Коллекционер

 В жизни Лайла руководствовалась списками. Слова на бумаге, по ее мнению, становились реальностью. Если она запишет их, значит, заставит осуществиться. Список намного упростит поездку в Италию, благодаря ему она убористо сложит вещи и не упустит ни одного из всех необходимых перед полетом шагов.

 Охваченная предвкушением чего-то нового, она составила список вещей и принялась нагромождать на постели в гостевой комнате целые горы. Одна гора отправится с ней, другая – к Джули, а третья пойдет на пожертвования. Облегчит ее груз и оставит место для результатов похода по магазинам, на который ее точно уговорит Джули.

 – Звонил Киринов, – сообщил Аш, входя. – Вот только что. Он приедет.

 – Сейчас?

 – Скоро. У него появилась какая-то информация. Что ты делаешь? Мы уезжаем только через три дня.

 – Это планирование. Стадия предупаковки. Поскольку я не еду в Бруклин, есть вещи, которые нет нужды брать с собой. Плюс мой гардероб требует некоторого обновления. И кроме того, мне нужно место, чтобы сложить вещи, которые я беру с собой.

 Она подняла надежный набор инструментов «Лезермен», который по привычке носила в сумочке.

 – Вроде этой. И дорожные свечи. Еще зажигалку, нож для разрезания коробок, дальше – мои…

 – Я понял, – прервал он ее. – Все это ну просто позарез необходимо. Но в чем вопрос? Ведь нет никаких ограничений на подобные вещи в частном…

 – Частном – чём? Самолете?

 Она уронила «Лезермен».

 – Мы летим в Италию частным самолетом?

 – Нет смысла иметь самолет и не пользоваться им.

 – Ты… у тебя есть свой самолет?

 – У семьи. Даже два. Нам разрешено летать определенное количество раз в год, если полетное время уже не занято другими. Я же говорил, что позабочусь о деталях.

 – Ничего себе, детали…

 Она почувствовала настоятельную потребность сесть.

 – У тебя проблемы с провозом всего этого инструментария и свечей?

 – Нет. И лететь частным самолетом – это здорово! Просто немного выводит из равновесия.

 Он сел рядом.

 – Все началось с моего прадеда, сына валлийского шахтера, который хотел лучшей доли для своих детей. Его старший сын преуспел, приехав в Нью-Йорк. Некоторые из нас проматывали состояние, некоторые – приумножали. И если ты собираешься придавать значение тому, что сказал отец, я рассержусь.

 – Я привыкла сама за себя платить. И частные самолеты мне не по карману.

 – Хочешь, чтобы я купил билеты на коммерческий самолет?

 – Нет.

 Теперь она улыбалась.

 – Я не полная неврастеничка. Просто говорю, что не нуждаюсь в частных самолетах. Я буду искренне наслаждаться полетом, но не хочу, чтобы ты думал, будто я воспринимаю это как должное.

 – Трудно подумать так, глядя на твое лицо – оно у тебя такое, будто мы собираемся плыть на плоту.

 – Ошибаешься. Иначе мое лицо приняло бы зеленоватый оттенок. Но я могу пересмотреть свою стратегию сборов. И приготовить ужин…

 – Это было бы неплохо.

 – …для Киринова.

 – Не думаю, что в этом есть надобность. Он приедет после какой-то встречи, но ненадолго, ему надо заехать за женой – их ждут на семейном торжестве. Можешь объяснить ему, насколько мы продвинулись с Бастоне.

 – Тогда все-таки ужин. – Она задумчиво посмотрела на горы одежды. – И мне нужно кое-что переоценить.

 – Самое время, – кивнул он и поднял грянувшую рингтоном трубку.

 – Отец. Я поговорю с ним внизу. Па, – бросил он на ходу, удаляясь.

 Она осталась на месте. Ненавидела чувствовать себя виноватой! Но именно это ощущение вызывал в ней Спенс Арчер.

 Забудь, приказала она себе и начала новый список.

 Пока она меняла свою дорожную стратегию, Аш, глядя в окно на Нью-Йорк, разговаривал с братом Эстебаном. Одно из преимуществ большой семьи – связи почти во всех кругах.

 – Я ценю твои усилия. Да, я так и думал. Не знаю, насколько далеко зашел Оливер. Слишком далеко. Нет, ты прав, возможно, я не смог бы его остановить. Да, я буду осторожен.

 Он взглянул на лестницу, подумал о Лайле. Теперь у него есть множество причин быть осторожным.

 – Ты очень помог мне. Я дам тебе знать, что из этого выйдет. Буду на связи.

 Зазвонил домофон.

 – Да, я обещаю. Позже.

 Он сунул телефон в карман и поднял трубку домофона, чтобы впустить Киринова.

 И задумался. Куда это все их заведет? Он не мог знать, но ветер наконец дул ему в спину.

 Аш открыл дверь.

 – Алекси. Рад вас видеть.

 – Аш, я только что получила…

 Лайла, начав сбегать по лестнице, остановилась.

 – Алекси! Здравствуйте!

 – Надеюсь, не помешал.

 – Ни в коем случае. Принесу вам что-нибудь выпить.

 – Пожалуйста, не беспокойтесь. Меня ждет жена.

 – Давайте сядем, – предложил Аш.

 – Мы не могли поговорить на похоронах Винни, – начал Киринов.

 – Да, день был тяжелый.

 – Пришло столько ваших родственников. Хорошо в тяжелые времена иметь рядом семью, – тихо вздохнул он. – У меня есть кое-какая информация.

 Он полез в рюкзак и достал конверт в оберточной бумаге.

 – Я тут набросал заметки, но хотел сказать, что говорил с несколькими коллегами, лучше разбирающимися в Фаберже и временах последних русских царей. Слухи циркулируют постоянно. Возможно, одно из утерянных яиц сейчас в Германии. Вполне разумная версия. Нацисты могли конфисковать его вместе с другими сокровищами. В Польше. На Украине. В Австрии. Но ничего достоверного.

 – Одно яйцо в Нью-Йорке, – заметила Лайла, – одно в Италии, или будем надеяться, что в Италии.

 – Да. Аштон сказал, что вы туда летите. Есть множество коллекций, публичных и частных. О некоторых нам вообще ничего не известно. Но в моих заметках есть несколько имен. Предположительных. Одно особенно выделяется.

 Он подался вперед. Руки свободно висели между колен.

 – Есть такой человек, Бэзил Вазин, который называет себя сыном великой княгини Анастасии, дочери Николая и Александры. Это было задолго до того, как точно доказали, что Анастасия была казнена вместе со всей семьей. После расстрела многие годы ходила легенда, что ей удалось сбежать.

 – Да, был даже фильм, – вспомнила Лайла. – С Ингрид Бергман.

 – Анна Андерсон, – подтвердил Киринов, – была самой известной самозванкой, но не единственной. Вазин тоже заявлял, что он сын Анастасии, и многие хотели этому верить. Он был очень красив, очень обаятелен и достаточно убедителен, чтобы жениться на богатой наследнице, Анне Марии Хафф, дальней родственнице королевы английской. Она начала собирать русское искусство ради мужа, как дань его семье. Среди экспонатов был и Фаберже. Ее заветным желанием было собрать потерянные Императорские яйца, но она так и не смогла сделать это, по крайней мере законным путем.

 – Думаете, она могла приобрести хотя бы одно яйцо? – спросил Аш.

 – Не могу сказать. Судя по всему, они жили роскошно, имели открытый дом, очень часто использовали ее королевское происхождение и его претензии на таковое.

 – Тогда, если бы они приобрели хоть одно, наверняка бы известили всех.

 – Да, но кто может сказать наверняка? У них был сын. Единственный ребенок, унаследовавший их собственность и деньги. Их коллекцию. И, судя по моим расследованиям, страсть к приобретению – и его сильно интересовали утерянные шедевры Фаберже.

 – Но он должен знать, что претензии его отца на имя Романовых необоснованны. Я тоже провел кое-какие расследования, – заметил Аш. – Ее останки нашли, сделали анализ ДНК.

 – Люди верят тому, во что хотят верить, – пробормотала Лайла. – Какой сын захочет верить тому, что его отец – лжец и обманщик? Там было много путаницы. И много причин, по которым женщинам хотелось выдавать себя именно за Анастасию или ее потомков. Новое русское правительство пыталось заключить мирный договор с Германией и заявляло, что девушки были переведены в безопасное место.

 – Да-да, – закивал Киринов. – Для того чтобы скрыть жестокие убийства безоружных женщин и детей.

 – Слухи пустили, чтобы скрыть убийства, потому что многие были уверены, что Анастасия выжила, но потом нашли могилу, – добавил Аш. – Однако наука не для всех что-то значит.

 Нет, не для всех.

 Он подумал об Оливере.

 – Да, некоторые верят в то, чему хотят верить, – слегка улыбнулся Алекси. – И не придают значения науке или истории.

 – Когда русские точно доказали, что она была казнена вместе с семьей? – спросила Лайла.

 – В две тысячи седьмом году. Нашли вторую могилу, и ученые доказали, что останки принадлежали Анастасии и ее младшему брату. Жестокость, – добавил Алекси. – Даже после смерти. И все для того, чтобы отделить детей от семьи. Попытаться скрыть убийство.

 – Значит, сын уже взрослый человек. Как это унизительно или постыдно, а возможно, и то, и другое – знать, что история твоей семьи, твоя родословная – все ложь.

 – Но он продолжает на этом настаивать.

 Алекси постучал указательным пальцем по конверту.

 – Как видите, очень многие предпочитают верить, что эти открытия и документы были фальсифицированы. Сказка о том, что она выжила, – куда романтичнее.

 – И их смерть была жестокой. Бесчеловечной, – вздохнула Лайла. – Думаете, он… этот Вазин, тот, для кого Оливер приобрел яйцо?

 – Есть и другие вероятности. Вся информация в моих заметках. Француженка, в жилах которой действительно течет кровь Романовой, и американец, по слухам, открыто скупающий краденые предметы искусства. Но этот Николас Романов Вазин, я все время мысленно возвращаюсь к нему. У него множество международных интересов: финансы, промышленность, но он слывет затворником. Имеет дома в Люксембурге, Праге, Франции, Нью-Йорке.

 – Нью-Йорке?

 Киринов кивнул.

 – Норт Шор, Лонг-Айленд. Он редко принимает гостей и занимается бизнесом на расстоянии: телефоны, имейлы, видеоконференции. Говорят, он страдает мизофобией – боязнью микробов.

 – Не желает замарать рук, – пробормотал Аш. – Все сходится. Нанимает кого-то, чтобы этот кто-то выполнял за него грязную работу.

 – Я записал имена и изложил все, что сумел раздобыть, но это лишь шепоток или слухи. Жаль, что не смог раздобыть больше.

 – Вы дали нам имена и направление поисков. Имена, которые мы можем упомянуть Бастоне, когда с ним встретимся.

 – Что мы обязательно сделаем, – кивнула Лайла. – В четверг днем. Антония связалась со мной, перед тем как я спустилась сюда. Ее отец согласился поговорить с нами. Он сообщит нам детали встречи, но мы приглашены на виллу Бастоне в следующий четверг.

 – В два часа, – закончил Аш. – Мой брат Эстебан занимался этим делом. Я попросил его подтолкнуть Бастоне.

 – Прекрасно!

 – Следующий пункт на карте, – покачал головой Киринов. – Вы будете держать меня в курсе? Жаль, что не могу полететь с вами, но семья и бизнес удерживают меня в Нью-Йорке следующие несколько недель. Кстати, о семье – мне пора вас покинуть.

 Он поднялся.

 – Удачи вам.

 Он пожал руку Ашу, немного покраснел, когда Лайла обняла его у двери. Она вернулась, потирая руки.

 – Давай погуглим насчет этого Николаса Романова Вазина. У нас, конечно, есть заметки Алекси, но не мешает еще порыться.

 – У меня есть источник получше Гугла. Мой отец.

 – О!

 Деньги – к деньгам! Она уже говорила это себе.

 – Прекрасная мысль. Постарайся сделать это, а я, как обещала, займусь ужином. Полагаю, нам нужно проверить еще две версии. Может быть, он их тоже знает.

 – Или о них. Я не забыл, что он должен извиниться перед тобой, Лайла.

 – Это стоит не во главе списка приоритетов, так что не стоит пока волноваться.

 – Зато стоит во главе моего списка.

 Он вошел в кухню, опередив ее. Налил два бокала вина.

 – За кухарку! – провозгласил он, подав ей бокал. – Ухожу с твоей дороги.

 Оставшись одна, она взглянула на бокал. Пожала плечами. Сделала глоток. Его отец может сообщить что-то новое. И это главное. Неважно, что она изобрела причину не появляться на похоронах Винни, и оба знали почему. Пока неважно, что думает о ней его отец.

 – Позже. Кто знает, что будет иметь значение позже?

 Прямо сейчас нужно сообразить, что готовить.

 Он дал ей почти час.

 – Пахнет здорово. Что это? – спросил он, когда снова появился на кухне.

 – Трудно сказать. Это не креветки и не паста лингуини, но имеет элементы того и другого. Назовем это крелини. Я уже в Италии. Что бы там ни было, это почти готово.

 Она подала свое блюдо на больших плоских тарелках, с кусочками розмаринового хлеба. Аш купил его в пекарне Люка. Ко всему этому полагалось честно заработанное вино.

 Она попробовала. Кивнула. Как раз! Достаточно чеснока, и приятный запах лимона.

 – Неплохо.

 – Гораздо лучше! Это здорово!

 – Вообще в стряпне у меня больше успехов, чем неудач, но зато неудачи монументальны.

 – Тебе стоило бы записать рецепт.

 – Это лишает вкус свежей спонтанности.

 Она подцепила креветку, навертела на вилку лапшу.

 – Так отец чем-то помог?

 – Он знает Вазина, встречался с ним почти десять лет назад. По словам отца, тот казался не особенно общительным, но не был тогда отшельником, каким стал за последние годы. Он не женат и не был женат. Никто не знает, были ли у него женщины… или мужчины. Даже тогда он отказывался пожимать руки, хотя они встретились на мероприятии очень высокого уровня, где присутствовали несколько глав государства. Он привез с собой помощника, который весь вечер наливал ему воду из особой бутылки. Отец говорит, Вазин тщеславен, педантичен, эксцентрик без капли обаяния и физически весьма привлекателен.

 – Высокий красивый брюнет. Я наспех погуглила, нашла фото восьмидесятых и девяностых. Гламур киношной звезды.

 – Одно время он занимался кино. Финансировал несколько фильмов и собирался финансировать ремейк «Анастасии». Сценарий был написан, начался кастинг. Но тут пришло известие об анализе ДНК, и было объявлено, что Анастасия погибла вместе со всей семьей. Проект не состоялся.

 – Огромное разочарование, полагаю.

 – Примерно в это время он ушел из кинобизнеса, как утверждает отец. И то мероприятие, где они встретились, было одним из последних, на которое он принял приглашение. С тех пор он и стал настоящим затворником. И постепенно стал заниматься бизнесом удаленно. Как и сказал Киринов.

 – Иметь такое богатство и не использовать его, чтобы повидать мир, новые места, наслаждаться ими. Встречаться с людьми?

 Она рассеянно накрутила на вилку новую порцию лапши.

 – Должно быть, у него серьезная фобия.

 – Но это не делает его менее безжалостным бизнесменом. Его обвиняли в корпоративном шпионаже. Но орда его адвокатов сумела погасить пожар или раздать взятки. Его специальность – враждебные захваты.

 – Похоже, он настоящий принц.

 – Он так считает.

 – Ха!

 Она со смехом наколола на вилку креветку.

 – Однажды он открыл доступ к своей коллекции, для газет, но и это заглохло.

 Значит, он отрекся от общества, собирает предметы искусства, правит своей империей с помощью новых технологий. И все потому, что богат.

 – Так богат, что никто точно не знает насколько. Есть кое-что еще, заставляющее меня, как и Алекси, подозревать Вазина.

 – Что же?

 – Мой отец знает о двух случаях, когда его конкуренты трагически погибали. В середине девяностых годов какой-то репортер, по слухам, работал над книгой об отце Вазина, который до сих пор жив. Но когда его послали освещать теракт в Оклахома-сити, он пропал. Больше о нем никто не слышал. Тело не найдено.

 – Ты узнал об этом от отца?

 – Он провел свое расследование, думая о том, что случилось с Оливером. Он не знает, чего я ищу…

 – Ты так и не сказал ему? О яйце? Аш…

 – Нет, не сказал. Он достаточно умен, чтобы понять, что мой интерес к Вазину как-то связан с гибелью Оливера. Он и без того сильно встревожен за меня, чтобы объяснять ему подробности.

 – Сообщив подробности, ты дал бы ему какие-то ответы. Но не мне читать тебе лекции… я сказала родителям, что беру небольшой отпуск.

 – Возможно, это к лучшему.

 – Это я твердила себе, но все же чувствую себя виноватой. А ты нет.

 – Ни в малейшей степени, – беспечно ответил он. – Что же до двух других имен, которые дал Алекси, отец не знает женщину, но довольно хорошо знает американца. Похоже, Джек Питерсон – человек, который не задумается, чтобы купить краденые товары, жульничать в карты или продать информацию. Он считает все это игрой. На убийство, особенно сына знакомых, такой не пойдет. Отец считает, Питерсон любит играть, любит выигрывать, но также имеет мужество проигрывать, сохраняя лицо.

 – Не того типа человек, чтобы нанимать убийц.

 – Да, мне тоже так кажется.

 – Значит, пока сосредоточимся на Николасе Романове Вазине. Что, по-твоему, случится, когда мы упомянем это имя при Бастоне?

 – Узнаем. Ты уже разобралась с вещами?

 – Да, все под контролем.

 – Прекрасно. Почему бы нам не убрать посуду? И нужно вывести пса. А потом я хочу сделать с тебя еще пару набросков.

 Пытаясь продлить момент и оттянуть мытье посуды и прогулку с собакой, она взяла бокал с вином.

 – Ты уже начал картину.

 – Это другой проект. Я подумываю написать новые – для выставки будущей зимой.

 Он поднялся и собрал тарелки.

 – Хочу написать с тебя еще не меньше двух картин, и особенно ту, фею в беседке.

 – О! Изумруды. Как сверкающая фея Динь-Динь из «Питера Пэна»?

 – Определенно не как Динь-Динь. Скорее Титания, пробуждающаяся после дневного сна. И обнаженная.

 – Что?! Нет.

 Она рассмеялась абсурдности этой идеи, но потом вспомнила, что говорила «нет», впервые услышав и о цыганке.

 – Нет, – повторила она. – Нет.

 – Мы еще поговорим об этом. Пойдем прогуляем песика. Я куплю тебе мороженое.

 – Ты не подкупишь меня мороженым. Я не скину одежду.

 – Я знаю, как сделать так, чтобы скинула.

 Он схватил ее, прижал спиной к холодильнику. Губы завладели ее губами. Руки скользили, брали, поддразнивали.

 – Я не буду позировать голой. И не стану висеть голой в галерее Джули.

 – Это искусство, Лайла. Не порно.

 – Я знаю разницу. Но моя наго… та, – с трудом выговорила она, когда его большой палец задел ее сосок.

 – У тебя совершенное тело. Стройное. Почти хрупкое. Но не слабое. Я сделаю несколько набросков. Если не понравится, я их разорву.

 – Ты их разорвешь.

 Он снова поцеловал ее.

 – Я позволю тебе их разорвать. Но сначала мне нужно коснуться тебя. Заняться любовью. Потом нарисовать тебя, пока твои веки еще тяжелы. А губы мягки. Если не увидишь, как ты совершенна, как могущественна, как волшебна, ты разорвешь их. Вполне справедливо.

 – Я… да. Я…

 – Хорошо.

 Он снова долго целовал ее, потом отстранился.

 – Пойду за собакой.

 Лайла как в полусне подошла к чуланчику за поводком. Остановилась.

 Она перешла от твердого «нет» к полному согласию. Как это случилось?

 – Но ты же сначала отказалась, – напомнил он, беря поводок.

 – Для художника ты слишком хорошо умеешь торговаться.

 – Кровь Арчеров.

 Он пристегнул поводок и поставил Эрл Грея на пол.

 – Пойдем гулять, – сказал он и ухмыльнулся, когда песик принялся танцевать.

 Поскольку места хватало, Лайла поделила все, что хотела взять, на два чемодана. Так у нее всегда будет возможность для нового. И хотя она намеревалась отвезти часть вещей к Джули, Аш взял их к себе, а заодно и те, которые она собиралась пожертвовать.

 Он обо всем позаботится.

 Нужно признать, что так ей легче, спокойнее, но она не могла определить, когда начала привыкать к фразе «я позабочусь об этом».

 Плюс она сдалась и позировала голой. Ей было стыдно, не по себе, пока он не показал ей первый набросок.

 Боже, она выглядела прекрасной волшебницей. И хотя фея, которой она стала, была обнажена, но ее поза, крылья, пририсованные им, добавляли достаточно скромности, чтобы ее чувство неловкости притупилось.

 Изумруды стали блестками росы в ее волосах, сияющих листьях в беседке.

 Нагота лишь предполагалась… но она не была уверена, что скажет на это подполковник, если когда-нибудь увидит работу.

 Она не разорвала рисунки. Не смогла.

 – Он знал это, – сказала она Эрл Грею, заканчивая расставлять приветственный букет для клиентов. – Он знал, как получить желаемое. Не могу понять, что испытываю ко всему этому. Хотя следует восхититься, не так ли?

 Она присела на корточки над собакой, наблюдая, как пес обхватил лапами маленького игрушечного котенка – ее прощальный подарок.

 – Мне действительно будет не хватать тебя, мой карликовый герой!

 Когда зажужжал звонок, она подошла к двери, посмотрела в глазок и открыла Ашу.

 – Мог бы просто позвонить по телефону.

 – А вдруг я хотел попрощаться с Эрл Греем? Увидимся, приятель! Готова?

 Ее два чемодана, ноутбук, сумочка стояли у двери.

 – Оставайся и будь хорошим мальчиком, – велела она собаке. – Они скоро будут дома.

 Лайла в последний раз огляделась – все в порядке, – взяла сумочку и чемодан.

 – По пути я заехал за Люком и Джули. Так что можем ехать прямо в аэропорт. Паспорт захватила? Прости, – добавил он, перехватив ее взгляд. – Привычка. Когда-нибудь путешествовала по Европе с шестью братьями и сестрами, трое из которых девочки-подростки?

 – Не могу сказать, что испытала нечто подобное.

 – Поверь, эта поездка пройдет куда легче, даже учитывая ее основную цель.

 Он провел ладонью по ее волосам, наклонился, поцеловал ее – как раз в тот момент, когда лифт пополз вниз.

 Он всегда делает что-то подобное. Все практично, организованно. Он обо всем позаботится… но стоит ему коснуться ее или взглянуть, и она забывает о практичности и организованности.

 Она приподнялась на носочки, притянула его голову к себе. Поцеловала в ответ.

 – Спасибо.

 – За что?

 – Во-первых, за то, что забрал к себе мои вещи и увез обноски. Я не поблагодарила тебя.

 – Настойчиво твердила, что мне ни к чему брать на себя такой труд.

 – Но сейчас я благодарю тебя. А еще спасибо за поездку. Какова бы ни была главная цель. Я лечу в Италию! Прекрасную страну. Лечу с лучшей подругой и ее парнем, который мне очень нравится. И лечу с тобой. Так что спасибо.

 – А я лечу с лучшим другом, его леди – и с тобой. Так что и тебе спасибо.

 – И еще одно спасибо, на этот раз авансом. Спасибо за то, что не запрезираешь меня, когда мы сядем в твой самолет и я не сдержу визга. Там будут ручки управления и кнопки для разных приборов. И мне захочется поговорить с пилотами. Может, они позволят мне посидеть немного в кабине? А вдруг ты будешь недоволен таким поведением?

 – Лайла!

 Он повел ее к двери.

 – Я возил девочек-подростков по Европе. Меня ничто не может смутить.

 – Это хорошо. Счастливого нам пути.

 Она взяла его за руку, и они вместе вышли на улицу.

 Она не взвизгнула. Но действительно стала играть со всем, с чем можно. Колеса еще не оторвались от земли, а она сошлась на «ты» с первым и вторым пилотами и со стюардессой.

 Через несколько минут после того, как они оказались на борту, она уже топталась на кухне вместе с бортпроводницей.

 – Там конвекционная печь, – объявила она Ашу, вернувшись. – Не просто микроволновка, а настоящая печь.

 – И ты смогла бы на ней готовить?

 – Могла бы… если бы мы летели в Китай. Еще у нас широкополосная многоканальная связь. Пока летим над Атлантикой, мы можем отослать имейл кому угодно. Я должна написать кому-то, обожаю новые технологии!

 Она немного покружилась.

 – И в душевой стоят цветы. Это так мило.

 Она рассмеялась, когда хлопнула пробка от шампанского.

 – Чертовски круто!

 И осушила бокал.

 Она все подмечает!

 Может быть, он неосознанно понял это в момент их первой встречи даже сквозь пелену скорби, гнева и потрясения. Ее открытость всему новому, интерес ко всему, что встречается на пути. И абсолютный отказ принимать все как должное.

 Он мог наслаждаться ею и своими друзьями. Наслаждаться коротким пребыванием в Италии, которая их ждет впереди. Позади остались Нью-Йорк и смерть. Часы, проведенные в самолете, способствовали прекрасному забытью.

 Где-то над Атлантикой, после чудесного обеда с вином, она удалилась в кабину пилотов.

 У него не было ни малейших сомнений, что перед этим она успела выпытать истории их жизни. Он не удивится, если ей позволят поуправлять самолетом.

 – Оглянуться не успеем, как она усядется за штурвал, – подтвердила его подозрения Джули.

 – Я как раз об этом подумал.

 – Ты уже хорошо ее знаешь. Она привыкает к тебе.

 – Правда?

 – Ей трудно принимать все, что она не заработала, смириться с тем, что кто-то ей помогает и даже больше, полагаться на кого-то. Но она постепенно привыкает к тебе. Как человек, очень ее любящий, я очень рада. Ладно, пока посижу с книгой.

 Она поднялась, подошла к креслу, откинула спинку и уютно устроилась.

 – Я собираюсь просить ее выйти за меня. Снова.

 Аш пораженно уставился на приятеля.

 – Что?!

 – Мы решили, что торопиться не будем.

 Он взглянул на яркую гриву его волос.

 – Если она скажет «нет», захочет подождать, я согласен. Но раньше или позже она выйдет за меня. Предпочитаю, чтоб раньше.

 – Месяц назад ты поклялся, что никогда не женишься. И при этом даже не был пьян.

 – Потому что для меня существовала только Джули, и я думал, что все испортил. Вернее, мы все испортили, – поправился Люк. – Во Флоренции я намерен купить кольцо и сделать ей предложение. Решил сказать тебе, потому что у нас дела, и я готов помочь тебе во всем, что понадобится. Мне просто нужно втиснуть это в расписание.

 Он разлил остатки шампанского по бокалам.

 – Пожелай мне удачи.

 – Желаю. И не спрашиваю, уверен ли ты. Я все вижу.

 – Никогда не был более уверен.

 Он посмотрел на передние места.

 – Ничего не говори Лайле. Она попытается держать все в тайне, но думаю, между подружками тайн нет.

 – Рот на замке. Ты разбиваешь сердце Катрины.

 Люк, поперхнувшись смехом, покачал головой.

 – Серьезно?

 – Еще как. Спасибо за это. Она перестанет посылать эсэмэски, пытаясь заставить тебя вернуть или завлечь в клуб, или пойти вместе на яхте. Или о чем там еще она думает.

 – Она осаждает тебя? Ей что, двенадцать лет?

 – Двадцать, и да, она меня достает. Я был твоим щитом, дружище, ты у меня в долгу.

 – Ты можешь быть моим шафером.

 – Я уже шафер.

 Аш думал о том, что значит быть уверенным. Что значит идти вперед. О согласии.

 Думал о своем брате, который всегда пытался схватить слишком много – и плохо кончил.

 Он задремал и не услышал, как Лайла вернулась и растянулась рядом с ним. Когда он проснулся в темном салоне и увидел, что она прижимается к нему, – то понял, чего он хочет.

 Он всегда знал, чего хочет, и умел это получить.

 Но теперь он хотел не чего-то. Кого-то. Для того чтобы завоевать Лайлу, нужно куда больше, чем просто ее согласие. Но что? Как он может видеть ясно, если столько всего стоит на пути?

 Их свела смерть. Потом все стало иначе. Но все же начало было невеселым. Смерть, все, что за ней последовало, и теперь то, чего они ищут.

 Для того чтобы увидеть путь ясно, им нужно завершение начатого.

 Он проверил часы, подумал, что они приземлятся приблизительно через час.

 Передышка почти закончена.

 Они вышли из самолета под итальянское солнце и направились к ожидавшей их машине с молодым вертлявым водителем Ланцо. Тот весело приветствовал гостей на превосходном английском и поклялся быть в их распоряжении в любое время дня и ночи в продолжение всего их визита.

 – Мой кузен – владелец траттории почти рядом с вашим отелем. У меня есть для вас карточка. Вас превосходно обслужат. Моя сестра, она работает в галерее Уффици, она может устроить вам экскурсию. Если хотите, частную.

 – У вас большая семья? – не упустила спросить Лайла.

 – О, да. Два брата, две сестры и много-много кузенов.

 – Все во Флоренции?

 – Большинство здесь, некоторые живут не слишком далеко. Один из моих кузенов работает на Бастоне. Через два дня я отвезу вас на виллу. Это очень влиятельная семья, и вилла прекрасна.

 – Вы там были?

 – Да… иногда на вечеринках я подрабатываю там официантом. У моих родителей во Флоренции цветочный магазин. Время от времени я отвожу на виллу цветы.

 – Да вы мастер на все руки.

 – Простите?

 – Работаете на многих работах. Владеете многими ремеслами.

 Он вел машину, как маньяк, впрочем, остальные водители были не лучше.

 Лайла всю дорогу наслаждалась беседой.

 Ей понравился город, где освещение напоминало о подсолнухах и сам воздух, казалось, дышал искусством. Флоренция раскинулась под опрокинутой чашей небесной синевы. Скутеры завывали и мчались по узким улицам, между чудесными старыми зданиями, вокруг небольших изумительных площадей.

 И люди. Так много людей всех национальностей – в кафе и магазинчиках и изумительных старых церквах!

 Красные черепичные крыши раскалялись на августовской жаре. Над ними возвышался купол Дуомо. Яркие цветы в корзинах, ящиках и пузатых горшках сверкали у пропеченных солнцем стен.

 Она мельком увидела ленивую змею реки Арно – на ней тренировались гребцы. Будет ли у них время прогуляться вдоль ее изгибов? Подняться на эти необычные мосты с постройками? И просто жить.

 – У вас превосходный отель, – объявил Ланцо. – Там прекрасное обслуживание.

 – А ваши кузены?

 – Мой дядя там коридорным. Он хорошо о вас позаботится.

 Ланцо подмигнул Лайле и подкатил к отелю.

 Высокие, широкие, обрамленные темным деревом окна в белоснежных стенах. Едва Ланцо остановил машину, вперед выступил человек в безупречном сером костюме.

 Лайла позволила всему словно обтекать ее: управляющий, пожатие рук, приветствия. Она просто немного постояла, впитывая все это: красивую улицу с магазинами и ресторанами, шум уличного движения, ощущение пребывания в новом и ином мире.

 Она гуляла по вестибюлю, пока Аш улаживал детали. Все так тихо и роскошно: большие кожаные кресла, изящные лампы, много цветов.

 Джули подошла к ней и протянула стакан:

 – Сок розового грейпфрута. Потрясающе. Все в порядке? Ты что-то притихла.

 – Впитываю. Все прекрасно. Но немного нереально. Подумать только, мы здесь, все четверо.

 – Мы здесь, и я умираю, хочу принять душ. Как только в голове прояснится, я собираюсь получше тут оглядеться – здесь столько истории! По этим камням ступали великие! Ну надо же… Нужно же почувствовать, что я отрабатываю свое содержание. Завтра мы с тобой выделим немного времени на магазины. Нам нужно выглядеть так, словно мы каждый день посещаем богатые флорентийские виллы.

 – Смотрю, ты все слушала.

 – И так счастлива, что могу сделать это, не разговаривая с неоспоримо обаятельным водителем. У которого, возможно, столько же женщин, сколько кузенов.

 – Во время разговора он смотрит тебе прямо в глаза, что немного меня беспокоило – ведь он вел машину!

 И тут же поняла, что Аш делал то же самое. Смотрел прямо ей в глаза, когда говорил с ней. Когда рисовал ее.

 Они поднялись наверх в крошечном лифте, и Лайла втайне радовалась, что управляющий беседует исключительно с Ашем. И с исключительной вежливостью показал им большой двойной номер люкс: просторный, уютный, идеально сочетающий пленительное достоинство Старого Света и современную роскошь.

 Она уже представляла, как пишет за маленьким письменным столом, стоявшим у окна, где пестрели городские крыши, или делит с Ашем завтрак на залитой солнцем террасе, или свернулась с книгой на кремовых подушках дивана. Или лежит растрепанная и обвившаяся вокруг Аша в королевского размера постели, под золоченым потолком.

 Взяв из фруктовой вазы чудесный персик, она понюхала его и вошла в ванную с большой стеклянной кабинкой, глубокой-глубокой ванной с джакузи и акрами белого мрамора с черными прожилками.

 И тут же представила себе картину: свечи, Флоренция, залитая лунным светом, она и Аш в горячей пенной воде.

 Нужно распаковать вещи, устроиться, освоиться. У нее всегда был определенный ритуал начала жизни в новом месте. Но она продолжала бродить по номеру, вдыхая запах персика, открывая окна навстречу воздуху, свету, запахам Флоренции.

