• Братья Куин, #4

Глава седьмая

 Он не сказал, что надеть для сеанса, так что Дрю выбрала самое простое — голубые брюки и белую рубашку.

 Она услышала, как захрустел гравий на дорожке, когда подъехала его машина. Как только она открыла ему дверь, кровь прилила к ее лицу. Но это только доказывало, что ничто человеческое ей не чуждо и что она — молодая, здоровая женщина.

 — Доброе утро, — сказала Дрю и посторонилась, пропуская Сета в комнату.

 — Доброе утро. Мне очень нравится твой дом. Если бы ты первой его не купила, он был бы моим.

 — Ты говорил, что хочешь работать на воздухе.

 — Да. Ой, чуть не забыл, вот твоя картина. — Он протянул ей картину, обернутую в плотную коричневую бумагу. — Я повешу, если ты уже выбрала для нее место.

 — Как быстро ты все сделал!

 Дрю села на диван и содрала с картины бумагу. Он выбрал для окантовки узкий багет тускло-золотого цвета. Рама прекрасно сочеталась с цветами и листьями, выглядела она так же просто, как и сама картина.

 — Идеально. Спасибо. Да, и я воспользуюсь твоим предложением повесить ее. Только вот у меня нет крючка…

 — Такого? — Сет вытащил из кармана крючок.

 — Да, именно такого.

 — А молоток и рулетка у тебя есть?

 — Да, молоток есть. — Она пошла на кухню и вернулась молотком, таким новеньким, что он даже блестел.

 — Где ты хочешь ее повесить?

 — Наверху. В спальне. — Она первой пошла по лестнице. — А что у тебя в сумке?

 — Всякие разности. Да, тот, кто восстанавливал дом, знал, что делал. — Сет провел рукой по гладким перилам. — А сколько здесь комнат? Три?

 — Четыре. Одна совсем маленькая, она хорошо подходит для кабинета или небольшой библиотеки.

 Она зашла в спальню. Сету понравилось, что из ее окон открывается прекрасный вид на реку, высокие деревья и тенистый сад. Стены в спальне были небесно голубыми, на дощатом полу лежали два ковра с цветочным узором.

 — Я думала повесить картину между окнами. Здесь идеальное освещение, без прямых солнечных лучей.

 — Хороший выбор. — Он поднял холст. — И к тому же она будет смотреться как еще одно окно.

 Она посмотрела на картину с разных углов.

 — Просто прекрасно.

 — А теперь посмотри, что у меня там в сумке, — сказал он, даже не обернувшись.

 Дрю открыла сумку и была поражена, увидев длинную полупрозрачную юбку — пурпурные анютины глазки на голубом фоне — и маленький топик того же цвета с узкими бретельками.

 — Тебе это пойдет, а я именно в этом хочу тебя писать.

 — И ты всегда получаешь то, что хочешь.

 Он обернулся и посмотрел на нее:

 — До сих пор получал.

 Тут зазвонил телефон.

 — Извини. — Она сняла трубку: — Да, я вас слушаю.

 — Привет, моя дорогая.

 — Папа, почему это в воскресное утро ты не играешь в гольф?

 — У меня не очень-то приятные для тебя вести, моя девочка. — Проктор тяжело вздохнул. — Мы с мамой разводимся.

 У нее застучало в висках, и она сказала Сету, чтобы он взял кофе на кухне и подождал, пока она поговорит по телефону.

 — Прекрасно, я выпью кофе и пойду во двор, подготовлю там все для сеанса.

 Когда Сет спустился вниз, Дрю села на краешек кровати.

 — Папа, что все-таки случилось?

 — Детка, к сожалению, мы с твоей мамой не ладим уже до вольно давно. Я пытался оградить тебя от наших проблем. Я уверен, что мы бы уже развелись, если бы не ты.

 — Папа, мне так жаль. Могу я чем-то вам помочь?

 — Это сложно обсуждать по телефону. Почему бы тебе не приехать сегодня? Пойдем в кафе и там поговорим. Для меня это будет настоящим подарком.

