Коллекционер

 Наконец-то! Она думала, они никогда не уйдут! Клиенты, в особенности новые, вечно суетятся и тянут время, топчась по замкнутому кругу одних и тех же наставлений и замечаний, прежде чем уехать и оставить на нее дом и вещи – а в данном случае еще кота.

 Лайла Эриксон, приглашенная домоправительница, всегда делает все возможное, чтобы отправить хозяев со спокойной душой и в полной уверенности, что их дом остается в надежных руках.

 Следующие несколько недель, пока Джейсон и Мейси Килдербранд будут наслаждаться отдыхом на юге Франции в обществе друзей и семьи, Лайла станет жить в их красивой квартире в Челси, ухаживать за прекрасным садом, заботиться о коте, забирать почту и пересылать важные письма хозяевам – словом, делать все, что полагается профессиональному «отпугивателю воров».

 Она уже наслаждалась таким образом жизнью в нью-йоркском Лондон Террас точно так же, как наслаждалась жизнью в очаровательной римской квартире, где за дополнительную плату выкрасила кухню, как наслаждалась жизнью в большом доме в Бруклине, где обитали шикарный золотистый ретривер, милый старенький бостонский терьер и разноцветные тропические рыбки в аквариуме.

 За последние шесть лет в качестве временного стража домашнего очага Лайла побывала в разных районах Нью-Йорка. А последние четыре года значительно расширили ее познания и о целом мире.

 Прекрасная работа, если можешь заполучить ее, не раз думала она.

 И она с этой работой отлично справлялась.

 – Пойдем, Томас!

 Лайла провела рукой по длинному изящному телу кота, от самых ушей до кончика хвоста. Кот податливо прогнул спинку.

 – Нужно разложить вещи! Потом будем ласкаться! Ну-ка, что за дом на сей раз?

 Что ж, обстановка ей нравилась и, поскольку в просторной квартире была вторая спальня, она решила обосноваться в ней на время своего воцарения здесь. Теперь – распаковать один из двух чемоданов с одеждой. Частью она сложит ее в бюро с зеркалами, частью аккуратно повесит в большой шкаф-купе. Ее предупредили, что Томас, скорее всего, настоит на том, чтобы делить с ней постель, и она согласилась. Оценила и тот факт, что клиенты – вероятно, Мейси – поставили на тумбочку букет фрезий.

 Такие ненавязчивые знаки внимания Лайла ценила особенно. Она любила и получать всевозможные приятные мелочи, и дарить их. Собственно, она любила все красивое и элегантное, а здесь ее окружала сама красота и сама элегантность, ибо здесь господствовал стиль.

 Перво-наперво, решила она, надо опробовать паровую душевую кабинку и глубокую эффектно черную ванну.

 – Никогда не игнорируй и не презирай удобства, – наставительно промурлыкала она Томасу, со вкусом расставляя свои туалетные принадлежности.

 В двух ее чемоданах содержалось почти все, что у нее было, и быстро разложить вещи, чтобы ей с ними было удобно, труда не составило.

 Немного подумав, она устроила себе кабинет в обеденной зоне и поставила ноутбук так, чтобы была возможность смотреть в окно. В квартирах поменьше она обычно работала там, где спала, но поскольку теперь пространства у нее много, грех им не воспользоваться.

 Ей оставили инструкции по всем кухонным принадлежностям, пультам дистанционного управления, системе сигнализации. Хозяева, и это не вызывало сомнений, были настоящие фанаты самых модных гаджетов. И Лайла целиком разделяла такое пристрастие, хотя подобная любовь к технике кому-то показалась бы неуместной.

 На кухне она нашла бутылку вина, чашу со свежими фруктами, ассорти дорогих сыров и записку от Мейси – бумага была с монограммами.

 «Добро пожаловать в наш дом!

 Джон, Мейси и Томас».

 Как мило! И она будет наслаждаться каждым днем пребывания в этом доме.

 Открыв бутылку, Лайла налила немного вина в бокал, попробовала и одобрила. Взяла бинокль и, захватив бокал, вышла на террасу – полюбоваться окрестностями.

 О, эти клиенты знали, как создать настоящий домашний уют: парочка мягких стульев, грубая каменная скамья, стеклянный столик, горшки с густой зеленью – живописные кисти томатов черри, душистые травы… Все это она может собирать и есть.

 Усадив Томаса себе на колени, Лайла стала потихоньку смаковать вино, поглаживая шелковистую шерсть кота.

 – Сразу видно, они частенько сидят здесь! Попивают вино или кофе. Счастливая пара!

 Она почесала Томасу шейку, и его ярко-зеленые глазки дремотно прижмурились.

 – Первые два дня Мейси будет звонить и писать, так что придется пощелкать тебя с такой вот блаженной мордой и послать твои снимки хозяйке, чтоб она воочию убедилась, что с тобой все в порядке, – пробормотала Лайла.

 Отставив бокал на столик, она, одной рукой продолжая гладить кота, другой поднесла бинокль к глазам и стала оглядывать ближайшие здания. Жилой комплекс занимал весь городской квартал, и это позволяло ей на секунду заглянуть в чужую жизнь.

 Судьбы других людей ее завораживали, волновали.

 Вот какая-то девушка. Приблизительно ее возраста, в маленьком черном платье, облегающем стройное тело, как вторая кожа, расхаживает взад-вперед. Ага, разговаривает по мобильному телефону. Вот только какая-то она несчастная… Накрылось свидание? Любимый говорит, что застрянет на работе до позднего вечера? Хм… Ее можно понять.

 В голове Лайлы сам собой сложился банальный сюжет: бедная она, бедная, сыта всем этим по горло, а изменить что-то не хватает решимости…

 Двумя этажами выше две пары сидят в гостиной: стены увешаны картинами, элегантная современная обстановка – они смеются, в руках держат бокалы, в бокалах… в бокалах мартини, определила она.

 Очевидно, летняя жара томит этих людей, иначе они сидели бы на своей маленькой террасе, а не в комнате с кондиционером.

 Старые друзья, решила про них Лайла, которые часто встречаются, а иногда и отдыхают вместе.

 Другое окно открылось в мир маленького мальчишки, резвящегося на полу со щенком. Абсолютная чистая радость витала в воздухе, и собачья, и человеческая, и Лайла не смогла удержаться от умиленной улыбки.

 Он сто лет мечтал, чтоб ему подарили щенка, в этом возрасте несколько месяцев – это сто лет! – и сегодня мечта сбылась, родители сделали ему сюрприз. Этот день он запомнит на всю жизнь и когда-нибудь точно так же сделает сюрприз своему малышу или малышке.

 Довольная, что можно закончить наблюдения на такой задушевной ноте, Лайла опустила бинокль.

 – Ладно, Томас, думаю, теперь мне пора поработать. Знаю-знаю, – приговаривала она, опуская кота вниз и беря почти опустевший бокал с вином, – многие в Нью-Йорке на сегодня с работой уже покончили, но только не я. Пускай они идут себе обедать, встречаются с друзьями или, как в случае с этой сногсшибательной блондинкой в черном платье, рвут и мечут в слезах, что пришлось снова торчать дома одной. Но, видишь ли, дело в том…

 Лайла подождала, пока кот, высоко подняв хвост, зайдет с террасы в квартиру.

 – …дело в том, что я сама устанавливаю себе рабочий график. Это один из бонусов моих услуг временной домоправительницы. Так что попрошу отнестись к этому факту с должным почтением.

 Она выбрала мячик с моторчиком из корзины с кошачьими игрушками и запустила его по полу:

 – Вот тебе, развлекайся!

 Томас набросился на игрушку, словно только и ждал этого – стал гоняться за ней, преследовать, хлопать лапой.

 – Будь я котом, – хихикнула Лайла, – тоже запала бы на эту дивную штучку!

 Пока Томас бегал и прыгал, она взяла пульт и выбрала музыку, предварительно запомнив, какую станцию предпочитали клиенты, чтобы вернуть все на свои места, когда подойдет срок их приезда, и переключилась с джаза на современные песенки, выбрав попсу попроще.

 Работа «домашним сторожем» обеспечивала ей комфортабельное жилье, и неплохой доход приносило писательство.

 Ремесло официантки помогало держаться на плаву только ее первые два года в Нью-Йорке. Потом она стала заниматься тем, чем сейчас, и поначалу просто выручала таким образом приятелей и их знакомых. Тогда-то ей впервые удалось найти время и возможность с наслаждением отдаться художественному сочинительству – увлекательные истории просились наружу, и она смогла дать им выход.

 А потом ей неожиданно повезло – понадобилось заниматься домом издателя, и он проявил интерес к ее творчеству, кое-что подсказал. Первый роман «Луна встает» продавался вполне неплохо. Знаменитой она, конечно же, не проснулась, но отзывы на книгу были положительными, а рейтинг высоким. Второй роман – продолжение первого – должен выйти вот-вот, в октябре, так что она скрестила пальцы: на удачу! Но сейчас требовалось сосредоточиться на третьей книге заявленной серии.

 Она собрала на затылке длинные каштановые волосы и закрепила их черепаховой заколкой. Пока Томас преследовал мяч, Лайла поставила поближе к себе бокал с вином и стакан воды, бросила туда горстку льда и принялась за работу: погромче включила музыку, по которой, по ее мнению, должна была «фанатеть» Кейли, главная героиня истории, и углубилась в выдуманную реальность.

 Восьмиклассница Кейли переживает подъемы и спады: ее жизнь нашпигована невыученными уроками, кознями одноклассниц, которые ей завидуют, и хулиганов, преследующих ее, политикой, любовными разочарованиями и триумфами, и каким-то чудом все это укладывается в короткие, но чрезвычайно насыщенные школьные годы.

 Судьба незавидная, особенно если в классе ты новенькая, каковой Кейли предстала в первой книге трилогии. Тем более что она и ее семья не просто люди, а оборотни. Не так-то легко готовить домашние задания или прокрадываться на танцы в самое полнолуние, когда ты вервольф, точнее сказать – вервольфица.

 В третьей книге семейство Кейли борется с чужой стаей, где людоедство – обычное дело. Быть может, слегка кровожадно кое для кого из читателей, но именно так развиваются в романе события, что тут поделать… Лайла почесала пальцем в затылке и продолжила с того места, где Кейли узнает о предательстве юноши, в которого влюблена. После чего следует описание того, как она запоздало готовит задание по Наполеоновским войнам для урока истории, и рассказ об инциденте, в котором прекрасная блондинка, ее заклятый враг, заперла ее в лаборатории.

 «Луна должна взойти через двадцать минут, примерно в то время, когда Научный клуб соберется на заседание.

 Она непременно должна найти выход, прежде чем превратится в волчицу…»

 И Лайла с жадностью окунулась в жизнь своей героини: весьма достоверно прониклась ее страхом разоблачения, болью разбитого сердца, яростью на королеву чирлидеров, пожирательницу мужчин (в переносном, конечно, смысле).

 К тому времени, как Лайла вызволила героиню истории из беды (была эффектно задействована дымовая шашка), прошло три часа. Далее Лайла успела живописать, как некстати явился директор школы, еще одна заноза в жизни Кейли… Затем следовало пространное повествование, как девушке удалось сбежать домой, по дороге превратившись в оборотня.

 Чрезвычайно собой довольная, Лайла вынырнула из фантазий и огляделась.

 Утомленный игрой, Томас свернулся клубочком на стуле. Огни города сверкали и переливались в окне.

 Она накормила Томаса в точности, как наставляли хозяева. Пока кот ел, она порылась в ящике с инструментами и, достав отвертку, завинтила несколько шурупов в кухне. Расшатанные дверцы и неплотно сидящие винтики – прямой путь к несчастью, была уверена Лайла. И для людей, и для вещей. Вообще нельзя пренебрегать порядком, даже в мелочах. И потому, заметив пару проволочных корзин на полозьях, все еще лежащих в коробках, Лайла подумала, что надо бы их задействовать в соответствии с их надобностью. Возможно, они предназначены для картофеля или лука. Она нагнулась и прочитала описание. Похоже, их легко установить на должное место. Нужно только не позабыть позвонить Мейси, спросить, нужно ли этим заняться. Работа быстрая и несложная, и она готова сделать ее.

 Лайла налила второй бокал вина и приготовила поздний ужин из фруктов, сыра и крекеров. Сидя на полу в столовой с Томасом на коленях, она съела все, проверила электронную почту, отправила имейл Мейси, прочитала свой блог и сделала заметки для нового поста.

 – Пора спать, Томас! – И Лайла выключила музыку.

 Кот широко зевнул. Лайла подняла его и отправилась убирать посуду, предвкушая первую ночь на новом месте.

 Переодевшись в пижаму, она проверила, включена ли сигнализация, и снова посетила соседей посредством бинокля.

 Похоже, Блонди все же ушла, оставив в гостиной неяркий свет. Четверо закадычных друзей тоже куда-то запропастились… ммм… видимо, пошли прогуляться. А может быть, на какой-нибудь званый ужин или какое-то представление, отчего нет?

 Малыш, конечно, спит и видит чудесные сны, и будем надеяться, в компании щенка. Лайла видела вспышки телевизора – вероятно, папа и мама мальчишки отдыхают за увлекательным сериалом.

 В другом окне была вечеринка. Модно одетые люди весело общались, держа в руках бокалы и тарелочки с закуской.

 Лайла немного понаблюдала, сочиняя реплики и диалоги, включая те, что велись шепотом между брюнеткой в коротком красном платье и бронзовым богом в жемчужно-сером костюме. В воображении Лайлы они крутили страстный роман под самым носом страдающей жены и за спиной ничего не подозревающего мужа.

 Лайла еще раз повела биноклем в поисках сюжета поинтереснее, но вдруг на секунду остановилась и отложила его. Нерешительно повертев бинокль в руках, она снова приложила к глазам окуляры.

 Нет… показалось… этот здорово сложенный парень… на двенадцатом этаже… не полностью обнажен. На нем трусики танга. Он впечатляюще отжимается, приседает, разворачивается и делает пируэты. Его тело блестит от пота. Но парень продолжает упражняться и раз от разу добавляет новых движений.

 Очевидно, актер или танцор. Подрабатывает стриптизером между спектаклями.

 Зрелище, от которого не оторваться.

 Оконным театром Лайла развлекалась около получаса, затем сделала себе гнездышко в мягкой постели, и Томас немедленно прыгнул к ней. Она включила телевизор. Переключая каналы, остановилась на повторном показе любимого сериала «Морская полиция. Спецотдел», диалоги из которого знала уже наизусть. Вдобавок взяла айпад, нашла триллер, который начала смотреть в самолете, летевшем из Рима, и устроилась поудобнее.

* * *

 В течение следующей недели Лайла установила твердый распорядок дня, которому свято следовала. Томас поднимал ее с постели с точностью будильника. Ровно в семь. И истошным мяу требовал завтрак.

 Она кормила кота. Варила кофе, поливала растения в доме и на террасе и заодно посещала соседей при помощи все того же бинокля.

 Блонди и живущий с нею любовник – от них не исходили флюиды женатых людей – много ссорились. У женщины имелась тенденция швыряться хрупкими предметами на близкие и дальние расстояния. У мистера Ловкача, на которого, правда, приятно было смотреть, оказались хорошие рефлексы и целая корзина обаяния. Скандалы, почти ежедневные, заканчивались обольщением или взрывами безумной страсти.

 По оценке Лайлы, они подходили друг другу. Но долго вряд ли продержатся, сгорят, так сказать, – при такой-то тяге использовать посуду или предметы одежды не по прямому их назначению, даром что спасает манера мужчины уворачиваться, улыбаться и соблазнять.

 Азартные игроки, думала Лайла. Горячие, сексуальные азартные игроки, и она очень удивится, если не окажется, что у него кто-то еще есть на стороне.

 Малыш и щенок продолжали играть друг с другом, а мать, отец или няня терпеливо вытирали и отмывали следы небольших оплошностей. Родители мальчика по утрам почти всегда уходили в деловых костюмах, что, по мнению Лайлы, свидетельствовало об их весьма успешных карьерах.

 «Мартини», как она прозвала четверку друзей, редко пользовались маленькой террасой. Они определенно были из тех, кто обедает каждый день в ресторанах.

 Тусовщики редко проводили вечер дома и лихорадочно вращались в вихре веселья.

 А «Тело» неустанно совершенствовало свои танцевальные экзерсисы – к ее нескрываемому удовольствию.

 Таким образом Лайла наслаждалась представлениями и историями, которые сочиняла каждое утро про персонажей из дома напротив, а потом работала, прерываясь, чтобы поиграть с котом и сходить в магазин, а заодно поглазеть на окрестности.

 И вот пошла вторая неделя ее жизни в этой квартире. С утра она отправила клиентам снимки счастливого Томаса, сочинила кровавую битву оборотней, выложила новые посты в блоге и установила две корзинки в кладовой.

 Выйдя на улицу, она купила бутылку вина, выбрала несколько дорогих сортов сыра и добавила к ним бисквитики из замечательной кондитерской неподалеку.

 А вечером, в начале восьмого, открыла дверь ближайшей подруге, с которой они договорились на сегодня о встрече.

 – Вот и ты!

 Джули с бутылкой вина в одной руке и букетом душистых лилий в другой все-таки умудрилась обнять ее.

 Шесть футов^[1] соблазнительных изгибов и копна рыжих волос… Джули Брайант была полной противоположностью Лайле с ее средним ростом, хрупким телосложением и прямыми каштановыми волосами.

 – О, какой изумительный загар привезла ты из Рима! Темно-медовый! А я на итальянском солнце превращаюсь в лобстера! – защебетала Джули. – Не то что ты! Выглядишь как с рекламной картинки!

 – А кто бы не выглядел так после двух недель в Риме? – польщенная, расхохоталась Лайла. – Одна паста чего стоит! Я же говорила, что куплю вина, – запротестовала она, когда Джули сунула бутылку ей в руку.

 – Теперь у нас две, – отмахнулась подруга. – Добро пожаловать домой!

 – Спасибо.

 Лайла взяла протянутый ей букет, а Джули огляделась.

 – Вот это квартирка! Ого-го! А какой интерье-е-ер! Закачаешься! И чем же занимаются эти небедные люди с исключительным эстетическим вкусом?

 – Как я понимаю, начинают карьеру с семейными денежками.

 – О, как бы мне хотелось быть на их месте!

 – Пойдем я поставлю цветы в воду, а потом устрою тебе экскурсию. Джейсон финансист, – крикнула Лайла с порога кухни, оглянувшись на медленно бредущую за ней зачарованную обстановкой Джули. – Только подробностей не выспрашивай, все равно я в этом ничего не смыслю. Любит свою работу и предпочитает теннис гольфу, вот и все, что я про него знаю. Да не столбеней ты так! – хохотнула она. – А Мейси… она дизайнер по интерьерам и, судя по тому, как выглядит эта квартира, можно заключить, что хороший. Планирует заняться этим профессионально, но они раздумывают насчет детей, так что Мейси считает, сейчас не время начинать новый бизнес.

 – Они у тебя новенькие, верно? – уточнила Джули. Лайла кивнула. – И уже доверили тебе такие подробности о своей жизни?

 – А что я могу с этим поделать? – намеренно скромно потупилась Лайла, разыгрывая мизансцену смущения. – У меня такое лицо. Вызывает доверие. – И они обе расхохотались. – Поздоровайся с Томасом, – отсмеявшись, предложила подруге Лайла. – Мой подопечный, друг и соратник, своим загадочным видом стимулирует воображение…

 Джули присела на корточки и погладила киску. Томас, прохаживаясь восьмеркой, терся о ее ноги.

 – Еще бы! Какая глубокомысленная кошачья морда!

 – Ага. Умная. Будто хочет что-то сказать, но не рассчитывает, что я пойму своим куцым умишком.

 Они опять весело посмеялись. Взгляд темно-карих глаз Лайлы стал мягким.

 – Домашние любимцы не всегда бывают положительным моментом в работе домоправительницы, – важно сказала она. – Но Томас – по-настоящему явный плюс. От него исходит какая-то магия.

 Джули выбрала заводную мышь в корзине с игрушками, и кот немедленно пустился за ней в погоню под дружный смех девушек.

 – О, резвунчик! Вот и вся магия!

 Джули тыльной стороной кисти поправила прядь волос на лбу, выпрямилась и облокотилась на каменную стойку. Лайла тем временем поставила цветы в прозрачную стеклянную вазу.

 – Рим был сказочным? – спросила Джули с легкой завистью.

 – А еще каким может быть Рим?

 – И ты нашла суперского итальянца, с которым предалась безумному сексу?

 – Увы, нет, но думаю, владелец местного рынка запал на меня. Ему под восемьдесят – плюс-минус год-два… Он называл меня una bella donna^[2] и дарил персики.

 – Не так хорошо, как секс, но хоть что-то! А я на этой чертовой свадьбе боролась с унынием… до зубовного скрежета!

 – Вот прямо чертовой – и до зубовного скрежета? А это не гипербола? Давай не тяни, рассказывай!

 – Для начала мне надо хлопнуть бокальчик вина, и тогда я начну описание свадебной тягомотины в аду моей кузины Мелли Хэмптон и объясню, почему официально отказалась быть подружкой невесты.

 – Твои эсэмэски ну просто душу радовали, – хихикнула в ответ Лайла. – Особенно мне понравилась эта: «Психованная идиотка-невеста твердит, что розовые лепестки не того оттенка. Махровая истерия. Так и пришибла бы эту дуру-невесту ради блага всего человечества».

 – До этого едва не дошло. О-о-о! Представь: всхлипы, трясучка, отчаяние! Какая уж тут гипербола! «Ах, лепестки розово-розовые! А должны быть розово-пунцовыми! Улаживай все, Джули!» Да я едва ее не задушила!

 – У нее действительно был заказан грузовик с полутонной розовых лепестков?

 – Вроде того.

 – Ты должна была похоронить ее в них! Романтично – ты не находишь? Невеста, задохнувшаяся в розовых лепестках… Сколько было бы разговоров и пересудов! Любо-дорого вообразить!

 – Жаль, не догадалась. Вообще – скучала я по тебе! Мне больше нравится, когда ты работаешь в Нью-Йорке, и я могу навещать тебя в твоих берлогах и общаться с тобой.

 Открывая вино, Лайла бросила на подругу лукаво-изучающий взгляд.

 – Отчего бы тебе как-нибудь не пожить со мной?

 – О, это вряд ли, – вздохнула Джули, бродя по кухне. – Я бы чувствовала себя здесь не на месте… О боже, взгляни на этот фарфор! Должно быть, антикварный?

 – Мейси от прабабки досталось, – скороговоркой пояснила Лайла и вернулась к своему предложению: – Но ведь сейчас ты не чувствуешь себя не на месте? Ты в гостях. Да и останавливаешься же ты в отелях!

 – Люди там не живут, в отелях.

 – Некоторые живут. Вроде Элоизы и Нэнни.

 – Сравнила! Элоиза и Нэнни – придуманные персонажи.

 – Придуманные персонажи – они тоже люди. Иначе почему нам есть до них дело? До того, что с ними случилось? Пошли на террасу, – позвала она. – Обрати внимание на садик Мейси на крыше. Ее семья начинала во Франции. Там у них виноградники…

 С легкостью опытной официантки, которой была когда-то, Лайла подхватила поднос с угощением.

 – …и там Мейси с Джейсоном и встретились пять лет назад, когда она приехала во Францию, чтобы навестить дедушку с бабушкой, а Джейсон был в отпуске и пришел в их винокурню. Оба утверждают, что это была любовь с первого взгляда.

 – Первый взгляд – он самый верный. Лучшее, что может быть.

 – Я бы сказала, такое бывает лишь в книгах, но оказалось, и в жизни тоже.

 Приглашающим жестом Лайла поторопила Джули, чтобы та шла за ней, и продолжила:

 – В итоге выяснилось, что оба живут в Нью-Йорке. Он позвонил ей. Они стали встречаться. И потом полтора года обменивались эсэмэсками.

 – Как в сказке какой-то волшебной, – протянула Джули, медленно и в раздумьях двинувшись за подругой.

 – Я бы сказала, в любовном романе, – не преминула заметить Лайла, имея в виду свое ремесло, и секундочку помолчала. – У нее, у Мейси, просто талант садовника! Что ни ткнет в землю – все растет!

 Проходя мимо стола, Джули щелкнула по биноклю.

 – Все шпионишь?

 Лайла снисходительно улыбнулась.

 – Это не шпионаж. Досужие наблюдения. Для разминки ума. Если люди не хотят, чтобы их видели, нужно закрывать шторы или опускать жалюзи.

 – Не поспоришь.

 Джули оглядела террасу.

 – А ты права насчет садоводческого таланта Мейси.

 Пышные разноцветные роскошные растения в простых терракотовых горшках превратили пространство в цветущий оазис.

 – И томаты!

 – И травы! Растут из семян.

 – А ты можешь подвигнуться на такое?

 – Не пробовала. Мейси может. Я… мне разрешили их рвать. Вчера вечером я поужинала целой миской салата и прекрасным вином. А заодно посмотрела оконное представление.

 – Ты ведешь такую странную жизнь! Расскажи-ка мне о людях из этого оконного представления! Меня распирает от любопытства.

 Лайла налила вина и взялась за бинокль: на всякий случай, чтобы не пропустить интересного.

 – На десятом этаже живет семья: они только что купили сынишке щеночка – молодцы! На четырнадцатом – сексапильная блондинка, живет с настоящим мачо. Он приходящий, и они то и дело ссорятся, ты бы видела – посуда между ними так и летает! Но все завершается безумным сексом.

 – Ты видела? Немедленно дай мне бинокль!

 – Нет!

 Лайла, смеясь, покачала головой.

 – Этого я не видела. Но могу догадаться. Они разговаривают, скандалят, размахивают руками, потом хватают друг друга и начинают срывать одежду. Где угодно: в спальне, в гостиной – где их застанет накал страсти. У них нет террасы, а есть маленький балкон в спальне. Однажды они едва успели уйти с него, прежде чем вовсе остались голыми. А на двенадцатом этаже есть один тип… погоди, может, он сейчас там.

 Лайла опять взглянула в бинокль.

 – О, да, бэби. Посмотри! Двенадцатый этаж, третье окно слева.

 Джули, любопытство которой было взбудоражено, взяла бинокль, поискала объект и нашла.

 – О боже! Ммм… Да у этого парня одни достоинства. Следовало бы позвонить этому Аполлону и пригласить сюда.

 – Не думаю, что мы в его вкусе.

 – Мы двое? Это во вкусе любого мужчины.

 – Он гей, Джули.

 – Отсюда трудно сказать.

 Джули опустила бинокль, нахмурилась и снова поднесла к глазам.

 – На таком расстоянии? Откуда ты знаешь?

 – На нем танга. Что тут еще говорить?

 – Это для легкости движений.

 – Танга, – с нажимом повторила Лайла.

 – Он танцует по ночам?

 – Скорее всего. Думаю, он начинающий актер, работает неполную смену в стрип-клубе, пока не выпадет более подходящая возможность.

 – У парня классное тело. У Дэвида тоже было такое.

 – Было? Почему «было»?

 Джули положила бинокль и жестом изобразила, что ломает ветку.

 – У вас полный разрыв? Когда?

 – Сразу после свадебной недели Хэмптонов, после этого ада. Это было необходимо.

 – Мне очень жаль, милая.

 – Спасибо. Но ты ведь Дэвида не любила.

 – Точнее сказать, он мне не нравился.

 – Одно и то же. Да, на него приятно было смотреть, но он стал слишком назойливым. «Куда ты идешь? Сколько там пробудешь?» О-о-о-о… И эсэмэски, одна за другой, или сообщения на автоответчике… Если у меня была срочная работа или планы на встречу с тобой и другими подругами, он молча дулся. Я что, жена ему? Самый пошлый из таких вариантов. Ну уж нет… Мы встречались с ним лишь пару месяцев, и он уже требовал, чтобы мы съехались. Да не хочу я, чтобы у меня кто-то жил!

 – Не хочешь, чтобы у тебя жил не тот, кто нужно, – назидательно поправила ее Лайла.

 – Я к этому не готова. Слишком скоро… после Макса.

 – Прошло пять лет.

 Джули покачала головой и погладила Лайлу по руке.

 – Слишком скоро. Лживый подонок все еще доводит меня до истерики. Но, полагаю, нужно свести все это к презрительным улыбкам. Ненавижу разрывы, – вздохнула она. – Вызывают либо грусть – если тебя бросили, либо злость, если бросила ты.

 – Не помню, чтобы кого-то бросала, но верю тебе на слово!

 – Потому что ты заставляешь их думать, что это была их идея, и кроме того, не воспринимаешь все достаточно всерьез, чтобы называть тебя бросившей.

 Лайла только улыбнулась в ответ.

 – Слишком скоро после Макса, – согласилась она, чем вызвала у Джули смех. – Кстати, мы можем заказать ужин на дом. Есть неплохой греческий ресторанчик – клиенты рекомендовали. Я еще не пробовала его.

 – При условии, что на десерт будет пахлава.

 – У меня припасены бисквитики.

 – Еще лучше. Теперь у меня есть все для счастья на сегодняшний вечер: шикарная квартира, хорошее вино, греческая еда, лучшая подруга. И невероятно красивый танцующий мужчина неопределенной сексуальной ориентации. – Джули подняла стакан с вином.

 – Гей, – повторила Лайла и встала, чтобы заказать ужин на дом.

* * *

 Так они болтали, с аппетитом поглощая кебабы, запивая вином, а ближе к полуночи принялись за бисквитики. Возможно, не лучшее сочетание, подумала Лайла, если учесть неприятную тяжесть в желудке. Но для Джули, которая расстроена разрывом с бойфрендом больше, чем хотела признать, и тяжесть в желудке для равновесия с душевной тяжестью, и перепад вкусов были как нельзя кстати. Она страдала. И не из-за парня, – размышляла о ситуации Лайла, пока проверяла, включена ли сигнализация, – но из-за самого факта разрыва и всех вопросов, терзающих ум и сердце.

 С кем я буду ужинать? С кем посоветуюсь, когда понадобится? Кому пожалуюсь? Мы неизменно задаем себе эти вопросы.

 Когда существуешь в культуре, где принято жить парами, чувствуешь себя какой-то неполноценной, если приходится – по разным причинам – летать в одиночку.

 – Я так себя не чувствую, – заверила Лайла кота, свернувшегося на своей маленькой постельке в промежуток времени где-то между последним кебабом и первым бисквитиком.

 – Ничего не имею против одиночества. Это означает, что я могу идти куда хочу, брать любую работу, видеть мир – и да, говорить с котами, но мне и это нравится.

 И все же Лайла жалела, что не смогла уговорить Джули остаться на ночь. Не только ради компании. Но и чтобы помочь одолеть похмелье, которое подруга наверняка почувствует утром.

 Но сама она чувствовала себя поганенько уже сейчас. Бисквитики, такие с виду невинные… Да это сам сатана, заключила она, расстилая постель. Такие крошечные, вкусные, почти невесомые! Однако это злостный, бесчеловечный обман. Умяв полдюжины, ощущаешь все их подлинное и разрушительное коварство.

 Теперь, когда она взвинчена алкоголем и сахаром, ей ни за что не уснуть.

 Вздохнув, Лайла потянулась к биноклю. Самое время отвлечься от неприятного – этих гадких бисквитиков, разрази их господь. Ну-ка, что там? В некоторых окнах все еще горит свет. Не только она одна, значит, бодрствует. Господи Иисусе, без двадцати два!

 Потный Аполлон тоже бодрствует – в обществе такого же разгоряченного парня.

 Она удовлетворенно кивнула. Нужно не забыть сказать Джули, что она, Лайла, оказалась права.

 Тусовщики еще не легли. Мало того, похоже, только что переступили порог квартиры. Еще одна шикарная вечеринка?

 Какое красивое струящееся оранжевое платье на одной из дам! И как жаль, что не видно туфель. И вот! Ее терпение вознаграждено! Ухватившись за плечо мужчины, женщина нагнулась и сняла босоножку – золотую, на высоченном каблуке, с красной подошвой…

 Ммм, босоножки от Лабутена!

 Лайза повела биноклем по этажам ниже. Блонди еще не спит. На ней снова черное, узкое, короткое платье, волосы выбились из прически. Наверное, куда-нибудь уходила, и дело кончилось не слишком-то хорошо.

 Да она плачет, ахнула Лайла, заметив, как женщина вытирает лицо. Что-то говорит. Быстро. Настойчиво. Очень взволнованно. Назревает скандал с бойфрендом?

 А кстати, где он?

 Она поменяла угол обзора, но парня все равно не увидела.

 – Бросай его! – горячо воскликнула Лайла. – Никому нельзя позволять так унижать себя! Ты роскошна и, клянусь, умна и определенно стоишь больше, чем…

 Лайла вдруг подскочила, как от удара током, – голова женщины дернулась, словно ее и правда ударили.

 – О, бог мой! Он ударил ее! Ты, подонок!.. Не смей…

 Она вскрикнула – женщина попыталась закрыть лицо и скорчилась, словно ее снова ударили.

 Блонди плакала… о чем-то просила.

 Лайла подскочила к тумбочке, схватила телефон и метнулась обратно.

 Она так и не видела его, не разглядела в тусклом свете, но теперь женщина распласталась спиной по оконному стеклу.

 – Довольно, довольно! – бормотала Лайла, набирая девять-один-один. – Это надо немедленно прекратить!

 И тут все замерло, остановилось.

 Стекло разлетелось – и женщина выпала из окна… Этаж – четырнадцатый… Внизу – каменный тротуар…

 – О, боже, боже, боже…

 Лайла стала тыкать по телефонным кнопкам, то и дело промахиваясь. Наконец нужные три цифры набраны.

 – Девять-один-один. Что случилось?

 – Он ее вытолкнул! Вытолкнул! И она выпала из окна!

 – Мэм…

 – Подождите. Подождите!

 Лайла на секунду прикрыла глаза и заставила себя несколько раз глубоко вздохнуть.

 Мысли здраво, приказала она себе, рассказывай все подробно.

 – Это Лайла Эмерсон (вдох). Я только что стала свидетелем убийства (еще вдох). Женщину вытолкнули из окна четырнадцатого этажа (она закусила губу). Я живу…

 Она не сразу сумела вспомнить адрес Килдербрандов.

 – Это здание напротив. Э… к западу от моего. Простите. Мысли путаются. Женщина погибла. Скорее всего, погибла…

 – Я высылаю бригаду. Вы не положите трубку?

 – Нет-нет, я останусь на связи.

 Трясущаяся и почти обезумевшая, Лайла снова посмотрела в бинокль. В разбитом окне было темно.

 Случившееся вышибло ее из колеи. Она тупо смотрела на джинсы и капри. Что ей надеть?

 Лайла потрясла головой и быстро натянула на себя джинсы, майку и, взяв на руки Томаса, стала намеренно медленно бродить по квартире.

 Она увидела, как прибыла полиция и как, даром что час был поздний, на тротуаре собралась небольшая толпа. Но она смотреть не могла.

 Это не полицейские сериалы. Не про спецназ фильм. Это реальность. Прекрасная блондинка, так любившая короткие черные платья, лежала теперь изломанная и окровавленная на тротуаре. Мужчина с волнистыми каштановыми волосами, с которым она жила, занималась сексом, разговаривала, смеялась, ссорилась, вытолкнул ее из окна.

 Надо немедленно успокоиться. И сохранять ясность рассудка, чтобы рассказать полиции об увиденном. И она заставила себя мысленно пережить все снова. В ее сознании замелькали кадры: залитое слезами лицо блондинки, ее разметавшиеся волосы, удары, которые она получила, как мотнулась ее голова…

 Лайла заставила себя увидеть мужчину таким, каким она наблюдала его в окно: вот он смеется, вот уворачивается от запущенной в него тарелки, вот спорит с женщиной, которая чем-то возмущена…

 Она запечатлела в памяти все до мелочей и постаралась сформулировать описание внешности мужчины для полицейского протокола. И только успела мысленно поставить точку в своем внутреннем монологе, как подскочила от неожиданности – зажужжал звонок на входной двери.

 – Все хорошо, – успокоительно пробормотала она Томасу. Или себе? – Все хорошо.

 В глазок она увидела двух полицейских в мундирах, внимательно прочитала надписи на их беджах.

 – Фицхью и Морелли, – запоминая, прошептала она себе под нос, прежде чем открыть дверь.

