Дочь великого грешника

 Джек Мэрси и после смерти не перестал быть сукиным сыном. Когда человек шестьдесят восемь лет живет хищником, за неделю, прошедшую после его кончины, отношение к покойному не меняется. Многие из пришедших на похороны не постеснялись бы сказать это и вслух.

 Во всяком случае, нечто в этом роде нашептывала мужу на ухо Бетанна Мосбли во время траурной церемонии. Стоя возле высокой кладбищенской ограды, Бетанна уже в который раз сообщила своему супругу, что пришла на похороны лишь из сочувствия к юной Уилле. О мыслях и переживаниях своей жены Боб Мосбли был подробнейшим образом извещен еще по дороге на кладбище, а потому лишь хмыкнул в ответ. За сорок шесть лет совместной жизни он привык к тому, что миссис Мосбли не умолкает ни на минуту, и научился отключаться. Отключился он и теперь — заодно, чтобы не слышать и монотонного бормотания священника.

 Не то чтобы Боб испытывал к покойнику теплые чувства. Как и все нормальные люди, проживающие в штате Монтана, Боб ненавидел старого ублюдка, туда ему и дорога.

 Но смерть есть смерть, размышлял Мосбли. Вон сколько народу собралось, чтобы проводить эту скотину в ад, где ему самое место.

 Кладбище располагалось в укромном уголке ранчо «Мэрси», в тени высоких гор, у берега Миссури. Здесь собрались скотоводы и ковбои, бизнесмены и политики. А вокруг расстилались бескрайние пастбища, где пасся скот, бродили конские табуны. Вот какое место для вечного упокоения выбрали себе члены семейства Мэрси.

 Джек подготовился к новоселью основательно: сам заказал полированный гроб каштанового дерева, велел украсить крышку золотыми виньетками «Мс» — своим фирменным тавро. Изнутри гроб был обит белым атласом, Джек улегся туда в своих парадных сапогах змеиной кожи, любимой широкополой шляпе, да еще с кнутом в руке.

 Он умер так же, как жил, — плевать ему было на всех.

 Говорят, Уилла уже заказала надгробный камень, выполняя волю отца. На глыбе белого мрамора (гранит для Джексона Мэрси был недостаточно хорош) должны высечь текст его собственного сочинения:

 
"Здесь лежит Джек Мэрси.
Он жил как хотел и умер так же.
К чертовой матери всех,
кому это не нравилось".
 

 Камень установят на могиле, когда осядет земля, и Джек Мэрси окончательно утвердится здесь, среди своих предков, первый из которых, Джебидия Мэрси, прапрадед Джексона, пришел через горы на эту землю и объявил ее своей. Его могила на кладбище самая старая, а самая свежая принадлежала последней из трех жен Джека. Этой жене повезло — она умерла прежде, чем Джек выставил ее за дверь.

 Любопытно, размышлял Боб, что жены рожали старому черту исключительно дочерей, хотя он всю жизнь мечтал о сыне. Здорово подшутил господь над ублюдком, всю жизнь шагавшим по головам и сердцам других людей. Все ему дал господь, а главного желания не исполнил.

 Боб хорошо помнил каждую из жен Джека, хотя ни одна из них не задержалась на ранчо. Все они были красотки хоть куда, да и их дочки, прямо скажем, не уродины. Бетанна как узнала, что две старшие дочери Джека прилетают на похороны, так с тех пор с телефона и не слезала. Еще бы, ведь старшие девчонки, что одна, что другая, не были на ранчо с раннего детства.

 Ни им, ни их мамашам сюда ходу не было.

 С отцом жила только Уилла. Тут уж Джек при всем желании сделать ничего не смог бы — ведь мать девочки умерла, когда Уилла была совсем малюткой. Родственников никаких, сплавить малышку некуда, так что пришлось Джеку доверить дочку своей экономке. Бесс уж постаралась, растила девочку как умела.

 Каждая из дочек чем-то похожа на папашу, думал Боб, разглядывая всех троих из-под широких полей своей шляпы. Раньше они ни разу не встречались, видели друг друга впервые, а сразу видно, что сестры: темные волосы, остренький подбородок. Время покажет, смогут ли они найти общий язык. И еще время покажет, под силу ли Уилле управлять двадцатью пятью тысячами акров пастбищ. Скоро станет ясно, в отца она пошла или нет.

 

 Уилла не думала о похоронах. Она думала о ранчо, о том, сколько впереди всяких дел. Утро было ясное и чистое, горы пестрели такими яркими красками, что больно смотреть. Казалось, кто-то нарочно размалевал в яркие осенние цвета склоны и долину, но ветер был по-летнему сухим и жарким. Начало октября, а все еще ходят в одних рубашках. Последние погожие денечки, все может измениться в одночасье. В горах уже выпал снег — вон как он окаймил черно-серые хребты, припорошил высокогорные леса. Пора перегонять стада, чинить изгороди, считать поголовье. Да и озимые сеять самое время.

 Все теперь на ней, все зависит от нее. Ранчо больше не принадлежит Джеку Мэрси, оно принадлежит ей — его дочери, снова напомнила себе Уилла.

 Священник говорил о вечной жизни, о прощении, о райском блаженстве, о гостеприимно распахнутых небесных вратах. Плевать Джеку Мэрси и на врата, и на гостеприимство, думала Уилла. Ему вполне хватало собственного ранчо, монтанских просторов, где вдоволь гор и долин, где летает орел и рыщет волк.

 Еще неизвестно, где отцу будет хуже, — в раю или в аду.

 Ни один мускул не дрогнул на ее лице, когда щегольской гроб опустился в зияющую рану земли. Кожа у Уиллы была смугло-золотистая — спасибо индейской крови матери да еще жаркому монтанскому солнцу. Черные волосы, заплетенные в небрежную косичку, такие же черные глаза, неотрывно смотревшие на деревянный ящик, где лежало тело ее отца. Уилла не надела шляпы, и солнце вспыхивало в ее глазах огненными искорками. Плакать Уилла себе не разрешила.

 Гордое лицо с высокими скулами, чуть вытянутый разрез глаз, обрамленных густыми ресницами. Нос с горбинкой — в восьмилетнем возрасте Уилла сломала его, когда упала с мустанга. Горбинка девушку не смущала — наоборот, Уилла считала, что это придает ее лицу волевое выражение.

 Для Уиллы Мэрси воля значила куда больше, чем красота. Девушка знала, что мужчины красоту не уважают. Пользоваться пользуются, но не уважают.

 Уилла стояла на ветру, непокорные пряди бились у ее лица. Невысокая, жилистая, стройная, в мешковатом черном платье и дорогих черных же туфлях на высоченном каблуке — сегодня утром туфли впервые покинули коробку. Девушка двадцати четырех лет, сосредоточенно думающая о ранчо, с сердцем, в котором угнездилось жгучее, испепеляющее горе.

 Да, она любила Джека Мэрси. Любила, несмотря ни на что. Двум чужачкам, в чьих жилах тоже текла его кровь, Уилла не сказала ни слова. Зачем они приехали? Поглазеть, как хоронят их отца?

 На один миг, всего на один миг, взгляд Уиллы переместился на могилу Мэри Вулфчайлд Мэрси. Уилла не помнила матери. На могиле пышно цвели дикие цветы, похожие на груду самоцветов, вспыхивающих под осенним солнцем. Это Адам цветы посадил, подумала Уилла и взглянула на своего единоутробного брата. Вот кому не нужно объяснять, почему она не плачет. Слезы не на лице, слезы в сердце.

 Адам взял ее за руку, и Уилла крепко стиснула ему пальцы. Он и есть теперь вся ее семья, больше у нее никого нет.

 — Он жил так, как ему нравилось, — прошептал Адам. Голос у него был тихий, спокойный. Если бы не чужие вокруг,

 Уилла ткнулась бы головой ему в плечо, и тогда, может, ей стало бы немного легче.

 — Да. И жизнь его прожита.

 Адам оглянулся на двух других дочерей Джека и подумал: что-то кончилось, а что-то начинается.

 — Тебе бы поговорить с ними.

 — Они спят в моем доме, едят мою еду, этого вполне достаточно, — отрезала она, по-прежнему глядя на могилу отца.

 — Они твои сестры, одна кровь.

 — Нет, Адам, это у нас с тобой одна кровь. А они мне никто. Уилла отвернулась от него. Пора было выслушивать соболезнования.

 

 Соседи принесли на поминки еду. Такова давняя традиция, тут уж ничего не поделаешь. А Бесс три дня с утра до вечера готовила снедь для так называемого «скорбного ужина», хоть Уилла и твердила ей, что все это ни к чему. Чушь собачья — какая там скорбь! Народу, конечно, припрется много, но не скорбеть, а глазеть. Многих на поминки пригласили, а еще больше было таких, кто пришел незваным. Смерть Джека Мэрси отворила ворота его замка, и люди поспешили воспользоваться этим.

 Дом Джека Мэрси был настоящим дворцом и полностью соответствовал вкусам хозяина. Когда-то здесь стояла бревенчатая хижина, но с тех пор миновало больше ста лет. Теперь же дом владельца ранчо расползался по земле бесформенным чудищем из камня, дерева и тонированного стекла. Полы были где деревянные, а где изразцовые. И повсюду ковры, свезенные со всего света. Став хозяином ранчо, первые пять лет он только тем и занимался, что перестраивал свое жилище. Превратил уютный дом в свою крепость.

 Джек любил повторять: «Богатые должны жить богато».

 Он ни в чем себе не отказывал. Собирал картины, скульптуру, а когда не хватало стен, пристраивал к дому новые помещения.

 Вестибюль был имитацией античного атриума. Весь пол выложен плиткой, украшенной рубиново-сапфировым тавро Мэрси. На второй этаж ведет широкая лестница полированного дуба. На самом видном месте — резная колонна в виде воющего волка.

 Многие так и застряли в вестибюле, расхаживая взад-вперед с тарелками в руках. Другие перебрались в гостиную. Там вдоль стен стояли удобные диваны розовой кожи, сверкал начищенный паркет площадью никак не менее акра, а над базальтовым камином висел портрет Джека Мэрси верхом на черном жеребце. Голова хозяина была горделиво вскинута, шляпа сдвинута на затылок, рука сжимала кнут из бычьей кожи. Гости поглядывали на портрет с опаской — многим казалось, что ледяные голубые глаза покойного видят их насквозь, и виски застревало в горле у тех, кто втайне радовался смерти Джека.

 Лили Мэрси, вторая дочь Джека, зачатая и рожденная в этом доме, но затем отсюда изгнанная, чувствовала себя совершенно подавленной. Ну и дом, ну и люди, ну и пейзаж! Экономка поселила Лили в комнате, которая показалась ей невероятно красивой. Сейчас Лили забилась в угол и вспоминала эту комнату с тихой тоской: здесь было так тихо, такая мягкая кровать, мебель золотистого дерева, обитые шелком стены…

 Тогда, в детстве, ей никто не мешал, она могла наслаждаться одиночеством.

 Одиночество, вот чего ей сейчас так не хватало. Лили посмотрела на горы. Ну и горы. Высокие, мощные. Не то что живописные холмики ее родной Виргинии. А сколько неба! Оно тут густосинее, и еще неизвестно, чей простор шире — небес или земли.

 Куда ни кинешь взгляд — пустынные луга, над которыми гуляет необузданный ветер. А сколько красок! Золото, ржавчина, пурпур, бронза. Равнина и горы словно взорвались осенью.

 Мощный, красивый ландшафт. И в самом его центре — ранчо. Утром из окна Лили видела, как к серебристому ручью подошел олень напиться воды. На рассвете молодую женщину разбудило конское ржание, мужские голоса, петушиное кукареканье и еще — если, конечно, она не ошиблась — донесшийся откуда-то сверху клекот орла.

 Если хватит смелости, можно прогуляться по лесистым склонам гор. Там наверняка можно встретить и лося, и лисицу, и косулю. Во всяком случае, так было написано в брошюре, которую Лили прочитала — нет, не прочитала, а жадно проглотила — в самолете, когда летела в Монтану.

 Вот бы ей разрешили задержаться здесь хотя бы на пару дней. Вряд ли. Что же ей делать, куда податься?

 Возвращаться назад нельзя. Пока нельзя. Лили осторожно потрогала желтый кровоподтек, густо замазанный макияжем. Наверно, все равно видно, даже темные очки не помогают. Джесс все-таки разыскал ее, хотя она так осторожничала! Он разыскал ее, и постановление суда его не испугало. Его вообще ничем не остановишь, ни разводом, ни постоянными переездами.

 Может быть, хоть здесь, за тысячи миль, среди этих просторов, она сможет начать новую жизнь. Жизнь без страха.

 Письмо от адвоката, извещавшее о смерти Джека Мэрси и вызывавшее ее в Монтану, было буквально даром господним. К приглашению прилагался билет первого класса, но Лили сдала его в кассу и, трижды назвавшись разными именами, отправилась в Монтану кружным путем через всю страну. Очень хотелось верить, что Джесс Кук ее здесь не отыщет.

 Как же надоело бежать, прятаться, бояться…

 Хорошо бы поселиться в каком-нибудь из окрестных городков — в Биллингсе или Хелене, найти там работу. Любую работу. В конце концов, она кое-что умеет. Есть диплом учительницы, есть знание компьютера. Вот бы снять маленькую квартирку или хотя бы комнату, попытаться встать на ноги.

 Я могла бы здесь жить, думала Лили, оглядывая пугающие своей безграничностью просторы. Может быть, здесь и есть мое место в жизни.

 Она испуганно вздрогнула и чуть не закричала, когда кто-то коснулся ее плеча.

 Не будь дурой, одернула себя Лили. Джессу тут взяться неоткуда.

 Джесс — блондин, а рядом с ней стоял брюнет. Бронзовокожий, с длинными, до плеч, волосами. Глаза темные, добрые, и лицо красивое, как на картине.

 Но Джесс тоже красивый. Это еще ничего не значит. Красота бывает жестокой, и Лили это знала.

 — Извините, — ласково сказал Адам. Таким тоном он обычно

 разговаривал с маленькими щенками или больными телятами. — Не хотел вас испугать. Чаю со льдом не желаете?

 Он увидел, что ее пальцы мелко дрожат, и заставил женщину взять бокал.

 — Ясный сегодня денек.

 — Да, спасибо, — пробормотала Лили, непроизвольно делая шаг назад. Она и сама не заметила, когда обзавелась этой привычкой — держать дистанцию, быть наготове. Вдруг придется бежать? — Я просто… загляделась. Здесь так красиво.

 — Что верно, то верно.

 Лили отпила ледяного напитка, постаралась взять себя в руки. Нужно быть вежливой, спокойной. Когда держишься невозмутимо, задают меньше вопросов.

 — Вы живете неподалеку? — спросила она.

 — И даже ближе, чем неподалеку.

 Он улыбнулся и показал во двор. Голос у него был теплый, сочный, с певучими южными интонациями. — Видите вон там белый домик? За конюшней.

 — Да, я обратила на него внимание. У вас голубые ставни, садик, а во дворике спит маленькая черная собака.

 Лили еще накануне обратила внимание на этот дом, подумала, что он гораздо уютней и симпатичней, чем домина, в котором ее поселили.

 — Это Стручок, — улыбнулся Адам. — Мой пес. Его так прозвали, потому что он обожает жареный горох. Жареный горох в стручках. Кстати, а я — Адам Вулфчайлд, брат Уиллы.

 — Вот как?

 Лили испуганно покосилась на протянутую ладонь, заставила себя ответить на рукопожатие.

 В самом деле, этот человек похож на Уиллу — такое же скуластое лицо, такой же разрез глаз.

 — Я и не знала, что у Уиллы есть брат… Значит, мы с вами…

 — Нет. — Какая хрупкая у нее рука, подумал Адам. — У вас с Уиллой общий отец, а у меня с ней общая мать.

 — Понятно…

 Лили смутилась, внезапно поняв, что совсем не думает о человеке, которого сегодня похоронили.

 — Вы были близки с… Ну, с ним, с вашим отчимом?

 — Он ни с кем не был близок.

 Эти слова были сказаны просто, безо всякой горечи.

 — По-моему, вам здесь неудобно, — заметил Адам.

 Он потому и подошел к этой женщине, что видел, как она дичится окружающих. Жмется к стенке, словно боится, что ее пихнут или обидят. И еще Адам обратил внимание на тщательно замазанный синяк.

 — Я здесь никого не знаю…

 Подранок, подумал Адам. Его всегда почему-то тянуло к подранкам. Милая, беззащитная, обиженная. В аккуратном черном костюме, в неброских туфлях. Высокая, почти одного с ним роста. Только слишком худенькая. Темные, с едва заметным рыжеватым отливом волосы красивыми волнами ниспадают на плечи — совсем как крылья ангела. Глаза закрыты темными очками. Интересно, какого они цвета? И вообще по глазам о человеке можно понять очень многое.

 У девушки подбородок Джека, но рот совсем другой — мягкий, маленький, почти детский. Когда Лили попыталась улыбнуться, Адам заметил возле губ ямочки. Кожа нежная, белая, вот почему синяк на ней так заметен.

 Одинокая и испуганная, подумал Адам. Не так-то просто будет разжалобить Уиллу, чтобы она отнеслась к своей сестре по-доброму.

 — Мне тут нужно заглянуть на конюшню, — сказал он вслух.

 — Да?

 Лили сама удивилась тому, что его слова ее расстроили. Ведь она хотела побыть одна, ведь ей лучше, когда она одна.

 — Что ж, не буду вас задерживать.

 — А хотите, сходим вместе? Посмотрите на наших лошадей.

 — На лошадей? Но…

 Не трусь, сказала она себе. Он тебе ничего плохого не сделает.

 — Да, с удовольствием. Если я не буду вам мешать.

 — Ни в коем случае.

 Адам знал, что руку предлагать ей не нужно — испугается, а потому просто повернулся и первым стал спускаться по лестнице.

 

 Многие видели, как Адам и средняя дочь Джека уходят. Интересный факт, есть о чем посплетничать. В конце концов, девчонка — дочь Джека, хотя, конечно, яблоко от яблони упало далеко. Какая-то она тихая, безответная, не то что Уилла. Та умеет постоять за себя. Да и за словом в карман не полезет. Что думает — то и говорит. Старшая дочь Джека — еще та штучка. Расхаживает по дому с гордым видом, поглядывает на всех сверху вниз, а уж разодета, словно на картинке. Все видели, как она вела себя на кладбище. Холодная, как ледышка, ни одной слезинки не проронила. Но красотка, ничего не скажешь. У Джека все дочки красивые, а старшей достались от отца глаза — такие же пронзительно-голубые и жестокие.

 Эта особа из Калифорнии в шикарных туфлях, кажется, воображала, что она птица более высокого полета, но многие из присутствующих хорошо помнили ее мамашу, танцовщицу из Лас-Вегаса, любившую заливисто похохотать и не стеснявшуюся в выражениях. Сравнение было явно не в пользу дочери.

 Но Тэсс Мэрси было глубоко наплевать, что о ней думают остальные. Она приехала в эту чертову дыру с одной-единственной целью — ознакомиться с завещанием. Пусть ей выдадут то, что полагается. Как только она получит свою долю наследства (сколько бы ни отвалил ей старый ублюдок, все будет мало), так немедленно раз и навсегда отряхнет прах Монтаны с каблучков своих изысканных туфелек.

 — Вернусь самое позднее в понедельник, — сказала она в трубку своего мобильного телефона. Движения Тэсс были резкими, дергаными; казалось, эта женщина представляет собой сгусток нервной энергии. Она уединилась в какой-то комнате; судя по виду, это был рабочий кабинет, чтобы спокойно поговорить со своим агентом. Звериные головы, которыми густо были увешаны стены кабинета, отвлекали ее от делового разговора.

 — Сценарий закончен, — проговорила она быстро, провела пальцами по гладким темным волосам и улыбнулась невидимому собеседнику. — Конечно, гениальный, какой же еще!.. В понедельник вручу тебе из рук в руки… Не торопи меня, Аира. Сначала прочтешь сценарий, потом будешь его продавать. Только поторопись, у меня на счете денег кот наплакал.

 Она пристроила трубку поудобнее и, сосредоточенно поджав губы, плеснула себе немного бренди из хрустального графина. В ухо ей гудел Голливуд, сыпля заверениями и обещаниями, а за окном прогуливались Лили и Адам.

 Любопытно, подумала Тэсс и отхлебнула бренди. Маленькая мышка гуляет с Благородным Туземцем.

 Перед поездкой Тэсс навела кое-какие справки и потому знала, что Адам Вулфчайлд — сын третьей, последней жены Джека Мэрси. Мальчику было восемь лет, когда его мать вышла замуж за владельца ранчо. Адам был индейцем из племени черноногих, во всяком случае, с изрядной долей индейской крови. Мать его была наполовину итальянкой. Адам прожил на ранчо двадцать пять лет и, судя по всему, большой карьеры не сделал — нянчится с лошадьми, живет в маленьком домике.

 Тэсс рассчитывала выжать из ранчо куда больше.

 Что касается Лили, то о ней удалось выяснить немногое: разведена, детей нет, все время переезжает с места на место. Очевидно, бегает от мужа, который использует ее в качестве боксерской груши. В сердце Тэсс шевельнулось нечто, похожее на жалость, но это опасное чувство было немедленно заглушено. Не хватало еще сантиментов. Бизнес есть бизнес.

 Мать Лили была фотографом. Она приехала в Монтану, чтобы поснимать «настоящий Запад». Вместо этого она «сняла» самого Джека Мэрси. Правда, большого счастья это ей, кажется, не принесло.

 И наконец, младшая из сестер, Уилла. Тэсс стиснула зубы. Эту старый подонок оставил при себе, выгонять не стал.

 Что ж, она и есть хозяйка ранчо, тут уж не поспоришь. Тэсс пожала плечами. Ну и ради бога. Она здесь пахала, ей тут и жить. Но с Тэсс ей придется поделиться, и малым куском от нее не отделаешься.

 Тэсс посмотрела вдаль, увидела бескрайнюю равнину, похожую на поверхность Луны. Брезгливо передернулась, отвернулась от окна. Скорей бы уж домой, в город.

 — В понедельник, Аира, — оборвала она надоедливый голос в трубке. — У тебя в офисе, ровно в двенадцать. Потом можешь пригласить меня на обед.

 Не прощаясь, Тэсс повесила трубку.

 Максимум — три дня, мысленно пообещала она себе и приподняла бокал, приветствуя глядевшую на нее со стены лосиную голову. Три дня, и баста. Прочь из этой дыры. Назад, в лоно цивилизации.

 

 — Ты и без меня знаешь, что внизу ждут гости, — заявила Бесс Принта, уперев руки в костлявые бока.

 Точно таким же безапелляционным тоном она разговаривала с Уиллой, когда той было десять лет.

 Уилла как раз натягивала джинсы — Бесс вломилась, не постучавшись. Такое уж у нее было обыкновение, в светские условности она не верила. Уилла огрызнулась точно так же, как огрызалась в десятилетнем возрасте:

 — Ну так не напоминай.

 Она нагнулась, чтобы надеть сапоги.

 — Грубить некрасиво.

 — Работа — тоже вещь некрасивая, но делать ее все-таки надо.

 — У тебя достаточно работников, чтобы ранчо один день обошлось без твоего присмотра. Еще не хватало, чтобы сегодня, в день похорон, ты уехала куда-то по делам. Так не годится.

 Весь моральный и общественный кодекс Бесс Принта сводился к двум понятиям: «годится» и «не годится». Экономка была похожа на птичку: маленькая, щуплая, кожа да кости. При этом она обожала сладости и могла за один присест слопать целую гору блинов. Бесс утверждала, что ей пятьдесят восемь лет (на самом деле она подправила год рождения в документах), и очень гордилась своей ярко-рыжей шевелюрой, которую втайне подкрашивала хной. Непокорные волосы она затягивала в тугой узел на затылке.

 Голос у Бесс был грубый, как сосновая кора, на лице — ни морщинки. Вздернутый ирландский носик, ярко-зеленые глаза. Руки у Бесс были маленькие, но ловкие. Характер крутой и вспыльчивый.

 Сжимая костлявые кулаки, Бесс приблизилась к Уилле и посмотрела на нее свирепо снизу вверх:

 — Немедленно отправляйся вниз и займись гостями.

 — А кто будет заниматься работой?

 Уилла выпрямилась. В сапогах она возвышалась над Бесс на добрые шесть дюймов, но это ничего не меняло. Между нею и экономкой постоянно шла борьба за власть.

 — И потом, это не мои гости. Я их сюда не звала.

 — Они пришли засвидетельствовать уважение. Обижать их не годится.

 — Нет, они пришли совать свой нос в наши дела. Пора им убираться восвояси.

 — Кое-кто, возможно, пришел из любопытства, — пожала плечами Бесс, — но многие хотели повидаться с тобой.

 — А я с ними видеться не хочу.

 Уилла резко развернулась, взяла шляпу и подошла к окну. Там были горы, темная полоса леса, заснеженные хребты. Вечная красота и тайна мироздания.

 — Они мне не нужны. Я задыхаюсь среди всей этой толпы. Поколебавшись, Бесс положила руку ей на плечо. Джек Мэрси терпеть не мог всяких нежностей. Он строго-настрого запретил обнимать, целовать, баловать свою дочь. Такой порядок был заведен еще с тех пор, когда Уилла лежала в колыбельке. Что ж, Бесс обнимала и ласкала девочку, когда рядом не было никого постороннего. Иначе Джек выставил бы ослушницу за порог, как это произошло с его первыми двумя женами.

 — Деточка, ты погорюй, легче будет.

 — Он умер и похоронен. Горюй не горюй — ничего не изменишь. — Но все же Уилла прикрыла своей ладонью руку, лежавшую у нее на плече. — Бесс, он даже не сказал мне, что болен. В эти последние недели я могла бы ухаживать за ним, могла бы попрощаться с ним по-человечески.

 — Он был гордым человеком, — ответила Бесс, а сама подумала, что Джек был ублюдком, эгоистичным ублюдком. — Даже хорошо, что рак свел его в могилу так быстро. Он почти не мучился. Джек не перенес бы долгой болезни, извелся бы, и тогда тебе пришлось бы туго.

 — Так или иначе, его уже нет. — Уилла разгладила поля шляпы, нахлобучила ее пониже. — У меня скот, рабочие. Все теперь зависит от меня, я не могу бездельничать. Ранчо «Мэрси» стоит, как стояло, и здесь по-прежнему распоряжается член семьи Мэрси.

 — Что ж, поступай как знаешь.

 По опыту Бесс знала, что, если уж речь зашла о работе, препираться бессмысленно.

 — Но к ужину вернись. Я прослежу, чтобы ты поела как следует.

 — Хорошо. Только сначала выстави отсюда весь этот сброд. Она вышла из комнаты и по боковой лестнице спустилась на первый этаж восточного крыла. Даже отсюда был слышен гул голосов, а временами даже раскаты смеха. Уилла с отвращением хлопнула дверью и вышла на заднее крыльцо. Там сидели и курили двое.

 Уилла недобро посмотрела на мужчину постарше, потягивавшего пиво из горлышка.

 — Наслаждаешься жизнью, Хэм?

 Саркастическое замечание ничуть не смутило Хэмилтона Доусона. Когда-то он учил Уиллу кататься на пони, не раз залечивал ей царапины и ушибы, когда она падала из седла. Это он преподал ей науку ковбойской жизни: как орудовать лассо, как стрелять из винтовки, как освежевать оленя.

 Хэм неторопливо затянулся, выпустил из-под седой бороды облачко дыма и неспешно сказал:

 — Добрый… вечер.

 — Я хочу, чтобы ты проверил, в порядке ли изгородь на северо-западном участке.

 — Проверено, — лаконично ответил Хэм.

 Он был коренаст, плечист, кривоног. На ранчо Хэм был кем-то вроде управляющего и, по его разумению, разбирался в делах не хуже, чем девчонка.

 — Отправил туда ремонтную бригаду. Брюстер и Маринад на горном пастбище. Мы потеряли там пару коров. Похоже, кугуар поработал. Ничего, Брюстер с ним разберется. Этот парень любит пострелять.

 — Я поговорю с ним, когда он вернется.

 — Само собой. — Хэм выпрямился, поправил на голове серый блин, который считался у него шляпой. — Пора телят отгонять.

 — Да, помню.

 Хэм в этом не сомневался, но все же удовлетворенно кивнул.

 — Поеду, проверю, как ремонтники поработали. Жалко, что с твоим стариком так вышло.

 Уилла знала, что эти простые слова, произнесенные в самом конце разговора, честнее и искренней, чем цветистые соболезнования, которыми ее потчевали на похоронах.

 — Я тоже потом загляну туда.

 Хэм кивнул ей и собеседнику и, шагая вразвалочку, направился к лошади.

 — Как ты, Уилл, держишься? — спросил второй мужчина. Она пожала плечами, удивляясь на себя, что никак не может решиться на серьезный и важный разговор.

 — Знаешь, давай лучше завтра, — сказала она. — Завтра будет легче. Как по-твоему?

