• Следствие ведет Ева Даллас, #11

ГЛАВА 4

 Покинув рафинированный квартал, в котором оби­тал Стайлс, Ева и Пибоди проехали совсем немного и вскоре окунулись в специфические ароматы района Алфабет-сити. Здесь пахло перевернутыми мусорными ба­ками и немытыми бродягами, тут не было роскошных домов с ливрейными швейцарами и престижных ма­шин. Однако, несмотря на это, у Евы сразу стало легче на душе.

 Майкл Проктор жил на четвертом этаже угрюмого закопченного здания – одного из многих, которые жа­лись друг к другу грязными боками, словно бездомные попрошайки в очереди за бесплатным супом. Каждый раз, когда приближались выборы, городские власти клялись в том, что приведут район в порядок: проведут реконструкцию, одержат решительную победу над пре­ступностью, объявят бой нищете. Но вот выборы оста­вались позади, а район продолжал загнивать, распространяя омерзительное зловоние. До следующих выбо­ров.

 Однако всем надо где-то жить. Судя по полученной Евой информации, Майкл Проктор отчаянно боролся за существование: хватался за любые роли, подрабаты­вал в нескольких местах кряду, чтобы только не остать­ся без крыши над головой. И все же ему это не очень удавалось. Ева выяснила, что Проктор задолжал кварт­плату уже за полтора месяца, и ему пришлось обратить­ся в Комиссию по жилищной помощи. А это означало последнюю стадию отчаяния. Те, кто приходил в КЖП, словно попадали в паутину. Их опутывали липкими ни­тями анкет, справок и других бумажек, их хватали за горло жирные пальцы бюрократов. В конечном итоге многие не выдерживали и, плюнув на все, уходили прочь, чтобы найти хотя бы временное убежище под кровом грязной ночлежки.

 Еве подумалось, что, получив роль Драко, Проктор мог рассчитывать на приличную зарплату. А деньги во все века были самым весомым мотивом убийства.

 Покрутившись по автостоянке, Ева наконец поставила машину между ржавым седаном и битым пикапом, марки которых уже невозможно было определить.

 – Если Драко прикончил этот парень, то он сделал меткий выстрел, – проговорила она. – Теперь у него появился шанс получить главную роль, пусть даже вре­менно. А это даст толчок его карьере, подарит уверен­ность в себе и деньги – все в одном флаконе. Раньше он никогда не преступал закон, но ведь каждый пре­ступник когда-нибудь с чего-то начинает.

 – Мне нравится ваш оптимистический взгляд на человеческую природу, – усмехнулась Пибоди.

 – Да, я отличаюсь огромным человеколюбием, – согласилась Ева, направляясь к входу в мрачное здание. Пибоди поспешила за ней.

 Когда-то этот дом знавал лучшие времена, однако уже очень давно пришел в упадок. Кодовый замок на входной двери был с корнем вырван – вероятно, ка­ким-нибудь шаловливым юнцом, у которого теперь, скорее всего, уже выросла борода. Вестибюль цвета за­сохшей грязи было тесным и затхлым, почтовые ящики на стене – поломаны и искорежены. Посмотрев на хлипкий лифт, поддерживаемый двумя ржавыми троса­ми, Ева хмыкнула и стала подниматься по лестнице.

 Откуда-то доносился жалобный плач и всхлипывания, из-за двери на втором этаже слышались звуки те­левизора: показывали футбольный матч, и кто-то смач­но поносил игроков за скверную игру. В воздухе пахло плесенью, мочой и марихуаной. На третьем этаже зву­чала классическая музыка – эту мелодию Еве как-то играл Рорк. Ей аккомпанировали тяжелые удары, и Ева поморщилась: ей не хотелось отвлекаться от дела, кото­рое их сюда привело.

 – Бьют кого-то, – буркнула она.

