Глава 6

 Мягкий вечер был наполнен запахами дождя и сирени. Вдыхая ее тонкий летучий аромат, Ванесса вспомнила, что это любимые цветы Джоани. На западе блестящее красное солнце клонилось за горы, бросая свои последние лучи на ленивых коров. Они обошли дом и вышли в поле, где росла трава.

 — Говорят, у тебя появилась ученица.

 — Да, за миссис Дрискол не заржавеет.

 — Но мне-то рассказал Джон Кори. Сегодня я делал ему противостолбнячный укол. А он узнал от Билла Крэмптона — это дядька Энни. У него автомастерская в гараже, и там собираются все мужчины поболтать. Главным образом пожаловаться на жен.

 Позабыв на мгновение о своем саднящем желудке, Ванесса искренне рассмеялась.

 — И как же прошел урок?

 — Ну… возможно, из нее что-то выйдет.

 — Как ты себя чувствуешь в роли учительницы?

 — Необычно, конечно. Я обещала научить ее играть рок.

 — Ты?

 — Это тоже музыка, — ощетинилась Ванесса.

 — Ладно-ладно. — Он приподнял пальцем мочку ее уха — чтобы полюбоваться игрой закатного солнца в камнях серег и чтобы просто коснуться ее. — Так и вижу: Ванесса Секстон за клавишными в группе хеви-метал. — Помолчав, он спросил: — А ты смогла бы носить их кольчуги — или как там называется их униформа?

 — Нет, ни за что — как бы они ни назывались. А если ты собрался поиздеваться надо мной, то я могу и одна погулять.

 — Гордячка. — Он обнял Ванессу одной рукой за плечи, радуясь тому, что ее волосы до сих пор пахнут его шампунем. Интересно, те мужчины, с которыми ее фотографировали для журналов и газет, чувствовали что-то подобное?

 — Мне нравится Джек, — сказала вдруг Ванесса.

 — Мне тоже.

 Они шли вдоль изгороди из цветущей жимолости.

 — Джоани выглядит такой счастливой со своим мужем-фермером. Я часто думала — как она там?

 — А обо мне ты не вспоминала?

 Ванесса отвернулась и стала смотреть на поле. Конечно, его она часто вспоминала. Даже слишком часто.

 — Я думала, ты мне напишешь. Но время шло… Сначала я была очень обижена. Я злилась на тебя и свою мать. Я долго не могла простить тебе, что ты не приехал тогда за мной. — Она улыбнулась, чтобы сгладить резкость своих слов.

 Он чертыхнулся и сунул руки в карманы:

 — Послушай, это дело глупое и прошлое, и я уже устал от обвинений.

 — То есть?

 — Можно подумать, я нарочно! Я тогда взял смокинг напрокат — в первый раз в жизни, купил даже бутоньерку — розовые и желтые розы! — Он чувствовал себя форменным идиотом из-за того, что вынужден объясняться. — Я не меньше, чем ты, хотел провести с тобой тот вечер.

 — Тогда почему же я два часа просидела в своей комнате в новом платье, а ты так и не соизволил явиться?

 Он сделал долгий выдох:

 — Потому что меня арестовали.

 — Что?

 — Это была ошибка, — тщательно подбирая слова, проговорил он, — но когда все выяснилось, было уже поздно.

 — Но за что?

 — За изнасилование. — Видя ее изумление, он пожал плечами. — Мне было уже восемнадцать, а тебе только шестнадцать.

 Прошло не менее минуты, прежде чем Ванесса вновь обрела дар речи.

 — Что за глупости? Ведь мы ни разу…

 — Вот именно. Ни разу.

 — Брэди, не может быть! — Она схватилась за голову. — Если бы даже мы и дошли до такого, то об изнасиловании не могло быть и речи. Мы ведь любили друг друга!

 — В том-то все и дело.

 Она вдавила ладонь в желудок, пытаясь заглушить ненавистную боль.

 — Какой кошмар! Что тебе, должно быть, пришлось пережить! Бедные твои родители… Боже, какой ужас… Но кому это понадобилось? Кто… — Она взглянула ему в лицо. — О нет… — Она со стоном отвернулась. — Неужели…

 — Он был совершенно уверен, что мы уже спим вместе. И не сомневался, что я загублю твою жизнь. — «Что, возможно, было недалеко от истины», — подумал Брэди, глядя в поле.

 — Он мог бы спросить меня… — прошептала Ванесса, содрогаясь. — Хотя бы раз в жизни мог бы поинтересоваться моим мнением. Это моя вина.

