12.

 Как много может измениться за одну неделю! Ливи почти забыла, что значит быть одной. Теперь ночи не были безмолвными. И еще, она почти забыла, что такое рассчитывать только на себя. Опять в ее жизни появился другой человек, и она перестала рассуждать о том, как это могло случиться.

 Ночи доставляли ей все большую радость. Торп становился все необходимее.

 Шли дни, и Ливи осознала, что ей нужны не только их разговоры, но даже разногласия. Торп заставлял ее быстрее, динамичнее думать. Они дополняли друг друга интеллектуально. Бывали минуты, когда он оттачивал на ней свое остроумие, но и она платила ему тем же. Ей нужна была его сила. В нем было что-то надежное, как в скале, на которую можно опереться.

 Да, она когда-то вот так же искала опоры в другом человеке и потерпела разочарование. Это она тоже помнила. Она слишком много пережила, чтобы сомневаться в своей способности справиться со всеми препятствиями, которые жизнь швыряла ей под ноги.

 Она еще сохраняла осторожность, но с каждым днем все меньше думала об этом.

 

 Исполняя свое обещание, Торп взял ее на вечерний бейсбольный матч.

 — Я считаю, что он должен искать себе другое занятие, — возмущалась Ливи, вставляя ключ в замочную скважину. Она негодовала на судью за его промахи. — Разве не должны они учиться судейству на каких-нибудь курсах или что-то вроде этого?

 — Или что-то вроде этого, — поддакнул Торп, стараясь скрыть усмешку. Ливи кипятилась по поводу судьи весь обратный путь.

 — Значит, у него были на этих курсах самые плохие отметки. И я не удивлюсь, если он вообще противный человек, который бьет свою собаку.

 — Да, наверное, многие из бейсболистов согласились бы с тобой.

 Торп снял пиджак и бросил вслед за ее жакетом.

 — Наверное, тебе пора начать вести спортивную передачу, Ливи!

 Она окинула его горделивым взглядом.

 — А что, я отлично справлюсь. Еще несколько игр, и я смогу вести постоянный спортивный репортаж не хуже, чем цикл «Разговор с оппонентом». Хочешь бренди?

 — Чудесно. — Он улыбался, глядя ей в спину, пока она наполняла стаканы.

 — А кстати об оппонентах, что ты думаешь о шансах Донахью?

 — Весьма ненадежны, — ответила Ливи и повернулась к Торпу со стаканами в руках.

 — Я с ним говорил сегодня… — Торп взял у нее стакан и, притянув к себе, усадил ее на кушетку. — … Перед тем, как он начал выступать. Погубит его аппетит. Он проглотил пять сандвичей с ветчиной и полдюжины пончиков.

 Ливи рассмеялась:

 — Ну что ж, по крайней мере он не был голодным. Это дает ему стимул спорить, пока хватает голосовых связок.

 — Да, он человек решительный, — заметил Торп. — Сказал мне, что переживет и переговорит всех своих оппонентов.

 Ливи прислонилась к плечу Торпа, и его рука тут же обвилась вокруг нее.

 — Сегодня было полно людей на галерке.

 — И мы взяли несколько интервью у прохожих, — тихо промурлыкала Ливи, сонная и довольная.

 — Большинство явилось просто из любопытства, а не из интереса к теме дискуссии. Но полная галерка и строптивый ведущий сделают хорошую прессу, и это поможет Донахью продержаться еще некоторое время.

 — Да, он держится отлично.

 — Хорошо бы он победил. — И Ливи вздохнула. Как она могла существовать без этой руки, что ее обнимает?

 — Я знаю, это нереально, и законопроект все равно пройдет, однако…

 «Между мной и Донахью можно провести параллель, — подумал Торп. — У меня тоже соперник, которого надо победить. Ливи». Торп был исполнен такой же решимости победить, что и сенатор. Победа должна быть безоговорочной. Недостаточно просто обнимать ее. Ему необходимо быть с ней всю жизнь. Сколько же ему еще сражаться? Иногда ее осторожность выводила его из себя.

