Глава 4

 Пианино неистово загрохотало под пальцами Ванессы. Чайковский. Первый концерт для фортепиано. Первая часть. Сейчас ей хотелось играть эту романтическую тему именно так — со страстью и яростью, чтобы излить в музыке то, что ее терзало сейчас.

 Кто дал ему право? Как он посмел будить чувства, которые она почти забыла — хотела забыть. Хуже того — он показал ей, насколько глубже, сильнее и мучительнее стали они теперь, когда она повзрослела.

 Он ей никто. Он ничего для нее не значит. Просто старый знакомый, друг детства. Он больше ее не обидит. И она больше никому не позволит иметь над собой такую власть, как когда-то имел Брэди.

 Чувства пройдут, потому что она заставит их пройти. Если она и научилась чему-то за все годы адского труда, так это владеть собственными эмоциями.

 Ванесса перестала играть и сидела, положив руки на клавиши. Не то чтобы ей удалось восстановить хладнокровие, но злость и отчаяние, по крайней мере, ее покинули.

 — Ванесса?

 Она обернулась и увидела в дверях мать.

 — Я не знала, что ты дома.

 — Я пришла, пока ты играла. У тебя все в порядке? — По лицу Лоретты было заметно, что она чем-то встревожена.

 — Да, все хорошо. — Ванесса откинула волосы. Глядя на стройную элегантную мать в изящном костюме, она испугалась, что выглядит распаренной растрепой. Ее плечи механически выпрямились — это была защитная реакция. — Извини, я, кажется, забыла, который час.

 — Какая разница? — Лоретте хотелось подойти и самой пригладить волосы дочери, но она не решалась. — Перед самым закрытием ко мне в магазин принесло миссис Дрискол. Она доложила мне, что ты ходила к Хэму Такеру.

 — У старушки, однако, орлиный глаз.

 — И нос, — нерешительно улыбнулась Лоретта. — Значит, ты была у Хэма?

 — Да. — Ванесса продолжала сидеть, лишь повернулась к ней.

 — Какая ты молодец, что заглянула к нему. Он тебя очень любит.

 — Я знаю. — Внутренне собравшись, Ванесса спросила: — А почему ты мне не сказала, что у тебя с ним роман?

 Лоретта нервно затеребила бусы на шее.

 — Понимаешь, я не знала, как об этом заговорить. Не знала, как объяснить. Я боялась, что ты больше не захочешь видеть его, тебя это будет смущать, если ты узнаешь, что мы…

 Она определенно не могла выговорить слово «встречаемся», потому что считала, что «встречаться» в их возрасте уже неприлично.

 Ванесса приподняла одну бровь:

 — А может быть, ты считала, что это меня не касается?

 — Ах, Ван… — Рука Лоретты, теребившая бусы, безвольно упала.

 — На самом деле так оно и есть, конечно. Раз вы с отцом давно развелись, ты можешь выбирать себе друзей, каких захочешь.

 Услышав осуждение в голосе дочери, Лоретта выпрямилась. В ее жизни было много вещей, достойных сожаления и даже стыда, но отношения с Абрахэмом Такером были не из их числа.

 — Совершенно верно, — холодно произнесла она. — Я не стесняюсь и уж тем более не стыжусь того, что мы встречаемся с Хэмом. Вначале мне было не по себе из-за Эмили, она все-таки была моей лучшей подругой… Но она умерла, и Хэм остался один, как и я. Наверное, наша общая любовь к Эмили нас и сблизила. Я очень горда тем, что мы вместе. — При этих словах ее щеки зарделись. — Он дал мне то, чего я никогда не знала. Понимание.

 Высказавшись, она повернулась и поспешила наверх. Она стояла перед зеркалом и снимала бусы, когда вошла Ванесса.

 — Извини, если мои слова показались тебе чересчур критичными.

 Бусы выпали из рук Лоретты и шлепнулись на пол.

 — Я не хочу слышать от тебя таких вежливых извинений. Ты говоришь так, будто мы с тобой чужие. Ты моя дочь, Ванесса. Я бы предпочла, чтобы ты накричала на меня и убежала в свою комнату, хлопнув дверью, как раньше.

 — Я еле сдержалась. — Ванесса прошла в глубину комнаты, провела ладонью по ворсистой спинке маленького кресла. Кресло, как и все в доме, было новое. Маленькое голубое кресло — очень подходящее его хозяйке. — Я совсем не осуждаю ваши отношения с доктором Такером, правда, — сказала она, немного успокоившись и смутившись. — Я удивлена, только и всего. И это действительно меня не касается.