 — Не говори глупостей.

 — Нет, — тихо сказала Ванесса, — это я виновата, потому что я так и не смогла заставить его понять мои чувства. По отношению к тебе и вообще. — Она глубоко вздохнула. — Нет мне оправдания.

 — Тебе не нужно оправдываться. — Он положил руки ей на плечи и привлек бы ее к себе, не будь она так напряжена и скована. — Ты ни в чем не виновата. Мы так и не объяснились — это правда, но оттого, что я потом несколько дней бесился и обижался, ну и ты, в свою очередь, тоже. А потом ты уехала.

 Ванесса несколько раз сморгнула, боясь расплакаться. Она хорошо представляла, каков он был тогда — молодой, буйный, злой. И испуганный.

 — Даже не знаю, что сказать. Ты, наверное, очень испугался.

 — Было немного, — сознался Брэди. — Официального обвинения мне не предъявили, только задержали для допроса. Ты помнишь шерифа Гроди? Такой толстый, пузатый мужлан — любитель попугать клиентов. Об этом я уж потом догадался. Со мной он и потешился в свое удовольствие. Другой бы на его месте вел себя иначе. — Не было смысла рассказывать ей, как он сидел, дрожа от страха, в камере, пока шериф и Секстон совещались где-то по соседству. — В ту ночь произошло еще одно важное событие: меня поддержал отец. Ничего не выясняя, не задавая вопросов, он поручился за меня. Я даже не ожидал от него. Я считаю, это изменило мою жизнь.

 — А мой отец, — с горечью сказала Ванесса, — отлично знал, что ты для меня значишь. Всю жизнь я подчинялась ему, и только тут я взбунтовалась. И он, конечно, не мог с этим смириться. Не знаю, могу ли я… — Не договорив, она сдавленно застонала от боли.

 — Ван? — встревожился Брэди.

 — Ничего страшного, это нервы. — Но вторая волна острой боли заставила ее согнуться пополам.

 Подхватив ее на руки, Брэди помчался к дому.

 — Не надо, отпусти.

 — Дыши медленно, — приказал он.

 Жжение в желудке нарастало.

 — Только не устраивай сцен, — попросила Ванесса, хватая ртом воздух.

 — Если у тебя то, что я подозреваю, я тебе такую сцену закачу — мало не покажется.

 На кухне никого не было. Он бегом поднял ее на второй этаж и положил на кровать Джоани. «По крайней мере, она прекратила спорить», — промелькнуло у него в голове. Включив лампу, он увидел, что она побледнела и покрылась испариной.

 — Попытайся расслабиться, Ван.

 — Все в порядке. — Но жгучая боль не отпускала. — Это все нервы. Ну, может быть, небольшое несварение.

 — Сейчас мы и выясним, что это. — Он сел на кровать рядом с ней. — Скажи, если будет больно. — Он очень осторожно нажал ладонью на низ живота. — Тебе удаляли аппендикс?

 — Нет.

 — Вообще делали какие-нибудь операции на брюшной полости?

 — Нет.

 Наблюдая за ее лицом, он продолжал пальпировать ее живот. Когда он нажал под грудиной, в ее глазах огнем сверкнула боль, опережая вскрик. Он убрал руку.

 — Ван, когда у тебя начались боли?

 Стыдясь того, что не сдержалась, она выкрикнула:

 — Я не помню!

 — А сейчас как ты себя чувствуешь?

 — Нормально.

 — Не лги мне.

 Ему хотелось выругать ее на чем свет стоит, а заодно и себя — ведь он догадался о болезни с того самого мгновения, как увидел ее.

 — Ты чувствуешь жжение в желудке?

 Ей ничего не оставалось, как только признаться:

 — Есть немного.

 Ели они примерно час назад, так что по времени все совпадало.

 — А раньше, после приема спиртного, у тебя такого не бывало?

 — Я теперь совсем не пью.

 — Из-за боли?

 Она закрыла глаза. Почему он не уйдет и не оставит ее в покое?

 — Наверное.

 — У тебя бывают грызущие боли здесь, ниже грудины?

 — Иногда.

 — А в желудке?

 — Больше щемит.

 — Как будто от голода?

 — Да, но потом проходит.

 — Какие лекарства тебе прописали?

