- Следствие ведет Ева Даллас, #11
2
– Я рассчитываю на вашу помощь, – сказала Ева доктору Мире, когда тело Драко было упаковано в пластиковый мешок и отправлено в морг.
– Что я могу для вас сделать?
– У меня тут два десятка полицейских собирают имена и адреса зрителей, которые могут дать свидетельские показания. – Ева поморщилась. Ей даже думать не хотелось о том, что за этим последует: допросы сотен человек, горы бумаг, бессонные часы… – Но мне хотелось бы допросить главных действующих лиц этой драмы прямо сейчас. Что называется, по горячим следам – пока они не успели опомниться и созвониться со своими адвокатами.
Занавес уже подняли, и Ева обвела глазами казавшиеся бесконечными ряды кресел, обитых красным бархатом. Совсем недавно здесь сидели тысячи восторженно рукоплещущих зрителей. И кто-то один – хладнокровный и жестокий. И очень умный…
– В вашем присутствии люди чувствуют себя раскованно, – добавила она. – А мне сейчас очень нужно, чтобы Айрин Мэнсфилд не замкнулась в себе.
– Я сделаю все, что смогу.
– Буду вам очень благодарна. Пошли, Пибоди.
Все трое пересекли сцену и прошли за кулисы. Там повсюду рыскали люди в полицейской форме, а штатские либо попрятались за закрытыми дверями, либо испуганно, как овцы, сбились в маленькие кучки.
– Как ты полагаешь, каковы шансы на то, что пресса не пронюхает об убийстве до завтрашнего утра?
Пибоди сочувственно взглянула на Еву.
– Мне кажется, нулевые. Но, боюсь, и это чересчур оптимистичный прогноз.
– Да, похоже, ты права. Офицер! – окликнула она одного из полицейских. – Поставьте постовых у каждой двери, у каждого выхода.
– Уже сделано, лейтенант.
– Из здания не имеет права выйти никто, даже полицейский. И внутрь никого не впускать, особенно репортеров. Ясно?
– Так точно, лейтенант.
Коридор сузился. Ева с любопытством рассматривала таблички с именами на дверях. Найдя табличку с именем Айрин Мэнсфилд, она постучала и, не дожидаясь ответа, вошла.
Первым, кого она увидела, был Рорк, сидевший на небесно-голубой кушетке и державший за руку Айрин Мэнсфилд. Актриса еще не успела разгримироваться, но даже размазанный от слез грим не мог испортить ее неземную красоту.
Взгляд Айрин метнулся к Еве, и глаза ее наполнились ужасом.
– О боже! О господи! Меня арестуют?
– Мне нужно задать вам несколько вопросов, мисс Мэнсфилд.
– Мне не разрешают переодеться! Говорят, что нельзя! Но на мне его кровь… – Она прижала дрожащие руки к груди; ее театральный костюм действительно был испачкан кровью. – Я этого не вынесу!
– Приношу извинения. Доктор Мира, не поможете ли вы мисс Мэнсфилд переодеться? А сержант возьмет костюм и упакует его.
– Разумеется.
– Рорк, выйди отсюда, пожалуйста. – Ева отступила к двери и распахнула ее.
– Не волнуйся, Айрин, лейтенант во всем разберется.
Ободряюще пожав актрисе руку, Рорк поднялся и пошел к выходу. Когда он поравнялся с Евой, она вполголоса сказала:
– Я просила тебя быть внимательным, а не любезничать с подозреваемой!
– Успокаивать женщину, которая находится в состоянии истерики, не значит любезничать. – Он тяжело вздохнул: – Мечтаю выпить большую порцию бренди.
– Отправляйся домой и осуществи свою мечту. Я не знаю, сколько еще здесь проторчу.
– Бренди я и здесь могу найти, – возразил Рорк. – Зачем мне для этого ехать домой?
– Здесь тебе тоже нечего делать, – отрезала Ева. – Так что поезжай домой.
Ответ Рорка прозвучал мягко, как ворчание пантеры:
– Поскольку я не являюсь одним из твоих подозреваемых, а этот театр принадлежит мне, я полагаю, что имею право находиться там, где мне угодно, и делать, что я хочу.
С этими словами он потрепал жену по щеке и вышел.
– Ты всегда находишься там, где тебе угодно, и делаешь, что хочешь, – сердито пробормотала Ева и закрыла дверь.
