• Трилогия ключей, #2

16

 Сегодня Джордан принес ей гвоздики. Всем цветам она предпочитала тюльпаны, но сейчас был не сезон. Ей нравились простые цветы. Тюльпаны и нарциссы, ландыши и маргаритки. Старомодные розовые гвоздики показались Джордану уместными в этом ряду.

 Она бы обрадовалась цветам, засуетилась бы, поставила их в любимую вазу — ту, что когда то получила в подарок на Рождество от своей матери.

 Он ненавидел кладбища. Все эти надгробные камни и памятники, белые, черные и серые, выступающие из земли, словно взращенные смертью. Имена и даты служили напоминанием о том, что обмануть судьбу не удастся никому.

 «Печальные мысли, — подумал Джордан. — Впрочем, это самое подходящее для них место».

 Здесь, на северной окраине кладбища, не защищенной небольшой рощицей, как на западном склоне холма, было ветрено и холодно.

 Несколько лет назад он заменил табличку плитой из гладкого белого гранита. Мать посчитала бы это глупой тратой денег, но он полагал иначе.

 На камне было высечено ее имя. Сьюзен Ли Хоук. И годы жизни, всего сорок шесть лет. Ниже была надпись, парафраз из Эмили Дикинсон.

 В душе гнездится надежда

 Мать никогда не теряла надежду. Даже когда болезнь отобрала у нее красоту и иссушила плоть, она продолжала надеяться.

 «Она надеялась на меня, — подумал Джордан. — Надеялась на меня, верила в меня, любила меня без всяких условий».

 Он нагнулся и положил цветы на могилу.

 — Я скучаю по тебе, мама. Мне не хватает разговоров с тобой, твоего смеха. Выражения твоих глаз, означавшего, что я крепко влип. Даже в самых сложных ситуациях ты понимала меня и была рядом. Ты никогда меня не оставляла.

 Джордан скользнул взглядом по надписи на камне. Так официально… Все называли ее Сью. Простая, искренняя Сью.

 — Я знаю, что тебя здесь нет. Это просто такой способ напомнить другим людям, что ты жила, была любима. Иногда я чувствую, что ты со мной, и это ощущение такое сильное, словно я сейчас оглянусь и увижу тебя. Ты всегда верила в подобные вещи, верила, что такое возможно.

 Джордан выпрямился и сунул руки в карманы.

 — Я задаю себе вопрос: кто я такой? Неудачник. Не во всем, но кое в чем очень важном. Я получил то, что всегда хотел, и потерял то, в чем всегда нуждался, хотя не понимал этого. Наверное, такова высшая справедливость. Должно быть, нельзя иметь все сразу.

 Он посмотрел на холмы, которые так любила мать, на голубое небо и пламенеющую листву.

 — Не знаю, смогу ли я это исправить… А если честно, даже не знаю, стоит ли пытаться.

 Джордан на мгновение закрыл глаза.

 — Очень больно здесь находиться. Наверное, так и должно быть. — Он дотронулся до губ, потом прижал пальцы к надгробной плите. — Я тебя люблю, мама. Я вернусь.

 Он повернулся и замер. У края дорожки стояла Дана и смотрела на него.

 Какой у него печальный вид, подумала Дана. Более того — скорбь словно разрушила защитный барьер, обнажив его чувства. Мучительно было видеть Джордана таким уязвимым, понимать, что они оба знают: она застала его врасплох, в минуту глубоко личных переживаний.

 Не зная, что скажет, что вообще тут можно сказать, Дана подошла и встала рядом с Джорданом возле могилы его матери.

 — Прости. Я не хотела… мешать, — нерешительно начала она. — Поэтому и ждала там.

 — Все в порядке.

 Дана посмотрела на розовые гвоздики, лежавшие на камне. Кажется, она знает, что сказать.

 — Мы с Флинном приходим сюда. — Она кашлянула, прочищая горло. — Здесь лежат его отец, моя мать и твоя. К твоей маме мы всегда стараемся прийти после первого настоящего снегопада. Тогда здесь все белое и умиротворенное. И цветы мы приносим…

 Дана оторвала взгляд от гвоздик и поняла, что Джордан смотрит на нее.