 Торп поставил на стол свой стакан. Ливи повернулась, ожидая поцелуя. Поцелуй оказался не тем мирным и неспешным, на какой она надеялась. Он был яростный. Торп прижал ее всем телом к подушкам софы и нетерпеливо стал срывать с нее одежду. Это было что-то новое. В его любовном пыле всегда были некая сдержанность и нежность. Теперь он рванул ее блузку с неистовой, неотступной жаждой. Поцелуем он зажал ей рот, так что она не могла даже застонать, и уже срывал с нее джинсы. Она попыталась было поднять его свитер, чтобы тело касалось тела, но не смогла, так тесно он к ней прижался. Хрипло выругавшись, Торп сам сдернул его с себя через голову и бросил на пол.

 Его губы были повсюду — ищущие, ранящие. Ливи стала податлива, как воск, она следовала за ним всюду, куда бы он ее ни повлек, послушно выполняя все его капризы. В нем вдруг проснулось нечто дикое, что-то лишь однажды просверкнувшее раньше. Он взял ее на диване с таким нетерпеливым, яростным желанием, словно прошли годы после их последнего соития. И это безумие продолжалось, пока оба они не обессилели и уже ничего не могли друг другу дать. Тогда он стащил ее на пол, чтобы снова раздуть из искры огонь. Она со стоном назвала его по имени, не желая страсти и не веря, что она может снова разделить ее, но все вспыхнуло снова.

 — Еще, — сказал Торп и завладел ее губами. Руки его были опять вездесущи, и тело ее так же послушно его воле и готово к любви. Нет, более того, она желала обладать сама. Теперь уже не только он вел ее за собой. Ее руки ласкали его плоть, а жаркий рот требовал поцелуев. Ливи вся дрожала. Она услышала тяжелое, прерывистое дыхание, обвиваясь вокруг него. Желание и удовлетворение слились воедино, в одной ослепительной вспышке. И снова она стала послушной и вялой, отдав все. На этот раз Торп прилег рядом, чтобы отдохнуть.

 Но все равно он не мог не дотрагиваться до нее. Его влекли к себе ее гладкая кожа и тот изгиб, где тонкая талия переходила в бедро. Взяв Лили за подбородок, он повернул к себе ее лицо.

 — Я люблю тебя.

 Он не собирался этого говорить сейчас, но сказал, и теперь не сводил с нее глаз. Он хотел, чтобы она поняла его и ответила.

 Ливи слышала его слова, видела их отражение в его взгляде. Что-то шевельнулось у нее в душе навстречу ему и снова замерло.

 — Нет, — очень тихо сказала она и покачала головой. — Не надо так говорить. Я не хочу, чтобы ты меня любил.

 — А у тебя нет выбора, — сказал он спокойно, но душа его была в смятении. Ее ответ, беспокойство в глазах мучили его. — И у меня тоже.

 — Нет!

 И, вырвавшись, она села, зажав голову руками. Прежние сомнения, прежние страхи загоняли ее в угол. Они давили ее, завязывали тугим узлом.

 — Я не могу… Ты тоже не можешь… Любовь — какое опасное слово! Как опасна любовь, оставляющая тебя голой и беззащитной на неизвестном берегу. Какой риск позволять себя любить, но подарить ее кому-то, отдать — это несчастье, катастрофа. Как она могла позволить себе снова запутаться в паутине любви?

 Торп взял ее за плечи и снова повернул лицом к себе. Ее ответ был ужасен. Он разозлился, а ее несчастный вид, бледное лицо только усугубили его гнев.

 — Но я же люблю тебя, — сказал он резко. — И то, что я тебе не нужен, ничего не меняет. Я тебя люблю, и уже довольно давно. Если бы ты дала себе труд взглянуть, ты бы не могла этого не заметить.

 — Торп, пожалуйста.

 Ливи только покачала головой. Ну как ему объяснить и что объяснять? Ей хотелось, чтобы он ее обнимал. Но любовь! Она ничего не могла ему сказать.

 — Мне нужно не только обладать твоим телом, Оливия.

