• Следствие ведет Ева Даллас, #50

23

 Сначала Рорк прорвался через пробки в центре города, потом помчался по коридорам Управления. В голове у него билась единственная мысль: свести до минимума расстояние между ним и Евой.

 Ему казалось, что с того момента, когда погас экран с лицом Евы, его сердце перестало биться.

 Коридоры на подступах к убойному отделу были перекрыты, внутри баррикад кишели копы. Он бы разметал их всех, врезался бы в их гущу, как нож в масло, если бы не приказ Уитни не вставать у него на пути.

 — Что там?

 — Она моя. — Совершенно серый Доусон маниакально раскачивался на каблуках. — Лотти Робак. Из моих!

 — На Робак жилет с взрывчаткой, в руке кнопка, — сообщил Рорку Уитни. Фини, Макнаб и Коллендер, приникшие к дверям, готовили подглядывающую и подслушивающую аппаратуру. — Она взяла в заложники весь отдел.

 — Как она проникла сюда, обвесившись взрывчаткой? — начал Рорк, но тут же осекся. — Неважно. Дайте взглянуть на долбаные замки.

 — Все дело в сигнале тревоги, — начал объяснять Фини. — Когда заперто изнутри, при попытке отпереть снаружи прозвучит сигнал. Мы не можем просто так туда ворваться.

 — Рейнеке в буфетной, он на связи. Робак не знает, что он там. — Лицо Макнаба было мокрым от пота. — Даллас знает. Он сообщает нам, что там происходит.

 — Держите меня в курсе, — сказал Рорк, берясь за дело.

 — Она уложила лицом вниз всех, кроме Даллас. Даллас заставляет ее болтать, но Рейнеке боится, что время на исходе.

 — Рейнеке описал сотрудникам отдела взрывчатых веществ ее жилет, — тихо сказал Фини. — Он даже сфотографировал его своим коммуникатором через щель в двери. Специалисты считают, что взрыв уничтожит все помещение.

 — Значит, мы обязаны ее остановить. — Изображая спокойствие — так он боролся с липким страхом, — Рорк продолжил аккуратную работу. — Не позволю, чтобы она отняла у меня жену! Мне нужно больше света, вашу мать!

 — Мы не сможем выдернуть ее оттуда. — Фини дотронулся до его руки. — Замки сломаем, но ее не выдернем.

 — Ева сама об этом позаботится, — заверил Рорк его и себя заодно. — Эта Робак выдвинула условия?

 — Она хочет умереть, — раздался за его спиной голос Миры. — Вместе с Евой. Хочет заключить с ней что-то вроде пакта о самоубийстве. Если туда затолкнут меня, я бы попробовала вступить с ней в переговоры, но это, боюсь, только заставит ее поторопиться. Лучше пусть это остается между ней и Евой.

 — Готово! — доложил Макнаб, вытирая со лба пот. — Теперь их видно и слышно.

 Рорк, бросив взгляд на монитор, увидел Еву и стоящую напротив нее женщину, попытавшуюся ее скопировать: те же волосы, те же глаза.

 Ближе не подходит, подумал он и заставил себя отвернуться, унять сердцебиение и возобновить работу ради ее спасения.

 — Она держится молодцом, — сказала Мира. — Сохраняет спокойствие, задает вопросы, обращается к ней по имени, удерживает контакт.

 Рорк постарался во все это не вникать, позволяя себе одно — слышать Евин голос, не слова, а только голос. Перед ним стоит сложнейшая задача — отпереть самый важный во всей его жизни замок.

 — Я могу сделать так, что мы — ты и я — выйдем отсюда, — сказала Ева. — Возьми заложницей меня — и все будет в порядке. Нас заберет с крыши вертолет, и мы полетим туда, куда ты скажешь. Ты и я, Лотти. Нам ведь ничего больше не нужно, правда? То единственное, что все выправит, что выровняет стрелку весов, мы совершим в полночь. Символика важна. Мы закончим под бой часов. Так мы все начнем сначала. Как ты и говорила.

 — Нам некуда деваться. Это должно случиться здесь, в этом символ. Здесь наш истинный дом.

 — По-настоящему важно одно: быть вместе, верно? Ты и я.

 Это «ты и я» надо повторять неустанно, сказала себе Ева. Ты и я. Мы.

 Наградой ей стала неуверенная, дрожащая улыбка.

 — Ты боишься смерти?

