Глава 3

 Повсюду были разбросаны тюбики с краской, связки кистей стояли в разнообразных банках. В воздухе висел запах масла и скипидара. Понятно, руины и дух искусства, подумал Адам.

 В студии был высокий потолок, сквозь арочные окна лился солнечный свет. Пол, возможно, когда-то был красив, но теперь древесина, забрызганная и измазанная красками, потускнела. Холсты лежали прямо на полу, по углам.

 Кирби быстро и внимательно огляделась. Увидела, что все так, как должно быть, и немного расслабилась. Пересекла студию, приблизилась к отцу.

 Он сидел неподвижно, уставившись на бесформенную кучу глины перед собой. Не сказав ни слова, она обошла вокруг стола, тщательно рассматривая глину. Глаза Фэйрчайлда были прикованы к злосчастному творению. Через несколько мгновений Кирби выпрямилась, почесала нос тыльной стороной ладони и скривила губы:

 – М-м-м.

 – Это только твое мнение, – ощетинился Фэйрчайлд.

 – Конечно. – Она погрызла ноготь большого пальца. – Ты имеешь право услышать другое. Адам, подойдите и посмотрите.

 Он одарил Кирби убийственным взглядом, заставив ее улыбнуться. Захваченный врасплох, взглянул на глину, предположил, что это неплохая попытка – ястреб с выпущенными когтями и недоделанным клювом. Сила, жизнь, песнь, вихрем вырывающиеся из его картин и из скульптур дочери, – здесь их просто не было. Адам стал искать пути отступления.

 – Х-м-м, – начал он, пытаясь придумать, как отплатить Кирби.

 – Видишь, он со мной согласен. – Дочь похлопала отца по голове.

 – Да что он понимает! – воскликнул Фэйрчайлд. – Он же художник!

 – Как и ты, папа. Великолепный художник.

 Фэйрчайлд постарался скрыть удовольствие от ее слов и погрузил палец в глину.

 – Скоро, о, злая, противная девчонка, я стану и великолепным скульптором.

 – Я подарю тебе пластилин на день рождения. – Она взвизгнула, когда Фэйрчайлд схватил ее за ухо и потянул. – Изверг! – Она фыркнула и потерла мочку.

 – Следи за своим языком, иначе я сделаю из тебя Ван Гога.

 Маленький Фэйрчайлд захохотал, а Кирби, наоборот, вся застыла – лицо, плечи, руки. Плавность движений, которой до этого любовался Адам, исчезла. Невероятно, она… боялась? Не Фэйрчайлда. Адам был уверен, что Кирби никогда бы никого не испугалась, а тем более собственного отца.

 Однако она быстро взяла себя в руки и задрала подбородок.

 – Я собираюсь показать Адаму свою студию. Он может обосноваться там.

 – Хорошо, хорошо. – Услышав резкие нотки в ее голосе, Фэйрчайлд похлопал дочь по руке, запачкав ее глиной. – Она чертовски мила, вы не находите, Адам?

 – Да, это правда.

 Кирби прерывисто вздохнула.

 – Видишь, моя дорогая, разве теперь ты не поблагодаришь меня за те брекеты?

 – Папа. – С легкой усмешкой она прижалась щекой к его лысеющей голове. – Я никогда не носила брекеты.

 – Конечно нет. Ты унаследовала зубы от меня.

 Он лучезарно улыбнулся Адаму и подмигнул:

 – Возвращайтесь после того, как обустроитесь. Мне необходима мужская компания. – Он легонько потрепал дочь за щеку. – И не думай, что он будет крутиться вокруг твоих лодыжек, как Рик Поттс.

 – Адам совсем не похож на Рика, – пробормотала Кирби, затем взяла тряпку и стала очищать руки от глины. – Рик – милый.

 – А манерам она научилась у доярки, – заключил Фэйрчайлд.

 Кирби взглянула на гостя:

 – Уверена, Адам тоже может быть милым. – Ее голос звучал неуверенно. – Сильная сторона Рика – акварель. Он из тех мужчин, к которым женщины относятся по-матерински. Как войдет, начинает заикаться.

 – Он влюблен до безумия в нашу маленькую Кирби. – Фэйрчайлд снова бы расхохотался, если бы не предупреждающий взгляд дочери.

 – Это ему так кажется. Я его не поощряю.

