• Следствие ведет Ева Даллас, #19

ГЛАВА 16

 Ева решила взять с собой Рорка на встречу с Робертой Гейбл, сочтя, что вторая пара глаз и набор впечатлений, независимых от ее собственных, ей не помешают. Ушедшая на покой воспитательница согласилась принять Еву при условии, что беседа продлится не больше двадцати минут.

 – Она была не больно-то приветлива, – заметила Ева, когда они подошли к небольшому жилищному комплексу, в котором жила Роберта Гейбл. – Особенно когда я сказала, что мы придем около шести тридцати. Она ужинает ровно в семь, и мне было сказано, что я обязана уважать ее расписание.

 – Люди определенного возраста любят строгий распорядок дня.

 – И еще она назвала меня «мисс Даллас». Неоднократно.

 Рорк вскинул руку и сочувственным жестом обхватил ее за плечи.

 – Ты ее уже ненавидишь.

 – Ты прав. Чертовски прав. Я уже ее ненавижу. Но работа есть работа. Ничего личного на работе.

 – Я все время об этом забываю. – Он сжал ее плечи и убрал руку.

 Ева подошла вплотную к охранной панели, назвала свое имя, показала жетон, сообщила, по какому она делу. Ее пропустили так быстро, что она поняла: Гейбл все это время стояла на стреме.

 – Я тебя представлю как своего сотрудника, – предупредила Ева, пока они пересекали крошечный вестибюль. Стоило ей взглянуть на его великолепное лицо, на элегантный костюм и ботинки, наверняка стоившие больше месячной квартплаты Гейбл, как у нее вырвался сокрушенный вздох. – И если только она не слепа и не выжила из ума, она этому не поверит. Но мы постараемся не обращать внимания.

 – Это доказывает наличие стойкого предубеждения: полицейские не могут хорошо одеваться.

 – Твоя рубашка стоит больше, чем мое оружие, – попрекнула Ева. – Поэтому, как только поднимемся, держи ее застегнутой. И рот тоже на замке. Вид у тебя должен быть строгий.

 – А я рассчитывал бросать на тебя восторженные взгляды исподтишка.

 – Забудь об этом. Второй этаж.

 Они поднялись по ступеням и повернули в короткий коридорчик с двумя дверями друг напротив друга. Абсолютная тишина подсказала Еве, что либо здание оснащено превосходной звукоизоляцией, либо все его обитатели вымерли. Она нажала кнопку звонка рядом с дверью 2Б.

 – Мисс Даллас?

 При звуке голоса из домофона Рорк согнал с губ улыбку и строго уставился на дверь.

 – Лейтенант Даллас, мисс Гейбл.

 – Я хочу увидеть ваше удостоверение. Поднимите его к «глазку». – Ева выполнила просьбу, после чего наступило долгое молчание. – Судя по всему, оно в порядке. Но с вами мужчина. Вы не предупредили, что с вами будет мужчина.

 – Это мой сотрудник, мисс Гейбл. Позвольте нам войти, пожалуйста. Мы не хотим отнимать у вас лишнее время.

 – Хорошо.

 Опять повисла пауза, во время которой, как поняла Ева, отпирались многочисленные замки. Роберта Гейбл открыла дверь и тут же нахмурилась.

 Ее фото, найденное Евой в архиве, скорее льстило ей. Исхудалое лицо, как будто высеченное из скальных пород, по мнению Евы, свидетельствовало о том, что его обладательница не только избегала всех мирских удовольствий, но и презирала их. Глубокие морщины неодобрения вокруг рта, казалось, залегли навек. Волосы были так туго стянуты на затылке, что у Евы от одного их вида заболела голова. Она была в сером – под цвет волос. Ее костюм состоял из накрахмаленной блузки и юбки, обвисшей на костлявых бедрах. Туфли у нее были черные, с толстыми подошвами и аккуратно завязанными шнурками.

 – Ваше лицо мне знакомо, – сказала она Рорку, и ее ноздри раздулись от негодования. – Вы не полицейский.

 – Нет, мэм.

