• Знак Семи, #3

5

 Она ему снилась. Во сне она пришла к нему. Ее мягкие и страстные губы слились с его губами. Стройное гладкое тело выгнулось дугой, длинные руки и ноги обвили его, обволакивая теплом и пьянящим ароматом. Женственность.

 Великолепное буйство ее волос, разметавшихся по белой простыне, темные, манящие глаза, не отрывавшиеся от него.

 Она приподнялась. Раскрылась ему навстречу. Вобрала в себя.

 Во сне кровь стучала у него в висках, сердце ударами молота бухало в груди. Радость и отчаяние в его душе сплелись в один тесный клубок желания. Растерянный, он снова нашел ее губы. Его словно обдало жаром, и их тела сплелись. Быстрее. Быстрее.

 Стены комнаты стали кровоточить и вспыхнули огнем.

 Она закричала, и ее ногти впились ему в спину. Кровавое пламя захлестнуло и поглотило их. Он разобрал слово, которое она повторяла: бестиа.

 

 Он снова проснулся на рассвете. Пора это прекратить, подумал Гейдж. Он терпеть не мог раннее утро, но снова заснуть после того, как подсознание прокрутило у него в голове этот короткий клип, не получится. Жаль только, что такой многообещающий сон прервался в самый... неподходящий момент.

 Смысл понятен, подумал Гейдж, глядя в потолок гостевой спальни в доме Кэла. И понятно, что послужило спусковой пружиной для большей части сна.

 Он мужчина. Он сексуально озабочен.

 Более того, в логику его фантазии вполне укладывался тот факт, что не он ее соблазнил, а Сибил сама пришла к нему. Не так давно они заключили соглашение на этот счет. Как она сформулировала? Ты не пытаешься меня соблазнить, а я не притворяюсь, что позволяю соблазнять меня.

 Это воспоминание заставило его улыбнуться в полутьме. Но если Сибил сама делает первый шаг, все соглашения отменяются. Задача заключается в том, чтобы заставить ее сделать первый шаг и убедить, что это была ее собственная идея.

 Однако во сне интерлюдия закончилась плохо. Возможно, дело в том, что он по натуре умник и пессимист. А если это знамение? Еще один вариант — предупреждение. Если он позволит себе увлечься ею — потому что во сне это был не просто секс, а настоящая страсть, — им обоим, возможно, придется заплатить высокую цену. Все как обычно, подумал Гейдж. Кровь и огонь. Охваченная страстью и пламенем, она выкрикивала вовсе не имя возлюбленного. Бестиа.

 Зверь, в переводе с латыни. Мертвый язык, используемый богами и стражами.

 Другими словами, отвлекаясь на секс, они потеряют бдительность, и Большой Злой Ублюдок нанесет удар, когда они будут беззащитны. Поэтому во всех трех вариантах разумнее проявить сдержанность, по крайней мере в отношении Сибил Кински.

 Он встал. Нужно принять душ, смыть остатки сна и вызванные им желания. Гейдж прекрасно знал, как управлять своими желаниями. Беспокойство и возбуждение снимались игрой и сексом. Поэтому он взял себе за правило находить и то и другое. Краткий визит в Атлантик-Сити удовлетворит обе потребности без всяких осложнений.

 А они с Сибил используют взаимное влечение как источник энергии — в благих целях. Разумеется, если они победят, если останутся живы, он сделает все возможное, чтобы оказаться с ней в постели. И тогда проверит, такая ли нежная у нее кожа, такое ли гибкое тело...

 Нет, подобные мысли не помогают обуздать желания.

 Гейдж решил побриться (с чего бы это, черт возьми?), затем надел джинсы и черную футболку — просто потому, что они оказались под рукой. Спускаясь вниз, он услышал шепот и короткий смешок из-за закрытой двери спальни. Значит, голубки проснулись пораньше и уже милуются. Можно не сомневаться, что это продлится достаточно долго, и он успеет в тишине и одиночестве насладиться чашкой кофе.

 На кухне Гейдж включил кофеварку и, пока варился кофе, вышел из дома и направился к почтовому ящику у дороги. Склон перед домом сверкал яркими красками. Пышно цвели азалии — одни из немногих декоративных растений, которые узнавал Гейдж. Какие-то плакучие кусты роняли на землю розовые лепестки. Все это по-детски веселое буйство красок и форм спускалось к дорожке, посыпанной гравием, а по краям тянулся лес, густеющая зелень которого скрывала его тайны.