 – Тогда что за объятия мне случилось наблюдать в библиотеке? – Довольный собой, Фэйрчайлд повернулся к Адаму. – Очки ведь просто так не запотевают.

 – Несомненно. – Они нравились ему, черт побери. Нравились, несмотря на то что были безобидными безумцами. Хотя, возможно, не столь уж и безобидными.

 – Ты прекрасно знаешь, что инициатива исходила от него. Рик потерял контроль на некоторое время. Похоже на приступ гнева. – Она принялась чистить рукава свитера. – И хватит об этом.

 – Он приедет на следующей неделе и останется у нас на несколько дней, – выдал Фэйрчайлд ошеломляющую новость, как только дочь направилась к двери.

 К ее чести, она даже не замедлила шаг. Адам задался вопросом, стал ли он свидетелем хорошо продуманной партии в шахматы или спонтанного сражения в китайские шашки.

 – Очень хорошо, – холодно ответствовала Кирби. – Я скажу Рику, что мы с Адамом страстные любовники, он ужасно ревнив и прячет кинжал в левом носке.

 – Боже мой, – пробормотал Адам, когда Кирби вышла за дверь. – А ведь она и правда так сделает.

 – Можете на это поставить, – согласился Фэйрчайлд, даже не пытаясь скрыть ликование. Он обожал путаницу. Человек шестидесяти лет имел право создавать все, что только возможно.

 

 Вторая студия была подобна первой, разве что содержимое отличалось. К тюбикам краски, кистям и холстам добавились ножи, резцы и молотки. А еще целые пласты известняка, глыбы мрамора и бруски древесины. Вещи Адама выглядели маленьким островком порядка в этой комнате.

 Длинный деревянный стол был загроможден инструментами, засыпан стружками, завален лоскутами и мятой тканью, возможно раньше служившей блузой художника. В углу находилась современная стереосистема. У стены – старая газовая плита, напротив – пустой мольберт. Весь этот хаос отображал сущность Фэйрчайлда. Комната, тихая, просторная и влекущая, была пропитана солнцем.

 – Студия довольно велика, – сказала Кирби, обведя помещение широким жестом. – Садитесь, где вам удобно. Мы не помешаем друг другу. – В ее голосе прозвучало сомнение. Она должна была обо всем позаботиться. Пусть уж лучше Адам будет ошиваться здесь, у нее под боком, чем в папиной студии с Ван Гогом. – Вы импульсивны?

 – Я бы так не сказал, – рассеянно произнес Адам, распаковывая вещи. – Хотя другие, возможно, скажут. А вы?

 – О да. – Кирби уселась перед рабочим столом и взяла кусок древесины. – У меня случаются приступы гнева или меланхолии. Надеюсь, вас это не обеспокоит.

 Он повернулся, собираясь ответить, но она задумчиво рассматривала древесину в руке, словно пытаясь поймать нечто, скрытое внутри.

 – Сейчас я работаю над своими эмоциями. Но иногда не могу сдерживаться.

 Заинтересовавшись, Адам оставил вещи и подошел к полке с дюжиной произведений в различной стадии завершения. Выбрал резной кусок фруктового дерева, покрытый лаком.

 – Эмоции, – пробормотал он, пробегая пальцами по древесине.

 – Да. Это…

 – Грусть, – закончил он. Он мог видеть тоску, чувствовать боль.

 Кирби не знала, радует ее или огорчает то, что Адам разглядел все так точно, особенно в этой работе, которая далась так тяжело.

 – Я сделала также Счастье и Сомнение. Страсть решила приберечь напоследок. – Она поднесла к глазам брусок, который держала в руках. – Это должен быть Гнев. – Словно стараясь разозлить деревяшку, постучала по ней пальцами. – Один из смертных грехов, хотя я всегда считала, что это несправедливо. Гнев необходим.

 Адам видел, как меняется выражение ее глаз, пока она рассматривала будущий шедевр. «Тайны, – подумал Адам. – Кирби всегда говорит загадками». Но когда она сидела вот так, окутанная солнечным светом, с куском древесины в руках, то казалась полностью открытой, читаемой, чистой эмоцией. Как только он постиг это, Кирби шевельнулась и рассеяла все волшебство. Посмотрела на него с дразнящей улыбкой:

 – Пока я работаю над Гневом, вам придется смириться с перепадами моего настроения.

 – Постараюсь относиться к этому объективно.

