- О'Харли, #2
Глава 2
Прошло около недели, прежде чем Рид выкроил время для посещения репетиционного зала. Отчасти ему удалось оправдать для себя этот визит интересами бизнеса. Правда, раньше он и не думал принимать непосредственное участие в постановке пьесы. Считал, что для того, чтобы быть в курсе, достаточно время от времени встречаться с продюсером и просматривать счета. Риду были ближе и понятнее счета со стройными колонками цифр и гроссбухи, чем шум и бестолковая, как ему казалось, суета во время репетиций. С другой стороны, будет только полезно проследить за тем, как расходуются его деньги, особенно если они идут и на оплату работы странноватой девушки с такой открытой и искренней улыбкой.
Ему было здорово не по себе в этом захолустном районе. Репетиционный зал находился всего в двадцати минутах езды от его офиса, но в своем строгом деловом костюме он чувствовал себя приблизительно так, как если бы оказался на островке где-нибудь в Тихом океане, где аборигены украшают мочки ушей человеческими костями.
Нельзя сказать, что он вел замкнутый образ жизни. В интересах дела ему приходилось бывать в разных странах, в том числе и в отсталых, но он всегда останавливался в солидных отелях с видом на тихий ухоженный парк.
Поднимаясь по лестнице, Рид говорил себе, что его привело сюда только естественное любопытство и столь же естественное желание позаботиться о своих инвестициях. «Валентайн рекордс» вложила солидную сумму в мюзикл «Раздевайся!», и он чувствовал свою ответственность перед фирмой. Тем не менее он нервно поглаживал в кармане щетку для волос, принадлежащую Мадди, пока шел на звуки музыки и голосов.
В комнате с зеркалами вдоль стен он застал танцовщиков. Эти мужчины и женщины ничем не напоминали участников кордебалета с их броскими костюмами в блестках, за выступление которых на сцене Бродвея зритель платит приличные деньги. В своих выцветших и потемневших от пота трико они показались ему жалкими бродячими артистами и уж никак не профессионалами. Рид страшно смутился, когда они остановились, положив руки на пояс, и устремили взгляд на невысокого поджарого человека, в котором он узнал хореографа.
— Ребята, больше жизни, больше энергии! — наставлял Макки. — Это вам заведение со стриптизом, а не зал, где великосветские денди танцуют котильон! Мы должны показать секс, и сделать это добротно. Ванда, сначала покачивай бедрами нерешительно, ты еще стесняешься, понимаешь? И только потом делай это широко, смело! Мадди, поддай жару, когда начинаешь шимми, наклоняйся быстро и глубоко.
Он стал показывать, и Мадди, внимательно проследив за ним, усмехнулась.
— Макки, я же видела, какой мне шьют костюм. Если я вот так наклонюсь, парни из первого ряда смогут изучать на мне анатомию.
Макки смерил ее взглядом:
— Ну, на тебе они мало что узнают.
Его замечание вызвало общий хохот. Мадди тоже засмеялась, и все встали по местам, а хореограф начал считать: «Один, два три…» На счет восемь группа задвигалась в темпераментном танце.
Рид смотрел с растущим восхищением. Блестящие от пота танцоры стремительно передвигались по залу. Мелькали ноги, вращались бедра. В бешеном водовороте мужчины и женщины каким-то чудом находили своих партнеров, подхватывали друг друга, взлетали, кружились, мягко притопывая ногами. Со своего места он видел их напряженные мускулы, потные лица, слышал тяжелое дыхание. Затем в танец вступила Мадди, и он забыл обо всем.
Трико с темными пятнами пота плотно обтягивало ее точеное и сильное тело.
Ноги в старых гетрах, казалось, начинались от самой талии. Она медленно вышла вперед, положив руки на бедра, повернулась влево, затем вправо, вызывающе и уверенно покачивая бедрами. Рид уже не слышал счета, но она его слышала.
Ее рука на секунду скользнула к груди, затем резко метнулась в сторону. Не требовалось особенного воображения, чтобы понять, что она словно отбросила какой-то предмет одежды. Резким движением она вскинула ногу выше головы и, опустив ее, медленно, эротично пробежала кончиками пальцев по бедрам.
Музыкальный темп ускорился. Она двигалась с врожденной грацией и неуловимой стремительностью дикой кошки, приковывая к себе взгляд. Когда застывшие за ее спиной танцоры одновременно сорвались с места и бешено понеслись по залу, она резко нагнулась и заиграла плечами. От группы отделился один танцор и схватил ее за руку. Всего одно движение тела и поворот головы, и вся она — вызов и насмешка! Музыка смолкла, и, круто выгнувшись, она замерла рядом с партнером, властно прижимавшим ее к себе за маленькие крепкие ягодицы.
