Глава 7

 Эстер могла бы придумать множество оправданий, чтобы отказаться и не пойти, но правда заключалась в том, что ей совсем не хотелось этого делать. Она понимала, что Мич жульническим образом навязал ей это свидание, однако, застегивая широкий кожаный пояс на талии, внезапно осознала, что не имеет ничего против. Более того, она даже почувствовала облегчение оттого, что он принял это решение за нее.

 И все же она нервничала. Эстер встала напротив зеркала и сделала несколько длинных, глубоких вдохов. Да, она нервничает, но не так, когда до судорог сводило желудок, как это было во время многочисленных интервью при приеме на работу. И хотя еще до конца не была уверена в природе своих чувств к Мичу Демпси, она точно знала, что не боится его.

 Взяв в руки расческу, она пригладила волосы и внимательно посмотрела на свое отражение в зеркале. Нет, совсем не заметно, что она нервничает, решила Эстер. И это еще одно очко в ее пользу. Черное шерстяное платье с широким ниспадающим воротом и зауженным лифом выгодно оттеняло ее фигуру. Красная полоска пояса подчеркивала расклешенную юбку. Красный цвет придавал ей уверенность. Она полагала, что этот дерзкий цвет может послужить защитой для ее совсем не уверенной в себе личности.

 Она застегнула массивные алые сережки-спиральки. Как и большая часть ее гардероба, этот ее костюм был, прежде всего, практичным. В нем можно отправиться на службу, на собрание родительского комитета, на деловой ужин. Сегодня, подумала она с усмешкой, она собирается на свидание.

 Эстер старалась не задумываться, сколько прошло времени с тех пор, как она в последний раз была на свидании, но обнадеживала себя, тем фактом, что уже достаточно знает Мича, чтобы без проблем поддерживать оживленную беседу весь вечер. Свой взрослый вечер. И как бы она ни боготворила Рэдли, она не могла не думать о том, что будет после.

 Услышав стук в дверь, она еще раз взглянула в зеркало и отправилась открывать. Однако уже в тот момент, когда она открыла, вся ее уверенность испарилась.

 Он совсем не выглядел как Мич. Исчезли рваные джинсы и мешковатые свитера. Этот мужчина был одет в темный костюм и светло-голубую рубашку. И галстук. Ворот рубашки был расстегнут на одну пуговицу, темно-синий шелковый галстук повязан достаточно низко и свободно, но все равно это был галстук. Мич был чисто выбрит, и, хотя кому-нибудь могло показаться, что ему все еще требуется поход к парикмахеру, волна его блестящих темных волос, закрывавших уши, доходила до ворота рубашки.

 Внезапно Эстер сильно смутилась.

 Она выглядела потрясающе. Взглянув на нее, на мгновение Мич и сам почувствовал неловкость. Вечерние туфли подняли ее практически до его роста, так что ее глаза оказались на одном уровне с его. В них читалось столько обеспокоенности, что он с улыбкой вздохнул.

 —Кажется, я подобрал правильный цвет. — Он вручил ей букет красных роз.

 Эстер понимала, что женщине в ее возрасте глупо волноваться из-за такой безделицы, как цветы. Но ее сердце буквально готово было выпрыгнуть из груди, когда он протянул их ей.

 —  Ты опять забыла ответ?

 —  Ответ?

 —  Спасибо.

 Аромат роз обволакивал ее, нежный и сладкий.

 —Спасибо.

 Мич дотронулся до одного из бутонов. Он уже знал, что ее кожа очень похожа на него на ощупь.

 —А теперь, вероятно, следует поставить их в воду.

 Чувствуя себя по меньшей мере глупо, Эстер сделала шаг назад.

 —Конечно, входи.

 —Квартира выглядит по-другому без Рэда, — заметил он, когда Эстер отправилась за вазой.

 —Знаю. Когда бы он ни оставался на ночь у друзей, мне требуется несколько часов, чтобы привыкнуть к тишине.

 Мич прошел за ней на кухню. Чтобы немного успокоиться, Эстер занялась расстановкой цветов. «Я взрослая женщина, — напомнила она себе, — и то, что я со школьной поры не ходила на свидания, вовсе не означает, что я не помню, как это делается».