 – Нет, танцуют, – возразила Пибоди. – Мой кузен исполняет этот танец в Региональной балетной труппе в Денвере. Я когда-то тоже мечтала туда попасть…

 – Ты мечтала стать танцовщицей? – Ева изумленно воззрилась на свою помощницу. От подъема по лестни­це щеки Пибоди порозовели.

 – Да. Правда, тогда я была еще маленькой девоч­кой. Но у меня не та конституция. Вот вы с вашим сло­жением вполне могли бы танцевать. Пару недель назад мы с Чарльзом ходили в балет. Все балерины такие длинные, тощие! Меня от них тошнит.

 – Гм… – Это было все, что Ева могла сказать в от­вет. Признание Пибоди, что она продолжает общаться с профессиональным жиголо Чарльзом Монро ей совсем не понравилось.

 – А я сложена скорее как оперная певица, – сказа­ла Пибоди, скорчив рожицу. – Я… пухленькая.

 – Теперь пойдешь в оперу?

 – Я уже несколько раз там была. Мне понрави­лось. – Они наконец добрались до площадки четверто­го этажа, и Пибоди с облегчением выдохнула. – Чарльз вообще помешан на культуре.

 – У тебя, наверное, очень напряженно со временем. Это надо же – разрываться между Макнабом и Монро!

 Пибоди хихикнула:

 – А я думала, что для вас не существует «нас с Мак­набом».

 – Заткнись, Пибоди! – раздраженно одернула по­мощницу Ева и постучала в дверь Проктора.

 Держа наготове полицейский жетон, она прислушивалась к шагам за дверью. Послышалось звяканье и щелчки. Ева считала и пришла к выводу, что на двери как минимум пять замков. Наконец дверь приоткрылась. Лицо, которое виднелось сквозь образовавшуюся щель, поразило Еву. Оно могло быть либо творением гениаль­ного скульптора, либо даром божьим. Гладкая золоти­стая кожа, высокие скулы, квадратная челюсть античного героя, подбородок с ямочкой, за которую тысячи жен­щин, не раздумывая, продали бы душу дьяволу. Полные губы, красиво очерченный рот, прямой тонкий нос, а глаза… Два изумруда чистейшей воды. Все это великоле­пие венчала пышная шапка светло-каштановых волос с несколькими мальчишескими вихрами.

 Переведя глаза с Евы на Пибоди и обратно, Майкл Проктор пригладил длинными пальцами шевелюру и, приведя себя таким способом в порядок, неуверенно улыбнулся:

 – M-м… Лейтенант Даллас?

 – Даллас.

 – Точно! Я помню, что-то связанное с Техасом. – Проктор явно нервничал, и голос его то и дело срывался. Но все же он отступил и широко распахнул дверь, приглашая женщин войти. – До сих пор не могу прий­ти в себя. Мне все еще кажется, что произошла какая-то ошибка…

 – Если так, то ее уже не исправишь.

 Ева окинула взглядом квартиру, которую, впрочем, можно было так назвать лишь с большой натяжкой. В единственной комнате стояло убогое кресло-кровать со смятым бельем, которое Проктор даже не удосужил­ся убрать, шаткий стол с обшарпанным телефонным аппаратом, торшер с дырявым абажуром и комод с тре­мя выдвижными ящиками. «Да, – подумала Ева, – для некоторых служение музам оказывается не слишком прибыльным делом».

 – Гм… позвольте… я сейчас… – Слегка зардев­шись, хозяин вытащил из-за комода складной стул. – Извините. По сути дела, я здесь только ночую, это мес­то не слишком подходит для приема гостей…

 – Не воспринимайте нас в качестве гостей. Пибо­ди, включи диктофон. Вы можете присесть, мистер Проктор, если так вам будет удобнее.

 Проктор уселся на кровать, предложив Еве склад­ной стул. Пибоди осталась стоять.

 – Я… – Его пальцы нервно перебирали пуговицы не слишком свежей рубашки. – Я просто не знаю, как себя вести. Никогда не играл в криминальных драмах такого рода. Только в сериалах и романтических комедиях.

