• Сестры Конкеннан, #3

Глава 18

 Мерфи, сидевший посреди комнаты сразу с двумя племянницами на коленях и одновременно слушающий болтовню своей сестрицы Кейт и серьезный рассказ подростка-племянника о карбюраторах, был и обрадован, и немало удивлен появлением Шаннон. Правда, с куда большей радостью он бы хотел остаться с ней наедине. Прямо сейчас. При всей своей любви и привязанности к семье он бы многое отдал, чтобы все они в одно мгновение улетучились, испарились. Поскольку то единственное, о чем он в данный момент только и мог мечтать, невозможно было совместить с их пребыванием.

 Он осторожно заметил через какое-то время, что сейчас неплохо бы совершить прогулку на автомобиле или даже пешком, по полям и долам, но предложение повисло в воздухе, а вернее, потонуло в щебетанье его сестер о последней моде и фасонах.

 Выждав еще некоторый срок и улучив минуту, он внес новое предложение – пойти в паб, откуда надеялся утащить Шаннон снова на прогулку в поля, но тут его приемный отец, мистер Бреннан, завел с ним долгий разговор о жатке-молотилке и прочих механизмах.

 Когда же зашло солнце и луна робко протиснулась на край неба, он обнаружил себя крепко втянутым в игру в прятки с младшими детьми, в то время как Шаннон и старшая из его племянниц погрузились в серьезнейшую беседу об американской музыке.

 Облегчение для него пришло, лишь когда детей начали укладывать в постель. Проявив незаурядную смелость и быстроту, он подошел к Шаннон и со словами: «Пошли, надо поставить чайник!» – схватил ее за руку и вытащил из комнаты. Однако на кухне не задержался, а вывел Шаннон через заднюю дверь во двор.

 – А чайник? – только и успела проговорить она в некотором недоумении.

 – К чертям чайник!

 Он схватил ее в объятия и начал целовать так, как будто от этого зависела, самое малое, жизнь.

 – Никогда раньше не думал, что у нас в семье столько народу, – сказал он, с трудом переводя дыхание.

 – Двадцать три, – сообщила Шаннон, снова целуя его. – С тобой двадцать четыре. Я специально считала.

 – И один из этих двадцати трех может в любую минуту увидеть нас тут, – проговорил он с усмешкой. – Отойдем подальше. Скроемся от них.

 Он потащил ее мимо огороженного выгула для лошадей, через пастбище, вверх по склону. Она смеялась, задыхалась, но шла, почти бежала за ним.

 – Сумасшедший, – смеялась Шаннон. – Да остановись же! Они не станут нас разыскивать с собаками.

 – Потому что нет собак, а то бы могли. – Он замедлил шаг. – Я так хотел видеть тебя одну. Ты не против?

 – Нет. Я тоже хотела. Поговорить с тобой… Твоя мать сказала…

 – Обещаю, поговорим о чем хочешь. Только сначала позволь сделать то, что не давало мне покоя весь сегодняшний день и весь вечер, даже когда я играл и бесился с невинными детьми.

 Она не могла не улыбнуться его словам, горячая волна желания захлестнула и ее. Но она упрямо повторила:

 – Сначала поговорим. Это очень важно. Мы оба должны понять, что с нами и где мы находимся, прежде чем идти дальше.

 – Что касается меня, дорогая, я хорошо знаю, где нахожусь и куда хочу идти. Мне не нужен компас.

 – Я не говорю с точки зрения географии, – сказала она, не без труда подбирая слова, и неожиданно для себя самой добавила: – С Мегги ведь у тебя не было ничего такого в этом роде, однако…

 Такой реакции она не ожидала: он громко рассмеялся. Потом сдержал себя и как бы в раздумье проговорил:

 – Что ж, если уж ты начала об этом…

 Они были опять возле каменного круга. Мерфи завел Шаннон за серые глыбы и, напрочь позабыв о словах, попытался снять с нее куртку. Но она отбросила его руки.

 – «Если уж я начала об этом»… – повторила она его слова.

 – О чем? А, да… – Он продолжал, несмотря на ее противодействие, расстегивать на ней одежду. – Это было так давно. Мне было лет пятнадцать. Мы целовались с ней. Кажется, два, нет, целых три раза. Погоди, дай вспомнить. И с Бри тоже. Но всего один раз. С сомкнутыми губами. А потом рассмеялись, и тут был конец романа. А почему ты вдруг спросила? – Он заглянул в ее зеленоватые глаза. – Понимаю. Можешь не беспокоиться, у меня не было с твоими единокровными сестрами ничего недозволенного. Ничего.

