• Следствие ведет Ева Даллас, #1

18

 Она позволила Кэтрин выплакаться, хотя хорошо знала, что слезами не залечить такую рану. Ей очень помогало сознание того, что Рорк рядом. Он, как мог, успокоил Элизабет и Ричарда, а потом распорядился, чтобы слуга собрал разбитую посуду. Наконец Элизабет пришла в себя настолько, что смогла снова заказать кофе. Она сама принесла Кэтрин чашку и тщательно закрыла дверь в холл.

 – Вот, милая, попей.

 – Простите меня… – Кэтрин обхватила чашку трясущимися пальцами, чтобы согреть их. – Простите! Я думала, что этому пришел конец. Я заставила себя поверить, что все позади! Иначе я не смогла бы жить…

 – Миссис Дебласс, я должна узнать все. Вы меня слышите? – Ева дождалась, пока Кэтрин обратит на нее внимание. – Вы понимаете, что я записываю наш разговор?

 – Вы ничего не сможете с ним сделать! Он очень влиятелен, никто не в состоянии ему помешать…

 – Я помешаю. Вы ведь потому и позвонили мне, что почувствовали: я сумею его остановить.

 – Он вас боится, – прошептала Кэтрин. – Боится! Уж я-то знаю. Он вообще боится женщин. Потому и мучает их. Я уверена: он дал нашей матери какое-то средство, чтобы она погрузилась в кому. Отец боялся, что мама заговорит: она ведь все знала.

 – Ваша мать знала, что отец вас совращал?

 – Знала. Делала вид, что не знает, но я все понимала по ее глазам. Она ничего не хотела знать, стремилась к покою и порядку, чтобы можно было устраивать приемы, продолжать жить как жена сенатора… – Кэтрин прикрыла ладонью глаза. – Каждый раз, когда он приходил ко мне ночью, на следующее утро я видела: она знает. Но если я пыталась заговорить с ней об этом, она делала вид, будто не понимает, о чем речь. Она твердила мне: «Перестань выдумывать, будь хорошей дочерью, уважай свою семью».

 Кэтрин убрала от лица руку, взяла обеими руками чашку, но пить не стала.

 – Когда я была еще маленькой, семи-восьми лет, он приходил ко мне ночью и… трогал. Твердил, что в этом нет ничего плохого: мол, он – папа, а я должна изображать маму. Он называл это игрой, тайной игрой. Он приказывал мне… трогать его. Мне приходилось…

 – Не обязательно все называть своими именами, – сказала Ева, видя, что Кэтрин снова бьет дрожь. – Говорите то, что можете.

 – Ему нельзя было не подчиниться. Он был в нашем доме всесильным. Правда, Ричард?

 – Да, – Ричард сжал руку сестры. – Почему ты мне ничего не говорила, Кэт?

 – Потому что мне было стыдно и страшно! А мама отворачивалась… Я думала, что обязана ему повиноваться. – Она судорожно глотнула. – А когда мне исполнилось двенадцать лет, родители устроили праздник. Друзья, огромный торт, пони… Помнишь пони, Ричард?

 – Помню. – По его щекам бежали слезы. – Я все помню.

 – В ту ночь он пришел ко мне снова. Он сказал, что я уже взрослая и что у него есть для меня подарок – особый подарок. Сказал и изнасиловал! – Кэтрин закрыла лицо руками и стала раскачиваться. – В этом заключался его особый подарок. Я умоляла его перестать, потому что мне было больно. Я была уже достаточно взрослой, чтобы понимать, что происходит нечто ужасное. Я чувствовала, что вот-вот потеряю сознание. Но он не останавливался. Потом он приходил еще и еще. Так продолжалось год за годом, пока я не уехала. Я выбрала колледж как можно дальше от дома, чтобы он не мог до меня дотянуться. Я твердила себе, что этого не было. Не было, не было, не было…

 Я хотела построить нормальную жизнь. Вышла замуж, потому что думала, что это принесет мне безопасность. Джастин всегда был добр и нежен. Он никогда меня не обижал. Но я не говорила ему правды: боялась, что, узнав, он станет меня презирать. Я снова уговаривала себя: этого не было, не было, не было…

 Кэтрин опустила руки и взглянула на Еву.

