Обожествлённое зло

 Проституткой Мона Шерман была первоклассной. С четырнадцати лет она зарабатывала себе на жизнь, торгуя собственным телом. Ей нравилось думать, что она таким образом выполняет полезное для общества дело. И выполняет его хорошо. Она гордилась своей работой и всегда руководствовалась правилом, что клиент всегда прав. Как хороший запасной игрок в бейсболе, Мона умела и была готова исполнять все, что от нее требовалось. За двадцать пять баксов в час Мона с полной гарантией удовлетворяла любые вкусы того, кто ей за это платил.

 Она считала себя своего рода феминисткой. В конце концов, она ведь была деловой женщиной, которая сама составляла себе рабочее расписание и выбирала клиентуру. Она пришла к выводу, что ее уличный опыт несомненно заслуживал ученой степени по экономике.

 У Моны было свое постоянное место на углу и постоянный приток устойчивой клиентуры. Она была миловидной женщиной, дружелюбной до, во время и после деловых взаимоотношений. Со своим десятилетним опытом она понимала важность отношений с потребителем.

 Скорее ей даже нравились мужчины, независимо от их телосложения, индивидуальности или потенции. За исключением копов. Их она ненавидела из принципа – из того принципа, что они вмешивались в ее неотъемлемое право зарабатывать себе на жизнь. Раз уж она решила зарабатывать, торгуя своим телом, это ее личное дело. А копы под настроение норовили затолкать ее в каталажку. Однажды она из-за них побывала там.

 Поэтому, когда ей предложили в сто раз больше ее обычной таксы только за то, чтобы сообщить одному копу некую смесь правды и лжи, Мона, с готовностью согласилась.

 Половину суммы она получила наличными сразу. Ей переслали деньги по почте. Будучи деловой женщиной, она положила их в банк на шестимесячный депозит, чтобы получить порядочные проценты. На эти деньги и оставшуюся половину Мона собиралась провести следующую зиму в Майами. Устроить себе каникулы.

 Она не знала, от кого именно эти деньги, но знала, откуда они. Благодаря своей профессиональной связи с Биффом Стоуки, Мона как-то заработала пару лишних монет участием в групповой оргии с кучкой психов в масках. Она знала, что мужчины любили играть в разного рода чудные игры и ничему не удивлялась.

 Как и было условлено, она связалась с шерифом Раф-ферти и сказала ему, что владеет информацией, которая может его заинтересовать. Договорилась встретиться с ним на живописной смотровой площадке у семидесятой автострады. Она не хотела принимать полицейского у себя в комнате. Ей надо было заботиться о своей репутации.

 Когда она подъехала на своем разбитом «Шеветте», он уже был там.

 Неплохо выглядит для полицейского, подумала Мона и повторила про себя заученные фразы. Она отлично их помнила. Мона улыбнулась. Может ей стоит попробовать себя в Голливуде вместо Майами.

 – Вы Рафферти?

 Кэм обвел ее взглядом. Длинноногая и худая в своем будничном одеянии, состоящем из шорт и узкой майки. Короткая стрижка, концы волос высветлены. Если бы не морщины вокруг глаз и рта, ей нельзя было бы дать ее лет.

 – Да, я Рафферти.

 – А я Мона. – Улыбнувшись, она сунула руку в красный кошелек, болтавшийся у нее на груди, и вынула сигарету «Вирджиния Слим». – Огонек найдется?

 Кэм вытащил спички и зажег одну. Подождал, пока не пройдет мимо семейство из четверых человек, которые в поисках туалета пререкались между собой. – Что ты хочешь мне рассказать, Мона?

 – А Бифф в самом деле был твоим отцом?

 – Он был моим отчимом.

 Она прищурилась сквозь сигаретный дым. – Ага. Действительно, никакого семейного сходства. Я хорошо знала Биффа. У нас с ним было то, что можно назвать тесным деловым сотрудничеством.

 – Вот как это называется?

 Без всяких сомнений он был настоящий коп. Мона отставила сигарету и аккуратно стряхнула пепел на землю. – Время от времени он наезжал в город и тогда мы отлично развлекались. Мне действительно жаль, что он умер.

 – Если бы я знал, что вы с ним были так близки, я бы позвал тебя на похороны. Но давай ближе к делу. Ты ведь не для того вызвала меня сюда, чтобы рассказывать, что Бифф был твой постоянный клиент.

 – Я просто выражаю свое соболезнование. – Он уже вызывал у нее нервную дрожь, как будто она была актрисой в день премьеры. – Я бы выпила чего-нибудь прохладительного. Там внизу есть автоматы. – Она уселась на каменную стену спиной к горам и равнине. Склонив голову набок и зазывно глядя на него, она произнесла:– Почему бы тебе не купить мне чего-нибудь выпить, Рафферти? Только, смотри, чтобы это был диетический напиток. Мне ведь надо следить за фигурой.

 – Я сюда не в игры играть пришел.

 – Мне будет легче говорить, если я смочу горло.

 Он бесился от нетерпения. Из двух линий поведения он мог выбрать одну. Либо вести себя совершенно твердолобо, сунуть ей в нос жетон шерифа и пригрозить забрать в участок на допрос. Или же пойти купить ей этот чертов напиток и убедить, что ей удалось провести его.

 Постукивая сигаретой по зубам, Мона смотрела, как он уходит. У него глаза полицейского, подумала она. Из тех, кто сразу способен вычислить потаскуху, даже если та наденет монашеское одеяние и станет читать молитву. Ей придется быть осторожной, очень осторожной, если она рассчитывает на остальные 1250 долларов.

 Когда он вернулся с диетической кока-колой, Мона сделала медленный затяжной глоток. – Сначала я не знала, звонить тебе или нет, начала она. – Я не люблю копов. – Говоря чистую правду, она почувствовала себя увереннее. – В моем деле девушка прежде всего должна заботиться о себе.

 – Но ты все-таки мне позвонила.

 – Да, потому что это мне не давало покоя. Из-за этого я и клиентам своим уделяла мало внимания. – Сделав глубокую затяжку, она выпустила дым через ноздри. – Я прочитала в газетах о том, что случилось с Биффом. На меня жутко подействовало то, что его забили до смерти. Со мной он был всегда щедр.

 – Надо думать. Так что дальше?

 Она снова стряхнула пепел с сигареты. Мимо проследовало то самое семейство, устало забралось в свой домик на колесах и отправилось в сторону севера. – Ну, я просто никак не могла выбросить это из головы. Все время думала, как ужасно досталось бедняге Биффу. Но это ведь было несправедливо. А ты знаешь, что он был замешан в темных делишках?

 – Каких именно?

 – Наркотики. – Она медленно затянулась, наблюдая за ним. – Вот что я тебе скажу, сама я не употребляю этой гадости. Ну, может, иногда немного травки, но никаких сильных наркотиков. На моих глазах масса девчонок сгорела от этого. А я ценю свое тело.

 – Конечно, это святое. Так к чему ты клонишь, Мона?

 – Бифф часто хвастал своим побочным занятием, особенно после того, как он удовлетворял свои желания. Похоже, у него был контакт в Вашингтоне с одним гаитянином. Бифф был перевозчиком наркотиков.

 – Как зовут того гаитянина?

 – Бифф звал его Ренё и говорил, что это по-настоящему крутой парень. Большой дом, дорогие машины, множество женщин. – Она поставила банку колы на стенку и с удовольствием продолжала. – Биффу ужасно хотелось всего этого. Он сказал, что если бы ему удалось крупно заработать, он бы уже не нуждался в Ренё. В последний раз, когда я его видела, он сказал, что начал действовать самостоятельно, что у него есть партия товара и он сам ею распорядится без Ренё. Он болтал, что, может, мы даже слетаем на Гавайи, – закончила она, решив немного приукрасить свой рассказ. Ей всегда хотелось побывать на Гавайях. – А через пару дней я читаю, что он скончался. Бифф, то есть.

 – Ага. – Он изучающе посмотрел на нее. – А как так вышло, что ты столько времени ждала, прежде чем связалась со мной?

 – Я ведь уже сказала тебе, терпеть не могу полицейских. Но Бифф был таким хорошим парнем. – Для пущего эффекта Мона попыталась выдавить слезу, но этого у нее не получилось. – Я прочитала, что он якобы изнасиловал и убил какую-то девчонку. Но я этому не верю. Зачем ему насиловать подростка, когда он знал, что за плату получит женщину? Поэтому, я теперь думаю, а не Рене ли пришил их обоих? Ну, а так как Бифф был такой хороший клиент я решила, что должна кому-то рассказать все это.

 Все звучало очень складно. – Бифф когда-нибудь заговаривал с тобой о религии?

 – Религии? – Она с трудом сдержала улыбку. Ее предупреждали, что такой вопрос обязательно прозвучит, и научили, как на него ответить. – А забавно, что ты это спрашиваешь. Этот Рене увлекался какой-то чертовщиной.

 Дьяволопоклонством, Санта, Сантер…

 – Сантерией?

 – Ага. Вот-вот. Сантерия. Что-то гаитянское, кажется. Бифф считал, что это очень здорово. Тут и мандраж и секс. Пару раз он приносил в комнату черные свечи, а я изображала девственницу. – Она ухмыльнулась. – Кто платит, тот и заказывает музыку.

 – Верно. А он когда-нибудь говорил о совокуплении с настоящей девственницей?

 – Ценность девственниц преувеличена, шериф. Когда мужчина платит наличными, он рассчитывает на опытную женщину. Бифф, конечно, любил кое-какие необычные вещи, ну, в атлетическом плане, понимаешь? А девственница просто будет лежать с закрытыми глазами. На твоем месте я бы занялась этим Ренё.

 – Я так и сделаю. Будь поблизости, Мона.

 – Ну, пока. – Она провела рукой по бедру. – Я всегда поблизости.

 Кэму все это не понравилось. Совершенно не понравилось. Полиция округа Колумбия подняла для него досье на этого гаитянина Ренё Кассаньоль, он же Ренё Кастель, он же Роберт Касл имел такой длинный список правонарушений, что хватило бы дотянуться до Карибского моря. Он однажды отсидел за хранение наркотиков, но другие обвинения отпали. Его арестовывали или допрашивали по десяткам разных обвинений, от распространения зелья до контрабанды оружия, но ему всегда удавалось вывернуться. Сейчас он как раз проводил время в Диснейленде, и для того, чтобы его передали из того штата, понадобилось бы нечто более серьезное, чем слова проститутки.

 Зачем же крупному наркодельцу похищать и убивать какую-то беглянку? Из-за его религиозных отклонений? Это возможно, допускал Кэм. Он не мог игнорировать очевидного. Но станет ли человек с гаитянским опытом совершать такую неуклюжую ошибку, как эксгумирование трупа, чтобы указать пальцем на кого-то другого? Тут что-то не сходилось. Человек, подобный Ренё, хорошо осведомлен о полицейской процедуре.

 Во всяком случае Кэм почувствовал во всем этом какое-то надувательство. Теперь он хотел побольше выяснить о связи Моны с убийцей Карли Джеймисон.

 Он снова взял то досье и перечитал его. Была уже середина июля, недели летели чертовски быстро. Когда вошел Боб Миз, он закрыл папку. – Привет, Кэм.

 – Привет, Боб. Что у тебя за дело?

 – Тут у меня одна штуковина. – Он почесал указательным пальцем лысину. – Ты ведь знаешь, я довольно много всего купил у твоей мамаши – мебель, несколько ламп, стекло. Кстати, она нормально добралась до Теннесси?

 – Уехала поездом вчера вечером. Какая-нибудь проблема с вещами, которые ты купил?

 – Я бы не назвал это проблемой. Просто я чистил комод – уже нашелся и покупатель. Отличная вещь из дуба. Сделан примерно в 1860 г.

 – Семейная реликвия.

 – Над ним надо было немного поработать. – Боб неловко задвигался. Он знал, как болезненно переживают люди продажу семейных реликвий. Ему надо было по ряду причин проявить тут особую осторожность. – Ну так вот, я вытаскивал ящики, чтобы их немного пошлифовать, и наткнулся на вот это. – Он вытащил из кармана книжечку. – Была приклеена лентой к нижнему ящику. Не знал, что и подумать, вот и принес сюда.

 Кэм взял ее и понял, что это была банковская расчетная книжка. Счет в банке штата Виргиния.

 Джек Кимболл или И. Б. Стоуки. Первый вклад, огромная сумма в пятьдесят долларов, был сделан за год до смерти Кимболла. В год, мрачно припомнил Кэм, когда тот участок земли был продан под торговый центр. Были еще вклады и изъятия со счета, продолжающиеся и после смерти Кимболла вплоть до месяца, предшествующего смерти Биффа.

 Боб откашлялся. – А я и не знал, что у Джека и Биффа был, ну, общий бизнес.

 – А ведь похоже, что так, верно?

 Счет в свое вермя доходил до ста тысяч, а после того, как с него снимали деньги в последний раз, на нем осталось менее пяти.

 – Ценю, что ты принес это сюда, Боб.

 – Решил, что так будет лучше. – Он боком двинулся к двери. – Думаю, что если бы Бифф был жив, у него была бы масса неприятностей, – торопливо проговорил он.

 – Похоже на то. – С задумчивым видом Кэм разглядывал торговца стариной. – Думаю, что излишне предупреждать тебя о том, чтобы ты помалкивал обо всем этом.

 У этого Боба хватило совести покраснеть. – Кэм, ты же знаешь, что я умею молчать, но когда я наткнулся на это, Бонни Сью как раз оказалась рядом. Откуда мне знать, кому она уже рассказала.

 – Вот именно, – пробормотал Кэм. – Еще раз благодарю.

