- Сестры Конкеннан, #1
Глава 2
О похоронах Томаса Конкеннана будут говорить еще долгие годы. Какая была превосходная еда и чудесная музыка – как он и обещал, когда приглашал друзей и соседей на вечеринку в честь своей дочери Мегги. Дом, где он провел последние годы жизни, ломился от народа.
О нем никто не мог сказать, что у него имелось много денег, его богатство было в другом – в друзьях.
Они прибывали из соседней деревни и из той, что за ней. Из лавок и магазинов, с ферм и из городков. Приносили еду, как принято между соседями по такому поводу, кухня была завалена хлебами, пирогами, мясом. Они пили за его земную жизнь и оплакивали его уход из нее.
Огонь в печи и в камине ярко горел, чтобы противостоять ветру, сотрясающему окна, и черному холоду траура.
Но Мегги казалось, она уже никогда не согреется. Она сидела возле камина в небольшой опрятной гостиной, где, кроме нее, было еще очень много людей, смотрела на языки пламени и видела там темные скалы, кипящее море.., и себя… Одна во всем мире, она держит на руках умирающего отца.
– Мегги!
Вздрогнув, она обернулась и увидела протиснувшегося к ней Мерфи. Он вложил ей в руки дымящуюся кружку.
– Что это?
– Чай и немного виски для согрева. – Мерфи смотрел на нее добрым сочувствующим взглядом. – Выпей… Ну, вот, хорошая девочка. А теперь немного поешь. Это поможет.
Она покачала головой.
– Не могу… Я не должна была везти его туда, Мерфи. Ведь он был уже болен… Не должна!
– Ты говоришь чепуху и сама знаешь это. Он выглядел вполне здоровым и в хорошей форме, когда выходил из паба. А как он отплясывал, разве нет?
Да, отплясывал… Она танцевала с ним в день его смерти. За какой-нибудь час до нее… Станет ли это воспоминание радовать ее когда-нибудь в будущем?
– Если бы мы не заехали так далеко… – с болью сказала она. – Не были бы там совсем одни…
– Доктор ведь тебе все объяснил, Мегги. Ничего нельзя было поделать, в любом случае. Его погубила.., как ее.., аневризма. Стенка сердца стала слишком тонкой и порвалась. Слава Богу, все произошло быстро. Он не мучился.
– Да, слишком быстро.
Ее рука с кружкой задрожала, она снова отпила…Зато потом время тянулось мучительно медленно. Страшные минуты, а может, часы, когда она втаскивала его тело в автомобиль, когда везла от моря, и воздух с трудом проходил ей в горло, а руки коченели на руле.
– Как он гордился тобой, Мегги, – тихо произнес Мерфи. – Я не знавал другого такого отца… И мне он был прямо как второй отец.
– Знаю. – Она протянула руку, убрала со лба Мерфи упавшие волосы. – Он был такой…
Мерфи сказал не для красного словца – он действительно так считал. И подумал вдруг, что потерял уже двух отцов. И почувствовал свою ответственность и еще большую печаль.
– Слушай, – так же негромко сказал он, – хочу, чтоб ты знала, если тебе что-то.., любое, что будет нужно.., или твоей семье.., только скажи. Поняла?
– Спасибо тебе, Мерфи.
Он внимательно посмотрел на нее. Ох, эта диковатая кельтская голубизна в его глазах!
– Знаю, вам было тяжело, – медленно сказал он, – когда ему пришлось продать землю. И мне тоже.., ведь это был я, кто купил ее.
– Не говори так. – Мегги отставила кружку и взяла его за обе руки. – Земля для него мало что значила.
– Но для твоей матери… Она меня…
– Она бы осудила и святого! Хотя деньги от продажи дали ей возможность неплохо жить. Поверь, для нас было легче, что покупателем оказался ты. Ни Брианна, ни я на тебя зла не держим. Ни капельки. – Она заставила себя улыбнуться ему, это было нужно им обоим. – Ты сделал с землей то, чего он не мог и не хотел сделать, – заставил ее приносить пользу. И давай больше не будем говорить про это, ладно?