 Кирби улыбнулась шире и нанесла немного блеска вежливости на поверхность сарказма:

 – Держу пари, у вас целая гора объективности.

 – Не более чем необходимо.

 – Можете воспользоваться моей, если желаете. Но ее очень мало. – Все еще крутя в пальцах кусок древесины, Кирби посмотрела на вещи Адама. – Вы сейчас над чем-нибудь работаете?

 – Работал. – Он встал прямо перед ней. – У меня родилась новая задумка. Хочу написать вас.

 В ее глазах отразились смущение и подозрительность.

 – Почему?

 Адам приблизился к ней и осторожно прикоснулся к подбородку. Кирби сидела спокойно, пока он исследовал ее лицо. Она чувствовала его пальцы – каждый палец – на своей коже. Нежной коже. Адам не сопротивлялся желанию провести большим пальцем по щеке. Ее взгляд был тверд и упрям.

 – Потому что, – наконец произнес он, – ваше лицо поразительно. Я хочу изобразить его, вашу выразительность, вашу сексуальность.

 Ее губы потеплели под жесткой кожей его пальца, руки, сжимавшие фруктовое дерево, напряглись, но голос оставался спокоен.

 – А если я откажусь?

 Высокомерие, которое Кирби включала крайне редко, но весьма успешно, также интриговало Адама. Таким взглядом она могла поставить на колени любого мужчину.

 Он медленно наклонился и поцеловал ее, ощутил, как она напряглась, пытаясь сопротивляться, а затем успокоилась. Она по-своему – своей защитой – принимала чувства, которые он дарил ей. Костяшки ее пальцев побелели, но он не обратил на это внимания. Оторвавшись от мягких губ, Адам видел лишь глубину ее чистых серых глаз.

 – Я все равно напишу вас, – пробормотал он и покинул студию, желая дать им обоим время подумать о случившемся.

 Она думала об этом. Минут сорок сидела не двигаясь, позволяя работать только мысли. Такая яркая и энергичная женщина, она обладала способностью замирать на месте, когда это было необходимо. Она рассматривала ситуацию со всех сторон и искала ответы. Это Адам вынудил ее, пробудив нечто такое, чего она никогда не чувствовала. Больше всего в жизни Кирби ценила новизну и оригинальность, а тут впервые задумалась, стоит ли пренебречь ими.

 Ей нравились люди, ставившие свои желания превыше всего, она и сама была такой и не имела ничего против небольшого столкновения с Адамом. Но… В случае с ним не могла придумать достойного но.

 «Будет безопаснее, нет, умнее сосредоточиться на проблемах, связанных с его визитом». Несвоевременное влечение. Она прикоснулась языком к верхней губе и удивилась, что все еще в состоянии чувствовать вкус его поцелуя. «Несвоевременное, – повторила она. – И тревожащее».

 Отец должен быть более благоразумным, правда, назвать Филиппа Фэйрчайлда благоразумным – все равно что похвалить Гекльберри Финна за прилежание. Ему нужно поторопиться с этим треклятым Ван Гогом. А еще Тициан, вспомнила она. И с этим нужно что-то делать.

 Адам договорился с отцом, и она ничего не могла изменить в данный момент. Еще несколько дней. Здесь не о чем волноваться. Улыбка снова озарила ее лицо. Пребывание Адама могло повеселить ее. Кирби задумалась о нем, о его серьезных карих глазах, твердых, сильно сжатых губах.

 Но это опасное развлечение. Хотя что за жизнь без опасности? Все еще улыбаясь, она взялась за инструменты.

 Она сосредоточенно работала в полном молчании. Адам, отец, Ван Гог были забыты. Дерево в ее руках стало центром Вселенной. В нем заключена жизнь, Кирби могла ее чувствовать. Она лишь ждала, пока творец подберет подходящий ключ и освободит ее душу, что одарит художника возвышенным удовлетворением, которое всегда идет рука об руку с открытием.

 Живопись никогда не дарила подобных ощущений. Кирби играла с ней, наслаждалась, но так и не овладела по-настоящему. Живопись не смогла совладать с ней. А искусство – это любовник, требующий абсолютной верности.

 Наконец дерево, казалось, сделало свой первый вздох. Она почувствовала, ясно и внезапно, дух, который искала и который пыталась освободить от заключения. Почти… почти свободен.

 Услышав свое имя, Кирби резко вскинула голову.

