- Святые грехи, #1
Глава 8
В течение недели после убийства Анны Ризонер пятеро детективов, занятых расследованием дела Священника, трудились не покладая рук. Их рабочее расписание включало в себя как бумажную работу, так и беготню по городу, значительно превышая положенные часы. Одному жена грозила разводом, другой работал, невзирая на жестокий грипп, третий был на грани хронической бессонницы…
Четвертое в серии убийств стало главной сенсацией шести — и одиннадцатичасовых выпусков новостей, вытеснив даже возвращение президента из Западной Германии. На какое-то время Вашингтон полностью переключился с политики на дело об убийствах. Эн-би-си планировала показать специальный выпуск из четырех частей.
Удивительно, но в ведущие издательства потекли сочинения на эту тему: с авторами велись переговоры, их рукописи готовы были покупать. Наибольшим спросом пользовались сценарии мини-сериалов. При жизни Анна Ризонер — как, впрочем, и остальные жертвы, — никогда не привлекала внимания.
Жила она одна. По работе была связана с одной из адвокатских фирм города. В ее квартире были расставлены подсвеченные, украшенные эмалью скульптуры весьма причудливых форм и находилась клетка с фламинго, что свидетельствовало о склонности хозяйки к авангардному искусству. Гардероб ее отражал скорее вкус работодателя: от строгих костюмов до элегантных шелковых блуз с рюшами. Она могла позволить себе покупать вещи у Сакса. У нее были обнаружены две пленки с записями уроков аэробики Джейн Фонда, персональный компьютер «Ай-би-эм» и книга по искусству кулинарии. Над кроватью в рамке висела фотография мужчины, в ящике туалетного столика стоял небольшой (четверть унции) флакон духов, а на самом столике — цветы, свежие цинии.
Анна была хорошим работником. За время службы она пропустила всего три дня, да и те по болезни. Но о занятиях ее в нерабочее время сослуживцы ничего не знали. Соседи отзывались о ней тепло и говорили, что мужчина, чей портрет висел над кроватью, был у нее частым гостем.
Записная книжка, заполненная почти целиком, содержалась в идеальном порядке. Тут были телефоны случайных знакомых и дальних родственников, отоларинголога, страховых агентов, инструктора по аэробике.
Обнаружились координаты и некой Сьюзен Хадсон, художника-графика, которая, как выяснилось, была близкой подругой Анны со студенческих лет. Она жила в квартире, расположенной над галантерейным магазином. Бен и Эд застали ее дома. Открыв им дверь, Сьюзен вернулась на диван и уселась, поджав ноги. На ней был купальный халат, а в руках — чашка с кофе. Веки у Сьюзен распухли, глаза покраснели, и под ними залегли глубокие тени.
Звук телевизора был приглушен, на экране вертелось «Колесо удачи». Кто-то только что разгадал очередную загадку.
— Если хотите, кофе на кухне, — предложила она. — Извините, мне трудно быть сейчас гостеприимной.
— Ну что вы, спасибо. — Бен присел на другой конец дивана и пододвинул стул напарнику. — Вы хорошо знали Анну Ризонер?
— У вас есть настоящий друг? Не тот, конечно, кого принято так называть, а настоящий? — Ее короткие рыжие волосы торчали во все стороны. Она провела по ним ладонью, пытаясь пригладить их, отчего они еще больше взъерошились. — Я действительно любила ее. Никак не могу смириться с тем, что она… что ее… — Сьюзен закусила губу, — похороны завтра.
— Знаю. Мисс Хадсон, неловко беспокоить вас в такой момент, но нам необходимо задать вам несколько вопросов.
— Джон Кэррол, — ответила она, не задумываясь.
— Извините?
— Его зовут Джон Кэррол, — повторила она, а затем, видя, что Эд достает записную книжку, произнесла имя раздельно по буквам. — Вы хотите знать, почему Анна разгуливала по ночам одна, так ведь?
Она взяла со стола телефонную книжку. В ее глазах была тоска, смешанная с яростью. Не выпуская из рук чашку с кофе, она принялась ее листать.
— Вот его адрес. — Она передала книжку Эду.
— Нам известно имя некоего Джона Кэррола, адвоката фирмы, где работала мисс Ризонер. — Эд перевернул страничку в своей записной книжке и сравнил адреса. — Точно, это он и есть.
— Уже два дня он не появляется на работе.
— Прячется, — взорвалась Сьюзен. — Он струсил, не может высунуть нос наружу и увидеть, что натворил. Если он появится завтра, если осмелится показаться, я плюну ему в лицо. — Она прикрыла глаза рукой и покачала головой. — Да нет, нет, все не то. — Отняв руку от глаз, она словно обмякла. — Анна любила его, любила по-настоящему. Они встречались почти два года, с момента его прихода на фирму. Он настоял, чтобы никто не знал об их романе. — Сьюзен сделала большой глоток и постаралась взять себя в руки. — Ему не хотелось сплетен на работе, и Анна не возражала. Она соглашалась с ним абсолютно во всем. Трудно представить, но она готова была пойти ради него на все. Почему трудно представить? Да потому, что Анна — сама мисс Независимость. Я с удовольствием подражала ей: мне было приятно ни от кого не зависеть — иметь особый стиль жизни. Она не была агрессивной, надеюсь, вы правильно меня понимаете, просто ей нравилось жить по-своему. И так было всегда, до появления Джона.