Оглядевшись, она решила, что слово «гримерка» как-то не подходит к такому просторному и роскошному помещению. На длинном узком столе кремового цвета высился целый лес бутылочек, флаконов, баночек и фиалов, причем расставлены они были в образцовом порядке. На стене над столом висело тройное зеркало, обрамленное маленькими белыми лампочками. Кроме того, в гримуборной была кушетка, несколько мягких стульев, маленький холодильник и телефон. В открытом стенном шкафу висели халат, несколько театральных костюмов и повседневная одежда актрисы, причем все это находилось в таком же образцовом порядке, как и баночки на гримировальном столе. И повсюду стояли букеты цветов. Их благоухание навеяло Еве мысль о свадьбе. Или о похоронах.
Айрин дрожала всем телом.
– Спасибо вам. Большое спасибо, – пролепетала она, когда Мира помогала ей надеть длинный белый халат. – Я не знаю, долго ли еще я смогла бы выдержать… Могу я снять грим? – Она положила руки на горло, словно что-то мешало ей дышать. – Мне хочется снова стать собой!
– Не возражаю. – Ева устроилась на одном из стульев. – Что ж, приступим. Наш разговор будет записываться на пленку. Вы меня понимаете?
– Я вообще ничего не понимаю. – С тяжелым вздохом Айрин опустилась на мягкую банкетку, стоявшую у гримировального стола. – У меня в голове какой-то сумбур. Такое впечатление, будто мне снится страшный сон, очень хочется проснуться, но не получается.
– Это вполне нормальная реакция человеческой психики, – заверила ее Мира. – В таких ситуациях очень полезно поговорить о событии, которое послужило причиной шока. Нужно обсудить все до мельчайших деталей и таким образом выпустить свой рассудок из замкнутого круга, в котором он оказался.
– Да, наверное, вы правы. – Актриса посмотрела в зеркало на отражение Евы. – Вы должны задать мне какие-то вопросы, и наша беседа будет записываться? Я поняла. Начинайте.
– Включай диктофон, Пибоди. Лейтенант Ева Даллас беседует с Айрин Мэнсфилд в гримерной комнате ведущей актрисы театра «Новый Глобус». Присутствуют также офицер Делия Пибоди и доктор Шарлотта Мира.
Актриса начала снимать грим, а Ева, соблюдая правила ведения допроса, спросила:
– Вы понимаете свои права и обязанности, мисс Мэнсфилд?
– Да-да… Господи, какой кошмар! – Она закрыла глаза и помотала головой, пытаясь сосредоточиться. – Скажите мне, Ричард мертв? Он действительно умер?
– Да.
– Я убила его. Я его зарезала! – Плечи Айрин передернуло дрожью. Она открыла глаза, и их с Евой взгляды встретились в зеркале. – Мы репетировали эту сцену не меньше десятка раз – в мельчайших деталях, чтобы все выглядело убедительно. И вот… все действительно получилось… взаправду. Но что произошло? Почему лезвие не убралось? – В глазах Айрин блеснул гнев. – Как это могло случиться?!
– Вот и давайте попробуем разобраться. Пройдемся по всей сцене. Итак, вы – Кристина. Вы защищали его, вы лгали ради него. Ради него вы уничтожили саму себя. И вот после всего этого он выбрасывает вас на помойку и фланирует перед вами с другой, более молодой женщиной.
– Я любила его, я была им одержима. Он был для меня всем сразу – любовником, мужем, ребенком… – Она передернула плечами. – Кристина знала, что представляет собой Леонард Воул, знала, что он сделал. Но все это для нее ничего не значило. Любовь ее была такой всепоглощающей, что ради этого человека она была готова погибнуть.
Айрин, казалось, немного успокоилась. Выбросив использованные салфетки в мусорное ведро, она повернулась к Еве. Глаза у нее покраснели, лицо было белым как мрамор, и, даже несмотря на это, оно сияло неземной красотой.
– В эти минуты Кристину понимает каждая женщина, сидящая в зале, – продолжала Айрин. – Если какой-то из них не посчастливилось испытать подобную любовь, она начинает мечтать об этом. И вот когда, принеся такую жертву, погубив себя ради этого человека, Кристина видит, что он предал ее, она хватается за нож. – Айрин воздела руку, словно сжимая рукоять ножа. – Кристина – человек действия. Она не может оставаться пассивной. Это мгновенный порыв, импульс, но он продиктован очень глубокими переживаниями. И, обнимая своего неверного возлюбленного, она всаживает в него нож.
Рука Айрин разжалась. Она посмотрела на свою руку и снова задрожала.
– Боже! Боже!
Словно в забытьи, она рванула на себя выдвижной ящик стола. В следующую секунду Ева оказалась рядом и перехватила ее руку.
– Я… я только хотела… сигарету, – пролепетала актриса. – Я знаю, в этом здании не разрешается курить, но… мне нужна сигарета. – Она раздраженно избавилась от цепкой хватки Евы. – Я хочу курить, черт побери!
