- Следствие ведет Ева Даллас, #33
4
После ужина Ева свалила на Рорка данные Флореса, отправилась в свой кабинет и принялась за работу. Но сначала на кухне она запрограммировала кофе и вернулась с кружкой к себе за стол. Она сняла пиджак и закатала рукава рубашки.
Свернувшийся в кресле Галахад смотрел на нее обиженными разноцветными глазами.
– Я же не виновата, что ты такой трус – боишься из дому выйти.
Ева отпила кофе и уставилась на него в ответ. Когда кот моргнул, она вскинула в воздух указательный палец.
– Ха! Я победила.
Галахад повернулся к ней спиной, задрал ногу и принялся умываться.
– Ладно, поиграли в «уютный вечер дома». А теперь за дело, – Ева повернулась к компьютеру и вызвала на экране файл Флореса, а затем заказала проверку всех, кто имел доступ к дарохранительнице, на втором уровне.
Ее интересовал Чали Лопес. Священник-боксер родился в Рио-Поко, Мексика. Ева не уловила никаких флюидов вины, исходивших от него, но что-то в нем ее настораживало. Он имел прямой и самый простой доступ к вину, и он был священником, а священник должен скорее распознать самозванца, чем – как это называется? – мирянин.
И все-таки она не уловила флюидов.
И не располагала чем-либо, хоть отдаленно напоминающим мотив.
Может, что-то сексуальное? Три парня живут в одном доме, вместе работают, едят, делят досуг. Могли сблизиться больше, чем просто соседи и коллеги. Нельзя сбрасывать это со счетов.
Священникам не полагается сближаться – друг с другом или с кем бы то ни было. Но они сближались. И так было всегда, на протяжении веков.
Флорес не был священником. И в течение пяти… нет, уже почти шести лет соблюдал обет целомудрия? Неужели он – здоровый, молодой, красивый мужчина – не искал сексуального удовлетворения? Неужели удовлетворял себя сам все это время, чтобы не раскрыться?
Вряд ли.
Итак… Лопес застает Флореса с прихожанкой, или нанятой лицензированной компаньонкой, или… кто бы это ни был. Обрушивает на него свой праведный гнев.
Нет, она в это не верила. Вот просто не верила и все.
Лопесу было сорок восемь лет, он попал в семинарию, когда ему было тридцать. Не поздновато ли для священника?
Флорес – или как его там звать? – прошел рукоположение в двадцать два года, а третий парень, отец Фримен, в двадцать четыре года.
Но Лопес – Чали Лопес с печальными и правдивыми глазами – несколько лет профессионально занимался боксом. Боксер второго полусреднего веса, отметила Ева, с послужным списком из двадцати двух побед, шесть из них – нокаутом. Ни браков, – а это им не возбраняется до посвящения в сан священника – ни официально зарегистрированных сожительств.
В его трудовых записях был небольшой перерыв. Примерно три года между выходом из боксерской гильдии и поступлением в семинарию. Надо будет этот пробел заполнить.
Ева начала проверять Ортицев с Розы О'Доннелл и прошла через свой список членов многочисленного семейства, присутствовавших на заупокойной службе. Кое-что ее зацепило, но ничего неожиданного. Когда имеешь дело с такой громадной семьей, может выплыть все что угодно.
Для чего люди заводят такие большие семьи? Что они делают со всеми этими двоюродными братьями и сестрами, тетями, дядями, племянницами и племянниками? Их же надо хотя бы всех запомнить и не перепутать!
Как они ухитряются остаться в живых после своих семейных сборищ?
Итак, что мы имеем? На все семейство Ортицев лишь пара нападений – без присуждения сроков. Один угон автомобиля, короткий срок. Несколько приводов за употребление и другие мелкие правонарушения, типичные для несовершеннолетних. Несколько опечатанных досье. Ничего, если понадобится, их можно и распечатать.
Были среди них и жертвы преступлений. Ограбление, нападение, два изнасилования и целая куча домашних неурядиц. Разводы, смерти, уйма рождений…
Ева отъехала в кресле от стола и вскинула на него ноги.
Никакой связи с Флоресом, если не считать того, что он был их приходским священником. Впрочем, размышляла Ева, Флорес не был точкой пересечения. Ею был Лино или как там его звали на самом деле. Тот, кто занял место Флореса.
Хорошо бы зубные снимки это подтвердили. Впрочем, в глубине души Ева не сомневалась, что так оно и будет. Согласно документам Флорес подал прошение о переводе в этот приход – в этот конкретный приход! – в ноябре пятьдесят третьего.
