Глава 29

 Бракосочетание проходило скромно. Ни приглашенных, ни прессы. Эмма никому не сообщила, даже Марианне. Она уже совершеннолетняя и не нуждается в разрешении и одобрении. Правда, она мечтала не о такой свадьбу. Ни дымки фаты, ни белого шелка, ни цветов, если не считать одной розы, подаренной Дрю, ни музыки, ни слез.

 Эмма говорила себе, что это не имеет значения, она поступает именно так, как хочет. Возможно, она эгоистка, но, в конце концов, может же она совершить один эгоистичный поступок в своей жизни! Как можно было сказать Марианне или Бев, не сказав отцу? А ей не хотелось, чтобы он стоял рядом, отдавая ее против своей воли.

 Она вверит себя Дрю.

 Эмма сделала все, чтобы хоть как-то скрасить унылую процедуру: надела веселое шелковое платье с кружевами и оборками, цветом чуть темнее подаренной розы. Она вспомнила свадьбу отца. Бев, восхитительную в своем счастье. Улыбающегося Брайана. Стиви в белом костюме, поющего словно ангел. От воспоминаний у нее навернулись слезы, но она сдержала их и взяла руку Дрю.

 Он улыбался, надевая ей кольцо с бриллиантом. Его рука была такой сильной, теплой, а голос, обещающий любить, чтить и лелеять, звучал чисто и красиво. Эмма отчаянно нуждалась в том, чтобы о ней заботились. Когда Дрю поцеловал ее, она поверила, что так и будет.

 Они стали мужем и женой. Теперь она не просто Эмма Макавой, а Эмма Макавой-Латимер. Новый человек. И, поклявшись, что будет принадлежать Дрю, она начала новую жизнь.

 Неважно, что ему после церемонии тут же пришлось бежать в студию звукозаписи. Эмма лучше других понимала заботы музыкантов. Кроме того, она сама предложила быстро и тихо пожениться во время записи нового альбома Дрю. Это дало ей время приготовить номер в гостинице, где они проведут первую брачную ночь. Здесь все должно быть восхитительно.

 Букеты роз, орхидей, нарциссов из теплицы Эмма расставила сама, получив от этого огромное удовольствие. Вазы стояли по всей комнате, а в ванной — корзина с цветущими ирисами.

 Двенадцать белых ароматизированных жасмином свечей ждали, когда их зажгут. В хрустальном ведерке охлаждалось шампанское. Создавая настроение, тихо играло радио. Насладившись ванной с ароматной водой, Эмма смазала кремом и припудрила тело и согласно женскому ритуалу чуть-чуть подушила нужные места. Она хотела, чтобы и комната, и ночь, и ее тело были совершенными. Эмма расчесывала волосы до тех пор, пока у нее не онемела рука, потом медленно, растягивая удовольствие, облачилась в белый шелковый пеньюар с кружевами.

 Изучив свое отражение в зеркале, она пришла к выводу, что выглядит как настоящая невеста, а закрыв глаза, она и почувствовала себя такой. Брачная ночь. Самая прекрасная ночь в ее жизни. Теперь она узнает, что это такое. Придет Дрю, посмотрит на нее, и его глаза потемнеют. Он будет нежным, ласковым, терпеливым. Эмма почти ощутила, как его длинные умелые пальцы скользят по ее коже. Дрю скажет, как сильно любит ее, как сильно хочет, потом отнесет ее в спальню и все ей покажет.

 Терпеливо. Нежно. Страстно.

 К десяти часам Эмма начала волноваться. К одиннадцати встревожилась. К полуночи уже не находила себе места. На ее звонки в студии отвечали, что он давно ушел.

 Эмма подумала о катастрофе. Дрю очень спешил к ней, тоже мечтая о начале совместной жизни в большой мягкой кровати, был неосторожен, и его автомобиль… Ни врачи, ни полиция не знают, как с ней связаться. Возможно, сейчас он лежит на больничной койке, истекает кровью, зовет ее.

 Эмма уже принялась за список больниц, когда щелкнул замок. Не успел Дрю отпереть дверь, а она уже бросилась ему на шею.

 — О, Дрю, я так переживала!

 — Спокойно, спокойно. — Он схватил ее за ягодицы. — Мы волнуемся, да?

 Пьян. Часть ее сознания пыталась отрицать это, но его заплетающийся язык, покачивание, запах…

 — Ты выпил. — Эмма отступила назад.

 — Немного отметили с ребятами. Ведь человек женится не каждый день, правда?

 — Но ты… Ты обещал вернуться к десяти.