 Нэйт отлично знал, что завтра легче не будет, но ничего не сказал. Отхлебнул пива, вздохнул. Он приехал сюда из-за Уиллы. Нэйт Торренс был другом, соседом, скотоводом, а также адвокатом, который вел дела Джека Мэрси. Нэйт с тоской подумал о завтрашнем дне. Уиллу ждет тяжелый удар.

 — Пошли пройдемся. — Он поставил бутылку на перила, взял Уиллу под руку. — Хочется ноги размять.

 Ноги у Торренса были длинные. К семнадцати годам он вымахал на шесть футов два дюйма, но на этом не остановился. Теперь, в тридцать три года, Нэйт имел шесть футов и шесть дюймов, да к тому же еще был тощ, как оглобля. Пшеничные патлы свисали из-под шляпы на глаза, а глаза были такими же синими, как монтанское небо. Лицо адвоката было обветренным и загорелым. Длинные руки со здоровенными пятернями, огромные ступни. При всем при этом Нэйт умудрялся двигаться с поразительной грациозностью.

 Он был похож на ковбоя, ходил ковбойской походкой, но сердце у Нэйта было нежное. По крайней мере в том, что касалось его семьи, его лошадей и стихов Китса. Однако, когда речь заходила о делах юридических, Нэйт был тверже гранита. Здесь все для него было просто, все делилось на две категории: правильно или неправильно.

 К Уилле Мэрси относился с искренней симпатией и очень мучился из-за того, что придется подвергнуть ее тяжкому испытанию.

 — У меня еще никто из близких не умирал, — сказал Нэйт вслух. — Поэтому я не могу сказать, как другие: «Я знаю, что ты сейчас чувствуешь».

 Они прошли мимо кухни, мимо амбара, мимо курятника, откуда доносилось отчаянное кудахтанье.

 — Мы с ним не были близки. Он вообще никого к себе не допускал. Поэтому я и сама не знаю, что я сейчас чувствую…

 — На ранчо… — Нэйт запнулся, ибо тема была деликатной. — На ранчо столько работы.

 — Ничего. У меня хорошие работники, хорошая земля, хороший скот. — Она с улыбкой посмотрела на своего спутника. — И еще у меня хорошие друзья.

 — Уилл, ты можешь на меня рассчитывать. На меня и на всех остальных.

 — Знаю.

 Она смотрела на загоны для скота, на хозяйственные постройки, на дома и еще дальше — туда, где земля сливалась с бездонным небом.

 — Род Мэрси владеет этой землей больше ста лет. Мы выращивали скот, сеяли пшеницу, разводили лошадей. Я знаю, как это делается. Все останется по-прежнему, ничего не изменится.

 Все изменится, подумал Нэйт. Уже изменилось. Мира, о котором говорит Уилла, больше нет. Его перевернул с ног на голову человек, который недавно умер. У этого человека было каменное сердце. И лучше известить девушку об этом прямо сейчас, пока она не села в седло и не ускакала в прерию.

 — Знаешь, давай-ка прочтем завещание прямо сейчас, — решительно заявил он.

 Кабинет Джека Мэрси находился на втором этаже и был размером с танцевальный зал. Стены здесь были обшиты золотистой сосной, выросшей на землях Джека и отполированной до янтарного блеска. Казалось, все помещение наполнено солнечным сиянием. Из высоченных окон открывался вид на ранчо: куда ни глянешь, всюду только пастбища и небо. Джек любил повторять, что из этих окон ему видно все самое важное, что только есть в жизни. Поэтому штор на окнах не было.

 Пол был устлан коврами из его коллекции, кресла обиты бордовой и коричневой кожей. Эти цвета Джек любил больше всего.

 На стенах красовались охотничьи трофеи — головы лосей, туров, медведей, оленей. В углу угрожающе вздыбилось чучело здоровенного черного гризли: пасть оскалена, стеклянные глазки яростно горят, когти выпущены.

 Здесь же, за стеклом, было выставлено любимое оружие покойного. От прадеда остались «винчестер» и допотопный «кольт». Сам Джек отдавал предпочтение винтовке «браунинг» (ею-то он и завалил медведя), «мосбергу», использовавшемуся для охоты на птиц, и «магнуму» сорок четвертого калибра для средней дичи.

 Это была мужская комната, где и пахло по-мужски — кожей, деревом и еще кубинским табаком, которому покойный отдавал предпочтение.

 Сделанный на заказ письменный стол походил на целое озеро с отполированной гладью. В тумбах разместилось множество выдвижных ящиков, окованных сияющей медью. Сейчас за этим столом сидел Нэйт Торренс, перелистывая бумаги. Он не торопился — ждал, пока все рассядутся и утихнут.

 Тэсс чувствовала себя здесь весьма неуютно, словно пивная бочка на церковном празднике, подумала она. На ковбоя-юриста Тэсс бросила весьма скептический взгляд. Надо же, поди, разоделся во все самое лучшее. Парень вообще-то собой не дурен, только уж больно смахивает на деревенщину. Похож на молодого Джимми Стюарта — долговязый, тихий и сексапильный. Но дылда, который носит габардиновый костюм с ковбойскими сапогами, совсем не в ее вкусе.

 Поскорей бы уж закончился весь этот балаган. Тэсс покосилась на вздыбленного гризли, на ободранного горного козла, на выставленный вдоль стены арсенал. Ну и местечко, подумала она. Ну и народец.

 Рядом с ковбоем-юристом сидела тощая пигалица с крашенными хной волосами. Она целомудренно поджала костлявые ноги, торчавшие из-под кошмарной черной юбки. Тут как тут был и Благородный Туземец: небесной красоты лицо с загадочными глазами плюс запах конюшни.

 Лили, как обычно, нервничает, подумала Тэсс. Кулачки сжала, голову опустила, только синяк все равно не спрятать. Миленькая, хрупкая. Похожа на птичку, по ошибке попавшую в стаю стервятников.

 Сердце Тэсс дрогнуло, и она поспешно перевела взгляд на Уиллу.

 Девочка-ковбой, скривилась Тэсс. Упрямая, молчаливая и скорее всего жуткая дура. Что ж, по крайней мере джинсы и ковбойская рубашка идут ей больше, чем мешковатое платье, в которое она вырядилась на похоронах. Надо признать, девчонка смотрится совсем неплохо — вон как живописно развалилась в кожаном кресле, закинув ногу на ногу. Смуглое лицо словно высечено из камня.

 Судя по тому, что Уилла на похоронах не уронила ни одной слезинки, большой любви к папаше она тоже не питала.

 Для всех присутствующих это всего лишь бизнес, заключила Тэсс и нетерпеливо забарабанила пальцами по подлокотнику.

 Словно услышав ее мысли, Нэйт поднял голову и взглянул ей в глаза. Тэсс поежилась — показалось, будто адвокат видит ее насквозь. Видит и осуждает. Во всяком случае, взгляд его был весьма неприязненным.

 Ну и черт с тобой, подумала Тэсс и взгляда не отвела. Гони бабки. Больше от тебя ничего не требуется.

 — Есть два способа оглашения завещания — на ваш выбор, — начал Нэйт. — Можно сделать все официально. Я зачитаю завещание Джека вслух, а потом объясню, что значат все эти юридические термины. Или же я могу с самого начала растолковать вам все своими словами. — Он посмотрел на Уиллу — она была для него главной. — Уилла, тебе решать.

 — Давай простыми словами, Нэйт.

 — Ну хорошо. Итак. Бесс, тебе он оставил по тысяче долларов за каждый год, прожитый тобой на ранчо. Таким образом, ты получаешь тридцать четыре тысячи.

 — Тридцать четыре тысячи! — ахнула Бесс. — Господи, Нэйт, да что же я буду делать с такой кучей денег?

 Он улыбнулся:

 — Тратить. А если захочешь вложить в дело, я помогу тебе советом.

 — Вот тебе и раз… — Бесс растерянно оглянулась на Уиллу, развела руками. — Господи боже…

 А Тэсс подумала: если экономка получила тридцать штук, то мне должно достаться вдвое больше. Как минимум. И уж я-то знаю, как с этими деньгами поступить.

 — Теперь Адам. В соответствии с обещанием, которое Джек дал твоей матери в день свадьбы, ты получаешь на выбор либо двадцать тысяч единовременно, либо два процента прибыли от ранчо. Сам понимаешь, два процента — больше, чем двадцать тысяч, но решать тебе.

 — Это несправедливо! — пронзительно кричала Уилла.

 От неожиданности Лили чуть не подпрыгнула на стуле, а Тэсс недоуменно приподняла бровь.

 — Это несправедливо! Всего два процента? Адам вкалывал на ранчо с восьмилетнего возраста. Он…

 — Уилла, перестань, — спокойно сказал Адам, кладя руку ей на плечо. — Тут все по-честному.

 — Как бы не так! — Она яростно сбросила с плеча его руку. — У нас лучший табун в штате. Благодаря Адаму! Отец должен был завещать ему всех лошадей, не говоря уж о доме, где Адам живет. Надо было оставить ему деньги, землю…

 — Уилла, замолчи. — Адам терпеливо погладил ее по плечу. — Джек оставил мне то, о чем просила моя мать. Не больше и не меньше.

 Уилла взяла себя в руки, не желая закатывать сцену перед чужими. В конце концов, нетрудно будет все исправить. Она немедленно велит Нэйту составить новый документ.

 — Извините. — Уилла откинулась на спинку кресла. — Продолжай, Нэйт.

 — Что касается ранчо — скота, оборудования, транспорта, леса, недвижимости… — Он сделал паузу, собираясь с силами. — В общем, ранчо «Мэрси» должно функционировать как прежде. Затраты будут покрываться, зарплаты выплачиваться, прибыль идти на счет или инвестироваться. Управлять ранчо будешь ты, Уилла, но под присмотром душеприказчика. В течение одного года.

 — Погоди-ка, — вскинулась Уилла. — Он хочет, чтобы ты меня контролировал целый год?

 — И это еще не все, — извиняющимся тоном сказал Нэйт. — Существуют определенные условия, которые должны соблюдаться в течение года. Они вступают в силу не позже, чем через четырнадцать дней после оглашения завещания. Лишь при выполнении этих условий ранчо и все прочее имущество переходит в собственность наследников.

 — Какие еще условия? — поразилась Уилла. — Какие наследники? Что все это значит, Нэйт?

 — Ранчо поделено между дочерьми покойного в равных долях. Нэйт увидел, как лицо Уиллы залилось мертвенной бледностью, и, мысленно обругав Джека Мэрси, продолжил:

 — Но для того, чтобы вступить в права собственности, все три дочери должны прожить здесь, на ранчо, целый год, покидая территорию лишь в случае крайней необходимости, да и то на срок не более одной недели. По истечении года, если эти условия будут соблюдены, каждая из дочерей получает треть имущества. Доля может быть передана или продана любой другой наследнице, но не постороннему лицу. Это ограничение распространяется на десятилетний срок.

 — Стоп! — Тэсс громко стукнула бокалом о стол. — Если я правильно поняла, мне достается третья часть какого-то паршивого ранчо, расположенного на краю света, да я еще и должна торчать тут целый год? Прикажете здесь поселиться? Подарить вам год моей жизни? Черта лысого! — Она вскочила на ноги. — Плевала я на твое ранчо, детка, успокойся, — сказала она Уилле. — Все коровы и все навозные кучи твои. Мне этого добра даром не надо. Отдай мне мою долю наличными, и я тут же испарюсь.

 — Извините, мисс Мэрси, но так не получится, — сказал Нэйт, разглядывая старшую из сестер. Ишь как разозлилась, подумал он, но держит себя в руках, истерики не устраивает. — Условия завещания изложены с исчерпывающей ясностью. Если вы с ними не согласны, ранчо передается в собственность государственного заповедника.

 — Что-что?

 Уилла схватилась руками за голову.

 Обида, ярость, страх — все смешалось у нее внутри. Нужно было на время забыть об эмоциях и пораскинуть мозгами.

 Ну, десятилетний срок она еще могла понять. Это нужно для того, чтобы налог на наследование был определен не по рыночной, а по номинальной стоимости. Джек люто ненавидел государство и скорее удавился бы, чем переплатил федеральным службам хоть один лишний цент. Но угроза передать ранчо заповеднику звучала по меньшей мере дико. Уилла отлично знала, как Джек относился к подобного рода организациям — защитников природы он называл слюнтяями и «зверолюбами».

 — А если мы не согласимся, — сказала Уилла, пытаясь сохранить спокойствие. — Что тогда? Неужели можно вот так взять и отдать ранчо, принадлежавшее роду Мэрси больше ста лет? И только из-за того, что кто-то из нас откажется выполнять эти дурацкие условия?

 Нэйт глубоко вздохнул, в эту минуту он ненавидел сам себя.

 — Извини, Уилла, но я не смог Джека переубедить. Он устроил все таким образом, что, если хоть одна из сестер нарушает условия, сформулированные в завещании, вам ничего не достается. Каждая получит сто долларов и ни цента больше.

 — Сто долларов? — Тэсс запрокинула голову и звонко расхохоталась, оценив абсурдность ситуации. — Вот сукин сын!

 — Заткнись! — прошипела Уилла, вскакивая на ноги. — Закрой свою пасть. Скажи мне, Нэйт, — обернулась она к адвокату, — а нельзя ли оспорить завещание?

 — Если тебя интересует мнение юриста, то, по-моему, это дело дохлое. На судебный процесс уйдут годы и куча денег, а шансы выиграть очень малы.

 — Что касается меня, я остаюсь, — заявила Лили.

 Свой дом, безопасность, покой. Да это просто дар небесный!

 — Извините, конечно. — Она тоже встала и обратилась к Уилле: — Я знаю, что по отношению к тебе это несправедливо. Не знаю, почему отец решил подобным образом. Но если он этого хочет — я остаюсь. Когда год кончится, я уступлю тебе свою долю по любой цене, по той цене, которую ты назовешь. Здесь так красиво. — Она робко улыбнулась, но Уилла по-прежнему смотрела на нее исподлобья. — Все же знают, что настоящая хозяйка — ты. Ну потерпи годик, только и всего.

 — Очень благородно, — вмешалась Тэсс. — Но я здесь целый год торчать не буду. Утром же вылетаю в Лос-Анджелес.

 Уилла, еще не вполне собравшаяся с мыслями, метнула на старшую сестру оценивающий взгляд. Больше всего Уилле хотелось как можно быстрее избавиться от обеих дивных сестричек, но ранчо важнее. Несравненно важнее.

 — Скажи, Нэйт, а что будет, если одна из нас троих внезапно умрет? — мрачным тоном осведомилась она.

 — Очень смешно, — пожала плечами Тэсс и снова взяла бренди. — У вас в Монтане так шутят?

 — Если одна из наследниц умрет в течение испытательного срока, двум остальным достанется ее часть наследства в равных долях, — пояснил адвокат.

 — Ты что, меня во сне прикончишь? А труп закопаешь в прерии? — Тэсс отмахнулась. — Нет уж, милочка, не запугаешь. Жить тут я не стану.

 Не запугаю, так соблазню, подумала Уилла.

 — Ты мне здесь даром не нужна, — сказала она вслух. — И ты тоже, — она повернулась к Лили. — Но я пойду на что угодно, лишь бы сохранить ранчо. Думаю, мисс Голливуд, вам будет любопытно узнать, сколько стоит эта «куча навоза». Скажи ей, Нэйт.

 — По нынешней рыночной цене недвижимость, не считая прочего имущества, оценивается примерно… в восемнадцать-двадцать миллионов долларов.

 Тэсс дернулась, струйка бренди полилась на ковер.

 — Ни хрена себе!

 Бесс возмущенно зашипела, Уилла недобро ухмыльнулась.

 — Я так и думала, что цифры на тебя подействуют. Когда ты в последний раз зарабатывала за год шесть миллионов, а, сестренка?

 — Можно мне водички? — неосторожно попросила Лили, чем обратила на себя внимание Уиллы.

 — Сядь, а то упадешь.

 Уилла грубо толкнула ее в грудь, и Лили плюхнулась в кресло. — Нэйт, ты все-таки прочитай документ так, как он написан. Я хочу во всем этом разобраться.

 Уилла подошла к бару и сделала то, на что нипочем не решилась бы, будь отец жив, — открыла бутылку виски и выпила прямо из горлышка.

 Огненная жидкость обжигала ей горло, а в ушах звучал голос Нэйта, читающего завещание. Уилла старалась не думать о том, сколько лет пошло прахом. Как она билась, как старалась заслужить если не любовь отца, то хотя бы его уважение и доверие! И все впустую…

 Оказывается, для Джека она ничем не отличается от остальных дочерей. Ему на всех нас в равной степени было наплевать, подумала Уилла.

 Тут Нэйт прочел нечто такое, от чего Уилла передернулась.

 — Что?! Постой ты, черт тебя подери! Я не ослышалась? Бен Маккиннон?

 Нэйт смущенно откашлялся. Он надеялся, что Уилла пропустит этот пункт мимо ушей. Хватит с нее на сегодняшний день потрясений.

 — Понимаешь, вообще-то твой отец назначил двух душеприказчиков, которые должны присматривать за ранчо в течение испытательного срока. Это я и Бен.

 — Что-что? Этот стервец будет меня контролировать? Да я скорее сдохну!

 — Уилла, в этом доме так не выражаются, — строго сказала Бесс.

 — Я еще не так выражусь! Какого черта он выбрал именно Маккиннона?

 — Твой отец считал, что ранчо «Три скалы» второе по значению в штате после вашего. Джек хотел, чтобы опытный человек помог тебе разобраться во всех тонкостях хозяйствования.

 Нэйт вспомнил, как Джек сказал: «У Маккиннона клыки, словно у гремучей змеи. И баб он ни в грош не ставит».

 — Ни он, ни я не будем вмешиваться в твои дела, — примирительно сказал Нэйт. — У нас обоих своих дел хватает. Не придавай большого значения этому пункту.

 — Так я тебе и поверила! — вспыхнула Уилла, но взяла себя в руки. — А Маккиннон про это знает? Что-то я его на похоронах не видела.

 — Он уехал по делам в Боузмен. Вернется сегодня вечером или завтра. Но вообще-то он в курсе.

 — Представляю, как он повеселился.

 Бен и в самом деле чуть не лопнул со смеху, но Нэйт предпочел об этом умолчать.

 — Это не шутки, Уилл. Это бизнес. К тому же речь идет всего об одном годе. Продержишься зиму, весну, лето и осень, а там все кончится. — Он криво улыбнулся. — Нам с тобой тоже придется не сладко.

 — Я-то продержусь, но как быть с этими двумя? — Она покосилась на сестер и горестно покачала головой. — Ну что ты вся трясешься? — накинулась она на Лили. — Тебя ведь не расстреливать собираются, а богачкой сделать. На, выпей. — Она сунула сестре стакан с виски.

 — Перестань ее дергать, — кинулась Тэсс на защиту «бедной птички».

 — Я ее не дергаю, а ты у меня под ногами не путайся.

 — Я буду путаться у тебя под ногами целый год. Так что привыкай.

 — Ты тоже привыкай к нашим порядкам. Если ты остаешься, тебе придется повкалывать. Если ты думаешь, что просидишь год на своей толстой заднице, ты здорово ошибаешься.

 Замечание про «толстую задницу» попало в цель. Тэсс много лет морила себя голодом и изводила физическими упражнениями, чтобы согнать лишний вес. Ей это удалось, результатами можно было гордиться.

 — Ну вот что, стервочка, — прошипела она. — Не забывай: если я уйду, тебе ни хрена не достанется. А если ты думаешь, что я буду плясать под дудку какой-то костлявой, безгрудой деревенской сучки, значит, ты еще большая дура, чем кажешься на первый взгляд.

 — Ты будешь делать так, как я скажу, — спокойно заметила Уилла. — Иначе вместо уютной кроватки поселишься в лесу и живи там себе в палатке хоть весь год.

 — У меня не меньше прав на этот дом, чем у тебя. А может, и больше — ведь моя мать была первой женой.

 — Это всего лишь означает, что ты старше, — парировала Уилла и с удовольствием заметила, что удар попал в цель. — Твоя мамаша была обычной стриптизершей. Сплошные сиськи и ноль мозгов.

 Тэсс приготовилась дать достойный отпор, но тут Лили внезапно разразилась рыданиями.

 — Ну что, довольна? — прошипела Тэсс и как следует пихнула Уиллу.

 — Да перестаньте вы! — не выдержал Адам. — Вам должно быть стыдно. Обеим. — Он наклонился над Лили, помог ей встать на ноги. — А вам не мешало бы прогуляться на свежем воздухе, — ласково сказал он. — И подкрепиться. Сразу станет лучше.

 — Да-да, своди ее прогуляться, — кивнула Бесс и, хрустнув суставами, встала. В голове у нее от таких сногсшибательных новостей все шло кругом.

 — Пойду ужин приготовлю. А на вас двоих смотреть стыдно, — сказала она, обращаясь к Тэсс и Уилле. — Я хорошо знала ваших мамочек. Вот бы полюбовались они на вас. — Она с большим достоинством шмыгнула носом и обернулась к Нэйту. — Оставайся ужинать, Нэйт. Еды на всех хватит.

 — Спасибо, Бесс, но мне пора домой, — поспешно ответил Нэйт, мечтавший только об одном — поскорее унести отсюда ноги.

 Он стал собирать бумаги, опасливо поглядывая на двух старших сестер, все еще щерившихся друг на друга.

 — Оставляю завещание в трех экземплярах. Если будут вопросы — вы знаете, как меня найти. Через пару дней загляну, посмотрю, как тут и что… Вот-вот, загляну, — пробормотал он, подхватил шляпу, портфель и ретировался к выходу.

 Уилла уже полностью владела собой. Она глубоко вздохнула и заявила:

 — Я вкалывала на этом ранчо с раннего детства. Вам на это, конечно, наплевать, а мне, в свою очередь, наплевать на вас. Но знайте — я от своего ранчо не откажусь. И не думайте, что по этой причине меня можно взять за горло. Вы тоже никуда отсюда не денетесь. Еще бы, от таких деньжищ! Вы о подобном и мечтать не смели. Так что мы с вами тут на равных.

 Тэсс кивнула, присела на подлокотник кресла и скрестила стройные ноги.

 — Что ж, давайте определим условия нашего совместного существования на ближайший год. Возможно, вам кажется, что я с легкостью брошу свой дом, своих друзей, свой образ жизни. На самом деле это будет для меня очень тяжело.

 Она с тоской подумала о своей квартирке, о клубе, о городских улицах. Потом, упрямо выпятив челюсть, констатировала:

 — Ну уж нет, я от своего тоже не откажусь.

 — «Своего»? Ха-ха, — язвительно фыркнула Уилла. Тэсс лишь пожала плечами:

 — Нравится тебе это или не нравится, но я такая же его дочь, как и ты. Вряд ли кто-то из нас в восторге от этой ситуации. Да, я росла не здесь, но произошло это лишь потому, что папочка выставил нас с матерью за дверь. После того, как я провела здесь один день, я испытываю к старику огромную благодарность. Но год я как-нибудь продержусь, можешь не сомневаться.

 Уилла задумчиво взяла стакан с виски, к которому Лили так и не притронулась. Что ж, думала Уилла, честолюбие и корысть — неплохой стимул. Пожалуй, эта стерва и в самом деле продержится.

 — А что будет потом?

 — Выкупишь мою долю.

 При мысли о такой куче деньжищ у Тэсс все поплыло перед глазами.

 — Или будешь присылать мою часть прибыли в Лос-Анджелес. Я умчусь туда, как только год закончится.

 Уилла отпила виски, сосредоточенно нахмурилась.

 — Ты ездить умеешь?

 — Ездить? На чем?

 Уилла хмыкнула, отпила еще.

 — Вопросов больше нет. Ты, должно быть, петуха от курицы не отличишь.

 — Нет уж, петуха я как-нибудь отличу, — протяжно ответила Тэсс и удивилась тому, что Уилла засмеялась ее шутке.

 — Тогда учти. Тот, кто живет в этом доме, тот работает. У меня дел и без вас хватит — надо смотреть за людьми, за скотом. Поэтому вами будет заниматься Бесс.

 — Ты всерьез думаешь, что я позволю какой-то экономке отдавать мне приказы?

 Глаза Уиллы блеснули сталью.

 — Да, ты будешь слушаться женщину, которая тебя кормит, поит, одевает, обеспечивает всем необходимым. И только посмей обращаться с ней как с прислугой. Здесь тебе не Голливуд. Тут к каждому относятся так, как он того заслуживает.

 — Между прочим, у меня есть собственная профессия.

 — Знаю-знаю, кино писать. — Уилла скривилась, потому что не могла представить себе занятие более никчемное. — У нас тут сутки состоят из двадцати четырех часов. Скоро ты в этом убедишься. — Она устало подошла к окну. — Что же мне делать с нашей перепуганной птичкой?

 — Я бы скорее сравнила ее со сломанным цветком.

 Уилла удивленно оглянулась на Тэсс. Кажется, в голосе сестрицы прозвучала жалость?

 — Она тебе рассказывала, откуда синяк?

 — Нет, я с ней вообще не разговаривала, — небрежно пожала плечами Тэсс, пытаясь подавить всколыхнувшееся чувство вины.

 Спокойно, девочка, сказала она себе. Никаких эмоциональных привязанностей.

 — Нашу встречу трудно назвать счастливым воссоединением семьи.

 — Ничего, Адаму она расскажет. К Адаму все приходят со своими болячками. Так что предоставим бедняжку Лили его попечению.

 — Хорошо. Я утром вылетаю в Лос-Анджелес. За вещами.

 — Кто-нибудь из людей отвезет тебя в аэропорт. Прежде чем снова обернуться к окну, Уилла сказала:

 — И учти, голливудская красотка, купи там трусы потеплее. Они тебе здесь понадобятся.

 

 Вечером Уилла верхом отправилась в прерию. Солнце, повисшее над западной грядой, истекало кровью, окрашивая небо в багряный цвет. Нужно было успокоиться, разобраться в собственных мыслях и чувствах. Кобыла по имени Аппалуза игриво перебирала ногами и закусывала удила.

 — Ладно, красотка, хочешь порезвиться — давай. Уилла отпустила поводья, и кобыла сразу же припустила галопом. Они мчались навстречу сгущающимся сумеркам, прочь от домов, людских голосов, огней. Впереди простиралась долина, по которой петляла неспешная река.

 Они скакали вдоль берега, двигаясь на восток. В небе зажглись первые звезды. Было очень тихо, лишь шумела вода да стучали копыта. Вокруг паслись стада, в небе кружили ночные ястребы. Взлетев на вершину невысокого холма, Уилла огляделась по сторонам и увидела повсюду одно и то же: чередование света и тени, редкую порцию деревьев, колышущиеся травы, бесконечные зигзаги изгородей. Очень далеко, на самом горизонте, светились огни соседнего ранчо.

 Там находились земли Маккиннонов.

 Кобыла вскинула голову, фыркнула, и Уилла натянула поводья. — Что, не набегалась еще?

 Нет, кобыла не набегалась. Да Уилла и сама еще выплеснула не всю ярость, не всю энергию. Как бы избавиться от горечи, бессильной злобы, обиды? Ни к чему тащить за собой весь этот груз в грядущий год, который и без того обещает быть тяжелым. Девушка зажмурилась и подумала, что ей бы не год, хотя бы час продержаться. Главное — не реветь. Ни из-за Джека Мэрси, ни из-за его младшей дочери.

 Она полной грудью вдохнула ароматы травы, ночи, конского пота. Трезвый расчет — вот что ей нужно. Полный контроль над собой и ситуацией. Нужно придумать, как приструнить так называемых сестер, навязанных ей против воли. С одной стороны, необходимо удержать их на ранчо, с другой — не давать им распускаться. Но главное, чтобы они никуда не сбежали.

 С надсмотрщиками, которых завещание к ней приставило, пожалуй, можно будет совладать. Нэйт — зануда, но с ним больших проблем не будет.

 Уилла пустила лошадь легкой рысью. Нэйт не будет особенно вредничать, лишь выполнит свой долг — ни больше и ни меньше. А это значит, что он не будет совать нос в повседневную жизнь ранчо, ограничится общим контролем.

 Бедолагу даже можно пожалеть. Уилла слишком давно его знала и слишком хорошо к нему относилась, чтобы допустить мысль о каком-нибудь злом умысле с его стороны. Нэйт — парень честный, справедливый и ненавязчивый.

 Но что делать с Беном Маккинноном? При этой мысли внутри у нее все закипело. Маккиннон — орешек покрепче. Уж он-то поглумится над ней от души, будет придираться к мелочам, путаться под ногами, а она не сможет дать ему от ворот поворот. Ну ничего, мрачно улыбнулась Уилла, Бену тоже придется попотеть. Легкой жизни он не дождется.

 Больше всего ее бесило то, что она отлично понимала, зачем Джек Мэрси все это затеял. Уилла подняла раскрасневшееся от ярости лицо, вдохнула холодный воздух и увидела вдали огни ранчо «Три скалы».

 Маккинноны и Мэрси были соседями уже на протяжении нескольких поколений. Через несколько лет после того, как индейцы сиу расправились с генералом Кастером, двое охотников, промышлявших в горах, решили рискнуть: купили в Техасе скот по дешевке и перегнали его на север, в Монтану. Но партнерствовали они недолго — поделили стадо и землю, так что вместо одного ранчо получилось два.

