Глава 19

 Кэролайн сошла вниз, чувствуя себя совершенно опустошенной. Она не имела представления о времени, хотя солнце светило ярко и в доме было тихо, как в могиле. Решив, что надо поскорее выпить кофе, Кэролайн, босая, в одной ночной рубашке, отправилась на кухню, но внезапно остановилась как вкопанная.

 Она убила человека!

 Осознав этот факт, Кэролайн прижала кулаки к сердцу, словно бегун, потерявший завод, но которого заставляют пробежать всю дистанцию до конца. И, как у спринтера, ноги у нее подкосились, и она опустилась на ближайший стул, обхватив голову руками.

 О, Кэролайн прекрасно понимала, что действовала в целях самозащиты. Даже без тактичных наводящих вопросов Берка и без его твердой, спокойной поддержки она это знала. Какой-то винтик в голове Остина Хэттингера повернулся не в ту сторону, и он напал на нее.

 Но ведь обстоятельства не могли изменить результата. Она отняла у человека жизнь. Она, которая прежде не была способна ни на какое насилие, всадила две сорокапятимиллиметровые пули в человека, с которым даже не была знакома.

 Внезапно она услышала, что кто-то скребется в заднюю дверь, и сердце у нее покатилось вниз. Лишь узнав скулеж Никудышника, она облегченно вздохнула и отворила дверь.

 Благодарный пес вбежал и стал высоко прыгать около нее, отчаянно виляя хвостом от восторга.

 – А что ты делал на дворе? – Она нагнулась, чтобы почесать ему уши, и в ответ он с обожанием лизнул ее в руку. – И каким это образом ты вышел?

 Щенок тявкнул, царапая когтями натертый дощатый пол, и бросился в гостиную.

 – Куда ты меня ведешь?..

 И тут голос ей изменил. Она увидела, что Никудышник удобно устроился около кушетки, а на ней, в расстегнутой рубашке и босой, распростерся Такер. «Нет, и во сне у него отнюдь не ангельский вид, – заметила про себя Кэролайн. – Слишком много земного в этом умном лице».

 Такеру явно было очень неудобно спать. Ноги свешивались с короткой кушетки, и он, наверное, едва не свернул себе шею, стараясь поудобнее пристроить голову между подушкой и подлокотником. Однако, несмотря на неудобную позу и поток солнечного света, бьющего прямо в лицо, Такер крепко спал.

 Кэролайн вспомнила, как он был добр к ней накануне, как нежно обнимал ее, пока она рыдала на его плече, выплакивая пережитое потрясение. И как он просто, спокойно и твердо поддерживал ее, взяв за руку, когда Берк снимал первый допрос.

 Это ведь Такер отнес ее в постель, отклоняя все возражения, словно заботливый отец, укладывающий спать перевозбудившегося и уставшего ребенка. Он сидел рядом с ней, пока снотворное не начало действовать, и рассказывал какую-то смешную и глупую историю о своем двоюродном брате Хэме. И сердце ее распахнулось ему навстречу.

 – У тебя неистощимый запас сюрпризов, Такер. Никудышник подпрыгнул при звуке знакомого имени ив мгновение ока облизал Такеру лицо. Тот что-то проворчал, пошевельнулся и сказал:

 – О'кей, детка. Одну минутку… Кэролайн подошла поближе.

 – Ну что ж, стоит подождать.

 – Ждать всегда стоит… – Такер улыбнулся, открыл глаза и обнаружил прямо перед собой мохнатую собачью морду. – Нет, это не совсем то, что я ожидал увидеть.

 Нисколько не смутившись. Никудышник встал на задние лапы и уперся передними Такеру в грудь. Такер рассеянно потрепал щенка по голове.

 – Слушай, друг, разве я тебя не выставил из дома?

 – Но он Опять захотел войти.

 Такер поднял глаза и, казалось, только сейчас заметил Кэролайн.

 – Привет.

 – Доброе утро.