 В его голосе звучали раздражение и отчаяние, и она вся внутренне напряглась. Нет, она не желает, чтобы на нее давили. Никаких претензий и обязательств. Она сама хозяйка своей жизни.

 Торп заметил перемену. Его пальцы стиснули в бессильной злобе ее плечи.

 — Чего ты от меня хочешь, Торп?

 — Гораздо большего, — сказал он, тщательно выбирая слова. — Гораздо большего, чем ты желаешь мне дать. И хорошо бы начать с доверия.

 — Я не могу дать тебе больше, чем даю.

 Ей хотелось зарыдать и прижаться к нему, но она не отвела взгляд.

 — Я не люблю тебя. И не хочу, чтобы ты меня любил.

 Никто не знает, как глубоко могут ранить слова. Она увидела только, как вспыхнули его глаза, и поняла, какие резкие слова могли бы прозвучать сейчас. Обладай он меньшей выдержкой, Торп мог бы и ударить ее за то, что она говорит так холодно, так бесстрастно. А ей почти хотелось, чтобы он ее ударил. Она бы согласилась сейчас поменять сердечные муки на любую физическую боль.

 Он медленно отпустил ее. Никогда в жизни ему еще не было так тяжело. Он молча оделся. Надо уходить, уходить быстрее. Прежде, чем он совершит поступок, за который будет потом себя презирать. Нет, ей не удастся заставить его пасть так низко.

 Пусть остается наедине с собою, раз она этого хочет. Чем меньше он будет ее видеть, тем скорее начнет ее забывать. Какой он дурак! И, захлопывая за собой дверь, он продолжал проклинать себя.

 Стук двери заставил Ливи обернуться. С минуту она бессмысленно смотрела на дверную панель. Вокруг сгустилась тишина. И, свернувшись клубком на ковре, она заплакала.

 Размеренная, обкатанная рутина дня превратилась в полосу препятствий. Вставать, одеваться, ехать на машине в «часы пик» — все казалось теперь гораздо более трудным, сложным, чем когда-либо прежде. Утро было забито встречами, Ливи находилась в каком-то странном состоянии нервной суетливости и тупой усталости. Она ни на чем не могла сосредоточиться полностью. Торп ежеминутно присутствовал в ее мыслях. Она только-только вкусила счастья — и вдруг…

 Все случилось так быстро. Ливи не ожидала, что все будет так серьезно. Торп не казался ей человеком, который легко влюбляется. Значит, что же, все зашло так далеко? Торп не похож на тех, для кого любовь — игра. Страх начать все сначала сковал ее по рукам и ногам.

 Окончилось очередное интервью, и она ощущала не страх, а пустоту. Прежде, пока Торп еще не стал частью ее жизни, Ливи мирилась с пустотой. Она старалась заполнить жизнь если не работой, так честолюбивыми замыслами. Теперь этого оказалось недостаточно.

 Утром случилось столько всего, ей бы хотелось поделиться с ним новостями, узнать его мнение. Сколько лет она прожила, не испытывая подобного желания, а теперь не знала, куда от него деться. Но она сама оттолкнула Торпа.

 Что ей теперь делать? Как он сможет понять: часть ее души стремится к нему, хочет его любить, а другая трусит, как кролик перед удавом, оцепенев на месте от ужаса.

 «Можно ли вообще надеяться, что он меня поймет? » — задавала она себе вопрос, пробиваясь сквозь послеполуденное уличное движение. Боже, она больше сама не понимала себя. Нет, надо отвлечься от этих мыслей, так недолго и свихнуться. Ей предстоит встреча с миссис Дитмайер, вот об этом и поразмыслим.

 Ливи припарковала машину около ресторана. «Лучший способ забыть обо всем на время, — решила она, — вот такая почти деловая и одновременно приятная встреча». Взглянув на часы, Ливи удостоверилась, что она на пять минут опоздала. Не стоит заставлять Майру Дитмайер долго ждать.

 «А она мне нравится, — подумала Ливи, входя в ресторан. — Она такая… жизнерадостная. Ее племяннику Грегу повезло с тетушкой, несмотря на все ее старания поскорее его женить». Хорошо бы у нее была такая родственница. Эта женщина несгибаема. Неплохо иметь ее рядом, когда земля уходит у тебя из-под ног.