 С тех пор «Три скалы» и «Мэрси» постоянно соперничали, разрастались, боролись за процветание и влияние.

 Джек Мэрси с вожделением взирал на земли Маккиннонов. Он знал, что эти владения нельзя ни купить, ни украсть. Но зато их можно было присоединить к своим землям. Если бы оба ранчо слились, то в результате образовалось бы самое крупное и самое мощное земельное владение на всем Западе.

 Джек считал, что проще всего достичь этой задачи, если выдать дочку за кого-нибудь из Маккиннонов. Все равно от баб никакого проку быть не может. Уилла отлично понимала, что папочка собирался продать ее, как какую-нибудь породистую телку. С точки зрения Джека, достаточно было выставить перед молодым бычком аппетитную коровку, а остальное довершит природа. Раз уж нет сына, Джек решил, что подманит земли Маккиннонов своей дочкой. Все вокруг знают, что я — подманка для Бена Маккиннона, кипятилась Уилла, сжимая пальцами поводья. При жизни у Джека этот трюк не получился, так он решил добиться своего хоть из могилы.

 Да как все рассчитал! Если младшая дочь, прожившая с ним всю свою жизнь, работавшая ради него, окажется недостаточно хорошей наживкой, — что ж, Джек запас еще парочку телок.

 — Будь ты проклят, папочка, — прошептала она, надвигая шляпу на глаза. — Ранчо принадлежит мне, моим оно и останется. Ты не дождешься, чтобы я легла под Бена Маккиннона или под кого-то другого.

 Уилла увидела вдали свет автомобильных фар и пошептала лошади на ухо, чтобы та не нервничала. С такого расстояния, да еще в сумерках, самой машины не было видно, но ехала она по направлению к «Трем скалам». Уилла недобро улыбнулась:

 — Никак вернулся из Боузмена?

 Она инстинктивно распрямилась в седле, вздернула подбородок. Воздух был так чист и прозрачен, что, несмотря на расстояние, она отчетливо услышала, как хлопнула дверца машины, как радостно залаяли собаки. Интересно, оглянется ли Бен на прерию? Если оглянется — наверняка увидит на вершине холма темный силуэт человека верхом на лошади. Бену нетрудно будет догадаться, кто наблюдает за ним с территории соседнего ранчо.

 — Поживем — увидим, Маккиннон, — прошептала Уилла. — Увидим, кто здесь хозяин.

 В небе зажегся пузатый месяц, и снизу немедленно донесся мелодичный вой койота. Уилла снова улыбнулась. Взять хотя бы койота, подумала она — воет красиво, а питается падалью.

 На ее земле охотникам за падалью места нет.

 Потянув поводья, она поскакала домой, омытая лунным светом.

 — Похоронили, значит, сукиного сына.

 Бен навалился на луку седла и скептически покачал головой, глядя на Нэйта. Глаза Маккиннона поблескивали зеленым холодом из-под широкой серой шляпы.

 — Жаль, не попал на похороны. Говорят, народу была уйма.

 — Это уж точно.

 Нэйт рассеянно похлопал черного жеребца по лоснящемуся крупу.

 Адвокат застал Бена Маккиннона, когда тот уже собрался отправиться в горы.

 С точки зрения Нэйта Торренса, ранчо «Три скалы» было самым красивым в Монтане. Главная усадьба идеально сочетала функциональность и уют. Дом не был похож на дворец Джека Мэрси. Это было бревенчатое здание на каменном фундаменте с множеством крылечек, веранд, террас, где хорошо просто посидеть и посмотреть на горы.

 Славный был дом, аккуратный, кипящий жизнью, но при этом отнюдь не суетливый.

 Из загона донеслось недовольное мычание. Подросших телят разлучали с их мамашами, и молодняк всячески выражал свое возмущение. Бычкам уготована участь похуже, подумал Нэйт, — отпилят рога, да еще кастрируют.

 Вот почему сам Нэйт предпочитал разводить лошадей.

 — Я знаю, у тебя много работы, — сказал он. — Не хочу отрывать тебя от дел, но считаю своим долгом кое-что прояснить.

 — Валяй.

 Бен и в самом деле думал о работе. Октябрь кончался, надвигался ноябрь, а в здешних местах зима наваливалась внезапно, без предупреждения. Сегодня в небе светило солнышко, и природа притворялась сущим ангелом. На лугах паслись лошади, люди разгуливали в одних рубашках. Но зевать было нельзя. Нужно проверить все изгороди, успеть собрать урожай, пригнать те стада, которые не остаются на зимних пастбищах.

 Бен посмотрел через плечо туда, где начинались земли Мэрси. Можно не сомневаться, что Уилла сегодня тоже думает исключительно о делах.

 — Нэйт, я не хочу сказать ничего плохого про твой профессионализм, но, по-моему, завещание гроша ломаного не стоит.

 — Оно сформулировано весьма четко и ясно.

 — И все равно это чушь и казуистика.

 Они были близкими друзьями, и потому Нэйт не обиделся.

 — Девчонка, конечно, может оспорить завещание в суде, но сделать это будет ой как непросто.

 Бен еще раз посмотрел в юго-западном направлении, представил Уиллу Мэрси и покачал головой. В седле Маккиннон сидел так же прочно, как люди обычно сидят в кресле. Ничего удивительного — все тридцать лет своей жизни Бен провел на лошади. Он был высок ростом, но, конечно, пониже Нэйта. Фигура поджарая, мускулистая; золотисто-каштановые волосы, обожженные солнцем, свисают до воротника. Глаза острые, как у ястреба, и такие же холодные. Лицо обветренное, привыкшее к непогоде.

 На подбородке шрам — в детстве неудачно поиграл в ножички с братом.

 Бен рассеянно потер шрам ладонью — это был его привычный жест, выражавший задумчивость. Когда Нэйт впервые сообщил ему условия завещания, Маккиннон чуть не лопнул со смеху. Теперь же, когда завещание вошло в силу, ситуация уже не казалась ему такой забавной.

 — Как она это восприняла?

 — Паршиво.

 — Жаль. Она любила этого старого мерзавца. Уж не знаю почему, — Бен снял шляпу, провел рукой по волосам, снова нахлобучил головной убор на глаза. — Представляю, как она бесится из-за того, что Джек поручил это дело именно мне.

 Нэйт усмехнулся:

 — Конечно, бесится. Но из-за кого-нибудь другого она бесилась бы точно так же.

 Так-то оно так, но не совсем, подумал Бен. Интересно, знает ли Уилла, что ее папаша однажды предлагал ему свою дочку в жены, суля в приданое десять тысяч акров пастбищных лугов. Тоже еще монарх выискался, объединитель королевств.

 Сощурившись от солнца, Бен подумал, что Джек скорее пустил бы все свое добро на ветер, только бы не лишаться власти.

 — На самом деле она вполне может управлять ранчо без твоей и моей помощи, — сказал Маккиннон. — Но я сделаю, что обещал. Честно говоря… — Он самодовольно ухмыльнулся. — Я получу массу удовольствия, бодаясь с ней по всякому поводу. А на что похожи остальные сестры?

 — Они разные. — Нэйт облокотился на бампер своего «Рейндж-ровера». — Средняя сестра, ее зовут Лили, такая робкая, запуганная. Того и гляди с перепугу из кожи выпрыгнет. И еще у нее синяк на лице.

 — Попала в аварию?

 — Нет, похоже, попала под чей-то кулак. Она разведена, причем суд запретил бывшему мужу приближаться к ней ближе чем на сто метров. У него несколько приводов за избиение жены.

 — Вот подонок.

 С точки зрения Маккиннона, мужчина, бьющий женщину, еще хуже, чем ковбой, бьющий лошадь.

 — Лили охотно согласилась здесь остаться, — продолжил Нэйт, неторопливо сворачивая сигарету. — Должно быть, считает, что может здесь укрыться. Старшая сестра — шикарная штучка. Живет в Лос-Анджелесе, итальянский костюм, золотые часики и все такое. — Он чиркнул спичкой. — Пишет сценарии для кино и жутко разозлилась, когда узнала, что ей необходимо просидеть в нашей глуши целый год. Но из-за денег согласна потерпеть. Сейчас она улетела в Калифорнию за вещами.

 — Представляю, как они будут цапаться с Уиллой.

 — Уже. — Нэйт выпустил облачко дыма. — Должен признать, зрелище было захватывающее. Правда, Адам довольно быстро их усмирил.

 — Да, он единственный, кто способен усмирить Уиллу.

 Бен потянулся, седло заскрипело. Вороному Пугачу надоело стоять на месте, он замотал башкой, нетерпеливо переступил копытами.

 — Ладно, я поговорю с ней. Нужно только проверить горную бригаду. Похоже, буря надвигается. Зашел бы в дом, у мамы там кофе на плите.

 — Спасибо, но мне пора. Своей работы по горло. Увидимся.

 — Пока.

 Бен посмотрел, как Нэйт садится в «Рейнджровер», свистнул собаке и напоследок сказал:

 — Не бойся, Нэйт. Мы не допустим, чтобы она потеряла свое ранчо.

 Нэйт поправил шляпу, потянулся к ключу зажигания.

 — Само собой, Бен. Ранчо останется при ней.

 

 В такой славный денек ехать верхом по долине — одно удовольствие. Бен не торопился, лошадь не гнал, ехал себе, поглядывая по сторонам. Скот к осени здорово набрал вес. Надо будет забить часть мясного стада. Остальных можно годик попридержать, пусть поедят травки.

 Отбор скотины на убой, а также продажа поголовья уже пять лет считались обязанностью Бена. Родители потихоньку передавали управление «Тремя скалами» в руки сыновей.

 Высокая, все еще зеленая трава простиралась сколько хватал глаз, лишь кое-где темнели рощи и перелески. В небе раздалось жужжание, Бен с улыбкой запрокинул голову. Его брат Зак чертил по небу круги на своем самолетике. Бен помахал брату шляпой. Мохнатый Чарли, шотландская овчарка, возбужденно носился взад-вперед. Самолетик приветственно покачал крыльями.

 Трудно было свыкнуться с мыслью, что младший братишка уже отец семейства. Но так уж сложилось. Достаточно было Заку кинуть один взгляд на Шелли Петерсон, и он втюрился по самую шляпу. Двух лет не прошло, а Бен уже дядя. В последнее время Бен вообще почему-то стал чувствовать себя чуть ли не стариком.

 Такое ощущение, словно он старше Зака не на три года, а на все тридцать.

 Бен направил коня вверх по склону лесистого холма. Тут было свежо и прохладно. На глаза Маккиннону попался олений след. В другое время Бен с удовольствием поохотился бы. Мать так любит свежую оленину. Вот и Чарли с надеждой оглянулся на хозяина, понюхал землю. Псу не терпелось в дело. Но Бен сегодня был не в том настроении, чтобы охотиться.

 Он чувствовал в воздухе запах снега. Если подняться повыше в горы, там уже все белым-бело. Канадские гуси потянулись к югу, а это значит, что зима будет ранней и суровой. Даже ручей, сбегавший вниз по склону, журчал уже как-то по-зимнему.

 Стволы сосен стали крепче, земля уже не проминалась под копытами. Бен ехал вдоль ручья. Здешние леса он знал не хуже, чем двор собственного дома. Вон сухая ольха, под которой они с Заком когда-то искали зарытое сокровище. Неподалеку поляна, где Бен завалил своего первого оленя. Отец стоял рядом с мальчиком, наблюдал. В этом ручье в детстве Бен ловил форель — ее тут прорва, только сунь в воду руку.

 Где-то здесь скала, на которой Бен вырезал кремнем имя своей первой любви. Должно быть, буквы с тех пор уже стерлись. Хорошенькая Сюзи Болайн в том же году сбежала в Хелену с гитаристом.

 Даже сейчас, столько лет спустя, сердце у него сжалось от этого воспоминания, хотя сентиментальным Бен себя отнюдь не считал. Он неспешно ехал вверх по склону, среди скал и зарослей своего детства. Конь сам находил тропу, а вокруг пестрели немыслимыми осенними красками деревья, похожие на красоток, принарядившихся для субботнего бала.

 Наверху воздух был разреженней и холодней, сильнее пахло снегом. От удовольствия Бен аж присвистнул. Он с пользой съездил в Боузмен, но ужасно соскучился по родным местам — по простору, одиночеству, запаху земли. С собой он взял одеяло — мол, на всякий случай, хотя на самом деле уже твердо решил, что ночку-другую непременно проведет у костра.

 Можно подстрелить зайца, поджарить рыбки или, на худой конец, с ковбоями переночевать. Можно и в одиночку. Пора перегонять стадо на равнину. Если в воздухе так сильно пахнет снегом, значит, скоро заморозки. Оставлять стадо на горном пастбище ни в коем случае нельзя. Но ничего, время еще есть.

 Он на миг остановился, зачарованный красотой пейзажа: зеленый луг с пасущимися коровами, быстрая горная речка, ковер полевых цветов, ароматы, щебетание птиц. Как люди живут в закопченных городах, среди каменных коробок, толп и бесчисленного количества проблем?

 Где-то неподалеку хлопнул выстрел, и конь дернулся. Бен тоже встрепенулся. Охотник в здешних местах — не редкость, но все же… Раздался еще один выстрел, Маккиннон пришпорил коня и понесся рысью в том направлении.

 Сначала он увидел лошадь и сразу узнал ее. Аппалуза крупно дрожала всем телом, привязанная к ветке дерева. Сладко и пьяняще пахло кровью, внутри у Бена все сжалось. Но почти сразу же он увидел Уиллу. Она стояла с винтовкой в руках, а у ее ног лежал здоровенный гризли. Чарли глухо зарычал, рванулся вперед, но, повинуясь команде хозяина, вынужден был умерить пыл.

 Маккиннон подождал, пока Уилла обернется, и лишь потом спрыгнул на землю. Лицо у нее было бледное, темные глаза блестели.

 — Ты уверена, что он сдох?

 — Уверена.

 Уилла нервно сглотнула. Она терпеть не могла вида крови, а уж убивать живую тварь — тем более. Не могла спокойно смотреть, как куриц режут — потом кусок в горле застревал.

 — У меня не было выбора, он сам на меня кинулся.

 Бен кивнул, на всякий случай вынул из чехла ружье и приблизился к медведю.

 — Ну и туша.

 Страшно было подумать, что эта туша могла бы сделать с всадницей, если б застигла ее врасплох.

 — Медведица, — негромко констатировал Бен. — Значит, и медвежата где-то неподалеку.

 Уилла убрала ружье и сказала:

 — Я и сама догадалась.

 — Хочешь, я ее освежую?

 — Я справлюсь без тебя.

 Бен кивнул, но тем не менее вынул нож.

 — И все-таки я тебе помогу. Медведица здоровущая. Жалко, что с твоим стариком так вышло.

 Уилла тоже обнажила нож — широкий, острый, такой же, как у Бена.

 — Ты же его ненавидел.

 — Все равно жалко. Ведь ты-то относилась к нему нормально. Он взялся за работу, стараясь поменьше пачкаться, но все

 равно перемазался в крови и сале.

 — Утром Нэйт заезжал.

 — Это меня не удивляет.

 В стылом воздухе пахло кровью. Подошел Чарли, помахивая хвостом, тактично ткнулся мордой в требуху. Бен поднялся над тушей, заглянул Уилле в глаза.

 — Я знаю, ты злишься. Валяй, не стесняйся. Но учти: это чертово завещание сочинял не я. Что от меня требуется — сделаю. И прежде всего я хочу знать, чего это ты разъезжаешь тут в одиночестве.

 — По той же причине, что и ты. У меня в горах люди и скотина. Нужно переправить их вниз. Можешь быть уверен, что я свое дело знаю не хуже, чем ты.

 Он помолчал, ожидая, не скажет ли она чего-нибудь еще. Ему всегда ужасно нравился ее голос — хрипловатый, словно чуть подернутый ржавчиной. Как будто она недавно проснулась. Бен не раз сокрушался из-за того, что такой сексуальный голос достался не тому, кому надо.

 — Нам вместе год куковать, так что будет время посмотреть, на что ты способна.

 Уилла на это ничего не ответила, и Бен, облизнув губы, спросил:

 — Башку на стенку повесишь?

 — Нет. Охотничьи трофеи — это забава для мужчин. Мужики любят хвастаться, а мне это ни к чему.

 Бен усмехнулся:

 — Это точно, трофеи мы любим. Из тебя тоже получился бы неплохой трофей. Ты настоящая красотка. Впервые говорю девчонке комплимент, стоя над кучей медвежьей требухи.

 Устоять перед его обаянием было непросто, но Уилла не поддалась. За последние годы противиться чарам Бена Маккиннона вошло у нее в привычку, стало чуть ли не смыслом жизни.

 — Мне не нужна твоя помощь — ни с медвежьей шкурой, ни с хозяйством.

 — И тем не менее я тебе помогу и с первым, и со вторым. Можем делать это по-доброму, а можем собачиться — выбирай сама. — Он рассеянно потрепал Чарли по загривку, и пес тут же сел рядом с ним, как вкопанный. — Мне, по правде говоря, наплевать.

 Он заметил, что под глазами у нее тени — словно кто-то чуть примял пальцами золотистую кожу. Да и губы, всегда казавшиеся Бену такими аппетитными, сурово поджаты. Похоже, плакала. Лучше уж пусть злится — и он знал, как этого достичь.

 — А твои сестренки? Они такие же красотки? — Уилла не ответила, тогда Бен продолжил: — Уверен, что они повежливей, чем ты. Надо будет наведаться, познакомиться с ними. Пригласила бы ты меня на ужин, а? Посидели бы, поговорили бы, как быть с твоим ранчо. — Ее глаза вспыхнули опасным пламенем, и Бен довольно ухмыльнулся. — Сработало. Так я и думал. Господи, какое у тебя личико! От злости ты прямо расцветаешь.

 Уилле не нравилось, когда он называл ее красивой, — от этого внутри у нее все сжималось и делалось как-то не по себе.

 — Заткнулся бы ты. Займись лучше тушей.

 Бен сидел на корточках, изучающе посматривал на Уиллу.

 — А может, не будем разводить всю эту волынку? Давай лучше поженимся, и дело решится само собой.

 Вцепившись в рукоятку окровавленного ножа, Уилла сделала три медленных, глубоких вдоха. Она отлично понимала, что Бен ее провоцирует, хочет, чтобы она заорала, затопала ногами. Не дождется! Чуть склонив голову, Уилла ледяным тоном заметила:

 — Скорее эта дохлая медведица оживет и отгрызет тебе задницу, чем я соглашусь стать твоей женой.

 Бен встал, крепко взял ее за запястье. Она дернула руку, но высвободиться не смогла, а Маккиннон доверительно сказал:

 — Ты меня видала в гробу, я — тебя. Но я подумал, что мы могли бы договориться по-хорошему. Жизнь — штука длинная, а год — не так уж много.

 — Иногда и один день — слишком много. Отпусти меня, Бен. — Она смотрела на него снизу вверх. — Не советую шутить с женщиной, у которой нож в руке.

 Бен запросто мог бы выбить нож из ее руки, но решил, что лучше этого не делать.

 — Будешь портить мне жизнь, да?

 Наверняка будет, и это не только раздражало его, но и почему-то возбуждало. Уилла поразительным образом умела вызывать в нем два этих несовместимых ощущения.

 — Заруби себе на носу: мне ничего твоего не нужно, — продолжил он. — И не надейся, что я соглашусь променять свою свободу на кусок земли и стадо коров.

 При этих словах Уилла побледнела, а Бен удовлетворенно кивнул.

 — Мы с тобой отлично понимаем друг друга. Может, я и женюсь на одной из дочек Джека, но с тобой у меня чисто деловые отношения.

 От оскорбления кровь бросилась ей в голову.

 — Ах ты, сукин сын…

 Бен на всякий случай вцепился и во вторую руку, сжимавшую нож.

 — Я тоже люблю тебя, милая. Давай-ка лучше подвесим медведя, а тебе не мешает умыться.

 — Я подстрелила медведя, я и подвешу…

 — Не стоит шутить с мужчиной, у которого нож в руке, — лучезарно улыбнулся Бен. — Давай не будем портить друг другу кровь, а?

 — Не получится! — со страстью и отчаянием воскликнула она. — И ты сам это знаешь. Понравилось бы тебе, если бы ты оказался на моем месте?

 — Но я не на твоем месте, — пожал плечами Маккиннон. — Иди, умойся. Нам еще ехать и ехать.

 Он выпустил ее и присел на корточки, с любопытством наблюдая, как Уилла, задыхаясь от ярости, пытается успокоиться. На всякий случай Бен не расслаблялся — мало ли чего. Он вздохнул с облегчением лишь тогда, когда девушка, свирепо топая, направилась к ручью. Пес жизнерадостно помчался за ней.

 Поглядев на ощеренную пасть медведицы, Бен пробормотал:

 — Чертовы бабы. Твои клыки ей симпатичнее моих комплиментов.

 Закончив освежевывать тушу, Бен пришел к заключению, что обманул Уиллу, когда сказал, что ему ничего от нее не нужно. Еще как нужно. И загвоздка в том, что чем яростней он это отрицает, тем сильнее потребность.

 

 Почти час они ехали молча. Похолодало, ветер усилился, повалил снег. Пришлось надеть дубленые куртки. Чарли с энтузиазмом носился вокруг, обнюхивая снег.

 — Половина медвежьего мяса достанется тебе, — внезапно сказала Уилла. — Это будет по справедливости.

 — Очень щедро.

 — В том-то и проблема. Никто из нас не хочет пользоваться щедротами другого.

 Маккиннон отлично ее понял — лучше, чем она думала.

 — Иногда приходится глотать то, что не можешь выплюнуть.

 — Не все проглотишь, можно и задохнуться. — Уилла не выдержала и с обидой произнесла: — Представляешь, он почти ничего не оставил Адаму.

 Бен искоса посмотрел на ее профиль.

 — Что ж, Джек всегда отличал своих детей от чужих.

 Вся штука в том, что Адам Вулфчайлд — не его кровь, подумал Бен. Для Джека не было ничего важней крови.

 — Все равно, Адам заслуживает большего.

 И получит свое, мысленно пообещала себе Уилла.

 — Не стану с тобой спорить. Но скажу лишь, что твой брат ни в чьей помощи не нуждается и отлично умеет сам решать все свои проблемы.

 «Кроме Адама, у меня теперь никого не осталось», — думала Уилла. Она чуть было не сказала это вслух, но вовремя спохватилась — зачем обнажать душу перед Маккинноном?

 — А как дела у Зака? Я видела утром его самолет.

 — Да, он летает, проверяет изгороди. По-моему, Зак вполне доволен жизнью. Во всяком случае, у него с лица не сходит идиотская улыбка. Они с Шелли прямо молятся на свою дочку.

 И не только они, мысленно добавил Бен. Он и сам любит повозиться со своей маленькой племянницей.

 — Хорошенькая малышка, — кивнула Уилла. — Но все-таки трудно представить Зака Маккиннона в роли примерного семьянина.

 — У Шелли не больно-то разгуляешься, — сказал Бен и, не удержавшись, ехидно спросил: — Что, все не можешь забыть моего братца?

 Уилла беззлобно улыбнулась. Когда-то, еще девчонкой, она была влюблена в Зака.

 — Как вспомню о нем, так внутри все и замирает, — с деланной серьезностью сказала она. — Женщина, которую поцеловал сам Зак Маккиннон, после этого уже не смотрит на других мужчин.

 — Душенька, — наклонился к ней Бен и крепко взял за косичку. — Ты так говоришь, потому что я тебя еще не целовал.

 — Я скорей поцелуюсь со скунсом.

 Бен расхохотался и как бы ненароком коснулся ее колена.

 — Между прочим, это я научил Зака всему, что он знает.

 — Может, и так, но я как-нибудь обойдусь без Маккиннонов, — дернула плечом Уилла и добавила: — Смотри-ка, дым.

 В ее голосе прозвучало явное облегчение. Конец пути близок, быть наедине с Беном осталось недолго.

 — Бригада, похоже, обедает.

 Будь на ее месте какая-нибудь другая баба, подумал Бен, я бы просто взял ее за плечи, притянул к себе и поцеловал бы так, что она задохнулась бы. Сделал бы это из принципа. Но рядом с ним была не какая-то баба, а Уилла, и потому он распускать руки не стал.

 — Я бы тоже перекусил. Но надо еще согнать стадо. Чувствую, еще один снегопад приближается.

 Уилла согласно хмыкнула. Она тоже чувствовала запах снегопада. Но в воздухе пахло не только снегом. Еще чем-то. Кровью? Сначала Уилла подумала, что не до конца отмыла руки, но запах крови становился все ощутимей.

 — Пахнет смертью, — пробормотала она.

 — Что?

 — Тут кого-то убили. — Уилла выпрямилась в седле, огляделась по сторонам. Ничего, полнейшая тишина. — Неужели ты не чувствуешь?

 — Нет.

 Но Бен знал, что ее чутью можно верить. Он тоже посмотрел по сторонам, а Чарли тем временем уже понесся вперед по снегу.

 — Это у тебя из-за индейской крови такое чутье, — сказал Бен. — Наверно, кто-то из ковбоев подстрелил дичь.

 Скорее всего, так оно и было. Провизии у бригады хватало, но полакомиться свежей дичью всегда приятно. Так-то оно так, однако откуда холодок недоброго предчувствия?

 С неба донесся крик орла — дикий, гортанный, потом снова стало тихо. Снег ослепительно вспыхивал в солнечных лучах. Следуя не столько разуму, сколько инстинкту, Уилла направила лошадь в сторону от тропы.

 — У нас нет времени на прогулки, — сказал Бен.

 — Так поезжай себе.

 Он выругался, проверил, расстегнут ли чехол ружья. В горах полно кугуаров и медведей. Вот черт! Ведь до лагеря всего каких-нибудь десять минут, а там наверняка горячий кофе на плите…

 И тут Бен увидел. Нюх у него, может, был и похуже, чем у Уиллы, но зато на зрение он не жаловался. Снег был весь забрызган кровью. На черной шкуре бычка кровь запеклась сплошной коркой. Пес возбужденно кинулся навстречу хозяину.

 — Ну и дела, — присвистнул Бен, спешиваясь. — Кто это его так раскромсал?

 — Может, волки?

 Уилла думала не о потерянных деньгах, а о понапрасну загубленном живом существе.

 Бен покачал головой. Убить скотину, не тронув мяса? На волка что-то не похоже. И потом, где уж волку так искромсать живую плоть.

 — Нет, это дело рук человека.

 Уилла присмотрелась к туше и ахнула. Кто-то здорово поработал ножом — перерезал бычку горло, выпустил кишки. Чарли прижался к ее ноге, мелко дрожа.

 — Тут какой-то живодер потрудился.

 Она присела на корточки и подумала об убитом гризли. Там выхода не было — или ты медведицу, или она тебя. Но кому понадобилось безо всякой нужды мучить и убивать безвредную скотину?

 — В двух шагах от лагеря, — удивилась Уилла. — Кровь уже замерзла. Значит, это произошло еще до захода солнца.

 — Бычок из твоего стада, — сказал Бен, отыскав тавро.

 — Какая разница?

 Но Уилла уже взглянула на желтую бирку с номером, прикрепленную к уху бычка. Надо будет записать в учетную ведомость.

 — Что это значит? В твоем стаде случалось что-нибудь подобное?

 Она встала, посмотрела на струйку дыма, вившуюся над лагерем.

 — Нет. — Бен тоже выпрямился. — А у тебя?

 — В первый раз. И я не верю, что это мог сделать кто-то из моих людей. Да и из твоих тоже. Очевидно, в горах бродит кто-то чужой.

 — Возможно.

 Бен все еще хмурился, глядя на тушу. Они стояли рядом, плечом к плечу, и Уилла не отодвинулась, когда Бен погладил ее по голове и положил руку на ее плечо.

 — С утра шел снег, дул сильный ветер, но, по-моему, след все же остался. Он ведет на север. Я возьму своих ребят и попробую разобраться, в чем тут дело.

 — Но ведь это мой бык, не твой.

 Он покосился на нее:

 — Какая разница? Нам обоим нужно перегнать стадо вниз. И еще нужно сообщить в полицию о случившемся. Возьмешь это на себя, ладно?

 Уилла открыла было рот, но промолчала. Бен прав. Следопыт из нее никудышный, а вот с официальными инстанциями она договориться вполне может. Кивнув, Уилла направилась к лошади.

 — Я поговорю со своими ребятами.

 — Будь поосторожней, — сказал он, на миг коснувшись ее руки.

 Уилла легко запрыгнула в седло.

 — Чего мне их бояться? — пожала она плечами. — Ведь это мои люди.

 

 Когда Уилла вошла в хижину, ковбои как раз собирались обедать. Маринад возился у плиты: крепкие ноги широко расставлены, брюхо нависает над широким ремнем. Ему едва исполнилось сорок, а он уже почти полностью облысел, но отсутствие волос компенсировал длиннющими усами ярко-рыжего цвета. Прозвище свое Маринад заслужил за беззаветную любовь к маринованным огурцам. Характер у него был кислый, под стать излюбленному лакомству.