 — А чем ты обычно занимаешься, когда выдается свободный вечер?

 — О, читаю, смотрю кино после полуночи. — Она повернулась с вазой в руках и почти столкнулась с ним. Вода угрожающее плеснула за край вазы.

 — А глаз почти в норме. — Он дотронулся пальцем до практически полностью исчезнувшего синяка.

 — Нечего было и беспокоиться. — У нее перехватило горло. Взрослая женщина или нет, но она вдруг обнаружила, что очень рада тому факту, что их в этот момент разделяет ваза с цветами. — Я возьму пальто.

 Поставив розы на стол напротив дивана, Эстер отправилась в гардеробную. Она уже просунула одну руку в рукав пальто, когда Мич подошел сзади, чтобы помочь ей. Он выполняет эту рутинную обязанность так чувственно, подумала она, замерев в ожидании. Мич опустил руки ей на плечи, помедлив, нежно коснулся ее рук, прежде чем бережно подхватить волосы, чтобы расправить поверх воротника пальто. Эстер невольно сжала руки в кулаки.

 —  Спасибо.

 —  Не за что. — Продолжая обнимать за плечи, Мич развернул ее так, что их взгляды встретились. — Может, тебе станет лучше, если мы перейдем к этому прямо сейчас, не откладывая дела в долгий ящик. — Не убирая рук с ее плеч, он коснулся губами, твердыми и теплыми, ее губ.

 Судорожно сжатые руки Эстер расслабились. В поцелуе не было ничего требовательного или страстного, и понимание этого очень растрогало ее.

 —  Стало лучше? — прошептал Мич.

 —  Не уверена.

 С улыбкой он поцеловал ее снова.

 —Ну, а мне так значительно. — Взяв ее под руку, он направился к двери.

 Ресторан оказался французским, тихим и очень эксклюзивным. Светлые, украшенные цветами стены мерцали в приглушенном свете и отблесках свечей. Посетители вели негромкие беседы. На покрытых льняными скатертями столах стояли хрустальные бокалы. Шум и суета улицы скрылись за дверьми из резного стекла.

 —   О, месье Демпси, мы уже давно здесь вас не видели. — Метрдотель вышел вперед, чтобы поприветствовать Мича.

 —   Знаете, я всегда возвращаюсь к вашим улиткам.

 С улыбкой метрдотель сделал официанту знак удалиться.

 — Добрый вечер, мадам. Я проведу вас за ваш столик.

 Небольшая, освещенная мерцанием свечей уединенная кабинка была словно создана для того, чтобы сидеть держась за руки и говорить милые глупости. Эстер коснулась ногой ноги Мича, когда они усаживались.

 —Сейчас к вам подойдет сомелье. Наслаждайтесь вечером.

 —Не стоит и спрашивать, был ли ты здесь раньше.

 —  Время от времени я устаю от замороженной пиццы. Хочешь шампанского?

 —  Выпью с удовольствием.

 Мич заказал бутылку, приятно поразив сомелье ее годом. Эстер открыла меню и углубилась в созерцание утонченного набора блюд.

 —  Надо припомнить все это, когда в следующий раз буду откусывать от половинки сэндвича с тунцом в перерыве между встречами.

 —  Тебе нравится твоя работа?

 —  Очень. — Она задумалась, действительно ли souffle de crab 11 выглядит так же, как и слышится. — Роузен, конечно, бывает невыносим, но он заставляет тебя работать эффективно и профессионально.

 —  А тебе нравится быть профессионалом?

 —  Это очень важно для меня.

 —  Почему?

 —  Из-за безопасности. — Она взглянула на него с улыбкой. — Но, я думаю, это также связано с Рэдом. Правда в том, что все имеющее для меня значение за последние несколько лет связано с Рэдом.

 Она бросила взгляд на официанта, который принес вино и приступил к обычной процедуре, подав Мичу бокал, чтобы тот его одобрил. Эстер смотрела, как льется в высокий бокал золотистое и пенистое шампанское.

 —Тогда за Рэда, — проговорил Мич, коснувшись своим бокалом ее. — И за его обворожи

 тельную маму.

 Эстер сделала глоток, поражаясь тому, что на свете существуют вещи столь приятные на вкус. Конечно, она пила шампанское и до этого, но подобно всему тому, что имело отношение к Мичу, это шампанское было ни на что не похоже.