 — Мне ничего не прописывали, я сама покупаю их в аптеке без рецепта. — «Нет, это уже слишком!» — мысленно возмутилась Ванесса. — Слушай, Брэди, ты заигрался в доктора. Ты делаешь из мухи слона. Я проглочу сейчас пару таблеток карбоната кальция, и все пройдет.

 — Язву не лечат антацидами.

 — Что за глупости? Нет у меня никакой язвы. Я никогда не болею.

 — Слушай меня. — Он навис над ней, расставив руки на подушке по обе стороны ее головы. — Ты поедешь в больницу на обследование. Тебе необходимо сделать рентген и гастроскопию. И ты будешь делать то, что я тебе говорю.

 — Я не поеду в больницу. — Ей стало страшно от одной мысли — слишком свежи были воспоминания о последних днях отца, проведенных в больнице. — И ты не мой врач.

 Он грязно выругался.

 — Прелестные манеры. А теперь отойди, дай мне встать.

 — Ты останешься лежать, где лежишь, поняла? Я не шучу. — С этими словами он быстро вышел из комнаты.

 Она подчинилась, но лишь потому, что не знала, удастся ли ей встать. Ну почему это случилось сейчас? Почему здесь? С ней и раньше случались подобные приступы, и она была одна и еще ни разу не умерла. И сейчас выживет. Она приготовилась встать, но в этот момент вернулся Брэди вместе с отцом.

 — Так, что у нас тут происходит? — спросил Хэм.

 — Брэди напрасно переполошился. — Она притворно улыбнулась и хотела было спустить ноги с кровати, но Брэди остановил ее.

 — Мы пошли гулять, а ее скрутило! Она пополам согнулась от боли. Сейчас жжение в желудке и острая болезненность ниже грудины.

 Хэм сел на кровать и начал бережно пальпировать ей живот. Он задавал ей те же вопросы, что и Брэди, и с каждым ее ответом его лицо становилось все более озабоченным. Наконец, он выпрямился.

 — Это как же ты, такая молодая и красивая, ухитрилась заполучить язву желудка?

 — У меня нет язвы.

 — Тебе два врача в один голос это говорят. Такой ты диагноз ей поставил, Брэди?

 — Да.

 — Значит, вы оба ошибаетесь. — Ванесса все пыталась подняться, но Хэм поправил подушку у нее за спиной и уложил ее обратно.

 — Конечно, предварительный диагноз всегда необходимо подтверждать исследованиями. — Кивнув, доктор Такер обернулся к сыну.

 — Я не поеду в больницу, — заявила Ванесса, отчаянно цепляясь за последние крохи выдержки. — Откуда у меня язва? Я ведь не брокер с Уолл-стрит и не директор какой-нибудь корпорации. Я как-никак музыкант. Я не из тех, кто лечится от неврозов и депрессии.

 — Сказать тебе, кто ты? — злобно зашипел на нее Брэди. — Ты легкомысленная особа, которая довела себя до ручки и еще имеет наглость это отрицать. Ты поедешь в больницу, даже если мне придется надеть на тебя смирительную рубашку.

 — Ну-ну, полегче, доктор Такер, — вмешался Хэм. — Ван, у тебя не было рвоты с кровью?

 — Нет, никогда. Я просто слегка перенервничала, устала от работы…

 — Для небольшой язвы как раз хватило, — закивал он. — Впрочем, попробуем обойтись таблетками, если ты отказываешься ехать в больницу.

 — Именно так. И нужды в лекарствах я также не вижу, равно как и в том, чтобы со мной возились целых два врача.

 — Нет, — твердо возразил Хэм, — либо лекарства, либо больница, юная леди. Не забывай, что я лечил тебя с пеленок. Циметидин, я думаю, ей поможет, — сказал он, обращаясь к Брэди. — И диета, исключающая острую пищу и алкоголь.

 — Я бы предпочел провести обследование, — ответил его сын.

 — Кто же спорит? Но поскольку у нас нет морфия, чтобы усыпить ее и связать, то нам ничего другого не остается, как накормить ее циметидином, а если в течение двух-трех дней не поможет, мы подумаем, что делать дальше. Я сейчас выпишу рецепт. Кстати, Брэди, аптека в Бунсборо закрывается через двадцать минут.

 — Я не больная, — с надутой гримасой пробурчала Ванесса.

 — Да, посмеши своего без пяти минут отчима. Моя сумка внизу. Идем со мной, Брэди.

 Когда они вышли, Хэм сказал:

 — Я сам расскажу Лоретте, пусть Ванессе это и не понравится. Проследи, чтобы сегодня она приняла первую дозу.