Взглянув в выдвинутый ящик, Ева увидела початую пачку с «косяками».
– Не забывайте, что мы – из полиции. У вас могут быть неприятности.
И тем не менее она отступила: было бы глупо преследовать человека, только что совершившего убийство, за то, что он хочет покурить травку.
– Извините, – потупилась Айрин, – нервы… – Она взяла предложенную Мирой зажигалку, прикурила и с явным облегчением выдохнула душистый дым. – Спасибо. Теперь гораздо легче. Не сердитесь на меня. Обычно я не такая… слабая. Это качество в театре не поощряется. Здесь нужно быть сильным.
– Не стоит извиняться, – тихим, спокойным голосом проговорила Мира. – Учитывая обстоятельства, вы держитесь прекрасно. И эта беседа с лейтенантом Даллас обязательно поможет вам. Продолжайте, пожалуйста.
– Но я не знаю, что говорить! – Айрин смотрела на Миру, и в глазах ее светилось доверие. – Произошло нечто ужасное, а как и почему это случилось, я не знаю.
– Когда вы взяли нож, вы не заметили ничего необычного? – спросила Ева.
– Необычного? – Айрин растерянно моргнула. – Нет… Нож лежал там, где ему и положено, рукояткой ко мне. Я должна была повыше поднять его, чтобы зрители увидели лезвие. Свет установлен так, чтобы клинок ярко блеснул в лучах юпитеров. Затем я должна была подойти к Ричарду, левой рукой взять его за правое плечо, словно хочу обнять, и… – Айрин сделала еще одну глубокую затяжку. – И… удар. После этого лезвие убирается в рукоятку, выпуская из нее кровь – бутафорскую, разумеется. Обнявшись, мы застываем буквально на несколько секунд, а остальные персонажи бегут к нам, чтобы оттащить меня от него. Вот и все.
– Какие отношения связывали вас с Ричардом Драко?
– Что? – Айрин недоуменно уставилась на Еву.
– В каких отношениях вы были с Драко? Расскажите как можно более подробно.
– С Ричардом? – Айрин сжала губы и положила руку на горло, словно пытаясь помочь застрявшим в нем словам. – Мы были знакомы несколько лет. И еще раньше работали вместе… Главным образом в Лондоне.
– Я спрашиваю о ваших личных отношениях.
Айрин колебалась. Всего долю секунды, но вполне достаточно, чтобы Ева это заметила.
– Отношения между нами были вполне дружескими. Как я уже сказала, мы были знакомы не один год. Когда мы с Ричардом работали над одной из постановок, английские газеты начали трубить о том, что у нас роман. Мы не пытались развеять этот миф, поскольку он для нас являлся своего рода рекламой; публика так и валила на наш спектакль. Я тогда была замужем, но обывателей это не шокировало, поскольку придавало еще больше пикантности ситуации. Я помню, нас с Ричардом это страшно веселило.
– Но на самом деле это не соответствовало действительности?
– Я была замужем, лейтенант. И у меня хватало ума, чтобы понять: Ричард – не тот человек, ради которого стоит жертвовать счастливым браком.
– Почему? Что вы хотите этим сказать?
– Он – талантливый актер. Точнее, был… – поправилась Айрин, сделав последнюю затяжку. – Но при этом он был далеко не самым лучшим из людей. Я понимаю, это звучит ужасно, дико… Но я хочу быть искренней до конца. Ричард был очень дурным человеком. Только не подумайте, будто я хотела его смерти.
– Я ничего такого и не думаю. Я только хочу, чтобы вы как можно подробнее рассказали мне о Ричарде Драко.
– Хорошо. Хорошо… – Актриса глубоко вздохнула и раздавила в пепельнице окурок, словно это была ядовитая гусеница. – Все равно вам расскажут об этом другие. Ричард был самовлюбленным эгоцентристом, как и многие в нашем артистическом мире. Но меня это не остановило, и, когда представилась возможность поработать с ним, я не колебалась ни секунды.
– А известно ли вам о каких-нибудь других людях, которые тоже считали Ричарда не самым лучшим из людей и были бы рады, чтобы из его груди вытекла не бутафорская, а настоящая кровь?
– Я уверена, что Ричарда недолюбливали очень многие из тех, с кем он сталкивался на своем жизненном пути. – Айрин прижала пальцы к вискам, словно у нее вдруг разболелась голова. – Наверняка были и поруганные чувства, и обиды, и сплетни, и дрязги. Ведь это – театр…
* * *
«Ну и паршивое же это занятие – быть актером!» – думала Ева. Люди плачут фальшивыми слезами, произносят пустопорожние, бессвязные монологи, которых постыдился бы самый распоследний краснобай-адвокат. Пыжась изо всех сил, они разглагольствуют о прекрасном, мечтая при этом, чтобы подох конкурент – ведь тогда можно будет занять его место и подняться еще на одну ступеньку лестницы, которая ведет к славе.
