пока не услышу, что скажешь ты.

 – Это не мое дело, Кол.

 – Скажешь тоже! К кому я поехал, когда понял, что пора возвращаться? – воскликнул Коллен. – Ты взял меня на работу, даже поселил в хижине.

 Привыкший к таким вспышкам друга, Чейз сохранял спокойствие.

 – Я сделал это по дружбе, любой из нас так поступил бы. Но дело тут даже и не в дружбе. Кол, ты сокровище, лучший лошадник на сто миль, каких мы с отцом знаем. Мы прекрасно понимали, что ты мог устроиться где угодно.

 – Я не хотел идти куда угодно. Я приехал сюда.

 – Вот ты здесь и находишься. – Чейз взглянул на небо – звезды уже побледнели. Рассвет был близок. – Я мог бы подраться с Бо из-за тебя, даже мог бы победить, хотя она дерется яростно и грязно. Помнишь, как мы оттаскивали ее от Бада Пангера? Бад был старше на год и весил килограммов на пять больше, а она повалила его в грязь, и он заревел и стал звать маму.

 – Помню. Тогда еще она заехала мне по ноге, я хромал два дня. Не хочу оказаться причиной ссоры между тобой и Бо.

 – Не окажешься. Может, я и ругаюсь с ней, но комплекс – часть целого, так что все едино. К тому же, Кол, важно, чего ты хочешь сам. Бо хоть и может грязно драться, но она скажет то же самое. И, думаю, уже сказала.

 – Я приехал, чтобы работать у тебя, Чейз.

 – Ты приехал работать на ранчо Бодин, а комплекс – его часть.

 Долгая ночь уходила, темнота редела, поднялся небольшой ветерок. Слышалось конское ржание, мычание коров, шаги людей, уже приступивших к работе.

 – Я люблю это место, – сказал со вздохом Коллен. – Люблю его почти так же, как ты. Мне было ужасно трудно уезжать отсюда. Но я пересилил себя, иначе из меня никогда ничего не получилось бы.

 Зная друга, Чейз молчал и ждал, когда Коллен договорит.

 – Я восхищаюсь комплексом. Черт побери, я потрясен всем, что вы тут построили. Планы, амбиции и деловая хватка достойны восхищения. Я знаю, что могу быть хорошим помощником тут, на ранчо. Знаю, что смогу в какой-то степени разгрузить тебя и Сэма. А что касается работы комплекса…

 Он долго молчал, собираясь с мыслями, потом продолжил:

 – Думаю, я мог бы добавить свои предложения к их планам. И я знаю, как их реализовать.

 – Тогда тебе и надо этим заняться. По-моему, ты и сам хочешь там работать, и тебя удерживают только твои обязательства передо мной. Забудь про них. Если ты нам понадобишься на ранчо, мы договоримся. И не переживай, что в следующем месяце мы скорее всего наймем на замену тебе двух человек.

 С шеи Коллена свалился груз сомнений и стресса.

 – Лучше трех.

 – Ты не настолько хорош, черт побери. Работай с Бо, выделяй для меня парочку часов, как это бывало раньше, и мы квиты.

 – Ладно. – Коллена вновь охватило волнение. – Насчет Бодин. – Он переступил с ноги на ногу и взглянул на восток, где лучи солнца уже позолотили горизонт. – Я… мы… – поправился он, поскольку минувший вечер укрепил его уверенность. – У нас с ней… между нами… – Он потер колючий подбородок, потому что не побрился этим утром. – Происходит что-то важное.

 – Что у вас происходит?

 Коллен посмотрел на друга и увидел его мягкий и удивленный интерес.

 – Ты всегда был бестолковым, Лонгбоу, когда речь шла о романтических отношениях и сексе. Деревянный чурбан, да еще зацементированный.

 – Мне хватает забот и без…

 Тут до него дошло. Коллен увидел, как смысл его слов ударил Чейза словно деревяшка – прямо между глаз.

 – Что?

 – У нас с Бо взаимный интерес. Нас тянет друг к другу.

 – Что? – повторил Чейз и шагнул назад, словно его тело запоздало отреагировало на тот удар. – Ты… ты уже… с моей сестрой?

 – Еще нет, но только благодаря моим героическим усилиям. Я мысленно слышал, как ты произнесешь «с моей сестрой» вот так, как сделал только что.

 – Раньше ты совсем не замечал ее… – начал было Чейз, но осекся, задумавшись. – Или замечал?

 – Господи, Чейз, она была еще ребенком, когда я уезжал. Ну, почти ребенком, – поправился Коллен. – Пожалуй, в последние месяцы перед отъездом я иногда поглядывал на нее. Но только потому, блин, что она всегда была хорошенькой и стала расцветать как раз в то время. Я никогда бы и пальцем не шевельнул, да у меня и в мыслях не было ничего такого. Но теперь она уже не ребенок. И… – Как брат брату, напомнил себе Коллен. Пусть даже между ними теперь стояла сестра. – Она умная. Всегда была, но теперь, дружище, она отточила свой ум прямо как лезвие бритвы. Как она управляет комплексом! Она умная и компетентная, еще она умеет сделать так, чтобы у нее все работали хорошо да еще радовались этому. Просто талант. Я восхищен.

