• Следствие ведет Ева Даллас, #23

20

 Соммерсет оторвался от книги, когда Рорк постучал по косяку открытой двери его гостиной. Рорк был редким гостем в его частных апартаментах, поэтому он отложил книгу и встал.

 — Нет-нет, не вставай. Я… У тебя найдется минутка?

 — Разумеется. — Соммерсет взглянул на монитор и убедился, что Никси мирно спит в своей постели. — Я как раз собирался выпить рюмочку бренди. Налить вам?

 — Да, я с удовольствием.

 Взяв хрустальный графин, Соммерсет заметил, что Рорк так и стоит в дверях и что лицо у него встревоженное.

 — Что-нибудь случилось?

 — Да. То есть нет… — Рорк невесело рассмеялся. — В последнее время я постоянно сам себе наступаю на ноги. Мне нужно сказать тебе кое-что, но я никак не могу решить, с чего начать.

 Соммерсет одеревенел и с чопорным поклоном протянул Рорку пузатую коньячную рюмку с янтарной жидкостью.

 — Я понимаю, что между мной и лейтенантом существуют разногласия, однако…

 — О господи, да я совсем не об этом! Если бы я бросал все свои дела и бежал разнимать каждую вашу стычку, мне пришлось бы установить вращающиеся двери.

 Рорк взглянул на рюмку бренди и решил, что, пожалуй, будет лучше выпить ее сидя. Он взял себе стул и взболтал бренди в рюмке. Соммерсет последовал его примеру. Молчание затягивалось.

 — О черт! — Рорк злился на себя за то, что ему пришлось откашляться. — Эти убийства, этот ребенок… В общем, все это заставило меня задуматься о том, о чем я предпочел бы не вспоминать. О чем я изо всех сил стараюсь не думать. О моем отце и о моем детстве.

 — Я и сам постоянно вспоминаю о том времени. Рорк знал, что Соммерсет думает о Марлене.

 О дочери. О юной прелестной девочке, которая была зверски убита. Изнасилована, замучена и убита.

 — Я сказал Никси, что со временем боль утихает. Я думаю, так и должно быть. Но ведь она никогда не уходит бесследно, верно?

 — А разве должна?

 — Я не знаю. Я все еще горюю по матери. Я ее даже не знал и все равно тоскую по ней, хотя, казалось бы… Хотел бы я знать, как долго эта малышка будет горевать по своей матери.

 — Всегда. Но при этом она будет жить и радоваться жизни.

 — Она потеряла гораздо больше, чем я когда-то.

 На таких примерах учишься смирению. Я не знаю, как… — Рорк помолчал и заговорил о другом: — Ты тогда спас мне жизнь. Нет, не спорь, сперва дай мне все сказать. Мне и без того нелегко. Я, наверное, смог бы пережить эти побои… все, что было, перед тем как ты меня нашел. Физически я мог бы выжить. Но ты спас меня в тот день, да и потом тоже. Ты принял меня в свой дом, выхаживал меня. Ты дал мне кров, хотя вовсе не был обязан. Никому я не был нужен… кроме тебя. Я перед тобой в долгу.

 — Если и был долг, он давно оплачен. Рорк покачал головой:

 — Это неоплатный долг. Я мог бы пережить те побои, я мог пережить все, что последовало бы за ними. Но я не был бы тем человеком, каким стал, тем, кто сидит перед тобой. Это долг, который мне никогда не выплатить, да и ты вряд ли востребовал бы такую плату.

 Соммерсет задумчиво отпил два крохотных глоточка бренди.

 — После смерти Марлены я пропал бы без вас. Это тоже неоплатный долг.

 — У меня тяжело на душе, — тихо продолжал Рорк. — Это началось с тех пор, как я столкнулся с кровью детей, которых даже не знал. Я мог бы отмахнуться от этого, делать свое дело, как и раньше. И видит бог, я старался. Но это возвращается, накатывает на меня волнами, и я ничего не могу поделать. Я думаю, как и мое горе, это не уйдет никогда, но сейчас мне стало легче. — Он допил бренди и поднялся на ноги. — Спокойной ночи.

 — Спокойной ночи.

 Оставшись один, Соммерсет прошел в свою спальню, выдвинул ящик стола и вынул оттуда фотографию, сделанную целую жизнь тому назад.

 Марлена улыбалась ему, свежая и прелестная.

 Рорк, юный и нахальный, обнимал ее за плечи с вызывающей усмешкой.

 «Одних детей удается спасти и сохранить; — подумал он. — А других — нет».

 

 Ева вернулась домой так поздно, что у нее ни на что не осталось сил. Затылок ломило от головной боли, казалось, огненные пальцы вонзаются в основание черепа. Чтобы не усугублять свои страдания дежурной стычкой, она подтолкнула Трухарта к Соммерсету, как только они вошли в дверь.

