- Следствие ведет Ева Даллас, #11
11
Работа дома имела целый ряд преимуществ по сравнению с сидением в служебном кабинете. Во-первых, аппаратура Рорка была в сто раз лучше той, которой располагало Управление полиции, – даже несмотря на то, что Еве недавно поставили новый компьютер. Во-вторых, здесь ее никто не отвлекал. И в-третьих, тут был настоящий кофе, а не безвкусная бурда в картонных стаканчиках, которой были вынуждены пробавляться детективы. Поэтому Ева взяла себе за правило время от времени работать дома – хотя бы потому, что перемена обстановки иной раз помогала взглянуть на вещи свежим взглядом.
Сегодняшнее утро Ева решила начать не совсем обычным образом. Она стояла посередине своего домашнего кабинета, а на полу перед ней находился ее старый – помятый и поцарапанный – компьютер.
– Сегодня, – заговорила она, – все твои микросхемы и платы встретят свою смерть! Какой она будет: медленной и мучительной или быстрой и безболезненной? Непростой выбор. – Размышляя, она обошла вокруг несчастного компьютера. – Я так долго ждала этого момента! Ах, как я мечтала о нем!
Оскалившись, Ева принялась засучивать рукава.
– Что это такое? – спросил Рорк, войдя в дверь, которая соединяла их кабинеты.
– Проклятье всей моей жизни! Антихрист от высоких технологий! У нас в доме есть молоток?
Разглядывая убогую железяку, стоявшую на полу, Рорк рассеянно откликнулся:
– Конечно, есть. Несколько, и разных видов.
– Они нужны мне все! Маленькие молоточки, огромные кувалды и все, что находится между ними.
– Можно ли полюбопытствовать, зачем?
– Я хочу разбить этого гада на мелкие кусочки – байт за байтом, кластер за кластером. Бить до тех пор, пока в страшных муках не испустит дух его последний микрочип!
– Хм-м-м… – Рорк присел на корточки и стал разглядывать жалкую, давно устаревшую машину. – Когда ты успела притащить сюда этот хлам?
– Только что. Он лежал у меня в багажнике. А может, использовать кислоту? Стоять и смотреть, как он медленно растворяется? Это, по-моему, тоже неплохо.
Рорк принес из своего кабинета набор маленьких отверток и спустя пару минут снял кожух системного блока.
– Эй, эй! Что ты делаешь? – забеспокоилась Ева, испугавшись, что ее могут лишить долгожданной добычи.
– Хочу посмотреть. Я не видел таких уже лет десять. Потрясающе! Гляди, какая внутри ржавчина. И при этом он как-то работал. Нет, это просто фантастика! Такие вещи нужно продавать на аукционах антиквариата. Можно заработать хорошие деньги.
Когда Рорк принялся откручивать какую-то деталь, Ева коршуном налетела на него, стукнула по руке и рявкнула:
– Не тронь! Мое! Я хочу его убить!
– Успокойся, – рассеянно откликнулся Рорк. – Я отдам это исследователям.
– Ну уж нет! Я должна разбить эту тварь на части. А вдруг она умеет размножаться!
Рорк ухмыльнулся и ловко отделил от корпуса материнскую плату.
– Это великолепное учебное пособие. Я, пожалуй, отдам его Джеми.
– О ком это ты? Джеми Лингстрому? Компьютерному гению?
– М-м-ага. Он иногда работает на меня.
– Но он же мальчишка!
– Но – безумно одаренный. Настолько одаренный, что я предпочитаю иметь его в своей команде, нежели соперничать с ним. Мне любопытно, что он сможет сделать с такой древней, убогой системой, как эта.
– Но я хочу казнить этого подонка!
Рорк еще никогда не слышал, чтобы голос Евы звучал так жалобно. Он удивленно посмотрел на нее и поцокал языком.
– Здорово же достал тебя этот парень! Успокойся, дорогая, я подыщу какую-нибудь другую развалину, на которой ты сможешь реализовать свои разрушительные инстинкты. А может, придумаем кое-что получше? – Рорк обнял Еву за талию. – Какой-нибудь другой клапан, чтобы выпустить пар и природную агрессию?
– Даже секс не доставит мне такого наслаждения!
– Это вызов?