 —  Я бы никогда не назвала себя обворожительной.

 —  Прекрасная женщина, в одиночку растящая ребенка в одном из самых жестких городов мира, завораживает меня. — Он сделал еще один глоток и усмехнулся. — Ну, а кроме того, у тебя просто потрясающие ноги, Эстер.

 Она улыбнулась и даже после того, как он взял ее за руку, не почувствовала обычного смущения.

 —Ты уже об этом упоминал. Они действительно длинные. В школе я была выше своего

 брата. Его это приводило в ярость, а мне приходилось жить под именем Дылда.

 — Я был Шнурком.

 — Шнурком?

 — Представь себе такого сорокакилограммового доходягу. Так вот, это был я.

 Закрывшись бокалом, она наблюдала, как он снимает пиджак.

 — Я тебе не верю.

 — Как-нибудь, когда достаточно выпью, я покажу фотографии.

 Мич сделал заказ на безукоризненном французском, потрясшем Эстер до глубины души. И это, подумала она, автор комиксов, строящий снежные крепости и беседующий со своей собакой. Поймав ее взгляд, Мич поднял бровь.

 — Я провел несколько летних сезонов в Париже, когда учился в последних классах школы.

 — А… — Это быстро напомнило ей о его происхождении. — Ты говорил, у тебя нет братьев и сестер. А твои родители живут в Нью-Йорке?

 — Нет. — Он отломил кусок французской булочки. — Матушка заезжает время от времени, пройтись по магазинам или театрам, отец также бывает здесь по делам, но Нью-Йорк не в их стиле. Они по-прежнему проводят большую часть года в Ньюпорте, где я и вырос.

 — Ах да, Ньюпорт. Мы проезжали его однажды, когда я была еще ребенком. Мы всегда устраивали летом эти каникулы на колесах. — Неосознанным жестом, подарившим ему восхитительный вид ее шеи, она убрала прядь волос за ухо. — Я помню дома в Ньюпорте. Эти огромные особняки с колоннами, цветниками и специально подстриженными деревьями. Мы даже сделали несколько фотографий. Было трудно поверить, что кто-нибудь может там жить. — Она внезапно оборвала себя и взглянула в смущенное лицо Мича. — Вы жили.

 — Забавно, но я проводил много времени, наблюдая летом в бинокль за туристами. Возможно, я видел и твою семью.

 — Ну да, мы были единственными в маленьком трейлере с чемоданами, привязанными на крыше.

 — Конечно, я вас помню. — Мич предложил ей кусок булки. — Как же я вам завидовал!

 — Правда? — Эстер собиралась намазать масло на хлеб, да так и замерла с поднятым ножом. — Почему?

 — Ну, потому, что вы отправлялись на каникулы в поездку на трейлере и могли есть хот-доги. Вы останавливались в мотелях, где за дверью были специальные аппараты для газировки, и играли в бинго во время переездов из одного города в другой.

 —Да, — прошептала она. — Все так и было.

 —И я вовсе не бедный маленький богатый мальчик, — добавил он, заметив, что что-то

 мелькнуло в ее глазах. — Я просто хочу сказать, что иметь большой дом не многим лучше, чем

 вагончик-трейлер.

 Мич долил еще вина в ее бокал.

 — Я пережил бунтарский период «деньги — ниже меня» много лет назад.

 — Не знаю, сложно поверить, что эти слова говорит человек, позволивший скопиться горам пыли на столике эпохи Людовика XV.

 —Это не бунтарство, это лень.

 — Стыдно признаться, — добавила она, — но у меня руки так и чешутся взяться за бархатку и лимонный сок.

 — Ну, если у тебя возникает желание полировать мой столик красного дерева, не надо себя ограничивать.

 Эстер удивленно приподняла бровь, когда он рассмеялся.

 —И чем же ты занимался в бунтарский период?

 Она тронула его руку кончиками пальцев. Пожалуй, это был именно тот редкий раз, когда она касалась его без смущения. Мич перевел взгляд с ее рук на лицо.

 — Ты и вправду хочешь знать?

 — Да.

 — Тогда давай условимся о сделке. Одна слегка сокращенная история жизни в обмен на

 другую.

