Глава 8

 Ни комплименты, ни признания не подействовали бы на нее так сильно. Лиз не привыкла к лести, но была убеждена: она знает себе цену, и лестью ее не возьмешь. И совсем другое дело — искренние и простые слова одобрения. Возможно, все дело в свечах, вине и тесной кухоньке в пустом доме, но она почувствовала близость к нему. С ним было уютно. Сама того не сознавая, Лиз понемногу забывала об осторожности.

 Другой я быть и не могла.

 Нет, могла. И я рад, что ты именно такая, а не другая.

 А ты какой? — поинтересовалась она, садясь на стул рядом с ним.

 Тридцатипятилетний юрист, который только что понял, что зря растратил довольно много времени. — Джонас поднял бокал и снова чокнулся с ней. — За то, чтобы извлекать из любого положения самое лучшее!

 Хотя Лиз не была уверена, что поняла его, она выпила и жестом пригласила его попробовать чили.

 Этим можно моторы заправлять, — заявил Джонас, когда острый соус обжег ему язык. — Замечательно!

 Не слишком остро для твоего слабого северного желудка?

 Мой слабый северный желудок как-нибудь справится. Знаешь, странно, что ты не открыла ресторан — ведь ты так классно готовишь!

 Как всякая женщина, Лиз не осталась равнодушной к комплименту.

 —Воду я люблю больше кухни.

 С тобой не поспоришь. Значит, рецепт ты позаимствовала на кухне, когда работала в отеле?

 Вот именно. Мы все питались там же. Повар показывал, как делать то или это. Он был очень добрый. — Лиз улыбнулась. — Там многие были добрыми.

 Ему хотелось знать про нее все — до мельчайших подробностей. Что она тогда чувствовала, что запомнила. И именно поэтому он понимал, что действовать нужно с осторожностью.

 Ты долго там проработала?

 Два года. Сколько постелей я перестелила — и не сосчитать!

 А потом открыла собственное дело?

 Да, потом открыла дайвинг-центр. — Лиз разломила пополам тонкую галету. — Риск был велик, но я не прогадала.

 И как же ты справлялась? — Джонас подождал, пока она не поднимет на него глаза. — Я имею в виду — с дочерью?

 Не знаю, о чем ты. — Джонас понял, что она снова замкнулась.

 Я думал о тебе. — Он с трудом притворялся беззаботным. Стоит надавить на нее, и она тут же уйдет в себя. — Немногие женщины сумели бы выдержать то, что выдержала ты. Ты была одна, ждала ребенка и зарабатывала себе на жизнь.

 Что же тут необычного? — Лиз даже улыбнулась. — В таком положении оказываются очень многие.

 —Очень многие поступили бы по-другому, не так, как ты.

 Она кивнула в знак согласия.

 —Другой путь меня не устраивал. — Она отпила вина и задумчиво продолжала: — Я всего боялась. Сначала очень сильно, но постепенно страх проходил. Здесь все замечательно относились ко мне. Все могло бы сложиться по-другому, если бы мне не повезло. Схватки начались, когда я убирала триста двадцать восьмой номер. — Глаза ее потеплели, как будто она увидела что-то приятное. — Помню, несу я стопку полотенец и думаю: господи, началось, а я ведь и в половине номеров не прибралась! — Лиз рассмеялась и с аппетитом набросилась на еду.

 Джонас отложил вилку.

 Ты работала в тот день, когда у тебя родился ребенок?!

 Конечно. Я была здорова.

 Я знаю немало мужчин, которые берут отгул, если нужно запломбировать зуб.

 Лиз снова рассмеялась и протянула ему галеты.

 —Наверное, женщины сильнее.

 Не все, подумал он. А лишь немногие, необычные женщины.

 —А что потом?

 —Потом мне опять повезло. Одна моя напарница знала сеньору Альдерес. Когда родилась Вера, ее младшему сыну исполнилось пять лет. Сеньора Альдерес присматривала за Верой днем, поэтому вскоре после родов я смогла вернуться на работу.

 Галета хрустнула у него в руке.

 Наверное, тебе пришлось круто.

 Тяжелее всего было уходить от дочери по утрам, но сеньора Альдерес замечательно относилась и к Вере, и ко мне. Она сказала, что рядом с ней сдается дом. В общем, одно вело к другому. А потом я открыла дайвинг-центр.

 И ты из гордости отказалась от гарантированных прав? — Кипя от злости, он вернулся к раковине. — Почему ты не потребовала то, что причиталось тебе по закону?

 Джонас, тебя интересуют подробности?

 Воспоминания причиняли ей боль; мучительно было заново переживать собственный позор. Разозлившись на себя, Лиз подошла к столу и отпила большой глоток из своего бокала.

 —Мне еще не исполнилось восемнадцати. Я поступила в колледж, чтобы заниматься тем, чем мне хотелось. Я считала себя гораздо более зрелой, чем большинство моих однокурсниц, которые порхали по студенческому городку, озабоченные только одним: где состоится очередная вечеринка. Почти все вечера я проводила в библиотеке. Там мы с ним и познакомились. Он учился на последнем курсе и понимал: если он не выдержит экзамен, дома его ждет разнос. Его предки были юристами и политиками со времен Войны за независимость. Ты ведь понимаешь, что такое честь семьи, правда?

 Выстрел попал в цель, но Джонас лишь кивнул.

 Тогда поймешь и остальное. Мы каждый вечер встречались в библиотеке; вполне естественно, скоро мы познакомились, разговорились, потом пошли вместе выпить кофе. Он был умен, красив, обладал безупречными манерами. С ним было весело. — Она едва ли не в ярости задула свечи. По кухне поплыл запах воска. — Я влюбилась в него по уши. Он дарил мне цветы, а по субботам возил кататься. Когда он признался мне в любви, я ему поверила. Я думала, что мир у меня на ладони.

 Она поставила бокал; Джонас молчал, не мешая ей закончить историю.

 — Он обещал, что мы поженимся, как только он устроится. Бывало, мы сидели в его машине, смотрели на звезды, и он рассказывал, какой у него огромный дом в Далласе и какие там красивые комнаты. Рассказывал о бесконечных праздниках, многочисленных слугах, хрустальных люстрах. Я слушала его развесив уши. Мне казалось, будто я очутилась в сказке — чудесной сказке, которая заканчивается словами: «И они жили долго и счастливо». А потом ко мне приехала его мать. — Лиз тихо рассмеялась и так схватилась за спинку стула, что у нее побелели костяшки пальцев. Она заново переживала тогдашнее унижение. — Точнее, она послала за мной в общежитие своего шофера, сама зайти не захотела. Маркус не предупредил меня о ее приезде, и я очень волновалась перед встречей с ней. У входа меня ждал сказочный белый «роллс-ройс» — такие можно видеть только в кино. Когда шофер распахнул передо мной дверцу, я была на седьмом небе от счастья. Потом я села в машину, и она открыла мне правду. Ее сыну предстоит занять определенное положение в обществе, у него есть обязанности перед своей семьей. Она не сомневается в том, что я очень славная девушка, но я — не пара Дженсанну из Далласа.

 Услышав фамилию, Джонас прищурился, но ничего не сказал. Лиз отвернулась и принялась суетливо чистить плиту.

 —Она объяснила, что уже переговорила с сыном и он с ней согласился. В общем, наши отношения должны прекратиться. В качестве компенсации она предложила мне чек. Она меня страшно унизила. Хуже того, я ждала ребенка. Никто еще ничего не знал; я сама узнала о своей беременности только в то утро. Денег я у нее не взяла. Выйдя из «роллс-ройса», я направилась прямиком к Маркусу. Я не сомневалась: он так любит меня, что ради меня и ребенка поступит вопреки родительской воле. Я ошиблась.

 Глаза ее оставались сухими — настолько сухими, что стало больно. Лиз на миг прижала веки пальцами.

 —Он, как всегда, вначале рассуждал вполне логично. Нам было хорошо вместе, но все кончено. Деньги он получал от родителей; за непослушание они лишили бы его средств. Главное, считал он, чтобы родители были довольны. Правда, он не собирался совсем от меня отказываться. Он предложил, пока можно, потихоньку продолжать встречаться. Такой выход его вполне устраивал. Когда я сообщила ему о ребенке, он пришел в ярость и наорал на меня. Как я посмела подложить ему такую свинью? Подумать только — я!

 Лиз швырнула тряпку в раковину, не обращая внимания на брызги горячей мыльной воды.