Рорк приблизил лицо к лицу Евы и легонько прихватил губами кожу на ее скуле. Она ткнула его кулаком в живот, и тогда он прильнул губами к ее рту. Еве показалось, что от этого поцелуя, длившегося целую вечность, плавится даже ее мозг.
– Ну ладно, – сказала она, отстраняясь, – это было впечатляюще. – В глазах у Евы двоилось, все ее тело дрожало, и она никак не могла восстановить дыхание. – А теперь скройся с глаз моих.
– Спасибо…
Рорк взял руку Евы и стал один за другим целовать пальцы, не отводя взгляда от ее лица. Каждый раз, ощущая вкус ее кожи, он чувствовал, что сходит с ума. Затем Рорк взял жену на руки и понес к двери.
И тут вошла Пибоди.
– Ой, простите! – Она задрала голову вверх, будто ее вдруг заинтересовала лепнина на потолке. – Соммерсет сказал, что я могу подняться…
– Доброе утро, Пибоди. – Рорк поцеловал Еву в уголок брови. – Хочешь кофе?
– Я сама себе налью, не обращайте на меня внимания. Я всего лишь жалкая помощница своего босса.
Пибоди отправилась на кухню, сделав большую дугу, чтобы не приближаться к хозяевам дома, словно те излучали радиацию.
– По-моему, она чем-то расстроена. – Рорк поставил Еву на пол и озабоченно посмотрел в сторону кухни, где Пибоди гремела посудой и что-то сердито бубнила.
– Просто она еще не успела проснуться. Ладно, забирай эту груду железа, раз она тебе так нужна, а я займусь работой.
Рорк поднял компьютер и почувствовал, как у него сразу заныла поясница.
– Какая тяжесть! До полудня я буду работать дома, – сообщил он через плечо.
Ева закрыла дверь.
– Пибоди! – крикнула она. – Принеси и мне кофе.
Ева села за письменный стол, включила компьютер, вызвала файл Ричарда Драко и затребовала всю имеющуюся в распоряжении следствия информацию о подозреваемых, свидетелях, вещественных доказательствах и лабораторных отчетах.
– Вчера вечером я просмотрела кассету с записью спектакля, – заговорила она, услышав, как по паркету гремят тяжелые полицейские ботинки Пибоди. – И у меня возникла новая версия.
– Вот ваш кофе, лейтенант. Мне записывать то, что вы говорите?
– А? – Ева всматривалась в экран монитора, пытаясь перекомпоновать информацию по-новому, но странный тон Пибоди заставил ее поднять голову. – Нет, я говорю это не для протокола, а для тебя.
Рорк опять оказался прав. Что-то было неладно с ее помощницей. Однако Ева приказала себе отбросить все личные переживания и сказала:
– Мы точно выяснили, в какой момент бутафорский нож был подменен на настоящий.
Она снова повернулась к компьютеру и стала нажимать на кнопки клавиатуры, чтобы вызвать нужную картинку.
– И когда же вы успели это выяснить? – спросила Пибоди. Голос ее был холоднее февраля.
– Я же тебе сказала: вчера вечером. – Ева физически ощущала взгляд Пибоди, стоявшей позади. Он вонзался в ее спину, как холодный и острый клинок. – А что?
– Ничего, лейтенант. Просто я сверяюсь со своими записями. Это – моя работа.
Да что с ней такое? Ева нахмурилась.
– Никто не мешает тебе выполнять свою работу. Я просто информирую тебя, ввожу в курс дела.
– Похоже, вы информируете меня лишь выборочно.
– Что это означает, черт возьми?!
– Вчера вечером я вернулась в управление, – заговорила Пибоди, распаляясь все больше. – Я вызвала файл с делом Драко, чтобы привести в порядок и рассортировать свидетельские показания, и вскоре наткнулась на раздел, который оказался для меня недоступен. Секретная информация! До этого момента я не подозревала, что в деле существуют какие-то разделы, закрытые для вашей помощницы и остальных членов следственной группы. Позволю себе заметить, господин лейтенант, что подобная политика вряд ли способствует эффективной деятельности вашей помощницы и всей команды.
– Кончай говорить со мной в этом идиотском тоне! Я решила, что определенную информацию необходимо засекретить, и засекретила ее! Это все, что тебе следует знать!
На щеках Пибоди выступили красные пятна, но голос ее по-прежнему оставался ледяным:
– Что ж, благодарю вас за то, что просветили меня на этот счет, господин лейтенант.
