Огнепоклонники

 Балтимор, 1985 г.

 Детство Катарины Хейл окончилось душной августовской ночью, через несколько часов после того, как «Балтиморские иволги»^[2] разгромили «Рейнджеров» на Мемориальном стадионе, раскроили их техасские задницы девять к одному, как сказал ее отец. Ее родители взяли редкий для себя выходной и отправились на стадион смотреть игру всей семьей, отчего победа показалась им еще слаще. Обычно один из них, а чаще оба, допоздна работали в пиццерии «Сирико», которую унаследовали от деда Катарины с материнской стороны. Здесь, в пиццерии, ее родители встретились восемнадцать лет назад. Ее матери было восемнадцать, когда двадцатилетний Гибсон Хейл согласно семейной легенде заглянул в заведение за порцией пиццы.

 Зашел за пиццей, любил повторять он, а получил итальянскую богиню.

 Ее отец часто говорил странные вещи, но Рине нравилось слушать.

 Пиццерию он тоже получил. Десять лет спустя, когда деда и нуни^[3] решили, что пора им повидать мир. Бьянка, младшая из их пяти детей и единственная дочь, вместе со своим Гибом взяла на себя управление хозяйством: ни один из ее братьев не захотел возиться с пиццерией.

 Пиццерия «Сирико» сорок три года простояла на своем месте в Маленькой Италии Балтимора. Она была старше папы: у Рины это не укладывалось в голове. И вот теперь ее отец – а ведь у него не было в жилах ни капли итальянской крови! – управлял заведением вместе с мамой, которая была итальянкой до мозга костей.

 В «Сирико» почти всегда было полно посетителей, а это означало очень много работы, но Рина, хотя ей тоже приходилось помогать, была не против. Ее старшая сестра Изабелла шумно выражала свое недовольство, потому что по субботам, вместо того чтобы отправиться на свидание или на вечеринку с друзьями, должна была помогать родителям в пиццерии. Но Белла вечно была чем-нибудь недовольна.

 Ей особенно не нравилось, что у их самой старшей сестры Франчески была собственная спальня на третьем этаже, а вот ей, Белле, приходилось делить спальню с Риной. У Сандера тоже была своя отдельная комната, но ведь он был единственный мальчик в семье, хотя и самый младший из детей.

 Делить комнату с Беллой было даже весело, пока Белла не достигла подросткового возраста. А уж когда она его достигла, других занятий, кроме как говорить о мальчиках, листать модные журналы и менять прически, у нее не было. Для всего остального, решила Белла, она стала слишком взрослой.

 Рине было одиннадцать и пять шестых. Пять шестых – это была существенная деталь. Это означало, что всего через четырнадцать месяцев она сама достигнет подросткового возраста.^[4] С недавних пор это была ее самая заветная мечта, подавившая даже желание стать монахиней или выйти замуж за Тома Круза.

 В эту жаркую и душную августовскую ночь, когда Рине было одиннадцать и пять шестых, она проснулась в темноте от судорожной боли в животе. Она свернулась калачиком, подтянув колени к подбородку и закусив губу, чтобы не застонать. Кровать Беллы была отодвинута на максимально возможное расстояние, словно она не желала иметь ничего общего с Риной. Белла мирно посапывала.

 Рина осторожно потерла живот. Ей вспомнились съеденные на стадионе сосиски в тесте, попкорн и мороженое. Мама тогда ей сказала, что она еще пожалеет.

 Ну почему мама не могла хоть раз ошибиться?

 Она попробовала молиться, как учили монахини, чтобы ее боль засчиталась какому-нибудь несчастному грешнику. Но ей все равно было больно!

 А может, сосиски в тесте тут вовсе и ни при чем. Может, это из-за того, что Джоуи Пасторелли ударил ее в живот. У него из-за этого вышли крупные неприятности. За то, что сбил ее с ног, порвал на ней блузку и назвал ее нехорошим словом, которого она толком и не поняла. Мистер Пасторелли и ее папа даже повздорили, когда папа пошел к ним в дом «обсудить создавшееся положение».

 Рина слышала, как они кричали друг на друга. Вообще-то ее папа никогда не кричал. Ну… почти никогда. Кто у них в семье умел кричать, так это мама. Она была стопроцентной итальянкой, и нрав у нее был крутой.

 Но, боже, как же папа кричал на мистера Пасторелли! А когда он вернулся домой, то крепко обнял ее. И они пошли на бейсбол.

 Может, это бог ее наказал? Она же позлорадствовала, что Джоуи Пасторелли теперь накажут! И еще она даже порадовалась, что Джоуи Пасторелли сбил ее с ног и порвал на ней блузку, потому что именно из-за этого они пошли на стадион и посмотрели, как «Иволги» надрали задницу «Рейнджерам».

 А может, у нее есть внутренние повреждения?

 Рина знала, что можно получить внутренние повреждения и даже умереть, потому что смотрела «Скорую помощь», у них с Сандером это был любимый сериал.

 Эта мысль привела за собой еще одну острую судорогу. У Рины даже глаза заслезились. Она стала вылезать из постели – ей хотелось к маме – и вдруг почувствовала что-то влажное между ног.

 Всхлипывая, умирая со стыда – неужели она могла намочить в постель, как младенец, – Рина выбралась из спальни и направилась по коридору в ванную. Войдя в чистенькую нарядную комнатку с розовой плиткой и такой же розовой ванной, она задрала свою трикотажную ночную рубашечку с картинкой «Охотники за привидениями».

 Горячая волна страха прокатилась по ней, когда она увидела кровь у себя на бедрах. Значит, она умирает. У нее зазвенело в ушах. Когда пришел новый приступ боли, Рина открыла рот, собираясь кричать.

 И вдруг поняла. Нет, она не умирала. И никаких внутренних повреждений у нее нет. У нее месячные. В первый раз в жизни.

 Мама же ей все объяснила. Про яичники, про циклы, про то, как становишься женщиной. У обеих ее сестер были циклы каждый месяц, и у мамы тоже.

 В шкафчике под раковиной хранились тампоны «Котекс». Мама показала ей, как ими пользоваться, и как-то раз она заперлась в ванной, чтобы попрактиковаться. Рина смыла кровь и решила, что нечего разводить нюни. Ее не столько смущала сама кровь, столько то место, откуда она выходила.

 Зато теперь она стала взрослой. Достаточно взрослой, чтобы позаботиться о себе. Позаботиться о том, про что мама говорила: «Это женское».

 Рине больше не хотелось спать, она решила пойти в кухню и выпить имбирной шипучки. В доме было так жарко! Папа называл это «собачьи дни». А ей о многом надо было подумать теперь, когда она состоялась. Рина взяла свой стакан с имбирной шипучкой, вышла на крыльцо и опустилась на прохладные мраморные ступеньки.

 Было так тихо, что она услышала, как во дворе у Пасторелли залаял пес: у него был хриплый, кашляющий лай. На улице горели фонари. Рине казалось, что она одна не спит на всем белом свете. И уж точно сейчас никто на свете, кроме нее самой, не знает, что творится у нее внутри.

 Потягивая шипучку, Рина задумалась о том, как вернется в школу в сентябре и у скольких еще девочек начнутся месячные этим летом.

 Теперь у нее начнут расти груди. Опустив голову, Рина посмотрела на свою грудь. Интересно, каково это будет, что она будет чувствовать?! Когда волосы растут или ногти, это не чувствуется. Но груди – это же совсем другое дело. Ужасно странно, но интересно. Если груди начнут расти сейчас, они у нее уже будут к тому времени, как она наконец-то достигнет подросткового возраста.

 Она сидела на мраморных ступеньках, плоскогрудая девочка с болью в животе, с маленькой родинкой над верхней губой, со скобками на зубах. Ее волосы цвета меда закурчавились в жарком и влажном воздухе, ее золотисто-карие глаза с длинными ресницами стали слипаться сами собой.

 В ту душную ночь настоящее казалось ей абсолютно надежным, а будущее было окутано розовым туманом.

 Рина зевнула и сонно заморгала. Когда она поднялась, чтобы вернуться в дом, ее взгляд скользнул вдоль по улице до «Сирико», пиццерии, стоявшей на этом месте, когда ее отца еще не было на свете. Поначалу ей показалось, что мелькающий свет, который она заметила в большой витрине, это какое-то отражение, и она подумала: «Красиво».

 Ее губы изогнулись в улыбке, пока она, склонив голову набок, изучала колеблющийся свет. Вообще-то он не походил на отражение, и она не могла поверить, что кто-то мог забыть погасить свет перед уходом.

 Рина спустилась по ступенькам на тротуар и двинулась вперед, все еще держа в руке стакан. Она была слишком заинтригована, ей и в голову не пришло, что мать спустит с нее шкуру за эту ночную прогулку. Им категорически не разрешалось выходить на улицу среди ночи даже в собственном квартале.

 И вдруг ее сердце гулко застучало. То, что она увидела, стало проникать сквозь мечтательную сонливость в ее сознание. Дым повалил в переднюю дверь. Дверь не была закрыта. А свет, замеченный ею, был пламенем.

 – Пожар! – Сначала Рина прошептала это, потом закричала во весь голос, бросилась бегом обратно и ворвалась в дом.

 

 До конца своих дней ей не суждено было забыть, как она стояла со всей семьей и смотрела, как горит «Сирико». Рев огня, рвущегося из полопавшихся окон, взбирающегося золотистыми лозами по стенам, непрерывным басом гудел у нее в ушах. Завывали сирены, вода с громким шипением била из больших шлангов, люди кричали, женщины плакали. Но голос огня перекрывал все.

 Она ощущала огонь у себя внутри. Как боль, как судорогу. У нее внутри пульсировал огонь – его чудо, его ужас, его грозная красота.

 Что там внутри, в огне, где скрылись пожарные? Жарко и темно? Душно и ярко? Пламя напоминало большие языки, жадно высовывающиеся и втягивающиеся, как будто пробующие на вкус то, что они пожирали.

 Дым клубился, поднимался плюмажами. Он щипал ее глаза, ослепленные огнем, забирался в нос. Рина стояла босиком, и асфальт жег ее голые ступни калеными углями. Но она не могла уйти, не могла оторвать глаз от зрелища, словно это было какое-то безумное и страшное представление.

 Раздался взрыв, и в ответ – новые крики. Пожарные в касках, с черными от гари и копоти лицами двигались как призраки в пелене дыма. Как солдаты, подумала она. Все это было похоже на военное кино.

 Струи воды сверкали, пролетая по воздуху.

 Ей хотелось знать, что происходит там, внутри. Что делают эти люди? Что делает огонь? Если это война, может, он прячется, а потом выскакивает из засады, золотой и яркий?

 Падал на землю пепел, похожий на грязный снег. Как зачарованная, Рина шагнула вперед. Мать схватила ее за руку, потянула назад и прижала к себе.

 – Стой тут, – прошептала Бьянка. – Мы должны держаться вместе.

 Ей хотелось только посмотреть. Мамино сердце стучало, барабанным боем отдаваясь у нее в ухе. Рина вытянула шею и повернула голову, ей хотелось подойти поближе. Ну, хоть немного ближе. Но она не решилась спросить у мамы.

 На мамином лице не было возбужденного интереса, и не любопытством блестели ее глаза, а слезами.

 Мама была очень красивая, все так говорили. Но сейчас ее лицо казалось высеченным из камня, на нем залегли глубокие скорбные складки, глаза покраснели от дыма и слез, серый пепел лежал на ее волосах.

 Рядом с ней стоял папа, обхватив ее одной рукой за плечи. Рина с ужасом заметила, что у него тоже слезы на глазах. Она видела, как огонь отражается в них, словно огонь пробрался внутрь, к отцу в глаза.

 Нет, это не кино, все по-всамделишному. То, что принадлежало им всю жизнь, сгорало прямо у нее на глазах. Теперь Рина могла заглянуть вглубь и увидеть за завесой гипнотической пляски огня черные разводы на стенах «Сирико», зазубренные осколки стекла, копоть и влажную сажу, пятнающую мраморные ступени.

 На улицу высыпали соседи – большинство в пижамах и ночных рубашках. Некоторые держали на руках детей, даже младенцев. Многие плакали.

 Вдруг она вспомнила, что Пит Толино с женой и ребенком живет в маленькой квартирке над пиццерией. Что-то стиснуло ей сердце, когда она взглянула наверх и увидела дым, валящий из верхних окон.

 – Папа! Папа! Пит и Тереза!

 – Они в порядке. – Он подхватил ее на руки и поднял высоко-высоко, как когда-то в детстве. Он прижался лицом к ее шейке. – Все целы.

 Рина, стыдясь, спрятала лицо у него на плече. Она не вспомнила о людях, не подумала даже о вещах: о картинах, мебели, скатертях и больших духовых шкафах.

 Она думала об огне, о его блеске и грозном реве.

 – Прости! – Теперь она рыдала, спрятав лицо на голом плече отца. – Прости!

 – Ш-ш-ш… Не плачь, мы все исправим. – Но голос у него срывался, он сильно наглотался дыма. – Я все исправлю.

 Рина повернула голову и оглядела лица людей, освещенные пожаром. Она видела лица своих сестер, они стояли обнявшись. Мама обнимала Сандера.

 Старый мистер Фалко сидел на своем крыльце, перебирая четки узловатыми пальцами. Миссис Дисальво, их соседка, подошла и обняла маму за плечи. Рина с облегчением заметила Пита: он сидел на краю тротуара, закрыв лицо руками, его жена с младенцем на руках жалась к нему.

 А потом она увидела Джоуи. Он стоял, засунув большие пальцы обеих рук в карманы брюк, отставив бедро в сторону, и глазел на огонь. Его лицо светилось радостью, как лица святых на иконках у нее в комнате.

 И почему-то эта его радость заставила Рину еще крепче уцепиться за отца.

 А потом Джоуи повернул голову и посмотрел на нее. И усмехнулся.

 – Папа, – прошептала она.

 Но тут человек с микрофоном подошел и начал задавать вопросы.

 Рина продолжала цепляться за отца, когда он опустил ее на землю. Джоуи все еще смотрел на нее, все еще ухмылялся, и эта ухмылка была страшнее пожара. Но отец подтолкнул ее к сестрам.

 – Фрэн, отведи брата и сестер домой.

 – Я хочу остаться с тобой. – Рина схватила его за руки. – Мне надо остаться с тобой!

 – Тебе надо вернуться домой. – Он присел на корточки, и его воспаленные, покрасневшие глаза оказались на одном уровне с ее глазами. – Пожар потушили. Все уже кончено. Я же сказал, я все исправлю. Значит, так и будет. – Он поцеловал ее в лоб. – Иди домой. Мы скоро придем.

 – Катарина! – Мать властным жестом схватила ее и оттащила назад. – Помоги сестрам сварить кофе и приготовить поесть. Мы должны угостить людей, которые нам помогают. Это все, что мы можем сейчас сделать.

 

 Приготовить поесть – это они могли всегда. Кофе целыми кофейниками, кувшины ледяного чая, щедро приготовленные бутерброды. Редкий случай – на этот раз между сестрами не было споров в кухне. Белла плакала не переставая, но Фрэн не закатила ей оплеуху, как можно было бы ожидать. А когда Сандер предложил отнести один из кувшинов, никто не сказал ему, что он маленький.

 В воздухе теперь чувствовался запах гари, который ей суждено было запомнить навсегда, дым висел грязным облаком. Но они расставили складной стол прямо на тротуаре, расставили кофейники и кувшины с чаем, разложили бутерброды. Раздали хлеб и чашки в черные от копоти руки. Кое-кто из соседей вернулся домой, подальше от дыма и гари, подальше от пепла, оседавшего на автомобилях и на земле серыми хлопьями. Ослепительного света больше не было, и даже издалека Рина видела почерневшие кирпичи, реки влажной черной сажи, зияющие дыры вместо окон.

 От горшков с цветами на крыльце, которые она помогала маме сажать весной, остались одни черепки. Растоптанные цветы были мертвы.

 Ее родители стояли на улице у «Сирико», взявшись за руки. Папа был в джинсах, которые натянул впопыхах, когда она его разбудила, мама – в ярко-красном халате, полученном в подарок на день рождения всего месяц назад.

 Большие пожарные машины давно уехали, а они все стояли, держась за руки.

 Один из мужчин в пожарной каске подошел к ним, и Рине показалось, что говорили они очень долго. Потом ее родители повернулись и, не разжимая рук, направились к дому.

 Какой-то мужчина подошел к руинам «Сирико», включил электрический фонарик и скрылся в темных недрах пиццерии.

 Когда соседи разошлись, они отнесли остатки еды и питья обратно в дом. Рина подумала, что они выглядят как беженцы из какого-нибудь военного фильма: взлохмаченные, обсыпанные пеплом волосы, измученные бледные лица. Когда все было убрано, мама спросила, кто хочет спать.

 Белла тут же ударилась в слезы.

 – Как же мы можем спать? Что мы теперь будем делать?

 – То, что нужно. Не хочешь спать, пойди приведи себя в порядок. Я приготовлю завтрак. Идите, вам всем надо умыться. Мы все почувствуем себя лучше, когда вымоемся и поедим.

 Будучи предпоследней по возрасту, Рина оказывалась и предпоследней в очереди в ванную. Она выждала, пока не услышала, что Фрэн вышла из ванной, а Белла вошла. Тогда она выскользнула из своей комнаты и постучалась в спальню родителей.

 Папа вымыл голову, и волосы у него все еще были мокрые. Он надел чистые джинсы и свежую рубашку. Лицо у него было такое, как будто он перенес тяжелую болезнь.

 – Твои сестры оккупируют ванную? – Он улыбнулся, но глаза у него остались печальными. – Сегодня можешь воспользоваться нашей.

 – Где твой брат, Рина? – строго спросила мама.

 – Он уснул на полу.

 – Вот как! – Бьянка свернула влажные волосы узлом. – Ничего страшного! Иди прими душ, Рина. Я достану тебе чистую одежду.

 – Зачем пожарный пошел туда, когда все остальные уже уехали?

 – Он инспектор, – пояснил отец. – Он будет выяснять, почему это случилось. Если бы не ты, они не приехали бы сюда так быстро. А почему ты была на ногах так поздно, дочка?

 – Я… – Рине стало жарко. Вспомнив о своих месячных, она почувствовала, что заливается краской. – Я могу сказать только маме.

 – Я не буду сердиться.

 Рина упрямо уставилась в пол.

 – Пожалуйста. Это личное.

 – Ты не мог бы спуститься вниз и нарезать немного колбасы, Гиб? – невозмутимо спросила Бьянка. – Я скоро приду.

 – Прекрасно. Прекрасно. – Он потер глаза пальцами, потом опустил руки и вновь посмотрел на Рину. – Я не буду сердиться, – повторил он и оставил их вдвоем.

 – Что же это ты не можешь сказать отцу? Зачем причинять ему боль в такую-то минуту?

 – Я не хотела… Я проснулась, потому что я… Мам, у меня живот болит.

 – Ты не заболела? – Бьянка нагнулась и положила руку на лоб Рине.

 – У меня началось.

 – О! О, моя маленькая девочка! – Бьянка обняла ее, крепко прижала к себе, а потом заплакала.

 – Не плачь, мамочка.

 – Это только на минутку. Сразу столько всего случилось… Моя маленькая Катарина. Столько потерь, столько перемен. Моя bambina.^[5] – Она тихонько отодвинулась. – Сегодня ты спасла нам жизнь. Мы будем благодарить бога за то, что было спасено, и восполним то, что было утрачено. Я очень горжусь тобой. – Она расцеловала Рину в обе щеки. – Живот все еще болит? – Когда Рина кивнула, Бьянка поцеловала ее еще раз. – Пойди вымойся под душем, тебе полегчает. Хочешь у меня что-то спросить?

 – Я знала, что надо делать.

 Бьянка улыбнулась, но глаза у нее были грустные.

 – Иди прими душ, а потом я помогу тебе.

 – Мам, я же не могла сказать это при папе, правда?

 – Конечно. Ты все правильно сделала. Это женские дела.

 Женские дела. Эта фраза заставила ее почувствовать себя особенной. А теплый душ облегчил боль. Когда Рина спустилась наконец вниз, вся семья уже собралась в кухне, и папа так нежно погладил ее по волосам, что она поняла: он уже знает.

 За столом царила подавленность, какая-то тяжелая тишина. Но хорошо хоть Белла успокоилась. Видимо, она выплакала весь запас слез, по крайней мере на этот момент.

 Рина увидела, как папа сжал мамину руку, а потом он заговорил:

 – Нам придется подождать, пока нам не скажут, что можно туда пойти, что это неопасно. И тогда мы пойдем на расчистку. Мы еще не знаем, каков ущерб и сколько потребуется времени, прежде чем мы сможем открыться.

 – Теперь мы станем бедными. – У Беллы задрожали губы. – Все погибло, у нас больше не будет денег.

 – Скажи, ты хоть раз жила без крыши над головой, без еды, без одежды? – возмутилась Бьянка. – И как ты себя повела, когда в доме горе? Одни слезы да жалобы!

 – Она ревела всю дорогу, – сказал Сандер, намазывая маслом гренок.

 – Тебя не спрашивают. Что она ревела, это я и сама знаю. Мы с вашим отцом пятнадцать лет работали, чтобы «Сирико» была хорошей пиццерией, чтобы люди туда ходили. А мои родители работали столько лет, чтобы все это создать. Это больно. Но ведь не семья сгорела, а только дом. И мы построим его заново.

 – Но что нам теперь делать? – спросила Белла.

 – Замолчи, Изабелла! – прикрикнула на нее Фрэн.

 – Я хочу спросить, с чего нам начать? – упрямо продолжала Белла.

 – У нас есть страховка. – Гибсон взглянул на свою тарелку, словно удивившись, что на ней лежит еда. – Используем ее на ремонт. Все, что нужно, отстроим заново. У нас есть сбережения. Мы не пропадем, – добавил он, бросив строгий взгляд на среднюю дочь. – Но, пока не отстроимся, нам придется экономить. Мы не сможем поехать к морю на День труда,^[6] как планировали. Если страховки не хватит, придется нам залезть в наши сбережения или взять ссуду.

 – Запомните вот что, – подхватила Бьянка. – На нас работают люди, и сейчас они лишились работы. А у них семьи, дети… Не мы одни пострадали.

 – Пит, Тереза и малышка, – сказала Рина. – У них ничего не осталось, ни одежды, ни мебели… Мы могли бы дать им что-нибудь.

 – Отлично, вот это разумная мысль. Александр, ешь яичницу, – строго добавила Бьянка.

 – Я хочу слойку с шоколадным кремом.

 – А я хочу норковую шубу и бриллиантовую диадему. Ешь! Нам предстоит много работы, каждый из вас будет делать свое дело.

 – Никто… никто, – многозначительно проговорил Гибсон, ткнув пальцем в Сандера, – не войдет туда без разрешения, понятно?!

 – Деда, – пробормотала Фрэн. – Мы должны ему сказать.

 – Рано еще его тревожить такими новостями, – сказала решительно Бьянка. – Я потом ему позвоню. И моим братьям тоже.

 – Как это могло случиться? Как пожарные это теперь узнают? – не унималась Белла.

 – Это их работа, а наша – все отстроить заново. – Гибсон поднес ко рту чашку с кофе. – И мы свою работу сделаем.

 – Дверь была открыта, – сказала Рина.

 Гибсон повернулся к дочери.

 – Что ты сказала?

 – Передняя дверь была открыта.

 – Ты уверена?

 – Я видела. Видела, что дверь открыта, и свет… огонь в окнах. Может, Пит забыл запереть.

 На этот раз Бьянка накрыла ладонью руку мужа. Но не успела она рта раскрыть, как зазвонил дверной звонок.

 – Я открою. – Она встала. – Я думаю, нам предстоит долгий день. Если кто-то устал, сейчас самое время лечь поспать.

 – Доедайте, – приказал Гибсон. – Посуду вымойте.

 Фрэн поднялась из-за стола вместе с ним, подошла и обняла его. В свои шестнадцать она была стройной и грациозной. Рина даже немножко завидовала ее женственности.

 – Все будет хорошо! Все будет даже лучше, чем раньше. Вот это моя девочка! Я на всех вас рассчитываю. Рина, – добавил он, – можно тебя на минутку?

 Когда они выходили из кухни, до них донесся ехидный шепот Беллы:

 – Святая Франческа!

 Гибсон лишь покачал головой и следом за Риной направился к прихожей.

 – Слушай, детка, если ты плохо себя чувствуешь, я могу освободить тебя от наряда на кухню.

 Ей хотелось ухватиться за этот шанс, но чувство вины перевесило.

 – Я в порядке.

 – Если что, скажи мне.

 Он рассеянно погладил ее по голове и ушел в гостиную.

 Рина проводила его взглядом. Отец всегда казался ей таким высоким, но сейчас словно стал ниже ростом. Ей тоже хотелось быть такой, как Фрэн: сказать что-то нужное и правильное, обнять его… Но она упустила момент.

 Рина собралась вернуться на кухню, но услышала голос Пита, и ей показалось, что он плачет. Потом она услышала и папин голос, но слов не разобрала.

 Поэтому она тихонько двинулась к гостиной.

 Пит не плакал, но вид у него был такой, будто он вот-вот заплачет. Его длинные волосы обвисли, он сидел, опустив голову, и смотрел на свои руки, стиснутые на коленях.

 Когда ему исполнился двадцать один год, они устроили небольшую вечеринку в «Сирико», только для членов семьи. Пит работал на них с пятнадцати лет. Он и был членом семьи. А когда Тереза забеременела от него и им пришлось пожениться, Бьянка сдала им квартирку над пиццерией за символическую цену.

 Рина знала это, потому что слышала, как дядя Пол говорил об этом с ее мамой. За подслушивание ей приходилось каяться, много каяться, но по-настоящему она не чувствовала раскаяния – дело того стоило.

 И вот теперь она видела, как мама сидит рядом с Питом, положив руку ему на колено. Отец сидел на кофейном столике – детям такое никогда не разрешалось – лицом к Питу. Рина не могла расслышать, что говорит папа, он говорил слишком тихо, но Пит в ответ лишь упрямо качал головой.

 Потом он поднял голову. В его глазах стояли слезы.

 – Клянусь, я все потушил, ничего не оставил. Я уже тысячу раз все перебрал в уме, шаг за шагом. Боже мой, Гиб, я бы тебе сам сказал, если бы был виноват. Ты должен мне верить, я не пытаюсь прикрыть свою задницу. Тереза и малышка… Да если бы с ними что-то случилось…

 – Ничего же не случилось. – Бьянка крепко сжала его руку. – Успокойся!

 – Она так испугалась! Черт, мы все испугались. Когда зазвонил телефон… – Он вскинул голову и посмотрел на Бьянку. – Когда вы позвонили и сказали про пожар и что нам надо немедленно выбираться, я был как во сне. Мы схватили малышку и побежали. Я даже дыма не учуял, пока ты не прибежал, Гиб, чтоб помочь нам выбраться.

 – Пит, я хочу, чтобы ты хорошенько все вспомнил. Ты запер двери?

 – Ясное дело, я…

 – Нет! – Гиб покачал головой. – Не отвечай, не подумав. Вспомни все по порядку. Привычные действия часто становятся автоматическими, ты мог что-то упустить, а потом не вспомнить. Просто прокрути все назад. Последние посетители?

 – О боже! – Пит провел рукой по волосам. – Джейми Сильвио со своей девушкой. Это новенькая, они у него часто меняются. Они взяли пиццу со сладким перцем на двоих и пару пива. И Кармине – он проторчал до самого закрытия, хотел уговорить Тони пойти с ним на свидание. Они ушли практически одновременно – примерно в полдвенадцатого, – а мы с Тони и Майком закончили уборку. Я закрыл кассу… О господи, Гиб, конверт из банка все еще там наверху. Я…

 – Забудь об этом пока. Вы с Тони и Майком ушли одновременно?

 – Нет, Майк ушел первым. Тони немного задержалась, пока я заканчивал. Было уже около полуночи. Она обычно просит, чтобы кто-нибудь из нас был на месте и проследил, как она уходит домой. Мы вышли, и я помню, как вытащил ключи, а она еще сказала, какой у меня красивый брелок на связке. Тереза вклеила в панельку карточку нашей Розы. Помню, как Тони сказала, что это очень мило, пока я запирал. Я запер дверь, Гиб, богом клянусь. Спроси у Тони.

 – Хорошо. Ты ни в чем не виноват. Где ж ты теперь жить будешь?

 – У родителей.

 – Вам что-нибудь нужно? – спросила Бьянка. – Подгузники для малышки?

 – Моя мама держит для нее немного про запас. Я просто зашел спросить, чем я могу помочь. Я мимо проходил – туда даже зайти нельзя, они все огородили, – но видно, что дело плохо. Я хочу знать, что мне делать. Что-то же я могу сделать?

 – Работы будет хоть отбавляй, как только нам разрешат войти внутрь и начать расчистку. А пока возвращайся к жене и ребенку.

 – Если что-то будет нужно, звони маме. В любое время. Я вам по гроб жизни обязан. Если что понадобится, звони. – Пит обнял Гиба. – Все, что угодно. В любое время.

 Гиб проводил Пита и у двери обернулся к Бьянке.

 – Мне надо пойти туда, взглянуть.

 Рина ворвалась в комнату.

 – Я хочу с тобой! Я пойду с тобой.

 Гиб открыл рот, и Рина по его лицу видела, что он собирается отказать. Но Бьянка кивнула головой.

 – Да-да, иди с отцом. Когда вернешься, я тебе еще напомню, что нельзя подслушивать чужие разговоры. Я подожду, пока вы вернетесь, а потом позвоню своим родителям. Может, у нас к тому времени что-нибудь прояснится. Может, все не так плохо, как мы думаем.

 

 На взгляд Рины, все оказалось куда хуже, чем можно было вообразить. При дневном свете почерневший кирпич, разбитые стекла, вымокшие насквозь обломки мебели и оборудования выглядели ужасно, а пахли еще хуже. Казалось невообразимым, что огонь мог сотворить такое, да еще за столь короткий срок. Внутренние разрушения она видела сквозь зияющий пролом, образовавшийся на месте большой витрины, на которой когда-то была нарисована огромная пицца. Ярко-оранжевые скамейки, старинные столы, стулья – все превратилось в искореженную обгорелую массу. Солнечно-желтая краска на стенах исчезла вместе со стилизованным под меню занавесом, закрывавшим проход в кухню. Часто этот занавес отодвигали, и тогда ее папа, а иногда и мама развлекали посетителей, подбрасывая вверх тесто.

 Из пиццерии вышел мужчина в пожарной каске с электрическим фонарем и ящичком инструментов в руках. Он был старше отца, она это поняла, потому что лицо у него было в морщинах, а волосы, выбивавшиеся из-под каски, были седыми.

 

 Он внимательно изучил их, прежде чем выйти. Мужчина, Гибсон Хейл, был высокий, худощавый. Такие и к старости не нагуливают животик. Вид у него был измученный – неудивительно после такой ночи. Светлые, как солома, вьющиеся волосы, немного выгоревшие на солнце. Небось любит посидеть на солнцепеке. И шляпы не носит.

 Джон Мингер изучал не только пожары, но и людей, в них замешанных.

 А девчоночка была хорошенькая как картинка, даже несмотря на запавшие от недосыпания глаза. Волосы у нее были темнее, чем у отца, но точно так же вились колечками. И Джон решил, что рост и сложение она, пожалуй, тоже унаследует от отца.

 Он видел их прошлой ночью, когда прибыл на место. Там собралась вся семья, и вид у них был, как у потерпевших кораблекрушение. Жена показалась ему сногсшибательной красоткой. Таких можно увидеть разве что в кино. Старшая дочка больше всех на нее похожа, припомнил он. А вот средней этой сногсшибательности самую малость не хватало. Сын был тоже хорош, но совсем еще сопляк.

 А девчоночка, видно, бойкая: судя по синякам и ссадинам на длинных, стройных ножках, она больше времени проводила, бегая наперегонки с младшим братом, чем играя в куклы.

 – Мистер Хейл, к сожалению, я пока не могу позволить вам войти.

 – Я хотел взглянуть. Вы видели… Вы смогли найти, где начался пожар?

 – Как раз об этом я и хотел с вами поговорить. А это кто? – спросил Мингер, улыбнувшись Рине.

