• Женщины Калхоун, #4

Глава 11

 Холт ни разу в жизни не чувствовал себя таким идиотом. Принять участие в séance! Более того, этим же вечером он собирался просить женщину, которая в настоящий момент посмеивалась над ним, стать его женой.

 — Здесь не расстрельная команда, — хихикнула Сюзанна, погладив колючую щеку. — Расслабься.

 Во главе стола Коллин хмурилась на всех вместе и каждого в отдельности.

 — Чертова глупость — вот что это такое. Болтать с духами. Чушь полная. А ты… — старуха ткнула пальцем в Коко, — нельзя сказать, что в твоей ветреной голове когда-то содержалась хоть унция здравого смысла, но все-таки я надеялась, что ты избрала что-то получше, чем воспитывать девочек на такой ерунде.

 — Это не ерунда.

 Как всегда, стальной пронизывающий взгляд тетушки заставил Коко задрожать, но она ощущала себя в относительной безопасности, разделенная с родственницей длинным столом.

 — Вот начнем, тогда и увидите.

 — Все, что я вижу — кучку ненормальных вокруг.

 Хотя лицо оставалось суровым, сердце Коллин таяло, когда взгляд натыкался на портрет матери над камином.

 — Я дам вам за картину десять тысяч.

 Холт пожал плечами. Коллин много дней доставала его предложениями уступить полотно.

 — Не продается.

 — Молодой человек, не стоит блефовать, ничего не выйдет. Я сама кого угодно обведу вокруг пальца.

 Холт ухмыльнулся. Можно поставить на кон последний пятицентовик — старая перечница наверняка провернула немало сомнительных делишек.

 — Не продается.

 — К тому же картина стоит дороже, — вставила Лила, не удержавшись. — Так ведь, профессор?

 — Ну… в общем, да, — откашлялся Макс. — Ранние работы Кристиана Брэдфорда растут в цене. Два года назад на Сотбис один из прекрасных морских пейзажей ушел за тридцать пять тысяч.

 — Вы кто такой? — рявкнула Коллин. — Его агент?

 Макс проглотил смешок:

 — Нет, мэм.

 — Тогда помолчите. Пятнадцать тысяч и ни цента больше.

 Холт провел языком по зубам:

 — Не интересуюсь.

 — Что ж, вернемся к этому вопросу позже.

 Коко затаила дыхание в ожидании угасания ярости своей тети и расслабилась, когда Коллин что-то проворчала и нахмурилась.

 — Аманда, дорогая, зажги свечи. Теперь мы все должны освободить мысли от забот и сомнений. И сосредоточиться на незабвенной Бьянке.

 Когда свечи запылали и погасла люстра, Коко обвела присутствующих внимательным взглядом.

 — Соедините руки.

 Холт протестующе фыркнул, но взял Сюзанну за правую руку, а Лилу — за левую.

 — Сконцентрируйтесь на портрете, — прошептала Коко, закрывая глаза, чтобы мысленно воспроизвести образ Бьянки.

 Ожидание покалывало кожу, порхало вверх и вниз по позвоночнику.

 — Она близко, очень близко. И хочет помочь.

 Холт позволил мыслям дрейфовать, чтобы отрешиться от дурацкой забавы. Он пытался представить, как все пройдет, когда они с Сюзанной останутся одни в его доме. Предусмотрительно куплены свечи. Не те обычные, которые он держал в кухонном ящике на случай отключения электричества, а изящные белые, с запахом жасмина. И шампанское, которое сейчас охлаждалось в холодильнике рядом с упаковкой пива, и два новых сверкающих бокала, ожидающие возле кофейных кружек. А ювелирная коробочка сквозь карман прожигала дыру в бедре.

 Сегодня вечером, мечтал Холт, он сделает решающий шаг. Произнесет именно те слова, которые задумал. Включит музыку. Сюзанна откроет футляр, заглянет внутрь…

 Ее пальцы обвивали изумруды. Брэдфорд нахмурился, вынуждая себя встряхнуться. Неправильно. Ничего подобного он не покупал. Но образ был совершенно отчетливым: Сюзанна на коленях, в ладонях держит изумруды. Три сверкающих ряда между ледяными бриллиантами, в центре — невероятного зеленого цвета пылающий камень в форме слезинки.