 — Извини, папа, но у меня дела.

 — Конечно, что тебе до моих проблем — твои дела важнее. Ну ладно, не переживай! — Он каким-то образом ухитрился сказать это одновременно бодрым и страдальческим голосом. — Но я все-таки надеялся, что ты найдешь для меня время.

 — Извини, папа.

 До конца разговора она извинилась еще несколько раз. Не успела она положить трубку, как телефон зазвонил вновь. Да, тридцать лет, которые мать с отцом прожили вместе, не прошли даром. Она взяла трубку и сказала:

 — Здравствуй, мама.

 

 Сет расстелил красное покрывало в тени на берегу реки, поставил на траву плетеную корзину, прислонил к ней открытую бутылку вина и бокал на тонкой ножке. Рядом положил книжку в потрепанной белой обложке.

 Она переоделась в одежду, которую он ей принес.

 — Извини, что я так долго, — сказала она, спускаясь с крыльца.

 — Да что ты!

 Он пошел ей навстречу и обнял, не обращая внимания на ее попытки отстраниться.

 — Ты такая грустная. — Он слегка коснулся губами ее волос. — Может, перенесем сеанс на другой день?

 — Нет. Ничего страшного не произошло. Обычное семейное безумие.

 — Расскажи мне, я в этом деле дока.

 — Мои родители разводятся.

 — О, дорогая! — Он погладил ее по щеке. — Мне так тебя жаль.

 — Нет, нет. — К его изумлению, она рассмеялась. — Ты не понимаешь. Примерно раз в два года я слышу: «Дрю, у меня для тебя плохие новости» или «Дрю, даже не знаю, как тебе об этом сказать… ».

 — Мне кажется, они тебя используют как мячик в игре друг с другом.

 — Они меня слишком сильно любят, — сказала она тихим голосом. — А может, наоборот, недостаточно. Я так и не смогла в этом разобраться. Думаю, и они тоже. И почему только я все это на тебя вываливаю?

 — А почему бы и нет? Ты ведь практически моя девушка. Может, бросим все это и покатаемся на лодке?

 — Нет, ты ведь уже все подготовил.

 — Ну, тогда ладно, давай разувайся.

 Она сняла парусиновые шлепки.

 — Пикник босиком.

 — Прекрасно. А теперь ложись на покрывало.

 Дрю думала, что будет сидеть, расправив широкую юбку, и читать книжку. Она послушно ступила на покрывало и спросила:

 — А как ложиться, лицом вверх или вниз?

 — Ложись на спину. Вот так, подвинься ближе к краю. Подними правую руку и положи ее на голову, а левую согни в локте. — Он наклонился и приподнял юбку, обнажив ей левую ногу до середины бедра.

 — Скажешь, ты это делаешь ради искусства, а не пристаешь ко мне?

 — Да, конечно, я все делаю исключительно ради искусства. — Он провел пальцами по ее бедру, расправляя юбку так, как ему было нужно. — Но при этом я вовсе не отрицаю, что пристаю к тебе. — Он спустил бретельку ее топика с плеча, посмотрел и удовлетворенно кивнул. — Поверни ко мне голову.

 Она повернула, и взгляд ее упал на подготовленные краски.

 — Это ведь акварель? Ты вроде хотел писать маслом.

 — Этот портрет должен быть написан именно акварелью. Ты спокойно отдыхаешь в прекрасный летний день у реки, — объяснил он, начиная делать набросок.

 — Я одна?

 — Пока да. Ты лежишь и о чем-то мечтаешь.

 Дрю постаралась выполнить все его указания. Она выглядела как сказочная принцесса — необычный, продолговатый разрез глаз, шапка темных коротких волос. Волшебная принцесса, которая дремлет в саду своего замка. Такой она ему виделась.

 Незаметно для себя она погрузилась в сон.