 — Я подумала, тебе будет приятно знать, что мы всегда приносим ей цветы…

 Джордан молчал, но его взгляд был красноречивее любых слов. Потом он просто прижался лбом к ее лбу.

 Они молча стояли, а ветер трепал их одежду и шевелил лепестки розовых гвоздик.

 — Спасибо! — Он медленно выпрямился, словно боялся что-то сломать у себя внутри. — Спасибо.

 Дана кивнула, и они снова замолчали, теперь устремив взгляд на холмы.

 — Я первый раз пришел сюда с тех пор, как приехал, — сказал наконец Джордан. — Никогда не понимал, как мне тут себя вести.

 — Ты все сделал правильно. Гвоздики очень красивые. Миссис Хоук они бы понравились.

 Он усмехнулся:

 — Именно об этом я и думал. Зачем ты пришла, Дана?

 — Мне нужно тебе кое что сказать — то, что я не смогла объяснить сегодня утром.

 — Если насчет того, что мы можем остаться друзьями, это могло бы подождать пару дней.

 — Не совсем. Не знаю, подходящее ли я выбрала время и место, — она потерла висок, — но после того, как Мэлори час назад прочитала мне нотацию, я поняла, что она кое в чем права. Ты… и я тоже… мы заслужили лучшего, чем такое расставание.

 — Я заставил тебя страдать. Я видел это по твоему лицу. Я не хочу причинять тебе боль, Дана.

 — Слишком поздно. — Она поежилась. — Ты был бессердечен и груб со мной, Джордан. И хотя я не раз мечтала отплатить тебе той же монетой, теперь поняла, что не хочу мстить. И то, как я обошлась с тобой сегодня утром, доставило мне не больше удовольствия, чем тебе.

 — Почему ты это сделала?

 — Ночью я вернулась в прошлое — благодаря Кейну. — Дана нахмурилась, услышав слетевшее с его губ ругательство. — Думаю, не стоит произносить такие слова у могилы матери.

 От этого замечания Джордану почему то стало легче.

 — Она и не такое слышала.

 — И тем не менее.

 Джордан пожал плечами, и это движение напомнило Дане юношу, которого она любила. Сердце ее сжалось.

 — Куда ты вернулась?

 — В тот день, когда ты собирал вещи, чтобы уехать в Нью Йорк. Я пережила его еще раз. То есть смотрела на себя, как я пережила его… Странное ощущение, причем мне было так же больно, хотя я знала, что смотрю повтор. Словно находишься по обе стороны зеркала и одна из них прозрачная. Наблюдаешь и одновременно являешься участницей действия. Все, что ты мне сказал и чего не сказал, причиняло такую же боль, как тогда.

 — Прости…

 Дана посмотрела ему прямо в глаза.

 — Я тебе верю, поэтому и пришла сюда, а не стала жечь твою фотографию. Понимаешь, та боль вернулась. И у меня есть право — даже долг перед собой — не повторять это. Я не хочу снова бросать свое разбитое сердце к твоим ногам, но рядом с тобой не смогу сохранить его целым. Может быть, мы сможем остаться друзьями, а может быть, нет. Но любовниками мы не будем. Вот что я хотела тебе объяснить.

 Дана повернулась, чтобы уйти, но он положил ей руку на плечо:

 — Давай прогуляемся.

 — Джордан…

 — Просто пройдемся немного. Ты сказала то, что хотела. Теперь я прошу тебя послушать.

 — Ладно. — Она сунула руки в карманы, пытаясь согреть их — и избежать контакта с Джорданом.

 — Мне было плохо, когда умерла мама.

 — Еще бы. Моя мама похоронена вон там. — Дана махнула рукой. — Я ее совсем не помню… У меня есть ее вещи — любимая блузка, которую сохранил отец, кое какие украшения, несколько фотографий. Хорошо, что они у меня остались. И если я не помню маму, если я была еще слишком мала, чтобы помнить, как ее потеряла, это не значит, что я не понимаю, как ты страдал. Но ты отказался от моей помощи.