Ты бежал, Лино, или возвращался домой? Вот на какой вопрос предстояло дать ответ. Кто-то тебя узнал? Кто-то из живущих здесь или приехавших в гости? Кому-то ты был настолько небезразличен, кого-то ты так разозлил, что тебя казнили прямо в церкви?
Что же ты сделал? Кого так разозлил, предал, может быть, убил?
«И так долготерпев, получил обещанное».
Чего ты так долго ждал, Лино? Что тебе было обещано за долгое терпение?
– Это подделка, – объявил Рорк из соседнего кабинета.
– Что?
– Удостоверение. Это подделка. Но это ты и без меня знала, так что я не понимаю, зачем ты заставила меня потратить на него столько времени.
– Подтверждение всегда приятно.
Он окинул ее холодным взглядом, подошел и сел на край стола.
– Ну, радуйся, подтверждение у тебя есть. Хорошая работа, дорогая. Далеко не самая лучшая, но и не состряпана кое-как. Флорес доложил об утере удостоверения, подал заявку на новое.
– Когда именно?
– Октябрь пятьдесят третьего.
– За месяц до того, как запросил перевода в приход святого Кристобаля. – Ева стукнула Рорка кулаком по колену. – Я так и знала!
– О чем я и говорил. Заявитель предъявил новое фото, а также копии всех необходимых документов. Довольно распространенный способ подмены.
– Отпечатки?
– Ну что ж, именно с этого места и начинается дороговизна. Надо подмазать нужных людей или иметь, как ты говоришь, серьезные навыки хакерства, а также незарегистрированное оборудование. Отпечатки пальцев приходится изымать вплоть до самого рождения, подменять их своими. На всех этапах, если уж хочешь сделать дело на совесть. Он свое дело сделал на совесть. Именно на отпечатках сыплется большинство мошенников. Если удается подменить незаметно, дальше это уже ты, не так ли? В своей новой шкуре.
Ева нахмурилась, услышав эти слова.
– И сколько фальшивых удостоверений ты обеспечил или использовал сам в своей сомнительной карьере?
Рорк улыбнулся в ответ.
– Для молодого парня, владеющего навыками и умеющего держать язык за зубами, это неплохой способ заработать на жизнь, но это нельзя назвать делом моей жизни.
– Ну а сами-то пальчики прокачал? – не выдержала Ева.
– Да, пальчики я прокачал. Система отвечает, что это Флорес. Это значит, что он залез глубже и взломал базу данных, чтобы их подменить. Или заплатил кому-то за взлом. Все остальное – довольно-таки стандартная процедура подмены удостоверения личности.
– Было бы глупо сэкономить пару центов, а потом засыпаться.
– Но он не только подменил удостоверение, он и лицо себе сменил, а это стоит дорого, это хлопотно, да и времени требует. Долгий путь.
– Да, это обязательство на всю жизнь. – Ева вскочила, ей захотелось пройтись, да и думать легче было на ходу.
– Пойти на такое и так надолго означает отказ от самого себя, не так ли? От своего имени, лица, связей. Приходится в буквальном смысле снимать с себя кожу и надевать чужую. Да, ты права, это обязательство на всю жизнь. Может, твой труп хотел начать с нуля? Жизнь с чистого листа.
– Нет, он хотел не просто начать с нуля. Я думаю, он вернулся сюда, в Нью-Йорк, именно в этот район, с особой целью. Он выбрал это место, потому что оно ему знакомо. Он прятался, поэтому ему надо было изменить внешность. И он был терпелив. – Ева помолчала, припоминая, и процитировала: – «И так долготерпев, получил обещанное».
– Вот как?
– Я думаю, терпеливых часто давят по дороге в землю обетованную, но Библия говорит, что это не так. У него эта фраза в Библии была подчеркнута. И еще одна… – Ева вернулась к столу, наизусть она не помнила. – «Богатство и слава у меня, сокровище непогибающее и правда».
– Обещание денег, уважения и статуса, – задумчиво проговорил Рорк. – Да, все это вписывается. И кое-кто ради этого пойдет на убийство и будет ждать, сколько придется. Приятно пройтись по знакомым кварталам, пока ждешь. Может, даже получаешь подзарядку, встречая знакомых и понимая, что им тебя нипочем не узнать.
Ева прищурилась.
– Люди рассказывают священникам о себе, так? Выкладывают свое личное, тайное… Вот это кайф, а?
– Я знал одного парня, он выдавал себя за священника.
– Зачем?
– Аферы. Ты верно подметила: в церкви люди исповедуются в грехах, а это очень удобно для шантажа, кроме того, в церкви регулярно пускают по кругу тарелку для пожертвований. Лично мне такой ход не нравится.
– Почему?
– Ну, это непорядочно, не так ли?