 Ожерелье Калхоунов. Холт ощутил холод на шее, но проигнорировал дуновение. Брэдфорд видел фотографию, найденную Максом в старой книге в библиотеке, и помнил, как выглядело сокровище. Просто атмосфера, напряженная тишина и мерцающие свечи заставили подумать о драгоценности. Представить ее.

 Бывший коп не верил в видения. Но когда закрыл глаза, чтобы прочистить мозги, в голове по-прежнему держалась та же картина: Сюзанна стоит на коленях, с пальцев стекают изумруды.

 Почувствовал руку на плече и оглянулся.

 Никого, только тени и пляшущий свет свечей. Однако ощущение чьего-то присутствия за спиной не исчезло и сделалось настолько отчетливым, что волосы встали дыбом.

 Это просто сумасшествие, сказал себе Холт. Настало время положить конец этой безумной затее.

 — Послушайте, — начал он.

 И тут портрет Бьянки рухнул на пол.

 Коко пронзительно взвизгнула и затряслась на стуле.

 — О Боже. О Боже мой, — бормотала она, поглаживая грудь в районе зачастившего сердца.

 Аманда без промедления рванулась вперед.

 — Надеюсь, картина не пострадала.

 — Уверена, что нет.

 Лила выпустила руку Холта.

 — Как ты?

 Ясный пристальный взгляд заставил его смутиться. Проигнорировав вопрос, Брэдфорд повернулся к Сюзанне. Ее пальцы заледенели в его ладони.

 — Что это было? Что случилось?

 — Ничего.

 Но невольно вздрогнула.

 — Пожалуй, тебе стоит взглянуть на портрет.

 Холт поднялся и направился к присевшим на корточки домочадцам, а Сюзанна через стол посмотрела на двоюродную тетю. И без того бледная кожа Коллин побелела до прозрачности, глаза потемнели и наполнились слезами. Сюзанна молча встала и налила тетушке бренди.

 — Все хорошо, — прошептала она и погладила хрупкое старушечье плечо.

 — Рама треснула.

 Слоан провел пальцем по окантовке и встал:

 — Странно… с чего это ей падать? Гвозди достаточно крепкие.

 Холт поначалу не обратил внимания, но когда нагнулся ближе и изучил место, где багет отошел от холста, сразу насторожился:

 — Там что-то есть.

 Подняв портрет, положил его на стол лицом вниз.

 — Мне нужно что-нибудь острое.

 Слоан предложил свой перочинный нож. Холт сделал длинный тонкий разрез чуть ниже треснувшего дерева и достал несколько листов.

 — Что это?

 Вопрос прозвучал приглушенно, потому что Коко прижала пальцы ко рту.

 — Записи моего деда.

 Мимолетные сильные эмоции отразились в глазах Холта, когда он взглянул на Сюзанну.

 — Похоже на дневник. Датировано 1965 годом.

 — Сядьте, дорогой.

 Коко успокаивающе погладила Холта по предплечью.

 — Трент, вы не нальете бренди? А я заварю чай для Кики.

 Брэдфорду действительно требовалось сесть, и он надеялся, что напиток поможет придти в себя. А пока просто глазел на бумаги и видел деда — восседавшего на заднем крыльце и вглядывающегося в воду, стоящего на чердаке, резкими мазками рисующего на холсте, прогуливающегося по утесам, рассказывающего истории юному мальчику.

 Когда Сюзанна подошла и положила ладонь ему на плечо, Холт поднял руку и сжал ее пальцы.

 — Даже не подозревал, что все это время записи хранились так близко.

 — Тебе не суждено было узнать, — спокойно сказала она. — До сегодняшнего вечера.

 Брэдфорд посмотрел на возлюбленную, и она еще сильнее сжала его ладонь:

 — Некоторые вещи надо принимать на веру.