 —Как будто я зачала ребенка в одиночку! Он заявил, что не желает иметь ничего общего с дурой, которая нарочно забеременела, чтобы испортить ему жизнь. Он велел мне избавиться от ребенка. Как будто Вера — вещь, которую можно выкинуть и забыть. У меня началась истерика. Он тоже вышел из себя. Пригрозил, что распустит слух, будто я сплю с каждым встречным и поперечным, а друзья его поддержат. Он сказал: мне не удастся доказать, что ребенок от него. А если я попробую давить на него, он все расскажет моим родителям — а может, и подаст на меня в суд. Он сыпал юридическими терминами, которые я не понимала. Мне стало ясно другое: он от меня отказался. Его семья пользовалась в университете большим влиянием; он пригрозил добиться, чтобы меня исключили. Я была такой дурочкой, что верила всему, что он говорил, и страшно перепугалась. Он выписал мне чек и велел, как он выразился, «обо всем позаботиться». В другом штате, а еще лучше в другой стране. Тогда никто ничего не узнает... Целую неделю я ничего не делала. Ходила на занятия как в тумане, думая: вот сейчас я проснусь, и окажется, что все было лишь страшным сном. А потом я поняла, что все правда. Я написала родителям, сообщив им все, что могла. Продала машину, которую они подарили мне на окончание школы, взяла чек Маркуса и прилетела на Косумель, где и родила дочку.

 Джонас сам хотел все знать, и не просто хотел — жаждал, но сейчас у него внутри все горело.

 Ты ведь могла поехать к родителям!

 Да, но Маркус убедил меня, что родители не перенесут позора. Он предрекал, что меня родители возненавидят, а ребенка будут считать обузой.

 Почему ты не обратилась к его родне? Они обязаны были о тебе позаботиться!

 К ним?! — Джонасу еще не приходилось слышать в ее голосе ярости. — Чтобы они обо мне заботились?! Да я бы скорее отправилась в ад!

 Ему пришлось немного выждать; убедившись, что она успокоилась, он спросил:

 Они до сих пор ничего не знают?

 Да. И не узнают. Вера моя.

 А что известно самой Вере?

 Только то, что ей нужно знать. Я никогда ей не лгу.

 А известно ли тебе, что Маркус Дженсанн метит в сенат, а может, и выше?

 Лиз смертельно побледнела.

 —Ты его знаешь?

 —Я с ним не знаком, но наслышан о нем.

 Страх быстро прошел, но вскоре вернулся с новой силой.

 —Он не знает о существовании Веры. Никто из них ничего не знает. Это невозможно!

 Не сводя с нее взгляда, Джонас шагнул к ней.

 Чего ты боишься?

 Власти. Вера моя и моей останется. Никто из них ее не коснется!

 Так вот почему ты остаешься здесь! Ты прячешься от них?

 Я сделаю все возможное, чтобы защитить мою дочь.

 —Ты до сих пор боишься его! — Злясь на нее, Джонас грубо схватил ее за руки. — Внутри тебя прячется запуганная девочка, которой так и не удается расправить плечи и жить в полную силу! Неужели ты до сих пор не поняла: это ничтожество тебя забыло! Он уже не помнит о твоем существовании! Ты до сих пор прячешься от человека, который не узнал бы тебя на улице!

 Она размахнулась и влепила ему такую пощечину, что голова его дернулась назад. Тяжело дыша, она отпрянула от него, ужаснувшись, сколько в ней, оказывается, злости и силы.

 Не рассказывай мне, от кого я прячусь! — прошипела она. — И не рассказывай, что я чувствую. — Лиз собралась было уйти, но не успела. Он догнал ее на пороге, поставил к себе, схватил за руку. Джонас больше не желал понимать, почему его охватила такая ярость. Он знал только одно: над собой он больше не властен.

 От чего еще ты отказалась из-за него? — зарычал Джонас. — Что еще вырезала из своей жизни?

 Это моя жизнь! — закричала она.

 И ты не будешь делить ее ни с кем, кроме дочери. Что же ты будешь делать, когда она вырастет? Что, черт побери, ты будешь делать через двадцать лет, когда у тебя не останется ничего, кроме воспоминаний?

 —Не надо... — Глаза так быстро наполнились слезами, что их было уже не остановить.

 Он снова схватил ее и развернул к себе лицом.

 Нам всем кто-то нужен. Даже тебе. Сейчас я тебе докажу...

 Нет!

 Она хотела увернуться, но он оказался проворнее. Она пыталась вырываться, даже когда он начал ее целовать, но ее руки оказались зажаты между их телами, а он стискивал ее железной хваткой. Смешанные чувства раздирали ее. К страху и злости добавилось страстное желание. Лиз старалась не поддаваться, но его губы требовали от нее ответа и подчинения.

 Ты сейчас борешься не со мной, — прошептал Джонас. Глаза его оказались совсем близко; они пытливо смотрели на нее. — Ты борешься с собой. Ты борешься с собой с самой нашей первой встречи!

 Отпусти меня! — Ей хотелось, чтобы ее голос был сильным, звучным, но он предательски дрожал.

 Да. Ты хочешь, чтобы я тебя отпустил, — и так же сильно хочешь, чтобы я тебя не отпускал. Лиз, ты слишком долго сама все за себя решала. А сейчас я кое-что решу за тебя.

 Его поцелуи сломили ее яростное сопротивление; он повалил ее на диван. Лиз поняла, что попала в ловушку. Ей стало жарко; казалось, в ней закипает кровь. Да, она борется с самой собой! Прежде чем она сумеет победить его, ей нужно победить себя саму. Но пока она терпит поражение...

 Когда его губы скользнули по ее шее, она тихо застонала от удовольствия, не в силах больше сдерживаться, и, выгнувшись дугой, прильнула к нему всем телом. Она словно говорила: желай меня! Желай меня такую, какая я есть.

 Ее тело понемногу оживало — она и забыла, что это такое. Жизнь устремилась в нее, как яростный порыв ветра врывается в комнату с затхлым воздухом. Наконец, пала последняя линия обороны. Глухо застонав, она обхватила его лицо руками и впилась в него страстным поцелуем.

 В безудержной страсти она искала новую жизнь и надежды на лучшее будущее. Ей захотелось всего и сразу. Долго сдерживаемое безрассудство вырвалось на свободу и одержало верх над благоразумием. Она прильнула к нему и хрипло засмеялась от радости. Они хотят друг друга... И пусть весь мир катится к чертям!

 Джонас сам не понимал, что его толкает — гнев, страсть или боль. Понимал он только одно: он должен овладеть ее телом, душой и разумом. Она больше не сопротивлялась, наоборот, она пришла в неистовство. Она словно подхлестывала его, требовала: еще, еще, еще! Казалось, ничто не способно ее насытить. Она превратилась в настоящую бурю, в огонь, которому не терпится истребить все на своем пути. Страсть, которую он в ней высвободил, вырвалась на свободу и взяла его в плен.

 Он через голову снял с нее рубашку и отшвырнул в сторону. Сердце глухо колотилось у него в груди. Она такая маленькая, такая хрупкая! Но он больше не мог сдерживать сидящего в нем зверя. Когда он прильнул губами к ее груди, у обоих закружилась голова. На вкус она оказалась свежей, как стакан прохладной, чистой воды. От нее пахло женщиной, не изнеженной, не холеной, но очень соблазнительной. Он почувствовал, как она выгибается всем телом, прижимаясь к нему, напряженная, как тетива лука, горячая, как комета. Невинность, которая оставалась ее неотъемлемой частью, дрогнула под натиском бесстыдной страсти. Перед такой женщиной не устоит ни один мужчина; и любой может только мечтать о такой страсти. Джонас провел губами по ее шее и почувствовал, как она срывает с него рубашку.

 Она почти не понимала, что делает. Его ласки отдали ее мозгу приказ, которому она не в силах была противиться. Ей захотелось слиться с ним, стать одним целым. Она столько лет отказывала себе в такой радости! За всю жизнь она знала только одного мужчину, но сейчас, прильнув к Джонасу, она поняла: он для нее единственный. Ее жадные, требовательные губы не знали покоя.

 Она не заметила, как он раздел ее; несмотря на то что она осталась совершенно обнаженной, она совсем не чувствовала себя рядом с ним беззащитной. Наоборот, она казалась себе неуязвимой. Задыхаясь, она стянула с него оставшуюся одежду. Назад пути не было. Она обхватила его ногами и помогла ему войти в себя — глубоко, до конца. Первая волна блаженства накрыла ее сразу. Ошеломленная, потрясенная, она широко раскрыла глаза. Его лицо находилось совсем рядом. Губы у нее задрожали, рот приоткрылся... Не давая ей прийти в себя, он снова подвел ее к вершине наслаждения. Лиз не помнила, сколько времени оба они балансировали на грани грез и яви, поглощенные радостью слияния. Он прижал ее к себе, и они вместе отдались порыву.

