- Трилогия круга, #2
20
Она то погружалась в пучину сна, то всплывала на его поверхность, и каждый раз наверху ее ждала боль. Слабость опять тянула ее вниз, но Блэр успевала услышать шепот и приглушенные голоса. А также свои ответы на вопросы, которые задавали ей всякий раз, когда она приходила в себя.
Почему ей не дадут поспать?
Потом кто-то опять вольет древесную кору ей в горло, и она снова провалится в сон.
Иногда в своем сне Блэр возвращалась на то поле и вновь переживала каждый удар, каждый блок, каждое движение последних — так она считала — мгновений своей жизни. А иногда просто проваливалась в никуда.
Ларкин сидел рядом, наблюдая, как Мойра и Гленна по очереди лечат ее. Девушки входили в комнату, чтобы зажечь свечи или подбросить в камин торф. Или просто прижать ладонь ко лбу Блэр, чтобы проверить, нет ли у нее жара.
Каждые два часа одна из них будила ее и задавала вопросы, проверяя реакцию Блэр. Это необходимо было делать из-за сотрясения, пояснила Гленна. Из-за сильных ударов по голове.
Потом Ларкин представил, что могло бы случиться, если бы она потеряла сознание после одного из этих ударов, что сделали бы с ней вампиры, не успей он вовремя. Каждый раз, когда Ларкин думал об этом, представлял себе все это, он брал руку Блэр, чтобы почувствовать биение ее пульса под шрамом на запястье.
Он рассказывал Блэр всякие истории, играл на волынке, которую принесла Мойра. Ему казалось — он надеялся, — что музыка ускорит ее выздоровление.
— Хорошо бы тебе уйти, отдохнуть час-другой. — Мойра пригладила волосы Ларкина. — Я с ней посижу.
— Не могу.
— Да, понимаю. На твоем месте я тоже не смогла бы. Она очень сильная, Ларкин, а Гленна — опытный лекарь. Не стоит так переживать.
— Я не знал, что способен на такое. Что могу испытывать такие сильные чувства к другому человеку. Что буду точно знать без всяких вопросов и сомнений, что эта женщина… значит для меня все.
— А я знала. Была уверена, что не обязательно Блэр, но такой человек найдется. А когда ты встретил ее, она изменила все. — Мойра поцеловала его в макушку. — Я немного ревную. Ты не возражаешь?
— Нет. — Ларкин повернулся, прижался лицом к ее бедру. — Я буду любить тебя всю жизнь. Мне кажется, что, находясь даже за тысячу миль, я могу протянуть руку и коснуться тебя.
Глаза Мойры наполнились слезами.
— Если бы мне пришлось выбирать, я не могла бы сделать для тебя лучший выбор. Но и она счастливейшая из женщин.
— Смотри, просыпается.
— Хорошо, поговори с ней. Пусть побудет с нами несколько минут, а потом я дам ей еще лекарство.
— Ну, привет. — Ларкин встал и взял Блэр за руку. — Могри. Открой глаза.
— Что? — веки Блэр затрепетали и раскрылись. — Что?
— Назови свое имя.
— Скарлетт О'Хара.[25] Вы что, не можете запомнить? — раздраженно ответила она. — Блэр Мерфи. С мозгами у меня все в порядке. Просто я устала и злюсь.
— Рассуждает здраво, — сделала вывод Мойра и налила снадобье Гленны в чашку.
— Больше не хочу. — Услышав раздражение в своем голосе, Блэр на секунду закрыла глаза. — Послушай, я не должна капризничать. Но капризничаю. И что с того? Но от этого пойла у меня туман в голове и я отключаюсь. Может, оно и не так плохо, если бы каждые десять минут меня не будили и не спрашивали, как меня зовут.
Мойра с довольным видом отставила чашку.
— Гленна просила разбудить ее, если откажешься.
— Черт, только не сестру Рэчет.[26]
— Я быстро.
