• О'Харли, #2

Глава 11

 Как ему хотелось верить Мадди! В какой-то момент этой долгой и мучительной для него ночи ему вдруг подумалось: что, если бы он поверил в ее искренность, в ее любовь? Ведь это могло бы изменить всю его жизнь. Вот только в какую сторону?

 Но ее прикосновения были так легки и ласковы, взгляд был полон такой нежности! И он отринул все свои сомнения и недоверие — хотя бы на эту ночь.

 Он целовал ее ладони, будто не умел выразить свои чувства словами. Она растроганно улыбнулась этой беспомощной, какой-то детской ласке.

 Они опустились на уже смятую ею постель, забыв выключить бра. Он осыпал ее лицо жаркими поцелуями, вкладывая в них страстную надежду на исцеление. И глаза ее потемнели от любви и жалости к этому большому и такому несчастному ребенку.

 — Как же я по тебе соскучился! — шептал он.

 — А я так ждала, когда ты приедешь. Ложусь вечером спать, а сама думаю: вот проснусь утром, а ты уже здесь. Сегодня утром так и будет.

 Она поцеловала его в плечо, и они бесконечно нежно ласкали друг друга, будто поверить не могли, что уже вместе, рядом, а потом снова сливались в долгом самозабвенном поцелуе.

 Желание горячило им кровь, но они его сдерживали, будто оба чувствовали, что на этот раз не они зависят от времени, а оно — от них. Сегодня была их ночь.

 Горячая благодарность за то, что он есть, за его бесконечную нежность и пылкость переполняла ее, и она изливала ее в щедрых, безоглядных ласках, выражая в них всю свою сердечность и преданность.

 Желанная и страстная, она чутко отзывалась на каждое его прикосновение, на каждую невысказанную просьбу, освежая его душу долгожданным весенним дождем, что смывает прошлую боль и страдания и вместо них помогает взрасти вере и надежде. Он не знал, как вознаградить ее за все это… Разве только безграничной нежностью и любовью.

 Благоговейные и трепетные ласки постепенно сменились все разгорающейся страстью, и ее очищающий, неистовый взрыв унес их на вершину блаженства…

 После завтрака Мадди не находила себе места от волнения. Всего через несколько часов настанет решающий момент. Она всей душой рвалась в театр.

 — Я думал, ты пойдешь туда только днем, — заметил Рид, сидя за рулем и подчиняясь подсказкам Мадди, которая уже знала, как быстрее добраться до театра.

 — Сегодня у нас не будет репетиции, но сейчас там происходит самое важное и решающее.

 — Сейчас? Разве не вечером?

 — Вечером ничего не будет, если днем не подготовить освещение, декорации, занавес и… Сейчас будет поворот направо, потом еще раз направо.

 Двигаясь в густом потоке машин, он сбавил скорость, следуя ее указаниям.

 — Вот уж не думал, что актеров так волнует техническая сторона спектакля.

 — Без тщательной подготовки мюзикл не произведет настоящего эффекта. Попробуй представить себе «Я и король» без тронного зала или «Клетку» без ночного клуба… Вон, смотри, там есть местечко. — Высунув голову из окна, она показала ему, куда поставить машину. — Твоя машина уместится?

 Усмехнувшись, Рид ловко подал машину задом и поставил ее точно между двумя другими машинами на стоянке.

 — Ну как, порядок?

 — Полный порядок. — Она поцеловала его. — Ты молодец. Рид, я так рада, что ты уже здесь! Или я это уже говорила?

 — И не раз. — Он притянул ее к себе. — Нужно было уговорить тебя остаться в постели. Чтобы ты могла отдохнуть, — поспешил он добавить, когда она удивленно подняла брови. — Посмотри на себя! Ты же вся издергалась!

 — Это естественно в день премьеры. Вот если бы я была спокойна, тогда другое дело. И нужно же тебе посмотреть, на что уходят твои деньги. Идем скорее. — Она вышла из машины и ждала его на тротуаре. — Посмотришь, что творится за кулисами.