 — Я каждый день ношу жетон. Сама знаешь, что это такое. Но мы не должны ошибиться, Лотти. У меня не будет ощущения правоты, если мы заберем с собой всех этих славных копов. Это будет нехорошо.

 Даже слабая улыбка померкла при новом приступе гнева.

 — Они ничего не значат! Как ты не понимаешь? Она, что ли? — Она рванулась к Пибоди, палец на смертельной кнопке опасно задрожал. — Почему она важнее меня?

 — Не важнее. — Инстинкт, показавшийся Еве глупым, побудил ее встать между Пибоди и Лотти. — Теперь мы с тобой напарницы, Лотти, но ее я учила и горжусь этим. Она отдала в руки правосудия много плохих людей. Не будем этого забывать. Нельзя забывать о справедливости, Лотти. Она в центре всего, верно? Баствик и Ледо получили по заслугам. Весы пришли в равновесие. А это снова заставит стрелку качнуться в неверную сторону.

 — Нет. Ты должна от всего этого очиститься. Избавиться от людей, тянущих нас назад. Ты не хочешь этого видеть, но я тебе покажу. Когда это произойдет, ты будешь меня благодарить.

 — А если не сработает? Помни об этом. Сниму-ка я пальто, что-то стало жарковато. — Подумай, — продолжила она, стягивая с себя пальто и делая движение, чтобы отбросить его в сторону и заодно подобраться ближе к ней. — Согласна, вероятность этого невелика, но риск все равно существует. Понимаю, ты уже рискнула — и как! — когда взяла и явилась сюда, в комнату, полную копов.

 — Иначе было нельзя.

 — Согласна, но это бесстрашный поступок. Ты все держишь под контролем. Никто из копов, находящихся здесь, даже пальцем не может шелохнуть, пока контроль у тебя. Но если бы кто-то из них сумел выстрелить, он сделал бы это прямо сейчас. Он уложил бы тебя на месте.

 И она покачнулась, рассчитывая на Рейнеке.

 Тот не подкачал — выпустил заряд. Прежде чем тело Лотти дернулось от удара током, Ева подпрыгнула.

 Существовал один-единственный шанс — для нее, для ее напарницы, для всех ее копов.

 Левой рукой она схватила Лотти за запястье и сжала его, как клещами. С мыслью о Рорке она вонзила большой палец правой руки в палец Лотти, висевший над кнопкой.

 — Сюда! Сюда! Высадите дверь!

 — На хрен дверь! — гаркнул Рорк, вламываясь в отдел.

 — Хорошо сказано! — Бакстер, оказавшийся ближе всех, рухнул перед ней на колени. — Держите ее крепче, лейтенант.

 — Стараюсь. — Ева зажмурилась, давя пальцем изо всех сил. — Она извивается подо мной, у меня аж рука вспотела. Если не боитесь взорваться, снимите меня с нее. Я контролирую гребаную кнопку. Снимите меня, пока она сама меня не стряхнула!

 — Давай! — Рорк перехватил руку Лотти. — Держу! — сказал он, захлебываясь от сердцебиения.

 — Пошел ты! — Дыши, приказала она себе, просто дыши! Не дай ей прикоснуться к кнопке, и все останутся живы. — Ты что, взломал мой любимый код?

 — Давай потом, милая. Я все тебе расскажу.

 — Сейчас мы разрядим это дерьмо, лейтенант.

 Ева повернула голову и увидела начальника взрывного отдела.

 — Аллилуйя! Пибоди, когда разведут контакты, проверьте состояние этой сумасшедшей и заприте ее в клетку. Нам с ней есть о чем поговорить.

 — Пибоди немного занята, — сказал Рорк.

 Ева оглянулась на свою напарницу и ее возлюбленного, чокнутого компьютерщика, поглощенных объятиями и поцелуями.

 — Вот оно что!

 — Готово. — Начальник взрывного отдела подал сигнал. — Выпускайте, лейтенант.

 — Легко сказать.

 Копы встретили ее ответ гоготом. Ее рука, зажатая между руками Лотти и Рорка, отказывалась двигаться. Пришлось разгибать себе пальцы один за другим.

 Потом она отползла на коленях в сторону, удивляясь, что не может разогнуться. На то, чтобы осознать счастливое избавление и расслабиться, ей понадобилась минута-другая.

 Только после этого она упала в объятия к Рорку.

 — Я на посту.

 — Жива!