 – Моя дочь Катарина. Извините, вы представились, но я…

 – Мингер, инспектор Джон Мингер. Вы говорили, что одна из ваших дочерей видела, как начался пожар, и разбудила вас.

 – Это я! – пискнула Рина. – Я первая увидела.

 Она знала, что хвастовство – это грех, но про себя понадеялась, что это простительный грех.

 – Что ж, вот об этом и поговорим. – Мингер бросил взгляд на полицейский автомобиль, подкативший к тротуару. – Moжете подождать минутку? – Не дожидаясь ответа, он подошел к машине и о чем-то негромко переговорил с полисменом. – Мы можем где-нибудь переговорить, где нам будет удобно? – спросил он, вернувшись.

 – Мы живем в двух шагах.

 – Отлично. Еще минутку.

 Он подошел к другой машине и снял с себя, как поняла Рина, защитный комбинезон. Под ним обнаружилась обычная одежда. Комбинезон и каску он спрятал в багажник вместе с ящичком с инструментами, запер багажник и кивнул полисмену.

 – Что там у вас? – спросила Рина. – В ящике?

 – Разные вещи. Я тебе как-нибудь покажу, если хочешь. Мистер Хейл, можно вас на секунду? Ты не могла бы подождать нас здесь, Катарина?

 И опять он не стал дожидаться ответа, просто отошел на несколько шагов.

 – Если вы хоть что-то можете мне сказать… – начал Гиб.

 – Сейчас мы к этому подойдем. – Мингер вытащил пачку сигарет и зажигалку. Сделав первую затяжку, он убрал зажигалку обратно в карман. – Мне надо поговорить с вашей дочерью. Вы, конечно, захотите подсказать ей, восполнить за нее пробелы. Будет лучше, если вы от этого воздержитесь. Если вы позволите нам все обговорить вдвоем…

 – Да, конечно. Рина у меня глазастая.

 – Вот и хорошо. – Мингер вернулся к Рине. Глаза у нее были не карие, а скорее янтарные, и, хотя под глазами залегли черные круги, ее взгляд казался ясным и острым. – Ты увидела пожар из окна своей спальни? – спросил он, пока они двинулись к дому.

 – Нет, с крыльца. Я сидела на крыльце своего дома.

 – А не поздновато ли? Разве тебе не пора было спать в такой час?

 Рина задумалась, как бы так ответить, чтобы не лгать и в то же время избежать деликатных подробностей.

 – Было жарко, и я проснулась, мне было нехорошо. Я взяла в кухне имбирной шипучки и вышла попить на крыльцо.

 – Хорошо. Может, покажешь мне, где ты сидела, когда увидела огонь?

 Рина бегом бросилась вперед и послушно села на белые мраморные ступени, насколько ей помнилось, в том самом месте, где сидела раньше. Пока мужчины подходили, она устремила взгляд на пиццерию.

 – Тут было прохладнее, чем наверху, в моей комнате. Жар кверху поднимается. Мы это в школе проходили.

 – Все верно. Итак, – Мингер сел рядом с ней и тоже взглянул на пиццерию, – ты сидела здесь со своей имбирной шипучкой и увидела огонь.

 – Я увидела свет. Огоньки. Я увидела огоньки за стеклом, и я не знала, что это такое. Я подумала: вдруг Пит забыл выключить свет внутри? Но было не похоже – они двигались.

 – Как?

 Она пожала плечами, чувствуя себя немного глупо.

 – Они вроде как плясали. Это было красиво. Я хотела понять, что это такое, и подошла поближе. – Рина закусила губу и опасливо поглядела на отца. – Я знаю, мне нельзя уходить без спроса.

 – Мы об этом после поговорим.

 – Мне хотелось посмотреть. Я слишком любопытна для моего собственного блага. Бабушка Хейл так говорит. Но мне просто хотелось посмотреть.

 – До какого места ты дошла? Можешь показать?

 – Да.

 Мингер встал и прошел рядом с ней несколько шагов, стараясь представить себе, что должна ощущать маленькая девочка, идущая жаркой ночью по темной улице. Волнение? Запретное удовольствие?

 – Я взяла свою шипучку и пила на ходу. – Рина нахмурилась, стараясь вспомнить каждый свой шаг. – По-моему, я остановилась здесь, вот прямо здесь, потому что я увидела, что дверь открыта.

 – Какая дверь?

 – Парадная дверь «Сирико». Она была открыта. Я видела, что она открыта, и я подумала: «Господи боже, Пит забыл запереть дверь, и теперь мама шкуру с него спустит». В нашем доме мама главная по спусканию шкур. Но потом я увидела огонь. И дым был. Я увидела, как он валит из дверей. Я испугалась. И я закричала что было сил и побежала обратно домой. Я взбежала прямо на второй этаж, и, мне кажется, я все это время кричала как полоумная, потому что папа уже успел вскочить и натягивал джинсы, а мама схватилась за халат. И все кричали. Фрэн повторяла: «Что, что это? Дом горит?» А я сказала: «Нет, нет, это лавочка». Так мы между собой называем «Сирико». Лавочка.

 Она хорошо продумала свой ответ, понял Джон Мингер. Вспомнила все, от начала до конца, во всех подробностях.

 – Белла стала плакать. Она часто плачет, у нее возраст такой. Ну, в общем, папа выглянул в окно и тут же велел маме позвонить Питу, он живет над лавочкой, и сказать ему, чтоб хватал жену и ребенка и бежал. Пит женился на Терезе, и у них девочка родилась в июне. Папа велел передать Питу, что в доме пожар и чтобы он скорее выбирался оттуда, а потом позвонить в пожарную охрану. Он уже бежал по лестнице, когда крикнул маме, чтобы звонила пожарным. И еще он велел позвонить 911, но она уже позвонила.

 – Весьма подробный отчет.

 – Я еще кое-что помню. Мы все побежали, но папа быстрее всех. Он добежал до самой лавочки. Огня было все больше. Я его видела. Витрина разбилась, и огонь выскочил. Папа не пошел к парадной двери. Я боялась, что он пойдет и с ним что-нибудь случится. Что он обгорит. Но он не пошел. Он побежал к задней двери и наверх, к Питу.

 Рина замолчала, плотно сжав губы.

 – Чтобы помочь им выбраться, – мягко подсказал Джон Мингер.

 – Потому что они важнее, чем лавочка. Пит схватил малышку, а папа схватил Терезу за руку, и они побежали вниз по ступенькам. Люди начали выходить из домов. Все кричали, визжали. Мне кажется, папа хотел бежать прямо в огонь, но мама ухватилась за него и сказала: «Не надо, не надо». И он не пошел. Он остался рядом с ней и сказал: «О боже, боже, детка» Он ее так иногда называет. А потом я услыхала сирены, и приехали пожарные грузовики. Пожарные выпрыгнули и начали прицеплять шланги. Папа сказал им, что в лавочке никого нет, что все вышли. Но они все-таки пошли проверить. Не знаю, как они сумели, там был огонь и дым, но они пошли. Они был как солдаты. Солдаты-призраки.

 – А ты ничего не упускаешь, верно?

 – Папа говорит, что у меня слоновья память.

 Джон с улыбкой посмотрел на Гиба.

 – У вас тут настоящий снайпер, мистер Хейл.

 – Гиб. Зовите меня просто Гиб. Да, вы правы, это снайпер.

 – Ладно, Рина, что еще ты видела? Пока ты сидела на ступеньках, до того, как заметила огонь. Давай вернемся, сядем, и ты попробуешь вспомнить.

 Гиб бросил взгляд на пиццерию, потом на Мингера.

 – Это было хулиганство, да?

 – Почему вы так решили? – спросил Джон.

 – Дверь. Дверь была открыта. Я поговорил с Питом. Он запер дверь вчера вечером. Я был с семьей на бейсбольном матче.

 – Наши «птички» надрали задницу «Рейнджерам».

 – Да. – Гиб выдавил из себя улыбку. – Пит запер на глазах у Тони… Девчонка молодая, подрабатывает у меня. Он запер, он это точно помнит, потому что Тони – Антония Варгас – заговорила с ним о брелоке на ключах, пока он запирал. Он никогда не оставлял дверь незапертой. Значит, кто-то вломился туда, если дверь была открыта.

 – Мы об этом еще поговорим. – Джон сел рядом с Риной. – Приятное место. Тут приятно попить холодненького в жаркую ночь. А ты знаешь, который был час?

 – М-м-м… было десять минут четвертого. Я посмотрела на часы в кухне, когда брала имбирную шипучку.

 – Думаю, почти все по соседству в это время спали.

 – Свет нигде не горел. Только на крыльце у Касто, но они вечно забывают его погасить. И еще я видела, как горел ночник в спальне у Минди Янг. Она каждую ночь спит с ночником, хотя ей уже десять. Да, и еще я слышала, как собака лаяла. Я думаю, это Фабио, пес Пасторелли, я знаю, как он лает. Он залаял, а потом перестал.

 – Машины проезжали мимо?

 – Нет. Ни одной.

 – В такую тихую ночь, в столь поздний час ты бы, наверное, услышала, если бы где-то завелся двигатель или хлопнула дверца машины?

 – Было тихо. Только пес пару раз гавкнул. Я слышала, как в соседнем доме гудит кондиционер. А больше я ничего не слышала. Даже когда шла к лавочке.

 – Молодец, Рина, отличная работа.

 Дверь открылась, и опять Джона ослепила красота вышедшей на крыльцо женщины.

 – Гиб, почему ты не пригласишь гостя в дом? Почему не угостишь его прохладительным? Входите, прошу вас. У меня есть свежий лимонад.

 – Спасибо. – Джон уже успел подняться на ноги. Она была из тех женщин, перед которыми мужчины встают. – Я не против прохладительного, к тому же мне надо отнять у вас еще немного времени.

 Гостиная была отделана броско. Он подумал, что яркие цвета идут такой женщине, как Бьянка Хейл. Все было чисто, мебель далеко не новая, но отполированная совсем недавно: он уловил запах лимонного воска. На стенах висели картины – набросанные пастелью семейные портреты в простых рамках. У кого-то был зоркий глаз и верная рука.

 – Кто автор?

 – Боюсь, что это я. – Бьянка разлила лимонад по стаканам, наполненным льдом. – Мое хобби.

 – Они великолепны.

 – У мамы были рисунки в лавочке, – добавила Рина. – Больше всего мне нравился тот, где папа был нарисован в большом поварском колпаке и бросал вверх пиццу. Его больше нет, да? Он сгорел.

 – Я другой нарисую. Еще лучше.

 – Там был еще старый доллар. Деда повесил в рамке первый доллар, заработанный в «Сирико». И там была карта Италии, и крест, который нуни благословила у папы римского, и…

 – Катарина! – Бьянка властным жестом остановила поток слов дочери. – Когда что-то теряешь, лучше думать о том, что у тебя еще осталось и что с этим можно сделать.

 – Кто-то устроил пожар специально. Кому-то наплевать на твои рисунки, на старый доллар, на крест. Даже на Пита с Терезой и их малышкой.

 – Что? – Бьянка схватилась за спинку стула. – Что ты такое говоришь? Это правда?

 – Мы немного забегаем вперед. Детектив по поджогам…

 – По поджогам? – Теперь Бьянка опустилась на стул. – О, мой бог! О, сладчайший младенец Иисус!

 – Миссис Хейл, я сообщил полиции о том, что мне удалось обнаружить. Там есть специальный отдел по поджогам. Я эксперт, мое дело – осмотреть здание и определить, нужно ли квалифицировать пожар как возникший вследствие поджога. Кто-нибудь из отдела поджогов начнет следствие.

 – А почему не вы? – спросила Рина. – Вы же знаете.

 Джон заглянул в ее усталые и умные янтарные глаза. «Да, – подумал он. – Я знаю».

 – Если пожар возник в результате умышленного поджога, тогда это преступление, и полиция будет вести расследование.

 – Но вы же знаете.

 Вот шустрая малышка!

 – Я связался с полицией, потому что при осмотре здания я обнаружил признаки вторжения со взломом. Детекторы дыма были выведены из строя. Я нашел множественные точки возгорания.

 – Что это значит? – спросила Рина.

 – Это значит, что огонь занялся не в одном месте, а сразу в нескольких, и, судя по рисунку ожогов, по тому, как огонь распространился по некоторым местам на полу, по стенам, по мебели, наконец, по остаткам вещества, можно сказать, что исходным горючим послужил бензин. И еще я нашел то, что мы называем «фитилями». Легковоспламеняющиеся материалы вроде вощеной бумаги или спичечных коробков. Похоже, кто-то вломился внутрь, разложил фитили в обеденной зоне и провел их до кухни. В кухне много горючего материала: аэрозоли, деревянные шкафы. Деревянные рамы по всему периметру, столы, стулья. Бензин, скорее всего, разлили по полу, по мебели, плеснули на стены. Огонь уже занялся к тому времени, как Рина вышла из дома.

 – Кто мог это сделать? Нарочно сотворить такое? – Гиб покачал головой. – Я был готов поверить, что глупые юнцы вломились в помещение, начали безобразничать и нечаянно подожгли. Но вы говорите, что кто-то нарочно хотел нас спалить… хотя наверху спала семья. Кто мог такое сделать?

 – Вот об этом я вас хотел бы спросить. Кто-нибудь имеет причину ненавидеть вас?

 – Нет! Нет! Боже милостивый, мы прожили в этом районе восемнадцать лет, Бьянка тут выросла. «Сирико» – местная достопримечательность.

 – Конкуренты?

 – Я знаком со всеми рестораторами в округе. Мы со всеми в хороших отношениях.

 – Ну, может быть, ваш бывший работник. Или даже не бывший. Вы кому-нибудь недавно делали выговор или уволили?

 – Ничего такого не было, клянусь.

 – Посетитель? С кем-нибудь вы ссорились в последнее время? Или кто-то из вашей семьи?

 Гиб потер руками лицо, поднялся и подошел к окну.

 – Нет. Ничего такого в голову не приходит. У нас семейное заведение. Поступают жалобы время от времени, в ресторане без этого не бывает. Но ничего такого, что могло бы стать причиной пожара. Поджога.

 – Кто-то из ваших служащих мог ввязаться в крупную ссору, пусть даже не на работе. Мне понадобится полный список их фамилий, их придется допросить.

 – Папа!

 – Подожди, Рина. Мы старались быть хорошими соседями, управлять рестораном, как это делали до нас родители Бьянки. Конечно, нам пришлось модернизировать кухню, но мы вкладывали в дело всю душу, понимаете? – В голосе Гиба слышалась печаль, но сквозь нее уже прорывался гнев. – Это честный бизнес. Если вкалываешь как следует, зарабатываешь хорошие деньги. Я не знаю, кто мог сделать такое с нами. С нашим делом.

 – Нам все утро звонят соседи, – сказала Бьянка. – Я посадила нашу старшую отвечать на звонки. Люди говорят, как им жаль, сочувствуют нам, предлагают помощь. Помочь с расчисткой, помочь с ремонтом, принести еды. Я здесь выросла, я выросла в «Сирико». Люди любят Гиба. Особенно Гиба. Как же надо ненавидеть, чтобы пойти на такое!

 – Джоуи Пасторелли меня ненавидит.

 – Катарина, – Бьянка устало провела рукой по ее лицу. – Джоуи ничего против тебя не имеет. Он просто хулиган.

 – Почему ты считаешь, что он тебя ненавидит? – тут же спросил Джон.

 – Он сбил меня с ног и ударил, разорвал мою блузку. Он назвал меня нехорошим словом, и никто не хочет мне сказать, что оно значит. Сандер и его друзья увидели и прибежали мне на помощь, а Джоуи убежал.

 – Он грубый мальчик, – вставил Гиб. – И это было… Они с Джоном обменялись взглядами, и между ними промелькнуло что-то такое, чего Рина не поняла. – Нас это очень расстроило. Ему по меньшей мере, нужна консультация психолога. Но ему двенадцать лет. Не думаю, что двенадцатилетний мальчик мог взломать дверь и сделать то, что, по вашим словам, там было сделано.

 – К этому стоит присмотреться. Рина, ты говоришь, что слышала, как залаял пес Пасторелли, пока ты сидела на крыльце.

 – Я думаю, это был он. На вид он страшненький и лает по-особому. Как будто у него кашель и горло болит.

 – Гиб, я вот о чем подумал. Если бы какой-то парень грубо приставал к моей дочери, я сказал бы ему пару ласковых и его родителям тоже.

 – Я так и сделал. Я был на работе, когда прибежала Рина, а с ней Сандер и еще несколько ребят. Рина плакала. Она почти никогда не плачет, и я сразу понял, что ей плохо по-настоящему. У нее кофточка была порвана. Когда она мне рассказала, что случилось… Ну я, конечно, завелся. Я… – Он медленно повернул голову и с ужасом посмотрел на жену. – О боже, Бьянка!

 – Что вы сделали, Гиб? – поторопил его Джон.

 – Я пошел прямо к Пасторелли. У Пита был перерыв, и он пошел со мной. Джо Пасторелли сам открыл дверь. Он почти все лето не мог найти работу. Я ворвался в дом. – Гиб крепко зажмурился. – Я был так зол. Я был расстроен. Она же всего лишь маленькая девочка! У нее кофточка была порвана, по ноге кровь текла. Я сказал, что его сын все время обижает мою девочку и что мне это надоело. Что надо положить этому конец, что на этот раз Джоуи зашел слишком далеко и я собираюсь обратиться в полицию, что, если он сам не может научить своего парня уму-разуму, это сделают полицейские. Мы орали друг на друга.

 – Он сказал, что ты задница и гребаный христосик, который лезет не в свое дело.

 – Катарина! – Голос Бьянки был остер, как бритва. – Не смей произносить подобные слова в этом доме.

 – Я только повторяю, что он сказал, мама. Для полиции. Он сказал, что папа растит кучу ноющих сопляков, неспособных постоять за себя. Но он много ругался. Папа тоже.

 – Не могу вам точно сказать, что я говорил и что он говорил. – Гиб потер пальцами переносицу. – У меня нет в голове встроенного магнитофона, как у Рины. Но это был, что называется, крупный разговор, и он мог бы перейти в рукоприкладство. Мог бы, но рядом были дети. Мне не хотелось начинать драку у них на глазах, тем более что я-то сам пошел к Джо поговорить о недопустимости насилия.

 – Он сказал, что кто-то должен преподать тебе урок. Тебе и всей твоей семье. Ну, и ругался при этом, – добавила Рина. – И он делал неприличные знаки, пока папа и Пит уходили. Я видела Джоуи, когда все выбежали на пожар. Он мне улыбнулся. Злобно улыбнулся. Злорадно.

 – У Пасторелли есть другие дети?

 – Нет. Только Джоуи. – Гиб опустился на подлокотник кресла, в котором сидела его жена. – Такого мальчика хочется пожалеть: похоже, Пасторелли бьет смертным боем и жену, сына. Но Джоуи совершенно неуправляем и страшно груб. – Гиб бросил взгляд на Рину. – А может, и хуже.

 – Каков отец, таков и сын, – пробормотала Бьянка. – Он бьет свою жену. Я видела ее всю в синяках. Она держится особняком, поэтому я плохо ее знаю. Они прожили здесь, по-моему, уже года два, и за все это время я с ней почти не разговаривала. Как-то раз приходила полиция: вскоре после того, как он потерял работу. Их соседи услыхали крики и плач и позвонили в полицию. Но Лора – миссис Пасторелли – сказала им, что ни чего страшного не случилось, просто она стукнулась об дверь.

 – Да он прямо-таки заклинатель змей, этот ваш Пасторели. Полиция захочет с ним поговорить. Мне очень жаль, что так получилось.

 – Когда нам можно будет войти и начать расчистку?

 – Придется еще немного подождать. Отдел поджогов должен сделать свою работу. Само здание устояло, каркас оказала прочным, и ваши металлические двери помешали распространению огня на верхний этаж. Ваша страховая компания должна все проверить, а это требует времени. Но мы постараемся сделать все, что в наших силах, чтобы ускорить ход следствия. Вот что я вам скажу: все было бы куда хуже, если бы не наш Орлиный Глаз. – Поднимаясь, Джон подмигнул Рине. – Мне очень жаль, что все так получилось. Буду держать вас в курсе.

 – А вы вернетесь? – спросила Рина. – Я хочу посмотреть, что у вас в ящичке и что вы с этим делаете. Вы мне покажете?

 – Непременно. Ты действительно очень мне помогла. – Он протянул руку, и впервые за все время в глазах у Рины появилась робость. Но она вложила свою маленькую ручку в его ладонь. – Спасибо за лимонад, миссис Хейл. Гиб, вы не проводите меня до машины?

 Они вышли вместе.

 – Сам не знаю, почему я не вспомнил о Пасторелли. Мне до сих пор трудно поверить, что он мог зайти так далеко. В моем мире, если ты до такой степени зол на кого-то, иди и набей ему морду.

 – Прямой подход. Если он в этом замешан, может быть, он хотел ударить вас в самое чувствительное место. Ваша основа, ваша традиция, ваше средство пропитания. У вас есть работа, у него нет. А теперь посмотрите, у кого нет работы?

 – О боже!

 – Вы и ваш работник идете на прямую конфронтацию. Ваши дети стоят вокруг, все это видят и слышат. Соседи тоже, я полагаю.

 Гиб закрыл глаза:

 – Да. Да, люди вышли из домов.

 – Если он атакует и уничтожит ваш бизнес, с его точки зрения, это, безусловно, преподаст вам урок. Вы не покажете мне его дом?

 – Вон там, справа, – кивком указал Гиб. – Там шторы задернуты. В такой жаркий день он опускает шторы. Сукин сын!

 – Советую вам держаться от него подальше. Вам хочется выяснить с ним отношения напрямую? Забудьте об этом. Машина у него есть?

 – Фургон. Старый синий «Форд». Вон он.

 – В котором примерно часу у вас была стычка?

 – М-м-м… Где-то после двух. Обеденная толпа как раз схлынула.

 Пока они шли, люди останавливались на улице, или выходили из дверей, или выглядывали в окна, чтобы окликнуть Гиба. На окнах дома Пасторелли шторы остались закрытыми.

 На тротуаре возле пиццерии собралась небольшая толпа, поэтому Джон остановился, пока они были еще вне зоны слышимости.

 – Ваши соседи захотят поговорить с вами, будут задавать вопросы. Будет лучше, если вы не станете упоминать то, о чем мы только что говорили.

 – Не буду. – Гиб тяжело вздохнул. – Я как раз подумывал о кое-каких переделках. Пожалуй, теперь для них самое время.

 – Как только кордоны снимут, вы увидите значительный ущерб, причем часть его нанесена во время тушения. Но стены остались, они выдержали. Дайте нам несколько дней, и только вам разрешат войти, я вернусь и сам с вами пойду. У вас хорошая семья, Гиб.

 – Спасибо. Вы еще не всех видели, но вы правы: у меня хорошая семья.

 – Я видел вас всех прошлой ночью. – Джон вынул ключи из кармана, побренчал ими. – Видел, как ваши дети выносили из дома еду для пожарных. Когда люди в трудную минуту думают о других, это хорошие люди. А вот и отдел поджогов. – Он кивнул в сторону подъехавшего автомобиля. – Мне надо с ними переговорить. Я с вами еще свяжусь. – И он протянул руку.

 Джон подошел к машине. Детективы отдела поджогов вышли из машины.

 – Привет, Мингер!

 – И вам привет, – ответил Джон. – Ну, ребята, похож всю вашу работу я за вас уже сделал. – Он вытащил сигарету и пачки и закурил. – Давайте введу вас в курс дела.

 Нескольких дней не понадобилось. Уже на следующий день после обеда приехала полиция и увезла мистера Пасторелли. Рина своими глазами видела, как это случилось, возвращаясь из школы со своей лучшей подругой Джиной Риверо.

 Они остановились на углу у «Сирико». Полиция и пожарная охрана окружили здание желтой лентой, табличками «Вход воспрещен» и заградительными барьерами.

 – У него осиротевший вид, – заметила Рина.

 Джина обняла ее.

 – Мама сказала, мы все зажжем свечки перед воскресной мессой за твою семью.

 – Спасибо! Отец Бастильо заходил к нам домой, говорил о том, что надо быть стойкими и что пути господни неисповедимы.

 – Так и есть, – сказала Джина, дотрагиваясь до крестика на груди.

 – Зажигать свечки, молиться и все такое – это, конечно, неплохо, но, я думаю, гораздо лучше предпринять что-нибудь. Например, провести расследование и узнать, кто это сделал и почему, и добиться того, чтобы преступник понес наказание. А если только сидеть и молиться, дело с места не сдвинется.

 – Это кощунство, – прошептала Джина и опасливо огляделась по сторонам: вдруг ангел господень сейчас поразит их!

 Рина лишь пожала плечами, не понимая, как может быть кощунством говорить то, что думаешь. Недаром Фрэнк, старший брат Джины, в последнее время стал дразнить ее монашкой.

 – Инспектор Мингер и детективы дело делают. Они задают вопросы, ищут улики, чтобы все узнать. Я думаю, это сейчас важнее всего. Хотела бы я что-нибудь сделать, когда Джоуи Пасторелли меня ударил и сбил с ног. Но я так испугалась, даже сдачи дать не могла.

 – Он сильнее тебя. – Свободной рукой Джина обняла Рину. – И он злющий. Фрэнк говорит, что он всего лишь мелкий шкет, которому надо надрать…

 – Что же ты остановилась? Можешь сказать задницу, Джина. Задница у всех есть, почему же это должно быть стыдно? Смотри, вон приехали детективы из отдела поджогов.

 Рина узнала и их, и их машину. Сегодня они были в костюмах с галстуками, как бизнесмены. Накануне, когда они работали в «Сирико», она видела их в комбинезонах и касках.

 В тот раз они подошли к дому и поговорили с ней, в точности, как инспектор Мингер. А теперь они вышли из машины и направились к дому Пасторелли. У Рины все сжалось от волнения.

 – Смотри, они идут к дому Джоуи.

 – С моим папой они тоже говорили. Он пошел посмотреть на «Сирико», и они поговорили с ним.

 – Тихо! Смотри. – Рина схватила подругу за руку и потащила ее за собой в сторону, за угол. Девочки спрятались за углом в ту самую минуту, когда миссис Пасторелли открыла дверь. – Она не хочет их впускать.

 – Почему?

 Пришлось напрячь всю силу воли, чтобы не болтать, и Рина лишь покачала головой.

 – Они показывают ей какую-то бумагу.

 – Она испугалась. Все, они входят.

 – Мы подождем, – решительно заявила Рина. Она подошла к краю тротуара и опустилась на корточки между машинами. – Подождем здесь.

 – Мы же должны идти к тебе домой.

 – Это важно. Ты иди, скажи моему папе. – Рина подтолкнула Джину. – А я тут подожду.

 Джина побежала, а Рина уселась поудобнее, устремив глаза на шторы, так и остававшиеся задернутыми второй день подряд, и стала ждать.

 Она встала, когда пришел ее отец – один.

 Заглянув ей в глаза, он сразу же подумал, что на него смотрит уже не ребенок. В этих глазах светилась взрослая ярость.

 – Она не хотела их впускать, но они показали ей бумагу. Наверное, это был ордер, как в «Полиции Майами, отдел нравов». И она их впустила.

 Отец взял ее за руку.

 – Надо бы отослать тебя домой, вот что мне надо сделать. Тебе здесь не место.

 – Но ты ведь меня не прогонишь?

 – Нет, не прогоню. – Гиб вздохнул. – Твоя мама поступает, как считает нужным. У нее есть вера, и ее суровый нрав, и здравый смысл, от которого она никогда не отступится, и ее удивительное сердце. У Фрэн есть вера и доброе сердце. Он верит, что люди добры по своей природе, что хорошие поступки для них естественнее, чем плохие.

 – Не для всех.

 – Нет, не для всех. Белла… ну, сейчас она главным образом сосредоточена на Белле. Она живет чувством, а не умом. Плохи люди или хороши, ей сейчас не так уж важно, если только это не затрагивает ее напрямую. Она, наверно, с годами это перерастет, но она всегда будет сперва чувствовать, а потом уж думать. А Сандер – наше солнышко. Счастливый, веселый, хотя и любит подраться.

 – Он бросился на помощь, когда Джоуи меня бил. Он прогнал Джоуи, а ведь Сандеру всего девять.

 – Да, он такой. Сандер всегда бросается на помощь.

 – Потому что он похож на тебя!

 – Очень приятно это слышать. А ты – мое сокровище. – Гиб нагнулся и поцеловал ее ладошку. – Ты больше всех похожа на маму, но у тебя есть кое-что свое, ни на кого не похожее, – твое любопытство. Ты все разбираешь на части, чтобы посмотреть как оно устроено, как работает. Когда ты была совсем маленькой, тебе бесполезно было говорить: не трогай то, не трогай это. Ты обязательно должна была потрогать, попробовать на ощупь, посмотреть, что будет. На слово ты никогда не верила. Тебе надо было до всего самой докопаться.

 Рина прижалась к отцу. Душная жара нагоняла дрему. Где-то вдалеке слышалось ворчание грома. Рине вдруг стало жаль, что у нее нет какой-нибудь страшной тайны, которую она могла бы доверить отцу. В эту минуту она почувствовала, что ему можно доверить все.

 На другой стороне улицы открылась дверь. Детективы вывели на улицу мистера Пасторелли. Они шли по обе стороны от него. Мистер Пасторелли был в джинсах и в замызганной белой футболке. Он не поднимал головы, как будто ему было стыдно, но Рина видела, как сжаты его челюсти, как напряжен подбородок, и поняла, что он в бешенстве.

 Один из детективов нес большую красную канистру, а другой – большой зеленый пластиковый мешок.

 Миссис Пасторелли громко рыдала, стоя в дверях. Она держала в руках желтое кухонное полотенце и утирала им слезы.

 На шум из своих домов начали выходить люди. Старый мистер Фалко появился в дверях своего дома в своих красных шортах. Миссис Дисальво стояла на тротуаре со своим маленьким сыном Кристофером на руках. Он сосал леденец, и леденец казался таким блестящим, таким ярко-лиловым. Все казалось ярким и отчетливым в солнечном свете.

 Кругом было тихо. Так тихо, что Рина слышала, как миссис Пасторелли с шумом втягивает в себя воздух между рыданиями.

 Один из детективов открыл заднюю дверцу машины, а второй положил руку на голову мистера Пасторелли и усадил его внутрь. Они положили канистру – бензиновую канистру, догадалась Рина, и зеленый пластиковый мешок в багажник.

 Темноволосый детектив с щетиной, как у Санни Крокета,^[7] что-то сказал своему товарищу и пересек улицу.

 – Мистер Хейл! Мы арестовали Пасторелли по подозрению в поджоге. Мы везем его в участок вместе с найденными вещественными доказательствами.

 – Он признался?

 Умберио улыбнулся.

 – Пока нет, но с тем, что у нас есть, можно надеяться, он признается. Мы дадим вам знать. – Он оглянулся на мисс Пасторелли, которая продолжала рыдать. – У нее фингал под глазом, а она по нему убивается. Ну что за люди!

 Он приложил два пальца к виску, словно салютуя, и вернулся к машине. Когда машина отъехала, из дома выбежал Джоуи.

 Он был одет, как отец, в джинсы и футболку, посерев от многочисленных стирок. Выкрикивая ругательства, он бросился следом. И он плакал. У Рины сжалось сердце, когда он увидела его слезы. Он плакал и бежал за машиной, потрясая кулаками.

 – Идем домой, малышка, – тихо сказал Гиб.

 Рина шла домой, держа отца за руку. До нее все еще доносились выкрики Джоуи, не прекращавшего свой бессмысленный бег.

 

 Новости распространились быстро. Это тоже был своего рода пожар – с горячими «карманами», зонами подавленного жара, который взрывался при первом же соприкосновении с воздухом. Возмущение, как запальный фитиль, разнесло пламя по всему району: в дома и магазины, на парковки и в парки.

 Шторы на окнах дома Пасторелли оставались плотно задернутыми, словно легкая ткань могла служить щитом.

 Рине казалось, что двери ее собственного дома вообще перестали закрываться. Соседи шли непрерывным потоком, принося свежие слухи и угощение в глубоких тарелках под крышками, предлагая свою поддержку.