 – Мисс Эмерсон?

 – Да-да. Заходите.

 Она отступила, пропуская вошедших. Каким должен быть ее первый вопрос? И услышала свой голос:

 – Женщина… она разбилась?.. И никакой надежды?

 – Все так, мэм.

 Фицхью, который был старше и, на ее взгляд, опытнее, взял инициативу на себя.

 – Можете рассказать нам, мэм, что вы видели?

 – Да, я… – Лайла прокашлялась, усмиряя волнение. – Нам лучше сесть. Могу сварить кофе.

 – Не беспокойтесь. Очень милая квартира, – одобрительно огляделся Фицхью. – Живете у Килдербрандов?

 – Что? – Лайла снова прокашлялась. – О, нет. Они уехали. Во Францию. Я домоправительница на время их отсутствия. Постоянно здесь не живу. Позвонить им? Там…

 Она тупо взглянула на часы.

 – Сколько там сейчас? В голове все путается.

 – Не волнуйтесь насчет этого, – повторил полицейский и подвел ее к стулу.

 – Простите. Все было так ужасно! Он бил ее, потом, должно быть, толкнул, потому что окно разбилось, и женщина – она просто вылетела из окна.

 – Вы видели, как кто-то бил жертву?

 – Да. Я…

 Она вцепилась было в Томаса, но тут же опустила кота на пол. Он мгновенно подошел к полицейскому помоложе и прыгнул ему на колени.

 – Простите. Я могу закрыть его в другой комнате.

 – Не стоит. Хороший кот.

 – Да. Он очень ласковый и дружелюбный! Иногда, знаете ли, кошки у клиентов злобные или пугливые, а этот… О, простите. Я никак не совладаю с собой.

 Лайла покусала губу, прерывисто вздохнула, еще раз кашлянула. Полицейские понимающе ждали.

 – Позвольте начать сначала.

 – Да-да, конечно.

 – Так вот. Я готовилась спать…

 И она рассказала им все, что видела, отвела в спальню, чтобы показать вид оттуда. Когда Фицхью вышел, Лайла сварила кофе, дала Томасу ранний завтрак и продолжила говорить с Морелли.

 Узнала, что он полтора года женат, и его жена ожидает в январе их первого ребенка. Полицейский любит кошек, но особенно – собак, воспитывался в большой итало-американской семье. У его брата пиццерия в Маленькой Италии. В свободное время играет в баскетбол.

 – Из вас бы вышел хороший коп, – сказал он Лайле.

 – Правда?

 – Умеете вытянуть информацию. Я уже почти рассказал вам историю своей жизни.

 – Я задаю вопросы. Ничего не могу с собой поделать. Люди меня интересуют. Поэтому я и смотрю в окно. Боже, Блонди должна была иметь семью, родителей, братьев и сестер, кого-то, кто ее любит… Совершенно роскошная женщина – и высокая… возможно, модель.

 – Высокая?

 – О, я видела ее в окно.

 Лайла вытянула руку, чтобы приблизительно показать рост.

 – Должно быть, пять футов девять дюймов^[3]… или десять.

 – Да, очень хороший полицейский. Никаких в том сомнений, – повторил Морелли.

 Снова раздался звонок в дверь.

 Морелли вышел и вернулся с усталым человеком лет сорока и язвительного вида женщиной лет на десять моложе.

 – Детективы Уотерстон и Файн. Они хотят поговорить с вами. Берегите себя, мисс Эмерсон.

 – О, вы уже уходите? Спасибо за… то есть, спасибо. Может быть, и я перехвачу кусочек пиццы в ресторане вашего брата.

 – Обязательно. Детективы…

 После ухода полицейского успокоившаяся было Лайла снова разнервничалась.

 – У меня есть кофе.

 – Не возражаю, – ответила Файн и, присев на корточки, погладила кота.

 – Симпатичный.

 – Да. Э… с чем пьете кофе?

 – Просто черный. Для нас обоих. Вы живете здесь, пока Килдербранды во Франции?

 – Верно.

 Лайла подумала, что лучше, когда руки чем-то заняты.

 – Я домоправительница.

 – Зарабатываете на жизнь, останавливаясь в домах других людей? – спросил Уотерстон.

 – Не столько зарабатываю на жизнь, сколько… ммм… это скорее нечто вроде приключения. Я зарабатываю на жизнь писательским трудом. Мне хватает.

 – И сколько вы здесь прожили? – допытывался Уотерстон.

 – Неделю. Простите, неделю и два дня, считая сегодняшний. Всего пробуду здесь две недели, пока хозяева навещают друзей и родных во Франции.

 – Вы жили тут раньше?

 – Нет, это впервые.

 – А ваш адрес?

 – Собственно говоря, у меня его нет. Когда я не работаю, живу у подруги. Но это бывает редко. Обычно я очень занята.

 – У вас нет своего дома? – уточнила Файн.

 – Нет. Но для официальных документов и почты я пользуюсь адресом Джули Брайант. Между работами я останавливаюсь у нее.

 – Хм. Итак, не покажете нам, где вы были, когда произошел инцидент?

 – Конечно. Я ложилась спать, но была немного взвинчена. Ко мне приходила подруга, Джули. Мы немного выпили. Честно говоря, многовато, и я была на взводе. Так что взяла бинокль и выглянула, чтобы посмотреть оконное шоу.

 – Бинокль, – повторил за ней Уотерстон.

 – Этот.

 Лайла подошла к окну спальни и показала бинокль.

 – Я беру его с собой всюду. Живу в разных районах Нью-Йорка. Только что вернулась с работы в Риме.

 – Кто-то в Риме нанял вас присматривать за домом?

 – В данном случае – за квартирой. Да. Клиенты передают рекомендации из уст в уста. И у меня есть свой блог. Мне нравится наблюдать за людьми, придумывать о них истории. Возможно, это своего рода шпионаж, – безапелляционно заключила Лайла. – Правда, я так не думаю и не хотела, чтобы так вышло, но это шпионаж. Просто… эти окна – как маленькие миры.

 Уотерстон взял бинокль, поднес к глазам и стал изучать здание.

 – Да, большой простор для наблюдений.

 – Они много ссорились, скандалили или вели напряженные беседы.

 – Кто? – спросила Файн.

 – Эти двое. Это была ее квартира… помещение излучает женские флюиды, но он оставался там каждую ночь, во всяком случае, с тех пор как я живу здесь.

 – Можете описать мужчину?

 Лайла кивнула.

 – Немного выше ее, хорошо сложен, каштановые волосы. Волнистые. Ямочки, которые появляются, когда он улыбнется. Лет около тридцати. Очень привлекателен.

 – Что вы видели сегодня вечером?

 – Я видела женщину. Шикарное черное платье. Волосы выбились из прически. Она плакала. Похоже было, что плачет и вытирает слезы и что-то быстро говорит, говорит… Умоляет. Так мне показалось. А потом я увидела, как он ее ударил!

 – Вы видели человека, который ударил?

 – Нет. Как кто-то ее ударил. Он был по левую сторону окна. И я видела удар, вроде как вспышку. Темный рукав. И как голова блондинки откинулась. Она пыталась закрыть лицо, но снова последовал удар. Я схватила телефон с тумбочки. Собиралась вызвать полицию, а когда выглянула, женщина уже прижималась спиной к стеклу. Кроме этого, я больше ничего не видела. Потом стекло разбилось, и она выпала. Так быстро падала… Ну вот… Я позвонила в полицию и когда снова взглянула в окно, там было темно. На этом все.

 – Вы так и не видели нападавшего?

 – Нет. Только женщину. Но кто-то в здании должен был его знать. Возможно, друзья, родные его знали. Мужчина вытолкнул ее. Может быть, не хотел, но снова ударил, так сильно, что разбил стекло и блондинка выпала. Но какая разница? Он убил ее, и кто-то его знает.

 – В какое время вы увидели женщину нынче вечером?

 Уотерстон отложил бинокль.

 – Около часа сорока. Я посмотрела на часы, когда подошла к окну, думая, что сейчас слишком поздно, чтобы быть на ногах. Поэтому и знаю точное время. Может, на минуту-другую позже, но было около часа сорока.

 – А после звонка видели, чтобы кто-то покидал здание?

 – Нет, не смотрела. Когда она упала, я на секунду оцепенела.

 – Ваш звонок в «девять-один-один» поступил в час сорок одну минуту, – вставила Файн. – Через сколько минут, после того как вы ее увидели, последовал удар?

 – Примерно через минуту. Я видела пару двумя этажами выше. Они были одеты как для званого ужина, и еще… (только не ляпнуть про голого гея с любовником!) у… мужчины на двенадцатом этаже гостил друг, так что было приблизительно час сорок две или три, когда я увидела блондинку.

 Файн взяла свой телефон, перелистала файлы и протянула ей.

 – Узнаете этого человека?

 Лайла всмотрелась в фото на водительских правах.

 – Это он! Бойфренд Блонди! Я уверена! На девяносто девять… нет, на девяносто процентов. Вы уже поймали его? Я дам показания.

 Слезы сочувствия жгли Лайле глаза.

 – Все, что угодно. У него не было права так с ней обращаться. Я сделаю все, что от меня потребуется.

 – Мы ценим это, мисс Эмерсон, но в ваших показаниях против этого человека нет необходимости.

 – Но он… он признался?

 – Не совсем.

 Файн спрятала телефон.

 – Его везут в морг.

 – Не понимаю.

 – Похоже, что человек, которого вы видели с жертвой, вытолкнул ее из окна, потом сел на диван, сунул дуло пистолета в рот и спустил курок.

 – О боже!

 Лайла, шатаясь, отступила и рухнула на кровать.

 – О боже! Он убил ее, а потом себя.

 – Видимо, так.

 – Но почему? Почему он это сделал?

 – Вопрос… – вздохнула детектив. – Давайте еще раз с самого начала.

* * *

 К тому времени, как уехала полиция, Лайла была на ногах уже почти сутки. Ей хотелось позвонить Джули, но она сдержалась. Не надо, чтобы у лучшей подруги день начинался таким кошмаром.

 Может быть, позвонить маме? Мама – незыблемая скала в минуты кризиса. Но заранее известно, каков будет их разговор.

 Да, она посочувствует и поддержит, но что потом?

 Почему ты живешь в Нью-Йорке, Лайла-Лу? Там так опасно! Приезжай к нам с папой – в Джуно. То есть на Аляску.

 Лайла больше не желает об этом говорить. Слышать одно и то же.

 Поэтому она легла на постель, прямо в одежде, обняла Томаса и, к своему удивлению, мгновенно провалилась в глубокий сон.

* * *

 Проснулась Лайла с колотящимся сердцем. Руки вцепились в края кровати. Ее до сих пор покачивало от ощущения падения.

 Реакция на случившееся, сообразила она. Всего лишь запоздалая реакция.

 Она поднялась с кровати. Оказывается, уже полдень.

 Довольно. Нужен душ, смена одежды и поскорее выйти отсюда. Она сделала все возможное. Рассказала полиции обо всем, что видела. Мистер Ловкач убил Блонди, а потом себя, унес две жизни, и ничто этого не изменит, даже если всю жизнь раздирать себе душу вопросами.

 Продолжая уговаривать себя, она схватила айпад и помимо воли принялась искать репортажи о случившемся ночью несчастье.

 «Модель погибла, упав из окна…»

 Ну да, она так и знала! Модель. У жертвы несомненно была фигура модели.

 Схватив последний бисквитик, хоть и понимая, что этого делать не стоит, она, жуя, быстро пробежала глазами короткую заметку о двух смертях.

 – Сейдж Кендалл. У нее даже имя было, как у типичной модели! И Оливер Арчер, мистер Ловкач. Блонди было всего двадцать четыре, Томас!

 Она на четыре года младше ее, Лайлы! Снималась в рекламе. Интересно, видела ли она ее когда-нибудь? И почему от этих мыслей на душе еще хуже?..

 Нет, необходимо остановиться и сделать то, что она себе намечала. Постоять под душем и выйти ненадолго на воздух.

 Душ помог, как и легкое летнее платье и босоножки. Макияж помог еще больше, бледность и запавшие глаза надо же как-то скрыть ненавязчивой маскировкой.

 Следует пройтись быстрым шагом, размяться, подальше от своих мыслей. Пойти куда-нибудь, где можно вкусно позавтракать. Потом она позвонит Джули, возможно, попросит ее снова прийти, чтобы все рассказать ей. Она посочувствует и не станет ее осуждать за шпионство.

 – Я приду через пару часов, Томас, а ты без меня не скучай.

 И она пошла к двери. Но повернула обратно, взяла карточку, которую дала ей детектив Файн – из головы не шла навязчивая идея узнать, как продвигается это расследование. И что в том дурного, если свидетель убийства спросит у детектива, не закрыли ли они, случаем, дело?

 При любом раскладе прогулка будет полезной. А вернувшись, она поплавает в бассейне. Правда, формально Лайла не имеет права пользоваться бассейном или тренажерным залом комплекса, поскольку не является здешним жителем, но заботливая Мейси все уладила.

 Как хорошо – она сможет сбросить остатки усталости, стресса, расстройства и закончить день, рыдая в жилетку близкой подруге.

 Завтра она займется своей работой. Смерть всегда напоминает нам, что жизнь должна идти своим чередом.

* * *

 Аш вывалил на стол содержимое мешка.

 Имущество – так они назвали все это. Личное имущество: часы, кольцо, бумажник с большим количеством наличных, визитница, кредитные карты. Серебряное кольцо для ключей от Тиффани. Часы и кольцо, вероятно, тоже либо от Картье, либо от той фирмы, которую Оливер считал достойной своего внимания. Тонкая серебряная зажигалка. И карманный мусор, который собрал брат в последний день своей жизни.

 Оливер… Всегда на краю следующего большого предприятия, большой игры, чего-то нового. Обаятельный, беззаботный Оливер…

 Мертв.

 – У него еще был айфон, но мы сейчас его просматриваем.

 – Что?

 Аш взглянул на детектива. Кажется, Файн? Детектив Файн с мягкими, голубыми, полными тайн глазами.

 – Простите, что?

 – Мы все еще просматриваем телефон вашего брата, а когда обыщем квартиру, вам нужно будет опознать его вещи. Как я уже сказала, в водительских правах указан адрес в Уэст-Виллидже, но, по нашим сведениям, он выехал оттуда три месяца назад.

 – Я… не знаю.

 – Вы не видели Оливера уже… сколько?

 Аш все рассказал детективу и ее напарнику с жестким лицом еще тогда, когда они в первый раз поднялись в его мансарду. «Оповещение» – вот как они это называли. Личное имущество. Оповещение. Сюжет для романов и телесериалов. Не его жизнь.

 – Пару месяцев. Нет, скорее, три или четыре.

 – Но вы говорили с ним несколько дней назад.

 – Брат звонил, предложил встретиться, выпить, обсудить дела. Я ответил, что сейчас нет времени, но на следующей неделе – обязательно. Черт…

 Аш прижал кончики пальцев к глазам.

 – Понимаю, как вам тяжело. Вы упомянули, что не знаете женщину, с которой Оливер жил последние три месяца. Почти четыре.

 – Нет. Он упоминал о ней, когда звонил. Хвастался… какая-то крутая модель. Не обратил особого внимания. Оливер вечно бахвалится, это его обычное поведение.

 – Он не упоминал о каких-то раздорах между ним и девушкой?

 – Как раз напротив. Она была потрясающей, они оба были замечательными, все было хорошо.

 Аш уставился на свои руки. Заметил на большом пальце мазок берлинской лазури^[4].

 Он рисовал, когда детективы поднялись в его мансарду. Его разозлило их вторжение, но потом мир изменился. Несколько слов изменили всю его прежнюю жизнь.

 – Мистер Арчер?

 – Да. Да. Все было великолепно. Таков Оливер. Все потрясающе, если только…

 – Если только?..

 Аш нервно провел рукой по гриве черных волос.

 – Послушайте, мой брат теперь мертв, я пытаюсь как-то это осознать и не собираюсь его чернить.

 – Мы его и не черним, мистер Арчер. Чем более подробное представление мы составим о нем, тем более вероятно сможем понять, что произошло.

 Возможно, все так и есть. Может быть… Кто он такой, чтобы судить?

 – О’кей, Оливер был крут. Важные сделки, женщины, клубы. Он любил тусоваться.

 – Жил на широкую ногу.

 – Да. Можно сказать и так. Оливер любил воображать себя игроком, но боже, вовсе таким не был. Он всегда садился за столы, где делают самые высокие ставки, и если он выигрывал, неважно, что это было: игра, сделка, женщина, – терял все это и даже больше в следующем раунде. Так что все было круто, пока не проваливалось ко всем чертям. И тогда ему нужен был кто-то, чтобы его вытащить. Он обаятелен, умен и… Был.

 Последнее слово будто вонзилось в него. Больше брат никогда не будет обаятельным и умным.

 – Оливер – младший ребенок в семье, любимый сын, и его изрядно избаловали.

 – Вы сказали о его неспособности на насилие.

 – Верно.

 Аш старался вытянуть себя из потока скорби, это нужно приберечь на потом, и поэтому позволил себе вспышку гнева:

 – Я не сказал, что Оливер не способен на насилие. Только, что он был полной противоположностью понятию насилия.

 В животе ножом застряло обвинение в том, что его брат убил человека.

 – Оливер либо бежал от трудной ситуации, либо уговаривал себя, что все не так уж плохо. Если же, что случалось редко, брату не удавалось сделать ни того, ни другого, он просто прятался.

 – И все же… У нас есть свидетель, утверждающий, что он ударил свою девушку несколько раз, прежде чем вытолкнуть ее из окна четырнадцатого этажа.

 – Свидетель ошибается, – отрезал Аш. – Оливер как никто полон всякого дерьма и самомнения, но он никогда пальцем не трогал женщину. И уж точно, никого бы не убил. И еще: он в жизни бы не покончил с собой.

 – В квартире было полно алкоголя и наркотиков.

 Пока Файн с хладнокровием копа перечисляла наркотики, Аш воображал ее валькирией, бесстрастной в своей силе. Он бы нарисовал ее верхом на коне, со сложенными крыльями. Рассматривающую поле битвы. Лицо, застывшее как камень. Она решает, кто будет жить, кто умрет.

 – Мы все еще ждем анализов на наркотики, но рядом с телом вашего брата были таблетки и полупустая бутылка виски, а в стакане все еще оставался алкоголь.

 Наркотики, алкоголь, убийство, самоубийство, а пострадает семья. Нужно вытащить этот нож из живота, пусть детективы увидят, что ошибаются.

 – Наркотики, виски… не спорю. Оливер не был бойскаутом. Но остальное? Не верю. Свидетель либо лжет, либо ошибается.

 – У свидетеля нет причин лгать, – покачала головой Файн и тут же увидела входящую к ним Лайлу. К бретельке платья приколот бедж посетителя.

 Файн поднялась.

 – Мисс Эмерсон! Вспомнили что-то еще?

 – Нет, простите. Не могу выбросить это из головы. Все вижу, как она падает. Как молит перед тем, как он… простите. Мне нужно было пройтись, и я захотела спросить, закрыли ли вы дело. Знаете ли точно, что случилось?

 – Расследование продолжается. Потребуется еще сколько-то времени.

 – Знаю, извините меня. Вы сообщите мне, когда все кончится?

 – Я позабочусь об этом. Вы очень нам помогли.

 – А теперь я мешаю. Мне пора идти. Вы заняты.

 Она оглядела комнату. Столы, телефоны, компьютеры, стопки файлов, мужчины и женщины за работой.

 А еще мужчина в черной майке и джинсах – сует что-то в мешок, кажется, часы.

 – Все заняты, – повторила Лайла.

 – Благодарим за помощь.

 Файн подождала, пока Лайла выйдет, и вернулась к столу.

 – Послушайте, я уже сказал вам все, что мог, – начал Аш, поднимаясь. – И повторил пару раз. Мне нужно связаться с семьей. Необходимо немного времени, чтобы осознать все.

 – Понимаю. Нам может понадобиться еще одна встреча с вами. И мы позвоним, когда можно будет войти в квартиру. Сожалею о вашей потере, мистер Арчер.

 Аш молча кивнул и вышел.

 Он немедленно заметил брюнетку в тонком летнем платьице. Юбка цвета травы, длинный прямой хвост волос цвета крепкого мокко.

 Она спускалась вниз.

 Аш слышал не весь ее разговор с детективом Файн, но достаточно, чтобы понять: она имеет какое-то отношение к этому делу.

 Хотя народу на лестнице было почти столько же, сколько в коридорах и комнате для допросов, он легко догнал девушку и коснулся руки.

 – Простите, мисс… извините, я не расслышал вашего имени.

 – Лайла. Лайла Эмерсон.

 – Лайла. Я хотел бы поговорить с вами, если у вас найдется несколько минут.

 – О’кей. Вы работаете с детективами Файн и Уотерстоном?

 – Можно сказать и так.

 На первом этаже, где суетились копы и объяснялись с охранниками посетители, Лайла отколола бедж и положила на стойку сержанта. После секундного колебания Аш вынул из кармана свой и сделал то же самое.

 – Я брат Оливера.

 – Оливера? – растерянно повторила она, из чего мужчина заключил, что она не была знакома с Оливером. Но ее глаза широко раскрылись:

 – О… мне так жаль. Так жаль.

 – Спасибо. Если вы поговорите со мной, это может…

 – Не уверена, что стоит делать это.

 Лайла оглянулась, оценивая обстановку. И снова взглянула в его печальное лицо.

 – Не знаю…

 – Чашка кофе. Позвольте мне угостить вас кофе. В кафе. Здесь, за углом. И там, возможно, полно полицейских. Пожалуйста.

 Глаза у него, как у кота Мейси: зеленые и проницательные. Но полные грусти. И черты лица резкие. Словно кто-то вырезал их острым и умелым лезвием. Щетина придавала мужчине интригующе опасный вид, но глаза…

 Он только что потерял брата, и более того, этот брат унес две жизни. Смерть и так достаточно тяжела. Но убийство и самоубийство… какой болью это отзовется в семье, которую Оливер оставил?

 – Хорошо. Но лучше там, на другой стороне улицы.

 – Спасибо. Аш, – представился мужчина, протягивая руку. – Аштон Арчер.

 Что-то щелкнуло в мозгу при звуках имени. Но она в свою очередь протянула руку.

 – Лайла.

 Аш вывел ее на улицу, кивнул, когда Лайла показала на кафетерий.

 – Мне действительно очень жаль, – сказала она, когда они ожидали зеленого света на светофоре, стоя рядом с женщиной, которая с кем-то горячо спорила по мобильному телефону.

 – Представить страшно, что это такое: потерять брата. У меня его нет, но все равно… У вас есть еще братья и сестры?

 – Да.

 Они стали переходить улицу. Аш взглянул на нее:

 – Нас четырнадцать… теперь тринадцать. Несчастливое число.

 Женщина с телефоном маршировала рядом с Лайлой. Голос становился все выше и пронзительнее. Впереди гарцевала пара девочек-подростков, щебеча и хихикая над парнем по имени Брэд.

 Свет переключился. Загудели клаксоны.

 Она его не расслышала.

 – Простите, что?

 – Тринадцать. Несчастливое число.

 – Нет, я не про это. Вы сказали, что у вас тринадцать братьев и сестер.

 – Двенадцать. Я тринадцатый.

 Он открыл дверь кафетерия. Их встретили запах кофе, выпечки и гул голосов.

 – Ваша мать, должно быть…

 Сумасшедшая.

 – …удивительная женщина.

 – Мне нравится так думать. Но все это единоутробные и единокровные братья и сестры, – пояснил Аш, поспешно занимая кабинку на двоих. – Мой отец был женат пять раз. Мать – три.

 – Это… сильно!

 – Да, современная американская семья.

 – На Рождество у вас, должно быть, сумасшедший дом. Они все живут в Нью-Йорке?

 – Не совсем. Кофе? – спросил Аш, когда подошла официантка.

 – Можно мне лимонаду? Я не пью кофе.

 – Для меня кофе. Черный.

 Он немного помолчал, изучая Лайлу. Хорошее лицо, что-то в нем свежее и открытое, хотя он видел следы усталости и стресса, особенно в глазах, глубоких, темно-карих, таких же красивых, как волосы, только с тонкой золотистой обводкой по радужке.

 Глаза цыганки, подумал он и, хотя в ней не было ничего экзотического, отчего-то увидел ее в красном. Красный корсаж с широкой юбкой и множеством цветастых оборок. В танце, в полуповороте, с развевающимися волосами. Смеющейся. С таборными кострами на заднем фоне.

 – С вами все в порядке? Ох… Глупый вопрос, – подосадовала она на себя. – Конечно, нет.

 – Нет. Простите.

 Не время и не место, сказал он себе и снова подался вперед.

 – Так вы не знали Оливера?

 – Нет.

 – А женщину? Как ее имя? Розмари?

 – Сейдж^[5]. Нет, я никого из них не знала. Я временно живу в том же комплексе и, выглянув из окна, увидела…

 – Что вы увидели?

 Аш импульсивно положил ладонь на ее руку и тут же отнял, почувствовав, как она напряглась.

 – Я видела женщину. Расстроенную, плачущую, и как кто-то ее ударил.

 – Кто-то?

 – Его не видела. Но видела вашего брата раньше. Видела их в квартире вместе, несколько раз. Разговаривали, ссорились, мирились. Вы знаете, как это бывает.

 – Не уверен, что знаю. Окна вашей квартиры выходят прямо на ее окна? Их, – поправился Аш.

 – Не совсем, и это не моя квартира. Я же сказала, живу там временно.

 Лайла замолчала, пережидая, пока официантка поставит на стол лимонад и кофе.

 – Спасибо, – поблагодарила она с улыбкой. – Я останусь там на несколько недель, пока жильцы в отпуске и… знаю, вам покажется, что я сую нос в чужую жизнь, но мне нравится наблюдать за людьми. Я бываю во многих интересных местах и беру с собой бинокль, чтобы…

 – Разыгрывать Джимми Стюарта^[6].

 – Да!

 В коротком слове смешались облегчение и смех.

 – Да, как в фильме «Окно во двор», только тут я не ожидаю увидеть, как Раймонд Берр складывает части тела своей жены в большой сундук и выносит. Или это был чемодан? Так или иначе, не считаю это шпионажем, по крайней мере не считала, пока не случилось убийство. Для меня это как театр. Весь мир – сцена, а мне нравится быть зрителем.

 Аш терпеливо выслушал Лайлу, прежде чем перейти к делу.

 – Но вы не видели Оливера. Не видели, как он ударил женщину? Толкнул?

 – Нет. Я так и сказала полиции. Видела, как кто-то ударил ее, но в поле моего зрения Оливер не появился. Блондинка плакала, умоляла и была очень испугана, все это я поняла по ее лицу. Сразу взяла телефон и стала набирать девять-один-один. И тут… она вылетела из окна. Стекло разбилось, и женщина вылетела в окно и упала.

 Аш снова положил руку на ее пальцы, потому что они дрожали.

 – Не расстраивайтесь.

 – Эта картина постоянно появляется перед глазами. Вижу, как разлетается стекло, как женщина летит, широко раскинув руки, ноги болтаются. Слышу ее крики, но все это у меня в голове. Я ее не слышала. Мне очень жаль, что ваш брат, но…

 – Он этого не делал.

 Она промолчала и, подняв стакан, стала пить.

 – Оливер просто не был на это способен, – продолжал Аш.

 В глазах девушки застыло сочувствие и сострадание.

 Она не валькирия. Слишком сильно чувствует.

 – То, что случилось, – ужасно.

 – Вы считаете, я не могу смириться с тем, что мой брат мог убить, а потом покончить с собой. Дело не в этом. Я знаю, что он не мог. Мы не были близки. Я не встречался с ним месяцами, а если и встречался, то ненадолго. Оливер больше дружил с Гизелой, они почти ровесники. Но она в…

 Печаль свалилась на него неподъемным камнем.

 – Я не совсем уверен. Может, в Париже. Мне нужно выяснить. Он был настоящим прыщом на заднице. Куча обаяния, куча дерьма и куча больших идей без здравого смысла и понимания того, как их осуществить. Но Оливер никогда не ударил бы женщину.

 Аш вспомнил, что Лайла наблюдала за ними.

 – Вы сказали, что они много ссорились. Вы когда-нибудь замечали, что он ее бьет?

 – Нет, но…

 – Плевать, если брат был под кайфом или пьян, все равно он не ударил бы женщину. Не убил бы. И себя бы не убил. Вечный оптимист. Вот кем был Оливер.

 Лайла хотела быть бережной. Хотела быть доброй.

 – Иногда мы знаем людей не так хорошо, как думаем.

 – Вы правы. Он был влюблен. Оливер всегда либо был влюблен, либо искал любовь. Уж таков он был. Когда брат был готов к разрыву, то выскальзывал, как уж, немного выжидал, посылал женщине дорогой подарок и записку с сожалениями. «Это не ты виновата, это я», что-то в этом роде. Слишком много драматических разрывов, так что он старался расставаться быстро и жестко. И я знаю, что он был слишком тщеславен, чтобы сунуть дуло пистолета в рот и спустить курок. Если бы Оливер задумал покончить с собой, а он никогда не дошел бы до такой степени отчаяния, он выбрал бы таблетки.

 – Думаю, это был несчастный случай. Я имею в виду гибель женщины. Момент был слишком напряженным. Вероятно, ваш брат был вне себя.

 Аш покачал головой.

 – Он позвонил бы мне или сбежал. Он младший ребенок в семье и ее любимый сын. Мать донельзя его избаловала. Когда с ним приключались неприятности, он звонил кому-нибудь, чтобы его вытащили. Это у него в крови. «Аш, у меня беда. Ты должен все уладить».

 – Обычно он звонил вам?

 – Если неприятности зашкаливали, то мне. И Оливер никогда не мешал таблетки с виски. У него была когда-то жена, имевшая такую привычку, а это его пугало. Одно или другое. Не то чтобы он не заходил далеко с тем или другим, но не все сразу. Что-то не сходится. Что-то не так, – настаивал Аш. – Вы сказали, что видели их вместе. Наблюдали за ними.

 Лайле стало неловко от неумолимой правды этих слов.

 – Да. Это ужасная привычка. Мне нужно от нее отказаться.

 – Вы видели, как они скандалили. Но брат никогда не поднимал на нее руку.

 – Нет. Уж скорее это была она. Швырялась вещами, била посуду. Однажды бросила в него туфлю.

 – А он что делал?

 – Увертывался.

 Лайла слегка улыбнулась, и он заметил крошечную ямочку в правом углу рта.

 – Хорошие рефлексы. Блондинка на него орала и однажды толкнула. Он что-то быстро говорил, жестикулировал. Такой вкрадчивый, увертливый. Поэтому я и прозвала его мистер Ловкач.

 Большие темные глаза широко раскрылись. Очевидно, их обладательнице было неловко.

 – Боже, простите меня.

 – Нет, это точное определение. Оливер был ловкачом. Но он не выходил из себя? Не угрожал ей? Не пытался ударить? Оттолкнуть?

 – Нет. Ваш брат умел рассмешить ее. Я видела, чувствовала, что она не хотела смеяться и поэтому отвернулась, волосы ее взметнулись. А он подошел и… они стали целоваться. Если люди не хотят, чтобы за ними подглядывали, пусть опускают шторы.

 – Она бросила в него чем-то, кричала, толкнула. А он ее уговорил, сумел повернуть на секс. Это Оливер.

 Да, этот Оливер действительно никогда не опускался до насилия, мысленно согласилась Лайла. Они скандалили каждый день.

 Вероятно, по одной и той же причине. Но он никогда не ударил женщину. Никогда не коснулся, если не считать прелюдии к сексу.

 И все же…

 – Но он ее вытолкнул из окна, а сам застрелился.

 – Ее вытолкнули из окна, но не Оливер толкал ее. И не убивал себя. Нет, в квартире был кто-то еще. Тот, кто убил обоих. Вопрос: кто и зачем?

 То, что Аш говорил, звучало вполне правдоподобно. Логично… и логика этого заставила ее сомневаться.

 – Но разве не существует еще один вопрос? Как?

 – Вы правы. Три вопроса. Найти ответ на один, возможно, означает найти ответ на все.

 Он не сводил с Лайлы глаз. И видел нечто большее, чем сочувствие. Зачатки интереса.

 – Можно мне увидеть вашу квартиру?

 – Что?..

 – Копы пока не пускают меня в квартиру Оливера. Я хочу увидеть ее с той же точки, что и вы тогда ночью. Ааа… – хлопнул он себя по лбу, – вы меня не знаете. У вас есть кто-то, кто мог бы побыть с вами, чтобы вы не оставались наедине со мной?

 – Может быть. Но я не знаю, сумею ли все устроить.

 – Прекрасно. Позвольте дать вам номер моего телефона. Если все получится, позвоните. Мне только нужно увидеть… суметь разглядеть…

 Она вынула телефон и забила его номер в адресную книгу.

 – Простите, но мне пора возвращаться. Я отсутствую дольше, чем следовало бы.

 – Спасибо, что поговорили со мной. Выслушали.

 – Сожалею о том, что случилось.

 Лайла встала и коснулась его плеча.

 – Жаль вашу маму, вас, вашу семью… Надеюсь, вы найдете ответы, какими бы они ни были. Если я смогу договориться, позвоню вам.

 – Спасибо.

 И Лайла оставила его сидеть в кафе и смотреть в чашку с кофе, к которому Аш не притронулся.

 Лайла позвонила Джули и рассказала всю историю, ухитряясь заодно удобрять растения, срывать томаты и развлекать кота.

 Ахи и охи Джули, изумление и сочувствие… всего этого было бы достаточно, но Лайле требовалось нечто большее.

 – Я слышала про это происшествие, когда утром собиралась на работу, и в галерее только об этом и говорили. Мы немного знали погибшую.

 – Ты знала Блонди? – опешила Лайла и невольно поморщилась, столь неуместным показалось ей теперь это прозвище. – Сейдж Кендалл, разумеется.

 – Говорю же, немного. Она несколько раз заходила к нам в галерею. Купила пару очень славных вещиц. Продавала не я. Я с ней не работала, но нас познакомили. Я не сразу только сообразила, о ком идет речь… И они не называли адреса.

 – Возможно, уже назвали. Я видела, что здание фотографировали. А перед входом стоят несколько телевизионных фургонов.

 – Это кошмар. Такой ужас! А как имя парня? Утром его не назвали. А потом я новости не слушала.

 – Оливер Арчер. Мистер Ловкач. Я встретила его брата в полицейском участке.

 – Как это… неловко.

 – Да нет, ничего подобного.

 Лайла села на пол в ванной, старательно шлифуя наждаком блестящие пятна на полозках ящика туалетного столика.

 – Он купил мне лимонаду, – продолжала она. – А я рассказала ему все, что видела.

 – Ты… ты пила с ним лимонад? Ради бога, Лайла, а вдруг он и его брат – маньяки или серийные убийцы, которые работали вместе! Или…

 – Мы сидели в кафетерии напротив полицейского участка, и одновременно с нами там сидели еще человек пять копов. Мне так жаль его, Джули! У него такое лицо… в смысле страдальческое… Он пытается осознать, что произошло! Пытается найти какой-то смысл в том, в чем смысла нет. Не верит, что его брат убил Сейдж и себя, и приводит доводы на сей счет. Вполне разумные, кстати!

 – Лайла, а кто захотел бы поверить в такое про своего брата?

 – Ну да. Никто. Понимаю.

 Лайла легонько подула на полозки, сдувая пылинки.

 – Такова была и моя первая реакция, но, как я уже сказала, у него достаточно разумные доводы.

 Она выдвинула ящик. Задвинула. Снова выдвинула. Ходит, как по маслу. Лайла удовлетворенно вздохнула. Все должно быть так же просто.

 – Хочет прийти ко мне. Посмотреть отсюда на квартиру.

 – Ты спятила?

 – Погоди! Ничего я не спятила. Он предложил, чтобы я пригласила кого-то еще. Но прежде чем что-то решить, хочу проверить его в Гугле. Убедиться, что в его прошлом нет темных пятен, жен, умерших при таинственных обстоятельствах, или погибших братьев и сестер. Он сказал, что у него их двенадцать, единоутробных и единокровных.

 – Серьезно?!