Ева лишь кивнула в ответ. Она знала о многих его «подвигах», но прекрасно понимала, почему он находит шантаж грешников непорядочным. Такой уж он был человек.
– Может, он хотя бы отчасти и пошел на пластику, и прикинулся священником, чтобы шантажировать прихожан. Может, он шантажировал кого-то из прихожан, а они отправили его за это в ад. Тут есть связка. Священник-мошенник надел «собачий ошейник», чтобы выманить деньги у грешника. А грешник отравил священное вино, чтобы отправить священника-мошенника в ад. – Ева прошлась по комнате. – Но я ничего не пойму, пока не пойму, кто он такой. Кем он был? Мне нужна эта наколка. Скорей бы лаборатория восстановила наколку. Это уже кое-что. Допустим, он свел наколку и лег под нож где-то шесть лет назад. Если бы узнать, где Флореса в последний раз видели живым и здоровым, я хоть пойму, откуда мне танцевать…
Ева оглянулась на Рорка. Он сидел неподвижно, наблюдая за ней.
– Ведь всегда остается эхо, верно? Остаются тени… Так вы, электронные асы, говорите, когда взламывают базы, снимают слои, стирают данные. И всегда есть способ добраться до этого эха, до этих теней.
– Почти всегда, – ответил Рорк.
«Твоих теней никто не нашел», – мысленно добавила Ева. Но многие ли обладают такими же ресурсами, таким же умением, как Рорк?
– Если бы он был так же хорош, как ты, или мог заплатить такому, как ты, он бы не разыгрывал из себя священника в испанском Гарлеме. Он бы прятался и выжидал – уж не знаю, чего он там выжидал! – где-нибудь на теплом пляже.
– Не нахожу изъянов в твоей логике.
– Все это спекуляции. Гадание. Не люблю я так работать – пробираться на ощупь. Завтра же попрошу Фини и наш электронный отдел в этом покопаться.
– А ты сама? Что ты собираешься делать завтра?
– Вернусь в церковь.
Он поднялся и подошел к ней.
– Ну что ж, тогда давай сперва пойдем согрешим.
– Даже я знаю, что это не грех, когда люди женаты.
Рорк наклонился к лицу Евы и прикусил ее нижнюю губу.
– То, что я задумал, пожалуй, все-таки грех.
– Я тут еще работаю.
Рорк расстегнул верхнюю пуговицу ее рубашки, одновременно тесня Еву к лифту.
– Я тоже. – Он втолкнул ее в кабину. – И я обожаю свою работу.
«И здорово умеешь ее делать», – подумала Ева, когда его руки принялись за работу, а ее пульс пустился галопом. Она позволила себе забыться, погрузиться в сладость поцелуя, она была уже где-то далеко, когда двери лифта снова открылись, а ее рубашка полетела на пол.
Прохладный воздух защекотал ее обнаженную кожу, глаза открылись.
Он вел ее, по-прежнему спиной, к террасе на крыше. Стеклянный купол был раскрыт навстречу ночи.
– Что…
Но Ева не успела договорить, Рорк опять овладел ее губами. Она буквально чувствовала, как ее мозги тают.
– Мы погуляли во дворе, поужинали на свежем воздухе. – Рорк прижал ее спиной к каменному парапету. – Будем считать это тройным голом.
Она просунула руку вниз между их телами и обнаружила, что он уже тверд.
– Что ж, я вижу, ты захватил свою хоккейную клюшку.
Рорк со смехом расстегнул ее лифчик – ее склонность к простым белым лифчикам хлопкового трикотажа неизменно возбуждала его – и первым долгом нащупал огромный бриллиант, его подарок, который Ева носила на цепочке и прятала от посторонних глаз.
– Чувствую, я должен ответить шуткой насчет твоей шайбы, но все, что мне приходит в голову, звучит слишком грубо.
Он провел руками по ее груди. Маленькие и упругие груди, а между ними сверкает бриллиант, его подарок. Он почувствовал, как страстно бьется ее сердце под гладкой кожей, почувствовал, как тепло распространяется под его ладонями. И хотя ее глаза были ясны, хотя в них по-прежнему светился задор, Рорк видел, что она взволнована не меньше, чем он сам.
Он перевернул ее и бережно опустил на край широкого мягкого шезлонга.
– Теперь ботинки, – сказал он, приподнимая ее ногу.
Ева откинулась на локтях, наблюдая, как он стаскивает с нее один ботинок, потом другой.
Она была обнажена до пояса. Ее кожа будто светилась в бледном сиянии луны, на лице играла легкая улыбка. Она была неотразима. Рорк сел рядом, снял туфли, потом повернулся к Еве, и их губы снова встретились, когда она принялась расстегивать пуговицы на его рубашке. Она оседлала его и прижалась к нему всем телом.