 – Иногда я даже начинала в это верить. Я уходила с головой в работу, в семью. Но, очнувшись, понимала, что теперь он делает то же самое с Шерон. В такие минуты я хотела ей помочь, только не знала как. А потом снова отталкивала от себя реальность, как раньше это делала моя мать. И вот теперь он убил Шерон. Боже, скоро он убьет меня!

 – Почему вы считаете, что это он убил Шерон?

 – Она была не такой слабой, как я. Она превратила это в оружие против него. Однажды я слышала их ссору. Это было на Рождество. Мы все съехались к нему – изображали дружную семью. Я видела, как они вдвоем проследовали к нему в кабинет, тайком двинулась за ними и замерла у двери. Он был взбешен, обвинял ее в том, что своим образом жизни она издевается над всем, что ему дорого. Она сказала: «Это ты сделал меня такой, мерзавец!» У меня потеплело на душе от этих ее слов, я чуть не захлопала в ладоши: наконец-то ему дают отпор! Шерон угрожала, что выдаст его, если он не будет ей платить. Она предупредила, что у нее все записано, ни одна грязная подробность не осталась без внимания. «Так что раскошеливайся, любимый дедушка!» Они ругались, обзывали друг друга, а потом…

 Кэтрин оглянулась на Элизабет, на брата и спрятала глаза.

 – В щелку я видела, как Шерон сняла блузку, – прошептала она и вздрогнула, услышав, как застонала Элизабет. – Она сказала, что готова отдаваться ему, как любому из своих клиентов, только ему придется платить больше, гораздо больше. Он глазел на нее – знаю я это его выражение: блестящие глазки, слюнявый рот, – а потом схватил за грудь. И тут Шерон оглянулась на дверь и заметила меня. Наверное, она с самого начала знала, что я слежу за ними. В ее взгляде было такое отвращение! Может быть, это даже была ненависть: она ведь знала, что я не посмею ничего сделать. Она была права: я просто закрыла дверь и убежала. Прости меня, Элизабет!

 – Здесь нет твоей вины. Она должна была все рассказать мне. Боже, как я могла ничего не замечать? Это я во всем виновата! Я, мать, ее не уберегла!

 – Ты делала все, что могла. Помнишь, ты просила меня с ней поговорить? – Кэтрин крепко сцепила пальцы. – Я была тогда в Нью-Йорке по делам и встретилась с ней. Она сказала, что я выбрала свой путь, а она – свой. И ее путь лучше: я играю в политику и прячу голову в песок, а она играет во власть с широко раскрытыми глазами.

 Узнав, что она погибла, я сразу все поняла. На похоронах я наблюдала за ним, а он – за мной. Он подошел ко мне, обнял, прижал к себе, якобы утешая. И сказал на ухо, чтобы я вела себя осторожнее. Помнила, что случается в семьях, не хранящих свои секреты. Назвал Франклина чудесным мальчиком, сказал, что теперь у него на Франклина большие виды. Я должна им гордиться – и беречь его… – Кэтрин закрыла глаза. – Что мне было делать?! Ведь это мой единственный сын!

 – Никто не причинит вашему сыну вреда. – Ева дотронулась до ее ледяной руки. – Даю вам слово!

 – Я так и не узнаю, в силах ли была спасти твою дочь, Ричард…

 – Зато вы знаете, что делаете все возможное сейчас! – Не замечая, что держит руку Кэтрин, Ева стиснула кулаки. – Вам будет трудно через все это пройти, миссис Дебласс, но придется. Предстоит огласка, выступление в суде со свидетельскими показаниями, если дело дойдет до суда.

 – Суда он ни за что не допустит, – безнадежно проговорила Кэтрин.

 – Я не оставлю ему выхода! – Ева была уверена, что если не обвинение в убийстве, то развращение несовершеннолетних она на него повесит. – Миссис Барристер, думаю, теперь Кэтрин лучше отдохнуть. Проводите ее наверх.

 – Да, конечно. – Элизабет встала, подошла к Кэтрин и помогла подняться ей. – Тебе надо прилечь, дорогая.

 – Мне очень жаль. – Кэтрин двинулась к двери, тяжело опираясь на Элизабет. – Видит бог, мне жаль!

 – При управлении полиции работает служба психиатрической помощи, – сказала Ева, когда дверь за ними закрылась. – Думаю, мистер Дебласс, вашей сестре следовало бы туда обратиться.