 Внезапно у него пересохло во рту. Под расстегнутой блузкой, под тонким черным бельем он увидел белые холмики ее грудей.

 – Хочу видеть остальное, – пробормотал он, делая все, чтобы осуществить свое намерение.

 Она честно хотела поговорить с ним, особенно после беседы с его матерью. Весь вечер, сидя у него в доме, думала об этом, искала самые подходящие, разумные слова. Но здравый смысл был бессилен против зова плоти. Страсть победила, отодвинула разум куда-то назад, на задворки.

 – Я хотел тебя сегодня во время мессы, – продолжал говорить он. – бог меня накажет за это, наверное. Но я думал только о том, как буду с тобой.

 – Он накажет нас обоих, – с глухим смехом сказала она.

 – Хорошо. Только пускай потом, после. – Он уже обнажил ее до пояса. – Ты богиня, хранящая это поле. Волшебница, которая пришла из прошлого. Ты была здесь всегда.

 От его бормотания ей было страшновато до дрожи, но приятно.

 – Я обыкновенная женщина, Мерфи, которая стоит тут под луной и безумно хочет тебя. – Она прижалась к нему всем телом. – Покажи мне, как… Как ты будешь со мной. – Ее пальцы впились ему в спину. – Делай что хочешь. И еще больше.

 Он чувствовал, что готов поглотить ее целиком – всю как есть, живую, и потом выть на луну, словно безумный волк.

 Его руки, губы блуждали по всему ее телу; звуки, вырывавшиеся из ее горла, становились все более громкими и неистовыми, похожими на стоны, а он, словно перейдя какую-то невидимую границу, погрузился в пучину ничего не видящей и не слышащей страсти и не ощущал ничего, кроме нее.

 Постепенно и ее руки, губы делались более настойчивыми, она не только отдавалась, но и брала.

 Они опустились на оставшиеся здесь с прошлой ночи одеяла.

 Тучи то набегали на лунный диск, то открывали его, и лицо Шаннон попеременно светлело или обволакивалось смутной дымкой, которая делала его еще более странным и загадочным.

 Они принялись медленно раскачиваться – словно в вальсе. Потом все быстрей, быстрей. Кровь закипела в их жилах, голова шла кругом; казалось, вот-вот должен произойти взрыв, который разорвет их на части. И он грянул.

 Мерфи увидел, как Шаннон воздела руки к небесам – словно язычница, призывающая их на помощь, а также в свидетели своего торжества, своей победы. И он почувствовал необходимость ответить и заговорил, забормотал что-то на языке предков – на гаэльском. (Язык ирландских и шотландских кельтов.)

 Она спала – долго ли, не знала, – а когда проснулась, почувствовала, что волнение улеглось, сердце билось тихо и ровно. Ей было тепло и уютно, его руки грели ей грудь, и прикосновения эти были сейчас робкими и нежными, говорящими уже не о страсти, но о поклонении.

 – Дорогая, – шепнул он, – сегодня нам нельзя тут спать.

 – Спать? – переспросила она. – Зачем же спать, если можно…

 Ее рука, скользнувшая по его животу вниз, ощутила, как у него в теле растет напряжение.

 – Я хочу сказать, что скоро пойдет дождь, – пробормотал он, зарываясь лицом в ее волосы. Она открыла глаза.

 – Правда? Ты не обманываешь? Который час?

 – Я потерял счет времени, дорогая. Она взглянула на свою руку.

 – А где мои часы?

 – Ты пришла без них.

 – В самом деле?

 Странно. Она никогда не выходит без часов. Неужели она тоже начала терять счет времени?

 – Нам не нужны часы, чтобы понять: пора под крышу. – С сожалением Мерфи свернул одеяло. Со вздохом Шаннон стала одеваться.

 – У тебя прекрасное белье, – сказал он. – Я не могу спокойно смотреть.

 – На белье?

 – На то, что под ним.

 – В Дублине постараюсь купить такое же.

 – Ты едешь в Дублин?

 – Да, во вторник. – Она закончила одеваться, протянула руку, он помог ей встать. – Сама не понимаю, как это вышло. Я еду с Роганом.

 – Значит, ты подписала контракт? – Мерфи поднял и сложил второе одеяло.

 – Нет еще. Даже не прочитала его толком. Но на среду он пригласил какого-то знакомого фотографа, чтобы сделать мои снимки для рекламы. А я должна составить список картин и рисунков, которые остались в Нью-Йорке. Он хочет забрать их оттуда и устроить здесь мою выставку. К осени.