 «Не вино делает меня безрассудной, а он сам», — осознала вдруг Эстер.

 —  Хорошо. Твоя первая.

 —  Ладно, наверное, следует начать с того, что мои родители хотели, чтобы я стал архитектором. Это была единственная практичная и приемлемая профессия, которую они видели для меня, учитывая мои способности к рисованию. Истории в картинках, которые я придумывал, даже не ужасали их, а скорее приводили в недоумение, поэтому они легко их игнорировали. Сразу после окончания школы я решил посвятить свою жизнь искусству.

 Подали закуски. Мич с одобрением посмотрел на свое эскарго.

 —  Так ты переехал в Нью-Йорк?

 —  Нет, в Новый Орлеан. В то время я еще не получил возможности пользоваться своей частью фамильного состояния. Ну, а поскольку я отверг финансовую поддержку родителей, Новый Орлеан казался мне настолько близким к Парижу, насколько я вообще мог себе это позволить. Господи, я любил его. Я голодал, но я любил этот город. Эти дождливые, душные вечера, этот запах реки. Это было мое первое большое приключение. Попробуй-ка одну штучку? Они просто невероятные.

 —  Нет, я…

 —  Да брось ты. Будешь потом меня только благодарить. — Он поднес вилку ей ко рту.

 С большой неохотой Эстер согласилась попробовать.

 — О… — Теплый и экзотический аромат эскарго распространился по языку. — Совсем не то, что я ожидала.

 — Так всегда случается с самым лучшим.

 Она подняла бокал и подумала, как отреагирует Рэдли, когда она расскажет ему, что ела улиток.

 — Так чем же ты занимался в Новом Орлеане?

 — Я поставил мольберт на Джексон-сквер, рисовал портреты туристов и продавал акварели. Три года я жил в комнате, где зажаривался летом и замерзал зимой, и считал себя счастливейшим человеком в мире.

 — И что же случилось?

 — Женщина. Как всегда, это была женщина. Я думал, что без ума влюблен в нее, да и она в меня тоже. Она стала моей моделью, когда я переживал «период Матисса». Видела бы ты меня тогда. Волосы у меня были такой же длины, как твои сейчас, и я зачесывал их назад и связывал кожаным шнуром. У меня даже была золотая серьга в левом ухе.

 — Ты носил серьгу?

 — Не ухмыляйся, они, между прочим, сейчас очень модны. Я просто шел впереди своего времени. — Закуски были унесены, чтобы освободить место для зеленого салата. — Во всяком случае, мы думали, что создали свой «дом» в этой маленькой, нищей комнатушке. Однажды вечером, когда немного перебрал вина, я рассказал ей о своих родителях, о том, что они никогда не понимали мой художественный дар. Она пришла в жуткую ярость.

 —  Она так разозлилась на твоих родителей?

 —  Ты такая милая, — неожиданно проговорил он и поцеловал ее руку. — Нет, она разозлилась на меня. Я был богачом и не сказал ей об этом. У меня — куча денег, а я жду, чтобы она довольствовалась маленькой, грязной комнатушкой в бедном квартале, где она должна зажаривать бобы и рис на противне. Самое смешное, она действительно заботилась обо мне, пока думала, что я нищий художник. Однако когда обнаружила, что я вовсе таковым не являюсь и, более того, не собираюсь пользоваться тем, что доступно мне, а следовательно, и ей, она пришла в неописуемую ярость. У нас случилась жуткая ссора, и она выложила мне все, что на самом деле думает обо мне и моей работе.

 Эстер представила его себе — молодого идеалиста, стремящегося самостоятельно проложить себе дорогу в жизни.

 — Люди часто говорят в запале совсем не то, что думают на самом деле.

 Он поцеловал ей руку.

 — Да, очень милая. — Его рука по-прежнему накрывала ее руку, когда он продолжил: — В любом случае она меня бросила и предоставила возможность самому о себе позаботиться. Все эти три года я жил в уверенности, что я — великий художник, время которого еще придет. Истина же заключалась в том, что я не великий.