 — Ван…

 — Подожди. — Ванесса подняла руку. — Когда я приехала, была уверена, что тут ничего не изменилось. Но я ошибалась. Мне трудно принять эти перемены. Я не понимаю, как ты смогла с такой легкостью начать новую жизнь.

 — Новую жизнь? Пожалуй. Но мне это далось совсем не легко.

 Ванесса пристально смотрела на мать:

 — А как ты могла меня отпустить?

 — У меня не было выбора, — просто ответила Лоретта. — Я считала, что для тебя так будет лучше. Что ты так хочешь.

 — Это я-то хочу? — переспросила Ванесса, слыша, как сдерживаемый гнев прорывается наружу в виде иронии. — А разве меня спрашивали?

 — Я спрашивала тебя об этом в каждом письме — хорошо ли тебе, не хочешь ли ты вернуться домой. Мои письма возвращались ко мне нераспечатанными. И я решила, что это и есть твой ответ.

 Кровь бросилась в лицо Ванессы.

 — Ты никогда мне не писала! — воскликнула она.

 — Я писала тебе все эти годы. Я надеялась, что ты сжалишься и прочтешь хотя бы одно письмо.

 — Я ничего не получала, — решительно заявила Ванесса, сжимая и разжимая кулаки.

 Тогда из небольшого сундучка, стоявшего в ногах ее кровати, Лоретта достала вместительную шкатулку. Когда она открыла крышку, Ванесса увидела пачку писем.

 — Я все их сохранила.

 Их был не один десяток — адресованных ей в гостиницы по всей Европе и США. Судороги в желудке принудили Ванессу сесть на край кровати и дышать осторожнее.

 — Значит, до тебя они не доходили? — пробормотала Лоретта. Ванесса могла только помотать головой. — Получается, он лишил меня даже такой мелочи, как переписка с тобой. — Лоретта со вздохом спрятала шкатулку обратно.

 — Почему? — сипло спросила Ванесса, превозмогая саднящую боль в горле. — Почему он не показывал мне твои письма?

 — Может быть, он делал это из опасения, что я помешаю твоей карьере. Но это он напрасно, я ни за что не стала бы препятствовать тебе достичь того, чего ты хотела и, конечно, заслуживала. Понятно, он по-своему защищал тебя. И наказывал меня.

 — Но за что?

 Лоретта повернулась и отошла к окну.

 — Я, черт возьми, имею право знать! — Ванесса со злости вскочила и тут же, невольно вскрикнув, схватилась за живот.

 — Ван? — Лоретта, взяв дочь за плечи, осторожно усадила ее обратно на кровать. — Что с тобой?

 — Ничего, — скрипя зубами от боли и бешенства, ответила Ванесса. Ее злило, что кто-то видит ее слабость. — Простая судорога.

 — Я позвоню Хэму.

 — Нет! — Ванесса схватила ее за руку. — Мне не нужен врач, это всего лишь нервы. И еще я неудачно вскочила.

 — Все равно, пусть посмотрит тебя. — Мать села рядом и обняла ее за плечи. — Ван, ты такая худышка.

 — Я вымоталась за последний год, много нервничала, потому и решила отдохнуть. Но чувствую я себя хорошо.

 Слыша ее недовольный тон, Лоретта убрала руку и встала.

 — Что ж, решай сама, ты больше не ребенок.

 — Вот именно. И я хочу знать, за что отец хотел тебя наказать?

 — За измену, — не сразу ответила Лоретта.

 — За измену? — переспросила Ванесса, не веря собственным ушам. — Что, у тебя кто-то был?

 — Да. — Как ни стыдно было Лоретте признаваться, однако она жила с этим стыдом долгие годы и знала, что от него не умирают. — Мы с ним познакомились примерно за год до вашего отъезда в Европу.

 — Понятно.

 — Да уж чего тут непонятного? — коротко и сухо рассмеялась Лоретта. — Оправдываться и объяснять что-то я не собираюсь, я и так расплачиваюсь за это двенадцать лет.

 — А ты его хотя бы любила? — Ванесса разрывалась между желанием пожалеть мать и осудить.

 — Нет. Я в нем нуждалась. Большая разница.