 

 Дрю открыла глаза. Чувствуя себя неловко, она приподнялась на локте:

 — Ох, извини. Ты закончил?

 — Нет, разумеется, но успел много. Однако мой желудок подсказывает, что пора бы перекусить. — Он открыл сумку-холодильник. — Что там у нас? Хлеб, сыр, виноград и пита с салатом, которую Филлип очень расхваливал. И знаменитый макаронный салат Анны. А еще потрясающее вино, которое я обнаружил в Венеции.

 — Ты все-таки пытаешься превратить сеанс позирования в свидание, — сказала она.

 — А чего мне пытаться. — Он наполнил бокал и подал его Дрю. — Это и есть свидание. Я хотел спросить тебя, почему ты так быстро ушла тогда с верфи?

 — Я закончила все свои дела. — Она взяла холодную виноградину и надкусила ее плотную шкурку. — А потом, мне ведь надо было возвращаться в магазин.

 — Значит, хочешь купить яхту?

 — Да, я очень люблю море.

 — Давай пойдем вдвоем под парусом! Ты сможешь на деле убедиться, насколько хороши наши лодки.

 — Я подумаю.

 Она попробовала питу, начиненную салатом.

 — У твоего брата Филлипа очень хороший вкус. Они такие разные, твои братья. И в то же время, когда вместе, вы превращаетесь в одну команду.

 — Это называется семья.

 — Да? У вас просто какие-то уникальные отношения. Знаешь, у меня сложилось впечатление, что никаких душевных ран с детства у тебя не осталось, это правда?

 Он перестал раскладывать по тарелкам макаронный салат.

 — Прости, я не понял, что ты хотела сказать.

 — Судя по тому, что я о тебе читала, у тебя было очень тяжелое детство. Ты и сам мне об этом говорил.

 — Они спасли меня, — сказал он с подкупающей искренностью. — Рей Куинн, а потом Камерон, Этан и Филлип. Они изменили свою жизнь ради меня и таким образом изменили и мою. Они дали мне настоящий дом, и ничего из случившегося со мной раньше не значит для меня столько, сколько то, что случилось потом.

 — Ты очень хороший человек. Но я не знаю, что мне с тобой делать.

 — Можешь для начала попытаться доверять мне.

 — Нет, с доверия ничего не начинается. Доверие появляется само по себе, со временем.

 — Во всяком случае, могу гарантировать, что я не похож на парня, с которым ты была обручена. — Он заметил, что она вся сжалась.

 — Да, ты не похож на Джона. У нас никогда не было пикника, на котором мы поедали бы салат, запивая вином из Венеции.

 — Да, понимаю. Ужин в «Жан-Луи» в Уотергейте или в каком-нибудь еще модном французском ресторане. Премьеры в «Кеннеди-центре». Светские коктейли, иногда гости, из того же круга, что и вы. — Он немного помолчал. — Ну как, похоже?

 — Так примерно все и было.

 — Ты любила его?

 — Я уже даже и не знаю. Тогда я думала, что да. Он был очень привлекательным, умным, язвительным и, как потом оказалось, таким же верным, как мартовский кот. Хорошо что я узнала об этом до того, как мы поженились. Я уже хотела было спустить в туалет его кольцо с бриллиантом в три карата, но здравомыслие все-таки возобладало.

 — Ну и что ты с этим кольцом сделала?

 — Положила в конверт, написала: «За его грехи» — и бросила в ящик для пожертвований в маленькой церкви в Джорджтауне. Конечно, несколько мелодраматично, но удовольствие я от этого все-таки получила.

 — Здорово ты это придумала.

 — Да, и мне тоже так кажется. — Она маленькими глотками пила вино. — Многие из моих знакомых считают, что я уехала из Вашингтона и переселилась сюда из-за Джона. Но это не так. Мне понравился этот городок, когда мы впервые приехали сюда с дедушкой. Когда я поняла, что надо начать жизнь заново, я пыталась представить себе самые разные места, где я могла бы жить, но мысленно всегда возвращалась в Сент-Кристофер. Это не был импульсивный жест с моей стороны. Я планировала это годами. Так я обычно поступаю — все планирую, шаг за шагом. — Она замолчала, посмотрела на него и еще немного отпила из своего бокала. — Ты умеешь слушать. Это настоящий дар. Но и опасное оружие.