 Он слегка отодвинулся, Кэролайн восприняла это как приглашение и присела рядом.

 – Жаль, что мы тебя разбудили…

 – Ну, наверное, все равно придется вставать, так или иначе. – Он провел пальцем по ее щеке. – Как ты себя чувствуешь?

 – Я в порядке. Это действительно так. И я хочу поблагодарить тебя за то, что ты не оставил меня одну. Он немного сморщился, выпрямляя шею.

 – Да я могу спать где угодно.

 – Я вижу. – Она растроганно отвела ему волосы со лба. – И все равно это очень мило с твоей стороны.

 – Ну, наверное, мне надо бы ответить, что так принято между добрыми соседями. – Он поймал ее руку и прижал к губам. – Но ты меня до чертиков напутала. Когда ты наконец заснула, у тебя в лице не было ни кровинки.

 – Но ведь ты хотя бы мог лечь на свободную кровать наверху. Такер только пожал плечами: ему не хотелось говорить, что это был бы слишком большой соблазн. Когда он зашел проверить, как она – в четвертый или пятый раз за ночь, – то едва удержался, чтобы не забраться в ее постель. Просто чтобы держать ее в своих объятиях, прижимать к себе, довольствуясь сознанием, что она в безопасности.

 – Иди ко мне, – произнес он неожиданно для самого себя. Кэролайн заколебалась, но потом поддалась искушению и свернулась клубочком рядом с ним. Она положила голову ему на плечо, а пес устроился у них в ногах.

 – Я рада, что ты со мной.

 – Я не был с тобой в самый нужный момент. Простить себе не могу, что так поздно прибежал тогда.

 – Не казнись, Такер. Он поцеловал ее в голову.

 – Но мне надо это высказать, Кэролайн. Я терзался почти всю ночь. Ведь это по моей вине он вышел на тебя. Это меня он хотел убить. Получается, что я вроде бы тобой заслонился.

 Кэролайн положила руку ему на грудь и подумала, что, наверное, еще никогда не чувствовала себя так уютно и в такой безопасности.

 – Знаешь, я тоже всегда думала, что во всем виновата. Наверное, это своеобразная форма эгоцентризма. Чувство вины – вообще опасная вещь; иногда оно приводит к тому, что приходится лечить расстроенные нервы.

 – Но меня все это просто сразило! – Он прижал ее к себе еще теснее. – Когда я услышал выстрелы и понял, что не успею добежать… Я еще никогда в жизни так не пугался.

 – А вот я пугалась очень часто. Но никогда еще не справлялась со своими страхами таким ужасным образом. Это в первый раз. – Она сжала руку в кулак и затем медленно его разжала. – Конечно, плохо, что все так обернулось, Такер, и, наверное, я никогда не забуду, с каким чувством нажала на курок. Но, знаешь, я поняла, что смогу жить с этим воспоминанием.

 Он взглянул на пылинки, плясавшие в солнечном луче. Да, есть вещи, которые он тоже никогда не забудет. Например, тот безмолвный ужас, охвативший его, когда он бежал по вспаханному полю, а в голове отдавалось эхо выстрелов. И выражение лица Кэролайн, когда она прошла мимо него в дом с остекленевшим взглядом, неся на руках бесчувственное тело щенка.

 – Кэролайн, я не герой и, бог свидетель, никогда не стремился быть героем. Но я сделаю все, чтобы ничего плохого с тобою больше не случилось.

 Она улыбнулась и откинула голову, чтобы взглянуть на него.

 – Если ты и не герой, то отважный и смелый честолюбец. Однако его глаза не улыбнулись ей в ответ, и, когда он дотронулся до ее подбородка, пальцы у него были очень напряженные.

 – Ты мне нужна, – медленно произнес Такер, словно сам вникая в смысл сказанного. – Никто никогда не был мне так нужен, и это трудно осознать.

 У Кэролайн перехватило дыхание – так бывало всегда, когда она выходила на сцену и на нее падал луч софита. В глазах у нее мелькнул страх, но она твердо выдержала его взгляд.

