• Следствие ведет Ева Даллас, #31

16

 В управлении Ева изъяла из хранилища вещдоков контейнер для лекарств Томаса Эндерса. Она поставила его на стол и принялась изучать. Контейнер был из чистого золота. «Даже у Рорка такого нет», – подумала Ева. По крайней мере ей ничего подобного никогда не попадалось на глаза. Правда, Рорку не надо было каждый день глотать по горсти таблеток.

 Но если когда-нибудь такой день настанет, он, наверно, заведет себе платиновый контейнер, с бриллиантами на крышечке. Хотя вряд ли он вообще станет заводить такой контейнер. Что-то в этом есть суетливо-старческое.

 В контейнере Эндерса, по мнению Евы, именно такое и было.

 В шкафу у него больше спортивной одежды, чем модной, его кабинет – настоящее мужское логово.

 Наверняка эту штучку ему подарила Ава. Взрыхлила почву, бросила семя. Вот Эндерсу и пришлось этой штукой пользоваться. Это же подарок любимой жены.

 «Непростая вещичка, – думала Ева, поворачивая в руках продолговатую золотую коробочку. – Со своей программой. Вынимаешь потайную трубку, закладываешь таблетки. Таблетки автоматически попадают в нужные отделения. Загружаешь, и она показывает, сколько таблеток в каждом отделении. Программируешь нужное количество каждого лекарства, и устройство автоматически их выдает. Идентифицирует по отделениям. Что ж, ты любил такие игрушки, Томми, и твоя жена это знала».

 Ева позвонила в электронный отдел в полной уверенности, что ей ответит заместитель Фини, но, к своему удивлению, нарвалась на него самого.

 – Эй! Да ты, оказывается, жив!

 – Снова в седле. – Он улыбнулся Еве. – Чувствую себя на миллион баксов без обложения налогами. Не знаю, чем они меня пичкали, но лекарство выгнало из меня эту дрянь. А если не оно, то куриный бульон жены. Этот чертов вирус испугался и сбежал.

 – Рада это слышать. У меня тут такая штуковина. Электронный раздатчик лекарств.

 – За каким хреном человеку нужен электронный раздатчик лекарств?

 – Догадайся сам, я без понятия. Это раздатчик Томаса Эндерса, и у меня есть теория, что его жена подсунула ему пару таблеток снотворного. Можно, я его принесу?

 – Конечно. Давай я кого-нибудь пришлю.

 – Да нет, я сама принесу. Все равно мне надо это с тобой обсудить. Дай мне пять минут.

 Ева отключила связь, снова запечатала контейнер в пластиковый пакет, пометила инициалами и, сунув пакет под мышку, отправилась в ОЭС. Попав в отдел, она сразу взяла курс на кабинет шефа – подальше от буйства красок и какофонии звуков.

 Фини восседал за своим столом. К нему вернулся здоровый цвет лица, хотя само лицо по-прежнему напоминало морду печального сенбернара.

 – У меня работы – по самое «не балуй», – сказал он Еве, – и сегодня с утра мне уже пришлось кое-кому наподдать. Хорошо вернуться домой.

 – А я этим утром наводила страх на вдову с двумя детьми. Обожаю эту работу, – вздохнула Ева.

 Он засмеялся и удивленно поднял брови, когда Ева выложила перед ним на стол контейнер для лекарств.

 – О господи! Да эта штука не просто плюется таблетками, она еще и сделана из золота! Да с гравировкой! И чьи же тут у нас инициалы?

 – Человека, которому желаешь смерти и у которого есть все.

 – Ты сказала, пару таблеток снотворного. От этого не умирают.

 – В его организме обнаружили следы обычного снотворного. Из тех, что продаются без рецепта. Но никто не может подтвердить, что он когда-либо вообще принимал снотворное. Если его заставили принять снотворное обманом, этого довольно, чтобы кто-то мог проникнуть в спальню, накачать его барбитуратами и усилителем стояка. Или оглушить его настолько, чтобы он не понимал, что происходит, и не оказал сопротивления, пока его связывали. Мне кажется, что барбитураты не входили в программу. С самого начала они испортили всю картину. Наша милая Ава ни за что не допустила бы такой ошибки.

 – Она что же, хотела, чтобы он бодрствовал и все прочувствовал?

 – Точно, – кивнула Ева. – Убийца должен был войти, связать его, как индюшку на Рождество, накинуть петлю… Когда горло начинает сжиматься, что ты делаешь?

 – Открываю рот и пытаюсь вдохнуть воздух.

 – А когда он открыл рот, убийца пропихнул бы ему в горло средство для стояка. Удушение усиливает эффект, и тут убийца надевает кольца. Пусть он мечется, пусть задыхается, мы пока подготовим сцену. Если бы все было сделано правильно, – а не все было сделано правильно, – это выглядело бы так, будто убитый гулял налево и заигрался с нехорошими девочками. Ситуация вышла из-под контроля. Держу пари на что угодно, инструкторша велела ослабить петлю, когда он спечется. Хотя бы ослабить, чтобы это по крайней мере было похоже на попытку его оживить. И тогда у нас был бы изменник-извращенец и трагический, позорный, но довольно-таки заурядный несчастный случай. Партнерша в панике покидает сцену.