 Он прижался лбом к ее лбу и зашептал ей ирландские слова, которые переводил ей раньше и от которых она сгорела бы от стыда, если бы хоть кто-нибудь еще в комнате мог их понять.

 — Хорошо. — Она еще немного подержала его руку. — И я тебя. — Выпрямившись, она первым делом повернулась к Рейнеке. — Отличный выстрел, детектив.

 — Отличный прыжок, босс. А-а, к чертям!

 К ее изумлению, он обхватил ее за талию и оторвал от пола, сжав в медвежьих объятиях.

 — Ну, все, все, поставь на место!

 — Всего-то отлучился за чашечкой говеного кофе — и застрял! Я там, все мои родные здесь. Нет, торчать взаперти — это не мое.

 — Говеный кофе и несколько минут твоего одиночества спасли нас всех, так что, — она хлопнула его по плечу. — Классно сработано! Это ко всем относится. Потерпите еще пару минут. Спокойно! Обниму того, кто принесет мне кофе, хотя бы плохонького.

 Колени у нее стали как желе. Сейчас ей больше всего на свете требовался стул. Но приходилось терпеть.

 — Уберите ее отсюда! — приказал она, взглянув на Лотти. — Осмотрите и убедитесь, что она неопасна. Чтобы максимум через час она сидела в клетке! Мне не терпится разъять ее на части, раскурочить на мелкие кусочки!

 — С Новым годом! — Пибоди, не стесняясь влажных глаз, подала ей кофе.

 — Ага. Гадость! — И, отдав кофе Рорку, она бросилась напарнице на шею.

 

 Чтобы прийти в себя, ей потребовалось время. Голова продолжала немного кружиться.

 — Ты что-нибудь ела со времени завтрака? — спросил Рорк Еву, упавшую в свое кресло в кабинете.

 — Нет, наверное.

 Он со вздохом достал коммуникатор.

 — Что ты делаешь?

 — Заказываю пиццу — для твоего отдела, а также для взрывного. Не смей меня отговаривать! Я сам никак не отойду. Больше пяти минут я не мог справиться с этой паршивой дверью — и это после того, как с ней повозился сам Фини! И это когда там, за дверью, мою жену чуть не разнесло на куски!

 Ей знаком этот страх, опустошающий душу ужас. Раз-другой ей доводилось испытать это чувство из-за него. Сейчас же в ее силах одно: помочь ему успокоиться.

 — Я бы этого не допустила.

 — Как?

 — А вот так. Я бы не допустила, чтобы моими последними словами тебе остались сладенькие «До скорого, милый».

 Он рассмеялся, а она откинулась в кресле и на одно блаженное мгновение закрыла глаза, чтобы услышать, как он заказывает двадцать пять (вот кошмар!) больших порций пиццы разных сортов.

 Раздался стук каблучков, и она открыла глаза, ожидая Миру.

 — Простите за вторжение.

 — Моя смена еще не кончилась, — напомнила ей Ева.

 — Чаю? — предложил Рорк, вставая.

 — Господи, это то, что надо! Спасибо. Я сама, сидите.

 — Мне приятно вам помочь. После этого я, пожалуй, уйду, чтобы вы поговорили наедине. У меня остались недоделанные дела. Я несколько внезапно сбежал с деловой встречи.

 Он подал Мире чай, улыбнулся, нагнулся, чмокнул Еву в макушку и ненадолго замер.

 — Советую поесть пиццу, прежде чем спешить к заключенной.

 — Да, поесть мне не мешает.

 Ева дождалась, пока Мира усядется в пыточное кресло.

 — Ты скажешь, что она психованная, — это не новость! Еще ты скажешь, что она будет косить под душевнобольную. Но я не позволю, чтобы она провела всю свою психованную жизнь в клетке далеко в космосе.

 — Ее пожизненно запрут в психиатрическую лечебницу.

 — Сначала я с ней разберусь. Она угрожала моим людям. Она могла всех их убить. Взрыв пережил бы один Рейнеке, но и он лишился бы от этого рассудка.

 Она ненадолго замолчала, прижала пальцы к глазам, чтобы унять вызванное шоком жжение.

 — Все они были для нее пустым местом! Притом что она успела со всеми ними поработать при расследовании разных преступлений. Плевала она на них! А почему? Потому, что сдвинулась из-за меня?

 Мира встала и поставила чай на столик перед Евой.

 — Выпей это. — Не удержавшись, она погладила Еву по голове. — Ради меня.

