10

 Когда в понедельник утром Ливи вошла в здание телестудии, она была совершенно спокойна. Остаток уик-энда она потратила на то, чтобы еще раз обдумать свои отношения с Торпом. Отношения. Это слово ей не очень нравилось. В нем было слишком много личного, на ее взгляд. Лучше назвать все, что происходит, ситуацией.

 Она твердо решила не создавать себе никаких сложностей на личном фронте. Да, Торп оказался привлекательнее и интереснее, чем она думала раньше. С ним, оказывается, весело. С ним не соскучишься. А главное, в нем есть доброта, хотя он тщательно это скрывает. Ну, разве не умилительно?

 Ливи была женщиной осторожной. Такой ее сделали жизненные обстоятельства, но лгать себе самой она не хотела. Она-то знала, что холодная, сдержанная Оливия Кармайкл, которая вела «Вечерние новости», лишь одна из ее ипостасей. Очень многое в себе она держала под замком. Она поступала так, чтобы выжить. Торп не пытается взламывать сейфы, он тщательно подбирает ключи и не жалеет на это времени. Все это так, но она решила выстоять. Она не станет открывать ему свою душу. Так будет лучше для них обоих. Но, может быть, она убедила себя в этом?

 Да, он мастерски будит ее чувственность. Признаться, она сама от себя не ожидала ничего подобного. Но никакой любовной связи не будет. Ни за что! Совместная работа — возможно. Встречи в обществе — сколько угодно. И, может быть, впрямь пришло время собирать по кусочкам свою личную жизнь, как это уже сделал Дуг. Не вечно же носить траур. Но при этом все должно быть легко и необязательно. С Торпом так не получится. А значит, Торпа надо вычеркнуть из списка.

 И боже мой, какая несусветная чушь — это нелепое, смешное пари. Такой человек, как Торп, размышляла Оливия, захочет настоять на своем просто из дьявольского упрямства. Просто беда какая-то. И не выдумаешь, чем поправить дело. Вот вам, пожалуйста! Всего один ложный шаг — и сколько неприятностей. Оливия вздохнула. Ее все еще донимало воспоминание о довольной, самоуверенной ухмылке Торпа, когда она согласилась побиться с ним об заклад. Вид у него был словно у кота, который знает, как открывается дверца клетки, где сидит птичка.

 «Но я-то не канарейка, — утешала себя Ливи, входя в студию. — И я не боюсь котов».

 В комнате, как обычно, было шумно. Беспрестанно раздавались телефонные звонки. Молчала только стена с телеэкранами. Повсюду суетились мальчики на побегушках — студенты колледжа, познающие азы телевещания.

 — Сколько у нее котят? — спрашивал репортер в телефонную трубку. — Где, говоришь, она их родила?

 — Ливи! — остановил ее, подняв руку в знак приветствия, редактор-распорядитель. — В два часа главный собирает пресс-конференцию. .

 — Спасибо. — Ливи поморщилась. Во всяком случае, она успеет сделать два миллиона неотложных звонков.

 — Кому нужен котенок? — услышала она умоляющий возглас, проходя мимо. — Моя кошка родила десятерых, и прямо в кухонной раковине. Жена с ума сходит.

 — Эй, Ливи! — Брайен схватил ее за руку. — Сегодня утром тебе дважды звонили.

 — Неужели? — Она пристальным взглядом окинула его пиджак. — Это новый?

 — Ага. — Он слегка оттянул жемчужно-серые лацканы. — Что скажешь?

 — Потрясающе. — Она знала, как чувствительно относится Брайен к своему образу на телеэкране. Он мог умереть от сознания, что галстук у него чуть-чуть не того оттенка, как хотелось бы. — А что за звонки?

 — Я немного сомневался, хорошо ли сидит в плечах. — Он пошевелил ими. — Первый — от секретарши миссис Дитмайер. Что-то насчет ленча. Второй — от персонажа по имени Датч Зайдель. Сказал, что у него есть для тебя секретная информация.

 — В самом деле? — Ливи задумчиво сдвинула брови. Датч был одним из ее надежных поставщиков сведений с Капитолийского холма. Это был молодой человек, пламенно мечтающий о блестящей политической карьере.

 — А кто такой этот Датч?

 Ливи обезоруживающе улыбнулась.

 — Это мой букмекер, — невозмутимо ответила она и хотела пройти.

 — Загадочная ты женщина, Оливия. А кто тот кавалер, что все время посылает тебе цветы?

 Тут Ливи остановилась:

 — Что такое?

 Брайен усмехнулся и стал рассматривать свои ногти.

 — На твоем столе красуется свежая белая роза, точно такая, как на прошлой неделе. Маленький посыльный, кудрявый, как барашек, сказал, что ее прислали с верхнего этажа. — Он лукаво улыбнулся. — Тут все жужжат насчет того, что на прошлой неделе в студию заходил Торп. Вместе работаете?

 — Глупости! — Ливи круто повернулась на каблуках и пошла к своему столу.

 Вот она — белая и невинная, с нежно сомкнутыми лепестками. У Ливи вдруг возникло безумное желание бросить цветок на пол и раздавить каблуком.

 — Вот мне никогда не посылают цветов. Ливи обернулась и сердито уставилась на машинистку.

 — Наверное, ты подцепила какого-нибудь романтика. — Та вздохнула. — Счастливая!

 — Да, я счастливая, — злобно пробормотала Ливи.

 В комнате вдруг стало подозрительно тихо. Быстро оглянувшись, она перехватила несколько любопытных взглядов и предостаточно ухмылок. В ярости она схватила розу, вазу и все это со стуком водрузила на соседний стол.

 — Ну вот, — сказала Ливи и широко улыбнулась. — Теперь она твоя, — и выбежала из комнаты. Настало время, решила она, услышав за спиной смешки, установить какие-то границы. Так дальше просто нельзя.