 — Ты права. Отказался. Сам не знаю почему. — Джордан поддержал Дану под локоть, когда она оступилась на неровной земле, потом отпустил, и они пошли к выходу. — Я так ее любил, Дана… Когда все нормально, о таких вещах просто не задумываешься. Я хочу сказать, никто не просыпается утром с мыслью: «Боже, как я люблю свою мать!» Но мы с мамой были как одно целое.

 — Знаю.

 — Когда отец нас бросил… Понимаешь, я его тоже плохо помню. Но мама всегда была как скала. Не холодная и твердая, а просто надежная. Вкалывала как проклятая на двух работах, пока мы не выбрались из долговой ямы, куда столкнул ее отец.

 Даже теперь Джордан чувствовал горечь.

 — Наверное, она очень уставала, но для меня у нее всегда находилось время. Не просто поставить на стол еду или дать чистую рубашку. Поговорить, выслушать, посоветовать…

 — Знаю. Миссис Хоук интересовалась всем, что было интересно тебе, но не стояла над душой. Я всегда мечтала, чтобы она была моей матерью.

 — Правда?

 — Да. Неужели ты думаешь, что в детстве я болталась у вас в доме только для того, чтобы надоедать тебе, Флинну и Брэду? Мне нравилось быть рядом с ней. От нее так хорошо пахло, и она много смеялась. Она смотрела на тебя — просто смотрела, — и ее лицо освещалось такой любовью, такой гордостью… Я мечтала о матери, которая будет смотреть на меня так же.

 Джордана тронули признания Даны, и горечь прошла.

 — Она никогда не ругала меня. Ни разу. Читала все мои сочинения, даже детские. Многие сохранила, повторяя, что, когда я стану знаменитым писателем, люди будут гоняться за моими ранними рассказами. Не знаю, стал ли бы я писателем, если бы не мама. Не ее неизменная, непоколебимая вера в меня.

 — Она бы обрадовалась твоим успехам.

 — Мама не дожила до выхода в свет первой книги. Она хотела, чтобы я поступил в университет, и я тоже этого хотел, но сначала решил поработать год или два, чтобы скопить побольше денег. Но мама настояла — она очень хорошо умела это делать, когда речь шла о чем то важном. Я поехал учиться.

 Джордан немного помолчал, наблюдая, как на солнце наползает облако, приглушая свет.

 — Я присылал ей деньги, но не очень много. Их всегда не хватало. И приезжал я реже, чем следовало. Меня увлекла новая жизнь. В университете столько всего было, сама знаешь. Столько лет я был вдали от мамы…

 — Ты слишком суров к себе.

 — Неужели? Она всегда ставила мои интересы на первое место. Я мог бы вернуться раньше, получить хорошую работу в гараже и облегчить ей жизнь.

 Дана положила руку на плечо Джордана и повернула его к себе:

 — Мама от тебя ждала не этого. Ты прекрасно знаешь. Она была на седьмом небе от счастья, видя твои успехи. Так радовалась, когда твои рассказы стали печатать в журналах!

 — Их можно было сочинять и здесь. Собственно, так и произошло, когда я наконец вернулся. По вечерам после работы вгрызался в книги и вкалывал как сумасшедший. Я хотел иметь сразу все. Деньги, славу, успех.

 Теперь Джордан говорил быстро, словно слова казались ему слишком длинными.

 — Я хотел увезти маму из нашего старого дома. Хотел, чтобы она жила среди холмов, в красивом месте. Чтобы ей никогда не пришлось больше работать. Чтобы она занималась садом, читала — делала все, что захочет. Я собирался заботиться о ней, но ничего не вышло. Я не смог.

 — О Джордан! Ты не должен себя винить.

 — Дело не в вине. Она заболела. Я провел столько времени вдали от нее… Потом вернулся, чтобы все исправить. А она заболела. Немного устала, говорила она. Побаливает то там, то тут — старость. Смеялась. И вовремя не пошла к врачу. Денег было в обрез, свободного времени тоже, а потом оказалось, что уже поздно.

 Не в силах сдержать свои чувства, Дана взяла его за руки.

 — Это было ужасно… То, через что вам обоим пришлось пройти.

 — Я ничего не замечал, Дана. Был поглощен своей жизнью, своими желаниями, мечтами. Я не видел, что она больна, пока… Господи, она посадила меня перед собой и сказала, что врачи нашли у нее… — договорить Джордан не смог.