 — Я никогда не причиню тебе боли.

 Подвинувшись к ней, он взял ее лицо в ладони и медленно поднял его. Их губы встретились.

 От нее пахло вином, которое незаметно пролилось, когда ее рука безвольно выпустила бокал.

 Он положил ее на покрывало, и она обвила его шею руками.

 Волна страсти охватила ее, но она справилась с ней и уперлась руками в его плечи.

 — Подожди, Сет.

 Он едва сдержал себя.

 — Ну хорошо, ладно, — удалось наконец выговорить ему. — Но почему, ты можешь мне объяснить?

 — Я не хотела, чтобы это между нами произошло. И вообще я не собираюсь вступать в близкие отношения с мужчиной, который, очевидно, уже связан с другой.

 — С кем это я связан, можешь мне сказать? Дрю, я только что вернулся домой. После того как тебя встретил, я даже не смотрел на женщин.

 — Ты был связан с ней задолго до того, как встретил меня. Сет с недоумением посмотрел на нее. Но ее взгляд оставался все таким же непреклонным.

 — Это Обри.

 — При чем тут Обри? — До него не сразу дошло, что она хочет сказать. — Обри?

 — Я ведь не слепая.

 Он сел.

 — Я совсем не тот, за кого ты меня принимаешь. Дрю, она ведь мне сестра.

 — Нет, никакая она тебе не сестра.

 — Ну племянница.

 — И не племянница. Может быть, ты и сам не догадываешься, что между вами что-то есть. Но уж она, во всяком случае, догадывается.

 — Я никогда не думал о ней как о женщине. Да и она не испытывает ко мне никаких чувств, кроме родственных.

 Дрю расправила юбку.

 — Ты в этом уверен?

 — Да. — Но сомнение уже закралось ему в душу.

 — Я ни за что не вступлю ни в какие отношения с мужчиной, которого, как мне кажется, привлекает другая. Прошу тебя, разберись с Обри. А пока нам пора попрощаться.

 Она начала складывать продукты в сумку.

 — Если не передумаешь, я готова тебе позировать в следующее воскресенье.

 Сет встал и пристально посмотрел на нее:

 — Да, характер у тебя тот еще! Какой-то подлец изменил тебе, и теперь ты всех мужчин считаешь подлецами.

 — Нет, ты не прав. На самом деле я думаю, что ты очень искренний и честный. Но, как я тебе уже сказала, я не готова к близости с тобой и у меня есть сомнения относительно твоих чувств к другой.

 — Знаешь, это мне, а не тебе надо было говорить о нанесенных ранее душевных ранах.

 Он отвернулся от нее и начал собирать свои вещи.

 Расстроенная Дрю медленно пошла к дому. Она была вынуждена признать, что это было больше похоже на отступление.

 Ох уж эти женщины! Сет забросил сумку-холодильник и корзину в багажник, а затем вернулся за портретом.

 — Позволь уж мне самому за себя решать, к кому меня влечет, а к кому нет, — пробормотал он себе под нос, схватил незаконченный портрет и отнес его в машину.

 Он положил холст на покрывало и, нахмурившись, произнес:

 — Мы разрешим этот вопрос раз и навсегда.

 

 Несколько минут спустя Сет подъехал к дому Грейс, выпрыгнул из машины и быстрым шагом направился к двери.

 — Обри! — прокричал он. — Кто-нибудь есть дома?

 — Сет! — радостно воскликнула Грейс и выбежала из кухни.

 — Привет! Ты знаешь, мне очень нужна Обри.

 — Она же по воскресеньям играет в софтбол.

 — Да, как же я об этом забыл!