Она огляделась вокруг – словно только что вошла в комнату. Кто-то играл на флейте, и дочь Тима О'Малли, беременная первым ребенком, напевала светлую задушевную песню. Время от времени слышался смех, свободный и жизнерадостный. Плакал чей-то ребенок. Мужчины собирались группами, перебрасывались словами о Томе Конкеннане, о погоде, о заболевшей чалой кобыле Джека Марли, о давшей течь крыше у Донованов.
Женщины тоже толковали о Томе и о погоде, о детях, о свадьбах и похоронах.
Увидела Мегги и совсем старую женщину, их дальнюю родственницу, в стоптанных башмаках и заштопанных чулках; она вязала свитер и что-то рассказывала молодым, собравшимся около нее.
– Ох, Мерфи, он так любил, когда вокруг люди. Особенно в его доме. – Голос Мегги слегка задрожал от сдерживаемых слез. – Если бы мог, он бы каждый день собирал у себя гостей. Его всегда удивляло, что я предпочитаю одиночество. – Она помолчала и потом спросила, постаравшись, чтобы вопрос прозвучал как бы вскользь:
– Ты слышал когда-нибудь, чтобы он произносил такое имя… Аманда?
– Аманда? – Мерфи задумался, нахмурив брови. – Нет. А почему ты спрашиваешь?
– Так. Видно, я что-то перепутала. – Она пожатием плеч отбросила всяческие мысли по этому поводу. В самом деле, не могло же последнее слово ее умирающего отца быть именем какой-то женщины. Ей просто померещилось. – Пойду помогу Бри на кухне. Спасибо за вино, Мерфи. И за все остальное.
Она поцеловала его и поднялась со стула. Пройти через комнату было нелегким делом. Приходилось снова и снова задерживаться, чтобы выслушать слова сочувствия или короткий рассказ о том, каким был ее отец, а Тим О'Малли предложил свою помощь во всем, что потребуется.
– Мне его так недостает, – добавил толстяк, открыто утирая слезы. – Не было у меня более близкого приятеля. И не будет никогда. Он все шутил, что откроет собственный паб, ты помнишь? И будет моим конкурентом.
– Да, знаю, – рассеянно отвечала Мегги. Знала она также, что это была вовсе не шутка, а еще одна несбыточная мечта ее отца.
– Он хотел быть настоящим поэтом, – вмешался кто-то из стоявших рядом, в то время как Мегги утешала Тима О'Малли, похлопывая по спине и по плечам. – Только он говорил, что слов ему не хватает.
– У него было сердце поэта, – уверенно сказал Тим. – Душа и сердце. Уж я-то знаю. Не найти лучшего человека на земле, чем Том Конкеннан…
До того как попасть на кухню, Мегги поговорила еще со священником по поводу отпевания, которое должно состояться на следующее утро.
Кухня, как и весь остальной дом, была наполнена людьми. Но здесь царили исключительно женщины – готовили еду, раскладывали по тарелкам. Запахи, звуки поющих чайников, закипающего супа, жарящейся ветчины, все говорило о жизни. Дети мешались под ногами, и женщины, с присущим им врожденным шестым чувством материнства, ловко лавировали между детьми, не забывая при случае наставить кого надо на путь истинный.
Под столом похрапывал щенок волкодава – подарок Брианне от отца к ее последнему дню рождения. Сама Брианна хлопотала у плиты, сохраняя на лице и в глазах выражение спокойной грусти.
– Вот тебе тарелка. Возьми, поешь! – Одна из женщин начала поспешно выкладывать еду для Мегги. – Ну же, девочка!
– Я пришла помочь, если нужно.