 — Ты в этом не виноват! Так уж получилось…

 — Наверное, и я со временем пришел к такому же выводу. Но тогда и после… Все произошло так быстро… Конечно, болезнь длилась несколько месяцев, но для меня они пролетели мгновенно. Врачи, больницы, операция, химиотерапия. Боже, какая мама была слабая после всего этого!.. Я не знал, что с ней делать…

 — Подожди. Минуту. Ты заботился о ней. Сидел с ней, читал ей. Господи, Джордан, ты кормил ее, когда она не могла есть сама. Ты был ей опорой! Я видела.

 — Дана, я был ужасно напуган и растерян, но не мог признаться маме. Я запер свои чувства внутри, потому что не знал, что делать.

 — Тебе едва исполнилось двадцать, а твой мир рушился.

 И тут Дана поняла, что тогда она этого не осознавала, по крайней мере до конца.

 — Мама таяла на моих глазах, а я ничего не мог сделать… Когда мы поняли, что она умирает и времени осталось совсем мало, мама сказала, что ей тяжело уходить, оставлять меня. Сказала, что не было дня в моей жизни, когда бы она не гордилась мною и не благодарила Бога за то, что у нее есть я… Тогда я совсем растерялся. Ничего не соображал. Потом ее не стало. Не помню, попрощался ли я с нею, сказал ли, как сильно люблю ее… Я не осознавал, что говорил и делал.

 Джордан вдруг остановился, а потом снова пошел к надгробиям. Дана бросилась за ним.

 — Она все предусмотрела, мне оставалось лишь следовать ее указаниям. Шаг за шагом. Поминальная служба, платье, которое мама для себя выбрала, музыка, которая должна была звучать. Оказалось, что у нее есть страховка. Она каким то образом наскребала денег на ежемесячные взносы. Одному богу известно, как ей это удавалось… Страховки хватило, чтобы выплатить большую часть накопившихся долгов и обеспечить меня на первое время.

 — Ты был ее ребенком. Она хотела тебя защитить.

 — И защищала, как только могла. Я не мог здесь остаться, Дана. Тогда не мог. Жить в этом доме и каждую секунду вспоминать маму. Жить в этом городе и все время встречать знакомых мне людей, куда бы я ни пошел.

 — Ты мне ничего этого не говорил.

 — Не мог. Даже если бы я нашел слова, они застряли бы у меня в горле. Я не говорю, что это правильно. Нет! Но это правда. Я должен был изменить себя, но сделать этого здесь не мог. Или считал, что не могу. Какая разница?

 — Ты должен был уехать, — прошептала Дана. — Иначе не стал бы тем, кто ты есть.

 Почему ей потребовалось столько времени, чтобы это понять?

 — Я ненавидел свою жизнь здесь и боялся того, что со мной станет, если я не уеду. Представлял, как работаю в гараже, день за днем, год за годом, отказываясь от того, ради чего так тяжело трудилась мама, от того, о чем она мечтала для меня, — просто потому, что не способен на большее. Я злился, страдал и, поглощенный своими чувствами, не обращал внимания на все остальное.

 Джордан вернулся к могиле матери. Дана встала рядом.

 — Я не знал, что ты меня любишь. Не представляю, как бы я поступил, если бы знал, но я не догадывался. Внешне ты всегда казалась такой сильной, независимой, а глубже я не заглядывал.

 Джордан убрал прядь волос с ее щеки, потом снова опустил руку.

 — Может быть, не хотел. После того, что случилось с мамой, у меня не осталось сил кого то любить. Но я причинил тебе боль — намеренно. Потому что мне было бы легче, если бы ты ушла. Теперь я стыжусь и сожалею. Ты этого не заслужила.

 — Не знаю, что тебе сказать. Мне стало легче. Я понимаю, как непросто тебе было все рассказать.

 — Не плачь, Дана. Я этого не вынесу.

 — Уже не плачу. — Она вытерла щеки. — Мы были молоды, Джордан, и оба делали ошибки. Прошлое уже не изменишь, но мы можем расставить все по своим местам и попытаться снова стать друзьями.