Теперь Ева не погрузилась, а сознательно нырнула в наслаждение. В жар, в страсть, в чудо, которое они дарили друг другу. И в этот раз, как всегда, она испытала шок, оглушительное, захватывающее ощущение естественности происходящего. Она не ожидала, даже представить не могла, что с ней случится нечто подобное. Он. Принадлежит. Ей. Здесь. Сейчас. Этот великолепный рот, соблазнительный и требовательный одновременно, эти руки – такие искусные! – сводящие ее с ума. Да одно только его прикосновение – кожа к коже – такое знакомое, но все равно ошеломляющее…
Он любил ее, хотел ее, нуждался в ней так же отчаянно и страстно, как и она любила его, хотела его, нуждалась в нем. Чудо.
Он что-то прошептал ей на ухо. Сначала ее имя. Ева. Только Ева. Потом на гаэльском языке: a grha – моя любовь. Его любовь. Остального она не расслышала, потому что его руки направляли ее, как в танце, и ей ничего не оставалось, как подчиниться.
Его волшебные губы скользили по ее телу нежно и призывно, но потом его рот, жадный и жаждущий, втянул ее сосок, потом другой. А Ева испустила судорожный вздох, перешедший в тихий стон.
Всем на свете – вот чем была для него Ева. Даже в самых дерзких, самых тайных мечтах, когда он еще прятался в темных переулках Дублина, он не мог вообразить ничего подобного. Ничто из того, чем он владел, не могло сравниться с ней в своей драгоценности. Вкус и запах ее кожи в прохладном воздухе, при бледном свете луны пробуждал в нем жажду, которую – он это знал – ему не суждено было до конца утолить.
Он поднялся и поднял ее вместе с собой, чувствуя, что порог близок: ее рот буквально обезумел от поцелуев. Опять он прижал ее к каменному парапету, но на этот раз поставил на ноги и стянул с нее брюки. Она проделала то же самое с ним.
– Моя, – сказал он, схватив ее за бедра, и овладел ею.
Да, боже, да, это было правдой. Первый оргазм взорвался в ней. У нее все поплыло перед глазами, голова закружилась. Она была пьяна и ненасытна. Она обхватила его ногами, ее бедра ритмично двигались, отвечая на его отчаянные и столь же ритмичные удары.
Сзади ее кожу холодил камень парапета, спереди – сжигал жар Рорка. Он прижимался к ней, он глубоко проникал в нее, он брал и брал без меры и опять вознес ее на вершину.
Когда накал стал нестерпимым, когда ей показалось, что она вот-вот рухнет и утонет в этих неистово синих глазах, Ева крепко обхватила его торс ногами.
– Кончай со мной, со мной, со мной…
Радость вспыхнула, ослепительная, как бриллиант, и они рухнули вместе.
Ева не знала, согрешила или нет, но на следующее утро она проснулась чертовски хорошо отдохнувшей.
Возможно, именно поэтому в ее голову, в чистый, незамутненный разум пришла свежая мысль, пока она мылась под душем. Ева поиграла с этой мыслью, перейдя в сушильную кабину, прокрутила ее с разных сторон, пока теплый воздух обвевал ее тело. Она совсем забыла о халате, висевшем на двери, и вернулась в спальню в костюме Евы.
– Дорогая! – Рорк улыбнулся ей, сидя за столом с чашкой кофе и поглаживая растянувшегося у него на коленях кота. – Ты в моем любимом костюме.
– Вопрос. – Ева подошла к серванту и принялась рыться в ящике в поисках белья. Вдруг ее рука замерла. Она вытащила из ящика красный лифчик с блестками и с низкими чашечками. – А это откуда взялось?
– Гм. Бельевая фея? – предположил он.
– Я не могу надеть такую непристойность на работу. Господи, вдруг мне придется раздеваться?
– Ты права, в этом бюстгальтере ты будешь выглядеть несолидно, когда придется раздеваться на работе.
– Можешь не сомневаться, – проворчала Ева. Поскольку ей вообще частенько случалось обходиться без лифчика, она натянула футболку без рукавов – белую, практичную, без всяких украшений. Рорк наблюдал за ней.
– Так в чем вопрос?
– Что? Ах да, вопрос! – Ева надела такие же простые белые трусики.
Интересно, почему вид этого простого белья на ее теле волнует его не меньше, чем красные кружевные трусики или черный атласный лифчик?
– Вот если бы тебе пришлось на время уйти в подполье, допустим, даже на несколько лет, ты сказал бы близкому другу?
