7

 Аллина отыскала старые джинсы Конэла, нашла моток потертой веревки и принялась работать ножницами. Обрезанные джинсы, грубый пояс и мешковатый свитер наводили на мысль о том, что она потерпела кораблекрушение и оказалась на необитаемом острове. Однако такая одежда ей не нравилась.

 Поскольку Конэл настоял на том, что на этот раз он сам заварит чай, Аллина стала развешивать выстиранное белье. И погрузилась в мечты.

 Все может быть именно так, подумала она. Долгие, замечательные дни, проведенные вместе. Конэл будет работать в своей студии, а она — хозяйничать, ухаживать за садом… и, конечно, за детьми, когда они появятся.

 Она покрасит ставни и это черное крылечко. Она посадит деревья перед домом, посадит розы — только розы! — и они будут тянуться вверх, переплетаться и разрастаться… И каждый раз, когда Аллина будет заходить в дом, это будет похоже на путешествие в сказочный мир.

 Все это стало бы сказкой для нее — отныне и навсегда.

 Разумеется, им пришлось бы достроить комнаты для детей. Аллина воображала себе второй этаж с мансардными окнами. Еще одна ванная, просторная кухня, но ничего такого, что испортило бы это замечательное ощущение «дома у моря».

 Она будет готовить превосходные блюда, окна засверкают чистотой, она вышьет для них занавески и они будут трепетать от морского ветра.

 Аллина остановилась, развешивая простыню. Ее мать пришла бы в ужас. «Для такой работы нужно нанимать других людей, потому что ты должна заниматься своей карьерой. Ты же профессиональная…»

 Конечно, все это просто фантазии, сказала себе Аллина, опуская пониже веревку. Ей придется как-то зарабатывать на жизнь. Но она будет беспокоиться об этом позже. А сейчас Аллина хотела наслаждаться минутами, которые вызывают дрожь во всем теле, страстным желанием любить и быть любимой.

 Им принадлежит сегодняшний день… и завтрашний тоже. Что бы ни случилось, она не будет жалеть об этом.

 Развесив белье, Аллина отступила назад, подняла корзину, прислонив ее к своему бедру. Она увидела Хью, который гордо и медленно спускался с холма.

 — Стало быть, ты решил вернуться домой. Что это? — глаза девушки расширились, когда она увидела, что собака принесла в своей пасти. — Моя сумка!

 Аллина уронила корзину и бросилась к псу. А Хью, желая поиграть, принялся бегать вокруг девушки.

 Конэл все видел. Он приготовил чай и как раз собирался позвать Аллину. Теперь он просто стоял на пороге и смотрел.

 Простыни хлопали, словно паруса на ветру. Конэл ощутил их свежий влажный запах, аромат розмарина и мелиссы с грядки, которую Аллина выполола этим утром. В воздухе звенел ее смех, звонкий и счастливый, когда она гонялась за псом.

 Его старые потертые джинсы были для нее велики, хотя Аллина обрезала их выше щиколоток. Она закатала и подтянула рукава свитера, но сейчас они вновь развернулись и покрыли ее руки. Аллина была без обуви.

 Смотреть на нее было сплошным удовольствием. Как же так получилось, задался вопросом Конэл, что в его жизни давно уже не находилось места радости? Тень его судьбы становилась все более длинной с каждым годом… И он стоял в этой тени, подумал Конэл, убеждая себя, что теперь он вышел из нее.

 Он не позволял никому прикасаться к себе; единственное, что имело для него значение, это его работа. Он отдалился от своего отца, от своего дома. Это был его собственный выбор и его право. И теперь, глядя, как Аллина играет с большим псом, перетягивая канат, на дворе, залитом солнечным светом и завешенном простынями-парусами, он впервые задался вопросом, чем же он обделял себя все это время.

 Однако чего бы он не лишился, она была здесь.

 Амулет был здесь.

 И солнцестояние приближалось.

 Он не мог противиться этому, не мог этого отрицать. Как бы ни взывала к его сердцу эта женщина, именно он, Конэл, в конце этого самого длинного дня в году определит свою собственную судьбу.

 Его дальнейшую судьбу определит не волшебство, а его собственная воля.

 Конэл увидел, как Аллина дернула, а Хью выпустил то, что сжимал в зубах. Она качнулась назад, прижимая что-то к груди, и упала. В мгновение ока Конэл выбежал из дома и был во дворе.

 — Ты не ушиблась? — он отдал псу резкую команду на кельтском языке, и Хью виновато отошел.

 — Конечно, нет! — Аллина начала подниматься, но Конэл уже прижимал ее к груди, гладил, шептал что-то на непонятном ей языке, звучащее просто замечательно, звучащее любовью. Ее сердце сжалось в груди. — Конэл…

 — Этот чертов пес, наверное, весит побольше, чем ты, а у тебя тонкие кости!

 — Мы просто играли. Ну вот, а теперь ты обидел его! Иди сюда, малыш, все в порядке!