— Неплохо, — сказал Макки.
Танцовщики расслабились, а Мадди с партнером буквально повисли друг на друге.
— Следи за своей рукой, Джек.
— Я слежу. — Он заглянул ей через плечо. — Именно на нее я и смотрю.
Она со смехом оттолкнула его и тут увидела стоящего в дверях Рида. Он был живым олицетворением типичного преуспевающего бизнесмена. Мадди очень хотелось снова его увидеть, и она почему-то не сомневалась в том, что это скоро произойдет, а увидев, радостно улыбнулась ему.
— Перерыв на ланч, — закуривая сигарету, объявил Макки. — Мадди, Ванда и Терри, жду вас через час. И передайте Картеру, что он тоже мне нужен. В половине второго в комнате «Б» занятия вокалом.
Танцовщики быстро расходились. Мадди промокнула лицо полотенцем и направилась к Риду. Несколько девушек прошли мимо него, бросая зазывные взгляды.
— Здравствуйте. — Мадди накинула полотенце на шею и мягко отстранила его, чтобы он пропустил танцоров. — Вы видели весь номер?
— Какой номер?
— Я имею в виду, весь мой танец?
— А! Да. — Он практически ничего не помнил, только Мадди, ее ладную и сильную фигурку, каждое ее движение, полное жгучего темперамента и страсти.
Улыбнувшись, она взялась за концы полотенца и прислонилась к стене.
— Ну и как?
— Впечатляет!
Сейчас перед ним была женщина, утомленная тяжелой работой — довольно симпатичная, но не возбуждающая.
— Вы… э-э… очень энергичны, мисс О' Харли.
— О, энергии во мне полным-полно! У вас здесь встреча?
— Нет. — Смущаясь, он протянул ей щетку для волос. — Кажется, это ваша.
— Ну конечно! — Мадди обрадованно взяла ее. — Я уже думала, что она потерялась. Очень любезно с вашей стороны. — Она снова промокнула лицо полотенцем. — Подождите минутку.
Она отошла и засунула полотенце и щетку в лежащую на полу сумку. Риду доставил удовольствие вид ее округлой попки под туго натянувшимся трико. Накинув ремень сумки на плечо, Мадди снова подошла к нему:
— Может, перекусим вместе?
Это было сказано так мило и просто, что он едва не согласился.
— Мне скоро на совещание.
— Тогда пообедаем?
Он удивленно вскинул брови. Она смотрела на него весело и непринужденно. Его знакомые дамы терпеливо выжидали бы приглашения с его стороны.
— Вы приглашаете меня на свидание? — вежливо, но настороженно спросил он.
Она рассмеялась.
— А вы догадливы, «Валентайн рекордс»! Вы хищник?
— Простите, не понял…
— Вы едите мясо? — пояснила она. — Я знаю множество людей, которые до него не дотрагиваются.
— А! Да, да, я ем мясо. — Черт побери, и почему он говорит каким-то извиняющимся тоном?!
— Отлично. Я приготовлю вам бифштекс. У вас есть чем записать?
В каком-то замешательстве он достал из нагрудного кармана ручку.
— Я так и знала, что она у вас найдется. — Мадди быстро назвала ему адрес. — Буду ждать вас в семь часов.
Она крикнула кому-то в коридоре подождать ее и убежала раньше, чем он успел принять приглашение или отказаться.
Рид покинул здание, не записав ее адрес. Но не забыл его.
Мадди всегда действовала импульсивно. Именно этим она объяснила себе неожиданный даже для нее самой поступок — пригласить Рида на обед! Ведь она едва его знала, а дома у нее был всего-то банановый йогурт. Но Рид такой интересный! И поэтому после десяти часов, проведенных на ногах, по дороге домой она торопливо сделала кое-какие покупки.
Готовила она редко. Не потому, что не умела, а просто легче было разогреть очередной полуфабрикат. Если дело не касалось театра, Мадди предпочитала не затруднять себя проблемами, особенно бытовыми.
Она подошла к своему дому и сразу услышала, что в квартире на первом этаже громко ссорятся супруги Джанелли. Их крики разносились по всему лестничному пролету. Мадди вспомнила о почте, сбежала вниз на пол-этажа, выбрала из связки маленький ключик и открыла почтовый ящик. Забрав открытку от родителей, два счета и еще какие-то конверты, она снова побежала наверх.