 – Знаю, такое трудно представить. Но мне нужно убедиться, что ни у кого из них нет темного прошлого.

 – Скажи, что не дала ему своего адреса.

 – Нет. Не дала, ни адреса, ни телефона.

 Сведя брови, Лайла стала укладывать в ящик косметику.

 – Я не настолько глупа, Джули.

 – Нет, но слишком доверчива. Как его там… если он дал тебе свое настоящее имя. Немедленно погуглю его!

 – Конечно, настоящее. Аштон Арчер. Звучит немного искусственно, но…

 – Погоди. Аштон Арчер, говоришь? Высокий, стройный, классный, роскошный? Зеленые глаза… грива темных кудрей?

 – Ну да, волосы вьющиеся, глаза зеленые… Откуда ты все это знаешь?

 – Потому что знаю его. Он художник, Лайла, и хороший художник. Я управляю художественной галереей, одной из лучших. Так что Аштон у нас выставляется! Наши дорожки пересекались не раз.

 – Да, имя мне показалось знакомым, но я подумала, что просто у меня в мозгу засело имя его брата. Боже! «Женщина на лугу, играющая на скрипке» – его? Разрушенный замок, полная луна на заднем фоне… Я бы купила ее, будь у меня стена, на которую можно ее повесить.

 – Это он.

 – А были у него жены, умершие при таинственных обстоятельствах?

 – Насколько мне известно, нет. И он не женат. Но некоторое время жил с Келси Нанн, прима-балериной Американского балета. Может, и сейчас живет. Я могу выяснить. Профессиональная репутация у него солидная, психопатом не кажется, как многие из такого сорта людей. Явно любит свою работу. Большие семейные деньги, с обеих сторон. Я пошарила в Гугле: со стороны отца – недвижимость и строительство, со стороны матери – судоходство. Хочешь еще?

 Но его не окружала аура больших денег! Человек, сидевший напротив нее в кафе, не производил впечатления богача. От него волнами исходили скорбь и отчаяние.

 – Я могу и сама проверить. То есть ты утверждаешь, что Аш не выбросит меня из окна?

 – Скорее, что шансы невелики. Мне он нравится как художник и как человек. И жаль, что его брат погиб. Хотя он убил одну из наших клиенток.

 – Тогда я позволю ему прийти. Раз сама Джули Брайант поставила на нем печать одобрения.

 – Не торопись, Лайла.

 – Завтра. Сегодня слишком устала. Собиралась умолять тебя приехать, но нет сил на общение.

 – Отмокай в ванне. Тем более что она такая роскошная. Зажги свечи, посмотри романтическую комедию, положи под бок кота и выспись.

 – Звучит заманчиво.

 – Сделай именно так и звони, если передумаешь и поймешь, что нуждаешься все же в компании. А я пока поищу информацию на Аштона Арчера. И если буду удовлетворена, он получит печать одобрения Джули Брайант. Поговорим завтра.

 – Заметано.

 Прежде чем лечь в ванну, Лайла вышла на террасу. Она постояла на солнышке, глядя на заколоченное окно, которое когда-то открывалось в личный мир влюбленной пары.

* * *

 Джей Маддок проследила, как Лайла, немного поболтав со швейцаром, вошла в здание.

 Она правильно сделала, понаблюдав за тощей брюнеткой. Мудро поступила, доверившись своей интуиции и пустив Ивана по следу брата-идиота.

 Возможно, это всего лишь совпадение, что брюнетка и братец Оливера вышли из полицейского участка вместе, долго беседовали и что девушка, похоже, живет в том же богатом американском комплексе, что и жили убитые.

 У полиции наверняка есть свидетель, в этом нет никаких сомнений. Вполне возможно, та самая тощая девушка.

 Но что она видела?

 По сведениям Джей, полиция все еще расследует убийство-самоубийство. Но даже при всем ее неуважении к полиции, шансы так или иначе невелики, что расследование продлится долго, и неважно, есть свидетель или нет такового. Пришлось наспех набросать план и реализовать его, коли Иван продемонстрировал столь повышенный интерес к шлюхе.

 Босс недоволен тем, что от Оливера избавились до того, как он успел все рассказать. А когда босс чем-нибудь недоволен, от него можно ожидать чего угодно. Очень уж не хочется, чтобы он срывал свое недовольство на ней, Джей Маддок.

 Поэтому чем скорее она решит проблему, тем лучше. Сложит этот чертов пазл. Впрочем, пазлы ей нравились. Идиот, шлюха, тощая брюнетка и братец.

 Джей поразмыслит, все изучит и все решит.

 Маддок медленно шла по улице. Она любила влажную жару и переполненный людьми город. Мужчины смотрели на нее, задерживая взгляды. Джей соглашалась с ними. Потому что заслуживала куда большего, чем долгий прилипчивый взгляд. И все же в этом шумном и душном городе даже она не оставляла по себе глубокого впечатления. В моменты редкой нежности босс называл ее «своей азиатской пампушкой», но шеф был… необычным мужчиной.

 Он относился к ней как к орудию. Иногда как к домашнему любимцу, а порой и вовсе как к избалованному ребенку.

 Маддок была благодарна, что он не думал о ней как о любовнице, в противном случае ей бы пришлось с ним спать. Одна эта мысль оскорбляла ее весьма ограниченно чувствительную натуру.

 Джей остановилась полюбоваться туфлями на витрине: высокие, сверкающие золотом каблуки, перепонки из кожи под леопарда. Было время, когда она радовалась единственной паре обуви. Теперь может позволить себе сколько хочет. Ощущение распаренных, покрытых мозолями ног, голода, жестокого и мучительного, так что он походил на смерть, сидело в ней годами.

 Будь Джей в Китае сейчас, она останавливалась бы в лучших отелях, и все же воспоминания о грязи, холоде или невыносимой жаре преследовали ее и поныне.

 Однако деньги, кровь, власть и красивые туфли изгоняли призраков прошлого.

 Она хотела туфли. Хотела прямо сейчас. И поэтому вошла в магазин.

 Через десять минут Джей появилась на улице в новых туфельках, наслаждаясь тем, как смотрятся в них ее длинные ноги.

 Она вышагивала и беззаботно размахивала пакетом, шикарная азиатская женщина в черном: короткие облегающие брюки, блузка в обтяжку и экзотические туфли. Длинный хвост черных волос свисал вдоль спины, оставляя лицо с обманчиво мягкими изгибами, полными красными губами и большими миндалевидными глазами без угольно-черной рамки.

 На нее смотрели не только мужчины, но и женщины. Мужчины мечтали трахнуть ее, женщины хотели быть на ее месте. А некоторые тоже хотели трахнуть.

 Но им не дано узнать, кто она. Пуля, летящая в темноте. Нож, бесшумно перерезающий горло.

 Она убивала не только потому, что способна была на убийство. Не только потому, что это очень-очень хорошо оплачивалось. Но потому, что убивать – любила. Любила больше, чем прелестные новые туфельки. Больше, чем секс. Больше, чем еду, питье, воздух.

 Интересно, прикажут ли ей убить тощую эту брюнетку и идиота братца? Все зависит от того, как они встроятся в пазл, но сама она думала, что это не только необходимо, но и приятно.

 Ее телефон звякнул. Вынув его из сумки, она довольно кивнула. У фото, которое она сделала, теперь есть имя и адрес. Лайла Эмерсон. Но это не адрес здания, куда та вошла!

 Странно. Но нет никакого сомнения – она зашла именно в это здание. А поскольку она здесь, значит, не живет по адресу, указанному в телефоне.

 Впрочем, возможно, обнаружится кое-что интересное и полезное по адресу этой Лайлы. Лайлы Эмерсон.

 В начале десятого Джули отперла дверь квартиры и с облегчением сбросила туфли. Ноги гудели. Не следовало позволять коллегам уговаривать ее пойти в сальса-клуб! Уговорили! Здорово, да. Но, боже, вот уже час, как ее ноги ноют и стонут!

 Хорошо бы сейчас полежать в теплой душистой ванне, выпить галлон воды, чтобы разбавить изрядное число выпитых «маргарит», и залечь в постель.

 Может, старею, гадала она, запирая дверь. Выдохлась? Или напала скука?

 Впрочем, нет. Она просто устала. И беспокоит Лайла. К тому же четырнадцать часов работы и развлечений тоже не прошли даром.

 Тот факт, что ей уже тридцать два, а у нее ни мужа, ни детей и сейчас она спит одна, к делу сейчас не относится.

 Я сделала прекрасную карьеру, уверяла себя Джули, проходя сразу в кухню, чтобы вынуть из холодильника воду «Фиджи» – большую бутылку.

 Она любит свою работу. Людей, с кем работает. Тех, с кем встречается: художников, любителей искусства. Выставки и поездки.

 Ну да, развод. Хорошо, два. Но в первый раз она была восемнадцатилетней дурочкой, брак не продлился и года, поэтому не считается.

 Она встала посреди своей сверкающей модерновой кухни в глубоком раздумье. В кухне в основном просто хранилась вода, вино и кое-какие продукты – кулинарных бдений в ее кухне не наблюдалось. Вот и сейчас она жадно сделала несколько больших глотков прямо из бутылки – задаваясь вопросом, какого же черта ей так не по себе.

 Помимо того, что она любит свою работу, она обзавелась большим кругом друзей и квартирой, отражающей ее вкусы – только ее собственные, заметьте, вкусы! – и превосходным – исключительным! – гардеробом. Ей даже нравилась ее внешность (по преимуществу), особенно с тех пор, как год назад она наняла маркиза де Сада в качестве личного фитнес-тренера.

 Она молодая, эффектная, привлекательная, независимая – поддерживать отношения с мужчиной более трех месяцев у нее не получалось, все заканчивалось несчастливо. Для нее несчастливо.

 Может быть, ей так на роду написано?

 Ээээ… хватит размазывать невеселые думы… Она отмахнулась от смутных гнетущих мыслей, прихватила с собой бутылку, миновала жилую зону с ее теплыми нейтральными цветами и электрическими вспышками модернистских картин и босиком пошлепала в спальню.

 А не завести ли кота? Они бывают такие ласковые! Вот если удастся найти такого, как Томас…

 Она замерла, держа руку на выключателе. Слабый запах духов. Ее духов! Откуда он здесь сейчас? Не повседневная «Риччи Риччи», бергамот и сандал, но аромат более тяжелого, сексуального «Будуара» – этими духами она душилась только лишь на свидания и только под настроение.

 Сейчас по случаю сальсы от нее немножко попахивало здоровым потом. Но запах этот был едва уловим ею самой, аромат же духов она различала явственно.

 И здесь его быть не должно. Сейчас.

 Зато должен был стоять красивый розовый флакон с золотой пробкой. А его не было.

 Озадаченная, Джули подошла к туалетному столику. Антикварная шкатулка для безделушек, духи «Риччи Риччи», узкая серебряная ваза с одной красной лилией – все это на месте.

 Но флакон «Будуара» исчез.

 Возможно, она сама переставила его и забыла? Однако зачем? Правда, утром она страдала от тяжкого похмелья, и голова была тяжелой. Возможно, действие было неконтролируемым.

 Но нет!

 Помнится, она уронила заглушку от сережки-пуссета. И пыталась нашарить ее на столике рядом с розовым пузырьком. Он стоял на своем месте, и она до него не дотронулась.

 Что-то бормоча себе под нос, она вошла в ванную, чтобы проверить, все ли на месте тут. Поискала металлический кейс, в котором хранила свой макияж. Не нашла. И косметики тоже! Помада «Ред Табу» и жидкая подводка для глаз «Бобби Браун» – они исчезли. Она как раз положила их туда на прошлой неделе после поездки в Сефору.

 Джули вернулась в спальню, проверила вечерние сумочки и на всякий случай дорожную косметичку, которую всегда держала наготове и брала с собой на адскую свадебную неделю Хэмптонов.

 Затем прочесала огромный шкаф. И ахнула, увидев… вернее, не увидев новых ненадеванных туфель от Маноло Бланик: босоножки на толстой платформе с коралловыми стразами, выложенными восьмиугольниками.

 Досада сменилась страхом. Сердце заколотилось так, что она не могла вздохнуть. Вне себя, она метнулась на кухню, схватила сумку, вытащила телефон и позвонила в полицию…

 В начале первого она приехала к Лайле.

 – Прости, – с ходу выдохнула Джули. – Только этого тебе не хватало после вчерашней ночи.

 – Глупости. Ты как?

 – Не знаю. Копы думают, у меня крыша поехала. Видимо, так и есть.

 – Не наговаривай на себя. Давай это сразу в спальню…

 Лайла забрала у нее сумку и покатила в спальню.

 – Нет, конечно, я нормальная, – бубнила Джули ей в спину. – Пропали вещи. Странный набор вещей. Кто-то вламывается в квартиру, берет косметику и духи, пару туфель и сумку – лепардовый такой рисуночек, помнишь? хозяйственная… – очевидно, чтобы сложить добычу. Так вот кто-то берет все это – и оставляет картины, драгоценности, часы «Баум энд Мерсье» и жемчуга моей бабушки…

 – Возможно, девчонка-подросток. Знаешь, бывают такие оторвы… – неуверенно предположила Лайла.

 – …я никуда, никуда их не девала! – взахлеб продолжала Джули. – Копы пусть себе думают все, что угодно, но я в своем все же уме, никуда не девала я эти вещи!

 – Джули, ты ничего никуда не девала, – тоном психотерапевта эхом откликнулась Лайла. – А уборщицы твои… они не могли взять?

 Джули, обессилевшая, опустилась на кровать.

 – Копы и об этом спрашивали. Я пользуюсь услугами одной и той же фирмы вот уже несколько лет. И те же две женщины приходят ко мне каждую вторую неделю месяца. Они не стали бы рисковать этой работой ради какого-то там макияжа, хоть бы и дорогого. Кроме них, у тебя единственной есть ключ и код сигнализации.

 Лайла перекрестила то место, где у нее было сердце.

 – Невиновна.

 – Еще бы. Нога у тебя не моего размера, и ты не красишься красной помадой, хотя о помаде следовало бы подумать… Спасибо, что приютила меня. Остаться там на ночь я не могла! Завтра же сменю замки и уже сменила код сигнализации. Хм… Говоришь, девчонка-подросток?.. В доме их несколько. Возможно, и правда это девчачья проделка. Предположим, на спор… Надеюсь, полиция их найдет. Правда, это как-то нелепо – искать девчонку в «Маноло», с красной помадой «Ред Табу» на губах и от которой несет «Будуаром»? – фыркнула Джули. – Как же, как же!

 – Все бывает!

 Лайла нагнулась и обняла Джули:

 – Хочешь чего-нибудь?

 – Только спать. Я могу устроиться на диване.

 – У меня большая кровать. Хватит места и для тебя, и для меня, и для Томаса.

 – Спасибо. Ничего, если я быстренько приму душ? После работы и сальсы?

 – Насчет сальсы – завидую. Конечно, иди. Я оставлю свет с твоей стороны кровати.

 – О, чуть не забыла! – Джули вынула из сумки пижаму. – Аш прошел скрининг. Я говорила с несколькими людьми, весьма осторожно. Резюме: он может с головой погружаться в работу, иногда может вспылить, когда его тревожат не вовремя, не тусуется с дикой страстью, как того хотели бы его агент и некоторые леди из его окружения, но и все. Никаких скандалов, никаких случаев насилия, если не считать, что на выставке он врезал какому-то пьянице.

 – Он – врезал?

 – Так мне сказали. Насколько я знаю, пьянчуга стал приставать к натурщице, которая вовсе этого не хотела. Мой источник утверждает, что удар был заслуженным и имел место в лондонской галерее. Итак – печать одобрения, если решишь позволить ему выглянуть из твоего окна.

 – Полагаю, позволю.

 Лайла устроилась на кровати, и запутанная трагическая действительность начала стремительно вплетаться в ее короткие странные сны. Она так и не услышала, как Джули скользнула в постель, и восторженного мяуканья Томаса, свернувшегося между ними.

 Она проснулась от запаха кофе и, выйдя на кухню, увидела, как Джули делает тосты из бейглов, а Томас хрустит своим завтраком.

 – Ты покормила кота, сварила кофе. Может, выйдешь за меня?

 – Я подумывала завести кота, но, пожалуй, лучше вместо этого и правда выйду за тебя.

 – Можешь сделать и то, и другое.

 – В порядке очередности.

 Джули пододвинула к ней две красивые стеклянные миски с ягодами.

 – Ты нарвала ягод!

 – У тебя есть ягоды, есть место, где хранятся такие миленькие мисочки для ягод… И вообще тут столько всяких прекрасных вещей! Удивляюсь, как это ты еще не шаришь в шкафах и ящиках! Вот какая-то подлая девица, к примеру, шарила в моих!

 Джули, мстительно сверкнув глазами, откинула назад волосы цвета пламени.

 – Надеюсь, она покроется прыщами.

 – Мейси?

 – Кто?.. Да нет, девица!

 – Ну да. Просто кофе еще не дошел до мозгов. Прыщи, брекеты на зубах и одержимость звездой-нападающим, который не подозревает о ее существовании…

 – Мне особенно нравится одержимость, – хмыкнула Джули. – Давай кофе пить на террасе, как, полагаю, делает та пара с прекрасным вкусом, которая здесь живет. А потом мне нужно одеться и вернуться к реальности.

 – У тебя прекрасная квартира!

 – Но здесь поместится две такие, а еще здесь терраса. Бассейн и тренажерный зал. Я передумала, – хихикнула Джули, нагружая поднос. – Бросаю тебя ради первого богатого типа, которого сумею подцепить. Выйду за него и переберусь в такую же вот квартирку.

 – Золотоискательница.

 – Моя следующая цель. Ни одна прыщавая лахудра не сможет пробраться.

 – Возможно.

 Выйдя на террасу, Лайла взглянула на заколоченное окно.

 – Конечно, пробраться мимо охраны будет трудно. Но… если кто-то кого-то впустил или позвал кого-то переночевать, или это был другой жилец, или в дом проник опытный взломщик… Правда, полиция не говорила о взломе.

 – Он вытолкнул ее в окно, а потом застрелился. Мне жаль Аштона, Лайла, но именно так все и было.

 – Он совершенно уверен, что этого быть не могло, – отвечала она. – Я позавтракаю с тобой. Хотя ты бросила меня ради какого-то там богатого урода.

 – Он будет красивым. И возможно, латиносом.

 – Странно, я представляла его жирным и лысым.

 Лайла сунула в рот сразу несколько ягод.

 – Так или иначе, а надо работать. Буду писать целый день, а потом позвоню богатому и красивому Аштону Арчеру. Если хочет посмотреть, пусть смотрит. А потом… что еще я могу сделать? Верно?

 – Ты ничего не сможешь сделать. Этим занимается полиция, и Аштону придется смириться с тем, что произошло. Это трудно. В колледже я потеряла подругу… Она покончила с собой.

 – Ты никогда мне не рассказывала.

 – Мы не были очень уж близки. Но дружили. Достаточно, чтобы понять, что ее что-то тревожит. Ее бросил бойфренд. Конечно, дело было не только в этом, но послужило толчком. Она выпила снотворное. Ей было девятнадцать.

 – Кошмар.

 На какую-то секунду Лайла ощутила ужасное отчаяние.

 – Ох, не надо, чтобы прыщавая лахудра помешалась на звезде-нападающем. Пусть останутся только прыщи.

 – Да. Любовь, даже ненастоящая, может убивать, – согласилась Джули. – Но не будем это обсуждать. Хочешь, чтобы я вернулась и была здесь, когда придет Аштон?

 – Нет, это совершенно необязательно. Но если ты не готова ехать домой, оставайся сколько хочешь.

 – Нет, все в порядке. Я смогу справиться с какой-то тинейджеркой. Полагаю, она стащила то, что хотела, и теперь пойдет играть во взломщицу где-нибудь еще.

 Но Джули тяжело вздохнула.

 – Мне так нравились эти туфли, черт бы все побрал! Надеюсь, она споткнется и сломает щиколотку.

 – Жестоко.

 – А красть «Маноло» – что, не жестоко?

 С этим трудно было поспорить.

 Лайла переключилась на кофе.

 Стоило сесть за роман, как она снова вошла в колею. Войны между оборотнями и интриги чирлидеров требовали кропотливой тактической разработки, так что она с головой погрузилась во все это до середины дня, пока Томас не потребовал поиграть с ним.

 Любимый кузен Кейли балансировал между жизнью и смертью после устроенной на него засады. Хорошее место, чтобы остановиться, решила она, и потом вернуться и посмотреть, что произойдет в следующей главе.

 Она поиграла с котом, после чего полила маленький террасный садик. Нарвала томатов, срезала букетик цинний. И сказала себе, что и без того слишком долго откладывала звонок…

 Поэтому взяла телефон, набрала номер Аша. И реальность вернулась. Прелестная блондинка молит о пощаде. Полет из окна, волосы разметались… И внезапный жестокий удар плоти и костей о бетон внизу.

 Все реально. И реальным останется навсегда. Попытка выбросить это из головы ни к чему не приведет, так что придется встретить реальность лицом к лицу.

 Аш работал под музыку. Начал с Чайковского, в уверенности, что это создаст настроение, но взмывающие, летящие ноты лишь добавляли депрессии. Он переключился на бьющий по мозгам хард-рок. Это сработало. Энергия так и вливалась в него. И изменила тон картины.

 Вначале он представлял себе русалку, лежавшую на краю скалы у бушующего моря, как воплощение сексуальности. Теперь же сексуальность приняла хищный оттенок.

 Из этого возникал вопрос. Спасет ли она моряка, упавшего в бурные воды, когда корабль разбился о скалы, или затащит на дно?

 Лунный свет – больше не романтичный, ни в коем случае не романтичный, но представляющий еще одну угрозу, – освещал зубчатые вершины скал, расчетливый блеск в ее глазах цвета морского тумана.

 Он не собирался изображать насилие, когда делал наброски, не ожидал жестокости, когда для первых сеансов пригласил модель с копной угольно-черных волос.

 Но теперь, наедине с грохочущей музыкой, яростным штормом и мучительными мыслями, рисовал нечто более зловещее.

 Она ждет, подумал он.

 Когда зазвонил телефон, первым ощущением было раздражение. Он всегда выключал телефон во время работы. Еще бы, с такой огромной семьей! Его целый день и полночи осаждали звонками, эсэмэсками, имейлами, если, конечно, он не принимал мер.

 Но он посчитал себя обязанным оставить сегодня телефон включенным. Даже сейчас проигнорировал первые два звонка, прежде чем вспомнил, почему решил не выключать его.

 Отложил кисть, взял вторую, которую зажимал в зубах, отбросил и потянулся к телефону.

 – Арчер!

 – О… это Лайла. Лайла Эмерсон. Я была… вы на вечеринке?

 – Нет. Почему?

 – Очень громкая музыка.

 Он поискал пульт и выключил музыку.

 – Простите!

 – Нет, все в порядке. Какой смысл включать «Айрон Мейден» не на полную громкость? И поскольку вы, возможно, работали, мои извинения. Я только хотела сказать вам, что если по-прежнему хотите прийти сюда, взглянуть на… взглянуть с того места, где я была в ту ночь, приезжайте.

 Первой его реакцией было изумление. Она каким-то образом знала, что древний сингл «Асы в небе» принадлежит «Айрон Мейден», и к тому же верно предположила, что он работает под грохочущую музыку.

 Но об этом он подумает позже.

 – Сейчас можно?

 – О…

 Не дави, осадил он себя. Скверная тактика.

 – Скажите только когда, – попросил он. – Когда вам будет удобно.

 – Можно сейчас. Я просто не ожидала, что вы это скажете. Приезжайте. Сейчас я дам адрес.

 Он схватил карандаш, чтобы записать.

 – Готово. Дайте мне с полчаса. И спасибо.

 – Я бы… я бы на вашем месте сделала то же самое. Увидимся через полчаса.

 Сделай это сейчас, сказала она себе. Так что говорит этикет в этой ситуации, Томас? Подать тарелочку с сыром «Гауда» и кунжутные крекеры? Нет, ты прав. Это глупо. Макияж? И снова ты мудр не по годам, мой молодой ученик. Определенно, да. Нет смысла выглядеть беженкой.

 Она решила переодеться – сменить домашние шорты и тонкую розовую майку на что-то другое. И неплохо бы выглядеть взрослой.

 Жаль, что она не успела приготовить охлажденный чай, это бы тоже выглядело по-взрослому. Но поскольку было уже поздно, сойдет и кофе, если он захочет.

 Она еще не закончила приготовления, когда услышала звонок. Посмотрела в глазок. Сегодня голубая майка – и щетины стало чуть больше. Волосы густые, темные, спутанные. Глаза кошачье-зеленые и немного нетерпеливые.

 Может быть, она чувствовала бы себя не так неловко, будь у него брюшко или лысина, или лишних лет двадцать. Или что-нибудь такое, что не действовало бы на все чувствительные кнопки ее организма.

 Женщине не полагалось бы таять в таких ситуациях, напомнила она себе и открыла дверь.

 – Привет. Заходите.

 Она подумывала протянуть ему руку, но жест казался слишком официальным. Поэтому она слегка подняла руки – и уронила их.

 – Не знаю, как себя вести. Все кажется таким странным…

 – Вы позвонили. Я здесь. Это начало.

 Словно не оценив натянутости ситуации, Томас подошел поздороваться.

 – Ваш кот или хозяйский?

 – Хозяйский. Томас – удивительный кот. Когда работа закончится, мне будет его не хватать.

 Аш погладил кота, провел рукой от головы до кончика хвоста, как часто делала и она.

 – Вам когда-нибудь приходилось проснуться и не сразу осознать, где вы находитесь?

 – Нет, со мной такого давно не было. Иногда я путаюсь в разности часовых поясов, но в основном работаю в Нью-Йорке или поблизости.

 – Хорошая квартира. Прекрасное освещение, – оценил он, выпрямляясь.

 – Согласна. И вы занимаете меня разговором, чтобы я немного пришла в себя. Сейчас покажу, где я была, когда это случилось. Это самая тяжелая часть, и нужно с ней покончить.

 – О’кей.

 – Я ночую в гостевой комнате, – показала она. – Там есть выходящее на запад окно. В ту ночь я была на взводе после ухода Джули. О, она вас знает. Джули Брайант. Директор галереи «Челси Артс».

 Высокая роскошная рыжуля, вспомнил он, с прекрасным вкусом и заразительным смехом.

 – Вы знаете Джули?

 – Мы много лет дружим, – ответила Лайла. – В ту ночь она была здесь незадолго до полуночи. Мы пили вино, заедали бисквитиками. И я не могла уснуть. Вот и взяла это.

 Она показала бинокль.

 – Я писатель. Сочиняю истории. И даже на тему того, что вижу в окнах, так что решила понаблюдать, а вдруг развернется очередная сцена. Понимаю, звучит абсурдно.

 – Вовсе нет. Я пишу изображения того, что теснится в моей голове. Тоже своего рода истории.

 – Хорошо… то есть хорошо, что не кажется абсурдным. Так или иначе, я увидела Сейдж Кендалл.

 – В окне, которое сейчас заколочено.

 – Да. То, что слева, с маленьким балконом – это спальня.

 – И это вас завораживает, да? – мягко спросил он, поднося бинокль к глазам.

 – Для меня это всегда было игрой. Еще с детства. Вроде телевизора, кино или книги. Однажды я спугнула грабителя в Париже, пару лет назад. Увидела, как кто-то вломился в квартиру напротив той, где я жила тогда. Очевидно, жильцов дома не было.

 – Путешествия, приключения и раскрытие преступлений. Жизнь домоправительницы.

 – Раскрытие было одно, но…

 – Вы не видели Оливера. Моего брата.

 – Нет, только ее. Свет в спальне был выключен, а в жилой зоне – приглушен. Она была у окна. Вот в такой позе.

 Лайла встала перед окном и согнулась.

 – Говорила с кем-то, кто мог стоять слева, у простенка между окнами. Я видела, как он ее ударил. Все случилось так быстро, но я, должно быть, видела его руку. Когда я вспоминаю, как резко откинулась ее голова, как она поднесла руки к лицу… вот так.

 Она показала, прижав ладони к щекам.

 – Он снова ударил ее. Сначала темный рукав. Это все, что я видела, но произошло так быстро, что я едва успела заметить движение. Мой телефон был там, на тумбочке у кровати. Я схватила его и оглянулась. Она была распластана по стеклу. Я видела только ее спину и волосы, выбившиеся из прически.

 – Покажите мне. Не возражаете?

 – Вот так…

 Она повернулась спиной к окну и прижалась к стеклу.

 – И вы видели только ее. Уверены?

 – Абсолютно.

 – Она была высокой, пять футов и десять дюймов. Оливер был приблизительно моего роста. Значит, дюйма на три выше Сейдж, и прижимал ее спиной к стеклу…

 Аш подошел ближе.

 – Я не причиню вам вреда. Просто хочу показать.

 Он положил руки на ее плечи, осторожно отодвинул ее. Его ладони обдавали ее теплом даже сквозь ткань одежды.

 – Если он держал ее вот так же, она бы отпрянула. Как вы сейчас.

 Ее сердце встрепенулось. Он не собирался вытолкнуть ее из окна. Этого она не боялась. И его не боялась. Но хотела понять, почему такая жуткая штука, как воспроизведение убийства, кажется ей странно интимной.

 – Почему вы его не видели? – допытывался Аш. – Если кто-то сейчас смотрит в нашу сторону, то увидит мою голову – рядом с вашей, чуть выше.

 – Мой рост всего пять футов и пять дюймов. Она на пять дюймов выше меня.

 – Даже если и так, то его голова все равно была бы видна. Вы должны были видеть часть его лица.

 – Не видела. Но на… Сейдж, – она запнулась, произнося это имя, – могли быть туфли на каблуках. У нее были потрясающие туфли, но… нет. Она была босая. Когда падала.

 – Тогда вы должны были видеть его лицо! – повторил Аш.

 – Не видела.

 – Может быть, потому, что толкнувший был ниже Оливера? И ниже Сейдж?

 Аш снова поднял бинокль и всмотрелся.

 – Вы сказали «кулак». «Черный рукав».

 – Я в этом уверена. Это то, что встает перед моими глазами, когда я пытаюсь снова все увидеть, по кадрам.

 – Кто-то почти ее роста в черной рубашке. Я должен спросить полицию, что было на Оливере.

 – Да. Но цвет мог быть темно-синий или темно-серый. Освещение было не слишком хорошим.

 – Значит, темная рубашка, – заключил Аш.

 – Я пытаюсь уговорить себя, что это был кто-то другой. Это вы мне внушили, – вздохнула она, когда он снова взглянул на нее. – Правда, я почти уговорила себя, что это не так. А теперь вы снова внушили мне эту мысль. Не знаю, что хуже.

 – Все хуже.

 Он снова опустил бинокль. В глазах горел гнев. Она чувствовала этот его гнев, исходящий от него волнами.

 – Но я должен знать правду.

 – Надеюсь, вы ее отыщете. С террасы здание видно под другим углом. Свежий воздух не помешает.

 Она вышла, не ожидая ответа. Он слегка поколебался, но, захватив бинокль, последовал за ней.

 – Я хочу воды. А вы?

 – Было бы неплохо.

 И это даст ему чуть больше времени.

 Они прошли на кухню.

 – Рабочее место?

 – Ноутбук со мной повсюду. Я стараюсь иметь как можно меньше вещей. Можно что-то забыть, а это раздражает клиентов.

 – Значит, вы пишете здесь о подростках-оборотнях.

 – Да… откуда вы знаете?

 И быстро сообразила:

 – Гугл! От него не скроешься. И поскольку я проделала с вами то же самое, не мне жаловаться.

 – Военное племя?..

 – Взяли на себя труд прочитать биографию? Было. Сменила семь школ к тому времени, как окончила последнюю. Поэтому и симпатизирую Кейли, моей главной героине, которая старается не высовываться.

 – Мне знакомо это чувство. Развод может точно так же лишить вас корней, как приказы военного руководства.

 – Полагаю, что так. Сколько вам было лет, когда родители развелись?

 – Не так много, пять лет, когда разошлись официально.

 Он обошел ее и оказался на солнцепеке. Втянул носом вкусный запах нагретых солнцем томатов и какого-то пряного цветка.

 – Совсем малыш! Но думаю, это тяжело в любом возрасте. Только вы?

 – Сестра, Хлоэ, на два года младше. Потом мы унаследовали Кору и Порцию, когда наш отец снова женился. У них родился Оливер, но брак расстроился, когда он был совсем маленьким. Наша мать тоже вышла замуж, и у нас появилась Валентина, единоутробная сестра, потом Эстебан, и так до Райли. Ей пятнадцать, и, должно быть, она читала вашу книгу. Самая маленькая – Мэдисон. Ей четыре года.

 – У вас есть четырехлетняя сестра?!

 – Нынешняя жена отца моложе меня. Мало ли что коллекционируют люди, – пожал он плечами.

 – Как вы всех помните?

 – Я составил таблицу.

 Он улыбнулся, когда она рассмеялась, и снова представил себе ее в красном платье, танцующей перед костром.

 – Нет, серьезно. Когда получаешь приглашение на вечеринку по случаю окончания колледжа или на чью-то свадьбу, неплохо знать, не в родстве ли ты с главными героями. Кто садовник?

 – Удивительная Мейси. Я зову ее так, потому что она почти во всем безупречна. У нее есть ваша картина.

 – У людей, которые здесь живут?

 – Нет, простите. Иногда я очень далеко уношусь мыслями. У Сейдж Кендалл. Джули рассказала мне, когда поняла, что знала ее немного и в качестве клиента. Она купила одну из ваших работ. «Женщина на лугу, играющая на скрипке». Я знаю эту картину, и даже сказала Джули, что будь у меня стена, на которую можно было бы ее повесить, купила бы. Возможно, она оказалась бы мне не по карману, но будь у меня стена, и имей я достаточно денег… обязательно бы купила. Но не могу. Это так печально… Да провались она, эта вода!

 Она отставила бутылку.

 – Хотите стакан вина?

 – Да.

 – Хорошо.

 Она поднялась и вошла в квартиру.

 Аш снова взял в руки бинокль. Должно быть, это Оливер уговорил подружку купить картину. Снова хвастался. А может, Сейдж купила картину, чтобы угодить Оливеру. Кто знает?

 – Вы когда-нибудь видели в квартире еще кого-то? – спросил он громко. – Гостя, сантехника, мало ли еще кого? – добавил он тише, когда Лайла вернулась с двумя стаканами красного вина.

 – Нет, и помню, меня это несколько удивило. Ко всем остальным, за кем я наблюдала, кто-нибудь да приходил. Небольшая вечеринка… Друзья, разносчики. Но не к ним. Они много выходили. Почти каждую ночь. Днем они тоже редко бывали дома, но не всегда уходили вместе. Полагаю, они шли на работу. Но, возможно, кто-то к ним приходил, когда я не смотрела. Знаю, со стороны кажется, что я целыми днями глазею на чужие окна, но, честно говоря, бинокль я беру по утрам – и по вечерам, на несколько минут. Или когда не могу заснуть, как в ту ночь.

 – Эта квартира просто создана для развлечений. Оливер любил вечеринки, любил общество и наверняка хотел бы видеть новых людей в подобной квартире. Почему же там никого не было, кроме хозяев?

 – Очень многие уезжают на лето, поэтому обычно летом я очень занята.

 – Да, но почему же они не уехали?

 – Разве он не работал?

 – Он работал на дядю по материнской линии. Антиквариат, покупка и продажа. Если он еще не бросил всего этого. Жил он в основном на проценты с трастового фонда, когда ему это сходило с рук. По-моему, он работал на Винни, это наш дядя, вот уже около года. Я думал, что дело выгорит, тем более что это семейный бизнес. Оливер наконец нашел свое место. А теперь… Мне нужно поговорить с Винни.

 – Понимаю, это сложно, особенно с такой большой семьей. Нужно поговорить с каждым. Но это одновременно и утешение. Я всегда хотела иметь брата или сестру.

 Она помедлила, потому что он снова смотрел на наглухо закрытое окно.

 – Вы уже разговаривали с отцом?

 – Да.

 Волна депрессии нахлынула снова. Аш сел, изучая свое вино.

 – Они уехали в Шотландию на несколько недель. Вернутся в Коннектикут, когда я дам им знать о дате похорон.