 – Вот здорово! Что ж ты не сказала раньше? – Обрадовавшись за Шаннон, Мерфи приподнял ее и поцеловал. – Поздравляю! Это нужно отметить!

 – Если мы снова будем отмечать, как только что, у нас не останется времени на разговоры. Он засмеялся и снова поцеловал ее.

 – Я буду скучать, когда ты уедешь в Дублин, – Мерфи потерся щекой о ее волосы. – Это надолго?

 – Роган сказал, мы вернемся в четверг или в пятницу. Мерфи, я действительно хочу серьезно поговорить с тобой. Я не забыла.

 Они были уже недалеко от гостиницы Брианны, когда начал накрапывать дождь.

 – Нам необходимо поговорить, – с нажимом повторила она.

 – Я помню об этом. Но сейчас уже поздно.

 – А тогда было рано? Мерфи, не хитри, пожалуйста! Давай зайдем к Брианне.

 – Там мы не сможем побыть одни, – возразил он. – Кроме того, меня ждут мои двадцать три родственника. Они сегодня уже не уедут.

 – Что-то вчера они тебя не очень ждали!

 – Вчера было сейли. Спокойной ночи, дорогая. И помни, я тебя очень люблю.

 – Спокойной ночи, Мистер Хитрец!

 Во вторник утром Шаннон быстро уложилась и была готова к отъезду задолго до появления Рогана. Дожидаясь его, она не переставала думать о том, во что сама себя впутала. И не только с Роганом. Собственно, она поняла это уже вскоре после приезда в Ирландию. Новые родственники, Мерфи. Теперь еще отношения с Роганом, которые грозят превратиться в дело всей ее жизни, и что тогда? Прощай накатанная уже дорога рекламного бизнеса, где она имеет какое-то имя и определенный вес и ожидает большего.

 Как бы то ни было, пришла она наконец к мудрому выводу, а провести несколько дней в Дублине не так уж плохо. Она уже несколько недель не видела нормального большого города.

 – Ты не забыла зонт? – обеспокоенно спросила Брианна, увидев выставленную к дверям сумку Шаннон. – А еще одну куртку? Если погода изменится.

 – Все в порядке, босс.

 Брианна, смутившись, поудобней перехватила малютку Кейлу, которую держала на руках.

 – Мегги тоже не любит, когда я суечусь и беспокоюсь, все ли уложила. Но выражает это гораздо эмоциональнее, чем ты. Зато Грей без меня никуда. А, вот и Роган! Счастливого пути, Шаннон. У них прекрасный дом в Дублине, а повар – просто блеск!

 – То же самое он говорит о тебе, Брианна. – Роган взял сумку Шаннон, стал укладывать в багажник. – До свидания, дорогая, привет Грею, и ведите себя здесь хорошо.

 Мегги, сидевшая в машине вместе с Лайамом, помахала сестре рукой.

 – Не забывай принимать витамины, – напутствовала ее Брианна. – Счастливого полета.

 Путь до аэропорта под свинцовым небом и непрекращающимся дождем был недолгим. По дороге Шаннон вспоминала о своем недавнем прибытии в этот аэропорт. Тогда она была как сплошной комок нервов и наполнена уже заранее чувством неприятия, даже недоброжелательностью к своей предполагаемой родне, как если бы та была виновата в том, что ей открыла мать перед смертью. Сейчас о тех чувствах не могло быть и речи – они напрочь исчезли, но напряжение осталось.

 В аэропорту они избежали обычной сутолоки, потому что были препровождены к небольшому служебному самолету, принадлежавшему Галерейной Компании Рогана.

 Лайам сразу потянулся к иллюминатору, Мегги откинулась на спинку сиденья, мечтая о чае и о том, чтобы скорее прошла навалившаяся на нее тошнота и слабость. Вторую свою беременность она переносила намного тяжелее, чем первую.

 – Вы говорили, что много путешествовали с родителями, – заговорил Роган, обращаясь к Шаннон.

 – Да, отец почему-то очень любил частые переезды. – Шаннон пожала плечами. – Моим самым первым, хорошо запомнившимся впечатлением был аэропорт в Риме. Жуткий шум, толкотня и яркие краски. Мне было около пяти лет.

 Самолет тронулся с места, Лайам завизжал от восторга.

 – Он больше всего любит, когда мы еще катим по земле, – нежно глядя на сына, сказала Мегги. – И когда взлетаем тоже. А потом ему делается скучно.

 Господи, скорее бы уж взлететь, что ли! Может, тогда пройдет эта ужасная дурнота.