– А насколько я доверяю этому близкому другу?
– Да, это существенно. Ну, допустим, ты ему доверяешь. На все сто.
– Ну, если речь идет обо мне, это зависело бы от рисков и от того, что стоит на кону. Что со мной будет, если меня заставят всплыть раньше времени?
Размышляя над ответом, Ева ушла в гардеробную.
– Прикидываться другим человеком пять лет – это долгий срок, чертовски долгий срок. Подчеркнутые строчки в Библии наводят меня на мысль, что он собирался сбросить маску, когда настанет нужный момент. Продержаться пять лет и не вступить в контакт с другом, родственником, с кем-то, кому можно излить душу, вспомнить старые добрые времена – на это нужна железная воля. Если Нью-Йорк был родным домом для фальшивого отца Флореса, высоки шансы, что здесь до сих пор живут его друзья или родные.
Рорк рассеянно почесал Галахада за ушами, и кот заурчал, как реактивный двигатель.
– С другой стороны, он мог выбрать Нью-Йорк, потому что никто его здесь не знал. Или поближе к цели. К тому, чего он ждал.
– Да, да. – Ева, хмурясь, натянула брюки. – Да. – Но она тут же покачала головой. – Нет. Он мог бы попроситься в приход на Восточном побережье, допустим, в Джерси или в любом другом штате. Но нет, он попросился именно в эту церковь. Если ему нужно было просто держаться подальше от кого-то или чего-то, зачем так сужать выбор? А с другой стороны, возможно, это место связано с тем, чего он ждал. – Она думала о молодежном центре. – Может быть, может быть. Я это проверю.
Когда она оделась, Рорк подошел к автоповару. Галахад поднялся на ноги в неугасающей надежде угоститься чем-нибудь вкусненьким. Ева надела и застегнула кобуру и с подозрением взглянула на тарелки, которые Рорк принес к столу.
– Блинчики?
– Я хочу позавтракать со своей женой, а блинчики – ее слабость. – Рорк поставил тарелки и погрозил пальцем коту, который уже напружинился перед прыжком. Галахад снова растянулся, презрительно фыркнул и отвернул голову.
– По-моему, он только что тебя проклял, – заметила Ева.
– Может быть. Но моих блинчиков он не получит.
Чтобы сэкономить время, Ева назначила встречу Пибоди прямо в молодежном центре. При пятиэтажном бетонном здании имелось огороженное и заасфальтированное игровое поле, причем в дальнем его конце была оборудована баскетбольная площадка с центральной линией. И на этой площадке кучка юнцов перебрасывалась мячом с поминутным нарушением правил под мусорный рок и мусорный разговор.
Пока Ева пересекала асфальтовое поле, несколько пар глаз следили за ней. Она прочла в них опаску пополам с вызовом. «Типичная реакция на копа», – подумала она.
Ева выбрала самого высокого из всей компании тощего тринадцатилетнего мальчишку смешанных кровей в мешковатом черном тренировочном костюме, древних кроссовках и красной вязаной шапочке.
– Школьные каникулы?
Он поймал мяч, сделал дриблинг на месте.
– Еще двадцать минут до звонка. А чего? Ты ловишь прогульщиков?
– А что, похоже, что я ловлю прогульщиков?
– Нет. – Он повернулся, провел довольно приличный бросок через голову, но в корзину не попал: мяч «поцеловал» ободок. – Но, похоже, кого-то ловишь. Очень плохих парней.
Остальные встретили это высказанное нараспев мнение громким одобрительным гоготом.
– Что ж, угадал. Ты знал отца Флореса?
– Все знают отца Мигеля. Он клевый. Был.
– Это он научил тебя делать бросок через голову?
– Показал пару-тройку ходов. Я ему тоже показал пару-тройку. Ну и чего?
– Имя есть? – спросила Ева.
– Имя у всех есть.
Он повернулся к ней спиной, дал сигнал, чтобы ему перепасовали мяч. Ева повернулась волчком и мяч перехватила. Ударила его о землю пару раз на пробу, снова повернулась волчком. Ее бросок через голову уложил мяч точно в корзину.
У мальчишки брови поползли на лоб и скрылись под низко надвинутой вязаной шапочкой. Он взглянул на нее с восхищением.
– Киз.
– Ладно, Киз, у кого-нибудь был зуб на Флореса?
Киз пожал плечами.
– Наверное, раз он мертв.
– Вот это ты верно подметил. Знаешь, у кого был на него зуб?
Кто-то из ребят передал Кизу мяч. Он прошелся несколько шагов в дриблинге и заработал три очка, положив мяч в корзину. Потом он поманил согнутым пальцем и, когда ему снова бросили мяч, передал его Еве.