 Они вошли в театр через служебный вход. Мадди помахала охраннику и потащила Рида внутрь. Пронзительно взвизгнула и умолкла электропила. Рид растерялся, увидев множество людей в рабочих комбинезонах и халатах, которые перекрикивались, ругались, бегали, суетились, на минутку останавливались, чтобы выслушать какие-то указания, затем со всех ног бросались их выполнять.

 Все вместе производило на него впечатление сумасшедшего дома.

 Он не мог поверить, что всего через несколько часов все будет готово к поднятию занавеса. Повсюду нервно метались артисты, еще незагримированные. Пыль стояла столбом, на полу валялись мотки проводов, инструменты, обрывки бумаги и веревок.

 Стоящий на авансцене человек в наушниках широко развел руки, что-то сказал в микрофон и поводил руками. Квадрат света на заднике, повинуясь его указаниям, немного сместился в сторону.

 — Ты знаком с режиссером по освещению?

 — Немного, — сказал Рид, глядя, как тот сделал по сцене несколько шагов вправо.

 — Понимаешь, свет всех прожекторов в каждый момент должен подаваться в какое-то одно место. Так вот он руководит освещением авансцены, а его помощник — освещением задника.

 — А сколько всего прожекторов?

 — Точно не знаю, но много.

 — Шоу начинается в восемь. Неужели этого нельзя было сделать заранее?

 — Вчера режиссер внес некоторые изменения в мизансцены. Не волнуйся, спектакль начнется ровно в восемь.

 Рид недоверчиво огляделся. В нескольких местах стояли большие клети из досок, на колесиках, одни раскрытые, другие накрытые крышкой. По полу змеями вились толстые и тонкие кабели, повсюду торчали стремянки. На высоко поднятой лебедке рабочий возился с осветительными приборами. Неподалеку другой человек старался перекричать шум и размахивал руками, подавая кому-то команду «Вира!». Наконец, когда черный занавес начал медленно опускаться и замер по его сигналу, он показал большой палец и вытер пот со лба.

 — Это они регулируют высоту опускания занавесов и декораций, — объяснила ему Мадди. — К ним прицеплены грузила, и рабочие должны определить, на сколько их опускать и поднимать. Идем, я покажу тебе машинную галерею, они там творят настоящие чудеса.

 Мадди стала пробираться за кулисы, осторожно обходя ящики и коробки, огибая стремянки. Сверху свисали какие-то веревки, повсюду тянулись провода. Рид увидел курицу из резины, подвешенную за клюв рядом с предметом, похожим на электрический ящик, который рабочие прибивали к деревянной панели.

 — Мисс О'Харли! — Один рабочий обернулся и приветливо улыбнулся. — Прекрасно выглядите!

 — Главное, постарайтесь, чтобы я хорошо выглядела вечером.

 Вдоль задней стены выстроились в ряд высокие ящики, пестреющие наклейками с названиями спектаклей. Мадди протиснулась в узкий проход между последним занавесом и ящиками.

 — В этом театре приходится ходить под сценой, чтобы в очередной мизансцене появиться из-за кулис с другой стороны. Здесь, сзади, тесновато.

 — Неужели нельзя было устроить так, чтобы…

 — Ничего, мы привыкли приспосабливаться к разным условиям. — Мадди взяла его за руку и провела сквозь узкий проем. — Теперь идем вверх. — Они поднялись по узкой шаткой лесенке и нырнули в другой проем.

 Риду показалось, будто он очутился на палубе корабля, попавшего в жестокий шторм. Повсюду болтались веревки, то толстые, как канат, то тонкие и гибкие. Они свисали откуда-то сверху и свивались на палубе витками, как представлялось Риду, без какого-либо порядка и смысла. Еще множество веревок были собраны вместе и перекинуты через длинную металлическую рейку так, что концы их свисали вниз.