На площадке второго этажа сидела, положив на колени учебник, недавно вышедшая замуж девушка из 242-й квартиры.
— Как успехи в английском? — спросила ее Мадди.
— Вроде неплохо. Думаю, я получу сертификат к августу.
— Потрясающе! — Мадди она показалась грустной. — А как дела у Тони?
— Он прошел отбор на ту пьесу в экспериментальном театре. — Девушка улыбнулась и сразу преобразилась. — Если сдаст пробу по вокалу, то сможет оставить работу официанта по вечерам. Он говорит, успех ждет нас буквально со дня на день.
— Здорово, Энджи. — Мадди не стала ей говорить, что бродячих артистов успех всегда ждет буквально со дня на день. На самом деле его приходится ждать годами. — Извини, но мне нужно бежать. Жду гостя к обеду.
За дверью квартиры на третьем этаже гремела рок-музыка и раздавался топот ног. Репетирует артистка диско, догадалась Мадди и взлетела на следующий этаж. Порывшись в сумке, она нашла ключ и влетела в свою квартиру. До назначенного времени оставался всего час.
По дороге на кухню она включила стерео и с размаху бросила на пластиковую стойку сумку с продуктами. Очистив две картофелины, она сунула их в духовку, не забыв включить ее, свалила в мойку овощи.
Внезапно у нее мелькнула мысль немного прибрать. Пыли было не так уж много, хотя столы завалены всякой всячиной, так что пыли просто не видно. Про ее квартиру можно было сказать, что в ней царит полный кавардак, но никто не назвал бы ее скучной и заурядной.
Большую часть обстановки и убранства она приобрела на театральных распродажах. Когда какое-нибудь шоу закрывалось — особенно после провала, — его реквизит продавался с огромными скидками. Для нее все эти вещи были воспоминанием, поэтому даже после того, как она стала регулярно получать зарплату, не меняла их на что-нибудь более новое или модное. Красные шторы с потрясающим рисунком достались ей от пьесы «Лучший маленький бордель в Техасе». Диван с резной деревянной спинкой и твердыми подушками тоже продавался после провала постановки, название которой она даже не помнила, но говорили, что когда-то он входил в гостиный гарнитур «Моей прекрасной леди». Мадди предпочитала этому верить.
Столы и стулья были собраны, что называется, с бору по сосенке, потому здесь мирно соседствовали образцы различных эпох и стилей, что ее вполне устраивало. По стенам были развешаны афиши спектаклей, в которых она участвовала, а также тех, на которые не прошла отбор. Из множества комнатных растений уцелело одно — азалия в ярком горшке, да и та балансировала на грани между жизнью и смертью.
Самым ценным имуществом Мадди считала ярко-розовую неоновую вывеску с ее именем. Эту вывеску прислал ей Трейс, когда она получила первую работу в кордебалете на Бродвее. Ее имя в огнях! Мадди, как обычно, включила ее и подумала, что, хотя брат редко ее навещает, он не дает о себе забыть.
Решив, что не стоит тратить время на уборку, ибо через один-два дня все снова придет в беспорядок, Мадди освободила от одежды два стула, сложила в стопку журналы и нераспечатанную почту и на этом успокоилась. Главнее было постирать одежду для танцев.
Налив в ванну горячую воду с горстью стирального порошка, она бросила в нее гамаши и трико, в которых сегодня занималась. Немного поразмыслив, отправила туда же платье для репетиций, ленточку для волос и вязаные чулки. Потом закатала рукава длинного джемпера и принялась стирать, полоскать и отжимать. Покончив со стиркой, она развесила вещи на веревки для белья, которые собственноручно натянула над ванной.
Ее ванная комната была не больше туалета. Повернувшись, в зеркале над раковиной она увидела свое лицо. Зеркала были неотъемлемой частью ее жизни. Порой Мадди по восемь часов танцевала перед ними, изучая, запоминая и отрабатывая каждое движение тела.
Сейчас она рассматривала свое лицо — что ж, довольно изящные скулы, приятные черты. Чаще всего в ее адрес звучали комплименты вроде «пикантная мордашка» или «свежая, как персик», чем она была обязана слегка заостренному книзу овалу лица, большим глазам и гладкой нежной коже. «Что ж, пусть я не первая в мире красавица, но и не дурнушка!»
Подчиняясь внезапному порыву, она открыла зеркальную дверцу шкафчика и набрала наугад две горсти косметики. Она покупала ее постоянно, в результате у нее образовался целый склад косметики. Это было нечто вроде страсти. И хотя Мадди редко пользовалась ею за пределами сцены, эта страсть не казалась ей странной. Зато, как только у нее возникало желание преобразить свое лицо, все средства для этого оказывались под рукой.