 Она обошла всю жилую зону. Аш закрыл входную дверь.

 – Я останавливалась во многих впечатляющих домах, – сказала она ему. – Но этот оттеснил все другие и занял первое место. Где Джули и Люк? Здесь можно заблудиться.

 – В своем номере. Она хотела разложить вещи и освежиться. Ей нужно посетить много галерей. Установить контакты.

 – Верно.

 – Ты не расспросила управляющего о его семейном положении, политических пристрастиях и любимом времяпрепровождении?

 Она невольно рассмеялась.

 – Знаю, это довольно бесцеремонно. Но я захвачена своим маленьким мирком. Так прекрасно снова очутиться во Флоренции, и я никогда не видела ее такой. Но что может быть лучше? Чудесно быть здесь вместе с тобой. И как здорово: гулять здесь вместе с тобой и не оглядываться постоянно в ожидании опасности. Все немного ярче. Немного прекраснее, чем в прошлый раз.

 – Когда все закончится, нам не придется оглядываться в ожидании опасности. И мы сможем приезжать сюда, когда ты захочешь.

 Сердце Лайлы сжалось. Она перекатывала персик в ладонях, изучая тем временем Аша.

 – Это серьезное обещание.

 – Я все обещания исполняю.

 – Знаю.

 Она отложила персик – насладится им позже, – сейчас у нее на уме было другое развлечение.

 – Мне следует быть практичной, распаковать вещи, привести все в порядок. Но я хочу долгий-долгий горячий душ в этой изумительной ванне, так что…

 Она пошла назад. Оглянулась.

 – Заинтересован?

 Он изогнул бровь.

 – Только дурак не заинтересовался бы.

 – А ты не дурак.

 Она сбросила на ходу туфли.

 – Ты удивительно свежа для той, что только что совершила трансатлантический перелет.

 – А ты когда-нибудь путешествовал в междугородном автобусе?

 – О’кей, твой верх.

 – Даже при таком образе путешествий я подобна джерси.

 Она вытянула ленту из волос и бросила на длинную гладкую стойку.

 – Ты подобна Джерси?

 – Ткань. Не штат. Мало изнашиваюсь и хорошо переношу путешествия.

 Она взяла из корзины шампунь, открыла, понюхала. Хорош! Улыбнулась Ашу, сбросила блузку, капри, кружевной топ.

 – И я очень вынослива.

 Она взяла гель для душа, шампунь и подошла к душевой кабинке.

 – Шелк роскошен, но джерси держится лучше.

 Она включила душ, вошла в кабинку. Оставила дверцу открытой.

 – Кстати, я сказала «долгий и горячий».

 – Да, я понял.

 Он наблюдал, как она раздевается, как поднимает лицо к струйкам, как подставляет голову под воду, пока волосы не заблестели, словно тюленья шкура.

 Когда он встал сзади, она повернулась и обняла его за шею.

 – Это третье место, где мы занимаемся сексом здесь.

 – Я все это время была в коме?

 – Это было в моем воображении. Превосходно.

 – А где остальные два?

 – Доверься мне.

 Она прижалась губами к его губам.

 – Постепенно все узнаешь.

 Он уловил запах персиков, когда она погладила его щеку и прижалась теплым мокрым телом к его телу.

 Аш подумал о цыганке, подстрекающей мужчину взять ее, и королеве фей, лениво просыпающейся после того, как взяла мужчину.

 Подумал о ней, такой откровенной, такой свежей, с кучей маленьких потайных карманов, содержащих куда больше того, что она раскрывала о себе.

 Пар поднимался: вода пульсировала, ее руки гладили его, бросая вызов, словно шепча приглашение.

 Желание пело в его крови. Сгущалось, как пар, в жаре и влаге.

 Он приподнял ее, подержал, как балерину на пуантах, жадно овладевая ее ртом, горлом, пока она не вцепилась ему в волосы, чтобы сохранить равновесие. Она что-то высвободила в нем. И чувствовала это в безумном биении его сердца, в отчаянной скачке его рук по своему телу.

 Буйный восторг охватил ее.

 Взять, просто взять… сплошные жадность и похоть и ненасытный голод плоти. Ощущение этого под ласками алчных рук, вкус языка, сплетенного с языком.

 Он с отчаянным нетерпением сжал ее бедра, поднял еще на дюйм.

 И ринулся в нее, так бурно, так резко, что она вскрикнула. Потрясенно. Торжествующе.

 Быть настолько желанной – безоглядно желанной – и желать в ответ… это больше, чем она когда-либо испытывала. Она льнула к нему. Дыхание со всхлипами вырывалось из глотки под аккомпанемент громких шлепков плоти о мокрую плоть.

 Она вобрала его в себя, окутала, завладела им и позволила владеть собой.

 И наконец, громко закричав от наслаждения, капитулировала. Прильнула к нему, готовая растечься лужицей у его ног, если не прижмется покрепче.

 Она перестала понимать, где они, почти не помнила, кто они, только цеплялась за него под бешеный галоп сердца, грохот которого отдавался в ушах.

 Он бы отнес ее в постель, если бы хватило сил.

 Отдышавшись, он прислонился щекой к ее макушке.

 – Согрелась?

 – Определенно.

 – Но прошло не слишком много времени.

 – Иногда ты слишком спешишь.

 – А вот ты иногда очень нетерпелива.

 Он отступил, открыл шампунь и, не отрывая взгляда от ее лица, стал намыливать ее волосы, пропуская их между пальцев. Потом повернул ее к себе, собрал ее волосы кверху и погрузил в них пальцы, массируя.

 Дрожь восторга снова прошла по ее телу.

 – Боже, ты умеешь жить!

 – Всем иногда необходимо собраться с мыслями и лишь потом действовать.

 На этот раз все было долго. Жарко и долго.

 Проснулся он в тихой тьме. Потянулся к ней. Понял, что это стало привычкой. И недовольно повернулся на бок, когда не нашел ее.

 Проверил время. Уже давно наступило утро. Он был бы счастлив оставаться там, где есть – будь она рядом, – снова заснуть или задремать вместе с ней.

 Но поскольку он был один, то поднялся, раздвинул шторы и впустил итальянское солнце.

 Он рисовал почти такие сцены – тени, обожженные солнцем дома, текстуры. Прекрасно, но слишком типично для картин. Его картин. Но если добавить женщину на крылатом коне, с развевающимися волосами, с подъятым мечом, все станет другим. Армия женщин: кожа и сверкающее вооружение, летящая над древним городом. Где произойдет битва?

 Он должен написать картину – и выяснить.

 Аш вышел из спальни, увидел, что гостиная так же пуста, как кровать. Он уловил запах кофе. Пошел на запах и увидел Лайлу в спальне поменьше. Она сидела за компьютером, стоявшим на маленьком изогнутом письменном столе.

 – Работаешь?

 От неожиданности она подскочила, как испуганный кролик, и рассмеялась.

 – Боже! В следующий раз постарайся немного пошуметь или сразу вызывай «Скорую». Доброе утро.

 – Договорились. Это кофе?

 – Я заказала в обслуживании номеров. Надеюсь, ты не возражаешь.

 – Еще бы, возражать!

 – Возможно, он не слишком горячий. Я встала довольно давно.

 – Почему?

 – Полагаю, по привычке. Потом я выглянула в окно и пропала. Кто способен спать в таком окружении? Ну, очевидно, Люк и Джули, поскольку из их номера не слышно ни звука.

 Он отпил кофе. Она права, горячим его не назовешь. Но пока что сойдет.

 – Как хорошо! – воскликнула она. – А Джули и Люк так прекрасно смотрятся вдвоем.

 Он что-то утвердительно промычал. Подумал об откровениях Люка.

 – Хочешь позавтракать или собираешься еще поработать? Я все равно собрался заказать еще кофе.

 – Я бы поела. С работой пока что покончено. Я дописала книгу.

 – Как?! Дописала?! Потрясающе!

 – Мне не следовало так говорить, потому что все нужно прочитать еще раз, отредактировать и поправить. Но в основном книга закончена! Во Флоренции! А первая была дописана в Цинциннати. Согласись, это не одно и то же.

 – Нам следует отпраздновать.

 – Я о Флоренции. Одно это уже праздник.

 Но он заказал шампанское и кувшин апельсинового сока для «мимоз». Она не могла поспорить с его выбором, особенно когда появилась заспанная Джули и протянула:

 – Ммммммм…

 До чего же хорошо делить праздничный завтрак с друзьями. Тогда, закончив первую книгу, она была в Цинциннати одна. Вторая была завершена в Лондоне. Тоже в одиночестве.

 – Как чудесно, – заметила она, передавая Люку корзинку с хлебом. – Я никогда не была в Италии с друзьями. Просто здорово!

 – Этот друг потащит тебя по магазинам… через… час, – решила Джули. – Потом я пройдусь, посмотрю работы уличных художников, посмотрю, есть ли кто-то, кого я могу сделать богатым и знаменитым. Встретимся здесь или где пожелаешь, – улыбнулась она Люку.

 – Посмотрим. Я собираюсь поиграть в туриста.

 Он многозначительно взглянул на Аша.

 – И нанимаю Аша своим личным гидом. Свободный день, верно?

 – Ну, да.

 Один день, подумал Аш, можно высвободить один день. Завтра начнутся вопросы, расследования… Но они заслужили один день.

 А если друг хочет провести этот день в поисках кольца и снова связать себя брачными узами, он поможет.

 – Почему бы нам всем не встретиться около четырех? – предложил он. – Выпить, подумать, что делать дальше.

 – Где?

 – Я знаю место. Пошлю вам эсэмэску.

 Три часа спустя Лайла сидела с остекленевшими глазами, глядя на впечатляющую гору того, что называлось нарядной обувью. Туфли на каблуках, без каблуков, босоножки – всех мыслимых цветов. Запах кожи будоражил обоняние.

 – Не могу. Нужно остановиться.

 – Ни за что, – отрезала Джули, изучая лодочки цвета электрик со сверкающими серебряными каблуками высотой в милю. – Я могу подобрать к ним платье. Что думаешь? Они кажутся драгоценными украшениями для ног.

 – Я даже не вижу их. Такое количество туфель меня ослепило.

 – Я беру их и желтые босоножки. Как нарциссы. И босоножки без каблуков, с таким чудесным переплетением ремешков. Сейчас…

 Она снова села, подняла красную босоножку, которую примеряла Лайла, прежде чем окончательно потерять способность различать туфли.

 – Тебе нужны эти.

 – Не нужны. И все это не нужно. Джули. У меня уже два пакета всякой чепухи. Я купила кожаную куртку. О чем только думала?

 – О том, что ты во Флоренции, и где лучше покупать кожу, как не здесь? И ты только что закончила третью книгу.

 – В основном закончила.

 – Ты покупаешь эти босоножки.

 Джулия соблазнительно помахала босоножкой перед ее лицом.

 – Если не купишь, я куплю их для тебя.

 – Ни за что.

 – Попробуй меня остановить. Красные туфли – это классика, и они чудесные. И к тому же очень ноские. Они продержатся годы.

 – Это верно.

 Слабею, подумала Лайла. Она слабеет!

 – Знала же я, что не стоило ходить с тобой по магазинам. Где я буду хранить все это? Я купила белое платье и маленький белый жакетик: нет ничего менее практичного, чем белое.

 – И то, и другое будет изумительно на тебе выглядеть, и платье пригодится завтра. С этими…

 Она подняла другую туфлю, босоножки на ремешках, цвета молодой листвы.

 Лайла закрыла лицо руками и осторожно выглянула в щелочку.

 – Они такие красивые!

 – Женщина, которая не купит туфли во Флоренции, не может считаться настоящей женщиной.

 – Эй!

 – И ты можешь оставить в моей квартире все, что угодно, и знаешь это. Собственно говоря, я серьезно подумываю о квартире побольше.

 – Что? Почему?

 – Думаю, нам понадобится больше места, после того как я попрошу Люка жениться на мне.

 – Иисусе!

 Потрясенная, Лайла встала, уставилась на нее с разинутым ртом и снова плюхнулась на банкетку.

 – Ты это серьезно?

 – Сегодня утром я проснулась, глянула на него и поняла: это он. И я хочу быть с ним.

 Джули, мечтательно улыбаясь, прижала руки к сердцу.

 – Он то, что я хотела всегда. Хочу просыпаться рядом с ним по утрам, Хочу, чтобы он просыпался рядом со мной. Поэтому и собираюсь сделать ему предложение. Я даже не нервничаю, потому что если он скажет «нет», я толкну его под машину.

 – Он не скажет «нет», Джули!

 Она потянулась к подруге и обняла.

 – Это так здорово! Ты должна помочь мне спланировать свадьбу. Сама знаешь, как я хорошо умею планировать!

 – Знаю и обязательно тебя попрошу! На этот раз я хочу настоящую свадьбу и, возможно, даже надену белое.

 – Непременно наденешь белое, – постановила Лайла. – Непременно.

 – Значит, непременно. Но свадьба не должна быть слишком пышной и суматошной. Но обязательно настоящей.

 – Цветы и музыка, и люди, подносящие платочки к глазам.

 – На этот раз все это будет. Больше я не побегу к мировому судье. Я буду стоять с ним в присутствии семьи и друзей и с лучшей подругой в качестве подружки на свадьбе. И давать обещания. На этот раз мы их сдержим.

 – Я так счастлива за тебя!

 – Я еще не спрашивала его, но, полагаю, долго ждать не придется.

 Джули просияла и громко чмокнула Лайлу в щеку.

 – Мы покупаем туфли.

 – Мы покупаем туфли.

 Теперь у Лайлы было три пакета, а ведь она клялась, что купит только самые практичные и необходимые вещи, достойную замену тем, что пришлось выбросить.

 Она честно призналась, что лгала себе, но, черт побери, при этом прекрасно себя чувствовала!

 – Как собираешься сделать предложение? Где? Когда? Мне нужны все детали. Прежде чем встретимся с мужчинами.

 – Сегодня вечером. Не хочу ждать.

 – На террасе, на закате солнца.

 Лайле достаточно было закрыть глаза, чтобы все представить.

 – Закат во Флоренции. Доверься мне. Я знаю, как обставить сцену.

 – Закат, – вздохнула Джули. – Звучит упоительно.

 – Так и будет. Я сделаю все, чтобы увести Аша. Ты принесешь вино, наденешь что-нибудь сказочное, а потом, когда солнце будет клониться к горизонту, небо над городом становиться красным, золотым и роскошным, сделаешь предложение. И сразу же придешь, скажешь нам. Чтобы мы смогли за тебя выпить. После чего пойдем в тратторию кузена Ланцо и отпразднуем.

 – Ну… может быть, не сразу.

 – Самое меньшее, что ты можешь сделать, после того как вынудила меня купить три пакета одежды, – отложить насколько возможно секс по случаю помолвки, пока мы не отпразднуем.

 – Ты права. Я эгоистка. Почему бы нам не…

 Лайла схватила ее за руку:

 – Джули! Смотри!

 – Что? Где?

 – Вон там, впереди. Как раз сворачивает… пойдем!

 Стиснув руку Джули, Лайла пустилась бежать.

 – Что? Что? Что?

 – Это та женщина… азиатка… Джей Маддок!

 – Лайла, этого не может быть! Сбавь темп!

 Но Лайла тащила ее по брусчатке. Они свернули за угол, и Лайла успела увидеть женщину еще раз.

 – Это она. Возьми.

 Она сунула пакеты Джули.

 – Я иду за ней.

 – Ни за что!

 Джули вцепилась в нее.

 – Прежде всего, это не она, потому что как это может быть? А если и она, одна ты за ней не пойдешь.

 – Я хочу убедиться и посмотреть, куда она пойдет. Пока!

 И Лайла ловко прошмыгнула мимо нее.

 – О, ради бога!

 Нагруженная пакетами, Джули потащилась следом, на ходу вынимая телефон.

 – Люк, я гонюсь за Лайлой, а она думает, что преследует убийцу. Ту женщину. Я не успеваю за Лайлой. И не знаю, где я. Где я? Она бежит к площади. Большой. Я обхожу туристов. Площадь… та, что с фонтаном… Нептун. Сейчас я потеряю ее из виду, она очень быстро бежит. Площадь Синьории! Я вижу «Геркулеса и Кака» Бандинели. Поторопитесь!

 Джули сделала все, что могла, пробежала мимо фонтана, но Лайла была уже далеко.

 Спустя короткое время она замедлила бег. Спряталась за статую. Женщина, которую она преследовала, шла размеренным целеустремленным шагом. Да, это Джей Маддок. Сомнений нет.

 Лайла вышла из-за прикрытия, надела темные очки, смешалась с группой туристов, потом отошла и немного сократила расстояние. Джей прошла сквозь широкие арки с колоннами, которые, насколько Лайла помнила из предыдущих визитов, вели к улице.

 Лайла точно знала, где находится.

 Она проследовала за азиаткой на улицу: между ними было приблизительно полквартала. Если Джей обернется, увидит ее, придется либо бежать, либо драться. Она решит, если и когда настанет такой момент.

 Но Джей продолжала идти. Снова свернула за угол, пошла по другой улице. До старого элегантного здания.

 Частные резиденции. Квартиры.

 Лайла вынула телефон, чтобы вбить адрес. И тут он зазвонил.

 – Где ты, черт возьми?

 – Стою на виа де Кондотта, около площади Синьории. Только сейчас видела, как Джей Маддок вошла в здание. По-моему, многоквартирное.

 – Иди обратно к площади. Я вышел тебе навстречу.

 – Конечно. Мы можем…

 И он отключился. Она поморщилась.

 – Ой, – пробормотала она и, в последний раз взглянув на здание, зашагала по направлению к площади.

 Увидела, как он бежит к ней. Поняла, что «ой» – слабо выражает то, что сейчас будет. Неприкрытая бешеная ярость у него на лице словно сократила расстояние между ними и ударила ее как пощечина.

 – О чем ты только думаешь, черт побери!

 – Я подумала: вот она, женщина, которая хочет то, что есть у нас. И не задумается убить за это.

 Он схватил ее за руку и повел туда, откуда они пришли.

 – Полегче, Аштон.

 – Не смей говорить мне ничего подобного! Я оставил тебя одну на несколько часов, а ты преследуешь ту, которая пыталась тебя убить. Или просто вообразила, что это она.

 – Это была она. И важнее всего, что она тут делает. Как узнала, что мы здесь? Потому что это не чертово совпадение.

 – Нет, важнее всего то, что ты по-идиотски рискуешь. Что, если бы она снова на тебя напала?

 – Пусть сначала поймает! Я уже доказала, что проворнее. На этот раз я застану ее врасплох, не наоборот! И она не видела меня. Я хотела посмотреть, куда она пошла. И посмотрела. У меня есть адрес. Ты сделал бы то же самое на моем месте.

 – Ты не можешь сбега́ть, куда и когда тебе вздумается. Она ранила тебя однажды. Я должен полностью доверять тебе, Лайла.

 Говорит назидательно, как с непослушным ребенком!

 Лайла мгновенно ощетинилась.

 – Это не вопрос доверия. Не нужно рассматривать это под таким углом! Повторяю, она меня не видела. Я хотела проверить, куда она идет, и проверила. Увидела ее, увидела возможность и воспользовалась. И у меня есть адрес, ты меня слышишь? Я знаю, где она сейчас.

 – Ты видела ее лицо?

 – Достаточно хорошо. Я не настолько глупа, чтобы столкнуться с ней нос к носу. Видела ее лицо вполоборота. Добавь сюда рост. Фигуру, волосы, походку. Она пожаловала сюда за нами! Значит, нам все-таки следовало ходить да оглядываться.

 – С ума сойти! Слава богу! – С бортика фонтана Нептуна вскочила Джули и, бросив пакеты, кинулась обнимать Лайлу словно вернувшуюся с того света. Затем она отстранилась и хорошенько встряхнула подругу.

 – Ты совсем спятила?! – полуобморочно возопила она.

 – Нет, и прости, что я тебя бросила. Но не могла же я ее упустить!

 – Ты до жути меня напугала. Больше так делать не смей! Я вся трясусь!

 – Прости. Со мной все в порядке.

 Но она поймала взгляд Люка.

 – Ты тоже зол на меня, – поняла она. И тяжко вздохнула. – Ладно, трое против одной. Смиряюсь перед большинством. Простите меня. Страшно подумать, что я расстроила трех своих любимых людей! Что будем делать? Вызывать полицию? Я знаю место, где скрывается преступник, которого разыскивает Интерпол.

 Аш молча вытащил телефон. Лайла попыталась что-то сказать, но он попросту отошел.

 – Он был вне себя, – признался Люк. – Ты не отвечала на звонки, мы не знали, где ты и что с тобой.

 – Я не слышала. Он у меня в сумочке, а на улице шумно. Я вынула его, чтобы забить адрес, и ответила, как только услышала звонок. Простите меня.

 Вернувшись, Аш приказал:

 – Дай мне адрес.

 Едва она назвала адрес, он снова ушел.

 – Он всегда так долго злится? – спросила она Люка.

 – Как когда.

 – Я передал информацию детективу Файн, – сообщил Аш. – Они свяжутся с нужными властями быстрее, чем это могут сделать обычные туристы. Нам нужно вернуться в отель, убедиться, что там безопасно.

 Что ж, снова она в меньшинстве, подумала Лайла и возражать не стала.

 В отеле, прежде чем пойти к лифту, Аш остановился возле стойки портье.

 – Кто бы ни позвонил, кто бы ни пришел, если ищут нас, служащие не должны давать никакой информации, не подтверждать, что мы здесь зарегистрированы и не соединять никого с нашим номером.

 – Если она действительно здесь и ищет нас, то пусть поищет…

 – Она здесь! Я не ошиблась! – подхватила Лайла, но Аш продолжал ее игнорировать.

 – Я дал ее описание. Охрана отеля будет предупреждена.

 Они вышли из лифта и пошли к номеру.

 – Мне нужно сделать кое-какие звонки, – объявил он и удалился на террасу.

 – Такое отчуждение невыносимо, – растерянно заметила Лайла. – Зачем он так?

 – А ты попытайся представить, что бы с ним было, случись что с тобой, – предложил Люк. – И тот факт, что ничего не случилось, не сотрут из его сознания те десять минут страха, которые ему довелось пережить.

 Но сам Люк все же смягчился. Поцеловал ее в макушку.

 – Думаю, нам всем следует выпить.

 Удрученная, Лайла ничего не ответила и понуро села, пока он открывал бутылку вина.

 – И нечего дуться, – буркнула ей Джули, плюхаясь рядом в кресло.

 – Я не дуюсь. То есть да, дуюсь. И если бы все злились на тебя, ты бы тоже дулась.

 – Я бы не помчалась, как ошалевшая, за наемной убийцей.

 – А я помчалась. Но очень осторожно – и сначала подумала, что я делаю. То есть помчалась обдуманно. Взвешенно. Ловишь разницу? И я извинилась. Никто не сказал, что я молодец, – ведь я узнала ее адрес!

 – Молодец.

 Люк протянул ей бокал вина.

 – Только никогда так больше не делай.

 – Не злись, – попросила она Джули. – Я купила туфли.

 – Вот именно. Поэтому я не смогла тебя догнать. Если бы ты дала мне шанс, я бы пошла с тобой. И нас по крайней мере было бы двое, случись что-то нехорошее.

 – Ты не поверила, что я действительно ее видела.

 – Сначала нет. Потом перепугалась, что это была она. Но ты накупила туфель. Кстати…

 Она встала, когда вошел Аш.

 – Мне нужно убрать свои трофеи. Люк, пойдем. Посмотришь, что я купила.

 Она сбега́́ет? Или деликатничает?

 Лайла вздохнула. Возможно, и то, и другое, – решила она, когда Люк понес пакеты Джули в их часть номера.

 – Я снова извинилась перед ними, – начала она. – Могу извиниться еще раз и перед тобой.

 – Я поговорил с аэропортом, где мы держим семейные телефоны.

 Его тон, холодный и деловитый, прямо противоречил жару, каким полыхали ее глаза.

 – Кто-то, назвавшись именем секретаря моего отца, позвонил и попросил подтвердить информацию о нашем полете. Но это была не секретарь отца.

 – Значит, она нас выследила.

 – Скорее всего.

 Он налил себе вина.

 – Я заказывал машину с Ланцо и отель отдельно, по рекомендации, данной моей сестрой Валентиной более года назад. Ей довольно трудно нарыть все это, но, думаю, она роет.

 – Нам стоит сказать Ланцо.

 – Я уже сказал.

 – Ты можешь сердиться на меня за то, что я сделала, но разве не лучше все знать? Любой из нас мог отойти, чтобы купить мороженого, и наткнуться на нее. Теперь мы знаем.

 – Ты впуталась в это из-за меня. И это нельзя отрицать. Оливер умер из-за своих поступков, если не считать того факта, что я должен был обратить на него внимание раньше. Я, ни о чем не подозревая, вовлек в это Винни. С тобой этого не будет.

 Он повернулся к ней, все еще не остыв от гнева.

 – С тобой этого не случится! Либо ты дашь мне слово, что больше никуда не пойдешь одна, кого бы, по твоему мнению, ни увидела, либо я сажаю тебя на самолет до Нью-Йорка.

 – Ты не можешь никуда меня посадить. Можешь сказать «убирайся», но не более того.

 – Хочешь проверить?

 Она взметнулась с кресла, забегала по комнате.

 – Почему ты загоняешь меня в угол?

 – Потому что ты слишком много значишь для меня, чтобы делать что-то другое. И ты это знаешь.

 – Ты бы сделал то же самое.

 – Тогда и разговор был бы другим. Мне нужно твое слово.

 – Может, мне следовало с кокетством воскликнуть: «О, да это Джей Маддок, преступница в международном розыске, приехавшая убить нас всех», и снова пойти с Джули по магазинам покупать туфельки?

 – Тебе следовало сказать «Думаю, это Джей Маддок». Взять телефон и позвонить мне. А потом бы ты последовала за ней. Ты бы постоянно была со мной на связи. Чтобы я не думал, что она может наброситься на тебя и изрезать в клочья, пока я покупаю тебе гребаную подвеску.

 – Не смей сквернословить, хотя ты прав. Да. Ты прав. Я не привыкла советоваться ни с кем.

 – Привыкай.

 – Я пытаюсь. У тебя полмиллиона братьев и сестер, огромная семья. Ты привык. Я много лет жила самостоятельно. По собственному выбору. Я не подумала, что испугаю тебя, я… ты для меня тоже много значишь. Я не могу вынести мысли, что все испортила… с нами… со всеми.

 – Я прошу твоего слова. Можешь давать его мне или не давать.

 Она снова подавлена превосходящими силами противника.

 Лайла сражалась с собой. Когда трое любящих ее людей относятся к случившемуся одинаково, нужно признать, что ее точка зрения нуждается в пересмотре.

 – Я могу дать слово. Я попытаюсь помнить, что мне есть перед кем отчитываться, что ему важно, что я делаю. Я могу это сделать.

 – Хорошо.

 Она выдохнула. Эта история потрясла ее больше, чем она предполагала. Она не возражала против небольшой драки. Но как можно драться, когда она знает, что неправа?

 – Мне страшно думать, что я так встревожила тебя и что не слышала дурацкого телефона, когда ты пытался дозвониться. Если бы на моем месте был ты, я бы тоже испугалась и рассердилась. Я отреагировала так, как привыкла реагировать и… Ты купил мне подвеску?

 – Тогда это казалось правильным шагом. Теперь я не так уверен.

 – Ты не можешь и дальше злиться на меня. Я слишком очаровательна.

 – Не могу, но меня до сих пор трясет.

 Она покачала головой, подошла к нему, обняла.

 – Я слишком очаровательна. И действительно раскаиваюсь.

 – Она убивает людей, Лайла. За деньги.

 И ради развлечения, подумала Лайла.

 – Я могу сказать, что была осторожна, но тебя там не было и ты можешь не поверить. У нее была большая модная сумка, никаких пакетов из магазина, и на этот раз – туфли на низком каблуке. Она ни разу не оглянулась. Шагала, как женщина, которой нужно срочно куда-то поспеть. Она либо живет в этом доме, либо с кем-то встречается там. Мы могли бы сделать анонимный звонок местной полиции.

 – Файн и Уотерстон этим занимаются.

 – Значит, нам остается ждать?

 – Совершенно верно. А завтра мы, как и собирались, поедем к Бастоне.

 Он взглянул поверх ее головы на туго набитые пакеты.

 – Это все твое?

 – Джули виновата! Нам бы стоило отпустить ее и Люка. Она хотела посмотреть работы уличных художников.

 – Мы все поедем. С этого момента мы выходим только вместе.

 – Хорошо.

 Привыкай, напомнила она себе.

 – Только вместе.

 Может быть, им не следовало так горячиться, но Лайла подумала – как же хорошо выйти всем вместе на улицу, прогуляться! Они шли вдоль моста, под которым текла река. Джули хотелось увидеть побольше картин, которые художники выставляют на улице.

 – Она так умно всегда говорит, когда рассуждает об искусстве, – тихонько поведала Лайла Люку.

 – Я тоже мало что понимаю. Но вот эта картина, на которую они сейчас смотрят, мне нравится!

 Лайла вгляделась в изображение: тихий двор – и цветы, много цветов, они выплескиваются из горшков на фоне стен, покрытых грубой штукатуркой. На картине разыгралась маленькая драма: малыш склонил голову над разбитым горшком, а в дверях стоит женщина.

 – Как она по-доброму улыбается, – заметила Лайла. – Ей надо бы рассердиться, но она не может сердиться на своего малыша. Она просто заставит его убрать черепки, а потом они вместе пересадят цветы в другой горшок.

 – Я бы сказал, ты понимаешь все куда лучше меня. Тоньше. Писательница, конечно! Но я вижу, что Джули это тоже понравилось достаточно, чтобы она взглянула и на другие работы этого художника.

 – А твоя работа? Надо пройтись по пекарням, почерпнуть здешнего опыта, не помешает!

 – Я уже заскочил пораньше с утра в пару мест. Попробовал любопытный рожок с шоколадом, получил наводку на несколько тайных пекарен.

 – Что в них тайного?

 – О! Они вдали от проложенных троп. Там начинают печь пирожные для кафе по ночам. Официально их не продают частным лицам, но случается все.

 – Ночная охота за тайными пекарнями. Впечатляет. Я – за! Джули говорила, ты собираешься открыть вторую пекарню?

 Она взяла его под руку, и они пошагали неспешно мимо художников, холстов, мольбертов, ведя беседу. Вскоре их догнала раскрасневшаяся от успеха Джули.

 – Возможно, благодаря мне в чьей-то жизни произошел поворот. Босс дал мне добро подписать контракт. С тем художником, что нарисовал малыша во дворе.

 – Картина чудесная. Мне понравилась.

 – Картин мы покупаем у него три. Первое, что он сделал после того, как поцеловал меня, – позвонил жене!

 – Очень мило.

 – Сказочные украшения для ног и новый художник! – Джули с веселым смехом торжествующе подняла руки кверху и потрясла кулаками.

 – Теперь мой день сделан.

 Люк схватил ее за руку и закружил. Она разразилась новым каскадом смеха.

 – Ничто не сделано без мороженого. Как насчет мороженого? – спросил Люк подоспевшего следом за Джули Аша.

 – Еще бы!

 – Если на повестке дня мороженое, мне нужно еще пройтись, чтобы его заработать.

 Джули оглянулась на Аша.

 – Тебе ведь тоже понравилось?

 – Ощущаешь аромат цветов, жару, чувствуешь, что женщина на самом деле не сердится, и смирение мальчика перед тем, что его ждет. Он пишет сердцем. Это не просто техника.

 – Я ощущала то же самое. У него даже нет агента. Надеюсь, он им обзаведется.

 – Я дал ему кое-какие имена, – кивнул Аш. – Думаю, он быстро наведет мосты, стоит ему только приехать.

 – Помнишь свою первую продажу? – спросила Лайла.

 – Все помнят свою первую продажу.

 – Как называлась картина?

 – «Сестры». Три феи скрываются в лесу, наблюдая за приближением всадника. Я как раз закончил ее, работая во дворе отцовского дома, когда отец привез женщину, с которой в то время встречался, чтобы познакомить со мной. Он сказал, что она хочет получить картину. И добавил, что она может ее получить.

 – Именно так?

 – Тогда он не понимал, что я делаю или пытаюсь сделать. А она понимала. Она была агентом. Я всегда считал, что он привез ее исключительно для того, чтобы она сказала, что я должен бросить заниматься пустяками. Но вместо этого она дала мне свою карточку. Предложила представлять меня и немедленно купила картину. Она по-прежнему остается моим агентом.

 – Обожаю хеппи-энды, и мороженое тоже. Я плачу! – объявила Лайла. – Что-то вроде извинения за мой сегодняшний промах.

 И они пошли в парк по широкой дороге садов Боболи. Аш повел ее к пруду, где стояла Андромеда, окруженная густой растительностью.

 – Сядь и скрести ноги.

 Она послушалась, подумав, что Аш хочет сделать снимок, но тут же замахала руками, когда он вытащил блокнот.

 – Камера быстрее.

 – У меня кое-что на уме. Пять минут. Поверни голову, только голову, к воде. Хорошо.

 Она смирилась, поскольку Джули и Люк все равно отошли.

 – Все это займет не так мало времени, – предсказала Джули.

 – Я знаю, как он работает.

 Люк приподнял ее лицо, потом поцеловал ее пальцы.

 – Здесь так прекрасно. Давай посидим минуту, насладимся тишиной.

 – День просто роскошный. Даже с перерывом на высокую драму. Они прекрасно смотрятся вместе. Не находишь? Я не знаю Аша так хорошо, как ты, но никогда не видел, чтобы он так относился к женщине, как к Лайле. И я знаю ее. Она с ума сходит по нему, и это тоже впервые.