 Он откинулся в кресле, похлопывая по ладони книжкой и раздумывая, как лучше показать ее Клер.

 Клер вернулась домой уже в сумерках, злая и подавленная. Больше часа она разговаривала с хирургом Лайзы. Вторая операция была позади, и ногу Лайзы поместили в обычный белый гипс, на котором уже расписались родственники, друзья и почти весь медперсонал третьего этажа.

 Не пройдет и недели, как она вернется в Филадельфию.

 Но на балетную сцену ей уже никогда не вернуться.

 Никакие споры или уговоры не заставили доктора Сью изменить свой прогноз. При тщательном уходе и лечении Лайза сможет нормально ходить, даже немного танцевать. Но ее колено никогда не сможет выдержать балетную нагрузку.

 Клер сидела в машине у обочины перед своим домом, уставившись в скульптуру на дорожке, постепенно обретающую форму. Женщина, стремящаяся к звездам и достигающая их.

 О, черт.

 Она посмотрела на свои руки, медленно сжимая и разжимая ладони, поворачивая их. Что бы чувствовала она, если бы больше не смогла заниматься скульптурой? Никогда бы не могла взять в руку молоток, паяльную лампу или резец?

 Пустоту, смерть, гибель. Лайза лежала в постели, в глазах ее была боль, но голос звучал твердо.

 – Мне кажется, я давно это поняла, – сказала она. – Все-таки лучше знать наверняка, чем гадать, надеяться.

 Нет, нет, думала Клер, с треском захлопывая дверцу машины. Терять надежду всегда нелегко. Она остановилась перед скульптурой, разглядывая ее в угасающем свете. Форма лишь намечалась, удлиненная, тонкая, с поднятыми вверх изящными руками, расставленными пальцами. Стремящаяся ввысь. Но в своем воображении она уже видела ее завершенной с чертами лица как у Лайзы.

 «Она могла сделать это», – подумала Клер. Она могла придать лицу статуи черты Лайзы, ее изящество и мужество. Может быть, это станет чем-то значительным. Глядя себе под ноги, она прошла в дом.

 Звонил телефон, но она не взяла трубку. Ей все еще не хотелось ни с кем разговаривать. Не включая света, она прошла через кухню в гостиную, мечтая заснуть и забыться.

 – Я ждал тебя.

 Эрни поднялся, тень среди теней, и стоял, выжидая. От неожиданности она вздрогнула, но затем успокоилась и уже посмотрела на него как взрослый на ребенка.

 – Обычно люди ждут на улице, пока их не пригласят войти. – Она потянулась включить лампу.

 – Не надо. – Он быстро подошел, накрыв ее руку своей ладонью. Та была холодной и потной. – Нам не нужен свет.

 К ее раздражению теперь добавилось что-то вроде страха. Она подсказала себе, что окна открыты, и закричав, она сможет позвать на помощь соседей. И что он всего лишь мальчик. Она высвободила свою руку. Запутавшийся в своих сексуальных переживаниях, но всего лишь мальчик.

 Но не убийца. В это она не могла поверить. Не осмеливалась.

 – Ладно, Эрни. – Она непринужденно отошла и подвинула кушетку между ними. – В чем дело?

 – Ты должна была стать той самой. Ты так смотрела на меня.

 – Я смотрела на тебя по-дружески. Вот и все.

 – Ты должна была стать той, – упрямо повторил он. Она была его надеждой. Возможно, последней. – Но ты пошла с Рафферти. Позволила ему обладать тобой.

 Жалость, сначала охватившая ее сердце, тут же испарилась. – Мои отношения с Кэмом не подлежат обсуждению. Это мое личное дело.

 – Нет. Ты должна была быть моей.

 – Эрни. – Терпение, сказала она себе. Терпение и логика. – Я на десять лет старше тебя, и мы знакомы лишь пару месяцев. Мы оба знаем, что я никогда не делала ничего такого, позволяющего тебе думать, что я предлагаю что-либо помимо дружбы.

 Он несколько раз медленно покачал головой, устремив на нее пристальный взгляд темных глаз. – Ты была послана. – В голосе послышались плачущие нотки, так свойственные юности. Это смягчило ее.

 – Послана? Эрни, ты ведь знаешь, что это неправда. Ты создал в своем воображении что-то совершенно несуществующее.

 – Я видел статую, которую ты сделала. Ту, верховного жреца.

 Потрясенная, она отступила на шаг. – Что такое ты говоришь? Ты украл ее?

 – Нет, это сделали другие. Другим известно, что ты знаешь. Ты видела. И я тоже.

 – Видела что?

 – Я принадлежу к ним. Теперь я ничего не могу поделать. Я один из них, разве ты не понимаешь? Не можешь понять?

 – Нет. – Она положила руку на спинку кушетки. – Не могу. Но хотела бы. Я хотела бы тебе помочь.

 – Предполагалось, что от этого мне станет лучше. Что я получу все, что пожелаю.

 Его ноющий тон перешел в слезы, но у Нее не хватило духу подойти поближе и успокоить его. – Эрни, давай я лучше твоих родителей позову.

 – Какого черта? – Слезы сменились вспышкой ярости. – Что они знают? О чем беспокоятся? Они думают, что смогут все исправить, если заставят меня пойти к психиатру. Может, им это и поможет. Ненавижу их. Ненавижу обоих.

 – Ты так не думаешь.

 Он зажал уши руками, как будто желая заглушить слова, ее и свои собственные. – Они не понимают. Никто не понимает, кроме…

 – Кроме? – Она шагнула к нему. Белки его глаз блестели в темноте. Она видела капельки пота над верхней, еще безусой губой. – Эрни, сядь. Сядь и расскажи мне. Я попытаюсь понять.

 – Дороги назад уже нет. Я знаю, что я должен делать. Я знаю, с кем я. – Повернувшись, он бросился бежать.

 – Эрни! – Она выбежала за ним, помедлив посреди двора, когда он вскочил в свой грузовик. – Эрни, подожди. – Когда он промчался мимо, она в отчаянии оглядела улицу. Его дом не был освещен. Клер чертыхнулась и бросилась к своей машине. Ей не удалось предотвратить то, что случилось с Лайзой. Может быть, ей удастся помочь Эрни.

 Он повернул на Главную улицу, и она потеряла его из вида. Нетерпеливо крутя руль, она кружила, обследуя боковые улочки в поисках его грузовика. Через десять минут она уже была готова бросить эти поиски, решив, что самое правильное будет поехать в пиццерию «Рокко» и рассказать обо всем его родителям.

 Тут она вдруг заметила его грузовичок, припаркованный на заднем дворе «Похоронного бюро Гриффитса». Клер подъехала к нему. Здорово, – подумала она. – Что он там делал? Взламывал покойницкую?

 Она не задумывалась о последствиях. Она войдет и вытащит его оттуда, тихо и быстро. А затем передаст его родителям.

 Задняя дверь не была заперта, и она открыла ее, пересиливая возникшее неприятное чувство оттого, что ей предстояло войти туда, где смерть была обыденным явлением. Мысленно быстро помолилась о том, чтобы там не оказалось покойника, и проскользнула внутрь.

 – Эрни? – прошептала она. Ее приглушенный, приличествующий месту шепот отдавался где-то внизу. Должно быть, там дверь для выноса тел, подумала она, глядя вниз на железные ступени. – Черт возьми, Эрни, почему здесь?

 Внезапно ей пришло в голову, что все это имеет символический смысл. Гробы и свечи. Клер была хорошо знакома со статистикой подростковых самоубийств. Эрни был тут первым и верным кандидатом. В отчаянии она остановилась на верхней ступеньке. Она не врач. У нее нет специальной подготовки. А если она не сможет его остановить…

 «Лучше всего пойти разыскать Кэма», – решила она, правда, почувствовав себя при этом чуть ли не доносчицей. – А еще лучше – доктора Крэмптона. Она двинулась было к двери, но услышав внизу шум, заколебалась. Почему вдруг мальчик послушается полицейского – особенно того, которого возненавидел? И уж, конечно, он не отзовется на слова какого-то там провинциального докторишки. Если это просто проявление подростковой депрессии, то как тяжело воспримет Эрни то, что за ним приедет полицейский? Она вспомнила его слезы, его отчаяние и вздохнула.

 Она просто спустится вниз и постарается сначала его там найти. Неважно, было ли у нее профессиональное умение, она все-таки поговорит с ним, и если удастся, успокоит. В темноте она стала медленно спускаться по ступенькам.

 Голоса. «С кем, черт побери, мог там разговаривать Эрни», – удивилась она. Скорее всего, Чарли был занят своей работой, а Эрни наткнулся на него. Она постарается все объяснить, смягчить, успокоить, а за тем вернуть Эрни его родителям до того, как случится непоправимое.

 «Нет, не голоса», – поняла она. Музыка. Органная музыка Баха. Она подумала, что для создания соответствующей обстановки Чарли предпочитал торжественную музыку.

 Она повернула в узкий коридор. Мерцанье настенных светильников с трудом пробивалось сквозь густоту теней. Вновь послышалось какое-то движение и бормотанье под музыку. Клер неуверенно протянула руку к длинному черному занавесу и раздвинула его.

 В этот момент прозвучал гонг.

 На помосте лежала женщина. Сначала Клер решила, что та мертва, настолько бледной казалась ее кожа при свете свеч. Но голова женщины шевельнулась и, охваченная самым настоящим первобытным ужасом, Клер поняла, что та жива.

 Руки ее были скрещены на обнаженной груди, в каждой руке по черной свече. Меж раздвинутых бедер стояла чаша, прикрытая тонким металлическим кружком-диском, на котором лежал маленький круглый черный хлебец.

 Там стояли мужчины, целая дюжина, в длинных балахонах с капюшонами. Трое приблизились к алтарю, изображаемому женщиной, и низко поклонились.

 Послышался громкий голос, нараспев произносящий что-то на латыни. Узнав голос. Клер задрожала. Но это не может быть, пронеслось у нее в голове, слегка закружившейся от первого потрясения. Тогда там были деревья, костер и запах дыма и сосен. Суставы ее пальцев, вцепившихся в черную ткань занавеса, побелели, она неотрывно смотрела сквозь его щель. Голос, тот, что звучал в ее снах, заполнил маленькое холодное помещение.

 – Пред лицом Владыки Ада и демонов бездны, пред вами, братья мои, провозглашаю я законы Сатаны. Пред этим сообществом вновь клянусь быть верным Ему и чтить Его. В ответ ожидаю Его помощи в исполнении всех моих желаний. Призываю вас, братья, совершить то же самое.

 Стоящие по обе стороны от него люди в унисон повторили за ним эту клятву.

 «Так ведь все и было на самом деле, – в ужасе подумала Клер, в то время как священник и его дьяконы продолжали распевать по латыни. – Так ведь все и было. Ее сон, ее отец. Боже милостивый, отец. И все остальное».

 – Сатана Повелитель, Владыка Ада, Всемогущий император.

 Священник поднял дискос, поднес его к груди, где покоилась тяжелая серебряная пентаграмма, и нараспев произнес эти кощунственные слова на мертвом языке. Положил дискос на место, повторил ту же процедуру с чашей, поставив ее обратно меж худых белокожих бедер женщины.

 – Всемогущий Владыка Тьмы, прими с благосклонностью жертву, приготовленную нами тебе.

 Сладковатый и густой запах ладана напомнил ей длинные, торжественные мессы ее детства. Это тоже была месса, подумалось ей. Черная месса.

 – С тобой и с нами Владыка Ада.

 Чувствуя, что буквально леденеет, она попыталась заставить себя двинуться, отступить назад, бежать, но не смогла даже оторвать от занавеса окоченевшей руки. Как во сне продолжала звучать музыка. Запах ладана окутывал ее голову. Священник поднял руки ладонями вниз. Он снова возвысил голос, звучавший громко, властно, гипнотически. И она узнала его. Хотя разум и противился, она узнала этот голос и лицо человека, которому он принадлежал.

 – Salve! Salve! Salve!

 Трижды прозвучал гонг.

 И тут она побежала.

 Она не думала об осторожности. Паника, охватившая ее, побуждала ее бежать, скрыться. Спастись. То же самое было и в ту ночь много лет назад, когда она как заяц пробиралась сквозь чащу назад к отцовской машине. Она так и лежала там, трясясь от шока, пока отец не обнаружил ее.

 Молчаливо и таинственно мерцал вокруг нее свет в коридоре, отбрасывая глубокие тени на лестничные ступени. На секунду ей показалось, что она видит своего отца, стоящего внизу, с грустными глазами и руками, запачканными кровью.

 – Я же не разрешил тебе приходить, детка. Это не место для маленьких девочек. – Его руки протянулись к ней. – Это только сон, дурной сон. Ты все забудешь.

 Она бросилась к нему, но видение исчезло. С рыданиями она метнулась сквозь него вверх по лестнице. Толкая дверь, ведущую к выходу, она уже почувствовала начинающийся приступ истерики, перехвативший ей горло и не дававший дышать.

 Она попала в ловушку. Пот грядом лил с нее, когда она яростно пыталась открыть дверь. Она мысленно молилась о спасении. Они доберутся и до нее. Они найдут ее. И она погибнет, как погибла Карли Джеймисон.

 Они возьмут нож и зарежут ее, как маленького испуганного козлика.

 Она чуть было не закричала в ужасе, но тут нащупала, наконец, щеколду и спотыкаясь, выбралась наружу. От страха плохо соображая, пересекла темную стоянку машин. Тяжело дыша, мокрой щекой прислонилась к дереву.