– Что за дерьмовое местечко! У меня просто мурашки по коже бегут. А у тебя нет, Пибоди?
– Даже не знаю. – Пибоди бродила за кулисами, пожирая горящими глазами все, что ее окружало. – Может, многие актеры и готовы сожрать друг друга, но все равно здесь классно! Все эти юпитеры, занавес… Попробуйте представить, как вы выходите на эту сцену, раскрывается занавес, и вы – в свете софитов, а перед вами – огромный зал, заполненный людьми. И все смотрят на вас!
– Фу, кошмар! Кстати, вернись с небес на землю. Нам нужно отпустить свидетелей, пока они не начали ныть о правах человека.
– Ненавижу свидетелей!
Ева фыркнула и открыла свой блокнот.
– Итак, что мы имеем? Очень любопытный портрет жертвы. Никто не хочет говорить о нем плохо, но ясно, что его все не любили. Люди выдавливают из себя фальшивые слезы, но все равно становится понятно, что они считают его полным дерьмом. Значит, так: я еще осмотрюсь здесь, а ты отправляйся в фойе и распусти свидетелей. Проконтролируй, чтобы все они были переписаны: имя, фамилия, адрес, теемлефон. Предупреди каждого, что в назначенное вря он обязан явиться к нам и дать показания. Начнем допросы завтра.
– В управлении?
– Это мы решим, когда ты с этим разделаешься, – свободна. Встретимся утром в управлении.
– А вы домой не собираетесь?
– Собираюсь. Когда-нибудь…
– Хотите, я вас подожду?
– Нет смысла. Лучше завтра возьмемся за дело с новыми силами. Поэтому сейчас займись зрителями, а я хочу еще с кем-нибудь побеседовать. Желательно опросить как можно больше свидетелей – и как можно скорее.
– Есть, босс. Классное у вас платье! – добавила Пибоди, убирая блокнот, в который записывала указания начальницы. – Наверное, намучаешься, когда нужно его снять?
Ева оглядела свое платье, снабженное бесчисленным количеством застежек.
– Ненавижу его! Как раз сейчас, когда самая работа, я – в этом дерьме!
Развернувшись на каблуках, она двинулась к задней кулисе, где стоял запертый шкаф с реквизитом.
– Ключ! – протянув руку, сказала она, обращаясь к широкоплечему верзиле-полицейскому, которого приставили для охраны объекта. Полицейский дал ей ключ, упакованный в целлофановый пакет для улик. – Сюда кто-нибудь пытался залезть?
– Приходил начальник реквизиторского цеха. Старый гриб, совсем древний… Но когда я предложил ему отвалить, возражать не стал. Все было мирно.
– Хорошо. Пойдите и скажите уборщикам, чтобы через десять минут их здесь не было.
– Есть, шеф!
Оставшись одна, Ева открыла шкаф. Здесь хранился реквизит, который актеры использовали по ходу пьесы. Взгляд Евы упал на полку, помеченную надписью: «Сэр Уилфред». Там лежала коробка сигар, древний телефон и прочая рухлядь. Каждая полка была разбита на отделения, которые соответствовали разным актам пьесы. Все отделения, в которых находился реквизит для первого действия, были пусты. Судя по всему, главный реквизитор был очень дотошным человеком и убирал реквизит сразу после того, как он был использован на сцене. Такой человек вряд ли мог бы перепутать бутафорский нож с настоящим…
– Лейтенант Даллас?
Обернувшись, Ева увидела ту самую брюнетку, которая шествовала под руку с Леонардом Воулом в последней сцене, за секунду до убийства. Сейчас она направлялась к ней через темное пространство сцены. Актриса уже успела сменить сценический костюм на свободные брюки и просторную рубаху. Если раньше ее волосы были собраны в высокую прическу, то сейчас они свободно лежали на плечах.
– Надеюсь, я не отвлекаю вас от работы? – В голосе женщины слышался легкий южный акцент, а на ее губах играла едва уловимая улыбка. – Я хотела бы поговорить с вами. Кстати, ваша помощница сказала мне, что я могу идти домой.
– Верно, мисс… – Ева напрягла память, пытаясь вспомнить, как ее зовут, но за это время ей назвали имена слишком многих людей.