 – А мое сильное место – как раз криминальные драмы, – спокойно откликнулась Ева. – Вы просто от­вечайте на мои вопросы, и все будет в порядке.

 – Хорошо. Ладно.

 Обведя комнату взглядом, словно видел ее впервые, Проктор закинул ногу на ногу, затем снял ее и улыбнул­ся, словно просил о снисхождении. Он смотрел на Еву взглядом школьника, которого вызвали в кабинет ди­ректора за нарушение дисциплины.

 – Беседа лейтенанта Евы Даллас с Майклом Прок­тором в квартире вышеозначенного. Присутствует офи­цер Делия Пибоди.

 Проктор слушал, барабаня пальцами по коленям, и вид у него был такой виноватый, будто его застукали с ки­лограммом героина в хозяйственной сумке.

 – Знаете ли вы свои права и обязанности?

 – Да, наверное… Скажите, мне нужен адвокат? – Он посмотрел на Еву взглядом щенка, умоляющего, чтобы его не наказывали за то, что он испачкал ко­вер. – У меня есть одна знакомая, юрист из театра. Мо­жет, мне ей позвонить?

 – Решайте сами. Вы можете вызвать адвоката в лю­бой момент нашей беседы. Или, если хотите, мы можем перенести разговор в Управление полиции.

 – О господи… – Он судорожно выдохнул и в нере­шительности посмотрел на телефон. – Нет, пожалуй, я не буду ее беспокоить. У нее и так дел невпроворот.

 – Расскажите, пожалуйста, о том, что произошло вчера вечером.

 – Вы имеете в виду… – Проктор нервно поежился. – Я был за кулисами, с левой стороны от сцены. Блестящая постановка, просто блестящая! Помню, я думал, что, если спектакль будет долго не сходить со сцены, у меня, возможно, появится шанс сыграть Воула. В течение сезона Драко наверняка пропустил бы один или два спектакля…

 Он вдруг осекся и побледнел.

 – Я вовсе не имел в виду, что… Я никогда не желал, чтобы с ним что-нибудь случилось! Я скорее думал, что он может заболеть, простудиться. Или ему просто понадобится свободный вечер… Вы понимаете?

 – Конечно. И что вы видели из-за кулис с левой стороны во время последней сцены?

 – Драко был великолепен! Высокомерный, холодный, безжалостный. Как Воул торжествовал, будучи выпущен на свободу! И это притом, что он только что отшвырнул Кристину, как обглоданную кость. Он победил, он обвел вокруг пальца систему, он обманул всех! А потом – шок. Шок в его глазах, паралич, когда она бросилась к нему с ножом в руке. Я смотрел и думал, что мне никогда не достичь таких вершин мастерства. Я ни за что не найду в себе столько… – Он на секунду задумался. – Столько всего.

 – Когда вы поняли, что Драко уже не играет?

 – Я думаю… Я думаю, в тот момент, когда Айрин закричала. По крайней мере, я понял, что случилось не­что ужасное. Но все произошло так быстро! Люди бежа­ли к нему, кричали… Тут же опустили занавес, а он по-прежнему лежал.

 «Да, трудновато встать и выйти на поклоны, когда у тебя в сердце застряло восемь дюймов стали», – подумала Ева.

 – Какие у вас были отношения с Ричардом Драко?

 – Никаких.

 – Вы не общались, не разговаривали?

 – Ну-у… – Пальцы Проктора снова начали свой нервный танец. – Конечно, пару раз мы разговаривали, но, боюсь, по отношению ко мне он испытывал только раздражение.

 – Почему?

 – Видите ли, лейтенант, я постоянно наблюдаю. За людьми, – уточнил он с неуверенной улыбкой. – Я изучаю людские типы, характеры. Я наблюдал и за Дра­ко, и это выводило его из себя. Однажды он сказал мне, чтобы я не попадался ему на глаза, иначе он… гм… сде­лает так, чтобы я мог реализовывать свое актерское да­рование только в порнографических представлениях. Я, конечно, тут же извинился.

