Одержимость

 29 августа 1998 года

 Что разбудило ее в ту ночь? Она понятия не имела. Сколько бы ни прокручивала она в голове те давние события, сколько бы ни мучилась ночными кошмарами, этой загадке так и предстояло остаться нераскрытой.

 Летняя жара сгустила воздух до состояния раскаленного варева, пахнущего потом и высыхающей на корню травой. Вентилятор на ночном столике без устали жужжал, перегоняя зной туда и обратно, но это было все равно что находиться в потоках пара, поднимающегося из кипящего котла.

 Однако она до того привыкла к этому, что практически не обращала внимания — спала себе и спала возле распахнутого настежь окна. Она открывала его в надежде уловить хоть слабый ночной ветерок, но все, что долетало с улицы, — это неумолчный хор цикад.

 Нет, не жара разбудила ее в ту ночь и не тихое громыхание грозы, собиравшейся где-то у горизонта. Наоми проснулась мгновенно, как будто кто-то толкнул ее или произнес вслух ее имя.

 Сна как не бывало. Она уселась в постели, вглядываясь в ночную тьму, настороженно вслушиваясь. Но рядом все также дребезжал вентилятор, цикады голосили за окном, да где-то в лесу монотонно ухала сова. Такие привычные звуки, знакомые ей не хуже собственного голоса. Ничего, что могло бы подбросить ее на постели, как пружину.

 Тепло окружало Наоми плотным покровом, просачивалось в каждую клеточку тела. Жаль, что еще не утро — она могла бы выскользнуть потихоньку из дома и охладиться в соседней речушке.

 Домашние обязанности на первом месте — таково было правило. Но жара сгустилась настолько, что казалось, будто придется раздвигать ее руками, лишь бы сделать очередной шаг. Вдобавок наступила суббота, а по субботам мама немного смягчала правила… если папа, конечно, был в хорошем настроении.

 До нее донесся отдаленный рокот грома. Выпрыгнув из постели, Наоми бросилась к окну. Ей нравились грозы. Нравилось смотреть, как ветер гнет деревья, как небо темнеет с каждой минутой и только молнии озаряют непроглядный мрак над головой.

 Будет здорово, если гроза принесет с собой дождь и прохладный воздух.

 Опустившись на колени, она прижалась подбородком к окну. Высоко над головой виднелся кусочек луны, затуманенный облаками и летней жарой.

 Хорошо бы гроза подошла ближе, мысленно повторила она. Большая девочка, почти двенадцать, а все еще верит, что загаданное сбывается.

 Прикрыв глаза, она принюхалась к ночному воздуху и вновь пожелала, чтобы настало утро. И, раз уж за мечты не надо было платить, пожелала, чтобы настало утро дня ее рождения. Ей ужасно хотелось новый велосипед, о чем она раз сто успела намекнуть родителям.

 Так она и стояла на коленях у окна, худенькая, высокая девочка, у которой, а она проверяла едва ли не каждый день, все еще не сформировалась грудь. Волосы от жары липли к шее, и Наоми, тряхнув головой, перекинула их через плечо. Жаль, что нельзя остричь их совсем коротко — как у эльфа из книжки сказок, которую подарили ей бабушка и дедушка. Подарили еще до того, как им запретили видеться с внучкой.

 Но папа сказал, что девочкам обязательны длинные волосы, а мальчикам — короткие. В результате ее младшего брата регулярно водили в парикмахерскую в соседнем городке, а Наоми приходилось затягивать свою белесую шевелюру в тугой хвостик.

 Что поделать, Мейсон был мальчиком. И баловали его безбожно. На день рождения он получил набор для баскетбола — в единоличную собственность. Еще ему разрешалось играть в бейсбол. По правилам, установленным папой, эта привилегия распространялась только на мальчиков (о чем Мейсон не уставал напоминать сестре). Вдобавок, поскольку он был младше Наоми на целых двадцать три месяца — о чем она напоминала ему с той же настойчивостью, — ему не приходилось так много работать по хозяйству.

 Разумеется, это было нечестно, но Наоми предпочитала помалкивать — жалобы могли стоить ей любимых телепередач.

 Вдобавок она с легкостью простила бы эту несправедливость, если бы ей подарили новый велосипед.

 Далеко на горизонте мелькнула молния. Отблеск надвигающейся грозы. Дождя не миновать, сказала себе Наоми. Пусть бы он лил, лил и лил весь день без остановки! Тогда бы ей не пришлось полоть в огороде.

 Она настолько воодушевилась, что едва не пропустила вторую вспышку.

 Но не молнию, а свет от фонаря.

 Первой ее мыслью было, что кто-то шныряет у дома. Грабители? Она привстала, чтобы бежать к отцу.

 Но тут она разглядела, что это и был он. Шел от дома к лесу, шел быстро и уверенно, подсвечивая путь фонариком.

 Может, он решил искупаться в речке? Сильно ли он разозлится, если Наоми пойдет следом? Если папа в хорошем настроении, то он только посмеется.

 Не раздумывая, она схватила шлепанцы, сунула в карман крохотный фонарик и поспешила к двери.

 Наоми знала наперечет все скрипящие ступеньки, а потому без проблем спустилась по лестнице. Добравшись до задней двери, она сунула ноги в обувь и потихоньку проскользнула наружу.

 В первый момент ей показалось, что она упустила отца, но тут вдали мелькнул лучик. Наоми заспешила вслед. Лучше держаться позади, пока она не поймет, в каком папа настроении.

 Но отец повернул прочь от узкой речушки и направился в глубь леса, почти вплотную подступавшего к их саду.

 Куда это он? Любопытство неудержимо толкало Наоми вперед. Что может быть лучше, чем красться во тьме по лесной тропинке, прислушиваясь к рокоту надвигающейся грозы?

 Страшно ей не было, хотя она ни разу еще не забиралась в лес так далеко. Детям это не разрешалось. Мать точно спустит с нее шкуру, если узнает, так что лучше ей не попадаться.

 Отец шел быстро и уверенно. Его ботинки с хрустом мяли сухую листву. Наоми кралась следом, стараясь держаться на приличном расстоянии — не стоит без повода злить отца.

 Кто-то пронзительно ухнул, напугав ее до смерти. Но уже в следующее мгновение она прижала ладошку ко рту, чтобы не рассмеяться. Сова вылетела на ночную охоту.

 Облака затянули небо, загасив и без того блеклую луну. В темноте Наоми напоролась пальцем на камень и едва не зашипела от боли.

 Отец внезапно остановился, отчего сердце у нее заколотилось как бешеное. Наоми замерла, стараясь дышать как можно тише. Что она будет делать, если он вдруг развернется и направится назад? Бежать нельзя — наверняка услышит. Пожалуй, стоит отползти тихонько в кусты… и надеяться на то, что там не будет змей.

 Но отец вновь зашагал вперед, а Наоми осталась на месте. Возвращайся домой, сказала она себе. Иди домой, пока не нарвалась на крупные неприятности. Но огонек фонаря притягивал ее как магнит.

 Внезапно луч дрогнул и закачался. Что-то грохнуло и заскрипело, совсем как их кухонная дверь.

 И тут свет исчез.

 Наоми осталась одна в темной лесной чаще. По спине у нее, несмотря на жару, пробежали холодные мурашки. Она сделала шаг назад, еще один, и волна страха накрыла ее с головой. Бежать, бежать, пока не поздно.

 Невидимая рука сжала ей горло, так что Наоми с трудом могла вдохнуть. Тьма, ночная тьма сомкнулась вокруг плотным кольцом.

 Домой, беги домой. Вернись в постель, закрой глаза, звенел у нее в ушах чей-то голос. Звенел громко, как ночные цикады.

 «Трусишка, — прошептала она, сжимая для храбрости кулаки. — Не будь такой трусихой».

 Осторожно, почти на ощупь, она двинулась вперед. Облака вновь разошлись, и в слабом свечении луны проступил силуэт разрушенного здания.

 Похоже на старый дом, мелькнула у нее мысль. Дом, сгоревший практически дотла. Остались лишь фундамент да старый дымоход.

 Будто зачарованная, Наоми смотрела на развалины, напрочь забыв о своих страхах. В неверном лунном свете все казалось до странности неземным.

 И вновь ей захотелось, чтобы поскорее настало утро — она смогла бы без боязни обследовать то, что было когда-то домом. Это могло бы стать ее местом. Убежищем, где можно спокойно почитать книжку, не отмахиваясь ежеминутно от назойливого брата. Где можно посидеть и порисовать. Или просто расслабиться и помечтать.

 Раньше здесь жили люди. Кто знает, может, теперь здесь обитают призраки? Сердце у нее вновь заколотилось, но уже не от страха. Наоми с радостью повстречалась бы с призраком.

 Вот только куда делся отец?

 Ей вновь вспомнилось странное поскрипывание. Может, здесь был проход в иное измерение, и отец, открыв дверь, ушел из этой реальности?

 У него были свои секреты. Да что там, они были у всех взрослых! Секреты, которые они не доверяли никому, тем более собственным детям. Может, ее отец был исследователем, странником по иным мирам.

 Отец бы точно рассердился, узнай он про ее мысли насчет других миров. Ведь про такое, как и про призраков, ничего не говорилось в Библии. А может, он рассердился бы потому, что ее догадки были верными?

 Собравшись с духом, она сделала еще пару шагов вперед и замерла, настороженно прислушиваясь. Но вокруг стояла тишина, лишь где-то вдалеке громыхала надвигающаяся гроза.

 С очередным шагом она вновь стукнулась пальцем о камень и невольно вскрикнула от боли. «Идиотский камень», — подумала Наоми, бросая взгляд себе под ноги.

 Но это был не камень. В тусклом свете луны она разглядела дверь. Настоящую дверь в земле! Возможно даже, волшебную дверь.

 Опустившись на четвереньки, она провела по ней ладошкой… и тут же заработала настоящую занозу.

 От волшебных дверей не бывает заноз. Всего лишь старый подвал, вырытый когда-то в земле. Настроение ее немножко упало. И все же это была дверь в потаенном месте, у развалин старого дома.

 Теперь-то она знала, куда исчез папа.

 Велосипед! Что, если он спрятал там новенький велосипед или собирает его из деталей? Рискуя заполучить еще одну занозу, Наоми прижалась ухом к дереву. Она даже зажмурилась, чтобы не проронить ни звука.

 В какой-то момент ей показалось, что она слышит шаги. И какие-то невнятные звуки. Она представила, как отец собирает ее велосипед, такой новенький и блестящий. Собирает и негромко насвистывает, как он всегда делал, когда работал дома или в саду.

 А сейчас он старается для нее, для Наоми. Теперь она даже себе не будет жаловаться на то, что у нее слишком много домашних обязанностей!

 Сколько времени потребуется ему на то, чтобы все собрать? Ей бы стоило поспешить домой, чтобы отец не узнал, что она подглядывала за ним. Но ей ужасно, просто безумно хотелось взглянуть на свою мечту. Хоть глазочком.

 Наоми на цыпочках прокралась к выгоревшему дотла дому и притаилась за полуразрушенным дымоходом. Отец быстро соберет этот велосипед — работа всегда горела у него в руках. Он мог бы открыть собственную ремонтную мастерскую, а в Моргантауне работал только для того, чтобы его семья ни в чем не нуждалась.

 Наоми не раз слышала, как он говорил об этом.

 Она бросила взгляд на вспышку молнии — первую яркую развилку. Затем громыхнуло. Похоже, гроза подбиралась все ближе. По правде говоря, лучшее, что она могла сделать сейчас, — это поспешить домой. Но было поздно. Отец мог выйти в любую минуту, и тогда бы он точно заметил ее.

 Наоми прекрасно знала, что будет, если ее поймают. Прощай мечта о новеньком красном велосипеде!

 Если гроза все-таки начнется, худшее, что ей грозит, — промокнуть. Что ж, это даже неплохо после такой жары.

 Еще пять минут, сказала она себе. А когда они прошли, отвела еще пять минут. А потом ей захотелось в туалет. Наоми пыталась отмахнуться от этого желания, пыталась подавить его, но в конце концов не выдержала и поспешила в лес, в гущу деревьев.

 Стянув шорты, она присела, стараясь не намочить ноги. Так она сидела, пока не освободилась полностью. Привстав, она начала было натягивать шорты, как вдруг скрипнула и распахнулась дверь в земле.

 Наоми замерла, сжимая руками штанишки. Она боялась не то что шевельнуться, но даже вздохнуть.

 Снова вспыхнула молния, озарив фигуру ее отца. В этом призрачном свете он выглядел странно, даже пугающе. Коротко стриженные волосы казались почти белыми, вместо глаз — черные провалы. Вместо рта — дикий оскал.

 Она бы ничуть не удивилась, если бы этот мужчина откинул вдруг голову назад и завыл по-волчьи. Страх, настоящий страх впервые закрался в ее сердце.

 Он довольно потер себя там, внизу, и Наоми почувствовала, как щеки у нее заалели. Затем он захлопнул дверь и задвинул болт — этот скрежещущий звук заставил девочку поежиться. По-прежнему сидя на корточках, она наблюдала за тем, как отец забрасывает дверь палой листвой.

 Он встал, и в этот момент молния вновь разрезала небо. Отсвет ее упал на дверь, оставив отца Наоми в полутени. Теперь она видела только очертания, так что его голова стала вдруг похожа на череп. Череп с пустыми, бездушными глазницами.

 Отец оглянулся, и Наоми показалось, что он смотрит прямо на нее. Сердце у нее сжалось от ужаса. Она знала, чувствовала нутром, что человек этот, так похожий на ее отца, не остановится ни перед чем — разгляди он ее, и беды не миновать.

 Беззвучно всхлипнув, она взмолилась: «Пожалуйста, папочка, пожалуйста».

 Но отец уже повернулся к ней спиной и ровной, размеренной поступью зашагал в сторону дома.

 Она так и стояла, замерев, пока шаги его не затихли вдали. Теперь лишь ветер тревожил листву над головой. Гроза подбиралась все ближе, но отец ушел, растворился в ночном лесу.

 Выпрямившись, она принялась растирать затекшие ноги.

 Луна скрылась за тучами, а предвкушение чего-то загадочного сменилось чувством гнетущей тоски.

 Глаза Наоми успели привыкнуть к темноте, и она без труда вернулась к двери в погреб. Не знай она, что дверь прямо перед ней, ни за что бы не разглядела ее под слоем листьев.

 Она слышала только собственное дыхание да порывы ветра. Воздух наконец-то остыл, но теперь Наоми хотелось тепла. Ледяной холод сковал тело — холод, пробиравший ее изнутри. Наклонившись, она стала сгребать толстый слой листвы.

 Засов, закрывавший старую деревянную дверь, был толстым и проржавевшим. Наоми провела по нему пальцами и тут же отдернула руку. Ей не хотелось заглядывать внутрь. Хотелось домой, в уют и покой собственной постели. Укрыться с головой, стряхнуть с себя наваждение ночи.

 Но уже в следующее мгновение ее руки вновь легли на засов. Тот долго не поддавался, но затем все-таки отошел с отвратительным скрипом.

 Там точно велосипед, сказала она себе, стараясь стряхнуть гнетущую тяжесть. Новенький красный велосипед — подарок на день рождения.

 Осторожно приоткрыв дверь, она заглянула вниз, во тьму.

 Судорожно сглотнув, Наоми вытащила из кармана фонарик и принялась спускаться по лестнице в свете крохотного луча.

 Внезапно ей представилось лицо отца в проеме двери. Этот его ужасный, дикий взгляд. Что, если дверь захлопнется и она навсегда останется здесь? Изнемогая от страха, она едва не рванула вверх, но в этот момент ей послышался странный звук. Словно кто-то скулил там, внизу.

 Наоми замерла, не в силах двинуться вверх или вниз.

 Какой-то зверек. Но зачем бы отцу держать здесь животное? Или это… щенок? Сюрприз на день рождения? Ей ужасно хотелось собаку, но отец всегда был против. Даже Мейсон не смог выпросить у него питомца.

 Чувствуя, как на глаза у нее наворачиваются слезы, Наоми спрыгнула на земляной пол. Ей придется молить прощение за все те ужасные мысли — а мысли были таким же грехом, как и поступки, — которые промелькнули у нее об отце.

 В радостном предвкушении Наоми посветила фонариком в угол. Но там, где воображение рисовало щенка в коробке, лежала женщина.

 Слезы потоком струились из ее широко распахнутых глаз, отчего те напоминали стеклянные оконца. Изо рта, залепленного скотчем, вырывались невнятные звуки. На лице и шее темнели свежие синяки и порезы.

 На ней совсем не было одежды, ни единого лоскутка, но женщина даже не попыталась прикрыть наготу.

 Не смогла бы, осознала Наоми. Руки незнакомки стягивала веревка, конец которой крепился к металлическому штырю. Женщина лежала на старом матрасе. Широко раскинутые ноги ее тоже были привязаны за лодыжки.

 Изо рта ее продолжали вырываться ужасные звуки, и каждый из них будто молотом бил Наоми по голове, камнем падал в живот.

 Как во сне девочка шагнула вперед. В ушах шумело, будто она слишком долго провела под водой. Так долго, что уже и не выбраться на поверхность. Рот пересох, слова черствой крошкой царапали горло.

 — Только не кричи, ладно? Не кричи, а то он услышит и вернется. Ладно?

 Женщина кивнула. Ее опухшие глаза с мольбой следили за Наоми.

 Девочка подцепила ногтями край клейкой ленты.

 — Не кричи, — шепнула она, пытаясь справиться с дрожью в руках, и потянула за скотч.

 Тот оторвался с противным треском, но женщина сдержалась, не закричала.

 — Прошу тебя, — не столько шепнула, сколько прошелестела она, — помоги мне, ради бога. Не бросай меня тут.

 — Тебе надо уходить. Нужно бежать отсюда, — Наоми бросила взгляд на дверь в погреб. Что, если он вернется? Что, если тот страшный мужчина, который выглядел как ее отец, застанет их здесь?

 Она попыталась развязать веревку, но не справилась с узлами. Схватив фонарик, Наоми принялась осматривать погреб.

 Узкий луч выхватил из темноты бутылку спиртного. В их доме не водилось и капли алкоголя — отец бы не потерпел такой распущенности. Свернутая в кольца веревка. Старое одеяло, фонарь. Журналы, на обложках которых красовались обнаженные женщины. А еще… Нет, только не это! Фотографии других женщин, налепленные на стены. Все как одна без одежды. Руки связаны, на лицах кровь, в глазах застыл ужас.

 И другие женщины, смотревшие в камеру остекленевшим взглядом.