 – Так ты положил на нее глаз из-за ее мозгов и таланта менеджера?

 Чейз нечасто прибегал к сарказму, зато делал это виртуозно.

 – Это входит в набор. Она красивая. – Коллен вздохнул. – Не знаю, когда она из просто хорошенькой превратилась в красавицу. Может, будь я все время тут, рядом с вами, меня бы это не поразило словно разряд молнии. У меня к ней чувства – я не совсем уверен, куда они приведут, но уже ясно, что мы намерены это выяснить. Я не мог бы это делать за твоей спиной, не объяснившись с тобой.

 – Ты стоишь тут и сообщаешь мне, что планируешь заняться сексом с моей сестрой.

 – Я сейчас тебе объясню. Мне ужасно неловко признаваться в том, что я, чтобы не делать ничего за твоей спиной, был вынужден вчера вечером сказать ей, чтобы она ушла из моей хижины. Она разозлилась.

 – Врезала тебе?

 Коллен рассмеялся так, что согнулся пополам.

 – Вот опять твоя бестолковость. Как ты сможешь когда-нибудь трахаться?

 – Поцелуй меня в зад, мистер Голливуд. И осторожнее используй слово «трахаться», если намерен говорить о моей сестре.

 Вздохнув, Коллен продолжил:

 – Она ушла, но заявила мне, что соглашусь я на работу у нее или нет, она все равно намерена добиться своего… в личном плане. Пожалуй, я могу заставить ее отказаться от этого, если ты действительно против. Думаю, она скорее всего собьет меня с ног и отлупит, но я потерплю.

 Чейз хмуро смотрел на холмы и горы, все отчетливее выступавшие из рассветного полумрака.

 – Вот уж не ожидал такой беседы, когда проснулся сегодня утром.

 – У меня перед тобой преимущество: я всю ночь думал об этом разговоре. Когда не думал о ней. Она наверняка знает об этом. Хитрая. Я не сказал об этом? Она хитрая девушка. Мне это нравится.

 Чейз стоял, раздумывая, взвешивая и недовольно морщась, а на восточные склоны горных вершин уже лились красные и розовые краски восхода.

 – Она взрослая женщина, ей и выбирать. Раз она так… Пока это еще не укладывается у меня в голове. Но хочу сказать, что люблю тебя как брата. Бывали времена, когда Рори меня страшно злил и я мечтал, чтобы ты был моим братом вместо него. Я доверю тебе свою жизнь, не колеблясь ни секунды. И я говорю тебе: если ты ее обидишь, я дам тебе под зад. И отлуплю посильнее, чем Бо отлупила Бада.

 – Это будет справедливо.

 Объяснившись и поняв друг друга, они постояли еще немного, глядя под крики петуха, как над горизонтом поднималось красное солнце.

 Коллен верхом поехал на работу задолго до Бодин. Нет, он не избегал ее – он избегал искушения. В одиночестве и тишине он закончил инвентаризацию упряжи, набросал список того, что, по его мнению, требовалось заменить, а что можно было починить.

 В середине утра он послал Изи в манеж с несколькими лошадьми для Мэдди и для занятий. Вместе с Беном он оседлал еще четырех лошадей для конной прогулки, заказал фураж, сделав копию для босса, и подтвердил новые заявки.

 Прекрасный погожий день для верховой езды, подумал он. Может, днем потеплеет еще сильнее. Он представил, как съежатся к концу дня снежные скульптуры, простоявшие так долго.

 – Эй, ковбой!

 Он осматривал копыто и теперь выпрямился и улыбнулся Коре и ее матери:

 – Мэм. Доброе утро, Мисс Фэнси.

 – Как я слышала, ты выручил Эйба, – сказала Мисс Фэнси, приподняв ярко-зеленый край стетсона.

 – Рад помочь.

 – Он хороший парень. А ты был немного хулиганистым, Коллен. Я всегда питала слабость к хулиганистым мальчишкам. С высоты моего возраста скажу: тебе надо проделать еще несколько миль, чтобы стать мужчиной, но, впрочем, ты и так хорош.

 – Сегодня у мамы ворчливое настроение. С ноября не было такого чудесного дня, и мы хотим воспользоваться этим. Ты можешь нам выделить пару лошадей для прогулки?

 – Сколько угодно. Мисс Фэнси, вам по-прежнему нравится та гнедая кобыла? Вы еще окрестили ее Деллой.

 – Как же ты помнишь такие мелочи?

 – Я никогда не забываю красивую женщину и хорошую лошадь.

 Она одарила его улыбкой, в которой флирт поразительно сочетался со снисходительностью. Неудивительно, что Коллен обожал ее.

 – Так получилось, что сегодня она тут, в загоне. Если хотите, я сейчас приведу ее сюда и оседлаю.