 – Точно, чтоб мне сгореть! – подхватил Фини.

 – Мы, конечно, будем ее искать, но никогда не найдем, потому что Эндерс не изменял жене и не был извращенцем. Но это значения не имеет, главное, что обстоятельства и улики говорят об этом.

 Именно это – попытка отнять у него не только жизнь, но и честное имя и стояло у нее поперек горла, вдруг поняла Ева.

 – Но видишь ли, в чем дело, убийца вколола ему возбудитель стояка. Средство не было проглочено. Держу пари, она вколола ему эту дрянь уже после того, как накачала его барбитуратами.

 – Хочешь, чтоб я проверил, повозилась ли жена с золотой коробочкой?

 – Да. Если сможешь ее вскрыть, проверь, было ли что-то взято или добавлено перед его смертью. За пару дней, скорее всего. Жена отчалила из Нью-Йорка пятнадцатого числа.

 – Дай мне с ней поиграть. – Фини пометил пластиковый мешочек своими инициалами, распечатал его и вытянул контейнер. – Тяжелая, сволочь. Так, что тут у нас? Голосовой и ручной режим. Если она действовала вручную, трудно будет распознать. Да даже если голосом, адвокат возразит, что она его жена. Заполнила коробочку или добавила по его просьбе. Даже снотворное. Его-то больше нет, он уже ничего сказать не сможет.

 – Давай продвигаться шаг за шагом.

 Ева оставила его развлекаться, а сама двинулась в обратный путь. Надо будет узнать, удалось ли Пибоди созвониться с жиличкой Бебе Петрелли. Потом надо будет начать работу над другими возможными кандидатками, которых Ева нашла в файлах. Надо выявить все вероятности.

 У Евы было предчувствие, что вероятность по Бебе Петрелли с учетом всех данных будет высока. Но…

 Она резко остановилась, увидев Бенедикта Форреста у входа в свой «загон». О господи! Стоит ей отлучиться хоть на минуту, как ее уже ждет кто-то из гражданских.

 Форрест бросился к ней навстречу.

 – Лейтенант Даллас, мне надо с вами поговорить.

 Поскольку Ева была не прочь провести с ним раунд, она сделала приглашающий жест рукой:

 – Давайте поговорим у меня в кабинете.

 Ева пошла вперед, но по дороге перехватила взгляд Пибоди и, заметив блеск в этом взгляде, пропустила Бена вперед.

 – Проходите, – Ева указала рукой на дверь своего кабинета, – я сейчас. Одну минуту.

 Огибая столы, она подошла к Пибоди.

 – Что у тебя?

 – Чарльз с Луизой женятся!

 – Знаю. Ты успела…

 – Я знаю, что ты знаешь, потому что Чарльз только что мне сказал, что он тебе сказал. А ты мне не сказала. Целое утро прошло, а ты – ни словечка!

 – Мне и без этого было о чем подумать.

 – Но это же грандиозная новость! – Пибоди буквально подпрыгивала на стуле, и Ева подумала: что такое есть в свадьбах, из-за чего взрослые, вроде бы разумные женщины начинают скакать? – Это же супер-супер! И он сказал, что отказался от лицензии компаньона, и что он открывает собственную практику, и у них будет свадьба в вашем доме через пару месяцев, и…

 – О черт, Пибоди, меня в кабинете ждет человек, связанный с делом об убийстве. Может, отложим разговор о свадьбах до другого раза?

 – Но это же так мило! И так романтично.

 Ева наклонилась над столом.

 – Я вам запрещаю сидеть и мечтать о свадьбах за рабочим столом, детектив. Только не в моем «загоне». Разве что после того, как вам позвонит Ава Эндерс и продиктует полное признание. И еще: слова «мило» и «романтично» не должны срываться с ваших губ в моем присутствии, если только они не пронизаны – или как там это называется? – пропитаны сарказмом. А теперь докладывай.

 – Да ну тебя. Зануда!

 – Для вас, детектив, лейтенант Зануда. Итак, Нина Коэн.

 – Насколько ей известно, Петрелли не покидала свой дом в ночь убийства. Но она уверяет, что Петрелли никогда не выходит из дому после полуночи, так что она просто предположила, что и в ту ночь было то же самое. – Пибоди выразительно взглянула на часы. – Скоро-скоро тебе придется расстаться с двадцаткой. Ты мне должна, не забыла?

 – Это мы еще поглядим, кто кому двадцатку задолжал, – предупредила Ева и отправилась в кабинет.

 Бен ходил взад-вперед. Ева даже из-за двери слышала, как топают его ноги по ее истертому полу. Впрочем, она и сама частенько ходила взад-вперед, когда ее что-то беспокоило.

 – Извините, что заставила вас ждать, – сказала она, входя. – Садитесь.

 – Вы подозреваете Аву?

 Ева закрыла за собой дверь. С закрытой дверью ее кабинет превращался в спичечный коробок, но так хоть можно было поговорить с глазу на глаз.

 – Есть у меня такая привычка: видеть в людях подозреваемых.

 – Но если вы тратите время, подозревая человека, который никоим образом не мог убить моего дядю, значит, вы не подозреваете человека, который его действительно убил. – Бен обхватил голову руками. – Леопольд Уолш рассказал мне, что вы приходили и расспрашивали о ней. Он уже склонен верить, что вы правы, и счел своим долгом меня предупредить. Будто она может удушить меня в собственной постели или что-то в этом роде. Безумие какое-то!