 Старый стул. На полке, прибитой к стене, ряды консервных банок. Куча тряпок — нет, порванной одежды. Все в пятнах крови.

 Наоми отчетливо уловила запах свежей крови.

 А еще ножи. Не два и не три. Много.

 Стараясь не думать, изгнав из головы все мысли, Наоми схватила один из ножей и принялась резать узел на веревке.

 — Только не кричи. Пожалуйста, не кричи.

 Она случайно задела кожу, но женщина даже не вскрикнула.

 — Быстрее, прошу тебя. Поспеши. — Пленница с трудом сдержала стон, когда ее руки безвольно упали вдоль тела. — Господи, как же больно.

 — Не думай об этом, лучше не думай об этом. Когда думаешь, болит сильнее.

 Думать и правда было невыносимо больно. Она постарается забыть про кровь, про ужасные снимки, про кучу тряпок, бывших когда-то одеждой.

 Наоми усердно резала веревку, которая стягивала ноги незнакомки.

 — Как тебя зовут?

 — Меня? Эшли. Я — Эшли. А он? Кто он такой? Где он сейчас?

 Не то что сказать, даже думать об этом было трудно.

 — Он уже дома. На улице гроза. Слышишь?

 Она тоже дома, сказала себе Наоми, вновь берясь за веревку. Дома в постели, а все остальное — кошмарный сон. Нет и не было старого подвала, где пахнет мускусом и кровью. А главное, нет ни женщины, ни того страшного мужчины. Очень скоро она проснется и увидит, что была гроза и гроза эта освежила все вокруг.

 Она проснется, и все будет чистым и свежим.

 — Вставай, пора уходить. Пора бежать отсюда.

 «Беги, беги, скройся во тьме. Тогда ничего этого не будет».

 Собрав все силы, Эшли попыталась встать, но ноги ее не держали. Натужно дыша, она рухнула на пол.

 — Я не могу идти… мои ноги… Прости, но тебе придется помочь мне. Пожалуйста, помоги мне выбраться отсюда.

 — Ноги у тебя просто затекли, — схватив одеяло, Наоми накинула его Эшли на плечи. — Попытайся подняться.

 С трудом, но той все-таки удалось встать.

 — Обопрись на меня. Тебе нужно вскарабкаться по лестнице. Я буду толкать сзади, но ты тоже должна постараться.

 — Я сделаю это. Я смогу.

 За время этого короткого, но мучительного подъема Эшли дважды едва не оступилась. Лишь большим напряжением сил Наоми удалось удержать ее на лестнице. Наконец с последним натужным всхлипом Эшли выбралась наружу и обессиленно распласталась на земле.

 — Бежать. Тебе нужно бежать.

 — Я даже не знаю, где я. Не знаю, сколько я тут пробыла. День, два… Ни еды, ни воды…

 Слезы потоком струились из ее глаз, но она не рыдала, лишь неотрывно смотрела на Наоми.

 — Он… он насиловал меня, душил… избил и порезал. Моя лодыжка… она так болит. Даже ступить трудно. Можешь вывести меня отсюда? Можешь отвести меня в полицию?

 Дождь лил не переставая. Сверкнула молния, и на мгновение стало светло как утром.

 Но Наоми так и не проснулась.

 — Подожди минутку.

 — Не спускайся туда!

 — Подожди здесь.

 Девочка спустилась вниз, в это ужасное место, и взяла нож. Не все пятна крови на нем были свежими и не все от порезов. Должно быть, им наносили раны посерьезней.

 Преодолев отвращение, она стала рыться в куче рваной одежды. Ей удалось извлечь оттуда рубашку и шорты. Точнее, то, что осталось от рубашки и шортов.

 Прихватив все это с собой, Наоми выбралась наружу. При виде одежды Эшли кивнула:

 — Молодец. Спасибо, что догадалась.

 — Обуви я там не нашла, но в шортах и рубашке тебе будет попроще. Они рваные, но тут…

 — Не важно. — Эшли с трудом наклонилась, и Наоми помогла ей влезть в шорты. Затем настал черед рубашки. От движения на теле Эшли открылись свежие порезы, из них вновь заструилась кровь.

 — Тебе придется опереться на меня.

 Поскольку Эшли дрожала, Наоми вновь накинула ей на плечи одеяло.

 «Шевелись, — приказала она себе. — Шевелись и не размышляй».

 — Больно или нет, но тебе нужно идти. Мы подыщем тебе прочную палку, чтобы было полегче. Не знаю, сколько сейчас времени, но утром меня хватятся. Нам нужно добраться до дороги. Оттуда до города еще больше мили.

 — Не смогу идти, так поползу.

 С трудом, с помощью Наоми, Эшли поднялась на ноги. Дышала она со всхлипами, не в силах справиться с болью. Наоми нашла сломанную ветку. Это помогло, но не слишком — дорожка после дождя стала топкой, как болото.

 Они перебрались через ручей — после дождя тот бежал в полную силу — и вновь углубились в лес.

 — Прости, я даже не спросила, как тебя зовут.

 — Наоми.

 — Красивое имя. Прости, Наоми, но придется остановиться на минутку.

 — Хорошо, но только на минутку.

 Тяжело дыша, Эшли прислонилась спиной к дереву. По лицу ее вперемешку струились пот и капли дождя.

 — Это собака? Кто-то залаял или мне послышалось?

 — Должно быть, Кинг. Дом мистера Харди неподалеку.

 — Может, пойдем туда? Позвоним в полицию, дождемся помощи.

 — Слишком близко.

 Мистер Харди, как и ее отец, служил дьяконом в церкви. Прежде чем связаться с полицией, он позвонит ее отцу.

 — Слишком близко? У меня такое чувство, будто мы прошли много миль.

 — Даже одной не вышло.

 — Ладно, — прикрыв на мгновение глаза, Эшли прикусила губу. — Ты знаешь мужчину? Того, что притащил меня сюда?

 — Да.

 — Знаешь его имя и где его можно найти?

 — Да. Нам нужно идти. Нужно спешить.

 — Скажи, как его зовут, — с трудом оторвавшись от дерева, Эшли вновь заковыляла по тропинке. — Это придаст мне сил.

 — Его зовут Томас Боуз. Томас Дэвид Боуз.

 — Томас Дэвид Боуз. Сколько тебе лет?

 — Одиннадцать. В понедельник мне исполнится двенадцать.

 — С днем рождения. Ты храбрая и умная девочка, Наоми. Ты спасла мне жизнь. Не каждой девочке такое под силу. Не забывай об этом, Наоми.

 — Не забуду. Смотри, гроза уходит.

 Наоми вела Эшли по лесу. По дороге было бы быстрее, но она успела познать страх и держалась теперь среди деревьев. Наконец они вышли на окраину крохотного городка Сосновый луг.

 Наоми ходила туда в школу. И в церковь. А ее мать делала покупки на местном рынке. В офисе шерифа она не была, но знала, где тот находится.

 Небо на востоке посветлело, и в лужах отразились первые огни. Они прошли мимо церкви и перебрались через мостик, под которым бежала узкая речушка. Сандалии Наоми промокли и теперь звонко шлепали по дороге. Эшли, прихрамывая, брела рядом.

 — Что это за город?

 — Сосновый луг.

 — Где это? Я была в Моргантауне. Я учусь в Университете Западной Виргинии.

 — Это в двенадцати милях отсюда.

 — Я тренировалась. Бегала. Хочешь верь, хочешь нет, но я бегаю марафоны. Каждое утро выхожу на тренировки. Этот тип… он припарковался на краю дороги. Капот у машины поднят, будто что-то сломалось. Я слегка сбросила темп, тут-то он меня и схватил. Ударил, и я потеряла сознание. Очнулась уже в том погребе. Боюсь, мне придется снова остановиться.

 Нет-нет, только не это. Никаких остановок. Идти и идти.

 — Мы почти пришли. Видишь тот белый дом? На нем еще вывеска.

 — Ведомство шерифа. Слава богу. Слава богу.

 Только тут Эшли дала волю слезам. Тело ее буквально содрогалось от рыданий. Наоми покрепче обняла ее за пояс и потащила к белому зданию.

 — Ну вот, теперь мы в безопасности.

 Эшли в изнеможении рухнула на узкие ступеньки. Наоми поплотнее закутала ее в одеяло и постучала в дверь.

 — Думаешь, там кто-нибудь есть? Еще слишком рано.

 — Не знаю. — Наоми постучала вновь.

 Дверь распахнулась, и в проеме показался молодой человек со спутанными волосами. В лице его было что-то знакомое.

 — Что тут за шум? — начал было он, но тут взгляд его упал на Эшли. — Господи помилуй.

 Он быстро присел рядом с ней на корточки:

 — Давайте-ка я отнесу вас внутрь.

 — Помогите нам, прошу вас.

 — Все будет хорошо, не волнуйтесь.

 И хоть парень не выглядел таким уж силачом, он без труда поднял Эшли на руки… и слегка покраснел, когда распахнувшееся одеяло едва не обнажило ее грудь.

 — Детка, — сказал он Наоми, — придержи, пожалуйста, дверь. Что это было? Несчастный случай?

 — Нет, — ответила Наоми. На мгновение у нее мелькнула мысль: а не сбежать ли? Но она молча шагнула за порог.

 — Давайте-ка я усажу вас вот тут, — взгляд его скользнул по синякам на горле Эшли, и в глазах его засветилось понимание. — Детка, видишь тот фонтанчик с водой? Почему бы тебе не принести… как вас зовут, кстати?

 — Эшли. Эшли Маклин.

 — Почему бы тебе не принести Эшли воды?

 Он повернулся и только тут заметил нож, который Наоми держала у бока.

 — Почему бы не отдать его мне? — произнес он безо всякого нажима. — Вот и умница.

 Взяв у Наоми нож, он положил его высоко на полку.

 — Мне нужно позвонить тут кое-кому, и первым делом я свяжусь с доктором. Он вас осмотрит. Но нам придется сделать несколько снимков. Это вам ясно?

 — Да.

 — Потом приедет шериф, и вам нужно будет ответить на ряд вопросов. Вы к этому готовы?

 — Да.

 — Вот и прекрасно. Попейте немного. Ты моя умница, — сказал он Наоми, которая вручила ему бумажный стаканчик с водой.

 Схватив со стола телефон, помощник шерифа быстро набрал номер.

 — Шериф, это Уэйн. Да, я знаю, сколько сейчас времени. У нас тут женщина, которая сильно пострадала. Нет, не авария. На нее напали, и ее нужно осмотреть. — Он понизил голос, но Наоми отчетливо услышала: изнасилование.

 — Девочка привела ее. По-моему, это дочка Сью и Тома. Да, Том Боуз.

 Поставив стаканчик, Эшли взглянула Наоми в глаза:

 — Боуз.

 — Да. Я Наоми Боуз. Тебе нужно попить.

 — Ты права, детка. — Но Эшли не стала пить. Потянувшись, она обняла Наоми, прижала ее к себе.

 Что-то надломилось в ней, что-то прорвалось наружу. Прильнув к Эшли, Наоми дала волю слезам.

 Поймав взгляд Уэйна, Эшли пояснила:

 — Ее отец, вот кто напал на меня. Томас Дэвид Боуз. А Наоми меня спасла.

 Уэйн только что не присвистнул.

 — Шериф, вам стоит поторопиться, — сказал он в трубку.

 Пришел шериф, и Уэйн отвел Наоми в другую комнату. Здесь он вручил ей шоколадный батончик и баночку с колой. Дома это сочли бы чистым баловством, но Наоми не стала спорить. Уэйн достал аптечку и начал обрабатывать ссадины и царапины — она заработала их, пока пробиралась с Эшли по лесу.

 От Уэйна пахло фруктовой жвачкой — Наоми заметила желтую пачку, торчавшую у него из кармана рубашки.

 С тех самых пор эта резинка ассоциировалась у нее с ненавязчивой добротой.

 — Детка, кто твоя любимая учительница?

 — Ну… не знаю. Должно быть, мисс Бличард.

 — Если хочешь, я позвоню ей, попрошу прийти.

 — Нет-нет, не нужно. Она все равно узнает. Все узнают, — в груди у Наоми что-то больно сжалось, и она быстро отвела взгляд, — но мне бы не хотелось при этом присутствовать.

 — Как хочешь. Мы вызвали для Эшли медсестру — она будет сопровождать ее в больницу. Может, и тебе вызвать кого-нибудь со стороны? Кого-нибудь незнакомого?

 — Мне никто не нужен. Что будет дальше?

 — Прямо сейчас шериф беседует с Эшли. Потом ее отправят в больницу в Моргантауне, где врачи обработают ее раны.

 — У нее болит лодыжка.

 — Не волнуйся, с ней все будет в порядке. Хочешь какой-нибудь другой батончик? Повкуснее?

 Наоми взглянула на сникерс, который она даже не открыла.

 — Нет, сэр. Просто я никогда не ела шоколадки с самого утра.

 — Даже на Пасху? — Улыбнувшись, Уэйн аккуратно залепил пластырем очередную царапину.

 — Пасха — святой день. Он для молитв, а не для баловства, — заученно повторила она слова отца и тут же заметила, как в глазах Уэйна промелькнула жалость. Однако помощник шерифа лишь дружески похлопал ее по ноге.

 — Что ж, скоро мы принесем тебе горячий завтрак. Посидишь тут одна с минутку?

 — Я арестована, да?

 Мягко и по-доброму он коснулся ее щеки:

 — За что, детка?

 — Не знаю, но вы собираетесь арестовать моего отца.

 — Не думай об этом сейчас.

 — Я видела его. Там, в лесу, когда он вылез из погреба. Он выглядел так странно, что я испугалась.

 — Тебе нечего больше бояться.

 — А что будет с мамой и с братом?

 — Все хорошо. Они в полном порядке. — Он оглянулся, когда дверь комнаты распахнулась. Наоми знала мисс Летти — та ходила в их церковь. Но лишь сейчас она вспомнила, что мисс Летти тоже работает в офисе шерифа.

 На плече у Летти висела красная сумка, на губах играла печальная улыбка.

 — Привет, Наоми. Я принесла тебе кое-что из одежды. Это вещи моей дочки. Она пониже тебя и не такая худенькая. Но тебе все равно надо переодеться в сухое.

 — Спасибо, мисс Летти.

 — Всегда пожалуйста. Уэйн, шериф тебя ждет. А мы с Наоми посидим пока тут. Можешь переодеться вон там, в ванной.

 — Да, мэм.

 Одежда оказалась слишком велика, но Наоми потуже затянула пояс, так что джинсы выглядели почти впору.

 Когда она вернулась, Летти сидела у стола, потягивая из большой кружки кофе.

 — У меня тут есть расческа. Не возражаешь, если я расчешу тебе волосы, а то они все спутались?

 — Спасибо.

 Наоми заставила себя сесть, хоть и не знала, так ли уж ей хочется, чтобы к ней прикасались. Однако расческа скользила по волосам легко и бережно, и девочка расслабилась.

 — Какие у тебя чудесные волосы.

 — Они как пакля.

 — Глупости. Они как шерстка у оленя — светлые и слегка выгоревшие на солнце. Густые и шелковистые. Детка, я хочу задать тебе пару вопросов. Возможно, они покажутся тебе неприятными, но нам очень нужно знать правду.

 — А где Эшли?

 — Ее собираются отвезти в больницу. Она спрашивала про тебя, хотела с тобой повидаться. Как ты, не против?

 — Нет, мэм. Я тоже хочу ее увидеть.

 — Вот и хорошо. Но пока что скажи мне, отец тебя когда-нибудь обижал?

 — Что вы, мэм. Он никогда нас не бил — ни Мейсона, ни меня. Мама порой устраивала нам выволочку, но это так, несерьезно. Ей бы духу не хватило сделать нам больно. Мы больше делали вид, что это наказание, поскольку папа всегда говорил: «Розги пожалеешь — ребенка испортишь».

 — Лично я не в восторге от этой фразы. И еще один вопрос, совсем уж неприятный. Он когда-нибудь прикасался к тебе неподобающим образом?

 Наоми неотрывно смотрела вперед, пока Летти водила расческой по ее волосам.

 — Вы имеете в виду, как с Эшли. Он изнасиловал ее. Я знаю про насилие, мэм. В Библии говорится про Силомских девиц. Он никогда так не делал со мной.

 — Вот и прекрасно. А твою маму он обижал?

 — Не думаю, мэм. Иногда…

 — Все в порядке, — подхватив маленькую резинку, Летти ловким движением стянула волосы Наоми в хвостик. — Не нужно бояться. Скажи мне правду.

 — Иногда казалось, будто он вот-вот сорвется, но такого ни разу не произошло. Если ему случалось по-настоящему рассердиться, он просто уходил из дома на пару дней. Так, остыть немного. Мама говорит, мужчинам нужно иногда побыть в одиночестве. Она не знала, мисс Летти. Мама не знала, что он мучает людей, иначе бы она боялась его. Боялась больше обычного.

 — Людей?

 Наоми по-прежнему смотрела прямо перед собой.

 — Эшли сказала, что она пробыла в погребе день или два. Но там лежала еще веревка. И снимки на стенах. Фотографии других женщин, связанных как Эшли. Даже хуже. Мне кажется, они были мертвыми… Меня сейчас стошнит.

 Летти помогла ей добраться до туалета, затем отерла лицо влажным полотенцем.

 Она дала Наоми что-то мятное — прополоскать рот, по-матерински чмокнула в лоб.

 — Хватит пока вопросов. Не хочешь отдохнуть?

 — А домой мне нельзя?

 — Пока что нельзя, детка. Но я могу отвести тебя к себе. Поспишь там немножко.

 — Мне бы хотелось дождаться маму и Мейсона.

 — Что ж, побудь тут. Я принесу тебе тост, попробуешь пожевать немножко. А сникерс можешь оставить на потом.

 — Спасибо.

 Летти встала.

 — Знаешь, о чем я думаю, Наоми? Ты повела себя очень храбро, спасла эту бедняжку. Я горжусь тобой, правда горжусь. Побудь тут, а я скоро вернусь. Как насчет чая к тосту? Могу принести тебе чаю с медом.

 — Вы очень добры, спасибо.

 Летти ушла, а Наоми устало опустила голову на стол, но сон не шел. Она отхлебнула немного колы, но та была слишком сладкой. Ей хотелось воды. Чистой, холодной воды. Наоми вспомнила про фонтанчик в соседней комнате и поднялась.

 Она шагнула за порог, чтобы спросить разрешения. И увидела отца.

 Уэйн тащил того через комнату к большой металлической двери. На руках у отца блестели наручники, а на щеке красовался свежий синяк.