 Лиз долго молчала. Она остывала медленно, и ей ничего не хотелось менять. Он тоже не шевелился. Только чуть подвинулся, чтобы ей было удобнее, но не выпускал ее из объятий. Ей хотелось, чтобы он заговорил, сказал что-нибудь, подарил ей надежду. Как назвать то, что произошло между ними? Она не знала. До него у нее был всего один любовник, и она приучилась ничего не ждать от жизни.

 Джонас ткнулся лбом ей в плечо. Он сражался с собственными демонами.

 —Лиз... извини меня.

 Ничего хуже он сказать не мог. Она закрыла глаза и приказала себе успокоиться. Ей это почти удалось. Едва отдышавшись, она потянулась к одежде, небрежно сваленной на полу.

 —Извинений мне не нужно. — Схватив одежду под мышку, она быстро ушла в ванную.

 Со стоном вздохнув, Джонас сел. Кажется, ему так и не удалось подобрать ключик к Лиз Палмер. С каждым новым шагом он словно движется не вперед, а назад. Как он мог так грубо наброситься на нее, не подготовить к тому, что произошло с ними? Пожалуй, он наймет ей телохранителя, а сам переедет в отель. Оправданием ему может служить то, что он не сдержался, увидев, как ей больно; ему хотелось утешить ее — но, видимо, не получилось. Когда она рассказала об испытаниях, которые ей пришлось пройти, в нем как будто что-то закипело, и смешанные чувства выплеснулись в порыве страсти. Почему? Он не мог ни объяснить своего порыва, ни оправдать себя. Остается попросить прощения — правда, это почти ничего не меняет.

 Натянув брюки, Джонас зашагал к себе в комнату. По пути он совершенно машинально заглянул в комнату Лиз. Она переодевалась в халат.

 Джонас, уже поздно.

 Я сделал тебе больно?

 Она смерила его таким взглядом, что у него внутри все перевернулось.

 Да. Я хочу перед сном принять душ.

 Лиз, мне нет прощения за то, что я был таким грубым, да и тебе легче не станет, но...

 Она не дала ему договорить:

 —От твоих извинений мне стало еще хуже. Если ты сказал все, что собирался... я бы хотела остаться одна.

 Некоторое время он молча смотрел на нее, а потом провел рукой по волосам. Как мог он убеждать себя, будто понимает ее, если она по-прежнему остается для него загадкой?

 —Лиз, черт побери, я извинялся не за то, что занялся с тобой любовью, а за свою топорность, грубость. Я же тебя практически изнасиловал!

 Она скрестила руки на груди и попыталась напустить на себя невозмутимый вид.

 —А я тебя.

 Губы у него дрогнули в улыбке.

 —Это уж точно!

 Ее глаза не смеялись.

 —Ты тоже хочешь, чтобы я перед тобой извинилась?

 Джонас подошел к ней и положил руки ей на плечи. Лиз отделял от него лишь тоненький цветастый халат.

 —Нет. Я хочу другого. Чтобы ты сказала, что хочешь меня так же сильно, как я тебя.

 Гнев прошел; Лиз посмотрела куда-то вдаль, ему за спину.

 — А я думала, это и так понятно.

 Лиз... — Он ласково развернул ее лицо к себе.

 Ладно, я тебя хотела. А теперь...

 А теперь, — перебил он, — послушай меня, пожалуйста!

 Не нужно ничего говорить.

 Нет, нужно! — Джонас подвел ее к кровати, усадил рядом с собой и взял за руку. Взошла луна. — Я приехал на Косумель с одной-единственной целью. И здесь для меня ничего не изменилось, зато изменилось многое другое. Когда я впервые увидел тебя, я подумал, что тебе многое известно и ты что-то скрываешь. Сначала я связывал свой интерес к тебе с Джерри. Но вскоре я понял, что дело не только в нем. И мне захотелось самому узнать о тебе все.

 Зачем?

 Не знаю. Я не могу не тревожиться за тебя. — Поймав ее удивленный взгляд, он улыбнулся. — Ты как будто вполне самодостаточна — и все же производишь впечатление брошенного, беспризорного ребенка. Сегодня я нарочно завел с тобой разговор о Вере и о том, почему ты здесь оказалась. Когда ты поведала мне историю своей жизни, я не смог совладать с собой. Она выдернула руку.

 —Все понятно. Общаться с матерью-одиночкой непросто.

 Кипя гневом, он снова схватил ее за руку.

 Хватит приписывать мне слова, которых я не произносил! Ты стояла на кухне и рассказывала о себе, и я представил тебя — юную, наивную, доверчивую, преданную, брошенную. Я узнал, что с тобой случилось, и понял, почему ты сама разрушила свою мечту, отказалась от того, что хотела больше всего на свете.

 Я уже говорила, жалеть меня не нужно!

 Знаю. — Он поднес ее руку к губам и поцеловал. — Но тогда мне показалось, что я обязан тебя защищать.

 Джонас, неужели ты думаешь, что у кого-нибудь жизнь складывается так, как он мечтает в детстве?

 Усмехнувшись, он положил руку ей на плечо и притянул ее к себе. Лиз ненадолго застыла, не зная, как реагировать на его ласку. Наконец, она положила голову ему на плечо и закрыла глаза.

 Мы с Джерри собирались стать партнерами, — признался Джонас.

 В чем?

 Во всем.

 Она тронула пальцем монетку, висящую на цепочке у него на шее.

 — У Джерри тоже была такая.

 —Нам подарили их дедушка с бабушкой, еще в детстве. Одинаковые золотые пятидолларовые монеты. Странно, но я всегда носил свою орлом вверх, а Джерри свою — орлом вниз. — Джонас сжал медальон в кулаке. — Когда нам было по шестнадцати лет, он угнал свою первую машину.

 Она нерешительно погладила его по руке.

 Мне очень жаль.

 Главное, она ему вовсе не была нужна — мы могли брать любую машину в гараже. Он объяснил, что хотел только проверить, сойдет ли ему это с рук.

 В общем, он тебе жизнь не облегчал.

 Да, он никому не облегчал жизнь. И особенно себе самому. Но он не был способен на подлость. Бывало, я его ненавидел, но никогда не переставал его любить.

 Лиз теснее прижалась к нему.

 —Любовь ранит больнее, чем ненависть.

 Он поцеловал ее в макушку.

 Лиз, ты, наверное, ни разу не консультировалась с юристами... по поводу Веры.

 Зачем?

 Маркус несет ответственность — по крайней мере финансовую — перед тобой и Верой.

 Один раз я взяла у Маркуса деньги. Больше не возьму.

 Пособие на ребенка оформляется очень быстро. Подумай: тебе не придется работать семь дней в неделю!

 Лиз глубоко вздохнула и отстранилась, чтобы видеть его лицо.

 Вера — моя дочь, она всегда была только моей с той секунды, когда Маркус передал мне чек. Я могла бы сделать аборт и вернуться к прежней жизни, той, которую я для себя наметила. Но решила по-другому. Я решила рожать, воспитывать ребенка и поддерживать его. С самого рождения Вера стала для меня источником радости, и я ни с кем не хочу ее делить.

 Когда-нибудь она спросит у тебя, как зовут ее отца.

 Лиз облизнула губы и кивнула:

 —Я ничего не стану от нее скрывать. Пусть сама решает.

 Джонас подумал: не стоит давить на нее сейчас, но на всякий случай нужно попросить свою помощницу просмотреть законы о детском пособии и установлении отцовства.

 Ты позволишь мне с ней познакомиться? Я помню, мы договаривались, что после ее приезда я уберусь из твоего дома и из твоей жизни. Я и уберусь, но мне бы хотелось ее увидеть.

 Если ты к тому времени еще будешь в Мексике.

 Еще один вопрос.

 Она улыбнулась чуть непринужденнее, чем раньше.

 —Только один!

 У тебя ведь не было других мужчин? Улыбка увяла.

 Нет.

 Он ощутил укол признательности и чувства вины.

 Тогда позволь мне показать тебе, как все должно быть на самом деле.

 Ты совершенно не обязан...

 Он ласково откинул челку с ее лба.

 Нет, обязан. Ради нас обоих. — Он поцеловал ее в закрытые глаза. — Я захотел тебя сразу, как только увидел... — Его поцелуи, нежные и тихие, напомнили ей весенний дождь. Медленно он снял с ее плеч халат, проводя по шее теплыми губами. — У тебя кожа как золото, — прошептал он и провел пальцем по груди, где оттенок менялся. — И такая белая! Я хочу видеть тебя всю.