– Твоя главная помощь – проглотить то, что я положила… Ну и еды вы наготовили! На целую армию. – И без перехода начала, не в первый уже раз, рассказывать Мегги историю, которую та знала наизусть:
– Значит, продал он мне петуха. Как кто? Твой отец. Поклялся, что лучший кочет в графстве и куры будут счастливы всю их куриную жизнь. Все ведь знают, как Том умел говорить, если хотел. За словом в карман не лез. – Не прерывая рассказа, она раскладывала огромные порции еды по тарелкам, одобрительно похлопывала кого-то из детей, усмиряла других, все это в определенном, почти музыкальном ритме. – Ну, и что вы думаете? Этот негодный мерзкий петух ни разу не взобрался ни на одну курицу!
Мегги вежливо улыбнулась и спросила то, что от нее требовалось по негласному правилу, хотя уже заранее знала ответ:
– Что же вы сделали с петухом, которого вам продал мой па, миссис Мейо?
– Я свернула ему шею и приготовила из него тушенку, вот что! Твой отец тоже попробовал ее и очень одобрил. Сказал, что смачнее ничего не едал за всю свою жизнь.
Она засмеялась и еще раз попыталась вручить Мегги тарелку с едой.
– А тушенка была вкусная? – продолжала Мегги старую игру.
– Жуть какая! – фыркнула рассказчица. – Мясо не прожуешь. Как старый кожаный ремень! Но Том съел все до последнего кусочка, благослови его Бог…
Мегги все-таки пришлось поесть, потому что она понимала – жизнь продолжается, и ей придется выслушать еще немало всяческих слов и рассказов. Кое-что рассказала и она сама.
Поздним вечером, когда зашло солнце и кухня постепенно опустела, Мегги в изнеможении уселась на стул, взяв на колени щенка.
– Его все любили, – тихо сказала она.
– Да, – отозвалась от плиты Брианна.
Она стояла с посудным полотенцем в руках, в глазах у нее была усталая безнадежность. Никого уже больше не нужно кормить, не за кем ухаживать – голова и руки оказались незанятыми, без дела. Злыми пчелами вползла в сердце тоска, обострилось чувство потери. Чтобы отогнать их, Брианна принялась расставлять посуду по полкам.
У нее была стройная гибкая фигура, движения отличались сдержанностью, спокойствием. Если бы у семьи имелись деньги и другие возможности, Брианна, вероятно, могла бы стать танцовщицей. Густые волосы, золотистые, с розоватым отливом, были аккуратно собраны сзади, белый передник оттенял простое черное платье.
У Мегги, в отличие от нее, волосы в беспорядке спадали на лицо; юбку, что была на ней, она забыла выгладить, свитер требовал вмешательства иголки.
– Вряд ли завтра погода улучшится. Брианна неподвижно стояла с тарелкой, которую забыла поставить на полку, и всматривалась в непроглядную темень окна.
– Ты права. Но люди все равно придут. Как и сегодня.
– После церкви нужно их снова позвать. Так много еды осталось. Не знаю, что будем с ней делать, если…
Голос Брианны словно растаял в тишине комнаты.
– Когда-нибудь она выйдет сюда? Вопрос Мегги прозвучал неожиданно резко. Сестра замерла на мгновение, потом продолжила медленно расставлять посуду.
– Она неважно себя чувствует.
– О Господи, перестань! У нее умер муж, и все, кто его знал, пришли в дом. А она даже не может притвориться, что для нее это что-то значит.
– Для нее это значит…
Голос Брианны окреп. Но она не хотела вступать в спор сейчас, когда в сердце у нее словно появилась болезненная опухоль.
– Не забывай, – уже тише добавила она, – они прожили больше двадцати лет.
– И что из этого? Почему ты ее защищаешь? Даже теперь.
Брианна так стиснула тарелку, которую держала в руке, что испугалась, как бы та не раскололась пополам. Но голос оставался спокойным и сдержанным.
– Я никого не защищаю, а говорю то, что есть. Можем мы сохранить выдержку, хотя бы до того времени, как положим его в могилу? Может в доме быть мир?
– Здесь никогда не было мира! – сухо прозвучали слова от двери.