 «Вы знаете, что ему отказали в залоге?»

 «Представляете, она даже к мессе не пошла в воскресенье!»

 «Майк с бензоколонки «Саноко» продал ему бензин!»

 «У меня кузен адвокат, так он говорит, что его могут обвинить в покушении на убийство».

 И все эти слухи и догадки сопровождались неизменной присказкой: «Я так и знал. От такого, как он, только и жди неприятностей».

 Деда и нуни прикатили в своем «Виннибаго»^[8] из самого Бар-Харбора, штат Мэн.^[9] Они оставили свою тачку на подъездной аллее у дяди Сэла в Бель-Эйре: дядя был самым старшим, и у него был самый большой дом.

 Все пошли посмотреть на «Сирико»: дяди, тети, кузены. Это было похоже на парад, только без костюмов и без музыки. Соседи тоже вышли из своих домов, но они, из уважения, близко не подошли, старались держаться в стороне.

 Дед был стар, но крепок, с белыми, как облако, волосами и такими же белыми пышными усами. У него был внушительный живот и широкие сильные плечи.

 Нуни рядом с ним казалась крошечной. Она прятала глаза за стеклами солнцезащитных очков.

 Все много говорили – по-английски и по-итальянски. По-итальянски говорил в основном дядя Сэл. Мама всегда говорила, что дядя Сэл считает, что он в большей степени итальянец, чем итальянские спагетти.

 Рина увидела, как дядя Ларри – его называли Лоренцо, когда хотели поддразнить, – подошел к маме и поднес ее руку к губам. Дядя Ларри был самым младшим в семье и считался тихоней.

 Дядя Джио пристально смотрел на дом Пасторелли, словно хотел прожечь взглядом дырки в шторах. Он слыл «горячей головой». Рина слышала, как он пробормотал по-итальянски что-то резкое, наверное, ругательство или угрозу. Но дядя Пол – Паоло – осуждающе покачал головой. Он всегда был разумным.

 Дед долго молчал. Рине ужасно хотелось знать, о чем он думает. Может быть, он вспоминает те времена, когда у него не было большого живота и волосы не были белыми, когда они с нуни вместе пекли пиццу, когда он повесил свои первый доллар в рамочке на стене.

 Может быть, он вспоминал, как они жили в маленькой квартирке наверху еще до рождения мамы или как однажды мэр Балтимора приезжал пообедать в «Сирико». Или как дядя Ларри разбил стекло и порезал руку, а доктор Тривани бросил свои печеные баклажаны с сыром «Пармезан» и повел его к себе в кабинет в квартале от пиццерии, чтобы зашить ему руку.

 Дед и нуни рассказывали им множество историй о старых временах. Рина любила их слушать, хотя много раз слышала и раньше. Она протиснулась между тетями и кузинами, взяла его за руку.

 – Мне очень жаль, деда.

 Он сжал ее пальчики, а потом вдруг отодвинул один барьеров. Сердце у нее забилось часто и быстро, пока дед вел вверх по ступеням. Через желтую ленту она видела обгорелую до черноты древесину и лужи грязной воды на полу. Один высоких табуретов расплавился и изогнулся в причудливой форме. Всюду были следы огня, пол местами был прожжен, местами вздулся.

 К своему изумлению, Рина увидела банку аэрозольной краски, врезавшуюся в стену, да так и застывшую, словно ею выстрелили из пушки. Радостных и солнечных красок не осталось, не было больше толстых свечей, воткнутых в оплывшие воском бутылки, не было на стенах красивых картинок, нарисованных рукой ее матери.

 – Я вижу здесь призраков, Катарина. Это добрые духи. Их не отпугивает огонь. Гибсон? – Дед повернулся, и папа подошел к нему. – У тебя страховка есть?

 – Да. Они уже приходили, осматривали. Со страховкой каких проблем не будет.

 – Хочешь использовать страховую премию на ремонт?

 – Тут двух мнений быть не может. Мы начнем прямо завтра, если нам разрешат войти.

 – И с чего ты собираешься начать?

 Дядя Сэл начал было говорить – у него было свое мнение по любому поводу, – но дед властно поднял палец вверх. И, словам Рининой мамы, он был единственным, кто мог застав вить дядю Сэла проглотить язык.

 – «Сирико» принадлежит Гибсону и Бьянке. Им решать, что и как делать. Чем семья может помочь?

 – «Сирико» принадлежит мне и Бьянке, но все началось с вас. Я хотел бы выслушать ваш совет.

 Дед улыбнулся. Рина видела, как эта улыбка раздвигает его пышные белые усы и прогоняет печаль из глаз.

 – Ты мой любимый зять.

 Это была старая семейная шутка. Соль заключалась в том, что Гибсон был его единственным зятем. Дед вышел обратно за ограждение и вернул барьер на место.

 – Давай вернемся в дом, там поговорим.

 Пока они, снова как на параде, шествовали друг за другом обратно к дому, Рина заметила, как дернулась штора на одном из окон у Пасторелли.

 

 Слово «поговорим» было весьма вольным термином для описания события, собравшего вместе всю семью. Для этого потребовалось неимоверное количество самой разнообразной еды, старшим детям было велено присматривать за младшими, что вылилось в бесчисленные перебранки и даже драки. Под настроение детей бранили или смеялись над ними.

 В доме стоял стойкий запах чеснока и свежего базилика. И еще в доме стоял страшный шум.

 Когда дед сказал Рине, что она должна прийти в столовую, где собрались все взрослые, она едва справилась с волнением.

 Стол был раздвинут во всю длину, и все равно всем места не хватило. Дети играли во дворе, кое-кого из женщин отрядили за ними присматривать. Рина была единственной из детей в столовой, где сидели мужчины, мама и тетя Мэг, которая была адвокатом и считалась очень умной.

 Дед сам положил из большой фарфоровой супницы порцию спагетти на тарелку Рине.

 – Итак, этот мальчишка, этот Джоуи Пасторелли, он тебя ударил, верно?

 – Он ударил меня в живот и сбил с ног. И снова ударил.

 Дед выдохнул через нос, а нос у него был большой, и звук получился такой, как у быка, когда он фыркает, прежде чем броситься на врага.

 – Мы живем в такое время, когда считается, что мужчины и женщины равны, но все равно это неправильно, когда мужчина бьет женщину или когда мальчик бьет девочку. Но… что-то такое сказала или сделала этому мальчику, что он решил тебя побить?

 – Я стараюсь держаться от него подальше, потому что всегда задирается. И в школе, и на улице. Однажды он вынул карманный нож и сказал, что зарежет Джонни О'Хару, потому что он глупый Пэдди,^[10] а сестра Вероника отняла у него нож и послала его к матери настоятельнице. Он… он иногда так смотрит на меня, что у меня живот болеть начинает.

 – В тот день, когда он тебя ударил, что ты делала?

 – Играла с Джиной на школьной площадке. Мы играли в лапту, но было слишком жарко. Нам захотелось мороженого, и Джина побежала спросить у своей мамы, не даст ли она нам денег на мороженое. У меня вообще-то было восемьдесят восемь центов, но на две порции этого не хватало. А тут Джоуи подошел и говорит: «Пойдем со мной, я тебе кое-что покажу». Я не хотела с ним идти, и я сказала: нет, я жду Джину. У него лицо было красное-красное, как будто он бежал, он разозлился, схватил меня за руку и потащил за собой. Ну, я вырвалась и сказала, что никуда с ним не пойду. И тогда он ударил меня в живот. И он назвал меня нехорошим словом, которое означает… – Рина умолкла и робко посмотрела на родителей. – Я в словаре посмотрела.

 – Ну, конечно, ты посмотрела, – пробормотала Бьянка и оглядела собравшихся. – Он назвал ее маленькой курвой. Это отвратительное слово, Катарина. Больше мы его в этом доме произносить не будем.

 – Да, мэм.

 – Твой брат пришел тебе на помощь, – продолжил дед. Потому что он твой брат, и потому что это правильно – помогать другим в беде. Твой отец тоже поступил правильно: он пошел поговорить с отцом мальчика. Но тот повел себя не как мужчина: он не сделал того, что должен был сделать, а нанес удар в спину твоему отцу. Скажи, Рина, это все случилось из-за тебя? Нет ли в этом твоей вины?

 – Нет деда. Но я виновата, что испугалась и не стала сама с ним драться. Я больше не буду бояться.

 Дед невесело рассмеялся.

 – Учись лучше быстро бегать, – сказал он. – А вот если не сможешь убежать, тогда дерись. А теперь, – он откинулся на спинку стула и взял вилку, – вот мой совет. Сальваторе, у твоего зятя строительный бизнес. Когда мы решим, что именно нам требуется, ты достанешь нам все материалы со скидкой. Джио, кузен твоей жены водопроводчик, не так ли?

 – Я с ним уже поговорил. Все, что вам понадобится, Бьянка, Гиб.

 – Мэг, нужно поговорить со страховой компанией. Если уж нам предстоит прыгать через обручи, чтобы получить чек, хорошо бы свести их число к минимуму. Ты этим займешься?

 – Конечно. Мне хотелось бы взглянуть на полис, посмотреть, что там можно изменить или улучшить на будущее. И это еще не все. Заведено уголовное дело на этого… – тетя Мэг многозначительно подняла брови, глядя на Рину, – этого человека. Когда дело будет слушаться в суде, возможно, Рине придется давать показания. Вряд ли, но этого исключать нельзя. Я уже зондировала почву, – добавила она. – Обычно обвинение в поджоге доказать почти невозможно, но на этот раз у них все схвачено железно.

 – Следователи работали скрупулезно, а вот поджигатель попался на редкость глупый. Прокурор считает, что он будет торговаться: сознается в поджоге, чтобы избежать более тяжкого обвинения в покушении на убийство. Доказательства у них есть, да к тому же два предыдущих привода по подозрению в поджоге.

 Мэг намотала на вилку порцию спагетти, а вокруг нее за столом взорвался гул голосов.

 – Этим летом он потерял работу автомеханика, – продолжала она, дождавшись тишины. – Через несколько дней в автомастерской, откуда его уволили, произошло подозрительное возгорание. Ущерб оказался минимальным, так как другой механик в тот самый вечер решил воспользоваться автомастерской для любовного свидания. Они опросили служащих, включая уволенного Пасторелли, но доказать поджог не смогли. Пару лет назад у него вышла ссора с братом жены в Вашингтоне. Его шурин работал на подстанции электропитания. Кто-то бросил в окно «коктейль Молотова». Одна… – тетя Мэг снова бросила настороженный взгляд на Рину, – ночная леди видела фургон, отъезжающий на большой скорости, даже запомнила часть номера. Но жена Пасторелли поклялась, что он был дома всю ночь, и они поверили ей, а не свидетельнице. – Мэг подняла свой бокал с вином. – Теперь они используют эти случаи для установления почерка и точно пришьют ему это дело.

 – Если бы инспектор Мингер и наши детективы из отдела поджогов вели те дела, они бы его остановили.

 Мэг улыбнулась Рине.

 – Возможно. Но теперь они уж точно его остановят.

 – Лоренцо?

 – Готов подставить плечо, можете на меня рассчитывать. У меня есть друг, он занимается настилкой полов. Могу устроить материалы и работы по хорошей цене.

 – У меня есть для тебя самосвалы и рабочие руки, – добавил Пол. – У шурина одного моего друга бизнес по поставкам ресторанного оборудования. Добуду тебе хорошую скидку.

 – Ну, если все это у нас будет плюс помощь соседей, тогда мы с Бьянкой и детьми можем взять деньги и с легкой душой махнуть на Гавайи.

 Папа шутил, но голос у него чуть заметно дрогнул, и Рина поняла, что он растроган.

 

 Когда с разговорами и едой было покончено и кухня приведена в порядок, когда последние дяди, тети и кузены покинули дом, Гиб взял бутылку пива и вышел с нею на крыльцо. Ему надо было многое обдумать, и он предпочитал делать это в компании бутылки холодного пива.

 Семья Бьянки пришла на помощь. Ничего иного он и не ждал. От своих собственных родителей Гиб не услышал ничего кроме: «Ну надо же, какой ужас». Впрочем, ничего другого он не ожидал.

 Так уж устроена жизнь.

 Но сейчас он думал о том, что два года прожил в одном квартале с человеком, который устраивал пожары, чтобы выплеснуть свои обиды и раздражение. С человеком, который сжег его ресторан, а мог бы с такой же легкостью сжечь и его дом.

 С человеком, двенадцатилетний сын которого напал – господи, неужели он собирался ее изнасиловать? – на его младшую дочь.

 Ему стало тошно при одной мысли об этом. Он напомнил себе, что был слишком доверчив, слишком мягок.

 Он был обязан защищать свою жену и четверых детей, но сейчас ему казалось, что он не справится с этой задачей.

 Он отпил глоток из небольшой бутылки «Перони»,^[11] и тут у тротуара остановилась машина Джона Мингера. Мингер был в футболке и брюках цвета хаки, заправленных в старые холщовые сапоги. Он пересек тротуар.

 – Гиб!

 – Джон!

 – Минутка найдется?

 – Сколько угодно. Пива хотите?

 – Не откажусь.

 – Присядьте. – Гиб похлопал по ступеньке, а сам поднялся и вошел в дом. Вернулся он с упаковкой из шести бутылок, в которой пустовало одно гнездо.

 – Приятный вечер. – Джон запрокинул бутылку. – Стало прохладнее.

 – Да уж. Приближаемся к пятому кругу ада. Всего-навсего.

 – Выдался трудный денек?

 – Да нет, не сказал бы. – Гиб оперся локтем о верхнюю ступеньку. – Сегодня приехали родственники моей жены. Тяжко было смотреть на ее родителей, когда мы отвели их туда. – Он кивнул в сторону «Сирико». – Но они выдержали. Более того, они готовы засучить рукава и взяться за работу. Помощников у меня будет столько, что сам я могу сидеть, ковырять в носу, а мое хозяйство само собой восстановится и пицца начнет выпекаться уже через месяц.

 – Поэтому вы чувствуете себя ничтожеством? Именно этого он и добивается.

 – Пасторелли? – Гиб поднес бутылку ко рту. – Он своего добился, будь он неладен. Его сын напал на мою дочь, а до меня только теперь дошло, что, господи ты боже мой, он же изнасиловать ее хотел. Изнасиловать мою маленькую девочку!

 – Но у него же ничего не вышло. Да, у нее есть синяки и ссадины, но это все. А если вы будете думать о том, что могло бы быть, ничего хорошего из этого не выйдет.

 – Их надо оберегать, это долг отца. Вон моя старшая пошла на свидание. Хороший мальчик, а я в ужасе.

 – Гиб, для таких, как Пасторелли, самое желанное – нагнать страху. Это помогает ему ощутить собственную силу.

 – Значит, мне не суждено его забыть, верно? Да, это делает его чертовски сильным. Извините. – Гиб выпрямился и нервно провел рукой по волосам. – Это у меня так, приступ жалости к себе, вот и все. Целая семья – я их всех даже сосчитать не могу! – готова прийти мне на помощь, соседи за меня горой. А все остальное надо с себя стряхнуть.

 – Стряхнете. Может быть, вот что вам поможет. Я приехал сказать, что вход вам разрешен, можете начинать ремонт. Я думаю, тем самым вы кое-что отнимете у него. Точнее, вернете себе кое-что из того, что он у вас отнял.

 – Хорошо было бы наконец начать что-нибудь делать.

 – Его посадят, Гиб. Я вам прямо скажу: лишь малая часть дел о поджоге заканчивается арестом, но его мы все-таки взяли. Сукин сын запрятал в сарай башмаки и шмотки, от которых разит бензином. Бензин он купил по соседству, у мальчишки обслуживающего заправку «Саноко», и мальчишка знает его в лицо. В одежду он замотал ломик, тот самый, которым дверь взламывал. Он был так глуп, что угостился вашим пивом из холодильника, прежде чем поджечь. Выпил одну, пока был там. Мы сняли его «пальчики» с бутылки. – Джон поднял свою бутылку «Перони», посмотрел сквозь нее на свет. – Люди думают, огонь поглощает все. А он оставляет нетронутым то, чего не ждешь. Например, бутылку «Будвайзера».^[12] Он взломал вашу кассу, взял мелкую наличность. Остальное было в банковском конверте, и конверт мы нашли при нем. Нашли его отпечатки внутри кассового ящика, на холодильнике у вас в кухне. В общем, его общественный защитник пошел на сделку.

 – Суда не будет?

 – Слушание по приговору. Я хочу, чтобы вы все правильно поняли, Гиб. Многие люди считают поджог преступлением направленным на уничтожение имущества. Но это не так. И вы знаете, что не так. Оно направлено против людей, против тех, кто теряет свой дом или свои бизнес, против тех, кто вынужден смотреть, как их труды, их воспоминания развеиваются дымом по ветру. То что он сделал, было актом злобной мести, направленной лично против вас и вашей семьи. Теперь он за это заплатит.

 – Да.

 – Жена не смогла наскрести денег на залог или на адвоката Она пыталась. Сын тоже попал на заметку. В последний раз, когда там была полиция, он швырнул стулом в одного из полицейских. Мать умолила не забирать его, и они решили оставить все как есть. Но я вам советую не спускать с него глаз.

 – Я так и сделаю, но вряд ли они останутся здесь. Они арендуют дом и уже задолжали за три месяца. – Гиб пожал плечами. – Все соседи только об этом и говорят. Но вы правы, мне давно уже следовало проснуться и следить в оба за тем, что у меня есть.

 – Вы женаты на самой красивой женщине, какую мне когда-либо приходилось видеть. Надеюсь, вы не обидитесь на мои слова.

 – С какой стати мне обижаться? – Гиб открыл еще одну бутылку пива. – Когда я в первый раз ее увидел, в меня словно молния ударила. Зашел в пиццерию с приятелями. Мы хотели перекусить, а потом обойти окрестности, заглянуть в какой-нибудь бар, может, подцепить пару девочек. А тут она. Как будто кулаком мне грудь пробила, схватила сердце и стиснула. Она была в джинсах в обтяжку и в такой белой блузочке в сборку – они это называют «крестьянский фасон». Спроси меня за минуту до этого, верю ли я в любовь с первого взгляда, я сказал бы: «Черта с два». Но это было именно оно. Она повернула голову и посмотрела на меня. И конец. Я увидел всю свою будущую жизнь в ее глазах. – Гиб засмеялся, казалось, у него стало немного легче на душе. – Вот что поразительно: это продолжается до сих пор. Вот уже скоро двадцать лет, как мы женаты, а я по-прежнему вижу все, когда смотрю на нее.

 – Вам везет. Вы счастливый человек.

 – Вы правы. Я бы все на свете отдал только ради нее одной. Но получил гораздо больше: всю эту жизнь, работу, семью. У вас есть дети, Джон?

 – Есть. Сын и две дочери. А также внук и внучка.

 – Внуки? Кроме шуток?

 – Свет моих очей. Я был не слишком хорошим отцом, пока мои дети росли. Не сделал для них всего, что мог бы. Мне было девятнадцать, когда появился первый. Моя девушка «залетела», мы поженились. Дочка родилась два года спустя, вторая – еще через три года. Я тогда тушил пожары. Такая жизнь графика тяжело сказывается на семье. Я не ставил их на первое место, и это моя вина. Поэтому мы развелись. Вот уже десять лет назад.

 – Мне очень жаль.

 – А знаете, что самое смешное? После этого наши отношения наладились. Мы сблизились. Может быть, развод сжег плохое и освободил место для хорошего. Итак, – Джон запрокинул бутылку и допил все до конца, – если у вашей жены незамужняя старшая сестра, я свободен.

 – Только братья, но у нее целое море кузин.

 Они немного помолчали. Это было дружеское молчание.

 – Это хорошее место. – Джон затянулся сигаретой, окидывая взглядом округу. – Хорошее место, Гиб. Если вам не помешает лишняя пара рук при ремонте, рассчитывайте на меня.

 – Я буду вам очень признателен.

 

 Рина лежала в постели у себя в комнате на втором этаже и слушала их голоса, доносившиеся до нее через открытое окно, за которым в небе уже сгущались мягкие летние сумерки.

 Было уже совсем темно, когда Рину разбудили пронзительные крики. Она вскочила с постели с мыслью о пожаре. Он вернулся. Он вернулся, чтобы сжечь ее дом.

 Оказалось, что это не пожар. Это кричала Фрэн. Фрэн стояла на тротуаре, спрятав лицо на плече у мальчика, который водил ее в кино.

 В гостиной работал телевизор, но звук был приглушен. Ее мама и папа были уже в дверях. Протолкавшись между ними, Рина увидела, почему кричала Фрэн, почему мама и папа застыли, словно окаменевшие, в открытых дверях.

 Горел пес. Его шкурка тлела и дымилась, дымилась кровь вытекавшая из его горла. Она уже образовала лужицу на тротуаре. Рина узнала Фабио, хриплоголосого пса Джоуи Пасторелли.

 Она смотрела, как вслед за его отцом полиция увозит и Пасторелли. Но он не опускал головы, как его отец, а в его глазах горел злобный мстительный огонек.

 Это был один из последних моментов бесконечно долгого, жаркого августа, запомнившихся ей с абсолютной ясностью. В то лето ее детство кончилось.

 Она запомнила злобный огонек в глазах Джоуи, его гордую походку, пока его вели к полицейской машине. И она запомнила его руки, перепачканные кровью его собаки.

 Май 1992 г.

 

 Приторно-тягучие звуки «Эмоций» Мэрайи Кэри доносились через стену соседней комнаты. Это был нескончаемый поток, неукротимая пенная лава.

 Рина была не против музыки. Она была не против бесконечных вечеринок, поминутно вспыхивающих ссор, она была бы не против грома небесного. В конце концов, она выросла в большой и шумной семье.

 Но Рина решила, что, если ее соседка по общежитию еще раз заведет эту песню, она проткнет ей глаз карандашом, а потом заставит ее съесть этот проклятый компакт-диск вместе с футляром, усеянным стразами.

 Черт побери, у нее сессия в самом разгаре! В этом семестре у нее просто убийственная нагрузка.

 Но дело того стоило, напомнила она себе. Дело того стоило.

 Рина отодвинулась от компьютера и устало потерла глаза. Может, ей не помешает небольшой перерыв. Или затычки для ушей.

 Она встала, не обращая внимания на хаос, неизбежное следствие совместного проживания двух студенток в маленькой тесной комнатке общежития, и открыла мини-холодильник, чтобы взять банку пепси. В холодильнике обнаружились открытая картонка обезжиренного молока, четыре коробки коктейля для похудания, бутылка диетического лимонада и пакет морковных чипсов.

 Нет, это просто невыносимо. Ну почему все берут ее продукты без спроса? Конечно, у Джины никто ничего не возьмет, она вечно сидит на диете, кому нужна вся эта низкокалорийная дребедень? И все-таки.

 Рина села на пол и смерила взглядом горы книг и тетрадей у себя на столе, пока голос Мэрайи плавал в ее переутомленном мозгу подобно целой стае злобных русалок.

 С чего она взяла, что сможет это выдержать? Почему решила, что хочет окончить колледж? Она могла бы, по примеру Фрэн, пойти в семейный бизнес.

 Тогда прямо сейчас она могла бы быть дома. Или пойти на свидание, как любая нормальная девушка. Когда-то ей не терпелось достичь подросткового возраста. Это была ее мечта. И вот она уже вышла из подросткового возраста, а каков итог? Она сидит на полу в тесной комнатке общежития, лишенная собственной банки пепси и похороненная под грудой учебников, за которую мог бы взяться разве что безумный мазохист.

 Ей восемнадцать, а она еще ни разу в жизни не занимал сексом. У нее и приличного бойфренда до сих пор не было, так, сплошное недоразумение.

 Белла в следующем месяце выходит замуж, Фрэн отбивается от поклонников чуть ли не дубинкой, Сандер вечно окружен целой стаей фей, по выражению мамы.

 А вот она сидит одна в субботний вечер, потому что у нее носу экзамены, а она так же одержима желанием их сдать, как ее соседка – Мэрайей Кэри.

 О нет, вдруг поняла Рина, теперь это была Селин Дион.

 Нет, лучше умереть!

 А ведь она сама виновата. Это ведь она занималась до посинения, а по выходным больше работала, чем бегала на свидания. Потому что она знала, что ей нужно. Она это знала с той памятной жаркой недели в августе.

 Ей нужно было разобраться с огнем.

 Поэтому она училась, но ей нужно было нечто больше, чем знания. Ей нужна была стипендия. Она работала, копила деньги, прятала их, как белка, на случай, если ей не удастся получить стипендию. Но ей удалось. И вот она здесь, в университете Мэриленда, делит комнату со своей старой подругой и уже подумывает об аспирантуре.

 Когда семестр закончится и она поедет домой, будет работать в лавочке, а все свободное время проводить в пожарной части. Или в разговорах с Джоном Мингером. В попытках уговорить его взять ее с собой.

 Ну разумеется, предстоит свадьба Беллы. Последние девять месяцев только и было разговору, что о Беллиной свадьбе. Если хорошенько подумать, эта свадьба сама по себе была веской причиной, чтобы сидеть здесь в одиночестве субботним вечером.

 Бывают перспективы и похуже.

 Если она когда-нибудь выйдет замуж – а это означало бы, что для начала ей надо обзавестись настоящим официальным бойфрендом, – она все устроит по-простому. Пусть Белла бегает на бесчисленные примерки своего немыслимо навороченного подвенечного наряда и ведет бесконечные, со слезами и истериками, дебаты о туфлях, прическах и цветах. Пусть она разрабатывает напоминающие военную кампанию планы грандиозного свадебного пира.

 Сама Рина предпочла бы скромное семейное венчание в церкви Святого Леопольда, а потом вечеринку в «Сирико».

 Но, скорее всего, ей предстоит участь вечной подружки невесты. Она уже успела стать экспертом в этом деле.

 О боже, сколько раз подряд Лидия может прослушивать песню из «Красавицы и чудовища»? И как она при этом ухитряется не впасть в кому?

 Охваченная внезапным порывом вдохновения, Рина проложила себе дорогу к своему портативному проигрывателю, раскидывая попадающиеся под ноги вещи, перебрала коллекцию компакт-дисков и мстительно врубила на полную мощность «Командный дух» группы «Нирвана».

 Пока шла война между канадской дивой и мусорным роком, зазвонил телефон.

 Она не приглушила музыку – теперь это было делом принципа, – поэтому ей пришлось кричать в телефон.

 Третий взрыв музыки оглушил ее из телефонной трубки, когда Джина прокричала:

 – Вечеринка!

 – Я же тебе говорила, мне заниматься надо.

 – Вечеринка! Брось, Рина, веселье только начинается. Надо же когда-то жить.

 – Разве тебе не сдавать литературу в понедельник?

 – Вечеринка!

 Рина невольно рассмеялась. Джине всегда удавалось ее развеселить. Религиозная фаза, через которую она проходила в то лето, когда случился пожар, трансформировалась в фазу увлечения поэзией, затем в помешательство на рок-звездах, затем в помешательство на моде и супермоделях. Теперь она была помешана на вечеринках.

 – Смотри, провалишь экзамен!

 – Я вручаю свою судьбу высшим силам и промываю мозги дешевым вином. Давай, Рина. Джош здесь. Спрашивает, где ты.

 – Правда?

 – На вид – тоскующий и унылый. Слушай, не морочь мне голову, ты все равно все сдашь на «отлично». Лучше приходи и спаси меня, пока я по пьяне не отдалась первому встречному козлу. Хотя, с другой стороны…

 – А где празднуют? – спросила Рина.

 – У Джен и Деб.

 – Двадцать минут, – со смехом сказала Рина и повесила трубку.

 Ей понадобилось именно столько, чтобы снять с себя старенький тренировочный костюм, натянуть джинсы, решить, что надеть сверху, и справиться с волосами, которые падали на спину непокорной копной.

 Она так и не приглушила музыку, пока одевалась и красилась, стараясь при помощи румян замаскировать бледность перезанимавшейся перед экзаменами отличницы.

 «Лучше бы позаниматься. Лучше бы выспаться. Лучше бы не ходить», – твердила себе Рина, торопливо крася ресницы.

 Но она устала, и ей надоело вечно поступать правильно. Уж лучше повеселиться часок да заодно присмотреть за Джиной, пока та действительно не наделала глупостей.

 И увидеть Джоша Болтона.

 Господи, до чего же он хорош собой! Сияющие, как солнце, волосы, ослепительно голубые глаза и эта чудная застенчивая улыбка. Ему было двадцать, он стажировался по литературе. Собирался стать писателем.

 И он спрашивал о ней!

 Да, это будет именно с ним. Она была в этом уверена на девяносто девять процентов. Он будет у нее первым.

 Может, даже сегодня. Рина отложила тушь и посмотрела на себя в зеркало. Может быть, именно сегодня она узнает, на что это похоже. Она прижала ладонь к животу, где все трепетало от нервного ожидания. Может быть, в последний раз она смотрит на себя в зеркало и видит в нем девственницу.

 Она была к этому готова и хотела, чтобы у нее это случилось с кем-нибудь вроде Джоша. Чтобы он был милым и прекрасным, как мечта, но все-таки с опытом, чтобы избежать неловкой возни.

 Рина скорее дала бы себя убить, лишь бы ее не заподозрили в неопытности. Разумеется, в теории она все изучила. Всю анатомию, всю физическую сторону. А с романтической стороной познакомилась по книгам и фильмам. А вот практическую сторону – раздеться догола и соединиться телами – ей еще только предстоит освоить.

 И не такое это дело, которое можно смоделировать, чтобы попрактиковаться на муляжах или тренажерах и освоить технику.

 Поэтому ей нужен понимающий и чуткий партнер, который проведет ее через все трудные места, пока она сама не освоится.

 Она его не любит? Нет. Ну и что? Для нее это никакой роли не играет. Зато он ей очень нравится. И она же не Белла, ей не нужно замужество.

 Во всяком случае, пока.

 Ей просто хочется узнать, почувствовать, понять, как это работает. И, может быть, это глупо, но ей хотелось расстаться с этим последним атрибутом детства. Все эти мысли преследовали и мучили ее. Наверное, именно поэтому в последнее время она стала такой рассеянной и беспокойной.

 И ее, разумеется, одолевали сомнения.

 Она схватила сумку, выключила музыку и выскочила за дверь.

 Стоял прекрасный теплый вечер, небо было усыпано звездами. Глупо было бы тратить такой вечер на перечитывание конспектов по химии, твердила себе Рина, направляясь к автостоянке. Она запрокинула голову к небу и улыбнулась, но вдруг почувствовала ползущий по позвоночнику холодок. Оглянувшись через плечо, она пристально осмотрела траву, дорожки, фонарные столбы.

 Никто за ней не следит, черт побери, одернула себя Рина, но все-таки ускорила шаг. Просто ее преследует чувство вины. Ничего, она сможет с этим жить.

 Рина села в свой старенький «Додж», купленный на рынке подержанных машин, и, поддавшись суеверному чувству, все-таки заблокировала изнутри все двери, прежде чем тронуться места.

 Дом, снятый группой студентов в складчину, находился в пяти минутах езды от территории колледжа. Старый трхехэтажный кирпичный дом весь светился огнями, как на Рождество. Вечеринка вывалилась на лужайку перед домом, из распахнутых дверей слышалась музыка.

 Рина почуяла в воздухе сладковатый запах травки. До нее донеслись возбужденные голоса, обсуждающие достоинства Эмили Дикинсон,^[13] текущую администрацию и более безопасные темы, например, подающих и отбивающих команды «Иволги».

 Как только Рина попала внутрь, ей пришлось протискиваться в тесноте, она едва избежала столкновения с каким-то алкогольным напитком, который ей чуть не выплеснули на грудь. Она с облегчением отметила, что не все люди, заполонившие помещение, ей незнакомы.

 Джина заметила ее, пробилась к ней и схватила за плечо.

 – Рина! Ты здесь! У меня такие новости!

 – Ничего не говори, пока не съешь целую коробку «Тик-так».

 – Вот дерьмо! – Джина ухитрилась сунуть руку в карман джинсов – таких тесных, что их можно было счесть смирительной рубашкой, надетой не на ту часть тела. Коктейль для быстрого похудания не стесал с нее ни одного из двенадцати фунтов, набранных за первый семестр.