 – Джули!

 – Мммм…

 Она положила голову ему на плечо, с улыбкой наблюдая за рисующим Ашем.

 – Я люблю тебя.

 – Знаю. Я тоже люблю тебя. Это делает меня такой счастливой.

 – Я хочу сделать тебя счастливой, Джули.

 Он повернулся и повернул ее так, чтобы они стояли лицом друг к другу.

 – Я хочу, чтобы мы всю жизнь делали друг друга счастливыми.

 Он вынул из кармана коробочку, открыл:

 – Выходи за меня замуж, и начнем все сначала.

 – О боже… Люк!

 – Не говори «нет». Скажи «давай, подождем», если уж так нужно, но не говори «нет».

 – Нет? Я не собираюсь сказать «нет». Я собиралась сделать тебе предложение сегодня вечером. На закате. Я все продумала.

 – Ты собиралась сделать мне предложение?

 – Я не хочу ждать.

 Она бросилась ему на шею.

 – Я не хочу ждать. Я хочу снова выйти за тебя замуж. Но как будто в первый раз. Как будто в первый раз! Ты купил мне кольцо!

 – Я не хотел выбирать бриллиант. Новый старт… вот.

 Она надел на ее палец кольцо с квадратным изумрудом.

 – За сегодня и все завтра, которые мы сможем быть вместе.

 – Мы опять нашли друг друга.

 Ее глаза наполнились слезами. Камень сверкнул на солнце.

 – И он прекрасен, Люк.

 Она коснулась губами его губ.

 – Мы прекрасны.

 Прошло скорее двадцать минут, чем пять, но Аш наконец подошел к ней, присел на корточки и поднес блокнот к ее лицу.

 Она стала рассматривать наброски. Она среди кустов. На заднем фоне блестит вода и возвышается богиня.

 Он заставил ее поднять руку ладонью вверх.

 – Кто я на этот раз?

 – Современная богиня, черпающая новую силу у старой. Я могу сделать это в угле, без цвета, с намеком на бурю, идущую с запада.

 Он встал, протянул руку, чтобы помочь ей подняться.

 – И все это пришло тебе в голову от созерцания пруда?

 – Это ты, – просто ответил он и огляделся.

 – Вот они где.

 Он взял Лайлу за руку и подвел к берегу.

 – Простите. Я увлекся.

 – Я тоже.

 Джули вытянула руку:

 – О, какое роскошное кольцо! Когда ты… о, боже!

 – Мы женимся!

 Джули подпрыгнула, обняла Лайлу, потом Аша.

 – Как насчет заката?

 – Он успел меня обогнать.

 – Поздравляю!

 Лайла в свою очередь обняла Люка.

 – Я так счастлива! Нужно отпраздновать!

 – Я знаю место, – кивнул Аш.

 – Ты уже говорил. Веди! Мы намерены выпить за истинную любовь, потерянную и найденную.

 – Простите, – сказал он, услышав рингтон телефона. – Мне нужно ответить.

 – Это…

 Он предупреждающе поднял палец и отошел.

 Сосредоточься на этом моменте, велела себе Лайла.

 – Нам пора планировать свадьбу.

 – И быстро. Конец сентября.

 – Очень скоро, но я берусь за работу. Нужно договориться, где праздновать. Я составлю список. И… что там? – спросила она, когда Аш вернулся.

 – Ее там не было. Этой Маддок.

 – Говорю, это была она! Я сама видела, как она туда входила.

 – И ты не ошиблась. Это была она. Но ее там не было. Зато там был арт-дилер по имени Фредерик Капелли. Она перерезала ему горло.

 Джей отправила эсэмэску из своего уютного номера во Флоренции.

 «Пакет выслан».

 Все очень просто, подумала она, откладывая телефон и принимаясь тщательно чистить нож. Эта маленькая дополнительная работа пополнит ее счет. И ее эффективность понравится нанимателю. Ей нужно было обрести равновесие духа после позорного провала в Нью-Йорке.

 Тощая сука не должна была от нее ускользнуть! Нужно признать, что она потеряла бдительность. Кто бы подумал, что костлявая идиотка наберется храбрости убежать. И где она научилась так драться?

 Но Джей этого не забудет.

 Не она виновна в смерти Оливера, его шлюхи и этичного дядюшки. Ей навязали этого кретина Ивана, совершенно терявшего голову при виде крови.

 Но она прекрасно понимала, что нанимателя не интересуют причины и извинения.

 Джей разглядывала нож. Наблюдала, как он поблескивает серебром в свете, проникавшем сквозь окна. Арт-дилер – легкая добыча. Один взмах ножом – и все кончено.

 Убийство осветило ее день, хотя было унизительно несложным.

 Она взглянула на то, что считала своим бонусом. Его бумажник с чистенькими новенькими евро, часы – антикварный Картье, претенциозное кольцо с мизинца, хотя бриллиант был довольно крупным и чистым.

 У нее было время обыскать квартиру, взять легко перевозимые ценности. По какому-то капризу она забрала галстук от Эрме.

 Она избавится от всего, кроме галстука, – он пойдет в ее коллекцию. Она так наслаждалась своими маленькими сувенирами!

 Полиция, по крайней мере вначале, посчитает причиной убийства неудачное ограбление.

 Но Капелли мертв, потому что она убила его и потому что он не нашел яйцо, как обещал. В отличие от Оливера Арчера.

 Никто не хватится его до следующего понедельника, что дает ей достаточно времени, чтобы разыскать Арчера и его суку.

 Она проследила за ними до Флоренции, верно? Хорошо, что платила за комнаты (из своего кармана), местоположение которых позволяло следить за нью-йоркским домом Арчера. И ей повезло увидеть лимузин, увидеть, как он идет к машине с чемоданом.

 Но удача ничего не значит без умения. А проводить его до аэропорта, уточнить дату полета – все это требовало умения. И удовлетворило нанимателя настолько, что он распорядился о ее полете во Флоренцию на одном из своих частных самолетов.

 Небольшие каникулы после убийства не помешают, решила она. И несколько друзей, чтобы разделить каникулы с ними. Они не подозревают, что остаются в поле ее зрения и будут как нельзя более беспечны.

 Мужчина вроде Арчера – с его деньгами – остановится в дорогом отеле или на дорогой квартире. Они будут посещать типичные туристские достопримечательности. Искусство сыграет свою роль.

 Теперь, когда она отправила пакет, можно начать охоту.

 И охота закончится убийством. Ей не терпится покончить с ними.

 Она сунула нож в изготовленный по заказу гибкий футляр, где хранила кинжалы, аккуратно его свернула. Ничего, она обязательно использует несколько на той суке, которая раскроила ей губу.

 Они отпраздновали помолвку шампанском в уличном кафе, пока мимо тек поток пешеходов.

 Джей Маддок в их числе не было. Лайла постоянно была начеку, рассматривая лица, даже когда болтала о цветах и подготовке к свадьбе.

 – Поняла.

 Лайла постучала пальцем по столу.

 – Ты хочешь простую элегантность и искреннее веселье. Ритуал и все, что к нему полагается, сопровождаемый рок-н-ролльной вечеринкой.

 – Примерно так.

 Джули улыбнулась Люку.

 – Ты тоже считаешь, что все так и должно быть?

 – Ты уже все сказала за меня.

 – Да, вы перечислили все главные пункты, – сказала Лайла, когда Джули нагнулась, чтобы ее поцеловать. – Я рада, что надела темные очки, потому что от вас идет такое сияние, что глазам больно! Может, на свадьбе всем следует раздавать такие, чтобы гости чувствовали себя комфортно. Вношу в список.

 – Она шутит, – посмеялась Джули.

 – Может быть. Но я определенно не шучу насчет объезда магазинов в поисках самого главного элемента – подвенечного платья. Если у нас будет время, можно посмотреть прямо здесь, во Флоренции.

 – Ты читаешь мои мысли.

 Лайла подтолкнула Аша.

 – Ты что-то притих.

 – По моему опыту, мужчины имеют крайне мало общего со свадебными планами и их выполнением. Они приходят на собственную свадьбу. И на этом их обязанности выполнены.

 – Подумай снова. У меня будет список для тебя, мистер Шафер. Можешь начинать новую потрясающую таблицу. Думаю…

 Она осеклась – снова зазвонил его телефон.

 – Арчер… да… хорошо… никаких имен? Нет, все правильно, спасибо. Да, прекрасно. Еще раз спасибо.

 Он выключил телефон, снова поднял стакан.

 – В отель звонила женщина, просила соединить с моим номером. Как я попросил, портье сказал, что я там не живу. И ты тоже. Она спрашивала и о тебе.

 – Она начала обзвон.

 – А если бы ты ее не увидела, я не попросил бы у стойки портье никому ничего не говорить.

 – И она знала бы, где мы остановились. Вот что главное.

 – Увидеть ее и бежать за ней – вещи разные. Но я оттаиваю. Давайте еще выпьем, и можешь развлекаться, разыскивая ее лицо в толпе.

 – Я делала это незаметно.

 Он только улыбнулся и сделал знак официанту.

 Она надела белое платье и новые туфли и должна была признать, что Джули, как всегда, попала прямо в яблочко. Классный и классический летний вид, решила она, и в довершение всего заплела волосы и уложила в нетугой узел на затылке.

 Никто не заподозрит, что это ее первый, не связанный с работой визит на итальянскую виллу.

 – Выглядишь почти безупречно, – заметил Аш, войдя в спальню.

 – Почти?

 – Почти.

 Он открыл верхний ящик комода, вынул коробочку.

 – Примерь это.

 Она с восторженной улыбкой подняла крышку и уставилась на футляр. Обычные сувенирные подвески не кладут в кожаные футляры.

 – Проблема?

 – Нет.

 Глупо нервничать из-за подарка.

 – Просто растягиваю удовольствие.

 Она вынула футляр, открыла.

 Подвеска-слезинка сияла мягким сиренево-голубым светом в тонкой оправе из мелких бриллиантов. Она свисала с двух тонких, как паутина, цепочек, где тоже капельками росы сверкали бриллианты.

 – Это… это прекрасно. Лунный камень!

 – Он показался мне подходящим для женщины, которая в общих чертах закончила третью книгу об оборотнях.

 Он сам расстегнул цепочку, вынул из футляра сокровище и надел ей на шею. Застегнул и встал за ее спиной, изучая отражение в зеркале.

 – Теперь ты само совершенство.

 – Она просто роскошная!

 Но Лайла смотрела не на цепочку, а на него. Ему в глаза.

 – Знаешь… я чувствую прежде всего твою заботу. Ты ведь подумал о чем-то, что станет особенным для меня! Я просто влюбилась в нее, не потому что она роскошна. Но потому, что ты об этом подумал. Спасибо. Не знаю, что еще сказать.

 – Ты только что все сказала. Мы были правы, когда отпраздновали вчера с Джули и Люком. И это празднество – твоих рук дело.

 Она повернулась. Прижалась к нему щекой.

 – Мне впервые в жизни дарят такое прекрасное украшение. И это много для меня означает.

 Он чуть отстранил ее. Погладил по плечам, вглядываясь в лицо.

 – Нам нужно о многом поговорить, когда вернемся в Нью-Йорк.

 – Почему мы не можем поговорить здесь, в Италии?

 – Сегодня потому, что мы уезжаем и нужно закончить это дело. Вообще нам пора. Я позвоню Ланцо.

 – Я готова, только возьму сумочку.

 Когда он ушел, она повернулась к зеркалу, погладила камень. И глянула на бинокль, который положила возле окна.

 Не странно ли, что ее хобби привело к этому? И как справиться с таким чувством, что она скользит вниз, вниз, вниз по длинному-длинному туннелю в любовь?

 И не за что зацепиться… нет возможности заползти в пещерку, отдышаться, умерить скорость, потому что стенки очень гладкие и без всяких пещерок. И как захватывает дух… и непонятно, сумеет ли она приземлиться.

 Жить одним днем? – спросила она себя, беря сумочку. Заняться тем, за чем они приехали, а потом тем, что всплывет после? Да. Это единственный способ.

 Но глядя в последний раз в зеркало, на подвеску, она сознавала: он знает ее. Понимает, что имеет для нее значение. И это так же прекрасно, как и подаренный им камень.

 После Лайла думала о поездке в Тоскану в цвете. Синие небеса, желтые подсолнухи, пляшущие на ветру в полях вдоль дорог. Приглушенная зелень холмов, оливковых рощ, конических кипарисов, все цитрусовые оттенки лимонов, лаймов, апельсинов, свисающих с деревьев, и темно-фиолетовые гроздья винограда на лозах.

 Сады, пылающие жаркими красками красного и фиолетового или пламенем желтого и оранжевого переливались на солнечном свету на фоне пропеченных жарой белых стен домов или крепких кирпичных стен. Мили и мили виноградников поднимались по террасам холмов или ровными рядами шагали по полям.

 Если бы она умела рисовать, как Аш, она бы написала тысячу картин: пылающие цвета на жарком солнце.

 Ланцо разбавлял дорожную скуку потоками местных сплетен или вопросами об Америке, куда клялся обязательно когда-нибудь поехать.

 Аш думал о полете как о возможности передохнуть, а она считала, что отдыхает сейчас, потому что едет мимо картин, от пейзажа к пейзажу.

 Мрачноватый и пыльный в один момент и тут же расцвеченный живыми красками. Одна красота сменялась другой. И все было насыщено ярким светом.

 Они свернули с дороги на крутую узкую гравийную тропу и стали подниматься наверх между оливковыми рощами.

 Она увидела высеченные в склоне холма грубые ступени, словно созданные неким древним гигантом. Полевые цветы пробивались сквозь трещины, чтобы пить солнечные лучи, как раз пониже маленького плоского островка земли с железной скамьей.

 Чтобы посидеть… увидеть все…

 – Это поместье Бастоне, – сообщил Ланцо. – Джованни Бастоне. У него богатая вилла. Его сестра и мать тоже живут в поместье. В прекрасном доме. Его брат живет в Риме и присматривает… как это… за их интересами. А еще одна сестра живет в Милане. Поет в опере, известное сопрано. А еще один брат погиб молодым в автокатастрофе.

 Он осторожно свернул к железным воротам, соединявшим белые стены.

 – Охрана, вы понимаете. Они ожидают вас, и моя машина известна.

 Не успел он договорить, как ворота открылись.

 Древесные рощицы, ухоженные сады вели путь к гламуру виллы, казавшейся одновременно величественной и уютной, с высокими арочными окнами, изгибами портиков и бесконечными террасами. Без этих мягких линий, очарования лоз, поднимавшихся по этим террасам, вилла доминировала бы над пейзажем, но сейчас, на взгляд Лайлы, здесь царила гармония.

 Красночерепичная крыша поднималась, выделялась, скашивалась над светло-желтыми стенами. Подъездная дорожка кружила вокруг центрального фонтана, где вода причудливыми струями лилась из сложенных рук русалки, присевшей на груде камней.

 – Интересно, нужна ли им бывает домоправительница.

 Джули закатила глаза.

 – Ну да, что еще интересного может быть.

 Ланцо открыл дверь машины, как раз когда на крыльцо вышел мужчина в песочного цвета брюках и белой рубашке.

 Белые волосы прошиты черными прядями. Густые изогнутые брови тоже черно-белые. Вид у него был ухоженный, фигура солидная, хотя толстым его назвать было нельзя, желто-карие глаза сверкали на загорелом лице с острыми чертами.

 – Добро пожаловать! Я Джованни Бастоне.

 Он протянул руку Ашу.

 – Вы похожи на отца.

 – Синьор Бастоне, спасибо за гостеприимство. Это мои друзья, Лайла Эмерсон, Джули Брайант и Люк Толбот.

 – Очень рад.

 Он поцеловал руки Джули и Лайле. Обменялся рукопожатием с Люком.

 – Заходите поскорее в тень. Ланцо, у Мариетты на кухне есть для тебя нечто особенное.

 – Спасибо, сеньор Бастоне.

 – Пожалуйста.

 – Ваш дом выглядит так, словно вырос здесь, под солнцем, сотни лет назад.

 Бастоне одарил Лайлу сияющей улыбкой.

 – Превосходный комплимент. Лет двести – это самой старой части.

 Уже очарованный, он положил руку Лайлы на сгиб своей. И повел внутрь.

 – Мой дедушка расширил дом. Амбициозный человек. И деловой.

 Он привел их в широкое фойе, вымощенное золотистыми изразцами, с кремовыми стенами и темными потолочными балками. Лестница была винтовой, что опять же смягчало линии. Широкие арочные входы вели из комнаты в комнату. Картины в позолоченных, потемневших от времени рамах, от тосканских пейзажей до портретов и натюрмортов.

 – Мы должны поговорить об искусстве, – начал Бастоне. – Моя страсть. Но сначала выпьем, да? Для друзей всегда должно иметься вино. Надеюсь, ваш отец здоров?

 – Да, спасибо, и посылает вам привет.

 – Наши дорожки давно не пересекались. Но недавно я виделся с вашей матерью.

 – Я не знал.

 – Красавица.

 Он поцеловал кончики пальцев.

 – Согласен.

 – Исключительная женщина.

 Он вывел их на террасу под навесом, затканным бугенвиллеями. Цветы яркими букетами валились и выплескивались из терракотовых горшков высотой до пояса. Желтый пес дремал в тени. Тосканские холмы, поля и рощи расстилались внизу зеленым даром.

 – Вы, должно быть, пьянеете каждый раз, когда выходите на террасу. Какой вид! – поспешно воскликнула Лайла, когда он нахмурился. – Хмельное вино.

 – Да, именно. Вы умны. Кажется, пишете книги, да?

 – Да.

 – Садитесь, пожалуйста, – пригласил он, показывая на стол, где уже стояло вино, бокалы, красивые подносы с фруктами, сыром, хлебом – нескольких видов, оливками.

 – Вы должны попробовать наш местный сыр. Нечто особенное. А вот и моя жена. Джина, это наши друзья из Америки.

 Стройная женщина с выцветшими на солнце прядями, глубокими темными глазами, быстро вышла из тени.

 – Пожалуйста, простите, что не встретила вас.

 Она что-то протараторила мужу по-итальянски, отчего тот слегка усмехнулся.

 – Я объясняла Джованни, что звонила моя сестра. Небольшая семейная драма, так что меня задержали.

 Ее муж представил гостей и налил всем вина.

 – Полет прошел благополучно? – спросила Джина.

 – Да, и дорога до Флоренции была великолепной.

 – Вам нравится Флоренция? Такая еда, магазины, искусство.

 – Да, все.

 Они поболтали немного. Разговор был живым и непосредственным. Наблюдая за Бастоне и его женой, Лайла видела в них людей, проживших вместе целую жизнь и все же не потерявших способность наслаждаться и ценить эту жизнь.

 – Вы встретили возлюбленную моего мужа, – сказала Джина Лайле.

 Бастоне хмыкнул и воздел глаза к небу.

 – А, молодая американка! Между нами была такая страсть, такой накал! Ее отец не одобрял наших встреч. Но от этого страсть только раскалялась. Я писал оды и сонеты, сочинял для нее песни. Такая боль и радость первой любви. Потом она исчезла.

 Джованни щелкнул пальцами.

 – Как мечта.

 Он взял руку жены. Поцеловал.

 – Но тут появилась прекрасная тосканская женщина. Которая отказывала мне, выгоняла, а я проклинал ее, молил, ухаживал, пока она не сжалилась надо мной. С ней я прожил на самом деле оды, сонеты и песни.

 – Сколько лет вы женаты? – спросила Лайла.

 – Двадцать шесть.

 – И все равно песня.

 – Да, каждый день. Иногда музыка немного фальшивит, но это всегда песня, которую стоит спеть.

 «Самое лучшее описание прекрасного брака, которое я когда-либо слышала», – решила Лайла.

 – Помните, нужно петь, – велела она Джули и Люку. – Синьор Бастоне, они вчера были помолвлены.

 Джина захлопала в ладоши и с чисто женским любопытством стала изучать кольцо Джули.

 Бастоне поднял бокал.

 – Пусть ваша музыка будет сладостной. Салют!

 Аш постепенно подвел беседу к нужной теме.

 – Наверное, вам было бы интересно встретиться с Мирандой. И Лайла, и я нашли историю о вашем дедушке и партии в покер с Джонасом Мартином весьма занимательной.

 – Они так и остались друзьями, хотя редко видели друг друга с тех пор, как мой дед вернулся домой и стал заниматься бизнесом. По словам деда, Джонас любил играть, но почти всегда проигрывал. Его называли…

 – Неудачником Джонни? – подсказал Аш.

 – Да-да.

 – И проигрывал фамильные ценности? Это вошло у него в привычку?

 – Бывало, как вы понимаете. Он был э… избалован. Молод и немного буен, так сказал дед. И добавил, что отец Мартина очень разозлился, когда узнал об этой ставке, но игра есть игра. Вы собираетесь писать о том времени?

 – Я очень заинтересована, – кивнула Лайла. – Миранда не знала, что именно поставил Джонас, какое фамильное достояние было навеки потеряно. Не могли бы вы сказать мне, что это такое?

 – Я могу сделать больше. Могу показать. Хотите посмотреть?

 Сердце Лайлы заколотилось в горле. Она едва нашла в себе сил кивнуть.

 – Очень.

 – Пожалуйста, пойдем.

 Он поднялся.

 – Захватите вино. Мой дед любил путешествия и искусство. Он путешествовал по делам: то, что мы сейчас называем созданием сети.

 Он повел их назад – по золотистым изразцам, под арками.

 – Он искал предметы искусства, что-нибудь очень ценное, куда бы ни отправился. Это увлечение перешло к моему отцу, а от него – ко мне.

 – У вас превосходная коллекция, – заметила Джули. – Вот это!

 Она остановилась у портрета женщины, мечтательной и романтичной.

 – Это ранний Умберто Боччони?

 – Совершенно верно.

 – И это.

 Джули перешла к картине, написанной в глубоких, роскошных тонах. Лайла различила смутные силуэты людей.

 – Одна из его поздних работ, когда он влился в течение итальянских футуристов. Обе великолепны. Мне нравится, что вы повесили их рядом, видна эволюция творчества, движение.

 – Вижу, вы разбираетесь в искусстве.

 Он взял ее за руку:

 – У вас своя галерея.

 – Я управляющий.

 – Хороший управляющий все равно что владелец. Я надеюсь, вы хороший менеджер.

 Когда они прошли через следующую арку, Джули остановилась как вкопанная.

 Это, по мнению Лайлы, не могло быть гостиной. Слишком приниженный и ординарный термин. Салон – может быть. Но, скорее, галерея.

 Здесь были стулья и диваны с пастельной обивкой. Столы. Шкафы, комоды от простых до вычурных, поблескивавших от времени. Маленький камин, обрамленный малахитом, был полон ярко-оранжевых лилий.

 И повсюду царило искусство.

 Картины, от выцветших икон до старых и современных мастеров. Скульптуры из гладкого мрамора, полированного дерева, необработанного камня стояли на пьедесталах и специальных столах.

 Настоящие шедевры.

 – О!

 Джули прижала руку к груди.

 – Мое сердце!

 Бастоне хмыкнул и потянул ее за собой.

 – Это еще одна песня, которую нужно спеть. Согласны, Аштон? И неважно, песня ли это горя или радости, любви или отчаяния, войны или безмятежности – она должна быть спета.

 – Искусство требует этого. А тут у вас настоящая опера.

 – Три поколения. Любители искусства, и ни одного художника среди нас. Так что нам суждено быть покровителями. Не созидателями.

 – Есть искусство без покровителей. Но художник редко процветает без их великодушия и оценки.

 – Я должен посмотреть ваши работы, когда приеду в Нью-Йорк. Я был заинтригован тем, что увидел в Интернете, а кое-какие картины вызвали у Джины вздох. Какую, дорогая, ты хотела получить?

 – «Лес». На картине – деревья и женщины, и сначала кажется, что они зачарованы. Пленницы. Но потом, когда приглядишься, они…

 Она смешалась, заговорила с Бастоне по-итальянски.

 – Да-да, волшебницы, магия. Они и есть лес: это так мощно и… вы феминист. Это правильно?

 – Да. Вы видели то, что видел я, а это большой комплимент.

 – Вы можете ответить мне тем же, написав моих дочерей.

 – Джина!

 Но она отмахнулась от мужа.

 – Джованни говорит, я не должна вас просить, но если не просишь, как получишь желаемое?

 Она подмигнула Ашу.

 – Мы поговорим.

 – Но вы здесь, чтобы видеть выигрыш моего дела!

 Он повел их к расписной витрине с полками из змеевика и коллекцией усыпанных драгоценными камнями и украшенных эмалями коробочек.

 Он поднял одну.

 – Чудесная вещь. Портсигар с цитрином с эмалью и в золоте. Дополненный сапфиром-кабошоном – в качестве кнопки, его открывающей. С инициалами мастера Фаберже Михаила Перхина. Большая потеря для Мартинов.

 – Он прекрасен.

 Лайла глянула в глаза Бастоне.

 – И причина вражды между семьями. Поэтому моя жена не американка.

 Он подмигнул Джине.

 – Синьор Бастоне.

 Лайла положила на его руку свою.

 – Иногда нужно доверять людям.

 Она слегка подвинулась, взглянула на Аша.

 – Нужно доверять. Вы знаете человека по имени Николас Вазин?

 Хотя лицо Бастоне оставалось бесстрастным, она почувствовала, как сжалась его рука. И увидела, как с лица Джины сошла краска.

 – Имя мне незнакомо.

 Он осторожно положил портсигар на место.

 – Мы так наслаждались вашим обществом…

 – Синьор Бастоне…

 – Мы ценим ваше гостеприимство, – вставил Аш. – И нам пора возвращаться во Флоренцию. Но прежде чем мы уедем, вам нужно знать, что мой брат Оливер приобрел определенные документы и предмет искусства, когда занимался продажей наследства Миранды Суонсон, перешедшего к ней от ее отца, а тому – от его отца. Мой брат приобрел этот предмет для себя – не для дяди, на компанию которого он работал.

 Аш помедлил секунду, отметив, как отвердело лицо Бастоне.

 – Когда-то семейство Мартинов владело двумя императорскими яйцами, считавшимися утерянными. Одно было проиграно в покер, другое мой брат купил у Миранды, которая не знала и не интересовалась, чем владеет. Мой брат, дядя, на которого он работал, и женщина, с которой он жил, – все мертвы.

 – Примите мои соболезнования.

 – Документы теперь у меня, и в них описывается яйцо, выигранное Антонио Бастоне в покер. Несессер.

 – У меня нет того, что вы ищете.

 – Ваша жена знает имя Николаса Вазина. Она боится. И у нее есть для этого веские причины. Я считаю, что он приказал убить моего брата, потому что у Оливера оказалось второе яйцо, херувим с колесницей, и он сделал глупость, пытаясь выторговать больше денег. Он был беспечен. Но он мой брат.

 – Вы пережили трагедию. Еще раз мои соболезнования.

 – Вы знаете моего отца, мою мать. Вы наверняка проверили нас, прежде чем допустить в свой дом, зная, что мы интересуемся давней партией в покер. Я сделал то же самое, проверив вас и вашу семью, прежде чем привел сюда друзей.

 – Мы счастливы предложить вам гостеприимство, но ничего об этом не знаем.

 – Женщина. Джей Маддок – она убийца, которую нанял Николас Вазин. Она ранила женщину, которая мне небезразлична.

 Аш глянул на Лайлу.

 – И за это получила удар в лицо. Мы будем бороться с ней. Синьор Бастоне, нью-йоркская полиция и Интерпол знают о ней и Вазине. Эти двое заплатят за то, что сделали с моими родственниками. Вы поможете мне?

 – У меня нет того, что вы ищете, – начал он, но жена перебила его, что-то яростно говоря на итальянском. Ее глаза сверкали. Лицо горело.

 Пока они спорили, эти жаркие глаза наполнились слезами, однако голос оставался сильным, интонации – свирепыми. Но Бастоне взял ее руки, сжал и поднес к губам. Пробормотал что-то. Кивнул.

 – Семья – это все. Моя Джина напомнила мне об этом. Я сделал для своей семьи все, что мог. Мне нужен воздух. Пойдемте.

 Они вышли под открытое небо.

 Со стола было убрано. Он отошел в самый конец террасы – внизу благословенно лежало тосканское лето.

 – Мы знали, что у Мартинов было два яйца, поскольку дед видел оба. Джонас предложил ему выбирать. Мой дед выиграл несессер, когда был молод и неопытен в подобных вещах. Но он быстро научился – его первый предмет искусства, видите ли. И первая любовь в искусстве.

 Вражда росла. Конечно, проигрыш есть проигрыш, но мальчишка не имел права ставить на кон такую ценность. Только мой дед не захотел вернуть яйцо, даже когда ему предложили вдвое больше ставки Джонаса. Яйцо стало предметом гордости и принципа, и не мне говорить, правильно это было или нет. Оно стало нашим. Мой дед хранил его в своей комнате. Не хотел ни с кем его делить. Отец тоже отказался его продавать, так что оно перешло ко мне. Оно было нашим на протяжении трех поколений.

 – Начало, – кивнула Лайла. – Остальное, любовь к искусству и коллекционирование, выросло из одного предмета.

 – Да. После смерти отца, после того как прошло время и мои дети стали расти, я думал об этом. Передать его моим сыновьям и дочерям, чтобы те передали внукам? Мы с Джиной говорили. Много раз. И решили, что эта вещь не для частной коллекции. Когда-то оно принадлежало другой семье и было отнято у нее. Мы подумывали передать его в музей, возможно, отдать во временное пользование от имени нашей семьи и Мартинов. Уж очень хороша история: покер, молодые люди… мы решали, как сделать это. В какой музей передать. И все сомневались, правы ли мы. И решили провести экспертизу, частную и негласную.

 – Фредерик Капелли, – негромко пробормотала Лайла, и он резко обернулся к ней.

 – Откуда вы знаете?

 – Вчера он был убит, той женщиной, которая убила остальных.

 – Вот и хорошо!

 Джина вызывающе вскинула подбородок.

 – Он предал нас. И погиб из-за собственной жадности. Это он рассказал Вазину о несессере. Вазин прислал эту женщину, сначала с предложением купить яйцо. Мы решили сделать то, что считали хорошим и правильным, и отказались продать. Она вернулась, чтобы предложить больше и пригрозить.

 – Моя жена, мои дети, мои внуки, – продолжил Бастоне. – Разве их жизни стоили одной вещи, вещи, за которую нам дорого заплатят? Я прогнал ее, сказал, что пойду к властям. Ночью она позвонила. У нее был наш внук. Она пробралась в дом нашей дочери. И украла ее младшего ребенка, пока все спали. Нашему Антонио было только четыре года. Она дала мне услышать, как он зовет меня и свою мать. Пообещала, что убьет его, но перед смертью будет долго мучить, если мы не отдадим яйцо. Она будет похищать и убивать детей по одному, пока мы не сделаем, как она хочет. Она посоветовала нам обратиться к властям. И пообещала, что тогда выпустит малышу кишки, исчезнет, а потом вернется за следующим.

 Джули подошла к рыдающей Джине и протянула ей бумажный платок.

 – Вы отдали ей яйцо. Другого выхода не было.

 – Она назвала это деловым соглашением. Шлюха! – Бастоне с гадливостью сплюнул. – Она дала нам половину того, что предлагала. Мы велели им подавиться своими деньгами. Но она сказала, что, если мы не возьмем денег, не подпишем купчую, она вернется за вторым ребенком.

 – Наши дети… – снова всхлипнула Джина.

 – Она назвала это бизнесом. Только бизнесом. Антонио был покрыт синяками – она щипала его, но он был жив и здоров. Еще до утра он снова был дома, а они получили проклятое яйцо.

 – Вы сделали то, что должны были сделать, – вмешался Люк. – Защитили свою семью. Если этот Капелли отправился к Вазину, значит, слышал историю с игрой в покер.

 – Да, мы рассказали ему все, что знали.

 – И это привело Вазина к Миранде. Но она уже успела продать второе яйцо Оливеру. Когда все это случилось? – спросила Лайла.

 – Восемнадцатого июня. Я в жизни не забуду ночи, когда она похитила Антонио.

 – Отсюда – в Нью-Йорк.

 Лайла взглянула на Аша.

 – Все совпадает. Было ясно, что Миранда не знала, где находится яйцо. Но сказала, кому его продала. Возможно, Капелли пытался заключить сделку с Оливером.

 – И тут вмешалась Джей, которая принялась за его подружку. Они договорились о цене, а потом Оливер пошел на попятную и попытался выжать больше. Вы так и не обратились в полицию, синьор?

 – Они получили, что хотели. У них не было причин терзать моих детей.

 – Я бы убила его, если б могла!

 Джина, сжав кулаки, потрясла ими.

 – Его и его суку. Она сделала больно нашему малышу, стащила маленького ягненочка, с которым он спал… Он плакал по игрушке. Пока мы не нашли другую.

 – Она любит сувениры, – бросил Аш.

 – Аштон, я буду говорить с вами, как с собственным сыном.

 Бастоне положил руку ему на плечо.

 – Вашего брата больше нет. Дайте им все, что они хотят. Это всего лишь вещь. Жизнь ваша, вашей семьи, вашей женщины – они значат куда больше.

 – Если бы я посчитал, что на этом все кончится, наверняка бы задумался. Ей было ни к чему причинять боль вашему внуку. Она щипала его, потому что наслаждается, мучая людей. Ей не удалось получить яйцо у Оливера, а теперь и у меня. Она захочет отплатить. Единственный способ положить этому конец – остановить ее. Поставить ее и Вазина перед судом.

 – Вы добиваетесь правосудия или мести?

 – И того, и другого.