– Я сказала: оставь этот тон!
– Как угодно. Я только хотела сказать: теперь так будет всегда, господин лейтенант?
– Да, черт побери, всегда! Я – твой начальник, и я руковожу следствием, поэтому все и всегда будет по-моему! А ты держи рот на замке и не разыгрывай тут оскорбленное достоинство.
– Вы бы тогда посоветовали держать рот на замке и некоему Чарльзу Монро, господин лейтенант.
Ева крепко сжала зубы. «Это мне урок, – подумала она. – Попробуй хоть раз в жизни проявить к кому-то сочувствие – и тут же получишь по морде».
– Некто Чарльз Монро не причастен к расследованию никаким боком, а наши с ним взаимоотношения – не твое собачье дело!
– Зато мое собачье дело – когда вы допрашиваете его о моей личной жизни.
– Я его не допрашивала! – В голосе Евы послышались грозовые разряды. – Он сам вылил на меня все это!
Женщины стояли лицом к лицу, едва не соприкасаясь носами. Ева оперлась руками о письменный стол, ее глаза пылали гневом. Пибоди, вся красная как рак, тоже излучала ярость.
В этот момент в дверном проеме появился Макнаб. Оценив обстановку с первого взгляда, он присвистнул:
– Гм, здравствуйте, дамы.
Не удостоив его даже взглядом, женщины в один голос рявкнули:
– Вон!
– Все, меня уже нет!
Ева подошла к двери и с грохотом захлопнула ее прямо перед носом перепуганного Макнаба.
– Сядь! – приказала она Пибоди.
– Я хочу стоять.
– А я хочу хорошенько врезать тебе ногой по заднице, но сдерживаю себя! – Ева схватила себя за волосы и дернула так сильно, что на глазах у нее выступили слезы. Зато ярость немного отступила, и в голове прояснилось. – Ладно, черт с тобой, стой, если угодно. Ты все равно не можешь сидеть, пока внутри тебя торчит кол, а это происходит каждый раз, когда речь заходит о некоем Чарльзе Монро. Ты хочешь знать все? Ты на этом настаиваешь? Ну что ж, хорошо. Слушай.
Чтобы ее голос звучал ровно и по-деловому, Еве пришлось сделать несколько глубоких вдохов и выдохов.
– Итак, – заговорила она, – вечером двадцать шестого марта мы с Рорком находились в «Палас-отеле» и зашли в пентхаус Айрин Мэнсфилд. Она находилась в компании, как ты выражаешься, некоего Чарльза Монро, так называемого платного компаньона, а проще говоря – профессионального жиголо, который спит с женщинами за деньги. Как мне удалось выяснить, вышеуказанный платный компаньон Монро находился там, так сказать, по долгу службы и никак не связан с ведущимся расследованием по делу об убийстве. В глупой попытке оградить мою безмозглую помощницу от лишних душевных переживаний я решила засекретить отчет о беседе с ним.
Ева подошла к письменному столу, взяла кружку с остывшим кофе и выпила ее залпом. Губы Пибоди задрожали. Она села и всхлипнула.
– Нет, только не это! – забеспокоилась Ева. – Никаких слез! Мы – на службе, а на службе реветь не положено.
– Извините меня… – Понимая, что может вот-вот разрыдаться, Пибоди вытащила из кармана носовой платок и громко высморкалась. – Я так психую, мне так стыдно! Он сказал вам, что мы с ним никогда не занимались сексом?
– Господи, Пибоди, неужели ты думаешь, что я написала об этом в отчете?
– Я не знаю. Наверное, нет. – Она снова всхлипнула. – Знаете, мы встречаемся с ним уже так долго и ни разу даже не приблизились… к этому.
– Да, он мне все объяснил, когда мы с ним… – Ева увидела ужас в глазах Пибоди, осеклась и моргнула. Не то она говорит, совсем не то! – Послушай, он хороший человек. После этого разговора я увидела его совсем в другом свете. И ты ему очень нравишься.
– Тогда почему он ко мне даже не пытался приставать?!
– А по-твоему, секс – это все? – удивилась Ева.
– Вам легко говорить! Вы замужем за секс-символом планеты!
– Ради всего святого! Что ты несешь, Пибоди?!