 – И что дальше?

 – Он швырнул в меня пресс-папье. Бутафорским пресс-папье со стола сэра Уилфреда. – Проктор морг­нул. – Он промахнулся. Но он и хотел промахнуться, я в этом уверен.

 – Вы на него, наверное, страшно разозлились?

 – В общем-то, нет. Я смутился, поскольку рассер­дил великого актера во время репетиции. Ему понадо­бился целый день, чтобы успокоиться.

 – Человек угрожает поломать вам всю жизнь, швы­ряет в вас пресс-папье, а вы на него даже не сердитесь?

 – Но ведь это Драко! – благоговейно произнес Проктор. – Один из лучших актеров столетия. Я ду­маю, он бы им не стал, если бы не обладал таким темпераментом.

 – Судя по всему, вы им восхищаетесь, – заметила Ева.

 – О да! Я очень давно начал изучать его творчество. У меня есть записи всех работ Драко. И когда у меня появилась возможность стать его дублером на роль Воула, я ухватился за нее обеими руками. Мне кажется, это поворотный пункт в моей карьере. – Теперь глаза Проктора сияли. – Всю жизнь я мечтал оказаться на одной сцене с Ричардом Драко – и вот моя мечта сбы­лась.

 – Но вам едва ли удалось бы его заметить, если бы с ним чего-нибудь не произошло.

 – Дело не в этом. – Загоревшись, Проктор подался вперед и чуть было не упал с шаткой кровати, которая угрожающе заскрипела. – Я репетировал те же сцены, что и он, разучивал его диалоги… Это все равно как стать им самим! В некотором смысле, конечно…

 – И теперь вы сможете занять его место, правильно?

 – Да! – На лице Проктора расцвела и тут же погас­ла улыбка. – Я понимаю, насколько эгоистично, на­сколько ужасно все это звучит. Мне самому это непри­ятно…

 – Вы испытываете финансовые затруднения, мис­тер Проктор?

 Он вспыхнул, моргнул и безуспешно попытался улыбнуться.

 – Да, но… В театр ведь приходят не из-за денег, а из-за любви!

 – Однако деньги оказываются весьма кстати, когда хочется кушать и иметь крышу над головой. Насколько мне известно, вы задолжали за квартиру?

 – Да, немного…

 – Ваша нынешняя работа дает вам заработок, впол­не достаточный для того, чтобы оплачивать жилье, мис­тер Проктор. Так в чем же дело? Вы – игрок?

 – О нет, ни в коем случае!

 – Значит, просто не научились обращаться с день­гами?

 – Нет, это тоже неверно. Видите ли, я… вкладываю деньги. В себя. Я беру уроки мастерства и сценической речи, я стараюсь поддерживать себя в соответствующей форме. Все это обходится недешево – особенно здесь, в Нью-Йорке. Возможно, вам, лейтенант, это покажется глупостью, но это неотъемлемая часть моего ремесла. Так сказать, средства производства. Я даже думал найти какой-нибудь приработок, чтобы залатать дыры в моем бюджете…

 – Но теперь, со смертью Ричарда Драко, в этом от­пала необходимость, не так ли?

 – Пожалуй. – Проктор помолчал, размышляя. – Откровенно говоря, я не представлял, как выбраться из этой пропасти. Безденежье занимало все мои мысли, хотя я и привык к бедности. Теперь мне, конечно, будет легче… Нет, не подумайте чего, лейтенант! Как бы то ни было, театр потерял своего выдающегося представите­ля, а я – своего кумира. Но если говорить откровенно, что-то во мне трепещет от счастья при мысли о том, что теперь я смогу играть Воула.

 

 Внимательно глядя под ноги, Ева спускалась по во­нючей лестнице.

 – Как же можно быть таким наивным? Таким про­стодушным? – недоумевала она.