Мойра выскользнула из комнаты, и Ларкин опустился на край кровати.
— Знаешь, у тебя лицо опять порозовело. Приятно видеть.
— Могу поспорить, что красок на моем лице предостаточно. Синий, черный, лиловый и даже желтый, как у покойника. Хорошо, что темно. Послушай, тебе не обязательно тут сидеть.
— Никуда я не уйду.
— Я, конечно, ценю твое отношение. Но… мы не могли бы поговорить о чем-то другом? Не о моей измолоченной заднице? Расскажи мне что-нибудь. Расскажи… когда ты впервые узнал, что можешь менять облик?
— Мне было года три. Понимаешь, я очень хотел щенка. У отца были волкодавы, но они считали ниже своего достоинства играть с такими, как я. Гонять мяч и приносить палку.
— Щенок. — Звук его голоса успокаивал. — Какой щенок?
— Любой, но мать сказала, что не желает держать еще одну собаку в доме и что ей хватает забот со мной и с малышом. Она имела в виду моего брата, которому только исполнился год. И я тогда не знал, что мать уже вынашивает сестру.
— Неудивительно, что ей не хотелось заводить собаку.
— Она дважды навещала тебя сегодня. И отец приходил, и сестра.
— О-о. — Блэр закрыла лицо ладонями, представив, какой у нее вид. — Ужас.
— Ну вот, продолжаю. Я все время просил щенка, но без толку. Мать была непреклонна. Я дулся на нее — сидел у себя в детской и представлял, как убегаю с цыганами, где у меня будет сколько угодно щенков. Я продолжал мечтать, а потом это произошло… как будто что-то сдвинулось у меня внутри. И от меня начал исходить свет. Я испугался, позвал мать. И залаял.
— Ты превратился в щенка.
Глаза Блэр стали ясными. Рассказывая, Ларкин видел, как в них появились искорки смеха.
— Страх… и восторг. Я не мог иметь щенка и поэтому сам превратился в него, и это было здорово.
— Я могла бы сострить по поводу игр с самим собой, но это была бы дешевая шутка. Продолжай.
— Ну вот, я бегал туда-сюда по лестнице, когда меня заметила мать. Подумала, что я втайне от нее притащил домой щенка, и бросилась за мной. Я подумал, что мать выпорет меня, когда узнает, что я наделал, и выбежал во двор. Но она загнала меня в угол, поймала и подняла за шкирку. Она всегда была очень проворной. Наверное, я скулил и выглядел довольно жалко, потому что она тяжело вздохнула и почесала меня за ухом.
— Смягчилась.
— Да, у нее доброе сердце. Я как сейчас помню ее слова. «Ну что мне делать с этим мальчишкой? И с тобой», — прибавила она, обращаясь ко мне и не зная, что я и есть этот мальчик, ее сын. Мать села, взяла меня на колени, начала гладить, и я опять стал человеком.
— А что было, когда она все это увидела?
— Ну, ее так легко не проймешь. Я помню, как ее глаза широко раскрылись, но мои глаза, наверное, были еще шире. Я обнял ее за шею, радуясь, что снова стал мальчиком. Она рассмеялась. Оказывается, у ее бабушки был такой же дар.
— Превосходно. Фамильная черта.
— Да, проявлялась время от времени. К концу недели к нам переехала мамина бабушка — мне она казалась старше, чем сама луна, — и научила меня тому, что я должен знать. И еще она привезла с собой щенка, которого я назвал Конн — в честь героя, победившего в тысяче битв.
— Занятная история. — Глаза у Блэр начали закрываться. — И что же случилось с Конном?
— Он прожил двенадцать счастливых лет, а потом перешел через Радужный Мост[27] и снова стал щенком, чтобы весь день играть на солнце. А теперь спи, агра. Я буду рядом, когда ты проснешься.
Ларкин посмотрел на Гленну, которая неслышно вошла в комнату, и заставил себя улыбнуться.