– А разве не так? Он красавец, он сложен, как Аполлон, он сексуален… И он вас любит. Он от вас просто без ума. Ради вас он бы под поезд бросился.
– В этом случае поезд наверняка сошел бы с рельсов, – пробормотала Ева и с радостью отметила, что Пибоди улыбнулась.
– Ну, в общем, вы понимаете, что я хочу сказать.
– Конечно. – Ева посмотрела на дверь, соединяющую два кабинета, и почувствовала, как внутри у нее потеплело. – Конечно, я понимаю. Но у вас так получилось не потому, что Чарльза не тянет к тебе. Это потому, что… – Черт побери, когда Мира действительно нужна, ее никогда не оказывается рядом… – Это потому, что он уважает тебя – вот и все.
Пибоди комкала носовой платок и шмыгала носом.
– Если так, то, на мой взгляд, он уважает меня чересчур уж глубоко. Мне, конечно, известно, что я не красавица, и все такое…
– Глупости, ты очень хорошенькая.
– Во мне нет сексуальности.
– Есть!
Ева обошла вокруг стола и ласково погладила Пибоди по волосам, но та резко отстранилась.
– Вот вы, будь вы мужчиной, захотели бы заняться со мной сексом?
– Ты еще спрашиваешь! Да я бы тебя так оттрахала, что у тебя глаза выскочили бы!
– Правда? – обрадованно спросила Пибоди, вытирая глаза. – Вот и Макнаб все время ко мне лезет.
– Пибоди! Ради всего святого!
– Я не хочу, чтобы Макнаб знал, что у нас с Чарльзом ничего не было.
– От меня он об этом никогда не узнает, могу тебе гарантировать.
– Спасибо. Извините меня еще раз, лейтенант. После того как Чарльз рассказал мне о вашем разговоре, а потом я поехала на работу и нашла закрытые файлы… Я всю ночь не спала, ломала себе голову, что это за два засекреченных отчета. Да еще какая-то таинственная видеокассета, которая значится среди вещдоков, но которой нигде нет.
Ева тяжело вздохнула. До чего же коварная штука – человеческие отношения! Коварная и жестокая.
– Видеокассета и один из отчетов не имеют к Чарльзу Монро никакого отношения. Они касаются Надин.
– Я так и думала, что с ней что-то не то!
– Видишь ли, в свое время у нее был роман с Драко. Она просила меня о встрече как раз для того, чтобы рассказать об этом. Он использовал Надин и вытер об нее ноги – так, как он обычно это делал. Когда мы с Рорком обыскивали его пентхаус в «Палас-отеле», мы нашли много видеокассет… гм… личного характера. И на той, которую я припрятала…
– Ой, он записывал на пленку, как они с Надин занимаются сексом? Вот гнида! – Пибоди всплеснула руками. – Слава богу, она не входит в число подозреваемых или, по крайней мере, не является тем человеком, которого мы ищем. Вы ведь поэтому спрятали запись? Чтобы избавить ее от ненужного унижения? Простите меня, лейтенант, я, видать, неисправимая дура!
– Забудем об этом, Пибоди. Пойди умой лицо, чтобы Макнаб не подумал, будто я тебя здесь избивала ногами.
– Господи, я чувствую себя полной идиоткой.
– Вот и хорошо. Иногда это бывает полезно. Умойся, а я выясню, под какой лестницей спрятался Макнаб, и мы займемся работой.
– Есть, босс.
* * *
Фини появился, когда все остальные уже собрались в домашнем кабинете Евы. Он включил видеозапись, увеличил и сфокусировал изображение и выставил на экране секундомер, чтобы было видно, сколько времени занимает действие.
Один видеомагнитофон воспроизводил запись первой сцены в зале суда, когда на столе для вещественных доказательств еще лежал бутафорский нож. Другой демонстрировал финальную сцену в тех же декорациях, и нож на столе был уже настоящий. Фини комментировал запись: указал на различия между двумя ножами, обратил внимание, что во второй сцене нож лежит уже под другим углом.
– Человек, подменивший нож, выбрал такой, который практически неотличим от бутафорского, – с расчетом, чтобы никто не заметил подмену.
– И даже реквизитор? – спросил Макнаб.