 Ливи тряхнула головой и отогнала эту мысль прочь. Какие, право, глупости. Если Майре взбрело в голову обратить на нее внимание, надо этим вовсю пользоваться.

 — Столик миссис Дитмайер, — сказала она мэтру.

 — Вы мисс Кармайкл? — Он улыбнулся, когда Ливи кивнула. — Пожалуйста, вот сюда.

 Ливи пошла за ним, усмехаясь в душе. Как к одной из Кармайклов, к ней проявляли очень уважительное отношение. Как репортер, она его не всегда могла ожидать.

 — Оливия! — Майра приветствовала ее как самого дорогого, близкого друга. — Как вы замечательно выглядите, как приятно, что на мой столик снова глядят мужчины, даже если они при этом гадают, являюсь ли я вашей матерью или же девственной тетушкой из Альбукерка.

 Ливи смеялась, даже когда мэтр усаживал ее на стул.

 — Миссис Дитмайер, я была уверена, что самым интересным событием дня будет ленч с вами.

 — Как приятно это слышать!

 Майра так и сияла, очень собой довольная.

 — Пол, позаботься о шерри для мисс Кармайкл.

 — Разумеется, миссис Дитмайер. — Мэтр поклонился и ушел.

 — Ну а теперь… — Майра выжидательно положила руки на стол. — Вы должны рассказать обо всех захватывающих событиях в вашей деловой жизни. Уверена, что, занимаясь этими репортажами о политике, коррупции и других потрясающих мир вещах, вы должны ткать свою паутину безостановочно.

 Ливи снова рассмеялась. Просто нельзя было грустить в обществе этой женщины.

 — Это, наверное, преступно — разочаровывать вас, миссис Дитмайер, но большую часть времени я провожу в аэропортах или у решетки Белого дома. Или же, — прибавила она с извиняющейся улыбкой, — вишу на телефоне, чтобы узнать, куда надо ехать, чтобы снова кого-нибудь ждать.

 — О, дорогая, не гасите мой восторг. — Майра попробовала шерри. — Я совершенно уверена, что вы способны сделать что-нибудь замечательное. И называйте меня по имени. Я решила, что мы с вами прекрасно сойдемся.

 — Да, знаете, мне тоже так кажется. Ливи покачала головой.

 — Конечно, не все станут Вудвордами и Бернстайнами в своем деле, но каждый может напасть на настоящую «золотую» жилу и дать прекрасный репортаж. Сейчас все внимание сосредоточено на позиции сенатора Донахью.

 — А, вы имеете в виду Майкла? — Майра улыбнулась и одобрительно кивнула, увидев, что перед Ливи тоже поставили бокал с шерри. — Упрямый старый черт. Всегда его любила. Никто так лихо не танцует румбу, как Майкл Донахью.

 Ливи едва не поперхнулась.

 — Неужели?

 — Я вас представлю ему, когда буду давать свой ежегодный весенний бал. Вы танцуете румбу, дорогая?

 — Я научусь.

 Майра ослепительно улыбнулась и поманила пальцем официанта.

 — Я, к сожалению, должна ограничиться фруктовым салатом, потому что моя портниха так вздыхает при виде моей талии, словно у нее разрывается сердце.

 Она окинула Ливи завистливым взглядом, впрочем, в нем было больше ностальгии.

 — Скампи (Итальянское блюдо из креветок (Прим. пер)) здесь изысканное.

 — Нет, фруктового салата достаточно, — возразила Ливи. — Я и так очень довольна. Редко выпадает удача провести час спокойно в середине дня.

 — Но вы скажете, что эта роскошь была исключительно в интересах дела.

 Майра рассмеялась, глядя на смущенное лицо Ливи.

 — Нет, дорогая, я нисколько не обижусь. Значит… — Майра наклонилась вперед, как генерал, обсуждающий план нападения. — Расскажите, что вас особенно интересует. Уверена, что у вас есть какая-нибудь любопытная идея. Это в вашем характере.

