Успеть до захода солнца

 

 В «Корале», танцевальном баре, разместившемся в просторном амбаре, все было просто. Музыка в субботу вечером, а изредка и по пятницам, с ноября по первое мая. С мая по ноябрь по средам добавлялся «Открытый микрофон».

 В остальное время старший бармен ставил записи для тех, кто грел задом барный табурет или жевал за столиком начо или бургер.

 Музыка от кантри до вестерна преобладала, иногда звучал кроссовер. Рок здесь не был королем, хотя иногда его терпели в маленьких дозах.

 Коллен вырос под ритмы кантри и вестерна, слушая истории, которые рассказывались в песнях. Но его музыкальные предпочтения существенно расширились во время путешествий.

 Независимо от этого в тот вечер он не очень слушал, как музыканты играли диско, поскольку его больше интересовали ноги Бодин.

 Они были безупречно красивыми, как он и ожидал.

 Она надела платье с большим вырезом на груди; оно приятно облегало талию и расширялось книзу, не закрывая красивые коленки.

 Коллен всегда ценил красивые женские колени, хотя не мог сказать почему.

 Он не сразу определил цвет платья, но ему понравился веселый голубой с маленькими розовыми и зелеными разводами поверху. И ее ботинки, сочетавшиеся по цвету с зелеными разводами.

 Волосы Бодин распустила, и они падали на плечи, длинные и прямые.

 Он не жалел, что они приехали сюда первыми. Они могли чокнуться пивом до появления остальных, а у него было время для легкого флирта.

 – По-моему, я не видел тебя в платье с четырнадцати лет. Кажется, ты надевала его на свадьбу. Одной из твоих кузин.

 – Вероятно, это была свадьба Кори, если ты правильно запомнил мой возраст – а ты, скорее всего, не ошибся. Позже мама не могла наложить вето на мой гардероб.

 – Это сидит на тебе лучше, чем то.

 – Что ж, я уже созрела. Ты и сам теперь лучше наполняешь свою одежду.

 На нем были джинсы и рубашка из тонкой ткани шамбре, которая идеально оттеняла цвет его голубых глаз. В этот вечер от него пахло не лошадьми, а лесом, и это было почти так же хорошо.

 – Пока не пришли Рори и остальные, я хочу поблагодарить тебя, что ты не рассердился – по крайней мере, не показываешь этого, – из-за увеличения нашей компании. Так уж получилось.

 – Я и не против. Мне будет приятно всех увидеть. Я плохо знаю Челси, но она, кажется, приятная девчонка.

 – Рори положил на нее глаз, да и она отвечает ему тем же.

 – Я не удивлен, что она понравилась Рори.

 – По-моему, Джессика и Чейз ходят кругами и тоже поглядывают друг на друга. Можно считать, сегодня тут будет свидание трех пар.

 – Что до Чейза, то он будет ходить кругами еще лет пять, а то и все десять.

 – Пожалуй, Джесси сократит этот срок, если у нее не пропадет интерес.

 – Я желаю ей удачи, – заявил Коллен. – Как хорошо, что мы с тобой, Бо, перестали ходить кругами.

 – Эй, привет, Бо! Сколько недель тебя не видела? – Официантка остановилась у столика и быстро сжала плечо Бодин. – Вы будете ужинать? Тебе надо чаще к нам заглядывать, согласна? Я оставлю меню, чтобы… – Она повернулась к Коллену и, узнав его, вытаращила глаза. – Коллен Скиннер! Я слышала, что ты вернулся, но ни разу тебя не видела. – Она наклонилась и поцеловала его в губы. – С возвращением!

 – Спасибо. Я рад, что вернулся. – Его мозг отчаянно искал в заархивированных файлах имя, соответствующее этому лицу.

 – Когда-нибудь я хочу послушать твои рассказы о том, как ты работал в Голливуде. Должно быть, это было восхитительно. Надо же, кто бы мог подумать, когда мы катались на твоем старом пикапе, что ты будешь на «ты» с кинозвездами? Ты встречал Брэда Питта?

 – Не могу этим похвастаться.

 – Я могу поспорить, ты не знаешь, что Дарли вышла замуж, правда, Коллен? Теперь она не Дарли Дженнер, а Дарли Утц, – сообщила Бо.

 – Дело нехитрое, как чипсы жарить, – засмеялась Дарли. – Хотя, если бы у меня была доля в предприятии по изготовлению чипсов, я бы не работала в «Корале»… Ладно, Лестер, бога ради! Я вижу тебя… Я поболтаю минутку со старым другом, так что потерпи. – Она повернулась спиной к нетерпеливому посетителю и лучезарно улыбнулась Коллену. – Я три года как замужем, и у нас растет маленькая дочка.

 – Поздравляю, Дарли. А как поживает твой брат Энди? Он еще в армии?

 – Да. Он уже сержант. Мы гордимся им.

 – Будешь говорить с ним в следующий раз, передай ему благодарность за службу.

 – Обязательно. Ладно, мне надо отделаться от Лестера. Пока изучите меню. Принести вам еще пива?

 – Нет, спасибо, Дарли. Мы подождем остальных.

 – Спасибо, что выручила, – сказал Коллен, когда официантка направилась к Лестеру. – Никак не мог ее узнать. Когда-то приглашал ее пару раз в бар, но узнать сейчас не смог.

 – Раньше она была блондинкой, а теперь рыжая. Еще она сделала себе химию, и теперь волосы торчат в разные стороны. Я не хочу сказать ничего плохого, просто она изменилась с семнадцати лет. Муж у нее работает пожарным.

 Коллен подумал о парашютистах-пожарных, которые почти круглый год борются с лесными пожарами.

 – Я должен и его поблагодарить за службу. – Он постучал по меню. – Ты голодная?

 Она подперла подбородок ладонью и улыбнулась, глядя ему в глаза:

 – Я наработалась и заработала себе аппетит.

 – Ты меня убиваешь, Бодин.

 – Скиннер, я еще и не начала это делать. О! – Она выпрямилась и помахала рукой, прежде чем Коллен успел в шутку обнять ее и прижать к себе. – Это Рори, а с ним Джессика и Челси. Значит, Чейз отказался.

 Коллен встал, когда Рори подвел девушек к столу.

 – О, у вас тут хорошо! – Снимая куртку, Рори указал на пиво. – У меня заказы на выпивку, я отнесу их в бар.

 – У нас тут хорошо, верно? – спросила Бодин.

 Коллен кивнул ей:

 – Все отлично.

 – Дайте мне минутку, – добавил Рори.

 – Я пойду с тобой. – Бросив куртку, Челси отправилась с Рори.

 – Я и не подозревала, что тут так просторно. – Джессика оглядывалась по сторонам, когда Коллен помогал ей раздеться. – Это самый длинный бар, какой мне доводилось видеть.

 – Здесь полно пива, – сказала ей Бодин. – Много местных сортов. Вино? – Она помахала рукой в воздухе.

 – Хорошо, что я полюбила «Маргариту» с черникой, теперь знаю, что мне пить. Послушай, мы можем придумать какую-нибудь упаковку с «Коралем» на ней.

 – Не сегодня. – Бодин похлопала ее по руке. – В «Корале» о работе не говорим.

 – Правильно.

 – А что Чейз?

 – О, Рори настоял, что именно он заедет за мной… Просто Чейз сказал, что ему надо закончить парочку дел, и велел заказать ему коктейль «Зеленый флеш» и особый субботний бургер, если мы начнем без него. А что у вас?

 – Местное пиво и буффало-бургер с беконом, острым сыром «Джек» и соусом с перцем халапеньо, – пояснила ей Бодин. – Чейз обожает это. Как ты будешь танцевать на таких каблуках?

 Джессика опустила взгляд на свои ярко-красные сапожки.

 – Очень грациозно.

 – А мне они нравятся. – Коллен усмехнулся и подмигнул. – Как прошла свадьба?

 – Все как по маслу. Невеста была в кружевном платье с открытыми плечами и бахромой по подолу, в белых сапожках и белом стетсоне с лентой в стразах. Декор был, ну, безумный вестерн – серебряные подковы, дикие цветы в ковбойских сапогах и вазы-шляпы. На столе сапожки вместо стопок, банданы вместо салфеток, скатерти из мешковины. Нижний корж торта имитировал коровью шкуру, а наверху – счастливые молодожены верхом на лошади. Все сработало.

 – Я тоже не откажусь от стопки в виде сапога, – сказал Коллен.

 – Ну, я посмотрю, осталось ли что-нибудь. – Джессика заглянула в меню и спросила: – Что это за «кричащие начос»?

 – Тают во рту, – ответила Бодин. – Хорошая штука. Надо заказать несколько.

 – Я не вижу тут салатов.

 Секунду Бодин просто моргала, потом запрокинула голову и застонала.

 – Джесси, ты пришла сюда ради красного мяса, острого соуса и пива. И музыки. Кролик еще может пробраться в местное меню, но кроличьей еды тут не бывает.

 Она усмехнулась, когда с пивом вернулись Рори и Челси.

 – Выпей пару кружек. Тогда и закуска легко пойдет. – С этими словами Бодин позвала Дарли и заказала большое блюдо «кричащих начос».

 Когда в бар вошел Чейз, от начос не осталось ни крошки – Джессика только боялась, что слизистая ее желудка запомнит их надолго, – и был заказан ужин.

 – Простите, я кое-что доделывал.

 – Ты прозевал начос, а они такие же мощные, как я их запомнил. – Коллен поднял пиво, которое потихоньку пил. – Сейчас принесут ужин.

 – Я готов к нему. Места пустого много.

 Почти все табуреты возле стойки были уже заняты. Несколько столиков еще оставались пустыми, но людей было немало – все ели, пили и разговаривали, и шум голосов соперничал с громкой музыкой, поставленной барменом.

 До появления музыкантов оставался почти час, но пары уже кружились по танцполу. На большом фанерном квадрате виднелись пятна от пролитого пива и печально известное почти выцветшее кровавое пятно после произошедшей десять лет назад драки – как говорили, из-за женщины.

 Танцующие кружились под тремя огромными тележными колесами-люстрами, на которых ярко горели огни. Когда музыканты займут свои места, старший бармен – капитан корабля – приглушит свет.

 Может, Коллен и ожидал, что этот вечер пройдет по-другому, но он не видел ничего плохого в том, что сидел за столом локоть к локтю с друзьями – и так близко к Бодин, что ощущал аромат ее волос каждый раз, когда она поворачивала голову.

 За прошедшие годы он часто бывал в заведениях, похожих на «Кораль», пил с приятелями, заигрывал с женщинами, у которых тоже сладко пахли волосы.

 Но у него не было сомнений, что лучше дома нет ничего.

 Не важно, о чем они болтали, – когда за столом сидит Рори, разговор течет беспрерывно; но потом речь зашла о Коллене и его голливудском опыте.

 – Иногда выдавались такие моменты, – ответил он, когда Челси, широко раскрыв глаза, спросила, было ли там восхитительно и гламурно. – В основном у меня в центре внимания были лошади, но иногда бывало интересно.

 – Не так часто, – вмешалась Бодин, – раз он никогда не встречал Брэда Питта.

 – Ни разу.

 Рори наставил на него палец:

 – Лучшая женщина, какую ты видел, – из кинозвезд.

 – Ну, видел, и даже близко, – Шарлиз Терон.

 Рори вытаращил глаза:

 – Поцелуй меня в зад. Ты видел Шарлиз Терон?

 – Да. В фильме «Миллион способов потерять голову». Режиссер Сет Макфарлейн. Занятный парень.

 – Плевать на Макфарлейна. Ты видел Шарлиз Терон. Какая она? Ты подходил к ней близко? Мог дотронуться?

 – Она красивая, умная, интересная. В принципе, я мог бы и дотронуться до нее. В основном мы говорили про лошадей. Она умеет с ними обращаться.

 – Пока Рори не впал в кому, – сказала Бодин, проглатывая остатки бургера, – назови лучшего актера, какого ты видел.

 – Сэм Эллиотт. Он приятный и простой. Не скажу, что красавец, но умный и интересный. И я никогда не видел актера, который сидел бы на лошади лучше, чем он.

 – «У меня осталась здоровая рука, и я могу держать тебя».

 Джессика повернулась к Чейзу, сказавшему эту фразу суровым голосом.

 – Как похоже на него. Откуда это?

 – «Тумстоун». Уайатт Эрп.

 – Он смотрел его миллион раз! – воскликнул Рори. – Скажи, как Вэл Килмер, Чейз. Скажи, как Док Холлидей.

 Улыбнувшись, Чейз пожал плечами.

 – «Я твоя виноградинка», – проговорил он тягуче и лениво, как южанин.

 – Что это означает? – спросила Джессика.

 Чейз посмотрел на нее:

 – Это обычно значит «я твой мужчина». – Он снова отвел глаза и взялся за пиво. – Такая романтическая идиома.

 Рори фыркнул, а Чейз снова повернулся к Джессике:

 – Ну, я не думаю, что у Дока были романтические чувства к Уайатту Эрпу. Ты никогда не смотрела «Тумстоун»?

 – Нет. – Джессика обвела глазами стол и заметила в глазах друзей неприкрытое удивление. – Ой-ой, сейчас вы вышвырнете меня отсюда?

 – Тебе надо посмотреть фильм. – Вот и все, что смог сказать Чейз.

 Когда собравшиеся за столом принялись допытываться, какие вестерны Джессика смотрела или не смотрела, ее угостили цитатами из Джона Уэйна и Алана Рикмана в исполнении Чейза.

 Хоть это и было забавно, она с облегчением перевела дух, когда под радостные крики и аплодисменты появились музыканты и испытание закончилось.

 Они грянули песню, которую Джессика не узнала, как не узнавала цитат из «Куингли в Австралии».

 – Мы пошли. – Рори схватил Челси за руку и потащил на танцпол.

 – Я ведь говорил, что мы пойдем с тобой на танцы. – Коллен встал и протянул руку Бодин.

 – Посмотрим, как ты танцуешь.

 Он был невероятно хорош. Он бережно держал ее и двигался вместе с ней в прелюдии того, что, как они оба знали, должно было последовать. Она смеялась и легко кружилась, когда он раскручивал ее, потом сама повернулась так, что прижалась к нему спиной, покачивая бедрами.

 – Ты освоила новые движения, – сказал он ей на ухо.

 Она запрокинула голову, и их губы почти соприкоснулись.

 – Я знаю и другие.

 Она крутнулась, позволила ему прижать ее к себе и обняла его рукой за шею, подлаживаясь к его ритму.

 – Ты дьявольски уверена в себе, Бодин. Чем ты занималась, пока меня тут не было?

 – Тренировалась.

 Джессика сидела за столом и смотрела на танцующих. Притопы, вращение и какая-то суета. Бодин и Коллен, выполняя все движения, привносили в них особую сексуальность.

 Она даже не ожидала, что танцы кантри-вестерн так эротичны.

 Когда после первого номера сразу начался второй, Чейз смущенно кашлянул:

 – Я не слишком ловкий танцор.

 Она повернулась к нему:

 – Тогда мы окажемся в равном положении, поскольку я ни разу в жизни так не танцевала. Может, ты немножко поучишь меня?

 – А-а… попробую. – Встав, он взял ее за руку. – Тебе, пожалуй, захочется еще выпить, когда мы закончим.

 – Я рискну. – Выйдя на фанерный пол, она повернулась и положила руку на его плечо. – Правильно?

 – Да, и… – Он обхватил ее за талию. – Мы просто… Ты сможешь идти назад на таких каблуках?

 – Я смогу даже бежать. И… – Она сама подняла их руки, крутнулась и снова повернулась к нему лицом. – Не беспокойся.

 – Ты уже танцуешь лучше меня.

 Она улыбалась. Она неплохо двигались по танцполу.

 – Тогда я буду тебя учить.

 

 Примерно в то время, когда солистка запела «Спаси лошадь, или Скачи, ковбой», а Джессика училась – или пыталась научиться – танцевать свой первый танец в стиле кантри, Джолин и Вэнс Лаббок возвращались домой.

 Они называли это побегом из детской. Редкое для них удовольствие – спокойно поужинать в ресторане, вспомнить полузабытые времена до пришествия трех детей моложе шести годочков и посмотреть нормальный фильм, а не надоевшие мультики с говорящими зверюшками.

 По дороге Джолин поняла, как именно ей больше всего хотелось распорядиться этими четырьмя драгоценными часами, за которые они заплатили няньке. Она велела Вэнсу ехать на Девяностое шоссе в мотель «Кволити инн».

 Он не возражал.

 В первый раз за год с лишним у них был страстный, бурный секс. Даже дважды.

 А потом и в третий раз, после того как Вэнс сбегал в соседнее кафе и принес еды.

 На четвертый уже не хватило сил, зато они долго нежились под горячим душем и никто не звал папочку или мамочку.

 Они ехали домой в сладком изнеможении и клялись друг другу, что будут регулярно устраивать Ночь Секса в Мотеле.

 – Нам надо и дальше действовать в этом направлении. – Джолин так расслабилась, что сама удивлялась, как еще не сползла с кресла на коврик, постеленный под ногами. Она улыбалась отцу своих детей, вспоминая главную причину, почему вышла за него замуж.

 – В следующий раз мы захватим с собой бутылку вина. – Вэнс поцеловал ей руку.

 – И сексуальное белье.

 – О, малышка!

 Она засмеялась и вздохнула:

 – Вэнс, я люблю наших малышей. Не представляю жизни без них. Но как хорошо на пару часов перестать быть мамой! Раз в месяц. Нам надо устраивать такой отдых раз в месяц.

 – Да, настоящее свидание.

 Вэнс опять поцеловал ей руку. Он слепо и беззаветно любил жену. И тут он вдруг заметил на дороге серый комок и, приняв его за сбитое животное, проехал мимо. В следующие несколько секунд его мозг обработал увиденную картину, и он, ударив по тормозам, дал задний ход.

 – Вэнс!

 – Я знаю. Знаю. Подожди.

 – Это женщина. Клянусь, это женщина.

 – Я вижу ее, вижу. – Он остановился на обочине. – Останься в машине.

 – Нет! – Джолин выскочила на дорогу, как только он включил аварийные огни. – Господи, Вэнс, она еле живая от холода. Принеси одеяло из багажника.

 – Я набираю девять-один-один.

 – Сначала принеси одеяло. У нее есть пульс. Она живая, милый, но замерзает. Я не вижу у нее никаких травм. Ссадины, некоторые ужасные. Либо она сама ударилась головой, либо кто-то ударил ее.

 Вэнс бросил жене одеяло и достал сигнальную ракету.

 – Я вызову «Скорую».

 Джолин пыталась согреть ледяные руки женщины и поглядывала на мужа, залитого красным светом.

 – Попроси их прислать полицию.

 Незадолго до полуночи супруги Лаббок уже давали показания полицейскому, а медики погрузили женщину в свою машину.

 

 Чейз отвез Джессику домой. Она решила, что это предложил Рори, но не потому что он хотел, чтобы у нее с Чейзом что-то получилось. Просто Рори – ясно как день – сам хотел побыть с Челси.

 – Я думаю, что они там останутся до закрытия. Твой брат и Челси.

 – Рори не один такой, кого приходится вытаскивать с вечеринки за шиворот.

 – Спасибо, что ты взялся отвезти меня домой. Я бы умерла, если бы осталась с ними.

 – Ой, без проблем. – Он бросил на нее быстрый взгляд. – По-моему, тебе там тоже понравилось.

 – Было чудесно. Я выучила два танца в стиле кантри, танцевала с парнем по имени Спанки^[2] и ела прекрасные начос.

 – У нас все не так, как на Востоке.

 – Совсем не так. Другой мир.

 – Что бы ты делала в такой вечер, как этот, у себя дома?

 – Ты имеешь в виду в Нью-Йорке? – Закрыв глаза, она подумала вслух. – Я бы, пожалуй, поужинала – возможно, в азиатском ресторане – вместе с кем-то из друзей по работе, потом отправилась в клуб – возможно, в техно, – где мартини продают по цене двух сегодняшних кружек пива. Я бы танцевала с незнакомыми парнями, делая вид, что мне интересно слушать, как они зарабатывают на жизнь и какие у них проблемы с их бывшими, а потом поехала бы на такси домой.

 – Что такое «техно»?

 Абсолютно очарованная, до кончиков пальцев на ногах (которые теперь болели), она улыбнулась Чейзу:

 – Электронная музыка. А ты чем занимаешься вечерами, когда не ездишь в «Кораль»?

 – Ну, пожалуй, я редко где-то бываю. Впрочем, я люблю смотреть фильмы.

 – Вестерны?

 – Не обязательно. Я просто люблю кино. Пару лет назад я навещал Кола и побывал на съемочной площадке. Не в павильоне, а на природе. Снимали не вестерн, а просто фильм о том, как женщина пыталась сохранить ферму после смерти мужа. «Четырнадцать акров», так он назывался.

 – Я видела его. Хороший.

 – Ты любишь кино? – спросил он, затормозив возле дома Джессики.

 – Да, люблю, хотя в моем списке мало вестернов.

 – Тебе надо посмотреть «Тумстоун».

 – Обязательно посмотрю.

 Он снова очаровал ее, потому что вылез из кабины, обошел пикап вокруг и открыл для нее дверцу. Она думала сказать ему, чтобы он не провожал ее до двери, но ей хотелось, чтобы он это сделал.

 Они провели вечер, танцуя, разговаривая и, если она правильно его поняла, флиртуя.

 Раньше у нее было нерушимое правило – ехать вечером из клуба одной, на такси. Но «Кораль» не клуб. А Чейз Лонгбоу не незнакомец.

 – Как ты тут устроилась?

 – Чейз, я живу тут уже полгода, даже чуть больше. Так что устроилась. – Она отперла дверь и повернулась к нему. Решилась. – Может, зайдешь и посмотришь сам?

 – Ой, я не хочу тебя беспокоить.

 Она приподнялась на ломивших пальцах и слегка коснулась губами его губ. Иногда женщине приходится проявлять инициативу, подумала она. И, ухватив его за рубашку, потянула к себе.

 Ему потребовалось десять секунд, чтобы отбросить робость.

 

 По дороге домой Бодин вытянула руки и покрутила плечами.

 – Хорошая это была идея, Скиннер. Ужин и танцы – то что надо.

 – У меня найдутся и другие идеи.

 – Не сомневаюсь, что они тоже хорошие. Я хочу, чтобы ты повернул сюда, в сторону комплекса.

 – Так дольше ехать.

 – Зависит от того, куда ты едешь.

 Он знал, куда он хотел. На свежие, чистые простыни. Вместе с ней. Но повернул к комплексу.

 – Как тут приятно – темно и тихо. Теперь влево, на эту дорогу. Я не знаю, как люди спят в городе, где столько огней и шума.

 – Там есть свои плюсы.

 – Ты хочешь когда-нибудь вернуться в город? – поинтересовалась она.

 – Я не люблю слово «никогда», но меня туда не тянет. Пожалуй, я тоже скучал по темноте и тишине.

 – Уж этого у нас полно. Сбавь скорость и вон там поверни налево.

 – Там нет дороги, Бо.

 – Там не дорога. Но там домик. Смотри. – Она вытащила ключ и подняла его вверх. – Вот что у меня есть.

 Он посмотрел на ключ, потом на нее:

 – Ты умная и интересная женщина.

 – Не могу не согласиться с тобой.

 Он мог бы обойти вокруг и открыть для нее дверцу машины, но она не позволила ему. Он просто взял ее за руку, и они пошли по гравию и вверх по ступенькам к крыльцу домика.

 – Знаешь, я догадалась принести сюда еду и питье, если мы проголодаемся, и кофе на утро.

 – Мне с каждой минутой становится все интереснее.

 Она отперла дверь и включила в комнате свет.

 – Хочешь, устрою тебе экскурсию? – Она бросила ключ на столик и сняла куртку. – Мы можем начать со спальни.

 Он пошел за ней.

 – Мы предлагаем гостям условия класса люкс. Горячая ванна, большое джакузи, турбо-душ, белье премиум-класса.

 Простыни были постелены на кровати, уже приготовленной к ночи. По углам – толстые стойки балдахина, а сама она была повернута к окну, из которого, предположил Коллен, днем открывался прекрасный вид.

 Но его больше интересовал вид, открывавшийся прямо перед ним сейчас.

 – Полноценная кухня, которую мы охотно снабжаем продуктами по запросу гостей, дровяной камин, телевизор с плоским экраном, ну и все прочее, что мы можем предоставить, чтобы гость мог назвать проведенные у нас дни незабываемыми. Давай и мы сделаем твое пребывание здесь незабываемым. Для начала можешь снять с меня это платье.

 – Красивое платье. Я весь вечер думал о том, как сниму его с тебя.

 – Тебя сейчас ничто не останавливает.

 Он подошел к ней, взял в ладони ее лицо и прикоснулся губами к ее губам. Поцелуй, сначала осторожный и нежный, наполнился страстью, когда руки Бо оказались на его бедрах.

 Он крутанул ее, как делал на танцполе, и она засмеялась. Припав губами к ее плечу, расстегнул молнию на платье.

 Увидел длинную, гладкую спину, пересеченную тонкой линией полуночной синевы.

 Платье скользнуло на пол, и Бо скинула с ног ботинки.

 Длинная и стройная, с мягкими округлостями, и еще одна тонкая линия полуночной синевы на узких бедрах.

 – Хочу посмотреть на тебя.

 – Это все, что ты хочешь? Только посмотреть?

 – Не только, но в эту минуту да, посмотреть. – Он провел пальцем по ее грудям и почувствовал, как она вздрогнула. – Да, ты точно стала красивее.

 – Тогда я тоже хочу посмотреть.

 Она расстегнула на нем рубашку и провела пальцем по обнажившейся коже.

 – Ты держишь себя в форме.

 – Делаю что могу.

 Она распахнула полы рубашки.

 – Ну-ка… – Она прижала ладони к твердой груди, упругому животу. – Молодец. Раньше твои ребра можно было пересчитать издалека, за двести шагов.

 Она с лукавой улыбкой посмотрела на него и расстегнула пряжку ремня.

 – Бодин.

 Когда она расстегнула пуговицу на его джинсах, он рывком прижал ее к себе, впился в ее губы и почувствовал, что его тело готово взорваться. Она обняла его за шею и обвила ногами его торс.

 Он упал вместе с ней на кровать.

 Горячее тело и холодные простыни под ним. Ее руки впились ему в спину. Потом стали стягивать джинсы.

 Он сбросил сапоги, и они со стуком упали на пол. Помог ей стянуть джинсы.

 Она выгнула бедра, прижалась к нему, и он ослеп от желания.

 Он пытался взять себя в руки, выровнять дыхание.

 – У нас получилась долгая прелюдия.

 Нетерпеливые руки дернула за его боксеры.

 – А теперь самое главное, Скиннер. Не тяни. О боже, быстрее.

 Его руки слегка дрожали, когда он снял с нее трусики и расстегнул застежку лифчика, чтобы попробовать на вкус прелестные, восхитительные груди. Он хотел убедиться, что она так же до боли хотела его, как он ее, и помучил ее еще минуту.

 Потом он вошел в нее и мог бы поклясться, что мир вздрогнул.

 Она закричала, не от боли, а от триумфа. Она схватила его за бедра, побуждая ускорить темп, и сама прижималась к нему.

 Ему пришлось удерживать ее руки, иначе все закончилось бы, не успев начаться.

 – Подожди, – уговаривал он. – Подожди.

 – Если ты остановишься, я убью тебя.

 – Я не останавливаюсь. Да и не смогу. Господи. Бодин. – Его губы касались ее шеи, грудей.

 – Я не могу. – В ней нарастала, выходя из-под контроля, буря глубинного, темного наслаждения, приближалось то мгновение, к которому она стремилась. – Я не могу.

