• Следствие ведет Ева Даллас, #25

ГЛАВА 8

 Ева злилась на Рорка за то, что он заставил ее почувствовать себя обязанной пойти к Мире. Она устала, у нее еще осталось много работы, ей о многом надо было подумать.

 Вместо этого ей пришлось идти с визитом. Сидеть в гостиной, что-то пить, вести разговор. Обмениваться подарками. Вот этот последний ритуал всегда заставлял ее чувствовать себя дурой, хотя она не понимала, почему. И откуда у людей эта безудержная потребность дарить и получать в подарок вещи, которые они могли бы запросто пойти и купить себе сами?

 И вот теперь она стояла перед красивым и нарядным домом в красивом и нарядном пригороде. На двери висел венок из остролиста.[8] Теперь, пройдя боевое крещение гирляндами у себя дома, Ева знала, что это остролист. В окнах стояли свечки, тихо горевшие в темноте нарядными золотистыми огоньками. В одном из этих окон она различала поблескивающую украшениями елку.

 Наверняка под ней лежат рождественские подарки. Целая куча подарков: ведь у Миры есть внуки. Ева успела узнать и еще кое-что: если, допустим, для мужа один подарок – это считается мало, то для ребенка и полудюжины мало.

 Она уже знала, что Пибоди припасла три – целых три! – подарка для ребенка Мэвис, а он еще даже на свет не родился. И родится только через месяц.

 Что вообще можно купить для зародыша, спрашивается? И почему только ей одной все это кажется странным?

 Рорк забил подарками целый сухогруз и отправил своим родственникам в Ирландию.

 А она все тянула время. Просто стояла перед домом в темноте и на ветру и не решалась позвонить.

 Ева сунула пакеты с подарками поглубже под мышку и нажала кнопку звонка.

 Через несколько мгновений ей открыла сама Мира. Мира в своем домашнем облачении: мягкий свитер, аккуратные брючки, босые ноги.

 – Я так рада, что вы пришли.

 Не успела Ева слова сказать, как ее уже втянули внутрь. Здесь было тепло, пахло хвоей и клюквой. Музыка играла что-то тихое и рождественское, по всему дому мигали свечи.

 – Извините, уже так поздно.

 – Это не важно. Идемте в гостиную, позвольте мне взять ваше пальто.

 – У меня тут… эти вещи. Я на них просто случайно наткнулась.

 – Спасибо. Садитесь. Я принесу вам вина.

 – Я не хочу отрывать вас от…

 – Прошу вас. Просто сядьте.

 Ева положила подарки на кофейный столик рядом с большой серебряной чашей, наполненной сосновыми шишками и красными ягодами. Насчет целой кучи подарков она оказалась права. Под елкой лежало не меньше сотни свертков. Интересно, сколько приходится на брата? – подумала Ева. Сколько вообще существует людей, носящих фамилию Мира? Их была целая орда. Чуть ли не двадцать человек, стало быть…

 Она поднялась, когда вошел Деннис Мира.

 – Сидите, сидите. Чарли сказала, что вы здесь. Просто зашел вас повидать. Замечательная была вечеринка.

 На нем был мешковатый, поношенный кардиган, одна пуговица висела на нитке. Было в его облике что-то такое, от чего ее сердце превращалось в кашу.

 Деннис подошел к ней и, поскольку Ева так и не села, встал рядом, устремив свою мечтательную улыбку на елку.

 – Чарли слышать не хочет об искусственной елке. Каждый год я ей твержу, что надо купить искусственную, и каждый год она говорит «нет». А я каждый раз радуюсь. – Он обнял ошеломленную Еву за плечи. – Ничто на свете не может показаться слишком скверным, слишком трудным или слишком грустным, когда в гостиной стоит рождественская елка. И все эти подарки под ней, все это нетерпеливое ожидание… Все это как будто говорит, что в мире всегда будет свет и надежда. И вам повезло, что у вас есть семья, с которой все это можно разделить.

 Спазм перекрыл ей горло. Она сделала нечто невероятное, ей бы и в голову не пришло, что она на такое способна, она поверить не могла, что делает это.

 Она повернулась к нему, спрятала лицо у него на плече и разрыдалась.

 А он, как будто ничуть не удивившись, стал похлопывать и поглаживать ее по спине.

 – Ну, ну, полно. Все хорошо, милая. У вас был трудный день.

 Ева судорожно вздохнула и в ужасе отодвинулась.