 В углу помещения торчал кое-как втиснутый маленький столик, сейчас весь заваленный бумагами, прижатыми переполненными пепельницами. Несколько человек связывали веревки с ловкостью опытных матросов. Здесь царил характерный для театра запах джутовых канатов, табака и пота.

 — Это веревочный цех, — пояснила Мадди. — В Штатах их осталось совсем немного. А жаль! Веревки и мешки с песком дают больше возможности для маневрирования, чем противовесы. Все движущиеся декорации управляются отсюда, сверху. А это занавес из нитей бус. — Она погладила связанные вместе веревки с каким-то ярлычком. — Он весит больше пятисот фунтов. Когда он должен опуститься в третьем акте, режиссер отдает команду машинисту по переговорному устройству. А осветитель направляет на него прожектора.

 — Вроде не очень сложно.

 — Конечно. Если не поступает сразу несколько команд, а задник такой тяжелый, что веревками управляют целых три человека. Это большое шоу. Ребята, которые работают наверху, едва успевают передохнуть и выпить кофе.

 — Откуда ты все это знаешь?

 — Я же провела в театре всю свою жизнь. — В дверь вбежал какой-то человек и стал объяснять что-то рабочим, которые возились с веревками. — Идем на мостик. Посмотришь, как выглядит сцена сверху. Тебе будет интересно.

 Она стала пробираться между веревками, пролезла под металлическим брусом и вышла на узкую металлическую платформу. Далеко внизу возились рабочие сцены. Хотя отсюда все казалось не более четким и организованным, благодаря пояснениям Мадди, Рид начал понимать работу бригады.

 — Если наверху нужно что-то нарисовать, то художники и маляры забираются на этот мостик. — Она посмотрела вниз и покачала головой. — Я бы не смогла здесь работать.

 Снизу послышалась короткая команда, и задник медленно опустился. На нем стало плясать пятно света, то расширяясь, то сужаясь, после чего замерло. Мадди нервно побарабанила по перилам мостика.

 — Это для моего выхода в первом акте, третья сцена.

 — Мне кажется, ты волнуешься.

 — Не то слово, я боюсь.

 — Почему? — Он взял ее за руку. — Ты же не в первый раз выходишь на сцену.

 — Но это шоу я буду играть в первый раз, — возразила она. — А это всегда ужасно страшно… Ой, смотри! Вон твой отец. — Мадди показала на сцену. — Кажется, он разговаривает с управляющим театром. Тебе лучше спуститься к ним.

 — Нет, я останусь здесь, с тобой.

 Он начал понимать, что примчался среди ночи в Филадельфию не потому, что не доверял ей, и пришел сейчас в театр не потому, что ему больше нечем было заняться. Он сделал все это потому, что ему хотелось быть с ней рядом, потому что чувствовал: его место там, где находится она. Она стремится к мечте, к чему-то нереальному. Может, то же происходит и с ним? И ему страшно было подумать, что эта мечта так и останется мечтой.

 В тридцати футах над сценой, на узком металлическом мостике он испытал страх падения — но не физического — на далекий пол.

 — Давай спустимся. — Его потянуло к этому шуму и суете незнакомых людей, чтобы отвлечься от того, что зрело внутри его.

 — Давай. А вон и мои родные. — Ее волнение сменилось радостью, и она обвила рукой талию Рида. — Это папа. Видишь вон того худого невысокого мужчину, который что-то объясняет плотникам? Он прекрасно разбирается во всех тонкостях театрального дела. Может работать и директором, и хореографом, но это не для него. — Она с любящей улыбкой смотрела вниз. — Вот сцена, это для папы.

 — А для тебя?

 — Говорят, я больше всего напоминаю папу. А вон стоит моя мама. Видишь ту красивую женщину с малышом? Это она с моим племянником, Крисом. Вчера он заявил, что хочет стать осветителем, потому что они поднимаются на лифте. А рядом моя сестра Эбби. Правда, красавица?