 Буря пронеслась по ней, роскошная, великолепная волна жара, стук пульса, а потом – медленное, постепенное затишье.

 – Боже, боже. Не могу дышать.

 – Ты дышишь, – прошептал он, снова уводя их в мир грез.

 Теперь он показал ей скорость и силу. Опьяненная, почти теряя рассудок, она слышала ритмичные движения их тел, видела его глаза, похожие теперь на облака торнадо – глубокие, темно-серые с прозеленью.

 Он был штормом внутри ее.

 Когда шторм разразился одновременно у обоих, она покорилась ему, позволив унести ее в небеса.

 Они так и не открыли ни вино, ни пиво. Когда изнеможение победило страсть, Бодин уснула, распростершись на Коллене, а его пальцы так и остались в ее волосах.

 Но все же внутренние часы разбудили Бодин еще до рассвета. Хоть прошло достаточно времени, вся она по-прежнему была расслабленной, теплой и ощущала приятную усталость. Неизвестно когда они уснули ночью, и Бодин, никогда не любившая обниматься, обнаружила, что лежит, обняв Коллена.

 Поскольку его рука обвивала ее талию, а нога была закинута на ее ноги, она поняла, что он не против.

 Она закрыла глаза и понадеялась, что сон унесет ее еще на часок-другой.

 Но она слышала, как билось его сердце, медленно и ровно. Она улавливала запах его кожи. И она хорошо помнила, как его руки – твердые, жесткие и умелые – узнавали и постигали все ее секреты.

 Сон не шел к ней, и, поскольку не была уверена, что выдержит новый сеанс секса, она тихонько отодвинулась и встала.

 Коллену снилась она, как они лежали обнаженные на лугу и медленно занимались любовью, не так, как ночью, когда их охватили страсть и нетерпение. На лугу они неторопливо наслаждались сладостью любви.

 Белые звездочки цветов запутались в ее волосах. Он смотрел на ее лицо, видел, как сияют ее зеленые глаза, как вырывается из полных губ ее дыхание. Как она поднимает руку, чтобы дотронуться до его щеки.

 Недавно прошел дождь, и трава сияла, как ее глаза.

 Влажная трава, влажные волосы, влажная от страсти женщина.

 Он протянул к ней руки и проснулся.

 Озадаченный, Коллен лежал на постели и по пробивавшемуся сквозь шторы свету понял, что солнце скоро встанет.

 А как же дождь в его сне? Это был шум душа в ванной комнате.

 Сон, его характер, удивили его и даже слегка смутили. Одно дело эротика, но луга, цветочки и дождь? Сплошная романтика.

 Лучше он пока задвинет это воспоминание подальше.

 Он услышал, как затих шум воды. Вскоре открылась дверь.

 – Воскресенье, – сказал он.

 – Ой, ты проснулся. Да, воскресенье целый день.

 Он слышал, как она ходила по дому, видел в темноте ее тень.

 – Почему ты встала?

 – У меня внутри будильник. Иногда мне удается его выключить, иногда нет. Я делаю кофе. Но ты можешь поспать еще немного. Я знаю, ты сегодня работаешь, но у тебя еще есть часа два. Я надела твою рубашку, посижу в ней, пока выпью кофе.

 Она вышла, а он уставился в потолок. Как можно снова заснуть после такого романтического сна, даже если он задвинул его в дальний угол? Особенно если женщина вышла из душа и от нее пахнет медом.

 Когда он мечтал, что на ней не будет ничего, кроме его рубашки?

 Да, пожалуй, слабый пол – это мужчины. А женщины сильны просто потому, что они женщины.

 Он встал, прошел голым в ванную, встал под душ и увидел на столике запечатанную зубную щетку и маленький тюбик зубной пасты.

 Она ничего не пропустит.

 Когда он вышел, в воздухе витал аромат кофе.

 Она зажгла огонь и стояла с кружкой кофе возле большого окна.

 Кроме его рубашки, на ней не было ничего.

 – Лось кричал, – сказала она. – Спускается вниз к кормушке. Скоро восход. Мы посмотрим на него отсюда, и это классное шоу.

 Она повернулась. Длинные ноги, рубашка застегнута лишь на две средние пуговицы. Волосы влажные, прямые и длинные, черные как ночь.

 Вот она, сила женщины, снова подумал он.

 – Если хочешь, у меня тут греческий йогурт и гранола.

 – Как это можно есть?

 – Понятно. – Засмеявшись, она вернулась на кухню и открыла холодильник. – Я сказала себе, что научусь их любить, но уже теряю веру в это. Тут у меня чипсы. Я захватила их на случай, если мы захотим есть ночью.

 Он посмотрел на них, решил, что сойдет, и открыл упаковку. Ему просто требовалось несколько минут, чтобы организм снова заработал. Опершись о столик, он наблюдал, как она смешивала йогурт с пригоршней гранолы.

 – Мне нужно сменить простыни и полотенца, навести порядок в ванной и помыть посуду.

 – Я помогу тебе.

 – Мы быстро. Я могу доехать с тобой до спорткомплекса, потом пройду пешком до офиса. Мне полезно прогуляться. Иначе я просто просижу весь день. – Она съела ложку и поморщилась. – Лучше она не становится.

 Коллен протянул ей чипсы.

 Она нерешительно отказалась.

 – Ладно, только чуть-чуть. – Она сунула руку в пакет. – Почему все вкусное для нас вредно? – Она хмуро уставилась на йогурт. – Может, я покрошу в него чипсы?

 Коллен забрал у нее миску и отставил в сторону.

 – Мне надо что-то сказать.

 В ее глазах мелькнула настороженность.

 – Ладно.

 – Я не знаю, куда это приведет, куда мы идем, но раз мы на дороге… А мы все-таки на дороге?

 – Мы стоим тут, после того как полночи катались голыми по кровати, пьем кофе и едим картофельные чипсы. По-моему, это и есть дорога.

 – Тогда хорошо. Пока мы говорим «мы», это мы. И нам не нужны попутчики на этой дороге.

 Изучая его лицо, она съела еще одну чипсину.

 – Как я догадываюсь, это значит, что ни ты, ни я не спим больше ни с кем.

 – Да, я это имел в виду.

 Все еще изучая его, она пила кофе.

 – Думаю, ты уже понял, что я люблю секс?

 – Да, понял. И ты в нем хороша.

 – Хотелось бы думать. – Наслаждаясь своей греховностью, она схрумкала еще парочку чипсов. – Но любить секс еще не значит заниматься им с кем попало.

 – Я никогда так и не думал, и сейчас я говорю не только о тебе. Нас тут двое.

 Она кивнула:

 – Ладно. Итак, разумная сделка. Никаких попутчиков ни у кого из нас.

 Поставив кружку, она стряхнула соль с пальцев.

 – Хочешь, поклянемся с плевком?

 И опять эта лукавая улыбка.

 – Нет.

 Он отодвинул пакет с чипсами, прижал ее спиной к холодильнику.

 – У меня кое-что другое на уме.

 Он взял ее там, более яростно, чем намеревался, пока восходящее солнце горело в окне красным огнем.

 

 Поскольку Бодин было не обязательно идти в офис, она уже продумала, чем займется в воскресенье. Час или девяносто минут она будет разбираться с бумагами. Еще она прикинула, не достать ли ей гимнастическую сумку – всегда собранную, – чтобы позаниматься часок в фитнес-центре.

 Но в итоге она решила, что за последние двадцать четыре часа у нее было достаточно физических упражнений. Так что она даже не противилась, когда Коллен настоял, что высадит ее прямо возле двери офиса, чтобы она не шла пешком из спорткомплекса.

 Она оставила ему все вино, пиво и кофе – и велела держать под рукой, а потом удивила себя и его, когда наклонилась и поцеловала его на прощание.

 По ее мнению, раз ты спала с мужчиной и намерена продолжать это делать, не надо опасаться, что люди об этом узнают.

 Она вошла в офис, тихонько напевая, и решила пока не отказываться от настроения пофигизма, с которым начала день, съев картофельные чипсы.

 Бодин схватила колу, а не воду, которую пыталась пить чаще.

 Едва она села за стол, как к ней заглянула удивленная Джессика.

 – Я и не знала, что ты сегодня придешь.

 – Только на часок, – ответила Бодин. – А ты ведь на бранче после вчерашней свадьбы?

 – Я отправила туда Челси, но сама тоже помогаю. Пока все нормально. Тема продолжается – омлеты-вестерн, буррито, бисквиты и мясная подливка, черничные коктейли и все такое. – Джессика наклонила голову и вскинула брови. – Тебе и в самом деле понравилось это платье.

 – Да, и это как знак, что я совершила шаг, которого ничуть не стыжусь.

 – Хорошо. Он просто потрясающий. Я с удовольствием познакомилась ближе с ним и со всеми. Господи. – Она шагнула в кабинет, закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. – Я спала с твоим братом.

 – С Рори или с Чейзом? Шучу, – рассмеялась Бодин, когда Джессика уже готова была ответить. – Он тоже просто потрясающий.

 – Я была инициатором.

 – Я знаю его всю жизнь. – Бодин похлопала себя по щеке. – Ты не увидишь удивления на моем лице.

 – Ты не против. – Джессика провела ладонью по гладкому изгибу волос. – Я знаю, мы с тобой рассуждали об этом абстрактно, а теперь это реальность. Вот и замечательно, что ты не против.

 – Я догадываюсь, что ты тоже довольна.

 – Я… я без сил, – улыбнулась Джессика. – Не хочу, чтобы это прозвучало странно, но скажу: когда Чейз берется за дело, у него огромная энергия. И странно говорить это его сестре.

 – Наоборот, это повод для гордости. Я люблю его, Джесси. Ничего нет странного, когда я знаю, что он интересуется женщиной, которую я уважаю, которая мне нравится, и что она тоже проявляет к нему интерес.

 – Ты легко находишь друзей. – Легкая грусть мелькнула в ее улыбке. – Я видела сама. Ты находишь и удерживаешь их. Я легко знакомлюсь с людьми, но они появляются и уходят. Я хочу сказать тебе, как высоко ценю твою дружбу. А теперь не буду мешать, зайду к Челси на часок, а потом домой. Мне нужно выспаться.

 – Сделаешь одолжение подруге?

 – Конечно.

 – Загляни сюда и отвези меня домой, прежде чем пойдешь спать.

 – Договорились.

 Оставшись одна, Бодин ненадолго задумалась над этой новостью. Если Джессика пока не потеряла голову, влюбившись в Чейза, то она уже в шаге от этого.

 – Мило, – произнесла она и повернулась к компьютеру.

 

 Шериф Тейт стоял возле больничной палаты, куда направил одну из своих помощниц. Этим утром он первым делом поговорил с дежурной сиделкой и знал, что Джейн Доу сделали седативный укол, поскольку с ней случилась истерика на грани агрессии, когда она пришла в себя.

 Ужаснулась – слово, которое употребила сиделка.

 Он прочел доклад полицейского, показания людей, вызвавших спасателей, а теперь хотел узнать заключение врача и уж потом взглянуть на пострадавшую.

 – Меня не было, когда ее доставили сюда. – Доктор Гроув, мужчина со строгим лицом и чуткими руками, продолжал во время разговора изучать кардиограмму. – Я консультировался с парамедиком из «скорой», который осмотрел ее и оказал первую помощь. Он написал заключение о насилии, и мы передаем его вам. Все признаки насильственного и грубого полового акта. У нее установлено обморожение ног и в связи с этим оказана помощь. Температура воздуха была достаточно низкая для гипотермии, а одежда была сырая. Сильные повреждения кожного покрова на ступнях, ладонях, коленях и локтях. Частицы гравия в порезах и царапинах. Сильные ушибы и разрывы на правом виске и на лбу, вероятно, от удара о землю. У нее сотрясение мозга. – Он поднял голову и посмотрел в глаза Тейта. – Еще шрам на левой лодыжке и шрамы на спине.

 – Шрамы лигатурные, от веревки или ремня?

 – Я бы сказал, что это вероятнее всего. Шрамы на спине – результат неоднократных побоев. Ее избивали ремнем или плеткой. Одни шрамы давние, их нанесли много лет назад, другие – нет.

 Тейт шумно выдохнул:

 – Мне надо поговорить с ней.

 – Я понимаю. Но когда утром я попытался это сделать, она была в истерике, лепетала что-то бессвязное. Мы дали ей успокоительное, чтобы она не травмировала себя еще больше.

 – Она не сказала вам свое имя?

 – Нет. Когда успокоительное подействовало, она попросила нас отпустить ее, мол, она должна вернуться. Она говорила о ком-то, кого называла «Сэр». Он якобы ужасно разгневается.

 – Когда она придет в себя настолько, что с ней можно будет поговорить?

 – Скоро. Я бы посоветовал вам не торопиться. Кто бы она ни была, что бы с ней ни случилось, она долго терпела насилие. С ней побеседует наш психиатр.

 – У вас есть женщина-психиатр? Если пострадавшая терпела насилие и побои от мужчины, может, она скорее доверится женщине.

 – Тут мы с вами думаем одинаково.

 – Тогда ладно. Я хочу взглянуть на нее. У нас есть ее отпечатки пальцев, и мы проверим, числится ли она где-нибудь у нас. Может, на это уйдет еще пара дней, учитывая, что сегодня воскресенье. Я хочу хотя бы узнать ее имя.

 – Я пойду с вами. Возможно, мне скорее удастся пообщаться с ней, раз мое лицо уже ей знакомо и она меня не опасается.

 Они вместе зашли в палату.

 Женщина лежала на койке неподвижно и, казалось, еле дышала. Но мониторы работали. От ее руки к штативу шла трубка капельницы.

 При неярком свете она казалась бледной, как труп; длинные волосы с проседью были растрепаны и придавали ей сходство с ведьмой.

 – Можно сделать свет поярче? – попросил Тейт.

 Он подошел ближе к кровати, а доктор Гроув щелкнул выключателем.

 – Моя помощница считает, что ей за шестьдесят, но она явно моложе. Жизнь у нее была тяжелая, но я бы не дал ей больше пятидесяти.

 – Согласен.

 Тейт осмотрел перевязанную голову, ссадины на руке и гематому на лице.

 – Этот синяк у нее не от падения.

 – Нет, извините, я не сказал. Предполагаю, что ее ударили. Кулаком.

 – Вот-вот. Я достаточно насмотрелся на такие удары и могу сказать то же самое. – Он подумал, что его помощница могла бы и точнее определить рост и вес женщины.

 – Она много раз рожала, – сообщил доктор Гроув.

 Тяжелая жизнь, снова подумал Тейт, жестокая. Глубокие морщины на лице, бледность, какая бывает у тех, кто много лет провел в тюрьме. Но даже при этом он видел, что когда-то она была красивой – правильные черты лица, красивые губы, нежный контур лица, несмотря на синяк или, пожалуй, по контрасту с ним.

 Что-то поразило его, вызвав жжение под ложечкой.

 – Можно?

 Гроув кивнул, и Тейт протянул руку к простыне, приподнял ее край над правой лодыжкой и рассмотрел толстый шрам.

 – Как вы думаете, давно он появился?

 – Как я сказал, некоторые шрамы свежие, но широкий появился как минимум десять лет назад.

 – Значит, возможно, и раньше. Она могла быть привязана и дольше?

 – Да.

 – Какого цвета у нее глаза? Помощница пропустила это. Молодая еще, неопытная.

 – Я и сам точно не знаю. – Доктор наклонился над больной и осторожно поднял ее веко. – Зеленые.

 Жжение усилилось.

 – У нее есть родимое пятно? Посмотрите. На сгибе колена. Левого колена. Прямо по центру сгиба. Посмотрите, есть ли там родимое пятно.

 Гроув подошел к изножью кровати, но смотрел на Тейта.

 – Вы догадываетесь, кто она?

 – Проверьте. Просто проверьте.

 Доктор, приподняв простыню, посмотрел.

 – Маленькое овальное родимое пятно на сгибе под левым коленом. Вы знаете ее.

 – Да. Боже правый, знаю. Это Элис. Это Элис Бодин.

 Когда он это сказал, она пошевелилась, у нее затрепетали ресницы.

 – Элис. – Он говорил спокойно, словно с капризным ребенком. – Элис, я Боб Тейт. Я Бобби. У тебя теперь все будет хорошо. Ты в безопасности.

 Но когда открылись ее глаза, в них снова ожил ужас. Она закричала, завыла, замахала на него руками.

 – Я Боб Тейт. Элис. Элис Бодин, я Боб Тейт. Я не позволю никому тебя обижать. – Тейт махнул рукой доктору, чтобы он отошел. – Ты в безопасности. Ты дома.

 – Нет. Нет. Нет. – Она в ужасе осмотрелась. – Не дома! Сэр! Мне надо вернуться домой.

 – Ты немного ударилась, Элис, – продолжал Тейт тем же спокойным тоном. – Ты сейчас в больнице и скоро поправишься.

 – Нет. Я должна вернуться домой, – завыла она снова, и по ее щекам потекли слезы. – Я ослушалась. Я заслужила наказание. Сэр выбьет из меня дьявола.

 – Кто такой Сэр? Я постараюсь найти его и приведу к тебе. Как его полное имя, Элис?

 – Сэр. Он Сэр. Я Эстер. Я Эстер.

 – Он звал тебя Эстер. Дал тебе такое имя. Но твои мама с папой назвали тебя Элис. Одним летом мы с тобой вместе купались в озере, Элис. Ты была первая девочка, которую я поцеловал. Я Бобби Тейт, Элис. – Надо повторять ее имя, повторять снова и снова, тихо и внятно. – Я твой старый друг Бобби Тейт.

 – Нет.

 Но он заметил, как что-то промелькнуло в ее глазах – она словно пыталась вспомнить.

 – Ты не беспокойся насчет этого. Вспомнишь позже. Я хочу, чтобы ты знала… Ты можешь посмотреть на меня, Элис?

 – Э… Эстер?

 – Взгляни на меня, милая. Я хочу, чтобы ты знала – тут ты в безопасности. Тебя никто не обидит.

 Эти глаза, эти зеленые глаза, которые он так хорошо помнил, они метались, словно у испуганного зверька.

 – Я должна быть наказана.

 – Ты уже была наказана более чем достаточно. Теперь ты немножко отдохнешь и наберешься сил. Я готов поспорить, что ты голодна.

 – Я… я… Сэр приносит. Я ем то, что Сэр приносит.

 – Доктор сейчас скажет, чтобы тебе принесли то, что ты сможешь поесть. Поешь и наберешься сил.

 – Мне надо вернуться домой. Я не знаю, как мне найти дом. Я заблудилась под луной, в снегу. Ты можешь сказать, как мне вернуться домой?

 – Поговорим об этом, как только ты поешь. Тут доктор, он лечит тебя. Он старается, чтобы тебе стало лучше. Он скажет сиделкам, чтобы тебе принесли еды. Ведь ты голодная?

 Она яростно замотала головой, но ее взгляд не отрывался от Тейта. Она прикусила нижнюю губу, потом кивнула:

 – Я могу пить чай, когда хочу. Из трав.

 – Думаю, мы можем заварить травяной чай. А как насчет супа? Я посижу тут с тобой и помогу тебе есть. Я тут посижу. Сейчас только отойду на минутку и поговорю с твоим доктором.

 – Мне нельзя быть здесь, мне нельзя быть здесь, мне нельзя…

 – Элис, – перебил ее шериф все так же спокойно. Ему хотелось взять ее за руку, но он пока не решался. – Ты в безопасности.

 Он вышел, а она сцепила свои ободранные руки, закрыла глаза и что-то забормотала, как он предположил, молитву.

 – Элис Бодин? – спросил доктор. – Семья Бодин – кем она им приходится?

 – Она дочь Коры Бодин. Младшая сестра Морин Лонгбоу. Она пропала лет двадцать пять назад, а то и раньше. Только держите эту информацию при себе, чтобы она не вышла за пределы этой палаты. Не хочу, чтобы это стало известно. – Жжение под ложечкой поднялось выше и обожгло ему горло. – Господи боже мой, что же с ней сделали? Она сможет поесть?

 – Я велел принести чай и бульон. Мы не будем торопиться. Вы замечательно с ней поговорили, шериф. Знали, что сказать и как сказать.

 – Я пробыл копом почти столько же, сколько она отсутствовала. Помаленьку учусь. – Тейт вынул из кармана бандану, которая всегда там лежала, и вытер ею пот. – Я должен позвонить ее матери.

 – Да. Но мне надо поговорить с ней и с ее родными, прежде чем я смогу пустить их к ней. Она слишком травмирована во всех отношениях. Пожалуй, не стоит торопиться.

 Тейт кивнул, взглянул на молившуюся Элис и достал телефон.

 

 Кора готовилась к воскресному обеду. Она очень любила семейные сборы на ранчо и была благодарна Морин за то, что все собирались там раз в месяц, несмотря ни на какие обстоятельства. Ей было приятно, что ее девочка устраивала эти ежемесячные встречи спокойно и без суеты.

 Ничто не могло сбить с толку Морин. Кора помнила будто вчера воскресный обед, когда они с Сэмом устроили прелестный летний пикник с картофельным салатом и зеленой фасолью с помидорами прямо с грядки, а отец Коры жарил стейки и цыплят.

 Маленький Чейз бегал как угорелый по саду с собаками, а Бодин изо всех сил старалась устоять на своих маленьких ножках.

 В тот раз они сидели за большим столом для пикника, беседовали, смеялись, ели слоеный торт с земляничной начинкой и черничное парфе, а потом Морин объявила, как всегда спокойно, что пора звать акушерку, потому что сейчас родится ребенок.

 Ну и девочка, думала Кора, пробуя новую розовую помаду. Решила родить третьего дома. Терпела схватки довольно долго, не сказав об этом никому и не моргнув глазом.

 Морин родила Рори через два часа после этого на большой фамильной кровати, когда рядом была вся семья.

 Спокойная решимость, подумала Кора и улыбнулась, одобрив новый оттенок помады. Такой была ее Морин.

 Она попробовала вспомнить все радости своей жизни и подумала, что не нашлось бы чаши, куда они поместились бы. Может, бывали минуты, когда она скучала по жизни на ранчо, бывали даже моменты, когда она просыпалась утром и говорила себе, что пора вставать, работать, что стадо требует заботы.

 Но она никогда не жалела, ни на миг, что передала ранчо Морин и Сэму и вместе со своими родителями переехала в Бодин-Хаус.

 Факелы надо передавать, пока они горят ярко. Ее девочка и ее муж несут этот факел в уверенных и сильных руках.

 Кора взглянула на фотографии, которые Бодин увеличила и поместила в красивую рамку. Каким красивым был ее Рори, как гордился бы он тем, что они сделали все вместе. А вот две их девочки…

 Она дотронулась пальцем до своих губ, потом до лица любимого мужчины, потом до первой девочки и до второй.

 Если бы Кора могла загадать желание, то хотела бы, чтобы ее старшая дочь поняла: мать любит ее, невероятно гордится ею, при этом все же отчаянно тоскует о пропавшем ребенке.

 Но все же радости перевешивали желания. Ей еще надо было упаковать в коробку слоеный торт, который они с матерью испекли.

 Она в последний раз взглянула на себя в зеркало.

 – Ты еще держишься, Кора. Господь свидетель, это нелегко, но ты справляешься.

 Засмеявшись, она схватила сумочку и слегка вздрогнула – в этот момент зазвонил телефон. Странные мурашки пробежали по ее спине, и она удивилась собственной реакции.

 Она ответила на звонок.

 

 Мисс Фэнси сидела на кровати, разглядывая свои сапожки. Ей нравился их стиль, нравилось, как по бокам сверкали красные молнии. Она всегда любила красивую обувь. Но, боже, как она тосковала по сексуальным туфелькам на высоком каблуке.

 – Прошли те дни, – сказала она, вздохнув, и повторила, услышав шаги Коры. – Я просто напомнила себе, что прошли те времена, когда я щеголяла на высоких каблуках.

 – Ма!

 – Было время, когда я могла танцевать всю ночь до утра в красных туфлях на высоком каблуке. У меня были такие – красные, остроносые, – и я ходила в них до…

 – Ма. Ма. Мама!

 Тон дочери заставил Мисс Фэнси поднять глаза. Вид бледного, искаженного страданием лица Коры поразил ее в самое сердце.

 – Деточка, что такое? Что случилось?

 – Элис, – с трудом выговорила Кора непослушными губами. – Элис. Они нашли Элис.

 У нее подогнулись колени, и она упала. Мать бросилась к ней.

 

 Джессика остановила машину возле ранчо, и Бодин повернулась к ней:

 – Может, ты все-таки передумаешь насчет воскресного обеда? У нас это эпическое событие. А у тебя будет шанс полюбезничать с Чейзом.

 – Заманчиво, поверь мне. Но я должна выспаться, – сказала Джессика. – И еще я думаю, что мне не нужно слишком часто флиртовать с ним.

 – Стратегически правильно. – Одобрительно кивнув, Бодин постучала пальцем по плечу Джессики. – Следующий шаг за Чейзом.

 – Тебе лучше знать.

 – Ну, спасибо, что подвезла.

 – Я с радостью это сделала. Передай привет всем вашим.

 – Передам обязательно.

 Поскольку Джессика подъехала к передней веранде, Бодин так и вошла в дом. Она хотела сбегать наверх, снять платье и пойти помочь матери с обедом.

 Она вошла и остановилась, увидев, что мать плачет в отцовских объятиях. И не просто плачет, заметила Бодин через пару мгновений, а безудержно рыдает.

 – Что случилось? – У нее так сжалось сердце, что закружилась голова. – Бабушки…

 Сэм покачал головой, гладя Морин по спине, и встретился взглядом с дочерью.

 – У всех все в порядке.

 – Все в порядке. Все в порядке. – Вытерев лицо, Морин выпрямилась. – Я все выключила? Надо проверить.

 – Все выключено, все, – заверил ее Сэм. – Нам надо ехать, Рин.

 – Куда? Что происходит? – спросила Бодин.

 – Элис. – Голос Морин дрогнул, она тяжело вздохнула и медленно, с трудом договорила: – Нашли Элис. Она в больнице в Гамильтоне.

 – Нашли Элис? Но где?..

 – Все потом, милая. – Сэм крепко держал Морин за плечи. – Мы едем к бабушкам. Нельзя позволить Коре самой вести машину в таком состоянии.

 – Я… я… все бросила на кухне, – начала было Морин.

 – Не волнуйся, я все сделаю, ма.

 – Чейз, Рори… Я собиралась оставить записку. Забыла. Мне надо…

 – Я скажу им. Скажу. – Бодин, подойдя, обняла мать и почувствовала, как она вся дрожит. – Мы поедем следом за вами. Мы скоро приедем. – Она взяла в ладони лицо матери. – Позаботься о бабушках.

 Она поняла, что сказала то, что нужно, – Морин сразу пришла в себя.

 – Конечно. Конечно, позаботимся. Чейз и Рори.

 – Я отыщу их. Поезжайте.

 Как только родители вышли за дверь, Бодин бросилась в заднюю часть дома, вынимая телефон. Она не остановилась на кухне, где витали запахи свежего хлеба и воскресного жаркого, а набрала номер Чейза и выскочила на улицу.

 – Где вы? – спросила она, как только он отозвался.

 – Проверяем загоны. Мы уже возвращаемся. Не опоздаем.

 – Возвращайтесь домой немедленно. Немедленно, Чейз. Нашли Элис – мамину сестру Элис. Рори с тобой?

 – Рядом. Мы едем.

 Успокоившись, Бодин вбежала в дом по боковому крыльцу. Стащила с себя платье, схватила джинсы и рубашку. Вспомнила мать, плачущую и дрожащую.

 Морин забыла сумочку. Бодин поняла это и, полуодетая, бросилась за ней в комнату родителей. Она старалась сообразить, что еще может понадобиться матери; вспомнила про кухню и еду.