 – Он из Небраски, – сообщила Пибоди, на ходу раскрывая свой блокнот.

 – Откуда?

 – Из Небраски. – И Пибоди неопределенно махну­ла рукой куда-то на восток. – Деревенский парень. Подвизался в местных театрах, снимался на видео, в рекламных роликах, в эпизодических ролях. В Нью-Йорке он всего три года. Там, в Небраске, до сих пор вы­ращивают такую простодушную деревенщину, а еще – сою и кукурузу.

 – Так или иначе, но он остается в списке главных подозреваемых. Раньше он торчал за кулисами, а теперь имеет реальный шанс получить главную роль. Кроме того, он живет как нищий в этом логове. Деньги и чес­толюбие – очень сильные побудительные мотивы. Он мечтал стать Драко, а кратчайший путь к этому – устранить самого Драко.

 Ева и ее помощница сели в машину.

 – У меня родилась одна идея, – проговорила Пи­боди.

 Ева посмотрела на часы.

 – Ух, чертова пресс-конференция! Так что там у те­бя за идея?

 – Да так, одна теория.

 – Валяй, выкладывай.

 – Только сначала, если можно, я хотела бы купить соевую сосиску.

 – О господи! Что за теория-то?

 – Я тут все думаю об актерах… Хороший актер во время спектакля влезает в шкуру своего персонажа. Но другая его часть остается как бы в отдалении: оценивает партнеров, вспоминает, в какую часть сцены идти после тех или иных слов, следит за реакцией зрителя… Так вот моя теория заключается в том, что человек, подменив­ший нож, был актером.

 – Скорее уж режиссером, который поставил вза­правдашнее убийство.

 – Он мог быть даже техническим работником, но в душе являлся актером. Хорошая теория?

 – Идиотская! – отрезала Ева и повернула за угол. Там, у края тротуара, дымился лоток, с которого боро­датый турок продавал горячие хот-доги. Ева затормозила. – Иди за своей сосиской.

 – Вы что-нибудь хотите?

 – Кофе, но только не из этой помойки на колесах.

 Пибоди вздохнула:

 – Умеете вы испортить аппетит.

 Тем не менее она вылезла из машины, перешла ули­цу и вернулась с гигантской соевой сосиской и огром­ным стаканом диетической коки. Это был способ само­обмана: таким образом Пибоди пыталась уверить себя в том, что следит за фигурой.

 – Ну что, теперь довольна? – спросила Ева, когда помощница плюхнулась на сиденье и засунула в рот один конец сосиски.

 – М-м-м… Вкуснятина! Не хотите куснуть?

 Пибоди спасло только то, что в этот момент запи­щал телефон и включился автоответчик. Это была Надин Ферст, репортер с «Канала-75».

 – Даллас, это я. Возьми трубку! Мне нужно срочно с тобой поговорить.

 – Ага, сейчас… – сварливо проговорила Ева и труб­ку, естественно, не сняла. Еще раз завернув за угол, она поехала по направлению к штаб-квартире полиции. – С какой стати она решила, что я дам ей эксклюзивное интервью до официальной пресс-конференции?!

 – Может, потому, что вы подруги? – промычала Пибоди с набитым ртом.

 – Не до такой же степени!

 Однако Надин все еще не отключилась.

 – Даллас, – вновь заговорила она, и в голосе ее звучало странное напряжение. – Это очень важное де­ло и… личное. Если ты меня слышишь, пожалуйста, от­веть. Назначь мне встречу где угодно и когда угодно.

 Выругавшись, Ева сорвала трубку с рычагов.

 – В «Голубой белке», прямо сейчас.

 – Даллас…

 – В твоем распоряжении десять минут, так что со­ветую поторопиться.

 

 Вскоре Ева уже входила в «Голубую белку». Она дав­но здесь не была и сейчас отметила, что помещение вы­глядит еще более запущенным и пропыленным, чем раньше. В воздухе витал все тот же запах марихуаны.