 Рид посмотрел вниз и остановил взгляд на стройной женщине с волнистыми белокурыми волосами. Хотя вокруг царил настоящий хаос, она выглядела необычайно довольной и радостной. Положив руку на плечо другому мальчугану, она показывала на зал.

 — Наверное, она объясняет Бену, где они будут сидеть сегодня вечером. Но он больше радуется тому, что завтра они поедут в Нью-Йорк. У Дилана там встреча с издателем.

 Рид видел, как Дилан нагнулся и, подхватив Криса, усадил себе на плечи. Мальчишка испустил вопль восторга.

 — Чудесные мальчишки, — с невольной завистью сказала Мадди и осеклась. «У тебя и без того все хорошо», — напомнила она себе. — Идем поздороваемся.

 Вернувшись на сцену, Мадди осторожно обошла лежащие на ней разноцветные пятна яркого света. Вечером они будут освещать ее. Услышав сигнал, она поспешно оттащила Рида в сторону: сверху торжественно опускался тяжелый, сверкающий бусинами занавес.

 — Красиво, правда?

 Рид внимательно посмотрел на веревки, унизанные тысячами крупных бусин.

 — Да, очень эффектно!

 — Мы используем его в сцене, когда я представляю себя балериной, а не стриптизершей, и, конечно, кружусь по сцене и падаю прямо в руки Джонатана. В театре — как и в мечтах — здорово то, что ты можешь осуществить все, что хочется. Когда они прошли мимо еще одного занавеса, Мадди услышала громкий голос отца:

 — Будь я проклят, если это не Валентайн! — Фрэнк О'Харли, невысокий, худощавый и стройный, тепло обнял рослого и крупного Эдвина. — Моя девочка говорила, что вы финансируете эту пьесу. — Он откинул голову и восхищенно посмотрел на старого знакомого. — Сколько же прошло лет?

 — Много, очень много! — Эдвин радостно пожал ему руку. — А вы нисколько не изменились.

 — Просто вы стали чуть хуже видеть.

 — И вы, Молли. — Эдвин нагнулся и поцеловал ее в щеку. — Как всегда, очаровательная и милая.

 — Не верьте ему, зрение у вас в полном порядке, — успокоила его Молли, тоже целуя его. — Очень рада увидеться со старым другом.

 — Я никогда вас не забывал. И знаете, Фрэнк, я по-прежнему завидую вам из-за вашей жены.

 — В таком случае я не позволю вам снова поцеловать ее. А вот Эбби вы, наверное, и не помните.

 — Одна из трех малюток! — Он взял в свои крупные ладони изящную ручку Эбби. — Невероятно. Которая из них?

 — Средняя, — весело улыбнулась Эбби.

 — Не вам ли я менял пеленки!

 Эбби рассмеялась и повернулась к Дилану:

 — Это мой муж, Дилан Кросби. Мистер Валентайн — старый и близкий друг нашей семьи.

 — Кросби! Я читал ваши работы. Кажется, над одной из ваших книг вы работали с моим сыном?

 — Верно. — Ощутив в своей руке теплую ручонку Бена, Дилан ласково сжал ее. — Вы как раз уезжали, поэтому мы и не встретились.

 — И внуки! — Эдвин еще раз взглянул на Фрэнка и Молли, потом присел на корточки перед ребятами. — Какая симпатичная парочка! Будем знакомы. — Он серьезно поздоровался с каждым мальчиком. — Вот еще о чем я так мечтаю, Фрэнк.

 — Я люблю этих чертенят, — подмигнув мальчикам, признался Фрэнк. — К следующей зиме Эбби собирается подарить нам еще одного.

 — Поздравляю! — Эдвин не смог скрыть свою зависть, но искренне радовался за них. — Если у вас нет других планов, я приглашаю всех на обед перед шоу.