 Он не выглядел ни злым, ни расстроенным. На губах у него играла ухмылка — вроде той, которая появлялась на его лице всякий раз, когда кто-нибудь пытался указать на его ошибки.

 Взгляд его упал на Наоми. Она сжалась в ожидании ненависти. В ожидании гнева.

 Все, что она получила, — полное безразличие. Секунда, и фигура отца исчезла за металлической дверью.

 В комнате шумели какие-то люди, мелькали непонятные вспышки. Наоми казалось, будто она парит в воздухе. Будто ноги остались где-то еще, а тело зависло здесь само по себе.

 Обрывки голосов назойливо лезли в уши.

 ФБР, серийный убийца, судмедэксперты, жертвы.

 Во всем этом не было ни малейшего смысла.

 Никто не замечал Наоми, никому и дела не было до худенькой девочки в мешковатой одежде, с мертвенно-бледным лицом.

 Никто не смотрел в ее сторону. А если бы и взглянули, мелькнула у нее мысль, не факт, что заметили бы.

 Может, ничего этого просто не существовало. Может, не существовало ее самой.

 И только боль в груди казалась вполне реальной. Как будто Наоми упала с высоченного дерева и от удара у нее перехватило дух. И не было сил ни вдохнуть, ни выдохнуть.

 Все поплыло у нее перед глазами, свет из яркого стал нестерпимо тусклым. Будто луна зашла за тучи.

 Надежно заперев Боуза, Уэйн вернулся в приемную — в тот самый момент, когда у Наоми закатились глаза. Он метнулся к ней, но не успел. Девочка мешком рухнула на пол.

 — Принесите воды! Где этот чертов доктор? И что она вообще тут делает? — Бережно приподняв Наоми, он начал похлопывать ее по щекам, таким бледным, будто они и правда принадлежали призраку, а не ребенку.

 — Ах ты, господи боже! Ей нужно было поесть, и я на минутку вышла из комнаты. — Летти присела рядом с кружкой воды.

 — Не знаешь, видела она его? Видела, как я приволок этого ублюдка?

 Летти лишь покачала головой:

 — Меня не было минуты две от силы. Смотри, она приходит в себя. Наоми, детка, как ты себя чувствуешь? У тебя был обморок. Вот, глотни воды.

 — Я упала в обморок?

 — Ничего, все уже позади. Попей немножко.

 Сознание вернулось, а вместе с ним и память. Глаза Наоми — два зеленых озерка — медленно закрылись.

 — Почему он даже не сердится на меня? Ему все равно. Почему так?

 По настоянию Уэйна она все-таки глотнула воды, после чего он снова отнес ее в соседнюю комнату. Здесь уже поджидали чай и тост. Наоми немного поела, и ей немедленно стало легче.

 Потом все было как в тумане. Пришел доктор Холлин и осмотрел Наоми. Одну ее больше не оставляли. Уэйн вручил ей новую банку с колой.

 В какой-то момент в комнате появился шериф. Шериф Джо Фрэнкс. Наоми знала его, так как училась в школе с Джо-младшим. У шерифа были широкие плечи и мощное тело. Крупная голова на плотной шее. Такое чувство, что было в нем что-то бульдожье.

 Шериф устроился напротив нее за столом.

 — Как ты себя чувствуешь, Наоми?

 Голос у него был низким, с хрипотцой.

 — Не знаю, сэр. Пожалуй, хорошо.

 — У тебя была нелегкая ночь, да и день обещает быть не лучше. Ты понимаешь, что здесь происходит?

 — Да, сэр. Мой папа мучил Эшли. Он запер ее в том старом погребе у сгоревшего дома. Он мучил не только ее, но и других женщин. Там, на стенах, были их фотографии. Я не знаю, почему он так делал. Не знаю, что заставляет людей делать такие ужасные вещи.

 — А прежде тебе случалось бывать в том погребе?

 — Я даже не знала, что он там есть. Нам нельзя заходить так далеко в лес. Только до ручья, и то с разрешения взрослых.

 — А почему ты пошла туда сегодня ночью?

 — Я… я проснулась. Стояла ужасная жара. Я сидела у окна и вдруг увидела папу. Как он вышел из дома. Я подумала, что он идет к ручью, охладиться. И мне тоже захотелось искупаться. Я взяла фонарик, надела шлепанцы и выскользнула на улицу. Вообще-то нам нельзя…

 — Все в порядке, продолжай. Итак, ты пошла за ним…

 — Я надеялась, что он не рассердится, когда увидит меня. Но папа не пошел к ручью, и мне стало любопытно. Хотелось узнать, куда он собрался. А когда увидела тот старый погреб, сразу подумала про велосипед. Решила, что он собирает велосипед на мой день рождения.

 — У тебя сегодня день рождения, детка?

 — В понедельник. Я очень просила, чтобы мне подарили велосипед. И я решила подождать — мне хотелось увидеть хотя бы одним глазком. Я спряталась и стала ждать, когда папа выйдет. Но потом…

 — Что случилось потом?

 На мгновение ей вновь захотелось уплыть, отключиться, но шериф смотрел на нее так по-доброму, что ей ничего не оставалось, как только продолжить.

 — Он выглядел не так, как обычно, сэр. До того странно, что я напугалась. Я выждала, пока он уйдет. Мне хотелось знать, что же находится там, внизу.

 — Сколько ты ждала?

 — Не знаю. Мне показалось, что очень долго. На двери в погреб был засов, и мне пришлось потрудиться, чтобы отодвинуть его. Я спустилась вниз и услышала странный звук — будто кто-то скулил. Я подумала, может, это щенок. Нам не разрешали держать собаку, но я подумала, а вдруг. А потом увидела Эшли.

 — Что именно ты увидела, детка? Я знаю, такое трудно вспоминать, но это поможет нам в расследовании.

 И Наоми пересказала все, как было. В горле у нее пересохло, и она заставила себя глотнуть немного колы.

 Шериф задал еще несколько вопросов, и она постаралась отвечать как можно яснее. Наконец он ободрительно похлопал ее по руке:

 — Ты сделала доброе дело. Сейчас я приведу твою маму.

 — Она здесь?

 — Здесь.

 — А Мейсон?

 — Он у Хаффманов. Миссис Хаффман присматривает за ним, пока он играет с Джерри.

 — Хорошо. Они с Джерри часто играют вместе. Шериф Фрэнкс, с мамой все в порядке?

 В его глазах промелькнула какая-то тень.

 — У нее тоже выдался нелегкий день. — На мгновение он умолк. — Ты сильная девочка, Наоми.

 — Не такая уж я и сильная. Сначала меня стошнило, потом упала в обморок.

 — Поверь мне, детка. Как-никак я полицейский, — по лицу его скользнула улыбка. — Ты очень сильная. И я хочу предупредить тебя: скоро тут появятся еще люди. Они тоже будут задавать вопросы. Люди из ФБР. Знаешь, что это такое?

 — Вроде того.

 — Они хотят расспросить тебя. И очень скоро тут появятся репортеры. Много репортеров. Тебе придется поговорить с людьми из ФБР, а вот с журналистами ты общаться не обязана.

 Он вытащил из кармана визитную карточку:

 — Это мой рабочий телефон, а на обороте я написал домашний. Можешь звонить мне в любое время дня и ночи. Захочешь поговорить со мной, звони. Договорились?

 — Да, сэр.

 — Спрячь это, а я схожу за твоей мамой.

 — Шериф Фрэнкс!

 Он повернулся к ней от двери:

 — Да, детка?

 — Моего папу отправят в тюрьму?

 — Да, Наоми.

 — Он знает об этом?

 — Думаю, да.

 Она бросила взгляд на колу у себя в руке, кивнула:

 — Ясно.

 Папу посадят в тюрьму. И как ей теперь ходить в школу, в церковь или с мамой на рынок? Это даже хуже, чем было с папой Кэрри Портерс, которого упрятали в тюрьму на два месяца за драку в баре. Хуже, чем в тот раз, когда дядю Бастера Крэвита посадили за продажу наркотиков.

 Через неделю начнутся занятия в школе. Она придет, а все будут знать, что случилось. Что сделал ее отец, и что сделала сама Наоми. И как ей смотреть…

 Дверь распахнулась, и на пороге возникла ее мать.

 Выглядела она так, будто проболела не одну неделю. Осунувшееся лицо, красные, опухшие от слез глаза. Волосы торчком, будто к ним даже не прикоснулись расческой. На маме было выцветшее, мешковатое платье, которое она надевала обычно для работы в огороде.

 Наоми со всхлипом поднялась на ноги. Сейчас ей хотелось только одного — прижаться к маме, спрятать голову у нее на груди, найти хоть капельку утешения.

 Но из глаз у мамы вновь хлынули слезы. Сотрясаясь от рыданий, она опустилась на пол и спрятала лицо в ладонях.

 И вот уже ребенку пришлось утешать мать.

 — Не плачь, мама, мы справимся. Все будет хорошо.

 — Наоми, они клевещут на твоего папу, говорят ужасные вещи. Утверждают, что это ты им сказала.

 — С нами все будет в порядке.

 — Это неправда. Этого не может быть. — Сьюзан сжала руки Наоми. — Ты все придумала. Тебе приснился дурной сон.

 — Мама, я все видела.

 — Ничего ты не видела. Скажи им, что ты ошиблась.

 — Это не так. Эшли — девушка, которую он прятал, она сейчас в больнице.

 — Она лжет. Это все неправда. Наоми, он твой папа, твоя плоть и кровь! Он мой муж. Полицейские ворвались к нам в дом, надели на твоего папу наручники и уволокли прочь.

 — Мама, я сама перерезала веревки.

 — Неправда. Прекрати лгать, Наоми. Ты должна прямо сейчас рассказать им, что все это твои выдумки.

 Когда Наоми заговорила, голос у нее звучал тускло и невнятно.

 — Я содрала скотч у нее со рта. Помогла ей выбраться из погреба. Она с трудом могла двигаться, и на ней совсем не было одежды.

 — Нет.

 — Он изнасиловал ее.

 — Не смей наговаривать на отца! — взвилась Сьюзан.

 — На стенах висели снимки. Фотографии других девушек. Еще там были ножи, на которых засохла кровь, веревка и…

 — Не хочу, не желаю слушать. — Сьюзан прижала к ушам ладони. — Как ты можешь говорить такое? Почему я должна тебе верить? Он мой муж, мы прожили вместе четырнадцать лет. Я родила ему двух детей. Мы спали с ним в одной постели.

 От гнева ее не осталось и следа. Опустив голову на плечо дочери, Сьюзан разрыдалась:

 — Что же нам делать? Что теперь с нами будет?

 — Все будет в порядке, — беспомощно повторила Наоми. — Мы справимся, вот увидишь.

* * *

 В тот день они так и не смогли вернуться домой. Нужно было дождаться, пока полиция и ФБР все осмотрят. Но Летти принесла им их собственную одежду, зубные щетки и прочие мелочи. Наоми и ее мать она устроила у себя в гостиной, а Мейсон разделил комнату с ее сыном.

 Доктор дал Сьюзан снотворное, так что она смогла наконец вздремнуть. Наоми приняла душ, надела свои вещи, зачесала волосы назад и только теперь почувствовала, что вновь стала собой.

 Возвращаясь из ванной, она заглянула в гостиную, чтобы проверить, как там мать. Сьюзан спала. Рядом с ней на кровати сидел Мейсон.

 — Не разбуди ее! — прошипела Наоми и тут же устыдилась своей резкости.

 По опухшему лицу и покрасневшим глазам было видно, что Мейсон ревел.

 — Я просто смотрел на нее.

 — Идем отсюда, а то мама проснется и снова начнет плакать.

 Он послушался без возражений, что в последнее время было большой редкостью. Просто подошел и крепко обнял ее, уткнулся в нее носом.

 — Они пришли к нам в дом, когда мы еще спали. Папа что-то кричал и другие люди, и я выскочил на улицу. Папа дрался с помощником шерифа, а потом его прижали к стенке и надели на него наручники. Совсем как в кино. Он что, ограбил банк? Никто мне ничего не говорит.

 — Нет, он не грабил банк.

 Если они спустятся вниз, там наверняка будет мисс Летти. Не желая говорить при посторонних, Наоми присела прямо на пол, Мейсон устроился рядом.

 — Он обижал людей, Мейсон. Женщин.

 — Почему?

 — Не знаю. Но он поступал с ними очень плохо.

 — Может, это они во всем виноваты.

 — Нет, они тут ни при чем. Он запирал их в лесу, в потайном месте, и мучил.

 — В каком еще месте?

 — В плохом. Теперь его посадят за это в тюрьму.

 — Не хочу, чтобы папу сажали в тюрьму, — по щекам у него вновь заструились слезы.

 Наоми со вздохом обняла брата за плечи:

 — Он делал ужасные вещи, Мейсон. Теперь его точно посадят.

 — Маму тоже отправят в тюрьму?

 — Нет, она же ни в чем не виновата. Она не знала, что папа мучает людей. Только не донимай ее расспросами. И старайся не нарываться на драку. Про папу сейчас много будут говорить. Тебе наверняка захочется вступиться, но лучше этого не делать. Даже если про него будут говорить плохо, это правда.

 Мейсон воинственно взглянул на сестру:

 — Откуда ты знаешь, что это правда?

 — Потому что я все видела, и я знаю. Но мне не хочется больше об этом говорить. Я и так сегодня наговорилась. Хорошо бы все закончилось и мы оказались бы где-нибудь далеко-далеко.

 — Я хочу домой.

 А вот ей домой не хотелось. Там бы она все время вспоминала о том, что находилось в соседнем лесу. О том, что жило с ними под одной крышей, ело за одним столом.

 — Мисс Летти сказала, что у них в комнате есть игровая приставка.

 Мейсон взглянул на нее со смесью надежды и сомнения:

 — Думаешь, нам дадут поиграть?

 — Думаю, да.

 — А «Донки Конг» у них есть?

 — Пошли спросим.

 Дома у них не было видеоигр, как не было и компьютера, но они иногда забегали к друзьям, чтобы поиграть. Наоми знала, что Мейсон обожает видеоигры. Мисс Летти охотно усадила его за компьютер, после чего взглядом приказала своему сыну-подростку поиграть с ребенком.

 — Я хочу сделать немного лимонада. Наоми, почему бы тебе не помочь мне с этим?

 Дом у мисс Летти был на редкость уютным. Чистый и опрятный, с удобной, яркой мебелью и картинами на стенах. Наоми знала, что муж мисс Летти преподает английский в средней школе, а сама она работает помощницей шерифа. Но в глазах девочки дом их выглядел богато.

 На кухне она заметила посудомоечную машину. Посреди комнаты тянулась белоснежная стойка, в которую была встроена вторая раковина.

 — У вас очень красивый дом, мисс Летти.

 — Правда? Мне очень приятно, что ты так думаешь! Надеюсь, вам будет здесь удобно.

 — Как вы думаете, долго мы тут пробудем?

 — День или два, не больше. — Летти налила в кастрюльку воды и добавила сахара. — Ты делала когда-нибудь домашний лимонад?

 — Нет, мэм.

 — Тебе понравится. Занимает какое-то время, но куда вкусней покупного.

 Наблюдая за тем, как Летти снует у стойки, Наоми заметила, что на ней не было фартука: она просто засунула полотенце за пояс брюк. Дома у них все было по-другому. Отец запрещал маме носить брюки. Женщины, считал он, должны ходить в платьях и юбках.

 Как наяву услышала она голос отца, и внутри все сжалось в тугой комок. Нет уж, лучше она будет думать о чем-то другом.

 — Мисс Летти, а что вы делаете в офисе шерифа?

 — Ну как же, помогаю ему с работой.

 — Как мистер Уэйн?

 — Именно.

 — Значит, вы знаете, что будет дальше. Не могли бы вы сказать, чего нам ждать?

 — Могу лишь предположить, поскольку дело передали в ФБР. Мы теперь у них в помощниках. Для начала они соберут все факты, опросят свидетелей. К твоему папе приставят адвоката. Многое будет зависеть от того, какие показания твой отец даст на допросе. Я знаю, все это нелегко, но лучше тебе забыть пока про беспокойство.

 — За папу я не переживаю. — Это она уже для себя уяснила. — Но мне нужно позаботиться о маме. И о Мейсоне.

 — Что ты, детка, — Летти тщательно размешала сироп, — это тебе нужна забота.

 — Мама всегда слушалась папу. Без его указаний она будет совсем беспомощной. А Мейсон слишком мал, чтобы во всем разобраться. Он не знает, что такое изнасилование.

 Летти со вздохом прижала к себе Наоми.

 — Это не твоя забота — поддерживать остальных. А где сейчас брат твоей мамы? Где твой дядя Сет?

 — В Вашингтоне. Но нам не разрешают с ним общаться, потому что он гомосексуалист. Папа называет его отвратительным типом.

 — Я знала твоего дядю. Он на пару лет моложе меня. Мы вместе учились в школе. У меня он никогда не вызывал отвращения.

 — В Библии сказано… — Наоми поморщилась при мысли о Библии. Точнее, при мысли о том, чему учил ее папа. Пора уже думать своей головой.

 — Дядя всегда был добр к нам. У него приятный смех, я помню. Но папа запретил ему появляться у нас дома. Мама не могла даже говорить с ним по телефону.

 — А если я попрошу его приехать?

 У Наоми вдруг перехватило горло, так что она могла только кивнуть в ответ.

 — Вот и хорошо. Как только сироп будет готов, я попытаюсь связаться с твоим дядей. А потом научу тебя выжимать лимоны — это то, что нравится мне больше всего.

 Позже они сидели на кухне и запивали собственноручно приготовленным лимонадом сырные сэндвичи. С тех пор это стало любимой закуской Наоми.

 Мама ее все спала и спала, и Наоми впервые в жизни попросила дать ей какую-нибудь работу. Летти разрешила ей прополоть цветочные клумбы и грядку с овощами, после чего Наоми подсыпала семян в кормушку для птиц.

 Усталость наконец-то сморила ее, и девочка, растянувшись на траве, погрузилась в сон.

 Проснулась она внезапно, совсем как прошлой ночью. Что-то напугало ее. Шорох? Чье-то движение?

 Она села, с ужасом ожидая увидеть над собой отца. Ей отчетливо представилась его фигура — нож в одной руке, веревка в другой.

 Но мужчина, пристроившийся поблизости на плетеном стуле, не был ее отцом. Первым делом Наоми разглядела брюки хаки и тенниску. Подняв голову, она увидела ярко-голубую рубашку, украшенную фигуркой крохотного наездника.