 Полностью одевшись, она позвонила Клементине. Потом побежала вниз встречать братьев.

 Это было как сон. Ничто не казалось реальным.

 Морин сидела рядом, крепко сжимала ее руку, и это было реальным. Это было реальным. Мать держала ее за другую руку.

 Они, наверное, держат меня, чтобы я не улетела, подумала Кора.

 Доктор что-то говорил, его слова кружились в ее сознании, но не могли пустить корни.

 Приехали внуки. Она улыбнулась им? Они всегда вызывали у нее улыбку, просто потому что она их видела.

 Боб Тейт был там, стоял рядом. Боб позвонил ей, сообщил об…

 Об Элис.

 – Простите. – Она пробивалась сквозь туман, пыталась сосредоточиться на словах доктора. – Что-то у меня голова не работает. Вы говорите, она не помнит, кто она такая?

 – У нее значительные травмы, миссис Бодин. Их наносили ей в течение длительного времени, регулярно. Это травмы, физические, ментальные, эмоциональные.

 – В течение длительного времени, – отрешенно повторила Кора.

 – Лучше сказать ей прямо. – Тейт шагнул вперед, присел на корточки, чтобы его глаза оказались на одном уровне с глазами Коры. – Похоже, кто-то удерживал Элис у себя помимо ее воли, скорее всего, много лет. Он бил ее, Кора. У нее шрамы от побоев на спине, а на лодыжке от чего-то, я бы сказал, похожего на оковы. Она была изнасилована, причем незадолго до того, как ее нашли. У нее были дети, милая моя.

 Кора ощутила дрожь, в нее словно вцепились чьи-то острые когти.

 – Дети?

 – Доктор сказал, она не раз рожала.

 Да, лучше все прямо, подумала она. Лучше.

 Какой ужас.

 – Кто-то увез ее и посадил на цепь, бил ее, насиловал. Мою Элис.

 – Одни шрамы старые, а другие более свежие. Он повредил и ее рассудок. Тут есть доктор, который поможет с этим. Доктор Гроув тоже рядом.

 Годы. Кора сама прожила много лет и знает, как они летят, даже если иногда ползут как улитки.

 Но долгие годы? Ее Элис, ее дочку, ее малышку держали взаперти и мучили годами?

 – Кто это сделал? – спросила она, и туман сменился гневом. – Кто это с ней сделал?

 – Я пока не знаю. – Не успела она что-то сказать, как шериф крепко сжал ее руки. – Но я узнаю это, Кора, клянусь своей жизнью. Я все сделаю, чтобы выяснить, найти его и рассчитаться с ним по полной. Клянусь тебе.

 Гнев подождет, сказала себе Кора. Рыдания и причитания, уже закипавшие у нее внутри, тоже подождут. Потому что…

 – Я должна увидеть мою девочку.

 – Миссис Бодин, – вступил в разговор доктор Гроув, – вам нужно понять, что она может не узнать вас. Будьте готовы к этому. И приготовьтесь к тому, что ее нынешнее физическое и эмоциональное состояние оставляет желать лучшего.

 – Я ее мать.

 – Да, но она, возможно, не поймет, кто вы. Вы должны быть очень спокойной, когда окажетесь рядом с ней. Вам инстинктивно захочется обнять ее, расспросить, получить ответы. Она может разволноваться, и тогда вам будет необходимо оставить ее одну, дать ей еще время. Вы все понимаете?

 – Понимаю и сделаю все так, как лучше для нее, но мне надо увидеть ее собственными глазами.

 – Она выглядит не так, как раньше, – предупредил Тейт. – Приготовься к этому, Кора. Она и выглядит, и говорит не так, как когда-то.

 – Я пойду с тобой. – Морин встала. – Останусь возле двери, но ты будешь не одна.

 Кора сжала ладонь Мисс Фэнси, встала и взяла за руку дочь.

 – Я буду лучше себя чувствовать, зная, что ты со мной.

 – Давайте я отведу вас, миссис Бодин, – предложил доктор Гроув. – Не задавайте ей вопросов о том, что с ней случилось, и постарайтесь сдержать эмоции, когда увидите ее. Держитесь спокойно. Возможно, она не захочет, чтобы вы дотрагивались до нее, или не захочет разговаривать. Называйте ее по имени. Она повторяет, что ее имя Эстер.

 – Эстер?

 – Да, но шериф называл ее Элис, и она успокаивалась, когда он говорил с ней.

 – Она узнала его?

 – Не думаю. Но он сумел установить с ней связь. – Гроув замедлил шаг перед дверью. – Шериф Тейт сказал, вы сильная женщина.

 – Он прав.

 Кивнув, доктор открыл дверь.

 В воспоминаниях Коры ее дочь Элис оставалась хорошенькой, необузданной девочкой, которая сбежала из дома, чтобы стать кинозвездой. Кора и помнила ту красивую девочку от рождения до разлуки.

 Маленькую девочку в платьице с оборками и ковбойских сапожках. Капризного ребенка, не желавшего засыпать по вечерам. Кора укачивала дочку до позднего вечера. Потом она стала непокорным подростком, залезавшим к ней в постель за утешением после ночного кошмара.

 А теперь на кровати лежала женщина с разбитым лицом, тусклыми, седеющими волосами, глубокими морщинами вокруг губ и глаз. Ничего общего с драгоценными воспоминаниями Коры.

 Но все же ей показалось, что она узнала свою дочь.

 Ее сердце сжалось в груди и замерло, а ноги ослабели.

 Морин крепко держала ее руку.

 – Я тут, ма. Побуду возле двери.

 Кора стерла с лица испуг и подошла к кровати.

 Лежавшая там женщина вздрогнула. Ее глаза, зеленые, отцовские, с ужасом изучали комнату.

 Ее терзали кошмары, которые невозможно было прогнать ласковыми объятиями.

 – Все хорошо, Элис. Тебя больше никто не обидит. Я никому не позволю обижать тебя.

 – Где тот человек? Где он?

 – Боб Тейт? Он там, за дверью. Он позвонил мне и сообщил, что ты здесь. Я так счастлива, что вижу тебя опять, Элис. Моя Элис.

 – Эстер. – Элис втянула голову в плечи. – Я больше не хочу уколов. Сэр очень разгневается. Я не могу тут оставаться.

 – У меня была учительница с таким именем, – тут же придумала Кора. – Эстер Таннер. Очень добрая. Но тебя я назвала Элис, в память о маме твоего отца. Элис Энн Бодин. Моя неугомонная бродячая кошечка.

 То ли это была ее собственная слепая надежда, ее отчаянное желание, то ли она все же увидела, как что-то промелькнуло в испуганных глазах Элис. Осторожно, так осторожно, что у нее заболели кости, она присела на краешек кровати.

 – Так я называла тебя, когда ты, совсем кроха, не хотела засыпать. Ой, ты боролась со сном, словно это был твой злейший враг. Моя Элис никогда не хотела пропустить ни минуты жизни.

 – Нет, Элис была проститутка и бродяга. Господь наказал ее за грехи.

 Сердце Коры снова перекрутилось, на этот раз от клокотавшего гнева, но она прогнала его. Пока не время.

 – Элис всегда была, есть и будет веселой, упрямой, но никак не грешницей. Ой, ты могла доводить меня до безумия, кошечка, бродившая сама по себе, но могла и рассмешить. И я гордилась тобой. Как в тот раз, когда ты заступилась за маленькую Эмму Уинтроп, когда другие девочки издевались над ней из-за ее заикания. Ты не побоялась и толкнула двух так, что они шлепнулись на задницу. Это было замечательно.

 Элис повернула голову, и Кора воспользовалась этим.

 Нежно, очень нежно она дотронулась до щек Элис.

 – Я люблю тебя, Элис. Твоя мама всегда любит тебя.

 Когда Элис снова повернула голову, Кора лишь улыбнулась и сложила руки на коленях.

 – Ты знаешь, кто еще сюда приехал? Может, захочешь их увидеть? Рин и бабушка. Мы все так рады, что ты вернулась к нам.

 Зеленые глаза снова метнулись. Элис потерла губы.

 – Сэр заботится обо мне. Мне надо вернуться. У меня есть дом. Сэр построил его для меня. Я держу его в чистоте. Я должна убрать в доме.

 – Мне бы хотелось взглянуть на твой дом. – Кора улыбалась, но ее мысли были горькими, мрачными и гневными. – Где он?

 – Я не знаю, не знаю. – Взгляд беспокойных глаз вернулся к Коре. Элис смотрела на нее со страхом и смятением. – Я заблудилась. Я согрешила и поддалась искушению.

 – Не волнуйся из-за этого. Не надо. Ты устала, так что отдохни. Я хочу оставить тебе нечто, что я очень люблю.

 Привстав, Кора полезла в карман и вынула небольшую фотографию, какие носят в сумочке. Ласково взяла Элис за руку и вложила снимок в ее пальцы.

 На нем Кора стояла с двумя дочками-подростками; обе улыбались в камеру, прижавшись к матери щеками.

 – Твой дед сделал этот снимок в рождественское утро, когда тебе было шестнадцать лет. Вот, возьми. Смотри на нее, если тебе станет страшно. А теперь отдохни, доченька. Я люблю тебя.

 Она дошла до двери и до Морин, и тут у нее полились слезы.

 – Все хорошо, ма. Ты все сделала правильно.

 – Она выглядит такой больной и испуганной. А ее волосы, Рин, ох, ее красивые волосы…

 – Теперь мы позаботимся о ней. Мы все позаботимся о ней. Пойдем. Пойдем, ты посиди. Чейз, – сказала Морин, когда они вышли в холл, – принеси чаю бабушке и прабабушке. Сядь, ма.

 Мисс Фэнси обняла Кору, утешая.

 – Доктор Гроув, – сказала Морин, – можно вас на минутку?

 Она вышла и поискала глазами какое-нибудь уединенное место.

 – Первый вопрос, – начала она. – Вы сказали, что кто-то оценит ее психическое и эмоциональное состояние. Полагаю, вы имели в виду психиатра.

 – Совершенно верно.

 – Мне нужно знать имя и квалификацию этого врача. Поймите меня, – продолжила она, прежде чем он успел ответить. – Моя мать, как уже было сказано, сильная женщина. Но ей нужен адвокат, а уж моей сестре он просто необходим. Я и буду их адвокатом. Мне нужно знать все, что у вас есть, о состоянии Элис и методах лечения. – Она достала телефон. – Буду все записывать, если вы не возражаете, чтобы потом не оказалось, что я какие-то моменты не так поняла или перепутала. Но прежде всего хочу вас поблагодарить за участие, которое вы проявили к моей сестре, и за сочувствие моей матери.

 – Я сделаю все, что смогу. Полагаю, что в интересах моей пациентки целесообразно нам двоим и доктору Минноу побеседовать перед тем, как она приступит к осмотру.

 – Селия Минноу?

 – Да. Вы знаете ее?

 – Да, так что вопрос о ее квалификации снят. Я могу встретиться с вами в любое время, когда вы скажете. А теперь, – она включила запись, – давайте начнем с физического состояния Элис.

 

 Бодин копировала мать. Она дождалась, когда Тейт выйдет из холла, чтобы кому-то позвонить, и выскользнула за ним.

 – У меня есть вопросы.

 – Я понимаю, Бодин, но…

 Она просто взяла его под руку и повела мимо сестринского поста.

 – Ты сказал, она была изнасилована – до того как ее привезли сюда. Вы взяли анализы для экспертизы?

 – Конечно.

 – И там ДНК, его ДНК? Я смотрела сериал «Место преступления».

 – Скажу тебе, что в жизни все не так, как показывают по ящику. Результатов приходится ждать. А если определяется ДНК, то хорошо бы иметь и подозреваемого, чтобы сравнить его данные.

 – Она может узнать того человека.

 Уставший Тейт вяло почесал в затылке.

 – Она и себя-то не узнает.

 – Я понимаю. И я понимаю, что сейчас мои близкие больше думают о состоянии Элис, чем о том, как она попала к тому мерзавцу. Так что я собираюсь это выяснить. Кто ее нашел? И где именно?

 – Супруги, возвращавшиеся вечером домой, обнаружили ее на обочине Двенадцатого шоссе. Мы не можем сказать, откуда и долго ли она шла, прежде чем упала. На ней было домашнее платье и тапки. Никаких документов. Вообще ничего.

 – Много ли она могла пройти в таком виде? – рассуждала Бодин, расхаживая взад-вперед. – Несколько миль, пожалуй.

 – В любую сторону, – уточнил Тейт. – Мы отправили ее одежду в головной офис. Там эксперты проведут исследования, может, что-нибудь и подскажут. Но все это тоже требует времени, Бодин, не то что по телику – раз-два и готово. Уж поверь мне. Но я обещаю тебе, что не останется ни одного камня, который я не переверну, чтобы выяснить, кто сделал с ней такое.

 – Не сомневаюсь в этом. Но я просто должна все осмыслить. Мне нужно зарядить голову конкретными фактами. Сама мысль о том, что ее похитили и держали на цепи с тех пор, как она убежала из дома…

 – Не думаю, что это так. Машину, которую она тогда взяла, нашли в Неваде. Она присылала открытки из Калифорнии.

 – Верно, верно. У нас в доме не говорили про Элис, но я это знала. Возможно, потом она вернулась сюда. Шериф, ее наверняка похитили где-то здесь. Разве могла она прийти пешком из Калифорнии в домашнем платье и тапках?

 Итак, по крайней мере, это было совершенно очевидно.

 – Ладно. – Бодин с решительным видом кивнула. – Над этим можно подумать. – Она снова повернулась к шерифу. – Ты сказал, у нее были дети. Где они? Господи, ведь они мои двоюродные… – Осознав это, она прижала ладонь ко лбу. – А она моя тетка. Я никогда не думала о ней как о своей тетке. – Бодин оглянулась назад, в сторону холла и палаты. – Я вообще почти никогда о ней не думала.

 А теперь будет думать, сказала она сама себе.

 

 Бодин уговорила мать вернуться домой с ней и Рори, а в качестве козыря использовала прабабку. Не сидеть же ей всю ночь в больничном холле. Мисс Фэнси переночует на ранчо, и ей все-таки нужен уход.

 Кора наотрез отказалась уезжать, так что Сэм и Чейз остались с ней.

 Они намеревались дежурить по очереди.

 Поскольку в больнице никто ничего не ел, Бодин разогрела жаркое, которое дожарила преданная Клементина. Когда две самые родные женщины Бодин рассеянно тыкали вилкой в мясо на своих тарелках, она приняла решение:

 – Похоже, Рори единственный, кто пьет виски после столь позднего ужина. Я подумала, нам тоже не грех выпить, но будь я проклята, если позволю вам пить на пустой желудок.

 – Вот это мотивация, – слабо улыбнулась Мисс Фэнси, нацепив на вилку кусочек говядины, и добавила со вздохом: – А я была так сердита на эту девочку.

 – Я тоже, – поддержала ее Морин. – Злилась, возмущалась; мысленно ругала последними словами.

 – Ой, перестаньте, вы обе! – с досадой воскликнула Бодин.

 Рори выпрямился и с ужасом посмотрел на нее:

 – Бодин, остановись.

 – Черта с два. Элис убежала из дома, и этот поступок был возмутительным и безрассудным, не спорю. Конечно, бабушка была убита горем. А вы переживали за нее, ты, прабабушка, переживала за свою дочь, а ты, мама, за свою мать. Элис сделала то, что сделала, и заслуживала хорошего пинка по заднице.

 – Господи, Бодин, – снова начал было Рори, но она остановила его испепеляющим взглядом.

 – И все же за свой безрассудный поступок она не заслуживала того, что произошло с ней потом. Такого никто не заслуживает. И никто за этим столом не виноват в том, что с ней случилось. Так что перестаньте говорить об этом и просто ешьте.

 – Мне не нравится твой тон, – сухо заявила Морин и положила вилку.

 – Да? Но я не хочу сидеть тут и наблюдать, как моя мать винит себя в том, в чем не виновата, и прабабушка делает то же самое.

 – Мне тоже не нравится твой тон. – Мисс Фэнси съела еще кусочек. – Как не нравится и то, что ты права.

 – Можно было бы сказать это по-другому, более корректно. – Морин снова взяла вилку.

 – Раз уж Бодин можно… – Рори обвел взглядом сидевших за столом. – Переживать по поводу того, что вы когда-то чувствовали, бесполезно. Но если все в нашей семье будут держаться вместе и вместе делать то, что надо делать, это поможет. Чувство вины не объединяет, а мы должны сейчас быть едины. – Он посмотрел на сестру, усмехнулся и добавил: – Вот как надо было сказать. Корректно.

 – Я проложила тебе дорогу, – напомнила ему Бодин.

 Мисс Фэнси отмахнулась.

 – Этот мальчик часто говорит разумные вещи. – Она погладила правнука по руке. – Мы будем нужны ей, Рин. Им обеим мы будем нужны.

 Морин сосредоточенно ела.

 – Доктор говорит, что ее физическое состояние позволило бы ему выписать ее уже через несколько дней. Но для того, чтобы она была эмоционально готова к этому, потребуется больше времени. Ее переведут в психиатрию, пока она не… Но я…

 – Что, милая?

 – Я немного поговорила с Селией Минноу. Она намерена лечить ее. Ей нужно оценить все, поговорить с Элис и решить, как будет лучше. Возможно, мы привезем ее сюда. Ведь она выросла в этом доме. Здесь ее семья. Если потребуется, мы наймем сиделку. И Селия будет либо приезжать сюда, либо мы будем возить Элис к ней. Мне надо обсудить это с Сэмом и со всеми вами, поскольку тут много вопросов и много сомнений.

 – Конечно, она приедет сюда. – Бодин посмотрела на Рори, и тот кивнул. – Бодин-Хаус слишком маленький, если там появятся сиделки и доктора, будет тесно. А тут полно места и все ей знакомо.

 – Ну вот, гора с плеч, – заявила Мисс Фэнси. – Бодин, я больше не могу есть – уже так поздно, но, думаю, я заслужила виски на один палец, чтобы хорошо спалось. Я очень хочу выпить виски и отправиться на боковую.

 Бодин встала, взяла бокалы, налила немного виски прабабке и, приподняв брови, посмотрела на мать. Морин показала два пальца. Бодин налила ей, а потом столько же Рори и себе.

 – Ну… – Морин подняла бокал. – Какой бы тяжелой ни была дорога Элис, как бы трудно ей ни было теперь, давайте выпьем за нее. За возвращение блудной дочери.

 Снова ссылаясь на прабабку, Бодин убедила мать пойти наверх, чтобы помочь той устроиться и отдохнуть самой. А они с Рори навели бы порядок на кухне.

 – Элис нельзя оставлять одну, – сказал Рори. – Боже, неужели нам надо называть ее тетя Элис?

 – Думаю, достаточно просто Элис. Мы будем дежурить возле нее посменно, если и когда она приедет сюда. Возможно, наймем опытных сиделок, работавших в психиатрии. Мама хочет взять эту задачу на себя, а когда она поймет, что еще надо сделать, то поможет Элис справиться и с остальными проблемами. Может, Кора и Мисс Фэнси тоже останутся здесь на какое-то время.

 – Места у нас хватает. Я все думаю, долго ли она шла сюда. В наши края.

 Бодин, вытирая стол, одобрительно кивнула:

 – Мы с тобой тянем за одну ниточку.

 – Подумать только… Я всегда считал, что она умерла.

 – Я тоже. Я не понимала, почему она не могла прислать открытку или позвонить, если еще жива. Столько лет ни строчки, ни звука. Подумать только, что кто-то держал ее взаперти, жестоко обращался с ней, и все это происходило где-то поблизости. Совсем рядом с нами. Рори, мы могли проезжать на машине или на лошади в миле от того места, где она находилась.

 – Она была изолирована от мира, как ты думаешь?

 – Не знаю. Просто не знаю. Те женщины в… это в Огайо тот ублюдок держал их много лет? Они не были изолированы, но все равно никто об этом не знал.

 – Я не могу понять. Не могу понять, зачем мужику нужна женщина, которую надо держать взаперти. Бред какой-то. – Негодуя, Рори швырнул на стол посудное полотенце. – Я пойду к себе. Рано утром поеду и сменю Чейза и папу, чтобы у них было время заглянуть домой.

 – Мама собирается поехать с тобой, и, может, она сумеет уговорить бабушку приехать сюда, хотя бы ради того, чтобы переодеться. Если получится, то я отвезу ее назад.

 – Мы все сделаем. – Он повернулся к ней и обнял. – Сколько раз ты адски злила меня, но я был бы все равно ужасно расстроен, если бы ты когда-нибудь сбежала из дома.

 – Я чувствую то же самое.

 – Ты сама отдохни. – Он поцеловал сестру в голову и стал подниматься по лестнице к себе.

 Бодин знала, что пока не сможет уснуть, и сказала себе, что ей необходимо прогуляться. И хотя она прекрасно знала, куда понесут ее ноги, все равно не признавалась себе в этом, пока не постучала в дверь Коллена.

 Он открыл так быстро, что она поняла – он ждал ее.

 – Ты слышал.

 – Клементина. – Он втащил ее в дом. – Я зашел к вам, надеясь подкормиться воскресным обедом. У тебя все в порядке?

 – Даже не знаю. Меня это не волнует.

 – Зато волнует меня. – Он огладил ладонями ее плечи и чуть отстранился, чтобы посмотреть на нее. – Я не звонил и не писал, чтобы не мешать. И не зашел к вам, когда увидел свет на кухне, по той же причине.

 Но он ждал ее, подумал она. Он ждал.

 – Ты можешь сейчас меня выслушать?

 – Могу, конечно. Как держится Кора?

 – Она еще в больнице. Отказалась уезжать. Коллен, давай приляжем – я не имею в виду секс. Давай просто приляжем, и я расскажу тебе обо всем. Я устала и не могу стоять, а сидеть мне не хочется.

 Он обнял ее за талию и повел в спальню.

 – Давай сниму с тебя башмаки.

 Она позволила разуть себя и вытянулась на кровати.

 – Спасибо. Сейчас я расскажу тебе все подробно. Я хочу все подытожить. Может, мне в конце концов что-нибудь придет в голову.

 Он устроился рядом с ней.

 – Давай, говори.

 – Когда я вернулась домой с работы, мама плакала. – И она рассказала ему все в деталях.

 Он редко перебивал ее, просто внимательно слушал, пока она вспоминала обо всем, что видела, слышала и чувствовала.

 – Мама собирается привезти ее домой на ранчо, – закончила Бодин. – Возможно, скоро, возможно, пройдут месяцы, но она уже решила.

 – Тебя это тревожит?

 – Я тревожусь, что это добавит стресса в мамину жизнь, но его все равно не избежать. Я тревожусь, что полиция не поймает мерзавца, который это сделал, и это будет висеть над нами, словно грозовое облако. Я тревожусь, что где-то близко от нас – совсем близко – живет мерзавец, который способен на такое. И еще дети, Коллен. Она рожала детей. Возможно, кто-то из них – ровесник мне или Рори. Может, они и моложе. Как они росли? Тоже взаперти, перенося побои? Или они участвовали в бесчинствах папаши? Может, у них там какой-то культ?

 Он убрал ее волосы с лица.

 – Немало причин для беспокойства.

 – Кажется, будто что-то плохое надвинулось на нас. Убиты две женщины. Теперь вот появилась Элис. Что-то изменило мир вокруг меня. Ты можешь полежать со мной еще немного? Мне надо на минутку закрыть глаза.

 – Конечно.

 Бодин провалилась в сон, как только закрыла глаза.

 Он понимал причины ее тревоги, каждую из них. Но была еще одна опасность, которую Бодин пока не осознала. А он увидел ее прежде всего.

 Элис Бодин оказалась жива. Живая женщина, когда восстановится ее психика, сможет опознать человека, который лишил ее свободы, бил и насиловал.

 Коллена тревожило, что мужчина, совершивший все это, без колебаний убьет женщину, которая знала его в лицо, и любого, кто встанет на его пути.

 

 Бодин проснулась. Ее голова лежала на плече Коллена, а он по-прежнему обнимал ее. Уютно ли ей было? Она не знала, как выразить благодарность за этот простой и чудесный уют.

 Она хотела отодвинуться, но он обнял ее крепче.

 – Поспи еще.

 – Я вообще не собиралась спать. Мне надо вернуться, может, я там нужна. – Она села и откинула волосы за спину.

 Он сел рядом и провел ладонью по всей длине ее волос. Ей хотелось прижаться к нему и посидеть еще хоть минутку, но…

 – Часы идут правильно?

 Он посмотрел на циферблат и увидел, что уже три часа тридцать пять минут.

 – Да.

 – Странно говорить это среди ночи, но нам, пожалуй, понадобится твоя помощь и на ранчо, пока мы все не наладим. По крайней мере, двое из нас должны дежурить в больнице. Мы будем сменять друг друга.

 – Не проблема.

 – Но не завтра – впрочем, уже сегодня. – Она нашла ботинки и натянула их. – Сегодня ты едешь к матери.

 – Я могу и отложить.

 – Нет, не надо. Мне все равно надо составить расписание, а твоя мать – она ведь рассчитывает на тебя. – Бодин быстро прижалась к нему. – Спасибо, что ты был мне другом, когда мне было это так нужно.

 – Я всегда твой друг. Но в следующий раз мне захочется секса.

 Он рассмешил ее, как и хотел.

 – Мне тоже. – Она взяла в ладони его лицо и поцеловала. – Мне тоже.

 – Держи меня в курсе, Бодин.

 – Ладно. – Она шагнула назад. – Я поеду в больницу, поскольку уже немного поспала, и сменю папу и Чейза, хотят они того или нет. Чейзу тоже необходим друг.

 – Я его друг, так всегда и было. Но без секса.

 Снова рассмеявшись, она пошла к двери.

 – Вы с Элис оба уехали, но ты вернулся домой не так, как она. Поспи еще, Скиннер.

 Он лег, не раздевшись, и услышал, как закрылась дверь. Но заснуть не смог.

 Коллен добавил к своим и без того немалым обязанностям еще и чистку конюшни. Ладно, ему все равно не спалось, думал он, выгребая из стойла навоз.

 Он выбрал именно эту работу, потому что знал привычки Чейза так же хорошо, как Чейз знал его привычки.

 Через двадцать минут появился и сам Чейз.

 Устал, подумал Коллен, вымотан до предела.

 – Ты сегодня работаешь у нас? – поинтересовался Чейз.

 – Не, просто коротаю время.

 – Потому что любишь грести лошадиное дерьмо?

 – Это мое жизненное призвание. – Коллен оперся на лопату. – Чем еще могу помочь?

 – Я пока не продумал, кто что будет делать. Мы все просто ждем. Я даже не знаю, как правильно. Знаю только, что кто-то из нас должен быть там и подхватить бабушку, если она упадет.

 Она и его бабушка, подумал Коллен, потому что всегда была рядом, сколько он себя помнил.

 – Как она там? Держится?

 – У нее стальной стержень вместо позвоночника. Пожалуй, я всегда это знал, но прежде не видел так ясно, как сейчас. Она настояла, что останется в палате Элис на всю ночь. Я заглядывал туда время от времени, отец тоже. Похоже, они обе спали. Потом, где-то в пять тридцать, пришла Бодин. Она заехала в дом бабушек, взяла для Коры смену белья и все, что сочла нужным, и велела нам с отцом ехать домой. Не слушала никаких возражений.

 – Яблочко от яблони…

 – Конечно. Я не знаю Элис, – отрывисто произнес Чейз. – У меня нет к ней никаких родственных чувств. Да и вообще нет никаких. Разве что жалость и сочувствие, потому что она прошла через сущий ад, да еще, похоже, издевательства длились годами. Но я совсем не знаю ее, и она мне совсем чужая. Я должен думать о близких мне женщинах, с которыми связан прочными узами. – Исчерпав на время все слова, Чейз потер ладонью лицо. – Черт побери, прабабке скоро девяносто. Как мне удержать ее, убедить, чтобы она не сидела часами в больничном холле?