 — Получается, ты была с ним только ради секса? Секс на стороне — ах как мило.

 По лицу Лоретты было видно, что ее обуревают разнообразные эмоции, и ей потребовалось некоторое время, чтобы начать говорить.

 — Секс на стороне — это всего лишь расхожее выражение. Возможно, ты сможешь меня понять, как женщина женщину, если не простить.

 — Я вообще ничего не понимаю. — Ванесса встала. Глупо плакать о прошлом. — Мне надо подумать. Поеду проветрюсь.

 Когда она вышла, Лоретта села на кровать и долго сидела, не вытирая слез.

 Тем временем Ванесса бесцельно колесила по округе. Многие фермерские участки были разделены и проданы по частям, и там, где раньше росла кукуруза или свекла, теперь стояли дома, окруженные заборами. Видя это, Ванесса чувствовала боль утраты. Похожее ощущение возникало у нее, когда она думала о своей развалившейся семье. Смогла бы она понять, если бы на месте ее матери была другая женщина? Наверное, пожала бы плечами и высказалась в том духе, что жизни без измен не бывает. Но здесь речь шла не о чужой женщине, а о ее родной матери.

 В конце концов она очутилась у дома Брэди. Почему она приехала именно к нему? Ей нужен был кто-то, готовый ее выслушать. Неравнодушный.

 Огни в окнах горели. Из дома доносился лай Конга, заслышавшего ее машину. Она медленно подошла к двери, подняла руку, чтобы постучать, но сквозь стекло увидела, что Брэди стоит по другую сторону и смотрит на нее. Он открыл дверь.

 — Привет.

 — Я просто каталась… — Чувствуя всю глупость ситуации, она попятилась. — Я поеду. Уже поздно.

 — Входи, Ван. — Он удержал ее за руку. Пес обнюхивал ее брюки, виляя хвостом. — Хочешь чего-нибудь выпить?

 — Нет. — Ванесса и сама не знала, чего хочет.

 Она явно отвлекла его от дела. У стены стояла лестница, из проигрывателя, включенного на полную мощность, гремел рок, отдаваясь эхом от стен и потолка. Руки, одежда и волосы Брэди были запорошены белой пылью, и у нее возникло нелепое желание почистить его.

 — Ты занят…

 — Да вот, стену ошкуриваю. — Брэди выключил музыку. От внезапно наступившей тишины она еще больше смутилась. — Очень успокаивает, между прочим. Хочешь попробовать? — спросил он, подбирая с пола кусок наждачной бумаги.

 Она вымученно улыбнулась:

 — Как-нибудь потом.

 Он подошел к холодильнику и достал банку пива.

 — Ты серьезно?

 — Да. Я не могу сейчас остаться.

 Он откупорил банку и сделал большой глоток. Прохладная жидкость омыла его запыленное горло и унесла с собой ком, образовавшийся там, когда он увидел Ванессу у себя во дворе.

 — Смею предположить, что ты больше на меня не злишься, — заметил Брэди.

 — Понятия не имею. — Ванесса подошла к окну посмотреть, нет ли на небе луны, но луна пряталась за тучами. — Я совершенно запуталась.

 Ему были знакомы и этот взгляд, и осанка, и тон ее голоса. Ему доводилось видеть ее такой, когда она убегала из дома от родительских ссор.

 — Расскажи мне.

 Она знала, что он предложит. Так было всегда. Она ждала этих слов.

 — Напрасно я сюда приехала, — начала она со вздохом. — Это все равно что увязнуть в старой колее.

 — Ну или снять каблуки и надеть удобную обувь, — подмигнул Брэди. — Послушай, присядешь, может быть? Я сейчас обмахну для тебя козлы, или хочешь — садись вон на бочку шпаклевки.

 — Нет, спасибо, я не могу сидеть. — Ванесса все стояла у окна и рассматривала свое собственное бледное отражение в стекле, напоминавшее призрак. — Мать призналась мне, что у нее появился любовник незадолго до нашего с отцом отъезда в Европу. — Не слыша реакции, она обернулась и внимательно взглянула на Брэди. — А ты ведь знал.

 Он пожал плечами:

 — Это я потом узнал. — Обида и недоумение у нее на лице подействовали на него как магнит. Он подошел и погладил ее по волосам. — Потом это всплыло. Маленький город, что ты хочешь.

 — А отец узнал сразу, — продолжала она. — Мать так прямо и сказала. Потому, наверное, он меня и увез. А она осталась.