 – Знаю, нам обоим нелегко придется. Такер покачал головой.

 – Поразительно! Я по уши влюблен в женщину, которую еще ни разу не раздел. Стоит кому-нибудь об этом узнать, и моя репутация будет непоправимо испорчена.

 – Но почему бы тебе не попытаться это сделать сейчас? Его пальцы застыли у нее на щеке.

 – Что ты сказала?..

 – Я сказала: почему бы тебе не попытаться это сделать сейчас? – И, глядя ему в глаза со страхом и сомнением, она запрокинула голову и сама поцеловала его.

 Такеру вдруг показалось, что он растворяется в ней целиком.

 Это тоже было совершенно новое ощущение: постепенное, прекрасное скольжение в блаженство. Он не почувствовал жаркого приступа похоти, которая так часто его посещала и так охотно им принималась. Вместо этого он испытывал медленное, тихое движение чувств, как бывает, когда небо светлеет перед восходом солнца.

 Кэролайн прижалась к нему, ее дыхание смешалось с его дыханием, и он понял, что она предлагает ему нечто большее, чем страсть. Она дарила ему доверие! И Такер испугался. Ведь она не такая женщина, которая отдается мужчине запросто и беспечно. А он… Он всегда брал то, что женщина ему предлагала, с легкомысленной улыбкой и не думая о последствиях.

 – Кэролайн… – Такер провел пальцами по ее щеке, зарылся лицом в ее волосы. – Я хочу тебя.

 Он произнес это так серьезно, что она улыбнулась.

 – Я знаю.

 – Нет, я хочу сказать, что действительно, на самом деле хочу тебя! – Рубашка соскользнула с ее плеча, и он прижался губами к теплому, нежному изгибу. – Я мечтал, что ты позволишь мне это, уже через полминуты после нашей первой встречи.

 Кэролайн не могла понять, почему они говорят. Зачем слова, когда все, чего она хочет, – это только ощущать?

 – Да, я и это знаю.

 – Но только вот… – Ее грудь была совсем рядом – такая упругая, соблазнительная, – и все-таки Такер нашел в себе силы слегка отстраниться. – Видишь ли, я не очень-то прилично веду себя, когда дело касается женщин. Но я не хочу, чтобы ты потом об этом пожалела. Я не переживу, если ты об этом пожалеешь!

 Его глаза потемнели от какого-то нового, незнакомого Кэролайн чувства, но она предпочла об этом не думать.

 – Вот уж не думала, что ты способен все так усложнять.

 – Меня самого это чертовски удивляет. – Его пальцы запутались в ее волосах. – Просто мне показалось, что я должен тебе все объяснить.

 Но зачем объяснять, когда все так ясно можно прочесть в его взгляде? Пусть даже то, что она видит там, заставляет ее тревожиться.

 – Не хочу никаких объяснений! – Она в отчаянии потянулась губами к его губам. – Я ведь живой человек и хочу чувствовать себя соответственно.

 Такер вдруг понял, что Кэролайн хочет от него того, чего он всегда сам искал в женщине: простой, незамысловатой плотской радости. Но если он почувствовал в душе некоторое разочарование и сожаление, то сразу подавил их. Отвечая желанию Кэролайн, он быстро стащил с нее рубашку и отдался пиршеству плоти. Эта плоть была тонкой, бледной и мягкой, словно бархат. И хотя Такер знал, что Кэролайн – не просто еще одна женщина на его пути, он предпочел не додумывать тревожащие его мысли. Ведь это так несложно – дать ей то, что она хотела, и взять то, что она предлагала.

 А Кэролайн бездумно излучала этот лихорадочный жар, упиваясь собственным желанием. Она ощущала себя только телом, которое ищет наслаждения, даруемого другим телом. Она приказала себе ни о чем не думать и не испытывать никаких нежных чувств.