 Ливи выскочила из лифта на этаже, где работал Торп. Все еще негодуя, она остановилась в приемной у стола секретарши.

 — Он там? — Кто?

 — Торп.

 — Да, он там, но у него через двадцать минут встреча с шефом, мисс Кармайкл! — Девица беспомощно уставилась в удаляющуюся спину Ливи. — Ну что ж, — вздохнула она и вернулась к пишущей машинке.

 — Послушай! — набросилась на Торпа Ливи еще до того, как за ней захлопнулась дверь. — Это надо прекратить!

 Торп поднял брови и положил на стол ручку.

 — Хорошо.

 Ливи даже зубами скрипнула, услышав его любезный ответ.

 — Ты знаешь, что я имею в виду?

 — Нет. — Он показал на стул. — Но я уверен, что ты меня просветишь. Садись.

 — Эта морока с розами, — продолжала она. Не обратив внимания на предложенный стул, она прямо ринулась к письменному столу. — Ты ставишь меня в неловкое положение, Торп. И делаешь это намеренно.

 — Я уже говорил, что все делаю намеренно. Тебя смущают розы? — Он улыбнулся, чем поверг ее в полную ярость. — А как ты относишься к гвоздикам?

 — Ты перестанешь или нет? — Она оперлась ладонями о стол, как в тот раз, когда ворвалась в его кабинет впервые. — Ты можешь одурачить кого угодно своей иронической усмешкой и взглядом невинным, словно у мальчика из церковного хора, но меня ты не проведешь. Ты прекрасно знаешь, что делаешь. Это невыносимо!

 Она перевела дыхание, Торп между тем безмятежно откинулся на спинку кресла.

 — Ты знаешь, что студия — настоящая фабрика слухов. Еще до полудня весь наш отдел был убежден, что у нас с тобой любовная связь.

 — И что?

 — Ничего. Я не желаю, чтобы об этом перешептывались за моей спиной. Тем более что ничего нет и не будет.

 Торп взял ручку и постучал ею по крышке стола.

 — Ты полагаешь?

 Ливи выхватила у него ручку и швырнула ее через весь кабинет.

 — Уверена!

 — Черта с два, — возразил он спокойно. — Очнись, Ливи, с тобой что-то не так.

 — Послушай…

 — Нет, это ты послушай. — Торп встал и обошел стол. Ливи гордо выпрямилась, глядя ему прямо в лицо. — Два дня назад ты меня поцеловала.

 — Но это не имеет…

 — Заткнись, — сказал он беззлобно. — Я знаю, что ты при этом чувствовала. И ты дура, если думаешь, что можешь притвориться.

 — Я не притворяюсь.

 — Правда? — Он слегка пожал плечами, словно обдумывал достоверность ее заявления. — А может быть, ты хочешь, чтобы я предоставил тебе более ощутимый повод оскорбляться? Это вполне возможно.

 Он привлек к себе ошеломленную Ливи. Впервые она заметила сердитый огонек в его глазах. Она не стала вырываться. Это было бы унизительно, ведь он сильнее ее. Вздернув подбородок, Ливи отрезала:

 — Полагаю, что тебе не надо делать большого усилия, чтобы вести себя оскорбительно по отношению ко мне, Торп.

 — Совершенно никакого, — согласился он, — но времени маловато, чтобы это продемонстрировать. Я думаю, мы решим этот вопрос вечером за обедом.

 — Я не буду обедать с тобой.

 — Я подхвачу тебя в семь тридцать, — сказал он, выпустив ее из объятий и взяв свой пиджак, собираясь уходить.

 — Нет.

 — Видишь ли, я не могу выбраться раньше семи пятнадцати. — Торп быстро поцеловал ее. — Если мы должны что-то высказать друг другу, то лучше это делать приватно, не так ли?

 Да, он, пожалуй, прав. Губы Ливи еще не остыли от поцелуя. Каким образом он все время заставляет ее соглашаться?

 — И ты выслушаешь все, что я хочу сказать? — спросила она осторожно.

 — Разумеется. — Торп улыбнулся и снова легонько ее поцеловал.

 Ливи отступила на шаг.

 — И ты будешь вести себя благоразумно?

 — Естественно. — Торп надел пиджак.

 Ливи очень сомневалась в искренности его обещания, но не спорить же с ним, да еще и на ходу.

 — Мне надо идти. Я провожу тебя до лифта.

 — Хорошо.

 Шагая рядом с ним, Ливи недоумевала, выиграла она или потерпела поражение. Ну, во всяком случае, пар она выпустила.

 

 Перед дверью ее квартиры Торпа охватила нерешительность. Он не знал, почему так настойчив. Он не привык получать отказы, особенно от женщин. Ему всегда сопутствовал успех. И в любви, и в работе. Чтобы состояться как профессионал, он много работал. Напротив, успех у женщин достигался без особых усилий. Ему никогда не приходилось бродить вокруг да около, чтобы заманить очередную женщину в свою постель.

 В двадцать лет с небольшим, когда он еще мерил ногами вашингтонские тротуары, заводил нужные знакомства и делал репортажи о скверном состоянии канализационной системы, женщин у него было немало. Позднее, когда он полтора года провел за рубежом, занимаясь сложной и деликатной работой на Ближнем Востоке, женщины тоже были. А по мере того, как его имя становилось все известнее, а лицо все более узнаваемым, шкала выбора становилась и шире, и разнообразнее.

 Ему достаточно было поднять телефонную трубку, и он мог обеспечить себе женское общество на ближайший вечер. Он знал десятки женщин — интересных, красивых, знаменитых. Он прошел долгий и длинный путь с того времени, когда обивал пороги клуба «Сенаторов».

 Тем не менее два принципа в его жизни оставались неизменны. Быть лучшим игроком на поле и неотступно добиваться желаемого.

 Торп сунул руки в карманы и хмуро посмотрел на дверь Ливи. И что же, он сейчас здесь из спортивного интереса?