 Джонас...

 —Всю, — повторил он, глядя ей в глаза. Пламя страсти вновь разгорелось в ней. — Хочу любить тебя.

 Она не сопротивлялась. Никогда в жизни никто не касался ее так бережно, не смотрел на нее с таким восхищением. Он легонько наклонил ее, и Лиз, исполненная ожиданием, легла на кровать.

 Красавица, — шептал Джонас, любуясь, как в лунном свете ее кожа отливает молоком и медом; глаза же, черные-черные, широко раскрытые, затаили неуверенность. — Я хочу, чтобы ты мне доверяла. — Он начал ласкать ее снизу, с лодыжек. — Когда я смотрю на тебя, мне хочется, чтобы ты перестала меня бояться.

 Я тебя не боюсь.

 А раньше боялась. Наверное, раньше я сам хотел, чтобы ты меня боялась. Но больше не хочу.

 Его губы обследовали ее ноги снизу вверх; когда кончик его языка дошел до чувствительного местечка под коленом, она невольно задрожала всем телом и прошептала:

 Джон ас!

 Расслабься. — Он легко провел рукой по ее бедру. — Хочу расплавить тебя до самых косточек... Позволь мне подарить тебе удовольствие.

 Она повиновалась только потому, что сил сопротивляться не осталось. Он шептал ей на ухо ласковые слова, гладил, покусывал, ласкал — до тех пор, пока она, воспламенившись, не почувствовала потребность ответить ему тем же. Но он хотел, чтобы она сейчас только получала — хотел взять ее так, словно прежде к ней не прикасался ни один мужчина. Ни он и никто другой. Медленно, осторожно и очень, очень терпеливо он доводил ее до крайней степени блаженства. Когда он провел губами по бедру Лиз, ему показалось, что кожа женщины гудит.

 Она даже не представляла, что любовь бывает такой... глубокой и потаенной. Она открыла для себя новую свободу, которую раньше обретала только под водой. Сейчас она тоже как будто плыла в невесомости — тело сделалось легким, послушным, но она остро реагировала на каждое его прикосновение. Как во сне, сквозь нее проплывали ощущения — нежные, туманные, плавно перетекавшие одно в другое. Сколько может длиться такое блаженство? Неужели вечно?

 Худощавая и гибкая, со стройными, мускулистыми ногами, она напоминала ему танцовщицу, дисциплинированную и тренированную.

 Из вазы, стоящей на туалетном столике, пахло сухими цветами, но голова у него кружилась не от цветочного запаха, а от аромата свежести, идущего от самой Лиз, — такой бывает насыщенная прохладой и энергией атмосфера у водопада. Все мысли куда-то улетучились; осталась лишь потребность доставлять ей радость. Когда любовь бескорыстна, она обладает невероятной силой.

 Язык его добрался до самого жаркого местечка, и она невольно выгнулась ему навстречу: из состояния невесомости ее вдруг швырнули в кипящую лаву! Он ласково, но безжалостно подвел ее к пику наслаждения и наслаждался ее дрожью, все сильнее возбуждаясь сам.

 Она не предполагала, что можно так долго гореть в пламени страсти, и не ведала, что человеческое тело способно вынести такую бурю. Его сильные руки раскрывали ей тайны, о которых она раньше не могла знать. Его губы, согретые ее теплом, предлагали ей загадки и тут же сами шепотом отвечали на них. Он приручал ее, соблазнял, брал ее нежно и в то же время властно. Хватая ртом воздух, она позволяла ему все, что он хотел, и изнывала от желания узнать от него больше.

 Когда он вошел в нее, она подумала: о большем нельзя и мечтать! Если это и есть любовь, она никогда не знала ее раньше. Если это и есть страсть, то прежде она лишь скользила по поверхности. Настало время рискнуть и погрузиться на глубину... Жаждущая, нетерпеливая, она прильнула к нему всем телом.

 Наконец-то он почувствовал, что она поверила ему; ее доверие невыносимо трогало его. Никогда еще его желание не было таким полным. Хотя он знал, что такое быть частью другого человека, он даже не думал, что вновь ощутит всю полноту такого взаимного слияния. Он отдался на волю сильнейшей страсти, вынести которую было почти невозможно. Он понял, что принадлежит ей так же всецело, как хотел, чтобы она принадлежала ему.

 Джонас брал ее медленно, продлевая сладкую пытку до бесконечности. Она провела губами по его влажной от пота коже. Пульс на шее бился так же неистово, как и у нее. У Лиз закружилась голова; ею овладело ликование, которое вскоре смыла громадная волна страсти.

 Он ловко перевернул ее, посадил сверху, и она испытала новый прилив радости. Она дарила ему себя, и ее гибкое и податливое тело вибрировало от страсти. Она прильнула губами к его губам и жадно целовала его. Волосы разметались у нее по спине. Она чувствовала на своей груди его жаркое дыхание.

 Они катались по кровати, не размыкая объятий. Страсть все нарастала — невозможная, отчаянная страсть. Перед тем как прорвало плотину и их унесло бурным потоком, он прошептал ее имя.

 

 Просыпалась она медленно, лениво и нехотя, сладко потягиваясь. Не открывая глаз, Лиз ждала, когда зазвенит будильник. Она нечасто чувствовала себя такой расслабленной даже при пробуждении, поэтому позволила себе понежиться и насладиться роскошью ничегонеделания. Через час она придет в свой дайвинг-центр и примется за повседневные дела. На ум пришел катер с прозрачным дном, и она нахмурилась. Должна ли она сегодня выходить на «Фантазии»? Странно, она не могла вспомнить. Вдруг, вздрогнув, она поняла: она вообще ничего не помнит, потому что ничего не знает. Вот уже два дня она не заглядывала в расписание. А вчера ночью...

 Она открыла глаза и встретилась со взглядом Джонаса.

 —Я наблюдал, как просыпается твой разум. — Нагнувшись, он поцеловал ее. — Обворожительно!

 Лиз накрылась простыней, натянула ее до самой шеи. Что ей ответить? Она еще ни разу не проводила всю ночь с мужчиной и никогда не просыпалась с мужчиной в одной постели. Откашлявшись, она задумалась. Неужели все мужчины по утрам так сексуально растрепаны, как Джонас Шарп?

 Как ты спал? — с трудом спросила она и сразу почувствовала всю нелепость своего вопроса.

 Отлично! — Улыбаясь, он накрутил на палец прядку ее волос. — А ты?

 Отлично! — Она беспокойно водила пальцами по простыне, пока он не накрыл ее руку своей. От его ласкового и требовательного взгляда у нее часто-часто забилось сердце.

 Элизабет, по-моему, сейчас уже поздновато меня стесняться.

 Я не стесняюсь. — И все же, когда он прижался губами к ее голому плечу, она слегка порозовела.

 На тебя приятно посмотреть. Раз ты стесняешься... — он потеребил языком мочку ее уха, — значит, ты ко мне неравнодушна. Не хотелось бы, чтобы ты спокойно лежала рядом...

 Неужели можно еще чего-то желать после вчерашней ночи? Лиз казалось, что такое невозможно, но ее тело считало по-другому. Она с трудом прислушалась к голосу разума.

 По-моему, уже давно пора вставать. — Придерживая рукой простыню, она приподнялась на локтях и посмотрела на часы. — Что-то не так. — Лиз удивленно поморгала и снова посмотрела на циферблат. — Четверть девятого?! Не может быть!

 Почему? — Его рука скользнула под простыню; он погладил ее по бедру.

 Потому что. — От его прикосновения сердце у нее забилось чаще. — Я всегда завожу будильник на шесть пятнадцать.

 Улыбнувшись, Джонас принялся покрывать поцелуями ее плечо.

 Ты вчера его не завела.

 Я всегда... — Она осеклась. Когда он ее ласкает, и без того трудно соображать. Воспоминания о вчерашней ночи нахлынули на нее с новой силой, и вскоре она удивилась: зачем ей вообще нужно думать? Под утро, когда она свернулась калачиком рядом с Джонасом и готова была отойти ко сну, из ее головы улетучились мысли и о будильниках, и о расписании, и о клиентах... Разум, как и сейчас, был наполнен только им.

 —Всегда — что?

 Жаль, что он ее то и дело отвлекает: у него такие нежные подушечки пальцев. И... очень хочется, чтобы он вот так ласкал ее — везде и сразу.

 Я всегда просыпаюсь в шесть, независимо от того, завела я будильник или нет.

 А сегодня не проснулась. — Смеясь, он толкнул ее на подушку. — По-моему, мне снова нужно считать себя польщенным.