— Между ними были особые отношения? — спросил Бен.
— Можно и так выразиться. Но даже ее родители об этом не знали. Анна сказала только мне. — Сьюзен вытерла глаза. Тушь размазалась и растеклась по лицу. — Поначалу она была так счастлива! И я была рада за нее, хотя мне не нравилось, что она… как бы это сказать, во всем ему подчинялась, даже в пустяках: ему нравилась итальянская кухня — и она ее полюбила. То же и с французскими фильмами. Словом, куда он — туда и она.
По всему было видно, что Сьюзен с трудом держит себя в руках. Свободной рукой она принялась теребить воротник халата.
— Она хотела замуж. Она очень хотела выйти за него замуж. Она мечтала избавиться от тайны их отношений; спала и видела, как он ведет ее в Блумингдейл покупать свадебный наряд. А он все не решался, постоянно говоря либо «нет», либо «еще не время». Еще не время! В общем, на нее напала хандра и в какой-то момент она потребовала определенности, а он послал ее. Взял и послал. У него даже не хватило ума и смелости сказать ей прямо в лицо, а сообщил по телефону.
— Когда это было?
Ответила Сьюзен не сразу. В течение нескольких минут она тупо смотрела на телеэкран. Какая-то женщина крутила колесо. Стрелка остановилась на секторе «Банкрот». Не повезло.
— Вечером, накануне убийства, — наконец заговорила Сьюзен, — после сообщения Джона Анна позвонила мне в страшном отчаянии. Для нее не мыслимо было пережить разрыв. Это действительно было для нее ударом, так как Джон для нее был не просто очередным увлечением, он был для нее всем. Я предложила приехать к ней, но Анна отказалась, мотивируя свой отказ желанием побыть одной. Не знаю, почему я согласилась с ней и не пошла… — Сьюзен снова вытерла глаза. — Достаточно было сесть в машину и приехать. Можно было вместе напиться, или покурить травку, или хотя бы съесть по порции пиццы. Но она отправилась бродить в одиночку.
Сьюзен всхлипнула в очередной раз. Бен молчал. Тэсс знала бы, что сказать в подобной ситуации. Эта мысль возникла непроизвольно, и он разозлился на себя.
— Мисс Хадсон, — Бен дал ей немного успокоиться и продолжил, — не знаете случайно, ее никто не преследовал? Не замечала ли она рядом с домом или работой подозрительную личность? Не доставлял ли ей кто-либо беспокойства?
— Никто, кроме Джона, иначе я бы знала. — Сьюзен тяжело вздохнула и провела тыльной стороной ладони под глазами. — Мы с ней даже пару раз говорили об этом маньяке: пока его не поймают, нужно быть поосторожнее. В тот вечер она забыла о нашем разговоре и вышла на улицу одна. Видимо, голова у нее была не тем занята, а ей нужно было просто встряхнуться. У Анны был твердый характер, но проявить его ей не пришлось.
Детективы оставили Сьюзен Хадсон досматривать «Колесо удачи», а сами отправились к Джону Кэрролу.
Он жил в двухэтажной квартире в той части города, где селятся в основном молодые служащие.
За углом его дома располагался продуктовый рынок, неподалеку, в нескольких минутах ходьбы, — винная лавка, торгующая старинными сортами вин, дальше — магазин спортивной одежды. На подъездной дорожке стоял темно-синий «мерседес».
Джон открыл дверь лишь после третьего звонка. Он был в майке и спортивных трусах, в руках он держал початую бутылку виски «Шивас Ригл». Джон мало напоминал молодого удачливого адвоката, у которого впереди блестящая карьера. Подбородок оброс трехдневной щетиной, веки припухли, а кожа на лице собралась в печальные складки. От него пахло, как от бродяги, который зашел в переулок неподалеку от Четырнадцатой улицы, да там и заснул. Он бегло взглянул на полицейские жетоны, вновь приложился к бутылке и пошел в комнату, оставив дверь открытой. Закрыл ее Эд.
Пол в квартире был из широкой паркетной плитки, частично покрытый ковровыми дорожками. В гостиной стоял низкий широкий диван. Обивка стульев и покрывало на диване были выдержаны в строгих мужских тонах — сером и голубом. Над диваном по ширине всей стены располагался музыкальный центр. На противоположной стене — предметы увлечения хозяина: коллекция старинных засовов, различная утварь и игрушечные поезда.
Кэррол рухнул на диван. На полу стояли две пустые бутылки и пепельница, до краев наполненная окурками. Бен решил, что Джон Кэррол не вставал с этого дивана с тех пор, как ему сообщили о несчастье.
— Могу принести пару чистых стаканов, — проговорил он хрипло, но слова выговаривал внятно.
— Видимо, алкоголь перестал действовать на него. — Но вы наверняка не пьете на службе. — Он снова отхлебнул прямо из горлышка. — Ну а я не на работе.
— Мистер Кэррол, нам хотелось бы задать вам несколько вопросов относительно Анны Ризонер. — Рядом с диваном был стул, но Бен продолжал стоять.
— Я знал, что вы появитесь. Я и сам решил, что если не вырублюсь, то приду поговорить с вами. — Он посмотрел на бутылку, уже на четверть опорожненную. — Только вот никак не удается.
