Глава 11

 

 Вэнс сидел на единственном приличном стуле, имевшемся у него в гостиной. Он опаздывал к Шейн на десять минут. Он давно был бы у нее, если бы не телефонный звонок, удержавший его на выходе. Звонил директор вашингтонского отделения. Хотя этого не было сказано впрямую, Вэнсу дали понять, что люди недовольны долгим отсутствием босса.

 — …мало того что у нас суд с профсоюзом, так еще и трехнедельное опоздание по графику строительства у Вульфа, — говорил директор, — также нас предупредили о возможной длительной задержке в поставках стали на площадку у Райнстоуна. Простите, мистер Бэннинг, что побеспокоил вас, но все это проекты чрезвычайной важности.

 — Я понимаю, — перебил директора Вэнс, — поставьте людей в две смены у Вульфа, пока не нагоните сроки.

 — В две смены? Но профсоюз…

 — Поднимите зарплату вдвое! Мы потеряем больше, если вынуждены будем платить штраф. Не забудьте также, что пострадает репутация фирмы.

 — Да, сэр.

 — И поручите Либевицу заняться вопросом поставок стали. Если до понедельника не произойдет сдвигов, я сам буду вести переговоры отсюда по телефону. И еще… — он сердито нахмурился, — запланируйте совещание с директорами отделений на будущую пятницу. Я приеду. А пока, — добавил он, — пришлите кого-нибудь… пожалуй, Мастерсона, сюда. Надо разведать местность для строительства нового отделения.

 — Э-э-э… нового отделения, мистер Бэннинг?

 Губы Вэнса дрогнули в улыбке.

 — Пусть обследует район Хейгерстауна и затем представит мне отчет. Через две недели список доступных площадок должен быть у меня. — Он посмотрел на часы. — Что-нибудь еще?

 — Нэт, сэр.

 — Хорошо. Я буду на следующей неделе. — Не дожидаясь ответа, Вэнс положил трубку.

 «Ривертон», думал он, расширялся и раньше, пусть расширяется и теперь. Впервые за многие годы его компания принесет ему какое-то удовольствие. Он сможет поселиться с любимой женщиной там, где хочет, и вести все дела на месте. Если придется защищать эту идею на совете директоров — а ведь придется, — то он скажет, что Хейгерстаун — это крупнейший город в Мэриленде. Близость к Пенсильвании и Западной Вирджинии делает его еще более привлекательным. Нет, убедить коллег не составит труда.

 Оставалось только поговорить с Шейн. Вэнс поднялся, надел куртку. Не впервые он задумывался о ее реакции. Ну и удивится же она, когда узнает, что он не вполне тот безработный плотник, за которого она его приняла. Возможно, она даже разозлится. Выходя в холодную ясную ночь, Вэнс почувствовал легкий укол страха.

 Хлесткий западный ветер гнал по земле сухие листья и ветки. В воздухе пахло снегом. Занятый своими мыслями, Вэнс не заметил старого оленя, который стоял почти у самого его дома, следил за ним и нюхал воздух.

 Он не нарочно ее обманул. Вначале Шейн не касалось, кто он такой. Кроме того, ему хотелось на некоторое время стряхнуть с себя свое президентство и побыть тем, кого она в нем видела. Разве он знал, что она станет самым важным человеком в его жизни? Разве мог он предположить, что через несколько недель после встречи он захочет на ней жениться, будет готов произвести переворот в своей компании, чтобы позволить ей сохранить дом и жизнь, которую она для себя выбрала?

 Он ей объяснит, и она поймет, думал Вэнс, шагая по хрустящим под ногами листьям. Шейн умеет понять, и тем она ему дорога. И она любит его. В этом он был уверен, как ни в чем другом. Она любила его, ничего не требуя, не прося взамен. Никогда еще он не получал так много, отдавая так мало. Он собирался провести оставшуюся жизнь, показывая ей, что это для него значит.

 Он представлял себе, как она рассмеется, когда пройдет первое удивление. Президент «Ривертон» ремонтировал ее кухню, вот умора!

 Рассказать ей об Амелии будет труднее, но все-таки нужно рассказать. Подробности можно опустить, а в остальном положиться на ее понимание. Он скажет ей, что она помогла ему смягчить чувство вины, облегчила его горечь. Любовь к ней стала его спасением. А затем, открыв ей свое прошлое, покончив с недомолвками, он попросит ее разделить с ним его будущее.

 И все же Вэнс не без страха подходил к ее дому. Он обратил внимание на то, что окна ее дома темные. Странно, подумал он, прибавляя шагу. Она точно дома. Он знал это не только потому, что у порога стояла ее машина, но также потому, что она обещала ждать его. Почему же, черт побери, нет ни единого огня? Вэнс с нарастающим беспокойством взялся за ручку двери.

 Дверь была не заперта. Он вошел и позвал ее. Дом был темный и молчаливый. Вэнс щелкнул выключателем, при ярком свете окинул взглядом прихожую — вроде бы все на месте. Открыл следующую дверь.

 — Шейн?