 — Сделайте что-нибудь с его мундиром, — скомандовала она, направляясь прямо к лестнице. — И уложите его спать. Он мне нужен завтра в семь ноль-ноль свежий, как роза.

 — Вашу куртку, лейтенант.

 Она на ходу стянула с себя куртку и бросила Соммерсету. Наверняка у него имеются какие-нибудь волшебные средства для удаления вишневой шипучки с кожаных изделий.

 Ева направилась прямо в спальню, но на пороге остановилась, растирая затылок и стараясь удалить небольшую каменную гряду, тянущуюся от этой точки к плечам. Кровать была пуста. Если Рорк еще работает — и, скорее всего, по ее поручению, — ей вряд ли удастся заползти в постель, укрыться с головой и проспать до утра.

 Уловив краем глаза какое-то движение у себя за спиной, она повернулась и автоматически схватилась за оружие. Но в следующее мгновение вздохнула с облегчением:

 — Ну, ты даешь, детка! Какого хрена ты шляешься по дому в темноте?

 — Я слышала, как ты пришла. — Никси стояла перед ней в желтой ночной рубашке и не сводила с Евы воспаленных от бессонницы глаз. В этих глазах был все тот же вопрос.

 — Нет, пока еще нет.

 Никси опустила взгляд. Ева не знала, то ли снова ей выругаться, то ли снова вздохнуть с облегчением.

 — Но я знаю, кто они такие. Никси мгновенно подняла глаза:

 — Кто?

 — Ты их не знаешь. А я теперь знаю. И знаю, почему они это сделали.

 — Почему?

 — Потому что твой папа был хороший человек и хорошо делал свою работу. Он был хороший, а они — нет, и поэтому они решили убить его и всех, кого он любил.

 — Я не понимаю.

 Копна светлых кудряшек обрамляла личико, измученное усталостью и горем. Ева подумала, что Никси похожа на раненого ангелочка.

 — А тебе и не надо понимать. Никто не должен понимать, почему некоторые люди отнимают жизнь у других, вместо того чтобы достойно прожить свою собственную жизнь. Но такое случается. Ты должна знать одно: твой отец был хорошим человеком, и у тебя была хорошая семья. А те люди, которые это сделали с твоей семьей, — очень плохие люди. Ты должна знать, что я их найду и засажу в эту чертову камеру, где они проведут остаток своей собачьей жизни. И придется тебе пока довольствоваться этим, потому что больше у нас ничего нет.

 — Это будет скоро?

 — Это будет еще скорее, если я пойду работать, вместо того чтобы стоять тут в этом чертовом коридоре и трепаться с тобой.

 Еле заметная улыбка тронула губы Никси:

 — На самом деле ты вовсе не злая.

 Ева сунула руки в карманы брюк.

 — Еще какая злая! Жутко злая, и ты этого не забывай.

 — И ничего не злая. Бакстер говорит, что ты крутая и иногда на всех страх нагоняешь, но это потому, что ты хочешь помочь людям, даже если они мертвые.

 — Да? Надо же, как он много знает! Ну ладно. Иди спать.

 Никси направилась в свою комнату, но на полпути остановилась:

 — Я думаю, когда ты их поймаешь и засадишь в эту чертову камеру, мои мама, и папа, и Койл, и Инга, и Линии… Я думаю, с ними все будет в порядке. Я так думаю.

 — Ну, тогда мне лучше поскорее приступить к работе.

 Ева дождалась, когда Никси скрылась в своей комнате, и только потом пошла искать Рорка.

 

 Она обнаружила мужа за работой на незарегистрированном оборудовании. Едва хмыкнув в знак приветствия, она прошла к панели управления, схватила стоявшую на ней чашку кофе и выпила залпом.

 Через секунду она закашлялась и сунула пустую чашку ему в руку:

 — Тьфу, какая гадость! Бренди!

 — Если бы ты спросила, я бы тебя предупредил, что в чашке бренди. Вид у вас неважнецкий, лейтенант. Я прописал бы бренди.

 Ева отрицательно мотнула головой, подошла к кофеварке и налила себе чашку крепкого черного кофе.

 — Как тут идут дела?

 — Он очень ловок. Во всяком случае, один из них очень ловок, не знаю, который. За какую ниточку ни потяну, нахожу узелок — нет, целый новый клубок ниток. Я их распутаю — бог свидетель! — но это будет не скоро. А кстати, мне пришла в голову одна мысль, пока я распутывал все эти ниточки. Интересно, как он отреагирует, если обнаружит, что все его счета заморожены?

 — У меня нет никаких доказательств, которые можно было бы представить в суде. Ничего такого, что напрямую связывало бы его с убийствами. Все, что у меня есть, это фоторобот, сделанный на основе показаний уличной проститутки и совершенно на него не похожий. Я знаю, что это он, но мне никогда не получить ордер на замораживание его счетов. У меня ничего нет, кроме того, что я нутром чую: это он.