Эд взял у него бутылку и отставил в сторону.
— Что, не помогает?
— Но попробовать-то надо. — Кэррол прикрыл одной ладонью глаза, а другой принялся шарить по ночному столику, покрытому матовым стеклом, в поисках сигареты. Бен поднес спичку.
— Спасибо. — Джон глубоко затянулся и надолго задержал дым в легких. — Вообще-то я бросил курить два года назад, — сообщил он и затянулся еще раз, — но веса не набрал, поскольку исключил из рациона крахмал. У вас с мисс Ризонер были особые отношения, — начал Бен, — и вы разговаривали с ней одним из последних.
— Да. Это было в субботу вечером. Мы должны были пойти в театр, на мюзикл «Воскресенье с Джорджем в парке». Анна любила этот вид искусства. Лично я предпочитаю драматический театр, но…
— Так вы ходили в театр? — нетерпеливо перебил Бен.
— Не люблю, когда на меня давят, — ответил Кэррол. — В последнее время я стал ощущать давление со стороны Анны. Поэтому позвонил ей и предложил в течение некоторого времени встречаться реже. Да, я сказал именно так. — Кэррол посмотрел на вьющийся сигаретный дымок и встретился взглядом с Беном. — Я считал разумной такую формулировку.
— Вы поссорились?
— Поссорились? — Он засмеялся и поперхнулся дымом. — Нет, мы никогда не ссорились. Не верю я ни в какие ссоры. Любую проблему можно решить логически и разумно. Поэтому я предложил ей такое решение ради ее же собственного блага.
— А вы встречались с Анной в тот вечер, мистер Кэррол?
— Нет, я отменил свидание. — Он рассеянно огляделся в поисках бутылки, но Эд отставил ее слишком далеко. — Она гфосила меня прийти объясниться, плакала, но я, знаете ли, не люблю слезливых сцен. — Он откашлялся. — Поэтому предложил ей отложить нашу встречу на некоторое время, чтобы через неделю-другую зайти куда-нибудь после работы, выпить по рюмке и все спокойно обсудить. Через пару недель. — Он уставился в необъятную даль. Пепел с сигареты упал ему на колено. — Позже она мне перезвонила.
— Перезвонила? — Эд достал записную книжку. — Когда это было?
— Без двадцати пяти четыре. Радио с часами стояло рядом с кроватью. Я разозлился. Не нужно было бы, конечно, но… Я сразу понял — она накурилась. Такие вещи я чувствую даже на расстоянии. Она не была курильщицей, а так, иногда потягивала травку для снятия напряжения, но мне это все равно не нравилось: ребячество какое-то… А на этот раз она, по-моему, сделала нарочно, чтобы позлить меня. Анна говорила о том, что ей нужно на что-то решиться, что меня она ни в чем не винит, что никому не собирается навязывать свои переживания, что мне нечего беспокоиться — сцен на работе она устраивать не собирается.
Он откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза. Каштановые волосы упали на лоб.
— Я рад был услышать именно эти слова, потому что, честно говоря, действительно побаивался чего-то в этом роде. Она сказала также, что перед нашей встречей ей нужно многое обдумать и переосмыслить. Я предложил ей увидеться в понедельник. Когда я повесил трубку, на часах было без восемнадцати четыре. Мы разговаривали семь минут.
Гил Нортон видел выходящего из переулка убийцу где-то между четырьмя и половиной пятого. Эд отметил это в записной книжке и убрал ее в карман.
— Наверное, вам трудно воспринимать советы, мистер Кэррол, но вам лучше сейчас лечь в постель и немного поспать.
Кэррол посмотрел на Эда, затем перевел взгляд на пустые бутылки под ногами:
— Я любил ее. Ну почему я понял это только сейчас?!
Выйдя на улицу, Бен съежился от холода:
— Ничего себе ситуация!
— Да, не думаю, что Сьюзен Хадсон захотелось бы плюнуть ему в лицо после такого признания.
— Так что же мы имеем? — Бен сел за руль. — Самовлюбленного, капризного адвоката, который не соответствует описанию Нортона. Женщину, ко торая хочет покончить с неудачной любовной историей и идет гулять среди ночи для обдумывания деталей. И психопата, который оказывается как раз в месте прогулки Анны.
— Психопата в рясе, — уточнил Эд.
Бен вставил ключ в замок зажигания, но двигатель не включил.
— Как ты думаешь, он в самом деле священник? Не ответив, Эд сел рядом с напарником и посмотрел на небо через боковое стекло.
— Как ты думаешь, в городе много темноволосых священников? — вопросом на вопрос ответил Эд, доставая из кармана пластмассовую коробочку с фруктово-ореховой смесью.
— Достаточно, чтобы побегать месяцев эдак шесть, которых у нас нет.
— Неплохо бы потолковать еще раз с Логаном.
— Да. — Бен машинально запустил руку в протянутую Эдом коробку. — А как тебе такой вариант: бывший священник, отказавшийся от сана из-за трагедии, как-то связанной с церковью? Может, Логан назовет нам несколько имен?
— Еще одна крошка со стола. В отчете доктор Курт утверждает, что убийце совсем плохо и что теперь в течение двух дней он не сможет встать.