 – Полиция часто прибегает к помощи штатских консультантов, – вставила Ева. – Если эта процедура вызывает у вас сомнения, можете позвонить моему старшему офицеру в Нью-Йорке. Мы можем подождать снаружи, пока вы нас проверяете.

 – В этом нет необходимости. – Роберта Гейбл отступила и позволила им пройти в гостиную. В комнате царила свирепая, прямо-таки стерильная чистота, обстановка была спартанская. Никаких оборочек, обычно столь почитаемых, по наблюдению Евы, пожилыми женщинами, живущими в одиночестве. Никаких «собирателей пыли»: подушечек, статуэток, фотографий в рамочках, цветочков в вазочках. Один небольшой диван со спинкой, один стул, один стол, одна лампа. Комната напоминала камеру в тюрьме строгого режима.

 «Зато уж здесь-то наверняка не услышишь сладкоголосого пения с компакт-диска Кармайкла Смита, – утешила себя Ева. – Возблагодарим господа за малые милости!»

 – Вы можете сесть на диване. Я не стану предлагать угощения перед самым ужином.

 Сама хозяйка взяла себе стул и села, держа спину совершенно прямо, ровно поставив ноги обеими ступнями на пол и так крепко сжав колени, словно они были сцементированы. Руки она сложила на животе.

 – Вы указали, что желаете поговорить со мной о ком-то из моих бывших подопечных, но отказались назвать имя. Я нахожу такое поведение крайне невоспитанным, мисс Даллас.

 – Я нахожу убийство крайне невоспитанным поступком, но это то, что я расследую.

 – Дерзить совершенно необязательно. Если вы не в состоянии вести себя с уважением, наш разговор окончен.

 – Уважение – это улица с двусторонним движением. И зовите меня лейтенант Даллас.

 Губы Гейбл превратились в узкую запавшую щель, но она наклонила голову в знак согласия.

 – Очень хорошо, лейтенант Даллас. Я полагаю, раз уж вы дослужились до этого звания, значит, у вас имеются определенные способности к этой профессии, да и здравый смысл тоже. Если вы кратко и внятно объясните, зачем вам понадобилась встреча со мной, мы завершим ее как можно скорее и разойдемся по своим делам.

 – Мои вопросы будут носить строго конфиденциальный характер, и я попрошу вас сохранить наш разговор в тайне.

 – Я всю свою жизнь проработала в частных домах, принадлежащих высокопоставленным семьям. Никто не стал бы меня нанимать, если бы я не умела хранить секреты.

 – В одной из этих семей был сын по имени Найлз Ренквист.

 Брови Гейбл взлетели вверх: это был первый проявленный ею признак оживления.

 – Если вы прибыли сюда из самого Нью-Йорка только для того, чтобы спросить о Ренквистах, вы даром теряете время – мое и свое собственное. Мое время мне дорого.

 – Настолько дорого, надеюсь, что вы не захотите, чтобы вас повесткой вызвали в Нью-Йорк для официального допроса.

 Это была пустая угроза. Никакой судья не выдал бы ей ордер, позволяющий тащить гражданское лицо через границы трех штатов на основании тех мизерных данных, что ей удалось собрать. Но сама мысль о хлопотах и неудобствах часто заставляла строптивых свидетелей идти на уступки.

 – Я не верю, что вы можете доставить меня в Нью-Йорк, как обычную преступницу. – Гейбл настолько оживилась, что даже ее щеки слегка порозовели. – Не сомневаюсь, что мой адвокат смог бы воспрепятствовать такому произволу.

 – Возможно. Что ж, давайте, свяжитесь с ним, если вам времени не жалко, не говоря уж о расходах. Посмотрим, чья возьмет.

 – Мне не нравятся ваши манеры и все ваше поведение. Сложенные на коленях руки Гейбл сжались так, что костяшки побелели.

 «Она щиплется», – сказала себе Ева. Теперь она не сомневалась в диагнозе.