– Реквизитору нет надобности разглядывать нож. В его обязанности входит другое: убедиться в том, что нож лежит на положенном месте, вот и все. Между первой и второй сценами в зале суда там ничего не менялось – все оставалось на своих местах: и декорации, и реквизит. – Фини почесал в затылке. – Вот если бы нож пропал, реквизитор бы это заметил. По его словам, он проверил наличие положенного реквизита сразу после окончания первой сцены и затем – перед началом второй. Все было на месте, а остальное его не волнует.
– Значит, в распоряжении преступника было около пяти минут, чтобы подменить нож. – Ева побарабанила пальцами по столу. – Мы можем еще больше сузить этот промежуток: на пленке видно, когда Квим заметил что-то подозрительное. Если предположить, что это была именно подмена ножей, следовательно, у преступника оставалось около трех минут. За это время он должен был положить на стол настоящий нож, затем унести и спрятать бутафорский, а потом вернуться туда, где ему положено быть, – на сцену или за кулисы.
– Значит, после этого преступнику оставалось только ждать. – Глаза Пибоди сузились. – Ждать и надеяться на то, что никто не заметит подмены. Ждать, пока начнется следующая сцена в зале суда, затем – пока прозвучат все диалоги и Кристина Воул возьмет в руки нож. Это примерно тридцать минут. Долгое ожидание!
– Терпения нашему убийце не занимать. Я даже думаю, что он или она наслаждались этим ожиданием, наблюдая, как Драко блещет своим талантом, срывает аплодисменты зала, и предвкушая то, что произойдет в конце. Убийца знал, что это – последний акт жизни Драко, и упивался этим.
Ева поставила чашку с кофе и присела на край своего стола.
– Вчера вечером Рорк сказал фразу, которая теперь кажется мне очень важной: жизнь имитирует искусство.
Пибоди почесала нос.
– А мне всегда казалось, что наоборот.
– Только не в данном случае. Почему убийство совершено именно в этом спектакле? Ведь для того, чтобы устранить Драко, можно было избрать гораздо более простой и менее рискованный способ. Я думаю, что для убийцы много значила сама пьеса. Тема любви, предательства, обманных личин, самопожертвования и мести. Я думаю, у персонажей Кристины и Леонарда Воул существуют реальные прототипы. Возможно, когда-то Драко и его будущего убийцу связывали тесные взаимоотношения. И тогда разгадка таится в прошлом.
Фини кивнул и вытащил из кармана пакетик с орешками.
– Многие из занятых в спектакле актеров работали с Драко и раньше. Театральный мир вообще тесен, и люди, которые в нем живут, сталкиваются друг с другом вновь и вновь.
– Нужно искать не профессиональные взаимоотношения, а личные. Судите сами: Воул выглядит обаятельным, мужественным, даже немного наивным, а в итоге оказывается бессердечным и жестоким обманщиком. Насколько нам известно, это абсолютно точный портрет Драко. Так кого же он предал? Чью жизнь растоптал?
– Если судить по тому, что нам рассказывали, он успел нагадить практически всем, – откликнулся Макнаб. – Никто не пытается даже делать вид, что симпатизировал этому человеку.
– Значит, мы должны искать глубже! Нужно заглянуть в прошлое, как следует покопаться в нем. Там наверняка таится что-то важное. Может быть, Драко разбил чей-то брак или рассорил близких людей, разорил кого-нибудь, соблазнил чью-то сестру… Пройдитесь по всей его жизни. Вы, – обратилась Ева к Фини и Макнабу, – как всегда, ищите информацию с помощью компьютера, а мы с Пибоди займемся актерами.
* * *
Ева решила начать с Карли Лэндсдоун. Что-то в этой женщине тревожило ее со времени их первой беседы.
Актриса жила в Бродвей-Вью – роскошном комплексе, в котором великолепные квартиры соседствовали с дорогими магазинами, а также местами для увеселения и отдыха. Этот торгово-развлекательный и одновременно жилой комплекс был напичкан камерами наблюдения, охранниками и системами сигнализации. Элегантный вестибюль был выложен плиткой цвета морской волны, слева располагался зимний сад, справа – небольшой бар. Ева подошла к панели и нажала на кнопку для переговоров с охраной.
– Доброе утро, – послышался из переговорного устройства приятный мужской голос. – Пожалуйста, сообщите цель вашего прихода в Бродвей-Вью.