— «Сиал», — прочитал Бен на коробке. — Послушай, что это: хина, хворост?..
— Это сушеный изюм, миндаль, цукаты и что-то еще. Тебе надо позвонить ей, Бен.
— Знаешь, приятель, со своими делами я сам разберусь. — Он свернул за угол и, проехав с квартал, злобно выругался. — Прошу прощения.
— Не важно. Знаешь, Бен, я видел телепередачу, в которой было сказано, что для современного общества характерно, когда женщина является головой в семье, освобождая мужчину от его обязанностей быть опорой для нее и семьи. Женщины теперь, как правило, если и хотят выйти замуж, то не спешат с браком. Современная женщина не ищет красавца принца на белом скакуне. Забавно, что многих мужчин отпугивают сила и независимость в характере женщины. — Эд взял в рот изюмину. — Очень забавно.
— Пошел к черту! — отозвался Бен.
— Доктор Курт кажется мне женщиной весьма независимой.
— Ну и прекрасно. Кому нужна женщина, которая все время снует под ногами?
— О Банни нельзя сказать, что она сновала под ногами, — вспомнил Эд, — но любила покрасоваться.
— Банни — смешная девчонка, — пробормотал Бен. Это был его последний недолговечный роман в течение трех месяцев: познакомился, пообедал несколько раз, посмеялся, покувыркался в постели — и все, никаких обязательств. Бен вспомнил, как засмеялась Тэсс, прислонившись к подоконнику, во время его разговора по телефону. — Когда ты по уши в работе, нужна женщина, которая не заставляет тебя все время шевелить мозгами, постоянно думать о ней.
— Ошибаешься. — Эд откинулся на сиденье. — Надеюсь, у тебя хватит ума понять это.
Бен повернул к Католическому университету.
— Попробуем поймать Логана перед возвращением в участок.
В пять вечера все детективы, занятые в деле Священника-убийцы, кроме Бигсби, собрались в комнате совещаний. Перед Харрисом лежало по экземпляру всех отчетов, и он решил еще раз пункт за пунктом пройтись по ним. Они проследили перемещение Анны Ризонер в последний вечер и ночь ее жизни.
В пять часов пять минут она вышла из парикмахерской, которую обычно посещала, где ей сделали прическу и маникюр. У нее было превосходное настроение — она дала мастеру десять долларов чаевых. В пять пятнадцать забрала из химчистки свои вещи: серый костюм с жилетом, две льняные блузы и пару габардиновых брюк. Примерно в пять тридцать вернулась домой. В холле столкнулась с соседкой, которой сказала, что вечером идет в театр. В руках у нее были свежие цветы.
В семь пятнадцать позвонил Джон Кэррол, отменил свидание и нарушил их отношения. Они разговаривали около пятнадцати минут.
В восемь тридцать Анна Ризонер позвонила Сьюзен Хадсон. Разговором с Джоном она была выбита из колеи, плакала. Они проговорили примерно час.
Около полуночи, возвращаясь домой, соседка услышала работающий в квартире Анны телевизор. Она обратила на это внимание потому, что знала о вечернем посещении Анной театра.
В три тридцать пять утра Ризонер позвонила Кэрролу. Рядом с телефонным аппаратом найдены две упаковки от марихуаны. Разговор продолжался до трех сорока двух. Никто из соседей не слышал, как Анна вышла из дома.
Между четырьмя и половиной пятого Гил Нортон увидел мужчину, судя по одежде, священника, который выходил из переулка в двух кварталах от дома Ризонер. В четыре тридцать шесть Нортон остановил двух полицейских и сообщил о трупе.
— Таковы факты, — закончил Харрис. Позади него висела карта города, на которой булавками с синими шляпками были отмечены места убийств. — Из этой карты видно, что он действует на площади не менее семи квадратных миль. Все убийства совершены между часом и пятью утра. Никаких следов насилия или ограбления, кроме полосы на шее. Судя по схеме, составленной монсеньором Логаном, можно ожидать, что очередное покушение будет совершено восьмого декабря. Начиная с сегодняшнего дня и по восьмое декабря удваиваем патруль на улицах.
Мы знаем, что убийца — мужчина среднего или выше среднего роста, — продолжал Харрис, — темноволосый, носит рясу. Судя по психологическому портрету, составленному доктором Курт, и по ее отчетам, это психопат, возможно, шизофреник, одержимый религиозными видениями. Он убивает только молодых блондинок, очевидно, воплощающих в его глазах некую реальную личность, которая была или до сих пор с ним связана.
Исходя из сбоя в выработанной им временной схеме убийств; а также судя по корявому почерку записки, приколотой к одежде последней жертвы, доктор считает, что в его болезни скоро наступит кризис. Последнее убийство отняло у него слишком много сил.
«Оно и у нас отняло немало сил», — подумал Харрис, отодвигая бумаги.
— Доктор Курт предполагает, что у него наступило физическое недомогание: головные боли, тошнота — все это должно привести его полному истощению. А если все-таки ему удается удержаться, то только за счет колоссального напряжения. В конце концов наступят упадок сил, потеря аппетита, рассеяние внимания.
Харрис немного помолчал, давая возможность собравшимся переварить информацию. Комната для совещаний была отделена от инспекторской стеклянной перегородкой с пожелтевшими от времени жалюзи. Из-за них доносился ровный гул — люди занимались своими делами, звонили телефоны, раздавались чьи-то шаги и голоса.