 — На данном этапе мне не составит никакого труда снять значительные суммы с этих счетов.

 — То есть украсть деньги?

 — Давай скажем: перевести деньги. Украсть — это такое… Нет, слишком красивое слово, не правда ли? Но денежный перевод — это, по-моему, звучит куда лучше.

 Ева обдумала предложение. Соблазнительное, чертовски соблазнительное! И все же это было не только не по правилам, это перечеркивало к чертям собачьим все правила.

 — Никси перехватила меня в коридоре. Она заявила мне, что с ее родными все будет хорошо, если я поймаю тех, кто их убил, и засажу в эту чертову камеру. Так она считает.

 — Понятно.

 — Наверное, это нехорошо, что она начала ругаться. Я на нее дурно влияю. Ну отшлепай меня! Но что же делать, если я такая… — Ева запнулась, увидев, как по его лицу расплывается широкая улыбка, и сама не удержалась от смеха. — Прекрати!

 — Ты не ответила на мой вопрос.

 — Не искушай меня. Мы с тобой уже и так нарушили все границы. — Она окинула красноречивым взглядом кабинет с незарегистрированным оборудованием. — Но, допустим, ты это сделал. Допустим, он разозлится и совершит как раз ту ошибку, которая откроет его для меня. Ура, наша взяла! Но, с учетом его психологического портрета, он может разозлиться настолько, что первым делом уберет парочку швейцарских банкиров или адвоката на этом — как его? — Эдеме. Так что давай оставим эту опцию в резерве.

 — Верно рассуждаешь.

 — Знаешь, у меня был паршивый день. — Ева опустилась в кресло и вытянула ноги. — И главное, я ведь продвигаюсь вперед, я это чувствую. Но по дороге приходится разгребать такие кучи дерьма! А сегодня под конец на меня вывалили целый самосвал дерьма.

 — Это имеет какое-то отношение к крови у тебя на брюках?

 Ева оглядела себя и увидела красные брызги и потеки:

 — Это не кровь. Вишневая шипучка. Ева допила кофе и начала рассказывать:

 — И вот, когда я их «срисовала», я подъехала к бакалее и послала Трухарта за напитками, а сама…

 — Стоп! — Рорк вскинул руку. — Ты поняла, что эти люди, на счету которых бог знает сколько жизней, тебя преследуют и, скорее всего, попытаются достать, и ты послала своего напарника за содовой?

 Ей удалось выдержать его взгляд, хотя, наверное, именно таким взглядом, полным холодного бешенства, он уничтожал подчиненных, сорвавших какую-нибудь важную сделку.

 — Мне хотелось посмотреть, что они будут делать.

 — Ты надеялась, что они тебя атакуют, и убрала Трухарта, чтобы не мешал?

 — Не совсем так. Близко, но…

 — Я просил тебя об одном, Ева. Если ты решишь использовать себя как приманку, ты меня предупредишь.

 — Я не… Это было спонтанное решение… Черт возьми! — Она вскочила и принялась расхаживать взад-вперед по кабинету. — Пойми, я не могу сверять с тобой каждый шаг, когда работаю в полевых условиях! Я не могу остановиться и спросить тебя: «Ну-ка посмотри, Рорк, одобрил бы ты эти действия?» Или: «Может, позвонить Рорку и согласовать это с ним?»

 — Не отмахивайся от меня, как от назойливой мухи, Ева! — Рорк тоже встал. — Ты должна понимать, чего мне стоит сидеть тут и ждать!

 — Я не отмахиваюсь.

 И это было правдой. На самом деле она даже не прилагала усилий, чтобы о нем подумать, это выходило машинально, это был защитный механизм, такой же автоматический, как коленный рефлекс. Но не успела она хоть что-то объяснить, как он снова набросился на нее:

 — Каждый день я вынужден наступать себе на горло, чтобы не мешать тебе в работе, не путаться у тебя под ногами. Каждый день, каждую минуту я стараюсь не думать, как ты там, что ты делаешь, вернешься ли сегодня домой…

 — Ты вообще не должен об этом думать. Ты взял в жены копа, это входило в уговор!

 — Мне об этом известно.

 Теперь она увидела в его глазах не лед, а огонь — яростное синее пламя. От этого ей стало только хуже.

 — Но тогда…

 — Я когда-нибудь просил тебя измениться, сменить работу? Я хоть раз пожаловался, когда тебя вызывали среди ночи или когда ты возвращалась домой и от тебя пахло смертью?

 — Нет. Сообщение с пометкой «молния»: ты лучше справляешься с ситуацией, чем я.

 — Чушь! Мы оба сумели прожить бок о бок почти два года и справились с этим неплохо. Но когда ты даешь мне слово, я жду, что ты его сдержишь.