 – Распоряжаетесь вы?

 – Похоже, что так. Его мать теперь живет в Лондоне. Известие убило ее. Конечно, потеря ребенка всегда убивает, но… дочерей она любит, а Оливер был центром ее существования.

 – С ней кто-то живет?

 – Порция живет в Лондоне, Олимпия снова вышла замуж. За Рика… нет, так звали ее первого мужа, еще до моего отца…

 Он потер место между бровями.

 – Найджел. Судя по всему, порядочный парень. Он сейчас с ней, но она в таком состоянии, что сделать все необходимое придется мне – и договориться о приватной службе, возможно, прямо на огороженной территории дома.

 – У вас есть огороженная территория?

 – У отца. Пресса иногда становится невыносимой, поэтому даже лучше, что репортеры останутся подальше, пока не настанет время.

 – А репортеры преследуют?

 Он отхлебнул из стакана и, видимо, расслабился.

 – Это был мой единокровный брат. Один из нескольких единокровных и единоутробных. Не слишком страшно, особенно еще и потому, что я обычно стараюсь не выделяться.

 – Ну, не так уж и старались, когда встречались с балериной.

 Она слегка улыбнулась, надеясь облегчить его тяжкую ношу.

 – Гугл и Джули.

 – Ну, там преимущественно пишут о ней.

 – Вы так думаете? Успешный художник с глубокими, фамильными карманами и сногсшибательной внешностью.

 – Сногсшибательной?

 Теперь она пожала плечами, довольная, что расшевелила его.

 – Мне так показалось. Думаю, о вас там информации было не меньше, но надеюсь, что пресса оставит вас в покое. Вам есть кому помочь?

 – С чем?

 – Отдать распоряжения. С такой большой семьей, разбросанной по разным местам, это нелегко. Даже не учитывая обстоятельств и того, что обоих родителей нет в стране. Понимаю, что меня это не должно касаться. Но если понадобится, я помогу. Сидеть на телефоне, выполнять приказы: все в этом роде.

 Он смотрел в большие темные глаза и видел в них только сострадание.

 – Почему вы это предлагаете?

 – Простите, это действительно не мое дело.

 – Я вовсе не это хотел сказать. Вы так добры… Очень добры!

 – Может быть, дело в слежке за окнами или в моей писанине, но у меня есть привычка ставить себя на место других. На вашем месте я была бы ошеломлена. Так что если что-то понадобится, дайте мне знать.

 Прежде чем он успел ответить, придумать, что сказать, его телефон зазвонил.

 – Простите. Это полиция. Нет, останьтесь, – попросил он, когда она встала. – Пожалуйста.

 – Детектив Файн!

 Он немного послушал.

 – Нет. Я не дома, но могу прийти к вам или… Подождите! – Он зажал микрофон ладонью и отнял телефон от уха. – Лайла, у них что-то есть новое. Копы хотят снова поговорить со мной. Я могу приехать к ним, или они могут приехать сюда. Они сейчас около моего дома. Ищут меня.

 – Пусть приезжают сюда. Все в порядке.

 Не сводя с нее глаз, он снова поднес телефон к уху.

 – Я на квартире Лайлы Эмерсон. Адрес у вас есть. Да, я смогу объяснить, когда приедете, – пообещал он и сунул телефон в карман.

 – Им не понравилось, что я здесь и общаюсь с вами. Я отчетливо это слышал.

 Лайла с задумчивым видом глотнула вина.

 – Теперь они посчитают, что мы знали друг друга раньше, и, возможно, задумали все это и убили вашего брата. А я обеспечила вам алиби. Правда, потом поймут, что это не работает на многих уровнях.

 – Не работает?

 – Нет, потому что иначе вы не пригласили бы их сюда, к нам. Но более того, я вызвала «девять-один-один» через секунду после падения. Разве это означает кого-то покрывать? Зачем вообще звонить? Почему не позволить позвонить кому-то постороннему? И почему я не сказала, что это ваш брат ее толкнул? Это было бы проще простого. Поэтому, прожевав все это, они просто захотят узнать, с чего это мы вдруг сидим на террасе Килдербрандов и пьем вино. А это вполне резонный вопрос, на который есть резонный ответ.

 – Вполне логично.

 – Когда пишете роман, без логики не обойтись.

 Сострадание, подумал он, в сочетании с логикой и сдобренное тем, что, как ему казалось, было прекрасно отточенным воображением.

 – Школьники-оборотни старших классов – это логично?

 – В мире, который вы создаете, все должно быть не столько возможно, сколько правдоподобно. В моем мире сочиненные мной оборотни вполне имеют смысл. Что не объясняет, почему я так чертовски нервничаю. Слишком много полиции.

 Она встала. Схватила лейку, хотя уже полила цветы.

 – Всю свою жизнь я не имела дела с полицией, и теперь все кончено. Я говорю с копами, вы говорите с копами, я говорю с вами, что отделяет меня от них на одно звено. Джули говорит с ними…

 – Потому что продала картину Сейдж?

 – Что? Нет. Прошлой ночью кто-то вломился в ее квартиру. Скорее всего подростки, больше некому, потому что взяли пару туфель «Маноло Бланик», флакон духов, помаду… Но так или иначе это все равно взлом и вызов полиции. А теперь они придут снова. И я перенасыщаю растения водой.

 – Сейчас жарко, так что им не помешает.

 Но он взял у нее лейку и отставил подальше.

 – Я могу их встретить внизу…

 – Нет, я не это хотела сказать. Кроме того, мне нужно поговорить с ними, тем более, что вы заставили меня поверить в невиновность вашего брата. Сварить кофе? У меня есть крекеры «Золотая рыбка». Я могу поставить их на стол. Вообще-то не знаю, что делать. Почему я не охладила чай?

 – Это снова реакция на случившееся, – убежденно ответил он. – Думаю, вам следует расслабиться.

 Он протянул ей стакан с вином.

 – Сейчас зайдем в квартиру и поговорим с копами.

 – Верно. Я рада, что вы здесь. Хотя, не будь вас здесь, они не приехали бы сюда. А вот и они, – сказала она, когда зазвонил звонок.

 Перестань думать об этом, приказала она себе, подходя к двери.

 – Детективы…

 Она отступила, чтобы их впустить.

 – Мы не знали, что вы знакомы, – начала Файн.

 – Мы и не были знакомы… до того.

 – Вчера в участке я услышал достаточно, чтобы понять, что это Лайла звонила по номеру «девять-один-один», – пояснил он, садясь в гостиной и ожидая, пока остальные последуют его примеру. – Я догнал ее на выходе и спросил, не согласится ли она поговорить со мной.

 Файн окинула Лайлу долгим задумчивым взглядом.

 – Вы попросили его прийти сюда?

 – Нет. Мы поговорили в кафе напротив полицейского участка. Аш захотел увидеть то место, откуда я наблюдала. Я не увидела в этом ничего плохого, тем более, что Джули его знает.

 Уотерстон выгнул брови:

 – Джули?

 – Моя подруга, Джули Брайант, она директор галереи «Челси Артс», и там выставляются некоторые работы Аша. Я говорила вам о Джули. Я пользуюсь ее адресом.

 – Мир тесен.

 – Похоже, что так.

 – Достаточно тесен, – подхватила Файн. – Мистер Арчер, в квартире жертвы висит ваша картина. Купленная в «Челси Артс».

 – Да, мне говорили. Но с жертвой я не был знаком. Многих, кто покупает мои картины, – не знаю. И не сую нос в ваше расследование. Он был моим братом. И я хочу получить ответы. Хочу знать, что произошло. Скажите, что на нем было надето? В какой одежде он был?

 – Мистер Арчер, у нас есть вопросы…

 – Вы сказали им о том, что увидели? – напористо спросил Аш Лайлу.

 – Да, конечно. Вы имеете в виду мелькнувший кулак и темный рукав? Разумеется.

 Она помедлила.

 – На Оливере не было темной рубашки, верно?

 – Вы видели молниеносное движение, – напомнил Уотерстон. – В тускло освещенной комнате и в бинокль.

 – Все верно, но в это мгновение я увидела темный рукав, и если Оливер был не в темной рубашке, значит, не он ее и толкнул. Я должна была увидеть его лицо – с его-то ростом! Но почему я не увидела хотя бы части его лица над ее головой, когда он прижал ее к окну?

 – Если припомните ваши показания, – терпеливо ответила Файн, – вы сказали, что все случилось очень быстро, и вы были больше сосредоточены на ней.

 – Все верно, однако я должна была что-то увидеть. И если ее толкнул Оливер Арчер, то я не должна была увидеть темный рукав.

 – Но больше в квартире вы никого не заметили.

 – Не заметила.

 – У вашего брата неприятности были? – обратилась Файн к Ашу. – Знаете вы кого-то, кто бы хотел причинить ему вред?

 – Вряд ли. Неприятности к нему… как-то не липли.

 – И вы никогда не встречались с Сейдж Кендалл, с которой он жил и которая приобрела одну из ваших картин за сумму с пятью цифрами? Огромную сумму с пятью цифрами?

 – Так и знала, что мне она не по карману, – тихо пробормотала Лайла.

 – Я в жизни не видел Сейдж Кендалл, он только недавно рассказал мне о ней, как я упоминал в своих вчерашних показаниях. Он ее не выталкивал. И не убивал себя.

 – А проблемы у вас с братом были? – спросил Уотерстон. – С вашим единокровным братом?

 – Он был злополучным чирьем в заду.

 – Вы человек вспыльчивый, и нам известно, что вы однажды избили пьяного.

 – Да, этого не отрицаю. Но я никогда пальцем не тронул Оливера, это все равно что ударить щенка. И никогда не бил женщин и не собираюсь. Проверьте все, что я вам сказал, поройтесь в моем прошлом, ищите, сколько вам будет угодно, но только скажите, почему вы не видите в моих словах логики?

 – Я могу выйти в другую комнату, если не хотите при мне говорить, – вклинилась Лайла.

 Файн скользнула по ней беглым взглядом и повернулась к Ашу:

 – И вы сразу же передадите ей все, о чем здесь шла речь…

 – Она все делала правильно. И выказала совершенно незнакомому человеку неподдельное участие и сострадание, когда могла просто попросить оставить ее в покое, поскольку уже и без того сделала достаточно. Почему бы мне не рассказать ей? И она не уйдет из этой комнаты, – так отвечал Аш.

 Лайла недоуменно похлопала глазами. Она не помнила, когда в последний раз кто-то за нее заступился.

 – В крови вашего брата нашли смесь алкоголя и барбитуратов, – сообщила Файн.

 – Я уже говорил, он никогда не мешал алкоголь с таблетками.

 – В нем было столько того и другого, что эксперты считают, он мог умереть от передоза, если бы не получил медицинской помощи. Эксперты утверждают, что ваш брат умер, будучи без сознания.

 Лицо Аша по-прежнему оставалось жестким.

 – Оливер был убит.

 – Теперь мы расследуем двойное убийство.

 – Кто-то убил его.

 – Я очень сочувствую…

 Повинуясь инстинкту, Лайла наклонилась над ним и положила руку ему на плечо.

 – Я знаю, вы были уверены в этом с самого начала, но… примите мои соболезнования, Аштон.

 – Не то место, не то время? – медленно протянул он. – Так и было? Его одурманили, ее били, пугали, мучили и вытолкнули из окна. Ее. Значит, целью была она.

 – Вы утверждаете, что не знали ее, так что пока мы сосредоточимся на вашем брате. У него были долги?

 – Случались. Но он всегда платил. Брал из трастового фонда или у нашего отца, у своей матери, у меня, но долги он всегда оплачивал.

 – Где он раздобывал наркотики?

 – Чего не знаю, того не знаю.

 – В прошлом месяце он ездил в Италию, несколько дней пробыл в Лондоне, потом в Париже, прежде чем вернуться в Нью-Йорк. Вы что-то знаете об этой поездке?

 – Нет. Возможно, поездка была по работе? Его мать живет в Лондоне. Он хотел повидать ее. Думаю, и нашу единокровную сестру Гизелу в Париже.

 – Вы можете с ними связаться?

 – Да. И дам вам их адреса. Он был без сознания?

 На какой-то момент Файн смягчилась.

 – Да. Медэксперт обнаружил, что он был без сознания, когда прозвучал выстрел, – она выждала паузу. – У меня еще пара вопросов.

 Лайла молчала, пока они спрашивали, Аш старался ответить.

 И вот беседа закончилась.

 – Хотите еще вина? Или воды? Может быть, кофе?

 – Нет, спасибо, нет… мне нужно идти. Я должен еще позвонить в несколько мест. И… и спасибо вам.

 Аш поднялся.

 – Простите, что все это… свалилось на вас. Спасибо.

 Она покачала головой, затем снова повиновалась инстинкту и обняла его. И ощутила, как его руки осторожно легли ей на спину, прежде чем он отступил.

 – Если понадобится помощь, позвоните. Я серьезно, – прошептала она.

 – Да. Я это вижу.

 Он сжал ее руку, отпустил и пошел к двери.

 Она стояла, переживая за него, в уверенности, что больше они не увидятся.

 Аш стоял перед домом, сунув руки в карманы. До этого момента он не сознавал, как не хочет входить туда. Все-таки недаром он позвонил другу.

 Люк Толбот – он стоял рядом – последовал его примеру и тоже сунул руки в карманы.

 – Мог бы подождать, пока его мать войдет.

 – Не хочу, чтобы она видела все это. Она и без того превратилась в развалину. Давай поскорее покончим со всем этим. Копы ждут.

 Они подошли к швейцару, он показал документы.

 – Очень сожалею о вашем брате, сэр.

 – Спасибо.

 Он уже устал слышать одну и ту же фразу. Последние два дня он сделал бесчисленные звонки бесчисленным людям и слышал всевозможные варианты соболезнований.

 – Пойдем выпьем пива, когда все кончится, – предложил Люк, пока они поднимались на четырнадцатый этаж.

 – Неплохо бы. Но Олимпия собирается перебрать все его вещи. Я подумал, что, может быть, отберу кое-что. Она все равно не заметит разницы, а ей будет не так тяжело.

 – Знаешь, сама пусть решает. Ты и без того много взвалил на себя, да и вдруг ты отберешь какой-нибудь свитер, который она подарила ему на Рождество? Ммм?

 – Да, ты прав.

 – Поэтому я здесь.

 Люк вслед за Ашем вышел из лифта – высокий мужчина, широкие плечи, сильные руки, большие ладони. Курчавая масса каштановых, местами выцветших на солнце волос, спадающих на ворот простой белой футболки, светло-голубые глаза. Он зацепил дужку темных очков за пояс джинсов и оглядел коридор.

 – Как тихо.

 – Да, тишина необычная, – согласился Аш.

 – Таковы правила! Не все могут позволить себе купить здание целиком, чтобы не иметь ни соседей, ни правил.

 – Это маленькое здание.

 Аш помедлил у двери, все еще опечатанной полицейской лентой, хотя видно было, что она уже разрезана.

 И растерялся, когда дверь им открыл детектив Уотерстон.

 – Я думал, здесь дежурит обычный полицейский.

 – Просто хотел еще раз кое-что посмотреть.

 – Люк Толбот, – представился Люк, протягивая руку.

 – О’кей. Не похожи вы на адвоката, – заметил Уотерстон.

 – Потому что я не адвокат.

 – Люк вызвался мне помочь упаковать все, что потребуется.

 Он огляделся. На глаза ему первым попался светло-серый диван с пятном высохшей крови, стена за ним тоже хранила следы убийства.

 – Иисусе, вы что, не могли это закрыть? – взорвался Люк.

 – Простите. Нет. Возможно, вы захотите поговорить с ближайшей родственницей Кендалл, пригласить клининговую службу. Мы можем дать вам названия пары компаний, которые специализируются на уборке мест преступления.

 В этот момент к ним вышла Файн.

 – Мистер Арчер, а вы точны.

 Она слегка прищурилась при виде Люка и ткнула в него пальцем.

 – «Бейкерз Дазн». Пекарня. Западная Шестнадцатая.

 – Совершенно верно. Это мое заведение.

 – Я вас там видела. Из-за вас мне приходится проводить в тренажерном зале лишних часов пять в неделю.

 – Спасибо.

 – Шоколадные пирожные с шоколадной крошкой просто какие-то киллеры в глазировке! Это ваш друг? – спросила она Аша.

 – Да. Согласился помочь мне. Мать Оливера дала нам список вещей. Фамильных. Которые она передала ему. Не знаю, остались ли они у него. И здесь ли.

 – Давайте список. Я все проверю.

 – Он у меня в телефоне.

 Он достал телефон и нашел список.

 – Я видела эти запонки и эти часы. Они в спальне. Антикварный серебряный портсигар… нет, не видела. Как и каминных часов. Только запонки и часы. Вряд ли мы просмотрели остальные вещи.

 – Возможно, он продал их.

 – Можете спросить его босса из антикварного магазина?

 – Могу.

 Аш взял телефон, повернул голову – и увидел свою картину; на стене, напротив испорченного дивана.

 – Красивая, – заметила Файн.

 – Хоть понятно, что на ней нарисовано, – поддержал Уотерстон, встретив непонимающий взгляд Аша. – Не то что эти все современные… – Рот Уотерстона брезгливо скривился.

 Аш вспомнил вдруг, что модель звали Леоной. Мягкая, фигуристая, с мечтательным взглядом. Вот поэтому он и увидел ее на лугу, с летящими волосами, в широкой юбке, со скрипкой.

 Эта Леона с картины видела, как умирал его брат.

 – Я бы хотел поскорее закончить, – с тягостной душевной болью проговорил он. – Мне сказали, забрать тело еще нельзя.

 – Думаю, ждать осталось недолго. Мы все проверим и позвоним вам.

 – Хорошо. Я заберу его одежду и все, что найдется из списка. Это очень важно для его матери.

 – Если узнаете что-то, скажите нам.

 – У него должны быть какие-то файлы, бумаги, компьютер.

 – У нас его ноутбук. Мы еще с ним работаем. Есть коробка с документами. Страховые полисы, бумаги трастового фонда, официальная переписка. Все просмотрено и находится в спальне. Можете забрать. Есть и фотографии. Не знаете, был у него сейф в банке?

 – Ничего не могу сказать.

 – В его комоде было шесть тысяч четыреста пятьдесят долларов наличными. Можете их забрать. Потом распишетесь. Еще есть список всего, что было взято экспертами – но они все вернут, вам сообщат когда.

 Аш молча повел головой и прошел в спальню.

 Глубокий темный сливовый цвет стен, окаймленных белым, придавал комнате вид стильный, немного величественный. Блестящее дерево массивной кровати с четырьмя столбиками дополняло гармонию.

 Вероятно, это копы сняли с кровати все, вплоть до матраса. Эксперты?

 Расписной сундук в изножье был открыт. Содержимое перевернуто.

 Картины были хороши. Возможно, все они были выбором женщины: туманный лесной пейзаж, высокие зеленые холмы. Все соответствовало аристократической атмосфере квартиры и позволило Ашу заглянуть в жизнь обреченной любовницы брата.

 Под всем светским глянцем она была романтична.

 – Господствует стиль и вкус, – негромко заметил он вслух. – С налетом светскости и утонченности. Оливер к этому так стремился! И получил.

 Люк наполнил вещами первую офисную коробку из принесенных ими для этой цели.

 – Ты говорил, он показался тебе счастливым, когда вы разговаривали в последний раз. И будто на взводе, взволнованным.

 – Да. Счастливым, взволнованным. На седьмом небе.

 Аш растер лицо ладонями.

 – Поэтому я и отложил встречу. Услышал по голосу, что у него то ли какой-то план, то ли очередная блестящая идея. Очень мне не хотелось иметь дело с ним и с его идеями.

 Люк, отвечая, постарался сохранить тон дружеской непринужденности:

 – Если опять собираешься пинать себя, позволь хоть подержать твою куртку.

 – Нет, с этим покончено.

 Но Аш подошел к окну, выглянул. И сразу узнал окна Лайлы – и представил, как она стояла в ту ночь вон там, развлекаясь зрелищем чужих жизней.

 Если бы она выглянула на десять минут раньше или позже, ничего не увидела бы.

 И пересеклись бы тогда их дороги?

 Поймав себя на том, что гадает, чем она сейчас занята, он отвернулся, подошел к комоду. Открыл ящик и взглянул на груду носков.

 Это копы. Оливер наверняка сложил бы их аккуратными стопками. Беспорядок добавил еще один тонкий слой грусти, как пыль на мебели.

 – Однажды я был с ним, не помню, почему, и на покупку проклятых носков у него ушло двадцать минут. Таких, чтобы подходили к его галстуку. Кто так делает?

 – Только не мы.

 – Какому-то бездомному парню достанутся кашемировые носки, – вздохнул Аш и, вынув ящик, опрокинул содержимое в коробку.

 Спустя два часа у него оказались сорок два костюма, три кожаных пиджака, двадцать восемь пар туфель, бесчисленное количество рубашек, галстуков, коробка с дизайнерскими спортивными костюмами, лыжное снаряжение, часы «Ролекс» и «Картье», не считая тех, что были на Оливере.

 – А я еще говорил, что нам не понадобится так много коробок, – покачал головой Люк, изучая гору на полу. – Нам не помешает еще парочка.

 – Остальное может подождать. Или пусть хоть провалится. Я сложил все, что хотела его мать.

 – Прекрасно. Даже для всего этого нам понадобится пара такси.

 Люк снова нахмурился, озирая коробки.

 – Или фургон для перевозки вещей.

 – Нет. Я позвоню в фирму, пусть все доставят ко мне.

 Он вытащил телефон.

 – А мы идем пить пиво.

 – Кто бы стал спорить?

 Выйдя из здания, Аш попытался стряхнуть с себя похоронное настроение. Об остальном позаботился шумный и людный бар: темное дерево, запах закваски, звон стаканов, гул голосов. Как раз то, что нужно, лишь бы изгнать из памяти ужасающую тишину пустой квартиры.

 Он поднял стакан, рассматривая на свет янтарный напиток.

 – Кто пьет это выпендрежное пиво под названием «Бессиз Уайлд Хог»?

 – Думаю, ты.

 – Только потому, что хотел знать, что это такое.

 Он сделал глоток.

 – Неплохо. Тебе бы не помешало подавать пиво в своем заведении.

 – Это пекарня, Аш.

 – И что из этого?

 Люк со смешком отхлебнул пива.

 – Ну что ж…

 – И у тебя не будет ни одного пустого столика. Спасибо за сегодняшний день, Люк. Я знаю, как ты занят, глазируя корзиночки.

 – Иногда неплохо побыть вдали от духовок. Я подумываю открыть вторую кондитерскую.

 – Неужели тебе этой мало?

 – Понимаешь, последние восемнадцать месяцев мы так здорово держимся на плаву, что я присматриваю еще одно помещение, в основном в Сохо.

 – Если нужны деньги…

 – Не в этот раз. И я не говорил бы этого и не подумывал бы расширяться, если бы не твоя помощь в первый раз. Так что если я открою вторую кондитерскую и преждевременно сведу себя в могилу, это будет на твоей совести.

 – На твоих похоронах мы подадим твой же вишневый пирог.

 Он сразу вспомнил об Оливере и поспешно глотнул пива.

 – Его мать хочет волынщиков.

 – О, господи!

 – Не знаю, откуда она это взяла, но хочет волынщиков. Я постараюсь это устроить, а то она, чего доброго, захочет салют из двадцати одного орудия или погребальный костер.

 – Тебе и это удастся.

 Последняя фраза стала семейным девизом. Ашу удается все.

 – Сейчас все приостановлено, пока не выдадут тело. Даже тогда, даже когда похороны состоятся, ничто не кончено. Пока мы не обнаружим, кто и почему его убил.

 – Вполне возможно, у копов есть версии. Но тебе вряд ли скажут.

 – Не думаю, что есть какие-то версии. Уотерстон задается вопросом, не моих ли рук это дело. Ему не нравится мое общение с Лайлой.

 – Только потому, что он не знает тебя достаточно хорошо, чтобы понять: ты сам нуждаешься во многих ответах, поскольку остальные только и задают тебе вопрос за вопросом. Кстати, у меня тоже завалялся один. Какая она, эта подглядывающая незнакомка?

 – Она не думает об этом как о подглядывании. И ты понимаешь это, когда она объясняет. Она любит людей.

 – Представляю.

 – Наблюдать любит и разговаривать. Она писатель, а это означает много часов одиночества. Но вполне совместимо с работой домоправительницы. Она почти все время проводит в чужих квартирах, присматривает за ними. Такая всеобщая нянька.

 – Это как?

 – Ухаживает и заботится о вещах. О пространстве, о домашних любимцах других людей. Черт, она позаботилась обо мне, о совершенно незнакомом ей человеке! Она… открытая. А такие открытые то и дело попадают в истории.

 – Да ты к ней неравнодушен, – заметил Люк, выписывая пальцем круги в воздухе. – Должно быть, красавица.

 – Ничего подобного. Она женщина интересная и вела себя более чем прилично. Я хочу написать ее.

 – Угу… неравнодушен, точно.

 – Можно подумать, я неравнодушен к каждой женщине, которую пишу. Ничего подобного.

 – Ты просто обязан быть неравнодушным ко всем, кого пишешь, или не стал бы их рисовать. И, как я уже сказал, она, должно быть, красавица.

 – Ну, я бы так не сказал. Хорошее лицо, чувственный рот, целая миля волос цвета темного шоколада мокко, который ты подаешь в своей пекарне, но… вся прелесть в глазах. Глаза у нее цыганские, так и затягивают тебя, противоположность искренности и здравому смыслу.

 – Какой ты ее видишь? – спросил Люк, зная, как работает Аш.

 – Красное платье, широкая юбка, полуповорот, цыганский табор и лунный свет, струящийся через густой зеленый лес.

 Аш лениво вынул огрызок карандаша, который всегда носил в кармане, быстро сделал набросок лица на коктейльной салфетке.

 – Вот, приблизительно…

 – Красивая. Собираешься просить ее попозировать?

 – Это не кажется мне уместным.

 Люк вскинул брови.

 – Да, – усмехнулся Аш. – Представь себе. Приличия не слишком меня волнуют, когда речь идет о работе. Но эта ситуация… довольно неловкая. Ее термин. Неловкая! Я называл бы ее долбано-адской и гребано-паршивой.

 – Смысл от этого не меняется. Семантика остается.

 Аш улыбнулся.

 – Да, слова есть слова. Но с нее, вероятно, довольно и меня, и копов. И наверное, она спит и видит, как бы ей в новый дом перебраться, чем скорее, тем лучше. В довершение ко всему в квартиру ее подруги вломились на следующий же вечер после того, как все случилось. Ну – это она думает, что вломились…

 – Но когда к кому-то вламываются, это ясно с первого взгляда.

 – Да, конечно, и я знаю эту подругу. Она управляет одной из галерей, с которыми я работаю. Лайла говорит, у нее – у подруги – украли косметику и туфли.

 – Брось! – фыркнул Люк. – Туфли валяются где-то поглубже в шкафу, а косметика – в какой-нибудь сумке, о которой она забыла. Дело закрыто.

 – Не знай я эту женщину – согласился бы. Она не склонна к пустым выдумкам и вообще на редкость уравновешенна.

 Его мрачная понурость внезапно сменилась настороженностью.

 – Черт! – процедил он, выпрямляя спину.

 – Что?!

 – Она везде указывает этот адрес… Лайла! Возможно, кто-то и вломился туда, но не для того, чтобы грабить. Искали Лайлу! Если узнали, что она свидетель…

 – Мало тебе неприятностей, Аш? Хочется больше?

 – Нет, не хочется. Я ищу их источник. Сообрази я раньше, искал бы выход. Но пойми, кто-то убил Оливера и его женщину и обставил это как убийство-самоубийство. Лайла говорила с полицией. Видела, как все происходило. А назавтра, после того как это случилось, кто-то шарит в квартире, адрес которой она указала как свой!

 Люк недовольно поморщился.

 – Ну, если так посмотреть… но все же странно. Что за убийца такой? Тырит обувь, косметику?

 – Женщина. Может быть. Или трансвестит, желающий произвести впечатление на женщину. Беда в том, что одно с другим сходится. Надо проверить. И посмотреть, действительно ли Джули влипла…

 – Джули? А мы говорим не про Лайлу? Свидетелем стала женщина по имени Лайла – или я чего-то не понял?

 – Джули – это и есть подруга. И моя хорошая знакомая. Друг, можно сказать.

 Люк очень медленно поставил стакан с пивом на стол.

 – Джули. И галерея. Поскольку ситуация долбано-адская и гребано-паршивая, скажи, как выглядит эта Джули.

 – Хочешь назначить свидание? Она джекпот, но, по-моему, не в твоем вкусе.

 Аш перевернул салфетку и в нескольких точных чертах набросал легкий портрет Джули.

 Люк взял в руки «произведение»:

 – Высокая. Фигурка что надо. Глаза цвета техасских колокольчиков. Рыжая.

 – Ты что, ее знаешь? – опешил Аш.

 – Знал.

 Люк сделал большой глоток.

 – Я был женат на ней. Около пяти минут. В другой жизни.

 – Не морочь мне голову… Или… Это Джули Брайант, которая от тебя сбежала?

 – Та самая. Ты никогда не упоминал о ней.

 – Она управляет галереей. Мы деловые друзья. Не встречались вне галереи. Никогда не назначали свиданий, на случай, если это тебя волнует. И это не твой тип. Обычно тебя притягивает сгусток энергии. И уж никак не бизнес-леди покруче в сфере искусства.

 – Потому что у меня до сих пор шрамы.

 Он ткнул пальцем в то место, где билось сердце.

 – Джули Брайант. Черт возьми. Вот что я называю неловкой ситуацией, и поэтому мне требуется еще пива.

 – Позже. Я должен поговорить с Лайлой. Узнать подробности этого взлома. Поначалу я как-то не обратил на это внимания. Тебе следует пойти со мной.

 – Следует?

 – Убийца, возможно, в туфлях твоей бывшей жены…

 – Это было сто лет назад.

 – Ты сам знаешь, что хочешь это проверить.

 Аш швырнул на стол деньги за их заказ и пододвинул Люку салфетку:

 – Пиво и карандашные портреты за мой счет. Идем.

 Поскольку Лайла с утра работала и прервалась только, чтобы развлечь Томаса под один из ди-ви-ди изумительной Мейси с комплексом физических упражнений, душ ей был сейчас просто необходим.

 Они с Джули еще не решили, оставаться ли им дома и навести порядок или выйти развлечься. Но поскольку уже почти половина седьмого и Джули будет здесь с минуты на минуту, стоило бы привести в порядок себя.

 – Я книжный червь, – бросила она Томасу, разгибая спину. – А та веселенькая блондинка на ди-ви-ди была сущей садисткой.

 Хорошо бы отмокнуть в горячей ванне.

 – Нет, ванна отменяется, – пробормотала она, услышав звонок. – Но уж под душ-то на пару секунд я все же нырну.

 Она подошла к двери и распахнула ее и не подумав проверить, кто там пришел.

 – Ты рано. Я не… ой.

 Аш. Она смотрела в его глаза, и мысли ее метались. Голова не мыта три дня, лицо без косметики, на ней спортивный топ и старенькие обтягивающие штанишки – и то, и другое с запахом пота.

 Он улыбнулся ей, и она в ответ выдавила еще одно «ой».

 – Мне надо было бы позвонить. Но мы были всего в паре кварталов отсюда, и я хотел кое о чем потолковать с вами. А это Люк.

 С ним был кто-то, она прекрасно это видела. Просто образ шикарного парня с обалденным разворотом плеч просвистел мимо ее сознания вхолостую, когда она увидела Аша.

 – Ой, – повторила она в третий раз. – Я тут поработала, а потом немножко пилатеса… впрочем, неважно, – пролепетала она, отступая, чтобы дать им пройти.

 Да плевать, как она выглядит! В конце концов, они не встречаются. Главное, что он кажется менее напряженным, чем в прошлый раз.

 – Рад познакомиться. И с тобой тоже.

 Люк нагнулся и почесал за ухом Томаса, который деловито обнюхивал его джинсы.

 – Вы работаете в полиции?

 – Нет. Я не коп. Я кондитер.

 – Профессиональный кондитер?

 – Да. Мое заведение в нескольких кварталах отсюда. «Бейкерз Дазн».

 – Бисквитики и корзиночки?!

 Удивленный взрывом, Люк выпрямился.

 – У нас они тоже есть.

 – Нет, я хочу сказать, что ела их. Со слезами счастья. На следующий день пришла купить еще и хлеба на закваске и карамельный латте. Такое чудесное место! Вы давно его открыли?

 – Года три назад.

 – Я всегда гадала, каково это – работать в пекарне. Вы когда-нибудь перестаете замечать, как чудесно там пахнет и как красиво смотрятся торты, и все такое? Вы всегда хотели быть кондитером? О, простите, я задаю слишком много вопросов и даже не предложила вам сесть. Хотите выпить? У меня есть вино, холодный чай, который я наконец удосужилась приготовить, – добавила она с быстрой улыбкой для Аша.

 – Не стоит, мы сейчас пили пиво, так что этого пока хватит.

 Люк снова нагнулся, чтобы погладить пришедшего в восторг кота, и его темные очки упали на пол.

 – Чертов винтик, – буркнул он и, подняв очки, поискал на полу крохотный выпавший винтик.

 – О, я могу завинтить. Минуту. А вы пока садитесь.

 – Она может это завинтить? – переспросил Люк, когда она вышла.

 – Меня не спрашивай.

 Лайла вернулась с тем, что показалось Ашу ядерным вариантом швейцарского армейского ножа.

 – Сейчас посмотрим, – проговорила она и взяла из рук Люка очки и винтик. – Я хотела спросить, нет ли чего-то нового?

 Она уселась. И не успел Аш последовать ее примеру, как Томас прыгнул ему на колени, словно к старому другу.

 – Мне ничего не говорят. Но позволили забрать вещи Оливера из квартиры.

 – Трудно пришлось? Хорошо, что с вами кто-то был, – заметила она, прежде чем открыть нож и выбрать крошечную отвертку.

 – В таких случаях лучше, чтобы рядом оказался кто-то свой.

 – Копы не нашли никаких признаков насильственного взлома, поэтому предположили, что хозяева сами впустили убийц. Возможно, знали их. Если им известно больше, мне ничего не говорят.

 – Копы найдут тех, кто сделал это. Наверняка не я одна что-то видела.

 Может, и нет, подумал он, но она одна добровольно дала показания.

 – Ну, вот.

 Она проверила очки, пошатала дужку.

 – Как новые.

 – Спасибо. Никогда не видел ничего подобного.

 Люк кивнул в сторону ее набора инструментов.

 – Триста основных инструментов в одном корпусе. Не знаю, как можно без такого жить.

 Она сложила набор и убрала в сторону.

 – Я большой поклонник скотча.

 Она улыбнулась Люку.

 – Бесконечные области его применения еще не изучены. Но вообще-то хорошо иметь друга.

 – Да, – кивнул Аш. – Кстати, о друге: когда я в прошлый раз был здесь, вы упомянули, что квартиру Джули взломали. Что-нибудь новое есть по делу?

 – Нет. Полиция считает, что она потеряла или куда-то засунула пропавшие вещи. То есть Джули считает, что они так думают. Она сменила замки, поставила второй засов, так что все в порядке, если не считать того, что она не может пережить кражу туфель.

 – Вы указали ее квартиру в качестве официального адреса.

 – Он нужен для всякой деловой переписки. И поскольку я иногда живу там между работами, то даже храню у Джули сезонные вещи.

 – Этот адрес указан во всех официальных документах, и кто-то вломился туда на следующий день после убийства моего брата. В тот день, когда вы давали показания полиции и говорили со мной.

 – Да. Кажется, все сплелось в один огромный клубок…

 Он понял, что до нее дошло, и увидел, как лицо ее приняло задумчивое выражение. Не боязливое.

 – Вы считаете, что все это связано. Я об этом как-то и не подумала. А стоило бы. Если кто-то, кто не знает меня, хотел бы меня найти, то по логике это было бы именно тем местом, где стоило поискать. Я никого не видела, не узнала, но им-то откуда знать! Они вполне могли вломиться к Джули, когда искали меня.

 – Вижу, вы спокойно восприняли эту идею, – вмешался Люк.