 — Странно было бы с моей стороны просвещать тебя на эту тему, Ван. Если тебе интересно, то ты должна обратиться к матери.

 — Я не знаю, как к ней обращаться, что у нее спрашивать. Отец мне ничего такого не говорил.

 Брэди не был удивлен, но он не верил, что ее отец помалкивал, озабоченный исключительно благом дочери.

 — А что еще она тебе рассказала? Ты не спрашивала, с чего это она вдруг?

 — Мне не пришлось допытываться — она сама призналась. Она сказала, что даже не любила этого человека, что изменяла с ним ради секса.

 Брэди потупился, глядя на банку с пивом.

 — Что ж, предлагаю вытащить ее на улицу и на глазах у всех забить камнями.

 — Это не смешно! — взорвалась Ванесса. — Она изменяла мужу и делала вид, будто ничего не происходит, будто мы по-прежнему одна семья.

 — Все это так, — спокойно согласился Брэди, — но, зная Лоретту, можно не сомневаться, что у нее были для этого серьезные причины. Странно, что это не пришло тебе в голову.

 — Как ты можешь оправдывать супружескую измену?

 — А я и не оправдываю. Я всего лишь хочу напомнить тебе, что в жизни есть не только черное и белое, и я уверен, что, когда ты успокоишься, ты еще спросишь у матери об этих серых пятнах.

 — А если бы такое случилось в твоей семье? Как бы ты себя чувствовал?

 — Паршиво, чего уж там. — Брэди отставил пиво в сторону. — Обнять тебя?

 — Да, — пробормотала Ванесса, чувствуя, что слезы вот-вот польются из ее глаз, и с благодарностью прижалась к нему.

 Он нежно обнимал ее и гладил по спине. Как друг. Он понимал, что большего сейчас не требуется. Какими бы сложными ни были его чувства, он не мог отказать ей в этом. Его губы легко касались ее волос — он любил их густой глубокий цвет, аромат, тепло. Она крепко его обняла и положила голову на грудь. «Идеальный у нее все-таки рост, — думал Брэди, — как раз мне до подбородка».

 Он был такой прочный. Из ветреного мальчишки он превратился в удивительно крепкого, надежного мужчину. Без лишних вопросов он давал ей именно то, что ей сейчас было нужно. Ни больше ни меньше. Закрыв глаза, она думала о том, как просто — до ужаса просто было бы влюбиться в него заново.

 — Как ты себя чувствуешь? Лучше?

 Лучше или нет — она не знала, но то, что чувствовала, — это несомненно. Гипнотические поглаживания по спине, ровный ритм его сердца. Она подняла голову и взглянула в его глаза. В них было понимание и сила, приобретенная в ее отсутствие.

 — Я никак не пойму: ты изменился или нет?

 — И да и нет. — Ее запах проникал ему в самые печенки. — Я рад, что ты вернулась.

 — Я не хотела, — вздохнула Ванесса. — Я боялась снова встречаться с тобой. Сегодня я разозлилась на тебя, потому что ты заставил меня вспомнить прошлое, которого я, по правде говоря, так и не смогла забыть.

 Он был не в состоянии далее выносить ее взгляд. Еще пять секунд — и он забудет, что она приехала сюда за дружеской поддержкой.

 — Ван… тебе надо серьезно поговорить с матерью. Давай я отвезу тебя домой.

 — Я не хочу сегодня к ней возвращаться. — Ее слова эхом отдались у него в голове. Она помолчала, крепко сжав губы, а затем продолжила: — Позволь мне остаться у тебя.

 Он нарочито медленно опустил руки ей на плечи и сделал шаг назад.

 — Это не самая лучшая идея.

 Увидев, как ее губы капризно надуваются, он едва не застонал.

 — Всего пару часов назад ты был противоположного мнения. — Она сбросила его руки со своих плеч и отвернулась. — Понятно: ты по-прежнему много говоришь и мало делаешь.

 Он рывком заставил ее повернуться, и угрозы готовы были сорваться с языка, но под ее взглядом весь его пылающий гнев мгновенно погас.

 — Умеешь ты это, — только и оставалось сказать ему.

 Она склонила голову набок:

 — Беру с тебя пример.

 — Негодница.

 Она откинула голову и с вызовом уставилась на него, а у него промелькнуло желание схватить ее за горло и задушить.