Минут десять она экспериментировала, наносила краску, снимала ее кремом, затем снова наносила, и в результате оставила лишь легкие сиреневые тени на веках и чуть подчеркнула очертания скул. Засунув баночки, тюбики и карандаши в шкафчик, она стремительно захлопнула дверцу, чтобы все не вывалилось наружу.
Может, нужно охладить вино, вдруг подумала она. Или подать его комнатной температуры, которая сейчас подбиралась к восьмидесяти градусам [3].
* * *
Должно быть, она дала ему неправильный адрес. В своей памяти Рид не сомневался. Он рано понял необходимость запоминания имен, лиц, цифр, фактов. Когда тебя учит отец, которого ты обожаешь, каждое его слово западает в душу. Не столько в силу природных способностей, сколько благодаря практике Рид умел удерживать в памяти три длинные колонки цифр и подводить итог каждой из них. Эдвин Валентайн внушал сыну, что умный бизнесмен нанимает самых профессиональных бухгалтеров, но при этом должен разбираться в деле не хуже их.
Он не забыл адрес и не спутал номер дома, но начинал думать, что она могла в чем-то ошибиться.
Квартал был грязным, заброшенным, с явно криминальным душком, и чем дальше он ехал, тем отчетливее это понимал. На тротуаре стоял сломанный стул с торчащим из сиденья поролоном. Вокруг него несколько человек спорили, кому он принадлежит. На грязном крыльце сидел старик в нижней рубашке, в выцветших домашних штанах и цедил пиво из банки. Он проводил машину Рида тупым взглядом.
Как она может жить здесь? Точнее, почему она здесь живет? У Мадди О'Харли только что закончился годовой ангажемент в солидном шоу, за что ее номинировали на премию «Тони». Кроме того, у нее за плечами еще один годовой контракт на участие в возобновленной пьесе «Целуй меня, Кэт», прошедшей с большим успехом, где она исполняла роль второго плана.
Рид знал это, поскольку считал себя обязанным знать такие вещи. Это вопрос бизнеса, заверил он себя, останавливаясь у дома, номер которого назвала Мадди. Женщина, которая вот-вот появится в своем третьем крупном шоу на Бродвее, могла бы позволить себе квартиру в более приличном квартале, где по ночам не роют на тротуаре канавы.
Выйдя из машины, Рид заметил прислонившегося к фонарному столбу молодого парня, который внимательно рассматривал колпаки на его колесах. Втихомолку выругавшись, Рид приблизился к нему и небрежно поздоровался, но даже без пиджака и галстука он выглядел здесь членом дорогого загородного клуба.
— И долго ты еще будешь на нее пялиться? — бесцеремонно поинтересовался Рид. — Вместо того чтобы раздеть?
Парень лениво сменил положение и улыбнулся с наигранным презрением.
— У тебя элегантные колеса, Ланселот. Нечасто увидишь, чтобы у нас здесь разъезжали на БМВ. Я даже думаю, не сбегать ли мне за фотиком.
— Можешь сделать сколько угодно фото, только ничего не снимай. — Рид вынул из бумажника пятьдесят долларов. — Считай, что ты устроился подработать. Если машина будет целой, когда я выйду, получишь еще пятьдесят. Если снимешь колпаки, больше не заработаешь, а так тебе придется просто подышать свежим воздухом.
Парень посмотрел на машину, затем на ее владельца. Он оценивал противника и свои шансы. Стальные глаза смотрели твердо и спокойно. Если бы парень увидел в них страх, он нанес бы удар, но страха не было, и он взял купюру.
— Что ж, договорились. Пара свободных часов у меня найдется.
Он усмехнулся, показав торчащий вперед зуб. Бумажка в пятьдесят долларов исчезла, прежде чем Рид зашагал к парадному.
Имя Мадди было указано на почтовом ящике, что висел сразу за входными дверями в помещении, которое с натяжкой можно было назвать вестибюлем. Квартира 405. Значит, на четвертом этаже, а лифта не было. Рид начал подниматься по лестнице под аккомпанемент детского визга и ора, оглушительного джаза и ругани четы Джанелли. К тому моменту, когда он добрался до третьего этажа, уже проклинал все на свете.
Когда в дверь постучали, руки у Мадди были мокрыми — она как раз мыла листья салата.
— Минутку! — крикнула она и оглянулась в поисках полотенца, но тщетно. Тогда она просто стряхнула с рук воду и пошла к двери.