 — Обязательно. Я о ней позабочусь, не беспокойся.

 — Я на тебя надеюсь. — Хэм похлопал сына по плечу. — Только не переусердствуй. Она в этом смысле похожа на мать — будешь давить, она замкнется и отдалится. — Он помолчал, напомнив себе, что его сын давно взрослый мужчина, хотя и по-прежнему его сын. — А ты все еще любишь ее?

 — Не знаю. Но на этот раз она от меня не улизнет, пока я этого не выясню.

 — Но помни: если держишь что-то слишком крепко, оно проскользнет между пальцами. Пойду выпишу рецепт.

 Когда Брэди вернулся в комнату, Ванесса сидела на краю кровати, смущенная, униженная и злая.

 — Поехали, — отрывисто приказал он, — поторапливайся, а то аптека закроется.

 — Мне не нужны твои дурацкие таблетки.

 Поскольку у него чесались руки придушить ее, он сунул их в карманы.

 — Тебя вынести отсюда или сама пойдешь?

 Ей хотелось плакать, но вместо этого она нарочито медленно поднялась и заявила:

 — Я пойду сама, спасибо.

 — Хорошо. Спустимся по черной лестнице.

 Она шагала высоко подняв плечи и подбородок. Он молчал, пока они не сели в машину.

 — Врезать бы тебе сейчас хуком справа. — Оживший двигатель взревел, из-под колес брызнул гравий.

 — Оставь меня в покое.

 — Хотел бы, но не могу! — рявкнул он, поворачивая на асфальт. Добравшись до пятой передачи, он немного успокоился. — Боль прошла?

 — Да.

 — Только не ври мне. Если ты не можешь воспринимать меня как друга, воспринимай как врача.

 — Ты мне своего диплома не показывал.

 — Не вопрос, завтра покажу. — Они уже приехали в соседний город и остановились у аптеки. — Подожди в машине, если хочешь. Я быстро.

 Сидя в машине, она наблюдала за ним через большие окна аптеки. У них проходила акция со скидкой на популярный вид газировки — башня из двухлитровых бутылок высилась у окна. Несколько припозднившихся покупателей были явно знакомыми Брэди — пока он дошел до прилавка, его не один раз остановили, чтобы поболтать. Она бесилась, сидя в чужой машине, точно в ловушке, и мучаясь от боли в желудке. Язва. Это немыслимо. Почему у нее? Она ведь не работоголик, не невротик, не большой начальник. И все же, при всем ее неверии и отрицании, боль продолжала сверлить ее внутренности, будто насмехаясь над ней.

 Вот бы побыстрее добраться до дома, лечь в постель и заставить себя забыть об этой боли. Забыться. А наутро все пройдет. Но так она говорила себе уже много месяцев кряду.

 Вернулся Брэди, сел за руль и бросил ей на колени белый пакетик. Она ничего не сказала, даже не пошевелилась, сидя с закрытыми глазами. Зато у него было время подумать. Напрасно он на нее злился. Тем более не стоило упрекать ее в том, что она заболела. Но ее недоверие страшно обижало его. Она не призналась ему в своих проблемах со здоровьем. Она и себе-то не признавалась, что заболела и нуждается в помощи.

 И он намеревался проследить за тем, чтобы она получила эту помощь, хочет она того или нет. Как врач, он сделал бы то же самое для любого незнакомца, но насколько больше он готов был сделать для единственной женщины, которую действительно любил? Пусть все прошло, но оттого, что когда-то он любил ее со всей страстью и чистотой юности, он не оставит ее один на один с болезнью.

 Когда у дома Ванессы он вышел из машины и помог ей выйти, она произнесла речь, которую обдумывала по дороге:

 — Извини мне мои детские капризы. И неблагодарность. Я знаю, что вы с отцом хотели помочь. Я буду принимать лекарства.

 — Ну еще бы! — Он взял ее за руку.

 — Тебе не обязательно провожать меня дальше.

 — Нет уж, я провожу. — Он завел ее на крыльцо. — Я сам выдам тебе первую дозу, а затем уложу в постель.

 — Брэди, я не инвалид.

 — Верно, и под моим присмотром тебе это не грозит.

 Он распахнул дверь, которая никогда не запиралась, и потащил ее прямо наверх. Там он налил в стакан воды из-под крана, подал ей, затем откупорил флакон с таблетками и вынул одну.

 — Глотай.

 Прежде чем исполнить приказ, она улучила момент и состроила ему гримасу.