 Бастоне со вздохом кивнул.

 – Понимаю. Но боюсь, вы найдете Вазина неприступным.

 – На свете нет ничего неприступного. Нужно просто найти слабое место.

 По пути во Флоренцию Лайла что-то царапала в блокноте. Едва войдя в номер, она бросилась к ноутбуку.

 И все еще работала, когда вошел Аш с высоким стаканом газированного сока, который она обожала.

 – Спасибо. Я все записываю, что-то вроде наброска сюжета. Персонажи, характеры, все, что мы о них знаем, периоды времени, связи. Это поможет мне все организовать по порядку.

 – Сочиняешь версию таблицы?

 – Да, полагаю.

 Она пила сок, наблюдая за Ашем. Тот сидел на кровати.

 – Похоже. У нас с Джули не будет времени посмотреть во Флоренции подвенечные платья.

 – К сожалению.

 – Нет, не нужно. Я уже сама все поняла. Боже, Аш, у нас было два удивительных дня, чудесных, продуктивных. Мы улетаем сегодня? Маддок такого не ожидает. Мы вернемся в Нью-Йорк, пока она все еще будет искать нас здесь. Это даст нам немного времени.

 – Мы можем лететь через три часа, если успеем собраться.

 – Укладывать вещи – одна из моих специальностей.

 – Мы обязательно вернемся, когда все это закончится.

 – Не откажусь, тем более что теперь у меня есть миссия – провести ночь, объезжая тайные пекарни, о которых говорил Люк. И он был прав. Бастоне сделали все возможное, чтобы защитить свою семью. Если бы она убила малыша…

 – Я хочу сказать это, даже зная твой ответ. Но я все равно скажу, и подумай, прежде чем ответить. Я могу отправить тебя куда-нибудь в безопасное место. Там, где тебя не найдут. Если бы я верил, что сделка с Вазиным положит этому конец, я бы так и сделал.

 – Но ты этому не веришь. И я тоже.

 – Не верю.

 И это мучило его.

 – Она поняла слабое место Бастоне и ударила туда. Думаю, она понимает, в чем мое слабое место.

 – Твоя семья. Но…

 – Нет. Она уже убила двоих членов моей семьи или участвовала в убийстве. Но это ее не удовлетворило. Ты – мое слабое место, Лайла.

 – Тебе ни к чему беспокоиться за меня. Я могу…

 Он взял ее руки, сжал, чтобы остановить поток слов.

 – Она будет охотится не за мной. У нее свои планы. Она не так работает. В случае с Оливером она использовала Сейдж. С Бастоне – их внука. Она уже нападала на тебя.

 Лайла вскинула кулак.

 – Но это у нее тоже не сработало.

 – Ты – мое слабое место, – повторил он. – Я спросил себя, почему хотел нарисовать тебя, как только увидел. Мне это было нужно, даже несмотря на все происходящее. Мне это было нужно. Почему каждый раз, когда я хочу начать новую работу, перед глазами снова встаешь ты.

 – Люди в напряженных ситуациях…

 – Это ты. Твое лицо, твое тело, твой голос у меня в голове. Я чувствую тебя. Слышу звуки твоего голоса. Твое чувство того, что хорошо и что плохо, твое нежелание говорить о себе слишком много и чарующее ощущение необходимости снимать слой за слоем, чтобы узнать обо всем самому. Даже твой сбивающий с толку метод починки вещей. Все, что делает тебя тобой. Ты – мое слабое место, потому что я тебя люблю.

 Теперь ее сердце сжалось от страха и радости, природу которых она не смогла понять.

 – Аш, я…

 – Это тревожит тебя. Легче, когда все ограничивается взаимной симпатией и сексом. И общими делами. Любовь оставляет метку, которую нелегко стереть. Более того, учитывая историю моей семьи, я давно пообещал, что, если и когда полюблю, сделаю все, чтобы это стало постоянным. И это очень тебя тревожит.

 – Но мы не можем думать об этом сейчас.

 Паника сдавливала горло, мешала думать связно.

 – Теперь, когда мы оказались в центре… этого…

 – Если я не могу сказать тебе, что люблю, когда мы в центре… этого, то когда? Может, и выпадет идеально подходящий момент, но шансы невелики, особенно когда имеешь дело с женщиной, боящейся постоянных привязанностей.

 – Я не боюсь постоянных привязанностей.

 – Боишься, но если для тебя это лучше звучит, противишься.

 – Теперь ты меня раздражаешь.

 – Давай добавим ко всему прочему еще и раздражение и на этом успокоимся.

 Он поднес ее руки к губам, поцеловал и снова опустил.

 – Я получу, что хочу, поскольку ничто из того, что я когда-либо хотел, не значило для меня больше, чем значишь ты. А пока я могу отправить тебя в безопасное место, подальше от всего этого, даже от меня. Это даст тебе время подумать.

 – Я не желаю, чтобы меня прятали где-то, как беспомощную даму из башни.

 – О’кей.

 – И я не позволю манипулировать собой, чтобы…

 Он оборвал ее, рывком притянув к себе и закрыв рот губами.

 – Я люблю тебя, – повторил он. Отпустил ее и поднялся. – Тебе придется с этим жить. Пойду собирать вещи.

 Он вышел, оставив ее смотреть вслед.

 Да что это с ним такое? Кто придумал, что любовь – это нечто вроде угрозы? И почему она, хоть и злится, не может выкинуть это из головы?

 Да что это с ней такое?

 Он проснулся в Нью-Йорке, в какой-то безбожный час: благодаря перемене часовых поясов, сработал внутренний будильник.

 Темнота и тишина подсказали, что ему не понравится увиденное на часовом циферблате.

 Он оказался прав, когда уставился на светящиеся цифры. Четыре тридцать пять – безбожное время. И ему это не нравилось.

 Конечно, он вполне мог воспользоваться безбожным временем, но, похоже, Лайла не только проснулась, но и куда-то улизнула.

 Не стоило больших усилий убедить ее, что жить в его доме куда более благоразумно, чем тесниться с Джули и Люком или перебраться в номер отеля, пока не начнется следующая работа.

 Он вывел ее из себя, сказав, что любит и намерен добиваться ее любви. Но он не возражал. Лучше все сказать прямо, если такое возможно, конечно. И ей нужно к этому привыкнуть.

 Он прекрасно понимал, что, услышав это, она чувствует себя не в своей тарелке. Он не возражал и против этого. И находил, что подобный подход к миллиону членов своей семьи обычно дает удовлетворительные результаты. Он не собирался давить на нее – не стоит спешить. Цель, которая стоит достижения, требует определенной стратегии и тактики.

 А женщина, женщина, которой стоит добиваться, – тоже требует того же.

 Ему нужно спланировать и то, и другое, но самое важное – защитить ее. Для того чтобы защитить ее, нужно остановить Джей Маддок и Николаса Вазина.

 Ключ к достижению этой цели – в старых конюшнях фамильного поместья.

 Поскольку спать расхотелось, ему требуется найти две вещи: Лайлу и кофе.

 Он спустился вниз, услышал музыку. Нет, пение! Лайла поет… поет?

 Он озадаченно растер руками лицо.

 Дождь и ветер и… «Едем по растекшимся лужам… Хлещи»!

 Она на кухне, поет «Хлещи»! Посреди ночи – и к тому же прекрасным голосом!

 Но почему кто-то способен петь о перегоне скота в половине пятого утра?

 Он вошел, когда Лайла продолжала гнать скот. Она сидела на кухонной стойке в коротком тонком халатике с рисунком. Голые ноги болтались в такт песне. Ногти на пальцах были выкрашены в лазурный цвет, волосы она свернула в небрежный узел.

 Он решил, что даже без кофе будет абсолютно доволен находить ее в таком виде каждое утро до конца жизни.

 – Что ты делаешь?

 Она аж подскочила и спрятала за спину набор инструментов, который сжимала в руке.

 – Нет, я куплю тебе ошейник с колокольчиком! Я видела какой-то странный сон: мой отец в парадном мундире требовал, чтобы я научилась ловить на муху. Поэтому мы стояли по колено в быстром ручье, и рыба была…

 Она помахала рукой вверх-вниз, показывая, что рыба просто выпрыгивала из воды.

 – Но рыба оказалась мультяшной, что только добавило сну сумятицы. Одна курила сигару.

 Он молча смотрел на нее.

 – Что?!

 – То, что я сказала. Мой па часто смотрел старые вестерны, на какой-то базе Старого Запада. Теперь «Хлещи!» застряло у меня в голове, потому что пришлось учиться ловить на муху. Помоги мне.

 – У меня есть «Хлещи!».

 Он никак не мог понять, насколько далеко зашел ее сон.

 – Что ты делаешь с этими инструментами в половине пятого утра?

 – Дверцы шкафчиков слегка разболтались, а такие вещи сводят меня с ума. Так что я завинчивала винтики. А дверь кладовой немного скрипит – или скрипела. Я не смогла найти в твоей кладовой аэрозоль, поэтому пришлось взять мой. Невозможно жить без аэрозоля и скотча. И суперклея.

 – Я запомню.

 – Серьезно. Я однажды написала производителям аэрозоля, чтобы поблагодарить их за то, что выпустили дорожный размер. Я всегда ношу такой в сумочке, потому что ты до этого не додумаешься.

 Он подошел и уперся ладонями в стойку по сторонам ее бедер.

 – Сейчас половина пятого утра.

 – Я не могла спать. Все проклятая смена часовых поясов и мультяшная рыба. И я не могу работать, потому что после полета у меня мозги на место не встали. Поэтому немного занялась домом. Считай это платой за проживание.

 – Я не требовал платы.

 – А я так не могу. Так я чувствую себя лучше. Я делаю то же самое для Джули.

 – Прекрасно.

 Он подхватил ее, поднял и поставил на пол.

 – Я еще не закончила.

 – Ты мешаешь мне раздобыть кофе.

 – О! Я уже выпила две чашки. Так что я несколько взбудоражена.

 – В самом деле?

 Он проверил уровень зерен в кофемашине и увидел, что она их и впрямь досыпала.

 – Я не заметил.

 – А кстати, ты не собирался выкрасить вон ту ванную? Я все думаю о прекрасных старых зданиях и древних стенах Флоренции. Есть такая техника, при которой штукатурка выглядит старой. Прекрасный фон для картин. Думаю, я сумею это сделать – да и пространство достаточно маленькое, на случай, если я все испорчу.

 Он продолжал молча смотреть на нее, пока машина молола и варила кофе. От «Хлещи!» – до покраски ванной. Надо же!

 Почему кофе так долго варится?

 – Сейчас середина ночи, а у тебя в голове покраска ванной… С чего бы?

 – Стечение ряда причин. Я в основном закончила книгу, следующая работа начнется только почти через две недели, и я выпила две чашки кофе. И если я не займусь сейчас чем-нибудь более-менее продуктивным, то обуздать перевозбуждение мне будет еще труднее.

 – А загрузка мозгов, как обхитрить наемного киллера и ее помешанного босса – не спасет?

 Она старалась не думать об этом.

 – Мои занятия помогают мне осознать тот факт, что я знаю убийцу достаточно хорошо, чтобы вмазать ей по физиономии. Это второй раз в жизни я ударила кого-то в лицо.

 – А в первый? Кто это был?

 – О, Трент Вэнс. Нам было по тринадцать. Я думала, он мне нравится, пока он не притиснул меня к дереву и не схватил за грудь. У меня, в общем, и грудей-то не было. Но все же… он только… Поэтому я ему врезала.

 Аш позволил еще не одурманенному кофеином мозгу впитать картину.

 – Удары в обоих случаях были абсолютно оправданны.

 – Ты сказал это так, словно тоже бил людей по лицу. И все же согласна. Так или иначе, если я чем-то займу себя, то смогу ясно думать о том, что мы могли бы сделать, должны бы сделать или не должны.

 – И покраска ванной нам в этом поможет?

 – Возможно.

 – Давай!

 Он одним глотком опрокинул в себя кофе, поблагодарил бога.

 – Правда?

 – Ты будешь смотреть на нее и любоваться ею так же часто, как я, а возможно, и чаще, поскольку будешь жить здесь между работами.

 – Я никогда не говорила, что буду…

 – Сосредоточься на ванной, – перебил он ее. – И мы оба увидим, что чувствуем насчет этого.

 – А в промежутке?

 – А в промежутке, поскольку копы не дали нам никакой информации, я собираюсь связаться непосредственно с Вазиным.

 – Непосредственно? Но как?

 – Если мы собираемся плести настоящий разговор, я хочу настоящей еды.

 Он открыл холодильник, посмотрел на скудное его содержимое. Заглянул в морозилку.

 – У меня есть замороженные вафли.

 – Продано. Он отшельник, и нам неведомо, где он сейчас живет. Что, если он в Люксембурге? И ты скажешь, что мы сейчас прыгнем в твой самолет и отправимся в Люксембург? Я никогда к этому не привыкну.

 – Подчеркиваю, он не мой. Принадлежит семье.

 – При таком богатстве он выстроит вокруг себя неприступные стены. Метафорически.

 – Метафорические стены состоят обычно из людей: адвокатов, бухгалтеров, телохранителей. Люди убирают дома, готовят обеды. У него есть доктора. Он собирает предметы искусства, и об этом кто-то заботится. У него табун слуг.

 – Включая личного киллера.

 – Включая, – согласился Аш, сунув в тостер две вафли. – Для начала мне нужен один человек.

 Ее сердце пропустило удар.

 – Надеюсь, ты не думаешь задействовать его наемную убийцу.

 – Она – самый прямой к нему путь. Но поскольку он, возможно, все еще в Италии, думаю, стоит начать с адвокатов. У него есть бизнес в Нью-Йорке, значит, и адвокаты есть.

 Он порылся в шкафчике со свежезавинченной дверцей. Вынул сироп.

 Лайла настороженно поглядывала на бутылку.

 – Сколько он тут простоял?

 – Это древесный сок, так что какая разница?

 Вафли выскочили, он разложил их по тарелкам, полил сиропом и дал одну ей.

 Она нахмурилась при виде недожаренной вафли, плававшей в луже сомнительного сиропа.

 – У тебя всегда были кухарки, верно?

 – Да. Я также знаю людей на Лонг-Айленде, у которых есть кухарки, так что ничего особенного.

 Он схватил нож и вилку и, стоя у стойки, разрезал свою вафлю.

 – Будет вполне естественно, если наши адвокаты свяжутся с его адвокатами. Сообщат, что я хочу поговорить. Потом посмотрим, что будет.

 – Он не ожидает контакта. Это может его разозлить или заинтриговать. Возможно, и то, и другое.

 – И то, и другое неплохо, – решил Аш. – И то, и другое лучше.

 Сообразив, что ей нужно чем-то запить полусырую вафлю, она открыла холодильник.

 – У тебя есть сок манго.

 Любимый утренний сок!

 Она вынула бутылку, встряхнула.

 Он помнил, что она любит, а это для нее было более романтичным, чем розы и поэзия.

 – Тебе тоже нужно бы выпить. Это полезно.

 Он что-то пробурчал в ответ. Она вынула два стакана для сока.

 – Кстати о Люксембурге: Вазин не захочет признать, что связан с убийством Оливера. Только полный псих мог бы признаться в таком.

 – Он отшельник, нанимающий киллеров, чтобы заполучить предметы искусства, которые не может никому показать. Думаю, мы уже согласились, что он безумец.

 – Согласен.

 Она поставила перед ним стакан с соком.

 – Но он мне нужен. Должен же он предложить мне продать яйцо. Мы не можем блефовать, утверждая, что имеем второе, потому что знаем – оно у него. Поэтому будем использовать то, что знаем наверняка. Иметь одно – огромный приз, большое достижение для собирателя.

 – А иметь два – более чем достижение.

 Вафля оказалась не так плоха, решила она. Но если она здесь останется, непременно возьмет на себя покупку продуктов.

 – Что хорошего даст тебе ее предложение? В этом нет ничего незаконного, у тебя есть купчая. Так что все вполне легально.

 – Я откажу. Дам ясно понять, что единственное, что могу сделать, – обменять его. На Маддок.

 – Его помощницу? Но почему он должен ее выдать? И захочет ли она служить предметом обмена?

 – Сначала ответ на первый вопрос. Она у него на службе, почти наверняка, очень ценная прислуга, но все равно прислуга.

 – Она личность, – возразила Лайла. – Жуткая, но личность.

 – Ты не мыслишь как человек, готовый убить за золотое яйцо.

 – Ты прав.

 Она позволила своим моральным принципам и рассудительности взять верх.

 – Она средство достижения цели, орудие.

 – Точно. Фредерик Капелли работал на него, во всяком случае, брал плату. Вазин спокойно от него избавился.

 – Хорошо, согласна, яйцо значит для него больше, чем человеческое существо. Он не рискнет отдать ее, Аш. Она сдаст его. Договорится с полицией – и сдаст. Он должен хорошенько все взвесить.

 Здесь она была права.

 Он попробовал сок, нашел его удивительно вкусным.

 – Я не намерен отдавать ее копам. Позволить ей заключить соглашение с полицией. Зачем я должен рисковать, чтобы она получила статус защиты свидетелей или иммунитет?

 – Тогда что же еще?

 Он со стуком поставил стакан.

 – Я хочу отомстить. Хочу, чтобы она, мать ее, заплатила. Я собираюсь заставить ее расплатиться. Сука убила моего брата. Пролила кровь моего родственника, а теперь я хочу пролить ее кровь.

 Ее сердце снова встрепенулось. Она вздрогнула.

 – Не хочешь же ты сказать… не можешь. Ты не сможешь.

 – Но на секунду ты подумала, что смогу.

 Он взмахнул вилкой. Ткнул ее в очередной кусочек размякшей в сиропе вафли.

 – Ты должна бы знать меня куда лучше, чем он, и почти поверила! И он поверит. Поверит, – повторил Аш, – потому что какая-то часть меня сама в это верит.

 – Даже если так, и даже если он скажет: «Эй, давайте пожмем руки и заключим сделку», она вряд ли согласится. Она убила двух тренированных агентов, когда они подобрались слишком быстро.

 – Это его проблема. Хочешь яйцо, отдай суку, которая убила моего брата. Это все, что я хочу. Иначе я уничтожу яйцо.

 – Он в жизни не поверит, что ты это сделаешь.

 – Черта с два не сделаю.

 Он так яростно оттолкнулся от стойки, что она отпрянула.

 – Эта штука уже забрала жизни двух людей моей семьи. Их кровь на нем. Достаточно того, что меня постоянно преследуют: полиция, он и его киллеры. И все из-за какой-то забавной игрушки, которую какой-то мертвый царь когда-то подарил избалованной жене? Хрен ему! Дело в семье. Я не Оливер, и плевать мне на деньги. Она убила моего брата. Теперь я убью ее или обработаю яйцо молотком.

 – О’кей, о’кей.

 Она дрожащей рукой подняла чашку с кофе. Выпила.

 – Это было убедительно. Ты насмерть меня перепугал.

 – Я и сейчас отчасти говорил правду.

 Он прислонился к стойке, потер глаза.

 – Плевать мне на яйцо, особенно с момента, как она тебя ранила.

 – О, Аш, это была просто…

 – Только не говори, что это была просто царапина. Пропади пропадом все это, Лайла. При любой возможности она, не задумываясь, убьет тебя. И ты это знаешь. Не дави на меня, когда я на взводе. Я хочу… мне нужно, чтобы люди, ответственные за смерти Оливера и Винни, даже женщины, которую я не знал, были наказаны. Яйцо означает то, что оно есть, то, что значит для мира искусства. Оно должно быть в музее. И я позабочусь о том, чтобы оно попало туда, где ему самое место. Потому что Винни хотел бы этого. Если бы не его желание, я бы разбил яйцо молотком.

 Его глаза сверкали. Взгляд был напряженным, пристальным, как когда он ее писал.

 – Я бы разбил его молотком, Лайла, потому что ты значишь для меня куда больше.

 – Не знаю, что сказать или сделать.

 Как она могла, когда все внутри тряслось и ныло?

 – Никто не испытывал ко мне того, что испытывал ты. Никто не заставлял чувствовать так, как заставляешь ты.

 – Ты могла бы попробовать принять все это.

 – У меня никогда не было ничего основательного. Такого, что бы я не получила сама. Так уж повелось. Я никогда не позволяла себе чересчур крепко держаться за кого-то, потому что, возможно, придется этого человека оставить. Когда кто-то значит для тебя слишком много, это ранит слишком сильно.

 – Это основательно.

 Он взял ее руку, сомкнул в кулак, положил себе на сердце.

 – Ты сама получила это. Для себя.

 Она ощутила биение его сердца, сильное, размеренное. Сердца, принадлежавшего ей, если она позволит себе его взять.

 – Я не могу ничего сообразить сейчас.

 – Ты получила меня, когда протянула руку, дала мне за что держаться. Хотя даже не знала меня. Так что позволь мне пока держать тебя.

 И в доказательство своих слов он привлек ее к себе.

 – Мы не собираемся ничего оставлять позади. Ты выкрасишь ванную. Я позвоню адвокатам. Ты будешь делать свою работу, я – свою. И буду держать тебя, пока ты не скажешь, что готова.

 Она закрыла глаза, попыталась взять себя в руки. Она возьмет то, что он предложил, смирится с тем, что чувствует сама. Пока.

 Подготовка ванной к покраске. Изучение техники, покупка всего необходимого, выбор цвета – ей следовало знать, что художник будет иметь твердое и решительное мнение по такому поводу, – целиком заняло ее время. Она заставила себя взять дополнительный день на обдумывание процесса, села и принялась править книгу.

 Ну а после засучила рукава и взялась за кисти и ролик.

 Аш почти все дни проводил в мастерской. Она ожидала, что он снова попросит ее позировать, но этого не случилось. Она считала, что у него и без того полно дел. Он говорил с адвокатами, пытаясь назначить день окончательного разговора с Вазиным.

 Она больше не заговаривала об этом. Проиграла в голове с полдюжины сценариев, но каждый включал первый шаг. Значит, Аш все устроит, потом вступит она. Добавит свое мнение, свои мысли. Как последний слой лака.

 У нее тоже было полно дел. Но главным были чувства, его и ее. Сможет ли она отказаться? Предположим, перед ней тарелка, полная еды. Решит ли она отодвинуть тарелку? Хочет ли? Или немного попробовать и сказать: «спасибо, довольно». Или успокоиться и съесть все, что положено на тарелку?

 Но если выбрать третье, не опустеет ли наконец эта тарелка? Или это нечто вроде хлебов и рыбы, которыми Иисус накормил целую кучу народу?

 Прекрати, приказала она себе. Прекрати!

 – Бросить дело на середине? Это на тебя не похоже.

 Она оглянулась. Черт, кажется, она говорила вслух!

 Вот он, средоточие ее мыслей: роскошные черные волосы разметались, роскошное лицо покрыто щетиной ввиду полной нелюбви к ежедневному бритью, длинные ноги в джинсах – на левом бедре легкий алый мазок – и черная майка.

 Он выглядел как настоящий художник, и каждый раз, когда он так выглядел, он будил в ней желание.

 Он сунул большие пальцы в карманы, изучая ее так же пристально, как и она – его.

 – Что?

 – Я гадаю, почему небритые мужчины так сексуальны, а женщины в халатах кажутся неряшливыми и неухоженными. Похоже, во всем мы виним Еву, сколько собак на нее навешали!

 – Что за Ева?

 – А ты не знаешь? Подруга Адама. Слыхал? Будешь насмешничать? Но я не перестану красить. И не надейся. Это игры, которые я веду в голове. Нужно их прекратить. Не хмурься.

 Она рискованно взмахнула роликом, напитанным краской.

 – Это пока еще базовый слой. Техника венецианской штукатурки, да будет тебе известно, включает несколько стадий. А теперь уходи.

 – Я намерен сделать именно это. Мне нужно выйти. Кое-что купить. Тебе что-нибудь нужно?

 – Нет, я… Впрочем, к твоему возвращению я успею проголодаться. Не хочешь разделить со мной пиццу кальцоне?

 – Очень хочу, но только свой индивидуальный кальцоне.

 – Я не могу съесть целый.

 – А я могу.

 – Неважно, принеси мне тогда сандвич «индейка и сыр проволоне». Или что хочешь.

 – Хорошо.

 Он нагнулся. Поцеловал ее и оглядел стену, которую она снова принялась красить.

 – Ты понимаешь идею базового слоя?

 – Как ни странно, да.

 Он понимал также, что значит краска в руках любителя. Но напомнил себе, что это всего лишь ванная. Которой он все равно редко пользовался.

 – Смотри, чтобы дверь была заперта. Не выходи. И держись подальше от моей мастерской.

 – Если мне понадобится…

 – Я скоро. Может быть, ты даже не успеешь проголодаться.

 Он снова ее поцеловал.

 – Ты же выходишь один, – возразила она. – Может, давай я прихвачу кухонный нож, и мы выйдем вместе?

 Он оглянулся с улыбкой.

 – Я скоро вернусь.

 «Я скоро вернусь», – пробормотала она и вернулась к работе, чтобы выпустить пар. Запри дверь, не высовывай нос! Держись подальше от мастерской! Да она и не думала никуда выходить, пока он не начал отдавать ей приказы!

 Она взглянула на потолок. Поделом ему будет, если она немедленно встанет и пойдет в мастерскую.

 Да вот только ее рабочая этика не давала покоя. Нужно держаться подальше от личного пространства. Уважать границы.

 И нужно закончить базовый слой, вспомнить сцены из книги. Так это сработает лучше с альтернативной точки зрения.

 Она отвлеклась на ролик и кисть. Да, определенно, точка зрения должна быть в ином ракурсе. Она сменит занятие и сядет за клавиатуру сразу после обеда.

 Лайла отступила, рассматривая стены. Прекрасный, теплый желтый тосканский цвет, неяркий, но с незаметными оранжевыми нотками, оживляющими его. Теперь должно пройти не менее двадцати четырех часов, прежде чем она начнет работать кистью, нанося более глубокий, более насыщенный цвет кардамона.

 А пока нужно отмыть кисти, ролики и себя.

 Все еще изучая свою работу, она вынула из кармана телефон и ответила на звонок.

 – Привет, это я, Лайла.

 – Наслаждалась итальянскими каникулами?

 При звуках этого голоса ее кровь замерзла в жилах. Противно признавать, что первой ее реакцией был страх – ослепляющий и парализующий.

 – Да, и очень.

 Она безумным взглядом обвела окна и двери, почти ожидая увидеть сквозь стекло поразительно красивое экзотическое лицо.

 – Уверена, что так. Личный самолет, дорогие отели. Похоже, ты подцепила большую блестящую рыбу, не так ли?

 Лайла уже готова была вспылить, оскорбить ее, но сдержалась и даже сумела рассмеяться.

 – Да еще такую шикарную. А ты? Наслаждалась итальянскими каникулами? Я видела тебя на площади Синьории. Похоже, у тебя было очень важное дело.

 Короткая пауза подсказала, что очко – в ее пользу, и это помогло умерить стук сердца. Чуть успокоившись, Лайла вспомнила о диктофоне.

 – Мне по-прежнему нравятся твои туфли. Я купила несколько пар, пока мы там были.

 – Жаль, я тебя не видела.

 – Должно быть, задумалась. Куда пойти, какого арт-дилера укокошить…

 Ее горло, пересохшее, как пустыня, молило о влаге, но она не могла заставить ноги двигаться.

 – Кто, по-твоему, навел копов, Джей?

 Второе очко, подумала Лайла. Да, красавица азиатка напугана. Но не беспомощна. И не глупа.

 – Полиция меня не волнует. И она тебе не поможет, biao zi. В следующий раз ты меня не увидишь. И не увидишь ножа. Пока я не заставлю тебя его почувствовать.

 Лайла закрыла глаза. Прислонилась к косяку, но отвечала с насмешкой:

 – Ты и твой нож в прошлый раз не преуспели. Как твоя губа? Зажила? Или приходится закрашивать ее украденной у Джули помадой?

 – Будешь умолять, чтобы я тебя убила! Фаберже – это работа, но ты? Ты будешь удовольствием.

 – Твой наниматель знает, что ты звонишь мне и несешь эту чушь? Бьюсь об заклад, это ему не понравилось бы.

 – Каждый раз, когда закрываешь глаза, то помни, что, когда их снова откроешь, я могу оказаться рядом. Наслаждайся жизнью, пока можешь, ибо жизнь коротка, но смерть, сестричка, – это очень долго, очень-очень долго. Мне не терпится показать тебе насколько. Чао!

 Лайла прижала телефон к сердцу. Ей удалось проковылять в ванную, плеснуть холодной водой в потное лицо, но тут ноги подогнулись, и она просто сползла на пол.

 Нужно позвонить в полицию – даст ли это что-то или нет, – как только она перестанет трястись.

 Но она выстояла, правда? Сколько людей могут сказать, что они выстояли против мстительного профессионального киллера? И еще сообразили записать все это на телефон?

 Список, возможно, короткий.

 И это было личным. Все дело в том, что она раскроила азиатке губу.

 – О’кей.

 Она перевела дух, подтянула к себе колени и опустила на них голову.

 – Лучше. Только позвони копам и…

 Нет, сообразила она. Не копам. Ашу.

 Она не позвонила ему во Флоренции – и была не права. И хотя обошлась своими силами, это не означает, что и впредь она должна действовать в одиночку.

 Она опустила телефон. Подождала, пока рука перестанет трястись. И уронила его себе на колени, услышав входной звонок.

 Снова схватила телефон, вскочила, уставилась на дверь. Сигнализация включена, конечно, и дверь заперта, даже если бы она не задвинула засов после ухода Аша. Но окна! Стекло – его легко разбить!

 Первой мыслью было обороняться. Найти оружие.

 Не отрывая глаз от двери, она попятилась к кухне. На кухне полно всего, что может стать оружием.

 Снова звонок. Она дернулась.

 Звонок.

 «Ты меня не увидишь. И не увидишь ножа».

 Женщина, помешанная на убийствах, не нажмет на чертов звонок.

 Глупо. Глупо подскакивать каждый раз, когда кто-то звонит в дверь.

 Только посмотрю, кто это, прошептала она. Только подойду и посмотрю, кто это, что толку стоять здесь и трястись.

 Она заставила себя подойти, открыла шкафчик, куда с разрешения Аша поставила монитор домашней камеры. И, узнав посетителя, подумала, что убийственные намерения, скорее, должны быть у нее.

 Черт, дьявол!

 Сунув телефон в карман, она прижала руки к лицу, борясь со слезами – на сей раз облегчения.

 Только облегчения хватило ей ненадолго. Гость ее не обрадовал – как и она его не обрадует, если откроет ему дверь. А она откроет. Может быть, все-таки лучше не открывать?

 И почему он появляется только тогда, когда нервы у нее натянуты до предела?

 К тому же вид у нее совсем не подходящий для светских бесед – на ней поношенная рубашка и обтрепанные шорты, которые она держит на случай ремонта в доме.

 Нет, она не могла позволить себе быть настолько грубой, даже когда кто-то ненавидит ее.

 Она расправила плечи и смело шагнула к двери. Приказала себе держаться и отомкнула замок.

 – Мистер Арчер.

 Она не позаботилась улыбнуться. Воспитание – вещь одна, лицемерие – другая.

 – Простите, что задержалась. Я красила.

 – Вы уже стали художником?

 – Скорее, маляром. Простите. Аша нет дома. Какие-то дела. Хотите зайти, подождать его?

 Но он просто вошел.

 – Насколько я понял, вы перебрались сюда.

 – Нет. Я живу здесь, пока не начала новую работу. Принести вам что-нибудь выпить?

 – Остановились здесь после неожиданного полета в Италию.

 – Да, мы были в Италии. Буду рада принести вам выпить, а если хотите взять сами, уверена, что знаете где. Мне нужно почистить инструменты.

 – Я хочу знать, что происходит.

 Она видела несомненное сходство с Ашем и, как ни странно, с собственным отцом.

 Властность, должно быть. Человек властный. Человек, который не задумается эту власть употребить. И ожидал от других, что они будут подчиняться приказам.

 Только она – не будет.

 – Я крашу ванную, в технике венецианской штукатурки.

 Не в первый раз кто-то вел себя с ней заносчиво, но Спенс Арчер всем дает фору.

 – Не глупите.

 – Вовсе нет. Пытаюсь помнить: что бы вы ни думали обо мне, вы отец Аша.

 – Как его отец я хочу знать, что происходит.

 – В таком случае вы должны выражаться более определенно.

 – Я хочу знать, почему вы поехали к Джованни Бастоне. И поскольку вы ухитрились так быстро пролезть в дом и жизнь моего сына, желаю знать, как далеко вы намерены зайти.

 В висках у нее запульсировала кровь, заныло в затылке.

 – Первый вопрос следует переадресовать Ашу. А на второй я отвечать не обязана. Можете спросить сына, насколько далеко он намерен зайти, поскольку это его жизнь и его дом. Поскольку вы его отец и, очевидно, не хотите видеть меня здесь, я уйду – до тех пор, пока вы с Ашем не поговорите.

 Она выхватила запасные ключи из чаши в том же шкафу, подошла к двери. Распахнула. И застыла. На крыльцо взбежал Аш.

 – Какая часть предложения «никуда не выходи» тебя смутила? – суховато осведомился он, прищурившись. – Что случилось?

 – Ничего. Захотелось на воздух. Здесь твой отец.

 Прежде чем она успела проскользнуть мимо, Аш взял ее за руку и повернул лицом к дому.

 – Я не хочу быть там. И ты вот-вот станешь третьим человеком, который заработает у меня по физиономии.

 – Прости, и делай то, что должна. Но он тебя не прогонит. Пусть это станет ясным для вас обоих.

 – Я иду на прогулку.

 – Потом прогуляемся вместе.