 У меня есть способности, я неплохо соображал, но я никогда не был великим. Так что я покинул Новый Орлеан и переехал в Нью-Йорк, занявшись коммерческим искусством. Я работал очень быстро в своей тесной каморке, и обычно клиент оставался доволен, но я был жалок. Мой послужной список позволил мне получить место в «Юниверсал» — сперва обводчика, потом художника. А потом, — он поднял свой бокал в приветственном жесте, — появился Зак. Конец истории.

 — Ты — счастливый человек. — Эстер повернула руку так, что их ладони сомкнулись. — Немного найдется людей, которые могли бы, как ты, похвастаться тем, что довольны собой, что у них нет конфликта между тем, кто они есть, и тем, чем они занимаются в жизни.

 — На это у меня ушло немало времени.

 — А твои родители, ты примирился с ними?

 — Мы пришли к общему пониманию того факта, что никогда не поймем друг друга. Но мы — одна семья. У меня — свой пакет акций, так что они могут говорить друзьям, что весь этот бизнес с комиксами — просто мое развлечение или прихоть. В чем есть доля истины. — Мич заказал еще одну бутылку шампанского к основному блюду. — Теперь твоя очередь.

 Эстер улыбнулась, наслаждаясь утонченным вкусом суфле.

 —О, я не могу рассказать о чем-нибудь столь же экзотичном, как твоя артистическая мансарда в Новом Орлеане. Напротив, у меня было очень среднее детство в очень средней семье. Настольные игры в субботу вечером, жареные отбивные в воскресенье. У папы была неплохая работа, мама вела дом. Мы очень любили друг друга, но не всегда хорошо уживались. Моя сестра была очень общительной, душа компании, возглавляла группу поддержки местной футбольной команды и все такое. Я же росла скромной и стеснительной.

 — Ты по-прежнему очень стеснительна, — прошептал Мич, сжимая ее пальцы.

 —  Не думала, что это заметно.

 —  Самым непосредственным образом. Ну, а что с отцом Рэда? — Он почувствовал, как напряглась ее рука. — Я хотел спросить тебя об этом, Эстер, но мы не будем говорить о нем, если это тебя, так расстраивает.

 Она высвободила одну руку и взяла бокал. — Это случилось много лет назад. Мы встречались в старших классах школы. Рэдли очень похож на своего отца, так что ты можешь представить себе, какой он был привлекательный. Он казался также немного сумасбродным и необузданным, но я находила это притягательным. — Эстер тревожно повела плечом, но решила закончить начатое. — Я действительно была безумно стеснительной и немного скованной, а он казался мне просто восхитительным и потрясающим, особенно в сравнении с унылыми повседневными буднями. Я почувствовала, что безумно его люблю, как только он меня в первый раз заметил. Все очень просто. В любом случае мы дружили два последних школьных года и поженились спустя несколько недель после выпускного. Мне не было еще и восемнадцати, и во мне жила абсолютная уверенность в том, что брак — это цепь увлекательных приключений.

 — А оказалось не так? — спросил Мич, когда она остановилась.

 — Первое время именно так. Мы были совсем молодыми, и никто не придавал значения тому, что Аллан постоянно менял работу, не в силах продержаться больше недели на одном месте. Он продал сервиз, который нам на свадьбу подарили мои родители, и на эти деньги мы отправились на Ямайку. Все прошло очень страстно и романтично, и у нас тогда еще не было никакой ответственности ни перед кем, кроме себя. А потом я забеременела.

 Она снова замолчала и, оглянувшись назад, вспомнила охватившие ее при этом известии чувства: восторг, предвкушение, страх.

 —Я была взволнована. Аллан старался меня отвлечь и ринулся покупать детские коляски и

 стульчики в кредит. Деньги быстро закончились, но мы были настроены оптимистично,

 даже тогда, когда в последние месяцы беременности мне пришлось перейти на режим частичной занятости, а затем, с рождением Рэдли, и вообще бросить работу. Он был чудесным,

 восхитительным, единственным. — Она слегка улыбнулась. — Понимаю, все мамы говорят так

 про своих детей, но он и в самом деле был для меня самым прекрасным, самым драгоценным существом в мире. Он изменил мою жизнь. Но не изменил Аллана. Эстер гладила пальцами ножку бокала, стараясь пробудить память о событиях, о которых она уже много лет назад дала себе зарок не вспоминать.