 – Простите, ради бога, – забормотала она. – О боже, я не знаю, что на меня… Мне лучше уйти.

 Но Деннис держал ее за руку. Несмотря на весь его кроткий и добродушный вид, хватка у него была железная.

 – Вам надо сесть. Ну-ка давайте, садитесь. У меня есть платок… мне кажется, у меня был платок. – И он начал хлопать себя по карманам все с тем же растерянным и озадаченным выражением.

 Это подействовало на Еву куда лучше любого успокоительного. Она засмеялась и вытерла слезы.

 – Все нормально, я в порядке. Извините. Мне действительно надо…

 – Выпейте вина, – сказала Мира, пересекая комнату с подносом в руках.

 Так как она, без сомнения, стала свидетельницей эмоционального всплеска, Ева смутилась еще больше.

 – Я просто немного не в себе, вот и все.

 – Ничего удивительного. – Мира поставила поднос и сняла с него один из бокалов. – Сядьте и успокойтесь. Мне хочется открыть мой подарок прямо сейчас, если вы не против.

 – О… Да. Конечно. – Ева взяла подарок Денниса. – Вот. Я на него случайно наткнулась. Надеюсь, вам понравится.

 Он просиял, как десятилетний мальчишка, только что нашедший под елкой красный спортивный велосипед. И сияющая улыбка не сошла с его лица, когда он вытянул из свертка шарф.

 – Ты только посмотри, Чарли. Теперь мне будет тепло во время моих прогулок.

 – И тебе очень идет. Ой! Деннис, ты только посмотри, что у меня тут! – Мира вынула из упаковки старинный чайник. – Это потрясающе! Фиалки, – прошептала она, проводя пальцем по рисунку из крошечных цветочков, оплетающих белый фарфоровый чайник. – Я обожаю фиалки.

 Она буквально ворковала над этим чайником. Как некоторые женщины воркуют над пускающими слюни младенцами, подумала Ева.

 – Я решила, раз уж вы увлекаетесь чаем…

 – Я его обожаю. Я его просто обожаю. – Мира бросилась к Еве и расцеловала ее в обе щеки. – Спасибо.

 – Без проблем.

 – Я, пожалуй, примерю свой подарок прямо сейчас. Пойду прогуляюсь, – объявил Деннис. Он встал, склонился над Евой и потрепал ее по подбородку. – Вы хорошая девочка и умная женщина. Поговорите с Чарли.

 – Я не хотела его прогонять, – сказала Ева, когда Деннис вышел из комнаты.

 – Вы его не прогоняли. Деннис хоть и рассеян, но в чуткости ему не откажешь. Он прекрасно знал, что нам нужно побыть вдвоем. Может, откроете свой подарок? – Мира взяла с подноса коробочку и протянула ее Еве.

 – Очень красиво.

 Ева так и не выучила, что надо говорить в таких случаях, но эти слова показались ей самыми верными. А что еще можно сказать, когда держишь в руках коробочку, завернутую в золотую и серебряную бумагу и украшенную большим красным бантом?

 Она не знала, что это такое. Нечто круглое, плоское с орнаментом из завитков и маленькими блестящими камешками. Поскольку оно было на цепи, Ева первым долгом подумала, что это полагается надевать на шею, хотя диск был шире ее ладони.

 – Успокойтесь, – засмеялась Мира, угадав ее мысли, – это не ожерелье. Никто не мог бы состязаться с Рорком в этой области. Это талисман. Что-то вроде солнечной ловушки. Его можно повесить на окне. Я подумала, может, у вас в кабинете.

 – Очень красиво, – повторила Ева. Она пригляделась и различила в орнаменте знакомый рисунок. – Кельтский? Вроде того, что у меня на обручальном кольце.

 – Да. Правда, моя дочь уверяет меня, что символ на вашем кольце предназначен для защиты, а этот способствует умиротворению души. Моя дочь заговорила его… Надеюсь, вас это не смущает.

 – Передайте ей, что я ей очень благодарна. Спасибо. Я повешу его на окне у себя в кабинете. Может, сработает.

 – У вас сегодня опять выдался трудный день, верно?

 Ева поняла, что Рорк уже ввел Миру в курс событий.