 Кэролайн слышала, как тяжело он дышит, чувствовала, как нежно его руки касаются ее плеч. Такер что-то тихо сказал, и хотя слов она не разобрала, но голос был такой ласковый, что ей вдруг захотелось заплакать.

 Боже, неужели она все-таки испытывает какое-то чувство к нему? Эта мысль ужаснула Кэролайн. Она не хотела ничего чувствовать и отодвинулась – резко, даже грубо, чтобы сразу отсечь эти нежности. Его губы еще шептали что-то ласковое, а она протянула руку и спустила его джинсы пониже. Такер весь напрягся, когда ее жадная, горячая ладонь завладела его плотью. Комната покачнулась и поплыла вокруг, а пока он старался вновь обрести равновесие, она уже обвилась вокруг него.

 – Кэролайн, подожди…

 Но она не желала ждать и тянула его в эту прекрасную бархатную бездну, навязывая свой бешеный ритм.

 Такер попал в ловушку ее и своих желаний и помчался вместе с ней навстречу наслаждению, за которым, он это знал, нет ни радости, ни покоя.

 Потом они долго лежали молча, не размыкая объятий. Кэролайн испытывала какую-то странную раздвоенность. Ее тело ликовало и пело, оно вновь ожило и радовалось жизни. Но почему же она сама чувствует себя при этом такой опустошенной?

 Если бы Такер сказал хоть слово! Неужели ему трудно поднять голову, усмехнуться, отпустить одну из своих глупых шуточек, чтобы разрядить ощущение неловкости? Кэролайн слышала, что сердце у него уже бьется спокойно, но он все молчал…

 Такер знал, что ей тяжело, но медлил и не освобождал ее, отдаляя тот момент, когда придется взглянуть ей в лицо и спросить себя, что же произошло.

 «Это был просто хороший, честный секс, исключающий всякие глубокие чувства, – подумал он с некоторым отвращением. – И нет никакой причины чувствовать себя... употребленным. А лучше всего было бы обратить все это в шутку».

 Такер вдруг вспомнил, что Эдда Лу всякий раз обижалась и была недовольна, когда наступал конец и момент освобождения для него. Может быть, она испытывала нечто похожее? Такер вздохнул и уставился в стену. Нет, Эдде Лу сам он был безразличен. Ей были нужны его деньги, имя, положение в обществе, но не он сам. И секс был для нее только средством всего этого достичь…

 Но ведь в его жизни наверняка были какие-то женщины – между первой юношеской обжимкой и этой последней бездушной спортивной гонкой с Кэролайн, – которым он был небезразличен. Женщины, которым хотелось от него большего, чем он мог дать, и которым приходилось мириться с меньшим. И они вот так же лежали в уязвленном молчании после того, как схлынет страсть…

 Что и говорить, он получил по заслугам. Впервые в своей жизни он захотел чего-то большего, чем просто секс, и наткнулся на женщину, которая ему в этом отказала.

 Ну что ж, у него еще осталась гордость. Как ни горько этим утешаться, это все же лучше, чем ползать на брюхе.

 Такер наконец освободил ее от своей тяжести, застегнул джинсы и сел на кушетке.

 – Ты меня захватила врасплох, детка, – сказал он, улыбнувшись, но глаза его не улыбались. – Я даже не успел облачиться соответствующим образом.

 Кэролайн не сразу поняла, что он говорит о презервативе. А когда поняла, заставила себя беспечно пожать плечами.

 – Не волнуйся. – Избегая его взгляда, она поправила рубашку. – Я принимаю таблетки.

 – Ну, тогда порядок. – Ему захотелось протянуть руку и пригладить ее растрепанные волосы, но вместо этого он встал и сунул руки в карманы. – Послушай, Кэролайн…

 – Пожалуй, я пойду сварю кофе. – Она вскочила с кушетки, словно слова Такера включили какое-то невидимое пусковое устройство. – И завтрак приготовлю. Ты заслужил хороший завтрак.