– Карли Лэндсдоун. А в этой трагической пьесе – Диана. – Она скосила глаза на открытый шкаф. – Надеюсь, вы не думаете, что Пит имеет какое-то отношение к тому, что произошло с Ричардом? Старина Пит мухи не обидит, даже если она залетит ему в ухо!
– Пит – это начальник реквизита?
– Да. Он и сам безобиден, как муха. Но, думаю, он тоже был готов убить Ричарда.
– А кто еще?
– Все!
– Что вы хотите этим сказать?
– Я хочу сказать только одно: все, кто знал Ричарда, хотели его убить.
– Включая вас?
– Конечно! – На лице Карли блистала улыбка примадонны. – На сцене он вел себя хуже свиньи: тянул одеяло на себя, «подставлял ножки», похабничал, выпендривался… Да и вне сцены он вел себя как последняя сволочь. Весь мир должен был вращаться только вокруг него, вокруг его маленького мерзкого «эго»!
Карли поежилась и продолжала:
– Вы наверняка услышите это от кого-то еще, поэтому лучше я скажу вам сама: в течение некоторого времени мы с ним были любовниками. Расставание произошло пару недель назад, причем выглядело довольно мерзко. Ричард обожал устраивать гадкие сцены, а тут особенно постарался. Причем во время генеральной репетиции!
– Значит, инициатива прекратить ваши отношения исходила от него?
– Совершенно верно. – Карли проговорила это ровным голосом, но по тому, как блеснули ее зеленые глаза, нетрудно было догадаться, что негодование и обида все еще кипят в ее душе. – Сначала он по своей прихоти соблазнил меня, а добившись своей цели, захотел унизить в присутствии всей труппы и технического персонала. А ведь это мой дебют на Бродвее!
Губы Карли искривились в горькой улыбке, которая напоминала острый осколок стекла.
– Я была наивна, лейтенант, но зато быстро повзрослела. Не могу сказать, что я жалею о смерти Драко. Скажу другое: он был недостоин даже того, чтобы его убили.
– Вы любили его?
– Работа не оставляет мне ни времени, ни сил для любви, но… я была ослеплена. Примерно так, как моя героиня была ослеплена Леонардом Воулом. Сомневаюсь, чтобы во всей нашей труппе нашелся хотя бы один человек, который испытывал бы симпатию к Ричарду.
– Понятно… – задумчиво протянула Ева. – Вы сказали, что он унизил вас. Как именно это произошло?
– Когда мы репетировали последнюю сцену, которая происходит в зале суда, он вдруг разбушевался и устроил настоящий скандал. Сказал, что я бездарная актриса. – Губы Карли сжались, глаза сузились. – В присутствии всех он орал, что на сцене я так же бесстрастна и холодна, как и в постели. Он назвал меня деревенщиной, которая, не имея таланта, пытается приобрести известность за счет смазливой физиономии и пышной груди.
Неторопливым жестом, который никак не вязался с яростным блеском в ее глазах, Карли откинула назад волосы.
– Он сказал, что я ему осточертела. Дескать, развлекся – и хватит. И если я не способна ни на что большее, он сделает все, чтобы у меня забрали эту роль и отдали тому, кто ее заслуживает.
– Для вас это оказалось полнейшей неожиданностью?
– Он – змея, а змеи всегда наносят удар быстро и неожиданно, поскольку они трусливы. Я попыталась огрызнуться, но у меня это получилось не слишком хорошо. Я была не подготовлена, ошеломлена… Ричард гордо ушел и заперся в своей гримерной, ассистент режиссера побежал умасливать его, а мы еще раз прошли эту сцену с дублером Ричарда.
– Кто его дублер?
– Майкл Проктор. Он, кстати, замечательный актер.
– Если после всего случившегося спектакль не будет снят, он заменит Драко?
– Это вопрос не ко мне, а к продюсерам. Но если назначат Майкла, меня это не удивит.
– Я благодарю вас за информацию, мисс Лэндсдоун.
Еву всегда настораживало, когда кто-то делал такие обильные признания, да еще по собственной воле.
Карли передернула плечами.
– Мне нечего скрывать. – Взгляд ее зеленых глаз был устремлен на Еву. – А если бы и захотела, вы сами до всего докопались бы. На протяжении последних месяцев мне не раз приходилось слышать о жене Рорка – знаменитом нью-йоркском детективе. Вам не кажется, что это наглость – выбрать для убийства именно тот вечер, когда в числе зрителей будете наверняка находиться вы?
– Отнять у человека жизнь само по себе требует большой наглости. Мы с вами еще увидимся, мисс Лэндсдоун.
– Не сомневаюсь.
Когда Карли уже дошла до самых кулис, Ева вдруг окликнула ее:
– Минуточку!