 Джина вытащила маленькую пластиковую коробочку, которую всегда носила с собой, и вытряхнула несколько освежающих апельсиновых пастилок себе на ладонь.

 – Я пила, – пояснила она, хрустя пастилками.

 – Кто бы мог подумать? Брось тут свою машину, я отвезу тебя домой. Этому столику больше не наливать.

 – Да ладно, все равно меня скоро стошнит. И тогда мне станет лучше. И вообще, все это неважно. Новости! – Она протащила Рину через забитую людьми кухню на задний двор.

 Здесь тоже были люди. Неужели весь студенческий городок решил завалить сессию?

 – Скотт Делотер провалился по всем предметам и решил бросить учебу, – объявила Джина, сопроводив свои слова победным буги.

 – Кто такой Скотт Делотер и почему ты так радуешься его несчастью?

 – Он тут живет. А теперь съезжает. Да знаешь ты его! Ну, такой коротышка с крупными зубами. А радуюсь я потому, что его несчастье – это наш выигрыш! Смотри, в следующем семестре им будет одного не хватать, и еще один в декабре выпускается, значит, тоже аут. Джен говорит, они могут втиснуть нас обеих на следующий семестр, если мы согласны спать в одной комнате. А мы и так спим в одной комнате! Рина, мы можем выбраться из общежития!

 – Переехать сюда? Джина, спустись на землю! Мы не потянем.

 – Мы же будем делить квартплату на четверых! Не так уж это дорого. – Джина схватила подругу за руки, ее черные глаза затуманились от возбуждения и вина, голос дрожал от восторга. – Три ванные! Три ванные на четверых, а не одна на шесть.

 – Три ванные… – Рина повторила это, как молитву.

 – Это же спасение! Когда Джен мне сказала, у меня было видение. Видение, Рина. Мне показалось, что Пречистая Дева улыбается мне. И она держала оливковую ветвь.

 – Три ванные, – повторила Рина. – Нет-нет, я не должна соблазняться блестящими побрякушками. Квартплата какая?

 – Ну… с учетом того, что она делится да плюс к тому тебе больше не понадобится пособие на питание в столовке, потому что готовить мы будем здесь, можно считать, что это бесплатно.

 – Так много?

 – Мы обе будем работать этим летом. Мы можем экономить. Откладывать. Ну, Рина, ну, я тебя очень, очень, очень прошу. Ответ надо давать быстро. Смотри, у нас будет двор. – Джина повела рукой вокруг. – Мы сможем посадить цветочки, черт, мы сможем выращивать овощи и продавать на местном рынке. Мы будем зарабатывать деньги, живя здесь!

 – Скажи мне, сколько, Джина.

 – Нет, сначала я принесу тебе выпить…

 – Да говори уже, не телись!

 Рина поморщилась, когда Джина назвала сумму ежемесячной квартплаты.

 – Но ты должна учесть…

 – Тихо, дай мне подумать. – Закрыв глаза, Рина начала вычисления. Будет туговато, решила она, но если они сами будут готовить, меньше тратить на тряпки, кино, компакт-диски… Она сможет обойтись без обновок ради такого чуда, как три ванные. – Я в игре.

 Джина издала победный клич, заключила Рину в объятия и закружила ее.

 – Это будет потрясающе! Дождаться не могу. Пошли, достанем вина и выпьем за академическую неуспеваемость Скота Делотера.

 – Звучит подло, но случаю соответствует. – Они сделали еще один круг, и вдруг Рина остановилась как вкопанная. – Привет, Джош.

 Он закрыл за собой заднюю дверь и улыбнулся медлительной застенчивой улыбкой, от которой у нее задрожали ноги.

 – Привет! Слышал, что ты здесь.

 – Угу. Я решила устроить небольшой перерыв, а то уже мозги из ушей потекли.

 – Есть еще завтрашний день для последнего рывка.

 – Вот и я ей то же самое говорю. – Джина одарила их обоих сияющей улыбкой. – Слушайте, вы тут потолкуйте вдвоем, а я пойду травить в одну из трех ванных, которые вскоре станут моими. – Она в последний раз пьяным жестом обняла Рину. – Я так счастлива!

 Джош проводил ее взглядом!

 – Почему Джина так довольна, что ее тошнит?

 – Она довольна, потому что мы переезжаем сюда в следующем семестре.

 – Правда? Вот здорово! – Все еще держа руки в карманах, он шагнул к ней, наклонил голову и поцеловал ее. – Мои поздравления!

 Ее кожу опалило жаром. Она нашла это ощущение завораживающим и восхитительно взрослым.

 – Я думала, мне понравится жить в общежитии. Это было приключение. Мы с Джиной выросли по соседству, решили учиться вместе. Но кое-кто из наших соседок по этажу меня на потолок загоняет. Одна из них сутками крутит Мэрайю Кэри и сводит меня с ума.

 – Я бы сказал, это коварный план.

 – Мне кажется, он успешно претворяется в жизнь.

 – Ты выглядишь замечательно. Я рад, что ты пришла. Я как раз собирался уходить, когда услышал, что ты здесь.

 – О! – Ее радость угасла. – Ты уходишь…

 Он улыбнулся и взял ее за руку.

 – Уже нет.

 

 Бо Гуднайт сам не знал, что он делает в чужом доме среди толпы незнакомых ему студентов колледжа. Но вечеринка есть вечеринка, и он позволил Брэду затащить себя сюда.

 Музыка была неплохая, девушек было много. Высокие, миниатюрные, полненькие, стройные. Прямо-таки шведский стол, выбирай на вкус.

 Брэд, например, уже выбрал себе одну. Он был от нее без ума, и именно из-за нее они были сейчас здесь.

 Она была подругой подруги одной из девушек, живущих в этом доме. И Бо она понравилась, даже очень. Честно говоря, он и сам бы за ней приударил, если бы Брэд первым не положил на нее глаз.

 Правила дружбы обязывали его отступить.

 Зато Брэд проиграл, когда они бросили монетку, и теперь должен был везти его, Бо, домой. Пожалуй, им обоим не стоило пить: они еще не достигли совершеннолетия.^[14] Но вечеринка есть вечеринка, подумал Бо, потягивая пиво.

 К тому же он сам зарабатывал себе на жизнь, сам платил за квартиру, сам себе готовил как умел. Он был не менее взрослым, нет… черт побери, он был куда взрослее старшекурсников, опрокидывающих рюмку за рюмкой.

 Прикидывая свои шансы, он окинул взглядом комнату. Он был худым и длинноногим двадцатилетним парнем с волнистыми черными волосами и мечтательными зелеными глазами. У него были тонкие черты лица, такие же изящные, как его телосложение, но он с гордостью отмечал, что сумел нарастить неплохие бицепсы, размахивая молотком и таская доски.

 Доносившиеся до Бо обрывки разговоров – ворчанье насчет экзаменов, споры о политологии и феминистских проектах – выбивали его из колеи. Колледж был не для него. Последний звонок в средней школе стал счастливейшим днем его жизни. До окончания школы он подрабатывал каждое лето – сперва чернорабочим, потом подмастерьем и вот теперь, к двадцати годам, стал профессиональным столяром и плотником с весьма приличным заработком.

 Он обожал мастерить вещи из дерева, у него это хорошо получалось. А может быть, у него хорошо получалось, потому что он обожал свою работу. Свое образование он получил на работе, среди запахов опилок и пота.

 И это было ему по душе.

 Он сделал себя сам. В отличие от большинства присутствующих он не рассчитывал на папочку, который оплатит его счета.

 Внезапная нотка озлобления в собственных мыслях поразила и даже немного смутила его. Загасив ее, Бо расслабил плечи. Он еще раз оглядел комнату и нацелился на пару девчонок, сидевших рядом на диване и занятых болтовней друг с другом.

 Рыженькая выглядела очень даже многообещающе, а в случае неудачи брюнетка могла составить ей достойную замену.

 Бо сделал шаг по направлению к ним, но тут его перехватил Брэд.

 – Прочь с дороги. Я как раз собрался согреть пару одиноких женских сердец, – проворчал Бо.

 – Я же тебе говорил, получишь удовольствие. А я уже получаю. Мы с Кэмми собираемся уходить, едем к ней. Не в обиду будет сказано, я выиграл очко.

 Бо взглянул на своего приятеля и заметил самодовольное предвкушение секса за стеклами очков Брэда.

 – Ты меня бросаешь в чужом доме, где я никого не знаю, чтобы забраться в постель с девушкой?

 – Безусловно.

 – Ну что ж, вполне разумно. Если она вышвырнет тебя пинком под зад, на меня не рассчитывай. Сам добирайся до дому.

 – Без проблем.

 Она пошла взять свою сумку…

 – Погоди! Бо крепко схватил Брэда. за плечо, увидев эту девушку в толпе. Целая копна непокорных кудрей золотистого цвета свежей дубовой древесины. Она смеялась, и ее высокие скулы, обтянутые тонкой, как фарфор, кожей, окрасились нежным румянцем.

 Он видел ее смеющийся рот с маленькой родинкой справа над верхней губой. Его зрение как будто обострилось, стало телескопическим, сквозь прокуренный воздух, сквозь калейдоскоп мельтешащих лиц он различал детали ее лица. Продолговатые глаза того же цвета, что и волосы, тонкий нос. Золотые колечки в ушах. Два в левом, одно в правом.

 Она казалась высокой – может, была на каблуках? Ему не было видно ее ног. Но он видел цепочку у нее на шее, а на цепочке какой-то камешек, видел округлые очертания груди под розовой блузкой.

 На несколько мгновений музыка для него смолкла. Шум в комнате стих.

 Потом кто-то возник перед ним, и оглушительный шум вернулся.

 – Кто эта девушка?

 – Которая? – Брэд растерянно оглянулся через плечо и покачал головой. – Тут их полным-полно.

 Но Бо его уже не слушал. Он даже имени друга не смог бы вспомнить, если бы кто-нибудь в эту минуту попросил познакомить его с Брэдом.

 – Вот, держи. – Он сунул свою пивную кружку в руки Брэду и начал пробираться сквозь толпу.

 Но к тому времени, как он добрался туда, где видел девушку своей мечты, ее уже и след простыл. Нечто, похожее на панику, волной захлестнуло его. Лавируя в толпе, он стал пробиваться в столовую, где люди сидели у стола, на столе и даже под столом, потом заглянул в кухню.

 – Тут девушка не проходила? Высокая блондинка, с кудряшками, в розовой блузке?

 – Никто, кроме тебя, не заглядывал. – Брюнетка с короткой стрижкой послала ему томную улыбку. – Я могу стать блондинкой.

 – Как-нибудь в другой раз.

 Бо обыскал весь дом, дошел до третьего этажа, спустился обратно вниз, обошел передний и задний двор.

 Он нашел четырех блондинок, он нашел кудряшки. Но он так и не нашел ту, что заставила музыку смолкнуть.

 

 Рина вела машину, хотя сердце ухало в груди и кровь билась в виски. Но она вела машину сама и твердила себе, что я хорошо, что это правильно. Это доказывало, что ее не смело вихрем страсти, что она сама сделала сознательный выбор. Она контролировала свои действия и их последствия.

 Заниматься любовью в первый раз, да нет, всякий раз нужно только по сознательному выбору.

 Жалела она лишь об одном: надо было заранее позаботиться и купить сексуальное белье.

 Джош снимал квартиру вне студенческого городка, и его сосед по комнате с группой товарищей решил в эту ночь обойти все питейные заведения города, открытые до утра. Когда Джош сказал об этом Рине – а он целовал ее, когда говорил ей об этом, – именно она предложила поехать к нему.

 Да, именно она сделала этот ход. И тем самым начала новый этап своей жизни. Но все равно руки у нее дрожали. Она поставила машину на стоянке, осторожно выключила двигатель, взяла свою сумку. Она точно знает, что делает, напомнила себе Рина. Она продемонстрировала себе это, совершая обычные действия: заперла машину и аккуратно спрятала ключи в маленький внутренний кармашек, где всегда их держала.

 Она улыбнулась, протягивая ему руку. Они пересекли стоянку и успели войти в здание, когда на стоянку въехала еще одна машина. И припарковалась.

 – У меня немного неубрано, – извиняющимся тоном сказал Джош, пока они поднимались на второй этаж.

 – Видел бы ты, что у нас творится. Видел бы это Департамент здравоохранения, нас бы просто закрыли.

 Рина ждала, пока он открывал дверь, потом вошла внутрь. Насчет «неубрано» он оказался прав: одежда, обувь, пустая коробка из-под пиццы, книги и журналы – все валялось вперемешку. Тахта выглядела так, словно ее притащили сюда с помойки и небрежно накрыли пледом.

 – Домашняя атмосфера, – заметила Рина.

 – Просто омерзительно, если уж всю правду говорить. Надо было попросить тебя подождать внизу десять минут, пока я раскидаю все это по шкафам.

 – Это неважно.

 Рина повернулась и позволила ему обнять себя. От него пахло туалетной водой «Ирландская весна», на его губах она ощутила вкус мятных леденцов. Он легко коснулся рукой ее волос, спины…

 – Хочешь, включим музыку?

 – Было бы неплохо, – кивнула Рина.

 Джош все-таки не удержался и провел руками по ее плечам, прежде чем отступил на шаг и подошел к стереосистеме.

 – По-моему, у нас нет ни одной песни Мэрайи Кэри.

 – Слава тебе господи! – Рина со смехом прижала ладонь к своему бешено скачущему сердцу. – Я нервничаю. Никогда со мной такого раньше не было.

 Он открыл рот и снова закрыл. Глаза у него округлились.

 – Никогда…

 – Ты у меня первый.

 – О боже! – Еще минуту он смотрел на нее серьезными голубыми глазами. – Теперь и я начинаю нервничать. Ты уверена, что хочешь…

 – Уверена. Твердо уверена. – Рина подошла к нему и взглянула на груду компакт-дисков. – Как насчет вот этого?

 Она выбрала «Ногти длиной в девять дюймов».

 – Группа «Грех»? – улыбнулся Джош. – Что это, синдром юной католички?

 – Ну, может быть, отчасти. Мне понравилось их «Ложись, займись любовью». И потом, это как раз к месту.

 Он вставил диск в гнездо и обернулся к ней.

 – Я сох по тебе с самого начала семестра.

 Тепло разлилось по ее телу.

 – Но ни разу не пригласил меня на свидание…

 – Я хотел. Тысячу раз хотел, но у меня прямо язык отнимался. Мне казалось, что у тебя есть парень. Ну, тот, с психологического.

 – Кент? – В эту минуту Рина не могла даже вспомнить лицо Кента. – Мы несколько раз встречались. Главным образом на лекциях. У нас предметы часто совпадают. Он никогда не был моим парнем.

 – А теперь я твой парень.

 – Теперь ты мой парень.

 – Если ты передумаешь…

 – Я не передумаю. Если уж я решила, я никогда не отступаю. – Рина обхватила ладонями его лицо и прижалась губами к его губам. – Я хочу этого. Я хочу тебя.

 Он коснулся ее головы, вплел пальцы в массу вьющихся волос. Их губы слились в долгом поцелуе. Их тела притянуло друг к другу как магнитом. Ее тело казалось наэлектризованным.

 – Мы можем пойти в спальню.

 «Вот оно!» – подумала Рина. Она затаила и медленно выпустила дыхание.

 – Пошли.

 Джош сжал ее руку. Ей хотелось запомнить это, запомнить каждую мелкую подробность. Запомнить, что от него пахло «Ирландской весной», запомнить вкус мятных леденцов на его губах. Запомнить, как волосы падали ему на лоб, когда он наклонял голову.

 Запомнить эту комнату, его спальню, неубранную сдвоенную кровать с простынями в синюю полоску и покрывалом из джинсовой ткани, с единственной подушкой, плоской, как блин. У него был громоздкий стальной письменный стол с мощным компьютером и беспорядочно громоздящимися стопками книг, дискет и бумаг. Пробковая доска с записками, фотография листовками.

 Нижний ящик комода – маленького, прямо-таки детского – был сломан и криво свисал. На комоде скопилась пыль. Там тоже лежали книги и стояла прозрачная стеклянная банка с мелочью: главным образом одноцентовыми монетами.

 Он бросил на абажур лампы у кровати полотенце, чтобы смягчить свет.

 – Если хочешь, можем просто выключить, – предложил Джош.

 – Нет. – Что же она увидит, если будет темно? – Э-э-э… у меня ничего нет. Ну, в смысле, для защиты.

 – У меня все схвачено. В смысле… – Он вспыхнул от смущения и засмеялся. – У меня есть презервативы.

 Все оказалось проще, чем она думала. Они повернулись друг к другу, обнялись, прижались… Руки, губы, дрожь, бьющая по нервам…

 Поцелуи становились все глубже, дыхание – все чаще. Они сели на кровать, потом легли. У Рины осталась всего лишь минута, чтобы пожалеть, что вовремя не сняла туфли – с ними же будет неловко? – но она тут же забыла об этом, охваченная жаром и суетой.

 Его губы прижимались к ее шее, его руки сжимали ее грудь. Сперва поверх блузки, потом под ней. Это она уже проходила, но никогда раньше у нее не было этого ощущения, что все только начинается.

 Его кожа была такой теплой, такой гладкой, его тело – таким хрупким, что на нее нахлынула волна нежности. Именно так она себе все это и представляла: растущее возбуждение, ощущение его кожи, вырывающиеся изо рта вздохи и стоны наслаждения.

 У него были такие яркие голубые глаза, такие шелковистые волосы… Он так сладко и нежно целовал ее… Ей хотелось, чтобы он целовал ее вечно.

 Когда его рука скользнула у нее между ног, Рина напряглась. В прошлом она всегда останавливалась на этом месте. Она никогда не позволяла мальчикам заходить так далеко, касаться ее интимно. Но Джош сам остановился. Он убрал руку, этот милый мальчик, чье сердце билось рядом с ее собственным. Он прижался губами к ее шее.

 – Все хорошо, мы можем просто…

 Рина взяла его руку и вернула на место.

 – Да.

 Она сказала «да», а потом закрыла глаза.

 Дрожь прошла по ее телу. Да, это было что-то новое! Ничего подобного она раньше не знала, не чувствовала, не понимала. Человеческое тело – само по себе чудо, а ее тело сейчас пульсировало жаром и сладкой, обжигающей болью.

 Джош выкрикнул ее имя, она чувствовала, как он тоже содрогается всем телом. Он покрывал жадными, влажными поцелуями ее грудь, и от этого у нее непроизвольно сокращались мышцы живота. Она нащупала его возбужденную твердую плоть. Завороженная, она принялась исследовать. Но тут он резко втянул в себя воздух и вскинулся всем телом. Она сразу отпустила его, словно обожглась.

 – Прости. Я что-то сделала не так?

 – Нет. Нет. – Джош судорожно глотнул воздух. – Я… м-м-м… Мне надо надеть резинку.

 – Да, ладно.

 Все в ней дрожало: это значит, что она готова. Он вытащил презерватив из тумбочки у кровати. Первым движением Рины было отвернуться, но она сдержалась. Он собирается проникнуть в нее; эта часть его проникнет в нее. Лучше видеть, знать, понимать.

 Она напряглась, но он, надев резинку, вновь повернулся к ней и поцеловал ее еще раз. Он целовал и гладил ее, пока тугой комок нервов не расслабился.

 – Будет немножко больно. Мне кажется, будет больно всего одну минутку. Прости.

 – Ничего, не извиняйся.

 «Должно быть немножко больно, это нормально, – подумала Рина. – Такая грандиозная перемена не может обойтись без боли. Ничего, потерпим».

 Она почувствовала, как он толкает ее, проникает в нее, и напряглась, чтобы сдержать невольное сопротивление. Он продолжал целовать ее.

 Нежное прикосновение к губам, твердое – между ног.

 Она ощутила боль. Боль нарушила романтический налет минуты. А потом острая боль размылась, превратилась в слабую, ноющую, в загадочную смесь возбуждения и легкого дискомфорта, потому что он начал двигаться внутри ее.

 Он зарылся лицом ей в волосы, его стройное гладкое тело слилось с ее телом. И это было чудесно.

 Странно было возвращаться домой на лето, перевозить вещи из общежития, сознавать, что следующие три месяца уроков не будет, и Джина не будет стонать над ухом каждое утро, как только прозвонит будильник.

 Но когда переезд был завершен и Рина оказалась в своей старой комнате, ей показалось, что все осталось, как прежде.

 Нет, все было иначе. Она сама изменилась. Она сделала несколько решительных шагов, убегая из детства. Может быть, девочка, собиравшая вещи перед отъездом в колледж прошлым летом, все еще жила у нее внутри, но та, что вернулась на каникулы, знала гораздо больше и больше испытала. И была готова к новым переменам.

 Даже дом изменился в ее отсутствие. Рина узнала, что следующие несколько недель ей придется делить комнату с Фрэн. Белла нуждалась в отдельной комнате для всех своих подвечныхных прибамбасов, и добрая, кроткая Фрэн уступила ей свою спальню на предсвадебный период.

 – Так проще – ответила Фрэн, когда Рина ее об этом спросила. – Мне дороже мир в доме. И потом, это еще на пару недель, не больше. Она уже практически переехала в дом, который им купили родители Винса.

 – Поверить не могу, что им купили целый дом. – Рина разложила блузки в своем втором ящике именно так, как ей всегда нравилось: по цвету.

 Единственное, о чем ей точно не придется скучать, вспоминая общежитие, так это о беспорядке.

 – Ну они же богатые. Потрясающее платье, – заметила Фрэн, развешивая в шкафу вещи Рины. – Где ты его достала?

 – Прошлась по торговым центрам после экзаменов. Ничто так не снимает стресс, как походы за покупками. – Она умолчала о том, что ей хотелось купить новые вещи, подходящие к ее новой индивидуальности. – Чудно как-то получается: Белла уходит из дома раньше нас. Мне всегда казалось, что это будешь ты или я. Но ей всегда было больше всех надо.

 – Винс дает ей то, что ей надо.

 Фрэн повернулась, и хотя Рина знала ее лицо и фигуру во всех подробностях не хуже, чем свои собственные, она была поражена. В потоках послеполуденного света Фрэн казалась бесподобной: просто картинка в позолоте.

 – Я его не так уж хорошо знаю, но он производит приятное впечатление. Спокойный, надежный. И, видит бог, он красавец. По ней с ума сходит. На руках носит, как принцессу. А ей всегда именно этого хотелось. К тому же он богат, это тоже делу не вредит, – добавила Фрэн с легкой усмешкой. – Как только он окончит юридическую школу и вступит в коллегию адвокатов, ему прямая дорога в фирму его отца. Карьера, считай, готова. Достойный наследник, насколько я слыхала. Блестящий юрист. Маме с папой он тоже очень нравится.

 – А тебе?

 – Да. В нем есть шик, Белле это нравится, но с семьей он нашел общий язык. Вписывается в ритм, когда мы здесь или в лавочке. – Что-то грустное промелькнуло в лице Фрэн, пока ее руки продолжали деловито распаковывать вещи Рины. – Он смотрит на Беллу, как на произведение искусства. Нет, я ничего плохого сказать не хочу, – добавила Фрэн. – Он как будто в себя прийти не может, что ему так повезло. Подстраивается под ее настроение. А оно у нее меняется по сто раз на день.

 – Ну, значит, основной экзамен он выдержал. – Рина тоже подошла к шкафу и вытянула наряд подружки невесты цвета мяты. – Могло быть хуже.

 – Еще как, – согласилась Фрэн. Изучая платье, она прислонилась к косяку открытого гардероба и сплела руки на груди. – Она могла бы выбрать бежевое платье. Мы, конечно, будем выглядеть бледными тенями на фоне ее ослепительной элегантности. Что и требовалось доказать.

 Рина, усмехнувшись, убрала платье обратно в шкаф.

 – Все-таки лучше, чем платья морковного цвета с миллионом оборочек и рукавами-буфами, в которые нас вырядила кузина Анджела в прошлом году.

 – Не напоминай! Все-таки Белла не такая вредная.

 – Давай договоримся: когда придет наш черед, мы выберем друг для друга такие платья, чтобы не быть похожими на жалкий кордебалет.

 Фрэн обняла Рину и закружила ее по комнате.

 – Как хорошо, что ты дома!

 

 К обеду Рина отправилась в «Сирико» и сразу погрузилась в знакомые звуки и запахи.

 Они не просто отчистили и отремонтировали пиццерию после пожара. Они сохранили традицию: кухонная зона, открывающаяся прямо в обеденный зал, бутылки из-под кьянти вместо подсвечников, большой стеклянный прилавок со сладостями, ежедневно закупаемыми в итальянской пекарне.

 Но они внесли и нечто новое, словно давая понять, что они не только не дрогнули, но использовали это испытание, чтобы стать еще сильнее.

 Они покрасили стены в золотисто-желтый цвет, и ее мать сделала десятки новых рисунков, изображавших не только членов семьи, но и весь окружающий квартал, а также саму пиццерию «Сирико» в прошлом и настоящем. Кабинки теперь были выкрашены в ярко-красный цвет, столы покрыты традиционными скатертями в красно-белую клеточку.

 Новое освещение придавало помещению веселый и праздничный вид даже в ненастные дни, но его можно было приглушить для создания интимной атмосферы на частных вечеринках, становившихся все более частыми за последние два года.

 Ее отец сам стоял за большим разделочным прилавком и поливал пиццу соусом. В его волосах уже серебрилась седина, впервые появившаяся в те первые недели после пожара. Кроме того, ему требовались очки для чтения, и это его страшно раздражало. Особенно если кто-нибудь говорил ему, что очки придают ему солидный вид.

 Ее мать вернулась к плите, она готовила соусы и домашнюю лапшу. Фрэн уже надела свой ярко-красный фартук и подавала посетителям лазанью – дежурное блюдо этого дня.

 По дороге в кухню Рина останавливалась у столиков, здоровалась с соседями и завсегдатаями, смеясь всякий раз, когда говорили, что ей надо больше есть, нарастить мясца на косточках.

 Гиб сажал одну пиццу в печь и вынимал другую, когда она добралась до него.

 – А вот и моя девочка! – Он отставил выпечку и сгреб ее в охапку. От него пахло мукой и потом.

 – Фрэн меня предупредила, что ты дома, но у нас тут была запарка, никак не мог выбраться.

 – Я пришла помочь. Белла в кладовой?

 – С Беллой ты только что разминулась. Предсвадебный аврал, сама понимаешь. – Гиб взял специальный нож-колесико и начал ловко резать пиццу. – Что-то насчет розовых бутонов. Или вазонов.

 – Значит, тебе не хватает рук. Салями с зеленым перцем – кому?

 – Шестой стол. Спасибо, детка.

 Рина обслужила стол, взяла еще два заказа. «Как будто никуда и не уезжала», – подумала она.

 Вот только сама она изменилась. Она год проучилась в колледже, но сейчас все, что она узнала, перемешалось у нее в голове. Она действовала на автопилоте, ориентируясь на знакомые лица и запахи, но постоянно сознавала, что сама изменилась необратимо с тех пор, как была здесь в последний раз. У нее появился бойфренд. На этот раз официальный. Они с Джошем стали парой. Они спали вместе.

 Ей понравился секс: уже одно это давало ей право вздохнуть с облегчением. В первый раз все вышло очень мило и даже приятно, это было волнующее приключение. Но для нее все было так ново, так непривычно, что ее ум и тело не поспевали за происходящим, стараясь все это постичь. Она не достигла оргазма.

 Этот чудесный новый опыт она открыла для себя, когда они были вместе во второй раз.

 И теперь она с нетерпением ждала третьего раза. Ей хотелось знать, что ждет ее впереди.

 Конечно, они занимались не только сексом, когда были вместе, напомнила себе Рина, хватая телефон, чтобы записать заказ на доставку. С Джошем они много разговаривали, могли говорить часами. Она обожала слушать, как он рассказывает о своей писательской работе, как собирается писать истории о маленьких городках вроде того, в котором вырос он сам в штате Огайо. Истории о людях, о том, что они делали друг для друга и друг с другом.

 И слушать он тоже умел. Он слушал с неподдельным интересом, когда она объясняла, почему ей хочется изучать свойства огня и заниматься пожарным делом.

 Теперь у нее был не просто кавалер, которого она моя привести на свадьбу Беллы. У нее был настоящий бойфренд.

 Все еще улыбаясь этой мысли, Рина зашла в подготовительную зону. Ее мать вынимала овощи из недр одного из многочисленных холодильников. Пит, теперь гордый отец троих детей, стоя у разделочного стола, резал и взвешивал тесто для лепешек, служивших основой пиццы.

 – Привет студенткам! Ну-ка, поди сюда, дай-ка мы тебя поцелуем.

 Рина обвила обеими руками его шею и шумно чмокнула прямо в губы.

 – Ты когда вернулась?

 – Пятнадцать минут назад. Стоило мне войти, как они тут же пристроили меня к работе.

 – Эксплуататоры! Кровососы!

 – Не будешь резать тесто, я тебе покажу, кто такие кровососы. А ну-ка пусти мою девочку, а не то я твоей жене скажу. – Бьянка распахнула объятия, и Рина бросилась на шею матери.

 – Как ты ухитряешься оставаться такой красивой? – спросила Рина.

 – Это все кухонный пар – очищает поры. Ой, девочка моя, дай-ка мне на тебя поглядеть!

 – Ты видела меня две недели назад, на смотринах приданого Беллы.

 – Так это когда было!

 Бьянка отодвинулась. Ее улыбка дрогнула, что-то промелькнуло в ее глазах.

 – В чем дело?

 – Ни в чем. – Но Бьянка поцеловала дочь в лоб, словно благословляя. – Наконец-то все мои дети дома. Пит, иди смени Катарину, а она останется здесь со мной. У нас женский разговор.

 – Опять о свадьбе, – разочарованно протянул Пит. – У меня уже начинается мигрень.

 Он замахал руками, словно отгоняя мух, и выскользнул из помещения.

 – У меня неприятности? – с полушутливой тревогой спросила Рина, доставая из холодильника бутылку воды. – Я пошутила, что в платье подружки невесты выгляжу как спаржа, проращенная в темноте. Неужели до Беллы уже дошло?

 – Нет. И ты все равно будешь выглядеть прекрасно, хотя платье… неудачное.

 – Вот это называется дипломатией.

 – Дипломатия – мой последний якорь спасения в этом свадебном трамтарараме. Если бы не дипломатия, я уже давно свернула бы шею Белле. – Бьянка покачала головой. – Она ничего не может с собой поделать. Она взволнована, напугана, она безумно влюблена, она хочет, чтобы Винс ею гордился. И одновременно ей надо произвести впечатление на его родителей, выглядеть как кинозвезда и обставить большой новый дом.

 – Значит, Белла в своей стихии.

 – Верно. Твоему папе нужно тесто для двух больших порций и одной средней, – добавила Бьянка, глядя, как Рина ловко отрезает и взвешивает тесто. – Ты ничего не забыла?

 – Да я с рождения режу тесто!

 Рина спрятала остатки теста в охладитель, отнесла необходимые порции отцу и вернулась к матери, чтобы помочь с салатом.

 – Два салата по-домашнему на шестой стол. Я возьму на себя греков в третьей кабинке. Эта свадьба – величайшая мечта ее жизни, – продолжала Бьянка, продолжая резать салат. – Я хочу, чтобы у нее было все, чего она пожелает. Я хочу, чтобы у всех моих детей было все, чего они ни пожелают. – Она нагрузила поднос и прошла в раздаточную. – Заказ готов! – крикнула она и вернулась за следующим подносом. – У тебя есть мальчик.

 Рина сумела сделать глоток, но ей показалось, что вместо воды она глотает морские камешки.

 – Что?

 – Думаешь, я не вижу? Да мне стоит только раз взглянуть. – Бьянка понизила голос, чтобы муж ее не услышал общим шумом, стоявшим в кухне. – Думаешь, я не знала, как это происходит с вами со всеми? Ты была последней.

 – Сандер тоже был с мальчиком?

 К счастью, Бьянка рассмеялась в ответ.

 – Он пока предпочитает девочек. Мне знаком твой приятель?