В углу комнаты стоял кофейный автомат с гигантских размеров пластиковой чашкой — для тех полицейских, которым не жалко потратить четвертак на добрый глоток. Харрис подошел к автомату, налил полную чашку и добавил ложку сливок, которых вообще терпеть не мог. Сделав глоток, он посмотрел на собравшихся.
Все они были взвинчены, измучены и подавлены. Если не ограничиться восьмичасовым рабочим днем, кто-нибудь наверняка свалится с гриппом. Лоуэнстайн и Родерик уже давно глотают таблетки. Он не должен допустить, чтобы они заболели, но послабления не мог дать.
— В этой комнате собрались полицейские с суммарным стажем работы за шестьдесят лет. Пора этот стаж задействовать в полную силу и поймать наконец одного религиозного фанатика, который, может, и позавтракать толком не способен — его тут же рвет.
— Мы с Эдом еще раз встречались с Логаном. — Бен отодвинул пластиковый стаканчик с кофе. — Поскольку этот парень надевает рясу, мы считаем его священником. Логан лечит своих собратьев-священников, нуждающихся в помощи психиатра. Соблюдая врачебную этику, список своих пациентов он нам не даст, но посмотрит записи — может, найдется кто-нибудь, чья внешность совпадает с описанием свидетеля. Тогда он предложит ему исповедаться.
Вдруг Бен запнулся, вспомнив, что исповедь — часть католического ритуала, которая была для него наиболее трудна. Он сам опускался на колени в темной комнатке с раздвижными шторками и начинал признаваться в содеянном, каяться, просить прощения. «Иди с миром и больше не греши», — слышал он в ответ. Но не грешить он не мог, не получалось.
— Священник должен исповедаться, но только священнику. Если доктор Курт права и ему начинает казаться содеянное им грехом, то скорее всего такая исповедь неизбежна.
— Итак, приступаем к допросам священников, — заметила Лоуэнстайн. — Я почти не разбираюсь в католических обрядах, но, если не ошибаюсь, существует тайна исповеди.
— Да, разумеется, не следует заставлять священника раскрывать имена приходящих на исповедь, — согласился Бен, — но, может, удастся по дойти с другой стороны. Не исключено, что он действует в рамках своего прихода. Тэсс, доктор Курт, считает, что он скорее всего регулярно ходит в церковь. Если он действительно священник или был им, то, возможно, сохранил связь со своей церковью. — Бен поднялся с места и подошел к карте. — На этой территории, — он указал на голубые булавочные головки, — два прихода. Готов держать пари, что он ходит в одну из этих церквей — а возможно, и в обе. Не исключено, что он даже служит в алтаре.
— Следовательно, ты считаешь, что в воскресенье он там появится, — вставил Родерик, потирая переносицу большим и указательным пальцами, чтобы не чихнуть, — особенно, если доктор Курт права и он чувствовал себя так скверно, что прошлое воскресенье пришлось пропустить.
— Да. Но мессы служат и в субботу вечером.
— Да? А я думала, это наш день, — вставила Лоуэнстайн.
— Католики иногда отступают от канона. — Бен сунул руки в карманы. — К тому же, как и большинство, они любят поспать по воскресеньям. Но этот парень, бьюсь об заклад, привержен традиции. Воскресное утро — для мессы, ее следует служить на латыни, а по пятницам нельзя есть мясо — таково церковное правило. Доктор Курт утверждает, что этот парень помешан на церковных правилах, и, думаю, в ее словах есть резон.
— Итак, в воскресенье отправляемся в эти церкви. А до этого у нас есть пара дней на общение со священниками. — Харрис внимательно оглядел своих людей. — Лоуэнстайн, Родерик, за вами один приход; Джексон, Пэрис — другой. Бигсби отправится… Где он?
— Капитан, он просил передать, что напал на след епитрахилей. — Родерик поднялся и налил себе стакан ледяной воды — сегодня он перебрал кофе. — Послушайте, мне не хотелось бы «каркать», но… Допустим, что он появится в воскресенье на мессе. Как мы его узнаем? Этот малый — не калека, вряд ли он подойдет к кому-нибудь из нас и заговорит на диковинном языке, пена изо рта у него тоже не выступает. Доктор Курт пишет, что выглядит он скорее всего совершенно обыкновенно, его облик меняется только в момент приступа.
— Ну, это можно сказать о каждом из нас, — заметил Бен, раздраженный тем, что его сомнения высказал кто-то другой, — но идти все равно надо. Все, что нам известно на сегодняшний день, это возможное место его появления. Будем высматривать одиноких мужчин. Доктор Курт считает, что живет он один, так что должен появиться без жены и детей. Логан дает нам еще одну ниточку: ему кажется, что этот человек — истово верующий. Для многих месса нужна, как наркотик, но не для него.
— День, проведенный в церкви, открывает нам еще одну возможность. — Эд пометил что-то в записной книжке и пояснил: — Помолиться.
— Да, не помешает, — согласилась Лоуэнстайн. В этот момент в комнату ворвался Бигсби.