 Щебетали птицы, журчал ручей, под ногами хрустел гравий. Аромат цветущих азалий пропитывал воздух, пятна света переливались на извилистой ленте ручья.

 Звуки, запахи, пейзаж — все это успокаивало. Вне всякого сомнения, для такого человека, как Кэл, этого достаточно. Он и сам наслаждался, но недолго. А еще, подумал Гейдж, сунув руку в синий почтовый ящик за утренней газетой, ему просто необходимы инъекции в виде общения с Кэлом и Фоксом. Но если такие периоды затягиваются, он начинает скучать по неоновым вывескам, зеленому сукну, автомобильным гудкам, людским толпам. По действию, по энергии и анонимности казино или города.

 Если они убьют демона и сами останутся живы, нужно уехать куда-нибудь на несколько недель. В сентябре придется вернуться на свадьбу Кэла, но до этого перед ним открыт весь большой мир и множество карт, которые можно взять в руки. Может, Амстердам или Люксембург — для разнообразия.

 Или — если рассматривать вариант с Сибил — Париж. Романтика, секс, игра, мода — все в одном флаконе. Наверное, ей понравится эта идея. Как бы то ни было, она разделяет его любовь к путешествиям и хорошим отелям. Совместное путешествие может стать превосходным способом отпраздновать тот факт, что ему удалось пережить свой тридцать первый день рождения.

 Сибил должна принести ему удачу — или несчастье, будущее покажет. Такие женщины склоняют чашу весов в ту или другую сторону. И он был готов сделать ставку на удачу.

 Пару недель одних удовольствий, никаких обязательств, потом вернуться, чтобы посмотреть, как соединяют свои судьбы друзья, и каждый пойдет своим путем. Неплохой план, решил Гейдж. Легко приспосабливаемый к капризам и обстоятельствам.

 Сунув газету под мышку, он зашагал по дорожке к дому.

 На другом конце маленького деревянного мостика, перекинутого через ручей, стояла женщина. Спускавшиеся на плечи распущенные волосы отливали золотом в бледных лучах утреннего солнца. На ней было темно-синее платье с высоким воротником. Сердце Гейджа замерло — он узнал Энн Хоукинс, умершую несколько веков назад.

 На короткое мгновение, на какую-то долю секунды он увидел в ней свою мать.

 —Ты последний в череде сыновей моих сыновей. Ты мое порождение, плод любви, сотканной из страсти, холодного расчета и горькой жертвы. Вера и надежда появились раньше тебя и не должны исчезнуть. Ты предвидение. Ты и та, которая пришла из тьмы. Твоя кровь, его кровь, наша кровь. Камень снова стал целым. Ты благословлен.

 —Бла-бла-бла, — поморщился Гейдж, подумав, не испепелят ли его боги за насмешку над призраком. — Может, просто скажешь, как использовать камень, чтобы покончить со всем этим, и каждый пойдет своей дрогой?

 Энн Хоукинс склонила голову набок, и — будь он проклят — на ее лице промелькнуло материнское выражение.

 —Гнев тоже оружие, если его правильно использовать. Он сделал все, что мог, дал тебе все, что нужно. Ты должен лишь увидеть, поверить в себя и взять. Я плакала о тебе, малыш.

 —Ценю, но слезы не принесли мне пользы.

 —Ее слезы принесут — когда придут. Ты не один. Никогда не был один. Из крови и огня вышли свет и тьма. С помощью крови и огня кто-то из них победит. Ключ к предвидению, к правильным ответам уже у тебя в руке. Поверни его и смотри.

 Она исчезла, а Гейдж еще долго стоял, размышляя. Типично для женщин. Вечно все усложняют. Раздраженный, он перешел через мост и поднялся по дорожке к дому.

 Голубки были уже на кухне, и он упустил шанс в тишине и одиночестве выпить чашку кофе. Обнявшись, они целовались прямо перед кофеваркой.

 —Кончай, — Гейдж толкнул Фокса плечом, расчищая себе дорогу к кофе.

 —Еще не выпил свою первую чашку. — Фокс еще раз прижал к себе Лейлу, потом взял уже открытую банку колы. — Поэтому злой.