 – Боюсь, что да, – рассеянно отозвался Ричард. – Без помощи ей не обойтись.

 «Как и всем вам», – подумала Ева.

 – Вы в состоянии ответить на несколько вопросов?

 – Постараюсь, хотя это непросто, лейтенант. Отец всегда тиранил семью, но теперь он предстает настоящим чудовищем! Как смириться с мыслью, что твой родной отец – чудовище?!

 – У него есть алиби на тот вечер, когда погибла ваша дочь, – напомнила Ева. – Для предъявления обвинения нужны дополнительные доказательства.

 – Алиби?

 – Согласно материалам дела Рокмен работал вместе с вашим отцом в Вашингтоне до двух часов ночи.

 – Рокмен повторит любую версию, продиктованную отцом.

 – Даже если речь идет об убийстве?

 – Конечно! Ведь это простейший способ избежать неприятностей. Кто поверит в виновность моего отца? – Ричард содрогнулся, словно ему внезапно стало холодно. – Своими показаниями Рокмен снимает подозрения с хозяина и продолжает вести жизнь, которая его очень устраивает.

 – Скажите, мог бы ваш отец совершить поездку из Вашингтона в Нью-Йорк и обратно таким образом, чтобы о ней нигде не осталось упоминаний?

 – Не знаю. Если бы он воспользовался своим личным самолетом, остались бы упоминания в бортжурнале.

 – С бортжурналом всегда можно поработать, – вставил Рорк.

 – Наверное. – Ричард поднял глаза, только теперь вспомнив о присутствии друга. – Ты разбираешься в этом лучше меня.

 – Это он о тех временах, когда я был не в ладах с законом, – усмехнувшись, объяснил Рорк. – А исправления в бортжурнал внести можно, но за немалые деньги. Пришлось бы подкупить пилота, механика, а главное, бортинженера.

 – Что ж, теперь мне по крайней мере ясно, за кого взяться. Доказав, что самолет сенатора совершил полет в тот роковой вечер, мы получим в руки решающий козырь и возможность сломить подозреваемого… Вы хорошо знакомы с отцовской коллекцией оружия? – обратилась она к Ричарду.

 – Лучше, чем хотелось бы. – Ричард подошел к буфету, плеснул в рюмку виски и опрокинул одним глотком. – Он обожает кремневые пистолеты, часто ими хвастается. В детстве он пытался и меня заинтересовать, но я не поддался – Рорк может вам это подтвердить.

 – Ричард считает, что коллекция огнестрельного оружия – опасный символ превышения власти. А я со своей стороны могу добавить, что Дебласс нередко прибегает к услугам черного рынка.

 – Почему ты молчал раньше?

 – Потому что ты не спрашивала.

 Ева решила не развивать эту тему – пока.

 – Ваш отец разбирается в системах безопасности? В их устройстве?

 – Безусловно. Он гордится тем, что способен сам себя защитить. Это, кстати, одна из тем, которые мы с ним можем обсуждать, не ссорясь.

 – Вы назвали бы его экспертом?

 – Нет, – ответил Ричард, подумав. – Скорее талантливым любителем.

 – Теперь о его отношениях с шефом полиции Симпсоном. Как бы вы их охарактеризовали?

 – К Симпсону у него корыстный интерес. Отец считает его дураком, а дураков он обычно использует в своих целях. – Ричард обессиленно упал в кресло. – Не могу больше! Мне нужно передохнуть, остаться наедине с женой…

 – Хорошо. Но учтите: я установлю за вашим отцом наблюдение. Любой ваш контакт с ним будет зафиксирован. Лучше держитесь от него подальше.

 – Думаете, я попытаюсь его убить? – Ричард мрачно усмехнулся и уставился на свои руки. – Признаться, у меня была такая мысль. Что он сделал с моей дочерью, с моей сестрой, со всей моей жизнью?! Но мне не хватит смелости…

 Покинув дом, Ева, не глядя на Рорка, заторопилась к машине.

 – Ты что-нибудь подозревал? – на ходу бросила она.

 – Что тут замешан Дебласс? Не исключал такой возможности.

 – И ничего не сказал мне?!

 Ева остановилась как вкопанная, ее глаза метали молнии.