 – Ваш дядя был очень богатым человеком. Теперь она стала гораздо богаче, чем была при его жизни.

 – Я тоже. Если все считать в проклятых долларах и центах, я стал гораздо богаче.

 – Доллары и центы являются старым добрым, хорошо испытанным мотивом убийства.

 – Да ее в стране не было! – взорвался Форрест. – А теперь вы затребовали досье персонала и добровольцев, женщин, чьи дети участвуют в наших программах. Боже милостивый!

 Ева присела на краешек своего стола.

 – А вы так страстно ее защищаете…

 – Я – единственный, кто у нее остался. Единственный близкий родственник. – Он принялся тереть виски, словно у него болела голова. – Дядя Томми хотел бы, чтобы я о ней позаботился, поддержал ее и – вы чертовски правы! – защитил ее.

 – У меня сложилось впечатление, что раньше вы с Авой не были так близки.

 – Как я уже сказал… – и голос, и красивые зеленовато-ореховые глаза Бена стали ледяными, – я ее единственный родственник.

 – И на двоих вы владеете чуть ли не всеми акциями «Всемирного спорта Эндерса». Я полагаю, подобные вещи сближают людей, – как ни в чем не бывало продолжила Ева.

 Лед растаял так быстро, так мгновенно превратился в полыхнувшее пламя, что Ева даже удивилась, как Бен удержался на ногах.

 – Это… это омерзительный и гнусный намек.

 – Ну почему же, вы здоровый одинокий мужчина. Она привлекательная женщина.

 – Она – жена моего дяди. Его вдова. Боже, неужели у вас такие низменные мысли? Вы что, все всегда превращаете в непристойность и безобразие?

 – Не я, убийство все превращает в непристойность и безобразие, мистер Форрест. И у вас, и у Авы прочное, надежное алиби. Это даже подозрительно, что у вас обоих такое надежное алиби.

 – Почему же? Ава отправилась на отдых, который давным-давно планировала, а мне просто повезло. Да что с вами такое? Хотите бить в меня? Пожалуйста. Но я не допущу, чтобы вы метили в нее. Только не сейчас, когда она так страдает.

 – Она знает, что вы здесь? – невозмутимо осведомилась Ева.

 – Конечно, нет! Неужели вы думаете, что я сказал ей, что вы ее подозреваете? Что стану усугублять ее состояние?

 – Отлично! А теперь давайте сделаем шаг назад. Опишите мне ваши отношения с Авой до смерти вашего дяди. – Ева подняла руку, не давая ему заговорить. – Не морочьте мне голову, Бен. Если мне придется распутывать вашу ложь, это только затянет следствие. Не тратьте мое время зря. Вы же хотите, чтобы убийца вашего дяди был пойман? Чтобы справедливость восторжествовала?

 – Конечно, хочу! Господи, господи, да я больше ни о чем думать не могу! Конечно, хочу.

 – Отлично. Тогда расскажите мне о ваших отношениях с Авой до утра прошедшего вторника.

 – Ладно, ладно. – Бен прижал пальцы к вискам и опустился в кресло для посетителей. – Мы не были особенно близки. Но мы с ней не ссорились, ничего такого не было.

 – А что было?

 – Мы просто… Наверно, правильнее будет сказать, что у нас не было ничего общего, кроме дяди Томми. И мы не всегда соглашались в том, как готовились и проводились его программы. Но…

 – Никаких «но», – перебила его Ева. – Не надо уточнять, просто скажите как есть.

 Форрест шумно вздохнул.

 – Как ни странно это звучит, со стороны могло показаться, что мы с ней конкурировали, борясь за его внимание. Ужасно глупо. Можно так сказать: мне казалось, что чем дольше они были женаты, тем меньше она хотела меня видеть. Да и я, честно говоря, не очень-то был склонен к общению с ней. Мы просто… Но она его любила, все остальное значения не имеет. Она любила дядю Томми. Вечно покупала ему всякие штучки, организовывала для него поездки на гольф или на лыжный курорт на уик-энд. Ну и так далее в том же роде.

 – Ясно, – кивнула Ева.

 – Ну ладно, сознаюсь: меня немного раздражало, что она не всегда ставила меня в известность о своих планах, разве что в самую последнюю минуту. А потом винила во всем Лео. Уверяла, что просила Лео мне передать, а он забыл. Ну, с Лео такие номера не проходят, он никогда ничего не забывает. Поэтому мы с дядей Томми встречались в клубе, или на стадионе, или за партией в гольф. В его доме я практически перестал бывать. Все равно в последние два года этот дом уже не казался его домом.

 – Почему же? – удивилась Ева.

 – Когда Ава переменила обстановку… Господи, да вы же видели дом! Дяде негде было голову приклонить. Посидеть спокойно, посмотреть телевизор… Но он не протестовал, – заторопился Бен. – Он говорил: она же мою дурость терпит, ну и я потерплю ее причуды. – Бен помолчал, задумался. – В общем, сейчас это уже не имеет значения. Теперь все изменилось.