 — Что-то произошло сегодня вечером. Ты расстроена.

 — Обязательно расскажу. Попозже.

 Обретя самообладание, Коко принесла чай, затем заняла свое место.

 — Холт, что бы ни написал ваш дедушка, дневник принадлежит вам. Никто не станет просить поделиться с нами, и, если после прочтения вы почувствуете, что предпочитаете держать узнанное при себе, мы поймем.

 Внук Кристиана в очередной раз взглянул на бумаги, затем взял первый лист.

 — Мы прочтем это вместе.

 Потом глубоко вздохнул и стиснул напряженные пальцы Сюзанны:

 «В тот момент, когда я увидел ее, моя жизнь переменилась».

 Никто не вымолвил ни слова, пока Холт зачитывал дневник своего деда. Но все снова соединили руки, сидя вокруг стола. Царило полное безмолвие, нарушаемое только мужским голосом и ветром, шевелящим деревья за окном. Когда Брэдфорд закончил, в комнате повисла тишина.

 Лила заговорила первой, слезы катились по щекам и стискивали горло.

 — Кристиан никогда не переставал любить Бьянку. Любил до самой смерти, хотя как-то сумел устроить свою жизнь.

 — Что он испытал, когда примчался сюда той ночью и узнал, что она погибла.

 Аманда склонила голову на плечо Слоана.

 — Но он был прав.

 Сюзанна наблюдала, как капают собственные слезы на руку Холта.

 — Бьянка не лишала себя жизни. Просто не могла такого сотворить. Мало того, что она безумно любила Кристиана, но еще и вытерпела бы все что угодно, лишь бы защитить своих детей.

 — Нет, она не выбрасывалась из окна, — прошептала Коллин, подняла бокал дрожащей рукой, затем вновь поставила. — Никогда и никому я не рассказывала о той ночи. Долгие годы мне казалось, что увиденное тогда было просто ночным кошмаром. Невероятным ужасающим кошмаром.

 Преисполненная решимости, дочь Бьянки прояснила затуманенные глаза и повысила голос:

 — Он все правильно понял, ее Кристиан, и не смог бы так написать о ней, если бы не проник ей в душу. Она была не только красивой, но такой же доброй и щедрой. Никто и никогда не любил меня так, как мама. И ни к кому и никогда я не испытывала такой ненависти, как к отцу.

 Гранд-дама распрямила плечи. Бремя стало легче.

 — Я была слишком юной, чтобы осознавать ее несчастье и отчаяние. Тогда этот человек заправлял домом и семьей по собственному разумению. Никто не смел задавать ему вопросы. Но я помню тот день, когда она принесла щенка, маленького песика, которого отец не захотел приютить. Мама действительно отослала нас наверх, но я спряталась и все подслушала. Никогда раньше она не повышала на него голос. О, она была храброй. А он жестоким. Тогда я не понимала значения слов, которыми он осыпал ее. Тогда, но не потом.

 Коллин затихла и сделала глоток, горло пересохло от ненавистных воспоминаний.

 — Она защищала меня от него, зная то, о чем и я уже догадывалась — из-за того что я девочка, он только терпел меня. Когда Фергус покинул дом после скандала, я была счастлива и той ночью горячо молилась, чтобы он никогда не возвращался. На следующий день мама сказала мне, что мы отправляемся в путешествие, моим братьям она ничего не сообщила, но я была старшим ребенком, и она хотела заверить меня, что позаботится обо всем и ничего плохого с нами не случится. Потом отец неожиданно вернулся. Я видела, что она расстроена, даже напугана. Мама велела мне оставаться в своей комнате, пока не придет за мной. Но она все не приходила и не приходила. Было уже поздно, разразился шторм. Я хотела к маме.

 Старуха сжала зубы.

 — Ее спальня оказалась пуста, поэтому я направилась в башню, где она часто проводила время. До меня доносились их голоса, пока я карабкалась по лестнице. Дверь была открыта, и я все слышала. Ужасная ссора. Фергус бушевал, обезумев от злобы. Мама кричала, что больше не будет жить с ним, что не желает от него ничего, кроме детей и свободы.