Там стояла Мейв, их мать. На лице у нее не было следов слез, взгляд оставался холодным, жестким, в нем не читалось прощения.
– Он сделал все для этого, – продолжала она. – И когда жил, и теперь, когда его нет. Даже мертвый, он превращает мою жизнь в муку.
– Не говори так о нем! – Ярость, которую Мегги сдерживала в течение всего дня, прорвалась наружу, как камень, с треском разбивающий стекло. Она вскочила со стула, испуганный щенок, упавший с ее колен, побежал искать укрытие. – Не смей говорить о нем плохо!
– Я говорю так, как хочу. – Руки Мейв вцепились в платок, наброшенный на плечи, подтянули его ближе к горлу. Шерсть царапала кожу, ей всегда хотелось носить шелковый платок. – Он ничего не принес мне, кроме горестей, пока жил. А сейчас еще больше.
– У тебя в глазах не видно ни слезинки.
– И не увидишь. Я прожила жизнь, не фальшивя, и перед лицом смерти тоже не стану лицемерить. А он попадет в ад за все, что причинил мне. – Голубые глаза, в которых скопилась такая немыслимая горечь, попеременно смотрели на дочерей. – И так же, как Бог не простит его, не прощу его и я.
– Откуда ты знаешь, что думает Бог? – спросила Мегги с вызовом. – Считаешь, твои молитвенники и четки дают тебе право читать Его мысли?
– Не богохульствуй! – Щеки Мейв покраснели от гнева. – Не смей богохульствовать в этом доме.
– Я тоже говорю что хочу, – с натянутой улыбкой парировала Мегги словами, услышанными только что от матери. – И вот что еще скажу тебе: Том Конкеннан не нуждается в твоем прощении. Он как-нибудь обойдется без него.
– Хватит! – Вся дрожа, Брианна положила на плечо сестры твердую руку и глубоко втянула в себя воздух, прежде чем продолжить. – Я уже говорила, мама, что передаю дом тебе, так что ни о чем не беспокойся. Он твой.
Голос ее прозвучал ровно и деловито.
– О чем ты? – недоуменно спросила Мегги у сестры. – Что насчет дома?
– Ты же слышала, когда читали завещание.
– Я ничего не помню. Адвокат что-то говорил, я не обращала внимания.
– Он оставил его ей! – злобно выкрикнула мать, тыча грозящим пальцем в сторону Брианны. – Весь дом – ей. Все эти годы я страдала здесь, приносила себя в жертву, а он даже дом отобрал у меня…
– Что ж, думаю, теперь она успокоится, после того, как узнала, что у нее будет крыша над головой и ей можно жить тут, ничего не делая, как и раньше.
Эти слова Мегги произнесла, когда мать уже вышла из комнаты. Слова жестокие, но по-своему справедливые, подумала Брианна, и, по крайней мере, можно будет рассчитывать на какой-то мир. Худой мир, который лучше доброй ссоры.
– Я буду вести дом, и мать останется со мной, – повторила она непреклонно. – Буду о ней заботиться.
– Святая Брианна, – пробормотала Мегги, но злости в голосе не было. Ни злости, ни насмешки. – Я разделю с тобой эту ношу.
А моя новая печь для стекла теперь подождет, решила она. И, если Макгиннес не перестанет покупать у меня работы, я смогу содержать мастерскую и помогать Брианне и матери.
– Я тут думала… – снова заговорила Брианна. – Недавно мы обсуждали с па, и я теперь…
– О чем ты? – нетерпеливо спросила Мегги. – Говори толком.
– Это еще надо уточнить, я понимаю… У меня немного осталось от того, что дал дедушка… Но над нами висит долг, ты знаешь…
– Я выплачу его.
– Нет, так не пойдет.
– Вполне пойдет. – Мегги встала, чтобы взять чайник. – Отец сделал закладную на этот дом, чтобы отправить меня в Венецию, так? За что мать пилила его все три года, которые я там училась. Теперь я должна расплатиться и выкупить закладную.