 — Вот как затащу тебя сейчас наверх, так ты узнаешь, почем фунт лиха.

 В ответ она ощутила волнующую смесь тревоги и любопытства — интересно, на что же это будет похоже? Не этого ли ей хотелось отведать с первого момента их встречи? Может быть, настало время для безрассудных поступков?

 — А ну-ка, попробуй.

 Он томился от желания, глядя, как она смотрит на него из-под полуопущенных век, вскинув голову и надув мягкие губы. Он знал, каково это будет. Черт бы ее побрал. Напрасно он так долго гнал от себя эти картины — теперь они с небывалой четкостью возникли в его мозгу. Он отшатнулся, сопротивляясь ее притяжению.

 — Ты напрашиваешься, Ван.

 — Если ты меня не хочешь, то почему…

 — Ты знаешь, что хочу! — рявкнул он и отвернулся. — Черт побери, я всегда тебя хотел! С тобой я снова чувствую себя восемнадцатилетним юнцом. — Он схватил банку пива и сделал жадный глоток. — Не приближайся ко мне. Ложись спать наверху на моей кровати, а я устроюсь тут — у меня есть спальный мешок.

 — Но почему?

 — Сейчас не время. — Он прикончил пиво и швырнул пустую банку в гулкий железный ящик. — Это будет плохой старт для начала отношений. Сегодня ты не в том настроении. Ты расстроена и злишься на свою мать. Короче, я не хочу, чтобы все выглядело так, будто я воспользовался ситуацией.

 Ей нечего было возразить. Она и вправду пребывала в расстроенных чувствах.

 — Нам всегда что-то мешало.

 — Ничего, настанет наше время. А сейчас иди наверх. Вот, черт возьми, какой я благородный.

 — Да, жаль, но это так.

 — А мне-то как жаль, — пожаловался он, потирая затылок.

 — Нет, я не имею в виду эту ситуацию. Тут ты совершенно прав. Это просто напомнило мне, как я в тебя влюбилась. И почему.

 Прижав руку к своему томящемуся нутру, он мрачно смотрел, как она поднимается по лестнице, и бормотал:

 — Вот спасибо тебе, теперь я точно не усну.

 

 Ванесса лежала в кровати Брэди под его одеялом. В ногах у нее, тихо посапывая, спал Конг. Ванесса не спала. Она лежала, глядя в густую темноту, какая бывает ночью только за городом.

 А что, если бы он согласился? Отчасти ей этого хотелось. Разве все эти годы она не ждала тех чувств, которые только он мог ей дать? И все же с ее стороны предлагать себя ему было безрассудно, опрометчиво, это противоречило инстинкту самосохранения.

 Совсем недавно она спаслась, можно сказать, бегством, когда он хотел с ней переспать. Не глупо ли было явиться к нему после этого на грани нервного срыва и требовать того же? Абсолютно глупо. С ним она всегда теряла всякую способность соображать. Ей отказывал здравый смысл. Теперь она лежала в его кровати одна, мучаясь бессонницей, потому что он понял ее лучше, чем она могла себя понять. За все годы своих странствий ни один из ее знакомых мужчин так и не сумел отпереть запоров, за которыми она держала собственные чувства.

 А Брэди сумел. И что ей теперь с этим делать?

 Она была уверена — почти уверена, — что, если ничего не изменится, она безболезненно уедет отсюда, когда будет готова. Нужно только думать о нем как о друге — о друге, который иногда бывает несносен, — и она, отдохнув, со спокойной душой продолжит свою карьеру. Но стоит им раз переспать — первый и единственный раз в ее жизни, — и воспоминания об этом будут преследовать ее до конца дней. Было еще одно обстоятельство, которое осложняло все дело: она не хотела причинять ему боль. Ни за что. Как бы глубоки ни были порой ее гнев на него и обида. Она знала, каково жить с такой болью — изводящей и ноющей, — когда понимаешь, что на тебя наплевали и забыли. Нет, она не хотела этого для Брэди. Раз он по доброте душевной приютил ее на время у себя в доме, она отплатит ему за доброту тем, что будет держаться от него на почтительном расстоянии.

 Нет, мрачно думала Ванесса, они не станут любовниками. У нее вообще не будет любовников. Ее мать завела любовника и разрушила тем самым три жизни. Ванесса знала, что отец никогда не был счастлив. Он был одержим, это да. Одержим карьерой своей дочери. И ожесточен до ужаса. Он не простил своей жене измены. Мало того, что он не позволил им переписываться, Ванесса не могла припомнить случая, чтобы он вообще вспоминал о матери, произносил ее имя.