 Тишина испугала его больше, чем темнота. Наспех обойдя первый этаж, он поспешил наверх. Он сразу ощутил запах готовящегося мяса, однако кухня была пуста. Он машинально выключил духовку. Ему пришло в голову, что Шейн, наверное, просто прилегла отдохнуть и уснула. Развеселившись от этой мысли, он пошел в спальню. Веселье мигом пропало, когда он увидел, что она сидит скорчившись на стуле.

 Несмотря на темноту в комнате, ее было хорошо видно при свете луны. Она не спала, просто сидела, подтянув колени к груди и положив голову на спинку стула. Он никогда не видел ее такой. Сначала ему показалось, что она выглядит усталой, но, приглядевшись, понял, что вид у нее скорее убитый, как после сильного потрясения. Он подумал, что она заболела, но что-то подсказало ему, что даже в болезни Шейн не утратила бы присущей ей живости. Она как будто не видела его и даже не ответила, когда он позвал ее. Вэнс опустился перед ней на колени, взял ее озябшие руки.

 — Шейн.

 Она посмотрела на него невидящим взглядом, и затем отчаяние словно прорвало плотину.

 — Вэнс, — жалобно пролепетала она и обняла его шею. — Вэнс.

 Ее била дрожь, но она не плакала. Она уткнулась ему в плечо, прижалась, отходя от оцепенения, в которое впала после приступа слез. Только ощутив его тепло, она поняла, что страшно замерзла. Ничего не спрашивая, он крепко и бережно прижал ее к себе.

 — Вэнс, я так рада, что ты пришел. Ты мне так нужен.

 Эти слова поразили его сильнее, чем признание в любви. Он жил с неловким ощущением, что нуждается в ней больше, чем она в нем. А теперь он мог помочь ей, хотя бы выслушать.

 — Что случилось, Шейн? — Он ласково заглянул ей в глаза. — Расскажи мне.

 Ее хриплый вздох красноречиво показал, с каким трудом ей даются слова.

 — Моя мать.

 Он осторожно убрал спутанные волосы с ее щеки.

 — Она что — заболела?

 — Нет! — с внезапной злостью воскликнула Шейн.

 — Расскажи мне, что случилось.

 — Она приезжала.

 — Значит, приезжала твоя мать, — подсказал он.

 — Я уже собралась закрывать. Я не ожидала… Ее не было на похоронах, и на письмо она не ответила. — Шейн сжала кулаки.

 — То есть ты не видела ее после смерти бабушки?

 — Мы не виделись два года. С тех пор, как она последний раз вышла замуж. Теперь она развелась и приехала. Я почти поверила ей. Я думала, мы сможем с ней поговорить. Но она… — Шейн зажмурилась. — Все это было наигранно — ее слезы и горе. Она умоляла меня понять ее, и я ей поверила. Но она приезжала не ради бабушки и не ради меня. — Шейн открыла глаза, и Вэнс увидел в них боль.

 — Так что же ей было нужно?

 — Деньги, — безучастно ответила Шейн. — Она думала, здесь есть деньги. Когда я сказала ей, что бабушка оставила все мне, она впала в бешенство. Как я сразу не догадалась! Я ведь знала! — Ее плечи поникли, точно под бременем тяжкого груза. — Я всегда знала! Ей плевать на всех. Я надеялась, что бабушку она хоть немного любит, но… Когда она прибежала сюда и стала рыться в моих бумагах, я сказала ужасную вещь. Но я не жалею. — Слезы выступили у нее на глазах. — Я отдала ей половину того, что у меня было, и выставила ее.

 — Ты дала ей денег? — ужаснулся Вэнс, не веря собственным ушам.

 — Бабушка тоже дала бы. Она ведь, как ни крути, моя мать.

 — Она не мать тебе, Шейн! — воскликнул возмущенный Вэнс. — По факту — да, но ведь это ничего не значит. У кошек тоже бывают дети. Извини, если я резко выразился.

 — Нет-нет, ты прав, — сказала Шейн со вздохом. — По правде, и я очень редко вспоминала о ней. Все больше потому, что бабушка ее любила. И все же…

 — И все же ты чувствуешь себя перед ней виноватой, — подсказал Вэнс.

 — Но как же можно сказать собственной матери, чтобы она убиралась? Бабушка никогда бы…

 — Может быть, твоя бабушка по-другому к ней относилась, давала ей деньги из чувства долга. Но вспомни, кому она все это оставила? Все, что любила? Что значит для тебя слово «мать», Шейн? Кого ты себе представляешь при этом слове?

 Шейн внимательно посмотрела на Вэнса.

 — Ты ничего ей не должна. — Он крепче обнял ее. — Мне знакомо чувство вины, я знаю, как оно убивает. И я не позволю тебе мучиться!

 — Я сказала ей, чтобы она убиралась и больше не приезжала. — У Шейн вырвался долгий судорожный вздох. — Но я не верю, что она оставит меня в покое.

 — А ты этого хочешь?

 — О боже, да.