 – Я часто слышу подобные жалобы. В убийстве есть нечто такое, что меня страшно раздражает. Вы можете поговорить с нами здесь и сейчас, мисс Гейбл, в стенах вашего собственного дома, которые, как известно, помогают. Если нет, мы можем запустить бюрократическую процедуру. Выбор за вами.

 Гейбл умела напустить на себя устрашающий вид. Взгляд у нее был жуткий: ледяной и немигающий. Но против полицейского с одиннадцатилетним стажем она была слаба.

 – Хорошо. Задавайте ваши вопросы. Я скажу лишь то, что сочту должным.

 – Найлз Ренквист когда-нибудь проявлял склонность к насилию или неадекватное поведение?

 – Безусловно, нет. – Она даже фыркнула, отгоняя столь нелепую мысль. – Он был хорошо воспитанным молодым человеком из хорошей семьи. Я полагаю, его нынешнее положение лишь подтверждает мои слова.

 – Он поддерживает связь с вами?

 – Я получаю цветы в день рождения и открытку на Рождество, как и положено.

 – Итак, между вами сохранились самые теплые дружеские отношения.

 – Теплые? – Лицо Гейбл сморщилось, как будто она учуяла неприятный запах. – Дружеские? Я не нуждаюсь в тепле и не жду дружбы от кого-либо из моих бывших воспитанников, лейтенант Даллас, как вы вряд ли ждали бы чего-то подобного от своих подчиненных.

 – Чего же вы ждете от них? Вернее, чего вы от них ожидали?

 – Послушания, уважения, организованного, дисциплинированного поведения.

 Это напоминало скорее казарму, а не детскую, но Ева кивнула.

 – И все это вы получили, когда воспитывали Ренквиста?

 – Разумеется.

 – Вы применяли телесные наказания?

 – Когда это было необходимо. Мои методы, сослужившие мне и моим воспитанникам хорошую службу, заключались в том, чтобы применяемые дисциплинарные меры были адекватны личности ребенка и имевшему место нарушению.

 – Не припомните ли вы, какие именно дисциплинарные меры в наибольшей степени подходили Ренквисту?

 – Лучше всего он реагировал на лишение привилегий. Лишение отдыха, развлечений, общества, уединение и так далее. Он обычно начинал протестовать или дуться, когда его наказывали, но в конце концов подчинялся. Как и все мои воспитанники, он очень скоро понял, что недопустимое поведение влечет определенные последствия.

 – У него были друзья?

 – У него был должным образом отобранный круг знакомых и товарищей по играм.

 – Отобранный кем?

 – Мной или его родителями.

 – А каковы были его отношения с родителями?

 – Какими им и следовало быть. Не понимаю, куда ведут все эти вопросы.

 – Я почти закончила. У него были домашние питомцы?

 – Насколько я припоминаю, в доме держали собаку. Какого-то миниатюрного терьера. К ней была особенно привязана Сара, младшая сестра Найлза. Она была безутешна, когда собачка сбежала из дома.

 – Сколько лет было Ренквисту, когда собачка сбежала из дома?

 – Десять или двенадцать, насколько мне помнится.

 – А как насчет Сары, сестры Ренквиста? Что вы можете сказать о ней?

 – Она была образцовой воспитанницей. Благовоспитанной, тихой, с хорошими манерами. Несколько неуклюжей и склонной к ночным кошмарам, но в остальном послушной и добронравной.

 – В чем проявлялась неуклюжесть?

 – Она прошла через определенную стадию: спотыкалась, падала, натыкалась на предметы и получила более чем достаточную порцию синяков и шишек. По моей рекомендации супруги Ренквист обратились к врачу и проверили ее зрение, но оно было признано безупречным. Все дело было просто в отсутствии координации и несколько нервной натуре. Потом она переросла эту стадию.

 – Вы не могли бы сказать, когда именно она переросла эту стадию?

 – Примерно в двенадцатилетнем возрасте. Она стала грациозной в том самом возрасте, когда многие девочки утрачивают грациозность. Созревание – трудный период, но Сара в это время расцвела.

 – И как раз в тот период, когда Сара обрела грацию и перестала набивать себе синяки и шишки, ее брат уехал учиться в Итон. Это было примерно в то же время?