 Коллин затрясло, Коко встала и наклонилась, взяв тетушку за руку.

 — Он ударил ее. Я различила звук удара и помчалась к двери. Но боялась, очень боялась войти. Мама прижимала руку к щеке, глаза сверкали. Не страхом. Яростью. Всегда буду помнить, что в последние минуты жизни в ней не было страха. Он угрожал ей бесчестьем. Орал, что если она оставит его дом, то никогда больше не увидит никого из детей. Что не позволит опозорить Фергуса Калхоуна. Что ей не удастся разрушить его репутацию.

 Хотя губы дрожали, Коллин вздернула подбородок.

 — Мама ничего не просила. Не плакала. Она была великолепна. Метала в ответ слова, словно разряды молнии.

 Старуха сжала руку в кулак и прижала ко рту, чтобы задушить собственные слезы.

 — Говорила, что он никогда не заберет у нее сыновей и дочь, и плевать она хотела на чертов скандал. Он думает, ее волнует людская молва? Думает, что она боится его возможностей сделать ее изгоем общества? Она все равно заберет детей и начнет новую жизнь, где и она и малыши будут любимы. Уверена, именно это свело его с ума — мысль, что жена предпочла ему какого-то другого мужчину. Ему! Фергусу Калхоуну! То, что бросила ему в лицо его деньги, власть и социальный статус, а не покорилась его приказам. Он схватил ее, оторвал от пола и затряс, визжа, как поросенок, щеки побагровели от бешенства. Наверное, я закричала, и мама, услышав меня, начала вырываться. Когда она ударила его, он отшвырнул ее в сторону. Раздался звон стекла. Он подбежал к окну, ревел ее имя, но она не откликалась. Не помню, как долго он стоял там, ветер и дождь хлестали по нему. Когда обернулся, лицо было белым, глаза остекленели. Он прошел мимо меня, ничего не видя. Я вошла внутрь к выбитому окну, стояла и смотрела вниз, пока не пришла няня и не унесла меня.

 Коко прижалась поцелуем к седым прядям, потом нежно погладила волосы тети.

 — Пойдемте со мной, дорогая. Я провожу вас наверх. Лила принесет чашечку отменного чая.

 — Конечно.

 Лила вытерла мокрые щеки.

 — Макс?

 — Пойду с тобой, — и обнял ее за талию, пока Коко уводила дочь Бьянки.

 

 — Бедная маленькая девочка, — прошептала Сюзанна и положила голову на плечо Холта, когда они уезжали из Башен. — Стать свидетелем такого кошмара и всю жизнь носить в себе этот ужас. Стоит мне представить Дженни…

 — Не надо, — твердо обнял ее Холт. — Ты же не бросила дочь. Как и Бьянка своих детей.

 Потом немного помолчал.

 — Ты ведь знала, что случилось на самом деле, правда? Еще до того, как Коллин рассказала всю историю.

 — Всегда была уверена, что Бьянка не покончила с собой. Не могу объяснить почему, но сегодня вечером окончательно поняла. Словно она стояла прямо у меня за спиной.

 Холт упивался прикосновением ласковой руки к своему плечу.

 — Может, и стояла. После такой ночи даже мне трудно допустить, что картина упала со стены случайно.

 Сюзанна закрыла глаза.

 — Твой дедушка так трогательно написал о Бьянке. Даже если никогда не найдем изумруды, его дневник навсегда останется с нами… и мы знаем, что ожерелье существовало. Такая сильная любовь, — вздохнула она. — Даже трудно вообразить. Не хочу думать о трагедии и печали, лучше о часах, что они провели вместе. О танце среди диких роз.

 «А вот я никогда не танцевал с ней при солнечном свете, — подумал Холт. — Никогда не читал стихов и не обещал вечной любви».