 – Буду рада прокатиться на Делле, но я и сама могу оседлать лошадь.

 – Не сомневаюсь, однако буду признателен, если вы позволите мне сделать это за вас. Кора, вы ездили в манеже на Рэнглере, но сейчас его взяли для занятий.

 – Давай посмотрим, что еще у тебя есть.

 Когда Кора сделала выбор, Коллен перевел из одного загона в другой гнедую кобылу и рыжего мерина.

 Положив руку на бедро, в джинсовой куртке с эмблемой мира нараспашку, Мисс Фэнси разглядывала его, пока он седлал кобылу.

 – У тебя хорошие руки, мой мальчик. У меня большая коллекция мужских рук. Удивляюсь, что пока не слышала, как ты используешь их в общении с двуногими самками.

 – Ма. – Кора закатила глаза. Она надевала седло на мерина.

 – Если я не могу шутить с мальчишкой, которого шлепала по попке, когда ему было три года, с кем мне тогда шутить? У тебя хорошие руки и красивое лицо. Тебе надо присмотреть себе женщину.

 – Но если мои глаза смотрят в вашу сторону, что мне делать, Мисс Фэнси?

 Она засмеялась:

 – Как жалко, что ты родился с опозданием на пятьдесят – ох, черт возьми! – на шестьдесят лет.

 – Да я и сам словно из другого времени.

 Она снова рассмеялась и похлопала его по щеке:

 – Я всегда подозревала, что это так.

 – Мисс Фэнси. – Он поцеловал ей руку. – Я влюблен в вас всю жизнь.

 – Безопасно говорить такие слова женщине, которой уже девятый десяток. – Но на этот раз она поцеловала его в щеку. – Не оскорбляй меня, не приноси подставку. Просто подсади меня, и все.

 Он сложил руки корзинкой и восхитился, как ловко она вскочила в седло. Если он доживет до девятого десятка, хорошо бы и ему остаться таким же бодрым.

 – Вперед, Делла, посмотрим, как мы сегодня прокатимся.

 Пока Кора затягивала подпруги, Мисс Фэнси повернула Деллу и направила ее по загону сначала рысью, а потом и легким галопом.

 – Сегодня ей захотелось прогуляться. – Кора поправила шляпу на своей короткой стрижке цвета соль-с-перцем. – Зимы становятся для нее все длиннее. Сегодняшний день просто подарок. Нет, я сама, – сказала она, когда Коллен снова сложил руки корзинкой. – Мы вернем лошадок через пару часов. Мне и самой ужасно хочется прокатиться. Я не ездила уже давно, пару недель.

 – Вам понравится сегодня. Ох, надеюсь, вы поймете меня правильно. У вас есть с собой телефон?

 Маленькие серебряные сережки закачались в ее ушах, когда она засмеялась, глядя на него с высоты.

 – Да, у нас обеих, и я признательна, что ты беспокоишься о нас. Ма, вы с Деллой готовы?

 – Я была готова к верховой прогулке в каждой жизни, которые у меня были.

 – Открою-ка я ворота. – Коллен прошел по песчаной площадке загона.

 Женщины неторопливо выехали из калитки. Потом Мисс Фэнси оглянулась, подмигнула Коллену и пустила кобылу галопом.

 – Ну и молодчина, – пробормотал он.

 Какое-то время он с восхищением смотрел им вслед, затем вернулся к работе.

 В конце рабочего дня он поручил закрыть комплекс Бену с Кэрол и отправился в Бодин-Таун, ведя в поводу Лео.

 Он привязал обеих лошадей и вошел в здание, приветственно махнул рукой администратору и зашел в кабинет Бодин.

 Она сидела за столом с трубкой, прижатой к уху, и что-то высматривала на экране компьютера.

 – Да, у меня это есть. Конечно, вы можете. Черил, у нас есть собственные огороды, теплицы и… Это исключительно ваш выбор, как хотите. Да, мы рады, что вы с нами. Мы уже написали об этом на нашем сайте и в рекламных буклетах. Мы еще раз упомянем вас в связи с мероприятием, которое начнется первого числа.

 Она откинулась назад, закрыла глаза и застонала, тогда Коллен заглянул в холодильник и достал две банки колы. Одну он открыл и поставил перед Бодин на стол, с другой сел сам.

 – Я обещаю, что вы найдете нашу кухню и наш персонал достойными нашего пятизвездочного рейтинга. Боюсь, мы не сможем платить за это. Если вы считаете, что вам нужны ваши собственные помощники, пожалуйста, привозите их, но за свой счет. Да, да, это обязательное условие, и так написано в вашем контракте. Как я сказала, мы будем рады видеть вас приглашенным поваром на нашем мероприятии. Я рассчитываю, что будет аншлаг. Пожалуйста, сообщите нам, когда и каким рейсом прилетите. Мы встретим вас в аэропорту.

 Когда она снова обратилась в слух, ее глаза прищурились и сердито сверкнули.