 — Господи, Эмма, ты уже с первого дня хочешь меня отчитывать?

 — Нет… я беспокоилась, Дрю.

 — Я ведь уже здесь, да?

 Выбравшись из куртки, он уронил ее на пол. Дрю часто напивался, но сегодня одна рюмка так легко следовала за другой. Сегодня он сделал еще один шаг наверх.

 — Гляди-ка, ты вылитая невеста. Раскраснелась. Красивая-прекрасивая Эмма, вся в белом.

 Она действительно покраснела. В глазах Дрю появилось вожделение. Такое она уже видела прежде и ожидала увидеть сегодня.

 — Я хотела выглядеть красивой сегодня ночью… для тебя. Эмма покорно отдалась его объятиям, с невинной доверчивостью подняв к нему лицо.

 Но он, больно укусив ее за нижнюю губу, уже давил на нее всем телом.

 — Дрю. — Эмма попыталась освободиться, испуганная воспоминанием о Блэкпуле. — Дрю, пожалуйста…

 — Не играй со мной в эти игры. — Схватив ее за волосы, он откинул ей голову. — Ты заставила меня долго ждать, Эмма. Сегодня никаких отговорок.

 — Я не отказываюсь. Просто… Дрю, не можем ли мы…

 — Ты моя жена. Мы сделаем все по-моему.

 Он швырнул ее на пол, не обращая внимания на мольбы и сопротивление. Грубые руки, разорвав прозрачные кружева, стиснули ее грудь. Быстрота и настойчивость происходящего ужаснули Эмму. «Как это ужасно — лежать на полу в разодранном пеньюаре при горящем свете», — с отчаянием думала она.

 Пальцы Дрю вонзились ей в бедра, а рот впился в губы, обдав запахом виски. Когда Эмма начала отбиваться в полную силу, он прижал ее руки и одним грубым движением лишил невинности.

 Она закричала от страха и боли, а Дрю лишь стонал и тяжело дышал, потом рухнул на нее, скатился на бок и тут же заснул. Эмма заплакала.

 Утром Дрю был полон раскаяния, стыда и нежности, проклинал себя и просил у Эммы прощения. Он был пьян. Это никудышное, но единственное объяснение, почему он вел себя как чудовище. Когда он ласково гладил ее по голове, шепча обещания, Эмма поверила ему. Словно другой мужчина пришел к ней в брачную ночь, чтобы показать, каким жестоким и бессердечным может быть секс. От мужа она видела только хорошее. В конце первого дня своего замужества Эмма лежала в объятиях Дрю удовлетворенная, мечтающая только о прекрасном будущем, полном счастья и любви.

* * *

 Майкл наконец добрался до кухни с твердым намерением вымыть посуду и, с удивлением обнаружив переполненную раковину, бросил на нее обвиняющий взгляд. Всю неделю он работал по две смены, так почему столь простые проблемы, как грязная посуда, не могли бы решиться сами собой?

 Исполненный чувства самопожертвования, Майкл решил покончить с этим до завтрака и утренней газеты. Собрав одноразовые тарелки, миски, чашки, вилки, он свалил их в пятигаллоновый мусорный бак. Хотя скромная кухня могла похвастаться современной посудомоечной машиной, у Майкла, к ужасу его матери, никогда не было ни одной тарелки, которой требовались бы подобные услуги.

 Затем он пошарил по шкафам, отодвинул в сторону бутылку соуса «Эль-Пасо» и банку орехового масла «Скиппи». Обнаружив коробку пшеничных хлопьев, Майкл высыпал их в чашку и залил горячим кофе.

 В первый раз он приготовил этот деликатес по чистой случайности. Как-то, устав после дежурства, Майкл почти расправился с завтраком, когда вдруг понял, что вылил в хлопья кофе, перепутав с молоком в чашке. С тех пор он вообще отказался от молока. Не успел Майкл сесть, как ему снова пришлось встать и пойти открывать дверь.

 Сначала могло показаться, что ему навстречу радостно бросился пятифутовый серый матрас с виляющим хвостом и розовым языком.

 — И не пытайся меня вымазать, — предостерег Майкл, сбрасывая с обнаженной груди лапы здоровенного пса, но было уже поздно.

 Конрой, родословная которого представляла собой большую загадку, сел и оскалился. От его спутанной, усеянной колючками шерсти несло какой-то мерзостью, хотя самого пса это, видимо, нисколько не смущало. Майкл с трудом верил, что выбрал Конроя из помета резвых смышленых щенков меньше двух лет назад. Повзрослев, он стал отвратительным на вид — не просто некрасивым, а самым что ни на есть отвратительным. Но и эта маленькая шутка природы не беспокоила собаку.