 Они подъехали к его коттеджу, Сади выпрыгнула из заднего окна и помчалась по двору, обнюхивая клумбу, которую Сюзанна разбила для любимого затворника. Когда Холт перегнулся через нее, Сюзанна удивленно посмотрела вниз:

 — Что ты делаешь?

 — Открываю для тебя дверцу.

 Толчком распахнул дверь.

 — Если бы я сначала вышел, а потом выказал хорошие манеры, ты вряд ли стала бы ждать.

 Изумившись, Сюзанна выбралась из автомобиля.

 — Спасибо.

 — Пожалуйста.

 Поднявшись на крыльцо, Брэдфорд отпер переднюю дверь и придержал для спутницы. Сохраняя невозмутимое лицо, Сюзанна кивнула и скользнула мимо.

 — Благодарю.

 Холт молча позволил створке захлопнуться. Подняв брови, Сюзанна оглядела помещение:

 — Тут что-то изменилось.

 — Просто навел порядок, — пробормотал он.

 — О. Хорошо смотрится. А знаешь, Холт, я собиралась спросить, почему ты решил, что Ливингстон все еще на острове.

 — С чего вдруг такой вопрос? Что-то случилось?

 Слишком резкий ответ, отметила Сюзанна, небрежно обходя комнату.

 — Да нет, ничего, просто я задумалась, где он мог остановиться и что намерен предпринять.

 Гостья провела кончиком пальца по одной из праздничных свечей.

 — А ты как считаешь?

 — Да откуда я знаю?

 — Но ты же эксперт по преступникам.

 — И велел тебе предоставить Ливингстона мне.

 — А я ответила, что не отступлюсь и, возможно, начну тыкаться вокруг самостоятельно.

 — Только попробуй! Надену на тебя наручники и запру в ванной.

 — Городской вариант связывания овечки, — проворчала она. — Я бы не стала даже пытаться, если бы ты рассказал мне все, что узнал. Или что подозреваешь.

 — С чего это ты именно сейчас заговорила об этом?

 Сюзанна пожала плечами.

 — Раз уж выпало немного времени для самих себя, я решила, что пора все обсудить.

 — Слушай, почему бы тебе не присесть?

 Холт вытащил зажигалку.

 — Что ты делаешь?

 — Зажигаю свечи.

 Он нервничал, как подросток.

 — На что еще это, по-твоему, похоже?

 Сюзанна села и сцепила руки.

 — Судя по тому, как ты рассвирепел, предполагаю, ты действительно кое-что разузнал.

 — Да ты только тем и занимаешься, что выводишь меня из себя.

 Холт направился к стереопроигрывателю.

 — И насколько близко ты подобрался к вору? — спросила она, когда саксофон затянул блюз.

 — Ни на сколько.

 Так как это было ложью, он решил подсластить ее частичкой правды:

 — Думаю, грабитель где-то поблизости, потому что пару недель назад он вломился сюда и устроил обыск.

 — Что?

 Сюзанна вскочила с кресла.

 — Пару недель назад, и ты ничего мне не сказал?

 — И что бы ты предприняла? — хмыкнул Холт. — Достала лупу и охотничью шляпу?

 — Я имею право знать.

 — Теперь знаешь. Просто присядь, ладно? Вернусь через минуту.

 Он вышел, а она заметалась по комнате. Холт знал больше, чем говорил, но, по крайней мере, удалось, воспользовавшись настроением, что-то вытянуть из упрямца. Ливингстон рядом, совсем близко, к тому же разнюхал, что внук Кристиана может представлять для него интерес. То, что Холт подвергается опасности, подталкивало к более настойчивым попыткам выведать дополнительные крохи информации, и это не составит труда, решила она, раз уж удалось вывести его из себя.

 Свечи пахнут, отметила Сюзанна и мысленно улыбнулась. Невозможно представить, что Брэдфорд специально купил свечи с запахом жасмина, да еще целых полдюжины. Она погладила каллы, которые мужчина — не слишком умело — расставил в вазе. Может, ему все-таки нравится возня с цветами, подумала она, вряд ли он сумел бы так убедительно притворяться, если бы хоть чуточку не нравилась.