 – Потому что Джули не было дома, и она не пострадала. И потому что теперь они, возможно, знают, что я не представляю собой угрозы. А жаль. Жаль, что я не смогла дать полиции описание убийцы. Но поскольку не смогла, нет причин возиться со мной. И уж конечно, нет причин вламываться в квартиру Джули или беспокоить ее.

 – Возможно, тот, кто убил Оливера и его подругу, не так логичен, как вы, – возразил Аш. – Вам нужно быть осторожнее.

 – Кто будет искать меня здесь? А через несколько дней я буду где-то еще. Никто не знает, где я.

 – Я знаю, – вновь возразил он. – Люк знает, Джули. Ваши клиенты, возможно, их друзья, родственники. Швейцар. Вы выходите, делаете покупки. Едите. Вполне возможно, они знают, что вы здесь живете. Почему бы им за вами не проследить?

 – Пока что это пустые предположения.

 Знакомое раздражение охватило ее – как всегда, когда кто-то предполагал, что она не способна позаботиться о себе.

 – Всякий, кто живет и работает в Нью-Йорке, умеет быть разумно осторожным.

 – Вы открыли дверь, даже не посмотрев, кто за ней.

 – Обычно я так не делаю, но ожидала… этого, – закончила она, услышав звонок.

 – Простите.

 – Ты попал не в бровь, а в глаз, – тихо заметил Люк.

 – И готов попадать сколько угодно, лишь бы убедить ее принять меры предосторожности.

 И тут мозг Люка временно прекратил функционировать. Прошедшие двенадцать лет изменили ее, конечно, изменили, но только к лучшему.

 – Джули, ты знаешь Аштона.

 – Конечно. Я вам сочувствую, Аш.

 – И Люк, друг Аша. Помнишь те изумительные бисквитики? Это из его пекарни.

 – В самом деле? Они…

 И тут ее рот потрясенно открылся. Годы вдруг куда-то пропали, но тут же вернулись снова.

 – Люк.

 – Джули. Как чудесно видеть тебя.

 – Но… не понимаю. Что ты здесь делаешь?

 – Я живу здесь. В Нью-Йорке, – уточнил он. – Уже почти восемь лет.

 – Вы знаете друг друга. Они знакомы? – спросила Лайла Аша, не дождавшись ответа.

 – Когда-то были женаты.

 – Они… он… все это становится…

 – Еще более неловким?

 Лайла послала ему страдальческий взгляд.

 – Думаю, нам неплохо бы выпить вина, – весело заявила она. – Джули, помоги-ка мне!

 Взяв подругу за руку, она решительно потянула ее на кухню.

 – Ты о’кей?

 – Не знаю… Это Люк!

 Своим видом она напоминала сейчас единственную выжившую в землетрясении. Ошеломленную и почему-то благодарную.

 – Я попрошу их уйти, – всполошилась Лайла. – Хочешь, чтобы их тут через минуту не было?

 – Нет. Нет, дело не в этом. Мы были… это было сто лет назад. Просто никак не опомнюсь. Как я выгляжу?

 – Учитывая то, как выгляжу я, это подлый вопрос. Ты выглядишь фантастично. Скажи, чего ты хочешь, и я все сделаю.

 – Вино – прекрасная мысль. Мы будем цивилизованными и утонченными.

 – В таком случае мне нужен душ, но начнем мы с вина.

 Лайла достала стаканы.

 – Он ужасно хорош собой, – потрясенно пробормотала Джули.

 – Правда? – улыбнулась Лайла. – И всегда был хорош. Хм… Поскольку ты не возражаешь, отнесем вино и стаканы, а потом будешь их развлекать, пока я приведу себя в порядок. Мне и нужно-то минут пятнадцать.

 – Ненавижу тебя. Потому что знаю – ты действительно способна привести себя в порядок за пятнадцать минут. О’кей. Цивилизованные и утонченные. Давай такими и будем.

 Все оказалось не так уж плохо. Лайла не слишком разбиралась в утонченности и никогда не была так уж в этом хороша. Но все было весьма цивилизованно.

 Во всяком случае, до той минуты, когда Аш рассказал им свою версию взлома, и, к удивлению Лайлы, Джули полностью ее приняла.

 – Почему я об этом не подумала? Это имеет смысл! Все сходится!

 – Ты же говорила, что девчонка-подросток имеет смысл, – напомнила Лайла.

 – Потому что была расстроена. Но какая глупая девчонка может открыть замки, не оставив следов? Копы проверяли каждый замок.

 – А убийца сперла твои туфли и помаду? Разве у того, кто совершил двойное убийство, нет… как бы это выразиться… несколько иных приоритетов?

 – Туфли были просто супер, помада идеально красного цвета, а эти духи купить не так легко. А потом, кто сказал, что убийца не может быть вором? Если способен убить двоих, кража – это сущие пустяки. Лайла, тебе следует быть осторожной.

 – Я не видела ничего, что помогло бы полиции, и убийца на каблуках, благоухающий чужими духами, и с идеально красными губами должен был бы уже это сообразить.

 – Но это не шутка.

 – Прости.

 Лайла немедленно обратилась к Ашу:

 – Это ваш брат, и я сознаю, что это не шутка. Но вам не стоит волноваться за меня. И никому не стоит.

 – Если она когда-нибудь сделает тату, – заметила Джули, – там будет написано то же самое.

 – Потому что это правда. И даже если все это тоже правда, что, по-моему, весьма сомнительно, через несколько дней я буду жить в роскошной квартире на Аппер Ист-Сайд, с карликовым пуделем по кличке Эрл Грей.

 – Как вы получаете всю эту работу? – поинтересовался Люк. – Как люди вас находят?

 – Передают легенду из уст в уста. Рекомендации клиентов. И боги Интернета.

 – У вас есть свой сайт?

 – Подозреваю, что сайт есть даже у Эрл Грея. Но нет, – продолжала она, – по этому сайту нельзя засечь мое место жительства. Там есть календарь, показывающий, в какие дни я уже занята. Но не где именно. И я никогда не обнародую имена клиентов.

 – Твой блог, – напомнила Джули.

 – Я не даю адресов. Только зоны. И никогда не даю имена клиентов. Даже их комментарии идут только под инициалами. Послушайте, вот что я бы сделала на месте убийцы, который задается вопросом, видела ли его лицо назойливая баба в окне напротив. Видела ли достаточно, чтобы узнать его. Я бы подошла к ней на улице и спросила, как пройти куда-то. Если она ответит, не моргнув глазом, значит, волноваться не о чем. Если она ахнет «Это вы!», я бы ударила ее стилетом в бедренную артерию, чтобы она истекла кровью. Так или иначе, проблема была бы решена. Кстати, кто-нибудь хочет пообедать? – спросила она, решительно меняя тему. – Можем заказать еду на дом.

 – Нет, мы ведем вас обедать, – немедленно среагировал Люк. – В двух кварталах отсюда есть итальянский ресторанчик. Классная еда, потрясающее мороженое.

 – «Эко Эко»!

 Он улыбнулся Джули.

 – Именно. Я знаю владельца. Позвоню и закажу столик. Лайла, договорились?

 – Конечно, почему нет?

 Она рассудила, что это не свидание. Не какое-то идиотское двойное свидание между ней, братом мертвеца, лучшей подругой и его лучшим другом, а заодно и бывшим мужем лучшей подруги, который, в общем-то, и мужем не считается. Это просто обед.

 И обед хороший, решила она за жареными кальмарами и бручеттой, принесенными в качестве закусок. И к тому же ей было легко поддерживать беседу, что было для нее самым главным. Она засыпала Люка вопросами о пекарне.

 – Где вы учились печь? Да еще в таких количествах?

 – У бабушки. Остальное подхватывал по пути.

 – А что случилось с юридическим факультетом? – удивилась Джули.

 – Я его ненавидел.

 – Я же говорила!

 – Да. Но я все равно попробовал. Родители хотели видеть меня доктором или адвокатом, и поскольку медицинский факультет был еще хуже юридического, я решил попробовать. Работал в кондитерской недалеко от кампуса, чтобы платить за учебу. Но выдержал два года. И печь мне понравилась куда больше.

 – Как твои родители?

 – Прекрасно. А твои?

 – Аналогично. Я помню печенье с кусочками шоколада – рецепт твоей бабушки – и сказочный торт, который ты испек мне на восемнадцатилетие.

 – И твоя мать сказала: «Люк, ты мог бы зарабатывать этим на жизнь».

 Джули рассмеялась.

 – Точно. Но я и представить себе не могла, что ее слова сбудутся.

 – И я тоже. Собственно говоря, это идея Аша. Он умеет надавить на тебя, потому что обычно ты этого не замечаешь, пока не сделаешь, как он хочет.

 – Я всего лишь сказал: «Почему ты работаешь на кого-то, когда можешь сделать так, чтобы люди работали на тебя?»

 – Ну да, или вовремя подсказать идею, – согласился Люк. – А ты работаешь в галерее? Ты всегда любила искусство. Поговаривала о том, чтобы изучать историю искусства, все в этом роде.

 – Я так и сделала. Вернулась в школу, переехала в Нью-Йорк и сумела пробиться в галерею. Вышла замуж. Встретила Лайлу, развелась и дослужилась до управляющей.

 – Я не имею с этим ничего общего, – объявила Лайла.

 – О, пожалуйста.

 – Во всяком случае, намеренно.

 – Мы встретились на занятиях йогой, – пояснила Джули. – То есть мы с Лайлой. А не я с Максимом. Моим бывшим. Подружились во время занятий и стали вместе посещать безалкогольный бар. Одно вело к другому, ну и…

 Лайла вздохнула.

 – Я кое с кем встречалась, и, похоже, это могло бы стать серьезным. Как типичные женщины, мы говорили о мужчинах в нашей жизни. Я рассказала о своем. Он был успешным и очень красивым. Много путешествовал, но был очень внимателен ко мне. Когда мы были вместе. А Джули рассказала о своем муже.

 – Тоже красив и успешен. Очень много работал и постепенно становился не таким внимательным, как вначале. Собственно говоря, отношения уже портились, но мы старались их наладить.

 – Поэтому после нескольких занятий йогой, нескольких смути и задушевных бесед оказалось, что парень, с которым я встречалась, женат на Джули. Я спала с ее мужем, а она, вместо того чтобы утопить меня в моем же смути, договорилась со мной.

 – Мы договорились.

 – Мы!

 Лайла чокнулась с Джули.

 – Наша дружба записана его кровью. Фигурально говоря, – поспешно добавила она.

 – Насилие не обязательно, когда приводишь потаскуху мужа…

 – Ой.

 – Когда приводишь потаскуху мужа домой, выпить и повеселиться, и представляешь ее как новую лучшую подругу. Он упаковал все, что успел за двадцать минут, которые я дала ему, и убрался. А мы с Лайлой съели почти половину галлона мороженого.

 – «Кофе Хит Бар Кранч» от «Бен энд Джерри», – с улыбкой вспомнила Лайла. – По-прежнему самое любимое. Ты была так изумительна, что мне хотелось заползти в глубокую темную нору стыда. И заползла бы, если бы не Джули.

 – Давай достанем подонка – вот была ее реакция. Мы и достали.

 – Я бросила ублюдка, но сохранила потаскуху.

 – Это я бросила ублюдка, – поправила Лайла, – и сохранила жалкую, ничего не подозревавшую жену. Кто-то должен же был.

 – Я хочу написать вас.

 Лайла уставилась на Аша. Недоуменно моргнула.

 – Простите. Что?

 – Я хочу, чтобы вы пришли в мою мансарду для предварительных набросков. Для начала сойдет и пара часов. Какой у вас размер?

 – Что?

 – Второй, – вставила Джули, – как у большинства потаскушек. А что вы ищете, Аш?

 – Земную, чувственную цыганку. Широкая красная юбка, а нижние – яркие, цветастые.

 – В самом деле?

 Завороженная, Джули повернулась к Лайле и оценивающе оглядела ее с головы до ног.

 – В самом деле.

 – Прекрати! Нет! Спасибо… Польщена, но еще больше озадачена. Я не модель. И не знаю, как позировать.

 – Зато я знаю, чего хочу. Так что вам необязательно что-то знать.

 Он подозвал официанта и заказал пасту, фирменное блюдо ресторана.

 – Послезавтра, если вам подходит. Часов в десять.

 – Я не… Мне то же самое, – сказала она официанту. – Спасибо. Послушайте, я не…

 – Я могу платить вам. Почасовая оплата. Мы договоримся. Знаете, как играть глазами?

 – Что?

 – Конечно, знает, – вмешалась Джули. – Портрет во весь рост? У нее длинные и совершенно идеальные ноги.

 – Я заметил.

 – Прекратите же, в самом деле!

 – Лайла не любит быть в центре внимания. Держись, Лайла-Лу. Только сейчас тебя выбрал в натурщицы высоко ценимый современный художник, чье причудливое, иногда тревожащее, иногда капризное, но всегда чувственное творчество широко востребовано. Она будет там. Я сама ее доставлю.

 – Могли бы сразу сдаться. Все равно кончится тем, что будете стоять там, где ему угодно, – заверил Люк.

 – Я так или иначе вас напишу, – пожал плечами Аш, – но в работе будет больше глубины и смысла, если вы будете моей натурщицей, Лайла-Лу.

 – Лайла-Луиза, второе имя дано в честь моего отца подполковника Луиса Эмерсона. И вы не можете написать меня, если я скажу «нет».

 – Ваше лицо, ваше тело…

 Он дернул плечом.

 – Они у меня в голове.

 – Она там будет, – повторила Джули. – Простите, девочкам пора попудрить носики.

 И чтобы не слушать протестов, она просто взяла Лайлу за руку и подняла со стула.

 – Он не может сделать из меня натурщицу, – прошипела Лайла, пока Джули тащила ее вперед. – И ты не можешь.

 – Бьюсь об заклад, ты ошибаешься.

 – Кроме того, я не земная чувственная цыганка.

 – И тут ты определенно ошибаешься.

 Она повела Лайлу по узкой лестнице, ведущей в туалеты.

 – Ты смуглая брюнетка. И образ жизни кочевой.

 – Одна интрижка с женатым человеком, о женитьбе которого я не знала, и у меня уже чувственный, земной тип женщины и я веду кочевой образ жизни.

 – Цыганский, – подтвердила Джули. – Это сказочная возможность и шанс получить весьма интересный опыт, а к тому же обессмертиться.

 – Мне не по себе, и я как-то стесняюсь.

 «Раз уж я тут, можно и пописать», – подумала Лайла и вошла в кабинку.

 – Ненавижу, когда я стесняюсь.

 – Он сумеет найти способ успокоить тебя.

 Следуя ее примеру, Джули вошла во вторую кабинку.

 – А я упрошу его позволить мне посидеть на парочке сеансов. Хотелось бы понаблюдать, как он работает, и поговорить об этом с клиентами.

 – Вот и позируй ему. Ты и есть земная чувственная особа.

 – Он хочет тебя. У него свое ви́дение, и он хочет тебя.

 Джули подошла к раковине, понюхала розовое мыло с запахом грейпфрута, одобрительно кивнула.

 – Ты дашь ему новые идеи, вдохновение, и это облегчит его скорбь.

 Лайла, стоя у зеркала, подозрительно прищурилась в самодовольное лицо Джули.

 – А это грязные приемы!

 – Так оно и есть.

 Джули освежила блеск для губ.

 – Совершенно верно. Дай ему шанс. Ты же не трусиха!

 – Опять грязные приемы.

 – Сама знаю.

 Джули, смеясь, похлопала Лайлу по плечу и пошла к выходу. На середине лестницы она тихо взвизгнула.

 – Что? Мышь? Что?!

 – Мои туфли.

 Джули взбежала по ступенькам, обошла стойку, обогнула компанию только что вошедших людей и выскочила на улицу. Вертя головой, она сбежала с крыльца на тротуар.

 – Джули, какого черта!

 – Туфли, мои туфли! Туфли, шикарные ноги, что-то вроде тату на щиколотке. Короткое красное платье. Больше я ничего не успела увидеть.

 – Джули, Маноло сделал больше одной пары туфель.

 – Это были мои! Подумай об этом.

 Она, пылая яростью, развернулась.

 – Ты видишь убийство, кто-то врывается в мою квартиру. Крадет туфли. Теперь я вижу женщину в этих туфлях. Она покидает ресторан, куда мы пришли пообедать, ресторан всего в двух кварталах от места преступления!

 Лайла, хмурясь, потерла внезапно озябшие на вечерней жаре руки.

 – Теперь мне уж точно не по себе.

 – Аш может быть прав. Тот, кто убил его брата, следит за тобой. Тебе нужно снова поговорить с полицией.

 – Ты серьезно меня пугаешь. Ладно, я все расскажу им. Обязательно. Но они посчитают меня спятившей.

 – Просто скажи им. И сегодня сунь ножку стула в дверную ручку.

 – Они вломились в твою квартиру. Не в ту, где остановилась я.

 – Я тоже суну ножку стула в дверную ручку.

 Джей скользнула в свою машину примерно в то же время, когда Джули добралась до верхней площадки лестницы. Ей не нравились отношения между братом идиота и этой чересчур любопытной особой, которая следила за квартирой в отсутствие хозяев.

 Похоже, она видела недостаточно, чтобы вызвать проблемы. Но нет, Джей все равно не нравились эти отношения.

 Ее нанимателю были безразличны эти несостыковки.

 Которых бы не было, если бы Иван не вытолкнул из окна глупую шлюху и если бы идиот не отключился после нескольких порций спиртного. Не так уж много она положила таблеток в бурбон.

 Не повезло. Конечно, ей плевать и на неудачу, но в этот раз действительно не везло.

 Может, братец что-то знал. Что-то имел в заначке.

 Недаром его мансарда укреплена, как крепость, но у нее есть время проникнуть туда. Пара часов, пока он ужинает с этой назойливой девкой.

 – Квартира брата, – сказала она Ивану. – Вези меня туда, потом возвращайся и последи за братом и остальными. Позвони, когда они будут уходить.

 – Мы зря тратим время. Сука ничего не знает, и у них ничего нет. Если бы и было, давно все продали.

 Ну почему ей приходится работать с кретинами?!

 – Тебе платят за то, чтобы выполнять мои приказы. Делай, что тебе велено.

 А потом она разделается по крайней мере с одной несостыковкой.

 Лайла не возражала, когда Аш настоял, чтобы проводить ее домой, потому что Люк настоял на том же самом, только с Джули, и они разошлись в противоположных направлениях.

 – Интересно, что вы знаете и Джули, и Люка, учитывая их историю.

 – Жизнь полна неожиданностей.

 – Верно, и странно было видеть молнии между ними.

 – Молнии?

 – Прежнее пламя, правда, тлеющее, но несколько новых искорок тоже промелькнуло.

 Она чмокнула воздух и взмахнула руками.

 – Прежнее пламя – это рухнувший брак? Давно погашено.

 – Пари.

 – Пари?

 – Вы не слишком обращаете внимание на мои слова, потому что продолжаете повторять все, что я скажу. А я говорю: пари, скажем, десять баксов, – что это вспышка, а не шипение намокшего угля.

 – Принимается. Он уже почти встречается с кем-то.

 – Почти встречается – это всего лишь секс, а кто-то – не Джули. Они прекрасно смотрятся вместе. Красивые, здоровые, прекрасно сложенные.

 – Пойдемте ко мне.

 – Погодите. Что?

 Она ощутила быстрое жужжание – новые искры – и подумала, что с ее стороны мудрее всего постараться не обжечься.

 – Это всего в нескольких кварталах отсюда. Еще не поздно. Увидите мастерскую, расслабитесь. Я не собираюсь на вас набрасываться.

 – Теперь мой вечер испорчен. Шучу, – поспешно добавила она, увидев, как что-то мелькнуло в его глазах. – Джули не отвяжется, пока я не соглашусь, чтобы вы сделали хотя бы несколько набросков. А потом сами увидите, как ошибались насчет всего этого.

 – Пойдем, посмотрим мастерскую. Вы же любите бывать в новых местах, и это поможет вам изменить свое мнение.

 – Очень мило. Но я действительно люблю бывать в новых местах. А это не слишком далеко. И поскольку вам неинтересно набрасываться на меня, я знаю, что в полной безопасности, так почему бы нет?

 Он свернул за угол, к своему дому.

 – Я не говорил, что мне неинтересно набрасываться на вас. Я сказал, что не наброшусь. Как вы встретили этого похотливого подонка? Которого делили с Джули?

 Она все еще пыталась осознать сказанное им.

 – Когда вы так выражаетесь, это звучит неприлично сексуально. Шел дождь. Мы сели в одно такси. Это было так романтично, типично нью-йоркская встреча. Он не носил кольца и определенно заявил, что не женат и у него никого нет. Кончилось тем, что мы выпили в баре, а несколько дней спустя пошли поужинать, и так далее, и так далее. Но не было бы счастья, да несчастье помогло – у меня появилась лучшая подруга, так что и ублюдок на что-то сгодился.

 У нее был особенный талант – мгновенно менять тему.

 – А когда вы поняли, что можете писать?

 – Вы не любите говорить о себе, верно?

 – Особенно не о чем говорить. И другие люди мне более интересны. Может, вы рисовали пальцем сказочные и пророческие картины еще в детском саду, а ваша мать потом вставляла их в рамки?

 – Моя мать не настолько сентиментальна. Вторая жена моего отца вставила в рамку карандашный набросок своей собаки, который я нарисовал лет в тринадцать. Чудесный пес. А вот и мой дом.

 Он подвел ее к трехэтажному зданию, старому, кирпичному, с большими окнами. Одному из бывших складов, переделанных в квартиры с мансардами. Она любила такие места.

 – Хотите угадаю? Вы живете на третьем этаже, где освещение лучше.

 – Угадали.

 Он открыл большую стальную дверь, вошел, повозился с сигнализацией.

 Лайла ошеломленно повернулась, крутанувшись вокруг себя. Она ожидала маленькой обычной площадки, со старыми грузовыми лифтами, стенами и дверями первого этажа.

 Но вместо этого оказалась в большом свободном холле с арочными входами из красного кирпича. Полы из широких планок, выщербленные, но сверкающие, яркие тона на фоне нейтральных стен, такие же яркие стулья, очарование камина, встроенного в стену арки…

 Потолок взмывал вверх, открывая пространство второго этажа с тонкими перилами и медными полосами цвета ярь-медянки.

 – Поразительно, – выдохнула она и, поскольку он ее не останавливал, пошла бродить по кухонной зоне, выложенной черно-белыми изразцами, со стойками полированного бетона, и обеденной зоне с большим черным столом и полудюжиной стульев с высокими спинками.

 Она предположила, что стены нейтральных тонов служат фоном для картин, набросков карандашами и углем, акварелей – коллекция, за которую любая галерея отдала бы все.

 – Это ваше. Все ваше.

 Она ступила в другую зону, что-то вроде кабинета, совмещенного с библиотекой и гостиной, с собственным маленьким камином. Очень уютное местечко, несмотря на отсутствие перегородок.

 – Все это ваше, – повторила она. – И вполне хватает места для семьи из десяти человек.

 – Иногда так и бывает.

 – Вы… о!

 Она рассмеялась и покачала головой.

 – Полагаю, это правда. Ваша огромная семья часто здесь собирается.

 – Время от времени. Иногда.

 – И вы сохранили старый лифт.

 Она подошла к широкому решетчатому лифту.

 – Но он не выпадал из общего стиля. Если хотите, можем воспользоваться лестницей.

 – Да. Пожалуйста, потому что мне не терпится увидеть второй этаж. Вы прекрасно использовали пространство: цвет, текстура, все!

 Она не шутила насчет любопытства и подошла к лестнице с ее старыми медными перилами.

 – Я провожу время в разных квартирах и домах и часто удивляюсь, о чем думают люди. Почему ставят это здесь, а не там, и почему убрали или оставили ту или иную стену. Во всяком случае, если вам понадобится домоправительница, вспомните обо мне.

 – Обязательно.

 Она широко улыбнулась:

 – Мой номер у вас есть. Кстати, сколько здесь спален?

 – На этом этаже? Четыре.

 – Четыре… как вы богаты… Ох… я это говорю вовсе не потому, что прицелилась выйти за вас из-за денег. Это чистое любопытство.

 – Теперь вы испортили мне ночь.

 Она снова рассмеялась – и пошла дальше, к тому, что казалось симпатичной гостевой спальней – с кроватью под балдахином и большой картиной с целым полем подсолнухов, насыщенных цветом.

 Но на самом пороге остановилась и свела брови.

 – Подождите, – велела она и последовала туда, куда вело ее обоняние.

 Шагала быстро, удаляясь от лестницы, и снова остановилась в комнате, которая, по-видимому, была хозяйской спальней – с большой железной кроватью серо-стального цвета и смятым синим покрывалом.

 – Я не собирался принимать здесь гостей, когда…

 – Нет! Стойте здесь!

 Она подняла руку и быстро вошла в комнату.

 – «Будуар»! – провозгласила она тоном открытия и недоумения.

 – У мужчин не бывает будуаров, Лайла-Лу. Только спальни.

 – Нет-нет. Духи. Духи Джули, ощущаете?

 Он не сразу понял, что давно принюхивается к этому свежему, кокетливому аромату. Но потом уловил более глубокие, чувственные нотки, все еще висевшие в воздухе.

 – Теперь ощущаю.

 – Это безумие. Господи. Это безумие, но вы правы.

 С колотящимся сердцем она стиснула его руку.

 – Вы были правы насчет взлома квартиры Джули. Потому что тот, кто вломился туда, побывал здесь. Может быть, и сейчас здесь.

 – Оставайтесь на месте, – приказал он, но она не только сильнее сжала его пальцы, но и вцепилась в его руку своими обеими.

 – Ни за что, потому что большой храбрый мужчина, который приказывает мне остаться здесь, это тот, кого порежет в клочья безумный маньяк, который прячется в чулане.

 Он подошел прямо к чулану, таща ее за собой, и распахнул дверь.

 – Никакого маньяка.

 – Не в этом чулане. Полагаю, их в этом месте еще двадцать.

 Не желая спорить, он вместе с ней стал систематически обыскивать второй этаж.

 – Нужно было обзавестись оружием.

 – Мой АК-47 в ремонте. Наверху никого нет, и внизу тоже, потому что вы обошли весь первый этаж. И запах сильнее всего в моей спальне.

 – Не означает ли это, что спальня – последнее место, где она побывала? Или провела здесь больше всего времени. Она, потому что я не представляю себе киллера, который душится крадеными духами, будучи при этом мужчиной.

 – Возможно. Мне нужно проверить мастерскую. Если боитесь, заприте дверь спальни.

 – Я не запрусь в спальне. Вы читали «Сияние»?

 – Ради всего святого!

 Смирившись, он вернулся к лестнице и стал подниматься. Она шла за ним, вцепившись в его ремень.

 В иной ситуации большое захламленное и красочное пространство заворожило бы ее. Теперь же она прислушивалась к каждому звуку, готовясь к нападению. Но видела только столы.

 Мольберты, холсты, баночки, пузырьки, тряпки. На стене висела массивная пробковая доска, вся сплошь в фотографиях, набросках, наспех нацарапанных записках.

 Она почувствовала запах краски, скипидара, мела.

 – Здесь много запахов, – констатировала она. – Не знаю, можно ли ощутить духи.

 Она взглянула вверх, в большой купол света над зоной гостиной с длинным кожаным диваном, парой столов, лампой и сундуком.

 И тревога несколько сгладилась – настолько, что она отпустила его ремень и отступила, чтобы лучше рассмотреть комнату.

 Десятки холстов были прислонены к стенам. Она хотела спросить, что вдохновило его написать эти картины, а потом составить таким образом. Что он делает с ними?

 Но сейчас, похоже, не время для вопросов.

 И тут она увидела русалку.

 О, боже, как она прекрасна. И ужасна. Ужасает так, как способна только истинная красота. Она не спасет их, верно? Она не Ариель, ищущая любви, мечтающая о человеческих ногах. Море – единственный любовник, который ей нужен. Она будет хладнокровно наблюдать, как тонут моряки. Если кому-то удастся добраться до ее скалы, его участь будет еще страшнее, чем судьба утопленников. И все же последнее, что он увидит, – ее красоту.

 Ей хотелось коснуться этого гибкого, всеми красками переливающегося хвоста. Пришлось заложить руку за спину, чтобы удержаться.

 – Как вы назовете картину?

 – «Она ждет».

 – В самую точку. Интересно, кто это купит? И увидят ли они, что именно вы нарисовали, – или только прекрасную русалку на скалах над бушующим морем?

 – Зависит от того, что они захотят увидеть.

 – Значит, они не умеют смотреть. И это меня отвлекло. Здесь больше никого нет. Она приходила сюда – и ушла.

 Лайла повернулась и увидела, что Аш наблюдает за ней.

 – Нам следовало бы вызвать полицию… – нерешительно сказала она.

 – И что мы им скажем? Что мы унюхали запах духов? Но он рассеется, прежде чем они успеют доехать… Да и все в порядке, ничего не пропало.

 – У Джули пропало. Она, возможно, и здесь что-то взяла. Какую-нибудь мелочь. Сувениры, безделушки. Или это неважно?

 – Неважно. И здесь она искала не вас. Но что-то искала! У Оливера было что-то, что ей было нужно. Что? Она бы не нашла это здесь.

 – Это означает, что она будет продолжать поиски. И это не мне нужно быть осторожной, а вам, Аш!

 Возможно, она и права. Но он все же проводил ее до квартиры и прошелся по каждой комнате, прежде чем оставил ее одну.

 Потом поспешил домой. Почти уверенный, что кто-то задумал недоброе. У него руки чесались ответить по достоинству. Даже если, по словам Джули, это женщина в дизайнерских туфлях, с тату на щиколотке.

 Тот, кто убил его брата или был сообщником убийцы, вошел в его дом, невзирая на надежную сигнализацию, и прогулялся по всем комнатам.

 Спокойно и решительно.

 И не означает ли это, что кто-то следит за ним? Женщина знала, что дорога свободна. И более того, знала, как выйти из дома. Она была там за несколько минут до того, как они с Лайлой вошли. Иначе запах бы выветрился.

 Итак? Два убийства, два взлома и, несомненно, слежка.

 – Во что, черт возьми, впутался Оливер?

 На этот раз не игра. Не наркотики. Не сходится. Что же это? Какое это «такое бывает раз в жизни»? Какую вынашивал он сделку, какой куш пытался сорвать? Чем вообще была забита его голова?

 Но все это умерло вместе с ним. Женщина, с кем бы она ни работала или на кого бы она ни работала, может следить за ним и обыскивать его дом сколько хочет. Но не найдет ничего, ибо у него ничего нет.

 Ничего, кроме мертвого брата, скорбящей семьи и моря вины и ярости.

 Он вернулся домой и сменил код сигнализации, хотя что это даст? Но пока что придется попытаться понять, прихватила ли с собой незваная гостья какие-то сувениры на память.

 Он постоял немного, рассеянно приглаживая волосы. Слишком большой дом. Ему нравилось большое пространство, когда много комнат, когда можно принять всех членов семьи.

 Теперь придется обыскать все, зная, что кто-то здесь побывал.

 Почти час ушел на то, чтобы составить короткий – и странный – список пропавшего.

 Соли для ванны, которые особенно любила мать, серьги, которые сестра (единокровная сестра от второго брака матери) оставила, когда вместе с матерью гостила здесь несколько недель назад, маленький отражатель солнечного света из цветного стекла, который сестра (единоутробная, от четвертого брака отца) сделала для него на Рождество, и пара кованых серебряных запонок в маленькой синей коробочке с логотипом Тиффани.

 Она проигнорировала наличные, которые, видимо, обнаружила в ящике письменного стола. Всего несколько сотен. Но почему она не взяла деньги? Только соли для ванны.

 Слишком для нее незначительно? Не так привлекательно?

 Кто, черт возьми, знает?

 Как потерянный, поднялся он в мастерскую. Над русалкой работать – не то настроение, но он завис над картиной в раздумьях. Как точно Лайла выразила его мысли и чувства! Он не ожидал, что она увидит то, что видит он. И тем более что поймет.

 Он не думал, что так заинтересуется ею, этой женщиной с глазами цыганки, которая орудует инструментами, как другая управляется с помадой. Той, которая разделяет его ви́дение незаконченной картины и предлагает утешение незнакомому человеку.

 Женщиной, пишущей об оборотнях-подростках и не имеющей своей квартиры. Причем по своему выбору.

 Или он не до конца ее разгадал?

 Но разгадает, когда нарисует.

 Думая об этом, он установил мольберт и стал натягивать холст.

 Лайла стояла у дома Аша, изучая его в ярком свете дня. Выглядит так обычно! Просто старое кирпичное здание. Невысокое. Любой прохожий может посчитать, как когда-то она, что тут не меньше полудюжины квартир. Прекрасных квартир, которые расхватали молодые профессионалы, гоняющиеся за атмосферой даунтауна.

 Но в реальности ничего подобного не было. В реальности Аш устроил себе дом, точно отражающий его суть и характер. Художник. С большой семьей. Тот, кто смог сочетать обе части своей жизни и создать пространство, в котором могли сосуществовать эти части.

 По ее мнению, это требовало точного глаза и немалого самосознания.

 Аштон Арчер точно знает, кто он и чего хочет.

 И по причинам, не имеющим смысла, он хотел написать ее.

 Она подошла, нажала кнопку звонка.

 Он, возможно, дома. Разве ему не надо работать? Да и ей тоже бы надо работать, но она просто не могла сосредоточиться. Зато теперь помешает его работе. А ей стоило просто послать ему эсэмэску и предупредить…

 – Что?!

 Голос был такой резкий, что она подскочила от неожиданности. Она явно не вовремя.

 – Простите. Это Лайла. Я только хотела…

 – Я в мастерской.

 – О, тогда я…

 Что-то зажужжало, что-то щелкнуло. Она осторожно повернула дверную ручку. Дверь открылась: очевидно, это означало приглашение.

 Она осторожно вошла, закрыла за собой дверь. Что-то снова щелкнуло, определенно щелкнуло. Лайла направилась к лестнице, но повернулась и подошла к решетке лифта.

 Кто не захотел бы подняться в таком, спросила она себя.

 Войдя в лифт, она закрыла за собой дверь, нажала кнопку с цифрой три и улыбнулась, когда кабина со стонами и скрипом стала подниматься.

 Как только она остановилась, Лайла сквозь решетку увидела Аша. Он что-то набрасывал на холсте.

 Нет, не на холсте. На большом листе бумаги.

 – Я хотела прогуляться. У меня полно дел. Я принесла кофе. И маффин.

 – Прекрасно.

 Он даже не взглянул на нее.

 – Положите все это и встаньте вон там.

 – Я ходила в полицию и хотела рассказать…

 – Встаньте вон там и рассказывайте. Нет, это положите.

 Он подошел, выхватил у нее пакет из кондитерской, поставил на захламленный рабочий стол и подвел ее к длинному ряду окон.

 – Изогнитесь вот так, но смотрите на меня.

 – Я пришла не для того, чтобы позировать, да и звали вы меня прийти завтра.

 – Сегодня тоже неплохо. Смотрите на меня.

 – Я не соглашалась позировать. Честно говоря, мне неловко…

 Он зашипел на нее:

 – Да помолчите же хоть минуту! Нет, не так…

 Она обреченно вздохнула.

 На несколько секунд она почувствовала себя бабочкой на булавке.

 – Я говорила, что не подойду вам.

 – Нет, вполне подходите. Дело в настроении.

 Он отбросил карандаш и прищурился. Ее сердце забилось сильнее. В горле пересохло.

 Он запустил пальцы в волосы.

 – Какой маффин?

 – Э… французское яблоко. Звучит сказочно. Я проходила мимо пекарни Люка, по пути из полицейского участка. Вот и подумала, что нужно зайти и рассказать вам все.

 – Прекрасно. Рассказывайте.

 Он порылся в пакете, вытащил два стаканчика кофе и огромный маффин.

 Когда он вгрызся в маффин, она нахмурилась.

 – Это очень большой маффин. Я думала, мы его разделим.

 Он откусил второй кусок.

 – Вряд ли. Итак, полиция?..

 – Я пошла туда и застала Файн и Уотерстона, как раз когда они уходили. Но они задержались, чтобы послушать вашу теорию взлома и насчет духов.