 — Мы уже взрослые, и жить нам нужно сегодня. Если ты хочешь дружбы, я буду твоим другом.

 — Ладно. — Дана неуверенно улыбнулась и протянула руку.

 — Но тебе нужно знать еще кое что. — Он с силой сжал ее пальцы. — Я тебя люблю.

 — О! — Сердце Даны замерло. — Боже!

 — Я все время помнил о тебе. Чувства, которые я испытывал к тебе тогда, были чем то вроде оставшегося в земле корня. Время шло, я пытался вытащить этот корень, но он оставался во мне. Когда я возвращался в город, чтобы повидаться с Флинном, и случайно встречал тебя или ты бросала на меня взгляд, ростки из этого корня каждый раз поднимались над землей чуть выше.

 — Господи, Джордан…

 Он чувствовал, что должен рассказать все до конца, чего бы это ему ни стоило.

 — В этот раз, когда я постучал в дверь Флинна, а открыла ты, у меня было такое ощущение, будто побег мгновенно вырос на десять футов и обвился вокруг горла. Я люблю тебя, Дана. Я не могу убить это чувство, а если бы и мог, не стал бы это делать. Теперь я кладу свое разбитое сердце у твоих ног. Оно твое — делай с ним что хочешь.

 — Как ты думаешь, что я собираюсь с ним делать, дубина? — Она бросилась в его объятия.

 Джордана затопила волна чувств — облегчение, радость, наслаждение. Он уткнулся лицом в ее волосы.

 — Именно на такой ответ я и рассчитывал.

 Первое, что услышала Дана, вернувшись в «Каприз», был громкий спор. На ее взгляд, без этого важного элемента дом нельзя считать настоящим. Склонив голову, она прислушалась к звукам, доносившимся из ее будущего магазина, и прижала палец к губам, призывая молчать вошедшего следом Джордана.

 — Ничего я с собой не сделаю! Я прекрасно умею управляться с электрической циклевочной машиной. Вы просто не хотите расставаться со своей игрушкой.

 — Во первых, циклевочная машина — это не игрушка. — Голос Брэда звенел от холодной ярости, и Дана с трудом удержалась от смеха. — А во вторых, когда я закончу этот участок, что уже давно было бы сделано, если бы вы не ныли…

 — Я не ною! — В ответе Зои в равных долях смешивались сарказм и обида.

 Дана дернула Джордана за руку.

 — Ты будешь рефери на этом ринге, — шепнула она. — Мне нужно поговорить с Мэлори.

 — Почему я не могу поговорить с Мэлори?

 — Настоящий мужчина не испугается…

 — Не испугается, не испугается. — Он двинулся на звук голосов.

 Дана вздохнула, расправила плечи и пошла в противоположном направлении. Ей предстояло давать объяснения.

 Стены в помещении, предназначенном для главного зала галереи Мэлори, были закончены. Выглядели они просто великолепно. Дана отметила это, прислушалась к звукам, доносившимся из соседней комнаты, и различила голос Мэлори, подпевавшей Бонни Рэйтт.

 Дана еще раз вздохнула и вошла к подруге. Мэлори водила валиком вверх вниз и покачивалась в такт музыке.

 — Ты включила музыку на всю катушку, чтобы поддерживать ритм или заглушить сексуальное напряжение, идущее из коридора?

 Мэлори повернулась и опустила валик, давая отдых рукам.

 — И то и другое. Как дела?

 — А как я выгляжу?

 — Лучше. — Мэлори обвела ее взглядом с головы до ног. — А если честно, то просто великолепно.

 — Именно так я себя и чувствую. Теперь самое главное. Я должна извиниться. Мне было плохо, и я сорвалась. А ты ведь пыталась помочь.

 — Для этого и нужны друзья. Утешать друг друга и стараться помочь. Вы оба были такими несчастными, Дана.

 — Это уж точно. И не без причины. Каковы бы ни были мотивы Кейна, он показал мне сцену из моей жизни. Я не могла просто забыть о прошлом, о той боли, которую пережила. Мне нужно было преодолеть это, разобраться, взглянуть со стороны. Понять…

 — Ты права.