 – Простите, Черил, я найду ваш контракт и посмотрю, сказано ли там что-то про лимузин. Угу. Пришлите мне электронное письмо с вашими требованиями, и я просмотрю его вместе с нашим юристом. Лично я сделаю все, что смогу, чтобы ваш визит к нам оказался приятным. До свидания. – Бодин осторожно положила трубку и вздохнула: – Наглая, заносчивая сучка.

 – Я восхищен. Восхищен тем, что твой тон оставался абсолютно корректным и сдержанным, хотя свои слова ты покрыла таким слоем льда, что на дереве от него обломилась бы ветка.

 – Черил подписала контракт и приедет к нам шеф-поваром на весенний благотворительный банкет, который состоится в следующем месяце. Она главный шеф-повар в одном крутом месте в Сиэтле, и, когда мы позвали ее и подписали контракт, она была счастлива и сговорчива. Потом она выступила в программе «Лучший повар Америки» и стала примадонной. Хочет приехать со своими помощниками – а мы чтобы оплатили это, хочет привезти свои собственные приправы, еще она что-то говорила про собственный титьсой…

 – Вероятно, татсой, салат такой делают в Калифорнии, – поправил он, получив в ответ ее гневный взгляд. – Ты молодец, запомнила.

 – Тит или тат, черт побери, плевать я хотела. Она стала занозой у меня в заднице. Вдруг оскорбилась, что мы не предоставляем ей лимузин на время работы у нас.

 – Ты велела ей катиться куда подальше?

 Ее глаза сверкнули еще сильнее – он это заметил.

 – Я не нарушаю контракт и не даю ей повода судиться с нами. Если она его нарушит, я с ней разберусь. Ее с ее татками-титьками можно заменить. Ну?.. – Бодин взяла колу и стала пить. – Чем могу быть полезна?

 – Я много думаю об этом, но пока пришел сказать тебе вот что. Я бы хотел, чтобы ты взяла меня на работу.

 – Рада это слышать. Правда, я очень рада, Коллен.

 – Я тоже рад этому. Тем более что у меня есть несколько собственных просьб.

 – Хорошо. – Она взяла ручку, словно приготовилась записывать. – Спросить о чем-то никогда не вредно, если только ты не та сучка из Сиэтла.

 – К счастью, нет. Я полагаю, у меня тоже будет какой-то контракт.

 – Конечно. Мы ежегодно подписываем контракты с менеджерами; там предусмотрены возможности прекращения его действия для обеих сторон, на тот случай, если отношения не складываются. Я распечатаю его для тебя, и ты посмотришь сам.

 – Я хочу, чтобы ты добавила в контракт, что, если я понадоблюсь на ранчо Чейзу или твоему отцу, а тут у меня все будет налажено, я смогу без проблем отлучиться туда.

 Снова откинувшись на спинку кресла, Бодин пила колу.

 – Я могу так сделать, Коллен, но об этом не обязательно упоминать в контракте. У нас будет устная договоренность. Я надеюсь, что моего слова тебе достаточно.

 – Конечно.

 – Значит, ты уже говорил об этом с Чейзом?

 – Первым делом. Сегодня утром.

 – А о… других факторах?

 – Угу. Но на них ему понадобилось больше времени. – Коллен улыбнулся. – Всякий раз, когда ты захочешь дать мне под зад, просто скажи ему, что я тебя обижаю, и он разберется со мной.

 – Меньшего я от своего брата и не ожидала, – сказала она любезно. – Но я и сама могу справиться с задачей. Хотя приятно знать, что он заботится обо мне.

 – Да, конечно, заботится. Еще я хотел бы взглянуть на оценочные расчеты по найму сезонных рабочих. Не для того, чтобы попробовать переубедить тебя, поскольку ты уже работала над этим. Я просто хочу знать, с кем мне придется иметь дело.

 Она подвинулась к столу и записала.

 – Я пришлю тебе это.

 – И последнее. У меня есть пара мыслей насчет того, что мы можем предложить гостям.

 – Например?

 – Некоторые люди просто хотят сесть на лошадь, немного прокатиться, спешиться и пойти в бар. Другие, более активные, хотят чему-то научиться. Скажем, оседлать лошадь или заняться грумингом.

 – Летом у нас работает детский клуб, там все это предлагается.

 – Но не только дети хотят освоить что-то новое. Ведь ты, когда готовишь еду дома, делаешь все, верно? Выбираешь продукты, чистишь, режешь, варишь, пробуешь. Что-то подобное можно делать и у нас. Обучать людей, как кормить, поить, чистить лошадь. Не просто ездить верхом, а полный цикл… чтобы гость почувствовал себя ковбоем.

 – Напиши об этом, – предложила Бодин, сделав себе заметку. – Когда напишешь, перешли Джесси. Потом это придет к Рори, маме и мне, но сначала Джесси наведет блеск.

 – Ладно, сделаю.

 – Мы не просто ищем свежие идеи, Скиннер, мы их любим. Еще что-нибудь есть?

 – Да, но мне еще нужно это сформулировать.