 Красивое, без морщинок, лицо с такими же зелеными, как у Наоми, глазами. На густых каштановых волосах — легкая летняя шляпа.

 — Я заснула.

 — Что может быть лучше, чем вздремнуть в такой жаркий денек где-нибудь в тени? Ты помнишь меня, Наоми?

 — Дядя Сет.

 В груди у нее снова сжалось, но уже не от страха. Все вдруг стало легким и до странности ярким.

 — Ты приехал. — Давясь рыданиями, она поспешила обнять его, раствориться в его тепле. — Не оставляй нас. Пожалуйста, не оставляй нас!

 — Не бойся, детка, я вас не брошу. Хватит переживать. Я здесь, и я о вас позабочусь.

 — Ты подарил мне нарядное розовое платье.

 Он рассмеялся, и ей вдруг стало легче дышать. Потом он достал из кармана белоснежный платок и аккуратно промокнул ей слезы.

 — Ты еще помнишь? Тебе ведь было лет шесть, не больше.

 — Оно было таким красивым, таким нарядным. Мама спит. Все спит и не просыпается.

 — Это то, что ей сейчас нужно. А ты подросла, детка. Только взгляните на эти длинные ножки! Правда, немножко поцарапанные.

 — В лесу было совсем темно.

 Он крепче прижал ее к себе. Пахло от него чем-то приятным вроде лимонного шербета.

 — Сейчас светло, и я с вами. Как только все утрясется, мы вместе поедем ко мне домой. Ты, Мейсон и ваша мама.

 — Мы будем жить с тобой в Вашингтоне?

 — Верно. Со мной и с моим другом Гарри. Он тебе понравится. Гарри играет с Мейсоном в «Донки Конг», так им проще познакомиться друг с другом.

 — Он гомосексуалист?

 — Вроде того.

 — Но симпатичный, как ты?

 — Это уж тебе судить.

 — Мы с Мейсоном скоро должны идти в школу.

 — Вы и пойдете. Там, куда уедете со мной. Не возражаешь?

 Ее охватило невероятное чувство облегчения. Не в силах справиться с эмоциями, Наоми только кивнула.

 — Не хочу оставаться здесь. Все очень добры к нам. Мисс Летти, помощник шерифа, сам шериф. Он даже дал мне свой телефон, чтобы я могла звонить, если нужно. Но я все равно хочу уехать.

 — Как только нам разрешат, мы сразу уедем.

 — И я не хочу встречаться с папой. Не хочу его видеть. Я знаю, это нехорошо с моей стороны…

 — Вот еще глупости! Тебе совсем не обязательно с ним видеться.

 — Ты скажешь маме? Она непременно захочет взять меня с собой. Меня и Мейсона. А я не хочу его видеть. Он меня даже не заметил. Нельзя ли нам сразу уехать в Вашингтон?

 Дядя Сет обнял ее, как обнимают малышей.

 — Я постараюсь, чтобы все закончилось побыстрее.

* * *

 Уехать им удалось через неделю, хотя в доме мисс Летти они не провели и одной ночи. В городок, как и предсказывал шериф, нагрянули репортеры. Они приезжали толпами, с камерами и фотоаппаратами. Обступив дом, они терпеливо ждали, пока кто-нибудь появится в дверях, чтобы обрушиться на него с вопросами.

 Никто даже не вспомнил про ее день рождения, но Наоми было все равно. Впервые в жизни ей самой хотелось забыть про него.

 Их переселили в дом на окраине Моргантауна, где было уже не так уютно, как у мисс Летти. Вместе с ними поселились люди из ФБР — из-за репортеров, а еще из-за угроз, которые уже начали поступать.

 Наоми слышала, как один из полицейских говорил об этом. Ее отца тоже собирались увезти куда-то подальше в целях безопасности.

 Ей многое удалось услышать в эти дни.

 Мама успела поругаться с дядей Сетом: ей не хотелось уезжать из городка. И она собиралась взять детей на свидание с их отцом. Но дядя Сет сдержал обещание: в тюрьму мама поехала одна, в сопровождении женщины-полицейского.

 После второго свидания она вернулась домой и наглоталась таблеток. И проспала целых двенадцать часов.

 Еще Наоми слышала, как дядя разговаривал с Гарри: они собирались сделать кое-какую перестановку, чтобы в их доме могли поселиться еще три человека. Наоми понравился Гарри — Гаррисон Доббс. Правда, ее порядком озадачило, что он не был белым. Хотя и чернокожим его не назовешь — лицо цвета карамели. Вроде той, какой покрывали мороженое. Наоми любила мороженое, но ей не часто удавалось заслужить подобное лакомство.

 На этом карамельном лице особенно выразительно смотрелись ярко-синие глаза. Гарри был шеф-поваром. Как он доверительно объяснил Наоми, это такой человек, который готовит всякие вкусности. Мужчина на кухне был для Наоми в диковинку, но вскоре она привыкла, что Гарри каждый вечер сам готовит ужин. Он подавал на стол блюда, о которых она даже не слышала.

 Вкусные и красивые, вроде тех, что показывали по телевизору.

 Мейсону они купили Нинтэндо^[1], а ей с мамой подобрали несколько новых нарядов. Наоми даже решила, что могла бы пожить и в этом случайном доме, если бы Сет и Гарри остались с ними.

 Как-то вечером, когда ее мама вернулась из тюрьмы, со свидания с отцом, они вновь поругались с Сетом. Наоми пугали эти ссоры: что, если дядя снова решит уехать от них?

 — Я не могу вот так все бросить и уехать. Как я увезу детей от отца?

 — Сьюзи, он никогда не выйдет из тюрьмы. И ты хочешь раз за разом таскать к нему детей? Зачем ты обрекаешь их на такую участь?

 — Том — их отец.

 — Твой Том — настоящее чудовище.

 — Не смей так говорить о нем!

 — Чудовище, и тебе это прекрасно известно. Сьюзи, ты нужна детям, так займись же наконец ими. Этот человек не заслуживает и минутки твоего времени.

 — А как же брачный обет? Я поклялась любить, почитать и слушаться мужа.

 — Он тоже клялся, но что толку? Господи боже, он изнасиловал, замучил и задушил больше двадцати женщин — и это лишь то, в чем он признался. Чем похвалялся на каждом допросе. Больше двадцати молоденьких девушек. Он мучил их, а потом приходил к тебе, в вашу общую постель.

 — Хватит! Прекрати! Хочешь, чтобы я поверила в эти ужасы? И как мне жить с этим? Как мне жить дальше, Сет?

 — У тебя двое детей, которым нужна мать. Я хочу помочь тебе, Сьюзи. Мы уедем туда, где дети будут в полной безопасности. Вы пройдете курс лечения у психотерапевта. Детей мы отправим в хорошую школу. Только не заставляй меня распоряжаться твоей жизнью, как это делал он. Я готов позаботиться о тебе и о детях, но ты должна вспомнить ту Сьюзан, какой ты была до замужества. Уверенную в жизни и в себе.

 — Как ты не понимаешь? — Мольба в голосе матери была подобна открытой ране, которой не дано затянуться. — Уехать сейчас — значит признать, что все это правда.

 — Так и есть. Он сам во всем признался.

 — Его заставили.

 — Хватит, Сьюзи, перестань. Твоя собственная дочь видела то, что он сотворил. Видела своими глазами.

 — Она придумала…

 — Хватит, Сьюзи.

 — Я просто не верю… Ну как я могла ничего не заметить? Я прожила с ним почти половину своей жизни и ничего не видела. Как такое могло быть? Все эти репортеры, они кричали мне о том же.

 — Плевать на репортеров. Завтра мы уедем отсюда. Ну, где же твой гнев, Сьюзи? Почему ты не злишься на него за то, что он сделал? За то, в какое положение он поставил тебя и детей? Надеюсь, рано или поздно ты сможешь встряхнуться, пока же постарайся просто довериться мне. Так оно будет лучше. Завтра мы уедем, и ты сможешь создать новую жизнь для себя и детей.

 — Я даже не знаю, с чего начать.

 — Начни собираться. Пусть это станет для тебя первым шагом.

 Сет ушел, а мать продолжала плакать. Но в скором времени Наоми услышала хлопанье ящиков.

 Похоже, она все-таки собирает вещи.

 Утром они уедут. Уедут отсюда навсегда.

 Закрыв глаза, Наоми мысленно возблагодарила своего дядю. Неделей раньше она спасла жизнь Эшли. И вот теперь дядя спасает ее саму.

 В окрестностях Вашингтона Наоми прожила пять месяцев, две недели и пять дней. За этот небольшой промежуток времени она испытала столько взлетов и падений, столько радостей и горестей, что большая часть их давно выветрилась из ее памяти.

 Ей нравился их дом в Джорджтауне. Нравились высокие потолки и яркие краски, уютный задний дворик и фонтан с небольшой запрудой.

 Большой город покорил ее воображение: Наоми могла часами сидеть у себя на подоконнике, разглядывая бесконечный поток машин и прохожих. Комната ей досталась просто замечательная. Здесь был шкаф вишневого дерева — настоящий антиквариат, а не какая-то там развалюха — с большим овальным зеркалом, тоже обрамленным вишней. В распоряжении Наоми оказалась двуспальная кровать — роскошь, о которой она и не мечтала. Постельное белье было мягким и шелковистым. Укладываясь спать, она легонько водила пальцами по подушке — безмолвная колыбельная, неизменно погружавшая ее в дрему.

 Стены нежно-золотистого оттенка украшали фотографии цветов, так что в комнате у нее был собственный сад.

 Эта комната нравилась Наоми даже больше, чем мамина, хотя в той были роскошная кровать с бледно-зеленым балдахином и множество других, столь же элегантных вещей.

 Мейсон спал на раскладном диване в комнате, которую дядя называл второй гостиной. Но в первые несколько недель он чаще всего ночевал у Наоми — забирался к ней в кровать или вовсе пристраивался на коврике, как большой щенок.

 Гарри сводил их в свой ресторан, где на столах красовались свечи и цветы. Он провел для них экскурсию по большой кухне, наполненной жаром, суетой и всевозможными шумами.

 Учебный год она встретила в состоянии нервного возбуждения. Новая школа. Новый мир, где никто ее не знал. Это и пугало, и завораживало. Для начала пришлось привыкать к новому имени. Теперь она была Наоми Карсон, новенькая, и кое-кто потешался над ее акцентом. Зато никто из школьников не знал, что ее папа сидит в тюрьме.

 Ей не очень-то нравилось ходить к психотерапевту. Сама доктор Осгуд, молоденькая, приятная женщина, вызывала у нее только симпатию. Но как можно было говорить с чужим человеком о родителях и о брате и, что еще хуже, о той ночи в лесу?

 У Мейсона был свой доктор, мужчина. Сеансы ему нравились, так как доктор разрешал говорить про видеоигры и баскетбол. Так, по крайней мере, утверждал сам Мейсон. Но уже через несколько недель такой, казалось бы, пустой болтовни он перестал приходить на ночь к Наоми. Одиночество его уже не пугало.

 Их мать общалась с другим доктором… когда ей случалось до него добраться. Чаще всего она ссылалась на плохое самочувствие и отправлялась в постель с уже привычной головной болью.

 Раз в неделю она брала у дяди Сета машину и уезжала в тюрьму — в исправительное учреждение Хазелтона. Дорога туда и обратно занимала восемь часов. И все это — ради краткой беседы через стекло. Домой она возвращалась ужасно измученной и постаревшей.

 И все же она продолжала туда ездить.

 В целом жизнь вошла в привычную колею. Мейсон и Наоми ходили в школу, Гарри — в свой ресторан, а Сет в офис, где он занимался инвестированием чужих денег. Мать Наоми устроилась подрабатывать официанткой.

 Но как-то вечером Сет вернулся домой с бульварной газетенкой в руках, и тут разразилась целая буря.

 Наоми поежилась. Ни разу еще не видела она дядю таким разгневанным, ни разу не слышала, чтобы он на кого-нибудь поднял голос. И теперь она просто не знала, что делать. Она как раз готовила ужин — курицу с рисом, как научил ее Гарри. Мейсон сидел за кухонным столом и корпел над домашними заданиями. Мама сидела тут же, отрешенно глядя в пространство.

 Она подскочила, когда Сет с размаху хлопнул газетой о стол. На передней странице Наоми увидела фотографию своего отца и — о ужас! — собственный снимок, сделанный еще в ту пору, когда она училась в Сосновом лугу.

 — Как ты могла?! Как ты могла поступить так со своими детьми, с собой?

 Сьюзан сжала золотой крестик, висевший у нее на шее.

 — Не кричи на меня. Я им практически ничего не сказала.

 — Ты сказала им больше, чем достаточно. Это ты дала им фотографию Наоми? Ты разболтала, что мы живем в Джорджтауне?

 Наоми заметила, что плечи у мамы поникли. Раньше так бывало в тех случаях, когда отец бросал на нее недобрый взгляд.

 — Мне заплатили пять тысяч долларов. Мне ведь тоже надо зарабатывать деньги!

 — Каким же образом? Продавая в газеты фотографии дочери?

 — Они бы и без меня могли достать этот снимок. Ты же знаешь, газеты треплют наше имя уже много недель. Этому просто нет конца.

 — У них не было фотографии Наоми, Сьюзан. — Сет устало потянул узел на галстуке. — И они не знали, где вы теперь живете.

 В этот момент зазвонил телефон, и он вскинул руку, чтобы остановить Наоми.

 — Не снимай трубку. Пусть сработает автоответчик. Они уже названивали мне сегодня в офис. Газетчикам не составит труда разыскать номер, не внесенный в справочник. Не внесенный, чтобы защитить тебя и твоих детей, Сью. Уберечь вас от того, что сейчас начнется.

 — Они и так не оставляют меня в покое. Всякий раз, когда я появляюсь в тюрьме, они уже там, — поджала губы Сьюзан.

 Наоми заметила, что вокруг рта у нее залегли глубокие морщины. Морщины эти появились не так давно, после той летней ночи.

 — Том сказал, что нам удастся неплохо заработать. Сам он этого сделать не может, таков закон, но…

 — Но ты можешь сделать это за него.

 Сьюзан вспыхнула, то ли от гнева, то ли от замешательства.

 — У меня есть обязанности перед мужем, Сет. Его держат взаперти, в одиночестве. Ему нужны деньги, чтобы нанять хорошего адвоката… чтобы тот помог ему перебраться в общую зону.

 — Бог ты мой, Сьюзи, да это бред чистой воды! Ты что, не видишь, что тебе скармливают всякую чушь?

 — Поаккуратнее выбирай слова!

 — Слова, значит, тебя беспокоят, а вот это нет? — Сет хлопнул рукой по газете. — Ты хоть читала, что тут написано?

 — Нет-нет, я не желаю это читать… Они все донимали меня, и Том сказал, что к нему будут относиться с большим уважением, если он сможет рассказать всем свою историю. И что я должна поддержать его.

 — Никто не уважает желтую прессу. Даже он должен это понимать. — Сет поморщился, как если бы от боли. — Кто еще тебя донимал? С кем ты успела пообщаться?

 — Я говорила с Саймоном Вэнсом.

 — С писателем. Криминальное чтиво.

 — Вэнс — профессионал. Его издатель собирается заплатить мне двадцать пять тысяч долларов. Об этом прямо сказано в контракте.

 — Ты подписала контракт?

 — Они же профессионалы. — Сьюзан вскинула руки, словно отражая возможную атаку. — И они заплатят еще, когда заключат договор с кинокомпанией. Так мне сказали.

 — Сьюзан. — В голосе дяди Наоми отчетливо различила отчаяние. — Что же ты наделала?

 — Я не могу всю жизнь обслуживать столики. Доктор, к которой я ходила, посоветовала мне поработать над самооценкой. Мне нужно найти местечко поближе к тюрьме, чтобы не тратить столько времени на дорогу. Том хочет, чтобы мы с детьми поселились где-нибудь поблизости.

 — Я никуда не поеду.

 Сьюзан вспыхнула, услышав голос Наоми.

 — Не дерзи мне.

 — Я просто говорю. Я никуда не поеду. Если ты увезешь меня отсюда, я сбегу.

 — Ты поступишь так, как скажем мы с папой. — Истерика, в голосе ее матери отчетливо звучали истерические нотки. — Мы не можем здесь оставаться.

 — Почему же это, Сьюзан? — тихо спросил Сет. — Почему вы не можете остаться?

 — Ты живешь с мужчиной, Сет, живешь во грехе. С черным мужчиной.

 — Наоми, детка. — Он говорил все также спокойно, и лишь глаза неотрывно смотрели на Сьюзан. — Почему бы вам с Мейсоном не подняться пока наверх?

 — Я же готовлю ужин.

 — Пахнет просто великолепно. Сними пока с огня, хорошо? И поднимись с Мейсоном наверх, помоги ему с уроками.

 Мейсон, соскользнув со стула, обнял дядю.

 — Не разрешай ей увозить нас, пожалуйста. Я хочу остаться с тобой.

 — Ни о чем не беспокойся. Иди пока наверх с сестрой.

 — Пошли, Мейсон. — Наоми взяла со стола его вещи и оглянулась. — В Гарри нет ничего плохого. Только ты видишь в этом грех.

 — Ты не понимаешь… — начала было Сьюзан.

 — Я-то понимаю. Начала понимать с той ночи в лесу. А вот ты, мама, так ничего и не поняла. Идем, Мейсон.

 Сьюзан снова принялась плакать. Сет молча поднялся, открыл холодильник и достал оттуда бутылку вина. Он не стал уговаривать сестру сесть, а просто налил себе стакан.

 — Ты знала о том, что я гей, с тех пор как мне исполнилось четырнадцать. Как раз тогда я собрался с духом и рассказал тебе обо всем. Мне потребовалось чуть больше времени, чтобы признаться маме и папе. Надо сказать, что в целом они восприняли эту новость достаточно неплохо. Но первым делом я признался своей старшей сестре. Помнишь, что ты сказала в ответ?

 Сьюзан все также плакала, закрыв лицо руками, и Сет снова поднял стакан с вином.

 — Ты сказала, только не пытайся ухаживать за теми парнями, на кого я сама положила глаз. Куда подевалась та девочка, Сьюзи? Та, что могла поддержать меня в самый нужный момент? Что способна была рассмешить, когда я готов был заплакать? Та девушка принимала меня таким, какой я есть.

 — Мне так жаль. Прости меня.

 — Очень хорошо, Сьюзан. Но я хочу сказать кое-что… и хочу, чтобы ты меня услышала. Никогда не говори в подобном тоне про мужчину, которого я люблю. Договорились?