 —Хотите, приготовлю завтрак? — предложила Лейла. — У нас еще есть время до отъезда.

 —Ты сама доброта, — проворчал Гейдж, достал из буфета коробку хлопьев, зачерпнул горсть. — И так сойдет. — Прищурившись, он смотрел, как Фокс разворачивает газету. — Эй, я первый — я ее принес.

 —Просто проверяю результаты матчей, мистер Злюка. А «Поп-тартс[3]» тут водится?

 —Господи, как трогательно.

 —Послушай, ты ешь сухой завтрак прямо из коробки. Вот чашка и чайник.

 Нахмурившись, Гейдж посмотрел на свою руку. Точно. Кофе прогнал раздражительность, и Гейдж с непринужденной улыбкой повернулся к Лейле.

 —Доброе утро, Лейла. Ты что-то говорила на счет завтрака?

 Она рассмеялась.

 —Доброе утро, Гейдж. Наверное, это была минутная слабость. Но, поскольку настроение у меня хорошее, я отпираться не буду.

 —Отлично. Спасибо. А пока ты готовишь, я расскажу, с кем встретился на утренней прогулке.

 Лейла замерла, сжав пальцами ручку холодильника.

 —Он вернулся?

 —Не он. Она. Хотя формально призрак — это «он». Я особенно не задумывался.

 —Энн Хоукинс. — Фокс отложил газету. — Что она сказала?

 Гейдж налил себе еще кофе и рассказал о встрече.

 —Теперь все, так или иначе, ее видели, кроме Сибил. — Лейла поставила тарелку с французскими тостами на стойку.

 —Точно, и готов поспорить, что это выводит ее из себя. То есть Сибил, — уточнил Гейдж, подцепив вилкой два ломтика.

 —Кровь и огонь. Было много и того и другого — в реальности и в снах. Именно они воссоединили осколки гелиотропа. Благодаря Сибил, — напомнил Фокс. — Может, она что-нибудь придумает и на этот раз.

 —Я расскажу ей, когда она приедет днем.

 —Чем раньше, тем лучше. — Фокс щедро полил свою горку французских тостов сиропом. — По дороге в контору мы с Лейлой будем проезжать мимо дома.

 —Сибил все равно захочет, чтобы я рассказал ей сам.

 —И все же. — Фокс попробовал тост и улыбнулся Лейле. — Потрясающе.

 —Но не «Поп-тартс».

 —Лучше. Ты уверена, что мне не нужно идти с тобой в банк? Зная тебя, я не сомневаюсь, что все бумаги в порядке, но...

 —Я прекрасно справлюсь сама. У тебя сегодня напряженный день. Кроме того, с двумя моими инвесторами ссуда не будет слишком велика. Скорее, маленькая и эффективная.

 Любопытный переход от призраков к процентным ставкам, подумал Гейдж. Он перестал прислушиваться и развернул газету, которую стянул у Фокса. Затем уловил несколько фраз.

 —Сибил и Куин вкладывают деньги в твой магазин?

 —Да. — Лейла широко улыбнулась. — Это здорово. Надеюсь, и для них тоже — я постараюсь. Так чудесно, что они в меня верят. Ты знаешь, как это бывает. Вы с Кэлом и Фоксом всегда верили друг другу.

 Наверное, так и есть, и наверное, это самая осязаемая причина тесной связи всех шестерых. Энн сказала, что он не одинок. Никто из них не одинок, понял Гейдж. Может быть, именно это и склонит чашу весов на их сторону.

 Оставшись в доме один, он целый час потратил на электронные письма. В Европе у него был знакомый, профессор Линц, специалист по демонологии и фольклору. Несмотря на изобилие теорий и многословную риторику, от него, как считал Гейдж, можно было получить полезную информацию.

 А чем больше исходных данных, тем выше вероятность вытащить из шляпы счастливый билетик. Пусть Линц проверит новую гипотезу Сибил — вреда не будет. Неужели гелиотроп — их гелиотроп — является фрагментом чего-то большего, некоего источника мифической волшебной силы?

 Печатая письмо, он качал головой. Если бы кто-то за пределами круга близких друзей узнал, что большую часть времени он проводит в охоте за демонами, он бы умер со смеху. Хотя нужно признать: те, кто не входил в круг близких друзей, видели лишь то, что Гейдж позволял им видеть. И никого из них он не мог назвать другом.