 – Отвлеки ее. Придумай для нее занятие.

 Чейз вскинул вверх руки и, как человек, скупой на слова и жесты, выразил так полную беспомощность и отчаяние.

 – Какое?

 – Ну, господи, я не знаю. Что-нибудь, что ей по силам. Ведь она бабушка Элис, значит, ее с внучкой связывают некие узы, каких нет у тебя, а потому ты точно не должен испытывать из-за этого чувство вины, сынок.

 – Элис сестра моей матери.

 – Ну и что, Чейз? Ты не видел ее ни разу в жизни. – Его внезапно осенило. – Одежда!

 – Что – одежда?

 – Бодин сказала, что Элис была только в платье – а полиция забрала его и отправила на экспертизу. Ей будет нужна одежда, правильно?

 – Пожалуй, но…

 – Подумай сам. Ты вернешься туда и за завтраком ненароком скажешь, что у Элис ничего нет, кроме больничного белья. Готов поспорить на недельное жалованье, что твоя мать и Мисс Фэнси запрыгают, как на пружинах.

 – Я… Да, пожалуй. Я как-то не подумал об этом.

 – Скорее всего, они тоже. – Коллен нагружал на тачку навоз и грязную солому. – Сейчас у них голова идет кругом, но скоро они снова станут практичными. А пока практичным побудешь ты. Вот и дашь им задание.

 – Чертовски хорошая идея, Кол.

 – Я решаю мировые проблемы, пока гребу лопатой конское дерьмо.

 На лице Чейза появилась улыбка, но быстро пропала.

 – Кол, где-то рядом, где-то совсем близко, черт побери, тот мужик, который сделал все это Элис. Как бы нам решить это?

 – Я думаю над этим, потому что мне еще чистить и чистить. Ты береги своих и помни, что я тоже способен погреть стул в больничном холле. Сегодня после полудня я буду в Миссуле и, когда освобожусь, могу поехать в больницу.

 – Не стану возражать, если ты это сделаешь.

 – Значит, договорились. – Коллен кивнул и продолжил выгребать навоз.

 

 В тот день Коллен изменил расписание, написал Мэдди эсэмэску, чтобы она пришла на последний урок, и оставил Бена за главного, а через час постучал в ярко-синюю дверь сестры. Под окнами ее красивого дома висели ярко-красные, как перец чили, цветочные ящики, которые сделал своими руками его свояк. В них буйно цвели анютины глазки с лиловыми и желтыми лицами; в них Коллену всегда мерещилось что-то слишком человеческое.

 Анютины глазки посадила его сестра.

 Он знал, что за домом есть оранжерея, где стоят качели в виде космического корабля. Сестра и ее муж соорудили их вдвоем.

 Создали они и совместную жизнь, семью, а еще замечательную лавку искусства и ремесел. На заднем дворе имелась гончарная мастерская, и некоторые гончарные изделия в их лавке были с клеймом его сестры.

 Она всегда была умницей, подумал Коллен. Умела превратить во что-то интересное вещи, которые другая просто выбросила бы.

 В детстве они дрались, и он предпочитал своему дому и ей ранчо и компанию Чейза. Но Коллен всегда восхищался креативностью Севены. Даже ее невозмутимым спокойствием – хотя, когда в нем самом кипела кровь, ее холодный тон всегда его разочаровывал.

 Но когда Севена открыла дверь и он увидел ее каштановые косы, хорошенькое, словно глазированный капкейк, лицо и огромный живот, натянувший клетчатую юбку, то почувствовал, что его захлестнула теплая волна любви.

 – Как ты только встаешь с постели и поднимаешь такую тяжесть? – Он ласково ткнул ее пальцем в живот.

 – Джастин приделал к ней лебедку.

 – Это он может. А где наш великан?

 – Спит – хотя этот драгоценный час почти закончился. Заходи поскорее, пока у нас еще тихо и спокойно. – Она увлекла Коллена в дом и прикоснулась к нему животом, обнимая. – С ним в постели спит щенок. Сынуля думает, что обдурил меня.

 Она вошла в гостиную. Там стояла большая, мягкая софа с обивкой в красные маки на голубом фоне и кресла, красные, с голубыми полосками. Все это они нашли на блошиных рынках и обили заново. Как и столы, заново покрытые лаком, и лампы, которые Севена спасла с какой-то свалки, почистила и покрасила.

 Мебель вокруг была самая разная, ничего шикарного. Но все необходимое для уюта в доме тут было.

 Севена шлепнулась в кресло и погладила свой живот.

 – Ма одевается. Ты приехал раньше. Хочешь кофе? Я уже выпила единственную дозволенную мне чашку кофе – не могу совсем отказаться от него, – но тебе готова сварить.

 – Я просто посижу.

 – Как насчет чая из американского лавра, ковбой?

 Он усмехнулся:

 – Не в этой жизни, хиппи несчастная. Почему ты не в лавке?

 – Мне понадобился свободный день. Надо кое-что закончить в мастерской, а Джастин сейчас слишком меня опекает на этом этапе выпечки. – Она снова похлопала себя по животу. – Кол, я сама могла бы отвезти сегодня маму. Я знаю, что ты чувствуешь.

 – Никаких проблем.

 – Я вполне могу пригласить няню, если хочешь, чтобы я тоже поехала.

 – Не дергайся, Севена.

 – Она действительно ждала этой поездки – в основном, чтобы побыть с тобой. – Она посмотрела на потолок, услышав глухой удар, тявканье и детский смех. – Время истекло.

 – Я пойду к нему.

 Севена лишь махнула рукой:

 – Не нужно. Поверь мне, он сам найдет дорогу. А я совершила ошибку и сказала ему, что ты приедешь. Так что держись.

 – Малец мне нравится. Он, как и ты, присматривается ко всему вокруг и думает, что из этого можно сделать, и, как Джастин, ищет во всем забавную сторону. Вы сделали забавного мальца.

 – Работаем над новым. Хочешь узнать, над каким?

 – Как это, над каким? О, мальчик или девочка? Я думал, вы не хотели знать заранее.

 – Мы и не хотели – вот с Бруди мы не узнавали, и он стал прекрасным сюрпризом. Мы не хотели и не узнавали, потом однажды вечером мы задумались о том, что в детской сейчас у нас наш мальчик, как нам быть дальше? То ли оставить Бруди там и приготовить еще одну детскую для девочки, то ли переселить Бруди в большую комнату, где будут жить уже два мальчика. Так что все-таки решили выяснить. И мы это сделали.

 – Отлично. И какой вкус получается?

 – Земляничное мороженое.

 – Розовое? Девочка. – Он протянул ногу и шутливо толкнул сестру. – Баланс. Хорошо работаете, молодцы. – Он увидел, что у сестры дрогнул живот. – Неужели слышит?

 – Она знает, что мы говорим о ней. Обра или Лайла. Мы остановились на двух этих именах. Которое выиграет, станет первым именем, а другое – средним. Тебе какое нравится?

 – Я не вмешиваюсь в спор между мамой и папой.

 – Но я же не сказала, за какое имя я, а за какое Джастин. Просто спросила, какое нравится тебе.

 – Тогда, пожалуй, Обра.

 – Да! – Она потрясла в воздухе кулаком. – Еще один голос в мою пользу. Ну, я уговорю его на Обру Роуз, а Лайлу мы оставим на потом, если у нас появится еще одна девочка…

 – Вы уже думаете о новом…

 Щенок, дико восторженный лаб, скатился по лестнице прямо Коллену на колени и, упершись передними лапами в его грудь, лизнул его лицо. Бруди с всклокоченными волосами, розовым лицом и такими же безумными глазами, как у щенка, спускался по ступенькам с пластиковым ведром.

 – Кол, Кол, Кол! – Он что-то лепетал непонятное для Коллена, но, когда он бросил ведерко и тоже прыгнул на колени к нему, Коллен почувствовал прилив огромной любви.

 Он не мог бы сказать, заслужил ли он это, но день для него точно стал светлее.

 Бруди сполз с его коленей, взял ведро и достал оттуда фигурку.

 – Зелезны теловек.

 – Я вижу. Я думал, что ты Непобедимый рейнджер.

 – Красны ренжер. Капитан Мерика. Себеряны ренжер.

 – Серебряный, – поправила его мать. – Се-реб-ряный.

 – Се-ребряны.

 Он перечислил свои игрушки и подвинул их Коллену.

 – Я не могу остановить ма. Она покупает и покупает их для Бруди.

 – Почему я должна останавливаться? – Кейти Скиннер спустилась по лестнице. На ней было темно-серое платье и короткие черные сапожки.

 У нее веселое лицо, подумал Коллен. И она много лет не обновляла свой гардероб.

 Ей шло оживление на лице, как и цвет волос – каменно-серый, – и радостный смех, когда Бруди подбежал к ней и обнял за колени.

 – Кол! – сообщил он ей.

 – Я вижу.

 – Кол играет.

 – Поиграй с ним, – сказала Кейти Коллену. – Удели ему немного времени, у нас его много. А я приготовлю Севене чай.

 – Ма, спасибо, я с удовольствием выпью.

 – Она хочет чаю из американского лавра, – сказал Коллен и уселся на пол к полному восторгу мальчугана и щенка.

 – И правда, хочу.

 – Минутку.

 Коллен выбрал фигурки для боя.

 – Севена, ты вернула ей радость жизни. Вы с Джастином и этот малец.

 – Мне кажется, у нас все опять наладилось. Ты тоже прибавил радости, когда вернулся домой. А еще чуточку счастья прибавилось, когда она поняла, что у тебя что-то намечается с Бодин Лонгбоу.

 Когда он вскинул голову и прищурился, Севена рассмеялась, придерживая живот.

 – Может, Кол, ты живешь и не рядом с нами, но не забывай, что у нас полно знакомых. Мы уже слышали, как вы с Бодин очень эффектно и эротично танцевали в «Корале» в субботу вечером.

 – Эротично танцевали? – Коллен закрыл ладонями уши мальчика. – Разве можно так выражаться при ребенке?

 – Мы с его папой тоже исполняли прямо перед ним эротичный танец.

 – Пожалуй, я тоже заткну уши.

 Усмехнувшись, Севена погладила ладонью свою длинную косу.

 – Так что у вас с Бодин?

 – Не забегай вперед.

 – Она всегда мне нравилась – все твои девушки нравились, но Бодин особенно. Ты не знаешь, что она приезжала ко мне два-три раза в год с сумками одежды. Она говорила, что я мастерица шить и, возможно, сделаю себе что-нибудь из этих вещей. Причем вещи были хорошие – ну, может, пуговица оторвалась или где-то разошелся шов. И она говорила так из деликатности. А когда мы с Джастином открыли лавку, она первая пришла к нам. У нее доброе сердце. Я даже не уверена, что ты достоин ее.

 Она улыбнулась после этих слов.

 – Ох эти женщины, Бруди! Ужасные существа. Запомни это.

 – Зенсины. – Бруди поднял розового рейнджера. – У-у-у!

 Час с сестрой и забавным племянником, и еще около часа займет обед с матерью. Коллен считал это приятным дополнением, а то, что будет между этим, – долгом.

 Он остановился, когда мать попросила, терпеливо ждал, пока она выбирала цветы, и придержал свое мнение, что желтые тюльпаны не простоят и ночи.

 Он был готов заплатить за них, но она бы не согласилась.

 Приехав на кладбище, он припарковался и пошел следом за матерью. Коллен не был там с похорон и не намеревался приезжать. Теперь он понял, что поедет с ней сюда, когда бы она ни попросила.

 Он с удовольствием отметил, что территория содержалась в порядке, дорожки расчищены. Остатки снега на них обледенели, но идти было довольно просто.

 На всякий случай он поддерживал мать под руку, когда она прошла мимо надгробий к маленькому, простому камню с отцовским именем.

 

 Джек Уильям Скиннер Муж и отец

 

 Правильно, подумал Коллен. Он был мужем и отцом. Камню не надо брать в расчет степень успеха в обеих ипостасях.

 – Я понимаю, тебе трудно приходить сюда, – начала Кейти. – Понимаю, что с моей стороны было нечестно просить тебя приехать.

 – Дело не в том, честно это или нечестно.

 – У него были слабости, – продолжала она, придерживая волосы, взъерошенные ветром. – Он нарушал клятвы, которые давал тебе.

 Всем нам, подумал Коллен, но промолчал.

 – Он испортил тебе жизнь из-за своих слабостей и нарушенных клятв. Он знал это. Ох, Коллен, он понимал и старался измениться. Я могла уйти от него, взять тебя с Севеной и уйти.

 – Почему же ты не ушла?

 – Я любила его, а любовь – это нечто очень сильное. – Она погладила камень ладонью. Ветер трепал ее волосы. – Она иногда приносит беду. Он любил нас. Вот почему он страдал даже больше меня, когда поддавался своим слабостям. Он работал не покладая рук, чтобы загладить вину, но потом…

 Да, потом, подумал Коллен. Он помнил много этих «потом».

 – Бывали времена, когда ты с трудом могла собрать еду на стол, а счета лежали стопками.

 – Я знаю, я знаю. – Но она по-прежнему гладила рукой в перчатке надгробный камень, словно утешая печального призрака. – Но я знаю, что это была слабость, с которой он боролся. Коллен, он никогда никого не винил, кроме себя, и это важно помнить. Некоторые винят в своих грехах окружающих, если пьют, наркоманят или играют. Винить других подло, жестоко. Ваш отец никогда не был жестоким, никогда не поднимал руку ни на меня, ни на вас, наших детей. В нем не было подлости. – Вздохнув, она перестала гладить камень и взяла сына за руку. – Но он оставил тебя ни с чем.

 – А тебя? – Господи, как его злило, что она никогда не винила мужа в потере земли, ранчо, в своих унижениях.

 – Ох, Кол, он и меня оставил ни с чем. И это было очень тяжело, ведь он подолгу держался. Наверное, ты винишь меня в том, что я его не остановила.

 – Бывало и так, – признался он. – Я винил тебя. Но теперь я поумнел, ма, и ни в чем тебя не виню. Клянусь Богом.

 Она пристально посмотрела на него и закрыла глаза.

 – У меня гора с плеч упала. Не могу тебе сказать, какая это тяжесть, ведь я знаю, что это правда.

 Коллен подумал, что не только его отец делал ошибки и огорчал близких.

 – Прости, что я не сказал этого раньше. Прости.

 – Я ошибалась. Я ошибалась, когда оправдывала его, когда не думала о тебе и Севене. – Она стиснула его руку. – Я виновата, мне жаль, что я так себя вела. Он и сам так говорил, когда проигрывал в карты. Потом все повторялось, конечно. Он всегда надеялся, что сыграет с друзьями в покер или поставит пару долларов на бегах, что-нибудь в этом роде. Он знал, что не удержится, но говорил себе, что этого не будет. Прекращал ходить на свои собрания.

 – На какие собрания?

 – Анонимных игроков. Он не говорил вам с Севеной, что посещал их. Просто он стыдился этого, но ходить ему было нужно. Он не говорил мне, когда переставал там появляться, хотя я сразу сама об этом догадывалась. Единственное, о чем он мне лгал всю нашу совместную жизнь, – это собрания. Он пропускал их ради игры. Я прощала его, поскольку ложь и игра имели одну и ту же причину.

 Он гордился тобой, тобой и Севеной. Может, ты никогда этого не чувствовал – и это его вина, не твоя. Может, ты не помнишь хорошие времена, а они у нас были. Как он в первый раз посадил тебя на лошадь, как привел домой твою первую собаку, как учил тебя забивать молотком гвозди и чинить изгородь. Но он делал это, Коллен, у него была отцовская гордость за тебя. И ваш отец не простил себя, что растранжирил ваше с Севеной наследство, проигрывая ранчо акр за акром.

 – Это был и твой дом.

 – Я открою тебе секрет. – Она положила руку на его локоть. – Ранчо всегда ассоциировалось для меня с тяжелой работой. Я мечтала о таком доме, как у Севены. Чтобы был маленький садик, а рядом жили соседи. Лошади, скот, поля, которые надо обрабатывать, – это чересчур для меня. Твой папа любил это. Ты тоже любишь. А я не любила никогда.

 – Но ты… – Он замолчал и тряхнул головой. Пожалуй, мужчина никогда не поймет женщин и силу, которая сидит в них. Или то, как они могут любить.

 – Я была женой владельца ранчо и неплохо справлялась с этой ролью, но правда в том, что это никогда не приносило мне радости. Мне нравится жить с Севеной, Джастином и нашим малышом. Я помогаю им – и для меня это счастье. Я знаю, что могу помочь им, и каждый день с радостью отмечаю, как они счастливы. Моя девочка своими руками создала себе хорошую жизнь. Я никогда не знала, что делать, чтобы вам лучше жилось, как возместить то, что было проиграно.

 – Тебе и не надо думать об этом. Я сам могу устроить свою жизнь. Мне не нужно то, что было.

 – Знаю, что ты можешь. Разве ты не присылал мне деньги каждый месяц? Но больше не нужно, не нужно, чтобы ты…

 – Мне это нужно, – отрезал он.

 – Ты можешь устроить свою жизнь, Коллен, и я знаю, что ты построишь свое счастье, но у тебя была земля, а я не сохранила ее для тебя.

 – Не хочу, чтобы ты несла этот груз, ма. Мне не хочется сознавать, что это давит на тебя. Если бы дело было просто в земле, я бы выкупил ее, может, не всю, но выкупил. Я уезжал, желая испытать себя, доказать, что я что-то могу, – самому себе. Я вернулся назад, поскольку добился этого, и я скучал по дому. Но тот клочок земли не был для меня домом.

 – Я хотела приехать сюда с тобой сегодня, чтобы я могла сказать тебе все это и, может, перестать думать о потерях. Он никогда не простил себя за то, что проиграл ваше наследство. И когда он наконец понял, что никогда не вернет землю, то пришел в такое отчаяние, что лишил себя жизни. Я не могу простить ему это. – Кейти снова посмотрела на камень и на выгравированное там имя. – Все остальное я могла бы ему простить. Когда мы его хоронили, в моем сердце не было прощения. Только гнев и обида. Я не чувствовала ничего другого. Пришли друзья и соседи. Я произносила слова, какие полагается произносить. Я сказала и вам с сестрой то же самое. Но в мыслях у меня были совсем другие слова, сердитые и безжалостные.

 – И все же ты приходишь сюда и возлагаешь цветы на его могилу.

 – Я бы в любом случае это делала, независимо от того, простила я его или нет. Но я простила его. Коллен: он потерял гораздо больше, чем сколько-то там акров земли, постройки и скот. Он потерял уважение, а может, и любовь дочери, потерял сына. Он потерял годы, которые мог бы провести с внуками. Так что я простила его. Я пришла сюда, положила цветы на его могилу и вспомнила, что были хорошие времена, что у нас была любовь. Мы родили вас с Севеной, и это моя радость. Так что я смогла это сделать и забыть про остальное. – Она наклонилась и положила на камень цветы. – Коллен, я не прошу тебя простить его. Но мне надо, чтобы ты попробовал понять меня и забыть свои обиды. Я хочу видеть, как мой мальчик строит свою хорошую жизнь.

 Слишком долго он считал свою мать слабой. Но теперь он увидел, что Кора Бодин не единственная женщина со стальным стержнем в позвоночнике, каких он видел в своей жизни.

 – Ма, между нами нет никаких обид. Прости, если я дал тебе повод так думать. Я просто не мог тогда остаться.

 – Ой нет, Кол, ты был прав, что уехал. – Она достала из кармана платочек. – Я ужасно скучала по тебе, но была рада, что ты уехал и живешь полной жизнью.

 – Я люблю тебя, ма. – Он редко и с трудом произносил эти слова, но тут понял, что они нужны ей; она никогда не попросила бы об этом, но они ей были нужны.

 Из ее глаз, и без того увлажненных, полились слезы.

 – Коллен, Кол. – Она прижалась лицом к его груди. – Я так тебя люблю. Мой мальчик. Я очень люблю тебя.

 Он почувствовал, что она вздохнула с облегчением, так, словно годами задерживала дыхание.

 – Теперь я знаю, что ты в самом деле вернулся домой.

 – Я уехал, поскольку мне было это нужно. А потом вернулся, потому что захотел. Я скучал по тебе, ма, – сказал он и услышал возле своего сердца ее приглушенные рыдания. – Хватит переживать. Ты замерзла. Пойдем, сядешь в машину. Там у меня печка.

 Кейти взглянула на камень, на цветы.

 – Да, пора идти.

 – Хорошо, потому что у меня свидание с красивой женщиной. – Он обнял мать. – Я хочу угостить тебя шикарным обедом.

 Она смахнула слезинку.

 – И будет бокал вина?

 – У тебя появился интерес к вину?

 – Сегодня я выпью.

 – Тогда мы закажем нам бутылку.

 

 Вернувшись домой, он заметил следы на снегу. Душившая его ярость снова вернулась, когда он прошел к хибарке и увидел незапертую дверь.

 Он ворвался внутрь, уверенный, все еще уверенный, что найдет ее. Она не посмеет, не посмеет ослушаться.

 Но хибарка, в которой он поселил ее, была пуста и даже до конца не убрана.

 Она заплатит за это, дорого заплатит.

 Он выскочил на улицу и, щурясь, осмотрелся. При свете луны следы были хорошо видны, хотя уже надвигались облака.

 Она не уйдет далеко. Неблагодарная шлюха. Он поймает ее и ноги переломает. Ушла, надо же! Это будет последний раз, когда она вообще смогла ходить.

 Он вернулся к дому и отпер дверь.

 Припасов хватит ему на год. Мешки с бобами и рисом, мука и соль. Стена из консервов от пола до потолка.

 У него было достаточно дров в доме и во дворе под брезентом.

 Свое оружие он хранил в спальне.

 Три винтовки, два карабина, полдюжины пистолетов и полуавтоматическая винтовка «AR-15» (она обошлась ему недешево). У него были инструменты для изготовления гильз и достаточно другой амуниции. Он мог выдержать осаду или принять участие в войне.

 Он знал, что придет день, когда он пустит все это в дело. Что ж, он готов. Сознательные граждане некогда великой страны поднимутся, сбросят погрязшее в коррупции правительство и вернут себе страну, землю, права, которые отобрали у них и отдали понаехавшему со всего мира сброду, черномазым, педерастам и бабам.

 Правительство, которое плевало и на Конституцию, и на Библию.

 Война назревала, и он молился, чтобы она началась скорее. Но сегодня, в этот вечер, ему следовало догнать женщину, которую он взял в жены и кормил, догнать ее и наказать.

 Он выбрал старый добрый кольт, сделанный в США и полностью заряженный. Снял куртку, надел бронежилет с карманами и набил его боеприпасами. Пристегнул к поясу нож в чехле, повесил на шею очки ночного видения и закинул за плечо карабин.

 Он охотился в этих лесах почти всю жизнь, подумал он, выходя из дома. И никакая неблагодарная шлюха не скроется от него, если он пойдет по ее следу.

 Следы были хорошо видны, хотя кое-где их уже замело поземкой. Он пришел к выводу, что Эстер бессмысленно блуждала по сугробам, и ускорил шаг.

 Он слегка встревожился, когда увидел, что она меняла направление, словно пыталась выйти на дорогу, ведущую к ранчо. Он не общался с жившими там людьми, а их шикарный дом был в доброй миле отсюда. Но если она выйдет на ту дорогу и пойдет в ту сторону…

 Нет, не пошла. Слишком тупая для этого, подумал он с мрачным удовлетворением, когда увидел, что следы повернули в противоположную от ранчо сторону.

 Он потерял их на какое-то время, решив, что она шла по дороге, и снова нашел, когда она то брела, то падала в снег.

 Луну закрыло облако, и он надел специальные очки, продолжив охоту. Он видел ее следы и на гравии, поскольку она подволакивала ногу.

 Тупая сука, тупая сука. Он повторял эти слова как молитву, идя по следам. У него уже устали ноги. Черт побери, далеко же она смогла уйти!

 Он увидел кровь на снегу, присел и стал рассматривать капли. Трудно было судить из-за мокрой погоды, но кровь была достаточно свежей, значит, скорее всего, поранилась именно Эстер.

 Он пошел дальше. Слабый кровавый след, просто капелька тут, капелька там, но он ускорял шаг, пока не запыхался.

 У него застучало в висках, когда он понял, куда могли привести ее те тропы. Несмотря на горевшие огнем легкие он припустил бегом, карабин бил его по спине, пистолет оттягивал бедро.

 Он убьет ее и будет прав.

 Разве он не говорил себе, что надо ее запереть, посадить на цепь и взять себе новую жену? Молодую, детородного возраста. Чтобы рожала ему сыновей, а не бесполезных девок, которых он продавал, не желая оставлять у себя.

 Теперь он не станет ее держать на цепи и кормить, раз она предала его. Он выпустит из нее кишки и бросит на корм зверям.

 А с новой женой он будет строже. Больше не проявит такого великодушия.

 Но тут он вышел на дорогу и понял, что упустил свой шанс. Дорога просматривалась на четверть мили в обе стороны, но Эстер на ней не было.

 Он сказал себе, что она сдохла от мороза и усталости. Туда ей и дорога. Он сказал себе, что если даже она и выживет, то все равно не приведет никого к его дому. Он сказал себе, что ленивые и коррумпированные местные копы никогда не пойдут по ее следу, как пошел он.

 Но на всякий случай он все же где-то уничтожит следы, а где-то запутает их.

 Когда снежная крупа превратилась в дождь, он улыбнулся. Господь берег его, подумал он и мысленно произнес молитву. Дождь смоет кровавый след и частично сотрет ее следы на снегу. Но, как и собирался, он все-таки проложил другие следы, и его очень обрадовало усиление дождя, лившего целый час.

 Когда он вернулся на свою землю, его ноги дрожали от усталости, а джинсы насквозь промокли.

 Но у него все-таки хватило злости и сил, чтобы пнуть пса:

 – Почему ты ее не остановил? Почему позволил уйти?

 Пес заскулил и попытался уползти в будку. Он выхватил кольт, положил палец на спусковой крючок и мысленно послал пулю в собачий мозг.

 Но тут же передумал. Он спустит никчемного пса с привязи. Пускай бегает вокруг дома и оставляет следы. А сам он оседлает клячу и тоже поездит по округе. Никто не обратит на него внимания. Всадник на лошади выгуливает свою собаку.

 Вот что он сделает.

 Он вошел в дом, разжег огонь. Разделся догола и, чтобы согреться, натянул зимнее нижнее белье.

 Его терзал голод, но усталость и холод были хуже. В висках пульсировала боль, и он забрался в постель.

 Утром, сказал он себе, надо будет проехаться верхом и убрать все, что следовало убрать.

 Засыпая, он мысленно пожелал, чтобы страшный гнев Господа обрушился на нечестивых и коварных. Значит, и на Эстер.

 Пока он проклинал Элис, она провела свою первую ночь на свободе и пробыла больше суток в медикаментозном сне.

 Утром у него заложило грудь, разболелось горло, заполыхала жаром кожа, но он заставил себя одеться, поесть и оседлал старую лошадь. Собака хромала и хрипела, но затоптала уже едва заметные следы.

 Хотя дождь сделал свое дело, Господь помогает тем, кто помогает себе сам. Он ездил больше часа, пока промозглый холод не вернул его в дом.

 Он не стал сажать собаку на цепь – куда она денется? – и лишь сумел расседлать лошадь. Дома он выпил холодное лекарство прямо из бутылки. Теперь ему нужно было выйти на люди и послушать, говорят ли о том, что нашли какую-то глупую старуху, и рассказала ли что-нибудь о нем эта сучка и предательница.

 Однако все это могло подождать, точно могло подождать. Прежде всего ему требовалось выспаться и одолеть простуду, которую он заработал из-за нее, сучки.