 Наблюдая за ней так пристально, словно в руках у него был карандаш, он глотнул кофе.

 – Они сказали, что подумают, но таким тоном, что стало ясно: никто не станет тратить время на то, что, по их мнению, чистая глупость. Они были слишком вежливы, и это вывело меня из себя. А вас? Почему вы не вышли из себя?

 – Потому что понимаю их точку зрения. Даже если они поверили бы, что очень сомнительно, что они должны делать дальше? Куда двигаться? Никуда. У меня нет ничего определенного, у вас нет ничего определенного. Тот, кто вломился сюда и в квартиру Джули, возможно, уже успел это понять. В какой бы пакости ни были замешаны Оливер и его подружка, мы тут ни при чем. Я намерен расспросить родственников, узнать, не сказал ли он чего-то им. Но это вряд ли, особенно если он впутался во что-то нелегальное или скользкое, а возможно, в то и другое.

 – Мне очень жаль.

 – Не о чем тут жалеть. Может, он хвастался родным: слово там, слово здесь. И я смогу сложить все обрывки в единое целое.

 Он разломил остаток маффина, протянул ей половину.

 – Спасибо.

 – Очень вкусно. Вам нужно было купить два.

 Он схватил стаканчик с кофе, пересек мастерскую и рывком открыл двойные двери.

 – О господи! Это что, костюмерная?

 Лайла пришла в полный восторг и почти подбежала к нему.

 – Взгляните только! Платья, шарфы, украшения! А белье! Его почти не будет на теле, если надеть! В старших классах я играла в школьном театре, недолго, потому что отца перевели, но больше всего любила наряжаться!

 – Все это не подходит, но пока придется обойтись вот чем.

 Он вытащил мягкий голубой сарафан.

 – Не тот цвет, не та длина, но фасон лифа приблизительно тот, что требуется. Наденьте и снимите туфли.

 – Не надену.

 Но она коснулась юбки, мягкой летящей юбки.

 – Это так красиво!

 – Наденьте его на час. Дайте мне час, и оно ваше.

 – Вы не можете подкупить меня… но это «Прада»!

 – Оно ваше на один час.

 – У меня дела… и Томас…

 – Я помогу вам с проклятыми делами. И мне все равно нужно забрать почту. Я не забирал ее много дней. А Томас – кот, с ним все будет в порядке.

 – Он кот любящий, когда рядом кто-то есть.

 «Прада», подумала она, снова коснувшись юбки. Она купила пару черных лодочек «Прада», убедив себя, что они долго проносятся. К тому же на распродаже. По правде говоря, она выдержала жесточайшую битву на ежегодной распродаже в «Сакс» на восьмом этаже, чтобы их получить.

 Лейблы не имеют значения, напомнила она себе, пока коварный внутренний голосок шептал «Прада», «Прада»…

 – Почему вам приходится забирать почту? – спросила она, чтобы отвлечься от «Прада». – Разве ее не приносят?

 – Нет, у меня абонентский ящик на почте. Один час, и я сделаю за вас все дурацкие дела.

 – Класс, – просияла она, показав крошечную ямочку. – Мне нужно кое-что в отделе личной гигиены женщин. Я дам вам список.

 Зеленые глаза весело прищурились.

 – У меня есть сестры, мать, целый выводок мачех, а также бесчисленные тетки и кузины. Думаете, меня можно таким смутить?

 – Час, – сдалась она. – И я забираю платье.

 – Заметано. Можете переодеться там. И освободите волосы из этой штуки. Мне они нужны распущенными.

 Следуя указаниям, она вышла в просторную ванную, черную с белым, как кухня, но с трельяжем. Того сорта, от которого ей хотелось проливать слезы в каждой примерочной большого магазина.

 Она переоделась в мягкое голубое платье. Восхитилась не только ощущением того, что на ней надето, – она и раньше примеряла платья модных дизайнеров, – но сознанием того, что оно может принадлежать ей.

 Немного велико в бюсте, большой сюрприз, но сидит неплохо. И она может отдать его в переделку. И поскольку она очень хотела получить проклятое платье, то сбросила босоножки и освободила волосы.

 Когда она снова вышла, он стоял у окна и смотрел на улицу.

 – Со мной нет косметики, – начала она.

 – Она не понадобится. Только предварительная работа. – Он повернулся, изучая ее.

 – Цвет вам идет. Но вам лучше в более ярких тонах. Идите сюда.

 – Вы любите командовать, когда входите в роль художника, – заметила она и, проходя мимо мольберта, остановилась. На бумаге было ее лицо. Рисунок повторялся снова и снова, в разных ракурсах, с разными выражениями.

 – Это все я? Странно.

 Она снова почувствовала себя выставленной напоказ.

 – Почему бы не пригласить ту девушку, которая позировала для русалки? Она прекрасна.

 – Есть много типов красоты. Мне нужны ваши волосы…

 Он запустил руки в ее волосы, взбил и показал, где встать.

 – Взмахните волосами!

 Она повиновалась. Глаза сверкнули. Не гневом. Чисто женским весельем.

 – Вот так.

 Он сжал ее подбородок, приподнял голову.

 – Стойте в такой позе. Вы знаете куда больше, чем я, чем любой мужчина. Я вижу вас в лунном свете, в свете звезд, в свете костра, но никогда не проникну в ваши думы, в ваши мысли. Мужчины, любующиеся танцем, воображают, что могут вас получить. Но они не могут. Пока вы не выберете кого-то одного. Вы не принадлежите никому, пока не сделаете выбор. В этом ваша сила.

 Он шагнул к мольберту.

 – Подбородок вверх. Голову откинуть. Взгляд на меня.

 Опять ее сердце колотится. Опять во рту пустыня. И на этот раз она ощутила, как ее ноги подкашиваются.

 Как он это делает?

 – Скажите, все женщины, которых вы пишете, влюбляются в вас?

 – Некоторые успевают возненавидеть. Или испытывают острую неприязнь.

 Он отбросил страницу с набросками. Начал новую.

 – А вам это безразлично, поскольку вы получаете то, чего добиваетесь.

 – Конечно. Смотрите на меня. А скажите, почему романы ваши – для подростков?

 – Потому что это весело. В юности и отрочестве так много драм. Желание. Открытие. Ужасная потребность принадлежать кому-то. Ужасный страх не быть, как все. Добавьте оборотней. И получается аллегория, и становится еще веселее.

 – Ну, да, оборотни – настоящее веселье, что тут скажешь! Но моей сестре Райли действительно понравилась ваша первая книга.

 – Правда?

 – Кейли рулит, и Эйден крут, но особенно она любит Мела.

 – Вот это мило. Мел – лучший друг главного персонажа и очень неуклюжий болван.

 – Вполне логично, поскольку она сама глупа, как пробка, и поэтому всегда на стороне неудачника. Я пообещал ей, что куплю вторую книгу, а вы ее подпишете.

 Она зажмурилась от удовольствия.

 – Через месяц у меня будет несколько сигнальных экземпляров. Я подпишу один и пришлю вам.

 – Здорово. Я тут же стану ее любимым братом.

 – Держу пари, вы уже ее любимый брат. Вы ее выслушиваете, и даже когда дела плохи, дарите что-нибудь на счастье.

 – Развернитесь.

 – Что?

 Он покрутил в воздухе пальцем.

 – Нет-нет, круто развернитесь.

 На этот раз палец быстро дернулся.

 Она почувствовала себя глупо, но все же быстро покружилась.

 – Еще раз. Руки вверх, постарайтесь увлечься тем, что делаете.

 Он включил музыку, чтобы отвлечь ее, помочь стать естественной.

 – Так лучше. Замрите в этой позе, рук не опускайте. Ваш отец служил за океаном?

 – Раза два. В Германии. Но тогда я была совсем маленькой и ничего не помню. А в Италии было славно.

 – Ирак?

 – Да, а вот это уже было скверно. Он дислоцировался в Форте Ли в Виргинии. Так что мы там жили.

 – Тяжко.

 – Армейская жизнь не для слабаков.

 – А сейчас?

 – Стараюсь не быть слабачкой. Но вы спрашиваете, что он делает сейчас? Вышел в отставку, и они переехали на Аляску. Им там нравится. Купили небольшой магазин, едят бургеры с лосятиной.

 – О’кей… Свободнее! Снова тряхните волосами. Вы там бывали?

 – В Джуно? Пару раз. Устроилась на работу в Ванкувере, потом отправилась в Джуно. Нашла место в Миссуле, а когда работа закончилась, снова добралась до Джуно. Бывали там?

 – Да, это потрясающе.

 – Точно.

 Она мысленно представила себе город.

 – Все равно что другой мир. Новая планета. Не ледяная планета Хот, но что-то вроде.

 – Что?

 – Хот, ледяная планета. «Звездные войны», «Империя наносит ответный удар».

 – Ах, да…

 Видимо, не слишком рьяный фанат «Звездных войн», решила Лайла и вернулась к прежней теме.

 – Что вы рисовали на Аляске?

 – Пейзажи, ибо только безумец откажется от такого. Одну из женщин инуитов в образе Снежной королевы, возможно, правительницы ледяной планеты Хот, – добавил он, чем заработал ее сияющую улыбку.

 – Почему у вас в основном женщины? Вы пишете много и разное, но почему по преимуществу женщин – и такие причудливые сюжеты? Либо добрые, вроде ведьмы, играющей на скрипке посреди луга, либо русалки, пожирательницы мужчин.

 Его взгляд изменился. От пристального, видящего ее насквозь, до более спокойного, исполненного любопытства.

 – Почему вы считаете, что женщина на лугу – это ведьма?

 – Потому что там ощущается власть и ее наслаждение этой властью, не меньшее, чем музыкой.

 – Вы правы. Она застигнута в момент слияния: ее музыка, ее волшебство. Если бы картина по-прежнему была у меня, я бы отдал ее вам, потому что вы все это поняли. Но куда бы вы ее повесили?

 – Это небольшая проблема, – согласилась она. – Но еще раз, почему почти всегда женщины?

 – Потому что они обладают силой. Жизнь исходит от них, и в этом их волшебство. Пока этого достаточно.

 Он отбросил карандаш.

 – Нужно найти подходящее платье. Что-то, что обладало бы неким движением.

 Поскольку она не была уверена, что он согласится, то не спросила, можно ли посмотреть, что он нарисовал. А просто подошла и посмотрела.

 О… Ее лицо, тело – в самых разных ракурсах…

 – Проблема? – спросил он, увидев ее растерянность.

 – Как отражение в трельяже примерочной…

 Она повела плечами.

 – Вы слишком много видите.

 Он увидит больше, когда уговорит ее позировать ню, но не все сразу.

 – Итак…

 Он снова взял стакан с кофе.

 – Теперь дела.

 – Вам необязательно помогать мне с делами. Я получила новое платье.

 – Все равно мне нужно забрать почту.

 Он оглядел мастерскую.

 – И нужно выйти отсюда.

 – Да, конечно, дайте мне минуту.

 Оставшись один, он вынул телефон, снова включил. Увидел дюжину сообщений, видеосообщений и эсэмэсок, отчего мгновенно разболелась голова. Положительно необходимо выйти.

 Все же он задержался, чтобы ответить на несколько самых важных посланий, и убрал телефон. Вышла Лайла – в капри и топе, в которых пришла сюда.

 – Платье в сумке. Я действительно могу его забрать?

 – Да. Это же не мое платье.

 – И все же…

 – Я же сказал, возьмите.

 – Но у него должна быть владелица, она его не потребует?

 – Его оставила Хлоэ… а может, Кора, сто лет назад. И она, кем бы ни была, знает правила. Если оставить вещи здесь больше чем на два месяца, – он мягко подтолкнул ее к лифту, – они либо окажутся в гардеробной, либо в мусоре. Иначе тут бы все было ими завалено.

 – Сурово, но справедливо. Кора. Сестра? Модель? Подружка?

 – Единокровная сестра со стороны отца.

 И поскольку одно из сообщений было от Коры, его мысли снова вернулись к Оливеру.

 – Завтра выдадут его тело.

 Она коснулась его руки:

 – Это хорошо. И означает, что вы сможете заказать заупокойную службу, попрощаться.

 – Это означает эмоциональный цирк. Но что тут можно поделать? Ни к чему вытаскивать метлы, пока слоны не закончат танец.

 – Понимаю, – ответила она, немного подумав. – Вы нелестно отзываетесь о семье.

 – Сейчас я чувствую, что немного устал от своей семьи.

 Он схватил ключи, темные очки, маленький матерчатый мешочек.

 – Положите в свою сумку. Это для почты.

 Она не могла поверить, что для почты нужен мешок, но послушалась.

 Он сунул ключи в карман, нацепил очки.

 – Просто такое тяжелое время, – заметила она.

 – Вы не представляете.

 Он повел ее на улицу.

 – Вам следует прийти на похороны.

 – О, не думаю…

 – Определенно. Вы немного отвлечете их и сохраните ясную голову в минуты кризиса. А там будет немало кризисов. Я пришлю за вами водителя. В десять утра.

 – Я не знала его.

 – Между вами существует связь, и вы знаете меня. Люк поедет с вами. В воскресенье. Воскресенье вас устраивает?

 Солги, приказала она себе, но знала, что не сможет.

 – Вообще-то это мой свободный день, между Килдербрандами и Ловенсштайнами, но…

 – Тогда все в порядке.

 Он взял ее за руку и повел в противоположном направлении.

 – Я собиралась домой.

 – Сначала одна остановка. Здесь.

 Он показал на дорогой женский бутик.

 Ожидая зеленый свет, пропуская огромный грузовик фирмы доставки, она получила секунду, чтобы перевести дыхание.

 – Аштон, не посчитает ли ваша семья мой приход на похороны вашего брата вторжением любопытной случайной соседки?

 – Лайла, у меня двенадцать братьев и сестер, многие из которых имеют мужей и жен, бывших мужей и жен, детей, приемных детей. У меня множество теток, дядей, бабушек и дедушек. И ничто не считается вторжением.

 Он потащил ее через улицу, обогнув женщину с вопящим ребенком в коляске, и почти втолкнул в магазин: высокий стиль и яркие краски. А цены!

 – Джесс.

 – Аш.

 Стройная блондинка в черно-белом мини и красных босоножках на невероятных каблуках подставила Ашу щеку.

 – Приятно видеть тебя.

 – И мне тебя. Ну как, нашла ты что-нибудь или нет?

 – Есть пара вещей, которые, кажется, подойдут. Это твоя модель? Я Джесс.

 – Лайла.

 – Ты прав насчет красного, – сказала она Ашу. – Думаю, я знаю, что подойдет. Идите в заднюю комнату.

 Она повела их в невероятно забитую кладовую и сняла с тремпеля два красных платья с широкой юбкой.

 – Не это. Это.

 – Точно.

 Прежде чем Лайла успела разглядеть платья, Джесс повесила одно на тремпель и протянула другое.

 Аш растянул широкую юбку с оборками и кивнул.

 – Должно получиться, но под ним мне нужен цвет.

 – С этим все в порядке. Думаю, это вот подойдет. Вместо нескольких объемных нижних юбок здесь внизу разноцветные оборки. А если не подойдет, найду портниху, чтобы сшить то, что нужно.

 – Давай посмотрим.

 Он сунул юбку и платье Лайле.

 – Примерьте.

 – Но у меня дела, – напомнила она.

 – Успеется.

 – Позвольте показать вам примерочную, – вкрадчиво включилась Джесс, выталкивая Лайлу из кладовой и вталкивая в примерочную с чертовым трельяжем.

 – Воды с газом?

 – Пожалуй. Спасибо.

 Она снова переоделась. Юбка была широка в талии, так что она выудила из сумки зажим для бумаг и стянула ее.

 И платье село в точности по фигуре.

 Не ее стиль, конечно. Слишком красное, слишком бросается в глаза, слишком глубокий вырез. Но заниженная талия зрительно увеличивала рост, и с этим трудно поспорить.

 – Вы уже облачились?

 – Да, я только… ну, заходите, – пробормотала она, когда Аш уже сделал это.

 – Да, то, что надо.

 Он снова покрутил пальцем в воздухе, что означало, что он просит ее повернуться. Она закатила глаза, но повернулась.

 – Почти. Нам нужно…

 Он поднял юбку.

 – Эй!

 – Спокойно. Это примерка. Держите юбку. Покажите ногу повыше. И больше цвета.

 – Нижняя юбка слишком широка в талии. Я ее заколола.

 – Джесс.

 – Без проблем, и ей нужен лифчик получше. Ммммм… Тридцать два «А»?

 Унизительно точно.

 – Да, – буркнула Лайла.

 – Подождите.

 Она выбежала.

 Пытаясь восстановить душевное равновесие, Лайла потихоньку пила воду. Аш изучал ее.

 – Уходите.

 – Через минуту. Золотые серьги-обручи, много…

 Он провел пальцем по ее запястью.

 – …браслетов?

 – Да.

 – Минуту!

 Вернулась Джесс с огненно-красным лифчиком и выставила Аша.

 – Иначе бы он остался, – улыбнулась она. – Пока вы надеваете лифчик, я измерю вам талию.

 Лайла со вздохом отставила стакан и попыталась не думать о том, что обнажается до пояса перед незнакомой женщиной.

 Спустя четверть часа они вышли из примерочной – с платьем, лифчиком и такими же трусиками, на которые она согласилась в минуту слабости.

 – Как это все вышло? Все, что я сделала, – выглянула в окно.

 – Физика? – предположил он.

 – Действие и противодействие?

 Она снова вздохнула.

 – Полагаю, что все могу свалить на науку.

 – Какие дела теперь нужно сделать?

 – Не уверена, что припомню.

 – Подумайте. А пока мы пойдем на почту.

 – На почту.

 Она покачала головой.

 – Вы купили мне нижнее белье.

 – Это гардероб.

 – Это нижнее белье. Красное нижнее белье. Чуть больше недели назад я даже вас не знала, а теперь вы купили мне красное нижнее белье. Вы вообще видели ценники?

 – Вы сказали, что выходите за меня не из-за денег.

 Она невольно рассмеялась и тут же вспомнила:

 – Игрушка! Я хотела купить игрушку для Томаса!

 – Мне казалось, у него есть игрушки.

 Мимо прошаркал мужчина в длинном пальто, бормоча непристойности и оставляя за собой невероятную волну вони.

 – Я люблю Нью-Йорк, – сказала она, наблюдая, как пешеходы старательно обходят и огибают разгневанного безумца. – Действительно люблю.

 – Он живет где-то недалеко. Я вижу его или обоняю раза два в неделю, – сообщил Аш. – Он никогда не снимает это пальто.

 – Отсюда и запах. Если верить прогнозу, сегодня тридцать пять градусов жары, и я бы сказала, что прогноз верен. И, да, у Томаса есть игрушки, но это прощальный мой ему подарок. И мне нужно купить бутылку вина для Килдербрандов. Цветы я закажу в субботу.

 – Вы оставляете им бутылку вина и цветы.

 – Да. Этого требует вежливость. Одной из ваших многочисленных матерей следовало бы научить вас этому.

 Она вдохнула запах хот-догов, идущий от уличного лотка, – куда приятнее, чем от человека в длинном пальто.

 – Почему я иду с вами на почту?

 – Какая разница? Мы уже здесь.

 Они вошли, он взял ее за руку и повел к стене из ящиков. Вытащил ключ, открыл один и вздохнул:

 – Черт!

 – Он почти полон, – заметила она.

 – Это за несколько дней. Может, неделю. В основном всякий мусор. Почему люди убивают деревья, чтобы печатать рекламу?

 – О, в этом мы абсолютно единодушны.

 Он порылся в почте, бросил пару конвертов в матерчатый мешок, который ему протянула Лайла, и вытащил конверт с подкладкой.

 И замер.

 – Что это?

 – Письмо от Оливера.

 – О…

 Она уставилась на письмо. На адрес, написанный большими буквами, размашистым почерком.

 – На штемпеле…

 – День, когда он был убит.

 Аш не глядя высыпал содержимое ящика в мешок и разорвал конверт.

 Оттуда выпали ключи и записка на карточке с монограммами.

 «Привет, Аш.

 Я приду через день-другой, чтобы забрать ключ. Посылаю это тебе на хранение, пока не завершу сделку. Клиент немного обидчив, поэтому если мне понадобится уехать из города на пару дней, я дам тебе знать. Можешь забрать товар и принести мне домой. Он находится в отделении «Уэллс Фарго», рядом с моим домом. И поскольку я подделал твою подпись на карте – совсем как в старые времена! – ты без проблем доберешься до сейфа. Цени это, братец.

Скоро поговорим. Оливер».

 – Черт побери.

 – Какой товар? Какой клиент?

 – Полагаю, мне нужно это выяснить.

 – Нам, – уточнила она. – Я в этом тоже по уши завязла.

 – Хорошо.

 Он сунул записку в мешок, а ключи положил в карман.

 – Тогда – в банк.

 – Именно там может найтись причина убийства.

 Ей пришлось почти бежать, чтобы успеть за его широким шагом.

 – Но разве не лучше отдать ключ полиции?

 – Оливер послал его мне.

 Она схватила его за руку, чтобы немного придержать.

 – Что он имел в виду, когда писал, что подделал вашу подпись, как в старые времена?

 – Детские проделки. Школьные табели, все в этом роде. В основном.

 – Но вы не были его официальным опекуном!

 – Нет. Не совсем. Это очень сложно.

 Не его опекун. Но тот, на кого он рассчитывал.

 – Он знал, что попал в беду, – продолжал Аш, – но он постоянно попадал в беду. Обидчивый клиент – означает, что клиент был в бешенстве. И Оливер не хотел, чтобы у него или в его квартире что-то нашли. Поэтому положил в банковский сейф и прислал мне ключ.

 – Поскольку знал, что вы сохраните ключи для него.

 – Я бы швырнул конверт в ящик стола и разозлился бы настолько, что бросил бы ему в лицо, когда он пришел, и сказал бы, что не хочу ничего об этом и слышать. Он знал это, потому так и сделал, прислал этот ключ. Потому что ему не пришлось бы все объяснять – я просто бы не позволил ему ничего объяснять мне.

 – Это не означает, что во всем виноваты вы.

 – Не означает. Где, черт возьми, этот банк?

 – Нужно на следующем углу свернуть влево. Но они не позволят мне войти с вами, чтобы открыть сейф. Вам необходимо удостоверить свою личность.

 – И правда.

 Что-то обдумав, он остановился.

 – Я возьму то, что там лежит. Полагаю, нужно отнести это в вашу квартиру. Я иду в банк. Вы – в магазин, купите, что нужно. Взгляните на меня.

 Он повернул ее лицом к себе.

 – Вполне возможно, что кто-то следит за нами или одним из нас. Поэтому нужно вести себя как ни в чем не бывало. Делать намеченные дела.

 – Как было запланировано.

 – Вот и придерживайтесь намеченного. Купите пока что-нибудь, а потом пешком пройдемся до вашего дома. Мирная, спокойная прогулка.

 – Вы действительно думаете, что за нами следят?

 – Вполне вероятно. Поэтому…

 Он наклонился и легонько коснулся губами ее губ.

 – Потому что я купил вам красное белье, – напомнил он. – Идите в магазин.

 – Я… я собиралась в маленький маркет, вон там.

 – Погуляйте по маркету, пока я не приду за вами.

 – О’кей.

 Все это как странный сон, твердила она себе, топчась вдоль рядов товара. Позирование для картины, красное белье, записки от мертвых братьев, поцелуй на тротуаре… И какая-то предполагаемая слежка…

 Так что остается купить вино и посмотреть продолжение странного сна.

 Это не отняло много времени. Аш часто думал, что Оливер мог бы сделать блестящую карьеру фальсификатора. В подлинности подписи никто не усомнился. Оливер с легкостью подделывал подписи отца, да и бесчисленное множество других. Ключ подошел, банковский служащий вышел, и Аш остался один, глядя на коробку, содержимое которой стоило жизни Оливеру и женщине, которую тот, возможно, любил. Содержимое привело киллера в его дом и дом друга.

 Аш был в этом уверен.

 Он открыл коробку.

 И взгляд его остановился. Стопки перехваченных бумажными лентами сотен, новеньких, хрустящих, как молодой салат. Толстый конверт из оберточной бумаги. И коробка поменьше, тщательно втиснутая между ними. Шкатулка из дорогой коричневой кожи, с позолоченными петлями.

 Аш открыл ее. И увидел блеск и сияние, роскошь, лежавшую на толстой подложке.

 За это? Умирать вот за это?

 Аш вынул конверт, вытащил документы, прочитал все, что мог. И снова задумался. За это вот – умирать?

 Сдерживая гнев, он закрыл и снова запер шкатулку. Вынул из магазинного пакета завернутые в тонкую бумагу покупки, уложил туда шкатулку, сунул в пакет деньги и конверт, прикрыл бумагой и платьем и вышел, оставив пустой сейф на столе.

 Так. Теперь ему нужен компьютер.

 Лайла бродила по маркету столько, сколько сочла разумным. Купила вино, два огромных прекрасных персика, небольшой клинышек сыру «Порт Салю» и долго стояла над оливками, словно собиралась сделать важнейшее приобретение дня. А может, и года.

 Наконец она наполнила маленькую корзинку всякой всячиной и, оказавшись у прилавка, поморщилась, когда узнала, сколько стоила ей эта всякая всячина. Но постаралась улыбнуться кассиру и сохраняла улыбку, даже когда обернулась и взглянула на удивительно красивую азиатку в изумрудно-зеленых босоножках на высокой танкетке.

 – У вас изумительные туфли, – небрежно бросила она, поднимая пакет, как сделала бы при любых обстоятельствах.

 – Спасибо.

 Женщина скользнула взглядом экзотических глаз по красивым, многоцветным, но видевшим много миль босоножкам на плоской подошве.

 – У вас тоже симпатичные.

 – Для повседневной ходьбы. Но не для торжественных случаев.

 Довольная собой, Лайла вышла и пошагала к банку.

 Скучные туфли, решила Джей, для скучной жизни. Но что братец так долго делает в банке? Неплохо бы последить за ними подольше, и поскольку платят ей хорошо и Нью-Йорк ей нравится, она последит.

 Аш вышел из банка, как раз когда Лайла спорила с собой, подождать еще или войти.

 – Я больше не могла торчать в магазине…

 – Все прекрасно. Пойдем.

 – Что было в сейфе?

 – Поговорим, когда будем на месте.

 – Хоть намекни! – Она убыстрила шаг, чтобы не отставать, попутно отметив мысленно, что их обращения друг к другу уже не первый раз демонстрируют укорачивание дистанции, спровоцированное чувством опасности – но и чем-то еще… – Кровавые бриллианты, кости динозавров? Золотые дублоны, карта с местоположением Атлантиды? Она же где-то на дне океана…

 – Нет.

 – Да! – запальчиво возразила она. – Океаны покрывают большую часть планеты, так что…

 – Я про сейф. Ничего из того, что вы перечислили, в сейфе не было. Мне нужно кое-что проверить на вашем компьютере.

 – Коды запуска ракет, ключ к тайне бессмертия, лекарство против мужского облысения?

 В ответ он невесело улыбнулся.

 – Стоп! Он работал в антикварной фирме. Любимый резец Микеланджело? Эскалибор? Тиара Марии-Антуанетты?

 – Уже горячее.

 – Привет, Этан, как вы сегодня?

 Аш не сразу сообразил, что это она швейцару.

 – Ничего, мисс Эмерсон. Занялись шопингом?

 – Новое платье! – кивнув, просияла она.

 – Носите на здоровье. Нам будет вас недоставать.

 Этан открыл перед ними дверь и обменялся с Ашем кивками.

 – Он работает здесь одиннадцать лет, – сообщила Лайла, когда они шли к лифту. – И знает все обо всех. Но никогда не сплетничает. Но откуда кто-то узнал, что это был любимый резец Микеланджело?

 – Чего не знаю, того не знаю. Я и без того с трудом следую по лабиринту ваших мыслей.

 – Вы расстроены.

 Она провела ладонью по его руке.

 – Я это вижу. Что-то плохое? Что вы нашли?

 – Он умер за это. По-моему, вполне достаточно.

 Больше не пытаясь утешить его, она приказала себе успокоиться и не нервничать.

 Вынула ключи, когда открылась дверь лифта, и молчала, пока они шли к квартире.

 Погладила Томаса, который ринулся ей навстречу с таким видом, будто пробыл с ней в разлуке много недель.

 – Знаю-знаю, я отсутствовала дольше, чем собиралась. Но теперь я вернулась. Им бы стоило завести для него котенка, – заметила она, относя пакет с едой в кухню. – Бедняга не любит быть в одиночестве. Хотя котенок вырастет… И они начнут делить территорию… Нет, этот вариант не проходит.

 Пытаясь загладить вину, она вытащила кошачье лакомство и, протягивая коту, что-то нежно проворковала.

 – Ну, теперь скажете? – осторожно спросила она Аша.

 – Покажу.

 Свой пакет он поставил на стол в столовой. Убрал бумагу и вынул кожаную шкатулку.

 – Какая чудесная, – прошептала Лайла. – Особенная. И то, что в ней, конечно же, тоже чудесное и особенное.

 Она затаила дыхание. Аш поднял крышку.

 – Удивительно! Что-то старинное. Такая затейливая штуковина не может не быть старинной. Это золото, настоящее золото?! Столько золота! А бриллианты – они настоящие? А сапфир?

 – Это мы и узнаем. Мне нужен ваш компьютер.

 – Валяйте!

 Она махнула рукой, показывая, где у нее ноутбук.

 – Можно я это вытащу?

 – Разумеется.

 Пока она возилась, Аш вбил в строку поисковика «яйцо, ангел, колесница».

 – Умопомрачительно! Немыслимая работа! Тонкая и изящная!

 Она подняла вещицу, как маленькую бомбу – осторожно, едва касаясь.

 – Какое затейливое! Даже немного вызывающее, на мой взгляд. Но прекрасное. Изумительно, когда видишь такую работу. Золотой ангел тянет золотую колесницу, в которой лежит яйцо. А яйцо… Боже, вы только взгляните на этот блеск! Должно быть, настоящие драгоценные камни! Если это так…

 И тут до нее дошло:

 – Это Фаберже? Разве он… они… я не слишком в этом разбираюсь… Не русские ли ювелиры изготавливали такие яйца? Мне и в голову не приходило, что они могут быть такими изысканными. Это куда больше, чем просто игрушка.

 – Фаберже, это он. И они, – рассеянно обронил Аш, вчитываясь в найденную статью.

 – Коллекционеры их собирают, так? Или они находятся в музеях. По крайней мере старые. Они должны стоить тысячи, сотни тысяч.

 – Больше.

 – Миллион?

 Он покачал головой, продолжая читать.

 – Бросьте, кто заплатит больше миллиона за какое-то там яйцо, даже такое? О, оно открывается! А там… Аш, смотрите!

 Ее природное любопытство и вечное стремление допытаться, «как это работает», просто вопили от восторга.

 – В яйце маленькие часики! Часы ангела! Ладно, согласна на миллион, учитывая часы.

 – Сюрприз. То, что в яйце, называют сюрпризом.

 – Потрясающе! Я хочу еще его поразглядывать…

 Пальцы невыносимо чесались при мысли о возможности понять, как все это сделано.

 – Но как-то боязно… Миллион!

 – Возможно, в двадцать раз больше.

 – Что?!

 Она чуть не отпрыгнула и спрятала руки за спину.

 – Легко. Золотое яйцо с часами, – прочитал он вслух, – украшенное бриллиантами и сапфиром, в золотой двухколесной колеснице, которую везет золотой херувим. Сделано под руководством Петера Карла Фаберже для царя Александра Третьего в одна тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году. Одно из императорских яиц. Одно из восьми утерянных императорских яиц.

 – Утерянных?

 – Согласно тому, что я читаю, всего яиц было около пятидесяти, сделанных Фаберже для царей Александра и Николая. Сорок два находятся в музеях или личных коллекциях. Восемь не найдены. Херувим с колесницей – один из восьми.

 – Если оно настоящее…

 – Это первое, что мы должны проверить.

 Он постучал пальцем по конверту из оберточной бумаги.

 – Здесь документы. Некоторые, по-видимому, на русском языке. Но то, что я сумел прочесть, удостоверяет подлинность этих предметов. Если только сами документы не подделка.

 – И без документов яйцо слишком изысканное, чтобы быть подделкой. Если у кого-то такой талант, зачем заниматься подделками? Впрочем, все же люди этим занимаются. Не понимаю.

 Она присела и приблизила глаза к диковинной вещице.

 – Если это подделка, тот, кто соберется купить это, обязательно проверит подлинность. Я знаю, что иногда особенно искусные подделки проходят все испытания, но тут это вряд ли возможно. Если оно настоящее… вы не шутили насчет двадцати миллионов?

 – Возможно, больше, судя по тому, что я читаю. Очень легко все выяснить.

 – Как?

 – Дядя Оливера. Его босс. Владелец и собственник «Олд Уорлд Энтикс». Если Винни не знает, то он знаком с людьми, которые знают.

 Яйцо сверкало, переливалось, отражая эру роскоши. Не просто великое искусство, но история.

 – Аш, нужно отнести его в музей.

 – Ну да, войти в «Метрополитен» и сказать: «Эй, смотрите, что я нашел!»

 – В полицию.

 – Рано. Мне нужны ответы, а они их не дадут. Нужно узнать, откуда все это у Оливера. Была это сделка? Он украл все – или купил?

 – А он мог его украсть?

 – Ну разумеется, он не вламывался в чужой дом. Но если выманил у кого-то обманом? Лгал? Манипулировал? Он вполне на такое способен. Вот пишет, что у него был клиент. Он получил все от клиента – или собирался ему доставить?

 – А вы все документы прочли? Может быть, есть какая-то… купчая?

 – Ничего подобного, но я не прочитал еще всех бумаг из его квартиры. В банковском сейфе лежало около шестисот тысяч долларов наличными.

 – Шестьсот тысяч?!

 – Приблизительно, – ответил Аш так рассеянно, что Лайла молча уставилась на него.

 – Сама по себе сумма таких размеров означала в случае с Оливером, что она была у него не очень долго. И у него были планы. Возможно, он не хотел или не мог сообщить об этих деньгах. А если ему заплатили, а он понял, что этого недостаточно, и попытался выжать из клиента еще денег…

 – Если это стоит столько, сколько вы сказали, почему бы не заплатить больше? Зачем убивать двоих?

 Он хотел было ей напомнить, что людей иногда убивают и за несколько бренных монет. Или просто потому, что хотят кого-то убить. Но не стал развивать этих тем.

 – Возможно, они с самого начала планировали лишить его жизни, а может быть, он просто вывел из себя не того клиента. Я знаю одно: нужно удостовериться в подлинности этих сокровищ. Узнать, где Оливер их раздобыл и для кого.

 – А потом?

 Взгляд зеленых глаз был кинжально-острым.

 – А потом кто-то заплатит за убийство брата и его женщины.

 – Как только вы все распутаете, нужно идти в полицию! – жестко отвечала она.

 Он слегка поколебался. В своем воображении он уже заставлял преступника платить за содеянное. Но, глядя Лайле в глаза, понял, что не сможет этого сделать. Он упадет в ее глазах, если начнет мстить сам!

 Поразительно, как много ее мнение стало для него значить.

 – Да, я пойду к копам.

 – О’кей. Я приготовлю ланч.

 – Вы собираетесь приготовить ланч?

 – Нам нужно поесть и подумать.

 Она снова осторожно подняла яйцо из гнездышка.

 – Вы делаете это, потому что любили его. Иногда он был настоящим, как вы сказали, чирьем в заду, иногда позором, часто разочарованием. Но вы любили его и потому будете делать все, что можете, лишь бы узнать, почему это произошло. Да, вы скорбите, но в самой скорби кроется ярость. А это неправильное, нехорошее чувство.

 Она положила руку поверх его руки, словно в желании усмирить эту скорбь.

 – Конечно, естественно его испытывать и даже хотеть наказания для того, кто это сделал. Но вы не такой. Благородство вам не позволит вершить самосуд. Поэтому я очень хочу вам помочь – и предлагаю начать с ланча.

 Она пошла на кухню и стала рыться в продуктах, разложить которые еще не успела.

 – Почему вы не прикажете мне убираться вон, проваливать и держаться от вас подальше?

 – Зачем?

 – Потому что я принес в ваш дом…

 – Не мой!