 – Да, теперь все изменилось, – согласилась Ева. – А теперь скажите мне вот что. Если бы ваш дядя скончался по естественным причинам или, допустим, погиб от несчастного случая на горных лыжах, вы с таким же пылом бросились бы защищать Аву?

 – Откуда я знаю?

 – Вы сказали: «Когда она так страдает». Вы имели в виду не только его смерть, но и то, какая это была смерть. Сопровождавший эту смерть скандал, связанную с ней неловкость. Подумайте об этом, учтите этот фактор.

 – Я не понимаю, какая разница…

 – Прошу вас, – настойчиво попросила Ева.

 – Ну, я бы, наверно, не думал, не чувствовал, что она так отчаянно нуждается во мне, как сейчас. Я хочу сказать, что Ава не из тех женщин, кому при обычных обстоятельствах нужна забота. – Его красивое лицо окаменело в упрямом выражении. – Но обстоятельства такие, как они есть.

 – Обстоятельства таковы, что вы сидите передо мной и чувствуете себя предателем, последней скотиной, потому что позволили себе отпустить несколько весьма мягких критических замечаний на ее счет. – Рорк назвал Бена хорошим парнем. Ева знала, что некоторые люди на всю жизнь остаются хорошими парнями, даже если жизнь постоянно бьет их по зубам. – Как Ава ладила со своим свекром?

 – Со своим… а, я понял. Нормально. Честно говоря, прекрасно. Просто отлично. У дяди была такая патентованная шутка: он говорил, хорошо, что он первым повстречал Аву, а не то стала бы она его мачехой. Но я не понимаю, какое отношение…

 – Просто спросила. Хотя припоминаю, до меня дошли слухи, что незадолго до его смерти между ними произошло небольшое недоразумение…

 – Я не помню… Ах, вы об этом. Да, было кое-что. Скорее всего, по моей вине. Как я уже говорил, мне не всегда нравилось, как Ава организует благотворительные программы. Я пожаловался дедушке, что Ава использует бюджет программ, как мне показалось, на личные нужды. Он забеспокоился, но они с Авой поговорили и все выяснили. Лейтенант, я понимаю, вы делаете свою работу, я знаю, что вы делаете ее хорошо. Но мне кажется… я никак не могу отделаться от впечатления, что это с вашей стороны неправильно, ошибочно – уделять столько внимания Аве. Вы просто даром тратите время. Я не хочу, чтобы убийца дяди Томми избежал наказания.

 – И я этого не хочу. Я много кому уделяю внимание, мне многое нужно обдумать. Но сейчас я должна вас попросить: думайте в первую очередь о своем дяде. Никому ни слова не говорите о нашем разговоре.

 Ева оттолкнулась от стола. Бен правильно понял сигнал.

 – Ладно, не буду мешать вам работать. Лейтенант, ни один из тех, кто его знал – знал его по-настоящему, – не мог бы причинить ему вред. Это мог быть только кто-то со стороны. Это единственная приемлемая версия.

 В каком-то смысле Ева была с ним согласна.

 «Пару лет назад, – размышляла Ева, когда Форрест ушел, – умер отец Эндерса. Пару лет назад Ава сменила обстановку в доме. Пару лет назад она запустила свою программу для мамаш. А вскоре после этого обратилась Чарльзу Монро. Заложила фундамент, – сказала себе Ева. – Заглядывает далеко вперед. Интересно, насколько далеко вперед?»

 Она вызвала на экран все данные по Реджинальду Томасу Эндерсу. Прочла анкетные данные, выдержки из светской хроники, интервью… Он показался Еве солидным бизнесменом, наслаждающимся жизнью на покое и разнообразными занятиями, которые дарит жизнь на покое. У него было повышенное кровяное давление, его лечили. Поскользнулся в душевой в загородном доме своего сына в Хэмптонсе. За чем-то потянулся, может, голова закружилась или просто потерял равновесие и – ай! – размозжил себе голову о мраморный бортик душевой.

 В этот момент в доме находились сын, невестка, внук и несколько гостей, приехавших на выходные.

 А что, если?.. Какое-то время Ева просидела в задумчивости, после чего распечатала фотографию и данные с удостоверения Реджинальда Эндерса и повесила их на свою доску. Вернувшись за свой стол, она позвонила следователю в Хэмптоне.

 Час спустя, задрав ноги на стол, Ева все еще созерцала доску, когда в кабинет вошла Пибоди.

 – По-моему, она прикончила старика, – сказала Ева.

 – Да, я знаю.

 – Да нет, не своего старика, а его папашу. Реджинальда Т. Эндерса. Может, это было просто удачное стечение обстоятельств. Несчастный случай, вдохновивший ее на остальное, потому что вообще-то она любит все планировать. К тому же она мелочна, судя по словам Лео Уолша. Старый папаша шлепнул ее по рукам, когда она решила округлить свой счет на представительские расходы. Ей это очень не понравилось, можешь даже не сомневаться. И знаешь что? Я готова биться об заклад, она уже держала в уме оформителя интерьеров, еще до того, как свекор нырнул головой вперед в душевой. А Ава продвинулась по службе – стала женой первого человека в компании.

 – Что?

 Ева покачала головой.