Резко повернув круглую ручку, девушка улыбнулась Риду:
— Привет. Надеюсь, вы не очень голодны. Я еще не закончила.
— Нет, я… — Он кинул взгляд назад. — Там… — Он смутился и оборвал фразу.
Мадди высунула голову на лестницу и принюхалась.
— Ну и вонь! Должно быть, Гвидо снова что-то готовит. Заходите.
Рид не был готов к тому, что увидит в ее квартире, а стоило бы подготовиться. Он взглянул на ярко-красные шторы, контрастирующий с ними голубой ковер, на стул, попавший сюда словно из средневекового замка. На самом деле это была часть реквизита постановки «Камелот». На белой стене ярко-розовым неоном полыхало ее имя.
— Оригинальная атмосфера, — пробормотал он.
— Мне нравится. — Сверху послышались три удара. — На пятом живет ученик балетного училища, — спокойно пояснила Мадди. — Исполняет tours jete [4]. Выпьете вина?
— Д-да. — Рид снова опасливо взглянул на потолок. — Да, пожалуй.
— Вот и хорошо. И я с вами выпью. — Она вернулась в кухню, отделенную от гостиной шаткой ширмой и воображением Мадди. — Где-то здесь в ящиках есть штопор! — крикнула она ему. — Может, пока я здесь закончу, вы откроете бутылку?
С минуту постояв в нерешительности, Рид стал рыться в кухонных ящиках. В первом он обнаружил теннисный мяч, несколько ключей и какие-то фотографии, но штопора не нашел. Он стал шарить во втором, недоумевая, зачем он сюда пришел. Ученик на пятом этаже продолжал отрабатывать прыжки.
— Как вам зажарить мясо?
Рид пытался извлечь штопор, застрявший в мотке черного провода.
— Э… не сильно, чтобы внутри было слегка сыроватым.
— Понятно.
Нагнувшись, чтобы достать из шкафа сковороду, Мадди едва не задела его колено щекой. Рид выдернул пробку и отставил бутылку в сторону, чтобы вино подышало.
— Почему вы пригласили меня на обед?
Все еще сидя на корточках и шаря в столе, Мадди подняла к нему лицо:
— Да как-то так, без определенной причины. Обычно я не ищу объяснения своим поступкам, но если вам так хочется, то, скажем, из-за моей щетки для волос. — Она выпрямилась, держа в руке помятую сковороду. — Ну, к тому же вы потрясающе интересный.
Увидев, что в его глазах появилась улыбка, она обрадовалась.
— Спасибо.
— О, не за что. — Она убрала с лица волосы и мельком подумала, что пора уже стричься. — А почему вы пришли?
— Понятия не имею.
— Это уже по-настоящему интересно. Вы раньше никогда не финансировали постановки?
— Нет.
— Ну, вот видите, а я впервые готовлю для спонсора. Значит, мы с вами равны. — Отставив в сторону миску с салатом, она занялась мясом.
— А бокалы?
— Что бокалы? — переспросила она, затем взгляд ее упал на бутылку вина. — А, они должны быть где-то в верхнем шкафчике.
Рид вздохнул и снова принялся за поиски. Он нашел чашки с отбитыми ручками, разрозненные предметы сервиза изумительного китайского фарфора и несколько пластиковых тарелок. Наконец он наткнулся на запас бокалов для вина, среди которых не было ни одной пары.
— Вам не по душе однообразие?
— Пожалуй. — Мадди сунула сковороду с мясом на решетку и захлопнула дверцу духовки. — Нужно выпить, чтобы разогреться, — сказала она, приняв у него протянутый бокал. — За АН!
— За что?
— За аншлаг нашего мюзикла.
Она чокнулась с ним и сделала глоток.
Рид рассматривал ее, глядя поверх своего бокала. На ней был тот же свободный и легкий пуловер, что и днем, ноги босые. И еще от нее исходил какой-то легкий, приятный и по-детски чистый аромат.
— Вы не такая, как я думал.
— Это интересно. А чего вы ожидали?
— Ну, я думал, вы более нервная, возбужденная, усталая, голодная.
— А танцовщики вечно голодные, — улыбнувшись, сказала она и принялась тереть сыр на картофель.
— Я думал, вы пригласили меня по одной из двух причин. Первая — хотели выжать из меня сведения о финансировании пьесы.
Мадди прыснула и сунула в рот оставшийся ломтик сыра.
— Рид, мне нужно помнить наизусть восемь танцев — а может, десять, если Макки настоит на своем, — шесть песен, а еще реплики, которые я даже не считаю. Так что предоставляю заниматься денежными проблемами вам и продюсеру. А что за вторая причина?