 Но все не так просто. Даже стоя здесь, у ее дверей, он явственно мог ее видеть, слышать, ощущать ее неповторимый аромат. Никогда в его жизни ни одна женщина так ярко не являлась его мысленному взору. Никогда не было у него женщины, которая доставила бы ему такую боль ожидания. Да, она была олицетворенным вызовом, а Торп просто расцветал, если жизнь бросала ему вызов.

 И все же он был здесь не по этой причине. Он любил Ливи. Он желал ее. И был полон решимости сделать ее своей.

 Торп нажал кнопку звонка и стал ждать.

 Ливи открыла дверь с решительным выражением лица. Пальто она держала в руках. Они пойдут в такой ресторан, где не будет возможности повторить ошибку, которую она совершала уже неоднократно. Что-нибудь шумное и современное. Никакого намека на интим.

 — Я готова, — сказала она самым отчужденным тоном.

 — Я это вижу.

 Он стоял неподвижно, когда она стала закрывать дверь. Ей пришлось бы оттолкнуть его. Она решила просто подождать. Только не прикасаться к нему. Иначе он опять обведет ее вокруг пальца, как последнюю идиотку.

 Наверное, он пришел прямо после своей передачи. Ливи ее видела, но докладывать ему об этом не собиралась. Он был без галстука, расстегнул воротник и вообще выглядел вполне раскованным. Она же, напротив, чувствовала себя не в своей тарелке.

 — Ты еще злишься. — Торп улыбнулся, зная, что ее заденут его слова, но не мог удержаться. И еще он не знал, какое из выражений ее прелестного лица нравится ему больше: серьезное и искреннее во время ее передач или сдержанное раздражение, с которым она сейчас на него смотрела.

 Ливи не злилась. Она нервничала. И еще была просто в отчаянье от своей неспособности устоять перед его обаянием. Вот она уже тает, видя, как он улыбается.

 — Я думала, мы обо всем переговорим где-нибудь за обедом, Торп, а не в моей прихожей.

 — Есть хочешь?

 Ливи вовсе не собиралась улыбаться, но ее губы предательски дрогнули. — Да.

 — Тебе нравится итальянская кухня? — И, взяв Ливи под руку, Торп повел ее к лифту.

 — Да, представь, люблю. — Она сделала легкую попытку освободиться, но он не обратил на это никакого внимания.

 — Вот и хорошо. Я знаю одно местечко. Там спагетти — просто фантастика!

 — Чудесно.

 Через двадцать минут они затормозили перед «уютным местечком». Ливи хмуро оглядела высокое белое здание.

 — Зачем мы сюда приехали?

 — Обедать.

 Торп припарковал машину и наклонился, чтобы открыть дверцу с ее стороны. Она неуверенно вышла.

 — Но в этом районе нет итальянского ресторана.

 — Совершенно верно.

 Торп снова взял ее за руку и повел к парадной двери.

 Ее сомнения удвоились.

 — Ты же сказал, что мы идем в итальянский ресторан.

 — Ничего подобного, я пригласил тебя на спагетти.

 Пройдя с Ливи по холлу, Торп нажал кнопку лифта. Ливи прищурилась.

 — Куда мы идем?

 Торп подтолкнул ее в кабину.

 — Ко мне домой.

 — О нет! — вскрикнула она в панике, когда кабина стала подниматься вверх. — Я согласилась пообедать с тобой, чтобы мы могли поговорить, но я…

 — Трудно говорить о серьезном, когда вокруг гремят посудой, правда? — беззаботно спросил он, когда дверцы лифта открылись. — Тем более, предчувствую, ты собираешься многое мне сказать.

 Отперев дверь квартиры, он жестом пригласил ее войти.

 — Да, конечно, однако… — Она вдруг почуяла густой пряный аромат соуса. Ливи перешагнула порог.

 — Кто-то уже приготовил спагетти?

 — Я сам. — Торп снял жакет с ее плеч.

 — Не может быть, — посмотрела недоверчиво Ливи. Неужели человек с такими жесткими ладонями, умным взглядом и склонностью к софистике умеет еще и готовить?

 — Ах ты, мужененавистница! — сказал он с упреком и неожиданно поцеловал ее, прежде чем она успела воспротивиться.

 — Да нет, отчего же?

 Ливи была сбита с толку. Этот поцелуй и соблазнительнейший запах, распространяющийся из кухни…

 — Я знакома со многими мужчинами, которые умеют готовить, но я…

 — Никак не предполагала, что я тоже умею, — закончил фразу Торп. И засмеялся, коснувшись ее руки. Кожа у нее была такая гладкая, что просто невозможно устоять.

 — Люблю поесть, а от ресторанов я устаю. К тому же научился еще в детстве. Мать работала, а я готовил нам еду.

 Он ласково поглаживал ей руку, вверх-вниз, и Ливи почувствовала, как к лицу приливает кровь. Прикосновение его загрубевших ладоней к ее нежной коже пробуждало в ней чувственность. Торп просто сгорал от желания, но понимал, что еще не время.

 — Не надо, — прошептала она, боясь шагнуть вперед и оказаться в его объятиях.

 — Не надо что, Ливи? — В ее глазах вспыхнул огонек желания, которое она изо всех сил стремилась погасить. Торп сдерживался все с большим трудом. Еще немного, и он не выдержит.

 — Не трогай меня вот так.

 Торп остановился. На мгновение. Затем убрал руки, как ни в чем не бывало.

 — А ты что-нибудь умеешь, ну, на кухне? Обретя вновь твердую почву под ногами, Ливи призналась:

 — Нет, не очень.

 — Попробуешь сделать салат?

 «Почему все так легко ему дается? » — подумала она. Вот он уже весело улыбается, а у нее еще поджилки дрожат.

 — Постараюсь, но под твоим руководством.