 – Я тоже люблю взлет. – Шаннон прижалась лицом к щеке Лайама и вместе с ним следила за удаляющейся, рвущейся из-под самолета землей. – Теперь мы уже как птицы. Смотри! Сейчас начнем чирикать!

 – Птички! Птички! – радостно завопил Лайам. – Чик-чирик! До свидания,

 «Да, – мысленно вздохнула Шаннон, – до свидания, Мерфи. Ты остался там, где мы провели две ночи. Две такие ночи! Впрочем, вторая была, увы, короткой. Ужасно короткой».

 А время наступает на пятки, продолжала она размышлять. Оно бежит, мчится и заставляет принимать решения. И скоро, очень скоро наступит час, когда она тоже будет сидеть в самолете, но в другом – огромном, путь которого прямо в противоположную сторону: не на восток, а на запад. В Нью-Йорк.

 – Черт! – услышала он возглас Мегги и увидела, как та, отшвырнув ремень безопасности, вскочила с места и опрометью ринулась по проходу. Дверь в туалет с силой захлопнулась за ней.

 – Черт! – без усилия повторил Лайам.

 – Она плохо переносит полет? – удивленно спросила Шаннон у Рогана.

 – Она плохо переносит эту беременность. Особенно по утрам. С Лайамом у нее было лучше. – Роган озабоченно оглянулся на закрытую дверь.

 – Наверное, раз на раз не приходится.

 – Это мы и видим теперь, – проворчал Роган. – Приготовлю ей чай.

 – Сидите, я сама. Не беспокойтесь, – Шаннон успокаивающе положила руку ему на плечо, отстегнула ремень и быстро встала.

 – Она любит очень крепкий! Чай и все остальное вон там, на полках.

 – Я справлюсь.

 Шаннон выбрала из нескольких сортов чая ромашковый, считая, что он подойдет больше других при нынешнем состоянии Мегги, и, когда та появилась в проходе, поднесла ей чашку с горячим напитком.

 – Лучше?

 – Да, на сегодня, надеюсь, представление окончено, – мрачно сказала Мегги. Она выглядела как воин, только что выигравший еще один кровавый поединок.

 – Какая ты бледная.

 – Это лучше, чем зеленая.

 – Как мне жаль тебя, Маргарет Мэри, – пробормотал Роган, обнимая ее. – Пей чай.

 – Ему жаль, – проворчала Мегги. – А кто виноват в моем состоянии, ты случайно не знаешь?

 – Кажется, я знаком с этим человеком. И лично мне он нравится.

 – Мне вообще-то тоже. Лайам! – Мегги отобрала у него цветной мелок. – Рисовать надо в альбоме, который тебе дали, а не на стенке самолета. И еще запомни: мел не для еды. Может, судьба наградит меня за то, что второй ребенок достается труднее, и он не будет такой бедокур, как этот?

 В подтверждение ее слов Лайам кинул альбом на пол и издал крик, почти заглушивший гул самолета.

 – Хочешь, чтобы наш второй был совсем паинькой? – Роган погладил сына по голове.

 – Ни за что на свете! – решительно сказала Мегги.

 Брианна оказалась права: дом Рогана в Дублине был великолепен. Во-первых, он весь утопал в зелени – кустов, деревьев и травы. Во-вторых, прекрасно обставлен под старину и весь сверкал – полы, светильники, стены и потолки. Так, во всяком случае, казалось Шаннон.

 В ее комнате стояла огромная кровать с четырьмя столбиками по краям, но без балдахина, и столик, вышедший из-под рук самого Чиппендейла. (Томас Чиппендейл – знаменитый английский мебельный мастер XVIII века.)

 Пока она находилась в ванной, служанка разобрала ее вещи и туалетные принадлежности. К этому Шаннон не была приучена.

 Мегги она обнаружила, когда спустилась вниз, в главной гостиной.

 – Сейчас принесут поесть, – сказала та. – Я проголодалась после всего, что было со мной. А ты?

 – Немного. Рада, что тебе лучше. Боже мой!

 Восклицание относилось к тому, что Шаннон увидела в одном из углов комнаты. Зачарованная, она подошла ближе, провела пальцами по стеклу. Произведение представляло собой нечто величественное, даже сверхъестественное, и в то же время вполне воспринимаемое разумом: непостижимое и понятное; непорочное и эротическое, состоящее как бы из человеческих жил и черт. Она могла почти различить мужчину и женщину, слившихся воедино в абсолютном удовлетворении своих желаний.

 Шаннон так долго стояла возле этой композиции, что Мегги, не выдержав, подала голос:

 – Тебе нравится?