 Игра была в самом разгаре, когда Сет приехал в парк. «Крабы» — команда Обри — проигрывала своим давнишним соперникам, «Ершам».

 Обри заняла место на позиции отбивающего и готовилась к четвертой попытке. Толпа взорвалась дружным: «Ооо-бри! Ооо-бри! »

 Она примерилась к площадке. Сделала несколько пробных замахов, а потом что было сил врезала по подброшенному мячу. Трибуны взорвались одобрительным ревом.

 Уже в момент соприкосновения биты с мячом Сет понял, что удар получился на славу. Болельщики вскочили, издав вопль восторга. Обри отбросила биту и не спеша обежала «базы», как бы совершая круг почета. В следующем раунде «Ершам» не удалось заработать ни одного очка. Таким образом, усилиями Обри игра закончилась вничью. Сет спустился с трибуны к полю.

 — Прекрасный удар!

 — Привет! — Обри удивилась при виде его. — А я думала, ты пишешь портрет своей цветочницы.

 — Послушай, мне надо с тобой поговорить.

 — Хорошо, подвезешь меня домой, по дороге и поговорим.

 — Прекрасно. Встретимся у машины.

 Он переложил покрывало и холст на заднее сиденье. Когда Обри подходила к нему — перчатка в руке, бита через плечо, — он попытался взглянуть на нее новыми глазами, как будто видел ее в первый раз. Но ничто в его сердце не дрогнуло.

 — Слушай, Сет, я уже начала волноваться, не случилось ли у тебя чего, — сказала она.

 — Да ничего особенного. Давай положу твои вещи в багажник.

 Она пожала плечами, передала ему перчатку и биту, но на ее лице появилось изумленное выражение, когда он раскрыл перед ней дверцу машины.

 — Ты что, куда-то спешишь?

 — Слушай, если ты потрясающе подаешь мяч, это еще не значит, что мужчина не может открыть для тебя дверцу. А если твой приятель Уилл не оказывает тебе таких простейших знаков внимания, ты должна с ним расстаться.

 — К Уиллу у меня претензий нет. Что с тобой?

 — Я пока не хочу об этом говорить. — Он завел машину.

 Они ехали в полном молчании. Она его достаточно хорошо знала, чтобы понять: что-то его мучает, а в таких случаях он всегда молчал.

 Сет остановился у лодочной стоянки и какое-то время сидел, постукивая пальцами по рулю.

 — Пойдем прогуляемся по набережной?

 — Конечно, пошли!

 Но когда он вышел, она осталась сидеть в машине, дожидаясь, пока он не откроет ей дверцу.

 — Что это с тобой?

 — Ничего, просто сижу и жду, когда же ты наконец-то окажешь мне элементарный знак внимания. Ну так что же произошло, Сет?

 — Знаешь, я должен попросить тебя об одолжении.

 Она сунула в рот жвачку.

 — А в чем дело?

 Он прошел на пристань, долго смотрел на воду и на гнездо, которое свили на столбе птицы, а потом повернулся к ней:

 — Можно я тебя поцелую? Мне это очень нужно.

 Она развела руками:

 — И всего-то? Я-то уж думала, ты сейчас, не дай бог, скажешь: мне осталось жить полгода или еще что-нибудь в этом роде. Конечно, почему бы и нет? Ты целовал меня сотни раз.

 — Понимаешь, мне для себя надо кое-что решить, поэтому я и должен сейчас тебя поцеловать. Так, как парень целует девушку, по-настоящему.

 — Сет, это все как-то странно и неестественно.

 — Я знаю, — ответил он. — Но Дрю думает, что я… что мы… Что я испытываю к тебе какие-то чувства, да и ты тоже.

 Обри удивленно моргнула, медленно, как сова.

 — Она думает, что я на тебя запала?

 — Ну да, что-то в этом роде, — пробормотал он.

 Она едва сдерживала смех:

 — Слушай, Сет, приди наконец-то в себя.

 — От тебя же не убудет, если ты меня поцелуешь.