 Он внимательно взглянул на нее и заметил, что она закусила нижнюю губу и упорно смотрит куда-то в сторону, через его плечо.

 – Ну, если тебе так хочется. Ты не против, если я приму душ?

 – Конечно, нет. – Кэролайн глубоко вздохнула – то ли от чувства облегчения, то ли от разочарования – и поспешила замаскировать этот неуместный вздох потоком слов:

 – Наверху, вторая дверь направо, там на полке есть чистые полотенца. Только учти: вода нагревается не сразу.

 – Да я и не спешу.

 И Такер вышел из комнаты.

 

 Натягивая на ходу рубашку, Такер спустился вниз. Пахло кофе и беконом. Он уже прошел полкоридора на пути к кухне, когда послышался шум подъезжающего автомобиля.

 В расстегнутой рубашке он вышел на крыльцо и, сунув руки в карманы, принялся наблюдать, как агент по делам особой важности Мэтью Бернс припарковывает машину. Они внимательно оглядели друг друга: один в черном костюме и шелковом галстуке, другой – полуодетый и небритый. Если бы их взаимные чувства могли материализоваться, между ними оказалась бы огромная ощетинившаяся злая собака.

 – Вам не кажется, что сейчас рановато для визитов? Бернс запер машину и положил ключ в карман.

 – Я по официальному делу, – сухо заявил он и, поджав тонкие губы, оглядел голую грудь Такера, его влажные после душа волосы. – Мое вторжение совершенно необходимо в интересах безопасности мисс Уэверли.

 – Ну, положим, тут вы несколько опоздали, – мирно заметил Такер. – Так что мы можем сделать для вас?

 – Вы очень гордитесь этим, не так ли, Лонгстрит? Такер вздернул бровь:

 – Чем – этим?

 – Да своим умением ухаживать за женщинами.

 – Неужели вы прикатили сюда, чтобы набраться опыта? На этот раз его улыбку отнюдь нельзя было назвать обворожительной: в ней появилось что-то волчье. Бернс сжал челюсти: простая мысль о том, что Кэролайн предпочла ему Такера, жалила его, как пчела.

 – Бросьте, Такер. Я прекрасно знаю, что производит неотразимое впечатление на беззащитных женщин.

 – Видите ли… – Такер почесал покрытый щетиной подбородок. – Я еще никогда в жизни не встречал беззащитной женщины. И Кэролайн к их числу не принадлежит, будьте уверены. Конечно, сейчас она еще не совсем успокоилась после всего пережитого и чувствует себя не вполне уверенно. Она нуждается в том, чтобы на кого-то опереться, пока снова не обретет твердую почву под ногами. Ну, а то, что она выбрала меня… Таково было ее желание. И она сможет располагать мной столько, сколько ей заблагорассудится. И вам лучше принять это к сведению.

 – Насколько я понимаю, вы без зазрения совести используете в своих собственных интересах ранимость женщин. Вы вообще большой специалист по использованию людей, Лонгстрит, а эмоциональная зрелость ваша, судя по всему, на самой нулевой отметке. Эдда Лу Хэттингер стала последней из использованных вами и отброшенных за ненадобностью. Ну, а что касается Кэролайн…

 – Позвольте уж мне самой за себя отвечать. – Кэролайн выступила вперед и положила ладонь на руку Такера – то ли ища поддержки, то ли призывая к сдержанности. – Вам нужно поговорить со мной, Мэтью?

 Бернс подавил всплеск темной нерассуждающей злости. На ней ничего не было, кроме пеньюара, и то, как она оперлась на Такера, явственно свидетельствовало об интимности их отношений. И это принижало в его глазах ее утонченный образ. Пусть у нее блестящий талант, пусть она так изысканно красива, но Кэролайн унизила себя своим выбором, низвергла себя с пьедестала.

 – Я подумал, что для вас было бы удобнее дать показания здесь, чем приезжать для этого в город.