 — Я не… Хорошо. — И Ева осушила чашечку одним глотком. Как ни странно, ей сразу полегчало.

 — Не только, — заговорила Мира. — Это не просто сдвиг. Она превратила тебя в своего идола, идеализировала тебя, это, конечно, болезнь. Потом ей захотелось тебя демонизировать, но это оказалось для нее неприемлемо. Уйдут годы на то, чтобы понять, как в ее сознании проросли такие семена.

 — Гибель матери и сестры?

 — Да. Я познакомилась с кое-какими данными о ней, пока ты контролировала ситуацию и сдерживала ее, проявляя смекалку, ум и невероятную отвагу.

 — Я не смогла бы ее сдержать.

 — Она прошла последний поворот и уже не могла вернуться назад. Но ты ее разговорила, развязала ей язык и тем самым выиграла время. Если бы ты не добралась до взрывателя, то…

 — Иначе было нельзя. Там же были все мои люди, Мира. Все! Это мои близкие, моя семья, Рейнеке прав. Ради семьи делаешь все, что в твоих силах. Мне потребовалось некоторое время, чтобы это осознать.

 — Время уходит на обзаведение семьей, а потом уже ничего не приходится осознавать. Хорошо, что я сейчас не там. Как это ни обидно для Пибоди, лучше, чтобы ее с вами не было. Только ты и Лотти.

 — Ладно.

 — Завтра я тоже с ней поговорю.

 — Первого января?

 — Это не терпит отлагательства. Денис все понимает. В этом смысле нам обеим, тебе и мне, повезло.

 — Обходимся без змеиных глаз.

 — Прости?

 — Не обращай внимания, просто цветистая метафора.

 

 Она подкрепилась пиццей, радуясь, что Уитни не покидает ее людей и ест вместе с ними. К ее удивлению, Пибоди не стала спорить насчет формата предстоящего допроса.

 — Мира мне все объяснила. Я буду за вами наблюдать.

 — А как же «Болл дроп»?

 — Остается еще несколько часов. Хочется посмотреть. Это всем интересно!

 Зайдя в комнату, прозванную у них «смотровой», чтобы взглянуть на заключенную, Ева убедилась, что, говоря обо «всех», Пибоди нисколько не преувеличила.

 — Вам всем больше некуда деваться?

 — Уберите ее, лейтенант, — сказал Дженкинсон. — Психованная стерва!

 — У вас на галстуке соус от пиццы, детектив.

 — Черт!

 Фини дал Дженкинсону салфетку и похлопал Еву по плечу, как Ева раньше хлопала по плечу Рейнеке.

 — Доделывай дела, детка, и все мы сделаем отсюда ноги.

 Преступницу поймали со взрывчаткой, она практически призналась в убийствах. Тем не менее судам, адвокатам и психологам потребуются доказательства.

 Ева вошла в комнату. Лотти сидела на табурете перед исцарапанным столом. Ее руки и ноги скованы наручниками.

 — Лейтенант Ева Даллас, начало допроса Лотти Робак на предмет… много чего. Мисс Робак, вы обвиняетесь в противозаконном перемещении взрывчатых веществ, насильственном удержании людей, множественном покушении на убийство сотрудника полиции, опасном для жизни сотрудника полиции нападении. Кстати, Хэнкс с вахты в службе вещдоков в порядке. Этим список обвинений далеко не исчерпывается. Вы арестованы также по подозрению в двух убийствах первой степени, в двух покушениях на убийство, в еще одном намерении совершить убийство. Сейчас наши сотрудники обыскивают ваше жилище, изучают вашу электронику дома и на работе. Найденное ими может привести к предъявлению новых обвинений. Детектив Пибоди зачитала вам под запись ваши права, но я с радостью сделаю это еще раз.

 — Я знаю мои права. Я знаю, что правильно, что нет.

 — Тем лучше. — Ева села. — Вернемся назад, воспроизведем все в хронологическом порядке. Леанор Баствик.

 — Она заслужила смерть. Ты сказала, что тебе это понятно, ты этого хотела. Она зарабатывала оправданием преступников. Ты рискуешь жизнью, чтобы останавливать людей, которым она своей болтовней снова добывает свободу. Она публично говорила о тебе ужасные вещи. Она не проявляла к тебе уважения.

 — А ты проникла к ней в квартиру, прикинувшись посыльной, отправила ее в нокаут, перенесла в спальню и удушила рояльной струной. Вырезала язык.