 – Ну, я не знаю… – Ева устремила взгляд на диск, потерла его большим пальцем. – Наверно, мне стало жаль себя, когда Деннис меня обнял… Мы стояли рядом, смотрели на елку… Понимаете, он такой… и дом такой… Здесь так пахнет… и все эти огоньки. Я подумала… Я просто подумала: если бы хоть раз… один-единственный раз… у меня был такой, как он… Хотя бы раз. Но у меня такого не было. Вот и все.

 – Да, у вас такого не было, но это не ваша вина. Ева подняла глаза.

 – Ну, в общем, все было именно так. А теперь Труди Ломбард мертва. Она должна была жить. Мне пришлось заставить мою напарницу допрашивать моего мужа. Я должна быть готова… Мне придется отвечать на личные вопросы и включить эти ответы в общий протокол, если они имеют отношение к расследованию. Мне придется вспоминать, как мне у нее жилось, потому что нужно понять, какой она была, чтобы понять, кто ее убийца. Мне придется вспоминать, хотя еще неделю назад, если бы вы меня спросили, я бы даже имени ее не вспомнила. Я могу это сделать, – вдруг рассердилась Ева. – Я уже научилась выталкивать это из себя и заталкивать обратно. Но я терпеть не могу, когда мое прошлое вылезает на поверхность и опять, и опять опрокидывает меня. Потому что оно ничто, ничто по сравнению с тем, кем я стала сейчас! Эта женщина не имеет ко мне никакого отношения.

 – Не могу согласиться. Каждый, кто соприкасался с вашей жизнью, так или иначе оказал свое влияние на вас. – Голос Миры был тих, как музыка, наполнявшая комнату, но тверд, как сталь. – В вашей жизни, к сожалению, не было такого, как Деннис Мира, благослови его Бог. Вы не знали радости и счастья семейной жизни. Вам пришлось преодолевать препятствия, боль, ужас. И вы их преодолели. Это ваш дар, Ева, и ваше бремя.

 – Я развалилась на куски, когда увидела ее у себя в кабинете. Я просто рухнула.

 – Но потом вы собрали себя по кусочкам.

 Ева откинула голову на спинку кресла. Рорк оказался прав – уже в который раз. Ей необходимо было прийти сюда, рассказать все человеку, которому она доверяла.

 – Она напугала меня. Я заболела от страха. Как будто одним своим присутствием она могла вернуть меня назад в давний кошмар. А ведь ей на меня было наплевать. Не будь я связана с Рорком, она и не вспомнила бы обо мне. И почему меня это так злит? – Ева закрыла глаза.

 – Потому что трудно ничего не значить даже для того, кто вызывает неприязнь.

 – Да, пожалуй. Она не приехала бы сюда. Что можно выжать из копа? Если только коп не замужем за триллионами. – Ева открыла глаза и изумленно взглянула на Миру. – У него триллионы. Вы об этом когда-нибудь задумывались?

 – А вы?

 – Иногда. Ну, вот как сейчас. Но у меня это в голове не укладывается. Я даже не могу сообразить, сколько нолей в этом триллионе. И я не знаю, какая там первая цифра, потому что когда столько нолей, это все равно смешно. Труди пыталась его шантажировать.

 – Да, он обрисовал мне картину в общих чертах. Я уверена, он справился с ситуацией. Или вы хотели, чтобы он ей заплатил?

 – Нет! – Глаза Евы яростно вспыхнули. – Ни цента! Она всегда говорила, что у меня нет ни отца, ни матери, потому что я такая глупая. Она говорила, что они меня выбросили, потому что я не стоила их любви и заботы.

 Мира поднесла ко рту бокал вина и отпила, чтобы скрыть волнение.

 – Как же она могла пройти проверку?

 – Она была хитра. Теперь я понимаю, как она была ловка. Надо обладать немалой изворотливостью, чтобы затевать и доводить до конца все эти сложные мошеннические схемы. Она обыгрывала систему, знала все входы и выходы. Я думаю… ну, вы у нас доктор по мозгам, но, мне кажется, она гнала пургу и сама в нее верила. Чтобы постоянно жить во лжи, надо в нее верить. Надо убедить других видеть ложь твоими глазами.

 – Очень может быть, – согласилась Мира. – Тем более что она прожила во лжи так долго.

 – Она внушила себе, что заработала эти деньги, заслужила их. Она должна была верить, что работала и от себя кусок отрывала, что дала мне кров по доброте душевной, а теперь… Эй, как насчет того, чтобы немного поделиться ради старой дружбы? Она играла, – добавила Ева, размышляя вслух. – Она играла, значит, можно предположить, что она заигралась с кем-то. Я не знаю.