 «Думай же, черт побери, думай», – приказала она себе. Нужно позвать на помощь. Нужно разыскать Кэма. Можно было бы добежать до полицейского участка, но ноги явно не слушались ее. Кроме того, он мог и не оказаться там. Лучше она отправится к нему домой. Там будет безопасно. Вдвоем они справятся со всем этим.

 Обернувшись, она увидела свою белую машину, мерцающую в темноте рядом с грузовиком Эрни. Она не могла оставить ее здесь. Не осмеливалась. Она сделала шаг назад, и ее охватил приступ отвращения. Сжав зубы, Клер поспешила дальше. Она сядет в автомобиль, поедет к Кэму и расскажет ему о том, что увидела.

 Когда ее осветили фары, она застыла, как кролик.

 – Клер? – Доктор Крэмптон высунул голову из машины. – Клер, что ты здесь делаешь? Что случилось?

 – Док? – У нее отлегло от сердца, и она метнулась к автомобилю. Теперь она уже не была одна. – Слава Богу. О, слава Богу.

 – В чем дело? – Он поднял вверх очки и внимательно посмотрел на нее, отметив, что зрачки у нее расширились. – Ты больна, ушиблась?

 – Нет, нет, нам надо быстрее отсюда уехать. – Она бросила быстрый, отчаянный взгляд назад, на дверь похоронной конторы. – Не знаю, сколько времени они еще пробудут там;»,.

 – Они? – Его глаза за сверкающими стеклами очков смотрели сочувственно.

 – Там, у Гриффитса. В подвале. Я видела их Балахоны, маски. Раньше я думала, что это только сон, но это не так. – Она вытянула руку, пытаясь остановить поток слов. – Я говорю бессвязно. Мне нужно добраться до Кэма. Поедете со мной?

 – По-моему ты сейчас не в состоянии вести машину. Давай я довезу тебя домой.

 – Я в полном порядке, – сказала она ему, когда он вышел из машины. – Нам нельзя здесь оставаться. Они уже убили дочку Джеймисонов и, скорее всего, и Биффа тоже. Это очень опасно. – Она с трудом выдохнула, почувствовав, как игла вонзилась ей в руку.

 – Да, это так. – В его голосе, когда он вводил ей прямо в кровь наркотик, звучало сожаление. – Мне очень жаль, Клер. Я всячески старался оградить тебя от этого.

 – Нет. – Она попыталась было вырваться, но зрение ее уже затуманилось. – О, Боже, нет!

 Это был сон. Во сне ведь ты ничего не чувствуешь, и голоса просто плывут вокруг и над тобой. Заставив себя открыть глаза, она проснулась и обнаружила, что лежит калачиком на диване с тяжелой от позднего сна головой.

 Но когда ей удалось поднять отяжелевшие веки, она увидела маленькую комнатку, обтянутую черным. Изображение Бафомета подмигивало ей. В панике она пыталась пошевелить своими ставшими пудовыми конечностями, борясь с воздействием наркотика. Запястья и лодыжки оказались связанными. Крик, раздавшийся у нее в голове, вырвался изо рта лишь слабым стоном. Никто не смог бы ее услышать, и ей оставалось лишь слушать самой.

 – Она не может здесь оставаться.

 Чарли Гриффитс расхаживал взад и вперед с другой стороны помоста. Капюшон на нем был откинут, открывая голову с мягкими каштановыми волосами и озабоченными глазами. – Черт побери, пока она здесь, никто из нас не может чувствовать себя в безопасности.

 – Предоставь мне заботиться о безопасности, как я всегда и делал. – Своими длинными, костлявыми пальцами мэр провел по пентаграмме. Он слабо, даже чуть насмешливо улыбнулся, но Чарли был слишком возбужден, чтобы это заметить.

 – Если бы Док не опоздал и не столкнулся с ней на улице…

 – Но он столкнулся, – подчеркнул Атертон. – Мы защищены. Как ты можешь в этом сомневаться?

 – Я не сомневаюсь, просто…

 – Твой отец помогал создавать наше братство. – Атертон положил руку на плечо Чарли, скорее, чтобы остановить его жалобы, чем утешить. – Ты был первым из нового поколения. И я полагаюсь на твой разум, твою осторожность и верность.

 – Конечно, конечно. Но проводить здесь службу это одно, а держать женщину здесь – совсем другое. Я должен думать о своей семье.

 – Мы все думаем о своих семьях и о семьях друг Друга. Ее отсюда увезут.

 – Когда?

 – Сегодня вечером. Я сам займусь этим.

 – Джеймс…– Чарли заколебался, боясь, что его слова обнаружат не только страх, но и сомнения. – Ты можешь Рассчитывать на мою преданность, как во все десять лет с тех пор, как мой отец привел меня для посвящения, но Клер… я ведь вырос рядом с ней.

 Как бы благословляя, Атертон сжал плечо Чарли. – Уничтожь раньше, чем уничтожат тебя. Разве не таков Закон?

 – Да, но… если бы существовал другой путь.

 – Существует только один путь. Его путь. Я верю в то, что она была послана. Чарльз, мы знаем, что случайностей не бывает, и вот она явилась сюда этой ночью. Я верю, что ее кровь очистит, смоет всю ту грязь, которой ее отец пытался замазать нас когда-то. Она явится той жертвой, которая умилостивит Его и искупит предательство одного из наших рядов. – Глаза Атертона восторженно и алчно заблестели в притушенном свете. – Недалек тот день, когда и твой сын присоединится к нам.

 Чарльз облизал пересохшие губы. – Да.

 – Утешься мыслью о том, что следующее поколение добьется успеха и будет процветать благодаря Его всемогуществу. Я хочу, чтобы ты связался с остальными и велел им вести себя тихо и спокойно. Мы встретимся в ночь солнцестояния, принесем Ему жертву и станем сильнее.

 – Хорошо. – Другого пути нет, И закон не оставляет места для сомнений и угрызений совести. – Вам понадобится какая-нибудь помощь?

 Атертон улыбнулся, сознавая, что он в который раз подавил более слабого. Его высшим наслаждением было повелевать. – Мне поможет Мик.

 Атертон подождал, пока Чарльз скрылся за черным занавесом, и повернулся к Клер. Он знал, что она пришла в себя и слушала. Это доставляло ему удовольствие. – Тебе следовало оставить юношу в покое, – сказал он. – Он уже принадлежит мне. – Склонившись, он взял в руки ее лицо, поворачивая его из стороны в сторону. – Глаза еще немного тусклые, – отметил он, – но ты вполне все понимаешь.

 – Я понимаю. – Ее собственный голос донесся до нее как-будто из туннеля. – Это были вы, все эти годы. Вы убили ту бедную девочку.

 – Ее и других. Повелитель требует жертв.

 – Вы не верите в это. Не можете.

 Он сжал губы, как он делал всегда, готовясь объяснить классу урок.

 – Ты вскоре узнаешь, что важно не то, во что верю я, а то, во что верят они. Они не задумываясь прольют твою кровь, если я им прикажу.

 – Зачем?

 – Я получаю от этого удовольствие.

 Он снял с себя балахон и засмеялся, увидев в ее глазах ужас. – О, нет. Я не собираюсь насиловать тебя. У меня для этого нет ни времени, ни желания. Но мэру не подобает появляться в чем-либо ином, кроме соответствующего костюма. – Как ни в чем ни бывало, он начал одеваться, продевая сквозь трусы тощие ноги.

 – Ничего у вас больше не получится. – Она резко дернула запястья, но лишь сильно поранила их о веревку. – Вы сделали слишком много ошибок.

 – Ошибки, конечно, совершались и исправлялись. – Он встряхнул свою дорогую белую рубашку, рассматривая, нет ли на ней складок. – Первой ошибкой был твой отец. Он меня очень разочаровал, Клер.

 – Мой отец никогда никого не убивал. Он не мог быть участником этого.

 – Однако, он был. – Атертон аккуратно застегнул все пуговицы снизу доверху. – И, при этом, очень важным, Такой способный, честолюбивый человек, так жаждавший знаний. Когда он стал одним из нас, в нем так сильно горел этот огонь, он стал мне как брат. – Он уселся на треножник, чтобы натянуть черные носки с подвязками. – Меня глубоко ранил его уход от нас. А для него возвращение к какой-то бессмысленной религии с ее бестелесным богом…– Он со вздохом покачал головой. – И куда же это его привело? Я спрашиваю, куда? К бутылке и ложному чувству праведности. А все из-за того, что он не был готов идти дальше в поисках высшей власти.

 Положив руки на волосатые ляжки и наклонившись к ней, он продолжил с учительской интонацией. – Дорогая, человеческие жертвоприношения – вряд ли мое изобретение. Это существует с незапамятных времен. По одной простой причине, что человек не только испытывает потребность проливать чью-то кровь, но еще и получает от этого удовольствие. – Он посмотрел на нее. – Да, я вижу, что это приводит тебя в ужас, как и Джека. Но задай себе честный вопрос, не является ли твое отвращение просто рефлекторным?

 Она только покачала головой. – Скольких? Скольких людей вы убили?

 – Тебе не кажется, что цифры здесь не играют роли. Первая жертва явилась испытанием, которое выдержали все, кроме твоего отца. А женщина, в конце концов, была всего лишь шлюхой. Ее убийство было символично. Возможно, если бы я сначала обсудил это с Джеком, привел бы аргументы, он бы не реагировал так резко и отрицательно. Что ж, это моя вина.

 Он протянул руку и взял свои черные брюки с наутюженными складками. – Можно сказать; что Джек оставил меня ради женщины, хотя наши отношения всегда были духовными, а не плотскими. Он оставил меня, вернувшись к своему розарию и холодному, бесплотному богу. И я простил его. – Встав, Атертон застегнул молнию на брюках и потянулся за поясом. – Он не мог себе позволить предать меня и рискнуть семьей. Мы дали клятву, скрепив ее кровью. Джек исполнял то, что ему было велено, пока мог.

 – Вы угрожали ему.

 – Он знал правила игры еще до того, как стал посвященным. Впечатление, что именно земельная сделка подтокнула его к крайности. Не могу понять, почему. Он сказал мне, что больше не желает в этом участвовать. А ведь речь шла лишь о деньгах. Сделка гарантировала нам еще больше богатства и могущества. Но Джек пил все сильнее и сильнее и уже потерял ясность мысли.

 Полная отчаяния она вдруг ощутила искорку надежды.

 – Он собирался рассказать о вас, обо всем этом.

 – О, да. Думаю, что собирался. Или, по крайней мере, надеялся, что у него хватит решимости сделать это. – Атертон протянул под воротничок свой серо-красный полосатый галстук. – Паркер и Мик отправились к нему, чтобы убедить его в безрассудности его возможного шага, но, как я понял, Джек и слышать ничего не хотел. Он совсем взбесился. Началась драка, ну, а дальнейшее тебе известно.

 – Они убили его, – прошептала она. – Боже мой, они убили его.

 – Ну, ты вряд ли можешь обвинять Паркера и Мика в том, что твой отец оставил на террасе те подпорки для цветов. Знаешь, он ведь вполне мог и выжить после падения. Мне больше нравится думать, что это была справедливая рука судьбы. – Завязав узел на галстуке, он разгладил его. – Я все еще скучаю по нему. – Вздохнув, он взял свой пиджак. – Теперь же я воспринимаю твой приход сюда, как завершение некоего круга. С Джеком я допустил ошибки. Моя привязанность к нему помешала мне отнестись к нему, как к обычному предателю. Мне придется исправить это в деле с тобой.

 – Вы убили моего отца.

 – Нет, дорогая, меня даже не было рядом.

 – Вы убили моего отца, —повторила она, пытаясь разорвать веревки, опутавшие ее. Ей хотелось кусаться, царапаться, вонзить в него когти. Совершенно невозмутимо Атертон взял кусок ткани и свернул его в кляп.

 – Боюсь, тебе придется вести себя тихо, пока мы будем перевозить тебя.

 – Пошел к черту в преисподнюю.

 – Никакой преисподней не существует. – Затыкая ей рот кляпом, он улыбался. – Кроме той, которую создаем мы сами.

 Со стоическим терпением Мик понес ее наверх по лестнице и затем к ее же машине. Клер билась и извивалась, но все было впустую. Когда он ткнул ее на сидение ее собственного автомобиля, ей удалось развернуться и ударить его связанными руками в плечо. Он молча принял удар, а затем стянул ее ремнем.

 – С твоей стороны было неосторожно оставлять ключи в машине, – произнес Атертор, забираясь на водительское место. – У нас здесь, конечно, маленький провинциальный городок, но молодым людям трудно удержаться от соблазна при виде такой машины. Японская модель, не так ли? – продолжал он как ни в чем ни бывало, пристегивая ремни. – Я же твердо придерживаюсь мнения, по крайней мере, публично, что следует покупать только американские марки. – Атертон повернул ключ зажигания. – Но мне нравится это ощущение мощности. Поездка будет недолгой, Клер, но все равно устраивайся поудобнее.

 Выехав со стоянки, он повернул влево от Главной улицы и двинулся прочь из города. К своему изумлению, он стал забавляться поиском радиограмм и остановился, лишь найдя классическую музыку.

 – Отличная машина, – сказал он. – Прекрасно управляется. Завидую тебе. Конечно, мне непозволительно было бы появляться за рулем дорогого автомобиля. Из политических целей я должен продолжать вести более скромный образ жизни.

 Он представил себя в губернаторском доме. – Свои деньги я перевожу на счет в швейцарские банки и, конечно, вкладываю в покупку земли. Это Джек научил меня ценности землевладения. А это такое приятное чувство – просто владеть землей. Естественно, я, по возможности, потворствую желаниям Мин. На самом-то деле, ее вкусы очень просты.