 Увидев Уиллу, Маринад прохрюкал что-то приветственное, шмыгнул носом и снова отвернулся к сковороде, на которой шипела и брызгала жиром грудинка.

 Джим Брюстер сидел, закинув ноги в сапогах на стол, и наслаждался сигаретой «Мальборо». Ему недавно сравнялось тридцать, и он был писаный красавчик: кудрявые волосы свисали до плеч, на щеках — две очаровательные ямочки. Джим весело подмигнул Уилле, его голубые глаза горели задорным блеском.

 — Маринад, у нас к обеду гостья.

 Усач недовольно хмыкнул, рыгнул и стал переворачивать грудинку.

 — Нам двоим-то еле-еле. Так что давай, подними свою ленивую задницу и открой банку с бобами.

 — Снегопад приближается, — сказала Уилла, повесив куртку на крюк.

 — На следующей неделе, не раньше, — отозвался Маринад. Она взглянула в его угрюмые карие глазки.

 — Думаю, раньше. Будем собирать стадо прямо сегодня.

 Она выдержала паузу, зная, как тяжко ему подчиняться женщине.

 — Гляди, скот твой, а не мой, — пожал Маринад плечами и стал выкладывать грудинку на тарелку.

 — Вот именно. И, между прочим, в четверти мили к востоку валяется один из моих бычков. Зарезанный.

 — Зарезанный? — Джим замер с банкой бобов в руке. — Кугуар?

 — Вряд ли. Если, конечно, у вас тут не водятся кугуары с ножами. Кто-то зарезал бычка, искромсал его и бросил.

 — Чушь, — бросил Маринад, прищурившись. — Какая-то хреновина. Пару голов задрал кугуар. Мы с Джимом его вчера пытались выследить, да не получилось. Наверно, сделал круг и задрал еще одну скотинку, только и делов.

 — Ты думаешь, я не отличу клыков от ножа? Пойди, убедись сам. Четверть мили отсюда, прямо на восток.

 — Да уж, я лучше проверю.

 Маринад натянул куртку, бурча что-то нелестное про женщин.

 — Ты уверена, что это не кугуар? — спросил Джим, как только дверь захлопнулась.

 — Абсолютно. Завари мне кофейку, а? А я пока свяжусь по рации с ранчо. Скажу Хэму, что мы скоро пригоним стадо.

 — Тут ведь не только мы, тут еще люди Маккиннона…

 — Нет, — решительно покачала головой Уилла. — Ни один ковбой на такое не способен.

 Она связалась с ранчо, подождала, пока наладится хороший сигнал. Кофе и огонь в очаге согрели ее, придали сил. Уилла передала на ранчо все необходимые сведения, выпила вторую чашку кофе, а тут и Маринад вернулся.

 — Вот сука поганая, — сказал он вместо извинения. Уилла наложила себе полную тарелку и сказала:

 — Я приехала сюда с Беном Маккинноном. Он пошел по следу. Поэтому нам придется помочь его ребятам со стадом. Вы не видели здесь никого чужого? Какие-нибудь туристы, охотники, городские умники?

 — Вчера, когда шли по следу кугуара, я видел след костра, — сказал Джим с набитым ртом. — Но угли были холодные. Дня два прошло, а то и три.

 — Там еще банки из-под пива валялись, — сообщил Маринад. — Намусорили, словно у себя во дворе. Поймал бы — пристрелил, ей-богу.

 — А может, бычка пристрелили? — спросил Джим, обращаясь к Маринаду. Уилла это отметила и была уязвлена. — Знаешь, какие эти горожане — палят во все, что движется.

 — Нет, не пристрелили. И туристы тут ни при чем. — Маринад запихнул в рот ложку с бобами. — Это молокососы, сто процентов. Какие-нибудь полоумные подростки, наколовшиеся или обкурившиеся.

 — Может, и так. Если подростки, Бен отыщет их без труда, — сказала Уилла, но, по ее мнению, подростки тут были ни при чем. Чтобы накопить столько ярости, нужно пожить на свете достаточно долго.

 Джим водил вилкой по тарелке.

 — Мы тут в курсе, ну… того, что произошло. — Он откашлялся. — Связывались вчера с ранчо, и Хэм рассказал нам…

 Уилла отодвинула тарелку.

 — Тогда и я вам кое-что объясню. — Ее голос звучал холодно, спокойно. — У нас на ранчо остается все, как и прежде. Отец умер, теперь всем заправляю я. Будете выполнять мои распоряжения.

 Джим переглянулся с Маринадом, почесал щеку.

 — Да кто спорит? Просто мы тут думали, сумеешь ли ты удержать сестер на ранчо.

 — Они будут делать то, что я им скажу. — Уилла рывком сдернула куртку с крюка. — А теперь, если вы закончили есть, седлайте коней. — Чертова баба, — пробурчал Маринад, когда за Уиллой закрылась дверь. — Каждой бабе обязательно нужно покомандовать.

 — Ты про баб не трепись, что про них знаешь? — Джим надевал куртку. — А наша — прирожденный босс.

 — До поры до времени.

 — Сегодня приказы отдает она. — Джим пожал плечами, достал перчатки. — Мы ведь с тобой живем сегодня, а не завтра, верно?

 Перед тем как иметь дело с матерью — а о встречах с ней Тэсс всегда думала как о деле, — Тэсс приняла двойную дозу экседрина. Все равно голова разболится, так почему не принять меры заранее?

 Для визита Тэсс выбрала позднее утро, зная, что это единственное время дня, когда Луэллу можно застать дома. Она наверняка уже встала и сейчас делает прическу, занимается маникюром, накладывает косметику или же ходит по магазинам.

 К четырем Луэлла отправится в ее собственный клуб «У Луэллы», будет там болтать с барменом или развлекать официанток рассказами о своих романах и байками из жизни танцовщицы в Лас-Вегасе.

 Тэсс старалась не появляться в клубе «У Луэллы». Но и посещение материнского дома тоже не доставляло ей ни малейшего удовольствия.

 Это был хорошенький домик в калифорнийско-испанском стиле, с черепичной крышей, весь утопающий в красивых кустиках, в районе Бель-Эр. Он должен был бы смотреться как картинка, но, как неоднократно говаривала Тэсс, Луэлла Мэрси и Букингемский дворец превратила бы в свинарник.

 Тэсс пришла ровно в двенадцать. Она постаралась не смотреть на то, что Луэлла называла своим «газонным искусством». Там имелись: фигурка жокея с дурацкой ухмылкой во весь рот, свирепые пластмассовые львы, сверкающий голубой шар на бетонном пьедестале и фонтан в виде девицы с лицом сирены, у которой вода лилась изо рта прямо на перепуганных карпов.

 Повсюду в изобилии росли самые разные цветы, явное несочетание ярких красок неприятно резало глаз. Цветы здесь сажались не по какому-либо плану или замыслу, о дизайне не шло и речи. Если вдруг Луэлле нравилось растение, она немедленно заводила его у себя в саду, повинуясь внезапному капризу. А капризов у нее, вздохнула про себя Тэсс, было немало.

 Посреди кричащего красно-оранжевого цветочного ковра красовалось новое приобретение — безголовый торс богини Ники. Тэсс покачала головой и нажала кнопку звонка, который проиграл разухабистые первые аккорды песенки «Стриптизерша».

 Луэлла сама открыла дверь, и Тэсс немедленно обволокло облаком развевающихся шелков, резких духов и карамельно-приторной косметики. Луэлла никогда не переступала порога своей спальни без соответствующего макияжа.

 Это была высокая женщина с пышными формами и длиннющими ногами, которые все еще могли изобразить — и, бывало, изображали — канкан. Луэлла уже много лет была блондинкой, она сама давно позабыла, каков натуральный цвет ее волос. Сейчас они отливали медью, как и ее громкий смех. Она высоко взбивала их и с помощью огромного количества лака превращала в кокетливую прическу, одобряемую проповедниками с телеэкрана. Луэлла обладала умопомрачительным личиком, которое не мог испортить даже толстенный слой пудры, румян и туши: высокие скулы, пухлые губы, сейчас намазанные ярко-красным блеском, яркие, по-детски голубые глаза с толстым слоем теней на веках, брови она безжалостно выщипывала в тонкую черную ниточку.

 Тэсс ощутила знакомое чувство: в ней боролись любовь и озадаченность.

 — Мама.

 Она обняла мать и почувствовала, как непроизвольно скривились губы. Поспешно отвернувшись, Тэсс стала смотреть на двух оглушительно тявкающих болонок, которых обожала ее мать. Возбужденные приходом гостьи, они подняли невероятный гвалт.

 — Вернулась с Дикого Запада?

 Певучий техасский говор Луэллы напоминал расстроенное банджо. Она поцеловала дочь в щеку, потом облизнула палец и стерла оставшееся красное пятно.

 — Ну, расскажи мне, как это все было. Надеюсь, этого ублюдка достойно проводили в последний путь.

 — Это было… интересно.

 — Могу себе представить. Давай выпьем кофе, золотко. Сегодня у Кармине выходной, так что придется нам обходиться собственными силами.

 — Я приготовлю.

 Тэсс предпочитала сама заваривать кофе, чем встречаться с этим мамашиным слугой-жеребцом. Она старалась не думать о том, какие еще услуги он оказывает Луэлле.

 Через красную с золотом гостиную Тэсс прошла на кухню, сиявшую первозданной, ослепительной белизной. Как всегда, там все было в идеальном порядке. Какие бы «домашние» обязанности ни исполнял Кармине, одного у него не отнимешь — он аккуратен, как больничная сиделка.

 — Тут где-то осталось немного кекса. Я голодна, как волк.

 Появилась Луэлла с путающимися у нее под ногами болонками и начала шарить по шкафам. Через минуту на кухне воцарился хаос.

 Тэсс снова скривила губы. Хаос следовал за Луэллой столь же преданно, сколь тявкающие Мими и Морис.

 — Ты познакомилась со своими родственничками?

 — Если ты имеешь в виду моих сводных сестер, то да.

 Тэсс с ужасом наблюдала, как мать ножом для мяса разрезала кекс на огромные куски, потом переложила их на большое блюдо с ужасающими розами. В каждом куске было не меньше десяти миллионов калорий.

 — Ну, и какие они?

 Отрезав еще один щедрый ломоть от кекса, Луэлла кинула его на фарфоровую тарелочку, стоявшую на полу. Собаки кинулись к кексу, рыча друг на друга.

 — Одна — тихая, нервная, этакая «покорная женушка».

 — Это которую бывший муж любил поучить кулаками. — Луэлла зацокала языком и протиснула свои пышные бедра на высокий стул. — Бедняжка. С одной из моих девочек было то же самое. Муж все время колотил ее почем зря. В конце концов мы отправили ее в убежище для женщин. Теперь она живет в Сиэтле. Время от времени присылает мне открытки.

 Тэсс издала слабый звук, долженствующий изображать интерес. Мамашиными «девочками» были все работавшие на нее девушки — от барменш и стриптизерш до посудомоек. Луэлла их опекала, одалживала деньги, давала советы. Тэсс всегда считала, что «У Луэллы» был наполовину клубом, а наполовину — приютом для танцовщиц из стриптиза.

 — А другая? — спросила Луэлла, поедая кекс. — Та, у которой мать индианка?

 — О, эта девица — настоящий ковбой. Разгуливает в грязных сапогах, вся — из одних острых углов. Знаешь, я уверена, что она может кулаком сбить быка с ног, правда. — Подобное предположение развеселило саму Тэсс, и она подлила себе еще кофе. — Она даже не пыталась скрыть, что наше присутствие на ранчо ей глубоко противно. — Пожав плечами, Тэсс присела и начала отщипывать кусочки кекса. — У нее есть сводный брат.

 — Да, мне это известно. Я знала Мэри Вулфчайлд — вернее, видела несколько раз. Она была очень красивой женщиной, и ее сынишка тоже такой хорошенький, прямо ангельское личико.

 — Он теперь взрослый, но личико у него по-прежнему ангельское. Он живет на ранчо, ухаживает за лошадьми, или что-то в этом роде.

 — Насколько я помню, его отец был ковбоем. — Луэлла полезла в карман алого шелкового халата и вытащила пачку сигарет. — А как там Бесс? — Она хрипло хохотнула и достала сигарету. — Господи, вот это была женщина! Я при ней следила за своим языком, честное слово! Дом она содержала в идеальном порядке и никому не давала спуску, даже Джеку.

 — Насколько я могу судить, она командует там по-прежнему.

 — Чертов дом. Чертово ранчо. — Ярко-красные губы Луэллы скривились. — Чертово место. Я провела там только одну зиму, но была сыта по горло. Этот чертов снег по самые сиськи!

 — Почему ты вышла за него? — Услышав вопрос, Луэлла удивленно подняла бровь, и Тэсс неловко поежилась. — Действительно, я никогда прежде тебя об этом не спрашивала, но сейчас спрашиваю. Я хочу знать, почему.

 — На простой вопрос — простой ответ. — Луэлла насыпала в свою чашку чуть не полсахарницы. — Он был самый сексуальный сукин сын из всех, кого я когда-либо видела. Его глаза смотрели так, словно он видел тебя всю насквозь. Он вот так вот наклонял голову и улыбался, словно уже знал, что с нами будет дальше.

 Луэлла прекрасно все помнила. Запах пота и виски, искорки в его глазах. И то, как Джек Мэрси ввалился в ночной клуб, когда она танцевала на сцене в одних перьях и высоченном цилиндре. И то, как он пыхтел огромной сигарой и смотрел на нее.

 Она почему-то сразу догадалась, что он будет поджидать ее у выхода после представления. И, ни минуты не колеблясь, пошла вместе с ним. Они переходили из одного казино в другое, пили, играли, а на голове у нее красовалась его широкополая шляпа.

 Через сорок восемь часов они стояли в одной из этих часовен конвейерного типа с музыкой из автомата и пластмассовыми цветами. И он надел ей золотое кольцо на палец.

 Вряд ли стоило удивляться, что кольцо оставалось на месте меньше двух лет.

 — Мы ведь совершенно не знали друг друга — вот в чем проблема. Что у нас было? Только похоть да азарт. — Луэлла задумчиво затушила сигарету в пустой тарелке. — Я была совсем неприспособленна для жизни на этом чертовом коровьем ранчо в Монтане. Может, мне следовало попытаться — кто знает? Я любила Джека.

 Тэсс поперхнулась куском кекса.

 — Ты его любила?

 — Ну, какое-то время да. — Луэлла говорила спокойно — ведь столько лет прошло. — Женщина, у которой имелись хоть какие-нибудь мозги, не могла долго любить Джека. Но пусть недолго, а все-таки я его любила. И эта любовь дала мне тебя. А еще сто штук. Если бы в тот вечер Джек Мэрси не завалился в ту забегаловку и не втюрился в меня, сейчас у меня не было бы ни моей девочки, ни моего клуба. Так что мы с ним в расчете.

 — Ты в расчете с человеком, который вышвырнул собственную жену и дочь из своей жизни? И бросил подачку в сто тысяч долларов?

 — Тридцать лет назад сто штук были большими деньгами, не то что теперь. — Науку быть матерью и секреты бизнеса Луэлла начала изучать с нуля. Сейчас она гордилась своими познаниями в обеих областях. — Мне кажется, я неплохо обтяпала мое дельце с Джеком.

 — Ранчо «Мэрси» оценивается в двадцать миллионов. Ты по-прежнему считаешь, что неплохо обтяпала свое дельце?

 Луэлла поджала губы.

 — Это же его ранчо, золотко. Я просто погостила там недолго.

 — Достаточно, чтобы завести ребенка и получить пинок под зад.

 — Я хотела ребенка.

 — Мам… — Эти слова растопили ярость Тэсс, но жгучее чувство несправедливости осталось. — Ты имела право на большее. Я имела право на большее.

 — Может, да, а может, нет, но мы тогда так условились. — Луэлла закурила другую сигарету и подумала, что заскочить в салон красоты она уже точно не успевает. Разговор, судя по всему, только начинается. — Сколько воды утекло. У Джека целых три дочери, а сам он в могиле. Ты не хочешь мне рассказать, что он оставил тебе в наследство?

 — Проблему. — Тэсс взяла у матери сигарету и сделала быструю короткую затяжку. Как любой здравомыслящий человек, Тэсс не одобряла курение, но что такое одна затяжка по сравнению с миллионом калорий на ее тарелке? — Я получила треть ранчо.

 — Треть… о господи Иисусе… елки-палки, Тэсс, милочка, вот это удача! — Луэлла подпрыгнула. Она была довольно полной, но тренированные мышцы танцовщицы все еще ее не подводили.

 Она подскочила к дочери и заключила ту в неистовые объятия. — А что же это мы тут сидим, кофе попиваем? Надо открыть шампанское, французское шампанское! Кажется, у Кармине где-то запрятана бутылочка.

 — Подожди, мама. Послушай. — Тэсс ухватила бросившуюся к холодильнику мать за край халата. — Все не так просто.

 — Моя дочь — миллионерша. Коровья королева! — Луэлла хлопнула пробкой, открывая шампанское. — Подумать только!

 — Я должна прожить там год. — Тэсс вздохнула, глядя, как мать прижалась ртом к горлышку бутылки и высосала пузырьки. — Мы трое должны прожить там целый год, вместе. Иначе не получим ни шиша.

 Луэлла облизала губы.

 — Ты должна прожить год в Монтане? На ранчо? — Голос ее задрожал. — С коровами? Ты — с коровами?

 — Таково условие. Я и две других сестры. Вместе. Продолжая держать в одной руке бутылку, а другой опершись на стол, Луэлла начала хохотать. Она хохотала так долго, что по толстому слою пудры потекли слезы, смешанные с черной тушью.

 — Господи Иисусе, этот сукин сын всегда умел меня рассмешить.

 — Рада, что тебе это кажется таким забавным, — ледяным тоном произнесла Тэсс. — Можешь тут хихикать все ночи напролет, пока я буду в этой Тмутаракани наблюдать за тем, как растет трава.

 Луэлла щедро плеснула шампанского в кофейные чашечки.

 — Дорогая, но ты ведь всегда можешь плюнуть на все это и продолжать жить своей жизнью.

 — И отказаться от нескольких миллионов? Ну уж нет.

 — Нет. — Луэлла уже успокоилась и разглядывала дочь, которая с самого рождения оставалась для нее полной загадкой. Такая хорошенькая, думала Луэлла, такая холодная, такая уверенная в себе. — Нет, ты не откажешься. Ты все-таки истинная дочь своего отца. Ничего, Тэсс, как-нибудь продержишься.

 Интересно, думала Луэлла, что еще ждет ее дочь через год, кроме трети наследства? Сгладит ли время все углы или, наоборот, заострит их еще больше?

 Она взяла чашки с шампанским и протянула одну дочери.

 — Когда ты отправляешься?

 — Знаешь, что я сегодня утром купила первым делом? — Тэсс тяжело вздохнула. — Эти чертовы сапоги. — Слабо улыбнувшись, она глотнула шампанского. — Ничего. Это всего лишь один год.

 

 В то время как Тэсс пила с матерью на кухне шампанское, Лили стояла на краю пастбища и смотрела на пасущихся коней. Она никогда не видела более прекрасной картины: ветер шевелит гривы, а вдали синеют горы с белоснежными верхушками.

 Впервые за этот месяц она спала как сурок — без снотворного, без кошмаров, убаюканная тишиной.

 Сейчас тоже было тихо. Она слышала, как где-то вдалеке шумит мотор — этакое тихое жужжание. Слышала, как Уилла разговаривает с кем-то об уборке урожая. Но Лили не хотелось никому попадаться на глаза. Она могла целую вечность стоять тут и смотреть на лошадей — ее никто не трогает, и она никого не трогает.

 Целых три дня Лили была предоставлена самой себе. Ей никто не мешал бродить по дому, разгуливать по ранчо. Если она сталкивалась с мужчинами, те прикладывали руку к полям шляпы. А что они там себе про нее думали и болтали, Лили мало заботило.

 Здесь был дивный воздух. Куда ни взглянешь, думала Лили, непременно увидишь что-нибудь красивое — стремительно бегущий по камням ручей, порхающую по лесу птичку, бредущих по тропинке оленей.

 И в этом раю она проживет целый год.

 Адам стоял с корзиной в руке и наблюдал за Лили. Он знал, что она приходит сюда каждый день. Она выходила из дому, проходила мимо амбара, огибала загон и останавливалась на краю пастбища. И стояла у загородки — такая тихая, такая спокойная. И такая одинокая.

 Адам выжидал, понимая, что Лили надо побыть одной. Ей требовалось прийти в себя, а это дело сугубо личное. Но в то же время он чувствовал, что ей нужен друг. Поэтому он направился к ней, по дороге производя как можно больше шуму, чтобы не напугать ее внезапным появлением. Она повернула голову и улыбнулась — слабо и неуверенно, но все же улыбнулась.

 — Извините. Я помешала?

 — Никому вы не помешали.

 Лили уже немного привыкла к Адаму и не чувствовала себя с ним скованно. Она отвела взгляд и снова стала смотреть на лошадей.

 — Мне так нравится наблюдать за ними.

 — Вы можете поглядеть поближе. — Самому Адаму не нужна была корзина с зерном, чтобы подманить лошадь. Любая подходила, стоило ему только позвать. Адам протянул корзину Лили. — Потрясите погромче.

 Она потрясла и, увидев, как несколько лошадей встряхнули головами и прислушались, радостно заулыбалась. Лошади подрысили к ограде. Не раздумывая, Лили зачерпнула горсть зерна и начала кормить красивую каурую кобылу.

 — Вам, кажется, приходилось иметь дело с лошадьми прежде. В ответ на замечание Адама Лили поспешно отдернула руку.

 — Простите. Мне следовало спросить разрешения.

 — Все нормально. — Он огорчился, что согнал улыбку с ее лица и загасил появившийся было блеск в серо-голубых глазах. «Они у нее того же цвета, что вода в озере на закате солнца», — подумал Адам. — Иди сюда, Молли.

 Услышав свое имя, рыжая кобыла легкой рысью подбежала к воротам. Адам подвел лошадь к загону и надел ей на голову уздечку.

 Лили смущенно вытерла руку о джинсы и нерешительно шагнула к ним.

 — Ее зовут Молли?

 — Да.

 Он не отрывал глаз от лошади, давая Лили шанс немного расслабиться.

 — Какая красивая.

 — Это отличная верховая кобыла. Спокойная. Ход чуть жестковатый, но она способная. Правда, малышка? А вы умеете ездить по-западному, Лили?

 — Я — что?

 — Вас, наверное, учили на английский манер. — Стараясь не напирать, Адам расстелил на спине Молли одеяло, которое принес с собой. — Нэйт держит у себя несколько английских седел. Если захотите, можем у него взять.

 Она сцепила руки, словно хотела унять дрожь.

 — Я не совсем понимаю.

 — Разве вы не хотите прокатиться верхом? — Он водрузил на Молли одно из старых седел Уиллы. — Я думал, мы поедем покататься недалеко в горы. Там можно встретить лося.

 Лили овладели одновременно страх и искушение.

 — Я не садилась на лошадь… очень давно.

 — Но вы же не забыли, как это делается. — Адам прикинул на глаз длину ее ног и подогнал стремена. — А когда познакомитесь с окрестными местами, сможете ездить одна. — Он обернулся и поймал взгляд, который она бросила на ранчо, словно измеряя расстояние до дома. — Вам не нужно меня бояться.

 Она ему сразу поверила. Этого-то она и испугалась — того, что так легко поверила. Сколько раз она верила словам Джесса?

 Но это в прошлом, напомнила она себе. Все кончено. Она может начать новую жизнь, если постарается. — Я бы с удовольствием покаталась немного, если вы считаете, что в этом нет ничего такого.

 — А что такого тут может быть? — Он шагнул к ней, но инстинктивно остановился, увидев, как она отпрянула назад. — Не обращайте внимания на Уиллу. Сердце у нее доброе, да и щедрое тоже. Просто сейчас оно кровоточит.

 — Я знаю, она очень расстроена. У нее есть для этого веские основания. — Не удержавшись, Лили погладила Молли по морде. — А тут еще эту несчастную корову нашли. Не представляю, кто мог такое сотворить. Уилла очень сердитая. И очень занятая. Она все время что-нибудь делает, а я… просто брожу тут и все.

 — Вы бы хотели чем-нибудь заниматься?

 Теперь, когда между ними стояла лошадь, улыбаться было совсем нетрудно.

 — Только не кастрировать бычков. Я слышала их рев сегодня утром. — Она передернулась, потом улыбнулась собственной слабости. — Я вышла из дому, прежде чем Бесс заставила меня позавтракать. Иначе, боюсь, меня бы вырвало прямо на месте.

 — Привыкнете.

 — Вряд ли. — Лили вздохнула, не замечая, что их руки почти соприкасаются на шее лошади. — Уилла к подобным вещам относится просто. Она такая решительная и уверенная в себе. Я завидую людям, которые твердо знают, чего хотят. Я для нее — досадная помеха. Я потому и не делаю ничего, что боюсь поговорить с ней, спросить, чем бы я могла помочь.

 — Вам вовсе незачем ее бояться. — Продолжая поглаживать кобылу, Адам коснулся руки Лили, но она поспешно отдернула руку. — Но вы могли бы спросить и меня. Я не отказался бы от помощи. Я про лошадей, — пояснил он в ответ на ее непонимающий взгляд.

 — Вы хотите, чтобы я помогала вам ухаживать за лошадьми?

 — Работы много, а зимой будет еще больше. — Он решил сбавить натиск. — Подумайте о моем предложении. — Потом сложил руки ковшиком, продолжая улыбаться. — Давайте я вас подсажу. Проедетесь тихонечко по загону, а я пока заседлаю свою.

 Ей пришлось сглотнуть застрявший в горле комок, прежде чем она смогла заговорить.

 — Вы ведь меня совсем не знаете.

 — Думаю, у нас будет время познакомиться поближе. — Адам стоял, по-прежнему сцепив руки, и терпеливо смотрел на нее. — Вам вовсе не нужно класть в мои руки вашу жизнь, Лили, просто поставьте на них ногу.

 Чувствуя себя ужасно глупо, Лили ухватилась за седло и позволлила Адаму подсадить ее. Потом взглянула на него сверху, глаза на избитом лице были очень серьезны.

 — Адам, моя жизнь — сплошная путаница. Он только кивнул, подтягивая стремена.

 — Пора вам начинать ее распутывать. — Он осторожно положил руку на ее лодыжку, желая, чтобы Лили потихоньку начинала привыкать к его прикосновениям. — А сегодня вы просто прокатитесь в горы, вот и все.

 

 …Маленькая сучка, позволяет этому полукровке лапать себя. Эта вечно хнычущая тварь решила, что избавилась от Джесса Кука, вообразила, что сбежала и он ее никогда не поймает. Напустила на него легавых. Она еще за это заплатит.

 С закипающей яростью Джесс разглядывал эту парочку в полевой бинокль. Интересно, думал Джесс, этот ковбой-полукровка уже трахнул Лили или еще нет? Ничего, этот ублюдок тоже за все заплатит. Лили — жена Джесса Кука, и скоро он ей об этом напомнит.

 Идиотка, она и в самом деле считает, что очень ловко запутала следы, когда смылась в Монтану. Но раньше солнце зайдет на востоке, чем наступит день, когда Джесса Кука обведет вокруг пальца баба.

 Он знал, что она и шагу не ступит, прежде чем не посоветуется со своей дорогой мамочкой. Поэтому он устроил засаду в мотеле неподалеку от хорошенького домика в Виргинии и каждое утро ходил к почтовому ящику и проверял содержимое, чтобы перехватить письмо от Лили.

 Упорство дало свои плоды. Как Джесс и ожидал, вскорости пришло письмо. Он вернулся к себе в мотель и распечатал письмо над паром. О, Джесс Кук вам не дурак. Прочитав письмо, он узнал, куда Лили направляется и что она затеяла.

 Значит, наследство получила, с горечью думал он. А собственному мужу — шиш. Нет, голубушка, этот номер у тебя не пройдет.

 Запечатанное письмо снова лежало в почтовом ящике, а Джесс уже мчался в Монтану. И прибыл туда, с гордостью говорил он себе, на два дня раньше своей идиотки-жены. Для такого головастого парня двух дней оказалось вполне достаточно, чтобы разобраться, что к чему, и получить работу на ранчо «Три скалы».

 Ну и поганая же работенка — машины ремонтировать, чертыхнулся он, стоя в своем укрытии. Ну да ничего. В моторах он разбирался, а джип, нуждающийся в починке, всегда найдется. Когда, же такового не находилось, Джесса заставляли с утра до вечера проверять изгороди.

 Но все равно, удачно получилось. Человек ездит на джипе и проверяет изгороди, а потом делает небольшой крюк, чтобы проверить еще кое-что.

 Да уж, увидел он достаточно.