 – Отлично. А я пока распечатаю для тебя контракт.

 – Хорошо. – Он встал. – Я привез Лео.

 – Ой, я пока не… – Она замолчала, когда взглянула на часы и увидела, что, хоть она и не готова уходить, уже пора. – Мне нужно еще пятнадцать минут.

 – Подожду. Я говорил тебе, что приглашу тебя на танцы в мае?

 – Я помню.

 – Но теперь все складывается так, что ждать нет смысла. Что скажешь насчет субботнего вечера?

 Она заулыбалась и наклонила голову набок.

 – Ты имеешь в виду настоящий дансинг?

 – А что же еще? Бодин, у тебя только секс на уме, хотя трудно винить тебя в этом. Я думаю, что по субботам в «Корале» вечером бывают танцы. Я могу заехать за тобой в восемь, но можно и в семь, чтобы поужинать там.

 – Ужин и танцы в «Корале»? Ладно.

 – Хорошо. Я пойду к лошадям.

 Ужин и танцы, подумала она, когда он ушел. Кто бы мог подумать, что Коллен Скиннер станет таким традиционалистом?

 

 Хотя суббота была, как всегда, загруженная, Бодин рассчитала, что сможет уйти с работы в три. Самое позднее в четыре.

 Не то чтобы ей требовалось много времени для подготовки к вечеру в «Корале». Но она могла надеть платье хотя бы для того, чтобы ошеломить Коллена. Она любила танцевать и часто ходила в дансинг с мальчиками или подружками. Когда в последний раз? Господи, она и не помнила.

 Но как бы она ни любила танцевать, в освободившееся время она хотела подготовиться к тому, что будет потом. Она намеревалась устроить свой собственный кораль, загон, когда танцы закончатся.

 Она уже положила в карман ключ от домика «Полумесяц», а в сумочке у нее лежал список того, что она хотела туда принести. Все было важно, и надо было позаботиться обо всем. Постелить чистое белье, потом вернуться домой, привести себя в порядок и переодеться.

 В ее комоде лежало нижнее белье типа «а-вдруг-я-захочу». Если их отношения с Колленом продолжатся, ей надо будет потратиться на новое, но пока достаточно и этого. Она уже проверила его на всякий случай, ведь прошло тринадцать месяцев с того последнего раза, когда у нее был повод его надеть.

 Причиной была, конечно, ее занятость, да-да, но не главной причиной. Секс не должен быть сложным, но у женщины есть свои стандарты. Ей необходимо почувствовать искру и настоящее влечение к мужчине, прежде чем он увидит ее белье «а-вдруг-я-захочу».

 До прихода на работу сотрудников Бодин выбрала в винном погребе бутылку вина, взяла пару бутылок пива и колы из «Салуна» – сделала отметку в списке и добавила их на свой личный счет.

 Она взяла кофе в магазине «Лонгбоу» и немного снеков, хоть и сомневалась, что они потребуются.

 Зайдя в свой кабинет, она сложила все это в холщовую сумку и только-только принялась за работу, как вошла Джессика.

 – Я не ожидала, что ты придешь так рано.

 – Надеюсь уйти раньше. У меня свидание.

 – Да? – Восприняв это как приглашение к разговору, Джессика подошла и оперлась бедром о стол. – С кем, где, когда?

 – С Колленом Скиннером, ужин и танцы в «Корале».

 – Если бы у нас в офисе был тотализатор, я бы сделала ставку на Кола. Что ты наденешь?

 – Пока не решила. Может, склонюсь к мысли поразить его и заявлюсь в платье. У меня есть несколько.

 – Это первое свидание?

 – Можно сказать, что да.

 – Тогда точно нужно платье. «Кораль» стоит в моем списке; мы рекомендуем его гостям, которые хотят вечером развлечься. Он ведь простой, без претензий, верно?

 – Там бургеры, холодное пиво и танцы по выходным. Ты еще его не видела?

 – Нет.

 – Ну, надо посмотреть. Полезно знать места, которые у тебя в списке, а там забавно.

 – О, Джесс, вот ты где. Извините, мне зайти к тебе позже? – В дверях стояла Челси.

 – Можно и сейчас.

 – Я говорила Джесси, что ей надо как-нибудь в выходные заглянуть в «Кораль».

 – Ты там не была?

 – Я вижу, что у меня постыдный пробел в личном списке.

 – Непременно сходи туда, – сказала ей Челси. – Там забавно. Очень неплохая еда. Не такая, как тут, но хорошая. И музыканты всегда местные. Отличное заведение, где можно провести вечер, если ты не хочешь ехать в Миссулу.

 – Какое? – спросил Рори, заходя в кабинет.

 – Что ты здесь делаешь? – спросила Бодин. – Ведь у тебя свободный день.

 – У Карлоу свадьба. У Карлоу Притчетт. Меня пригласили, вот я и решил, что зайду сюда и помогу готовиться. Что за отличное заведение?

 – Мы говорили про «Кораль». – Челси медленно и эффектно вскинула голову и тряхнула волосами. – Джесс там еще не была.