– Ты так умеешь?
Почему бы и нет? Ева измерила взглядом расстояние, сделала бросок. Получилось. Киз одобрительно кивнул и смерил ее взглядом.
– Знаешь ходы, Гроза Плохих Парней?
– У тебя есть ответ на мой вопрос, – холодно улыбнулась Ева.
– Отца Мигеля все любили. Говорю же, он был клевый. Не душил проповедью, сечешь? Знал, как мир устроен.
– Ну и как мир устроен?
Киз снова взял мяч, стильно крутанул его на пальце.
– Куча дерьма.
– Да, куча дерьма, – согласилась Ева. – С кем он тусовался?
– Так ты ходы-то знаешь? – повторил Киз и внезапно перебросил ей мяч.
– Знаю целую кучу, но только не в этих ботинках. В этих ботинках я ловлю плохих парней. Убийц. – Ева бросила мяч ему обратно. – Так с кем он тусовался?
– Да с другими священниками, наверное. С нами тут, с Марком и Магдой. – Он кивнул в сторону здания. – Они тут всем заправляют. С парнями постарше. Они сюда приходят – будто тоже кидать мячи умеют.
– Он с кем-нибудь ссорился недавно?
– Не знаю. Не видел. Мне пора. Не могу опоздать к звонку.
– Ладно, – кивнула Ева.
Опять Киз перебросил ей мяч.
– Надыбай себе шузы, Гроза Плохих Парней, покидаемся.
– Ладно, я об этом подумаю.
Когда Ева взяла мяч под мышку, Пибоди покачала головой.
– Я и не знала, что ты умеешь так здорово класть мячи в корзину и все такое.
– У меня много скрытых талантов. Пошли, отыщем Марка и Магду.
Тут пахло, как в школе, как в любом месте, где дети регулярно собираются в больших количествах. Пахло молодым потом, сладостями и еще чем-то, для чего у нее не было названия. Она называла это «детством». Смутный лесной запах, всегда вселявший в нее легкую оторопь.
Сюда приносили и приводили множество младенцев и едва научившихся ходить детишек мужчины и женщины, выглядевшие измученными, затравленными и несчастными. Детей они сдавали с облегчением. Стандартно бежевые стены были увешаны рисунками, демонстрирующими разные степени мастерства, а также листовками и постерами. Все в целом напоминало некий безумный коллаж. Посреди этой пестроты хорошенькая блондиночка стояла за стойкой администратора, приветствуя и детей, и их родителей, или кем там им приходились приводившие и приносившие их взрослые.
Визг, вопли, плач, писклявые голоса пронизывали воздух, подобно лазерным лучам.
У блондинки были глубокие карие глаза, кипящее вокруг нее безумие она встречала веселой и вроде бы искренней улыбкой. Карие глаза смотрели безмятежно, голос звучал бодро и жизнерадостно. Может, она на препаратах? Когда речь заходила о детях, Ева ничего не могла исключить.
С одними блондинка говорила по-испански, с другими – по-английски. В конце концов она с той же дружелюбной улыбкой повернулась к Еве и Пибоди.
– Доброе утро. Чем я могу вам помочь?
– Лейтенант Даллас, детектив Пибоди. – Ева вытащила жетон. – Мы ищем Марка и Магду.
Веселье тут же уступило место печали.
– Вы насчет отца Мигеля? Я Магда. Можете дать мне несколько минут? У нас тут ясли и детский сад. Вы как раз попали в час пик утреннего приема. Вы могли бы подождать в канцелярии. Это вон там, по коридору первая дверь налево. Я скоро буду, только найду, кто бы меня заменил.
Ева с облегчением скрылась в канцелярии – небольшом помещении с двумя столами, сдвинутыми вместе, чтобы их хозяева могли сидеть лицом друг к другу. Все, что угодно, лишь бы избежать новой волны малолетних, которых вводили, гнали, тащили и вносили на руках. Она окинула взглядом доску объявлений. Опять листовки, памятки… Миниатюрный автоповар и мини-холодильник теснились на одной полке, другие были забиты грудами спортивного инвентаря, дисками, потрепанными книгами, канцелярскими принадлежностями.
Ева подошла к окну. Оно выходило на игровую площадку, куда в этот момент уже выпустили погулять первую порцию орущих и воющих, как гиены, малолетних.
– Почему они издают такие звуки? – удивилась Ева. – Это ж оглохнуть можно!
– Я думаю, пар выпускают. – Пибоди поворошила бумаги на одном из столов. – По той же причине дети в большинстве своем бегают, а не ходят, вечно куда-то лезут, вместо того чтобы посидеть спокойно. У них внутри столько энергии, они взорвутся, если ее не расходовать.