 – Невероятно! Удивительная вещь!

 – Я назвала ее «Капитуляция».

 – Да, пожалуй. Конечно. И ты сделала ее там, у себя, в деревне? Вдали от всего и всех?

 – Почему нет? Мне кажется, настоящему художнику не нужны толчки извне. Только изнутри.

 – Ты так думаешь?

 – Уверена. А, вот и хлеб насущный. Спасибо, Норин. – Как только служанка вышла, Мегги добавила: – Никак не могу привыкнуть, что в доме есть еще кто-то, кроме нас. Все время ощущаю неловкость, когда меня обслуживают. Хотя помощь сейчас, конечно, нужна. Иначе не смогу работать. Особенно когда появится второй ребенок.

 – Большинство людей, наверное, мечтает, чтобы их обслуживали.

 – Значит, я не принадлежу к большинству. – В голосе Мегги послышался вызов. – Но все же привыкаю. Не напрасно говорят, человек ко всему привыкает. – Она откусила кусок сандвича, запила чаем. – Роган уже сидит на телефоне. Не может без него жить. Ему надо сейчас по делам быть в Париже, но он не хочет оставлять меня, пока я в таком состоянии. И кричать на него бесполезно, если он что-то решил. – Она искоса взглянула на Шаннон. – Это касается и его дел с тобой.

 – У нас нет еще никаких дел.

 – То же самое было со мною. Я брыкалась, чуть ли не кусалась, только чтобы избавиться от его предложений. Я говорю о работе, не о замужестве. Хотя… – Она улыбнулась. – С замужеством было почти то же самое.

 – Он припер меня к стенке, – задумчиво сказала Шаннон. – И я не знаю, что делать. С одной стороны, не верится, что это правда, а с другой – боюсь отрываться от привычного дела, сомневаюсь в себе… во всем.

 – Роган не только делец. Он по-настоящему любит искусство и разбирается в нем. Так считают все, не я одна. – В голосе Мегги появилась гордость за мужа.

 – Я знаю… верю. Слышала о нем и до нашего знакомства.

 Шаннон допила чай, вытерла руки.

 – Хватит о Рогане, – сказала Мегги, тоже отставляя чашку. – Лучше скажи, почему ты упрямишься?

 – Я? Упрямлюсь?

 – Конечно. Человек предлагает тебе луну с неба и еще несколько звезд в придачу, а ты…

 – Я же, кажется, объяснила, – холодно ответила Шаннон, задетая ее тоном.

 – Хочешь сказать, тебе гораздо больше нравится заниматься черт знает чем, а кисти и краски пусть валяются в стороне?

 Еще больше разозлившись, Шаннон возмутилась:

 – Кто дал тебе право так говорить о моей работе в рекламе? Там тоже не дураки сидят. И не бездари. И мое положение в конторе у Тайлментона…

 – Пошли его в задницу!

 Да что она разошлась, эта Мегги! Почувствовала себя лучше и позволяет себе черт знает что.

 – Еще немного, – процедила Шаннон сквозь стиснутые зубы, – ты и меня пошлешь туда же.

 – И пошлю! Потому что ты самым возмутительным образом относишься к своим способностям… таланту. К своему предназначению, в конце концов!

 Мегги уже кричала. Бедный Роган, если она с ним так все время. С наигранным безразличием Шаннон отвернулась к окну.

 Несколько понизив тон, Мегги заговорила вновь:

 – Я видела всего несколько твоих картин и рисунков, и, если что-то понимаю в этом, они говорят, что у тебя не просто зоркий глаз и мастерская рука. Еще у тебя есть сердце, способное уловить и понять. А ты собираешься всю жизнь рисовать бутылки с пробками!

 – Спасибо тебе за добрые слова, но, боюсь, ты сейчас выступаешь в пользу Рогана.

 – У меня всегда было собственное мнение, Шаннон! Как ты смеешь меня подозревать в чем-то? Роган лишь попросил составить тебе компанию, когда он будет занят делами, чтобы ты не скучала.

 – Извини, я что-то не так говорю, но для меня это очень серьезно, то, что предлагает мне Роган. И если он ошибается во мне, расплачиваться буду только я сама. Своей карьерой, всей своей жизнью, может быть.

 Мегги поморщилась.

 – Ты рассуждаешь как типичный делец, не как творческая личность! Я от тебя не ожидала такого. Шаннон вскочила со стула.

 – Если ты думала, что оскорбишь меня, то тебе не удалось. – Она вздернула подбородок. – Спасибо за чай. А теперь, извини, я хочу выйти и подышать свежим воздухом.