 – Ну, сходи обязательно. Сегодня там играют «Биттеррутс».

 – Ой, я люблю «Биттеррутс»! – воскликнула Челси, кокетливо захлопав ресницами. – Когда они играют, я не могу усидеть на месте и танцую до упада.

 Тут Рори продемонстрировал обворожительную улыбку:

 – Пошли? Свадьба небольшая, на несколько часов. Мы быстро освободимся, и у нас останется много времени.

 – О, ну, я с удовольствием…

 Откинувшись на спинку кресла, Бодин наблюдала, как ее умный брат заключал сделку.

 – Пойдемте все. Выпустим пар. Черт побери, возьмем Кола и Чейза. Пошли, Джесси! В субботний вечер нет ничего лучше, чем «Кораль» и «Биттеррутс».

 – Не знаю, я…

 – Ой, пойдем, Джесс, – настаивала Челси. – Устроим наконец вечеринку без планирования и подготовки.

 – Мы научим ее танцевать в стиле кантри. – Рори слегка подтолкнул Челси плечом, и она засмеялась.

 Рори и Челси ушли, строя планы, а Джессика в панике посмотрела на Бодин.

 – Даже не сомневайся, – сказала ей Бодин. – Будет весело.

 – Но теперь за твоим свиданием будет следить куча народа.

 Бодин лишь пожала плечами:

 – Зарезервируем большой стол. Челси забыла, зачем пришла. Вот как на нее действует Рори Лонгбоу.

 – Я спрошу насчет стола. Но честное слово, Бо, я могу рассказать им про ваше свидание.

 – Нет. – Бодин выставила перед собой руки. – Клянусь Монтаной, не надо! Иначе это покажется всем ужасно важным, а я стараюсь избегать подобного и в семье, и здесь. А главное, что я не заваливалась в «Кораль» с Чейзом и Рори уже много месяцев. Так что пойдем. Приготовься к настоящей вечеринке в стиле Монтаны.

 Выпроводив Джессику, Бодин отправила Коллену письмо:

 

 СООБЩАЮ НАСЧЕТ КОРАЛЯ. УЖИН И ТАНЦЫ ДЛЯ ДВОИХ ТЕПЕРЬ ПРЕВРАТИЛИСЬ В МЕРОПРИЯТИЕ ДЛЯ ШЕСТЕРЫХ. БОЛЬШЕ ПАРТНЕРОВ ДЛЯ ТАНЦЕВ. НО НЕ СТРОЙ НИКАКИХ ПЛАНОВ. Я УЖЕ ВСЕ СПЛАНИРОВАЛА.

 

 Через пару минут он написал в ответ:

 

 Я НЕ ПРОТИВ ТОЛПЫ. ДО ЗАКРЫТИЯ.

 

 – Вот и хорошо, – сказала Бодин и сделала себе заметку: позвонить менеджеру «Кораля» после открытия и попросить его, чтобы зарезервировал столик на шестерых.

 

 Коллен вернулся домой позже чем планировал, но у него еще было много времени, чтобы принять душ и переодеться в чистую одежду. Пожалуй, он планировал ужин наедине с Бо, разговоры, танцы и все, что могло произойти позже, но он уже научился менять свои планы.

 К тому же, подумал он, атмосфера вечеринки, пожалуй, снимет напряжение от ожидания того, что будет потом.

 Она сказала, у нее уже есть планы. Он был уверен, судя по нынешней ситуации, что знает, на чем сфокусированы те планы.

 Утром он потратил время на смену постельного белья – снял один комплект, постелил другой. Одно он знал абсолютно точно: если их планы совпадают, он не проведет свою первую ночь с Бодин в ее спальне в их фамильном доме.

 Это стало бы неуважением к ее семье.

 Коллен вошел в хижину и окинул ее быстрым взглядом. Кроме смены постельного белья, что уже сделано, ему не надо было ничего убирать к приходу леди. Он умел содержать в порядке свое маленькое жилье: мыл посуду, убирал вещи в шкаф.

 После работы он не стал пить пиво. В «Корале» он выпьет пару кружек и этим ограничится, ведь он за рулем. Направляясь в душ, он достал из кармана зазвонивший телефон и взглянул на дисплей.

 – Привет, ма. Конечно, могу найти минутку. Сколько угодно.

 Он слушал, а сам тем временем снимал куртку, стягивал с шеи бандану. Бросив в кресло шляпу, провел пятерней по волосам.

 Она не просила ничего особенного, никогда не просила. Сын не мог бы ей отказать ни в какой ситуации.

 – Я найду время в понедельник. Могу приехать к четырем, если тебе удобно, и отвезу тебя на кладбище. Давай потом пообедаем в ресторане. Ну почему же? Никаких проблем. Почему я не могу пригласить родную мать в ресторан? Если Севена и Джастин хотят, я приглашу вас всех. И твое маленькое солнышко.

 Разговаривая, он расстегивал пуговицы на рубашке.