 – Да, пожалуй. И я ценю ваше внимание. – Кэролайн подумала, что надо бы предложить ему кофе в гостиной, но ей не хотелось оставлять их с Такером наедине. – Если бы мы могли пройти на кухню… Я как раз приготовила завтрак.

 – Показания мистера Лонгстрита я могу получить и позже, – напыщенно сказал Бернс.

 – Но вы могли бы сэкономить время.

 Бернс пожал плечами и пошел за ней по коридору.

 – Хотите яичницу?

 – Благодарю. Я уже завтракал. – Он сел за стол – такой же чужеродный в этой простой деревенской кухне, как смокинг на тусовке хиппи. – Однако, если не возражаете, кофе я выпил бы с удовольствием.

 Кэролайн принесла кофейник и поставила его на металлический поднос в форме петуха. Странно, но только сейчас, накладывая себе и Такеру яичницу с беконом, она вспомнила, как бежала тогда мимо кухни и кричала от ужаса, а тяжелые кулаки Остина барабанили в дверь…

 – Вы, очевидно, хотите знать, что случилось вчера? – спросила Кэролайн деловито, наливая сливки в кофе. – Но я уже дала показания Берку.

 – Да, я их читал.

 Такер заметил, что руки у нее слегка дрожат, и успокаивающе коснулся ее плеча.

 – Я не слишком хорошо разбираюсь в законах, – заметил он. – Но мне кажется, что случившееся здесь является местной проблемой.

 – Да, разумеется. Но я был бы вам очень признателен, Кэролайн, если бы вы подробно рассказали мне о том, что произошло. В интересах порученного мне дела я должен располагать полной картиной местной жизни. Надеюсь, вам это будет нетрудно.

 Нет, это было для нее очень трудно. Во всяком случае – теперь, когда все происшедшее уже отдалилось во времени и казалось почти невероятным. Но она послушно рассказала, как все было, стараясь не смотреть на магнитофон, который включил Бернс.

 – Вам не кажется странным, что Хэттингер не использовал огнестрельное оружие? Ведь у него было два револьвера. – Он сказал это очень доверительно, словно они просто-напросто непринужденно беседовали за чашечкой кофе. – А в соответствии с имеющейся у меня информацией он считался отличным стрелком. Вот вы описываете, как бежали от него по коридору, а потом по полю. Ведь он мог застрелить вас в любую минуту. Но он даже не вынул револьвер из-за пояса.

 – Но у него еще был нож, – ответила она, не заметив, что голос у нее дрогнул. Но Такер это заметил.

 – Не вижу смысла в этом вопросе, Бернс. Он же явно был не в себе и, может быть, даже забыл, что у него есть огнестрельное оружие.

 – Может быть… – Бернс невозмутимо налил себе еще кофе. – А скажите, Кэролайн, он знал, что вы вооружены, что у вас есть в доме оружие?

 – Трудно сказать… Я схватила «кольт», пробегая мимо гостиной, когда Остин еще не вошел в дом. Слава богу, револьвер был под рукой, потому что я практиковалась в стрельбе. И Сьюзи строго-настрого приказала мне всегда держать его заряженным. Но вот видел ли его Остин, я сказать не могу.

 Бернс ограничился кивком.

 – Ну, а если восстановить в памяти все, что произошло уже вне дома? В какой-то момент вы обернулись и выстрелили в него. После этого Остин уже наверняка знал об имеющемся у вас оружии. Он не делал попыток применить один из своих револьверов?

 – Сейчас постараюсь вспомнить. Все это произошло так быстро…

 Впрочем, тогда ей так не казалось. Наоборот, у Кэролайн было ощущение, что она бежит в какой-то вязкой мути. Все это напоминало замедленную, съемку в фильме ужасов или кошмарный сон, когда ноги вдруг становятся ватными и каждый вдох дается с трудом.

 Она крепко сжала губы, стараясь отогнать кошмарное воспоминание.