 Когда Холт вернулся, она улыбнулась, потом озадаченно взглянула на него:

 — Это шампанское?

 — Да.

 И почувствовал отвращение к себе. Он-то воображал, что очарует ее, вместо этого только удивил.

 — Хочешь или нет?

 — Конечно.

 Лаконичное предложение было настолько типичным для Брэдфорда, что Сюзанна не обиделась. После того как Холт налил им вина, она рассеянно чокнулась с его бокалом.

 — Ну, если ты уверен, что это Ливингстон вломился в твой дом, то…

 — Еще одно слово, — с обманчивым спокойствием заявил Холт, — только одно слово о Ливингстоне, и я вылью остатки шипучки на твою упрямую башку.

 Сюзанна потягивала шампанское, понимая, что должна быть осторожной, если не хочет выбросить на ветер дорогое вино и закончить вечер с липкими волосами.

 — Просто пытаюсь прояснить картину.

 Холт издал звук, похожий на расстроенный рев, и отошел подальше, в такт шагам в бокале бултыхалась золотистая жидкость.

 — Хочет ясную картину и при этом слепа, как летучая мышь. Я выгреб двухмесячную грязь и пыль. Купил свечи и цветы. Выслушал лекцию какого-то идиота о винах. Вот тебе ясная картина, черт возьми.

 Сюзанна надеялась разузнать информацию, а не привести его в бешенство.

 — Холт…

 — Просто сиди и молчи. Стоило догадаться, во что это выльется. Бог его знает, почему я решил пойти таким путем.

 Истина расцветала в сердце, и она улыбнулась. Холт старался создать романтическую обстановку, но она слишком сосредоточилась на собственном замысле, чтобы сразу все понять.

 — Холт, очень мило с твоей стороны принять на себя столько хлопот. Прости, если кажется, будто не оценила твоих усилий. Если тебе хотелось, чтобы я пришла сюда, и мы занялись любовью…

 — Не хочу я заниматься с тобой любовью!

 И тут же злобно выругался.

 — Конечно, хочу, но сейчас не до этого. Я собираюсь попросить тебя стать моей женой, черт побери, так что сядь!

 Сюзанна внезапно обессилела и плюхнулась в кресло.

 — Отлично все получилось! — рявкнул Холт, отпил шампанского и снова начал вышагивать по комнате. — Просто идеально. Я пытаюсь сказать, что схожу по тебе с ума, что жить без тебя не могу, а ты в это время выспрашиваешь о моих делах и выпытываешь, что я узнал об одержимом вашим сокровищем ворюге.

 Сюзанна осторожно поднесла бокал к губам.

 — Мне очень жаль.

 — Наверняка жаль, — горько произнес Холт. — Ради тебя сегодня вечером я был готов выставить себя полным идиотом, но ты даже этого мне не позволила. Полжизни я любил тебя и, даже когда уехал, не сумел выбросить из головы. Любая другая женщина казалась неполноценной по сравнению с тобой. Сближался с кем-то, а затем… она не была тобой. Просто все они не были тобой, а ведь в прошлом я никогда не заходил дальше черного хода в твоем доме.

 Полжизни любил. Слова стучали у нее в голове. Любил.

 — Я считала, что совсем не нравлюсь тебе.

 — Видеть тебя не мог!

 Холт резко провел свободной рукой по волосам.

 — Каждый раз, когда смотрел на тебя, то хотел так, что не мог дышать. Во рту пересыхало, живот скручивался в узел, а ты мило улыбалась и проплывала мимо.

 Потом впился в нее мрачными горящими глазами.

 — Задушил бы! Врезаешься в меня, сбиваешь с мотоцикла, я лежу там, обливаясь кровью, и… и умираю. Ты наклоняешься ко мне, благоухая, как райские кущи, и проводишь по мне руками в поисках повреждений. Еще минута, и я уложил бы тебя на асфальт.

 Брэдфорд потер ладонью лицо.

 — Господи, тебе было только шестнадцать.

 — Помнится, ты орал на меня.