— Приударить за мной.
Она вскинула брови, скорее от удивления, чем от возмущения. Рид смотрел на нее спокойно и серьезно, с холодной ироничной улыбкой. Циник, с сожалением подумала Мадди. Впрочем, у него могли быть для этого свои причины. Тогда его, пожалуй, есть за что пожалеть.
— А что, женщины на вас так и кидаются, да?
Он ожидал, что она смутится, разозлится или, в крайнем случае, рассмеется. А она смотрела на него с легким любопытством.
— Оставим это, хорошо?
— Похоже, я угадала. — Она стала искать вилку, чтобы перевернуть мясо. — И наверное, вам это уже надоело. Лично у меня таких проблем нет. Вот моя сестра — дело другое. Мужчины так и увиваются вокруг нее. — Найдя наконец вилку, она открыла духовку и перевернула кусок мяса.
— Всего одна, — сказал Рид.
— Нет, у меня две сестры.
— Я говорю про мясо. Вы готовите только одну порцию мяса.
— Да, это для вас.
— А вы что же, не едите мясо?
— Нет, ем, конечно, только красное очень редко. — Она снова хлопнула духовкой. — Оно тяжело переваривается. Надеюсь, вы уделите мне два кусочка от своей порции. Вот, держите. — Она вручила ему миску с салатом. — Поставьте ее на столик у окна. Мы уже почти готовы.
Все было приготовлено хорошо, даже отлично. Наблюдая за ее суматошной готовкой, Рид не понимал, как ей это удалось. Салат был настоящей зеленой симфонией в остром соусе из уксуса и оливкового масла. Сыр и бекон аппетитной горкой закрывали дымящийся картофель, и мясо было зажарено именно так, как он любил. Вино отдавало едва уловимой горчинкой.
Мадди все еще сидела с первым бокалом вина. Она съела лишь жалкую толику того, что представлялось Риду нормальной порцией для взрослого человека, и явно наслаждалась каждым кусочком.
— Возьмите еще ломтик мяса, — предложил он, но она помотала головой и положила себе еще ложечку салата.
— Мне кажется, те, кто, как вы, занимается тяжелым физическим трудом, должен есть больше, чтобы компенсировать потраченную энергию.
— Танцовщику лучше быть худощавым. А для этого необходимо правильно питаться. Вообще-то я всю эту зелень терпеть не могу. — Она усмехнулась, подцепив вилкой салат-латук и листочки люцерны. — Не могу сказать, что мне не нравятся полезные продукты, просто время от времени ужасно хочется обычной еды. И тогда я сразу набираю тысячи калорий. Но уж я устраиваю из этого настоящий праздник.
— Как это?
— Ну, допустим, целых три дня льет дождь, а потом вдруг выглянет солнышко. Это уже повод, чтобы побаловать себя шоколадным печеньем. — Она налила себе еще полбокала вина и наполнила его бокал, и только тогда заметила отсутствие реакции на его лице. — Вы не любите шоколадное печенье?
— Просто я никогда не воспринимал его как праздничное лакомство.
— Значит, вы никогда не вели ненормальный образ жизни.
— Вы считаете свою жизнь ненормальной?
— Я — нет, но большинство — да. — Она поставила локти на стол и опустила лицо на руки. Как бы она ни мечтала вкусно поесть, о еде сразу забывала, если разговор был интересным. — А вы как живете?
За окном день клонился к вечеру. Последние, косые лучи света матово поблескивали на волосах Мадди. Глаза ее, казавшиеся такими открытыми, спокойными и веселыми, сейчас поблескивали как у дикой кошки, рыжеватые, ленивые, внимательные. Неоновая вывеска с ее именем отбрасывала на стены мерцающие розовые огни.
— Даже не знаю, что на это ответить.
— Ну, отчасти я могу и сама догадаться. Вы живете в апартаментах с видом на парк. — Она снова ткнула вилкой в салат, не отрывая от него взгляда. — Китайские вазы, дрезденские фарфоровые статуэтки, что-то в этом роде. Вы чаще бываете в офисе, чем дома. Очень серьезно относитесь к работе, все свое время посвящаете бизнесу. Должно быть, вы ответственный магнат во втором поколении. С женщинами ведете себя настороженно, потому что у вас нет времени или склонности поддерживать с ними отношения. Когда у вас появляется свободное время, вы предпочитаете посетить музей, посмотреть французский фильм. Обедаете вы в солидных французских ресторанах.