 – …на место вашей работы, – поправился он, – предмет, потенциально стоящий миллионы и, несомненно, раздобытый нечестными средствами. То, во что замешан мой брат, побудило кого-то вломиться в квартиру вашей подруги, чтобы искать вас или информацию о вас, и вполне возможно, пока вы встречаетесь со мной, эта особа – вероятно, убийца – будет следить за вами.

 – Вы забываете трагическую потерю туфель Джули!

 – Лайла…

 – Их нельзя не принимать в расчет, – возразила она, ставя на огонь кастрюльку, чтобы сварить пасту. Салат с пастой – это то, что им надо сейчас. Быстро и вкусно.

 – И ответ прост: вы – не ваш брат.

 – Странный ответ.

 – Первая часть ответа, – уточнила она. – Может быть, Оливер мне бы понравился. А может быть, выводил бы меня из себя, потому что зря растратил такой потенциал, столько возможностей. А вы не тратите. И это вторая часть ответа. Вы не растрачиваете себя зря. И это для меня важно. Не тратить зря ничего: ни времени, ни способностей, ни возможностей. Вы будете стоять за него горой, хотя уверены, что он сделал не только нечто глупое и опасное, но и просто немыслимое. Но все равно будете стоять за него. Верность. Любовь, уважение, доверие? Все это имеет существенное значение, но ничто не значит без верности. И это все, что я об этом думаю.

 Ее темные глаза были исполнены чувств.

 – Так почему я должна вас выгнать?

 – Потому что вы не знали его. А ваша жизнь немыслимо усложнилась.

 – Я знаю вас. И жизнь состоит из сложностей. Да и если я вышибу вас, вы не станете меня писать.

 – Но вы не хотели, чтобы я вас писал.

 – Не хотела… И все еще не уверена, что хочу, но теперь меня разбирает любопытство.

 – У меня сложился сюжет и второй картины.

 – Видите, ничто не потрачено зря. И какой же этот второй сюжет?

 – Вы лежите в беседке, на густой зеленой траве, на закате. Только что проснулись, и волосы ваши рассыпаны.

 – Просыпаюсь – на закате?

 – Да, как ночная фея.

 – Я фея…

 Ее лицо осветилось радостью.

 – Мне это нравится. А костюм?

 – Изумруды.

 Она перестала помешивать пасту и замерла.

 – Изумруды?

 – Изумруды, как капли волшебного моря, сверкающие на вашем теле – на шее, груди… Я собирался чуть-чуть подождать, прежде чем предложить вам вторую картину. Но теперь, думаю, стоит выложить карты на стол, пока у вас еще есть время передумать.

 – Я могу передумать в любое время.

 Он улыбнулся, подступил ближе.

 – Я так не cчитаю. Теперь самое время подхватиться и убежать.

 – Куда бежать-то? Я нам еду готовлю…

 Он взял у нее вилку для пасты и помешал в кастрюльке.

 – Теперь или никогда.

 Она отступила.

 – Мне нужен дуршлаг.

 Он сжал ее руку и притянул к себе.

 – Теперь.

 Поцелуй был не тот, что на тротуаре, не легкое прикосновение губ, а долгое, чувственное, неспешное обладание с электрическими вспышками требовательности, потрясавшими ее до глубины естества.

 Неужели ее ноги ослабели тогда, в его мастерской, когда он смотрел на нее? Теперь они просто растворились, оставив ее без всякой опоры, теряющей равновесие.

 Если бы он не обнимал ее, она просто рухнула бы на пол.

 Она держалась.

 Он увидел ее всю до донышка, еще когда в первый раз заглянул ей в глаза, и этому не могли помешать ни потрясение, ни боль свежей раны. Он мгновенно распознал ее талант отдавать, дарить свое внутреннее сияние – но она могла и отнять его, это он тоже мгновенно про нее понял. И сейчас он забирал ее свет и позволял ему окутывать себя им, как жизнью.

 – Необыкновенная, – пробормотал он, снова заглядывая ей в глаза, – ты словно просыпаешься в первый день бытия… Вот такую тебя я и буду писать…

 – Поэтому вы меня поцеловали? Ради картины?

 – Вероятно, это одна из причин. Не основная, но одна из…

 Он откинул назад ее волосы.

 Она молча сняла кастрюльку с огня.

 – Вы спите со всеми женщинами, которых рисуете?

 – Нет. Близость – в самой работе, и обычно чувственность – тоже. Но это работа. Я сразу же захотел, чтобы ты мне позировала, едва увидел тебя. Хотел спать с тобой… Когда я впервые пришел сюда, ты обняла меня перед уходом. Это был не чисто физический жест: я не так глуп.

 Он уловил промелькнувшую на ее лице улыбку, но она тут же отвернулась и опрокинула кастрюльку над дуршлагом.

 – Это было сочувствие. Я хотел его – и хотел тебя. Может быть, тогда я искал утешения. Сейчас – нет.

 Нет, не утешения, мысленно согласилась она. И сама хотела того же. Их чувства опять совпадали.

 – Меня всегда привлекали мужчины сильные. Сложные. И это всегда скверно кончалось.

 – Почему?

 – Почему скверно?

 Она дернула плечом и выложила пасту в миску.

 – Они от меня уставали.

 Лайла добавила в пасту томаты-черри, блестящие черные оливки. Порезала пучок свежего базилика, добавила розмарин и перец.

 – Меня нельзя назвать волнующей, я не слишком люблю сидеть дома, готовить и поддерживать огонь в очаге, а также терпеть не могу ежевечерних развлечений и тусовок. И то, и другое должно быть в меру, но во мне всегда было недостаточно одного или слишком много другого. Ну вот, можно есть. Я схитрю и воспользуюсь готовой заправкой.

 – Зачем же придавать огласке этот безобидный штришок?

 – Забудьте.

 – Мне не нужна кухарка или хранительница очага. Или еженощные вечеринки. И в этот момент я считаю тебя самой волнующей женщиной, которую знаю.

 Волнующей? Никто никогда еще не говорил ей такого.

 – Всему виной ситуация. Напряженная ситуация, порождающая волнение и беспокойство. Возможно, даже приводящая к язве, хотя теперь доктора считают, что причина не в этом. И все же просто позор тратить зря это волнение и напряжение.

 Перемешав салат, она открыла хлебницу.

 – О, всего одна булочка.

 Она взяла пальцами бездрожжевую булку.

 – Напополам?

 – Конечно!

 – Я хотела попросить вас об одном одолжении. Дайте мне немного времени обдумать все это, перед тем как нырнуть. Потому что обычно я ныряю очертя голову и оказываюсь на чересчур большой глубине. Прибавьте сюда обстоятельства – ваш брат, сказочное яйцо, необходимость решить, что со всем этим делать… Я попытаюсь делать шажки помельче, а не нырять сразу.

 – Как далеко ты зашла в воду?

 – Вода была чуть выше колен, когда вы стали меня рисовать. Теперь доходит до бедер.

 – О’кей.

 Ее ответ, неординарный, простой, искренний, поразил его чувственностью большей, чем у черного шелка. Ему хотелось коснуться ее. Но он довольствовался тем, что стал играть кончиками ее волос, довольный, что она оставила их распущенными.

 – Хотите поесть на террасе? И пока что оставить ситуацию в комнате?

 – Превосходная идея. Давайте именно так и сделаем.

 «Однако оставлять ситуацию надолго они не могли», – думала она, ибо ситуация имела значительный вес. Но она наслаждалась солнцем, вкусной едой и загадкой человека, ее хотевшего.

 С другими мужчинами… были спринтерские забеги, иногда дело кончалось одной ночью. Марафона она не знала. Впрочем, вся ее жизнь была серией коротких забегов. Пока что постоянство не посещало ее, поскольку она решила, что желание постоянства заранее обречено на провал.

 Она считала, что построила свою жизнь на основе временности, весьма интересной и продуктивной.

 Но отношения с Ашем могут стать точно такими же.

 – Если бы нас познакомила Джули на вашей выставке, все это не казалось бы таким странным. Но тогда это, возможно, не было бы таким интересным.

 – Ошибаешься.

 – Приятно слышать. Но мы познакомились не на выставке.

 Она бросила взгляд на окно, все еще закрытое наглухо.

 – Слишком много всего в вашей жизни, Аш!

 – С каждым часом все больше. Ты не выкинула меня, когда был шанс, так что и с тобой будет то же самое.

 – О, я привыкла. Через пару дней у меня будет вид на реку, маленький песик, орхидеи, за которыми нужно ухаживать, и в личном распоряжении тренажерный зал, который либо испугает меня, либо подвигнет на упражнения. Нужно дописывать книгу, вести блог, купить подарок маме на день рождения – думаю, лучше всего лимонное деревце, потому что представляете, как это круто – растить на Аляске собственные лимоны? А еще у меня есть то, что может оказаться краденым императорским яйцом, стоящим больше, чем я могу себе представить, легкое беспокойство по тому поводу, что киллер может следить за мной, и загадка потенциально классного секса с мужчиной, которого я встретила, потому что он потерял брата. Это требует немалой изворотливости. Поэтому мне придется быть ловкой.

 – Ты забыла сеансы в моей мастерской.

 – Потому что это пугает меня больше, чем личный тренажерный зал или секс.

 – Секс так отпугивает тебя?

 – Раздеться в первый раз перед мужчиной – это безумно страшно.

 – Я буду тебя отвлекать.

 – И это плюс.

 Она нарисовала маленькое сердечко на запотевшем боку стакана с лимонной водой.

 – Что будем делать с яйцом?

 Ну вот, ситуация вернулась.

 Он вздохнул.

 – Я покажу его дяде Оливера. Тому, на которого он работал. Если Винни не сам проверит подлинность, найдет того, кто это сможет.

 – Прекрасная мысль. Но оно так или иначе достаточно ценное. Либо цена разумная, если учесть поразительную работу, либо пугающая. А когда он оценит яйцо, что вы собираетесь делать дальше?

 – Возьму с собой в дом отца. Там охрана получше, чем у президента. Там оно будет в безопасности. Пока я разбираюсь со всем остальным.

 – Но как?

 – Я это обдумываю. Винни должен знать коллекционеров, богатых коллекционеров. Или, опять же, знает того, кто с ними водится.

 У нее было превосходное воображение. И сейчас она попыталась представить кого-то с бесчисленными миллионами, позволяющими иметь любое хобби. Она ежегодно вела дом у пары геев, собиравших антикварные дверные ручки. А зимой работала у дважды вдовы, имевшей удивительную коллекцию эротических нэцке.

 Но бесчисленные миллионы? Пришлось подстегнуть воображение, чтобы представить такое.

 Она решила, что ей нужно фото, лицо или хотя бы имя, чтобы добиться успеха.

 – В файлах Оливера должно быть что-то о клиенте, а может, в его корреспонденции.

 – Я просмотрю.

 – Я могу помочь. Могу, – повторила она, когда он не ответил. – Иногда клиенты платят мне дополнительно, чтобы я привела в порядок бумаги и кабинеты, пока их нет дома. В любом случае она должна была знать эту Сейдж, подругу Оливера. Она должна была что-то знать обо всем этом. Все их напряженные разговоры, споры, волнение, беспокойство, я-то считала, что они выясняли отношения, но теперь понимаю, что речь наверняка шла об этих сокровищах, о клиенте. И о том, что он – или они, пытались осуществить.

 – Она что-то знала, – согласился Аш. – Но недостаточно. Вы сказали, Сейдж плакала, умоляла, перепугалась смертельно. Думаю, знай она, где Оливер спрятал яйцо, то все бы выдала сразу.

 – Возможно, вы правы. Она знала, что именно он прячет, что задумал, но может быть, не то место, где он прячет яйцо. Поэтому она не могла сказать. А он отключился. Тот, кто их убил, сделал огромную ошибку, когда подсыпал снотворное в алкоголь, предположив, что справиться с женщиной будет легче. И что она скажет все, если ее напугать или избить.

 Она поднялась и собрала посуду.

 – У вас дела. Визиты.

 Он встал, взял у нее посуду и снова поставил. И сжал ее руки.

 – Он сказал Сейдж примерно вот что: «Послушай, красавица, меньше знаешь, лучше спишь. Я забочусь о тебе». И сам отчасти верил тому, что говорил.

 – Тогда это было отчасти правдой.

 – Он не сказал ничего Сейдж, потому что не доверял ей и потому что не хотел, чтобы у нее было столько же власти, сколько у него. Это была его сделка. А она умерла за эту сделку.

 – И он тоже, Аштон. Скажите мне…

 Она сжала его плечи: контакт за контакт.

 – Если бы он был в сознании, выдал бы то, что знал, чтобы спасти ее?

 – Да.

 – Тогда пусть этого будет достаточно.

 Она приподнялась на носочки и прижалась губами к его губам. Он порывисто притиснул ее к себе, и она снова начала тонуть, ощущая, как колотится сердце.

 – Я мог бы отвлечь тебя сейчас.

 – Вне всякого сомнения. Но…

 Он провел ладонями по ее рукам, сверху вниз.

 – Но?

 Они ушли с террасы в квартиру. Он уложил шкатулку в магазинный пакет, прикрыл бумагой. За шкатулкой последовали конверт и деньги.

 – Завтра мне нужно уехать. Необходимо кое-что уладить. Поскольку я вынуждаю тебя присутствовать на похоронах, позвони Джули и спроси, не хочет ли она поехать с тобой в воскресенье, если тебе так удобнее.

 – Но она и Люк…

 – Они взрослые люди.

 – Много вы знаете.

 – Спроси ее. И пошли мне эсэмэску с адресом дома, куда переедешь. Ты сказала – Аппер Ист?

 – Верно. Тюдор-сити.

 Он нахмурился.

 – Это очень далеко от моего дома. Я договорюсь, чтобы тебя возили на сеансы, когда начнешь позировать.

 – Метро… вы слышали о метро? Идет прямо через город. Как такси и автобусы. Таково чудо общественного транспорта.

 – Я договорюсь о машине с водителем. Сделай одолжение. Не выходи одна.

 – Я не собиралась, но…

 – Вот и прекрасно.

 Он подхватил пакеты и направился к двери.

 – Вам следовало бы взять такси или машину, а не разгуливать с этими дурацкими пакетами. А еще лучше – бронированный автомобиль.

 – Мой бронированный автомобиль в автосалоне. Увидимся через пару дней. Оставайся дома. Позвони Джули.

 А не слишком ли он любит командовать, подумала Лайла.

 И очень ловко умеет сделать так, что эти приказы кажутся одолжениями или просто доводами здравого смысла.

 – Сейчас вот пойду и обойду несколько раз квартал, просто ему назло! – пожаловалась она Томасу. – Только не стоит оно того. Посуда, потом книга. И… какого черта?.. Позвоню-ка я Джули!

 Аш заморозил высокий стакан. Ледяной джин-тоник – любимый летний напиток Винни. И поскольку Аш собирался вторгнуться в мир бедняги и нарушить его покой, самое меньшее, что он мог для него сделать, – это обеспечить ему любимый напиток.

 Винни не стал задавать вопросов, когда позвонил Аш. Просто согласился заехать после того, как закроет магазин. Аш слышал нотки печали в его голосе, а также готовность помочь, и знал, что воспользуется и тем, и другим, когда втянет Винни… в сложившуюся ситуацию.

 Он был хорошим человеком. Аш думал об этом, обшаривая Интернет в поисках новой информации о яйце. Счастливо женатый почти сорок лет, умный, проницательный бизнесмен, с безошибочным чутьем, отец троих детей, сумасшедший дедушка шестерых внуков. Правда, к этому времени мог появиться и седьмой.

 Нужно проверить таблицу.

 Он принял к себе Оливера, прекрасно зная, что берет ненадежного и взбалмошного единственного сына сестры. Но это, похоже, сработало. Все ладили с Винни, но он ожидал и требовал честной оценки от всех своих служащих.

 Когда бы Аш ни спросил, Винни всегда говорил, что Оливер прекрасно справляется, становится самостоятельным, умеет обращаться с клиентами и имеет талант к антикварному делу.

 Да, умеет, по-своему, и в этом, вероятно, корень проблемы.

 Он немного посидел, изучая яйцо. Где он был раньше, этот изысканный и причудливый дар, созданный для русских монархов? Кто смотрел на него, нежно трогал детали?

 И кто хотел его получить? Настолько, чтобы убить за него?

 Услышав звонок, Аш встал.

 – Арчер, – проговорил он в домофон.

 – Привет, Аш, это Винни.

 – Заходите.

 Он нажал кнопки замков, вышел из гостиной и спустился вниз.

 Винни стоял с кожаным портфелем в руках. Несмотря на жару и рабочий день, на нем был шикарный серый в тонкую белую полоску костюм и крахмальная белая сорочка, дополненная изящно завязанным платком от Эрме с ярким пестрым узором.

 Туфли блестели. Волосы были зачесаны назад, белые пряди оттеняли загорелое лицо с аккуратной эспаньолкой.

 Он более походил на одного из своих богатых клиентов, нежели на человека, продававшего им антиквариат.

 Услышав шаги, он поднял глаза.

 – Аш!

 В голосе все еще звучал джерсийский выговор его детства.

 – Ужасные времена.

 Поставив портфель, он крепко обнял Аша.

 – Как держишься?

 – Очень много дел. Это помогает.

 – Это всегда помогает. Что я могу сделать? Олимпия прилетает сегодня, но сразу поедет в дом Оливера. Она не велела мне приезжать до воскресного утра, но, думаю, Энджи и дети приедут завтра.

 – Она и Энджи всегда были близки.

 – Как сестры, – согласился Винни. – Она предпочла бы иметь в сестрах и братьях не меня, а Энджи и Найджела. Но раз уж мы все собрались, могли бы тебе помочь.

 – Не сумеешь ли отговорить ее от волынок?

 Винни коротко засмеялся.

 – Да ни в коем случае. Она убеждена, что Оливер хотел бы волынки. Полиция что-нибудь узнала?

 – Если и да, то мне ничего не говорят.

 – Но кто мог решиться на такое? Сейдж… они так друг другу подходили! Думаю, они могли быть счастливы вместе. Возможно, ревность бывшего парня? Я так и сказал полиции, когда они пришли со мной поговорить.

 – У нее кто-то был до Оливера?

 – У такой женщины? С ее внешностью, образом жизни? Разумеется. Оливер никогда ни о ком не упоминал, хотя я просто уверен, что кто-то был. Но он был счастлив, и это мы должны помнить. Последние несколько недель он был словно наэлектризован. Поговаривал, что хочет куда-то поехать. Думаю, он собирался сделать предложение. Он так и излучал возбуждение и беспокойство, как человек, собирающийся предпринять важный шаг в жизни.

 – Кажется, вы правы. Я хочу кое-что вам показать. Наверху.

 – Конечно.

 Аш повел его к лифтам.

 – Он говорил вам что-то о сделке, которую собрался заключить? О каком-то особом клиенте?

 – Ничего необычного. Последние несколько месяцев он очень хорошо работал. Занимался ликвидацией имущества, приобрел несколько превосходных вещиц, имея в виду определенных клиентов. У этого мальчика был настоящий талант.

 – Да, вы говорили. Сейчас налью вам выпить.

 – Не откажусь. Последние дни были трудными. Все любили Оливера, и, благослови его боже, он любил всех. Даже когда выводил вас из себя, все равно его любили. Ты знаешь, каким он был.

 – Знаю.

 Аш повел Винни в небольшую кухню при мастерской, взял замороженный стакан из кулера под баром с напитками.

 – Джин-тоник, верно?

 – Сам знаешь. У тебя прекрасный дом, Аш. Когда ты купил его, я подумал: во имя Господа, почему мальчик не разделит его на две квартиры и не поимеет с этого какой-то доход?

 – Да, но…

 Аш смешал напитки, добавил сок лайма и открыл бутылку пива.

 – Жизнь в шумном, людном городе тяжела. Нужно иметь спокойный уголок, куда можно прийти и отдышаться.

 – У тебя он есть.

 Винни коснулся бокалом его бутылки.

 – Я горжусь тобой. Знаешь, что Сейдж купила одну из твоих картин? Оливер упоминал об этом.

 – Я видел картину, когда собирал его вещи. Большую часть вещей. Заходите сюда и скажите, что думаете об этом.

 Он повел Винни в кабинет.

 Яйцо стояло на его письменном столе.

 Обычно у Винни было бесстрастное выражение лица типичного игрока в покер, и Аш прекрасно это знал, потому что не раз ему проигрывал. Но теперь лицо Винни осветилось потрясенным восторгом новичка, выложившего на стол четыре туза.

 – Где ты взял это? Аштон!!!! Где ты взял это?

 – Что это такое?

 – Не знаешь?

 Винни выпрямился, обошел яйцо, наклонился так низко, что почти коснулся носом золота.

 – Это либо яйцо Фаберже «Херувим с колесницей», либо самое великолепное его воспроизведение, которое я когда-либо видел.

 – Можете точно сказать, это первое или второе?

 – Где ты его достал?

 – Из банковского сейфа. Сейфа Оливера. Он послал мне ключи и записку с просьбой сохранить ключ, пока он со мной не свяжется. Сказал, что у него обидчивый клиент и в перспективе выгодная сделка. Думаю, он попал в беду, Винни. И эта беда сейчас стоит на моем столе. Думаю, то, что убило его, стоит на моем столе. Можете сказать, оно настоящее?

 Винни упал на стул и сильно растер ладонями лицо.

 – Мне следовало знать. Следовало знать. Его энергия, возбуждение, смешанное с беспокойством. Не о женщине. Об этом. Об этом. Я оставил портфель внизу. Он мне понадобится.

 – Сейчас принесу. И простите меня.

 – За что?

 – За то, что впутал вас в это.

 – Он мой племянник, Аш. Мальчик моей сестры. Ее единственный мальчик. Я научил его разбираться в антиквариате. Коллекциях. Их ценности. Как продавать и покупать. Конечно, ты позвонил мне.

 – Пойду принесу портфель.

 Аш знал, что только добавит ему скорби. Цена, которую приходится платить. Но родные прежде всего звонят родным. По-другому у него не выходит.

 Когда он вернулся с портфелем, Винни, согнувшись, стоял над яйцом. Очки сползли на кончик носа.

 – Всегда теряю эти штуки.

 Он снял очки, отложил подальше.

 – Пары очков не хватает на месяц. Но я двадцать лет храню лупу ювелира.

 Он открыл портфель.

 Вынул тонкие хлопчатые перчатки, натянул, включил настольную лампу и стал изучать яйцо через лупу, дюйм за дюймом, с тщательностью хирурга, вглядываясь в крошечные механизмы, сверкающие камни.

 – Я приобрел два яйца, не императорских, конечно. Но прекрасные образцы, относящиеся к тысяча девятисотому году. Когда-то мне посчастливилось увидеть и даже осмотреть императорское яйцо из частной коллекции. Так что ведущим экспертом в этой области меня не назовешь.

 – Вы мой родственник.

 Винни слегка улыбнулся.

 – По моему мнению – и это только мое мнение, – перед нами подлинное яйцо Фаберже «Херувим с колесницей», одно из восьми пропавших императорских яиц. Существует только одна фотография этого яйца, причем очень плохая, и несколько не слишком совпадающих описаний. Но работа, качество материала, дизайн… И на нем клеймо Перхина, лучшего мастера фирмы Фаберже того периода. Для меня это совершенно определенно, но ты захочешь получить свидетельство настоящего эксперта.

 – У него есть документы. Большая часть на русском.

 Аш вынул бумаги из конверта и отдал Винни.

 – Я не могу это перевести, – сказал тот, проглядев бумаги. – Но это выглядит как свидетельство о продаже, датированное пятнадцатым октября одна тысяча девятьсот тридцать восьмого года. Цена в рублях. Кажется, три тысячи. Не уверен в курсе обмена валют в тридцать восьмом, но сказал бы, что кто-то совершил выгодную покупку.

 Он снова сел.

 – Я знаю человека, который может перевести эти документы.

 – Буду очень благодарен. Оливер знал, что это такое и чего стоит. Иначе пришел бы к вам.

 – Думаю, ты прав. Он знал или знал достаточно, чтобы самостоятельно добыть информацию.

 – У вас есть клиент, особенно интересующийся подобными вещами?

 – Нет, но всякий искренне любящий антиквариат и коллекционирующий его был бы счастлив это приобрести. При условии, что у него есть тридцать миллионов, а может, и больше. На аукционе она была бы продана за гигантскую сумму. Богатый коллекционер тоже мог бы не пожалеть денег. И Оливер, несомненно, это знал.

 – Вы сказали, что он за последние два месяца распоряжался продажей имущества в двух поместьях.

 – Да. Дай мне подумать.

 Винни потер висок.

 – Он оценивал и распоряжался имуществом Суонсона, Лонг-Айленд, и Хилла-Клейборна в Парк-Слоуп.

 – Суонсон.

 – Да. Но никто не объявлял о продаже чего-то подобного.

 – Кто делал списки?

 – В этих случаях с клиентами работал Оливер. Он мог сам приобрести яйцо, а я бы уж точно заметил миллионную покупку.

 – Оливер вполне мог позволить себе такое. Если продавец не знал истинной цены, а сам он имел в виду определенного клиента.

 – Вполне возможно. Некоторые считают наследственный Веджвуд дешевкой. Другие такого же мнения о вазах Даум с журавлями.

 – В его бумагах есть купчая. На фигурку антикварного ангела с тележкой. Продано Мирандой Суонсон, за двадцать пять тысяч долларов.

 – Господи боже! Миранда Суонсон – это и есть клиентка. Наследство ее отца. Она хотела продать всю или почти всю обстановку дома, и Оливер это устраивал. Он словом не обмолвился…

 Винни снова оглядел яйцо.

 – Он знал, что это такое?

 – Даже если не был уверен, мог и проверить. Возможно, так и сделал. Двадцать пять тысяч за это?

 – Чертовски выгодная сделка, – заметил Аш.

 – Но… если он знал, это было неэтично. Мы так дела не ведем. И с клиентами так не обращаются. Но… за то, что узнал, нашел это яйцо, я бы гордился им. Он мог бы принести яйцо ко мне. Я был бы горд.

 – Он не сказал вам. Потому что вы не позволили бы ему. Это не прямое воровство. Многие даже не посчитали бы это обманом. А вы посчитали бы. Он не мог вам сказать.

 Винни не ответил. Аш отошел.

 – Он сказал своей подруге и, скорее всего, взял у нее деньги на покупку. Он разыскал собирателя, либо через нее, либо через людей, с которыми познакомился в вашем магазине. Попытался его продать. Изрядный куш. Он знал, что бы вы подумали. Чего бы хотели. Но блеск денег слепил его.

 – И он заплатил огромную цену за свою сомнительную этику. Ты ничего не скажешь его матери.

 – Нет. И больше никому в семье.

 – Уже хорошо. Я бы гордился им, – снова пробормотал Винни и тряхнул головой, словно пытаясь избавиться от назойливых мыслей. Выпрямился и взглянул на Аша.

 – Он оставил тебя с кучей проблем. Это за ним всегда водилось, как ни жаль это признавать. Сделай копии документов. Я не хочу брать оригиналы. Попробую отдать на перевод и осторожно поспрашиваю, если хочешь, чтобы это осмотрел настоящий эксперт.

 – Пока что с этим воздержимся.

 – Я почти ничего не знаю об истории этих яиц. Знаю только, что было заказано пятьдесят императорских яиц и что Ленин во время большевистской революции приказал обыскать дворцы и забрать все сокровища. В тридцатых Сталин продал несколько яиц, чтобы раздобыть валюту. В этом есть сюрприз, что повышает его стоимость. Многие из тех, что находятся сейчас в коллекциях, лишились сюрпризов или каких-то их деталей. Восемь были утеряны после революции. Украдены, проданы, спрятаны или хранятся в очень-очень личных коллекциях.

 – Я пошарил в Интернете. Одно из описаний яйца взято из инвентаризационного списка награбленных сокровищ. Похоже, оно не попало в сундуки Ленина – кто-то его стащил.

 Аш отнес бумаги к копировальному устройству.

 – Где ты собираешься хранить все это, пока разберешься?

 – Отвезу в дом отца с охраняемой территорией.

 – Вот это правильно. Даже лучше, чем мое хранилище. Но если ты положишь все в основной сейф и скажешь отцу, что это трогать нельзя, он все равно сунет туда нос.

 – У меня есть пара мест, куда можно спокойно положить яйцо и бумаги.

 Он нашел другой конверт, сложил туда копии.

 – Давайте, я налью вам еще.

 – Лучше не надо. Энджи сразу поймет, что я выпил две порции. У нее просто радар. Одна порция между работой и домом вполне приемлема. Две – недопустимы.

 Он говорил спокойно, даже деловито, но в голосе звучали печаль и, хуже того, разочарование.

 – Мне все равно пора. Вернусь домой, позвоню насчет перевода. И когда приеду в дом твоего отца, передам тебе. А ты? Поедешь завтра?

 – Да.

 – Предложение все еще действительно. Все, что мы можем сделать.

 Винни поднялся, положил документы в портфель.

 – Это очень важная находка. Оливер сделал что-то большое, то, что имеет значение в этом мире. Просто сделал это неправильно.

 – Согласен.

 – Не провожай, – попросил Винни, снова обнимая Аша. – И спрячь яйцо подальше. Побереги его и себя. Если раздобуду какую-то информацию перед отъездом, позвоню.

 – Спасибо, Винни.

 – Поскольку оно не украдено, незачем возвращать его прежнему владельцу. Ему место в музее.

 – Я об этом позабочусь.

 – Знаю.

 Печаль снова блеснула в его глазах. Винни похлопал Аша по спине и спустился вниз.

 Да, яйцо должно лежать в безопасном месте, но пока прояснится его история, оно полежит здесь.

 Миранда Суонсон. Пора узнать больше.

 Он снова сел и набрал в поисковике имя.

 Джей намеревалась снова обыскать дом братца. Визит в банк заинтриговал ее. Но появление дяди заинтриговало еще больше.

 Второй обыск может быть более продуктивным.

 Стоило бы взять братца. Слегка надавить – и он скажет все, что знает.

 Джей выбрала серьги с нефритом и жемчугом. Очень стильные. Очень традиционные, чтобы подчеркнуть коротко стриженный парик.

 – Именно так, как все рассказала шлюха, перед тем как ты выкинул ее из окна?

 – Никого я не выкидывал. Просто все пошло не так. Возьмем братца, привезем сюда. Тихо, спокойно, никто не мешает. Времени займет немного.

 Иван говорил с русским акцентом. Джей знала – в ее привычках всегда было знать все о своих помощниках, – что он родился в Куинзе у мелкого мафиозного бойца и стриптизерки, чей роман с героином свел ее в могилу.

 – Идиот Оливер неделями не общался с братом. Разве я не проверяла его телефон и компьютер? Ни звонков, ни имейлов. Но он работал на своего дядю.

 Хотя она терпеть не могла присутствия Ивана в комнате, когда одевалась, все же, выбрав помаду «Ред Табу», стала тщательно красить губы.

 Однажды он попытался дотронуться до нее. Но нож, который она поднесла к его яйцам, быстро охладил пыл.

 Больше он ее не беспокоил.

 – Дядя – успешный антиквар, – продолжала она. – Дядин бизнес и привел идиота к яйцу.

 – А дядя ни хрена об этом не знал.

 – Тогда – да, – согласилась Джей. – Возможно, теперь он знает больше. Брат посетил банк, потом дядя посетил брата. Думаю, брат, который трахает тощую суку, видевшую падение шлюхи, теперь знает больше. Может, Оливер не был таким уж идиотом, как мы считали, и положил яйцо в банк.

 – Но ты сказала, что брат вышел из банка без свертков.

 – Все, что я видела. Если оно было в банке, он мог оставить его там. Или узнал информацию о яйце и его местонахождении. И должно быть, информация обнадеживающая, если он проконсультировался с дядей Оливера. Его боссом. С чего бы вдруг?

 Она взяла из коробки обручальное кольцо. Жаль, что брильянт – квадратная огранка, пять карат – фальшивка, но очень хорошая. Она надела кольцо.

 – Дядя лучше разбирается в Фаберже, дядя старше и не так силен, как братец. У дяди было больше контактов с идиотом. Поэтому я навещу дядю.

 – Зряшная трата времени.

 – Наш наниматель назначил меня главной, – холодно напомнила она. – И решения принимаю я. Свяжусь с тобой, если и когда понадобишься.

 Она долго и тщательно изучала себя в зеркале. Яркий узор платья консервативного покроя, леденечно-розовые босоножки на каблуках, рыжеватая сумка, неброские украшения ничего не говорили о характере самой женщины.

 На первый взгляд все было, как она хотела. Богатая, замужняя, следующая традициям азиатка.

 Она в последний раз проверила содержимое сумки. Бумажник, визитница, мобильник, косметичка, складной нож, две пары наручников и девятимиллиметровый «зиг-зауэр».

 Она ушла не оглянувшись. Иван сделает все, что она скажет, иначе она просто его убьет. И оба это знали.

 Он не знал одного: что она все равно намерена его убить. Покорность только отодвинет неизбежное.

 Винни помогали держаться работа, клиенты, помощь служащим. Сердце и ум разрывались между скорбью по искренне любимому племяннику и волнению из-за найденного сокровища.

 Он послал копии документов старому другу, который мог их перевести. И хотел сообщить об этом Ашу эсэмэской, но решил, что не стоит. Завтра они увидятся на похоронах. Лучше говорить о находке исключительно с глазу на глаз.

 Он не хотел рассказывать все жене. Как только они узнают больше, он расскажет, но все равно лучше не распространяться. Не стоит омрачать и без того мрачное событие. Что бы ни сделал Оливер, он заслуживает погребальной церемонии, где те, кто его любил, могут скорбеть без дополнительной тяжести на сердце.

 Поэтому Винни нес эту тяжесть в одиночку. Последние две ночи он почти не спал. А когда бодрствовал, все больше расстраивался.

 Он любил мальчика своей сестры. Видел его возможности. Но не был слеп к его недостаткам. И понимал, что стремление Оливера к легким деньгам, к быстрой наживе довело его до гибели.

 И ради чего? Ради чего?

 Обнаружение потерянного яйца могло бы высоко поднять его репутацию. Принесло бы ему восторженные похвалы – и деньги. Но Винни опасался, что племянник хотел больше. Еще больше. И в результате не получил ничего.

 – Мистер Ви, я хотела бы, чтобы вы пошли домой.

 Винни взглянул на Дженис, покачал головой. Она работала на него пятнадцать лет, но неизменно называла его «мистер Ви».

 – Это помогает мне отвлечься. И, по правде говоря, моей сестре лучше с Энджи, чем со мной. Поэтому я приеду завтра. Дам ей время побыть с Энджи. Дома я только мешаю.

 – Если передумаете, мы с Луи закроем магазин. А вам стоило бы побыть с семьей.

 – Я подумаю об этом. Но пока… поговорю с этой хорошенькой молодой леди, – объявил он, завидев Джей. – Она уж точно отвлечет меня от моих бед.

 – Ох уж вы, – хихикнула Дженис, потому что он этого хотел, но с тревогой наблюдала, как он пересекает магазин. Бедняга скорбит и должен дать себе время опомниться.

 – Добрый день. Что показать вам сегодня?

 – Так много чудесных вещей!

 Джей позволила себе акцент, который всегда тщательно скрывала.

 – Я увидела эту вещь, когда проходила мимо. Но тут очень много всего!

 – На чем остановился ваш взгляд?

 – Мой взгляд?

 Она засмеялась, коснулась пальцем уголка глаза.

 – У вас превосходный глаз. Это бюро времен Людовика Четырнадцатого. Прекрасное маркетри.

 – Можно потрогать?

 – Конечно.

 Она провела кончиками пальцев поверху.

 – Прелестно. Старое, верно?

 – Конец семнадцатого века.

 – Мой муж… он хочет старину для нью-йоркской квартиры. Я должна найти то, что мне нравится, и то, что понравится ему. Понимаете? Простите мой английский, он не слишком хорош.

 – Ваш английский очень хорош и весьма очарователен.

 Джей кокетливо похлопала ресницами.

 – Вы так добры. Думаю, ему это понравится. Я бы… о, и это!

 – Это тоже Людовик Четырнадцатый. Комод буль, с маркетри из меди и черепахового панциря. Как видите, прекрасно сохранилось.