 – Когда я выстрелила в первый раз, мой «кольт» дал осечку. И Остин как ни в чем не бывало продолжал надвигаться на меня. Он выставил вперед нож и улыбался. Просто улыбался. Мне казалось, что я плачу, кричу или молюсь – не знаю, – а он все приближался и все улыбался… Потом я снова подняла револьвер, и тогда он сказал, что я агнец божий, готовый к закланию. И что все будет, как было с Эддой Лу. Что это должно быть, как с Эддой Лу…

 – Вы уверены? – Бернс уставился на нее, не донеся чашку с кофе до рта. – Вы уверены, что он это сказал? Что все должно быть, как было с Эддой Лу?

 – Да! – Кэролайн почувствовала, что ее начинает колотить дрожь. – Вряд ли я когда-нибудь смогу забыть, что он тогда сказал.

 – Подождите минуту. – Такер положил руку на плечо Кэролайн. Он больше не мог выносить, как Бернс с удовольствием выворачивает ее наизнанку. – Признайтесь: вы ведь приехали сюда не за тем, чтобы получить показание, как был застрелен беглый сумасшедший. Это все для вас мелочь, ничтожное местное дерьмо, в котором не должен пачкать руки федеральный агент!

 – Такер, пожалуйста…

 – Нет, погоди. – И он яростно взглянул на Кэролайн. – Неужели ты не понимаешь, что его интересует только Эдда Лу? Эдда Лу и другие, а вовсе не ты. А к тебе это имеет только то отношение, что тебе удалось каким-то образом увернуться и не стать очередной жертвой маньяка.

 – Очередной жертвой… – начала она и остановилась. Вся кровь отхлынула у нее от лица. – О господи, нож! Он не застрелил меня потому, что это должно было быть как с ней. Это должен был быть только нож…

 – Да, вот именно – нож. Больше этого сукина сына ничего не интересует. А ведь ты, Бернс, кажется, обвинял меня в том, что я использую людей в своих целях. – Куда подевалась его ленивая манера говорить, растягивая слова? Голос стал ледяным, резал воздух, как обоюдоострое лезвие. – Но сейчас ты используешь Кэролайн, чтобы получить доказательства против Хэттингера. Используешь ее, чтобы распутать порученное тебе дело, но даже не потрудился ей об этом доложить!

 Бернс аккуратно поставил чашку на блюдце.

 – Я веду федеральное расследование по факту серийных убийств и не обязан докладывать о своих методах широкой публике.

 – Иди ты к черту! Ты же знаешь, через что она прошла. И тебе бы ничего не стоило успокоить ее, сказать хотя бы, что она ни в чем не виновата…

 Кэролайн сжала руку Такера и помешала ему продолжать.

 – Я сама могу отвечать за себя. – Она дважды медленно вдохнула и выдохнула, а затем тихо и раздельно произнесла:

 – Я никогда не была знакома с Эддой Лу, но до, конца моих дней не забуду, как нашла ее мертвой в своем пруду. Я никогда за всю мою жизнь не совершила ни одного насильственного действия. Впрочем, когда-то я бросила в одного человека бокалом от шампанского… Но я промахнулась, так что это, наверное, не в счет. А вчера я убила человека. – Она прижала руку к сердцу, потому что оно готово было выскочить из груди. – Вам, возможно, это не кажется таким уж страшным, Мэтью, учитывая вашу профессию. Кроме того, я ведь убила его, спасая собственную жизнь. Но я убила человека! А вы приезжаете ко мне, заставляете пережить все это еще раз и даже не удостаиваете меня доверия…

 – Я действую для вашего же блага, Кэролайн! Она высоко подняла голову и тихо проговорила:

 – Знаете, я однажды пригрозила одному человеку, что убью его, если он когда-либо в разговоре со мной употребит именно эту фразу. Я, конечно, не собиралась исполнить угрозу в буквальном смысле слова. Это одно из тех обычных бездумных заявлений, которые свойственны людям, не понимающим, что такое убийство. Но я должна вас серьезно предупредить – не употребляйте этого выражения. Оно может вывести меня из себя.