 — Я тебе напишу несколько рецептов. — Торп дружески сжал ее руку. По коже у нее побежали мурашки. — Пойдем, поможешь мне.

 — Значит, ты приглашаешь женщин обедать, а потом запрягаешь в работу? — Сейчас необходимо подделываться под его настроение и сделать вид, что момента слабости просто не было.

 — Непременно.

 Кухня ее удивила. Лук, чеснок, картофель были развешаны у окна в железных сетчатых корзинках, а с крючков свисали кастрюли с медными донцами. Здесь приспособления, о которых она и не слыхивала. Максимум удобства, все в пределах досягаемости, если стоять у плиты или стола. В стеклянных банках красовались разноцветные бобы и макаронные изделия всевозможных форм. Ее собственная кухня была бесплодной пустыней по сравнению с этим изобилием. Похоже, здесь не только готовили еду, но и получали удовольствие от этого процесса.

 — Да ты действительно готовишь сам! — восхитилась Ливи.

 — Это мне позволяет расслабляться, точно так же, как гребля. И то и другое требует сосредоточенности и умения.

 Торп откупорил бутылку бургундского и отставил его в сторону — подышать.

 Внимание Ливи привлек тихо булькающий глиняный горшок.

 — И как у тебя на это хватает времени? Торп поднял крышку.

 — А я поставил его на плиту еще утром, до работы.

 Она недовольно прищурилась при виде его легкомысленной улыбки.

 — Ну до чего же самоуверен!

 Между прочим, он уже несколько раз вывел ее из терпения. За такой короткий срок — это просто рекорд.

 — Ладно-ладно, — примирительным тоном сказал Торп. — Ты лучше попробуй.

 Гордость сложила оружие перед голодом, и она послушно открыла рот.

 — Ох! — Ливи закрыла глаза. — Вкуснотища невероятная! Нет, это просто аморально.

 — А все лучшее на свете имеет подобную тенденцию — быть аморальным. Я займусь хлебом и макаронами. Ты делаешь салат.

 Торп уже наполнил сковороду водой. Ливи с минуту поколебалась. Соус все еще пощипывал ей кончик языка. Найдя свежие овощи, она понесла их в раковину мыть.

 — Мне нужна салатница.

 — Второй шкафчик у тебя над головой.

 Торп бросил щепотку соли в воду, зажег горелку.

 Ливи поискала взглядом салатницу. Торп начал резать хлеб, а сам наблюдал за Ливи, как она поднялась на цыпочки, и край ее платья при этом тоже приподнялся. Вот она моет зеленый перец, и ее пальцы скользят по кожуре. Ногти хорошей формы, тщательно ухоженные, но без лака. Она никогда их не лакировала. Это он уже успел заметить. Макияж почти невидим. Одежда только подчеркивает достоинства фигуры, но тоже неброская. Интересно, она делает это в отличие от бойкой и жизнерадостной сестры или просто у нее такой вкус?

 Ливи положила овощи на доску, где он обычно резал мясо.

 Торп протянул ей стакан вина.

 — Тяжелая работа требует вознаграждения. Она не смогла сразу освободить руки, и Торп поднес стакан к ее губам, неотрывно глядя на Ливи.

 — Спасибо.

 Свой голос показался ей чужим. И голова была как в тумане. Она быстро сделала глоток.

 — Понравилось? Ты ведь обычно пьешь белое. Торп тоже выпил.

 — Хорошо. — Ливи стала очень внимательно выбирать подходящий нож.

 Торп подал ей один и предупредил:

 — Будь поосторожнее, он острый.

 — Я стараюсь, — пробормотала она и занялась делом.

 Ливи слышала, как он ходит за ее спиной, как сыплет макароны в кипящую воду, как поджаривает хлеб. Ощущение его присутствия не отпускало ее ни на минуту.

 Когда Ливи покончила с салатом, ее нервы были уже на пределе. Она взяла стакан с вином, который Торп оставил около нее, и сделала большой глоток. «Успокойся, — приказала она себе, — иначе ты забудешь, зачем сюда пришла».

 — Готово? — Он опустил ей руки на плечи, и она едва удержалась, чтобы не вздрогнуть.

 — Да — — Хорошо. Так давай начнем.

 У окна стоял небольшой, дымчатого стекла столик. Несмотря на широкую панораму города, открывавшуюся отсюда, место было уютное и даже интимное. Оно было поднято над полом гостиной на три ступеньки и отгорожено от нее железной решеткой. По всей комнате горели разные по форме и величине свечи. Свет был мерцающий и мягкий. Английская фарфоровая посуда была само совершенство. Пока Ливи пыталась отрешиться от обаяния атмосферы, Торп разложил салат. Ведь она пришла серьезно поговорить. Пора бы и приступить к разговору.

 — У тебя прекрасная квартира, — начала она. — Ты давно здесь живешь?

 — Три года.

 — А как ты выбирал ее? Торп усмехнулся:

 — Очень просто. Она удобна, а красивой я сделал ее сам. Я поселился здесь после Израиля. Я там работал как раз, когда случилась уотергейтская история. До сих пор жалею, что не был здесь. Ух и репортаж я бы сделал на эту тему.

 Он предложил ей масло и уксус.

 — Я знавал редактора, который выбросил в корзинку полученный материал на эту тему. У него была запарка, и он полагал, что никто не придает значения какому-то дурацкому взлому и подслушиванию. Теперь он, по-моему, где-то в Айдахо продает подержанные автомобили.

 Ливи рассмеялась, а потом спросила:

 — Ты долго пробыл на Ближнем Востоке?

 — Слишком долго. — Он поймал вопросительный взгляд Ливи. — Долгие часы скуки и мгновения ужаса. Не очень здоровый образ жизни. Война открывает нам глаза, чтобы видеть, на что способен человек, может быть, даже чересчур широко.