 Ливи откинулась на спинку стула. Хотя в руке был бокал, она еще не пила, потому что женщина, сидящая напротив, просто ее завораживала.

 — Майра, уверена, что из вас самой вышел бы бесподобный репортер.

 Румянец удовольствия окрасил щеки Майры.

 — Неужели? Как замечательно! Я и правда очень люблю совать нос в чужие дела.

 — Да, — едва слышно подтвердила Ливи.

 — Ну, выкладывайте же, что у вас на уме. — Майра протянула к ней ладони.

 Ливи покачала головой и улыбнулась.

 — Ладно. Я давно обдумываю специальную программу новостей, личный женский взгляд на политику. Я имею в виду не только женщин, которые сами занимаются политикой, но и тех, кто замужем за политиками. Как они справляются со стрессами, с тем, что у них есть семья и они тоже на виду и являются мишенью для пересудов, и как мирятся с постоянными разъездами мужей. Мне кажется, это было бы интересно.

 — Да… — Майра насупилась в раздумье. — Такая передача может оказаться очень любопытной. Кстати, с точки зрения на брак. Как с ним уживаются избирательные кампании, обеды с сотрудниками, обеды на правительственном уровне. Длительные разлуки. И постоянное волнение. Ведь такая жизнь — настоящие бега, дорогая. Долгие, нескончаемые скачки. — Майра улыбнулась и покрутила бокал с шерри. — Да, действительно, это может быть интересно.

 — Я уже месяца два обговариваю эту идею с Карлом. Он шеф нашего отдела, — объяснила Ливи. — Думаю, он на это пойдет, если я представлю ему детально проработанный план и несколько известных имен. Я предполагаю увидеться с Эмили Тэкстер из посольства, чтобы запустить машину.

 — Замечательная женщина. — Майра мрачновато посмотрела на фруктовый салат, поставленный перед ней. Она не относилась к категории женщин, исповедующих умеренность в гастрономическом плане. А если проще, Майра Дитмайер любила поесть. — Очень предана своим избирателям. Искренне и беззаветно. В свое время ей пришлось выбирать между браком и карьерой. Некоторые женщины не могут сочетать семью и работу.

 Майра улыбнулась Ливи и воткнула вилку в кусочек ананаса.

 — Да, но что это я сплетничаю. Она сама вам расскажет, если вы ее об этом попросите. Мне кажется, она очень заинтересуется вашим планом. И она, и Маргарет Левеллин — та обожает поговорить о себе. Затем есть еще Барбара Карп…

 Ливи слушала ее, не притрагиваясь к салату, а Майра так и сыпала именами женщин-политиков и жен представителей вашингтонских высших кругов. Ливи надеяться не могла на такую щедрость.

 А Майра все больше воодушевлялась.

 — Это очень увлекательно и забавно. Уверена, что вы с этой программой великолепно справитесь. Когда вернусь домой, сразу кое-кому позвоню.

 — Я очень вам признательна, — ответила Ливи, не зная, что и сказать.

 — Ой, не свисти! — Майра взмахом вилки отмела изъявления благодарности. — Это гораздо интереснее, чем устраивать очередную званку. А кроме того, — она ослепительно улыбнулась, — я и сама рассчитываю на интервью.

 — Такую возможность я не упущу ни за что в мире! — искренно воскликнула Ливи. — Вы потрясающая женщина!

 — Стараюсь. Значит, все деловые проблемы утрясены. — Майра удовлетворенно вздохнула. Ей нравится эта девушка. Да-да, она ей очень-очень нравится. А когда Майра приходила к какому-нибудь решению, оно было так же твердо и незыблемо, как вердикты ее мужа, члена Верховного суда.

 — И должна сказать, что, устраивая маленький вечерок с бриджем, я понятия не имела, что вы с Грегом знакомы. Люблю сюрпризы.

 — Он всегда был хорошим другом. — Ливи потыкала вилкой в салат. — Было приятно снова с ним увидеться.

 Майра пристально наблюдала за ней.