 — Ну давай, целуй меня, и покончим с этим.

 — Сейчас. — Он наклонил голову.

 В приступе безудержного смеха Обри отклонилась от него. Он стоял, хмуро глядя на нее, пока она не взяла себя в руки. Обри вынула изо рта жвачку, аккуратно положила ее в обертку и обняла его за шею. Они стояли, а свежий ветерок обвевал их лица. И тут их глаза встретились, и они оба расхохотались.

 Он коснулся лбом ее лба и с облегчением вздохнул:

 — Ну вот, и что теперь?

 — Ты ведь хочешь меня, правда?

 — Заткнись, Обри.

 Он крепко, по-дружески обнял ее.

 

 — Как ты назвал картину? — спросила его Стелла. Они вдвоем рассматривали портрет.

 — Я даже не знаю, не думал пока над этим.

 Краски на холсте так и играли: зелень травы и деревьев, яркое красное пятно покрывала и ее белая кожа. Юбка с цветочным узором и ее обнаженное бедро.

 — «Спящая красавица», — предложила Стелла.

 На ней была свободная рубаха, джинсы и стоптанные парусиновые туфли. Когда она взяла Сета под руку, до него донесся тонкий запах лимона от ее волос.

 — Мы гордимся тобой, Сет. И дело здесь даже не в таланте. Это у тебя от Бога. Мы гордимся тем, что ты хороший, верный и преданный человек.

 — Камерон просил меня, когда я в следующий раз тебя увижу, спросить о кабачковом хлебе.

 — Ах, вот о чем он вспомнил. Ну так вот, я не очень-то хорошо готовила. Но как-то осенью мне очень захотелось испечь кабачковый хлеб. В тот год кабачков выросло столько, сколько и за шесть лет не съешь. И вот я попыталась испечь хлеб с кабачками. Я делала все по рецепту, получилось четыре буханки. Я оставила их на полке немного остыть. Я страшно гордилась своим достижением. — Она немного помолчала. — И представь, прихожу я через полчаса на кухню — и что же я вижу? Вместо четырех буханок на полке три. Первой моей мыслью было, конечно, что это мальчишки забежали на кухню и съели хлеб. Но потом я выглянула в окно. И что, ты думаешь, я увидела?

 — Понятия не имею.

 — Мои сыночки вместе с моим любимым мужем играли этой буханкой в футбол. Я, вне себя от возмущения, выскочила из дома. Ну, думаю, сейчас я им всем задам! В это время Филлип как раз высоко подбросил буханку, а Камерон высоко подпрыгнул, чтобы ее перехватить. Но не рассчитал. Буханка ударила его прямо сюда. — Она показала на бровь. — И сшибла его с ног. Хлеб был твердым, как кирпич. Я вынуждена это признать. Ах, как же я скучаю по тем временам!

 — А мне очень жаль, что я не успел пожить с тобой и Реем. Она поправила ему волосы, рассыпавшиеся по лбу. Жест был таким нежным, что у него защемило сердце.

 — Можно я буду называть тебя бабушкой?

 — Конечно, мой мальчик, — тихо сказала Стелла. — Она так и не смогла ничего поделать с твоим добрым, ласковым сердцем. Поэтому ей всегда так легко было причинить тебе боль.

 Они говорили не о Дрю, понял Сет. А о его матери, Глории.

 — Она больше не может мне ничего сделать.

 — Ты в этом уверен? А у меня вот есть предчувствие, что у тебя из-за нее еще будут неприятности. Так что будь сильным, умным и всегда оставайся верным себе. Ты не один, Сет, и никогда не останешься в одиночестве.

 

 Проснувшись с первыми лучами солнца, он увидел подсунутую под дверь записку. Он заставил себя встать с постели и прочитать ее.

 

 Харчевня «У Люси», рядом с гостиницей «Бай-Уэй» на 13-м шоссе.

 Сегодня в 11 вечера.

 Мне нужен не чек, а наличные.