 — Я не отдавала тогда себе в этом отчета, но Аллана сильно злил навалившийся на него груз ответственности. Он негодовал, что мы не могли отправится в кино или на танцы по первому его желанию. Он по-прежнему совершенно бездумно разбрасывался деньгами, и ради Рэда я была вынуждена это компенсировать.

 —Другими словами, — тихо произнес Мич, — ты выросла.

 —Да.— Она удивилась, что Мич так быстро разобрался в ситуации, и подумала, что он, вероятно, сможет понять ее. — Аллан хотел, чтобы все шло по-старому, но мы уже не были детьми. Оглядываясь назад, я теперь понимаю, что он просто ревновал к Рэдли, но я же хотела, чтобы он вырос, вел себя как отец, нес ответственность. В двадцать лет он все еще продолжал оставаться тем шестнадцатилетним мальчиком, которого я знала в школе, но я уже не была той девчонкой. Я стала матерью. Мне причлось вернуться на работу, поскольку я думала, что дополнительный доход поможет облегчить возникшие в наших отношениях сложности. Однажды, забрав Рэдли от няньки, я вернулась домой и обнаружила, что Аллана нет. Он оставил записку, в которой написал, что больше не может чувствовать себя связанным.

 — Ты поняла, что он ушел?

 — Честно говоря, нет. По всей вероятности, Аллан сделал это под влиянием секундного настроения, в своей обычной манере. Он решил, что поступает честно, взяв лишь половину денег, но оставил мне все долги. Я была вынуждена устроиться еще на одну работу по вечерам. Я ненавидела ее. Ненавидела то, что оставляю Рэдли с нянькой и совсем не общаюсь с ним. Эти шесть месяцев стали худшими в моей жизни.

 Ее глаза на мгновение потемнели, она тряхнула головой, загоняя печали в прошлое.

 —Через некоторое время мне удалось наладить дела таким образом, что получилось бросить вторую работу. Примерно тогда же позвонил Аллан. Я впервые услышала его, с тех пор как он нас покинул. Он казался очень дружелюбным, будто мы были не более чем близкие знакомые. Сказал, что завербовался работать на Аляску. После того как он повесил трубку, я вызвала адвоката и очень быстро получила развод.

 —Должно быть, тебе пришлось нелегко.

 Нелегко? Он так думает — да он не может себе даже представить, что за ад ей пришлось вынести.

 — Ты могла бы вернуться домой к родителям.

 — Нет. Я была озлоблена долгое, долгое время. Злость вынудила меня остаться именно здесь, в Нью-Йорке, и заставить этот город работать на меня и Рэдли. Когда же злость прошла, все уже устроилось.

 —  Он так и не вернулся, чтобы увидеть Рэда?

 —  Нет, никогда.

 —  Это его потеря. — Мич коснулся рукой подбородка Эстер, потом наклонился, чтобы поцеловать ее. — Его очень большая потеря.

 Она обнаружила, что гладит рукой его щеку, И это вовсе не приводит ее в замешательство.

 —То же касается той женщины в Новом Орлеане.

 —Спасибо. — Мич снова поцеловал ее, наслаждаясь легким привкусом шампанского. — Десерт?

 — М-мм?..

 Он почувствовал дикую дрожь победы в ее нежном, смущенном взгляде. — Давай обойдемся без него. — Слегка отклонившись назад, он подал знак официанту, чтобы тот приготовил чек, потом протянул Эстер последний бокал шампанского. — Думаю, нам следует немного прогуляться.

 Морозный, резкий воздух бодрил почти так же, как шампанское. Вино согрело ее, придало ей уверенности в своих силах, она чувствовала себя так, будто могла пройти многие мили, не чувствуя усталости и холодного, обжигающего ветра. Она не возражала против рук Мича, лежащих у нее на плечах, или того факта, что он указывал направление их прогулки. Она даже не замечала, куда они идут, пока поднявшаяся внутри нее буря чувств немного не улеглась.