 – Нет. Это просто… Мы начали встречаться какое-то время назад, и это… просто случилось. Всего неделю назад. Я хотела, чтобы это случилось, мама. Мне жаль, что ты разочарована, мама, но…

 – Разве я хоть слово сказала? Разве я взывала к твоей совести или сомневалась в твоем выборе? Я только одно хочу спросить: ты предохранялась?

 – Да, мама. – Рина положила нож и обвила руками мать. – Мы были осторожны. Он мне очень нравится. Тебе он тоже понравится.

 – Откуда же мне знать, понравится он мне или нет, если ты не захотела пригласить его домой и познакомить с семьей, если ты ничего о нем не рассказываешь?

 – Он стажируется по литературе. Он будет писателем. У него добрая улыбка, а в квартире беспорядок. Его зовут Джош Болтон, он вырос в Огайо.

 – А что у него за семья?

 – Он мало говорит о семье. Его родители в разводе, он единственный сын.

 – Значит, он не католик?

 – Не знаю, не спрашивала, но… нет, я так не думаю. Он очень добрый, очень умный, и он слушает, когда я говорю.

 – А это самое главное! – Бьянка обхватила ладонями лицо Рины. – Привези его познакомиться с семьей.

 – Он приедет на свадьбу Беллы.

 – Значит, он еще и храбрый. – Бьянка многозначительно подняла брови. – Что ж, если он переживет все это, может, его стоит на время оставить при себе.

 

 Когда суета обеденного часа миновала, Рина села – по настоянию отца – перед огромной тарелкой спагетти. Оставив Пита хозяйничать на кухне, Гиб начал совершать обход. Всю свою жизнь Рина наблюдала, как он это делает. Она знала, что до него это делал дед.

 С бокалом вина, с бутылкой воды, с чашкой кофе – в зависимости от времени суток – он останавливался у каждого столика, у каждой кабинки, перебрасывался словом, иногда вступал в разговор. Если посетитель был завсегдатаем, он иногда присаживался к столу на несколько минут. Разговор мог касаться спорта, еды, политики, местных новостей, рождений, смертей. Рина знала, что тема значения не имеет.

 Главное – доверительные отношения.

 Сегодня это была вода, и, усевшись напротив дочери, Гиб отпил большой глоток.

 – Ну, как? – Он кивнул на ее тарелку.

 – Лучше не бывает.

 – Ну, так заправься как следует.

 – Как там бурсит мистера Алегрио?

 – Беспокоит его. Он говорит, это к дождю. Его внук получил повышение, а его розы в этом году хорошо принялись. – Гиб улыбнулся. – Ну-ка скажи мне, что он заказал?

 – Фирменную пиццу, овощной суп, домашний салат, кружку «Перони», бутылочку газировки, хлебные палочки и вафельные трубочки с начинкой.

 – Молодец! Ты никогда ничего не забываешь. Жаль, что ты пошла на эти курсы правоведения, на химию, вместо ресторанного бизнеса.

 – У меня всегда хватит времени помочь тебе здесь, папа. Всегда.

 – Я горжусь тобой. Ты знаешь, чего хочешь, ты этого добиваешься, и я тобой горжусь.

 – Кое-кто меня так воспитал. Ты, случайно, не знаешь, кто? И, кстати, как поживает отец невесты?

 – Я стараюсь об этом пока не думать. – Гиб отпил еще воды. – Стараюсь не думать, как она выйдет мне навстречу в этом своем платье. Как я пойду с ней по церковному проходу и передам ее Винсу. Боюсь разреветься, как малое дитя. Пока мы имеем дело с подготовкой, со всем этим безумием, можно не думать о самом страшном. – Он оглянулся через плечо. – Ого! Видать, кое-кто еще прослышал, что ты вернулась домой. Привет, Джон.

 – Гиб.

 С радостным криком Рина вскочила и обняла Джона Мингера.

 – Как я без вас скучала! Мы не виделись с Рождества. Присаживайтесь. Я сейчас вернусь. – Она поднялась, принесла еще один прибор, а усевшись, переложила половину спагетти ему на тарелку. – Вы должны меня выручить. Отец считает, что я в колледже голодом себя морю.

 – Что вам принести попить, Джон? – спросил Гиб.

 – Мне без градусов. Спасибо.

 – Сейчас принесут. Мне надо возвращаться к работе.

 – Ну, рассказывайте! – потребовала Рина. – Как вы поживаете, как ваши дети, внуки, жизнь вообще?

 – Все хорошо, жизнь идет своим чередом, без работы не сижу.

 Выглядел он неплохо, решила Рина. Мешки под глазами потяжелели, волосы стали почти совсем седыми. Но ему шла седина. Пожар сделал его почти членом их семьи. «Нет, не только пожар», – мысленно уточнила она. Все, что он сделал после пожара. Помогал с ремонтом, терпеливо отвечал на ее бесчисленные вопросы.

 – Попадались интересные дела?

 – Все дела интересные. Готова к совместным поездкам?

 – Только позовите!

 Его лицо смягчилось в улыбке.

 – Был у меня случай. Пожар начался в детской спальне. Восьмилетний мальчик. В момент возгорания никого дома не было. Никаких катализаторов, ни спичек, ни зажигалки. Ни следа вторжения, никаких компонентов поджигания.

 – Электричество?

 – Нет.

 Обдумывая задачу, Рина вновь принялась за еду.

 – Химическое устройство? Дети в этом возрасте любят играть со всякой химией.

 – Только не этот. Он мне сказал, что он собирается стать детективом.

 – В какое время дня начался пожар?

 – Примерно в два часа пополудни. Парень в школе, родители на работе. Никаких предыдущих инцидентов. – Джон Мингер намотал спагетти на вилку, прикрыл глаза, смакуя вкус. – Несправедливо загадывать тебе такие загадки, не дав осмотреть место или хотя бы взглянуть на фотографии.

 – Погодите, погодите, я еще не сдаюсь! – Рина всегда считала, что головоломки созданы, чтобы их решать. – Точка возгорания?

 – Письменный стол. Клееная фанера.

 – Держу пари, на столе было полно горючего материала. Бумага, клей, сам стол, тетради, учебники, а может, и игрушки. Около окна?

 – Прямо под окном.

 – Значит, у него есть занавески, они занялись, поддержали огонь. Два пополудни… – Теперь она закрыла глаза, пытаясь вообразить картину, вспомнила, как выглядела комната Сандера, когда ему было восемь лет. Беспорядочное нагромождение мальчишеских игрушек, комиксов, школьных тетрадей. – Куда выходило окно?

 – Ты просто снайпер, Рина. На юг.

 – В это время суток в комнату сильно светило солнце, если только занавески не были задернуты. Мальчишки не задергивают занавесок. А какая была погода в тот день?

 – Ясная, солнечная, теплая.

 – Мальчик хочет стать детективом? Возможно, у него есть лупа.

 – В яблочко! Лупа лежит в середине стола, прислонена в наклонном положении к книге как раз над кучей бумаг. Фанерный стол, матерчатые занавески.

 – Бедный мальчик!

 – Могло быть хуже. Разносчик увидел дым, позвонил 911. Им удалось погасить огонь прямо в спальне.

 – Как мне не хватало профессиональных разговоров! Знаю, знаю, я только учусь, и самые нужные предметы я начну изучать только на третьем курсе, когда меня переведут в Тенистую рощу. Но все равно, мне кажется, что это профессиональный разговор.

 – Я должен тебе еще кое-что сказать. – Он положил вилку и посмотрел ей прямо в глаза. – Пасторелли вышел.

 – Он… – Рина выпрямилась и огляделась по сторонам, проверяя, не слышит ли кто-нибудь из семьи. – Когда?

 – На прошлой неделе. Я только что узнал.

 – Рано или поздно это должно было случиться, – мрачно проговорила Рина. – Его бы раньше выпустили, но лишний срок намотали, когда он ударил охранника.

 – Вряд ли он будет доставлять вам неприятности. Скорее всего, он сюда больше не вернется. Никаких связей у него здесь не осталось. Его жена все еще в Нью-Йорке у своей тетки, я проверил. Его сын уже отбыл свой срок.

 – Я помню, как его увозили. – Рина выглянула в окно, посмотрела на другую сторону улицы. На крыльце дома, который когда-то снимал Пасторелли, цвела герань в горшках, занавески на окнах были раздвинуты.

 – Которого из них?

 – Обоих. Помню, как они вывели мистера Пасторелли в наручниках, и как его жена закрывала лицо желтым посудным полотенцем, и как у нее на одной кроссовке шнурки были развязаны. Помню, как Джоуи бежал за машиной и кричал. Я стояла рядом с папой. Мы глядели на это вместе, и, мне кажется, это еще крепче привязало нас друг к другу. Я думаю, он именно поэтому разрешил мне пойти с ним, когда они забрали Джоуи. После того, как он убил этого несчастного пса.

 – У тебя была в жизни печальная глава, когда этот маленький гаденыш набросился на тебя. Отец хотел показать тебе, что эта глава закрыта. Тревожиться не о чем, она по-прежнему закрыта, но и ты и твои родные должны знать, что его выпустим.

 – Я им скажу. Позже, Джон, позже, когда мы все соберемся дома.

 – Идет.

 Рина снова посмотрела в окно, озабоченное выражение сбежало с ее лица.

 – Это Сандер. Я сейчас вернусь. – Она выскользнула из кабинки, выскочила за дверь и бросилась через улицу к брату.

 

 Возвращение домой во многом напоминало возвращение в детство. Запахи и звуки дома были те же, что и всегда. Полироль для мебели, которым всегда пользовалась ее мать, запахи еды, ставшие такой же неотъемлемой частью кухни, как и разделочный стол. Музыка, постоянно доносящаяся из комнаты Сандера, даже если самого там не было. Журчащая в туалете вода. Там унитаз подтекал, если не подергать ручку.

 Часа не проходило, чтобы не зазвонил телефон, сквозь открытые по случаю хорошей погоды окна доносился шум уличного движения и голоса прохожих, остановившихся поболтать.

 Рине казалось, что ей снова десять лет и она сидит, скрестив ноги на постели сестры, пока Белла прихорашивается перед маленьким трюмо перед уходом на свидание.

 – У меня столько дел, просто голова кругом идет. – Белла смешивала разные оттенки теней для век с ловкостью профессионального визажиста. – Просто не представляю, как мне все успеть до свадьбы. Винс говорит, что я напрасно волнуюсь, но я хочу, чтобы все было идеально.

 – Все будет идеально. У тебя потрясающее платье.

 – Я совершенно точно знаю, чего хочу. – Белла встряхнула своими роскошными волосами. – В конце концов, я готовилась к этому всю свою жизнь. Помнишь, как мы играли в свадьбу со старыми тюлевыми занавесками?

 – И невестой всегда была ты, – с улыбкой напомнила Рина.

 – Но теперь все всерьез. Я знаю, папа психанул, когда узнал, сколько стоит платье, но, в конце концов, невеста должна быть королевой на собственной свадьбе. Не могу же я быть королевой в каких-то обносках! Я хочу, чтобы Винс ослеп, увидев меня в этом платье. Ой, ты только посмотри, что он мне дал на «что-то старое»!^[15]

 – Я думала, ты наденешь жемчуг Нуни.

 – Нет. Он хорош, но старомоден. И потом, это же не настоящий жемчуг. – Белла открыла ящик туалетного столика, вынула маленькую коробочку, подошла и присела на край кровати. – Вот что он купил мне у антиквара-ювелира.

 В коробочке были серьги: сверкающие бриллиантовые капли в обрамлении тонкой филиграни, словно сотканной волшебными паучками.

 – О боже, Белла, неужели это настоящие бриллианты?

 – Разумеется. – При каждом жесте на ее безымянном пальце вспыхивал солитер прямоугольной формы. – Винс стал бы покупать мне стекляшки. У него прекрасный вкус. У него все семья шикарная.

 – А наша нет?

 – Я вовсе не то имела в виду. – Белла подняла одну сережку, любуясь игрой света. – Мать Винса летает за покупками в Нью-Йорк и в Милан. У них двенадцать человек прислуги, представляешь?! Ты бы видела дом его родителей, Рина! Это дворец. У них сторожа на полной ставке работают. Его мать так мила со мной: я теперь называю ее Джоанной. Утром перед свадьбой она возьмет меня с собой в свой салон красоты.

 – А я думала мы – ты, мама, Фрэн и я – пойдем к Марии.

 – Катарина! – Белла снисходительно улыбнулась, похлопала сестру по руке и поднялась, чтобы убрать серьги обратно в коробочку. – Мария не того класса мастер, она не сможет сделать мне свадебную прическу. Я стану женой важного человека, у меня теперь будет совершенно другой образ жизни, совершенно другие обязанности. Чтобы быть на высоте, я должна иметь соответствующую прическу, соответствующий гардероб, соответствующее… все.

 – А кто решает, что соответствующее, а что нет?

 – Это просто видно. – Белла взбила волосы. – У Винса есть кузен, очень симпатичненький, я думаю, было бы неплохо, если бы он сопровождал тебя на приеме. Он тебе понравится, я уверена. Он заканчивает Принстон.

 – Спасибо, у меня есть бойфренд. Он приедет на свадьбу. Я уже договорилась с мамой.

 – Бойфренд… – Белла даже позабыла про макияж и села на постель. – Когда, где, как? Как его зовут? Расскажи мне все. Обида тотчас испарилась, они снова стали сестрами, и ничего для них не было в мире важнее разговора о мальчиках.

 – Его зовут Джош. Он ужасно милый и очень симпатичный. Он хочет стать писателем. Я с ним познакомилась в колледже. Мы уже пару месяцев встречаемся.

 – Пару месяцев? И ты мне ничего не сказала?

 – Ну, у тебя других дел было полно.

 – И было, и есть. – Белла задумчиво вытянула губы трубочкой. – Он из этих мест?

 – Нет, он вырос в Огайо. Но сейчас он живет здесь. Летом подрабатывает в книжном магазине. Он мне очень нравится, Белла. Я с ним спала. Пять раз.

 – Вот это да! – Белла даже подпрыгнула на кровати. – Рина, это потрясающе. Он хорош? – Она вскочила и закрыла дверь. – Винс просто супер в постели. Он может держаться часами.

 – Мне кажется, он хорош. – «Часами? – подумала Рина. – Разве такое бывает?» – Я была только с ним.

 – Смотри, не забывай предохраняться. Я перестала.

 – Что перестала?

 – Предохраняться, – шепотом сообщила Белла. – Винс говорит что хочет детей прямо сейчас, поэтому мы выбросили мои пилюли. Свадьба уже так скоро, даже если я залечу, это не страшно. Мы их выбросили в прошлые выходные, значит, не исключено, что я уже залетела.

 – О боже, Белла! – Рина испытала шок при мысли о том, что ее сестра из невесты прямым ходом превращается в жену и мать. – А ты не хочешь сперва немного попривыкнуть к тому, что ты замужем?

 – Мне не надо привыкать. – Белла улыбнулась, и ее лицо приобрело мечтательное выражение. – Я точно знаю, как все будет. Все будет просто идеально. Ну, мне пора кончать с приготовлениями. Винс будет здесь с минуты на минуту, а он ужасно не любит, когда я опаздываю.

 – Желаю приятно провести время.

 – Мы всегда отлично проводим время. – Белла снова уселась у трюмо, а Рина направилась к двери. – Сегодня вечером Винс ведет меня в потрясающий ресторан. Он говорит, что мне нужно отдохнуть, расслабиться и больше не думать о свадьбе.

 – Вот в этом он прав.

 Рина вышла, закрыв за собой дверь. В эту самую минуту по лестнице поднимался ее брат. Он бросил взгляд на дверь, потом посмотрел на Рину и улыбнулся.

 – Ну? Сколько раз она сказала «Винс считает, что…».

 – Я сбилась со счета. Он по ней с ума сходит.

 – Вот и слава богу. А то я боюсь, как бы он ее не придушил. Одно я тебе точно могу сказать: я буду рад, когда это кончится.

 Рина подошла к нему. Он был немного выше ее ростом, поэтому она поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку.

 – Вот уедет она отсюда, и ты будешь по ней скучать.

 – Да, наверное, – пожал плечами Сандер.

 – Есть планы на вечер?

 – Думаешь, ты только приехала, а я из дому уйду? Какой же я после этого брат?

 – По мне, так самый лучший на свете.

 

 Когда Белла отчалила с женихом в свой шикарный ресторан, а остальные члены семьи собрались за обеденным столом за бифштексами по-флорентийски, приготовленными в честь ее возвращения из колледжа, Рина решила, что подходящий момент настал.

 – У меня есть новости, – объявила она. – Сегодня Джон мне сказал, и я попросила, чтобы он доверил мне рассказать всем. Пасторелли вышел. Его выпустили на прошлой неделе.

 – Сукин сын!

 – Не за столом, Сандер, – машинально одернула сына Бьянка. – Они знают, куда он поехал, где находится?

 – Он отбыл свой срок, мама. – Рина уже успела с этим примириться и говорила об этом спокойно. – Джон считает, что нам не о чем беспокоиться, и я с ним согласна. Его ничто не связывает с этим местом, у него нет причин сюда возвращаться. И вообще, все это было так давно.

 – А мне кажется, что это было вчера, – сказал Гиб. – Но думаю, нам придется с этим смириться. А что еще мы можем сделать? Он был наказан за то, что сделал. Все кончено, он ушел из нашей жизни.

 – Да, но нам все-таки не помешает быть немного настороже. Хоть на время. – Бьянка тяжело вздохнула. – И, пожалуй, лучше не говорить об этом Белле накануне свадьбы, а то она закатит истерику.

 – Она может закатить истерику из-за сломанного ногтя, – вставил Сандер.

 – Вот и я о том же. Значит, мы знаем, и мы будем соблюдать осторожность. Но будем считать, что Джон прав, и нам не о чем беспокоиться. Итак, – властно скомандовала Бьянка, – ешьте, пока все не остыло.

 На этот раз Бо не был на все сто процентов уверен насчет своих планов на день, хотя обычно он бывал легок на подъем. Его друг Брэд уже официально стал полноправным героем спектакля под названием «Брэд и Кэмми». Поскольку действие только разворачивалось, все были счастливы. Счастливой паре хотелось поделиться своей радостью, и они устроили двойное свидание. Что ж, Бо не стал возражать, но его немного смущали сроки: предполагалось, свидание растянется на весь день с захватом вечера.

 По мнению Бо, это было слишком ответственное мероприятие.

 Вдруг они с подружкой Кэмми с порога друг другу активно не понравятся? Такое случалось. Его заверили, что она хорошенькая, но это было мнение Кэмми. А мнению девушек в таких случаях просто невозможно доверять.

 Но даже если она похожа на Клаудиу Шиффер, вдруг она болтает без умолку? Или хихикает? Бо терпеть не мог хихикающих девиц. Или, того хуже, вдруг она окажется мрачной фанатичкой? Уж лучше хихикающая дурочка, чем девица с миссией по спасению мира.

 Кроме того, он все еще не мог забыть девушку, которую так и не нашел и не знал ее имени, лицо которой видел меньше минуты.

 Глупо, но что тут поделаешь?

 Он знал, что через такое вот двойное свидание Брэд пытается вернуть его в реальный мир. Хорошенькая девушка, по крайней мере, так было заявлено, день, проведенный в Гавани. Они сходят в Океанариум, погуляют, послушают музыку, поедят в рыбном ресторане, повеселятся. Бо мысленно велел себе развеселиться и покрепче взялся за руль, следуя указаниям Кэмми.

 Кэмми и Брэд заняли заднее сиденье, по убеждению Бо, чтобы обниматься без помех.

 Он въехал на стоянку и выждал, пока его пассажиры на заднем сиденье прервут наконец свой затяжной поцелуй.

 – Мы все поднимемся. – Кэмми отлепилась от Брэда и схватила свою сумку. – Вот смеху будет! Сегодня потрясающий день!

 Бо решил, что тут она права. Голубое небо, пушистые белые облачка, яркое солнце… Лучше провести такой день на свежем воздухе, чем сидеть взаперти, тоскуя по Девушке Своей Мечты, или даже возиться с инструментами в мастерской своего бригадира.

 Мечтой жизни Бо была собственная мастерская. Как только он накопит денег, чтобы арендовать дом или даже – вот она, мечта! – купить дом, у него будет собственная мастерская. Такой симпатичный маленький сарайчик, который можно будет оборудовать верстаком и электроинструментами. Может, он начнет свой собственный бизнес.

 Он вошел в многоквартирный жилой дом. На его взгляд, это был заурядный дом, каких полно в любом университетском городке. Ни за что на свете Бо не согласился бы жить в таком. Для воплощения своей мечты ему предстояло уговорить Брэда расстаться с частью своих накоплений. Тогда они смогут скооперироваться, купить дом и отделать его заново.

 – Она живет прямо тут, на первом этаже. – Кэмми подошла к двери и постучала. – Тебе понравится Мэнди, Бо, вот увидишь. Она такая веселая.

 Бо терпеть не мог, когда его загоняли в тупик, и широкая улыбка Кэмми живо напомнила ему об этом. Теперь, если ему не понравится ее подружка, ему придется делать вид, что он всем доволен. Попробуй он только проявить недовольство, как Кэмми начнет тыкать Брэда локтем в бок, а кончится все тем, что Брэд ткнет локтем в бок самого Бо. Ему это надо?

 Но его тревога отчасти развеялась, когда дверь открыла хорошенькая голубоглазая рыженькая девушка с выпуклостями в нужных местах, туго упакованными в джинсы и серую футболку.

 Выпуклости были так аккуратно упакованы, что Бо даже решил временно воздержаться от осуждения брови, проткнутой колечком. Откуда ему знать, может, это считается сексуальным.

 – Привет, Мэнди! С Брэдом ты знакома.

 – Конечно. Привет, Брэд!

 Она чуть-чуть, еле заметно, шепелявила. Вот уж это точно было сексуально. – А это Бо. Боуэн Гуднайт.

 – Привет, Бо! Сейчас возьму сумку, и покатим. Не входите, тут полный погром. – Она засмеялась, заставляя их отступить из прихожей на лестницу. – Моя соседка по комнате вчера уехала на все выходные в Оушен-Сити – курортный город в штате Мэриленд – и все тут перевернула вверх дном в поисках своих босоножек. Я пришла уже после ее отъезда и убирать не собираюсь. Пусть сама убирает.

 Она трещала без умолку, но у нее это выходило забавно и мило. Она перекинула через плечо ремень походной сумки и напялила черную бейсболку с эмблемой «Иволог».

 «Ах бейсбол», – подумал Бо. В нем возродилась надежда.

 Она выскользнула за дверь, заперла ее за собой и наградила Бо быстрой, очаровательной улыбкой.

 – У меня тут камера, – она похлопала по туго набитой сумке. – Я вас до печенок достану со снимками. Честно предупреждаю.

 – Мэнди потрясающе фотографирует, – вставила Кэмми. – Она на стажировке в «Балтимор сан».

 – Ненормированный день и без оплаты. Я это обожаю. Эй, ты посмотри на себя!

 Не успел Бо опомниться, как она повернулась кругом и принялась изучать парня, спускающегося по лестнице. Он был в костюме с галстуком, вид у него был потерянный.

 – Пижон, – сказала Мэнди со смешком. – Шикарно выглядишь.

 – Еду на свадьбу, – пояснил он и нервно подергал узел полосатого галстука. – Эта штука правильно завязана?

 – Кэмми, Брэд, Бо, это Джош. Сосед сверху, товарищ по колледжу, щелкопер-любитель. Давай я завяжу. А чья свадьба?

 – Сестра моей подружки. Мне предстоит познакомиться со всей ее семьей, и я немного нервничаю.

 – Я тебя понимаю. Предстоит пройти сквозь строй. – Мэнди перевязала галстук, погладила его по лацкану пиджака. – Ну вот, ты бесподобен. Не волнуйся, милый, на свадьбах люди либо плачут, любо напиваются.

 – Они по большей части итальянцы.

 – Значит, они будут делать и то, и другое. Итальянская свадьба – это нечто! Ты просто помрешь со смеху. Главное, не забывай поднимать бокал и говорить – как это? – salute!^[16]

 – Salute. Запомню. Рад был познакомиться, – кивнул Джош всем троим. – Увидимся позже.

 – Он такой милый, – сказала Мэнди, когда он вышел. Сох по этой девице весь прошлый семестр. Наконец-то у него все наладилось. Итак, – Мэнди перевернула свою бейсбольную шапочку козырьком назад, – пошли смотреть на толстозадых рыб.

 

 Белла хотела, чтобы все было идеально, и, по мнению Рины, ее желание исполнилось. Погода стояла великолепная: упоительная синева и золото раннего лета, яркие и нежные живые цветы, влажность воздуха, к счастью, на низком уровне.

 В своем пенно-белом платье, с отсвечивающими золотом волосами под воздушной вуалью Белла выглядела принцессой: это дружно признали все. Она несла изумительной красоты букет из розовых бутонов и белых лилий.

 Церковь была убрана цветами в белых корзинах по ее выбору. От традиционного органа она отказалась в пользу арфы, флейт, виолончели и скрипки. Рина признала, что ансамбль звучит чудесно.

 И шикарно.

 Рина вспомнила, как когда-то они играли в свадьбу со старыми тюлевыми занавесками и делали букеты из бумажных салфеток «Клинекс». У нее защипало глаза и запершило в горле. Те времена остались позади. Изабелла Хейл, как королева, проплыла по центральному проходу церкви Святого Леопольда, опираясь на руку своего отца. За ней белой рекой тянулся шлейф, ее лицо сияло, бриллианты сверкали огнями в ее ушах.

 Желание Беллы исполнилось на все сто процентов, подумала Рина: Винс, красивый и элегантный в коротком фраке жемчужно-серого цвета, казалось, был ослеплен ею.

 Его черные глаза не отрывались от ее лица. В глазах ее отца стояли слезы. Он бережно поднял вуаль Беллы, поцеловал ее в щеку и на вопрос священника «Кто отдает эту женщину этому мужчине?» с тихим достоинством ответил:

 – Ее мать и я, ее отец.

 Это был тот редкий случай, когда Белла не заплакала. Ее глаза, оставшиеся сухими, радостно светились на всем протяжении службы и свадебной церемонии, а ее голос звенел, как колокольчик.

 «Это потому, что она точно знает, чего хочет, – думала Рина. – Она всегда этого хотела. Она купается в лучах юпитеров и знает, что все глаза устремлены на нее».

 Рина забыла, что платье подружки невесты, мягко говоря, ей не льстит. Ее всегда завораживал огонь, и здесь она увидела огонь иного рода: сильный, горячий и яркий огонь счастья ее сестры струился в воздухе.

 Поэтому не Белла, а Рина прослезилась, когда произошел обмен брачными клятвами и кольцами. Она поняла, что церемония знаменует окончание целой эпохи их жизни и начало новой жизни для Беллы.

 

 Прием состоялся в загородном клубе родителей Винса, где его отец был одним из учредителей. Здесь тоже все утопало в цветах, здесь тоже было много музыки, еды и вина.

 Каждый стол был застелен скатертью того же оттенка розового цвета, что и цветы в букете Беллы, на каждом стояли свежие цветы и высокие белые свечи.

 Рине пришлось сидеть за длинным главным столом вместе с другими родственниками невесты. Она была благодарна матери, предусмотрительно усадившей Джоша за одним столом с Джиной. Джина не даст ему заскучать, на нее можно положиться. И еще она благодарила бога, что не ей, а Фрэн – по старшинству – и брату Винса, исполнявшему роль шафера, придется произносить традиционные свадебные тосты.

 Рина ела мясо на ребрышках, разговаривала и даже смеялась с другими участниками свадебного приема, тревожилась о Джоше, но всякий раз, окидывая взглядом огромную бальную залу, спрашивала себя, что это за мир, частью которого стала сестра.

 Члены двух семей общались друг с другом, все перемешалось, как это всегда бывает на подобного рода мероприятиях, но, даже если бы она никого тут не знала, ей нетрудно было бы разделить их на две группы. Трудяги и привилегированный класс. Городской квартал и богатый пригород.

 Невеста была не единственной, кто сверкал бриллиантами или щеголял нарядом, стоившим больше, чем недельная выручка «Сирико». Но она была единственной представительницей своей семьи, которая вырвалась наверх. Вероятно, единственной, кому удалось сделать это убедительно и непринужденно, словно она с рождения ничего другого не носила, кроме туалетов от Прада, вынуждена была признать Рина.

 Словно прочитав ее мысли, Сандер склонился к самому ее уху.

 – Ну вот, теперь мы стали бедными родственниками.

 Рина подавила смешок и взяла свой бокал с шампанским.

 – Да пошли они! Salute!

 Стало проще, когда, исчерпав формальные обязанности подружки невесты, она смогла найти Джоша.

 – Ну как ты? Нормально? Я вроде бы могу считать себя свободной, хотя бы на время.

 – Все нормально. Эта была впечатляющая свадьба.

 – Точно, – согласилась Рина. – Я и не думала, что фотографии займут столько времени. У меня такое чувство, что я тебя бросила. И я хотела тебя предупредить, что…

 – Катарина! – Ее тетя Кармела подплыла к ней на волнах духов «Белые плечи». – Ты прелестно выглядишь! Ты сама прямо как невеста! Но такая худенькая! Мы тут тебя откормим пока ты дома. А кто это красивый молодой человек?

 – Тетя Кармела, это Джош Болтон. Джош, моя тетя Кармела Сирико. Она жена моего дяди.

 – Рад познакомиться, миссис Сирико.

 – И вежливый. Зови меня просто Кармела. Наша племянница. – Тетя Кармела обвила своей сильной рукой плечи Рины. – Она у нас такая хорошенькая, правда?

 – Да, мэм, она…

 – Франческа – настоящая красавица, а Изабелла… ну, у нее есть стиль. А вот наша Катарина, она у нас самая умненькая. Правда, cara?^[17]

 – Точно. За мозгами – это ко мне.

 – Но сегодня ты выглядишь просто божественно! Может, твой молодой человек кое-что поймет, когда ты поймаешь букет.^[18] – Тетя Кармела задорно подмигнула. – Я знакома с твоей семьей? – спросила она у Джоша.

 – Нет, – торопливо ответила за него Рина. – Мы с Джошем познакомились в колледже. Мне нужно познакомить его с остальными, тетя.

 – Да-да, конечно. Оставь мне танец, красавчик! – крикнула тетя Кармела вслед Джошу, пока Рина поспешно уводила его прочь.

 – Вот об этом я собиралась тебя предупредить, – начала Рина. – Подобных сцен будет много, и допрос третьей степени тебе обеспечен. Кто твои родные, чем они занимаются, чем ты занимаешься, в какую церковь ходишь. Все в моей семье считают, что имеют право знать. Не принимай близко к сердцу.

 – Да все нормально. Джина меня просветила. Это немного непривычно, но, в общем, нормально. А ты действительно выглядишь потрясающе. Я никогда раньше не видел большой католической свадьбы. Это было нечто.

 – Но это довольно нудная процедура, – засмеялась Рина. – Ладно, я собираюсь представить тебя остальным дядям и тетям, так что держись.

 Вечеринка продолжалась, и все прошло хорошо, как убедилась Рина. Конечно, Джоша забросали вопросами, но поскольку все говорили одновременно, ему пришлось отвечать только а половину из них.

 Музыка не давала гостям скучать, причем выбор был, как говорится, на все вкусы: ретро – от Дина Мартина^[19] и до Мадонны. К тому моменту, как пришла ее очередь танцевать с женихом, Рина совершенно успокоилась.

 – Никогда не видела свою сестру такой счастливой. Церемония прошла прекрасно, Винс. Все было чудесно.

 – Это стоило ей таких волнений. Но такова уж наша Белла.

 Он так плавно двигался, при этом ни на минуту не сводя глаз с ее лица, что Рина подумала: а уж не брал ли он уроки? Наверняка брал, решила она. Уроки танцев и обаяния.

 – Теперь мы можем начать свою жизнь, создать свой дом, свою семью. Мы пригласим вас всех на ужин, как только вернемся из свадебного путешествия.

 – Буду ждать.

 – Я счастлив, что у меня жена такая красавица, такая очаровательная женщина. И она умеет готовить. – Он засмеялся и поцеловал Рину в щеку. – И теперь у меня появилась еще одна сестра.

 – А у меня еще один брат. Una famiglia.^[20]

 – Una famiglia. – Он улыбнулся и закружил ее по танцевальной площадке.