 Боль добралась до глаз. Еве казалось, что огненные пальцы ощупывают ее голову с мстительной злобой.

 — Похоже, тот самосвал сбросил на меня еще не все дерьмо. Очевидно, дневная норма не выполнена. Да, ты прав. Я не сдержала слово. Не нарочно — это был минутный порыв. Наверное, просто нервы не выдержали. Эта девочка у нас в доме, тело в переулке, убитые полицейские, дети, зарезанные в своих постелях… Я знаю, что я не права.

 Ева потерла кулаками виски в отчаянной попытке облегчить боль, разрывающую их изнутри.

 — Но поверь мне, дело того стоило! Просто все обернулось не так, как я думала. Кстати, ты не первый, кто снимает с меня стружку по этому поводу. Уитни уже спустил с меня семь шкур.

 Не говоря ни слова, Рорк подошел к столу, выдвинул ящик и вытряхнул из пузырька две маленькие голубые таблетки. Потом он обогнул панель управления и извлек из мини-холодильника небольшую бутылку минеральной воды.

 — Прими таблетки. Не спорь! — рявкнул он, когда она открыла рот. — Я даже отсюда слышу, как у тебя стучит в висках!

 — Это хуже, чем головная боль. Мне кажется, мои мозги вот-вот вытекут через уши. — Ева послушно приняла болеутоляющее, рухнула в кресло и закрыла лицо руками. — Я опозорилась. Облажалась, как последняя идиотка! Два копа и несколько штатских попали в больницу. Порча частной и муниципальной собственности на миллионы долларов. Три подозреваемых в массовых убийствах так и не пойманы. И все потому, что я пошла на неоправданный риск.

 — Полагаю, именно поэтому тебя называют лейтенантом, а не господом богом. А теперь сядь на минутку и расслабься.

 — Нечего со мной нянчиться. Я этого не заслуживаю. Мне это не нужно. Черт возьми, мне казалось, что я все рассчитала правильно! Пристроиться сзади, вызвать подмогу, загнать их, прижать и взять. Но, господи боже, этот треклятый фургон просто летел . Не знаю, как они усилили свой мотор, но они буквально летели по воздуху! И потом, у них были лазерные винтовки и бог знает что еще. Они вырубили пару патрульных машин и несколько штатских плюс автобус. И я их потеряла. Все, что мне удалось, это определить марку и модель фургона. И номера. Оказалось, что номера действительно принадлежат черному фургону этой модели, но не тому фургону. Номера фальшивые, и им хватило ума смастырить их с машины того же типа. Владелец законного фургона, законно запаркованного возле его конторы, — лицензированный ремонтник. Он чист. Он был дома, смотрел телевизор вместе с женой. — Ева отпила воды. — Итак, мы имеем многочисленные увечья, уничтожение имущества и возможные, — нет, черт, гарантированные ! — гражданские иски против департамента. И теперь подозреваемые знают, что я «срисовала» их машину.

 — И Уитни выдал тебе по полной?

 — Еще как!

 — Вряд ли при сложившихся обстоятельствах он сам действовал бы иначе, чем ты.

 — Может, и нет. Скорее всего, нет. Но все равно это был неверный ход. Теперь мэр сожрет нашего шефа, шеф сожрет Уитни, а дальше — моя очередь. На этой пищевой цепочке ниже меня никого нет. У прессы будет праздник обжорства.

 — Да ладно тебе! Ну, тебя немного пнули в задницу. Время от времени это даже полезно. Закаляет характер.

 — Черта с два! Результат все равно один и тот же: задница болит. — Ева тяжело вздохнула. — У меня есть данные по всем покупкам этой модели фургона. Но вряд ли мы тут что-нибудь найдем. Модель популярная. Цвет я считаю несущественным: перекрасить ничего не стоит. На их месте я купила бы машину за пределами города. Или угнала бы с какой-нибудь стоянки, но тоже не в Нью-Йорке. Никаких записей, никаких торговых чеков.

 — Ты пала духом. — Рорку было невыносимо видеть ее такой, но он не знал, чем тут можно помочь. — Не стоит.

 — Да нет, просто чувствую себя измотанной. Жалею себя, несчастную дуру.

 — Иди спать. Тебе надо отдохнуть. Завтра начнешь все сначала.

 — Ты же не спишь.

 — Как раз собираюсь. — Он отдал компьютеру команду сохранить файлы, закрыть операции и отключиться. — Между прочим, я поговорил с Ричардом и Бесс. Завтра они приедут познакомиться с Никси.

 — Завтра?! Я просила поскорее, но не ждала, что это будет так быстро…

 — Дело в том, что они как раз собирались взять еще одного ребенка. Только что заявку подали. И Ричард сказал мне, что на этот раз Бесс хотела бы девочку. Они оба увидели в этом некое предзнаменование.