 – Тысяча чертей!

 – Кирби, прости.

 – Мелани! – Она проглотила ругательство, отложила инструменты, но все еще держала обломок. Не могла упустить его сейчас. – Я не слышала, как ты вошла. Входи, я не буду орать.

 – А стоило бы. – Мелани оставалась у двери. – Я побеспокоила тебя.

 – Да, но я прощаю тебя. – Кирби указала на стул рядом и улыбнулась подруге.

 Светлые волосы аккуратно обрамляли лицо в форме сердца. На скулы, более выраженные, чем у Кирби, опытная рука нанесла немного румянца. Пухлые губки были заботливо покрыты розовым блеском. Кирби в очередной раз убедилась, что Мелани Бэрджесс обладает самым прекрасным лицом на свете.

 – Ты выглядишь замечательно, Мелли. Как дела?

 Мелани сморщила носик и отряхнула сиденье стула.

 – Я была занята. И кстати, мои весенние дизайны хорошо приняли.

 Кирби закинула ногу на ногу.

 – Не понимаю, как ты можешь решать в августе, что нам следует носить в следующем апреле. – Вдохновение отступило. Уверяя себя, что оно еще вернется, Кирби положила кусок древесины на стол. – Ты снова вдоволь поиздевалась над кромкой?

 – Ты все равно никогда не обращаешь внимания на такие мелочи. – Она бросила на свитер Кирби взгляд, полный отчаяния.

 – Я предпочитаю оценивать мой гардероб с точки зрения жизнестойкости, а не модных тенденций. – Кирби лукаво улыбнулась, хорошо зная, как подтрунить над подругой. – Этому свитеру всего-навсего двенадцать лет.

 – И выглядит он соответственно, – в том же духе ответила Мелани и сменила тему: – Я столкнулась с Элен Паркер.

 – Правда? – Кирби соединила руки и положила на них подбородок. Она не считала сплетни невежеством, если из них можно было почерпнуть что-нибудь интересное. – Я не видела ее уже несколько месяцев. Она все еще трещит по-французски, когда хочет, чтобы ее не поняли?

 – Ты не поверишь. – Мелани вытащила из эмалированного футляра длинную, тонкую сигарету. – Я и сама не поверила, пока не увидела собственными глазами. Ты ведь помнишь Джерри Тернера?

 – Дизайнера женского нижнего белья?

 – Интимной одежды, – со вздохом поправила Мелани.

 – Да какая разница. Я ценю хорошее нижнее белье. Так что он сказал?

 Мелани достала зажигалку с монограммой и щелкнула ей. Коротко затянулась.

 – Элен закрутила роман.

 – Тоже мне новость, – сухо произнесла Кирби. Зевнув, она потянула к потолку руки, выпрямила спину. – Это уже двести третий по счету или я что-то упустила?

 – Но, Кирби… – Мелани наклонилась и ткнула в подругу сигаретой. – В этот раз на ее пути оказался стоматолог ее сына.

 Громкий смех Кирби заставил Адама замереть на лестнице по пути к башне. Он проникал сквозь толстые каменные стены, богатый, искренний, волнующий. Адам стоял не двигаясь, пока эхо не затихло. Затем, бесшумно ступая, продолжил подниматься.

 – Вообрази! Стоматолог. – Несмотря на то что Мелани, как никто другой, знала Кирби, она все же была поражена ее реакцией. – Он же… он же из среднего класса.

 – Ох, Мелли, ты просто невероятный сноб. – Она издала тихий смешок, а Мелани негодующе фыркнула. – Получается, Элен может крутить амуры сколько угодно, лишь бы ее выбор соответствовал стандартам общества? А стоматолог – проявление дурного вкуса?

 – Конечно, это неприемлемо, – пробормотала Мелани, пойманная в ловушку логических рассуждений.

 – Вообще-то отвратительно. Элен развлекается со стоматологом, пока бедный Гарольд растрачивает состояние на исправление неправильного прикуса. Где же справедливость?

 – Ты меня просто поражаешь!

 – Работа стоматолога очень дорого стоит.

 Раздраженно вздохнув, Мелани сменила тему:

 – Как поживает Стюарт?