 – Вы могли бы отказаться от дела. Не исключено, что вас попросят передать его другому следователю.

 – Я его не отдам. Мне многие задолжали, и я не постесняюсь потребовать эти долги, если придется, но доведу это дело до конца!

 – Вы правы, Ева, я с вами согласна. Вас это удивляет? – спросила Мира, увидев, что Ева посмотрела на нее с изумлением. – Она заставила вас почувствовать себя беспомощной и никчемной, глупой и слабой. Вы прекрасно знаете, что это не так, но вы должны почувствовать это, доказать это, а для этого вам нужно принять активное участие в расследовании. Именно это я скажу майору Уитни.

 – Ваше слово много значит. Спасибо!

 Когда Ева вошла в двери дома, Соммерсет уже маячил в вестибюле, как черный ворон. Толстый Галахад нес свою вахту у его ног. Заметив, как поблескивают глазки-бусинки дворецкого, Ева поняла, что он готов к бою.

 – Я изумлен, – начал он придирчиво-ворчливым тоном, который, очевидно, считал язвительно-остроумным. – Вас не было дома несколько часов, и, тем не менее, вы возвращаетесь домой одетая, осмелюсь заметить, почти по моде. Ничто не порвано и не окровавлено. Для вас это подвиг.

 – Вам не надоело, Соммерсет? Понять не могу, как я вас терплю?! Но еще не вечер, я свое наверстаю.

 Ева бросила пальто на перила, ему назло, и начала подниматься по лестнице. Привычная краткая перепалка помогла ей почувствовать себя чуточку лучше. Как раз то, что нужно, чтобы изгнать из памяти убитое лицо Бобби Ломбарда, по крайней мере, на время. Она прошла к себе в кабинет. Надо подготовить доску с фотографиями, собрать нужные файлы и создать здесь вторичную базу на тот маловероятный случай, если Уитни наложит вето и на нее, и на Миру. Если ей официально прикажут отойти в сторону, она будет готова продолжить работу в свое свободное время.

 Потом Ева включила телефон, чтобы договориться с Моррисом.

 – Я загляну к тебе завтра с утра, – сказала она ему. – Меня ждут какие-нибудь сюрпризы?

 – Удар по голове сделал дело. Он был нанесен примерно на тридцать часов позже других ударов. Хотя они по тяжести сравнительно не так страшны, я убежден, что они были нанесены тем же орудием.

 – Что за орудие?

 – Есть волокна в ране на голове. Я перешлю их нашему другу Дикхеду в лабораторию. Моя предварительная версия – утяжеленный тканевый мешок. Анализ на токсикологию подтвердил использование болеутоляющих, продающихся в аптеках на законных основаниях. Стандартные пилюли. Она приняла одну за час до смерти, запила ее очень неплохим «Шабли».

 – Да, мы нашли бутылку у нее в комнате и пилюли на ночном столике.

 – Она поела куриного бульона с лапшой где-то около восьми и пирог с мясным фаршем ближе к полуночи. Угостилась шоколадным мороженым десертом и выпила еще вина за поздним ужином. В момент смерти она была здорово под газом от вина и таблеток.

 – Ладно, спасибо. Поймаю тебя утром.

 – Даллас, а тебе интересно будет узнать, что за последние, скажем, двенадцать лет у нее было несколько пластических операций? Лицо и тело, подтяжки и вытяжки. Ничего кардинального, но работа значительная и сделана очень качественно.

 – Всегда полезно знать привычки мертвых. Спасибо.

 Ева отключила связь и, откинувшись в кресле, вперила взгляд в потолок.

 Значит, Труди получила порцию колотушек где-то в пятницу после того, как вышла из кабинета Рорка. Судя по показаниям сына и невестки, не пожаловалась им, не заявила властям. А что она делает? Запирается в своем номере, накачивается вином, таблетками и полуфабрикатами.

 Либо оставляет окно открытым, либо сама открывает дверь своему убийце.

 А с какой стати ей это делать, если убийца накануне уже отыгрался на ней, как на боксерской груше? Где же ее страх, гнев, злость? Где инстинкт выживания?

 Женщина, которая больше десяти лет дурачила Службу защиты детей, должна быть наделена чертовски обостренным инстинктом выживания.

 Даже если страдаешь, зачем напиваться в одиночку в гостиничном номере, когда кто-то тебя отдубасил и явно может проделать это еще раз? Тем более что твои близкие совсем рядом, в конце коридора.