 — Мы же О'Харли, — напомнил ему Фрэнк. — А значит, никогда не строим незыблемых планов. А как поживает ваш сын, Эдвин?

 — Прекрасно. Вообще-то он… Ну да, вот он. С вашей дочерью.

 Фрэнк обернулся и в пятне света увидел Мадди, которая держала за руку высокого худощавого красивого молодого человека. И увидел ее глаза, теплые, сияющие и чуточку неуверенные. Его девочка влюблена! Сердце у него дрогнуло от боли, смешанной с радостью. Он растрогался, когда Мадди переплела свои пальцы с его.

 Она представила отцу Рида, и он бросил на него проницательный взгляд, желая убедиться в правильности выбора своей дочери.

 — Значит, сейчас вы — глава «Валентайн рекордс», — заговорил Фрэнк, сразу ухватив быка за рога. — Ну и как идут дела, хорошо?

 — Надеюсь.

 Перед Ридом стоял человек небольшого роста, немолодой, но живой и энергичный. На его лице ярко сияли голубые глаза. Рид поразился тому, что, глядя на него, он видит Мадди. Внешнее сходство было неявным. То, что делало их похожими, шло изнутри, от сердца. Видимо, именно поэтому этот маленький человечек сразу вызвал его симпатию, и он инстинктивно насторожился, опасаясь новой привязанности.

 — Компания звукозаписи — это трудное дело, — продолжал Фрэнк. — Требует у руля твердой, надежной руки. Ты женат, сынок?

 Рид против воли улыбнулся:

 — Нет, не женат.

 — И никогда не был?

 — Пап, я уже показывала тебе, как мы изменили финал? — Взяв отца за руку, Мадди оттащила его к кулисам. — Ты что делаешь, папа?!

 — А в чем дело? — Улыбнувшись, он поцеловал ее в щеку. — Боже, какое же у тебя личико. Свежее, что ягодка!

 — Не льсти, а то получишь по носу. — Она отвела его за стол режиссера, чтобы рабочие могли вытащить на сцену ящик. — Перестань приставать к Риду с расспросами. Это так… так заметно!

 — Заметно то, что ты — моя дочка, и я имею право позаботиться о тебе — когда нахожусь рядом.

 Сложив на груди руки, она наклонила голову.

 — Как ты считаешь, папа, ты хорошо меня воспитал?

 — Еще бы!

 — Ты можешь назвать меня разумной и ответственной?

 — Конечно! — Фрэнк гордо выпятил грудь. — Посмел бы кто назвать тебя легкомысленной и безответственной, я бы ему показал!

 — Хорошо. — Она поцеловала его в щеку. — Тогда успокойся, О'Харли, и не приставай к нему! — Потрепав его по щеке, она вернулась на сцену. — Насколько мне известно, днем у всех есть какие-то дела. — Она выразительно подмигнула матери. — Лично мне пора позаниматься и размяться перед спектаклем.

 Она разогревалась медленно, во избежание травмы осторожно разминая мышцы. В зале была она одна. Она и зеркальная стена. В расположенной рядом костюмерной гудела стиральная машина. Дальше по коридору, в маленькой кухне, кто-то громко хлопнул дверцей холодильника. Прямо за дверью зала присели отдохнуть двое рабочих, до нее доносились их голоса. А здесь была только она и стена из зеркал.

 Это Макки придумал сцену с мечтой Мэри, чтобы ввести в шоу балетный номер. Когда Мад-ди возразила, что уже полгода не танцевала на пуантах, он только посоветовал ей отыскать свои балетки и хорошенько позаниматься. И ей пришлось заниматься еще и в балетном классе, так что времени на отдых оставалось еще меньше. Но она надеялась, что ее труды не пропадут понапрасну.

 Она сотни раз проходила свой номер, наизусть помнила все па и музыку, которая звучала у нее в голове. Но все равно особенно волновалась из-за этого номера.