 – Старик практически ушел на покой, отдал бразды правления, но контрольный пакет по-прежнему оставался у него. Похоже, у Эндерсов это стало семейной традицией. Передавать бразды правления, но держаться за власть. Он умирает, Томми наследует контрольный пакет и в тот же момент переводит небольшую долю на имя своей преданной жены. Бьюсь об заклад, она сама его об этом попросила. «Томми, надеюсь, я прошу не слишком много, но ты же знаешь, как нежно я относилась к Реджи. Если бы у меня было хоть несколько акций компании, просто в память о нем, для меня бы это очень много значило». Да, она могла это провернуть. Маленький ломтик торта просто на пробу, на зубок, пока она готовится отхватить кусок побольше.

 – Если она хотела отхватить кусок побольше, – возразила Пибоди, – почему не испытала свои чары на старике? Я хочу сказать, если бы она сумела женить на себе старика, не пришлось бы преодолевать препятствие на дистанции.

 – Она об этом подумала, можешь не сомневаться, – ответила Ева. – Но вот облом – он любил девушек помоложе. Лет на десять моложе, чем была Ава, когда заарканила Томми.

 – Уй-ю! – протянула Пибоди.

 – Вот именно. «Уй-ю» – причина номер два. Если дедуля за восемьдесят женится на красотке много моложе себя, а потом в одночасье склеивает ласты, на кого сразу будут смотреть косо?

 – На молодую красотку.

 – Именно так и поступил следователь, хотя смерть выглядела как несчастный случай. Он тем не менее очень пристально посмотрел на двадцатишестилетнюю актрисульку в самом начале многообещающей карьеры, согревавшую дедулину постель последние несколько месяцев. Проверил он, конечно, и Томми, и Бена – они оба выигрывали материально от смерти старика, – но Аву даже не принял в расчет.

 Пибоди обдумала услышанное.

 – Ну, раз признали, что это несчастный случай, на нее можно было не обращать внимания.

 – Держу пари, вечеринку в загородном доме устроили с ее подачи. Да, держу пари на что угодно. Идеальное прикрытие. Кто заметит, если хозяйка дома – хлопотунья такая – отлучится на десять минут? Даже меньше, если она подготовится заранее, а я не сомневаюсь, что она подготовилась.

 «Так просто, – думала Ева. – Легко и быстро».

 – Все, что требовалось, – проговорила она, – это войти и раздеться. Раздеться надо было обязательно, чтобы не замочить одежду. Дедуля расслабился под душем. Надо войти и всего лишь пнуть его хорошенько. Выйти, наскоро вытереться полотенцем, одеться. Полотенце забрать с собой, в свою собственную ванную. Освежить прическу и макияж, присоединиться к гостям. Минут десять или около того на все про все. – Ева опустила ноги на пол и бросила вопрошающий взгляд на Пибоди. – А кто первым обратил внимание на то, что дедули нет за столом? «Ой, а где же Реджи? Куда он подевался? Пропускает все веселье. Томми, будь лапочкой, поднимись и скажи своему папочке, что я ему приготовила бесподобный мартини».

 – Хладнокровная сучка.

 – И очень неглупая. Мужа подобным образом убирать нельзя, даже ничего отдаленно похожего быть не должно, а не то люди начнут коситься именно на тебя. Нет, на этот раз не просто несчастный случай в доме, это было бы подозрительно. Слишком много домашних несчастий в семействе Эндерсов. Жаль, что я не могу повесить на нее съеденную акулой сестру Томми.

 – Стало быть, она переключилась на убийство, – подытожила Пибоди. – Сочное скандальное убийство, привлекающее прессу и свет прожекторов. Кто вспомнит о несчастном случае двухлетней давности в ванной, кто свяжет его с сексуальным преступлением? Никто, кроме тебя.

 – Это должно было выглядеть как садо-мазо, зашедшее слишком далеко, – строго напомнила Ева. – Формально это тоже несчастный случай, но ты права: это сочный, скандальный, грязный несчастный случай. Партнерша вошла в раж, не остановилась, когда еще можно было. Как бы то ни было, Аве это на руку. Все выглядит так, будто Эндерс сам виноват в своей смерти. На этот раз в доме никого, хозяйка за тысячу миль от него, отдыхает с подругами. Мне нужно… Эй, а ты зачем пришла?

 – Ой, я и забыла… со всеми этими твоими версиями… Позвонили наши коллеги из Бронкса. Они с удовольствием пообедали в ресторане. Взяли спагетти под соусом болонез и блинчики маникотти. Оба бросали грозные взгляды на Петрелли через кухонный прилавок. Она бросила работу и ушла посреди смены. Официантка сказала им, что Петрелли запорола два заказа, а потом сказала хозяину, что заболевает. Они с радостью отправятся туда и завтра. Собираются попробовать фаршированные баклажаны и лазанью.

 – На какие жертвы идут полицейские! – усмехнулась Ева. – Я думаю, это не понадобится. Пусть будут наготове, мне пока надо просмотреть данные по старику, написать отчет, привести в порядок свои заметки, отправить их Мире. Мне нужно знать ее мнение. И еще я должна перечитать то, что мне прислала Надин, отыскать куколку Реджинальда Эндерса и других гостей, всех их допросить по новой. Потом… Знаешь, Пибоди, было гораздо проще, когда ты была моей помощницей, тогда я могла свалить на тебя всю черную работу.