 Если только тебя не отдубасил именно тот, кто находится в конце коридора. Не исключено, подумала Ева. Но если так, зачем оставаться там, где они с легкостью могут до тебя добраться, снова причинить тебе боль?

 Ева оглянулась, когда из смежного кабинета вошел Рорк.

 – Если тебя изобьют, – начала она, – ты же не захочешь, чтобы вмешалась полиция?

 – Безусловно, нет.

 – Ну да, это понятно. А своему сыну ты тоже не скажешь?

 – У меня нет сына, так что проблема в этом. – Рорк присел на краешек ее стола. – Но чисто теоретически мне могла бы помешать гордость.

 – Ты рассуждаешь, как мужчина. Думай, как женщина.

 – Для меня это напряг, – улыбнулся он. – Как насчет тебя?

 – Ну, если я буду рассуждать, как женщина, я тут же побегу жаловаться любому, кто захочет слушать. Но она не побежала, и это все меняет. Во-первых…

 – Во-первых, она не стала жаловаться сыну, так как именно он использовал ее как боксерскую грушу.

 – Правильно, – согласилась Ева, – но такой вариант не вписывается в схему их отношений. Если их хорошие, насколько я помню, отношения с тех пор испортились, почему она остается там, где он может с легкостью достать ее снова?

 Рорк взял статуэтку богини с ее стола. Насколько он помнил, это был символ материнства. Он заговорил, машинально вертя статуэтку в руках:

 – Мы оба знаем, что семейные отношения непредсказуемы. Может, у него развилась милая привычка пинать ее, как мячик. Она к этому привыкла, ей и в голову не пришло кому-то жаловаться или прятаться от него.

 – Но есть же еще невестка. На ней ни следа, никаких явных признаков жестокого обращения. Если парень колошматит свою мамашу, он и женушке отвесит хотя бы пару тумаков. Нет, тут что-то не складывается.

 – Ну а другой вариант?

 – Она все скрывает от своих близких. И это не гордость и не стыд, это план. Это предосторожность. У нее есть план действий. Тайный план. – Да, эта версия нравилась Еве значительно больше. – Но это не объясняет, зачем она выдула целую бутылку вина, приняла таблетки и дала подретушировать себе физию. – Ева перетасовала бумаги на столе, положила сверху увеличенное изображение лица Труди и пристально всмотрелась в него. – По-моему, это не похоже на страх. Если бы она испугалась, воспользовалась бы сыном как щитом, заперлась бы на все замки или сбежала бы. Она ничего подобного не сделала. Так почему она не испугалась?

 – Ну, некоторым нравится, когда им делают больно.

 Ева решительно покачала головой.

 – Да, бывает. Но ей нравилось, когда ее обхаживали. «Налей мне ванну, принеси чего-нибудь вкусненького». Она приняла ванну, и у меня есть предварительный отчет «чистильщиков», там говорится, что в раковине, в стоке, найдены следы крови. Значит, она вымылась после избиения.

 «Пропавшие полотенца», – вспомнила Ева и отметила это для себя.

 – И она повернулась спиной к убийце. Удар нанесен сзади. Она не боялась.

 – Это был кто-то, кого она знала, кому – опрометчиво, как оказалось, – доверяла.

 – Ты же не будешь доверять человеку, который настучал тебе по башке накануне!

 Любить таких людей можно. Ева знала, что есть на свете любовь, доходящая до этого. Но любовь – одно, а доверие – совсем другое.

 – Моррис считает, что одно и то же орудие было использовано в обоих случаях, – продолжала она, – но я думаю, в каждом случае удары наносила не одна и та же рука. У тебя есть съемка с камеры слежения в твоем офисе?

 – У меня есть копия. Оригинал у Фини.

 – Я хочу посмотреть.

 Он вынул диск из кармана.

 – Я так и думал.

 Ева вставила диск в дисковод и вывела изображение на настенный экран.

 – Я перегнал все на этот диск, – пояснил Рорк, пока Ева смотрела, как Труди входит в небоскреб Рорка в центре города.

 Труди пересекла акры мраморного пола, прошла мимо анимационных экранов, цветочных островков, переливающихся маленьких фонтанов и направилась прямиком к стойке информации.

 Этот костюм, вспомнила Ева, она видела в стенном шкафу в гостиничном номере. Он был аккуратно повешен на плечики. Туфли тоже стояли в шкафу. Труди была не в этом костюме, когда ее избили.