 – Да, выглядит новым. Но старое. Именно этого хочет мой муж. Но я не должна выбирать одно и то же. Понимаете? Они должны…

 – Дополнять друг друга.

 – Да. Они дополняют друг друга?

 Винни взглянул на бюро, привлекшее ее взгляд, и улыбнулся.

 – Очень.

 – А это! В квартире есть небольшая библиотека, и смотрите, этот столик выглядит так, будто на нем книги. Но это ящик. Мне очень нравится.

 – Это тюльпановое дерево, – начал Винни.

 – Тюльпановое дерево. Как красиво. Мне очень нравится. И эта лампа. Лампа… чтобы видеть ее на… комоде, я правильно произнесла слово «комод»?

 – У вас исключительный вкус, миссис…

 – Миссис Касл. Я миссис Касл, и очень рада с вами познакомиться.

 – Винсент Тартелли.

 – Мистер Тартелли.

 Она поклонилась и протянула ему руку.

 – Вы помогите мне, пожалуйста, выбрать мебель для нашей квартиры. Так много прелестных вещей, – повторила она с мечтательным видом. – Мой муж приедет. Я не могу покупать без его одобрения. Но знаю, что он захочет почти все. Это возможно?

 – Конечно.

 – Тогда я выберу и позвоню ему. Он будет так доволен!

 С ним легко завести беседу!

 Они расхаживали по магазину, и он показывал ей мебель, а она восторженно восклицала или немного путалась в английском.

 Джей нашла и отметила все видеокамеры наблюдения, пока они обходили оба этажа магазина. Она постепенно подводила его к предметам искусства и коллекционирования.

 – Я бы хотела купить подарок матери. От меня. Она любит красивые вещи. Что в этой шкатулке? Она из нефрита?

 – Да. Изысканная нефритовая бонбоньерка. Резьба в китайском стиле.

 – Мама полюбит ее, – заметила Джей, когда Винни открыл витрину и поставил коробочку на бархатную подушку.

 – Она старая?

 – Конец девятнадцатого века, Фаберже.

 – Француз?

 – Нет, русский.

 – Да-да-да. Я это знаю. Русский, не француз. Он делает знаменитые яйца.

 Она взглянула в глаза Винни и позволила своей улыбке померкнуть.

 – Я сказала что-то не так?

 – Нет-нет, вовсе нет. Вначале Фаберже изготавливал пасхальные яйца для царя, его жены и детей.

 – Это так очаровательно. Яйцо к Пасхе. У вас есть эти шедевры Фаберже?

 – Я… – Он чуть замялся, словно хотел скрыть внезапно проявивший себя болевой синдром. – Есть несколько копий, – продолжил он уже гладко, не останавливаясь, – и одно яйцо, выполненное в начале двадцатого века. Но большинство императорских яиц и тех, что были созданы в ту эпоху, находятся в личных коллекциях и музеях.

 – Понятно. Возможно, мой муж захочет купить такое яйцо и когда-нибудь найдет, но эта коробочка… бон… бон…

 – Бонбоньерка.

 – Бон… боньерка, – старательно повторила она. – Думаю, она понравится матери. Можете оставить это для меня? Вместе с другими отобранными вещами? Но это я покупаю для матери, понимаете?

 – Превосходно.

 Я тоже поняла, констатировала она. Он знает о яйце. Знает, где оно.

 – Я уже отняла у вас столько времени, – пробормотала она.

 – Вовсе нет.

 – Я бы хотела позвонить мужу, попросить его приехать, увидеть все, что я отобрала. Понимаете, он может увидеть и другие вещи или найти что-то такое, что я выбрала неправильно. Но, по-моему, с вашей ценной помощью мне все удалось. И скажу… надеюсь. Это вас не оскорбит, но он бизнесмен и захочет поторговаться.

 – Естественно. Буду счастлив обсудить с ним цены.

 – Вы очень любезны. Я немедленно ему позвоню.

 – Уйду, чтобы не мешать вам.

 В это время Дженис отпустила покупателя и, когда Винни к ней подошел, спросила шепотом:

 – Как по-вашему, она это всерьез?

 – По-моему, да. Нужно взглянуть на ее мужа, но у нее острый глаз. И она может изображать покорность, хотя знает, кто в их семье главный.

 – Да, от нее так и несет деньгами, причем совсем не вызывающе. И она роскошная. Готова поспорить, вы правы, и она уговорит его купить большую часть того, что она выбрала, и это сделка, мистер Ви.

 – Неплохая суббота выдалась.

 – Через полчаса закрываемся.

 – Идите. И Луи тоже. Для того чтобы завершить эту сделку, понадобится больше получаса.

 – Могу остаться. Никаких проблем.

 – Нет, идите. Я закрою магазин. Если все обернется, как я ожидаю, просто поеду вечером в Коннектикут. Это даст мне неплохой старт. Вернусь в Нью-Йорк во вторник. В понедельник звоните, если что-то понадобится.

 – Берегите себя, мистер Ви.

 Она обняла его. Крепко.

 – Берегите себя.

 Джей, засовывая телефон в сумочку, подошла к ним.

 – Простите. Мой муж рад приехать, но это не близко. Займет, возможно, минут двадцать. Но вы должны закрывать магазин.

 – Да, но я останусь и буду работать с вашим мужем.

 – Переговоры в неурочное время? Но это слишком большие проблемы для вас.

 – О, для меня это удовольствие, уверяю вас. Почему бы мне не заварить вам чаю, пока мы ждем? Или налить бокал вина?

 – Бокал вина?

 Она послала ему обворожительную улыбку.

 – Небольшой праздник?

 – Я буду через минуту.

 – Ваш хозяин, – заметила Джей, отметив, куда направился Винни и через какую дверь туда вошел. – Он такой знающий и такой терпеливый.

 – Он самый лучший.

 – Должно быть, вы счастливы работать здесь каждый день с такой красотой и таким удивительным искусством.

 – Я люблю свою работу и босса.

 – Если это не слишком грубо… нет, не грубо… не слишком невежливо, можно я спрошу? Наверху я нашла бонбоньерку для матери – в подарок. Это Фаберже?

 – Нефритовая? Да. Она чудесна.

 – Я тоже так думаю, и мама будет в восторге. Но я спросила об этом Фаберже и есть ли у мистера Тартелли его знаменитые яйца. Он, похоже, расстроился, когда я спросила. Вы не знаете, чем я его огорчила?

 – Уверена, что нет. Он, должно быть, расстроился, что разочаровал вас, потому что у нас нет лучших образцов Фаберже.

 – Вот как?

 Джей кивнула. Эта продавщица ничего не знает.

 Поэтому она улыбнулась.

 – Если это все, тогда нет, я не разочарована.

 Винни вышел с вином, сыром и маленькими крекерами на подносе.

 – Вот и мы. Маленький праздник.

 – Спасибо. Как любезно! Я нашла здесь друзей.

 – Мы считаем клиентов нашими друзьями. Пожалуйста, садитесь и наслаждайтесь. Дженис, можете идти.

 – Уже. Рада была познакомиться, миссис Касл. Надеюсь, вы снова придете повидаться с нами.

 – Хорошего вам уик-энда.

 Джей села на красивый стульчик и подняла бокал с рубиново-красным вином.

 – Я рада быть в Нью-Йорке. Мне он очень нравится. И рада познакомиться с вами, мистер Тартелли.

 – А я – с вами, миссис Касл.

 Он чокнулся с ней.

 – Сколько вы пробыли в Нью-Йорке?

 – Несколько дней. Но не в первый раз. У моего мужа здесь много дел, поэтому мы приезжаем и живем здесь, а потом летим в Лондон, где тоже много дел. И в Гонконг. Там живет моя семья, так что я люблю возвращаться, но и здесь быть хорошо.

 – Какой бизнес у вашего мужа?

 – Он делает много всего с финансами и недвижимостью. Это больше, чем я способна понять. Мы должны принимать гостей среди уникальных вещей, таких, какие у вас здесь. Это очень важно. И он должен иметь то, что радует его, чтобы он был счастлив дома и на работе.

 – Думаю, ему очень повезло.

 – Надеюсь, он чувствует то же самое. Вот он!

 Она вскочила и поспешила навстречу Ивану. Рука нырнула в сумочку, на случай, если Иван сделает что-то не так при встрече.

 – Мой муж. А это очень добрый и любезный мистер Тартелли.

 – Мистер Касл!

 Винни протянул руку.

 – Рад знакомству. Я с радостью помог вашей жене выбрать мебель для вашего нью-йоркского дома. У миссис Касл необыкновенный вкус.

 – Пожалуй, что и так.

 – У нас будет частная беседа, – сообщила Джей. – Мистер Тартелли был так добр, что остался после закрытия магазина, чтобы работать с нами.

 – Я только запру двери, чтобы нас не беспокоили.

 – Мистер Тартелли принес вино.

 Когда Винни отвернулся, Джей показала на заднюю комнату.

 Они отошли подальше от окон, пока Винни запирал двери.

 – У нас есть несколько вещей, которые необходимо одобрить, – начал Винни, подходя к ним.

 Джей отступила в сторону и прижала дуло пистолета к его спине.

 – Мы обсудим все в задней комнате.

 Куда девались легкий акцент и все ее очарование!

 – Для наших частных переговоров.

 – В этом нет нужды.

 Холодный пот струился по лицу Винни.

 – Можете забирать, что хотите.

 – И заберем.

 Джей сильно толкнула его.

 – В заднюю комнату. Если будете сотрудничать, все пройдет быстро, гладко и легко для всех нас. Иначе мой помощник вас покалечит. Ему нравится мучить людей.

 Она вынудила Винни пройти в заднюю комнату. То, что она и предполагала: кладовая, совмещенная с офисом.

 Она быстро, умело сковала ему руки за спиной и толкнула на стул.

 – Один вопрос, один ответ, и мы уходим. Никто вас пальцем не тронет. Где яйцо?

 Он уставился на нее.

 – Яйцо? Я не знаю, о чем вы.

 Она вздохнула.

 – Один вопрос. Неверный ответ.

 Она сделала знак Ивану.

 От первого удара кровь брызнула из носа Винни и стул опрокинулся. Джей подняла палец, прежде чем Иван успел ударить снова.

 – Тот же вопрос. Где яйцо?

 – Я не знаю, о чем вы.

 Джей села на край стола и скрестила ноги.

 – Остановишься, когда я прикажу, – сказала она Ивану.

 Тот размял плечи, поднял стул и принялся за дело, которым наслаждался больше всего.

 Наблюдая, как Иван выполняет свою работу, Джей чувствовала прилив восхищения и уважения. Не к Ивану – к существу, представлявшему собой всего лишь уродливую пару кулаков с бритой башкой. Но дядя… он не только джентльмен, но джентльмен с этическими принципами. Она восхищалась этикой точно так же, как могла восхищаться блестящим жонглером. Интересное мастерство, в котором ей не было нужды.

 Благодаря этому восхищению она убьет его быстро и по возможности безболезненно. Как только он сообщит необходимую информацию.

 После каждой серии ударов она выступала вперед, чтобы остановить Ивана и спокойно заговорить с Винни:

 – Яйцо, мистер Тартелли. Вещь великой красоты и огромной цены, конечно. Но она не стоит вашей боли. Вашей жизни, вашего будущего. Только скажите, где оно, и все это прекратится.

 Он повернул правый глаз в направлении ее головы. Левый, окруженный огромным фиолетовым синяком, заплыл и закрылся. Из него лились кровь и слезы. Но окровавленный правый все же приоткрывался.

 – Вы убили Оливера?

 Она наклонилась, чтобы он мог увидеть ее яснее.

 – Оливер был глупцом. Вы знаете это, потому что сами неглупы. Он был жадным. А теперь мертв. Я не думаю, что вы человек алчный, мистер Тартелли. И думаю, вы хотите жить. Где яйцо?

 – Фаберже? У Оливера был Фаберже?

 – Вы знаете, что был. Не испытывайте моего терпения.

 Она нагнулась еще ниже.

 – Есть вещи худшие, чем смерть. Мы можем вам их обеспечить.

 – У меня нет того, что вы хотите…

 Он захлебнулся, выплюнул сгусток крови, от которого Джей ловко увернулась.

 – Можете обыскать магазин, берите что хотите. Я не могу дать вам то, чего не имею.

 – Что взял из банка брат, как не яйцо?

 – У меня нет брата.

 Она кивнула Ивану и отступила подальше от фонтанов крови.

 – Брат Оливера, Аштон Арчер. Вы ездили к нему.

 – Аш.

 Голова Винни упала на грудь. Иван ударил его, чтобы привести в себя.

 – Оставь его! – рявкнула она. – Аштон Арчер.

 Она говорила мягко. Ободряюще.

 – Брат Оливера. Почему вы ездили к нему в четверг?

 – Аш. Похороны. Оливер. Помочь Ашу.

 – Да, помогите Ашу. Вы видели яйцо? Все это сверкающее золото? Где оно сейчас? Скажите нам, мистер Тартелли, и боль прекратится.

 Он снова взглянул на нее, приоткрыв распухшие веки, и медленно процедил сквозь разбитые зубы:

 – У меня нет яиц Фаберже.

 Иван размахнулся и изо всех сил ударил Винни в солнечное сплетение.

 Пока Винни мучительно рвало, Джей размышляла.

 Она что-то видела в единственном залитом кровью глазе. Страх, да, но и стальную решимость. Не за себя. За этого брата? Единокровного брата племянника? Как странно, как интересно найти такую преданность. Это более чем этика и, вероятно, может пригодиться.

 – Мне нужно позвонить. Не трогай его! Понял? Я принесу ему воды. Пусть немного оправится.

 Она решила, что позвонит нанимателю, и вышла в магазин. Хотя он дал ей карт-бланш, она не будет рисковать его гневом, изменяя стратегию без его одобрения.

 И этот дядя, этот этичный, преданный, решительный дядя может принести больше пользы, если использовать его как предмет торговли. Обменяет ли брат жизнь дяди на это яйцо?

 Возможно.

 Да, брат тоже обладает этическими принципами и преданностью.

 Они убьют его. Несмотря на невыносимую боль, Винни понимал этот неоспоримый факт. Что бы ни обещала женщина, они не оставят его в живых.

 Он скорбел по жене, детям и внукам, которых никогда не увидит взрослыми. Он с радостью бы обменял яйцо на свою жизнь, на то, чтобы хоть раз увидеть семью. Но они все равно его убьют. А если он скажет им, что яйцо у Аша, убьют и его тоже.

 Как убили Оливера и женщину, которая, должно быть, любила его.

 Он должен быть сильным. Что бы с ним ни делали, он должен быть сильным. Он молился, чтобы бог дал ему эту силу. Молился о том, чтобы с достоинством встретить смерть. Молился о благополучии своей семьи.

 – Заткнись, мать твою!

 Винни опустил голову и продолжал молиться отрывистым шепотом.

 – Я сказал: заткнись, мать твою.

 Иван сжал Винни горло. Стиснул и дернул его голову вверх.

 – Думаешь, это плохо? Думаешь, тебе больно? Погоди, когда мне дадут волю. Прежде всего я переломаю тебе все пальцы.

 Он выпустил Винни и схватился за его левый мизинец.

 Пока Винни задыхался и ловил окровавленными губами воздух, Иван резко отогнул мизинец, пока не хрустнула сломанная кость, после чего снова сжал ему горло, чтобы заглушить потрясенный пронзительный вой.

 Китайская сука услышит, придет и остановит его. Китайская сука считала себя выше Ивана. Он представил, как всадит кулак в ее морду, изнасилует, будет убивать долго, дюйм за дюймом.

 И сломает еще один палец этому с бородкой, в костюмчике – потому что хочет.

 – Потом я отрежу их, один за другим.

 Единственный глаз выкатился из орбиты. Тело Винни тряслось в конвульсиях.

 – Скажи, где гребаное яйцо.

 Взбешенный, полный садистского восторга, Иван сомкнул другую руку на горле Винни. Стиснул. Представил лицо Джей.

 – Это не гнилой базар. Скажи, где яйцо, или я порежу тебя на кусочки. Потом убью жену и детей. Убью твою гребаную собаку.

 Но сколько Иван ни бушевал, сколько ни стискивал Винни горло, дыша все тяжелее от восторга и бешенства, единственный глаз бесстрастно смотрел на него в упор.

 – Задница вонючая.

 Иван отпустил жертву. Отступил. И почувствовал запах своего пота. Мочи вонючей задницы. Обмочился! Старая сволочь обмочилась!

 Но он заговорит. Сука даст ему больше воли, и он заставит задницу вонючую заговорить.

 Джей вошла в комнату с маленькой бутылкой воды, которую нашла за прилавком. И сразу унюхала пот и мочу.

 Учуяла смерть, особый смрад которой прекрасно знала. Поэтому молча подошла к Винни, подняла его голову.

 – Он мертв.

 – Чушь собачья. Просто отключился.

 – Он мертв, – повторила она так же бесстрастно. – Я велела оставить его в покое. Не ломать пальцы.

 – Я оставил его в покое. Должно быть, у него случился сердечный приступ или что-то в этом роде.

 – Сердечный приступ.

 Она вдохнула и выдохнула.

 – Жаль.

 – Не моя вина, что эта вонючая задница откинул копыта.

 – Конечно, нет.

 Она заметила багровые синяки на шее Винни.

 – Но это большая неприятность.

 – Да ни хрена он не знает! Знай он что-то, все выложил бы после первых оплеух. Только зря время потратили. Как я говорил раньше, нужно взяться за брата.

 – Мне опять нужно позвонить. Тело оставим тут. Завтра магазин закрыт, и это даст нам день форы.

 – Обставим так, будто произошло ограбление. Возьми какого-нибудь дерьма, остальное сбросим на пол.

 – Можно. Или…

 Она потянулась к сумочке, но вместо того чтобы вытащить телефон, выхватила пистолет и сделала Ивану аккуратную дырку между глаз, так, что тот глазом не успел моргнуть.

 – Или мы можем сделать это, что, по-моему, гораздо лучшая идея.

 Она сожалела о Винни, которого посчитала интересным и потенциально очень полезным человеком. Но мертвый Винни не принесет ей никакой пользы. Поэтому, не обращая внимания на Винни, она опустошила карманы Ивана, забрав бумажник, телефон, оружие. И, как подозревала с самого начала, обнаружила пузырек с амфетамином.

 И это хорошо. Наниматель не одобрял наркотики и, если не полностью согласится с ее действиями, по, крайней мере, стерпит убийство, когда узнает об амфетамине.

 Она вышла в лавку, взяла пакет, пузырьковую упаковку, поднялась наверх, вынула бонбоньерку.

 Нанимателю она очень понравится. Гораздо больше, чем может не понравиться убийство Ивана.

 Джей тщательно завернула ее и спустилась вниз. Ей доставили удовольствие поиски красивой коробки и очень стильной тонкой золотой ленты. Положила бонбоньерку в коробку, перевязала лентой. Сложила в пакет телефон, бумажник, нож и пистолет, добавила коробку и оберточную бумагу.

 Немного подумав, она отперла витрину и выбрала женский портсигар. Ей понравился блеск перламутра и рисунок из крохотных цветочков, напоминавший павлина.

 Его можно использовать как визитницу, решила она и уронила портсигар в сумочку.

 Немного поколебалась, размышляя, не стоит ли уничтожить пленки с камер и систему сигнализации. Но без тщательного изучения нельзя быть уверенной, что она не пошлет сигнал тревоги. Джей предпочитала иметь хорошую фору. Но в любом случае продавщица и охранник видели ее и дадут описание. У нее нет ни времени, ни желания разыскивать и убивать их.

 Она вернется в дом, который определил ей наниматель как временное жилище в Нью-Йорке. Теперь рядом не будет вертеться Иван, подглядывая, подслушивая, в надежде увидеть ее голой.

 Но лучше пройти несколько кварталов, прежде чем взять такси. А прогулка и поездка дадут время обдумать, как представить отчет нанимателю.

 Лайла поставила на стол голубую вазу с подсолнухами – прекрасное теплое приветствие хозяевам – и прислонила к вазе записку.

 Она дважды проверила, все ли на месте и согласно списку: такова была ее обычная политика.

 Свежее белье на кроватях, свежие полотенца в ванной, свежие фрукты в чаше. Кувшин лимонада в холодильнике, вместе с охлажденным салатом с пастой.

 Кто захочет думать о стряпне или заказывать еду, когда только что вернулся с каникул?

 Вода и еда для Томаса, цветы политы, пыль с мебели стерта, полы почищены пылесосом.

 Она попрощалась с котом, обняла его и погладила.

 – Они будут дома через пару часов, – пообещала она. – И так обрадуются, увидев тебя! Будь хорошим мальчиком. Может быть, я еще приеду и побуду с тобой.

 Оглядевшись в последний раз, она повесила на плечо сумочку и чехол с ноутбуком. Взялась за ручки чемоданов и с умением, выработанным опытом, выкатила их за дверь.

 Ее приключение в квартире Килдербрандов закончено. Скоро начнется новое.

 Но сначала она поедет на похороны.

 Швейцар заметил ее, как только она вышла из лифта, и тут же подбежал.

 – Ну, мисс Эмерсон, вы должны были вызвать меня. Я бы помог вам.

 – Я привыкла. У меня своя система.

 – Вижу, что так и есть. Ваша машина только что подъехала. Должно быть, вы уже спускались, когда они позвонили и попросили вам передать.

 – Видите, я успела.

 – Идите в машину. Я положу вещи в багажник.

 Она как-то странно почувствовала себя при виде лимузина. Не самого шикарного, но все-таки длинного, темного и сверкающего.

 – Спасибо за все, Этан.

 – Не за что. Хоть иногда заходите к нам.

 – Обязательно.

 Она скользнула в машину и взглянула на Джули и Люка. Водитель закрыл за ней дверь.

 – Как-то мне не по себе. Простите, Люк, вы его знали, но мне не по себе.

 – Я едва его знал. Но…

 – Зато мы знаем Аша.

 Лайла положила сумочку на сиденье.

 – Но хоть день хороший. При мысли о похоронах мне всегда представляется дождь.

 – Пари на то, что у тебя в сумке зонтик.

 Лайла пожала плечами.

 – На всякий случай.

 – Если ты когда-нибудь окажешься на необитаемом острове, или в зоне военных действий, или в лавине, вспомнишь Лайлу и ее сумку, – с доброй усмешкой проговорила она, повернув лицо к Люку. – Если у тебя отрежут руку, она, возможно, что-нибудь найдет в сумке, чтобы ее пришить. Она однажды починила мой тостер отверткой длиной с мой мизинец и парой щипчиков.

 – И без скотча?

 – Он в сумке, – заверила Лайла. – Маленькая катушка. Может быть, вы дадите описание игроков? Кто там будет?

 – Все там будут.

 – Вся таблица?

 – Вся или большинство из нее.

 Люк заерзал, словно чувствовал себя неловко в темном костюме и галстуке.

 – Они всегда съезжаются в связи с важными семейными событиями. Похороны, свадьбы, церемонии по случаю окончания университета, серьезная болезнь, рождение ребенка… Я не назвал бы дом отца Аша демилитаризованной зоной. Но чем-то весьма к тому близким.

 – А что, бывают войны?

 – Случаются. Иногда небольшие сражения. Но никаких глобальных конфликтов. На свадьбы собираются все. На последней мать невесты и отец подружки невесты подрались: вырванные волосы, исцарапанные лица, разорванная одежда, и зрители под конец были вынуждены окунуть их в пруд с карпами.

 Люк вытянул ноги.

 – У нас сохранилось видео.

 – Ну и веселые же люди!

 Лайла потянулась к крышке встроенного кулера и пошарила в нем.

 – Кто-нибудь хочет имбирного эля?

 Аш сидел в открытой беседке, увитой толстыми лозами глицинии. Нужно идти в дом, общаться со всеми, но хоть на несколько минут он может вдохнуть свежего воздуху? Побыть в покое?

 Несмотря на размеры, дом казался душным, тесным и слишком шумным.

 С того места, где он сидел, был виден изящный силуэт гостевого дома с многоцветным садом. Мать Оливера еще не выходила и заперлась вместе с невесткой, дочерью и теми, кого его отец шутливо называл стаей гусей.

 Но это к лучшему, и у нее есть время искать утешения у этих женщин еще до похорон.

 Он сделал все, чтобы обрисовать ей заупокойную церемонию. Только белые цветы, и казалось, их целые акры. Десятки белых стульев, расставленных рядами по длинному северному газону. Белая трибуна для ораторов. Выбранные ею снимки Оливера в белых рамках. Струнный квартет (Иисусе!), которому велено одеться в белое. Всех скорбящих просили одеться в черное.

 Только волынщику было позволено одеться в цветное.

 Он считал, и, к счастью, отец согласился, что матери необходимо дать все, что она хочет, если уж приходится планировать похороны своего ребенка.

 Хотя он надеялся на небольшую церемонию, собралось больше трехсот гостей. Большинство членов семьи и несколько друзей прибыли еще вчера и теперь разошлись по всему дому с десятью спальнями, гостевому дому, дому у бассейна и саду.

 Им нужно было поговорить, задать вопросы, на которые у него не было ответов, есть, спать, смеяться, плакать. Они всасывали каждую каплю воздуха.

 Претерпев более тридцати шести часов всего этого, Аш только и мечтал что о своей мастерской, своем доме. И все же улыбнулся, когда его единокровная сестра Гизела, черноволосая красавица, вошла под тенистые плети. Села рядом и склонила голову ему на плечо.

 – Я решила прогуляться, прежде чем сброшу Катрину с балкона Джульетты в бассейн. Но не уверена, что доброшу, так что прогулка показалась лучшей идеей. И нашла тебя.

 – Гораздо лучшей. Что она сделала?

 – Рыдала, рыдала, рыдала, рыдала. Она и Оливер почти не разговаривали, а когда открывали рты, то лишь для того, чтобы оскорбить друг друга.

 – Может, поэтому она и плачет. Некого теперь оскорблять.

 – Полагаю, им нравилось трепать друг другу нервы.

 – Тяжко тебе пришлось.

 Он обнял ее за плечи.

 – Я любила его. Он был поганцем, но я его любила. И ты тоже.

 – По-моему, я употребил это же слово, чтобы описать его кому-то. Он особенно любил тебя.

 Гизела на секунду прижалась лицом к плечу Аша.

 – Будь он проклят! Я так зла на него за то, что он умер!

 – Знаю. Я тоже. Ты видела его мать?

 – Заходила сегодня утром. Немного поговорила с Олимпией. Она опиралась на Энджи. И кто-то дал ей валиум. Она переживет. И все мы тоже. Но мне так будет его не хватать! Он всегда смешил меня. Выслушивал, а потом смешил. И мне нравилась Сейдж.

 – Ты ее знала?

 – Черт, да я их познакомила!

 Гизела вытащила из нагрудного кармана платок и промокнула глаза.

 – Я встретила ее в прошлом году в Париже, и мы сразу поладили. Когда возвращались в Нью-Йорк, вместе ходили на ланч. То есть я ела ланч. А она – листочек салата и ягодку. Половину ягодки.

 Она ловко сложила платок, влажной стороной внутрь, и сунула его обратно, в нагрудный карман.

 – Она пригласила меня на вечеринку, и я решила взять Оливера. Мне показалось, что они могут друг другу понравиться. Знаю, это глупо… и можешь мне не говорить, что это глупо…

 Она вновь прижалась лицом к его плечу.

 – …но теперь я жалею, что привела его. А может, если бы не это, оба были бы и сейчас живы?

 Он нежно коснулся губами ее волос.

 – Ты сказала, не нужно говорить, что это глупо, но приходится.

 – Он впутался во что-то скверное, Аш. Наверняка. Кто-то убил его, значит, это было что-то скверное.

 – Он что-то говорил тебе? О сделке? О клиенте?

 – Нет. Когда я говорила с ним в последний раз, за несколько дней до его смерти… он позвонил мне. Сказал, что все классно, лучше некуда, и он скоро приедет ко мне. Я могла помочь ему найти квартиру в Париже. Он вроде бы даже хотел ее купить. Теперь этого никогда не будет… Но правда, было бы здорово, если бы все так вышло?

 Она выпрямилась, смаргивая слезы.

 – Ты знаешь больше, чем говоришь. Я не стану спрашивать, не уверена, что готова это слышать, но ты знаешь больше, чем говоришь нам. Я помогу, если сумею.

 – Конечно, поможешь.

 Он поцеловал ее в щеку.

 – Если что, я позову тебя. А сейчас проверю цветы и волынки.

 – А я загляну к Олимпии. Скоро прибудут гости.

 Она поднялась вместе с ним.

 – Пусть Боб тебе поможет. Боб – скала.

 Верно. И он уже попросил Боба – брат со стороны матери – следить, чтобы некоторые не слишком напивались.

 Не хотел, чтобы кто-то кончил свои дни в пруду с карпами.

 Лайла решила, что «огороженная территория» – название чересчур военизированное и давящее на сознание. Да, высокие толстые стены, но камни поблескивают с царственным дружелюбием. Да, мрачные крепкие запертые ворота. Но с роскошным чугунным литьем и стилизованным «А» посередине. Очаровательный домик привратника утопает в тигровых лилиях.

 Двое охранников в черных костюмах проверили их документы, прежде чем пропустить лимузин. Возможно, эта процедура соответствовала названию. Но не более того.

 Высокие стройные деревья поднимались над бархатными газонами. Густые кусты, невиданные растения пестрели среди зелени вдоль прямой, как стрела, подъездной аллеи, ведущей к довольно громоздкому дому.

 Он должен был производить гнетущее впечатление, но сливочно-желтый камень вносил светлую ноту, а форма – в виде буквы U – смягчала общий вид. Красивые балконы, острые крыши на каждом крыле добавляли очарования гостеприимства.

 Она увидела фигурные кусты: дракон, единорог, крылатый конь.

 – Нынешняя жена, – пояснил Люк. – Ей нравится все причудливое.

 – И мне тоже.

 Водитель остановился перед крытым портиком. Густые лозы с фиолетовыми цветами, размером с блюдце, обвивали колонны, поднимались на балконы. Подобные штрихи, по мнению Лайлы, превращали дом из устрашающего в приветливый.

 Все же придется купить новое платье. Ее черное, на торжественные случаи, пережившее уже три сезона, пожалуй, не годится.

 Она надеялась, что волосы обеспечат ее облику необходимый штрих и некоторый флер достоинства, особенно если она уложит их на затылке в узел.

 Водитель помог ей выйти, и Лайла остановилась, любуясь домом. Через несколько секунд из массивной двери выпорхнула блондинка, помедлила на ступеньках крыльца и бросилась Люку на шею.

 – Люк! – всхлипывала она. – О, Люк!

 За ее спиной Лайла обменялась скептическим взглядом с Джули.

 – Оливер! О, Люк!

 – Мне так жаль, Рина.

 Он провел рукой по спинке ее черного платья с кокетливым кружевным лифом и коротким подолом.

 – Мы больше никогда не увидим его. Я так рада, что ты здесь.

 Очень рада, полагала Лайла, особенно судя по тому, как женщина льнула к Люку еще несколько секунд после того, как он попытался освободиться.

 Года двадцать два, предположила Лайла. С длинными прямыми белыми прядями, длинными загорелыми ногами и безупречной кожей, на которой идеальные хрустальные слезы кажутся искусственными.

 Зло, сказала она себе. Все правда, но зло.

 Блондинка обвила руками талию Люка, прижалась к его боку и окинула Лайлу и Джули долгим оценивающим взглядом.

 – Кто вы?

 – Катрина Картрайт, это Джули Брайант и Лайла Эмерсон. Они друзья Аша.

 – О, вот как! Он на северной стороне. Делами занимается. Я покажу вам. Гости прибывают. Все эти люди, – сказала она, рассеянно глядя на другой лимузин, подъезжающий к дому, – хотят воздать честь Оливеру.

 – Как его мать? – спросил Люк.

 – Я не видела ее сегодня. Она заперлась в гостевом доме. Совершенно сломлена. Как и мы все.

 Она продолжала по-хозяйски прижиматься к Люку, ведя их по мощеной дорожке.

 – Не знаю, как мы теперь будем жить. Как все мы будем жить. Да. Мы открыли бар в патио.

 Она беспечно показала на стол, накрытый белой скатертью, за которым суетилась женщина в белом жакете.

 За большим патио простирался газон. Ряды белых стульев выстроились перед беседкой, увитой розами. Под ее аркой стоял большой стол, на котором возвышалась урна. Все белое, как у невесты, включая мольберты, на которых стояли увеличенные снимки Оливера Арчера в белых рамках.

 Квартет сидел под второй аркой, играя тихую классическую музыку. Люди, одетые в похоронно-черное, общались друг с другом. Некоторые уже побывали у бара и держали в руках стаканы с вином и коктейлями. Остальные сидели, приглушенно разговаривая.

 На одной женщине была шляпа с круглыми, широкими, как луна, полями. Она то и дело подносила к глазам платок.

 Сквозь красивую рощицу деревьев она видела то, что могло быть теннисным кортом. А к югу – синела поблескивавшая на солнце вода бассейна, рядом с которым стоял маленький каменный домик.

 Кто-то слишком громко смеялся. Кто-то говорил по-итальянски. Женщина в белой униформе молча, скользя, как призрак, собирала пустые стаканы. Другая принесла женщине в шляпе бокал шампанского.

 И подумать только, что она не хотела приезжать! Да это лучше любого театра! Словно перед ней сцена, на которой разыгрывается действие!

 Ей хотелось написать об этом. Наверняка она сможет вставить это в книгу!

 Поэтому она стала запоминать лица, ландшафт, маленькие детали.

 И тут она увидела Аша. У него такое усталое, печальное лицо.

 Не пьеса. Не театр.

 Смерть.

 Думая только об Аше, она подошла к нему.

 Он взял ее руку. Несколько секунд они стояли молча.

 – Я рад, что ты приехала.

 – Я тоже. Здесь… какая-то неземная красота. Все белое и черное. Драматично. Судя по тому, что вы говорили, ему бы понравилось.

 – Да. Понравилось бы. Олимпия – его мать – была права. Черт, Рина добралась до Люка. Нужно ее увести. Она влюблена в него с ранней юности.

 – Думаю, он сам справится. Я могу чем-то помочь?

 – Все сделано. Или будет сделано. Позволь мне раздобыть вам всем места.

 – Мы найдем места. У вас полно дел.

 – Мне нужно пойти за Олимпией или послать кого-то за ней. Я вернусь.

 – Не волнуйтесь за нас.

 – Я рад, что ты приехала, – повторил он. – Правда.

 Ему пришлось проталкиваться сквозь толпу гостей, тех, кто хотел принести соболезнования, и тех, кто хотел перекинуться словом. Он направился к дому, решив обойти его сбоку. Но остановился, увидев Энджи.

 Вид у нее был измученный. Она словно согнулась под грузом собственной скорби и попыток взять на себя часть скорби невестки.

 – Она хочет увидеть Винни.

 Энджи запустила руку в копну курчавых волос.

 – Видели его?

 – Нет. У меня было много дел, возможно, просто пропустила момент появления.

 – Я попытаюсь ему дозвониться. Он должен быть тут уже час назад. Два.

 Она тихо вздохнула.

 – Он водит машину, как старая леди, и не пользуется громкой связью. Так что, если он еще в дороге, не ответит.

 – Я поищу его.

 – Нет, лучше постарайся начать церемонию. Она еще держится, но это долго не продлится. Если он опоздает, значит, опоздает. Пусть распорядитель похорон усаживает людей. Твой отец?

 – Я приведу его. Десяти минут достаточно?

 – Десять минут. Он будет здесь.

 Энджи вынула из маленькой сумочки телефон.

 – Черт побери, Винни, – пробормотала она, отходя.

 Аш решил, что Винни может быть в доме. Он поищет его и скажет отцу, что уже пора.

 Он дал знак распорядителю, проводил бабушку Оливера с материнской стороны, усадил и направился к дому.

 Но успел мельком увидеть Лайлу, сидевшую слева от Люка. Джули сидела справа. А слева от Лайлы сидела Катрина и изливала той душу.

 Наверняка история состоит из восклицательных знаков.

 Но когда представил все это, стало немного легче.

 «Да, я рад, что она приехала», – подумал Аш в последний раз, прежде чем поспешить в дом за отцом и сказать последнее «прости».