– Я хочу видеть Карли Лэндсдоун.
– Минутку, пожалуйста. – Из динамика полилась негромкая мелодичная музыка, а затем снова раздался голос: – Согласно нашим записям, мисс Лэндсдоун не оставляла информации о том, что ожидает посетителей. Я немедленно свяжусь с ней, чтобы выяснить, готова ли она принять вас. Пожалуйста, назовите свое имя и покажите камере наблюдения свои документы.
– Вам нужны документы? На здоровье. – Ева вытащила свой полицейский жетон и покрутила им перед объективом камеры. – И передайте мисс Лэндсдоун, что лейтенант Даллас не привыкла ждать в вестибюле.
– Конечно, лейтенант. Одну минутку.
Из динамика снова полилась мелодия, и Ева сжала зубы.
– Ненавижу это дерьмо! Неужели они не понимают, что такая вот неуместная музыка не вызывает у людей ничего, кроме раздражения? Так и хочется выдрать этот динамик с потрохами!
– А мне нравится, – заметила Пибоди. – Приятная музычка. Я люблю скрипки – они напоминают мне о маме. Она играет на скрипке, – пояснила Пибоди, поймав на себе недоуменный взгляд Евы.
– Извините, что заставил вас ждать. Мисс Лэндсдоун будет рада видеть вас, лейтенант Даллас. Желаем вам приятного дня.
– Эти дежурные фразы я тоже ненавижу.
Ева и Пибоди направились к лифту. Двери за ними закрылись, и в кабине раздалась все та же музыка. Ева заскрипела зубами.
– Добро пожаловать в Бродвей-Вью, – раздался голос из динамика. – Это абсолютно надежное место, где вы можете чувствовать себя в полной безопасности. При желании вы можете оформить себе однодневный пропуск, который позволит вам воспользоваться всеми возможностями нашего комплекса: фитнес-клубом, бассейнами, центром релаксации, который предлагает косметические процедуры и психотерапевтические услуги, боулингом, тренажерным залом. Магазины и бутики, расположенные в нашей торговой зоне, принимают любые кредитные карты. К услугам жильцов и посетителей Бродвей-Вью также изысканные пятизвездочные рестораны и кафе «Таймс-сквер».
– Эта штука когда-нибудь заткнется?
– Надо же, здесь даже не один бассейн, а несколько!
– Если вы хотите стать одним из наших жильцов, мы готовы предоставить вам любую интересующую вас информацию, – продолжал бубнить динамик. – Наши менеджеры готовы удовлетворить любые ваши запросы.
– Интересно, много ли желающих здесь поселиться? – подумала вслух Пибоди.
– Лично я скорее застрелилась бы, чем согласилась жить в этом муравейнике, – процедила сквозь зубы Ева.
– Выйдя из лифта, пожалуйста, поверните налево и идите по коридору. Квартира номер 2008 – третья по счету. Бродвей-Вью желает вам всего наилучшего, – проговорил динамик и наконец умолк.
Следуя его указаниям, Ева вышла из лифта и повернула налево.
– Подожди меня в холле, – бросила она Пибоди.
Коридор был такой ширины, что по нему мог бы проехать грузовик, – проектируя это здание, архитекторы явно не заботились об экономии пространства. Еву кольнула неприятная мысль: а вдруг и это сооружение принадлежит Рорку?
Карли открыла дверь раньше, чем Ева успела позвонить. На ней был просторный домашний халат, ногти босых ног накрашены розовым лаком. Ева отметила про себя, что косметика на лице актрисы и ее прическа в полном порядке.
– Доброе утро, лейтенант. – Карли оперлась о дверь и, демонстративно приняв очень эффектную позу, вызывающе улыбнулась: – Как мило, что вы решили меня навестить.
– Вы рано встаете, – заметила Ева. – А я почему-то думала, что люди театра обычно спят до полудня.
Ухмылка на секунду исчезла с лица актрисы, но тут же появилась вновь. Карли отступила в глубь квартиры, позволяя гостье войти.
– У меня сегодня спектакль: отпевание и похороны Ричарда.
– Вы называете это спектаклем?