 Он затащил ее в дом.

 – Па! – позвал он, внося пакеты и ставя их на стол.

 – Я хочу поговорить с тобой, Аштон. С глазу на глаз, – отозвался Спенс Арчер.

 – Мы не одни. И до меня только сейчас дошло: хотя вы встречались, я не знакомил вас друг с другом. Лайла, это мой отец, Спенс Арчер. Па, это Лайла Эмерсон, женщина, которую я люблю. Вам обоим нужно привыкнуть к этому. Кто-нибудь хочет пива?

 – Ты едва знаешь ее, – не скрывая протеста, начал Спенс.

 – Нет, это ты едва знаешь ее. Потому что предпочитаешь верить, что она охотится за моими деньгами, и для тебя это проходит под заголовком «мой бизнес».

 Его тон, такой жесткий и ледяной, вызывал в ней дрожь. Она скорее встанет перед расстрельной командой, чем еще раз услышит этот тон.

 – Ты предпочел верить, что она охотится за моими деньгами, – продолжал Аш, – что, конечно, дело твое, но абсолютно беспочвенное. И предпочел верить, что она жаждет заполучить славное имя Арчеров, что просто абсурдно. На самом же деле ей абсолютно наплевать. Мало того, в ее представлении все это работает против меня, что крайне раздражает. Но я работаю над этим, поскольку намерен провести с ней всю жизнь.

 – Я никогда не говорила, что…

 Он бросил на Лайлу колючий взгляд. Обжигающе холодный.

 – Помолчи.

 Когда чистый шок заставил ее захлопнуть рот, он повернулся к отцу.

 – Она ничего не сделала, чтобы заслужить такое мнение и такое отношение к себе. Наоборот, тебе следует быть благодарным за то, что она предложила твоему сыну сострадание и великодушие, пока тот пытался осознать смерть другого твоего сына.

 – Я пришел поговорить с тобой, Аштон. Не выслушивать лекции.

 – Мой дом – мои правила, – обескураживающе просто ответил Аш. – Мои планы относительно Лайлы? Долгосрочные. В отличие от тебя это то, что я планирую сделать только однажды. Я был более осторожен, чем ты можешь подумать, потому что для меня второго брака быть не может. Лайла не сделала ничего такого, чтобы заслужить твое поведение по отношению к ней. Впрочем, это не что иное, как отражение твоего собственного опыта. Тебе нужно перестать пользоваться этим отражением, чтобы судить о моей жизни и выборе. Я люблю тебя. Но если ты не сможешь выказать Лайле хотя бы элементарную вежливость – те самые основные правила поведения, которых ты ожидаешь от меня, от всех остальных, – ты здесь нежеланный гость.

 – Нет! Не делай этого!

 Слезы, обжигающие глаза, возмутили ее не меньше, чем слова Аштона.

 – Не говори так со своим отцом.

 – Ты думала, что я не постою за тебя?

 Жаркий гнев растопил холод.

 – Или никому, кроме тебя, этого делать не позволено?

 – Нет, дело не в… Аш, это твой отец. Пожалуйста, не говори таких слов. Так нехорошо. Мы с ним просто можем держаться подальше друг от друга. Не правда ли? – обратилась она к Спенсу. – Нельзя ли нам просто договориться избегать друг друга? Не могу, чтобы меня винили в распре и охлаждении между отцом и сыном.

 – Ты ни в чем не виновата, и все в этой комнате это знают. Верно, отец?

 – Пока я глава семьи. И обязан заботиться о ее интересах.

 – Если ты имеешь в виду финансовые интересы, делай, как считаешь нужным. Спорить не буду. Но это моя личная жизнь, и ты не имеешь права вмешиваться. Я никогда не вмешивался в твою.

 – Хочешь наделать тех же ошибок, что и я?

 – Не хочу. Почему, ты думаешь, я ждал? Но даже если и так, это будут мои ошибки. Лайла – не одна из них. Отступись. Можешь выпить пива, если хочешь.

 Проницательный бизнесмен Спенс знал, когда сменить тему.

 – Я хочу знать, почему ты полетел в Италию, чтобы повидать Джованни Басконе.

 – Сложно объяснить. Но это имеет отношение к тому, что случилось с Оливером. Тебе ни к чему подробности, па. Не хотел же ты знать, почему Оливер растрачивал свой трастовый фонд на кокаин, таблетки и алкоголь.

 Аш распознал горечь в своем голосе. Несправедливо. Он часто жалел, что знал подробности жизни Оливера.

 – Помимо Оливера, – пробормотал он, – на семейном белье есть множество пятен. Нас слишком много, чтобы полностью оставаться незапятнанными. Я улаживаю, что могу. Когда могу. Жаль, что у меня не было возможности поговорить по душам с Оливером до того, как это случилось.

 Спенс проглотил то, что, по мнению Лайлы, было смесью гордости и скорби.

 – То, что случилось с Оливером, не твоя вина, – хрипло пробормотал он. – А его собственная и, возможно, частично моя.

 – Теперь это уже не так важно.

 – Позволь мне помочь в том, что ты пытаешься сделать. Позволь хотя бы это. Если отбросить наши разногласия, ты мой сын. Ради бога, Аштон! Не хочу потерять еще одного сына!

 – Ты помог. Я воспользовался самолетом и твоим именем, чтобы добраться до Бастоне. Ты заранее сказал, что думаешь и что знаешь о нем. Это позволило мне попасть к нему в дом.

 – Если он замешан в убийстве Оливера…

 – Нет. Даю слово, что нет.

 – Почему ты не скажешь ему? – вставила Лайла. – Оливер был его сыном. Несправедливо не рассказывать ему все, что ты знаешь, и отчасти по той причине, что зол на него из-за меня. Ты не прав, Аштон. Оба вы не правы, глупы и слишком упрямы, чтобы найти хоть какое-то взаимопонимание. Я иду наверх.

 Аш хотел попросить ее остаться. Но промолчал: она и без того слишком долго вмешивалась в разговор.

 – Она говорит то, что думает, – заметил Спенс.

 – Почти всегда.

 Аш понял, что ему все-таки придется делить свой кальцоне.

 – Давай выпьем пива, и, если ты не ел, я поделюсь с тобой кальцоне. И поговорим.

 Он поднялся наверх почти час спустя. Он знал женщин, как же не знать, при таком количестве любовниц и сестер, мачех и других женщин, бывших частью его жизни! Поэтому он знал, когда следует повременить.

 Он положил ее сандвич на тарелку, рядом с полотняной салфеткой. Добавил бокал вина и положил на поднос цветок из букета, который она выбрала для гостиной.

 Он увидел, что она работает за компьютером в одной из гостевых комнат.

 – Прервись.

 Она не остановилась. Не оглянулась.

 – У меня дела.

 – Уже начало третьего. Ты не ела ничего с самого утра. Прервись, Лайла.

 Он нагнулся, поцеловал ее в макушку.

 – Ты была права. Я ошибался.

 – Насчет чего?

 – Насчет того, что нужно было поговорить обо всем этом с отцом. Я не поделился с ним каждой подробностью, но рассказал достаточно.

 – Хорошо. Это хорошо.

 – Ему было нелегко это слышать, но ты была права. Он нуждался в этом. И достоин того, чтобы узнать, почему потерял сына.

 – Мне очень жаль.

 Она крепко сжала руки на коленях и уставилась на экран ноутбука, ничего не видя.

 Аш поставил поднос на кровать.

 – Пожалуйста. Прервись.

 – Когда я расстроена, либо напихиваюсь сладостями, либо вообще не могу есть. Я расстроена.

 – Знаю.

 Он поднял ее со стула, подвел к кровати и заставил сесть. И сам сел, скрестив ноги.

 – Он знает, что не прав, Лайла. Он извинился передо мной и не только ради формы. Я знаю, когда он извиняется, только чтобы отделаться. Он не готов извиниться перед тобой. Разве что формально. Тебе этого не захочется.

 – Не захочется.

 – Но он извинится по-настоящему, если дашь ему немного больше времени. Ты понятия не имеешь, насколько неожиданно все это было для него. Он немного пристыжен, а это горькое питье для Спенса Арчера.

 – Я не могу быть клином между вами. Не могу с этим жить.

 – Думаю, об этой проблеме мы уже позаботились.

 Он протянул руку, потер ее колено.

 – Можешь дать ему больше времени, чтобы извиниться, попытаться помириться с тобой.

 – Да, конечно. Я не проблема. И не хочу быть проблемой.

 – Он винит себя в смерти Оливера. По крайней мере в большой степени. Он оставил Оливера на произвол судьбы, Лайла. Не хотел ничего слышать. Не хотел видеть. Было легче отстегнуть денег и не думать о том, как обстоят дела в реальности. Он видит это. Сознает.

 Аш запустил руки в волосы.

 – Я понимаю это, потому что вел себя с Оливером точно так же.

 – Твой отец был прав, утверждая, что это не твоя вина. И не его. Оливер сам сделал выбор, как бы тяжело это ни было признать. Но он сделал собственный выбор.

 – Знаю, но…

 – Он был твоим братом.

 – Да, и сыном моего отца. Думаю, он набросился на тебя потому, что не хотел, чтобы второй сын пошел по кривой дорожке. А я его первенец. Тот, который должен был стать наследником и пойти по его стопам и даже не попробовал это сделать. Это не извинение. Но часть причины.

 – Он не разочарован в тебе. Ты снова не прав, если так считаешь. Он боится за тебя и все еще тоскует по Оливеру. Не знаю, каково это – потерять близкого человека, но точно знаю, каково это – бояться потери. Каждый раз, когда отца посылали с миссией… мои чувства были на опасном пределе. И мне не нужны ничьи симпатии.

 – Он уже тебя любит.

 Аш снова потер ее колено.

 – Просто этого не хочет.

 Возможно, и так. Но она не хотела этого. И не хотела быть в центре внимания.

 – Ты рассказал ему о яйце? О Вазине?

 – Довольно много. Теперь пусть отдает распоряжения, чтобы яйцо передали в музей Метрополитен, когда настанет время.

 – Но ты не сказал ему, что собираешься выяснять отношения с Вазиным.

 – Я сказал ему достаточно, – повторил Аш. – Теперь мы с тобой помирились?

 – Ты велел мне заткнуться, – буркнула она, ткнув пальцем в сандвич.

 – Разве? И не в последний раз. Если возникнет необходимость, можешь приказать мне то же самое.

 – Ты распускал руки.

 – Не думаю.

 Он склонил голову и прищурился.

 – Ешь сандвич, потом покажу тебе, что такое распускать руки.

 Она громко фыркнула, сожалея, что едва сдерживает улыбку. И посмотрела ему в глаза. Там столько всего, чего она хочет! И чем больше хочет, тем больше боится.

 – Не знаю, смогу ли дать тебе, что ты хочешь, смогу ли стать такой, какую ты хочешь.

 – Ты уже такая, какая мне нужна. Пока ты такая, какая есть, все хорошо.

 – Ты говорил о целой жизни. Долгосрочных планах и…

 – Я люблю тебя.

 Он коснулся ее щеки.

 – Почему я должен довольствоваться меньшим? Ты любишь меня – это написано у тебя на лице, Лайла. Ты любишь меня. Почему же ты должна довольствоваться меньшим?

 – Я не знаю, съесть ли то, что на тарелке, большими кусками или смаковать. И что случится, когда еда исчезнет? Откуда ты знаешь, наполнится ли вновь тарелка?

 Он молча изучал Лайлу. Очевидно, она не имела в виду эту тарелку. Скорее, какую-то воображаемую. И под едой подразумевала любовь. Обещания. Клятвы.

 – Думаю, чем больше ты съешь, тем больше останется, особенно если делишь ее с кем-то. Кстати, мне пришлось разделить чертов кальцоне. Собираешься одна съесть весь сандвич?

 Она долго смотрела на него, потом вынула из кармана свой волшебный инструмент и, выбрав нож, стала осторожно разрезать сандвич пополам.

 – Так и знал, что ты поймешь.

 – Попытаюсь. Если я все испорчу, винить тебе придется только себя.

 Она протянула ему сандвич.

 – Пока я ходил по делам, звонил мой адвокат.

 – Что он сказал?

 – Что связался с адвокатом Вазина в Нью-Йорке и передал, что я хотел бы с ним встретиться и поговорить об общем бизнесе.

 – Только при этом употребил множество адвокатской белиберды.

 – Вне всякого сомнения. Адвокаты Вазина, употребляя свою адвокатскую белиберду, согласились обратиться к своему клиенту.

 Это уже шаг к тому, что должно случиться.

 – Теперь мы подождем ответа.

 – Не думаю, что это займет много времени.

 – Ты прав. Он слишком хочет получить яйцо. Но ты использовал не то местоимение. Не ты, а мы хотим встретиться с Вазиным.

 – Тебе необязательно…

 – Надеюсь, ты не захочешь закончить предложение.

 Ничего себе, пинок…

 – Ты должна вспомнить, кто он, его происхождение. Он более склонен вести переговоры с мужчиной.

 – Да. И платит женщине, чтобы та выполняла за него все мокрые дела.

 – Мокрые дела.

 Аш пригубил вина и решил, что лучшей стратегией будет сказать правду:

 – Он может причинить тебе боль, Лайла, намеренно. Чтобы заставить меня отдать яйцо. Они уже пытались проделать нечто подобное с Оливером и его подружкой.

 – Думаю, такой человек, как он, не повторяет своих ошибок. Конечно, он может причинить тебе боль, чтобы надавить на меня.

 Она вгрызлась в сандвич. Решительно кивнула:

 – Я пойду, ты останешься.

 – Ты такая упрямая или пытаешься меня обозлить?

 – Ни то ни другое. Хочешь, чтобы я сидела сложа руки, пока ты один входишь в львиное логово. Пытаешься обозлить меня?

 Она взяла у него бокал. Выпила.

 – Ты можешь говорить о всей жизни. О клятвах и привязанностях, а потом отодвинуть меня в сторону. Мы идем вдвоем, Аш. Если я даю клятву тебе, да и любому, то не могу сделать это, не будучи равным партнером.

 Она немного поколебалась, прежде чем заговорить о себе.

 – Моя мать ждала. Никто никогда не мог сказать, что она была кем-то, кроме настоящей, сильной жены военного. Но я знаю, как трудно ей было ждать. Как бы она им ни гордилась, как бы верна ни была, ей было очень трудно ждать. Я не моя мать.

 – Мы пойдем вместе. Со страховкой.

 – Какой?

 – Если ты… если кого-то из нас покалечат или убьют, мы оставим инструкции, чтобы яйцо уничтожили.

 – Неплохо. Классический прием, но я все думаю насчет твоей идеи уничтожить яйцо. Не то что ты не можешь быть убедительным. Я видела репетицию. Но избалованные дети скорее увидят игрушку сломанной, чем поделятся ею, не так ли? Он может оказаться именно таким.

 – Давай разбивай… – задумчиво протянул Аш. – Если я не могу получить его, никто не получит. Об этом я не подумал.

 – Может, на случай, если кто-то пострадает, лучше оставить заявление для прессы, где сказать правду? И распорядиться, чтобы яйцо немедленно передали в музей и охраняли. Детали последуют.

 – Гораздо более удовлетворительно пригрозить уничтожить его. Но ты права. Более чем надежная страховка.

 Он взял у нее бокал и стал пить. Они делили вино, как делили сандвич.

 – Верно. Мы поступим именно так.

 – Мы?

 Он поставил бокал на поднос и сжал ее лицо.

 – Ты не желаешь это слышать, но я не позволю, чтобы с тобой что-то произошло. Я сделаю все, чтобы тебе ничто не угрожало, хочешь ты этого или нет. Если что-то случится, если я подумаю, что с тобой что-то может случиться, я нажму эту кнопку.

 – Я хочу, чтобы у меня было то же право, если что-то случится с тобой.

 – Договорились.

 – Чья это будет кнопка?

 Он поднялся и стал бродить по комнате. Это должна была быть кнопка Винни, должна была…

 – Алекси. Вызов прозвучит из дома моей семьи. Поверь, это можно осуществить. Отец все устроит. И это вполне безопасно.

 – Хорошая идея. Умная. Но как мы нажмем кнопку?

 – Подумаем.

 Он остановился. Выглянул в окно.

 – Нужно покончить с этим, Лайла.

 – Знаю.

 – Я хочу прожить жизнь с тобой.

 Не дождавшись ответа, он оглянулся.

 – Я собираюсь добиться этого. Но мы не можем начать все вместе, пока это не сделано. Что бы ни произошло с Вазиным, мы покончим с этим.

 – Ты о чем?

 – Мы не будем блефовать при торговле за Маддок. Нажмем кнопку, если он откажется обменять ее. Выдать. А остальное – дело копов.

 – Мы оба знаем, захочет ли она поохотиться на нас. В этом отчасти и все дело.

 – Она должна сначала найти нас. Ты можешь писать в любой точке света. Я могу рисовать в любой точке света. Мы можем отправиться куда угодно. При первой же встрече я разглядел в тебе цыганку. Будем цыганами.

 – Ты не захочешь этого.

 – Я хочу тебя. Снимем коттедж в Ирландии, виллу в Провансе, шато в Швейцарии. Множество новых мест для тебя, множество новых холстов для меня.

 И она… каждое утро на кухне. Короткий тонкий халатик и многофункциональный инструмент.

 – Рано или поздно ее или схватят, или убьют, – сказал он. – Но пока, если получится не так, как мы задумывали, найдем другой вариант. Посмотри мир вместе со мной, Лайла.

 – Я…

 Маленький пузырек паники лопнул в горле.

 – У меня свой бизнес.

 – Мы можем его сохранить, если хочешь. Но подальше от Нью-Йорка. Уедем так быстро, как сумеем. Подумай об этом, – предложил он. – Мир велик. Я собираюсь позвонить Алекси, начать подготовку. А потом ты посидишь для меня час-другой. Может, узнаем, не хотят ли Джули и Люк вместе пойти на ужин. Ненадолго выйти из дома.

 – Было бы неплохо. Но тебя не тревожит, что нас не будет дома?

 – У него нет причин посылать за нами свою суку, если он хочет встретиться со мной. Посмотреть, что я предложу. В восемь вечера, тебе подходит?

 – Прекрасно. Думаю… это… о, боже!

 Она прижала пальцы к глазам.

 – Его сука.

 – Что на этот раз?

 – Только не злись. Ты немного пугаешь меня, когда злишься. Потом начинаю злиться я и тоже могу быть немного пугающей. А это и без того страшно.

 – О чем это ты, черт побери?

 – Она звонила. Маддок. Она мне звонила. На мобильный. Она мне звонила.

 Веселое недоумение мгновенно сменилась холодной яростью.

 – Когда?

 – Пока тебя не было. Но не думаю, что она ждала, когда я останусь одна. Вряд ли это имело значение.

 – Почему ты мне не сказала? Черт возьми, Лайла.

 – Я собиралась, я… уже взяла телефон, чтобы тебе позвонить, но тут пришел твой отец. И он вовсе не рад был меня увидеть. Эта ситуация сбила меня. А потом ты вернулся… И все просто вылетело у меня из головы. Ну вот, теперь я тебе говорю про этот чертов звонок. Я совсем не пыталась сохранить его в тайне.

 Он снова сел, положил руки на ее плечи.

 – Перестань. Дыши.

 Она глубоко вдохнула, заглянула в его глаза. Он стал растирать ее плечи, и крохотные пузырьки истерии, поднимавшиеся в горле, лопнули и растаяли.

 – Я как раз закончила накладывать базовый слой. Телефон зазвонил. Это была она. Она намеревалась испугать меня, и это ей удалось. Хорошо, что это было не по скайпу, и она не видела моего лица. Она спросила, понравилась ли мне Италия. Я попыталась войти в роль Кейли, ну знаешь, что получаешь, то и отдаешь. В свою очередь я спросила, понравилась ли Италия ей и прошлась насчет убийства арт-дилера. Может, не стоило, но ей стало не по себе.

 – Дай мне свой телефон.

 – Мой… ах, я глупая! Я даже не проверила номер. Все случилось так быстро! Но я записала почти весь разговор. Вспомнила о диктофоне.

 – Конечно, записала. И, конечно, вспомнила.

 – Потому что никогда не узнаешь, что пригодится. Но твой отец позвонил сразу после того, как она отключилась, и все завертелось.

 Она протянула ему телефон.

 – Номер не определился, – сказал он, проверив входящие.

 – Вряд ли она думала, что я позвоню и мы мило с ней поболтаем. У нее был одноразовый телефон. Все, кто читает детективы или смотрит телевизор, это знают. Она хотела припугнуть меня. И припугнула.

 – Что она тебе наговорила?

 – Все записано. Можешь послушать.

 – Сначала скажи, а потом я послушаю.

 – Очень много насчет того, что убьет меня. Я совершенно уверена, что она как-то обозвала меня по-китайски. Но это нужно посмотреть в словаре. Теперь это для нее не работа. Я же все ей испортила и к тому же ее ударила! И напомнила ей об этом. Даю слово, я собиралась позвонить тебе – и в полицию, но тут появился твой отец. А я была в каких-то обносках, и хуже этого ничего не придумаешь.

 – Обноски? Что общего это имеет с моим отцом?

 – Любая женщина поняла бы, как это ужасно.

 – О’кей.

 По ее щекам поползли слезы. Он стер их пальцами, легонько поцеловал в губы.

 – Где включать диктофон?

 – Сейчас покажу.

 Она нажала кнопку.

 И усилием воли сдержала дрожь, когда услышала голос Маддок. Когда снова услышала ее слова. Она увидела, как в его глазах опять загорелся огонь, увидела, как он горит, когда запись закончилась и их взгляды встретились.

 – Я тоже устроила ей пару приятных минут. И не показала своего страха. Но…

 Он прижал ее к себе. Она обняла его.

 – Но мне было страшно. Все это было так реально, почти осязаемо! Она грозилась поиздеваться надо мной. И под всем этим крылось столько ярости! Я просто физически ее ощущала.

 – Мы уедем. – Он отстранил ее. – Куда ты захочешь. Сегодня вечером. Остальное неважно.

 – Нет, нет, нет. Мы не можем жить так – я не могу. Не можем просто сбежать от всего. Для Джейсона Борна это тоже не сработало. Ты знаешь, ты знаешь.

 Теперь она снова старалась сдержать истерику, заметив, что в его глазах кроме огня появилось недоумение.

 – Книга Ладлэма. Фильмы. Мэтт Деймон, игравший роль Борна.

 – Знаю.

 Ее ум, решил он, гладя ее волосы, – изумительнейшая вещь.

 – Все хорошо.

 – Есть и еще причины, – продолжала она. – Маддок не может превратить меня в дрожащую лужицу желе на полу. Ей нельзя позволять диктовать нам, как жить. Это становится все отчетливее, Аш, и я не позволю ей превратить меня в кого-то другого. И не проси меня сделать это.

 Он прижал губы к ее лбу.

 – Я позвоню Файн. – Он посмотрел на ее телефон, но она перехватила его взгляд.

 – Мне нужен мой телефон! На нем половина моей жизни.

 – Я верну его тебе. Совсем скоро.

 Он снова провел рукой по ее волосам и встал.

 – Ты выходила из дома, когда я пришел. Одна! Объяснишь?

 – Я была вне себя. Оскорблена. Глупа. Боже, я даже сумочку не взяла!

 – Пока ты сознаешь, что это глупо, и не сделаешь этого снова, все в порядке. Я позвоню Файн, все ей расскажу.

 – Да. Но мне нужно вернуться к книге. Я могу погрузиться в нее, так что забуду про все остальное. Творчество – великая вещь! И оно может быть настоящим спасением.

 – Согласен. Мне ли этого не понять!

 – Аш…

 Она соскользнула с постели, встала. И потому что в желудке все дрожало, быстро произнесла:

 – Мой отец действительно хороший человек.

 – Уверен в этом.

 – Но он военный. Не то чтобы ему приходилось выбирать между семьей и долгом… Но на первом месте у него был долг. Я бы никогда не осудила его за это, потому что он таков, каков есть. И он хороший человек. Но его часто не бывало дома. Он просто не мог часто бывать дома.

 – Тебе нелегко пришлось.

 – Само собой. Иногда так бывало. Но я понимала, что он служит стране. У меня удивительная мама. Она строила свою жизнь без мужа, когда его не бывало дома, но, не моргнув глазом, отказывалась от нее, когда он приезжал. Она прекрасно умела готовить – я не унаследовала этого качества. Могла и делала сто дел одновременно, что я как раз унаследовала. Она, правда, не умела сменить перегоревшую лампочку. Ну, это, конечно, преувеличение, но не такое большое.

 – Так вот почему у тебя просто страсть чинить все подряд!

 – Кому-то же нужно… И мне это понравилось. Своим умом до всего доходила. Мне всегда было интересно понять, можно или нет починить ту или иную вещь. Это для меня так много значило! В то же время, когда отец бывал дома, то правил он безраздельно. Он привык отдавать приказы.

 – А ты не любила их выполнять.

 – Ты смиряешься с переменами. Снова становишься новым человеком, снова находишь новый ритм. Постепенно становишься самостоятельным. Ему нравилось, как я со всеми держу себя. И он многому научил меня. Как обращаться с оружием, чистить его, научил основам самообороны, первой помощи, все такое. Но да, мы временами не ладили, когда речь шла в таком ключе: «Делай это, потому что я так сказал». В этом отношении ты на него немного похож, но более тактичен. Подполковник – человек прямой.

 – Люди, которые всегда ладят, должно быть, очень скоро устают друг от друга.

 Она рассмеялась.

 – Ты, возможно, прав. Но главное – я его люблю. Ты тоже любишь отца, это видно, хотя сильно на него рассержен. Даже разочарован в нем. Ты сам позволил ему считать себя главой семьи, хотя на самом деле это не так. Глава семьи ты. Но ты позволил ему так думать, потому что любишь его. Я смирилась с тем, что моего отца не было на выпускном балу и церемонии получения школьных дипломов. Я люблю его, хотя временами, и очень часто, он не мог сказать «я здесь», когда дочь в нем нуждалась.

 И в этом, как понимал Аш, все дело.

 – Но я всегда буду рядом.

 – Не знаю, что делать в таких случаях.

 – Привыкнешь.

 Он провел пальцем по ее щеке.

 – Я бы хотел познакомиться с ними. С твоими родителями.

 В животе у нее все сжалось.

 – У меня самолет наготове. Как только соберешься. А пока погружайся в работу… И я здесь. Можешь рассчитывать на это и когда-нибудь привыкнешь полагаться на меня.

 Оставшись одна, она велела себе возвращаться к работе, просто возвращаться к работе и не думать ни о чем еще.

 Какой мужчина предложит покинуть все, путешествовать по всему миру вместе, чтобы уберечь ее от опасности! Чтобы показать ей новые места. Он видел ее цыганкой, и она часто так о себе и думала. В вечных переездах…

 Почему бы не поступить так? Собраться и поехать, как она делала бесчисленное количество раз, только теперь – с кем-то, с кем ей хочется быть. Будет жить одним днем, одним местом, одним приключением.

 Ей стоит ухватиться за предложение. Расширить свой бизнес домоправительницы. Или пока оставить его, ограничиться писательским трудом и путешествиями?

 Почему же она не хватается за предложение Аша?

 Более того, сможет ли она привыкнуть, позволить себе привыкнуть рассчитывать на кого-то, хотя знала себя достаточно, чтобы понять: она просто не такой человек. Что обычно другие люди рассчитывают на нее.

 Доверяют свои дома, любимцев, растения, вещи. Это она за всем ухаживает. Это на нее можно положиться, рассчитывать на то, что она всегда рядом… до тех пор, пока становится не нужна.

 Пожалуй, голова у нее слишком многим забита. Пока что нужно справиться с тем, что есть: яйцо, Вазин, Маддок. Нет времени предаваться красивым фантазиям.

 Реальность на первом месте.

 Она вернулась к столу, прочитала последнюю страницу, над которой работала.

 Но продолжала думать о возможности поехать, куда хочет. И буквы расплывались перед глазами.

 Аш попросил Файн и Уотерстона приехать к нему – просьба имела под собой все основания. Если за домом продолжают следить по распоряжению Вазина, возможно, это отпугнет Маддок.

 Нужно отдать им должное: они выслушали, что он сделал и собирается сделать. Выслушали и рассказ Лайлы о телефонном звонке азиатки.

 – Я сделала копию.

 Лайла протянула Уотерстону карту памяти, которую положила в мешочек и наклеила этикетку.

 – Не знаю, пригодится ли вам это для ваших досье, но, по-моему, вполне законно использовать запись телефонного разговора, поскольку я одна из участниц конфликта.

 Он взял мешочек, сунул в карман спортивной куртки.

 – Вы совершенно правы.

 Файн подалась вперед и окинула Аша взглядом, какой он привык считать жестким взглядом копа.

 – Николас Вазин подозревается в международных преступлениях, включая наемные убийства.

 – Я это знаю, мой брат был одной из жертв.

 – Его киллер контактировала с вами. Дважды, – обернулась она к Лайле. – Так что теперь это личная вражда.

 – Это ясно. Э… biao zi на мандаринском наречии китайского означает «сука». И это еще мягко сказано. Bi… – она поморщилась, язык не поворачивался выговорить ругательство, – это м… а. Омерзительно, и я считаю это куда более личным.

 – И все же вы двое собрались взять Вазина на себя и даже выработали какой-то план?

 – Мы просто хотели с ним встретиться, – поправил Аш. – И у нас есть все шансы на встречу. В отличие от вас.

 – И чего вы, по-вашему, добьетесь? А если он немедленно прикажет расправиться с вами? Думаете, он так и отдаст вам Маддок? Вручит вам одно из самых ценных своих приобретений?

 – Я много знаю о богатых, влиятельных людях, – беспечно ответил Аш. – Мой отец один из них. Мужчина в положении Вазина всегда может сделать очередное приобретение, что вполне привычно для человека, обладающего богатством и властью. Он хочет яйцо. То, что есть у меня… у нас, – поправился он. – Маддок – просто прислуга, и возможно, ценная. Но яйцо для него стоит больше. Это очень хорошая сделка, а он бизнесмен. Он это поймет.

 – Вы действительно считаете, что он согласится на обмен?

 – Это бизнес. И мои условия не будут стоить ему и десяти центов. Нет незаменимых служащих, и Маддок против Фаберже? Да, он ее отдаст.

 – Вы не копы.

 Файн, загибая пальцы, стала перечислять недостатки плана, ориентируясь в основном на своего коллегу.

 – У вас никакой тренировки. Никакого опыта. Им даже микрофон не прицепишь, а вдруг он прикажет их обыскать!

 Уотерстон почесал щеку.

 – Это может быть преимуществом.

 Файн уставилась на него.

 – Какого дьявола, Гарри?

 – Он очень редко бывает на людях, и мы не можем и близко к нему подойти. А эти двое, возможно, сумеют. Они не копы, и микрофонов на них не будет. Парочка цыплят, которых легко ощипать. А? Именно так он и подумает, если спросить меня.

 – Потому что они цыплята.

 – Но имеющие золотое яйцо. Вопрос: насколько сильно он его хочет.

 – Четверо расстались с жизнью, включая арт-дилера из Флоренции, – напомнила Лайла. – По моим представлениям, что может быть хуже? А как нагло она набросилась на меня! Ей требуется что-то доказать. Ее работа отнюдь не была филигранной. Она оставляла следы. И обменять ее на яйцо кажется мне выгодной сделкой.

 – Может быть, – согласилась Файн. – Но вы забываете, что именно она о нем знает. Что именно она может сказать нам.

 – Но мы не собираемся отдавать ее вам, – покачала головой Лайла. – По крайней мере, это то, что мы ему скажем.

 – Но почему он поверит, будто кто-то, кто ни разу в жизни не убил, намеревается сделать это сейчас, и вы действительно убьете Маддок?

 – Поверит. Прежде всего, потому, что привык получать желаемое. И во-вторых, потому, что Аш может быть страшен, когда дает себе волю.

 Она пожала плечами.

 – Я всего лишь выглянула в окно. И сейчас хочу, чтобы все закончилось. Я поймала большую блестящую рыбу в образе Аштона Арчера. И хочу пожинать плоды своих трудов, не волнуясь о том, что кто-то хочет меня убить.

 – Блестящая рыба? – вскинул брови Аш.

 – Так тебя назвала азиатка, и я могу сыграть на этом. Богат, известное имя, известный художник. Завидная добыча для армейского-то отродья! Фиговая писательница, живет по чужим домам и клепает романы для молодежи. Представьте, что роман с Аштоном Арчером может сделать для рекламы этих романов! Бедной писательнице весьма повезло. Несказанно!

 – Вижу, ты много думала, – фыркнул он.

 – Правильно. Пытаюсь думать как бизнесвумен и бездушный киллер. Плюс все это правда, и фактически точно. Просто при этом чувства остаются за чертой. У нее никаких чувств нет. Как и у него, иначе он бы не платил ей за убийства. Если вы бесчувственны, значит, не можете понять чужих чувств. Аш получает месть, я – блестящую рыбу, а Вазин – золотое яйцо.

 – Но что потом? – не унималась Файн. – Если вы не будете мертвы через пять минут после встречи с ним, если вам удастся зайти так далеко, если он скажет: «Да, по рукам, договорились» – тогда что?

 – Потом мы решим, когда и где произвести обмен. Или прислать наших представителей произвести обмен.

 Аш подумал, что не хочет присутствия Лайлы, когда этот обмен будет производиться.

 – А с этого момента в дело вступаете вы. Мы только налаживаем контакт с Вазиным, заключаем сделку. Если он соглашается, это, с его стороны, заговор с целью убийства. И мы это засвидетельствуем. Вы получите его и Маддок, потому что он сделает вид, что отдаст ее. А яйцо отправится туда, где ему место. В музей.