Ева отвернулась от окна и наставила указательный палец на Пибоди.
– Это я понимаю. Действительно понимаю. Они не могут заниматься сексом, пить алкоголь, поэтому они визжат, носятся, колотят друг дружку. Это нечто вроде замещения оргазма. Или транквилизатор.
– Гм, – промычала Пибоди, не найдясь с ответом, и с облегчением взглянула на вошедшую в этот миг Магду.
– Извините, что заставила вас ждать. Многие родители приводят детей в последнюю минуту, и создается затор. Садитесь, пожалуйста. Могу я предложить вам чаю, кофе, чего-нибудь холодного?
– Нет, спасибо, просто представьтесь полным именем.
– Да, конечно. Магда Лауз. Я содиректор. – Она ощупала маленький серебряный крестик у себя на шее. – Это по поводу отца Мигеля?
– Да. Как давно вы его знаете?
– С тех пор, как он приехал в наш приход. Пять лет? Немного больше.
– Какие у вас были отношения?
– Мы были друзьями. Он много времени уделял центру, сил не жалел. По правде говоря, не представляю, как мы теперь справимся без него. Простите, это звучит так эгоистично… – Магда подтянула к себе одно из кресел на колесиках, стоявших у стола, развернула его к креслам для посетителей. – До сих пор не могу привыкнуть к этой мысли. Все мне кажется, что вот сейчас он просунет голову в дверь и скажет: «Привет».
– Давно вы здесь работаете?
– Вот уже скоро восемь лет. Марк… прошу прощения, сегодня утром его здесь нет. Он учится на курсах, на курсах психологии, поэтому придет только после обеда. Во всяком случае, еще несколько недель. Да, его полное имя – Марк Тулуз.
– А они с Флоресом были друзьями?
– Да, большими друзьями. Последние несколько лет, я бы сказала, мы трое считали себя командой. У нас тут много хороших людей – консультанты, воспитатели, техперсонал. Но мы трое… мы были… я не знаю… – Магда всплеснула руками, словно не зная, что ей с ними делать. – Мы были сердцевиной. Мигель очень много работал. Всю душу вкладывал. И не только в работу с детьми, он участвовал в акциях по сбору денег, старался повысить сознательность в общине, находил спонсоров и приглашенных лекторов. – Ее глаза наполнились слезами, голос задрожал. – Это тяжело. Это так тяжело! У нас сегодня была короткая заупокойная служба для школьников, а в конце дня будет еще одна. Это немного помогает, но… Нам будет так его не хватать! Только вчера вечером мы с Марком говорили, что надо бы назвать гимнастический зал его именем.
– Вчера вечером?
– Мы с Марком живем вместе. Собираемся пожениться в сентябре. Мигель должен был нас венчать. – Магда отвернулась, борясь со слезами. – Могу я спросить? У вас есть идеи, кто это мог быть? Как? Почему?
– Мы исследуем некоторые версии. Раз уж вы были друзьями и тесно сотрудничали, скажите мне: Флорес когда-нибудь рассказывал о своем прошлом? О том, что он делал до приезда сюда?
– О прошлом? – Магда поправила свои золотистые волосы, словно собираясь с мыслями. – Э-э-э… он работал в Мексике и где-то на Западе. Он там родился – на Западе. Вы это имеете в виду?
– Он рассказывал о своей работе на Западе? Что-то конкретное?
– Боже. Наверное, рассказывал. Иногда. Но мы всегда были так заняты тем, что происходит сейчас, что будет завтра… Я знаю, что он и там работал с детьми. Спорт, он старался приобщить их к спорту. Он старался привить им командный дух. Он… э-э-э… потерял родителей, когда был еще совсем маленьким, и не любил об этом вспоминать. Но он говорил, что его собственный опыт стал основной причиной, почему он старался посвящать столько времени детям. Он чудесно ладил с детьми.
– Кто-нибудь из детей в особенности? – спросила Пибоди.
– О, многие! За эти годы их было столько… Понимаете, это зависит от того, что тому или иному ребенку было нужно от нас… от него.
– Вы родом из этих мест? – спросила Ева.
– Я здесь училась в колледже и осталась. Поняла, что именно здесь мое место.
– Как насчет Марка?
– Он переехал сюда с семьей, когда был подростком. Его сестра замужем за одним из Ортицев. Она была вчера на похоронах, когда… Это она, сестра Марка, пришла сюда и сказала нам.
– Вам, может, известно, у Флореса были неприятности, конфликты с кем-нибудь? Кто-нибудь не любил его? Спорил с ним?