 — Наверное, это очень трудно, — сказала она тихо, пытаясь зрительно представить себе картину, — делать репортажи о войне, о такого рода войне, в чужой стране…

 — Да, это нелегко, — пожал он плечами. — Дело в том, что, описывая такую войну, ты подвергаешься опасности забыть о том, что тоже человек. Вот здесь, — он постучал себя по виску, — все время норовит поселиться мысль, что ты неуязвим и что камера властвует над полем битвы. Но это опасное заблуждение, которое пули и гранаты не уважают.

 Ливи поняла, что он имеет в виду. Она сама однажды беззаботно проследовала в правительственное здание за группой, обезвреживающей бомбы. Она думала только о прекрасном репортаже, который у нее получится. И только позднее до нее дошло, как она рисковала.

 — Это странно, правда? — задумчиво спросила она. — И такое случается не только с репортерами. С телеоператорами дело обстоит еще хуже. В чем, по-твоему, причина?

 — Некоторые любят бросаться словами: мол, это особая миссия, священный долг — довести информацию до общества. Но я всегда относил это за счет стремления сделать свое дело как можно лучше.

 — Узкое мышление, — заметила Ливи, вспомнив, что именно эту фразу он как-то сказал. — И звучит куда прозаичней, чем слово «миссия».

 Торп улыбнулся, глядя, как пламя свечей бросает отблески на ее лицо.

 — А ты ищешь романтики в своей профессии, Ливи?

 Вопрос испугал ее и сразу вернул к действительности.

 — Нет. Нет, конечно, я не ищу романтики. — И тут же упрекнула себя. — Именно поэтому я согласилась пообедать с тобой сегодня вечером.

 — Значит, ты стараешься романтику отделить от своей профессии?

 Ливи нахмурилась. Почему он все так странно воспринимает?

 — Да… то есть нет, — смутилась она.

 — Пока ты думаешь, я принесу спагетти.

 Ливи чертыхнулась про себя и разломила надвое кусочек хлеба с чесноком. Почему в его присутствии все ее планы рушатся? И почему он всег-да одерживает верх? Выпрямившись, она подняла бокал с вином. Ну что ж, попробуем еще раз.

 — А вот и мы.

 Торп поставил на столик блюдо тонких прозрачных макарон, залитых соусом.

 — Торп… — начала Ливи. Перед запахом, однако, было невозможно устоять, и Ливи стала наполнять свою тарелку, не переставая говорить: — Я думаю, что ты все понял.

 — Конечно, конечно, Оливия. Ты на редкость внятно умеешь выражать свои мысли.

 — Зачем же усложнять мое положение…

 — Посылая тебе цветы, — закончил он и подал ей тертый сыр.

 — Ну да. — Удивительно, как глупо прозвучала эта мысль, выраженная вслух. — Да, конечно, это очень мило с твоей стороны, но… — И она хмуро намотала спагетти на вилку. — Я не хочу, чтобы ты сам или кто-нибудь другой придавали этому какое-то особое значение.

 — Разумеется. — Он, не отрываясь, смотрел, как она ест. — Ну, каково?

 — Фантастика! Совершенная фантастика! — Ливи остро ощутила чувственное наслаждение от еды. — Никогда не ела ничего вкуснее.

 Она опять намотала спагетти на вилку, пытаясь вспомнить, что именно хотела объяснить Торпу.

 — Во всяком случае, коллеги так не поступают, ты же знаешь.

 Спагетти по-прежнему были великолепны.

 Ему доставляло неимоверное удовольствие видеть, с каким аппетитом она поглощает его стряпню. Ливи даже слегка облизала вилку.

 — Ну, я имею в виду цветы. Между нами ведь существует давнее соперничество. То есть между местной и национальной службами новостей. Как, например, между родными сестрами.

 — Ты имеешь в виду свою сестру? — уточнил Торп. Мерцание свечей зажгло золотые искорки в ее глазах. Ему показалось, что он может даже сосчитать их.

 — М-м. С такой сестрой, как Мелинда, я в полной мере испытала, что значит быть на вторых ролях. Но я быстро поняла, что такое положение развивает изобретательность. То же самое относится и к местному телевещанию.

 — Вот, значит, как ты к этому относишься? — с любопытством заметил Торп. Он взял ее руку и стал разглядывать. Нежная кожа, ногти чудесной формы, изящная кисть. — И ты считаешь себя второстепенной личностью?

 — Да вся разница только в бюджете. Единственное ваше преимущество.

 Своими грубоватыми ладонями он слегка царапал ей косточки суставов. Ее вдруг охватила внезапная дрожь. Ливи осторожно высвободила свою руку и потянулась к бокалу.

 — Но я не об этом.

 — А о чем же?

 Он улыбнулся — медленной, всезнающей улыбкой, которая сбивала ее с толку. Ливи поспешно отвела взгляд.

 — Ты же знаешь, как быстро распространяются слухи, — продолжала она, по-прежнему уничтожая спагетти. — Личную жизнь не скроешь. А для меня эта скрытность необходима.

 — Да, ты в этом преуспела. О тебе не было никаких упоминаний в газетах или массовых журналах с тех пор, как ты стала взрослой. А жизнь семейства Кармайкл — неплохая кормушка для прессы.

 — Я не укладываюсь в общепринятые рамки. Ливи совсем не хотела этого говорить и была неприятно удивлена. Что-то она расслабилась. Еще не хватало впасть в глупую откровенность.

 — Ну подумай сам, — продолжала она при полном молчании Торпа, — ведь невинная встреча за чашкой кофе после третьих уст превращается в потрясающее любовное свидание во время ленча.

 — Неужели это так сильно тебя беспокоит? Ливи устало вздохнула:

 — Очевидно, с твоей точки зрения это мелочи. Но я-то все еще здесь новичок и к тому же женщина. Любой мой успех поэтому подвергается пристальному рассмотрению и строгому суду. Ведь что могут подумать: Кармайкл встречается с Торпом, потому что хочет попасть в федеральную службу новостей.