 Джесс потрогал усы, которые он специально отпустил и покрасил, как и волосы, в каштановый цвет. Всего лишь предосторожность, маленький маскарад, говорил он себе, — на случай, если Лили тут успела про него наболтать. Если уже распустила свой длинный язык — они будут высматривать блондина с бритым лицом. Волосы он отрастил подлиннее, ходит теперь, будто баба. Его трясло от злости при мысли о том, что пришлось расстаться с бобриком морского пехотинца.

 Ничего, в конце концов все его жертвы окупятся. Когда он вернет Лили назад, он напомнит ей, кто главный. Самый главный. А до тех пор надо держаться в сторонке. И наблюдать. — Хорошо проводишь время, сука, — процедил Джесс, глядя прищуренными глазами на Лили, ехавшую на лошади за Адамом. — Но время расплаты придет, будь уверена.

 

 День уже почти померк, когда Уилла вернулась на ранчо. Кастрация и обрезание рогов у бычков было делом грязным, неприятным и весьма тяжелым. Уилла знала, что работает сверх своих сил, но собиралась поступать так и дальше. Она хотела, чтобы мужчины видели ее на каждом участке работы, не давала себе никаких скидок. Смена власти даже при самых благоприятных обстоятельствах — момент тяжелый. А в ее случае обстоятельства были далеки от благоприятных.

 Именно по этой причине, когда стадо лосей сломало забор и воцарился сущий хаос, она тут же примчалась на место происшествия. И по той же самой причине она взялась лично руководить теми, кто отгонял лосей и чинил забор.

 К концу дня, когда порядок был восстановлен и работники уже резались в карты в своей общаге, Уилла мечтала лишь о горячей ванне и горячем ужине. Она была уже на полпути к первой части своей мечты, когда раздался стук в дверь. Зная, что Бесс наверняка в кухне, Уилла спустилась вниз и отворила. Увидев Бена, она рявкнула:

 — Ну, чего тебе?

 — Хорошо бы пивка холодненького.

 — Здесь тебе не салун. — Но все же она посторонилась, пропуская его в гостиную, где стоял холодильник. — Давай побыстрее, Бен. Я еще не ужинала.

 — Я, вообще-то, тоже. — Он взял протянутую бутылку. — Но на приглашение я не рассчитываю.

 — Сегодня я не расположена к общению.

 — А ты никогда к нему не бываешь расположена. — Он запрокинул голову и в два огромных глотка осушил бутылку. — Мы с тобой не виделись с тех пор, как ездили в горы. Хотя мне, наверное, следовало тебе сообщить, что я так ничего и не обнаружил. След потерялся. Тот, кто это сделал, умеет ловко заметать следы.

 Уилла тоже взяла себе пива. Ноги у нее гудели, и она плюхнулась на диван рядом с Беном.

 — Маринад считает, что это дети. Наколотые придурки-подростки.

 — А ты?

 — Я так не считаю. — Она передернула плечами. — Но лучшего объяснения сейчас придумать не могу.

 — Да, верно. Нет смысла возвращаться в горы. Стадо-то уже спустилось. Твоя сестра вернулась из Лос-Анджелеса?

 Уилла медленно вращала головой, чтобы расслабить мышцы шеи, но при этом вопросе остановилась и нахмурилась.

 — Ты чересчур любопытен, Маккиннон. С чего это тебя интересуют дела ранчо «Мэрси»?

 — Теперь это входит в мои обязанности. — Ему нравилось напоминать ей об этом, так же как нравилось смотреть на ее волосы, заплетенные в косичку, на ноги в сапогах, которые она вытянула перед собой. — От нее что-нибудь слышно?

 — Она прибудет завтра. Так что если ты из-за нее лезешь в мои дела, приходи…

 — И ты меня с ней познакомишь? — Он коснулся ее волос и с удовольствием начал их теребить. — Может быть, я в нее влюблюсь и займу ее делом, чтобы она не путалась у тебя под ногами?

 Уилла оттолкнула его руку, но Бен снова стал играть ее волосами.

 — Что, женщины так и падают в твои объятия?

 — Только не ты, дорогуша. Очевидно, не могу найти правильного подхода к тебе. — Он провел пальцем по ее щеке и увидел, как сузились ее глаза. — Но я буду работать над собой. А как другая?

 — Другая кто? — Уилле хотелось отодвинуться немного, но она понимала, что это будет выглядеть глупо.

 — Другая сестра?

 — Она где-то здесь.

 Он довольно улыбнулся.

 — А я заставляю тебя нервничать. Разве это не забавно?

 — Снова хвастаешься? Уилла начала подниматься с дивана, но Бен схватил ее за плечо и удержал.

 — Так-так, — пробормотал он, почувствовав, как от его прикосновения по ее телу пробежала дрожь. — Может, я уделяю тебе недостаточно внимания? Иди-ка поближе.

 Усилием воли Уилла сосредоточилась на том, чтобы выровнять дыхание, и половчее перехватила бутылку, которую продолжала держать в руках. Как он заносчив, как самоуверен, подумала она. Ведь он уверен, что, если нащупал правильный подход, я тут сейчас перед ним растаю.

 — Хочешь, чтобы я подошла поближе, — проворковала она, заметив, как он слегка прищурил глаза, удивленный ее ласковым тоном. — А что будет, если я подойду?

 Будь он способен хоть немного трезво размышлять, он бы сообразил, каким дураком себя выставляет. Но сейчас ее хриплый голос рождал в нем только одно чувство — постепенно закипающую похоть.

 — Нам давно пора было это выяснить.

 Он крепко схватил ее за рубашку и потянул к себе. Бен не отрывал жадного взгляда от ее рта, а не то он бы раньше заметил, что она собирается сделать. Через мгновение он был весь мокрый от пива, которое она вылила ему на голову.

 — Ты такой козел, Бен. — Довольная собой, Уилла наклонилась и поставила пустую бутылку на стол. — Ты что же думаешь, я всю жизнь живу на ранчо среди грубых мужиков и не научилась распознавать тот момент, когда они собираются похотливо на меня наброситься?

 Он медленно провел рукой по мокрым волосам.

 — Да нет. Но, может, еще разок попробовать…

 Бен метнулся вперед. Очутившись в его железных тисках, Уилла подумала, что даже змея перед нападением издает предупреждающий треск. Бен же набросился на нее молча и молниеносно, и теперь Уилла не могла пошевелиться в объятиях этого жилистого парня с налитыми кровью глазами.

 — Вот и не распознала. — Словно наручниками, он сжал ее запястья и поднял их над головой. Лицо Уиллы вспыхнуло, и он знал, что не только от гнева. Гнев не заставил бы ее так дрожать, и этот чисто женский испуг в глазах не появился бы только от злости. — Что, Уилла, боишься меня поцеловать? Боишься, что тебе понравится?

 Сердце ее так колотилось, словно вот-вот собиралось выпрыгнуть из груди. Губы подрагивали, как будто им не терпелось, чтобы в них впились поцелуем.

 — Если бы я хотела, чтобы ты меня поцеловал, я бы тебе об этом сообщила.

 Он только улыбнулся и склонился ближе к ее лицу.

 — Тогда сообщи мне, что ты этого не хочешь. Ну, давай, скажи же. — Голос у Бена стал совсем хриплым. Он слегка чмокнул ее в подбородок. — Давай, скажи, что ты не хочешь, чтобы я попробовал, какова ты на вкус. Хотя бы один разок попробовал.

 Но Уилла молчала. Это была бы ложь, но на ложь ей было наплевать. Просто она не могла произнести ни слова — у нее пересохло горло. Тогда она решила действовать по-другому и быстро и резко ударила его снизу коленкой.

 Уилла испытала некоторое удовлетворение, когда Бен смертельно побледнел и рухнул на нее всем телом.

 — Пошел вон. Пошел вон от меня, чертов идиот. Я сейчас задохнусь.

 Хватая ртом воздух, она изогнулась и лягнула его. Бен издал громкий стон. Ей удалось вдохнуть полную грудь воздуху, прежде чем он схватил ее за волосы и потянул на себя.

 Они скатились с дивана на пол. Уилла так ударилась локтем об угол стола, что у нее из глаз посыпались искры. Зарычав от боли, она яростно вцепилась в него зубами. Что-то упало на пол и разбилось, пока они боролись, пыхтя и ругаясь.

 Бен старался только защищаться, но Уилла, видимо, закусила удила и еще крепче цапнула его за руку. Бен взвыл, решив, что сейчас она вырвет из него кусок мяса; ему удалось схватить ее за подбородок и слегка разжать челюсть. Хватка немного ослабла.

 Они катались по полу, грохоча сапогами, пинали друг друга ногами, пихались локтями, молотили кулаками. Уилла сама не сообразила, что смеется, до тех пор пока он ее не поборол. Он смотрел на нее, а она лежала совершенно беспомощная и задыхалась от хохота.

 — Ты полагаешь, это смешно? — Бен прищурился и сдул волосы, упавшие ему на глаза. Но в глубине души он был ей благодарен за то, что она не вырвала ему волосы с корнями. — Ты меня укусила.

 — Знаю. — Голос ее дрогнул, и она провела языком по зубам. — Кажется, у меня во рту остались клочки твоей рубашки. Отпусти меня, Бен.

 — Чтобы ты меня снова укусила или яйца мне в глотку загнала? — Он прищурился и неожиданно ухмыльнулся. — Ты дралась, как девчонка.

 — Ну так что? Это же сработало.

 Настроение у него снова поднялось. Злость сменилась жгучим желанием, обида — страстью. Он лежал на ней, ее груди приятно упирались в его грудь, свои ноги он втиснул как раз между ее раскинутыми ногами.

 — Да, сработало. Значит, ты можешь быть женщиной, когда захочешь.

 Она заметила, как изменилось выражение его глаз, и ею овладели одновременно испуг и томление.

 — Я не хочу.

 Его губы были в дюйме от ее губ, и снова дыхание Уиллы участилось.

 — Но почему? Кому от этого будет хуже?

 — Я не хочу, чтобы ты меня целовал. Он поднял бровь, улыбнулся.

 — Врешь. Уилла вздрогнула.

 — Да.

 Их губы уже почти сблизились, когда раздались пронзительные крики.

 Бен перекатился через нее и вскочил на ноги. На этот раз Уиллу восхитила его скорость, и она помчалась за ним. Крики не прекращались, когда Бен распахнул входную дверь.

 — Господи, — пробормотал он, перешагнул кровавое месиво на крыльце и обхватил Лили руками. — Все в порядке, дорогая.

 Автоматически он повернулся так, чтобы ей ничего не было видно, и, поглаживая Лили по спине, поверх ее головы поглядел на Уиллу.

 Она была потрясена, но в глазах ее не было того леденящего ужаса, который обуял женщину, дрожавшую в его руках. Какая она хрупкая, совсем не такая, как Уилла, подумал он.

 — Отведи ее в дом, — велел он Уилле.

 Но она помотала головой, пристально разглядывая искромсанное кровавое месиво под ногами.

 — Должно быть, это одна из амбарных кошек.

 Вернее, это раньше была кошка, угрюмо подумала она, прежде чем кто-то отрезал ей голову, выпотрошил кишки и оставил у входной двери в качестве некоего зловещего подарка.

 — Уведи ее в дом, — повторил Бен.

 На крик сбежались остальные. Адам примчался первым. Сначала он увидел Лили, рыдающую в объятиях Бена. Это произвело на него едва ли меньшее впечатление, чем разбросанные по крыльцу окровавленные останки.

 Непроизвольно он шагнул к ней, положил руку на плечо и утешающе погладил, когда она нервно вздрогнула.

 — Все в порядке, Лили.

 — Адам, я увидела… — Ей едва удалось побороть тошноту, подступившую к горлу.

 — Я понимаю. А сейчас ты пойдешь в дом. Послушай меня. — Он осторожно высвободил ее из объятий Бена и, обхватив за плечи, подвел к двери. — Уилла о тебе позаботится.

 — Слушай, я…

 — Позаботься о сестре, Уилл, — перебил ее Адам и, взяв ее за руку, твердо вложил в нее руку Лили.

 Коснувшись дрожащей Лили, Уилла сразу сдалась. Невнятно выругавшись, она потянула Лили за собой.

 — Пойдем, тебе надо присесть.

 — Я увидела…

 — Да, да, я знаю, что ты увидела. Забудь об этом.

 Уилла решительно захлопнула дверь, оставив мужчин убирать обезглавленный труп с крыльца.

 — Господи, Адам, это кошка? — Джим Брюстер тыльной стороной ладони вытер рот. — Кто-то здорово над ней поработал.

 Адам оглянулся, изучающе оглядел всех стоящих на крыльце мужчин: Джим — бледный как мел, кадык ходит ходуном; у Хэма губы стиснуты; Маринад сжал висящее на плече ружье. У Билли Винсента — ему еще не было восемнадцати — глаза горят от любопытства; Вуд Бук задумчиво поглаживает черную бороду.

 Первым заговорил Вуд, голос его звучал совершенно спокойно.

 — А где голова? Здесь ее нет.

 Он шагнул ближе. Вуд отвечал на ранчо за посев и уборку пшеницы, а его жена, Нелл, готовила еду для всех работников. От Вуда пахло одеколоном «Олд Спайс» и мятными конфетками. Адам всегда считал его человеком надежным и непоколебимым, как гибралтарская скала.

 — Тот, кто это сделал, мог забрать голову с собой в качестве трофея.

 После этих слов Адама общее бормотание прекратилось, только Билли продолжал причитать:

 — Господи Иисусе, вы только поглядите! Надо же, разбросал кишки повсюду. И что теперь делать с этой несчастной кошкой? А как ты думаешь…

 — Заткни свою пасть, Билли, — устало приказал Хэм. Вздохнув, он потянулся в карман за сигаретами. — А вы все ступайте назад ужинать. Нечего тут стоять и глазеть, будто старухи на показе мод.

 — Что-то у меня аппетит пропал, — пробурчал Джим, но и он, и остальные пошли прочь.

 — Паршивое зрелище, — заметил Хэм. — Конечно, детишки могли это сотворить. У Вуда мальчишки отчаянные, но все же не до такой степени. Если ты спросишь мое мнение, то только распоследний гад мог такое натворить. Но я с ними поговорю.

 — Хэм, а что, если я задам тебе вот какой вопрос: ты можешь сказать, где были и чем занимались твои люди в течение последнего часа?

 Хэм изучающе поглядел на Бена сквозь пелену сигаретного дыма.

 — Кто чем. Умывались перед ужином, еще что-нибудь в этом роде. Я за ними не слежу, если ты об этом спрашиваешь. Люди, которые работают на этом ранчо, не станут кромсать кошку ради забавы.

 Бен кивнул. Он не имел права задавать подобные вопросы, и они оба это знали.

 — Это произошло не раньше, чем час назад. Я пришел довольно давно, и на крыльце было чисто.

 Хэм сделал затяжку, кивнул.

 — Я поговорю с мальчишками Вуда. — Он бросил последний взгляд на то, что лежало на крыльце. — Ну и паршивое зрелище, — повторил он и пошел прочь.

 — Уже второе искромсанное животное за неделю, Адам. Адам присел на корточки, коснулся пальцами окровавленного меха.

 — Его звали Майк. Он был старый, слепой на один глаз и должен был умереть во сне.

 — Мне очень жаль. — Бен и сам любил животных, он понимающе положил руку на плечо Адаму. — Кажется, у вас тут серьезные проблемы.

 — Да. Дети здесь ни при чем. Они у Вуда совсем не вредные. К уому же им все равно было бы не под силу зарезать быка.

 — А я и не говорю, что это дети. Ты хорошо знаешь своих людей?

 Адам поднял на него глаза. В них была печаль, но смотрели они твердо и прямо.

 — Работники — не моя епархия. Я имею дело с лошадьми. — Еще теплый, подумал он, касаясь всклокоченного меха. Быстро остывает, но еще теплый. — Я их давно знаю. Все, кроме Билли, живут здесь по многу лет, а Билли появился прошлым летом. Ты у Уиллы спроси, она с ними чаще общается. — Он снова посмотрел вниз и с горечью вспомнил, что старый полуслепой кот все еще обожал охотиться. — Лили не надо было это видеть.

 — Да уж. — Бен вздохнул. — Я помогу тебе его закопать.

 В доме Уилла расхаживала взад-вперед по гостиной. Какого черта она должна тут ухаживать за этой девицей? И почему Адам заставил ее заниматься таким никчемным делом? Все, на что способна Лили, — это лежать, забившись в угол дивана, и дрожать.

 Ну, дала она Лили выпить виски, разве нет? Даже погладила по голове, не придумав ничего лучшего. Господи боже, у нее столько проблем, а тут еще к ним прибавляется эта городская неженка!

 — Мне очень жаль. — Это были первые слова, которые Лили удалось из себя выдавить после того, как сестры вошли в дом. Сделав глубокий вдох, она попробовала еще раз: — Мне очень жаль. Мне не следовало так кричать. Просто я никогда не видела подобных вещей… Я была с Адамом, помогала ему с лошадьми, а потом я…

 — Ты выпьешь наконец это чертово виски? — рявкнула Уилла и тут же обругала себя, увидев, как Лили вжала голову в плечи и послушно поднесла стакан к губам. Недовольная собой, Уилла потерла подбородок. — Да тут любой заорет, если увидит такое. Я вовсе на тебя не сержусь.

 Лили терпеть не могла виски, оно обжигало внутренности и отвратительно пахло. Джесс обожал «Сиграмс». И чем меньше жидкости оставалось в бутылке, тем злее и агрессивнее он становился. Так было всегда. Лили притворилась, что немного отпила.

 — Это была кошка? Да, наверное, кошка. — Лили до боли закусила губу, чтобы голос не дрожал так сильно. — Это твоя кошка?

 — Кошки принадлежат Адаму. И собаки тоже. И лошади. Но это рассчитано на меня. Ведь труп кошки бросили не Адаму на крыльцо, а мне.

 — Это как… как того бычка.

 Уилла перестала мерить шагами комнату и оглянулась на Лили через плечо:

 — Да, как того бычка.

 — А вот и горячий чай! — В комнату ворвалась Бесс с подносом в руках. Она присела на секунду, а затем принялась хлопотать. — Уилл, это ты сообразила дать бедной девочке виски? Ей же плохо станет. — Бесс мягко взяла из рук Лили стакан с виски и отставила его в сторону. — Выпей-ка чаю, золотко, и отдохни. Ты испытала сильный шок. Уилл, перестань метаться из угла в угол и сядь спокойно. — Ты присмотри за ней, Бесс. А мне надо идти.

 Разливая чай, Бесс проводила вышедшую Уиллу сердитым взглядом.

 — Эта девчонка никогда не слушается.

 — Она расстроена.

 — Как и все мы.

 Лили взяла чашку обеими руками, глотнула и почувствовала, как по телу разливается приятное тепло.

 — Она принимает это близко к сердцу. Ведь это ее ранчо. Наклонив голову, Бесс взглянула на нее:

 — И твое тоже.

 — Нет. — Лили отпила еще, наслаждаясь теплом. — Оно всегда будет принадлежать только Уилле.

 Кошку уже убрали, но на крыльце еще оставалась лужа крови. Уилла пошла за тазиком с водой и щеткой. Бесс бы убрала, подумала Уилла, но разве можно об этом кого-либо просить?

 Стоя на четвереньках, она при свете фонаря оттирала следы убийства. Произошла смерть. Уилла всегда полагала, что относится к смерти здраво. Коров забивают на мясо, куры перестают нести яйца и тогда заканчивают свой земной путь в кастрюле. Олени и лоси — законная добыча охотника.

 Это было в порядке вещей.

 Люди тоже живут и умирают.

 Даже убийство было ей не в диковинку. Уилле случалось посылать пулю в живую тварь и собственными руками добивать дичь. Отец настаивал на этом, приказывал ходить на охоту, смотреть, как истекает кровью олень. Так что в ее жизни это было обыденным явлением.

 Но подобная бессмысленная жестокость, с которой распотрошили кошку, не вписывалась в порядок вещей. Уилла вытерла все следы до последней капли. Потом присела на корточки и посмотрела на небо.

 Прямо на ее глазах звезда прочертила в темном небе белый след и упала в забвение.

 Где-то неподалеку заухала сова, и Уилла подумала, что добыча ночной охотницы сейчас торопливо прячется подальше. Сегодня отличная ночь для охоты — луна полная и светит ярко. Сегодня смерть непременно кого-то настигнет — в лесу, в горах, в траве. Так уж устроена жизнь.

 Но почему так хочется плакать?

 Раздались шаги, и Уилла торопливо вытерла глаза. Когда из-за угла дома вышли Бен и Адам, она со спокойным видом стояла на крыльце.

 — Я бы все убрал, Уилл, — сказал Адам, отбирая у нее таз и щетку. — Тебе вовсе не обязательно было делать это самой.

 — Ну, я же уже сделала. — Она подошла ближе и коснулась его щеки. — Адам, мне ужасно жалко Майка.

 — Он любил поваляться на солнышке на камне позади амбара. Мы его там и похоронили. — Он посмотрел на окно. — Как Лили?

 — С ней Бесс. У нее лучше получается ухаживать, чем у меня.

 — Я уберу это, а потом посмотрю, как она там.

 — Хорошо. — Но она на мгновение задержала руку на его щеке и проговорила что-то едва слышно на языке их матери.

 Адам улыбнулся — не столько утешительным словам, сколько тому, что Уилла заговорила на другом языке. Она редко его употребляла, только в случае крайней необходимости. Он ушел, оставив ее вдвоем с Беном.

 — У тебя проблема, Уилл.

 — И не одна.

 — Тот, кто это совершил, сделал свое дело, пока мы были в доме. — «Боролись, как два малолетних идиота», — вздохнул про себя Бен. — Хэм собирается поговорить с ребятишками Вуда.

 — Джо и Пит? — фыркнула Уилла, раскачиваясь на пятках. — Это совершенно невозможно, Бен. Мальчишки носятся повсюду и дерутся друг с дружкой почем зря, но они никогда не стали бы мучить старого кота.

 Он потер шрам на подбородке.

 — Почем ты знаешь?

 — Что у меня, глаз нет? — К горлу снова подступила тошнота, и Уилла глубоко вздохнула. — От него отрезали по кусочкам, а об мех тушили сигареты. Это не ребята Вуда. Адам прошлой весной подарил им парочку котят. Так они тех котят нянчили, как малышей.

 — Адам ссорился с кем-нибудь в последнее время?

 Уилла отвернулась.

 — Это не для Адама сделали, а для меня.

 — Ладно. — Бен кивнул, потому что и сам так думал. И это его тревожило. — А ты с кем-нибудь ссорилась в последнее время?

 — Кроме тебя?

 Он слегка улыбнулся и приблизился к ней вплотную.

 — Со мной ты затеваешь ссоры всю твою жизнь. Мы уж давно со счету сбились. Это не в счет. — Он взял ее за руки, крепко сжал пальцы. — Как ты думаешь, у кого-нибудь есть причины желать тебе зла?

 Смущенная его прикосновением, Уилла посмотрела вниз на их сцепленные руки. — Нет. Разве что Маринад и Вуд злятся, что я теперь командую. Особенно Маринад. Мол, не бабское это дело. Но против меня лично, я думаю, они ничего не имеют.

 — А Маринад был в то время в горах, — задумчиво произнес Бен. — Как ты думаешь, мог он сотворить такое, чтобы попугать тебя?

 Уилла уязвленно взглянула на него:

 — По-твоему, я испугалась?

 — Уж лучше бы испугалась. — Бен передернулся. — Мог он это сделать?

 — Пару часов назад я бы сказала «нет». А сейчас я ни в чем не уверена. — Она вдруг поняла, что в этом и заключается кошмар. Не знать, кому можно доверять, а если можно, то до какой степени. — Вообще-то, вряд ли. Характер у него, конечно, преотвратный, постервозничать он любит, но чтобы вот так безо всякой причины взять и убить животное…

 — Ну, причина-то как раз была. И мы обязательно должны ее вычислить.

 Уилла вскинула подбородок.

 — Мы?

 — Твои владения соседствуют с моими, Уилл. А в течение всего следующего года я еще и по закону отвечаю за все, что у тебя тут происходит. — Бен только крепче стиснул ей руку, когда она попыталась ее отнять. — Так уж получилось, и нам обоим придется к этому привыкать. Я намерен глаз не спускать ни с тебя, ни с твоего ранчо.

 — Если кто-то слишком рьяно сует нос в чужие дела, Бен, он рискует голову потерять.

 — Я приму это к сведению. — Бен прижал ее руки к бокам. — Следующий год обещает быть интересным. Весьма интересным. Я с тобой не дрался… лет двадцать, наверное. А ты ничего, в теле.

 Зная, что он больше весит и что мускулы у него крепче, Уилла тем не менее была готова к драке.

 — Как красиво ты заговорил, Бен. Прямо настоящий поэт. Послушай, как забилось мое сердце.

 — Дорогуша, я бы очень хотел послушать, но ты же постараешься меня ударить.

 Она рассмеялась и сразу почувствовала себя лучше.

 — Нет, Бен. Я не постараюсь, я обязательно тебя ударю. Ты теперь иди. Я ужасно устала и хочу есть.

 — Ладно, пойду. — Но еще не сейчас, подумал он. Он скользнул руками к ее запястьям и поразился, как сильно бьется у нее пульс. Ни за что бы не подумал, сказал себе Бен, ведь глаза у нее такие холодные, темные. Про Уиллу Мэрси вообще мало что можно понять с одного взгляда. — Разве ты не поцелуешь меня на прощанье?

 — Я могу попортить при этом твою физиономию, а она тебе пригодится для игр с другими женщинами.

 — И все же я бы рискнул. — Тем не менее он отступил назад. Не время, да и не место. Но он чувствовал, что время придет, и очень скоро. — Я вернусь.

 — Ага. — Она сунула руки в карманы и стала смотреть, как он усаживается в джип. Сердце ее все еще билось очень сильно. — Я знаю.

 Уилла подождала, пока не исчезнут из виду габаритные огни машины. Потом оглянулась на дом, на светящиеся окна. Как же ей хотелось принять горячую ванну, хорошенько поесть и завалиться спать. Но все это придется отложить. Ранчо «Мэрси» принадлежит ей, и она должна поговорить со своими людьми.

 Хотя Уилла и управляла ранчо, она старалась держаться подальше от общежития. Она понимала, что мужчины имеют право на отдых и уединение, а это деревянное строение с каменными скамейками на крыльце служило им домом. Здесь они спали и ели, читали книги, если им приходило в голову читать. Они до хрипоты ругались за картами и жаловались друг другу на хозяев.

 Нелл готовила пищу в бунгало, которое занимала с Вудом и сыновьями, и относила ее мужчинам. Она им не прислуживала, поэтому они убирали помещение сами, назначая дежурного на неделю. Так что питались они, как им вздумается: не умывшись после работы, а то и в одном белье. А за едой, наверно, трепались о бабах и хвастали размером своего члена.

 Что ж, это был их дом.

 Поэтому Уилла постучалась и дождалась приглашения войти внутрь. Все были на месте, кроме Вуда, который обычно ужинал со своим семейством. Мужчины собрались вокруг стола, во главе сидел Хэм. Стул его был слегка отодвинут, это означало, что он с ужином уже покончил. Билли и Джим еще поглощали курятину с картошкой, похожие на двух изголодавшихся волков. Маринад сидел с недовольной миной и пил пиво.

 — Извините, что помешала вам ужинать.

 — Да мы почти закончили, — ответил Хэм. — Билли, убирай-ка тарелки. Если ты съешь еще кусок, ты лопнешь. Хочешь кофе, Уилл?

 — Не откажусь. — Она сама подошла к плите, налила себе черного кофе. Она понимала, что разговор предстоит деликатный, необходимо говорить тактично и в то же время без обиняков. — Ума не приложу, кому понадобилось потрошить старого кота. — Она отпила кофе, давая им время осознать ее слова. — У кого-нибудь есть идея?

 — Я проверил насчет ребят Вуда. — Хэм поднялся налить себе кофе. — Нелл говорит, что они почти весь вечер были дома. У обоих есть перочинные ножи, Нелл принесла мне их показать. Ножи чистые. — Хэм скривился. — Младший, Пит, разрыдался, когда узнал про старого Майка. ТЫ не гляди, что он высокий, ему ведь всего восемь.

 — Я слышал, дети занимаются всякими гадостями вроде этого, — прогнусавил Маринад. — А потом из них вырастают маньяки-убийцы.

 Уилла метнула в него взгляд. Если есть человек, способный малевать все черной краской, так это Маринад.

 — Вряд ли сынишки Вуда усиленно готовятся к карьере Джека-Потрошителя.

 — Может, это Маккиннон. — Билли загремел тарелками в раковине в надежде, что Уилла обратит на него внимание. Он всегда надеялся привлечь к себе ее внимание, потому что давно уже втрескался в нее по уши. — Он же был здесь. — Мотнув головой, чтобы откинуть со лба непослушные соломенные космы, он принялся усерднее нужного тереть тарелки. — А его люди тоже пасли скот в горах, когда нашли того забитого бычка.

 — Ты думай, прежде чем языком-то трепать, придурок, — беззлобно оборвал его Хэм. По его мнению, любой мальчишка, не достигший тридцатилетия, был придурком. А Билли с его вечными фантазиями — уж точно. — Маккиннон не из тех, кто станет резать какую-то драную кошку.