 – А если он не согласится? Если скажет: «Дайте мне яйцо, или я велю изнасиловать, пытать и пристрелить вашу подружку»?

 – Как я уже сказал, он знает, что если что-то сделает кому-то из нас, объявление об этом немедленно идет в прессу, и яйцо он не получит. Если только не собирается украсть его из музея Метрополитен. Это возможно, – добавил он, прежде чем Файн успела что-то сказать. – Но до сих пор он не пытался покушаться на экспонаты музеев или частных коллекций.

 – Насколько мы знаем.

 – Да, это фактор. Но наше предложение поможет ему куда легче, проще и быстрее заключить сделку.

 – Он может угрожать вашей семье, как, по вашим словам, угрожал семье Бастоне.

 – Может, но пока мы будем встречаться с ним, вся семья соберется в доме нашего отца. Кроме того, еще раз: я предлагаю ему сделку, при которой он не платит за то, что хочет. Он всего лишь меняет желаемое на приобретение, не приносящее дивидендов.

 – Это может сработать, – размышлял Уотерстон. – Мы и раньше использовали гражданских лиц.

 – С микрофонами и защитой.

 – Может быть, мы сумеем что-то придумать. Поговорим с техниками, посмотрим, что у них есть. Посмотрим, что имеется у федералов.

 – Мы встречаемся с ним, – сказал Аш. – С вами или без вас. Но предпочел бы, чтобы с вами.

 – Вы вручаете ему двух заложников на блюде, – упорствовала Файн. – Если собираетесь сделать это, идите один. Она остается.

 – И удачи мне, – заметил Аш.

 – Мы оба пойдем.

 Лайла смотрела в глаза Файн с тем же жестким выражением.

 – И это не обсуждается. Гораздо вероятнее, что он будет рассматривать одного из нас как заложника, а другой, я, будет вынужден отдать яйцо. Что мне остается делать, если моей блестящей рыбе вспорют брюхо?

 – Считайте это очередной метафорой, – посоветовал Аш.

 – Он вряд ли согласится на встречу, – твердила Файн. – Всем известно, что он работает только на удалении. В крайнем случае вам повезет говорить с кем-то из его адвокатов или советников.

 – Мои условия неизменны. Мы встречаемся с ним. Или никаких переговоров.

 Он взглянул на зазвонивший в этот момент телефон.

 – Это мой адвокат, так что мы можем сейчас получить ответ. Дайте мне минуту.

 Поднявшись, он отошел в другой конец комнаты.

 – Отговорите его, – бросила Файн, снова устремив на Лайлу свой знаменитый взгляд.

 – Не могу, а в данный момент и пытаться не стану. Это дает ему… нам… хороший шанс покончить со всем этим. Покончить – а это никогда не кончится, по крайней мере для Аша, пока он не добьется правосудия для своего брата и дяди. Иначе он до конца жизни будет считать себя виноватым в том, что случилось с ними.

 – Вряд ли вы понимаете, как рискуете.

 – Детектив Файн, я рискую каждый раз, когда выхожу из этой двери. Как долго можно с этим жить? Эта женщина хочет нашей смерти. Я видела это. Чувствовала. Мы хотим спокойно жить, увидеть, что будет дальше. Это стоит риска.

 – Завтра, – сообщил Аш. – В два часа, в его поместье на Лонг-Айленде.

 – Жаль, что не в Люксембурге, – вздохнула Лайла, чем вызвала улыбку Аша.

 – Менее чем через двадцать четыре часа?

 Уотерстон покачал головой.

 – У нас чертовски мало времени.

 – Думаю, отчасти поэтому я и согласился. Это подскажет ему, что я хочу завершить сделку как можно скорее.

 – Он вообразит, что ты попросишь миллионы, – вздохнула Лайла. – Но то, о чем ты его попросишь, застанет его врасплох. И заинтригует.

 Он присел рядом с ее стулом.

 – Поезжай в дом моего отца. Позволь мне сделать это.

 Она сжала его лицо ладонями.

 – Нет.

 – Обсудите это позже, – посоветовал Уотерстон. – А пока поговорим о том, что вы сделаете, чего не сделаете, и если дойдет до этого – где и когда произведете обмен.

 Он посмотрел на Файн.

 – Тебе лучше позвонить боссу, подумать, как снабдить их микрофонами, если найдутся, и как сделать, чтобы все вышло по-нашему.

 – Мне все это не нравится.

 Она поднялась.

 – Вы мне нравитесь. Оба. И я чертовски об этом жалею.

 Она вынула телефон и отошла, чтобы позвонить лейтенанту.

 Когда они остались одни, Лайла громко вздохнула.

 – Боже. В голове не укладывается! Пароли, коды и процедуры… пойду наложу второй слой краски в ванной, прежде чем фэбээровские техники доберутся до нас. Подумать только, мы работаем под прикрытием! Я буду не я, если не выжму из этого книгу! Такой материал не должен пропасть зря!

 Она вскочила со стула.

 – Что скажешь, если мы позже просто закажем пиццу? Пицца – еда, о которой не приходится думать, когда мозг устал.

 – Лайла, я люблю тебя.

 Она остановилась. Почувствовала, как знакомо сжалось сердце.

 – Не пользуйся этим, чтобы заставить меня остаться дома. Я не хочу быть упертой, не хочу размахивать феминистским флагом, хотя и могла бы. Тот факт, что я иду, безоговорочно должна идти, должен бы кое-что сказать о моих чувствах.

 – А что ты чувствуешь ко мне?

 – Пытаюсь сообразить, но знаю, что не сделала бы такого ни для кого больше. Ни с кем больше. Помнишь сцену из «Возвращения джедая»?

 – Что?

 Она закрыла глаза.

 – Пожалуйста, не говори, что не видел фильма. Все рухнет, если ты не видел «Звездных войн».

 – Видел, конечно.

 – Спасибо тебе, господи! – пробормотала она, снова открывая глаза.

 – Сцена, – пробормотала она, – на лесной луне Эндора. Лейю и Хэна захватили недалеко от территории имперских штурмовиков. Ситуация хуже некуда. Она показывает ему оружие, а он говорит, что любит ее. Она отвечает… улыбается и отвечает: «Я знаю». Но не говорит, что любит его. Да, она впервые говорит это в фильме «Империя наносит ответный удар», до того, как Джабба Хатт приказывает заморозить его в карбоните, но эта сцена на Эндоре показывает, что они были вместе. На радость или на горе.

 – Сколько раз ты видела сериал?

 – Неважно, – ответила она немного чопорно.

 – Наверное, тысячу. Значит, ты принцесса Лейя, а я – Хэн Соло.

 – Просто хочу добавить: он любил ее. Она знала это. И наоборот. Это делало обоих храбрее. Сильнее. Я чувствую себя сильнее, зная, что ты меня любишь. Я никогда такого не ожидала. Пытаюсь привыкнуть к этому. Как ты и сказал.

 Она обняла его. Слегка покачнулась.

 – Когда я признаюсь тебе в любви, поймешь, что я говорю правду, особенно, если бы мы попали в ту же ситуацию, что принцесса и Хэн, на лесной луне Эндора, и с единственным бластером на двоих.

 – Почему-то я нахожу это самым трогательным из того, что кто-то когда-либо говорил мне.

 – Тот факт, что ты… я пытаюсь привыкнуть к тому, что ты меня понимаешь и все равно любишь.

 – Я предпочел бы быть Хэном Соло, нежели блестящей рыбой.

 Она рассмеялась и отстранилась, чтобы видеть его глаза.

 – Я предпочла бы быть принцессой Лейей, чем той, кто пытается подцепить на крючок блестящую рыбу. Итак, я возвращаюсь к покраске ванной, потом работаем с ФБР, потом заказываем пиццу. Согласись, Аш, что теперь мы ведем интересную жизнь, и, да, хотим, чтобы эта часть поскорее закончилась. Я очень верю, что можно наилучшим образом использовать место своего пребывания, пока там находишься. И…

 Она сжала его руку и отступила.

 – У нас все сработает. Как сработало между Лейей и Хэном.

 – Ты не… Как там называлось ее оружие?

 – Вижу, ты нуждаешься в вечере марафонного показа «Звездных войн» для освежения памяти. Бластер!

 – У тебя не будет бластера.

 – Но у меня есть то же, что у нее. Хорошая интуиция. И у меня собственный Хэн Соло.

 Он позволил ей продолжать, потому что какой-то частью сознания полагал, что она права. Вместе они будут сильнее. Думая об этом, о ней, он поднялся в мастерскую, чтобы закончить ее портрет.

 На следующее утро Лайла решила пойти в галерею. Аш настоял, чтобы сопровождать ее, а потом ушел, чтобы дать ей и Джули время побыть вместе.

 – Ты хочешь сказать мне что-то такое, чего я не хочу слышать.

 – Возможно. Аш отправился в пекарню, чтобы поговорить с Люком. Ты моя самая близкая подруга, поэтому мне нужно рассказать тебе кое-что и кое о чем спросить.

 – Ты идешь на встречу с Вазиным.

 – Сегодня.

 – Сегодня? Но это слишком скоро!

 Встревоженная, Джули схватила Лайлу за руки.

 – Ты не готова. И не можешь…

 – Все устроено. Позволь мне объяснить.

 И она рассказала Джули обо всех этапах, планах и замыслах.

 – Лайла, я не хочу, чтобы ты это делала. Уезжайте с Ашем куда-нибудь, даже если это означает, что мы больше никогда не увидимся. Я знаю, ты не сделаешь этого. Потому что знаю тебя. Но очень хотелось бы, чтобы ты уехала.

 – Я думала об этом. Действительно думала прошлой ночью. Лежала и перебирала все в голове снова и снова. И поскольку пыталась найти выход, вдруг поняла, что речь больше не идет о сексе, забавах и взаимной симпатии. Полагаю, между нами с самого начала было не только это. Но куда бы мы ни поехали, все равно это будет что-то вроде домашнего ареста. Мы никогда не будем твердо уверены, не сможем считать себя в полной безопасности.

 – Но более уверенны. В большей безопасности.

 – Я так не думаю. Я начала играть в «что, если». Что, если она не найдет нас и начнет охотиться на наши семьи? Наших друзей? Она может найти моих родителей, Джули, убить их или покалечить. Покалечить тебя. Я не могу жить с этими «если».

 – Знаю, что не можешь, но не хочу, чтобы ты туда шла.

 – Мы работаем с полицией. Получим потрясающие микродиктофоны последней модели. А главное, Аш предложит ему то, что он хочет. Ему нет причин убивать нас, если мы согласимся дать ему желаемое. Мы должны убедить его пойти на сделку. Потом мы уходим. И в дело вступает полиция.

 – Не можешь же ты поверить, что все так просто! Не можешь считать, что это нечто вроде приключения!

 – Не приключение, а необходимый и рассчитанный шаг. Не знаю, что будет, но это стоит риска, Джули, ради того, чтобы снова жить настоящей жизнью. Стоит риска, хотя бы для того, чтобы у меня не разрывалась голова посреди ночи, потому что я думаю о том, чего хочу в отношениях с Ашем. То, что могу дать. То, что могу взять.

 – Ты любишь его?

 – Он думает, что да.

 – Это не ответ.

 – Думаю, да.

 – Я много думаю об этом. Но не знаю, что это означает для нас обоих, пока все не кончится. А это должно кончиться. Потом я помогу тебе спланировать свадьбу с твоим бывшим и будущим мужем. Попытаюсь понять, как жить дальше. И закончу книгу по-настоящему. А не вчерне.

 – В какое время сегодня?

 – Мы встречаемся с ним в два. Думаю, что мы поедем туда, заключим сделку, выйдем, все, как я объясняла. Но если что-то пойдет не так, я написала письмо родителям. Оно в моем дорожном наборе, в верхнем правом ящике комода Аша. Мне нужно, чтобы ты его отослала.

 – Даже не думай об этом.

 Она схватила руки Лайлы и сжала до боли.

 – Не смей.

 – Мне необходимо думать. Я не верю, но мне необходимо думать. Я мало думала о родителях последние несколько лет. А эти последние несколько недель с Ашем заставили меня подумать об этом. Понять это. Хочу, чтобы они знали, что я их люблю. Знаешь, что я сделаю? Возьму неделю отдыха, поеду туда, спрошу перед этим Аша, хочет ли он с ними познакомиться. Что для меня большой, гигантский шаг. Я верю, что мы его сделаем. Если что-то случится, мне нужно, чтобы они знали.

 – Ты обязательно повезешь туда Аша и сама скажешь, что любишь их.

 – Верю. Но мне нужно подумать. И я прошу тебя сделать так, чтобы они тоже узнали, на случай, «что, если»…

 – Не будет никаких «что, если».

 Джули с мокрыми от слез глазами крепко сжала губы.

 – Но, да, я обещаю. Все, что попросишь.

 – Спасибо. У меня с плеч тяжесть свалилась. Еще одно: книга. Мне необходима еще пара недель, чтобы отполировать ее, но если что-то случится…

 Она вынула из кармана флешку.

 – Я сделала для тебя копию. Отвезешь к моему редактору.

 – Боже, Лайла.

 – Ты единственная, кого я могу попросить – или хочу. Мне необходимо знать, что ты исполнишь эти две моих просьбы. Тогда я смогу выбросить из головы все мысли насчет этого и просто поверить, что тебе никогда не придется их выполнять.

 Джули на момент прижала пальцы к глазам и несколько минут старалась взять себя в руки.

 – Можешь рассчитывать на меня.

 – Мне не придется ничего делать, но можешь рассчитывать на меня.

 – Это все, что мне необходимо. Давай завтра вечером устроим праздничный ужин. На четверых. Думаю, сегодня день будет безумным.

 Быстро закивав, Джули схватила бумажные носовые платки из коробки на столе.

 – Предлагай.

 – Итальянский ресторан, где мы были в первый раз. Думаю, нужно сделать его нашим местом.

 – Я закажу столик. Там и встретимся. В половине восьмого?

 – Прекрасно.

 Она подошла ближе, обняла Джули.

 – Увидимся завтра вечером. А сегодня вечером я позвоню. Обещаю.

 А если не позвонит… она оставила Джули письмо в том же ящике, где лежало еще одно. Для родителей.

 Лайла решила, что голубое платье, подаренное Ашем, послужит талисманом на удачу. Она надела к нему подвеску из лунного камня, его подарок, решив, что это добрая примета.

 Она потратила много времени на макияж. Не каждый день у нее деловая встреча с международным преступником, нанимающим киллеров.

 Она проверила содержимое сумочки – как, по словам агента по особым поручениям, будут проверять охранники Вазина. И решила оставить все свои инструменты и клей на месте. Разве это не покажется более нормальным?

 Она повернулась, взглянула на Аша.

 Чисто выбритый с более-менее уложенными волосами в сером, отливающем сталью костюме, каждой линией шепчущем о силе, потому что сила не должна кричать.

 – Я слишком просто одета. Ты в костюме.

 – Серьезная встреча, серьезный костюм.

 Он идеально повязал галстук цвета густого каберне, бросил взгляд в зеркало. И задержал его на ней.

 – Выглядишь потрясающе.

 – Слишком обыденно, – вздохнула она. – Но мой серьезный костюм очень скучный. И вообще он у Джули. Потому что я ношу его по скучным случаям, а это не скучный. И клянусь, что скоро перестану нести чушь.

 Она порылась в маленьком отделении шкафа, вытащила короткий жакет, который ее уговорила купить Джули.

 – Так лучше. Так лучше?

 Он подошел к ней. Поцеловал.

 – Все будет хорошо.

 – Знаю. Я полностью в режиме «поверь, все будет хорошо». Но хочу выглядеть, как того требует случай. Нужно быть одетой, как полагается для захвата воров и убийц. Я нервничаю, – признала она. – На моем месте только безумная не нервничала бы. Не хочу, чтобы они посчитали меня безумной. Жадной, шлюхой, мстительной – да. Но не безумной.

 – Прости. Выглядишь свежей, хорошенькой и, что вполне естественно, нервозной.

 – Сойдет и так. Нам пора ехать, да?

 – Да. Я возьму машину, потом вернусь и захвачу тебя. Ни к чему ходить далеко в этих туфлях, – заметил он. – Если кто-то наблюдает за домом, подумает то же самое. Двадцать минут.

 Это дало ей время походить, попрактиковать в зеркале холодные взгляды глаза в глаза. И в последний раз спросить себя, не сможет ли она просто уйти.

 Открыла выделенный ей ящик комода и положенный туда дорожный набор. Провела пальцем по письмам.

 Лучше верить, что они никогда не будут прочитаны адресатами. Что они вернутся вместе с Ашем, оба живые и здоровые. Она разорвет письма и сама расскажет все, что в них написано, и родителям, и Джули. Потому что некоторые слова не должны остаться невысказанными.

 Но она лучше себя чувствует, зная, что написала их. Зная, что слово написанное имеет силу, и в каждом просияет любовь.

 Когда Аш остановил машину у двери, она вышла.

 Ответ – «нет». Она не сможет повернуться и уйти.

 Она мысленно представляла себе уличное движение и себя в нем. Вазин тоже за ними следит. Она будет рада, когда ощутит, что осталась одна. Действительно одна.

 – Может, нам попрактиковаться? – спросила она Аша.

 – Тебе так необходимо пройти все еще раз?

 – Нет, не слишком, и я вроде все усвоила, все прорепетировала, тем более что мы бесконечно это повторяли.

 – Помни одно: у нас есть то, чего он хочет.

 – И позволь ему вести разговор, потому что именно этого он ожидает. Немного раздражающе.

 Он мимолетно коснулся ее руки.

 – Будь собой. Занимай его разговором. Это твое задание.

 – Это я могу сделать.

 Она на секунду закрыла глаза.

 – Да, это я могу сделать.

 Она хотела сказать больше, обнаружила, что рвется сказать ему что-то очень личное. Но власти не только следят за ними, но и слушают разговоры.

 Поэтому она сохранила слова в памяти, в сердце.

 Они перебрались через Ист-ривер.

 – После того как ты убьешь ее, поедем в какое-нибудь сказочное место. Это я вошла в роль, – пояснила она, когда он глянул на нее.

 – О’кей. Как насчет Бали?

 – Бали?

 Она выпрямилась.

 – В самом деле? Я там никогда не была.

 – Я тоже, так что тут мы на равных.

 – Бали. Индонезия. Обожаю их кухню. По-моему, там есть слоны.

 Она вынула телефон, взглянула на него, остановилась:

 – Ты в роли или действительно хочешь на Бали?

 – Возможно, и то, и другое.

 – Может, как-нибудь зимой. Мой бизнес в феврале идет не слишком хорошо. Нет. Это не по роли, какое мне дело до присмотра за домами, когда я поймала блестящую рыбу? Так что с присмотром покончено. Лучше Бали зимой. А потом поездка в Швейцарию, катание на горных лыжах. Мне, разумеется, понадобится соответствующая одежда для островов и Швейцарии. Ты позаботишься об этом, правда, бэби?

 – Все, что пожелаешь, сладенькая.

 – Надеюсь, на самом деле ты ненавидишь подобные речи, но если по роли, может, поможешь открыть кредит для меня в «Барнис» или в «Бергдорфе». Я вполне способна удивить тебя! Она всегда хочет сделать сюрприз своему мужчине. И не один.

 – Ты большая в этом специалистка.

 – Буду изображать взрослую Сашу: мою избалованную, жадную девицу-оборотня. Немезиду Кейли. Она берет все, что может, быстро разочаровывается и перегрызает тебе горло. Если я сумею думать, как она, попытаюсь проделать такую штуку.

 Лайла перевела дыхание.

 А я сумею думать, как она. Я создала ее. И у меня все получится. Ты будешь вести себя так, будто действительно зол, и мы сумеем провести встречу.

 – Лайла, я действительно обозлен.

 Она искоса взглянула на него.

 – А кажешься таким спокойным.

 – Я могу быть и тем, и другим. Это что-то вроде Бали.

 Он ехал вдоль высокой каменной стены, и она увидела красный мигающий глазок камеры видеонаблюдения.

 – Это оно? Поместье Вазина?

 – Ворота чуть впереди. Все будет хорошо, Саша.

 – Жаль, что сегодня не полная луна.

 Ворота были достаточно широки, чтобы в них могли проехать сразу две машины, сверкая серебром на полуденном солнце. В центре красовался барельеф: грифон с мечом и щитом.

 Едва они остановились, из узкой двери между толстыми кирпичными колоннами, обрамлявшими ворота, выступили двое.

 Ну вот, подумала Лайла, когда Аш опустил окно.

 – Выйдите, пожалуйста, из машины, мистер Арчер, мисс Эмерсон. Проверка безопасности.

 – Проверка безопасности?

 Лайла попыталась окинуть их капризным взглядом, но тут охранник открыл дверь, и она вышла.

 Они тщательно обыскали машину, проводя по салону сканерами, потом проверили днище камерой на шесте. Открыли капот. Багажник.

 – Можете въезжать.

 Садясь в машину, она постаралась принять позу Саши. Вынула зеркальце, освежила блеск на губах. Но при этом смотрела в лобовое стекло, пытаясь различить дом сквозь густые заросли деревьев.

 Потом прямая аллея свернула, и она увидела дом полностью: массивный и роскошный, широкое U из золотистого камня, окна, посылавшие на землю снопы света, не выдавая то, что лежит за ними. Крышу венчали три купола-луковицы с круглыми балкончиками у основания.

 Розарий в полном цвету: ряды кустов, высаженных в военном порядке. Широкий ухоженный газон.

 Пара каменных грифонов с мечами и щитами охраняли двойные резные двери входа. Их глаза, как свет камер, отливали красным. Перед статуями стояли еще два охранника, неподвижные, как сам камень.

 – Выходите, пожалуйста, из машины и следуйте за нами.

 Они пересекли золотистые плиты и подошли к тому, что показалось ей изысканной садовой беседкой. Какой-то мужчина изучал там ряд мониторов.

 Похоже, это пост безопасности, сообразила она и ахнула про себя, обводя взглядом мудреные приборы. Она бы много дала, чтобы поиграть со всем этим.

 – Мне нужно посмотреть содержимое вашей сумки, мисс Эмерсон.

 Она прижала к себе сумку, раздраженно глядя на охранника.

 – Мы требуем, чтобы вы оба прошли сканирование и досмотр, прежде чем войти в дом. У вас есть оружие или записывающие устройства?

 – Нет.

 Мужчина кивнул, протянул руку к сумочке. Лайла с видимой неохотой отдала сумку. Из другой двери вышла женщина с прибором, похожим на тот, каким проверяют пассажиров в аэропорту.

 – Поднимите руки, пожалуйста.

 – Это просто глупо, – пробормотала Лайла, но подчинилась. – Что вы делаете!!!

 Мужчина вынул ее «Лезермен», мини-флакон спрея первой помощи, аэрозоль и зажигалку.

 – Эти предметы запрещены.

 Он открыл коробку, где она держала клейкие ленты: двустороннюю, герметизирующую, упаковочную и скотч. Снова закрыл.

 – Все это будет возвращено, когда вы покинете дом.

 – Лифчик на косточках, – объявила женщина. – Пройдите для ручного обыска.

 – Что?! Аш!

 – Можешь подождать здесь, Лайла, если не хочешь проходить обыск.

 – Ради бога, это всего лишь лифчик!

 Ее предупреждали, но теперь сердце бешено колотилось. Она сжала губы и демонстративно уставилась в стену, пока женщина грубо щупала косточки ее лифчика.

 – Дальше меня разденут догола.

 – Ни к чему. Все в порядке, – постановила женщина и шагнула к Ашу.

 – Мисс Эмерсон, учитывая множество запрещенных предметов в сумке, мы положим и ее, и содержимое в сейф до вашего ухода.

 Когда Лайла запротестовала, охранница воскликнула:

 – Диктофон!

 Вынула ручку из кармана Аша и, ухмыляясь, бросила на поднос.

 – Это ручка, – нахмурилась Лайла.

 Но Аш пожал плечами:

 – Хотел подстраховаться.

 – О! Это шпионские штучки?

 Лайла потянулась к подносу и фыркнула, когда женщина его отодвинула.

 – Я только хотела посмотреть.

 – Ручку вернут, когда будете уходить. Можете зайти в дом. Пожалуйста, следуйте за мной.

 Охранник проводил их в сад и повел к главному входу. Двойные двери открылись изнутри. Женщина в строгой черной униформе кивнула:

 – Спасибо, Уильям. Я сама их отведу. Мистер Арчер, мисс Эмерсон.

 Она отступила во что-то вроде фойе, где стеклянные стены отделяли его от широкого входного вестибюля с высокими потолками и центральной лестницей шириной не менее пятнадцати футов с блестящими, как зеркала, перилами.

 Им открылся мир скульптур и живописи.

 – Я Карлайл. Кто-то из вас использовал табачные изделия за последние двадцать четыре часа?

 – Нет, – ответил Аш.

 – Находились ли вы в контакте с животными последние двадцать четыре часа?

 – Нет.

 – Какие-то болезни за последнюю неделю были, с обращением к медицинским работникам?

 – Нет.

 – Контакты с детьми до двенадцати лет?

 – Вы это серьезно?

 Лайла закатила глаза.

 – Нет, но мы контактировали с живыми людьми. Включая друг друга. Далее последует взятие анализов крови?

 Женщина, ничего не ответив, вынула из кармана маленький флакончик со спреем.

 – Пожалуйста, протяните руки ладонями вверх. Это антисептик, и он совершенно безвреден. Мистер Вазин не пожимает рук, – продолжала она, обливая спреем их ладони.

 – Пожалуйста, руки ладонями вниз. Не приближайтесь к нему ближе того места, что будет вам указано. Прошу вас, уважайте правила дома и постарайтесь как можно меньше касаться предметов и ничего не трогать без разрешения мистера Вазина. Пожалуйста, идите за мной.

 Стоило ей повернуться, как стеклянные панели открылись. Она прошла по золотистым изразцам с узором в центре, изображавшим герб Романовых.

 Они поднялись по лестнице – по середине, чтобы ничьи руки не могли осквернить сверкания перил. Как и на первом этаже, стены второго были увешаны картинами. Все двери, мимо которых они проходили, оставались плотно закрытыми.

 Здесь создавалось ощущение строго замкнутого пространства. Музей для его коллекции. Дом по умолчанию.

 У последней двери Карлайл вынула карточку и приложила к маленькому сканеру. Лайла подумала, что нужно быть просто параноиком, чтобы требовать таких мер предосторожности для перемещения по собственному дому.

 – Пожалуйста, сядьте сюда.

 Она показала на два кресла с высокими спинками с темно-красной кожаной обивкой.

 – И не вставайте. Вам подадут чай. Мистер Вазин скоро к вам присоединится.

 Лайла оглядела комнату. В витрине теснились русские матрешки, старые и разноцветные. В другой – лакированные расписные шкатулки. Бледно-золотистые окна пропускали мягкий свет и выходили на заросли груш и яблонь.

 Печальные глаза строгих портретов грустно смотрели на посетителей. Кажется, их размещение было продумано. Трудно отрицать, что портреты вызывали некоторую неловкость и легкую депрессию.

 В центре стояло большое кресло, темнее, чем все остальные в комнате. Зато спинка была выше и с толстой рамой резного дерева. Оно вообще было выше, с ножками в виде грифонов.

 Его трон. Дает ему позицию силы.

 – Удивительный дом, – завороженно проговорила она. – Даже еще больше, чем у твоей семьи в Коннектикуте.

 – Он заранее все рассчитал. Играет с нами. Заставляет ждать.

 – Аш, не теряй спокойствия! Ты обещал.

 – Не люблю игр, – пробормотал он за секунду до того, как дверь открылась. Вошла Карлайл с еще одной женщиной в униформе, катившей столик, на котором стояли красивый чайный сервиз, кобальтовый с белым рисунком, блюдо с печеньями, украшенными маленькими кусочками фруктов, чаша с зеленым виноградом и еще одна – с влажными салфетками, на которых тоже красовался грифон.

 – Чай жасминовый, специально собранный для мистера Вазина. Вы найдете его освежающим. Виноград вырос здесь, в поместье, экологически чистый. Печенье – пряники. Со специями. Прошу, угощайтесь. Мистер Вазин сейчас придет.

 – Выглядит восхитительно. И чайный сервиз такой красивый.

 Карлайл даже не улыбнулась.

 – Это русский фарфор. Очень старый.

 – О, я буду осторожна.

 Она подождала, пока женщины уйдут, и закатила глаза.

 – Сначала они привозят сервиз, потом распространяются о его возрасте. Это чтобы я боялась им пользоваться?

 Говоря это, она положила чайные ситечки на чашки и подняла чайник, готовясь разливать чай.

 – Не хочу никакого проклятого чая.

 – А я хочу. Пахнет приятно. И ожидание, возможно, того стоит, Аш. Вот увидишь. И когда избавишься от дурацкого яйца, можем отправляться в путешествие.

 Она послала ему лукавую улыбку.

 – А это определенно стоит ожидания. Расслабься, бэби. Съешь печенье.

 Он покачал головой и насупился, она только пожала плечами и прикусила пряник.

 – Мне лучше не есть больше одного, если хочу хорошо выглядеть в новом бикини, которое собираюсь купить. Мы можем арендовать яхту? Я всегда завидую снимкам знаменитостей и членов королевских семей на больших белых яхтах. Я бы хотела тоже сняться на борту такой. У нас будет яхта?

 – Все, что захочешь.

 Хотя тон был явно скучающим, она просияла:

 – Ты так добр ко мне. Как только мы вернемся домой, я тоже буду добра к тебе. Почему бы нам не…

 Она осеклась – часть стены открылась. Потайная дверь, поняла она. Умело скрытая лепниной.

 И вот наконец Николас Вазин.

 Изможденный, было первой ее мыслью. От кинозвездной красоты почти ничего не осталось. Лицо напоминало маску.

 Белая грива волос, таких густых и пышных для истощенного лица, что, казалось, шея вот-вот сломается под их тяжестью. Глаза над впалыми щеками горели черным огнем, кожа бледная. Почти прозрачная.

 На нем был костюм, напоминающий костюм Аша, только коричневато-рыжего цвета, с жилетом и галстуком точно того же оттенка. Все это производило общее впечатление обесцвеченности, которое несколько сглаживали черные уголья глаз.

 На лацкане сверкала булавка в виде грифона, украшенная бриллиантами. Золотой браслет с часами обхватывал тощее костлявое запястье.

 – Мисс Эмерсон, мистер Арчер, добро пожаловать. Простите, что не пожимаю рук.

 Голос, похожий на шелест паучьих лапок по шелку, послал озноб по спине Лайлы.

 Да, все очень продуманно.

 Он сел, положил руки на толстые подлокотники кресла.

 – Когда я был ребенком, наша кухарка всегда пекла пряники к чаю.

 – Они восхитительны.

 Лайла подняла тарелку.

 – Не хотите один?

 Он покачал головой.

 – Я на макробиотической диете. Но гостям, разумеется, позволено себя побаловать.

 – Спасибо, – ответила Лайла. Аш хранил каменное молчание. – У вас невероятный дом, и так много прекрасных вещей. Хотя мы почти ничего не видели. Вы собираете деревянных кукол. Они очаровательны.

 – Матрешек, – поправил он. – Старая традиция. Мы должны чтить наши корни.

 – Я люблю, когда вещи открываются и внутри что-то есть. Интересно увидеть, что там.

 – Я стал собирать коллекцию с детства. Они и лаковые шкатулки – первые из моих коллекций, поэтому я и держу их в личной гостиной.

 – Это так интересно! Мне позволено будет взглянуть поближе?

 Он широко повел рукой.

 Она поднялась, подошла к витринам.

 – Я никогда раньше не видела… как изысканны эти матрешки. Конечно, я встречала их в сувенирных лавках, но… о!

 Она оглянулась, показала, но постаралась не коснуться стекла.

 – Это императорская семья? Николай, Александра, дети?

 – Да. У вас наметанный глаз.

 – Как ужасно! Как жестоко! Особенно дети. Я все представляю, что их выстроили у стены, перед тем как расстрелять, что само по себе ужасно, но после того как Аш нашел… То есть последнее время я больше читала о том, что случилось. Не понимаю, как кто-то мог быть так жесток и бесчеловечен по отношению к детям.

 – В их жилах текла кровь царей. Этого для большевиков достаточно.

 – Они… дети… могли играть с такими куклами. Собирать, как собирали вы. Это еще одна связь между вами.

 – Верно. Для вас это все равно что камешки.

 – Простите?

 – Камешки из всех мест, где вы побывали с детства. Галька.

 – Я… да. Это мой способ взять что-то на память при очередном переезде. Моя мать хранит их в особой банке. Откуда вы знаете?

 – Я стараюсь обязательно узнать все о своих гостях и их интересах. Для вас, Арчер, это всегда искусство. Возможно, машинки и солдатики, которыми вы играли в детстве. Но эти вещи хранить не стоит. А вот искусство, ваше собственное или то, которое вызывает у вас реакцию, отклик, – это стоит собирать.

 Он на секунду сцепил длинные костлявые руки. Аш продолжал молчать.

 – В моей коллекции есть и ваши работы. Ранняя картина «Буря». Городской ландшафт с башней, возвышающейся над остальными строениями, в верхнем окне которой стоит женщина.

 Говоря все это, он постукивал кончиками пальцев одной руки о другую.

 – Буря бушует, я нахожу цвета удивительными по глубине и ярости. Тучи, освещенные молнией, кажутся чем-то неземным, потусторонним. Такая бешеная динамика. На первый взгляд женщина, ослепительная красавица в девственно-белом, кажется пленницей башни, жертвой бури. Но приглядевшись, понимаешь, что это она и наслала бурю.

 – Нет, она и есть буря.

 – Вот как?

 Губы Вазина тронула улыбка.