 Знакомые, игроки, любовницы. Иногда они выигрывали у него деньги, иногда он у них. Гейдж мог угостить их выпивкой, а они его. Что касается женщин — не за игровым столом, — то они дарили друг другу несколько часов или даже дней, если так им обоим хотелось.

 Что легко достается, то легко тратится.

 Интересно, почему вдруг все это показалось ему еще более жалким, чем взрослый мужчина, желающий получить на завтрак «Поп-тартс»?

 Разозлившись на самого себя, Гейдж взъерошил волосы и откинулся на спинку стула. Он делал то, что ему нравится, жил так, как хотел. Даже приехать сюда, противостоять демону — его собственный выбор. И плохо, черт возьми, если первая неделя июля станет для него последней. Но жаловаться грех. Ему тридцать один год, и он успел повидать мир. Время от времени он вел довольно-таки роскошную жизнь. И не прочь еще несколько раз вернуться к той роскоши. Еще несколько бросков игральных костей, еще несколько сдач. Если нет, придется зафиксировать убытки.

 Он уже добился главной цели в жизни. Уехал из Холлоу. И уже пятнадцать лет на удар отвечал ударом, еще более сильным.

 В ту ночь старик напился, вспоминал Гейдж. Напился в стельку после воздержания, которое длилось насколько месяцев. В такие периоды было еще хуже, чем когда он просто пил.

 Лето, подумал Гейдж. Августовская ночь, когда казалось, что сам воздух пропитан потом. В квартире было чисто, потому что старик держался с апреля. Но на третий этаж над боулинг-центром все поднимался и поднимался пропитанный потом воздух и скапливался здесь, словно насмехаясь над неумолчным гудением кондиционера. Даже после полуночи в квартире было влажно, и, едва переступив порог, Гейдж пожалел, что не отправился к Кэлу или Фоксу.

 Но он вернулся со свидания — того рода, когда парню нужно отделиться от друзей, чтобы иметь шансы на успех.

 Полагая, что отец в постели — спит или пытается заснуть, — он снял туфли и прошел на кухню. Там стоял кувшин, наполовину заполненный чаем со льдом, растворимой дрянью, которая всегда казалась слишком сладкой или слишком горькой, как ее ни разводи. Но Гейдж выпил два стакана и принялся искать еду, чтобы утолить разыгравшийся аппетит.

 Ему хотелось пиццы. Боулинг и гриль-бар уже закрылись, так что с этой мыслью пришлось расстаться. Он нашел половину сэндвича с тефтелями, явно двухдневной давности. Но на такие мелочи подростки не обращают внимания.

 Он съел сэндвич стоя, прямо над раковиной.

 Потом убрал за собой. Гейдж слишком хорошо знал, как пахнет в доме во время запоев отца. Прокисшая еда, мусор, пот, выдохшийся виски и дым. Хорошо, что, несмотря на жару, в квартире был нормальный запах. Не такой приятный, как в доме Кэла или Фокса. Там всегда были цветы, свечи или девчачьи вазочки с лепестками, а также особый аромат. Женский, как считал Гейдж, — от лосьонов для кожи и духов.

 По сравнению с домами друзей его квартира была настоящей дырой, куда не захочется привести девушку, подумал он, оглядываясь. Но в данный момент не так уж плохо. Мебель старая и потертая, стены не мешает покрасить. Может, осенью, когда станет прохладнее, они со стариком займутся ремонтом.

 И купят новый телевизор, из тех, что не старше десяти лет. Летом, когда они оба работали на полную ставку, дела пошли на лад. Часть заработка он откладывал на новые наушники, но для такого дела можно выделить половину отложенного. До начала занятий в школе остается пара недель — то есть еще две зарплаты. Да, новый телевизор — это неплохо.

 Он убрал стакан, закрыл буфет. На лестнице послышались шаги отца. Гейдж все понял.

 Оптимизм вытек, подобно струйке воды. Осталась лишь тяжесть в душе. Глупо, подумал он. Глупо надеяться, что старик останется трезвым. Глупо верить, что в этой квартире, похожей на крысоловку, может появиться что-нибудь приличное.

 Гейдж вошел к себе в комнату, закрыл дверь. Потом подумал: какого черта? Посмотрим, что этот пьяный сукин сын скажет в свое оправдание.