 Лучшей жены – помощницы мужчине – и не найти. В сексуальном плане, если можно так выразиться, она несколько скованна. Но оплата шлюхи небольшая цена за прочный, удачный брак. Ты ведь с этим согласишься? Ах да, ты ведь не можешь говорить.

 Он протянул руку и вытащил у нее изо рта кляп. – Хочешь кричать – кричи. Тебя никто не услышит.

 Ей было все равно. С руками, привязанными к ее телу автомобильными ремнями, ей невозможно было даже пытаться ухватиться за руль. В автокатастрофе ей не выжить. А она твердо решила выжить, во что бы то ни стало. Единственное, что ей оставалось, это продолжать вызывать его на разговоры и внимательно следить за направлением, в котором они ехали.

 – А ваша жена, она знает?

 – Мин? – При мысли о ней он улыбнулся терпеливой, любящей улыбкой. – Ну, мы не станем обсуждать мою Мин. Одно из наших главных правил состоит в том, чтобы не вовлекать наших жен и дочерей. Можно сказать, что у нас исключительно мужской клуб. Ты можешь посчитать это одновременно дискриминационным и неконституционным. Мы же предпочитаем видеть в этом принцип элитарности.

 – А док Крэмптон? Не могу поверить, что он участник всего этого.

 – Он один из наших отцов-основателей. Вряд ли тебе известно, что в медицинском колледже у него были проблемы с наркотиками. – Он бросил на нее быстрый взгляд. – Тебе стоит знать, что люди не всегда таковы, какими кажутся. Хотя в последнее время наш добрый доктор и доставил мне некоторые хлопоты, я вполне могу с ним справиться. Всему свое время. – Ему доставит огромное удовольствие разделаться с Крэмптоном в том же духе, как он разделался с Биффом. После этого не останется уже никого, кто бы посмел оспаривать его действия. – Не так уж трудно найти мужчин, жаждущих обновить свой образ жизни, – продолжил он. – В особенности, когда этот, другой образ жизни предлагает секс, деньги, наркотики и чувство власти.

 Теперь они поднимались по крутой, петляющей дороге, прорезающей необработанные участки земли. С обеих сторон дорогу окаймляли леса. Атертон нажал на акселератор и прибавил скорость до пятидесяти километров.

 – Замечательный автомобиль. Жаль будет его уничтожить.

 – Уничтожить?

 – Для нас это делает Джордж из «Автомагазина Джерри». Сначала мы, конечно, снимем с него все запчасти. Это будет компенсацией за бесполезность старого побитого «Шевроле» Сары Хыоитт.

 – Сары? Вы…

 – Боюсь, что это было неизбежно. Она знала больше, чем ей полагалось.

 – И Бифф.

 – Казнен. – Он улыбнулся. В возможности вот так безнаказанно говорить о совершенных преступлениях он ощутил какую-то новую грань своей власти.

 – Все очень просто, он ведь уже не мог контролировать себя ни в отношении алкоголя, ни наркотиков. Он нарушил Закон, напав на одного из наших, а затем публично вступив в драку с шерифом. Какая жалость. Он ведь был одним из первых, кто принял величие настоящего жертвоприношения. Я восхищался его незамутненным эгоизмом. Ему хотелось заполучить Джейн Рафферти, но на его пути стоял Майк Рафферти. Он убил его.

 – Бифф убил отца Кэма?

 – Блестящий и смелый ход. Думаю, что сначала он ударил Майка так, что тот потерял сознание, а потом с помощью цепей и домкрата навалил на него трактор. Рискованно, безусловно. Но что наша жизнь без риска. И вот он уже рядом, утешает скорбящую вдову.

 Охваченная отвращением, она задвигалась. Ее нога наткнулась на металлический напильник, забытый на полу автомобиля со дня поездки к жилищу Энни. С бьющимся сердцем Клер зажала его ногами.

 – Ваш культ всего лишь предлог для убийства. – Вовсе не предлог. – Он повернул на покрытую грязью дорогу и вынужден был замедлить ход, объезжая кочки. – А образ жизни. Способ брать и владеть. Каждый член нашей группы имеет то, что хочет, то, что ему нужно и даже сверх того. Наши ряды постоянно растут. В маленьких селениях и больших городах. Тридцать лет назад я был жалким призывником в армии. В Калифорнии, где я считал дни, оставшиеся до конца службы, после которой я был обречен продолжать свою скучную безрадостную жизнь. Меня привлекли в секту, поразительную, но совершенно неорганизованную группу людей. Я начал думать над тем, как с должной осторожностью и упорством превратить их религию в процветающее и доходное дело. В конце концов, стоит только взглянуть на богатство и мощь католической церкви. От них и от других подобных им групп я взял то, что мне было нужно, а когда вернулся домой, стал искать сторонников. Тебя не удивляет, с какой легкостью можно завлечь солидных граждан?

 – У меня это вызывает отвращение.

 Атертон хихикнул. – Впрочем, это касается не всех. Я очень рассчитывал на Кэмерона, но он меня разочаровал. Боюсь, что придется от него избавиться.

 Увидев выражение ужаса на ее лице, он рассмеялся. – О, не беспокойся. Сомневаюсь, что здесь нам потребуется насилие. Достаточно будет политического давления, чтобы вытолкнуть его отсюда. Я уже предпринял некоторые шаги, которые уведут его в другом направлении в поисках убийцы Биффа. Мне нечего бояться со стороны Кэмерона. И пока это так, он в достаточной безопасности. Ну вот мы и приехали.

 Дорога теперь поднималась в гору, примерно на милю вверх. Они остановились перед высокими воротами. Атертон мурлыкал под музыку Шопена, пока Мик вылезал из передней машины и, подойдя к воротам, раскрыл их настежь.

 – Вот о чем я как раз подумал, – сказал Атертон, проезжая через ворота. – Тебе уже не придется заняться тем копом. Какая жалость. Мне так хотелось увидеть, что же ты из него сделаешь.

 Клер бесшумно подняла напильник к лодыжкам. – Вы меня здесь убьете?

 – Зачем, конечно же нет. Как дочь Джека, ты имеешь право на особую церемонию. Я даже решил исключить ритуал с сексом. В честь его памяти. – Он остановился перед маленьким приземистым домиком. – До дня солце-стояния мы постараемся устроить тебя здесь как можно удобнее.

 – Мне сейчас будет плохо. – Она неуклюже упала, крепко зажав напильник между играми ног. Когда Мик открыл дверь машины, ее голова вывалилась наружу. – Прошу вас, сейчас меня стошнит.

 – Наклони ей голову между ее колен, – сказал Атертон, открывая автомобильную дверь со своей стороны.

 – Спокойно, Клер. – Мик отстегнул ремень, связывающий ее. – Мне очень жаль, что так получилось. Но мы не можем сделать ничего другого. – Он наклонил ей голову вниз.

 Схватив напильник в руки, она резко вскинула его вверх. Из его груди хлестнула кровь. Он отступил назад, так что ее второй удар лишь слегка задел ему бедро. – Подонок. Ты убил моего отца.

 Когда он, тяжело дыша, упал на колени, она изо всех сил пыталась выбраться из машины. Ее голова раскалывалась от боли, и она свалилась без чувств прямо под ноги Атертона.

 Куда, черт возьми, она подевалась? Кэм уже второй раз за эти полдня обшагал насквозь дом Клер. Ему не хотелось впадать в панику. Может быть, она поехала покататься или навестить знакомых. А может, ей вдруг захотелось отправиться порыться на блошином рынке, как это с ней иногда бывало.

 Но почему она не позвонила?

 Записка, которую он оставил на кухонном столе, заезжая накануне вечером и прождав два часа, так и осталась лежать там. Кровать ее, как и всегда, была смята. Невозможно было понять, спала ли она на ней. Ее сумочка лежала на месте. Но она часто оставляла ее дома, засовывая деньги в карман и мчась к машине, когда спешила.

 Может быть, он был слишком настойчив с ней, когда просил сделать те рисунки, и теперь ей требовалось какое-то время, чтобы побыть в одиночестве?

 Но, черт побери, когда они в последний раз были вместе, все шло отлично. Сидя за кухонным столом, он старался отогнать черные мысли и вспоминал прошлую ночь, проведенную вместе с ней.

 Вот они лежат на ковре в гостиной, их руки и ноги переплетены. Слушают игру Бонни Райта по стерео. Сквозь окна доносится дуновение легкого, почти летнего, ветерка и крик козодоя.

 – Почему ты изменила свое решение? – спросил он ее.

 – Какое решение? – О том чтобы выйти за меня замуж.

 – Я не меняла его. – Перекатившись, она положила руки ему на грудь и оперлась о них подбородком. – Я приняла решение. – Он вспомнил ее улыбку в тот момент. Ее глаза были темно-золотистого цвета, как на старинных портретах. – Мой первый брак был полным провалом. Из-за этого у меня возникло чувство страха. Нет…– Она вздохнула поглубже, как бы собираясь выразиться как можно точнее. – Возникло чувство неуверенности. Я считала, что делаю все правильно, а оказалось, что нет.

 – В таких вещах не бывает виноват только один человек.

 – Да, мы оба совершали ошибки. Самой большой моей ошибкой было то, что я не принимала этого слишком близко к сердцу. Когда все стало рушиться, я просто махнула на все рукой. Замкнулась в себе. После смерти отца это уже стало моей привычкой. Такое, по-существу, элементарное уравнение. Не принимать близко к сердцу—означает не переживать. Но с тобой это не годится.

 – Значит, ты выходишь за меня потому, что я запутал это твое уравнение.

 – Слишком простое объяснение. – Она поцеловала его в шею. – Я так люблю тебя, Кэм. – Он чувствовал прикосновение ее губ к своей коже. – Тебе пора начать заниматься гаражом.

 С тех пор он ее не видел.

 Полный беспокойства, он встал и пошел в ее гараж. Ее инструменты лежали на месте. На верстаке стопки эскизов. На полу повсюду деревянные стружки.

 Если бы она вдруг сейчас подъехала к дому, она бы посмеялась над его беспокойством. И была бы права. Не будь он в таком нервном состоянии, он бы не придал никакого значения тому, что ее не было дома. Но беседа с Моной Шерман не выходила у него из головы. Он был совершенно уверен, что его водили за нос.

 Мона Шерман лгала. Или же, по крайней мере, ложь и правда в ее словах были настолько переплетены, что ему было очень трудно отделить одно от другого. Прежде всего ему надо было доказать, что она лжет, а потом уже выяснить почему.

 Но все это не имело никакого отношения к Клер, убеждал он себя. Клер это не касалось. Он постарается, чтобы это так и оставалось.

 Эрни наблюдал, как Рафферти вернулся к своей машине и уехал. Подобно маленькому ребенку, каким ему сейчас очень хотелось стать, он забрался в постель и накрылся с головой одеялом.

 Когда Клер проснулась, было уже темно. Ей трудно было определить, был ли то день или ночь, так как на всех окнах были плотные ставни. Тупая, ноющая боль отдавалась в голове. Пытаясь пошевелиться, она обнаружила, что ее руки и ноги привязаны к железным прутьям кровати.

 С пересохшим ртом и ничего не видящими от ужаса глазами, она стала изо всех сил рваться из этих пут, пока резкая боль не оказалась невыносимее страха, и она с рыданием уткнулась в пахнущую плесенью подушку.

 Она не знала, сколько времени ей потребовалось, чтобы как-то прийти в себя. Теперь это было неважно. Она ведь была одна. По крайней мере, Атертон не получит удовольствия при виде ее отчаяния.

 Атертон. Исполненный чувства долга мэр Эммитсборо. Друг ее отца. Любящий свою профессию учитель естествознания и верный муж. Именно его голос слышала она много лет назад, голос, выкликавший имена демонов. Именно его руку видела она с занесенным над жертвой ножом.

 «Все эти годы, – думала она. – Все эти годы он тихо исполнял свои обязанности перед городом. И так же тихо разрушал его».

 Доктор Крэмптон. Лучший друг ее отца, заменивший ей его. В полном отчаянии она подумала об Элис. Как Элис сможет пережить это? Как она вообще сможет примириться с этим? Никто, пронеслось у Клер в голове, лучше нее не понимал, что значит потерять отца.

 Чак Гриффитс, Мик Морган, Бифф Стоуки. Сколько их еще?

 Эрни. При мысли о его матери она в тоске закрыла глаза.

 Но у Эрни еще был шанс. Он боялся, и его страх был нормальным, естественным чувством. Может быть, ей все-таки удастся убедить его помочь ей.

 Интересно, убила ли она Мика. Она молилась, чтоы это так и было. Поднявшаяся в ней острая, злобная ненависть как бы прояснила ее сознание. Да, она молила Бога, чтобы ей удалось убить Мика. Атертону непросто будет объяснить смерть помощника шерифа.

 Рыдания прекратились, и вместе с ними, к ее радости, и паника. Она осторожно повернула голову, чтобы осмотреть комнату.

 Она была не больше, чем десять на двенадцать метров и пахла сырой плесенью. Время от времени из углов доносились легкие шорохи, и она старалась не думать, чем они могли быть вызваны.

 Там стоял стол и четыре стула. Вокруг них на полу валялись окурки. Почувствовав непреодолимое желание взять один из окурков и затянуться, она поняла, что ей стало лучше.

 «Отвратительная мысль, но вполне нормальная», – подумала она.

 Как же ей, черт возьми, выбраться отсюда? Извиваясь то в одну сторону, то в другую и постанывая от боли, она обнаружила, что они связали ее так, что у нее даже не было возможности сесть. Запястья у нее уже кровоточили. Ей надо было сделать пи-пи.