 — Это был символ.

 — Что было символом?

 — Отрезанный язык. Она зарабатывала ложью. Она лгала о тебе. Я была счастлива убить ее. Это доставило мне радость. Я люблю испытывать счастье.

 — Итак, ты убила ее за ложь.

 — За тебя! Ради справедливости. — Лотти ударила кулаками по столу. — Я так в тебе разочаровалась, Ева, так разочаровалась!

 — Представляю. Объясни поподробнее. С начала до конца. Вдруг я что-то пропустила?

 — Я долго об этом мечтала. Мечтала стать другой. Я думала, что ты другая. Я смотрела, как ты давала показания на процессе Барроу. На других процессах я сама давала показания и должна была сидеть и слушать, как Баствик и другие, вроде нее, пытаются исказить правду. Я стала за ней следить и вести журнал наблюдений.

 — Ты ее преследовала?

 — Она ни разу меня не заметила. Никто меня не замечал. Ни в суде, ни у нее на работе, ни в магазине, ни в доме. Я три раза изображала доставку к ней в дом, пока не приготовилась, и никто ничего не заметил.

 — Ты практиковалась.

 — Не хотелось ошибиться. И я не ошиблась. То же было с Ледо, Хастингсом, остальными. — Она улыбнулась. — Столько людей — и никто никогда меня не замечает. Никто. А тебя замечают. Я поменяла прическу. — Она дунула на клок волос у себя на лбу.

 — Вижу.

 — На работе последние несколько недель я носила парик, но дома, глядя в зеркало, видела тебя. И глаза. Приходилось носить контактные линзы, зато я смотрела твоими глазами. Я видела Баствик твоими глазами. Вот как мы близки, Ева. Это мы ее убили. Мы убили Баствик.

 — Мы?

 — Ты и я. Ты была внутри меня, ты была моей отвагой. Ты придавала мне смелости. Я была так тебе благодарна! Я написала на стене послание тебе. Почему ты не видишь, что я твой друг?

 — Зачем ты положила Баствик на кровать?

 — Для большей чистоты. Из уважения. То, что она сама не проявляла уважения, не значит, что мы должны опускаться до ее уровня. Приятно говорить с тобой вот так, с глазу на глаз — как я хотела.

 — Идем дальше, Лотти.

 После Баствик пришла очередь Ледо, потом Хастингса.

 — У меня не вышло. Я хотела позвонить Доусону и отпроситься, сказавшись больной, но захотелось увидеть тебя тем вечером, у Хастингса. Хотелось понять, разочарована ли ты мной. И что я слышу? Ты говорила Пибоди неприятные вещи обо мне. И с экрана говорила гадости. Это меня обидело. Почему никто не замечает моих чувств?

 — Твои мать с сестрой.

 Она отвернулась.

 — Не хочу о них говорить.

 — Как хочешь. Просто я подумала, недоросли, убившие их, легко отделались.

 — Потому что правосудия не существует. «Какое еще правосудие?! — кричал мой отец. — Нет никакого правосудия!» Как он рыдал! А еще он говорил: зато они умерли вместе. В конце они обрели друг друга и навсегда останутся вместе. Вдвоем. Меня они взять с собой не захотели. Я была ловкой! А красавицей, умницей, милашкой была моя сестра. Поэтому она ушла с матерью, а мне пришлось остаться.

 — Ты выжила, — поправила ее Ева. Лотти скривила рот.

 — Я получила остатки, как всегда. Мне осталась ответственность. Отец меня даже не видел. Меня никто не видел. Будь хорошей, Лотти. Веди себя хорошо, Лотти. Старательно учись, Лотти. Я всегда слушалась. Но никто не обращал внимания. Я могла бы пойти в копы, но он сказал: нет, ты слишком умная, стань ученой, будь хорошей. Я так и сделала, и что? Я все делала правильно, и что произошло?

 — Что произошло, Лотти?

 — Я делала все, что он хотел, а он снова женился! Ее дочь теперь красавица и умница. А меня они в упор не видели.

 — Неуважительно с его стороны.