 И все же это невзрачное место всколыхнуло в душе Евы ностальгические чувства. Когда-то здесь выступала ее подруга Мевис. В нарядах, которые не поддаются ни­какому описанию, она прыгала по сцене, извивалась и даже не пела, а кричала песни. А как-то раз, расследуя особо запутанное дело, Ева пришла сюда с единствен­ной целью – напиться до положения риз, чтобы только не думать о работе. Однако Рорк вычислил ее и забрал раньше, чем она успела осуществить задуманное. В ту ночь она впервые оказалась в его постели.

 Тогда же Ева выяснила, что секс с Рорком – гораздо более эффективное средство для того, чтобы забыться, нежели виски, грохочущая музыка и скачущая толпа.

 Так или иначе, «Голубая белка» с ее неаппетитными кушаньями и равнодушными официантами все занимала определенное место в жизни Евы Даллас.

 Ева скользнула за столик, отгороженный от зала высоким барьером, и решила, что в память о прежних временах можно даже выпить чашечку здешнего чудовищного кофе. В следующую секунду она увидела входящую Надин.

 – Спасибо, что согласилась встретиться, – сказала Надин, остановившись у столика и разматывая длин­ный разноцветный шарф. – Пибоди, ты не обидишься, если я попрошу тебя оставить нас на минутку вдвоем?

 – Без проблем, – откликнулась Пибоди. Увидев, что глаза журналистки затуманены какой-то неведомой печалью, она ободряюще сжала ее руку. – Я посижу в баре и посмотрю телевизор.

 – Спасибо, – сказала Надин, усаживаясь напротив Евы. – Давно мы здесь не бывали.

 – Ну и слава богу. Не то это место, чтобы по нему скучать.

 Подошел официант, и, чтобы его поскорее отва­дить, Ева вынула полицейский жетон и положила его на середину стола. Она полагала, что ни у нее, ни у Надин нет особого желания выпивать, а тем более есть.

 – Итак, в чем проблема? – спросила она.

 – Сама не знаю. Может, ее и вовсе нет…

 Надин закрыла глаза и тряхнула головой. Ева заме­тила, что в ее волосах появились светлые «перья». Она никогда не могла взять в толк, зачем женщины то и де­ло меняют цвет волос. Вся эта мышиная возня была ей глубоко противна.

 – Ричард Драко, – наконец выпалила Надин.

 – Я не собираюсь обсуждать с тобой ход расследо­вания. – Нетерпеливым жестом Ева смела свой жетон со стола и встала. – Пресс-конференция в четырнад­цать часов.

 – Я с ним спала.

 Ева снова опустилась на стул и пристально посмот­рела в лицо Надин.

 – Когда?

 – Незадолго до того, как меня впервые выпустили в прямой эфир «Канала-75». Я тогда готовила какие-то смешные репортажи, зарисовки, делала портреты звезд. В общем, он сам связался со мной. Сказал, что хочет выразить мне свое восхищение по поводу того, как я та­лантлива, как прекрасно смотрюсь на экране, как ему нравятся мои репортажи.

 Надин намотала шарф на руку. Размотала его. Сно­ва намотала.

 – Короче, он пригласил меня поужинать. Я трепе­тала, он царил. Одно за другим…

 – Ладно. Но это же было пять лет назад.

 – Даже шесть.

 Надин потерла пальцами лоб. Ева никогда раньше не замечала у нее этого жеста. Звезды прямого эфира не трут без особой надобности свои физиономии, боясь испортить макияж.

 – Я же сказала: одно за другим, – продолжала На­дин. – Все выглядело весьма романтично. Нет, мы не прыгнули в койку в первый же вечер. Мы встречались не меньше двух недель. Обеды в уютных ресторанах, те­атры, прогулки, вечеринки. А затем он предложил мне съездить на выходные в Париж.

 На сей раз Надин просто уронила голову на руки.