 Клер чуть было не разразилась истерическим смехом и заставила себя лежать спокойно и глубоко дышать, чтобы прошел позыв.

 Звук автомобильного мотора снова лишил ее самообладания. Когда открылась дверь и вошел доктор Крэмптон, она изо всех сил звала на помощь.

 – Ты только поранила себя, Клер. – Он подпер дверь камнем, так чтобы впустить в комнату немного солнца и свежего воздуха. Она заморгала от солнечного света. В одной руке у него был медицинский саквояж, а в другой пакет от Макдональда. – Я принес тебе поесть.

 – Как вы можете так поступать? Доктор Крэмптон, вы знаете меня всю жизнь. Я росла вместе с Элис. Вы понимаете, что с ней будет, когда она узнает, что вы наделали? Кто вы есть на самом деле?

 – Моя семья – это моя забота. – Поставив обе сумки на стул, он подтащил его к кровати. Он ненавидел это, презирал. Как только он лишит власти Атертона, они снова вернуться к чистой дороге. Больше не будет ошибок. Не будет непоправимых шагов. – Ты поранилась. – Обследуя ее запястья, он прищелкнул языком. – Так ты получишь инфекцию.

 Это вызвало у нее смех. – Так значит, вы ходите на вызовы в дома к своим жертвам. Поддерживаете наше здоровье для будущих жертвоприношений. Вы настоящий человеколюб.

 – Я врач, – холодно сказал он.

 – Вы убийца.

 Поставив сумки на пол, он сел. – Мои религиозные верования не мешают моей преданности профессии врача.

 – Это не имеет никакого отношения к религии. Вы больной человек, садист. Насилуете, убиваете и получаете от этого удовольствие.

 – Не думаю, что ты поймешь. – Умелым движением он открыл свой саквояж и вынул свежий шприц. – Если бы я был убийцей, я бы убил тебя сейчас, дав слишком большую дозу. – Взгляд его оставался терпеливым, даже добрым. – Ты знаешь, что я не смог бы этого сделать.

 – Я ничего не знаю о вас.

 – Я тот, кем был всегда. – Он взял кусочек ваты, чтобы протереть кожу антисептиком. – Подобно другим я принял путь новых возможностей и отринул так называемую христианскую церковь, основанную на лицемерии и самообмане. – Сняв очки, он поднял шприц, пробуя каплю наркотической жидкости.

 – Не надо. – Ее взгляд уставился на иглу. – Пожалуйста, не надо.

 – Я видел нечто потрясающее, Клер. Верь мне, я знаю, что спасение человека не может основываться на самоотрицании, а, напротив, на поощрении желаний и жизненной энергии. – Он улыбнулся ей, но в его глазах блестел жар, смысл которого она не хотела понимать.

 – После этого ты почувствуешь себя лучше. Поверь мне. А когда ты успокоишься, я перевяжу твои раны и помогу поесть. Я не хочу, чтобы ты испытывала боль или волновалась. Скоро все кончится.

 С криком она стала извиваться, но он взял ее руку и мягко ввел иглу под кожу.

 Время тянулось медленно, как во сне. Ставшая послушной после укола наркотика, она спокойно сидела, пока Крэмптон промывал и перевязывал ей запястья и лодыжки. Когда он накормил ее гамбургером, она даже поблагодарила его, тупо и вежливо улыбнувшись.

 В своем воображении она снова представила себя ребенком, заболевшим гриппом, в своей ночной рубашке с узором из танцующих котят. С кружащейся головой она пошла за ним во двор, куда он вывел ее помочиться. Затем он снова уложил ее в постель и велел уснуть. Клер покорно закрыла глаза. Она не почувствовала, как он снова ее связал.

 Во сне она увидела своего отца. Тот плакал. Сидел за кухонным столом и плакал. И она ничем не могла успокоить его.

 Ей приснился Кэм, то как она занималась с ним любовью на полу кухни, возбужденная желанием и ощущая острую радость. Ее влажное обнаженное тело прильнуло к нему.

 Затем она увидела себя привязанной к доске, ощущающей вместо пылкого чувственного желания лишь холодный страх. И Эрни овладевал ею.

 Она проснулась в холодном поту. Чувствуя подступающую из-за наркотика тошноту, она уткнулась лицом в подушку. Но у нее не было сил даже помолиться.

 – Ее не видели со вчерашнего утра. – Звоня в отделение полиции штата, Кэм растирал лицо рукой. – Ее дом не был заперт, ничего не пропало. Одежда, драгоценности, инструменты, все ее документы на месте. – Он сделал паузу, чтобы затянуться сигаретой, хотя горло и так уже саднило. – Я связался с ее братом и ее друзьями. Никто не получал о ней никаких известий. – Преодолевая чувство тошноты, он начал давать ее описание. – Белая женщина, двадцати восьми лет. Рост сто пятьдесят, вес около ста пятнадцати фунтов. Короткие рыжие волосы, челка. Янтарные глаза. Нет, не карие, янтарные. Шрамов на теле нет. Возможно была за рулем новой модели «Ниссан-300», белого цвета. Нью-йоркский номер ББА-4451.

 Он заставил полицейского на том конце провода повторить все. Когда он повесил трубку, Бад Хьюит уже стоял в дверях. – Полгорода уже занялось поисками. – Чувствуя неловкость, Бад взглянул на кофеварку. – Хочешь кофе?

 Кэм понимал, что его кровь уже и так на девяносто процентов состояла из кофеина. – Нет, спасибо.

 – Позвонил в газеты?

 – Да. Они поместят ее фотографию. – Он снова потер лицо руками. – Чертовщина.

 – Тебе надо немного поспать. Ты занимаешься этим уже больше суток. – Бад засунул руки в карманы. – Я понимаю, что ты чувствуешь.

 Кэм взглянул на него. – Знаю, что понимаешь. Я еще проедусь по округе. Ты посидишь здесь?

 – Конечно. Чертовски неудачно, что Мик заболел. Он бы нам сейчас помог.

 В ответ Кэм лишь кивнул. – Я буду держать связь по радио. – Зазвонил телефон, и он бросился к трубке. Разговор был недолгим. – Пришел ордер на проверку счетов Моны Шерман.

 – Хочешь чтобы я этим занялся?

 – Нет. Мне надо кое-что предпринять. Я позвоню через полчаса.

 Через час он уже колотил в дверь квартиры Моны.

 – Ладно… О, Боже. Да, подожди же минутку. – Полусонная, кутающаяся в тонкий, цветастый халат, она открыла дверь. Она не успела сказать и слова, как Кэм рывком распахнул дверь и с треском закрыл ее за собой.

 – Вот сейчас мы поговорим.

 – Я уже рассказала тебе, что знала. – Она провела рукой по спутанным волосам. – Ты не имеешь права вот так врываться.

 – К черту мои права. – Он толкнул ее в кресло.

 – Послушай-ка. Один звонок моему адвокату, парень, и ты потеряешь эту свою жестяную звезду.

 – Ну давай, звони. Можешь также упомянуть и о своем пособничестве убийству.

 Настороженно гляда на него, она натянула халат на плечи. – Не понимаю, о чем ты говоришь.

 – Ты когда-нибудь по-настоящему сидела в кутузке? – Положив руки на подлокотники кресла, он наклонился к ней. – Я не имею в виду одну-две ночи в окружном изоляторе. Я говорю о настоящем сроке. От десяти до двадцати лет, как минимум.

 – Я ничего такого не сделала.

 – Ты сделала пару порядочных вкладов на счета в банке. Ловко придумано – положить их на срочный депозит. Ты настоящий финансовый гений.

 – Ну и что? – Она облизнула губы. – Просто дела шли хорошо.

 – Первый вклад был сделан за день до того, как ты говорила со мной. А второй – через день после разговора. Чертовски странное совпадение.

 – Ага. – Она потянулась к лежащей рядом пачке сигарет. – Ну и что?

 – Откуда у тебя деньги?

 – Я же тебе сказала…– Не договорив, она задохнулась, так как рука Кэма сжала ей горло.

 – Мона, я очень занятой человек, так что не будем зря тратить время. Хочешь, я расскажу тебе, как все было на самом деле? Кто-то заплатил тебе, чтобы отвлечь меня якобы новыми уликами. Все эти дерьмовые россказни о каком-то гаитянине, который будто бы пришил Биффа из-за того, что тот надул его, толкнув партию наркоты.

 – Бифф был перевозчиком наркотиков, это точно.

 – Допускаю, что он занимался переправкой. Ни на что большее он не был способен. Все остальное полная липа. А теперь скажи мне, кто тебе заплатил за то, чтобы ты поговорила со мной.

 – Я сама пришла к тебе. Просто хотела помочь.

 – Вот как, хотела помочь. – Отступив, он поддел стол ногой. Лампа с грохотом упала на пол. – Хотела помочь, – повторил он, толкая ее назад в кресло, когда она попыталась встать. – Они ведь тебе не рассказали обо мне всего, верно? О моих проблемах. Я долгое время работал полицейским в округе Колумбия. Пришлось все бросить и поступить на службу в тихом маленьком городке. А знаешь почему?

 Она покачала головой. Теперь он не был похож на копа. Теперь вид у него был совершенно гнусным.

 – Ну так, моя проблема в том, что я не могу сдерживать себя. Когда мне кто-то лжет, я просто бешеным становлюсь. – Он взял почти пустую бутылку виски «Джим Бим» и запустил ее в стену. Стекло разбилось и повсюду разлился запах крепкого напитка. – Я просто начинаю все крушить. А если мне продолжают лгать, я полностью теряю контроль над собой. Однажды я выкинул подозреваемого из окна. – Он взглянул на окно, расположенное над ее тахтой. – Мы ведь на третьем этаже, так?

 – Враки все это. Я сейчас же звоню своему адвокату. – Она попыталась дотянуться до телефона. – Ты просто сумасшедший. – Я не обязана верить во всю эту чушь.

 – Это так и не так. – Он схватил ее за запястье. – Я сумасшедший, это точно. Но тебе придется примириться с этим. Посмотрим, как далеко ты улетишь. – Когда он потащил ее к окну, она изо всех сил извивалась и кричала. Ей удалось схватиться за подоконник и упасть на колени. – Я не знаю, кто это был. Не знаю.

 – Еще не совсем то, что надо. – Он схватил ее за талию.

 – Не знаю. Клянусь. Он просто позвонил. Сказал, что я должна сделать и переслал деньги по почте. Наличные. Кэм сел на корточки рядом с ней. – Мне нужно имя.

 – Я знаю только имя Биффа. Он был моим клиентом, как я уже говорила. Отодвинувшись назад, она прислонилась спиной к стене. – Пару лет назад он рассказал мне об этом, ну, о чем-то вроде клуба. Сказал, что они мне заплатят пару сотен за одну ночь. Ну, я и пошла.

 – Куда?

 – Не знаю. – С широко открытыми глазами она оперлась о локоть. – Клянусь, я не знаю. Мне завязали глаза. Все было очень странно, понимаешь? Бифф заехал за мной, и мы поехали за город. Там он остановился, завязал мне глаза и мы поехали дальше. Потом немного прошли пешком. Куда-то в лес. Он не снимал с меня повязки, пока мы не пришли на место. Там они совершали всякие свои ритуалы. Ну знаешь, сатанизм и все такое. Но в основном, просто собралась компания мужиков для секса и чтоб немного пощекотать нервы.

 – Как они выглядели?

 – Они были в масках. Все время. Кроме Биффа, я никого не знала. Все было как-то странно, но они здорово платили. Я ездила туда каждые два месяца.

 – Ладно, Мона. – Он помог ей встать, хотя она и отшатнулась. – Давай присядем. Сейчас ты мне все об этом расскажешь.

 Не зная, чем себя занять, Элис прибралась на кухне. Позади нее взад и вперед вышагивал Блейр. «Каждому, – подумалось ей, – эта неделя показалась такой длинной». Никто не верил, что Клер просто сбежала. Так могла поступить какая-нибудь Сара Хьюитт, но не Клер. Это представлялось нелепым.

 Огромная скульптура, над которой она работала, так и стояла на дорожке. Как знак. Проходя мимо, люди задерживались и делились сегодняшними новостями. Мин Атертон даже сфотографировала скульптуру Полароидом и показывала снимки в парикмахерской у Бетти.

 Мэр специально созвал собрание горожан и объявил о награде. И какую же волнующую речь он произнес, вспомнилось Элис. О том, что надо беречь близких и помогать соседям. Мэр мог говорить не хуже странствующего проповедника. Из собравшихся в ратуше вряд ли кто-нибудь мог сдержать слезы.

 За исключением шерифа. Глаза его были сухими. И измученными, как ей теперь показалось. Было очевидно, что он почти не спал и не ел за те шесть дней, что Клер пропала. Под конец собрания он встал, чтобы ответить на вопросы горожан и репортеров, заполнивших небольшой зал. Там были не только местные журналисты, отметила Элис, а и репортеры из больших городов, Вашингтона, Нью-Йорка, Филадельфии.

 Намочив тряпку под краном, она выжала ее, чтобы протереть стойку. Погода стояла жаркая и безветреная, температура воздуха больше подходила для августа, чем для июня. Но никто и не подумал о том, чтобы включить кондиционер. В доме остановились мать Клер с ее новым мужем и супруги Ле Бо. Никто не жаловался на жару.

 Она взглянула на Блейра и ощутила к нему какие-то родственные чувствва, вытеснившие давнишнюю влюбленность.

 – Я могу приготовить тебе что-нибудь поесть, – предложила она. – Может, сэндвич или немного супа.