 — Да, неуважительно. И неправильно. «Ах, Лотти, я десять лет прожил один…» — с отвращением передразнила она отца. — Так мне и сказал. Притом что я всегда была рядом. Как он мог быть один, когда рядом была я? Потом заболела моя бабушка, и началось: «Позаботься о ней, Лотти». Я заботилась — пять лет. А она все равно умерла. Взяла и умерла после пяти лет моих забот. Правда, оставила мне много денег, чтобы я смогла переехать в Нью-Йорк, учиться и тренироваться. И тут я увидела на экране тебя. Ты говорила о мертвых шлюхах — уважительно, но о шлюхах! Это было отвратительно. Но ты все равно добивалась для них справедливого суда. Можно мне баночку пепси? Ты тоже хлебни. — Она снова улыбнулась, ее глаза засияли. — Будем пить и беседовать.

 — Конечно. — Ева встала. — Даллас, ухожу с допроса.

 Прежде чем подойти к автомату, она остановилась передохнуть.

 — Я принесу, — вызвался Рорк.

 — Спасибо. Надо мной автомат посмеется, хотя я в таком настроении, что что-нибудь из него обязательно выколотила бы. Господи, Мира права: она совершенно свихнутая. Больная эгоистичная сучка. Мать погибла, сестра тоже, отец в трауре, но, наверное, делал все, что мог. А ей всего мало. Мозги на месте, руки тоже, но она вбила себе в башку, что никому не нужна, вместо того чтобы стать значительной в своих собственных глазах.

 — Вот поэтому, хоть она и думает, что знает тебя, она никогда тебя не знала и не узнает. — Он протянул ей банки.

 — Это продлится некоторое время. Я должна все из нее вытянуть под запись. Вдруг найдется сочувствующая душа, которая попытается ее оправдать? А ее надо отправить куда подальше.

 — Согласен. Мы тут, под боком.

 — Если одна из нас двоих отрубится, пусть в комнату зайдет кто-то из копов.

 — Ясное дело.

 Лотти встретила ее улыбкой. Ева опять включила запись.

 — Как мило! Я рада, что ты меня остановила, иначе мы бы тут не сидели. Наверное, у меня был приступ уныния. Мне не нравится унывать. Однажды от уныния я наглоталась таблеток, но меня вырвало.

 — Когда это было?

 — В день свадьбы отца. Я и раньше хотела так поступить. Подмешать таблетки в еду ему и себе. Мы бы тоже вместе умерли и остались бы вместе. Но я испугалась. — Она глотнула пепси. — Все говорили на похоронах матери и сестры: почему ты не плачешь? Но я не хотела убиваться, не хотела, чтобы все на меня глазели и считали плохой. Я была хорошей.

 — Ладно. Переходим к Ледо.

 — Там был форменный свинарник! Не понимаю, как люди могут так жить. Мы с тобой видим много такого по работе, но я никак не привыкну. Мне нравится, что нас называют чистильщиками: мы действительно прибираемся. Это и есть наша задача, твоя и моя. После нас становится чище.

 — Расскажи, как ты вычистила Ледо.

 

 …Ева провела три часа, задавая вопросы, что-то комментируя, время от времени возвращаясь к сказанному раньше, но в основном слушая.

 — Что ж, Лотти, теперь у нас есть все необходимое. Тебе предъявят обвинения в двух эпизодах убийства первой степени. Ты созналась в этих убийствах под запись, не воспользовавшись своим правом на участие адвоката.

 — Мы больше не будем разговаривать?

 — Уже поговорили.

 — Но ты вернешься?

 Ева встала. В голове у нее теснились злые мысли, но произносить их вслух не имело смысла.

 — Тебя уведут, Лотти. Завтра с тобой поговорит доктор Мира.

 — Доктор Мира тебе нравится.

 Ева похолодела.

 — Да. Она тоже была в твоем списке, Лотти?

 — Настоящей дружбе мешают другие люди. Ты меня не видишь — мешают другие.

 Ева уперлась ладонями в стол и наклонилась к ней.

 — Дело не в других, Лотти. Мира, Мэвис, Надин, Пибоди совершенно ни при чем. Вот почему я в упор не вижу того, что ты хочешь мне показать.

 — Не понимаю.

 — Все просто. Тебя я вижу, Лотти. Отлично вижу. Но ты мне не нравишься. Даллас, уход с допроса. Конец записи.

 Она вышла под вопль Лотти, навалилась спиной на дверь с другой стороны и ущипнула себя за нос, чтобы восстановить упавшее давление.

 — Я увожу ее в камеру, — сказала Пибоди, подходя к ней в своих дурацких сапогах. Рядом с ней вышагивал, как приклеенный, верный Макнаб.