 

 Позже, лежа в постели и обнимая Джоша, Рина стала вспоминать свадьбу. Торжественность церемонии, великолепие убранства, роскошные цветы. Формальный холод официального приема, к счастью, вскоре растопленный весельем настоящей вечеринки.

 – Скажи, моя тетя Роза действительно села на шпагат, или мне это приснилось?

 – Не помню, которая из них Роза, но кто-то точно сел. А еще кто-то сделал мостик.

 – Это все мои троюродные сестры Лина и Мария-Тереза. Они это начали. О боже!

 – Мне очень понравились танцы, особенно тамбурелла.

 – Тарантелла, – засмеялась Рина. – Ты здорово держался, Джош, это было нелегко. Ставлю тебе высший балл.

 – Мне было весело, и никакого тут геройства нет. У тебя клевая семья.

 – А также большая и шумная. Мне кажется, семья Винса шокирована, особенно когда дядя Ларри схватил микрофон и начал петь «Это любовь».^[21]

 – Он прекрасно пел. Твоя семья мне понравилась больше. Его семья показалась мне слишком чопорной. Сам-то Винс ничего, – торопливо добавил Джош. – И он безумно влюблен в твою сестру. Они выглядели прямо как пара из голливудского фильма про любовь.

 – Да, это точно.

 – И твоя мама. Ты не обидишься, если я скажу, что она настоящая красавица? Она совсем не похожа на маму. Знаешь, в моей семье никогда не было таких грандиозных мероприятий. Мне очень понравилось.

 Рина приподнялась на локте и улыбнулась, глядя на него сверху вниз.

 – Значит, приедешь к нам завтра на ужин? Мама велела непременно тебя пригласить. Увидишь, какие мы, когда не разодеты.

 – Конечно, приеду. А ты не можешь остаться сегодня? Мой сосед по комнате вернется не раньше завтрашнего вечера. Можем пойти куда-нибудь, если хочешь, или останемся здесь.

 – Да я бы рада, но не могу. – Рина наклонилась и поцеловала Джоша. – Честное слово, я бы очень хотела, но, боюсь, если я останусь у тебя на ночь, отец этого не поймет. Ему будет не хватать меня. Он и без того подавлен, так еще родственники ему все уши прожужжали, что скоро ему готовить еще одну свадьбу – для Фрэн.

 – Ты и вправду толкнула ее прямо на букет, когда Белла его бросила.

 – Рефлекс. – Рина села в постели и откинула волосы назад. – Хочу побыть с папой сегодня вечером, отвлечь его, иначе он будет думать о Беллиной первой ночи, а для него это зыбкая почва. – Она ласково коснулась щеки Джоша. – Я рада, что ты сегодня хорошо провел время.

 Он тоже сел и обнял ее так нежно, что сердце у нее запело от счастья.

 – Мне всегда хорошо, когда я с тобой.

 Рина оделась, освежила макияж. Нехорошо возвращаться домой в таком виде, будто она только что каталась с парнем по постели, хотя все так и было. У дверей она позволила Джошу себя обнять и задержать для нескольких прощальных поцелуев.

 – Может, в следующие выходные мы могли бы поехать куда-нибудь вместе? – предложил он. – На пляж или что-то в этом роде.

 – Я с удовольствием. Увидимся завтра. – Рина вышла за порог, но повернулась и вытянула его на лестницу для последнего поцелуя.

 Потом она танцующей походкой спустилась по ступенькам и вышла из подъезда в теплую летнюю ночь.

 

 Бо въехал на стоянку в тот самый момент, когда она вставляла ключ в зажигание.

 До этого он высадил Брэда и Кэмми у дома Кэмми. Они отлично провели день. Бо назвал бы его многообещающим. Ему понравилась Мэнди. Иначе и быть не могло. Она действительно достала их всех до печенок со своими снимками, но у нее все выходило мило и забавно. И вообще, она произвела на него впечатление как фотограф.

 – Я хотел бы увидеть хоть кое-что из шести миллионов снимков, которые ты сегодня нащелкала, – сказал он.

 – Тебе их не избежать. Обожаю показывать свою работу. Я в этом смысле такая же зануда, как со съемками. Было здорово. Я рада, что Кэмми все-таки сумела вытащить меня из дому, хотя я долго упиралась. Ну вот, теперь ты видишь, что я опять забыла включить сначала мозги, а уж потом язык.

 – Все нормально, меня они тоже волоком тащили. Я решил, что если это будет кошмар, я смогу годами попрекать Брэда. Можно я тебе позвоню?

 – Без проблем. – Мэнди извлекла из кармана листок бумаги. – Я уже записала для тебя свой номер. Если бы ты его не попросил, я бы тебе сама его всучила. – Она сгребла обеими горстями рубашку у него на груди, дернула на себя и одновременно поднялась на цыпочки.

 Поцелуй вышел горячим.

 – Неплохо. – Она облизнула губы. – Знаешь, если у нас с тобой что-нибудь получится, они будут попрекать нас годами.

 – В жизни всегда так. Всюду сплошной риск. – Бо наконец сделал вывод, что бровь, проколотая колечком, выглядит очень сексуально. – Может, я зайду?

 – Соблазнительно, очень соблазнительно. Но, я думаю, лучше мы с этим повременим. – Мэнди отперла дверь и, пятясь, вошла в квартиру. – Позвони мне.

 Он сунул листок с номером телефона в карман и, не переставая улыбаться, вышел к машине.

 

 Так как вечер у него был свободен и сосед не глушил его музыкой, Джош решил поработать. Ему показалось любопытным описать свадьбу и построить на этом сюжете рассказ.

 Он хотел записать свои впечатления – их было так много! – пока они не перепутались или не выветрились из памяти.

 Ему, конечно, очень хотелось, чтобы Рина осталась у него на ночь, но он был отчасти даже рад, что она уехала домой. Теперь он был полным хозяином помещения, и это означало, что он может спокойно все обдумать и не откладывая заняться работой.

 Он уже почти закончил в общих чертах набросок, когда в дверь постучали. Думая только о своей истории, он пошел открывать. Открыв дверь, он наклонил голову в знак приветствия.

 – Могу я вам помочь?

 – Да, я живу наверху. Вы слышали… Вот, видите, вот опять началось.

 Джош инстинктивно повернулся в ту сторону, куда указывал незнакомец. Боль взорвалась у него в голове, красное марево поплыло перед глазами.

 Дверь закрылась прежде, чем его тело ударилось об пол.

 

 Тощий сопляк. Протащить его глупую задницу в спальню – дерьмо вопрос. Носок, набитый медяками, оставит след. Может, они потом его найдут. Оставим его на полу, пусть думают, что он свалился с кровати и стукнулся головой.

 Все надо делать просто, быстро, главное, не усложнять. Зажигаем сигарету, раскуриваем через мундштук, никаких отпечатков, чтоб все чисто. Сунуть ее в рот недоумку. На всякий случай. Так, его отпечатки на пачке, на спичках. Теперь кладем горящую сигарету на кровать, прямо на простыни. Они хорошо тлеют. Добавим бумаги. Джо у нас умник, в колледже учится, бумаг у него много. Оставляем пачку сигарет, оставляем спички. Ну вот, теперь можно поискать пива в кухне. Почему бы и не выпить, пока загорается?

 Нет ничего лучше, как следить за рождением огня. Нет ничего на свете лучше. Кайф покруче любого ширева.

 Тлеющий огонь. Хитрый огонь. Хитрый и ловкий. Тихо, тихо, все в секрете, растет, не спеша, все ближе и ближе к первой вспышке.

 Так, перчатки. Вынимаем батарейку из детектора дыма. Люди так неосторожны. Забывают вставить батарейки, ну, что ты с ними сделаешь! Такая жалость.

 Парень может очухаться. Ну и что? Очухается – врежь ему еще раз, и все дела.

 А хорошо бы он очухался. Давай, тощий ублюдок, очнись, чтоб я мог врезать тебе еще раз.

 Ладно, хватит психовать. Надо держать себя в руках. Последим за дымом. Какой он тихий, какой смертоносный. Сексуальный. Дым – вот, что их берет. Оглушает. Так, бумага занялась. Вот и пламя.

 Первое пламя – первый кайф. Слушай, как оно говорит, шепчет. Смотри, как оно движется, пляшет.

 Так, теперь простыни. Уже кое-что для начала. Хорошее начало. Надо стянуть простыню вниз, накрыть ублюдка.

 Красота! Какие краски, любо-дорого глядеть! Золотой и красный, оранжевый и желтый.

 Вот как это будет выглядеть: закуривает в постели, засыпает. Дым достает его, он пытается выбраться из постели, падает, ударяется головой. Огонь настигает его, пока он в отключке. Кровать загорается. Ну, красотища! Еще немного бумаги не помешает. Клади ему прямо на рубашку, пусть загорится. Вот так!

 Давай, давай! Ну что так долго? Попей пива, охолони. Кто бы мог подумать, что тощий ублюдок будет так гореть? Вот уже и ковер загорелся. А вот не будешь в следующий раз покупать дешевку.

 Спекся, вот что с ним стало. Спекся, мать его так! Пахнет жареной свиньей.

 Пора делать ноги. Надо уходить, придется пропустить шоу. Это же так интересно – следить, как люди потрескивают и тают, пока их поедает огонь.

 Но пора сказать слова прощания умнику Джо из колледжа, Только вот спешить не надо. Дергаться не надо. Проверим коридор. Чертовски жаль, что нельзя остаться и понаблюдать, но, ничего не поделаешь, надо идти. Шагом, шагом, не надо торопиться. Не оглядываться. Тихо, спокойно, торопиться некуда. Никаких проблем.

 Отъезжаем. Соблюдаем лимит скорости, как любой законопослушный сукин сын.

 Он прожарится до хруста, пока они до него доберутся.

 Вот это называется веселье.

 Бо проснулся с трудом, в голове у него гудели колокола. Он лежал лицом вниз на постели, которая пахла носками из спортзала, а не простынями, но ему было так плохо, что он готов был так и пролежать до конца своих дней, вдыхая эту вонь.

 Он же не виноват, что вечеринка в квартире его соседа была в полном разгаре, когда он, попрощавшись с Мэнди, вернулся домой. Он заглянул на вечеринку только из вежливости. Потом ему показалось, что было бы забавно завершить таким способом свой субботний вечер.

 И поскольку до дому ему было всего ничего – лишь подняться на один марш по лестнице, – он решил, что ничего не будет страшного, если он выпьет пару пива.

 Но это была его вина – и он готов был это признать, как только его голова перестанет гудеть, – что он засиделся до двух часов ночи и вылакал в одиночку целую батарею бутылок.

 И все-таки это была не только его вина: ведь пиво просто было под рукой вместе с начо.^[22] А что еще делать, когда ешь начо, как не запивать его пивом?

 Океанами пива.

 У него был аспирин. Кажется. Где-то. О, если бы только милостивый бог подсказал ему, куда, черт побери, он засунул пузырек с аспирином! Он бы ползком за ним пополз, если бы только знал, куда направить свое несчастное тело.

 И почему он не задернул шторы? И почему этот милостивый бог не может притушить солнечный свет, чтобы он не бил по глазам, как жар из домны?

 Потому что он поклонялся богу пива, вот почему. Он нарушил заповедь и воскурил фимиам ложному пенистому божеству пива. И за это ему сейчас приходится расплачиваться.

 Бо подумал, что аспирин, от которого теперь зависело его спасение, скорее всего, где-то на кухне. Он взмолился, чтобы аспирин оказался там, и, прикрывая глаза рукой, выполз из постели.

 Ему едва хватило сил застонать, не то, что выругаться.

 Он с трудом встал, покачался, помолился, пока не отдышался. Больше никогда! Он дал обет. Будь у него нож, он пустил бы себе кровь и кровью начертал свой обет на полу. Голова кружилась, и в ней по-прежнему били колокола, а в животе поднималась буря. Последняя надежда: только бы не заблевать собственные ноги. Уж лучше боль, чем это.

 К счастью, его квартира была размером с микроавтобус, то есть кухня находилась на расстоянии всего нескольких шагов от складной кровати. Что-то в кухне пахло, как дохлая крыса. Как будто ему мало было всего остального. Стараясь не замечать раковины, забитой грязной посудой, и стола, заставленного коробками из-под еды из ресторана, которые он не удосужился выбросить, Бо начал рыться в шкафчиках.

 Фанера, подумал он с отвращением, как всегда. Чуть лучше пластика. В шкафах обнаружились коробки с печеньем «Лайф» бисквиты с глазурью, «Фритоз» и «Чириоз». Пакет картофельных чипсов со сметаной и луком, четыре коробки макарон, банки консервированного супа.

 И там, между «Лайф» и «Чириоз», стоял пузырек аспирина. Спасибо тебе, Иисус!

 Так как крышечку он уже открутил и выбросил в момент последнего похмелья, ему оставалось только вытряхнуть три беленькие таблеточки в свою потную, дрожащую ладонь. Бо бросил их в рот, вывернул кран и, так как голова под краном не помещалась из-за грязной посуды, набрал воды в ладонь.

 Он закашлялся, когда одна таблетка застряла у него в горле, шатаясь доплелся до холодильника и выудил из него бутылку минералки. Выпив, он бессильно привалился к столу.

 Потом, перешагивая через груду одежды, обуви, через свои дурацкие ключи и все остальное, что упало на пол, Бо пробрался в ванную.

 Опершись обеими руками на раковину, он набрался мужества, поднял голову и посмотрел на себя в зеркало.

 Его волосы выглядели так, словно крыса, сдохшая у него в кухне, перед этим всю ночь танцевала у него на голове. Его лицо имело цвет цементного раствора, глаза были налиты кровью.

 – Все, Гуднайт, глупый ты сукин сын, это конец. Я заставлю твою задницу пойти прямым путем.

 Он включил душ, вступил под хилую струйку, запрокинув голову к потолку, стащил с себя трусы и единственный остававшийся на нем носок. Потом он наклонил голову вперед, чтобы скудный ручеек полился ему на волосы.

 При первом же случае он выберется из этой дыры. Ну а пока он приведет здесь все в порядок. Одно дело – жить в дерьмовой квартире, чтобы сэкономить денег, и совсем другое – превратить ее в отхожее место, потому что он о ней совершенно не заботился.

 Так люди не живут, и он сам устал жить в таком бардаке. Он устал от самого себя. Устал надрываться на работе целую неделю, а потом спускать пар, накачиваясь пивом, и маяться с похмелья по воскресеньям.

 Пора взяться за ум.

 Ему потребовался час, чтобы принять душ, убрать вкус вчерашней вечеринки изо рта и проглотить что-то съедобное с надеждой, что оно удержится в желудке.

 Бо натянул старый тренировочный костюм и, собравшись с силами, принялся разгребать завалы в комнате.

 Он собрал гору одежды в прачечную. Кто бы мог подумать, что у него столько тряпья? Он стащил омерзительные простыни с кровати. Ему хотелось их сжечь, но бережливость взяла верх, и он, связав их, использовал как мешок для грязной одежды и полотенец. Судя по размерам мешка, он решил, что добрую часть воскресенья ему придется провести в прачечной.

 Но пока он вытянул из общей кучи самое замызганное полотенце, разорвал его на куски и использовал, чтобы вытереть пыль со стола. Он же своими руками смастерил этот стол, мог бы гордиться своей работой, и вот, смотрите, сам же превратил его в свинарник.

 Вернувшись в кухню, он обнаружил, что у него, как ни странно, есть жидкость для мытья посуды и целая неоткрытая бутылка «Мистер Клин». Он загрузил бумажные мешки мусором, обнаружив в процессе, что никакой дохлой крысы у него в кухне нет, а мерзкий запах идет от недоеденной и забытой в незапамятные времена порции китайской кисло-сладкой свинины. Он плеснул в раковину жидкости для мытья посуды, подумал и плеснул еще. Посуда выглядела очень плохо.

 Он стоял, широко расставив ноги, как стрелок в вестерне, и ожесточенно мыл посуду в целом облаке мыльной пены. К тому времени, как он отчистил все рабочие поверхности, чтобы было, куда складывать чистую посуду, Бо почувствовал, как жизнь постепенно возвращается к нему.

 Раз уж он так завелся, он опустошил холодильник и вымыл его до блеска. Бо открыл духовку и нашел фирменную коробку, содержащую то, что в далеком прошлом могло быть остатками пиццы по-гавайски.

 – Черт, ну и свинья же ты, Гуднайт, – сказал он себе вслух, решительно принимаясь за ванную комнату.

 Через четыре часа после того, как он тяжелым инвалидом выполз из постели, у него в активе были два узла белья для прачечной, которые он уложил в большую пластмассовую карзину, три мешка промышленной прочности, набитых разнообразным мусором, и чистая квартира.

 Чувствуя себя праведником, Бо выволок мусор к мусорному баку.

 Вернувшись к себе, он стащил с себя тренировочный костюм, добавил его к белью, приготовленному в стирку, и натянул на себя самые чистые джинсы и более-менее свежую футболку.

 Он собрал мелочь, найденную в кровати, под кроватью, в своем единственном кресле и в разных карманах. Он надел солнечные очки, которые много недель считал потерянными, взял ключи.

 В дверь позвонили в тот самый момент, когда Бо собирался поднять корзину с грязным бельем.

 Он открыл дверь, перед ним стоял Брэд.

 – Привет, я пытался позвонить… – Брэд смолк на полуслове и застыл с открытым ртом. – Что за черт! Я попал в параллельное пространство?

 – Я тут немного прибрался.

 – Немного? Парень, да тут человеку жить можно. О, у тебя кресло есть!

 – У меня всегда было кресло. Просто его не было видно. Я собираюсь в прачечную. Хочешь со мной? В прачечной встречаются шикарные цыпочки.

 – Не исключено. Слушай, я пытался тебе дозвониться пару часов назад, но все время было занято.

 – Наверно, я вчера сдвинул трубку с аппарата. А в чем дело?

 – Дело скверное. – Брэд вошел в кухню, постоял молча, собираясь с духом, потом подошел к холодильнику и достал бутылку кока-колы. – Вчера в доме Мэнди был пожар.

 – Пожар? Господи боже! Она цела?

 – Она цела, но страшно потрясена. Кэмми забрала ее к себе. Я их только что оставил. Решил, что ей надо остыть, понимаешь? Это было в новостях.

 – Я не включал телевизор. С головой ушел в уборку, обо всем забыл. Большой был пожар?

 – Очень скверный. – Брэд опустился в кресло. – Начался в квартире наверху. Говорят, что все случилось из-за сигареты в постели. – Он провел рукой по лицу, потер глаза, приподняв очки. – Черт, Бо, парень погиб. Представляешь, он сгорел заживо в своей квартире. Сгорел почти весь второй этаж и часть третьего. Мэнди выбралась из здания, и они впустили ее назад забрать вещи, но она в жутком состоянии. Это был тот парень с галстуком. М-м-м… как его?.. Джош. Помнишь, парень сверху?

 – Боже, он умер? – Бо рухнул на кровать.

 – Я же говорю, дело скверное. Мэнди даже говорить об этом не может. Он погиб, и еще несколько человек попали в больницу с ожогами и отравлением дымом. Она говорит, пожар, видимо, начался прямо после того, как ты отвез ее домой. Она еще не ложилась, смотрела что-то по телику, когда услышала крики и вой дымовых детекторов.

 – Он собирался на свадьбу, – пробормотал Бо, – и не мог правильно завязать галстук.

 – А теперь он мертв. – Брэд сделал большой глоток кока-колы. – Заставляет задуматься, а? Путешествие иногда оказывается коротким.

 – Да уж! – Бо вызвал в памяти образ погибшего парня, как он стоял в своем парадном костюме с застенчивой улыбкой на лице. – Да, заставляет задуматься.

 

 По воскресеньям после обеда дел бывало немного. Некоторые по традиции заходили поесть после церковной службы большинство жителей «Маленькой Италии» отправлялись прямо домой – готовить воскресный ужин. Рина и Сандер взяли послеобеденную смену на себя. Мия, юная кузина Пита, обслуживала столики, а Ник Касто развозил заказы на дом.

 Они включили Тони Беннетта по стерео, потому что он нравился воскресным посетителям, а Сандер готовил пиццу на большом рабочем столе, слушая через наушники «Перл Джем».

 Для Рины это было развлечением – работать в кухне, когда посетителей было мало. Время от времени она выходила в обеденный зал и, по примеру отца, совершала обход столов.

 Семейный бизнес должен был перейти к Фрэн – это уже было решено, – но Рина знала, что всегда будет выкраивать время, чтобы помочь, чем бы ей ни пришлось заниматься в жизни. Если бы они не ждали гостей к ужину, они с Сандером после смены пошли бы посмотреть, к примеру, матч в итальянские кегли или сыграть с друзьями в уличный бейсбол.

 Но раз уж у них были гости, да не кто-нибудь, а ее бойфренд, она решила после смены пойти домой и помочь маме готовить ужин.

 Еще пара часов, и она пойдет домой, начнет накрывать на стол. Конечно, она вынет парадный сервиз и постелет лучшую скатерть. Мама готовит свои лучшие блюда: цыпленка с розмарином и ветчиной, а на десерт будет тирамису.

 Будут цветы, оставшиеся со свадьбы Беллы.

 Джош, конечно, будет стесняться, подумала она, накладывая на тарелку порцию ризотто.^[23] Ничего, ее семья его приручит. Она подучит Фрэн, чтобы та как бы невзначай спросила его, о чем он пишет.

 Фрэн замечательно умеет вызвать людей на разговор. Напевая себе под нос вместе с Тони Беннеттом, Рина вынесла тарелки на подносе, чтобы самой обслужить посетителей.

 – Итак, твоя сестра – замужняя женщина.

 – Совершенно верно, миссис Джамбриско.

 Женщина кивнула и бросила взгляд на мужа, который уже углубился в ризотто.

 – Заарканила богатого, как я слыхала. Влюбиться можно в богатого с такой же легкостью, как и в бедного.

 – Возможно.

 Сама Рина хотела бы знать, каково это – влюбиться в кого бы то ни было. Может, она уже влюблена в Джоша, только сама еще не об этом не знает.

 – Помни одно. – Миссис Джамбриско многозначительно махнула вилкой. – Может, сейчас мальчишки вьются вокруг твоих сестер, но придет и твой черед. Этот твой деверь… У него брат есть?

 – Да. Он женат, один ребенок уже есть, ждет второго.

 – Ну, может, двоюродный?

 – Не беспокойтесь, миссис Джамбриско! – крикнул Сандер из кухни. – У Катарины есть дружок. – Он послал ей воздушный поцелуй. – Он сегодня придет к нам на ужин, чтобы папа устроил ему допрос по всей форме.

 – Это уж как положено. Итальянский мальчик?

 – Нет. И он приедет на ужин есть цыпленка, – крикнула Рина в ответ Сандеру, – а не для того, чтобы его поджаривали на допросе! Приятного вам аппетита.

 По пути назад в кухню она бросила на Сандера убийственный взгляд, хотя втайне ей было приятно, что у нее есть дружок и брат ее поддразнивает.

 Она засекла время, поставила варить «перышки» и как раз подавала спагетти со смешанным гарниром, когда в ресторан влетела Джина.

 – Рина!

 – Желаете что-нибудь еще? – Рина схватила кувшин с водой, наполнила стаканы. – У нас сегодня есть крем-сабайон на десерт, мама сама готовила. Оставьте для него местечко.

 – Катарина! – Джина схватила ее за руку и потащила прочь от стола.

 – О господи, в чем дело? Я через полчаса освобожусь.

 – Ты ничего не знаешь?

 – Чего я не знаю? – Джина больно стискивала ее руку, глаза у нее были заплаканные, и до Рины наконец стало доходить, что случилось что-то неладное. – Что произошло? Что-то не так? Твоя бабушка?..

 – Нет. О боже, нет. Это Джош. О, Рина, это Джош!

 – Что случилось? – Ее пальцы онемели на ручке кувшина. – Что-то случилось?

 – Был пожар в его квартире. В его квартире, Рина… Давай уйдем в кухню.

 – Говори толком. – Рина вырвала руку у Джины, и вода, выплеснувшись из кувшина, окатила холодом ее руку. – Он пострадал? Он в больнице?

 – Он… Господи, спаси и помилуй нас! Рина, они не успели добраться до него вовремя. Он погиб.

 – Нет. Этого не может быть! – Стены поплыли у нее перед глазами, закружились хороводом красочные мамины рисунки, скатерти в красно-белую клеточку. Дин Мартин распевал «Volare»^[24] своим бархатистым баритоном. – Этого не может быть! Ты что, с ума сошла? Как ты можешь говорить такие вещи?

 – Это был несчастный случай. Это ужасно! – Слезы покатились по щекам Джины. – Рина! О, Рина!

 – Это какая-то ошибка. Сейчас я ему позвоню, сама увидишь. Я ему позвоню сию же минуту.

 Но когда она повернулась, перед ней оказался Сандер. От него пахло мукой, как от папы. Его руки сжали ее в объятиях.

 – Идем, идем в кухню. Мия, позови Пита, скажи, что он нужен нам здесь.

 – Нет, пусти. Я должна позвонить.

 – Иди сюда и сядь. – Он выхватил у нее кувшин, пока она его не выронила, и сунул его Мии.

 – Он приедет на ужин. Может, он уже выехал. Пробки… – Рина начала дрожать всем телом. Сандер втянул ее в разделочную.

 – Сядь. Делай, что я говорю. Джина, ты уверена? Ошибки нет?

 – Мне сказала Джен. Она… Ее подруга живет в одном доме с Джошем. В одном коридоре. Ее отвезли в больницу. – Джина отерла слезы тыльной стороной руки. – С ней все будет в порядке, но ее пришлось отвезти в больницу. Джош… Это началось в его квартире, так они сказали. Они не могли до него добраться до того… И в новостях это тоже было. Моя мама слышала в новостях. – Джина села на пол у ног Рины, положила голову ей на колени. – Прости. Мне так жаль!

 – Когда? – Рина смотрела прямо перед собой и ничего не видела. Ничего, кроме серого дыма. – Когда это случилось?

 – Я точно не знаю. Вчера вечером.

 – Мне надо домой.

 – Я тебя провожу через минуту. Держи, – Сандер протянул ей стакан воды. – Выпей.

 Рина взяла стакан и посмотрела на него.

 – Как? Они сказали, как начался пожар?

 – Они думают, что он курил в постели и заснул.

 – Нет, это неправильно. Он не курит. Тут что-то не так.

 – Давай мы позже в этом разберемся. Джина, позвони нашей матери, и… Ты не могла бы здесь подождать, пока Пит не придет? Пошли домой, Рина. Выйдем через черный ход.

 – Он не курит! Может, это был не он. Они ошиблись. Приняли его за другого.

 – Мы это узнаем. Мы позвоним Джону. Когда вернемся домой, – сказал Сандер, поднимая ее со стула.

 Рина слепо окунулась в солнечный свет и июньскую жару. Каким-то непостижимым образом она двинулась вперед, не чувствуя ног.

 Завернув за угол, она услышала голоса детей. Они играли, перекрикивая друг друга. Дети всегда так делают. И радиоприемники в машинах были включены на полную мощность, музыка разносилась по округе, пока они катили мимо. А в ухо ей что-то шептал голос брата.

 Ей никогда не забыть, как Сандер провожал ее домой. Они оба так и не сняли рабочих фартуков. Яркое солнце резало ей глаза, а брат продолжал крепко обнимать ее за талию. Маленькие девочки играли в классики на тротуаре, еще одна сидела на ступенях крыльца и что-то упорно втолковывала своей кукле Барби.

 Из открытого окна лились звуки оперы. Рина узнала «Аиду», и ей захотелось плакать. Но она не заплакала. Вот Джина – да, Джина лила слезы ручьями, а глаза Рины оставались сухими.

 А потом появилась мама, она выбежала из дома, оставив дверь открытой настежь, и бросилась к ней, как уже было однажды в детстве, когда она упала с велосипеда и вывихнула запястье.

 И когда мамины руки обвились вокруг нее крепко-крепко, все вдруг стало реальным. Стоя на тротуаре в объятиях матери и брата, Рина разразилась слезами.

 

 Ее уложили в постель, мама осталась с ней, пережидая новый приступ слез. И была на месте, когда Рина очнулась от неглубокого и беспокойного сна, наградившего ее головной болью.

 – Джон звонил? Он приходил?

 – Пока нет. – Бьянка погладила волосы Рины. – Он сказал, что это потребует времени.

 – Я хочу поехать туда. Хочу сама посмотреть.

 – А что он об этом сказал? – мягко спросила Бьянка.

 – Что мне не следует. – Собственный голос показался ей слабым и тонким, как будто она долго болела. – Что меня все равно не пустят внутрь. Но…

 – Потерпи, девочка. Я знаю, как это тяжело. Постарайся еще немного поспать. Я посижу с тобой.

 – Я не хочу спать. Вдруг это ошибка?

 – Мы подождем. Это все, что мы можем. Фрэн пошла в церковь поставить свечку и помолиться. Она пошла за меня, чтобы я могла остаться с тобой.

 – Я не могу молиться. Я не могу вспомнить молитву.

 – Дело не в словах, и ты прекрасно это знаешь.

 Рина повернула голову и увидела, что ее мать держит в руках четки.

 – Ты всегда находишь нужные слова.

 – Если тебе нужны слова, можешь повторять за мной. Мы начнем молиться.

 Бьянка вложила четки с распятием в руку Рины. Набрав в легкие побольше воздуха, Рина перекрестила себя распятием и нащупала первую бусину четок.

 – Верую в Господа Бога Всемогущего, Создателя неба и земли.

 Они перебрали все четки, тихий ласковый мамин голос переплетался с ее голосом. Но она не могла молиться за душу Джоша, ей не хватало смирения принять божью волю. Она молилась, чтобы это была ошибка. Она молилась, чтобы бог сделал так, чтобы она очнулась и обнаружила, что все это было ужасным сном.

 Подойдя к двери ее спальни, Гиб увидел, что голова его дочери лежит на коленях у его жены. Бьянка все еще держала четки, но теперь она тихонько напевала колыбельную, которую пела всем своим детям, когда они подолгу не могли заснуть ночью.

 Они встретились глазами, и Гиб понял, что она прочла в его глазах правду: ее прекрасное лицо омрачилось горем.

 – Джон здесь. – Его сердце сжалось от боли, когда Рина повернула голову и взглянула на отца с отчаянной надеждой. – Хочешь, я попрошу его подняться сюда, детка?

 Губы Рины задрожали.

 – Это правда?

 Гиб ничего не сказал, лишь подошел к ней и прижался губами к ее лбу.

 – Я спущусь. Я сейчас спущусь.

 Джон Мингер ждал в гостиной с Сандером и Фрэн. Если на лице отца Рина увидела печаль, то на мрачном лице Джона читалось сочувствие. Она сказала себе, что выдержит, она должна выдержать, потому что ничего другого не оставалось.

 – Как? – спросила она хрипло и тут же покачала головой, не давая ему ответить. – Спасибо вам. Спасибо, что все это сделали, что пришли поговорить со мной. Я…

 – Ш-ш-ш… – Он подошел и взял ее за руки. – Давай сядем.

 – Я сварила кофе. – Фрэн занялась кофейником. – Рина, я принесла тебе пепси. Знаю, ты не любишь кофе, поэтому… – Она замолчала и беспомощно развела руками. – Я не знала, что еще сделать.

 – Ты все сделала правильно. – Бьянка подвела Рину к креслу. – Прошу вас, садитесь, Джон. Рина должна услышать все, что вы можете ей сказать.

 Он сел, потер нос.

 – Я говорил с офицером страховой компании, с инспектором, кое с кем из пожарных и с полицией. Все считают, что пожар начался случайно. Вызван непогашенной сигаретой.

 – Но Джон не курил. Вы им передали, что я говорила?

 Он не курил.

 – Я все это с ними обсудил, Рина. Бывает, что люди, непривычные к курению, изредка балуются сигареткой. Может, кто-то оставил пачку в квартире.

 – Но он никогда не курил. Я… я никогда не видела, чтобы он курил.