 – Спасибо. Может быть, позже. Я думал, что Анжи и Жан-Поль уже должны бы вернуться.

 – Они скоро будут. – Она повесила тряпку на край раковины. Она чувствовала полную беспомощность оттого, что не могла ничем помочь, кроме как предложить Сэндвич или готового цыпленка с рисом. – Не годится ничего не есть. Я могла бы что-нибудь приготовить. Когда вернутся остальные, все будут так голодны.

 Он было огрызнулся, но во время остановился. Она была такая же возбужденная и измученная, как и все они. – Отлично. Это будет отлично. – При звуке мотоцикла они оба бросились к гаражу. Не успел Кэм слезть с мотоцикла, как Блейр уже стоял рядом с ним.

 – Есть новости?

 – Нет. – Кэм потер утомленные глаза и перекинул ногу через сиденье. Он провел в разъездах почти весь день, осматривая закоулки, старые лесные тропы, снова и снова объезжая уже обследованные участки.

 – Я сейчас приготовлю сэндвичи, – сказала Элис. – Ты должен зайти и съесть хотя бы один перед тем, как снова поедешь. Я серьезно говорю, Кэм. Тебе нужно заправиться точно так же, как и твоему мотоциклу.

 Кэм снова уселся на мотоцикл, а Элис поспешила в дом.

 – Как твоя мать? – спросил Кэм Блейра.

 – Волнуется до смерти. Они с Джерри ездят по округе. – Он бросил беспомощный взгляд на скульптуру, возвышающуюся над ними. – Как и все мы. Бог мой, Кэм, уже прошла почти неделя.

 Он прекрасно, до минуты, знал, сколько времени прошло. – Мы обследуем каждый дом, переговорим со всеми жильцами. Теперь, когда Мик снова на ногах, дело пойдет быстрее.

 – Неужели ты всерьез думаешь, что кто-то держит ее здесь в городе?

 – Я допускаю что угодно. – Он взглянул через улицу на дом Баттсов. – Этот дом он обыщет сам лично.

 – А вдруг она уже…

 – Нет. – Кэм резко повернул голову. Взгляд его уставших, замутненных глаз вновь стал острым. – Нет, этого не может быть. Мы начем отсюда, двинемся дальше и обследуем каждый сантиметр этих холмов. – Он опустил глаза. – Я плохо заботился о ней.

 Когда Блейр не ответил, Кэм понял, что его друг был того же мнения.

 Пока Кэм зажигал сигарету, Блейр стоял рядом, стараясь выглядеть спокойным. Его собственное расследование было успешным. Даже слишком успешным. Он слишком хорошо знал, что может случиться с его сестрой. Что уже могло случиться. Но он не мог сейчас позволить себе потерять самообладание. – Я бы хотел участвовать в поисках. Я знаю, что у вас есть опытные люди, но я ведь знаю местные леса.

 – Мы используем всех. Приходится использовать, – поправился Кэм. – Просто я не знаю, кому можно доверять. – Он взглянул на солнце. Был ровно полдень. – Знаешь, что сегодня за день? – Он снова посмотрел на Блейра. – День летнего солнцестояния. Я не сообразил этого, пока не услышал по радио.

 – Я знаю.

 – Они соберутся сегодня, – тихо проговорил он, – Где-то.

 – Неужели они рискнут на это, когда ведутся поиски, и пресса бьет тревогу?

 – Да. Потому что хотят этого. Возможно, им необходимо это. – Он снова вскочил на мотоцикл. – Я должен кое-кого повидать.

 – Я поеду с тобой.

 – Будет лучше, если я поеду один. Это далекий путь. – Он завел мотор. – Я дам тебе знать.

 – Это возмутительно! Просто возмутительно!

 – Простите, миссис Атертон. – Сняв с головы фуражку, Бад нервно мял ее в руках. – Это просто формальность.

 – Это настоящее оскорбление, вот что это такое. Подумать только, прийти в дом с обыском, как будто я какая-нибудь преступница. – Она твердо встала в дверном проеме, ее грудь, обтянутая цветастой тканью, бурно вздымалась. – Вы что, думаете, что я держу Клер Кимболл связанной где-нибудь в подвале?

 – Нет, мэм. Нет, мэм. Прошу извинить за беспокойство. Просто мы осматриваем все дома в городе. – Когда в прихожей появился мэр, Бад вздохнул с облегчением.

 – В чем дело?

 – Настоящее безобразие. Джеймс, ты просто не поверишь, что этот парень собирается сделать.

 – Мы обыскиваем каждый дом. – Он покраснел. – Мистер Атертон, сэр. У меня есть ордера на это.

 – Ордера! – Мин всплеснула руками, похожая сейчас на курицу-несушку.

 – Ты слышал это, Джеймс? Ордера. Подумать только!

 – Успокойся, Мин. – Он положил руку на ее плечо. – Это ведь связано с исчезновением Клер Кимболл не так ли, помощник Хьюитт?

 – Да, сэр, мэр. – Бад всегда подтягивался, когда Атертон называл его помощником Хьюиттом. – В этом нет ничего личного, и я через пару минут все закончу. Просто должен осмотреть все вокруг и задать вам несколько вопросов.

 – Только посмей войти в этот дом, и я хорошенько дам тебе метлой под зад, Бад Хыоитт.

 – Мин. – Атертон слегка сжал ее плечо. – Этот человек просто выполняет свою работу. Если мы не будем подчиняться закону, то кто же тогда будет? Входите, помощник, и осмотрите все, от чердака до подвала. Никто в городе больше, чем мы с женой, не стремимся узнать, что же случилось с Клер.

 Он жестом пригласил Бада войти, и тот выбрал стратегическую позицию, состоявшую в том, чтобы мэр оказался между ним и Мин. – Признателен вам, мистер Атертон.

 – Это наш гражданский долг. – Его взгляд и голос выражали сугубую серьезность. – Можете сказать мне, как идут дела?

 – Не нашли и следа. Должен сказать вам, мистер Атертон, шериф жутко волнуется. Думаю, он и часа не поспал с тех пор, как все это началось.

 – Должно быть, он испытывает ужасное напряжение.

 – Не знаю, что он будет делать, если мы не найдем ее. Вы знаете, они ведь собирались пожениться. Он даже приглашал архитектора по поводу постройки студии для Клер рядом с его домом.

 – Вот как? – Мин так и навострила уши. – А может, девица струсила и сбежала.

 – Мин…

 – В конце концов, Джеймс, один раз ее брак уже кончился неудачей. Она не первая женщина, которая сбегает, когда напряжение становится слишком сильным.

 – Нет…– Атертон раздумчиво провел по нижней губе. – Пожалуй, ты права, Мин. – Он как бы отмахнулся от этой мысли, рассчитывая, что она уже внедрилась в голову Бада. – Мы задерживаем помощника Хьюитта. Начинайте с чего угодно. Нам нечего скрывать.

 Энни не было в ее трейлере. Кэм также не мог найти ее нигде из тех мест, которые она обычно посещала в городе. Лучшее, что он мог сделать, это попросить соседа удержать ее дома, когда она вернется. «Бег по кругу, вот что это такое», – подумал он, возвращаясь в город. Он гонялся за собственным хвостом, как они того и хотели. Он знал больше, чем они думали. Он знал, что история с банковской книжкой на имя Кимболла и Биффа была подстроена. Он только не знал, нашел ли ее Боб Миз или же просто выполнял приказания.

 Он знал, что ритуалы совершались регулярно. Из слов Моны выходило, что по крайней мере, раз в месяц. Но он не знал, где именно.

 Из рисунка Клер и слов Моны он понял, что в этом деле участвуют тринадцать человек. Но он не знал, кто они.

 Так что, если сложить все вместе, размышлял он, притормаживая перед домом Эрни, получался все равно ноль.

 Хуже всего было то, что он не мог позволить себе поделиться информацией с кем бы то ни было, даже с Бадом или Миком. Тринадцать человек легко могли спрятаться даже в таком маленьком городке, как Эммитсборо.

 Он надеялся, что дверь откроет Эрни. Он был готов буквально силой вырвать у парня кое-какие ответы на свои вопросы. Но открыла дверь Джолин Баттс.

 – Миссис Баттс.

 – Шериф? – В глазах ее была тревога. – Что-нибудь случилось?

 – Мы обыскиваем все дома.

 – О, да. Я слышала об этом. – Она стала нервно перебирать бусы. – Пожалуйста, приступайте. Извините за беспорядок. Я еще не успела убраться.

 – Не беспокойтесь об этом. Ваш муж очень нам помог своим участием в поисках.

 – Когда нужны добровольцы, Уилл всегда приходит первым и уходит последним. Наверное, вы захотите начать с верхнего этажа. – Она было двинулась наверх, но вдруг остановилась. – Шериф, я знаю, что у вас сейчас голова и так занята, и не хочу выглядеть как сверхбеспокойная мать но Эрни… вчера он не приходил ночевать. Врач уверяет, что это обычное поведение при том, как Эрни воспринимает сейчас самого себя, своего отца и меня. Но я боюсь. Я боюсь, что с ним могло что-нибудь случиться. Как с Клер. – Она оперлась рукой о перила. – Что мне делать?

 По дороге из города Кэм нагнал автомобиль Бада. Просигналив, он остановился, не слезая с седла мотоцикла, а Бад, притормозив, высунул голову из окна.

 – Где Мик?

 – Руководит поисками на другой стороне Госсард Крик. – Бад вытер платком пот со лба– Около двадцати минут назад я связывался с ним по радио.

 – Ты закончил осмотр домов?

 – Да. Я сожалею, Кэм.

 Кэм посмотрел вдаль на поле, над которым подобно туману поднималась дымка от летней жары. Небо было совершенно бесцветным.

 – Ты знаешь того парня, Эрни Баттса?

 – Конечно.

 – И его грузовик тоже?

 – Красный пикап марки «Тойота». А почему ты спрашиваешь?

 Кэм пристально посмотрел на Бада. Ему надо было кому-то довериться. – Хочу, чтобы ты продолжал свой объезд и разыскал бы его.

 – Он что-нибудь натворил?

 – Не знаю. Если разыщешь, не останавливай его. Наблюдай, что он собирается делать, но не останавливай. Сразу свяжись со мной. Только со мной, Бад.

 – Будет сделано, шериф.

 – Мне надо еще кое-куда заехать. – Он снова взглянул на небо. Сегодняшний день был самый длинный в году, но и он не мог длиться бесконечно.

 В то время когда Кэм притормаживал у трейлера Энни, Клер отчаянно пыталась выбраться из того густого дурмана, которым наркотик окутал ее голову. Она про себя читала стихи, старые песни Битлз, детские считалки. В комнате было ужасно жарко и душно. Как в гробу. Но в гробу холодно, напомнила она себе. А тут она уже насквозь вспотела, лежа на этих простынях.

 Она не знала, сколько еще сможет выдержать такого лежанья в темноте. Сколько времени уже прошло? День, неделя, месяц?

 Почему никто не приходил?

 Ее станут искать. Кэм, ее друзья, родственники. Они не забудут ее. С той ночи, когда ее сюда привезли, она не видела никого, кроме дока Кэмптона. Но и при том она не могла точно определить, сколько раз он садился у ее постели и вводил ей в вену наркотик.

 Она испытывала страх, страх не только за свою жизнь, но и за свой рассудок. Она поняла, что слишком слаба, чтобы сопротивляться им, что бы они с ней ни делали. Но она отчаянно боялась, что сначала сойдет с ума.

 Одна. В темноте.

 Когда голова немного прояснялась, она начинала придумывать планы побега. Но проходили часы, заполненные лишь этой ужасной, черной тишиной, и все ее планы превращались в бессвязную мольбу о том, чтобы кто-нибудь, кто угодно пришел бы и спас ее.

 Кончилось тем, что явился Атертон. Когда она подняла глаза и увидела его, она поняла, что следующую ночь ей уже не придется провести здесь, лежа в темноте. Это была самая короткая ночь в году, для всех.

 – Пора, – мягким тоном сказал он. – Нам надо сделать кое-какие приготовления.

 «Это было его последней надеждой», – думал Кэм, стоя около пустого трейлера. Его последняя надежда была связана с тем, что психованная Энни вдруг могла что-то знать. А если знала, то вспомнила бы обязательно.

 Шанс был невелик, как в игре в кости, а если она в этот вечер вообще не появится дома, то и того меньше.

 Все теперь зависело от них двоих, от него и этой шестидесятилетней женщины с разумом восьмилетней девочки. Со стороны им мало кто мог помочь. Он не смог доказать существования заговора или ритуальных убийств. Он доказал только то, что Карли Джеймисон насильно держали в сарае, убили, закопали, а затем труп эксгуми-ровали и подбросили в неглубокую могилу в поле. То, что у мертвого мог быть помощник, еще не доказывало ритуального убийства – по крайней мере, этого было недостаточно для штатной или федеральной полиции. В поисках Клер они помогали и людьми, и вертолетами. Но и с их помощью он ничего не нашел.

 Времени оставалось все меньше и меньше. Он знал это. Чем ниже опускалось солнце, тем больше холодело у него все внутри, и он задавал себе вопрос, а не застынет ли у него в буквальном смысле кровь в жилах с наступлением ночи.

 Он не мог потерять ее. Он испытывал страх, так как сама мысль об этом была столь ужасной, что, разыскивая ее, он спешил и метался, и допустил одну маленькую оплошность, которая могла стоить Клер жизни.

 Отстать лишь на три ступеньки, вспомнил он, и провалиться в дыру.