— Кое-что нашел… — В руках у него был блокнот в желтоватой обложке. Выпученные, покрасневшие глаза слезились; без аспирина и грелки он теперь не мог заснуть. — Дюжина белых шелковых епитрахилей была заказана 15 июня фирме «О'Донелли» — поставщику церковной одежды и утвари, Бостон, штат Массачусетс. Доставлена 31 июля преподобному Фрэнсису Муру по адресу одного из почтовых учреждений в Джорджтауне.
— Оплата наличными или перечислением? — Харрис говорил спокойно, он уже просчитывал варианты.
— Наличными.
— Займись этим. Мне нужна копия накладной.
— Скоро будет доставлена.
— Лоуэнстайн, немедленно отправляйся в это почтовое отделение. — Харрис поглядел на часы и чуть не выругался от злости. — Сегодня уже поздно, будь там завтра к открытию. Может, у него там сохранился персональный ящик. В общем, разузнай все.
— Слушаюсь, сэр.
— Дальше. Нужно срочно узнать, есть ли в этом городе священник по имени Фрэнсис Мур.
— Список священников находится в канцелярии архиепископа. Его можно будет достать.
— Вот и займись им, — кивнул Харрис Бену, — а потом выясни все насчет других священников с этим же именем.
С основными принципами полицейской службы Бен не собирался спорить, но инстинкт подсказывал ему, что нужно сосредоточиться на местах, где произошли убийства. Он был уверен, что искать нужно именно там. Тем более что теперь, вероятно, им известно имя преступника.
Вернувшись в инспекторскую, детективы занялись телефонными звонками.
Только через час Бен повесил трубку и посмотрел на Эда через гору бумаг, наваленных на своем столе, — одного отца Фрэнсиса Мура отыскали в канцелярии архиепископа. Появился два с половиной года назад. Тридцать семь лет.
— И?..
— Черный. — Бен потянулся за сигаретами и обнаружил, что пачка пуста. — Но все равно мы проверим его. А что у тебя?
— Семеро. — Эд взглянул на аккуратно состав ленный список. Кто-то за спиной у него чихнул, и он недовольно поморщился. Грипп прямо-таки свирепствовал у них в участке. — Преподаватель колледжа, адвокат, служащий магазина, безработный, бармен, стюард и рабочий ремонтной мастерской, ранее судимый за попытку изнасилования.
Бен посмотрел на часы. Рабочий день продолжался уже больше десяти часов.
— Пошли.
В доме приходского священника ему было не по себе. Аромат свежих цветов смешивался с запахом полированного дерева. Они ждали в гостиной, где стояли старый удобный диван, два кресла с подголовниками и изваяние Иисуса в голубом хитоне с поднятой в знак благословения рукой. На кофейном столике лежали два номера журнала «Католик дайджест».
— Чувствую себя так, будто забыл почистить ботинки, — пробормотал Эд.
Они стояли и ощущали под мышкой тяжесть пистолетов. Где-то внизу, в холле, открылась дверь, откуда донеслась музыка — вальс Штрауса. Был слышен стук захлопнувшейся двери, затем послышались приближающиеся шаги. В комнату вошел преподобный Фрэнсис Мур. Это был высокий мужчина, сложением напоминающий футбольного защитника. Глянцевая кожа имела оттенок красного дерева, волосы плотно обрамляли круглый череп. Правая рука священника была в гипсовой повязке, покрытой какими-то таинственными знаками.
— Добрый вечер. — Он улыбнулся, явно удивленный, нежели обрадованный подобным визитом. — Извините, что не могу пожать руки.
— Вам, похоже, не повезло? — Эд почти физически ощутил разочарование напарника. Даже если Гил Нортон ошибся в своем описании, о гипсе он не мог не сказать.
— В футбол играл пару недель назад. Следовало бы быть поосторожнее. Не присядете ли?
— Разрешите задать вам несколько вопросов, святой отец. — Бен показал свой полицейский жетон. — Это касается четырех задушенных женщин.
— А-а, серия убийств. — Мур на мгновение склонил голову, словно в молитве. — Чем могу быть полезен?
— Вы заказывали что-нибудь в Бостоне прошлым летом у О'Донелли, поставщика церковной одежды и утвари?
— В Бостоне? — Здоровой рукой Мур принялся перебирать четки на поясе. — Нет. У нас этим занимается отец Джессуп. Но он заказывает все не обходимое здесь, в Вашингтоне.
— А в почтовом отделении у вас есть свой ящик, отец?
— Нет, а что? Всю нашу корреспонденцию доставляют в приход. Прошу прощения, детектив…
— Пэрис.
— Детектив Пэрис, к чему все эти вопросы? Бен на мгновение заколебался, но потом решил сыграть в открытую. Надо использовать все возможности.
— На ваше имя было заказано орудие убийства.
Он увидел, как Мур сжал на четках пальцы. Священник открыл было рот, но тут же сжал губы. Он шагнул вперед и оперся о подголовник кресла.
— Я… Вы что, меня подозреваете?
— Не исключено, что вы знакомы или общаетесь с убийцей.
— Ерунда!
— Почему бы вам не присесть, отец Мур. — Эд мягко коснулся его плеча и усадил на стул.
— На мое имя… — пробормотал Мур. — Трудно поверить. — Он нервно рассмеялся. — Имя мне было дано в католическом приюте, в Виргинии. При рождении меня назвали иначе, а как — сказать не могу, потому что сам не знаю.