— Опять заснула. Но на этот раз без снадобья. Это хорошо, правда?
— Да. Жара нет. — Гленна прижала ладонь ко лбу Блэр. — Если она отказалась от лекарства, значит, боль отступила. И цвет лица неплохой. Мойра говорит, что ты все время рядом.
— Я не могу оставить ее одну.
— Будь на ее месте Хойт, я поступила бы так же. Может, ляжешь рядом и немного поспишь?
— У меня неспокойный сон. Не хочу причинять ей боль.
— Ты не можешь сделать ей больно. — Гленна шагнула к окну и задернула занавески. — Чтобы солнце вас не разбудило. Если я понадоблюсь, позови меня или пришли кого-нибудь. Но мне кажется, теперь она проспит несколько часов.
Она положила руку на плечо Ларкину, наклонилась и поцеловала его.
— Полежи рядом с ней немного и последуй ее примеру.
Ларкин прилег, и Блэр повернулась — совсем чуть-чуть, — прижимаясь к нему. Он осторожно взял ее за руку.
— Она заплатит за то, что сделала с тобой. Клянусь тебе.
Прислушиваясь к ее тихому, ровному дыханию, Ларкин закрыл глаза. И в конце концов заснул.
В другой комнате тоже горел огонь в камине и занавески на окне были задернуты. Чтобы защитить от лучей восходящего солнца.
По комнате разносились крики Лоры. Она корчилась под рукой Лилит, которая наносила светло-зеленую мазь на ожоги и волдыри, покрывавшие лицо, шею и даже грудь Лоры.
— Ну, ну, не надо. Не плачь, моя дорогая, моя милая девочка. Не сопротивляйся. Это поможет.
— Жжет! Жжет!
— Знаю. — Глаза Лилит наполнились слезами, в горле стоял ком. Она смазывала глубокие ожоги на шее подруги. — Моя бедная малышка. Знаю. Ну, вот и все. Выпей вот это.
— Не хочу! — Лора отвернулась, крепко зажмурившись и сжав губы.
— Ты должна. — Лилит не хотела причинять Лоре боль, но все же твердой рукой взяла ее за шею, заставив проглотить жидкость. — Еще немного, капельку. Хорошо, хорошо, моя милая.
— Мне больно. Больно!
— Тише, тише. Все пройдет.
— Она меня изуродовала. — Лора отвернулась, и на мазь вновь полились слезы. — Я уродина — вся в шрамах. Ты больше не захочешь меня видеть после того, что она сделала с моим лицом!
— Для меня ты стала еще прекраснее. Еще дороже. — Лилит ласково поцеловала подругу в губы. Она не позволила никому ухаживать за Лорой. Никто, кроме нее самой, не посмеет прикоснуться к этой обожженной коже. — Моя самая сладкая девочка. Самая храбрая.
— Мне пришлось прятаться в грязи.
— Тише. Это все неважно. Главное — ты вернулась ко мне. — Лилит взяла руку Лоры, повернула ладонью вверх и покрыла ее поцелуями. — Ты снова со мной.
Дверь открылась, и в комнату вошел Дэви. Сосредоточенно сжав губы, он нес хрустальный кубок на серебряном подносе.
— Я не пролил. Ни одной капли.
— Ты у меня большой мальчик. — Лилит взяла кубок и погладила Дэви по голове.
Лора опять отвернулась.
— Ему не нужно видеть меня такой.
— Нет. Он должен знать, на что способны эти смертные. Входи. Дэви, побудь с нашей Лорой. Только аккуратно, не толкай ее.
Мальчик осторожно забрался на кровать.
— Сильно болит? Лора кивнула:
— Очень.
— Не плачь. Я могу принести тебе игрушку.
— Может, потом. — Лора улыбнулась, превозмогая боль.