Внимательно глядя на нее, он понял, что она вовсе над ним не смеется. Глаза его выразили досаду оттого, что она так легко его раскусила.
— Вы очень проницательны.
— Ой, простите, я не подумала! — так искренне сказала она, что его раздражение исчезло. — У меня ужасная манера делить людей на категории. Если бы кто-нибудь проделал это со мной, я бы так разозлилась! — Она умолкла, прикусив нижнюю губу. — А насколько точно я угадала?
— Довольно точно. — Против ее простодушия невозможно было устоять.
Она засмеялась, закинув голову, так что ее волосы взметнулись вверх, затем снова упали на плечи. Потом уселась на стуле в позе лотоса, подогнув под себя ноги.
— Вы не обидитесь, если я спрошу вас, почему вы решили финансировать пьесу о стриптизерше?
— А могу я поинтересоваться, почему вы играете в пьесе о стриптизерше?
Мадди улыбнулась ему, как учительница, довольная ответом своего ученика.
— Потому, что мне очень понравился этот мюзикл. Достаточно прочитать сценарий, даже без песен и танцевальных номеров. Музыка, конечно, расставляет свои акценты, но даже без нее история очень интересная. Мне нравится, как личность Мэри развивается, хотя по сути она остается верна себе. Ей приходится быть жесткой и резкой, чтобы выжить, но в итоге она добивается своей цели. Она стремится к успеху и борется за него, потому что этого заслуживает. Единственная проблема — это то, что она действительно любит героя пьесы. Он олицетворяет все, к чему она стремится в материальном отношении, но она буквально теряет из-за него голову. И тогда уже для нее становятся безразличными и деньги, и положение, но в конце концов она все равно выбивается в люди и становится богатой. Мне это по душе.
— И разумеется, в конце пьесы все счастливы, да?
— А вы не верите в счастливый конец?
По лицу его словно тень промелькнула. Любопытно!
— В пьесах — верю.
— Тогда мне стоит рассказать вам о моей сестре.
— О той, что пользуется у мужчин таким успехом?
— Нет, про другую. Кстати, вы любите эклеры? Я купила один для вас, и, может, вы поделитесь немного со мной. Мне будет трудно отказаться.
Черт побери, она все больше нравилась Риду. Определенно, она не его круга и стиля, слишком живая и непосредственная, но есть в ней что-то такое…
— С удовольствием полакомлюсь эклером, — улыбнулся он.
Мадди вышла в кухню, повозилась там и появилась с тарелочкой, на которой одиноко красовался эклер с шоколадной глазурью.
— Моя сестра Эбби, — начала она, — вышла замуж за Чака Рокуэлла, гонщика. Вы о нем слышали?
— Конечно. — Рид не увлекался автогонками, но это имя было ему знакомо. — Несколько лет назад он погиб.
— К сожалению, их брак оказался неудачным. Эбби пришлось очень тяжело. Она растила двоих детей на своей ферме в Виргинии. И после его смерти оказалась эмоционально опустошенной и практически без средств. Несколько месяцев назад она решила издать биографию Рокуэлла и наняла писателя. Тот приехал на ферму, намереваясь, как я думаю, выпотрошить Эбби до последнего цента, — продолжала Мадди, поставив тарелку на столик. — Так вы меня угостите?
Рид послушно отделил десертной вилкой кусочек эклера и протянул ей. Она положила его в рот и блаженно прикрыла глаза.
— Так что же произошло с вашей сестрой?
— Полтора месяца назад она вышла замуж за этого писателя! — Она радостно улыбнулась. — Так что счастливый конец встречается не только в пьесах.
— А почему вы думаете, что второй брак вашей сестры будет удачным?
— Потому что это подходящий брак. — Она наклонилась и глубоко заглянула ему в глаза. — Мы с сестрами — тройняшки и интуитивно чувствуем друг друга. Когда Эбби вышла за Чака, мне на сердце словно тяжесть какая-то навалилась. Я сразу поняла, что этот брак будет несчастливым, потому что знаю Эбби так же хорошо, как себя. Я могла только надеяться, что каким-то образом у них все устроится. А вот когда она стала женой Дилана, у меня было совершенно иное ощущение — я словно глубоко вздохнула и успокоилась.
— Вы имеете в виду Дилана Кросби?
— Да. А вы его знаете?
— Он написал книгу о Ричарде Бейли. А Ричард работал с «Валентайн рекордс» целых двадцать лет. Мы сошлись с Диланом довольно близко, когда он готовил книгу о Ричарде.
— Как тесен мир!