– Разумеется. Мне необходимо быть печальной и проливать реки слез, а для этого нужно собраться. Надеюсь, наше представление произведет должное впечатление на репортеров. – Карли сделала приглашающий жест в сторону мягкого зеленого дивана, стоявшего посередине гостиной. – Я могла бы разыграть такой же этюд и для вас, причем довольно убедительно, но это было бы пустой тратой вашего времени и моего таланта. Могу ли я предложить вам кофе?
– Нет. Скажите, вас не пугает то, что вы являетесь одной из подозреваемых в деле об убийстве?
– Абсолютно. Во-первых, потому, что я этого не делала, а во-вторых, потому, что это может оказаться полезным в профессиональном плане. Вдруг когда-нибудь мне придется играть такую же роль на сцене.
Ева подошла к окну и широко раскрыла глаза. Вид, который открывался отсюда на Таймс-сквер, поражал воображение. Внизу, словно жуки, суетились разномастные автомобили, рекламные щиты переливались и подмигивали разноцветным неоном, люди сновали, как муравьи в развороченном муравейнике. В отдалении виднелись готические шпили здания театра «Новый Глобус».
– Предположим, вы уже получили такую роль. Какими могли бы быть ваши мотивы?
– Мотивы убийства? – Карли села. Она явно забавлялась этой утренней дуэлью. – Мотивом может являться сочетание гордости, попранного достоинства и желания развлечься.
– И еще – обида?
Ева стремительно обернулась и успела заметить, что лицо Карли выражает страдание. Однако уже в следующую секунду актриса надела на себя маску равнодушия.
– Возможно, и так. Вы хотите знать, ранил ли меня Ричард? Да, ранил. Но я умею зализывать свои раны, лейтенант. Мужчина не заслуживает того, чтобы ради него истекали кровью. По крайней мере – на протяжении длительного времени.
– Вы любили его?
– Было время, когда мне казалось, что я его люблю. Но удивительно, с какой легкостью это чувство перерастает в ненависть! Если бы я захотела убить его, наверное, мне вряд ли удалось бы придумать способ лучше того, с помощью которого это было сделано. Но тут есть одна существенная деталь. Я ни за что не отдала бы честь нанести ему смертельный удар кому-то другому. Заместители в данном случае неуместны. Это лишило бы все… гм… мероприятие его очарования.
– Для вас это шутки? Вы находите смешным, когда человека лишают жизни насильственным путем?
– А вам хочется, чтобы я изображала безграничную скорбь? Пожалуйста! Поверьте, лейтенант, если вам угодно, я могу расплакаться обильными и горькими слезами. – Карли по-прежнему улыбалась, но теперь в ее глазах плясали злые огоньки. – Но я не стану этого делать. Я слишком уважаю себя – и вас, кстати, тоже, – чтобы опускаться до такой дешевки. Я просто скажу вам четыре простых слова: Я ЕГО НЕ УБИВАЛА.
– А Лайнус Квим?
Лицо Карли неожиданно разгладилось.
– Я знала его не очень хорошо, но мне жаль, что он умер. Вы наверняка не верите в то, что он убил Ричарда, а потом повесился сам, иначе вас бы здесь не было. Я тоже в это не верю. Это был маленький человечек с вечно кислой мордочкой, и Ричард, думаю, заботил его не больше, чем все остальные актеры. Он воспринимал нас в качестве составных элементов своей работы – как стропила, кулисы, занавес, декорации… Кроме того, смерть через повешение очень мучительна. Это ведь не так, как произошло с Ричардом, верно?
– Да, чтобы повеситься, нужно определенное мужество.
– Я очень боюсь страданий.
«Это первое, что Карли сказала в простоте», – подумала Ева.
– Я полагаю, того, кто помог ему сунуть голову в петлю, это мало волновало, – сказала она. – Вы не боитесь, что на этом дело не кончится, мисс Лэндсдоун? Говорят, несчастья ходят по трое…
Карли защебетала какую-то чепуху, но затем, встретившись взглядом с Евой, осеклась и заговорила серьезно:
– Да, боюсь! Все актеры суеверны, и я не являюсь исключением. Я никогда не свищу в гримерке, я никогда не желаю своему коллеге удачи. Но суеверность не помешает мне вновь выйти на сцену при первой же возможности. Я не позволю произошедшему изменить мою жизнь! Я мечтала стать актрисой с тех пор, как себя помню. И не просто актрисой. – На ее губах расцвела улыбка. – Звездой! Сейчас я на пути к этому, и ничто не заставит меня пойти в обход.