 — Нет, это ты была права! — Дана сняла куртку и бросила на подоконник. — Я не пыталась разобраться с прошлым — ни начать наши отношения с Джорданом заново, ни разорвать их. Я просто похоронила их в неглубокой могиле. Мы оба это сделали.

 — Вам нужно время, чтобы снова узнать друг друга.

 — Ты опять права. Сегодня ты выбила сто из ста.

 — Я не совсем понимаю, что это значит, но постараюсь не сдавать позиции. Итак, ты встретилась с Джорданом, вы все обсудили и добились понимания хотя бы в том, что любите друг друга.

 — Снова в десятку…

 Увидев, что глаза Даны наполнились слезами, Мэлори вытащила из кармана платок и протянула подруге.

 — Спасибо. Он сказал мне то, чего никогда не говорил. Не знаю — не мог или не хотел. Впрочем, неважно почему. Наверное, не был готов. А если честно, мы оба не были готовы. Я любила Джордана, но этого оказалось недостаточно, чтобы понять, что он переживает и что ему нужно. Что мне самой нужно, в конце концов! Я была слепа, и в голове у меня вертелась одна мысль: «Мне нужен Джордан Хоук». Точка. Я не думала о том, что мы будем делать вместе, как будем жить вдвоем и что каждый из нас должен сделать, чтобы укрепить наши отношения. Я не думала о будущем.

 — Ты была молода и влюблена… — Мэлори взяла у Даны платок и сама вытерла глаза.

 — Да. Я любила его всем своим существом. Но теперь я могу предложить Джордану больше. Это просто удивительно…

 — Дана…

 Блестевшие от слез глаза Даны широко раскрылись. Она быстро заморгала и повернулась к стоявшему в дверном проеме Джордану:

 — У нас тут женский разговор.

 — Дана, — повторил он и шагнул к ней.

 Она увидела бурю чувств в его синих глазах, почувствовала, как его руки обнимают ее. Джордан приподнял Дану, так что ей пришлось привстать на цыпочки, и поцеловал.

 — Ой! — Мэлори, смутившись, закрыла лицо платком.

 — Ладно, я просто хотела сказать… — Зоя вбежала в комнату и замерла посередине. Увидев застывшую в объятии пару, она прижала руку к сердцу. — Ой! — Зоя хотела вытащить из кармана платок, но вошедший вслед за ней Брэд сунул ей в руку свой.

 — Спасибо. — Она вытерла глаза. — Но у меня есть платок!

 — Мой ничем не хуже.

 Джордан отстранился от Даны.

 — Мне нужно кое что сделать.

 Ее брови взметнулись вверх, на губах появилась лукавая улыбка.

 — Прямо здесь? В присутствии всех друзей?

 — Полагаю, это будет интересно, — глубокомысленно заметил Брэд, и Зоя тут же бросила на него уничтожающий взгляд.

 — Неподходящее время для таких мыслей.

 — Для таких мыслей не бывает неподходящего времени.

 — Не обращай на них внимания, — шепнул Джордан и поцеловал Дану в лоб.

 — Я и не обращаю.

 — Мне нужно кое что сделать, — повторил Джордан. — Поэтому сегодня я вам тут не помощник.

 — Но…

 — Это очень важно, — он не дал Дане договорить. — Вечером все объясню.

 — Нам надо собраться и обсудить то, что ты написал. У меня осталось мало времени.

 — Может быть, у Флинна? Его дом удобнее расположен. — Джордан оглянулся. — Ты не возражаешь, Мэлори?

 — Нет, конечно. Кухня еще не закончена, поэтому такого угощения, как у Брэда, не ждите. Впрочем, и после ремонта я его тоже не обещаю.

 — Я удовлетворюсь пиццей и пивом, — сказала Дана.

 — Умница! — Джордан еще раз ее поцеловал. — Значит, увидимся.

 — Ты что-то задумал. — Дана прищурилась. — Я чувствую. Если ты собираешься объявить войну Кейну…

 — Кейн не имеет к этому никакого отношения. Мне нужно идти, иначе не успею. Брэд, ты со мной.

 — Я еще здесь не закончил…

 — Забери его, — сказала Зоя, указывая на Брэда. — Только циклевочную машину оставьте. Я сама все закончу.