 Адам хотел было войти в студию, но передумал и молча остановился в дверях. Улыбка Кирби угасла. Взгляд, в котором только что сверкали веселые искорки, стал холодным, мелькнуло нечто жесткое, сильное и отталкивающее. Заметив это, Адам подумал, что она могла бы стать ужасным врагом. Под маской беззаботной, остроумной, сексуальной и вызывающей богатенькой девушки скрывались твердый характер и несгибаемая воля. Нельзя забывать об этом.

 – Стюарт… – произнесла она срывающимся голосом. – Я не знаю.

 – Ох, дорогая, – холодно ответила Мелани, прикусив нижнюю губу. – Вы поссорились?

 – Поссорились? – Она безрадостно улыбнулась. – Можно и так сказать. – В ее глазах вспыхнуло некое чувство, очевидно, то самое, которое она пыталась вырезать из куска древесины. – Я поняла, что совершила ошибку, согласившись выйти за него.

 – Ты делилась со мной своими сомнениями. – Выкурив сигарету, Мелани взяла Кирби за руку. – Я думала, это всего лишь нервы. Раньше ты никогда не позволяла отношениям зайти так далеко.

 – Просто в мои суждения закралась ошибка. – Да, она никогда не позволяла отношениям дойти до помолвки. Помолвка означала обязательства, а обязательства, в свою очередь, тюрьма, которой Кирби по-настоящему страшилась. – Я ее исправила.

 – А Стюарт? Думаю, он был в ярости.

 Кирби безрадостно улыбнулась:

 – Он дал мне прекрасную возможность сбежать. Он вынуждал меня назначить дату.

 – И ты избавилась от него.

 – Слава богу. В любом случае я наконец-то набралась храбрости нарушить слово. Думаю, впервые в жизни почувствовала себя виноватой. – Пожав плечами, она снова взяла брусок. Это помогло ей успокоиться, сконцентрироваться на поставленной задаче. – Я пришла к нему без предупреждения, с мыслью «сейчас или никогда». Уже приготовилась произнести небольшую речь, как вдруг заметила… скажем так… несколько предметов интимной одежды, разбросанных по комнате.

 – О, Кирби…

 – Частично это моя вина. Я отказывалась спать с ним. Просто никакая сила не могла заставить меня сблизиться. – Кирби пыталась подобрать правильные слова. – Не было страсти. Возможно, я с самого начала знала, что никогда не выйду за него. Но я была верна. – Ее снова охватила ярость. – Я была верна ему, Мелли!

 – Не знаю, что и сказать. – В голосе подруги звучало сочувствие. – Мне жаль.

 Кирби покачала головой, не желая ничьей жалости:

 – Я бы так не злилась, если он не стоял передо мной и не уверял, как сильно любит меня, хотя его постель согревала другая женщина. Я сочла это унизительным.

 – Ты не должна чувствовать себя униженной! – с жаром произнесла Мелани. – Он глупец!

 – Возможно. Было бы просто плохо, если бы вовремя остановились, но мы попрали любовь и верность. И стало отвратительно.

 Ее голос затих, глаза затуманились. Снова тайны.

 – Той ночью я узнала достаточно, – задумчиво пробормотала она. – Никогда не считала себя дурой, но, кажется, была ею.

 Мелани снова коснулась руки подруги:

 – Наверное, ужасно узнать, что Стюарт изменял тебе еще до свадьбы.

 – Что? – Кирби моргнула, вернувшись к реальности. – Ах, это… Да, это тоже.

 – Тоже? А что еще?

 – Ничего. – Она покачала головой, прогоняя воспоминания. – Это теперь мертво и похоронено.

 – Я чувствую себя ужасно. Черт подери, сама же вас и познакомила.

 – Возможно, ты должна побрить голову в знак раскаяния, но я советую тебе забыть об этом.

 – А ты сможешь?

 Губы Кирби изогнулись в улыбке, брови приподнялись.

 – Неужели ты все еще припоминаешь мне Андре Файетта?

 Мелани сложила руки на груди.

 – Прошло пять лет!

 – Шесть, да кто считает? – Кирби, усмехнувшись, наклонилась. – К тому же вряд ли стоило надеяться, что сексуально озабоченный французский студент гуманитарного факультета обладает хоть каким-то вкусом.

 Мелани надулась.

 – Он очень привлекателен.

 – Тем не менее примитивный. – Кирби старалась подавить усмешку. – Никакого блеска, Мелли. Ты должна благодарить меня за то, что я его соблазнила, пусть неумышленно.