Актриса обернулась.
– Да?
– Вам, судя по всему, и Айрин Мэнсфилд не очень по душе?
– Я не испытываю по отношению к ней никаких эмоций – ни положительных, ни отрицательных. А почему вы спрашиваете?
– Когда она упала в обморок, я не заметила, чтобы вы проявили к ней особое сочувствие.
Карли широко улыбнулась:
– Мастерский обморок, не правда ли? Никогда не доверяйте актрисам, лейтенант Даллас.
И, откинув назад волосы, она удалилась.
– Так кто же из вас играет?.. – пробормотала Ева.
– Лейтенант! – К ней подошла одна из уборщиц – молодая розовощекая женщина. Ее мешковатый рабочий комбинезон громко шуршал при каждом шаге. – Моя фамилия Ломбовски. Я тут нашла одну штуковину. Вам наверняка следует на нее посмотреть.
– Так-так… – Ева взяла из рук женщины полиэтиленовый пакет и, сложив губы трубочкой, стала рассматривать лежавший внутри нож. Прикоснувшись пальцем к кончику лезвия, она почувствовала, как оно убирается внутрь рукоятки. – Где же вы это нашли, мисс Ломбовски?
– В гримерной Айрин Мэнсфилд. Я прибиралась там, подвинула вазу с красными розами, а в ней вдруг что-то звякнуло.
– Отлично! Вы просто молодец!
– Спасибо, лейтенант.
– А не знаете ли вы, где сейчас мисс Мэнсфилд?
– Она в комнате, где обычно собирается труппа.
– Там есть еще кто-нибудь или она одна?
– Нет, мэм, она не одна. С ней… ваш муж.
Ева долго смотрела на пакет с ножом, потом подняла глаза на уборщицу.
– Что ж, продолжайте заниматься вашей работой, Ломбовски.
Ева вышла в коридор и тут же наткнулась на Пибоди.
– Хорошо, что ты еще не ушла. На сегодня планы меняются. – Ева показала помощнице бутафорский нож. – Уборщица нашла это в гримерной Мэнсфилд. Он был спрятан в вазе с цветами.
– Вы намерены арестовать ее?
– Нет смысла: адвокаты отберут ее у меня раньше, чем мы с ней успеем войти в Центральное управление. Интересная складывается ситуация, не правда ли, Пибоди? Она убивает Драко на глазах у заполненного до отказа зала, а затем прячет бутафорский нож в собственной гримерке. Либо чертовски глупо, либо дьявольски умно! – Ева повертела пластиковый пакет в руках. – Давай-ка послушаем, что расскажет нам об этом она сама. Где находится комната для сбора труппы?
– Этажом ниже. Мы можем спуститься по лестнице.
– Скажи, Пибоди, ты что-нибудь знаешь об артистической жизни? – по дороге спросила Ева.
– Конечно, босс, у меня чуть ли не вся семья имеет отношение к искусству. Моя мама играла в любительском театре, когда была беременна мной. Два моих кузена тоже актеры – правда, не на главных ролях, но иногда даже снимаются в кино. А моя прапрабабушка…
– Хватит, хватит! – торопливо прервала ее Ева. – Удивляюсь, как ты не устаешь от общения с таким огромным количеством людей!
– Я люблю людей, – жизнерадостно ответила Пибоди.
– За что, интересно?
Поскольку риторические вопросы не требуют ответов, Пибоди промолчала. Они дошли до самого низа лестницы, и Пибоди уверенно повернула налево. Затем, продолжая тему, она сказала:
– Вы тоже их любите, лейтенант. Вы только прикидываетесь брюзгой.
– Я и есть брюзга. Вот что, если Мэнсфилд отобьется от меня с помощью своих адвокатов, я хочу, чтобы ты прилипла к ней, как пластырь. Если она поедет домой и останется там, вызови двоих патрульных, чтобы они глаз не сводили с ее жилища. У нас достаточно оснований для того, чтобы установить за ней круглосуточное наружное наблюдение. Я хочу знать все: где она бывает, что делает.
– Хотите, я выясню всю ее подноготную с первого дня жизни?
– Нет, этим я займусь сама.
Ева потянула на себя дверь, за которой находилась комната для сбора труппы. Здесь проходили совещания, читки и другие мероприятия, которые требовали участия всей труппы. Как и все, к чему прикасалась рука Рорка, это помещение блистало роскошью. Очевидно, Рорк считал, что талант заслуживает комфорта, и не поскупился на расходы. Бархатные диваны, элегантные журнальные столики, бар с изысканными напитками, холодильник и компьютер.