 Наверное, я слишком тебе льщу, — проворчала она, отодвигаясь от него к краю кровати. Разгадав ее маневр, он перекатил ее на другой бок, поближе к себе, — Мне пора вставать.

 Ничего тебе не пора.

 Джонас, я и так опоздала. Мне нужно на работу.

 На ее лице плясали солнечные блики. Ему захотелось посмотреть, как солнце освещает все ее тело.

 Я знаю, что тебе сейчас нужно: заняться со мной любовью. — Он перецеловал все ее пальцы и медленно сдернул с нее простыню. — Я не переживу сегодняшний день без тебя.

 Но мои катера...

 Все уже наверняка вышли в море. — Он захватил в ладонь ее грудь и потеребил сосок. — Луис, по-моему, вполне справляется.

 Да. Но меня не было два дня.

 Еще за один день ничего страшного не случится.

 Ее тело задрожало от желания, которое медленно заполняло ее. Она закинула руки ему на шею.

 —Да... наверное, не случится.

 

 Только в детстве она иногда позволяла себе встать позже десяти утра. Включая кофеварку, Лиз почувствовала себя беззаботной, как маленькая девочка. Правда, Луис в состоянии и выдать снаряжение напрокат, и проследить за тем, чтобы все ее катера вышли в море; он справится не хуже ее самой, но ведь дайвинг-центр — это ее дело. Ее работа. И все же сегодня она встала в десять утра, а тело ее еще не остыло после любви. Все очень изменилось с тех пор, как Джонас Шарп ступил на порог ее дома.

 —Не стоит грызть себя за то, что позволила себе утром полениться, — сказал Джонас, подходя сзади.

 Лиз положила в тостер ломтики хлеба.

 Да, наверное, не стоит, ведь я даже не знаю, что у нас запланировано на сегодня.

 Лиз... — Джонас взял ее за руки и властно развернул к себе. Он внимательно разглядывал ее, изучая, в каком она настроении, и только потом продолжил: — Знаешь, дома, в Филадельфии, многие считают меня трудоголиком. Знакомые то и дело корят за то, что я слишком много на себя взваливаю и слишком долго просиживаю на работе. Так вот, по сравнению с тобой я просто пенсионер.

 Она сдвинула брови — как всегда, когда о чем-то задумывалась. Или бывала раздосадована.

 Мы оба делаем то, что должны.

 Что ж, верно. Мне кажется, сейчас я должен соблазнять тебя до тех пор, пока ты не расслабишься.

 Она не могла не улыбнуться. Последние слова он произнес вполне серьезно, хотя в его глазах плясали веселые огоньки.

 Не сомневаюсь, что ты нажил себе репутацию опытного соблазнителя.

 Ну да, в колледже я на этом специализировался.

 Везет тебе! А я — специалист по планированию своего времени. Кстати, мой тост готов.

 Он подождал, пока она намажет тост маслом, и положил в тостер кусок хлеба для себя.

 —Ты что-то говорила насчет уроков дайвинга.

 Она долго молча смотрела на него. Потом зашипел кофейник. Лиз сняла с крючка чашку, покосилась на него, сняла вторую.

 И что насчет уроков?

 Хочу взять один. Сегодня.

 Сегодня? — Она протянула ему кофе и принялась пить свой, не отходя от плиты. — Мне нужно посмотреть расписание. Скорее всего, оба дайв-бота уже вышли в море

 —Я хочу не групповой урок, а индивидуальный. Сходим на «Эмигранте».

 Индивидуальные уроки обычно дает Луис.

 Джонас только улыбнулся:

 Предпочитаю иметь дело с руководством! Лиз отряхнула руки от крошек.

 —Тогда ладно. Только учти, урок будет стоить тебе недешево.

 Он приподнял чашку, словно салютуя ею.

 —В этом я нисколько не сомневался.

 

 Когда Джонас выключил мотор на узкой парковке при отеле, Лиз весело смеялась.

 Если он обчистил тебе карманы, почему ты его защищал?

 Каждый имеет право на адвоката, — напомнил Джонас. — И потом, я решил, если он станет моим клиентом, он оставит мой бумажник в покое.

 И он оставил?

 Да. — Пока они переходили дорогу к пляжу, Джонас взял ее за руку. — Зато стащил мои часы.

 Лиз прыснула; он еще не слышал, чтобы она так дурашливо, совсем по-девичьи, смеялась.

 И ты его отмазал?

 Он получил два года условно. Гляди-ка, похоже, дела идут неплохо!

 Лиз приставила ладонь козырьком ко лбу и посмотрела на свой дайвинг-центр. Луис хлопотливо помогал двум парочкам выбрать маски и ласты. Она повернула голову налево и увидела, что на причале остался только «Эмигрант».

 —Косу мель становится все популярнее, — проворчала она.

 Разве ты не рада?

 В смысле бизнеса — конечно, рада. — Она пожала плечами. — Грех жаловаться.

 И все-таки?

 И все-таки иногда я думаю: как было бы хорошо оставить все как есть. Не хочу, чтобы здешние воды стали жирными от масла для загара... Hola 13, Луис!

 Лиз! — Луис мельком покосился на Джонаса и широко улыбнулся хозяйке. — А мы уж решили, что ты нас бросила. Тебе понравилось в Акапулько?

 Там все... другое, — неуверенно ответила она, подходя к конторке, чтобы взглянуть на сегодняшнее расписание. — Как дела?

 Хосе кое-что чинит — так, по мелочи. Его временно замещает Мигель, но я за ним приглядываю. Получил... как это называется... брошюру про аквабайки. — Он достал красочный буклет, но Лиз только кивнула.

 Бринкманы сейчас погружаются. Мы возили их на Паланкар?

 Два дня подряд. Они нравятся Мигелю. Дают хорошие чаевые.

 Лиз хмыкнула.

 —А ты как тут один управляешься?

 —Без проблем. Кстати, тут один тип к тебе заходил... — Луис поморщился, силясь вспомнить фамилию, — Такой тощий американец. Помнишь, ты возила его на прогулку для новичков?

 Просмотрев квитанции, Лиз осталась довольна.

 Трайдент?

 Sí14, он самый. Так вот, он пару раз заглядывал сюда.

 Что-нибудь взял напрокат?

 Нет. — Луис сурово сдвинул брови. — Он тебя искал!

 Лиз только плечами пожала. Турист, который ничего не берет напрокат, ей неинтересен.

 —Ну, раз у тебя все под контролем, я хочу дать мистеру Шарпу частный урок дайвинга.

 Луис быстро покосился на Джонаса и тут же отвел глаза в сторону. В присутствии этого человека ему делалось не по себе, но такой довольной он не видел Лиз уже несколько недель.

 Хочешь, чтобы я отнес снаряжение?

 Нет. Сама справлюсь. — Она подняла голову и улыбнулась Джонасу. — Выпиши мистеру Шарпу счет и дай квитанцию за снаряжение, урок и аренду катера. Поскольку сейчас — посмотрев на часы, она осеклась, — почти одиннадцать, возьми с него, так и быть, за полдня.

 Сама доброта, — прошептал Джонас, когда она направилась к полкам с экипировкой.

 Ты получил самого лучшего инструктора, — сказала Лиз, но лишь мельком покосилась на Джонаса.

 Не сомневаюсь, что ты права. — Джонас лениво развернул газету, которую Луис бросил на прилавок последней полосой вверх. Дома он привык за завтраком читать свежую прессу, и сейчас ему этого недоставало. Правда, испанского он не знал. — Происходит ли тут что-нибудь, о чем мне нужно знать? — спросил Джонас, тыча пальцем в газету.

 Луис деловито заполнял квитанцию. Он немного оттаял: голос у Джонаса совсем не походил на голос Джерри. Главное — не смотреть на него.

 —Времени не было прочесть. Утром у нас всегда много народу.

 Повинуясь привычке, Джонас перевернул газету и сразу увидел выцветший черно-белый снимок Эрики. Пальцы его судорожно сжались. Он оглянулся. Повернувшись спиной, Лиз сосредоточенно выбирала снаряжение. Не говоря ни слова, он положил газету поверх квитанции, которую выписывал Луис.

 Ух ты! Да это же...

 Знаю, — вполголоса ответил Джонас. — Что здесь написано?

 Луис склонился над газетой, прочел статью и очень медленно выпрямился. Лицо у него сделалось пепельного цвета.

 Она умерла, — прошептал он. — Умерла!

 От чего?

 Луис то сжимал ручку в кулаке, то выпускал ее.

 —Ее зарезали.

 Джонас вспомнил о ноже, приставленном к горлу Лиз.