 Продолжая добродушно скалиться, Конрой поднял лапу, и его жест не имел никакого отношения к раболепству.

 — У меня нет желания пожимать эту лапу. Я не знаю, где она ступала. Ты опять ходил к сучке, да?

 Конрой отвел взгляд. Если бы он умел небрежно посвистывать сквозь зубы, то сделал бы именно это.

 — Не пытайся отрицать. Ты провел выходные, катаясь в грязи, волочась за этой полукровкой-гончей и не заботясь о возможных последствиях и моих чувствах. — Отвернувшись от него, Майкл заглянул в холодильник. — Если ты опять ее обрюхатил, разбирайся сам. Я тебе уже тысячу раз говорил: безопасный секс. На дворе восьмидесятые, парень.

 Конрой ловко поймал на лету кусок колбасы. Смягчившись, Майкл дал ему еще два куска и сам приступил к завтраку.

 Ему нравилась его жизнь. Переехав в пригород, он получил именно то, что хотел: небольшой газон, из-за стрижки которого можно поворчать, несколько деревьев и клумбу, оставшуюся от прежнего владельца.

 Майкл попробовал заняться садом, но вскоре отказался от, бесполезной затеи. Конроя это полностью устраивало. Никто не выходил из себя, когда он подкапывал кусты львиного зева.

 Свое небольшое кирпичное ранчо Майкл купил, едва закончилась его короткая и неблагоразумная связь с Энджи Парке. Он выучился у нее не только причудливому сексу, но также осознал, что он, Майкл Кессельринг, есть и всегда останется лишь представителем среднего класса.

 Странно было видеть Энджи на экране после того, как в ее постели его сменил двадцатилетний хоккеист. У Майкла возникло какое-то брезгливое чувство, когда он увидел Энджи в роли Джейн Палмер. Она играла эту же роль все три месяца, пока он был ее любовником.

 Майкл ходил в кинотеатр один, желая убедиться, что избавился от нездорового влечения к Энджи. И когда она обнажила свою прекрасную грудь, Майкл не ощутил ничего, кроме неловкости. Получилось, будто, хотя и опосредованно, он занимался любовью с матерью Эммы.

 Сидя в темноте зрительного зала, он гадал, посмотрит ли этот фильм Эмма.

 Майкл не любил думать о ней.

 У него были другие женщины. Ничего серьезного, просто другие женщины. Была работа. Он больше не удивлялся, что у него есть и способности, и желание работать в полиции. Возможно, он не обладает усидчивостью отца, его умением возиться с бумагами, зато хорошо ориентируется в непредвиденных ситуациях, не брезгует патрульными дежурствами и монотонным сидением в засаде, имеет уважение к человеческой жизни и не радуется любой возможности нажать на курок.

 — Вчера в меня стреляли, — мимоходом доложил он Конрою. Тот, не проявив никакого интереса, занялся блохами. — Если бы тому извращенцу повезло, ты бы очутился на улице. И не думай, что эта сучка подобрала бы тебя. Всего одно посещение ветеринара, пара надрезов, и твои похотливые деньки закончатся.

 Довольный, что последнее слово осталось за ним, Майкл развернул газету. Новая вспышка терроризма на Ближнем Востоке. Нытье по поводу экономики. Статья о каком-то Нике Аксельроде, мелком человечишке, накачавшемся наркотиками и зарубившем топором свою возлюбленную.

 — Взгляни-ка на этого типа. — Майкл протянул газету Конрою. — Его нашли в квартире в центре города, он палил в стены и вопил благим матом. Смотри, а вот и мое имя. Детектив Майкл Кессельринг. Да, знаю, знаю, но будем считать, это про меня. Если тебя не интересуют свежие новости, займись чем-нибудь полезным, например, принеси мне сигареты. Вперед.

 Конрой со стоном поднялся, хотел было изобразить хромоту, но Майкл уже вернулся к газете и не обратил на него внимания. Открыв страницу досуга и взглянув на фотографию, он невольно сжал кулаки.

 Эмма. Она выглядела… Господи, возмутительно! Эта застенчивая полуулыбка, огромные спокойные глаза. Одета в какое-то, скромное открытое платье, распущенные волосы густыми волнами падают на плечи.

 А за плечи ее обнимает рука, и эта рука принадлежит мужчине.

 Дрю Латимер. Он тоже улыбался. «Просто сияет, мать твою», — подумал Майкл, снова переключаясь на Эмму, изучая каждую черточку ее лица. Вернувшийся Конрой бросил ему на колени обслюнявленную пачку «Винстона», но Майкл даже не заметил этого.