 – Пожалуй, да. Несомненно, когда у меня появилась возможность безраздельно посвящать ей все свое время и внимание, это помогло ей обрести уравновешенность и уверенность в себе. А теперь, если это все…

 – Еще только один вопрос. Не вспомните ли вы случаев, когда в других семьях по соседству пропадали домашние животные, пока вы служили у Ренквистов?

 – Чужие домашние животные – это не моя забота. Нет, я ничего не помню.

 

 – Ты понял, к чему я клоню? – просила Ева, когда они с Рорком вновь оказались на тротуаре.

 – Вполне. Ты хочешь выяснить, присутствовала ли в детстве Ренквиста деспотичная женщина, обращавшаяся с ним жестоко. Вымещал ли он в свою очередь злость на своей младшей сестре. Увлекался ли он – как это часто бывает с серийными убийцами и насильниками – истязанием и убийством домашних животных.

 – Это хрестоматийно, – согласилась Ева. – И что смешнее всего – она не врубилась. Это подсказывает мне, что она либо ничего вокруг не замечает, либо что-то скрывает. А может быть, тот факт, что она способствовала воспитанию психопата, просто не помещается в ее булавочной головке.

 – На что бы ты сделала ставку?

 – На последнюю версию. Она любит щипаться, в этом нет сомнения, а может, и кое-что похуже. В системе государственных приютов таких, как она, полно. Такой даже в голову не придет, что ее воспитанник страдает эмоциональным или психическим расстройством, если чисто формально он проявляет послушание.

 – Ты проявляла послушание?

 – Как правило, нет, но могла проявить, если дело того стоило. Многие дети, большинство детей, если на то пошло, проходят через стадию скрытого бунта, но потом вырастают и становятся нормальными людьми. Ренквист тоже мог бы быть одним из них. Его сестра могла быть просто неуклюжей. Но я не люблю совпадений. Мне надо все это обдумать, а сейчас пора на встречу со следователем.

 – Я тебя подвезу.

 – Нет, лучше я поймаю такси или поеду на метро. Если этот бостонский коп увидит, как я подъезжаю в шикарной тачке, да еще с таким героем-любовником за рулем, я ему сразу не понравлюсь.

 – Знаешь, я обожаю, когда меня считают твоим героем-любовником.

 – Иногда тебя называют моим «сахарным папочкой».

 Рорк сумел выдавить из себя полузадушенный смешок. Все-таки она не переставала его поражать, причем в самые неожиданные моменты.

 – Я изо всех сил стараюсь соответствовать званию героя-любовника. Но, как бы то ни было, мне есть чем заняться. Позвони мне, когда закончишь, и дай мне знать, что у нас дальше намечено.

 – Ты на редкость покладистый герой-любовник.

 Он наклонился и поцеловал ее.

 – У меня была очень строгая воспитательница.

 – Поцелуй меня в задницу.

 – Это, безусловно, входит в программу. Но никакой спешки нет, – добавил Рорк, садясь в машину. – Мои дела займут не меньше часа.

 

 Еве потребовалась четверть часа, чтобы пробиться сквозь чудовищное уличное движение Бостона, и тем не менее она добралась до бара-ресторана, расположенного на расстоянии в полквартала от полицейского участка, где договорилась встретиться со следователем Хаггерти, раньше назначенного времени.

 Это была типичная забегаловка для полицейских: добротная, недорогая еда и выпивка без всяких выкрутасов. Кабинки, столики на двоих и на четверых, множество высоких табуретов у стойки.

 В помещении было полно полицейских в форме и в штатском, у которых закончилось или еще не начиналось дежурство. Ее появление не осталось незамеченным, головы повернулись в ее сторону, но в ней быстро распознали свою. Копы, они и есть копы.

 Ева надеялась, что Хаггерти придет пораньше – все-таки ему надо было пометить свою территорию! – и ничуть не удивилась, когда мужчина, сидевший один за столом, сделал ей знак рукой.