 По дороге в спальню Рорк положил руку ей на затылок и начал массировать, окончательно прогоняя утихающую под действием таблеток головную боль.

 Пальцы у него были волшебные, Ева всегда так считала.

 — Судьба переменчива, капризна и часто бывает бесчувственной сукой, не так ли? — заметил Рорк. — Но бывают минуты, когда она творит чудеса прямо у тебя на глазах. Если бы их дочь не была убита, им бы и в голову не пришло искать приемного ребенка. Если бы моего друга не постигла та же судьба, я не узнал бы маленького мальчика. Мне бы и в голову не пришло предложить им взять его на усыновление.

 — Если бы Грант Свишер не пришел на помощь Диане Киркендолл, он и его семья сегодня были бы живы.

 — Я же говорил, что судьба бывает бесчувственной сукой. И все же теперь у Никси будет шанс узнать, что в мире есть люди, которые пытаются восполнить потери.

 — Ты еще не сказал, что, если бы Шерон Дебласс не была убита, мы бы с тобой вообще не встретились.

 — Мы бы встретились. Только в другое время и в другом месте. Я точно знаю: каждый шаг в моей жизни приближал меня к тебе. — Он повернул ее к себе и поцеловал в лоб. — Даже те шаги, что я сделал по самой темной дорожке.

 — Нас с тобой свела смерть.

 — Нет. Это в тебе говорит подавленность. Нас с тобой свела любовь. — Рорк сам расстегнул ее плечевую кобуру. — Идем, ты спишь на ходу. Уж лучше в постели.

 Ева разделась, взобралась на возвышение и скользнула в постель. Когда его руки обвились вокруг нее, она закрыла глаза и прошептала:

 — Я бы тебя нашла даже на самой темной дорожке!

 

 Кошмар подкрался незаметно, ступая на цыпочках, и мгновенно овладел ею. Она увидела себя, маленькую окровавленную девочку, запертую в ослепительно белой комнате вместе с другими маленькими окровавленными детьми. Страх и отчаяние, боль и усталость сгустились в комнате, сделав ее еще более тесной.

 Никто ничего не говорил, никто не плакал. Они просто стояли плечом к плечу, маленькие и избитые. Просто стояли и ждали своей судьбы.

 Взрослые с каменными лицами и мертвыми глазами уводили их одного за другим. Они шли безропотно, не плача, даже не скуля, как больные собаки, которых ведут на бойню те, кому поручено положить конец их страданиям.

 Она все это видела и ждала своей очереди.

 Но никто не пришел за ней. В конце концов она осталась одна в этой белой комнате. Кровь покрывала ее лицо, плечи, руки и капала на пол. Она слышала звон этих капель.

 Она даже не удивилась, когда он вошел в комнату. Он всегда приходил — человек, которого она убила. Человек, который сломал ей руку, который насиловал ее и избивал, который чуть не превратил ее в животное.

 Он улыбнулся, и до нее донесся привычный запах виски.

 — Им нужны хорошенькие, — сказал он ей. — Самые свеженькие, самые сладенькие. А таких, как ты, они оставляют мне. Никто тебя не возьмет. Ты никому не нужна. Хочешь знать, куда они отправляются отсюда ?

 Она не хотела знать. Слезы, смешанные с кровью, поползли по ее щекам. Она не издавала ни звука. Если она будет вести себя тихо, очень тихо, может быть, он уйдет и придет кто-то другой. Кто угодно.

 Их бросают в яму, разве я тебе не говорил? Разве я тебя не предупреждал, что, если не будешь меня слушаться, тебя бросят в яму со змеями и пауками ? Они говорят: «Мы тебе поможем, бедная маленькая девочка». А на самом деле они съедают детей живьем. Откусывают по кусочку, пока все не съедят. Но ты им не нужна. Для них ты слишком тощая, слишком костлявая. Думаешь, они не знают, что ты сделала?

 Он подошел ближе, и теперь до нее донесся другой запах. Запах гнили. Она начала задыхаться, ловила ртом воздух и никак не могла вдохнуть.

 Ты убийца. Кровопийца. И они оставили тебя мне.

 Когда он навалился на нее, она закричала. И словно издалека услышала другой голос:

 — Нет, Ева, нет! Тихо. Тихо.

 Стараясь глотнуть воздуха, она вцепилась в Рорка обеими руками:

 — Держи меня. Просто держи меня. Не отпускай.

 — Я держу тебя. — Рорк прижался щекой к ее щеке. — Успокойся. Я тебя не отпущу.

 — Они оставили меня одну, и он пришел за мной.

 — Ты не одна. Я никогда не оставлю тебя одну.

 — Никто не хотел меня взять. Я никому не была нужна. Только ему.

 — Ты нужна мне. — Рорк погладил ее по волосам, по спине, прогоняя судороги. — С первой минуты, как я тебя увидел, я хотел, чтобы ты была со мной.