— Я принес тебе кровь. Она еще теплая. Я не пил. — Мальчик погладил ее руку, подражая Лилит. — Мама сказала, тебе нужно выпить все, чтобы ты опять стала сильной и здоровой.
— Совершенно верно. Давай. — Лилит поднесла кубок к губам Лоры. — Пей, только медленно.
— Кровь успокоила ее, а лекарство, которое Лилит дала ей раньше, ослабило боль.
— Помогает. — Лора легла и закрыла глаза. — Но я чувствую ужасную слабость. Я думала… Лилит, я думала, что ослепла. Такая резь в глазах. Она обманула меня. Как я могла так глупо себя вести?
— Не вини себя. Я же тебя не виню.
— Должно быть, ты ужасно злишься.
— В такой момент? Нет. Мы вместе уже много веков, любовь моя, — в радости и в горе. Могу ли я сказать, что ты сглупила? Конечно, но я сама, наверное, поступила бы так же. Какой смысл убивать просто так, не позабавившись? — Она оттянула вниз вырез платья, демонстрируя шрам в виде пентаграммы. — Я ношу на себе эту отметину потому, что однажды слишком долго играла со смертным.
— Хойт, — со злостью проговорила Лора. — Ты сражалась с магом. А в той суке, что изуродовала меня, не было магической силы.
— Когда мама убьет волшебника, я буду лакать его кровь, как щенок лакает молоко.
Рассмеявшись, Лилит взъерошила волосы Дэви.
— Вот какой у меня малыш. И не нужно думать, что охотница на вампиров не владеет магией. — Она посадила Дэви себе на колени. — Иначе ей это не удалось бы.
— По крайней мере, она ранена. Может, даже смертельно.
— Вот видишь, во всем есть что-то хорошее. — Лилит поцеловала Дэви. — Мидир во всем виноват. Разве ночь не ускользнула от него? Разве белая магия не оказалась сильнее?
Лилит пришлось сделать над собой усилие, чтобы погасить ярость, вызванную очередной промашкой чародея.
— Я избавлюсь от него, как только мы найдем хотя бы равного ему по силе. Обещаю тебе. Клянусь. Но они за все заплатят. Наступит Самайн, и ты будешь купаться в ее крови, моя дорогая девочка. Мы все насладимся ее кровью. А когда миры станут моими, ты будешь рядом со мной.
Успокоенная, Лора вытянулась на кровати.
— Ты побудешь еще немного? Останешься, пока я засну?
— Конечно. Ведь мы же семья.
Блэр проснулась не сразу. Очнувшись, она пыталась понять, где она и что случилось. Боль — слабая, непрекращающаяся пульсация — появилась сначала в голове, потом распространилась на глаза. Постепенно захватила плечо, ребра, живот, ноги. Лежа неподвижно и собираясь с мыслями, Блэр поняла, что болит буквально каждая клеточка ее тела.
Но такую боль уже можно было терпеть — в отличие от той, что свалила ее с ног. Во рту еще ощущался вкус лекарства, которое дала ей выпить Гленна. Не такое уж противное, подумала Блэр. Только слишком густое и терпкое — не мешало бы запить его водой.
Она осторожно открыла глаза. Свечи, камин. Значит, еще не рассвело. Хорошо. В целом ей не так уж и плохо.
Она почувствовала, что проголодалось, и это хороший признак. Блэр попыталась сесть и заметила Ларкина, который спешил к ней от окна.
— Эй, ты бы поспал немного.
Он остановился и несколько секунд пристально смотрел на нее.
— Ты проснулась.
— Да, и пока ты не успел спросить: меня зовут Блэр Мерфи, я нахожусь в Гилле, и мне надрала задницу шайка вампиров. Как ты думаешь, мне можно что-нибудь поесть?
— Ты голодна! — пропел он, бросаясь к кровати.
— Да, не отказалась бы немного перекусить посреди ночи — не знаю, который там час.
— Тебе больно?