 — Вы не должны тащить ее наверх.

 — Не такая уж она тяжелая, а я не настолько слаба!

 — Вы не должны тащить ее наверх.

 — Господи, Уэйн! Отнеси эту штуку сам, и дело с концом. — Джордан, улыбаясь, обнял Дану за плечи. — Неужели ты не знаешь, как обращаться с женщиной?

 — Ты больно много знаешь… — Брэд резко повернулся и вышел.

 — Я сама могу, — буркнула Зоя.

 — Зоя! — Сияющая светом вновь обретенной любви Дана покачала головой. — Так нельзя!

 — Ничего не могу с собой поделать, — она всплеснула руками. — В его присутствии я становлюсь настоящей стервой. — Зоя услышала, как Брэд, чертыхаясь, тащит циклевочную машину на второй этаж, и скрестила руки на груди. — Не буду ничего говорить. И не пойду туда.

 — Отличный план. Может быть, возьмешь валик? — предложила Мэлори. — Закончим тут, а потом вместе отправимся на второй этаж.

 — Можно мне сказать, дамы, что вы тут отлично поработали?

 — Слышишь? — Зоя подошла к Джордану и звонко чмокнула его в щеку. — Вот человек, который способен оценить то, что мы сделали.

 — Совершенно верно. Я могу оценить. В полной мере.

 — Не подлизывайся, Хоук. Не подлизывайся. — Дана подтолкнула его. — Забирай своего дружка и иди, куда собрался. Нам нужно работать.

 Подождав, пока Джордан с Брэдом выйдут, подруги бросились к окну.

 — Что он задумал?

 — Ага, Брэд его спрашивает…

 — Вижу, вижу… А Джордан не признается. Наверное, догадался, что я стою тут и подсматриваю. Проклятье!

 Дана рассмеялась и отпрянула от окна — Джордан обернулся и смотрел прямо на нее.

 — Да, его не перехитришь, но мне и это нравится.

 — Я так за тебя рада! — Мэлори вздохнула. — И если мы не возьмем себя в руки, то снова разведем тут сырость.

 — Сегодня я плакала больше, чем за весь последний год, так что в руки мы возьмем не себя, а валики. Будем красить. — Дана повернулась и размяла кисти. — Знаешь, Джордан прав. Мы тут отлично поработали.

 Они закончили красить стены внизу, потом выпили кофе, усевшись прямо на полу и любуясь результатом своего труда.

 — Нужно вымыть полы в комнатах Даны. Лак наносят на чистую сухую поверхность.

 — Не представляю, как это делается.

 — Все просто. — Зоя пожала плечами. — Я тебе покажу. Когда лак высохнет, можно будет обставлять помещение.

 — Вау! — Дана прижала руку к сердцу, словно боялась, что оно выпрыгнет из груди. — С каждым днем это становится все более реальным. Я уже заказала стеллажи. Если они прибудут вовремя, вместе с остальной мебелью и первой партией книг, через две недели я буду готова открыться. Даже раньше! И у меня есть на примете наемный работник.

 — Ты нам ничего не говорила. — Зоя с интересом воззрилась на подругу. — Кто это?

 — Женщина, с которой я познакомилась, когда работала в библиотеке. Мы случайно столкнулись в супермаркете и разговорились. Общительная, миловидная, любит читать, хочет работать, но не требует высокой зарплаты. Обещала скоро заглянуть к нам. Если ее все устроит, значит, у меня будет помощница.

 — Как ты думаешь, Зоя, а когда смогу завозить вещи я? — спросила Мэлори.

 — Пожалуй, на следующей неделе. — Зоя сделала глоток кофе и огляделась. — Все идет отлично. Боюсь спугнуть удачу, но рискну предположить, что дней через десять придет твоя очередь. Мне понадобится времени побольше. В салоне много работы.

 — Мне нравится, как она все раскладывает по полочкам, — обернулась к Мэлори Дана. — А теперь пойдем наверх — так нас ждет новая игрушка.

 — Во первых, — сказала Зоя, имитируя интонации Брэда, — циклевочная машина — это не игрушка.

 — Здорово! — Дана рассмеялась и встала.