 — Там было много других детей. — Ева положила голову ему на плечо, и Рорк начал ее укачивать, как ребенка. — А потом я осталась одна, и я знала, что он придет. Почему он не оставит меня в покое?!

 — Сегодня он больше не вернется. — Рорк взял ее руку и прижал к своей груди, чтобы она могла почувствовать, как бьется его сердце. — Он не вернется, потому что мы здесь вдвоем, а он слишком труслив.

 — Мы здесь вдвоем, — повторила она и заснула, прижимая ладонь к его груди.

 

 Рорк был уже на ногах, когда она проснулась, и просматривал биржевые сводки на дисплее за чашкой кофе в гостиной. Он обернулся, когда она встала с постели:

 — Как ты?

 — Средне, — ответила Ева. — Думаю, будет лучше, когда я приму душ.

 Она направилась в ванную, но остановилась и подошла к нему. Наклонившись, она прижалась губами к его лбу в простом и трогательном выражении любви. Он даже растерялся и не знал, что сказать.

 — Ты всегда со мной, даже когда тебя нет рядом. И за это тебе спасибо.

 — На здоровье.

 Ева подошла к дверям ванной и оглянулась через плечо:

 — Иногда твое присутствие меня раздражает. Но по большей части нет.

 Рорк усмехнулся и допил свой кофе. На душе у него стало спокойно.

 

 Ровно в семь часов утра Ева открыла дверь своего кабинета и обнаружила Бакстера за плотным завтраком.

 — Детектив Бакстер, непонятным для меня образом ваша задница, как я вижу, очутилась в моем кресле. Требую немедленного удаления вышеупомянутой задницы, чтобы дать мне возможность вытрясти из нее все дерьмо.

 — Как только закончу. Это же настоящая яичница с ветчиной! — Он дернул подбородком в сторону настенного экрана с последними отчетами по делу. — Ты плохо спала, верно, Даллас? Горячий выдался вечерок. Я вижу, ты прокатила моего мальчишку по «русским горкам».

 — Твой мальчишка на что-нибудь жалуется?

 — Ну уж нет. Трухарт не нытик.

 Он мгновенно встал на защиту своего помощника, и это несколько смягчило Еву:

 — Извини. Должно быть, я перепутала его с тобой.

 — Должно быть, это был впечатляющий полет.

 — Да, пока летели, было весело. — Поскольку ему хватило совести — или жадности — запрограммировать целый кофейник кофе, она налила себе чашку. — А потом Уитни устроил мне головомойку.

 — Он давно не работал на улице. Это был твой ход, и ты его сделала.

 Ева пожала плечами:

 — Может, он сделал бы то же самое. А может, он знает, что в другой раз при тех же обстоятельствах я опять поступила бы так же. Но опозорилась я ужасно, и он был прав, что задал мне взбучку. Ничего, на карьере Трухарта это никак не отразится.

 — Он бы с этим справился, если бы пришлось, но спасибо, что прикрыла его. А тебе что грозит?

 — Письменный и устный отчет перед инспекционной комиссией, гори она синим пламенем! Могут внести официальное замечание в личное дело. Конечно, я могу попытаться объяснить свои действия и как-то оправдаться, но им это не понравится. Им это еще меньше понравится, когда посыплются гражданские иски.

 — Вот возьмешь трех отморозков, которые убили двенадцать человек, включая двух копов, и тебя сразу перестанут поджаривать.

 Ева нахмурилась.

 — А если я не возьму их в самом скором времени, они меня не поджарят, а кремируют. Ладно, я с этим справлюсь. Я тоже не нытик. Но мне нужны эти гребаные отморозки, Бакстер! — Ева повернулась к двери, так как в этот момент начали прибывать остальные члены команды. — Если вы намерены завтракать, жуйте и глотайте скорее, — приказала она. — Нам многое надо обсудить, а время поджимает.

 Обычная полицейская болтовня за кофе мгновенно стихла, словно ее отрезало ножом, когда дверь открылась и в Евин домашний кабинет вошел Дон Уэбстер из отдела внутренних расследований.

 — Привет, мальчики и девочки. Даллас, ты бы билеты продавала на вчерашнее шоу.

 — Я думал, на этот брифинг приглашены только настоящие полицейские , — заметил Бакстер.

 Услышав это, Ева предостерегающе покачала головой. Она не сомневалась, что ОВР сунет свой длинный нос в это дело. А вот Дон Уэбстер как представитель ОВР был сомнительным подарком. Она ему доверяла как никому в этом отделе, но у них были довольно шаткие личные отношения. Во всяком случае, ей не хотелось, чтобы ее бывший любовник и Рорк снова столкнулись лбами.

 — В этом деле есть данные только для узкого круга… — начала она.