— Голова просто раскалывается, — призналась Блэр. — И в других местах тоже болит. Но в основном вялость и сонливость. А еще, — поморщившись, прибавила она, — я очень хочу писать. Так что исчезни на минутку.
Но Ларкин подхватил ее на руки и отнес за занавеску с ночным горшком.
— Я не могу, когда ты здесь. Правда не могу. Выйди из комнаты и досчитай до тридцати. — Блэр поежилась, едва сдерживаясь. — До сорока. Давай, оставь девушку на минуту.
Ларкин закатил глаза, но выполнил ее просьбу. Ровно через сорок секунд он вернулся и увидел, что Блэр неуверенной походкой пересекает комнату. Подскочив к ней, он взял ее под локоть.
— Гленна сказала, что у тебя может кружиться голова.
— Немного. Чуть-чуть кружится голова, чуть-чуть дрожат колени, и все болит, причем довольно сильно. Но могло быть гораздо хуже — я могла быть мертва и в этот самый момент пить чью-то кровь. Хочу взглянуть на себя.
Опираясь на Ларкина, она доковыляла до зеркала. Два заплывших глаза, царапина на левой щеке от носа до виска. Гленна соорудила повязку в виде бабочки, чтобы стянуть края раны на лбу. Повернувшись, Блэр заметила, что синяки на плече уже приобрели желтовато-зеленый оттенок.
— Да, могло быть и хуже, — она провела рукой по ребрам. — Дотрагиваться больно, но ничего не сломано. Это плюс.
— Никогда в жизни я так не боялся.
— Я тоже. — Она посмотрела ему в глаза — в их отражение в зеркале. — Не знаю, поблагодарила ли я тебя, или это было во сне, но ты меня спас. Никогда не забуду, как ты расправился с этими тремя вампирами, словно с беспомощными котятами.
— Вернись я раньше…
— Тебе не кажется, что все это не в нашей власти? Если бы тебе было суждено вернуться раньше, ты бы вернулся. Но ты успел, вот что главное.
— Блэр. — Ларкин нагнулся к ее здоровому плечу и тихо что-то зашептал на гэльском языке.
— Что ты сказал?
— Потом. — Он выпрямился. — А теперь я принесу тебе поесть.
— Большое спасибо. С удовольствием подкреплюсь. Такое впечатление, что я не ела несколько дней. Я не хочу в постель. Лучше посижу.
Ларкин помог ей устроиться в кресле у камина, укутал одеялом ноги.
— Хочешь, я раздвину занавески?
— Конечно. Послушай, ты распорядись насчет еды, а потом поспи… Ой!
Заморгав, Блэр прикрыла рукой глаза от яркого света, льющегося в окно.
— Я немного вздремнул, — с улыбкой сказал Ларкин.
— Кажется, я тоже. Который час?
— Если можно так выразиться, полдень давно миновал.
— Полдень… — Она присвистнула. — Похоже, моя способность быстро выздоравливать на этот раз дала сбой.
— Я распоряжусь насчет еды, если ты пообещаешь сидеть на месте.
Блэр осторожно потерла больное колено.
— Я никуда не собираюсь.
Очевидно, Ларкин не поверил ей — через несколько секунд в комнату вошла Гленна.
— Выглядишь лучше.
— Представляю, какой у меня был вид.
— Да уж. — Гленна поставила чемоданчик на стол, открыла крышку.
Блэр хмуро посмотрела на него.
— Мне больше не нужно твоей волшебной древесной коры.
— Перейдем на что-нибудь другое. В глазах двоится?
— Нет, зрение восстановилось. Голова только сильно болит.
— Это дело поправимое. — Гленна подошла к Блэр и прижала пальцы к ее вискам. — Как плечо?
— Болит — сильнее, чем ребра, но терпимо. Наверное, здорово ударила колено. Оно немного вихляется.