 – Это была просто смутная догадка. О Кэтрин я ничего не знал. Совершенно ничего! А вот насчет Шерон… Когда мы с ней единственный раз ужинали вместе, она очень странно говорила о своем дедушке. Но догадка – еще не факт! Мои догадки ничем бы тебе не помогли. К тому же, – он опустил глаза, – познакомившись с тобой, я решил держать эту догадку при себе, чтобы не причинять тебе лишнюю боль.

 Ева резко отвернулась, но Рорк ласково взял ее за плечи и заставил смотреть на себя.

 – Может быть, тебе станет легче, если ты расскажешь мне что-нибудь?

 – Сейчас речь не обо мне! – Она задыхалась. – Я не могу об этом вспоминать, Рорк. Не могу! Если начну, то наделаю ошибок, и он вывернется. Изнасилование, убийство, совращение несовершеннолетних… Представляю, сколько линий обороны он выстроил! Я должна вывести его на чистую воду.

 – Ты же сама сказала Кэтрин, что единственный способ преодолеть все это – высказаться!

 – У меня другой случай. Мне некогда расслабляться, я должна работать.

 Рорк огорченно вздохнул и открыл машину.

 – Наверное, тебе не терпится попасть в вашингтонский аэропорт, где Дебласс держит свой самолет?

 – Да. – Рорк занял место водителя, а она села рядом с ним. – Можешь высадить меня на ближайшей станции.

 – Я с тобой, Ева.

 – Хорошо, едем.

 Пока он разворачивался, она позвонила Фини.

 – Я напала на след! – торопливо объявила Ева. – Спешу в Вашингтон.

 – Лучше послушай, что я тебе скажу! – В голосе Фини звучало торжество. – Открываю ее последнюю запись, датированную утром того дня, когда ее убили, а там… Одному богу известно, почему она сразу отнесла дневник в банк. Нам везет. В полночь у нее была назначена встреча. Никогда не догадаешься, с кем!

 – С дедом.

 Фини был сражен.

 – Черт, Даллас, как ты до этого додумалась?!

 Ева зажмурилась и облегченно перевела дух.

 – Потом. Лучше скажи, что в дневнике.

 – Она называет его «сенатором» и «старым пердуном-дедулей». Очень красочно описывает, как зарабатывает каждой встречей с ним по пять тысяч. Цитирую: «Сколько бы слюны он на меня ни изводил, оно того стоит. Сколько же еще энергии в моем стареньком дедушке! Вот подонок! По пять тысяч каждые две недели – не так плохо. Он расплачивается сполна, я ничего не делаю бесплатно. Не то что в детстве… Теперь мы поменялись ролями. Я не собираюсь превращаться в выжатый лимон, как бедная тетя Кэтрин. Я торжествую! В один прекрасный день, когда мне все это наскучит, я познакомлю со своими дневниками прессу. Наделаю копий и разошлю! Я пугаю этим дедулю, и он приходит в бешенство. Так ему и надо, пускай покорчится! Как же чудесно держать его в руках и крутить им, как мне вздумается, в отместку за все, что он со мной сделал…»

 Ева представила, как Фини качает головой.

 – Это был настоящий бизнес, Даллас. Она неплохо зарабатывала шантажом. Я посмотрел, что она тут понаписала: имена, факты… В общем, сенатор побывал у нее в ночь ее смерти. Теперь он наш.

 – Сможешь оформить мне ордер?

 – Запросто. Начальник приказал дождаться твоего звонка и действовать. Нам велено его сцапать. Убийство первой степени!

 Ева торжествующе раздувала ноздри.

 – Где мне его искать?

 – В Сенате. Он как раз проталкивает свой законопроект об общественной нравственности.

 – Чертов лицемер! Я еду за ним! – Она выключила связь и повернулась к Рорку: – Какую скорость развивает эта машина?

 – Сейчас узнаем.

 

 …Если бы не инструкции Уитни о соблюдении осторожности, Ева ворвалась бы в Сенат и при всех заковала Дебласса в наручники. Но ей было приказано дождаться перерыва, и она покорно ждала, пока он закончит свою пламенную речь о моральном упадке в стране, проистекающем из половой распущенности и повсеместного употребления наркотиков. Он распространялся об аморальности молодого поколения, об отсутствии религиозного воспитания в семье и школе, в результате чего богобоязненный народ превратился в нацию безбожников. Сенатор сыпал цифрами, говорящими о разгуле преступности, упадке городов, наркоторговле. Самым страшным злом он считал легализованную проституцию.