 Когда?

 Вчера ночью. — Луис проглотил подступивший к горлу комок. — Ее нашли вчера ночью.

 Джонас! — окликнула его Лиз. — Сколько ты весишь?

 Не сводя взгляда с Луиса, Джонас снова перевернул газету.

 —Семьдесят семь килограммов! Ей пока ни к чему это знать, — кивнув на газету, шепотом добавил он, обращаясь к Луису. Затем достал деньги из бумажника и положил их на прилавок. — Давайте квитанцию!

 Луис расправил плечи, преодолевая собственный страх.

 —Я не хочу, чтобы с Лиз что-то случилось!

 Их взгляды на несколько секунд скрестились.

 Джонас прищурился, но почти сразу же подобрел. Коротышка мексиканец боится, но он заботится о Лиз.

 Я тоже не хочу. И позабочусь, чтобы с ней ничего не случилось.

 От вас одни неприятности.

 Знаю. — Джонас переводил взгляд с Луиса на Лиз и обратно. — Но если я уеду, неприятности не закончатся.

 Луис впервые заставил себя внимательно посмотреть в лицо Джонасу. Через несколько секунд он выдохнул с облегчением.

 —Ваш брат мне нравился, но, по-моему, все наши неприятности начались с него.

 С кого все началось, уже не важно. Главное, я ее оберегаю.

 Тогда оберегайте как следует, — негромко предупредил Луис. — Слышите, как следует!

 Первая заповедь дайвера! — сказала Лиз, отпирая чулан. — Каждый сам несет свое снаряжение и отвечает за него. — Кивком она указала на заготовленную для Джонаса экипировку.

 Тот, в последний раз покосившись на Луиса, подошел к порогу и взял гидрокостюм и баллоны.

 Подготовка к погружению занимает вдвое больше времени, чем само погружение, — продолжала Лиз, подхватив свои баллоны. — Так и должно быть. Луис, мы вернемся до заката. Hasta luego!15

 Лиз! — окликнул ее Луис, оставшийся за прилавком. Она обернулась; Луис в последний раз покосился на Джонаса и перевел взгляд на Лиз. — Hasta luego! — с трудом выговорил он и сжал в кулаке медальон, который носил на шее.

 Поднявшись на борт катера, Лиз первым делом осмотрела свое снаряжение и, в силу многолетней привычки, проверила все приборы на «Эмигранте».

 —Сумеешь отдать швартовы? — спросила она у Джонаса.

 Она удивилась, когда он в ответ погладил ее по голове. Лиз выглядела такой деловитой, такой собранной. Интересно, находясь рядом с ней, он защищает ее или, наоборот, подвергает опасности? Жизненно важно стало поверить в первое.

 —Справлюсь.

 Он не сводил с нее глаз; внутри ее что-то сжалось.

 Тогда перестань глазеть на меня и займись делом!

 Мне нравится глазеть на тебя. — Он притянул ее к себе — ее близость была приятна. — Мне кажется, я мог бы глазеть на тебя много лет подряд.

 Она нерешительно вскинула руки, но тут же опустила их. Так легко ему поверить! И что будет? Снова она доверится, отдаст всю себя и испытает боль. Ей хотелось поделиться с ним своими ощущениями. Для нее очевидно, что с каждым днем ширится и крепнет ее любовь. Но если она ему признается, пропадет даже иллюзия того, что она по-прежнему хозяйка положения. А утратив последние иллюзии, она становится беззащитна.

 —Я записала тебя на одиннадцать, — строго сказала она, но невольно задышала чаще, вдохнув его аромат.

 Из-за того что она его снова рассмешила, он отстранил ее от себя.

 Раз я плачу по счету, мне и волноваться из-за времени.

 Ты записался на урок дайвинга, — напомнила Лиз. — Но не сможешь погрузиться под воду, пока мы не отойдем от берега.

 —Есть, сэр! — И все же перед тем, как спрыгнуть на причал, он наградил ее долгим поцелуем, от которого у нее пресеклось дыхание.

 Перед тем как завести двигатель, Лиз набрала в легкие воздух и медленно выдохнула. Остается надеяться, что вид у нее уверенный. Джонас выигрывает битву, сам того не подозревая. Дождавшись, пока Джонас снова не запрыгнет на палубу, она отвела ручку вперед.

 Можно погружаться и с пляжа, но, по-моему, гораздо интереснее плавать подальше от людных мест. Мы идем на Паланкар — один из самых красивых рифов во всем Карибском море. А для начинающих это, наверное, самое лучшее место, потому что в северной части мелко и полого, нет вертикальных обрывов. Там много подводных пещер и коридоров, поэтому погружение будет интересным.

 Не сомневаюсь, но у меня на уме кое-что другое.

 Другое?

 Джонас достал из кармана книжечку и пролистал ее.

 —Скажи, тебе эти цифры ничего не напоминают?

 Лиз узнала книжечку. В Акапулько Джонас переписывал в нее цифры из записной книжки брата, которую нашел в его банковской ячейке. Как же она упустила из вида: Джонас ни на миг не забывает о главном деле! Она сбавила ход, и катер пошел на холостых оборотах.

 Цифры шли аккуратными, ровными строчками. Лиз улыбнулась. Каждый школьник, который изучал географию, сразу поймет, что это такое.

 Широта и долгота. Джонас кивнул.

 У тебя карта есть?

 Она поняла: он все задумал, как только увидел цифры. И то, что они стали любовниками, ничего не изменило.

 —Конечно, но мне карта не нужна. Я и так знаю, где это. У острова Исла-Мухерес. — Лиз сменила курс и увеличила скорость. Может быть, подумала она, все было предопределено для них задолго до сегодняшнего дня. И им не остается ничего другого, как довести дело до конца. — Идти туда долго. Так что пока отдыхай.

 Он положил руки ей на плечи и принялся массировать их.

 Скорее всего, мы ничего там не найдем, но мне обязательно нужно туда попасть.

 Понимаю.

 Может, хочешь, чтобы я отправился туда один?

 Она энергично покачала головой, но ничего не ответила.

 Лиз, скорее всего, там у него тайник. Завтра Моралас найдет записную книжку Джерри и вышлет на место своих водолазов. Но мне сначала нужно все осмотреть самому.

 Джонас, ты гоняешься за призраками. Джерри уже нет в живых. И что бы ты ни делал, ты ничего не изменишь.

 Я выясню, кто его убил и почему. Этого будет достаточно.

 —Будет ли? — Крепко держа штурвал, она обернулась через плечо и увидела, что хотя его глаза близко, но в них снова появилось выражение холодной решимости. — По-моему, нет... во всяком случае, для тебя. — Лиз снова обратила лицо к морю. Ладно, она доставит его туда, куда он хочет попасть.

 Исла-Мухерес, Женский остров, казался драгоценным камушком в воде. Окруженный рифами и усеянный нетронутыми лагунами, островок считался одним из идеальных убежищ Карибского моря. Прогулочные катера и яхты с континентального побережья ежедневно курсировали вокруг островка; здесь можно было в свое удовольствие плавать с аквалангом или с маской и трубкой. Когда-то островок служил прибежищем пиратов и считался благословенным некоей богиней. Лиз встала на якорь у юго-восточной оконечности острова и снова превратилась в инструктора.

 —Важно разбираться во всех частях снаряжения и знать их назначение. Дело не только в том, что нужно уметь вставить в рот загубник и прикрепить баллоны с воздухом. Курить нельзя! — добавила она, увидев, что Джонас достает сигареты. — Во-первых, закупоривать легкие вообще глупо, и вдвойне глупо делать это перед погружением.

 Джонас положил пачку сигарет на скамью рядом с собой.

 На сколько времени мы погружаемся?

 Мы пробудем под водой около часа. Здесь самое глубокое место — около двадцати пяти метров. По закону Бойля, при постоянной температуре давление газа обратно пропорционально объему. На глубине двадцати пяти метров дайвер испытывает давление в три раза больше обычного. У некоторых людей на глубине это может вызвать временный дисбаланс. Если у тебя вдруг закружится голова, сразу дай мне знать. Мы будем погружаться постепенно, чтобы твой организм привык к перемене давления. И всплывать тоже будем постепенно, чтобы из организма вышел азот. Если подняться на поверхность слишком быстро, может развиться кессонная болезнь, которая иногда становится роковой. — Не переставая говорить, Лиз разложила снаряжение, намереваясь объяснить назначение каждого предмета. — В воде ни к чему нельзя относиться легкомысленно. Вода — не наша родная стихия. В воде ты полностью зависишь от снаряжения и собственного здравого смысла. Под водой красиво и захватывает дух, но там — не парк развлечений.