 Конэл опустился на колени и нахмурился, а Аллина крепко обняла пса:

 — Все хорошо. Он на самом деле вовсе не собирался этого делать.

 Конэл заметил брошенный украдкой взгляд собаки и понял, что тот весьма доволен собой: «Я собирался!» Аллина рассмеялась и поцеловала Хью в нос.

 — Такой умный песик, такой хороший песик! — приговаривала она. — Он нашел мою сумочку и принес ее домой. А вот я — полная дура. Я совсем про нее забыла.

 Конэл рассматривал сумку. Она была мокрой, грязной, к тому же с отпечатками зубов. Похоже, это совсем не волновало Аллину.

 — Сумке изрядно досталось.

 — Наверное, я уронила ее во время шторма. Все на месте — мой паспорт, кредитные карты, билет. Моя косметика, — она прижала сумку к груди, взволнованная тем, что заполучила обратно свою помаду. — Да, и еще куча всякой всячины… включая мой экземпляр программы экскурсии Маргарет. Как ты думаешь, телефон уже работает?

 Не дожидаясь ответа, она вскочила.

 — Я позвоню в гостиницу, дам ей знать, что со мной все в порядке. Она, наверное, в бешенстве.

 Аллина бросилась в дом, сжимая в руке сумочку, а Конэл остался сидеть там, где сидел.

 Он не хотел, чтобы телефоны работали. Не хотел, чтобы звонок нарушил их уединение. Эта мысль потрясла его. Пожалуйста, подумал он, при первой же возможности вырваться из их маленького мирка Аллина охотно ею воспользовалась.

 Разумеется, воспользовалась. Он прижал ладони к глазам. Разве сам он поступил бы иначе? У нее есть своя жизнь — вдалеке отсюда, вдалеке от него. Романтическая обстановка ненадолго увлекла ее — точно так же, как и его самого. Теперь Аллина обретет почву под ногами и уедет. Так и должно было случиться. Он сам хотел того же…

 Но когда Конэл встал и направился вслед за Аллиной, в его душе поселилась боль — боль, прежде ему неведомая.

 — Я дозвонилась! — Аллина ослепительно улыбнулась. Она стояла у стойки, держа в руке телефонную трубку; на столе громоздилась груда вещей, казавшаяся, по меньшей мере, половиной ее земного достояния. — Маргарет зарегистрирована в гостинице, и они собираются позвонить в ее номер. Надеюсь, она еще не звонила моим родителям. Я бы ужасно не хотела, чтобы они… Маргарет! Боже, я так рада, что ты…

 Аллина вновь умолкла, и Конэл увидел, как погасли огоньки в ее глазах.

 — Да, я знаю. Извини. Я опоздала на паром и… Конэл молча прошел мимо нее и достал кружки для чая. Он вовсе не собирался дать ей поговорить наедине.

 — Да, ты права, это было безответственно с моей стороны… Да, и непростительно тоже оставить тебе только стенографические заметки. Я пыталась…

 Конэл увидел момент, когда Аллина сдалась; ее плечи поникли, лицо стало совершенно бледным.

 — Я понимаю. Нет, разумеется, трудно от тебя требовать, чтобы ты оставила меня на работе после всего этого. Да, конечно, я понимаю, ты с самого начала была против. Ты очень ясно об этом высказалась. Прости, что я подвела тебя… Да, опять.

 В ее голосе звучал стыд. Усталость и покорность завладели ею, окружив тусклым туманом неудачи. Аллина закрыла глаза:

 — : Конечно, Маргарет, извинения не имеют никакого значения, если люди полагаются на тебя. Ты звонила маме и отцу? Нет, ты права. Какой в этом смысл?

 — Чертова сука! — пробормотал Конэл. «Сейчас поглядим, как этой Маргарет понравится самой выслушивать нравоучения!» — решил он и выхватил телефонную трубку из рук Аллины. Однако доносившиеся из трубки гудки отняли у него объект, на который он мог обрушить свою ярость.

 — Ей нужно было уезжать, — выдавила Аллина. — У нее график. Мне нужно… извини…

 — Нет, черт возьми, и не подумаю! — Конэл твердо взял ее за плечи, прежде чем девушка успела увернуться. На ее ресницах были слезы. Конэлу ужасно захотелось схватить Маргарет за горло. — Ты не отправишься в укромный уголок зализывать свои раны. Какого черта ты выслушиваешь от нее такое?!

 — Она была права. Я безответственная. У нее были все основания меня уволить. Она бы никогда не взяла меня на работу, если бы не родственные чувства.

 — Родственные чувства?! Да ни хрена подобного! Где были ее родственные чувства?! Она спросила у тебя, все ли с тобой в порядке? Что произошло? Где ты находишься? Спросила ли она тебя хоть раз, почему все так произошло?

 — Нет.

 По ее щеке скатилась слеза, приведшая Конэла в бешенство.

 — Где твоя злость? — резко спросил он.