 Адам решил, что пора обнаружить свое присутствие, и вошел. Кирби взглянула на него и улыбнулась. От ярости и холодности не осталось и следа.

 – Привет, Адам. Поболтал с папой?

 – Да.

 Адам, взглянув на Мелани, обнаружил, что вблизи она выглядит еще более ошеломительно: идеальное лицо, идеальная фигура, скрытая бледно-розовым платьем, стильным и в то же время простым.

 – Я вам помешал?

 – Мы просто сплетничали. Мелани Бэрджесс. Адам Хайнес. Адам погостит у нас несколько недель.

 Адам пожал тонкую руку с розовыми ноготками, мягкую и изнеженную, лишенную грубых мозолей, покрывавших пальцы Кирби. Он спросил себя, что из случившегося за последние сутки могло заставить его предпочесть ухоженной женщине, улыбавшейся ему, неопрятную художницу. Наверное, с ним что-то не так.

 – Тот самый Адам Хайнес? – Улыбка Мелани потеплела. Она слышала о нем, его безукоризненной родословной и блестящем образовании. – Ну конечно, это вы. К этому месту художников притягивает словно магнитом. У меня есть одна из ваших картин.

 – Правда? – Адам поджег ее сигарету, затем свою. – Какая?

 – «Этюд в голубых тонах». – Мелани склонила голову и улыбнулась, глядя ему в глаза, – нехитрая женская уловка, которую она усвоила сразу, как научилась ходить.

 Кирби внимательно наблюдала за обоими. Два таких необыкновенных лица. У нее зудели кончики пальцев запечатлеть черты Адама в бронзе. Год назад она вырезала лицо Мелани из слоновой кости – гладкой, прохладной и прекрасной. В случае же с ним она бы стремилась передать внутреннюю силу его натуры.

 – Я хотела эту картину. Она впечатлила меня, чуть до слез не довела, – продолжала Мелани. – Но едва не упустила ее. Помнишь, Кирби? Ты же была там.

 – Помню. – Она посмотрела на Адама – ее глаза светились искренностью и любопытством, она не делала попыток заигрывать, в отличие от подруги. – Я испугалась, что она сорвется и опозорится, поэтому пригрозила купить ее. Папа пришел в ярость, когда узнал, что я этого не сделала.

 – Дядя Филипп мог бы и так уже снабжать Лувр, – заметила Мелани, пожав плечами.

 – А кто-то просто коллекционирует марки… – улыбнулась Кирби. – Натюрморт в моей комнате – работа Мелани. Мы учились вместе во Франции.

 – Не спрашивайте, – быстро произнесла Мелани. – Я не художник. Я дизайнер, и притом довольно посредственный.

 – Только потому, что боишься запачкаться.

 Мелани склонила голову, не выразив согласия, но и не опровергнув замечание.

 – Мне пора. Передай привет дяде Филиппу. Не хочу беспокоить его.

 – Останься на ланч, Мелли. Мы не видели тебя два месяца.

 – В другой раз. – Она плавно поднялась, видно, ей с детства привили манеру держать себя: грациозно вставать, ходить или даже просто сидеть. На Адама пахнуло ароматом «Шанели».

 Он тоже вскочил.

 – Увидимся в выходные на вечеринке. – Улыбнувшись, Мелани протянула ему руку. – Вы ведь тоже придете?

 – С удовольствием.

 – Замечательно. – Щелчком открыв сумку, она достала кожаные перчатки. – В девять, Кирби. Не забудь. А, да… – На пути к двери она обернулась. – Приглашения отсылались до того, как… Кирби, Стюарт там тоже будет.

 – Я не возьму пистолет. – Кирби засмеялась, но смех получился натянутым и принужденным. – Ты выглядишь так, словно испачкала икрой платье от Сен-Лорана. Не волнуйся. – Она замолчала, и ее взгляд стал холодным. – Обещаю.

 – Ну… если ты уверена, – нахмурилась Мелани, она считала непозволительным обсуждать подобные вещи в присутствии гостя, – что не будешь чувствовать себя не в своей тарелке…

 – Испытывать дискомфорт буду точно не я.

 – Тогда в субботу. – Мелани в последний раз одарила Адама улыбкой и вышла из комнаты.

 – Красивая женщина, – заметил он, вернувшись к столу.

 – Да, необыкновенно красивая, – согласилась Кирби. В ее словах не прозвучало и намека на зависть или злость.