 Примерно с минуту он пристально смотрел на нее, а потом изрек:

 — Ты недостаточно в себе уверена.

 — Ну уж нет, я хороший репортер! — надменно возразила Оливия.

 — Я говорю о тебе как о женщине.

 Она оледенела. Торп едва не выругался от отчаяния.

 — Тебя это не касается. — В голосе ее звучала чуть ли не угроза.

 — Но не об этом ли мы с тобой говорим? Я послал розу женщине, а не репортеру.

 — Но я репортер.

 — Это твоя профессия, и только.

 Торп поднял бокал с вином. «Раздражение надо отбросить за ненадобностью, — подумал он. — Это уж точно не лучший способ расположить Ливи к себе».

 — Но в нашем деле нельзя быть такой тонкокожей. Если тебя так беспокоят сплетни, то недостатка в синяках и шишках не будет. Ты посмотри в зеркало. Люди всегда будут сплетничать о женщине с таким лицом, как твое. Это в натуре человеческой. Прими как данность.

 — Но все-таки дело не только в этом.

 Ливи хотелось поставить все точки над «i». Только бы не разозлиться, это ничему не поможет.

 — Я не хочу никаких личных взаимоотношений — ни с тобой, ни с кем другим.

 Торп внимательно разглядывал ее поверх бокала.

 — Неужели ты была ранена так глубоко?

 Ливи не ожидала подобного вопроса и уж меньше всего сочувствия, которое в нем прозвучало. Ей стоило большого труда прямо встретить его взгляд и остаться спокойной.

 — Да.

 Торп немного помолчал, и Ливи уже приготовилась к дальнейшим расспросам. Но он заговорил совсем о другом, и она позволила себе расслабиться снова.

 — Ты ведь начинала в Остине?

 — Да. Но там все казалось мелковатым, что ли. Когда Вашингтонский отдел «Новостей» пригласил меня, я уцепилась за предложение обеими руками.

 Ливи снова занялась едой.

 — Вашингтон — город замечательный, особенно с точки зрения репортера. Мне нравится эта постоянная необходимость соответствовать требованиям.

 — А ты думала о том, чтобы перейти на федеральное телевидение?

 Ливи неуверенно пожала плечами:

 — Конечно, но сейчас меня вполне удовлетворяет мое место. Карл — самый лучший режиссер «Новостей», с которым я когда-либо работала.

 Торп усмехнулся.

 — Но он становится все раздражительнее. — Пошевелив вилкой то, что осталось от спагетти, Ливи иронически заметила: — Особенно если какой-нибудь следопыт по горячим новостям с верхнего этажа крадет у нас хороший репортаж. Я вынуждена была сегодня после пресс-конференции наступить на хвост одному из твоих коллег.

 — Неужели? Кому же?

 — Томсону. Тому, с большими ушами и цветастыми галстуками.

 — Лестная характеристика, ничего не скажешь.

 — Зато точная, — парировала Ливи, но при этом чуть-чуть улыбнулась. — Во всяком случае, мне пришлось здорово потрудиться, чтобы вправить ему мозги. Он хотел перехватить мой материал.

 — Уверен, что ты отлично справилась.

 Ливи уже не скрывала улыбки. Ей довольно приятно было вспомнить, как она отбрила этого предприимчивого мерзавца.

 — В общем, да. Я предупредила, что надо самому искать материал для репортажа, или его однажды повесят на его цветастом галстуке где-нибудь в подвале. — И задумчиво добавила: — Мне кажется, он поверил.

 Торп взглянул в ее холодные голубые глаза.

 — Сдается, я тоже поверил бы. А почему ты не напустила на него своего оператора?

 Ливи усмехнулась и подобрала последние макаронинки.

 — Я не хотела, чтобы в присутствии главного разыгралась вульгарная сцена.

 — Еще хочешь? — Он указал на ее пустую тарелку.

 — Шутишь?!

 — А десерт?

 Она широко раскрыла глаза.

 — Не может быть, чтобы ты и десерт сам приготовил!

 Торп налил ей еще бургундского.

 — Пей вино пока. Я сейчас приду. Он взял тарелки и вышел.

 Ливи подумала, не надо ли ему помочь, но так и не встала. Она слишком отяжелела от еды, чтобы еще и двигаться. Глупо отрицать, что ей нравится его общество. Нравится с ним разговаривать. Спорить с ним. Торп заставлял ее ощущать биение реальной, сиюминутной жизни. Да, она не чувствовала себя с ним в безопасности, но даже это приятно волновало.

 Послышались его шаги.

 При виде блюда с клубникой и креманки со сливками она не могла удержать возгласа удовольствия.

 — Какая великолепная! Как ты раздобыл такую крупную, ведь еще не сезон?

 — Репортер никогда не открывает своих источников, — торжественно заявил Торп.

 Он поставил блюдо на стол. Ливи вздохнула:

 — Клубника изумительная, Торп, но сомневаюсь, что для нее осталось место.

 — Попробуй хоть одну.

 Торп окунул ягоду в только что взбитые сливки.

 — Только одну, — согласилась она и послушно открыла рот, но он почему-то размазал сливки у нее по щеке.

 — Торп! — рассмеялась Ливи и потянулась к салфетке.

 — Извини. — Он положил ладонь на ее руку. — Я сейчас все исправлю. — Обняв ее за шею, едва касаясь языком, он стал слизывать сливки со щеки Ливи.

 Смех ее оборвался. Она сидела оцепенев, не в силах пошевелиться. Сознание и тело как бы зациклились на этом потрясающем ощущении. Ей казалось, что кожа трепещет от наслаждения там, где он коснулся ее языком.

 — Хорошо тебе? — прошептал он и прижался губами к ее рту.

 Ливи молчала, не отрывая от него взгляда. Торп пристально смотрел на нее и читал в ее глазах повесть рвущейся наружу страсти.