 — «Башня» решила, что я вхожу в узкий круг, — перебил ее Уэбстер, имея в виду представительство шефа городской полиции Тиббла. — У тебя тут многочисленные пострадавшие среди гражданских лиц и полицейских, повреждение и уничтожение имущества. — Он сделал паузу и оглядел лица присутствующих. — Кроме того, нам стало известно, что ты обращалась к следователям по другим делам, одно из которых закрыто, через голову ОВР. И вот что я скажу всем вам сейчас, пока без протокола: я здесь не для того, чтобы крутить кому-нибудь яйца за попытку взять ублюдков, убивших Найта и Престона. Пришлось нажать на кое-какие рычаги, чтобы это дело поручили мне. Я работал в отделе убийств. Я работал с тобой, — повернулся он к Еве. — Выбирай: либо я, либо тот, кто здесь не работал.

 — Лучше знакомый черт… — начала Ева.

 — Вот именно.

 — Найди себе стул. Тебе придется врубаться с ходу.

 Она продолжила брифинг. Но теперь ей приходилось очень осторожно лавировать среди данных, незаконно собранных Рорком.

 — Мы убеждены, что Киркендолл, Клинтон и Айзенберри были «вольными стрелками» и убирали нежелательных лиц по заказам различных агентств, осуществляющих подпольные операции. У нас есть основания полагать, что они связаны с террористической организацией «Кассандра».

 — Откуда тебе это известно? — быстро спросил Уэбстер.

 Ева на секунду замешкалась, и тут заговорил Фини.

 — Эти данные мы извлекли из файлов, предоставленных военными, — спокойно объяснил он. — ОЭС знает, как извлекать информацию. А эта команда знает, как использовать ее для дела.

 — Благодаря связям с «Кассандрой», — продолжала Ева, — они имели доступ к оружию, электронике и финансам. Главная идея этой группы — преобразовать мир по своему образу и подобию — совпадает с психологическим портретом Киркендолла. Он требовал от жены и детей беспрекословного подчинения своим правилам и приказам, а в случае неповиновения жестоко наказывал. Из заявления, сделанного Роксаной Тернбилл детективам Пибоди и Макнабу, нам известно, что она была похищена Киркендолдом после исчезновения его жены. Он пытал ее. Фактор времени указывает, что ее не увозили из города. В прошлом году «Кассандра» действовала именно в Нью-Йорке и имела здесь свою базу.

 — Последние убийства не содержат террористической угрозы, — возразил Уэбстер.

 — Нет, это было личное дело. Киркендолл не выносит неповиновения. Он словно говорит: пойдешь мне наперекор — я тебе не просто отплачу, я убью тебя и твою семью. Это не месть. Это гордость. Кто оскорбил его гордость?

 — Все, кого он убил, сыграли в этом свою роль, — вставила Пибоди.

 — Нет, не все.

 — Ну да, девочка. — Макнаб оглянулся на дверь, словно она могла подслушивать с другой стороны.

 — Вот именно. Он хочет ее смерти, потому что его миссия не выполнена, пока она жива. А все дело в его жене. Его жена посмела восстать против него, посмела не только уйти вместе с детьми, но протащить его через унижение судебного процесса. Она выиграла этот процесс. И ей это сошло с рук.

 — Он не может ее найти, — Пибоди развела руками. — И мы не можем.

 Ева подумала о Рорке. Он смог бы, если бы ему дали время. Но она не собиралась подвергать опасности еще одну семью.

 — Зато мы можем заставить его поверить, что она у нас. Правда, на это потребуется время. Найти женщину-полицейского, похожую на нее телосложением, подготовить… Мы можем использовать элементы внешнего сходства, но необязательно добиваться идентичности. Если Киркендолл мог сделать пластическую операцию, он поверит, что и она могла. Мы должны дать утечку, но так, чтобы он не заподозрил подвоха. До сих пор мы были чертовски осторожны, значит, информацию придется сливать по капле.

 — Понадобится помещение, — подхватил ее мысль Финн. — Надежное, укрепленное, чтобы он поверил, что мы прячем ее там. Заманить его внутрь, надеть наручники, чтоб не рыпался, и зачитать права. Но с его электронными игрушками заманить его в западню будет очень непросто, Даллас.

 — Мы подготовим операцию. Мне нужно, чтобы все было готово через тридцать шесть часов. Еще двенадцать накинем на репетиции. Когда мышеловка будет готова, я хочу, чтобы она защелкнулась у них на шее. И чтоб никаких просветов. Финн, вы с Макнабом берете на себя компьютерную лабораторию.

 — Берем.

 — А сейчас дайте мне пять минут. Я хочу поговорить с лейтенантом Уэбстером наедине.

 Когда за ними с легким щелчком закрылась дверь, Ева повернулась к Дону.

 — За это расследование, как и за события вчерашнего вечера, отвечаю я. Если шеф полиции, отдел внутренних расследований или сам господь бог хотят подать жалобу, пусть жалуются на меня.