 Очень медленно, словно переводя с иностранного, он прочел:

 «РОК-ПРИНЦЕССА ЭММА МАКАВОЙ ВЫХОДИТ ЗАМУЖ ЗА СВОЕГО ПРИНЦА».

 Два дня назад Эмма Маковой, дочь Брайана Макавоя из «Опустошения» и писательницы Джейн Палмер, тайно сочеталась браком с Дрю Латимером, солистом подающей надежды рок-группы «Дорога в ночлежку». Новобрачные познакомились во время последнего европейского турне «Опустошения».

 Дальше Майкл не стал читать. Не смог. — Господи, Эмма. — Закрыв глаза, он уронил газету на стол. — О господи!

* * *

 Она была в восторге от того, что вернулась в Нью-Йорк. Ей не терпелось показать Дрю город и встретить их первое Рождество в ее квартире.

 Неважно, что самолет задержался, а в Нью-Йорке шел ледяной дождь. Впереди у них четыре недели медового месяца, который был отложен из-за работы Дрю над новым альбомом. Эмма хотела провести его у себя дома.

 Она попросила таксиста провезти их по городу, чтобы показать мужу огни, людей, величественную елку у Рокфеллеровского центра, карнавал на Таймс-сквер.

 Она была рада приехать домой и знать, что она наконец одна, без Суинни в квартире на первом этаже.

 — У меня такое чувство, словно я не была здесь несколько лет.

 К огорчению отца Марианны, они не сдали квартиру, и теперь Эмма была счастлива, что никто не жил здесь в ее отсутствие.

 — Ну? — Она провела руками по мокрым волосам. — Что ты об этом думаешь?

 — Просторно. — Дрю обвел взглядом оштукатуренные стены, голые полы, китайскую вазу, купленную Эммой в соседнем магазине. — Немного… по-спартански.

 — Подожди, когда я начну украшать квартиру к Рождеству. У нас с Марианной есть коллекция по-настоящему ужасных игрушек. — Порывшись в сумочке, Эмма дала чаевые шоферу, принесшему вещи. — Благодарю вас.

 — Спасибо, мэм. С Рождеством вас, — сказал тот, убирая в карман двадцатку.

 — И вас также.

 Сбросив пальто, она подбежала к окнам:

 — Дрю, посмотри, какой отсюда вид. Из студии Марианны лучше, но у меня там начинается головокружение.

 — Очень мило, — отозвался тот, увидев грязную улицу и безумный транспортный поток. — Эмма, почему ты не переедешь в другое место, получше?

 — Я не хочу.

 — Конечно, здесь очаровательно, и, я уверен, двум студенткам колледжа это вполне подходило. Но теперь нам придется кое-что пересмотреть. — Дрю провел рукой по ее волосам. — В конце концов, не будем же мы жить в одной квартире с Марианной, пусть даже такой замечательной подругой.

 — Я как-то не задумывалась….

 — А пора бы. — «Миленькое личико и куриные мозги», — подумал он, целуя Эмму в лоб. — Насколько я слышал, чтобы найти подходящее место в Нью-Йорке, требуется много денег и сил. Раз ты хочешь делить наше время между Лондоном и Нью-Йорком, нужно устроиться как следует. Господи Иисусе, как же здесь холодно.

 — Я распорядилась, чтобы в наше отсутствие здесь не топили. — И Эмма поспешила включить отопление.

 — Ты всегда такая практичная, да, любовь моя? — В его голосе прозвучала издевка, но, когда он обернулся, на лице играла улыбка. — Мы великолепно проведем здесь пару недель. В конце концов, медовый месяц, хоть и отложенный, требует лишь постели.

 Эмма зарделась, а Дрю, подойдя, страстно поцеловал ее.

 — Ведь кровать у нас есть, не так ли?

 — Да. — Она крепче прижалась к нему. — Вон там. Надо только сменить белье.

 — О белье мы еще позаботимся.

 И он увлек Эмму к двери, на ходу стягивая с нее свитер.

 Она знала, что все произойдет без злобы и боли, как в первую брачную ночь, но очень быстро. Ей хотелось большего, ведь должно же быть что-то еще, а не только быстрое ощупывание в темноте. Эмма чувствовала холод матраса, но тело Дрю, который проник в нее задолго до того, как она была готова, пылало. Эмма обвила его руками, дожидаясь того звездного мгновения, о котором она лишь читала.