 Суровое лицо отразило ярость и отвращение.

 — Чертовски верно, орал. Но это лучше, чем вожделеть до умопомрачения.

 Холт постепенно успокаивался, снова сделал глоток и продолжил шагать.

 — Внушал себе, что это обычные мальчишеские фантазии. Что надо выкинуть тебя из головы и забыть. И тут ты явилась, прогуливаясь по моему двору. Смотрел на тебя, и горло снова пересохло, живот, как прежде, скрутило в узел. Словно оба вернулись назад и стали подростками.

 Брэдфорд отставил бокал, заметив, что свой Сюзанна обхватила обеими руками, широко распахнула глаза и воззрилась на него. Проклиная их обоих, нашарил сигарету, потом отбросил.

 — Я не мастер в ухаживаниях, Сюзанна. Почему-то решил, что все получится. Если создать подходящую атмосферу, понимаешь? И после того, как ты выпьешь достаточное количество шампанского, намеревался убедить, что смогу сделать тебя счастливой.

 Пальцы не желали расслабляться. Сюзанна старалась, но ничего не выходило.

 — Мне не нужны свечи и шампанское, Холт.

 Он легко улыбнулся.

 — Детка, да ты просто рождена для этого. Я мог бы солгать и наобещать, что каждый вечер будет таким. Но не стану.

 Сюзанна посмотрела в свой бокал и задалась вопросом, готова ли еще раз отчаянно рискнуть. Любовь к нему — это прекрасно. Его любовь к ней — невероятно. Но брак…

 — Почему ты тогда не признался мне?

 Холт подошел, сел на подлокотник и взглянул в растерянное лицо:

 — Я люблю тебя. Никогда и ни к кому не питал таких чувств, как к тебе, и что бы ни случилось, никогда и ни к кому уже не буду. Невозможно вычеркнуть произошедшее с каждым из нас за прошедшие несколько лет, но мы можем попытаться построить лучшее будущее для нас обоих. И для детей.

 Взгляд Сюзанны помрачнел.

 — Это будет не так легко. Бакс навсегда останется их законным отцом.

 — Ему наплевать на них.

 Когда синие глаза наполнились слезами, Холт покачал головой. Нет, она не нуждалась в свечах и шампанском, чтобы казаться беззащитной и открытой его потребностям. Достаточно всего лишь упомянуть о ее малышах.

 — Не буду использовать детей, чтобы подобраться к тебе. Знаю, что мог бы, но сначала мы должны все решить между собой. Хотя я уже полюбил их и хочу… надеюсь, что удастся стать им хорошим отцом, но не желаю, чтобы ты выходила за меня замуж только ради сына и дочери.

 Сюзанна глубоко вздохнула. Странно, но пальцы наконец расслабились безо всяких усилий.

 — Никогда больше не собиралась влюбляться. И уж, конечно, никогда не собиралась повторно замуж.

 Лукавые губы изогнулись:

 — До тебя.

 Отставив бокал, коснулась сильной руки:

 — Не буду утверждать, что давным-давно люблю тебя, но сейчас твоя любовь вряд ли сильнее моей.

 Холт не удовлетворился одним касанием и притянул ее в свои объятья. Когда сумел оторваться от восхитительного рта, то захоронил лицо в пушистых волосах.

 — Только не говори, что должна подумать, Сюзанна.

 — Тут не о чем думать.

 Она не помнила, когда в последний раз рассудок и сердце находились в такой гармонии.

 — Я выйду за тебя замуж.

 Сюзанна не успела договорить, как оба рухнули на кушетку. Она смеялась, пока они стаскивали одежду друг с друга, хохотала, когда лихорадочные движения свалили их на пол.

 — Так и знала.

 Сюзанна прикусила его голое плечо.

 — На самом деле ты пригласил меня, чтобы заняться любовью.

 — А что я могу поделать, если ты не в состоянии держать руки подальше от меня?

 Холт проложил ожерелье быстрых поцелуев вокруг нежной шеи.