— Когда Ларкин тебя принес, колено было в два раза больше, чем обычно. Так что «немного вихляется» — это хорошо. Знаешь, он в первый раз вышел из комнаты, с тех пор как вы вернулись.
— Он сказал, что немного вздремнул.
— Я уговорила его лечь рядом с тобой.
— Ларкин винит себя. Глупо.
— Конечно, глупо. Но дело не только в этом. Он сидел с тобой всю ночь, потому что очень любит тебя. Ну, как голова?
— Что? А… Лучше, — поняла она. — Гораздо лучше. Спасибо. Боже, что мне теперь делать?
— Разберешься. Сейчас принесут чай — один из моих настоев. Мы туда кое-что добавим. Тебе нужно выпить все. Посмотрим, как наше плечо.
— Если я останусь в Гилле, то предам то, для чего рождена. То, что соединило нас. Гленна, я не могу. Чувства, желания — все это не способно изменить мою суть.
— Долг и любовь. Они тоже могут воевать между собой. А теперь расслабься. Попробуй дыхание по системе йоги. Ты сильная женщина, Блэр. Разумом, телом и душой. Многие люди не понимают, как трудно быть сильной женщиной. Хотя могу поспорить, что Ларкин это понимает.
Позже, когда Блэр поела и почувствовала прилив сил, она убедила Ларкина, что ей нужно прогуляться. Казалось, он был готов подхватить ее на руки при малейшем признаке слабости. Слабость действительно накатывала на нее, только не телесная, а душевная. Блэр должна была сказать ему — он этого заслуживал, — что не может ему ничего обещать. Когда завершится то, для чего их призвали боги, она покинет его. Блэр знала, что значит быть отвергнутым, и всей душой желала, чтобы все сложилось иначе. Хотела стать другой.
Они оказались во внутреннем дворике с фонтаном, куда выходило окно ее комнаты. Ярко светило солнце, в свежем воздухе ощущалось первое дыхание осени.
— Остался всего месяц, — сказал Ларкин, садясь вместе с Блэр на скамью из голубого мрамора.
— Мы будем готовы.
— Да. Через несколько дней Мойра возьмет меч.
— А если не она? Если ты?
— Нет. — Ларкин дернул плечом. — Я точно знаю, и Мойра тоже. И слава богу.
— Но твоя семья? Это место? Ты привязан к нему с рождения. Кровными узами.
— Совершенно верно. — Ларкин взял ее руку и стал лениво теребить пальцы. — Тут моя родина, и я всегда буду по ней скучать.
— Ты… что? Скучать? Почему? Мы победим. Мне досталось, но это не значит, что они сильнее.
— Нет, не значит. И они не сильнее нас. — Ларкин оторвал взгляд от ее пальцев и посмотрел ей в глаза. — Потому что мы будем биться до последнего человека. До последней капли крови.
— Тогда почему…
— Позволь мне спросить кое-что, о чем мы долго не решались заговорить. Все ли вампиры из твоего мира пришли сюда вместе с Лилит?
— Нет. Конечно, нет.
— Значит, когда мы выиграем эту битву, война все равно продолжится. Ты будешь охотиться, как делала это раньше. Здесь останется армия, способная противостоять тем вампирам, которые сумеют выжить. Народ Гилла уже знаком с этими тварями, а люди в твоем мире еще нет.
— Нет. — Значит, он понимает. — Я хочу… Прости. Я не могу отступать. Если бы… нет.
— Для тебя это невозможно. Но не для меня. Я вернусь вместе с тобой, буду сражаться рядом.
— Не поняла?
— Астор. Думаешь, я позволю нам расстаться?
— Ты не можешь уйти отсюда.
— Почему? Мойра будет править, а мой отец всегда поможет ей советом, если это потребуется. Здесь останутся мой брат и муж моей сестры, чтобы возделывать землю и ухаживать за лошадьми.
Блэр подумала о его матери, сестре, брате. Об отце Ларкина и о том, какое было лицо у Риддока, когда он обнимал сына.