– Да как сказать… Конечно, бывали случаи, когда Мигелю приходилось надавить на кого-то из подростков. Или на их родителей, если было необходимо. Спортивные игры не обходятся без споров. Но если вы имеете в виду что-то серьезное, что-то такое, что могло привести к этому, я должна сказать «нет». Разве что…
– Разве что? – подхватила Ева.
– Была одна девочка – Барбара Солас. Ей пятнадцать лет. Несколько месяцев назад она пришла сюда с синяками на лице. Мы знали, что ее отец частенько избивает ее мать. А тут мы узнали, что он приставал и к Барбаре. – Руки Магды, лежавшие на коленях, сжались в кулаки. – Она сопротивлялась, он ее избивал. А в тот день, когда она пришла к нам… Она сказала, что дала ему сдачи. Сорвалась и набросилась на него. Он избил ее и вышвырнул из дому. Поэтому она пришла к нам за помощью. Наконец-то пришла и рассказала нам, что творится дома. Мы помогли. Уведомили власти, полицию, Службу защиты детства.
– Этот Солас во всем обвинил Флореса?
– И его, и нас, я не сомневаюсь. Барбара нам сказала, и потом все подтвердилось – ее отец занялся ее младшей сестрой. Ее сестренке было двенадцать лет! Вот тут-то она и сорвалась. Я убедила их мать увезти семью в убежище – Барбару и других детей. Но прежде, чем я успела ее проведать, прежде, чем полиция пришла и арестовала Соласа, Марк и Мигель сами пошли к нему.
– У них была стычка?
– Да. Это не наша обычная практика, мы не так должны действовать в подобных ситуациях, но Мигель… Мы не смогли его остановить, поэтому Марк пошел с ним. Я знаю, у них там до рук дошло, хотя ни Марк, ни Мигель не хотели мне ничего рассказывать. Я знаю, что дошло до драки, потому что у Мигеля костяшки пальцев были содраны и все в крови.
– Когда это было?
– В феврале.
– Они посещали церковь?
– Миссис Солас и кое-кто из детей. Но не он. Солас в церковь не ходил.
– А теперь? Они все еще живут здесь?
– Да. Они оставались в убежище около месяца, а потом мы – Марк, Мигель и я – смогли помочь ей найти новый дом и новую работу. Лейтенант, она не могла причинить зло Мигелю. Она была ему благодарна.
– Тем не менее мне нужен их новый адрес.
Пока Магда диктовала адрес, а Пибоди его записывала, Ева попробовала зайти с другой стороны.
– Вы сказали, что поняли: именно здесь ваше место. Как, на ваш взгляд, Флорес так же быстро здесь освоился? Почувствовал себя дома?
– Да, должна признать, это так. Конечно, я его раньше не знала, но мне пришло в голову, что он тоже нашел здесь свое место. – Магда улыбнулась, очевидно, радуясь этой мысли. – Да, все было именно так. Ему нравился этот район. Он здесь часто гулял и бегал трусцой. Он и отец Мартин – отец Фримен – чуть не каждое утро бегали вместе. По дороге Мигель обычно заглядывал в магазинчики, в рестораны… просто поговорить.
– К вам он когда-нибудь подкатывался?
– Что? – Опять Магда сжала крестик на груди.
– Вы очень привлекательная женщина, вы тесно сотрудничали.
– Он был священником.
– Прежде всего он был мужчиной.
– Нет, он никогда ко мне не приставал.
Ева наклонила голову.
– Но?
– Я не сказала «но».
– Не сказали, но я услышала. Вы об этом подумали. Магда, он мертв. Все, что вы мне скажете, может помочь нам понять, кто, как и почему его убил. Я спрашиваю не ради собственного удовольствия.
Магда тяжело вздохнула.
– Ну, может, мне показалось, что было что-то такое. Что он, возможно, об этом подумывал. Мне кажется, нехорошо об этом рассказывать.
– Вы почувствовали флюиды, – подсказала Ева.
– Да-да, верно, флюиды. Он иногда поглядывал на меня, как мужчина, заинтересованный мужчина, а не священник. Но тем все и ограничивалось. Он никогда ничего не предлагал, не намекал, не прикасался ко мне неподобающим образом.
– У него мог быть кто-то еще?
– У меня не было подобного впечатления. Никогда.
– Ладно. Помимо вас и Марка, с кем еще он проводил время?
– С отцами Лопесом и Фрименом, конечно. Особенно с отцом Фрименом. Они оба увлекались спортом, любили «болеть» и сами играли. Отец Фримен тоже нам тут часто помогает. А он – Мигель – выкраивал время для детей, для своих прихожан, да и просто общался с людьми, живущими по соседству. Он был очень общительным.