 — Я уже сказала, что это был сюрприз. Но я быстро смекнула, что к чему. Грег часто писал из колледжа о некой Ливи Помню, я надеялась, что у него завязался приятный сентиментальный роман. Он был просто очарован этой девушкой.

 — Майра, я…

 — Нет-нет, дай мне закончить. Он мне сообщил также, что у Ливи завязываются отношения с его товарищем по комнате

 — Но это было так давно.

 — Дорогая моя. — Майра положила ладонь на ее руку. — Прошу прощения, но Грег был очень откровенен в письмах Наверное, ему надо было выплеснуть свои чувства. Он был отчаянно влюблен в тебя и близко дружен с Дугом, как только это возможно между мужчинами. Он разрывался между любовью и дружбой, и, наверное, потому, что я была далеко, он мог обо всем рассказывать мне без утайки. И он мне все рассказал.

 Взгляд, пожатие руки подсказали ей, что Майре действительно известно все о тех годах ее жизни. Ливи беспомощно посмотрела на нее.

 — Ну а теперь, дорогая, выпей еще вина. Я не хотела тебя расстраивать. Но мы все должны учиться жить, — продолжала она спокойно. Ливи послушно поднесла бокал к губам. — Справляясь с утратами, болью и разочарованием. Ты понимаешь, что женщина моего возраста испытала это в полной мере. Конечно, все было для тебя ужасно. Тогда ты, наверное, думала, что просто не переживешь случившегося.

 — Да, — прошептала Ливи. — Я была уверена, что не смогу больше жить.

 — Но ты пережила. — Майра потрепала ее по руке, откинулась назад и стала молча ждать.

 Может быть, искусное умение Майры общаться с людьми, а может, ее искренний интерес были тому причиной, но Ливи заговорила. Молчание Майры вызвало ее на откровенность быстрее, чем десяток соболезнующих вопросов.

 — Мне сначала казалось, что легче умереть, чем жить с этой постоянной, грызущей болью. И рядом со мной не было никого… Моя семья… — Ливи протяжно вздохнула. — Наверное, они старались по-своему проявлять участие, но…

 Она снова вздохнула, и этот тихий вздох дошел до самого сердца Майры.

 — Мне хотелось кричать и крушить все вокруг! Все! А они не способны понимать такое. Личное горе, личные муки человека должны жить только внутри его. И пережить их надо с чувством собственного достоинства.

 — Чертовня это! — грубо перебила ее Майра. — Когда тебе больно, ты кричишь, и к дьяволу всех тех, кому не нравится видеть слезы.

 Ливи улыбнулась:

 — Наверное, вы тогда могли бы мне оказаться очень кстати. Я бы так не безумствовала и не испортила свою жизнь вконец.

 — Зря ты, — сурово отрезала Майра. — Пора бы больше доверять своим чувствам. Но, как я уже сказала, ты через это прошла, и сегодня у тебя другие заботы. Расскажи о своих отношениях с Ти Си.

 — Ох! — Ливи посмотрела в смятении на салат. Ну что тут рассказывать? Она ведь снова все испортила.

 — Вряд ли можно надеяться, что из вас с Гретом получится пара. — Ливи улыбнулась, а Майра невозмутимо продолжала: — Но так как Ти Си — один из моих любимчиков, я согласна и на такой вариант.

 — Я больше никогда не выйду замуж.

 — Брось ты это занудство! — добродушно возразила Майра. — Вы же теперь регулярно встречаетесь с Ти Си, правда?

 — Да, но… — Ливи нахмурилась. Нет, Майра определенно изменила своему призванию.

 — Ти Си — слишком интеллигентный человек, чтобы упустить тебя. Бьюсь об заклад на все призовые клюшки для гольфа, которые получил в награду мой Герберт, что Ти Си уже предлагал тебе выйти за него.

 — Нет, он просто сказал, что я за него выйду.

 — Узнаю его характер, — довольная, заметила Майра. — Так на него похоже. И это утверждение, конечно, тебя отпугнуло.

 — Но он был так невыносимо самоуверен. — Ливи вспомнила, как все это было.

 — И он так же невыносимо сильно любит тебя. Ливи осеклась и уставилась на Майру.