 От этих мыслей боль в желудке усилилась, и Ванесса свернулась калачиком. Когда-нибудь она, возможно, простит своей матери, что она сделала и чего не сделала. Закрыв глаза, она прислушалась к звукам ночи — далеко в горах прогремел гром, сова закричала в лесу.

 Ванесса проснулась на рассвете, под перестук дождя. Его музыка зазвучала у нее в голове. Чувствуя страшную разбитость, она села на кровати, обхватив колени, и огляделась. В комнате было сумрачно. Конг исчез, но тепло его тела осталось на ее простынях. Пора было и ей спускаться вниз. Вопреки соблазну залезть в большую ванну, она приняла душ в кабинке, сделав выбор в пользу практичности, и десять минут спустя уже спускалась по лестнице.

 Брэди лежал на животе в своем помятом спальном мешке и спал, уткнувшись лицом в крохотную подушку. Конг сидел рядом, терпеливо ожидая, когда хозяин проснется. Сердце у нее защемило. Когда она спустилась, Конг разинул пасть в улыбке и застучал хвостом об пол. Она испуганно приложила палец к губам, однако пес, конечно, не умел понимать язык жестов, и потому он два раза громко и пронзительно тявкнул и принялся со всех сторон облизывать лицо Брэди. Тот сонно чертыхнулся и, отпихнув от себя Конга, закричал:

 — Отвали, чтоб тебя! Ты что, не видишь: я умер!

 Конг бесстрашно прыгнул на него сверху.

 — Иди сюда, малыш, — позвала Ванесса, открывая дверь.

 Конг в два прыжка очутился рядом и радостно выскочил под дождь. Брэди тем временем сел, обернув вокруг пояса спальный мешок.

 — Ты чего такая красивая с утра? — сонно улыбнулся он.

 Да и сам он неплохо выглядел. Его голые грудь и плечи бугрились мышцами, щекоча ей нервы, и потому она быстро перевела взгляд на его лицо. Отчего-то оно казалось ей еще более привлекательным с утренней щетиной и сердитой складкой возле губ.

 — Я там душ приняла, надеюсь, ты не возражаешь.

 Он что-то проворчал, а она смущенно улыбнулась. Интересно, что было бы с ним в постели, если ей становится неловко даже от такой ерунды?

 — Я тебе очень благодарна, Брэди, что ты позволил мне остаться. В виде благодарности я сварю тебе кофе, идет?

 — А ты быстро варишь кофе?

 — Быстрее, чем в гостинице. — Ванесса прошла мимо него на кухню. — Я вожу с собой походную кофеварку. — Она нашла стеклянный кофейник и пластиковую воронку. — Но боюсь, что это немного не по моей части.

 — Налей воды в чайник. Дальше я скажу, что делать.

 Радуясь, что ей нашлось занятие, она включила воду.

 — Прости, что я так неожиданно свалилась тебе на голову, ты был очень… — Она обернулась и не договорила — он стоя натягивал джинсы. Во рту у нее резко пересохло.

 — Глуп, — закончил он за нее, с металлическим треском застегивая молнию. — Безрассуден.

 — Чуток, — с трудом выговорила она. Когда он направился к ней, она торопливо отступила, ударившись ногами о недоделанный стол.

 — Не стоит благодарности, — сказал Брэди, — и я не шучу. Я всю ночь не спал, жалея об этом. — Его глаза мрачно потемнели.

 — Напрасно ты не отправил меня домой, потакая моему детскому капризу. Мать, наверное, волнуется.

 — Я позвонил ей, когда ты ушла наверх.

 Он не нуждался в ее благодарности. Он злился, наблюдая ее смущение.

 — Возьми это и вставь в воронку, — он сунул ей бумажный фильтр, — а воронку поставь в кофейник. Шесть ложек кофе в фильтр, горячей воды сверху. Поняла?

 — Да.

 — Ну и отлично. Я вернусь через минуту.

 Руки в бока, она проводила его взглядом. Зачем ему понадобилось грубить ей в ответ на благодарность? Несносный человек. Он может быть милым и понимающим и вмиг перемениться, став грубым и ворчливым. Но не это ли ее всегда привлекало в нем? Кроме того, она не наивная девочка, чтобы ожидать от него превращения в прекрасного принца.