– Дом отошел ко мне, – возразила Брианна, – значит, и платить должна я!
Тон у Брианны был достаточно мягкий, но Мегги хорошо знала, что сестра может быть упрямой, как мул.
– Хорошо, – устало сказала она, – не будем вступать в бесконечные споры. Заплатим вместе. Если не хочешь, чтобы я сделала это ради тебя, Бри, позволь сделать ради него. Мне это необходимо.
– Ладно. Решено… Спасибо. Брианна взяла из рук сестры чашку с чаем, которую та налила ей.
– О чем ты еще думаешь в связи с домом?
– Ох, Мегги… Может, это глупо, но я хотела бы превратить его в пансион. «П» и «З». «Постель и завтрак» – Отель! – воскликнула Мегги. Она была ошеломлена. – Да ты что? Хочешь, чтобы тут все время толкались постояльцы, сующие нос во все, что можно и что нельзя? У тебя не будет никакой личной жизни, Брианна, и работать на них придется с утра до ночи.
– Я люблю, когда вокруг люди, – негромко сказала сестра. – Не всякому по душе быть такой отшельницей, как ты. И я, мне кажется, умею делать так, чтобы людям было приятно и спокойно. Это, наверное, в крови. Дедушка ведь держал гостиницу, а после его смерти то же делала бабушка. И я смогу.
– Я не говорю, что не сможешь. Просто не в состоянии понять, зачем вешать на шею еще одно ярмо. Каждый день разные люди. И все чужие.
Мегги ощущала неприятную дрожь, даже когда лишь говорила об этом.
– Что до меня, – сказала Брианна как о чем-то решенном, – я с нетерпением ожидаю момента, когда они начнут прибывать. Комнаты наверху, – добавила она деловым тоном, – требуют небольшого ремонта. Их надо освежить. Немного подкрасить, кое-где сменить обои. Положить новые коврики. И водопровод нуждается в починке. Это меня особенно тревожит. Для матери я выделю новое помещение, недалеко от кухни, чтобы меньше ее беспокоить. Еще нужно продумать насчет увеличения ванных и туалетных комнат внизу и наверху. И в саду придется поработать. Ничего грандиозного, но все привести в порядок, чтоб выглядело приятно для глаза.
Ее собственные глаза разгорелись во время этой тирады, и Мегги сказала с ласковой улыбкой:
– Ты, вижу, все уже продумала, сестрица.
– Я давно мечтала о таком доме. Перестраивала его в своем воображении. И дом, и сад… Писала вывеску.
– Так делай все это, Бри! – Мегги схватила сестру за руки. – Уверена, отец одобрил бы твое решение. Он ведь не случайно оставил дом тебе.
– Мы с ним не один раз говорили о моих планах. Он не был против. Даже просил, чтобы вывеску обязательно написали поярче и покрупнее. Мы много смеялись.
– Тогда за дело, Бри, и сначала изготовь вывеску, которая бы ему понравилась!
– Если затеять уже сейчас кое-какой ремонт, то к следующему лету, думаю, смогу открыть гостиницу. Ты ведь знаешь, в западные графства туристы больше всего приезжают летом. И они найдут здесь удобный ночлег на один-два дня. А еще можно… – Вздрогнув, она прикрыла глаза. – Боже мой, о чем я говорю, когда наш отец еще даже не похоронен.
– Как раз это он и хотел бы услышать от тебя. Разве ты его не знаешь? – Мегги почувствовала, что опять в состоянии улыбаться, и улыбнулась сестре. – Строить планы – самое милое для него дело.
– Да, – смущенно подтвердила Брианна. – Мы, Конкеннаны, большие любители предаваться мечтам.
– Брианна, я не могу забыть… В тот вечер, на скалах, он говорил о тебе. Назвал своей розой. Это значит, он хотел, чтобы ты расцветала.
Меня же он назвал своей звездой, вспомнила Мегги. И, значит, я должна сделать все возможное, чтобы засверкать…