 – Боже мой, Даллас, боже мой!

 – Ты в него влюбилась?

 – Да, влюбилась. Влюбилась в этого сукина сына, как последняя дура, сошла с ума, осатанела от любви! Мы были вместе три месяца, и я… Даллас, ты не пове­ришь, но я начала мечтать о том, чтобы выйти за него замуж, родить от него детей, представляла себе домик в деревне…

 Ева поерзала на стуле. Слыша столь эмоциональные признания, она всегда ощущала неловкость. И тем бо­лее не ожидала она услышать такое от Надин.

 – Не получилось?

 Надин подняла голову, чтобы посмотреть на Еву, и горько расхохоталась.

 – Да, можно сказать и так – не получилось. Я вы­яснила, что он изменял мне все это время. Да не с од­ной, не с двумя, а с четырьмя бабами! Я увидела репор­таж одного из своих коллег, и там – Ричарда в обнимку с какой-то грудастой блондинкой. Естественно, я устроила ему скандал, а он эдак спокойненько посмотрел на ме­ня и сказал: «Да, я люблю женщин, ну и что?»

 Некоторое время Надин молчала, затем подняла го­лову.

 – Ну и что… Этот подонок разбил мне сердце и да­же не потрудился придумать что-нибудь в свое оправда­ние. Более того, он уговорил меня снова лечь с ним в постель! Я до сих пор думаю об этом со стыдом. Так вот, лежим мы с ним в кровати, я еще не успела остыть, а ему звонит какая-то другая баба, и он назначает ей сви­дание. Представляешь? А я лежу рядом, голая!

 – Надеюсь, он после этого долго провалялся в боль­нице? – поинтересовалась Ева.

 Надин жалко улыбнулась:

 – В том-то и беда, что меня хватило только на то, чтобы расплакаться. Я сидела в его постели и горько плакала – как маленькая.

 – Мне очень жаль, Надин. Представляю, каково те­бе пришлось. Но это было шесть лет назад.

 – Я виделась с ним в тот вечер, когда его убили.

 – Вот черт!

 – Он позвонил мне.

 – Заткнись! Заткнись сию же секунду! И не говори мне больше ни слова. Срочно свяжись со своим адвока­том.

 – Даллас! – Надин схватила Еву за руку. – Пожа­луйста! Я должна рассказать тебе все. А ты должна ска­зать мне, в какое дерьмо я вляпалась.

 – Твою мать! – Ева подозвала официанта и все же заказала кофе. – Ладно, черт с тобой. Я не зачитала те­бе твои права. И не буду. Так что я не имею права использовать против тебя то, что ты мне рассказываешь.

 – Он позвонил мне накануне, стал рассказывать, как часто думает обо мне, как вспоминает былые день­ки. Я уже собралась послать его куда подальше, но затем поняла, что мне хочется… получить обратно хотя бы немного себя. Оттуда, из прошлого. Я хотела лично на­драть ему задницу. И я согласилась встретиться с ним на следующий день в его отеле. Поэтому меня увидят на видеозаписях камер наблюдения.

 – Обязательно увидят.

 – В общем, я собрала себя в кулак и поехала. Наде­ла новое платье, сделала новую прическу… Он заказал в номер ленч. Представляешь, эта сволочь помнила, ка­кие блюда мы ели в день нашего первого свидания! Правда, может быть, он заказывает одно и то же на каж­дом первом свидании с очередной дурочкой?.. Но ниче­го, теперь он уже наверняка горит в аду!

 Надин перевела дыхание.

 – Он налил мне шампанское, мы разговаривали. Я знала его фильмы, я помнила каждый из них. Но ко­гда он погладил меня по щеке и одарил одним из своих томных взглядов, я выплеснула шампанское ему в мор­ду и высказала все, что я о нем думаю, – все, что я должна была сказать шесть лет назад. Вышел жуткий скандал: разбитый бокал, изощренные проклятия, по паре тумаков с обеих сторон…

 – Он применил к тебе физическое воздействие?