 С такими мыслями Ванесса отмерила кофе. Она любила его густой утренний аромат. Жаль, что она давно отучилась пить кофе по утрам. Кофеин, она печально вздохнула. Ей это вредно.

 Она наливала в кофейник кипяток, когда вернулся Брэди — с влажными волосами и пахнущий мылом.

 Поскольку Ванесса была расположена великодушно, она ему улыбнулась:

 — Ты установил рекорд по скорости принятия душа.

 — Я научился делать все быстро, когда был интерном. — Он с наслаждением потянул носом, почуяв аромат кофе и в дополнение — запах своего шампуня у нее на волосах. — Пойду покормлю Конга, — заявил он и снова оставил ее в одиночестве.

 Когда он вернулся, Ванесса с улыбкой наблюдала за тем, как фильтруется кофе.

 — Помню, такой кофе бывал у вас на Мейн-стрит, — сказала она.

 — Да, мама всегда делала такой — самый лучший.

 — Брэди, я не сказала тебе, что мне очень стыдно. Я знаю, что ты чуть не сорвался.

 — Она одна не махнула на меня рукой. — Он пристально взглянул в глаза Ванессе. — Матери, наверное, все такие.

 Ванесса смущенно отвернулась.

 — Кофе, кажется, готов.

 Он взял две чашки, но она покачала головой:

 — Нет, спасибо, я не буду. Я больше не пью кофе.

 — Как врач я это одобряю, но как простой смертный спрошу у тебя: как тебе это удается?

 — С трудом, — улыбнулась она. — Ну, мне нужно идти.

 Он просто положил руку на стол, не пуская ее. Его волосы теперь были мокрые от дождя, глаза — очень ясные.

 — Ты плохо спала ночью.

 — Я бы сказала, что мы сговорились.

 Он небрежно отхлебнул кофе и продолжал изучать ее лицо. Усталость, залегшая вокруг глаз, свидетельствовала не об одной бессонной ночи.

 — Я хочу тебя кое о чем попросить.

 — Да?

 — Поезжай домой, ложись под одеяло и поспи до полудня.

 Ванесса поморщилась:

 — Возможно, я так и сделаю.

 — Если через сорок восемь часов эти синяки под глазами не исчезнут, я обещаю натравить на тебя моего папашу.

 — Ой, как страшно.

 — Еще бы. — Он отставил чашку и положил другую руку на стол, отсекая ей отступление. — Кто-то вчера пожаловался, что я много говорю и ничего не делаю.

 — Это я так, позлить тебя. Брэди, пусти, мне нужно идти.

 — Ладно. Но поцелуй меня на прощание.

 — А я не хочу! — Ее подбородок дрогнул.

 — Нет, хочешь, — прошептали его губы прямо против ее губ, принуждая ее откинуть голову. — Ты просто боишься.

 — Я никогда тебя не боялась.

 — Меня — нет. Ты привыкла бояться себя.

 — Неправда.

 — Докажи.

 Она подалась вперед, собираясь быстро и сухо чмокнуть его в щеку, однако в тот же миг ее сердце от волнения забилось в горле. Он не давил на нее, а мягко, очень мягко убеждал — мягкими подвижными губами, умным языком, очертившим сначала ее рот, а затем углубившимся внутрь, дразня и возбуждая. Когда ее руки заскользили по его голой груди и плечам, по его прохладной влажной коже, он стал покусывать ее губы, словно смакуя. Его собственные руки твердо лежали на столе, потому что он знал, что стоит ему дотронуться до нее, и он не сможет остановиться.

 Лежа ночью без сна, он обещал себе, что она еще приедет к нему. И не ради памяти или жалости, а потому, что он будет ей необходим.

 Медленно, изо всех сил сдерживая себя, он оторвался от ее губ и попятился.

 — Давай встретимся вечером, Ван.

 — Не знаю. — Она подняла руку к голове, которая шла кругом.

 — А ты подумай. — Он снова взял свою кружку, удивляясь тому, что ручка в его руке не треснула. — Как надумаешь — звони.

 Ее смущение вмиг испарилось, сменившись гневом.

 — Я не играю в эти игры.

 — Тогда какого черта ты вообще здесь делаешь?

 — Уже ничего.

 Она схватила сумку и выбежала под дождь.