 Он был коренастого сложения, с широкими плечами, могучей грудью и багровым лицом, особенно ярко выделяющимся под коротким ежиком светлых волос. Он рассматривал ее, пока она шла к столику. Перед ним стояла полупустая кружка пива.

 – Детектив-сержант Хаггерти?

 – Это я. Здравствуйте, лейтенант Даллас.

 – Спасибо, что уделили мне время.

 Они пожали друг другу руки, Ева села.

 – Хотите пива?

 – Спасибо, не откажусь.

 Ева позволила ему сделать заказ, раз уж это была его территория, и одновременно рассмотреть себя получше, пользуясь паузой.

 – Вы заинтересовались одним из моих открытых дел, – сказал он наконец.

 – У меня есть жертва. Удушение, изнасилование посторонним предметом. Электронный поиск аналогичных дел привел к вам. Моя версия: он практиковался, совершенствовал свою технику перед убийством в Нью-Йорке.

 – Он очень аккуратно работал в Бостоне. Как, впрочем, и я.

 Ева кивнула, потягивая пиво.

 – Я здесь не для того, чтобы наступать на мозоли, Хаггерти, или критиковать вашу работу. Мне нужна помощь. Если я права, человек, которого мы оба ищем, сейчас работает в Нью-Йорке, и он еще не закончил. Мы можем помочь друг другу и запереть его в клетке.

 – И арест производите вы.

 Ева отпила еще пива, стараясь успокоиться.

 – Если мне удастся взять его в Нью-Йорке, арест произведу я. Так положено. Но вашему боссу будет доложено, если информация, которой вы поделитесь со мной, поможет арестовать и посадить сукина сына. И вы сможете закрыть ваше дело. Ваше глухое дело, – добавила она. – И если только вы не полный идиот, у вас будет полная возможность повесить на него еще одно убийство. Когда дело будет закончено, все это станет достоянием прессы. Ваша роль тоже будет освещена.

 Хаггерти откинулся на спинку стула.

 – Я вас разозлил.

 – Опоздали, я зла уже давно. Мое расследование привело меня к следующему открытию: на сегодняшний день этот подлец убил не меньше шести человек. И я точно знаю, что он будет продолжать убивать.

 – Успокойтесь, лейтенант, я всего лишь зондировал почву. Плевать я хотел на прессу. Конечно, мне хотелось произвести арест, можете не сомневаться. Из моей жертвы он сделал кровавое месиво, прежде чем завязал этот чертов бант у нее на шее. Он мне нужен, но у меня ничего нет. Я работал как проклятый, и у меня ничего нет. Да, официально дело глухое, но не для меня. – Он отпил большой глоток пива. – Оно у меня в печенках, я работаю над ним при каждом удобном случае. Итак, вы говорите, у вас есть дело в Нью-Йорке, и оно привело вас сюда, ко мне. Поделитесь.

 Поскольку Ева прекрасно его понимала, она перестала щетиниться и сделала первый шаг.

 – Он подражает знаменитым маньякам истории. Он потому и поехал в Бостон…

 – Бостонский Душитель? – Хаггерти вытянул губы трубочкой. – Я об этом думал. Имитатор. Да, многие элементы совпадают. Я изучил те дела, искал рабочую версию, но ничего не нашел, и поскольку он не повторил…

 – Он повторил. Еще до Бостона он убил бездомную женщину в Новом Лос-Анджелесе, а после Бостона совершил убийство в Нью-Йорке. Кроме того, он убил трех проституток в Париже, Лондоне и Нью-Йорке, подражая Джеку Потрошителю.

 – Вы мне голову морочите?

 – Это один и тот же человек. Он оставил мне письма на двух трупах в Нью-Йорке.

 – На моем никаких писем не было, – ответил он на ее невысказанный вопрос. – Ни единого свидетеля. Охранную систему здания, кстати, довольно жалкую, он вырубил накануне убийства. Ни у кого руки не дошли ее отремонтировать. Погодите, я достану свои записи.

 Они договорились обменяться данными по делу еще до того, как Ева допила пиво. Она проверила время, прикинула разницу между часовыми поясами. Звонок на Западное побережье принес ей договоренность о встрече с местным ведущим следователем. Еще один звонок связал ее с Рорком.