 — Я это учту. Я уже сказал: я здесь не для того, чтобы крутить кому-нибудь яйца. И я не шутил. Я изучил файлы по делу Дьюберри. Не назвал бы расследование небрежным, но назвал бы его узколобым. А что касается Бренеган… Это было похоже на правомерный арест, приведший к правомерному осуждению. Но в свете последних данных дело выглядит сомнительно.

 — Полицейские по тем делам жаловались в ОВР?

 — Полицейские не имеют привычки жаловаться в ОВР, — ответил Уэбстер с кривоватой усмешкой. — Нас избегают, как зачумленных. Но до нас доходят слухи. Дело в том, Даллас, что, если бы следователь по Дьюберри копал глубже, он дорылся бы до Мосса, а оттуда до Бренеган. И эта охота началась бы год назад.

 — Получился бы довольно длинный ров, — заметила Ева.

 — Но ты же его вырыла.

 — У меня было больше материала. И вообще, если ищешь компромат на другого копа, у меня ты его не найдешь.

 — Поджарить копа или нет, решает его начальство, а не ОВР. А что до шума в прессе по поводу вчерашнего инцидента — кстати, он уже начался, — его можно повернуть в нужную сторону. У тебя есть прекрасные связи с некоторыми телеканалами. Пусть представят происшествие в положительном свете. Героический коп рискует жизнью, чтобы спасти город от детоубийц.

 — Да пошел ты!

 — Я не шучу. Держу пари, Тиббл потребует, чтобы дело освещалось именно под этим углом. Кстати, если ты не урвешь этот кусок славы, пострадает не только твоя задница. Так что советую перевернуть ситуацию и засветить свое хорошенькое личико с горящими глазами на экранах. Стряхнуть с себя этот скандал, чтобы вернуться к работе.

 — Я уже вернулась к работе! — огрызнулась Ева, и все-таки его слова заставили ее задуматься. — Значит, если перевернуть ситуацию, это облегчит положение остальных членов команды? Это поможет расследованию?

 — Во всяком случае, не помешает. И не помешает, если ты скажешь остальным членам команды, чтоб не вставляли мне палки в колеса. Я был хорошим следователем в отделе убийств.

 — Жаль, что ты этим не удовольствовался.

 — Это твое мнение, вот и держи его при себе. Я могу помочь, и поэтому я здесь. Не для того чтобы тебя доставать, и не потому, что старое пламя еще не угасло. Может, оно еще и не угасло, но еле дымится, — добавил Уэбстер с легкой усмешкой.

 — Прекрати!

 Дверь, разделявшая два кабинета, внезапно открылась. Рорк стоял на пороге, небрежно облокотившись на косяк, но вид у него был, как у волка, нацеленного на добычу.

 — Уэбстер, — приветствовал он полисмена самым холодным тоном.

 Ева вспомнила, как однажды они выколачивали все дерьмо друг из друга на том самом месте, где она стояла сейчас. Ощутив легкий приступ паники, она встала между ними.

 — Лейтенант Уэбстер здесь по приказу шефа позиции Тиббла как представитель отдела внутренних расследований. Его цель…

 — О боже, Даллас, я могу сам за себя постоять. — Уэбстер вскинул обе руки вверх. — Я ее не трогал и не собираюсь.

 — Вот и хорошо. У нее трудное расследование, о 'чем, я не сомневаюсь, вам уже известно. Вряд ли ей понравится, если мы будем осложнять ей жизнь.

 — Я здесь не для того, чтобы осложнять жизнь ей или вам.

 — Эй, я тоже здесь! — резко напомнила Ева. — Не говорите так, будто меня здесь нет.

 — Я всего лишь проясняю обстановку, лейтенант. — Рорк кивнул ей и Уэбстеру. — Работайте, не буду вам мешать.

 — Минутку, — бросила Ева Уэбстеру и прошла вслед за Рорком в его кабинет, с решительным щелчком закрыв за собой дверь. — Послушай…

 Он не дал ей договорить — быстро прижался губами к ее губам и тут же отступил.

 — Мне просто нравится его заводить. И тебя тоже. Это, конечно, мелочно с моей стороны, но тут уж ничего не поделаешь. Я прекрасно знаю, что он больше не будет к тебе приставать. А если бы он совсем потерял рассудок и попробовал, ты сделала бы из него рубленый бифштекс. Ну, если бы, конечно, я тебя не опередил. В случае чего, надеюсь, что так и будет. А вообще-то, как я уже говорил тебе раньше, он мне нравится.

 — Он тебе нравится?

 — Да. У него превосходный вкус на женщин и неплохой левый хук.

 — Отлично. Прекрасно. — Ева покачала головой. «Думаешь, что понимаешь мужчин, — сказала она себе, — а оказывается, ни черта ты не понимаешь». — Ладно, меня работа ждет.