 Он заполз в постель и спал, ныряя то в жар, то в холод. Он проснулся, чтобы снова принять лекарство, в ту самую минуту, когда Коллен заказал для матери бутылку вина.

 На третий день Бодин уже настолько изучила больничный распорядок дня, что могла по шагам определить, какая сиделка прошла по коридору.

 Ее рабочий день проходил теперь в больнице. Она руководила делами комплекса с помощью ноутбука и смартфона в те часы, которые сама для себя установила. Ее мать, в это утро ее напарница по уходу за больной, делала то же самое. Больничный коридор фактически стал для них офисом, гостиной и своего рода местом заключения.

 После полудня, как и накануне, Сэм или Рори должны были привести Мисс Фэнси, а Бодин и Морин вернутся на свое рабочее место. Они попробуют убедить Кору поехать с ними и отдохнуть до ночного дежурства. Но пока еще это не удавалось никому.

 Бодин знала, что Коллен всю ночь просидел вместе с Чейзом на этом сравнительно удобном диване. Он не ждал от нее благодарности за это, но получил ее.

 Приехав с матерью вскоре после рассвета, она налила всем кофе из термоса, который заправила дома, и раздала бисквиты с беконом и яйцом.

 Коллен с энтузиазмом поцеловал ее.

 – Их приготовила мама, – сообщила она, и тогда он повернулся к Морин и расцеловал ее с таким же энтузиазмом.

 Впервые за три дня Бодин услышала, как ее мать засмеялась.

 Да, она отблагодарила его.

 Ткань их жизни, сплетенная за последние двадцать пять лет, была порвана. Разрушился привычный уклад в доме, на работе и в семье.

 Больница стала их миром – дежурство, приезды и отъезды, обрывки сна и еда наспех. Рабочие вопросы и задачи, люди и животные, которые требовали их внимания, подспудное беспокойство за Кору.

 Если даже возвращение Элис вызвало столько слез и волнений, подумала Бодин, то каким же ударом было для всех ее легкомысленное бегство?

 – Сейчас тяжелее? – спросила Бодин.

 Морин оторвалась от сообщения, которое читала на планшете, и взглянула на нее поверх очков:

 – Что тяжелее, милая?

 – Вот такое возвращение Элис или ее бегство? Я как-то не совсем правильно выразилась.

 – Нет, правильно. Все правильно. Я сама задавала себе этот вопрос. – Морин сдвинула в сторону планшет и положила на него очки. – Тогда я так злилась, что поначалу не тревожилась за нее. Ведь я собиралась в поездку на медовый месяц, а Элис выкинула фокус, чтобы привлечь к себе внимание. Мы не хотели оставлять маму в таком состоянии, но она и слушать нас не желала. Она сказала, что тогда она расстроится гораздо сильнее. А я просто мечтала поехать. Вот я, став замужней женщиной, лечу на Гавайи с мужем. Так экзотично, так романтично, так восхитительно. И дело было не в сексе. Я не сберегла себя до замужества.

 – Как? Я просто в шоке. Я в шоке, услышав такое.

 Морин тихонько засмеялась и откинулась на спинку дивана.

 – Я была очень довольна собой, ведь я вышла замуж, я была безумно влюблена и пребывала в полном восторге, поскольку отправлялась с мужем почти в другую страну. А Элис выкинула свой фирменный трюк – все испортила.

 Бодин сжала руку матери.

 – Я бы тоже злилась.

 – А я просто клокотала от злости, – сказала Морин. – Я не волновалась до самого конца недели, которую мы провели в поездке. Была уверена, что сестра скоро вернется. И каждый день я улавливала чуть больше беспокойства в мамином голосе, когда она звонила. Мы вернулись на день раньше, и тогда я увидела тревогу. У мамы, бабушки и деда… Мы собирались строить дом.

 Бодин представила себе их тревогу, их лица и прослушала последнюю фразу.

 – Прости, что?

 – Мы с твоим отцом собирались построить свой дом. Если бы нам выделили для этого землю. Достаточно близко, чтобы он мог ездить верхом на работу, да и я тоже. Тогда мы только начинали расширять пансионат, только планировали то, что сейчас у нас есть. И хотели построить себе дом. Но так и не построили.

 На этот раз Бодин взяла мать за руку и не отпустила.

 – Потому что Элис сбежала.

 – Я не могла оставить мать. Сначала мы думали, что отложим строительство до тех пор, пока не вернется Элис; тогда все встанет на свои места. Первый год был самым тяжелым, буквально каждый его день. Нашли пикап: сел аккумулятор, и она его просто бросила – Элис была такая. Не стала чинить, просто отправилась дальше. Открытки, приходившие от нее, были веселые и хвастливые. Ма наняли детективов, и они какое-то время шли по следу, а потом потеряли его. Бабушка велела маме не выбрасывать деньги на ветер и разбила ее сердце. А я забеременела и родила Чейза – все в тот первый год. Короче, это был самый счастливый и тяжелый год в моей жизни. В нашей жизни. Элис исчезла из нее, но она словно была повсюду.

 Морин протянула руку и потрепала Бодин за коленку.

 – И вот мы сидим тут, снова вокруг нас все закрутилось. Теперь крутятся и мои дети тоже, и мне это не нравится. Мне не нравится, что мы не можем вывести мою мать из палаты даже на десять минут, а у нее очень усталый вид, она бледная.

 – Я вижу, – согласилась Бодин.

 – Ужасно, но обида до сих пор сидит у меня внутри. Она там, хотя с Элис случилось что-то жуткое, чего она не заслуживала. Кто-то надругался над моей сестрой, украл у нее жизнь, и я хочу, чтобы он заплатил за это. Но я по-прежнему испытываю неприязнь к той эгоистке, которая не могла порадоваться моему счастью, не думала о матери, а думала только о себе.

 Бодин отложила в сторону ноутбук и обняла Морин.

 – Мне нужно простить ее. – Морин прижалась лицом к плечу дочери. – Я должна как-то убедить себя и простить ее. Не ради нее, а ради мамы и меня самой.

 – Я ни разу не слышала, что вы с папой собирались построить дом. Я думаю, в какой-то степени ты простила ее давным-давно.

 Выпрямившись снова, Морин попыталась отмахнуться:

 – Ну, ты не знаешь и о том, что когда-то я собиралась стать знаменитой и петь песни в стиле кантри.

 – У тебя такой чудесный голос.

 – Я не жалею, что не уехала в Нэшвилл, и уж точно не жалею, что растила своих детей в доме, где выросла сама. Все встает на нужные места, Бодин, если идти вперед и выполнять свой долг, правильно делая выбор.

 Бодин услышала шаги – цоканье каблуков, а не шарканье подошв, – и когда они приблизились к коридору, Морин встрепенулась:

 – Селия!

 – Морин. А это, должно быть, твоя Бодин. – Элегантная женщина с блестящими темно-русыми волосами до плеч подошла к ним и протянула Бодин руку: – Я Селия Минноу.

 – Приятно познакомиться. Вы будете лечить Элис?

 – Да. – Она снова повернулась к Морин. – Мы можем поговорить?

 – А я пока… – начала было Бодин, но Селия махнула ей рукой.

 – Останьтесь. Ваша бабушка с восторгом говорит о вас. – Селия села и поправила черную юбку. – Я уже провела с Элис три сеанса помимо первого, оценочного занятия. Я могу в общих чертах рассказать вам о результатах.

 – Да, пожалуйста.

 – Я знаю, что ты подробно обсудила с доктором Гроувом ее физическую форму, и тебе известно, как он оценивает ее ментальное и эмоциональное состояние.

 – Селия, ты знаешь меня давно, и я надеюсь, что ты не станешь смягчать и танцевать вокруг да около.

 – Да, хорошо. – Селия скрестила ноги в щиколотках. – Элис много лет наносили серьезные физические, ментальные и эмоциональные травмы. Мы пока не можем определить, насколько долго это продолжалось. Она не помнит, и, возможно, ей просто было не на что опереться, чтобы это запомнить. Есть шанс, что к ней вернется память, но может и не вернуться. Скорее всего, она восстановится фрагментарно, в виде отдельных эпизодов. Я считаю, на протяжении этого неопределенного числа лет ее психика обрабатывалась методами физического насилия, поощрения и наказания. Твоя мать сообщила мне, что Элис никогда не была особенно набожной.

 – Нет.

 – А теперь она цитирует Священное Писание – Ветхий Завет – иногда дословно, иногда искаженно. Карающая десница Бога, превосходство и власть мужчины над женщиной. Первородный грех Евы. Опять же, я считаю, что эти взгляды – результат ее психической обработки. Регулярное физическое насилие, религиозный фанатизм, лишение свободы и, поскольку она упоминает только одного мужчину, которого называет «Сэр», вероятная изоляция.

 – Пытки, – сказала Морин.

 – Да, продолжительные, пока она не покорилась, пока не сломалась ее воля и она не покорилась воле ее мучителя. Он сексуальный садист, религиозный фанатик, психопат и женоненавистник. И он был ее кормильцем. Он дал ей кров, кормил и составлял хоть и ужасную, но компанию. Он бил ее, но и кормил. Он насиловал ее, но дал ей какую-то крышу над головой. Он лишил ее свободы, но поддерживал ее в том состоянии, в каком она сейчас, позволял ей соблюдать гигиену. Она полностью зависела от него. Она боится его и в то же время предана ему. Она верит, что он ее муж, а муж, пусть даже жестокий, поставлен Богом, чтобы повелевать.

 – Раньше никто не мог командовать Элис. А мальчики… ей нравились мальчики, – сказала Морин. – Она знала о своей привлекательности и охотно пользовалась ею. Не в плохом смысле, нет. Она была беззаботной, может, даже черствой, бездушной. В то время она не стремилась выйти замуж и лишь твердила, что брак – просто западня для женщин. Она твердила это и мне, когда мы готовились к свадьбе. Еще она была одержима идеей стать когда-нибудь свободной, желанной и знаменитой. Селия, она всегда была уверенной в себе, импульсивной, упрямой.

 – Она хотела помыть свою палату.

 – Что?

 – По-видимому, она мыла свой дом через день. И теперь волнуется, что ей надо помыть свою палату.

 – Элис когда-то готова была остаться голодной, лишь бы не мыть посуду. Ее было невозможно заставить утром убрать кровать, каждый день она устраивала цирк. – Морин запустила пальцы в каштановые волосы и потерла висок. – Неужели кто-то может так изменить человека? Превратить его в свою полную противоположность?

 – Ну, если бить каждое утро и заставлять что-то делать…

 – Я бы изменилась быстрее, – договорила Морин.

 – Можно задать вопрос?

 – Конечно. – Селия направила взгляд темно-карих глаз на Бодин.

 – Она несколько раз рожала. Она говорила что-нибудь про детей? Они никак не выходят у меня из головы.

 – Она сказала, что Сэр забирал их, их отец забирал их. Когда мы затрагивали эту тему, она замыкалась, становилась подавленной. Я не хочу затрагивать этот предмет, пока у нас не наладятся более доверительные отношения. Она приняла вашу мать – но не как мать, а как компаньонку и как старшую. Еще она, кажется, доверяет шерифу Тейту, насколько вообще может кому-то доверять.

 – Они с Бобом дружили, – сообщила Морин. – Может, какое-то время не только дружили, но и испытывали друг к другу нечто большее.

 – Да, он говорил мне. Она приняла доктора Гроува, хоть по-прежнему нервничает во время осмотра и иногда боится сиделок. Но она послушная. Ест, когда приносят еду, спит, когда ей велят отдохнуть, моется, когда скажут. Кто догадался привезти ее матери вязание?

 – Бо догадалась.

 – Это превосходная терапия для обеих. Кора учит Элис вязать, и они спокойно проводят время. Большая польза для обеих. В общем, Морин, лечение требует времени, и я не могу сказать, сколько это продлится.

 – Она не может вечно оставаться в этой палате. Да и моя мать тоже.

 – Ты права, не может. Физически она уже достаточно окрепла, и ее можно выписывать. Мы с доктором Гроувом обсуждаем вариант реабилитационного центра.

 – Селия, ей надо вернуться домой. Иначе в другой больнице моя мать будет спать в ее палате так же, как и тут. Мы позаботимся об Элис дома.

 – Домашний уход, учитывая ее состояние, будет сложным и изматывающим. Ты просто должна понять, что это будет означать для Элис и для всех вас.

 – Ты порекомендуешь нам сиделок, раз они ей нужны. Ты продолжишь ее лечить. Мы будем возить ее к тебе каждый день, если ты скажешь, что это необходимо. Я все обдумала. Может, что-то подтолкнет ее к выздоровлению. Ее комната, вид из окна, Клементина и Гек – они работали у нас тогда, когда мы с Элис были девчонками. Может, знакомая обстановка и нормальная жизнь помогут ей?

 – При нынешнем состоянии рассудка Элис ее нельзя оставлять без присмотра. Морин, она может уйти. Ей надо принимать лекарства, и самое главное – ее ни в коем случае нельзя перегружать, на нее нельзя давить.

 Кивнув, Морин снова потерла висок:

 – Я прочитала о таком состоянии, как у сестры, все, что смогла найти, и думаю, что мы поступим следующим образом. Вы с доктором Гроувом скажете мне, что можно, необходимо и чего нельзя делать. Мы будем следовать вашим рекомендациям. Я знаю, что могу забрать ее домой без вашего позволения, но не хочу этого делать. Но я и не хочу отправлять сестру в психиатрическую лечебницу – ведь это как раз то, что вы называете реабилитационным центром. И я попробую обеспечить ей должный уход дома.

 – Надо, чтобы она дала согласие. Надо, чтобы она чувствовала, что может как-то контролировать свою жизнь.

 – Ладно.

 – Постоянно возить ее на сеансы будет опасно для психики и приведет к перевозбуждению. Если она и доктор Гроув согласятся, я тоже дам согласие, чтобы вы неделю подержали ее дома. Мне нужно будет приезжать к ней каждый день. И необходимо, чтобы возле нее круглосуточно дежурили сиделки с соответствующей квалификацией, пока я не увижу, что она достаточно восстановилась и не причинит себе вреда.

 – Себе вреда?

 – Речь не о суициде, – сказала Селия. – Но она может что-то сделать случайно. Ваша мать должна постоянно быть рядом.

 – Она и бабушка переберутся на ранчо и будут жить там столько, сколько надо.

 – Давайте сейчас и начнем. – Селия встала. – Пойдем со мной, ты увидишь ее и поговоришь.

 – Я… я думала, что мне пока нельзя.

 – Уже можно.

 – О, я… Дай мне секундочку. – Морин выставила ладонь вперед. – Все слишком быстро для меня.

 – Рядом с ней все пойдет еще быстрее.

 – Знаю. Поэтому я сейчас немного и растерялась. – Но Морин встала. – Бодин.

 – Я посижу здесь. Позвоню Клементине и попрошу приготовить для Элис комнату. Она будет готова, когда мы привезем ее домой.

 – Бодин, ты моя опора. Хорошо, Селия.

 Путь по больничному коридору показался ей бесконечным, но закончился слишком быстро.

 – Я нервничаю.

 – Естественно.

 – Я хочу спросить, нормально ли выгляжу, но понимаю, что вопрос дурацкий.

 – Это тоже естественно, Морин. Ты будешь потрясена, увидев ее. Постарайся не показать этого.

 – Мне уже говорили.

 – Слышать от кого-то и увидеть самой – разные вещи. Говори спокойно, называй ее Элис и скажи ей, кто ты. Она, скорее всего, не помнит тебя. Морин, там глубокий блок.

 – И это пройдет не скоро. Я слышала. – Тяжело вздохнув, Морин ждала, когда Селия откроет дверь и она войдет к Элис.

 Ей могли говорить об этом сотню раз, но ничто не могло подготовить ее к перемене в облике сестры. Ее словно ударили кулаком под дых, но она удержалась и не вскрикнула.

 У нее задрожали руки, и она спрятала их в карманы, стараясь держаться непринужденно.

 Элис сидела на кровати, ее длинные седеющие волосы были аккуратно заплетены. На коленях лежал зеленый клубок. Прикусив нижнюю губу, она старательно работала крючком.

 Их мать сидела в кресле и трудилась над более сложным узором с разными оттенками синей шерсти.

 Они вязали в уютном молчании.

 – Элис, Кора.

 При звуках голоса Селии пальцы Элис замерли и согнулись. Глаза остановились на лице Морин.

 Ее плечи сгорбились, челюсть отвисла.

 – Я привела вам посетительницу.

 – Я вяжу шарф. Я вяжу зеленый шарф. Никаких посещений.

 – Сейчас уже можно.

 – Мне нравится зеленый цвет. – Морин услышала свой голос словно со стороны и, прогнав из него дрожь, сделала несколько шагов. – И я тоже люблю вязать крючком. Мама научила меня. – Морин нагнулась, поцеловала Кору в щеку и, положив руку на ее плечо, улыбнулась женщине, вытаращившей на нее глаза. – Как я рада тебя видеть, Элис. Я Морин, твоя сестра. Я изменилась и выгляжу не так, как раньше.

 – Мне надо вязать шарф.

 – Ты работай, вяжи. Это ма заплела твои волосы, да? Очень красиво.

 – Женщины пустые создания, они рисуют себе фальшивые лица, чтобы соблазнять мужчин похотливыми мыслями.

 – Мы созданы по Божьему подобию, – спокойно произнесла Кора, продолжая вязать. – Я думаю, что Господь не против, если мы можем предстать пред ним в приятном виде. И он сказал «плодитесь и размножайтесь», а похоть как раз помогает этому, правда? Какие у тебя ровные и красивые петли, Элис.

 Элис посмотрела на них; ее губы чуть дрогнули.

 – Это хорошо?

 – Очень хорошо. Ты быстро учишься, ты всегда быстро училась. Когда ты была маленькой, я не могла тебя заставить посидеть на одном месте даже десять минут, чтобы ты поучилась вязать.

 – Я была плохая. Бережешь ремень – портишь ребенка.

 – Не говори глупости. Ты просто была непоседа. Зато ты любила сажать цветы и вообще была творческой натурой. Мне нравилось, как вы с Рин сажали ваш сестринский садик.

 – Герани и бальзамины… – начала было Морин.

 – Рин, Рин, Рин, – пробормотала Элис. – Командирша, всегда она лучше всех.

 – Элис, Элис, Элис, – отозвалась Морин, и ее сердце застучало быстрее. – Злючка и нахалка.

 Прищурив глаза, Элис подняла лицо. Морин выдержала ее взгляд, хоть у нее и пересохло в горле, и улыбнулась:

 – Я рада тебя видеть, Элис.

 – Рин никогда не любила Элис.

 – Неправда. Иногда я злилась на тебя, но ты все равно была моей сестрой. Я до сих пор сажаю весной наш сестринский садик. Бальзамины и герани, сладкий алиссум и душистый горошек.

 – Львиный зев. Мне нравится красный.

 У нее горели глаза и, казалось, пульсировали от переполнявших их слез.

 – Я до сих пор сажаю красный.

 – Мне надо довязать, надо закончить хорошую работу. Цветами никого не накормишь. Сажать цветы бессмысленно. Пустые создания, как и женщины. Такие же бесполезные.

 – Цветы нужны пчелам. И птицам. – Кора сжала руку Морин. – Они твари Божьи.

 – Сэр сказал – никаких цветов! – отрывисто произнесла Элис. – Надо сажать бобы и морковь, а еще много картошки, капусты и помидоров. Обрабатывать и удалять сорные травы, а еще поливать, если хочешь себе добра. Скоро наступит время посадки. Я должна вернуться. Я должна довязать этот шарф.

 Селия дотронулась до руки Морин, но Морин еще не договорила. Не до конца.

 – Мне нужна будет помощь в огороде и с цветами.

 – Сэр сказал – никаких цветов! – Элис яростно работала крючком, но по ее щеке поползла слеза. – Если даже попросить его, он ударит тебя, покажет, что ты – ничто.

 – Цветы есть у нас на ранчо. Элис, ты хочешь вернуться домой? Мы с тобой посадим цветы, и никто тебя не ударит.

 – Вернуться ко мне домой?

 – Вернуться на ранчо, в твой дом. И мы снова посадим вместе с тобой сестринский садик.

 – Господь покарает нечестивых и злых.

 Морин страстно надеялась, что так и будет.

 – Но не сестер, Элис. Не двух сестер, которые сажают вместе цветы и ухаживают за ними, наблюдают, как они растут. Поедем домой, Элис. Никто тебя больше не ударит.

 – Ты била меня.

 – Обычно ты первая начинала. И не надо было ябедничать маме.

 Снова пролились слезы, но сквозь них проглянуло что-то от прежней Элис.

 – Я не верю, что это не сон.

 – Это нормально. Я знаю, что тебе не верится. Ну, вяжи свой шарф. Я потом приду и посмотрю, как у тебя получится.

 Морин хотела уйти.

 – Ты отрезала волосы.

 Усилием воли Морин сдержала дрожь в руке, когда провела ладонью по своим волосам.

 – Тебе нравится?

 – Я… Женщины не должны стричь волосы.

 – Все нормально, бродячая кошечка, – сказал Кора. – Не все правила надо выполнять, это точно. Некоторые просто зря придумали. Рин, ты можешь попросить, чтобы нам принесли чай? Мы хотим выпить чаю, правда, Элис?

 Элис кивнула и вернулась к вязанию.

 Морин вышла за дверь и сразу закрыла лицо руками. Селия, ожидавшая такой реакции, обняла ее.

 – Ты прекрасно держалась. Лучше, чем я ожидала. Она вспомнила тебя.

 – Она вспомнила, что я любила командовать. Пожалуй, так и было.

 – Она вспомнила сестру, и это динамика. Она вспомнила красный львиный зев. Она будет постепенно вспоминать что-то еще и еще. Морин, это хорошо.

 – Он выбил из нее жизнь, Селия.

 – Он пытался, но она выстояла и теперь восстанавливается. Морин, ты только что провела терапевтический сеанс с очень позитивными результатами.

 – Она может поехать домой?

 – Дай мне поговорить с доктором Гроувом. Нам нужно выработать схему лечения, и вам уже сейчас понадобится профессиональная сиделка. Но я думаю, что если вы будете осторожными и терпеливыми, то продолжить ее реабилитацию дома станет разумным шагом… Сейчас скажу ее сиделке про чай. А ты немного прогуляйся со своей дочкой.

 – Прогулка нам не помешает, и я буду опираться на Бо.

 – Мне показалось, что она такой человек, который это выдержит.

 Морин кивнула:

 – Она прилагает для этого усилия. Элис тоже.

 Следующие двадцать четыре часа тоже были посвящены Элис. На этот раз шла подготовка к ее возвращению домой.

 

 Бодин стояла в манеже, держа под уздцы кобылу.

 – Я знаю, что у тебя нет на это времени. – Джессика застегивала шлем. – У тебя полно работы, которую надо срочно сделать, а если появится свободный час – что вряд ли, – то тебе надо поспать.

 – Я никогда не спорю с бабушкой, а она взяла меня за шиворот и велела провести с тобой занятие. Она сказала, ты не должна пропускать тренировки. Джесси, у нас все сейчас вверх дном. Это нормально. Я могла бы потратить этот час не только на сон.

 – Мне жаль, что я особенно не могу ничем тебе помочь.

 – Ты и так взяла на себя часть обязанностей Рори и мамы, а Сол помогает мне. Коллен сидел в больнице почти столько же, сколько мы все. Нам все пришли на помощь. – Бодин прижалась щекой к кобыле. – Не знаю, как у нас все будет дальше, проще или труднее. Мама и бабушки хотят, чтобы Элис сегодня приехала домой, и они, пожалуй, правы. Доктора говорят, это может стимулировать процесс восстановления памяти. И Бог свидетель, мы все хотим, чтобы она вспомнила побольше и чтобы шериф Тейт нашел того ублюдка.

 – Я еще не видела ее и не знаю, как мне вести себя с ней.

 – Ты сама поймешь, что надо делать.

 – Я не всегда отличаюсь сообразительностью. Зато знаю, что мне делать сейчас. Вскочить в седло.

 Когда Джессика ездила легким галопом по кругу, пришел Чейз. У него стало легче на сердце. Не только потому что он увидел ее – ему показалось, они расстались много лет назад, – но и потому, что она ездила верхом и при этом улыбалась.

 Всю прошедшую неделю ему казалось, будто он шел по какой-то патоке. Вокруг темно, все в сиропе, одну ногу вытащишь, вязнет другая, чуточку поспишь, и все начинается сначала.

 Теперь к нему вернулся свет.

 По команде Бодин Джессика перевела кобылу на шаг.

 – У тебя появился зритель, – сообщила Бодин, усмехнувшись Чейзу.

 – Я не хочу мешать.

 – Если бы ты мешал, я бы дала тебе пинка. А так ты можешь продолжить урок вместо меня. Новенькой пора выехать за пределы манежа.

 – О, но…

 – Кора сказала, что вторую половину занятия возьмешь на себя ты и вы поедете куда-нибудь. Ладно, Чейз?

 – Ладно, я могу. У меня как раз есть свободный час.

 – Прекрасно. А я вернусь в офис и буду разгребать накопившиеся дела.

 И она уехала, прежде чем ее успели остановить.

 – Она сбросила меня тебе на голову.

 Чейз подошел, взялся за узду. Какое-то время он просто смотрел на Джессику, на ее солнечные волосы, выбивавшиеся из-под шлема, на чистые голубые глаза.

 – Приятно видеть тебя, вот уж точно.

 – Как дела?

 – Я бы сказал, что немного устал и нахожусь в изрядном смятении. Сейчас мы проедемся с тобой, и это будет хорошо, поскольку поможет мне справиться с тем и с другим.

 – Тогда давай. Я слегка нервничаю, что не будет ни кольца, ни стенок.

 – Думаю, тебе понравится прогулка на свежем воздухе. – Все еще держа кобылу под уздцы, он подвел ее к своей лошади. – Прости, что я не… после той ночи… Я не хочу, чтобы ты подумала…

 – Что я воспользовалась своим преимуществом и ты убежал?

 Он вскинул голову, на его лице появилось удивление и даже легкий ужас.

 – Чейз, я знаю, каково сейчас твоей семье. Я не думала ничего такого.

 – Мне было бы неприятно, если бы ты так думала.

 Когда он вскочил в седло, она заметила, что у него из сумки торчали лиловые ирисы.

 – Цветы для меня или для моей лошади?

 Немного повозившись, он вытащил цветы.

 – Я просто хотел, чтобы ты знала… обязательно знала… Я не очень хорошо умею.

 – По-моему, все хорошо. Они красивые, спасибо. Если ты не против, пускай они побудут у тебя, пока мы ездим. Я еще не умею держать в руках одновременно цветы и поводья.

 – Конечно.

 Он снова убрал ирисы в сумку, а она протянула руки и схватила его за ворот.

 – Кажется, мне снова нужно самой позаботиться об этом.

 Она привлекла его к себе, и их губы встретились. А когда кобыла вдруг пошевелилась, Джессика мгновенно схватилась за луку седла и рассмеялась:

 – Впервые в жизни я целовалась, сидя верхом на лошади. Неплохо для начинающей всадницы.

 – Подожди минутку. – Чейз взял у нее из рук поводья, чтобы удерживать обеих лошадей, и привлек ее к себе, напомнив ей, что стоит лишь завести его мотор, и он работает гладко и без перебоев.

 – Так оказалось даже лучше, – сказала она.

 – Я скучал по тебе. Эти несколько дней были сумасшедшими и тянулись страшно долго, будто недели. Я правда скучал по тебе, Джесси. Давай съездим вместе куда-нибудь сегодня вечером. Поужинаем в ресторане или придумаем что-нибудь еще…

 – Разве тебе не надо быть дома? А твоя тетка?