Рорк сидел, очень уютно, как показалось Еве, устроившись возле Айрин на мягком диване. Взгляд его синих глаз обратился на жену и задержался на ее лице. Это напомнило Еве тот день, когда они с Рорком впервые посмотрели друг другу в лицо. Но тогда он не выступал в качестве няньки при человеке, подозреваемом в убийстве. Тогда он был один.
Рорк поднялся с дивана, на его губах появилась сдержанная улыбка.
– Привет, Пибоди, – проговорил он, не отрывая взгляда от Евы.
– У меня к вам появилось еще несколько вопросов, мисс Мэнсфилд, – не взглянув на Рорка, сказала Ева.
Айрин растерянно посмотрела на Еву, руки ее задрожали.
– Но я думала, что на сегодня мы закончили со всеми вопросами. Рорк уже вызвал машину, чтобы меня отвезли домой…
– Машина вас подождет. Включи диктофон, Пибоди. Желаете ли вы, чтобы я напомнила вам о ваших правах и обязанностях, как того требует закон, мисс Мэнсфилд?
– Я… – Дрожащая рука снова легла на горло. – Нет. Просто я не знаю, что еще вы хотите от меня услышать.
Ева вынула из сумки бутафорский нож в целлофановом пакете и положила его на журнальный столик перед Айрин Мэнсфилд.
– Вы узнаете этот предмет?
– Это похоже на… – Актриса отняла руку от горла, протянула ее к пакету, но затем резко отдернула. – Это бутафорский нож. Тот самый, которым я должна была… О боже! Где вы нашли его?
– Среди красных роз, что стояли в вашей гримуборной.
– Нет! Нет… – Айрин очень медленно помотала головой и обхватила себя руками, впившись ногтями в плечи. – Это невозможно…
«Если это актерская игра, – подумала Ева, – то игра чертовски хорошая». В лице Айрин не осталось ни кровинки, пальцы и губы дрожали.
– Это не только возможно, это факт. Итак, как он туда попал?
– Я не знаю. Говорю же вам, не знаю! – Охваченная внезапным приступом энергии, Айрин резко вскочила на ноги. Глаза ее загорелись гневом. – Кто-то подбросил его мне! Тот самый человек, который подменил нож! Они хотят, чтобы меня обвинили в смерти Ричарда, хотят причинить мне страдания! Неужели не достаточно… Господи, неужели не достаточно того, что он погиб от моей руки?!
Жестом леди Макбет она вытянула вперед руку, словно пытаясь увидеть на ней следы крови.
– Кому это понадобилось? – Голос Евы был спокойным и холодным. – Почему бы просто не выбросить бутафорский нож куда-нибудь подальше? Зачем было прятать его у вас в гримерной?
– Я не представляю, кто… кто может меня до такой степени ненавидеть. И Ричарда – тоже. – Айрин повернулась к Рорку. Крупные слезы, которые до этого копились и поблескивали в ее глазах, теперь очень эффектно скатились по щекам. – Рорк, ты же знаешь меня! Ну помоги мне, пожалуйста! Скажи им, что я не могла совершить этого ужасного поступка!
Айрин, плача, припала к его груди; теперь Рорк смотрел на жену поверх ее головы.
– Кто бы ни совершил это преступление, Ева его найдет. Можешь быть в этом уверена. Правда, лейтенант?
Ева саркастически изогнула бровь.
– А ты что, нанялся в адвокаты мисс Мэнсфилд? – фыркнула она. – Кто, помимо вас, имеет доступ в вашу гримерную?
– Я не знаю… Да кто угодно: технический персонал, актеры. Я никогда не запираю гримерку, это неудобно.
Голова актрисы по-прежнему покоилась на груди Рорка. Она несколько раз судорожно вздохнула.
– Кто прислал вам красные розы? И кто принес их к вам в комнату?
– Не знаю! Мне прислали так много цветов… А визитные карточки принимала моя гримерша. Приходил курьер с какими-то подарками. Люди так и сновали, пока до начала спектакля не осталось всего полчаса. Только после этого я всех разогнала, чтобы подготовиться к выходу на сцену.
– В течение спектакля вы были в своей гримерной еще несколько раз: после вашей первой сцены, затем – чтобы сменить костюм, правильно?
– Верно. – Немного успокоившись, Айрин Мэнсфилд наконец оторвалась от Рорка и посмотрела на Еву. – И каждый раз со мной находилась моя костюмерша. Вообще-то по ходу спектакля я должна менять костюмы пять раз.
Ева вытащила из сумочки блокнот.
– Как зовут вашу костюмершу?
– Триша. Триша Битс. Она подтвердит вам, что я не прятала у себя нож. Она вам скажет. Спросите у нее!