 – Как двум таким невероятно привлекательным женщинам удается оставаться подругами?

 – Мы не пытаемся изменить друг друга. – Она взяла кусок дерева и принялась перекатывать его в пальцах. – Я стараюсь не замечать недостатки Мелани, а она, в ответ, не замечает мои. – Она заметила в его руках бумагу и карандаш и удивленно выгнула бровь. – Это зачем?

 – Сделаю несколько набросков. Какие у тебя недостатки?

 – Всех не перечислишь. – Кирби снова положила древесину и откинулась на спинку.

 – А что с достоинствами?

 – Их десятки. – Пришло время проверить Адама, найти, наконец, рычажок. – Дружелюбие, – начала она беззаботно. – Честность. Иногда – терпение.

 – Иногда?

 – Не хотела бы я быть совершенством. – Кирби облизнула губы. – Я великолепна в постели.

 Пристальный взгляд Адама сосредоточился на ее мягкой улыбке. Что за игру она затеяла?

 – Не сомневаюсь.

 Рассмеявшись, она подалась вперед, положив подбородок на сложенные чашечкой руки.

 – Вас не так-то просто смутить, Адам, поэтому мне хочется приложить еще большие усилия.

 – Вы не смутите меня тем, что я и так уже понял. Кто такой Стюарт?

 Кирби напряглась. Она бросила Адаму вызов и теперь должна была ответить на его.

 – Бывший жених, – равнодушно произнесла она. – Стюарт Хиллер.

 Адам невозмутимо продолжал делать наброски.

 – Тот самый Хиллер, что управляет галереей «Меррик»?

 – Да, тот самый. – В ее голосе послышалось напряжение.

 На мгновение Адаму захотелось оставить Кирби, предать ее одиночеству и гневу. Но работа была на первом месте.

 – Я слышал о нем, – продолжал Адам. – Хотел посетить его галерею. Она где-то в двадцати милях отсюда?

 Кирби побледнела, поразив Адама, но, когда снова заговорила, голос ее был спокоен.

 – Да, это недалеко. Но, учитывая обстоятельства, я не могу вас туда взять.

 – Вы могли бы уладить свои разногласия в ближайшее время.

 Адам никогда не любил совать нос в чужие дела. Предпочитал сохранять дистанцию, особенно если это касалось человека, который ему небезразличен. Однако сейчас он не чувствовал неловкости. Кирби была очень бледна.

 – Вряд ли. – Она попыталась расслабить руки. Адам задумался, насколько трудно ей далось столь простое усилие. – Мне пришло в голову, что мое имя могло бы быть Фэйрчайлд-Хиллер. Этого бы никогда не случилось.

 – У галереи «Меррик» довольно внушительная репутация.

 – Да. Фактически она принадлежит матери Мелани. Она вела дела пару лет назад.

 – Мелани? Разве ее фамилия не Бэрджесс?

 – Она была замужем за Карлайсом Бэрджессом – «Бэрджесс Энтрепрайзис». Они в разводе.

 – Так она дочь Харриет Меррик… – Игроков становилось все больше. – Миссис Меррик передала управление галереей Хиллеру?

 – По большей части. Вмешивается время от времени.

 Адам заметил, что Кирби немного расслабилась, и сосредоточился на ее глазах. Круглые? Не совсем. Скорее, миндалевидной формы. Так же необычны, как и их хозяйка.

 – Несмотря на мои чувства к Стюарту, признаю, он умелый делец. – Она коротко усмехнулась. – С тех пор как Харриет наняла его, у нее появилось время на путешествия. Только что вернулась с сафари. Я звонила ей недавно, и она сказала, что привезла ожерелье из крокодильих зубов.

 – Ваши семьи довольно близки. Думаю, ваш отец заключил много контрактов при посредничестве галереи.

 – Да. Там проходила его первая выставка. Тогда было положено начало его карьере и карьере Харриет. – Выпрямившись, Кирби нахмурилась. – Можно я взгляну на ваши наброски?

 – Еще минуту, – пробормотал он, игнорируя ее протянутую руку.

 – Я смотрю, ваши манеры ухудшаются до моего уровня, когда вам это удобно. – Она откинулась на стуле и скорчила гримасу.

 – Не стоит делать так слишком долго, – посоветовал Адам. – Сами себе навредите. Когда я начну писать маслом, вы должны будете вести себя прилично, иначе я вас побью.