 – Он был один в квартире, никаких следов взлома или вторжения. Он был… Судя по всему, он сидел или лежал в постели, возможно, читал или писал. И уронил сигарету на матрац. Точка возгорания и распространения огня совершенно очевидна и бесспорна. Началось с того, что матрац затлел, потом занялись простыни. Должно быть, он проснулся в дыму, не разобрал спросонья, что к чему. Он упал, милая. Упал или скатился с постели, увлекая за собой простыни. Это сработало как фитиль. Патологоанатом будет делать анализы, а пожарный инспектор проведет повторный осмотр в качестве профессиональной любезности, но на данный момент нет причин подозревать что-либо иное, кроме трагического несчастного случая.

 – Они будут искать наркотики. Проведут токсикологический анализ на наркотики и алкоголь. Он не употреблял наркотиков и не так уж много выпил. И он не курил. Когда начался пожар?

 – Около одиннадцати тридцати вчера вечером.

 – Я была с ним. Там, в его квартире. Я пробыла там почти до десяти вечера. Я уехала с ним после свадьбы. Мы… извини, папа, мы занимались любовью. Он спросил, не останусь ли я на ночь, потому что его соседа нет в городе, но я решила, что мне надо быть дома. Если бы я осталась…

 – Ты не знаешь, было бы так или иначе, если бы осталась, – перебил ее Джон. – Ты же не куришь.

 – Нет.

 – Он это знал, и можно предположить, что именно поэтому не хотел курить при тебе.

 – Вы осмотрели место? Вы…

 – Рина, это не моя юрисдикция. Это округ Принс-Джордж, и там работают люди, хорошо знающие свое дело. Я видел фотографии с места пожара, мне дали почитать отчеты – опять-таки в качестве любезности. Я пришел бы к тем же выводам. Милая, у тебя уже имеется непосредственный опыт злонамеренного поджога, ты знаешь, что это такое. Но ты изучаешь такого рода расследование как учебный предмет, и ты знаешь, что иногда подобная трагедия является следствием обычного несчастного случая.

 – Пасторелли…

 – …живет в Нью-Йорке. Я попросил местных копов проверить. Просто на всякий случай, чтобы исключить эту версию. Вчера вечером он был в Квинсе. Он работает ночным сторожем, и, похоже, все подтверждается. Он не мог съездить в Мэриленд и вернуться в Нью-Йорк, чтобы заступить на работу в ноль часов шесть минут. А он заступил.

 – Значит, это просто… случилось? Почему мне от этого только хуже?

 – Ты ищешь ответов, а их нет.

 – Нет. – Рина опустила взгляд на свои руки, чувствуя, как кусочек ее сердца откололся и рассыпался в пыль. – Ответы есть всегда, но иногда не те, которых ищешь.

 Балтимор, 1996 г.

 

 Неужели это так трудно? Рина обошла кругом безобидный на вид тренажер, прозванный «лабиринтом». В департаменте он имел статус легенды, но в ее душу не вселял страха. Разумеется, ей приходилось слышать связанные с ним истории, анекдоты, предупреждения о том, с чем новобранцу придется столкнуться в этой коробке, но, спрашивала себя Рина, но разве все дело не в том, чтобы просто сосредоточиться и все сделать правильно?

 Она прошла подготовку в моделях горящих зданий здесь, в академии. Она справлялась с физическими нагрузками. Лазила по приставным лестницам, взбиралась на стены, причем в полной экипировке, преодолевала полосу препятствий. Она отрабатывала смены, хотя по большей части ее брали только посмотреть и близко к огню не подпускали, но дважды ей все-таки доверили управление брандспойтом при пожарах в жилых домах.

 А управление брандспойтом, из которого под напором бьет вода, – это занятие не для мягкотелых или слабых духом. Она же теперь коп, не так ли? Рина страшно гордилась тем, что носит униформу. Но если она хочет дослужиться до следователя по поджогам, носить жетон этого отделения, она должна досконально изучить огонь изнутри. Пока она не научится делать то, что умеют делать пожарные, пока не сделает то, что они делают, она не добьется своей собственной личной цели.

 Ей мало было лабораторных занятий, искусственных препятствий и смоделированных ситуаций. Она не удовлетворится, пока не узнает все на практике.

 Она в хорошей форме, напомнила себе Рина. Она много работала, чтобы нарастить мускулы на свои тонкие кости. Такие мускулы, которые пронесли бы ее в полной выкладке вверх и вниз бегом по шестиэтажному дому.

 Она заслужила это право на попытку завоевать уважение мужчин и женщин, сражающихся с огнем на переднем рубеже.

 – Ты не обязана это делать, ты же знаешь.

 Рина повернулась к Джону Мингеру.

 – Нет, обязана. Ради себя. А самое главное, я сумею это сделать.

 – Не самый лучший способ провести прекрасное воскресное утро.

 Вот тут он был прав. Но речь шла о ее миссии и даже, хотя она не смогла бы этого объяснить, о ее награде.

 – Солнце будет светить по-прежнему, когда я выйду. Птички будут петь. – Правда, Рина надеялась, что сама она станет другой. – Со мной все будет в порядке, Джон.

 – Ну, если с тобой не все будет в порядке, твоя мать с меня голову снимет.

 Он перенес вес на другую ногу, изучая лабиринт. Ему было уже под шестьдесят.

 Морщинки вокруг глаз от вечного прищура стали глубже.

 Он верил в эту девочку, по-отцовски гордился ее успехами, восхищался тем, с каким упорством она идет к своей цели. Но он не мог не тревожиться.

 – Никогда не видел, чтобы кто-то тренировался с такой же свирепостью, как ты.

 На ее лице промелькнуло удивление, тут же сменившееся улыбкой.

 – Приятно слышать.

 – Ты многого добилась за эти несколько лет, Рина. Тренировки, обучение, работа. – Втайне он спрашивал себя: может быть, искра, вспыхнувшая в ней одиннадцать лет назад, разгорелась ярким пламенем в тот день, когда погиб в огне парень, которого она любила? – Ты быстро продвигаешься.

 – А почему я должна двигаться медленно?

 Как объяснить двадцатидвухлетней девушке, что у нее вся жизнь впереди и эту жизнь нужно не просто проживать, ею надо наслаждаться?

 – Ты еще слишком молода, милая.

 – Я справлюсь с лабиринтом, Джон.

 – Я говорю не только о лабиринте.

 – Знаю. – Рина поцеловала его в щеку. – Это метафора той жизни, в которую я вступаю. Это то, чего я хочу. Всегда хотела.

 – Что ж, ты принесла немало жертв, чтобы добиться своего.

 Рина смотрела на вещи иначе. Летние месяцы, проведенные в учебе, работе, тренировках, были для нее вложением в будущее. А наградой ей служил адреналин, возбуждение, которое она ощущала, когда надевала униформу или слышала, как к ней обращаются «офицер Хейл». Сердце у нее стучало от возбуждения, мышцы сжимались сами собой, когда она была окружена огнем. Это был всепоглощающий азарт. Ничто не могло с ним сравниться.

 Как и с полной опустошенностью, с изнеможением, наступавшим после боя.

 Она никогда не будет такой, как Фрэн, не для нее спокойная жизнь и управление рестораном. И она никогда не будет такой, как Белла, ей не суждено тратить свою жизнь на салоны красоты и званые обеды.

 – Мне это нужно, Джон.

 – Да, это я тоже знаю. – Сунув руки в карманы, он кивком указал на лабиринт. – Ладно, только учти: там тяжело, Рина. Не думай, что держишь бога за бороду.

 – Нет, я буду думать, что держу бога за бороду, когда выйду оттуда. А вот идет еще парочка дымоглотателей.

 «Дымоглотателями» в шутку называли пожарных.

 Рина помахала рукой в знак приветствия и пожалела, что не позаботилась накраситься.

 Стив Росси, смуглый, жилистый, с глазами, как у спаниеля, был последней пассией Джины. Эта страсть тлела на медленном огне с тех пор, как Рина их познакомила полтора месяца назад, но в последнее время стала подходить к точке кипения. Стив не интересовал Рину, а вот его спутник, загорелый Адонис в джинсах и фирменной футболке пожарного департамента Балтимора, был весьма привлекательным.

 Она сидела за одним столом с Хью Фицджеральдом и целой бригадой других дымоглотателей в пожарной части. Они играли в покер, выпили пару пива. И после крупномасштабного флирта прошли через ритуал совместного поедания пиццы и похода в кино, за которым последовало несколько сочных поцелуев.

 И тем не менее ей казалось, что он, скорее всего, видит в ней своего парня.

 Черт, в пожарной робе и сапогах она и сама себе казалась парнем.

 – Эй, – окликнула она Стива, – что ты сделал с моей соседкой?

 – Она спит, как младенец. Не смог сдвинуть ее с места, не то что привести сюда полюбоваться на нас. Ты как, готова?

 – Да я-то готова. – Рина перевела взгляд на Хью. – А ты пришел посмотреть?

 – Только что со смены, решил заглянуть. Вдруг придется делать тебе искусственное дыхание?

 Рина засмеялась и начала одеваться: вступила в негнущиеся брезентовые штаны, отрегулировала длину подтяжек.

 – Вы оба через это прошли, значит, и я смогу.

 – Без сомнения, – согласился Хью. – Таких крутых, как ты, еще поискать.

 «Не самый лестный комплимент, какой могла бы жаждать услышать женщина от потенциального любовника», – подумала Рина. Но если вступаешь в клуб для мальчиков, часто становишься одним из них. Свои длинные вьющиеся волосы она завязала в хвост и накрыла капюшоном.

 Нет, она никогда не обладала женственностью своих сестер, но – бог свидетель! – еще до конца лета она получит сертификат пожарного.

 – Может, перекусим, когда ты с этим покончишь? – предложил Хью.

 Рина застегнула куртку, невыносимо тяжелую и жаркую в этот августовский день, и посмотрела на Хью. Глаза Хью были ясными и голубыми, как озерная вода, подумала она.

 – Идет. Ты угощаешь?

 – Пройдешь лабиринт – я угощаю. – Он помог ей надеть баллон со сжатым воздухом поверх костюма. – Провалишься – ты угощаешь.

 – Договорились. – Рина послала ему улыбку, такую же солнечную, как и этот день, надела маску и шлем.

 – Проверка радио, – отдал приказ Джон.

 Рина проверила свой приемник и все снаряжение, показала Джону большой палец.

 – Я буду тебя вести до самого конца, – напомнил он ей. – Не забывай регулировать дыхание. Будешь паниковать – попадешь в беду.

 Она не собиралась паниковать. Это всего лишь тест, еще одна смоделированная ситуация, твердила себе Рина. Она дышала глубоко и ровно, дожидаясь, пока Джон щелкнет хронометром.

 – Вперед.

 Было темно, как в могиле, и жарко, как в седьмом кругу ада. Это была просто фантастика. Густой черный дым заполнял воздух, она слышала свое собственное дыхание, слегка хриплое, так как она вдыхала кислород через маску из баллона. Она сориентировалась, настроила стрелки компаса, сидевшего у нее в голове, и двинулась вперед, нащупывая дорогу руками, ногами, ведомая интуицией.

 Рина нашла дверь. Протиснулась в нее. Пот тек по ее лицу.

 Она наткнулась на преграду. Ощупала ее пальцами в брезентовых рукавицах, нашла низкий, узкий проем и проползла под ним на животе.

 Там, внутри, могли остаться люди. Такова была цель этого упражнения. Она должна была обыскать «здание», найти живых или мертвых и выбраться обратно наружу. Сделать дело. Спасти жизни. Остаться в живых.

 В наушниках раздался голос Джона, странный и чужой в этой черной дыре, спрашивающий о ее состоянии.

 – Нормально. Хорошо. На «пять с плюсом».

 Рина полезла вверх по стене, потом ей пришлось протискиваться через еще одно узкое отверстие. Она начала терять ориентацию, остановилась, чтобы сообразить, где находится.

 «Не торопись, – приказала она себе. – Забраться, пробраться, выбраться».

 Но кругом не было ничего, кроме черноты, дыма и невыносимого жара.

 Она попала в тупик, ощутила первый спазм паники в горле, услышала его в своем учащенном, захлебывающемся дыхании.

 Голос Джона приказывал ей сохранять спокойствие, сосредоточиться, следить за дыханием.

 А потом под ней провалился пол.

 Она застонала от боли при ударе и почувствовала, как самообладание изменяет ей. Ей никак не удавалось восстановить дыхание.

 Она была слепа, на какой-то жуткий момент она оглохла и слышала только гул крови в ушах. Пот теперь тек ручейками, он капал с лица, катился по спине под сковавшей ее по рукам и ногам тяжелой робой. Снаряжение весило тысячу фунтов, маска душила ее.

 «Похоронена заживо», – пронеслось у нее в голове. Она была заживо похоронена в дыму. Уцелевшие? Никто не мог уцелеть в этом удушающем черном аду.

 Ей пришлось подавить импульсивное желание сорвать с себя снаряжение, освободиться.

 – Рина, выровняй дыхание. Дыши медленнее и скажи мне, где ты.

 «Я не могу». Она чуть не сказала это вслух. Она не могла с этим справиться. Неужели кто-то может? Она даже думать не могла, потому что не могла ни видеть, ни дышать, а все мышцы в ее теле кричали от перегрузки. Ей хотелось пустить в ход ногти и, царапаясь, проложить себе путь сквозь пол, сквозь стены. Выбраться на свет, на воздух.

 Горло у нее пылало огнем.

 Неужели и с Джошем было так? Теперь ее глаза горели от слез: она видела его. В голове у нее больше не было компаса, только это милое лицо, застенчивая улыбка, волосы, падавшие на лоб, когда он наклонял голову. Был ли он в сознании, когда дым ослепил и задушил его, до того, как его поглотил огонь? Может быть, он вот так же запаниковал, вот так же боролся за единственный глоток воздуха, чтобы позвать на помощь?

 «О боже, неужели он знал, что его ждет?»

 Ну, конечно, именно поэтому она здесь, в этой страшной дыре, заполненной жаром и горем. Чтобы знать, как это бывает. Чтобы понять. И чтобы это пережить.

 Рина с трудом поднялась на колени. Руки и ноги у нее дрожали. Она сказала себе, что не умирает, что она не замурована и не брошена на произвол судьбы.

 – Я в порядке. Провалилась в люк. Их тут, наверно, много. Я в порядке. Выхожу.

 Она оперлась о край люка, подтянулась, встала на ноги и, выровняв дыхание, двинулась вперед. Она потеряла ориентацию и двигалась вперед наобум. Еще одна дверь, еще один тупик.

 Откуда в этом чертовом тренажере столько места? По виду не скажешь. Выглядит, как обычный трейлер.

 Рина пролезла в оконный проем. Все ее мышцы вибрировали, пот лил градом. Пространство сузилось, время остановилось. Глаза у нее болели от напряжения в попытке хоть что-нибудь разглядеть. Свет, силуэт, тень.

 Дым и дезориентация, паника и страх. Они убивали так же коварно и неумолимо, как огонь. Ведь пожар – это не только пламя, разве она не усвоила этого давным-давно? Пожар – это еще дым и пар, проваливающиеся полы, рушащиеся на голову потолки. Это удушающая, ослепляющая паника. Это изнеможение.

 Она опять провалилась под пол – неужели это был тот же самый люк? У нее не было сил даже чертыхнуться.

 Вот еще одна стена. «И какой садист придумал эту чертову штуку?» – подумала Рина. Она втиснулась еще в какой-то проем, наткнулась еще на одну дверь.

 Рванула ее и вывалилась на солнечный свет.

 Стащив с себя маску, она вдохнула воздух. Пришлось опереться ладонями о колени: голова у нее кружилась.

 – Неплохо, – сказал ей Джон, и она с усилием приподняла голову, чтобы увидеть его лицо.

 – Был момент, когда я там чуть было не сломалась.

 – «Чуть было» не считается.

 – Кое-чему я научилась. Кое-что поняла.

 – И что бы это такое было, милая?

 Рина взяла у него предложенную бутылку воды и стала с жадностью пить.

 – Если у меня и были какие-то сомнения насчет того, чтобы идти в следователи, а не в дымоглотатели, они развеялись окончательно. Это не самое любимое мое времяпрепровождение. – Она ткнула пальцем в оставшийся за спиной лабиринт.

 Джон помог ей снять баллон с воздухом, похлопал по спине.

 – Ты отлично справилась.

 Рина отпила еще глоток, потом поставила бутылку на землю и снова уперлась руками в колени. На нее упала тень, и она подняла голову. Это подошел Хью. Он тоже, в подражание ей, встал, согнув ноги, опершись руками о колени, и улыбнулся ей в лицо.

 Она улыбнулась в ответ. Ей все никак не удавалось отдышаться, но она почувствовала, как смех подступает к горлу. Смех облегчения и торжества.

 – Гадостная штука, верно?

 – Это еще мягко сказано.

 – Похоже, ты меня выставила на завтрак у «Денни».

 Рина засмеялась снова.

 

 – Потом я вхожу в раздевалку, иду в душ и вижу себя в зеркале. – Рина поморщилась и переложила пакет с покупками – результат дня, проведенного с Джиной в торговом центре «Уайт Марш», – из одной руки в другую. – Волосы у меня висят мочалкой, и от них разит потом. Мое лицо черно от дыма. От меня пахнет скунсом.

 – И все-таки он тебя пригласил, – напомнила ей Джина.

 – Вроде того. – Рина замолчала: ее отвлекла пара красных туфель на высоких каблуках в витрине. – Завтрак у «Денни». Нам было весело. А завтра мы собираемся поиграть в бейсбол в парке аттракционов. Вообще-то я не против, Джина, но я не отказалась бы и от ужина в шикарном ресторане. Тогда у меня появилась бы причина купить вон те туфли.

 – Ой, туфли обалденные! Ты должна их купить.

 Считая это своим долгом как лучшей подруги, Джина потащила Рину в магазин.

 – Ого! Девяносто долларов, – вздохнув, проговорила Рина, взглянув на ярлычок на подошве.

 – Это же туфли! Потрясные красные туфли. Им нет цены!

 – Есть, когда приходится их покупать на зарплату новичка в полиции. Но я их хочу. Они мои. – Рина прижала одну туфлю к груди. – Никому другому они не достанутся. Хотя у меня они будут пылиться в шкафу.

 – Итак?

 – Ты права. – Рина нашла продавца, вручила ему туфлю, назвала свой размер, а потом присела рядом с Джиной. – Они будут моей наградой за то, что я выжила в лабиринте. И не говори, что я уже купила платье и что это и есть награда.

 – Разве я что-то сказала? С какой стати? – Такое неподдельное изумление прозвучало в голосе Джины, что Рина невольно улыбнулась. – Платье было наградой двадцать минут назад, а туфли – сейчас.

 – Я тебя обожаю.

 Рина склонила голову набок и оглядела подругу. Джина отпустила волосы, и теперь они черной волной спускались на ее плечи.

 – Ты выглядишь свежей, как росистый луг.

 – Я чувствую себя свежей, как росистый луг. – Джина обхватила себя руками. – Стив – это все… Он крутой, и сильный, и милый, и умный. В общем, Рина, он тот самый.

 – Тот самый?

 – Единственный и неповторимый. Я выйду за него замуж.

 – Ты… Джина! Когда? Мы больше часа ходили по магазинам, и только теперь ты обрушиваешь эту новость мне на голову?

 – Он еще не делал мне предложения. Но ничего, я его обработаю, – уверенно добавила Джина. – Я думаю, мы поженимся в мае на будущий год. Или, может быть, подождем до сентября. Я думаю, в сентябре будет даже лучше, потому что тогда я смогу использовать все эти чудные осенние цвета. Ты будешь выглядеть потрясающе в платье цвета старого золота. Или в красновато-коричневом.

 По мнению Рины, путь от признания парня единственным и неповторимым до свадьбы был длинным, но Джина явно вознамерилась преодолеть его семимильными шагами.

 – Ты действительно хочешь выйти замуж?

 – Действительно хочу. Знаю, трудно быть женой пожарного. – Джина вытащила из сумки коробочку мятных пастилок «Тик-так», вытряхнула несколько себе на ладонь, предложила Рине. – Ненормированный день, опасная работа. Но он делает меня такой счастливой! Ой, а вот и красные туфли! Примерь!

 Рина послушно надела принесенные продавцом туфли. Она встала, проверяя, по ноге ли они, любуясь ими в низком зеркале.

 Она примеряла красные туфли, которых не могла себе позволить, которые скорее всего никогда не будет носить. А Джина уже планирует свое будущее. Рина ощутила в сердце легкий укол зависти.

 – Стив думает о браке?

 – Пока нет. Я сама не думала до сегодняшнего утра, когда он зашел поцеловать меня на прощанье. Я подумала: «О, мой бог, я влюблена!» Я могу себе представить, как буду просыпаться каждое утро рядом с этим парнем. Раньше я ни с кем такого вообразить не могла. Все, Рина, ты покупаешь эти туфли, и не спорь со мной.

 – Что ж, в таком случае… – Рина села, сняла туфли и судорожно вздохнула, когда ей пришлось вынуть свою истощенную кредитную карточку, чтобы заплатить. – Я поступаю безответственно.

 – Нет, ты ведешь себя, как настоящая женщина. Все нормально!

 – Я компенсирую. – Рина тяжело вздохнула. – Сама знаю. Моя лучшая подруга влюблена, а я не могу даже раскрутить парня на настоящее свидание.

 – Еще как можешь! Посмотри на себя! Ты такая загорелая, такая спортивная, такая красивая! По утрам ты за пять минут приводишь себя в товарный вид, а мне требуется целый час.

 – Я надеваю униформу, – напомнила ей Рина. – По части гардероба я полный ноль. – Она покачала головой. – Все, хватит об этом. Мне бы сейчас следовало говорить о Стиве. Он мне очень нравится, вот о чем надо говорить. И если ему мозгов не хватает, чтобы живенько прибрать тебя к рукам, значит, кто-то должен дать ему доброго пинка в задницу.

 – Спасибо!

 – Может, я сама приглашу Хью на ужин в шикарный ресторан. Единственное «но»: я только что израсходовала девяносто долларов и тридцать пять центов на туфли.

 – Мы все вместе поужинаем в ресторане. Я уговорю Стива все устроить.

 – Ты самая лучшая подруга на всем белом свете.

 – А это значит, что я имею шанс одолжить у тебя новые туфли.

 – Они же тебе велики на целый размер!

 – Подумаешь! А знаешь, ты могла бы пригласить Хью на свадьбу Фрэн.

 – Это еще когда будет! Неужели я должна ждать октября? – Рина собрала все свои сумки и мысленно сказала себе, что не истратит больше ни цента в торговом центре. – Может, к тому времени у меня с ним все будет кончено.

 – Вертихвостка!

 – О, если бы! Я честно признаю, что не ищу мистера Единственного. Я даже не уверена, что мне нужен мистер Здесь и Сейчас. Просто у него роскошное тело. И между нами, безусловно, что-то есть. Что-то горячее.

 Они вышли из магазина и влились в толпу субботних покупателей.

 – И я не чувствую себя росистым лугом, – добавила Рина.

 – По-моему, ты выглядишь свежо и аппетитно.

 – Да, конечно, но любовной росы на мне нет. – Она остановилась у новой витрины. – Я не похожа на тебя или на Фрэн. Она вся лучится с тех пор, как встретила Джека.

 – Он такой лапочка!

 – Согласна. А главное, он ей идеально подходит. Они будут абсолютно счастливы вместе. Но мне идеальный парень пока что не нужен. Во всяком случае, мне так кажется. Что я буду с ним делать?

 – Разве ты не хочешь быть абсолютно счастливой? Рина покачала головой.

 – Не знаю. У меня есть более важные дела. Идеальный парень и любовная роса только помешают моим планам.

 

 Бо упирался изо всех сил. Никакой пользы это ему не принесло, но он все равно упирался.

 – Я ненавижу ходить по магазинам. Не хочу!

 – Хватит ныть! – Мэнди волокла его за собой, крепко ухватив за руку. – Как ты себя ведешь? Разве ты не мой лучший друг, а иногда и ночной партнер?

 – За что меня наказывают? За что ты тащишь своего лучшего друга и ночного партнера в торговый центр в субботу? Это же сущий ад!

 – Потому что мне нужно купить подарок на день рождения именно сегодня. Кто ж мог знать, что я буду безумно занята последние две недели и начисто забуду, что вечеринка с сюрпризом назначена именно на сегодня? Ой! Взгляни на этот костюмчик!

 – Нет! Никаких костюмчиков! Ты же обещала!

 – Я соврала. Ты пойми, этот зеленый цвет создан для меня, и только для меня одной. И смотри, как скроен жакет. Я теперь работаю в штате «Сан». Я должна одеваться как профессионал. Сейчас я его примерю. Две секунды.

 Бо изобразил, что приставляет к виску пистолет, потом, что продевает голову в петлю, но она уже скрылась в примерочной.

 Он мог бы сбежать, он мог бы просто сбежать. И ни один мужчина на свете не бросил бы в него камень.

 Но ему нужен был подарок для дурацкой вечеринки с сюрпризом, затеянной их общими друзьями. Мэнди высмеяла его предложение просто купить бутылку вина по дороге на вечеринку.

 Но она могла бы сама купить подарок, а он внес бы свою долю. Многие так и поступают.

 И где ее нелегкая носит? Почему она так долго?

 – Сидит бесподобно, – пропела Мэнди, наконец выпорхнув с фирменным пакетом в руках. – Я надену его сегодня. Надо только подобрать подходящие туфли.

 – Убью на месте, – пригрозил Бо.

 – О, прекрати! – Мэнди похлопала его по плечу своей маленькой ручкой, на которой сверкали четыре кольца. Колечко на брови отошло в область преданий. Бо даже немного скучал по нему. – Можешь посидеть в кафетерии, пока я буду искать туфли. Но сначала подарок. Пока моя кредитка не задымилась.

 Она втащила его во чрево зверя. Все двигалось и гудело на разные голоса. Бо без всякой ностальгии вспомнил аттракцион «Замок ужасов», который не без труда выдержал, когда ему было двенадцать лет, за свои же кровные пять долларов.

 – Что нам выбрать? Практичное или забавное?

 – Мне все равно. Купи хоть что-нибудь, и пошли скорей отсюда.

 Мэнди передвигалась по торговому центру с видом женщины, не только хорошо знающей местность, но и готовой гулять по ней часами. А может, и днями.

 – Может, свечи? Большие фигурные свечи. Это и забавно, и практично.

 Она уже начала напоминать ему мать Чарли Брауна. Та тоже трещала скороговоркой, так что ничего невозможно было понять. Он любил Мэнди, но ведь и Чарли Браун, вероятно, любил свою мать. Но от этого ее речь не становилась более понятной.

 Бо подумал, что, может, стоит помолиться, и поднял глаза вверх.

 Звук как отрезало. Голоса, музыку, детский плач, девичий смех.

 Его зрение, как уже было однажды, стало телескопическим. Он увидел ее с поразительной отчетливостью.

 Она стояла на втором этаже, нагруженная покупками, и та же масса золотистых кудрей струилась каскадом по ее спине. Его сердце медленно и тяжело, как паровой каток, заворочалось в груди.

 Видимо, некоторые просьбы всевышний исполняет, даже если они и не высказаны.

 Он бросился бежать, стараясь не потерять ее из вида.

 – Бо! Боуэн! – крикнула Мэнди, бросаясь за ним в погоню. Она поймала его за секунду до того, как он врезался в толпу подростков.

 – Ты что, с ума сошел?

 – Это она! – Бо никак не мог отдышаться и почему-то не чувствовал собственных ног. – Она здесь. Вон там, наверху. Я ее видел. Где же эта чертова лестница?

 – Кто?

 – Она! – Бо повернулся кругом, увидел лестницу и бросился к ней. Мэнди преследовала его по пятам. – Девушка Моей Мечты.

 – Здесь? – Голос Мэнди звенел. – Правда? Где? Где?

 – Она только что… – Он остановился на вершине лестницы, тяжело дыша, как гончая после охоты. – Она была там, вон там.

 – Блондинка, да? – Мэнди не раз уже слышала эту историю. Теперь она вытянула шею, оглядывая толпу. – Вьющиеся волосы. Высокая, стройная?

 – Да, да. Она была в голубой кофточке. М-м-м… без рукавов, но с воротничком. Черт, куда же она подевалась? Не может быть, чтобы все повторилось по новой!

 – Давай разделимся. Ты иди туда, я – сюда. Какие у нее волосы – длинные, короткие?

 – Длинные, свободные, ниже плеч. У нее были сумки. Много фирменных пакетов.

 – Она мне уже нравится.

 Но двадцать минут спустя они встретились на том же месте.

 – Мне очень жаль, Бо. Честное слово.

 Разочарование и досада вступили в жестокую схватку в его груди, он чувствовал себя почти больным.

 – Ты уверен, что это была та самая девушка? Ведь прошло уже сколько? Четыре года?

 – Да, я уверен.

 – Давай посмотрим на это вот с какой стороны. Тебе известно, что она все еще где-то здесь. Ты ее еще увидишь. – Мэнди ободряюще сжала его руку. – Я это точно знаю.

 Рина получила ни с чем не сравнимое удовольствие от любительской игры в бейсбол в загоне парка развлечений. О сексуальных красных туфлях она уже и думать забыла. Летний субботний день, солнце, бейсбол и очень симпатичный парень, с которым все это можно разделить.

 Можно ли желать большего?

 Она поправила шлем, встала на позицию и крепко ударила по мячу, летевшему к ней. Он ушел высоко и далеко.

 – Должен признать, ты в хорошей форме.

 Рина улыбнулась, топнула ногой и снова приготовилась бить. Ей было бы приятно думать, что он восхищается ее телом, а не искусством владения битой, но боевой азарт не позволил ей бить по-девчоночьи.

 – Чертовски верно, – согласилась она, замахиваясь. – Этот я запросто срежу в правый угол.

 – Ну, это зависит от подающего. – Хью тоже размахнулся. Мяч шумно стукнулся о биту. – А вот и двойной.

 – А это зависит от бегущего.

 – Черт!

 Но он засмеялся и отбил следующий мяч.

 – Кстати, о форме. Тебе тоже грех жаловаться, Хейл. Ты когда-нибудь играл на поле?

 – В школе. – Он поймал следующий мяч запрещенным ударом. – В бригаде есть команда по софтболу.^[25] Я подающий.

 – Я обычно беру левый фланг, если удается поиграть.

 – У тебя подходящие ноги.

 – Бегала стометровку в школе. – Рина снова заняла позицию, замахнулась слишком рано и пропустила мяч. – Думала продолжить в колледже, но у меня было слишком много учебных нагрузок. Я превратилась в книжного червя. Надо не упускать из виду мяч, – добавила она, обращаясь к себе самой, и снова ударила по мячу.

 – Безусловно. Почему бы нам как-нибудь вместе не сходить посмотреть игру на «Кэмден-Ярдз»?

 Рина с улыбкой обернулась к нему.

 – Отличная мысль.

 

 Когда он пригласил ее выпить пива и перекусить в баре, Рина чуть было не предложила отправиться в «Сирико», но решила, что еще рано. Она еще не готова была отдать его на растерзание родственникам и соседям.

 Они зашли в мексиканскую закусочную, поели начо и выпили по бутылке пива «Курз».

 – Так где же ты так научилась махать битой?

 – М-м-м… – Рина слизнула плавленый сыр с большого пальца. – Главным образом у моего отца. Он обожает бейсбол. Нам всегда удавалось посмотреть несколько игр чемпионата, когда мы были детьми.

 – Ах да, у тебя же большая семья, верно?

 – Две старших сестры, младший брат. Зять, племянница и племянник благодаря усилиям средней сестры. Еще один зять на подходе – спасибо старшей сестре. Она выходит замуж этой осенью. Тети, дяди, кузены… ну, их всех не перечислишь, их слишком много. И это я имею в виду только двоюродных. А как насчет тебя?

 – Три старших сестры.

 – Правда? – Значит, у них есть что-то общее, подумала Рина. Большой семьи он не испугается. Очко в его пользу. – А ты кронпринц.

 – Можешь не сомневаться. – Хью улыбнулся и отсалютовал ей пивом. – Они замужем. У них уже пятеро детей на троих.

 – А что делают твои сестры? На миг он как будто растерялся.

 – В каком смысле?

 – В смысле работы.