 — Оливия, да это и слепой заметил бы, когда мы играли в бридж. А у меня зрение, слава богу, еще очень острое. Так что ты собираешься в связи с этим предпринять?

 Ливи чувствовала себя как воздушный шарик, который внезапно лопнул.

 — Я все сама разрушила. Вчера вечером. Майра с минуту молча, испытующе смотрела на Ливи. Да, девушка растерялась окончательно.

 Она опять похлопала Ливи по руке. Просто стыдно смотреть, как люди даром теряют время, потому что слишком много думают о разных глупостях.

 — Знаешь, вопреки известному изречению, жизнь вовсе не коротка, Оливия. На самом деле она ужасно длинная. — Майра улыбнулась, глядя в серьезные глаза Ливи. — Хотя и недостаточно. Я замужем за Гербертом тридцать пять лет. Если бы я послушала своих родителей, господь благослови их души, и своего здравого смысла, я никогда бы не вышла за человека, который казался мне важным и напыщенным, слишком для меня старым и совершенно ничем не интересующимся, кроме своей работы. Только подумай, чего бы я тогда лишилась. Нет, жизнь заслуживает того, чтобы рисковать. И в доказательство этого я сейчас закажу себе лимонный мусс!

 Много позже, готовясь к эфиру, Ливи никак не могла выбросить из головы слова Майры. Пора что-то предпринять, решила она во время спортивного репортажа. Если она хочет быть с Торпом, ей надо об этом ему сказать, и она это сделает.

 Как только передача кончилась, Ливи поднялась наверх. Увидев ее, секретарша обреченно вздохнула.

 — Его нет здесь. — Она явно собиралась уходить. — Он дает информацию местному телевещанию.

 — Я подожду его в кабинете.

 Ливи, как ветер, пролетела мимо, прежде чем та успела что-либо возразить.

 «Но что я ему скажу? — спросила себя Ливи, закрывая за собой дверь. — Что я могу ему сказать? » И, шагая по кабинету, она пыталась подыскать нужные слова.

 Странно было находиться здесь без него. Кабинет носил такой явственный отпечаток его личности. На стенах висело множество фотографий, где Торп был запечатлен с главами мировых держав. На всех снимках он держался свободно. «Он везде был самим собой», — подумала Ливи. И этого достаточно. На столе было полно бумаг и папок. Она подошла к окну, чтобы окинуть взглядом панораму города.

 Она видела купол Капитолия. В лучах заходящего солнца он приобрел розоватый оттенок и казался сказочным. Движение на улицах было очень плотное, но толстое стекло не пропускало городского шума. Она смотрела на линии улиц и контуры старых величественных зданий, на вишневые сады, которые должны вот-вот зацвести. «Здесь не чувствуется такого напряженного ритма жизни, как в Нью-Йорке, — думала Ливи, — но Вашингтон по-своему прекрасен». Она не слышала, как в кабинет вошел Торп.

 Увидев ее, он удивился и растерялся, что было ему совсем не свойственно. Все еще колеблясь, он медлил у двери. Затем очень осторожно закрыл дверь за спиной.

 — Ливи?

 Она круто обернулась, и на ее лице попеременно отразилась радость от того, что она его увидела, и сдерживаемое беспокойство. Больше всего на свете Торпу хотелось сейчас обнять ее и сделать вид, что вчерашней сцены не было.

 — Торп. — При виде его из головы Ливи сразу улетучились все заготовленные слова. Она просто приросла к месту. — Надеюсь, ты не против, что я вошла сюда в твое отсутствие.

 Он вздернул бровь — слегка насмешливо, немного удивленно.

 — Конечно, нет. Хочешь кофе?

 Как ни в чем не бывало, он взял кофейник, и она засомневалась, неужели меньше чем сутки назад он сказал, что любит ее.

 — Нет. Я пришла узнать, не приедешь ли ты к обеду? — внезапно вырвалось у нее.

 Чувствуя, что Торп может отказаться, Ливи поспешно добавила:

 — Я, конечно, не могу обещать такого пиршества, как у тебя, но я тебя не отравлю.