 Он медленно окунул в сливки вторую ягоду.

 — Хочешь еще?

 Она покачала головой и сглотнула, глядя, как он вонзил зубы в клубнику. Встав, она вышла в гостиную. Сейчас она придет в себя, все снова будет нормально, все будет в порядке. Дрожь уляжется, жар остынет. И вскрикнула, когда Торп повернул ее к себе и обнял.

 — Я решил, что тебе захотелось потанцевать, — прошептал он.

 — Танцевать? — Она просто таяла в его руках. — Но ведь музыки нет.

 Тем не менее она двигалась вместе с ним, словно в танце, под звуки неслышной музыки, и ее голова уже лежала на его плече.

 — Неужели ты не слышишь музыку? Аромат ее тела дразнил обоняние. Ее грудь мягко подалась, когда он прижал Ливи к себе покрепче.

 Ливи вздохнула и закрыла глаза. В ногах вдруг появилась тяжесть, но она была такая приятная. Ливи оперлась на Торпа, пытаясь убедить себя, что, наверное, слишком много выпила. Да, ощущение было именно такое. Но она знала, что это ложь. И когда он губами коснулся мочки ее уха, она слабо застонала и вздрогнула.

 «Я должна уйти, — приказала Ливи себе. — Я должна уйти прямо сейчас, сию минуту». Ее пальцы запутались в его волосах. Ведь это безумие — оставаться здесь с ним. Она чувствовала его тело, и в ней начало медленно разгораться желание. Его рука скользнула по ее спине, медленно погладила бедро. Он коснулся губами ее шеи, и она что-то пробормотала. Приятная истома овладевала ею.

 — Я не могу остаться, — прошептала она, не пытаясь освободиться из его объятий.

 — Нет, не можешь, — согласился он и медленно ее поцеловал.

 — Я должна идти. — И она подставила ему рот.

 — Да. — Он языком раздвинул ее губы.

 Ей показалось, что она сейчас растворится в наслаждении. Голова кружилась.

 — Я обязана уйти.

 — М-м-м. — И он нежно повел вниз язычок «молнии» на ее платье. Она издавала какие-то невнятные звуки, уже не понимая, где она и что с ней. Его руки пробежали по тонкой талии.

 — Я не хочу тебя, Торп.

 Рот ее был горяч и влажен. Он провел языком по ее полураскрытым губам.

 — Да, я знаю. Ты мне это уже говорила. Ее платье упало на пол.

 Она прижалась к нему еще теснее и телом, и губами. Она тонула, но вода была такая теплая, такая ласковая. Тягучее, сонное желание все сильнее разгоралось от легких прикосновений его рук к ее телу. Она была пленницей магии прикосновения. Такого нежного. Ливи позволила ему поднять себя на руки.

 Лунный свет проникал в спальню сквозь прозрачные занавески. Свет был белый, но не холодный, Ливи внезапно вынырнула на поверхность.

 — Торп…

 Тогда он снова ее поцеловал. И, забыв обо всем, полная желания, она прижалась к нему, он опустил ее на постель. Он раздевал ее медленно, нежно целуя и лаская. Слова, которые он шептал, были так упоительны, они словно гладили ее нервы, но возбуждали тело.

 Когда он снял с себя рубашку, Ливи провела по его спине ладонью. Сильная, мускулистая плоть. Ей хотелось, чтобы он был сильным. Ему просто необходимо было быть сильным.

 Внезапно сонное желание вспыхнуло пламенем. Ливи застонала и прижала его к себе. Его жадный рот коснулся ее груди. Движения Ливи уже не были томными, а руки ничего не стыдились. Она выгнулась, помогая ему раздеть ее совсем. Торп погладил нежную кожу ее бедер, слегка раздвинув их, он проник пальцами туда, где возбуждение ощущалось сильнее всего. Ливи охватил жар. Она вцепилась ногтями в его плечи. Она ни с кем не испытывала такого. Мыслей не было, одни ощущения. Она пылала, ей хотелось, чтобы он взял ее сейчас, сию минуту, но у него были в запасе для нее и другие наслаждения.

 Торп провел языком от ложбинки между грудями вниз по животу, и ей показалось, что она сейчас сойдет с ума. Он продвигался все ниже, и у нее вырвался полузадушенный крик, когда Торп вознес ее на самый пик ощущений.

 Ее отзывчивость на ласку изумляла его и заставила забыть о собственном безумии. Торп хотел, чтобы она испытала все оттенки наслаждения. Она так потрясающе реагировала на каждое касание, была так необыкновенно трепетна и чувствительна. Лунный свет придавал ее коже мраморный отблеск, но ее плоть была живое пламя. Он желал ее безумно. Каждый раз, когда она со стоном произносила его имя или прикасалась к нему, его сотрясала невероятная, исступленная жажда слияния. Она хотела его, только его, и уже одно это повергало его почти в сумасшествие.

 Торп впивался поцелуями в ее губы, и она отвечала ему так же неистово. Вся ее сдержанность растопилась, все преграды рухнули. Ливи ощущала только отчаянную жажду удовлетворения, и только один человек на свете мог утолить ее. Она уже совершенно не помнила себя. Какие споры, какие сомнения?! Вся истина была в их единении. Для него же весь мир сейчас сосредоточился в этой женщине на этой постели. Даже в темноте он видел каждый изгиб ее тела, каждую черту лица. Она еще вздрагивала, соски были еще набухшие, дыхание успокаивалось медленно. Он и раньше догадывался, сколько страсти таится в ее сдержанности, но о таких глубинах и не подозревал. Он был ошеломлен произошедшим. Ему казалось, что он все испытывает впервые. Сейчас он был абсолютно беззащитен. Человек без маски, просто как есть.

 Ливи наслаждалась полнотой ощущений, тем моментом, когда неистовое желание переливается в удовлетворенную радость плоти и постепенно наступающий покой. Она никогда и ни с кем не испытывала такой раскованности и самозабвения. Только Торп смог подарить ей все это.