 — Прости меня. Ради бога, прости. От Гарри я видела только добро. И я, и дети. Я знаю, что он любит тебя. Но…

 — Наша связь — непростительный грех. Так ты думаешь? Именно это подсказывает твое сердце?

 Она присела к столу.

 — Не знаю. Я просто не знаю, что думать. Четырнадцать лет, Сет. Четырнадцать лет замужества. Том не был поначалу таким жестким. Все изменилось постепенно. Так постепенно, что я и не заметила. Он не хотел, чтобы я работала, а я в то время как раз была беременна Наоми. И решила, что это даже хорошо. У меня будет время, чтобы обустроить дом, позаботиться о нашей дочке. Потом он отказался встречаться с мамой и папой — всегда находил оправдания, чтобы не ездить к ним. Затем он и мне стал запрещать такие поездки. Он был главой семьи, Сет. Ну как я могла не послушаться. Потом он положил конец и их визитам.

 — Словом, обрубал все связи с внешним миром. Отрезал от всех, кто тебя любил.

 — Наша семья — вот о чем я должна думать, повторял он раз за разом. А тут еще родился Мейсон, и Том еще туже закрутил гайки. Но он работал не покладая рук, оплачивал все наши счета. Ни разу он не ударил меня, клянусь. Ни меня, ни детей. То, чего он хотел, устанавливалось как бы само собой. Я скучала по маме и папе. Я ужасно скучала по тебе, но все это…

 Сет взял еще стакан и налил ей вина. Подвинул через стол.

 — Я не пила ничего крепче церковного вина, с тех пор как забеременела Наоми. Когда-то я была такой, как она, — храброй, сильной и слегка безрассудной. Разве нет?

 — Верно.

 — Я потеряла это, Сет. Потеряла себя.

 — Ты можешь обрести все заново.

 Сьюзан покачала головой:

 — Я так устала. Вот бы уснуть и не просыпаться… до тех пор, пока все не кончится. Она ведь правда имела в виду то, что сказала. Я про Наоми. Она не поедет со мной. А если я все-таки заставлю ее, сбежит и заберет с собой Мейсона. Она не бросит брата, как я когда-то бросила тебя. Теперь мне придется выбирать между моими детьми и моим мужем.

 — Когда-то ты уже предпочла его всем своим близким.

 — Жена да прилепится к мужу. — Со вздохом она взяла свой стакан, сделала осторожный глоток. — Чудесное вино. Я совсем забыла, какое оно на вкус. Я дала клятву верности, Сет, когда выходила замуж. Я знаю, Том нарушил обет, он совершил то, о чем и подумать страшно… По крайней мере, иногда мне это ясно. Но мне так трудно пойти против своих обещаний. Трудно признать, что человек, которого я выбрала в мужья, сидит теперь в тюрьме. Я уже не чувствую ничего, кроме усталости. Если бы я только могла, проспала бы до конца своей жизни.

 — Это депрессия, Сьюзи. Нельзя бросать лечение. Оно обязательно подействует, нужно только запастись терпением.

 — Такое чувство, что прошли уже годы. Знаешь, Сет, когда я еду на свидание в Хазелтон, неизменно говорю себе, что это в последний раз. Не хочу видеть больше тюремные стены, проходить через процедуры на входе. Говорить с ним через стекло. А тут еще эти репортеры и другие… они специально поджидают меня там, выкрикивают ужасные вещи. Ты даже не представляешь…

 — Ну так перестань подставляться.

 Она вновь покачала головой:

 — Понимаешь, Том… он умеет повернуть все так, что я начинаю сомневаться в самой себе. В результате я делаю именно то, что он говорит. Я же знала, что мне не стоит говорить с репортерами. Знала, что не нужно подписывать контракт. Но во мне не осталось ни сил, ни гордости, и я сделала так, как он просил. Он сказал, возьми у них деньги, подпиши бумаги. Том хотел, чтобы я положила деньги на его тюремный счет и нашла дом где-нибудь поблизости. Предполагалось, что я по-прежнему буду посещать его каждую неделю. И раз в месяц приводить к нему детей.

 — Я сделаю все, чтобы этого не случилось. Если надо, пойду в суд. Я могу проиграть, но я постараюсь не допустить, чтобы ты таскала туда детей.

 — Она этого не допустит. Моя дочка. — Сьюзан со всхлипом смахнула слезу. — Она не поедет и будет биться насмерть, лишь бы не пустить Мейсона. Боюсь, не очень-то хорошая мать из меня получилась.

 — Не сдавайся. — Сет сжал ее руку. — Соберись с силами. Через пару недель посмотрим, что делать дальше. Тебе стоило бы вернуться к психотерапевту.

 — Я постараюсь, клянусь тебе. Знаешь, я очень благодарна вам с Гарри. И мне ужасно стыдно, что я послушала Тома… после всего, что вы для нас сделали.

 — Не переживай, мы справимся.

 — Сейчас я поднимусь наверх, поговорю с детьми. Потом мы спустимся и вместе закончим ужин.

 — Неплохое начало. Я люблю тебя, Сьюзи.

 — Видит бог, мне нужна твоя любовь. — Она встала из-за стола. — Я тоже люблю тебя. Мне бы не хотелось, чтобы ты совсем потерял в меня веру.

 — Что ты, такого никогда не случится.

 Сжав на мгновение его руку, она вышла из кухни и зашагала вверх по лестнице. Труднейший путь в ее жизни. Труднее, чем эти еженедельные визиты в тюрьму.

 Сьюзан подошла к комнате Наоми и взглянула на детей, устроившихся прямо на полу. На лице Мейсона виднелись следы слез, и от этого зрелища ей стало еще хуже, ведь это она заставила его плакать.

 Другое дело Наоми. Заслышав шаги матери, она вскинула голову и взглянула на нее с прежней непримиримостью.

 — Прежде всего я хочу извиниться. Мне не следовало говорить так про вашего дядю и Гарри. Это было ужасно и некрасиво. Надеюсь, вы сможете простить мне мои слова. Еще я хочу сказать, что вы абсолютно правы. Вы оба. Мы никуда не уедем от Сета и Гарри. И мне не стоило говорить с теми людьми. Из газеты и из издательства. Я не могу повернуть время вспять и все исправить, но я обещаю, что никогда не поступлю так впредь. Мне очень стыдно, Наоми, что я дала им твою фотографию. Даже не знаю, что теперь с этим делать. Но я обещаю исправиться. Я очень постараюсь. Конечно, проще сказать, чем сделать, но я надеюсь, вы дадите мне еще один шанс.

 — Конечно, дадим. — Вскочив, Мейсон бросился к ней в объятия.

 — Спасибо тебе, мой мальчик. — Наклонившись, Сьюзан поцеловала его в макушку и бросила взгляд на Наоми: — Я понимаю, что тебе будет труднее поверить в мою искренность.

 Но та в ответ лишь покачала головой и тоже бросилась на шею матери.

* * *

 Она и правда сделала все возможное, хотя и дальше случались провалы, причем весьма серьезные. Раздавая интервью и продавая фотографии, Сьюзан распахнула дверь, которую брат ее усиленно пытался закрыть.

 Одна история потянула за собой другие. Репортеры осаждали Сета, подкарауливая его у входа в офис. Папарацци удалось заснять Наоми по пути в школу и Мейсона, который играл на детской площадке.

 Телешоу только подогревали страсти, давая возможность высказаться всякого рода «экспертам».

 Позже в прессу просочились новости, что такой известный писатель, как Саймон Вэнс, заключил сделку с Томасом Боузом и его женой, и все закрутилось по новой.

 С началом нового года они сидели впятером в своей уютной гостиной. В камине потрескивали угольки, а праздничная елка сияла, будто ожившая надежда.

 Гарри приготовил всем горячий шоколад. Мейсон устроился на полу со щенком, которого ему подарили на Рождество — его заветное желание наконец-то осуществилось. Щенка он назвал Конгом в честь своей любимой компьютерной игры.

 Выглядело все просто чудесно, думала Наоми. Щенок, горячий шоколад на столе и дерево, которому предстояло простоять еще не один день.

 Но что-то было не так, она чувствовала это всем нутром. Неудивительно, что она так и не притронулась к своему шоколаду.

 — Мы с Гарри хотим кое-что сообщить вам, — начал Сет, и внутри у Наоми все сжалось.

 Все ясно, их отправят прочь. Слишком уж много от них проблем. Репортеры и просто зеваки, которые приходят поглазеть на дом.

 На Хеллоуин их закидали яйцами, а потом, что еще хуже, на машине Сета появилась надпись:

 РОДСТВЕННИЧЕК УБИЙЦЫ

 Мама потеряла место официантки. Репортеры разнюхали, где она работает, и менеджеру пришлось уволить ее.

 — Это важные новости, — продолжил Сет, сжимая руку Гарри.

 Наоми опустила голову, лишь бы не видеть выражения его лица, когда он скажет, что им лучше перебраться куда-нибудь еще.

 — Мы с Гарри открываем ресторан.

 Она в изумлении уставилась на дядю. Комок в груди не казался уже таким большим.

 — Мы нашли подходящее местечко и решили, что пора начать свой бизнес, — подмигнул Гарри. — Мы и название уже придумали: «Наше место».

 — Так просто? — спросил Мейсон, продолжая возиться с беспечно-счастливым щенком.

 — Вовсе не просто. Мы решили превратить свой ресторан в такое место, где отбоя не будет от посетителей.

 — А где это? — Беспечно-счастливая, как щенок, Наоми поднесла к губам кружку с шоколадом. — Можем мы взглянуть на него?

 — Само собой, но не сразу. Дело в том, что это в Нью-Йорке.

 — Вы переезжаете?

 — Мы все переезжаем. Нью-Йорк, Вест-Виллидж. Новый дом, новая жизнь.

 Наоми взглянула на мать. Та молчала, крепко сцепив руки.

 — А как же ваш дом? Этот дом?

 — В Нью-Йорке у нас будет другой. — Сет с улыбкой хлопнул Гарри по плечу. — Сами увидите. Не дом, а сказка.

 — Вы переезжаете туда из-за нас. Из-за всех этих людей, от которых нет прохода.

 Сет уже собирался ответить, но Гарри опередил его:

 — Это не совсем так. Я давно мечтал о своем ресторане, и сейчас, похоже, наступил удачный момент. Ну а дом… что ж, мы готовы с ним расстаться.

 — Мы заранее все обговорили. Я, Гарри, ваша мама. Так будет лучше для всех. Если не возражаете, мы официально сменим вашу фамилию на Карсон. Плохо только, что вам снова придется приспосабливаться к новому окружению.

 — Это не важно. — Наоми грозно взглянула на Мейсона — на случай, если тот решится возразить.

 — С терапевтами тоже придется распрощаться, — продолжил Сет. — Но нам порекомендовали хороших специалистов в Нью-Йорке.

 — Мне не нужен больше врач, — покачала головой Наоми. — Я скажу, если мне потребуется помощь. Но раз уж это новое место, я тоже хочу быть новой. Хочу отрезать волосы.

 — Наоми, — вздохнула Сьюзан.

 — Да, мама. Не хочу быть похожей на ту девочку, чьи снимки были во всех газетах. Если нужно, я могу постричься сама.

 — Ну уж нет, — добродушно хохотнул Сет, — так не пойдет. Мы отведем тебя в хороший салон. Ей уже тринадцатый год, Сью. Пусть сама решает, как лучше.

 — Конечно, нас могут найти и в Нью-Йорке. Но им придется потрудиться, если я буду выглядеть иначе. Мейсон уже выглядит немножко по-другому. Он подрос, и волосы у него тоже чуть отросли. И мне все равно, какая у меня фамилия. Лишь бы не Боуз. Прости, мама, если я задела твои чувства.

 Сьюзан не ответила. Она так и сидела, не поднимая взгляда.

 — А Конг поедет с нами в Нью-Йорк? Я не хочу оставлять его тут.

 — Само собой, Мейсон. — Гарри взял у него извивающегося щенка. — Этот пес будет в Нью-Йорке как нельзя кстати.

 — Это моя вина в том, что все снимаются с насиженного места.

 — Да нет, Сьюзи. Рано или поздно они бы все равно нас выследили. Мы были слишком беспечны. Отныне мы станем осторожней. Новое место, новая жизнь. — Сет с улыбкой глянул на Наоми. — Новая внешность.

 — Когда? — спросила Наоми.

 — Завтра мы выставим дом на продажу. Агенту обещаны хорошие комиссионные. В Нью-Йорке нас поджидает новый дом, с четырьмя спальнями, так что у тебя, Мейсон, будет своя комната.

 — Моя и Конга!

 — Твоя и Конга.

 — А можно мне двухъярусную кровать?

 — Договорились. Наоми, как ты? Как тебе идея с переездом?

 — Я только рада. Вы снова сможете обзавестись друзьями. Сможете ходить на вечеринки. Этой зимой вы не отметили толком ни Рождество, ни Новый год.

 Гарри вручил щенка Сету.

 — Кажется, от тебя ничто не может ускользнуть.

 — Почти. И мама уже не станет ездить из Нью-Йорка в тюрьму. Я знаю, ты была там лишь несколько раз после того… после того как подписала те бумаги. Но ты всегда возвращаешься оттуда такой печальной. Нью-Йорк дальше. А для нас чем дальше, тем лучше.

 — Ты знаешь, Наоми, я стараюсь держаться.

 — Мама, ты хорошо с этим справляешься. — Наоми подошла к матери и крепко обняла ее. — В Нью-Йорке будет еще лучше. Я знаю.

 — Итак, Нью-Йорк? — спросил Сет.

 — Нью-Йорк! — воодушевленно воскликнул Мейсон.

* * *

 Через две недели дом был продан по цене, на десять тысяч превышавшей заявленную.

 Все усердно паковали вещи. Наоми слышала, как Сет платил перевозчикам сверх нормы, чтобы те приезжали по ночам и вывозили все небольшими фургонами.

 В марте, когда вовсю задували ветры и снег мешался с дождем, они уехали из Джорджтауна. Уехали посреди ночи, будто воры.

 Наоми взглянула на удаляющийся дом, и сердце ее невольно сжалось. Но уже в следующее мгновение она отвернулась и провела рукой по своей новой стрижке, которую Сет окрестил так: «Стиль и вызов».

 Новая внешность, подумала она. Новое место, новая жизнь.

 Нет, она не станет оглядываться назад.

 Нью-Йорк, 2002

 В свои шестнадцать Наоми Карсон вела такую жизнь, о которой Наоми Боуз могла только мечтать. У нее была чудесная комната в старом особняке, в городе, полном шума и красок. Сет и Гарри не жалели на нее денег. Наоми баловали покупками, билетами на концерты и, что самое главное, доверием. Доверием, которое порождало свободу.

 Она, в свою очередь, делала все, чтобы его оправдать. В школе она получала лишь высшие баллы, что позволяло ей присматриваться к колледжу Провиденс в Род-Айленде. Наоми собиралась стать профессиональным фотографом.

 На первое Рождество в Нью-Йорке ей подарили «мыльницу» от Фудзи, с этого и началось ее увлечение. Интерес со временем не угас, а лишь усилился, так что на свой шестнадцатый день рождения Наоми получила уже профессиональный Никон.

 Это позволило ей присоединиться к редакции их школьной газеты в качестве официального фотографа. Опыт ее расширялся, навыки улучшались, и в итоге Наоми удалось собрать приличное портфолио, с помощью которого она рассчитывала поступить в интересующий ее колледж.

 Все эти годы она усердно работала над произношением, стараясь избавиться от своего акцента. Наоми хотелось, чтобы ничто уже не связывало ее с первыми двенадцатью годами жизни. Порой в ее речи проскальзывали прежние нотки, но случалось это все реже и реже.

 Она обзавелась друзьями и время от времени бегала на свидания. Но у нее, в отличие от сверстниц, не было постоянного бойфренда. Не стоит переживаний, решила для себя Наоми.

 Ей нравилось целоваться — конечно, если парень в этом хоть что-то смыслил. А вот к другим ласкам она была пока не готова.

 Как-то раз она позволила Марку Райдеру коснуться ее груди — у нее наконец-то выросла грудь, хоть и не слишком внушительная. Наоми хотелось почувствовать, на что это похоже. Но вместо возбуждения она ощутила одну лишь неловкость.

 Марк был не в восторге от того, что ему позволили так мало. Но Наоми решила, что это его проблемы, и не стала переживать, когда ее назвали чокнутой и фригидной.

 В свои шестнадцать она чуть-чуть не доросла до метра восьмидесяти: высокая худенькая девушка с длиннющими ногами. Вполне себе симпатичная, раз уж парней тянуло прикоснуться к ее груди. Волосы она отрастила до плеч и убирала их в хвостик всякий раз, когда приходила пора фотографировать.

 Когда Наоми победила в конкурсе фотографов, Сет оплатил ей поход в салон. Там девушке мелировали ее темно-русые волосы.

 Мейсон в двенадцать лет начал усиленно расти и к старшим классам превратился в звезду школьной баскетбольной команды.

 Порой ее раздражало, что младший брат был куда популярней. Порой она этим гордилась. В любом случае Мейсон был умен, хорош собой и приветлив. Неудивительно, что вокруг него всегда вились восторженные девицы. Сам он, впрочем, предпочитал проводить время в компании таких же мальчишек.

 Бывало, она неделями не вспоминала о том, что случилось с ней в канун ее двенадцатилетия. День за днем Наоми вела себя как обычный подросток: переживала из-за платьев и оценок, слушала музыку, встречалась с друзьями.

 Она продолжала общаться с Эшли главным образом по электронной почте. Та так и не вернулась больше в Моргантаун. Спустя год после счастливого избавления она перевелась в Университет штата Пенсильвания.

 Когда Эшли защитилась, Наоми отправила ей поздравительную открытку и фотографию вишневого дерева в цвету — символ зарождения новой жизни.

 На свой двадцать первый день рождения, в первую весну нового столетия, Эшли сделала себе подарок. Она села на поезд и отправилась в Нью-Йорк, чтобы провести этот день с Наоми.

 Оглядываясь впоследствии на ту встречу, Наоми первым делом вспоминала собственную нервозность. Все утро она мучилась тем, что ей надеть и что сказать. Вспоминалась ей и глубокая радость, которую она испытала при виде Эшли — та, как и было условлено, поджидала Наоми на смотровой площадке Эмпайр-стейт-билдинг.

 Эшли, чьи белокурые волосы так и танцевали на ветру, выглядела на редкость хорошенькой. Завидев Наоми, она бросилась ей навстречу.

 — Какая ж ты высокая! Выше меня. Конечно, с моим росточком это не редкость, но тут…

 Она крепко обняла Наоми.