 Первые четыре минуты этой сцены она проведет одна. Одна, в мерцающем синем свете, а позади нее будет сиять и переливаться занавес из бусин. Зазвучит музыка… Мадди включила магнитофон и заняла позицию перед зеркалом. Она взмахнула руками и, плавно перекрестив их, обняла себя за плечи. Медленно, словно завороженная, она встанет на пуанты и начнет танцевать…

 Шум и грохот за дверями будто растаяли вдали. Один за другим несколько грациозных пируэтов. Она уже не Мэри, а ее самая заветная мечта. Jete с простертыми вперед руками. Это нужно сделать легко, будто в полете. Она была мечтой, иллюзией, рожденной музыкой балериной в пачке и в белом венчике. Легкость, плавность. Она представляла свои руки гибкими, как струи воды, хотя по жилам текла кровь, придавая ей силу исполнить серию фуэте. Она сплела руки над головой, исполняя арабеску; в этой позе ей предстоит застыть на несколько секунд, до момента появления Джонатана, после чего они вместе исполнят лирическое па-де-де.

 Мадди опустила руки и потрясла ими, расслабляя мышцы. Дальше ей было нечего делать без партнера. Она подошла к магнитофону и нажала кнопку перемотки, чтобы повторить все еще раз.

 — Я еще ни разу не видел, чтобы ты так танцевала.

 Она быстро оглянулась и увидела стоящего в дверях Рида.

 — Обычно я танцую иначе. — Она остановила перемотку. — Я не знала, что ты здесь.

 — Ты меня постоянно удивляешь, — проговорил он, войдя в зал. — Если бы я тебя не знал, то подумал, что попал на репетицию примы-балерины.

 Она со смехом отклонила комплимент:

 — Несколько классических па еще не «Лебединое озеро».

 — Но ты могла бы его танцевать, если бы захотела, верно? — Он взял из ее рук полотенце и сам промокнул ей выступивший на висках пот.

 — Не знаю. Вероятно, я могла бы танцевать «Спящую красавицу» и очень хочу танцевать степ.

 — То, что потерял балет, выиграл Бродвей.

 — Говори, говори, — рассмеялась она. — Мне это нужно.

 — Мадди, ты провела здесь уже почти два часа. Так ты устанешь еще до начала шоу.

 — Сегодня я чувствую в себе столько сил, что могла бы сыграть это шоу хоть три раза подряд!

 — А подкрепиться?

 — Кажется, рабочие готовят гуляш. Если я немного поем около пяти или шести, мне хватит на первый акт.

 — А я хотел вывести тебя на прогулку.

 — Ой, Рид, я не могу перед спектаклем! Давай погуляем после, хорошо? — Она взяла его за руки. — А потом где-нибудь поужинаем.

 — Ну хорошо. — Даже после танца ее руки были слишком холодными и напряженными. Он не знал, как ее успокоить. — Мадди, ты всегда так волнуешься перед премьерой?

 — Всегда.

 — Даже если ты уверена, что все пройдет хорошо?

 — Даже если я в этом уверена, все равно я должна сделать все, чтобы добиться успеха. Потому я и волнуюсь. Хорошее даром не достается.

 — Да. — Он пристально смотрел на нее. — Да, не достается.

 Сейчас они говорили не о премьере, и вообще не о театре. Незаметно для себя он с силой сжал ее руки:

 — Ты серьезно думаешь, что если упорно и страстно мечтать о чем-либо, то ты это получишь?

 — Конечно.

 — Это касается и нас? Мадди прерывисто вздохнула:

 — Да.

 — Даже если у нас нет шансов?

 — Здесь все зависит не от шансов, Рид, а от самих людей, от их желания.

 Он выпустил ее руки и отошел в сторону. Как тогда, на мостике, он испытал мгновенный страх падения.

 — Хотелось бы мне быть таким же оптимистом, как ты. Хотелось бы и мне верить в чудеса.

 Надежда, что расцветала в ней, сникла.