 Еву чуть не стошнило. Рорк погладил ее по спине, призывая к терпению, но она не могла молчать:

 – Перед тем, как легализовали проституцию, каждые три секунды совершалось изнасилование или попытка изнасилования! Конечно, с изнасилованиями еще не покончено, потому что в их основе не секс, а жажда подавлять и подчинять, но цифры упали. Зарегистрированные проститутки обходятся без сутенеров, их не избивают, не калечат, не убивают. Они не могут пользоваться наркотиками. А контроль над рождаемостью? В свое время женщины были вынуждены обращаться к настоящим мясникам, чтобы избавиться от нежелательной беременности. Они рисковали жизнью, превращались в инвалидов! Дети рождались слепыми, глухими, калеками… Разумеется, мир по-прежнему несовершенен, но, слушая его, нетрудно понять, что могло быть гораздо хуже.

 – Знаешь, что сделает с ним пресса, когда обо всем пронюхает?

 – Распнет, – прошептала Ева. – Только бы он не превратился в мученика за идею!

 – Выразитель нравственных чаяний правого крыла, заподозренный в инцесте, связях с проститутками и убийстве? Не думаю. Ему конец. Его проткнут десятком осиновых кольев.

 Конец сенаторской речи потонул в бурных аплодисментах. Судя по всему, сторонники Дебласса на галерее для посетителей преобладали.

 «К черту осторожность!» – решила Ева, как только удар молотка оповестил о часовом перерыве. Она ворвалась в толпу помощников и прихлебателей сенатора, которые восхищались его красноречием, поздравляли с успехом, хлопали по спине.

 Ева дождалась, пока он сам ее увидит. Взгляд Дебласса скользнул по ней, по Рорку, и лицо его окаменело.

 – Лейтенант? Если вам необходимо со мной поговорить, мы можем пройти в мой кабинет. У вас есть десять минут.

 – Теперь у меня будет гораздо больше времени. Сенатор Дебласс, вы арестованы по подозрению в убийстве Шерон Дебласс, Лолы Старр и Джорджи Касл! – У сенатора отвисла челюсть, а Ева продолжала, не обращая внимания на ропот вокруг: – Помимо этого, вы обвиняетесь в неоднократных кровосмесительных насилиях над Кэтрин Дебласс, вашей дочерью, и Шерон Дебласс, внучкой.

 Он стоял, не в силах шелохнуться, пока Ева заламывала ему руки за спину и застегивала наручники на запястьях.

 – Ознакомьтесь с правами арестованного. Вы не обязаны давать немедленный ответ на предъявленные обвинения. Вы…

 – Это беззаконие! – взорвался Дебласс, наконец обретя дар речи. – Я – сенатор Соединенных Штатов! Вы находитесь на федеральной территории!

 – Вас сопроводят два федеральных агента. – Ева сверкнула глазами, заставив попятиться зевак. – Вам понятны ваши права?

 – Ты у меня лишишься значка, сучка! – взвизгнул Дебласс.

 Лицо его побагровело, воздух со свистом вырывался из легких.

 – Будем считать брань утвердительным ответом. Спокойнее, сенатор, зачем вам сердечный приступ? А моего значка тебе не видать, как свободы, скотина! – сказала она ему в самое ухо. – Ты будешь у меня извиваться, как черт на сковородке!

 В это время подошли федеральные агенты, и Ева передала им Дебласса.

 – Его ждут не дождутся в Нью-Йорке.

 Сенат потонул в возгласах, превратился в месиво из тел. Ева высмотрела в людской каше Рокмена. Тот приближался к ней, кипя от ярости.

 – Вы совершаете большую ошибку, лейтенант.

 – Нет. А вот вы уже однажды дали ложные показания. Это превращает вас в соучастника преступления. Мы еще к этому вернемся.

 – Сенатор Дебласс – великий человек, а вы всего лишь пешка в руках либералов, стремящихся его уничтожить!

 – Сенатор Дебласс – кровосмеситель, растлитель малолетних, насильник и убийца. А я всего лишь полицейский, схвативший его за руку. Если не хотите пойти на дно вместе с ним, наймите адвоката.