 Он не забыл, как надо молиться, но уделял этому очен» мало времени с тех пор, как ему исполнилось десять лет, и в школе были уроки Закона божьего, воскресные мессы и ежемесячные исповеди для ощищения от грехов его юной души.

 Теперь же, когда предзакатное небо на западе начало багроветь, он стал молиться, безыскусно и отчаянно.

 – О, блаженное утро, – безмятежно пела Энни, взбираясь на холм. – Наш Спаситель на небесах. Окончены муки земные. О, блаженный рассвет.

 Она тащила за собой свою сумку и в испуге подняла голову, когда Кэм в несколько прыжков преодолел последние ярды, разделявшие их. – Энни, я ждал тебя.

 – Я просто гуляла. Боже Всемогущий, какой жаркий день. Самый жаркий, какой я помню. – На всем ее клетчатом платье от выреза на шее до подола видны были следы пота. – Я нашла две монетки по пять центов и четверть доллара, и еще зеленую бутылочку. Хочешь посмотреть?

 – Не сейчас. Я хочу тебе кое-что показать. Давай присядем.

 – Мы можем зайти в дом. Я угощу тебя печеньем. Он улыбнулся, изо всех сил стараясь не выказывать нетерпения. – Я сейчас не голоден. Давай присядем здесь на ступеньках и я покажу тебе это.

 – Я не против. Я очень много ходила. Мои ноженьки устали. При этих словах она хихикнула, а затем ее лицо вдруг оживилось. – Ты приехал на своем мотоцикле. Могу я покататься на нем?

 – Знаешь что, если ты поможешь мне, я скоро тебя покатаю, хоть весь день, если захочешь.

 – В самом деле? – Она погладила ручку мотоцикла. – Обещаешь?

 – Истинный крест. Садись же, Энни. – Он вынул рисунки из мотоциклетной сумки. – Хочу показать тебе картинки.

 Она плотно уселась на желтые ступеньки. – Я люблю смотреть картинки.

 – Я хочу, чтобы ты очень внимательно на них посмотрела. – Он сел рядом. – Сделаешь это?

 – Конечно.

 – И я хочу, чтобы ты сказала мне, узнаешь ли ты это место. 0'кей?

 0'кей. – С широкой улыбкой она приготовилась разглядывать рисунки. Но эта улыбка мгновенно улетучилась. – Мне не нравятся эти картинки.

 – Они очень важные.

 – Я не хочу на них смотреть. У меня там в доме есть лучше картинки. Я могу показать тебе.

 Он постарался не обращать внимания ни свой резко убыстрившийся пульс и желание схватить ее за жалкое сморщенное горло и хорошенько потрясти. Она знала. По ее глазам он понял, что она одновременно и знает, и боится. – Энни, мне нужно, чтобы ты взглянула на них. И мне нужно, чтобы ты сказала мне правду. Ты видела это место?

 Плотно сжав губы, она покачала головой. – Нет, ты видела. Ты была там. Ты знаешь, где это.

 – Это плохое место. Я не хожу туда.

 Он не дотронулся до нее, боясь, что, как бы ни старался, вцепился бы в нее со всей своей силой. – Почему это место плохое?

 – Просто плохое. Я не хочу говорить об этом. Я хочу войти в дом.

 – Энни. Энни, посмотри сейчас на меня. Посмотри же. – Когда она послушалась, он заставил себя улыбнуться. – Я ведь твой друг, верно?

 – Ты мой друг. Ты катаешь меня и покупаешь мороженое. Сейчас так жарко. – В ее улыбке промелькнула надежда. – Хорошо бы сейчас мороженого.

 – Друзья заботятся друг о друге. И доверяют друг другу. Мне необходимо знать, где это место. Ты должна мне сказать.

 Она мучилась в нерешительности. Обычно выбор для нее всегда был прост. Вставать или ложиться спать. Отправиться в сторону запада или востока. Поесть сейчас или позже. Но в данной ситуации у нее разболелась голова и стало мутить. – Ты никому не скажешь? – прошептала она.

 – Нет. Доверяй мне.

 – Там живут чудовища. – Она продолжала шептать своими сморщенными губами. Постаревший ребенок, раскрывающий секрет. – Они ходят туда по ночам и делают всякие вещи. Плохие вещи.

 – Кто?

 – Чудовища в черных одеждах. У них звериные головы. Они делают всякие вещи с женщинами, на которых нет одежды. И убивают собак и козлов.

 – Это там ты нашла тот браслет. Тот, что ты отдала Клер.

 Она кивнула.—Я думала, что не следует об этом рассказывать. Ведь в чудовищ не полагается верить. Их показывают только по телевизору. Если говорить о чудовищах, то люди подумают, что ты сумасшедшая и запрут в сумасшедший дом.

 – Я не думаю, что ты сумасшедшая. И никто не собирается запирать тебя в психушке. – Теперь он дотронулся до нее, поглаживая волосы. – Мне нужно, чтобы ты мне сказала, где это место.

 – В лесу.

 – Где именно?

 – Вон там. – Она сделала неопределенный жест рукой. – Там за камнями, среди деревьев.

 Акры, покрытые камнями и деревьями. Он глубоко вздохнул, стараясь говорить ровным тоном. – Энни, мне необходимо, чтобы ты показала мне это место. Ты отведешь меня туда?

 – О, нет. – Она вскочила в панике. – Нет, ни за что. Я не пойду туда сейчас. Скоро будет темно. Туда нельзя ходить ночью, когда вылезают чудовища.

 Он взял ее руку, на которой мелко дрожали браслеты, стараясь успокоить. – Ты помнишь Клер Кимболл?

 – Она ушла. Никто не знаешь, куда.

 – Я думаю, ее украли, Энни. Она не хотела уходить. Они могут отвести ее сегодня ночью на то место, Они причинят ей боль.

 – Она хорошенькая. – У Энни начали дрожать губы. – Она приходила ко мне в гости.

 – Да. Она сделала для тебя вот это. – Он повернул браслет на ее запястье. – Помоги мне, Энни. Помоги Клер, и тогда, клянусь тебе, я прогоню этих чудовищ.

 Эрни ехал уже несколько часов. Прочь из города, делая круги, выезжая на шоссе и затем снова петляя по проселочным дорогам. Он знал, что его родители будут вне себя от беспокойства, и впервые за много лет подумал о них с искренним сожалением и даже привязанностью.

 Он знал, что означала сегодняшняя ночь. Это было испытанием, последним для него испытанием. Они хотели ввести его в свой круг быстро и окончательно, так чтобы он был связан с ними кровью, огнем и смертью. Он подумал было о бегстве, но ему некуда было бежать. Для него оставался один путь. Путь, ведущий на ту поляну в лесу.

 Он был виноват в том, что Клер предстояло в эту ночь умереть. Он знал это и мучился от этого. Но учение, которое он выбрал, не оставляло места для сожалений или угрызений советси. Это учение смоет с него всю вину. Он жаждал этого и думал лишь об этом, поворачивая грузовик и направляясь навстречу своей судьбе.

 Проезжая мимо его «Тойоты», Бад рассеянно взглянул на нее и вдруг вспомнил. Чертыхаясь, он потянулся к рации.

 – Номер один, говорит Номер три. Слышите меня? – Ответа не было и он дважды повторил свой вызов. – Ну же, Кэм. Отвечай. Это Бад.

 «Черт побери, – подумал он, – шерифа не было на связи, а ему тут приходилось гнаться за каким-то парнем на грузовике». Бог его знает, куда. Бог знает, зачем». Но несмотря на свое раздражение, Бад, выполняя инструкции, держался от грузовика на безопасном расстоянии.

 Наступили сумерки, и задние фары пикапа отсвечивали слабым красноватым светом.

 Когда грузовичок съехал с дороги, Бад подъехал поближе и остановился. «Куда же, черт возьми, этот парень направлялся», – подумал он. Старая дорога, по которой когда-то вывозили лес, вела прямиком в чащу, а ведь его «Тойота» не была вездеходом. Черт, шериф велел наблюдать за тем, что этот мальчишка собирается делать, так что придется наблюдать.

 Он решил дальше идти пешком. Только одна тропа вела в лес и одна из леса. Схватив карманный фонарик, он заколебался. Возможно, шериф посчитает это мальчишеской игрой в ковбоев, подумал Бад, пристегивая кобуру. Но раз дела складывались таким образом, он не собирался входить в лес безоружным.

 Добравшись до того места, где начиналась эта старая лесная дорога, он увидел грузовик. Эрни стоял рядом, как бы ожидая кого-то. Понимая, что это вероятно будет его первым настоящим наблюдением из засады, Бад отполз назад и притаился в овраге.

 Они с Эрни одновременно услышали шаги. Юноша сделал шаг вперед навстречу двум мужчинам, вышедшим из леса. Бад чуть не выдал себя возгласом, когда узнал в них дока Крэмптона и Мика.

 «Они не дали себе труда надеть маски», – подумал Эрни, и это обрадовало его. Он отрицательно покачал головой, когда ему поднесли чашу с наркотическим питьем.

 – Мне это не нужно. Я дал клятву.

 Поколебавшись секунду, Крэмптон согласно кивнул и сам отпил из чаши. – Я же предпочитаю повышенный уровень восприятия. – Он протянул чашу Мику. – Это облегчит боль. Рана на груди заживает хорошо, но она достаточно глубокая.

 – Этот чертов укол от столбняка был тоже очень болезненный. – Мик отпил зелья. – Остальные ждут. Уже пора.

 Бад так и лежал плашмя, пока они не скрылись в лесу. Он не совсем ясно понимал то, что только что видел. Он не хотел верить своим глазам. Он взглянул назад на дорогу, понимая, сколько времени ему понадобится для того, чтобы вернуться и попытаться вновь связаться по рации с Кэмом. Даже если он и сможет с ним связаться, то потеряет их из виду.

 Вылезя из оврага, он последовал за ними.

 Они сняли с нее одежду. Клер уже не ощущала неловкости. Ее не накачали наркотиками. Атертон признался ей, что специально хочет, чтобы она полностью осознавала, что происходит. Она станет кричать, умолять, просить Нощады. Это только возбудит их.

 Когда ее тащили к алтарю, она сопротивлялась. Хотя ее руки и ноги были очень слабы от долгой неподвижности, она боролась отчаянно, полная не меньшего ужаса при виде знакомых лиц, окружавших ее, чем при мысли о предстоящем.

 Лесс Глэдхилл и Боб Миз связали ей руки, а Сканк Хэггерти и Джордж Хоуард ноги. Она узнала местного фермера, управляющего банком, двух членов муниципалитета. Все они спокойно стояли и ждали.

 Ей удалось вывернуть запястье и схватить пальцами руку Боба Миза.

 – Ты не можешь так поступать. Он собирается убить меня. Боб, ты не можешь допустить этого. Мы вместе росли.

 Не сказав ни слова, он отступил назад.

 Они не имели права разговаривать с ней. Думать о ней, как о женщине, о знакомом им человеке. Она была жертвой. Ничем больше.

 Каждый из них по очереди снял маску. И стал ее кошмаром.

 Она не кричала. Некому было услышать ее, некому волноваться из-за нее. Не плакала. Она уже столько рыдала до того, что слез больше не было. Она представила себе, что когда они вонзят в ее тело нож, то не увидят там крови. Только пыль.

 Вокруг нее поставили свечи, потом зажгли их. В яме развели костер. Его отсветы заплясали в воздухе. Она смотрела на все это с какой-то мрачной отстраненностью. Всякое подобие надежды, которое у нее еще теплилось в те дни и ночи, проведенные в той темной комнате, улетучилось.

 Так она думала, пока не увидела Эрни.

 Из ее иссушенных глаз полились слезы. Она снова стала рваться из веревок, которые, впиваясь в бинты, больше не обдирали ее рук и ног.

 – Эрни, ряди Бога. Умоляю.

 Он взглянул на нее. Он думал, что почувствует острое желание, что внутри него заполыхает жар. Она лежала обнаженной, какой он когда-то и представлял ее в своем воображении. Ее тело было тонким и белокожим, таким оно и мелькало в окне ее спальни, когда он подсматривал за ней.

 Но желания не возникло, и он не осмеливался разбираться в чувстве, медленно охватывавшем его. Отвернувшись, он выбрал себе маску орла. Сегодня ночью он будет летать.

 Хотя разум Энни был детским, тело ее было далеко немолодым. Она не могла двигаться быстро несмотря ни на какие уговоры и помощь Кэма. От страха ноги плохо слушались ее, и она с трудом их волочила.

 Быстро темнело.

 – Далеко еще, Энни?

 – Еще немного в ту сторону. Я не ужинала, – напомнила она ему.

 – Скоро. Скоро ты сможешь поужинать. Вздохнув, она инстинктивно повернулась, как олень или заяц, попавший в густые заросли.

 – Надо поосторожнее обходить эти колючие кусты, а то они дотянутся и схватят тебя. – Ее взгляд беспокойно метался по сторонам вслед за удлиняющимися тенями. – Как те чудовища.

 – Я не позволю, чтобы они причинили тебе вред. – Он обнял ее, чтобы и поддержать, и поторопить.

 Успокоенная, она заковыляла вперед. – Ты женишься на Клер?

 – Да. – Боже милостивый. – Да, непременно.

 – Она хорошенькая. Когда она улыбается, у нее такие славные белые зубки. Как у ее папочки. Она похожа на своего папочку. Он дарил мне розы. Но он умер. – Ей стало нехватать воздуха, и она начала тяжело сопеть, как старый, отработавший мотор. – Чудовища не добрались до него.

 – Нет.

 – Он выпал из окна после того, как те мужчины пришли и накричали на него.

 Он посмотрел на нее, не ослабляя шага, – Какие мужчины?