 – Ваше поклонение женщинам – телу, уму, духу – восхищает меня. У меня есть и вторая картина, приобретенная не так давно. Написана углем. Меня потрясло радостное настроение этой картины. Радость в силе. Женщина, играющая на скрипке, стоит на поле, залитом лунным светом.

 Портрет из квартиры Оливера, поняла Лайла, и застыла.

 – Об этом знает только она, – холодно отвечал Аш. – И в этом весь смысл. Но обсуждение моей работы не даст вам желаемого.

 – И все же развлекает. Я почти не принимаю гостей, а тех, кто воистину разделяет мои интересы, почти никогда.

 – Взаимный интерес – нечто другое.

 – Едва заметное различие. Но кроме этого мы оба понимаем важность кровных уз. Понимаем, что их нужно чтить, уважать, сохранять.

 – Семьи и кровные узы – вещи разные.

 Вазин развел руками.

 – У вас необычная семейная… ситуация. Для многих из нас, для меня семья – это кровные узы. Мы понимаем трагедию, потерю. Необходимость восстановить равновесие. Моя семья была убита просто потому, что принадлежала к высокому роду. За то, что была рождена для власти. Власть и привилегии всегда были объектом нападок для ничтожных людишек, заявляющих, что они борются за правое дело. Но это правое дело всегда небескорыстно. Какими бы лозунгами ни прикрывались люди, ведущие войну или революцию, они всегда хотят отобрать власть у других.

 – Поэтому вы заперлись в этой крепости, чтобы защитить себя от алчных людишек?

 – Ваша женщина мудро сделала, оставшись в башне.

 – Но она была одинока, – вставила Лайла. – Отречься от мира? Видеть, но не быть его частью? Как же это сокрушительно – быть одинокой.

 – Да вы – романтик в душе, – решил Вазин. – Для того чтобы иметь компанию или общество, люди необязательны. Как я сказал, гостей у меня немного. Я покажу вам моих самых высоко ценимых спутников. А потом обсудим бизнес.

 Он встал и поднял руку:

 – Минуту, пожалуйста.

 Еще один скан зрачков, поняла Лайла. Она и не заметила его в лепнине.

 – Немного гостей. И еще меньше переступают порог этой двери. Но, думаю, мы поймем друг друга и бизнес, о котором идет речь, гораздо лучше, чем вы.

 Он отступил от двери.

 – Пожалуйста. После вас.

 Аш ступил в дверной проем, стараясь помешать Лайле войти, пока не увидит, что их ждет. Взглянув в довольное лицо Вазина, он взял Лайлу за руку и вошел вместе с ней.

 Тонированные окна пропускали золотой свет, как нельзя лучше оттенявший коллекцию. Внутри стеклянных островков, башен и стен жили блеск, сияние и сверкание Фаберже.

 Витрины для часов. Для коробочек. Для драгоценностей. Для чаш. Для фляжек. Каждая аккуратно расположена по категории.

 Она не увидела другой двери, кроме той, через которую они вошли. И хотя потолки были высокими, а полы – из ярко-белого мрамора, она видела позолоченную и безлюдную пещеру Аладдина.

 – Из всех моих коллекций – это величайший триумф. Если бы не Романовы, Фаберже оставался бы известен только ограниченному кругу аристократов или богачей. Художники, конечно, Фаберже или тот же великий Перхин, заслуживают величайших похвал за видение, за искусство, даже за риск, на который они пошли, чтобы превратить довольно успешный ювелирный бизнес в империю искусства. Но без покровительства царей, Романовых, очень многое никогда бы не было создано. И все эти вещи были бы всего лишь следом в мире искусства.

 Сотни вещей. Сотни сотен, подумала Лайла. От маленьких нарядных яичек до вычурного чайного сервиза для пикников. Подарочные изделия, вазы, еще одна витрина с фигурками животных.

 – Это удивительно. Я замечаю широчайший кругозор, поразительное видение и мастерство, так много разнообразия в одном месте. Удивительно, – повторила Лайла. – Должно быть, ушли годы на то, чтобы собрать такую коллекцию.

 – Да. С детства, – согласился Вазин. – Вам нравятся часы.

 Он подошел к ней, оставаясь на расстоянии вытянутой руки.

 – Видите эти, в форме веера, очень подходят для письменного стола или каминной доски. Какое свечение эмали, мягкий, но все же насыщенный оранжевый цвет. Детали: золотые розетки по двум сторонам основания, бриллиантовый бордюр с огранкой «роза». А вот работа того же мастера, Перхина, изысканно-простые круглые часы, бледно-голубые с плетеной окантовкой.

 – Они все прекрасны.

 И тоже пленники. А искусство никогда не должно быть пленником, услаждать взор только одного человека или тех, кого он допускал в свое святилище.

 – Все это антиквариат? Многие выглядят так современно.

 – Все стары. У меня нет желания владеть тем, что может иметь каждый человек, предъявив кредитную карту.

 – Они все поставлены на полночь.

 – Полночь, когда убийцы собрали в подвале царскую семью. Что было бы ее концом, если бы не побег Анастасии.

 Она с деланой наивностью широко раскрыла глаза.

 – Но я думала, что ее смерть доказана. Тесты на ДНК и…

 – Лгут.

 Рукой, как топором, он разрубил воздух.

 – Как лгали когда-то большевики. Я последний из Романовых, последний, в чьих жилах течет кровь Николая и Александры, которую их дочь передала сначала моему отцу, потом мне.

 – Почему здесь? – неожиданно спросил Аш. – Почему не хранить коллекции в России?

 – Россия уже не та, что была, и никогда не будет прежней. Я создал свой мир и живу в нем, как хочу.

 Он прошел дальше.

 – Вот то, что я называю бытовой роскошью. Театральный бинокль из золота с бриллиантами. Яшмовая спичечница в золотом обрамлении, книжная закладка с эмалью – идеальная форма, темно-зеленая эмаль. И, конечно, флакончики для духов. Каждый – праздник искусства.

 – Вы помните их все? – удивилась Лайла. – Я бы уже давно запуталась.

 – Я знаю все, что принадлежит мне, – холодно ответил он. – Человек может не знать, чем владеет, но для обладания необходимы знания. Я знаю все, что принадлежит мне.

 Он резко повернулся, прошел на середину комнаты, к стоявшей там стеклянной витрине. Внутри возвышалось восемь белых пьедесталов. На одном стояло яйцо, в котором Лайла по описанию узнала несессер. Золотое. Сверкающее. Изысканное. Открытое. Чтобы показать инкрустированный бриллиантами маникюрный набор.

 Она взяла Аша за руку и посмотрела на Вазина.

 – Утерянные императорские яйца. У вас три.

 – Скоро их будет четыре. Когда-нибудь у меня будут все.

 – Курица с сапфировой подвеской, – начал Вазин. Он словно произносил молитву, и в каждом слове звучало благоговение.

 – Года тысяча восемьсот восемьдесят шестого. Золотая курица, украшенная бриллиантами с огранкой «роза», держит в клюве сапфировое яйцо-подвеску, только что взятое, как кажется, из гнезда. Сюрприз, как видите, – маленький цыпленок из золота с бриллиантами, только что вылупившийся.

 – Невероятно.

 Лайла ничуть не притворялась, так что ей было легко это выговорить.

 – До мельчайших деталей.

 – Само яйцо, – сказал он, глаз не спуская с сокровища, – не просто форма, но символ. Жизни. Возрождения.

 – Но это старая традиция – обмениваться изукрашенными яйцами на Пасху. Праздновать возрождение.

 – Верно, очаровательная традиция, но это может сделать каждый. Именно Романовы, моя кровь, превратили простую традицию в искусство.

 – Вы забываете о художнике, – указал Аш.

 – Нет-нет. Но, как я уже говорил, создание шедевра требует видения и покровительства царей. И этим мастера обязаны моей семье.

 – Каждая вещь поразительна. Даже петельки – совершенство. Что это? – спросила Лайла, осторожно показав на второе яйцо. – Я его не узнаю.

 – Розовато-лиловый цвет – мов. Сделано в следующем году. Снова бриллианты с огранкой «роза», жемчуга с рубинами и изумрудами. Это чтобы подчеркнуть сюрприз, сердце из красной, зеленой и белой эмали, украшенное бриллиантами и жемчугами. Оно открывается, превращаясь в трилистник. В каждом лепестке – миниатюрный портрет акварелью на слоновой кости. Николай, Александра и Ольга, их первенец.

 – И несессер. Я его изучала, – кивнула Лайла. – Сюрприз – маникюрный набор. Все, что я узнала, потрясло меня. Но описание и близко не соответствует реальности.

 – Кого вы убили, чтобы получить их? – бросил Аш.

 Вазин только улыбнулся.

 – Я никогда не находил необходимости убивать. Курица была украдена, потом отдана, чтобы получить надежный выезд из Польши. Взятка. Чтобы избежать гитлеровского холокоста. Но семья вора была послана в концлагеря и погибла там.

 – Какой ужас, – прошептала Лайла.

 – История пишется кровью, – просто ответил Вазин. – Человека, который взял яйцо и предал людей, всего лишь убедили продать его, если он не хочет разоблачения. Мов тоже связан с воровством. Фортуна благословила этих людей, но даже несколько последующих поколений не смогли смыть преступление. Кровь сказалась. Их судьба резко изменилась, когда единственный сын погиб в трагической аварии, а родителей попросили продать яйцо мне, чтобы избавиться от пятна на репутации.

 – Это вы приказали его убить, – отрезал Аш. – Это мало чем отличается от убийства своими руками.

 Лицо Вазина оставалось бесстрастным, хотя Лайле показалось, что он слегка развеселился.

 – Тот, кто платит за обед в дорогом ресторане, не отвечает за блюдо.

 Лайла поспешно положила руку на ладонь Аша, словно чтобы не дать ему взорваться. На самом же деле она нуждалась в его тепле.

 – Несессер украден, куплен человеком, разбирающимся в красоте. Потом по беспечности семья его утратила. Я приобрел его, но никого не убивал. Убедил хозяина расстаться с ним и честно заплатил.

 Он обвел комнату довольным взглядом.

 – Вернемся и обсудим вашу цену.

 – Мне не нужны ваши деньги.

 – Даже богатому человеку всегда нужно больше денег.

 – Мой брат мертв.

 – Большое несчастье, – пробормотал Вазин, отступая. – Пожалуйста, поймите, что если вы подойдете ко мне, будете угрожать…

 Он вытащил из кармана маленький электрошокер мгновенного действия.

 – Я стану защищаться. Более того, эта комната – под постоянным надзором. Люди… вооруженные более надежным оружием, вбегут сюда при малейшей опасности.

 – Я здесь не для того, чтобы угрожать вам. Но и пришел не за деньгами.

 – Давайте сядем. Как цивилизованные люди. И обсудим то, ради чего вы пришли.

 – Ну же, Аш, давай сядем, – проворковала Лайла и погладила Аша по руке. – Не стоит так расстраиваться. Мы поговорим. Именно поэтому мы здесь. Ты, я и Бали, о’кей? О’кей?

 На секунду ей показалось, что он вот-вот отпрянет, набросится на Вазина, и все будет кончено. Но Аш кивнул и пошел за ней.

 Она облегченно вздохнула, когда они снова оказались в гостиной.

 Кто-то уже убрал чай и подносы. Вместо них стояла открытая бутылка «Бароло» и два бокала.

 – Пожалуйста. Пейте.

 Вазин снова сел. Дверь в комнату с коллекциями Фаберже закрылась.

 – Вы можете не знать, что ваш брат, вернее, единокровный брат, сидел на этом же месте несколько месяцев назад. Мы много говорили и, как мне показалось, пришли к пониманию.

 Он положил руки на колени и подался вперед. Лицо исказилось холодной яростью.

 – У нас было соглашение.

 Он тут же выпрямился. Лицо разгладилось.

 – Я сделал ему предложение, которое сделаю сейчас вам. В то время он принял это предложение. Для меня было серьезным разочарованием, когда он попытался выманить у меня бо́льшую сумму. Должен признаться, это не должно было меня удивлять. Он не был самым надежным из людей, согласитесь. Но я был слишком нетерпелив при одной мысли, что вот-вот приобрету херувима с колесницей.

 – И несессер, – добавил Аш. – Он сказал, что может раздобыть оба. Изменил условия сделки, Вазин. Впрочем, как и вы, использовав Капелли, чтобы получить несессер.

 Вазин откинулся на спинку кресла, снова сложил пальцы домиком и стал постукивать кончиками друг о друга. Смоляно-черные глаза смотрели вперед.

 – Информация по несессеру появилась вскоре после нашей встречи. Я не видел причин использовать посредника, когда могу сам заключить сделку. Плату за херувима я не снижал.

 – Вы отказали ему, и он повысил ставку. А женщина? Его женщина? Побочный эффект?

 – Они были партнерами, как сами утверждали. Как, похоже, и вы двое. То, что произошло с ними, – трагично. Судя по тому, что я слышал, дело в наркотиках и алкоголе. Возможно, ссоре, дошедшей до экстремальных пределов ссоре с теми, кто снабжал его таблетками, которые он, очевидно, принимал без всякой меры.

 – А Винни?

 – А, ваш дядя. Тоже трагедия. Он был совершенно невинной жертвой, его смерть была ничем не оправданной и никому не нужной. Вам следует знать, что эти смерти ничего мне не дали. Я бизнесмен и ничего не делаю без перспектив получения прибыли или дохода.

 Аш подался вперед:

 – Джей Маддок.

 В глазах Вазина что-то сверкнуло, но Лайла так и не поняла, раздражение или удивление.

 – Вам следует быть более определенным.

 – Она убила Сейдж Кендалл, моего брата, Винни и всего несколько дней назад – Капелли.

 – Но что все это имеет общего со мной?

 – Она работает на вас. Я здесь на вашей территории! – рявкнул Аш, прежде чем Вазин успел заговорить. – У меня то, что вы хотите. Вы не получите это, если будете лгать или оскорблять меня.

 – Заверяю, я не давал ей приказа убивать вашего брата, его женщину или его дядю.

 – И Капелли.

 – Он ничего не значит. Ни для меня, ни для вас. Я предложил Оливеру сорок миллионов долларов за доставку двух яиц. По двадцать миллионов за каждое. Но поскольку одно приобрел сам, был готов выплатить двадцать миллионов за второе. Он потребовал аванса – десять процентов. Я честно отдал деньги. Он заключил сделку, взял аванс и попытался удвоить запрошенную цену. Его убила алчность, мистер Арчер. Не я.

 – Его убила Джей Маддок. Она у вас на службе. Вы ей платите.

 – У меня сотни слуг. Вряд ли я могу отвечать за их преступления и несдержанность.

 – Это вы натравили ее на Винни.

 – Послал ее поговорить c Винсентом Тартелли. Проверить, знает он или нет о местонахождении моей собственности, подчеркиваю – моей собственности. Вряд ли это называется «натравить» на кого-то.

 – И все же он мертв, а шкатулка Фаберже, которую она украла в его магазине, находится в вашей коллекции.

 – Подарок от служащей. Я не отвечаю за то, каким образом она его приобрела.

 – Она напала на Лайлу. Угрожала ей ножом. Порезала.

 Лайла сообразила, что для Вазина это стало сюрпризом, поскольку его губы сжались. Значит, Маддок не все рассказывает нанимателю.

 – Очень жаль это слышать. Некоторые служащие чересчур старательны. Надеюсь, вы не были серьезно ранены.

 – Больше испугана, чем покалечена.

 Но Лайла позволила голосу дрогнуть.

 – Если бы я не сумела вырваться и бежать… Она опасна, мистер Вазин. Считает, что я знала, где яйцо, хотя это совершенно не так. Она сказала, что никто не узнает, если я ей скажу. Она просто возьмет его и исчезнет. Но я боялась, что она задумала меня убить. Аш…

 – Все в порядке.

 Он накрыл рукой ее руку.

 – Больше она тебя не коснется.

 – Меня все еще трясет, когда я об этом думаю.

 Она налила бокал вина, сделав все возможное, чтобы он увидел, как дрожит ее рука.

 – Аш на несколько дней отвез меня в Италию, но я все еще боюсь выходить из дома. Даже быть в доме одной… Она звонила и снова мне угрожала. Я опасаюсь ответить на звонок, потому что она заявила, что убьет меня. Что теперь это не работа, а личное.

 – Я обещал тебе, что скоро это закончится.

 – Мне жаль, что у вас неприятности из-за моей служащей.

 Он даже чуточку порозовел: явный признак гнева.

 – Но опять же, я тут ни при чем. И чтобы закончить эту тему, предлагаю ровно ту сумму, что предлагал Оливеру. Двадцать миллионов.

 – Вы могли предложить мне в десять раз больше. Я бы не взял.

 – Аш, может быть, мы могли бы…

 – Нет! – выкрикнул он. – Это мое дело, Лайла. Только мое! И мой путь!

 – В чем же заключается ваш путь? – полюбопытствовал Вазин.

 – Позвольте мне кое-то прояснить. Если мы не выйдем отсюда невредимыми и заключив сделку, мой представитель уполномочен сделать заявление. Колеса запущены и фактически, если через определенное время, которое мы тратим зря, он не услышит моего голоса…

 Он сверился с часами.

 – Через двадцать одну минуту они завертятся.

 – Какое заявление?

 – Находка одного из утерянных императорских яиц, приобретенных моим братом для Винсента Тартелли. Подлинность яйца заверена экспертами и соответствующими документами. Яйцо будет немедленно перевезено в безопасное место и пожертвовано в Музей искусств Метрополитен в качестве постоянного займа от семьи Арчер. Мне не нужна проклятая штука, – чеканил Аш. – Я считаю, что она проклята. Хотите ее – договаривайтесь со мной. Иначе не стесняйтесь, попробуйте добыть его из Метрополитен. Так что мне совершенно все равно, что вы решите.

 – И чего вы хотите, если не денег?

 – Джей Маддок.

 Вазин усмехнулся.

 – Считаете, что можете передать ее полиции? Что на нее надавят, чтобы дать показания против меня?

 – Я не хочу сажать ее в тюрьму. Я хочу, чтобы она умерла.

 – О, Аш…

 – Прекрати. Мы уже это обсуждали. Пока она жива, она представляет собой угрозу. Она сама сказала, не так ли, что это личное. Она – наемная убийца и намеревается прикончить тебя. Как прикончила моего брата.

 Он с разъяренным лицом повернулся к Вазину.

 – И что сделали копы? Привязывались ко мне, допрашивали Лайлу. Сначала посчитали это убийством и самоубийством, потом ссорой из-за наркотиков. Моя семья из-за этого страдает. Потом Винни, в жизни никому не причинивший зла. А копы? Пытаются во всем обвинить меня, нас обоих. К черту копов. Хотите яйцо? Получите. А я хочу получить Джей Маддок.

 – Желаете заставить меня поверить, что способны совершить хладнокровное убийство?

 – Хладнокровное правосудие. Я защищаю всех, кто принадлежит мне. Мою семью. Лайлу. Она заплатит за то, что посмела притронуться к моей женщине. Больше у нее не будет возможности сделать это еще раз.

 – О, бэби!

 На этот раз Лайла изобразила плохо скрытый восторг.

 – Ты заставляешь меня чувствовать себя такой защищенной! Такой особенной!

 – Никто не смеет коснуться того, что принадлежит мне, – безапелляционно заявил Аш. – И я получу правосудие для моей семьи. Это не будет ничего вам стоить.

 – Наоборот, это будет стоить мне очень ценной служащей.

 – У вас их сотни, – напомнил Аш. – Вы всегда сможете нанять новых. Одна женщина…

 Далее он воспользовался импровизацией Лайлы:

 – …которая взяла бы яйцо себе, знай Лайла, куда я его спрятал.

 Он вынул из кармана снимок. Положил на стол.

 – Это снято в моей мастерской. Думаю, что вы можете легко в этом убедиться. Поскольку ваша сука уже побывала у меня. Больше его там нет. Оно там, куда вы никогда не доберетесь. Часы тикают, Вазин. Можете увидеть яйцо в музее, как любой посетитель. Его никогда не будет в вашей коллекции.

 Вазин вынул из кармана тонкие белые перчатки и надел, прежде чем взять фото. Кровь бросилась ему в лицо, на котором отразилось что-то вроде мгновенной буйной радости. В руках у него был снимок херувима с колесницей.

 – Детали. Видите детали?

 Аш бросил на стол второе фото.

 – Сюрприз.

 – А! Часы! Да-да, как я и думал. Более чем изысканно. Чудо искусства. Это было сделано для моего рода. Оно принадлежит мне.

 – Отдайте мне женщину, и оно будет принадлежать вам. Денег у меня более чем достаточно. Я вполне реализован в своей работе. У меня есть женщина. Но нет правосудия. Дайте мне то, что хочу я, и я дам вам то, что хотите вы. Она все испортила. Если бы она не испортила все, что можно, с Оливером, яйцо уже было бы у вас. Причем всего лишь за тот аванс, что вы выплатили. Вместо этого она засветилась на камерах в магазине Винни, и у полиции есть заявление Лайлы о нападении. Они свяжут ее с вами, если уже не связали. Она заплатит за смерть брата, или вы не получите ничего. Я разобью молотком проклятую штуку, но вам не отдам.

 – Аш, прекрати. Ты обещал, что не выйдешь из себя. Мистер Вазин, он не сделает этого.

 Лайла, словно в полной панике, с мольбой протянула руки Вазину.

 – Он этого не сделает. Просто расстроен. Винит себя за Оливера.

 – Черт возьми, Лайла!

 – Ему нужно понять, бэби. Только и всего. Он должен покончить с этим и все исправить. Только тогда все будет хорошо.

 – А вы, мисс Эмерсон? Вы признаете такое правосудие?

 – Я… – Она прикусила губу. – Ему нужно жить в мире, – пробормотала она наконец. – А я… я не могу жить в постоянном страхе, что она вновь появится. Каждый раз, когда я закрываю глаза… потом мы уедем. Сначала на Бали, потом, может быть… не знаю… куда он захочет. Но он должен жить в мире, а мне нужно чувствовать себя в безопасности.

 Блестящая рыба, – напомнила она себе и потянулась к руке Аша.

 – Я хочу то, чего хочет Аш. А он хочет того, чего хочу я. У меня карьера, и он в меня верит. Правда, бэби? Он собирается вложиться в меня, и кто знает, вдруг я сумею договориться о фильме. «Луна встает» может стать вторыми «Сумерками» или «Голодными играми».

 – На ваших руках будет кровь.

 – Нет!

 Она дернулась, широко раскрыв глаза.

 – Я ничего не буду делать. Я просто… просто хочу быть с Ашем. Она ранила меня. Не желаю больше жить взаперти. Не примите за оскорбление. Но я не желаю жить так, как вы, мистер Вазин, когда не можешь выйти, повеселиться, куда-то пойти. У вас будет все, что вы хотите. Аш получит то, в чем нуждается. Мы все просто… будем счастливы.

 – Если я соглашусь, как вы это сделаете?

 Аш взглянул сначала на свои руки – сильные руки художника, – потом в глаза Вазину, чтобы тому все стало ясно. Лайла быстро отвела взгляд.

 – Пожалуйста, я не хочу знать. Аш пообещал, что после этого мы больше никогда не станем об этом говорить. Я хочу одного: поскорее забыть.

 – Кровные узы, – просто добавил Аш. – Что бы вы сделали с людьми, убившими ваших предков, будь у вас такая возможность?

 – Убил бы их. Так же жестоко, как они убили моих родных. Расправился бы и с семьями, их друзьями.

 – Меня интересует только она. Мне безразлична ее семья, если у нее есть таковая. Только она. Да или нет, Вазин?

 Время бежит. Как только оно закончится, никто из нас не получит желаемого.

 – Вы предлагаете обмен. Ценность за ценность. Когда?

 – Как можно скорее.

 – Интересное предложение.

 Он сунул руку под подлокотник кресла. Немедленно появилась Карлайл.

 – Сэр?

 – Пусть приведут Джей.

 – Немедленно.

 – Ой…

 Лайла скорчилась в кресле.

 – Она не дотронется до тебя, – пообещал Аш.

 – Даю вам слово. Гостю ничего не грозит в доме хозяина. Это не только плохое воспитание, но и дурная примета. Но если сделка будет заключена, и вы, как ваш брат, отступитесь от своего слова, вам и мисс Эмерсон придется более чем плохо.

 Аш ощерился:

 – Еще раз пригрозите моей женщине, Вазин, и в вашей витрине не будет четвертого яйца.

 – Условия. Не угрозы. Вам стоит понять, что бывает с теми, кто отказывается от своего слова или плохо мне служит. Войдите, – ответил он на громкий стук в дверь.

 Джей была в черном: облегающие брючки, приталенные блузка и жакет. Ее глаза сверкнули при виде Лайлы.

 – Как интересно видеть вас здесь. Вас обоих. Мистер Вазин сказал, что вы приедете сегодня. Показать им… выход, сэр?

 – Мы еще не закончили. Мне сказали, что вы с мисс Эмерсон уже встречались.

 – Короткая встреча на рынке.

 Джей опустила глаза.

 – Сегодня на вас туфли получше.

 – И еще одна встреча, о которой вы не упоминали в отчете. Где это было, мисс Эмерсон?

 Лайла покачала головой и уставилась в пол.

 – В Челси, – подсказал Аш. – В паре кварталов от галереи, где выставляются мои работы. Ты приставила ей к боку нож.

 – Она преувеличивает.

 – Но вы забыли упомянуть об этой встрече.

 – Это был слишком незначительный эпизод.

 – Я ударила тебя. Ударила в лицо.

 Лайла позволила себе мгновенно струсить под взглядом Джей.

 – Аш!

 – Я рассчитываю на подробности, Джей.

 – Извините, сэр, я не подумала. Мой промах.

 – Да, промах. И звонок мисс Эмерсон, как я полагаю, тоже промах. Мы с мистером Арчером заключили соглашение в отношении моей собственности. Ваши обязанности на этом закончены.

 – Как пожелаете, мистер Вазин.

 – Вы не исполнили моих желаний, Джей. Это большое разочарование.

 Он выхватил электрошокер. Ее реакция была мгновенной. Оружие, спрятанное под жакетом, почти прыгнуло ей в руку.

 Но, пораженная током, она упала. Он, не сходя с места, ударил ее вторым разрядом и с абсолютным спокойствием снова нажал кнопку под подлокотником.

 Карлайл открыла дверь.

 Мельком взглянула на Джей, снова подняла бесстрастные глаза.

 – Пусть ее унесут и свяжут. Убедитесь, что у нее отняли все оружие.

 – Конечно.

 – Я сам провожу наших гостей. Мисс Эмерсон. Мистер Арчер.

 Ноги у Лайлы дрожали. Она чувствовала себя так, словно идет по густой грязи. Но они шагали по чистейшему полу. Спустились вниз.

 – Сегодня вечером будет лучше всего, – преспокойно заметил Вазин. – Скажем, в два часа ночи. Спокойное тихое место, не согласны? Учитывая разнообразные умения Джей, чем скорее обмен будет сделан, тем лучше для всех.

 – Ваше время, мое место. Мои представители встретят ваших в два часа ночи в Брайант-парке.

 – Учитывая ценность вещей, лучше произвести обмен лично. Искушение наемников уйти вместе с яйцом будет велико…

 – Маддок имеет для меня равную ценность. Вы сами привезете ее?

 – Она полезна мне лишь как средство получить Фаберже.

 – Яйцо полезно мне лишь как средство получить Маддок, – в тон ему отозвался Аш. – Я намерен забыть о существовании вашем – и яйца. И советую вам сделать то же. Забыть обо мне и моей семье.

 Аш снова сверился с часами.

 – Времени почти не остается, Вазин.

 – Два часа, Брайант-парк. Мой представитель свяжется со мной в два часа пять минут. Если яйцо не будет доставлено, как мы согласились, вам это дорого обойдется. И вашей семье.

 – Привозите Маддок, и все будет сделано.

 Он взял Лайлу за руку и вышел. Около его машины стоял охранник. Он вручил Лайле сумочку, открыл дверь и молча подождал, пока Лайла сядет.

 Она едва смела дышать, пока они не выехали из ворот и не покатили вдоль дороги у высокой стены.

 – Тебе нужно позвонить, а я… не можешь на минуту остановиться? Что-то мне нехорошо.

 Он свернул к обочине и остановился. Она рывком открыла дверь и вывалилась наружу.

 Согнулась и закрыла глаза, ожидая, пока уймется головокружение. И почувствовала прикосновение его руки к пояснице.

 – Успокойся.

 – Мне просто нужен воздух.

 Что-то свежее, что-то чистое.

 – Он еще хуже ее. Не думал, что на свете что-то может быть хуже, но это он. Я бы вряд ли вынесла еще пять минут в этой комнате, в этом доме. Меня словно медленно душили.

 – А я едва тебе не поверил.

 Но теперь он видел, что она вновь стала собой. Легкая дрожь, проходившая по ее телу, бледность лица, когда она вскинула голову…

 – Он убил бы ее сам, прямо там, прямо на наших глазах, если бы мы немедленно отдали ему яйцо. И спокойно отошел бы, щелкнув пальцем слуге, чтобы убрал тело.

 – Она – наименьшая из моих тревог.

 – Мы бы никогда не ушли оттуда живыми, если бы у тебя не было того, что ему нужно. Я это знаю. Знаю.

 – Он сдержит слово. На этот момент.

 – На этот момент, – согласилась она. – Видел его лицо, когда ты показал ему снимки? С таким выражением он вполне мог смотреть на бога.

 – Это один из его богов.

 Она позволила себе прислониться к нему, снова закрыла глаза.

 – Ты прав. Он не безумен, во всяком случае, не настолько, как я воображала. Он верит всему, что говорит о Романовых, об узах крови. Все эти прекрасные вещи, с такой любовью помещенные под стекло. Только для него. Только чтобы владеть. И дом. Замок, где он может быть царем. Окруженный людьми, которые по одному его слову сделают все, что он пожелает. Любая из этих прекрасных шкатулок значит для него больше, чем люди, которые выполняют его приказы. А больше всего он поклоняется драгоценным фигуркам.

 – Мы закончим это, и у него ничего не останется.

 – Для него это будет хуже смерти. Я рада. Я рада, что для него это будет хуже смерти. Когда он надел эти дурацкие перчатки, я хотела подойти к нему и чихнуть прямо в лицо, чтобы посмотреть на реакцию. Только я боялась, что кто-то войдет и пристрелит меня.

 – Ты чувствуешь себя лучше.

 – Намного.

 – Я позвоню Алекси, на случай, если копы не услышали происходящего.

 – О’кей. Я пойду проверю сумочку и машину. У них было полно времени, чтобы установить там жучок или маяк.

 Крошечное подслушивающее устройство она нашла в бардачке. Показала Ашу.

 Тот молча взял его, уронил и раздавил каблуком.

 – Ой, я хотела с ним поиграть.

 – Я куплю тебе другой.

 – Я хотела этот, – пробормотала она и, вытащив из сумочки зеркало, скорчилась рядом с машиной и стала им орудовать.

 – Если бы я никому не доверяла и у кого-то оказался один из моих богов, я бы… вот он.

 – Что еще?

 – Маячок. Мне только нужно… говорила я Джули, что белое непрактично!

 Она сняла жакет, бросила на сиденье.

 – У тебя есть одеяло в багажнике. Мне жаль платья.

 Совершенно завороженный происходящим, он вытащил старую махровую простыню, которую держал в багажнике на всякий случай. Лайла расстелила ее и, вооруженная своим многофункциональным инструментом, нырнула под машину.

 – Ты это серьезно?

 – Я только отсоединю его. Они не поймут, что случилось, верно? Потом я его сниму и посмотрю, как он работает. Мне кажется, это дорогая штука. Они бывают разными, особенно для классических машин вроде этой. Я бы сказала, что охрана Вазина готова ко всему.

 – Не хочешь сменить масло, пока все равно лежишь под машиной?

 – В другой раз. Вот, все.

 Она снова вынырнула и уставилась на Аша.

 – Он считает нас дураками.

 – Мы не только не дураки, но я еще достаточно сообразителен, чтобы иметь женщину, которая способна починить все имеющимися у нее инструментами.

 Он взял ее за руки и поднял.

 – Выходи за меня замуж.

 Она засмеялась, но голова ее тут же снова пошла кругом от сознания, что он вполне серьезен.

 – О, боже.

 – Подумай об этом.

 Он сжал ее лицо ладонями и поцеловал.

 – Едем домой.

 Всего лишь импульсивный порыв – заверила себя Лайла. Мужчина не делает предложение женщине, которая только сейчас повредила маячок, установленный одержимым преступником с манией царского величия.

 – Порыв, – снова подумала она, потому что их роль в этом извращенном, кровавом и сюрреалистическом кошмаре закончена.

 Агенты, работающие под прикрытием, поедут на свидание в Брайант-парк. Они возьмут Джей Маддок и представителей Вазина под арест. Файн и Уотерстон вместе с сотрудниками ФБР арестуют Вазина. Подстрекательство к убийству и наем киллера, и это только начало списка.

 Им удалось свалить преступную организацию, причем без сучка и задоринки.

 У кого бы не закружилась голова?

 И кто бы не нервничал, призналась она себе, бегая по спальне вместо того, чтобы проверить свой сайт, работать над книгой и обновить блог. Но она просто не могла успокоиться.

 Люди не переходят от встречи при жутчайших обстоятельствах к взаимным интересам, сексу, любви и свадьбе всего за несколько недель.

 Но людям обычно не приходится работать над раскрытием убийств, обнаружением бесценных предметов искусства, летать в другую страну и обратно и добровольно идти в паутину мерзкого паука, чтобы его захватить.

 И при этом заканчивать книгу, писать картины, заниматься потрясающим сексом. И красить ванные.