 Оказалось, что он тоже в каком-то баре, но, судя по мягкому свету, поблескиванию хрусталя на видеопанели и звучавшему фоном приглушенному говору, этот бар был на несколько порядков выше забегаловки Хаггерти.

 – Я здесь закончила, – сказала Ева Рорку. – Еду в аэропорт. Сколько времени тебе понадобится?

 – Дай мне еще полчаса.

 – Прекрасно. Встретимся прямо там. Я займусь делами до твоего приезда. А не могли бы мы слетать отсюда прямо на Западное побережье? Или для тебя это напряг?

 – Я и там найду чем заняться.

 Ева в этом не сомневалась. К тому времени, как он вошел в самолет, она успела перечитать свои записи и уже составляла отчет о командировке в Бостон для своей команды и своего шефа.

 Рорк отставил в сторону свой портфель, дал команду пилоту взлетать и заказал им обоим еды.

 – Как ты относишься к баскетболу? – спросил он.

 – Нормально. Он не так поэтичен, как бейсбол, в нем нет свирепого футбольного азарта, но есть скорость и драматизм. А что? Ты провел этот час за покупкой команды «Селтикс»?

 – Угадала.

 Ева вскинула голову.

 – Иди ты!

 – Честно говоря, в час мне уложиться не удалось. Мы вели переговоры вот уже несколько месяцев. Но, раз уж я все равно был здесь, сделал финальный бросок, и мы подписали. Думаю, это будет забавно.

 – Я битый час пила теплое пиво и говорила об убийстве, а ты в это время покупал баскетбольную команду!

 – Каждый силен в чем-то своем.

 Ева заставила себя поесть, потому что еда стояла перед ней, и рассказала Рорку о том, что ей удалось узнать.

 – Хаггерти очень въедлив. Настоящий бульдог, и не только по телосложению. Он так и не бросил дело, хотя многие копы уже списали бы его в архив за давностью. Он все еще копается, хотя так ничего и не накопал. Вряд ли он что-то упустил. Может, чего и найду, когда просмотрю полный файл, но он сделал все, что мог.

 – И чем это тебе поможет?

 – Теперь я знаю, что он был здесь. У меня есть точная дата. Теперь я смогу проверить, кто из моего списка был в Бостоне или не имеет алиби на соответствующий период. Ну и потом проверю: вдруг – ну вдруг! – есть какая-то связь между одним из них и жертвой Хаггерти?

 – По-моему, мы тут имеем еще одного бульдога, – заметил Рорк. – Если не по телосложению, то по складу ума безусловно. Могу проверить для тебя транспортный аспект. Может, одно из имен всплывет на линейных или чартерных рейсах в указанное время.

 – У меня нет полномочий на такую проверку, но я их получу, когда включу в дело убийства в Лос-Анджелесе и в Европе. Все мои подозреваемые – люди высокопоставленные, и если я пересеку черту, любой из них на суде сможет добиться исключения незаконно добытых доказательств.

 – Пусть сперва докажут, что ты пересекла черту.

 Ева знала, что работу Рорка им не засечь. Это никому не под силу.

 – Я не могу использовать доказательства, добытые без допуска.

 Зато незаконно добытые доказательства помогли бы ей сократить список подозреваемых. А может быть, и спасти чью-то жизнь.

 – Если я его арестую, посажу на скамью подсудимых и он соскочит, он будет убивать снова и снова. Он не остановится, пока его не остановят. Он убивает не просто из удовольствия или из потребности: он слишком долго готовился к этому. Если я не сумею засадить его с первого раза, он выждет, а потом опять возьмется за свое. И если ему удастся кого-нибудь убить, эта кровь будет на мне. Я не смогу с этим жить.

 – Ну ладно, это я понимаю. Но, Ева, посмотри на меня и обещай: если он убьет кого-то до того, как ты до него доберешься, ты не станешь казнить себя.

 Она посмотрела ему в глаза:

 – Хотела бы я обещать, но не могу.