 – Мне сказали, все надо делать не спеша, не набрасываться на нее всем скопом. Я вообще хочу держаться в тени. Так что мы могли бы устроить свидание в ресторане, если у тебя нет важных дел.

 – Могли бы. Но у меня тоже есть интересное предложение. Приходи вечером ко мне домой. Я приготовлю тебе ужин.

 – Ты умеешь готовить?

 – Я люблю готовить. Мне хочется приготовить что-нибудь для тебя. Хочется, чтобы ты пришел ко мне. Хочется, чтобы ты лег на мою кровать.

 Он улыбнулся так, словно уже делал все это. Медленно. Он всегда сначала представлял себе что-либо.

 – Я бы не отказался от всего этого.

 – Я приготовлю что-нибудь такое, что мы сможем съесть в любое время. А ты приходи, когда сможешь.

 – Никогда еще не встречал такую, как ты.

 – Могу сказать тебе то же самое, так что мы квиты. – Она осмотрелась по сторонам и улыбнулась. – Я уже еду на лошади. Еду и даже не замечаю этого.

 – Так бывает, когда тебе удобно сидеть в седле. Ты в хорошей форме.

 Она искоса взглянула на него:

 – Правда?

 – Во многих отношениях. Хочешь, попробуем перейти на рысь?

 – Ладно. – Она посмотрела на небо, на горы; в воздухе уже пахло весной. – Мне понравилось ездить на улице. Ладно, ковбой, показывай, что мне делать.

 Элис вся дрожала, когда ехала на ранчо из больницы – где кровать в палате движется вверх и вниз, где дают красное желе, а дверь открывается и закрывается, а замка нет.

 В ее памяти всплывали смутные воспоминания о доме, где много-много окон, а не одно маленькое. О собаке, которая не рычит и не кусается, о комнате с ярко-розовыми стенами и белыми занавесками.

 В ее ушах звучали забытые голоса, они звали ее – Элис, бродячая кошечка! – Хватит морду кривить! Ешь горох, тебе говорю. Мороженое ей подавай!

 Запах… лошадей и пирогов. Ванна с горячей водой и пышной пеной.

 Все это пугало ее, заставляя сердце биться слишком сильно и быстро, хотя мать и держала ее за руку.

 Более того, все происходило слишком быстро. Все. Автомобиль, за рулем которого сидела ее сестра, мчался по дороге, а ее бабушка… («Бабушка, какие красивые красные волосы. Я тоже хочу красные волосы», – звучал в ее голове голос маленькой девочки, и затем слышался смех.)

 Бабушка с рыжими волосами сидела впереди, а Элис на заднем сиденье с матерью. Она крепко держала мать за руку, потому что машина ехала очень быстро, а мир вокруг продолжал меняться.

 Она скучала по своему тихому дому, тихому, спокойному дому. Может, сейчас это был просто сон, один из снов, которые она держала в секрете от Сэра?

 Сэр. Он тоже будет в том доме? Он ждет ее там, чтобы снова забрать в тот спокойный дом?

 Запоры, запоры на двери, крошечное окно. Грубые руки бьют ее, ремень хлещет ее…

 Она опустила голову и вздрогнула.

 – Мы скоро приедем, доченька, – сказала мать.

 Женщина-доктор говорила, что это нормально, когда ты нервничаешь или даже боишься. Что Элис очень давно не ездила на машине, и все покажется ей новым и изменившимся. А если она слишком разнервничается и испугается, то может закрыть глаза и думать о чем-нибудь приятном и радостном.

 Что же было приятного в ее жизни? О чем она могла думать? Да, она радовалась, когда сидела на улице и смотрела на закат. Поэтому она закрыла глаза и представила вечернее небо на закате.

 Но когда дорога перестала быть гладкой и машина запрыгала по неровностям, Элис открыла глаза и испуганно вскрикнула.

 – Все в порядке. Просто мы уже едем по дороге, которая ведет на ранчо, – успокоила ее мать.

 Она не хотела смотреть по сторонам, не хотела ничего видеть, но не удержалась. Она увидела поля и деревья, снег, таявший под солнцем. Коров – не с торчащими ребрами, а… скот – вспомнила она слово. Больших, здоровых животных, которые щипали появившуюся на проталинах траву.

 Через минуту дорога повернет направо. Неужели все это сон?

 Когда она поняла, что угадала, ее дыхание участилось. Она мысленно увидела красивую, молодую девчонку – ох, такую красивую! – с ярко-красными прядями, как она ехала в пикапе и подпевала радио.

 – «Я вижу, как ты мчишься мимо будто реактивный «Фантом».

 Она услышала голос. Он звучал не только у нее в голове. Это поразило ее, она вздрогнула, и мать крепче сжала ее руку.

 Сестра посмотрела на нее в зеркало заднего вида и пропела дальше:

 – «Твоя рука обнимает маленькую брюнетку».

 Из горла Элис вырвался смех, тихий, странный и хриплый. Поля, небо – боже, какое огромное! Горы, выглядевшие не так, как близ ее маленького домика, почти перестали ее пугать, и она пропела следующую строчку. А сестра пропела еще одну.

 И они запели вместе, хором.

 Мать рядом с ней издала какой-то тихий звук. Элис повернулась к ней и увидела, что она плачет.

 Элис снова задрожала:

 – Я плохо сделала. Я плохая. Я плохая.

 – Нет, нет, нет. – Мать поцеловала руку Элис, чмокнула ее в щеку. – Это слезы счастья. Я всегда любила слушать, как мои девочки пели вместе. У моих дочек такие красивые голоса.

 – Я не девочка. Я женщина …

 – Элис, ты всегда будешь моей девочкой. Как и Рин.

 Дорога поднялась в гору, и Элис увидела дом. Она слабо вскрикнула, потому что ее сознание металось между воспоминаниями о том, что было четверть столетия назад, и увиденным только что.

 – Дом немного изменился, – сказала мать. – Мы добавили несколько комнат, две выходят на ту сторону. Теперь у него другой цвет, – продолжила она, когда сестра остановила машину. – Появилась новая мебель. Больше всего переменилась кухня, я бы сказала. Но в ней те же стены и потолок. – Говоря это, мать обняла ее и погладила по спине, прогоняя мурашки. – За домом по-прежнему амбар, конюшни, загон. Мы держим кур, а недавно завели и свиней.

 К машине подбежали собаки, и Элис съежилась.

 – Собаки! Они рычат, кусаются.

 – Только не эти. Наши собаки не кусаются. Это Честер и Клайд.

 – Вон, видишь? Виляют хвостами. – К ужасу Элис, бабушка вышла из кабины. Собаки кружили вокруг нее, но не рычали и не кусались. Они припадали к земле и виляли всем телом, а бабушка их гладила.

 – Виляют хвостом, – повторила Элис.

 – А ты хочешь их погладить? – спросила мать. Элис лишь молча втянула голову в плечи. – Ну и не надо. Но они не укусят тебя и не будут рычать.

 Мать распахнула дверцу и ступила на землю. Горло Элис сдавила паника, но мать протянула ей руку:

 – Пойдем, Элис. Я рядом.

 Взяв мать за руку, она подвинулась на сиденье. Снова съежилась, когда одна из собак сунула нос и обнюхала ее.

 – Сидеть, Честер, – приказала сестра. И тут, вызвав удивление Элис и пробудив какое-то еще забытое ощущению, в котором она не узнала восторг, пес шлепнулся на попку. Ей показалось, будто у него смеялись глаза. В них не было злости. В них было счастье. У него были счастливые глаза.

 Она еще немного подвинулась на сиденье, и пес завилял попой, но остался сидеть.

 Она поставила ногу на землю. На ноге была розовая кроссовка с белыми шнурками. С минуту она завороженно смотрела на нее и пошевелила ногой, убеждая себя, что это не сон.

 Она поставила на землю другую ногу в розовой кроссовке, вздохнула и выпрямилась.

 Мир так и норовил закружиться вокруг нее, но мать держала ее за руку.

 Доверившись матери, она с трудом передвигала ноги.

 На ней была джинсовая юбка – она не смогла надеть ни брюки, ни джинсы, купленные для нее. Но юбка закрывала ей ноги, как того требовала скромность. И белую блузку можно было застегнуть доверху, до шеи. Пальто было теплое, не то что старая шаль, которую она носила дома. Вся новая одежда была мягкая и приятно пахла. И все-таки Элис дрожала, поднимаясь по ступенькам.

 Она посмотрела на пару кресел-качалок и тряхнула головой.

 – Мы покрасили их в прошлом году, – сказала ей сестра. – Я люблю голубой цвет. Как летнее небо.

 Элис посмотрела на открытую дверь и попятилась.

 Бабушка обняла ее за талию.

 – Я знаю, тебе страшно, Элис. Но мы все с тобой. Все мы.

 – Два пирожка после работы, – пробормотала Элис.

 – Правильно, милая. Я всегда давала моим девочкам по два пирожка, когда они делали что-то полезное по хозяйству. Но сегодня никакой работы, – добавила бабушка. – А пирожки есть будем. Как насчет чая с пирожками?

 – Сэр в доме?

 – Нет. – Теперь в голосе бабушки слышался гнев. – Его ноги никогда не будет в этом доме.

 – Ма…

 – Помолчи, Кора. – Бабушка повернулась к Элис. – Это твой дом, а мы твоя семья. Мы стоим тут, три поколения женщин, которые могут одолеть все невзгоды. Ты сильная, Элис, и мы будем тебя поддерживать, пока ты не вспомнишь, какая ты сильная. А теперь пойдем в дом.

 – Ты тоже останешься со мной? Ты останешься в доме, как и мама?

 – Конечно, останусь.

 Элис подумала, что из незапертой двери можно будет, если что, легко выйти, и вошла в дом.

 Там были цветы в вазе и столы, там были стулья, и диваны, и картины. Огонь – не в костре, не в печке. В камине. Пламя мерцало в камине.

 Окна.

 Завороженная, она переходила от окна к окну и любовалась. Все было такое большое, просторное, опрятное. Внутри дом уже не казался пугающим. Внутри он казался безопасным.

 – Ты хочешь взглянуть на остальные комнаты? – спросила сестра.

 Неужели там много комнат? Такие большие, такие далекие, такие близкие.

 Ах да…

 – На комнату с розовыми стенами и белыми занавесками.

 – Твою комнату? Она наверху. – Сестра направилась к лестнице – так много ступенек, так много пространства. – Бабушка вспомнила, как ты мечтала о розовых стенах, вот я и попросила мальчиков покрасить их. Мы старались, чтобы они выглядели так, как когда-то. Пойдем наверх, посмотрим, что ты скажешь.

 – Только сними сначала пальто, – попросила мать.

 Элис втянула голову в плечи.

 – Можно я оставлю его?

 – Конечно, можно, доченька. – Кора ласково сняла с Элис пальто. – Оно твое, только в доме оно тебе не нужно. У нас тут тепло и хорошо, правда?

 – В моем доме холодно. Я греюсь чаем.

 – Скоро мы тоже выпьем чаю. – Кора повела Элис к лестнице. – Я помню тот первый раз, когда попала в этот дом. Мне было шестнадцать, и твой папа ухаживал за мной. До этого я никогда не видела такой величественной лестницы. Она идет наверх, потом расходится в обе стороны. Ее сделал ваш прадед. Легенда гласит, что он решил построить самый роскошный дом в Монтане, чтобы убедить вашу прабабку выйти за него и жить в этом доме.

 – Сэр построил мне дом. Мужчина – он кормилец.

 Кора промолчала, отвела Элис через просторный холл в комнату с розовыми стенами и белыми занавесками.

 – Я понимаю, она не совсем такая, как была, – начала она. – Прости, что не сохранила твои постеры и…

 Она замолчала, когда Элис отошла от нее и с изумленным видом принялась расхаживать по комнате, трогая комод, кровать, лампы, подушки на диванчике под окном.

 – Окна смотрят на запад, на закат, – пробормотала Элис. – Если я хорошо себя веду, то сижу раз в неделю на улице и гляжу на закат.

 – В твоем доме было окно? – спросила сестра.

 – Маленькое, под потолком. Я не могла видеть закат, но видела небо. Голубое, и серое, и белое, когда падает снег. Не как та комната без окон.

 – Ты можешь смотреть на закат каждый вечер, – сказала мать. – Из дома или на улице.

 – Каждый вечер, – повторила Элис.

 Потрясенная этим, она повернулась. Потом в ужасе отшатнулась, когда случайно посмотрела в зеркало. Женщина в длинной юбке, и белой блузке, и розовых кроссовках. Ее седые волосы, похожие на хмурое небо, были заплетены в косу и открывали бледное лицо с глубокими морщинами.

 – Кто это? Кто это? Я не знаю ее.

 – Узнаешь. – Мать обняла Элис, ту женщину. – Ты хочешь сейчас отдохнуть? Рин принесет тебе пирожки и чай.

 Элис проковыляла к кровати и села. Кровать была мягкая и удобная, и Элис заплакала.

 – Она такая мягкая. Она моя? Красивая. Можно я оставлю у себя пальто?

 – Да. Вот видишь? Ты тоже можешь плакать от радости. – Мать села рядом с ней, а по другую сторону села бабушка.

 Сестра опустилась на пол.

 В этот момент, по крайней мере в этот момент, Элис чувствовала, что она в безопасности.

 Хотя чувства, которые испытывала Бодин в связи с появлением Элис в доме, были по-прежнему противоречивыми и смутными, она вошла в кухню, изобразив радость.

 Мать и Мисс Фэнси чистили картошку.

 – А где Клементина?

 – Я отпустила ее домой. Мы решили, что в первый день в доме не должно быть новых – или полузабытых – лиц. А сиделка уже наверху – с Элис и бабушкой.

 – Как там дела?

 – Кажется, лучше, чем все ожидали. – Мисс Фэнси положила очищенную картофелину и взялась за другую. – У Элис были какие-то неприятные моменты, да и будут еще наверняка, но, клянусь Богом, были и хорошие. Так что мы правильно сделали, Рин, что привезли ее сюда.

 – Да, правильно, и мама уже приходит в себя. Думаю, сегодня она впервые поспит нормально. Клементина перед уходом поджарила цыпленка. Мы добавим к нему картофельное пюре, мясную подливку, брокколи с маслом и морковные цукаты. Элис когда-то любила все это, так что…

 – Я помогу вам.

 – Не надо. – Отложив картофелечистку, Морин вытерла руки полотенцем. – Я хочу, чтобы ты поднялась наверх и познакомилась с ней.

 – Но…

 – Мы решили, что не будем звать к ней Сэма и мальчиков. Сегодня ограничимся женщинами. Мы отнесем обед к ней в комнату, так ей будет спокойнее. Но она должна познакомиться с тобой.

 – Хорошо.

 – Вы идите. Я дочищу оставшуюся картошку и поставлю вариться.

 Они стали подниматься по боковой лестнице.

 – Мы решили, что все должно быть максимально спокойно и естественно.

 – Понимаю, мама.

 – А я понимаю, Бодин, что тебе тяжело.

 – Нет.

 – Да, тяжело. И тебе, и нам всем. Поэтому я говорю тебе, как скажу всем остальным: когда вам потребуется отдых, просто признайтесь в этом.

 – А ты?

 – Твой отец уже сказал, что будет иногда подменять меня. – Она понизила голос, когда они поднялись на второй этаж. – Сиделки будут пользоваться гостиной, той, что рядом с комнатой Элис, когда не будут дежурить у нее, ванную за холлом мы отдали им и Элис. Селия приедет завтра к одиннадцати. В нашем доме какое-то время будет много посторонних.

 – Ма. – Бодин взяла мать за руку и остановила. – Разве мы не были вместе, когда заболел прадедушка? Разве мы не привезли его сюда из Бодин-Хауса, не сидели с ним, не читали, не делали все, что могли, – хоть и были сиделки, – чтобы он мог умереть дома, среди родных? Элис не умирает, – продолжила Бодин, – но ситуация похожая. Мы должны сделать все, чтобы помочь ей снова начать жить.

 – Я люблю тебя, доченька.

 – Я тоже люблю тебя. А теперь веди меня к своей сестре.

 Они вместе вязали, мать и дочь, сидя в двух креслах, которые Морин поставила как раз для этого.

 Хотя Бодин уже знала, что пережила Элис, ее все равно поразил вид тетки: младшая сестра Морин выглядела лет на десять старше той.

 – Элис.

 Элис вскинула голову, услышав голос Морин, и в ее взгляде промелькнула растерянность, когда она увидела Бодин.

 – Она доктор? Она сиделка? Она из полиции?

 – Нет, это моя дочь Бодин. Твоя племянница.

 – Бодин. Элис Бодин. Мать говорит, что я Элис Энн Бодин.

 – Я назвала ее Бодин в честь этой нашей линии.

 – У нее зеленые глаза. У тебя зеленые глаза.

 – Как у моей матери и у тебя. – Стараясь держаться непринужденно, Бодин шагнула ближе. – Мне нравятся твои кроссовки.

 – Они розовые. В них не больно ногам. Я испортила свои тапки и носки. Это плохо и расточительно.

 – Иногда вещи просто снашиваются. Ты вяжешь шарф?

 – Он зеленый. – Элис почти с любовью погладила свое вязанье. – Я люблю зеленый.

 – Я тоже люблю. Только у меня никогда не было интереса к вязанию.

 Поджав губы, Элис обдумывала услышанное.

 – У сестры есть дочка, – пробормотала она тихо. – У меня были дочки. Сестра сохранила дочку. Я не сохранила дочек. Мужчине нужны сыновья.

 Бодин раскрыла было рот, но бабушка опередила ее:

 – Приятная комната. Этот розовый такой веселый цвет. Тебе тут нравится? – спросила она.

 – Тут не холодно. Мне не нужна шаль. Кровать мягкая. Окно смотрит на закат.

 – Я тоже люблю смотреть на закат. Сегодня он роскошный.

 Элис оторвалась от своего занятия, посмотрела в окно и ахнула.

 Вязание выпало у нее из рук, а лицо преобразилось. Он вскочила на ноги, и Кора подобрала крючок и шерсть.

 Небо за окном, казалось, наполнило яркими красками весь мир. Плывшие по нему легкие лиловатые облака были расцвечены позолотой; из них вырывались розовые и оранжевые лучи и окрашивали белоснежные вершины гор.

 – Может, хочешь выйти на улицу и там полюбоваться закатом? – спросила Морин.

 – На улицу. – Удивление читалось на лице Элис и звучало в голосе. Она подумала и торопливо покачала головой. – Люди, на улице люди. Нельзя разговаривать при людях. Если люди увидят и услышат тебя, Господь поразит тебя гневом. Поразит тебя, потому что они умрут.

 – Это неправда. – Кора встала и подошла к дочери. – Но сегодня мы полюбуемся закатом отсюда. Красиво, правда, Элис?

 – Каждый вечер? Не раз в неделю?

 – Да, каждый вечер. Я думаю, что Бог, который дарит нам такую красоту, как этот закат, слишком милосердный, слишком мудрый, чтобы поражать кого-то гневом.

 Поверила Элис или нет, но эти слова и красота заката ее успокоили, и она положила голову на плечо матери.

 

 Коллен мыл посуду в хижине. Он ждал стука в дверь, но, поскольку его все не было, он уже подумывал пойти в барак. В мужскую компанию. Может, сыграть в покер. Он играл в карты редко, но, поскольку у него не было отцовских проблем, делал это с удовольствием, да и везло ему чаще.

 Одно он знал точно: ему не хотелось проводить вечер в одиночестве. Слишком много тревожных мыслей о том, что происходило в большом доме, слишком много мыслей о Бодин. Слишком много раздумий над словами матери.

 И вообще слишком много раздумий.

 Так что, может, пиво с парнями и парочка партий в карты, после которых его карман опустеет или потяжелеет, будут идеальным вариантом.

 Он поговорит с Бодин утром, когда они поедут на работу. Его устраивало и просто общение, разговор, пока ее жизнь не вернется в нормальное русло.

 Потом послышался стук. Он застыл возле раковины, досадуя на себя за мгновенную вспышку радости. Было бы лучше, он понимал это, было бы лучше, если бы он не привязывался к ней так сильно, черт побери. Но он просто был не в силах устоять.

 – Открыто! – крикнул он.

 Она вошла, и ему стало стыдно за свою досаду, когда он увидел, как сильно она устала и как печальна.

 – Ох, мне надо немного отдохнуть и опомниться.

 – Ты пришла как раз туда, куда нужно. Хочешь пива?

 – Нет.

 – Вина? У меня до сих пор цела та бутылка из домика.

 Сначала она отрицательно покачала головой, но потом все же согласилась:

 – Да. Да, будет неплохо. Сегодня я так и не выпила свой бокал вина.

 – Садись. У меня есть еще черничный торт.

 – Откуда он у тебя?

 – Йоланда подарила, шеф по десертам. Я разрешил ее мальчишке прокатиться на Сандауне. Он неделю ходил за мной после школы с умоляющими глазами. Я пожалел его и заработал черничный торт.

 – Со взбитыми сливками?

 – Без них это был бы уже не черничный торт.

 – Хорошая сделка. Молодец. – Она сняла куртку и села.

 Он взял свой мультитул и открыл штопор. И только когда откупорил бутылку, увидел слезы на глазах Бодин.

 – Ой, черт побери.

 – Я не собираюсь плакать, не беспокойся. Возможно, пару минут побалансирую на грани, но не разревусь.

 – Все так плохо?

 – Да. Нет. В общем, не знаю, и это правда. – Глубоко вздохнув несколько раз, она приложила пальцы к глазам, словно задвигая слезы назад. – Она выглядит на десяток лет старше моей матери, сама рыхлая и толстая, лицо в глубоких морщинах. Женщина, прожившая тяжелую жизнь. Господи, теперь я понимаю, что значат эти слова.

 – Ясно. – Он налил ей вина, и, хотя пиво устроило бы его больше, за компанию наполнил бокал и для себя.

 – Волосы у нее ломкие и сухие, как солома, до самых бедер. Конечно, она годами не стриглась и не ухаживала за ними. У нее затравленный взгляд – как у собаки, которая постоянно ждет пинка, потому что часто их получала. Она смотрела на закат, смотрела на него из окна той комнаты, которую ты тоже помогал красить, я это знаю.

 – Я пришел только в самом конце.

 – Ну, все равно помогал красить, – повторила Бодин, и слеза все-таки скатилась по ее щеке. – И на ее лице было столько радости, Коллен. Такое удивление – как у ребенка. Она не захотела выходить на улицу, поскольку там все еще работали несколько человек, но она радовалась каждой минуте, пока садилось солнце, словно это был фейерверк на Четвертое июля, Рождество или цирковой парад, когда все артисты выезжают в сверкающих костюмах.

 – Таких закатов, как в Монтане, нет больше нигде. – Он поставил перед ней тарелочку с тортом.

 – Боже, Йоланда настоящая мастерица. Знаешь, мы с Сол и еще несколько девчонок ездили летом, когда окончили школу, в Орегон. Он тоже славится закатами, но они не идут ни в какое сравнение с Монтаной, для меня во всяком случае. А для Элис… Коллен, она сказала, что ей было позволено сидеть один час раз в неделю и смотреть на закат. Если она хорошо себя вела.

 – Она вспомнит достаточно, чтобы его нашли, Бо.

 – Она кое-что уже вспоминает – бабушек и маму, пожалуй, дом. Она сказала, что у нее были дочки, но они не остались у нее, как я у мамы. У меня разрывалось сердце. – У Бодин дрогнул голос, и она сунула в рот кусочек торта. – Разрывалось на мелкие частички.

 Она всхлипнула, наклонила голову и заставила себя съесть еще немного.

 Коллен ничего не говорил, утешая ее тем, что молча слушал, чтобы она могла выговориться.

 – Мы принесли наверх поднос с обедом для нее, бабушки и сиделки. Хорошую домашнюю еду на красивых маминых тарелках, с льняными салфетками. Прямо-таки как на банкете. Все остальные – ну, кроме Чейза, – поели внизу. Но я никогда не забуду, как она посмотрела на тарелку с курятиной и картошкой – как на изысканное блюдо французской кухни, и не знала, что с этим делать. – Бодин вздохнула и съела еще кусочек торта. – Вот я и ушла на некоторое время.

 – Я не говорю, что все будет легко, но, думаю, немного легче все-таки станет. А я надеялся и ждал твоего прихода.

 Она с трудом улыбнулась ему:

 – Ну, ты же говорил, что хочешь секса.

 – Я надеялся на это, но вино с тортом тоже неплохо.

 – Торт в самом деле замечательный. А Чейз пошел на ужин к Джессике.

 – Слышал.

 – Взял с собой «Тумстоун» на диске.

 Коллен рассмеялся и с удовлетворением заметил, как его смех оживил ее глаза.

 – Парень не может без этого.

 – Они, может, действительно посмотрят кусок фильма. Я уверена, он надеется остаться у нее на ночь. Сегодня он принес ей цветы.

 Коллен, усмехаясь, ел торт.

 – Он влюбился в нее, – констатировала Бодин.

 – Об этом говорят цветы?

 – Скажи мне – тебя хоть и не было тут несколько лет, но ты знаешь его как облупленного, и я тоже – так скажи мне, помнишь ли ты, чтобы он дарил цветы женщине или девушке?

 Коллен выпил вина и задумался.

 – Однажды он подарил цветок Мисси Криспен. – Он многозначительно подмигнул. – В честь начала весны.

 – Что ж, так полагается. Сейчас середина недели, не было даже речи о свидании, и вдруг цветы. Я видела, что они торчали из его сумки. Ирисы. Значит, он специально ездил их покупать.

 Коллен помахал перед ней вилкой.

 – Неужели каждый мужчина, даривший тебе цветы, был влюблен в тебя?

 – Я была бы точно уверена, что нравлюсь ему, если он столько ради этого хлопотал. А Чейз робок с женщинами. Цветы для него – декларация намерения.

 – Какого намерения?

 – Он этого пока и сам не знает, – продолжала Бодин. – Но я знаю. Он влюбился в Джессику, и он никогда прежде не влюблялся ни в кого так, как сейчас. И знаешь, что еще?

 – Возможно, да, но ты все равно говори.

 – Я не могу сказать, влюблена ли в него она – я не настолько долго ее знаю, чтобы утверждать с уверенностью. Но я точно знаю: он ей действительно нравится. И это серьезное чувство. – Она отодвинула в сторону тарелку. – Боже, теперь я чувствую себя лучше. Кажется, Рори пошел куда-то с Челси.

 – Он тоже влюблен?

 – Нет, но она ему очень нравится, и он точно намерен с ней переспать. По-моему, это абсолютно взаимно. Папа хочет, чтобы мама немного отдохнула, а бабушки какое-то время поживут на ранчо. Так что… У тебя найдется лишняя зубная щетка?

 – Нет.

 – О, ладно.

 – Ты хочешь почистить зубы?

 – Не сию минуту, а утром. – Допив вино, она встала. – Я хочу испробовать твою кровать на прочность.

 – Она не такая большая, как та, которую мы испробовали до этого, но у нее хорошие пружины.

 – Что ж, попрыгаем на них. Ты не возражаешь, если я запру входную дверь? Просто не хочу, чтобы кто-нибудь вошел, когда я буду голая на тебе.

 – Кто сказал, что ты будешь сверху?

 – Ну, посмотрим.

 – Я запру дверь.

 Пружины отлично выдержали испытание. Потом Бодин лежала без сил, в сладкой истоме.

 – О да, теперь я чувствую себя лучше.

 – Рад, что сумел тебе помочь. Но нужно, чтобы ты чувствовала себя не просто лучше, а поистине великолепно.

 Он снова лег на нее.

 Все еще в истоме, она запустила пальцы в его волосы и улыбнулась:

 – Это будет героическое восстановление меня, Скиннер.

 – Не совсем, поскольку мы будем делать то, что нам не удавалось раньше.