 Эстер знала, что такое влюбиться, что такое любить. Время словно замедляет ход. Все вокруг тебя начинает двигаться быстрее, но совсем не как размытые картинки старого кино. Цвета кажутся ярче, звуки отчетливее, и даже в середине зимы ощущается запах цветов. Она уже была здесь однажды, обостренно чувствовала все это, но казалось, ей уже никогда не суждено больше вернуться в эту волшебную страну. Даже если часть ее рассудка настойчиво убеждала ее, что это не может быть любовью, определенно не может, она просто игнорировала этот голос. Сегодня вечером она хотела оставаться просто женщиной.

 Каток в Рокфеллер-центре был переполнен. Катающиеся плавно скользили по льду, звучала музыка. Эстер наблюдала за ними, спрятавшись в теплых объятиях Мича. Он прижался щекой к ее волосам, и она ощущала сильные, ровные удары его сердца.

 — Когда-нибудь в субботу я приведу сюда Рэда покататься или просто посмотреть на это зрелище. Вечером многое выглядит по-другому. — Она повернула голову, и ее губы оказались всего лишь на расстоянии шепота от его губ. — Сегодня вечером все выглядит иначе.

 Если Эстер еще раз так на него посмотрит, понял Мич, он пошлет к черту свое решение дать ей достаточно времени, чтобы проветриться, затащит ее в ближайший бар, а потом — немедленно к ней домой и в постель, пока она не пришла в себя. Призывая все свое самообладание, он повернул ее так, чтобы коснуться губами ее затылка.

 — Все действительно кажется иным вечером, особенно после шампанского. — Он снова расслабился, ее голова мирно лежала у него на плече. — Замечательная разница. Не совсем соответствующая реальности, но замечательная. Мне кажется, нам и так достаточно реальности с девяти до пяти.

 — Не тебе. — Не задумываясь о той ожесточенной борьбе, что Мич вел с самим собой, Эстер снова повернулась в его руках. — Ты можешь заниматься фантазиями с девяти до пяти или в любое другое время, как пожелаешь.

 — Тебе надо было бы услышать ту, что я сочиняю сейчас. — Он сделал глубокий вдох. — Давай еще пройдемся, и ты мне расскажешь о своих фантазиях.

 — Фантазиях? — Она легко шла наравне с ним. — Сдается мне, что мои фантазии вовсе не такие потрясающие и невероятные, как твои. Я представляю себе просто дом.

 — Дом? — Он шагал по парку, надеясь, что к тому времени, когда они доберутся домой, оба будут лучше держаться на ногах. — Какой дом?

 — Это — деревенский дом, один из тех больших фермерских домов с деревянными ставнями на окнах и крыльцом с балконом. Много-много окон, через которые виден лес, — там обязательно должен быть лес. Внутри — высокие потолки и большой камин. Около дома раскинулся сад, глициния оплела беседку. — Несмотря на то что она явственно ощущала укусы мороза на своих щеках, в воздухе словно запахло весной. — Все лето во дворе слышно жужжание пчел. Это — большой двор, где сможет играть Рэдли, и у него обязательно будет собака. У меня будут большие подвесные качели, в которых я смогу сидеть вечерами и смотреть, как Рэдли ловит сачком светлячков. — Она улыбнулась и положила голову ему на плечо. — Я же сказала тебе, что в моей фантазии нет ничего особенного.

 —Мне нравится. — Ему настолько понравилось, что он воочию представил себе этот дом с белыми ставнями и шатровой крышей. — Но там также должен быть и ручей, чтобы Рэд мог удить рыбу.

 Эстер на мгновение прикрыла глаза, потом тряхнула головой:

 — Как бы сильно я его ни любила, не думаю, что смогу нанизать червяка на крючок. Построить дом на дереве, подать косой мяч за линию, пожалуйста, но червяки… нет, это слишком.

 — Ты умеешь подавать косой мяч за линию?

 Она запрокинула голову и рассмеялась:

 — Как раз на зону атаки. Я помогала тренировать бейсбольную команду Рэда в Малой лиге в прошлом году.

 — Женщина, полная сюрпризов. А ты носишь шорты на тренировках?

 — Ты без ума от моих ног?

 — Для начала.

 Они вошли в дом и остановились у лифта.

 — У меня не было такого вечера уже долгое, долгое время.

 — У меня тоже.

 Эстер отклонилась назад, чтобы внимательно рассмотреть его, когда они стали подниматься на ее этаж.