 — А что толку от злости? — Аллина устало смахнула слезу. — Я сама во всем виновата. Меня не волновала работа. В этом, в сущности, вся проблема. Меня не волнует работа. Я бы и не бралась за нее, если бы у меня был выбор. Маргарет, наверное, права. Я нарочно все испортила.

 — Маргарет просто дура!

 — Нет, на самом деле это не так, — Аллина криво улыбнулась. — Она просто очень дисциплинированная и целеустремленная. Ладно, что толку хныкать… — девушка похлопала Конэла по руке, а затем направилась разливать чай в кружки. — Я позвоню родителям, когда немного успокоюсь, и объясню… Боже мой!

 Прижав ладони к кухонной стойке, Аллина зажмурила глаза:

 — Я терпеть не могу вот так их разочаровывать! Раз за разом — словно какой-то заколдованный круг, из которого я не могу вырваться. Если бы я хоть что-то могла, если бы мне хоть что-то хорошо удавалось…

 Покачав головой, она направилась к холодильнику, чтобы достать вчерашний суп и разогреть его на обед.

 — Ты не представляешь себе, как я завидую твоему таланту и твоей уверенности. Моя мама всегда говорила, что если бы я сконцентрировала свои силы для одной цели, а не растрачивала их как попало, я бы не была посредственностью…

 — Ей должно быть стыдно за такие слова!

 Удивленная прозвучавшей в его голосе злостью, девушка обернулась:

 — Она вовсе не имела в виду ничего дурного; я просто неточно передала ее слова… Пойми, они все такие способные и умные и… ну, в общем, преданные своему делу. Мой отец — главный хирург, моя мама — совладелец одной из самых преуспевающих юридических фирм на восточном побережье. А я ни на что не способна!

 Но все же Аллина злилась. Гнев волной поднимался в ее сердце, когда она резко поставила кастрюлю на плиту. Довольный этим, Конэл сложил руки на груди, откинулся назад и наблюдал за ней.

 — А еще Джеймс с его блестящей практикой, его роскошная жена, его сынок, сертифицированный вундеркинд, между прочим, невоспитанный хам, но все говорят, что он развит не по годам. Как будто «вундеркинд» и «хам» — это синонимы! И еще Маргарет с ее идеальным офисом, идеальным гардеробом, идеальным домом и идеальным отвратительным супругом, который только и делает, что смотрит кинофильмы и коллекционирует монеты!

 Она выплеснула суп в кастрюлю.

 — И каждый год в День Благодарения они рассаживаются в креслах и похлопывают друг друга по спине за то, что они такие выдающиеся и преуспевающие. Затем они смотрят на меня так, будто я иностранная беженка, которая пришла к порогу их дома и которую пришлось впустить из гуманных соображений. И я не могу стать ни врачом, ни адвокатом, ни чертовым индейским вождем, как бы я ни старалась, потому что я ни на что не способна!

 — А теперь должно быть стыдно тебе.

 — Что? — Аллина прижала пальцы к вискам. Гнев вскружил ей голову, чего она обычно старалась избегать. — Что ты сказал?

 — Иди сюда! — Конэл схватил ее за руку и потащил в гостиную. — Что ты здесь делала? — В каком смысле?

 — Что ты сделала здесь, в этой комнате?

 — Я… вытерла пыль…

 — Ко всем чертям пыль, Аллина! Взгляни на цветы, на свечи и вазы с раковинами. А теперь посмотри сюда!

 Конэл потащил ее к выходу и распахнул дверь

 — Вот сад, за которым никто не ухаживал до сегодняшнего утра. Где песок, который был рассыпан на дорожке и который я не замечал, пока он не исчез? За домом на ветру сохнут выстиранные простыни, а в кухне разогревается суп. Этот чертов душ больше не протекает. Кто все это сделал?!

 — Конэл, любой может подмести дорожку…

 — Но не каждому это придет в голову. Не каждый станет тратить на это время. И конечно, не каждый с удовольствием будет подметать дорожки. Всего за один день ты преобразила это место, здесь не было уютно уже очень давно, и я почти забыл, что это такое — чувствовать себя дома. Ты думаешь, это ничего не значит, это ничего не стоит?

 — Это простое… обычное дело, — сказала Аллина, не сумев подобрать более удачного слова. — Мне не удастся сделать карьеру, собирая цветы.

 — Если нужно зарабатывать на жизнь, то зарабатывать можно там, где подвернется такая возможность. Тебе нравится собирать дикие цветы и морские раковины. И есть люди, которые будут благодарны тебе за это и заметят твои старания.

 Если бы Аллина еще не любила Конэла, она влюбилась бы в него сейчас. Его слова все еще звучали у нее в ушах. Его глаза воодушевленно горели.

 — Это самые хорошие слова, которые я когда-либо слышала! — Аллина обняла ладонями его лицо. — Самые приятные! — она нежно поцеловала Конэла. — Спасибо.

 Прежде чем Конэл успел что-либо ответить, она покачала головой, а затем опустила голову ему на плечо.