 – Она подготовилась к встрече, – задумчиво проговорила Ева. – Не блуждала, не рыскала, не оглядывалась. Она точно знала, где находится и куда идет.

 – Смотри, как она обрабатывает секретаршу за стойкой. «Нет, мне не назначена встреча, но он захочет меня увидеть». Она точно знает, что надо делать. Напускает на себя уверенный, дружелюбный вид, держится так, будто она тут своя. Здорово у нее это получается.

 – Она добилась результата, – хмуро заметила Ева. – Ее же пропустили наверх.

 – Они позвонили, их соединили с Каро, а уж она передала просьбу мне. Я устроил так, чтобы ей пришлось подождать. Я тоже кое-что умею. Ей это не понравилось, можешь заметить, как ее лицо напряглось, но она села в одно из кресел в зоне ожидания. Если не хочешь смотреть, как она тушится в собственном соку, можешь прокрутить вперед.

 Ева так и сделала. Она замедлила ход диска, только когда к Труди подошла молодая женщина.

 – Каро в курсе дела, она послала вниз молодую ассистентку, а та проводила ее к лифту общего пользования. Подняла ее на мой уровень, провела кружным путем через внешнюю приемную, по застекленному коридору. Это целый марафон, а когда она наконец добралась до цели, ей пришлось еще подождать. Я же человек занятой, не так ли?

 – Она под впечатлением, – отметила Ева. – И ее можно понять. Все эти просторы, стекло, картины, столько людей у тебя на побегушках. Отличная работа.

 – Ну вот, теперь ты видишь, как Каро приходит наконец за ней и провожает в мой кабинет. Потом она выходит, а у нас с Труди начинается дружеская беседа.

 Ева прокрутила диск вперед, отметила, что прошло двенадцать минут с того момента, как Каро ввела Труди в кабинет. И вот Труди поспешно, чуть ли не бегом выходит оттуда.

 И еще она заметила страх в глазах Труди, чуть ли не панику. Походка у нее стала какая-то дерганая.

 – Она была заметно раздосадована, – пояснил Рорк с довольной ухмылкой.

 Ева промолчала, глядя, как Труди сопровождают вниз, как она торопливо покидает здание.

 – Как видишь, она цела и невредима. А уж куда она дальше отправилась, я не знаю.

 – Она не боялась своего убийцы. – Ева встретилась с ним взглядом. – Но тебя она боялась.

 Рорк вскинул руки ладонями вверх.

 – Я ее пальцем не тронул.

 – А тебе и не требовалось, – ответила Ева. – Но ты чист. У тебя есть запись разговора в кабинете. Наверняка есть. С тебя станется.

 Он пожал плечами.

 – А на что ты, собственно, намекаешь?

 – Ты не предоставил эту запись Фини для расследования.

 – Это частный разговор.

 Ева выдержала осторожную паузу.

 – А если надавят?

 – Тогда я отдам ее тебе, а уж ты решай, нужна она или нет. Я не сказал ей ничего такого, чего должен стыдиться, но речь идет о твоей, вернее, о нашей частной жизни. И мы имеем на нее право, черт побери.

 – Если это имеет значение для расследования…

 – Не имеет. Черт побери, Ева, поверь мне и оставь этот разговор. Ты что, думаешь, это я ее заказал?

 – Нет. Но я знаю, что ты мог. Я знаю, что часть твоей души этого хотела.

 – Ошибаешься. – Рорк оперся руками о стол и наклонился к ней, чтобы их глаза оказались на одном уровне. И его глаза были холодны, как арктический лед. – Если бы я хотел ее смерти, уж я доставил бы себе удовольствие и сделал бы это сам. Вот за кого ты вышла замуж. И я никогда этого не скрывал – да, я такой. Тебе придется с этим жить.

 Он выпрямился, повернулся и направился к двери.

 – Рорк!

 Он оглянулся. Ева сидела, прижав пальцы к глазам. Его сердце дрогнуло, хотя гнев душил его.

 – Я знаю, за кого вышла замуж. – Ева опустила руки. Ее глаза потемнели, но слез в них не было. – И ты прав, ты сделал бы это сам. Ты мог бы сделать это ради меня. Но ты не захотел и не смог. Опять-таки для меня. Знаешь, это большая встряска.

 – Я тебя обожаю, не знаю почему. Для меня это тоже большая встряска.