 Он вышел в коридор и стоял, разозленный, зацепив большие пальцы рук за карманы джинсов, готовый взмахнуть красной тряпкой перед носом быка. Отец распахнул дверь.

 Билл Тернер покачнулся и ухватился за дверной косяк. Лицо его раскраснелось от подъема по лестнице, жары и спиртного. Даже с противоположного конца комнаты Гейдж чувствовал запах пропитанного виски пота, выступавшего из всех пор на теле отца. Футболка была влажной под мышками и на груди. В мутных глазах, остановившихся на Гейдже, плескалась злоба.

 —Что вылупился?

 —Да вот, смотрю на пьяницу.

 —Пара бутылок пива с друзьями не делают меня пьяницей.

 —Похоже, я ошибся. Ты пьяный лгун.

 Злоба в его взгляде сгустилась. Гейдж подумал, что это похоже на приготовившуюся к броску змею.

 —Попридержи язык, парень.

 —Я должен был знать, что ты не выдержишь. — Хотя отец держался целых пять месяцев. Не напился даже на день рождения Гейджа, и именно тогда у него появилась надежда. Впервые с тех пор, как он начал пить, отец умел удержаться на день рождения сына.

 Разочарование, обида от того, что его предали, оставляли более глубокие раны, чем удары ремня. Убивали последние капли надежды.

 —Не твое дело, — огрызнулся Билл. — Это мой дом, не указывай, что мне делать в собственном доме.

 —Это дом Джима Хоукинса, а я плачу за квартиру наравне с тобой. Опять пропил всю зарплату?

 —Я перед тобой не отчитываюсь. Заткни пасть, или...

 —Что? — с вызовом произнес Гейдж. — Ты пьян и на ногах не держишься. Что ты можешь сделать, черт возьми? Хотя мне плевать, — с отвращением бросил он, повернулся и шагнул к двери в свою комнату. — Хорошо бы ты сдох от пьянства, и дело с концом.

 Билл был пьян, но быстр. Он метнулся к сыну и прижал спиной к стене.

 —Паршивец. Ты всегда был паршивцем. Лучше бы ты вообще не родился.

 —Ты тоже. А теперь убери от меня свои лапы.

 Два быстрых удара, и у Гейджа зазвенело в ушах, на губе выступила кровь.

 —Пора бы тебе научиться уважению, черт возьми.

 Гейдж помнил первый удар, помнил, как его кулак врезается в лицо старика, помнил удивление в глазах отца. Что-то — старый торшер — с грохотом упало на пол, кто-то ругался на чем свет стоит. Он сам?

 Следующая отчетливая картина: он стоит над распростертым на полу отцом, лицо которого все в синяках и кровоподтеках. Кулаки болят — от ударов и от заживления распухших, окровавленных суставов. Воздух со свистом вырывается из легких, по всему телу ручьями течет пот.

 Сколько он избивал отца? Ярость, кровавой пеленой застившая глаза, теперь рассеялась, оставив ледяное спокойствие.

 —Если ты еще хоть раз в жизни прикоснешься ко мне, попробуешь поднять на меня руку, я тебя убью. — Гейдж присел на корточки, чтобы убедиться, что старик его слышит. — Клянусь. Через три года я уеду. И если за это время ты сдохнешь от пьянства, мне плевать. Теперь плевать. Все эти три года я буду жить тут. Свою часть арендной платы отдаю прямо мистеру Хоукинсу. Ты не получишь ни цента. Я сам буду покупать себе еду и одежду. От тебя мне ничего не нужно. Но как бы ты ни напивался, постарайся не забывать одну вещь. Только попробуй меня ударить, козел, и ты мертвец.

 Гейдж встал, прошел в свою комнату и закрыл дверь. Завтра нужно купить замок. Нечего этому ублюдку тут делать.

 Он может уйти. Обессиленный, Гейдж сел на край кровати и закрыл лицо руками. Собрать свои вещи и заявиться к Кэлу или на ферму Фокса. Они его всегда примут.

 Такие уж они люди.

 Нет, нельзя. Он должен доказать старику и самому себе, что не отступит. Три года до совершеннолетия, а потом свобода.

 Не совсем точно, подумал теперь Гейдж. Он выдержал, и старик больше не посмел поднять на него руку. А по прошествии трех лет уехал. Но свобода? Это совсем другая история.