 — Не ты, а мы, — поправил он ее.

 — Мы.

 — Уводите. А потом сматывайтесь. Оторвитесь на Таймс-сквер.

 — Уж мы не подкачаем!

 Еве тоже не терпелось покинуть Управление. Но сначала она должна составить протокол допроса.

 На скамейке перед убойным отделом сидел Доусон.

 — Я больше не мог этого видеть. Но прежде чем уйти, я хотел сказать. Господи, Даллас, до чего мне жаль!

 — Ты не виноват, Доусон.

 — Она из моей команды. Я с ней работал. Работал и не видел ее.

 — Никто не видел ее так, как ей хотелось. Даже она сама. Не взваливай это на себя. Пусть с ней возятся Мира и толпа психиатров. Город кишит психами, Доусон.

 — Эта влезла прямо ко мне в дом.

 Ева оглянулась на свой отдел.

 — И ко мне. Забудь!

 Он перевел дух, издал смешок и кивнул.

 — Ладно. Я пошел домой. Жена надерет мне задницу за опоздание.

 — Не посмеет!

 Она уселась у себя в кабинете и занялась протоколом.

 — Это обязательно? — спросил с порога Рорк.

 — Не хочу тянуть. Пусть это останется в уходящем году. Хочу выкинуть это из головы — не знаю, правда, получится ли. Я недолго. Так, вкратце, есть же запись.

 — Тогда я посижу в отделе, выпью с твоими копами.

 Она замерла.

 — Как это «выпьешь»?

 — Их смена кончилась уже два часа назад. Кое у кого — обойдемся без имен — нашлась бутылочка виски.

 — Фини! — прошипела она.

 — Я никого не называл. Не засиживайся, лейтенант. Я тоже хочу проветрить мозги.

 Как она ни торопилась, протокол занял больше часа. Рорк успел вернуться к ней в кабинет и устроился в ужасном кресле со своим компьютером.

 — Готово. Бежим!

 — Как же я тебе благодарен! Всю задницу себе отсидел!

 — Сколько вы выпили?

 — Всего по рюмочке. Во славу боевого братства! Странно как-то, даже спустя столько лет жизни с тобой чокаться ирландским виски с оравой копов! Фини хотел с тобой покумекать.

 — Зачем?

 — Он потрясен до глубины души. Вы поужинаете или хотя бы хлебнете пивка.

 — Я не против.

 — Тебя же не тянет сейчас на Таймс-сквер?

 — Нет! — крикнула она в непритворном ужасе. — Ни за что!

 — Хвала богам! — Он перевел дух. — Когда мы вернемся домой, я тебе открою, чего мне хочется больше всего, — сказал он уже в гараже.

 — Знаю, это то самое, чего тебе хочется всегда и везде.

 — С этим все равно придется подождать по полуночи, как бы ты ни мечтала сократить ожидание. Новый год надо начинать с пожеланий удачи. Поэтому, вернувшись домой, я хочу напиться со своей женой. И полюбоваться на «Болл дроп» в домашнем уюте, под треск камина, в обществе кота. Плевать мы хотели на то, как безумствует за стенами нашего дома остальной мир!

 — Мне тоже не мешает напиться, — согласилась она, садясь в машину. — Но не допьяна, а так, чуть-чуть. Самую малость.

 — Это то, что доктор прописал, — поддакнул Рорк. — Мне нужна еще минута.

 — Что случилось?

 — А вот что!

 Он обнял ее, чтобы почувствовать ее сердцебиение, ощутить аромат волос.

 В этом вся его жизнь.

 — Вот теперь хорошо! — пробормотал он. — Лучше не бывает!

 — Как же мне было страшно! Обычно напугаться не успеваешь, это потом думаешь и удивляешься, но не в сам момент опасности. А там у меня хватило времени. Там же были все мои ребята, Рорк! Ну и перетрухнула я! Когда я прыгнула, когда Рейнеке выстрелил, у меня в голове сидела одна мысль: мои копы. А когда я перехватила взрыватель, то подумала о тебе. И дальше думала уже только о тебе.

 Она погладила его по лицу.

 — Только о тебе. Давай поскорее напьемся!

 — Год почти кончился, вот-вот начнется новый. Ничего мне так не хочется, как оказаться дома с тобой.

 На Таймс-сквер ликовали толпы, убийца проливала у себя в камере безутешные слезы, а они ехали домой и предвкушали счастливое опьянение.