 – Нет? Тогда ладно, просто мы с тобой. Как у нее самочувствие? Не так много времени осталось.

 Коллен сел, стянул сапоги, пока мать рассказывала о его беременной сестре. Когда она закончила, еще раз поблагодарив его, он положил телефон на столик.

 Она не просила ничего особенного, никогда не просила, снова подумал он. И он отвезет ее на могилу мужа. Он не мог понять ее любовь и преданность к человеку, который проиграл всю свою жизнь и жизни своей жены и детей. Но все же отвезет ее, чтобы она положила на могилу цветы и прочитала молитву, а свои мысли оставит при себе.

 Коллен снова подумал о пиве и покачал головой. Если он сейчас выпьет, это будет проявлением слабости. Он стянул с себя джинсы и зашел в крошечную ванную, под душ.

 И снова напомнил себе, что сегодняшний вечер и Бодин гораздо ближе, чем понедельник и кладбище.

 

 Приблизительно в то же самое время, когда Коллен вышел из-под душа, а Бодин стояла перед зеркалом и поочередно мерила платья, выбирая, что надеть в «Кораль», Эстер, когда-то звавшаяся Элис, прикладывала к разбитому лицу тряпочку, смоченную холодной водой.

 Она уже поплакала немножко, зная, что потом поплачет еще; холод облегчал пульсирующую боль.

 Сэр был такой сердитый. Она слышала, как он кричал, а кто-то кричал в ответ, и потом он ворвался к ней. Она еще не закончила уборку, и это разозлило его еще сильнее. Он давно не бил ее, но тут ударил, схватил за волосы, поднял на ноги, ударил по лицу, потом в живот, воспользовался своим супружеским правом – грубо, жестоко, больнее обычного.

 Кто-то разозлил его до бешенства – она отчасти понимала это, но по давно укоренившейся привычке корила себя.

 Она не закончила уборку. Хотя ее внутренние часы и лучи солнца, проникавшие в крошечное окошко, говорили ей, что до его обычного визита к ней оставалось еще несколько часов. Ее дом должен содержаться в порядке. Дом, который он подарил ей.

 Она заслужила наказание.

 И вот он ушел. Она слышала, как отъехал его пикап, как слышала до этого, что кто-то – тот, кто кричал на Сэра, – уехал за пару минут до того, как он ворвался к ней.

 Глаза его были темными и злыми, лицо побагровело от ярости, а руки не знали пощады.

 А ведь это был ее день недели, когда она сидела часок на улице, просто дыша воздухом и ничего не делая. Ей было позволено сидеть и любоваться закатом.

 Она грустно посмотрела на дверь, которую он захлопнул, уходя, а перед этим обругал ее ленивой шлюхой. Хотя у нее болело лицо, живот и то место, куда он так грубо… но она закончила уборку, используя уже остывшую воду, которая растеклась по полу.

 Он опрокинул ведро. Или она. Вероятно, она, ведь она такая неуклюжая, ленивая и неблагодарная.

 Она сказала себе, что сейчас приготовит чай и станет читать Библию, каяться в своих грехах, но на глаза опять навернулись слезы, когда она смотрела на дверь.

 Как эгоистично с ее стороны мечтать об этом часе на свежем воздухе, когда она сидит на скамейке и смотрит, как наполняется красками небо, а иногда даже видит над головой первые звезды. Эгоистично, потому что она не заслуживала этого.

 Но она все-таки зашаркала к двери, погладила ее пальцами, прижалась к ней горевшей щекой. Она могла бы даже услышать чириканье птиц, если бы прислушалась. Но вот шорохи воздуха в ветвях слышны только там, по ту сторону двери.

 Воздух… он остудит ее больную щеку и успокоит сердце…

 Эстер случайно нажала на дверную ручку, и она подалась.

 Потрясенная, она в ужасе отпрянула от двери. Ручка никогда не подавалась. Даже когда Эстер начищала ее до блеска.

 Она нерешительно снова потрогала ручку, потом слегка нажала на нее. Ручка опять подалась, послышался щелчок, как всегда, когда Сэр открывал дверь.

 Учащенно дыша от волнения, Эстер осторожно потянула дверь на себя.

 Дверь открылась.

 На какой-то страшный миг Эстер показалось, что за дверью стоял Сэр и уже занес кулаки, чтобы наказать ее за такую вольность. Она даже отшатнулась и вскинула руки, закрывая лицо.

 Но удара не последовало. Когда она снова опустила руки и посмотрела на улицу, там никого не было, даже Сэра.

 Воздух ласкал ее кожу, манил из дома.

 Она вздрогнула, когда за ее спиной захлопнулась дверь. Она открыла ее и вбежала в дом. С бешено стучавшим сердцем упала на колени, бормоча молитвы.

 Но воздух был таким сладким, и ей так хотелось подышать им еще хоть чуточку. Она подползла на коленях к порожку и снова открыла дверь.

 Затем Эстер медленно поднялась на ноги. Может, Сэр специально оставил ее незапертой? В награду? Или он испытывал ее?