 — Но он же был здесь, — упрямо возразил Билли и покосился в сторону, где сидела Уилла: слышит ли она?

 — Да, он был здесь, — подтвердила она. — И был в доме, со мной. Я сама открыла ему дверь, и на крыльце еще ничего не было.

 — Ничего подобного не случалось, когда был жив старик. — Маринад, запрокинув голову, глотнул пива и исподлобья поглядел на Уиллу.

 — Да ладно тебе, Маринад. — Джим поднялся со своего скрипучего стула, пытаясь разрядить неловкую паузу. — Ты же не можешь винить Уилл в том, что произошло.

 — Я просто говорю как есть.

 — Правильно, — равнодушно кивнула Уилла. — Ничего подобного не случалось, когда был жив старик. Но он умер, и теперь хозяйка здесь — я. И когда я найду тех, кто это сделал, я разберусь с ними как следует. — Она поставила чашку на стол. — Я хочу, чтобы все вы пораскинули мозгами, вспомнили: может, кого видели или что слышали. Если что придет в голову, вы знаете, где меня найти.

 Когда дверь за ней закрылась, Хэм так пнул стул, на котором сидел Маринад, что тот кубарем полетел на пол.

 — Ну что же ты за кретин! Девочка из кожи вон лезет, чтобы все делать как надо.

 — Она же баба, разве нет? — «И этим уже все сказано», — добавил он про себя. — Им нельзя доверять, а уж тем более от них зависеть. Кто поручится, что этот псих, который зарезал кота, не сотворит то же самое с человеком? — Маринад хлебнул пива, помолчал, чтобы до всех дошли его слова. — Она, что ли, тебя защитит? Сомневаюсь.

 Билли уронил тарелку. Его глаза округлились и остекленели от ужаса.

 — Ты думаешь, с нами может произойти что-то вроде этого? На нас тоже могут напасть и зарезать?

 — Да заткнись ты, дьявол тебя побери! — Хэм резко стукнул чашкой по столу. — Маринад хочет, чтобы мы все вроде него злились из-за того, что теперь в подчинении у женщины. Брось, одно дело убить корову или блохастого кота, и совсем другое — человека.

 — Хэм прав. — Но Джим сглотнул, словно ему что-то мешало в горле, да и к булочкам на тарелке он уже интереса не проявлял. — Однако меры предосторожности принять не мешает. Все-таки теперь на ранчо еще две женщины живут. — Он отодвинул тарелку и встал. — Наверно, нам надо за ними приглядывать.

 — Я буду приглядывать за Уилл, — быстро сказал Билли и тут же получил от Хэма по уху.

 — Будете работать как обычно. Мне не нужна свора трусов, боящихся собственной тени. — Хэм допил кофе, снова наполнил чашку. — Маринад, если ты не способен сказать что-нибудь умное, так лучше держи свой поганый рот на замке. К остальным это тоже относится. — Он острым колючим взглядом просверлил каждого из мужчин, потом кивнул, довольный произведенным эффектом. — Я собираюсь смотреть телик.

 — Вот что я скажу, — прерывающимся голосом начал Маринад. — Я намерен держать свое ружье поближе, да и нож не выпущу из рук. И если мне что-нибудь не понравится, я уж разберусь по-своему. — Он допил свое пиво и вышел вон.

 Джим тоже решил выпить пивка. Он взглянул на бледное лицо Билли. Бедняга, теперь его наверняка начнут по ночам мучить кошмары.

 — Ничего, Билли, он побухтит да успокоится. Ты же его знаешь.

 — Да, но… — Билли вытер рот ладонью. «Это же всего лишь кошка, — напомнил он себе. — Старая, полудохлая кошка». — Конечно, я его знаю.

 

 Уиллу мучили кошмары. Она проснулась в холодном поту, сердце готово было выпрыгнуть из груди, в горле застрял крик ужаса. Она лежала среди скомканных простыней и молотила руками воздух. Чувствуя себя одинокой и несчастной, девушка села на кровати. Через окно сочился лунный свет, легкий ветерок слегка шевелил занавеску.

 Уилла не помнила, что именно ее так напугало во сне. Кровь, страх, паника. Ножи. Шедшая прямо на нее обезглавленная кошка. Уилла хотела посмеяться над собственными страхами, она подтянула колени к подбородку и хохотнула. Смешок вышел подозрительно похожим на всхлип.

 Когда она встала с кровати, ноги ее слегка подкашивались, но Уилла приказала себе пойти в ванную, включила свет и, склонившись к раковине, стала горстями плескать себе в лицо ледяную воду. Смыв с себя липкий пот, Уилла почувствовала себя получше. Подняв голову, она взглянула в зеркало.

 Обычное лицо, как всегда. Ничего не изменилось. Ровным счетом ничего. Просто ночной кошмар. Что, она не имеет права испугаться после всего, что произошло? Груз ответственности целиком ложится на ее плечи, и разделить его не с кем.

 Она одна отвечает за сестер, за ранчо, вообще за все, что здесь происходит. Ей рассчитывать не на кого.

 Если что-то и изменилось в ней самой, так это возникшее в глубине ее естества нечто исконно женское. А с этим она справится. У нее нет ни времени, ни желания устраивать тут любовные игры с Беном Маккинноном.

 Уж он-то вовсю старается ее разозлить и одурачить. Уилла откинула волосы, упавшие на влажные щеки, налила воды в стакан. Бен никогда не обращал на нее внимания. А если сейчас и обратил, то только чтобы поиздеваться. Это так на него похоже. Полоща рот, она чуть не улыбнулась.

 А еще она подумала, что могла бы его поцеловать. Так просто — чтобы отвязаться. И попробовать. Может, сейчас лучше бы спалось. И тогда бы он ушел из ее снов и ночных кошмаров. И тогда бы она перестала удивляться тому, что неведомые ей доселе чувства тревожат душу, занималась бы только делами ранчо.

 Уилла взглянула на кровать, передернулась. Нужно спать дальше, но она не хотела снова видеть кровь и истерзанные тела. А раз не хочет, значит, не будет.

 Прежде чем забраться в постель, Уилла глубоко вздохнула. Она прогонит страхи прочь, будет думать о чем-нибудь другом. О весне, которая придет еще совсем не скоро. О цветах, цветущих на лугах, о теплом ветре, дующем с гор.

 Но когда она уснула, ей снова снились кровь, смерть и ужас.

 Из дневника Тэсс Мэрси:

 "Провела два дня на ранчо и пришла к выводу, что я ненавижу Монтану, коров, лошадей, ковбоев, а более всего — кур. Бесс Прингл, тщедушная диктаторша этого концлагеря, вверила моему попечению курятник. Я узнала о новом повороте в своей карьере вчера после ужина. На ужин, между прочим, подавали жареную медвежатину. Оказывается, наша Кожаная Колготка в горах застрелила медведя-гризли. Мясцо подванивало.

 Нет, вру. На самом деле оно казалось мне очень вкусным, пока я не узнала, чем меня кормят. Могу со всей ответственностью заявить, что, вопреки распространенному убеждению, мясо гризли совсем не похоже на курятину. Единственное положительное качество, которым отличается Бесс, а о ее отрицательных качествах я могу написать целую поэму, состоит в том, что она здорово готовит. Мне нужно следить за собой, иначе я снова превращусь в пухляшку.

 Пока я ездила за вещами, в этой дыре произошла сенсация. Кто-то изрезал на мелкие кусочки корову на горном пастбище. Я сначала не поняла, сказала, что корове коровья смерть, но любимая сестрица чуть не испепелила меня взглядом. Надо отдать ей должное — глаза у нее весьма выразительные. Если бы она не была такая стерва, я, пожалуй, могла бы с ней подружиться.

 Однако я отвлекаюсь.

 Выяснилось, что корову искромсали самым зверским образом, и это событие вызвало переполох среди туземцев. Дальше — больше. Вечером, накануне моего возвращения, кто-то отрезал голову кошке и швырнул трупик на крыльцо. Находку обнаружила бедная Лили.

 Прямо не знаю, как к этому отнестись. То ли у них тут такоеслучается сплошь и рядом и не следует придавать этому значения, то ли имеет смысл покрепче запираться на ночь. Однако королева ковбоев обеспокоена не на шутку. При иных обстоятельствах я бы позлорадствовала — сестренка здорово действует мне на нервы. Но если учесть, сколько месяцев нам суждено прожить вместе, а тут творятся такие вещи… Делается жутковато.

 Лили почти все время проводит с Адамом и его лошадьми. Синяки у нее почти прошли, но нервы по-прежнему на взводе. По-моему, эта дуреха даже не замечает, что Благородный Туземец в нее втюрился. Наблюдать за ними — сущая потеха. Вообще-то Лили мне симпатична, она такая беззащитная, растерянная. И потом, мы ведь с ней в общем-то оказались в одинаковой ситуации.

 Из других персонажей отмечу Хэма. Он как будто из вестерна сбежал: кривоногий, волосы с проседью, мозолистые клешни, глаза-бусинки. Вместо «здрасьте» дотрагивается двумя пальцами до шляпы, рта в моем присутствии почти не раскрывает.

 Еще тут есть Маринад. Не знаю, как его зовут на самом деле. Кислая рожа, сварливый характер, ковбойские сапоги с острыми носками, лысая башка, здоровенные рыжие усищи. Почти все время насупленный, но я видела, как он работает со скотиной. Свое дело этот человек знает.

 Семейство Бук. Нелл готовит для ковбоев, она такая симпатичная, хоть и некрасивая. Они с Бесс все время о чем-то сплетничают и выполняют всякую женскую работу, о которой я хотела бы знать как можно меньше. Мужа Нелл зовут Вуд. Как я выяснила, полное его имя — Вудроу. У Вуда красивая черная борода, добродушная улыбка и прекрасные манеры. Меня он называем «мэм» и настоятельно рекомендует обзавестись «нормальной шляпой» — чтобы у меня не обгорело лицо. У Буков два мальчика, одному лет восемь, другому лет десять. Они все время бегают, вопят и молотят друг друга. Мальчишки прехорошенькие. Я тут видела, как они состязаются, кто дальше плюнет. Оба проявили незаурядное мастерство.

 Джим Брюстер. Классический герой-ковбой. Такой стремительный, с видом победителя. Собою чудо как хорош. Ему ужасно идут обтягивающие джинсы, хотя в заднем кармане топорщится нечто круглое — я подозреваю, что это какая-нибудь гадость вроде жевательного табака. Джим мне зазывно подмигивает и нахально улыбается. Пока держусь.

 Самый юный из ковбоев — Билли. Его только-только допустили к работе. Смотрит на нашу амазонку щенячьими глазами. Все время болтает, и ему постоянно советуют заткнуться, но Билли ничуть не обижается. Затыкаться он и не думает. У меня к нему почти материнское чувство.

 Ковбоя-адвоката я за все время ни разу не видела. Не видела я и знаменитого Бена Маккиннона с ранчо «Три скалы». Этот Бен — главный злодей в жизни моей ненаглядной сестрицы. Я готова полюбить его уже за одно это. Надо будет как-нибудь подольститься к Бесс, чтобы она рассказала мне про Маккиннонов поподробнее. Но сейчас времени нет — меня ждут важные дела в курятнике.

 Буду смотреть на это как на захватывающее приключение".

 

 Вставать рано Тэсс привыкла. Она и дома никогда не просыпалась позже шести утра. Часок в спортзале, деловой завтрак, потом — часов до двух поработать. В середине дня она обычно ходила в бассейн или отправлялась пройтись по магазинам — конечно, если не было какого-нибудь делового свидания. Бывали и любовные встречи, но условия всегда диктовала она. Тэсс любила сама распоряжаться своей жизнью.

 Но вставать в шесть утра, чтобы возиться с дурами, — это уже из другой оперы.

 Курятник был здоровенный и, слава богу, чистый. Здесь проживали пятьдесят кур, которые на первый взгляд показались городской жительнице существами хищными и опасными.

 Действуя согласно инструкции, Тэсс набросала птицам корму, налила воды, потом отряхнула руки и с тоской покосилась на клетку с наседкой.

 — Нужно достать яйца. Я подозреваю, что ты, подружка, на них сидишь. С твоего позволения…

 Она осторожно протянула руку, следя за движениями курицы. Сразу же стало ясно, кто здесь главный. Тэсс завопила, отдернула палец с капелькой крови.

 — Спокойно, сестренка! Я всего лишь выполняю приказ. Началась битва не на жизнь, а на смерть. Кудахтанье, крики, летящие во все стороны перья. Остальные курицы проявили солидарность, и курятник превратился в настоящий сумасшедший дом. В конце концов Тэсс сумела-таки выдернуть из-под наседки теплое яичко. Раскрасневшаяся победительница держала в руке свой трофей, пытаясь отдышаться.

 — Интересная у вас методика, — раздался чей-то голос, и Тэсс от неожиданности уронила драгоценное яйцо. Оно шлепнулось на пол и разбилось.

 — Проклятье! Оно мне досталось с таким трудом! — Извините, я вас испугал.

 Нэйт заглянул в курятник, заинтригованный доносившимся оттуда шумом. Он думал, что там Уилла, но увидел калифорнийскую штучку. В дорогих джинсах и блестящих новых сапожках штучка сражалась с курицей. Сцена была поистине захватывающая.

 — Собираете яйца к завтраку?

 — Нечто в этом роде. — Тэсс откинула прядь со лба. — А вам-то что здесь нужно?

 — У меня деловая встреча с Уиллой. Глядите-ка, у вас кровь на руке.

 — Знаю. — Тэсс сердито лизнула палец. — Эта сволочь на меня набросилась.

 — Вы неправильно себя вели.

 Он перевязал ей руку платком и подошел к следующей клетке. Несмотря на свой несуразный рост, Нэйт умудрился согнуться в три погибели вполне грациозно и даже не стукнулся ни обо что головой.

 — Нужно вести себя естественно, не пугать наседку. Действуйте быстро, но не резко.

 Он ловко просунул руку под курицу и вынул яйцо. Наседка даже не шелохнулась.

 — Я первый раз в жизни занимаюсь этим делом, — пробурчала Тэсс й подставила лукошко. — Обычно я встречаюсь с курами лишь в супермаркете. Там они лежат, завернутые в целлофан.

 Нэйт двинулся по проходу, собирая яйца, Тэсс тащилась следом.

 — У вас, наверное, своих кур дома полно.

 — Раньше, но не теперь.

 — Чем же вы занимаетесь, коровами?

 — Нет.

 Тэсс удивилась:

 — Неужели овцами? Я видела в кино, что овцеводы все время воюют с ковбоями.

 — Нет, не овцами. — В лукошко опустилось еще одно яйцо. — Лошадьми. Вы верхом ездите, мисс Мэрси?

 — Не езжу. — Она пожала плечами. — Правда, мне тут все говорят, что нужно научиться. По крайней мере, будет чем заняться.

 — Адам может научить вас. Я тоже могу.

 — Правда? — Она целомудренно улыбнулась и взмахнула ресницами. — Неужели вы пойдете ради меня на такую жертву, мистер Торренс?

 — Да чего там. Мы же соседи.

 Пахнет от нее приятно, подумал Нэйт. Интересный аромат — чуть зловещий, с привкусом опасности. Но в то же время очень женственный.

 Он положил в корзинку еще одно яйцо.

 — Зовите меня просто Нэйт.

 — Договорились, — промурлыкала Тэсс, поглядывая на собеседника из-под густых ресниц. — Так мы с вами соседи, Нэйт?

 — Ну, в общем, да. Я живу на востоке отсюда. От вас приятно пахнет, мисс Мэрси. Особенно если учесть, что вы успели повоевать с курами.

 — Зовите меня просто Тэсс. Вы что, со мной флиртуете, Нэйт?

 — Вы со мной, я с вами, — добродушно улыбнулся он. — Ведь вы со мной флиртовали, я правильно понял?

 — Привычка.

 — Если вам нужен мой совет…

 — Я знаю, адвокаты вечно дают советы, — прервала его Тэсс.

 — Это уж точно. Так вот, я советую вам чуть сбавить мощность флирта. Наши парни не привыкли к стильным женщинам. На них может подействовать слишком сильно.

 — Понятно…

 На самом деле Тэсс не поняла, что это было — комплимент или оскорбление. На всякий случай решила, что комплимент.

 — А вы? Вы привыкли к стильным женщинам?

 — Не думаю. — Он задумчиво осмотрел ее с головы до ног. — Но когда я вижу стильную женщину, то узнаю ее сразу. Боюсь, из-за вас парни сойдут с ума и начнут резать друг другу глотки.

 Пожалуй, это действительно был комплимент, подумала Тэсс.

 — Это здорово оживило бы местную жизнь.

 — Насколько я слышал, здесь и так оживления хватает.

 — Да, эти убиенные кошки и коровы. — Она поморщилась. — Пакость какая. Хорошо, что меня здесь не было.

 — Но вы уже здесь. — Он заглянул в корзинку. — По-моему, хватит.

 — Более чем. Господи, какие же они грязные.

 Она с отвращением смотрела на яйца, думая, что ей теперь не скоро захочется омлета.

 — Их можно помыть. — Он протянул ей лукошко. — Успели обжиться?

 — Пытаюсь. Конечно, среда обитания — ну, в смысле, обстановка — здесь не та, к которой я привыкла.

 Нэйт задумчиво склонил голову.

 — Вообще-то люди из вашей… среды обитания частенько к нам наведываются. Правда, надолго не задерживаются.

 Он наклонился, чтобы не стукнуться головой о балку. — Сюда приезжают люди из Голливуда, покупают за бешеные деньги дома и землю, хотят выращивать бизонов, спасать мустангов и так далее.

 — Вы что, не любите калифорнийцев?

 — Они в Монтане не приживаются. Как правило. Очень быстро убегают обратно, к своим ночным клубам и ресторанам. — Нэйт оценивающе посмотрел на нее. — Вы ведь тоже сбежите, когда год закончится.

 — Еще бы! В гробу я видала ваши просторы. Предпочитаю Беверли-Хиллз.

 — Смог, грязь, землетрясения?

 Она мечтательно улыбнулась:

 — Не нужно, а то меня ностальгия замучает.

 Адвокат был ей более или менее ясен. Родился и вырос в Монтане, тугодум, любит, чтобы пиво было холодным, а бабы тихими. Таких обычно показывают в бездарных вестернах. В конце фильма герой непременно целует в морду своего любимого коня.

 Но при этом милашка, спору нет.

 — Почему вы решили заняться юриспруденцией, Нэйт? Кто-нибудь пытался отсудить у вас табун?

 — В последнее время нет. — Он нарочно делал шаги покороче, чтобы она от него не отставала. — Меня интересует право. Стройность, система. К тому же знание юриспруденции дает мне дополнительный доход. А это идет на пользу и моей репутации, и моему ранчо.

 — Значит, вы пошли на юридический, чтобы был приработок? И где же вы учились? В Монтанском университете? — ухмыльнулась она. — У вас в Монтане есть университет?

 — Насколько мне известно, есть, — спокойно ответил Нэйт. — Но я учился не здесь, а в Йеле.

 — Что-что?

 Она замерла на месте, и потом пришлось догонять Нэйта бегом.

 — В Йеле? Вы что же, закончили Йельский университет, а потом вернулись в эту дыру? Обслуживаете ковбоев и скотовладельцев? Что за дурацкие игры?

 — Это не игры. С законом не играют.

 Он галантно прикоснулся к шляпе, поклонился и нырнул в загон.

 — Ну и дела. Йель…

 Она покачала головой. Потом подхватила лукошко и припустила следом за Нэйтом.

 — Эй, Нэйт, постойте!

 Она не договорила и остановилась. В загоне происходило что — то непонятное. Двое ковбоев и Уилла возились с маленькой коровкой, причем коровка происходящему явно не радовалась. Должно быть, ставят тавро, подумала Тэсс. Ей стало любопытно — как это происходит. Да и с Нэйтом хотелось продолжить разговор, а он тоже заинтересовался происходящим.

 Тэсс прижала к себе лукошко, вошла в ворота, но никто не обратил на нее внимания. Все были заняты несчастной коровкой. Тэсс встала на цыпочки, заглянула Уилле через плечо и увидела, как Джим Брюстер очень ловко и аккуратно кастрирует теленка. От этого зрелища глаза у Тэсс закатились, и она беззвучно бухнулась в обморок. Уилла услышала треск битых яиц и обернулась.

 — Господи, посмотрите на нее!

 — Отрубилась, — констатировал Джим и осклабился.

 — Без тебя вижу. Закончи с теленком.

 Нэйт уже поднял Тэсс на руки.

 — По-моему, ноша не из легких, — сухо заметила Уилла.

 — Да уж, не перышко, — улыбнулся Нэйт. — Твоя сестрица сложена первоклассно.

 — Ладно. Наслаждайся своим счастьем. Неси ее в дом. Вот дура чертова. — Уилла сокрушенно склонилась над корзинкой. — Переколотила все яйца. У Бесс будет припадок. — Она с отвращением покачала головой, оглянулась на Джима и Маринада. — Чего вылупились? Продолжайте. Придется мне заняться этой идиоткой. Нет у меня других дел — только подносить нашатырь безмозглой городской девчонке.

 — Ты уж слишком к ней сурова, — возразил Нэйт, неся Тэсс к дому. Едва заметно улыбнувшись, он добавил: — Понимаешь, она вне своей среды обитания.

 — Но, к сожалению, она в моей среде обитания. Одна бухается в обморок, другая смотрит на меня с ужасом, словно я ей сейчас пулю меж глаз всажу.

 — Тебя нетрудно испугаться, Уилл. — Тэсс чуть пошевелилась в его руках. — По-моему, она сейчас очнется.

 — Брось ее тут куда-нибудь, — сказала Уилла, открывая дверь. — А я схожу за водой.

 Нэйт стоял и думал, что держать Тэсс на руках довольно приятно. Она не такая тощая, как другие калифорнийки. Вполне кругленькая, все, что надо, на месте.

 Тэсс страдальчески застонала, захлопала ресницами, и Нэйт остановился возле дивана.

 На него уставились васильковые глаза. В них читалось полнейшее недоумение.

 — Что это? — пролепетала Тэсс. — Все в порядке, милая. Вы просто упали в обморок.

 — В обморок? Я? — Тэсс никак не могла сообразить, что происходит. — Какая чушь!

 — Упали, причем очень грациозно.

 На самом деле она рухнула, как подрубленное дерево, но вряд ли подобная метафора пришлась бы ей по вкусу.

 — Вы головой не ушиблись?

 — Головой?

 Тэсс растерянно пощупала затылок.

 — Вроде бы нет… Тут она вспомнила.

 — Ой, бедная коровка! Что они с ней сделали? Ну что вы скалитесь?

 — Представляю, как неприятно впервые в жизни наблюдать подобную сцену. Вряд ли у вас в Беверли-Хиллз кастрируют бычков.

 — У нас скотов хватает, но мы все же с ними так не обходимся. Нэйт удовлетворенно кивнул:

 — Я вижу, вы и в самом деле пришли в себя.

 Тэсс действительно полностью очухалась и наконец обратила внимание, что он держит ее на весу.

 — Что это вы меня прижимаете?

 — А как же мне было вас нести? За волосы тащить как-то неудобно. Глядите-ка, у вас и щеки порозовели.

 — Почему бы тебе не поставить ее на ноги? — спросила Уилла, входя в комнату со стаканом воды.

 — А мне нравится. От нее так хорошо пахнет.

 Нэйт изобразил такое простодушие, что Уилла, не удержавшись, хихикнула.

 — Перестань морочить ей голову, Нэйт. Оставь ее в покое. У меня и без вас работы полно.

 — А можно я подержу ее еще? Понимаешь, у меня на ранчо женщин совсем нет. Мне там бывает так одиноко.

 — Вы оба мне надоели, — с достоинством сказала Тэсс, все еще вися в воздухе. — Немедленно спустите меня на землю, пожарная вы каланча.

 — Слушаюсь, мэм.

 Он осторожно опустил ее на кожаный диван. Тэсс подпрыгнула на пружинах, сердито фыркнула и уселась поудобнее.

 — На, выпей, — без малейшего сочувствия в голосе сказала Уилла, протягивая ей стакан. — И держись от загона подальше.

 — Это я тебе обещаю.

 Тэсс ужасно злилась на проявленную слабость. Ее колотило до сих пор.

 — То, что вы делаете с животными, жестоко и ужасно. Я просто удивляюсь, почему закон до сих пор еще не запретил глумление над беззащитными тварями. — Увидев, что Нэйт улыбается, она прошипела: — Перестаньте ухмыляться, кретин. Вам бы понравилось, если бы я отхватила вам яйца раскаленными щипцами?

 Нэйт непроизвольно схватился за ширинку, откашлялся.

 — Вряд ли, мэм.

 — Мужчин мы не кастрируем. По крайней мере до тех пор, пока от них есть хоть какая-то польза, — сухо сказала Уилла. — Выхолащивание бычков — обычное дело в скотоводстве. Как ты думаешь, голливудская красотка, во что бы превратилось стадо, если бы мы оставляли всех быков при их хозяйстве? Они бы передрались, поломали бы все изгороди.

 — Каждую ночь происходили бы коровьи оргии, — вставил Нэйт и тут же заткнулся — обе сестры метнули на него свирепые взгляды.

 — Почему я должна тебе объяснять такие элементарные вещи? — вздохнула Уилла. — Просто не суйся в загон в течение сегодняшнего и завтрашнего дня. Бесс найдет для тебя работу по дому.

 — Ах, какое счастье!

 — Больше ты все равно ни на что не годишься. Даже яйца не можешь собрать — все переколотила.

 Тэсс прошептала что-то злобное, но Уилла уже обернулась к Нэйту:

 — Ты, кажется, хотел со мной поговорить?

 — Да, надо поговорить.

 Нэйт и не ожидал, что получит столько удовольствия от своего визита.

 — Во-первых, я хотел проверить, все ли у тебя в порядке. Наслышан о том, что у вас тут происходит.

 — Со мной все в порядке. — Уилла отобрала у Тэсс стакан и допила воду. — Все равно сделать ничего нельзя. Люди немного напуганы, настроены подозрительно. — Она отставила стакан, сдвинула шляпу на затылок. — Ты слышал, чтобы в наших краях происходило что-нибудь подобное?

 — Нет. — Нэйт был не на шутку встревожен. — Не знаю, чем я могу тебе помочь, но можешь полностью на меня рассчитывать.

 — Спасибо. — Она пожала ему руку. При виде рукопожатия Тэсс скептически скривилась. — Ты сделал то, о чем я тебя просила?

 Она просила Нэйта составить завещание, в котором главным ее наследником назначался Адам. Кроме того, по истечении года ему должны были перейти дом, в котором он жил, конский табун и половина ее доли в отцовском наследстве.

 — Да, я подготовлю проект к концу недели.

 — Хорошо. — Она снова надвинула шляпу на глаза. — Если тебе некуда девать время, можешь поболтать с этой неженкой. — Она обожгла Тэсс колючим взглядом. — А мне некогда, надо быков кастрировать.

 Уилла вышла, а Тэсс, гневно скрестив руки на груди, заявила:

 — Мне легко было бы ее возненавидеть. Очень легко.

 — Вы ведь ее совсем не знаете.

 — Я знаю, что она холодная, грубая, злая и помешанная на власти. Этого сочетания для меня более чем достаточно. — Тэсс вскочила на ноги, чувствуя, что распаляется все больше. — Я не знаю, что я такого сделала? Почему она на меня все время кидается? Ведь я не просила, чтобы меня засадили на это ранчо. Да и в родственницы ей я не напрашивалась.

 — Она к вам тоже в родственницы не напрашивалась.

 Нэйт сел на подлокотник кресла, неспешно свернул сигаретку. Времени у него было мало, поэтому следовало высказаться как можно ясней и определенней.

 — Позвольте, я задам вам вопрос. Что бы вы чувствовали, если бы кто-то попытался выжить вас из собственного дома? Отобрал бы у вас кров, ваш уклад жизни, да и вообще все, что вам дорого?

 Он чиркнул спичкой, прикурил.

 — Чтобы сохранить все это — даже не все, а лишь часть, — вы должны впустить в дом чужих людей, вы зависите от них. А потом, даже при самом благоприятном исходе дела, вам придется отдать им львиную долю своего имущества. Вы не знаете этих людей, они вам не нужны, но теперь они живут под вашей крышей на тех же правах. И вы не в силах что-нибудь изменить. Кроме того, эти люди ничего не понимают в вашей работе, все бремя ответственности лежит только на вас. Вы должны надрываться, трудиться до седьмого пота, а им достаточно просто сидеть и ждать. В результате они получат столько же, сколько вы, хотя вы работали, а они бездельничали.

 Тэсс открыла было рот, но промолчала. В такой интерпретации вся эта история смотрелась по-другому.

 — Но ведь я не виновата, — тихо сказала она.

 — Не виноваты. Но Уилла тоже не виновата. — Он повернулся, взглянул на портрет, висевший над камином. — К тому же вам не довелось жить с этим человеком.

 — А какой он… — Она не договорила, мысленно чертыхнувшись. Не нужно ей знать, каким он был. Не ее это дело.