 – Да ну тебя, – обиделась Пибоди. – Ты и сейчас всю черную работу валишь на меня.

 – Это не одно и то же. Погоди минутку, погоди! – Ева вскочила с кресла. – У всех на свете есть помощники, секретари, персональные ассистенты.

 – Кроме тебя.

 – И Авы. Где секретарь Авы? Изучи отчеты и данные по смерти Реджинальда Эндерса, изложи соображения по нашей новой теории – все, что мы только что обсудили. Просмотри список гостей в доме, начинай их обзванивать и договариваться о встрече.

 – Но я же не делаю черную работу, – проворчала Пибоди.

 – Свободна! – Ева потянулась к телефону и позвонила Леопольду Уолшу.

 – Кто у Авы Эндерс работает секретарем или персональным ассистентом? – спросила она. – У меня нет таких сведений.

 – Потому что у нее нет помощников. Официально нет, – добавил он. – Если бы у Авы были секретари или ассистенты, ей пришлось бы платить им зарплату и премии из своего кармана.

 Нет, Ава, как ее представляла Ева, не стала бы платить из своего кармана.

 – Вы хотите меня уверить, что она делала всю нудную подготовительную работу сама? Сама обзванивала всех и читала все файлы?

 – Нет, в этом я не собираюсь вас уверять. Она загружала работой добровольцев и штатный персонал. Просила о небольших одолжениях. Она использовала некоторых матерей, участниц программ, уверяла, что это вселяет в них гордость и повышает их шансы получить достойную работу. Она им никогда не платила. Подарки делала время от времени. – Уолш криво усмехнулся. – Она любит делать подарки.

 – У вас есть имена тех, к кому она обращалась?

 – Никакого официального списка не существует. Все делается неформально, как я уже сказал. Но я, пожалуй, смог бы представить вам примерный список этих людей. Только мне придется навести кое-какие справки, я не в курсе того, кто конкретно и что для нее делал.

 – Буду вам очень признательна.

 – Лейтенант, я знаю, к вам приходил Бен Форрест. Я прошу прощения. Мне не следовало ничего ему говорить, хотя вы сказали…

 – Ничего страшного, – остановила его Ева. – Никаких проблем.

 – У меня это в печенках сидит, вот все, что я могу сказать. Не могу спокойно смотреть, как она транжирит фонды. Кто делает нудную подготовительную работу? Теперь-то она уж точно все это свалит на Бена. Она… – Уолш оборвал себя на полуслове. – Это все еще сидит у меня в печенках. Попробую подготовить для вас список.

 – Спасибо.

 Ева поставила бы любую сумму на то, что имя Бебе Петрелли непременно окажется в этом списке. Она могла бы…

 – Что? – рявкнула Ева, когда подал голос ее внутренний телефон.

 – Даллас, угадай, кто к нам пришел?

 – Лучше ты угадай, сколько времени мне понадобится, чтобы завязать твой язык двойным узлом?

 – Господи… – Пибоди поспешила спрятать язык за зубами. – Бебе Петрелли. Злющая как черт.

 – Отлично. Застолби комнату для допросов и веди ее туда.

 Ева оттолкнулась ногами в своем кресле на колесиках – пусть злющая Бебе немного поварится в собственном соку! – и посмотрела на доску.

 – Ну что, Ава, трещина-то расширяется. Чувствуешь? Чувствуешь, как земля трескается и крошится под твоими шикарными и стильными туфельками? Я жду не дождусь, хочу поглядеть, как ты провалишься в эту трещину. Сама не понимаю, почему я так этого жду, но факт остается фактом. В конце концов, имею я право получить удовольствие от жизни?

 Ева просидела так еще десять минут, после чего отправилась в комнату для допросов, чтобы встретиться лицом к лицу с Бебе Петрелли.

 

 – Это преследование. Это моральный террор. Ева пожала плечами и села за стол напротив злющей как черт Бебе Петрелли.

 – Вызовите адвоката, подайте жалобу. Но ведь вы не хотите звонить адвокату, правда, Бебе? Вот и не будем тратить время зря. Давайте не будем притворяться. Вы имеете право хранить молчание… – Ева зачитала стандартную формулу, пока Бебе смотрела на нее с открытым ртом.

 – Вы что, обвинение мне предъявляете? – возмутилась Бебе.

 – Я ни слова не сказала ни о каких обвинениях. Пока не сказала. Я только спрашиваю, понятны ли вам ваши права и обязанности в этом деле. Они вам понятны?

 – О да, они мне понятны, черт бы вас побрал. Я только не понимаю, откуда у меня взялись обязанности. Я ничего не делала.

 – Ава Эндерс просила вас что-то сделать?

 – Нет. – Бебе крепко сжала свои руки.

 – Правда? Она никогда не просила вас обзвонить каких-нибудь участников благотворительных программ или, может быть, приготовить блинчики для вечеринки? Выполнить какое-нибудь поручение, заняться конторской работой?

 – Я думала, вы имели в виду… – Руки Бебе расслабились. – Конечно, я помогала. Добровольно. Эндерс очень много дал моим мальчикам и мне тоже. Я была рада оказать услугу миссис Эндерс. Как будто я не просто милостыню получаю, а пользу им приношу.