 Значит, что-то важное отсутствовало в ее жизни? Она почти боялась ответить на этот вопрос, понять до конца его смысл. Торп опять заставил ее почувствовать себя женщиной в полном значении этого слова. Она все еще ощущала вкус его губ, и ей не хотелось утратить это ощущение. Она обрела в его объятиях чувство безопасности. И это было особенно удивительно.

 Но кто же он такой, этот Торп, мужчина, который сумел заставить ее отдать ему то, что долгие пять лет она не могла или не хотела отдавать никому в мире?

 — Я дала себе обещание, что этого никогда не случится, — прошептала она, уткнувшись лицом в его шею.

 Ее слова дошли до слуха Торпа, пребывающего в дремотном состоянии.

 — Жалеешь? — спросил он вкрадчиво и ждал ответа, как ему показалось, целую вечность.

 — Нет. — Ливи протяжно вздохнула. — Никаких сожалений. Я никогда не думала, что так будет, но я об этом не жалею.

 Он с облегчением вздохнул и прижал ее к себе. Ее серьезные, тихие слова взволновали его.

 — Оливия, ты такая сложная женщина.

 — Неужели? — Она чуть-чуть улыбнулась и закрыла глаза. — Никогда так о себе не думала. Я всегда была целеустремленной и в каком-то смысле простодушной.

 — Я пытался разобраться в тебе полтора года, — возразил Торп. — И скажу честно, это нелегкое занятие.

 — Ну и нечего было.

 Она провела рукой по его плечу. Ей нравилось и то, что он сильный человек, и то, что он силу может обратить в нежность.

 — Торп, а у тебя много было любовниц? Он негромко рассмеялся:

 — Это слишком деликатный вопрос, чтобы задавать его в такую минуту, Кармайкл.

 — Но я же не составляю досье: имя, возраст и тому подобное, — вдруг вскинулась она ни с того ни с сего. И тут же сладко вздохнула, потому что его рука скользнула по ее спине. — Наверное, мне все это не очень хорошо удается, — вдруг сказала она.

 — Что удается не очень хорошо? — спросил он рассеянно, потому что одно только прикосновение к ней вновь возбуждало желание.

 Ливи вдруг стало неловко, она стеснялась выразить свою мысль.

 — Э… э… доставить удовольствие партнеру. Он перестал поглаживать ее спину и внимательно стал вглядываться в ее лицо.

 — Ты шутишь?

 — Да нет, — ответила она в полном смущении. Если бы она не растворилась полностью в блаженстве плоти, то, наверное, никогда бы не стала говорить всякие глупости. Запинаясь, она попыталась объяснить: — Я знаю, что не очень хороша в постели, но…

 — Кто, черт возьми, вбил в твою голову эту дурацкую мысль?

 Его явное раздражение удивило Ливи. «Мой муж», — вертелось на кончике языка, но она ответила неопределенно:

 — Да так, знаю — и все. Он выругался и перебил ее:

 — Так ты думаешь, что я сейчас притворялся?

 — Нет, — смутилась Ливи и спросила неуверенно: — А ты притворялся?

 Он разозлился до безрассудства. Перекатившись со спины на живот, он подмял ее под себя.

 — Я хотел тебя с той первой минуты, когда увидел твое лицо. Ты об этом не знала?

 Ливи покачала головой, не в силах что-либо сказать. Под тяжестью его тела, от жесткой хватки его рук с новой силой проснулось желание.

 — Ты была такая холодная, держалась так отстраненно, но под этой ледяной оболочкой я видел языки пламени. Я только и думал, как хорошо с тобой должно быть в моей постели.

 Он снова крепко, яростно поцеловал ее в губы. Его руки в неистовстве властно распоряжались ее плотью. Ливи бездумно отдалась на их волю, дрожа от вожделения.

 — Я хотел растопить лед, но оказалось, что льда-то и нет. Ты удивительная, роскошная, потрясающая женщина. Мне стоит только крепко обнять тебя, и я весь горю, вбирая в себя твое ответное пламя. Если ты не доставляла, как ты выразилась, удовольствия партнеру, то он просто полный идиот. Он много потерял, он потерял все. Запомни это.

 Она уже не слушала его, полыхая новым огнем. Он снова ласкал ее. Ливи целовала его шею, легко касалась ее языком. Пульс Торпа бешено зачастил. Ливи прижалась к нему еще крепче и поцеловала в губы. О, этот вкус его губ! Она отчаянно желала ощущать его снова и снова. Их тела охватила дрожь. Ненасытность обоих была безмерна.

 Он жадно припал к ее рту. Скорее это был укус, а не поцелуй. Страсть Ливи увлекла его в пределы первобытного выражения чувств. Так не притворяются. Он целиком растворился в ней, в том, что они творили вместе. И оба они вознеслись в мир, недоступный рассудку.

 Потом она обмякла, выпитая до дна, но тело еще содрогалось, и дыхание было прерывистым. Он лежал обессилев, не в состоянии контролировать тяжесть своего тела. Ладонями она чувствовала его влажную спину. И сколько времени они пролежали так, в сплетении тел, ни Торп, ни Ливи не сознавали.

 — Пожалуй, ты права, — наконец глухо, хрипло сказал он. — Разве можно говорить об этом как об удовольствии?

 Ливи, к своему удивлению, рассмеялась, откуда только силы взялись. Впрочем, смех был тихий, едва звучащий где-то внутри. Теплый такой, тихий, уютный смешок. Она принимала это как нечто само собою разумеющееся и в то же время нечто новое и чудесное; смех в постели. Торп поднял голову и посмотрел на нее.

 — Дурочка, — сказал он тихо. И, перевалившись на спину, прижал ее к своему боку. Через мгновение она уже спала, обессиленная и счастливая. А он обнимал ее и во сне.