 — Ты, наверное, выставишь мне счет на бешеную сумму за домашнее посещение?

 — Первый раз, так и быть, бесплатно по старой памяти. — Он крепко взял ее за руку и втолкнул в спальню. — Раздевайся.

 Как бы больно ей ни было, она вскинула голову.

 — А где, позвольте узнать, ваш белый халат и стетоскоп?

 Брэди даже не выругался. Повернувшись к комоду, он выдвинул верхний ящик, покопался в нем и вынул ночную сорочку. Ну конечно, она спит в шелках. Он стиснул зубы. Швырнув сорочку на кровать, он обернулся и рванул за стежку-молнию у нее на платье.

 — Когда я стану раздевать тебя по личным обстоятельствам, ты поймешь.

 — Перестань! — Она возмущенно схватила платье, разошедшееся надвое у пояса.

 Он молча натянул сорочку ей на голову.

 — Не беспокойся, я укрощаю свою похоть, представляя себе слизистую твоего желудка.

 — Какая гадость.

 — Вот именно. — Он стащил с нее платье через ноги. Ночная рубашка тут же опустилась. — Чулки?

 Не зная, умереть ли ей от стыда или разозлиться, она сняла чулки. Брэди снова заскрежетал зубами. Многие часы занятий по анатомии не помогали ему сейчас с хладнокровием наблюдать, как Ванесса медленно стягивает прозрачные чулки при свете ночника. И тщетно он говорил себе, что он врач, и даже пробовал припомнить текст клятвы Гиппократа.

 — Теперь ложись. — Когда она забралась под одеяло, он подоткнул его со всех сторон, чтобы было теплее. Ему вдруг показалось, что ей снова шестнадцать лет. Со стоном в душе он подчерк нуто деловито поставил пузырек с таблетками на ночной столик. — Применять по инструкции.

 — Хорошо. Читать я умею.

 — Алкоголь исключается, — назидательно прибавил он. Что ж, он врач, а она пациентка. Прекрасная пациентка с греховной шелковистой кожей и большими зелеными глазами. — Острая пища также. Ты быстро почувствуешь облегчение, а через несколько дней уже, наверное, забудешь о своей язве.

 — У меня и сейчас ее нет.

 — Ванесса… — Он вздохнул и погладил ее по голове.

 — Что? Ты чего-нибудь хочешь?

 — Нет.

 Прежде чем он опустил руку, она успела ее перехватить.

 — Мне запрещали приглашать тебя сюда, когда мы были детьми.

 — Точно. А помнишь, как я влез в окно? Мы сидели на полу и болтали до четырех часов утра.

 — Если бы отец узнал, он бы… — Она осеклась, вспомнив, что он ей рассказал.

 — Теперь не о чем волноваться, все в прошлом.

 — Я не о том… Просто любопытно… Я любила тебя, Брэди. Так чисто, невинно… Зачем ему понадобилось все испортить?

 — Хм… Тебя ждала слава, Ван. Он это знал. А я стоял на пути.

 — А ты попросил бы меня остаться? — Ей всегда хотелось задать ему этот вопрос, но она все не решалась. — Если бы ты знал о его планах увезти меня в Европу, попросил бы ты меня остаться?

 — Да. В восемнадцать лет я был законченным эгоистом. И если бы ты осталась, ты была бы другой. И я был бы другим.

 — А ты не спрашиваешь — захотела бы я остаться?

 — Я знаю, что захотела бы.

 — Мне кажется, любишь в жизни только раз, — со вздохом сказала она. — И лучше, наверное, отмучиться, пока молодой.

 — Может быть.

 Ванесса закрыла глаза.

 — Я, бывало, мечтала о том, чтобы ты приехал и забрал меня. Особенно когда стояла за кулисами перед выступлением. Я все это ненавидела.

 — Что ты ненавидела? — Он сдвинул брови.

 — Огни, людей, сцену. Как мне хотелось, чтобы ты приехал и увез бы меня куда-нибудь. Потом я бросила об этом мечтать. Что толку? Как я устала.

 — Спи. — Он поцеловал ее пальцы.

 — Я устала от одиночества, — пробормотала она и провалилась в сон.

 Он смотрел на нее, пытаясь отделить свои настоящие чувства от прошлых, и не мог. Чем больше они были вместе, тем сильнее расплывались границы между настоящим и прошлым и тем яснее он понимал, что всегда любил ее.

 Он слегка прикоснулся к ее губам, выключил ночник и вышел из комнаты.