 

 Детектив Слоун оказался молодым и энергичным работягой. Над делом он работал вместе со своим старшим, более опытным и менее заинтересованным напарником. Старый напарник с тех пор успел уйти на пенсию, и у Слоуна появился новый – молодая женщина, приехавшая вместе с ним в аэропорт встречать Еву.

 – Это было первое дело, на котором я стал ведущим следователем, – пояснил Слоун, угощая Еву холодным со ком в безалкогольном баре – лос-анджелесской версии бостонской пивной для полицейских. Помещение, отделанное в ярких тонах, было чистым и прохладным, проворные официанты так и лучились доброжелательством.

 Ева возблагодарила бога, давшего ей возможность жить и работать на противоположном побережье, где официанты привычно хамили и не считали своим долгом предлагать вам в качестве дежурного напитка шипучку из ананаса и папайи.

 – Трент передал мне это дело, чтобы я набирался опыта, – добавил Слоун.

 – Он передал это дело тебе, чтобы не отрывать свою жирную задницу от стула, – вставила его напарница.

 Слоун добродушно усмехнулся.

 – Ну, может, и это сыграло свою роль. Жертва была из неимущих. Я отследил кое-каких родственников, когда мы ее опознали, но никто так и не востребовал прах. Показания очевидцев – тех, из кого мне удалось выжать показания, – противоречивы. Все они принимали наркотики в той или иной форме, и полагаться на их слова надо с известной осторожностью. Все сошлись в одном: мужчина неопределенного расового происхождения в серой или синей форме. Его видели выходящим из здания, предназначенного под снос, примерно в то время, когда произошло убийство. Жертва, как и все остальные обитатели здания, проживала в нем незаконно, поэтому все старались оставаться незамеченными и никого не замечать.

 – У вас в Нью-Йорке горячее дельце с таким же почерком, – сказала напарница.

 Ее фамилия была Бейкер, они со Слоуном составляли прекрасную пару: оба молодые, здоровые, привлекательные, с выгоревшими на солнце волосами, похожие скорее на пару любителей серфинга, чем на полицейских. Правда, их выдавали глаза.

 – Мы, э-э-э… провели небольшое исследование, когда вы связались со мной, – объяснил Слоун. – Хотели лучше понять, что вы ищете и почему.

 – Прекрасно, это сэкономит мне время и долгие объяснения. Давайте и дальше действовать в том же духе. Передайте мне копию дела и расскажите обо всех этапах вашего расследования.

 – Я готов это сделать, но на взаимной основе. Это мое первое дело. Я хотел бы его закончить.

 – Мы хотели бы его закончить, – поправила его Бейкер. – Трент свои двадцать пять отслужил и остаток жизни намерен посвятить рыбалке. Он в деле не участвует.

 – Договорились, – сказала Ева.

 

 На этот раз, завершив переговоры, она позволила Рорку заехать за ней на машине. Если полицейские не стесняются при ней пить сок папайи, и притом с удовольствием, рассудила она, значит, переживут, увидев, как их коллега садится в сверкающий лаком спортивный автомобиль с откидным верхом. Она опустила свою разбухшую от заметок и дисков сумку за спинку сиденья.

 – Я хочу съездить на место, посмотреть, что там и как.

 – Можно.

 Она дала ему адрес, выждала, пока Рорк не ввел его в бортовой компьютер.

 – Ну как? Ты купил команду «Доджерс»?

 – Увы, нет, но, если ты хочешь, только скажи…

 Ева откинула голову назад и задумалась, пока он вел машину.

 – Не понимаю, как люди могут тут жить, – заметила она. – Один раз их здорово тряхнуло, но они напрасно думают, что в одну воронку второй снаряд уже не угодит.

 – Но ветерок тут приятный, – возразил Рорк. – И уж что им точно удалось, так это снизить уровень загазованности и шума.

 – А мне кажется, весь этот город какой-то киношный. Все такое бело-розовое. Слишком много здоровых тел и улыбающихся лиц. Это как-то неестественно. И еще я не понимаю, зачем им пальмы прямо посреди города. Это как-то неправильно.