 – Это помогло вам сохранить лицо. Итак, сначала она просит вас о пустячной услуге, на следующий раз это уже нечто большее, потом еще большее. Что скажете, так оно и было, Бебе?

 – Говорю же, я помогала. Рада была помочь.

 – Вы ей доверились? Открыли душу? Вы ведь с ней сблизились, верно? Вы же бегали по ее поручениям. Самые разные вещи, мелочи всякие, но все-таки… Она вам доверяла. И еще: вы ведь с ней тесно общались во время двухдневного отдыха в закрытых клубах. Вы ей рассказали, как тоскуете по мужу, как тяжело воспитывать двух сыновей одной? Делились с ней своими надеждами на их будущее?

 Губы Бебе задрожали, ей пришлось крепко их сжать.

 – А почему бы и нет? Эти поездки для того и организуются, чтобы делиться своими трудностями, выслушивать, налаживать связи, помогать друг другу. Почему же я не могла рассказать о себе? Тут ничего постыдного нет.

 – А она вам посочувствовала, даже сблизилась с вами. – Ева намеренно наклонилась к самому лицу Бебе, чтобы той стало неуютно. – Она была откровенна с вами, Бебе? Она делилась своими переживаниями? Чтобы вы поняли, что даже женщине в ее положении, с ее возможностями приходится нелегко?

 – Это личное. Не ваше собачье дело, – огрызнулась Бебе.

 – О нет, это мое дело, раз ее муж убит! – Голос Евы, мягкий и даже просительный, в один миг стал таким жестким, требовательным и страшным, от неожиданности Бебе вздрогнула и отшатнулась. – Теперь это мое дело, – продолжала Ева, – так что не финтите со мной. Она предложила услугу за услугу, так ведь? Я сделаю это для вас, а вы тоже сделаете мне небольшое одолжение, так? Я тоже могу поиграть в эту игру.

 Откинувшись на спинку стула, Ева отхлебнула воды из бутылки, которую захватила с собой, и снова завинтила крышечку.

 – Если вы мне расскажете то, что мне нужно знать, я позабочусь, чтобы следствие по делу об убийстве вашего мужа было вновь открыто. И не просто вновь открыто, Бебе, а передано лучшим детективам из убойного отдела в Бронксе.

 – Им плевать на меня, им плевать на Луку.

 – Я позабочусь, чтобы дело было возобновлено и доведено до конца. Пибоди, – повернулась Ева к напарнице, – если я сказала, что заставлю детективов из Бронкса заняться делом Луки Петрелли и довести его до конца, я это сделаю?

 – Да, лейтенант, уж если вы сказали, вы сделаете. Бебе, – обратилась Пибоди к допрашиваемой, – лейтенант принимает убийство близко к сердцу. Да вы и сами уже могли бы это понять. И после визита копов на ленч к вам в ресторан вы уже могли бы догадаться, что лейтенант пользуется влиянием в Бронксе.

 – Говорю вам, Бебе… посмотрите на меня! – приказала Ева. – Я заставлю их заново открыть дело Луки. Я заставлю их отнестись к этому делу со всем вниманием. Говорю это под запись. А теперь вы мне скажите: вы хотите, чтобы это дело было вновь открыто?

 Слезы навернулись на глаза Бебе и покатились по щекам.

 – Да.

 – Ава Эндерс просила вас убить Томаса Эндерса?

 – Нет. Нет. Нет. Не просила. Клянусь моими мальчиками, не просила. Но…

 – «Но». В том-то все и дело. Из-за этого «но» вы не поехали в клуб полтора месяца назад. Именно из-за этого «но» вы не посещали семинаров и социально ориентированных программ последние пять месяцев, не участвовали в их подготовке. Расскажите мне об этом «но».

 Бебе вытерла слезы дрожащими пальцами.

 – Я не могла уйти с работы. У меня не было времени. Мои мальчики… Она была добра ко мне, понимаете? Она дала нам шанс, а вы хотите, чтобы я на нее стучала.

 – Она вас использовала, и в глубине души вы это знаете. Ваш отец вас использовал, ваши братья вас использовали, ваши дилеры и ваши «папики» вас использовали. Вы прекрасно знаете, что это такое – когда вас используют. О чем она вас попросила?

 – Она не просила. Она… она рассказывала, как он ее насиловал, как приводил женщин в дом и хотел, чтобы она… тоже участвовала… в таких играх, которые были ей противны.

 Пибоди предложила ей стакан воды, и Бебе выпила ее залпом.

 – Она рассказала все это вам? – мягко спросила Пибоди. – Все эти интимные подробности своей семейной жизни?

 – Она сказала, что я наверняка пойму, и я поняла. Я прекрасно поняла. Она сказала, что он собирается выкинуть ее из дома, прекратить ее программы, отменить стипендии, уничтожить все ее начинания, если она не сдастся. Ей было тошно от этого.

 – Она вас разжалобила, – подсказала Пибоди. – Вам было ее ужасно жаль. Вам была непереносима мысль о том, что он все у нее отнимет. И у ваших мальчиков тоже.

 – Да, мне было жаль. Боже, я не знала, что и думать. Не могла в это поверить. Он казался таким славным человеком. Но она разрыдалась, она была просто вся в кусках. Сказала, будто ей стало известно, что он пристает к детям, к девочкам, а она просто не знает, что делать. Никто ей не поверит, но надо же его остановить.