– Непременно. Моя помощница проводит вас домой.
– Значит, я могу идти?
– Пока – да. Мы с вами еще увидимся. Выключай диктофон, Пибоди, и проводи мисс Мэнсфилд домой.
– Есть, шеф.
Айрин взяла со спинки дивана манто и подала его Рорку. Даже Ева оценила царственность этого жеста: лишь женщина до мозга костей всегда уверена, что мужчина непременно окажется в нужный момент рядом, чтобы укутать ее плечи мехом.
– Я хочу, чтобы вы изловили того, кто это сделал, лейтенант Даллас. Очень хочу! Но даже после того, как он будет наказан, я все равно не сумею забыть, что роковой удар был нанесен именно моей рукой. Я буду помнить это до конца своих дней! – Актриса повернулась и кончиками пальцев прикоснулась к руке Рорка. – Благодарю, Рорк. Если бы не ты, я не смогла бы все это пережить.
– Тебе надо отдохнуть, Айрин.
– Надеюсь, мне это удастся.
Низко склонив голову, она направилась к выходу, а следом за ней деловито потопала Пибоди.
Ева, нахмурившись, взяла с журнального столика пакет с ножом и убрала его в сумку.
– Вот она вряд ли стала бы отрицать тот факт, что спала с тобой.
– Ты так думаешь?
Легкое удивление, прозвучавшее в голосе Рорка, обозлило Еву еще больше.
– Да и ты, по-моему, не прочь повторить…
– Все мужчины – сволочи? – Он подошел к жене и погладил ее по щеке. – Ревнуешь, дорогая Ева?
– Если бы я ревновала ко всем бабам, с которыми ты спал, и тем более к тем, которые хотели бы переспать с тобой, я давно сидела бы в психушке. Убери руки! – Она резко мотнула головой и отвернулась.
– Еще чего! – Рорк взял ее за плечи и притянул к себе. Его глаза смеялись, и еще – черт бы побрал этого Рорка! – в них таилась такая нежность, перед которой Ева была не в силах устоять. – Я люблю тебя, милая.
– Охотно верю…
Рорк засмеялся, нагнулся и поцеловал ее.
– Ты романтическая дурочка.
– А знаешь, в чем заключается твоя проблема, мерзавец?
– Расскажи, пожалуйста.
– Ты – ходячий оргазм!
Ева с удовольствием смотрела, как округлились его глаза.
– Вот уж не ожидал от тебя такой грубой лести!
– Это не лесть, а оскорбление. Короче, мне осталось только поговорить с костюмершей Мэнсфилд – и на сегодня все. По пути домой залезу в компьютер и поищу информацию на твою примадонну.
Рорк взял свое пальто и плащ Евы.
– Боюсь, по пути домой ты будешь слишком занята другим делом.
– Чем же, интересно, я буду занята?
Рорк хотел помочь Еве надеть плащ, но она выхватила его и оделась сама. Рорк, наклонившись к ее уху, почти беззвучно сообщил ей о своих планах относительно обратной дороги домой. Ева закатила глаза.
– Не будешь же ты этим заниматься на заднем сиденье лимузина?!
– Поспорим?
– Ставлю двадцать долларов!
Рорк взял жену под руку и повел к выходу.
– Принято.
В итоге Ева проиграла, но не пожалела об этом.
* * *
«Если этому быть суждено, нужно сделать все быстро и чисто…»
Что ж, это сделано. Сделано быстро и чисто. И вот теперь, сидя в одиночестве, я цитирую шотландскую пьесу. Кто я? Убийца? Или палач, каким является Кристина Воул в нашей гениальной пьесе?
Наверное, глупо с моей стороны записывать на пленку собственные мысли. Но они столь необъятны, столь ярки и так громко звучат в моем мозгу, что я удивляюсь, как их не слышат окружающие. Возможно, то, что сейчас я произношу эти мысли вслух, позволит мне избавиться от них. Они должны умолкнуть, их нужно похоронить как можно глубже. Наступило опасное время, и мне необходимо обуздать свои нервы.
Перед тем как осуществить свой замысел, мной взвешены все «за» и «против». Но разве тогда можно было вообразить, каково это будет – видеть его мертвым, в луже крови посередине сцены! Как неподвижно он лежал в слепящем свете софитов…
Лучше не думать об этом! Сейчас нужно думать о себе и соблюдать спокойствие. До сих пор не было допущено ни одной ошибки, не должно их быть и впредь. А свои мысли нужно спрятать очень глубоко и не выпускать их из-под контроля. Хотя они стремятся с ликованием вырваться наружу.
Ричард Драко мертв!