 — Вы хотите знать, каким он был? — Нэйт выпустил облачко дыма. — Я расскажу. Он был жестоким, бесчувственным, эгоистичным. Но дела вел лучше, чем кто-либо другой. В бизнесе он разбирался, в воспитании дочери — нет. — Нэйт против воли начал заводиться. Голос его стал резким, отрывистым. — Он ни разу не приласкал ее, ни разу не похвалил, хотя она из кожи вон лезла, лишь бы ему понравиться. Но все равно она всегда оказывалась недостаточно умной, недостаточно проворной, недостаточно старательной.

 Не хватало мне еще обзавестись комплексом вины, мысленно возмутилась Тэсс. Жалость и сочувствие — это не из ее репертуара.

 — Взяла бы да уехала.

 — Но она любит эти места. И еще она любила отца. Вы не знали его, поэтому можете по нему не горевать. Он ушел из вашей жизни много лет назад. Но для Уиллы его смерть стала ударом. Сейчас не имеет значения, заслуживал ли Джек Мэрси такой любви. Я думаю, ему было наплевать на Уиллу, точно так же, как ему было наплевать на вас и Лили. Девочке не повезло, она осталась без матери.

 Ну хорошо, комплекс вины так комплекс вины, сдалась Тэсс. Но совсем чуть-чуть.

 — Жалко, что так вышло. Но ведь это меня не касается. Он медленно затянулся, загасил сигарету, встал.

 — Думаю, что касается. — Взгляд его стал холодным, изучающим. — А если не касается, значит, вы пошли в Джека Мэрси… Ну ладно, мне пора.

 Он дотронулся ладонью до шляпы и вышел, а Тэсс осталась в комнате, разглядывая портрет человека, который был ее отцом.

 

 В нескольких милях оттуда, на ранчо «Три скалы», Джесс Кук, насвистывая, менял свечи в старом грузовичке «Форд». У Джесса было отличное настроение — за завтраком обсуждали странные убийства животных на ранчо «Мэрси». Приятней всего было то, что кошку с отрубленной головой нашла именно Лили. Какая удача!

 Жалко, что Джесс этого не видел.

 Но долговязому Монро это рассказал сам Вуд Бук, который видел собственными глазами, как горожанка с синяком под глазом вопила и визжала. В общем, отлично получилось.

 Джесс насвистывал мелодию кантри, а его ловкие пальцы делали свое дело. Джесс всегда терпеть не мог музыку кантри — плаксивых женщин, ноющих по несчастной любви, и хлюпиков, убивающихся из-за баб. Но ничего, пришлось приспособиться. В общаге все слушали только кантри. Ничего, можно привыкнуть. Да и Монтана — местечко не самое плохое.

 Хорошая земля, в самый раз для настоящего мужчины. Такого мужчины, который умеет за себя постоять и не дает бабам зарываться. Надо будет преподать Лили хороший урок, а потом можно обосноваться тут как следует. Ведь Лили скоро разбогатеет.

 При этой мысли он замурлыкал еще громче, начал притопывать ногой. Подумать только — эта тупая корова унаследует треть самого богатого ранчо во всем штате. Целая куча деньжищ! Всего и делов-то — год потерпеть.

 Джесс вылез из-под открытого капота, огляделся по сторонам. Горы, земля, небо — все тут было настоящее, жесткое, сильное. Как он сам. Хорошие здесь места, а Лили должна понять, что ее место — рядом с ним. Развод для Джесса Кука — пустое слово. Если баба принадлежит ему, то навсегда. Иногда приходится поучить ее уму-разуму, но это уж его право.

 Сейчас нужно набраться терпения. Ждать — труднее всего, подумал Джесс, вытирая лоб масляной ладонью. Если Лили узнает, что он тут, неподалеку, то сразу пустится наутек. Нельзя допустить, чтобы она сбежала, пока год не закончился.

 Приглядывать за ней он, конечно, будет, тут без вопросов. За этой безмозглой дурой нужен глаз да глаз.

 Подружиться с парой кретинов, работающих на ранчо «Мэрси», было проще простого. Попил с ними пивка, поиграл в картишки, а заодно расспросил о том о сем. Теперь можно запросто наведываться к соседям. Лишь бы Лили не увидела.

 Но не родилась еще такая баба, которая расколола бы самого Джесса Кука, бывшего морского пехотинца.

 Он снова нырнул под капот и занялся делом. В голове созревал план очередного визита на ранчо «Мэрси».

 Сара Маккиннон пекла оладьи, очень довольная тем, что ее старший сын сидит рядом и пьет кофе. В последнее время Бен редко сюда заглядывал — предпочитал пить кофе у себя, в своей квартире, расположенной над гаражом.

 Сара здорово по нему соскучилась.

 Она соскучилась по обоим своим сыновьям. Раньше они все время были рядом, ссорились, возились, пихались. Иногда ей казалось, что она сойдет от них с ума, а вот теперь мальчики выросли, нет больше ни шума, ни возни…

 Жалко, что у нее только двое детей. Сара ужасно хотела когда-то родить девочку — ведь в доме столько мужчин. Но третий ребенок у них не получился. Ладно, спасибо и за сыновей. Вон какие крепкие, здоровые ребята выросли.

 Недавно у Сары появилась невестка, которую она успела полюбить, да еще внучка, настоящее сокровище. Внуки наверняка будут и еще. Только бы Бена женить на хорошей женщине. Вон он у меня какой, подумала она, искоса поглядывая на сына, склонившегося над утренней газетой. Парню тридцать лет, и если он не женат, то уж, во всяком случае, не потому, что женщины не обращают на него внимания. Женщины своим вниманием его не обделяли, желающих нырнуть к нему в постель было предостаточно. Впрочем, не материнское дело размышлять о подобных вещах.

 Но ни в одну из своих подружек Бен по-настоящему не влюбился. И слава богу, думала Сара. Любовь — штука серьезная. Если мужчина не торопится с выбором, это значит, что выбор будет хорошим.

 Все так, но ужасно хочется внуков.

 С тарелкой, полной оладьев, она остановилась у окна, посмотрела, как небо на востоке розовеет и светлеет, встречая рассвет.

 В общежитии уже проснулись, готовят завтрак. А через пару минут наверняка сверху донесутся шаги мужа. Сара всегда просыпается раньше, любит насладиться тишиной и покоем. Потом спускается Стью, уже выбритый, пахнущий мылом, с влажными волосами. Целует жену, шлепает ее по заднице и выпивает первую за день чашку кофе — да так жадно, словно от этого зависит его жизнь.

 Сара знала все привычки мужа и больше всего любила его именно за предсказуемость.

 А родные места она любила за то, что они, наоборот, были совершенно непредсказуемыми.

 Что касается старшего сына, такого красивого и сильного (неужели это она произвела его на свет?), то он сочетал в себе как предсказуемость, так и непредсказуемость.

 Поставив тарелку с оладьями на стол, Сара не удержалась и потрепала Бена по густой шевелюре. Заодно вспомнила, очень явственно и отчетливо, словно это было вчера, как впервые отвела его в парикмахерскую. Малышу было семь лет.

 Он был такой гордый, а Сара — вот дура — разревелась, когда увидела на полу его золотистые кудряшки.

 — О чем думаешь, парень?

 — Что?

 Он отложил газету, зная, что читать за столом можно лишь до тех пор, пока не принесли еду.

 — Так, ни о чем. А ты, старушка?

 Она села, взяла чашку.

 — Я-то тебя знаю, Бенджамин Маккиннон. Вижу, как у тебя в голове шестеренки крутятся.

 — Так, ничего особенного. Про ранчо думаю.

 Чтобы выиграть время, Бен сделал вид, что увлечен завтраком. Оладьи были такие легкие, того и гляди вспорхнут над тарелкой, зато бекон Сара поджарила основательно — он так и хрустел на зубах.

 — Никто не готовит лучше моей мамочки, — ухмыльнулся Бен.

 — Никто не ест лучше моего Бена, — откликнулась она.

 Он вовсю наслаждался завтраком — едой, запахами, неярким утренним светом, лившимся из окна. Находиться рядом с матерью было приятно. Она такая же надежная, как утренний рассвет, подумал Бен.

 У Сары Маккиннон были красивые зеленые глаза и светлые волосы с розоватым отливом. Белоснежная ирландская кожа так и не привыкла к яркому солнцу. На лице морщины, подумал Бен, но они такие милые, ласковые, что их просто не замечаешь. Видишь только улыбку, теплую и надежную.

 В джинсах и клетчатой рубашке Сара казалась сущей пигалицей, но Бен отлично знал, сколько в ней силы. Не только физической, хотя Сара в детстве могла задать хорошую трепку, без устали скакала на лошади, ездила на тракторе в лютый холод и беспощадный зной, — у нее был стальной характер. Она не ведала колебаний, не отступала перед трудностями, не предавала друзей.

 Бен давно решил: если не найдет такую же женщину — сильную, добрую, щедрую, — лучше останется холостяком.

 Правда, это разобьет Саре сердце.

 — Вообще-то я думал про Уиллу Мэрси.

 Сара взглянула на него с надеждой:

 — Правда?

 — Нет, не в этом смысле.

 Наврал, конечно. Именно в этом.

 — Просто она сейчас в тяжелом положении.

 Взгляд матери померк.

 — Да, я знаю. Какая жалость. Хорошая девочка, и за что ей только такая напасть? Я собиралась заехать к ней, проведать. Но у нее, наверно, дел полно. — Сара чуть улыбнулась. — И еще мне, конечно, ужасно любопытно посмотреть на двух других девочек. На похоронах я их толком не разглядела.

 — Думаю, Уилла была бы рада твоему приезду. — Он подцепил на вилку еще оладьев. — У нас на ранчо вроде бы все в порядке. Пожалуй, я тоже могу наведаться к Мэрси. Уилла, конечно, не обрадуется, но лишний глаз не помешает.

 — Ты, главное, не задирай ее. Глядишь, и отношения наладятся.

 — Возможно, — пожал он плечами. — Понимаешь, я не очень-то в курсе, насколько старик допускал ее к делам. Судя по всему, она девчонка толковая, но справится ли она без Джека? Могла бы нанять управляющего, но, похоже, не собирается этого делать.

 — Отчего же, люди говорят, что она обязательно наймет управляющего, да еще с университетским образованием.

 Сплетен по этому поводу действительно хватало — телефоны трещали не умолкая.

 — Найдет какого-нибудь симпатичного молодого человека с дипломом по скотоводству. Хэм, конечно, хорошо знает дело, но ведь он уже немолод.

 — Не сделает она этого. Слишком любит Хэма, да и потом, хочет всем показать, на что она способна. Я-то готов ей помочь, хоть Уилле на мой университетский диплом наплевать. Заеду к ней, посмотрю, что там"и как.

 — Ты такой добрый, Бен.

 — Нет уж, добрым я с ней не буду.

 Он довольно улыбнулся — той же озорной улыбкой, как в детстве.

 — Она у меня попляшет.

 Сара хихикнула, подлила себе еще кофе. А тут и шаги мужа раздались.

 — Ничего, это отвлечет ее от горя, — сказала Сара.

 

 Развлечений у Уиллы и так хватало. Сыновья Вуда решили поиграть в корриду — залезли в загон для быков и начали размахивать красным материнским фартуком. Слава богу, обошлось без жертв, если не считать вывихнутой лодыжки. Уилла сама спасла сорванцов, причем едва успела перекинуть через изгородь багрового от возбуждения Пита. Разъяренный бык остался ни с чем.

 Трясясь от пережитого страха, Уилла прочла маленьким негодяям целую лекцию. Правда, в конце концов согласилась стать соучастницей — постирать фартук, пока мать не заметила.

 За это преступники обещали ей вечную любовь и преданность. Уилла искренне надеялась, что у них больше не возникнет соблазна кричать «Торо! Торо!» здоровенному быку-производителю.

 Потом сломался один из тракторов, и пришлось отправить Билли в город за запчастями. На северо-западе лось поломал изгородь, и часть стада разбрелась.

 Простудилась Бесс, Тэсс в третий раз за неделю переколотила все яйца. На кухне временно распоряжалась мышка Лили.

 Ковбои нервничали, собачились между собой.

 — Если человеку повезло в покер, он должен дать партнеру возможность отыграться, — бурчал Маринад, отпиливая бычку рога. Бычок возмущенно мычал.

 — А ты не играй в карты, если не можешь себе этого позволить, — огрызнулся Джим Брюстер.

 — У меня есть право отыграться!

 — А у него есть право закончить игру, когда ему хочется. Так или не так, Уилла?

 Уилла придержала бычка, быстро и аккуратно сделала укол. Сегодня было холодновато, настоящий осенний день. Но от работы ее бросило в жар, и куртка висела на изгороди.

 — Послушайте, не впутывайте вы меня в ваши дрязги. Маринад насупился, усы его возмущенно дрожали.

 — Джим и этот шулер из «Трех скал» ободрали меня на целых две сотни!

 — Джей Кей никакой не шулер, — заступился Джим за своего нового приятеля. — Просто он играет в покер лучше, чем ты. Ты блефовать совсем не умеешь. А еще ты бесишься из-за того, что он в два счета починил Хэму мотор.

 Это была сущая правда, и от этого Маринад разозлился еще пуще.

 — Будет тут всякий осел из «Трех скал» чинить наши моторы и обдирать нас в карты. Я бы и сам мотор починил.

 — Ты уже неделю собирался.

 — Собирался — так сделал бы, — проскрежетал зубами Маринад. — А этот шустрик решил повыпендриваться. Кто он такой, чтобы заводить тут свои порядки? Я на ранчо восемнадцать лет работаю! И нечего тут всяким молокососам учить меня жизни!

 — Это кого ты называешь молокососом? — окрысился Джим. — Хочешь поцапаться, старичок? Давай, попробуй.

 — Ну все, хватит. — Уилла шагнула между ними — и вовремя, потому что оба уже сжали кулаки. — Хватит, я сказала!

 Она растолкала их, обожгла забияк яростным взглядом.

 — Вы мне надоели, ослы. Занимайтесь лучше работой.

 — Не надо меня учить, чем мне заниматься! — стиснул зубы Маринад. — Тоже учительница жизни нашлась!

 — Отлично. Тогда вот что я вам скажу. Нечего тут устраивать свару, когда мы по уши в отрезанных яйцах и рогах. Иди остынь. А когда остынешь, поезжай, проверь, починили ли изгородь.

 — Хэма не нужно проверять, а у меня и тут работы полно. Уилла шагнула ему навстречу. Тут коса нашла на камень.

 — Остынь, я сказала. А потом сядешь в свой пикап и поедешь проверить изгородь. Если не согласен — иди собирай свои шмотки и получай расчет.

 Маринад побагровел — и от ярости, и от унижения. Выслушивать такое от бабы, которая к тому же вдвое моложе его!

 — Ты что, считаешь, что можешь меня уволить?

 — Могу, и ты отлично это знаешь. — Она мотнула головой в сторону ворот. — Иди, пошевеливайся, ты мешаешь мне работать.

 Секунд десять они смотрели друг на друга, не отводя глаз. Потом Маринад отвернулся, смачно сплюнул и зашагал к воротам. Джим облегченно вздохнул.

 — Смотри, Уилла, потерять такого будет жаль. Характер у него поганый, зато какой классный ковбой.

 — Никуда он не денется.

 Если бы Уилла была одна, она схватилась бы за живот — внутри так все и екало. Однако виду она не подала, деловито взялась за следующий шприц.

 — Поутихнет — образумится. Ты не смотри, что он на тебя так кидался. Он относится к тебе не хуже, чем к остальным.

 Джим ухмыльнулся, схватил за рога следующего бычка.

 — Звучит кисло.

 — Это уж точно, — улыбнулась Уилла. — Характер у него паршивый. Сколько ты у него вчера выиграл?

 — Долларов семьдесят. Присмотрел тут себе шикарные сапоги из змеиной кожи.

 — Ты такой пижон, Брюстер.

 — А как же. Надо нравиться дамам. — Он подмигнул, и все снова встало на свои места. — Может, пойдем как-нибудь потанцуем?

 Это была старая шутка, она помогла снять напряжение. Уилла Мэрси никогда не ходила на танцы, и Джим это знал.

 — А ты послушайся моего совета, дай ты ему отыграть эти не-счастные семьдесят долларов. — Она вытерла пот со лба и спросила: — Что это за парень из «Трех скал»?

 — Джей Кей? Нормальный парень.

 — Что рассказывает о ранчо?

 — Да так, ничего особенного. — Джим подумал, что Джей Кей больше интересовался тем, что происходит на ранчо «Мэрси». — Ну, он рассказал, что подружка Джона Коннера переколотила всю посуду, а Джон нажрался и задрых прямо в сортире.

 Все было нормально — обычные сплетни, знакомые имена.

 — Сисси уходит от Коннера каждую неделю, а он по этому поводу непременно нажирается.

 — Все течет, но ничто не меняется.

 Они улыбнулись, по горло перепачканные кровью и навозом. Холодный ветерок обдувал им лица.

 Еще минут двадцать они работали молча, общаясь при помощи жестов и нечленораздельного хмыканья. Потом устроили передышку, смочили горло.

 — Маринад вряд ли хотел тебя обидеть, Уилл, — сказал Джим. — Просто ему не хватает старика. Маринад его сильно уважал.

 — Знаю.

 На сердце у нее защемило, и Уилла на миг прикрыла глаза.

 На дороге появилось облачко пыли — должно быть, Билли возвращался из города. Надо бы найти Маринада, погладить его по шерстке, подумала Уилла. И пусть идет чинить трактор.

 — Все, Джим, иди ужинать.

 — Как я люблю эти слова!

 У Уиллы провизия была с собой. Девушка села в свой «Лендровер» и съела сандвич с ростбифом, разглядывая дорогу, изрытую копытами и утрамбованную шинами. Дорога шла через пастбища, постепенно поднимаясь в гору. Вся равнина цвела красками осени.

 Осень уже перевалила за половину, листья с деревьев почти облетели. Но в небе еще пел жаворонок — настойчиво и неугомонно. Эта знакомая музыка природы должна была бы подействовать на Уиллу умиротворяюще, но этого почему-то не произошло.

 Уилла ехала по дороге, внимательно глядя на изгородь. Кажется, тут все было в порядке. Скот мирно пасся на лугах, время от времени одна из коров безо всякого интереса поглядывала на машину и снова принималась жевать.

 На западе небо чернело, дыбилось тучами, и на горные хребты лег зловещий отсвет. Еще до вечера в долине пойдет дождь, а в горах — снег. Дождь был бы очень кстати, только вряд ли это

 будет ровный, спокойный ливень, насыщающий землю влагой. Скорее всего небо обрушится на поля яростными ледяными струями, которые побьют колосья.

 И все равно Уилла с нетерпением ждала дождя. Ей хотелось, чтобы по крыше заколотили яростные кулаки, чтобы небо загрохотало, и тогда можно будет немного посидеть дома, побыть наедине с собой, посмотреть из окна на сплошную стену дождя.

 Может быть, она чувствует себя так беспокойно из-за приближающейся бури?

 Уилла уже в четвертый раз взглянула в зеркало заднего вида. В чем дело? Что ее тревожит? Странно, что изгородь в порядке, а самой бригады нигде не видно. Ни машин, ни людей, ни даже стука молотков. Ничего — лишь дорога, равнина да горы, поднимающиеся к насупленному небу.

 Почему-то она чувствовала себя ужасно одинокой — непонятно, из-за чего. Ведь Уилла всегда любила разъезжать по своей земле без сопровождающих. Никто не пристает с расспросами, с ответами, с жалобами.

 Но нервы были не в порядке, Уилла все не могла избавиться от странного, тревожного чувства. Непроизвольным движением она коснулась приклада винтовки. Потом затормозила, вышла из машины и огляделась по сторонам.

 

 Конечно, затея рискованная. Он знал, что играет в опасные игры, но уже вошел во вкус и не мог остановиться. Время и место были выбраны идеально. Приближалась буря, и ремонтная бригада свернула работу побыстрее. Должно быть, уже вернулись на ранчо, сидят, жадно уплетают ужин.

 Времени на осуществление плана было совсем немного, но, если действовать толково, вполне можно было успеть.

 Он выбрал самого жирного быка — такого, за которого на рынке заплатили бы хорошую цену.

 Выбрал удобное местечко. Отсюда удобно уносить ноги. Раз-два — и ты у себя во дворе. Или, в крайнем случае, на границе участков. С одной стороны — скалы, с другой — деревья. Никто издали не увидит, никто не застигнет врасплох.

 Когда он делал это в первый раз, его аж замутило от вида крови. Никогда еще ему не приходилось лишать жизни такое огромное, полнокровное существо. Но зато это было так… интересно. Вонзать нож в увесистую тушу, чувствовать, как постепенно затихает биение пульса, как жизнь по капле выходит из животного. Кровь была горячая, она сначала пульсировала, а потом просто сочилась, растекаясь багровым озером.

 Теперь появился кое-какой навык. Быка он подманил зерном, потом заарканил, вывел на середину дороги. Рано или поздно кто-нибудь обнаружит тушу. То-то будет эффект. В небе будут кружить стервятники, привлеченные запахом смерти.

 Потом прибегут волки.

 Кто бы мог подумать, что запах смерти так привлекателен. Особенно если смерть — твоих рук дело.

 Он улыбнулся, наблюдая, как бык чавкает зерном, потрепал животное по мохнатому загривку. Потом вынул из-под плаща нож и одним ловким движением — ей-богу, с каждым разом получалось все лучше — перерезал быку горло. Фонтаном ударила кровь, и он восхищенно расхохотался.

 — Спать пора, уснул бычок, лег в кроватку на бочок, — запел он, глядя, как бык корчится на земле.

 А потом началось самое интересное.

 

 Маринад дулся на весь белый свет, то есть наслаждался жизнью. Он ехал вдоль изгороди, мысленно прокручивая разговор с Джимом и Уиллой. Что он сказал, что Джим сказал, что сказала Уилла, что он ей ответил. Потом Маринад стал сочинять сокрушительную речь, которую произнесет перед Хэмом. Пусть знает, как Уилла ему нахамила, как угрожала его уволить.

 Как бы не так!

 Его взял на работу сам Джек Мэрси, и уволить его мог бы только Джек. А теперь Джек, упокой господь его душу, умер, так что извините.

 Конечно, можно взять и хлопнуть дверью. Во-первых, участок земли уже присмотрен. Во-вторых, в боузменском банке лежат денежки, бегут проценты. Можно купить свое ранчо, развернуть его в крепкое хозяйство.

 Любопытно будет посмотреть, как эта командирша станет обходиться без Маринада. Да они и до весны не протянут, обиженно думал он, и уж тем более — до конца года.

 Может, забрать с собой и Джима Брюстера? Маринад уже не помнил, что с Джимом он тоже разругался. Характер у парня, конечно, поганый, но работать он умеет, ничего не скажешь.

 А что? Купить землю на севере штата, начать разводить коров херфордской породы. Кстати, можно и Билли с собой прихватить — с ним веселее. Это будет настоящее ранчо, распалял себя Маринад. Никаких там кур, пшеницы, свиней, лошадей. Только коровы. Пресловутая диверсификация — дерьмо собачье. Единственная ошибка, которую совершил Джек Мэрси. Зачем он позволил индейцу разводить лошадей?

 Не то чтобы Маринад имел что-то против Адама Вулфчайлда. Адам — мужик что надо, никого не трогает, свое дело знает. Но здесь дело принципа. Если девчонке дать волю, она индейца в компаньоны возьмет. И тогда, по глубокому убеждению Маринада, от ранчо останутся рожки да ножки.

 Бабам место на кухне, а не на ранчо. Ишь, повадилась командовать! Уволит она его, как же! Маринад возмущенно хмыкнул и свернул налево — посмотреть, в каком состоянии там изгородь.

 Буря собирается, рассеянно подумал он и вдруг увидел посреди дороги джип. Маринад довольно улыбнулся.

 Если какая поломка, так у него с собой инструменты. В Монтане всякий скажет, что Маринад разбирается в моторах лучше, чем кто-либо другой.

 Он притормозил и, сунув руки в карманы джинсов, приблизился к машине.

 — Что, проблемы? — спросил он и тут же заткнулся. Посреди дороги лежал распотрошенный бык, а вокруг — целое море крови. Запашок был такой, что Маринада заколдобило. Он даже не сразу заметил мужчину, склонившегося над тушей.

 — Что, снова? — Маринад наклонился. — Да что же тут такое происходит? Гляди-ка, только что прирезали.

 Тут-то он и заметил в руках у мужчины нож, по которому стекала кровь. И еще он заметил, какой у мужчины взгляд.

 — Так это ты? Но зачем? За каким хреном?

 — Нравится мне это дело, — ответил мужчина и искоса взглянул на машину Маринада.

 Потом сокрушенно пожал плечами и воткнул нож Маринаду прямо в мягкий живот.

 — Никогда не убивал человека, — сообщил он, распарывая Маринада снизу вверх. — Ничего, интересно.

 «В самом деле интересно», — подумал он, наблюдая, как у Маринада вылезают из орбит, а потом тускнеют глаза. Клинок не спеша подобрался к сердцу, тело Маринада обмякло, завалилось, и мужчина уселся на труп сверху.

 Какие там быки? Детские игрушки. Тут дело поинтересней. Ведь у человека есть мозги, а корова — она и есть корова. Нож чмокнул, высунувшись из раны. Кошка — та и вообще ерунда. Конечно, она поумней коровы, но все-таки не человек.

 Он склонился над трупом, раздумывая, что бы такое учудить.

 Надо придумать какую-нибудь особенную штуку, чтобы людям запомнилось надолго.

 Он улыбнулся, хихикнул, провел окровавленной ладонью по губам. Возникла классная идея.

 Прихватив нож поудобнее, он взялся за работу.

 

 Увидев, как по лугу галопом скачет всадник, Уилла притормозила. Она узнала вороного жеребца и пса Чарли, вприпрыжку мчавшегося за лошадью. Бен Маккиннон. В первый миг Уилла обрадовалась, но тут же на себя разозлилась. И все же встреча была кстати — в воздухе ощущалось что-то мрачное, зловещее, и Уилла была бы рада любому живому человеку.

 Надо признать, что на вороном скакуне Бен смотрелся впечатляюще. Он ловко перескочил через изгородь, натянул поводья.

 — Что, Маккиннон, заблудился?

 — Нет.

 Чарли радостно подбежал к джипу и вместо приветствия обмочил переднее колесо.

 — Изгородь чините? — улыбнулся Бен. — Зак летал утром на самолете и видел, что у вас тут лось набедокурил. В этом году от них житья нет.

 — Как всегда. Я думаю, Хэм уже все исправил. На всякий случай поехала проверить.

 Бен соскочил с лошади, облокотился на дверцу.

 — Что это у тебя там, сандвич?

 На сиденье лежал недоеденный бутерброд.

 — Да, а что?

 — Есть будешь?

 Она вздохнула и протянула сандвич ему.

 — Ходишь тут, побираешься.

 — Это уж так, заодно. Понимаешь, я задумал отправить пару сотен голов в Колорадо, а тут пришла в голову идея. Может, купишь их, да и дело с концом?

 Он с аппетитом откусил от сандвича, а остальное бросил псу, который так и вытянулся в струнку.

 Чарли моментально справился с хлебом и мясом, а потом довольно оскалился. Уилла подумала, что улыбка собаки поразительно похожа на самодовольную ухмылку хозяина.

 — О цене договоримся прямо сейчас?

 — Нет, лучше в более теплой обстановке. За бокальчиком. — Он дотронулся до ее волос, потрепал косичку. — И потом, я ужасно хочу познакомиться с твоей старшей сестренкой.

 Уилла завела мотор.

 — Она не твоего типа, нахал. Но если хочешь, заходи. — Она вспомнила о сандвиче и добавила: — Но только после ужина.

 — Что же, и бутылку свою приносить?

 Она улыбнулась и тронула с места. Немного подумав, Бен вскочил в седло и поскакал следом. Уилла ехала не слишком быстро — чтобы он не отстал.

 — А Адам на месте? — крикнул Бен, перегнувшись из седла. — Я бы купил пару верховых лошадей.

 — Спроси у него сам, мне некогда.

 Чтобы позлить его, она нажала на газ, обдав Бена облаком пыли.

 И все же, когда на развилке он свернул налево, ужасно расстроилась.

 Она пожалела, что не затеяла с ним какую-нибудь ссору, не разозлила его как следует, чтобы он снова на нее накинулся и сжал в объятиях. Уилла частенько вспоминала, как это получилось в прошлый раз.

 Вообще-то она редко думала о мужчинах подобным образом. Но о Бене размышлять было интересно. Ведь размышлять — это еще не делать.

 Хотя, конечно, Уилла могла и передумать.

 Она улыбнулась. Просто из любопытства — узнать, что это за штука такая. У нее было предчувствие, что Бен может продемонстрировать ей всякие там фокусы, которые мужчины учиняют над женщинами, лучше, чем кто-либо другой.