— Да уж. — За окном стало совсем темно, небо окрасилось пурпуром, но Мадди и не думала включать свет. Танцовщик наверху давно уже прекратил заниматься, откуда-то снизу доносился плач ребенка.
— Почему вы живете здесь?
— Здесь? А почему нет?
— Да так… На углу у вас торчит какой-то разбойник, соседи кричат…
— И?
— Вы могли бы переехать в центр.
— Чего ради? Этот район я знаю, живу здесь уже семь лет. Отсюда легко добираться до Бродвея, рядом репетиционный зал и балетная школа. Наверное, половина жильцов этого дома — бродяги.
— Это меня не удивляет.
— Нет, я имею в виду бродячих артистов. — Она засмеялась, машинально теребя листочек азалии. — Танцоров, хористов, которые переходят от шоу к шоу, надеясь на тот самый большой прорыв. Мне повезло. Но это не значит, что я уже не бродяжка. — Она снова посмотрела на него, недоумевая, почему ей так важно, чтобы он ее понял. — Рид, изменить себя невозможно. Да это и не нужно.
Он и сам так считал. Он был сыном Эдвина Валентайна, одного из первых и ставших самым преуспевающим дельцом в индустрии звукозаписи, и вырос в атмосфере острой конкурентной борьбы, успеха и богатства. Как угадала Мадди, он был предан бизнесу, потому что с детства знал этот мир. С возрастом он стал требовательным и жестким, предпочитал внимательно и придирчиво изучить дело, прежде чем за него взяться. И для него было в новинку и даже дико оказаться за столом в сгущающейся темноте у женщины с безмятежным кошачьим прищуром и озорной улыбкой. Он просто не представлял себе, что может произойти, если он останется здесь до восхода луны.
— Вы погубите растение, — пробормотал он.
— Я уже к этому привыкла. — Почему-то у нее перехватило дыхание. Он как-то странно смотрел на нее. Странной была его интонация, поза. Лицо могло ее обмануть, но не тело. Его поза выдавала напряженность, да и сама она не чувствовала обычной легкости и простоты. — Я постоянно покупаю цветы, а они гибнут.
— Просто здесь для вашей азалии слишком солнечное место. — Неожиданно для себя он погладил ее руку. — И видимо, вы слишком обильно ее поливаете. Излишняя забота — это так же плохо, как ее недостаток.
— Об этом я не подумала. — По ее руке пробежала нервная дрожь, и по спине тоже. — Наверное, у вас дома растения прямо-таки блаженствуют благодаря правильному уходу. — Интересно, относится ли это к его женщинам. — Я могу предложить вам чай, а вот кофе у меня нет.
— Нет, спасибо, мне пора идти. — На самом деле у него не было назначено никаких встреч. Но он был борцом и знал, когда отступить. — Мне понравился ваш обед, Мадди. И ваше общество.
Она глубоко вздохнула, как будто только что совершила высокий прыжок.
— Я рада этому. Как-нибудь снова пообедаем вместе.
Как и всегда, Мадди произнесла это, подчиняясь внезапному импульсу. Она не привыкла долго раздумывать. С дружеской теплотой она положила руки ему на плечи и коснулась его губ своими. Поцелуй длился меньше секунды. Но огонь, словно ураганом промчался по жилам.
Он ощутил ее губы, мягкие и будто изогнутые в улыбке. Ощутил едва уловимый чистый аромат ее дыхания, какой-то простодушный и трогательный. Когда она отстранилась, он услышал быстрый удивленный вздох и увидел отражение этого удивления в ее глазах.
Что это было, не поняла она. Она привыкла к легким дружеским поцелуям, мимолетным объятиям, небрежным прикосновениям. И у нее никогда не переворачивалось все внутри, как сейчас. В этом мгновенном контакте она почувствовала намек на все, о чем когда-либо мечтала. И ей захотелось снова это испытать. Но привыкшая к самоограничению, она легко удержалась от желания ощутить еще раз этот волнующий огонь.
— Я рада, что вы пришли. — Легкая дрожь в голосе изумила ее.
— Я тоже.
Ему не часто приходилось сдерживать себя, он не привык в чем-либо себе отказывать. Но в данном случае счел это необходимым.
— Спокойной ночи, Мадди.
— Спокойной ночи.
Она не стала провожать его, он вышел сам. А она постояла около столика, затем, прислушиваясь к себе, опустилась на стул. Нужно все хорошенько обдумать, сказала она себе. Очень серьезно обдумать. Через какое-то время взгляд ее упал на азалию, поникшие листья которой чернели на фоне темного окна. Странно, она и не заметила, что так долго просидела в темноте, не зажигая света.