— Отец Мур, никто вас ни в чем не подозревает, — сказал Бен. — У нас есть свидетель, который утверждает, что убийца — белый, к тому же без гипса на руке.
Мур согнул свои темные пальцы и постучал по гипсу.
— Ничего страшного, всегда два или три более или менее удачных перелома. — Он глубоко вздохнул и постарался взять себя в руки. — Буду с вами откровенен, мы не раз толковали у себя об этих убийствах. Пресса почему-то называет убийцу священником.
— Полиции предстоит разобраться с этим, — заметил Эд. — Все мы заглядывали к себе в душу и напрягали умы в поисках хоть каких-нибудь ответов, но так ни к чему и не пришли.
— Вы близки со своими прихожанами, отец? Мур повернулся к Бену:
— Не так, как хотелось бы. Впрочем, кое-какие связи, конечно, есть. Раз в неделю у нас бывает вечеря, есть молодежная группа. Сейчас мы готовим вечерю с танцами на День Благодарения.
— Боюсь только, народу соберется немного.
— А никто вас особенно не беспокоит? Я имею в виду, никто вам не кажется человеком душевно неустойчивым?
— Детектив, мое дело — помогать тем, кто нуждается в душевном покое. У нас есть люди, злоупотребляющие алкоголем и наркотиками, а несколько месяцев назад был случай, когда муж избил жену, но способных пойти на убийство — нет.
— Может, ваше имя использовали по чистой случайности, а может, убийца как-то объединил себя с вами — вы ведь тоже священник. — Бен помолчал, понимая, что ступает на неприкосновенную территорию святой веры, но все же сказал: — Отец, среди тех, кто исповедовался вам, не было ли кого-то, кто хоть как-то упоминал об убийствах?
— Снова буду с вами откровенен: нет. Детектив, а вы уверены, что это именно мое имя?
Эд вытащил записную книжку и прочитал:
— Преподобный Фрэнсис Мур.
— Не Фрэнсис К. Мур?
— Нет.
Мур провел ладонью по глазам:
— Надеюсь, испытать чувство облегчения — не грех. Когда мне было дано это имя и я учился его писать, всегда вставлял посредине букву «К». Ксавьер. Мне оно казалось экзотическим и неповторимым. И по сей день эта привычка сохранилась. Мое имя именно в такой транскрипции стоит во всех документах. И подписываюсь я так же. Все меня знают под именем преподобного Фрэнсиса К. Мура.
Эд отметил это в записной книжке. Если можно было бы просто последовать голосу интуиции, он пожелал бы хозяину всего хорошего и отправился по очередному адресу в списке. Но существует строгая процедура, скучные формальности. Они побеседовали еще с тремя священниками прихода.
— Ну что ж, потратили час, а результат нулевой, — проговорил Бен, возвращаясь к машине.
— Этим ребятам будет о чем потолковать сегодня вечером.
— Отметим: еще один час сверхурочных на этой неделе. Бухгалтерия с ума сойдет.
— Это уж точно. — Садясь рядом с водителем, Эд скупо улыбнулся и выругался: — Чертовы ублюдки!
— Что будем делать дальше? Позаботимся об их душевном покое или отправимся к бывшему заключенному?
Эд задумался и доел остатки миндаля с изюмом. Теперь он продержится до ужина.
— У меня есть еще час.
В однокомнатной квартире на Саус-Ист свежих цветов не было; и обстановка весьма скудная, без полировки, поскольку приобретена была в местном отделении Армии спасения. Большую часть комнаты занимала неубранная складная кровать с несвежими простынями. В комнате был отвратительный спертый запах пота, спермы и лука.
Под копной крашеных волос у блондинки проглядывались темные корни. Открыв дверь, она подозрительно посмотрела на предъявленные полицейские жетоны.
Соблазнительный зад плотно облегали джинсы, а вырез на алой майке был таким глубоким, что можно было увидеть начинающие обвисать груди.
Бен решил, что ей лет двадцать пять, хотя в уголках рта уже залегли морщинки. Глаза у девушки были карие, под одним красовался синяк, переливающийся лиловым, желтым и серым цветами, полученный ею три-четыре дня назад.
— Миссис Мур?
— Нет, мы не женаты. — Блондинка доставала пачку «Вирджиния Слимз». Долгий же ты путь прошла, крошка! — Фрэнк вышел за пивом. Будет с минуты на минуту. Он попал в какую-нибудь заварушку?
— Просто надо потолковать с ним. — Эд добродушно ухмыльнулся и подумал, что неплохо бы добавить к своей диете побольше протеина.
— Ясно. Вообще-то он старается ни во что не вмешиваться. Я слежу за этим. — Она отыскала коробок спичек, зажгла сигарету и придавила коробком пробегавшего таракана. — Правда, попивает немного, но только дома, чтобы не попасть в историю. — Она оглядела бедное убранство комнаты и глубоко затянулась. — Не слишком шикарное жилище, но я, видите ли, откладываю деньги. У Фрэнка сейчас хорошая работа, и на него можно положиться. Можете спросить у его босса.
— Да не собираемся мы прижимать Фрэнка. — Бен решил постоять, мало ли что может ползать под подушками дивана. — Похоже, вы за ним строго присматриваете.