 Кирби расслабила мышцы лица.

 – Штопор! Вы бы меня не ударили. Вы имеете несчастье быть джентльменом с ног до головы.

 Приподняв голову, Адам пронзил ее взглядом, пресекшим дальнейшие возражения:

 – Не особенно на это рассчитывайте.

 Он смотрел на нее не как джентльмен, а как человек, стремившийся любыми средствами достичь поставленной цели.

 Прежде чем Кирби смогла придумать надлежащий ответ, по башне разнеслись возгласы и вопли. Она не пожелала узнать, в чем дело, лишь слегка улыбнулась.

 – У меня два вопроса, – наконец произнес Адам. – Первый: что, черт подери, это было?

 – Что именно «это»?

 – Этот душераздирающий звук.

 – Ах, это. – Усмехнувшись, она потянулась и выхватила у Адама блокнот. – Очередная папина истерика из-за того, что у него не получается скульптура, разумеется, у него она и не получится. Неужели мой нос действительно так выглядит? – Она провела по носу пальцем. – Да, наверное, так и есть. А второй вопрос?

 – Почему вы всегда говорите «штопор» или еще что-нибудь странное вместо «черт» или «дьявол»?

 – Это из-за сигар. Обязательно покажите эскизы папе. Он с радостью посмотрит.

 – Каких сигар? – Полный решимости добиться от Кирби более подробного ответа, Адам выхватил из ее рук бумагу.

 – Тех больших, противных и толстых. Раньше папа курил их вагонами. Впору было противогаз надевать. Я просила его, угрожала, даже пробовала курить сама. – Она сглотнула, предавшись невеселым воспоминаниям. – А потом нашла решение. Папа – игрок.

 – И что?

 – А то, что он просто не может отказаться от пари, не важно, каковы шансы на успех. – Кирби снова взяла кусок дерева, предвкушая интересную работу. – Я оказалась достаточно… скажем так… красноречива. Могу сочно ругаться на семи языках.

 – Настоящее достижение.

 – Иногда это может пригодиться, поверьте. Я поставила десять тысяч долларов, что протяну без ругательств дольше, чем он без сигар. Таким образом, моя речь и воздух чисты уже три месяца. – Поднявшись, она обогнула стол. – Весь персонал мне благодарен.

 Она вдруг уселась к Адаму на колени, обвила руками его шею и запрокинула голову.

 – Поцелуйте меня снова. Я не смогу сопротивляться.

 «Таких, как она, больше нет», – подумал Адам, накрывая ее губы своими. Издав низкий стон удовольствия, Кирби расслабилась, поддавшись его мягкому требованию.

 Оба в этот миг не размышляли, просто чувствовали.

 Желание, накрывшее их, было стремительным и острым. Оно нарастало и поглощало их, они погружались в него. Сейчас Кирби позволила себе эту столь быстротечную роскошь, которая часто оказывалась пустой и никчемной. Она жаждала движения, жара, вихря. Риска. Ведь без них жизнь ничего не стоила. От него кружилась голова, практически лишая сознания. Если этот поток мог умчать ее, то почему бы не поддаться течению? Такого раньше никогда не случалось.

 До сих пор она не осознавала, что нуждалась в таком мужчине, в его силе и твердости.

 Адам почувствовал, как легкое возбуждение внезапно обернулось болью – тупой, унылой и назойливой. Но он не мог ей сопротивляться, поскольку жаждал ее. Желание всегда было простым и не причиняло мук. Разве он не знал с самого начала, что Кирби в состоянии заставить мужчину страдать? И, зная это, не мог ли он избежать последствий? Не мог. Он все же был ранен. Держа ее, мягкую и податливую, в своих руках, страдал, желая большего.

 – Не могли бы вы двое подождать до конца ланча? – раздался голос Фэйрчайлда.

 С тихим стоном Кирби отстранилась от Адама. Вкус его губ сохранился и будет манить ее снова и снова, как брусок дерева, лежавший у нее на столе.

 – Идем, – пробормотала она и вытерла губы Адама, словно давая обещание.

 Она повернулась и потерлась щекой о его щеку. Он ощутил невероятную сладость этого простого жеста.

 – Адам делал эскиз, – сказала Кирби отцу.

 – Да, я вижу, – фыркнул Фэйрчайлд. – Он может рисовать тебя и все, что захочет, но после ланча. Я хочу есть.