 – Мы оба применили. Я дала ему по морде, он мне ответил. Потом я пнула его в живот, очень удачно: он буквально согнулся пополам. Пока он пытался отды­шаться, я ушла – и чувствовала себя при этом пре­красно.

 – Как ты думаешь, на видеозаписи камер наблюде­ния будет видно, что ты растрепана, возбуждена?

 – Понятия не имею. – Надин снова потерла лоб пальцами. – Может, и будет – я тогда об этом не дума­ла. Но, как бы там ни было, я рада, что сходила на эту «встречу старых друзей». Рада, что все же постояла за себя. Но потом, Даллас, я совершила колоссальную ошибку.

 Официант принес чашку кофе, Ева подвинула ее в сторону подруги, и Надин залпом проглотила гнусное пойло.

 – Вчера вечером я отправилась в театр! Я хотела до­казать себе, что могу пойти туда, смотреть на него и при этом не испытывать никаких чувств. И я пошла. И действительно ничего не чувствовала. Это был час моего торжества: наконец-то я выкинула подонка из своей жизни, освободилась от него. Во время антракта я да­же – бог ты мой! – воспользовавшись своим журнали­стским удостоверением, пошла за кулисы, чтобы пого­ворить с ним.

 – Ты разговаривала с ним во время спектакля?

 – Нет. Я уже подошла к его гримерной, но затем передумала. Если бы я устроила ему еще один скандал, он почувствовал бы себя чересчур важной персоной. Слишком много чести. Поэтому я просто ушла из теат­ра и долго гуляла по городу. Разглядывала витрины, за­шла в какой-то бар и выпила бокал вина. А сегодня утром, когда я услышала… Я запаниковала. Позвонила на работу и сказалась больной. Только потом я сообрази­ла, что могу поговорить с тобой. Даллас, я не знаю, что мне делать!

 – Оказавшись за кулисами, ты действительно шла к его гримерке? Именно к ней?

 – Клянусь тебе!

 – Тебя кто-нибудь видел?

 – Не знаю. Но, в общем-то, я не пыталась быть не­видимкой.

 – Я хочу официально зафиксировать все, что ты мне рассказала. Поверь, для тебя это самое лучшее. И еще я хочу, чтобы ты наняла себе адвоката – хороше­го адвоката. Сделай это по-тихому и расскажи ему все, что поведала мне.

 – Хорошо.

 – Ты ничего не упустила, Надин? Ни одной детали?

 – Нет, я рассказала тебе абсолютно все. Я видела его один раз – в его гостиничном номере, а потом – только на сцене. Возможно, я дура, Даллас, но эта исто­рия мучила меня много лет. И еще… Ты ведь меня зна­ешь. Я не трусиха. Если бы я хотела зарезать эту мерз­кую свинью, я сделала бы это сама и не стала бы вкла­дывать нож в чужие руки.

 – Да, я знаю. – Ева допила кофе и поморщилась. – Поговори с адвокатом. Официально мы с тобой побесе­дуем завтра. – Она встала и после недолгого колебания дружески потрепала Надин по плечу. – Не переживай, все будет хорошо.

 – Знаешь, что самое обидное, Даллас? Мне было так чертовски хорошо! Впервые после того, как я брала сеансы психотерапии у твоей Миры.

 Ева переступила с ноги на ногу.

 – Да?..

 – Между прочим, мы с ней выяснили, что после ис­тории с Ричардом я закрылась для настоящей любви. Он буквально растоптал мне душу. И вот после того, как я ему все высказала и дала в морду, мне показалось, что я прозрела. Я сидела в баре за бокалом вина и по­чувствовала, что моя душа вновь открылась. Я так хоте­ла этого! И вот… Как неудачно все получилось! Ну что ж, спасибо, что выслушала меня.

 – Прекрати. – Ева подала знак Пибоди. – Отно­сись к этому проще, Надин.