 Так же ты инструктируешь всех новичков?

 Примерно.

 Ты очень хорошо все рассказываешь.

 Спасибо. — Лиз взяла глубиномер. — А теперь...

 Может, начнем? — перебил ее Джонас, беря свой гидрокостюм.

 Мы уже начали. Нельзя погружаться, не разобравшись сначала в снаряжении.

 Что ж тут разбираться? Это глубиномер. — Натягивая гидрокостюм, Джонас кивнул в сторону прибора. — Причем очень навороченный. Сомневаюсь, что такие штучки есть у твоих конкурентов.

 Он мой собственный, — проворчала Лиз. — Но есть и несколько штук, которые я сдаю напрокат.

 Кажется, я еще не говорил, но лучшего снаряжения, чем в твоем дайвинг-центре, я еще не видел. Правда, прокатное снаряжение не такое классное, как твое собственное, но тоже очень качественное. Помоги мне, пожалуйста!

 Лиз подошла к нему и помогла ему облачиться в гидрокостюм.

 Значит, это у тебя не первое погружение?

 Я занимаюсь дайвингом с пятнадцати лет. — Джонас застегнул «молнию» и, нагнувшись, сам проверил баллоны.

 С пятнадцати лет... — Кипя от возмущения, Лиз расстегнула блузку, отшвырнула ее в сторону, стащила с себя шорты и осталась в бикини. — Тогда почему ты морочил мне голову? — мрачно спросила она.

 Мне нравится тебя слушать. — Джонас посмотрел на нее, и на него снова накатила волна желания. — Почти так же, как нравится смотреть на тебя.

 Сейчас она была не в том настроении, чтобы воспринимать лесть, и еще меньше склонна была поддаваться его обаянию. Не обращаясь к нему за помощью, она сама влезла в гидрокостюм.

 —Как бы там ни было, урок ты оплатил.

 Джонас широко улыбнулся, осматривая свои ласты.

 —Конечно!

 Лиз молча заканчивала переодеваться. Она сама не понимала, злится она на него или нет. Ясно одно: и сегодняшний день, и погружение будут совсем не такими простыми, как казалось вначале. Приподняв сиденье, она достала из рундука две короткие металлические палочки в форме бейсбольных бит.

 А это для чего? — полюбопытствовал Джонас, когда она протянула ему одну из них.

 Для страховки. — Лиз поправила маску. — Мы спустимся в пещеры, а там спят акулы.

 Акулы не спят.

 В воде подводных пещер высокое содержание кислорода, это их усыпляет. Только не думай, что сонным акулам можно доверять.

 Не говоря больше ни слова, она перелезла через борт и по лесенке спустилась в воду.

 В прозрачной, чистой воде видимость оказалась превосходной — более тридцати метров. Услышав всплеск, Лиз повернулась к Джонасу — убедиться, что он действительно не новичок. Поймав ее скептический взгляд, Джонас соединил большой и указательный пальцы в колечко, показывая, что все в порядке, и ткнул рукой вниз.

 Лиз чувствовала исходящие от него волны напряжения, хотя и понимала, что волнуется он вовсе не из-за своей неопытности. Совсем недавно сюда погружался его брат — в чем Лиз нисколько не сомневалась, как и сам Джонас. И из-за этих погружений Джерри погиб. Забыв о своей обиде, она положила руку Джонасу на плечо. Жест показался ему интимным, как поцелуй.

 Благодарный Джонас стиснул ее ладонь. Он точно не знал, что ищет под водой и почему не прекращает самостоятельное расследование — ведь он и так нашел больше, чем хотел. Его брат играл с законом и проиграл. Наверное, для многих в этом и состоит высшая справедливость. Но они были братьями, близнецами. Он не имеет права опускать руки. Джонас по-прежнему на что-то надеялся.

 Увидев манту, или морского дьявола, Лиз схватила Джонаса за руку. Эти поразительные рыбы не переставали изумлять ее. Огромные манты плавают вместе, небольшими стаями, питаются планктоном и не обращают никакого внимания на непрошеных гостей — людей. Лиз оттолкнулась; приятно поплавать среди огромных мант. Их огромные рты способны перемалывать и поглощать ракообразных. Размах плавников достигает шести метров и более. Лиз бесстрашно протянула руку и дотронулась до рыбины. Как всегда в воде, ее охватила небывалая радость. Когда она снова повернулась к Джонасу, в ее глазах плясали веселые огоньки.

 Они спустились ниже, и ее скованность начала проходить. Под водой Лиз стала совсем другой. В ней появились легкость и простота, которые прогнали печаль, как будто навек поселившуюся у нее в глазах. Она казалась свободной, и, более того, он никогда еще не видел ее такой счастливой. Верно говорят, что влюбиться можно с одного взгляда. В пятнадцати метрах от поверхности воды Джонас влюбился в русалку, которая разучилась мечтать.

 Лиз завораживало все, что она видела, все, до чего она могла дотронуться. Джонас любовался тем, как она движется и как смотрит на все, что их окружало, — так, словно погрузилась под воду в первый раз в жизни. Если бы он мог придумать, как это сделать, он бы навсегда остался с ней здесь, под толщей воды, в атмосфере любви.

 Они медленно опустились ниже. Если здесь и началось — или завершилось — нечто ужасное, никаких следов они не увидели. Спокойное, молчаливое море жило своей жизнью; красивым морским обитателям не было дела до людей, которые дышат легкими, и их проблем.

 Заметив наверху тень, Лиз подняла голову. Ни при одном погружении она еще не видела такого впечатляющего зрелища! Над ними проплывал косяк серебристых ронок — такой плотный, что, казалось, в воде двигается одно громадное существо. Лиз смотрела на ронок, широко раскрыв глаза. Она подняла руки и всплыла повыше. Рыбки разделились и, не прикасаясь к ней, обогнули ее с двух сторон. Улыбнувшись, она подала Джонасу знак, чтобы тот присоединился к ней. Ей захотелось поделиться с ним радостью. Ее всегда влекло к себе море. Именно поэтому она пошла учиться на океанолога и мечтала стать ученым. Переплетя пальцы с пальцами Джонаса, она подпустила рыбок поближе. Косяк снова разделился надвое, и теперь по обе стороны от них проплывали две одинаковые стайки. Вода вокруг них блестела серебром — стайки ронок двигались слаженно, как единый организм.

 На секунду она словно погрузилась в волшебный мир мечты. Она обрела умиротворение, любовалась красотой подводного царства и держала за руку своего любимого. В порыве восторга она прижалась к Джонасу. Стайки серебристых ронок, обогнув их, снова соединились в одну большую стаю и уплыли.

 Джонас коснулся ее запястья и почувствовал, какой частый у нее пульс. Ее глаза светились нескрываемой радостью. В воде он не мог выразить свои чувства, как ему хотелось, поэтому он просто коснулся пальцами ее лица. Она перехватила его запястье и прижала к своей щеке. Затем они бок о бок погрузились на дно.

 Причудливые известняковые подводные пещеры так и манили к себе. Проплывая мимо одной, Джонас заметил мурену, которая высунула из пещеры голову — то ли просто любопытствуя, то ли угрожая им. Со своего лежбища под камнем поднялась старая морская черепаха, облепленная раками, и подплыла к ним. У входа в большую пещеру Лиз поделилась с ним еще одной тайной.

 По самому дну скользила акула — она напоминала собаку, которая устраивается на коврике у камина. Акула смотрела на них черными глазками, раздувая жабры. Они осторожно вошли в пещеру; из их баллонов поднимались пузырьки воздуха, проходили через пористый известняк и всплывали к поверхности. Акула беспокойно забила хвостом. Джонас потянулся к руке Лиз, собираясь оттащить ее назад, но она, наоборот, подошла к акуле поближе, жадно наблюдая за хищницей.

 Акула быстрым движением метнулась к выходу из пещеры. Одной рукой Джонас схватил Лиз, а другой вытащил нож, но Лиз просто ударила акулу по голове металлической битой. Акула, не останавливаясь, выплыла наружу и скрылась из вида.

 Ему захотелось ее задушить — так он был раздосадован. Но при этом захотелось сказать, как она обворожительна и как приятно на нее смотреть. Так как под водой Джонас не мог сделать ни того ни другого, он просто схватил ее рукой за горло и несильно потряс. От ее смеха вверх пошли пузырьки воздуха.

 Дальше они двигались рядом, время от времени отделяясь друг от друга, чтобы осмотреть что-то интересное. Джонас решил, что она позабыла, зачем они здесь. Может быть, это и к лучшему. Пусть порезвится немного на свободе. Он же ни на секунду не забывал о деле.