— И свое тоже получаю. — Она притронулась к синяку.
— Это уж точно. А что случилось-то?
— В субботу Фрэнк попросил у меня лишнюю пятерку на пиво, а я не дала — веду строгий учет денег.
— В субботу? — Бен насторожился. В эту ночь произошло последнее убийство. Женщина, с которой он сейчас разговаривает, блондинка, пусть крашеная. — Наверное, вы прилично поцапались, затем он рванул в ближайший бар пропустить рюмку-другую с приятелями?
— Никуда он не рванул. — Девушка улыбнулась и стряхнула пепел в пластиковое блюдечко с надписью: «ГАСИТЬ ОКУРКИ ЗДЕСЬ». — Я ему так врезала, что нижние соседи стали колотить в потолок метлой. Он тоже в долгу не остался. — Она выпустила дым одновременно изо рта и ноздрей. — Фрэнк уважает это в женщине. — Так что мы… договорились. В субботу вечером о пиве он больше не вспоминал.
Открылась дверь, на пороге появился Мур. Руки у Фрэнка Мура — словно шлакодробилка, ноги что дерево, рост примерно пять футов пять дюймов. На нем было защитного цвета пальто с погончиками. В руках — упаковка пива из шести банок.
— Кто это сюда явился? — проворчал он. Свободная рука непроизвольно согнулась в локте.
— Отдел по расследованию убийств. — Бен показал жетон.
Рука тотчас разогнулась. Фрэнк наклонился, чтобы поближе взглянуть на жетон, и Бен заметил у него на щеке царапину в добрый дюйм длиной. Она подсохла, но выглядела ничуть не лучше, чем синяк под глазом у блондинки.
— Ну и гнусная же у нас система, — проговорил Фрэнк и швырнул упаковку на стол. — Шлюшка пудрит судье мозги, будто ее изнасиловали, в результате чего я получаю три года, а когда выхожу, вокруг начинают болтаться фараоны. Гнусная система, не правда ли? Я об этом не раз говорил Морин.
— Это уж точно. — Блондинка занялась пивом. — Говорил.
— Скажите-ка лучше, Фрэнк, где вы были в прошлое воскресенье утром, — начал Бен. — Около четырех.
— Черт побери, в четыре утра я, как и все, был в постели. И не один. — Он ткнул Морин пальцем в бок в тот момент, когда она открывала банку «Бадвайзера». Появилась пена, и к запахам, наполнявшим комнату, добавился запах пива.
— Фрэнк, вы католик?
Фрэнк вытер рот тыльной стороной ладони, рыгнул и снова приложился к банке.
— А что, я похож на католика?
— Папаша Фрэнка был баптистом, — вмешалась Морин.
— Заткнись, — рявкнул Фрэнк.
— Пошел в задницу.
Он поднял руку, но она в ответ только улыбнулась. Эд не успел и шага сделать, как Фрэнк опустил руку.
— Ладно, если хочешь, пусть фараоны знают все. Мой старик был баптистом: в карты не играл, не пил, по девчонкам не бегал. Драл он меня как Сидорову козу. Однажды я дал сдачи и слинял из дома. Это было пятнадцать лет назад. Уличная шлюшка отправила меня прямиком в тюрягу, где я просидел три года. Жаль, что больше не встретил ее, а то оформил бы… — Фрэнк достал из кармана пачку «Кэмела» и щелкнул зажигалкой «Зиппо» на батарейках. — Сейчас я уже нашел работу: мою полы и чищу туалеты. Каждый вечер возвращаюсь домой, потому что эта шлюха дает мне только пятерку на пиво. Закона я не нарушал, можете спросить Морин. — И он любовно обнял женщину, которую только что обозвал.
— Так оно и есть. — Морин сделала большой глоток.
Под описание он не подходил ни физически, ни психически. И все-таки Бен спросил настойчиво:
— Так где вы были пятнадцатого августа?
— О Господи, да разве теперь вспомнишь? — Фрэнк допил остатки пива и смял банку. — Слушайте, ребята, а ордер у вас есть?
— Мы были в Атлантик-сити, — проговорила Морин не моргнув глазом, когда Фрэнк швырнул банку в мусорную корзину и промахнулся. — Помнишь, Фрэнк? Сестра у меня там работает, уборщицей вкалывает. Она устроила нас в гостинице «Оушен Вью инн». Вроде бы и не ночлежка, но близко к тому. Мы приехали четырнадцатого августа и прожили там три дня, что отмечено в моих записях.
— Точно, вспоминаю. — Фрэнк отпустил Морин, пристально глядя на нее. — Я играл в карты, а ты спустилась и накинулась на меня.
— Ты проиграл двадцать пять долларов.
— Если бы ты не приставала, я бы отыграл их и еще удвоил.
— Ты вытащил у меня эти деньги из сумки.
— Не вытащил, а одолжил. Одолжил, понимаешь?
Атмосфера накалялась, и Бен кивнул напарнику на дверь:
— Пошли отсюда.
Закрыв дверь, они услышали в квартире грохот, перекрываемый женским визгом.
— Думаешь, стоит вернуться?
Бен оглянулся:
— Зачем, испортить им развлечение?
Изнутри в дверь ударился и разлетелся на куски какой-то крупный предмет.
— Пошли, выпьем чего-нибудь.