 —Это удивляет меня, удивляет тот факт, что, кажется, ты ни с кем не связан.

 Он коснулся пальцами ее подбородка.

 —Я не… что?

 Она услышала предупредительный сигнал, но была не вполне уверена, что с этим делать.

 —Я просто имела в виду, что не видела, что бы ты назначал свидание или проводил время с женщиной.

 Позабавившись ее смущению, он нежно коснулся пальцем ее шеи.

 — Я что, похож на монаха?

 — Нет. — Смутившись и чувствуя себя очень неловко, Эстер отвела взгляд. — Нет, конечно нет.

 — Правда заключается в том, что, раз пресытившись подобного рода развлечениями, теряешь к ним вкус. Проводить время с женщиной только потому, что не хочешь быть один, — не очень удачное решение.

 — Однако из рассказов одиноких женщин у нас в офисе я могу сделать вывод, что огромное количество мужчин с тобой не согласится.

 Мич пожал плечами, когда они выходили из лифта.

 — Очевидно, ты не участвуешь в этих брачных играх одиночек? — Ее брови поползли вверх, и она смущенно принялась за поиски ключей. — Это был комплимент, однако, по-моему, это всего лишь утомительно и скучно.

 — И поэтому пришло время завязать осмысленные отношения?

 — Ты произнесла это так цинично. Очень не похоже на тебя, Эстер. — Он прислонился к дверному косяку, пока она открывала дверь. — В любом случае я не очень силен в словесных баталиях. Ты позволишь мне войти?

 Она затрепетала. Прогулка многое прояснила у нее в голове, и опять ее стали одолевать сомнения. Однако вместе с сомнениями она явственно ощутила эхо того потрясающего чувства, что охватило ее, когда они наблюдали за кружащимися на катке парами. И это эхо было значительно сильнее сомнений.

 — Хорошо. Хочешь кофе?

 — Нет, спасибо. — Он снял пальто и внимательно смотрел на нее.

 — Мне не сложно его приготовить. Это займет всего лишь несколько минут.

 Мич поймал ее руки.

 —Я не хочу кофе, Эстер, я хочу тебя. — Он сбросил пальто с ее плеч. — И я хочу тебя так

 отчаянно, что почти теряю контроль.

 Она не отстранилась, оставшись стоять на месте, выжидая.

 —  Не знаю, что и сказать, у меня очень давно никого не было, я отвыкла от этого.

 —  Знаю. — Впервые его нервы дали о себе знать, когда он резким движением взъерошил себе волосы. — Это уже доставило мне несколько нехороших моментов. Я не хочу принуждать тебя. — Он улыбнулся и сделал несколько шагов назад. — Черт возьми, и никогда не буду.

 —  Знаю… Я пыталась убедить себя, что нет, но… но я уже знала, когда мы уходили отсюда, что все закончится именно таким образом. — Она положила руку себе на живот, поразившись тому, что все ее внутренности словно стянуло в тугой узел. — Я надеялась, что все случится само собой и мне не надо будет принимать решений.

 Он повернулся и посмотрел на нее.

 —  Это лишь отсрочка и уловка, не достойная нас, Эстер.

 —  Ты прав. — Она не могла заставить себя взглянуть на него, никак не решаясь продолжать разговор. — У меня никогда никого не было, кроме отца Рэда. Правда заключается в том, что я и никогда не хотела никого иметь.

 —  А сейчас? — Ему нужно было слово, одно только слово.

 Она нервно сжала губы:

 —  Это было так давно, Мич. Я боюсь.

 —  Тебе поможет, если я признаюсь, что тоже боюсь?

 —  Не знаю.

 —  Эстер, — он повернулся и положил руки ей на плечи, — взгляни на меня.

 Она исполнила его просьбу и посмотрела на него широко раскрытыми, ясными глазами.

 —Я хочу, чтобы ты была уверена, чтобы не было сожалений утром. Просто скажи мне, что ты хочешь.

 Ее жизнь представилась ей серией решений. Не было того, кто бы мог подсказать, что правильно и что нет. Как всегда, она напомнила себе, что, когда решение уже принято, ей одной иметь дело с его последствиями и нести за него ответственность.

 —Останься со мной сегодня, — прошептала Эстер, — я хочу тебя.