 Надо будет позлить его сегодня вечером, чтобы он снова ее поцеловал. А вдруг Бен клюнет на грудастую Тэсс и ее французские духи? При этой мысли Уилла сердито нажала на акселератор и помчалась по дороге так быстро, что едва успела затормозить, чуть не наткнувшись на джип Маринада.

 — Ага, вот он где.

 Теперь придется улещивать этого скандалиста. Она вылезла из машины, посмотрела по сторонам — изгородь вроде бы в порядке. Непонятно, зачем он тут остановился.

 — Может, лопнул от злости, — пробормотала она вслух и подошла к джипу, чтобы нажать на клаксон.

 Тут-то она все это и увидела: огромную лужу крови, быка и самого Маринада. Просто удивительно, как Уилла не унюхала запах крови раньше — ведь воздух здесь насквозь пропах смертью. Теперь этот запах обрушился на нее с такой силой, что Уилла согнулась в три погибели, и ее вывернуло наизнанку.

 Пошатываясь, она кое-как добрела до своей машины и изо всех сил навалилась на руль — клаксон истошно завыл. Уилла едва держалась на ногах и судорожно глотала воздух ртом.

 Она плюнула желчь, потерла ладонями покрытое холодным потом лицо. Все вокруг колыхалось и вертелось — пришлось как следует укусить себя за губу. Уилла очень старалась, но так и не смогла заставить себя вернуться — посмотреть на весь этот ужас еще раз. Сдавшись, она уронила голову на скрещенные руки и не подняла лица, даже когда услышала стук копыт и возбужденный лай Чарли.

 — Эй, Уилла, ты что?

 Бен соскочил с седла, держа ружье наготове. Увидев ее заплаканное лицо, он не поверил собственным глазам, а Уилла бросилась ему на грудь.

 — Бен, Бен! — Она прижалась к нему. — О господи!

 — Все в порядке, милая. Все в порядке.

 — Нет. — Она зажмурилась. — Там, около джипа. Там кровь…

 — Ладно, присядь-ка. Сейчас разберемся.

 Помрачнев, он усадил ее на подножку и нахмурился. Никогда еще Бен не видел Уиллу в таком состоянии.

 — Посиди, я сейчас вернусь.

 Судя по тому, как заливалась лаем собака, можно было догадаться о произошедшем. Должно быть, прикончили еще одну корову. Закипая яростью, Бен обошел джип, но там лежала не только корова…

 — Вот это да…

 Он с трудом узнал убитого. Если бы не джип да знакомая шляпа, валявшаяся на земле, Маринада и в самом деле узнать было бы невозможно. Внутри у Бена все сжалось. Преодолев приступ тошноты и ярости, он рявкнул на Чарли, чтобы пес заткнулся. А в голове возникла мысль: это сделал не псих, а сущий дьявол.

 Услышав сзади шаги, Бен быстро обернулся и раскинул руки:

 — Сюда нельзя! Нечего тебе здесь делать. Посмотрела разок, и будет.

 — Со мной уже все в порядке. — Она крепко взяла Бена за руку. — Это мой человек, и я должна его видеть.

 Она потерла пальцами глаза.

 — Бен, с него содрали скальп. Господи боже… Ты только посмотри — его разрезали на куски и скальпировали.

 — Ну хватит…

 Он резким, даже грубым движением развернул ее к себе.

 — Хватит, Уилла. Иди к себе в машину, свяжись с полицией. Она кивнула, но не тронулась с места. Тогда Бен обнял ее, прижал к своей груди.

 — Просто подержись за меня минутку и иди, — прошептал он.

 — Это я его сюда отправила, — всхлипнула она, прильнув к нему. — Разозлилась на него и велела поехать, проверить изгородь. Я во всем виновата.

 — Прекрати.

 Ее тон встревожил Бена не на шутку.

 — Ты ни в чем не виновата.

 — Это мой человек, — повторила она и передернулась. — Бен, прикрой его чем-нибудь. Пожалуйста. Так его оставлять нельзя.

 — Хорошо, я о нем позабочусь. — Он дотронулся до ее щеки, покрытой смертельной бледностью. — Жди меня в машине.

 Подождав, пока она усядется в кабину, он вынул из джипа грязное одеяло. Ничего другого под рукой не оказалось.

 Лили смотрела из кухонного окна на лес и горы, поднимавшиеся в самое небо. Октябрь был на исходе, и ночь теперь спускалась на землю гораздо стремительней, чем прежде. Заходящее солнце золотило горные хребты. Прошло уже две недели с тех пор, как Лили приехала в Монтану. Она знала — как только солнце скроется за горами, сразу же похолодает и наступит тьма.

 Тьмы Лили боялась.

 Вот рассвет — другое дело. Рассвет, сияние дня. Столько всяких мелких дел, и так приятно ощущать, что ты приносишь пользу. Лили очень быстро привыкла к бескрайнему небу, горам, океану травы. Ржание лошадей, мычание коров, людские голоса — все это вселяло в нее уверенность. И еще ей очень нравились запахи.

 Полюбила она и свою комнату, такую уютную и тихую. Дом тоже был хорош — просторный, сияющий полированным деревом. В библиотеке имелось несметное количество книг, и каждый вечер можно было читать, слушать музыку, смотреть телевизор.

 Никто ее не трогал — проводи вечера, как хочешь. Никто не придирался, никто не ругал, никто не поднимал на нее руку.

 Во всяком случае, пока.

 Адам такой терпеливый. А как нежно обращается с лошадьми — словно мать с детьми. К Лили он тоже очень добр. Когда берет ее за руку, чтобы показать, где расположены сухожилия на конской ноге, ничего лишнего себе не позволяет — не пожмет, не стиснет. Он уже научил ее пользоваться скребницей, лечить треснувшее копыто, ухаживать за беременной кобылой.

 Однажды Адам застукал ее, когда она тайком угощала яблоком жеребенка. Это было неправильно, но Адам ничего не сказал — только улыбнулся.

 Часы, которые они проводили вдвоем, были лучше всего. Перед ней открывался новый мир, где была надежда, было будущее.

 И вот теперь всему конец.

 Произошло убийство.

 Лили передернулась при мысли о том, что идиллии больше нет. Кто-то жестоко оборвал жизнь другого человека, а это значит, что отныне все будет иначе.

 Лили стало стыдно — ведь она думала не о погибшем, а о себе. Правда, она совсем не знала этого человека. Лили инстинктивно старалась поменьше общаться с мужчинами, жившими на ранчо. Но этот человек был частью ее новой замечательной жизни. Как она могла не пожалеть его?

 — Господи, ну и бардак тут.

 Лили чуть не подпрыгнула от неожиданности. В кухню вошла Тэсс и недовольно уставилась на сестру, застывшую с тряпкой в руке.

 — Я тут хотела заварить кофе, — пролепетала Лили. — Свеженького. А эти люди… еще здесь?

 — Если ты имеешь в виду ковбоев из полиции, то они сейчас разговаривают с Уиллой. — Тэсс подошла к плите, принюхалась. — Я Старалась не попадаться им на глаза, поэтому ничего толком не знаю. — Она открыла дверцу шкафчика. — Есть тут что-нибудь покрепче, чем кофе?

 Лили нервно комкала тряпку в руках.

 — По-моему, есть вино, но, наверное, нужно спросить у Уиллы. Тэсс страдальчески закатила глаза и распахнула холодильник.

 — Эта несчастная бутылка «Шардонне» принадлежит не только Уилле, но и нам. Штопор тут есть?

 — Где-то видела…

 Лили постелила свежую скатерть. Все столы она протерла заранее. Два раза.

 Достав из выдвижного ящика штопор, она сказала:

 — Я тут суп сварила. У Бесс все еще температура, но она все же тарелочку съела. Надеюсь, завтра ей станет лучше.

 — Понятно. — Тэсс взяла бокалы, разлила вино. — Садись-ка, Лили. Нам нужно потолковать.

 — Может, я лучше кофе налью?

 — Сядь. Ради бога.

 Тэсс уселась на деревянную скамью и выжидательно посмотрела на сестру.

 — Хорошо.

 Лили робко присела, положив руки на колени. Тэсс пододвинула к ней бокал.

 — Думаю, рано или поздно мы расскажем друг другу, как жили до сих пор. Но сейчас момент явно неподходящий. — Она вытащила из кармана сигарету (захватила-таки с собой пачечку на всякий случай), повертела в руках, потянулась за спичками. — Паршивая история.

 — Да. — Лили вскочила, принесла пепельницу. — Бедняга. Я, правда, так и не знаю, кого именно убили…

 — Такого лысого, с большими усами и толстым животом, — сообщила Тэсс и, давая себе послабку, закурила.

 — Да, я его знаю.

 Теперь, когда у убитого появилось лицо, чувство вины у Лили усилилось.

 — Его зарезали, да?

 — По-моему, не просто зарезали, а как-то по-зверски. Деталей я не знаю. Слышала лишь, что Уилла нашла труп на дороге.

 — Представляю, как это было ужасно.

 — Еще бы.

 Тэсс скривилась, отпила вина.

 Конечно, к младшей сестре особой симпатии она не испытывала, но такого не пожелаешь и самому лютому врагу.

 — Ничего, она справится. Уилла — девка крепкая. — Вино оказалось вовсе не таким уж плохим, и Тэсс отхлебнула еще. — Но поговорим лучше о тебе. Ты остаешься или уезжаешь?

 Лили взялась за бокал — не потому, что хотела выпить, а чтобы чем-то занять руки.

 — Вообще-то мне некуда ехать. Ты-то, наверно, вернешься в Калифорнию, да?

 — Думала об этом.

 Тэсс откинулась назад, внимательно посмотрела на сестру. Глаза опущены, пальцы нервно двигаются. Странно, что Лили до сих пор еще не на самолете.

 — Но я вот что подумала. У нас в Лос-Анджелесе кого-то убивают каждый день. Мальчишки режут друг друга только за то, что кто-то намалюет краской надпись на стене, которая кому-то не понравится. Все время кого-то убивают из-за наркотиков. Стреляют, режут, лупят по башке и так далее. — Она улыбнулась. — Господи, до чего же я люблю этот город. Увидев, как вытаращилась на нее Лили, Тэсс откинула голову и расхохоталась.

 — Извини, — сказала она, прижимая руку к сердцу. — Просто я хочу сказать, что убийство — это всего лишь убийство. Подумаешь, делов-то. Из-за такой ерунды я не брошу того, что принадлежит мне по праву.

 Лили отпила вина, постаралась собраться с мыслями.

 — Значит, ты остаешься? Остаешься?

 — Да, остаюсь. Для меня ничто не изменилось.

 — А я думала… — Лили зажмурилась, ощущая смешанное чувство стыда и облегчения. — А я думала, что ты уедешь, и тогда мне тоже придется уехать. — Она открыла глаза — мягкие, серые с голубым. — Это ужасно. Убили человека, а я думаю только о себе.

 — Надо быть честным с собой. Ты же ведь совсем его не знала. — Тэсс погладила сестру по руке — все-таки было в этой дурехе что-то симпатичное. — Не терзайся. Нам с тобой есть что терять. Давай-ка и в самом деле лучше будем думать о себе.

 Лили опустила взгляд, посмотрела на свои руки. У Тэсс руки белые, красивые, сильные, не то что у нее.

 — Это не наш дом. Мы с тобой не имеем права на него претендовать.

 Тэсс кивнула, снова взяла бокал.

 — А за что с нами так обошлись? По-моему, ни ты, ни я в этом не виноваты.

 Вошла Уилла, остановилась, увидев сестер. Лицо ее было бледным, движения какими-то дергаными. После того, как полицейские снова и снова просили описать, как и при каких обстоятельствах она нашла труп, Уилле хотелось только одного — чтобы допросы поскорее закончились.

 — Уютно вы тут устроились. — Она засунула руки в карманы, чтобы не было видно, как дрожат пальцы. — Я-то думала, что вы уже чемоданы собираете.

 — Вот об этом мы и говорили. — Тэсс чуть приподняла бровь, когда Уилла взяла ее бокал и залпом выпила вино. — И решили, что никуда не едем.

 — Правда?

 Вино пришлось как нельзя более кстати. Уилла подошла к шкафу, достала бокал побольше. Она совершенно выбилась из сил, голова отказывалась работать.

 Только сейчас ей пришло на ум, что из-за этой истории она могла запросто лишиться своего ранчо. Ведь сестры, насколько она успела изучить их обеих, должны были перепугаться до смерти и сразу пуститься наутек. Это означало бы, что на ее жизни можно поставить крест. Уилла испугалась по-настоящему только сейчас, когда опасность уже миновала. Ведь сестры сказали, что они остаются.

 Обмякнув, она прислонилась лбом к дверце шкафа и закрыла глаза.

 Маринад… Неужели вид его растерзанного тела будет преследовать ее до конца жизни? Запекшаяся на солнце кровь. Выпученные, остекленевшие глаза.

 Но за ранчо пока можно не бояться.

 — О боже, боже, боже.

 Она и сама не заметила, что бормочет вслух. Подошла Лили, робко положила ей руку на плечо. Уилла вздрогнула, выпрямилась.

 — Я приготовила суп, — сказала Лили, чувствуя, что несет какую-то чушь. — Тебе ведь надо поесть.

 — В горло не полезет.

 Уилла отшатнулась, боясь, что может не выдержать и разрыдаться.

 Она взяла бутылку и налила фужер до самых краев. Тэсс наблюдала с интересом.

 — Здорово, — восхищенно прокомментировала Тэсс, когда Уилла выпила все вино залпом. — Просто класс. И долго ты теперь продержишься на ногах?

 — Поживем — увидим.

 Дверь кухни распахнулась, и вошел Бен Маккиннон.

 Уилла знала — она не должна ругать себя за то, что проявила слабость, расклеилась, взвалила на него самую грязную работу. И все же смириться с этим было трудно.

 — Приветствую дам. — Бен, словно пародируя Уиллу, взял у нее из руки бокал и выпил. — Пью за окончание паршивого дня.

 — Я тоже, — откликнулась Тэсс, разглядывая Бена. Вот он, наш чудо-ковбой, подумала она. Хорош — пальчики оближешь. — Я — Тэсс. А вы, надо полагать, Бен Маккиннон.

 — Рад познакомиться. Хотя предпочел бы, чтобы это произошло при более приятных обстоятельствах. — Он слегка коснулся рукой подбородка Уиллы и сказал: — Ты бы пошла прилегла.

 — Мне еще нужно поговорить с людьми.

 — Не нужно. Тебе нужно лечь и отключиться. Хотя бы на время.

 — Я не намерена прятать голову в песок.

 — Но ты ничего не можешь изменить.

 Уилла вся дрожала. Он знал, как тяжело ей держать себя в руках.

 — Ты устала, выбилась из сил, тебе пришлось снова и снова пересказывать, как все это было. Сейчас Адам повел полицейских в общежитие, к ковбоям. Так что можешь немного поспать.

 — Но ведь это мои люди…

 — А что с ними будет, если ты сойдешь с катушек и не сможешь завтра выполнять свои обязанности? — перебил ее Бен, и Уилла замолчала. — Сама пойдешь? Или тебя отнести? Не спорь со мной, ясно? Марш в кровать.

 Ей ужасно хотелось расплакаться, в горле клокотали сдерживаемые рыдания. Но Уилла была слишком гордой, чтобы расплакаться перед сестрами. Она оттолкнула Бена, развернулась и вышла из кухни.

 — Я потрясена, — пробормотала Тэсс. — Вот уж не думала, что кто-то может дать ей укорот.

 — Она поняла, что в любой момент может сломаться, а этого Уилла ни за что не допустит. — Бен нахмурился и выпил вина, думая, что обошелся с ней слишком круто. — На свете мало людей, которые перенесли бы такое и не сломались.

 — Может, не стоит оставлять ее одну? — встрепенулась Лили. — Я бы поднялась к ней, но… Я не уверена, что она будет этому рада.

 — Пусть лучше побудет одна.

 Бен улыбнулся, довольный тем, что Лили предложила помощь.

 — Вам тоже нужно прийти в себя. На ранчо не больно-то весело, но тем не менее — добро пожаловать в Монтану.

 — А мне здесь нравится, — выпалила Лили и тут же покраснела. Тэсс хихикнула.

 — Хотите перекусить? — спросила Лили. — Я сварила суп, и еще можно сделать сандвичи.

 — О ангел, если этот божественный запах исходит от вашего супа, с удовольствием съем тарелочку.

 — Хорошо. А ты, Тэсс?

 — Почему бы и нет?

 Раз уж Лили так любит хлопотать, пусть хлопочет. Тэсс не тронулась с места. Сидела, барабаня пальцами по столу.

 — Что думает полиция? Подозревает кого-нибудь с ранчо? Бен уселся напротив.

 — Не знаю, но в любом случае они, конечно, начнут с вашего ранчо. Чужаков здесь не бывает, но не исключено, что кто-то пробрался на территорию снаружи. На лошади или на джипе. — Он пожал плечами, пригладил волосы. — Кстати, с нашего ранчо попасть на вашу территорию тоже проще простого. Я ведь и сам при желании мог бы это сделать.

 В ответ на подозрение, мелькнувшее во взгляде Тэсс, он приподнял бровь:

 — Разумеется, я мог бы сказать, что я этого не делал, но вы не обязаны мне верить. Территория открыта со всех сторон. Туда можно попасть и с земли Нэйта, и с гор, и с ранчо «Рокинг-Эр».

 — Что ж, значит, круг подозреваемых необычайно узок, — заметила Тэсс, подливая себе вина.

 — Я вам вот что скажу. Любой человек, знающий здешние места, мог бы прятаться в горах месяцами, свободно перемещаться, и никто бы его не отыскал.

 — Спасибо за это оптимистичное сообщение. — Тэсс покосилась на Лили, разливавшую суп по тарелкам. — Правда, мы благодарны мистеру Маккиннону?

 — Я предпочитаю знать правду. — Лили села рядом с Тэсс и снова сцепила руки. — Тогда можно заранее принять меры.

 — Это точно, — кивнул Бен. — Самой лучшей мерой предосторожности будет, если вы не станете в одиночку отдаляться от дома. До поры до времени.

 — Я не любительница одиночных прогулок, — небрежно ответила Тэсс, хотя внутри у нее все сжалось. — А наша Лили неразлучна с Адамом. Адама вы не подозреваете?

 — Не знаю, кого подозревает полиция, но, на мой взгляд, Адам Вулфчайлд не способен выпотрошить и скальпировать человека.

 Ложка Тэсс с грохотом ударилась об стол, и Бен мысленно обругал себя последними словами.

 — Извините. Я думал, вы знаете подробности.

 — Нет, до сих пор не знали. — Тэсс потянулась дрожащей рукой к бокалу.

 — И она все это видела? — ахнула Лили. — Она обнаружила?..

 — Да. Ей не повезло. Теперь эта картина.вечно будет стоять у нее перед глазами.

 Бен подумал, что то же самое он мог бы сказать и про себя.

 — Я не хочу вас пугать. Но я хочу, чтобы вы были предельно осторожны.

 — Уж в этом можете не сомневаться, — уверила его Тэсс. — А что будет с ней? — Она ткнула пальцем в потолок. — Ее дома и кандалами не удержишь.

 — За ней будет приглядывать Адам. И я. — Чтобы разрядить атмосферу, он попробовал суп и сказал: — Честно говоря, я с удовольствием буду у вас торчать днем и ночью, если здесь всегда так будут кормить.

 Распахнулась входная дверь, и сестры испуганно дернулись.

 Вошел Адам, из двери дохнуло ночным холодом.

 — Все. Со мной полиция уже разобралась.

 — Присоединяйтесь, — пригласила Тэсс. — Сегодня в нашем меню суп и вино.

 Адам испытующе посмотрел на нее, потом перевел взгляд на Лили.

 — Спасибо, но я бы лучше выпил кофе. Нет-нет, сидите, — остановил он Лили, которая сразу же вскочила. — Я сам. Вообще-то я зашел проведать Уиллу.

 — Бен отправил ее спать, — сообщила Лили и застрекотала, чувствуя, что не может остановиться. — Она так устала, ей нужно отдохнуть. А вам я все-таки налью супа. Вам обязательно нужно поесть, а супа целая кастрюля.

 — Я могу и сам себя обслужить. Сидите.

 — А вот хлеб. Ой, я забыла положить хлеб! Как же так…

 — Сидите, — тихо, но настойчиво повторил Адам и налил себе супу. — Расслабьтесь. — Он наполнил еще одну тарелку, подошел к столу. — Вам тоже нужно поесть. А хлеб я сейчас достану.

 Лили хлопала глазами, не веря собственным ушам, а Адам уверенно хозяйничал на кухне. Никогда еще Лили не видела, чтобы мужчина брался за половник — разве что если хотел подлить себе супу, а жены не оказалось рядом. Лили испуганно покосилась на Бена, боясь, что тот насмешливо улыбнется, но Маккиннон уплетал за обе щеки. Его поведение Адама, кажется, ничуть не удивило.

 — Адам, хочешь, я останусь на пару дней? Помогу вам, пока все не утрясется?

 — Нет. Но спасибо за предложение. Ничего, как-нибудь справимся. — Он сел напротив Лили, посмотрел ей в глаза. — С вами все в порядке?

 Она кивнула, взяла ложку, но есть не хотелось.

 — Семьи у Маринада не было, — пояснил Адам. — Кажется, в Вайоминге у него есть сестра. Попробуем ее найти, если она еще жива. Но похоронами займемся сами. Как только нам вернут тело.

 — Формальностями может заняться Нэйт, — кивнул Бен, отламывая корочку хлеба. — Думаю, Уилла не будет возражать.

 — Хорошо. И спасибо тебе. Я знаю, что если бы тебя не оказалось рядом… В общем, спасибо.

 — Я оказался там случайно.

 Бен поморщился, вспомнив, как Уилла обессиленно повисла у него на руках. Несмотря на весь ужас момента, держать ее в объятиях было приятно.

 — Когда она опомнится, то непременно на меня разозлится. Она бы предпочла, чтобы рядом с ней оказался кто-нибудь другой.

 — Тут ты ошибаешься. Она тоже тебе будет благодарна. Адам Повернул руку ладонью кверху и показал длинный тонкий шрам на запястье.

 — Ведь мы с тобой братья, помнишь?

 Бен улыбнулся и взглянул на свое запястье, где имелся точно такой же шрам. Когда-то двое мальчиков на берегу каньона в лунную ночь смешали свою кровь и поклялись, что будут братьями.

 — Мужские игры, понятно, — язвительно заметила Тэсс, хотя в глубине души была тронута. — Ладно, джентльмены, наслаждайтесь вином и сигарами, а я пойду сделаю что-нибудь эпохальное — например, педикюр.

 Бен одобрительно усмехнулся:

 — Представляю, какая славная будет картинка.

 — Не славная, а ужасная.

 Тэсс решила, что этот парень ей определенно нравится. Такому можно доверять.

 — Я солидарна с Адамом. Очень хорошо, что вы оказались с ней рядом в такую минуту. Спокойной ночи.

 — Я тоже пойду. — Лили встала и взяла со стола тарелку с недоеденным супом.

 — Не уходите. — Адам взял ее за руку. — Ведь вы даже не поели.

 — Я вижу, вам нужно поговорить друг с другом. Я возьму тарелку с собой наверх.

 — Если вы из-за меня, то не стоит. — Бен отлично понял, как обстоят дела между этой парочкой, и поднялся. — Я ухожу. Пора домой. Спасибо за угощение.

 Он хотел потрепать Лили по щеке, но она инстинктивно отшатнулась, тогда Бен как ни в чем не бывало заметил:

 — Ешьте суп, пока горячий. Пока, Адам. Загляну завтра.

 — Спокойной ночи, Бен.

 Адам все держал Лили за руку, и молодая женщина в конце концов села.

 Тогда Адам взял ее и за вторую руку, подождал, пока Лили поднимет глаза.

 — Не бойтесь. Я не допущу, чтобы с вами случилось что-нибудь плохое.

 — Я всегда боюсь.

 Он почувствовал, как ее пальцы нежно подрагивают, но решил, что момент вполне подходящий.

 — Я давно хотел вам сказать. Вы приехали в чужое, незнакомое место и остались здесь. Такое решение требовало мужества.

 — Я просто хотела спрятаться. Вы совсем меня не знаете, Адам.

 — Но буду знать, когда вы перестанете меня бояться.

 Он поднял руку, чуть коснулся еще не до конца прошедшего синяка под ее глазом.

 Лили оцепенела и испуганно вжала голову в плечи. Тогда Адам отнял руку и сказал:

 — Я хочу знать про вас все. Но не сейчас, а когда вы будете готовы.

 — Но почему?

 Он улыбнулся, и эта улыбка согрела ей сердце.

 — Потому что вы понимаете лошадей и тайком подкармливаете моих псов. — Он улыбнулся шире, и Лили покраснела. — Кроме того, вы варите замечательный суп. А теперь ешьте, пока он не остыл.

 И Адам выпустил ее руку.

 Поглядывая на него из-под ресниц, Лили взяла ложку и начала есть.

 

 А наверху Тэсс готовилась к ночи — взяла книгу в библиотеке, прихватила бутылку минеральной воды и решила, что будет читать и читать до тех пор, пока глаза не закроются сами собой. Пусть сон будет крепким и беспробудным.

 «У меня слишком живое воображение, — думала она. — Именно из-за этого я и стала сценаристкой. А теперь из-за проклятого воображения будет мерещиться оскальпированный мертвец с выпущенными внутренностями… Спасибо Бену Маккиннону».

 Оставалось надеяться, что толстенный роман о роковой страсти и невероятных приключениях поможет ей отвлечься от неприятных мыслей.

 По дороге из библиотеки в свою комнату Тэсс остановилась у двери Уиллы, прислушалась. Изнутри доносились сдавленные рыдания. Тэсс заколебалась — не зная, постучаться или нет. Какого черта она стала прислушиваться? В сердце шевельнулась непрошеная жалость. Когда плачет сильная женщина, то слезы льются из самой глубины сердца.

 Тэсс подняла уже руку, чтобы постучать, но замерла. Если бы они знали друг друга немного лучше. Даже если бы они вообще не знали друг друга — и то было бы легче. Но между ними — неприязнь, соперничество. Дверь открывать не стоило. Что она может сказать Уилле в утешение?

 Да и не обрадуется Уилла. Они не смогут поговорить как сестры. Даже просто как две женщины. При этой мысли почему-то стало грустно. Тэсс побрела к себе в спальню, закрыла дверь на засов.

 Ей уже не верилось, что сон будет крепким и беспробудным.

 

 Он лежал среди ночи в кромешной тьме и улыбался. За окном выл ветер, лил яростный дождь, но это не портило ему настроения — он вспоминал момент убийства, то, как это было, и внутри у него все трепетало.

 Казалось, он наблюдал эту сцену со стороны, причем очень ясно, отрешенно. Будто он не живой человек, а какой-то бог.

 Кто бы мог подумать, что в нем живет такая сила?

 Кто бы мог подумать, что ему это так понравится?

 Бедняга Маринад. Чтобы не хихикнуть, он зажал рот ладонью и стал похож на мальчишку, которого распирает хохот во время церковной службы. Старый придурок ни в чем не виноват, просто приперся туда, куда не надо. Каждый сверчок знай свой шесток.

 Он снова хихикнул. Вот именно, каждый сверчок. Так любила повторять мамочка. Бывало, упьется до одурения, но народные мудрости из нее так и сыплются. Каждый сверчок знай свой шесток. Тише едешь — дальше будешь. Кто рано встает, тому бог дает. Кровь людская — не водица.

 Он глубоко вздохнул и сложил руки на животе.

 В живот Маринада нож вошел, как в масло. Взрезал жирное брюхо, как подушку. И звук получился просто замечательный — звонкий, чмокающий. Словно врезал затрещину бабе, когда хочешь поставить ее на место.

 Но самое приятное было срезать скальп. Хотя волос у Маринада осталось совсем чуть-чуть. Трофей получился неважный, зато нож поработал на славу.

 И сколько было кровищи, сколько кровищи!

 Жалко только, пришлось торопиться. Можно было бы устроить какой-нибудь ритуал. Например, сплясать танец победы. Ладно, оставим до следующего раза…

 Ему снова стало весело. Ничего, в следующий раз нужно будет подготовиться как следует, хватит дурака валять с коровами да кошками. Люди куда интересней. Конечно, нужна осторожность. Придется подождать. Да и ни к чему торопиться, ведь самое приятное . — предвкушение. Надо будет выбрать объект заранее, чтоб без случайностей.

 И лучше всего — женщину. Можно отвезти ее в лесок, где спрятаны трофеи. Она будет плакать, умолять о пощаде, а он не спеша разрежет на кусочки всю ее одежду, а потом затрахает ее до полусмерти.

 При этой мысли у него произошла эрекция, и дальше он строил планы, поглаживая себя рукой. Женщина будет смотреть на него выпученными от ужаса глазами, а он не спеша, со всеми подробностями, расскажет ей, что ее ожидает.

 Так лучше всего — когда баба знает, что ей уготовано.

 Но нужно как следует подготовиться. Итак, решено: следующей станет женщина. Тут есть над чем поработать.

 Торопиться некуда, мечтательно подумал он и занялся мастурбацией всерьез. Тише едешь — дальше будешь.