 Такер в восторге откинулся на спинку стула и неожиданно подмигнул Бернсу.

 – Она вошла в раж! И как приятно, что она набрасывается сейчас не на меня.

 – Приношу извинения, что расстроил вас, – холодно сказал Бернс. – Но я только хочу наилучшим образом исполнить свой служебный долг. Ранее мы не рассматривали возможность ответственности Хэттингера за три убийства, совершенные в этой общине. Однако, учитывая вчерашний инцидент, мы должны сосредоточить наши разыскания на этом направлении.

 – Вы думаете, что сможете доказать его причастность к убийствам? – спросила Кэролайн.

 – После некоторых анализов мы сможем определить, использовался ли тот самый нож, – проворчал Бернс. – Пока могу лишь сказать, что некоторые психологические данные Хэттингера характерны для такого рода убийц. Ему была присуща глубоко укорененная ненависть к женщине, о чем свидетельствуют частые побои, которым он подвергал жену. Кроме того, он обладал религиозной манией, которая, как ему казалось, не только освобождала его от вины, но, напротив, налагала на него известную миссию. Мы предполагаем даже, что он бросал трупы в воду не столько из желания спрятать улики, сколько с намерением совершить своеобразное крещение. К сожалению, самого Хэттингера уже невозможно допросить и выяснить, какие мотивы побуждали его к убийствам. В данной ситуации я должен вернуться вспять и установить, где он находился во время всех трех убийств. Но, сосредоточив внимание на нем, я не собираюсь исключать и другие варианты.

 Его ясный взгляд остановился на Такере, и тот обезоруживающе улыбнулся.

 – Что ж, в таком случае у вас хлопот полон рот. И мы не желаем вас задерживать.

 – Я хотел бы поговорить с мальчиком, Саем Хэттингером. Улыбка Такера сразу увяла.

 – Он сейчас в «Сладких Водах».

 – Прекрасно. – Бернс встал, но не удержался от последнего выпада:

 – Не правда ли, странно, что Хэттингер так быстро переключился с вас на Кэролайн? У некоторых людей есть особый зловещий дар приносить несчастье другим. – Он с удовлетворением отметил, как омрачилось лицо Такера. – Если придумаете, чем еще можно помочь дознанию, то вы знаете, где меня найти. Спасибо за кофе, Кэролайн. Провожать меня не надо.

 – Такер… – начала Кэролайн, едва Бернс закрыл за собой дверь, но тот встал и покачал головой.

 – Мне надо побыть одному и кое-что обдумать. – Такер провел рукой по волосам. Они высохли, но еще чуть-чуть пахли ее шампунем, и от этого запаха он весь напрягся. От такой мелочи!

 – Ты не должен принимать близко к сердцу слова Мэтью. Он человек твердокаменный и во всем следует только железной логике, не обращая внимания на чувства окружающих.

 – Дело не в Вернее. Важно, что я сам обо всем этом думаю… Послушай, мне надо сейчас поехать домой. Не хочу оставлять с ним Сая одного, с глазу на глаз. Ведь он совсем еще ребенок.

 – Конечно, поезжай, – ответила Кэролайн, решив, что ей тоже надо бы побыть одной и постараться не думать о том, что произошло между ними этим утром. – А обо мне не беспокойся. Я уже в порядке.

 Она собрала тарелки и отвернулась к раковине. Такер положил ей руку на плечо.

 – Я вернусь.

 – Знаю.

 Он уже был у двери, когда Кэролайн сказала:

 – Такер, ты сегодня снова очень помог мне – когда сказал Мэтью, что я не беспомощна. Я теперь, кажется, и сама начинаю понемногу верить в это…

 Она стояла спиной к нему, и он знал, что она смотрит туда, где на траве засохла кровь.

 – Мы еще поговорим, Кэролайн. О нас с тобой. И о многом. Она ничего не ответила, и он ушел.