 — Идем, ты устала. — Вэнс поцеловал Шейн в висок и поднял на руки. — Приляг, отдохни. Поспи.

 — Нет, я не устала, — возразила она, хотя ее веки закрывались сами собой. — Просто голова болит. А ужин…

 — Духовку я выключил, — сказал он, перенося ее на кровать. — Мы поужинаем потом. — Откинув одеяло, он стал укладывать Шейн на прохладные простыни. — Я принесу тебе аспирин.

 Шейн взяла его за руку.

 — Вэнс… побудь, пожалуйста, со мной. Просто побудь рядом.

 — Конечно, — улыбнулся он и лег на кровать рядом с ней. — Постарайся уснуть. Не бойся, я с тобой.

 Он понятия не имел, как долго они так пролежали. Часы в гостиной Шейн били не однажды, но Вэнс не обратил внимания.

 Шейн согрелась, перестала дрожать. Ее дыхание стало спокойным и ровным. В отличие от мыслей Вэнса.

 «Никому, — решил он, — никому и никогда я больше не позволю довести Шейн до такого состояния». Глядя в потолок, он придумывал способы разделаться с Энн Эббот. За всю жизнь он не видел картины ужаснее, чем белое лицо Шейн и ее полные боли глаза.

 Он раньше должен был сообразить, что чувствительное, открытое сердце Шейн способно испытывать такую же глубокую боль, как и радость. Именно поэтому она так щедра и жизнелюбива. Ни мать-кукушка, ни обманутая любовь и разорванная помолвка, ни смерть единственного близкого человека — ничто не сломило ее дух, не ожесточило ее простого, искреннего сердца.

 Он обнял ее, желая защитить.

 — Вэнс.

 Он подумал, что она произнесла его имя во сне, и слегка поцеловал ее волосы.

 — Вэнс, — повторила Шейн, и он увидел, как в темноте блеснули ее глаза. — Давай займемся любовью.

 Он понимал, что ей нужно скорее утешение, чем страсть. Очень бережно, приподняв лицо за подбородок, он тронул ее губы своими губами.

 Измученная физически и душевно, Шейн была далека от желания предаться страсти. И Вэнс, кажется, это понимал. Никогда еще он не был с ней таким нежным. Его губы были теплыми и мягкими. Он бережно целовал ее лицо, губы, закрытые веки, в то время как его пальцы ласкали ее плечи. Расслабившись, она отдалась на его волю. Позволила раздеть себя. Его ловкие руки были ласковы и терпеливы. Они действовали с неведомой ранее трепетностью, не пытаясь ее возбудить. Поцелуи были глубокими и сладкими, но без огня и жара. Зная, что она берет, ничего не давая взамен, Шейн забормотала и потянулась к нему.

 — Ш-ш-ш…. — Вэнс поцеловал ее ладонь и осторожно перевернул на живот.

 Его пальцы принялись гладить ее спину и плечи, двигаясь сверху вниз. Она и не знала, что любовь может быть такой сострадательной и бескорыстной. Его пальцы вытягивали из нее боль и возвращали тепло. У нее не было ни мыслей, ни чувств — одно только ощущение сильных и уверенных рук Вэнса. Она полностью доверилась ему. Зная это, он стал еще осторожнее, чтобы не нарушить ее доверия.

 Когда он наклонился, чтобы поцеловать ее в шею, Шейн почувствовала, как в ней шелохнулось желание. Это было мягкое и легкое, чудесное ощущение. Она лежала неподвижно, позволяя себе бесконечно наслаждаться ласками Вэнса. Он обращался с ней будто она была хрупкой драгоценностью. Когда его мягкие губы заскользили вдоль ее спины, он услышал легкую перемену в ее дыхании. Она задышала чаще, и это означало, что на смену расслабленности приходит желание. Но он не хотел торопить ее. Часы в гостиной снова низко и тягуче пробили время. Дрожащий свет луны упал на ее кожу. Прижавшись губами к ее плечу, он вдыхал знакомый лимонный запах ее волос, смешанный с запахом лаванды от постели.

 Она лежала на подушке, повернув голову. Вэнс видел ее профиль. Можно было подумать, что она спит, если бы не учащенное дыхание. Он бережно перевернул ее на спину и овладел ее губами.

 Шейн застонала. Посторонние запахи и звуки исчезли. Остался только запах плотской страсти. Вэнс по-прежнему не спешил, не подгонял ее. Сейчас его влекла любовь, превосходящая вожделение. Его губы с такой бесконечной нежностью целовали ее грудь, что тело наполнилось жарким томлением. Ее кожа слегка подрагивала от его прикосновений. В нежной страстности, которую он нес ей, не было боли, а только удовольствие и утешение, и она желала его все больше и больше. Его губы постоянно возвращались к ее губам. В его теле уже бушевал огонь. Но он усмирил его. Сегодня она была из фарфора, хрупкая, как лунный свет. Он не позволял эмоциям взять над собой верх. Он словно забыл о собственной силе, способной на буйное извержение.

 И он взял ее с такой нежностью, что она заплакала.