 – Ничего. Они не работают. Ну, ты понимаешь, они домохозяйки.

 Рина подняла бровь, глядя на него, и отпила пива.

 – Я слыхала, что это тоже работа.

 – Да, наверно, ты права. Я бы ни за какие деньги не согласился. Твоя семья держит ресторан. «Сирико». Отличная пицца.

 – Лучшая в Балтиморе. Практически уже в третьем поколении. Моя сестра Фрэн уже вступила в совместное управление. А Джек – парень, за которого она выходит, – подкидывает вверх тесто. А ты тоже – второе поколение на своей работе?

 – Третье. Мой дед работал, а отец все еще работает. Начинает поговаривать о пенсии, но я-то его хорошо знаю. К этой работе вроде как прикипаешь душой, – пояснил Хью.

 Рина вспомнила о лабиринте. Ей хотелось вернуться туда, преодолеть испытание быстрее, точнее, успешнее.

 – Да, я знаю.

 – Но ему уже пятьдесят пять. Люди – штатские – на самом деле не понимают, каковы физические нагрузки.

 – А также эмоциональные и психологические.

 – Да, и это тоже. – Хью откинулся на спинку стула и окинул ее изучающим взглядом. – Физически ты справляешься. Лабиринт не для слабаков. И ты работала в горящих зданиях, продержалась пару тяжелых смен. Комплекция у тебя хорошая, как у этой… как ее… борзой.

 В последнее время по части свиданий Рина попала в засушливую зону, но она еще не забыла, как флиртовать.

 – А я уж думала, ты не заметил.

 Ей нравилась мгновенно вспыхивающая у него на лице задорная ухмылка. Эта ухмылка говорила, что он мужчина, знающий, кто он, что он и что ему нужно.

 Вот и сейчас она блеснула у него на лице.

 – Я заметил. Особенно когда ты бежала стометровку в Академии в этих маленьких шортиках. Ну, как бы там ни было, большинству женщин физические нагрузки не под силу.

 – Большинству мужчин тоже.

 – Безусловно. Я вовсе не имел в виду, что женщины чем-то хуже. – Хью вскинул руку. – Я только хочу сказать, что немногие из знакомых мне женщин на это способны. У тебя есть выносливость, интуиция, мозги. И отваги тебе тоже не занимать. И я не понимаю, почему ты не вступаешь в ряды.

 Рина взяла еще один начо. Она знала, что Хью скуп на похвалы. Поэтому она восприняла его слова серьезно и дала ему серьезный ответ.

 – Я об этом подумывала, иногда меня это очень увлекает. На тренировках, или когда я отрабатываю смену. Но тушение пожаров – не мое призвание. Я хочу знать механизм пожаров. Как они возникают, почему, кто их зажигает и, опять-таки, почему. Вот что меня привлекает. Чтобы вбежать в горящее здание, требуется исключительная смелость.

 – Я видел, как ты это делаешь, – напомнил Хью.

 – Ну, понимаешь, я должна была это сделать, чтобы понять, как это делается. Но это не дело моей жизни. Я хочу войти в здание после, когда ваша работа будет уже закончена, восстановить картину и понять почему.

 – В департаменте есть пожарные инспектора. Мингер – один из лучших.

 – Да, об этом я тоже подумывала. Джон один из моих главных героев. Но… но есть еще кое-что, чего многие штатские не понимают. Поджог. Что он творит, и не только с собственностью. Что пожар, вспыхнувший вследствие поджога, делает с людьми, с жилыми кварталами, с бизнесом, с экономикой. С городом. – Рина подняла истекающий маслом начо, пожала плечами, чтобы снять лишний пафос. – Такова моя миссия в жизни. Ты тушишь пожары, Фицджеральд. А расчистку буду проводить я.

 

 «Он не из тех, кто любит за ручку подержаться», – отметила про себя Рина. Но он проводил ее до дому. А когда они дошли до дому, прижал ее прямо к двери и наградил еще одним, возникшим как бы ниоткуда, сочным поцелуем.

 – Еще рано, – сказал Хью, поднимая голову.

 – Рано, – согласилась Рина. Ей было досадно, что они так мало встречались. Всего пара ни к чему не обязывающих свиданий. Ей этого было мало, чтобы решиться на нечто большее. – Но…

 Хью поморщился, но в его больших красивых глазах озерного цвета светились веселые искорки.

 – Я так и знал, что ты это скажешь. Может, сходим на матч на этой неделе?

 – Я с удовольствием.

 – Я тебе позвоню, договоримся. – Он уже собрался было уходить, но снова повернулся к ней и поцеловал ее еще раз. – У тебя потрясающие губы.

 – Мне твои тоже нравятся.

 – Слушай, у тебя в ближайшее время не намечается никаких отгулов?

 – Могу выцыганить еще денек в дополнение к выходным. А что?

 – Есть одно местечко на Дальних пляжах. Наш старый коттедж на берегу. Там не так уж плохо, ты не подумай. Мы могли бы провести там пару дней в следующий раз, когда я буду не на дежурстве, если ты тоже сумеешь подгадать. Возьмем Стива и Джину.

 – Пара дней на берегу? И когда мы выезжаем?

 Опять он ослепил ее своей усмешкой:

 – Мы поменяемся дежурствами и все устроим.

 – Я начинаю укладывать чемодан.

 Рина вошла в дом и сплясала боевой танец победы в крошечной гостиной.

 Пляж, классный парень, добрые друзья. Жизнь повернулась к ней солнечной стороной.

 Такие шансы надо ловить, грех сидеть в четырех стенах, когда на дворе летний вечер.

 Рина опять схватила свои ключи и вышла через заднюю дверь. Она успела проводить взглядом хвостовые огни машины Хью, поворачивающей за угол налево, и машинально заметила другую машину, поворачивающую следом за ним. Послав Хью воздушный поцелуй, она повернулась и направилась в другую сторону – к «Сирико».

 Приятно было оказаться в «Маленькой Италии». Нет, ей нравилась жизнь в университетском городке, нравилась даже комнатенка размером чуть больше шкафчика для швабры, которую ей выделили в центре подготовки под названием Тенистая Роща, к западу от Балтимора. Но здесь был ее дом.

 Аккуратные дома, стоящие вплотную друг к другу, белые крылечки или маленькие веранды, горшки с цветами, итальянские флаги, развевающиеся над крышами.

 На каждом шагу встречаешь кого-то, с кем можно поздороваться.

 Рина не спешила, любуясь расписными бумажными шторами на некоторых окнах. Может, ей попросить маму сделать такую для нее и Джины? Пожалуй, на это надо будет получить разрешение у домохозяина, но, так как он троюродный брат Джины, вряд ли с ним будут проблемы.

 Она свернула и прошла полквартала, чтобы полюбоваться несколько минут, как старики в пестрых рубашках играют в итальянские кегли.

 Ну почему она не пригласила Хью прогуляться по кварталу и полюбоваться местным колоритом?

 Вообще-то надо было так небрежно, как бы между прочим, спросить, не хочет ли он вечером в пятницу пригласить ее в открытый кинотеатр. Это была местная традиция. Вечер в кино означал живую музыку, а отсюда уже один шаг до танцев. И тогда у нее наконец появится шанс надеть туфли.

 Надо будет это обдумать. Может, устроить двойное свидание с Джиной и Стивом? Но пока придется наслаждаться вечером в одиночку.

 Рина напомнила себе, что вечером по выходным в «Сирико» полно народу, и, если она хочет пообщаться с семьей до наступления хаоса, ей следует спешить.

 Атмосфера уже начала оживляться, когда она подошла к дверям пиццерии. Жужжание голосов, звяканье столовых приборов, телефонные звонки приветствовали ее, когда она вошла внутрь.

 Пит стоял за прилавком с пиццей, ее мать – у плиты, Фрэн вместе с двумя наемными официантами, которых ее отец до сих пор называл «своими ребятишками», обслуживали столы. Перед глазами у Рины уже мелькнуло ее ближайшее будущее в виде фартука и блокнота для заказов. Она хотела окликнуть Фрэн, но вдруг заметила Беллу, сидящую за столом и вяло ковыряющую в тарелке с закусками.

 – Привет, незнакомка. – Рина опустилась на стул по другую сторону стола. – Что ты здесь делаешь?

 – Винс сегодня играет в гольф. Я решила ненадолго привезти сюда детей.

 – И где же они?

 – Папа с Джеком повели их гулять в Гавань. Мама тебе звонила, хотела дать знать, что я здесь, но тебя не было дома.

 – Я только что вернулась, даже не проверила автоответчик. – Рина протянула руку и стащила оливку с тарелки сестры. – Битва в кегли подходит к концу, через полчаса у нас тут будет наплыв.

 – Дела идут хорошо, – пожав плечами, заметила Белла.

 Она выглядела великолепно, отметила про себя Рина. Жизненный стиль, к которому она всегда стремилась, подходил ей идеально. Она выглядела… холеной. Ее золотистые волосы, местами искусно высветленные, были тщательно уложены. Безупречно гладкое лицо словно светилось. Уши, пальцы, шея сияли золотом и драгоценными камнями. Дорогие и изысканные украшения великолепно сочетались с бледно-розовой льняной блузкой.

 – Как поживаешь? – спросила Рина. – Надеюсь, так же хорошо, как выглядишь?

 На губах у Беллы промелькнула улыбка.

 – А я хорошо выгляжу?

 – Как картинка с журнальной обложки.

 – Спасибо. Я над этим работаю. Чтобы сбросить вес после родов, вернуть себе форму, требуется время. У меня теперь персональный тренер. Потрясающий мужик, сплошные мышцы и ни капли жира. Но дело того стоит. – Белла протянула запястье, демонстрируя браслет с бриллиантами и сапфирами. – Подарок от Винса за то, что я вернула себе прежний вес после рождения Винни.

 – Очень красивый. Блестит здорово.

 Белла довольно засмеялась, кокетливо пожала плечами и перевернула вилкой ломтик ветчины на своей тарелке.

 – Ну а теперь о деле, я пришла поговорить с Фрэн насчет свадьбы.

 – А что с ней не так?

 – Я просто не понимаю, с какой стати Фрэн остановила свой выбор на какой-то убогой дыре, когда можно устроить роскошный прием в нашем клубе. Я принесла с собой список возможных меню, цветочных аранжировок, музыкальных композиций. Она не должна мириться с третьим сортом, когда я готова помочь ей сделать все на высшем уровне.

 – Это очень мило с твоей стороны, – искренне отозвалась Рина. – Но, мне кажется, Фрэн и Джек хотят чего-нибудь попроще и поближе к дому. Это их желание, Белла. Я ничего плохого не хочу сказать, – торопливо добавила Рина, взяв сестру за руку, потому что глаза Беллы вспыхнули. – Честное слово! У тебя была потрясающая, великолепная свадьба, и она идеально подходила тебе. А свадьба Фрэн должна быть такой, какой хочет наша сестра.

 – Я всего лишь хочу поделиться тем, что у меня есть. Что тут плохого?

 – Совершенно ничего. А знаешь, что? Я думаю, ты можешь помочь с цветами.

 – Правда?

 – У тебя это лучше получится, чем у мамы и Фрэн. Я думаю, они должны доверить цветы тебе, особенно если ты готова за них заплатить.

 – Да я-то готова, но они…

 – Я их уговорю.

 Белла откинулась на спинку стула:

 – Да, ты всегда умела найти к ним подход.

 – При одном условии. Если Фрэн хочет, чтобы были простые цветы, ты не будешь свозить сюда самосвалами орхидеи и всякое такое.

 – Если ей нужна простота, я могу устроить и простоту. Но это будет ослепительная простота. Я смогу превратить самый убогий зал в цветущий сад. В скромный сельский сад, – уточнила Белла, увидев, как прищурилась Рина. – Легкая, старомодная романтика.

 – Прекрасно. Когда настанет моя очередь, буду рассчитывать на тебя.

 – Есть кто-то на примете?

 – Я не ищу потенциальных мужей. Но у меня есть потенциальный приятель. Пожарник.

 – Надо же, какая неожиданность!

 – Накачанный, – пояснила Рина, кладя в рот еще одну оливку. – Из него выйдет отличный матрац.

 Белла улыбнулась:

 – Мне тебя не хватает, Рина.

 – О, милая, мне тоже тебя не хватает.

 – Я не думала, что буду так скучать по тебе.

 Теперь настал черед Рины рассмеяться.

 – Честное слово! Я не думала, что буду скучать по тебе и по всему этому, – Белла обвела рукой ресторан. – Но иногда я скучаю.

 – Ну, адрес тебе известен. Мы здесь всегда.

 

 Рина задержалась дольше, чем предполагала. Белла давно уже забрала детей и уехала в свой роскошный особняк в пригороде. Когда толпа посетителей поредела, она ловким маневром увлекла маму и Фрэн за один из столиков.

 – Между нами девочками…

 – Что бы это ни было, лишь бы дать отдохнуть моим ногам. – Бьянка села и налила всем газировки.

 – Это насчет свадьбы и Беллы.

 – Ой, не начинай. – Фрэн зажала уши ладонями. – Мне не нужна свадьба в загородном клубе. Не хочу, чтобы куча официантов в смокингах подавала шампанское или внесла на блюде дурацкого лебедя.

 – Я тебя понимаю. Но ведь цветы на свадьбе должны быть, верно?

 – Конечно, я хочу, чтобы были цветы.

 – Предоставь Белле организовать цветы.

 – Я не хочу…

 – Погоди. Ты точно знаешь, чего хочешь, знаешь, какие краски тебе нужны. Но Белла в этом деле профессор. У нее есть стиль, с этим не поспоришь.

 – Я утону в розовых лепестках.

 – Нет, не утонешь. – «В противном случае, – мысленно добавила Рина, – я лично утоплю в них Беллу после церемонии». – Ты хочешь устроить простую свадьбу, старомодную и романтичную. Она все это обеспечит. Она, конечно, не понимает и никогда не поймет, зачем тебе это нужно, но она понимает, что этого хочешь ты. Это твой день. Она хочет тебе помочь. Она хочет быть с нами на этом торжестве. Она же твоя сестра.

 – Она и так будет с нами. – Фрэн покрутила прядь волос у виска. Бьянка продолжала сидеть молча. – Она даже почетная гостья!

 – Она хочет что-то для тебя сделать. Она любит тебя.

 – Ради бога, Рина, не начинай. – Фрэн опустила голову на стол. – Не дави на меня, я и так чувствую себя виноватой.

 – Она скучает, ей одиноко без нас.

 – Мама, помоги мне.

 – Хочу сперва выслушать все до конца. Хочу понять, почему Рина встала на сторону твоей сестры.

 – Во-первых, потому что я думаю… нет, я знаю, что она сумеет это сделать. Причем за свой собственный счет. – Рина погрозила сестре пальцем, когда Фрэн протестующе вскинула голову. – Подарок от твоей сестры – это не оскорбление, так что ты лучше помолчи. Она хочет подарить тебе свадебные цветы, и она хочет, чтобы они доставили тебе удовольствие, поэтому она ничего не испортит. Ну-ка, быстро назови пять цветов, кроме розы.

 – Ну… лилии, герань… черт, хризантемы, маргаритки. Не дави на меня.

 – Помнишь, как она гоняла всех этих цветочных дизайнеров, когда устраивала все эти композиции, кусты? Обо всем этом ей известно больше, чем любой из нас. Она знает, как устраивать все это. Она сказала, что может сделать аранжировку на тему сельского сада. Сама не знаю, что это такое, но звучит неплохо.

 Фрэн закусила губу:

 – Я тоже не знаю, что это такое. Но, наверное, это правильно.

 – Для нее это будет очень много значить. А когда все будет сделано, я думаю, это будет очень много значить для тебя.

 – Я могла бы с ней поговорить. Может, я съезжу вместе с ней в питомник? Или съезжу к ней домой, взглянуть еще разок на ее сады, а она объяснит мне, что собирается делать.

 – Отлично. – Чувствуя, что пришла пора покинуть поле боя, Рина выскользнула из кабинки. – Мне пора домой. – Она наклонилась, поцеловала Фрэн в щеку и хотела уже поцеловать маму, но Бьянка тоже встала.

 – Я тебя провожу, мне надо подышать воздухом.

 Когда они вышли за дверь, Бьянка обняла Рину.

 – Я этого не ожидала. Не думала, что ты встанешь на сторону Беллы.

 – Я редко с ней соглашаюсь. Но я уверена, что тут она никак не сможет напортить. Она будет стараться не только для Фрэн, но и для себя самой, чтобы не осрамиться. Беспроигрышная ситуация.

 – Умница. Ты всегда была у меня самая умная. Почему бы нам всем не съездить посмотреть на ее цветы? Женщины «Сирико» в полном составе.

 – Хорошая мысль.

 – Позвони мне, когда вернешься домой.

 – Мама, ради бога, не волнуйся!

 – Просто позвони, чтобы я знала, что ты благополучно добралась до дому.

 «Четыре с половиной квартала, – кипела Рина, шагая прочь. – В моем родном районе. Прошедший обучение полицейский офицер».

 Но она позвонила матери, когда вернулась домой.

 

 Поскольку Рина была новичком в полиции, это означало, что в столовой ее очередь была последней. Она окончила академию в пятерке лучших выпускников, но это тоже ничего не значило: ее отправили патрулировать улицы.

 Она не протестовала и не возмущалась. Ее научили, что путь наверх надо заслужить.

 А патрулировать улицы ей нравилось. Ей нравилось общаться с людьми, приходить на помощь, разнимать дерущихся.

 У нее был напарник, полицейский десятого года службы по имени Сэмюэл Смит, все звали его Смитти. К ним поступил вызов по поводу беспорядков на Пратт-авеню в юго-западной части города.

 – А я-то хотел заехать за пончиками в «Хрустящую корочку», – проворчал он, поворачивая машину в том направлении, откуда поступил вызов.

 – Как ты ухитряешься поглощать столько пончиков, Смитти, не прибавляя в весе?

 – Полицейская закваска. – Он подмигнул ей. В нем было шесть футов четыре дюйма росту и крепких, как камень, двести двадцать фунтов веса. У него была кожа цвета грецкого ореха и темные глаза, не упускающие ничего. Без униформы его внешность можно было назвать пугающей, в форме он был просто страшен.

 Рине повезло, что в первый год службы ей достался напарник, сложенный, как мощный грузовик. К тому же, будучи уроженцем Балтимора, он знал город не хуже, если не лучше, ее самой.

 Когда они повернули за угол, она увидела толпу на тротуаре. Это был район картинных галерей и старинных домов, уличная драка для здешних мест была явлением нетипичным, и тем не менее застали они здесь именно драку.

 Зеваки окружили двух катающихся по асфальту мужчин.

 Напарники вышли из машины и пробились сквозь толпу.

 – Разойтись, разойтись, – прогремел голос Смитти.

 Люди отступили, но дерущиеся продолжали с упоением мутузить друг друга. Не слишком искусно, отметила Рина. Туфли ручной работы были сильно поцарапаны, классные пиджаки можно было выбрасывать на помойку, но крови было немного.

 Они приблизились к мужчинам.

 – Полиция. Прекратите!

 Рина ухватила того, что был помельче, и он откатился, когда она резко дернула его за руку. Он вскинул свободную руку со стиснутым кулаком. Рина вовремя заметила замах, мысленно чертыхнулась и блокировала удар предплечьем.

 Используя инерцию, она перевернула мужчину лицом вниз и заломила ему руки за спину.

 – Ты на кого руку поднимаешь? Ты, может, хочешь меня ударить? – Рина надела на него наручники, пока его тело вскидывалось и раскачивалось, как панцирь перевернутой черепахи. – Получишь за нападение на офицера полиции.

 – Он первый начал.

 – Тоже мне «первый начал»! А тебе, малыш, сколько лет, двенадцать?

 Рина вздернула его на ноги.

 Лицо у него было слегка поцарапанное, до ее прикидкам, парню было лет двадцать пять. Его противник – примерно в той же кондиции и примерно того же возраста – сидел на краю тротуара, куда его посадил Смитти.

 – Ты замахнулся на мою напарницу? – спросил Смитти и ткнул пальцем в пленника Рины. – Стоять! – приказал он, подходя вплотную и возвышаясь над ним, как секвойя над саженцем. – Говори, тупая задница, ты замахнулся на мою напарницу?

 – Я не знал, что она коп. Я не знал, что она – это она. И он первый начал. Спросите, кого хотите. Он первый начал драться.

 – Я не слышу извинений. – Смитти постучал пальцем по своему уху. – Офицер Хейл, вы слышали извинения от этой тупой задницы?

 – Нет, не слышала.

 – Я извиняюсь. – Вид у парня был не виноватый, но явно пристыженный, казалось, он вот-вот заплачет. – Я не хотел вас ударить.

 – Ты меня не ударил. Ты дерешься как девчонка. Всех прошу разойтись, – приказала она толпящимся вокруг людям. – Ну, теперь можешь изложить мне свою версию, пока он излагает моему напарнику свою. И хватит повторять, что он первый начал.

 

 – Женщина, – вздохнул Смитти, пока они возвращались. – Вечно все драки начинаются из-за женщины.

 – Только не надо возлагать на женский пол вину за глупости мужчин. Я могу обидеться.

 Смитти повернул голову и удивленно округлил глаза.

 – А ты женщина, Хейл?

 – И почему мне всегда достаются остряки-самоучки?

 – Ты хорошо справилась. Грамотно его скрутила. У тебя хорошие рефлексы, и ты не потеряла головы, когда он хотел тебе двинуть.

 – Если бы контакт состоялся, была бы совсем другая история. – Довольная хорошо выполненной работой, Рина откинулась на спинку сиденья. – Пончики покупаешь ты.

 

 В квартире было пусто, когда она вернулась домой после смены. На дверце холодильника перманентно красовался моментальный снимок Джининой необъятной тети Опал, призванный отбить у Джины желание хватать кусочки. Рядом с ним Рина нашла записку, написанную петлистым, с завитушками, почерком Джины:

 «Ушла со Стивом. Мы в клубе «Дред». Если хочешь, вливайся. Хью тоже может заглянуть. Дж.».

 Рина задумалась. Она стояла на кухне и перебирала в уме, что бы ей надеть. Потом она покачала головой. Шумный клуб? Она была не в настроении.

 Ей хотелось вылезти из униформы, вытянуться на кровати и покопаться в бумагах. Джон передал ей копии старых дел, чтобы она попыталась самостоятельно определить, где несчастные случаи, а где поджоги. Что, как и почему.

 Когда она перейдет работать в отдел поджогов, эти часы, проведенные за реконструкцией старых дел, сослужат ей полезную службу.

 Войдя в спальню, Рина остановилась у зеркала и внимательно оглядела себя. Может, она и выглядела не слишком женственно в форме, но ей понравилось то, что она увидела в зеркале. Она излучала уверенность в себе, хотя и пережила момент легкого потрясения в этот день на улице. Нет, она не испугалась, просто вдруг осознала, как легко получить травму. Достаточно одного неверного движения, одного взмаха кулака, одного удара в лицо.

 Но ведь она справилась! Сам Смитти так сказал, а это кое-что да значит.

 Хотя она чувствовала себя более уверенно дома, изучая книги и файлы, на улице она тоже справлялась. Во всяком случае, училась справляться.

 Рина сняла форменную фуражку, положила ее на комод. Отстегнула и убрала оружие. Расстегивая рубашку, она нахмурилась, задержав взгляд на белом хлопчатобумажном лифчике. Надо будет совершить еще один набег на магазины, тут же решила Рина, и накупить белья посимпатичнее. В уставе нет ни слова о нижнем белье женщин-офицеров. Приятно будет сознавать, что у нее под формой что-то красивое и женственное. Это поднимет ей настроение, укрепит моральный дух.

 С этой мыслью она приготовила пенную ванну, зажгла свечи, налила бокал вина.

 Об очередном пожаре она начала читать, принимая ванну.

 Когда зазвонил телефон, она дала включиться автоответчику, рассеянно прослушала кокетливый голосок Джины, предлагающий назваться и оставить сообщение. И выпрямилась, расплескивая воду, когда раздался голос звонящего.

 – Привет, сука. Совсем одна? Может, я к тебе загляну. Давно не виделись, ты небось скучала?

 Когда Рина поднялась, вода залила и погасила свечи. Обнаженная, роняя капли, она бросилась к своему оружию, вытащила его из кобуры. Не выпуская из рук пистолет, она накинула халат и бросилась к двери, чтобы проверить замки.

 – Может, хулиган? – сказала она вслух, стараясь успокоить себя. – Может, просто какой-то псих.

 Но она проверила окна, осмотрела улицу внизу. Потом она дважды проиграла и прослушала сообщение. Голос был ей незнаком. И телефон больше не зазвонил.

 

 Им так и не удалось сходить на матч или на пятничный сеанс в кино. Расписания не совпадали: то она была занята, то Хью. Но они встретились, чтобы съесть по гамбургеру в кафе быстрого обслуживания рядом с пожарной частью.

 – Джина трижды упаковывала и опять распаковывала свои вещи, – сказала ему Рина. – Можно подумать, она отправляется на сафари, а не к морю на пару дней.

 – Я еще не встречал женщины, которая не взяла бы вдвое больше вещей, чем нужно.

 – Она перед тобой.

 Хью улыбнулся и откусил кусок гамбургера.

 – Ну, это мы еще поглядим, когда ты приедешь. Ты поняла, куда ехать? Я могу отложить отъезд до завтра, если боишься, что не найдешь дорогу.

 – Я думаю, справлюсь. Извини, я не могу уехать раньше. Джина все равно освободится только завтра после обеда. Мы втроем будем завтра скорее всего ближе к ночи.

 – Я оставлю свет на крыльце. Знаешь, даже лучше, что я приеду первым. У меня будет время проверить дом, им в этом сезоне еще не пользовались. Забью холодильник жратвой. Говорят, ты умеешь готовить.

 – Я родилась со сковородкой в одной руке и головкой чеснока в другой. – Рина к готовке относилась как к искусству. – Попробуй раздобыть креветок, я их приготовлю в чесночном соусе.

 – Грандиозно! Я думаю, дорога у вас много времени не займет. В середине недели, так поздно ночью… В Северной Каролине на дорогах пробок уж точно не будет. – Хью бросил взгляд на часы. – Я думаю добраться до Гаттераса к двум часам ночи, если ничто не помешает. – Он вытащил из заднего кармана бумажник и бросил на стол несколько ассигнаций. – В коттедже нет телефона, но ты можешь позвонить в супермаркет во Фриско, они мне передадут.

 – Ты уже это объяснял, папочка. Не беспокойся о нас.

 – Ладно. – Хью обогнул столик, наклонился и поцеловал ее. – Осторожней на дороге.

 – Ты тоже. Увидимся завтра ночью.

 

 Так просто. До смешного просто. Вокруг ни хрена.

 Деревенская дорожка, отвези меня домой.

 Классная ночь, куча звезд, но луны нет. Темно, пусто, то, что доктор прописал. Обогнал его пять миль назад, стало быть, он скоро будет. Выберем место, приготовимся.

 Встанем на краю дороги, откроем капот. Можно было бы и аварийный сигнал выставить, но нет, не стоит. А то еще притормозит какой-нибудь другой болван.

 Этой ночью время есть только на одного.

 Только на одного.

 А он обязательно остановится. Это уж как пить дать. Доброхоты всегда останавливаются. Добрые самаритяне. Это будет не первый, которого ты снял таким образом. И, бог даст, не последний.

 Старый драндулет. Взял его у тупорылого мужлана. И что ему остается делать? Лить слезы в свое пиво. Так, фонарь на месте. Девятимиллиметровый на месте.

 Прислонимся к капоту. Насвистываем. Можно и сигаретку выкурить, время провести. Он будет с минуты на минуту.

 Вон они, фары. А ну-ка, примем несчастный вид. Выйдем на шаг вперед, поднимем руку. Если это не он, просто помашем им, пусть проезжают. Скажем: «Нет, спасибо, у меня все в порядке. Только что ее завел. Спасибо за внимание!»

 Но это он, точно он! Большой человек в большом синем «Бронко». Предсказуем, как рассвет. Останавливается, хочет протянуть руку помощи несчастному.

 Подходим прямо к дверце. Лучше не дать ему выйти.

 – Привет! – Широкая улыбка, посветим ему в глаза фонарем. – Черт, до чего же я рад вас видеть!

 Хью заслонил глаза от света фонаря.

 – У вас проблемы?

 – Уже нет.

 Поднимаем пистолет. Дважды в голову.

 Тело дергается, как кукла. Теперь родная мамаша не узнает его в лицо. Пора надевать перчатки. Надо отстегнуть урода, отодвинуть его от руля. Ну вот, теперь осталось только загнать этот шикарный полноприводный внедорожник в лес. Нет, не очень далеко. Мы же хотим, чтобы его нашли побыстрее.

 Проколем одну шину. Пусть думают, что у него случилась неприятность на дороге, а потом кто-то подъехал и еще добавил.

 Назад на своих двоих за канистрой бензина.

 Так, теперь посмотрим, что нам нужно. Нам нужен бумажник, ну и, пожалуй, часы.

 О нет! Беднягу ограбили и убили по дороге на пляж! Какая ужасная трагедия!

 Смешно. Так, действуй грубо, плесни, еще плесни бензинчику, пропитай сиденья. Подними капот, включи мотор. Плесни как следует на шины. А теперь назад! Побереги себя.

 Все, поджигай ублюдка!

 Полюбуйся, как он горит. Нет, вы только посмотрите на него! Человек-костер, пылает, как последний сукин сын! Лучше всего самая первая минута. Рев, вспышка! Ну, все, только любители остаются глазеть на пожар. Запоминается только первая минута. Первая вспышка. Раз-два.

 Так, уходим, уходим. Отведем драндулет обратно в Мэриленд. Можно позавтракать яичницей с ветчиной.

 

 Новости Рине принес Стив. Он зашел в участок и остановился у стола, где она печатала отчет об очередном уличном происшествии. Его глаза ввалились и горели на побелевшем лице.

 – Привет, как дела? – Она бросила печатать и подняла голову. – Эй, в чем дело? Только не говори, что у тебя вторая смена и тебя некому подменить. Я как раз кончаю смену и еду домой за вещами.

 – Я… Мы можем поговорить? Наедине.

 – Конечно. – Рина отодвинулась от стола и пристально взглянула на него. Она занервничала. – Что-то случилось? Джина…

 – Нет-нет, это не Джина.

 – Ну, тогда что? Хью? Он попал в аварию? Тяжелый случай?

 – Нет, не в аварию. Дело плохо. Совсем плохо.

 Теперь она схватила Стива за руку и вытащила в коридор.

 – Что? Скажи сразу.

 – О господи, он мертв, Рина. Он мертв. Мне только что звонила его мать.

 – Его мать? Но…

 – Он был убит. Застрелен.

 – Застрелен? – Ее рука разжалась.

 – Сначала она говорила совсем бессвязно. – Стив рассказывал, глядя поверх ее головы, его губы стали тонкими, как лезвия бритвы. – Но я вытащил из нее все, что мог. Кто-то застрелил его. Он ехал к морю, до острова ему оставалась пара часов. Кто-то, должно быть, заставил его остановить машину, или столкнул с дороги, или у него был прокол. Я точно не знаю. Она точно не знала. – Он судорожно втянул в себя воздух. – Но они застрелили его, Рина. Господи, они его застрелили, а потом подожгли его машину, чтобы это замаскировать. Забрали бумажник, часы. Не знаю, что еще.

 Голова у Рины закружилась, в горле у нее поднималась тошнота.

 – Его опознали? Точно опознали?

 – У него были вещи в машине. Вещи, которые не сгорели. Это точно его вещи. Документы на машину в бардачке. Его родители позвонили мне оттуда. Это он, Рина. Хью мертв.

 – Я попробую что-нибудь узнать. Позвоню в местную полицию, выясню все, что смогу.

 – Ему стреляли в лицо. – Голос Стива пресекся. – Его мать мне сказала. Выстрелили ему прямо в лицо. Ради гребаных часов и того, что было в бумажнике.

 – Сядь! – Она толкнула его на скамью, села рядом с ним, взяла его за руку.

 Что бы она ни выяснила, – подумала Рина, человек – хороший человек, которого она поцеловала на прощанье всего сутки назад, – был мертв.

 И опять в ее жизнь ворвался огонь.