 Ты не расстаешься с прошлым, размышлял он, тащишь его за собой на толстой, прочной цепи, как бы ни старался заглядывать вперед. Можно его довольно долго игнорировать, но избавиться все равно не удастся. Эта цепь могла растянуться на десять тысяч миль, но Холлоу, люди, которых он любил, и судьба все время тянули его назад.

 Оторвавшись от компьютера, Гейдж спустился на кухню за очередной порцией кофе. Устроившись за кухонным столом, он принялся раскладывать пасьянс. Карты — цвет, форма, звук, с которым они ложились на стол, — успокаивали его. Услышав стук в дверь, он взглянул на часы. Для Сибил рановато. Гейдж оставил карты на столе, радуясь, что это простое занятие отвлекло его мысли от прошлого. И от женщины.

 Распахнув дверь, он увидел стоявшую на террасе Джоанну Барри.

 —Привет.

 Она молча смотрела на него. Ее темные волосы были заплетены в косу. Ясные глаза на миловидном лице, стройное тело, обтянутое джинсами и хлопковой рубашкой. Она погладила его по щеке и расцеловала в лоб, щеки и губы — так Джо всегда приветствовала тех, кого любила.

 —Спасибо за орхидею.

 —Пожалуйста. Жаль, что не застал тебя. Зайдешь? Ты не торопишься?

 —Зайду, но на пару минут.

 —Наверное, там найдется, чем тебя угостить. — Гейдж повел ее на кухню.

 —У Кэла замечательный дом. Я не перестаю удивляться.

 —Чему?

 —Тому, что он — все вы — взрослые мужчины. Что Кэл взрослый мужчина, у которого собственный красивый дом с чудесным садом. Иногда — довольно часто — я просыпаюсь с мыслью, что мне пора будить детей и собирать в школу. Потом я вспоминаю: дети выросли и разъехались. И чувствую облегчение и грусть одновременно. Я скучаю по своим маленьким мальчикам.

 —Вам от нас не избавиться. — Зная вкусы Джо, Гейдж отверг все разновидности газированной воды. — Могу предложить тебе воду или нечто похожее на грейпфрутовый сок.

 —Я не хочу, Гейдж. Не беспокойся.

 —Могу заварить чай — или сами заварите. Наверное... — Он умолк, заметив слезу, скатившуюся у нее по щеке.

 —Что? В чем дело?

 —В записке, которую ты мне оставил вместе с орхидеей.

 —Я хотел с вами поговорить. Заехал сначала к матери Гейджа, а...

 —Знаю. Мне Франни рассказала. Ты написал: «Потому что вы никогда меня не бросали. И я точно знаю — не бросите».

 —Все так.

 Вздохнув, Джо обняла его, уткнулась головой в плечо.

 —Как только у тебя появляются дети, вместе с ними приходят тревоги и сомнения. Правильно ли ты поступил? Нужно ли было делать то или говорить это? А потом вдруг обнаруживается, что дети выросли. Но ты не перестаешь тревожиться и сомневаться. Что я могла еще сделать, не забыла ли это сказать? И если повезет, однажды кто-нибудь из детей... — Она отстранилась и посмотрела Гейджу в глаза. — Я всегда считала тебя своим сыном, и Франни тоже. Кто-то из детей пишет записку, слова которой проникают тебе прямо в сердце. И тревога проходит. — Всхлипнув, она улыбнулась. — Хотя все лишь на мгновение. Спасибо тебе за это мгновение, малыш.

 —Без вас с Франни я бы не справился.

 —Мне кажется, тут ты ошибаешься. Но мы здорово помогли. — Теперь она рассмеялась и крепко обняла его. — Мне нужно идти. Приезжай, мы тебя всегда ждем.

 —Обязательно. Я вас провожу.

 —Не говори глупостей. Я знаю дорогу. — Джо шагнула к двери, затем оглянулась. — Я молюсь за вас. Всем — ты же меня знаешь. Иисусу, Богоматери, Будде, Аллаху и так далее. На всякий случай. Хочу, чтобы ты знал: не проходит и дня, чтобы я не молилась за всех вас. Донимаю все высшие силы, какие только есть. С вами все будет хорошо — со всеми. Другого ответа я не приму.