 — Ты все-таки приехала. Такой особенный день рождения, и ты решила провести его здесь.

 — Если бы не ты, я бы просто не дожила до совершеннолетия. Вот мне и захотелось провести этот день с тобой. Я хотела встретиться с тобой здесь, на этой высоте, чтобы сказать — как бы банально оно ни прозвучало, — что всем этим видом, открывшимся передо мной, я обязана только тебе. И у меня есть для тебя подарок.

 Эшли достала из сумки изящную коробочку.

 — Но это же твой день рождения. И я принесла тебе подарок.

 — Давай прибережем мой на потом — откроем его за обедом. Я хочу, чтобы ты получила мой здесь, высоко в небе. Ты помогла мне выбраться из-под земли, Наоми, и теперь мы обе стоим на вершине мира. Открой это, ладно?

 Стараясь справиться с эмоциями, Наоми вскрыла коробочку. На руку ей лег кулон. На трех тоненьких серебряных цепочках крепилась овальная подвеска с фиолетовым ирисом по центру.

 — До чего красиво! Так просто и так красиво.

 — Должна признаться, это идея моей мамы. Она сказала, у всех цветов есть особое значение. И вот ирис как раз символизирует две вещи — отвагу и дружелюбие. Ты в полной мере можешь претендовать на оба эти качества. Надеюсь, тебе понравился мой подарок.

 — Еще бы! Я просто в восторге. Эшли…

 — Не надо плакать. Меня саму так и тянет расплакаться, но сегодняшний день не для слез. Надень эту штучку, а потом покажи мне город. Я ни разу еще не была в Нью-Йорке.

 — Ладно, ладно. — Оказалось, что слезы радости также трудно сдержать, как и слезы горя. — Куда ты хочешь отправиться в первую очередь? Это же твой день.

 — Я девушка! И это значит, что мы идем за покупками, — беспечно рассмеялась Эшли. — Еще я хочу посидеть в таком месте, где за обедом мне подадут бокал шампанского. Как-никак мне двадцать один!

 — Я люблю тебя, — выпалила Наоми и тут же покраснела. — Звучит немножко странно, я знаю…

 — Что ты, ничего странного. Нас объединяет то, что лишь немногие сумеют понять. Мы-то знаем, чего нам стоило оказаться сейчас здесь, в этом месте. Я тоже люблю тебя, Наоми. Мы стали с тобой настоящими друзьями.

 Психотерапевт — она вновь пошла на прием к врачу после того, как у ее матери произошел очередной срыв, — спросил у Наоми, что она почувствовала при виде Эшли. И та честно сказала, что это напомнило ей про свет.

 Сьюзан работала официанткой в ресторане у Гарри. Справлялась она хорошо… почти всегда. Порой ее мать погружалась во тьму и забывала про свет. Но у нее была работа. Когда же она уходила в себя, Гарри сохранял для нее место официантки.

 Врач называл это депрессией, но Наоми знала: какой бы ужасной ни была депрессия, ее последствия были еще хуже.

 В темные моменты мать принимала слишком много таблеток. Как-то раз она приняла столько, что ее пришлось отвезти в больницу. Она сделала это после того, как в свет вышла книжка Саймона Вэнса и по всему городу развесили рекламные объявления.

 Называлась книга «Кровь под землей: наследие Томаса Дэвида Боуза». Найти ее можно было во всех крупных магазинах. Саймон Вэнс, серьезный мужчина с лощеными манерами, рекламировал свой труд, выступая на всевозможных шоу и раздавая интервью газетам и журналам. Имя Наоми всплывало при этом так же часто, как имя ее отца.

 Эти кровавые узы вновь погрузили Наоми в мир ночных кошмаров.

 Частица ее жизни пульсировала в этих книжных витринах, в красочных рекламных плакатах.

 Ей было страшно. И ей было стыдно.

 Неудивительно, что она понимала свою мать с ее страхами и переживаниями, а потому старалась вести себя как можно деликатней.

 Но стоило Сьюзан вспомнить свет, и все вновь приходило в норму. На одной из летних вечеринок Наоми сфотографировала мать, когда та танцевала с Сетом. Освещение выдалось на редкость удачным, и лицо матери просто светилось улыбкой. Наоми вручила этот снимок Сьюзан вместе с фотографией, на которой они были сняты втроем — мама с детьми.

 Когда тьма возвращалась, то мать проводила большую часть времени у себя в постели, с наглухо задернутыми занавесками, Наоми носила ей еду на подносе. О глубине этой тьмы она могла судить по тем самым фотографиям, которые лежали теперь перевернутыми, как если бы вид собственного счастья был для Сьюзан невыносим.

 Но бывало так, что неделя сменяла неделю, а в их жизни все текло своим чередом. Если что и тревожило Наоми, то только занятия и экзамены, да еще перепалки с Мейсоном, который превращался порой в сущее наказание.

 В обычные дни Наоми часто ходила в кино — не на свидания, а в компании друзей. Как-то раз она сидела в зале со своими приятелями (а Мейсон со своими) и ждала, когда же начнут показывать «Человека-паука». Удобно устроившись с попкорном и стаканом фанты, Наоми рассеянно просматривала ролики, предварявшие главный фильм.

 Свет в зале погас, и ее подружка Джейми тут же начала обниматься со своим нынешним бойфрендом, но Наоми привычно игнорировала парочку.

 Ей нравились фильмы. Причем душещипательным лентам она предпочитала истории вроде «Человека-паука» или «Властелина Колец».

 Истории, где людям приходилось что-то делать, преодолевать какие-то трудности. Даже если к этому вел укус радиоактивного паука.

 На экране поплыли кадры, сделанные с перспективы человека, который вел грузовик. Наоми знала, что такое перспектива, поскольку изучала фотографию. На руке мужчины красовалось обручальное кольцо.

 Наоми нравилось подмечать детали.

 Одна за другой они стали приковывать ее взгляд.

 Наоми знала эти дороги. Знала грузовик. Когда мужчина свернул в лес, невыносимая тяжесть опустилась ей на грудь.

 Одна сцена сменяла другую: погреб в лесу, фотографии, женщина на матрасе. Женщина, чьи глаза были полны ужаса.

 У Наоми перехватило дыхание.

 Вот уже камера смотрит на дом, расположенный у окраины леса. На их дом. У окна стоит худенькая, длинноногая девочка, с надеждой смотрит в небо, где уже клубятся грозовые тучи.

 А вот уже вся семья в церкви — мать, отец, тощая девочка, маленький мальчик. И еще сцена — девочка тянет засов, запирающий дверь в погреб.

 Это было уже слишком. Попкорн выскользнул из ее рук, стаканчик с газировкой рухнул на пол. Вскочив, Наоми кинулась к двери. Друзья кричали вслед:

 — Эй, осторожней!

 — Да что с тобой, Наоми?

 Но она была уже у дверей.

 Голос с экрана возвестил:

 История порока. История мужества. «Дитя зла». Премьера в ноябре.

 На подгибающихся ногах вывалилась она в вестибюль и рухнула на четвереньки. Голова кружилась, в груди невыносимо болело.

 Будто издалека донесся до нее голос Мейсона:

 — Вставай. Ну же, Наоми. Вставай!

 Он поднял ее на ноги и выволок на жаркий сентябрьский воздух.

 — Взгляни на меня. Наоми, взгляни на меня!

 Ростом он был практически с нее. И глаза — у Мейсона были отцовские глаза, карие с золотистыми крапинками. Сейчас в них читались шок и тревога.

 — Не могу дышать.

 — Можешь. Должна. Вдохни, а затем выдохни.

 — Ты видел? Это…

 — Не говори вслух. Не здесь. Если спросят, тебе стало плохо. Затошнило, и мы ушли домой. Ну же, идем.

 Она с трудом сделала два шага и тут же остановилась, перегнулась пополам: казалось, еще чуть, ее и правда стошнит. Но тошнота улеглась, да и голова уже так не кружилась.

 — Ты знал? Знал про фильм?

 Сжав ее за руку, Мейсон решительно потащил Наоми за собой.

 — Я знал, что они снимают кино. Не знал только, что все уже готово, что они собираются анонсировать его прямо сегодня.

 — Это был наш дом.

 — Они вели съемки прямо на месте.

 — Откуда ты знаешь?

 — Это не тайна. Я знал про фильм, но не думал, что его уже выпускают в прокат. А говорят о нем давно — в Интернете полно статей и комментариев.

 — А почему ты мне ничего не сказал?

 Остановившись, он окинул ее тем презрительным взглядом, на который способны только близкие родственники.

 — Так ведь ты не желаешь ничего слышать. Никто не хочет говорить об этом, вот и приходится самому следить за новостями. Я, кстати, прочел книгу Саймона Вэнса.

 Наоми вновь ощутила приступ тошноты.

 — Нам нужно забыть об этом, оставить все в прошлом. Это же было четыре года назад…

 — И как, удалось тебе оставить все в прошлом?

 — По большей части.

 — А вот маме не удалось. Как-то она сказала, что уезжает на выходные к подружке. На самом деле она села в автобус и отправилась в тюрьму.

 — Откуда ты знаешь?

 Пожав плечами, Мейсон затащил сестру в кафетерий, повел между столиками.

 — Она делала это и раньше. Помнишь, мы отправились на неделю в Хилтон-Хед, а мама осталась дома, сослалась на болезнь? Она и тогда ездила к нему на свидание. Я нашел в ее сумке автобусные билеты, на эти поездки и на другие.

 — Ты рылся в ее сумке?

 — Именно так. — Мейсон и бровью не повел. — Две колы, пожалуйста, — с улыбкой попросил он официантку. — Еще я осматривал ее комнату и знаю, что она переписывается с ним. Он шлет ей письма на абонентский ящик.

 — Обыскивать комнату — это уже чересчур, — начала было Наоми и тут же осеклась, закрыла лицо руками. — Зачем мама это делает?

 — Она слишком покладиста и зависима. Он всегда ею помыкал. Что-то вроде эмоционального насилия.

 — Откуда ты набрался таких терминов?

 — Я же сказал, что много читаю. Он психопат, Наоми, это же яснее ясного. Психопат, да еще и со склонностью к нарциссизму. Вот почему он каждую пару лет дает копам новое имя и место. Открывает очередную жертву. Это позволяет ему быть в центре внимания. Он лгун, и он все время манипулирует мамой. Он изводит ее только потому, что в состоянии это сделать. Помнишь, как она чуть не отправилась на тот свет из-за передозировки?

 — И что?

 — Это он уговорил ее пообщаться с Вэнсом, дать ему новые материалы. Не знаю, как он сумел тогда с ней связаться, но факт остается фактом. Мама поговорила с писателем, а потом, когда вышла книжка, не смогла справиться с чувством вины.

 — Стало быть, он знает, где мы.

 — Насчет точного адреса не уверен, но наверняка ему известно, что мы в Нью-Йорке. — Мейсон пожал плечами. — Да ему на нас плевать. Мама — вот его жертва.

 — Ты для него всегда много значил.

 — Я бы не сказал. Или ты думаешь, я был в восторге от всех этих походов в парикмахерскую? А уж бейсбол… стоило мне начать играть, и я всегда чувствовал на себе его взгляд. Не дай бог промахнуться! Так и слышу его едкий комментарий: «Вырастили девчонку!»

 — Но…

 — Он следил, как бы во мне не проявилась «кровь Карсонов». Так он это именовал. Когда мне исполнилось восемь, он заявил, что выбьет из меня гомосека, если вдруг заметит что-то подобное.

 Она в ужасе схватила Мейсона за руку.

 — Ты ничего мне об этом не говорил.

 — Подобные вещи редко пересказывают сестре. Во всяком случае, когда тебе восемь. Я боялся его до ужаса. Да и ты тоже. Самое интересное, что тогда это казалось нам совершенно естественным.

 — Верно, — выдохнула она. — В каком расположении духа он будет? В хорошем или плохом? Все крутилось вокруг него, вокруг его настроений. Я смогла уяснить это на сеансах у психотерапевта. Но я не знала, что и ты чувствовал нечто подобное.

 — Общий дом, общий отец.

 — Я думала… мне казалось, с тобой все по-другому, ведь он так хотел сына. Именно сына, а не дочь.

 — Он хотел уменьшенную копию себя, а я ею не был.

 — Прости, — пробормотала Наоми.

 — За что?

 — Я завидовала тебе. Считала, что он любит меня гораздо меньше. Ужасно думать сейчас об этом, ведь он, как ни крути…

 — Психопат, сексуальный садист, серийный убийца.

 От каждого слова Наоми морщилась как от удара.

 — Это так, Наоми. И в то же время он наш отец. Так что забудь о прошлом. Думаю, я тоже слегка завидовал, поскольку тебе он, в отличие от меня, позволял быть самой собой. Ты была в ведении мамы, а мной он занимался лично. Как бы то ни было, но мама пообщалась и с представителями киностудии. Это он ее вынудил. Упрашивал, говорил, что так будет лучше для нас с тобой.

 Они сидели, наклонившись друг к другу через столик, крепко держась за руки.

 — Зачем это ему?

 — Как зачем? Слава, внимание. Его ставят в один ряд с Банди, Дамером, Рамирезом. Серийные убийцы, Наоми. На таких всегда обращено внимание.

 — Да кому оно нужно, это внимание? Зачем они сняли фильм о нем? И почему людям хочется на это смотреть?

 — Это фильм не столько о нем, сколько о тебе, — Мейсон еще крепче сжал ее руку. — Взгляни хотя бы на название. Много ли ты знаешь одиннадцатилетних девочек, которым удалось остановить серийного убийцу?

 — Но я не хочу…

 — В самом деле? Он бы убил Эшли, если бы ты не помогла ей сбежать.

 Наоми прикоснулась к кулону, который Эшли подарила ей на вершине мира. Задумчиво кивнула.

 — Ты прав. Покончив с ней, он бы отправился на охоту за другой. И неизвестно еще, скольких бы он убил.

 — Я слегка похож на него внешне.

 — Вовсе нет! Глаза такого же цвета, вот и все.

 — Не только. Есть и другие сходства.

 — Ты не такой, как он.

 — Нет, я не такой. — Решимость, с какой он произнес эти слова, отразилась в его ясных глазах. — И никогда не буду. И ты не будь как мама. Не позволяй ему управлять собой. Он все время пытался манипулировать нами. Метод кнута и пряника. Тебя натаскивают, заставляют поступать так, как это хочется им, а не тебе.

 Наоми понимала, о чем он. И все же…

 — Он никогда не бил нас.

 — Зато отбирал. Пообещает что-нибудь, а потом, если мы хоть в чем-то провинимся, наложит запрет — на вещь или на развлечение. Потом вдруг объявится с подарками. Помнишь? Мне привезет набор для баскетбола, а тебе — дорогущую куклу. Мне — новую игру, а тебе медальон. Все в этом духе. Но если окажется, что мы хоть в чем-то не соответствуем его требованиям, заберет подарки обратно. Или запретит что-нибудь — поход в кино, вечеринку у друзей.

 — Помню, он как-то сказал, что мы пойдем в парк аттракционов. Мы были в таком восторге. Потом ему не понравилось, как я прибралась у себя в комнате, и он заявил, что мы никуда не идем, раз я не умею ценить свою собственность. Ты тогда ужасно на меня злился.

 — Мне было семь, и я не понимал, что дело-то вовсе не в тебе. Он не хотел, чтобы я это понял. Может, мы и дерзили порой маме, если его не было рядом, — знали, что она не расскажет. Но ему мы никогда не решались возражать. Мы полностью зависели от его настроения, и его такое положение дел вполне устраивало.

 После того случая, вспомнила Наоми, в комнате у нее всегда царил порядок. Да, именно так ее и тренировали.

 — Что ты такого читаешь, чтобы разбираться в подобных вещах? — спросила она у Мейсона.

 — Массу книжек по психиатрии и психологии. Это в библиотеке. В Интернете тоже полно материалов. Я намерен учиться на психиатра.

 Наоми слегка усмехнулась — как-никак она была старше на целых два года.

 — Я-то думала, ты собираешься стать профессиональным баскетболистом.

 — Это то, что хотят слышать от меня Сет, Гарри и мама. Мне нравится баскетбол. Я готов швырять мяч день и ночь, лишь бы это помогло мне поступить в Гарвард.

 — Гарвард? Ты серьезно?

 — Стипендий у них нет, но есть что-то вроде программ поощрения. Я намерен поступить в Гарвард, чтобы изучать там медицину. Не исключено, что с их дипломом мне удастся устроиться в ФБР. Я мог бы заняться там поведенческим анализом.

 — Господи, Мейсон, тебе всего четырнадцать.

 — Тебе было одиннадцать, когда ты спасла чужую жизнь. — Он взглянул на нее своими ясными карими глазами. — Я никогда не буду таким, как он. Я хочу стать тем, кто будет ловить тех, как он. Ты сумела остановить его, Наоми, но он далеко не единственный.

 — Это значит, ты никогда не оставишь прошлое позади.

 — Если оставить что-то позади, оно всегда будет смотреть тебе в спину. Пусть уж лучше находится перед глазами — так оно никогда не застанет меня врасплох.

* * *

 Ей стало не по себе от слов Мейсона, не по себе от его безупречной логики. В конце концов, речь шла о ее младшем братишке, порой невыносимом, неизменно добродушном и страстном любителе всевозможных комиксов.

 Оказывается, он умел не только мечтать, но и ставить цели — причем весьма честолюбивые.

 Он шпионил за их матерью. Признаться, Наоми тоже наблюдала за ней исподтишка. Жить под одной крышей со Сьюзан значило вести себя так, будто ты постоянно носишь что-то хрупкое — один неловкий шаг, и вот оно уже упало, разбилось вдребезги.

 Теперь уже она могла признаться — и себе, и Мейсону, — что глубоко разочарована их матерью. Тратить столько сил на то, чтобы создать жизнь, пропитанную хитростями и обманом! И все из-за мужчины, который, не стесняясь, губил чужие жизни.

 Неужели ею двигало чувство любви?

 Если так, Наоми прекрасно без него обойдется.

 Она не собиралась отказываться от секса, ведь что бы там ни говорилось в фильмах и книжках, отношения двух взрослых людей не заканчивались прогулкой под ручку. Оставалось лишь решить, как лучше все устроить. Поговорить о противозачаточных с матерью? Немыслимо. Сет и Гарри тоже отпадали. Как бы тепло ни относилась к ним Наоми, подобные темы были для нее табу.

 Что ж, она расспросит своего доктора. Так что сексом она займется уже подготовленной.