 Когда Дрю закончил, она поежилась. «От холода», — убеждала себя Эмма, а через мгновение Дрю повторил вслух ее мысль:

 — Боже всемогущий, здесь как в морозильнике.

 — Чтобы прогреть квартиру, много времени не потребуется. У меня в комоде есть одеяла.

 Она потянулась за свитером, но Дрю поймал ее за руку:

 — Мне нравится смотреть на твое тело. Милое, изящное, чуть-чуть недозрелое. Тебе ведь не надо больше стесняться меня, правда?

 — Да.

 Она смущенно встала, и Дрю, пошарив в карманах куртки, брошенной на пол, достал пачку сигарет.

 — Наверное, в этом доме нет никакой еды или выпивки, чтобы застраховаться от воспаления легких.

 — На кухне есть немного коньяка.

 Эмма вспомнила о бутылке, которую открыла для Люка. Он вернулся в Майами и всеми силами пытался продлить жизнь. Она сложила простыни и одеяло на кровать. У нее уже не было секретов от Дрю… кроме тех, что были связаны с Джонно и Люком.

 — О еде я совсем не подумала. — Она увидела, как Дрю нахмурился. — Может, сходить в магазин за углом? Куплю там чего-нибудь. А ты выпьешь коньяка, примешь горячую ванну. Об ужине я позабочусь.

 — Замечательно. — Ему даже не пришло в голову пойти вместе с ней. — Захвати мне сигарет, хорошо?

 — Конечно. Я ненадолго.

 Когда она ушла, Дрю натянул джинсы, не столько из приличия, сколько для удобства. Затем налил себе коньяка, и, хотя подходящей рюмки не нашлось, коньяк ему понравился.

 Надо же, Эмма ожидала, что он похвалит этот дурацкий хлев, который она называет квартирой. Жить в центре. Нет, он не собирается здесь оставаться, его мечта — двигаться только вверх. Так неужели сейчас, взойдя на первую ступеньку, он удовлетворится меньшим, чем самое лучшее?

 Разумеется, он вырос в худших условиях. Попивая коньяк, Дрю изучал портрет жены, написанный на штукатурке, и размышлял о том, откуда пришел и куда направляется. Конечно, он вышел не из трущоб, но его жизнь была ненамного лучше.

 Меблированная квартира, грязный двор, залатанные джинсы. Он ненавидел свое рабочее происхождение, презирал отца, который навсегда остался рабочим, поскольку никогда не имел ни грамма честолюбия. Старик с поникшей спиной, ни хребта, ни мозгов. Иначе почему жена ушла от него и троих детей?

 Значит, ей хотелось чего-то большего, а не только борьбы за хлеб насущный. Дрю не винил мать. Он ее ненавидел.

 Теперь он идет своей дорогой, ведущей прямо наверх. Если наивная и угодливая женушка чуть подтолкнет его, то они заживут счастливо.

 Но командовать будет Дрю.

 Одну-две недели он позволит ей пожить здесь, а потом они переедут. В дорогую до умопомрачения квартиру за Центральным парком. Для начала сойдет. Он не возражает проводить часть года в Нью-Йорке. Более того, Нью-Йорк великолепно ему подходит. Особенно учитывая связи Эммы.

 Просмотрев диски, стоящие у проигрывателя, Дрю выбрал «Полное опустошение». Надо же расшаркаться перед стариком. Ведь если бы не турне, Дрю не смог бы завлечь Эмму за сцену, охмурить ее. Просто удивительно: она оказалась настолько глупа, что поверила, будто он не знает, кто она такая и что может сделать для него.

 Покачав головой, Дрю поставил диск на проигрыватель. Нет, потакать Эмме нетрудно, хотя в постели она полное ничтожество, сплошное разочарование — просто желает угодить. С их первой встречи Дрю играл на ней так же умело, как на своей шестиструнке, и рассчитывал, что это окупится. Сполна. Вскоре ей придется скрестить копья с отцом. Старик воспринял ее замужество неплохо, даже расщедрился на пятьдесят тысяч фунтов в качестве свадебного подарка. Выписанных Эмме, но уже переведенных на общий счет.

 Отношения между отцом и дочерью оставались натянутыми, однако Дрю не сомневался, что это пройдет. Быть любимым зятем Брайана Макавоя — отличный шаг вперед. А пока у Дрю очень-очень богатая жена. Богатая наивная жена.

 Засмеявшись, он подошел к окну. Может ли честолюбивый мужчина желать лучшей спутницы жизни? Надо только сдерживаться, терпеливо притворяться, что для него главное — сделать Эмму счастливой, и все, чего он ни пожелает, само поплывет ему в руки.