 — Мне тоже этого хотелось бы.

 — Ты придаешь слишком много значения браку. — Он видел в зеркале отражение ее напряженно застывшей маленькой гибкой фигурки.

 — Да, потому что меня воспитывали в уважении к своим обязанностям, к данному мною слову. Глядя на своих родителей, я поняла, что с заключением брака отношения между мужчиной и женщиной не обрываются, а закрепляются на всю жизнь. Поэтому я и придаю такое значение браку.

 — Но брак — это контракт, — уточнил он, словно убеждая самого себя. — Юридический акт, который вовсе не связывает людей навек. И ты, Мадди, и я знаем, что такое контракт. И можем его подписать.

 Она хотела что-то сказать, но запнулась и еле выговорила:

 — Прости, я не поняла.

 — Я сказал, что мы подпишем контракт. Для тебя это оказалось важнее, чем я думал. А для меня это не имеет значения. Сделаем анализ крови, получим лицензию, и все готово.

 — Анализ крови. — У нее вырвался еле слышный стон, и, пошатнувшись, она оперлась на стоящий позади столик. — Лицензия. Что ж, определенно это положит конец всякой романтической чепухе, верно?

 — Это всего лишь формальность. — В груди у него что-то тяжело шевельнулось, когда он повернулся к ней. Он понимал, что заключает себя в клетку. Но не понимал, зачем он это делает. — Я не очень знаю, как полагается по закону, но в понедельник мы можем съездить в Нью-Йорк и все выяснить. А во вторник вечером ты вернешься к началу шоу.

 — Мы не станем нарушать из-за этого наши планы, — тихо сказала она. Она давно знала, что ей будет с ним трудно, но никогда не думала, что он способен нанести такой удар. — Я благодарна тебе за предложение, Рид, но отказываюсь. — Ударив по кнопке магнитофона, она запустила музыку.

 — Что ты хочешь этим сказать? — Он удержал ее за руку.

 — То, что сказала. Извини, но мне нужно репетировать.

 Никогда она не говорила с ним таким холодным, сухим тоном.

 — Ты хочешь брака, и я на него согласен. Что еще тебе нужно, Мадди?

 Она отвернулась.

 — Много, гораздо больше того, что ты хочешь мне дать. Боюсь, даже больше того, что ты способен дать. Черт возьми, не нужна мне эта бумага с печатью! Не нужны мне твои одолжения! Ах, Мадди хочет замуж, а поскольку мне все равно, мы подпишемся, где нам укажут, и сделаем ее счастливой. Так вот, убирайся к черту!

 — Я не это имел в виду. — Он хотел взять ее за плечи, но она вырвалась.

 — Я знаю, что ты имел в виду, прекрасно знаю. Брак — только контракт, а контракт можно разорвать. Может, ты хотел бы включить в него пункт, предусматривающий автоматический разрыв контракта в тот момент, когда он тебе надоест! Нет, благодарю.

 Неужели это действительно звучало так холодно, так презрительно?! У Рида голова пошла кругом.

 — Мадди, я пришел сюда, не предполагая, что все так обернется. Просто так получилось.

 — Неожиданно для тебя, да? — В ее голосе прозвучал ядовитый сарказм, тоже впервые по отношению к нему. — Слушай, почему бы тебе не вернуться к своей работе?

 — Чего ты хочешь? Чтобы я, как в старые времена, опустился на одно колено и сделал тебе предложение? Разве мы не выше этого?

 — Мне надоело объяснять тебе, чего я хочу. — Глаза ее гневно сверкнули. — Через несколько часов мне выступать, и ты уже сделал все, чтобы осложнить мне выступление. — Уйди, Рид, оставь меня!

 Поймав такт, она снова начала репетировать свой танец и не остановилась, когда он вышел, тихо притворив за собой дверь. Она танцевала под поэтическую, нежную музыку, и слезы текли у нее по лицу.