 Может, Мейсон и прав: попытаешься оставить прошлое позади, и оно в любой момент может устремиться по следу. Как это было сегодня в кинотеатре.

 Тогда она решила отложить все в сторонку. Мысль о том, чтобы держать случившееся прямо перед собой, тоже не привлекала — слишком уж велик риск споткнуться о него. Так что решение отложить в сторону было своего рода компромиссом.

 Пока же ее мать каждое утро выбиралась из постели, одевалась и шла на работу. Наоми была поглощена уроками и газетой, а также мыслями о том, с кем из парней стоит заняться сексом, когда она созреет для такого шага.

 И все же она не забыла поговорить с дядей об этом ужасном фильме.

 — Через несколько недель он выйдет в прокат.

 — Я знаю, детка. Мы с Гарри планировали рассказать обо всем тебе и Мейсону.

 — А с мамой ты не хочешь поговорить?

 — Конечно, поговорю, хоть и без особого желания: как бы она снова не сорвалась. С другой стороны, вы давно живете в Нью-Йорке. Та часть вашей жизни осталась в прошлом.

 — Только не для нее. Тебе стоит поговорить с Мейсоном.

 — Зачем?

 — Это уж он сам тебе объяснит.

 Наоми не знала, что именно ее дядя сказал Сьюзан, но через пару дней та вынырнула из темноты.

 Она даже отправилась с Наоми покупать той платье для школьного бала. И — редкая вещь — настояла на том, чтобы они вместе провели этот день.

 — На тебе все хорошо смотрится, детка, ты такая тоненькая и высокая. Но почему бы тебе не купить что-нибудь поярче?

 Наоми крутилась перед зеркалом, придирчиво разглядывая короткое черное платье с квадратным вырезом декольте.

 — Я буду не столько танцевать, сколько фотографировать. Лучше делать это в черном, чем в розовом.

 — А как же насчет свидания? — покачала головой Сьюзан. — Почему ты не встречаешься больше с тем симпатичным парнем? Марк, так ведь его зовут?

 — А-а, — протянула Наоми. Марку не понравилось, как мало она ему позволила, но мать ее была не из тех, с кем можно прямо поговорить об этом.

 — Марк хороший парень, но я не хочу идти на бал с парнем.

 — Когда я была в твоем возрасте, мы только и думали, что о таком свидании. Похоже, ты рассудительней меня. Но мне очень нравится розовое платье, вон то — с блестками на юбке.

 — Не уверена, что искрящееся и розовое — это для меня.

 — Каждая девушка заслуживает розового платья. Хочешь купить черное, пожалуйста. Господи, до чего ж ты взрослая, даже дух захватывает. Но и розовое мы тоже купим.

 — Мама, не можем же мы взять оба.

 — Конечно, можем. На бал наденешь черное, раз уж ты все равно фотографируешь. А розовое прибережешь для особого случая. Я нечасто дарила вам с Мейсоном что-то особое.

 — Ну что ты!

 — Не так часто, как хотелось бы. Но я намерена исправиться. Мы купим оба платья, а потом пообедаем в каком-нибудь хорошем ресторане. Отдохнем и отправимся подыскивать тебе аксессуары.

 Наоми ощутила прилив счастья от того, что видит искорку — не на платье, а в глазах у мамы.

 — Фотоаппарат — вот мой аксессуар.

 — Только не в этот раз. Мы подыщем тебе туфли, сумочку и серьги. Я знаю, ты хотела отправиться по магазинам с подружками…

 — Мама, я рада, что пошла за покупками с тобой.

 — Как же быстро все пролетело, я лишь теперь это поняла. Казалось, время тянется так медленно, а порой и вовсе стоит на месте. Я и не заметила, как ты выросла. Жаль, что я совсем в этом не участвовала.

 Огонек в ее глазах мелькнул и снова потух.

 — Что ты, мама. Ты всегда была рядом.

 — Нет. — Сьюзан сжала в ладонях ее лицо. — Но я постараюсь, очень постараюсь. Наоми… прости меня за этот фильм.

 — Все в порядке, мама. Не переживай.

 — Я люблю тебя, детка.

 — Я тоже люблю тебя.

 — Пойду отнесу платье на кассу, пусть его упакуют. А ты пока переодевайся. Потом мы с тобой где-нибудь пообедаем.

 Они купили платья, а еще туфли и сумочку, которая тоже искрилась, и лицо Сьюзан вновь осветилось улыбкой. По настоянию Наоми Сьюзан приобрела красный свитер и замшевые сапожки. Домой они вернулись усталые и раскрасневшиеся и первым делом вновь стали примерять покупки.

 Укладываясь в тот вечер в постель, Наоми решила, что это был самый счастливый день в ее жизни.

 Октябрь выдался холодным, но ясным. Солнечные лучи скользили по оголенным стволам деревьев, озаряя парк осенним светом.

 Чтобы порадовать мать, Наоми надела на выпускной не черное платье, а розовое. Свидания она не планировала, но попросила заехать за ней Энсона Чаффинса, своего приятеля и редактора школьной газеты.

 И увидела на глазах у матери слезы радости, а не горя, когда они с Энсоном, прежде чем покинуть дом, послушно позировали перед фотоаппаратом.

 На Хеллоуин Сьюзан нарядилась фривольной дамочкой. Она специально выбрала этот наряд, чтобы соответствовать Сету и Гарри в их костюмах «плохих парней». Вместе они раздавали конфеты призракам, гоблинам, принцессам и джедаям. Поскольку это был первый раз, когда Сьюзан решила принарядиться, Наоми уговорила Мейсона провести часть вечера дома, а не где-то на стороне, в компании друзей.

 — Такое чувство, будто мама порвала наконец-то с прошлым и решила начать новую жизнь.

 Мейсон, обряженный в костюм вампира, лишь пожал плечами:

 — Хотелось бы верить.

 Наоми пихнула его локтем в бок.

 — Постарайся не киснуть, потому что я права.

 Но она ошибалась.

* * *

 На третью неделю января, когда все было засыпано тонким слоем снега, Наоми, дождавшись обеденного перерыва, поспешила домой. Энсон отправился вместе с ней.

 — Ты вовсе не обязан был меня сопровождать, — сказала она, вытаскивая из сумочки ключи.

 — Да ладно, хоть на полчасика сбежать из школы.

 Энсон Чаффинс был угловатым, неуклюжим парнем со своими причудами. Но Наоми искренне считала его хорошим редактором и превосходным журналистом. И он как-никак оказал ей любезность, согласившись сопровождать Наоми на выпускной.

 Там он слегка поприставал к ней, но без особой назойливости, так что им удалось сохранить приятельские отношения.

 Щелкнув замком, Наоми распахнула дверь и впустила Энсона в дом.

 — Я поднимусь наверх, прихвачу камеру. Между прочим, мне не пришлось бы за ней ехать, если бы ты заранее сказал, что нужны снимки с репетиции школьного драмкружка.

 — Может, я предпочел забыть об этом, чтобы хоть на полчасика сбежать с уроков, — ухмыльнувшись, он поправил очки в темной оправе. Те постоянно съезжали на кончик его орлиного носа.

 За стеклами очков светло-голубые глаза его казались еще бледнее.

 Энсон огляделся.

 — А колы у вас, случаем, не найдется? Чтоб не уезжать с пустыми руками.

 — Конечно, найдется. Помнишь еще, где кухня?

 — Помню. Дом у вас что надо. Прихватить тебе баночку?

 — Ага, — стащив перчатки, Наоми сунула их в карман пальто.

 Энсон глянул на нее со своей фирменной усмешкой:

 — А как насчет чипсов?

 Закатив глаза, Наоми сдернула с себя шапку.

 — Поищи сам. Я скоро вернусь.

 — Не торопись. У нас в запасе еще двадцать пять минут. А это что? Твое?

 Он подошел к черно-белой фотографии, стоявшей на самом видном месте. Пожилой мужчина дремал в парке на скамье. Рядом с ним спала ушастая собачонка.

 — Да. Я подарила ее Гарри на день рождения пару недель назад. И он пристроил ее тут, в фойе.

 — Превосходно, Карсон. Просто превосходно.

 — Спасибо на добром слове, Чаффинс.

 Невольно усмехнувшись — Энсон всех называл по фамилии и просил, чтобы к нему обращались так же, — Наоми заспешила по лестнице наверх.

 Тут она с удивлением обнаружила, что Конг сидит у комнаты ее матери. Пес обычно коротал время в спальне Мейсона, а в теплую погоду выбирался через маленькую дверцу во двор, погреться на солнышке или сделать свои собачьи дела в специально отведенном для этого углу.

 — Привет, малыш, — потрепав его на ходу, она шагнула было дальше, но Конг заскулил. — Прости, но я буквально на пять минут.

 Но пес заскулил снова, заскребся в дверь. Наоми почувствовала, как сердце у нее упало.

 — Мама дома?

 Неужели светлая полоса все-таки кончилась?

 Она-то думала, что мама на работе, с Сетом и Гарри. В ресторане готовился праздничный обед, так что дел было невпроворот.

 Приоткрыв дверь, Наоми заглянула внутрь. Занавески плотно задернуты — плохой знак. В тусклом свете она разглядела мать — та лежала у себя на кровати.

 — Мама.

 На Сьюзан был красный свитер, который они купили тогда в порыве вдохновения, а не рабочая блузка с жилетом.

 Конг запрыгнул на кровать — что ему строжайше запрещалось — и вновь заскулил.

 Сьюзан даже не шевельнулась.

 — Мама. — Шагнув ближе, Наоми включила настольную лампу.

 Та лежала без движения. Белое лицо, полуприкрытые глаза.

 — Мама! — Наоми схватила Сьюзан за плечо, тряхнула. — Мама, проснись! Проснись же!

 Таблетки стояли здесь же, на столике. Нет, не таблетки. Пузырек. Пустой пузырек.

 — Проснись! — Схватив мать за руки, она потянула ее на себя. Голова у той качнулась, упала на грудь. Она обняла Сьюзан, потянув с кровати.

 Пусть только встанет, сделает пару шагов.

 — Эй, Карсон, чего ты так разоралась? Я уж подумал… что тут…

 — Позвони в «Скорую», живо. Набери девять-один-один.

 Будто в оцепенении, наблюдал он за тем, как обмякшее тело Сьюзан падает на кровать, как глаза незряче глядят в потолок.

 — Ох ты… Это твоя мама?

 — Звони в «Скорую». — Наоми прижалась щекой к груди Сьюзан, начала давить на сердце. — Она не дышит. Пусть поторопятся. Скажи, что она приняла элавил. Передозировка.

 Вытащив телефон, он второпях начал жать девять-один-один. Наоми, отдуваясь, пыталась делать искусственное дыхание.

 — Да, да, пришлите «Скорую». Она перебрала с эльдервилом.

 — Элавил!

 — Простите, элавил. Черт, Карсон, я не знаю адрес.

 Она прокричала адрес, не обращая внимания на слезы, градом катившиеся по щекам.

 — Мама! Мама, прошу тебя!

 — Нет, она не движется, не просыпается. Дочь пытается сделать ей искусственное дыхание. Я… даже не знаю. Лет сорок, должно быть.

 — Тридцать семь, — выкрикнула Наоми. — Пусть поспешат.

 — Врачи сейчас приедут, — помедлив, Энсон присел рядом с Наоми, похлопал ее по плечу. — Она… то есть дежурная… сказала, что машина где-то рядом. Так что они скоро будут.

 Сглотнув, он коснулся руки Сьюзан.

 Та была мягкой на ощупь. Мягкой и холодной. Как будто она долго пробыла на морозе.

 — Господи, Карсон. Я… слушай-ка… — Он вновь коснулся плеча Наоми. — Мне кажется… она мертва.

 — Нет, нет, нет. — Наклонившись над матерью, она принялась дышать еще усердней, ожидая, что та тоже вздохнет в ответ.

 Но ждала она напрасно. В глазах царила мертвая пустота. Вроде той, что сквозила из глаз женщин, чьи фотографии висели на стенах погреба.

 Наоми устало откинулась назад. Она не плакала, лишь молча пригладила волосы матери. В груди у нее не ощущалось ни капельки тяжести. Там, как и во взгляде матери, не было ничего.

 Это шок, как-то отстраненно подумала Наоми. Она в шоке. А ее мать мертва.

 Услышав внизу звонок, она поднялась на ноги:

 — Пойду открою. А ты побудь пока здесь. Не оставляй ее одну.

 — Я… ладно. Ладно.

 Наоми вышла, почти как во сне. Энсон бросил взгляд на мертвую женщину.

 Да уж, через полчаса они точно не вернутся в школу.

 Свое новое черное платье она надела на похороны матери. Прежде Наоми не случалось бывать на похоронах, а поскольку погребения не предполагалось, это больше всего походило на поминки.

 Сет специально выкроил время, чтобы поговорить об этом с ней и с Мейсоном. Может, отвезти тело Сьюзан в Сосновый луг и предать земле там?

 Нет, нет, нет.

 А как насчет кладбища в Нью-Йорке?

 Наоми удивило, с какой решительностью воспротивился этому Мейсон. Никаких похорон в Нью-Йорке. Будь их мать счастлива здесь, она бы не ушла так рано.

 В результате тело кремировали, чтобы весной арендовать лодку и рассеять прах по ветру, над морем.

 Конечно, не обошлось без слез, но Наоми плакала не столько от горя, сколько от гнева.

 Ей пришлось побеседовать с полицией. Второй раз за ее жизнь полицейские нагрянули к ним в дом, ходили по комнатам, задавали вопросы.

 — Я детектив Россини. Искренне сочувствую вашему горю. Понимаю, как вам сейчас нелегко, но мне надо задать вам несколько вопросов. Могу я зайти к вам в комнату?

 Наоми случалось видеть в фильмах женщин-детективов, весьма умных и привлекательных, но она считала это чисто киношным трюком. Однако детектив Россини выглядела так, будто и правда могла играть в кино.

 — Заходите.

 Наоми спряталась у себя в комнате, поскольку не знала, что еще ей делать — со всеми этими полицейскими, которые опрашивали Сета и Гарри. С ее мамой…

 Россини присела на кровать, напротив Наоми, которая сидела на стуле, поджав под себя колени.

 — Скажи, почему ты пришла сегодня домой? Почему ты и твой приятель не были в школе?

 — Это было в перерыве, мы приехали, чтобы забрать мою камеру. Мы вместе выпускаем школьную газету. Предполагалось, что я сделаю пару снимков с репетиции нашего драмкружка. Он все еще здесь? Чаффинс… то есть Энсон еще здесь?

 — Мой напарник уже допросил его и увез в школу.

 — Он обязательно расскажет. — Наоми закрыла лицо руками. — Расскажет всем про мою мать.

 — Мне очень жаль, Наоми. Что произошло, когда вы пришли домой?

 — Чаффинс захотел колу, и я сказала, чтобы прихватил две, а сама отправилась наверх за камерой. А Конг, наш пес… он сидел у спальни мамы. Сидел и скулил. Обычно он находится в комнате Мейсона или во дворе, ждет, пока мы придем из школы. А тут… Дверь была прикрыта, и я распахнула ее. Я решила… я подумала, что она спит или плохо себя чувствует. Она не просыпалась, и тут я увидела таблетки. Точнее, пустой пузырек. Чаффинс поднялся наверх, и я сказала, чтобы он позвонил в «Скорую». Я пыталась сделать ей искусственное дыхание. Мы проходили в школе, и я знала, как это делать. Но все было без толку.

 — Стало быть, когда ты вошла, она лежала на кровати.

 — Я пыталась поднять ее, хотела, чтобы она сделала хоть пару шагов. Я знала, что ей нужно расходиться. Потом бы я отвезла ее в больницу.

 — Она уже поступала так прежде? Я имею в виду передозировку лекарства.

 Наоми молча кивнула.

 — Когда ты в последний раз виделась с ней сегодня?

 — Утром. Гарри приготовил завтрак, но мама не пришла в столовую. Я поднялась наверх и застала ее за сборами. Она была в хорошем настроении. Сказала, что ей до работы нужно забежать в пару мест, так что позавтракает она позже. Пожелала мне хорошего дня.

 Подняв голову, Наоми взглянула на детектива Россини.

 — Мой брат. Мейсон.

 — Твой дядя уже поехал за ним в школу, так что не беспокойся.

 — Вы знаете, кто мой отец?

 — Да, Наоми, знаю. И понимаю, что второй раз в жизни ты сталкиваешься с тем, что не каждому взрослому под силу.

 — Получается, все теперь узнают? Мы поменяли фамилию, но теперь и это не поможет?

 — Мы сделаем все возможное, чтобы это не просочилось в прессу. — Россини на мгновение умолкла. — Тебе известно, как часто твоя мама общалась с твоим отцом?

 — Она писала ему и несколько раз ездила в тюрьму. Уже после того, как мы перебрались в Нью-Йорк. Мейсон узнал и рассказал мне. Мама скрывала это от всех. Мы ничего не сказали дяде Сету или Гарри. Еще она говорила с создателями фильма — тоже по его настоянию. Мейсон и это обнаружил. Но она очень старалась совладать с собой, изо всех сил, и несколько месяцев все шло как нельзя лучше. Она выглядела счастливой… по крайней мере, более радостной. Не думаю, чтобы она когда-нибудь была счастлива после той давней ночи…

 — Что ж, пока хватит. Твой дядя сказал, что позвонит бабушке с дедушкой, сам им обо всем расскажет. Мистер Доббс сейчас внизу. Попросить его подняться? Чтобы он побыл с тобой.

 — Нет, не надо. Мэм, вы спрашивали, не общалась ли мама с отцом. Она что, разговаривала с ним сегодня? Этим утром?

 — Лично я так не думаю.

 — Но что-то случилось. Должно быть, он написал ей. Что-то такое, из-за чего она пришла домой и наглоталась этих таблеток.

 — Мы пока в процессе расследования, — сказала детектив, вставая со своего места.

 — У вас есть что-то… Я не видела в ее комнате записки. Да и не смотрела. Я пыталась… Она не могла уйти, не оставив записки. Не попрощавшись с нами. — Наоми с трудом сдержала рыдание. — Она любила нас. Любила. И в каком бы настроении ни была, обязательно попрощалась бы.

 — Конечно, мама любила тебя. Она оставила записку, адресовав ее всем вам. Положила на столик в комнате твоего дяди.

 — Где эта записка? Я должна прочесть ее. Я хочу знать, что она написала, прежде чем выпить таблетки и уйти от нас.

 — Твой дядя сказал, что ты захочешь знать. Подожди здесь.

 Что сделал их отец? Из-за чего их мать так быстро пала духом? Так быстро и так фатально.