 – Когда все это было? – спросила Ева.

 – Прошлым летом. По-моему, в июле. Дети были в лагере, а я подрабатывала по воскресеньям у нее в доме.

 – Вы были только вдвоем, верно? Больше в доме никого не было?

 – Да, да. А знаете, что ее так завело? Она позвонила в одно из убежищ для пострадавших женщин, поговорила об одной из матерей, у которой дети участвовали в программе, попросила, чтобы ее устроили на курсы для получения профессии и всякое такое. Потом положила трубку, и тут ее прорвало.

 – Надо же, как удобно…

 Это замечание Евы заставило Бебе вскинуть голову.

 – Все было совсем не так! Она была… так расстроена, из нее все это просто вылилось. Ее мужа не было дома. Он часто уезжал. На нее столько всего навалилось, понимаете? А тут он заявил, что если она не будет слушаться, он вышвырнет ее на улицу, а все эти дети… Я сказала, что должен же быть какой-то способ его остановить, защитить ее, защитить детей. А она говорит: единственный способ остановить его, человека наделенного такой властью, одержимого такой болезнью, это смерть. Его смерть. Да, она понимает, что говорит ужасные вещи, но она желает ему смерти. Иногда после того, как он творит с ней что хочет, она лежит в постели и планирует, как это можно было бы сделать. Как можно было бы подстроить несчастный случай, если бы кто-нибудь, кому она доверяет, мог ей помочь. А если бы с ним произошел такой несчастный случай, дети не лишились бы тогда своих привилегий. Значит, и мои дети тоже.

 – И какой же несчастный случай она предложила?

 – Она ничего не предложила, потому что я ее перебила. Я ее остановила, потому что было у нее в глазах… Что-то такое… Я даже подумала… Мне показалось, что она не просто так говорит, не просто воображает. Уж об этом я кое-что знаю – о таком взгляде.

 Измученная Бебе закрыла лицо руками.

 – Она этого хотела. Господи, она хотела, чтобы он умер, она хотела, чтобы я ей помогла. Поэтому я ее прервала и начала ей внушать, что она должна с кем-нибудь поговорить, как нам всегда советовали на семинарах. Что ей лучше расстаться с ним и двигаться дальше самостоятельно. Что на самом деле он не сможет свернуть программы, это подорвет репутацию его компании. Ну, все такое, как обычно говорят. А потом я ушла. Выбралась оттуда как только смогла, хотя она пошла на попятный, сказала, что я права. Сказала, что у нее просто выдалась тяжелая минута, заставила меня пообещать, что я никому не буду об этом рассказывать. Что это повредит нашим программам.

 Бебе перевела дух и умолкла.

 – После этого она мне больше не перезванивала, не приглашала на добровольную работу. Я решила, что ей неловко. А когда я поехала в закрытый клуб – в последний раз, в конце августа, – она всячески меня избегала. А когда я прямо ее спросила – я же думала, мы с ней вроде как подруги, – она обдала меня холодом. Ледяным холодом. Сказала, что она очень занятая женщина, что у нее очень много дел, много обязанностей, что мне бы не следовало забывать все, что она сделала для моих мальчиков, и спасибо ей сказать. Что мне бы лучше за ними присматривать и о себе заботиться, сосредоточиться на этом, чтобы… чтобы они не потеряли свои стипендии.

 – Вы не заметили, она сблизилась с кем-нибудь еще в этом закрытом клубе?

 – Я старалась держаться от нее подальше. Вы правду сказали: отец меня использовал. Братья меня использовали. Потом я сама поставила себя в такое положение, чтобы папики могли меня использовать и дилеры тоже. Я все это поломала. Никому больше не давала себя использовать. И тогда я встретила Луку. – Обида и боль вновь вспыхнули в ее глазах. – Я поняла, я все поняла. Она тоже меня использовала. Я ее не винила… ну не очень винила. Но я задумалась. Я не собиралась снова ввязываться в сомнительные дела. Я и сама стала держаться от нее подальше.

 – Умный ход, – одобрила Ева.

 – Вы этого от меня добивались? Вам этого довольно?

 – Это неплохо.

 – Вы правда на них надавите, чтобы они открыли дело Луки? Вы это сделаете?

 – Я уже это сделала, – мягко ответила Ева. – Этим утром. Те два копа, которых вы «срисовали», те, что обедали сегодня в вашем ресторане… Говорят, они неплохо знают свое дело. Они займутся убийством вашего мужа. Свяжутся с вами, когда прочтут файл.

 – Вы… почему вы это сделали? Я же вам утром ничего не сказала?

 – Потому что ваш муж заслужил честное расследование, а не то, что получил. Потому что, как мне кажется, вы и ваши дети заслуживаете лучшей доли. И еще потому, что мне не нравится, когда хорошего человека убивают ни за что ни про что.

 С минуту Бебе смотрела на Еву молча. А потом она просто уронила голову на стол и разрыдалась.

 – Выключить запись, – скомандовала Ева.

 Она поднялась и сделала знак Пибоди. Выходя из комнаты, она услышала за спиной голос Пибоди, утешающей рыдающую женщину.