 Но ей нравилось постоянно быть занятой.

 Как они будут общаться, когда ритм жизни замедлится до нормального? Когда они смогут просто работать, жить и быть самими собой?

 Но тут вошел Аш. Он снял пиджак и галстук, закатал рукава рубашки. Взъерошенные волосы и проницательные рентгеновские лучи глаз. Он снова похож на художника. Художника, заставлявшего ее жаждать невозможных вещей. Она и не представляла, что это можно хотеть…

 – Все устроено, – сообщил он.

 – Устроено?

 – У них ордера на арест. Они подождут до времени встречи, а потом будут действовать одновременно. Передача иногда прерывалась, но они достаточно хорошо все поняли.

 – Передатчик в лифчике был абсолютным Q.

 – Q?

 – Тебе определенно необходим киномарафон. Бонд. Джеймс Бонд. Ну, знаешь, Q.

 – Ладно, понял. Ты же уже сняла передатчик, верно?

 – Нет. То есть сняла. Но вроде как надеюсь, что они забудут попросить его обратно. Хотелось бы с ним поиграть. Очевидно, диктофон в ручке был хорошим отвлекающим маневром, но я, правда, думала, что та женщина нащупает передатчик.

 – Даже если бы и так, Маддок у нас. Он отрекся от нее.

 Как бы она ни презирала женщину, все же в животе что-то сжалось.

 – Знаю. С ней было покончено, как только я рассказала, что она напала на меня, звонила мне и словом ему не обмолвилась.

 – И еще не повредил намек на то, что она бы рада сцапать яйцо для себя.

 – Он бы просто убил ее. Так что мы еще сделали ей одолжение. Но если честно, я не желала бы никому такого врага, как Вазин. Даже ей.

 – Она сама выбрала судьбу, Лайла. Копы захотят от нас показаний. Завтра. Даже если Маддок не сдаст Вазина, у них достаточно улик, чтобы предъявить обвинение. За Оливера, за Винни. За девушку Оливера. Файн говорит, что власти допрашивали Бастоне.

 – Вот это прекрасно! Мне он понравился. Буду рада, если они тоже добьются правосудия.

 – Сегодня вечером Алекси остается в отцовском доме. Херувим с колесницей завтра отправляется в музей Метрополитен. Мы подождем с объявлением, пока полицейская операция не будет закончена. Но там ему самое место. Где он будет в безопасности.

 Теперь все так просто. План почти осуществлен.

 – Почти все сделано, – кивнула она.

 – В основном, – ответил он, чем вызвал ее улыбку. – Они спрашивали, останемся ли мы сегодня дома, на случай, если Вазин послал кого-то следить за нами. Можно их отвлечь.

 – Полагаю, учитывая обстоятельства, это правильно. И я слишком устала.

 – Отпразднуем вместе с Люком и Джули завтра, как собирались.

 Он подошел к ней, сжал ее руки.

 – Пойдем, куда хочешь ты.

 Куда угодно, и он не шутил.

 – Почему?

 – Я бы сказал, потому что мы это заработали.

 – Нет, почему? Почему ты спросил у меня то, что спросил? Мы только что провели час, притворяясь людьми, которыми на самом деле не являемся, и стресс был таким, что я едва не заблевала всю твою классическую машину. Потом я под нее полезла, потому что Вазин, возможно, был счастлив увидеть нас мертвыми, независимо от того, настоящие ли мы, или только притворяемся. Не думаю, что это имеет значение.

 – Но это одна из причин.

 – Ничего не понимаю. Четвертого июля мы даже не подозревали о существовании друг друга, а сейчас, перед Днем труда, ты говоришь о…

 – Можешь произнести это слово. Оно не обожжет тебе язык.

 – Не знаю, как все это случилось. Я привыкла разбираться в том, как работает тот или иной механизм. Но не знаю, как это случилось.

 – Любовь – не сломанный тостер. Ее нельзя разобрать, изучить детали, заменить одну и снова собрать. Ты просто ее чувствуешь.

 – Но что, если…

 – Попытайся обойтись без «если», – предложил он. – Ты забралась под машину в своем голубом платье. Когда я скорбел, ты дала мне утешение. Ты послала моего отца к черту, когда он был непростительно груб с тобой.

 – Собственно говоря, я не…

 – Ну почти послала. Ты чинишь шкафы, красишь ванные, расспрашиваешь швейцара о его семье и улыбаешься официантам. Когда я касаюсь тебя, весь остальной мир исчезает. Когда я смотрю на тебя, вижу остальную свою жизнь. Я намерен жениться на тебе, Лайла. Я просто даю тебе время привыкнуть к этой мысли.

 Все, что смягчилось в ее душе, пока он говорил, снова застыло.

 – Ты не можешь говорить «я намерен жениться на тебе», словно собираешься пойти в китайский ресторан за едой. Может, я не хочу китайскую еду. Может, я аллергик. Может, я не доверяю блинчикам с мясом и овощами!

 – Тогда возьмем свинину с жареным рисом. Тебе лучше пойти со мной.

 – Я не закончила, – буркнула она, когда он потащил ее из комнаты.

 – А я закончил. Картину. Думаю, тебе нужно ее увидеть.

 Она перестала сопротивляться.

 – Ты закончил картину? И не сказал мне?

 – Зато говорю сейчас. Я не буду говорить писателю, что картина стоит тысячи слов, но тебе нужно ее увидеть.

 – Умираю от нетерпения. Но ты выгнал меня из мастерской. Я не знаю, как ты закончил ее, хотя я не позировала тебе много дней. Как ты…

 Она замерла в дверях.

 Картина стояла на мольберте, лицом к ней, посередине длинного ряда окон, и свет раннего вечера мягко омывал ее.

 Лайла медленно подошла к картине. Она понимала, что искусство субъективно, что оно может и должно отражать видение художника и зрителя.

 Поэтому оно живет и меняется, от глаза к глазу, от разума к разуму.

 От Джули она научилась узнавать и ценить технику и форму, равновесие или намеренное отсутствие такового.

 Но все это мгновенно улетучилось, оставив эмоции. И изумление.

 Она не знала, как ему удалось сделать ночное небо таким светящимся, как удалось запечатлеть свет идеально полной луны на фоне темного неба. И как получилось, что костер, казалось, пышет жаром и живет собственной жизнью.

 Она не знала, как ему дано видеть ее настолько полной жизни, настолько прекрасной. В полуобороте. Развевающееся красное платье с яркими оборками нижней юбки.

 На запястьях звенели браслеты – она почти слышала звон – в ушах сверкали серьги-обручи, волосы словно летели по ветру. Вместо цепочек, в которых она позировала, на ней была подвеска лунного камня. Та, что подарил он. Та, что сейчас была у нее на шее.

 Над ее поднятыми руками плавал хрустальный шар, полный света и теней.

 Лайла понимала. Это будущее. Она держала в руках будущее.

 – Он живой. Я вот-вот закончу этот пируэт.

 – Великолепно, Аштон. Просто дух захватывает. Ты сделал из меня красавицу.

 – Я пишу то, что вижу. Я видел тебя такой почти с самого начала. Что видишь ты?

 – Радость. Сексуальность. И восторг от собственной сексуальности. Свобода и сила. Она счастлива. Уверена в себе. Знает, кто она такая и чего хочет. А в ее хрустальном шаре – все, что может сбыться.

 – Чего она хочет?

 – Это твоя картина, Аш.

 – Это ты, – поправил он. – Твое лицо… твои глаза, твои губы. Цыганка – это история. Декорация. Костюм. Она танцует у огня, и мужчины наблюдают за ней. Хотят ее. Хотят этой радости, красоты, силы, пусть всего на одну ночь. Но она не смотрит на них, хотя танцует для них. Но не видит. Она не смотрит и на шар, но держит его над головой.

 – Потому что знание не сила. Сила – способность выбрать.

 – И она смотрит только на одного человека. На единственный выбор. Твое лицо, Лайла, твои глаза, твои губы. Любовь горит в них. Она в твоих глазах, в изгибе губ, наклоне головы. Любовь, радость, сила и свобода исходят от них. Я видел это на твоем лице. Любовь ко мне.

 Он повернул ее.

 – Я знаю, что такое увлечение, похоть, флирт, расчет. Я видел все это в жизни своих родителей. И знаю, что такое любовь. Думаешь, я откажусь от нее, позволю тебе скрыться от нее, потому что ты – не кто иная, как трусиха, и боишься всех «что, если»?

 – Не знаю, что делать насчет этого, с этим, ради этого. Ради тебя.

 – Сообрази, что делать.

 Он поднял ее на носочки. И завладел губами в долгом, жгучем поцелуе, напоминавшем о кострах и лунных ночах.

 Он провел ладонями от ее бедер к плечам.

 – Ты здорово умеешь соображать, что к чему.

 – Это не сломанный тостер.

 Он улыбнулся, услышав свой аргумент.

 – Я люблю тебя. Будь у тебя дюжина братьев и сестер, поняла бы, насколько легче сказать это и чувствовать при всех возможных обстоятельствах. Но это ты и я. Это ты, – сказал он, повернув ее лицо к картине. – Ты сообразишь.

 Он коснулся губами ее волос надо лбом.

 – Пойду за ужином. Что-то захотелось китайской кухни.

 Она оглянулась и послала ему сухой, как мартини, взгляд.

 – В самом деле?

 – Именно. Забегу в пекарню, посмотрю, там ли Люк. В любом случае куплю тебе корзиночку.

 Не дождавшись ответа, он сжал ее плечо.

 – Хочешь пойти со мной? Выйти прогуляться?

 – Это было бы здорово, но думаю, мне пора поразмыслить, что и как. А может, заодно и поработать.

 – Достаточно справедливо.

 Он пошел к выходу.

 – Я просил Файн позвонить в любое время, как только обоих арестуют. Потом ты сможешь поспать.

 Он хорошо изучил ее. И за это она должна быть благодарной.

 – Когда она позвонит, когда их арестуют, приготовься к бешеной бурной скачке. Вообрази, что ты неукрощенный жеребец.

 – Похоже, мне назначено свидание. Я недолго. Самое большее – час.

 Она подошла к двери мастерской, чтобы проводить его взглядом.

 Он возьмет ключи, проверит, на месте ли бумажник и телефон. Потом сначала зайдет в пекарню, обо всем расскажет Люку. Позвонит в службу заказа обедов, чтобы они все приготовили заранее, но все же задержится на несколько минут, чтобы поговорить с владельцами и разносчиком, если тот все еще там.

 Она снова подошла к картине. Ее лицо, ее глаза, ее губы. Но взглянув в зеркало, она не увидела того блеска.

 Что-то удивительное он сотворил.

 Теперь она поняла, почему он не торопился написать ее лицо. Ее черты. Ему нужно было поймать это выражение. И он поймал.

 И написал то, что видит.

 Она взглянула на другой мольберт и, удивленная, подошла ближе. Аш прикрепил к нему десятки набросков. Сделанных с нее.

 Фея в беседке, спящая, просыпающаяся, богиня у воды, в диадеме и тонких белых одеяниях. Летящая на крылатой лошади над городом – Флоренцией, как она поняла. Одна рука высоко поднята, над ладонью переливается огненный шар.

 Он подарил ей силу, мужество и красоту. Отдал будущее в ее руки.

 Она рассмеялась над очередным наброском, где была изображена полуволчицей – изящной хищницей.

 – Он должен подарить мне один из этих.

 Жаль, что она не может нарисовать его, каким видит.

 Вдохновленная этой идеей, она сбежала вниз, в маленькую спальню. Рисовать она не умеет, но дьявольски хорошо понимает, как рисовать словами.

 – Рыцарь, – решила она. Не в сверкающих доспехах. Высокий, прямой. Гордый, благородный, свирепый.

 Она погрузилась в мистический мир Корвени – ему понравилась анаграмма, – в мир, где драконы летают, а волки бегают на свободе. И он принц-воин, готовый на все, лишь бы защитить дом и семью. Он отдал сердце цыганке, скачущей рядом и говорящей на языке волков. Остается добавить злобного тирана, который жаждет украсть яйцо волшебного дракона и занять трон принца. А также темную волшебницу, которая ему служит.

 Сочинив две страницы, она пошла назад и создала новое начало, сообразив, что может написать новеллу вместо рассказа. И еще сообразила, что перешла от наброска к рассказу и новелле всего за двадцать минут.

 Еще час – и она начнет обдумывать сюжет романа. И, кто знает, может быть…

 Учитывая все это, Лайла решила спуститься вниз, налить себе большой стакан лимонной воды и все хорошенько обдумать.

 – Набросать всего несколько страниц, – пообещала она себе. – Нужно сосредоточиться на книге. Но всего несколько страниц – для развлечения.

 Она себе представила битву, звон мечей и топоров и утренние туманы, поднимающиеся с пропитанной кровью земли.

 И улыбнулась, услышав, как открылась входная дверь.

 – Я потеряла счет времени? Я только…

 Она осеклась, замерла на верхней площадке, наблюдая, как Джей Маддок, азиатка, закрывает за собой дверь.

 Под правым глазом на щеке наливались фиолетовым огромные синяки. Приталенный черный пиджак был разорван по шву на плече.

 Ощерившись, она выхватила из-за пояса пистолет.

 – Сука.

 Лайла бросилась бежать, подавившись воплем, и услышала выстрел. Пуля вошла в стену. Она влетела в ванную, захлопнула дверь и стала возиться с замком.

 Звони в полицию, приказала она себе и тут же ясно увидела телефон, лежавший в маленькой спальне.

 Значит, позвать на помощь она не сможет.

 Она рванулась к окну. Зря потратила время, пытаясь его открыть, прежде чем вспомнила о замке, и услышала, как в дверь ломятся.

 Ей нужно оружие.

 Она схватила сумочку. Вывалила все, стала шарить в беспорядочной горке вещей.

 Думай, думай, думай, подстегивала она себя.

 Схватила флакон перечного спрея, посланного матерью год назад и так и не использованного. Оставалось молиться, чтобы это сработало. Сжала «Лезермен», тяжестью легший в ладонь.

 Дверь поддалась, и Лайла метнулась к стене.

 Будь сильной. Будь умной. Будь быстрой, заклинала она себя, повторяя слова снова и снова, как мантру. И проглотила вопль, увидев веер разлетевшихся пуль.

 Лайла затаила дыхание. Переступила с ноги на ногу и нацелилась спреем в глаза азиатки. Крик скальпелем разорвал воздух. Думая только о побеге, Лайла ударила противницу рукой с зажатым в ней «Лезерменом». Потом еще раз, в плечо, и оттолкнула. Пока азиатка палила вслепую, Лайла пустилась бежать. Нужно спуститься вниз.

 Она уже была на полпути, когда услышала за спиной топот. Лайла оглянулась, приготовилась получить пулю, заметила, что Джей Маддок летит вниз в прыжке.

 Сила столкновения сбила ее с ног, вышибла из легких воздух. Мир завертелся перед глазами, боль пронзила плечо, бедро и голову, пока они катились вниз по ступенькам, как кости из опрокинутого стаканчика.

 Во рту появился металлический вкус крови, неприятный свет бил в глаза. Она слабо пнула азиатку ногой, попыталась отползти. В горле стояла тошнота. Собравшись с силами, она снова ударила Маддок ногой. Почувствовала удар. Приготовилась вскочить и пошатнулась. Искры посыпались из глаз – кулак врезался в челюсть.

 Азиатка набросилась на нее и стиснула шею.

 Больше уже не красавица. Красные глаза, из которых текут слезы. Распухшее лицо в синяках и крови. Но рука, сжимавшая Лайле горло, весила тонну.

 – Знаешь, скольких я убила? Ты – ничто. Ты следующая. А когда твой мужчина вернется, biao zi, я выпущу ему кишки и буду смотреть, как он истечет кровью. Ты ничего не знаешь, и я просто тебя задушу.

 Ни глотка воздуха. Только красный туман в глазах.

 Она увидела Аша за мольбертом. Увидела, как он ест вафли, смеется в залитом солнцем кафе.

 Увидела его… их… в самолете, в доме… вместе… как они живут вместе всю оставшуюся жизнь.

 Будущее в ее руках.

 Аш. Она убьет Аша.

 Адреналин вспыхнул в крови. Ударил электрическим током. Лайла стала биться, но рука на горле только сжималась. Она продолжала сопротивляться, видя, как азиатские губы растянулись в жуткой ухмылке.

 Тяжесть. В руке лежит тяжелый инструмент. Он по-прежнему у нее. Она его не уронила.

 Лайла лихорадочно пыталась открыть его одной рукой.

 – Яйцо, – прохрипела она.

 – Думаешь, мне не плевать на гребаное яйцо?

 – Здесь. Яйцо. Здесь.

 Безжалостная хватка на мгновение ослабла. Воздух обжег горло.

 – Где?

 – Я отдам его тебе. Тебе. Пожалуйста.

 – Скажи, где оно.

 – Пожалуйста.

 – Скажи или умрешь.

 – В…

 Остальную часть фразы она замаскировала кашлем, от которого из глаз полились слезы.

 Маддок дала ей пощечину.

 – Где. Яйцо, – потребовала она, награждая Лайлу пощечинами.

 Та считала, что кричит, но измученное горло издавало нечто вроде свистящего хрипа. Но она справилась и вонзила нож в щеку Джей. На секунду тяжесть покинула ее грудь. Она билась, брыкалась, снова ударила ножом. Боль пронзила руку – Джей Маддок выкрутила ей запястье и отняла нож.

 – Мое лицо! Мое лицо! Я изрежу тебя в клочья.

 Обессиленная, потерпевшая поражение, Лайла приготовилась умереть.

 Аш нес домой еду из китайского ресторанчика, маленькую коробочку из пекарни и букет герберов, ярких, как леденцы.

 Они наверняка заставят ее улыбнуться.

 Он представил себе, как открывает бутылку вина, как они делят обед, делят постель. Отвлекают друг друга, пока наконец Файн не позвонит и они не узнают, что все кончено. Все завершилось.

 А потом они начнут жить заново.

 Он подумал о ее реакции на его предложение на обочине дороги. Он не собирался просить ее стать своей женой именно там, но представился нужный момент. Она выглядела именно так, была именно такой, и они читали в глазах друг друга каждую мысль во время всего разговора с Вазиным.

 То, что между ними, случается очень редко. Он знал это. Оставалось заставить поверить ее.

 Они могут путешествовать, куда она захочет, и так долго, как она захочет. Куда? Это не имеет значения. Они могут использовать его дом как базу, пока они не будут готовы пустить корни.

 А она обязательно соберется пустить корни. Как только действительно поверит, как только доверится тому, что у них есть.

 Если это зависит от него, у них есть все время на свете.

 Он переложил свертки в другую руку, чтобы вынуть ключи, и стал подниматься по лестнице.

 Заметил, что индикаторы сигнализации и камеры, которую он установил, погасли. А ведь они горели, когда он уходил! Проверил ли он их?

 Волоски на затылке встали дыбом – он увидел царапины на замках. И дверь не прилегала плотно!

 Он уронил свертки. И услышал вопль.

 И атаковал дверь. Та скрипела, стонала, но держалась. Отбежав, он вложил в удар всем телом всю силу, всю ярость.

 Дверь распахнулась, открывая жуткий кошмар.

 Он не знал, жива ли Лайла. Все, что он видел, – кровь, ее кровь, обмякшее тело и остекленевшие глаза. И Маддок, оседлавшую ее и замахнувшуюся ножом для удара.

 Ярость с новой силой охватила его, удар молнии, от которого закипела кровь, горели кости. Он набросился на азиатку с такой злобой, что не почувствовал укуса ножа, которым она его порезала. Просто поднял ее, оторвал от Лайлы. Отбросил в сторону. Он стоял между ней и Лайлой, боясь опустить глаза, готовясь к новой атаке.

 Она не вскочила. На этот раз она скорчилась в щепках того, что когда-то было столиком-пембрук его бабушки. Кровь текла рекой по ее щеке, сочилась из носа. Краем сознания он спросил себя: уж не потому ли она плачет? Глаза были красными, распухшими.

 Он снова ринулся на нее и врезался бы, как бык, в стену, но она умудрилась откатиться, встать на неверных ногах и снова ударить ножом, от которого он едва успел уклониться.

 Схватил руку, в которой она держала нож, вывернул запястье, представил, как кость ломается, словно сухая ветка. В панике и боли она выбросила ногу, едва не сбила его на пол, но он держался. И использовал инерцию, чтобы развернуть ее.

 И увидел Лайлу, пьяно пошатывавшуюся, со свирепым лицом и лампой в руках, которую она держала, как меч или бейсбольную биту. Облегчение разом смешалось с яростью.

 – Беги! – приказал он, но она продолжала наступать.

 Джей пыталась вырваться, и скользкая от крови кожа едва не позволила ей освободиться. Он оторвал взгляд от Лайлы, взглянул в глаза Маддок.

 И впервые в жизни сжал кулак и ударил в лицо женщину. Не один раз, а дважды.

 Нож со звоном свалился на пол. Колени Джей подогнулись, и он позволил ей упасть. Поднял окровавленный набор инструментов и успел обнять Лайлу за талию как раз в тот момент, когда она стала падать лицом вниз.

 – Она мертва? Мертва?

 – Нет. Ты сильно ранена? Дай я посмотрю.

 – Не знаю. У тебя кровь. Рука кровоточит.

 – Все в порядке. Я позвоню в полицию. Ты можешь сбегать на кухню в чулан? Там должен быть шнур.

 – Шнур. Нужно ее связать.

 – Я не могу оставить тебя тут с ней. Сможешь сама принести?

 – Да.

 Она отдала ему лампу.

 – Я сломала вилку, когда вытаскивала ее из розетки. Я починю. Но сначала схожу за шнуром. И аптечкой. Ты истекаешь кровью.

 Он знал, что не должен тратить время, но не смог удержаться.

 Отставил лампу и притянул ее к себе, нежно-нежно.

 – Я думал, ты мертва.

 – Я тоже так думала. Но мы живы.

 Она провела руками по его лицу, словно запоминая каждую черточку.

 – Мы живы. Не позволяй ей очнуться. Тебе придется снова ударить ее, если она шевельнется. Я сейчас вернусь.

 Он вынул телефон и дрожащей рукой набрал номер полиции.

 Прошли часы, а ей казалось – дни. Полицейские в мундирах, «Скорая», Файн и Уотерстон. ФБР. Люди входили и выходили. Входили и выходили. Потом доктор светил фонариком ей в глаза, щупал, тыкал пальцем, спрашивал ее, кто президент США. Даже сквозь дымку шока она допрашивала доктора, который пришел на вызов:

 – Что вы за доктор?

 – Хороший доктор.

 – Я имею в виду, что это за доктор, который приходит на вызовы.

 – Действительно хороший. И я друг Аша.

 – Она ударила его ножом, а скорее, порезала. Я как раз упала с лестницы.

 – Вам повезло. Несколько сильных ушибов, но ничего не сломано. Горло, полагаю, сильно болит.

 – Ощущение такое, словно я пила воду со стеклянными крошками. Ашу нужно ехать в больницу с этой рукой. Так много крови…

 – Я могу его зашить.

 – Здесь?

 – Это то, чем я занимаюсь. Помните мое имя?

 – Джад.

 – Прекрасно. У вас небольшое сотрясение. Несколько героических синяков – это медицинский термин, – добавил он, что заставило ее улыбнуться. – Вам не повредит провести ночь в больнице. Под наблюдением.

 – Я бы лучше приняла душ. Нельзя ли мне принять душ? От меня несет этой женщиной.

 – Самой нельзя.

 – Вряд ли я смогу сейчас заняться сексом в душе.

 Он рассмеялся, сжал ее руку.

 – Ваша подруга здесь. Джули? Как насчет того, чтобы она вам помогла?

 – Было бы неплохо.

 – Пойду за ней. Вы подождите, ладно? Ванные – это минные поля.

 – Вы хороший друг… я… о, вспомнила! Я видела вас на похоронах Оливера. Доктор Джадсон Доннелли – консьерж-медицина. Как тот парень на телевидении.

 – Хороший признак того, что мозги у вас не слишком свихнулись, – еще один модный медицинский термин. Я собираюсь оставить письменные инструкции относительно лечения. И забегу завтра, чтобы посмотреть вас обоих. А пока отдыхайте, прикладывайте лед к синякам и избегайте секса в душе последующие двадцать четыре часа.

 – На это я способна.

 Он сложил свою сумку и, помедлив у двери, оглянулся.

 – Аш сказал, что вы изумительная женщина. Он не ошибся.

 Ее глаза наполнились слезами. Но она сдержалась. Она не сломается. Ни за что. Потому что если начнет плакать, больше не остановится.

 Поэтому Лайла ответила тем, что отдаленно напоминало улыбку. В комнату ворвалась Джули.

 – О, Лайла.

 – Да, выгляжу не самым лучшим образом, но под тем, что осталось от платья, выгляжу еще хуже. Но у меня очень хорошие таблетки, спасибо Джаду, так что я чувствую себя приличнее, чем кажется с первого взгляда. Как Аш?

 Джули, сев на кровать, взяла ее за руку.

 – Он говорил с полицейскими. Но доктор его утащил, чтобы зашить рану. С ним Люк. Он останется на ночь.

 – Прекрасно. Люк очень хорош в кризисах. Я его люблю.

 – Ты смертельно нас перепугала.

 – Добро пожаловать в команду. Как насчет того, чтобы постоять рядом? Пока я принимаю душ? Мне нужно… необходимо…

 Грудь снова сдавило. Дыхание перехватило. Руки на ее горле. Сжимают, стискивают…

 – Она испортила мне платье, – заплакала Лайла, не в силах остановиться. – «Прада».

 – Знаю, милая.

 Джули привлекла ее к себе и стала укачивать, как младенца. Лайла продолжала всхлипывать.

 После душа, когда обезболивающее подействовало, Джули быстренько убедила ее лечь. Когда она проснулась, свет был приглушен, а ее голова лежала на плече Аша.

 Лайла села. И боль мгновенно заставила окончательно проснуться.

 – Аш.

 – Здесь. Тебе нужна таблетка? Пора бы и принять.

 – Да. Нет. Да. Который час? После полуночи. Твоя рука.

 – Все в порядке.

 Но несмотря на судороги боли, она потянулась, чтобы сделать свет поярче, посмотреть самой. Повязка шла от плеча до локтя.

 – Все в порядке, – повторил он, когда она охнула.

 – Не говори только, что это всего лишь царапина.

 – Это не всего лишь царапина, но Джад клянется, что шьет не хуже бретонской монахини. Я принесу тебе таблетку, и поспи еще.

 – Нет. Мне нужно вниз. Посмотреть… боже, ты так устал.

 Она сжала его щеки. Глянула в измученные глаза.

 – Мне нужно посмотреть самой. Осознать.

 – О’кей.

 Выбираясь из постели, она морщилась.

 – Ох, выражение «переехал грузовик», похоже, чистая правда. Поверь, я не боюсь принимать болеутоляющее. Но мне нужны ясная голова и незатуманенные глаза. Потом мы оба примем по таблетке и отключимся.

 – Договорились. Джули и Люк не уйдут, – сообщил он, когда они, поддерживая друг друга, плелись к двери. – Они в гостевой комнате.

 – Хорошие друзья дороже бриллиантов. Я залила Джули слезами и признаюсь, что могу залить слезами и тебя, но пока что плакать не хочется.

 Она помедлила на верхней площадке. Глянула вниз.

 Все убрано. Части столика, на который приземлилась Джей, больше не валялись на полу. Они побили много керамики и стекла. И все было залито кровью. Его, ее, Джей. Ее по большей части успели вытереть.

 – У нее был пистолет. Там был пистолет.

 – Его забрали. Ты сказала им.

 – Вот это я помню весьма смутно. Уотерстон держал меня за руку? Я вроде как помню, что он держал меня за руку.

 – Верно.

 – Но они забрали пистолет. Унесли?

 – Да. Там не было патронов. Она истратила все пули.

 Слушая его напряженный голос, она взяла его за руку, и они вместе стали спускаться.

 – Охранники Вазина недооценили ее. Она убила двоих, забрала у одного пистолет и уехала на их машине.

 – Она была вся в синяках, когда добралась сюда, и сильно ослабла, так что мне хоть в этом повезло. Я не позаботилась закрыть двери на засов, и это глупо с моей стороны.

 – Мы оба потеряли всякую осторожность. Я даже не помню, включил ли сигнализацию, уходя. Она шутя проникла в дом. Добралась до тебя, а меня даже не было рядом.

 – Больше этого не будет.

 Она повернулась, снова сжала его лицо.

 – Мы не будем мучить друг друга воспоминаниями.

 Он прижался к ее лбу своим.

 – Перечный спрей и «Лезермен».

 – Я так и не сообразила, как включить еще и монтажную ленту. Я ослепила ее задницу… то есть попала спреем в глаза. Ей не следовало приходить сюда. Не следовало пытаться убить нас. Она могла бы ускользнуть.

 – Гордость, полагаю. И это ей дорого обошлось. Пока ты спала, снова приезжали Файн и Уотерстон. Она до конца жизни будет смотреть на мир через прутья решетки и, кроме того, выкладывает о Вазине все, что знает. Его уже арестовали.

 – Значит, все действительно закончилось.

 Она перевела дыхание и поняла, что сейчас снова заплачет.

 Только не сейчас, сказала она себе.

 – Помнишь, ты просил меня кое о чем подумать? Я подумала.

 Она отстранилась, подошла к лампе со сломанной вилкой, стала ее изучать. Да, это можно починить.

 – Сегодня ты спас мне жизнь.

 – Если это убедит тебя стать моей женой… я рад.

 Она покачала головой.

 – Мы упали с лестницы. После этого все как в тумане. Она душила меня, и сил почти не оставалось. Моя жизнь не прошла перед глазами. Не привиделось прошлое, о чем столько говорится в романах. Я думала о тебе и нашем образе, который ты создал. Я думала, что больше никогда не буду иметь это, не увижу жизни в хрустальном шаре и всего, что эта жизнь несет с собой. Я хотела сдаться и умереть, но она пообещала убить тебя, когда вернешься. И я нашла в себе силы. Дело не в одном надежном «Лезермене», на который я полагалась, но в чем-то большем. Потому что я люблю тебя. Ох, дай мне минуту.

 Лайла подняла руки, чтобы не дать ему обнять себя, пока она не выскажется.

 – Я не смогла бы вынести жизни без тебя в этом мире. Мысли о том, что она может убить тебя. Отнять у нас будущее. Поэтому я нашла больше сил… недостаточно, но больше. Как раз перед тем, как ты ворвался в дом, я думала, что все кончено, и жалела только о том, что так и не сказала, что люблю тебя. Какая идиотка. Потом мой рыцарь в не слишком блестящих доспехах спас мне жизнь. Конечно, я приоткрыла крышку.

 – Крышку?

 – Как у банки с пикулями. Я измотала ее так, что тебе пришлось не слишком туго, сознайся.

 – Она проклинала тебя, когда ее уводили.

 – В самом деле? – свирепо улыбнулась Лайла. – Это просто озаряет мой день.

 – Озари мой. Ты выйдешь за меня?

 Все в ее руках. Главное – доверие и выбор.

 – У меня несколько условий. Я действительно хочу путешествовать, но думаю, пора перестать жить на чемоданах. Я хочу того, чего боялась хотеть, пока перед глазами не прошло мое возможное будущее. Хочу дом, Аш, Хочу дом с тобой. Хочу ездить повсюду, увидеть все – с тобой, но хочу, чтобы у нас был дом. Думаю, я смогу сделать этот дом теплым. Хочу отработать все, что у меня по графику, а потом только писать книги. У меня сложилась новая история, которую я хочу рассказать.

 Новая история, которую она хочет прожить.

 – Может быть, иногда я буду следить за чужими домами, для особенных клиентов или в качестве одолжения. Но не желаю провести свое будущее в скитаниях по чужим домам. Хочу провести его в своем собственном. В нашем.

 Она снова перевела дыхание.

 – И я хочу, чтобы ты поехал со мной на Аляску, познакомиться с моими родителями. Что, конечно, немного пугает, потому что я раньше никогда никого не знакомила с родителями. И я хочу…

 Она вытерла щеки. Сейчас не время рыдать.

 – Я хочу собаку.

 – Какую?

 – Не знаю, но хочу. Я всегда хотела собаку, но мы не могли ее завести, потому что вечно переезжали. Я больше не желаю быть цыганкой. Хочу дом, и собаку, и детей, и тебя. Я так хочу тебя. Ты женишься на мне со всеми моими условиями?

 – Я должен подумать.

 Он рассмеялся и забылся настолько, чтобы схватить ее, притянуть к себе, но тут же отпустить, когда она ойкнула.

 – Прости. Прости меня.

 Он стал осыпать легкими поцелуями ее лицо.

 – Я принимаю твои условия. Безоговорочно.

 – Слава богу. Я люблю тебя. И теперь, когда знаю, как прекрасно говорить эти слова, буду все время повторять.

 Она пригладила его волосы.

 – Но нужно подождать до весны. Первыми на очереди Джули и Люк.

 – Следующей весной. Договорились.

 – Мы пройдем через все. Вместе.

 Она положила голову на его плечо.

 – Мы там, где и должны быть. Как золотое яйцо.

 Повернув голову, она прижала губы к его горлу.

 – Как это получается? У тебя все болит, и в то же время чувствуешь себя великолепно?

 – Давай выпьем болеутоляющее и действительно почувствуем себя великолепно.

 – Ты читаешь мои мысли.

 Обняв друг друга за талию, они стали подниматься наверх.

 – О, знаешь, что еще я хочу? Покрасить хозяйскую ванную. Нужно попробовать воплотить одну идею.

 – Мы поговорим об этом.

 И они поговорят. Они поговорят о чем угодно. Времени у них полно.