 Вода и морские обитатели, несомненно, очень красивы, но Джонас заметил и кое-что другое. Других дайверов они не встретили, а их время было уже на исходе. Пещеры, в которых спят акулы, — отличный тайник, в котором можно спрятать наркотики. А проникнуть в пещеру ночью, рискуя встретиться с сонной, но злобной хозяйкой, способны либо отчаянные смельчаки, либо полные дураки. Джонас тут же решил, что такое приключение вполне в духе Джерри. Изучив повадки акул и зная, например, когда они выбираются отсюда на поиски пропитания, можно спокойно зайти в пещеру и спрятать или, наоборот, забрать все, что угодно.

 Лиз не забыла, зачем Джонас сюда стремился. Она не торопила его, потому что понимала, что он сейчас чувствует. Здесь, на глубине тридцати метров под водой, он искал какую-то улику, способную оправдать смерть брата. И его жизнь.

 Лиз думала: скоро все закончится. Полиции известно имя посредника в Акапулько. Вдруг она вспомнила: ведь Джонас назвал Мораласу еще одну фамилию! Откуда он узнал? Значит, кое-что он от нее скрывает. И этому тоже скоро наступит конец...

 Неожиданно она поняла, что у нее закончился воздух.

 Лиз не испугалась, потому что была отлично натренирована. Она посмотрела на манометр. По его показаниям, дыхательной смеси должно хватить еще на десять минут. Она ощупала шланг и убедилась в том, что он не пережат. Но воздух в легкие не поступал!

 Что бы ни показывали приборы, на карту поставлена ее жизнь. Если она сейчас всплывет на поверхность, ей разорвет легкие. Призывая себя хранить спокойствие, она подплыла к Джонасу и резко дернула его за лодыжку. Он обернулся к ней с улыбкой, но тут же посерьезнел, увидев ее глаза и знак, понятный всем дайверам: кончился воздух. Он тут же протянул ей свой регулятор. Лиз сделала глубокий вдох, кивнула, вернула регулятор ему. Прильнув к нему всем телом, она положила руку ему на плечо, и они начали медленно подниматься на поверхность.

 Дыша по очереди, они поднялись близко к поверхности воды, заставляя себя не спешить. Хотя подъем занял несколько минут, им показалось, будто прошла целая вечность. Едва вынырнув на поверхность, Лиз стащила с себя маску и вдохнула полной грудью.

 Что случилось? — спросил Джонас, но, почувствовав, как она дрожит, он лишь выругался про себя и потащил ее за собой к лесенке. — Спокойно, спокойно... — Он крепко поддерживал ее под спину, пока она поднималась.

 Я в порядке. — Задыхаясь, Лиз рухнула на сиденье. Сил не хватало даже на то, чтобы снять с себя акваланг. Как только Джонас помог ей, снял с нее тяжелый груз, она снова задрожала — от облегчения. Опустив голову между коленями, она ждала, пока не развеется туман перед глазами. — Со мной такого еще ни разу не было... — с трудом выговорила она. — Особенно на тридцати метрах!

 Он растирал ей руки.

 Что случилось?

 У меня закончился воздух.

 Придя в ярость, он схватил ее за плечи и насильно усадил.

 —Закончился воздух?! Такая беспечность не простительна! Ты учишь других дайвингу, а у самой ума не хватило проверить собственные баллоны!

 Я их проверяла. — Лиз сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. — Дыхательной смеси должно было хватить еще на десять минут.

 Господи помилуй, ты ведь сдаешь напрокат снаряжение для дайвинга, а о своем не позаботилась! Ведь ты могла умереть!

 Его упреки помогли ей справиться со страхом.

 —Я всегда осматриваю снаряжение, — отрезала она. — Как прокатное, так и свое! — Стащив маску, она швырнула ее на скамью. — Посмотри на мой манометр! Ведь показатели в норме! Дыхательной смеси должно было хватить еще на десять минут!

 Он посмотрел, но злость не прошла.

 Значит, проверяй приборы как следует! Неисправный манометр способен довести до беды!

 Я все проверила. Всегда все тщательно проверяю после каждого погружения. Перед тем как я убрала баллоны в шкаф, они были в порядке. Я лично наполнила их... — Она замолчала. Ее озарила страшная догадка, и лицо, и без того бледное, совсем побелело. — Господи, Джонас, я ведь сама их наполнила! После последнего погружения я все снаряжение сама проверила.

 Он так крепко стиснул ей руку, что она поморщилась.

 Ты хранишь свое снаряжение в подсобке, в шкафу?

 Да, но шкаф запирается на ключ.

 А ключ от шкафа только один?

 Нет, их два. Мой... и еще один запасной в ящике стола. Правда, запасной почти никогда не пригождается. Если я выхожу в море, то свой ключ всегда оставляю в ящике письменного стола.

 А пока нас не было, кто-то мог взять запасной ключ?

 Ее снова затрясло. На сей раз сдержаться оказалось не так легко.

 — Да.

 Кто-то взял ключ от шкафа и испортил твой манометр.

 Д-да... — Она облизнула губы.

 Перед глазами у него поплыли черные круги. От гнева он едва не ослеп. Разве он только что не обещал заботиться о ее безопасности? С трудом стараясь сохранять внешнее спокойствие, он снял ласты и маску.

 Ты немедленно едешь домой. Собираешь вещи. Потом я сажаю тебя на самолет. До тех пор пока все не закончится, поживешь у моих родителей.

 Нет.

 Ты поступишь как я сказал!

 Нет, — повторила Лиз и, набравшись сил, встала. — Я никуда не уеду. Вот уже второй раз кто-то покушается на мою жизнь!

 Третьей попытки у них не будет.

 Из дома я никуда не уеду.

 Не глупи. — Он тоже встал. Понимая, что трогать ее нельзя, он расстегнул гидрокостюм и начал стаскивать его. — Ничего с твоим дайвинг-центром не случится. Как только все успокоится, ты вернешься.

 —Я никуда не поеду. — Лиз подошла к нему вплотную. — Ты приехал сюда, чтобы отомстить за брата. Ты отомстишь и уедешь, довольный собой. Ну а я хочу узнать ответы на свои вопросы. И никуда отсюда не уеду, потому что ответы находятся здесь.

 Сдерживаясь из последних сил, он схватил ее обеими руками.

 Я их для тебя узнаю!

 Да, так я тебе и поверила! Мне нужно во всем разобраться самой, иначе все бессмысленно. Я хочу, чтобы моя дочь могла беспрепятственно приезжать домой. Пока я все не выясню, пока не буду твердо знать, что на Косумеле ей ничто не угрожает, она сюда вернуться не сможет. — Лиз погладила его по щеке и ненадолго прижалась к нему. — Теперь у нас обоих есть повод выяснить правду.

 Джонас сел на скамью и взял сигареты.

 —Эрика погибла, — ровным тоном произнес он.

 Гнев, придававший ей силы, мигом улетучился.

 Что?!

 Ее убили. — Его голос снова стал мрачным, напряженным. — Несколько дней назад я с ней встречался, узнал от нее одно имя и заплатил ей.

 Лиз прислонилась к фальшборту.

 —То имя, которое ты назвал Мораласу?

 Джонас закурил, убеждая себя, что напугал

 Лиз ради ее же блага.

 — Вот именно. Эрика расспрашивала о нем, задавала вопросы. Мне она сказала, что Пабло Манчес — опасный тип, наемный убийца. Джерри убил профессионал. Видимо, и Эрику тоже.

 —Ее застрелили?

 —Зарезали. — Джонас увидел, как рука Лиз непроизвольно дернулась к горлу. — Вот именно. — Он глубоко затянулся, швырнул окурок за борт и встал. — Поэтому, пока все не закончится, ты побудешь в Штатах.

 Лиз молча отвернулась от него. Ей важно было убедиться, что она выдержит.

 —Джонас, никуда я не поеду. Беда у нас с тобой общая.

 Лиз...

 Нет! — Когда она снова повернулась к нему, подбородок упрямо задрался вверх, а глаза стали ясными. — Один раз я уже убежала от беды, только ничего не вышло.

 Сейчас совсем другое дело... Будь благоразумной!

 Ты ведь остаешься.

 У меня нет выбора.

 Значит, и у меня тоже нет.

 Лиз, я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.

 Она пытливо посмотрела на него, склонив голову набок. Да, ему можно поверить — и сознавать это приятно.

 —А ты уедешь?

 Не могу, ты же знаешь.

 Значит, и я не могу. — Она обняла его и нежно потерлась щекой о его плечо. — Нам пора, — прошептала она. — Поехали домой.