 – Она держала меня в страхе. Я думаю, вот так собака боится сапога, который пинает ее раз за разом. Это не человеческий страх, а какой-то животный, первобытный. Я не знаю, как это назвать.

 – Ты назвала.

 – Она на этом сыграла, она это использовала, она держала меня в страхе и довела до такого состояния, что я уж не знала, как пережить день и добраться до следующего. И при этом она даже не пинала меня. Она уродовала меня изнутри, и я верила, что во мне ничего нет, кроме уродства. Она довела меня до того, что, клянусь тебе, я готова была убить себя, лишь бы покончить со всем этим.

 – Но вместо этого ты убежала. Ты выбралась из этого кошмара и сделала куда больше, чем кто-либо мог ожидать.

 – Зато теперь я живо вспоминаю, каково это было – состоять из одного страха. – Ее дыхание участилось, и это лучше всяких слов подсказало ему, что кошмар вот-вот захлестнет ее вновь. – Я должна довести это дело до конца, Рорк. Я должна положить этому конец. Я дошла до того, что мне непременно нужно с этим покончить. Но, мне кажется, я не смогу довести его до конца, если ты уйдешь от меня.

 Он вернулся, взял ее руку и крепко сжал.

 – Я здесь, рядом. Я никогда не ухожу далеко.

 – Помоги мне. Ты мне поможешь? Пожалуйста!

 – Что тебе нужно?

 – Мне нужно просмотреть запись из твоего кабинета. – Ева тоже крепко сжала его руку. – Только не думай, что я тебе не доверяю. Мне надо проникнуть в ее голову. Мне надо знать, что она думала, что чувствовала, когда ушла. Ее избили вскоре после того, как она вышла из твоего кабинета. Куда она пошла, к кому пошла? Это помогло бы мне понять.

 – Ладно, уговорила, но сперва дай мне слово, что запись не появится в деле.

 – Обещаю.

 Рорк ушел к себе в кабинет, вернулся и протянул ей новый диск.

 – Там и аудиозапись есть.

 Ева кивнула и вставила диск. Стала смотреть и слушать.

 Ева прекрасно изучила своего мужа, и все же его лицо, его тон даже больше, чем слова, изумили ее. Ева была потрясена тем, что услышала и увидела.

 Когда запись закончилась, Ева вынула диск и отдала его Рорку.

 – Удивляюсь, как она не описалась прямо на твое дорогое кресло и ковер.

 – Ее можно было бы понять.

 Ева поднялась и прошлась по комнате.

 – Она должна была работать с кем-то в паре. Но если это был Бобби… Нет, не строится. Все, что у меня на него есть, этому противоречит. Нужен совсем другой человек, совсем другой характер, чтобы ударить по лицу родную мать. Он на такое не способен. Это кто-то другой.

 – Она была довольно привлекательной женщиной. Может, любовник?

 – Логично. К тому же любовники часто пускают в ход кулаки. Тем и славятся. Итак, она напугана, сильно напугана. Может, она хочет бросить всю эту затею и вернуться в Техас? Его это злит. Она должна была сделать дело, сыграть роль, а она все провалила. Вот он и полез на нее с кулаками, чтобы напомнить ей, что стоит на кону. Когда он позже приходит ее навестить, она вся в соплях и наполовину пьяна. «Я хочу домой. Не хочу тут оставаться, не хочу больше этим заниматься». Опять он злится и убивает ее.

 – Логично.

 Да, логично, подумала Ева. Но она покачала головой.

 – Мне это не нравится. Она так легко не сдалась бы. Плюс, ты-то ее только напугал, а он избил. Может, она запуталась между страхом и болью? Но она не бежит ни от того, ни от другого. И зачем ее убивать? – Ева развела руками. – Надо выждать, пока она успокоится. С трупа ничего не возьмешь.

 – Он потерял контроль.

 Ева восстановила в памяти место убийства, положение тела.

 – Ничего он не терял. Три удара. Три удара, нанесенных умышленно. Если бы он потерял контроль, если бы он был пьян, или был под наркотиками, или просто жаждал ее крови, он бы выколотил из нее все дерьмо, он разнес бы ей все лицо. Но ничего такого он не сделал. Он проломил ей череп сзади и ушел. – Ева повела плечами, сбрасывая напряжение. – Я подготовлю доску. Надо привести все это в порядок.

 – Ну что ж, в таком случае давай сначала поужинаем.