— Ты не можешь оставить семью.
— Да, это тяжело — расставаться с любимыми людьми. Они должны держаться вместе, и покидать их нужно только по необходимости. А не так, как тебя бросил отец, Блэр.
— Результат один.
— Нет, нет. Совсем другое дело, когда расстаешься с любовью. Людям часто приходится уезжать от родителей. Таков естественный порядок вещей.
— Они уезжают в соседний город или в другую страну. Но не в другой мир.
— Бесполезно пытаться меня отговорить. Я уже давно все для себя решил. Мойра знает, хотя мы и не говорили об этом. И моя мать тоже.
Он посмотрел прямо в глаза Блэр.
— Думаешь, я буду сражаться, рисковать всем, чтобы потом отступиться от той, что мне дороже всего в этом мире, во всех мирах? Если понадобится, я готов умереть. Но если мне суждено остаться в живых, ты будешь моей. И все.
— И все?
— Я подумал, что если у тебя дома нет близких родственников, мы можем сыграть свадьбу здесь. А потом повторить в твоем Чикаго.
— Свадьбу? Я не говорила, что выйду за тебя. И вообще за кого-нибудь.
— Конечно, ты за меня выйдешь! — Ларкин похлопал ее по здоровому колену. — Ты любишь меня. А я люблю тебя. — Он не давал ей возразить. — Я хотел тебе сказать об этом еще в первую нашу ночь. Но мне кажется, мужчина не должен делать таких признаний, когда он в постели с женщиной. Откуда ей знать, говорит ли это его сердце или…
— О боже.
— Я хотел тебе сказать еще несколько раз, но все время убеждал себя, что еще не время. А потом вдруг понял, что едва не опоздал. Ты спрашивала, что я говорил тебе, когда ты проснулась. Сейчас объясню. Смотри на меня.
Он обхватил ладонями ее щеки.
— Я сказал, что ты мое дыхание, мой пульс, мое сердце, мой голос. Я сказал, что буду любить тебя и после того, как они умолкнут. Я буду любить тебя, и только тебя, вечно. Поэтому ты станешь моей женой, Блэр. А я пойду за тобой, буду сражаться рядом с тобой. Мы будем жить вместе, любить друг друга, мы станем семьей.
— Мне нужно… Мне нужно встать. — Она поднялась и нетвердой походкой направилась к фонтану. Ей не хватало воздуха. Она подошла к воде и наклонилась, чтобы прохладные капли освежили лицо.
— Никто еще так меня не любил. И я не знаю, не уверена, любил ли меня вообще кто-нибудь до тебя. Никто не предлагал мне того, что предлагаешь ты. — Блэр повернулась к нему. — И я не дура, чтобы отказываться от этого. Не дура. Мне казалось, что я уже один раз любила, но то чувство не идет ни в какое сравнение с тем, что я испытываю к тебе. Я думала, что должна быть сильной и пережить расставание. И не знала, что в тебе хватит силы, чтобы пойти со мной. Хотя должна была знать.
Ларкин встал. Она вернулась к скамейке и протянула ему руку.
— Я стану твоей женой — где угодно. Это честь для меня.
Он поцеловал ее ладони, потом осторожно притянул к себе и коснулся губами ее губ.
— Обними покрепче, — шепнула она. — Я же охотник за вампирами. Не рассыплюсь.
Ларкин со смехом приподнял ее.
— Осторожнее с ней! С ума сошел?
Ларкин улыбался, глядя на приближающуюся Мойру.
— Немного. Мы помолвлены.
— О! — Мойра остановилась и прижала ладони к сердцу. — Как чудесно! Благослови вас бог. Я так рада.
Она поцеловала Блэр, потом Ларкина.
— Нужно отпраздновать это событие. Пойду скажу остальным. У Киана возникла идея… но это подождет.