 Торп перестал заниматься кофе, повернулся и тихо сказал:

 — Ливи, мне эта мысль не кажется удачной.

 — Торп…

 Она отвернулась на мгновение, чтобы собраться с силами. Единственное, что ей хотелось, так это выплакаться — и на его плече, но слезы ничему и никому не помогут, и она снова взглянула ему в лицо.

 — Ты очень многого не знаешь обо мне. Но я хочу, чтобы ты понял одно, ты мне не безразличен.

 Он слышал, как нервно, на какой-то отчаянной ноте звучал ее голос, когда она шагнула к нему.

 — Я знаю, что прошу очень о многом, но если бы ты дал мне время…

 «Ей не просто об этом просить. Ей не просто было прийти ко мне, — подумал Торп. — И разве я не твердил себе постоянно, что надо терпеливо ждать? »

 — Сперва мне надо кое-что закончить. Ничего, если я приеду примерно через час?

 Она прерывисто вздохнула.

 — Хорошо.

 

 Через час Ливи уже собралась с силами. Она постаралась взять себя в руки и все-таки сочинить какой-никакой обед, но глаза ее не отрывались от стрелок часов. Может быть, надо переодеться? Она с сомнением оглядела свой строгий темно-серый костюм, но не успела выйти из кухни, как вдруг прозвенел звонок. Ливи вздрогнула. «Ох, не будь смешной», — приказала она себе, но, когда она открывала ему дверь, ей казалось, что стук ее сердца слышен на весь свет.

 — Привет. — Она одарила его ясной, хотя и слегка натянутой улыбкой. — Ты вовремя. Я через минуту выну из печи бифштексы.

 Ливи закрыла дверь и теперь не знала, куда деть руки.

 — С бифштексами я действую более уверенно. Их не очень легко испортить. А что ты хочешь выпить?

 «Я трещу, как сорока, — подумала она. — Господи милосердный! А он смотрит на меня, как всегда, спокойно и пристально». Ливи подошла к бару, не ожидая его ответа. Если Торп и откажется, то ей глоток не повредит.

 — Может быть, виски? — спросила она, сначала налив себе из графина вермута. И тут она почувствовала на плечах его руки.

 Ливи не сопротивлялась, когда он повернул ее к себе лицом, и не опустила глаза перед его взглядом. Он молча обнял ее и прижал к себе. Ливи прерывисто вздохнула и приникла к нему, чувствуя, как напряженность покидает тело.

 — О, Торп, без тебя я почти лишилась рассудка. Ты мне нужен.

 Эти слова уже сами по себе значили очень много. И оба они это понимали. Ливи подняла глаза и очень тихо сказала:

 — Не уходи, — и нашла ртом его губы. Мир снова обрел свои прежние очертания. — Люби меня, — прошептала она, — прямо теперь, Торп, сейчас.

 Не отрываясь от ее губ, он опустил ее на кушетку, ласково поглаживая через одежду. Тело ее было гибко и податливо. С невыразимой, мучительной нежностью он целовал ее снова и снова, пока Ливи совершенно не подчинилась ему мыслью, телом и душой. Сейчас она не испытывала ни исступления страсти, ни отчаянной необходимости слияния, только безбрежную покорность его воле.

 Торп медленно ее раздел, слегка касаясь кончиками пальцев груди, бедер. Ливи вздохнула. Теперь властвовал он, он мог взять ее в любой угодный ему миг.

 Он гладил ее, и его прикосновение было легким, почти благоговейным. Даже когда он коснулся разгоряченной плоти между бедрами, движения рук оставались такими же медленными. Ее охватила дрожь, но он не спешил. Он возбуждал кончиком языка ее соски. Страсть пронзила ее. Она словно ожила и стала его торопить, но он не желал уступать. Губы его проследовали тем же путем, медленным и мучительным, что и пальцы, бросая ее в жар и холод одновременно. У нее вырвалось его имя, хрипло и резко. Она уже не могла смирять веления плоти и пассивно ждать его ласк. Его ласк. Только его. Он медленно взял Ливи, почти потерявшую сознание от счастья и стремительно вознес в надзвездные миры.