 – Что ж, вот это тебе должно понравиться. Дом, который ты ищешь, явно заброшен и находится в полуразрушенном состоянии. А местные жители выглядят довольно подозрительно. Все, как один.

 Ева выпрямилась и огляделась вокруг.

 Половина уличных фонарей не работала, само здание было полностью погружено во мрак. Большинство окон были заколочены. Вокруг слонялись поодиночке и группками темные личности, в одном месте она безошибочно разглядела, как порция наркотика перешла из рук в руки.

 – Вот это больше похоже на правду. – Оживившись, Ева вышла из машины. – Машина полностью под охраной?

 – Начинена по самое «не могу». – Рорк поднял верх, включил замки и дефлекторы.

 – Ее комната была на третьем этаже. Можно пойти поглядеть, раз уж мы здесь.

 – Как приятно рыскать по заброшенному дому, где на каждом шагу кто-то норовит тебя пырнуть, оглушить или подорвать.

 – У тебя свои забавы, у меня свои. – Ева оглядела окрестности, выбрала нужного ей человека: – Эй, задница!

 Обколотый наркоман в длинной черной куртке поднялся на ноги.

 – Если мне придется за тобой гнаться, я разозлюсь, – предупредила Ева. – Я могу поскользнуться, и моя нога может чисто случайно попасть тебе по яйцам. У меня вопрос. Дашь ответ, получишь десятку.

 – Ничего не знаю.

 – Значит, десятки не получишь. Давно ты тут вшиваешься?

 – Давно. Никого не трогаю.

 – Ты был тут, когда Сьюзи Мэннери задушили на третьем этаже?

 – Черт, я никого не убиваю. Никого не знаю. Может, это люди в белом.

 – Что за люди в белом?

 – Да вы же знаете. Парни из-под земли. Днем они крысы. А ночью людей убивают во сне. Полиция знает. Может, они тоже полиция.

 – Ну да, конечно. Люди в белом. Сгинь, – сказала ему Ева и направилась к дому.

 – А где моя десятка?

 – Неверный ответ.

 У нее самой не было ни одного верного ответа, пока она взбиралась на третий этаж. Комната Мэннери была уже занята кем-то, но жильца не оказалось на месте. На полу лежал драный матрац, рядом стояла коробка с тряпьем и валялся недоеденный бутерброд.

 Все, кого Ева сумела застать и расспросить внутри дома, знали не больше, чем обколотый снаружи. Никто ничего не видел, не знал, ничего не делал.

 – Мы даром тратим время, – сдалась наконец Ева. – Это не моя территория. Я не знаю, на кого давить. А если бы и знала, мне это вряд ли помогло бы. Когда человек живет вот так, люди думают, что он поставил на себе крест. Но Сьюзи Мэннери была не такая. Слоун дал мне список ее личных вещей. У нее была одежда, запас еды и чучело собаки. Человек не станет таскать за собой собачье чучело, если он поставил на себе крест. Она, наверное, накурилась к тому времени, как он пришел, и была под кайфом, но она была жива.

 Рорк повернул ее лицом к себе в душной и грязной комнате.

 – Лейтенант, вы устали.

 – Все нормально.

 В ответ он лишь погладил ее по щеке. Она на минуту закрыла глаза.

 – Да. Я устала. Мне знакомы такие места. Пару раз, когда у него было жидковато с деньгами, мы ночевали в таких местах. Черт, это могло быть прямо здесь, откуда мне знать? Я многого не помню.

 – Тебе бы поспать.

 – Посплю в самолете. Ладно, нечего тут торчать. Все равно в Нью-Йорке мне лучше думается.

 – Ну тогда поехали домой.

 – Похоже, с подъемными в загородной командировке ничего не вышло.

 – Ничего, я впишу их в твой счет.

 Она уснула в самолете, пересекавшем страну, и ей приснились крысы, превращавшиеся в людей в белом. Приснился мужчина без лица, душивший ее длинным белым шарфом и завязавший его пышным бантом у нее под подбородком.