— Какая идея? — спросила Блэр.
— Ну… как это он выразился? Утереть нос Лилит.
— Я — за. — Блэр похлопала Ларкина по руке. — Иди в дом. Я скоро. Только скажу пару слов Мойре.
— Хорошо. Только не стой слишком долго.
— И это он говорит после того, как подбрасывал тебя в воздух? Желаю тебе счастья, Блэр.
— Я хочу, чтобы ты знала: всю свою жизнь, каждый божий день я буду делать все, чтобы он был счастлив. Хочу, чтобы ты знала об этом.
— Я знаю, что ты подаришь ему счастье. — Мойра склонила голову набок. — Мы же с тобой друзья, да?
— Ты, Гленна, Хойт, Киан. Лучших друзей у меня никогда не было.
— И у меня тоже. Поэтому я буду с тобой откровенна. Расставание причинит мне боль, и когда Ларкин уйдет с тобой, я буду плакать, пока не иссякнут слезы. Но потом боль пройдет, рана затянется, и мне станет легко, я буду счастлива. Потому что буду знать: у него есть все, что ему нужно, что он желает, чего он заслуживает.
— Если существует способ возвращаться сюда, навещать вас, мы найдем его.
— Я буду надеяться на это. А теперь пойдем. Ларкин прав — тебе нельзя долго стоять.
— Кажется, я никогда в жизни так хорошо себя не чувствовала!
— Это любовь. Но для того, что задумал Киан, тебе понадобятся силы.
Действительно, они утрут вампирам нос, подумала Блэр. И нанесут сокрушительный удар. Превосходно.
— Ты действительно одобряешь? — спросила Гленна.
— Всем сердцем. Это так дерзко. — Блэр улыбнулась Киану. — Здорово придумано.
Он посмотрел на небо, задержал взгляд на проступающих звездах.
— Очень подходящая, ясная ночь. Хитрой стратегией это не назовешь, но…
— Ерунда. Деморализовать врага — вот лучшая стратегия. — Блэр повернула мечи, которые держала в руках. — Значит, вперед? — спросила она у Гленны.
— Вперед.
— Давай, красавчик. Превращайся в дракона.
— Секунду. Я кое-что для тебя приготовил и хочу это вручить в присутствии всех. Один из символов Гилла — дракон. Он также один из наших с тобой символов, твой и мой. И я хочу, чтобы ты надела вот это в честь нашей помолвки.
Он протянул Блэр сверкающее золотое кольцо в форме дракона.
— Я объяснил, что мне нужно, и Гленна нарисовала. А по рисунку золотых дел мастер сделал кольцо.
— Какое чудесное, — прошептала Блэр, когда Ларкин надел ей кольцо на палец.
— А теперь нужно скрепить помолвку. — Он обхватил ладонями ее лицо и нежно поцеловал. Потом улыбнулся и отступил назад. — А теперь давай утрем нос этой суке.
И превратился в дракона. Вскочив ему на спину, Блэр высоко подняла мечи.
— Они поднялись в небо, — рассказывал старик. — К луне, звездам и тьме, что окутывала их. Мечи сверкали над Гиллом, и все их видели. Охотница за вампирами огненными клинками писала в небе следующие слова:
«Будь благословен Гилл и все человечество. За нами будущее».
Старик взял бокал вина.
— Говорят, что королева вампиров стояла внизу, потрясала кулаками и сыпала проклятиями, а эти слова сияли в небе ярче солнца.
Он отхлебнул из бокала и успокаивающе поднял руку, когда дети окружили его, объявляя, что это еще не конец сказки.
— Рассказывать еще можно долго. Очень долго. Но не сегодня. Идите. Мне сказали, что на кухне для вас приготовлено имбирное печенье. Обожаю имбирное печенье.
Оставшись один, старик вновь пригубил вино. Он дремал, согретый пламенем камина, и мысленно переносился к финалу сказки.
К времени знания.