 Сюзанна улыбнулась и отклонила голову, предоставляя свободу действий.

 — Холт, ты и правда мечтал уложить меня на асфальт после того, как врезался в мою машину на своем мотоцикле?

 — После того как ты столкнулась со мной, — поправил он, прикусывая лакомое ушко. — Угу. Позволь показать, что я имел в виду.

 Позже они лежали, словно тряпичные куклы, переплетя руки и ноги. Обретя силы, Сюзанна подняла голову с его груди:

 — Все-таки хорошо, что мы не занялись сексом двенадцать лет назад.

 Холт лениво приподнял веки. Любимая улыбалась, волосы щекотали его плечи, пламя свечей отражалось в глазах.

 — Не то слово. Я бы до костей ободрал кожу на спине.

 Сюзанна хихикнула, потом повернулась и обвела пальцем овал сурового лица.

 — Ты всегда меня немного пугал. Такой мрачный и опасный. И, конечно, девочки частенько болтали о тебе.

 — Да? И что именно?

 — Расскажу, когда тебе стукнет шестьдесят. Тогда и насладишься.

 Брэдфорд ущипнул насмешницу, но Сюзанна только рассмеялась, потом прижалась к нему щекой:

 — В таком возрасте мы будем пожилой женатой парой с внуками.

 Мысль ему очень понравилась.

 — Ты по-прежнему не сможешь держать руки подальше от меня.

 — И стану припоминать тебе эту ночь, когда ты попросил выйти за тебя замуж, подготовил цветы и свечи, потом начал орать, бушевать и метаться по комнате, заставляя любить тебя еще сильнее.

 — Если это все, что требуется, то к тому времени ты будешь сходить от меня с ума.

 — Уже.

 И прильнула к нему губами.

 — Сюзанна…

 Холт притянул невесту ближе, начал подгребать под себя и вдруг выругался.

 — Это все ты виновата, — заявил он, откатываясь в сторону.

 — В чем?

 — По идее, ты должна была выпасть в осадок, потрясенная моими романтическими талантами.

 Холт принялся лихорадочно копаться в джинсах и наконец извлек из кармана коробочку от ювелира.

 — Потом я собирался встать на одно колено.

 Распахнув глаза, Сюзанна воззрилась сначала на футляр, потом на жениха:

 — Но так и не встал.

 — Однако собирался. И пускай чувствовал бы себя идиотом, все равно предполагал сделать предложение по всем правилам, а теперь тебе некого винить, кроме самой себя, что вместо этого мы голыми валяемся на полу. Вот.

 — Ты купил мне кольцо, — прошептала она.

 — Может, там лягушка или еще что-нибудь, — болтал Холт, боясь ее реакции. — Не хотел дарить тебе бриллианты.

 И пожал плечами, когда Сюзанна ничего не ответила, не сводя взгляда с коробочки.

 — Решил, что у тебя они уже были, потом подумал об изумрудах, но ведь когда-нибудь вы их все равно найдете. А вот этот цвет больше подходит к твоим глазам.

 Слезы запятнали зрение при виде украшения — вокруг темного блестящего сапфира преломляли свет великолепные бриллиантики, ограненные в форме сердечек. Не такие ледяные, как те, что она продала, но согретые роскошным синим пламенем камня, который они окружали.

 Холт почувствовал себя неуютно, заметив первую скатившуюся слезинку.

 — Если не нравится, можем поменять. Выберешь, что захочешь.

 — Восхитительное кольцо.

 Сюзанна смахнула влагу тыльной стороной ладони.

 — Прости. Ненавижу плакать. Такое красивое, и ты купил его, потому что любишь меня. И, увидев…

 Подняла влажные глаза.

 — Я твоя.

 Холт прижался к ней лбом. Именно эти слова он мечтал услышать. Именно в них нуждался.

 Вытащив перстень из коробочки, надел на палец любимой:

 — Ты моя.

 Поцеловал ее пальцы, потом губы.

 — А я твой.

 Снова привлек Сюзанну к себе и вспомнил дневник деда.

 — Навеки.