 Наоми встала, когда в комнату снова вошла Россини. Последние слова матери она выслушает стоя, а не съежившись на стуле.

 — Тебе придется читать сквозь пакет для улик. Записка будет приложена к делу.

 — Не важно. — Взяв пакет, Наоми подошла к окну, откуда сочился неяркий зимний свет.

 Я так виновата перед вами. Я совершила столько ошибок, все время лгала и изворачивалась. Я лгала людям, которые заслуживали совсем иного отношения. Я поступала так, поскольку Том меня об этом просил. Сотни раз пыталась я освободиться, и все напрасно. И вот теперь он разводится со мной, чтобы жениться на другой. На женщине, которая переписывалась с ним, которая ездила к нему больше двух лет. Он прислал мне бумаги для развода и письмо, в котором наговорил много ужасного. Но кое-что из этого ужасного — чистая правда. Я глупая и беспомощная особа. Я — никчемное существо. Я не смогла защитить своих детей, когда для этого были все возможности. Ты помог им, Сет. И ты, Гарри. Вы приютили нас, когда мы в этом так нуждались. Я знаю, вы и дальше будете присматривать за Мейсоном и Наоми. Мейсон, ты у меня такой умница, я ужасно горжусь тобой. Надеюсь, когда-нибудь ты поймешь, почему мама так поступила. Наоми, я не такая сильная и храбрая, как ты. Я пыталась, но безуспешно. Я так устала, детка. Мне хочется уснуть, уснуть навсегда. Пригляди за Мейсоном. Во всем слушайтесь Сета и Гарри. У вас все будет хорошо. Когда-нибудь ты поймешь, что так лучше для всех. Когда-нибудь ты простишь меня.

 — С какой стати мне прощать ее? Она бросила нас только потому, что стала не нужна ему? Пришла домой и наглоталась таблеток, поскольку устала жить?

 — Наоми…

 — Нет-нет, не нужно подыскивать ей оправдания. Вы из полиции. Вы не знали ее, как не знаете никого из нас. Но вот что я вам скажу: так поступают только трусы. Он убил ее. Расправился с ней, как расправлялся с другими женщинами. Но у них не было выбора, а у нее он был. И все же она позволила убить себя. Ушла из жизни, когда все у нас стало складываться более-менее хорошо.

 — Ты права. Ты абсолютно права, Наоми. Но пытки бывают не только физическими. Существует немало способов замучить человека до смерти. Тем не менее ты вправе злиться. У тебя есть право на злость, даже на ярость. Но когда эмоции схлынут, тебе стоит поговорить с кем-нибудь знающим.

 — Очередной терапевт? Хватит с меня. Много пользы было от него маме?

 — Ты не такая, как твоя мать. Но если тебе не захочется общаться с терапевтом или с подружкой, или с дядей, или со священником, — детектив достала из кармана визитную карточку, — можешь позвонить мне.

 — Вы — второй коп, который дает мне свою карточку.

 — А с первым ты разговаривала?

 — Нет, мы сразу уехали оттуда.

 — Что ж. — Россини положила карточку на столик, после чего подняла с кровати пакет для улик. — Копы умеют слушать. Детектив Анжела Россини к вашим услугам. Звони в любое время.

* * *

 И вот тремя днями позже Наоми надела свое черное платье. Щипцами она подвила волосы, поскольку матери нравилось, когда они выглядели чуть волнистыми. Она ничего не сказала Сету о той злости, какую вызвала в ней предсмертная записка Сьюзан, — уж слишком измученным и потрясенным он выглядел. Не заводила она разговор на эту тему и с Мейсоном, во взгляде которого светилась странная пустота, и с Гарри, на которого неожиданно свалились заботы обо всех домочадцах.

 Спрятав свое раздражение поглубже, она отправилась со всеми в ресторан.

 На день его закрыли для посетителей, чтобы устроить поминки по Сьюзан. Всю подготовку провел Гарри — он сам настоял на этом. Расставил цветы и фотографии, подобрал музыку, приготовил еду.

 Родители Сьюзан тоже приехали попрощаться с дочерью. После переезда в Нью-Йорк Наоми и Мейсон регулярно встречались с бабушкой и дедушкой. Им потребовалось не так уж много времени, чтобы понять, что все те ужасные вещи, которые отец их говорил про родителей жены, оказались очередной ложью.

 Это были добрые, сердечные люди. Способные любить и прощать. Они простили дочь за то, что та вычеркнула их из своей жизни, запретила им видеться с внуками. Позже они оплатили ее лечение. Ни разу, по крайней мере в присутствии Наоми, не сказали они дурного слова о Сьюзан.

 И никогда они не упоминали в разговоре Томаса Дэвида Боуза.

 На поминки пришли все работники ресторана, а еще друзья Сета и Гарри. Заглянул кое-кто из учителей Наоми и Мейсона. Родители их одноклассников — по крайней мере некоторые из них — тоже пришли почтить память Сьюзан.

 Появление детектива Россини стало для Наоми сюрпризом.

 — Я и не знала, что полиция ходит на такие мероприятия.

 — Мне хотелось выказать свое почтение. И узнать, как у тебя дела.

 — Я в порядке. Хуже всего, похоже, моему дяде. Даже хуже, чем бабушке с дедушкой. Он думал, что сможет спасти ее. Думал, что ему это удалось. Он так старался. И Гарри тоже старался. Но сейчас он беспокоится главным образом из-за Сета. Про нас с Мейсоном он тоже не забывает, но главное для него — это Сет. Гарри сделал все, чтобы поминки прошли как можно лучше, чтобы все выглядело как прославление жизни. Но у мамы была такая жизнь, что особо и славить-то нечего.

 — Тут ты не права. У нее были вы с Мейсоном, и это повод для радости.

 — Спасибо на добром слове.

 — Я говорю правду, Наоми. Ты сделала эту фотографию?

 Она кивнула на снимок, где мать Наоми кружилась в танце с Сетом.

 — Как вы узнали?

 — Я же полицейский, — улыбнулась Россини. — Ты умеешь подмечать счастливые моменты. Но больше всего мне нравится вот этот снимок.

 Она подошла к фото, которое Наоми сделала с помощью таймера. Здесь они были втроем: Сьюзан и ее дети. Гарри прислонил снимок к вазе с букетом розовых роз, ведь мать ее так любила этот цвет.

 — Сразу видно, как она гордится тобой и твоим братом.

 — Вы так думаете?

 — Конечно. Копы умеют не только слушать, но и наблюдать. Она действительно гордилась вами. Вот о чем тебе нужно помнить. Что ж, мне пора возвращаться на работу.

 — Спасибо, что зашли. — Наоми говорила это всем, кто заглянул на поминки.

 Неожиданно для себя она увидела среди гостей Марка Райдера.

 — Привет, — подошел он к Наоми.

 — Привет.

 Марк был высоким и симпатичным, с большими карими глазами. Каштановые волосы слегка вились на концах.

 — Мне так жаль, что твоя мама умерла. Я так тебе сочувствую…

 — Спасибо. Спасибо, что пришел.

 — Я понимаю, каково тебе. Моя мама умерла, когда я был совсем маленьким.

 — Правда? Но я… я же встречалась с твоей мамой.

 — Отец женился на ней, когда мне было три. Она хорошая, совсем как настоящая мать. Но моя родная мама умерла.

 — Я не знала. Мне очень жаль, Марк.

 — Ну да, это всегда нелегко. Вот я и заглянул, чтобы поддержать тебя.

 Растроганная, она сделала шаг вперед и обняла его. И тут же поняла свою ошибку, когда Марк обнял ее в ответ, совсем не по-дружески.

 Наоми отстранилась.

 — Мы же на поминках.

 — Ну да, прости. Я просто подумал… — Он пожал плечами, стараясь скрыть неловкость. — Да что там…

 — Спасибо, что пришел, — повторила она. — Если хочешь, в баре можно выпить чего-нибудь некрепкого.

 — Пожалуй. Ну ладно, бывай.

 Оставшись в одиночестве, Наоми с тоской взглянула в сторону двери. Может, уйти в соседнюю комнату, посидеть в одиночестве? Развернувшись, она сделала шаг вперед и чуть не столкнулась с Энсоном Чаффинсом.

 — Эм-м… Привет. — Он сунул руки в карманы. — Даже не знаю… зашел вот, чтобы сказать… ну, сама понимаешь.

 — Давай присядем. Меня не будут так донимать, если увидят, что я не одна.

 — Я видел тут ребят из школы, но предпочел не светиться. Подождал, пока они уйдут. Странно это все. Людям хочется знать, как все произошло, а тебя они стесняются спрашивать. Да и в школе тебя еще не было. Ты как, вернешься?

 — Да, на следующей неделе.

 — Ну да… ясно.

 Наоми невольно улыбнулась. Да уж, писал он куда лучше, чем говорил.

 — Мне нужны хорошие оценки. Мейсону тоже. Иначе можно забыть о колледже.

 — Я следующей осенью иду в Колумбийский университет.

 — Проходишь по баллам?

 — Похоже на то. Надо еще кое-что подтянуть, но в целом все выглядит неплохо. Буду изучать журналистику.

 — У тебя получится.

 — Да. — Он поерзал на стуле. — Я тут слышал, как копы говорили между собой… Ты же знаешь, меня допрашивали, и все такое. Так вот, я слышал, как двое из них упомянули фамилию Боуз. Твоя мать была его женой, да? Я про Томаса Дэвида Боуза.

 Наоми промолчала, только крепче сцепила руки.

 — Я узнал имя, поскольку видел фильм. И книгу тоже читал. Ты — та самая Наоми.

 — Все уже об этом знают?

 — Я же сказал, копы разговаривали между собой, и я сразу понял, о ком это они. Я читал книгу и другие материалы. Я знаю, ты — Наоми Боуз.

 — Карсон. Это мое официальное имя.

 — Ну да, понятно. Слушай, я никому ничего не сказал.

 — И не говори. Я просто хочу окончить школу. Это все, что нужно мне и Мейсону.

 — Я ничего не сказал, но другие сами могут докопаться. Особенно теперь, после выхода фильма. Даже те, кто не любит читать, ходят в кино. Что ты собираешься делать дальше?

 — Я? Собираюсь окончить школу. Потом хочу поступить в колледж.

 — Я не скажу никому, договорились? — Он сдвинул очки вверх, на переносицу. — Это останется между нами. Но ты расскажешь мне свою историю. Подожди.

 Очки снова съехали на кончик носа, и Энсон просто снял их.

 — Твою историю, Карсон. Что ты обо всем думаешь. Необязательно сообщать, где ты сейчас живешь, и все такое. Я никому не скажу, и это серьезная уступка с моей стороны, честно. Я же хочу быть журналистом, а тут такая история. Но я готов опустить кое-какие детали.

 Он вновь нацепил на нос очки.

 — Моя мать только что умерла.

 — Верно. В противном случае я бы ни за что не догадался. Я никому не скажу, а ты расскажешь мне свою историю — от первого лица. Мы встретимся пару раз, в каком-нибудь спокойном местечке, и я запишу твой рассказ. Если я все сделаю правильно, то смогу получить интернатуру в «Таймс». Ты же ни с кем еще не общалась на эту тему. Ни с Саймоном Вэнсом, ни со сценаристом, ни с актерами. Твой отец разговаривал с ними. И твоя мама. Но не ты. Видишь, я все разузнал.

 Они были друзьями. По крайней мере, Наоми так считала. Он был рядом, когда она нашла тело матери. Позвонил в «Скорую». И вот теперь…

 — Саймон Вэнс и сценарист опередили тебя, Чаффинс. Моя история никого не заинтересует.

 — Да ты шутишь? Еще как заинтересует! Слушай, мы с тобой встретимся. Можно у меня дома, после школы. Родители будут на работе, и никто ничего не узнает. Я сообщу тебе, где и когда.

 Он поспешил прочь, а Наоми сидела еще с минуту в оцепенении. И с чего вдруг она удивилась? Только потому, что считала его другом? Счастье еще, что он не успел опубликовать все в школьной газете.

 К черту, подумала она. Пусть все катится к черту.

 Она встала и поспешила на кухню, пока кто-нибудь еще не подошел к ней со словами утешения. Хоть немного побыть в одиночестве…

 Но следом за ней на кухню вошел Гарри.

 — Присядь, — кивнул он на стул, а сам уселся на кучу коробок. — Что такого сказал этот парень, что ты так расстроилась?

 — Ничего особенного.

 — Не лги мне.

 Никогда прежде не разговаривал он с ней таким тоном.

 — Гарри.

 — Хватит уже лгать друг другу. Я знал, что твоя мать лжет насчет поездок в тюрьму. Знал, но держал это в тайне от Сета. Я ничего не сказал, поскольку знал, что его это расстроит. Умалчивание — та же ложь.

 — Так ты знал?

 — Может, если бы я сказал тогда… — Он устало потер глаза. — Теперь остается только гадать.

 — Мы тоже знали. Мейсон раскопал. И тоже никому не сказали.

 — И куда это завело нас, детка? Хватит уже лжи, хватит утаиваний. — Наклонившись, он взял ее руки в свои. Голубые глаза его смотрели на Наоми с той неподдельной добротой, какую она наблюдала в нем каждый день.

 — Когда Сет попросил разрешения поселить вас — тебя, твою мать и брата — в нашем старом доме, я тут же ответил согласием. Я думал тогда, что это ненадолго. Конечно, мы должны помочь — не может же Сет бросить своих близких. Но я думал, пройдет полгода, год, вы встанете на ноги и заживете собственной жизнью. Я согласился, поскольку любил Сета.

 — Я знаю.

 — Чего я не ожидал, так это того, что полюблю всех вас — тебя, Мейсона, вашу маму. И когда речь зашла о продаже дома и переезде в Нью-Йорк, я пошел на это не только ради Сета. Я поступил так ради всех нас, ведь мы успели стать одной семьей. Ты для меня как дочка, Наоми. Поверь, это чистая правда.

 — Я люблю тебя, Гарри. Очень-очень люблю. — На глаза у нее навернулись слезы. — Я знаю, как много ты для нас сделал, сколько ты нам дал.

 — Не хочу даже слышать об этом. Поверь, ты сделала для меня не меньше. Если я чего и хочу, то только правды. Думаю, мы все в этом нуждаемся. Так что давай начнем прямо сейчас. Что такого сказал тебе Энсон? На тебе просто лица нет.

 — Он знает, кто мы такие. Догадался, когда услышал разговор полицейских. Он хочет быть журналистом, и ему нужна сенсация. Хочет, чтобы я рассказала ему свою историю.

 — Я поговорю с этим парнем.

 — Нет, Гарри. Что толку? Он уже знает, и ты ничего не изменишь. Он заявил, что не расскажет о том, где я… где мы находимся. Сказал, опустит некоторые детали…

 — Но ты ему не веришь. Да и с чего бы?

 Наоми вспомнила Марка с его неуклюжими приставаниями, про Чаффинса с его амбициями.

 — Я верю только тебе, Сету и Мейсону.

 — Мы можем поместить вас с Мейсоном в частную школу.

 — Рано или поздно все повторится. Мы можем переехать, но от прошлого не убежишь. Мамы больше нет — мы не смогли уберечь ее от того, что случилось.

 — Я никому не позволю обижать тебя.

 — Я думала, мы с ним друзья. Но стоит людям узнать, кто ты такая, и они тут же меняются.

 — Это значит, они не заслуживают твоей дружбы.

 — Но как тут узнаешь, кто есть кто? — Внезапно она вспомнила про карточку, которую дала ей женщина-полицейский: женщина, будто сошедшая с экрана телевизора. — Детектив Россини.

 — Почему ты вдруг вспомнила о ней?

 — Может, она мне друг. Чаффинс, он курит травку, а заодно и приторговывает.

 — Наоми, — вздохнул Гарри, — я понимаю, что существует такая вещь, как давление со стороны сверстников, и сейчас не время…

 — Я не принимаю наркотики. Ни я, ни Мейсон, — нахмурившись, она разглядывала визитную карточку. — Он хочет поступить в Гарвард, хочет работать в ФБР и не станет портить себе будущее. А Чаффинс нацелен на Колумбийский университет и «Нью-Йорк таймс». Только представь, если его арестуют за хранение наркотиков — все его планы коту под хвост!

 — Шантаж?

 — А разве он стесняется меня шантажировать? Я сдам его копам, хоть мне это и не по душе. Надеюсь, детектив Россини пообщается с ним, и он затихнет на время. А я пока напишу свою историю.

 — Какую историю? О чем ты?

 — Я не такой хороший писатель, как Чаффинс, но при необходимости смогу это сделать. — Озарение было ярким, будто вспышка молнии. — Если я напишу историю — как Наоми Боуз — и продам ее, может даже, той же «Таймс», Чаффинсу ничего не достанется. Мне просто нужно немного времени, и детектив Россини поможет мне в этом. Я сама напишу свою историю, и никто — ни Чаффинс, ни кто-то другой — не сможет на мне заработать.

 — Детка, ты уверена?

 — Вполне. Я не позволю использовать себя.

 — Поговори с детективом, а мы всегда поддержим тебя в твоем решении.

* * *

 Вернувшись в школу, Наоми продолжила работу в местной газете. Она игнорировала испепеляющие взгляды Чаффинса и спокойно выполняла все те задания, которые он на нее сваливал. Что бы там Россини ни сказала ему, про статью он больше не заговаривал. Наоми утешала себя тем, что через четыре месяца он уйдет из школы, а значит, и из ее жизни.

 С очередной церемонии «Оскар» сценарист нашумевшего фильма «Дитя зла» унес золотую статуэтку, а пятнадцатилетняя актриса, сыгравшая Наоми Боуз, прошлась по красному ковру в платье от модного дизайнера. После оглушительного успеха фильма и не менее оглушительного успеха книги «Нью-Йорк таймс» выпустила в свет историю Наоми.

 Наоми ничуть не удивилась, получив от Чаффинса разгневанное письмо:

 Сначала ты натравила на меня копа, а теперь еще это! Ты лживая сучка. Я всем расскажу, кто ты такая и где живешь. Я подал тебе идею, а ты украла мою статью!

 В ответ она написала пару строк:

 Моя жизнь, моя история. Я никогда не соглашалась на твою сделку. Можешь говорить что угодно и кому угодно.

 Но Чаффинс ничего не рассказал. Наоми же в качестве благодарности послала детективу Россини букет цветов. Потом она сменила адрес электронной почты и номер телефона и с головой погрузилась в школьную жизнь.

 Теперь-то уж, решила она, прошлое и правда останется в прошлом. Отныне она будет жить как Наоми Карсон.