– Реклама, которой явилась смерть Драко, поможет вам осуществить вашу мечту гораздо быстрее, – заметила Ева.
– Совершенно верно. И если вы полагаете, что я не постараюсь извлечь из этого максимум выгоды, значит, вы меня так и не рассмотрели.
– Я вас рассматривала, и очень пристально. – Ева окинула взглядом уютную комнату с чудесным видом из окна. – Для человека, который еще не успел достичь своей цели, вы живете очень и очень неплохо.
– А мне нравится так жить, – вздернула плечами Карли. – Мне повезло с богатыми и щедрыми родителями. Они создали трастовый фонд на мое имя, и я им пользуюсь вовсю. Как я уже сказала, я не привыкла к лишениям. Я не из тех, кто готов ради искусства сидеть на воде и хлебе. Это, однако, не значит, что я лентяйка. Я работаю, и работаю усердно. Мне просто нравится жить в комфорте.
– Драко здесь бывал?
– Раз или два. Он предпочитал встречаться со мной у себя. Видимо, на своей территории он чувствовал себя уверенней – хозяином, что ли.
– А вы знали, что он записывает ваши любовные утехи на видео?
Это был настоящий нокаут. Ева хорошо знала такое состояние и его признаки: глаза Карли расширились от ужаса, а от лица отлила вся кровь. Губы плотно сжались, чтобы сдержать дрожь, однако голос выдал с головой:
– Этого не может быть… Это ложь!
– Уже довольно давно Драко установил в своей спальне записывающую видеотехнику. За этот период у него скопилось немало пикантных пленок, на которых подробно и в различных ракурсах запечатлены его развлечения с разными сексуальными партнерами. Там есть фильм и о вас, записанный в феврале. В нем детально смакуется использование в сексуальных игрищах черного кожаного нижнего белья, специальных приспособлений для садомазохистских забав и…
Карли не выдержала и вскочила с софы.
– Стоп! Я больше не могу это слушать! Вы, кажется, получаете удовольствие, описывая всю эту мерзость?
– Нет. Поверьте мне – совсем наоборот. Вы не знали об этих записях?
– А вы сомневаетесь? Конечно, не знала! – Она опять без сил упала на диван. – Если бы мне все объяснили и предложили принять участие в подобной записи, я бы, может, и согласилась. Ведь это весьма интригующее и возбуждающее чувство – осознавать, что тебя могут увидеть в пикантной ситуации совершенно незнакомые люди, которых ты даже никогда не узнаешь. Однако я ненавижу, когда со мной что-нибудь пытаются делать без моего согласия! Это похоже на фокусы полицейских, которые любят совать свой нос в чужие дела без твоего разрешения. Они обожают делать такие записи, чтобы потом использовать их в своих грязных целях.
– Пока я единственный полицейский, который видел эти пленки, и я не собираюсь использовать их в «своих грязных целях». Кстати, вы, мисс Лэндсдоун, не единственная женщина, которую он записывал без ее согласия.
– Ах, там тоже существовала конкуренция? Какая досада, что я этого не знала! Я придумала бы что-нибудь интересное, и фильм получился бы намного увлекательнее! – Она закрыла лицо руками, пытаясь сдержать подступающие слезы. Когда ей это более или менее удалось, она отняла руки. – Хорошо, что́ мне необходимо сделать, чтобы заполучить оригинал этой пленки?
– Она является вещественным доказательством, я ее изъяла и зарегистрировала. Она будет использована в суде или в ходе расследования только в самом крайнем случае. Когда дело будет закрыто, а ваша невиновность доказана, я постараюсь сделать так, чтобы вам отдали эту запись.
– Вероятно, это лучшее, на что я могла надеяться. – Карли глубоко вздохнула. – Спасибо вам.
– Мисс Лэндсдоун, вы получали от убитого Ричарда Драко запрещенные медикаменты или наркотики для стимуляции сексуальной активности или для каких-либо других целей?
– Я не использую запрещенные медикаменты или наркотики для сексуальной стимуляции. Предпочитаю полагаться на собственный организм и на богатое воображение, а не на химию.
«Ты употребляла их, – подумала Ева. – Но, может быть, и не подозревала, что в бокал прекрасного дорогого шампанского тебе подмешали какую-то гадость».