 Она посмотрела на снег, покрывший землю. Вот придет весна, можно будет работать в саду. Неподалеку спала под кривым навесом собака.

 Эстер сделала два шага, остановилась, подождала.

 Несколько тощих кур что-то клевали в курятнике, старая корова жевала жвачку. Лошадь с провисшей спиной дремала стоя.

 Больше никаких живых существ. Но Эстер слышала птиц, шум воздуха в кронах деревьев и сделала еще шаг по плохо расчищенной дорожке, которая вела от ее домика к дому Сэра.

 Она шла и шла, словно опьянев, забыв про боль от побоев, и просто радовалась, что идет свободно, без веревки, и может направиться в любую сторону.

 Наклонившись, она зачерпнула пригоршню снега и приложила его к лицу. Ой, как хорошо!

 Она взяла еще горсть и лизнула снег. Звук, вырвавшийся из ее груди, был незнакомым, и она даже не поняла, что сама издала его. Не поняла, что засмеялась.

 Но ее смех услышал пес, проснулся и с яростным лаем бросился к ней. Она напугалась и побежала прочь, хромая. Она бежала и бежала, пока ее легкие не запылали огнем, а ужасный лай больше не был слышен. Обессилев, она споткнулась и рухнула в снег.

 Эстер перекатилась на спину, хватая ртом воздух, а потом просто тихо лежала, глядя с восторгом на небо, видневшееся сквозь верхушки деревьев, и на причудливые облака.

 Что-то давало о себе знать, пульсировало в глубине ее сознания, какое-то глубинное воспоминание, заставившее ее пошевелить руками, ногами и снова рассмеяться.

 Потом она поползла, подняла голову и увидела на снегу ангела. Он указывал рукой на запад. Да, на запад, туда, где садилось солнце.

 Сэр наверняка хотел бы, чтобы она послушалась ангела.

 Она захромала на запад в своем длинном платье из хлопка и домашних тапках.

 Тем временем небо загорелось красным огнем, замерцало золотом, по нему поплыли лиловые перья облаков. Охваченная восторгом, она шла и шла. Шорох льдинок, падавших с веток, казался ей музыкой. Ангельской музыкой, указывавшей дорогу. Она дошла до места, где маленькие камешки – гравий, подсказала ей память, – виднелись из-под снега.

 Она не заметила, как гравий сменился грунтовой дорогой, как она миновала развилку. Она увидела птицу и, завороженная, пошла за ней.

 Птицы летали, ангелы летали.

 Воздух стал холодным, очень холодным, когда зашло солнце. Но теперь над головой светила луна, и Эстер шаркала и шаркала по дороге, улыбаясь ночному светилу.

 Олени, маленькое стадо, выскочили перед ней, перебегая дорогу. Она замерла, а ее сердце застучало от страха, когда сверкнули их глаза – желтые в темноте.

 Дьяволы? Глаза дьяволов горят желтым огнем.

 Тут она вдруг поняла, что не знает, куда попала, не знает, в какой стороне ее дом.

 Ей надо было вернуться, вернуться и закрыть дверь, которую ей запрещалось открывать.

 Сэр так рассердится на нее. Рассердится и отхлещет ремнем, как всегда делал, чтобы научить ее слушаться.

 В полной панике – она уже чувствовала на спине удары ремня – Эстер побежала назад. Она бежала, подволакивая ногу. Поскользнулась и упала на гравий, ободрав до крови коленки и ладони, затем снова встала.

 Она должна вернуться домой и покаяться, покаяться в своем большом грехе.

 Слезы лились по ее щекам, дыхание судорожно вырывалось из легких. Она остановилась, обессилев, и подождала, когда перестанет кружиться голова.

 И она вновь бежала, шла, опять бежала, хромая, рыдая от отчаяния, и в очередной раз упала. Ее колени почувствовали гладкую поверхность, уже не гравий. Дорога. Она вспомнила про дорогу. Они ехали по дороге. Дорога приведет ее домой.

 В груди затрепетала надежда, и Эстер захромала по дороге. Из ее разбитых коленок по ногам текла кровь. Дорога приведет ее домой. Она приготовит чай, будет читать Библию и ждать, когда Сэр вернется домой.

 Она не скажет ему, что он забыл запереть дверь. Это не будет грехом, если она не скажет ему. Она рассудила, что, наоборот, проявит неуважение, если сообщит ему об этом. Получится, что это он совершил ошибку.

 Она приготовит чай, согреется и забудет и ангела в снегу, и птиц, и небо. Ее дом, который подарил ей Сэр, только он ей нужен в жизни.

 Эстер шла и шла, но так и не могла его найти. Шла и шла, пока не подогнулись ноги и снова не закружилась голова. Ей надо было отдохнуть, одну минутку отдохнуть. Вот она отдохнет и тогда отыщет дорогу домой.

 А луна кружилась и кружилась над ней, спускаясь вниз по спирали, пока вдруг не упала, оставив Эстер в темноте.