 – А может это было в другой раз? Он оставил свет на чердаке.

 – Какие мужчины, Энни?

 – О, шериф и его молодой помощник. Они поднялись наверх и затем снова вышли. А он умер.

 Он вытер со лба пот. – Какой именно молодой помощник? Бад?

 – Нет, другой. Может быть, они пошли к нему покупать дом. Мистер Кимболл ведь продавал дома.

 – Да. – Несмотря на выступивший пот он почувствовал, что леденеет. – Энни, нам надо спешить.

 Укрывшись за деревьями, Бад стоял и смотрел. Он понимал, что все происходящее реально, но его разум отказывался верить в это. Отец Элис? Как это было возможно? Его приятель и напарник, Мик?

 Но он видел все своими собственными глазами. Они встали в круг, спиной к нему. Он не мог видеть, что было в середине круга, но боялся подойти поближе. Лучше всего было продолжать наблюдать и ждать. Именно это и поручил ему шериф.

 Когда началось песнопение, он вытер рот рукой.

 Все было как во сне. С закрытыми глазами Клер словно плыла между прошлым и настоящим. Дым, голоса, мужчины. Все повторялось.

 Она пряталась в кустах, наблюдая сама за собой. На этот раз ей не удастся убежать.

 Она открыла глаза и уставилась на беззвездное черное небо, по которому медленно плыл полумесяц. Самый длинный день года завершился.

 Увидев блеск кинжала, она вся напряглась. Но ее время еще не пришло. Атертон стал вызывать черных принцев Ада. От всего сердца он пожелала, чтобы те, если они вообще существовали, явились бы и пожрали его.

 Не в силах смотреть и слушать, она отвернула голову. Она подумала о Кэме, о годах, которые им уже не провести вместе, о неродившихся у них детях. Он любил ее, а теперь у них уже не будет возможности понять, достаточно ли одной любви. Или сделать так, чтобы ее было достаточно.

 Он найдет их. Остановит. В этом она была уверена, иначе сошла бы с ума. Но для нее уже будет слишком поздно. Она уже не успеет поговорить со своей матерью, изгнать ту холодность и отчужденность возникшую между ними по ее вине. Не успеет сказать близким ей людям, что ее отец совершал ошибки, шел по ложному пути, но никогда не был ни вором, ни убийцей.

 Она столько всего еще хотела сделать. Столько еще оставалось всего, что она хотела бы увидеть, к чему прикоснуться. Но ей суждено вот так умереть из-за тщеславия одного и слепой жестокости других.

 В ней поднялась ярость. Они лишили ее одежды, достоинства, надежды. И жизни. Ее руки сжались в кулаки. Когда она закричала, ее тело изогнулось дугой.

 Рука Бада потянулась к револьверу и застыла на нем, дрожа.

 Кэм вскинул голову и ощутил внутри горячий и пульсирующий страх.

 – Оставайся здесь. – Стряхнул с себя цепляющиеся за него руки Энни. – Оставайся здесь. Не двигайся. – Мчась сквозь деревья, он уже вынимал из кобуры свой пистолет.

 Атертон вознес к небу свой нож. Он жаждал, чтобы она закричала. Эта неотступная жажда была сродни жажде сексуального удовлетворения. Его привело в бешенство то, что она лежала неподвижно, как сломанная кукла. Теперь же она извивалась на алтаре, ее повлажневшая кожа блестела, в глазах – страх и гнев.

 И чувство могущества переполнило его.

 – Я – меч уничтожающий, – восклицал он. – Я сама месть. Я призываю Повелителя наполнить меня Его гневом, так чтобы я мог нанести удар Его жертве с ощущением восторга. Да продлится ее агония.

 Его слова гулом отдавались в ушах Эрни. Он с трудом слышал их, не воспринимая больше их смысла. Другие же, словно загипнотизированные, раскачивались вокруг него, жаждавшие того, что предстояло. Не жажду крови ощутил Эрни, а жуткую тошноту.

 Все это должно было принести ему удовлетворение, напомнил себе Эрни. Вызвать чувство общности с остальными.

 Но он видел ее, полную ужаса, пытавшуюся освободиться. Не перестающую кричать, как кричала тогда Сара Хьюитт. От чувства жалости к ней ему стало плохо. Как мог он с такими чувствами принадлежать к их кругу? Как мог он быть одним из них, если то, что они собирались сделать, вызывало у него отвращение? Пугало его?

 Она не должна была умереть.

 Это его вина. Его вина.

 Ее глаза, полные мольбы, встретились с его взглядом. В них ему увиделась его последняя надежда на свое спасение. И с криком, в котором звучала и горечь, и торжество, он бросился вперед как раз в тот момент, когда Атертон опустил нож.

 Клер почувствовала, как на нее упало чье-то тело. Ощутила запах крови. Но боли не было. Увидела, как Атертон, спотыкаясь отступает, а Эрни со стоном сползает с нее и опускается на землю.

 Ревя от бешенства, Атертон вновь занес нож. Прозвучало два выстрела. Одним его ранило в руку, другим прямо в грудь.

 – Не двигаться. – Твердой рукой Кэм держал свой пистолет, но пальцы на курке дрожали. – Или я отправлю в преисподнюю любого из вашего отродья.

 – Шериф? Это Бад. – С трясущимися руками Бад шагнул вперед. – Я шел за парнишкой. Я видел… Боже, Кэм, я убил человека.

 – Второй раз легче. – Кэм выстрелил в воздух, когда кто-то попытался было бежать. – Еще один шаг, и я покажу своему помощнику, насколько легче сделать это во второй раз. Всем лечь плашмя! Руки за голову. Бад, стреляй в первого же, кто шелохнется.

 Бад ни одной минуты не думал, что во второй раз будет легче. Но в знак согласия кивнул. – Да, сэр, шериф.

 В три прыжка Кэм очутился рядом с Клер, ощупывая ее лицо, ее волосы. – О, Боже, Худышка. Я уже думал, что потерял тебя.

 – Я знаю. Твое лицо. – Забыв о веревках, она попыталась дотянуться до него. – На нем кровь.

 – Это все шиповник. – Он вынул из кармана нож, чтобы перерезать веревки. Он еще не мог позволить себе расслабиться. Ему хотелось лишь обнять ее и зарыться лицом в ее волосах.

 – Успокойся, – сказал он ей, снимая с себя рубашку. – Надень это. – Дрожащей рукой погладил ее. – Я отправлю тебя отсюда как можно скорее.

 – Со мной все в порядке. Сейчас в порядке. Это Эрни. Он спас мне жизнь. – Это его кровь была на ней. – Он жив?

 Наклонившись, Кэм пощупал у того пульс и сдернул распоротый ножом балахон. – Да, он жив. Удар пришелся в плечо.

 – Кэм, если бы он не прыгнул и не заслонил меня…

 – С ним все будет в порядке. Бад, свяжи этих мертвецов.

 – Один из них Мик, – пробормотал его помощник, стыдясь набегавших слез.

 – Да. Я знаю. – Он бросил ему веревку, которой была связана Клер. – Сделай это, а затем отведи Клер назад и вызови полицию штата. Привезти их сюда.

 – Я хочу остаться с тобой.—Она взяла его руку в свою. – Мне нужно быть рядом с тобой. Прошу тебя.

 – 0'кей. Тогда пойди и присядь.

 – Не здесь. – Она отвела взгляд от алтаря. – Здесь еще остались веревки. – Там, где они сорвали с нее одежду. – Я помогу тебе связать их. – Она подняла заблестевшие глаза, – Я хочу это сделать.

 Связанные, без масок, они выглядели жалкими. Это все, что приходило в голову Клер, когда она опустилась на колени около Эрни, держа его руку и ожидая, когда возвратится Бад с отрядом полиции штата и каретой скорой помощи. Просто не верится, что Энни привела тебя сюда.

 – Она вела себя потрясающе. Она получит большое удовольствие от поездки с Бадом на машине с включенной сиреной. – Он взглянул на Эрни. – Как он?

 – Кажется, я остановила кровотечение. Ему понадобится помощь, но все будет хорошо. Я имею в виду, по-настоящему хорошо.

 – Надеюсь, ты права. – Он наклонился, чтобы коснуться ее волос. Просто коснуться. – Клер, мне нужно проверить того, другого.

 Она кивнула. – Это Атертон, – безжизненным тоном сказала она. – Это он все начал.

 – Сегодня ночью все кончилось.

 Он подошел к алтарю. Атертон лежал ничком. Не испытывая никакого чувства жалости, Кэм перевернул его. Рана на груди была смертельной, в этом не было сомнений. Но из отверстия в маске все еще доносилось свистящее дыхание. Когда Клер подошла, Кэм встал и постарался загородить ее от тела лежащего.

 – Не надо меня оберегать, Кэм.

 – Ты не так сильна, как тебе кажется. – Подняв ее руку, он дотронулся до перебинтованного запястья. – Они причинили тебе боль.

 – Да. – Она подумала о том, что узнала теперь о том, как умер ее отец. – Они всем нам причинили боль. Больше этого не случится.

 – Думаете, что все кончено? – Сквозь маску Козла Мендеса бесстыдно донесся этот вопрос – Вам ничего не удалось. Вы ничего не сможете прекратить. Если не вы, то ваши дети. Если не они, то их дети. Вы не добрались до самого главного. И никогда не доберетесь. – Со скрюченными, как когти, пальцами он попытался ухватиться за Клер, затем с резким смехом упал и скончался.

 – Он был само зло, – прошептала Клер. – Не безумец, не больной человек, а просто воплощение зла. Я не знала, что такое возможно.

 – Он не сможет нам навредить. – Он притянул ее к себе и крепко обнял.

 – Нет, не сможет. – Вдали она услышала рев сирен. – Бад быстро обернулся.

 Кэм слегка отстранил ее, чтобы взглянуть ей прямо в лицо. – Я так много должен сказать тебе. Столько всего накопилось. Если начать, то не знаю, смогу ли остановиться. Но давай подождем, пока не закончим со всем этим.

 Она накрыла его руку своей. Костер, горевший позади них, затухал. – У нас масса времени.

 Две недели спустя Мин Атертон, облаченная в черный траур, села в поезд, идущий на запад. Никто не пришел проводить ее, и она была этому рада. Они думали, что она покидает город тайком, полная стыда за своего мужа и ужаса от содеянного им.

 Но она никогда не будет стыдиться своего Джеймса или ужасаться его делам.

 Пробираясь в купе с одной единственной огромной сумкой, она смахнула слезы. Ее дорогой, дорогой Джеймс. Придет день, и она найдет способ отомстить за него.

 Усевшись на широкое сиденье и пристроив сумку рядом, она сложила руки на своих полных коленях, собираясь бросить прощальный взгляд на Мэриленд.

 Она не вернется. Когда-нибудь, она, возможно, пошлет сюда кого-нибудь, но сама не вернется.

 Все же у нее вырвался вздох. Расставанье с домом было трудным делом. Правда, большую часть ее красивых вещей пришлют багажом, но это уже будет не то. Без Джеймса будет не то.

 Он был ей отличной парой. Переполненный жаждой, упивающийся злом, столь страстно желавший изображать собой истинного властителя. Вынимая веер, чтобы слегка охладить свою разгоряченную плоть, она улыбнулась про себя. Ее глаза блестели. Она не имела ничего против того, чтобы внешне быть на вторых ролях после мужа. Она чувствовала огромное удовлетворение от того, что управляла всеми ими, при том, что никто из них, даже сам Джеймс, не понимал, кто был главным на самом деле.

 Когда она вовлекла его, он был простым дилетантом. Полный заинтересованности и злобы, но без ясного понимания, как использовать этот интерес и злобу ради более важных целей.

 А она знала. Женщине и следовало это знать. А мужчины, в конце концов, были всего лишь марионетками, ведомыми женщиной туда, куда она считала нужным, на поводке из секса, крови и обещания власти.

 Жаль, что под конец он стал таким самонадеянным и неосторожным. Вздыхая, она стала быстрее обмахиваться веером. Должно быть, это она виновата, что не остановила его. Но до чего захватывающим было наблюдать за тем, как он вырвался из-под контроля, ставил на карту все ради еще большего. Почти таким же захватывающим, как и в ту ночь много лет назад, когда она ввела его в круг посвященных. Она, богиня Повелителя, и Джеймс, служитель ее.

 Конечно, начало всему положила именно она. Это она заглядывала туда, за грань дозволенного, и обеими руками хваталась за то темное, что влекло и манило. Именно она приказала принести первое человеческое жертвоприношение. И наблюдала, да, наблюдала из-за деревьев, как брызжет кровь.

 Именно она почувствовала власть этой крови и возжелала еще.

 Повелитель так и не выполнил ее самого сокровенного желания – иметь детей – но Он наградил ее иным заменителем. Он открыл ей чувство алчности, самое восхитительное из всех смертных грехов.

 «Будут другие города, – подумала она, услышав свисток поезда. – Другие мужчины. Другие жертвы. Другие плодовитые шлюхи. О, да, их всегда будет много».

 Когда их женщины начнут исчезать, кто же заподозрит бедную вдову Атертон?

 Возможно, на этот раз она выберет юношу. Потерянного, злого мальчишку вроде Эрни Баттса, так разочаровавшего ее. «Нет, – размышляла она не спеша, – она станет искать не нового Джеймса, а юношу. Такого, которого она могла бы выпестовать, направить и подготовить для преклонения перед ней и Князем Тьмы».

 Когда поезд медленно отходил от станции, она просунула руку под корсаж и сжала пальцами пентаграмму.

 – Повелитель, – еле слышно произнесла она. – Мы начнем сначала.