 – Не представляю, что мы могли пропустить.

 – Нам не хватало неторопливости. – Он потерся губами о губы Бодин, затем о ее щеку.

 – Мне нравится, когда сильно и бурно.

 – Давай посмотрим, как у нас получится медленный и основательный ритм. Мне нравится, как ты сложена. – Его пальцы скользили вверх и вниз по ее груди. – У тебя длинные руки и ноги, длинные и очень упругие.

 – Я занимаюсь, – с трудом проговорила она.

 – Крепкие, красивые груди. – Он провел большим пальцем по ее соску. – Прямые, как линейка, волосы, темные как ночь. Я люблю их запах, и мне всегда хочется быть к ним чуточку ближе. Мне нравится вкус твоей кожи. – Он припал губами к ее шее. – А эти глаза цвета листвы в тени. Твоя кожа гладкая как шелк. Твои губы очень подходят к моим.

 Он продолжил ласки и покрывал тело Бодин поцелуями нежно и медленно, словно весенний дождик.

 – Мне очень нравится, как ты сложена.

 – Ты морочишь мне голову. – Но она не смогла рассмеяться. У нее закружилась голова, а под кожей побежали языки пламени.

 – Чем больше я прикасаюсь к тебе, тем больше я тебя хочу. Сейчас ты немного потерпи.

 Под его губами бился пульс Бодин, медленный и сильный, как он и хотел. Ее тело вытягивалось, шевелилось под его руками, дрожало и расслаблялось. Он и хотел ее такой, хотел не только восторга, взрыва, но и вообще всего. Но что такое «все», когда имеешь дело с Бодин?

 Вздохи и сладкие поцелуи, тихие стоны и лунный свет, падающий на узкую кровать. Реакция на простой, неспешный ритм. Красивые зеленые глаза, наполненные всем, что он мог ей дать.

 Он ласкал и ласкал ее тело. И на этот раз она на выдохе прошептала его имя.

 Голова уже не кружилась. Бодин казалось, что она плыла, они вместе плыли сквозь теплый, приятный туман, где все мерцало. Руки Коллена, сильные, мозолистые, лишь добавляли эротики неторопливым ласкам. Щетина колола ей кожу, когда он водил языком по ее животу, и она дрожала.

 Потом его язык скользнул еще ниже, лизнул, вошел внутрь и стал двигаться там, заставив извиваться и ее, извиваться, извиваться, медленно, сонно, беспомощно, выплывая на бархатный пик.

 Но он по-прежнему не спешил. Эти сильные ладони погружали ее все глубже в туманное удовольствие, а мерцающий туман густел и густел. Когда Коллен снова накрыл губами ее губы, она покорилась.

 Он вошел в нее, услышал, как у нее перехватило дыхание, и увидел ее затуманенный взгляд.

 – Теперь и эта часть, – прошептал он. – Медленно. Приятно и медленно.

 Долго, медленно, глубоко, а она такая жаркая, такая влажная вокруг него. Бодин снова застонала, но он остановился, войдя в нее и наслаждаясь каждой секундой, каждым мгновением удовольствия. И снова движение, снова медленно, настойчиво; наконец он почувствовал, что она опять пульсирует, и слился с ней в долгожданном финале.

 Бодин проспала – такого с ней никогда не бывало. Может, полчаса ничего и не меняли, по большому счету, но они пробили брешь в ее жестком утреннем графике.

 Она вскочила с постели так быстро, что Коллен не успел ее остановить.

 – Куда ты так торопишься?

 – Я уже отстаю от своего обычного распорядка. Могу сократить время на фитнес и сразу взяться за почту. – Одеваясь, она решала на ходу: – Поеду на пикапе, а не на Лео.

 – Могу дать Лео корм и оседлать. Я рассчитывал сегодня на нем поработать.

 Она бросила взгляд на постель, на смутный силуэт мужчины, с которым провела ночь.

 – У тебя и так много дел.

 – Но ведь я все равно встал.

 Похоже, его это не огорчило, с приятным удивлением подумала она, он даже не жаловался.

 – Хочешь пойти в дом на завтрак?

 – Пожалуй, это будет лучше, чем жареное яйцо на тосте.

 – Тогда увидимся через час. – Она замерла на мгновение в нерешительности, потом вернулась, наклонилась и поцеловала его. – Если бы я знала, что так все обернется, то настояла бы, чтобы сюда поставили широкую кровать.

 – Эта тоже неплохо послужила.

 – Ты прав, послужила. Я пошла.

 Она выскочила из комнаты. Через секунду он услышал, как хлопнула дверь.

 Женщины быстро двигаются, подумал он, заставляя себя встать и сварить кофе.

 За этот час Бодин сделала укороченную зарядку, приняла душ, оделась, ответила на несколько писем. Остальное могло и подождать. Кофе не может ждать.

 Поскольку она все еще отставала от своего графика на десять минут, ей пришлось пожертвовать той первой чашкой, которую она обычно выпивала в одиночестве. Клементина наверняка уже на кухне.

 Как и ожидалось, когда Бодин взбежала по ступенькам задней лестницы, в воздухе уже витал аромат кофе. Клементина замесила в миске бисквитное тесто и жарила картошку. Для Бодин не стало большой неожиданностью, что Морин в этот самый момент, болтая с Клементиной, жарила бекон и колбасу.

 Но когда она увидела, что за кухонным столом сидела Элис, склонившись над вязанием, то сбилась с шага.

 – Сегодня ты что-то поздно, – сказала Морин, выкладывая шипевший бекон на бумажное полотенце, и послала дочери безмолвный сигнал.

 – Да, чуть позже. Доброе утро, Клем. Доброе утро, Элис.

 – Я вяжу шарф.

 – О, он стал длиннее.

 – Как и ты, Элис ранняя пташка. Мисс Фэнси еще спит, а Кора принимает душ. Я велела Кейти, это ночная сиделка, отдохнуть, а Элис может выпить чаю тут, внизу, пока мы готовим завтрак.

 – Кейти сиделка. Она приходила в больницу. Клементина печет печенье. Я люблю печенье.

 – Я добавляю в тесто немножко кайенского перца, – сказала Клементина. – Ты всегда любила, когда я добавляла кайенский перец. Кофе готов.

 – Да. – Бодин налила себе кружку.

 – Кофе не позволено пить женщинам детородного возраста. Это может помешать оплодотворению семени.

 – Я никогда такого не слышала. – Бодин откинулась на спинку стула и отпила кофе. – Иначе это было бы самое простое противозачаточное средство.

 – Бодин, – еле слышно сказала Морин.

 Улыбаясь, Бодин подошла к Элис и села рядом с ней.

 – Я не думаю, что кофе способен на такое, но пока не готова родить ребенка.

 – У тебя детородный возраст.

 – Да.

 – Рожать сыновей – долг женщины перед мужем. У тебя должен быть муж, чтобы он кормил тебя.

 – Я сама себя прокормлю. Может, я и не прочь выйти замуж, но мой муж должен соответствовать моим стандартам. А они очень высокие, поскольку для меня эталоном служит мой отец. Так что мой будущий муж должен быть красивым, сильным, умным, добрым и не скучным. Он должен уважать меня за то, что я есть, как папа уважает маму. И, скорее всего, учитывая мое личное пристрастие, он должен быть еще и хорошим лошадником. И должен любить меня, как будто я королева, и воительница, и гений, и самая сексуальная женщина на свете.

 – Мужчина выбирает.

 – Нет, Элис, люди выбирают друг друга. Мне так жаль, так жаль, Элис, что кто-то лишил тебя выбора.

 Она уловила движение и увидела женщину, появившуюся в дверях. Примерно одного возраста с Морин, со строго поджатыми губами и короткими, пепельными волосами.

 Сиделка, подумала Бодин и забеспокоилась, что перешла черту допустимого. Но женщина кивнула.

 – Я считаю, что ты действительно молодец, – закончила Бодин и увидела, что в глазах Элис что-то промелькнуло. Так бывало, когда она пыталась что-то обдумать.

 – Женщины слабые.

 – Некоторые люди слабые. Ты – нет. Пожалуй, ты самая сильная женщина, каких я знаю.

 Элис наклонила голову и сгорбилась, но Бодин уловила ее слабую улыбку.

 – Я вяжу шарф. Клементина печет печенье. Сестра…

 Она осеклась и вскрикнула, когда из прихожей появился Коллен.

 Черт побери, подумала Бодин. Ей надо было сбегать к нему и предупредить, чтобы не заходил на кухню.

 – Доброе утро. – Коллен остановился у двери. – Я пришел клянчить завтрак. Это твое знаменитое печенье на пахте, Клементина?

 – Оно самое. У тебя чистые руки?

 – Нормальные. А вы, должно быть, мисс Элис. – Он говорил легко и таким тоном, каким обычно разговаривал с нервной лошадью; Бодин слышала это много раз. – Рад познакомиться, мэм.

 – Один из сыновей, один из сыновей сестры.

 – Почетный сын. – Голос Морин, возможно, прозвучал на несколько тонов бодрее, чем нужно, но он остановил беспокойные руки Элис. – Это Коллен. Он нам почти родной. Он хороший мальчик, Элис.

 – Мужчина. Он не мальчик. – Элис похлопала себя по щеке.

 В ответ Коллен потер свою щеку.

 – Я забыл сегодня утром побриться. Совсем выскочило из головы.

 – А вы вяжете что-то красивое. Моя сестра вяжет на спицах. Я не удивлюсь, если она свяжет настоящий дом.

 – Дом нельзя связать. Я вяжу крючком. Я вяжу шарф.

 – Если ты хочешь что-нибудь получить на этой кухне, иди сюда и смой с рук лошадиный запах, – приказала Клементина, нарезая печенье. – Завтрак скоро будет готов.

 – Да, мэм.

 – Она говорит мужчине, что ему делать, – удивленно прошептала Элис, повернувшись к Бодин.

 – Она всем нам это говорит.

 – Я помыла руки.

 С увлажнившимися глазами Клементина кивнула Элис:

 – Тогда ты получишь свой завтрак.

 Послышался стук ног по ступенькам, и Элис снова вздрогнула. Бодин положила ей руку на плечо.

 В кухню влетел Рори, радостный как щенок, волосы еще влажные, лицо свежевыбритое.

 – Проспал. Тут чертовски хорошо пахнет. Я бы…

 Он заметил женщину, сидевшую за столом рядом с Бодин. Как и все остальные в семье, он отличался вежливостью. К тому же Рори был по своей сути коммерсантом. Он немедленно изобразил ослепительную улыбку:

 – Доброе утро, Элис. У меня пока не было возможности познакомиться с тобой. Я Рори.

 Элис открыла рот. Бодин услышала два быстрых вздоха, а потом лицо Элис озарилось безмерной радостью. Пожалуй, даже чем-то большим, чем радостью.

 – Рори. Рори. – Она смеялась, а по ее щекам текли слезы. Она вскочила из-за стола и бросилась к нему. – Мой мальчик. Мой Рори.

 Неловко похлопав Элис по спине, парень в шоке уставился на мать.

 – Это мой младший, Элис, – осторожно сказала Морин. – Это мой сын Рори.

 – Мой Рори. – Элис немного отодвинулась, взглянула на его лицо и погладила по щеке. – Глядите, какой красивый. Ты был таким красивым малышом, таким красивым мальчиком. Теперь ты тоже красивый. Такой большой! Такой высокий! Мама больше не может покачать тебя на руках, сыночек.

 – Э…

 – Элис, – сказала сиделка ровным тоном. – Это сын твоей сестры, твой племянник.

 – Нет. Нет. – Элис снова вцепилась в него. – Мой сынок. Он Рори. Не забирайте его у меня. Я никому не позволю забрать его снова.

 – Я никуда и не собираюсь, – сказал ей Рори. – Все нормально.

 – Я молилась за моих детей. За Кору, и Фэнси, и Рори, и Лили, и Морин, и Сару, и за Бенджамина, хотя он пошел прямо на небо. Рори, ты знаешь, где они, где мои другие дети? Мои девочки?

 – Нет. Мне жаль. Ты сядь, хорошо?

 – Я вяжу тебе шарф, он зеленый. У моего Рори зеленые глаза.

 – Он красивый. Он правда красивый. – Рори снова посмотрел на мать.

 Бодин встала. Она пошла к задней лестнице, чтобы обнять и утешить рыдавшую Кору.

 

 Он проболел, как собака, целую неделю. Он еле-еле сползал с кровати, чтобы сделать свои дела, принять лекарство или открыть консервы и поесть.

 Он весь горел, его бросало в жар и в холод, но хуже всего был разрывавший грудь кашель. Приступы мешали дышать, сковывали грудь и совершенно лишали сил. Вязкая, желтая слизь, извергавшаяся из легких, обжигала горло.

 Лежа на мокрых от пота простынях, он проклинал Эстер, обвиняя в своих бедах.

 Вот он поправится и разыщет ее. Разыщет и забьет без всякой пощады, как собаку. Она недостойна честной пули.

 Но пока, если даже он и ухитрялся простоять на ногах больше пары минут, кашель все равно валил его на колени.

 Наконец он нашел в себе силы выползти на улицу и увидел полуживую собаку. Он швырнул ей в ведро еды. В другое ведро он накачал воды, и это вызвало свирепый приступ кашля. Выплюнув кровавую слизь, дыша со свистом, он пошел проведать корову.

 Он не доил ее с начала болезни. Корова и лошадь питались скудной травой, проросшей кое-где во дворе, и лизали снег вместо воды. Куры продержались чуть лучше. Посмотрев на все это, он с горечью понял, что парень тут даже не показывался. А если и приезжал, то делал свою работу кое-как.

 Бесполезный парень, как и его чертова мать.

 Когда к нему вернутся силы, он задаст ему хорошую трепку. Потом поедет и найдет себе молодую жену, и та родит ему сыновей, которые будут почитать отца. Не то что этот, который приезжает и уезжает, когда ему вздумается.

 С Эстер он ошибся и признает это. Потратил на нее столько лет. Совершил ошибку или даже две, пытаясь взять вторую жену, но ничего не вышло.

 Вот сейчас к нему вернутся силы, чтобы купить припасов и лекарство.

 Слабый, с кружившейся от усилий головой, он накормил скотину и еле вполз в дом. Хотел заглянуть в Интернет, найти какое-то утешение, общаясь с людьми, которые знали то, что знал он, и верили в то, во что верил он.

 Он заплатил большие деньги за антенну, беспроводной Интернет, новейшие устройства и усилители. Научился ими пользоваться и оставаться при этом невидимым.

 Проклятое правительство шпионит за всеми, ворует земли, принимает в страну всякий сброд – черномазых и мексиканцев, – ставя под угрозу настоящую, традиционную Америку.

 Он независимый гражданин и готов пролить кровь за свои права. Даже жаждет это сделать.

 Но сначала он прольет кровь Эстер, этой подлой дряни. И научит ее щенка уважать его. Потом найдет себе молодую, хорошую жену, и она родит ему таких сыновей, каких он заслуживает.

 Но пока он смог лишь заползти под одеяло, дрожа от озноба и свистя простуженными легкими, полными густой слизи.

 

 У Коллена все сжалось внутри, когда он увидел автомобиль шерифа.

 – Сообщишь мне, если тебе что-нибудь потребуется, – сказал он кузнецу и пошел навстречу Тейту. – Что, еще труп?

 – Нет, слава богу. Погода-то совсем майская, а ведь еще март.

 – Еще сто раз переменится, но пока хорошо.

 Тейт обвел цепким взглядом загон, ангар.

 – Как дела?

 – У нас две верховых прогулки сейчас, еще две после полудня и парочка занятий в манеже. Майская погода – майская занятость.

 Тейт кивнул.

 – Спайк там?

 – Да. Хорошее имя для кузнеца^[3].

 – Нечасто можно увидеть кузнеца с дюжиной татуировок одна краше другой и в строгом собачьем ошейнике. Но он знает свое дело. Ты можешь сделать перерыв?

 – Вроде я уже сделал.

 – Давай-ка отойдем в сторону. – Тейт направился к большому загону. – Красивые лошади.

 – Сегодня мы привезли еще. Завтра хотим перегнать их на пастбище, если погода подержится. Давно я не перегонял лошадей ни свет ни заря на пастбище, а вечером гнал назад.

 – Ты говоришь так, будто ждешь этого с нетерпением.

 – А что ж, и жду. Мне нравится тут работать, хоть много бумажной и компьютерной фигни. – Он протянул руку и приласкал любопытного гнедого. – Ну, я догадываюсь, что ты приехал сюда не ради того, чтобы посмотреть, как я работаю.

 – Нет. Я еду на ранчо, чтобы поговорить с Элис. Сейчас она беседует с психиатром. Надеюсь, что она вспомнит еще что-нибудь.

 – Я могу сказать тебе, что она постепенно вспоминает разные эпизоды. Сам слышал, когда пришел в большой дом завтракать. Она решила, что Рори – ее сын, и назвала имена семи детей. Все девочки, кроме мальчика Рори и еще одного. Похоже, тот умер или сразу после рождения, или чуть позже.

 – Ах, господи.

 – Не знаю, может, я говорю тебе что-то, чего не стоило бы говорить. Но она просто вцепилась в Рори. Все повторяла, как убаюкивала его, пела, играла с ним, как он сделал первые шаги. Сердце разрывалось. Шериф, ты узнал что-нибудь еще о том мерзавце?

 – Эх, хотел бы, но пока мало. Мы работаем с полицией штата. Сделали фото Элис, разослали во все СМИ на тот случай, если ее кто-нибудь видел. Выезжали с собаками, пытались пройти по ее следу, но помешал дождь, к тому же мы не знали, с какой стороны она пришла.

 – Надо, чтобы она сама сказала. Однако на нее нельзя давить.

 – Ты прав. – Любопытный гнедой ткнулся носом в плечо Тейту, и он рассеянно похлопал его. – Если она скажет еще хоть что-то, мы будем работать с этим. Но я здесь не только из-за этого. Слышал, Гаррет заглядывал сюда на машине с гербом, в полной форме и снова наехал на тебя.

 – Клинток меня не волнует.

 – Я временно отстранил его.

 Коллен повернулся к шерифу и сдвинул на затылок шляпу.

 – Не было необходимости делать это из-за меня.

 – Я сделал это не из-за тебя. – Щеки Тейта покраснели он гнева. – Гаррет нарушил мой прямой приказ. Он оскорблял гражданина страны, угрожал ему. Я отстранил его на время, пока не дал под зад коленом, поскольку кое в чем он хорош, и… На мне висят розыски двух пропавших. У меня убиты две женщины, а след убийцы простыл. У меня где-то тут живет мужик, незнамо сколько лет державший у себя женщину, с которой я когда-то крутил любовь. И след этот тоже холодный. Но если Гаррет снова перейдет черту, он потеряет работу. Это я тебе говорю. – Тейт ткнул пальцем ему в грудь. – Ты тут за главного?

 – Вроде да.

 – Ты станешь терпеть, если кто-то из подчиненных, которые проводят конные прогулки, дают уроки верховой езды или ухаживают за лошадьми, будет делать не то, что ты сказал, а полностью противоположное? Прямо при клиентах? Будет подрывать твой авторитет?

 Прижатый в угол, Коллен вздохнул:

 – Ладно, ты убедил меня.

 – И вот что еще. Гаррет сейчас зол до предела. Если он явится к тебе, Кол, я услышу об этом. И я не хочу, чтобы ты снова начал нести чушь вроде того, что сам с ним разберешься и что тебе наплевать на него. Он один из моих людей, и, если он снова явится к тебе, я должен узнать об этом первым. Я не могу держать у себя сотрудника, который нарушает мои приказы, прикрываясь жетоном и гербом. Ясно тебе?

 – Да, да, ясно.

 – Тебе это может не нравиться.

 – Да, не нравится. Но я все понял.

 – Обещай мне. – Тейт протянул руку.

 – Черт побери. – Коллен, снова загнанный в угол, пожал ему руку. – Даю слово.

 – Тогда ладно. Поеду поговорить с Элис. – Но тут Тейт снова замер, глядя куда-то вдаль. – Семеро детей.

 – Она назвала всех по именам.

 – Боже милостивый, – пробормотал Тейт и зашагал прочь.

 Подъехав к ранчо, он понадеялся, что правильно рассчитал время. Он узнал машину доктора Минноу, и это было хорошо. Он хотел поговорить и с ней тоже.

 Когда шериф постучал, к двери подошла Кора.

 – Надеюсь, я не помешаю, миссис Бодин.

 – Конечно, нет, Боб. В больнице я была для тебя Кора. Давай так и дальше. А Элис беседует с доктором. С доктором Минноу. Думаю, они уже заканчивают. Заходи.

 Он снял шляпу и вошел в дом.

 – Как дела у Элис, мэм, после того как вы привезли ее домой?

 – Думаю, лучше. Я даже уверена в этом. Ма, смотри, кто к нам приехал.

 – О, Бобби Тейт. – Отложив в сторону спицы, Мисс Фэнси похлопала по дивану рядом с собой. – Присядь и расскажи мне все местные новости и сплетни.

 – К сожалению, не могу, Мисс Фэнси.

 – Что ж, тогда я принесу тебе чашечку кофе.

 – Пожалуйста, не беспокойтесь, Мисс Фэнси.

 – Тот день, когда я не смогу принести чашечку кофе симпатичному мужчине, который пришел к нам в гости, станет днем, когда я предстану пред Творцом.

 На ее рубашке в этот день были такие слова:

 

 ЖЕНЩИНАМ МЕСТО В КОНГРЕССЕ И СЕНАТЕ

 

 Мисс Фэнси полностью разделяла это мнение.

 – Тебе все равно нужно подождать несколько минут, – добавила она. – Элис общается наверху с доктором. Присядь, а я принесу кофе.

 – Мы ищем, чем нам заняться, – пояснила Кора, когда ее мать вышла из комнаты. – Стараемся, чтобы Элис что-то делала. Думаю, ты бы сразу сообщил мне новости, если бы они у тебя были.

 – Извините, миссис Бодин – Кора. Мы делаем все, что можем.

 – Не сомневаюсь. О, доктор Минноу. Вы закончили?

 – Мы хорошо поговорили, шериф.

 – Доктор Минноу. Элис сейчас может поговорить со мной?

 – Дайте ей минут пять. У нее заметный прогресс, миссис Бодин. Думаю, интуиция не подвела вас и Морин – вы правильно сделали, что привезли ее сюда. Это лишь начало, но она спокойна.

 – Скажите, помнит ли она что-нибудь о похитителе и о своей жизни у него?

 – Шериф, она избегает разговоров об этом, и я считаю, это естественно. Она борется с тем, что он вбил ей в сознание, и это ее реальность. Эту реальность она помнит какой-то частью своего мозга, в этой реальности она чувствует себя спокойнее, даже счастливее. Она охотно рассказывает о своем доме, а когда я спросила ее, больше ли он, чем ее спальня – та, что наверху, – она ответила, что дом примерно такой же, но тут у нее окна и красивые стены.

 Селия опять улыбнулась Коре:

 – Ей комфортнее в ее комнате благодаря тому, что вы покрасили стены в тот цвет, который она помнит. Она чувствует себя там хозяйкой, хотя и не сознает этого.

 Она продолжила разговор с шерифом:

 – Ее похититель не жил с ней в том доме. Я бы сказала, это скорее небольшой сарай, а не дом. Она не готова описать, что она видела, когда выходила на улицу. Она упоминала собаку – злую, – но от других подробностей уходила.

 – Сарай и собака – новые для меня детали.

 – Боб, вот, пожалуйста. – Мисс Фэнси принесла шерифу кофе. – О, доктор Минноу, вам тоже принести кофе?

 – Спасибо, но мне пора ехать. Завтра я появлюсь в то же время. А пока не говорите с Элис о Рори. Дадим ей какое-то время.

 – Я принесу вам пальто и провожу вас.

 Тейт встал, держа в одной руке шляпу, а в другой кофе.

 – Мисс Фэнси, я поднимусь к Элис, если можно.

 – Сиделка там, наверху… – Мисс Фэнси потерла висок. – Ох, ее имя выскочило у меня из памяти.

 – Не беспокойтесь насчет этого. Я загляну к вам перед уходом.

 Шериф предположил, что Элис поселили в ее прежней комнате, и знал, где она находится. В давние времена он несколько месяцев стоял под ее окном. А иногда она вылезала из окна к нему.

 Теперь она сидела у окна, на ее плечи давил груз прожитых лет, и она что-то вязала крючком.

 На втором кресле женщина читала книгу. Она быстро встала, когда он вошел.

 – К тебе гость, Элис.

 Элис подняла голову и робко улыбнулась.

 – Я знаю тебя. Ты приходил в больницу. Ты был очень добрым и навещал меня. Ты… – В ее глазах что-то промелькнуло. – Ты можешь ходить на руках.

 – Да, я мог когда-то. – Его сердце чуть дрогнуло; он вспомнил, как смешил ее, когда ходил на руках по траве. Им было шестнадцать, и он был отчаянно влюблен в нее. – Не уверен, что сейчас у меня получится.

 – Я оставлю вас, побуду в соседней комнате, – спокойно сказала Тейту сиделка.

 – Ты пьешь кофе. Мне нельзя пить кофе, а Бодин пьет. Она дочка сестры. Она тоже хорошая.

 – Я знаю Бодин. Прекрасная молодая женщина. Можно я посижу с тобой?

 – Мужчина не должен спрашивать. Мужчина просто делает.

 – Вежливый мужчина спрашивает. Можно я посижу с тобой, Элис?

 Она слегка зарделась.

 – Посиди. Я вяжу шарф. Для Рори. Для моего сына. У него зеленые глаза. Он такой красивый. Он вырос и стал такой высокий.

 – Сколько прошло времени, с тех пор как ты его видела?

 – Мы завтракали. Клементина испекла печенье. Я… я люблю ее печенье.

 – Я имею в виду до завтрака. Сколько ты его не видела?

 – О, ему был всего годик. Один годик. Такой милый малыш. Я кормила его, купала, учила хлопать в ладошки. Я учила его ходить и говорить «мама». Потому что он мой сын.

 – У тебя были дочки.

 – Да, родились. Кора, и Фэнси, и Лили, и Морин, и Сара.

 – Ты учила их хлопать в ладоши?

 – Я не могла. Сэр забирал их. Ему не нужны девочки, и за них он получал хорошую цену. Может, ты найдешь их.

 – Попробую.

 – Но не Бенджамина. Господь забрал его на небеса до того, как он вылез из меня. А Рори не забрал. Я нашла Рори здесь. Я счастлива, что приехала сюда.

 – Дети родились в твоем доме?

 – Только Лили, и Морин, и Сара, и Бенджамин. Сэр построил мне дом, потому что я дала ему сына, как и полагается женщине.

 – Где же ты родила Кору, и Фэнси, и Рори?

 – В комнате внизу. – Она сжала губы. – Мне не нравилась комната внизу. Не нравилась. Дом мне больше нравился.

 – Все хорошо. – Он дотронулся до ее дрожащей руки. – Ты никогда больше не вернешься в ту комнату.

 – Я останусь тут с Рори. С мамой, и сестрой, и бабушкой… Бабушка. У дедушки есть шоколадное драже «M&M’s», еще от него пахнет вишней, и у него есть борода.

 – Правильно. – Тейт сообразил, что она не знает о смерти деда, и осторожно кивнул. – А у Сэра есть борода?

 – На все лицо, на все лицо. – Она провела рукой по щекам и подбородку.

 – От него пахнет вишней?

 – Нет, нет. Мылом, которое сначала щиплется. А иногда нет. Иногда виски. Иногда виски и по́том. Мне не нравится. Мне нравится вязать шарф. Мне нравится вязать шарф. Мне нравится вязать, и окно, и печенье. Мне нравятся розовые стены.

 – Очень веселый цвет. А какого цвета были стены в твоем доме?