 Рорк был вынужден прибегнуть к силе, чтобы расчистить Еве дорогу. Ей пытались преградить путь журналисты, но она миновала их не моргнув глазом.

 – Мне нравится ваш стиль, лейтенант Даллас, – заявил он, протолкавшись с ней к машине. – Очень нравится! Между прочим, мне больше не кажется, что я в тебя влюблен. Отныне я в этом уверен.

 Как ни приятно было выслушать признание в любви, Ева с трудом боролась с тошнотой.

 – Уедем отсюда! Быстрее!

 В машине она еще как-то справлялась с собой, но стоило им подняться на борт самолета, ей стало совсем плохо. Четко и бесстрастно доложив о произведенном аресте начальнику, Ева вырвалась из рук Рорка и кинулась в туалет.

 Рорк остался за дверью. Он был бессилен ей помочь, понимая, что от утешений Еве станет только хуже. Шепотом проинструктировав стюардессу, он сел в кресло и стал смотреть на взлетную полосу.

 Когда дверь туалета открылась, Рорк поднял глаза. Ева была бледной, как мертвец, глаза расширились и потемнели. Походка, обычно такая твердая, стала шаткой.

 – Прости меня за слабость…

 Усадив ее, он подал ей чашку.

 – Выпей. Тебе полегчает.

 – Что это?

 – Чай с виски.

 – Я при исполнении… – начала было она, и Рорк не выдержал:

 – Пей, черт возьми, не то я волью это в тебя насильно!

 Убеждая себя, что подчиниться проще, чем спорить, Ева взяла чашку. Сделав всего один глоток и разлив чай, она поставила чашку на стол. Рорк сам пристегнул ее ремнем, щелкнул кнопкой и приказал пилоту взлетать.

 Сколько Ева ни старалась, справиться с дрожью не удавалось. Когда Рорк попытался ее обнять, она отпрянула. Тошнота еще не прошла, в голове гудело.

 – Меня тоже насиловал родной отец, – внезапно услышала она собственный голос. – Много раз. Насиловал и бил. Сопротивлялась я или нет – неважно: он все равно меня насиловал и избивал! Я ничего не могла поделать. Человек бессилен, когда те, кому положено о нем заботиться, вместо этого измываются над ним…

 – Ева! – Рорк схватил ее за руку и не дал вырваться. – Поверь, я страдаю вместе с тобой!

 – Из всего раннего детства я помню только это. Потом мне было сказано, что в возрасте восьми лет меня нашли в какой-то далласской подворотне – всю в крови, со сломанной рукой. То ли это он меня туда швырнул, то ли я сама убежала. Не знаю, не помню… Он больше не появлялся. Ко мне никто не приходил.

 – А мать?

 – Не знаю. Я ее не помню. Может, она умерла? А может, делала вид, что ничего не происходит, – как мать Кэтрин… Я даже не знаю своего имени! Меня так и не смогли опознать.

 – Но потом ты была уже в безопасности.

 – Тебе никогда не приходилось жить на государственном обеспечении? Никакого чувства безопасности, одно бессилие! Добрыми намерениями тоже можно затравить. – Ева вздохнула, откинула голову и закрыла глаза. – Знаешь, в какой-то момент я почувствовала, что мне вовсе не хочется арестовывать Дебласса. Я хотела его убить, убить собственными руками! Мне даже стало страшно. Я осознала, что у меня к нему личный счет.

 – Но ты с честью исполнила свой долг.

 – Исполнила и буду исполнять впредь. – Ева помолчала: сейчас она думала не о деле Дебласса, а о жизни – своей и Рорка. – Я хочу, чтобы ты знал: внутри у меня осталась грязь. Это как вирус, подтачивающий организм и дожидающийся момента, когда понизится сопротивляемость. Лучше не делать на меня ставку.

 – Я люблю рисковать. – Он взял ее руку и поцеловал. – Давай сыграем вместе. Чем черт не шутит, авось выиграем! Оба.

 – Я никогда никому об этом не рассказывала.

 – Ну и как, помогло?

 – Не знаю, может быть… Господи, я так устала…

 – Положи голову мне на плечо. – Он обнял ее и помог устроиться. – Поспи.

 – Немножко, только до Нью-Йорка, – измученно прошептала она.

 – Разумеется, немножко. – Он поцеловал Еву куда-то в макушку и замер, чтобы не тревожить ее сон.