 – Серые с белыми пятнами и полосами. Эти мне больше нравятся. Я неблагодарная. Я неблагодарная. Сэр построил для меня дом, а я неблагодарная.

 – Нет, неправда. Ты радуешься, что вернулась к себе домой, к своей семье. Ты можешь сказать мне кое-что, Элис?

 – Я не знаю.

 – Ты можешь мне сказать, где ты была, когда встретила Сэра в самый первый раз?

 – Я не знаю. Мне надо довязать шарф, довязать для Рори.

 – Ладно. Мне надо идти, но я приду еще, если ты не возражаешь.

 – Ладно. Я хотела вернуться домой, – сказала она, когда он встал.

 – Ты сейчас дома.

 – Мне надо было позвонить дедушке из Миссулы, когда я попала туда. Он бы приехал за мной. Он бы не сердился.

 – Ты возвращалась домой из Миссулы?

 – Из… откуда-то еще. Я не знаю. Я ужасно устала сейчас.

 – Я позову сиделку. Ты можешь немного отдохнуть.

 – Они жарят индейку на День благодарения, но бабушкин окорок мне нравится больше. Бабушка делает окорок на День благодарения, а мы все делаем пирожки. Я буду спать.

 – Хорошо, Элис. Давай, я помогу тебе. – Он помог ей лечь на кровать и подоткнул вокруг нее плед.

 – Мягко. Тут все мягко. Мама тут?

 – Сейчас я позову ее. Отдыхай.

 Шериф вышел, кивнул сиделке и стал спускаться вниз к Коре.

 Сарай, собака, где-то на дороге от Миссулы до ранчо, что-то связанное с Днем благодарения – хотя бог знает, сколько лет назад это произошло.

 Но кое-что уже есть.

 Время шло. Вся жизнь в доме вращалась вокруг Элис – что можно говорить, что нельзя говорить, что делать, что не делать, – а весна с ее радостями и проблемами все сильнее заявляла о себе. Солнце вставало раньше, заходило позже, но и работы прибавилось.

 Работа для Бодин часто была возможностью сбежать от стресса и тревог; ей иногда казалось, что дома она словно ходила по яичной скорлупе. Но потом она чувствовала себя виноватой за то, что так думала.

 Она думала о ночах, проведенных с Колленом на его узкой кровати или в каком-нибудь пустом домике. Это было бегством другого рода. И тут уж она совсем не испытывала вины. Если она анализировала это – а она иногда анализировала, – то приходила к заключению, что Коллен помогал ей приходить в себя, составлял ей компанию, был хорошим слушателем. Раньше она не подозревала, что он мог стать для нее надежной опорой.

 И еще у них был действительно хороший секс.

 Ей нравилось думать, что она давала ему не меньше.

 Почти каждый день она ездила верхом на работу вместе с ним, потом возвращалась домой. Если удавалось выкроить время, она приезжала домой и днем, чтобы бабушки могли немного отдохнуть от Элис.

 – Мне она нравится. – Бодин неторопливо ехала рядом с Колленом, хотя мысленно уже прикидывала, что сделает на работе в первую очередь. – Каждый раз в какой-то степени что-то – или кто-то – проглядывает сквозь вуаль травмы. Ее любят собаки, а это хороший показатель.

 – Собаки любят Элис?

 – У них взаимная любовь. Когда она вяжет, они валяются или спят у ее ног. Как-то днем к нам заезжал шериф. Я как раз была дома. Он хорошо умеет с ней общаться.

 – Он узнал что-нибудь еще?

 – Выяснилось, что ей только исполнился двадцать один год, когда она поехала автостопом домой. Так что теперь он знает точнее, когда она лишилась свободы. Не знаю, что шериф может сделать и что найти, ведь прошло двадцать шесть лет, но, конечно, это полезные сведения. Элис захотела, чтобы я осталась с ней во время их разговора. Она радовалась – мы вроде как принимали у себя гостя. Она вяжет еще один шарф – для меня. Первый уже закончила. – Посмотрев на небо, Бодин произнесла: – У меня голова идет кругом от нее.

 – Не преувеличивай. Она доверяет тебе, ты ей нравишься. Ей нравится Тейт. Она робеет при мне, когда я появляюсь у вас, но не боится меня.

 – То же самое с папой и Чейзом – она робеет, но не пугается. И до сих пор отказывается выходить на улицу. Мол, там люди и все такое.

 – Ей нужно больше времени.

 – Я понимаю, пока еще рано. Но… Нам всем приходится быть очень осторожными, и это выматывает. Это помогает, но выматывает. В какие-то дни она сознает, что Рори не ее сын. Но иногда ведет себя как мама-медведица. Рори тяжело. Хотя он справляется с ситуацией лучше, чем можно было ожидать. Я часто забываю, что у него доброе сердце. Оно просто золотое.

 – Хочешь узнать, что я думаю?

 – Конечно, а то я все болтаю и болтаю.

 – Вы всегда были дружными. Господи, я восхищался и завидовал вам всю жизнь. Эта ситуация заставила вас сплотиться еще сильнее. Думаю, Элис выглядывает оттуда, куда ее загнал тот мерзавец, поскольку тоже ощущает вашу сплоченность, она сидит в ее душе. Я сам знаю, каково это, когда тебе восемнадцать и ты зол на весь мир. Знаю лучше чем ты, – добавил он.

 – Я была очень счастлива в моем мире.

 – Тебе повезло. А еще я понимаю, каково это, когда ты хочешь вернуться домой, нуждаешься в этом. Никто мне не мешал это сделать, никто не украл у меня полжизни. Но все равно мне было трудно вернуться.

 – Я никогда не думала об этом, – тихо сказала Бодин. – Никогда не догадывалась, что тебе было трудно вернуться. – Они неторопливо ехали, и она разглядывала его профиль. – А ведь могла бы.

 – Никогда не знаешь, что изменилось, а что нет, сумеешь ли ты снова вписаться в среду. Это беспокоит всякий раз, когда ты уезжаешь и когда возвращаешься. И то, что Элис способна вязать шарфы и разговаривать без крика с Тейтом – с кем угодно, – вставать по утрам и ложиться в постель вечером, означает, что, какой бы она ни была в восемнадцать лет и во что бы ни старался превратить ее этот мерзавец, в ней течет чертовски много вашей крови. И это заметно.

 Бодин ответила не сразу:

 – А ты хочешь знать, что я думаю?

 – Я слушаю твои рассуждения, значит, хочу.

 – Пожалуй, я бы слегка свихнулась, если бы не выговаривалась тебе. Все, что мы говорим на ранчо, и, Господь свидетель, все, чего мы не говорим, всегда тщательно дозируется. Иначе нельзя. Мама и прабабушка беспокоятся за бабушку. Папа беспокоится за всех. Чейз уводит Рори из дома чаще, чем нужно, чтобы дать ему передышку.

 – Ты делаешь то же самое.

 – Да, просто мы не говорим об этом много. Это невозможно. И я готова поспорить, что я не единственная, кто видит в тебе опору.

 – Я устойчивый парень.

 – Это точно.

 Поерзав в седле, он смерил Бодин долгим взглядом.

 – Так что не думай, что тебе нужно менять направление и сворачивать со своего пути. Мы уже едем по земле, которая могла быть моей, если бы обстоятельства сложились иначе. Но не сложились. И земля уже не моя.

 – Мне жаль. – Она остановила лошадь, понимая, что ей не стоит удивляться, ведь он увидел, как она свернула в сторону от его старого дома. – Тогда это мне казалось хорошей идеей. Теперь уже не кажется.

 Он знал эту землю как свои пять пальцев. Сейчас ему было достаточно, что он сидит на лошади и просто смотрит на нее.

 – Мы подписали бумаги, и земля теперь ваша. Вашей семьи. Я не жалею об этом.

 – У меня бы сердце разорвалось, если бы нам пришлось продать нашу землю.

 Как ни странно, он подумал, что его сердце тоже бы не выдержало, если бы это когда-нибудь случилось.

 – У меня все не так, по крайней мере, в отношении этой земли. И даже не знаю, было ли прежде иначе. Когда-то я захотел самостоятельности и получил ее. – Пожав плечами, он улыбнулся. – В Калифорнии у меня нормально шли дела. Ты не проявила вежливости – не спросила меня об этом.

 – Это было не только невежливо, но даже грубо. Я бываю грубой, – добавила Бодин. – А что значит для тебя «нормально?

 – Достаточно хорошо, чтобы не продавать землю. Я мог бы сохранить ее за собой и выплатить матери и сестре их доли. Купил бы скот, и у меня было бы приличное ранчо.

 Может, дела у его семьи обстояли гораздо лучше, чем она думала, и, может, это открывало ей Коллена с другой стороны, о которой она не подозревала. Она ценила хорошую смекалку в бизнесе и умение обеспечить финансовую безопасность.

 – Но ты не сделал этого.

 – Нет. Потому что не хотел. Я был не прочь заняться собственным бизнесом и неплохо преуспел в нем.

 – Что ты имеешь в виду под собственным бизнесом?

 Он понял, куда она направлялась, и поскакал вперед.

 – В Калифорнии я нашел партнера, и мы основали свою конную базу. Дела шли неплохо. Когда я решил вернуться сюда, он выкупил мою долю. Но я не против того, чтобы работать на кого-то. Так что нынешнее положение меня устраивает.

 Эта новость стала для Бодин неожиданностью.

 – Не знала, что ты начал свой бизнес, – я думала, ты просто работал на кого-то.

 – Мне хотелось попробовать себя в этом. – Как все просто, подумал он сейчас. Тогда он хотел испытать себя, почувствовать, что это такое. – Некоторое время мне было интересно. Но тебе это больше подходит, насколько я вижу. Мне очень нравятся женщины, которые знают, как вести дела, и я часто думаю об одной из них, которая все откладывает и приезжает средь бела дня на час домой, потому что для нее семья важнее всего.

 – Ой, Коллен Скиннер! – Широко раскрыв глаза, она прижала ладонь к сердцу. – Ты смущаешь меня. Я даже покраснела.

 – Не может быть.

 Впереди он видел дом, одноэтажный, в форме кочерги. Пустые загоны, заросший травой двор, покосившийся птичник. Пустой амбар с выцветшими стенами, серыми с красными полосами, в котором повесился его отец.

 Кое-где среди травы уже виднелись цветы. Вдалеке синели и зеленели горы в снежных шапках.

 – Почему у тебя появилась мысль приехать сюда? – спросил он.

 – Мы до сих пор решаем, что делать. Есть разные варианты. Первый – присоединить землю к ранчо или комплексу. Я склоняюсь – удивительное дело – ко второму.

 – Я в шоке, настолько это неожиданно, – усмехнулся он.

 – Чейз колеблется, и это удивляет меня. Хотя я думаю, он просто выжидает, желая узнать твое мнение.

 – Это не моя земля.

 – Заткнись. В общем, Рори за меня. Мама сейчас слишком занята другим, чтобы ясно мыслить, а папа – за ранчо, но не настаивает на этом. Бабушек мы пока не спрашивали, но спросим.

 – Ясно.

 – Короче, мнения есть разные, но сейчас стрелки весов качнулись в сторону комплекса, вот я и говорю тебе б этом. Мы можем отремонтировать дом, хозяйственные постройки и сдавать их под мини-ранчо желающим: семьям, группам, корпорациям. Можем просто снести все подчистую и возвести новые. Либо под то же мини-ранчо, либо построим комфортабельные домики с кухней в центре и общей площадкой, как мы сделали в нашем кемпинге. Приведем животных, организуем занятия для младших групп. Будем учить ухаживать за лошадьми, коровами, курами. Вариантов много.

 – Но ты наверняка уже что-то для себя выбрала. Что?

 Она покачала головой:

 – Они все перспективные, все хорошие, все выполнимые и обещают неплохой доход. Я спрашиваю, что ты думаешь об этом.

 – Я уже сказал, что меня все устраивает. Это не моя земля, чтобы что-то говорить.

 Она недовольно фыркнула и спрыгнула на землю.

 – Ой, Скиннер, слезай с лошади. – Бодин отвела Лео к загону и привязала. – Ты вырос в этом доме. Ты обрабатывал землю, растил лошадей и скот. У тебя не может не быть своего мнения. Ты же не бесчувственный чурбан.

 Он слез и мысленно сказал себе, что она загнала его в угол.

 – По-моему, тебе хочется считать меня сентиментальным. Но на самом деле меня это не слишком волнует.

 – Чушь собачья. Просто чушь собачья. Я прошу тебя, чтобы ты сказал мне прямо здесь и сейчас. Сносить все: дом, амбар и прочее – или сделать ремонт. Вот так. Скажи мне. – Сердясь больше, чем ей бы хотелось, она стукнула его кулаком в грудь. – Скажи мне, чего бы ты хотел.

 Разжав кулак, она положила ладонь ему на сердце. Он мог поклясться, что ее рука обжигала его, словно летнее солнце в зените. Как и ее глаза, впившиеся в него.

 – Сносите все. Я…

 – Ладно.

 – Бодин…

 – Ладно, – повторила она. – Это все, что мне было нужно. Вопрос закрыт.

 Он схватил ее за руку, прежде чем она успела отойти. Их злость испарилась, как только она погладила его по щеке другой рукой.

 – Мне важно, Коллен, что ты чувствуешь. Не только мне, конечно, но мне уж точно. Ты часто высказываешь свое мнение, и оно всегда разумное. Почему же сейчас нам не учесть то, чего хочешь ты?

 – Земля не моя.

 – Она была твоей.

 – Могла быть, но не стала. Если бы я мог вернуться, не имея иного выбора, только сюда, на эту землю, в этот дом, то не сделал бы этого. Не тут мои корни. То, что держало меня тут, было таким непрочным, что разорвать эту связь не составило труда.

 Он прижал ее к себе, и они вместе посмотрели на дом.

 – У меня разные воспоминания, хорошие и плохие. Я не знаю, каких больше. Помню, как отцу вздумалось соорудить к дому пристройку. Он не знал, как это делать, а мне было тогда лет двенадцать, и я тоже не знал. Но он старался.

 Коллен будто услышал голос матери, вспомнил, как она говорила эти два слова, когда они стояли на ветру над отцовской могилой.

 Он старался.

 – Он старался, – повторил Коллен, возможно, приняв окончательное решение. – И моя мать радовалась. Пристройка была кривая, пол неровный, но он старался, и мама была счастлива. Вот так.

 Ничего не говоря, Бодин прижалась к нему, утешая без слов.

 – Но моя мать больше никогда не пройдет по этому дому. И больше никогда не будет стоять здесь, глядя на тот амбар и вспоминая, как выглядел повесившийся в нем отец. Но я не хочу, чтобы вы снесли все ради меня.

 – Я сказала, что вопрос закрыт. – Повернувшись к Коллену, Бодин снова положила ладонь ему на грудь. – Может, когда-нибудь она приедет сюда и посмотрит, что мы тут построили. Может, она будет рада. Может, ты тоже будешь рад.

 Она махнула рукой и подождала, когда он отведет взгляд от ее глаз и посмотрит туда, куда она показывала.

 – Вон там два куста роз. Выкопай их, только постарайся сохранить хороший ком земли вокруг корней, заверни в мешковину и отвези матери. Твоя сестра наверняка знает, что с ними делать. И твоей матери будет приятно.

 Коллен был растроган. У него перехватило горло от эмоций и благодарности.

 – Иногда я просто не знаю, что тебе сказать. Ты прожигаешь во мне дыру. – Он крепко обнял ее и прижал к себе. – Я выкопаю их. Мать обрадуется. Сам я никогда бы не догадался.

 – Может, и сообразил бы.

 – Я бы все забыл, – сказал он, глядя поверх ее головы на дом и землю, которые могли принадлежать ему. – Конечно, это неправильно. Возле дома всходят нарциссы. Их я тоже выкопаю. Севена любила их в детстве. И…

 – Что?

 – Пожалуй, я выломаю пару досок из пола перед сносом. Джастин и Севена сделают что-нибудь из них. Ей это тоже понравится.

 – Правильно. – Бодин подняла голову и поцеловала его. – Давай быстро обойдем вокруг дома. Посмотрим, может, ты увидишь что-нибудь еще.

 Не успел он ответить, как звякнул телефон.

 – Сообщение от матери. – Он нахмурился, открывая текст. – Она никогда мне не пишет. Она… Господи, у сестры начались роды.

 – Тебе надо туда поехать! – Бодин схватила его за руку и потащила к лошадям. – Ты должен поехать.

 – Она рожает дома. Зачем она это делает? Надо запретить домашние роды. Зачем она…

 – Садись на лошадь, Скиннер, – засмеялась Бодин, тронутая его волнением до глубины души. – Через десять минут ты пересядешь в пикап, поедешь туда и сам спросишь ее об этом.

 Он вскочил в седло.

 – Может, Севена не захочет, чтобы я там был.

 – Мужчины все-таки идиоты. – Бодин пустила Лео галопом, зная, что Сандаун не отстанет.

 Бодин вошла в дом в прекрасном настроении и увидела, что Клементина и Элис чистят картошку.

 – Я сделаю картофельное пюре. Клементина покажет мне как. Я посмотрю, как она жарит цыпленка.

 – А я буду есть его, – сказала Бодин, и Элис улыбнулась. – Что-то вкусно пахнет уже прямо сейчас.

 – Мы печем шоколадный кекс. Я люблю готовить с Клементиной. У меня в доме не было духовки. Я не могла испечь шоколадный кекс.

 – Мне сразу захотелось попробовать его. – Бодин наливала вино в бокал, когда вошла ее мать. – У меня новости, – объявила она. – У сестры Коллена начались роды.

 – Прекрасно, – кивнула Морин. – Налей и мне вина. Мы выпьем за здорового малыша.

 – Я рожала детей. – Элис, продолжая чистить картошку, сгорбилась. – Это больно, течет кровь, и становится все больнее и больнее. Если они девочки, их нельзя оставить, потому что за них можно выручить хорошие деньги. Сестра сохранила свою девочку, а я не могла сохранить моих. – Она бросила сердитый взгляд на Морин. – Мои дочки наверняка такие же красивые, как твоя. Еще красивее! Это несправедливо.

 – Конечно, – начала было Морин. – Мне жаль…

 – Мне не нужна твоя жалость. Мне не нужна твоя жалость. Мне нужны мои дети. Я хочу моего Рори. Почему он тоже твой? Почему у тебя все есть?

 – Сядь, Элис. – Бодин шагнула к ней. – Лучше покажи шарф, который ты вяжешь для меня.

 – Нет! – Элис впервые закричала на Бодин, потом повернулась к ней: – Ты дочка. Я тоже дочка! Я дочка. Почему она всегда получает все?

 – Хватит. – Потеряв терпение, Морин встала между ними. – Перестань, Элис.

 – Заткнись. Заткнись, заткнись! Не командуй тут. Рин, Рин, Рин. Всегда лучше всех, всегда в шоколаде, всегда, всегда. – Элис толкнула ее.

 К ужасу Бодин, ее мать в ответ толкнула Элис.

 – Ты уже не девочка, вот и веди себя соответственно твоему возрасту. И перестань ныть по любому поводу, как ты всегда это делала. Хватит винить окружающих, а не себя.

 – Я ненавижу тебя.

 – Да уж. Разве это новость?

 – Девочки! – На кухню вбежала Кора, а за ней Мисс Фэнси. – Сейчас же перестаньте!

 – Она первая начала. – Элис ткнула пальцем в Морин. – Ма, почему она все время командует? А ты всегда на ее стороне. Так нечестно. Почему я целую неделю мою посуду, а она нет? Просто потому, что она получает отличные отметки? Учительница не любит меня, ясно? И я хотела убраться у себя в комнате, ма. Я хотела! Просто забыла. Рин, Рин, Рин, такая красивая невеста. Ну а я стану кинозвездой. Вот увидите. Почему у нее остались ее дети? Почему? – Элис обхватила руками голову. По ее лицу потекли слезы. – Почему, почему, почему? Кто я? Кто я? Не та женщина в зеркале. Нет, нет, нет! Старуха, кто та старуха в зеркале? Кто я?

 – Элис. Ты моя Элис. – Кора подошла к ней. – Ты Элис Энн Бодин. Вот кто. – Кончиками пальцем Кора вытерла ее слезы. – А я кто?

 С комком в горле Бодин смотрела, как на лице Элис отражается внутренняя борьба.

 – Ма. Ма. Я… Я вернулась домой.

 – Я знаю. Знаю. Теперь ты дома.

 – Мне нехорошо. У меня внутри нехорошо. Можно я вернусь? Просто вернусь назад?

 – Мы начнем сначала, и все будет хорошо.

 – Рин злится на меня.

 – Нет, не злюсь. – Морин погладила Элис по спине. – Я рада, что ты вернулась домой.

 – Я злилась. Я злилась. Я злилась. Не помню почему. У меня болит голова.

 – Ты приляг, – сказала Кора. – Я посижу с тобой.

 – Нет, нет, я готовлю картофельное пюре. Клементина учит меня. Клементина… Если бы жалобы стоили доллар, ты была бы миллионершей.

 – Правильно. – В глазах Клементины блестели слезы, но она ткнула пальцем в недочищенную картофелину. – Она сама не почистится, девочка моя.

 – Я сяду возле тебя и буду следить, чтобы ты чистила аккуратно. – Мисс Фэнси устроилась рядом с Элис.

 – Бабушка. – Элис повернулась к ней. – Бабушка всегда так приятно пахнет. А где дедушка?

 – Он на небе, милая, заботится о твоем маленьком Бенджамине.

 – Дедушка с Бенджамином? Тогда я могу не волноваться. – Она взяла нож и с горечью посмотрела на Морин. – Он не мой Рори. Он твой.

 – Мы с тобой сестры. Мы поделимся.

 – Я терпеть не могу делиться.

 – А то я не знаю. – Тут Морин рассмеялась.

 За их спиной Бодин обняла Кору и тихо прошептала:

 – Ты вся дрожишь. Присядь. Сейчас я налью тебе чаю.

 – Лучше я выпью того вина.

 – Сначала присядь.

 Бодин метнулась за вином. Бабушка взяла обеими руками выпуклый бокал и сделала глоток.

 – Она крикнула мне «ма».

 – Я знаю.

 – В первый раз. Она крикнула мне «ма», а когда посмотрела на меня, вспомнила. Я видела по ее глазам. Она возвращается. Элис возвращается.

 

 Уставший, смущенный и переполненный эмоциями, Коллен вернулся в хижину. Швырнув шляпу и куртку на кресло, он промахнулся. Подумал, что очень хочет пива, но еще больше спать. Подошел к кровати и, собираясь стянуть с ног сапоги, с размаху опустился на Бодин.

 – Господи Иисусе! – воскликнул он и несколько секунд соображал, что случилось.

 – Смотри, куда садишься, – проворчала Бодин, отодвигаясь.

 – Вот это номер. – Он нащупал выключатель и зажег свет.

 Бодин заслонила глаза рукой.

 – Почему ты спишь одетая на моей кровати?

 – Я не спала.

 – А у меня впечатление, что ты спала.

 – Да, верно. Я просто хотела дождаться тебя и заснула. Как Севена? А ребенок?

 – Чудесная, хорошенькая. Прямо как пирожок из печки. – Он достал телефон. – Вот, смотри сама.

 Бодин, сонно моргая, сфокусировала взгляд на крошечном существе в розовом чепчике, завернутом с бело-розовое одеяло.

 – Она не просто хорошенькая. Она красавица. Как назвали?

 – Обра. Обра Роуз.

 – Ты держал ее на руках?

 – Признаться, я отказывался. Все равно что взять в руки динамит. Но заставили. И это был исторический момент. Там было много прекрасных моментов. – Он быстро показал Бодин другие снимки новорожденной – на руках у матери, у отца, у бабушки. И, наконец, у него.

 Глядя на Коллена с племянницей, Бодин подумала: опьянен.

 – Я всегда удивлялся, почему женщина проходит через такое. Мне не стыдно признаться, что я все время уходил из комнаты, но меня снова втаскивали. Да, много было всяких моментов.

 Наконец он стащил с ног сапоги и вытянулся рядом с Бодин, тоже одетый.

 – Я ничего не делал, а чувствую себя так, будто вскарабкался на высокую гору. – Он закрыл глаза. – Еще я обещал брать к себе своего племянника пару раз на этой неделе на несколько часов, чтобы они немного отдохнули. Я придумаю, чем мы с ним займемся. Покатается на пони, я разрешу ему немного почистить конский навоз. В его возрасте для мальчишки нет ничего интереснее.

 – Миранда – координатор занятий с детьми – поможет тебе.

 – Правда?

 – Конечно.

 – Может, я тогда не сойду с ума. – Он уже задремывал. – Как прошел вечер у вас?

 – Насыщенно. Мама подралась с Элис перед ужином, они кричали, толкали друг друга.

 – Что? – Его мозг снова вынырнул из тумана. – Что?!

 – Вообще-то, все началось с Обры Роуз. Я сообщила, что у Севены начались роды, и Элис возбудилась, потом они сцепились с мамой. Я немало удивилась, увидев, как моя мать дерется со своей сестрой, совсем как я когда-то братьями. Бабушка стала их разнимать, Элис рыдала.

 Она повернулась на бок. Теперь они лежали лицом к лицу.

 – Она вспоминала разные вещи, Коллен. Всякую всячину, глупости, мелочи, но вспоминала. Она крикнула бабушке «ма». Не «мать», как называла ее до этого. Мою маму назвала «Рин». Это уже много. Правда, много. Может, это прорыв. Я не знаю. Бабушка уверена, что так и есть, и меня беспокоит, что она будет разочарована, если Элис проснется завтра утром и ничего не вспомнит.

 – Ничего страшного. Надо уметь разочаровываться.

 – Возможно. Потом мы с Чейзом и Рори устроили в амбаре маленькое совещание. Мы решили, что папа позаботится о маме, а днем мы с Рори будем присматривать за всеми. Кроме того, Чейз возьмет на себя Мисс Фэнси, Рори – бабушку, а я – Элис. Она слишком виснет на Рори, а со мной ей все-таки проще, чем с Чейзом. Мне остается придумать, как всех координировать. Сегодня был первый день без сиделок, и вот такая штука.

 – Ты справишься. Нам нужно раздеться и лечь в постель.

 – Да, сейчас. Через минутку.

 Через минутку они уже спали крепким сном, так и не раздевшись.

 

 Сэр смастерил себе палку из крепкого сука. Она поддерживала его, когда слабели ноги.

 Собака сдохла, но его это не волновало. Заведет другую, когда понадобится.

 Он подумал, не пристрелить ли ему лошадь – с ней больше мороки, чем пользы, – но решил, что мужчина без собаки еще обойдется, а без лошади он не человек.

 Поэтому он кое-как кормил ее, экономя зерно.

 С коровой было больше возни. Но она все-таки давала молоко, хотя дойка лишала его последних сил.

 Он хрипел и дышал со свистом во время ходьбы, но кое-как передвигался. Во всяком случае, до очередного приступа кашля. Когда начинался приступ, ему приходилось садиться и прокашливаться.

 Через несколько дней ему станет лучше, он съездит за лекарством и купит еды и сена.

 Потом начнет охоту за новой женой, молодой. Она будет сильной, чтобы возделывать поле и засевать его. Крепкой здоровьем, чтобы рожать ему сыновей. И с приятной наружностью, чтобы он получал удовольствие.

 А пока он ждал.

 Он говорил себе каждый вечер, залезая под одеяло, что утром проснется сильным. Достаточно сильным, чтобы начать охоту.

 Он уже приготовил подвал, где она будет жить. Она будет возделывать его поле, а он возделывать ее. Поле принесет обильные плоды, и она тоже. От его семени.

 Каждую ночь он спал с заряженным пистолетом под подушкой, готовый разделаться со всяким, кто помешает ему отстаивать данные Богом права.